Потапенко Игнатий Николаевич - Воля покойницы

Игнатий Николаевич Потапенко

Воля покойницы
(Эскиз)

Монастырская всенощная отошла. Солнце зашло, но звёзды ещё не загорались. Из церкви медленно выходил народ. Тут были городские купчихи, селяне и монахини. Вот вышла старая высокая монахиня в клобуке, с чётками в руках. Её почтительно сопровождали две послушницы. Это была мать-игуменья. Едва она показалась на паперти, как в тот же миг ей преградил дорогу мужчина в длинном мещанском сюртуке. По обе стороны его стояли две девочки лет 6--8, в чёрных монашеских платьицах. Мужчина отвесил поясной поклон, приложив левую руку к сердцу, а правой коснувшись земли.

-- К вашему благоволению прибегаю, мать-игуменья! Не откажите в христианской милости!

Он говорил слащавым тенорком, растягивая слова по церковному и произнося их как-то особенно округлённо.

-- Что тебе, раб Божий? -- со снисходительной кротостью спросила игуменья.

-- С малых лет моих, мать-игуменья, имел я стремние во Христе... Завсегда желал принести себя на служение... Чаял монашеского жития... Одначе Бог не привёл! За грехи, должно быть, не удостоил.

Он опустил руки и наклонил голову, как бы раздумывая о своих грехах. Лёгкий вечерний ветерок вздувал на сторону его длинную рыжеватую бороду. Бледное, исхудалое лицо его при свете сумерек казалось холодным и мёртвым. Большие глаза были влажны.

-- Нет, не удостоил! -- с глубоким вздохом повторил он.

-- На то Его святая воля! Он всегда делает как лучше! -- тоном глубокой покорности произнесла игуменья. -- А в чём же твоё дело, раб Божий?

-- Дело моё, мать-игуменья, такое, что с малых лет имел я стремление по Бозе... Жаждал, то есть от матерней даже груди, можно сказать, монашеского жития... То помыслил в душе моей, чтобы раздать имение и идти на Афон-гору!..

-- Желание святое! А малютки эти чьи? -- мать-игуменья посмотрела на девочек любовно и погладила их по головкам. -- Они как ангелы Божии смотрят!..

-- Ангелы и есть, истинно -- ангелы! -- с каким-то восторгом подхватил собеседник. -- Это мои дочери, плоть от плоти моей и кость от костей моих... Вот этой шесть лет, а этой восемь... Зовут одну -- Агния, а другую -- Паисия...

-- Монашеские имена!.. -- с похвалой произнесла игуменья.

-- Так и подбирал... Потому -- завсегда о монашеском чине мечтаю. Воспитаны в страхе Божием, как отец их завсегда о Господе... Путями евангельскими водил, узкий путь им указывал, дабы могли спастись!.. Не откажите, мать-игуменья!.. Не откажите, молю! Три месяца, как покойница жена моя отошла в вечность. При жизни её мы уже дали с нею обет, а покойница завет оставила. "Я, -- говорит, -- за грехи наказана, а ты беспременно, -- говорит, -- на Афон-гору иди, а девочек в монастырь на вечные времена отдай... Мученица Евпраксия шести лет в монастырь пошла, а была она царская дочь!.. Лепту принеси и отдай. Пущай, -- говорит, -- их ангельские души предстоят перед престолом Всевышнего да наш грех отмаливают"...

-- Согласны ли девочки?

-- Согласны, мать-игуменья! Даже просятся, плачут; у них врождено это влечение к чину монашескому... Потому, как мы с покойницей постоянно в страхе Божием...

-- Мы согласны! -- разом произнесли два тоненьких голоска.

Обе девочки стояли, сложив крестообразно руки на груди; их бледные личики были обращены к игуменьи и выражали благоговение.

-- Ну, что ж, раб Божий, это дело святое!.. Коли ты согласен лепту внести, я их приму!

Тут собеседник повалился в ноги игуменьи, а потом, встав, трижды перекрестился.

-- Хваление Богу милосердному! Да совершится воля покойницы! Да совершится, да совершится!.. -- молитвенно повторял он, глядя куда-то в серую даль, точно там ему виделся образ покойницы.

Он повёл девочек вслед за игуменьей по широкой аллее, окаймлённой сиреневыми кустами. Монахини уже узнали, в чём дело. Чёрные фигуры с бледными лицами подходили к девочкам и гладили их по головкам, с любовью прикасались руками к их щекам.

-- Настоящие ангельчики! Будете у нас клирошанками! -- обращались они к девочкам, а на бледных лицах Агнии и Паисии сквозь робость просвечивала какая-то вдохновенная, недетская радость.

Через час бледный человек вышел от игуменьи, где он внёс свою лепту. На пороге он расстался со своими девочками. В последний раз он обнял их и прижал к сердцу:

-- Молитесь за отца и за мать! Свидимся там!

Он указал глазами к небу. Девочки были бледнее обыкновенного, но не плакали. Не плакал и он. Но вот он шагает один по монастырской аллее, вот прошёл калитку, которая с треском затворилась за ним. Сторож задвинул тяжёлый засов. Поток слёз вырвался из глаз бедного человека, когда он на один миг оглянулся. Что-то с болью шевельнулось в груди... Но он унял эту боль и вытер слёзы. Ему виделся вдали уединённый берег Афон-горы.

Звёзды горели ярким дрожащим светом, отражаясь на зеркале реки. Из дальнего села доносился лай собак. С поля звонко раздавалась песня. Слышались могучие радостные, полные жизни голоса. Он шёл одинокий со своею греховною ношею в сердце. А там, в оставшемся позади монастыре, суровый сторож навсегда запер своим тяжёлым засовом две молодых жизни...

-------------------------------------------------------------------------------

Источник: Потапенко И. Н. В деревне. -- Одесса: Типография "Одесского листка", 1887. -- С. 66.

Оригинал здесь: Викитека.