Петриченко Кирилл Никифорович - Житье-бытье астраханских моряков

Разказы каспиійскаго моряка

Житье-бытье астраханскихъ моряковъ

На Каспійскомъ морѣ, въ самомъ далекомъ уголкѣ его, на границѣ, гдѣ Персіяне вѣчно враждуютъ съ Трухменами, есть обширный заливъ Астрабадскій и въ немъ небольшой песчаный островокъ, называемый Амуръ-аде. Островъ самъ по себѣ ничего не значитъ; онъ не великъ и не важенъ, но на немъ находится морская станція, и горсть моряковъ осуждена проводить тамъ и зиму и лѣто. Въ то время, о которомъ я разказываю, то-есть въ 1852 году, отрядъ военныхъ судовъ, находящійся при станціи, состоялъ изъ двухъ шхунъ, брига, парохода и транспорта; я также со шхуною, которою командовалъ, назначенъ былъ войдти въ составъ отряда.

Нельзя сказать, чтобъ, отправляясь изъ Астрахани въ Астрабадскій заливъ, очень радовался тотъ, на чью долю это выпадало. Не говоря уже о дурномъ климатѣ и разныхъ лишеніяхъ, съ ноября мѣсяца и до половины апрѣля сообщеніе между заливомъ и русскими портами было не больше двухъ разъ, а такъ какъ въ Персидскомъ царствѣ почты нѣтъ, то слѣдовательно не было никакой возможности получить вѣсточку изъ Россіи.

На пути изъ Астрахани въ Астрабадъ я зашелъ въ городъ Баку, чтобы, какъ говоритъ моряки, освѣжиться, и потомъ уже пустился по южной части Каспія къ своей станціи. Южная часть Каспійскаго моря отличается продолжительными штилями, которые бываютъ тамъ столь же часто, сколь рѣдко встрѣчаются въ сѣверной и средней части его. Въ штиль кораблю плохо плавать, но шхуна моя имѣла то рѣдкое достоинство, что была необыкновенно легка; довольно было малѣйшаго движенія въ воздухѣ, чтобы ее двинуть. Несмотря однакожь на то, ровно шесть дней плылъ я отъ Баки до Астрабада. Правда, вовсе это время не было ни малѣйшей качки, погода стояла ясная, море было спокойно какъ зеркало.

На шестой день завидѣли мы на горизонтѣ синюю полосу Астрабадскихъ горъ, и къ вечеру подошли на видъ трухменскаго берега. Мѣста все знакомыя, не разъ бывалъ я тутъ, и потому спокойно могъ бы ночью продолжать свои путь и войдти въ заливъ; однако вѣтеръ стихъ совершенно и надобно было стать на якорь. На разсвѣтѣ подулъ легкій вѣтерокъ съ берега, и мы снова подняли якорь, поставили паруса и пустились въ путь. Горы были покрыты густымъ туманомъ, но вправо къ западу солнце свѣтило ясно, и въ зрительную трубу можно было разсмотрѣть на горизонтѣ небольшое темное пятно и около него мачты судовъ. Это была цѣль моего плаванія, островъ Амуръ-аде.

Подходя ближе и ближе къ острову, я не могъ надивиться, едва узнавая его; въ пять лѣтъ, которыя я не былъ тамъ, онъ очень измѣнился. Пустынный и совершенно голый, онъ походилъ тогда на песчаный бугорокъ, выдавшійся изъ моря; на немъ былъ только маленькій домикъ для лазарета, часовня и пекарня; а теперь я видѣлъ церковь, много домиковъ и даже, что еще удивительнѣе, нѣсколько деревьевъ.

Островъ Амуръ-аде занятъ былъ для нашей станціи съ 1842 года. Въ это время впервые приказано было отряду военныхъ судовъ находиться въ заливѣ для защиты береговъ Персіи отъ нападенія трухменскихъ разбойниковъ. Моряки, имѣвшіе во владѣніи своемъ только одинъ этотъ островокъ, употребили всѣ средства, чтобы сдѣлать его сколько нибудь удобнымъ для жительства. На Амуръ-аде былъ только одинъ песокъ, пропитанный морскою солью, а потому стали возить землю съ материка Персіи, на лодкахъ и транспортныхъ судахъ: работа не легкая. Начали сажать разныя растенія, деревья; правда, все это очень худо принималось,-- но чего не сдѣлаетъ твердая воля человѣка! Въ десять лѣтъ островъ измѣнился совершенно, и на немъ есть уже зелень, хотя все еще очень бѣдная.

Было воскресенье, когда я тихо подходилъ къ Амуръ-аде; обѣдня еще не начиналась; всѣ офицеры и команда были на своихъ судахъ. Минута торжественная для командира вновь приходящаго судна: хочется подойдти такъ, чтобы стать на якорь въ самую середину судовъ и сдѣлать это не задѣвая никого, что было бы очень не вѣжливо. Несмотря на тѣсноту Амурадскаго рейда, маневръ этотъ удался мнѣ совершенно, потому что шхуна была такъ послушна рулю, что съ нею не опасно было пускаться въ самыя узкія мѣста. Въ ту минуту, когда я отдавалъ якорь, начальникъ станціи, капитанъ-лейтенантъ С., пріѣхалъ съ берега на пароходѣ, на которомъ поднятъ былъ его брейдвымпелъ, и потому я также поѣхалъ къ нему туда съ рапортомъ.

Командиръ парохода, лейтенантъ Р., былъ мои старый товарищъ; но мы не видались съ нимъ болѣе трехъ лѣтъ, и теперь я едва узналъ его: долгое пребываніе въ южномъ климатѣ оставило на немъ слѣды свои, онъ казался старѣе шестью годами.

-- Павелъ, неужели это ты? какъ же ты постарѣлъ! вскричалъ я, всходя на палубу парохода.

-- Какъ видишь, отвѣчалъ онъ,-- мы живемъ здѣсь годъ за два; поживи здѣсь, такъ узнаешь въ чемъ дѣло.

Я помнилъ Павла, когда-то полнаго жизни и энергіи; огонь горѣлъ въ глазахъ его, когда онъ говорилъ о чемъ съ одушевленіемъ; теперь передъ мною былъ высокій худощавый мущина съ желтоватымъ цвѣтомъ лица и съ какою-то вялостію въ движеніяхъ; онъ даже и говорилъ съ какимъ-то усиліемъ.

-- Пойдемъ въ каюту! отрядный ждетъ тебя, сказалъ онъ.

Мы спустились внизъ. Отрядный начальникъ, принявши рапортъ, оставилъ тотчасъ видъ начальника, и мы стали дружески бесѣдовать; вскорѣ съѣхались на пароходъ и другіе командиры судовъ. Я не могъ довольно надивиться, смотря на ихъ лица: всѣ имѣли желтоватый отливъ, всѣ они и говорили и смѣялись, но такъ, какъ будто этого отъ нихъ кто-нибудь требовалъ; на лицѣ каждаго было написано: мнѣ все равно. Такъ однообразіе жизни погружаетъ человѣка въ совершенную апатію; нѣтъ горя, нѣтъ и радостей. День прошелъ, -- его не жаль; день наступилъ,-- ему не рады: вотъ весь бытъ астрабадскихъ крейсеровъ. Между ними я былъ еще бравымъ молодцомъ.

Наблюдая ближе своихъ сослуживцевъ, я замѣтилъ между нѣкоторыми изъ нихъ какую то непріязнь; это сильно встревожило меня. Худо, ежели между горстью людей, отдаленныхъ отъ свѣта и безпрестанно между собою сталкивающихся, заберется несогласіе; это ржавчина, которая ѣстъ медленно, но вѣрно.

Заблаговѣстили къ обѣднѣ, и мы всѣ отправились въ церковь. Чудно было слушать мнѣ слова литургіи тамъ, гдѣ я помню еще какъ было пусто и дико. Маленькая церковь наполнилась молельщиками съ суровыми и загорѣлыми лицами; въ окна видны были съ одной стороны безконечная равнина моря, а съ другой темно-синія Астрабадскія горы.

Изъ церкви мы всѣ отправились къ начальнику отряда и остались у него на весь день; это обычай астрабадскихъ крейсеровъ. Послѣ обѣда -- карты, вечеромъ -- ужинъ, а потомъ всѣ отправились по своимъ кораблямъ. Было еще не поздно, я заѣхалъ на пароходъ; впечатлѣнія всего дня требовали многихъ объясненій, и мнѣ хотѣлось потолковать съ Павломъ.

Онъ уѣхалъ прежде меня, и я нашелъ его сидѣвшимъ въ каютѣ въ любимомъ его положеніи, съ поднятыми кверху по-американски ногами.

-- Здравствуй, Павелъ.

-- Здравствуй.

-- Если ты не хочешь спать, будемъ о чемъ-нибудь толковать, сказалъ я.

-- Говори, промолвилъ онъ, нехотя раскрывая губы.

-- Говорить мнѣ нечего, я хочу разговаривать, а говорить одинъ я и самъ небольшой охотникъ.

-- Какъ хочешь, а я люблю только слушать.

-- Но что сдѣлалось съ тобой, Павелъ? ты никогда не былъ такъ лѣнивъ; откуда такая апатія?

-- Поживи здѣсь побольше, сказалъ онъ,-- ты самъ почувствуешь, какъ понемногу застынетъ въ тебѣ вся энергія души. Ты еще можешь сильно чувствовать, а я нѣтъ; мнѣ все равно, что бы ни дѣлалось вокругъ меня: для меня это дѣло стороннее; впечатлѣнія внѣшнія не производятъ на меня ровно ничего, а своихъ собственныхъ, которыя являются, когда воображеніе еще пылко, также нѣтъ.

-- Но можно ли жить, не чувствуя, что живешь? спросилъ я.

-- Вѣрно можно; поживи здѣсь, съ тобою то же будетъ, отвѣчалъ онъ.

-- Если это такъ, то почему же я замѣтилъ между вами какую-то непріязнь? откуда она?

-- А я почемъ знаю? отвѣчалъ онъ: -- если мнѣ дѣлаютъ какую-нибудь непріятность, то чтобы въ другой разъ избѣжать ея, я ни съ кѣмъ не говорю.

-- Теперь поздно, я не хочу съ тобою спорить, но ты самъ виноватъ не меньше другихъ, сказалъ я: -- прощай, пріѣзжай завтра ко мнѣ обѣдать.

-- Хорошо, прощай.

Мы разстались.

На другой день, желая сдѣлать первый опытъ примиренія моихъ товарищей, я позвалъ къ себѣ на обѣдъ всѣхъ командировъ. Они пріѣхали, но Павла не было; это меня очень раздосадовало, и вечеромъ я поѣхалъ къ нему на пароходъ.

Я нашелъ его по обыкновенію въ любимомъ его положеніи; онъ не сказалъ ни слова, когда я вошелъ въ каюту.

-- Ты поступилъ глупо, сказалъ я.

-- Можетъ-быть! а мнѣ такъ казалось хорошо, отвѣчалъ онъ.

-- Отчего ты не пріѣхалъ?

-- У тебя былъ К., отвѣчалъ онъ.

-- Что же изъ этого? вѣдь вчера сидѣли же вы за однимъ столомъ.

-- Тамъ была необходимость, нечего дѣлать, а здѣсь я воленъ.

-- Никто и не отнимаетъ твоей воли,-- но для чего же далъ ты мнѣ слово?

-- Еслибы не далъ, то ты сталъ бы уговаривать.

Я видѣлъ, что упрямца еще нельзя скоро свести съ его товарищами и потому все предоставилъ времени.

Въ началѣ моего разказа говорилъ я; что Астрабадская станція устроена для защиты береговъ персидскихъ отъ нападенія Трухменъ; дикія орды этихъ потомковъ Чингисъ-хана кочуютъ по всему восточному берегу Каспійскаго моря и по степямъ, простирающимся отъ него до Хивы. Земли трухменъ прилежатъ границамъ Персіи и даже многія изъ ихъ племенъ кочуютъ на ея землѣ, признавая себя данниками шаха, если онъ пришлетъ достаточно войска, чтобы заставить ихъ заплатить подать. Прибрежные Трухмены занимаются рыболовствомъ около своихъ береговъ и рыбу продаютъ русскимъ купцамъ, приходящимъ для этого изъ Астрахани; но такъ какъ рыболовство бываетъ тамъ только съ января мѣсяца до половины апрѣля, то въ остальное время года они производятъ мѣновую торговлю съ Персіянами. У Трухменъ, на островѣ Челекене и противулежащемъ полуостровѣ Дардже, есть богатые источники нефти и соли, которыя они добываютъ и, привозя на своихъ лодкахъ къ персидскимъ берегамъ, мѣняютъ жителямъ на пшеницу, ячмень и сарачинское пшено.

Подъ видомъ торговли, свободно расхаживая по всему персидскому прибрежью, Трухмены, разузнавали мѣстность, и потомъ ночью, небольшими партіями, нападали на персидскія деревни.

Такъ какъ грабить. у Персіянъ нечего, то Трухмены забирали въ плѣнъ народъ и заставляли выкупаться. Убійства бывали рѣдко, потому что Персіяне никогда не защищаются: довольно одного крика Трухменъ, чтобъ Персіяне отъ страха потеряли всю бодрость.

Съ тѣхъ поръ какъ на Амуръ-аде основалась наша станція, морскіе грабежи почти прекратились, а если случается иногда, что Трухмены ночью проберутся въ заливъ и захватятъ нѣсколько человѣкъ Персіянъ, то скоро возвращаютъ ихъ по требованію начальника станціи.

Въ это время однакожь, между Трухменами появилось нѣсколько удальцовъ, которые убѣждали ихъ не бояться Русскихъ и ходить на разбой. Каждый день, отъ преданныхъ намъ Трухменъ, получались извѣстія, что партія разбойниковъ отправляется изъ своихъ ауловъ на лодкахъ въ Персію, не всегда ограничиваясь однимъ заливомъ, но заходя и дальше, къ берегамъ Мазандеранской провинціи. Въ подобныхъ случаяхъ заливъ всегда охранялся вооруженными гребными судами, а внѣ залива безпрестанно крейсеровали шхуны, составлявшія лучшую силу отряда.

На третій же день, послѣ прибытія моего въ заливъ, я получилъ приказаніе начальника отряда идти въ Ферахабадъ, куда отправился на лодкѣ извѣстный трухменскій разбойникъ Гетъ-Козыль. Это случилось вечеромъ, я тотчасъ снялся съ якоря и ночью вышелъ изъ залива. Хотя я очень хорошо зналъ, что мнѣ никакъ не поймать Трухменъ,-- у разбойниковъ глаза зорки, и они далеко узнаютъ шхуну, думалъ однакожь, что счастливый случай ночью натолкнетъ меня на лодку.

Попутный вѣтерокъ скоро донесъ шхуну до Ферахабада, мѣстечка Мазандеранской провинціи, гдѣ бываетъ главная погрузка персидскихъ товаровъ, а потому на рейдѣ находится всегда много судовъ. Когда я пришелъ туда, то засталъ тамъ двѣнадцать купеческихъ судовъ подъ русскими флагами; но хозяева этихъ судовъ и экипажи ихъ были большею частію бакинскіе Персіяне. Когда я проходилъ мимо ихъ, чтобы стать поближе къ берегу, меня очень удивило и даже испугало, что на нихъ не было замѣтно рѣшительно никакого движенія; я думалъ не ограблены ли уже они,-- легко быть можетъ, что вмѣсто одной разбойничьей лодки пришло ихъ нѣсколько, а одного Трухмена достаточно на пятерыхъ Персіянъ, чтобы взять ихъ въ плѣнъ. Ставши на якорь, я тотчасъ послалъ шлюпку на одно изъ судовъ, чтобы привезти лоцмана, но шлюпка, приставая поочередно къ каждому изъ нихъ, возвратилась, не нашедши никого; однако офицеръ, ѣздившій на ней, сказалъ мнѣ, что не замѣтилъ нигдѣ никакихъ слѣдовъ грабежа. Въ это время отъ берега отвалила цѣлая флотилія лодокъ; я потребовалъ одну изъ нихъ къ себѣ, и тутъ узналъ въ чемъ дѣло. Экипажи судовъ, узнавши отъ прибрежныхъ Персіянъ, что Гетъ-Козыль собрался разбойничать въ Мазандеранъ, всѣ, не исключая лоцмановъ и даже самихъ хозяевъ, съѣхали на берегъ и спрятались въ лѣсу, оставивъ свои корабли въ добычу Трухменамъ. Истинно персидская храбрость: у Гетъ-Козыля на лодкѣ только шесть человѣкъ, а матросовъ на судахъ набралось бы до восьмидесяти, не считая еще жителей мѣстечка.

Я объявилъ Персіянамъ, что останусь со шхуною нѣсколько дней на рейдѣ, и это чрезвычайно обрадовало ихъ; они тотчасъ принялись нагружать свои суда, торопясь кончить эту работу до моего ухода.

На другой день явились ко мнѣ нѣсколько лоцмановъ съ просьбою конвоировать ихъ суда до Астрабадскаго залива: имъ давно надобно было идти туда за грузами, да боятся Трухменъ. Нѣтъ ничего скучнѣе какъ конвоировать неуклюжіе корабли каспійскихъ мореходовъ! но дѣлать было нечего, и я согласился, назначивъ имъ черезъ три дня быть готовыми идти со мною въ заливъ.

Мѣстечко Ферахабадъ расположено по обѣимъ сторонамъ рѣчки Мазандеранки; она въ устьи мелка, такъ что только одни персидскія плоскодонныя киржимы могутъ проходить по ней съ грузами; но позади этой отмели, нанесенной морскимъ прибоемъ, глубина увеличивается. Въ рѣкѣ ловится много красной рыбы, и для этого не далеко отъ устья ея построена ватага; ловлю эту персидское правительство отдаетъ на откупъ. Верстахъ въ пяти отъ устья, на берегу этой же рѣчки, находятся развалины большаго дворца, построеннаго Аббасомъ Великимъ. Немного уцѣлѣло въ Персіи отъ построекъ этого государя, потому что преемники его никогда ихъ не поддерживали. Изъ всего уцѣлѣвшаго въ развалинахъ ферахабадскаго дворца, особенно замѣчателенъ куполъ мечети, сдѣланный изъ тонкаго тесанаго камня; около четырехъ столѣтій прошло со времени его постройки, но онъ до сихъ поръ невредимъ, ни одинъ камень не отвалился.

Мѣстечко Ферахабадъ имѣетъ довольно значительную вывозную торговлю. Неподалеку отъ него находится городъ Бальфрушъ, откуда идетъ много разныхъ персидскихъ товаровъ, преимущественно хлопчатая бумага, сушеные фрукты и сарачинское пшено, которые тамъ грузятся на суда. Рейдъ Ферахабада совершенно открытый, и при сѣверныхъ вѣтрахъ тамъ бываетъ жестокое волненіе, такъ что иногда суда по нѣскольку недѣль не имѣютъ сообщенія съ берегомъ, у котораго гуляютъ большіе буруны. Такъ какъ вся торговля наша съ Персіею продолжается только въ теченіе зимнихъ мѣсяцевъ, и купеческія суда никогда ни дѣлаютъ больше одного рейса, стараясь только быть готовыми къ концу марта, когда открывается сообщеніе съ Астраханью, то потерю времени они не ставятъ ни во что, предпочитая грузиться лучше въ Ферахабадѣ и Мешедесерѣ, нежели въ Астрабадскомъ заливѣ, гдѣ хотя и тихо, но за то цѣны на товары, по случаю дурныхъ дорогъ, нѣсколько выше.

Простоявъ три дня въ Ферахабадѣ, я отправился къ своей станціи, вмѣстѣ съ четырьмя купеческими кораблями, плывшими въ Астрабадскій заливъ. Вѣтеръ былъ попутный, хотя тихій, и я все боялся, что онъ перемѣнится: тогда бы мнѣ пришлось становиться на якорь вмѣстѣ съ своими спутниками, которые могутъ ходить только при попутномъ вѣтрѣ.

Къ удовольствію моему, къ ночи вѣтеръ сталъ свѣжѣе. Хотя Персіянамъ очень желалось стать на якорь, такъ какъ они это всегда дѣлаютъ, чтобы слишкомъ не безпокоиться, однако я объявилъ имъ, что покину ихъ тотчасъ, какъ только они остановятся, и они должны были идти всю ночь, да еще и не убавляя парусовъ, чтобы не отстать отъ шхуны. Такимъ образомъ, на другой день къ вечеру, мы были въ заливѣ; хотя переходъ всего восемьдесятъ миль, но по милости тяжелыхъ моихъ спутниковъ я могъ держать только одни самые малые паруса и потому плылъ цѣлыя сутки.

Въ недѣлю, которую мы были въ отсутствіи, на Амуръ-аде ничего не перемѣнилось; все шло по прежнему. Нѣтъ радости, нѣтъ и печали. Товарищи мои хотя все еще косо смотрятъ другъ на друга, но ужь по крайней мѣрѣ не бѣгаютъ въ разныя стороны; и то хорошо: бывая часто вмѣстѣ, поневолѣ свыкнешься.

Между разными лицами, входившими въ составъ астрабадской станціи, былъ непослѣднимъ персидскій секретарь отряда, мирза Садыкъ; онъ опредѣленъ былъ отъ миссіи для переписки съ персидскими властями. Мирза Садыкъ -- очень умный Персіянинъ, хорошо знаетъ свой языкъ и порядочно говоритъ по-русски, а хитеръ на столько, что могъ земляковъ своихъ, иногда и насъ, обманывать очень ловко. Не разъ сокращалъ онъ намъ скуку длинныхъ зимнихъ вечеровъ, разказывая свои похожденія, особенно за то время, какъ онъ находился первымъ ученикомъ у одного персидскаго пророка, съ которымъ прежде обманывалъ своихъ собратій, а потомъ разсорился, за то, что пророкъ обдѣлилъ его при дѣлежѣ собранныхъ денегъ.

Я уже сказалъ, какой охотникъ разговаривать былъ мой товарищъ Павелъ; для него мирза Садыкъ самый лучшій собесѣдникъ; онъ гладитъ бороду и разказываетъ, а Павелъ сидитъ дремлетъ или слушаетъ, что все равно.

-- Въ Сари былъ у меня пріятель мулла Меджидъ, разказывалъ Садыкъ,-- очень хорошій человѣкъ, такой хитрый. Онъ мнѣ сказалъ: "мирза Садыкъ, пожалуйте помогайте мнѣ, я хочу учить народъ." Я сказалъ:-- какъ учить? -- народъ скажетъ, надобно сдѣлать какое-нибудь чудо, а мы какъ сдѣлаемъ? Позвольте, вы не знаете, сказалъ онъ -- я вамъ скажу. Такъ мы съ нимъ поговорили, и потомъ я два мѣсяца ходилъ къ нему, и мы учились какъ намъ говорить съ нимъ знаками; вотъ напримѣръ: если взять бороду двумя пальцами, значитъ одно слово, а тремя, такъ другое; взяться за носъ, за ухо, и такъ много разныхъ знаковъ, только все такіе, чтобъ нельзя было замѣтить. Потомъ, когда мы все знали, могли говорить,-- я пойду на базаръ, тамъ скажу одному, другому, какой мулла Меджидъ святой человѣкъ, какъ онъ знаетъ законъ, онъ все знаетъ, что было и что будетъ; народъ и пойдетъ къ нему и проситъ, чтобъ онъ говорилъ имъ. Онъ сидитъ, все молчитъ и четки перебираетъ, а я сяду у самой двери, и когда кто придетъ, я его на ухо спрошу: пожалуста скажи, какъ васъ зовутъ; онъ скажетъ: Юсуфъ; а я сейчасъ знаками и показываю Меджиду; потомъ я спрошу: зачѣмъ вы пришли? -- а онъ скажетъ: пронесъ письмо. Гдѣ же оно? -- Оно у меня въ карманѣ, скажите объ этомъ муллѣ.-- Мулла самъ спроситъ, когда время придетъ, онъ знаетъ, за чѣмъ вы пришли. Потомъ когда мы кончимъ говорить, я начну читать молитву. Немножко погодя, Меджидъ вдругъ скажетъ: братъ Юсуфъ, ты принесъ мнѣ письмо, оно у тебя въ карманѣ, отдай его Садыку. Народъ все смотритъ и дивится, какъ это онъ узналъ.

-- Ну, какія же вы еще чудеса дѣлали? спрашивалъ я мирзу.

-- Много дѣлали разныхъ, отвѣчалъ онъ; -- одинъ разъ народу пришло много, всѣ сидятъ. Меджидъ сказалъ: мирза Садыкъ, пожалуйте дайте гостямъ чай. Я сейчасъ поставилъ самоваръ и тихошько положилъ въ него сахару, потомъ принесъ и при всѣхъ сдѣлалъ чай. Учитель, я сказалъ, у насъ сахару нѣтъ. Онъ сказалъ: вотъ тутъ есть сахаръ, возьмите. Я взялъ на блюдечкѣ немножко маленькихъ кусочковъ и говорю: этого мало, гостей много. Онъ разсердился и сказалъ: не ваше дѣло, сахару довольно. Я сталъ наливать чай, положилъ въ каждую чашку немножко сахару и подалъ, чай былъ очень сладкій. Всѣ такъ удивлялись.

-- Такъ вы только въ Сари дѣлали чудеса? спросилъ я разкащика.

-- Нѣтъ, отвѣчалъ Садыкъ,-- мы много ходили; прежній министръ мирза Хаджи-Агасы насъ въ Тегеранъ призывалъ, мы и тамъ были. Онъ много далъ денегъ Меджиду.

-- Какое же тамъ вы сдѣлали чудо?

-- Одинъ разъ, отвѣчалъ Садыкъ,-- мы пошли гулять въ садъ, народу много, все ходитъ за Меджидомъ и проситъ, чтобъ онъ показалъ чудо; въ это время мы подошли къ кучѣ померанцевъ, они лежали на землѣ; я взялъ тихонько одинъ, сдѣлалъ на немъ дырочку и воткнулъ въ него двѣ пшеницы, опять положилъ въ кучу и показалъ знаками Меджиду. Тогда онъ сказалъ народу: вы все просите чуда, а Богъ не велитъ мнѣ дѣлать большого, этимъ играть не хорошо; вотъ здѣсь лежитъ куча померанцевъ, вы знаете, что въ нихъ есть горькія зерна, скажите, какія хотите, чтобъ они были? -- я стоялъ ближе всѣхъ къ Меджиду и говорю: учитель, когда Адамъ согрѣшилъ, и Богъ его выгналъ изъ рая, то онъ сказалъ, чтобы онъ самъ нашелъ себѣ хлѣбъ: пусть въ померанцѣ будетъ пшеница. Тогда Меджидъ наклонился, взялъ тотъ померанецъ, который я положилъ, далъ его одному старику и сказалъ: разрѣжьте его и посмотрите, что тамъ есть. Когда померанецъ разрѣзали и нашли въ немъ пшеницу, всѣ очень удивлялись и сказали: это пророкъ.

-- Ну, а не было такихъ Персіянъ, которые бы говорили вамъ и говорили другимъ, что вы обманщики? спросилъ я Садыка.

-- Былъ, отвѣчалъ онъ,-- въ Баль-Фрушѣ одинъ сеидъ, очень хорошій человѣкъ; онъ не вѣрилъ намъ и никогда не приходилъ; намъ очень хотѣлось, чтобъ онъ также вѣрилъ, потому что народъ его очень слушался.

-- Какъ же вы переманили его на свою сторону? спросилъ я мирзу.

-- Онъ долго не ходилъ и потомъ одинъ разъ пришелъ. Меджидъ сидѣлъ въ углу, а я, какъ увидѣлъ, что сеидъ идетъ, легъ и прикинулся спящимъ. Сеидъ пришелъ, сѣлъ возлѣ Меджида и сталъ съ нимъ говорить, а я все такъ вздыхаю, какъ будто во снѣ мнѣ очень тяжело. Сеидъ говоритъ: мирза Садыкъ не хорошо спитъ, его надобно разбудить. -- Нѣтъ, сказалъ тогда Меджидъ,-- оставьте его, ему очень теперь хорошо, онъ очень хорошо видитъ во снѣ.-- Если вы знаете что онъ видитъ, сказалъ сеидъ, такъ скажите.-- Подождите, отвѣчалъ Меджидъ, онъ встанетъ, такъ самъ скажетъ. Тогда сеидъ сталъ его очень просить, чтобъ онъ сказалъ ему мой сонъ.-- Мирза Садыкъ, сказалъ тогда Меджидъ потихоньку, теперь видитъ большой садъ; тамъ такъ хорошо, что и сказать нельзя; въ саду на землѣ сидятъ шесть пророковъ, и тутъ же подальше отъ нихъ стою я; у воротъ сада стоятъ два ангела на часахъ и никого не пускаютъ; вдругъ тамъ сдѣлался шумъ, одинъ пророкъ спросилъ: отчего это? тогда ангелъ сказалъ: сеидъ пришелъ; онъ говоритъ, ему можно войдти въ садъ, онъ очень хорошо дѣлалъ на землѣ и исполнялъ законъ. Тогда пророкъ сказалъ: сеидъ хорошо дѣлалъ на землѣ, ему можно быть здѣсь;-- потомъ онъ взялъ розу, далъ ее мнѣ и сказалъ: возьмите, дайте сеиду и введите его въ садъ, онъ съ вами пройдетъ.

Когда Меджидъ это сказалъ, сеидъ спросилъ: что же, я вошелъ въ садъ? -- Больше мирза Садыкъ ничего не видѣлъ, отвѣчалъ Меджидъ, сдѣлался другой нехорошій сонъ, теперь его надобно разбудить. И онъ меня разбудилъ. Я такъ дѣлалъ, точно долго спалъ.-- Мирза Садыкъ! сказалъ сеидъ, вы видѣли сонъ? -- нѣтъ, сказалъ я, ничего не видалъ. Тогда Меджидъ сказалъ: пожалуста, Садыкъ, не лгите! скажите сеиду все, что вы видѣли. Я пошелъ на дворъ и тамъ разказалъ сеиду все также, какъ говорилъ Меджидъ; мы прежде съ нимъ объ этомъ говорили.

-- Ну что же, послѣ того сеидъ сталъ вамъ вѣрить? спросилъ я.

-- Очень повѣрилъ, отвѣчалъ Садыкъ,-- онъ каждый день приходилъ къ намъ, и всѣмъ говорилъ, что Меджидъ святой человѣкъ.

-- За что же вы разошлись съ Меджидомъ? спросилъ Павелъ мирзу.

-- Мы были въ Астрабадѣ, отвѣчалъ онъ:-- въ рамазанъ губернаторъ прислалъ за нами. Очень намъ было трудно тамъ, днемъ все молились въ мечети, а по пятницамъ такъ всю ночь у себя въ комнатѣ не спимъ, вслухъ читаемъ молитвы, двери отворены, для того чтобы каждый видѣлъ, что мы молимся. Послѣ губернаторъ далъ Меджиду пятьдесятъ червонцевъ, а Меджидъ мнѣ ничего не далъ,-- говоритъ: вы должны быть счастливы, что находитесь при мнѣ. Такой мошенникъ, онъ себя въ самомъ дѣлѣ сталъ считать пророкомъ.

-- Что же ты не разказалъ послѣ всѣхъ вашихъ плутней? спросилъ я.

-- Какъ не сказалъ! много говорилъ, да никто не вѣрилъ. Пошли къ Меджиду и говорятъ: Садыкъ вотъ что разказываетъ.

-- Что же онъ сказалъ на это?

-- Онъ сказалъ такъ: Садыкъ хорошій человѣкъ, но очень любитъ, чтобъ ему было все очень хорошо на землѣ, всякія удовольствія; я ему далъ мѣсто такое, гдѣ ему очень хорошо.

-- Какое же мѣсто?

-- А вотъ здѣсь при отрядѣ, отвѣчалъ Садыкъ:-- такой собака, какъ будто онъ меня опредѣлилъ! а Персіяне дураки ему повѣряли.

Такъ-то мы проводили вечера, отчужденные отъ всѣхъ интересовъ, которые волнуютъ живущихъ на землѣ. Наступила осень, а съ нею долгіе вечера. То, чего не успѣлъ я сдѣлать своими убѣжденіями, сдѣлала скука; всѣ мы понемножку стали собираться другъ у друга, чтобъ какъ-нибудь коротать время. Въ это время общество наше еще увеличилось; къ намъ пришелъ бригъ, назначенный въ число судовъ Астрабадскаго отряда.

Какъ ни старались мы однако разнообразить свое время, все-таки каждый день походилъ на своего предшественника: соберемся всѣ вмѣстѣ и начнемъ толковать,-- а о чемъ? -- каждый изъ насъ видѣлъ почти все, что видѣлъ другой, читалъ то же, что и другіе читали; новости изъ Астрахани къ намъ не доходятъ; новости изъ Тегерана насъ не интересуютъ; всѣ случаи изъ морской жизни каждаго уже разказаны и обсуждены;-- посидимъ, помолчимъ да и сядемъ за ералашъ. Нельзя было сказать, чтобы мы скучали, нѣтъ, это то же ощущеніе, когда чувствуемъ, что чего-то не достаетъ; нѣтъ, просто жизнь засыпала въ насъ. Это было такое время, когда "быть" и"не быть" слова однозначащія. Надобенъ былъ какой-нибудь толчокъ, какая-нибудь затѣя, которая вывела бы всѣхъ изъ нравственной дремоты.-- Къ счастію, это вскорѣ случилось.

Я уже говорилъ, что Трухмены сдѣлались смѣлѣе, и стали чаще нападать на своихъ робкихъ сосѣдей. Наконецъ дерзость ихъ простерлась до того, что они выѣхали на своихъ лодкахъ изъ аула Гасанъ-гули, въ то время когда мимо него проходилъ бригъ, и стрѣляли по немъ изъ ружей.-- На требованія начальника отряда они не хотѣли отвѣчать;-- надобно было дать имъ урокъ, и время къ этому наступило.

Черезъ лазутчиковъ, начальникъ отряда провѣдалъ, что большая шайка трухменскихъ удальцевъ, собирается ограбить Мазандеранскую провинцію, и что для этого нѣсколько лодокъ готовится у аула Гассанъ-гули. Мы ничего этого не знали, какъ вдругъ, въ одно утро, сигналъ съ парохода извѣстилъ, что начальникъ отряда проситъ всѣхъ командировъ судовъ собраться на пароходъ. Мы собрались.

Иванъ Осиповичъ разказалъ намъ прежде причины, вынуждающія его идти противъ трухменскихъ разбойниковъ,-- а потомъ спросилъ, по скольку мы можемъ вооружить гребныхъ судовъ и вести ихъ на буксирѣ къ аулу Гассанъ-гули.

Для насъ, уже давно уснувшихъ духомъ, это былъ моментъ пробужденія. Весело взглянули мы другъ на друга; лица всѣхъ загорѣлись новою жизнью; идти противъ Трухменъ, можетъ-быть, сражаться, мысль эта пролетѣла, какъ искра, черезъ наши головы. Когда всѣ одинаково одушевлены, то споровъ не бываетъ; всѣ препятствія были устранены, и вотъ на чемъ сразу порѣшили мы дѣло.

У насъ не было достаточнаго числа гребныхъ судовъ, на которыя можно бы было поставить фальконеты, и посадить хотя по восьми человѣкъ матросовъ, а безъ пушекъ плохо идти противъ аула, въ которомъ жителей въ двадцать разъ больше чѣмъ насъ.

При станціи находилось восемь большихъ лодокъ, отнятыхъ въ разное время у трухменскихъ пиратовъ. Лодки эти рѣшено исправить, сдѣлать на нихъ подушки, и уставить по два фальконета, а на нѣкоторыхъ по четыре. Къ лодкамъ прибавленъ былъ еще баркасъ. На всю эту флотилію предположили мы посадить восемьдесятъ человѣкъ матросовъ, собранныхъ частями со всѣхъ судовъ, снабдить ихъ, кромѣ обыкновеннаго ихъ оружія смоляными фитилями, фальшфеерами и порохомъ, для поджиганія разбойничьихъ лодокъ.

Чтобы предпріятіе могло имѣть успѣхъ, надобно было спѣшить, пока Трухмены не узнали о нашемъ намѣреній и не попрятали лодокъ въ рѣкахъ и камышахъ, гдѣ ихъ не скоро сыщешь. Для этого наложено было амбарго на всѣ суда, идущія отъ нашего острова на три дна; надѣялись въ это время успѣть приготовиться. Совсѣмъ не тѣми людьми поѣхали мы съ парохода, какъ пріѣхали на него; трое изъ насъ командировъ парохода и двухъ шхунъ назначались въ экспедицію; каждому были даны три лодки, составлявшія дивизіонъ, и каждый изъ насъ поспѣшилъ устроить какъ можно лучше и скорѣй свой отрядъ.

Давно не слышно было на островѣ и на судахъ такихъ веселыхъ пѣсенъ, какія раздавались въ эти три дня. Матросы точили оружіе, мастеровые исправляли лодки, артиллеристы приготовляли зажигательные снаряды.

На третій день утромъ дивизіоны были готовы, вооружены и снабжены какъ слѣдуетъ, имъ дѣлали ученье по рейду, а вечеромъ, тотчасъ по захожденіи солнца, назначено было идти къ Гассанъ-гули, чтобъ быть тамъ къ разсвѣту. Первыми снялись съ якоря шхуны, взявъ каждая на буксиръ свой дивизіонъ. Пароходъ снялся позже, и догналъ насъ, когда мы уже вышли изъ залива; онъ пошелъ впередъ съ своими дивизіонами, изрѣдка обмѣниваясь съ нами сигналами.

Вѣтеръ былъ тихій, и моя шхуна, бывъ легче, значительно опередила сестру свою; часа въ 3 утра, я считалъ себя, по счисленію, противъ аула Гассанъ-Гули, но сколько ни смотрѣлъ въ ночную трубу, не видѣлъ парохода, хотя шелъ по такой малой глубинѣ, что долженъ бы былъ его увидѣть, еслибъ онъ стоялъ на якорѣ у берега; подать же ему сигналъ я не рѣшался, опасаясь, что его замѣтятъ въ аулѣ и откроютъ насъ, а потому продолжалъ идти вдоль берега. Наконецъ, когда стало свѣтать, вдругъ увидѣли мы пароходъ, онъ стоялъ на якорѣ у берега; я тотчасъ спустился къ нему, но онъ, сдѣлавъ мнѣ сигналъ, поворотить обратно, самъ снялся съ якоря и пошелъ къ намъ на встрѣчу. Когда мы сошлись близко, то я узналъ, что на пароходѣ ошиблись и прошли мимо аула, который остался далеко позади: нечего было дѣлать, и мы печально поворотили назадъ, потому что должны были лавировать съ своими дивизіонами на буксирѣ, противъ тихаго противнаго вѣтра. Такимъ образомъ лавировали мы, едва подвигаясь впередъ, до самаго полдня; пароходъ давно уже былъ на мѣстѣ, а намъ предстояло еще долго плыть; я успѣлъ опять обогнать шхуну, которая при поворотѣ назадъ была впереди, какъ вдругъ вѣтеръ совершенно затихъ и сдѣлался штиль; на пароходѣ былъ поднятъ сигналь: спѣшить приблизиться; но что сдѣлаешь безъ вѣтра? Въ такихъ обстоятельствахъ я рѣшился сдать шхуну старшему офицеру, и вести дивизіонъ на веслахъ, хотя оставалось еще добрыхъ миль пять до парохода.

Дружно гребли матросы, но плохо подвигались неуклюжія лодки; наконецъ часа черезъ два подошли мы къ пароходу, а третій дивизіонъ, тоже на веслахъ, шелъ миляхъ въ двухъ позади. Начальникъ отряда, чтобъ не терять напрасно времени, такъ какъ былъ уже третій часъ за полдень, а Трухмены не давали рѣшительнаго отвѣта на его требованія, рѣшился идти съ двумя дивизіонами. Мы построились въ одну линію и подошли на веслахъ къ берегу, у котораго противъ аула стояло много лодокъ.

Берегъ противъ аула Гассанъ-Гули очень низокъ, и отъ него въ море на далекое разстояніе тянется отмель, такъ что пароходъ, стоявшій на якорѣ на четырехъ футахъ, все-таки былъ верстахъ въ трехъ отъ берега, и потому не могъ своими орудіями доставать до трухменскихъ лодокъ, которыя всѣ были вытащены на самую мель. Наши лодки, нагруженныя разными снарядами, также не могли подойдти къ непріятельской флотиліи; чтобы облегчить ихъ, матросы выскочили въ воду и стали тащить ихъ по мели: мы старались расположиться такимъ образомъ, чтобы фальконеты наши могли дѣйствовать между берегомъ и непріятельскими лодками, для того чтобы не допустить Трухменъ напасть на матросовъ, когда они будутъ посланы зажигать; самимъ же матросамъ, по малочисленности, защищаться было бы очень трудно.

Какъ ни старались мы, но не могли дотащить свои суда ближе какъ на навѣсный выстрѣлъ; тогда начальникъ отряда приказалъ открыть пальбу, и обстрѣлявши ближайшія къ намъ лодки, послать партіи зажигать ихъ. Бросивъ по нѣскольку ядеръ въ трухменскую флотилію и не замѣчая, чтобы тамъ были спрятаны люди, мы выслали партіи, оставивъ на лодкахъ по пяти человѣкъ, чтобы дѣйствовать фальконетами и въ случаѣ надобности перетаскивать лодки съ мѣста на мѣсто.

Матросы, какъ мальчишки на праздникъ, бросились къ непріятельскимъ лодкамъ, и четыре изъ нихъ скоро запылали. Мы продолжали стрѣлять время отъ времени, чтобы не допускать Трухменъ приближаться къ морю. Ихъ собралось на берегу множество, но они укрывались за песчаными холмами, и стрѣляли оттуда изъ ружей, хотя безъ всякаго вреда намъ, такъ точно, какъ и наши ядра только падали близь ихъ, не задѣвая никого.

Первыя лодки Трухменъ, стоявшія на якорѣ, на самой отмели, были всѣ уже зажжены; но въ полверстѣ отъ нихъ, почти на сухомъ мѣстѣ, вытащено было много лодокъ, разбросанныхъ версты на полторы вдоль берега. Начальникъ отряда приказалъ ихъ также зажечь.

Посылать прямо туда матросовъ было опасно, потому что за лодками Трухменамъ было ловко спрятаться и оттуда стрѣлять въ насъ; надобно было прежде ядрами выгнать разбойниковъ изъ засады. Для этого мы съ Павломъ Осиповичемъ, собравши своихъ людей, приказали имъ поднять на плеча наши лодки, и тащить ихъ какъ можно ближе къ трухменскимъ. Въ это время на помощь намъ подоспѣлъ третій дивизіонъ, которому приказано было идти и зажигать лодки съ лѣваго фланга. Отъ выстрѣловъ нашихъ двухъ дивизіоновъ, Трухмены скоро бросились изъ лодокъ и бѣжали на берегъ. Тогда мы, подвинувъ свои лодки еще ближе, такимъ образомъ, чтобы ядра ложились между непріятельскими лодками и берегомъ, послали свои партіи зажигателей; они принялись за свое дѣло спокойно, безъ помѣхи. Командиръ третьяго дивизіона также послалъ свои партіи и берегъ подъ командою бывшаго у него въ дивизіонѣ мичмана Г., только не обстрѣлявши предварительно трухменскихъ лодокъ. Мы съ Павломъ были не подалеку одинъ отъ другаго, и какъ трухменскія пули мало безпокоили насъ, то мы закурили папиросы и перебрасывались словами; какъ вдругъ частая перестрѣлка обратила наше вниманіе въ ту сторону, гдѣ былъ третій дивизіонъ, и мы увидѣли, что партія его, посланная зажигать, отступаетъ, отстрѣливаясь отъ Трухменъ, засѣвшихъ въ своихъ лодкахъ.

Тогда оставивъ по одной изъ своихъ лодокъ, чтобы защищать собственныя свои партіи, остальныя почти по землѣ потащили мы вдаль берега, чтобы ядрами выгнать Трухменъ изъ засады, потому что съ третьяго дивизіона стрѣлять было нельзя: непріятельскія лодки были прикрыты отъ его выстрѣловъ отступавшими матросами.

Какъ только мы подошли на такое разстояніе, что ядра могли доставать, тотчасъ открыли огонь, и такъ удачно, что первыя два ядра попали въ одну изъ лодокъ; Трухмены съ крикомъ выскочили изъ нея и бросились бѣжать, а товарищи ихъ, видя это, также оставили свою засаду. Такимъ образомъ лодки были совершенно очищены отъ непріятеля, который скрылся за земляною насыпью на берегу. Трухмены стрѣляли оттуда въ насъ, но пули ихъ были почти на излетѣ и не могли сдѣлать большаго вреда.

Какъ только Трухмены вышли изъ лодокъ, партіи наши возвратились къ нимъ и стали зажигать ихъ. Тутъ молодой командиръ партіи до того разгорячился, что отправился было на берегъ выгонять Трухменъ изъ засады, но его возвратили, потому-что число матросовъ, было слишкомъ недостаточно, Лодки, напитанныя нефтью, загорѣлись скоро; онѣ пылали яркимъ пламенемъ. Видя столько огня, матросы не выдержали и закурили свои коротенькія трубочки, побранивая Трухменъ, которые продолжали стрѣлять изъ-за каждаго песчанаго бугорка.

Солнце садилось, Двадцать шесть лодокъ горѣли такъ сильно, что еслибъ Трухмены вздумала заливать ихъ, то и тогда не спасли бы ничего. Начальникъ отряда приказалъ намъ собирать своихъ людей и идти къ пароходу. Когда стали собираться наши партіи, мы испугались, увидѣвъ, что два матроса ведутъ подъ руки нашего молодаго мичмана. Жаль намъ было очень бѣдняжку, мы полагали, что онъ раненъ въ ноги, потому что едва передвигалъ ихъ; но жалость наша обратилась въ смѣхъ, когда мы узнали причину. Онъ вздумалъ нарядиться въ охотничьи сапоги, чуть ли не больше его самого величиною, и когда они налились водою, то бѣдный мичманъ уже потерялъ возможность передвигать свои ноги.

Вечеръ наступилъ тихій, ясный; также какъ и въ началѣ, мы должны были тащить свои лодки на плечахъ, а потомъ уже, когда вышли на глубину, всѣ сѣли на свои мѣста, построились въ линію и пошли къ пароходу. Счастье наше, что во все время не было вѣтра, а иначе на открытомъ берегу съ моря разгулялись бы такіе буруны, что мы пожалуй и не выбились бы изъ нихъ скоро и безъ потери.

На пароходѣ мы оставались не долго, и лишь только съ наступленіемъ ночи подулъ отъ берега легкій вѣтерокъ, какъ начальникъ отряда приказалъ намъ ѣхать на свои шхуны и, взявши на буксиръ дивизіоны, вести ихъ къ Амуръ-аде. Всю ночь вѣтеръ дулъ такъ тихо, что мы едва-едва ползли, хотя и не сожалѣли объ этомъ, потому что, пользуясь тишиною, могли спать младенческимъ сномъ. Утромъ, при восходѣ солнца вышедши на палубу, я ахнулъ, взглянувъ на своихъ матросовъ зажигателей; всѣ физіономіи были до того опалены и закопчены порохомъ, что онѣ походили на угольщиковъ, а брови и усы рѣдко у кого были цѣлы. Особенно, стоявшій на рулѣ, матросъ Климовъ былъ очень красивъ: у него были большіе усы; изъ нихъ одинъ остался цѣлъ, а отъ другаго торчали какіе-то клочочки; половина же лица была черна какъ у арапа.

-- Климовъ, гдѣ твой усъ? спросилъ я его.

-- Виноватъ, ваше благородіе, я зажигалъ кранецъ, да онъ не горитъ, фальшфеера {Фальшфееръ -- бумажная трубка, набитая горючимъ составомъ; онъ горитъ яркимъ бѣлымъ пламенемъ и употребляется моряками для ночныхъ сигналовъ.} у меня не было, такъ я подложилъ порошку.

-- И вѣрно подулъ на него?

-- Подулъ маненько, да потомъ и отскочилъ; ужь не знаю, какъ опалило.

Около полудня мы были на своемъ рейдѣ и собрались къ начальнику отряда обѣдать и праздновать благополучное свое возвращеніе.

Всѣ здоровы, цѣлы, раненый былъ только одинъ, да и то неопасно, какъ объявилъ бывшій съ нами медикъ. Какого же успѣха было намъ желать больше?

Съ недѣлю потолковали обо всемъ случившемся, разобрали по ниточкѣ все какъ было, а потомъ опять стали забывать,-- но пробужденная жизнь еще не засыпала, всѣ смотрѣли не такими сонными, какъ прежде.

Октябрь былъ уже въ половинѣ, и мы съ часу на часъ ожидали прибытія послѣдняго почтоваго парохода. Это самый дорогой для Астрабадцевъ пароходъ; на немъ привозятъ послѣднія письма изъ Россіи и послѣдніе запасы на всю зиму; горе тому, кто пропустилъ случай и не выписалъ себѣ чего-нибудь: ему придется тогда, какъ говорится, собирать съ міру по ниткѣ, а амурадейскій міръ очень невеликъ, и каждый боится за себя. Особенно важны для насъ: чай, сахаръ и табакъ; первыхъ двухъ еще можно достать у Персовъ, хотя въ отлично-скверномъ видѣ, а послѣдняго не добудешь ни за какія деньги, потому что правовѣрные курятъ одни кальяны.

Непродолжительный походъ нашъ противъ Трухменъ имѣлъ самое благодѣтельное вліяніе на наше маленькое общество; о прежнихъ распряхъ и несогласіяхъ не было и помину; всѣ были какъ дѣти одной семьи. Наконецъ пароходъ пришелъ. Къ нашему удовольствію, это былъ одинъ изъ тѣхъ, на которомъ въ числѣ прислуги находились люди запасливые; они набрали для насъ много разныхъ вещицъ, которыхъ издали никогда не вспомнишь выписать, а увидишь, такъ непремѣнно купишь. Мы просили капитана парохода пробыть у насъ одинъ лишній день, чтобъ успѣть написать побольше писемъ во всѣ углы обширной Россіи; хочется ничего не забыть, обо всемъ сказать друзьямъ и знакомымъ. Хотя начальникъ отряда и обѣщалъ въ январѣ мѣсяцѣ послать шхуну въ Баку, но какъ знать! позволятъ ли неугомонные Трухмены ослабить силы отряда, а если и можно, то почта черезъ Закавказскій край не совсѣмъ надежна. Не разъ случалось получать извѣстія, что всѣ наши письма попали къ горцамъ, которые дѣлаютъ изъ нихъ иллюминацію, или похоронены гдѣ-нибудь подъ снѣжнымъ обваломъ.

Прошелъ мѣсяцъ послѣ нашего дѣла съ Трухменами, но разбойники мало унимались. Правда, они уже не рѣшались собираться на грабежъ большимъ числомъ; но въ одиночку, на лодкахъ, успѣвали пробираться къ берегамъ Персіи, хотя всегда безуспѣшно, потому что лазутчики вовремя давали намъ знать, и тотчасъ шхуна, несмотря ни на погоду, ни на время, вылетала въ море. Хотя мы не могли поймать разбойничьихъ лодокъ, которыя держались всегда близь берега, но появленіе шхуны заставляло ихъ отлагать свои намѣренія и возвращаться въ аулъ. Всего непріятнѣе для насъ было то, что приходилось вступать подъ паруса въ самое ненастное время; чуть только погода испортится и начнутся мелкіе осенніе дожди, такъ и жди приказа идти въ крейсерство. Въ сухое время, особенно въ полнолуніе и послѣднюю четверть, мы были увѣрены, что насъ не потревожатъ; Трухмены для своихъ нападеній выбираютъ всегда время первой четверти луны, имъ удобнѣе плыть моремъ при лунѣ; а къ утру, когда мѣсяцъ скроется и сдѣлается оттого гораздо темнѣе, они какъ разъ и пожалуютъ къ какому-нибудь Персу въ гости; на разсвѣтѣ же опять уйдутъ.

Изъ числа разбойниковъ надоѣдалъ намъ Гетъ-Козыль особенно. Онъ, какъ нарочно, для своихъ похожденій выбиралъ время, когда менѣе всего желаемъ оставить дружескій кружокъ и идти на поиски,-- непремѣнно какой-нибудь большой праздникъ.

Такъ случилось въ первый день Рождества. Вечеромъ всѣ мы собрались въ домѣ, гдѣ жило семейство отряднаго начальника. Всѣ были особенно оживлены и веселились, кто какъ умѣлъ. Часу въ 11 вечера, вдругъ докладываютъ хозяину, что пришелъ отрядный переводчикъ и спрашиваетъ его. Онъ вышелъ, но вскорѣ возвратился.

-- Павелъ Осиповичъ, сказалъ онъ командиру парохода, разведите пары и снимайтесь съ якоря. Мнѣ дали знать, что Гетъ-Козыль, съ самыми удалыми восемью разбойниками, пошелъ на лодкѣ въ Мешедесеръ; такъ какъ теперь штиль, и онъ вѣроятно далеко не ушелъ, то вы идите туда прямо моремъ, а утромъ подойдите какъ можно ближе къ берегу и обойдите его весь. А вы, господа, продолжалъ онъ, обращаясь ко мнѣ и лейтенанту К.... также снимайтесь съ якоря и крейсеруйте до возвращенія парохода, у Трухменскаго берега, чтобы перехватить Гетъ-Козыля, если онъ, увидѣвши пароходъ, вздумаетъ возвратиться.

Прошелъ часъ, и мы на веслахъ, потому что было совершенно тихо, шли къ выходу изъ залива; пароходъ успѣлъ развести пары и скоро обогналъ насъ. Отъ всего сердца проклинали мы Гетъ-Козыля, заставившаго насъ промѣнять пріятную бесѣду на ночное путешествіе, да еще съ такимъ трудомъ; вѣтра нѣтъ, а на веслахъ далеко не доведешь шхуну. Къ разсвѣту, однакожь, мы вышли изъ залива, и какъ только подулъ вѣтерокъ, разошлись по назначеннымъ намъ дистанціямъ.

На другой день къ вечеру товарищъ мой, крейсеровавшій поближе къ заливу, увидѣлъ, что пароходъ возвращается; онъ тотчасъ далъ мнѣ объ этомъ знать сигналомъ, и мы ночью же воротились съ станціи.

Командиръ парохода донесъ, что онъ обошелъ весь Мазандерлискій берегъ, и оттуда все шелъ вдоль полуострова Міанъ-Кале, уклоняясь иногда въ море, но рѣшительно нигдѣ не видѣлъ ни одной лодки и даже, въ Мешедесерѣ, посылалъ на берегъ шлюпку, узнать у жителей, но и тѣ сказали, что ничего не слышно.

Такъ какъ подобные случаи ложныхъ извѣстій отъ нашихъ лазутчиковъ бывали очень часто, то и этотъ причислили къ нимъ; тѣмъ болѣе, что черезъ два дня пришелъ изъ Мазандерана персидскій каржимъ за нефтью къ Трухменамъ, и сказалъ, что у нихъ ничего не слышно о Гетъ-Козылѣ.

Спустя уже недѣли двѣ, мы узнали, что Гетъ-Козыль сыгралъ съ пароходомъ хитрую штуку, и Павелъ Осиповичъ выходилъ изъ себя отъ досады, что его провелъ дикарь.

Гетъ-Козыль точно ходилъ на разбой, но въ штиль ночью онъ не могъ далеко уйдти и былъ только у полуострова Міанъ-Кале, когда мимо его проходилъ пароходъ. Завидѣвъ его издали, ловкіе разбойники, не зная что дѣлать, потому что некуда было скрыться, подошли какъ можно ближе къ берегу, и затопили свою лодку, оставивъ только необходимую часть носа, который возвышенъ. Сами они также залѣгли въ воду до самаго подбородка и снявши шапки, бритыми головами прислонились къ торчавшей части лодки. Такимъ образомъ они просидѣли, покуда пароходъ прошелъ мимо ихъ и скрылся изъ виду, тогда удальцы вылѣзли изъ холодной ванны, и отливши лодку, поплыли домой, опасаясь идти на разбой, чтобы пароходъ не возвратился. Какъ бы ни смотрѣли съ парохода, но увидѣть подъ самымъ берегомъ, на разстояніи версты, кончикъ носа лодки совершенно невозможно; мы всѣ очень хорошо понимали это, но все-таки Павелъ Осиповичъ никакъ не могъ простить Гетъ-Козылю его выдумку.

Ноябрь, декабрь и половина января -- лучшее время на Амуръ-аде. По истинѣ, въ это время года ясное голубое небо надъ заливомъ можетъ поспорить въ чистотѣ съ прославленнымъ небомъ Италіи. Въ эти мѣсяцы почти не бываетъ сильныхъ вѣтровъ, но каждый день аккуратно съ полудня начинаетъ дуть сѣверный вѣтеръ, который къ вечеру стихаетъ, а послѣ солнечнаго заката дуетъ съ юга отъ горъ. Южный вѣтеръ продолжается всю ночь до восхода солнца; потомъ онъ стихаетъ, или переходитъ въ восточный, а въ полдень опять отъ сѣвера. Такіе періодическіе вѣтры всегда означаютъ въ Астрабадѣ ясную, сухую погоду, и ужь какъ только который-нибудь изъ нихъ не подулъ въ свое время, значитъ погода испортится и будетъ ненастье. Это чаще и чаще начинаетъ случаться въ концѣ января; тогда и лихорадки, оставившія на время жителей Амуръ-аде, возвращаются, чтобы съ новою любовью трясти свои жертвы.

Въ это время, о которомъ я разказываю, лихорадокъ было мало, но появились какіе-то особеннаго рода нарывы, такъ что если у кого заведется такой, то тянется мѣсяца три: одинъ кончится, другой начинается на томъ же мѣстѣ. Нашъ отрядный медикъ, Альфредъ Васильевичъ, увѣрялъ насъ, что это очень хорошо, и долженъ радоваться тотъ, у кого сядетъ подобный нарывъ; мы однакожь не находили въ этомъ особеннаго удовольствія, и хотя отъ чистаго сердца вѣрили Альфреду Васильевичу, но все-таки просили, если къ кому пожалуетъ подобный гость, чтобы онъ прогонялъ его поскорѣе.

Въ декабрѣ мѣсяцѣ у Персіянъ бываетъ праздникъ или, лучше сказать, печальное воспоминаніе убіенія имама Гусейна другимъ начальникомъ секты, Моавье. Обрядъ воспоминанія продолжается нѣсколько дней; въ городахъ существуютъ для этого особыя труппы, которма переходятъ изъ мѣста въ мѣдто, и даютъ представленія, разыгрывая сцену убіенія имама. Гдѣ нѣтъ такой труппы, тамъ обыкновенно кто-нибудь изъ муллъ или стариковъ читаетъ по книгѣ сказанія о смерти Гусейна, а народъ криками и рыданіями изъявляетъ свое сочувствіе. Во всѣхъ городахъ Персіи, почти въ каждомъ кварталѣ, устроена обширная комната о трехъ стѣнахъ, и въ ней поставлена каѳедра, съ которой по вечерамъ разказываютъ эту исторію. Какъ комната, такъ и каѳедра убираются на время обряда цвѣтными фонарями и плошками.

Намъ было далеко ѣхать въ Астрабадъ, смотрѣть обрядъ воспоминанія, который называется тазъе. Мирза Садыкъ, жившій въ деревнѣ Гязь, неподалеку отъ морскаго берега, пригласилъ меня съ Павломъ Осиповичемъ посмотрѣть деревенское тазье, и мы, конечно, очень охотно приняли это предложеніе.

Отъ своей станціи пошли мы изъ моей шхунѣ къ нашей факторіи, чтобы тамъ нанять лошадей. Къ намъ присоединился еще спутникъ, командиръ стоявшаго на посту у факторіи ботика, мичманъ Г.... и мы, нанявши лошадей, которыя привозили товары въ факторію и возвращались порожними, отправились на нихъ въ деревню.

Проѣзжая отъ берега до Гязи, я едва узнавалъ мѣстность, по которой мы ѣхали. Какъ живо рисовалась въ моей памяти эта самая дорога въ 1842 году! узенькая тропинка вела тогда насъ по непроходимому лѣсу, такъ что мы должны были ѣхать одинъ за другимъ, солнца не было видно, потому что лучи его не проникали сквозь густую зелень листьевъ. Что же теперь? Обширныя поля, засѣянныя рисомъ; кое-гдѣ осталось только дерево; вмѣсто величественныхъ дубовъ и орѣховыхъ деревьевъ, насажены молодые шелковичники.

Прежде Персіяне никогда не рѣшались пускаться, даже большими партіями, къ берегу, опасаясь Трухменъ, а потому лѣсъ близь моря оставался нетронутымъ; но теперь они его весь вырубили, сдѣлали поля и сажаютъ рисъ. Хотя конечно настоящее лучше, жители благоденствуютъ, торговля усиливается; а все-таки мнѣ было жаль прежней дѣвственной природы астрабадской; теперь мы беззаботно ѣхали, шумно перегоняя другъ друга, а тогда какой-то невольный трепетъ проникалъ въ душу и опасеніе раждалось, смотря на эти густыя массы зелени по краямъ тропинки, гдѣ врагу было бы удобно устроить самую тайную засаду: теперь ни у кого изъ насъ вовсе не было оружія, а тогда нельзя было и подумать пуститься въ лѣсъ безоружному.

Доѣхавъ до деревни, мы отыскали домъ мирзы Садыка и поѣхали къ нему. Мирза встрѣтилъ насъ на дворѣ и привѣтствовалъ множествомъ персидскихъ селямовъ. На дверяхъ дома мирзы, намалевана была какая-то картина, работа досужнаго отряднаго художника, и мирза очень гордился этою картиной, передъ своими собратіями, какъ признакомъ своей связи и дружескихъ отношеній съ Русскими. Это была неслыханная роскошь между полудикими жителями деревни.

Мы вошли въ домъ, или лучше сказать въ единственную комнату мирзы, и усѣлись на полу на войлокахъ; впрочемъ, такъ какъ мы съ нимъ не церемонились, то каждый расположился, какъ ему было угодно. Въ комнатѣ была сложена голландская печка, также по низости отрядныхъ мастеровъ, потому что деревенскіе Перси не знаютъ употребленія даже каминовъ, и разводятъ огонь прямо на полу въ особомъ мѣстѣ выложенномъ глиною, а дымъ идетъ куда самъ знаетъ.

Времени до ночи, когда должно было начаться тазье, оставалось часъ, и мы, чтобы какъ-нибудь провести его, стали разспрашивать мирзу о предстоящемъ празднествѣ.

-- Мирза Садыкъ, сказалъ я,-- кто убилъ Гусейна?

Мирза недовѣрчиво посмотрѣлъ на Павла Осиповича, а потомъ отвѣчалъ:

-- Если я буду говорить, Павелъ Осипычъ все смѣяться будетъ.

-- Разказывай, мнѣ все равно, сказалъ Павелъ,-- я ужь слышалъ это двадцать разъ, такъ ужь еще одинъ ничего не значитъ,-- буду слушать.

-- Гусейнъ, началъ говорить мирза,-- послѣ Алія былъ выбранъ халифомъ, а другіе выбрали потомка Омара, Моавье. Они стали воевать между собою, и Гусейнъ побѣдилъ Моавье, и сдѣлался халифомъ. Потомъ онъ со всѣмъ семействомъ поѣхалъ въ Мекку молиться, и одинъ разъ, когда было очень жарко, они остановились отдыхать на дорогѣ, а Моавье собралъ войско и напалъ на нихъ. Гусейна онъ убилъ тутъ же, а всѣхъ женщинъ и дѣтей взялъ съ собою и потомъ также убилъ.

-- А что же ты не говоришь, сказалъ Павелъ,-- какъ къ Моавье пришелъ посланникъ отъ французскаго короля и говорилъ ему, чтобъ онъ не убивалъ маленькихъ дѣтей?

-- Вы, Павелъ Осипычъ, скажите, вы знаете, отвѣчалъ мирза.

-- Зачѣмъ я буду говорить? ты началъ, такъ разказывай.

Мирза подумалъ и продолжилъ разказъ:

-- Когда Моавье убилъ Гусейна, то пришелъ въ Багдадъ и сказалъ, что онъ халифъ, потомъ велѣлъ всѣхъ женщинъ и дѣтей Гусеина посадить въ тюрьму и каждый день одному изъ нихъ отрѣзывать голову. Тогда пришелъ къ нему французскій посланникъ и сказалъ: зачѣмъ вы дѣлаете, это не хорошо: у насъ такъ не дѣлаютъ, вы убили ихъ отца, а маленькихъ дѣтей нельзя убивать. Тогда Моавье сказалъ ему: у васъ нельзя, а у насъ можно, а если вы мнѣ не позволяете ихъ убивать, я и вамъ прикажу рѣзать голову; тогда посланникъ испугался и ушелъ.

Покуда мы толковали съ мирзою, наступила ночь и не вдалекѣ раздались смѣшанные голоса.

-- Сегодня тазье будетъ близко моего дома, сказалъ мирза; -- они ужь собрались; если угодно осмотрѣть, такъ надо идти тихонько.

Мы пошли за мирзою, пробираясь ощупью между деревьями, и расположились наблюдательнымъ постомъ около одного забора, за которымъ собралось тазье.

По срединѣ широкаго двора, были воткнуты одинъ противъ другаго два высокіе шеста, на которыхъ горѣли чираки {Чираки небольшіе глиняные кувшинчики, у которыхъ съ боку и низу сдѣлана дудочка; въ нее кладутъ тряпку, а въ кувшинъ наливаютъ нефть, которая напитывается въ нее и горитъ на концѣ.} и красноватымъ свѣтомъ своимъ освѣщали сцену. Вокругъ шестовъ образовался кругъ, человѣкъ изъ тридцати молодыхъ людей; каждый изъ нихъ держался рукою за поясъ своего товарища съ лѣвой стороны, а правую руку, которая была обнажена, держалъ на своей груди, также обнаженной. По срединѣ круга стояли два старика, которые по одиночкѣ читали по книгѣ исторію убіенія Гусейна. Во время чтенія, крутъ стоялъ безмолвно и не шевелился; но какъ только оканчивался стихъ, кругъ тотчасъ начиналъ двигаться въ правую сторону; каждый, изъ составлявшихъ кругъ, присѣдалъ на правую ногу и ударялъ рукою въ грудь съ восклицаніемъ: Гусейнъ, Гусейнъ! пронзнося первый разъ это слово низкимъ голосомъ, а при второмъ, возвышая его. Все это: присѣданіе, удары въ грудь и восклицанія, дѣлалось всѣми совершенно въ одно время и въ тактъ.

Послѣ довольно продолжительнаго чтенія, во время котораго у многихъ показалась уже кровь на груди отъ ударовъ, чтецъ сталъ воодушевляться и, поднявъ вверхъ руки, запѣлъ: Шири-хадо-йо-Али (о, Али, Божій левъ)! Тогда весь кругъ началъ прискакивать на одной ногѣ, все двигаясь въ правую сторону, всѣ хоромъ запѣли эти слова, и удары въ грудь сдѣлались сильнѣе и чаще.

Многіе изъ ревностныхъ богомольцевъ, во время этихъ обрядовъ, для большаго выраженія своей скорби дѣлаютъ на груди и на лицѣ нарѣзки, чтобы шла кровь, а мальчикамъ, всѣмъ безъ исключенія, разрѣзываютъ лбы.

Сцена, которую мы видѣли, выполняется въ каждой деревнѣ; молодежъ, участвующая въ ней, переходитъ изъ мѣста въ мѣсто; ее вездѣ хорошо принимаютъ и угощаютъ. Но это актеры втораго разбора; въ городахъ же, какъ я уже говорилъ, есть особыя труппы, которыя въ лицахъ представляютъ всю исторію смерти имама. Даже посланникъ является на сцену и говоритъ по-французски свою рѣчь къ Моавье.

Темная ночь, зелень деревьевъ, освѣщенная краснымъ пламенемъ нефти, толпа народу, мущинъ на землѣ и женщинъ на крышахъ,-- все это давало картинѣ особую поэзію; даже и мы, скрываясь за заборомъ, служили какъ бы дополненіемъ къ ней. Хотя съ нами и былъ довольно хорошій живописецъ, нашъ молодой мичманъ, но онъ былъ какъ-то не въ духѣ, и сцена его не трогала.

-- Мирза, что же потомъ будетъ, когда перестанутъ кричать? спросили мы своего хозяина.

-- Ничего не будетъ, отвѣчалъ мирза,-- будутъ ужинать.

-- Ну это совсѣмъ не любопытно. Значитъ мы можемъ ѣхать, прикажи сѣдлать лошадей.

-- Какъ можно, сказалъ мирза,-- это мнѣ будетъ стыдно. Господа съ отряда были у меня и ушли безъ ужина,-- что мои люди скажутъ?

Чтобъ не обидѣть мирзу, мы остались ждать его ужина; возвратились въ домъ и опять усѣлись на полу, прося его только поскорѣе давать ужинъ, а то ѣхать, хотя всего верстъ пять, но верхомъ, въ темную ночь, очень непріятно.

Ужинъ мирзы былъ великолѣпенъ въ персидскомъ вкусѣ: нѣсколько сортовъ плову и множество разныхъ соусовъ и жаркихъ на блюдечкахъ. Въ надеждѣ на верховую ѣзду, какъ хорошій моціонъ, мы не побоялись на ночь ѣсть жирныя персидскія кушанья; только одна бѣда: у насъ не было ни капли вина, а пить послѣ жирной пищи воду, хотя Персы и увѣряютъ, что здорово, мы нерѣшились, а предпочли лучше эрьянъ, питье, которое дѣлаютъ изъ квашенаго молока, разведеннаго водою.

Безъ особенныхъ приключеніи, ночью мы возвратились на свои корабли, а на другой день были уже у Амуръ-аде.

Наступилъ январь, и трухменскіе разбойники притихли. Въ это время года близь Астрабадскаго залива появляется много красной рыбы, которую Трухмены ловятъ и продаютъ нашимъ купцамъ, приходящимъ для этого изъ Астрахани. Хотя самые отчаянные разбойники не занимаются рыболовствомъ, однако всѣ они имѣютъ родственниковъ, которые выходятъ на этотъ промыселъ и могутъ быть задержаны въ случаѣ какого-нибудь грабежа. Вотъ почему время рыболовства всегда есть самое спокойное для насъ, крейсеровъ.

Трухмены ловятъ рыбу орудіемъ, извѣстнымъ подъ именемъ снасти или крючковъ, которые получаютъ они отъ купцовъ, приходящихъ за покупкою рыбы. Тысячу крючковъ совсѣмъ обдѣланныхъ, Трухмены принимаютъ за пятнадцать рублей серебромъ, и каждый ловецъ, получивши нѣсколько тысячъ, обязывается привозить своему закащику рыбу, икру и клей, за условную цѣну, которая по большей части есть слѣдующая: севрюга и осетръ, по 45 коп. сер. за штуку; бѣлуга 90 коп. сер.; икра за пудъ 1 руб. 80 коп. сер., клей 4 руб. и 1 руб. 20 коп. сер. за фунтъ. Безъ споровъ не обходится; несмотря на обязательства, ловецъ не задумается отдать рыбу стороннему, если онъ только дастъ за нее большую цѣну,-- и даже передъ глазами собственныхъ своихъ старшинъ онъ правъ. Они говорятъ, что виноватъ тотъ, кто соблазняетъ надбавкою цѣны, а Трухменъ не виноватъ: если ему больше дали, то онъ долженъ отдать.

Всѣ споры рѣшаются обыкновенно начальникомъ отряда. Трухмены повинуются рѣшеніямъ его безпрекословно, еслибы они даже не согласовались съ ихъ понятіями.

Однажды, одинъ изъ старшинъ трухменскихъ, по имени Кадыръ-ханъ. пришелъ къ начальнику станціи съ жалобою, что русскій купецъ Козловъ перекупилъ у его родственника рыбу, которую онъ долженъ былъ привезти къ нему.

-- Зачѣмъ же онъ продалъ? спросилъ Иванъ Осиповичъ,-- если ты ему далъ снасть, такъ онъ долженъ привозить рыбу къ тебѣ.

-- Онъ затѣмъ отдалъ, отвѣчалъ Кадыръ-ханъ,-- что тотъ ему больше далъ. Онъ не виноватъ, всякій отдастъ, когда ему больше заплатятъ, а зачѣмъ Козловъ далъ больше? онъ виноватъ.

-- Хорошо, я прикажу возвратить тебѣ купленную рыбу, а ты возьми у своего родственника деньги, которыя онъ за нее подучилъ и отдай Козлову.

-- Зачѣмъ деньги взять! отвѣчалъ ханъ;-- вы прикажите рыбу отдать, а деньги пускай остаются; онъ не виноватъ, что ему больше дали. У насъ всегда такъ; если больше даютъ, долженъ отдать, хоть товаръ и проданъ,-- а зачѣмъ давать больше?

Вотъ трухменскія понятія! Народъ этотъ не имѣетъ никакого управленія; онъ дѣлится на три главныя племени, которыя всѣ опять раздѣляются на племена болѣе мелкія, носящія названіе отъ своихъ родоначальниковъ; каждый членъ племени причитаетъ себя какъ-нибудь въ родню родоначальнику.

Управленіе племенъ патріархальное; каждый отецъ семейства есть и судья его; въ большихъ спорахъ обращаются на рѣшеніе Таганъ-Козы, высшей духовной особы.

Трухмены всѣ мусульманскаго исповѣданія, секты сунни, изъ преданности обрядамъ вѣры далеко уступаютъ Персамъ, послѣдователямъ Алія. Персіянинъ, гдѣ бы онъ ни былъ, а ужь не пропуститъ времени, назначеннаго для омовенія и молитвы; изъ Трухменъ же, только одни старики заботятся объ этомъ.

О правахъ Трѵхменъ вообще можно сказать, что они очень смирны и безпрекословно покоряются всякому, если только онъ сильнѣе ихъ. Цѣль жизни Трухмена -- какъ-нибудь, грабежемъ или торговлей, пріобрѣсть копѣйку. Персіяне боятся ужасно Трухменъ и считаютъ ихъ своими смертельными врагами, но между тѣмъ трухмены вовсе не злы на Персовъ, а смотрятъ на нихъ, какъ на овецъ, которыхъ можно всегда стричь и кушать. Они рѣдко, развѣ по крайности, рѣшатся умертвить Персіянина, а ловятъ Персіянъ только для того, чтобы потомъ получить выкупъ, и во время плѣна не подвергаютъ ихъ никакимъ истязаніямъ.

Одежда Трухменъ общая всѣмъ кочующимъ народамъ Азіи: короткій полушубокъ изъ бараньяго мѣха и такая же шапка, сшитая низкимъ усѣченнымъ конусомъ, мѣхомъ наружу, для исподняго платья употребляютъ они персидскую и бухарскую бязь, родъ холста изъ хлопчатой бумаги; обуви нѣтъ никакой; зиму и лѣто одежда всегда одна и та же. Старшины Трухменъ, и вообще имѣющіе торговые обороты съ Русскими, получаютъ въ подарки суконные халаты, и кромѣ того дѣлаютъ себѣ одежды изъ разныхъ персидскихъ матерій.

Ежегодно, за разныя услуги, оказанныя отряду, начальникъ его раздаетъ суконные халаты Трухменамъ, и тогда каждый, получившій подарокъ, считаетъ уже себя ханомъ; онъ начинаетъ носить персидскую обувь, ходитъ важною поступью и между своими земляками принимаетъ всегда покровительствующій видъ.

Нашъ маленькій Амуръ-аде, это источникъ милостей, могущества и богатства для Трухменъ. Бывать на станціи, разговаривать съ Дарья-беги, то-есть начальникомъ ея, и получить отъ него халатъ,-- это верхъ благосостоянія для приморскаго Трухмена.

Болѣе смирное и расположенное къ торговлѣ племя Трухменъ. Юмудовъ, кочуетъ на самомъ морскомъ берегу, начиная отъ границы Персіи. Хотя и въ этомъ племени есть много пиратовъ, которые предпочитаютъ брать самихъ Персовъ, чѣмъ ихъ произведенія, однакожь большая часть грабежей совершается степными жителями: они ночью похищаютъ лодки у своихъ приморскихъ собратій и пускаются на нихъ на промыселъ къ берегамъ Персіи, а если попадется на дорогѣ и русское судно, то и его ограбятъ.

Возвратившись изъ похода, степные Трухмены не боятся насъ, потому что кибитки ихъ отдалены отъ моря, такъ что наказать ихъ нельзя, а персидскихъ войскъ, стоящихъ на границѣ, они не опасаются ни мало.

Съ такими-то народами мы встрѣчаемся каждый день въ продолженіи мѣсяцевъ, цѣлыхъ годовъ. Для наблюдателя есть что посмотрѣть; а все же одна мысль у всѣхъ, одно желаніе -- проститься съ Астрабатомъ, съ его палящимъ солнцемъ, виноградомъ и лихорадкою.

К. Петриченко.

"Русскій Вѣстникъ", No 6, 1857, т. 9

OCR Бычков М. Н.