Потапенко Игнатий Николаевич - Свадьба

Игнатий Николаевич Потапенко

Свадьба
(Рассказ)

Остап Паливода был упорный человек; он был упорен как хохол, потому что он был хохол. Но однако же и хохол хохлу рознь; иной, хоть и называется хохлом, и дед его, и все предки были хохлы настоящие, а как повернёшь его туда и сюда, то сейчас и видно, что он -- баба, как есть баба. Про Остапа Паливоду этого нельзя было сказать. Уж он ежели какое слово скажет, (хотя бы и так себе, что называется, на ветер бросит), -- непременно так и сделает. Иной раз сам, бывало, видит, что затеял бестолковщину, а всё-таки до конца доведёт. "Слово, -- говорит, -- сказал, так должен его в дело привести, потому слово моё для меня -- закон". Таков был Остап Паливода.

А какова была его дочка, Горпина, об этом вы лучше спросите земляков, они вам расскажут. Я скажу только, что в ней ничего не было особенного. Росту небольшого, стан невысокий, лицо круглое, румяное с веснушками, руки... Ну, вот руки у неё были славные. Такой огромной да жилистой ручищи ни у одного парня не было; оно и понятно, потому что Горпина постоянно была в работе. Одним словом, говорю вам, ничего особенного. Но что-то в ней было такое, что взглянешь на неё, бывало, так сейчас душа и возрадуется. Кто его знает, что оно такое было в ней, а только это я вам верно говорю, что ни на одну девку так не заглядывались парни как на Горпину; а больше всех заглядывался на неё Гаврило Швайка, сын Пантелея Швайки, который ещё в крымскую войну, когда он только женился, построил себе новую хату недалеко от церкви, да эту хату как назвали тогда новой, так и теперь по привычке называют. "Там, около новой хаты", -- говорят у нас и по сей день про хату Пантелея, а эта хата уже давно набок склонилась, и Швайка уже шесть раз переменял деревянные подпорки к ней. Так этот самый Гаврило Швайка, сын Пантелея Швайки, с Горпиной... Да скажу уже вам прямо, что знались они между собой, и дело их было совсем налажено. На зимних досвитках [посиделки. Прим. ред.] наладилось это дело, а в косовицу за работой да за песнями так хорошо пошло, что оставалось только дожидаться осени, когда Гаврило мог послать к Одарке "с рушниками". Пришла и осень, поздняя осень, когда у нас в деревне много рушников вышивается, а за рушниками идут свадьба за свадьбой. Только вышло не так, как хотел Гаврило. За что невзлюбил его Остап Паливода? Ей-Богу, никто этого не мог бы объяснить, а уж сам Остап и подавно. Только сватам он сказал: "Издохну, а дочки не отдам за Гаврила. Не быть ей за ним, не быть моей Одарке Швайчихой!" Сказал он это и так хватил кулаком по столу, что миски на полке затряслись и звякнули. С тем сваты и ушли, а Одарка проголосила всю ночку. Узнал про это Гаврило и говорит: "Постой же, старый пень, уж я знаю, что коли ты сказал, то по своему сделаешь, ну, а я... я тоже сделаю по своему!.." И стал он с той поры ещё больше прежнего за Одаркой ходить. Чуть от работы оторвался, глядишь, уж он с Одаркой в саду, либо на балке, либо в соломе между стогов. А Одарка всё бледнеет да полнеет, бабы наши уже стали на неё искоса поглядывать, потому они духом чуют, -- хитрые, я вам скажу, у нас бабы. Прошёл месяц, другой, прошло их целых семь, уже и восьмой наступил -- сами знаете, сколько их всего требуется. Тут уже дело стало явное, таить больше нельзя было. Все видели, один только Остап не видел. Что с ним сделалось, понять не могли; ослеп он, что ли, только и виду не подавал. Прошёл и восьмой. Одарка уже совсем была готова. Бабы шептали: "Покрытка, покрытка!" [мать-одиночка. Прим. ред.]

Был такой день, когда и Остап прозрел. Как-то раз посмотрел он на Одарку да так и обомлел. "Кто?" -- спрашивает. -- "Гаврило!" -- прямо так и отрезала Одарка. "А, Гаврило! Так вот же вам: издохну я, и ты издохнешь, а за Гаврилом тебе не бывать! Не быть тебе Швайчихой, не быть!"

А дело уже к концу подходит. Гаврило, было, попробовал опять сватов прислать, так Остап на них собак натравил... Что тут делать? Была у нас бабка Голубиха. Надо вам знать, что самая эта Голубиха, хотя нигде в городе не обучалась, а до всего своим умом дошла. Она была преопытнейшая; довольно вам знать, что она у нашего диакона отца Авксентия шестерых детей принимала, и один из них уже в семинарии обучается. Голубиха одним глазком на Одарку взглянула и прямо сказала: "Не сегодня, так завтра". Ну, значит, покрыткой будет.

А что сказал на это Остап? Как вы думаете, что сказал Остап? "Не бывать ей покрыткой!" Вот что он сказал. Говорю вам, что он был упорный человек. Ну, сами посудите: Голубиха сказала: "Не сегодня-завтра", а он: "Не бывать", да и только. А вышло ведь так, как он сказал.

В это время был у нас, в деревне, отставной солдатик, Егор Карапузов, был он человек самый что ни на есть беднейший, ни кола у него, ни двора, заплаты на сапогах умел он класть, тем и жил. Лет ему было уже десятка четыре; откуда он пришёл -- неизвестно, сказывал, что издалека. Человек он был смирный: с трезвым -- трезвый, с пьяным -- пьяный, с умным -- умный, а с глупым -- совсем дурак. Есть такие люди на свете. К этому солдатику и пошёл Остап. "Егор, -- говорит, -- хочешь жениться?" -- "Для чего, -- говорит, -- не хотеть? Я даже рад, была бы невеста!" А Остап ему: "Дочку тебе отдам!" После этих слов солдатик даже рассудок потерял. Надо вам знать, что Остап Паливода был мужик зажиточный. Он засевал земли десятин с пятнадцать. "Дочка моя с приплодом!" -- сказал ещё Остап. "Ну, что ж, -- говорит солдатик, -- и приплод нам в пользу пойдёт. Ты только построй нам хату да пару волов дай, да землицы десятинок с четыре отведи, так мы и с приплодом в люди выйдем"... Таков молодец был Егор Карапузов. Поверите ли, что в тот же самый день их и обвенчали! Что это за свадьба была, я думаю, вам и рассказывать нечего. В церкви Одарка стояла такая, будто её приговорили к смерти. А Остап словно нарочно ещё к себе народу собрал -- всю деревню, водки вёдер пять притащил, музыкантов нанял -- криворотого Федьку на скрипке, а Дмитра -- на бубнах, -- сам напился и всех танцевать заставлял, и всё приговаривал: "Ах, вы, -- говорит, -- сякие-такие бабы -- ведьмы, цокотухи! Говорили, что дочка моя -- покрытка, ан вот же вам, не покрытка она, а мужняя жена!" Каково-то Одарке было ходить по двору и по хате в этаком виде при всей деревне! Гаврило тоже тут был и напился так, что еле откачали его, думали, что умер... Солдатик же ходил да ласково так всех водкой почтовал и Одарке ласковые речи говорил. "Бог, -- говорил он, -- мне этот случай послал, -- через него я в люди выйду, хозяином буду!" На другой день Бог послал им сына...

А знаете что? Ведь это было лет десять тому назад, и теперь у Егора с Одаркой уже шестеро детей. Солдатик тогда правду сказал, что он через этот случай в люди выйдет. Посмотрите, какое у них теперь хозяйство! С одной пары волов стало две, и коровка завелась, а к четырём десятинам они две у помещика за скопщину берут. И Одарка хвалится теперь: "За солдатом, -- говорит, -- как у Бога за пазухой живу; меня жалеет, ни разу пальцем не тронул, детей любит и добро умножает!"

Гаврило в ту же зиму просватал Оксану Чернобаевну и женился, и у них тоже уже детей куча. С Егором и с Одаркой давно уже покумались. Егор крестил у Гаврилы, а Гаврилова жинка, Оксана, кумовала у Одарки.

-------------------------------------------------------------------------------

Источник: Потапенко И. Н. В деревне. -- Одесса: Типография "Одесского листка", 1887. -- С. 58.

Оригинал здесь: Викитека.