Пяйвяринта Пиетари - Выселок

Пьетари Пэйверинта
Картинки изъ жизни.
Разсказы финскаго писателя П. Пэйвиринта.
Съ шведскаго.
III. Выселокъ.

Пришлось мнѣ однажды проѣзжать совсѣмъ пустынною мѣстностью, гдѣ на большое пространство не было ни одного жилья; но меня предупредили, что на половинѣ моего пути есть выселокъ, состоящій изъ одного крестьянскаго двора. Дѣло было зимой. Когда я выѣхалъ съ послѣдней моей станціи, гдѣ я останавливался покормить лошадь, то было уже много времени спустя послѣ полудня, и гдѣ мнѣ посовѣтовали переночевать въ вышеупомянутомъ выселкѣ.

Туда не было другой дороги, кромѣ слѣда, проложеннаго крестьянскими санями, на которыхъ обыкновенно возятъ сѣно и дрова; но потомъ слѣдъ этотъ расходился въ разныя стороны и въ разныхъ направленіяхъ, такъ что заблудиться было весьма легко.

Дулъ холодный, сильный вѣтеръ, подымая съ мерзлой земля снѣгъ и неся его вихремъ; но сверху пока снѣгъ еще не начиналъ идти. Выселокъ, гдѣ мнѣ предстояло ночевать, стоялъ на открытомъ мѣстѣ, среди болотъ и мелкихъ озеръ, такъ что вѣтру былъ полный просторъ, и кромѣ того росшій здѣсь прежде лѣсъ очевидно былъ выжженъ на нѣсколько миль вокругъ и на всемъ этомъ мѣстѣ росъ только молодой березнякъ, кусты котораго могли быть годны единственно для хвороста. Причиной такихъ пожаровъ въ лѣсныхъ участкахъ, принадлежащихъ казнѣ, было то, что поселеннымъ на этихъ участкахъ государственнымъ крестьянамъ ничего болѣе не оставалось дѣлать, какъ выжигать этотъ лѣсъ для пастбища своего скота и для увеличенія своихъ сѣнныхъ покосовъ. Путешествіе мое дѣлалось все болѣе и болѣе затруднительнымъ, потому что дорога и все поле представляли сплошную ледяную кору; подъ напоромъ сильныхъ порывовъ вѣтра мои сани раскатывались, оказываясь уже не позади, а съ боку лошади; мѣстами они даже чуть не опрокидывались совершенно, такъ что ѣхать было почти совсѣмъ невозможно. Ночная темнота увеличивалась съ каждой минутой, вѣтеръ все усиливался и въ то же время началась снѣжная мятель. Я всячески напрягалъ зрѣніе, чтобъ увидать выселокъ, но напрасно; ничто не указывало на близость человѣческаго жилья.

Я уже начиналъ ощущать страхъ, при мысли, что вовсе не найду этого выселка, что я поѣхалъ не въ ту сторону, что я сбился съ дороги, что лошадь моя не выдержитъ усталости, выбьется изъ силъ и наконецъ замерзнетъ. Однакожъ я старался побороть въ себѣ такое малодушное чувство отчаянія и направилъ все свое вниманіе на тотъ пунктъ, гдѣ, по моему предположенію, должна была находиться та дорога, по которой мнѣ слѣдовало ѣхать, потому что вокругъ не было видно ни эти.

Наконецъ стало немного проясняться, и я увидалъ на горизонтѣ очертанія лѣса, на который мнѣ указали какъ на маякъ, котораго я долженъ былъ держаться по пути къ выселку, и это обстоятельство произвело на меня положительное дѣйствіе оазиса на заблудившійся въ Сахарѣ караванъ.

"Вотъ тутъ близко долженъ быть выселокъ,-- мысленно утѣшалъ я себя.-- Тутъ я переночую и теперь уже всѣ мои опасенія замерзнуть въ полѣ должны совершенно исчезнуть".

И я усердно сталъ погонять мою лошадь. Но тутъ опять снѣгъ повалилъ такой густой массой, что я снова, на разстояніи сажени, не могъ различать предметовъ и очертанія лѣса скрылись изъ моихъ глазъ. Чтобъ не сбиться съ однажды избраннаго мною направленія, я внимательно слѣдилъ, съ которой стороны дуетъ вѣтеръ, ѣхавши такимъ образомъ съ добрый часъ времени, я очутился передъ молодымъ сосновымъ лѣсомъ, гдѣ однакожъ не оказалось никакой дороги, по которой можно было бы добраться до выселка. Дѣлать было нечего! Привязавъ мою лошадь къ дереву, я отправился пѣшкомъ отыскивать дорогу, которую наконецъ нашелъ. Воротившись за моею лошадью и поставивъ ее на дорогу, я проѣздилъ такимъ образомъ еще около часа лѣсомъ и наконецъ, сквозь стволы деревьевъ, вдали мелькнулъ огонекъ. "Вотъ онъ, давно желанный выселокъ!" радостно мелькнуло у меня въ головѣ, и погнавъ лошадь еще шибче, я вскорѣ подъѣхалъ къ дворику, на который изъ оконца избы падала яркая полоса свѣта отъ горящихъ угольевъ, и я въ эту минуту съ особенно отраднымъ чувствомъ подумалъ о живущихъ въ этой избѣ, подъ надежнымъ кровомъ, и защищенныхъ отъ свирѣпствующей теперь бури и мятели. Отпрягши мою лошадь, я, безъ всякой церемоніи, прямо взошелъ въ избу, поздоровался съ хозяевами и попросилъ позволенія поставить мою лошадь въ конюшню. Но у нихъ не было конюшни и ихъ собственная лошадь стояла на изгороди, возлѣ гумна. "Есть пожалуй небольшой, старенькій хлѣвушокъ, да дверь въ немъ такъ низка, что лошадь нельзя туда поставить -- не помѣстится", такъ отвѣтили мнѣ хозяева.

Но такъ какъ буря и мятель все усиливались, и было бы безжалостно оставить лошадь наружи, то я и спросилъ хозяевъ, не позволятъ ли они мнѣ прорубить дверь повыше на столько, чтобъ можно было провести лошадь въ хлѣвъ. Они согласились и дали мнѣ для этого топоръ. Прорубить пришлось въ бревенчатомъ сарайчикѣ надъ дверью звена два, не болѣе; устроивъ это, я помѣстилъ туда свою лошадь, а кстати уже поставилъ и сани. Я принесъ лошади сѣна, поставилъ ей воды, и устранивъ такимъ образомъ всѣ мои опасенія на счетъ того, какъ и гдѣ простоитъ она ночь, отправился въ избу, чтобъ поближе познакомиться съ хозяевами.

Теперь, когда уже меня болѣе не удручали безпокойства и заботы о моей собственной безопасности, я обратилъ вниманіе на то, что въ избѣ господствовала страшная бѣдность и нищета. Въ окнахъ были такія большія щели, что въ нихъ свободно дулъ вѣтеръ, вмѣстѣ со снѣгомъ, котораго намело на подоконники цѣлые сугробы. Въ одномъ углу избы стоялъ столъ, а въ другомъ убогая кровать, на которую накидана была разная ветошь. У дверей была другая кровать, на которой сидѣлъ, скорчившись отъ холода, едва прикрытый лохмотьями мальчикъ, повидимому, лѣтъ семи.

Хозяйка была еще молодая женщина, но даже самый неопытный глазъ легко могъ бы замѣтить, что горе и заботы преждевременно наложили печать свою на ея когда-то красивыя и правильныя черты лица. Возлѣ печки, въ люлькѣ лежалъ маленькій ребенокъ, очевидно опасно больной. По всей вѣроятности, люлька повѣшена была такъ близко къ огню съ той цѣлью, чтобъ его теплота могла сколько-нибудь отогрѣть его крошечное, кочевѣющее отъ стужи тѣло. Потомъ въ избѣ жило еще двое людей: старый, сѣдой какъ лунь, старикъ и древняя старуха, которые были, повидимому, старѣйшими членами семьи, дѣдомъ и бабкой, и которымъ, казалось, не было никакого дѣла до всѣхъ лишеній и разныхъ превратностей жизни, въ такой степени они оба имѣли равнодушный видъ. Хорошо ли, худо ли будетъ имъ, у нихъ очевидно сложилось такое убѣжденіе, что ни одинъ человѣкъ въ мірѣ, при всемъ своемъ желаніи, не будетъ въ силахъ измѣнить ихъ теперешняго положенія. Подобнаго рода философія съ ихъ стороны тотчасъ же бросилась мнѣ въ глаза, какъ только я заговорилъ съ ними. Пожалуй, ничего другого и не остается для выселившейся семьи; по крайней мѣрѣ того, кто смотритъ на этотъ вопросъ такимъ образомъ, уже не будутъ смущать всѣ неудачи и напрасные труды, которые ждутъ всякаго переселенца. Но у хозяйки была, очевидно, другая натура, что доказывалось преждевременнымъ увяданіемъ ея молодости и выраженіемъ лица, краснорѣчиво говорившимъ, что она уже достаточно вынесла всякихъ горестей и трудовъ.

Сообщивъ обитателямъ избы, кто я, куда и зачѣмъ ѣду, я вступилъ съ ними въ разговоръ.

-- Развѣ у васъ въ домѣ нѣтъ мужчины помоложе?-- спросилъ я.

-- Есть; мой мужъ,-- отвѣчала женщина.

-- Гдѣ же онъ теперь, что я его не вижу здѣсь?-- продолжалъ я разспрашивать.

-- Ужъ и такъ довольно пришлось посидѣть дома; теперь онъ въ сосновомъ лѣсу, рубитъ деревья на смолу.

-- Боже мой!-- невольно вскрикнулъ я.-- Да слыханное ли дѣло, чтобы въ такую мятель можно было отправиться рубить лѣсъ, да притомъ въ такую позднюю пору! Неужели никто изъ васъ не безпокоится за него, чтобы съ нимъ не случилось какого-нибудь несчастія?

-- Мой Гэйкки не справляется съ дурной погодой и съ поздней порой. Онъ работаетъ, не покладывая рукъ; досугъ ли ему разбирать! И будетъ работать до тѣхъ поръ, пока силъ хватитъ; ну, а когда уже силъ не станетъ, еще успѣетъ насидѣться дома, -- отвѣтила хозяйка, и при разговорѣ о мужѣ, повидимому, забыла хотя на одну минуту свое горе и заботы.

-- Но вѣдь онъ можетъ замерзнуть въ такую мятель и въ такой холодъ?-- замѣтилъ я.

-- Участокъ, гдѣ онъ работаетъ, недалеко отъ дома и тамъ такой густой лѣсъ, что со всѣхъ сторонъ защищенъ отъ вѣтра и мятели. Какъ только кончитъ, такъ и прибѣжитъ домой. Вотъ вы увидите!-- продолжала хозяйка совершенно увѣреннымъ тономъ.

-- А давно вы живете здѣсь?-- спросилъ я, чтобы перемѣнить предметъ разговора.

-- Это я вздумалъ выселиться сюда,-- вмѣшался старикъ.

-- Ты, вѣроятно, выселился, когда былъ еще молодъ?-- спросилъ я.

-- Нѣтъ, ужъ далеко не молодъ. Мнѣ было уже почти подъ пятьдесятъ лѣтъ, когда мнѣ влѣзло въ голову построить себѣ дворъ на новомъ мѣстѣ. Пораньше надо было бы это сдѣлать!-- прибавилъ старикъ совсѣмъ равнодушнымъ тономъ, и съ этими словами вышелъ вмѣстѣ съ своей старухой. Но я продолжалъ свой разговоръ съ хозяйкой.

-- Кто изъ васъ обоихъ сынъ или дочь этихъ стариковъ?-- спросилъ я ее.

-- Я,-- отвѣчала женщина.

-- Есть ли у твоихъ родителей еще другія дѣти, кромѣ тебя?

-- Да. Насъ всѣхъ было десять человѣкъ. Прочіе девятеро померли.

-- Давно ты за мужемъ за твоимъ Гэйкки?

-- Шесть лѣтъ.

-- Были у васъ еще дѣти, кромѣ этихъ двоихъ?

-- Всего на все было четверо; двое померли, -- отвѣчала она печально.

-- Твой меньшой ребенокъ, кажется, очень боленъ?-- спросилъ я, взглянувъ на крошечное существо, лежавшее въ люлькѣ.

-- Да; маленькій Гэйкки очень хвораетъ, бѣдняжка. Боюсь, какъ бы и онъ не умеръ!-- сказала она, глубоко вздохнувъ. Я предположилъ, что эта молодая чета не исполнила многихъ, лежащихъ на ней обязанностей относительно ихъ дѣтей и потому причиной тому была смерть послѣднихъ, -- я не зналъ внутреннихъ душевныхъ свойствъ этихъ людей. Но не желая прибавлять ещелишней тягости къ тому бремени, которое уже угнетало ихъ, я замѣтилъ со всевозможной осторожностью.

-- Отчего вы не поправите своихъ оконъ такъ, чтобы въ нихъ не было щелей, сквозь которыя дуетъ вѣтеръ со снѣгомъ?

Она, очевидно, поняла, на что я намекалъ, дѣлая этотъ вопросъ и, устремивъ на меня пристальный, проницательный взглядъ, сказала:

-- Ахъ, голубчикъ! Вы вѣдь не знаете нашего положенія. Мой Гэйкки -- не лѣнивецъ и не безпечный человѣкъ. Онъ работаетъ безъ устали ночь и день насколько хватаетъ его силъ; но вѣдь онъ одинъ работникъ въ семьѣ; мой отецъ и мать уже стары и работать не могутъ. Въ лѣтнее время только я могу пособить ему въ работѣ. Когда Гэйкки пришелъ сюда, то не нашелъ почти ни клочка обработанной земли, потому что родители мои были стариками, когда выселились сюда, на совсѣмъ пустое мѣсто въ лѣсу. За эти шесть лѣтъ сколько мѣста разчистилъ Гэйкки своими руками въ лѣсу для пашни, и прошлымъ годомъ эта земля дала намъ хорошій доходъ, такъ что Гэйкки рѣшился построить совсѣмъ новую избу, которую мы только успѣли поставить вчернѣ, какъ вы видите ее теперь. Мы собирались лѣтомъ привести въ порядокъ горницу и приспособить избу для житья какъ слѣдуетъ; да вотъ съ нами случилось по пословицѣ: "человѣкъ предполагаетъ, а Богъ располагаетъ". Нынѣшнее лѣто былъ такой плохой годъ, что ничего не уродилось и пришлось намъ отложить попеченіе объ устройствѣ избы, такъ какъ мы остались ни при чемъ, прожили все, что было запасено, а для расплаты съ долгами пришлось намъ продать большую часть нашего имущества. Ну, а теперь Гэйкки день ночь возитъ на себѣ смолу къ сосѣднему мельнику, который платитъ ему за это ржаной мукой; а то вѣдь намъ пришлось бы ѣсть хлѣбъ съ мякиной или съ корой. Такъ ужъ досугъ ли тутъ думать о томъ, чтобы справить избу какъ слѣдуетъ!

Этотъ правдивый, безъискусственный разсказъ хозяйки разомъ уничтожилъ всѣ мои сомнѣнія.

Во все время нашего разговора, молодая женщина тихо укачивала въ люлькѣ своего больного ребенка. А я все не могъ отдѣлаться отъ тревожныхъ мыслей по поводу продолжительнаго отсутствія хозяина дома. Когда же разговоръ нашъ прекратился, то безпокойство мое достигло самыхъ крайнихъ предѣловъ и я былъ почти увѣренъ, что съ хозяиномъ случилось какое-нибудь несчастіе, потому что, по моимъ часамъ, былъ уже десятый часъ въ исходѣ. Но въ эту самую минуту въ сѣняхъ послышался стукъ, дверь отворилась и въ комнату вошелъ весь занесенный снѣгомъ человѣкъ. Отряхнувъ съ себя снѣгъ, положивъ возлѣ себя на подъ топоръ и рукавицы, онъ быстрыми шагами подошелъ въ женѣ и, заглядывая въ люльку, не замѣчая, что на боковой лавкѣ сидитъ незнакомый человѣкъ, проговорилъ:

-- Получше ли хотя немного маленькому Гэйкки?

-- Нѣтъ; онѣ, бѣдняжечка, совсѣмъ плохъ; я думаю, что онъ скоро умретъ,-- отвѣчала ему жена.

-- Господи! сохрани его и помилуй!-- произнесъ упавшимъ голосомъ этотъ изнуренный трудомъ отецъ больного ребенка. Нагнувшись къ колыбели и засунувъ обѣ руки подъ изголовье, онъ приподнялъ лежавшее тамъ маленькое существо и прикоснулся своими похолодѣвшими губами къ его блѣднымъ щечкамъ, на которыхъ выступалъ болѣзненный потъ, предшественникъ неумолимой смерти. При этомъ зрѣлищѣ я почувствовалъ, что мои глаза наполняются невольными слезами.

Онъ по прежнему продолжалъ стоять у колыбели, а жена, желая дать ему знать, что въ избѣ есть постороннее лицо, заговорила съ нимъ такимъ образомъ:

-- Гдѣ ты такъ долго замѣшкался въ такую страшную мятель? Вотъ даже чужой человѣкъ сталъ безпокоиться, что ты не возвращаешься домой.

Мужъ, отвлеченный отъ своей печали этимъ новымъ предметомъ для разговора, спросилъ:

-- Кто же это былъ здѣсь?

-- Проѣзжій; вотъ онъ сидитъ на лавкѣ,-- отвѣчала жена, указывая на меня.

Только въ эту минуту онъ замѣтилъ меня, спросилъ, кто я, откуда ѣду и какъ попалъ въ эту сторону. Получивъ на все обстоятельный отвѣтъ и удовлетворившись имъ, онъ, наконецъ, сказалъ:

-- Да, ужъ точно погода ужасная. Но вѣдь теперь полный мѣсяцъ, такъ что при его свѣтѣ, да при снѣгѣ, можно безъ особенной нужды рубять сосны для выкуриванья смолы. Въ такія тяжелыя времена не до того, чтобы давать отдыхъ рукамъ!

Между тѣмъ, онъ грѣлъ у огня свои окостенѣвшія отъ стужи пальцы, а жена, тѣмъ временемъ, собирала все къ ужину. Она вынула изъ печки каменную чашку, на которую въ видѣ крышка опрокинута была вверхъ дномъ другая, поставила ее на столъ, потомъ принесла небольшой хлѣбецъ, щепотку соли, немного молока, и ужинъ былъ готовъ. Я закусилъ своей дорожной провизіей, пока ужиналъ хозяинъ. Всѣ прочіе члены семьи поужинали еще до моего прихода.

Я заглянулъ въ чашку съ похлебкой, которую ѣлъ хозяинъ, и ужаснулся! Это была какая-то кашица изъ отрубей, приправленная мукой. Прежде, чѣмъ сѣсть за столъ, хозяинъ снялъ съ головы шапку, сложилъ на груди руки крестомъ и прочелъ мысленную молитву передъ своей скудной трапезой. Всыпавъ въ вышеупомянутую болтушку щепоть соли, онъ прихлебывалъ ею свой черствый хлѣбъ, запивъ все это небольшимъ, приготовленнымъ женою количествомъ молока.

Въ это время зашевелился, на стоящей у двери кровати, спавшій до этой минуты мальчикъ. Онъ, какъ былъ, въ одной рубашенкѣ, спрыгнулъ съ постели, развалистой походкой подошелъ въ отцу и заговорилъ: "Батя! И я хочу ѣсть!" Тогда отецъ взялъ его на руки, собралъ находившееся на постели тряпье, завернулъ имъ мальчика, сколько было возможно, и посадивъ къ себѣ на колѣни, раздѣлилъ съ нимъ свой ужинъ.

Мнѣ стало жаль этого бѣднаго мальчугана; доставъ изъ своего дорожнаго коробка половину булки, намазавъ на нее масля, а сверху положивъ ломтикъ мяса, я подошелъ къ нему и подалъ ему тартинку. Но онъ никакъ не хотѣлъ взять ее отъ меня; наконецъ, согласился и держалъ этотъ кусокъ передъ собою какъ величайшее лакомство, только изрѣдка рѣшаясь откусывать отъ него понемножку. Въ то же время я услыхалъ какъ онъ, обращаясь въ матери, сказалъ:-- Мама, и Гэйкки также!-- "Гэйкки уже такъ боленъ, что не можетъ ѣсть ничего! Ѣшь ты самъ!" -- отвѣтила ему мать. Сколько любви къ своему брату выразилось въ этихъ словахъ малютки, который самъ былъ голоденъ!-- подумалъ я, глядя на него. И мальчикъ, успокоенный словами матери, принялся съ большимъ аппетитомъ за булку съ масломъ.

Горѣвшіе въ печкѣ уголья до сихъ поръ давали достаточно тепла въ избѣ; но когда огонь сталъ понемногу гаснуть, то холодъ, постепенно усиливаясь, сдѣлался, наконецъ, очень чувствительнымъ. Тогда хозяйка предложила мнѣ пойти въ горницу, гдѣ помѣщались оба старика и которая была истоплена съ вечера заранѣе. "Вѣдь въ избѣ будетъ такъ холодно, что вы не вытерпите, продолжала она, -- да притомъ и кровати нѣтъ, гдѣ бы можно было вамъ лечь". Предложеніе было мнѣ очень по сердцу, потому что я уже начиналъ бояться непріятной перспективы провести длинную зимнюю ночь въ избѣ, гдѣ былъ такой невыносимый холодъ. Между тѣмъ, мальчикъ снова улегся въ свою постель, ребенка въ колыбели придвинули еще ближе къ печкѣ, чтобы на его долю пришлось всего больше тепла, а сама мать сѣла возлѣ колыбели, чтобы наблюдать за больнымъ ребенкомъ. Утомленный тяжелымъ дневнымъ трудомъ, мужъ сдался, наконецъ, на убѣжденія жены отдохнуть хорошенько и легъ спать на свой соломенный тюфякъ; а я, захвативъ свое верхнее платье, отправился въ горницу, къ старикамъ.

Погода по прежнему была ужасная. Дулъ сильный вѣтеръ и валилъ такой снѣгъ, что сквозь него не было возможности разглядѣть даже самые ближайшіе предметы. Однакожъ, я все таки отправился провѣдать мою лошадь, которая находилась въ такомъ удобномъ для нея и защищенномъ со всѣхъ сторонъ мѣстѣ, что я на этотъ счетъ остался совершенно спокоенъ.

Когда я подошелъ къ горницѣ, которой дверь была со стороны вѣтра, то замѣтилъ, что она была очень тонка, такъ что вся тряслась отъ напора вѣтра. Я попытался отворить ее, на это оказалось невозможнымъ; я сталъ стучаться и торкаться въ все изо всѣхъ силъ, но изъ каморки никто не подавалъ ни малѣйшаго признака жизни.

Оставаться въ темнотѣ и на такомъ страшномъ холодномъ вѣтрѣ я не могъ, и потому принялся отчаянно обѣими руками, изо всѣхъ силъ напирать на дверь, чтобы, въ случаѣ крайности, даже выломать ее. Вотъ она уже начала немного подаваться впередъ, а внутри послышалось движеніе и трескъ, причемъ громкій, сильный голосъ, спросилъ извнутри: "Кто тамъ ломится сюда?"

-- Это я -- проѣзжій. Отворяй дверь! Меня послали сюда ночевать!-- крикнулъ я въ свою очередь такимъ же зычнымъ голосомъ.

-- Да подожди немножко, пока я отворю дверь!-- опять послышался голосъ старика, который чего-то шарилъ на полу; потомъ началось какое-то передвиганье, оханье, кряхтѣнье, а дверь все-таки не отворялась.

-- Вѣдь я могу замерзнуть здѣсь! Отворяй дверь!-- завопилъ я изо всей мочи.

-- Да я никакъ не слажу съ нею!-- отозвался старикъ, толкая и дергая дверь изо всѣхъ силъ. Наконецъ-то онъ отворилъ ее.

Вошедши въ горницу, я тотчасъ же увидалъ причину, почему старикъ заставилъ меня столько времени ждать за дверью. Сначала старику показалось, что кто-то постоянно треплетъ и дергаетъ дверь; онъ никакъ не сообразилъ того, что это вѣтеръ, который дулъ, не переставая во весь вечеръ. Такъ какъ дверь была очень тонка и ненадежна, то старикъ, и привязалъ ее обрывками веревокъ, крѣпко прикрутивъ ее множествомъ узловъ къ парѣ полозьевъ, которые положены были между двухъ брусьевъ на печь, чтобъ ихъ не покоробило, и прикрутилъ онъ ее такъ усердно, что не могъ распутать завязанныхъ имъ же самимъ узловъ, и долженъ былъ оборвать веревку, чтобъ отворить дверь.

Каморка была крошечная. На печкѣ уже не было мѣста прилечь, потому что кромѣ двоихъ спавшихъ на ней стариковъ, она вся была загромождена, выключая вышеупомянутыхъ предметовъ, разными досками и обрубками, предназначавшимися ли домашнихъ подѣлокъ. Скамейка, стоявшая вдоль стѣны, была такъ узка, что не только лечь на ней, но даже сидѣть можно было съ трудомъ; а полъ былъ такой холодный и грязный, что нечего было и думать о томъ, чтобъ расположиться на немъ на ночлегъ. Оставалось только одно, провести ночь на лавкѣ, въ сидячемъ положеніи, прислонившись спиною къ стѣнѣ. Но какъ ни пристраивался я, а заснуть все-таки не могъ, и потому, чтобъ скоротать время, я вступилъ съ старикомъ въ разговоръ.

-- Далеко ли отсюда до ближайшаго села?-- спросилъ я его.

-- Мили полторы,-- отвѣтилъ онъ.

-- Въ такомъ случаѣ вы не можете разсчитывать на скорую помощь сосѣдей, еслибъ у васъ случилась неожиданно какая-нибудь бѣда?

-- Нѣтъ, ужъ на это надѣяться нечего. Надо будетъ управиться самимъ, своими собственными силами!-- сказалъ старикъ спокойнымъ тономъ.

-- А что, вѣдь много нужды и всякихъ невзгодъ, я думаю, пришлось испытать тебѣ въ жизни?

-- Ну, конечно. Да вѣдь все это уже прошло!-- философски рѣшилъ старикъ.

-- А сколькихъ дѣтей схоронилъ ты?

-- Девятерыхъ.

-- Когда умерли они? До твоего переселенія сюда или послѣ?

-- Двое умерли прежде, а прочіе семеро уже здѣсь.

-- Можетъ быть, они умерли оттого, что терпѣли нужду въ самомъ необходимомъ для жизни?-- нерѣшительно спросилъ я.

-- Вотъ еще! Да наши сосѣди жили еще хуже нашего, а дѣти у нихъ всѣ до одного живы; такія здоровыя, да краснощекія! Все это пустяки! Развѣ отъ смерти уйдешь? А вся причина того, что наши дѣти умерли, та, что имъ уже такъ написано было на роду!-- отвѣтилъ старикъ съ нѣкоторой досадой.

Замѣтивъ, что этотъ разговоръ ему непріятенъ, я перемѣнилъ его на другой и началъ такъ:

-- А кто изъ васъ старше: ты или твоя жена?

-- Моя старуха почти на десять лѣтъ моложе меня.

-- Теперешняя хозяйка дома самая старшая изъ твоихъ дѣтей?

-- Да, она самая старшая. А вотъ и съ нею было намъ не мало хлопотъ, чтобъ пріискать ей мужа!-- сказалъ старикъ, какъ бы опасаясь, что я снова вернусь къ прежнему предмету разговора.

-- Онъ, кажется, хорошій человѣкъ?

-- Худымъ назвать грѣхъ! И работникъ онъ исправный!-- прибавилъ старикъ.

-- По моему, даже больше, чѣмъ исправный,-- замѣтилъ я.

-- Чего же больше-то? Такихъ много, какъ онъ,-- сказалъ старикъ. Этимъ онъ, вѣроятно, хотѣлъ сказать, что весьма натурально, если живущій въ выселкѣ крестьянинъ работаетъ, сколько хватаетъ силъ, чтобъ прокормить себя и свою семью.

-- Я боюсь, какъ бы у нихъ не умеръ ихъ больной ребенокъ!-- продолжалъ я.

-- Бояться тутъ нечего. Ужъ если кому опредѣлено не жить, такъ, стало быть, и долженъ онъ помереть!-- сказалъ на это старикъ равнодушнымъ и вялымъ тономъ; потомъ задремалъ, а вскорѣ крѣпко уснулъ, такъ что въ ночной тиши громко раздавалось его храпѣніе. Я также очень бы охотно уснулъ, но сонъ положительно бѣжалъ отъ глазъ моихъ. Меня угнетали мысли относительно равнодушнаго взгляда этого старика на жизнь вообще. Нѣжно-любящая своихъ дѣтей и жалостливая къ нимъ молодая чета, находившаяся въ избѣ, ихъ безнадежно больной ребенокъ, старческое сонное храпѣніе въ каморкѣ, все это не выходило у меня изъ головы, послѣ того какъ я узналъ поближе всѣхъ обитателей этого пустыннаго выселка. Пока хозяинъ еще не возвращался съ своей работы, то я предполагалъ, что онъ, если не совсѣмъ неспособный человѣкъ, то по крайней мѣрѣ очень безпечно относящійся къ своему бѣдственному положенію. Но какъ только онъ воротился домой, мнѣніе мое о немъ совершенно измѣнилось. Вмѣсто воображаемаго мною разгильдяя, увидалъ я крѣпко сложеннаго, рослаго, стройнаго человѣка, съ замѣчательно красивыми чертами лица. На его щекахъ еще игралъ румянецъ здоровья, хотя очевидно уже значительно поблекшій отъ усиленнаго безустаннаго труда. При этомъ я имѣлъ случай убѣдиться, что сердце его было не просто обыкновенный полый мускулъ, но что оно полно было горячей, искренней любви къ своей семьѣ. Очевидно, что онъ поселился здѣсь не по нуждѣ, потому что онъ не могъ ожидать на этой скудной почвѣ вознагражденія своихъ трудовъ, но лишь ради другой, болѣе глубокой причины, любви къ женщинѣ, которая сдѣлалась его женой. И онъ послѣдовалъ этому сердечному влеченію, и не раскаивается въ немъ, хотя вмѣстѣ съ нимъ на его плечи обрушился постоянный, непосильный, почти нечеловѣческій трудъ.

Все это вмѣстѣ волновало мою душу и не давало заснуть. Зажегши сѣрную спичку, я при ея свѣтѣ взглянулъ на свои часы. Была половина второго. Мнѣ очень хотѣлось бы узнать, горитъ ли огонь въ избѣ; но я не могъ этого видѣть, потому что окно каморки выходило на другую сторону, а дверь опять была прикручена прежнимъ способомъ, такъ что мнѣ болѣе ничего не оставалось дѣлать, какъ продолжать сидѣть на узкой скамейкѣ, прислонясь спиной къ стѣнѣ, и въ этомъ положеніи, наконецъ, снизошелъ на меня благодѣтельный сонъ.

Мнѣ грезилось, что я нахожусь въ избѣ съ больнымъ ребенкомъ и его родителями. Буря ревѣла еще сильнѣе, чѣмъ съ вечера, а въ щели оконъ въ избу надуло еще болѣе снѣга. Больному ребенку становилось все хуже, а отецъ и мать съ печальными лицами сидѣли возлѣ его колыбели. Вдругъ сильнымъ порывомъ вѣтра настежъ распахнуло наружную дверь, въ которую ворвалась снѣжная мятель и закрутилась посрединѣ избы. Мать благоговѣйно сложила руки и стала шептать молитву, а отецъ упалъ возлѣ колыбели на колѣни, нагнулся къ ребенку и запечатлѣлъ долгій поцѣлуй на его мертвенно-блѣдномъ личикѣ. Въ эту самую минуту въ дверяхъ показался бѣлый, прозрачный какъ легкій дымъ, призракъ, съ большими крыльями на плечахъ. Онъ былъ такой воздушный, что шелъ даже не касаясь пола. Приблизившись къ колыбели, онъ накрылъ ее совсѣмъ собою, и когда онъ сталъ удаляться, то я замѣтилъ, что онъ уноситъ съ собою ребенка бережно на своихъ крыльяхъ. Увидала это и сама горюющая мать. "Господи! куда это ты уносишь мое дитя?" -- въ отчаяніи вскрикнула она. "Туда, гдѣ нѣтъ ни бурь, ни снѣжныхъ мятелей и гдѣ уже не нужно будетъ отирать съ его чела болѣзненнаго пота, какъ то дѣлалъ здѣсь отецъ, цѣлуя его!" -- отвѣчалъ призракъ. При этомъ неутѣшная мать пала ницъ, а призракъ исчезъ съ ребенкомъ на рукахъ, и снѣжная мятель помчалась имъ вслѣдъ. Я поспѣшилъ выйти наружу, чтобъ посмотрѣть, куда они направятъ свой путь, и увидалъ, что они стали подниматься на воздухъ все выше и выше, вмѣстѣ съ вихремъ крутящихся вокругъ нихъ снѣжинокъ. Я слѣдилъ за ними глазами, сколько было возможно и пока они совсѣмъ не скрылись изъ вида. Въ лѣсу и вокругъ выселка завывалъ и гудѣлъ вѣтеръ, а гдѣ-то вверху слышно было стройное пѣніе: "Тебѣ, Господи, подобаетъ слава, честь и поклоненіе во вѣки вѣковъ!"

Когда я проснулся, то старикъ уже всталъ и, зажегши свѣтецъ, щепалъ лучину. Старуха также встала и штопала свои чулки. Мнѣ такъ хотѣлось опять воротить мой благодатный сонъ, но я уже не могъ заснуть въ другой разъ. Однакожъ то, что мнѣ грезилось, глубоко запечатлѣлось въ моей памяти и я счелъ это за предзнаменованіе смерти больного ребенка.

-- Былъ ты въ избѣ?-- спросилъ я старика.

-- А зачѣмъ мнѣ идти туда? Что бы я сталъ дѣлать тамъ?-- отозвался онъ своимъ обычнымъ, равнодушнымъ тономъ.

-- Чтобъ освѣдомиться, живъ ли еще больной ребенокъ.

-- Чего объ немъ освѣдомляться? Живъ, такъ живъ; умеръ, такъ умеръ!-- отвѣчалъ онъ безучастно.

Такія слова показались мнѣ не только холодными, но даже безсердечными. Я поспѣшилъ одѣться по дорожному и вышелъ на дворъ. Вѣтеръ утихъ и мятель также. Начинало свѣтать. Сходивъ посмотрѣть свою лошадь, я отправился въ избу, гдѣ люлька съ ребенкомъ была все на томъ же мѣстѣ, возлѣ печки, гдѣ догорала, вставленная въ трезубецъ, лучина, наполняя избу дымомъ. Отецъ и мать сидѣли возлѣ колыбели, низко наклонившись надъ нею. Оба они казались точно окаменѣлые. Я понялъ все. На ихъ лицахъ видны были слѣды обильно пролитыхъ слезъ, которыя въ настоящую минуту уже совсѣмъ изсякли.

-- Ребенокъ вашъ, вѣроятно, умеръ?-- спросилъ я.

-- Да, бѣдняжки Гэйкки уже нѣтъ болѣе въ живыхъ!-- отвѣчала мать глухимъ голосомъ.

При этихъ словахъ, я взглянулъ на лицо отца. Беззвучныя, сдержанныя рыданія подергивали его губы, а въ глазахъ было столько глубокаго отчаянія, что у меня защемило сердце.

Я отправился запрягать въ сани свою лошадь и продолжалъ мой путь по сбивчивымъ дорогамъ этого пустыннаго края; но во все время моихъ долгихъ странствованій грустная, видѣнная мною картина безпрестанно возставала въ моемъ воображенія и воспоминаніе о ней никогда не покидало меня до сихъ поръ; а между тѣмъ, въ головѣ моей неотвязно копошилась такого рода мысль:--

Войны, которыя ведутъ между собою государства и народы, ведутъ за собою страшныя кровопролитія и стоятъ имъ безчисленнаго множества человѣческихъ жизней; но сосчиталъ ли кто, какого множества человѣческихъ жизней стоило Финляндіи обработываніе ея скудной почвы и вообще веденіе всего полевого хозяйства? Я полагаю, что на этотъ счетъ не имѣется никакихъ статистическихъ свѣденій, потому что:

Кто разскажетъ повѣсть борьбы,

Какую пришлось вынести этому народу,

Когда война прошлась по всему Финскому краю,

Когда морозъ уничтожалъ всѣ посѣвы и наступалъ голодъ?

Кто оцѣнитъ всю пролитую народомъ кровь

И все его великое терпѣніе?

Е. М.
"Вѣстникъ Европы", No 10, 1884