Потапенко Игнатий Николаевич - Шарманщик

Игнатий Николаевич Потапенко

Шарманщик
(Музыкальная проза)

Я очень беден был. В борьбе с нуждой, с невзгодами, которых мне судьба обильно посылала, истощил все силы я, весь жар души моей растратил, отдал на борьбу все соки мозга моего.

Напрасно!

Меня судьба карала беспощадно. За что? Я ближнему не сделал зла; у бедняка такого же как я не отнял корку хлеба. За что же? Я Бога признавал, не богохульствовал, над правдою святой не издевался...

Я молча перенёс бы жалкий жребий свой, когда б не мать моя -- старуха, которую я должен был лелеять и кормить.

И вот -- собрал я всё, что было у меня, все крохи, жалкие отребья, остатки прежнего довольства, и выручил за них я каплю золота. Потом пошёл на рынок, который много лет уж я не посещал... Он показался мне собраньем дикарей, тем торжищем, где люди, с горящими от жадности глазами, продают и души, и тела, и совесть, и всё, чем отличил творец их от скотов. Здесь я купил старинную разбитую шарманку.

Я думал: "Когда-то обладал я голосом прекрасным. То было в юности. Тем голосом я пел под окнами возлюбленной моей. О, сколько страсти нежной и кипучей вливал я в эти песни! А милая моя была прекрасна как майский день. Но не любила песен; блеск золота был по сердцу ей больше, чем нежный напев серенад. И милая моя досталась не певцу, а толстому владельцу миллиона. Толстяк был добр и глуп, и в песнях он не смыслил ничего, а голос у него был хрипл как у собаки, которая весь день, всю ночь пролаяла без отдыха на ветер".

И думал я: "Возьму с собой шарманку и стану я ходить по улицам богатым и просторным. На площадях широких, многолюдных, подолгу буду я стоять и петь под звуки хриплые моей шарманки. О чём я буду петь? Сердца людские чёрствы, поэзией не тронешь их, о нет! Про нежное влеченье соловья к прекрасной розе -- напрасно будешь петь! Так много роз у них роскошных и пахучих, а в клетках дорогих, золоченных, так много соловьёв, -- они приелись им"...

Иль, может быть, запеть им о людских страданьях? Избави Бог меня! Я этим лишь расстрою их нервы тонкие, тогда меня велят изгнать с позором.

Я буду льстить бессовестно и грубо. Ведь люди любят лесть. Как песня колыбельная она их совесть усыпляет; и думают они, что в самом деле сердца их так добры, возвышенны, как утверждает льстец.

О, молча перенёс бы я свой жалкий жребий, когда б не мать моя -- старуха, которую я должен был лелеять и кормить! И вот я взял шарманку и стал ходить по улицам просторным родного города.

Вот сад общественный. Ряд тополей высоких с осанкой гордою как будто свод небесный подпирают. Кусты сирени нежной рассыпают вокруг себя чудесный аромат. А розы -- чудные красавицы садов кокетливо головками кивают и манят к себе усталого прохожего. Беспечная толпа смеётся и шумит и наполняет воздух кликами восторгов. Богатые и бедные как равные смешались без разбора и с одинаковым блаженством впивают дивный воздух -- прохладный, ясный и душистый как первое дыхание весны. И я подумал: "Вот сама судьба мне случай посылает. Конечно, лесть моя в них вызовет и щедрость, и привет". И начал я им петь, а звуки хриплые шарманки сопровождали голос мой дрожащий.

Я пел: "Приветствую вас, дивные созданья! Вы -- избранники Творца, богов могучих -- достойные любимцы! В тот день, когда природа создала вас, люди, она сама пред вами преклонилась! И назвала вас перлом всех созданий. Вы -- цвет ума! Из персей матери вы вместе с молоком всосали добродетель, и если б на земле вас не было, о люди! Исчезла б добродетель с лица земли, с рыданьями она ушла бы в вечность, из которой к нам никогда никто не возвращался. Вы!.."

Тут голос мой внезапно оборвался, и я почувствовал, как будто кто невидимой стрелой пронзил мне сердце. Это -- совесть...

О, я не пел бы так! Я молча перенёс бы жалкий жребий, когда б не мать ноя -- старуха, которую я должен был лелеять и кормить!

К толпе я устремил свой взор и вижу: от песни все в восторге. Довольная улыбка озаряет уста и юношей, и стариков, и бедных, и богатых, и женщин, и детей. И кто-то мне сказал так ласково, и в голосе его я слышал сердечного сочувствия так много, что в самом деле готов был полюбить я всех на свете: "Несчастный! Как он жалок! Должно быть, голодом и жаждой он замучен!.. А речь его полна возвышенного чувства! Возьми вот это и утоли свой голод, а потом -- ещё нам пропоёшь!.. Должно быть, много песен очаровательных, правдивых имеешь ты в запасе!" И бросил он мне медную монету.

Как!! Хотите вы, чтоб совесть продал я за медную монету?! Совесть? Я беден, жалок, стар; я потерял уж всё, одна лишь совесть досталась мне в наследие от предков. И я хранил её на дне моей души, хранил заботливо как талисман, который принесёт мне счастье... И вот, доведенный до крайности последней, решился я продать сокровище своё, и думаете вы купить его за медные гроши? Клянусь же совестью -- она дороже стоит. Нет, лесть для вас мягка, не удивишь вас ею! Безумец, я хотел растрогать вас словами, которые на рынке вы можете купить дешевле обуви.

Другую песню запою я вам! И потрясёт она высокий свод небес; деревья задрожат от звуков этой песни, и, может быть, дойдёт она до глубины сердец, что разучились содрогаться.

Я вновь завёл свою шарманку. Другой напев, исполненный и гнева, и презренья, и смеха злобного, и горечи, и плача, и проклятья -- наполнил воздух.

Я запел: "Вы, гордые умом и благородством, которые на рынке вы купили! Вы, чьи сердца бесчувственны, тверды и холодны как мрамор стен тех храмов, в которых вы возносите бездушные молитвы к Творцу, и лживыми обетами и клятвами вы Бога оскорбляете! Всё зиждется у вас на преступленьи! Сегодня здесь под ясным сводом неба вы улыбаетесь друзьям, как будто жизнь за них готовы положить, а завтра вы стремитесь отнять у них последний ломоть хлеба. Я презираю вас! И слушайте! Сейчас поведаю я миру про тёмные дела, что каждый день творятся втихомолку, и стыдно будет вам смотреть в глаза друг другу, и от стыда и тяжкого позора убежите вы домой и спрячетесь в укромных уголках жилищ своих. Не стану я щадить ни бедных, ни богатых"...

Я кончить не успел, как на меня посыпался вдруг целый дождь из золотых монет. "Молчи! О, замолчи, жестокий человек! -- испуганно просили голоса со всех концов общественного сада. -- Вот золото тебе! Бери и уходи скорей! И если ты захочешь ещё, то приходи, ты вновь его получишь, но приходи без песен и шарманки!.."

Я золото собрал и с хохотом в душе, с злорадным хохотом, исполненным презренья, -- побрёл домой, таща свою шарманку на спине.

Я презирал их. Но и себя... я также презирал. А золото жгло руки мне как уголь раскалённый...

О, не пошёл бы я на золото менять сокровище моё, наследье честных предков -- совесть, когда б не мать моя -- старуха, которую любил я больше жизни и должен был лелеять и кормить.

-------------------------------------------------------------------------------

Источник: Потапенко И. Н. В деревне. -- Одесса: Типография "Одесского листка", 1887. -- С. 187.

Сканирование, подготовка текста: Е. Зеленко, май 2014 г.

Оригинал здесь: Викитека.