Пришвин Михаил Михайлович - Господа умилились

Михаил Пришвин.
Господа умилились

Если идти у нас осенью по краю поля по склону, то, не зная вперед расстояния, можно сильно ошибиться. Кажется, до зеленого островка на безграничном безлесном пространстве -- помещичьей усадьбы -- рукой подать. Но вот под ногами глубокая промоина. Только обойдешь, -- снова ров, словно пасть из красной глины на черной земле. И так поля, склоны с пожелтевшей травой и рвы; ни деревца, ни кустика. И людей не видно. Спутанная лошадь с угнутой к тощей траве шеей, ворон да стая табунящихся, готовых к отлету грачей -- вот, кажется, и все живое. Между тем вся эта земля разбита на бесчисленное количество полос, и в этом месте, как нигде, идет борьба за клочок земли. Люди живут в огромных селах, оттого и не видно далеко жилья. Эти места были описаны Тургеневым, но теперь леса вырублены, мужик измельчал, помещик разорился или превратился в кулака... Теперь великий художник не стал бы писать о наших местах.

Вот Дубровка -- роща из вековых дубов. Кто-то из хозяев ее говорил: "Эта роща при нашей жизни никогда не будет продана". Но теперь ее рубят. Чем дальше в глубину рощи, тем глуше и глуше удары топора. Показывается группа золотисто-желтых кленов, ясеней и лип, а среди них дом-вилла, весь обвитый покрасневшими уже листьями дикого винограда. В окнах тяжелые рубчатые ставни, двери заколочены. В доме никого нет. Тишина. Только звенит осенняя птичка, чуть шелестят листья и слетают один за другим с высоких лип на крышу покинутого дома.

Я был в этом доме лет пять-шесть тому назад. Тогда хозяин -- самый либеральный из крупных владельцев нашего уезда -- увлекался биметаллизмом. Он ходил в кабинете из угла в угол и говорил, говорил без конца. Время от времени он подходил к столу, брал иностранный журнал, читал выдержку и снова ходил и говорил. Молодой студент -- только что выпущенный из тюрьмы марксист -- опровергал его:

-- Экономическая необходимость, борьба классов, революция...

-- Неизбежная революция?! Что вы, что вы, молодой человек?! Наши мужики и революция!.. Разве это возможно? Посмотрите...

И хозяин широким жестом указывал на вид из окна.

С горы вниз к реке расстилались сады. По левую сторону реки на безграничном пространстве желтела спелая рожь помещика. А по правую сторону к самой воде ползли избы деревни, словно кучка потемневшей прошлогодней соломы. За избами -- узенькие полоски крестьянских полей.

Теперь я почти на том же самом месте. Выходит старик сторож.

-- Господа уехали за границу. Мужики выгнали... Вон пашут!

И на правом и на левом берегу копошатся черные точки. Это мужики запахивают посеянный ими на помещичьей земле хлеб.

Как же это случилось? Как время разрешило спор помещика и студента? Вот что можно понять из речей сторожа и рассказов соседей.

Почти прямо после 17 октября крестьяне явились к владельцу с требованием земли. Они указывали на несправедливость: у них по семи сажен на душу, у владельца многие тысячи десятин. Говорили о каких-то правах на землю, о каких-то старинных документах. Во что бы то ни стало они хотели "столбить" землю, то есть ставить столбы на "справедливых" границах. Помещик убедил их ехать с собой в губернский город "искать нравов", как говорили мужики. Он обещал их даже содержать на свой счет. Поехали. Ходили, ходили по разным местам, никаких нравов не нашли и вернулись ни с чем.

В следующий раз мужики явились с дубинками и топорами. Их встретили казаки и разогнали. Мужики принялись за работу; казаков отпустили. Но когда поспели хлеба, то от уборки хлеба мужики отказались и явились с требованиями в дом помещика. Сыновей -- октябриста и кадета -- не было дома. Старик не занимался хозяйством и ничего в нем не понимал. (Не так давно я где-то читал его воспоминания о славянофилах.)

Мужики явились к старику прямо в дом и с шумом потребовали к себе хозяина. Старик вышел, по своей всегдашней привычке нервно подергивая плечом и ногой.

-- Попляши, попляши! -- громко сказал кто-то из мужиков.

-- Я прошу тебя снять шапку, видишь, я постарше тебя, а стою без шапки, -- сказал всегда неизменно вежливый аристократ.

-- Нет уж... Довольно мы настоялись перед тобой без шапки, теперь постой и ты перед нами...

-- Как тебя зовут?

-- Зовут?.. А зимой зовут Кузьмой, а летом зовут Филаретом.

-- Го-го-го-го...

Кончилось тем, что землю отдали по дешевой цене в аренду. Нельзя было ничего сделать, все отказались работать, и даже домашняя прислуга ушла...

Я спускаюсь с горы по краю поля из помещичьей усадьбы к мужикам, сеющим хлеб. Сеют и запахивают привычно, обыкновенно, весело, совершенно так, как на своей земле, как будто ничего не случилось.

-- Ну, как дела?

-- Слава богу! Благодать. По десятинке на душу прибавилось землицы, а у кого есть скотинки побольше -- и по две взяли.

-- Да как это так вышло?

-- А так... умилились господа и отдали.

Примечания

Очерк впервые опубликован в газете "Русские ведомости" 1906, 4 октября, под рубрикой "У мужиков и помещиков (Деревенские впечатления)".

Печатается по изданию: "Русские ведомости", 1906, 4 октября.

Биметаллизм -- денежная система, при которой законным платежным средством считаются и золото, и серебро. В конце XIX в. в большинстве стран заменен золотым монометаллизмом.

17 октября. -- 17 октября 1905 г. Николай II подписал манифест "Об усовершенствовании государственного порядка", которым правительство "даровало" России буржуазные гражданские свободы -- слова, печати, личности, совести, собраний и союзов, обещало привлечь к участию в Государственной думе население, лишенное избирательных прав (рабочих). Манифест, бывший вынужденной уступкой самодержавия восставшему народу, не затрагивал главного для крестьян вопроса о ликвидации помещичьего землевладения и передачи земли крестьянству. В рассказе отражена характерная для того времени общественно-политическая ситуация, когда крестьяне сами захватывали помещичьи земли (аграрные "беспорядки").

----------------------------------------------------------------------------------

Источник текста: Собрание сочинений. В 8 т / М. М. Пришвин; Редкол.: В.В. Кожинов и др. [Вступ. ст. В.Д. Пришвиной Коммент. А.Л. Киселева Ил. В.Ф. Домогацкого]. Том 1. -- Москва: Худож. лит., 1982. - 21 см. С. 572 -- 574.