Пантелеев Лонгин Фёдорович - Из недавнего прошлого Вологды

Л. Пантелеев.
Из недавнего прошлого Вологды.
(Писано в конце прошлого года).

Не знаю, насколько теперь в ходу в Вологде разговоры о конституции, -- за последние двадцать лет я лишь мельком заглядывал в родной город; но я очень хорошо помню, как они впервые завелись.

Осенью 1856 года я раз зашел к Сергею Алексеевичу Зубову, у которого на уроках провел предшествующее лето. Сер. Ал., по обыкновению, встретил меня крайне радушно; помнится, он тогда мне сообщил, что должен скоро получить 2-ю ч. "Мертвые души" и обещался дать прочитать. Но вот к С. А. приехал сын Межакова (кажется тот, за которым потом осталось Никольское), только что вернувшийся из Москвы. После первых дружеских приветствий, С. А. стал расспрашивать Межакова о московских новостях, но тут скоро вышла какая-то заминка. С. А-чу, видимо, о чем-то хотелось узнать, а Межаков и готов был ответить, да чем-то затруднялся. Я догадался, что мое присутствие стесняет их, и распрощался.

По времени я заметил, что и у Одинцовых бывают иногда разговоры с какими-то непонятными намеками, мгновенно обрывающееся при появлении прислуги, или заканчивающееся словами: -- этого быть не может. Наконец, и в нашу пансионскую среду откуда-то забрался слух, что якобы царь хочет дать волю крепостным, но особенного внимания не вызвал.

Так прошел целый год, смутные толки, притом почти всегда шепотом, а больше ничего. Но вот появился исторически рескрипт от 20-го ноября 1857 г. на имя виленского генерал-губернатора Назимова и разговоры о предстоящей отмене крепостного права пошли уже совершенно открыто.

Раз, при мне, приехал вечером к Одинцовым Алексей Васильевич Квашнин-Самарин*(Из Квашниных-Самариных я несколько знал трех братьев: Пав Вас. женатого на Александре Алексеевне Мельгуновой (владетельнице Кувшинова), Ивана Вас. у него была усадьба на р. Масляне -- Село (ныне г-жи Зайончковской) и Алекс. Вас. последние двое были отставные военные. П. В., выжавши у своей жены изрядную сумму, скоро покинул ее. Удачно спекулировал и оставил после себя крупное состояние (говорили, до 200 т. руб.), но больше всего прославился своими противоестественными наклонностями и нисколько не стесняясь говорил о своих фаворитах. Ив. Вас. проиграл Село в карты кн. Гагарину и затем ушел в монастырь; рано умер. А. В. распутствовал, бросил свою жену и умер в Москве, в 1862 г. Знавал еще их сестру Татьяну Васил., вдову Олешеву; у нее имелась усадьба Кузнецовка на Тошне. Интересная была особа. Владела небольшим домом в Вологде, на Золотухе, против Мясных рядов (он, кажется, сохранился и до сего дня). В непосредственной связи с ее квартирой проживали некоторого рода девицы.... Между тем у Т. В. были два сына и, помнится, две дочери. Чтобы быть свободнее от обоих сыновей, хотя они не дурно шли в гимназии, особенно старший, до окончания гимназического курса постаралась определить их в военную службу. Судьба ее младшей дочери Анны была весьма печальная; она вынуждена была выйти замуж за крестьянина и много от него натерпелась. Как и братья -- давно умерла.), не из крупных помещиков, должно быть владел менее 100 душ; кажется, он тогда был женихом Ауэрбах, принесшей ему, как тогда говорили, в виде приданого чуть ли не 300 д., да еще не заложенных. Разговор понемногу перешел на злобу дня.

-- Что ж, говорил, расхаживая по гостиной, А. В., если, забывши все прошлые заслуги дворянства и его недавние жертвы в минувшую войну (разумей, главным образом службу в ополчении), что дворянство всегда было опорой престола, если все это забыто, и теперь находят нужным дать волю нашим крепостным, пусть попробуют, что из этого выйдет: крестьяне сопьются, побросают землю, чем тогда Россия будет кормиться? Но это уже дело правительства; я согласен, пускай освобождают, но вот мои условия (подчеркнутые слова он произнес с особенной отчеканкой); вся земля и усадебная оседлость остаются за помещиком, а за души казна должна заплатить наличными деньгами по той цене, как принимают их, при залоге в опекунский совет. И, кроме того должна быть дана конституция.

Старики Одинцовы, Ник. Ив. и Екат. Петр, урожденная Мельгунова, владели около 100 душ и были не дурные помещики, точно исполняли закон о 3-хъ дневной барщине, каковым многие не стеснялись. Только Ек. П. была большая ворчунья, за что дворня, главным образом женская половина, очень и очень недолюбливали ее. А что касается до Н. Ив., то я только раз видел, как он ударил тростью кого-то из дворовых. Старики, однако, придерживались самых ветхозаветных взглядов, по их мнению, крепостные были потомками Хама.

Для своего времени, т. е. первых годов 19 века, Н. И. получил очень хорошее образование, в модном тогда петербургском иезуитском коллегиуме; потом проделал кампанию 13 и 14 гг. -- был адъютантом при ген. Ахлестышеве. Прекрасно знал франц. и немец. языки и был несколько осведомлен с франц. литературой, но только века Людовика XIV. В 40-50 гг. служил провиантским комиссионером по вологодской губернии, но на этом доходном месте, кроме жалованья ничего не имел. Е. П. получила только домашнее образование, но вполне соответствовавшее старинному достаточному дворянскому семейству, -- хорошо знала французский язык и музыку; русскую грамоту -- не особенно твердо, так что предпочитала переписываться по-французски, и даже библию имела французскую. Но возвращаюсь к разговору.

Н. Ив. против первых двух пунктов, выставленных А. В., не только ничего не имел, но даже охотно их принимал. Вот лишь на счет конституции высказал некоторые сомнения.

-- Но как же это, ведь у нас государь помазанник Божий, да и какая надобность в конституции.

-- Если освобождают наших холопов, то и нам должны дать свободу.

Вскоре после этого мне случилось быть у племянницы Ек. П. Александры Алексеевны, бывшей за мужем, как я уже говорил, за П. В. Квашниным-Самариным. Александра Алексеевна была довольно добродушная особа*(По окончании института она некоторое время жила с отцом в Кувшинове, но потом сбежала в город к тетке А. П. Мельгуновой. Она была не красива собой и потому оставалась девицей, пока смерть отца и брата душевнобольного не сделала ее обладательницей хорошего состояния. Тогда-то П. В. Квашнин-Самарин и предложил ей свою руку и сердце. Для того времени и то было доказательством большой доброты, что Ал. Ал. немедленно же дала отпускную фаворитке отца из крепостных. Участь подобных фавориток часто была весьма печальная.), как по большей части и все толстяки. Но она и мысли не допускала, что у нея могут отобрать крепостных.

-- Как, у меня отберут, -- и тут назвала имя своей горничной, да никогда! И куда они денутся, без помещиков все с голоду перемрут.

-- А вот Алексей Вас, говорит, что если отберут крепостных, то нужно, чтоб была дана конституция.

-- А. В. говорит глупости, и ты, Лонгин, поостерегись повторять их, потому что за такие разговоры можешь улететь куда Макар телят не гоняет. Тоже может быть, что и с Черносвитовым (по делу Петрашевского после заключения в Кексгольме был выслан в Вологду), если только еще не хуже.

Толки о предстоящей отмене крепостного права проникли и в самые демократические круги, -- мелкого чиновничества, мещанства, а уже о крепостных и говорить нечего.

Помню раз, кажется, с дровами, заехал к матушке мужичек из подгородной деревни Ивановское (принадлежала помещице Виленской; почему-то с осени из всех дворов этой деревни уходили собирать кусочки). Увидев меня в гимназической форме, мужичек обратился ко мне:

-- А что молодчик, не слыхал ли, -- правда что царь хочет бы выпустить на волю крепостных?

-- Да, правда; только ведь это дело большое, года понадобятся, чтобы довести его до конца

-- Господи Боже, дожить бы до такого светлого праздника, крестясь проговорил мужичек.

Общий голос демократических кругов был таков:

-- Пора, давно пора; довольно натерпелись они бедные (т. е. крепостные).

Короче, все заговорило, даже и в нашем пансионе, где большинство было из дворян. Открытых противников отмены крепостного права между нами должно быть не было, по крайней мере, никого не припоминаю.

Что касается меня лично, то я с особенным увлечением и не раз перечитал все речи на знаменитом московском банкете 28-го декабря 1857 г., они были напечатаны в "Русском Вестнике".

Перейдя в 7-й класс (тогда последний), я каждый день давал уроки детям директора нашей гимназии Алексея Вас. Латышева, а потому часто имел случай запросто встречаться с ним. А. В. не раз и в самых прочувствованных выражениях говорил о предстоящей реформе. Это начальственное одобрение настолько сделало меня смелым, что я уже перестал скрывать свой образ мыслей у стариков Одинцовых. Как-то раз я обедал у них на Пасхе и не удержался, чтоб не сообщить какую-то новость по крестьянскому вопросу. Ек. Петр. с жаром напустилась на меня, когда я, в виде реплики на какие-то ее слова, высказал, что Бог создал Адама и Еву, но никакого раба им не дал.

-- Неправда, неправда! Бог отдал потомство Хама в рабство Симу и Иафету. Да разве у хамов есть душа? У них только голик (т. е. обтрепанный веник).

-- Однако, кроме России, нигде в Европе нет крепостных.

-- Потому, что только у русского народа сохранилась истинная христианская вера. Апостол Павел прямо говорит: "рабы да повинуются господам?".

Это я знал из Филаретовского катехизиса, и должен был прикусить свой язычок.

Постарался повидать С. А. Зубова, которого надо относить к мелкопоместным, так как его собственная усадьба на Тошнее -- Жуково, была очень не велика. Ему тогда было около 45 лет, в молодости был в военной службе. Не знаю, где он получил образование, кажется, только домашнее. Но влияние ли братьев правоведов, -- Пав. Ал. был прокурором в Вологде, отличный чтец, и Пет. Ал., впоследствии сенатор, а может быть и сестры Аделаиды А. (была за мужем за олонецким губернатором Родзянко, овдовевши -- начальницей женского института в Киеве, ее беллетристика печаталась в "От. Зап." (40 или 50 гг., писала и для сцены), только С. А. отличался из среды знакомых мне помещиков сравнительной интеллигентностью и прогрессивностью. Для того времени, при его скромных средствах (в виде подспорья к доходам от Жукова, он открыл в Вологде первую частную, конечно, очень небольшую типографию, а также сигарную фабрику, -- работали крепостные), он выписывал выдающиеся литературные новости и газету "Моск. Вед.". В его небольшой библиотеке была, между прочим "История Итальянского похода Суворова" (в первом издании -- I т. Михайловского-Данилевского, а последующие Д. А. Милютина).

Суворов был мой любимый герой, потому историю Итальянского похода я прочел с особенным интересом и до сих пор сохранились в памяти некоторые подробности из нее, например, переход через Чертов мост*(Французы при отступлении взорвали мост; наши наскоро устроили из бревен, за неимением веревок, связали офицерскими шарфами. Первый перешел майор Мещерский и был смертельно ранен; только и успел выговорить -- "Не забудьте меня въ реляции".), военный совет, собранный Суворовым, когда он получил известие, что Римский-Корсаков разбит под Цюрихом.

-- К этому делу, сказал С. А., давно бы следовало приступить, по правде сказать, Россия со своим крепостным хозяйством во всем отстала от Европы, потому мы и проиграли последнюю войну.

Весной 1858 г. было получено официальное сообщение, что по дороге в Соловецкий монастырь, Вологду посетит Государь. Губернатором тогда был Стоинский (перед тем председ. СПБ. Управы благочиния), а предводителем дворянства Бограков, считавшийся только умнее Резанова, вечного претендента на губ. предводительство, но вообще никто не считал Богракова человеком с головой. Так вот Стоинскому и Богракову предстояло показать Вологду с лучшей стороны. Стоинский принялся за исправление дорог и внешнее благоустройство Вологды. В видах последнего он нашел необходимым убрать развалины губернских присутственных мест, сгоревших еще въ 30-х годах; развалины стояли там, где ныне Реальное училище, Государь же должен был остановиться в губернаторском доме. Уборку взялся спешно произвести видный тогда подрядчик Сорокин, он в то же время был удельным старшиной в Турундаеве; и благодаря этому при подрядах вместо залогов представлял поручительство общества, что, впрочем, было возможно лишь при особенной благосклонности тогдашнего управляющего удельной конторой Гревеница. Как рассказывали, за точность не ручаюсь, Сорокин запросил 3 тыс. руб. и в его пользу весь материал. Об этом проведал другой подрядчик Перцов и стал требовать торгов. Стоинский и устроил торги, в результате которых Сорокину пришлось от себя заплатить, кажется, 12 т. р. или что-то около этой суммы. Но когда принялись за разборку, то оказалось, что работа совсем не поддается лому и кирке. Так развалины и остались. Затем на землю предъявил какие-то старые права Соловецкий монастырь. Впоследствии Сорокин капитально отремонтировал развалины и пожертвовал здание под реальное училище.

Задача Богракова была другая, -- надо было организовать достойный, первенствующего сословия, прием Государю, а в программе приема важнейшее место, разумеется, занимал бал. Стоинский, хотя ему и удалось до приезда Государя настоять на заявлении дворянства о желании его улучшить быт крепостных (высоч. соизволение об открытии в Вологде губернского комитета состоялось 3 мая 1858 г.), зная настроение дворянства, очень побаивался, как бы оно не разъехалось по деревням. На самом деле ничего подобного не случилось. Хотя при первом известии о приезде Государя и находилось не мало фрондеров, говоривших: -- он еще должен заслужить наш прием; но, по мере приближения приезда, стали съезжаться в Вологду все, кто только имел силы выбраться из своих поместий; дамы же наперерыв старались обеспечить себе возможность присутствия на бале. Разумеется, галантерейные магазины Боченина (в Темном ряду) и Грудина (на Кирилловской ул.) расторговались на славу.

Милостивые слова Государя при приеме дворян, его любезное внимание к дамам на бале, магически разверзли сердца обеих половин благородного сословия. Многие, говоря о Государе, не могли воздерживаться от слез умиления; Александра Алекс, каялась в своих прежних непочтительных словах, плакала в три ручья и как святыню показывала перышко из султана Государя, -- султан дамы порядочно пообщипали.

Тогда и понятия не имели о каких-либо организациях, подготовляющих выражение народных восторгов; но и без них не мало простого народу набралось в Вологду, чтобы посмотреть на "батюшку царя"; с неумолкаемыми криками "ура" толпа провожала Государя в его разъездах по городу; те же крики все время раздавались с улицы, когда Государь был на бале в дворянском собрании.

Проездом Государя воспользовался директор гимназии А. В. Латышев. Перед тем только что стали открываться женские гимназии в Петербурге. Латышеву удалось в самое короткое время провести открытие женской гимназии в Вологде и даже даром получить для нее помещение -- дом управления удельного ведомства, которое из Вологды переводилось в Вельск. Первой директрисой была Мадам Дозе, вдова учителя немец. языка; она ранее держала женский пансион, а ближайшим помощником ее стал учитель гимназии Вл. Н. Елецкий, женатый на дочери Дозе. Вологодская женская гимназия была чуть ли не первой женской гимназией в провинции.

Но вот Государь проследовал в Архангельск; понемногу успокоились восторги первенствующего сословия, и опять послышались толки о предстоящем грабеже, т. е. освобождении крестьян. Но я вскоре уехал в Петербург для поступления въ Университет.

Через два года я приехал в Вологду на летние вакации. Кажется, уже не застал Стоинского, который в крестьянском вопросе настолько вооружил против себя дворянство, что вынужден был покинуть Вологду. Его сменил, на очень короткое время, Пфеллер и тоже пришелся не по двору. Должно быть в 1861 г. был назначен Хоминский и оставался в Вологде около 20-ти лет; его, конечно, и теперь еще многие помнят.

Побывал, разумеется, в Мурманове (усадьба Одинцовых). Н. И. был уже в отставке; значит, приходилось жить только на небольшую пенсию, потому что заложенное Мурманово, кроме дарового помещения почти ничего не давало. Все же было свое гнездо, и вдруг, может быть, придется бежать из него. Ведь никто не мог сказать, чем все кончится.

Понимая такое настроение стариков, я избегал касаться больного для них вопроса. К тому же, так или иначе, не сегодня-завтра должна была состояться окончательная развязка крепостных отношений. Потому меня больше занимали вопросы политические и как естественное доследствие завершения крестьянской реформы -- конституция.

Раз Н. И. в ответ на какие-то мои декларации, с брезгливостью возразил:

-- Но чего же вы хотите, чтоб у нас завелась такая же гадость, как английская королева, которая не только ничем не может распорядиться, но даже и говорит то по указке министров.

Ек. II. в политических разговорах никакого участия не принимала; за эти годы она как-то замкнулась и стала сдержаннее в отношении освобождения крестьян.

Среди помещиков не приходилось наталкиваться на разговоры о конституции; их заменили споры о транспроприации и экспроприации. Консерваторы, с А. М. Касаткиным во главе, утверждали, что надел крестьян землею -- это транспроприация, что редакционная комиссия, сплошь состоящая из красных, именно ее и добивается, т. е. прямого грабежа помещиков, а либералы возражали, что проектируется экспроприация, давно признанная нашим законодательством. Из числа либералов-помещиков выделялся Ив. Ник. Эндоуров, член губернского комитета по назначению от правительства. Этим местом, хорошо оплачиваемым, кажется 2 т. р., он был обязан Я. И. Ростовцеву, с которым намолился в родстве. А раз Ив. Ник. был по назначению от правительства, значить он обязывался поддерживать либеральную политику в крестьянском вопросе, вот почему он и стал либералом. Слова -- транспроприация и экспроприация частенько смешивались, и сам Ив. Ник. иногда забавно в них путался.

Настоящих либералов тогда в Вологде была горсточка: Н. Ф. Бунаков, Н. П. Левитский и, может быть, еще кто-нибудь из учителей. С либералами из других кругов, не приходилось встречаться, да кажется их и не было.

А вот натолкнулся раз на мечтателя. Я как-то провел несколько дней в Браткове у Ив. Ник. и вместе с ним и его семьей ездили к соседу Пожарскому. То был человек, по-видимому, с небольшим 30 лет -- он меня встретил с какою-то особенною восторженностью и скоро, оставив прочих гостей с женой, увел к себе в кабинет. Тут начались горячие излияния на мертвящую провинциальную жизнь, подкрепленные декламацией подходящих стихов. А затем Пожарский отпер один из ящиков письменного стола и достал оттуда какую-то переплетенную рукопись, -- то оказались "Цыганы" Пушкина, и тоже продекламировал из них какой-то монолог Алеко. -- Запрещенная вещь, закончил Пожарский. Нет, давно напечатано. -- Как и эти самые стихи?

-- Да. -- Вот бы никогда не поверил.

Это ли обстоятельство, или уж так подошло, только Пожарский, понизив несколько голос, поставил мне вопрос:

-- А как вы полагаете, скоро у нас будет конституция?

Не помню, что я ответил.

-- Вся надежда на вас, на молодое поколение, нас стариков, заела жизнь, мы уж ни на какое дело не годны.

Через два года, т. е. в 1863 г. я опять побывал в Вологде и нашел не малые перемены. Много было высланных поляков; между ними особенно выделялись Вацлав Пржебыльский (учитель в гимназии) и литератор Антон (?) Корженевский; многие из поляков были хорошо приняты в местном обществе. Из русских сосланных я нашел своего товарища по университету Новоселицкого (в Грязовце) и Як. Никол. Бекмана, киево-харьковского студента, любимца пр. П. В. Павлова (в это время находился в ссылке в Ветлуге).

Бекман, широко образованный, с большим тактом, остроумный, буквально был всеобщим любимцем. Кроме прямого желания повидать матушку, у меня была еще миссия в Вологду от народившейся тогда в Петербурге тайной организации "Земля и Воля", -- привлечь к ней кого можно. Далеко в этом отношении я не пошел, ограничился только Бекманом, Н. Ф. Бунаковым и И. Я. Соболевым, учителем гимназии.

Под влиянием ли общего хода жизни, или политических ссыльных, только разговоры о конституции возродились. Светопреставления по случаю 19 февраля, как известно, не произошло. Дворовые терпеливо ожидали истечения двухлетнего срока, мужики исполняли барщину, разумеется, против прежнего с меньшим рвением, но и только. Помещики были заняты составлением уставных грамот и проведением их в законном порядке. В нашем участке мировым посредником был Н. Н. Зубов.

-- Я консерватор, говорил он о себе: и помещики на него не жаловались.

И вот что мне пришлось раз выслушать от Н. Ив., когда я заглянул к старикам в Мурманово.

-- Только бы с этим делом покончить (т. е. введением уставных грамот), тогда можно будет и конституцию потребовать, -- так буквально "потребовать" и отчеканил Н. Ив.

Я просто ушам своим не верил и за разъяснением обратился к моей сестре, которая с детства жила у Одинцовых, вместо приемной дочери, -- у стариков не было своих детей.

-- Да так теперь почти все помещики говорят, отвечала сестра, не особенно интересовавшаяся политикой.

Этого мало, что Н. Ив. объявил себя за конституцию -- Одинцовы знали, что за участие в студенческой истории 61 г. я сидел в крепости, был исключен из университета и не одним словом не высказали мне какого-нибудь порицания. Напротив, Н. Ив. с большим интересом расспрашивал меня о самой истории, и я его прямо привел в восторг, когда пропел ему всю студенческую оперу ("Из жизни студентов"), сложенную в Петропавловской крепости.

* * *

Когда через двенадцать лет, по возвращении из Сибири -- стариков уже не было в живых -- мне довелось быть в Вологде, во многом я нашел разительную перемену; большая часть моих знакомых помещиков как-то материально сжалась, некоторые даже продали свои имения. В нашем крае, как известно, сейчас же после 19 февраля, началась распродажа помещиками своих имений; прежде всего пошли отрезки, потом пустоши, лесные дачи и, далее, целиком усадьбы. Преимущественными покупщиками явились крестьяне, при том без содействия каких-нибудь кредитных учреждений. Их заменили особые предприниматели, оперировавшие на парпелляцию. Из числа таких предпринимателей особенно выделялся мой товарищ по гимназии А. А. Попов. При встрече со мной, откровенно высказался:

-- Я занимаюсь этим делом не из филантропии, не из какого-нибудь народолюбия, а потому что оно дает мне хорошую прибыль

Явилась служба по земству и ею; видимо, очень дорожили, так как она давала подспорье для существования. Вместо разговоров о конституции приходилось выслушивать рассказы об ожесточенной борьбе двух партий -- дружининской (губ. предводитель дворянства и одновременно председатель губ. зем. управы) и партии Д. В. Волоцкого; я даже был личным свидетелем этой борьбы, так как попал на губернское земское собрание. И я вынес впечатление, что в этой борьбе не было ничего принципиального, а все сводилось к тому, за кем будут платные места по земству. Преобладающее влияние М. А. Дружинина держалось на связях в Петербурге, пока был жив, на его сестре Любовь А. женатый, товарищ министра юстиции Эссен.

В последующие года я часто проводил все лето в Мурманове, даже заглядывал в Вологду и зимой. Разговоры о конституции в помещичьем классе совсем прекратились.

----------------------------------------------------------------------

Источник текста: Пантелеев Л. Из недавнего прошлого Вологды: (Писано в конце прошлого года) //Известия ВОИСКа. -- Вып. IV. -- Вологда, 1917