Пушкин Александр Сергеевич - Замечания на поэму "Руслан и Людмила"

ИЗ ЖУРНАЛА "НЕВСКИЙ ЗРИТЕЛЬ"

Замечания на поэму "Руслан и Людмила"

в шести песнях, соч. А. Пушкина. 1820

А. С. Пушкин. Pro et contra.

Антология. Том 1.

Спб., 2000

Чрезвычайная легкость и плавность стихов -- отменная версификация, составили бы существенное достоинство сего произведения, если бы пиитические красоты, в нем заключающиеся, не были перемешаны с низкими сравнениями, безобразным волшебством, сладострастными картинами и такими выражениями, которые оскорбляют хороший вкус. Поэт умел устлать для читателя путь цветами. Не спорю, что эта дорога послужит к обогащению нашей словесности; но она не поведет к образованию и облагородствованию вкуса. Черномор и все его братья и сестры свиты Вельзевула могут нравиться более грубому, необразованному народу. Должно отдать справедливость г. Пушкину: какою смелою и роскошною рукой раскидывает он красоты поэзии! в стихах его то живость, то легкость -- кажется, будто они выливались у него сами собою. Так велико и неприметно искусство! -- Им одушевлены описываемые предметы, многие картины прекрасны. Все показывает в нем поэта. При всем том надобно жалеть, что дарование не избрало для себя более благородного и возвышенного предмета, а обратилось на такой, который мог занимать тогда только, когда ум и знания были еще в младенчестве. Кто бы подумал до появления сего произведения, что, при нынешнем состоянии просвещения, старинная сказка "Еруслан Лазаревич" найдет себе подражателей? Теперь можно надеяться, что у нас расплодятся и Бовы Королевичи и Ильи Муромцы. Не спорю, что такого рода повести в стихах могут нравиться -- как и опера "Русалка" 1. Прекрасная музыка! прекрасные декорации!

Прочитав "Руслана и Людмилу", я думал было предложить подробный разбор сему повествованию; но в то же время оный появился и в "Сыне отечества" 2. И потому я ограничусь замечаниями и не буду много говорить о содержании "Руслана". Прочитав его, всякий узнает. Не стану доказывать, можно ли назвать его поэмою: в новейшие времена всякий почти рассказ, где слог возвышается пред обыкновенным, называется поэмою, хотя прежде сие имя давали только тем произведениям, в коих описывались геройские подвиги касательно религии, нравственности или таких происшествий, которыми решилась судьба царств, где если не заключалось участия целого человечества, то по крайней мере какого-либо народа и где причины действий сверхъестественны {Поэмы в смешном и прочих родах суть пародии; а дидактические -- фальшивый род поэзии.}. В "Руслане" более грубое, простонародное волшебство, а не чудесное, которое составляет сущность поэмы. В нем чудеса без правдоподобия, которое есть основание, первый закон поэзии. Надобно если не знания, то чтобы вера делала происшествие возможным, а поэма "Руслан" показалась бы странною и для славян-язычников, и потому она справедливо названа в "Сыне отечества" богатырскою. Сохрани нас Боже от поэм карлов и пигмеев! Поэма "Руслан и Людмила" разделена на песни, написана яркими красками; но это все одна одежда. Я согласен с Д'Аламбертом, что главное в сочинении есть предмет и не должно даже делать разделений самого слога на высокий, средний и низкий. Предмет высокий и -- краски будут возвышенны, и никакие блестящие красоты не придадут много цены и благородства малозначащему предмету. В какое платье не одень урода, все будет урод. "Телемак" Фенелона написан и прозою, но он всегда будет стоять выше многих поэм в стихах -- выше "Руслана". Скажем об нем наше мнение.

Поэма "Руслан и Людмила" могла бы почесться народным старинным рассказом, если бы борода Черномора и голова брата его существовали хотя в изустных преданиях. Поэт сотворил их сам, подражая только оным, и представил никем не читанные и не слыханные чудеса. Он желал идти по следам Ариоста, но, не имея столь возвышенных дарований, вместо действия целого мира, который является у сего поэта-гения, изобразил четыре или пять лиц, сделал из всего чудесную смесь смешного с простонародным, нежным и разными картинами. Он редко возвышается. Один только пустынник у него великое лицо, и хотя представлен посторонним, но им движется все действие: жизнь его, открытие им живой и мертвой воды, которую он черпал в девственных волнах, -- все останавливало мое внимание и заставляло ему удивляться. Руслан крепко спит, у него у сонного похищают Людмилу; он хорошо рубится с Рогдаем, когда еще не было причины к бою; они съехались, как и расстались, поехав оба искать Людмилу. Впрочем, Руслан томится, вздыхает и обнаруживает нежные чувства, как Селадон3. Без совета пустынника он, кажется, оставил бы Людмилу, и на свадебном с нею пиру он уже сердился и щипал себе усы; без помощи пустынника лежать бы ему убитым от Фарлафа. Он не опомнился с первого удара; три раза молодец-богатырь в перчатках, Фарлаф, вонзал в него хладную сталь. Самого Руслана один только великий подвиг -- удар по щеке головы рукавицей; с бородою карла Черномора он, имея и чудесный меч, не мог вдруг сладить и только утомил его, державшись за бороду и таким образом летав с ним по воздуху: превосходная картина! Достойно в то время и занятие Руслана: он щипал из бороды волосы. Чудесно -- дух устает и предлагает сам себя в волю героя, которого носил в атмосфере. Таково главное лицо поэмы! Людмила -- мила, особливо когда визжит и подымает кулак на Черномора. Рогдай не возбуждает никакого участия: он стоит, чтобы быть похищенным русалкой. Ратмир прекрасен, после как его омыли красавицы в русской бане. Лицо Фарлафа списано с натуры. Напрасно только поэт называет его героем доблестным, скромным средь мечей -- это совсем не смешно; Фарлаф везде изображен по русской пословице: блудлив как кошка, а труслив как заяц. Ему покровительствует Наина -- ведьма, которая превращается в змея и кошку. Противуборствующие силы Руслану представлены чрезвычайными. Какое гигантское воображение! Что за голова, что за борода?.. Надобно бы только припомнить известное послание Горация к Пизонам:

Когда маляр, в жару трудяся над картиной,

и проч.4

и еще правило в поэме: сверхъестественные силы надобно приводить в движение тогда только, как действие не может совершаться обыкновенными. Фантазия, вышедшая из границ, творит выродков. Не достойно ли критикуют в Виргилии, что он превратил флот в птиц5; в Мильтоне -- сражение ангелов горами и то, что он втащил на небеса огромную пушку6; в Камоэнсе -- что он заставил Бахуса читать литургию7; в Малербе -- что он сравнивал слезы св. Петра с быстрым водопадом, а вздохи уподоблял разъяренному грому8; и в Шекспире -- что у него плавал корабль при берегах Богемии?9 Не одни поэты подвергаются укоризне за упущение здравого смысла и правдоподобия -- тоже и живописцы. Хорошо ли сделал Рафаэль, который одел св. Деву в платье итальянских крестьянок; Рембрандт, который ставил всегда польского всадника при кресте Спасителя; Тинторет, который вооружал ружьями израильтян, проходящих чрез Чермное море? Можно ли похвалить находящуюся в аугсбурской церкви картину, где жена Ноя одета в богатое платье султанши и несет в ковчег на руках болонскую собачку? 10 После сего не должно ли вооружаться правилами самого искусства, утвержденными образованным вкусом веков, против всех уродливостей, помещенных в "Руслане", и тем более что, кажется, сам поэт желал сообразоваться с правдоподобием. Он между необыкновенными героями своей поэмы поместил и историческое лицо: Великого Владимира -- просветителя России. Всякий русский, всякий христианин при одном имени его исполняется чувств благоговения. Впрочем, хорошо, что он показывается только в первой и последней песнях поэмы. В начале он пирует, потом, узнав о похищении Людмилы, распаляется гневом и вопрошает с ужасным пламенным челом... сжалиться над стариком, а в конце при нем Киев, осажденный печенегами, и он, один оставшись близ дочери своей, молится и, наконец, после оживления ее, опять пирует. Ход поэмы "Руслан" довольно хорош. Одно лишь -- поэт очень часто любит говорить о себе и обращаться то к красавицам, то к наставникам, то артистам и проч. -- вот что замедляет и останавливает шествие его действия и препятствует единству. Я желал бы быть очарован, забыться -- и в то же время поэт останавливает мои восторги, и вместо древности я узнаю, что живу в новейшие времена: несообразность делается видимою, и сверх того это развлекает внимание, уменьшает цену предметов.

Почитаю излишним входить в подробности и замечать несвойственность выражений и проч., и тем более что стихи в поэме вообще хороши, хотя между ими часто встречаются слабые и прозаические, каковы, напр<имер>:

В душе несчастные таят

Любви и ненависти яд.

Знай наших! молвил он жестоко.

Но наконец -- дождался дня,

Давно предвиденного мною.

Однако жить еще возможно.

Все четверо выходят вместе.

Мысль о потерянной невесте...

И каждый конь, не чуя стали,

По воле путь избрал себе.

Во мраке старой жизни вяну (непонятно]).

Супругу только сторожил.

Нас уверяет смело в том...

Руслан нас должен занимать.

Руслан на луг жену слагает.

Душевные движения кроя.

Влача в душе печали бремя...

Едва дышу; нет мочи боле...

Сошлись -- и заварился бой,

и проч. и проч.

Мне остается теперь сказать только о цели поэмы. Автор говорит о ней в своем предисловии:

Ничьих не требуя похвал,

Счастлив уж я надеждой сладкой,

Что дева с трепетом любви

Посмотрит, может быть, украдкой

На песни грешные мои.

Нравиться прекрасным -- цель хорошая и довольно трудная. Они одарены тонким вкусом. Самые их капризы и ветреность поставляют преграду в том, чтоб постоянно им нравиться. Но что возвышает их в собственном мнении? Что придает неизменяемую прелесть их красоте? Это невинность и скромность. Чистота нравов, нежность, чувствительность -- вот чем преимущественно обладают красавицы. Если они любят, то в обожаемом предмете видят более нежели человека. Чувство высокой, нежной, истинной любви столь тесно соединено с добродетелью, что прекрасная перестает любить, когда перестает быть добродетельною. Искусство, которое желает нравиться прекрасным, должно развивать одни благородные чувствования и более всего не оскорблять их стыдливости. Автор "Руслана" мог бы нравиться нежностию. Он весьма искусен в описании разнообразных картин. Весьма жаль, что он слишком увлекся воображением: волшебство его более способно пугать. Ныне и дети мало читают персидские и арабские сказки, ибо не верят уже коврам-самолетам, а в "Руслане" чудеса столь же невероятны. Но еще более надобно сожалеть, что он представляет часто такие картины, при которых невозможно не краснеть и не потуплять взоров. Прекрасным ли читать такие описания и сравнения, каковы, например:

С порога хижины моей

Так видел я средь летних дней,

Когда за курицей трусливой

Султан курятника спесивой,

Петух мой по двору бежал

И сладострастными крылами

Уже подругу обнимал, и проч.

Или:

Вы знаете, что наша дева

Была одета в эту ночь

По обстоятельствам, точь-в-точь

Как наша прабабушка Ева.

Наряд невинный и простой!

Наряд Амура и Природы!

Как жаль, что вышел он из моды!п

Или:

А девушке в семнадцать лет

Какая шапка не пристанет!

Рядиться никогда не лень:

Людмила шапкой завертела;

На брови, прямо, набекрень

И задом наперед надела.

(Чудесно!)

Или:

Что будет с бедною княжной?

О страшный вид! Волшебник хилый

Ласкает сморщенной рукой

Младые прелести Людмилы;

К ее пленительным устам

Прильнув увядшими устами,

Он, вопреки своим годам,

Уж мыслит хладными трудами

Сорвать с ней нежный, тайный цвет,

Хранимый Лелем для другого.

Уже12...............

В начале пятой песни следует сравнение Княжны с Дельфирою:

Скажите: можно ли сравнить

Ее с Дельфирою суровой?

Одной -- судьба послала дар

Обворожать сердца и взоры;

Ее улыбка, разговоры

Во мне любви рождают жар.

А та -- под юбкою гусар,

Лишь дайте ей усы да шпоры!

Тогда как во Франции в конце минувшего столетия стали в великом множестве появляться подобные сему произведения, произошел не только упадок словесности, но и самой нравственности.

Пожелаем успеха нашей литературе и чтоб писатели и поэты избирали предметы, достойные своих дарований. Цель поэзии есть возвышение нашего духа -- чистое удовольствие. Картины же сладострастия пленяют только грубые чувства. Они недостойны языка богов. Он должен возвещать нам о подвигах добродетели, возбуждать любовь к отечеству, геройство в несчастиях, пленять описанием невинных забав. Предмет поэзии -- изящное. Изображая только оное, талант заслуживает дань справедливой похвалы и удивления.

Из журнала "Невский зритель"

Замечания на поэму "Руслан и Людмила" в шести песнях, соч. А. Пушкина. 1820

Впервые: Невский зритель. 1820. Ч. 3. No 7. С. 67--80. Без подписи. Печатается по: П. в прижизн. критике. С. 69--73.

Статья представляет собой один из наиболее резких отзывов о поэме "Руслан и Людмила", вышедшей в свет отдельным изданием в августе 1820 г. О журнальной войне, которая разгорелась после появления первого же критического разбора поэмы, принадлежавшего перу А. Ф. Воейкова, который в то время был соредактором Н. И. Греча по "Сыну отечества" (именно на него сочувственно ссылается автор статьи в "Невском зрителе"), подробнее см.: Томашевский. Т. 1. С. 304--313; Мордовченко Н. И. Русская критика первой четверти XIX века. М.; Л., 1959. С. 157--165; П. в прижизн. критике. С. 350--365.

1 "Днепровская русалка" -- переработка Н. С. Краснопольским оперы К. Ф. Генслера на музыку Ф. Кауэра. На русской сцене шла с 1803 г.; считалась любимым зрелищем малообразованной публики. Ср. выпад в адрес "Руслана и Людмилы" в очерке М. А. Яковлева "Новый философ": "Перед камином собрался кружок ученых по виду молодых людей: они толковали о новой поэме, одни из них ставили ее выше поэм Ариостовых, другие же равняли ее с "Русалкой"" (Невский зритель. 1820. No 9. С. 231).

2 Имеется в виду рецензия А. Ф. Воейкова (СО. 1820. No 34--37; П. в прижизн. критике. С. 36--68).

3 Герой прециозного романа "Астрея" О. д'Юрфе (1619); его имя иронически употреблялось в качестве нарицательного для обозначения нежного любовника.

4 Неточная цитата из "Науки поэзии" Горация в переводе А. Ф. Мерзлякова. Ср.:

Когда маляр, в жару потея над картиной,

Напишет женский вид на шее лошадиной,

Всю кожу перьями и шерстью распестрит;

И части всех родов в урода превратит;

Начав красавицей чудесное творенье,

Окончит рыбою, себе на прославленье:

Пизоны! -- можете ль, скрепя свои сердца,

Не осмеять сего безумного творца?

(Послание к Пизонам о стихотворстве // Амфион. 1815. No 10--11).

5 Автор статьи неточно пересказывает эпизод из девятой книги "Энеиды" (29--19 до н. э.): у Вергилия корабли Энея превращаются в морских божеств.

6 Имеется в виду эпизод из шестой книги "Потерянного рая" Дж. Мильтона (1667).

7 Имеется в виду эпизод из второй песни эпической поэмы Л. Камоэнса "Лузиады" (1572).

8 Подразумевается стихотворение Ф. Малерба "Слезы святого Петра" (1587).

9 Речь идет о "Зимней сказке" (1610--1611) Шекспира -- д. III, сцена III. Богемия -- нынешняя Чехия.

10 Очевидно, имеется в виду всадник в полуфантастическом восточном наряде, изображенный Рембрандтом на офорте "Три креста" (1653--1660). О каких именно картинах идет речь далее, установить не удалось.

11 Во втором издании поэмы (1828) Пушкин исключил этот фрагмент.

12 Во втором издании поэмы фрагмент был существенно сокращен.