Книговод

Хозяйственная деятельность Соловецкого монастыря в Беломорском крае

Ключевский Василий Осипович


В. О. Ключевской

  

Хозяйственная деятельность Соловецкого монастыря в Беломорском крае

  
   В. О. Ключевской. Сочинения в восьми томах.
   Том VII. Исследования, рецензии, речи (1866-1890)
   М., Издательство социально-экономической литературы, 1959
  
   В начале XV в. подвизался в монастыре Кирилла Белозерского инок Савватий. Суровые подвиги его привлекли к нему внимание и удивление игумена и братии. Боязнь людской славы встревожила подвижника, искавшего уединения и безмолвия, и он стал прислушиваться к рассказам пришельцев о далеком, пустынном острове на озере Нево, об обители на этом острове, в которой иноки "в неослабном житии" трудятся своими руками и этим трудом добывают себе необходимую пищу. Людна и шумна показалась Савватию Белозерская пустыня, и он ушел на Валаамовский остров.. Но людская слава и там неразлучно сопутствовала его подвигам и не давала ему покоя в новой пустыне, а между тем до него стал доходить рассказ про другой остров, еще более чудный и пустынный, на море-окиане, искони не имевший не только мирского, но и иноческого жилья. С силами, испытанными и укрепленными многолетним подвигом в двух обителях, оставил он Валаам и направился к студеному морю. Прибрежные русские поселенцы встретили изумлением и насмешками предприятие старца, "во всякой убожественной нищете" задумавшего поселиться на далеком безлюдном острове, но это не смутило его. На пустынной реке Выгу, у часовни, он нашел подобного себе подвижника пустыни, инока Германа. Перебравшись на Соловецкий остров, они поселились там, выстроив себе кельи. Шесть лет прожили они одни на острове. Недостаток пищи заставил Германа отправиться на поморский берег; вслед за ним и Савватий покинул остров и скоро скончался у прежней часовни на Выгу. Память современников не сохранила известия ни о месте рождения и родителях, ни даже о времени пострижения Савватия, и в самом начале XVI в. жизнеописатель его ничего не мог узнать об этом от людей, между которыми хранились еще свежие предания о первых обитателях Соловецкого острова. Но пустынные труды Савватия и кельи, поставленные им вместе с Германом на Соловецком острове, не остались забытыми. Через год после его смерти пришел в Поморье другой искатель пустыни -- Зосима, гонимый мирским шумом; на реке Суме нашел он того же старца Германа и, выслушав повесть о Савватии, мужественно пошел по проложенному им трудному пути.
   Монастырь основался. Вместе с ним возник центр и двигатель разнообразной деятельности в окружающем его Беломорском крае.
   Еще на Валааме Савватию рассказывали, что на Соловецком острове, удаленном на два дня пути от земли, от жилых мест, много озер, богатых рыбой, вокруг этого острова много рыбных ловищ, которые по временам случайно посещали одинокие рыболовы; что этот остров богат лесами, вершины, гор и долины покрыты высокими соснами, годными для построек, и другими деревьями, что в этих лесах в изобилии растут различные ягоды. Рассказчики заключали, что остров "добр и благодарен к сожитию человечества по всему". Картина такого острова могла пленить подвижника пустыни и безмолвия, но другие рассказы услышал он от поселенцев, живших по берегу моря, "прямо против острова". Ему сказали здесь, что тот остров велик и имеет "всякого устрою человеческого жития", но много лет многие пытались не раз поселиться там и не могли прожить долго "страха ради морския нужа". Уже по основании монастыря, когда братия просила игумена у новгородского архиепископа, последний в недоумении говорил: "Ваш монастырь стоит так далеко от людей; кто пойдет туда и как церкви там быть, в соседстве с землею Мурманской и Каянской?"
   В такой суровой глуши, где не живало человека, "отнележе и солнце в небеси", по выражению жития, возникла обитель, и благодаря нравственным силам своих основателей победила трудности, пугавшие новгородского архиепископа и прибрежных русских поселенцев. Но, возникши вдали от людей, она завязывала все более и более тесные связи с прибрежьем, обитатели которого так неприветливо встретили начинание ее основателей. Завоевав у природы брошенный людьми остров, монастырь показал пример и много помог в деле подобного же завоевания пустынной страны русскому человеку, пришедшему на Корельское и Лопское поморье. Во время основания монастыря многие из тех черт, которыми описывали Савватию Соловецкий остров, были уже неприложимы к поморскому берегу, огибающему остров с севера, запада и юга. Смелые дружины новгородских купцов и промышленников давно были знакомы с отдаленными северными краями Заволоцкой Чуди и Корелы. В житии Зосимы и Савватия еще до основания и по основании монастыря мы не раз встречаем новгородских гостей, которые плавали по Белому морю, добывая рыбу и морского зверя или скупая этот товар у прибрежных жителей. Но за этими временными посетителями Беломорского края в населении его ясно обозначаются в эпоху основания монастыря более прочные и постоянные элементы. Из этих элементов на первом плане стоит туземный, который составляли давние обитатели нынешнего Поморского, Корельского и Терского прибрежья, -- корелы. В житии соловецких чудотворцев и в новгородских грамотах XV в. они обозначаются именем карельских людей, корельских детей. Новгородцы XV в. различали в этом финском поморском населении пять родов корельских детей, в соседстве с которыми, далее к северу и в глубь страны обитала лопь. Эти "корельские дети" жили разбросанно на всем протяжении Беломорского прибрежья от реки Варзуги до реки Сумы и далее к востоку и считались собственниками, вотчинниками занятых ими здесь земель; встречаем в грамотах XV в. указания на земли, "куда ходят корельские дети" или "куда владеют вотчинники корельския дети". Они считали даже себя ближайшими собственниками еще не занятых земель, каких в XV в. много было в Беломорском крае. Когда Савватий поселился с Германом на Соловецком острове, корелы ближайшего к острову прибрежья присвояли себе преимущество пред пришлыми иноками в праве на владение этим островом. Но рядом с этими туземными элементами поморского населения во время основания монастыря выступает другой элемент, пришлый, обозначаемый именем людей-насельников, которые жили между родами корельских людей так же рассеянно, как и последние. Основание обители застало край в тот любопытный момент, когда его финское разбросанное население начинало более и более перемешиваться с пришлым русским населением, легко уступая ему место среди своих редких жилищ, на обширных пустошах, остававшихся еще не занятыми. Это движение началось задолго до основания монастыря; по прибрежью, преимущественно в низовьях многочисленных порожистых рек, пересекающих западный берег Белого моря, возникали один за другим поселки новгородских промышленников, привлеченных сюда прибыльными речными и морскими промыслами. Между соловецкими грамотами XV в. мы имеем несколько грамот новгородцев на владение приобретенными ими в Беломорском крае землями; эти грамоты, переданные потом в распоряжение монастыря вместе с землями, бросают некоторый свет на то, какой степени развития достигла новгородская колонизация в том крае к половине XV в., к первым годам существования монастыря, кто были главные двигатели ее и каков был состав русского населения, занимавшего край. Главными приобретателями земель в Поморье видим именитых новгородских людей. Встречаем указание на четыре сельца на Бобровой горе, принадлежавшие новгородскому архиепископу. Занимают и покупают земли, прежде занятые другими, посадники, бояре и другие богатые люди Новгорода. Около половины XV в. многие имели там отчины; у некоторых были уже отчины и дедины. К числу самых значительных землевладельцев Поморья в последние годы новгородской вольности принадлежали Борецкие: знаменитой Марфе Посаднице только по рекам Суме и Выгу принадлежало 19 деревень, которые в писцовых книгах 1496 г. обозначаются еще именем Марфинских Исаковых. Все эти богатые новгородские люди высылали в Поморье, на занимаемые ими земли, своих рабов или вольных поселенцев-рабочих, бобылей, казаков: это были первые, по крайней мере наиболее значительные по количеству, новгородские колонисты Беломорского края. Боярские рабы и насельники при жизни основателей Соловецкого монастыря постоянно указываются в житии рядом с туземцами, корелами и лопью как второй элемент поморского населения. Боярские рабы приезжали к острову на рыбные ловли; они же вместе с корельскими людьми старались выжить с острова поселившихся на нем иноков, говоря им: "Остров по отечеству -- наследие наших бояр". Наконец, кроме боярских рабов и вольных поселенцев, селившихся на чужих землях, сквозь неясные выражения новгородских грамот XV в. можно рассмотреть и третий разряд людей в составе русского населения Беломорского края: это поселенцы-собственники, на себя приобретавшие земли в Поморье и селившиеся на них. Так, вотчинник Марк из Варзуги дал монастырю вотчину на реках Умбе и Варзуге, по морскому берегу. Иные компаниями, вдвоем, втроем, покупали в Поморье землю и селились на ней2.
   Земельные новгородские владения XV в. в Беломорском крае, как они описываются в указанных выше грамотах, носят на себе одну любопытную характерную черту, живо объясняющую порядок и способ заселения новгородцами того края. Большая часть новгородских вотчин в Поморье, даже у мелких собственников, не представляла сколько-нибудь округленных земельных владений, сосредоточенных в одной местности, а состояла из многих раздробленных, мелких участков, рассеянных по прибрежным островам, по морскому берегу и по рекам морским, как выражаются грамоты, часто на огромном расстоянии друг от друга. У одного владельца, например, вотчина состояла из участков у "Золотца (порога на реке Выгу) и в Шуе-реке, и в Кеми-реке, и в Кореле между пятью родов и по всем рекам морским", другие владельцы, три брата, купили два участка, которые были рассеяны на Поморье по морским рекам и по лешим озерам, по Кеми, между корелою, куда все пять родов владеют: а между тем за эти участки, так неопределенно обозначаемые, покупщики заплатили 8 сороков белки да рубль серебра -- цена не очень крупного владения сравнительно с ценами других владений, встречаемыми в тех же грамотах. Еще более разбросаны были крупные владения: встречаем отчину и дедину, купленную новгородским посадником за пол-четверта рубля, которая состояла из участков "на море, на Выгу, и в Шуе-реке, и в Кеми-реке, и на Кильб-острове, и по морскому берегу, и по обеим сторонам Понгамы-реки, и по лешим озерам", т. е. тянулись отдельными участками на длинном пространстве нынешнего Поморского берета и далеко уходила в Корельский берег. Новгородский промышленник занимал сам или своими рабами и вольными крестьянами участок у моря на прибрежном острове, на приморской реке или озере и строил здесь двор; при дальнейшем движении он переходил на другое прибрежное место, на другую приморскую реку, занимал там другой такой же участок, не обращая никакого внимания на промежуточные пространства вдали от моря, между впадающими в него реками, ибо они не представляли ему прибыльных промыслов и угодий. Границы занимаемых таким образом земель не везде обозначались, ибо не везде встречались с границами земель других владельцев. Такой порядок занятий земель, такая разбросанность поселений условливались главным образом свойствами Поморского края. Глухое, суровое Поморье манило к себе русского поселенца преимущественно своими обильными рыбою "лешими" озерами и "морскими" реками, своим морем, доставлявшим промышленнику соль и опасного, но прибыльного морского зверя. В поземельных описях, какие представляют новгородские грамоты XV в., сохраненные монастырем, даже повторяется однообразный перечень одних и тех же угодий и промыслов, разрабатывавшихся на занятых поселенцами землях Поморья. Чрезвычайно редко упоминается в этих описях поморских земель "страдомая" или "орамая земля"3; скудное земледелие по Поморскому берегу, ограничивающееся сеянием почти одного только ячменя, и ныне идет немного севернее Кеми; дальше не родится уже никакой хлеб. За исключением этих редких указаний на страдомые земли, во всех описях повторяются одни и те же угодья и промыслы: земли (нестрадомые) и воды, рыбные ловища и тони по морскому берегу, по лешим озерам или морским рекам, лес полеший или в противоположность ему страдомый, наконец, пожни; в некоторых присоединяются ко всему этому еще сала морские. На этих-то прибрежных, речных и морских землях с развитием новгородской колонизации в Беломорском крае возникали промышленные поселки, или страдомые деревни, заселявшиеся боярскими рабами или вольными насельниками. Около половины XV в. эти поселки еще сохраняли на себе свежие следы своего недавнего появления в пустынном крае: разбросанные редкими точками на далеких друг от друга пунктах, они были бедны и поселенцами и хозяйственными постройками. В деревне Марфы Посадницы, на реке Суме, жили только два бобыля. У другого владельца на уступленных им монастырю землях по рекам Выгу, Шуе, Кеми и другим находился всего один двор с хоромами. У одного вотчинника в Великокурье, при море, был в вотчине городец под горою и ворище. Среди этих разбросанных поселков, к половине XV в., начали уже появляться местные центры, которыми служили "молитвенные храмы", или часовни, возникавшие у моря, на реках, в местностях, наиболее заселенных русскими колонистами. Так была часовня на реке Выгу, при впадении в нее реки Сороки; при ней Савватий нашел одиноко жившего старца Германа, который, может быть, и поставил ее. Среди сумских деревень Марфы Посадницы, у речной пристани, куда заходили с моря суда промышленников, также была часовня, у которой жили два поселенца ближней деревни. К этим часовням изредка заходили странствующие иноки -- священники "посещения ради ту православных христиан", по выражению жития соловецких чудотворцев, и тогда из окрестных деревень приходили сюда русские поселенцы по своим духовным требам. Сюда же заходили и новгородские гости, плававшие по Белому морю, останавливались подле часовни в шатрах и, поклонившись в часовне святым образам, оставляли здесь какие-нибудь вклады4. Но о церквах в поморских поселениях нет и намека до основания монастыря; они стали строиться уже монастырем под влиянием его просветительных стремлений. Таковы были элементы населения, среди которого и на которое приходилось действовать монастырю; такова была почва, на которой предстояло ему развить свою широкую хозяйственную деятельность. Около половины XV в. русско-христианская жизнь, занесенная сюда, в среду финского язычества русскими поселенцами, проявлялась еще очень слабо и робко. В неприветливом Корельском крае русскому населению, которое заходило сюда по привычной северной дороге с топором, косой и мережей, со скудными средствами, нелегко было собрать в себе и вызвать к деятельности столько сил, чтобы воссоздать на новой, чуждой почве главные основы жизни, выработавшиеся на родном, давно насиженном месте. Лет через сто по основании Соловецкого монастыря, когда его значение для края выяснилось уже многими результатами, составитель похвальных слов его основателям говорил о движении русских к Поморью, предшествовавшем основанию монастыря: "Много слышалось им (финским туземцам Поморья) и древле христианское имя, но не познали они благоразумия христианскаго; ибо многие христиане обращались между ними, но только ради тленнаго и суетнаго прибытка, продавая и покупая мертвенные животы, но ни единым словом не старались как бы показать тем людям многоценный бисер... Так эти христиане приходили к Лопи праздными в благовестии, пока не пришел к ней носитель веры"5. В этих словах есть намек на то, чего недоставало, чтобы обеспечить за русско-христианской жизнью успешное развитие в Северном Поморье. Недоставало деятеля, который выступил бы во имя более высоких и многосторонних интересов, чем те, с какими пришли туда промышленные поселенцы, который, став средоточием для края, мог бы этими интересами сблизить и объединить рассеянные силы финского и русского населения и привлечь туда новые. Такова роль, которая предстояла обители, возникшей на острове Белого моря. В истории этой обители материальная деятельность ее иноков является в таком тесном соединении с нравственной, что одна везде неразлучно сопутствует другой. Много тяжелых минут пережила обитель в первое время своего существования. Возникнув на диком острове, среди лишений, она встретила вражду и зависть в прибрежном -- и русском, и финском -- населении. Но, в то время как своею просветительною деятельностью она создавала себе нравственный авторитет, который мог бы защитить ее от враждебных сил, она на скудной почве острова приготовлялась к труду мирного завоевания нетронутых или мало тронутых средств Беломорского края. Уже первые поселенцы острова, старец Герман с Савватием, а потом с Зосимой, познакомили почву острова с земледельческим орудием. "Землю копали мотыками и тем питались", -- говорит о них житие. Но, может быть, не раз повторялись с ними случаи, подобные описанному в житии, когда "мало не доставши ему (Зосиме) пища, и о сем поусумнеся мало помыслом". Собравшаяся братия усвоила себе занятия основателей обители: так началась первая разработка средств, какие представляла природа острова. Данная соловецкому игумену Ионе властями Великого Новгорода грамота (около 1450 г.), укреплявшая за монастырем право на владение Соловецкими островами, перечисляет эти средства: "В тех островах (пожаловал Новгород игумена и братию) землею и ловищами, и тонями, и пожнями, и лешими озера, земля им делати, и пожне косити, и лешия озера ловити, и тоне ловити добровольно"6. Из той же грамоты видно, что около Соловецких островов производилась ловля морского зверя, доставлявшего сало и кожу. Если в этой новогородской грамоте между угодьями упоминается просто земля, которую монастырь получал право возделывать, то в великокняжеской жалованной монастырю грамоте 1479 г. на владение теми же островами сверх простой, необрабатываемой земли с прежними угодьями обозначается и новая статья -- "страдомая земля". Но хлеб не родится ка Соловецком острове, и земля обрабатывалась только под огородные овощи. Житие соловецких чудотворцев рисует нам хозяйственные занятия первых иноков, к ним собравшихся: "Землю копали и деревья на постройки монастырския готовили, также множество дров рубили и воду из моря черпали, и соль варили, и продавали ее купцам, и брали от них всякое орудие, потребное монастырю. И в других работах трудились, и рыбную ловлю творили, и так от своих потов и трудов кормились".
   Но сила вещей вызывала пустынножителей на более широкое поприще. С одной стороны, высокий авторитет основателей привлекал в обитель нравственные силы из далеких краев, и скудные средства, которые можно было извлечь из островов, становились недостаточны для умножавшейся братки. С другой стороны, не все русские люди отнеслись к возникшей среди моря иноческой общине, как боярские рабы Поморья. Новгород, давно двинувший свои промышленные дружины в тот край для присоединения его к русско-христианскому миру, чувствовал, какое значение может иметь в этом деле монастырская община, появившаяся в крае с интересами и стремлениями, каких не могли принести с собой туда промышленные поселенцы, -- и житие, рассказывая о двух путешествиях Зосимы в Новгород, каждый раз прибавляет, что многие из бояр дали монастырю довольно имения, церковных сосудов, одежд, серебра и жита и обещались во всем помогать обители. Под влиянием этих двух причин начинается любопытный процесс сосредоточения в руках соловецкого братства обширных и многочисленных земельных участков в Беломорье, столь важный по своим следствиям для истории этого края. Занятые земли дарятся, закладываются, продаются монастырю, а между тем на них возникают одно за другим хозяйственные заведения, привлекаются поселенцы, эксплуатация усиливается, и заселенные земли незаметно растут, округляясь присоединением к ним еще не тронутых пустошей.
   Первые и главные земельные приобретения сделаны были монастырем на нынешнем Поморском берегу, там, где к половине XV в. с наибольшей силой развилась новгородская колонизация Беломорья. Одними из первых и едва ли не самыми значительными были вклады Марфы Посадницы: на Поморском берегу она подарила монастырю несколько страдомых деревень и угодий по реке Суме, у часовни и речной пристани. Затем следовал длинный ряд вкладов других новгородских землевладельцев, даривших монастырю свои участки по рекам Поморского и Корельского берега. Между грамотами Соловецкого монастыря мы имеем до 33 вкладных, которые почти все относятся еще к XV в., особенно ко времени третьего соловецкого игумена Ионы; из них 28 предоставляли во владение монастыря множество участков по рекам Поморского и Корельского берега и по прибрежным островам. Из этих участков насчитывается до 44 только таких, местность которых сколько-нибудь ясно обозначена, именно: по реке Суме -- 1, по Вирме -- 2, по Выгу и Сороке -- до 16, по Шуе -- 9, один с двором, избой, двумя хлевами и мыльней, по Кеми -- 9, по Поньге (по Корельскому берегу) -- 1, по Жеравне -- 1 (село против церкви), на Князь-острове -- 1, на Кузострове -- 1, на Кильбострове -- 1 и на Кембострове -- 1; об остальных участках говорится только, что они находятся на море или на Лопи, в Кореле, между пятью родами корельских детей. Кроме вкладов, монастырь приобретал земли куплей: так, в XV в. куплены были им у порога Золотца на Выту 2 участка, на Шуе -- 2, на Кеми -- 2, на Кильбострове -- 3 и весь Лотошкин остров. Скоро стали распространяться владения монастыря и на далеком Терском берегу. Еще в 1466 г. один землевладелец дал монастырю участки по рекам Умбе и Вазуте и по морскому берегу. В 1470 г. Марфа Посадница подарила Зосиме свою вотчину между теми же реками, у Кашкаранского ручья и на Кашкарадском Наволоке. Кроме этих двух вкладов, в числе вышеупомянутых грамот Соловецкого монастыря имеем еще позднейшие вкладные, по которым монастырь приобрел несколько новых участков на Терском берегу, по рекам Умбе и Варзуге и на Песьем Наволоке. Из поселенцев на монастырской земле по реке Варзуге к 1491 г. был уже образован церковный приход и поставлена монастырем церковь7. Приобретая вотчины, монастырь ставил в них дворы, куда посылал своих старцев -- приказчиков для управления промыслами и угодьями. Так, в житии упоминается монастырский двор при устье Сумы, у пристани, на приобретенной там монастырской земле; другой двор был в селении на Вирме, также у пристани; здесь жил монастырский приказчик, старец-ватаман, и хранились, по выражению жития, "всякия потребы и запасы". Есть намек и на то, что здесь рано образовалась волость и содействием монастыря поставлена была церковь, одна из первых в крае, при которой жил назначавшийся монастырем "инок-иерей", соединявший с должностью приходского священника обязанность надзора за монастырским двором.
   Государи и люди московские также охотно содействовали развитию хозяйственной деятельности Соловецкого монастыря, как и люди вольного Новгорода. Грамотой великого князя Ивана III, 1479 г., подтверждавшей за монастырем право на владение всей группой Соловецких островов, открывается длинный ряд грамот московских государей, которыми они жаловали монастырю новые земли в Беломорском крае. В 1539 г. пожаловано было монастырю 13 луков8 по рекам Шизни и Выгу и на Сухом Наволоке (у Сороцкой губы) с деревнями, в которых жило 4 или 5 поселенцев со всеми угодьями, с рыбными ловлями и соловаренными (цренными) оброками9. При этом встречаем любопытное для истории колонизации края прибавление, постоянно повторяющееся в грамотах при пожаловании пустошей: "И кто у них в тех 13 луках учнут жити людей и крестьян и наместники наши новгородские и волостели тех их людей и крестьян не судят ни в чем, опричь разбоя и татьбы с поличным... а ведает и судит тех своих людей и крестьян игумен с братьею" и пр.10
   Между тем начавшееся до монастыря движение колонизации продолжалось, и мы встречаем указание, бросающее свет на силу и размеры этого движения в начале XVI в. Мы видели выше, что одним из первых земельных приобретений монастыря в Поморье были 2 лука при устье реки Сумы, у часовни, где жили 2 поселенца. По писцовым книгам 1496 г., на реке Суме значилось 19 деревень, принадлежавших Марфе Посаднице; они составляли волость, имевшую уже церковь. Писцовые книги 1551 г., повторяя означенные 19 сумских деревень, прибавляют 5 новых с 6 1/2 луками земли, говоря, что "оне стали после письма" (1496 г.). Занятие земель углублялось и внутрь края: одна из этих 5 новых деревень "стала починком" на острове Сумозера, у деревни, поставленной еще до 1496 г. Все эти сумские деревни, старые и новые, с двумя Марфинскими деревнями по реке Выгу, всего 78 1/2 луков царь пожаловал в 1555 г. Соловецкому монастырю, присоединив к ним еще 33 варницы в Сумской волости, по рекам Суме и Колежме, по приморским наволокам и прибрежным островам. Но пожалование сделано было монастырю не даром: казна нашла выгодным уступить эти деревни, приносившие ей около 19 руб. ежегодного дохода, и этим вознаградить монастырь за отнятие данного прежде права беспошлинной продажи 10 тыс. пудов монастырской соли11.
   Не даром досталось монастырю и другое приобретение, еще более округлявшее его прежние, уже значительные владения по реке Выгу... Несмотря на давность и значительность его приобретений по этой реке, священное для него место, откуда отплыл на остров и где потом похоронен был основатель монастыря, пр. Савватий, у часовни, при впадении реки Сороки в Выг, оставалось еще вне монастырских вотчин. Во время пребывания Савваткя на острове (1429--1435) вблизи этой часовни были уже христианские поселки, для которых о"а служила средоточием по церковным делам. Когда возвратился к этой часовне с острова Савватий, сюда пришел иеромонах Нафанаил, служивший приходским священником для обширного пространства, на котором разбросаны была русские селения, и тогда "от насельных тамо", по выражению жития, стекались к часовне для удовлетворения своих духовных треб. Похоронив при этой часовне Савватия, Нафанаил построил здесь потом и церковь, первую по времени известную нам церковь в Поморье. Но, несмотря на раннее появление здесь часовни и церкви, среди приливов и отливов еще не осевшего прочно пришлого населения, заселение места шло очень медленно, и, по писцовым книгам 4496 г., у церкви, при устье Сороки, была деревня, в которой жило только двое жильцов, а в начале XVI в. церковь опустела и стояла без "пения, попа и прихода 40 лет, и дозирати было ее некому", как говорит грамота, до самого 1551 г. В это время царь пожаловал опустевшую церковь монастырю с условием "ту церковь строить, попа держать и ругу ему давать". Но вместе с этим надобно было восстановить и церковный приход, и на подмогу монастырю в этом деле ему пожалованы были тоня на реке Сороке, близ церкви, приносившая казне рубль новгородский ежегодного дохода, и самая деревня Сорока с луком земли, причем казна удерживала за собой право взимать и стони, и с опустевшей деревни оброк и обежную дань, освобождая только от волостелина и тиунского суда тех людей и крестьян, которые в той деревне учнут жити12.
   Так постепенно округлял монастырь свои вотчины в местностях, где он стал давно утверждаться. Вотчины его уже тянулись на обширном пространстве по прибрежным рекам от Сумы до Кеми и по Терскому берегу; но до половины XVI в. нет известия о том, чтобы они шли далее реки Сумы к востоку, реки Колежма, Нюхта, Унежма и др. до Онеги, кажется, не имели еще на своих прибрежьях ни одного монастырского участка. Но колонизация уже коснулась и этой части Поморья, и в начале XVI в. житие соловецких чудотворцев указывает здесь волость, составившуюся из русских поселений по реке Унежме. Встречаются указания на значительное развитие в приморских окрестностях реки Колежмы солеварения. С половины XVI в. монастырь и сюда направляет свое движение: в 1550 г. пожалованы были монастырю на строение каменной церкви на Соловецком острове Сумский островок с тремя дворами и две деревни по реке Колежме с 9-ю обжами земли и 8-ю варницами и спять с тем же указанием на задачу, которая предстояла монастырю на этих новых его землях: "А кто у них в тех деревнях и у варниц, и на острову учнут жити людей и крестьяны" и т. д.13 В 1555 г. к этим колежмским приобретениям прибавилось еще несколько варниц на Колежме и на ближних приморских наволоках из числа 33-х, пожалованных в этом году монастырю на Поморском берегу.
   Уцелевшие грамоты монастыря не дают возможности следить за каждым приращением его вотчин. Между тем как приобретал он новые земли и сообщал им жизнь и деятельность призывом "людей и крестьян",, прежде приобретенные вотчины его росли и распространялись, и этот рост совершается незаметно для нас: мы только встречаем указания на некоторые результаты его. До сих пор мы не имели прямого известия о том, чтобы монастырские вотчины по Корельскому берегу шли севернее реки Поньги; мы знаем только, что монастырь рано приобрел несколько участков по Терскому берегу, по рекам Умбе и Варзуге. Но у него были владения и на промежуточном береговом пространстве от Поньги до Умбы: грамота 1584 г. показывает, что здесь, кроме 10 луков на Умбе, у монастыря были в Керета и Порье-губе приморские угодья с 14 луками земли и 1 лук в Кандалакше. Но вотчины монастыря простирались еще дальше, выходя из пределов Беломорского прибрежья: по той же грамоте у монастыря было 1 1/2 лука земли на далеком Мурманском берегу, в Кольской волости14. Но если нельзя точно определить место и объем всех земель, приобретенных монастырем до 1584 г,, то есть известие, указывающее на результаты, достигнутые им в заселении своих вотчин. Мы видели, что монастырь приобретал большею частью пустые земли, ждавшие рабочих рук; из другой грамоты того же, 1584 г. узнаем, что к этому времени у него было жилых, заселенных земель 40 обеж, и здесь же встречаем черты того значения для государства и для благоустройства края, какое сообщал монастырь этим землям: "А вотчины у Соловецкаго монастыря во всех монастырских деревнях живущего только 40 обеж, и с них правят всякие государевы оборы, и на ям правят деньги, а у них и Сумском остроге устроен ям свой, монастырем и монастырскими крестьяны 40 обжами и от охотников стоят с подводами безпрестанно и годные (sic) гоняют? многие в Поморье с Москвы на Мурманское море до устья Колы, а из Новгорода в поморские волости, да из Сумского острога посылают в посылки и на сторожи на немецкий рубеж монастырских людей"15,
   Кроме Варзуги, на Терском берегу образовалась во второй половине XVI в. другая волость -- Умба. Соловецкий монастырь имел здесь соперника в другом знаменитом монастыре -- Кирилло-Белозеоском, которому принадлежали здесь три четверти волости. Волость составляла два прихода и имела две церкви, между которыми распределены были крестьяне, жившие на землях того и другого монастыря. Соловецкому монастырю принадлежало здесь в 1584 г. 10 луков земли, которые с прибавкой нового полулука в 1585 г. составляли четверть волости; с этих 10 1/2. луков монастырь платил оброка в казну 25 руб., тогда как с 77 1/2 луков в Сумской волости, по перечневым книгам 1551 г., шло в казну оброка только 7 руб. да волостелина корма 3 руб. 22 алтына. Эту огромную разницу в доходности тех и других земель для казны можно объяснить только тем, что находившиеся на сумских луках деревни, отходя в 1585 г. к Соловецкому монастырю, были еще слабо разработаны, не имели хозяйственного устройства, которое позволяло бы извлекать из земли значительные средства, тогда как на 10 умбских луках монастырь успел уже к 1585 г. развить хорошее хозяйство: среди соляных варниц, рыбных и звериных ловель, лесов, пожней и всяких угодий монастырь наставил там дворов, амбаров, лавок и мельниц. Поселенцев, впрочем, было в волости немного: в позднейшей грамоте 1607 г. находим любопытное указание на их число в этой сравнительно доходной для казны волости: на трех четвертях Кириллова монастыря было 25 дворов, а на Соловецкой четверти жило всего 4 крестьянина16.
   Между тем и по Кеми, среди поселков Валдеинского рода, одного из 5 родов корельских детей, благодаря приливу русских поселенцев около начала XVI в. образовалась волость. Здесь, вблизи моря, давно, еще в XVI в., начал утверждаться Соловецкий монастырь, получая участки вкладом от русских владельцев. В 1589 г. монастырь ставил ратных людей с своего "жеребья" в Кеми. В следующем году этот жеребий определяется точнее: по грамоте этого года монастырю принадлежала половина Кемской волости, а другая половина Состояла из угодий и деревень Царских оброчных крестьян, плативших в казну оброка по 64 руб. 17 алтын с деньгой в год. Русская колонизация, двигаясь вверх по этой реке в глубь страны, сталкивалась с противоположным, враждебным движением со стороны каянских немцев. Если на нижнем течении рано, в половине XV в., встречаем русские поселения, то верхнее и в конце XVI в. оставалось недоступным для них, называясь кемью немецкою. Немецкие люди спускались на судах реками Кемью и Ковдой и разоряли приморские варницы и деревни русских поселенцев. В царствование Федора Ивановича особенно усилились эти вторжения, и мы встречаем любопытные указания, на кого государство возлагало защиту русской промышленности в этом крае: среди борьбы с беломорской природой Соловецкий монастырь вступает в борьбу с этим новым врагом, мешавшим русскому человеку мирно утверждаться в Поморье. В 1590 г. монастырю поручено было вместе с оброком его половины Кемской волости сбирать и представлять в казну оброк и с другой половины, на которой жили царские оброчные крестьяне. В следующем году вся Кемская волость отдана была монастырю на любопытных условиях, показывающих, какое значение приобретала хозяйственная деятельность монастыря в том крае. Соловецкий игумен с братией бил челом царю в 1591 г. и сказал, "что у них царское жалованье в Поморье половина Кемской волости, а другая половина той волости за царем, и та Кемская волость к Соловецкому монастырю ближе всех волостей за 60 верст, и по той Кеми-реке от прихода немецких воинских людей и зимой и летом из монастыря у них заставы и сторожа живут безпрестанно, и им кемские крестьяне застав и сторож никаких крепостей по Кеми реке ставить не дадут, и в том между ними смута великая, и немецкие люди приходят войною безвестно, и опричь Кеми да Ковды реки каянским немцам иного судового пути нет, и та кемская волость от немецких людей дважды воевана в 87 (1579) да в 98 (1590) году". Царь по этому челобитью пожаловал монастырь всею Кемскою волостью и Подужемьем (в 18 верстах от нынешнего города Кеми вверх по реке) и Пебо-озером и Масло-озером в вотчину впрок с крестьянами, дворовыми местами, соляными варницами, с рыбными и звериными ловлями и со всеми угодьями на следующих условиях: в той Камской волости поделать монастырю всякие крепости и острог сделать, и в нем людей ратных из монастыря устроить, и заставы учинить крепкие, чтобы в приход немецких людей сидеть было не страшно и царских гонцов возить из Кеми до Керети, а в казну со всей Кемской волости платить оброка и разных пошлин по 134 руб. и 24 алтын с деньгой ежегодно. Кроме всего этого, у монастыря взят был за это пожалование приобретенный им в Новгороде двор с каменной палатой и садом, приносившим по 70 руб. дохода17.
   На других пунктах Поморья не было по крайней мере борьбы с порубежными воинскими немецкими людьми, какая шла на пространстве от реки Сумы до северного края нынешнего Корельского берега, и монастырь мог свободнее углубляться в пустоши, привлекая в них с собою жизнь и рабочие руки. Узнаем и причину, заставлявшую монастырь искать и разрабатывать новые пустоши: в 1590 г. он жаловался, что главный источник его доходов, соляные поморские варницы, начинали пустеть, потому что около них леса высечены и соль варить уж нечем. Вследствие этого обстоятельства монастырь в 1590 г. бил челом, чтобы царь пожаловал его у моря пустою волостью Нюхчею да Унежмою, прибавляя, что в той волостке церковь стоит без пения 4-й год, а жильцов в той волостке нет, и в царскую казну с той волостки нейдет ничего, и соляные варничишки в той волостке стоят пусты, а волостка эта с их монастырскою вотчиною смежна, а иных волосток и деревень меж теми волостками нет. Казне было выгодно сделать доходной опустевшую, ничего не дававшую ей волость, и царь пожаловал Нюхчу и Унежму монастырю в вотчину, освобождая ее от царских податей на два года с теми же любопытными условиями: "В те им льготные лета в волостке Нюхче да Унежме устроить церковь, и варницы и двор поставить, а после льготных лет давать им оброку ежегодно с тех волосток по 50 руб. на год"18. Так подвигался монастырь к Онеге и своим турчаеовским землям в Каргопольском уезде. На Унежме уже в начале XVI в. была волость, упоминаемая в житии соловецких чудотворцев; но среди передвижений русского населения в Поморье она опустела,, начавшиеся промыслы были брошены; тут и взял ее в свои руки Соловецкий монастырь, чтобы продолжать дело, начатое промышленными поселенцами.
   Опустение Унежмы в 80-х годах XVI столетия, может быть, имело какую-нибудь связь с теми опустошениями, которым около этого времени подверглись русские поселения на Поморском и Корельском берегу Белого моря со стороны шведов. Со всею силою обрушились эти опустошительные вторжения на волость Шую Корельскую (по реке Шуе, почти на половине пути между реками Кемью и Выгом). Шуйская волость принадлежит к числу самых давних в Поморье; заселение ее русскими началось еще до основания Соловецкого монастыря. В житии преподобных Зосимы и Савватия встречаем рассказ, показывающий, что во второй половине XV в. "на Шуе-реке, на берегу моря", было русское поселение, обитатели которого выезжали весной в море наловлю морского зверя, "на добытки вееновальники", по выражению жития, и продавали свою добычу новгородским купцам, которые приезжали к ним за звериным салом и кожей, "то есть добыток их", прибавляет житие о шуянах. В половине XVI в. в волости была церковь, и в казну шло с поселян оброка по 29 руб. 29 алтын и 172 деньги в год. В конце XVI в. эту волость со всех сторон окружали вотчины Соловецкого монастыря, который еще прежде начал приобретать участки по реке Шуе. В то время как почти все приморские волости, расположенные при устьях рек Поморского и Козельского берегов, вошли уже в состав вотчин монастыря, Шуя оставалась вне их. Но тут, может быть в одно время с Кемью, Шуя была разорена "свейскими немцами", которые сожгли и ее храм, и скоро после этого Шуя отошла к монастырю, привлеченная тою же естественно образовавшеюся экономическою зависимостью, которая сосредоточила в руках монастыря и другие волости Поморья. Грамота 1614 г. передает нам любопытную историю этого присоединения. Игумен соловецкий с братией бил челом царю и сказал, "что ныне после разорения в той волостке Шуе жильцы немногие и те кормятся морскими промыслами, а иные кормятся у них около Соловецкого монастыря, а пашенной земли у них нет, и ныне с той волостки оброку в Великом Новгороде не дают потому, что стала за их монастырскою вотчиною, за Сумским острогом, а к ним и в монастырь и в Сумский острог ничем не тянут же, и караулов не караулят, и стоит та волостка за их обереганьем". Царь отдал эту волость монастырю в вотчину с крестьянами, дворовыми местами, анбарами и луками, с мельницею, соляными варницами, рыбными, звериными и птичьими ловлями и с двумя луками на приморском берегу, между Кемью и Керетью, принадлежавшими к той же волости, -- на условии, какое предложил сам монастырь: платить с той волости оброк, какой платила она до разоренья, т. е. 29 руб. 29 алтын и 1/2 деньги19.
   Впоследствии округлилась и Керетская вотчина монастыря. До 1635 г. в Керети монастырю принадлежала только четверть волости; в этом году отданы были царем и другие три четверти с крестьянами и со всеми угодьями20. Так все главнейшие русские поселения в устьях поморских рек Варзуги, Керети, Кеми, Шуи, Выга, Сумы, Колежмы, Нюхчи и Унежмы в первой половине XVII в. сосредоточились под управлением монастыря, энергическому содействию которого они главным образом и обязаны своим развитием, а многие и своим возникновением.
   В конце XVI в., в то время как монастырь, утвердившись на Поморье, подвигался к Онеге, встречаем первые ясные указания на приобретения, выходившие в этом направлении за пределы Выгозерского стана и Новгородского уезда. Из грамоты 1585 г. узнаем, что монастырь имел уже промыслы и деревни в уездах Двинском и Каргопольском21. Но уцелевшие грамоты Соловецкого монастыря не говорят, какие это были деревни и когда они приобретены монастырем. Подробнее определяет каргопольские земли монастыря грамота 1604 г. Здесь монастырская вотчина простиралась по реке Онеге, в Турчасовском стану, в Пияльском Усолье, и состояла из 2 обеж тяглой земли и 1 1/2 црена соляного промысла против дворов монастырских, на берегу реки, с лодейною пристанью22. С начала XVII в. заметно усиливается стремление монастыря расширить свои вотчины приобретениями вне пределов области, в которой он первоначально стал утверждаться: в грамотах реже и реже встречаются известия о новых его приобретениях в собственном Поморье, в Новгородском уезде, зато чаще и чаще повторяются известия о новозанятых им землях в уездах Каргопольском и Двинском. Может быть, в этом стремлении не без участия оставалась причина, высказанная самим монастырем: промышленная эксплуатация истощила первые, легко дававшиеся средства удобных пустошей Поморья и заставляла искать таких же пустошей в другом крае. К старым турчасовским вотчинам монастыря принадлежали в начале XVII в. деревни и рыбные ловли его по реке Онеге, в волостях Городецкой и Владычинской. Эти деревни описываются в грамоте 1618 г., и представляемая ею опись любопытна по указаниям на условия и характер землевладения в том крае. В упомянутых волостях монастырь имел давно купленные им 6 деревень целых, 2 полдеревни и большие или меньшие жеребьи в 4 других деревнях, владение которыми он разделял с волостными крестьянами. В этих деревнях были сенокосы с соляными промыслами и во всех "пашни паханые", хотя в большей части их земля обозначена худою; только в некоторых из этих 12 деревень у монастыря было по одному двору, в котором жил и землю пахал крестьянин половник, и только в одной деревне было их двое; в других или двор стоял пуст, или вовсе не было двора; в том и другом случае монастырские половники пахали "наездом"; всех крестьян в этих деревнях на монастырской земле работало 12 человек. Количество "пашни паханой" гораздо больше количества земли, действительно обрабатывавшейся половниками; последняя и обозначается названием "живущей", или земли "в живущем"; затем, сверх сенокосов, везде указывается земля впусте, переложная и поросшая лесом. Опись, представляемая в грамоте, показывает любопытное количественное отношение между всеми этими родами земель в деревнях. В Ордомском погосте полдеревни Федоровой, во дворе половник Трофимка, на полчети выти пашни паханой, да перелогом 14 четей в поле, а в дву потому ж, земля худа, в живущем полчети выти, да впусте выть без полчети, сена по реке Онеге 50 копен; деревня Пыкшинская пуста, двор пуст, пашут на монастырь наездом четь выти, пашни паханой 4 чети, да перелогом и лесом поросло 12 четей в поле, а в дву потому ж, земля худа, в живущем четь выти, а впусте выть без чети, сена по реке Онеге 50 копен; в Городецкой волости и полдеревни Боклановской место дворовое, пусто, пашет наездом монастырский половник Ефимко, падали паханой 6 частей с третником, да, перелогом и лесом поросло 4 чети с третником в поле и проч., земля худа, в живущем четь выти и полполтрети и подполчети выти, а впусте полчети и полполтрети выти и т. д. На каждую выть в живущем приходилось в этих деревнях по 2 выти с четью впусте. Относительно царской дани и оброка описанные деревни делились на белые и черные: с первых шло 8 алтын 3 деньги, по 3 алтына 5 денег с выти в живущем, со вторых -- 3 руб. 13 алтын, по 2 руб. 2 алтына 5 денег с выти в живущем. Описанные деревни не могли быть особенно доходны для монастыря, и он вступает в сделку с казной, такжтг характеризующую землевладение в северном крае того времени. В Турчасовском стану у монастыря сверх описанных 12 было еще 4 деревни, из которых в одной был двор, где жил монастырский старец -- приказчик, в другой, также двор ""а приезд старцам и слугам монастырским", в котором жили трое корелян, в третьей был двор с одним поселенцем-корелянином, в четвертой жили трое половников. В том же стану в 1607 г. монастырь купил 5-ю. деревню с двором, в котором жил половник, и двумя пустыми дворами. В этих 5 черных деревнях было в живущем 2 выти с небольшим, и царского дохода шло с них 4 руб. 8 алтын 4 деньги. В 1617 г. монастырь предложил казне отписать на царя вышеупомянутые деревни в волостях Владыченской и Городецкой, вместо них приписать к монастырю купленные им для соляных промыслов 2 деревни в Пурнеме и Лямце (на Онежском берегу) с 2 руб. 5 алтынами царского дохода, а взамен отходивших при этом от монастыря белых деревень, имевших 2 выти с лишком в живущем, обелить соответствующее количество земли в других монастырских черных деревнях. Казна согласилась, и последние 5 деревень были обелены, т. е. вместо 4 руб. 8 алтын 4 денег царского оброка на них положено только 7 алтын 5 денег и прибавлено условие: "А крестьянам и слугам и половникам, которые в тех деревнях учнут жити, с прочими крестьянами не тянут"23.
   Причина, приводившая монастырь к таким мерам в своем хозяйстве, ясна: в то время как он отказывался от своих "старых" деревень, удаленных от моря, в которых почти исключительно разрабатывались пашни и сенокосы, но на худой земле, он покупал новые деревни на земле, еще менее благоприятной для земледелия, но зато по своей близости к морю более удобной для соляного промысла, главного источника средств монастыря. Действием этой причины объясняется и то, что, отказываясь от земель внутри Турчасовского стана, монастырь старался приобретать в том же стану окрайные, приморские земли, продолжая, таким образом, свое движение по юго-западному берегу Белого моря по направлению к устью Онеги. Мы видели, что монастырь остановился здесь на волости Унежме. Грамота 1631 г. рассказывает нам любопытную историю приобретения им и следующей волости по направлению к Онеге -- Кушерецкой, передавая при этом подробности, о населении этой волости. Соловецкий монастырь встретил здесь себе соперника в другом колонизаторе Севера -- в монастыре Кожеозерском, но экономическое значение и средства первого одержали верх. Кожеозерский монастырь просил у царя в Турчашвском стану волостку Кушерецкую для соляной вари. По писцовым книгам 1621 г., в этой: волости написан погост Успенский с церковью, с 4 местами дворовыми на церковной земле и с 4 тяглыми, деревнями живущими да 2 пустыми да с 5 пустошами, а в них 5 дворов пустых крестьянских, а людей в них 10 дворов пустых да 8 мест крестьянских, а денежных доходов (казенных) с живущего 6 руб. 13 алтын. Кожеозерский монастырь взял волостку на оброк по 8 руб. на год. Но вот соловецкий игумен с братией бьет челом о той же волостке, сказывая, что она сошлась смежно с их монастырским унежемсквм соляным промыслом, который скуден дровами и сенными покосами, и, как та волостка отойдет к Кожеозерекому монастырю, им соляной промысел придется покинуть впусте, а Кожеозерский монастырь просил ту волоетку, чтобы стеснить их соляной промысел, а крестьяне Кушерецкой волости им должны и в воинские годы прибегали к ним в Сумской острог и жили за их монастырской оборонью. Игумен с братией просил отдать им волоетку, а оброка брать старого с новой наддачей по 9 руб. Царь отдал им волоетку за оброк с наддачей по 9 руб., "опричь новоприбыльных доходов после письма писцовых книг, стрелецких хлебных запасов и ямских отпусков"24.
   Наконец, в 1635 г. предоставлены были во владение монастыря 4 пустоши во Владыченской волости с сенными покосами по реке Онеге и деревня Исаковская со всеми угодьями; в 1650 г. это пожалование подтверждено новою грамотой25.
   Между тем как монастырь подвигался к Онеге, давно уже от перенес свое движение и за эту реку, по направлению к Двине, держась берегов Онежского и Летнего.
   Уже с конца XVI в. грамоты начинают упоминать о вотчинах монастыря в Двинском уезде; начало водворения его там остается не указанным в существующих монастырских грамотах. С 1584 г. началось вокруг монастыря строение каменной крепости, вызванное опасностями его украйного положения, и в 1585 г. между деревнями Ланиловым и Ступининым, в 30 верстах от Хвлтиорор вверх по Двине, у Орлеца, известного подвигами и несчастиями удалых новгородских ушкуйников XIV в., монастырь выпросил "для монастырского церковного строения и городового дела" 4 версты пустого места, "где камень белый известный ломати и лес на дрова сещи и известь жещи"26.
   Монастырь принес в Двинский край стремление, столько раз обнаруженное им в Поморском краю, на западе от Онеги, стремление вносить свою деятельность а пустоши, от эксплуатации которых отказались местные поселенцы и которые вследствие этого стали бесплодны для казны. В конце XVI в. там у монастыря, у моря, на речке Куе, были солеварни, и от той речки по морскому Ницкому берегу подошла к его солеварням пустая земля верст на 5 в длину. Прежде по тому берегу тонкие люди, приезжая, нашивали сено и рыбу лавливали, а ныне позаросло, -- сказывал монастырь в 19ї5 г., и в двинских писцовых книгах кн. В. Звенигородского тот берег не написан ни к которому стану и ж волости не приписан, и оброку с него в казну нейдет ничего, лежит впусте в порожних землях. По челобитью монастыря ему отдан был этот берег для рыбной ловли, драв и сена лошадям при солеварнях27. Для поддержания того же соляного промысла куплены были в 1616 г. на Онежском берегу две деревни в волостях Лямце и Пурнеме у 4 частных владельцев, которые и остались в этих деревнях в качестве половников. В грамоте 1618 г. перечисляются следующие монастырские промыслы и земли по Летнему берегу: в Ненекоцком Усолье обжа без получети, мельница и полуварница, на реке Куе земли и 2 варницы, 2 тони у Голой Кошки, 4 тони на Куйском берегу, обжа в Лудском Усолье, 2 варницы и мельница на реке Луде, земли и мельница на реке Кехте и другая мельница в Кехоцкой волости, против Красной Горы, варница в Солокурье, Солоозеро и Слободское озеро и наволок Слободской реки; со всего этого монастырь платил в казну 18 руб. 26 алтын 4,5 деньги, не считая здесь вышеупомянутой пустоши на Ницком берегу28. В 1630 г., вынуждаемый недостатком дров на своих лудских солеварнях, монастырь выпросил у царя на оброк из наддачи речку с лесом в Унской губе, обязавшись платить вместо прежних 3 алтын 2 денег по 30 алтын ежегодно; около того же времени он купил против своего Холмогорского двора в Куреской волости 2 черные деревни, в которых к 1634 г. успел поставить двор для старца-приказчика, около двора -- 10 амбаров, сарай и двор коровий. Наконец, в 1636 г. пожалован был царем монастырю Яренгский погост (на Летнем берегу) с церковью, со всем строением и с живущими в погосте оброчными бобыльскими и казачьими людьми, с их дворами и со всеми угодьями29.
   Заканчивая обзор вотчин Соловецкого монастыря, укажем еще на одно его приобретение, относящееся уже ко второй половине XVII в. Выше были поименованы земли монастыря по нижнему течению Двины. Двина имела огромное значение в истории Соловецкого монастыря. Она существенно определила развитие и направление его хозяйственной деятельности; от нее же много зависело и материальное существование монастыря. Ее течение служило для него тем путем, которым он связывал свою беломорскую, украйную промышленность с промышленностью внутренних областей государства. По Двине ежегодно ходили монастырские насады, возившие в Вологду и в другие города десятки тысяч пудов соли из монастырских варниц и возвращавшиеся с огромными хлебными и разными другими запасами, необходимыми для многочисленной братии монастыря и многочисленных слуг, работавших на его землях. На этом-то пути, далеко от моря, в 1680 г. монастырь приобрел новое перепутье для своих судов, Красноборский погост. Приобретение это любопытно тем, что по поводу его мы узнаем историю возникновения Красноборского погоста (ныне безуездного города Вологодской губернии), знакомящую нас с одним моментом того долгого и малозаметного процесса, который сделал из пустынь заволоцкой чуди обширную русскую область и привлек в неё русское население. При этом живо выступает перед нами и один из двигателей этого процесса -- крестьянин-землевладелец. На Двине, в 75 верстах от Устюга Великого, ка Юрьеве наволоке, отдан был в 1620 г. на пустом черном месте дикий лес, четь выти, крестьянину Рудачку Ожегову на льготу и на распашку с обязательством платить в казну оброка 16 алтын 3 деньги. Около этой пустоши находились 2 деревни, описываемые со всеми типическими особенностями северной деревни XVI или XVII в. Это были: деревня Драчевская на Двине, а в ней бобыль, пашни паханой середней земли 14 четвертей в поле, а в дву потому ж, сена на пожнях 135 копен, леса "пашенного" 7 десятин, а непашенного -- 10 десятин, в живущем выть, и деревня Сверчевская на Двине же, а в ней два двора крестьянских, пашни паханой -- 12 четвертей с полуосминою, сена "вопче" с другою деревнею Сверчевскою за Двиною 111 копен, леса пашенного -- 6 десятин, а непашенного -- 10 десятин, в живущем выть без получети. Эти деревни отданы были тому же Ожегову в угодье на сенные покосы и на дровосек, Поселившись на этой земле, Рудачко Ожегов построил в 1627 г. здесь, на Красном бору, церковь Спаса нерукотворенного образа и церковные всякие потребы, иконы и сосуды, книги, ризы и колокола купил на свои деньги. До 1632 г. в церкви отправлялось богослужение, но потом неизвестно вследствие чего прекратилось, и церковь 9 лет стояла пустою. В 1641 г. начались чудеса и исцеления многие от иконы в этой церкви, и стали привлекать к ней жителей из окрестных деревень для моления30. Вследствие этого возобновилось в церкви богослужение, при ней явились старосты из выборных мирских людей, 2 попа, дьякон и 2 дьячка; из приношений образовалась в церкви "многая казна", на которую куплено было всякое Церковное строение; в селе, при церкви, ежегодно собиралась ярмарка. Между тем в 1643 г. Рудачко Ожегов уступил свою красноборскую вотчину с церковью брату своему Степану Ожегову, который на церковные деньги прикупил к церкви несколько тяглых пашенных земель и сенных покосов на содержание церковного причта. Степан Ожегов передал эту вотчину с несколькими другими деревнями четверым своим сыновьям. Между тем крестьяне окрестных волостей неравнодушно смотрели на доходную вотчину, образовавшуюся на диком лесу трудами крестьянина Рудачка Ожегова, и задумали отнять ее у наследников. Возникшая по этому делу тяжба повела к тому, что из Москвы велено было в 1678 г. описать красноборские земли вместе с церковью, и вот в каком положении нашли устюжские писцы погост, бывший диким лесом при поселении там Рудачка, 50 лет назад: в Юрьеве наволоке Спасский Красноборский погост на реке Двине, а на погосте 8 дворов бобыльских да двор Соловецкого монастыря; в Пермогорской волости деревня Драчевская на реке Двине, а в ней 2 двора половничьих Ивашки Ожегова (одного из 4 братьев):, деревня Сверчевекая, а в ней 2 двора половничьих Ивашки же Ожегова. Кроме того, там же по Двине еще Рудачко образовал на пустошах Две деревни да починок с покосами. Тяжба волостных крестьян не удалась, но братья Ожеговы заняли у Соловецкого монастыря 300 руб. под залог своей Красноборской вотчины и, просрочив уплату, отступились в его пользу от этой "старинной" своей вотчины на Красном бору со всем: церковным строением и утварью, а также с Драчевского и Сверчевскою деревнями и с прикупными церковными землями.
   Мы проследили шаг за шагом постепенное распространение вотчин Соловецкого монастыря в Беломорском крае в продолжение двух столетий, насколько, позволяют это сделать уцелевшие соловецкие грамоты и краткие известия Соловецкого летописца. На скудную почву этих вотчин для разработки средств, какие они представляли, монастырь привлекал поселенцев. Как определены были положение и отношения этих поселенцев к своему вотчиннику? Две уставные грамоты игумена Филиппа (1548 и 1565 гг.) указывают некоторые черты того устройства, какое вносил монастырь в свои вотчины; из них же узнаем и состав жившего в этих вотчинах населения. В монастырской волости жили монастырские старцы, приказчик и келарь, которые при помощи доводчика и десятского управляли хозяйством волости и судили живших в ней крестьян. Приказчику крестьяне платили с лука по 4 московских деньги, келарю -- по 1, а доводчику по 2: "то им поминка с году на год и с великим днем", добавляет грамота. Бобыли,, "кои живут о себе дворцами", платили приказчику по 2 деньги, келарю по 1/2 деньги, доводчику по 2 деньги; тоже и казаки, жившие в волостях монастыря. Придет s волость казак, незнаемый или прежде живший в ней, и захочет в волости жить и промышлять; тот человек, у которого он станет жить, должен явить его приказчику и доводчику и заплатить за явку 3 деньги первому и 1 второму; а пойдет казак вон из волости -- тот, у кого он жил, должен отъявить его приказчику и доводчику, ничего не платя за это, кроме разве пошлины, которая ?сталась неуплаченной за прожитое казаком время. Сбежит казак безвестно -- приказчику допросить того, у кого он жил, по крестному целованью ничего не брать за это, если казак сбежал действительно безвестно. Придет казак в волость на неделю или более, да пойдет прочь,-- явки за него не брать. Из этих определений видно, какой элемент населения в вотчинах монастыря отличался особенной подвижностью. О бобылях и крестьянах нет в грамотах ни одного такого определения. Какие торговые люди ездят зимой и летом по волостям с вином продажным, приказчику тех людей на подворье не принимать и вина у них не покупать ни приказчику, ни крестьянам, ни казакам, и своего не курить; за нарушение этого взыскивалось на монастырь рубль пени да на приказчика 20 алтын и на доводчика 4 гривны. Какие крестьяне или казаки станут зернью играть, на тех доправить на монастырь полтину, на приказчика -- 20 алтын, на доводчика -- 2 гривны, а игроков выбить из волости вон. Из других распоряжений грамоты узнаем, что не все казаки жили на чужих дворах у крестьян: некоторые имели свои дворы, держали лошадей и коров. Особенно любопытны распоряжения о солеварении в монастырских вотчинах. "Во всех наших деревнях,-- пишет игумен, -- цреном варить зимой и летом 160 ночей, а дров к црену сечь к зимней и к летней вари на год 600 сажен, запасать дров на один год, а вперед на другие годы не запасать; а кто станет лишние ночи варить и лишние дрова сечь, на того полагать пеню, а лишнюю соль и дрова брать на монастырь"31.
   Из обзора вотчин монастыря мы видели, что большая часть их доставалась ему пустыми, нетронутыми и незаселенными. Медленно и трудно среди суровой обстановки развивалась на них жизнь, вносимая монастырем. Между тем, с одной стороны, значение монастыря привлекало в него многочисленную братию, содержание которой требовало обширных средств, с другой стороны, на монастыре лежала обязанность заботиться о нуждах своих слуг и крестьян, которые не всегда могли найти им удовлетворение на скудной почве; наконец, стоя на украйне, он должен был энергически защищать себя и свои вотчины от враждебных нападений с запада, с Каннского рубежа. Всем этим требованиям он удовлетворял широким развитием хозяйства в своих вотчинах. В его грамотах есть довольно указаний на размеры его промышленной деятельности. Оставляя подробности, ограничимся немногими цифрами. В конце XVI в. (1584--1594) в монастыре было 270 человек братии32. В 1649 г. ее было уже 350 человек, да слуг и работных людей было в монастыре около 600 человек, не считая здесь рабочих на соляных варницах; в 1621 г. этих последних было 700 человек; все они, по выражению грамоты, пили, ели и носили монастырское. В 1621 г. в Соловецкой крепости на содержании монастыря было 1040 человек ратных людей, кроме бывших в Сумском остроге стрельцов. Соляной промысел был главным средством покрытия всех этих расходов. В грамотах монастыря постоянно слышится жалоба, что "монастырь -- место невотчинное, пашенных земель нет, разве что соль продадут, тем и запас всякой на монастырь купят и тем питаются". Около половины XVI в. монастырь продавал в Вологде и в других городах 6 тыс. пудов соли из своих варниц; в половине XVII в. он продавал ее уже 130 тыс. пудов, платя за это пошлины 658 руб. Кроме того, за крестьян со своих вотчин, рыбных ловель и других угодий он платил в казну до 4 тыс. руб. оброка и других царских сборов. В конце XVI в. он покупал ежегодно на вырученные за соль деньги до 20 пудов воска, да 8 тыс. четвертей ржи на монастырский обиход братии, слуги крестьян, кормившихся от монастыря. При этом он скоплял средства, которыми помогал государству в трудные минуты: в царствование Алексея Михайловича, например, он выслал в Москву на жалованье ратным людям 41 414 руб. и 200 золотых.
  

КОММЕНТАРИИ

  
   В седьмой том Сочинений В. О. Ключевского включены его отдельные монографические исследования, отзывы и рецензии, созданные в период творческого расцвета ученого -- с конца 1860-х до начала 1890-х годов. Если "Курс русской истории" дает возможность проследить общие теоретические взгляды В. О. Ключевского на ход русского исторического процесса, то работы, публикуемые в седьмом и восьмом томах его Сочинений, дают представление о В. О. Ключевском как исследователе.
   Исследования В. О. Ключевского, помещенные в седьмом томе Сочинений, в основном связаны с двумя проблемами -- с положением крестьян в России и происхождением крепостного права {"Крепостной вопрос накануне законодательного его возбуждения", "Право и факт в истории крестьянского вопроса", "Происхождение крепостного права в России", "Подушная подать и отмена холопства в России", "Отзыв на исследование В. И. Семевского "Крестьянский вопрос в России в XVIII и первой половине XIX в.""}. С вопросом экономического развития России {"Хозяйственная деятельность Соловецкого монастыря в Беломорском крае", "Русский рубль XVI--XVIII вв. в его отношении к нынешнему".}. Преимущественное внимание вопросам социально-экономического характера и постановка их В. О. Ключевским было новым явлением в русской буржуазной историографии второй половины XIX в.
   В своих набросках к выступлению на диспуте, посвященном защите В. И. Семевским диссертации на степень доктора наук, В. О. Ключевский писал: "Разве крестьянский вопрос есть только вопрос об ограничении и уничтожении крепостного права?.. Вопрос о крепостном праве до Александра II есть вопрос о его приспособлении к интересам государства и условиям общежития" {См. стр. 483.}. В. О. Ключевский и в своем отзыве на труд Семевского отмечал сложность и многогранность крестьянского вопроса в России и упрекал автора в том, что "слабость исторической критики в исследовании происходит от недостатка исторического взгляда на исследуемый предмет" {См. стр. 427.}.
   Откликаясь на злободневные вопросы пореформенного времени, так или иначе связанные с крестьянским вопросом и реформой 1861 г., отменившей крепостное право, В. О. Ключевский прослеживал этапы в развитии крепостничества в России, причины, как его породившие, так и повлекшие его отмену, характерные явления в боярском, помещичьем, монастырском хозяйстве. В своей трактовке этой проблемы В. О. Ключевский пошел значительно дальше славянофилов и представителей "государственной школы",- прежде всего наиболее крупного ее представителя Б. Н. Чичерина, по мысли которого вся история общественного развития в России заключалась в "закрепощении и раскрепощении сословий", осуществляемом государством в зависимости от его потребностей. В. О. Ключевский, наоборот, считал, что крепостная зависимость в России определялась частноправовым моментом, развивающимся на основе экономической задолженности крестьян землевладельцам; государство же только законодательно санкционировало складывавшиеся отношения. Схема, предложенная В. О. Ключевским, заключалась в следующем. Первичной формой крепостного состояния на Руси {См. стр. 241.} было холопство в различных его видах, развивавшееся в силу ряда причин, в том числе как результат личной службы ранее свободного человека на определенных условиях экономического порядка. В дальнейшем, с развитием крупного частного землевладения, крестьянство, по мысли В. О. Ключевского, в качестве "вольно го и перехожего съемщика чужой земли" постепенно теряло право перехода или в силу невозможности вернуть полученную на обзаведение ссуду, или в результате предварительного добровольного отказа от ухода с арендуемой земли за полученную ссуду. Таким образом, крепость крестьянина обусловливалась не прикреплением его к земле как средству производства, а его лично-обязанными отношениями к землевладельцу. Отсюда следовал вывод, что крепостное право -- это "совокупность крепостных отношений, основанных на крепости, известном частном акте владения или приобретения" {См. стр. 245.}. Государство в целях обеспечения своих потребностей лишь "допустило распространение на крестьян прежде существовавшего крепостного холопского нрава вопреки поземельному прикреплению крестьян, если только последнее было когда-либо им установлено" {См. стр. 246.}.
   Прослеживая параллельно пути развития холопства на Руси, его самобытные формы и процесс развития крепостного права, Ключевский стремился показать, как юридические нормы холопства постепенно распространялись на крестьянство в целом и в ходе закрепощения крестьян холопство в свою очередь теряло свои специфические черты и сливалось с закрепощаемым крестьянством.
   Развитие крепостного права В. О. Ключевский относил к XVI в. До того времени, по его мысли, крестьянство, не являвшееся собственником земли, было свободным съемщиком частновладельческой земли. Со второй половины XV в. на Руси в силу хозяйственного перелома, причины которого для Ключевского оставались не ясны, землевладельцы, крайне заинтересованные в рабочих руках, развивают земледельческие хозяйства своих кабальных холопов и усиленно привлекают на свою землю свободных людей; последние "не могли поддержать своего хозяйства без помощи чужого капитала", и их количество "чрезвычайно увеличилось" {См. стр. 252, 257, 280.}. В результате усиливавшаяся задолженность крестьян повела к тому, что землевладельцы по своей воле стали распространять на задолжавших крестьян нормы холопского права, и крепостное право на крестьян явилось новым сочетанием юридических элементов, входивших в состав различных видов холопства, но "приноровленных к экономическому и государственному положению сельского населения" {См. стр. 271, 272, 338, 339.}. "Еще не встречая в законодательстве ни малейших следов крепостного состояния крестьян, можно почувствовать, что судьба крестьянской вольности уже решена помимо государственного законодательного учреждения, которому оставалось в надлежащее время оформить и регистрировать это решение, повелительно продиктованное историческим законом", -- писал В. О. Ключевский, усматривая в потере многими крестьянами права перехода "колыбель крепостного права" {См. стр. 280, 278, 383, 384.}. "В кругу поземельных отношений все виды холопства уже к концу XVII в. стали сливаться в одно общее понятие крепостного человека". "Этим объясняется юридическое безразличие, с каким землевладельцы во второй половине XVII в. меняли дворовых холопов, полных и кабальных, на крестьян, а крестьян -- на задворных людей" {См. стр. 389--390, 389.}. Этот процесс слияния был завершен с введением подушной подати при Петре I, и воля землевладельцев превратилась в государственное право.
   Указанная схема В. О. Ключевского, развитая в дальнейшем М. А. Дьяконовым, для своего времени имела безусловно положительное значение. Несмотря на то, что в своих монографических работах, посвященных истории крепостного права в России, Ключевский, по его же собственным словам, ограничивался исследованием юридических моментов в развитии крепостного права, основное место в схеме Ключевского занимал экономический фактор, независимый от воли правительства. Ключевский уловил связь между холопством (кабальным) и крепостным правом, дал интересную характеристику различных категорий холопства, существовавших в России до XVIII в., и попытался отразить порядок складывавшихся отношений между крестьянами и землевладельцами. Но, отводя основное внимание в разборе причин закабаления крестьянства частноправовым отношениям и рассматривая ссудные записи в качестве единственных документов, определявших потерю независимости крестьян, Ключевский не только недооценивал роль феодального государства как органа классового господства феодалов, но и не признавал, что установление крепостного права являлось следствием развития системы феодальных социально-экономических отношений.
   В советской исторической литературе вопрос о закрепощении крестьян явился предметом капитального исследования академика Б. Д. Грекова {См. В. Д. Греков, Крестьяне на Руси с древнейших времен до XVII в., кн. I--II, М. 1952--1954.} и ряда трудов других советских историков {См. Л. В. Черепнин, Актовый материал как источник по истории русского крестьянства XV в., "Проблемы источниковедения". Сб. IV, М. 1955, стр. 307--349; его же, "Из истории формирования класса феодально-зависимого крестьянства на Руси", "Исторические записки", кн. 56, стр. 235--264; В. И. Корецкий, Из истории закрепощения крестьян в России в конце XVI -- начале XVII в., "История СССР" No 1, 1957, стр. 161--191.}.
   Для истории подготовки реформы 1861 г. представляют интерес две статьи В. О. Ключевского, посвященные разбору сочинений Ю. Ф. Самарина: "Крепостной вопрос накануне законодательного его возбуждения" и "Право и факт в истории крестьянского вопроса". В этих статьях он не без иронии показывает, что даже "искренние и добросовестные" дворянские общественные деятели, когда началась работа по подготовке Положения 1861 г., оставались на позициях "идей и событий" первой половины XIX в. и предполагали предоставление крестьянам земли поставить в рамки "добровольного" соглашения помещиков с крестьянами.
   Для характеристики научных интересов В. О. Ключевского необходимо отметить, что свою первую большую монографическую работу "Хозяйственная деятельность Соловецкого монастыря в Беломорском крае", изданную в 1866 г., он посвятил истории колонизации и хозяйства монастырей, что было в дальнейшем им развито и обобщено во второй части "Курса русской истории". В этой работе безусловного внимания заслуживает история возникновения монастырского хозяйства, "любопытный процесс сосредоточения в руках соловецкого братства обширных и многочисленных земельных участков в Беломорье" {См. стр. 14.}, которые переходили к монастырю в результате чисто экономических сделок -- заклада, продажи и т. п.
   Последнее по времени обстоятельное исследование землевладения и хозяйства вотчины Соловецкого монастыря принадлежит перу А. А. Савича, который всесторонне рассмотрел стяжательную деятельность этого крупнейшего севернорусского феодала XV--XVII вв. {См. А. А. Савич, Соловецкая вотчина XV--XVII вв., Пермь 1927.}
   С многолетней работой Ключевского над древнерусскими житиями святых связана статья "Псковские споры" (1877 г.), посвященная некоторым вопросам идеологической жизни на Руси XV--XVI вв. Эта статья Ключевского возникла в условиях усилившейся во второй половине XIX в. полемики между господствующей православной церковью и старообрядцами. Статья содержит материал о бесплодности средневековых споров по церковным вопросам и о правах церковного управления на Руси.
   До настоящего времени в полной мере сохранила свое научное значение другая работа В. О. Ключевского "Русский рубль XVI--XVIII вв. в его отношении к нынешнему" {Проверка наблюдений Ключевского о стоимости рубля в первой половине XVIII в., предпринятая недавно Б. Б. Кафенгаузом, показала правильность его основных выводов (См. В. В. Кафенгауз, Очерки внутреннего рынка России первой половины XVIII в., М. 1958, стр. 187, 189, 258, 259).}. Основанная на тонком анализе источников, эта работа свидетельствует об источниковедческом мастерстве В. О. Ключевского; выводы этой работы о сравнительном соотношении денежных единиц в России с начала XVI в. до середины XVIII в. в их отношении к денежным единицам второй половины XIX в. необходимы для выяснения многих экономических явлений в истории России.
   Две работы В. О. Ключевского, публикуемые в седьмом томе, связаны с именем великого русского поэта А. С. Пушкина: "Речь, произнесенная в торжественном собрании Московского университета 6 июня 1880 г., в день открытия памятника Пушкину" и "Евгений Онегин". В. О. Ключевскому принадлежит блестящая по форме фраза: "О Пушкине всегда хочется сказать слишком много, всегда наговоришь много лишнего и никогда не скажешь всего, что следует" {См. стр. 421.}. В своих статьях о Пушкине В. О. Ключевский подчеркнул глубокий интерес Пушкина к истории, давшего "связную летопись нашего общества в лицах за 100 лет с лишком" {См. стр. 152.}. Ключевский стремился придать обобщающий характер образам людей XVIII в., очерченным в различных произведениях Пушкина, объяснить условия, в которых они возникали, и на основе этих образов нарисовать живую картину дворянского общества того времени. Такой подход к творчеству А. С. Пушкина нельзя не признать верным. Но в своей трактовке образов дворянского общества XVIII в., как и в пятой части "Курса русской истории", В. О. Ключевский слишком односторонне рассматривал культуру России того времени, не видя в ней передовых тенденций.
   Статьи, помещаемые в седьмом томе Сочинений В. О. Ключевского, в целом являются ценным историографическим наследием по ряду важнейших вопросов истории России.
  

* * *

  
   Более или менее полный список трудов В. О. Ключевского, издававшихся с 1866 по 1914 г., составил С. А. Белокуров {"Список печатных работ В. О. Ключевского". Чтения в обществе истории и древностей российских при Московском университете", кн. I, M. 1914, стр. 442--473.}. Пропуски в этом списке незначительны {Отсутствуют упоминания о работе П. Кирхмана "История общественного и частного быта", М. 1867. Эта книга издана в обработке Ключевского, которым написаны заново разделы о русском быте. Не отмечена рецензия "Великие Четьи-Минеи", опубликованная в газете "Москва", 1868 г., No 90, от 20 июня (переиздана в Третьем сборнике статей). Пропущены замечания о гривне кун, сделанные В. О. Ключевским по докладу А. В. Прахова о фресках Софийского собора в Киеве на заседании Московского археологического общества 20 декабря 1855 г. ("Древности. Труды Археологического общества", т. XI, вып. Ill, M. 1887, стр. 86), выступление в ноябре 1897 г по докладу В. И. Холмогорова "К вопросу о времени создания писцовых книг" ("Древности. Труды Археографической комиссии", т. I, M. 189S, стр. 182). 24 апреля 1896 г. В. О. Ключевский произнес речь "О просветительной роли св. Стефана Пермского" (Чтения ОИДР, 1898, кн. II, протоколы стр. 14), 26 сентября 1898 г. -- речь о А. С. Павлове (Чтения ОИДР, 1899, т. II, протоколы, стр. 16), выступил 13 апреля 1900 г. по докладу П. И. Иванова "О переделах у крестьян на севере" ("Древности. Труды Археографической комиссии", т. II, вып. II, М. 1900, стр. 402), 18 марта 1904 г. произнес речь о деятельности ОИДР (Чтения ОИДР, 1905, кн. II, протоколы, стр. 27), О публикации протокольных записей этих выступлений В. О. Ключевскогр С. А. Белокуров не приводит никаких сведений. Нет также у него упоминания о статье В. О. Ключевского "М. С. Корелин" (умер 3 января 1894 г.), опубликованной в приложении к кн.: М. С. Корелин, Очерки из истории философской мысли в эпоху Возрождения, "Миросозерцание Франческо Петрарки", М. 1899, стр. I-XV.}. Некоторые произведения В. О. Ключевского, изданные в 1914 г. и позднее, в список трудов С. А. Белокурова не попали (среди них "Отзывы и ответы. Третий сборник статей", М. 1914, переиздание, М. 1918; переиздания двух первых сборников статей, "Курса русской истории", "Истории сословий", "Сказание иностранцев", "Боярской думы" и др.) {См. также: "Письма В. О. Ключевского П. П. Гвоздеву". В сб.: "Труды Всероссийской публичной библиотеки им. Ленина и Государственного Румянцевского музея", вып. V, М. 1924; сокращенная запись выступлений Ключевского на Петергофском совещании в июне 1905 г. приведена в кн.: "Николай II. Материалы для характеристики личности и царствования", М. 1917, стр. 163--164, 169--170, 193--196, 232--233.}.
   Большая часть статей, исследований и рецензий В. О. Ключевского была собрана и издана в трех сборниках. Первый озаглавлен "Опыты и исследования", вышел еще в 1912 г. (вторично в 1915 г.) {В его состав были включены исследования: "Хозяйственная деятельность Соловецкого монастыря", "Псковские споры", "Русский рубль XVI--XVIII в. в его отношении к нынешнему", "Происхождение крепостного права в России", "Подушная подать и отмена холопства в России". "Состав представительства на земских соборах древней Руси".}.
   Второй сборник появился в печати в 1913 г. и был назван "Очерки и речи" {Сборник содержал статьи: "С. М. Соловьев", "С. М. Соловьев как преподаватель", "Памяти С. М. Соловьева", "Речь в торжественном собрании Московского университета 6 июня 1880 г., в день открытия памятника Пушкину", "Евгений Онегин и его предки", "Содействие церкви успехам русского гражданского права и порядка", "Грусть", "Добрые люди древней Руси", "И. Н. Болтин", "Значение преп. Сергия для русского народа и государства", "Два воспитания", "Воспоминание о Н. И. Новикове и его времени", "Недоросль Фонвизина", "Императрица Екатерина II", "Западное влияние и церковный раскол в России XVII в.", "Петр Великий среди своих сотрудников".}. Наконец, через год (в 1914 г.) увидел свет третий сборник -- "Ответы и отзывы" {В том числе "Великие минеи-четии, собранные всероссийским митрополитом Макарием", "Новые исследования по истории древнерусских монастырей", "Разбор сочинения В. Иконникова", "Поправка к одной антикритике. Ответ В. Иконникову", "Рукописная библиотека В. М. Ундольского", "Церковь по отношению к умственному развитию древней Руси", "Разбор сочинений А. Горчакова", "Аллилуиа и Пафнутий", "Академический отзыв о сочинении А. Горчакова", "Докторский диспут Субботина в Московской духовной академии", "Разбор книги Д. Солнцева", "Разбор сочинения Н. Суворова", "Крепостной вопрос накануне его законодательного возбуждения", "Отзыв о книге С. Смирнова", "Г. Рамбо -- историк России". "Право и факт в истории крестьянского вопроса, ответ Владимирскому-Буданову", "Академический отзыв об исследовании проф. Платонова", "Академический отзыв об исследовании Чечулина", "Академический отзыв об исследовании Н. Рожнова" и перевод рецензии на книгу Th. V. Bernhardt, Geschichte Russlands und der europaischen Politik in den Jahren 1814--1837}. Все три сборника статей были переизданы в 1918 г.
   Тексты сочинений В. О. Ключевского в настоящем томе воспроизводятся по сборникам его статей или по автографам и журнальным публикациям, когда статьи не включались в сборники его произведений.
   Тексты издаются по правилам, изложенным в первом томе "Сочинений В. О. Ключевского". Ссылки на архивные источники в опубликованных трудах Ключевского унифицируются, но с рукописным материалом не сверяются.
  

* * *

  
   Том выходит под общим наблюдением академика М. Н. Тихомирова, текст подготовлен и комментирован В. А. Александровым и А. А. Зиминым.
  

ХОЗЯЙСТВЕННАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ СОЛОВЕЦКОГО МОНАСТЫРЯ В БЕЛОМОРСКОМ КРАЕ

  
   Исследование "Хозяйственная деятельность Соловецкого монастыря в Беломорском крае" впервые издано в "Московских университетских известиях", 1866--1867, No 7, стр. 541--574; отд. оттиск, стр. 1--34. Переиздано в кн.: В. О. Ключевский, Опыты и исследования. Первый сборник статей, М. 1912, стр. 1--36. Корректура статьи из сборника (август 1911 г.) с правкой находится в ГБЛ, ф. Ключевского, п. 13, д. 3.
   1 Житие Зосимы и Савватия, рукопись Синодальной библиотеки [далее -- Житие Зосимы и Савватия], No 91. "Главным материалом настоящего очерка, кроме этого жития, служил рукописный Сборник соловецких грамот [далее -- Сборник грамот], который находится в Соловецкой библиотеке, принадлежащей теперь (1866) Казанской духовной академии, No 18, 19, 20".
   2 Сборник грамот, No 18, ст. 5.
   3 "Из 35 или 36 земельных владений, приобретенных Соловецким монастырем до начала XVI в. на Поморском, Корельском и Терском берегу, только в четырех указываются страдомые, или орамые, земли, и эти владения все были на Поморском берегу". Сборник грамот, No 2--5.
   4 Житие Зосимы и Савватия, л. 284.
   5 Православный собеседник 1859 г., июнь, Казань, "черноризца Зиновиа слово.. .", стр. 237--239.
   6 Летописец соловецкий, или краткое летописание... [далее -- Летописец соловецкий], М. 1815, стр. 7--8.
   7 Географическое, историческое и статистическое описание ставропигиального первоклассного Соловецкого монастыря... составленное трудами Соловецкого монастыря архимандрита Досифея [далее -- Досифей, Описание Соловецкого монастыря], ч. 3, М. 1836, отд. II, No 1, стр. 182--183. [Грамота архиепископа Геннадия 1491 г.]. "В конце XVI в. монастырь имел в волости Варзуге 224 лука земли, на которой было 7 дворов крестьянских жилых да 8 мест дворовых пустых".
   8 "Лук содержал в себе 2 обжи, а обжа имела 126 сажен -- длиннику и 32 поперечнику".
   9 "С приобретением Шизни у монастыря явилась третья пристань на Поморском берегу, сверх приобретенных прежде в Суме и в Вирме".
   10 Досифей, Описание Соловецкого монастыря, ч. 3, отд. I, No I, стр. 1--3.
   11 Досифей, Описание Соловецкого монастыря, ч. 3, отд. 1, No 11, стр. 7--17.
   12 Сборник грамот, No 16 и 17.
   13 Досифей, Описание Соловецкого монастыря, ч. 3, отд. I, No IV, стр. 17--21.
   14 Сборник грамот, No 43.
   15 Сборник грамот, No 44.
   16 Сборник грамот, No 46, 120.
   17 Сборник грамот, No 64; Досифей, Описание Соловецкого монастыря, ч. 3, отд. I, No XV, XVI, стр. 54--59.
   18 Сборник грамот, No 61.
   19 Досифей, Описание Соловецкого монастыря, ч. 3, отд. I, No XXVII, стр. 95--97.
   20 Летописец соловецкий, стр. 35.
   21 Сборник грамот, No 48, 49.
   22 Там же, No 108.
   23 Там же, No ЛИ, 177.
   24 Там же, No 239.
   25 Там же, No 268, Летописец соловецкий, стр. 39.
   26 Сборник грамот, No 47.
   27 Там же, No 87.
   28 Там же, No 177, 184.
   29 Там же, No 232, 260. Летописец соловецкий, стр. 35.
   30 "Эти подробности о Крастгоборском погосте и Спасской церкви взяты из Соловецкой грамоты 1860 г. (Досифей, Описание Соловецкого монастыря, ч. 3, отд. I, No LX, стр. 167--178) и из понести о чудотворной Красноборской иконе (рукопись Синодальной библиотеки No 809, л. 850--889). в этой повести, составленной около половины XVII в., читаем: "На Красном бору, в Устюжском уезде, над Двиною рекою, на усть Неменжи реки, пониже Прокопия праведного, совершен и освящен храм во имя бога и спаса нашего, в 135 г. и без пения стоял со 140 до 149 г." В этом последнем году было первое чудо от иконы, и "в то время бысть съезд великий на Красный бор ко всемилостивому спасу от многих весей и приходов, священницы со кресты и со всеми крылошаны",
   31 Досифей, Описание Соловецкого монастыря, ч. 3, отд. II, No III, IV, стр. 184--194.
   32 "По известию в Сборнике соловецкой библиотеки XVI в., N" 860".
  
Ко всем произведениям автора К списку авторов