Плавильщиков Петр Алексеевич - Замечания на трагедию "Ермак"

Замѣчанія на Трагедію: Ермакъ.

(Письмо къ Издателю.)

Читая Журналъ вашъ, я находилъ иногда замѣчанія объ игрѣ актеровъ, и -- въ нѣкоторомъ отношеніи -- о тѣхъ сочиненьяхъ, которыя представлены были; а потому и рѣшился сообщить вамъ мои замѣчанія на театральную піэсу, полагая, что онѣ будутъ непротивны правиламъ вашего Изданія.

Ермакъ, покоритель Сибири. Трагедія въ пяти дѣйствіяхъ, сочиненіе Петра Плавильщикова. Москва, 1806 годъ. Отдавая полную справедливость дарованіямъ и трудолюбію господина Автора, изъ любви къ Театру я позволилъ себѣ опредѣлить въ этой піесѣ главнѣйшія ошибки.

Исторія наша богата дѣлами великими, Государями славными и чертами разительными. Многія эпохи ея дадутъ прекрасныя содержанія для театральныхъ сочиненій: нуженъ только творецъ, которой бы оживилъ намъ Донскихъ, Годуновыхъ, Пожарскихъ! -- И что можетъ быть пріятнѣе для глазъ, для сердца, какъ видѣть, что любовь къ отечеству является во всѣхъ отрасляхъ нашей словесности! Пускай любители чужаго хвалятся чужимъ; а я, въ гордости души моей, Димитрія Самозванца не сравню ни съ какимъ произведеніемъ пера Расинова... Чужую рожь вѣять -- глаза порошить... Вотъ почему я искренно порадовался, увидя въ первый разъ объявленіе въ театрахъ о представленіи Ермака. -- Эпоха завоеванія Сибири, значительная въ Русской исторіи, показалась мнѣ достойною Трагедіи. Я смотрѣлъ, слушалъ со вниманіемъ, и по окончаніи піесы -- не зналъ, къ какому роду театральныхъ сочиненій причислить сіе произведеніе.

Ермакъ, разбивши нѣсколько разъ Татаръ, взявши въ плѣнъ дѣвицу Ирту, двинулся къ стѣнамъ Искери, столицы Кугумъ-Хана; влюбился въ сбою плѣнницу и узналъ, что она дочь Царя Сибирскаго, побѣдилъ остатки ордъ Кучумовыхъ, плѣнилъ Хана, и получилъ отцовское благословеніе на бракъ съ любящею Иртою. Вотъ все, что остается въ умѣ. -- Въ началѣ Трагедіи Ермакъ мучится любовію, въ концѣ получаеть желаемое; -- кромѣ кинжала, которымъ разсерженный Козакъ ранилъ Согдая, совсѣмъ ничего нѣтъ трагическаго; однакожь замѣтьте, что мучимый раскаяніемъ, сынъ Гетмана отъ раны своей не умеръ! -- Удивляясь изобрѣтательности ума человѣческаго, признаюсь, я до сихъ поръ не могъ догадаться, откуда проистекаетъ для сей піесы названіе Трагедіи? --

Первое дѣйствіе являетъ намъ любовь Ермака къ плѣнной Иртѣ, а вмѣстѣ и неподражаемыя добродѣтели его, о которыхъ онъ самъ вѣщаетъ (Явлен. I, стран. 2) такимъ образомъ: ,,Престолъ Сибири для меня ничто. Я чту добродѣтель выше всякаго престола!" -- Потомъ говоритъ: "Никогда, можетъ быть, ни одно отечество не видало столь ревностнаго сына, каковъ Ермакъ!" и наконецъ: (о чудо!) ,,Самая эта ревность сдѣлала меня злодѣемъ!"

Прекрасная нравственность! изъ любви къ отечеству сдѣлаться злодѣемъ! Можетъ быть, скажутъ мнѣ, что за симъ слѣдуетъ оправданіе этой мысли. Какое же? избраніе недостойнаго Гетмана, которой оклеветалъ Ермака передъ Царемъ Московскимъ, приговорилъ къ смерти, и тѣмъ заставилъ его убѣжать, сдѣлаться разбойникомъ. -- Купить жизнь поношеніемъ!.. Доказательства превосходной добродѣтели! Не понимаю, какъ согласить такія противорѣчія? Г. Сочинитель, желая внушить уваженіе къ своему герою, съ одной стороны заставляетъ его превозносить свои правила, съ другой, влагаетъ ему въ уста такія оправданія, которыя очерняютъ добродѣтель, -- и все на одномъ листѣ, все въ продолженіи одного монолога. Но всего удивительнѣе (стран. 4), что онъ совершенно обличаетъ несчастнаго Ермака: "Я разбойникъ, не могу оправдаться, но могу важною услугою загладить мое злодѣяніе" . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Не странная ли мысль, представить намъ Ермака образцомъ честности и великодушія? Не странная ли мысль въ исторической трагедіи тронуть насъ небылицею? Всякой, кто сколько-нибудь знаетъ отечественную Исторію, въ такомъ характерѣ увидитъ басню. Не лучше ли было бы, когдабъ завоеватель Сибири, постепенно приходя въ раскаяніе, плѣняясь болѣе и болѣе добродѣтелію, въ концѣ піесы, то есть при развязкѣ, поразилъ насъ великостію души своей? -- Нечаянность сильно дѣйствуетъ на воображеніе; нечаянность душа театра! Для меня сто разъ пріятнѣе было бы, еслибъ Ермакъ оправдалъ на себѣ слова Корнелевой Медеи:

Le destin de Medée est d'être criminelle;

Mais son coeur étoit fait pour aimer la vertu.

(Дѣйствіе II. явлен. VI.) Кучумъ Царь Сибирской, мучась неизвѣстностію о своей дочери, которая (какъ я выше сказалъ) находилась въ плѣну у Ермака, прокрался ночью изъ города въ станъ непріятельской, чтобъ узнать объ ея участи, былъ пойманъ, приведенъ предъ лице покорителя Сибири; увидѣлъ дочь свою -- и получилъ себѣ и ей отъ тронутаго Ермака свободу. Не чудеса ли это, превосходящія мѣру всякаго вѣроятія? -- Скажите, 1-е) можно ли Царю, любимому своимъ народомъ, избѣжать тысячи глазъ, стрегущихъ его особу и спокойствіе; избѣжать осторожности бдящаго своего воинства, которое чрезъ нѣсколько часовъ ожидаетъ рѣшительнаго нападенія; можно ли, такъ сказать, ослѣпя всѣхъ, пройти свободно? 2) Можно ли Ермаку, горящему славой и любовью, видя конецъ своихъ желаній, имѣя въ рукахъ своихъ Царя, одушевляющаго Татаръ, дать ему свободу для новыхъ препятствій, дашь свободу обожаемой плѣнницѣ, и лишиться даже надежды когда-либо ее увидѣть? -- Такія чувства герою XVI вѣка несвойственны, тѣмъ болѣе, что грубое сердце его любило въ первой разъ; а, все, что неестественно, не годится для театра.

Въ III дѣйствія (явл. II) на верьху кургана является тѣнь супруги Кучумовой. "Не обвиняй дочь нашу... -- произноситъ она -- судьба неисповѣдима".... и проч. и проч. (Тѣнь исчезаетъ.) Сіе чародѣйство, которое сильно подѣйствовало бы на меня въ Русалкѣ, здѣсь напоминаетъ стихи Державина:

Въ тѣ дни людскаго просвѣщенья

Какъ нѣтъ кикиморовъ явленья....

напоминаетъ -- и заставляетъ жалѣть, для чего Г. Авторъ не захотѣлъ и свою трагедію причислить ко днямъ людскаго просвѣщенья? для чего не вспомнилъ онъ, что охота къ волшебствамъ и привидѣніямъ (а особливо въ исторической трагедіи) проходитъ, и что мы любимъ больше Коцебу, нежели Шехеразаду -- любимъ больше картину нашего сердца, слѣпокъ нашихъ чувствъ, нежели Бову Королевича. -- -- --

Наконецъ и дошелъ до того мѣста, гдѣ могу поздравить васъ съ новымъ открытіемъ. -- Согдай, сынъ Геимана, находясь въ плѣну у Ермака, питалъ непримиримую къ нему ненависть, покушался на его жизнь, получилъ отъ него великодушное прощеніе -- и послѣ всего этого перебѣжалъ къ Царю; хотѣлъ ему открыть планы и движеніе войскъ покорителя Сибири; былъ отосланъ назадъ въ оковахъ, представленъ Ермаку, и получилъ отъ одного отчаяннаго козака ударъ кинжала! -- Чтожь бы вы думали произвело это? Согдай мгновенно примирился съ Ермакомъ; призналъ свою несправедливость противъ него, и въ полномъ раскаяніи произнесъ: (дѣйст. IV явл. V) "Текущая кровь прохладила во мнѣ огонь изступленія.... померкающій лучь моей жизни живо представляетъ мнѣ, что я не умѣлъ чувствовать твоихъ ко мнѣ благодѣяній " и проч... Теперь-то пораженъ я истиною словъ одного философа, которой сказалъ, что нѣтъ ничего безъ пользы въ мірѣ. Хвала просвѣщенію! Мы теперь узнали, что кровопусканіе можетъ излѣчить всякую ненависть. -- Еще хотѣлъ бы замѣтить кое-что... но ваше терпѣніе.... выписки.... боюсь! -- Приступаю къ развязкѣ.

(Дѣйствіе V. явл. послѣд.) Ермакъ, выигравши послѣднее сраженіе, взявши снова въ плѣнъ Кучума и съ дочерью, внѣ себя отъ радости, упавъ на колѣни, произноситъ: "Ирта! побѣдитель у ногъ твоихъ.... Одинъ твой взглядъ наградитъ меня за всѣ подвиги мои, или" - - - -

ИРТА. "Не договаривай! здѣсь отецъ мой... а еслибъ его не было? Благодарю небо; оно не разлучило меня съ нимъ въ сію горькую минуту; мы вмѣстѣ осужденэд испить горькую чашу погибели. - - - - Родитель мой! ты со мною: ты истощилъ все, что въ силахъ человѣческихъ, дабы защитить твое царство, гробы предковъ твоихъ, и капища славныхъ боговъ нашихъ. Ты видѣлъ, что дочь твоя, презрѣвъ пылающую любовь въ сердцѣ своемъ, дышала пламенемъ войны, и мужественно сражалась.... Я все совершила!..."

КУЧУМЪ. "И все наше царство погибло! Сильный Богъ рукою сего ироя поразилъ насъ. Перестанемъ стенать, и покоримъ души наши подъ крѣпкую его десницу. Ермакъ! торжествуй! ты побѣдилъ и насъ. Этого мало: сердце дочери моей при первомъ на тебя взглядѣ воспылало къ тебѣ любовію... Я оправдываю сіе ощущеніе.... Такъ, дочь моя! дай волю сердцу твоему"... и проч... Конецъ вѣнчаетъ дѣло: дочь, горя нетерпѣніемъ любви, говоритъ отцу, что она все свершила... ожидаетъ только его благословенія, а отецъ, которой недавно порицалъ пламень дочери къ Ермаку, легко забываетъ престолъ, царство, народъ, -- и думаетъ, что стенать не такъ пріятно, какъ пировать на свадьбѣ!-- -- -- --

"Если, говоритъ Русскій путешественникъ -- трагедія должна глубоко трогать наше сердце, или ужасать душу; то соотечественники Волтеровы не имѣютъ можетъ быть, двухъ истинныхъ трагедій"... Мы имѣемъ Ермака, покорителя Сибири! -- --

Заключаю тѣмъ, что въ продолженіи піесы слогъ въ нѣкоторыхъ мѣстахъ надутъ, выраженія несоотвѣтственны времени произшествія, связь чудесна, характеры не выдержаны.

Можетъ быть вы удивитесь, что я долго медлилъ съ разборомъ послѣ представленія, которое было 1803 года, Февраля 13, тому причиной то, что я до сихъ поръ не имѣлъ Ермака, которой напечатанъ весьма неладно. Впрочемъ, пожелавъ г-ну Сочинителю лучшихъ успѣховъ, а вашему журналу юбилея, прошу васъ принять увѣреніе въ истинномъ моемъ къ вамъ почтеніи.

Дм. Ивнв.

1807 года Января 22.

"Вѣстникъ Европы". Часть XXXII, No 5, 1807