Холод
   
   Желанный холод гулких плит,
   Зал, где шаги бьют, как удары,
   Все тело дико веселит.
   Руки раскинуты и яры.
   
   Вот где не помнить, не дрожать!
   Лишь быть с камнями жадно слитым
   И сердце бережно прижать
   К спасительно холодным плитам!
   
   И мнится: путь непоправим,
   И эта боль неудержима.
   И тело ждет -- крестом живым
   Упасть, простершись недвижимо. 
   
   1912 г.
   
   
   Рестораны
                   Рестораны
                   О. Мандельштаму.
   
   Играют в этот век двадцатый
   Все рестораны, как один.
   Единой музыки раскаты
   Ласкают европейский сплин!
    
   Гремят в столице и в деревне
   Кафе, таверны и харчевни.
   Как будто лопнул струнный клок,
   Треск резкий и смычков наскок!
   
   Вот взрывы несуразных нот
   И грубых труб водоворот,
   Как барабанит ветер мелкий,
   Как хлещут медные тарелки!
    
   И дикой музыки поклонники,
   Под оглушительным дождем,
   Мы стука струн, потуг гармоники,
   Как заколдованные, ждем!..
    
   Взволнованные вихрем общим,
   Мы мечемся и глухо ропщем.
   Восстаний дух-свободолюб
   Страстней любви и ярых губ!..
    
   Опять с веленьями монаршими
   Придут бессмысленные беды.
   Как встарь, стремительными маршами
   В полях прославятся победы...
    
   И если душу успокоить
   Мне запах розы, стих, роман, --
   Все язвы, все смятенье вскроет
   Многоязычный ресторан!
    
   1914
   
   
                   O φοινικων
                   Пальмам Палестины
   
                   I.
   
   Торжественный и безупречный стан
   И пальмовые, вечные вершины
   Напомнили красавиц новых стран,
   Высоко дышащие плечи, спины.
   
   И присужденная мне роком страсть
   Царила и цвела в далеких пальмах.
   О перед ней мне будет дивно пасть,
   Томясь вздыманьем плеч в зеленых тальмах!
   
   1915
   
                   II.
   
   Как древний рай был этот небосклон.
   Прах роз пылал в дыму закатной лавы.
   Глухая меланхолия и трон
   Высокой безнадежности и славы.
   
   И там, где тихо проходил феллах,
   Где, мнилось, все вдали благоухало,
   Покачивались мерно на стволах
   Тяжёлые густые опахала.
   
   1915-1916
   
                   Псалм
   
   Под ивой, у водного лона,
   Арабы дышали широко.
   Как будто у рек Вавилона,
   Сидел я, во власти зарока.
   
   "У рек Вавилонских..." всех песен
   Страшнее великий псалом:
   "На ивы киноры повесим,
   О нет, мы врагам не поем!"
   
   Но мне нет ни сна, ни расплаты,
   Лишь пытка и траурный бред,
   И подвиг, и жребий проклятый --
   Я пел для врагов! Славы нет!
   
   В веках, под звездой небосклона,
   Нас сушит событий сирокко,
   И будто у рек Вавилона,
   Я брошен, предатель зарока!
   
   Баальбек.
   1914-1915
   
   
                   Дорога у Антиливана
   
   Иссушенные скалы Сирии --
   Как меланхолии закал.
   С самим собою в перемирии,
   Я лишь движения искал!
    
   Вот в шляпе вихрь звенит соломой!
   Я в ветер ринулся один.
   Вот со смятеньем незнакомый,
   Победно скачет бедуин.
    
   Верблюжьих кож змея тугая,
   На голове лежит агаль.
   И я, тугой, свой труд слагая,
   Я движусь! мне судьбы не жаль!..
    
   За Храмом Солнца, где в безлюдии
   Копытный перебой звенел,
   Я, музык и веков орудие,
   Пред новой казнью дико пел! 
   
   1914.
   
   
                   Мировой кафешантан
   
   Прославлен музыкой всех стран
   В лихом веселии притонов,
   В изнеможенье труб и стонов,
   Рок, низведенный в балаган!
    
   Провинция! В кафешантане
   Поет актриса в легкой ткани.
   Вот барабанов гулкий взрыв
   И занавеса быстрый взвив,
   И голос, -- чёрт, вином согретый, --
   Выпаливает враз куплеты...
    
   И за городом петь и гикать
   Привыкли томные цыганы,
   Как бы стремясь беду накликать
   И насылая ураганы.
    
   И оглашают южный мрак
   Оркестры проклятого пира,
   Когда сияет порт и сад,
    
   И средь восторженных клоак,
   В ночи Стамбула и Каира,
   Непоправимое забыть я рад!
    
   Так в "Мариэттах" непристойных,
   В налетах Танго и Фурлан,
   В напевах легких и разбойных
   Вдруг слышен рок и ураган!
   
   1915
   
   
                   * * *
   
   Восточной песней душу одурманивать,
   В тот миг не помнить ничего другого,
   В ночную музыку себя заманивать
   И радостно ловить гортанный говор!
    
   Через века, цвета все те же знойные
   И томный круг -- блистательные зубы,
   Вздыманья рук все те же беспокойные,
   Профиль царей, рот яростный и грубый.
    
   О с бубенцами, цитрами, цимбалами
   Как мечутся и цокают цыганы,
   Ббах! с гулами унывными, удалыми
   Грохочут в Петербурге барабаны!
    
   Как прерывают стоном в нос и систрами
   Свои напевы женщины Дамаска,
   Обрушивают вихрь зурнами быстрыми,
   И бьется живота тугая пляска!
    
   Протяжный клик, волшебное раздолие!
   Дрожи, запястье! развевайтесь, шали!
   Цыганок и арабов меланхолия,
   О, Саломея, мы тобой дышали!
   
   1915
   
   
                   Открой ворота, Ливан
                   Пророк Захария, гл. XI.
   
   Открой ворота, Ливан!
   Пусть кедры пожрет огонь.
   Рыдай, кипарис -- Славы нет!
   Рыдайте, Вассанские дебри!
   
   Ты слышишь: пастух вопит.
   Цвет диких кочевий погиб.
   Вот рыкает лев, юный лев!
   Конец красоте Иордана!
   
   Баальбек, 1914 г.
   
   
                   Таганрог
   
   Мой сон -- закаты, гавань Таганрога,
   Дух корабельных смол,
   Холмы, маяк, веселая дорога
   И одинокий мол.
    
   О пароходы греков и фелуки,
   И старых бухт приют,
   Где враз сирены портовой разлуки,
   Как вопли строф, поют!
    
   Часы среди друзей, прогулки в лодке,
   Сады, прохладный дом --
   Лишь отдых неожиданный, короткий
   В безумии моем. 
   
   1914 г.
   
   
                   * * *
                   В. Мейерхольду
   
   Кафе, театры, цирки, трубы
   Мне были хуже пытки яростной,