Пяйвяринта Пиетари - Попутчик

Пьетари Пэйверинта
Картинки изъ жизни.
Разсказы финскаго писателя П. Пэйвиринта.
Съ шведскаго.
II. Попутчикъ.

Былъ конецъ марта. Погода стояла хорошая и на всемъ уже были видны признаки близкаго наступленія весны. Весело чирикали сидѣвшія на деревьяхъ птички, вознося свой хвалебный гимнъ Творцу всей природы. Санный путь хотя еще и не совсѣмъ рушился, но уже былъ очень испорченъ; дороги вездѣ стали вязкія и грязныя, а въ иныхъ мѣстахъ уже была одна голая земля. Въ ручьяхъ и на рѣкахъ вода выступала поверхъ льда, и только ночные морозы не давали имъ вскрыться совсѣмъ. Горные потоки надулись, какъ бы собираясь съ силами ринуться внизъ по своему прежнему руслу и какъ бы только выжидая теплаго дуновенія весны, по первому знаку которой они готовы тотчасъ же сбросить свои ледяные покровы, наброшенные на нихъ сковывающей рукой зимы. На нѣкоторыхъ, болѣе пригрѣтыхъ солнцемъ мѣстахъ изъ-подъ снѣга пробивались, въ видѣ жолобковъ, тонкія струйки воды, превращавшіяся потомъ въ шумно бѣгущіе ручьи, стремившіеся въ лоно ихъ общей матери -- большой рѣки.

Не смотря на плохое состояніе дорогъ и на самое неудачное для путешествій время года, я принужденъ былъ, по нѣкоторымъ обстоятельствамъ, отправиться изъ моей родной деревни за предѣлы нашего округа.

Рано по утру догналъ я на дорогѣ другого человѣка, которому, также какъ и мнѣ, должно быть пришла нужда пуститься въ путь. Его заморенная лошаденка едва тащила тяжело нагруженный возъ, за которымъ онъ плелся пѣшкомъ, чтобъ не прибавлять собою еще лишней тяжести своей лошади. Поравнявшись съ нимъ, я выскочилъ изъ саней и подошелъ къ моему попутчику, съ цѣлію завести съ нимъ разговоръ.

-- Здорово, старинушка!-- привѣтливо сказалъ я.

-- Спасетъ Богъ!-- отвѣчалъ онъ, не поворачивая ко мнѣ головы.

Тутъ я имѣлъ возможность еще ближе разсмотрѣть имш попутчика. Лошадь его имѣла положительно видъ остова, а кладь воза состояла изъ двухъ бочекъ смолы. Вся сбруя была въ ужасномъ видѣ, хомутъ привязанъ былъ въ оглоблямъ тонкими, перекрученными прутьями и такими же прутьями, съ бесконечными узлами, связаны были почти совсѣмъ измочалившіяся возжи. Въ саняхъ лежала охабка плохого сѣна, для корма лошади во время дороги, и, по всей вѣроятности, въ длинномъ, туго набитомъ мѣшкѣ, уложенномъ въ передкѣ саней между бочекъ со смолой, былъ также кормъ для лошади, очевидно состоявшій изъ сѣчки. Кромѣ того, въ саняхъ находился еще небольшой берестовый кузовокъ, въ которомъ, должно полагать, заключалась съѣстная провизія самого крестьянина. Самъ онъ одѣтъ былъ въ изношенный, дырявый кафтанъ, низко подпоясанный обрывкою старой веревки. У кафтана не было никакихъ застежекъ, которыя могли бы придержать на груди запахнутыя полы, а обрывокъ веревки былъ слишкомъ коротокъ для того, чтобъ обернуть его еще разъ покрѣпче вокругъ тѣла; такъ что это рубище едва покрывало его, а сквозь лохмотья рубашки видна была голая грудь.

Обувь его была также ветха, что можно было заключить по множеству покрывавшихъ ее заплатъ и по клочкамъ соломы, торчащимъ изъ-подъ пятокъ полу-отвалившихся подошвъ. если еще добавить къ этому пару изодранныхъ рукавицъ, да совсѣмъ вытертую мѣховую шапку, то читатели получатъ полное понятіе о внѣшнемъ видѣ этого бѣдняка.

Какъ я уже сказалъ выше, старикъ шагалъ возлѣ воза, потому что ему не было мѣста въ саняхъ, нагруженныхъ смоляными бочками, тяжесть которыхъ и безъ того оказывалась непосильной для измученной лошаденки, въ особенности при такой дурной дорогѣ. Когда возу приходилось тащиться по голой землѣ, то старикъ изо всѣхъ силъ пособлялъ своей скотинкѣ, которая едва передвигала ноги, обливаясь потомъ и надрываясь. При этомъ, когда случались на пути глубокія, наполненныя водою, рытвины, старикъ не обращалъ на нихъ вниманія и ступалъ прямо въ эту холодную какъ ледъ воду, бульканье которой изъ-подъ отвалившихся подошвъ его обуви слышалось при каждомъ его шагѣ.

-- Куда путь держишь?-- спросилъ я, окончивъ мои наблюденія и желая завязать разговоръ.

-- Въ городъ!-- коротко и уныло отвѣчалъ старикъ.

-- Плохое же время выбралъ ты для поѣздки въ городѣ; вѣдь ужъ санный путь совсѣмъ портится!-- сказалъ я.

-- Ужъ чего хуже теперешняго пути, да нельзя мнѣ было дожидаться, когда онъ поправится!-- возразилъ онъ.

-- Что же заставило тебя отправиться въ такую ростепель?..-- продолжалъ я любопытствовать.

-- Нужда не спрашиваетъ, хороша или дурна дорога; когда говорятъ: "подавай долгъ!" такъ по неволѣ поѣдешь!..-- сказалъ бѣднякъ упавшимъ голосомъ, бросивъ на меня робкій, тоскливый взглядъ.

Тутъ я въ первый разъ взглянулъ попристальнѣе въ лицо моего попутчика. Изнуренное, покрытое морщинами, оно говорило о преждевременно наступившей старости этого человѣка, причемъ однакожъ фигура его была далеко не стариковская.

-- Кто же этотъ строгій кредиторъ, который заставилъ тебя ѣхать въ городъ по такому ужасному пути?-- спросилъ я.

-- Пасторъ!-- коротко отвѣтилъ крестьянинъ.

-- Пасторъ?-- переспросилъ я въ удивленіи.-- Развѣ ты такъ много долженъ ему?

-- Нѣтъ, не много; только прошлогодній десятинный сборъ,-- сказалъ крестьянинъ, вздохнувъ.

-- Только прошлогодній десятинный сборъ!-- Да чтожъ ты не сходилъ къ нему и не попросилъ подождать?

-- Да ужъ я ходилъ къ нему раза два; а можетъ быть, и больше.

-- Ну, что же онъ сказалъ тебѣ?

-- Онъ разсердился на меня и закричалъ:-- Суму что ли мнѣ надѣть для васъ, олуховъ? Вы только и смотрите, какъ бы кого обокрасть! Я опять со слезами сталь просить его подождать на мнѣ мой долгъ, онъ все таки не сжалился надо мной и прогналъ меня!-- Сказавъ это, бѣднякъ взглянулъ на меня такъ грустно, что сердце мое невольно сжалось.

-- Жестокосердый же у васъ пасторъ, что не могъ подождать съ тебя долга хотя до того времени, когда дороги поправились бы вездѣ совершенно!-- сказалъ я съ негодованіемъ.

-- Я также подумалъ, что онъ могъ бы подождать. Да вѣдь я человѣкъ простой, этихъ вещей не понимаю; пасторъ навѣрное лучше это знаетъ. Развѣ ему мало заботы объ нашихъ душахъ?-- вѣдь за нихъ онъ долженъ дать большой отвѣтъ Богу! Такъ вотъ, можетъ быть, поэтому онъ и требуетъ, чтобъ ему исправно платили десятинный сборъ. Какой онъ мастеръ говорить проповѣди и всю церковную службу исправляетъ хорошо! Я не жалуюсь на пастора, да только не могу заплатить ему всего, хотя радъ всей душой. Правда, многіе говорятъ, что у него много, да вѣдь ему много и надо за большой отвѣтъ, который онъ держитъ за насъ передъ Богомъ; стало быть, нельзя же намъ не платить ему десятинный сборъ!-- разсуждалъ бѣднякъ въ простотѣ сердечной.

Этотъ простой разговоръ далъ мнѣ понятіе о томъ, какая чистая душа была у моего попутчика. Онъ навѣрное въ своей жизни испыталъ гораздо болѣе всякихъ нуждъ и лишеній, чѣмъ его приходскій пасторъ, матеріальными благами котораго онъ былъ такъ озабоченъ. Борясь всю свою жизнь со скудной природой, съ разнаго рода хозяйственными недостатками, съ нищетой, онъ твердо помнилъ одно -- что обязанъ отдавать другому, что слѣдуетъ -- хотя бы ему самому угрожало еще худшее состояніе, можетъ быть, голодная смерть. Его печалило собственно то, что онъ не смогъ исполнить своихъ обязательствъ. Я, въ необдуманномъ порывѣ, назвалъ пастора жестокосердымъ; а онъ не раздѣлялъ моего мнѣнія; даже болѣе, онъ не осуждалъ пастора, который своимъ требованіемъ налагалъ на него непосильную тяготу.

-- Мнѣ только горько показалось, когда пасторъ назвалъ меня воромъ! Я никогда не кралъ и не хочу красть; я не могу только заплатить ему моего долга, потому что нечѣмъ!-- снова повторилъ онъ, думая пояснить мнѣ тѣмъ свою мысль.-- Далъ бы Богъ мнѣ продать въ городѣ эту смолу, тогда я заплатилъ бы мой долгъ пастору и не довелъ бы себя до взысканія!-- прибавилъ онъ, послѣ чего сдѣлался нѣсколько сообщительнѣе.

Меня интересовало узнать поподробнѣе всѣ условія его жизни, и я, чтобъ не показаться ему любопытнымъ, спросилъ его равнодушнымъ тономъ:

-- Отчего у тебя лошадь такая худая? Вѣдь она, пожалуй, и не довезетъ бочекъ до города!

-- Правда, что она ужъ больно плоха. Да съ чего ей и быть сытой, когда она не видитъ другого корма, кромѣ плохого сѣна, да воды?

-- Всякій крестьянинъ обыкновенно первымъ дѣломъ старается прежде накормить свою лошадь,-- замѣтилъ я.

-- Оно конечно такъ; да чтобъ такъ говорить, надо знать, почему лошадь не накормлена какъ слѣдуетъ. Когда у человѣка весь хлѣбъ побило морозомъ, то онъ думаетъ только о томъ, какъ бы самому съ семьей не умереть съ голоду; досугъ ли помнить о кормѣ лошади, когда и наша собственная нища не лучше скотской. Мы ѣдимъ то, чего не станетъ, можетъ быть, ѣсть ваша лошадь!-- сказалъ онъ, взглянувъ мнѣ прямо въ глаза и какъ бы удивляясь, что я не понимаю его положенія.

-- Такъ по крайней мѣрѣ ты могъ бы починить свою обувь; посмотри, вѣдь подошва чуть держится и ноги у тебя промочены насквозь,-- продолжалъ я частію изъ желанія узнать дальнѣйшія подробности его положенія, частію вслѣдствіе предположенія, что онъ, можетъ быть, по природѣ своей неряшливый человѣкъ.

-- Да, побывали бы вы въ моей шкурѣ, такъ не сказали бы этого! Когда у человѣка жена, да шестеро голодныхъ и почти голыхъ ребятъ, такъ ему некогда уже заниматься своей одеждой и обувью. Были починены эти сапоги и не одинъ разъ послужили они мнѣ довольно; было и для нихъ время, да сплыло. Съумѣлъ бы и я получше и почище одѣться, да не на что!-- проговорилъ онъ подавленнымъ голосомъ.

-- Откуда ты родомъ?

-- Изъ деревни, что въ самомъ углу здѣшняго округа.

-- Какъ тебя зовутъ?

-- Матти "изъ Голодныхъ бобылей", такъ ужъ всѣ привыкли называть меня; да оно и правда: всю жизнь свою я голодалъ на моей родинѣ.

-- Отчего же это?

-- Да такъ ужъ вышло. Наша изба поставлена была на пустырѣ, котораго уже никому не нужно было, потому что вокругъ него были только топи, да болота. Построиться тутъ вздумалъ еще мой покойникъ отецъ, пробовалъ осушать это болото въ свое время, а морозъ и до сихъ поръ по прежнему каждый годъ побиваетъ у насъ хлѣбъ.

-- Отчего же ты не уйдешь съ этого мѣста? Развѣ не нашлось бы гдѣ-нибудь другого, получше?

-- Это не такъ легко сдѣлать. Какъ же мы уйдемъ оттуда, когда за него никто ничего не дастъ; а на какія деньги ни купимъ другое? Намъ больше нечего дѣлать и лучше уже оставаться тамъ, чѣмъ шататься зря, да нищенствовать; ужъ надо какъ нибудь доживать свой вѣкъ. Только бы Богъ далъ продать эту смолу, чтобъ съ долгомъ то расплатиться.

-- Ты это прошлогоднюю смолу везешь въ городъ?

-- Нѣтъ. Гдѣ ужъ намъ имѣть запасную смолу? Что выгонишь заразъ смолы, то и продашь сейчасъ же. Я только недавно выгналъ ее, вылилъ въ бочки, да и повезъ въ городъ.

Тѣмъ временемъ, мы подъѣхали къ постоялому двору, гдѣ крестьянинъ хотѣлъ покормитъ свою лошадь и дать ей отдохнуть. Хотя моя лошадь не везла никакого воза, но я ѣхалъ тоже не мало времени и потому рѣшился послѣдовать примѣру моего попутчика. Когда мы стали заворачивать къ постоялому двору, то полозья саней крестьянина бороздили голую, размятую въ грязь землю, врѣзываясь въ нее; видя, что бѣдная лошаденка надрываемся стащить возъ съ этого мѣста, мы оба уперлись въ него сзади, чтобъ сколько-нибудь помочь ей двинуть его впередъ.

Выпрягши нашихъ лошадей и давъ имъ сѣна, каждый изъ насъ, захвативъ свои плетенки съ провизіей, вошли въ горницу, чтобъ немного закусить. Крестьянинъ досталъ что-то изъ своего коробка и сѣлъ въ самый уголъ на лавку, поближе къ печкѣ. Меня очень интересовало взглянуть, изъ чего состоитъ его дорожная пища, и я, подъ какимъ-то предлогомъ, подошелъ къ печкѣ. Скудость этого запаса поразила меня. Черезъ, черствъ и безвкусенъ былъ тотъ полузаплѣсневѣвшій каравай хлѣба съ примѣсью древесной коры, отъ котораго онъ отламывалъ небольшіе куски, запивая ихъ изъ кувшина, тоже взятой съ собою на дорогу, какой-то мутной жидкостью, предварительно обмакивая ихъ въ бумажку съ щепоткой соли.

Я не могъ вынести этого зрѣлища и отвернулся. Принявъ на себя спокойный и равнодушный видъ, въ то время, какъ сердце мое болѣзненно сжималось отъ сожалѣнія, я обратился къ моему попутчику съ слѣдующими словами:

-- Иди сюда! позавтракаемъ вмѣстѣ моимъ дорожнымъ запасомъ.

Крестьянинъ быстро вскинулъ на меня глава, но ничего не отвѣтилъ и продолжалъ сидѣть на своемъ мѣстѣ. Не разслышалъ ли онъ хорошо того, что я сказалъ ему, или, глядя на свою убогую трапезу, онъ не рѣшился принять такое добровольное и щедрое угощеніе.

-- Поди сюда, пожалуйста, и поѣшь моего хлѣба-соли!-- сталъ я упрашивать его.

-- Да за что же вы будете кормить меня?-- отозвался онъ, засовывая свою провизію въ плетенку. Потомъ онъ медленно всталъ и тихими шагами приблизился ко мнѣ, все еще продолжая недовѣрчиво смотрѣть на меня, какъ будто подозрѣвая, не пошутилъ ли я надъ нимъ.

-- Вѣдь ужъ мы настолько познакомились, что а могу, по-пріятельски, предложить тебѣ позавтракать вмѣстѣ со мной и принять отъ меня это небольшое угощеніе. Садись, сдѣлай милость, и ѣшь, не стѣсняясь!-- продолжалъ я снова убѣждать его.

Наконецъ онъ согласился, и я долженъ сказать правду, что онъ ѣлъ съ большимъ аппетитомъ и какъ можетъ вообще ѣсть проголодавшійся человѣкъ.

-----

Тутъ мы разстались. Крестьянинъ продолжалъ свой путь въ городъ, а я поѣхалъ дальше до своимъ дѣламъ.

Слѣдуя моей дорогой уже одинъ, я не могъ отдѣлаться отъ воспоминанія о крестьянинѣ, съ которымъ судьба свела меня такъ случайно. Его сморенная лошаденка, скудный кормъ ея, такой же какъ пища самого крестьянина, рубище, въ которое онъ былъ одѣтъ, его преждевременно состарѣвшееся лицо,-- все это живо и неотвязно представлялось мнѣ каждую минуту. А въ ушахъ постоянно слышались слова: "Да, побывали бы вы въ моей шкурѣ, такъ не сказали бы этого!"

Съ этими мыслями я все ѣхалъ, да ѣхалъ впередъ, и день, и два, заботясь только о томъ, чтобъ править лошадью; да вѣдь другого дѣла, впрочемъ, и не можетъ быть у человѣка, который пустился въ дорогу одинъ.

На одномъ поворотѣ я увидалъ большой и прочно выстроенный домъ приходскаго пастора. Усадьба примыкала къ обширному хлѣбному полю; всѣ хозяйственныя постройки были одна лучше другой и всѣ поставлены въ рядъ. Это уже не похоже было на какой-нибудь жалкій крестьянскій выселокъ, съ развалившимися крышами и плетнями, гдѣ происходитъ столько борьбы съ равными лишеніями и гдѣ кончается человѣческая жизнь со всѣми ея тяготами,-- гдѣ съ незапамятныхъ временъ длилась эта борьба и преждевременно гасла жизнь цѣлыхъ поколѣній, гдѣ было такъ мало радостей и пользованія плодами своихъ трудовъ; зато какъ много вздоховъ, горя, страданій и притѣсненій! Можетъ быть, многіе изъ этихъ людей легли въ могилу, не въ состояніи будучи заплатить своему приходскому пастору прошлогодній десятинный сборъ. Да, да;-- я думаю такихъ еще и теперь найдется не мало.

На высокой горѣ, на берегу большого озера, стояла, посреди сосноваго бора, красивая церковь. Нѣсколько поодаль, на мысу, выдававшемся въ озеро, расположена была сама пасторская усадьба, съ примыкавшимъ въ ней тѣнистымъ паркомъ. Дѣло, по которому я долженъ былъ отправиться въ путь, принадлежало къ разряду тѣхъ, которыя дѣлаютъ посѣщеніе пасторскаго дома неизбѣжнымъ. Внутренность дома была столь же красива, какъ и его внѣшность. Въ немъ были всѣ удобства, созданныя цивилизаціей новѣйшаго времени.

Пасторъ сидѣлъ въ покойномъ, мягкомъ креслѣ. Это былъ высокаго роста, полный и статный мужчина, про котораго уже никакъ нельзя было сказать, что онъ преждевременно состарѣлся. Этотъ самый господинъ и былъ тотъ пасторъ, въ проходѣ котораго находился Матти "изъ Голодныхъ бобылей", и ради уплаты долга которому послѣдній отправлялся теперь въ городъ, чтобъ выручить что-нибудь за свою смолу.

Подходя къ пастору, я увидалъ, что передъ нимъ стоитъ приходскій пономарь, котораго онъ распекалъ за какую-то неисправность. При этомъ я услыхалъ слѣдующее:

-- Вотъ ты считаешь себя честнымъ человѣкомъ, а сказалъ ли ты мнѣ, хоть одинъ разъ, сколько у кого изъ прихожанъ коровъ? Между тѣмъ, я очень хорошо знаю, что ты ведешь имъ счетъ, потому что нерѣдко заглядываешь въ крестьянскіе дворы!-- кипятился пасторъ.

-- Кто? я?-- отозвался пономарь.

-- Да, ты! именно ты!-- сказалъ пасторъ, пристально смотря ему въ лицо и какъ бы пронизывая пономаря своимъ взглядомъ.

-- Да какъ же я могу вести счетъ всѣмъ крестьянскимъ коровамъ и знать, сколько у каждаго изъ прихожанъ домашняго скота?-- отвѣчалъ пономарь смиреннымъ тономъ, какъ бы желая этимъ способомъ отклонить отъ себя пасторскій гнѣвъ.

-- Кому же и знать, какъ не тебѣ, обо всемъ этомъ! Ты знаешь, но только скрываешь это отъ меня. Эти олухи обкрадываютъ и обсчитываютъ меня немилосердно, и тотъ, кто не хочетъ выдать ихъ, оказывается въ сущности ихъ сообщникомъ. А ты знаешь ли, какому наказанію подвергается человѣкъ за воровство или за укрывательство воровъ?-- продолжалъ не унимавшійся пасторъ.

Пономарь, наконецъ, вышелъ изъ терпѣнія. Въ немъ заговорило чувство оскорбленнаго самолюбія; онъ покраснѣлъ отъ злости, будучи не въ состояніи выносить такого рода упреки, и прерывающимся голосомъ сказалъ:

-- Я полагаю, что нисколько не обязанъ ходить по крестьянскимъ дворамъ, чтобъ вести счетъ ихъ коровамъ и доносить объ этомъ господину пастору. Еще менѣе считаю себя отвѣтственнымъ передъ Богомъ и передъ людьми за какихъ-нибудь сверхкомплектныхъ коровъ. На свѣтѣ есть всякаго сорта люди; одни, которые только и думаютъ о томъ, какъ бы увеличить свои доходы; а другіе, какъ бы сократить свои расходы; такъ не обязанъ же я отвѣчать за нихъ также! А если кто часто заходитъ въ избы бѣдныхъ крестьянъ, да увидитъ ихъ нужды, тотъ пойметъ, что имъ не откуда взять лишняго, чтобъ отдавать другимъ! Я, можетъ быть, высказалъ вамъ свое мнѣніе слишкомъ рѣзко, господинъ пасторъ; но вы сами довели меня до этого.

Пришла очередь пастора покраснѣть. Онъ обрушился на пономаря, какъ бы желая подавить его силою своей начальнической власти, и закричалъ:

-- Да знаешь ли ты, съ кѣмъ ты говоришь?

-- Очень хорошо знаю. Я говорю съ господиномъ пасторомъ, который, къ сожалѣнію, человѣкъ далеко не мягкосердый!-- сказавъ это, пономарь ушелъ, не простясь съ пасторомъ.

Я поспѣшилъ изложить сущность приведшаго меня сюда дѣла. Пасторъ находился въ крайне раздраженномъ состояніи духа; его, по всей вѣроятности, задѣли за живое правдивыя слова пономаря.

-- Этотъ сорванецъ стоитъ горой за нашихъ олуховъ-крестьянъ; онъ радъ отдать за нихъ свою душу! И вѣдь нисколько не стыдится грубить такимъ образомъ людямъ, которые выше его по своему положенію! Онъ иногда позволяетъ себѣ такія дерзости, что многіе изъ моихъ собратій-пасторовъ нѣсколько разъ говорили мнѣ: "Еслибъ у меня былъ такой пономарь, то я согнулъ бы его въ бараній рогъ!" Да; попробуйте-ка его согнуть! Вы сами видѣли сейчасъ; развѣ можно сладить съ такимъ человѣкомъ!-- сказалъ пасторъ, обращаясь ко мнѣ.

Я ничего не отвѣтилъ на это, потому что въ душѣ былъ убѣжденъ, что пасторъ самъ былъ причиною такой сцены; а затѣмъ я очень смиренно и вѣжливо приступилъ къ объясненію моего дѣла и это подѣйствовало на пастора успокоительнымъ образомъ. Онъ отвѣчалъ также вѣжливо, но сдержанно; потомъ разговоръ перешелъ ужё на другіе предметы. Пасторъ, если вѣрить его словамъ, хорошо звалъ нравы и обычаи крестьянства. Но при этомъ онъ выражалъ такого рода мнѣніе, нѣсколько разъ возвращаясь къ нему, что люди, или, правильнѣе, народъ, не умѣютъ понимать и цѣнить своихъ главныхъ доброжелателей и благодѣтелей. Пасторъ не сказалъ прямо, кого онъ считаетъ этими доброжелателями и благодѣтелями, но по тону его голоса и способу выраженій мнѣ весьма не трудно было догадаться, что онъ подразумевалъ самого себя, изображая и своей личности чуть не мученика-страдальца.

Устроивъ свое дѣло, я простился и уѣхалъ.

Но тутъ опять возсталъ въ моемъ воображеніи Матти "изъ Голодныхъ бобылей" съ его тяжелымъ возомъ, нагруженнымъ смоляными бочками. Я мысленно сопоставлялъ различныя условія жизни, положеніе и матеріальныя средства людей, и сравнивъ судьбу Матти съ судьбой пастора, ужаснулся громадной, существующей между ними разницѣ. Ни одной общей, сколько-нибудь сходной черты! Одинъ проводитъ свою жизнь въ покойномъ, прекрасно устроенномъ домѣ, въ избыткѣ пищи, отъ которой жирѣетъ его тѣло, окруженный всѣми удобствами, какія только могла создать новѣйшая цивилизація, свободный отъ всякихъ заботъ и трудовъ и не имѣющій повода тревожиться о томъ, что кто-нибудь потребуетъ съ него свой долгъ. Другой же не знаетъ дня, который бы прошелъ для него безъ трудовъ и заботъ; постоянными его товарищами оказываются голодъ и холодъ, нужда и всякія лишенія; его окружаетъ голодная, едва прикрытая рубищемъ семья, онъ весь свой вѣкъ борется съ такой же бѣдной, какъ онъ самъ, природой, напрягая всѣ свои силы для того, чтобъ исполнить свои обязанности относительно семьи и общества, находясь подъ вѣчнымъ страхомъ, что не сможетъ этого и кончитъ тѣмъ, что, надорвавшись совсѣмъ, сойдетъ въ могилу подъ бременемъ своей тяжкой жизненной ноши.

За что такое неравенство въ судьбѣ людей, которые всѣ одинаково созданы Богомъ?-- продолжалъ я мысленно задавать себѣ этотъ вопросъ.

Мои дѣла задержали меня въ приходскомъ селѣ еще на нѣсколько дней; но по окончаніи ихъ, я отправился еще далѣе. Мнѣ предстояло ѣхать въ довольно пустынной мѣстности, гдѣ дорога была очень сбивчива и большею частію пролетала по косогорамъ, гдѣ проѣздъ былъ даже не совсѣмъ безопасенъ и потому я принужденъ былъ взять проводника. Я сидѣлъ въ саняхъ, погруженный въ мрачныя думы, предоставивъ правитъ лошадью моему проводнику, который вполголоса напѣвалъ свои любимыя пѣсни. Это былъ молодой парень, котораго, повидимому, еще не коснулись серьезныя заботы жизни. Это самый счастливый возрастъ, періодъ котораго, впрочемъ, весьма не продолжителенъ!

Во все время пути мы даже двухъ словъ не сказали другъ съ другомъ.

Когда мы отъѣхали отъ церкви мили полторы, то нѣсколько влѣво отъ дороги виднѣлся одиноко стоящій крестьянскій дворъ, около котораго собралась довольно большая кучка людей, что само по себѣ уже было вещью не совсѣмъ обыкновенной въ такомъ уединенномъ мѣстѣ.

-- Что это за изба?-- спросилъ я въ недоумѣніи моего проводника.

-- Это выселокъ, который называется "Голодные бобыли",-- отвѣтилъ парень равнодушнымъ тономъ.

Я невольно встрепенулся.

-- Что же тутъ за сборище?

-- Пришли продавать имущество хозяина за долгъ пастору.

-- Вѣдь хозяина этого двора, кажется, зовутъ Матти?-- снова спросилъ я уже съ нѣкоторымъ безпокойствомъ.

-- Да; Матти,-- отвѣчалъ парень своимъ прежнимъ равнодушнымъ тономъ.

-- Я нагналъ его по дорогѣ, когда ѣхалъ въ ваше село; а онъ ѣхалъ въ городъ, и мы нѣсколько времени ѣхали вмѣстѣ какъ попутчики, почти полдороги. Не можетъ быть! Я долженъ былъ бы непремѣнно встрѣтиться съ нимъ!-- продолжалъ я допытывать парня.

-- Что мудренаго, что вы не встрѣтились съ нимъ? Онъ вѣрно свернулъ на другую дорогу, потому что, ѣхавши по этой, ему пришлось бы сдѣлать большой крюкъ.

-- Вѣроятно, онъ еще не воротился изъ города, иначе здѣсь не было бы этого сборища для взысканія съ него долга; вѣдь онъ затѣмъ только и поѣхалъ теперь въ городъ, чтобъ продать свою смолу въ бочкахъ,-- по прежнему не унимался я.

-- Да ужъ навѣрно такъ,-- лѣниво отвѣтилъ парень.

Тутъ дорога дѣлала поворотъ во двору.

-- Заворачивай туда!-- скомандовалъ я.

Возница мой исполнилъ мое приказаніе.

Подъѣхавъ во двору, я увидалъ, что вся процедура шла здѣсь обычнымъ порядкомъ. Многаго, впрочемъ, здѣсь не нашлось продавать, кромѣ нѣсколькихъ тощихъ коровъ; вотъ и все! Не доставало только того, чтобъ забрать самихъ обитателей избы, двоихъ маленькихъ, изнуренныхъ, едва прикрытыхъ дырявыми рубашенками, дѣтей, да ихъ мать, еще довольно молодую, но преждевременно увядшую женщину. Но ихъ-то самихъ ни подъ какимъ видомъ не приказано было трогать, потому что у пастора была вѣдь христіанская душа.

Коровы уже были выведены на дворъ и привязаны за рога длинными веревками, концы которыхъ находились въ рукахъ новыхъ хозяевъ; вся эта толпа уже собиралась уходить совсѣмъ.

Блѣдная какъ смерть, стояла горемычная матъ около своихъ дѣтей. Она не голосила, не плавала, потому что, вѣроятно, заранѣе выплакала всѣ свои слезы, что было видно по ея опухшимъ, краснымъ глазамъ.

Я прямо подошелъ къ ней и спросилъ:

-- Отчего у васъ продаютъ все имущество? развѣ твой мужъ еще не воротился изъ города?

-- А вы почему знаете, что Матти уѣхалъ въ городъ?-- въ свою очередь спросила она меня, какъ бы недоумѣвая.

-- Я ѣхалъ съ нимъ по одной дорогѣ, когда онъ отправлялся туда,-- отвѣтилъ я.

-- Нѣтъ, онъ еще не воротился, а хотѣлъ воротиться какъ можно скорѣе. Я боюсь, не случилось ли съ нимъ какого несчастія. Въ лѣсу есть такія дурныя мѣста, что пожалуй смореная наша лошаденка-то и не вывезетъ; достатки-то у насъ плохіе, вотъ и нечѣмъ кормить ее какъ надо. Теперь даже тогда и Матти пріѣдетъ, все равно онъ ничему не поможетъ, потому что вся наша надежда, чтобъ справиться сколько-нибудь, была на нашу скотинку, а ее всю взяли у насъ, не оставивъ ни одной коровенки. Хоть и немного прибыли было отъ нашихъ коровъ, все-таки онѣ давали хоть нѣсколько чашекъ молока, на пропитаніе ребятишкамъ. Такъ онѣ и пошли за безцѣнокъ; да кто и дастъ-то за нихъ хорошую цѣну, когда онѣ такія смореныя? Впрочемъ и всѣ онѣ не стоятъ того, сколько мы должны отдать пастору. Мы надѣялись, что лѣтомъ онѣ у насъ отъѣдятся и тогда они были бы для васъ большимъ подспорьемъ.

Такъ передавала мнѣ эта бѣдная женщина свое положеніе. Да. Пришла бѣда, несчастіе совершилось, все произошло законнымъ порядкомъ, но никто изъ исполнителей закона не подумалъ уяснить себѣ смыслъ своего поступка: что они дѣйствовали несправедливо и что, кромѣ непреклонности закона, существуетъ еще неприкосновенность правъ собственности. Они не подумали о томъ, что есть еще другой законъ, который прямо признаетъ подобнаго рода поступки несправедливостью, и что этотъ, законъ, завѣщанный намъ самимъ Богомъ, есть законъ любви.

Я видѣлъ достаточно, и отыскавъ моего проводника посреди удалявшейся толпы, я отправился въ дальнѣйшій путь. Цѣлый хаосъ мыслей кружился у меня въ головѣ, пока мы ѣхали лѣсомъ, безъ малѣйшаго признака населенія, и какъ ни безсвязны были онѣ, но упорно просились наружу, такъ что я не вытерпѣлъ и вступилъ въ разговоръ съ моимъ возницей.,

-- Что за человѣкъ вашъ пасторъ? Какъ объ немъ разумѣютъ деревенскіе старики, эти главные люди въ семействѣ?-- спросилъ я его послѣ долгаго молчанія.

-- Всѣ говорятъ, что онъ большой мастеръ говорить проповѣди, да ужъ черезъ-чуръ аккуратенъ въ сборахъ съ прихожанъ; подавай ихъ ему откуда хочешь и чтобъ хотя что-нибудь, взять, готовъ даже выгрести золу изъ печки, если нѣтъ ничего другого; -- отвѣчалъ парень своимъ обычнымъ, равнодушнымъ тономъ и вслѣдъ затѣмъ снова принялся напѣвать свои пѣсни.

Въ этотъ же самый день я добрался до мѣста, которое было цѣлью моего путешествія. Для совершеннаго окончанія моихъ дѣлъ я долженъ былъ пробыть тамъ нѣсколько дней, послѣ чего отправился съ ожидавшимъ меня проводникомъ въ обратный путь. Это было, какъ сейчасъ помню, въ субботу; а въ воскресенье утромъ пріѣхалъ я опять въ приходское село. Оставивъ мою лошадь на дворѣ у одного крестьянина, я. намѣревался пойти въ церковь, благо къ этому представлялся случай. Торжественно гудѣлъ церковный колоколъ, призывая народъ къ слушанію слова мира и любви, возвѣщеннаго Вѣчной любовью всему человѣчеству.

Когда я подходилъ къ церкви, то замѣтилъ, что нѣсколько человѣкъ, на носилкахъ несли покойника и, опустивъ ихъ на землю, ожидали прихода пастора и пономаря, которые вскорѣ явились. Это были оба мои знакомца, которыхъ я видѣлъ, лицомъ къ лицу, въ пасторскомъ домѣ. Мнѣ такъ и чудилось, что пасторъ сейчасъ опять скажетъ: "Эти олухи готовы пустить меня по міру! Такъ и смотрятъ, чтобъ кого-нибудь обокрасть"!

-- Кого это будутъ хоронить?-- спросилъ я ближе всѣхъ стоящаго ко мнѣ крестьянина.

-- Матти, "изъ Голодныхъ бобылей"; онъ умеръ на дорогѣ, когда ѣхалъ въ городъ,-- получилъ въ отвѣтъ.

Я понялъ все и не имѣлъ нужды въ дальнѣйшихъ поясненіяхъ. У меня морозъ пробѣжалъ по краѣ. Итакъ, попутчикъ мой умеръ, можетъ быть, отъ изнуренія силъ, потому что онъ всю дорогу шелъ пѣшкомъ, жалѣя свою лошадь; вотъ она, та причина, почему онъ не успѣлъ во-время воротиться домой, чтобъ предупредить продажу своего имущества.

Въ эту самую минуту, пономарь запѣлъ евангельскій стихъ: "Пріидите ко Мнѣ всѣ труждающіеса и обремененные, и Я упокою васъ", и т. д.

По всей вѣроятности, самъ пасторъ, духовникъ Матти "изъ Голодныхъ бобылей", приказалъ выбрать именно этотъ стихъ. Его проницательность и природный инстинктъ внушили ему мысль о томъ, что Матти въ самомъ дѣлѣ былъ и "труждающимся", и "обремененнымъ" человѣкомъ.

По окончаніи службы, погребальная процессія двинулась, и я, хотя незванвый, присоединился къ провожатымъ покойника.

Такъ какъ въ этотъ день пришлось хоронить многихъ, то народу было очень много. При шедши къ могилѣ, носилки съ покойникомъ опустили въ землю, и пасторъ приблизился для благословенія этого мѣста вѣчнаго успокоенія для почившаго. Потомъ, нагнувшись, онъ захватилъ лопаткой земли и посыпалъ ею гробъ, съ паѳосомъ произнося слова: "Земля еси и въ землю отъидеши!" Земля, еще не успѣвшая оттаять совершенно послѣ зимнаго холода, большими комьями, съ глухимъ стукомъ, падала внизъ, ударяясь о крышку гроба. Услыхавъ этотъ сжимающій сердце звукъ, мнѣ почудился изъ могилы шопотъ Матти: "Онъ большой мастеръ говорить проповѣди и церковную службу исправлялъ хорошо. Я не виню пастора... Мнѣ только ужъ то горько показалось, что онъ назвалъ меня воромъ. Никогда я не кралъ во всю мою жизнь, а если не заплатилъ ему прошлогодній десятинный сборъ, то потому, что нечѣмъ"...

Между провожатыми я искалъ глазами жену Матти. Теперь жизнь этой несчастной женщины должна сдѣлаться еще вдвое горше и тяжелѣе. Съ мертвенно-блѣднымъ лицомъ, съ сухими, но воспаленными глазами, съ впалыми щеками, стояла она, между своихъ, чуть-чуть прикрытыхъ дырявыми лохмотьями и дрожащихъ отъ холода дѣтей, возлѣ могилы и остолбенѣвшимъ взглядомъ смотрѣла на одинъ предметъ -- на гробъ своего мужа. Я не подошелъ къ ней, чтобъ сказать ей хотя нѣсколько словъ, чтобъ не растравлять ранъ ея сердца, такъ какъ въ памяти ея было еще слишкомъ свѣжо постигшее ее послѣднее несчастіе.

Когда могила была зарыта, я обратился къ одному изъ стоявшихъ возлѣ меня людей съ вопросомъ о причинѣ смерти Матти. Еще не доѣхавъ до города, онъ занемогъ воспаленіемъ легкихъ, вслѣдствіе своей плохой одежды и обуви. Истощенное тѣло не выдержало простуды отъ постоянно мокрыхъ ногъ и послѣ трехдневныхъ страданій душа покинула свою бренную оболочку.

Въ это время опять раздался звонъ церковнаго колокола. Послѣ пѣнія псалмовъ и священнодѣйствія передъ алтаремъ, пасторъ взошелъ на каѳедру.-- "Любовь есть исполненіе закона", вотъ текстъ, который избранъ былъ священникомъ для проповѣди. Сильно, убѣдительно и краснорѣчиво излагалъ онъ передъ своими слушателями этотъ великій и священный завѣтъ. Не знаю, убѣжденъ ли онъ былъ самъ лично въ томъ, чему такъ увлекательно поучалъ своихъ прихожанъ, именно, въ любви къ ближнему; очень сомнѣваюсь въ этомъ, но впечатлѣніе, вынесенное мною, было таково "что онъ прекрасный проповѣдникъ". Должно полагать, однакожъ, что слова его производили свое дѣйствіе, потому что многіе изъ присутствующихъ плакали.

По окончаніи проповѣди, священникъ предложилъ прихожанамъ помолиться вмѣстѣ за усопшаго, начавъ такъ:-- Господь, по неисповѣдимой своей благости, призвалъ въ себѣ изъ этого міра болѣзней, печалей и воздыханія крестьянина Матти изъ "Голодныхъ бобылей", имѣвшаго отъ роду 42 года, три мѣсяца и 8 дней.

Что значатъ всѣ богатства и сокровища?

Они не болѣе какъ ничтожный тлѣнъ и прахъ.

Умирая, всякій бѣднякъ дѣлается обладателемъ нетлѣнныхъ сокровищъ, Избавляясь отъ всякихъ заботъ и страданій.

Этимъ пасторъ оказалъ послѣднюю милость Матти, но все-таки не даромъ, а за получаемое имъ отъ прихода жалованье, а лично отъ себя приложилъ только стараніе быть эффектнымъ въ своемъ поученіи. Произнося послѣднія два стиха, онъ произнесъ ихъ такимъ тономъ, какъ будто онъ самъ лично не придаетъ ни. какого значенія земнымъ богатствамъ и что его собственныя лишенія и страданія могутъ быть поставлены на ряду съ тѣмъ, что испыталъ Матти.

Но во время этихъ, громкимъ голосомъ произнесенныхъ молитвъ за покойника, мнѣ слышался другой робкій голосъ: "Я вѣдь человѣкъ простой и этихъ вещей не понимаю; конечно пастору это извѣстно лучше, чѣмъ намъ, темнымъ людямъ!"

Е. М.
"Вѣстникъ Европы", No 10, 1884