Перец Ицхок Лейбуш - Берл-портной

Ицхок-Лейбуш Перец

Берл-портной
(Из хасидских рассказов)

Перевод с еврейского Д. Маневич

Бердичевская синагога. Канун судного дня. Под вечер

"...С соизволения божия, с соизволения людского".

Старики произнесли последние слова молитвы и уселись по своим местам.

Рабби Леви-Ицхок у амвона. Он должен произнести "Кол-нидрей" и молчит. Все взоры устремлены на спину Леви-Ицхока. В женском отделении синагоги тишь, как на море перед бурей. Он начнет и, может быть, как это иногда бывает с ним, с проповеди. Сначала же побеседует с всевышним, как с близким, по душам, на простом языке...

Но рабби Леви-Ицхок, облаченный в белый хитон и талес, неподвижен и молчит.

Что это означает?

Неужели врата молитв еще закрыты в такой поздний час? Или не в силах рабби Леви-Ицхок постучать, чтобы открыли? Он стоит, склонив голову слегка набок, ухо -- кверху, точно оттуда ему что-то доносится. Не прислушивается ли рабби Леви-Ицхок, как будут открывать врата молитв?..

И вдруг рабби Леви-Ицхок оборачивается лицом к народу и зовет:

-- Шамес!

На зов бежит синагогальный служка. Рабби Леви-Ицхок спрашивает его:

-- Берл-портной уже здесь?

Молящиеся поражены. Синагогальный служка дрожа лепечет: "Не знаю", оглядывает всех. Рабби Леви-Ицхок тоже оглядывается и говорит:

-- Нет, не пришел! Остался дома.-- И снова обращается к служке: -- Ступай к Берлу-портному домой, позови сюда. Скажи, что я, Леви-Ицхок, духовный глава общины, зову его.

Синагогальный служка уходит.

Берл-портной живет на этой же улице, недалеко от синагоги. Ждать его долго не приходится. Он является без белого хитона и талеса, в будничной одежде, нахмуренный, глаза -- не то злые, не то испуганные. Он подходит вплотную к рабби Леви-Ицхоку:

-- Вы меня звали, рабби? Вот я пришел к вам!

"К вам" подчеркивает он.

Рабби Леви-Ицхок улыбается.

-- Скажи мне, Береле, почему так много говорят о тебе в небе? Ведь чертоги господа полны тобою! Какой шум ты там поднял! Ничего другого не слыхать, только: "Берл-портной" да "Берл^-портной".

-- Да? -- торжествует Берл-портной.

-- У тебя какая претензия есть?

Отвечает:

-- Конечно!

-- К кому?

-- К всевышнему.

Прихожане готовы разорвать портняжку на части. Рабби Леви-Ицхок еще шире улыбается:

-- Может быть, ты нам расскажешь, Берл, в чем дело?

-- Отчего же нет? Готов здесь даже тяжбу затеять с богом. Ну как, говорить?

-- Говори.

И Берл-портной начал:

-- Все лето, рабби (да не случится это с вами!), я не имел работы. Никто не дал мне заработать... ни еврей, ни-- да не будь он помянут рядом! -- иноверец. Хоть ложись да помирай.

-- Может ли это быть? -- не верится рабби Леви-Ицхоку. -- Потомки Авраама, Исаака и Якова -- милосерднейшие из милосердных. Надо было поверить им свою нужду.

-- Нет, рабби, никогда! Я никому не жалуюсь и ни у кого не беру. Подачек от людей Берл не желает. Всевышний обязан пред ним, как и пред другими.

Но вот что сделал Берл: дочь свою в прислуги отдал--куда-то в большой город.

И сидит Берл дома, ждет: что сотворит его "святое имя".

Наступает праздник кущей. Открывается дверь. Ага, дождался: входит в дом посланец от пана -- зовут шубу шить.

Хорошо! Владыка мира позаботился!

И вот Берл отправляется и прибывает в замок к пану. Ему отводят отдельную комнатку, дают сукно и мех.

-- Видели бы вы, рабби, какие лисьи шкурки! Лисьи из лисьих...

-- Ведь уже время приступить к "Кол-нидрей"! -- торопит его рабби Леви-Ицхок. -- Словом, ты сделал свое дело как следует. Что же было дальше?

-- Пустяки! Три шкурки остались.

-- И ты их взял себе?

-- Это было не так легко, рабби, как говорится. Когда выходишь из замка, у ограды стоит страж. Если у него явится подозрение, то он обыщет тебя с ног до головы, даже сапоги снимет. И если бы, не дай бог, шкурки у меня нашли, то... у пана и собаки и гонцы есть...

-- Ну, и как ты поступил?

-- Но ведь я Берл-портной! Пошел на кухню, попросил хлебец с собой.

Рабби Леви-Ицхок прерывает:

-- Как, хлеб иноверцев?

-- Не для еды, рабби, боже упаси! Мне дали хлеб, большущий хлеб. Вернулся я обратно в дом, разрезал его и вынул весь мякиш. Мякиш я долго мял руками, пока он не пропитался потом, и бросил псу, который сторожил у порога. Собака любит человеческий пот. А три шкурки я сунул в пустой хлеб. И иду.

У ограды:

-- Ты что там, еврейчик, несешь подмышкой?

Показываю -- хлеб.

Прошло благополучно. А чуть подальше, я давай бежать. И не иду дорогой, а все жнивьем, жнивьем. С поля на поле: полем путь короче. Вот так иду, приплясываю: есть чем праздничек справить! Без подачек от общины, без долгов. Шкурки дорогие...

И вдруг чувствую -- земля дрожит. Догадываюсь: всадник мчится. За мной погоня! Стынет кровь в жилах. Наверное, подсчитали шкурки. Бежать -- глупо: ведь всадник, панский конь. Бросаю первым делом хлеб свой в жнивье. Но делаю примету. Хорошую примету. И останавливаюсь. Слышу -- окликают:

-- Гей, Берко! Берко!

Да, это он -- панский казачок. Узнаю его голосок. Внутри, рабби, все дрожит во мне. Душа -- в пятки ушла. Но Берл-портной не теряется, идет навстречу, будто ни в чем не бывало.

Оказывается, напрасный страх!

Забыл вешалку пришить, вот и послали за мной гонца. И он уж тащит меня на коня. Поворачивает, скачем...

В душе благодарю бога за избавление. Пришиваю вешалку и пускаюсь в обратный путь. Прихожу к примете -- нет хлеба.

Жатва давно закончена. Кругом ни живой души. Никакая птица в мире такой тяжести не поднимет. Догадываюсь, кто это сделал...

-- Кто?

-- Он! -- отвечает Берл-портной и указывает пальцем вверх, -- владыка мира. Это дело его рук, рабби! И знаю, почему. Он, великий бог, не желает, чтоб его раб, чтобы я, его Берл-портной, брал остатки...

-- Ну, конечно, -- замечает мягко рабби Леви-Ицхок, -- по закону...

-- Закон... Какой закон! -- возражает Берл, -- он знает, что обычай сильней закона. И не я обычай этот создал; он существует испокон века. И опять,-- рассуждает Берл, -- если он, владыка мира, такой великий, гордый пан и не желает, чтоб беднейший из его слуг, его раб Берл-портной, который служит ему, разрешал себе брать остатки, так пусть дает заработок. Пусть он, как пан, дает мне самое насущное.

Ни того, ни другого он, однако, не хочет.

-- Раз так, -- говорит Берл, -- то я не хочу больше служить владыке мира! Я, -- говорит, -- дал себе зарок. Довольно!

Взревели тут прихожане по-медвежьи. Машут на него руками, надвигаются на него.

Но рабби Леви-Ицхок произносит веско:

-- Чтобы тихо стало!

Прихожане утихают. И рабби Леви-Ицхок спрашивает Берла задушевно:

-- А дальше что?

-- Да ничего.

И рассказывает:

-- Прихожу домой, не умываюсь. Ем, не совершая омовенья рук. Жена пытается протестовать, -- пощечина! Ложусь спать без молитвы. Уста хотят произносить молитву, -- сжимаю их, стискиваю зубы. Утром ни омовенья рук, ни благодарения всевышнему, ни молитвенного облачения!-- "Дай есть!" Жена убежала из дому. В деревню убежала, к своему отцу-арендатору. Что ж, пусть без жены! Мне это даже доставляет удовольствие. Я-то ведь, -- я! Я Берл-портной. Она слабая женщина, пусть не становится мне на пути. И я делаю свое. Никаких обрядов! Иногда, случается, выпью рюмку, в праздник -- не произношу благословенья над вином, нет! В "праздник торы" я, как Мордухай, когда народу угрожало бедствие, хватаю мешок и одеваю на голову. Назло! Наступают дни покаянья, становится как-то не по себе... Синагогальный служка на рассвете стучит, будит к богослужению. Сердце сильнее бьется, так и тянет, тянет... Но ведь я -- Берл-портной, слово держать умею. Укрываюсь с головой. Выдерживаю! Чтоб глаза не видели... Наступает Новый год -- я ни с места. Наступает время трубных звуков -- затыкаю уши ватой... Сердце разрывается, жалко себя, рабби... И мне стыдно перед самим собой. Хожу неумытый, в доме грязь. Обломок зеркальца висит, я поворачиваю его к стене, не хочу своей рожи видеть... Слышу, народ идет к реке, чтоб отряхнуть с себя грехи и утопить их...

Берл на минуту умолкает, но тотчас, подскочив, кричит:

-- Но прав я, рабби! Сдаваться так, без ничего, не стану!

Рабби Леви-Ицхок, подумав немного, спрашивает:

-- Чего же ты хочешь, Берл-портной? Тебе нужен заработок?

Берл с обидой:

-- Заработок -- плевое дело! Позаботился бы он раньше о пропитании. Пропитание полагается всем -- и птице в воздухе, и червяку на земле. Пропитание -- дело обычное. Теперь Берл требует большего!

-- Скажи, Береле, чего же тебе?..

Подумав, Берл говорит:

-- Не правда ли, рабби, в судный день прощаются лишь те грехи, которые совершены человеком перед богом?,

-- Правда.

-- А грехи, совершенные перед людьми, нет?

-- Нет.

Тогда Берл-портной вытягивается во весь рост, как струна, и говорит решительно и во всеуслышание:

-- Я, Берл-портной, не подчинюсь и не вернусь к богослуженью до тех пор, пока владыка мира, в угоду мне, не простит и эти грехи! Прав я, рабби?

-- Прав! -- отвечает рабби Леви-Ицхок. -- И стой твердо на своем! Придется тебе уступить...

И рабби Леви-Ицхок оборачивается к амвону, смотрит кверху, прислушивается с минуту и возвещает:

-- Ты, Берл, победил! Ступай за молитвенным облаченьем!

---------------------------------------------------------------------------

Версия 1.0 от 16 июня 2013 г., http://public-library.ru. Воспроизводится по "Ицхок-Лейбуш Перец. Рассказы и сказки. Перевод с еврейского", под ред. Шахно Эпштейна, ОГИЗ, Государственное издательство художественной литературы, Москва, 1941.