Потресов Александр Николаевич - Заметки журналиста

"За два года". Сборникъ статей из "Искры". Часть первая.

Замѣтки журналиста.
(1 декабря 1903 года. No 54.)

Старая сирена запѣла о свѣтѣ и теплѣ, о "творчествѣ сверху", о "правительственномъ починѣ въ приглашеніи земскихъ людей", о Стаховичѣ и Шиповѣ -- "представителяхъ цѣлаго сословія". И хотя сирена значительно подалась противъ прежняго въ голосѣ, но она все еще разсчитывала на привычный эффектъ своей ласковой рѣчи, на обычный гипнозъ податливой читательской массы. Она хотѣла сказать ложь и, противъ воли, выговорила правду.

Весна идетъ, и именно потому, что она идетъ, настоящая, подлинная, она такъ сильно дѣйствуетъ на аппаратъ самодержавной бюрократіи, заставляя его -- въ интересахъ самообороны -- напрягать свои послѣднія средства, истощать бюрократическую фантазію. Въ старомъ арсеналѣ не хватаетъ подходящаго оружія, чтобы парировать удары развивающейся жизни; каждый приходящій день несетъ свои задачи и заботы, а съ ними вмѣстѣ и новые варіанты въ систему правительственной политики. Г-нъ Суворинъ разсказалъ намъ занятную "сказку" про одинъ изъ возможныхъ "варіантовъ", и вотъ, изъ-за этой маленькой "сказки", выступаетъ огромная "весенняя быль" разгорающейся гражданской войны

Зубодробительный кулакъ и кошачья ухватка; упразднительный проектъ и ловко, подъ рукою, пущенный слухъ о земскихъ "свѣдущихъ" людяхъ; полицейскій "соціализмъ" и полицейскій застѣнокъ; жандармы, въ родѣ бар. Левендаля, организующіе погромъ съ благословенія Плеве, и юноши, отправляющіеся на каторгу -- за расклейка прокламацій... Сегодняшніе господа положенія чинятъ судъ и расправу, какъ это было въ Таганрогѣ "по законамъ военнаго времени". Имъ дозволено все: и разбой среди дня, и гнусная ложь во спасеніе.

Самодержавная бюрократія ищетъ путей -- въ раздражающей обстановкѣ гражданской войны ей не до консерватизма пріемовъ.

Но есть сфера, въ которой власть -- еще до недавняго времени -- ощущала относительное спокойствіе. Это -- сфера огражденной цензурою "легальной" русской печати. Старыя средства казались такими испытанными: фальсификація мнѣнія и, неопредѣленно растяжимый, но рѣзко отграниченный кругъ того, что вѣдать надлежитъ, и того, что есть отъ лукаваго; другими словами -- офиціозно рептильная пресса и система цензурныхъ запретовъ. Этотъ двойной винтъ такъ увѣренно и что дальше, то глубже, врѣзался въ живое тѣло русской печати!

Однако, одно изъ этихъ средствъ весьма скоро исчерпало себя: запретительному творчеству самодержавной бюрократіи былъ положенъ быстрый предѣлъ -- опустошеніемъ литературы. Нечего разорять тамъ, гдѣ уже все разорено и остались одни инвалиды. La ou il n'у а rien le roi perd ses droits -- говоритъ французская пословица,-- гдѣ ничего нѣтъ, тамъ и король теряетъ свое право.

Оглянитесь на послѣднія 5--6 лѣтъ -- какая длинная вереница журнальныхъ и газетныхъ могилъ на кладбищѣ русской печати! Отъ полузаконныхъ и незаконныхъ дѣтищъ революціоннаго марксизма и до легковѣсныхъ и легкомысленныхъ созданій кн. Барятинскаго и г-на Амфитеатрова! Все это жертвы, принесенные богу "стараго" порядка, закланныя даже безъ соблюденія тѣхъ обычныхъ обрядовыхъ формъ, которыя и на убійство накладываютъ штемпель "законности".

Ну, а для того, чтобы управиться съ тѣми, кто остался въ живыхъ, достаточно было -- время отъ времени -- простой плетки циркулярныхъ велѣній -- не касаться извѣстныхъ вопросовъ.

Такихъ образомъ, по мѣрѣ того, какъ общественное возбужденіе росло, а русская печать увядала, цензурные запрети становились все болѣе мелочными, все менѣе попадающими въ цѣль, и на первый планъ выдвигалась потребность власти -- не отрицательно только, но и положительно воздѣйствовать, создавать себѣ общественное мнѣніе. Старое средство фальсификаціи пріобрѣтало новое значеніе, обновляло свои формы. Наступала эра развращенія печати par excellence: за неимѣніемъ Катковыхъ, усиленно разводились Булгарины! Откровенный консерватизмъ, безпардонная реакція были слишкомъ скомпрометированы въ глазахъ массоваго читателя, того читателя, на уловленіе котораго и направлялись нарочитыя уоилія. Мещерскій, Грингмутъ, Цертехевъ, Бодиско и прочіе, подобные имъ, годились для бесѣдъ со "своими" людьми, въ интимномъ салонѣ "избраннаго" общества, а не для широкихъ задачъ абсолютистской агитаціи. Не даромъ "Гражданинъ" Мещерскаго хронически нуждался въ субсидіи, не даромъ столь плачевной оказалась судьба экс-катковскаго "Русскаго Вѣстника", и, наоборотъ, преуспѣли "Петерб. Вѣдомости", лишь только кн. Эсперу Ухтомскому удачно вздумалось вспрыснуть застывшій консерватизмъ легкой струей свободомыслія. И еще болѣе знаменательный симптомъ: изъ рукъ "патріотовъ" ускользала газетная дешевка,-- когда-то популярный Комаровскій "Свѣтъ" медленно угасалъ, вытѣсняемый съ небосклона газетнаго мірка счастливой звѣздой свободнаго отъ какой бы то ни было односторонней опредѣленности, хорошо учитывающаго вѣянія времени г-на Проппера -- "Биржевыя Вѣдомости" пріобрѣтали безпримѣрное распространеніе.

Что же было дѣлать русскому абсолютизму? Отъ системы огражденія печати, какъ можно скорѣе переходить въ ея регулированію.

Консерватизмъ въ болѣе или менѣе безпримѣсномъ видѣ предоставлялся въ пользованіе "быдла" -- народа; казалось, полуграмотный плебсъ еще можно кормить той залежалой пищей, которая была уже "негожа" для "чистой публики". Рядъ неудавшихся опытовъ (начиная съ половины 90-хъ годовъ) завершился, наконецъ, послѣдней весной, грандіозной попыткой повсемѣстнаго принудительнаго распространенія "Дружескихъ Рѣчей" князя Мещерскаго.

Консерватизмъ выдохшійся, безсильный самъ по себѣ, нуждался въ опорѣ извнѣ, въ какой нибудь острой приправѣ и онъ ее нашелъ...-- между прочимъ -- въ воинствующемъ націонализмѣ. Еще нѣсколько лѣтъ тому назадъ г. Величко былъ посланъ въ Тифлисъ, чтобы помощью газетки "Кавказъ" сшибать грузинъ съ армянами: подобно ему въ настоящее время и г. Крушеванъ выполняетъ деликатное -- и хорошо оплаченное -- порученіе г. Плеве: поднимать упавшія акціи режима за счетъ избиваемыхъ евреевъ.

Но какъ ни любезенъ сердцу современнаго диктатора Россіи шалый редакторъ "Бессарабца" и "Знамени", центральный нервъ воспитательной дѣятельности русскаго правительства въ отношеніи къ печати все-таки не здѣсь, не на этихъ задворкахъ, у профессіоналовъ національной травли.

Правительству необходимо вплотную подойти къ массовому читателю, а для того, чтобы это сдѣлать, надо овладѣть его -- читателя -- прессой, надо исподволь и незамѣтно подчинить ее правительственнымъ видамъ. Если эта пресса иногда позволяетъ себѣ вольность, либеральные аллюры, не бѣда: тѣмъ удобнѣе въ ней проводить контрабандой надлежащіе взгляды. Недаромъ съ давнихъ поръ повелось, что, когда русскому правительству желательно бросить въ публику то или другое "мнѣніе", оно прибѣгаетъ къ услугамъ не завѣдомыхъ "реакіонеровъ", а тѣхъ пестрыхъ людей на всѣ руки, которые засѣдаютъ въ шустрой суворинской газетѣ.

Органъ г. Суворина, безъ сомнѣнія, за долгій свой вѣкъ, изощрился въ нахожденіи того, что можно бы назвать равнодѣйствующей общественнаго настроенія. Онъ всегда былъ увѣренъ въ своемъ читателѣ, онъ зналъ, на какихъ струнахъ играть, чтобы произвести соотвѣтственное впечатлѣніе. Потому-то онъ и былъ всегда неоцѣнимъ для власти -- въ роли ея сокровеннаго рупора, потому эта власть и почтила его юбилей (два года назадъ) совершенно исключительнымъ вниманіемъ. Но работъ этой заслуженной рептиліи оказалось недостаточно къ моменту начинавшагося общественнаго подъема: задачи усложнились, старая рептилія повыдохлась. Необходима была новая метода. Съ легкой руки г. Соловьева -- еще 6--7 лѣтъ тому назадъ -- стали систематически предприниматься попытки введенія своихъ людей въ редакціонныя коллегіи. Устранить одного, посадить другого -- стало почти зауряднымъ явленіемъ въ практикѣ административнаго воздѣйствія. Эту практику на своихъ бокахъ испыталъ "Недѣльный" г. Гайдебуровъ, передъ ней свое время спасовалъ уже извѣстный намъ Пропперъ: издатель "Бирж. Вѣдомостей" принужденъ былъ разстаться со своей первой скрипкой, г. Далинымъ и принять -- "по рекомендаціи" -- г. Іеронима Воинскаго. И такимъ же героемъ съ печатью... рекомендаціи на челѣ является и вновь испеченный редакторъ "Петерб. Вѣд.", г. А. Столыпинъ: онъ былъ той дорогой цѣной, которой "Пет. Вѣдом." кн. Ухтомскаго оплатили возможность своего дальнѣйшаго существованія...

Правительственная власть работаетъ вовсю: она подкупаетъ по сходной цѣнѣ неудобныхъ для нея публицистовъ (такъ былъ, напримѣръ, обезвреженъ въ прошломъ году г. Шараповъ); она отряжаетъ въ редакціи своихъ ставленниковъ, она даже создаетъ радикальные органы съ спеціальною цѣлью -- лучше прослѣдить (провокаторъ Гуровичъ) литературные нити и корни. Въ узкихъ рамкахъ подцензурнаго слова трудно, казалось бы, найти предѣлъ ея фальсифицирующему творчеству. Однако, и этотъ предѣлъ нашелся, и это творчество перестало достигать результатовъ -- подъ дыханіемъ революціонной весны. Чѣмъ удачнѣе протекала работа правительства по прирученію печати, чѣмъ больше печать обезцвѣчивалась, тѣмъ быстрѣе возросталъ контрастъ между тѣмъ, что есть, и тѣмъ, что требуется. Революціонная жизнь, "нелегальная" борьба стучалась во всѣ двери. Каждый день поднималъ новый рой самыхъ жгучихъ практическихъ вопросовъ. Вся читающая Россія говорила о томъ, о чемъ молчала наша бѣдная раба цензуры.

И тѣмъ стремительнѣе перемѣщалось вниманіе читателя въ ту запретную обдастъ, гдѣ толкуютъ обо всемъ, гдѣ даются отвѣты, гдѣ живетъ свободная мысль. И когда мы видимъ теперь, что любой Васильсурскъ имѣетъ свою самодѣльную литературу и свои подпольные споры, то мы можемъ съ увѣренностью сказать: фальсификація умерла, оболганное слово нашло, наконецъ, свою Немезиду.

И съ тѣмъ вмѣстѣ, совершали свое вступленіе въ подцензурную печать "нелегальная" жизнь и "нелегальная" литература. "Нелегальщина", гонимая въ дверь, влетала въ окно: она осѣдала въ печати -- сначала (въ 90-хъ годахъ) во образѣ рѣдкой гостьи, а затѣмъ все чаще и чаще -- въ видѣ правительственныхъ сообщеній, замѣтокъ о процессахъ, полицейскихъ распоряженій, начальственнаго краснорѣчія. Она входила въ обиходъ печати и, наконецъ, заполняла собою ея общественную хронику: такъ, наиболѣе пикантныя обозрѣнія ежемѣсячныхъ журналовъ составляются почти сплошь изъ оффиціальныхъ перепечатокъ. Мало того, нелегальщина становилась стороною, у которой: есть свои литературные выразители: и съ этими выразителями уже необходимо бороться, на нихъ нужно клеветать, ихъ надо во что бы: то ни стало дискредитировать. Подъ вліяніемъ "весны" правительственная политика получала новый толчекъ въ своемъ развитіи: власть начинала полемизировать.

Выбравъ подходящій объектъ, "умѣреннаго" г. Струве, она заслала своихъ клевретовъ на газетное поле брани и, закулисный режиссеръ, руководила перомъ той доблестной тройки изъ гг. Буренина, Мещерскаго и Аркадія Столыпина, которая вдругъ, на-дняхъ къ удивленію огорошенной публики, обрушилась съ гикомъ и свистомъ на либеральнаго редактора "Освобожденія". И громъ, и молнія, и потоки льющейся грязи!

Что это?-- Это все, читатель та "весна русской жизни", о которой говорилъ вамъ старый лжецъ Суворинъ.

Старовѣръ.