Потехин Алексей Антипович - Шестьдесят лет назад

ПУШКИНСКІЙ СБОРНИКЪ
(въ память столѣтія дня рожденія поэта)

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
ТИПОГРАФІЯ А. С. СУВОРИНА. ЭРТЕЛЕВЪ ПЕР., Д. 13
1899

А. А. Потехинъ

ШЕСТЬДЕСЯТЪ ЛѢТЪ НАЗАДЪ.

(Изъ неоконченнаго романа).

Теплая іюльская ночь. Маленькій уѣздный городокъ, на берегу Волги, крѣпко спалъ. Тишина стояла мертвая: ни голоса, ни звука, ни малѣйшаго движенія, такая тишина, что съ высокаго берега широкой и какъ бы неподвижно-заснувшей Волги слышался каждый всплескъ воды отъ движенія мелкой рыбешки. Все здѣсь спало и все безмолвствовало. Изрѣдка только эта тишина нарушалась хриплымъ и полусоннымъ возгласомъ сторожа съ церковной колокольни: "слу-у-шай!", который большею частью никого не будилъ и замиралъ въ воздухѣ безъ отвѣта, а иногда вызывалъ смутный и неясный, какъ эхо, такой же отвѣтный окрикъ: "слу-у-шай!" съ колокольни на другомъ концѣ городка.

На базарной площади, сплошь почти покрытой сухомъ старыми навозомъ, сквозь который, мѣстами, пробивалась и зеленѣла травка, стоялъ каменный домъ; въ нижнемъ этажѣ его чрезъ окна виднѣлся слабый свѣтъ,-- то мерцала лампадка передъ образами, зажженная еще съ вечера и теперь почти погасающая. Она едва освѣщала низенькую комнату по тремъ стѣнамъ, обставленную дѣтскими кроватками подъ пологами. Здѣсь стояла такая же сонная тишина, какъ и на улицахъ, нарушаемая лишь всхрапываніемъ старушки-няни, спавшей на войлокѣ, положенномъ на полу, возлѣ самой маленькой дѣтской кроватки. Но вотъ, въ одной изъ кроватокъ раскрывается пологъ и изъ-за него осторожно высовывается бѣлая головка 10-лѣтняго мальчика. Онъ взглядываетъ на окна, прислушивается, внимательно смотритъ на няньку, затѣмъ осторожно протягиваетъ руку къ дневной одеждѣ своей, лежавшей возлѣ, на стулѣ, достаетъ съ полу лежавшіе около постельки башмаки и закрываетъ за собою пологъ. Черезъ нѣсколько минутъ онъ спустилъ ноги съ кроватки уже совсѣмъ одѣтый и, прикрываясь пологомъ, вновь прислушивался и особенно наблюдалъ за нянькой. Убѣдившись, что она крѣпко спитъ, мальчикъ тихонько поднялся, досталъ изъ-подъ подушки заблаговременно спрятанный тамъ свой картузъ, неслышными шагами прокрался къ окну, отперъ его, открылъ и съ видимымъ замираніемъ сердца, въ полъ-оборота оглядываясь и прислушиваясь, стоялъ нѣсколько времени, потомъ рѣшительно поднялся на подоконникъ и спрыгнулъ за окно, которое было отъ земли ниже его роста.

Осторожно закрывши за собою окно, мальчикъ пошелъ быстрыми шагами черезъ площадь. По мѣрѣ того, какъ онъ шелъ, тревога и возбужденіе мальчика затихали и онъ глубоко вдыхалъ начинавшій свѣжѣть утренній воздухъ; при поворотѣ съ площади въ переулокъ, ему пришлось проходить мимо паперти старинной церкви, на стѣнахъ которой была картина, изображающая страшный судъ со всѣми его ужасами. Внизу картины, съ одной стороны былъ нарисованъ самъ страшный сатана съ Іудой-предателемъ, сидящимъ на его колѣняхъ, въ его объятіяхъ, окруженный адскимъ огнемъ, въ которомъ мучились грѣшники, подвѣшанные на крючьяхъ то за языкъ, то за глазъ, то за ребро, то внизъ головой: кругомъ ихъ скакали безобразные черные дьяволы съ орудіями пытокъ въ когтяхъ: съ желѣзными видами, щипцами, скребками, связками желѣзныхъ прутьевъ; которыми они терзали тѣло подвѣшенныхъ; а съ другой стороны, въ открытую огненную пасть вереницей шли грѣшники, среди которыхъ были и цари, и князья, и архіереи, и всякихъ чиновъ люди. Сюда съ ранняго дѣтства водила его, вмѣстѣ съ братьями, няня и, указывая на страдающихъ въ геенскомъ огнѣ грѣшниковъ, толковала имъ, что ихъ будутъ на томъ свѣтѣ также мучать, за непослушаніе, за непочтеніе къ родителямъ и старшимъ, за лѣнь, за обманъ и даже за тѣ грѣхи, которыхъ дѣти еще не понимали и совершить не могли. Ужасомъ наполнялись дѣтскія души, и этотъ самый мальчикъ Боря (такъ звали его), какъ самый нервный и впечатлительный изъ числа дѣтей, еще 6--7 лѣтъ, нерѣдко цѣлыя ночи метался въ горячечномъ бреду, ожидая наступленія страшнаго суда. Теперь, проходя мимо паперти, мальчикъ невольно вздрогнулъ, снялъ шапку, перекрестился и, стараясь не смотрѣть по сторонамъ, спѣшилъ миновать церковь. И въ то же время, точно нарочно, среди окружавшей его тишины, неожиданно раздалось глухое и отдаленное: "слу-ушай!" Мальчикъ задрожалъ всѣмъ тѣломъ, мурашки побѣжали отъ затылка къ спинѣ, и онъ, закрывши глаза, почти бѣгомъ бросился впередъ по безмолвному переулку, но скоро пришелъ въ себя и успокоился, когда услышалъ отвѣтный и ясный крикъ сторожа съ ближайшей церковной колокольни: близость живого и бодрствующаго человѣка успокоила его.

Борѣ предстояло пройти переулокъ, перейти по мосткамъ черезъ рѣчку, впадающую по близости въ Волгу и отдѣляющую зарѣчную часть города, затѣмъ подняться на высокую гору, составлявшую противоположный берегъ рѣчки.

Здѣсь, наверху, на него пахнулъ свѣжій утренній вѣтерокъ, а на восточной сторонѣ неба -- онъ замѣтилъ розовую полосу, предвѣстницу солнечнаго восхода, который онъ и хотѣлъ видѣть со знакомаго ему мѣста на высокомъ берегу Волги.

Для того, чтобы насладиться этой картиной, одному, безъ свидѣтелей, безъ докучнаго надзора и вразумленія старшихъ, онъ и рѣшился на свое таинственное путешествіе ночью, черезъ окно, на зло тому строгому порядку и дисциплинѣ, въ которыхъ держалась вся семья. Боря родился и выросъ въ этомъ городкѣ. Самыя раннія дѣтскія впечатлѣнія его были отъ Волги и красивыхъ окрестностей города, куда ихъ водили гулять. Онъ безсознательно, но страшно полюбилъ окружающую его природу, а особенно эту свою Волгу.

Это родственное чувство его къ природѣ было почти такое же, какъ къ родной семьѣ. Его сердце умилялось, восторгалось и ласкало ее такъ же, какъ родныхъ братьевъ и сестеръ, малѣйшее непризнаніе ея красотъ и достоинствъ оскорбляло его, возбуждало въ немъ досаду, гнѣвъ, негодованіе, онъ ревновалъ ее и не хотѣлъ признать, что есть что нибудь лучше и красивѣе того, что онъ видѣлъ съ колыбели, и что наполняло его душу такимъ трепетомъ, такимъ восторгомъ и радостью, какіе давала ему окружающая природа и эта несравненная красавица Волга, широкою лентой опоясывающая его родной городокъ.

Онъ зналъ и видѣлъ ее во всѣхъ фазахъ ея жизни: и раннею весною, когда она снимала съ себя зимніе ледяные покровы и, разрывая ихъ, съ сердитымъ шумомъ и трескомъ крушила, громоздила другъ на друга и разбрасывала ледяные куски своей зимней одежды, и когда очистившись отъ нихъ, она разливалась на необъятномъ просторѣ и поднимала свои воды почти до подножія строеній, поставленныхъ на высокомъ правомъ берегу. И мальчику тогда казалось, что она и всегда должна быть такою многоводною, непобѣдимо сильною и могучею и что ее, какъ сказочную царевну, на время только, усыпляла какая-то враждебная сила или, какъ богатыря, обезсиливали временно волшебныя чары, но съ помощью благодѣтельной феи, въ лицѣ краснаго горячаго солнца, царевна просыпалась, а богатырь разрывалъ свои волшебствомъ накинутыя цѣпи. Боря видѣлъ и любовался ею,-- и въ лѣтнее время, когда она мирно и ласково несла на себѣ цѣлые караваны вооруженныхъ парусами судовъ, которые казались издали стадомъ большихъ бѣлыхъ птицъ, спокойно плывущихъ на ея водахъ; или, когда слышалась съ этихъ судовъ тягучая пѣсня бурлаковъ, которая почему-то трогала и щемила его сердце. Восторгался онъ и трепеталъ отъ ужаса при видѣ мощи и силы во время бури, когда Волга сердилась и гнѣвалась, вздымала и бросала бѣлыя разлетавшіяся брызгами волны, крутила и кидала какъ щепки, большія лодки. Въ воображеніи мальчика, Волга представлялась ему живымъ существомъ, которое и дышало, и чувствовало, и любило, и ласкало, и радовалось, и страдало, и гнѣвалось. Онъ умилялся, смотря на нее въ лѣтніе тихіе вечера, когда въ воздухѣ стрѣлами проносились стрижи и ласточки, возвращающіеся въ свои гнѣзда; солнце, закатываясь, постепенно погружалось въ нее, какъ бы гася и расплавляя въ ея водахъ свои огненные лучи, а Волга мирно отходила ко сну, убаюкиваемая пѣсней, несущейся съ судовъ, остановившихся на отдыхъ, и этой пѣсней какъ бы ласкающихъ свою кормилицу, свою добрую ласковую няню.

Не удавалось только видѣть Борѣ восхода солнца на Волгѣ, но онъ слыхалъ отъ старшихъ, что съ одного пункта на высокомъ берегу Волги, гдѣ онъ не разъ бывалъ на прогулкахъ съ родными днемъ, прекрасно виденъ восходъ солнца, и что эта картина необыкновенно красива. Онъ давно стремился ее видѣть, но не удавалось: никто изъ семьи не поднялся бы такъ рано, да и не захотѣлъ бы вести его въ такую рань, въ такую даль отъ дома.

Нѣсколько недѣль назадъ Боря только что возвратился отъ бабушки и дяди, гдѣ онъ прожилъ больше года, а вскорѣ ему предстояло ѣхать въ губернскій городъ для поступленія въ гимназію, и онъ надумалъ, ни кому не говоря ни слова, потихоньку уйти изъ дома ночью, чтобы осуществить свое давнишнее желаніе: онъ чувствовалъ, что страшно бы тосковалъ въ гимназіи, если бы не исполнилъ этого желанія и не полюбовался еще разъ, передъ разлукою, на свою любимицу. И онъ шелъ теперь съ такими же чувствами въ душѣ, какія испытываетъ юноша, идущій на первое свиданіе къ своей возлюбленной.

Видъ зарумянившагося на востокѣ неба заставилъ его ускорить шаги. Ему предстояло еще пройти съ полъ-версты, по почтовой, обсаженной березами, дорогѣ, потомъ, черезъ переселокъ молодежника и кустарника пробраться къ берегу Волги. Онъ зналъ, что была тропинка или прогалинка, по которой можно свободно пройти къ нему, но боясь опоздать, Боря пошелъ черезъ лѣсокъ прямикомъ по мокрой травѣ, обливаемый росою съ листьевъ березокъ и кустарника, черезъ который пробивался, и сопровождаемый чириканьемъ разбуженныхъ и испуганныхъ его появленіемъ птичекъ. Онъ забылъ и не думалъ о томъ, что мокрая обувь и платье будутъ уликою въ его самовольной отлучкѣ изъ дома, которую онъ желалъ бы скрыть.

Наконецъ, онъ дошелъ до желаемаго мѣста. Это былъ высокій и обрывистый бугоръ, выступавшій почти мысомъ къ водѣ и составлявшій однимъ бокомъ берегъ Волги, а другимъ -- окраину долины той рѣчки, черезъ которую только что проходилъ Боря и которая здѣсь неподалеку вливалась въ Волгу.

Прямо передъ глазами Бори разстилалась длинной широкой лентой спокойная Волга, какъ бы дымившаяся поднимавшимся съ нея туманомъ. Вправо она точно вливалась въ разгоравшійся все болѣе и болѣе небосклонъ, а налѣво, подъ его ногами, виднѣлся его родной городокъ, какъ вуалью прикрытый, туманомъ, сквозь который неясными силуэтами рисовались церкви, колокольни и стоящія на противоположной горѣ высокія зданія.

Сердце Бори радостно билось и замирало, и окинувши любовнымъ взглядомъ всю эту картину, онъ все свое вниманіе сосредоточилъ на особенно яркой огненной полосѣ неба, прилегавшей къ самой Волгѣ. Ждать ему пришлось недолго. Вдругъ, точно изъ нѣдръ Волги брызнули въ небо огненные лучи, зажгли всю восточную сторону неба, прорѣзали и разрѣдили туманъ, окрашивая его въ розовый цвѣтъ, и яркой полосой освѣтили верхушки деревьевъ на противоположномъ берегу Волги, поверхъ которыхъ, точно звѣздочка въ небѣ, засверкалъ крестъ на колокольнѣ дальняго заволжскаго села. Туманъ сталъ быстро подниматься, и разрываясь въ мелкія клочки, курился какъ дымокъ и таялъ въ небѣ. Но вотъ и все оно, горячее, блестящее яркое солнце, точно выплыло изъ воды на загорѣвшееся отъ него небо и словно вдругъ все проснулось, ожило и радостно затрепетало обновленной жизнью: туманъ исчезъ, противоположный берегъ выступилъ весь въ яркомъ веселомъ освѣщеніи со своими лугами, лѣсами и деревушками, сама Волга во всю свою ширину точно загорѣлась яркимъ румянцемъ или потекла огненной лавой, загорѣлись и кресты на колокольнѣ, огнемъ засверкали и стекла домовъ въ городкѣ и деревняхъ, и весь городокъ точно умылся и весело выставлялъ на показъ свою миловидную красоту. И воздухъ вдругъ наполнился неуловимыми разнородными звуками, среди которыхъ слышалось и щебетанье птицъ, и откликъ пастушьяго рожка, и неясные человѣчьи голоса, и отдаленный церковный благовѣстъ: точно вся природа пѣла свою привѣтственную рѣчь появленію животворящаго свѣтила. Сама Волга точно проснулась и заговорила тихимъ журчаніемъ своихъ волнъ.

При видѣ всей этой картины, Боря трепеталъ, замиралъ отъ восторга, его сердце наполнялось неописуемымъ чувствомъ блаженства, радости, благодарности, горло сжимали спазмы, изъ глазъ текли слезы, онъ невольно вскрикнулъ: ахъ!.. упалъ на колѣни и протянулъ руки, какъ бы желая обнять и прижать къ сердцу весь этотъ лучезарный, сіяющій міръ Божій. Онъ ничего не думалъ, ни къ чему сознательно не относился, но жилъ и чувствовалъ, что жилъ въ это время одною жизнью со всею природой. Онъ обо всемъ забылъ и долго находился точно въ безсознательномъ состояніи, весь поглощенный восторгомъ созерцанія.

Изъ этого забытья его вывелъ долетѣвшій до его слуха благовѣстъ къ заутрени, раздавшійся съ городскихъ церковныхъ колоколенъ и далеко разносившійся по раздолью Волги въ утреннемъ чистомъ воздухѣ. Боря вспомнилъ, что въ это время, обыкновенно встаетъ старая нянька, а въ праздники -- отецъ, ходившій къ ранней обѣднѣ. Онъ вспоминалъ, что ему надо торопиться домой и что теперь ему трудно будетъ никѣмъ незамѣченнымъ пробраться въ свою спальню и лечь какъ ни въ чемъ не бывало, въ постель. Онъ почувствовалъ, что все платье на немъ мокрое отъ росы, но что солнышко уже согрѣвало и сушило его своими теплыми ласковыми лучами.

"А дорогой и совсѣмъ просохну!" подумалъ онъ и прищуренными глазами, съ любовной, благодарной улыбкой хотѣлъ онъ взглянуть прямо на него, на это милое солнце, и не могъ: такъ ярки уже и блестящи были его лучи. Зато, онъ много, много разъ обвелъ глазами всю сіяющую, освѣщенную имъ, лежащую передъ нимъ картину, и съ глубокимъ вздохомъ разставаясь съ ней, нѣсколько разъ еще и еще оглядывался, точно прощаясь съ дорогимъ существомъ. Но онъ шелъ назадъ, бодрый, веселый, съ внутренней удовлетворенностью, спокойствіемъ и рѣшимостью храбро встрѣтить, что бы ни предстояло впереди.

Впослѣдствіи, когда Боря былъ уже взрослымъ юношей, въ первый разъ влюбился и ходилъ на тайное свиданіе къ своей возлюбленной, онъ мысленно сравнивалъ свои ощущенія съ тѣми, которыя получалъ во время этого своего перваго любовнаго похожденія, и находилъ, что онѣ были вполнѣ похожи, почти однородны, съ тѣмъ только различіемъ, что дѣтскія впечатлѣнія, даваемыя природой, были какъ-то чище, ярче, цѣльнѣе и возвышеннѣе, безъ малѣйшаго, хотя бы смутнаго, не вполнѣ сознаннаго чувства сомнѣнія и недовольства, которое являлось при свиданіи съ любимой женщиной.

Онъ вспомнилъ почему-то о своемъ первомъ любовномъ чувствѣ къ посторонней женщинѣ. Еще до поѣздки къ бабушкѣ, когда ему было лѣтъ 7, какъ-то разъ, его крестная мать, мѣстная помѣщица и большой другъ его матери, привезла къ нимъ въ домъ, пріѣхавшую къ ней на время въ гости родственницу, княжну, совсѣмъ писаную красавицу, о красотѣ которой всѣ въ домѣ еще раньше ея появленія разговаривали, ахали и восторгались. Вообще, дикій и конфузливый, Боря, забившись въ уголокъ гостиной, съ жадностью разсматривалъ входившую вслѣдъ за крестной молодую, стройную, изящную княжну, съ привѣтливымъ взглядомъ большихъ черныхъ глазъ и ласковой улыбкой на прелестныхъ пунцовыхъ губахъ. Онъ засмотрѣлся на нее.

Когда всѣ усѣлись на диванѣ и креслахъ гостиной, мать замѣтила Борю.

-- Что же ты не здороваешься съ крестной, Боря? почти строго сказала ему мать.-- Подходи же скорѣе.

-- А, крестникъ, милый, здравствуй, здравствуй, говорила крестная, цѣлуя и обнимая его.-- Господи, какъ онъ ростетъ: кажется, давно-ли его видѣла, а ужъ выросъ чуть не на вершокъ. Скоро совсѣмъ женихъ будешь... Ну, здравствуй, здравствуй, милый, я тебѣ образокъ привезла изъ Москвы, нарочно заказывала... Твои святые, ангелъ и день рожденія... Вотъ ужо благословлю тебя, чтобы ты былъ умникъ, чтобы былъ здоровъ и хорошо учился... Ты, вѣдь, я думаю, ужъ и теперь учишься... Ты вѣдь умникъ у насъ...

-- Охъ, большой шалунъ и лѣнтяй, непослушный... проговорила мать.-- Побрани его, крестная...

-- Нѣтъ, нѣтъ, мама... Мы будемъ умники... Читать вѣдь ужъ выучился...

-- Умѣю, отвѣчалъ Боря.

-- И пишетъ даже! прибавила мать съ улыбкой.-- Каракулями, разумѣется.

-- Ну, видишь, какой умникъ... Нѣтъ, мы умниками будемъ... Вотъ, княжна, рекомендую, мой крестникъ... любимый... Посмотри, какой молодецъ...

-- Прелестный... Подойдите ко мнѣ, душенька, проговорила княжна, съ своей обольстительной улыбкой, протягивая къ Борѣ руки.

Вспыхнувъ до корня волосъ, смотря въ землю и лишь изрѣдка взглядывая на княжну исподлобья и вновь опуская глаза при встрѣчѣ съ ея взглядомъ, подошелъ къ ней Боря. Но онъ совсѣмъ смутился, совсѣмъ сгорѣлъ и отъ стыда, и отъ какого-то новаго для него, необыкновенно пріятнаго, радостнаго и въ то же время какъ бы болѣзненнаго, ноющаго и щемящаго чувства, когда княжна одною рукою обняла и привлекла его къ себѣ, а другою гладила по головѣ, по щекѣ, а потомъ приподняла его голову за подбородокъ и два раза нѣжно поцѣловала въ губы.

Боря помнилъ, какъ ему было больно, что она, послѣ оказанныхъ ему ласкъ, какъ будто вдругъ забыла о немъ, увлекшись общимъ разговоромъ, отняла обнимавшую его руку и даже ни разу не взглянула на него, хотя онъ, точно прильнулъ, прижавшись къ ней, неподвижно стоялъ и не сводилъ съ нея глазъ. Но онъ почувствовалъ уже нестерпимую боль и тоску, вызвавшія даже слезы на его глазахъ, когда привели въ гостиную остальныхъ младшихъ его братьевъ и сестеръ, и княжна была со всѣми съ ними такъ же ласкова и привѣтлива, какъ съ нимъ, а самаго маленькаго, даже посадила къ себѣ на колѣни и цѣловала, а его, какъ ему показалось, даже слегка отстранила отъ себя. Но онъ не отходилъ и продолжалъ любовно смотрѣть на нее, а когда княжна поднялась съ мѣста и стала прощаться съ матерью, онъ безсознательно ухватился за ея платье, и съ такой мольбой, со слезами на глазахъ, проговорилъ: "не уѣзжайте, останьтесь!..." что всѣ расхохотались; засмѣялась и княжна, наклонилась и поцѣловала его уже не въ губы, а въ голову. А крестная мать, между тѣмъ, со смѣхомъ говорила: "Что, ужъ и влюбился въ княжну... Ну, вотъ, учись, рости, выростешь совсѣмъ большой, будешь женихомъ, дѣлай княжнѣ предложеніе... Она подождетъ тебя..."

Этотъ общій смѣхъ, эти слова, совсѣмъ сконфузили и смутили Борю, онъ сгорѣлъ отъ стыда и къ маленькому сердцу его прихлынула какая-то тоска, которая долго не покидала его и появлялась каждый разъ, когда онъ вспоминалъ о княжнѣ и представлялъ себѣ ея красивое лицо, хотя съ тѣхъ поръ онъ никогда не видалъ ея.

Но это уже давно прошло и теперь, при воспоминаніи о княжнѣ, онъ не испытывалъ никакого тоскливаго о ней чувства. Душа его была слишкомъ полна только-что пережитыми впечатлѣніями.

Входя въ первую, на его возвратномъ пути, улицу городка, онъ услышалъ звукъ пастушьей трубы и увидѣлъ идущее на встрѣчу ему городское стадо. Городокъ уже началъ просыпаться: изъ нѣкоторыхъ трубъ вился уже дымокъ, отворялись ворота, изъ которыхъ мыча, выходили коровы, ставни на окнахъ маленькихъ мѣщанскихъ домиковъ были открыты; за воротами нѣкоторыхъ домовъ, позевывая, почесываясь и оглядываясь по сторонамъ стояли мѣщанки и перекликались съ другими, которыя бѣжали съ ведрами черезъ плечо за водой; въ открытыя окна высовывались неумытыя и не приведенныя въ порядокъ, измятыя ото сна лица и, вдыхая утренній воздухъ, лѣниво и безцѣльно поглядывали на улицу; изрѣдка попадались уже и пѣшеходы. Всѣ, мимо кого проходилъ Боря, пристально смотрѣли на него и долго провожали глазами, что не мало смущало Борю и заставляло ускорять шаги: онъ думалъ о томъ, что теперь, вѣроятно, проснулись уже и у него въ домѣ, и ночное самовольное путешествіе его скрыть отъ родителей врядъ ли удастся.

На площади онъ увидѣлъ нѣсколько возовъ съ продуктами крестьянскаго хозяйства и вспомнилъ, что сегодня базарный день въ городкѣ, и слѣдовательно, отецъ встанетъ еще раньше обыкновеннаго, такъ какъ онъ любилъ самъ покупать хозяйственные запасы и самолично ходилъ за покупками на базаръ; но возы, какъ видно, только что въѣхали на базаръ и были еще не открыты и не развязаны, а хозяева стояли около нихъ или сидѣли и лежали на нихъ въ разныхъ лѣнивыхъ позахъ, какъ бы собираясь еще подремать до появленія покупателей. Нѣкоторыя лавки въ сосѣднихъ рядахъ были уже отперты и открыты, около другихъ стояли еще ихъ хозяева съ ключами въ рукахъ и переговаривались съ сосѣдями. На открытыхъ столикахъ торговки начали уже раскладывать свои несложный съѣстной товаръ: калачи, сайки, бублики, печеныя яйца, свѣжіе зеленые огурцы, маковую избоину, красные медовые пряники; но нѣкоторые столики были еще пусты и ожидали своихъ владѣльцевъ.

Пробираясь мимо этихъ возовъ и столовъ, Боря опять видѣлъ и чувствовалъ, какъ всѣ на него смотрятъ и провожаютъ глазами, даже эти лежащіе и стоящіе около возовъ полусонные мужики. Но вотъ и его домъ передъ глазами. Ворота уже отворены, значитъ кучеръ Алексѣй уже проснулся и уѣхалъ, или сейчасъ поѣдетъ съ бочкою за водой на Волгу.

На срединѣ площади, за нѣсколько десятковъ шаговъ отъ дома, Борю окликнула мѣщанка-калачница, несшая на плечѣ большую корзину съ горячими калачами, столь любимыми Бореи и всѣми его братьями и сестрами и которые своей формой напоминали имъ турка, сидящаго съ поджатыми подъ себя ногами въ широкихъ шароварахъ, какъ они видѣли ихъ на картинкахъ. Эти калачи съ ранняго дѣтства были особенно любимымъ кушаньемъ Бори и его братьевъ: они подавались всегда къ утреннему и вечернему чаю и по установленному строгому порядку, заведенному матерью въ ихъ домѣ, рѣзались на равныя доли, которыя и раздавались дѣтямъ не больше какъ по одной, при чемъ, впрочемъ, дозволялся выборъ: кто любилъ просилъ поджаренный и засушенный краешекъ, кто мягкую середину. Пышный, тягучій, душистый, онъ сильно угождалъ дѣтскому вкусу, не избалованному излишествами и всегда умѣренно удовлетворяемому строгой во всѣхъ своихъ правилахъ матерью. Боря вспоминалъ объ этихъ калачахъ не только живя въ другомъ городѣ у бабушки, но потомъ даже и въ гимназіи въ губернскомъ городѣ, гдѣ бывали всякія сладкія и сдобныя булки, но не дѣлали такихъ вкусныхъ калачей. Эти калачи всегда брали у калачницы Таланихи, и эта Таланиха теперь остановила его, перерѣзавъ ему дорогу къ дому и вставъ передъ нимъ со своимъ душистымъ товаромъ, который она торопливо несла на базаръ.

Боря видѣлъ не разъ эту Таланиху, зналъ, что она печетъ лучшіе калачи и что отъ нея всегда покупаютъ ихъ къ чаю, но никогда не говорилъ съ пою. Обыватели городка всѣ знали другъ друга, а городскія досужія мѣщанки спеціально занимались собираніемъ свѣдѣній о всѣхъ болѣе или менѣе видныхъ жителяхъ городка и знали мельчайшія подробности жизни и нравовъ каждой семьи, поэтому Таланиха не могла не обратить вниманія на необычное появленіе Бори на площади утромъ одного3 и безъ провожатаго: она знала, что мать Бори слыла въ городѣ большой умницей, отличной хозяйкой, строгой и заботливой матерью, держала дѣтей въ строгости и порядкѣ и никогда не оставляла ихъ безъ надзора. За каждой праздничной службой въ церкви у Благовѣщенія, въ приходѣ которой она и сама состояла, Таланиха видѣла собственными глазами, какъ мать Бори приводила съ собою всѣхъ своихъ многочисленныхъ дѣтокъ причесанныхъ, припомаженныхъ, разодѣтыхъ; выстраивала ихъ передъ собою по возрасту и строго наблюдала, чтобы они стояли смирно, по сторонамъ не оглядывались, а слушали бы службу Божію и во-время, когда слѣдуетъ, истово крестились и кланялись.

И не разъ Таланиха обращала на нихъ вниманіе своей сосѣдки въ церкви, поталкивая и приговаривая: "смотри-ка, Лукачиха-то, выстроила своихъ: ровно грибки, ровно бѣлы коровки стоятъ... всѣ въ ранжиръ... Мать! ужъ сказать что мать!.. Мотрика, самаго-то махонькаго учитъ, какъ персты-то въ крестъ складать, да креститься... на лобикъ, на животикъ, на плечики... Вотъ ужъ можно чести приписать!.."

А такъ какъ Таланиха сверхъ того была и одного прихода съ семьей Бори и у нея брали въ домъ калачи, а добродушный и привѣтливый отецъ Бори даже подчасъ вступалъ съ нею на базарѣ въ разговоры, а съ матерью его она при встрѣчѣ кланялась, то она считала себя очень близкой и даже какъ бы родной къ семьѣ Бори. Очевидно, что она не могла безучастно пройти мимо Бори, не остановить и не разспросить его.

-- Откуда, барчукъ, идешь? спросила она его.

Боря недружелюбно взглянулъ на нее и хотѣлъ пройти мимо, сквозь зубы проговоривъ:

-- Ни откуда...

Но Таланиха загородила ему собою дорогу.

-- Какъ ни откуда?.. Да куда же ходи.ть-то экую рань?... Поди-ка-съ не то что тятенька съ маменькой, а и прислуга-то вся еще спитъ... у васъ... А ты, ну-ка... Ни откуда, говоритъ!..

И Таланиха, желая задержать Борю, чтобы получить отъ него желаемый отвѣтъ, даже положила ему на плечо свою свободную руку.

-- Да что тебѣ за дѣло... Что ты пристала?.. огрызнулся на нее Боря, и съ сердцемъ оттолкнувши съ плеча ея руку круто миновалъ ее и быстро пошелъ къ своему дому, въ воротахъ котораго, въ это время, показалась лошадь съ бочкою и сидящимъ на ней кучеромъ.

-- Ишь ты какой!.. говорила вслѣдъ ему недовольная Таланиха.-- Не въ батюшку, видно: тотъ важеватый, а въ матушку: къ той не подходи, не разговорится. Чего няньки-то смотрятъ: мальчонка одинъ по ночамъ бѣгаетъ по улицамъ... невѣдомо куда... ровно у нашей сестры, мѣщанки... Вотъ и господское дитя, и мать досмотрщица, и няньки-мамки, а не досмотрѣли!.. Подика, какой шустрый... и не говоритъ... О, Господи помилуй, батюшка, насъ грѣшныхъ, продолжала она на ходу, крестясь на церковь, мимо которой шла.

Боря спѣшилъ на встрѣчу кучеру, который самъ, увидя его, съ удивленіемъ, пріостановилъ лошадь. Этотъ кучеръ Алексѣй, добродушный пьяница и флегматикъ -- резонеръ по натурѣ, былъ общимъ дѣтскимъ любимцемъ. Во время гулянья по двору или по саду, пробраться въ каретный сарай въ то время когда Алексѣй мылъ экипажъ, запрягалъ лошадь или справлялъ какую-нибудь сбрую, присѣсть около него, послушать его разсказовъ и поговорить о другомъ любимцѣ, ворономъ конѣ Босовикѣ, было для дѣтей однимъ изъ самыхъ интересныхъ, хотя и запретныхъ удовольствій. Многочисленная семья Алексѣя, кромѣ нянекъ, составляла всю дворовую челядь дома Бори: жена его, Лизавета, была кухаркой, дочери горничными, а сыновья, пока были мальчишками, служили для побѣгушекъ, а потомъ отдавались въ ученье какому-нибудь ремеслу, или возводились въ лакеи.

-- Не знаешь, папенька проснулся? вполголоса спросилъ Боря кучера.

-- Должно нѣтъ еще: не видать...

И Алексѣй, а за нимъ и Боря взглянули на окна дома: ни одно еще не было открыто, а они оба знали, что отецъ какъ только вставалъ и выходилъ изъ спальни, тотчасъ открывалъ окно въ гостиной и на нѣкоторое время садился въ халатѣ около него, вдыхая утренній свѣжій воздухъ.

-- Да вы что это, спозаранку... началъ было Алексѣй, но Боря его перебилъ:

-- А нянька Авдотья встала? спросилъ онъ также вполголоса, какъ бы боясь, чтобы его не услышали въ домѣ.

-- Выходила ужъ... ругалась... Выскочила съ кувшиномъ къ бочкѣ... воды... а воды нѣтъ... "Отчего, чу, нѣтъ воды?" -- Вся вышла, оттого и нѣтъ... Съ вечера бы брала... "И съ вечеру, чу, не было?" -- Ну, не было, такъ, значитъ и нельзя ей быть... вся, значитъ, вышла. "Отчего, чу, не съѣздилъ, не привезъ?-- А вотъ поѣду, такъ и привезу... Шипитъ, ругается!.. До господъ, говоритъ... доведу... Доводи... тебѣ не впервой, язва!.. Ру-угается... А мнѣ что... я свое время знаю... Вотъ пришло мое время и поѣхалъ.. А вы что же это, я говорю, спозаранку?.. Куда?..

-- Да я на Волгу ходилъ... ты не говори... вполголоса, торопливо отвѣтилъ Боря.

-- На Волгу?.. Да какъ же, вѣдь, ворота-то заперты были...

-- Да я черезъ окно... прямо... ты не сказывай...

-- Черезъ окно... Дѣло... А какъ же нянька-то?

-- Она спала... не видала...

-- О-о... Что, язва, проспала дитю-то... насмѣшливо и какъ бы поддразнивая проговорилъ Алексѣй, оборачивая лицо къ дому... Вѣдь, скажетъ маменькѣ-то... доведетъ...

-- А пускай... проговорилъ Боря, чувствуя въ себѣ какую-то храбрость и рѣшимость, и сталъ гладить по мордѣ Босовика, запряженнаго въ роспуски съ бочкой.

-- Хе... дѣло!.. усмѣхнулся Алексѣй.-- А вы что, баринъ, вдругъ прибавилъ онъ, -- она, чай, ушла въ садъ, въ колодецъ за водой, еще не воротилась, чай, а двери-то не заперты, ты проберись потихоньку, раздѣнься, да и лягъ въ постельку-то ровно ни въ чемъ не бывало... Что, язва, проспала... Ну, а мнѣ время...

И онъ мызгнулъ на лошадь, бочка тронулась и загрохотала. Борѣ понравился совѣтъ кучера и онъ юркнулъ въ ворота. Дѣйствительно, дверь на черный ходъ оказалась не запертою. Боря тихонечко, на цыпочкахъ, пробрался въ дѣтскую: тамъ стояла такая же тишина, какъ и тогда, когда онъ уходилъ. Няньки въ комнатѣ не было. Но было слышно движеніе и неуловимый шопотъ въ сосѣдней комнатѣ, гдѣ спали сестры Бори. Онъ догадался, что это другая нянька, Арина, приставленная собственно къ дѣвочкамъ, проснулась и, вѣроятно, молится. Она была большая богомолка и ханжа, какъ называла ее мать.

Боря потихоньку раздѣлся и юркнулъ въ постель, въ ту самую минуту, какъ хлопнула дверь и нянька Авдотья возвратилась съ водою. . . . . . . . . . . . . . .