Книговод

Оливер Твист

Диккенс Чарльз


  

Полное собраніе сочиненій
Чарльза Диккенса.

Книга I.

Безплатное приложеніе къ журналу "Природа и люди"

1909 г.

  

ОЛИВЕРЪ ТВИСТЪ.

РОМАНЪ

ПЕРЕВОДЪ М. П. ВОЛОШИНОВОЙ и Я. I. ЯСИНСКАГО

ПОДЪ РЕДАКЦІЕЙ
М. А. Орлова.

  

ОГЛАВЛЕНІЕ.

   I. Мѣсто рожденія Оливера Твиста и обстоятельства, сопровождавшія его рожденіе
   II. Какъ росъ Оливеръ Твистъ, его воспитаніе и впечатлѣнія
   III. О томъ, какъ Оливеръ Твистъ едва не получилъ должности, которая отнюдь не была бы синекурою
   IV. Оливеру находитъ другое мѣсто, и онъ впервые выступаетъ на поприщѣ общественной жизни
   V. Оливеръ знакомится съ новыми товарищами. Онъ въ первый разъ присутствуетъ на похоронахъ, во время которыхъ составляетъ неблагопріятное мнѣніе о занятіи своего хозяина
   VI. Оливеръ, раздраженный насмѣшками Ноэ, начинаетъ дѣйствовать и приводитъ его въ удивленіе
   VII. Оливеръ продолжаетъ упорствовать
   VIII. Оливеръ идетъ въ Лондонъ и на пути встрѣчаетъ необыкновенно страннаго молодого джентльмена
   IX. Дальнѣйшія подробности, касающіяся веселаго стараго джентльмена и его подающихъ надежды питомцевъ
   X. Оливеръ ближе знакомится съ характеромъ своихъ новыхъ товарищей и пріобрѣтаетъ опытъ очень дорогой цѣной
   XI. О мистерѣ Фенгѣ, полицейскомъ коммиссарѣ, и томъ, какъ совершается иногда правосудіе
   XII. Объ Оливерѣ заботятся такъ, какъ никогда еще о немъ не заботились. На сцену снова выступаетъ веселый старый джентльменъ и его молодые друзья
   XIII. Читатель знакомится съ новыми лицами, съ которыми связаны весьма интересныя подробности, касающіяся этого повѣствованія
   XIV. Дальнѣйшія подробности пребыванія Оливера у мистера Броунлоу. Замѣчательное предсказаніе мистера Гримвига относительно того, чѣмъ кончится порученіе, данное Оливеру
   XV. Изъ этой главы читатель узнаетъ, какъ сильно любили Оливера веселый старый еврей и миссъ Нанси
   XVI. Что случилось съ Оливеромъ послѣ того, какъ его нашла Нанси
   XVII. Судьба преслѣдуетъ Оливера. Въ Лондонъ является великій человѣкъ и наноситъ вредъ его репутаціи.
   XVIII. Какъ проводитъ время Оливеръ въ прекрасномъ обществѣ своихъ достойныхъ товарищей
   XIX. Обсуждается замѣчательный планъ и постановляется рѣшеніе непремѣнно привести его въ исполненіе
   XX. Оливеръ переданъ въ распоряженіе мистера Вилльяма Сайкса
   XXI. Экспедиція
   XXII. Кража со взломомъ
   XXIII. Весьма интересный разговоръ между мистеромъ Бемблемъ и нѣкоей леди, который показываетъ, что даже приходскій сторожъ можетъ поддаваться нѣкоторымъ чувствамъ
   XXIV. Въ этой коротенькой главѣ разсказывается объ одномъ ничтожномъ обстоятельствѣ, имѣющемъ важное значеніе въ этой повѣсти
   XXV. Снова мистеръ Феджинъ и компанія
   XXVI. На сцену появляется новое таинственное лицо. Рѣчь идетъ о многомъ, что тѣсно связано съ исторіей Оливера
   XXVII. Глава эта написана авторомъ съ цѣлью загладить свою невѣжливость относительно одной леди, которую онъ покинулъ самымъ безцеремоннымъ образомъ
   XXVIII. Продолженіе приключеній Оливера Твиста
   XXIX. Глава, знакомящая съ обитателями дома, гдѣ пріютился Оливеръ
   XXX. Глава, сообщающая, что думали объ Оливерѣ его новые знакомцы
   XXXI. Глава, въ которой создается критическое положеніе
   XXXII. Глава, о счастливой жизни, которая началась для Оливера среди его добрыхъ друзей
   XXXIII. Глава, въ которой счастье Оливера и его друзей вдругъ омрачается
   XXXIV. Глава въ которой на сцену появляется одинъ молодой джентльменъ, а также описывается новое приключеніе Оливера
   XXXV. Глава, содержащая неудачный исходъ приключенія и довольно важный разговоръ между Гарри Мейли и Розой
   XXXVL Глава, очень короткая и могущая показаться не имѣющею значенія, но ее слѣдуетъ прочесть! она является слѣдствіемъ предыдущей и ключомъ къ одной изъ будущихъ
   XXXVII. Глава, въ которой читатель можетъ замѣтить контрастъ, не рѣдкій въ супружескихъ отношеніяхъ
   XXXVIII. Глава, повѣствующая о томъ, что произошло между мистеромъ Монксомъ и м-съ Бембль во время ихъ ночного свиданія
   XXXIX. Глава, вводящая нѣкоторыхъ уважаемыхъ лицъ, уже знакомыхъ читателю, и описывающая, какъ совѣщались достопочтенные Монксъ и еврей
   XL. Странное свиданіе, являющееся слѣдствіемъ предыдущей главы
   XLI. Глава, содержащая новыя открытія и доказывающая, что неожиданности, подобно несчастіямъ, рѣдко являются въ одиночку
   XLII. Одинъ старый знакомый Оливера, проявивъ несомнѣнные признаки геніальности, завоевываетъ себѣ въ столицѣ общественное положеніе
   XLIII. Глава, въ которой описывается затруднительное положеніе хитроумнаго Доджера
   XLIV. Для Нанси наступаетъ время исполнить свое обѣщаніе, данное Розѣ; это ей не удается
   XLV. Феджинъ даетъ Ноэ Клейполю тайное порученіе
   XLVI. Исполненіе обѣщанія
   XLVII. Роковыя послѣдствія
   XLVIII. Бѣгство Сайкса
   XLIX. Монксъ и мистеръ Броунлоу наконецъ встрѣчаются; о чемъ они говорили и какое извѣстіе прервало ихъ бесѣду
   L. Облава и избавленіе
   LI. Глава, разъясняющая нѣсколько тайнъ и повѣствующая объ одномъ сватовствѣ, не сопровождавшемся упоминаніемъ ни о карманныхъ деньгахъ, ни о расходахъ "на булавки"
   LII. Послѣдняя ночь Феджина
   Глава LIII и послѣдняя
  

Оливеръ Твистъ.

  

I. Мѣсто рожденія Оливера Твиста и обстоятельства, сопровождавшія его рожденіе.

   Къ числу общественныхъ зданій нѣкоего города, настоящее названіе котораго я не хочу упоминать, желая по многимъ причинамъ быть осторожнымъ, и не нахожу въ то же время нужнымъ придумывать для него другое какое нибудь вымышленное имя, принадлежалъ и домъ призрѣнія для бѣдныхъ, какой вы можете встрѣтить въ большинствѣ городовъ, какъ большихъ, такъ и малыхъ. Въ этомъ домѣ призрѣнія -- указаніемъ дня и числа также не желаю утруждать себя, тѣмъ болѣе что эта первоначальная ступень развитія послѣдующихъ событій не имѣетъ особеннаго значенія для читателя, -- родился смертный, имя котораго начертано въ заголовкѣ этой главы.
   Спустя нѣсколько времени послѣ того, какъ смертный этотъ былъ стараніями приходскаго доктора водворенъ въ мірѣ печали и воздыханій, явилось серьезное сомнѣніе въ томъ, доживетъ ли малютка до того момента когда ему дадутъ имя. Въ послѣднемъ случаѣ болѣе, чѣмъ достовѣрно, что мемуары эти не появились бы въ печати, а если бы и появились, то заняли бы всего лишь нѣсколько страницъ, имѣя, безъ сомнѣнія, неоцѣненную заслугу въ томъ, что представили бы собой наиболѣе точный и крѣпкій образчикъ біографіи, какія встрѣчаются въ литературѣ всѣхъ вѣковъ и странъ.
   Я не намѣренъ вовсе утверждать, будто фактъ рожденія въ домѣ призрѣнія для бѣдныхъ, является самъ по себѣ наиболѣе счастливымъ и завиднымъ обстоятельствомъ, какое можетъ выпасть на долго человѣческаго существа; я хочу только сказать, что фактъ этотъ былъ только счастливой случайностью для Оливера Твиста. Дѣло въ томъ, что Оливеру было бы весьма трудно примѣнить къ себѣ самому нѣкоторое правило, вызывающее первый актъ дыханія, -- правило непріятное, но въ тоже время равно необходимое для нашего существованія. Нѣсколько времени лежалъ малютка на маленькомъ матрасикѣ, какъ бы колеблясь между этимъ міромъ и будущимъ: всѣ шансы, само собою разумѣется, были на сторонѣ послѣдняго. Будь Оливеръ въ теченіе этого короткаго времени окруженъ заботливыми бабушками, безпокойными тетушками, опытными нянюшками и докторами глубокой мудрости, онъ погибъ бы неизбѣжно и несомнѣнно. Но такъ какъ при немъ никого не было, кромѣ нищей старухи, потерявшей способность разсуждать вслѣдствіе непомѣрнаго употребленія вина, и доктора, исполнявшаго свои обязанности по контракту, то Оливеръ и природа справились съ ними. Результатомъ этого явилось то, что послѣ непродолжительныхъ усилій Оливеръ началъ дышать, чихать и наконецъ возвѣстилъ жителямъ дома призрѣнія фактъ появленія на свѣтъ обузы, тяжесть которой всецѣло ложилась на приходъ; возвѣстилъ онъ его крикомъ такимъ громимъ, какого и слѣдовало ожидать отъ ребенка мужскаго пола, получившаго всего какихъ нибудь три съ четвертью минуты тому назадъ такой полезный даръ, какъ голосъ.
   Не успѣлъ Оливеръ дать доказательство собственной и свободной дѣятельности своихъ легкихъ, какъ одѣяло, все покрытое заплатами и кое какъ брошенное на желѣзную кровать, зашевелилось и на подушкѣ слегка приподнялась голова блѣдной молодой женщины и слабый голосъ неясно произнесъ "слѣдующія слова: "дайте мнѣ взглянуть на ребенка прежде, чѣмъ я умру".
   Докторъ сидѣлъ въ это время у камина, то растирая ладони рукъ, то грѣя ихъ у огня. Когда молодая женщина заговорила, онъ всталъ и, подойдя къ ея кровати, сказалъ съ оттѣнкомъ гораздо большей доброты въ голосѣ, чѣмъ этого можно было ожидать отъ него:
   -- О, вамъ еще нечего говорить о смерти!
   -- Спаси, Господи, ее бѣдняжку!-- сказала сидѣлка, поспѣшно пряча въ карманъ зеленую стеклянную бутылку, содержимое которой она выпила съ очевиднымъ удовольствіемъ, сидя въ углу комнаты.-- Спаси, Господи, ее бѣдняжку, когда она проживетъ столько, какъ я, сэръ, и будетъ у нея штукъ тринадцать собственныхъ дѣтей, которыя всѣ умрутъ, за исключеніемъ двухъ, да и тѣ будутъ съ нею въ этомъ домѣ... Не то запоетъ она тогда, спася ее, Господи! Подумайте только, что значитъ быть матерью такого милаго малютки.
   Надо полагать, что такая утѣшительная перспектива материнскаго счастья произвела надлежащее дѣйствіе. Больная опустила голову на подушку и протянула руку къ ребенку.
   Докторъ положилъ ей его на руки. Холодными, блѣдными губами запечатлѣла она страстный поцѣлуй на головѣ малютки... провела рукой по его лицу... дико оглянулась... вздрогнула... откинулась навзничь и... умерла. Докторъ и сидѣлка принялись растирать ей грудь, руки и виски; но кровь остановилась навсегда.
   Они говорили ей о надеждѣ и счастьѣ, но все это теперь уже стало чуждымъ для нея.
   -- Все кончено, миссисъ Тингомми, -- сказалъ докторъ.
   -- Бѣдняжечка!-- сказала сидѣлка, закупоривая зеленую бутылку пробкой, которая выпала на подушку, когда она подошла, чтобы взять ребенка.-- Бѣдняжечка!
   -- Не посылайте за мной, сидѣлка, когда ребенокъ будетъ кричать, -- сказалъ докторъ, натягивая на руки перчатки.-- Надо полагать, онъ будетъ очень безпокойный. Дайте ему немного кашки, если есть.-- Онъ надѣлъ шляпу, но на пути къ дверямъ остановился и сказалъ:-- Она казалась такой здоровой дѣвушкой. Откуда она?
   -- Ее принесли прошлую ночь, -- отвѣчала старуха, -- по приказанію надзирателя. Ее нашли лежащей на улицѣ. Она шла должно быть издалека, потому что башмаки у нее совсѣмъ потрепанные. Но откуда и куда она шла, никто этого не знаетъ.
   Докторъ наклонился надъ тѣломъ и поднялъ лѣвую руку.
   -- Старая исторія, -- сказалъ онъ, качая головой;-- обручальнаго кольца не видать... Эхъ!... Спокойной ночи!...
   Джентльменъ медицины поспѣшилъ на обѣдъ; сидѣлка, приложившись еще разъ къ зеленой бутылкѣ, сѣла на стулъ у камина и занялась облаченіемъ ребенка.
   Какимъ чуднымъ доказательствомъ всемогущества одежды былъ юный Оливеръ Твистъ! Завернутый въ одѣяльце, которое до этой минуты было его единственной покрышкой, онъ съ одинаковымъ успѣхомъ могъ быть принятъ какъ за ребенка дворянина, такъ и за ребенка нищаго, и даже самый увѣренный въ себѣ человѣкъ съ трудомъ могъ бы опредѣлить настоящее положеніе его въ обществѣ. Теперь же, когда на него надѣли старое каленкоровое платье, пожелтѣвшее на такой же точно службѣ, онъ былъ завсегда отмѣченъ и сразу занялъ подобающее ему мѣсто -- приходскаго ребенка -- сироты дома призрѣнія для бѣдныхъ -- жалкаго, полуголоднаго горемыки, надѣляемаго со всѣхъ сторонъ пинками и побоями, презираемаго всѣми и не пользующагося ничьимъ состраданіемъ.
   Оливеръ кричалъ громко. Имѣй онъ возможность знать, что онъ сирота, предоставленный произволу церковнаго старосты и надзирателей, онъ кричалъ бы еще громче.
  

II. Какъ росъ Оливеръ Твистъ, его воспитаніе и впечатлѣнія.

   Слѣдующіе за этимъ восемь или девять лѣтъ Оливеръ былъ жертвой систематическихъ надувательствъ и невѣроятныхъ плутней. Выростили его на соскѣ. Власти дома призрѣнія для бѣдныхъ добросовѣстно донесли властямъ прихода о голодномъ и лишенномъ всего необходимаго ребенкѣ сиротѣ. Власти прихода съ полнымъ сознаніемъ своего достоинства запросили властей дома призрѣнія, нѣтъ ли у нихъ какой нибудь женщины, постоянно живущей въ ихъ "домѣ", которая могла бы доставить Оливеру Твисту утѣшеніе и пищу, въ которыхъ онъ такъ нуждается. Власти дома призрѣнія почтительно отвѣчали, что таковой у нихъ не имѣется. Въ отвѣтъ на это власти прихода рѣшили великодушно и человѣчно, что Оливеръ долженъ быть отданъ на "ферму" или, говоря другими словами, переведенъ въ отдѣленіе дома призрѣнія, находящееся отъ него всего въ трехъ миляхъ разстоянія, гдѣ помѣщалось отъ двадцати до тридцати юныхъ нарушителей законовъ о бѣдныхъ; тамъ они валялись цѣлый день на полу, не страдая отъ неудобствъ слишкомъ большого количества пищи или слишкомъ большого количества одежды, и находились подъ надзоромъ пожилой женщины, которая принимала къ себѣ этихъ нарушителей за семь съ половиной пенсовъ въ недѣлю съ каждой маленькой головки. Семь съ половиною пенсовъ въ недѣлю кругленькая сумма для ребенка; много чего можно достать за семь съ половиною пенсовъ, которыхъ совершенно достаточно для того, чтобы не переполнить желудка и тѣмъ не причинить ему нѣкоторыхъ неудобствъ. Пожилая надзирательница была женщина мудрая и опытная; она прекрасно знала, что полезно для дѣтей и съ замѣчательной предусмотрительностью дѣлала то, что полезно для нея. Такъ, на собственныя нужды она брала большую часть еженедѣльной стипендіи, вслѣдствіе чего подростающее поколѣніе прихода получало гораздо болѣе умѣренную порцію, чѣмъ та, которая предназначалась ему. Этимъ способомъ она и доказала на дѣлѣ, какой она опытный философъ и какъ тонко понимаетъ гдѣ раки зимуютъ.
   Многимъ знакомъ, вѣроятно, разсказъ о другомъ опытномъ философѣ, который придумалъ теорію о томъ, будто лошадь можетъ жить безъ пищи и въ доказательство демонстрировалъ собственную свою лошадь, доведя порцію ея пищи до одной соломенки въ день; весьма возможно, что при такомъ режимѣ она достигла бы высшей степени быстроты и рѣзвости, не умри она за двадцать четыре часа до того, какъ должна была получить вмѣсто соломы уже только порцію воздуха. Къ несчастью для опытной философіи пожилой надзирательницы, подъ чье покровительство былъ отданъ Оливеръ Твистъ, такіе же результаты получались и въ примѣненіи ея собственной системы. Въ ту самую минуту, когда ребенокъ настолько уже совершенствовался, что могъ существовать при наименѣе возможной по количеству порціи наиболѣе худой по качеству пищи, онъ вдругъ (восемь съ половиною случаевъ на десять) погибалъ неожиданно или отъ голода и холода, или по недосмотру попадалъ въ огонь, или неожиданно подвергался удушенію Во всѣхъ подобныхъ случаяхъ несчастное маленькое существо переселялось въ другой лучшій міръ и соединялось тамъ съ предками, которыхъ никогда не знало.
   Въ нѣкоторыхъ болѣе обыкновеннаго потрясающихъ случаяхъ собирался судъ присяжныхъ для производства слѣдствія относительно ребенка, который былъ задушенъ по недосмотру перестилавшихъ кровати или обваренъ въ то время, какъ его купали, -- послѣднее случалось рѣже, ибо купанье было рѣдкимъ явленіемъ на фермѣ. Присяжные задавали при этомъ крайне неудобные вопросы, а прихожане вдобавокъ составляли возмутительный протоколъ, подъ которымъ всѣ они ставили свои подписи, но наглость такого рода обуздывалась показаніями доктора и сторожа; первый вскрывалъ обыкновенно тѣло и ничего не находилъ внутри, (что было весьма вѣроятно), а второй подъ присягой говорилъ все то, что могло успокоить приходъ и доказать его собственное самоотверженіе. На ферму, кромѣ того, являлась время отъ времени проверочная коммиссія, которая за день впередъ посылала сторожа увѣдомить о своемъ посѣщеніи. Дѣти были всегда такія миленькія и чистенькія, когда являлась коммиссія. Чего же еще нужно было людямъ!
   Трудно было ожидать, поэтому, чтобы продуктомъ такой системы явилось особенно здоровое тѣло. Когда Оливеру Твисту исполнилось девять лѣтъ отъ рожденія, онъ былъ блѣденъ и худъ, малъ и тщедушенъ. Зато природа, а можетъ быть и наслѣдственность, дали ему бодрый, здоровый духъ, который могъ свободно развѣрнуться, благодаря отсутствію преобладанія надъ нимъ матеріальной стороны въ жизни заведенія, хотя послѣднее обстоятельство могло привести къ тому, чтобы девятой годовщины рожденія и совсѣмъ не было. Девятая годовщина, однако, наступила и застала Оливера въ подвалѣ съ углемъ, гдѣ онъ находился въ избранномъ обществѣ двухъ другихъ молодыхъ джентльменовъ, которые, раздѣливъ съ нимъ достаточное количество колотушекъ, были заперты туда за то, что осмѣлились предположить, будто они голодны. Не успѣла мистриссъ Меннъ, добрая леди этого дома, запереть ихъ, какъ была раздражена неожиданнымъ появленіемъ мистера Бембля, сторожа, напрасно старавшагося открыть калитку въ воротахъ.
   -- Боже милостивый! Это вы мистеръ Бембль, сэръ?-- сказала мистриссъ Меннъ, выглядывая изъ окна съ искусно выраженнымъ видомъ искренней радости.-- (Сусанна, сведи Оливера и тѣхъ двухъ мальчишекъ наверхъ и умой ихъ хорошенько!) Богъ мой, мистеръ Бембль! Какъ я рада видѣть васъ, право!
   Но мистеръ Бембль, человѣкъ тучный и холерическаго темперамента, вмѣсто отвѣта на такое чистосердечное привѣтствіе потрясъ изо всѣхъ силъ калитку и затѣмъ нанесъ ей такой ударъ, котораго только и можно было ждать отъ ноги здоровеннаго приходскаго сторожа.
   -- Подумайте!-- сказала мистриссъ Меннъ, выбѣгая изъ комнаты, (мальчики тѣмъ временемъ были уже уведены изъ подвала) -- подумайте! И какъ я могла забыть, что ворота заперты извнутри!.. Все это ради дорогихъ малютокъ! Войдите, сэръ! Войдите, мистеръ Бембль, сэръ! Пожалуйста!
   Хотя приглашеніе это сопровождалось изысканной любезностью, которая должна была бы смягчить сердце церковнаго старосты, оно не успокоило приходскаго сторожа.
   -- Не думаете ли вы, мистриссъ Меннъ, что ваше поведеніе корректно и заслуживаетъ уваженія?-- сказалъ мистеръ Бембль, крѣпко сжимая свою палку.-- Заставить представителя прихода ждать у воротъ, когда онъ является по дѣламъ прихода, тѣсно связаннымъ съ существованіемъ приходскихъ дѣтей? Развѣ вамъ неизвѣстно, мистриссъ Меннъ, что вы уполномоченная прихода и его стипендіатка?
   -- Видите ли, мистеръ Бембль, все произошло оттого, что я ходила сказать одному или двумъ изъ нашихъ малютокъ, которые такъ любятъ васъ, что вы пришли.
   Мистеръ Бембль былъ всегда необыкновенно высокаго мнѣнія о своихъ ораторскихъ способностяхъ и значеніи своей особы. Онъ обнаружилъ одно и доказалъ другое и потому находилъ, что можно допустить и нѣкоторое послабленіе.
   -- Довольно, довольно, мистриссъ Меннъ!-- сказалъ онъ болѣе покойнымъ тономъ.-- Пусть такъ, какъ вы говорите, пусть такъ, такъ! Откройте, мистриссъ Меннъ, я пришелъ по дѣламъ и имѣю кое что сказать.
   Мистрисъ Меннъ провела приходскаго сторожа въ небольшую комнату съ кирпичнымъ поломъ, предложила ему стулъ, а на столъ передъ нимъ положила его трехугольную шляпу и палку. Мистеръ Бембль вытеръ потъ со лба, который явился слѣдствіемъ скорой ходьбы, взглянулъ ласково на свою трехугольную шляпу и улыбнулся. Приходскіе сторожа вѣдь тоже люди, и мистеръ Бембль улыбнулся.
   -- Не обижайтесь, пожалуйста, на меня за то, что я вамъ скажу... Вы пришли издалека, иначе я не посмѣла бы... Не хотите ли нѣсколько капель чего нибудь подкрѣпляющаго силы, мистеръ Бембль?
   -- Ни капли, ни капли!-- сказалъ мистеръ Бембль съ достоинствомъ и въ то же время скромно дѣлалъ отрицательный жестъ правой рукой.
   -- А мнѣ кажется, вы выпьете?-- сказала мистриссъ Меннъ, замѣтивши тонъ отказа и жестъ, сопровождавшій его.-- Нѣсколько капель, и немного холодной воды, и крошечный кусочекъ сахару.
   Мистеръ Бембль кашлянулъ.
   -- Такъ, нѣсколько капель!-- убѣдительно сказала мистриссъ Меннъ.
   -- А что это будетъ такое?-- спросилъ приходской сторожъ.
   -- А то, что я обязана всегда имѣть у себя въ домѣ для этихъ дорогихъ малютокъ, на случай, если они почувствуютъ себя худо, -- отвѣчала мистриссъ Меннъ, открывая буфетъ и вынимая оттуда бутылку и стаканъ.-- Это джинъ! Я не хочу обманывать васъ мистеръ Бембль. Это джинъ.
   -- Неужели вы даете его дѣтямъ, мистриссъ Меннъ?-- спросилъ мистеръ Бембль.
   -- Ахъ, спаси ихъ Господи! Ну, разумѣется, даю, -- отвѣчала сидѣлка.-- Я не могу видѣть, когда они страдаютъ. Это вамъ уже извѣстно, сэръ!
   -- Да, -- сказалъ мистеръ Бембль, -- вы не можете. Вы женщина сострадательная, мистриссъ Меннъ. (Послѣдняя поставила стаканъ). Я считаю необходимымъ довести это до свѣдѣнія комитета, мистриссъ Меннъ! (Онъ подвинулъ стаканъ къ себѣ.) У васъ чувства настоящей матери, мистриссъ Меннъ! (Онъ взглянулъ на джинъ съ водой.) Я... я съ радостью готовъ выпить за ваше здоровье, мистриссъ Меннъ, -- и онъ выпилъ полстакана.
   -- А теперь къ дѣлу, -- сказалъ приходской сторожъ, вынимая карманную записную книжку.-- Ребенку, который былъ наполовину окрещенъ, Оливеру Твисту, сегодня исполнилось девять лѣтъ.
   -- Спаси его, Господи!-- сказала мистриссъ Меннъ, натирая лѣвый глазъ угломъ своего передника.
   -- Не смотря на предложенную награду въ десять фунтовъ, которую потомъ увеличили до двадцати, не смотря на все это, -- продолжалъ Бембль, -- мы никогда не могли узнать, кто его отецъ, такъ же какъ и мѣсто жительства матери, ея имя и положеніе въ обществѣ.
   Мистриссъ Меннъ подняла руки кверху съ видомъ удивленія и послѣ минутнаго размышленія сказала:--
   -- Какъ же случилось, что ему дали это имя?
   Приходской сторожъ гордо поднялъ голову и сказалъ:
   -- Я самъ придумалъ его.
   -- Вы, мистеръ Бембль?!
   -- Я, мистриссъ Меннъ! Мы даемъ имена нашимъ питомцамъ въ алфавитномъ порядкѣ. Послѣдняя буква была С;-- я назвалъ питомца -- Свеббль; затѣмъ слѣдовало Т -- я назвалъ Твистомъ. Послѣ него будетъ Унвинъ, а еще послѣ -- Вилькинсъ. Я придумалъ уже имена до конца всего алфавита и всѣ пройдутъ черезъ нихъ, пока мы не дойдемъ, наконецъ, до послѣдней буквы -- до буквы Z.
   -- Ахъ, какія у васъ литературныя наклонности, сэръ!-- воскликнула мистриссъ Меннъ.
   -- Пусть такъ, пусть такъ!-- сказалъ приходской сторожъ, видимо польщенный этимъ комплиментомъ.-- Пусть такъ! Быть можетъ, они у меня есть, мистриссъ Меннъ.-- Онъ допилъ стаканъ съ джиномъ и продолжалъ:-- Оливеръ теперь уже выросъ и не долженъ больше оставаться здѣсь. Попечительный совѣтъ рѣшилъ вернуть его обратно въ домъ призрѣнія. Я пришелъ, чтобы взять его съ собою. Приведите его сюда.
   -- Сейчасъ же иду за нимъ, -- отвѣчала мистриссъ Меннъ, выходя изъ комнаты. Оливеръ, котораго успѣли уже очистить отъ наружнаго слоя грязи, покрывавшей его лицо и руки, былъ немедленно отведенъ въ пріемную комнату своей доброй повелительницей.
   -- Поклонись джентльмену, Оливеръ!-- сказала мистриссъ Меннъ.
   Оливеръ отвѣсилъ поклонъ, который одинаково относился, какъ съ приходскому сторожу на стулѣ, такъ и къ трехугольной шляпѣ на столѣ.
   -- Хочешь идти со мной, Оливеръ?-- торжественнымъ тономъ спросилъ мистеръ Бембль.
   Оливеръ только что собирался сказать, что онъ готовъ идти отсюда съ кѣмъ угодно, когда, взглянувъ наверхъ, замѣтилъ, что мистриссъ Меннъ, стоявшая позади стула приходскаго сторожа, смотритъ на него и съ ужаснымъ видомъ грозитъ ему кулакомъ. Онъ сразу понялъ, чего она хочетъ, потому что кулакъ этотъ слишкомъ часто опускался на его тѣло и вслѣдствіе этого хорошо запечатлѣлся въ его памяти.
   -- А она пойдетъ со мной?-- спросилъ бѣдный Оливеръ.
   -- Нѣтъ, она не можетъ, -- отвѣчалъ мистеръ Бембль.-- Но время отъ времени она будетъ приходить и навѣщать тебя.
   Нельзя сказать, чтобы это было большимъ утѣшеніемъ для ребенка, который, не смотря на юный возрастъ свой, сумѣлъ притвориться и показать, что огорченъ уходомъ отсюда. Да мальчику и не трудно было вызвать слезы на свои глаза. Голодъ и недавно пережитое наказаніе прекрасные пособники для всякаго, кто хочетъ плакать, а потому плачъ Оливера казался вполнѣ естественнымъ. Мистриссъ Меннъ надавала ему тысячу поцѣлуевъ и, что было несравненно больше по душѣ Оливеру, дала ему кусокъ хлѣба съ масломъ, чтобы онъ не проголодался по дорогѣ къ дому призрѣнія. Съ ломтемъ хлѣба въ рукѣ и въ форменной коричневой фуражкѣ на головѣ вышелъ Оливеръ вмѣстѣ съ мистеромъ Бемблемъ изъ скорбнаго дома, гдѣ ни единое доброе слово, ни единый ласковый взглядъ ни разу не освѣтили его тяжелаго, подернутаго туманомъ дѣтства. А между тѣмъ, когда ворота коттэджа закрылись за нимъ, ему на душу легло тяжелое дѣтское горе. Какъ ни были озлоблены маленькіе товарищи, оставшіеся позади него, они были единственными друзьями его; онъ почувствовалъ себя вдругъ совсѣмъ одинокимъ среди окружающаго его міра и это тяжело отразилось на его сердцѣ.
   Мистеръ Бембль шелъ впередъ большими шагами, а маленькій Оливеръ, крѣпко уцѣпившись за рукавъ его, обшитый золотымъ галуномъ, семенилъ ножками рядомъ съ нимъ, спрашивая черезъ каждую четверть мили "близко ли уже?" На эти вопросы мистеръ Бембль отвѣчалъ коротко и рѣзко. Мимолетное привѣтливое расположеніе духа, пробудившееся въ немъ подъ вліяніемъ джина съ водой, испарилось за это время окончательно и онъ снова превратился въ приходскаго сторожа.
   Оливеръ не успѣлъ пробыть и четверти часа въ стѣнахъ дома призрѣнія и покончить за это время второй ломоть хлѣба, когда мистеръ Бембль, передавшій его на попеченіе какой-то старухи, снова вернулся назадъ и объявилъ, что сегодня вечеромъ назначено засѣданіе комитета, который приказываетъ ему явиться туда немедленно.
   Не имѣя яснаго понятія о томъ, что такое комитетъ, Оливеръ былъ очень пораженъ этимъ извѣщеніемъ и не зналъ совершенно, что ему дѣлать, -- плакать или смѣяться. Ему не дали времени хорошенько подумать объ этомъ обстоятельствѣ; мистеръ Бембль, чтобы привести его въ себя, слегка ударилъ его по головѣ тростью, а затѣмъ по спинѣ, чтобы онъ двигался живѣе, послѣ чего приказалъ ему слѣдовать за собою и повелъ его въ большую, выкрашенную бѣлымъ комнату, гдѣ кругомъ стола возсѣдали восемь или десять тучныхъ джентльменовъ.
   -- Поклонись комитету, -- сказалъ Бембль. Оливеръ вытеръ двѣ, три слезы, отуманившія его глаза, но не разсмотрѣлъ комитета, а увидѣлъ только столъ, которому и отвѣсилъ свой поклонъ.
   -- Какъ тебя зовутъ, мальчикъ?-- спросилъ джентльменъ, сидѣвшій на высокомъ стулѣ.
   Оливеръ испугался при видѣ столькихъ джентльменовъ и задрожалъ всѣмъ тѣломъ; приходской сторожъ далъ ему сзади шлепка, отчего онъ снова заплакалъ. Это было причиной того, что онъ отвѣчалъ едва слышнымъ, дрожащимъ голосомъ. Джентльменъ въ бѣломъ жилетѣ назвалъ его за это дуракомъ. Такое обращеніе было, конечно, наилучшимъ способомъ, чтобы поднять духъ Оливера и заставить его чувствовать себя привольно.
   -- Мальчикъ, -- сказалъ джентльменъ на высокомъ стулѣ, -- слушай меня. Тебѣ, конечно, извѣстно, что ты сирота?
   -- Что это значитъ, сэръ?-- спросилъ бѣдный Оливеръ.
   -- Нѣтъ, онъ совсѣмъ идіотъ.... такъ я и думалъ, -- сказалъ джентльменъ въ бѣломъ жилетѣ.
   -- Позвольте!-- сказалъ джентльменъ, который говорилъ первымъ;-- извѣстно ли тебѣ, что у тебя нѣтъ ни отца, ни матери и что тебя воспиталъ приходъ? Знаешь ты это?
   -- Да, сэръ!-- отвѣчалъ Оливеръ, заливаясь горькими слезами.
   -- Чего ты такъ плачешь?-- удивился джентльменъ въ бѣломъ жилетѣ.-- Да, дѣйствительно, странно! Изъ-за чего было плакать этому мальчику?
   -- Надѣюсь, ты каждый вечеръ читаешь свои молитвы, -- спросилъ сурово еще одинъ джентльменъ, -- и, какъ подобаетъ христіанину, молишься за тѣхъ, кто кормитъ тебя и заботится о тебѣ.
   -- Да, сэръ!-- запинаясь отвѣчалъ мальчикъ.
   Джентльменъ, говорившій послѣднимъ, былъ правъ, самъ несознавая этого. Оливеру надо было, дѣйствительно, быть настоящимъ христіаниномъ, необыкновенно добрымъ христіаниномъ, чтобы молиться за тѣхъ, которые кормили его и заботились о немъ. Но онъ не молился, потому что никто не училъ его этому.
   -- Прекрасно! Тебя привели сюда, чтобы воспитать тебя и научить какому нибудь ремеслу, -- сказалъ краснощекій джентльменъ на высокомъ стулѣ.
   -- Съ завтрашняго дня ты будешь щипать пеньку, начиная съ шести часовъ утра, -- продолжалъ тотъ, который былъ въ бѣломъ жилетѣ.
   Оливеръ по указанію приходскаго сторожа отвѣсилъ поклонъ комитету въ благодарность за оказанное ему благодѣяніе, продуктомъ котораго явилось щипаніе пеньки, послѣ чего былъ отведенъ въ большую комнату, гдѣ на грубой, жесткой постели рыдалъ до тѣхъ поръ, пока не уснулъ. Какая чудная иллюстрація въ гуманнымъ законамъ Англіи! Они не запрещаютъ бѣднякамъ спать!
   Бѣдный Оливеръ! Онъ и не думалъ, когда, благодаря сну, находился въ счастливомъ невѣдѣніи всего окружающаго, что комитетъ въ этотъ самый день пришелъ къ такому рѣшенію, которое должно было имѣть самое существенное вліяніе на всю его будущность. Да, онъ рѣшилъ и вотъ это рѣшеніе.
   Члены Комитета были мудрые, проницательные люди, философы; когда они додумались до того, что слѣдуетъ внимательнѣе присмотрѣться къ дому призрѣнія, то пришли вдругъ къ такому заключенію, къ которому никто изъ обыкновенныхъ людей не могъ придти, а именно, что бѣдные люди любили его! Это было настоящее мѣсто общественнаго увеселѣнія для бѣдныхъ классовъ; таверна, гдѣ ничто не оплачивалось; завтракъ, обѣдъ, чай и ужинъ -- круглый годъ; кирпичный и известковый рай, гдѣ все кругомъ забавлялось, а не работало. "Ого!" -- сказалъ комитетъ, принявъ при этимъ весьма глубокомысленный видъ, -- мы должны все это прекратить и привести въ надлежащій порядокъ и въ самомъ непродолжительномъ времени".-- И комитетъ установилъ правило, чтобы бѣдные люди выбирали одно изъ двухъ (комитетъ не хотѣлъ ихъ принуждать, нѣтъ, не хотѣлъ): они или должны были подчиниться постепенному процессу голоданія, или быть готовыми къ тому, что ихъ моментально выселятъ прочь. Съ этою цѣлью комитетъ заключилъ контрактъ съ водовозами о доставкѣ неограниченнаго количества воды, а съ торговцами муки о доставкѣ въ извѣстные сроки небольшого количества овсяной крупы; затѣмъ назначилъ три раза въ день жидкую кашицу съ лукомъ два раза въ недѣлю и съ половиной обыкновенной булки по воскресеньямъ. Но особенно много мудрыхъ и человѣчныхъ правилъ установилъ комитетъ по отношенію къ женщинамъ, хотя я не нахожу надобности перечислять ихъ; женатыхъ бѣдняковъ рѣшено было разводить съ цѣлью уменьшенія лишнихъ судебныхъ издержекъ и вмѣсто того, чтобы заставить человѣка содержать свою семью, ее отнимали у него, оставляя его холостякомъ. Нечего и говорить, сколько просьбъ о помоществованіи въ виду этихъ двухъ правилъ возникло бы во всѣхъ классахъ общества, не будь это связано съ домомъ призрѣнія; но члены комитета, какъ люди проницательные, все это предусмотрѣли и позаботились объ устраненіи этого затрудненія. Пособіе было тѣсно связано съ домомъ призрѣнія и жидкой кашицей и это пугало народъ.
   Мѣсяцевъ черезъ шесть послѣ того, какъ Оливеръ былъ переведенъ въ домъ призрѣнія, эта новая система была уже въ полномъ ходу. Сначала расходы увеличились, вслѣдствіе большихъ издержекъ на гробовщика и необходимости перешивать платья для бѣдняковъ, такъ какъ они становились для нихъ слишкомъ свободными и длинными, болтаясь на ихъ тѣлахъ, сильно исхудавшихъ послѣ одной-двухъ недѣль питанія жидкой кашицей. Число жителей дома призрѣнія, также нищихъ, значительно уменьшилось и комитетъ ликовалъ.
   Комната, въ которой кормили мальчиковъ, представляла, собою большой залъ съ мѣднымъ котломъ на одномъ концѣ его; изъ этого котла въ назначенное для пріема пищи время раздавали кашицу смотритель въ бѣломъ передникѣ и двѣ женщины, помощницы его. Каждый мальчикъ получалъ всего только одну мисочку этого угощенія, но ни болѣе, за исключеніемъ дней большихъ празднествъ, когда давали на два унца больше кашицы и къ ней четверть порціи хлѣба. Мисокъ никогда не мыли; мальчики скребли ихъ ложками до тѣхъ поръ, пока онѣ снова начинали блестѣть. По окончаній этой операціи (которая никогда не продолжалась долго, потому что ложки были одинаковой величины съ мисками), они сидѣли, устремивъ жадные взоры на котелъ; они не прочь были съѣсть его со всѣми кирпичами, которыми онъ былъ обложенъ и въ то же время старательно сосали свои пальцы въ надеждѣ найти остатки каши, которая нечаянно могла попасть на нихъ. Мальчики отличаются всегда хорошимъ аппетитомъ. Оливеръ Твистъ и товарищи его три мѣсяца уже переносили муки медленнаго голоданія и въ концѣ концовъ они дошли до такого ужаснаго состоянія отъ голода, что одинъ мальчикъ, который былъ очень высокаго роста для своихъ лѣтъ и никогда до сихъ поръ не подвергался ничему подобному, намекнулъ своимъ товарищамъ, что если ему не прибавятъ кашицы, то онъ боится, что въ одну прекрасную ночь съѣстъ спящаго рядомъ съ нимъ мальчика очень хилаго и совсѣмъ еще маленькаго. Глаза у него при этомъ были сумасшедшіе и голодные, а потому всѣ повѣрили ему. Мальчики собрали совѣтъ, на которомъ былъ брошенъ жребій, кто долженъ вечеромъ подойти къ смотрителю и спросить у него прибавки; жребій палъ на Оливера Твиста.
   Наступилъ вечеръ и мальчики заняли свои мѣста. Смотритель въ поварскомъ костюмѣ подошелъ къ котлу, а сзади него стояли его ассистентки. Началась раздача кашицы и въ тоже время чтеніе длинной молитвы. Кашица исчезла быстро; мальчики стали перешептываться другъ съ другомъ и подмигивать Оливеру, котораго въ то же время подталкивали ближайшіе его сосѣди. Онъ былъ ребенокъ, доведенный до отчаянія голодомъ и несчастіемъ, а потому спокойно всталъ изъ за стола и, подойдя къ смотрителю съ миской и ложкой въ рукахъ, сказалъ:
   -- Простите, сэръ, я желаю еще.
   Смотритель былъ тучный, здоровый человѣкъ, но тѣмъ не менѣе онъ поблѣднѣлъ. Нѣсколько секундъ смотрѣлъ онъ молча на маленькаго бунтовщика и затѣмъ прислонился къ котлу. Ассистентки были парализованы отъ удивленія, мальчики отъ страха.
   -- Что такое?-- сказалъ, наконецъ, смотритель упавшимъ голосомъ.
   -- Простите, сэръ, отвѣчалъ Оливеръ, -- я желаю еще.
   Смотритель черпакомъ ударилъ Оливера по головѣ, схватилъ его за руку и громко крикнулъ приходскаго сторожа.
   Комитетъ торжественно сидѣлъ въ полномъ сборѣ, когда мистеръ Бембль ворвался въ комнату; еле переводя духъ отъ волненія, обратился онъ къ джентльмену на высокомъ стулѣ и сказалъ:
   -- Мистеръ Лимбкинсъ, извините сэръ! Оливеръ Твистъ потребовалъ прибавки!
   Удивленіе было общее. Ужасъ показался на всѣхъ лицахъ.
   -- Прибавки!-- сказалъ мистеръ Лимбкинсъ.-- Успокойтесь, Бембль, и изложите все яснѣе. Если я вѣрно понялъ васъ, то онъ просилъ прибавки послѣ того, какъ съѣлъ ужинъ, установленный по росписанію?
   -- Да, сэръ!-- отвѣчалъ Бемблъ.
   -- Этого мальчика повѣсятъ когда нибудь, -- сказалъ джентльменъ въ бѣломь жилетѣ;-- я увѣренъ, что его повѣсятъ!
   Никто не опровергалъ пророческого предсказанія джентльмена. Между членами комитета завязался оживленный споръ. Оливеръ долженъ былъ немедленно подвергнуться аресту; на слѣдующее утро необходимо вывѣсить съ наружной стороны воротъ объявленіе, предлагающее пять фунтовъ награды тому, кто избавитъ приходъ отъ Оливера Твиста, или другими словами, пять фунтовъ и Оливера Твиста предлагали тому мужчинѣ или той женщинѣ, которые пожелаютъ взять его вмѣсто ученика для торговли, или ремесла, или какого нибудь другого занятія.
   -- Никогда еще въ своей жизни не былъ я такъ увѣренъ въ чемъ нибудь, -- сказалъ джентльменъ въ бѣломъ жилетѣ, когда онъ на слѣдующее утро прибилъ объявленіе къ воротамъ и затѣмъ прочелъ его, -- никогда еще въ своей жизни не былъ я такъ увѣренъ въ чемъ нибудь, какъ въ томъ, что этого мальчика повѣсятъ!
   Имѣя намѣреніе цѣлымъ рядомъ послѣдующихъ событій доказать былъ ли правъ или нѣтъ джентльменъ въ бѣломъ жилетѣ, я не хочу, дабы не испортить интереса всего повѣствованія (предположивъ, что интересъ существуетъ), сейчасъ же, хотя бы ничтожнымъ намекомъ, дать понять, таковъ ли былъ конецъ жизни Оливера Твиста или нѣтъ.
  

III. О томъ, какъ Оливеръ Твистъ едва не получилъ должности, которая отнюдь не была бы синекурою.

   Цѣлую недѣлю послѣ совершенія своей безбожной и наглой выходки, насчетъ прибавки пищи, просидѣлъ Оливеръ въ темной и пустой комнатѣ, куда его заключили по разпоряженію мудраго и гуманнаго комитета. Казалось бы, на первый взглядъ, и въ этомъ ничего не было бы страннаго, что Оливеръ изъ чувства уваженія къ предсказанію джентльмена въ бѣломъ жилетѣ долженъ былъ бы вынуть свой носовой платокъ и, привязавъ одинъ конецъ его къ крючку, повѣситься на другомъ и тѣмъ доказать необыкновенную мудрость пророка. Но для исполненія такого предсказанія существовало одно препятствіе, а именно: комитетъ рѣшилъ, что носовые платки лишняя роскошь, и что питомцы могутъ обойтись и безъ нихъ; рѣшеніе это было написано и скрѣплено приложеніемъ рукъ и печатей. Вторымъ препятствіемъ къ этому былъ также дѣтскій возрастъ Оливера. Онъ только горько проплакалъ весь день, а когда наступила длинная, томительная ночь, онъ закрылъ глаза рученками, чтобы не видѣть темноты и забрался въ самый уголъ, стараясь заснуть; время отъ времени онъ просыпался съ страшнымъ испугомъ и начиналъ дрожать, прижимаясь все больше и больше къ стѣнѣ, твердая и холодная поверхность которой, казалось ему, можетъ защитить отъ окружающихъ его мрака и пустоты.
   Да не подумаютъ враги "системы", что во время своего одиночнаго заключенія Оливеръ лишенъ былъ благотворнаго дѣйствія гимнастики, пріятнаго общества и религіознаго утѣшенія. Что касается гимнастики, то ему разрѣшили, не смотря даже на холодную погоду, совершать каждое утро обливаніе подъ насосомъ на каменномъ дворѣ, въ присутствіи мистера Бембля, который для предупрежденія простуды пускалъ въ ходъ свою палку, вызывая тѣмъ усиленное согрѣваніе въ его тѣлѣ. Относительно общества мы должны сказать, что Оливера каждый день водили въ залъ, гдѣ обѣдали мальчики, и тамъ сѣкли его при всѣхъ розгами въ предупрежденіе и примѣръ другимъ. Для того же, чтобы не лишать его религіознаго утѣшенія, его каждый вечеръ пинками гнали въ тотъ же залъ на вечернюю молитву и позволяли ему слушать, услаждая тѣмъ свою душу, какъ читали общую молитву, къ которой было сдѣлано добавленіе, утвержденное властью комитета, гдѣ мальчики просили помочь имъ быть добрыми, добродѣтельными, довольными и послушными и спасти ихъ отъ пороковъ Оливера Твиста, который, -- говорилось дальше, -- находился подъ исключительнымъ покровительствомъ и властью злыхъ силъ и являлся прямымъ орудіемъ и воспроизведеніемъ сатаны.
   Въ одно прекрасное утро, когда дѣла Оливера все еще находились въ томъ же счастливомъ и благопріятномъ положеніи, по улицѣ Гайгъ-Стритъ шелъ мистеръ Гамфильдъ, трубочистъ, глубоко задумавшись надъ тѣмъ, какъ ему устроить, чтобы быть въ состояніи уплатить просроченныя деньги своему хозяину, который настойчиво требовалъ ихъ уплаты. Не смотря на самыя отчаянныя ариѳметическія вычисленія, онъ ничего рѣшительно не могъ придумать, ибо финансы его были въ такомъ положеніи, что не могли доставить ему необходимыхъ для уплаты пяти фунтовъ; ломая себѣ голову надъ этимъ, онъ то и дѣло останавливался и билъ палкой по головѣ осла. Проходя мимо дома призрѣнія, онъ увидѣлъ объявленіе, прибитое къ воротамъ.
   -- Стой!-- сказалъ мистеръ Гамфильдъ своему ослу.
   Оселъ находился въ состояніи самой глубокой задумчивости, разсуждая, быть можетъ, о томъ, угостятъ его или нѣтъ однимъ, двумя кочанами капусты, когда онъ доставитъ на мѣсто два мѣшка сажи, которыми была нагружена тачка, а потому не обратилъ ни малѣйшаго вниманія на отданное ему приказаніе и по прежнему двигался впередъ.
   Мистеръ Гамфильдъ разразился бранью и проклятіями на осла и въ особенности на его глаза; бросившись за нимъ, онъ догналъ его и нанесъ ему такой ударъ по головѣ, котораго ни одинъ черепъ не выдержалъ бы кромѣ ослинаго. Затѣмъ онъ схватилъ его за узду, крѣпко ударилъ его по мордѣ, чтобы напомнить ему, вѣроятно, что онъ его хозяинъ, и послѣ этого повернулъ его обратно. Тутъ онъ еще разъ ударилъ его по головѣ, чтобы оглушить его окончательно до своего возвращенія, и пошелъ къ воротамъ читать объявленіе.
   У воротъ, заложивъ руки назадъ, стоялъ джентльменъ въ бѣломъ жилетѣ; онъ только что вышелъ изъ засѣданія комитета, чтобы освѣжиться отъ волновавшихъ его глубокихъ чувствъ. Сдѣлавшись такимъ образомъ невольнымъ свидѣтелемъ маленькой размолвки между мистеромъ Гамфильдомъ и его осломъ, онъ весело улыбнулся, когда упомянутое выше лицо подошло къ воротамъ, чтобы прочитать объявленіе; онъ сразу понялъ, что мистеръ Гамфильдъ такой именно хозяинъ, какой необходимъ Оливеру Твисту. Прочитавъ объявленіе, мистеръ Гамфильдъ улыбнулся въ свою очередь; пять фунтовъ составляли именно ту сумму, которая была ему необходима, а что касается мальчика, съ которымъ были связаны эти пять фунтовъ, то мистеръ Гамфильдъ, знавшій хорошо образъ жизни въ домѣ призрѣнія, былъ увѣренъ, что мальчикъ по своей величинѣ подойдетъ навѣрное ко всѣмъ трубамъ. Онъ еще разъ прочелъ объявленіе, начавъ его въ этотъ разъ въ самаго конца, а затѣмъ, приложивъ руку къ шляпѣ, въ знакъ смиренія, подошелъ къ джентльмену въ бѣломъ жилетѣ.
   -- Здѣсь находится тотъ мальчикъ, сэръ, котораго приходъ желаетъ отдать въ ученіе?-- спросилъ онъ.
   -- Да, мой милый!-- отвѣчалъ джентльменъ въ бѣломъ жилетѣ, улыбаясь снисходительно.-- А зачѣмъ онъ вамъ нуженъ?
   -- Если приходъ желаетъ, чтобы онъ выучился пріятному ремеслу, то почему ему не учиться хорошему, почтенному занятію трубочиста, -- отвѣчалъ мистеръ Гамфильдъ.-- Мнѣ нуженъ ученикъ и я готовъ взять его.
   -- Войдите, -- сказалъ джентльменъ въ бѣломъ жилетѣ.
   Мистеръ Гамфильдъ подошелъ, влѣпилъ ослу еще одинъ ударъ по головѣ, а другой по мордѣ, -- изъ предосторожности, вѣроятно, чтобы тотъ не вздумалъ убѣжать во время его отсутствія, -- послѣ чего послѣдовалъ за джентльменомъ въ бѣломъ жилетѣ, который ввелъ его въ ту комнату, гдѣ Оливеръ въ первый разъ предсталъ передь комитетомъ.
   -- Грязное это ремесло, -- сказалъ мистеръ Лимбкинсъ, когда Гамфильдъ еще разъ выразилъ свое желаніе.
   -- Мальчики частенько задыхаются въ трубахъ отъ дыма, -- сказалъ другой джентльменъ.
   -- Все это было раньше, когда солому смачивали сначала, а затѣмъ зажигали ее въ трубѣ для того, чтобы заставить мальчика спуститься внизъ, -- сказалъ Гамфильдъ.-- Было больше дыму, чѣмъ огня. А дымомъ развѣ заставишь мальчика спуститься? Онъ заснетъ только, а это ему на руку. Мальчики, джентльмены, очень упрямы и очень лѣнивы и лучше огня ничего нѣтъ, чтобы заставить ихъ стремглавъ спуститься внизъ. Все это дѣлается изъ человѣколюбія, джентльмены! Застрянетъ мальчишка въ трубѣ, ну, поджаришь ему легонько пятки, онъ и ринется, какъ безумный, внизъ.
   Объясненіе это, повидимому, очень понравилось джентльмену въ бѣломъ жилетѣ, но онъ поспѣшилъ скрыть свое удовольствіе, замѣтивъ взглядъ, искоса брошенный на него мистеромъ Лимбкинсомъ. Члены комитета нѣсколько минутъ тихо совѣщались между собой, такъ что можно было разобрать лишь нѣкоторыя слова: "сокращеніе расходовъ" -- "произведетъ пріятное впечатлѣніе" -- "печатный отзывъ". Вотъ все, что можно было разслышать. Совѣщаніе прекратилось, наконецъ, и члены комитета, занявъ снова свои мѣста, приняли таинственный видъ.
   -- Мы разсмотрѣли ваши предложеніе, -- сказалъ мистеръ Лимбкнисъ, -- но не можемъ согласиться на него.
   -- Ни подъ какимъ видомъ не можемъ, -- сказалъ джентльменъ въ бѣломъ жилетѣ.
   -- Разумѣется, не можемъ, -- подтвердили остальные члены комитета.
   Мистеръ Гамфильдъ, который много разъ обвинялся въ томъ, что забилъ до смерти трехъ, четырехъ мальчишекъ, вообразилъ себѣ, что это, совершенно чуждое настоящему дѣлу обстоятельство, повліяло на рѣшеніе комитета. Это былъ по его мнѣнію какой то необъяснимый капризъ, нисколько не похожій на обыкновенный образъ дѣйствія комитета. Не желая, однако, разбираться въ ходившихъ о немъ слухахъ, онъ смялъ въ рукахъ шапку и медленно двинулся къ дверямъ.
   -- Итакъ вы не желаете, джентльмены, отдать его мнѣ?-- спросилъ онъ, остановившись вдругъ на мѣстѣ.
   -- Нѣтъ, -- отвѣчалъ мистеръ Лимбкинсъ;-- ремесло ваше, видите ли, очень грязное и вы должны сбавить кое что съ предложенной нами преміи.
   Лицо мистера Гамфильда просіяло и онъ быстрыми шагами направился обратно къ столу.
   -- Сколько же вы хотите дать, джентльмены?-- сказалъ онъ.-- Не будьте жестоки къ бѣдному человѣку. Сколько же вы дадите?
   -- По моему три фунта десять шиллинговъ будетъ вполнѣ достаточно, -- сказалъ мистеръ Лимбкинсъ.
   -- Десять шиллинговъ слѣдовало бы еще скинутъ -- сказалъ джентльменъ въ бѣломъ жилетѣ.
   -- Что вы!-- сказалъ Гамфильдъ.-- Дайте четыре фунта джентльмены! Четыре фунта, говорю, и вы навсегда избавитесь отъ него. Такъ-то!
   -- Три фунта десять, -- твердо повторилъ мистеръ Лимбкинсъ.
   -- Эхъ! Ну подѣлимъ разницу, джентльмены!-- настаивалъ Гамфильдъ.-- Три фунта пятнадцать.
   -- Ни одной полушки больше, -- былъ отвѣтъ мистера Лимбкинса.
   -- Вы отчаянно притѣсняете меня, джентльмены! -- сказалъ Гамфильдъ.
   -- Какіе пустяки!-- сказалъ джентльменъ въ бѣломъ жилетѣ.-- Онъ и самъ по себѣ цѣнная вещь, не только что съ преміей. Берите его съ собой, глупый вы человѣкъ! Самый подходящій для васъ мальчикъ. Безъ палки съ нимъ ни на шагъ; она очень полезна ему. Содержаніе его не причинитъ вамъ большихъ расходовъ, такъ какъ его никогда не перекармливали съ самаго дня его рожденія. Ха, ха, ха!
   Мистеръ Гамфильдъ взглянулъ искоса на лица сидѣвшихъ вокругъ стола и, замѣтивъ на всѣхъ улыбку, самъ улыбнулся, въ свою очередь. Торгъ былъ конченъ. Мистеру Бемблю дали немедленно знать, чтобы онъ сегодня же днемъ отвелъ Оливера Твиста въ магистратъ, гдѣ должны дать ему разрѣшеніе и затѣмъ засвидѣтельствовать контрактъ.
   На основаніи этого рѣшенія Оливера, къ великому удивленію его, выпустили изъ заключенія и приказали ему надѣть чистую рубаху. Не успѣлъ онъ кончить эту непривычную для него гимнастику, какъ мистеръ Бембль самъ, собственными руками, принесъ ему миску съ кашицей и къ ней воскресную прибавку въ два унца и четверть хлѣба. При видѣ этого необычайнаго явленія Оливеръ горько расплакался; онъ подумалъ, и въ этомъ нѣтъ ничего неестественнаго, что комитетъ рѣшилъ его убить для какой нибудь полезной цѣли; въ противномъ случаѣ, рѣшилъ онъ, незачѣмъ было бы его тамъ откармливать.
   -- Не плачь, Оливеръ, глаза будутъ красные. Ѣшь лучше, что тебѣ принесли, и будь благодаренъ, -- сказалъ мистеръ Бембль съ особенной выразительностью въ голосѣ.-- Ты будешь теперь учиться ремеслу, Оливеръ!
   -- Ремеслу, сэръ?-- отвѣчалъ дрожащій мальчикъ.
   -- Да, Оливеръ, -- отвѣчалъ мистеръ Бембль.-- Добрый и хорошій джентльменъ, который замѣнитъ тебѣ родителей, Оливеръ, потому что у тебя своихъ нѣтъ, хочетъ взять тебя въ ученики, дать тебѣ средства къ жизни и сдѣлать изъ тебя человѣка. Это стоило приходу три фунта десять шиллинговъ!.. Три фунта, десять, Оливеръ!.... Семьдесятъ шиллинговъ!.... Сто сорокъ шестипенсовиковъ!... И все это ради капризнаго мальчники, котораго никто не можетъ любить!
   Проговоривъ эту рѣчь глухимъ голосомъ, мистеръ Бембль остановился, чтобы перенести духъ, а у бѣднаго мальчика слезы ручьемъ полились изъ глазъ и онъ горько зарыдалъ.
   -- Полно тебѣ!-- сказалъ мистеръ Бембль уже менѣе напыщеннымъ голосомъ, такъ какъ всѣ чувства его были удовлетворены результатами собственнаго краснорѣчія.-- Полно, Оливеръ! Вытри глаза обшлагомъ твой жакетки и не лей слезъ въ твою кашицу; это совсѣмъ не благоразумно, Оливеръ!
   И дѣйствительно это было не благоразумно; въ кашѣ и безъ того было уже достаточно воды.
   По пути въ магистратъ мистеръ Бембль училъ Оливера, какъ онъ долженъ вести себя. Лицо у него должно быть совершенно счастливое и когда джентльменъ спроситъ его, желаетъ ли онъ учиться, то онъ долженъ отвѣтить, что желаетъ. Оливеръ обѣщалъ исполнить все то, что ему говорятъ, тѣмъ болѣе, что мистеръ Бембль сдѣлалъ маленькій намекъ на то, что съ нимъ будетъ, если онъ не исполнитъ чего нибудь изъ сказаннаго. Когда они пришли въ магистратъ, мистеръ Бембль отвелъ мальчика въ небольшую комнатку и приказалъ ему оставаться тамъ до тѣхъ поръ, пока онъ не придетъ.
   Полчаса ждалъ Оливеръ, и сердце его трепетало отъ волненія. Но по прошествіи этого времени мистеръ Бембль просунулъ въ дверь голову, украшенную трехуголкой и сказалъ:
   -- Теперь, милый Оливеръ, пора идти къ джентльмену.-- Сказавъ это, мистеръ Бембль принялъ суровый и грозный видъ и прибавилъ тихимъ голосомъ:-- Не забывай, юный негодяй, что я тебѣ говорилъ.
   Оливеръ съ недоумѣніемъ взглянулъ на лицо мистера Бембля при этомъ, совершенно противоположномъ первому обращеніи къ нему, но тотъ предупредилъ всякія замѣчанія на этотъ счетъ, уведя его поспѣшно въ сосѣднюю комнату, дверь которой была открыта. Это была обширная комната съ большимъ окномъ. За конторкой сидѣли два старыхъ джентльмена въ напудренныхъ парикахъ; одинъ изъ нихъ читалъ газету, тогда какъ другой въ очкахъ съ черепаховой оправой читалъ что то на небольшомъ листѣ пергамента, лежавшемъ передъ имъ. Мистеръ Лимбкинсъ стоялъ прямо противъ конторки съ одной стороны, а мистеръ Гамфильдъ съ чисто вымытымъ лицомъ съ другой. Позади нихъ прохаживались взадъ и впередъ какіе то два, три человѣка въ сапогахъ съ отворотами.
   Старый джентльменъ въ очкахъ начиналъ уже, повидимому, дремать надъ листомъ пергамента. Молчаніе длилось нѣсколько минутъ послѣ того, какъ мистеръ Бембль привелъ Оливера и поставилъ его противъ конторки.
   -- Вотъ, онъ, этотъ мальчикъ, ваша милость, -- сказалъ Бембль.
   Старый джентльменъ, читавшій газету, поднялъ голову на минуту и затѣмъ потянулъ за рукавъ другого стараго джентльмена, который тотчасъ же проснулся.
   -- О, такъ это и есть тотъ мальчикъ?-- спросилъ старый джентльменъ.
   -- Тотъ самый, сэръ!-- отвѣчалъ мистеръ Бембль. -- Поклонись судьямъ, голубчикъ!
   Оливеръ постарался собраться съ духомъ и поклонился. Онъ во всѣ глаза смотрѣлъ на напудренныя головы судей и съ недоумѣніемъ спрашивалъ себя, неужели они такъ и родились съ этой массой бѣлыхъ волосъ?
   -- Хорошо!-- сказалъ старый джентльменъ.-- Надо полагалъ, что ему очень нравится ремесло трубочиста?
   -- Любитъ его до безумія, ваша милость, -- отвѣчалъ Бемблъ, -- слегка щипнувъ Оливера, чтобы онъ не смѣлъ отрицать этого.
   -- Онъ, слѣдовательно, хочетъ быть трубочистомъ? продолжалъ спрашивать старый джентльменъ.
   -- Если завтра мы подумаемъ отдать его учиться какому нибудь другому ремеслу, то онъ, ваша милость, навѣрное убѣжитъ, -- отвѣчалъ Бембль.
   -- Этотъ человѣкъ будетъ, слѣдовательно, его хозяиномъ да, сэръ? Хорошо ли вы будете обращаться съ нимъ и достаточно кормить его? Все ли будете дѣлать, что ему нужно?-- спросилъ старый джентльменъ.
   -- Разъ я сказалъ буду, значитъ буду, -- проворчалъ мистеръ Гамфильдъ.
   -- Рѣчь у васъ грубая, мой другъ, но на видъ вы кажетесь честнымъ и чистосердечнымъ человѣкомъ, -- продолжалъ старый джентльменъ, внимательно присматриваясь къ кандидату на премію, гнусное лицо котораго служило вѣрнымъ отпечаткомъ его жестокости. Но судья былъ наполовину слѣпъ и почти впалъ въ дѣтство, а потому не могъ такъ вѣрно разсуждать, какъ другіе.
   -- Надѣюсь, сэръ, что такъ, -- отвѣчалъ мистеръ Гамфильдъ.
   -- Я не сомнѣваюсь въ этомъ, мой другъ, -- продолжалъ старый джентльменъ, поправляя очки на носу и отыскивая чернильницу.
   Наступилъ критическій моментъ въ судьбѣ Оливера. Будь чернильница на томъ мѣстѣ, гдѣ ее думалъ найти старый джентльменъ, онъ погрузилъ бы въ нее перо, подписалъ бы контрактъ и Оливера немедленно бы увели. Но такъ какъ она находилась непосредственно подъ самымъ его носомъ, то онъ, глядя, по естественному ходу вещей, поверхъ контракта, не нашелъ ее, само собою разумѣется; во время этихъ поисковъ онъ нечаянно взглянулъ прямо передъ собой и тутъ только увидѣлъ блѣдное и испуганное лицо Оливера Твиста, который, вопреки предостерегательнымъ взорамъ и щипкамъ Бембля, смотрѣлъ на отталкивающую физіономію своего будущаго хозяина съ такимъ ужасомъ и страхомъ, что этого не могъ не замѣтить даже полуслѣпой судья. Старый джентльменъ положилъ перо и перевелъ взоръ съ Оливера на мистера Лимбкинса, который, взявъ понюшку табаку, старался придать своему лицу самое спокойное и беззаботное выраженіе.
   -- Мой мальчикъ!-- сказалъ старый джентльменъ, облокачиваясь на конторку. Оливеръ вздрогнулъ и оглянулся съ удивленіемъ. Нельзя не извинить его за это: голосъ звучалъ такъ странно ласково, а всѣ странные звуки пугали его. Дрожь пробѣжала по всему тѣлу его и онъ залился слезами.
   -- Мой мальчикъ!-- повторилъ старый джентльменъ, -- ты такъ блѣденъ и встревоженъ. Въ чемъ дѣло?
   -- Сторожъ, отойдите отъ него нѣсколько въ сторону, -- сказалъ другой джентльменъ, откладывая газету и съ видимымъ интересомъ прислушиваясь къ разговору.-- Не бойся, мальчикъ, и разскажи намъ въ чемъ дѣло.
   Оливеръ упалъ на колѣни, поднялъ руки кверху и, ломая ихъ, сталъ молить, чтобы его отослали обратно въ темную комнату... замучили голодомъ... исколотили... убили, наконецъ, если нужно, но только не отдавали этому ужасному человѣку.
   -- Богъ мой!-- воскликнулъ Бембль, выразительно подымая кверху глаза и руки.-- Богъ мой! Сколько я не видалъ сиротъ, Оливеръ, ни одинъ изъ нихъ не былъ такъ хитеръ и лукавъ... Ты самый наглый изъ нихъ.
   -- Придержите вашъ языкъ, сторожъ, -- сказалъ второй старый джентльменъ, когда Бембль кончилъ свои восклицанія.
   -- Простите, ваша милость, -- сказалъ Бембль, не вѣря своимъ ушамъ.-- Не ко мнѣ ли обратилась ваша милость?
   -- Да! Придержите вашъ языкъ.
   Старый джентльменъ въ черепаховыхъ очкахъ взглянулъ ли своего товарища; тотъ выразительно кивнулъ ему.
   -- Мы отказываемся подписать этотъ контрактъ, -- сказалъ старый джентльменъ и отложилъ въ сторону пергаментъ.
   -- Надѣюсь, -- сказалъ мистеръ Лимбкинсъ, -- надѣюсь, судьи не составятъ ложнаго мнѣнія о приходскихъ властяхъ, будто онѣ виновны въ какомъ либо нечестномъ поступкѣ, и не будутъ полагаться на несообразное показаніе ребенка.
   -- Судьи не обязаны высказывать вамъ своего мнѣнія относительно этого дѣла, -- рѣзко прервалъ его второй старый джентльменъ.-- Сведите мальчика обратно въ домъ призрѣнія и обращайтесь съ нимъ ласково. Онъ, видимо, нуждается въ этомъ.
   Въ этотъ же самый вечеръ джентльменъ въ бѣломъ жилетѣ утверждалъ самымъ положительнымъ и рѣшительнымъ образомъ, что Оливера, если и не повѣсятъ, то ужъ навѣрное посадятъ въ тюрьму и четвертуютъ. Мистеръ Бембль печально и таинственно покачалъ головой, а Гамфильдъ выразилъ, что было бы недурно, еслибъ мальчикъ попалъ въ его руки; и видно было по всему, что это наврядъ ли было бы недурно.
   На слѣдующее утро снова было вывѣшено объявленіе, что Оливеръ Твистъ отдается въ ученіе и тотъ, кто возьметъ его къ себѣ, получитъ пять фунтовъ награды.
  

IV. Оливеру находятъ другое мѣсто, и онъ впервые выступаетъ на поприщѣ общественной жизни.

   Когда молодой человѣкъ какой нибудь большой семьи достигаетъ извѣстнаго возраста и ему не могутъ доставить какого нибудь выгоднаго мѣста, или передать ему право на часть наслѣдства, или дать ему возможность пользовался наслѣдствомъ, то его обыкновенно отправляютъ въ море. Комитетъ, подражая такому умному и душеспасительному примѣру, собралъ совѣтъ, на которомъ рѣшено было отдать Оливера Твиста на какое нибудь небольшое торговое судно, отправляющееся въ далекій и нездоровый портъ. По мнѣнію комитета это было самое лучшее, что только можно было сдѣлать для него: весьма возможно, что шкиперъ, придя въ игривое настроеніе духа послѣ сытнаго обѣда, засѣчетъ его до смерти или выпуститъ ему мозгъ изъ головы при помощи желѣзнаго прута: забавы такого рода, (какъ извѣстно многимъ) представляютъ самое обыкновенное явленіе среди джентльменовъ этого класса. Чѣмъ больше разсматривалъ комитетъ это дѣло съ выше упомянутой точки зрѣнія, тѣмъ больше находилъ онъ въ немъ преимуществъ, а потому въ концѣ концовъ пришелъ къ тому заключенію, что Оливера во- что бы то ни стало слѣдуетъ, послалъ въ море и чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше.
   Мистеру Бемблю поручили собрать немедленно предварительныя свѣдѣнія и выискать капитана, который не прочь былъ бы взять юнгу, не имѣющаго ни друзей, ни родныхъ. Возвращаясь обратно къ дому призрѣнія, чтобы сообщить о результатахъ своей миссіи, Бембль встрѣтилъ у самыхъ воротъ мистера Соуэрберри, приходскаго гробовщика.
   Мистеръ Соуэрберри былъ высокій человѣкъ, худощавый, широкоплечій, въ черномъ поношенномъ костюмѣ, въ длинныхъ штопанныхъ чулкахъ и башмакахъ. Наружность его не производила пріятнаго впечатлѣнія, а между тѣмъ онъ отличался присущею всѣмъ гробовщикамъ шутливостью. Движенія его были эластичны и лицо выражало внутреннее довольство, когда онъ подошелъ къ мистеру Бемблю и крѣпко пожалъ ему руку.
   -- Только что снялъ мѣрку съ двухъ женщинъ, которыя умерли сегодня ночью, мистеръ Бембль, -- сказалъ гробовщикъ.
   -- Вы составите себѣ состояніе, мистерь Соуэрберри, -- сказалъ сторожъ и, сложивъ вмѣстѣ большой палецъ и указательный, опустилъ ихъ въ табакерку гробовщика; табакерка была сдѣлана въ видѣ маленькой модели патентованнаго гроба.-- Повторяю, мистеръ Соуэрберри, вы составите себѣ состояніе, -- продолжалъ сторожъ, хлопая гробовщика по плечу своей палкой.
   -- Вы думаете?-- сказалъ гробовщикъ такимъ тономъ, который не то отвергалъ, не то подтверждалъ возможность такого событія.-- Комитетъ назначилъ слишкомъ ничтожную цѣну, мистеръ Бембль.
   -- Каковъ гробъ, такова и цѣна, -- отвѣчалъ сторожъ, слегка улыбаясь, какъ полагается снисходительному человѣку.
   Шутка эта пріятно подѣйствовала на мистера Соуэрберри, и онъ долго хохоталъ надъ ней.
   -- Такъ, такъ, мистеръ Бембль, -- сказалъ онъ наконецъ, -- нельзя отрицать, что съ тѣхъ поръ, какъ введена новая система питанія, гробы стали нѣсколько уже и мельче, чѣмъ они бываютъ обыкновенно; но вѣдь нужно же намъ имѣть хотя какой-нибудь барышъ, мистеръ Бембль? Во время купленный лѣсъ требуетъ большихъ расходовъ, сэръ; что касается желѣзныхъ ручекъ, то мы получаемъ ихъ по каналу изъ Бирмингама.
   -- Что-жъ изъ этого?-- сказалъ мистеръ Бембль.-- Нѣтъ ремесла безъ убытка. Брать барышъ не грѣшно.
   -- Разумѣется, разумѣется, -- отвѣчалъ гробовщикъ, -- не получу барыша на отдѣльныхъ статьяхъ, наверстаю на цѣломъ... Ха, ха, xa!
   -- Вѣрно, -- подтвердилъ мистеръ Бембль.
   -- Хотя я долженъ сказать, -- продолжалъ гробовщикъ, возвращаясь къ тому, что онъ хотѣлъ сказать раньше, чѣмъ его прервалъ сторожъ, -- хотя я долженъ сказать, мистеръ Бембль, что на мою долю выпадаетъ очень большое неудобство; дѣло въ томъ, что умираютъ скорѣе всего люди крѣпкіе, толстые. Люди, которые жили въ хорошихъ условіяхъ и много лѣтъ подрядъ платили налоги, раньше другихъ сваливаются, когда попадаютъ въ вашъ домъ. Такъ вотъ, видите ли, мистеръ Бемблъ, три четыре дюйма сверхъ положенной мѣрки, крупная прорѣха въ нашихъ барышахъ, особенно когда у тебя на рукахъ большая семья.
   Послѣ этихъ словъ мистера Соуэрберри, сказанныхъ съ негодованіемъ незаслуженно обиженнаго человѣка, мистеръ Бембль почувствовалъ, что разговоръ этотъ можетъ повести къ разнымъ разсужденіямъ далеко не въ пользу приходской общины, а потому рѣшилъ перемѣнить его и перейти къ Оливеру Твисту.
   -- Кстати, -- сказалъ мистеръ Бембль, -- не знаете ли вы кого-нибудь, кто пожелалъ бы взять отсюда мальчика, приходскаго ученика, который въ настоящее время страшная обуза для насъ, мельничный жерновъ на шеѣ прихода. И на выгодныхъ условіяхъ, мистеръ Соуэрберри, за щедрую плату!--И мистеръ Бембль поднесъ палку къ объявленію и три раза съ промежутками ударилъ по словамъ "пять фунтовъ", которыя были напечатаны римскими цифрами колоссальныхъ размѣровъ.
   -- Ахъ, да!-- сказалъ гробовщикъ, придерживая его за обшитыя золотыми галунами фалды форменнаго сюртука, -- объ этомъ то собственно я и хотѣлъ поговорить съ вами. Знаете... ахъ, какія элегантныя пуговицы у васъ, мистеръ Бембль! Я никогда раньше не замѣчалъ ихъ.
   -- Да, очень красивы, -- отвѣчалъ сторожъ, гордо посматривая на большія бронзовыя пуговицы, украшавшія его сюртукъ.-- Чеканъ на нихъ такой же, какъ и на приходской печати... добрый самаритянинъ, врачующій больного и раненаго человѣка. Комиетъ преподнесъ мнѣ его утромъ Новаго года, мистеръ Соуэрберри. Сколько мнѣ помнится, я надѣлъ его въ первый разъ въ тотъ день, когда производилось слѣдствіе по поводу разорившагося купца, который умеръ въ полночь у нашихъ дверей.
   -- Помню, -- сказалъ гробовщикъ.-- Присяжные рѣшили, что "онъ умеръ отъ холода" и отъ того, что лишенъ былъ "всего необходимаго въ жизни". Не правда-ли?
   Мистеръ Бембль кивнудъ головой.
   -- Затѣмъ произнесенъ былъ вердиктъ, -- продолжалъ гробовщикъ, -- въ которомъ, сколько помнится, было сказано: "если бы члены комитета призрѣнія бѣдныхъ"....
   -- Ахъ, какія глупости!-- перебилъ его сторожъ.-- По горло будетъ дѣла комитету, если только онъ станетъ прислушиваться ко всему, что говорятъ ничего не понимающіе присяжные.
   -- Вѣрно, -- отвѣчалъ гробовщикъ, -- дѣла было бы много.
   -- Присяжные, -- сказалъ мистеръ Бембль, крѣпко сжимая свою палку, потому что началъ сердиться, -- присяжные люди невѣжественные, грубые, низкіе.
   -- Да, это вѣрно!-- подтвердилъ гробовщикъ.
   -- Они не признаютъ ни философіи., ни политической экономіи, ничего! -- сказалъ сторожъ, прищелкивая пальцами.
   -- Разумѣется не признаютъ, -- сказалъ гробовщикъ.
   -- Я признаю изъ, -- оказалъ Бембль и даже покраснѣлъ.
   -- И я также, -- присоединился къ нему гробовщикъ.
   -- Желалъ бы я, чтобы хотя одинъ изъ этихъ присяжныхъ независимаго сорта попалъ къ намъ въ домъ на недѣльку, на двѣ, -- сказалъ сторожъ;-- правила и уставы нашего комитета скоро поубавили бы ему спѣси.
   -- Да полно вамъ... оставьте вы ихъ лучше въ покоѣ, -- сказалъ гробовщикъ улыбаясь, чтобы успокоить расходившагося сторожа.
   Мистеръ Бембль снялъ свою трехуголку, вынулъ платокъ и вытеръ потъ, покрывшій его лобъ отъ волненія, затѣмъ снова надѣлъ шляпу и, обратившись къ гробовщику, сказалъ ему уже болѣе спокойнымъ тономъ:
   -- А какъ-же на счетъ мальчика?
   -- О! -- отвѣчалъ гробовщикъ, -- вамъ извѣстно, мистеръ Бембль, что я вношу порядочно таки большой налогъ на бѣдныхъ.
   -- Гм!-- сказалъ мистеръ Бембль.-- Что-жъ изъ этого?
   -- А вотъ что, -- отвѣчалъ гробовщикъ;-- я думаю, что внося такую большую плату, я имѣю полное право извлечь изъ нихъ все, что только могу, мистеръ Бембль! И... я... я думаю, что возьму мальчика къ себѣ.
   Мистеръ Бембль взялъ гробовщика подъ руку и повелъ его въ домъ. Мистеръ Соуэрберри пробылъ въ комитетѣ всего пять минутъ. Рѣшено было, что Оливеръ сегодня же вечеромъ отправится къ нему на испытаніе, т. е., если хозяинъ его найдетъ по прошествіи короткаго срока, что онъ получитъ отъ него достаточную помощь, не вкладывая въ него слишкомъ много пищи, то онъ оставитъ его у себя на нѣсколько лѣтъ съ правомъ заставлять его работать все, что захочетъ.
   Когда маленькаго Олигоера привели вечеромъ къ джентльменамъ, то ему сказали, что онъ долженъ сегодня же идти къ гробовому мастеру, который беретъ его къ себѣ въ ученики. Если же онъ осмѣлится быть недовольнымъ своимъ положеніемъ и вздумаетъ вернуться обратно въ приходъ, то его отправятъ въ море, гдѣ его или утопятъ, или убьютъ. Мальчикъ, слушая все это, выказалъ такъ мало волненія, что всѣ въ одинъ голосъ признали его ожесточеннымъ, юнымъ негодяемъ и приказали мистеру Бемблю немедленно увести его.
   Весьма естественно, что члены комитета, скорѣе чѣмъ кто другой,

ОЛИВЕРЪ ТВИСТЪ.

Романъ г-на Диккинса (Boz).

ГЛАВА I.
Мѣсто, гдѣ родился Оливеръ, и что случилось при его рожденіи.

   Между многими публичными зданіями одного извѣстнаго города, объ имени котораго разныя причины заставляютъ меня умалчивать, и который, однакожь, я не хочу называть никакимъ вымышленнымъ именемъ, стоялъ Домъ Призрѣнія Бѣдныхъ. Въ этомъ домѣ родился -- не буду называть ни дня, ни числа, потому-что это нисколько не занимательно для читателя,-- родился слабый смертный, котораго имя написано въ заглавіи моего романа. Долгое время послѣ того, какъ онъ введенъ былъ въ этотъ міръ заботъ и горестей приходскимъ медикомъ, не знали еще, нужно ли будетъ давать ребенку какое-нибудь имя, и будетъ ли онъ живъ; однакожь, подумавъ, подождавъ, дали имя, и ребенокъ остался живъ; въ противномъ случаѣ, вѣроятно, эти записки никогда не явились бы въ свѣтъ; а еслибъ и явились, то развѣ не болѣе, какъ на двухъ страничкахъ, которыя за то представляли бы образцовую біографію, какой не бывало въ литературахъ всѣхъ возможныхъ вѣковъ и народовъ. Хоть я вовсе не держусь того мнѣнія, что родиться въ домѣ призрѣнія -- величайшее благо для всякаго существа, однакожь замѣчу, что для Оливера Твиста это обстоятельство точно было счастіемъ. Какъ бы то ни было, но Оливеру сначала очень-трудно было дышать, хотя привычка и сдѣлала это необходимостью для нашего существованія. Нѣсколько времени онъ лежалъ безъ движенія на шерстяной постелѣ, въ борьбѣ между жизнью и смертью; перевѣсъ, казалось, былъ на сторонѣ послѣдней. Еслибъ, въ-теченіе этого краткаго періода, Оливеръ былъ окруженъ попечительными бабушками, заботливыми тетушками, опытными нянюшками да глубокомысленными докторами, то нѣтъ никакого сомнѣнія, что онъ неизбѣжно отправился бы на тотъ свѣтъ. Но какъ, къ-счастію, при немъ никого не было, кромѣ бѣдной старухи, которая почти ничего не видала отъ частаго употребленія пива, да приходскаго медика, который лечилъ "по контракту", то Оливеръ и природа восторжествовали: послѣ нѣкоторой борьбы, Оливеръ вздохнулъ, чихнулъ и закричалъ такъ громко, какъ только можетъ закричать ребенокъ, жившій на свѣтѣ три съ половиною минуты.
   Когда Оливеръ подалъ первый знакъ своего существованія, ветхое одѣяло, покрывавшее желѣзную кровать, зашевелилось; блѣдное лицо молодой женщины съ усиліемъ приподнялось съ подушки и слабый, дрожащій голосъ произнесъ слова: "дайте мнѣ взглянуть на него -- и умереть..."
   Медикъ сидѣлъ лицомъ къ огню, стараясь какъ-нибудь согрѣть руки; но когда молодая женщина заговорила, онъ всталъ, подошелъ къ ея изголовью и сказалъ съ кротостью, которой, по-видимому, нельзя было отъ него ожидать:
   -- О, вамъ еще не нужно говорить о смерти!
   -- Нѣтъ, нѣтъ! сохрани ее Господи"! сказала кормилица, проворно пряча въ карманъ бутылку изъ зеленаго стекла, содержаніе которой она съ видимымъ удовольствіемъ потягивала въ углу.-- Сохрани ее Господи! еслибъ она пожила на свѣтѣ съ-моё, сударь, да имѣла бы тринадцать человѣкъ дѣтей, изъ которыхъ всѣ померли бы, кромѣ двоихъ, да пробыла бы здѣсь въ домѣ со мною, то не говорила бы этого... Подумаешь, право, что значитъ быть матерью. Ну, на, смотри; вотъ твое дитя!
   Казалось, эта утѣшительная мысль произвела свое дѣйствіе. Больная опустила голову и протянула руки къ ребенку.
   Медикъ передалъ его въ руки матери. Она страстно прильнула холодными, побѣлѣвшими устами къ головкѣ дитяти, провела руками по своему лицу, дико взглянула вокругъ, вздрогнула, упала навзничь -- и умерла. Ей грѣли грудь, руки, виски; но кровь уже навсегда застыла. Говорили о надеждѣ и утѣшеніи: все это давно уже было для нея муждо.
   -- Все кончено, мистриссъ Тингомми! сказалъ наконецъ медикъ.
   -- Ахъ, бѣдняжечка! сказала кормилица, поднимая пробку отъ зеленой бутылки, которую она уронила на подушку, принимая дитя.-- Бѣдняжечка!
   -- Ты, кормилица, не присылай за мной, если ребенокъ будетъ кричать, сказалъ медикъ, натягивая перчатки.-- Онъ вѣрно будетъ безпокойный. Ты въ такомъ случаѣ дай ему немного каши. Медикъ надѣлъ шляпу, и, остановись у изголовья умершей, прибавилъ:-- Она была очень недурна собой; откуда она пришла?
   -- Ее принесли сюда прошлою ночью, отвѣчала старуха,-- дозорные. Оли подняли ее съ улицы; должно-быть, она издалека пришла, потому-что башмаки были у нея всѣ изношены въ лохмотья; но откуда шла она и куда, никто не знаетъ.
   Медикъ наклонился къ тѣлу и поднялъ лѣвую руку умершей.-- Старая пѣсня! сказалъ онъ, качая головою: -- обручальнаго кольца нѣтъ. Прощайте! доброй ночи!
   И джентльменъ ушелъ обѣдать; а кормилица, приложившись еще разъ къ зеленой бутылкѣ, сѣла на низенькую скамейку къ огню и начала одѣвать ребенка"
   Превосходное доказательство того, какъ много значитъ платье, представлялъ собою Оливеръ Твистъ. Завернутый въ пеленки, которыя служили ему единственною одеждою, онъ могъ быть дитятею вельможи или нищаго; незнакомцу трудно было бы опредѣлить его положеніе въ обществѣ. Но теперь" когда его обернули выбойчатымъ одѣяломъ, пожелтѣвшимъ отъ времени, теперь онъ былъ уже приходскій мальчикъ, сирота Дома Призрѣнія,-- бѣднякъ, полумертвый, одинокій страдалецъ, брошенный въ міръ, всѣмъ чуждый и никѣмъ не оплаканный.
   Оливеръ громко кричалъ. Еслибъ онъ могъ понимать, что былъ сиротою, оставленнымъ на попеченіе приходскихъ властей, онъ, можетъ-быть, сталъ бы кричать еще громче)
   

ГЛАВА II.
Воспитаніе Оливера.

   Въ слѣдующіе восемь или десять мѣсяцевъ, Оливеръ былъ жертвою систематическаго курса вѣроломства и обмана. Бѣдственное положеніе голоднаго и бездомнаго сироты было представлено начальствомъ Дома Призрѣнія приходскому начальству. Приходское начальство съ достоинствомъ спросило начальство Дома Призрѣнія, не было ли какой-нибудь женщины въ "домѣ", для того, чтобъ подавать Оливеру Твисту утѣшеніе и пищу, въ которыхъ онъ нуждался. Начальство Дома Призрѣнія смиренно отвѣчало, что такой женщины не имѣется. Въ-слѣдствіе этого, приходское начальство, съ свойственнымъ ему человѣколюбіемъ и достоинствомъ, рѣшило, что Оливера надо отдать на воспитаніе въ деревню, или, другими словами" на хуторъ, отстоявшій въ трехъ миляхъ отъ города: тамъ двадцать или тридцать другихъ дѣтей, преступниковъ противъ закона о нищихъ, валялись на полу цѣлый день, не имѣя большаго достатка въ одеждѣ и пищѣ, подъ материнскимъ надзоромъ пожилой женщины, которая получала на каждаго изъ виновныхъ по семи пейсовъ въ недѣлю. Семь пенсовъ въ недѣлю -- порядочная діэта для ребенка; много можно купить на семь пенсовъ, слишкомъ много для того, чтобъ отягчить желудокъ и разстроить его. Надзирательница была женщина разсудительная и опытная; она знала, что полезно для дѣтей, и еще лучше понимала, что полезно для нея-самой. Такимъ образомъ, она оставляла себѣ большую часть еженедѣльнаго дохода и берегла юное приходское поколѣніе, держась экспериментальной философіи.
   Всѣмъ извѣстна исторія другаго экспериментальнаго философа, который говорилъ, что лошадь можетъ жить ничего не ѣвши, и нѣтъ никакого сомнѣнія, что мужъ такой глубокой учености, вѣроятно, доказалъ бы на дѣлѣ свою теорію, еслибъ, къ-несчастію, лошадь его не околѣла именно за двадцать-четыре часа до конца перваго его опыта кормить ее воздухомъ. Къ-несчастію для экспериментальной философіи женщины, попеченію которой ввѣренъ былъ Оливеръ, система ею принятая имѣла тѣ же послѣдствія: обыкновенно случалось, что едва ребенокъ начиналъ получать самомалѣйшую порцію пищи, какую только можно было давать на недѣлю, онъ скоро дѣлался или болѣнъ отъ голода и холода, или падалъ въ огонь отъ небреженія, или задыхался отъ неосмотрительности; въ каждомъ изъ этихъ случаевъ несчастныя существа отправлялись на тотъ свѣтъ и тамъ встрѣчались съ родителями, которыхъ они никогда не знали на этомъ свѣтѣ.
   Иногда случалось, что если ребенокъ былъ найденъ мертвымъ на кровати, или обваренъ кипяткомъ во время стирки, о которой, между прочимъ, никогда въ этомъ мѣстѣ и не слыхивали, то судьи и приходское начальство старались изслѣдовать дѣло. Но тутъ тотчасъ являлся самовидцемъ медикъ и свидѣтелемъ смотритель; медикъ обыкновенно вскрывалъ тѣло и ничего не находилъ внутри (что весьма вѣроятно), а смотритель все скрѣплялъ присягою, которой требовалъ отъ него набожный приходъ. Однако, всѣ члены приходскаго совѣта дѣлали иногда періодическія путешествія на хуторъ и всегда посылали туда за день впередъ смотрителя сказать, что они "идутъ". Дѣти всегда являлись имъ чистыми и опрятными; чего жь больше?
   Невозможно было ожидать, чтобъ эта система воспитанія могла сдѣлать дѣтей бодрыми и веселыми. Девяти лѣтъ, Оливеръ Твистъ былъ уже блѣдный, исхудавшій ребенокъ. Но природа вложила какой-то буйный духъ въ грудь Оливера, и, благодаря строгой діэте заведенія, этому духу было гдѣ развернуться. Однажды онъ справлялъ день своего рожденія съ двумя другими маленькими джентльменами въ погребѣ, куда ихъ заперли за то, что они осмѣлились сказать, будто они голодны. Вдругъ мистриссъ Меннъ, добродѣтельная начальница заведенія, была неожиданно поражена появленіемъ смотрителя, мистера Бомбля, который старался отворить калитку сада.
   -- Ахъ, Боже мой! вы ли это, мистеръ Бомбль?сказала мистриссъ Меннъ съ притворною радостію, высунувъ голову изъ окна. (Сусанна! возьми Оливера и двухъ другихъ мартышекъ на верхъ, да вымой ихъ поскорѣе.) Ахъ, мистеръ Бомбль, какъ я рада, что васъ вижу!
   Но мистеръ Бомбль былъ толстый, раздражительный человѣкъ; вмѣсто отвѣта на такое радушное привѣтствіе, онъ изъ всей силы ударилъ ногою въ калитку.
   -- Что это? сказала мистриссъ Меннъ, выбѣгая,-- потому-что трехъ мальчиковъ уже увели.-- Ахъ, Боже мой! съ этими дѣтьми я совсѣмъ позабыла, что калитка заперта изнутри! Войдите, сударь, войдите, покорно прошу васъ, мистеръ Бомбль; сдѣлайте милость...
   И хотя это приглашеніе было сопровождаемо ужимкою, которая могла бы смягчить сердце смотрителя, однако онъ оставался все еще раздраженнымъ.
   -- Вы считаете приличнымъ и благороднымъ поступкомъ, мистриссъ Меннъ, спросилъ мистеръ Бомбль, стуча своего палкою:-- заставлять приходскихъ офицеровъ дожидаться у вашей калитки, когда отъ малѣйшаго замедленія зависитъ участь бѣдныхъ сиротъ? Извѣстно ли вамъ, мистриссъ Меннъ, что вы повѣренная прихода, наемщица?
   -- Ей-Богу, мистеръ Бомбль, я только-что говорила дѣтямъ, которыя такъ васъ уважаютъ, что вы сюда идете, отвѣчала смиренно мистриссъ Меннъ.
   Мистеръ Бомбль имѣлъ высокое понятіе о своихъ ораторскихъ способностяхъ и вообще о всей своей особѣ. Онъ сдался.
   -- Хорошо, хорошо, мистриссъ Меннъ, отвѣчалъ онъ, смягчая голосъ: -- это могло быть, легко могло быть. Войдемте, мистриссъ Меннъ; мнѣ нужно съ вами переговорить; я пришелъ по дѣлу.
   Мистриссъ Меннъ ввела смотрителя въ небольшую комнату, въ которой полъ былъ кирпичный, подвинула ему стулъ, и съ благоговѣніемъ положила его треугольную шляпу и палку на столъ. Мистеръ Бомбль стеръ съ лица потъ, умильно взглянулъ на треугольную шляпу, и улыбнулся.
   -- Теперь... сдѣлайте милость, не обидьтесь тѣмъ, что я скажу вамъ, замѣтила мистриссъ Меннъ съ обворожительною учтивостію.-- Вы такъ далеко шли... я должна вамъ напомнить объ этомъ... Не прикажете ли капельку чего-нибудь, мистеръ Бомбль?
   -- Ни одной капельки, ни одной! сказалъ мистеръ Бомбль, махая съ достоинствомъ правою рукою, но все еще сохраняя прежнюю кротость.
   -- Я думала, зачѣмъ бы отказываться, сказала мистриссъ Меннъ, замѣтивъ тонъ отказа и жесты, которые его сопровождали.-- Только крошечную капельку... съ капелькой холодной воды и кусочкомъ сахару.
   Мистеръ Бомбль кашлянулъ.
   -- Самую крохотную капельку, сказала съ умоляющимъ видомъ мистриссъ Меннъ.
   -- Что это вы говорите, мистриссъ Меннъ? спросилъ смотритель.
   -- Видите ли, я держу немного въ домѣ... для больныхъ дѣтей, мистеръ Бомбль, отвѣчала мистриссъ Меннъ, открывая шкапъ и вынимая оттуда бутылку и стаканъ.-- Это джинъ...
   -- Развѣ вы даете дѣтямъ чай съ ромомъ, мистриссъ Меннъ? спросилъ Бомбль, слѣдуя глазами за ея движеніями.
   -- Что жъ дѣлать! Хоть и дорого; но, вы знаете, я не могу видѣть, чтобъ дѣти страдали въ моихъ глазахъ, отвѣчала надзирательница.
   -- Да, сказалъ Бомбль:-- вы не въ состояніи этого вынести. Вы человѣколюбивая женщина, мистриссъ Меннъ! (Въ это время она поставила стаканъ.) Я непремѣнно напомню объ васъ обществу, мистриссъ Меннъ. (Онъ подвинулъ стаканъ къ себѣ.) У васъ материнскія чувства, мистриссъ Меннъ. (Онъ смѣшалъ джинъ съ водою). Я... съ удовольствіемъ выпью за ваше здоровье, мистриссъ Меннъ,-- и онъ проглотилъ половину.
   -- Теперь къ дѣлу, сказалъ смотритель, вынимая кожаный бумажникъ.-- Мальчику, котораго зовутъ Оливеръ Твистъ, сегодня ровно девять лѣтъ.
   -- Милое дитя! прервала мистриссъ Меннъ, натирая лѣвый глазъ концомъ передника.
   -- Несмотря на двадцать фунтовъ стерлинговъ, не смотря на тщательнѣйшія разъисканія со стороны прихода, сказалъ Бомбль:-- мы никакъ не могли узнать ни отца его, ни матери, ни имени, ни званія.
   Мистриссъ Меннъ съ изумленіемъ всплеснула руками; но, послѣ минутнаго размышленія, прибавила:-- Да какъ же это могло случиться, что у него вовсе нѣтъ имени?
   Смотритель съ гордостію вскочилъ и сказалъ:-- Я изобрѣлъ его.
   -- Вы, мистеръ Бомбль?
   -- Я, мистриссъ Меннъ. Мы даемъ имена найденышамъ по алфавитному порядку. Послѣднему дитяти досталось С., и я назвалъ его Своббль. Этому досталось Т, и его я назвалъ Твистомъ. Слѣдующаго назову Унвиномъ, и такъ далѣе. У меня готовы имена до самаго конца азбуки; а тамъ я опять начну сначала.
   -- О, да вы литераторъ, мистеръ Бомбль! сказала мистриссъ Меннъ.
   -- Да, да, сказалъ смотритель, восхищенный комплиментомъ:-- можетъ-быть, можетъ-быть, мистриссъ Меннъ. Онъ допилъ джинъ и прибавилъ:-- Теперь Оливеръ уже старъ для того, чтобъ здѣсь оставаться; Общество рѣшилось взять его назадъ въ Домъ Призрѣнія, и я самъ пришелъ за нимъ. Покажите мнѣ его, по-крайней-мѣрѣ.
   -- Тотчасъ приведу, сказала мистриссъ Меннъ, выхода изъ комнаты. И Оливеръ, котораго въ это время успѣли вымыть и одѣть, вошелъ въ комнату за своею надзирательницею.
   -- Поклонись джентльмену, Оливеръ, сказала мистриссъ Меннъ.
   Оливеръ отвѣсилъ поклонъ вмѣстѣ и смотрителю и треугольной его шляпѣ.
   -- Хочешь ли идти со мною, Оливеръ? спросилъ мистеръ Бомбль величественно.
   Оливеръ хотѣлъ отвѣчать, что онъ съ охотою готовъ уйдти отсюда съ кѣмъ бы то ни было; но вдругъ, поднявъ голову, встрѣтилъ взглядъ мистриссъ Меннъ, которая, ставъ за стуломъ смотрителя, съ ужасною миною грозила ему кулакомъ. Онъ тотчасъ понялъ пантомиму, потому-что грозящая десница была очень-хорошо ему знакома.
   -- А она пойдетъ со мною? спросилъ бѣдный Оливеръ.
   -- Нѣтъ, ей нельзя, отвѣчалъ мистеръ Бомбль:-- но иногда она будетъ навѣшать тебя.
   Это извѣстіе было ни мало не утѣшительно для ребенка. Какъ ни былъ онъ молодъ, однакожъ умѣлъ притвориться и показать, что ему жаль было уходить отсюда. Для дитяти не трудно заплакать. Голодъ и дурное обхожденіе -- прекрасныя средства для того, чтобъ заставить кричать кого бы то ни было, и Оливеръ кричалъ очень натурально. Мистриссъ Меннъ дала ему тысячу нѣжныхъ поцалуевъ, и, что еще нужнѣе было для Оливера, кусокъ хлѣба съ масломъ, чтобъ онъ не показался голоднымъ. Съ ломтемъ хлѣба въ рукѣ, и темною шапочкою на головѣ, Оливеръ вышелъ изъ этого несчастнаго дома, гдѣ ни одно ласковое слово, ни одинъ ласковый взглядъ не освѣтили дѣтскихъ лѣтъ его. Какая-то тоска овладѣла имъ, когда онъ переступилъ за порогъ садовой калитки. Несчастные товарищи, которыхъ онъ оставлялъ здѣсь, были его единственными друзьями; чувство одиночества въ безпредѣльномъ Божіемъ мірѣ впервые запало въ сердце сироты...
   Мистеръ Бомбль шелъ тихо; маленькій Оливеръ, крѣпко уцѣпившись за его рукавъ, тащился сзади, спрашивая на углу каждой улицы "близко ли?". На эти вопросы онъ получалъ короткіе и грубые отвѣты отъ мистера Бомбля, въ которомъ минутная ласковость, возбужденная джиномъ, начинала уже исчезать; онъ снова дѣлался смотрителемъ.
   Оливеръ не успѣлъ пробыть четверти часа въ Домѣ Призрѣнія и докончить второй кусокъ хлѣба, когда мистеръ Бомбль, ввѣрившій его попеченію какой-то старухи, воротился съ отвѣтомъ, что теперь уже поздно, и что Общество велѣло представить его на другой день.
   Не понимая вполнѣ значенія слова "Общество", Оливеръ не зналъ, что ему дѣлать, смѣяться, или плакать. Однакожь, ему некогда было разсуждать объ этомъ, потому-что мистеръ Бомбль утромъ отвѣсилъ ему тростью одинъ ударъ по головѣ, чтобъ разбудить его, и другой по спинѣ, чтобъ привести его въ себя; и, приказавъ ему слѣдовать за собою, ввелъ въ обширную выбѣленную залу, гдѣ восемь или десять толстыхъ джентльменовъ сидѣли вокругъ стола, а посрединѣ ихъ, на стулѣ, превышавшемъ всѣ другія, возсѣдалъ толстѣйшій джентльменъ съ круглымъ, краснымъ лицомъ.
   -- Поклонись собранію, сказалъ Бомбль. Оливеръ выронилъ двѣтри слезы, навернувшіяся на глазахъ его, и, не видя никакого собранія, кромѣ стола, пренизко поклонился ему.
   -- Какъ тебя зовутъ, мальчикъ? спросилъ джентльменъ, сидѣвшій на высокомъ стулѣ.
   Оливеръ такъ испугался, увидѣвъ вдругъ множество джентльменовъ, что задрожалъ; смотритель далъ ему другой толчокъ сзади, который заставилъ его закричать; по этимъ двумъ причинамъ онъ отвѣчалъ тихимъ и прерывистымъ голосомъ, на что одинъ джентльменъ въ бѣломъ жилетѣ сказалъ, что онъ дуракъ.
   -- Мальчикъ, сказалъ джентльменъ, сидѣвшій на высокомъ стулѣ:-- слушай. Ты, конечно, знаешь, что ты сирота?
   -- А что это такое, сударь? спросилъ бѣдный Оливеръ.
   -- Этотъ мальчикъ глупъ, я увѣренъ въ этомъ, сказалъ рѣшительнымъ тономъ джентльменъ въ бѣломъ жилетѣ. Если случается иногда, что членъ какого-нибудь общества бываетъ одаренъ большею проницательностію передъ другими, то джентльменъ въ бѣломъ жилетѣ принадлежалъ именно къ этому числу людей; мнѣніе свое считалъ онъ приговоромъ.
   -- Постойте! сказалъ прежде-говорившій джентльменъ.-- Ты знаешь, что у тебя нѣтъ ни отца, ни матери, что ты призрѣнъ приходомъ; знаешь ли ты это?
   -- Да, сударь, отвѣчалъ Оливеръ, горько плача.
   -- О чемъ же ты ревешь? спросилъ джентльменъ въ бѣломъ жилетѣ... Въ-самомъ-дѣлѣ, это было очень странно. О чемъ бы, кажется, плакать Оливеру?
   -- Надѣюсь, каждый вечеръ ты читаешь молитвы? сказалъ другой джентльменъ грубымъ голосомъ:-- и, какъ нстинныи христіанинъ, молишься за тѣхъ, которые кормятъ тебя и берегутъ?
   -- Да, сударь, прошепталъ мальчикъ.
   Джентльменъ былъ почти правъ. Оливеръ точно былъ бы истиннымъ христіаниномъ, и христіаниномъ примѣрнымъ, еслибъ молился за тѣхъ, которые кормили и берегли его. Но онъ не молился, потому-что никто не училъ его молитвѣ.
   -- Ну! тебя взяли сюда за тѣмъ, чтобъ воспитывать, обучать полезнымъ ремесламъ, сказалъ краснощекій джентльменъ, сидѣвшій на высокомъ стулѣ.
   -- Такъ завтра же утромъ, съ шести часовъ, ты начнешь щипать паклю, прибавилъ джентльменъ въ бѣломъ жилетѣ.
   За такое важное назначеніе Оливеръ низко поклонился, по указанію смотрителя. Потомъ его выпихнули въ обширную тюрьму, гдѣ на жесткой постели онъ заснулъ, горько рыдая. Вотъ что называется благородное исполненіе кроткихъ законовъ мудрой страны! Они позволяютъ сиротамъ даже спать!
   Бѣдный Оливеръ! Онъ мало думалъ о томъ, что вокругъ его происходило; онъ лежалъ въ какомъ-то забытьѣ, и не зналъ, что Общество въ этотъ же самый день рѣшало будущую судьбу его. Вотъ какъ это происходило.
   Члены Общества были люди глубокомысленные, мудрые: обративъ свое вниманіе на Домъ Призрѣнія, они открыли,-- чего бы никогда не открыть обыкновеннымъ умамъ, что бѣдняки любили его. Это было мѣсто, гдѣ благотворительная рука народа поддерживала бѣдный классъ,-- таверна, гдѣ ничего не нужно было платить: даровой завтракъ, обѣдъ, чай и ужинъ круглый годъ,-- рай, гдѣ можно было вѣчно забавляться, и ничего не работать. "О-го!" сказало Общество съ значительнымъ видомъ: "мы должны напомнить имъ объ ихъ обязанностяхъ; мы остановимъ ихъ." Такимъ образомъ установлено имъ правило, по которому бѣдныхъ можно было или медленно морить съ голоду въ домѣ, или тотчасъ уморить, выгнавъ изъ дома. Съ этою цѣлью, члены Общества заключили контрактъ съ поставщиками воды и овсяной крупы; и три раза въ день давали бѣднымъ кушанья изъ овсяной крупы, два раза въ недѣлю лукъ, а въ воскресенье по половинкѣ маленькаго хлѣба. Они сдѣлали еще много другихъ мудрыхъ и человѣколюбивыхъ распоряженій относительно женщинъ, которыхъ нѣтъ никакой необходимости называть здѣсь; усердно старались разводить женатыхъ, чтобъ избавиться лишнихъ издержекъ на частнаго доктора, и вмѣсто того, чтобъ помогать человѣку въ поддержаніи семейства, отнимали у него жену, дѣтей, и дѣлали его холостякомъ. Невозможно высказать, сколько пользы принесли бы всѣмъ классамъ общества эти два постановленія, если бъ они не были связаны съ Домомъ Призрѣнія. Но члены Дома, какъ мы уже сказали, были люди высокой мудрости, и они съумили устранить всякое затрудненіе.
   Въ первые шесть мѣсяцевъ послѣ того, какъ привели Оливера -- эта система была въ полномъ дѣйствіи. Сначала все это было невыгодно и дорого, потому-что счетъ гробовщика безпрестанно увеличивался, и бѣднымъ послѣ одной или двухъ недѣль нужно было перешивать платья, которыя едва держались на ихъ изсохшемъ, исхудавшемъ тѣлѣ. Число бѣдныхъ уменьшалось, число сиротъ также, и Общество было въ восторгѣ...
   Комната, въ которой кормили мальчиковъ, была большая зала, съ большимъ котломъ на одномъ концѣ; изъ этого котла надзиратель, завѣшанный на такой случай передникомъ, съ помощію одной или двухъ женщинъ, раздавалъ кашу въ назначенные часы. Каждому мальчику доставалось по маленькой чашечкѣ, не болѣе,-- исключая праздничныхъ дней. Этихъ чашечекъ никогда не надобно было мыть;-- дѣти скоблили ихъ своими ложками до того, что онѣ снова блестѣли; окончивъ это скобленіе (которое никогда не продолжалось слишкомъ долго, потому-что чашки были немногимъ болѣе ложекъ), дѣти стояли у котла, смотря на него такими глазами, какъ-будто-бы хотѣли проглотить его цѣликомъ, и облизывали пальцы. У дѣтей всегда превосходный аппетитъ. Оливеръ Твистъ съ товарищами три мѣсяца терпѣлъ мученія голодной пытки; наконецъ, они такъ одичали и обезумѣли отъ голода, что одинъ мальчикъ далъ замѣтить своимъ товарищамъ, если ему не будутъ давать болѣе каши per diem, то онъ когда-нибудь ночью съѣстъ товарища, снятаго возлѣ него. Этотъ мальчикъ казался такимъ дикимъ и голоднымъ, что ему невольно повѣрили. Собрался совѣтъ; бросили жребій, кому идти къ надзирателю послѣ ужина и просить прибавки. Жребій палъ на Оливера Твиста.
   Наступилъ вечеръ; дѣти заняли свои мѣста; надзиратель въ поварскомъ нарядѣ помѣстился у котла; прислужницы стали сзади; роздали кашу, и за короткою трапезою послѣдовала продолжительная молитва. Каша мигомъ исчезла; дѣти начали шептаться и дѣлать знаки Оливеру; стоявшія же возлѣ него почти толкали его впередъ. Хоть Оливеръ былъ еще ребенокъ, но голодъ возбудилъ въ немъ какое-то отчаянное мужество, и ужасное положеніе придало ему бодрость. Онъ всталъ изъ-за стола, протянулъ къ надзирателю свою чашку съ ложкою и сказалъ, самъ пугаясь своей смѣлости:
   -- Позвольте мнѣ еще немножко.
   Толстый, краснощекій надзиратель вдругъ поблѣднѣлъ. Нѣсколько минутъ съ изумленіемъ смотрѣлъ онъ на маленькаго бунтовщика, и потомъ взглянулъ въ котелъ. Присутствующіе были поражены удивленіемъ, дѣти страхомъ.
   -- Что-о? спросилъ наконецъ надзиратель слабымъ голосомъ,
   -- Позвольте мнѣ, отвѣчалъ Оливеръ:-- еще немного.
   Надзиратель ударилъ Оливера ложкою по головѣ; потомъ схватилъ его, и послалъ за смотрителемъ.
   Общество сидѣло въ глубокомъ молчаніи, когда мистеръ Бомбль мнѣ себя вбѣжалъ въ комнату, и, обращаясь къ джентльмену, возсѣдавшему на высокомъ стулѣ, сказалъ:
   -- Извините, мистеръ Лимбкинсъ; Оливеръ Твистъ проситъ прибавки!... Всѣ вздрогнули. Ужасъ отразился на лицѣ каждаго.
   -- При-бав-ки, сказалъ мистеръ Лимбкинсъ.-- Успокоитесь, Бомбль, и отвѣчайте мнѣ хорошенько. Такъ ли я понялъ: съѣвъ свой ужинъ, назначенный Обществомъ, онъ просилъ еще?
   -- Да, сударь, еще! отвѣчалъ Бомбль.
   -- Этому мальчику быть на висѣлицѣ, сказалъ джентльменъ въ бѣломъ жилетѣ:-- я увѣренъ, что онъ непремѣнно будетъ повѣшенъ.
   Никто не опровергалъ пророчества джентльмена. Начали подробно разбирать дѣло. Оливера присудили немедленно запереть куда-нибудь,-- и на другое же утро у воротъ прибито было объявленіе, по которому Общество обѣщало пять фунтовъ стерлинговъ тому, кто избавитъ приходъ отъ Оливера. Говоря другими словами: пять фунтовъ и Оливеръ Твистъ были предлагаемы всякому мужчинъ, или всякой женщинѣ, которымъ нуженъ былъ ученикъ для какого бы то ни было ремесла или занятія.
   -- Во всю жизнь я никогда еще не былъ ни въ чемъ такъ убѣжденъ, сказалъ джентльменъ въ бѣломъ жилетѣ, подходя къ воротамъ, и читая объявленіе:-- какъ въ томъ, что этотъ мальчикъ будетъ непремѣнно повѣшенъ.
   Такъ-какъ въ послѣдствіи я намѣренъ показать, былъ ли джентльменъ въ бѣломъ жилетѣ правъ или нѣтъ, то, быть-можетъ, я отниму у разсказа весь интересъ (предполагая, что интересъ въ немъ существуетъ), если скажу теперь, имѣла ли жизнь Оливера Твиста этотъ ужасный конецъ.
   

ГЛАВА III.
Какъ Оливера хотѣли отдать въ ученье, и почему не отдали.

   Совершивъ такое странное и неслыханное преступленіе, то-есть, попросивъ прибавки, Оливеръ, по мудрости и милосердію Общества, осужденъ былъ цѣлую недѣлю просидѣть въ темной и пустой комнатѣ. Съ перваго взгляда, казалось, нелишнимъ было бы предполагать, что еслибъ онъ захотѣлъ уважить предсказаніе джентльмена въ бѣломъ жилетѣ, то легко могъ бы оправдать его пророчество, привязавъ одинъ конецъ своего платка къ гвоздю, вбитому въ потолокъ, а другой конецъ надѣвъ себѣ на шею. Но для совершенія этого дѣла встрѣчалось препятствіе: именно, что носовые платки, какъ предметы роскоши, были навсегда отняты у воспитанниковъ, по строжайшему приказанію Общества. Еще большимъ препятствіемъ была молодость Оливера. Онъ ограничился только тѣмъ, что горько плакалъ цѣлый день, и когда настала долгая, ужасная ночь, онъ маленькими ручонками закрылъ себѣ глаза, и, забившись въ уголъ, старался заснуть, но безпрестанно пробуждаясь, вздрагивалъ, трепеталъ, и ближе прижимался къ стѣнѣ, какъ-будто чувствуя, что холодная ея поверхность служила ему единственною подпорою въ темнотѣ и одиночествѣ.
   Но да не думаютъ враги "системы", чтобъ Оливеръ, во время своего заключенія, лишенъ былъ удовольствій сообщества, или утѣшеній. Ему позволяли умываться на дворѣ,-- погода была ужасно-сырая и холодная,-- а чтобъ онъ не озябъ, то мистеръ Бомбль старался согрѣвать его своею тростью. Съ людьми также не былъ разлученъ Оливеръ, потому-что каждый день его водили въ залу, гдѣ обѣдали дѣти, и при всѣхъ сѣкли въ примѣръ и поученіе другимъ.
   Пока дѣла Оливера были въ такомъ счастливомъ положеніи, однажды утромъ мистеръ Гемфильдъ, трубочистъ, шелъ задумавшись по улицѣ, разсуждая о томъ, какъ бы ему заплатить недочётъ въ оброкѣ своему хозяину; но онъ никакъ не могъ насчитать пяти фунтовъ стерлинговъ (125 рублей), и въ порывѣ ариѳметическаго отчаянія бранилъ и себя и ремесло свое, какъ вдругъ, проходя мимо Дома Призрѣнія, увидѣлъ на воротахъ объявленіе, о которомъ уже мы говорили.
   -- Ба! сказалъ мистеръ Гемфильдъ, подходя къ воротамъ и читая объявленіе.
   У воротъ стоялъ джентльменъ въ бѣломъ жилетѣ, заложивъ назадъ руки. Онъ весело улыбнулся, когда трубочистъ подошелъ, чтобъ прочитать объявленіе, ибо съ перваго взгляда угадалъ, что мистеръ Гемфильдъ былъ имеино такой человѣкъ, которому можно было отдать Оливера Твиста. Мистеръ Гемфильдъ, прочитавъ объявленіе, также улыбнулся: пять Фунтовъ была именно та сумма, въ которой нуждался онъ. Что же касается до мальчика, котораго должно было взять, мистеръ Гемфильдъ, очень хорошо зная діэту, которая наблюдалась въ Домѣ Призрѣнія, мало о немъ заботился. И такъ, мистеръ Гемфильдъ снова прочиталъ объявленіе съ начала до коица и потомъ, смиренно дотронувшись до своей мѣховой шапки, подошелъ къ джентльмену въ бѣломъ жилетѣ.
   -- Здѣсь тотъ мальчикъ, сударь, котораго приходъ желаетъ отдать въ "ученье"? спросилъ мистеръ Гемфильдъ.
   -- Здѣсь, любезный, сказалъ джентльменъ въ бѣломъ жилетѣ съ снисходительною улыбкою.-- А на что это тебѣ?
   -- Если приходу угодно будетъ, чтобъ онъ умѣлъ отличнѣйшимъ образомъ чистить трубы, сказалъ мистеръ Гемфильдъ:-- то мнѣ нуженъ мальчикъ, и я готовъ взять его къ себѣ.
   -- Войди-ка сюда, любезный! сказалъ джентльменъ въ бѣломъ жилетѣ. Мистеръ Гемфильдъ послѣдовалъ за джентльменомъ въ бѣломъ жилетѣ, и пришелъ въ ту комнату, гдѣ Оливеръ увидѣлъ его въ первый разъ.
   -- Это гадкое ремесло, сказалъ мистеръ Лимбкинсъ, когда мистеръ Гемфильдъ повторилъ свое желаніе.
   -- Случалось, что мальчики задыхались въ трубѣ, сказалъ другой джентльменъ.
   -- Это потому, что они не знаютъ какъ обращаться съ трубами; все лѣнивцы и упрямцы! сказалъ Гемфильдъ.
   Джентльменъ въ бѣломъ жилетѣ съ удовольствіемъ слушалъ это объясненіе; но взглядъ мистера Лимбкинса прекратилъ это удовольствіе. Нѣсколько минутъ члены Общества тихо разговаривали между собою съ большимъ жаромъ; наконецъ совѣщаніе прекратилось, и когда члены съ важнымъ видомъ снова сѣли на свои мѣста, мистеръ Лимбкинсъ сказалъ:
   -- Мы говорили о вашемъ предложеніи, и несогласны на него.
   -- Рѣшительно несогласны, сказалъ джентльменъ въ бѣломъ жилетѣ.
   -- Рѣшительно нѣтъ, прибавили другіе члены.
   У Гемфильда дѣйствительно случилось, что три или четыре мальчика задохлись въ трубѣ, и по какому-то странному случаю это обстоятельство пришло въ голову членамъ общества. Трубочистъ смялъ шапку въ рукахъ и тихо отошелъ отъ стола.
   -- И такъ, вы не хотите отдать мнѣ его, джентльмены? сказалъ мистеръ Гемфильдъ.
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ мистеръ Лимбкинсъ:-- такое низкое ремесло не стоитъ той цѣны, которую мы назначили.
   Лицо Гемфильда просіяло; онъ быстрыми шагами подошелъ къ столу и сказалъ:
   -- Что же вы дадите, джентльмены? Не обижайте бѣднаго человѣка. Ну, что вы дадите?
   -- Мнѣ кажется три фунта (75 руб.) было бы очень довольно, сказалъ мистеръ Лимбкинсъ.
   -- Еще можно бы сбавить десять шиллинговъ, сказалъ джентльменъ въ бѣломъ жилетѣ.
   -- Ну, сказалъ Гемфильдъ: -- скажите четыре фунта, господа. Скажите четыре фунта, и вы навсегда отъ него избавитесь. Ну!
   -- Три фунта десять шиллинговъ, повторилъ мистеръ Лимбкинсъ съ твердостію.
   -- Ну, я готовъ уступить, господа, сказалъ Гемфильдъ.-- Три фунта и пятнадцать...
   -- Ни копейки больше! отвѣчалъ мистеръ Лимбкинсъ.
   -- Вы обижаете меня, джентльмены, сказалъ въ нерѣшимости Гемфильдъ.
   -- Вздоръ! сказалъ джентльменъ въ бѣломъ жилетѣ.-- Его можно взять и безъ всякой платы. Эй, возьми его! Онъ именно такой мальчикъ, какого тебѣ надо. Иногда ему понадобится и палка: она будетъ для него очень полезна; а насъ избавишь ты отъ хлопотъ и издержекъ. Ха! ха! ха!
   Мистеръ Гемфильдъ посмотрѣлъ на лица всѣхъ, сидѣвшихъ вокругъ стола, и, замѣтивъ вездѣ улыбку, рѣшился и самъ улыбнуться. Торгъ конченъ, и мистеру Бомблю велѣно было привести Оливера Твиста тотчасъ послѣ обѣда передъ судилище.
   Въ-слѣдствіе такого рѣшенія, маленькому Оливеру, къ неизъяснимому его удивленію, велѣли выйдти изъ комнаты и надѣть чистое бѣлье. Едва онъ успѣлъ исполнить это приказаніе, какъ мистеръ Бомбль самъ принесъ ему каши и праздничную порцію хлѣба. Увидѣвъ такую роскошь, Оливеръ началъ жалобно кричать, думая, не безъ основанія, что его хотятъ убить, потому-что иначе не стали бы кормить такъ сытно.
   -- Не плачь, Оливеръ; ѣшь и будь благодаренъ! сказалъ мистеръ Бомбль съ какою-то торжественностію.-- Тебя хотятъ Отдать въ ученье, Оливеръ.
   -- Въ ученье, сударь? сказалъ ребенокъ, дрожа.
   -- Да, Оливеръ, сказалъ мистеръ Бомбль.-- Добрый и благодѣтельный джентльменъ хочетъ заступить тебѣ мѣсто родителей, которыхъ, ты знаешь, нѣтъ у тебя. Онъ выучитъ тебя, сдѣлаетъ изъ тебя человѣка: хоть это и будетъ стоять приходу три фунта десять шиллинговъ... три фунта десять шиллинговъ, Оливеръ! Всего семьдесятъ шиллинговъ! сто-сорокъ сикспенсовъ!-- И все это для негодяя, для сироты, котораго въ цѣломъ мірѣ никто терпѣть не можетъ...
   Когда мистеръ Бомбль, говорившій грознымъ голосомъ, остановился, чтобъ перевести дыханіе, слезы покатились по лицу бѣднаго ребенка; онъ горько зарыдалъ.
   -- Полно! сказалъ мистеръ Бомбль, довольный тѣмъ, что его краснорѣчіе произвело желаемое дѣйствіе:-- полно, Оливеръ, утри глаза и не плачь въ кашу; это очень дурно.-- И точно, это было дурно, потому-что въ кашѣ уже было довольно слезъ.
   Дорогою, мистеръ Бомбль растолковалъ Оливеру, чтобъ онъ смотрѣлъ веселѣе, и если джельтменъ спроситъ его: хочетъ ли онъ учиться, чтобъ онъ отвѣчалъ "хочу"; оба эти совѣта мальчикъ обѣщалъ исполнить. Дошедши до мѣста, его заперли въ небольшую комнату, гдѣ мистеръ Бомбль велѣлъ ожидать его возвращенія.
   Съ трепещущимъ сердцемъ ждалъ мальчикъ болѣе получаса; наконецъ мистеръ Бомбль высунулъ въ дверь свою голову и сказалъ громко:
   -- Ну, другъ мой, Оливеръ, ступай къ джентльмену; потомъ бросилъ на ребенка сердитый, угрожающій взглядъ, и прошепталъ: помни же, бездѣльникъ, что я говорилъ тебѣ!
   Оливеръ простодушно взглянулъ на мистера Бомбля при этихъ противорѣчащихъ словахъ; но мистеръ Бомбль не далъ ему сказать ни слова и ввелъ въ смежную комнату, въ которую дверь была отворена. Это была большая зала съ огромнымъ окномъ; за письменнымъ столомъ сидѣли два старые джентльмена съ напудренными головами; одинъ читалъ газету, а другой пробѣгалъ глазами, съ помощію черепаховыхъ очковъ, небольшой пергаментный свитокъ, лежавшій передъ нимъ. Мистеръ Лимбкинсъ стоялъ по одну сторону стола, а мистеръ Гемфильдъ, съ вымытымъ лицомъ, по другую, между-тѣмъ, какъ два или три человѣка, съ грубыми пріемами, ходили взадъ и впередъ по комнатѣ.
   Старый джентльменъ въ очкахъ величественно храпѣлъ надъ небольшимъ пергаментнымъ свиткомъ. Наступило молчаніе; мистеръ Бомбль годвелъ Оливера къ столу.
   -- Вотъ и мальчикъ, ваше превосходительство, сказалъ Бомбль.
   Старый джентльменъ, читавшій газету, поднялъ на минуту голову и дернулъ за рукавъ другаго стараго даіентльмена, который отъ того и проснулся.
   -- А! такъ это мальчикъ? сказалъ старый джентльменъ.
   -- Мальчикъ, сударь, отвѣчалъ мистеръ Бомбль.-- Кланяйся, другъ мой.
   Оливеръ поклонился. Устремивъ глаза на напудренный парикъ судьи, онъ удивлялся, думая, не-уже-ли всѣ смотрители родились съ бѣлыми головами.
   -- Ну, сказалъ старый джентльменъ:-- такъ онъ хочетъ быть трубочистомъ?
   -- Онъ только и бредитъ объ этомъ, ваше превосходительство, отвѣчалъ Бомбль, давая Оливеру толчокъ сзади, чтобъ онъ не смѣлъ отвѣчать противнаго.
   -- Такъ онъ очень хочетъ быть трубочистомъ? спросилъ опять старый джентльменъ.
   -- Если мы отдадимъ его обучаться другому ремеслу, онъ вѣрно убѣжитъ, ваше превосходительство, отвѣчалъ Бомбль.
   -- А этотъ человѣкъ будетъ его хозяиномъ? Смотрите же, прошу обходиться съ нимъ ласковѣе, кормить его, слышите ли? сказалъ старый джентльменъ.
   -- Ужь когда я сказалъ да, такъ да! отвѣчалъ съ грубостію мистеръ Гемфильдъ.
   -- Ты грубоватъ, дружокъ, но кажешься мнѣ честнымъ, прямымъ человѣкомъ, сказалъ джентльменъ, наводя свои очки на будущаго хозяина Оливера, котораго отвратительное лицо обнаруживало жестокость. Судья былъ вполовину слѣпъ, вполовину впалъ ужь въ дѣтство, и слѣдственно не могъ судить о людяхъ по наружности.
   -- Надѣюсь, такъ, сударь, сказалъ мистеръ Гемфильдъ, нахмурясь.
   -- Я и не сомнѣваюсь въ этомъ, другъ мой, отвѣчалъ старый джентльменъ, опуская очки на носъ и смотря черезъ нихъ на чернильницу.
   Наступила критическая минута для Оливера. Еслибъ чернильница была на томъ мѣстѣ, гдѣ думалъ видѣть ее старый джентльменъ, онъ тотчасъ опустилъ бы въ нее перо, подписалъ бы условіе, и Оливера вытолкали бъ вонъ. Но надо жь было случиться, чтобъ, не видя чернильницы, стоявшей у него подъ носомъ, онъ вездѣ искалъ ее и никакъ не могъ найдти. Въ это время взглядъ его, упавъ прямо, встрѣтилъ блѣдное, обезображенное ужасомъ лицо Оливера Твиста, который, не смотря на угрожающіе взгляды и толчки Бомбля, смотрѣлъ на отвратительную физіономію будущаго своего властителя со страхомъ и ужасомъ, потому-что не могъ ошибаться, подобно полуслѣпому судьѣ.
   Старый джентльменъ остановился, положилъ перо и взглянулъ сперва на Оливера, потомъ на мистера Лимбкинса, который старался понюхать табаку съ робкимъ и нерѣшительнымъ видомъ.
   -- Мальчикъ!-- сказалъ старый джентльменъ, наклоняясь къ нему. Оливеръ вздрогнулъ, и это очень извинительно, потому-что слово "мальчикъ" было сказано съ кротостію, которая испугала Оливера. Онъ задрожалъ всѣми членами и залился слезами.
   -- Другъ мой, сказалъ старый джентльменъ:-- ты, кажется, блѣденъ и грустенъ? Что съ тобою?
   -- Отойдите отъ него, г. смотритель, сказалъ другой судья, кладя въ сторону газету и съ участіемъ выставляя впередъ голову.-- Скажи намъ, мой милый, что съ тобою; не бойся.
   Оливеръ упалъ на колѣни, и, сложивъ ручонки, просилъ, чтобъ его опять заперли въ темную комнату, чтобъ морили его голодомъ, били его, убили, если имъ угодно, только не отдавали бы этому ужасному человѣку.
   -- Ну! сказалъ мастеръ Бомбль, поднимая кверху глаза и руки съ выразительною суровостію: -- изъ всѣхъ негодныхъ сиротъ, ты, Оливеръ, самый негодный и безстыдный!
   -- Молчать, смотритель! сказалъ другой старый джентльменъ, когда мистеръ Бомбль сдѣлалъ свое замѣчаніе.
   -- Извините, ваше превосходительство, сказалъ мистеръ Бомбль, неувѣренный вполнѣ, такъ ли онъ слышалъ:-- вы мнѣ изволите говорить?
   -- Да,-- молчать!
   Мистеръ Бомбль чуть не одурѣлъ отъ изумленія. Смотрителю велятъ молчать! Да это противно нравственности.
   Старый джентльменъ въ черепаховыхъ очкахъ взглянулъ на своего товарища, который значительно кивнулъ головою.
   -- Мы не подпишемъ этого условія, сказалъ старый джентльменъ, откладывая въ сторону пергаментный свитокъ.
   -- Надѣюсь, пробормоталъ, заикаясь, Лимбкинсъ: -- что господа судьи не будутъ дурнаго мнѣнія о насъ потому только, что этотъ мальчикъ...
   -- Мы собрались здѣсь не для того, чтобъ произносить объ васъ какое бы то ни было мнѣніе, сказалъ язвительно другой старый джентльменъ.-- Возьмите мальчика назадъ въ Домъ Призрѣнія и старайтесь обходиться съ нимъ лучше. Кажется, онъ очень нуждается въ хорошемъ обхожденіи.
   Въ тотъ же самый вечеръ джентльменъ въ бѣломъ жилетѣ положительно утвердилъ, что Оливеръ не только будетъ повѣшенъ, но и четвертованъ на площади. Мистеръ Бомбль съ мрачною таинственностію покачалъ головою, и выразилъ свое желаніе, чтобъ Оливеръ обратился наконецъ къ добру; а мистеръ Гемфильдъ замѣтилъ, что Оливеру надо обратиться къ нему: это однакожь не было одно и то же съ мнѣніемъ смотрителя.
   Въ слѣдующее утро, публика еще разъ была извѣщена объявленіемъ, что Оливеръ Твистъ опять отпускается въ ученье, и что пять фунтовъ будутъ выплачены немедленно тому, кто только возьметъ его къ себѣ.
   

ГЛАВА IV.
Оливеръ и ступаетъ въ свѣтъ.

   Въ знатныхъ фамиліяхъ Англіи, если молодому человѣку не удастся достать себѣ выгоднаго мѣста, его обыкновенно отдаютъ въ морскую службу. Человѣколюбивое Общество, въ подражаніе столь мудрому и спасительному примѣру, держало совѣтъ о томъ,-- не отдать ли и Оливера Твиста на какой-нибудь купеческій корабль, отходящій въ какой-нибудь подозрительный портъ. Можетъ-быть, шкиперъ, развеселясь послѣ обѣда, или засѣчетъ его до смерти, или сдавитъ его въ желѣзныхъ веригахъ,-- что, какъ извѣстно, составляетъ любимое и обыкновенное препровожденіе времени у джентльменовъ этого класса. Чѣмъ легче и выгоднѣе казалось это средство обществу, тѣмъ скорѣе оно рѣшило, что единственное средство оказать истинное благодѣяніе Оливеру состояло въ томъ, чтобъ немедленно угнать его въ море.
   Мистеръ Бомбль отправленъ былъ найдти какого-нибудь капитана, которому былъ нуженъ юнга; онъ уже возвращался въ Домъ, чтобъ сообщить Обществу слѣдствія своего порученія, какъ вдругъ у воротъ встрѣтилъ мистера Соверберри, приходскаго гробовщика.
   Мистеръ Соверберри былъ высокій, худощавый человѣкъ, въ черномъ изношенномъ платьѣ, въ черныхъ заштопанныхъ чулкахъ и въ черныхъ же башмакахъ. Лицо его создано было такъ, что никогда не могло улыбаться; онъ ходилъ всегда на цыпочкахъ. Взглядъ его просіялъ, когда онъ подошелъ къ мистеру Бомблю и дружески пожалъ ему руку.
   -- Я только-что снялъ мѣрку съ двухъ женщинъ, умершихъ прошлою ночью, сказалъ гробовой мастеръ.
   -- Вы составите себѣ Состояніе, мистеръ Соверберри, сказалъ смотритель, запуская два пальца въ табакерку гробовщика, сдѣланную въ видѣ маленькаго гроба.-- Я вамъ говорю, что вы составите себѣ состояніе, повторилъ мистеръ Бомбль, дружески ударяя гробовщика по плечу тростью.
   -- Вы думаете? сказалъ гробовщикъ тономъ полусомнѣнія, полуубѣжденія.-- Цѣны, назначаемыя Обществомъ, слишкомъ малы, мистеръ Бомбль.
   -- Да вѣдь и гробы ваши очень-малы! отвѣчалъ смотритель съ какимъ-то дикимъ смѣхомъ.
   Мистеру Соверберри это понравилось, и онъ долго хохоталъ безъ умолку.-- Да, да, мистеръ Бомбль, сказалъ онъ наконецъ:-- безъ сомнѣнія, со введеніемъ новой системы кормить, гробы стали уже ниже обыкновеннаго; но намъ нужно же соблюдать какія-нибудь выгоды, мистеръ Бомбль. Хорошее дерево дорого, сударь; а желѣзныя ручки привозятъ сюда вѣдь по каналу изъ Бирминэма.
   -- Конечно, сказалъ мистеръ Бомбль: -- во всякой торговлѣ есть свои соображенія; барыши всегда позволительны.
   -- Конечно, конечно! отвѣчалъ гробовщикъ:-- и что я за дуракъ, чтобъ сталъ упускать барыши здѣсь. Хе! хе! хе!
   -- Именно, сказалъ мистеръ Бомбль.
   -- Хоть и должно сказать правду, продолжалъ гробовщикъ:-- мнѣ встрѣчаются иногда важныя препятствія; у васъ умираетъ много людей, пришедшихъ въ Домъ Призрѣнія прямо съ улицы; а два или три вершка очень много для меня значатъ, особенно когда на рукахъ цѣлое семейство.
   Мистеръ Соверберри говорилъ это съ возрастающимъ негодованіемъ обиженнаго человѣка. Мистеръ Бомбль, почувствовавъ, что разговоръ не клонится къ чести Общества, старался перемѣнить его; вдругъ пришелъ ему на умъ Оливеръ Твистъ.
   -- Кстати, сказалъ мистеръ Бомбль: -- не знаете ли вы кого-нибудь, кому нуженъ бы былъ мальчикъ, приходское дитя? И какія условія, мистеръ Соверберри,-- какія условія!
   Мистеръ Бомбль поднялъ трость къ объявленію, висѣвшему надъ нимъ, и сдѣлалъ сильное удареніе на словахъ "пять фунтовъ", которыя были написаны огромными римскими цифрами на воротахъ.
   -- Именно, сказалъ гробовщикъ, взявъ Бомбля за петлю фрака:-- я давно хотѣлъ поговорить съ вами объ этомъ. Знаете... Ахъ! какія у васъ прекрасныя пуговицы, мистеръ Бомбль! я прежде никогда не замѣчалъ ихъ.
   -- Да, прекрасныя пуговицы, сказалъ смотритель, глядя съ самодовольствіемъ на огромныя мѣдныя пуговицы, украшавшія фракъ его.-- Гербъ тотъ же, что и на приходской печати: "благодѣтельный Самаритянинъ, помогающій больному и ограбленному человѣку". Я получилъ отъ общества это въ подарокъ на новый годъ, мистеръ Соверберри. Какъ теперь помню, въ первый разъ надѣлъ я этотъ фракъ, чтобъ присутствовать при изслѣдованіи дѣла того купца, который умеръ въ полночь у воротъ.
   -- Да, помню, сказалъ гробовщикъ.-- Присяжные рѣшили "умеръ-де отъ холода и отъ нужды въ необходимыхъ потребностяхъ жизни". Такъ, кажется?
   Мистеръ Бомбль утвердительно кивнулъ головою.
   -- Кажется, еще они составили особое донесеніе, сказалъ гробовщикъ: -- прибавивъ, что если бы дежурный...
   -- Нѣтъ, нѣтъ! вздоръ, пустяки! прервалъ сердито смотритель.-- Еслибъ Общество слушало всѣ бредни этихъ дураковъ присяжныхъ, ему довольно было бы дѣла.
   -- Безъ сомнѣнія! сказалъ гробовщикъ.
   -- Присяжные, сказалъ мистеръ Бомбль, крѣпко сжавши трость,-- это онъ обыкновенно дѣлывалъ, когда сердился:-- присяжные не что иное, какъ грубыя, дерзкія, безсмысленныя твари.
   -- Именно такъ, сказалъ гробовщикъ.
   -- Въ нихъ не болѣе философіи и политической экономіи, какъ въ этомъ, сказалъ смотритель, сжавъ свой кулакъ.
   -- Не болѣе, повторилъ гробовщикъ.
   -- Я презираю ихъ! сказалъ смотритель, вдругъ покраснѣвъ.
   -- И я также! прибавилъ гробовщикъ.
   -- Я желалъ бы, чтобъ одинъ изъ нихъ попался къ намъ въ Домъ на недѣлю или на двѣ, сказалъ смотритель: -- наши постановленія скоро бы навели его на разумъ.
   -- Оставимъ ихъ! отвѣчалъ гробовщикъ. И онъ улыбнулся, стараясь смягчить возрастающее негодованіе раздраженнаго приходскаго чиновника.
   Мистеръ Бомбль снялъ шляпу, вынулъ изъ нея носовой платокъ, стеръ съ лица потъ, выступившій отъ раздраженія, надѣлъ опять шляпу, и, обращаясь къ гробовщику, сказалъ смягченнымъ голосомъ:
   -- Ну, что же вы скажете... о мальчикѣ?
   -- О! отвѣчалъ гробовщикъ: -- вѣдь вы знаете, мистеръ Бомбль, что я многимъ жертвую для бѣдныхъ.
   -- Гм! сказалъ мистеръ Бомбль.-- Ну, такъ что жь?
   -- Ну, такъ вотъ видите, въ чемъ дѣло, отвѣчалъ гробовщикъ:-- мнѣ кажется, если я такъ много дѣлаю для бѣдныхъ, то имѣю право и отъ нихъ брать столько, сколько могу, мистеръ Бомбль. И такъ... итакъ... мнѣ кажется, я возьму къ себѣ этого мальчика.
   Мистеръ Бомбль схватилъ гробовщика за руку и ввелъ его въ домъ. Мистеръ Соверберри около пяти минутъ переговаривалъ съ Обществомъ; наконецъ положено, чтобъ Оливеръ отправился къ нему въ тотъ же вечеръ "по собственному желанію",-- ""раза, которая, по мнѣнію прихода, значила: если хозяинъ находитъ, что можетъ заставлять мальчика работать, не издерживая на него много нищи, то можетъ держать его у себя сколько ему угодно и дѣлать съ нимъ что хочетъ.
   Въ тотъ же вечеръ, маленькаго Оливера представили "джентльменамъ" и сказали, что онъ тотчасъ долженъ идти къ гробовому мастеру; если же онъ будетъ показывать недовольный видъ, или когда-нибудь пріидетъ назадъ, то будетъ отправленъ въ море, гдѣ его утопятъ, или разобьютъ ему голову. Оливеръ обнаружилъ такъ мало испуга, что члены въ одинъ голосъ назвали его маленькимъ негодяемъ, и велѣли Бомблю вывести его вонъ.
   Хоть и очень натурально, что Общество болѣе всѣхъ въ свѣтѣ должно было почувствовать благородное изумленіе и ужасъ при малѣйшемъ признакѣ нечувствительности въ комъ бы то ни было, а тѣмъ болѣе при такомъ важномъ случаѣ; однакожъ дѣло въ томъ, что у Оливера не было недостатка въ чувствительности; напротивъ, онъ былъ слишкомъ-чувствителенъ, и только дурное обхожденіе привело его въ какое-то странное, безчувственное состояніе. Онъ въ глубокомъ молчаніи выслушалъ извѣстіе о своемъ назначеніи, и когда положили ему на руки багажъ его,-- который не трудно было нести, потому-что весь онъ заключался въ пакетѣ изъ сѣрой бумаги въ полфута длиною и въ три вершка глубиною,-- надвинулъ на глаза шайку, и, еще разъ прицѣпившись къ фалдамъ сюртука мистера Бомбля, пошелъ на новую сцену страданія.
   Нѣсколько времени мистеръ Бомбль безмолвный тащилъ за собою Оливера, держа голову вверхъ, какъ обыкновенно держатъ ее смотрители. Было очень вѣтрено; полы сюртука Бомбля, распахиваясь, совершенно закрывало собою маленькаго Оливера, открывая пестрый жилетъ и полосатые панталоны смотрителя. Когда они подходили къ мѣсту своего назначенія, мистеръ Бомбль подумалъ, не оглянуться ли ему, чтобъ посмотрѣть, въ порядкѣ ли мальчикъ и можетъ ли достойно представиться своему новому хозяину. Онъ оглянулся съ снисходительнымъ видомъ покровительства.
   -- Оливеръ! сказалъ мистеръ Бомбль.
   -- Чего изволите? отвѣчалъ Оливеръ тихимъ, дрожащимъ голосомъ.
   -- Что ты закрылъ глаза шапкою? держи голову выше.
   Оливеръ сдѣлалъ что ему приказывали, и въ глазахъ его остановилась слеза, когда онъ взглянулъ на своего спутника. Мистеръ Бомбль грозно посмотрѣлъ на него,-- слеза скатилась по щекѣ. За нею послѣдовала другая, и другая... Ребенокъ хотѣлъ превозмочь себя, но напрасно; вырвавъ другую руку свою изъ руки Бомбля, онъ закрылъ обѣими руками лицо, и плакалъ до-тѣхъ-поръ, пока слезы не потекли между его сухими, исхудавшими пальцами.
   -- Ну! вскричалъ мистеръ Бомбль, вдругъ останавливаясь и коварно смотря на своего маленькаго спутника:-- ну, изъ всѣхъ неблагодарнѣйшихъ и безсовѣстнѣйшихъ ребятъ, которыхъ я когда-либо видѣлъ, ты, Оливеръ...
   -- Нѣтъ, нѣтъ! сказалъ Оливеръ рыдая и прижимаясь къ рукѣ, державшей извѣстную трость: -- нѣтъ, нѣтъ, сударь; я буду уменъ; право, буду уменъ! Я еще очень малъ; я такъ -- такъ...
   -- Что такъ? спросилъ съ удивленіемъ мистеръ Бомбль.
   -- Такъ одинокъ, сударь, совершенно одинокъ, вскричалъ ребенокъ.-- Всѣ ненавидятъ меня... Ради Бога, прошу васъ, не сердитесь... не сердитесь на меня. И ребенокъ крѣпко ударилъ себя въ грудь, со слезами горькаго отчаянія взглянувъ въ лицо своему спутнику.
   Мистеръ Бомбль встрѣтилъ жалостный, умоляющій взглядъ Оливера съ какимъ-то удивленіемъ, кашлянулъ три или четыре раза и, пробормотавъ что-то объ "этомъ несносномъ кашлѣ", сказалъ Оливеру, чтобъ онъ вытеръ глаза и былъ хорошимъ мальчикомъ; потомъ снова взялъ его за руку и продолжалъ путь въ молчаніи.
   Гробовщикъ только-что заперъ ставни своей лавки, и при свѣтѣ сальной свѣчи записывалъ въ книгу новью приходы, когда вошелъ мистеръ Бомбль.
   -- А-га! сказалъ гробовщикъ, смотря изъ-за книги:-- это вы, мистеръ Бомбль?
   -- Именно я, мистеръ Соверберри, отвѣчалъ смотритель.-- Вотъ, я привелъ вамъ мальчика. Оливеръ поклонился.
   -- О! такъ это мальчикъ,-- а? сказалъ гробовщикъ, подымая свѣчу надъ головою, чтобъ съ ногъ до головы освѣтить Оливера.-- Мистриссъ Соверберри! подите сюда на минутку, другъ мой!
   Мистриссъ Соверберри выползла изъ маленькой комнаты позади лавки. Это была низенькая, худенькая, сгорбленная женщина съ лицомъ мегеры.
   -- Другъ мой, сказалъ равнодушно мистеръ Соверберри: -- вотъ мальчикъ изъ Дома Призрѣнія; я говорилъ тебѣ о немъ.
   -- Какъ! это? сказала жена гробовщика:-- да какой онъ маленькій!
   -- Ну, что жь за бѣда, отвѣчалъ мистеръ Бомбль, смотря на Оливера, какъ-будто это была его вина, что онъ не былъ выше:-- правда, онъ не великъ; но онъ выростетъ, мистриссъ Соверберри, непремѣнно выростетъ.
   -- Ахъ! я увѣрена, что при нашей пищѣ онъ непремѣнно выростетъ! отвѣчала съ какою-то язвительностію эта женщина.-- Для меня всѣ приходскія дѣти равны, потому-что держать ихъ стоитъ гораздо дороже, нежели сколько они сами стоятъ. Ну, ступай внизъ! Съ этимъ словомъ, жена гробовщика отперла боковую дверь и втолкнула Оливера въ сырой, темный погребъ, прозванный "кухнею". Тамъ сидѣла дѣвушка въ башмакахъ безъ подошвъ, синихъ, изодранныхъ чулкахъ, которые нельзя ужь было болѣе чинить.
   -- Шарлотта, сказала мистриссъ Соверберри, которая также сошла внизъ за Оливеромъ:-- дай этому мальчику куски холоднаго, которые были отложены для Трипа: онъ съ утра не приходилъ домой, такъ можетъ и безъ нихъ обойдтись. Этотъ безъ церемоніи съѣстъ ихъ; не такъ ли, мальчикъ?
   Оливеръ, котораго глаза заблистали при словѣ "съѣстъ", и который дрожалъ отъ нетерпѣнія скорѣе поглотить все, что бы ему ни дали, отвѣчала утвердительно. Передъ нимъ поставили тарелку съ брошенными, застывшими кусками.
   Я желалъ бы, чтобъ какой-нибудь хорошо-откормленный философъ, внутри котораго яства и питье обратились въ желчь, котораго кровь -- ледъ, а сердце -- мѣдь, посмотрѣлъ, какъ Оливеръ Твистъ бросился на то вкусное мясо, котораго не хотѣла ѣсть даже собака,-- чтобъ онъ былъ свидѣтелемъ алчности, съ какою мальчикъ раздиралъ куски по частямъ со всею дикостію голода,-- и болѣе всего желалъ бы я, чтобъ этотъ философъ испыталъ на себѣ угощеніе такого рода...
   -- Ну! сказала жена гробовщика, когда Оливеръ кончилъ свой ужинъ, на который она смотрѣла съ безмолвнымъ ужасомъ и съ зловѣщимъ предчувствіемъ его будущаго аппетита:-- кончилъ ли ты?
   Такъ-какъ ужь болѣе нёчего было ѣсть, то Оливеръ отвѣчалъ утвердительно.
   -- Ступай за мною! сказала мистриссъ Соверберри, взявъ тусклую и грязную лампу, и входя наверхъ по лѣстницѣ:-- твоя постель подъ лавкою. Надѣюсь, ты не боишься спать между гробами! Впрочемъ, боишься или нѣтъ -- все равно, потому-что больше спать тебѣ негдѣ. Пошелъ же; не ждать же тебя здѣсь цѣлую ночь.
   Оливеръ не медлилъ болѣе и смиренно послѣдовалъ за своею новою хозяйкою.
   

ГЛАВА V.
Оливеръ знакомится съ своимъ новымъ обществомъ, и идя въ первый разъ на похороны, составляетъ невыгодное мнѣніе о ремеслѣ своего хозяина.

   Оставшись одинъ въ лавкѣ гробовщика, Оливеръ поставилъ лампу на деревянную скамью и робко оглядѣлся вокругъ съ чувствомъ ужаса и отчаянія, которое легко было бы понять и людямъ, несравненно его старшимъ. Недоконченный гробъ на черныхъ подставахъ, стоявшій посрединѣ лавки, такъ страшно напоминалъ ему о смерти, что холодная дрожь пронимала мальчика всякій разъ, когда глаза его устремлялись по этому направленію. Ему все казалось, что какой-то страшный образъ тихо поднималъ голову и пугалъ его. Длинный рядъ некрашеныхъ досокъ, правильно прислоненныхъ къ стѣнѣ, при блѣдномъ свѣтѣ, казались страшными, недвижными призраками. Гробовыя дощечки, деревянные стружки, блестящіе гвозди, ножки и обрѣзки чернаго сукна валялись по полу. Въ лавкѣ было душно, воздухъ зараженъ былъ запахомъ гробовъ. Волосяной тюфякъ, брошенный на полъ для Оливера, похожъ былъ на гробъ.
   Но не одни эти чувства безпокоили Оливера. Онъ былъ одинъ въ незнакомомъ мѣстѣ; у него не было друзей, которыхъ онъ могъ бы беречь и которые могли бы беречь его. Тоска о разлукѣ съ близкими сердцу не развлекала его мыслей; горесть при воспоминаніи о миломъ, знакомомъ образѣ, не тяготила его сердца. Не смотря на это, сердце его было полно, и, падая на свою бѣдную постель, Оливеръ желалъ, чтобъ она превратилась въ гробъ, чтобъ его спокойно зарыли на приходскомъ кладбищѣ, гдѣ такая высокая трава тихо вилась бы надъ его головою, и звуки стараго, глухаго колокола изрѣдка оглашали бы сонъ его.
   Утромъ, Оливера разбудилъ громкій стукъ въ дверь лавки, который повторился съ новою силою прежде, нежели онъ успѣлъ схватить свое платье; лишь только онъ началъ отпирать замокъ, голосъ послышался снова и ноги снова застучали въ дверь.
   -- Отпирай же! кричалъ голосъ, принадлежавшій ногамъ, которыя стучали въ дверь.
   -- Тотчасъ! отвѣчалъ Оливеръ, поворачивая ключъ въ замкѣ.
   -- Ты, кажется, новый мальчикъ? спросилъ голосъ сквозь замочную скважину.
   -- Точно такъ, отвѣчалъ Оливеръ.
   -- Сколько тебѣ лѣтъ?
   -- Десять, отвѣчалъ Оливеръ.
   -- Такъ я тотчасъ прибью тебя, какъ войду, сказалъ голосъ:-- посмотри, если не сдержу своего слова, негодный мальчишка! И, сказавъ это обязательное обѣщаніе, голосъ началъ свистать.
   Оливеръ слишкомъ-часто испыталъ слѣдствіе подобныхъ словъ, и потому дрожащею рукою отперъ дверь.
   Секуиду или двѣ смотрѣлъ онъ на улицу, и вдоль улицы, и поперегъ дороги, думая, что незнакомецъ, говорившій съ нимъ черезъ замочную скважину, отошелъ на нѣсколько шаговъ; но онъ не видѣлъ никого, кромѣ толстаго мальчика изъ богадѣльни, сидѣвшаго противъ дома и доѣдавшаго кусокъ хлѣба съ масломъ, который онъ рѣзалъ на куски и потомъ ѣлъ съ большимъ проворствомъ.
   -- Извините, сударь, сказалъ наконецъ Оливеръ, видя, что никто болѣе не показывается:-- вы стучали?
   -- Да, я стучалъ, отвѣчалъ мальчикъ изъ богадѣльни.
   -- Вамъ нуженъ гробъ, сударь? спросилъ простодушно Оливеръ.
   На это мальчикъ изъ богадѣльни взглянулъ звѣрски, и сказалъ Оливеру, что онъ скоро дождется себѣ гроба, если станетъ насмѣхаться надъ старшими.
   -- Ты вѣрно не знаешь, кто я, мальчишка? сказалъ въ заключеніе мальчикъ изъ богадѣльни, сходя между-тѣмъ съ порога.
   -- Нѣтъ, сударь, отвѣчалъ Оливеръ.
   -- Я мистеръ Ноа Клейполь, сказалъ мальчикъ изъ богадѣльни:-- и ты въ моемъ распоряженіи. Отворяй ставни, грубіянъ! Съ этими словами мистеръ Клейполь далъ толчокъ Оливеру и съ важностью вошелъ въ лавку. Трудно для мальчика съ большой головою, узкими глазами и безобразнымъ лицомъ казаться важнымъ въ какомъ бы то ни было случаѣ; но это покажется еще труднѣе, если прибавить красный носъ и желтые глаза.
   Оливеръ отворилъ ставни. Скоро пришелъ мистеръ Соверберри и вслѣдъ за нимъ явилась мистриссъ Соверберри; Оливеръ послѣдовалъ за Ноа къ завтраку.
   -- Подвинься ближе къ огню, Ноа, сказала Шарлотта:-- я оставила тебѣ чудесный кусочикъ отъ хозяйскаго завтрака. Оливеръ, запри дверь за мистеромъ Ноа, да возьми куски, которые я положила на крышку миски. Вотъ твой чай; возьми его на сундукъ и пей тамъ, да скорѣе; а потомъ пошелъ въ лавку. Слышишь?
   -- Слышишь ты, мальчишка? сказалъ Ноа Клейполь.
   -- Полно, Ноа! сказала Шарлотта:-- какой ты сердитый! Оставь его.
   -- Оставить! сказалъ Ноа.-- Да его и такъ всѣ оставили. Ни мать, ни отецъ объ немъ не заботятся; его пустили на открытую дорогу. Не такъ ли, Шарлотта? Ха! ха! ха!
   -- Охъ ты, веселая душа! сказала Шарлотта, помирая со смѣху вмѣстѣ съ Ноа. Потомъ оба они презрительно посмотрѣли на бѣднаго Оливера, который сидѣлъ на сундукѣ въ холодномъ углу комнаты и ѣлъ остатки, которые нарочно были для него отложены.
   Ноа былъ мальчикъ изъ богадѣльни, но не изъ Дома Призрѣнія. Онъ не былъ дитятею случая: мать его была прачка, а отецъ пьяный солдатъ, отставленный съ деревянною ногою и съ пенсіономъ въ два пенса. Деревенскіе мальчишки часто честили Ноа на улицахъ "богадѣльнею" и другими почетными названіями; но Ноа сносилъ все безотвѣтно. Теперь же, когда судьба послала ему безъименнаго сироту, котораго всякій могъ обижать безнаказанно, онъ былъ очень этимъ доволенъ. Вотъ прекрасная пища для размышленія! Вы видите тутъ, какъ вездѣ одинакова человѣческая натура, какъ прекрасныя качества одинаково являются и въ знаменитомъ лордѣ и въ грязномъ мальчишкѣ богадѣльни...
   Оливеръ уже болѣе трехъ недѣль жилъ у гробовщика. Мистеръ и мистриссъ Соверберри, заперевъ лавку, ужинали въ своей маленькой комнатѣ; вдругъ мистеръ Соверберри, робко взглянувъ на жену, сказалъ:
   -- Другъ мой... Онъ хотѣлъ продолжать, но мистриссъ Соверберри такъ неласково посмотрѣла, что онъ вдругъ остановился.
   -- Ну? сказала мистриссъ Совсррбери сердито.
   -- Ничего, мой другъ, ничего... сказалъ мистеръ Соверберри,
   -- У, дуракъ! сказала мистриссъ Соверберри.
   -- Нѣтъ, я ничего, мой другъ, сказалъ съ покорностью мистеръ Соверберри:-- я думалъ, что ты не хочешь слушать меня, мой другъ. Я только хотѣлъ сказать...
   -- Сдѣлайте милость, не говорите мнѣ о томъ, что вы хотѣли сказать, прервала мистриссъ Соверберри.-- Я здѣсь ничто; прошу васъ, не совѣтуйтесь со мною; я совсѣмъ не хочу знать вашихъ секретовъ. И сказавъ это, мистриссъ Соверберри засмѣялась истерическимъ смѣхомъ, который угрожалъ опасными послѣдствіями.
   -- Но, мой другъ, сказалъ Соверберри:-- я хотѣлъ знать твое мнѣніе...
   -- Пожалуйста, не спрашивайте меня, отвѣчала мистриссъ Соверберри:-- спросите кого-нибудь другаго. Здѣсь послѣдовалъ другой залпъ истерическаго смѣха, который очень испугалъ мистера Соверберри. Это очень-обыкновенное и опытами дознанное супружеское обхожденіе чрезвычайно-дѣйствительно. Оно въ одно время заставило мистера Соверберри просить какъ особенной милости, чтобъ мисстриссъ Соверберри выслушала то, что она давно хотѣла услышать, и послѣ краткихъ переговоровъ, продолжавшихся около трехъ четвертей часа, она наконецъ дала свое позволеніе.
   -- Я хотѣлъ сказать объ маленькомъ Твистѣ, мой другъ, сказалъ мистеръ Соверберри. Онъ очень миловидный мальчикъ, мой другъ.
   -- Иначе и не можетъ быть: онъ, кажется, довольно ѣстъ, замѣтила она.
   -- Въ выраженіи лица его есть какая-то меланхолія, мой другъ, продолжалъ мистеръ Соверберри: -- это очень интересно. Онъ былъ бы прекраснымъ плакальщикомъ, мои другъ.
   Мистриссъ Соверберри взглянула съ выраженіемъ значительнаго удивленія. Мистеръ Соверберри замѣтилъ это, и, не давъ времени супругѣ своей что-нибудь замѣтить, продолжалъ:
   -- Я не хочу сдѣлать его совершеннымъ, мой другъ, но только такъ, для практики. Къ-тому же, прекрасно будетъ, если всѣ плакальщики будутъ подъ ростъ. Увѣряю тебя, это будетъ прекрасно.
   Мистриссъ Соверберри была поражена новостью этой мысли; но, чтобъ не унизить своего достоинства, она спросила мужа, отъ-чего эта мысль не приходила ему прежде въ голову. Они рѣшили, чтобъ Оливера посвятить во всѣ таинства искусства, и съ этою цѣлью, мистеръ Соверберри рѣшился взять его съ собою въ первый же разъ, какъ потребуются его услуги.
   Случай не замедлилъ представиться; на другой день, полчаса спустя послѣ завтрака, мистеръ Бомбль вошелъ въ лавку, и, взявъ палку подъ мышку, вынулъ огромный кожаный бумажникъ, изъ котораго, взявъ небольшой листокъ, протянулъ его къ Соверберри.
   -- А-га! сказалъ гробовщикъ, смотря на него съ веселымъ лицомъ: -- нуженъ гробъ, а?
   -- Во-первыхъ гробъ, а потомъ приходскія похороны, отвѣчалъ мистеръ Бомбль, перелистывая бумажникъ.
   -- Бейтонъ? сказалъ гробовщикъ, смотря сначала на листокъ бумаги и потомъ на Бомбля:-- я никогда прежде не слыхивалъ такого имени.
   Бомбль покачалъ головою.-- Упрямый народъ, мистеръ Соверберри, ужасно-упрямый! сказалъ онъ: -- да еще и горды.
   -- Горды? вскричалъ съ усмѣшкою мистеръ Соверберри.-- Ужь это слишкомъ!
   -- О, это прискорбно! отвѣчалъ смотритель: -- очень прискорбно, мистеръ Соверберри!
   -- Да, да, повторилъ гробовщикъ.
   -- Мы узнали объ нихъ только прошлую ночь, сказалъ смотритель:-- и можетъ-быть, никогда бы не узнали, еслибъ женщина, которая живетъ въ одномъ домѣ съ ними, не просила комитетъ прислать приходскаго медика посмотрѣть женщину, которой сдѣлалось хуже. Онъ ушелъ куда-то на обѣдъ; но его помощникъ, ловкій малый, въ ту же минуту послалъ имъ лекарства въ черной бутылкѣ.
   -- А! онъ слишкомъ поторопился... сказалъ гробовщикъ.
   -- Именно поторопился, сказалъ смотритель.-- Но каковы жь были послѣдствія? какова неблагодарность этихъ глупцовъ, сударь! Мужъ прислалъ сказать, что это лекарство не годится для болѣзни его жены, и что она не прійметъ его -- что она не прійметъ его,-- а? Полезное, крѣпкое, спасительное лекарство, которое давали съ большимъ успѣхомъ на прошлой недѣлѣ двумъ мужикамъ и лодочнику, которое имъ послали даромъ, въ бутылкѣ,-- и онъ смѣлъ прислать его назадъ, смѣлъ сказать, что она его не прійметъ!
   И дерзость эта во всей силѣ представилась мистеру Бомблю, который застучалъ палкою въ полъ и покраснѣлъ отъ негодованія.
   -- Ну, сказалъ гробовщикъ: -- я ни-ког-да не...
   -- Никогда, сударь, никогда! вскричалъ смотритель: -- и никто бы этого не сдѣлалъ. Но она теперь умерла; намъ надо хоронить ее, и чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше.
   Говоря такимъ образомъ, мистеръ Бомбль въ досадѣ надѣлъ шляпу задомъ напередъ, и вышелъ изъ лавки.
   -- Что это онъ такъ сердитъ сегодня? даже забылъ спросить о тебѣ, Оливеръ, сказалъ мистеръ Соверберри, провожая глазами смотрителя, переходившаго черезъ улицу.
   -- Да, сударь, отвѣчалъ Оливеръ, который во все это время сидѣлъ спрятавшись, и дрожа всѣмъ тѣломъ при грозномъ голосѣ Бомбля.
   -- Ну! сказалъ мистеръ Соверберри, взявшись за шляпу: -- чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше. Ноа, побудь въ лавкѣ. Оливеръ, надѣвай шапку, ступай за мной. Оливеръ повиновался и пошелъ вслѣдъ за своимъ хозяиномъ.
   Нѣсколько времени шли они по самымъ шумнымъ и многолюднымъ улицамъ города; потомъ поворотили въ узкій, грязный переулокъ, и остановились, ища глазами домъ, который имъ былъ нуженъ.
   Дома по обѣ стороны стояли огромные, высокіе, но очень-старые, и лица, изрѣдка высовывавшіяся изъ окопъ, показывали бѣдность жителей. У нѣкоторыхъ домовъ внизу сдѣланы мѣста для лавокъ; но всѣ лавки крѣпко заперты, и только верхніе этажи, казалось, были обитаемы. Другіе, полусгнившіе отъ времени, поддерживались деревянными столбами, упертыми въ стѣны.
   У отворенной двери, гдѣ остановились Оливеръ и его хозяинъ, не было ни колокольчика, ни молотка. Вошедъ въ темный корридоръ, и ведя за собою Оливера, гробовщикъ поднялся но лѣстницѣ и, остановившись у двери, началъ стучать кулакомъ.
   Дѣвочка лѣтъ тринадцати или четырнадцати отворила дверь. Съ перваго взгляда во внутренность комнаты, гробовщикъ узналъ то мѣсто, котораго искалъ. Онъ вошелъ; вслѣдъ за нимъ вошелъ и Оливеръ,
   Въ к должны были почувствовать негодованіе и ужасъ при видѣ такой нечувствительности, хотя въ этомъ случаѣ они жестоко ошибались. Дѣло въ тотъ, что Оливеръ далеко не былъ безчувственнымъ мальчикомъ; напротивъ, онъ чувствовалъ слишкомъ сильно и несмотря на жестокое обращеніе, которому онъ подвергался въ теченіи своей короткой жизни, онъ не былъ ни тупымъ, ни угрюмымъ. Въ глубокомъ молчаніи выслушалъ онъ новость о своемъ назначеніи и взялъ въ руки свой багажъ, который ему не трудно было нести, такъ какъ онъ состоялъ изъ одного пакета въ коричневой бумагѣ въ полфута ширины и три дюйма глубины; надвинувъ на глаза шапку и ухватившись за обшлагъ мистера Бембля, послѣдовалъ онъ за этимъ важнымъ сановникомъ къ мѣсту новыхъ страданій.
   Нѣсколько времени велъ мистеръ Бембль Оливера, не дѣлая ему никакихъ замѣчаній. Мторожъ, какъ и подобаетъ приходскому сторожу, шелъ все время, важно поднявъ кверху голову. День былъ вѣтреный, и развѣвающіяся полы сюртука мистера Бембля то и дѣло закрывали маленькаго Оливера, оставляя въ то же время открытыми во всей прелести жилетъ съ отворотами и плисовые панталоны сторожа. Когда они были уже не далеко отъ мѣста своего назначенія, мистеръ Бембль подумалъ, что слѣдуетъ взглянуть внизъ и посмотрѣть въ должномъ ли порядкѣ находится мальчикъ, чтобы представиться своему новому хозяину.
   -- Оливеръ!-- сказалъ мистеръ Бембль, принявъ на себя снисходительный и покровительственный видъ.
   -- Что сэръ?-- отвѣчалъ Оливеръ тихимъ, дрожащимъ голосомъ.
   -- Передвинь шапку выше, сэръ, и держи голову выше.
   Оливеръ безпрекословно исполнилъ его желаніе и затѣмъ свободной рученкой провелъ по глазамъ, въ которыхъ блестѣли слезинки, когда онъ смотрѣлъ на своего проводника. Когда же мистеръ Бемблъ сурово взглянулъ на него, то одна изъ слезинокъ скатилась по щекѣ, за ней послѣдовала вторая... третья... Ребенокъ употреблялъ невѣроятныя усилія, чтобы не заплакать, но все было напрасно. Вытянувъ тогда другую рученку изъ руки мистера Бембля онъ закрылъ лицо обѣими и рыдалъ до тѣхъ поръ, пока слезы ни полились ручьемъ между подбородкомъ и худенькими, костлявыми пальчиками.
   -- Перестань!-- крикнулъ мистеръ Бембль, останавливаясь и, устремляя на Оливера злобный взглядъ.-- Перестань! Изъ всѣхъ неблагодарныхъ, испорченныхъ мальчишекъ, какихъ мнѣ приходилось видѣть до сихъ поръ, ты самый...
   -- Нѣтъ, нѣтъ, сэръ!-- зарыдалъ Оливеръ, хватаясь за руку, которая держала хорошо ему знакомую палку;-- нѣтъ, нѣтъ, сэръ! Я буду хорошимъ! Да, да, я хочу быть хорошимъ, сэръ! Я вѣдь маленькій мальчикъ, сэръ!... и я такой... такой...
   -- Такой?... Какой такой?...-- съ удивленіемъ спросилъ мистеръ Бембль.
   -- Такой одинокій, сэръ! Очень, очень одинокій! -- плакалъ мальчикъ.-- Всѣ ненавидятъ меня. О, сэръ! Не просите его, чтобы онъ былъ жестокъ со мною!
   Мальчикъ положилъ руку на сердце и взглянулъ на своего спутника глазами полными слезъ и невыразимаго страданія.
   Мистеръ Бембль нѣсколько секундъ смотрѣлъ съ удивленіемъ на молящіе и страдальческіе глаза Оливера. Раза три, четыре кашлянулъ онъ хрипло и, пробормотавъ нѣчто въ родѣ "этотъ несносный кашель", попросилъ Оливера вытереть глаза и быть хорошимъ мальчикомъ. Затѣмъ они двинулись дальше.
   Гробовщикъ, который только что закрылъ ставни своей лавки, записывалъ что-то въ своей приходо-расходной книжкѣ при свѣтѣ свѣчи, вполнѣ соотвѣтствующей окружающей обстановкѣ, когда увидѣлъ входившаго мистера Бембля.
   -- Ага!-- сказалъ гробовщикъ, -- это вы Бембль?
   -- И не одинъ, мистеръ Соуэрберри! -- отвѣчалъ сторожъ.-- Вотъ! Я привелъ мальчика. Оливеръ, поклонись.
   -- Неужели это тотъ самый мальчикъ? -- спросилъ гробовщикъ, подымая надъ головой подсвѣчникъ, чтобы лучше видѣть Оливера.-- Мистриссъ Соуэрберри, будьте добры придти сюда на минутку, моя дорогая.
   Мистриссъ Соуэрберри вышла изъ комнаты, находившегося позади лавки; это была коротенькая, худенькая, съ непріятной физіономіей женщина.
   -- Дорогая моя, -- сказалъ мистеръ Соуэрберри, -- это вотъ мальчикъ изъ дома призрѣнія, о которомъ я тебѣ говорилъ.
   Оливеръ снова поклонился.
   -- Богъ мой, -- воскликнула жена гробовщика, -- онъ слишкомъ малъ!
   -- Ну, нѣтъ, онъ только ростомъ маловатъ, -- отвѣчалъ мистеръ Бембль, взглянувъ на Оливера съ какимъ-то упрекомъ, точно обвиняя его въ томъ, что онъ не выросъ больше.-- Маловатъ то онъ, правда, отрицать этого нельзя; но вѣдь онъ вырастетъ, мистриссъ Соуэрберри, выростетъ.
   -- Знаю, что выростетъ, -- сердито отвѣчала эта леди, -- на нашей пищѣ и питьѣ. Никакой пользы не вижу я отъ вашихъ приходскихъ дѣтей, -- никакой! На нихъ всегда приходится тратить несравненно больше, чѣмъ они того стоятъ. Но... мужчины всегда воображаютъ, что они лучше насъ все знаютъ. Ступай-ка внизъ, маленькій мѣшокъ съ костями.
   Съ этими словами жена гробовщика открыла боковую дверь и толкнула туда Оливера, чтобы онъ спустился внизъ по лѣстницѣ, которая привела его въ темный и сырой подвалъ, служившій передней для подвала съ углемъ и носившій названіе "кухни". Тамъ сидѣла крайне неопрятно одѣтая дѣвушка въ старыхъ башмакахъ до того изорванныхъ, что нечего было и думать о починкѣ ихъ.
   -- Шарлотта, -- сказала мистриссъ Соуэрберри, спустившаяся вмѣстѣ съ Оливеромъ, -- дайте этому мальчику холодныхъ кусковъ мяса, которые были приготовлены для Трипа. Онъ не приходилъ домой съ самаго утра, а потому можетъ уйти безъ нихъ. Я думаю, что мальчикъ не особенно изнѣженъ, и съѣстъ ихъ.-- Правда мальчикъ?
   Оливеръ, глаза котораго засверкали при словѣ "мясо" и даже дрожь пробѣжала по всему тѣлу отъ жажды съѣсть его, отвѣчалъ, въ утвердительномъ смыслѣ и ему тотчасъ же поставили тарелку съ разными объѣдками.
   Хотѣлось бы мнѣ, чтобы какой нибудь хорошо упитанный философъ, въ желудкѣ котораго мясо и питье превращаются въ желчь, у котораго вмѣсто крови ледъ, и вмѣсто сердца желѣзо, хотѣлось бы мнѣ, чтобы онъ увидѣлъ, какъ Оливеръ Твистъ хваталъ изысканные объѣдки, которыми пренебрегала собака! Хотѣлось бы мнѣ, чтобы онъ видѣлъ непомѣрную жадность, лютость голода, такъ сказать, съ котораго онъ грызъ эти объѣдки. Одного только желалъ бы я при этомъ, чтобы мнѣ самому удалось видѣть этого философа въ томъ же самомъ положеніи, смакующаго объѣдки съ такимъ же апетитомъ.
   -- Ну, -- сказала жена гробовщика, когда Оливеръ кончилъ свой ужинъ, во время котораго она смотрѣла на него съ затаеннымъ въ душѣ ужасомъ, предвидя по страхомъ его будущій аппетитъ.-- Кончилъ ты?
   Такъ какъ по близости ничего съѣдобнаго больше не было, то Оливеръ отвѣчалъ въ утвердительномъ смыслѣ.
   -- Иди за мной.-- Мистриссъ Соуэрберри взяла тусклую и грязную лампу и повела его вверхъ по ступенькамъ.-- Твоя постель подъ прилавкомъ. Ты, пожалуй, не захочешь спать среди гробовъ? Только видишь ли, мнѣ не до того, чтобы разбирать, гдѣ ты хочешь или не хочешь, ты долженъ спать вездѣ, гдѣ тебя положатъ. Иди же, я не буду ждать тебя здѣсь всю ночь.
   Оливеръ не медлилъ больше и молча послѣдовалъ за своей новой хозяйкой.
  

V. Оливеръ знакомится съ новыми товарищами. Онъ въ первый разъ присутствуетъ на похоронахъ, во время которыхъ составляетъ неблагопріятное мнѣніе о занятіи своего хозяина.

   Оставшись одинъ въ лавкѣ гробовщика, Оливеръ поставилъ лампу на рабочую скамью и робко оглянулся кругомъ съ чувствомъ невыразимаго страха и ужаса, которые въ этомъ случаѣ испытали бы и многіе изъ насъ, старше и благоразумнѣе, чѣмъ онъ. Неоконченный гробъ на черномъ станкѣ, который стоялъ посреди лавки, выглядѣлъ мрачно, подобно смерти; холодная дрожь пробѣжала по всему тѣлу мальчика, когда глаза его повернулись въ сторону этого предмета. Ему казалось, что онъ сейчасъ увидитъ очертаніе фигуры, медленно подымающей свою голову, и смертельный ужасъ схватилъ его душу. У стѣны въ правильномъ порядкѣ стоялъ цѣлый рядъ досчатыхъ сооруженій въ этомъ же родѣ; при тускломъ свѣтѣ лампы они казались привидѣніями съ поднятыми кверху плечами и засунутыми въ карманы руками. Металлическія доски для гробовъ, стружки, гвозди съ блестящими головками, куски черныхъ матерій валялись по всему полу. За прилавкомъ на стѣнѣ висѣла картина, изображающая двухъ въ туго накрахмаленныхъ галстукахъ человѣкъ, стоявшихъ на дежурствѣ у дверей частнаго дома, а въ нѣкоторомъ отдаленіи оттуда погребальную колесницу, запряженную четверкой лошадей. Въ лавкѣ было душно и жарко; вся атмосфера въ ней была, казалось, пропитана запахомъ гробовъ. Углубленіе подъ прилавкомъ, куда ему бросили жалкій матрасикъ, выглядѣла какъ могила.
   Но не одна только окружающая обстановка угнетала Оливера. Онъ былъ одинъ въ этомъ странномъ мѣстѣ, а всѣ мы знаемъ по опыту, что самый отважный изъ насъ почувствовалъ бы морозъ по кожѣ и отчаяніе, очутившись тамъ вмѣсто него. У мальчика не было друзей, о которыхъ онъ заботился бы, или которые заботились бы о немъ. Сожалѣніе о недавней разлукѣ было еще свѣжо въ его памяти; отсутствіе любимаго и знакомаго лица тяжелымъ камнемъ лежало на его сердцѣ, и онъ, вползая въ предназначенное ему для сна узкое отверстіе, пожелалъ, чтобы оно было могилой на кладбищѣ, въ которой онъ могъ-бы навсегда уснуть мирнымъ и непробуднымъ сномъ, а надъ нимъ росла бы и колыхалась высокая трава и звонъ стараго колокола убаюкивалъ бы его безмятежный сонъ.
   Оливеръ проснулся на слѣдующее утро отъ громкаго стука съ наружной стороны двери; пока онъ одѣвался, стукъ этотъ повторялся еще разъ двадцать пять и всякій разъ съ большей, повидимому, досадой. Когда онъ собирался снять цѣпочку, стукъ прекратился и послышался чей то голосъ.
   -- Отворишь ли ты, наконецъ, дверь?-- кричалъ голосъ, принадлежавшій, очевидно, лицу стучавшему передъ этимъ въ дверь.
   -- Сейчасъ, сэръ!-- отвѣчалъ Оливеръ, снимая цѣпочку и поворачивая ключъ.
   -- Ты, навѣрное, новый ученикъ, да!-- спросилъ голосъ черезъ замочную скважину.
   -- Да, сэръ!-- отвѣчалъ Оливеръ.
   -- Сколько тебѣ лѣтъ?-- продолжалъ голосъ.
   -- Десять, -- отвѣчалъ Оливеръ.
   -- Ну, такъ я отколочу тебя, когда войду, -- сказалъ голосъ;-- вотъ увидишь, если не сдѣлаю этого; такъ-то, нищее ты отродье!-- И сдѣлавъ такое любезное обѣщаніе, голосъ перешелъ въ свистъ.
   Оливеру не разъ уже приходилось подвергаться процессу, о которомъ ему было возвѣщено выразительнымъ монологомъ, а потому онъ ни на минуту не сомнѣвался въ томъ, что голосъ, кому бы тамъ онъ ни принадлежалъ, самымъ добросовѣстнымъ образомъ исполнитъ свое обѣщаніе. Онъ отодвинулъ болты дрожащими руками и открылъ двери.
   Секунду или двѣ осматривалъ Оливеръ улицу въ одномъ направленіи и въ другомъ; онъ думалъ, что неизвѣстный, говорившій съ нимъ черезъ замочную скважину, ходилъ взадъ и впередъ по улицѣ, чтобы согрѣться, но онъ никого не увидѣлъ, кромѣ толстаго мальчика, который сидѣлъ на тумбѣ противъ дома и ѣлъ ломоть хлѣба съ масломъ, отрѣзывая отъ него ножомъ небольшіе ломти, величиною съ отверстіе своего рта, и съ жадностью поѣдая ихъ.
   -- Прошу извинить, сэръ! -- сказалъ Оливеръ.-- Не вы ли стучали?
   -- Да, я стучалъ, -- отвѣчалъ мальчикъ.
   -- Вамъ, вѣроятно, требуется гробъ, сэръ?-- спросилъ Оливеръ.
   При этихъ словахъ мальчикъ злобно взглянулъ на него и сказалъ, что Оливеру онъ потребуется несравненно раньше, если только онъ еще разъ осмѣлится такъ шутить со старшими.
   -- Ты, мнѣ кажется, не знаешь, кто я такой?-- продолжалъ онъ, вставая съ тумбы и напуская на себя необыкновенную важность.
   -- Нѣтъ, сэръ!-- отвѣчалъ Оливеръ.
   -- Я мистеръ Ноэ Клейполь, -- сказалъ мальчикъ, -- и ты мой помощникъ. Открой ставни! Этакое ты лѣнивое, грубое отродье!
   Съ этими словами мистеръ Клейполь ударилъ Оливера ногой и вошелъ въ лавку, стараясь принять на себя видъ достоинства и благородства, что не особенно удавалось ему. Да и трудно было мальчишкѣ съ громадной головой, крошечными глазками, въ подранной одеждѣ и съ глупымъ лицомъ имѣть видъ достоинства и благородства, а особенно, если прибавитъ къ обаятельной наружности этой особы красный носъ и желтый кожаный передникъ.
   Оливеръ открылъ ставни, причемъ разбилъ одно оконное стекло той же ставней, которую онъ съ неимовѣрными усиліями старался стащить въ небольшой дворъ, смежный съ домомъ, куда всѣ ставни уносились обыкновенно на цѣлый день. Ноэ снисходительно вызвался помочь ему, утѣшая его при этомъ, что ему навѣрное "попадетъ". Вскорѣ послѣ этого внизъ спустился мистеръ Соуэрберри, а почти непосредственно за нимъ и сама мисгрисгъ Соуэрберри. Предсказаніе Ноэ исполнилось и Оливеру попало, послѣ чего онъ послѣдовалъ за юнымъ джентльменомъ къ завтраку.
   -- Садитесь поближе къ огню, Ноэ!-- сказала Шарлота.-- Я оставила для васъ небольшой кусочикъ копченой грудинки отъ хозяйскаго завтрака. Оливеръ, закрой дверь сзади мистера Ноэ и подай ему тѣ кусочки, которые я положила на крышку отъ кастрюли. Вотъ твой чай; поставь его на ящикъ и пей тамъ, да скорѣй, они ждутъ тебя въ лавкѣ. Слышишь?
   -- Слышишь нищенское отродье?-- спросилъ Ноэ Клейполь.
   -- Богъ мой, Ноэ!-- воскликнула Шарлота.-- Какое вы удивительное созданіе! Зачѣмъ вы не оставите мальчика въ покоѣ?
   -- Оставить его въ покоѣ?-- сказалъ Ноэ.-- Что касается этого, то онъ достаточно оставленъ въ покоѣ. Ни мать, ни отецъ не заботятся о немъ. Всѣ родные предоставили ему полное право идти своей собственной дорогой. Какъ думаешь, Шарлота? Ха, ха, ха!
   -- О, вы удивительная душа!-- сказала Шарлота, разражаясь громкимъ хохотомъ, къ которому присоединился и Ноэ; нахохотавшись вдоволь, оба съ презрѣніемъ взглянули на бѣднаго Оливера Твиста, который дрожалъ, сидя на ящикѣ въ самомъ холодномъ углу комнаты и поѣдая сухія корки, приготовленныя спеціально для него.
   Ноэ находился въ одномъ изъ благотворительныхъ заведеній, а не не домѣ призрѣнія для нищихъ и безродныхъ дѣтей.-- Онъ не былъ подкинутымъ ребенкомъ и могъ начертать всю свою родословную, включая сюда и родителей, которые жили по близости. Мать его была прачка, а отецъ пьяница -- солдатъ въ отставкѣ, съ деревянной ногой и ежедневнымъ пансіономъ въ два съ половиною пенса. Приказчики мальчишки изъ сосѣднихъ лавокъ давно уже составили себѣ милую привычку дразнить Ноэ, когда онъ проходилъ по улицѣ, давая ему всевозможные эпитеты въ родѣ "битая шкура" "богадѣлка" и такъ далѣе. Ноэ все выносилъ молча. Теперь же, когда судьба поставила на его пути безымяннаго сироту, на котораго всякій считалъ вправѣ указывать съ презрѣніемъ, онъ очень заинтересовался имъ. Какую обильную пищу для наблюденій находимъ мы здѣсь! У любого человѣческаго существа, будь то дитя лорда или грязный мальчишка благотворительнаго учрежденія, живо развиты самыя прекрасныя и благородныя качества и наклонности и наоборотъ.
   Прошло три недѣли или даже мѣсяцъ съ тѣхъ поръ, какъ Олверъ поселился у гробовщика. Лавка была закрыта и мистеръ Соуэрберри ужиналъ вмѣстѣ съ мистриссъ Соуэрберри въ маленькой задней комнаткѣ. Бросивъ исподтишка нѣсколько взглядовъ на свою супругу, мистеръ Соуэрберри сказалъ:
   -- Дорогая моя...-- онъ хотѣлъ продолжать, но мистриссъ Соуэрберри взглянула на него такъ неблагосклонно, что онъ сразу замолчалъ.
   -- Ну?...-- спросила рѣзко мистриссъ Соуэрберри.
   -- Ничего, моя дорогая, ничего, -- сказалъ мистеръ Соурберри.
   -- Ахъ, ты животное!-- оказала мистриссъ Соуэрберри.
   -- Совсѣмъ нѣтъ, моя дорогая, -- смиренно отвѣчалъ мистеръ Соуэрберри.-- Я думалъ, что ты не желаешь слушать, милая! Я хотѣлъ сказать...
   -- О, не говори мнѣ, что ты хотѣлъ сказать, -- отвѣчала мистриссъ Соуэрберри.-- Я вѣдь, ничто... Пожалуйста, не совѣтуйся со мой. Я не желаю вмѣшиваться насильно въ твои тайны.
   И сказавъ это, мистриссъ Соуэрберри истерично засмѣялась, что угрожало дойти до болѣе грозныхъ послѣдствій.
   -- Но, моя дорогая, -- сказалъ мистеръ Соуэрберри, -- я собирался просить у тебя совѣта.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, не спрашивай меня, -- отвѣчала мистриссъ Соуэрберри.-- Спроси кого нибудь другого.
   Тутъ снова послышался истеричный смѣхъ, очень испугавшій мистера Соуэрберри, который поспѣшилъ прибѣгнуть къ обыкновенному и всѣми одобренному супружескому средству леченія, которое почти всегда производитъ желаемое дѣйствіе. Онъ просилъ какъ милостыни, какъ знака особенной благосклонности, чтобы мистриссъ Соуэрберри дозволила ему сказать, то что она желала больше всего слышать. Послѣ короткаго спора, длившагося три четверти часа, ему снисходительно и милостиво дали разрѣшеніе говорить.
   -- Это относительно молодого Твиста, моя дорогая, -- сказалъ мистеръ Соуэрберри.-- Такой у него хорошій видъ, моя дорогая.
   -- Какъ не быть хорошему виду, когда онъ столько ѣстъ!-- отвѣтила леди.
   -- На лицѣ его всегда лежитъ выраженіе грусти, моя милая, -- сказалъ мистеръ Соуэрберри, -- и это придаетъ ему интересный вижъ. Изъ него выйдетъ восхитительный "мьютъ" {Человѣкъ, нанятый стоять у дверей во время похоронъ.} на похоронахъ, моя дорогая.
   Мистриссъ Соуэрберри взглянула на него съ выраженіемъ нелбыкновеннаго удивленія. Мистеръ Соуэрберри это замѣтилъ и, чтобы не дать ей времени отвѣчать, продолжалъ:
   -- Говоря эта, моя дорогая, я не думаю, чтобы онъ былъ подходящимъ "мьютомъ" для взрослыхъ людей, но только при дѣтскихъ похоронахъ. Это было бы нѣчто новое, дорогая... мьютъ -- ребенокъ. Можешь быть увѣрена, что это произведетъ поразительный эфектъ.
   Мистриссъ Соуэрберри, отличавшаяся замѣчательнымъ вкусомъ во всемъ, что касалось похоронъ, была поражена этой новой идеей; но такъ какъ при существующихъ въ данный моментъ обстоятельствахъ она не хотѣла унизить своего достоинства, сознавшись въ этомъ, то она рѣзко спросила своего мужа, почему же не подумалъ онъ раньше о такомъ очевидномъ для всякаго дѣлѣ?
   Изъ этого вопроса мистеръ Соуэрберри вывелъ сразу правильное заключеніе, что предложеніе его одобрено; рѣшено было поэтому, что Оливера необходимо посвятить во всѣ тайны ремесла, для чего онъ долженъ будетъ сопровождать своего хозяина при первомъ ближайшемъ случаѣ, гдѣ потребуются его услуги.
   Случай не заставилъ себя долго ждать. На слѣдующее утро, спустя полчаса послѣ завтрака, въ лавку вошелъ мистеръ Бембль; приставивъ свою палку къ конторкѣ, онъ вынулъ изъ кармана кожаную записную книжечку и вырвавъ оттуда листикъ бумаги, подалъ его Соуэрберри.
   -- Ага!-- сказалъ гробовщикъ, съ видимымъ удовольствіемъ прочитавъ то, что было тамъ написано.-- Заказъ гроба?
   -- Прежде всего гробъ, а затѣмъ похороны отъ прихода -- отвѣчалъ мистеръ Бембль, застегивая кожаную книжечку, довольно таки объемистую.
   -- Байтонъ?-- спросилъ гробовщикъ, переводя глаза съ листика бумаги на мистера Бембля.-- Я никогда раньше не слыхалъ этого имени.
   Бембль покачалъ головой.
   -- Упрямый народъ, мистеръ Соуэрберри, ужасно упрямый!-- сказалъ онъ.-- И къ тому же гордый, сэръ!
   -- Гордый?!-- воскликнулъ мистеръ Соуэрберри.-- Ну, это ужъ слишкомъ.
   -- Охъ! Даже тошно становится!-- отвѣчалъ сторожъ.-- Отвращеніе и только, мистеръ Соуэрберри!
   -- Вѣрно!-- подтвердилъ гробовщикъ.
   -- Мы только прошлую ночь услышали объ этомъ семействѣ, -- продолжалъ сторожъ.-- Мы ничего не знали бы о немъ, если бы не одна женщина, которая живетъ въ томъ же домѣ; она явилась въ приходскій комитетъ съ просьбою прислать приходскаго доктора, чтобы посѣтить больную женщину. Докторъ уѣхалъ на обѣдъ и его фельдшеръ (очень знающій малый) послалъ туда какое то лекарство въ баночкѣ изъ подъ ваксы, сдѣланное на скорую руку.
   -- Быстрота и натискъ!-- сказалъ гробовщикъ.
   -- Да, быстрота и натискъ! -- продолжалъ сторожъ.-- Но знаете, что вышло? Знаете, что сдѣлали эти неблагодарные, сэръ? Мужъ приказалъ сказать, что лекарство это не годится для его жены и она не будетъ принимать его... не будетъ при-ни-мать его, сэръ! Прекрасное, укрѣпляющее, благодѣтельное лекарство, которою такъ помогло двумъ ирландскимъ рабочимъ и одному нагрузчику угля всего недѣлю назадъ!... Послали вѣдь имъ даромъ, въ баночкѣ изъ подъ ваксы... А онъ прислалъ сказать, что она не будетъ принимать его, сэръ!
   Ужасъ такого поступка до того возмущалъ мистера Бембля, что онъ ударилъ палкой по конторкѣ и вспыхнулъ отъ негодованія.
   -- Вотъ такъ разъ!-- сказалъ гробовщикъ;-- я ни-ко-гда...
   -- Никогда, сэръ!-- подхватилъ сторожъ.-- Нѣтъ, никто этого не дѣлалъ! Ну, а теперь она умерла, и мы должны хоронить ее, и чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше.
   И, сказавъ это, мистеръ Бембль надѣлъ свою трехуголку задомъ напередъ, не замѣтивъ этого, потому что находился въ лихорадочномъ возбужденіи, и вышелъ изъ лавки.
   -- Ахъ, Оливеръ, онъ такъ былъ сердитъ, что забылъ даже спросить о тебѣ, -- сказалъ мистеръ Соуэрберри, слѣдя глазами за сторожемъ, который шелъ по улицѣ.
   -- Да, сэръ!-- отвѣчалъ Оливеръ, который во время разговора тщательно держался въ сторонѣ и дрожалъ съ головы до ногъ съ тoro самаго момента, когда услышалъ голосъ мистера Бембля. А между тѣмъ ему совсѣмъ не надо было избѣгать взоровъ мистера Бембля, ибо сей сановникъ, на котораго предсказаніе джентльмена въ бѣломъ жилетѣ произвело крайне сильное впечатлѣніе, рѣшилъ, что не стоитъ больше разговаривать объ Оливерѣ послѣ того, какъ гробовщикъ взялъ его къ себѣ, и лучше молчать до тѣхъ поръ, пока не будетъ заключенъ контрактъ лѣтъ на семь, когда нечего уже будетъ бояться, что онъ снова попадетъ на иждивеніе прихода.
   -- Ну-съ, -- сказалъ мистеръ Соуэрберри, надѣвая шляпу, -- чѣмъ скорѣе будетъ продѣлана вся эта исторія, тѣмъ лучше. Ноэ, оставайся въ лавкѣ, а ты Оливеръ надѣвай шапку и слѣдуй за мной.
   Оливеръ повиновался и послѣдовалъ за хозяиномъ. Нѣсколько времени шли они по одной изъ очень густо населенныхъ частей города, а затѣмъ свернули въ узенькую улицу, несравненно болѣе грязную и жалкую, чѣмъ та, по которой они только что шли; здѣсь они остановились, чтобы отыскать домъ, куда ихъ послали. Дома съ обѣихъ сторонъ улицы были высокіе и обширные, но очень старые и населенные представителями самаго бѣднаго класса, что было видно по грязному и заброшенному фасаду ихъ, не говоря уже о неряшливо одѣтыхъ мужчинахъ и женщинахъ, которые случайно шныряли по улицѣ, сгорбившись и скрестивъ руки на груди, или просто сложивъ ихъ. Въ большей части этихъ домовъ были когда то лавки, но всѣ онѣ теперь были или наглухо заколочены, или совсѣмъ почти развалилиісь; жилыми были только верхнія комнаты. Нѣкоторые дома, сдѣлавшіеся отъ времени и ветхости нежилыми, поддерживались въ предупрежденіе обвала огромными столбами, приставленными верхнимъ концомъ къ стѣнѣ и глубоко врытыми въ землю нижнимъ концомъ. Но даже и эти ветхія развалины служили, повидимому, ночлежнымъ пріютомь для многихъ бездомныхъ бѣдняковъ; нѣкоторыя изъ досокъ, которыми были заколочены двери и окна, были въ иныхъ мѣстахъ раздвинуты такъ, что получалось отверстіе, черезъ которое свободно могъ пролѣзть человѣкъ. Трущобы эти отличались грязью и невыносимой вонью. Тамъ и сямъ внутри нихъ копошились крысы, отъ голода превратившіяся чуть не въ скелеты.
   Ни молотка, ни звонка не оказалось у открытой двери, гдѣ остановились Оливеръ и его хозяинъ. Осторожно пробираясь по темному корридору и прижимая крѣпко къ себѣ Оливера, чтобы онъ не испугался, поднялся гробовщикъ на верхушку перваго пролета лѣстницы. Остановившись на площадкѣ противъ двери, онъ нѣсколько разъ постучалъ по ней суставомъ своего пальца.
   Дверь открыла молодая дѣвушка лѣтъ тринадцати, четырнадцати. Гробовщикъ, осмотрѣвъ внимательно комнату, сразу узналъ по нѣкоторымъ примѣтамъ, что она именно та, куда его направили. Онъ вошелъ, а за нимъ Оливеръ.
   Комната была очевидно нетоптлена и у холоднаго очага стоялъ какой-то мужчина и машинально грѣлъ себѣ руки. Позади него стоялъ низкій стулъ, на которомъ сидѣла старуха. Въ противоположномъ углу толпились дѣти, покрытыя лохмотьями, а на полу, прямо противъ дверей, на тоненькомъ матрасикѣ лежало нѣчто, покрытое рванымъ одѣяломъ. Оливеръ вздрогнулъ, взглянувъ на это мѣсто, и еще больше прижался къ своему хозяину; мальчикъ сразу почувствовалъ, что это трупъ.
   Лицо у мужчины, стоявшаго подлѣ очага, было худое и блѣдное, волоса и борода съ просѣдью, глаза красные. Лицо у старухи было совершенно сморщенное; изъ подъ нижней губы у нея выглядывали два, пока еще уцѣлѣвшихъ зуба, но зато глаза ея были совсѣмъ живые и проницательные. Оливеръ со страхомъ смотрѣлъ на мужчину и на старуху. Они такъ походили на крысъ, видѣнныхъ имъ внизу.
   -- Никто не смѣетъ подходить къ ней!-- крикнулъ мужчина, когда гробовщикъ подошелъ къ тѣлу.-- Назадъ! Чортъ васъ возьми, назадъ, если жизнь вамъ дорога!
   -- Что за безразсудство, голубчикъ мой, -- сказалъ гробовщикъ, насмотрѣвшійся вдоволь на горе во всѣхъ его видахъ и у разныхъ классовъ.-- Какое безразсудство!
   -- Говорю вамъ, -- сказалъ мужчина, сжимая кулаки и съ бѣшенствомъ топнувъ по полу, -- говорю вамъ, что я не позволю закопать ее въ землю! Она не будетъ отдыхать тамъ. Черви будутъ грызть ее... но не будутъ ѣсть ее... она вся высохла.
   Гробовщикъ не отвѣчалъ ничего на этотъ безумный бредъ. Онъ вынулъ изъ кармана тесьму и опустился на колѣни подлѣ тѣла.
   -- Ахъ!-- сказалъ мужчина, заливаясь слезами и падая на колѣни у ногъ своей жены, -- становитесь на колѣни, становитесь на колѣни!... На колѣни кругомъ нея, всѣ вы, и слушайте мои слова! Говорю вамъ, она умерла отъ голода. Я не думалъ, что ей такъ худо, пока у нея не началась лихорадка... когда кости стали у нея видны подъ кожей. У насъ не было ни дровъ, ни свѣчей; она умерла въ темнотѣ... въ темнотѣ. Она не могла даже видѣть лица своихъ дѣтей, хотя мы слышали, какъ она звала ихъ по имени. Для нея просилъ я милостыни на улицѣ, а они заперли меня въ тюрьму. Когда я вернулся, она умирала и вся кровь въ моемъ тѣлѣ остановилась, потому что она умерла отъ голода. Клянусь всевидящимъ Богомъ, они уморили ее голодомъ!
   Онъ запустилъ руки себѣ въ волоса, громко вскрикнулъ и покатился на полъ; глаза его сдѣлались неподвижны, на губахъ показалась пѣна. Испуганныя дѣти горько заплакали. Старуха, которая все время сидѣла неподвижно на стулѣ и какъ будто ничего не видѣла и не слышала, что дѣлалось кругомъ нея, погрозила имъ пальцемъ, затѣмъ развязала галстукъ мужчинѣ, продолжавшему неподвижно лежать на полу, и подошла къ гробовщику.
   -- Это моя дочка, -- сказала старуха, головой указывая на тѣло.-- Боже мой, Боже! Какъ странно! Я, которая родила ее и выростила, я жива и здорова, а она лежитъ здѣсь... холодная и окоченѣлая! Боже мой, Боже! Подумать только! Точно комедія какая... право комедія!
   И несчастная женщина что то бормотала и какъ то странно, неестественно хихикала. Гробовщикъ всталъ и направился къ дверямъ.
   -- Стойте! Стойте!-- сказала старуха громкимъ шопотомъ.-- Когда ее похоронятъ, завтра утромъ, на слѣдующій день, или сегодня вечеромъ? Я убрала ее тѣло и должна проводить ее. Пришлите мнѣ широкій плащъ... только очень теплый, потому холодъ страшный. Не дурно было бы съѣсть кэксовъ и выпить вина прежде, чѣмъ идти. Ну, да что-же дѣлать! Пришлите хоть сколько нибудь хлѣба... только одинъ хлѣбецъ и чашку воды. Будетъ у насъ хлѣбъ, голубчикъ?-- сказала она, хватая за сюртукъ гробовщика, который снова направился къ дверямъ.
   -- Да, да, -- отвѣчалъ гробовщикъ, -- разумѣется. Все, что вамъ угодно.
   Онъ выдернулъ полу сюртука изъ рукъ старухи и, схвативъ Оливера за руку, бросился вонъ изъ комнаты.
   На слѣдующій день (семьѣ еще раньше доставили хлѣбъ и кусокъ сыру, который принесъ самъ мистеръ Бембль) Оливеръ вмѣстѣ съ хозяиномъ отправился въ убогое жилище, куда еще раньше прибылъ мистеръ Бембль въ сопровожденіи четырехъ человѣкъ изъ дома призрѣнія, которые должны были исполнять обязанности носильщиковъ. Лохмотья старухи и мужчины были уже прикрыты черными плащами; когда крышку гроба привинтили, носильщики взяли его себѣ на плечи и вынесли на улицу.
   -- Ну, теперь не жалѣйте ногъ, бабушка!-- шепнулъ Соуэрберри старухѣ на ухо.-- Мы можемъ опоздать, а мы не имѣемъ права заставлять ждать священника. Впередъ ребята... и, какъ можно, скорѣе!
   Выслушавъ это распоряженіе, носильщики быстро зашагали со своей легкой ношей; провожатые покойницы старались изо всѣхъ силъ держаться вблизи нихъ. Мистеръ Бембль и Соуэрберри шли на довольно значительномъ разстояніи впереди; Оливеръ, ноги котораго были далеко не такъ длинны, какъ у его хозяина, бѣжалъ сбоку.
   На самомъ же дѣлѣ оказалось, что не было совсѣмъ такой необходимости спѣшить, какъ увѣрялъ Соуэрберри. Когда процессія прибыла къ темному, поросшему крапивой углу кладбища, гдѣ хоронили бѣдняковъ, священника еще не было и причетникъ сидѣвшій у огня въ ризницѣ, сказалъ, что врядъ ли пройдетъ меньше часу до его прихода. Носильщики поставили гробъ подлѣ могилы; провожатые остановились тутъ же, не смотря на туманъ и моросящій дождь, и терпѣливо ждали. Нѣсколько мальчишекъ въ лохмотьяхъ, которые явились на кладбище изъ любопытства, затѣяли шумную игру, то прячась между могилами, то перепрыгивая взадъ и впередъ черезъ гробъ. Мистеръ Соуэрберри и Бембль, давнишніе пріятели причетника сидѣли съ нимъ у огня и читали газету.
   По прошествіи болѣе чѣмъ часа мистеръ Бембль, Соуэрберри и причетникъ спѣшно шли къ могилѣ, а вскорѣ послѣ этого появился и священникъ, на ходу еще надѣвавшій свой стихарь. Мистеръ Бембль, чтобы хоть сколько нибудь сохранить приличіе, шлепнулъ одного или двухъ мальчишекъ; священникъ на скорую руку прочиталъ молитву, что заняло не болѣе четырехъ минутъ, затѣмъ передалъ свой стихарь причетнику и ушелъ.
   -- Ну, Билль!-- сказалъ Соуэрберри могильщику.-- Зарывай! Работа эта была не трудная, потому что могила была до того наполнена, что самый верхній гробъ находился всего на разстояніи нѣсколькихъ футовъ отъ поверхности земли. Могильщикъ лопатой сгребъ всю землю въ могилу, притопталъ ее ногами, перекинулъ лопату черезъ плечо и ушелъ, преслѣдуемый мальчишками, которые выражали ему свое неудовольствіе за то, что все такъ скоро кончилось.
   -- Идемъ, любезный!-- сказалъ Бембль мужу покойницы, хлопнувъ его по спинѣ.-- Сейчасъ запрутъ ворота.
   Мужчина, который ни разу не двинулся еще съ мѣста, занятамъ имъ подлѣ могилы, поднялъ голову, съ удивленіемъ взглянулъ на говорившаго съ нимъ, сдѣлалъ нѣсколько шаговъ впередъ и упалъ въ обморокъ. Старуха была такъ занята отсутствіемъ своего плаща, (который снятъ былъ съ нея гробовщикомъ) что рѣшительно никакого вниманія не обратила на это. Несчастнаго облили холодной водой и онъ пришелъ въ себя. Когда онъ вышелъ на улицу, за нимъ заперли ворота кладбища, и всѣ разошлись въ разныя стороны.
   -- Ну, Оливеръ, -- сказалъ Соуэрберри на обратномъ пути домой, -- какъ это понравилось тебѣ?
   -- Очень хорошо, благодарю васъ, сэръ!-- отвѣчалъ Оливеръ очень нерѣшительно.-- Не очень, сэръ!
   -- Привыкнешь со временемъ, Оливеръ!-- сказалъ Соуэрберри.-- Будешь покойнѣе, когда привыкнешь, мой мальчикъ!
   Оливеръ мысленно спрашивалъ себя, сколько времени приблизительно потребовалось на то, чтобы мистеръ Соуэрберри привыкъ. Но онъ рѣшилъ, что лучше будетъ не спрашивать объ этомъ и шелъ молча домой, думая о всемъ, что онъ видѣлъ и слышалъ.
  

VI. Оливеръ, раздраженный насмѣшками Ноэ, начинаетъ дѣйствовать и приводитъ его въ удивленіе.

   Мѣсяцъ испытанія прошелъ, и Оливеръ былъ формально принятъ въ ученики. Это былъ сезонъ, обильный заболѣваніями или, говоря коммерческимъ языкомъ, обильный спросомъ на гроба, такъ что въ теченіе нѣсколькихъ недѣль Оливеръ пріобрѣлъ много опытноcти. Успѣхъ коммерческихъ спекуляцій мистера Соуэрберри превзошелъ всѣ его ожиданія. Старѣйшіе обитатели города не помнили времени, когда такъ свирѣпствовала корь, вліявшая роковымъ образомъ на существованіе дѣтей; много было, поэтому, похоронныхъ процессій, во главѣ которыхъ шелъ маленькій Оливеръ въ шляпѣ въ длиннымъ крепомъ, доходившимъ ему до колѣнъ, вызывая тѣмъ неописанное удовольствіе и волненіе всѣхъ матерей города. Такимъ образомъ Оливеръ, сопровождавшій своего хозяина во всѣхъ процессіяхъ умершихъ дѣтей съ цѣлью пріучиться къ хладнокровію и умѣнью владѣть своими нервами, что необходимо истинному гробовщику, имѣлъ возможность наблюдать замѣчательную покорность судьбѣ и мужество, съ которымъ многіе переносили выпавшее на ихъ долю испытаніе.
   Напримѣръ, когда Соуэрберри хоронилъ какую нибудь богатую старую леди или джентльмена, имѣвшихъ множество племянниковъ и племянницъ, которые казались неутѣшными во время болѣзни родственницы или родственника и были повидимому совершенно поглощены своимъ горемъ, выглядѣли на похоронахъ довольными и счастливыми, непринужденно и весело разговаривая между собою, какъ будто бы ничего рѣшительно не случилось. Мужья перенесли потери своихъ женъ съ героическимъ самообладаніемъ. Жены, надѣвая трауръ по своимъ мужьямъ, какъ будто бы главнымъ доказательствомъ горя могла служить лишь извѣстная одежда, заботились больше всего о томъ, чтобы костюмъ этотъ шелъ имъ къ лицу. Замѣчателенъ былъ вообще тотъ фактъ, что всѣ эти леди и джентльмены, такъ страстно выражавшіе свое неутѣшное горе во время церемоніи, тотчасъ же по возвращеніи домой приходили въ себя и совершенно успокаивались къ тому времени, когда наступало время чаепитія. Все это было весьма любопытно и поучительно и Оливеръ съ большимъ удивленіемъ присматривался къ этому.
   Научился ли Оливеръ Твистъ покорности судьбѣ на примѣрѣ столькихъ добрыхъ людей, я не могу сказать, не смотря на то, что я его біографъ; одно только могу я съ достовѣрностью утверждать, что въ теченіе нѣсколькихъ мѣсяцевъ онъ стойко переносилъ помыкательства и издѣвательства Ноэ Клейполя, который сталъ относиться къ нему несравненно хуже съ тѣхъ поръ, какъ началъ завидовать, что только что поступившій на службу мальчишка, фигурируетъ въ процессіяхъ съ черной палкой и въ шляпѣ съ крепомъ, тогда какъ онъ, несмотря ли старшинство свое, остается по прежнему въ своей старой шапкѣ и кожаномъ передникѣ. Шарлота обращалась съ нимъ худо, потому что такъ обращался съ нимъ Ноэ. Мистриссъ Соуэрберри была его непреклоннымъ врагомъ, потому что мистеръ Соуэрберри выказывалъ склонность быть его другомъ; находясь такимъ образомъ между этими тремя особами съ одной стороны и изобиліемъ похоронъ съ другой, Оливеръ чувствовалъ себя далеко не такъ хорошо, какъ голодный поросенокъ, попавшій въ кладовую съ зерномъ при пивоварнѣ.
   Теперь я перехожу къ весьма важному эпизоду въ исторіи жизни Оливера и хочу описать одинъ случай, на первый взглядъ какъ бы незначительный и пустой, а между тѣмъ имѣвшій косвенное вліяніе на весьма существенную перемѣну во всѣхъ его будущихъ планахъ и поступкахъ.
   Въ одинъ прекрасный день, когда наступилъ обычный часъ обѣда, Оливеръ и Hoэ спустились въ кухню, гдѣ имъ приготовленъ былъ лакомый кусокъ баранины -- полтора фунта самой скверной шеины. Шарлоту вдругъ вызвали за чѣмъ то; Ноэ Клейполь, который былъ голоденъ и золъ, рѣшилъ какъ нибудь использовать этотъ короткій промежутокъ времени и нашелъ, что наиболѣе подходящимъ для этого будетъ, если онъ начнетъ издѣваться надъ Оливеромъ Твистомъ.
   Желая по возможности скорѣе предаться этой невинной забавѣ, онъ положилъ ноги на столъ, схватилъ Оливера за волосы, надралъ ему уши, выразилъ свое мнѣніе, что онъ подлый трусъ, и затѣмъ объявилъ, что безпремѣнно придетъ смотрѣть, когда его повѣсятъ, гдѣ бы ни случилось это событіе, котораго онъ жаждалъ. Далѣе, какъ и подобало такому ожесточенному и испорченному питомцу благотворительнаго учрежденія, сталъ онъ придумывать самыя разнообразныя мелочи, чтобы досадить Оливеру, но ни одна изъ нихъ не привела къ желанной цѣли -- заставить мальчика заплакать. Мелочная, низкая душенка Ноэ подсказала ему, что сегодня, если онъ желаетъ достигнуть результата, необходимо придумать что нибудь тонкое, ядовитое и онъ рѣшилъ перейти на личности.
   -- Эй, ты отродье, -- сказалъ Ноэ, -- гдѣ твоя мать?
   -- Она умерла, -- отвѣчалъ Оливеръ;-- прошу, пожалуйста, не говорить о ней.
   Оливеръ вспыхнулъ и дыханіе его ускорилось; въ углахъ рта и у ноздрей появилось нервное подергиваніе, -- то былъ, по мнѣнію мистера Клейполя, вѣрнымъ признакомъ жестокаго приступа плача. Это побудило его продолжать начатое.
   -- Отчего же она умерла?-- спросилъ онъ.
   -- Отъ разбитаго сердца, -- какъ говорили мнѣ наши старыя сидѣлки, -- отвѣчалъ Оливеръ, говоря какъ бы про себя и не думая о Ноэ.-- Мнѣ кажется, я знаю, что значитъ умереть отъ разбитаго сердца.
   -- Толи-роли, лоли, лоли, фоли-роли, -- запѣлъ Ноэ, замѣтивъ слезу, скатившуюся по щекѣ Оливера.-- О чемъ-же ты это хнычешь?
   -- Не изъ за того, что вы говорите, -- отвѣчалъ Оливеръ, поспѣшно отирая слезу, -- не думайте этого, пожалуйста!
   -- Эге, не изъ-за меня!-- передразнилъ его Ноэ.
   -- Нѣтъ, но изъ-за васъ, -- рѣзко оборвалъ его Оливеръ.-- Довольно! Не смѣйте ничего больше говорить о ней. Лучше не говорите!
   -- Лучше не говорить!-- воскликнулъ Ноэ.-- Такъ-съ! Лучше не говорить! Не будь такимъ безстыднымъ, отродье! Твоя мать! Ночная красотка была она, вотъ что! О, господи!
   Ноэ выразительно кивнулъ головой и поднялъ кверху свой красный носъ, считая это наиболѣе подходящимъ дѣйствіемъ для даннаго случая.
   -- Знаешь ли ты, нищенское отродье, -- продолжалъ Ноэ, которому молчаніе Оливера придавало все больше и больше смѣлости.-- Знаешь ли, нищенское отродье, -- продолжалъ онъ съ оттѣнкомъ притворной жалости, -- теперь этому никто не поможетъ и тебѣ даже не помочь! мнѣ очень жаль тебя и, я увѣренъ, всѣмъ, рѣшительно всѣмъ жаль тебя. Да вѣдь ты и самъ прекрасно знаешь, что твоя мать была ни болѣе, не менѣе, какъ настоящая уличная потаскуха.
   -- Что вы сказали?-- спросилъ Оливеръ, быстро обернувшись.
   -- Настоящая уличная потаскуха, нищенское отродье, вотъ что!-- отвѣчалъ Ноэ совершенно спокойно.-- А потому, нищенское отродье, хорошо она сдѣлала, что умерла, иначе ее или заперли бы въ смирительный домъ въ Лондонѣ, или бы сосали на каторгу, или повѣсили.
   Слова эти довели Оливера до бѣшенства; кровь бросилась ему въ голову и онъ, вскочивъ съ мѣста, опрокинулъ столъ и стулъ, схватилъ Ноэ за горло, тряхнулъ его такъ, что у него зубы застучали и, собравъ всѣ силы свои, нанесъ ему тяжелый ударъ, моментально свалившій его на полъ.
   Вотъ что сдѣлало жестокое обращеніе съ этимъ, еще минуту тому назадъ спокойнымъ, кроткимъ и безобиднымъ созданіемъ! Но духъ его не могъ нe возмутиться; жестокое оскорбленіе, нанесенное его матери зажгло огнемъ всю его кровь. Грудь его тяжело поднималась. Онъ стоялъ, вытянувшись во весь ростъ, глаза его сверкали и искрились, вся фигура его измѣнилась, когда онъ гнѣвно смотрѣлъ на своего трусливаго мучителя, лежавшаго теперь у его ногъ.
   -- Онъ убьетъ меня!-- оралъ во все горло Ноэ.-- Шарлота! Миссисъ! Новый мальчикъ хочетъ убить меня! Помогите! Помогите! Оливеръ сошелъ съ ума! Шар... лота!
   Крики Ноэ были услышаны, на нихъ отвѣчала громкимъ крикомъ Шарлота и еще болѣе громкимъ мистриссъ Соуэрберри; первая влетѣла въ кухню изъ боковой двери, тогда какъ вторая стояла на лѣстницѣ до тѣхъ поръ, пока не увѣрилась, что жизни ея ничто не угрожаетъ, если она сойдетъ внизъ.
   -- Ахъ, ты негодяй!-- кричала Шарлота, схвативъ Оливера за шиворотъ съ такою силою, съ какою можетъ схватить здоровый мужчина.-- Ахъ ты неблагодарное, злое, гадкое созданіе!-- И останавливаясь чуть ли не на каждомъ слогѣ, Шарлота наносила Оливеру ударъ за ударомъ, сопровождая каждый вскрикиваніемъ къ общему удовольствію всей компаніи.
   Надо полагать, что кулакъ Шарлоты былъ не особенно тяжелъ, такъ какъ мистриссъ Соуэрберри, думая, вѣроятно, что онъ не въ состояніи усмирить безуміе Оливера, влетѣла въ свою очередь въ кухню и, схвативъ мальчика одной рукой, принялась царапать ему лицо другой. Видя, что дѣло принимаетъ вполнѣ благопріятный оборотъ, Ноэ вскочилъ на ноги и принялся дубасить Оливера по спинѣ.
   Оживленная гимнастика длилась довольно долго. Когда, наконецъ, всѣ трое устали такъ, что ужъ не въ состояніи были больше ни бить, ни царапать, то потащили Оливера, который продолжалъ кричать и защищаться, не испытывая ни малѣйшаго страха, въ темный подвалъ и заперли его тамъ. По окончаніи расправы мистриссъ Соуэрберри упала въ кресло и залилась слезами.
   -- Ахъ, Богъ мой, она умираетъ!-- воскликнула Шарлота.-- Стаканъ воды, голубчикъ Ноэ! Скорѣй!
   -- О, Шарлота, -- сказала мистриссъ Соуэрберри, говоря задыхающимся и еле слышнымъ голосомъ послѣ того, какъ Ноэ облилъ ей голову и плечи изряднымъ количествомъ воды.-- О, Шарлота, какое счастье что насъ всѣхъ не убили въ постели!
   -- Да, большое счастье, ма'амъ, -- отвѣчала Шарлота.-- Надѣюсь, что это будетъ хорошимъ урокомъ хозяину, чтобы онъ не бралъ больше этихъ ужасныхъ созданій, которыя съ самой колыбели своей предназначены быть убійцами и грабителями. Бѣдняжка Ноэ! Онъ бы навѣрное былъ убитъ, ма'амъ, не приди я во время.
   -- Бѣдняжечка!-- сказала мистриссъ Соуэрберри, съ состраданіемъ глядя на Ноэ.
   Ноэ, жилетныя пуговицы котораго были наравнѣ съ верхушкой головы Оливера принялся изъ всей силы тереть себѣ глаза кулаками, пока произносились эти сожалѣнія о немъ и пока ему не удалось выжать нѣсколько слезинокъ. Онъ даже въ концѣ концовъ началъ всхлипывать.
   -- Ахъ, что же намъ дѣлать!-- воскликнула мистриссъ Соуэрберри;-- хозяина нѣтъ дома и ни одного мужчины! Вѣдь не пройдетъ и десяти минутъ, какъ онъ выбьетъ эту дверь.
   Сильные удары кулакомъ и ногами, сыпавшіеся на дверь, за которою былъ запертъ Оливеръ, дѣлали до нѣкоторой степени вѣроятнымъ такое предположеніе.
   -- Боже мой милостивый! Не знаю, право, ма'амъ, -- сказала Шарлота;-- не послать ли намъ за полицейскими?
   -- Или за солдатами?-- спросилъ мистеръ Клейполь.
   -- Нѣтъ, нѣтъ!-- сказала мистриссъ Соуэрберри, вспомнивъ въ эту минуту стараго друга Оливера.-- Бѣги съ мистеру Бемблю, Ноэ, и скажи ему, чтобы онъ пришелъ сейчасъ же, не откладывая ни единой минутки.... Бѣги безъ шапки! Бѣги скорѣй! Держи ножъ на синякѣ, пока ты бѣжишь.... отъ холода опухоль спадетъ.
   Ноэ не отвѣчалъ ни единаго слова и пустился бѣжать во всю крыть, на какую былъ только способенъ. Всѣ прохожіе останавливались съ удивленіемъ, при видѣ мальчика изъ благотворительнаго учрежденія, который, какъ вихрь, несся по улицѣ безъ шапки и съ приложеннымъ къ глазу складнымъ ножемъ.
  

VII. Оливеръ продолжаетъ упорствовать.

   Ноэ Клейполь несся по улицѣ, не останавливаясь даже для того, чтобы перевести дыханіе, пока не добѣжалъ до воротъ дома призрѣнія. Постоявъ минуту, двѣ, чтобы подготовить приличествующія обстоятельствамъ рыданія и слезы и придать себѣ несчастный видъ, онъ громко постучалъ въ калитку. Старикъ нищій, открывшій ему калитку, увидѣлъ передъ собой до того несчастное лицо, что даже онъ, ничего кромѣ жалкихъ лицъ вокругъ себя не видѣвшій, былъ страшно поражонъ и отскочилъ назадъ.
   -- Что... что съ тобой, мой милый?-- воскликнулъ старикъ.
   -- Мистеръ Бембль! мистеръ Бембль!-- вопилъ Ноэ замѣчательно искусно разыграннымъ тономъ ужаса и такъ громко, что голосъ его не только достигъ до слуха мистера Бембля, который былъ недалеко оттуда, но такъ встревожилъ его, что онъ выскочилъ во дворъ безъ трехуголки. Весьма любопытное и замѣчательное обстоятельство, которое показываетъ, что даже приходскій сторожъ можетъ подъ вліяніемъ внезапнаго и сильнаго импульса дойти до моментальной потери самообладанія и даже забыть свое достоинство.
   -- О, мистеръ Бембль, сэръ!-- сказалъ Ноэ.-- Оливеръ, сэръ!... Оливеръ....
   -- Что? Что такое?-- перебилъ его мистеръ Бембль и металлическіе глаза его сверкнули удовольствіемъ.-- Не убѣжалъ ли онъ? Не убѣжаль, Ноэ?
   -- Нѣтъ, сэръ, нѣтъ! не убѣжалъ, сэръ, но сбѣсился, -- отвѣчалъ Ноэ.-- Онъ хотѣлъ убить меня, сэръ! Потомъ пробовалъ убить Шарлоту, а потомъ миссисъ. Охъ, какія ужасныя терзанія! Какая мука, сэръ!-- И Ноэ началъ корчиться и изгибаться съ ловкостью настоящаго угря. стараясь въ то же время дать понять мистеру Бемблю, что Оливеръ Твистъ нанесъ ему оскорбленіе и даже побои, отъ которыхъ онъ чувствуетъ какое то внутреннее поврежденіе, причиняющее адскія муки.
   Когда Ноэ увидѣлъ, что сообщеніе его совсѣмъ ошеломило мистера Бембля, онъ сталъ еще больше кривляться и въ десять разъ еще громче оплакивать нанесенные ему поврежденія, а когда онъ увидѣлъ идущаго по двору джентльмена въ бѣломъ жилетѣ, то трагизмъ его жалобъ превзошелъ все, что было до сихъ поръ. Дѣлалъ онъ это, разсчитывая на то, что ему удастся обратить на себя вниманіе и возбудить негодованіе вышеупомянутаго джентльмена.
   Вниманіе джентльмена было дѣйствительно скоро привлечено. Не сдѣлалъ онъ и трехъ шаговъ, какъ сердито обернулся и спросилъ, чего тамъ воетъ эта дрянь и почему мистеръ Бембль до сихъ поръ не угостить его чѣмъ нибудь такимъ, что сразу измѣнило бы этотъ рядъ вольныхъ восклицаній на невольныя?
   -- Это бѣдный мальчикъ изъ безплатной школы, сэръ, -- отвѣчалъ на это мистеръ Бембль, -- его едва не убилъ... всѣхъ едва не убилъ, сэръ.... молодой Твистъ.
   -- Клянусь Юпитеромъ!-- воскликнулъ джентльменъ въ бѣломъ жилетѣ, сразу останавливаясь на мѣстѣ.-- Я такъ и зналъ! Я съ перваго еще раза имѣлъ странное предчувствіе, что этотъ дерзкій, молодой дикарь будетъ когда нибудь повѣшенъ!
   -- Онъ пытался также, сэръ, убить служанку, -- сказалъ мистеръ Бембль, лицо котораго приняло землистый оттѣнокъ.
   -- И хозяйку, -- перебилъ его мистеръ Клейполь.
   -- И хозяина... такъ, кажется, сказалъ ты, Ноэ?-- спросилъ мистеръ Бембль.
   -- Нѣтъ, хозяина не было дома, не то онъ убилъ бы и его, -- отвѣчалъ Ноэ.-- Онъ говорилъ, что хочетъ сдѣлать это.
   -- Ага! Говорилъ, что хочетъ сдѣлать это? Да, мой мальчикъ?-- спросилъ джентльменъ въ бѣломъ жилетѣ.
   -- Да, сэръ, -- отвѣчалъ Ноэ.-- Сэръ, миссисъ просила узнать, будетъ ли время мистеру Бемблю придти къ ней сейчасъ же и высѣчь его, потому что хозяина нѣтъ дома.
   -- Разумѣется, мой мальчикъ, разумѣется, -- сказалъ джентльменъ въ бѣломъ жилетѣ, благосклонно улыбаясь и погладивъ голову Ноэ, который былъ почти на три дюйма выше его.-- Ты добрый мальчикъ... очень добрый мальчикъ... Вотъ тебѣ одинъ пенсъ. Бембль идите скорѣй къ Соуэрберри съ палкой и тамъ увидите что надо сдѣлать... не щадите его.
   -- Будьте спокойны!-- отвѣчалъ сторожъ, поправляя вощеную веревку, которая была обмотана вокругъ его палки и предназначалась на случай приходскихъ воздаяній.
   -- Скажите Соуэрберри, чтобы и онъ не щадилъ его. Онъ никогда и ничего не сдѣлаетъ изъ него безъ палки, -- сказалъ джентльменъ въ бѣломъ жилетѣ.
   -- Постараюсь, сэръ!-- отвѣчалъ сторожъ и такъ какъ за это время трехуголка и палка были приведены въ порядокъ, къ великому удовольствію ихъ хозяина, то мистеръ Бембль и Ноэ Клейполь поспѣшили къ лавкѣ гробовщика.
   Здѣсь они нашли положеніе вещей нисколько не измѣнившимся. Соуэрберри не вернулся еще домой, и Оливеръ съ прежней силой стучалъ въ двери подвала. Мистриссъ Соуэрберри и Шарлота въ такомъ видѣ представили свирѣпостъ, овладѣвшую мальчикомъ, что мистеръ Бембль рѣшилъ прежде поговорить съ нимъ, а затѣмъ уже отворить дверь.
   Съ цѣлью нѣкотораго предупрежденія онъ прежде всего стукнулъ съ наружной стороны двери, а затѣмъ приложился ртомъ къ замочной скважинѣ и сказалъ густымъ и внушительнымъ голосомъ:
   -- Оливеръ!
   -- Выпустите вы меня наконецъ или нѣтъ?
   -- Ты узнаешь мой голосъ, Оливеръ?
   -- Да, -- отвѣчалъ Оливеръ.
   -- И ты не боишься его, сэръ? Ты не дрожишь, когда я говорю, сэръ?-- спросилъ мистеръ Бембль.
   -- Нѣтъ!-- отвѣчалъ грубо Оливеръ.
   Отвѣтъ, совершенно не похожій на тотъ, котораго онъ ждалъ и къ которому привыкъ, не мало поразилъ мистера Бембля. Онъ отошелъ отъ замочной скважины, вытянулся во весь ростъ и съ безмолвнымъ удивленіемъ переводилъ свой взоръ съ одного на другого изъ трехъ присутствовавшихъ лицъ.
   -- О, знаете ли, что я вамъ скажу, мистеръ Бембль? Онъ навѣрное сошелъ съ ума, -- сказала мистриссъ Соуэрберри.-- Ни одинъ мальчикъ, будь онъ хоть наполовину въ своемъ умѣ, не посмѣлъ бы такъ говорить съ вами.
   -- Это не сумасшествіе, ма'амъ, -- отвѣчалъ мистеръ Бембль послѣ нѣсколькихъ минутъ глубокаго размышленія, -- а это все говядина, вотъ что!
   -- Что-о?-- воскликнула мистриссъ Соуэрберри.
   -- Мясо, ма'амъ, мясо!-- отвѣчалъ Бембль.-- Вы перекормили его, ма'амъ. Вы искусственнымъ способомъ подняли его духъ, что неумѣстно съ такими, какъ онъ. Члены комитета, убѣдившіеся въ этомъ на практикѣ, скажутъ вамъ то же самое, мистриссъ Соуэрберри. Къ чему нищимъ высокій духъ и нѣжныя чувства? Достаточно и того, что тѣла ихъ существуютъ. Если бы вы держали мальчишку на одной кашѣ, этого никогда не случилось бы.
   -- Боже мой, Боже мой!-- воскликнула мистриссъ Соуэрберри, набожно подымая глаза къ потолку.-- Вотъ что значитъ быть добрымъ и щедрымъ!
   Щедрость мистриссъ Соуэрберри по отношенію къ Оливеру заключалась въ томъ, что она кормила его такими объѣдками, которыхъ никто не рѣшался ѣсть. Но только такая кроткая и самоотверженная леди, какъ она, могла добровольно перенести несправедливое и тяжелое обвиненіе мистера Бембля, будучи въ сущности ни въ чемъ неповинной.
   -- Мнѣ думается, -- сказалъ мистеръ Бембль, когда кроткая леди снова опустила глаза къ землѣ, -- мнѣ кажется, что въ настоящее время вы можете сдѣлать только одно: оставьте его въ подвалѣ приблизительно на сутки, пока онъ не проголодается хорошенько, затѣмъ выпустите его и держите его на одной кашѣ все время, пока онъ живетъ у васъ. И сидѣлка и докторъ говорятъ, что на долю его матери выпало столько горя и лишеній, что другая на ея мѣстѣ не выдержала бы этого и умерла бы несравненно раньше, чѣмъ она.
   Не успѣлъ мистеръ Бембль кончить своей рѣчи, какъ Оливеръ, достаточно хорошо слышавшій, что снова дѣлаются какіе то намеки ли его мать, заколотилъ въ двери съ такою силою, что не было возможности говорить другъ съ другомъ. Въ эту то критическую минуту появился наконецъ и самъ мистеръ Соуэрберри. Обѣ леди немедленно доложили ему о преступномъ поведеніи Оливера, приправивъ свой разсказъ такими подробностями, которыя неминуемо должны были взбудоражить всю его желчь. Онъ тотчасъ бросился къ подвалу, открылъ дверь и вытащилъ за шиворотъ своего непокорнаго ученика.
   Вся одежда Оливера оказалась изорванной во время наносимыхъ ему побоевъ, лицо въ кровоподтекахъ и царапинахъ, волосы были всѣ спутаны и падали на лобъ. Онъ былъ красенъ отъ страшнаго нервнаго возбужденія и, когда его вытащили, онъ съ невыразимой злобой взглянулъ на Ноэ и видно было, что теперь никто и ничто испугать его не можетъ.
   -- Хорошъ же ты малый, нечего сказать! -- воскликнулъ мистеръ Соуэрберри, давъ ему пинка ногою и ударивъ его по уху.
   -- Онъ осмѣлился оскорбить мою мать!
   -- Ну, такъ чтожъ изъ этого слѣдуетъ, неблагодарная ты тварь, -- сказала мистриссъ Соуэрберри;-- она заслужила того, что онъ сказалъ о ней и даже еще больше!
   -- Нѣтъ, не заслужила, -- сказалъ Оливеръ.
   -- Заслужила, -- отвѣчала мистриссъ Соуэрберри.
   -- Это ложь! -- воскликнулъ Оливеръ.
   Мистриссъ Соуэрберри зарыдала.
   Слезы эти не оставляли больше никакого выбора мистеру Соуэрберри. Если минуту тому назадъ онъ не рѣшался строго наказать Оливера, то теперь, что должно быть вполнѣ ясно каждому опытному читателю, онъ не могъ отказаться отъ этого, не рискуя получить самыхъ нѣжныхъ супружескихъ эпитетовъ, въ родѣ скотины, жестокосерднаго мужа, безчеловѣчной твари, жалкаго подражанія человѣку и тому подобныхъ пріятныхъ и многочисленныхъ названій, которыми мы могли бы заполнить цѣлую главу, будь только у насъ для этого мѣсто. Надо, однако, отдать ему справедливость и сказать, что будь только это въ его власти, онъ не наказалъ бы мальчика, потому что самъ онъ былъ расположенъ къ нему, въ своихъ интересахъ, во первыхъ, а во вторыхъ потому, что жена не любила его. Но потокъ слезъ не давалъ ему выхода изъ непріятнаго положенія, а потому онъ такъ расправился съ Оливеромъ, что даже сама мистриссъ Соуэрберри вполнѣ осталась довольна этимъ, а мистеру Бемблю не оказалось нужнымъ обращаться къ своей приходской палкѣ. Всю остальную часть дня Оливерь просидѣлъ въ задней части кухни, въ обществѣ насоса и ломтя хлѣба, а вечеромъ мистриссъ Соуэрберри, сдѣлавъ предварительно нѣсколько разнообразныхъ замѣчаній, не особенно лестныхъ для памяти его матери, заглянула въ кухню и Оливеръ, осыпаемый насмѣшками и обидными замѣчаніями Ноэ и Шарлотты, былъ отправленъ спать наверхъ.
   Только оставшись одинъ среди тишины и безмолвія мрачной лавки гробовщика, Оливеръ далъ волю сволмъ чувствамъ. Всѣ насмѣшки и упреки выслушалъ онъ съ видомъ пренебреженія; безъ крика и слезъ вынесъ онъ удары ремнемъ; сердце его преисполнено было той гордости и презрѣнія, которыя заставляютъ сдерживать крики даже и въ томъ случаѣ, если бы васъ живьемъ поджаривали на огнѣ. Но теперь, когда никто не видѣлъ и не слышалъ его, онъ упалъ на колѣни и, закрывъ лицо руками, рыдалъ такъ, какъ рѣдко кто въ его возрастѣ можетъ рыдать.
   Долго и неподвижно оставался Оливеръ въ такомъ положеніи. Свѣча медленно догорала въ подсвѣчникѣ, когда онъ вскочилъ на ноги. Оглянувшись внимательно кругомъ и прислушавшись, онъ подошелъ къ двери, осторожно, чтобы не дѣлать шуму, открылъ ее и выглянулъ на улицу.
   Ночь была темная и холодная. Звѣзды показались мальчику глазами, которые были гораздо дальше отъ земли, чѣмъ онъ привыкъ видѣть ихъ; вѣтра не было совсѣмъ и мрачныя тѣни, отбрасываемыя деревьями на землю, казались призрачными и неподвижными, словно привидѣнія, выходящія изъ могилы. Онъ тихонько притворилъ дверь и затѣмъ при тускломъ свѣтѣ догоравшей свѣчи связалъ въ носовой платокъ нѣсколько вещей, принадлежавшихъ ему и, усѣвшись на скамейку, сталъ ждать разсвѣта.
   Какъ только первые лучи свѣта стали пробиваться сквозь щели въ ставняхъ, Оливеръ всталъ и снова открылъ двери. Робкій взглядъ кругомъ... минутное колебаніе... дверь была заперта, и Оливеръ вышелъ на улицу. Онъ взглянулъ направо, затѣмъ налѣво, не зная, куда ему лучше бѣжать. Тутъ онъ вспомнилъ, что повозки, выѣзжая изъ города, направляются обыкновенно въ гору. Онъ повернулъ также въ ту сторону и пошелъ по тропинкѣ, пересѣкающей поля; онъ зналъ хорошо, что пройдя по ней нѣкоторое разстояніе, онъ выйдетъ на большую дорогу, а потому быстро двинулся впередъ.
   Оливеръ вспомнилъ, что по этой самой тропинкѣ онъ шелъ съ мистеромъ Бемблемъ, когда тотъ велъ его съ фермы въ домъ призрѣнія. Она, слѣдовательно, должна идти мимо коттэджа. Сердце его такъ сильно забилось при этой мысли, что онъ едва не вернулся назадъ. Но онъ прошелъ уже такъ много, что рѣшилъ не тратить напрасно времени на обратный путь. Къ тому же было еще очень рано и ему нечего было бояться, что кто нибудь увидитъ его. Послѣ минутнаго колебанія онъ двинулся дальше.
   Скоро онъ былъ у фермы; ничто не показывало, чтобы кто нибудь изъ обитателей ея всталъ въ такой ранній часъ. Оливеръ остановился и заглянулъ въ садъ. Какой то мальчикъ пололъ одну изъ грядокъ; услыша, что кто то остановился, онъ поднялъ блѣдное личико и Оливеръ узналъ черты одного изъ своихъ бывшихъ товарищей. Оливеръ очень обрадовался, что ему удалось видѣть его прежде, чѣмъ онъ уйдетъ навсегда; хотя онъ былъ моложе его, но онъ всегда былъ его другомъ и товарищемъ въ играхъ. Сколько разъ дѣлили они вмѣстѣ побои, и голодъ, и заключеніе!
   -- Дикъ!-- крикнулъ Оливеръ, когда мальчикъ подбѣжалъ къ воротамъ и просунулъ ему руку сквозь рѣшетку.-- Никто еще не всталъ?
   -- Никто, кромѣ меня, -- отвѣчалъ мальчикъ.
   -- Никому не говори, Дикъ, что ты меня видѣлъ, -- сказалъ Оливеръ.-- Я въ бѣгахъ. Они били и истязали меня, Дикъ и вотъ теперь я иду искать счастья... Далеко!... А куда, не знаю. Какой же ты блѣдный!
   -- Я слышалъ, какъ докторъ сказалъ, что я умираю, -- отвѣчалъ мальчикъ, слегка улыбаясь.-- Я такъ радъ, голубчикъ, что увидѣлъ тебя. Только ты не стой тутъ, уходи скорѣй.
   -- Да, да, сейчасъ уйду. Я хочу только проститься съ тобой, -- отвѣчалъ Оливеръ.-- Я еще увижу тебя, Дикъ! Знаю, что увижу. Ты будешь здоровъ и счастливъ!
   -- Надѣюсь, -- отвѣчалъ мальчикъ, -- только когда я умру, не раньше. Я знаю, что докторъ правъ, Оливеръ, потому что я часто вижу во снѣ небо и ангеловъ, и много добрыхъ лицъ, которыхъ я никогда не вижу на яву. Поцѣлуй меня, -- продолжалъ онъ, вскарабкавшись на довольно низкія ворота и обвивая шею Оливера своими рученками.-- Прощай, дорогой, Богъ да хранитъ тебя!
   Благословеніе это изъ устъ ребенка впервые было призвано на голову Оливера, который никогда во всю послѣдующую жизнь свою, полную борьбы за существованіе и страданій, заботъ и разныхъ превратностей, не забывалъ его.
  

VIII. Оливеръ идетъ въ Лондонъ и на пути встрѣчаетъ необыкновенно страннаго молодого джентльмена

   Оливеръ дошелъ до мѣста, гдѣ кончалась тропинка и вышелъ на большую дорогу. Было восемь часовъ утра. Не смотря на то, что онъ находился въ пяти миляхъ отъ города, онъ продолжалъ идти съ тою же поспѣшностью, прячась за изгородями, пока не наступилъ полдень. Онъ боялся, что его прослѣдуютъ и могутъ поймать. Тутъ онъ присѣлъ у верстового столба, чтобы отдохнуть, и сталъ раздумывать о томъ, куда ему идти и чѣмъ ему жить.
   На верстовомъ столбѣ, у котораго онъ сидѣлъ, находилась надпись большими буквами, гласившая о томъ, что отъ этого мѣста остается всего только семьдесятъ миль до Лондона. Названіе это пробудило цѣлый рядъ мыслей въ головѣ мальчика. Лондонъ!... Большой городъ!... Никто, даже самъ мистеръ Бембль, не будетъ въ состояніи найти его тамъ! Онъ часто слышалъ, какъ старики въ домѣ призрѣнія говорили, что никто, у кого есть толкъ въ головѣ, не нуждается въ Лондонѣ; они говорили, что въ этомъ обширномъ породѣ можно найти столько способовъ зарабатывать себѣ деньги, что люди родившіеся и выросшіе въ провинціи и понятія объ этомъ не имѣютъ. Настоящее мѣсто для бездомнаго мальчика, которому придется умереть на улицѣ, если никто не поможетъ ему. Надумавшись объ этомъ вдоволь, онъ вскочилъ на ноги и пошелъ дальше.
   Разстояніе между нимъ и Лондономъ уменьшилось не болѣе, какъ на четыре мили, когда въ головѣ у него мелькнула мысль, сколько придется ему перенести прежде, чѣмъ онъ достигнетъ мѣста своего назначенія? Обстоятельство это такъ поразило его, что онъ замедлилъ шаги, раздумывая о средствахъ добраться до мѣста. Въ узлѣ у него ничего не было, кромѣ черстваго куска хлѣба, грубой рубашки да двухъ паръ чулокъ. Въ карманѣ всего одинъ пенсъ, подаренный ему Соуэрберри на какихъ то похоронахъ, когда онъ исполнилъ свою обязанность экстраординарно хорошо.-- "Чистая рубаха," думалъ Оливеръ, "хорошая вещь, и двѣ пары чулокъ тоже, и пенсъ тоже, но всего этого мало, что-бы пройти шестьдесятъ пять миль въ холодное время".-- Тутъ Оливеръ, который отличался необыкновенной находчивостью и дѣятельностью, когда нужно было разобраться въ разныхъ затрудненіяхъ, растерялся подобно большинству людей, когда дѣло дошло до того, чтобы справиться съ этими затрудненіями. Послѣ долгихъ размышленій, не приведшихъ его ни къ какимъ положительнымъ результатамъ, молча переложилъ онъ свой узелокъ на другое плечо и продолжалъ путь.
   Двадцать милъ прошелъ въ этотъ день Оливеръ и за все это время ничего не ѣлъ, кромѣ сухихъ корокъ хлѣба и нѣсколькихъ глотковъ воды, которую онъ выпросилъ у дверей коттэджа, стоявшаго у самой дороги. Когда наступила ночь, онъ повернулъ на лугъ и, забравшись подъ стогъ сѣна, рѣшилъ пролежать здѣсь до самаго утра. Сначала онъ очень боялся, прислушиваясь къ стону и свисту вѣтра, свободно разгуливавшаго по полямъ. Онъ былъ голоденъ, ему было холодно и онъ болѣе, чѣмъ когда либо раньше, чувствовалъ себя одинокимъ. Тѣмъ не менѣе онъ такъ усталъ отъ ходьбы, что скоро заснулъ и забылъ всѣ свои огорченія.
   Онъ чувствовалъ себя совершенно окоченѣлымъ, когда проснулся на слѣдующее утро, и до того голоднымъ, что поспѣшилъ обмѣнять свой пенсъ на кусокъ хлѣба въ первой же деревнѣ, черезъ которую проходилъ. Онъ не прошелъ и двѣнадцати миль, когда снова наступила ночь, проведенная имъ на этотъ разъ на не защищенномъ отъ вѣтра и болотистомъ мѣстѣ. Когда на слѣдующее утро онъ всталъ и двинулся въ путь, то еле передвигалъ ноги.
   Дойдя до подошвы горы, онъ остановился, поджидая ѣхавшую сзади почтовую карету, и попросилъ милостыни у сидѣвшихъ снаружи пассажировъ. Но они не обратили на него вниманія, а нѣкоторые предложили ему подождать, пока они доѣдутъ до верхушки горы, чтобы дать имъ возможность посмотрѣть, какъ скоро можетъ онъ бѣгать за полпенса. Бѣдный Оливеръ попробовалъ бѣжать рядомъ съ каретой, но не въ состояніи былъ сдѣлать этого по причинѣ страшной усталости и израненныхъ ногъ. Сидѣвшіе снаружи пассажиры назвали его за это лѣнивой собакой и спрятали свои полупенсы въ карманъ. Карета быстро покатилась впередъ, оставивъ послѣ себя одно только облако пыли.
   Въ нѣкоторыхъ деревняхъ, гдѣ онъ проходилъ, были прибиты доски съ надписью, предостерегающей всякаго, кто вздумаетъ просятъ милостыню, что его посадятъ въ тюрьму. Это такъ пугало Оливера, что онъ спѣшилъ какъ можно скорѣе уйти изъ этихъ деревень. Тамъ, гдѣ не было такихъ досокъ, онъ останавливался подлѣ гостинницы и грустно смотрѣлъ на проходившихъ мимо него; кончалось это обыкновенно тѣмъ, что хозяйка гостинницы приказывала кому нибудь изъ проходившихъ мимо почтальоновъ прогнать страннаго мальчика, который навѣрное высматриваетъ, нельзя ли ему стянуть что нибудь. Если онъ подходилъ просить милостыни къ какой нибудь фермѣ, то въ девяти случаяхъ на десять ему угрожали тѣмъ, что на него спустятъ собаку. Если онъ заглядывалъ въ лавку, ему напоминали о полицейскомъ.
   Не попадись Оливеру добросердечный сторожъ у заставы и добрая старая леди, всѣ страданія его такъ же скоро кончились бы, какъ и страданія его матери, или, говоря другими словами, его нашли бы мертвымъ на большой столичной дорогѣ. На его счастье, однако, сторожъ у заставы накормилъ его хлѣбомъ и сыромъ, а старая леди, внукъ которой потерпѣлъ крушеніе и бѣдствовалъ теперь гдѣ то далеко, сжалилась надъ бѣднымъ сиротой и дала ему то, что могла дать по своимъ средствамъ, прибавивъ къ этому ласковое и доброе слово и слезу сочувствія и сожалѣнія, что еще глубже запало въ душу Оливера, чѣмъ всѣ страданія, перенесенныя имъ до сихъ поръ.
   Рано утромъ на седьмой день послѣ того, какъ Оливеръ покинулъ мѣсто своего рожденія, входилъ онъ медленно въ маленькій городокъ Барнетъ. Окна были закрыты еще ставнями, улицы пусты, ни единая душа не выходила еще, повидимому, на свою ежедневную работу. Солнце всходило уже, однако, во всемъ своемъ великолѣпіи, но свѣтъ его еще больше напомнилъ мальчику его одиночество и нищету, когда онъ сидѣлъ на приступочкѣ у дверей дома, весь покрытый пылью и съ окровавленными ногами.
   Но вотъ ставни начали постепенно открываться, поднялись шторы на окнахъ и народъ задвигался по улицѣ. Нѣкоторые останавливались и съ минуту или двѣ смотрѣли на Оливера или пробѣгали поспѣшно мимо, а затѣмъ возвращались, чтобы посмотрѣть на него; на никто не помогъ ему, никто не спросилъ, что съ нимъ такое. У него не хватало духу просить милостыни и онъ продолжалъ сидѣть.
   Нѣсколько времени просидѣлъ онъ такъ на приступочкѣ, удивляясь большому количеству трактировъ (въ Барнетѣ они были черезъ домъ, большіе и маленькіе), безучастно разсматривая проѣзжающія мимо кареты и думая при этомъ, какъ странно, что имъ требуется только нѣсколько часовъ, что-бы проѣхать то пространство, на которое ему потребовалась цѣлая недѣля ходьбы. Въ эту минуту вниманіе его было привлечено мальчикомъ, который прошелъ мимо него нѣсколько минутъ тому назадъ, а теперь слѣдилъ за нимъ очень внимательно съ противоположной стороны улицы. Сначала онъ не обратилъ на это вниманія, но видя, что мальчикъ по прежнему остается на томъ же мѣстѣ и не спускаетъ съ него глазъ, онъ поднялъ голову и въ свою очередь взглянулъ на него. Мальчикъ тотчасъ же перешелъ улицу и, подойдя къ Оливеру, сказалъ:
   -- Эй, ты, чего ты тутъ сидишь?
   Мальчикъ, предложившій этотъ вопросъ нашему маленькому путнику, былъ почти однихъ съ нимъ лѣтъ, но видъ у него былъ такой странный, что Оливеръ не могъ припомнить, чтобы онъ видѣлъ что нибудь подобное. Лицо у него было самое обыкновенное, курносое, плоское, а что касается грязи, то грязнѣе этого юноши и представить себѣ ничего нельзя было; зато всѣ движенія его и манеры являлись подражаніемъ взрослому джентльмену. Онъ былъ малъ для своихъ лѣтъ, съ кривыми ногами и маленькими, острыми, непріятными глазами. Шляпа на его головѣ сидѣла такъ свободно, что могла ежеминутно свалиться съ нея, да она и свалилась бы, не бу омнатѣ не было огня; мужчина стоялъ лицомъ къ камину. Старушка сидѣла возлѣ него на низенькой скамейкѣ. Нѣсколько оборванныхъ ребятишекъ играли въ другомъ углу, а на полу, прямо противъ двери, лежало что-то, покрытое старымъ одѣяломъ. Оливеръ вздрогнулъ, взглянувъ на все его окружавшее, и крѣпче прижался къ хозяину: онъ чувствовалъ, что подъ одѣяломъ былъ трупъ.
   Лицо мужчины было худо и блѣдно; волосы и борода его посѣдѣли, глаза налились кровью. Лицо старухи было покрыто морщинами; два оставшіеся зуба торчали вверхъ; проницательные глаза ярко блестѣли. Оливеру страшно стало смотрѣть на нее и на мужчину; оба они пугали его.
   -- Никто не смѣй подходить къ ней! сказалъ мужчина, вдругъ вскакивая, когда гробовщикъ подошелъ къ тѣлу. Назадъ, если тебѣ дорога жизнь! Назадъ!
   -- Э, полно, другъ! сказалъ гробовщикъ, привыкшій видѣть нищету во всѣхъ возможныхъ формахъ.
   -- Повторяю тебѣ, сказалъ мужчина, сжимая руки и въ неистовствѣ топая ногами:-- я не хочу зарывать ее въ землю. Ей не будетъ тамъ покойно. Черви станутъ терзать ее,-- а она ужь и такъ растерзана!
   Гробовщикъ ничего не отвѣчалъ, но; вынувъ веревку изъ кармана, наклонился къ тѣлу.
   -- О! сказалъ несчастный, заливаясь слезами и падая къ ногамъ умершей. На колѣни, всѣ на колѣни предъ него... Выслушайте меня. Она умерла съ голоду. Я до тѣхъ поръ не зналъ, какъ сильна болѣзнь ея, пока горячка не овладѣла ею... Кости просвѣчивались сквозь ея тѣло. Здѣсь не было ни огня, ни свѣчи; она умерла въ темнотѣ -- въ темнотѣ... Она не могла даже видѣть типа дѣтей своихъ, хоть мы и слышали, какъ она называла ихъ по именамъ. Для нея сбиралъ я милостыню по улицамъ, и меня посадили въ тюрьму. Когда я возвратился, она умерла. Сердце мое облилось кровью, потому-что они уморили ее голодомъ. Клянусь Богомъ, который видѣлъ все это -- они уморили ее голодомъ! Мужчина схватилъ себя за голову и громко рыдая катался по полу съ открытыми глазами, съ пѣною у рта.
   Испуганныя дѣти громко кричали; но старуха, которая во все это время была такъ спокойна, что ее можно было почесть глухою, молча погрозила имъ, и, снявъ галстухъ у мужчины, который все еще лежалъ безъ чувствъ на полу, подошла къ гробовщику.
   -- Это дочь моя, сказала старуха, указывая на трупъ съ какимъ-то ужасающимъ хладнокровіемъ.-- Господи, Господи! не странно ли, что я, ея мать, теперь здорова и весела, а она лежитъ здѣсь холодная и бездыханная? Господи, Господи! какъ подумаешь,-- все на свѣтѣ игрушки,-- все игрушки!
   И несчастное созданіе бормотало что-то и хохотало ужаснымъ смѣхомъ, когда гробовщикъ оборотился, чтобъ выйдти.
   -- Постоите, постойте! сказала шопотомъ старуха: -- вы похороните ее завтра, или послѣ завтра, или ночью? Вѣдь мнѣ надо провожать ее. Пришлите мнѣ широкій плащъ -- теплый... Теперь холодно... У насъ будетъ также и вино? Ничего: пришлите хлѣба, только кусокъ хлѣба, да кружку воды. У насъ будетъ хлѣбъ? сказала она дико, хватаясь за платье гробовщика, который все подвигался къ двери.
   -- Да, да, сказалъ гробовщикъ: -- непремѣнно; все будетъ, что вамъ угодно. Онъ освободился кое-какъ отъ старухи, и вмѣстѣ съ Оливеромъ бросился изъ комнаты.
   На другой день (до-тѣхъ-поръ несчастные питались кускомъ хлѣба и сыру, которые оставилъ имъ мистеръ Бомбль), Оливеръ съ хозяиномъ опять возвратились въ жилище нищеты, гдѣ уже дожидался ихъ мистеръ Бомбль съ четырьмя человѣками изъ Дома Призрѣнія, которые должны были играть роль носильщиковъ. Старый черный плащъ наброшенъ на старуху и мужчину; носильщики взвалили себѣ на плеча заколоченный гробъ и вынесли его на улицу.
   -- Ну, старушка, не отставай! шепнулъ Совербсрри:-- мы опоздаемъ; священникъ не станетъ ждать. Ребята, скорѣе!
   Носильщики удвоили шаги. Мистеръ Бомбль и Соверберри шли впереди; Оливеръ бѣжалъ съ боку.
   Однако не было никакой надобности спѣшить, какъ думалъ мистеръ Соверберри, потому-что когда они достигли кладбища, заросшаго крапивою, священника еще не было, и церковный староста не зналъ, скоро ли вздумается ему пожаловать. Въ ожиданіи поставили гробъ у края могилы; могильщики стали поодаль, а мальчишки, которыхъ похороны привлекли на кладбище, весело играли въ прятки между памятниками, или скакали взадъ и впередъ черезъ гробъ. Мистера, Соверберри и Бомбль, будучи короткими пріятелями церковнаго старосты, присѣли къ его камину, и стали читать газету.
   Наконецъ, черезъ часъ или болѣе, мистеръ Бомбль, мистеръ Соверберри и староста побѣжали къ могилѣ; вслѣдъ за ними явился пасторъ, падѣвая по дорогѣ свое облаченіе. Мистеръ Бомбль далъ по щелчку двумъ или тремъ мальчишкамъ, и почтенный пасторъ, прочитавъ отходной столько, сколько успѣлъ въ четыре минуты, опять убѣжалъ назадъ.
   -- Ну, сказалъ Соверберри могильщикамъ:-- зарывайте.
   Это нетрудно было сдѣлать: могила была уже такъ полна, что самый верхній гробъ былъ не болѣе, какъ на три фута отъ поверхности земли. Могильщикъ набросалъ землю, утопталъ ее ногами, положилъ заступъ на плечо, и ушелъ, сопровождаемый мальчиками, которые громко роптали, что похороны такъ скоро кончились.
   -- Пойдемъ, дружокъ! сказалъ Бомбль, ударяя по плечу мужчины:-- хотятъ запирать церковь.
   Мужчина, который, стоя у могилы, не трогался съ мѣста, вздрогнулъ, поднялъ голову, взглянулъ на Бомбля, сдѣлалъ нѣсколько шаговъ впередъ, и безъ чувствъ упалъ на землю. Безумная старуха была занята своею горестію, что у нея отняли плащъ, и ни на что не обращала вниманія. Приведя несчастнаго въ чувство холодною водою, всѣ разошлись въ разныя стороны.
   -- Ну, Оливеръ, сказалъ Соверберри, возвращаясь домой: -- нравится ли тебѣ?
   -- Нравится, покорно васъ благодарю, сударь... сказалъ Оливеръ съ нерѣшительностію.-- Не слишкомъ нравится, сударь...
   -- Ничего, братецъ, привыкнешь современенъ! сказалъ Соверберри.
   Оливеръ подумалъ, много ли времени нужно было мистеру Соверберри, чтобъ привыкнуть къ этому; но побоялся спросить и возвратился въ лавку, думая о томъ, что онъ видѣлъ и слышалъ.
   

ГЛАВА VI.
Оливеръ, раздраженный словами Ноа, удивляетъ его.

   Спустя мѣсяцъ, Оливеръ совершенно ознакомился съ своимъ новымъ званіемъ. Въ это время повальная болѣзнь свирѣпствовала въ городѣ, или, говоря языкомъ купцовъ, "курсъ на гробы возвысился", такъ-что Оливеръ имѣлъ много случаевъ сдѣлаться опытнѣе. Старожилы никогда еще не слыхивали о такой болѣзни, которая особенно была гибельна для дѣтей, и похороны, въ которыхъ участвовалъ Оливеръ, въ длинномъ траурномъ плащъ, случались почти каждый день, къ неописанному удивленію и печали матерей города. Хозяинъ всюду бралъ съ собою Оливера, чтобъ пріучить его сохранять неизмѣнное хладнокровіе и удерживать чувства, какъ прилично хорошему гробовщику, и Оливеръ имѣлъ много случаевъ замѣтить удивительную покорность судьбѣ о твердость духа людей, безропотно сносившихъ потери.
   Когда случалось, что Соверберри долженъ былъ хоронить богатую даму или джентльмена, окруженнаго безчисленнымъ множествомъ племянниковъ и племянницъ, неутѣшныхъ во время его болѣзни, и немогшихъ удержать своей горести даже при постороннихъ, Оливеръ замѣчалъ, что, оставшись одни, они были довольны и веселы, какъ-будто ни въ чемъ не бывали. Мужья также сносили потери женъ своихъ съ самымъ героическомъ спокойствіемъ; и жены, въ свою очередь, надѣвая трауръ но мужьямъ, старались казаться въ немъ какъ-можно-интереснѣе, забывая на время невозвратимую потерю. Замѣчательно было и то, что дамы и джентльмены, бывшіе въ припадкѣ страшнаго отчаянія во время церемоніи, приходили въ чувство, когда возвращались домой, и за чаемъ уже совершенно успокоивались. Видѣть все это чрезвычайно-забавно и поучительно; Оливеръ смотрѣлъ на все съ величайшимъ удивленіемъ.
   Не могу сказать, подѣйствовали ль эти примѣры на Оливера Твиста, но только нѣсколько мѣсяцевъ онъ терпѣливо сносилъ обиды Ноа Клейполя, который каждый день обходился съ нимъ хуже и хуже, завидуя, что Оливеръ успѣлъ заслужить любовь хозяина. Шарлотта обходилась съ нимъ дурно, потому-что Ноа его ненавидѣлъ; а мистриссъ Соверберри была непримиримымъ врагомъ его, потому-что мистеръ Соверберри хотѣлъ быть его другомъ: такимъ образомъ, съ одной стороны, трое этихъ добрыхъ людей, а съ другой похороны, поставляли Оливера между двумя огнями.
   Теперь я долженъ перейдти къ важному обстоятельству въ жизни Оливера, которое имѣло большое вліяніе на будущую судьбу его и поступки.
   Однажды Оливеръ и Ноа сошли въ кухню къ обѣду; Шарлотту зачѣмъ-то вызвали, и голодный, злой Ноа вздумалъ мучать бѣднаго Оливера.
   Для исполненія этой невинной забавы, Ноа положилъ ноги на скатерть и сталъ рвать Оливера за волосы и за уши, ругая его какъ только могъ. Все это, однакожь, не произвело того, чего желалъ Ноа; Оливеръ молчалъ; Ноа-мучитель придумалъ новое средство, которое иногда употребляютъ люди, гораздо его поумнѣе.
   -- Мальчишка, сказалъ онъ:-- гдѣ твоя мать?
   -- Она умерла, отвѣчалъ Оливеръ:-- не смѣй мнѣ ничего говорить объ ней!
   Краска покрыла лицо Оливера, когда онъ произнесъ эти слова; онъ тяжело дышалъ, и Поа ждалъ, скоро ли онъ начнетъ кричать. Съ этою надеждою онъ продолжалъ:
   -- А отъ-чего умерла она?
   -- Отъ горести, какъ сказала мнѣ наша старая кормилица, отвѣчалъ Оливеръ, говоря болѣе самъ съ собою, нежели отвѣчая на вопросы Ноа:-- мнѣ кажется, я понимаю, каково умирать такимъ образомъ...
   -- Толь-де-роль, лоль-лоль, сказалъ Ноа, замѣтя слезу, скатившуюся по щекѣ Оливера:-- кто заставляетъ тебя хныкать?
   -- Не ты, отвѣчалъ Оливеръ, поспѣшно отирая слезу:-- не думай этого.
   -- Не я? насмѣшливо спросилъ Ноа.
   -- Да, не ты, сурово отвѣчалъ Оливеръ.-- Молчи, ни слова болѣе объ ней, или тебѣ будетъ плохо!
   -- Плохо! вскричалъ Ноа. Это что такое? Твоя мать! А она была недурна собою, о... И онъ выразительно покачалъ головою.
   -- Знаешь что, мальчишка, продолжалъ Ноа, ободренный молчаніемъ Оливера:-- теперь ужь нельзя помочь старому, да и прежде вѣдь ты не могъ бы помочь; мнѣ жаль тебя, всѣ мы жалѣемъ о тебѣ... Знаешь, твоя мать была негодная женщина.
   -- Что? спросилъ Оливеръ, вскакивая.
   -- Она была негодная женщина, холодно отвѣчалъ Ноа:-- и хорошо сдѣлала, мальчишка, что умерла; иначе ей пришлось бы сидѣть въ тюрьмѣ, или быть повѣшенной, или что-нибудь подобное... А? но такъ ли?
   Блѣдный отъ ярости, Оливеръ задрожалъ, опрокинулъ стулъ и столъ, схватилъ Ноа за горло, ударилъ его такъ, что у того зашатались зубы, и, собравъ послѣднія силы, бросилъ его объ полъ.
   Минуту назадъ, мальчикъ казался кроткимъ, тихимъ, робкимъ созданіемъ; теперь онъ обнаружилъ свою силу; жестокое оскорбленіе умершей матери превратило кровь его въ огонь. Грудь его волновалась, станъ выпрямился, глаза заблистали; онъ весь перемѣнился и грозно стоялъ надъ испуганнымъ обидчикомъ, который лежалъ у ногъ его, дрожа всѣмъ тѣломъ.
   -- Онъ убьетъ меня! кричалъ Ноа:-- Шарлотта! онъ убьетъ меня! Помогите! помогите! Оливеръ сошелъ съ ума! Шар-лот-та!
   На крикъ Ноа прибѣжали Шарлотта и мистриссъ Соверберри, кричавшія еще громче; Шарлотта бросилась въ кухню, а мистриссъ Соверберри стояла на лѣстницѣ, въ полной увѣренности, что ея жизнь въ опасности.
   -- Ахъ ты мерзавецъ! вскричала Шарлотта, схватывая Оливера со всею силою, въ которой она не уступала любому мужчинѣ.-- Неблагодарный, гад-кій ма-ль-чишка! И при каждомъ словѣ Шарлотта давала Оливеру пощечину изо всей силы, сопровождая ихъ криками о помощи.
   Рука Шарлотты въ полномъ смыслѣ могла назваться тяжелою; однако, не смотря на это, мистриссъ Соверберри бросилась въ кухню, и, помогая держать Оливера одною рукою, другою царапала ему лицо, между-тѣмъ, какъ Ноа, поднявшись на ноги, билъ его сзади.
   Однакожь, это не могло продолжаться вѣчно. Когда всѣ трое утомились и не могли болѣе бить Оливера, его заперли въ погребъ. Мистриссъ Соверберри упала на стулъ и залилась слезами.
   -- Боже мой, ей дурно! сказала Шарлотта.-- Воды, воды, Ноа! скорѣе!
   -- Ахъ, Шарлотта, сказала мистриссъ Соверберри, между-тѣмъ, какъ Ноа лилъ ей воду на голову и плечи.-- Ахъ, Шарлотта, какое счастіе, что насъ не зарѣзали сонныхъ!
   -- Да, сударыня, точно счастье. Надѣюсь, что теперь хозяинъ не будетъ уже брать къ себѣ этихъ подлыхъ тварей, которыя такъ ужь и родятся мошенниками и злодѣями. Бѣдный Ноа! Онъ былъ весь избитъ, когда я пришла сюда.
   -- Бѣдняжка! сказала мистриссъ Соверберри, смотря на него съ сожалѣніемъ.
   Ноа, у котораго верхняя пуговица жилета была наравнѣ съ головою Оливера, натиралъ глаза, стараясь выдавить нѣсколько слезъ, и хныкая во все горло.
   -- Что дѣлать! вскричала мистриссъ Соверберри.-- Мужа нѣтъ дома, въ домѣ нѣтъ ни одного мужчины, а онъ въ одну минуту можетъ выбить дверь.
   -- Ахъ, Боже мой! Я, право, не знаю, сударыня, сказала Шарлотта:-- по-крайней-мѣрѣ пошлите за полиціей.
   -- Или за солдатами, прибавилъ Ноа.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, сказала мистриссъ Соверберри, вспомнивъ о старомъ другѣ Оливера:-- сбѣгай къ мистеру Бомблю, Ноа, и проси его прійдти сюда не медля ни минуты. Бѣги, хоть безъ шапки, только скорѣе! Ты можешь приложить ножъ къ подбитому глазу и держать его по дорогѣ.
   Ноа, не отвѣчая ни слова, бросился со всѣхъ ногъ, и прохожіе дивовались, видя мальчика, бѣжавшаго по улицамъ безъ шапки, съ ножомъ у глаза.
   

ГЛАВА VII.
Что за тѣмъ послѣдовало.

   Ноа Клейполь бѣжалъ во весь духъ, и остановился только у воротъ Дома Призрѣнія. Собравъ здѣсь достаточное число слезъ, и принявъ самый жалкій видъ, онъ постучался у двери. Старикъ, отворившій ему, въ изумленіи отскочилъ назадъ.
   -- Что, братъ, съ тобою? сказалъ старикъ.
   -- Мистеръ Бомбль! мистеръ Бомбль! кричалъ Ноа съ притворнымъ отчаяніемъ, такъ громко, что даже самъ мистеръ Бомбль, забывъ все свое достоинство, выскочилъ ему на встрѣчу съ треугольною шляпою въ рукѣ.
   -- О, мистеръ Бомбль! сказалъ Ноа:-- Оливеръ, сударь, Оливеръ...
   -- Что? что? прервалъ мистеръ Бомбль, и удовольствіе заблистало въ его металлическихъ глазахъ.-- Не убѣжалъ ли? не убѣжалъ? нѣтъ, Ноа?
   -- Нѣтъ, сударь, нѣтъ, не убѣжалъ, но сдѣлался злодѣемъ, отвѣчалъ Ноа.-- Онъ хотѣлъ убить меня, сударь, потомъ хотѣлъ убить Шарлотту и хозяйку. О! это ужасно, ужасно! И Ноа кривлялся какъ только могъ, стараясь показать Бомблю, что онъ не забылъ еще побои Оливера Твиста.
   Когда Ноа увидѣлъ, что разсказъ его поразилъ мистера Бомбля, то старался воспользоваться этимъ, описывая всѣ ужасы громче и громче; когда же замѣтилъ джентльмена въ бѣломъ жилетѣ, проходившаго мимо, то принялъ самый трагическій тонъ, желая привлечь и возбудить негодованіе высокопочтеннаго джентльмена.
   Не трудно было привлечь это вниманіе: сдѣлавъ нѣсколько шаговъ, джентльменъ съ досадою обернулся, чтобъ увидѣть, кто смѣетъ такъ громко кричать, и, подошелъ къ мистеру Бомблю, спросилъ о причинѣ.
   -- Это бѣдный мальчикъ, отвѣчалъ мистеръ Бомбль:-- который былъ почти убитъ, совсѣмъ убитъ маленькимъ Твистомъ.
   -- Во-о-тъ что! вскричалъ джентльменъ въ бѣломъ жилетѣ, вдругъ останавливаясь.-- Я зналъ это! У меня было странное предчувствіе съ перваго взгляда, что этотъ мальчишка-дикарь будетъ повѣшенъ.
   -- Онъ хотѣлъ также убить служанку, сказалъ мистеръ Бомбль, блѣднѣя, какъ мертвецъ.
   -- И хозяйку, прибавилъ Ноа.
   -- И хозяина также; ты вѣдь, кажется, сказалъ, Ноа, что и хозяина? спросилъ мистеръ Бомбль.
   -- Нѣтъ, его не было дома; а то онъ убилъ бы и хозяина, отвѣчалъ Ноа. Онъ сказалъ, что хочетъ...
   -- А! онъ сказалъ, что хочетъ, не такъ ли, мой другъ? спросилъ джентльменъ въ бѣломъ жилетѣ.
   -- Да, сударь, отвѣчалъ Ноа:-- и хозяйка приказала просить, не можетъ ли мистеръ Бомбль пожаловать къ намъ, пока хозяина нѣтъ дома.
   -- Сейчасъ, дружокъ, сейчасъ, сказалъ джентльменъ въ бѣломъ жилетѣ, лукаво усмѣхаясь, и гладя по головѣ Ноа, который по-крайней-мѣрѣ былъ тремя вершками выше его.-- Ты добрый мальчикъ, очень добрый мальчикъ. Вотъ тебѣ пенсъ; Бомбль, возьмите съ собою трость, и не щадите...
   -- Не бойтесь, отвѣчалъ смотритель, постукивая тростью.
   -- Скажите Соверберри, чтобъ онъ также не щадилъ его. Безъ толчковъ и побоевъ вы изъ него ничего не сдѣлаете, сказалъ джентльменъ въ бѣломъ жилетѣ.
   -- Постараюсь, отвѣчалъ смотритель. Надѣвъ шляпу и взявъ трость, мистеръ Бомбль съ Ноа бѣгомъ отправились къ лавкѣ гробовщика.
   Въ домѣ гробовщика ходъ дѣлъ нисколько не измѣнился, потомучто не возвратился еще мистеръ Соверберри, а Оливеръ продолжалъ стучать ногами въ дверь погреба. Ожесточеніе его, какъ разсказывали мистриссъ Соверберри и Шарлотта, было такъ ужасно, что мистеръ Бомбль, не отворяя двери, почелъ за нужное вступить съ нимъ въ переговоры. Съ этимъ намѣреніемъ онъ ударилъ въ дверь, и, приложивъ губы къ замочной скважинѣ, сказалъ громко и выразительно:
   -- Оливеръ!
   -- Выпустите меня! отвѣчалъ Оливеръ изнутри.
   -- Узнаёшь ли ты мой голосъ, Оливеръ? сказалъ мистеръ Бомбль.
   -- Да, отвѣчалъ Оливеръ.
   -- И ты не боишься его? И ты не дрожишь въ то время, когда я говорю съ тобой? сказалъ мистеръ Бомбль.
   -- Нѣтъ! храбро отвѣчалъ Оливеръ.
   Такіе отвѣты, совсѣмъ непохожіе на тѣ, которые мистеръ Бомбль привыкъ прежде слышать, привели его въ смущеніе. Онъ отошелъ отъ двери, вытянулся во весь ростъ, и въ безмолвномъ изумленіи посмотрѣлъ на присутствовавшихъ.
   -- О, мистеръ Бомбль, онъ вѣрно сошелъ съ ума! сказала мистриссъ Соверберри.-- Ни одинъ мальчикъ въ полномъ умѣ не посмѣлъ бы такъ говорить съ вами.
   -- Причиной этого не сумасшествіе, отвѣчалъ мистеръ Бомбль, послѣ нѣсколькихъ минутъ глубокаго размышленія:-- а пища.
   -- Что? вскричала мистриссъ Соверберри.
   -- Пища, сударыня, пища! отвѣчалъ Бомбль, выходя изъ себя.
   -- Вы слишкомъ много кормили его. Вы возбудили въ немъ острый умъ и душу, которыя совсѣмъ не кстати человѣку въ его положеніи. Зачѣмъ этимъ людямъ душа? Довольно, что мы оставляемъ имъ живое тѣло. Если бы вы не давали ему ѣсть ничего, кромѣ каши, этого бы не случилось.
   -- Вотъ каково быть добрымъ! вскричала мистриссъ Соверберри, смотря на кухню..
   Доброта мистриссъ Соверберри къ Оливеру состояла въ томъ, что она позволяла ему ѣсть всѣ остатки, которыхъ никто уже не хотѣлъ ѣсть; она невинно подверглась обвиненію мистера Бомбля, хотя не была виновна ни дѣломъ, ни словомъ, ни мыслію.
   -- Единственное средство теперь, сказалъ мистеръ Бомбль, когда она опять опустила глаза въ землю:-- одинъ день поморить его голодомъ, а потомъ выпустить, и не давать ему ѣсть ничего, кромѣ каши. Онъ происходитъ отъ дурной фамиліи, мистриссъ Соверберри. Кормилица и докторъ не даромъ говорили, что его мать столько вытерпѣла въ жизни, что другая на ея мѣстѣ умерла бы гораздо ранѣе.
   Въ это время Оливеръ, никому непозволявшій говорить о своей матери, началъ стучать съ новою, ужасною силою. Соверберри возвратился, и когда ему разсказали преступленіе Оливера со всѣми прикрасами, онъ отперъ дверь погреба и вытащилъ оттуда маленькаго бунтовщика за воротъ.
   Платье Оливера было все изорвано отъ ударовъ; лицо исцарапано и окровавлено; волосы выщипаны во многихъ мѣстахъ. Румянецъ досады не исчезъ еще съ лица его, когда его выпустили изъ темницы; онъ подошелъ къ Ноа и безстрашно взглянулъ на него.
   -- Ну, молодецъ! вотъ тебѣ! сказалъ мистеръ Соверберри, давая Оливеру пощечину.
   -- Онъ осмѣлился бранить мою мать! отвѣчалъ Оливеръ.
   -- Ну, что жь такое? сказалъ мистриссъ Соверберри.-- Она заслуживала это,-- заслуживала, можетъ-быть, еще хуже!
   -- Неправда! сказалъ Оливеръ.
   -- Заслуживала! сказала мистриссъ Соверберри.
   -- Вздоръ! сказалъ Оливеръ.
   Мистриссъ Соверберри залилась слезами.
   Эти слезы поколебали мистера Соверберри. Если бы онъ медлилъ еще минуту наказать Оливера, то былъ бы въ глазахъ каждаго опытнаго читателя, сколько-нибудь знакомаго съ условіями семейной жизни, злымъ, безчеловѣчнымъ мужемъ, презрѣнною тварью, жалкимъ подражаніемъ человѣку, и обладалъ бы многими другими непохвальными качествами. Однакожь надо отдать ему справедливость: онъ готовъ былъ, сколько позволяла возможность, пощадить пальчика, можетъ-быть именно потому-что его жена не любила его. Но ручьи слезъ не дали ему времени размыслить; онъ далъ Оливеру ударъ палкою, который обрадовалъ даже мистриссъ Совсрберри и мистера Бомбля; потомъ заперъ его въ чуланъ, вмѣстѣ съ кружкою воды и кускомъ хлѣба; а вечеромъ, мистриссъ Соверберри, послѣ многихъ замѣчаній не слишкомъ лестныхъ для памяти его матери, вывела его оттуда, и велѣла идти спать внизъ. Ноа и Шарлотта преслѣдовали его насмѣшками и бранью.
   Только оставшись одинъ, въ тишинѣ и безмолвіи ночи, въ мрачной лавкѣ гробовщика, Оливеръ далъ полную волю тѣмъ чувствамъ, которыя должны были возбудиться въ ребенкѣ отъ всего, что онъ вынесъ въ этотъ день. Онъ слушалъ насмѣшки съ видомъ презрѣнія; вытерпѣлъ побои безъ крика, потому-что чувствовалъ въ сердцѣ какую-то гордость, подкрѣплявшую его. Но теперь, когда никто не могъ уже ни видѣть, ни слышать его, онъ упалъ на колѣни и, закрывъ лицо руками, плакалъ тѣми слезами, которыя святы предъ Богомъ, и которыми рѣдко плачутъ дѣти.
   Оливеръ долго стоялъ въ одномъ положеніи. Свѣча уже догорала, когда онъ всталъ на ноги, и, робко осмотрѣвшись вокругъ, стадъ внимательно прислушиваться; потомъ тихо отперъ дверь и выглянулъ на улицу.
   Ночь была темная и холодная. Звѣзды казались мальчику болѣе обыкновеннаго удаленными отъ земли; вѣтру не было, и мрачныя тѣни, отбрасываемыя деревьями на землю, при этой тишинѣ казались страшными призраками. Онъ тихо заперъ дверь, при слабомъ свѣтѣ потухавшей свѣчи завязалъ въ платокъ всѣ свои пожитки, и сѣлъ на скамейку, ожидая утра.
   Съ первымъ лучомъ свѣта, проникшимъ сквозь ставни, Оливеръ всталъ и снова отперъ дверь. Одинъ взглядъ кругомъ, одна минута нерѣшимости,-- онъ заперъ дверь за собою и очутился на серединѣ улицы, поглядѣлъ направо, налѣво, не зная куда бѣжать; по вспомнилъ, что видѣлъ ваггоны, и рѣшился идти въ-слѣдъ за ними.
   Далѣе припомнилъ онъ, что по этой дорогѣ въ первый разъ шелъ онъ за Бомблемъ, когда тотъ велъ его въ Домъ Призрѣнія изъ деревни. Дорога шла мимо знакомой ему хижины; сердце его сильно забилось, и онъ готоѣъ былъ воротиться назадъ. Но ужь поздно.
   Онъ подошелъ къ хутору, гдѣ жила мистриссъ Меннъ. На хуторѣ незамѣтно было никакого движенія. Оливеръ остановился и посмотрѣлъ въ садъ. Ребенокъ лежалъ на одной изъ маленькихъ скамеекъ; когда Оливеръ подошелъ, тотъ поднялъ блѣдное лицо свое и Оливеръ узналъ въ немъ одного изъ прежнихъ своихъ товарищей.
   Оливеръ радъ былъ, что могъ увидѣться съ нимъ передъ своимъ бѣгствомъ, потому-что любилъ его; ихъ нѣсколько разъ били вмѣстѣ, морили голодомъ и запирали въ одинъ чуланъ,
   -- Тише, Дикъ! сказалъ Оливеръ, когда мальчикъ подбѣжалъ къ рѣшеткѣ и просунулъ изсохшія руки, чтобъ обнять его.-- Всталъ ли еще кто-нибудь у васъ?
   -- Никто, кромѣ меня, отвѣчалъ ребенокъ.
   -- Не говори, что ты видѣлъ меня, Дикъ, сказалъ Оливеръ.-- Я убѣжалъ. Меня били и терзали, Дикъ, и я иду искать счастія гдѣ-нибудь подальше, гдѣ-нибудь... Какъ ты блѣденъ!
   -- Я слышалъ, какъ докторъ сказалъ имъ, что я умираю, отвѣчалъ ребенокъ съ легкою улыбкою.-- Я очень радъ, что вижу тебя; но не останавливайся здѣсь; бѣги.
   -- Я пришелъ только взглянуть на тебя, отвѣчалъ Оливеръ:-- мы еще увидимся, Дикъ, я увѣренъ въ этомъ. Ты будешь веселъ и счастливъ?
   -- Да, когда умру, отвѣчалъ ребенокъ:-- но не прежде. Я знаю, Оливеръ, что докторъ говоритъ правду, потому-что я такъ часто вижу во снѣ небо и ангеловъ, и кроткія лица, которыхъ никогда не встрѣчаю, пробуждаясь. Поцалуй меня, сказалъ ребенокъ, обвивъ руками шею Оливера.-- Прощай, другъ! Богъ съ тобою!
   Это благословеніе изъ устъ ребенка было первое, которое до-сихъ-поръ слышалъ Оливеръ, и, не смотря на всѣ страданія и горести, которыя перенесъ послѣ, онъ никогда не забывалъ его.
   

ГЛАВА VIII.
Оливеръ идетъ въ Лондонъ, и встрѣчаетъ на дорогѣ страннаго молодаго джентльмена.

   Оливеръ достигъ до того мѣста, гдѣ оканчивалась тропинка, и вышелъ на большую дорогу. Было восемь часовъ, и хотя онъ отошелъ уже пять миль отъ города, но бѣжалъ до самаго полдня, прячась въ кустахъ и за деревьями, и все еще боясь преслѣдованія. Тогда онъ сѣлъ отдохнуть около поверстнаго столба, и въ первый разъ началъ думать о томъ, куда идти, какъ жить.
   На камнѣ, у котораго сидѣлъ онъ, крупными буквами написано было, что до Лондона остается еще семьдесятъ миль. Имя Лондона взволновало всѣ его мысли. Лондонъ! такое огромное мѣсто! Никто, даже самъ мистеръ Бомбль, не найдетъ его тамъ. Еще въ Домѣ Призрѣнія онъ часто слышалъ отъ стариковъ, что не нужно много ума тому, кто хочетъ жить въ Лондонѣ, что для этого есть такія средства, которыхъ деревенскимъ простякамъ никогда и въ голову не приходило. Но это мѣсто было дико для бездомнаго мальчика, который, будучи лишенъ посторонней помощи, долженъ умереть на улицѣ. Подумавъ обо всемъ этомъ, Оливеръ вскочилъ на ноги, и снова пустился въ путь.
   Онъ прошелъ уже болѣе четырехъ миль, какъ вдругъ вспомнилъ, сколько ему надобно идти еще, чтобъ достигнуть цѣли. При этой мысли, онъ пошелъ тихо, думая, какъ бы ему лучше тутъ поступить. Въ его котомкѣ былъ кусокъ хлѣба, толстая рубаха и пара чулокъ, а въ карманѣ одинъ пенсъ, подарокъ Соверберри послѣ похоронъ, гдѣ онъ получилъ болѣе, нежели ожидалъ.-- Чистая рубаха, думалъ Оливеръ: -- очень полезная вещь, и пара чулокъ тоже хороша, и пенсъ пригоденъ; но всего этого мало, чтобъ пройдти шестьдесятъ-пять миль пѣшкомъ, зимою. Однакожь эти мысли не долго безпокоили Оливера; взваливъ котомку на плечи, онъ пошелъ далѣе.
   Въ этотъ день Оливеръ прошелъ двадцать мыль, и во все время но ѣлъ ничего, кромѣ ломтя черстваго хлѣба и поды, которую выпрашивалъ себѣ по дорогѣ. По наступленіи ночи, онъ, забившись въ рожь, рѣшился проспать до утра. Сначала ему было страшно, потому-что вѣтеръ сильно дулъ и онъ прозябъ, былъ голоденъ и совершенно одинъ. Но, утомленный дорогою, онъ скоро заснулъ, забывъ все свое горе.
   Проснувшись на другое утро, онъ почувствовалъ холодъ и такой голодъ, что долженъ былъ промѣнять свой пенсъ на маленькій хлѣбъ, проходя чрезъ деревню; но не успѣлъ онъ пройдти двѣнадцати миль, какъ снова наступила ночь; онъ утомился до крайности, колѣни его подгибались, ноги дрожали. Другая ночь, проведенная на открытомъ воздухѣ, повредила ему, и когда, на слѣдующее утро, онъ собрался-было въ путь, то едва могъ передвигать ноги.
   Оливеръ остановился у почтовой кареты, и просилъ пассажировъ взять его съ собою; но никто не обращалъ на него вниманія; нашлись даже люди, которые предлагали ему за пол-пенса пробѣжать до слѣдующаго пригорка. Бѣдный Оливеръ попробовалъ-было нѣсколько времени бѣжать за каретою, но утомленный остановился и не могъ догнать ее. Пассажиръ, увидѣвъ, что Оливеръ остановился, положилъ пол-пенса въ карманъ, говоря, что это лѣнивая собака, которая и гроша не стоитъ. Карета покатилась далѣе, оставивъ за собою только облако пыли.
   Въ нѣкоторыхъ деревняхъ прибиты были объявленія о представленіи въ полицію бродягъ; это такъ напугало Оливера, что онъ рѣшился бѣжать изо всей силы. Въ другихъ деревняхъ, онъ останавливался около трактировъ, и жалобно смотрѣлъ на прохожихъ; но трактирщицы всегда прогоняли его, думая, что это воръ. Иные выпускали на него своихъ собакъ, и бѣдный Оливеръ нигдѣ не находилъ пристанища.
   Такимъ образомъ, Оливеру пришлось бы кончить жизнь подобно своей матери, или, что все равно, упасть мертвымъ на дорогѣ, еслибъ судьба не послала ему добраго старика и благотворительной старухи. Старикъ далъ ему хлѣба и сыру, а старуха, у которой внучекъ былъ въ морѣ, сжалилась надъ бѣднымъ сиротою и дала ему все, что могла, да сверхъ того надѣлила его кроткими словами утѣшенія и такими слезами состраданія, что онѣ запали въ душу Оливера глубже, нежели всѣ претерпѣнныя имъ мученія.
   Рано утромъ, въ седьмой день послѣ бѣгства, Оливеръ вошелъ въ маленькій городокъ Барнетъ. Ставни у домовъ были еще заперты, улицы пусты, нигдѣ не видно ни души. Солнце всходило во всей красѣ своей; но блескъ его давалъ только живѣе чувствовать мальчику одиночество, когда, покрытый пылью и потомъ, съ израненными ногами, онъ сѣлъ на порогѣ какого-то дома.
   Мало по-малу ставни начали отворяться, занавѣски отдергивались, и народъ показывался на улицахъ. Иные останавливались посмотрѣть на Оливера, другіе оглядывались на него; но никто не подошелъ къ нему, никто не спросилъ, какъ онъ здѣсь очутился. Онъ боялся просить милостыни, и молча сидѣлъ на порогѣ.
   Ему казалось удивительнымъ это множество публичныхъ домовъ (въ Барнетѣ каждый домъ непремѣнно трактиръ, большой или малый) и онъ началъ внимательно смотрѣть на проѣзжихъ, какъ вдругъ замѣтилъ, что мальчикъ, который за минуту прошелъ мимо его, воротился назадъ, и внимательно разсматривалъ его съ другой стороны дороги. Сначала онъ не обращалъ на это никакого вниманія; но мальчикъ такъ долго оставался въ одномъ положеніи, что Оливеръ поднялъ голову и устремилъ на него вопрошающій взглядъ. Мальчикъ перешелъ черезъ дорогу и, подошедъ къ Оливеру, сказалъ:
   -- Что съ тобою, любезный?
   Сдѣлавшій этотъ вопросъ маленькому бѣглецу, былъ почти однихъ съ нимъ лѣтъ, но казался Оливеру чѣмъ-то страннымъ. У него былъ вздернутый носъ, узкій лобъ, какое-то смѣшное выраженіе лица; ко всему этому онъ былъ весь перепачканъ, и имѣлъ ухватки и пріемы взрослаго человѣка. Низенькій ростъ, кривыя ноги и узкіе отвратительные глаза были существенными его примѣтами. Шляпа его была такъ легко надѣта на голову, что могла слетѣть при малѣйшемъ дуновеніи вѣтерка, еслибъ онъ поминутно не поправлялъ ее. На немъ былъ фракъ взрослаго человѣка, достававшій до пятокъ. Онъ отогнулъ обшлага, чтобъ освободить руки и положить ихъ въ карманы; сапоги блюхеровскіе; видъ важный и гордый.
   -- Что съ тобою, любезный? сказалъ странный джентльменъ Оливеру.
   -- Я очень усталъ и очень голоденъ, отвѣчалъ Оливеръ, со слезами на глазахъ.-- Я все шелъ пѣшкомъ, семь дней былъ въ дорогѣ.
   -- Семь дней въ дорогѣ! сказалъ юный джентльменъ. О, понимаю. Цапля послала? Но, прибавилъ онъ, смотря съ удивленіемъ на Оливера:-- ты, кажется, не знаешь, что такое цапля, дружокъ?
   Оливеръ смиренно отвѣчалъ, что это, кажется, птица.
   -- О, какъ же ты простъ, дружокъ! вскричалъ юный джентльменъ.-- Цапля -- значитъ судья, и если ты идешь по приказанію цапли, то уже назадъ не воротишься; надо идти впередъ. Ты никогда не былъ на мельницѣ?
   -- На какой мельницѣ? спросилъ Оливеръ.
   -- На какой мельницѣ? Ну, на мельницѣ, которой нужно такъ мало мѣста, что она можетъ молоть хоть въ кружкѣ, и чѣмъ тише вѣтеръ, тѣмъ лучше, потому-что тогда нельзя достать рабочихъ. Но пойдемъ, сказалъ юный джентльменъ, ты вѣрно голоденъ.
   Помогши Оливеру встать, юный джентльменъ зашелъ въ ближайшую лавку, купилъ ветчины и хлѣба, потомъ пошелъ съ Оливеромъ въ трактиръ и велѣлъ подать себѣ пива. По приглашенію своего таинственнаго друга, Оливеръ началъ завтракать съ большимъ аппетитомъ, между-тѣмъ, какъ странный мальчикъ разсматривалъ его съ большимъ вниманіемъ.
   -- Въ Лондонъ идешь? сказалъ наконецъ странный мальчикъ, когда Оливеръ кончилъ.
   -- Да-съ.
   -- Есть квартира?
   -- Нѣтъ-съ.
   -- Деньги?
   -- Нѣтъ.
   Странный мальчикъ началъ свистать и запустилъ руки въ карманы, сколько было можно.
   -- Вы живете въ Лондонѣ? спросилъ Оливеръ.
   -- Да, когда я бываю дома, отвѣчалъ мальчикъ: -- я думаю, тебѣ нужно гдѣ-нибудь ночевать сегодня?
   -- Да, я не спалъ съ-тѣхъ-поръ, какъ вышелъ изъ дому, отвѣчалъ Оливеръ.
   -- Не реви понапрасну, сказалъ юный джентльменъ:-- я долженъ къ вечеру быть въ Лондонѣ, гдѣ я знакомъ съ однимъ почтеннымъ джентльменомъ; онъ даромъ дастъ тебѣ квартиру и ничего съ тебя не возьметъ... то-есть, если знакомый ему джентльменъ отрекомендуетъ тебя. А развѣ онъ не знаетъ меня? Ну, не совсѣмъ -- конечно!
   Юный джентльменъ улыбнулся, желая показать, что послѣднія слова онъ говорилъ въ насмѣшку, и допилъ пиво.
   Невозможно было отказаться отъ такого неожиданнаго приглашенія, тѣмъ болѣе, что джентльменъ совѣтовалъ Оливеру не терять напрасно времени. Скоро между ими завязался дружескій и откровенный разговоръ, изъ котораго Оливеръ узналъ, что имя его друга Джекъ Докинсъ, и что онъ любимецъ и protégé стараго джентльмена, о которомъ упоминалъ.
   Одежда мистера Докинса ничего не говорила хорошаго въ пользу его покровителя; но какъ въ откровенномъ разговорѣ онъ признался, что между пріятелями онъ извѣстенъ подъ именемъ "Хитреца", то Оливеръ старался по возможности составить себѣ хорошее мнѣніе о старомъ джентльменѣ, съ которымъ надѣялся вскорѣ короче познакомиться.
   Такъ-какъ Джекъ Докинсъ не хотѣлъ войдти въ Лондонъ прежде наступленія ночи, то они достигли Излингтона не ранѣе одиннадцати часовъ и вошли въ узкую, извилистую улицу, въ которой Докинсъ, ускоривъ шаги, просилъ Оливера не отставать отъ него ни на шагъ.
   Все вниманіе Оливера устремлено было на то, чтобъ не потерять своего путеводителя; однако онъ успѣлъ бросить бѣглый взглядъ на обѣ стороны дороги, по которой они шли. Улица была чрезвычайно узка и грязна, воздухъ зараженъ какимъ-то невыносимымъ запахомъ. Въ ней было много маленькихъ лавокъ, но казалось, что въ нихъ торговлю производили только дѣтскими шляпами, и хотя было уже поздно, однако имъ часто встрѣчались дѣти, входившія и выходившія изъ лавокъ, или выглядывавшія въ окна. Переулки, на каждомъ шагу пересѣкавшіе улицу, наполнены было бродягами и пьяницами.
   Оливеръ началъ уже размышлять о томъ, не бѣжать ли ему назадъ, какъ вдругъ проводникъ, схвативъ его за руку, толкнулъ въ отворенныя ворота дома, стоявшаго на самомъ концѣ улицы, и, вошедъ въ корридоръ, заперъ за собою дверь.
   -- Ну! кричалъ голосъ сверху въ отвѣтъ на свистъ Докинса.
   -- Plummy и Slam! былъ отвѣтъ.
   Казалось, слова эти были паролемъ или сигналомъ, потому-что свѣча блеснула на концѣ корридора и освѣтила лицо человѣка, стоявшаго у перилъ старой лѣстницы.
   -- Васъ двое, сказалъ человѣкъ, отдаляя свѣчу и заслоняя свѣтъ рукою.-- Кто другой?
   -- Новичокъ, отвѣчалъ Докинсъ, толкая Оливера впередъ.
   -- Откуда онъ?
   -- Изъ Гренландіи. Что, Феджинъ наверху?
   -- Да; ступайте.-- Свѣчка исчезла и человѣкъ скрылся.
   Оливеръ, одною рукою ощупывая стѣну, а другою держась за своего спутника, началъ съ большимъ трудомъ подыматься по темной развалившейся лѣстницѣ, между-тѣмъ, какъ товарищъ его шелъ такъ быстро, что, казалось, давно зналъ ее. Онъ отперъ дверь въ комнату и втащилъ за собою Оливера.
   Стѣны и потолокъ комнаты были совершенно черны отъ ветхости и нечистоты. Простой столъ стоялъ передъ огнемъ, а на немъ свѣча, воткнутая въ бутылку, двѣ или три оловянныя стопы, кусокъ масла и тарелка. На очаги былъ котелъ, въ которомъ кипѣло что-то; а возле, съ вилкою въ рукахъ, старый, сгорбленный Жидъ, на отвратительное лицо котораго падали клочки рыжихъ, курчавыхъ волосъ. На немъ былъ грязный фланелевый сюртукъ безъ воротника; казалось, все вниманіе его было раздѣлено между очагомъ и веревкой, на которой висѣло нѣсколько шелковыхъ платковъ. На полу постлано нѣсколько постелей, одна возлѣ другой; а вокругъ стола сидѣли четыре или пять мальчиковъ, не старѣе Докинса, куря изъ длинныхъ глиняныхъ трубокъ и допивая вино съ видомъ пожилыхъ людей. Всѣ они окружили своего товарища, который сказалъ шопотомъ нѣсколько словъ Жиду и потомъ оборотился къ Оливеру; то же сдѣлалъ и Жидъ съ вилкою въ рукѣ.
   -- Вотъ онъ, Феджинъ, сказалъ Докинсъ: -- мой другъ, Оливеръ Твистъ.
   Жидъ усмѣхнулся, и, отвѣсивъ низкій поклонъ Оливеру, протянулъ ему руку, говоря, что надѣется имѣть честь покороче съ нимъ познакомиться. Потомъ мальчики съ трубками окружили его и крѣпко жали ему обѣ руки, особенно ту, въ которой онъ держалъ свои маленькій узелокъ. Одинъ джентльменъ взялъ на себя трудъ спрятать его шапку; другой былъ такъ услужливъ, что положилъ руки въ его карманы, съ тѣмъ, чтобъ избавить его отъ труда самому опорожнивать ихъ, когда будетъ ложиться спать. Можетъ-быть, эти учтивости простирались бы и далѣе, еслибъ вилка Жида не усадила всѣхъ по мѣстамъ.
   -- Намъ очень, очень пріятно видѣть васъ, Оливеръ, сказалъ Жидъ.-- Эй,"хитрецъ"! сними-ка съ очага котелъ и подвинь къ огню стулъ для Оливера. А! ты смотришь на носовые платки, дружокъ? Ихъ много здѣсь, не-правда-ли? Намъ отдаютъ ихъ для мытья... только, Оливеръ, только. Ха! ха! ха!
   Всѣ воспитанники веселаго стараго джентльмена громко засмѣялись при послѣднихъ словахъ его. Оливеръ съѣлъ свою порцію. Жидъ налилъ для него стаканъ воды съ ромомъ, говоря, чтобъ онъ поскорѣе все выпилъ, потому-что его дожидаются другіе. Оливеръ исполнилъ, чего отъ него требовали, и почти тотчасъ послѣ этого почувствовалъ, что его тихо опустили на одну изъ постелей; онъ заснулъ крѣпкимъ сномъ.
   

ГЛАВА IX,
которая содержитъ въ себѣ дальнѣйшія подробности о веселомъ старомъ джентльменъ и его воспитанникахъ.

   Было уже поздно, когда на другое утро Оливеръ пробудился отъ крѣпкаго, долгаго сна. Въ комнатѣ никого не было, кромѣ стараго Жида, который варилъ кофе для завтрака и что-то насвистывалъ, мѣшая кофе желѣзною ложкою. Иногда онъ вдругъ останавливался, прислушиваясь къ малѣйшему шуму внизу; потомъ снова продолжалъ насвистывать и мѣшать кофе.
   Хотя Оливеръ уже не спалъ, но еще не совершенно проснулся. Есть особенное состояніе между сномъ и пробужденіемъ: вы болѣе пяти минутъ находитесь въ усыпленіи съ открытыми глазами, ощущая все, что происходитъ вкругъ васъ, между-тѣмъ, какъ другія ваши чувства находятся въ совершенномъ бездѣйствіи. Оливеръ былъ именно въ такомъ положеніи. Онъ видѣлъ Жида полуоткрытыми глазами, слышалъ его тихій свистъ и звукъ ложки по кофеннику, а между-тѣмъ не могъ пошевельнуться.
   Когда кофе былъ готовъ, Жидъ снялъ кофейникъ и, нѣсколько минутъ оставаясь въ нерѣшимости, какъ-бы не зная, что дѣлать, обернулся, и, посмотрѣвъ на Оливера, назвалъ его по имени. Но Оливеръ не отвѣчалъ и казался спящимъ.
   Обезопасивъ себя съ этой стороны, Жидъ тихо подкрался къ двери и заперъ ее на замокъ. Потомъ, показалось Оливеру, вытащилъ онъ изъ-подъ пола маленькій ящикъ и поставилъ его на столъ. Глаза его заблистали, когда онъ отворилъ его. Подвинувъ къ столу старый стулъ, онъ сѣлъ, и вынулъ изъ ящичка богатые золотые часы, осыпанные брильянтами.
   -- А-га! сказалъ Жидъ, пожимая плечами и искривляя лицо ужасною улыбкою.-- Ловкія собаки! ловкія собаки! Попались! молодцы! молодцы!..
   Съ такими восклицаніями Жидъ положилъ часы на прежнее мѣсто. Потомъ изъ того же ящика вынулъ по-крайней-мѣрѣ полдюжины такихъ же часовъ и разсматривалъ ихъ съ такимъ же удовольствіемъ; потомъ началъ вынимать цѣпочки, фермуары, браслеты и другія брильянтовыя вещи, такой цѣны и работы, что Оливеръ отъ роду ничего подобнаго не видывалъ.
   Положивъ на мѣсто вещи, Жидъ вынулъ другой ящичекъ, такой маленькій, что онъ умѣщался на ладони. Положивъ его на столъ, Жидъ заслонилъ его рукою, и началъ разсматривать долго и выимательно. Наконецъ, какъ-бы отчаясь въ успѣхѣ, отодвинулъ назадъ стулъ, и пробормоталъ:
   -- Чудесная вещь казнь! Мертвые никогда не раскаиваются; мертвые никогда не вспоминаютъ старыхъ грѣховъ. А это чудесная вещица для продажи! Пятеро попались, и un одинъ не воротился назадъ!
   При этихъ словахъ, блестящіе глаза Жида, безъ цѣли блуждавшіе по комнатъ, упали на лицо Оливера; глаза мальчика были устремлены на него въ безмолвномъ любопытства, и Жидъ въ то же мгновеніе понялъ, что за нимъ примѣчаютъ. Онъ заперъ ящичекъ и, схвативъ ножъ, лежавшій на столъ, въ бѣшенствѣ вскочилъ съ своего мѣста. Члены его дрожали въ ужасъ; Оливеръ могъ примѣтить, что ножъ блеснулъ въ воздухъ.
   -- Что это значитъ? сказалъ Жидъ.-- Зачѣмъ ты подсматриваешь за мною? Зачѣмъ ты проснулся? Что ты видѣлъ? Говори! скорѣе, скорѣе, если тебѣ дорога жизнь!
   -- Я не могъ спать долѣе, сударь, робко отвѣчалъ Оливеръ: -- я очень жалъ то, что помѣшалъ вамъ, сударь.
   -- Ты уже проснулся часъ назадъ? спросилъ Жидъ, сурово глядя на мальчика.
   -- Нѣтъ, нѣтъ! увѣряю васъ, сударь.
   -- Правда ли? вскричалъ Жидъ, смотря съ большею яростію на Оливера.
   -- Клянусь вамъ, правда, сударь; быстро отвѣчалъ Оливеръ.-- Я не просыпался.
   -- Полно, полно, дружокъ! сказалъ Жидъ, вдругъ принимая прежній видъ, и будто бы играя ножомъ. Я вѣдь знаю. Я только хотѣлъ испугать тебя. Ты добрый мальчикъ. Ха! ха! ты не трусъ, Оливеръ, сказалъ Жидъ, потирая руки, по все еще съ безпокойствомъ смотря на ящикъ.
   -- Ты видѣлъ эти красивенькія вещицы, дружокъ? спросилъ Жидъ, закрывая рукою ящичекъ.
   -- Да, сударь.
   -- А! вскричалъ Жидъ, блѣднѣя.-- Онѣ... онѣ мои, Оливеръ; это мои вещицы. Это моя маленькая собственность, все, что мнѣ остается на старости. Люди зовутъ меня скупцомъ, нищимъ; вотъ и все.
   Оливеръ подумалъ, что старикъ точно долженъ быть скупъ, когда живетъ въ такомъ гадкомъ мѣстѣ, имѣя столько часовъ; но думая, что быть можетъ привязанность его къ "хитрецу" и другимъ мальчикамъ слишкомъ дорого ему стоитъ, только взглянулъ равнодушно на Жида, и спросилъ можно ли ему встать.
   -- Можно, дружокъ, можно, отвѣчалъ старикъ. Тамъ за дверью стоитъ ведро воды; принеси его сюда, а я достану тебѣ кувшинъ умыться.
   Оливеръ всталъ, досталъ ведро, и когда воротился назадъ, ящичекъ уже исчезъ.
   Едва онъ успѣлъ вымыться и вылить воду изъ кувшина за окно, по приказанію Жида, Докинсъ воротился, вмѣстѣ съ веселымъ другомъ, котораго Оливеръ наканунѣ видѣлъ курящимъ, и зналъ подъ именемъ Чарльса Бэтса. Всѣ четверо сѣли за столъ, начали пить кофе и ѣсть пирожки, которые Докинсъ принесъ въ шляпѣ.
   -- Ну, сказалъ Жидъ, лукаво взглянувъ на Оливера, и обращаясь къ Докинсу -- надѣюсь, вы поработали сегодня утромъ, друзья?
   -- Славно, отвѣчалъ Докинсъ.
   -- Какъ волы, прибавилъ Бэтсъ.
   -- Умницы, умницы! сказалъ Жидъ. Что ты принесъ, "хитрецъ"?
   -- Пару бумажниковъ.
   -- Набитыхъ? спросилъ Жидъ, дрожа отъ ожиданія.
   -- Порядочно, отвѣчалъ Докинсъ, вынимая два бумажника, одинъ зеленый, другой красный.
   -- Не слишкомъ-то туги, сказалъ Жидъ, развертывая ихъ: -- но очень чистой и хорошей работы. Хорошъ мастеръ, Оливеръ?
   -- Очень хорошій, сударь, отвѣчалъ Оливеръ. На это Бэтсъ громко засмѣялся, и Оливеръ смутился, думая, что сказалъ какую-нибудь глупость.
   -- А у тебя что, дружокъ? сказалъ Жидъ Бэтсу.
   -- Тряпки, отвѣчалъ Бэтсъ, вынимая изъ кармана четыре носовые платка.
   -- Хорошо, сказалъ Жидъ, внимательно разсматривая ихъ:-- очень хорошіе платки; ты худо замѣтилъ ихъ, Бэтсъ; надо иголкой снять прочь мѣтки; мы выучимъ этому Оливера. Какъ ты думаешь, Оливеръ? а? Ха, ха, ха!
   -- Если вамъ угодно, сударь, отвѣчалъ Оливеръ.
   -- Ты хотѣлъ бы дѣлать платки такъ скоро, какъ Бэтсъ? спросилъ Жидъ.
   -- Очень хотѣлось бы, еслибъ вы только научили меня.
   Мистеру Бэтсу отвѣтъ этотъ показался такъ смѣшонъ, что онъ снова захохоталъ во все горло, расплескавши свой кофе.
   -- Что за простакъ! сказалъ Бэтсъ, оправляясь отъ смѣха.
   Докинсъ не сказалъ ни слова, погладилъ Оливера по головѣ, прибавивъ, что его всему научатъ; между-тѣмъ, старикъ, видя, что Оливеръ покраснѣлъ, перемѣнилъ разговоръ, спросивъ, много ли было народу въ это утро при казни. Отвѣты обоихъ мальчиковъ заставляли его удивляться, какъ они могли найдти время быть вездѣ, будучи столь трудолюбивыми.
   Когда кончился завтракъ, веселый старикъ и два мальчика начали играть въ очень-занимательную и необыкновенную игру -- вотъ какъ: веселый старичокъ, положивъ въ одинъ изъ кармановъ своихъ брюкъ табакерку, въ другой бумажникъ, а въ карманъ фрака часы; надѣвъ цѣпочку на шею, пристегнувъ къ манишкѣ брильянтовую булавку, и плотно застегнувъ фракъ, положилъ футляръ отъ часовъ и платокъ въ карманы, и началъ ходить по комнатѣ, постукивая палкою и передразнивая старыхъ джентльменовъ, которые на каждомъ шагу встрѣчаются по улицамъ. Иногда онъ останавливался у печки, иногда у двери, дѣлая видъ, будто смотритъ на окна лавокъ. Въ это время онъ боязливо оглядывался кругомъ, какъ-бы боясь воровъ, и поминутно ощупывалъ карманы, опасаясь, не потерялъ ли чего-нибудь. Все это дѣлалъ онъ такъ смѣшно и натурально, что Оливеръ хохоталъ до слезъ. Между-тѣмъ, оба мальчика шли вслѣдъ за нимъ и такъ быстро отскакивали, когда онъ оборачивался, что невозможно было слѣдовать за ихъ движеніями. Наконецъ, Докинсъ наступилъ ему на ногу, между-тѣмъ, какъ Бэтсъ споткнулся сзади его; и въ минуту они съ неимовѣрною быстротою отобрали у него табакерку, бумажникъ, часы, цѣпочку, булавку, платокъ, даже футляръ отъ часовъ. Если старикъ чувствовалъ руку въ карманѣ, тотчасъ кричалъ объ этомъ, и тогда игра начиналась снова.
   Лишь-только кончилась игра, пришли двѣ молодыя дамы повидаться съ джентльменами; одну изъ нихъ звали Бэтъ {Уменьшительное отъ Елизаветы.}, другую Нанси {Уменьшительное отъ Анны.}. Длинные волосы ихъ довольно-неопрятно зачесаны назадъ; чулки и башмаки очень грязные. Онѣ не были красавицами, но имѣли живой румянецъ на лицѣ, и веселый, откровенный взглядъ. Свободное и пріятное обращеніе ихъ заставило Оливера думать, что онѣ были прекрасныя дѣвушки, и въ томъ не было никакого сомнѣнія.
   Эти гостьи оставались долго. Одна изъ нихъ стала жаловаться на холодную погоду; подали вина, и разговоръ оживился. Наконецъ Чарльсъ сказалъ, что пора идти; вскорѣ послѣ того, онъ, вмѣстѣ съ Докинсомъ и двумя молодыми дамами, вышелъ; Жидъ всѣмъ имъ далъ денегъ.
   -- Вотъ, дружокъ, сказалъ Жидъ: -- чудесная жизнь, не такъ ли? Они ушли на цѣлый день.
   -- Ужь кончили они свою работу? спросилъ Оливеръ.
   -- Да, сказалъ Жидъ.-- Развѣ, можетъ-быть, по дорогѣ имъ встрѣтится какая-нибудь работа; они вѣрно отъ нея не откажутся. Бери съ нихъ примѣръ, дружокъ, бери съ нихъ примѣръ, продолжалъ Жидъ, постукивая кулакомъ но столу: -- дѣлай все, что они скажутъ тебѣ, и во всякомъ случаѣ спрашивай у нихъ совѣта; особенно у "хитреца". Онъ будетъ великимъ человѣкомъ, и тебя можетъ сдѣлать тоже великимъ человѣкомъ, лишь только слушай его. Что? мой платокъ виситъ изъ кармана, дружокъ? спросилъ Жидъ, вдругъ останавливаясь.
   -- Виситъ, сударь, отвѣчалъ Оливеръ.
   -- Попробуй, не можешь ли ты выдернуть его такъ, чтобъ я не почувствовалъ. Ты видѣлъ, какъ мы играли поутру.
   Оливеръ схватился за карманъ одною рукою, подражая Докинсу, а другою вдругъ вытащилъ платокъ.
   -- Выдернулъ? спросилъ Жидъ.
   -- Выдернулъ, сударь, сказалъ Оливеръ, показывая платокъ.
   -- О, да ты проворный молодецъ, дружокъ! сказалъ веселый старикъ, гладя по головѣ Оливера.-- Я никогда не видывалъ такого умника. Вотъ тебѣ шиллингъ. Если ты будешь успѣвать въ этомъ, то сj-временемъ сдѣлаешься великимъ человѣкомъ. Теперь поди сюда, я покажу тебѣ какъ снимать мѣтки съ платковъ.
   Оливеръ удивлялся, какимъ образомъ онъ можетъ сдѣлаться великимъ человѣкомъ, вытаскивая въ игрѣ платокъ изъ кармана стараго джентльмена; но разсудивъ, что Жидъ, будучи гораздо старше его, долженъ знать это лучше, молча подошелъ за нимъ къ столу и скоро прилежно занялся новою наукою.
   

ГЛАВА X.
Оливеръ короче знакомится съ характеромъ общества, въ которое вступилъ, и пріобрѣтаетъ большую опытность.

   Нѣсколько дней Оливеръ оставался въ комнатъ Жида, снимая мѣтки съ платковъ (которыхъ каждый день приносили множество), и иногда принимая участіе въ игрѣ выше описанной, въ которую Жидъ и два мальчика играли непремѣнно каждое утро. Наконецъ ему захотѣлось подышать чистымъ воздухомъ; онъ сталъ настойчивѣе просить старика позволить ему идти на работу съ двумя другими товарищами.
   Оливеръ часто замѣчалъ строгую нравственность старика. Когда Чарльсъ или "хитрецъ" возвращались вечеромъ домой съ пустыми руками, онъ съ жаромъ изъяснялъ всѣ ихъ пороки, происходящіе отъ праздности и лѣности, и принуждалъ ихъ къ дѣятельной жизни, отсылая спать безъ ужина. Одинъ разъ онъ разсердился до того, что заперъ ихъ внизу на цѣлую ночь.
   Наконецъ, однажды утромъ, Оливеръ получилъ позволеніе идти на работу. Работы съ платками не было уже два или три дня, и обѣды становились хуже и хуже. Вѣроятно, эти причины понудили стараго джентльмена изъявить свое согласіе; онъ отпустилъ Оливера, ввѣривъ его надзору Чарльса и друга его Докинса.
   Три мальчика вышли вмѣстѣ: "хитрецъ" по обыкновенію, съ отогнутыми рукавами и шляпою на бокъ; Чарльсъ положивъ въ карманъ руки, а Оливеръ между ими, не понимая, куда они идутъ и какого рода ремеслу начнутъ учить его.
   Они шли лѣниво и тихо; Оливеръ скоро началъ думать, что его товарищи хотятъ обмануть стараго джентльмена, и вовсе не пойдутъ на работу. "Хитрецъ" имѣлъ дурную привычку снимать по дорогѣ шапки съ маленькихъ мальчиковъ и бросать вверхъ, а Чарльсъ Бэтсъ, должно быть, не имѣя никакого понятія о правахъ собственности, бралъ съ лотковъ яблоки, и тоже бросалъ ихъ въ карманы свои, которые были такъ вмѣстительны, что наполнялись безъ счету. Все это не нравилось Оливеру; онъ хотѣлъ уже воротиться назадъ, какъ внезапная перемѣна съ "хитрецомъ" привлекла на себя его вниманіе.
   Только-что выходили они изъ улицы, когда Докинсъ вдругъ остановился, и, положивъ на губы палецъ, осторожно отозвалъ назадъ своего товарища.
   -- Что съ вами? спросилъ Оливеръ.
   -- Тише! отвѣчалъ Докинсъ: -- видишь ты этого стараго филина около книжной лавки?
   -- Стараго джентльмена? спросилъ Оливеръ.-- Вижу.
   -- Пусть онъ идетъ, сказалъ "хитрецъ".
   -- Первый опытъ, замѣтилъ Чарльсъ Бэтсъ.
   Оливеръ съ изумленіемъ смотрѣлъ то на того, то на другаго, но не смѣлъ дѣлать вопросовъ, потому-что оба мальчика тихо перешли черезъ дорогу и начали вертѣться около стараго джентльмена, который обратилъ на себя ихъ вниманіе. Оливеръ сдѣлалъ нѣсколько шаговъ за ними, и не зная идти ли впередъ, или бѣжать назадъ, стоялъ въ безмолвной нерѣшимости.
   Старый джентльменъ былъ весьма почтенной наружности, съ напудренною головою, въ золотыхъ очкахъ, въ зеленомъ фракѣ съ чернымъ бархатнымъ воротникомъ и въ бѣлыхъ брюкахъ, съ бамбуковою тростью подъ мышкой. Онъ взялъ книгу изъ лавки и читалъ такъ громко, какъ-будто былъ у себя дома. Занятый чтеніемъ, не видѣлъ онъ ни библіотеки, мы улицы, ни мальчиковъ,-- словомъ, ничего, кромѣ книги.
   Каковъ же былъ ужасъ и отчаяніе Оливера, когда онъ, стоя въ нѣсколькихъ шагахъ, увидѣлъ, какъ Докинсъ опустилъ руку въ карманъ стараго джентльмена, и, вынувъ оттуда платокъ, передалъ его Чарльсу; потомъ оба они пустились бѣжать и "крылись за угломъ!
   Въ одну минуту значеніе носовыхъ платковъ, часовъ, брильятовъ и Жида открылось предъ глазами Оливера. Кровь охладѣла въ его жилахъ; онъ стоялъ, не помня самъ себя, и потомъ, самъ не зная, что дѣлаетъ, бросился бѣжать со всѣхъ ногъ.
   Все это произошло въ одну минуту, и въ то время, какъ Оливеръ бросился бѣжать, старый джентльменъ, опустивъ руку въ карманъ и не нашедъ тамъ платка, вдругъ обернулся. Онъ увидѣлъ бѣгущаго мальчика, тотчасъ заключилъ изъ этого, что нашелъ мошенника, и закричавъ: "держите вора!" побѣжалъ за нимъ, съ книгою въ рукахъ.
   Но не одинъ старый джентльменъ поднялъ крикъ. Докинсъ и Чарльсъ, чтобъ избѣжать общаго вниманія, зашли въ первыя вороты за угломъ. Услышавъ крикъ и увидѣвъ бѣгущаго Оливера, они проворно выбѣжали, и крича: "держите вора!" пустились догонять его. какъ честные люди.
   Конечно, Оливеръ былъ воспитанъ философами; но онъ не былъ еще теоретически знакомъ съ ихъ превосходною аксіомою, что самосохраненіе -- первый законъ природы. Незнаніе этого еще болѣе устрашало его, и онъ летѣлъ какъ вѣтеръ, преслѣдуемый старымъ джентльменомъ и двумя мальчиками.
   "Держите вора! держите вора!" эти звуки производятъ волшебное дѣйствіе. Купецъ оставляетъ свою лавку, извощикъ карету, мясникъ бросаетъ свою ношу, булочникъ свою корзину, молочница кувшины, почтальйонъ свои пакеты, школьникъ свои книги, дитя свой мячикъ. Всѣ бѣгутъ, смѣшавшись, толкая другъ друга, сбивая съ ногъ, крича, бранясь, сзывая собакъ и изумляя прохожихъ: улицы, переулки повторяютъ ихъ крики.
   "Держите вора! держите вора!" Этотъ крикъ повторяется сотнею голосовъ, и толпа все болѣе и болѣе увеличивается. Всѣ бѣгутъ, перескакиваютъ черезъ грязь спотыкаются о камни: -- окна отворяются, народъ бѣжитъ, и все повторяетъ: "держите вора! держите вора!"
   "Держите вора! держите вора!" Въ людяхъ есть какая-то страсть охотиться. Несчастный мальчикъ, изнемогающій отъ усталости, съ ужасомъ во взорѣ, съ отчаяніемъ въ лицѣ, собираетъ" послѣднія силы. чтобъ убѣжать отъ своихъ преслѣдователей; потъ градомъ, катится съ лица его: но его преслѣдуютъ, настигаютъ; крикъ раздается громче и громче: "держите! держите!"
   Наконецъ онъ настигнутъ. Ловкій ударъ сшибъ его съ ногъ. Онъ упалъ на землю: толпа окружила его; всякій хочетъ взглянуть на вора. Посторонитесь!-- Дайте ему отдохнуть!-- Вотъ еще! Стоитъ онъ этого!-- Гдѣ джентльменъ?-- Вотъ онъ идетъ.-- Дайте мѣсто джентльмену.-- Этотъ мальчикъ, сударь?-- Да.
   Оливеръ лежалъ уже покрытый грязью и пылью, съ кровью у рта, дико смотря на окружавшихъ его, когда старый джентльменъ былъ втолкнутъ въ середину толпы и началъ его допрашивать.
   -- Да, сказалъ кротко джентльменъ: -- я боюсь, что это онъ.
   -- Боитесь! ворчала толпа.-- Ботъ хорошо!
   -- Бѣдняжка! сказалъ джентльменъ.-- Онъ ушибся...
   -- Я поймалъ его, сударь, сказалъ высокій, грубый дѣтина, выступая впередъ: я ударилъ его въ зубы: -- я поймалъ его, сударь.
   Онъ снялъ шляпу съ усмѣшкою, надѣясь получить что-нибудь за труды; по старый джентльменъ взглянулъ на него съ отвращеніемъ, съ безпокойствомъ поглядѣлъ вокругъ, какъ-будто самъ хотѣлъ бѣжать: можетъ-быть онъ и сдѣлалъ бы это, еслибъ полицейскій офицеръ (полицейскіе въ такихъ случаяхъ обыкновенно приходятъ послѣ всѣхъ) не протѣснился сквозь толпу и не схватилъ Оливера за воротникъ.
   -- Ну, вставай! сказалъ онъ сердито.
   -- Еи-Богу, это не я сдѣлалъ, сударь. Два другіе мальчика, сказалъ Оливеръ, жалобно сжавши руки и смотря кругомъ: -- они здѣсь гдѣ-нибудь.
   -- Нѣтъ, ихъ нѣтъ здѣсь, сказалъ полицейскій. Онъ думалъ, что говорилъ иронически, но въ-самомъ-дѣлѣ сказалъ правду, потому-что Чарльсъ и Докинсъ давно уже ускользнули.-- Ну, ну, вставай!
   -- Оставьте его, съ состраданіемъ сказалъ старый джентльменъ.
   -- Нѣтъ-съ, отвѣчалъ полицейскій, таща Оливера за воротникъ.-- Вставай, дьяволенокъ!
   Оливеръ едва могъ стоять на ногахъ; полицейскій тащилъ его за воротникъ по улицамъ. Джентльменъ шелъ возлѣ, а большая часть толпы, забѣгая впередъ, оборачивалась, смотря на Оливера. Мальчишки въ торжествѣ кричали и визжали, потомъ разошлись но домамъ.
   

ГЛАВА XI.
Краткій очеркъ англійскаго полицейскаго правосудія.

   Оливера отвели въ полицію. Толпа шла вслѣдъ за нимъ черезъ три или четыре улицы, и разошлась, когда его ввели на грязный дворъ, гдѣ былъ храмъ правосудія. Здѣсь они встрѣтили человѣка съ усами на лицѣ и связкою ключей въ рукахъ.
   -- Что тамъ приключилось? заботливо спросилъ онъ.
   -- Поймали охотника, отвѣчалъ человѣкъ, приведшій Оливера.
   -- Вы принадлежите къ числу тѣхъ, которыхъ ограбили, сударь? спросилъ человѣкъ съ ключомъ.
   -- Да, отвѣчалъ старый джентльменъ.-- Но я не совсѣмъ увѣренъ въ томъ, что этотъ мальчикъ вытащилъ у меня платокъ. Я... я лучше бы хотѣлъ оставить это дѣло.
   -- Нельзя-съ; вамъ нужно идти къ господину-судьѣ; его-милость тотчасъ будетъ. Ну, дружокъ, ступай-ка сюда!
   Съ этимъ словомъ Оливера втолкнули въ дверь, и заперли въ каменный погребъ.
   Погребъ былъ чрезвычайно-нечистъ, потому-что тогда былъ понедѣльникъ, и тугъ съ субботы содержались шесть пьяницъ, запертые на воскресенье.
   Старый джентльменъ печально взглянулъ въ-слѣдъ за Оливеромъ, когда дверь заперлась на ключъ, и со вздохомъ посмотрѣлъ на книгу, которая была невинною причиною столькихъ непріятностей.
   -- Въ лицѣ этого мальчика есть что-то трогательное и привлекательное, сказалъ старый джентльменъ самъ-себя, тихо отходя въ сторону и ударяя себя книгою по подбородку.-- Не-уже-ли онъ воръ? Онъ кажется мнѣ... Кстати! вскричалъ старый джентльменъ вдругъ, останавливаясь и смотря на небо:-- Боже мой, гдѣ я прежде видѣлъ это лицо?
   Подумавъ нѣсколько минутъ, старый джентльменъ въ прежней меланхоліи вошелъ въ одну изъ комнатъ дома, и, удалившись въ уголъ, началъ перебирать въ памяти знакомыя лица, закрытыя темною завѣсою нѣсколькихъ лѣтъ.-- Нѣтъ, сказалъ онъ, качая головою:-- это мечта.
   По скоро онъ опять возвратился къ воспоминаніямъ. Ему трудно было припомнить людей, давно забытыхъ. Тутъ были лица друзей и враговъ, смѣшанныхъ съ толпою; тутъ были лица молодыхъ и цвѣтущихъ дѣвушекъ, которыя сдѣлались теперь старухами; тутъ были другія, которыхъ могила сдѣлала трофеями смерти; воображеніе, презирая власть ея, одѣвало ихъ въ прежнюю свѣжесть и красоту, возвращало назадъ и блескъ глазъ, и свѣтлую улыбку, и вдохнувъ душу, вызывало ихъ изъ могилъ, представляя въ новомъ блескѣ, какъ небожителей.
   Но старый джентльменъ не могъ припомнить ни одного лица, похожаго на Оливера, и съ глубокимъ вздохомъ снова началъ перебирать былое.
   Легкій ударъ по плечу вывелъ его изъ задумчивости; человѣкъ съ ключами просилъ его пожаловать въ судъ. Онъ проворно закрылъ книгу, и тотчасъ явился передъ лицо знаменитаго мистера Фенга.
   Судейская комната была обширная зала, оклеенная обоями. Мистеръ Фенгъ сидѣлъ за столомъ на одномъ концѣ, а у двери была родъ деревянной скамьи, у которой стоялъ Оливеръ, дрожа отъ страха.
   Мистеръ Фенгъ былъ невысокаго роста, съ малымъ количествомъ волосъ, которыя онъ зачесывалъ съ боковъ и сзади на лобъ. Лицо его было сердито и красно.
   Старый джентльменъ почтительно поклонился, по обыкновенію подошелъ къ судьѣ и, отдавая карточку, сказалъ:-- Вотъ мой адресъ. Потомъ отступилъ на два шага, и, сдѣлавъ другой, учтивый поклонъ, отошелъ въ сторону, ожидая вопросовъ.
   Въ тотъ день мистеру Фенгу дали порядочный нагоняй за нерадѣніе; онъ былъ въ самомъ дурномъ расположеніи духа; читая газету, онъ съ досадою взглянулъ на джентльмена и спросилъ: -- Кто ты такой?
   Старый джентльменъ съ удивленіемъ показалъ на свою карточку.
   -- Г. офицеръ! сказалъ мистеръ Фенгъ, бросая на полъ карту вмѣстѣ съ газетою:-- кто этотъ негодяй?
   -- Мое имя, сударь, Броунло, сказалъ старый джентльменъ, говоря какъ прилично джентльмену.-- Позвольте мнѣ узнать имя судьи, который, спрятавшись за столомъ, смѣетъ обижать благороднаго человѣка. Сказавъ это, мистеръ Броунло осмотрѣлся кругомъ, какъ-бы ища кого-нибудь, кто бы могъ ему отвѣчать.
   -- Г. офицеръ, закричалъ мистеръ Фенгъ: -- кто привелъ этого негодяя?
   -- Его никто не привелъ, ваша милость, отвѣчалъ полицейскій.-- Онъ жалуется только на мальчика, ваша милость.
   Его милость очень-хорошо знала это; но, внимательно оглядѣвъ мистера Броунло съ ногъ до головы, она сказала: -- Жалуется на мальчика? Привести его къ присягѣ.
   -- Прежде, нежели я произнесу присягу, позвольте сказать вамъ, что я еще не совершенно увѣренъ...
   -- Молчать, сударь! сказалъ мистеръ Фенгъ, перебивъ его.
   -- Не замолчу, сударь! отвѣчалъ старый джентльменъ.
   -- Молчать сію же минуту, или я велю васъ выгнать отсюда! сказалъ мистеръ Фенгъ.-- Вы дерзкій, непочтительный человѣкъ! Какъ вы смѣете спорить со мною?
   -- Что? вскричалъ старый джентльменъ краснѣя.
   -- Привести его къ присягѣ! сказалъ Фенгъ писарю.-- Я ничего болѣе не хочу слышать. Къ присягѣ его!
   Негодованіе мистера Броунло возрастало болѣе и болѣе; но, разсудивъ, что упрямствомъ можно повредить мальчику, онъ скрылъ свои чувства и произнесъ присягу.
   -- Ну, сказалъ Фенгъ:-- на что вы жалуетесь? Что хотите сказать мнѣ?
   Мистеръ Броунло началъ:-- Я стоялъ у книжной лавки...
   -- Молчать, сударь! сказалъ мистеръ Фенгъ.-- Полицейскій! гдѣ полицейскій? Приведите его къ присягѣ. Ну, какъ было дѣло, полицейскій?
   Полицейскій съ должнымъ смиреніемъ разсказалъ, какъ все случилось, какъ онъ объискалъ Оливера и ничего не нашелъ у него.
   -- Есть противъ него какіе-нибудь свидѣтели? спросилъ мистеръ Фенгъ.
   -- Никакихъ, ваша милость, отвѣчалъ полицейскій.
   Мистеръ Фенгъ помолчалъ нѣсколько минутъ, и потомъ, обращаясь къ истцу, сказалъ сердитымъ голосомъ:
   -- Вы хотите обвинить этого мальчика, или нѣтъ? Васъ приводили къ присягѣ. Если вы будете молчать и не дадите никакихъ свидѣтельствъ, я накажу васъ за неуваженіе къ суду; я...
   Чѣмъ хотѣлъ наказать онъ, никто не знаетъ, потому-что въ это время писарь и тюремщикъ начали очень-громко кашлять, а писарь сверхъ того уронилъ тяжелую книгу на полъ.
   Послѣ многихъ обидныхъ восклицаній, прерываемый на каждомъ словѣ, мистеръ Броуыло кончилъ разсказъ свой объявленіемъ, что онъ побѣжалъ за мальчикомъ потому только, что увидѣлъ его бѣгущимъ, и надѣялся, что судья окажетъ ему правосудіе.
   -- Онъ много вытерпѣлъ, сказалъ въ заключеніе старый джентльменъ:-- я боюсь, что онъ очень болѣнъ; онъ весь избитъ.
   -- О, да! сказалъ съ усмѣшкою мистеръ Фенгъ.-- Подойди сюда, мальчишка; какъ твое имя?
   Оливеръ хотѣлъ отвѣчать, но не могъ. Онъ былъ блѣденъ, какъ смерть; ему казалось, что все вертится кругомъ его.
   -- Какъ твое имя, бездѣльникъ? закричалъ мистеръ Фенгъ.-- Г. офицеръ, какъ его зовутъ?
   Этотъ вопросъ былъ сдѣланъ толстяку въ пестромъ жилетѣ, стоявшему возлѣ стола. Онъ наклонился къ Оливеру и повторилъ вопросъ; но видя, что тотъ не въ состояніи ничего понятьъ, и зная, что молчаніе его только болѣе раздражитъ судью и ускорить приговоръ, сказалъ на удачу:
   -- Онъ говоритъ, что его имя Томъ Вайтъ, ваша милость.
   -- Онъ не хочетъ говорить громко, что ли? спросилъ Фенгъ.-- Хорошо, хорошо! Гдѣ онъ живетъ?
   -- Гдѣ можетъ, ваша милость, отвѣчалъ полицейскій, какъ-будто предвидя отвѣтъ Оливера.
   -- Есть ли у него родители? спросилъ Фенгъ.
   -- Онъ говоритъ, что они давно уже умерли, отвѣчалъ полицейскій на удачу.
   При этомъ вопросѣ, Оливеръ подпалъ голову, и, взглянувъ на всѣхъ съ умоляющимъ видомъ, слабымъ голосомъ попросилъ капли воды.
   -- Вздоръ! сказалъ мистеръ Фенгъ:-- онъ хочетъ провести насъ.
   -- Мнѣ кажется, онъ точно болѣнъ, ваша милость, замѣтилъ полицейскій.
   -- Я лучше вашего знаю это, сказалъ мистеръ Фенгъ.
   -- Поддержите его, сказалъ старый джентльменъ, протягивая руки:-- онъ упадетъ -- Оставьте! закричалъ Фенгъ:-- пусть падаетъ.
   Оливеръ послушался позволенія и тяжело упалъ на полъ. Полицейскіе посмотрѣли другъ на друга, но никто не смѣлъ пошевелиться.
   -- Притворяется, сказалъ Фенгъ.-- Пусть его лежитъ; устанетъ лежать -- встанетъ.
   -- Чѣмъ прикажете кончить дѣло? громко спросилъ писарь.
   -- Его на три мѣсяца въ тяжелую работу, отвѣчалъ мистеръ Фенгъ.-- Судъ конченъ.
   Дверь отворили, и хотѣли уже нести безчувственнаго мальчика въ погребъ, какъ вдругъ старикъ, бѣдно, но опрятно одѣтый, вбѣжалъ въ комнату и подошелъ къ столу.
   -- Постойте, постоите, не берите его;-- ради Бога, постойте! кричалъ онъ, задыхаясь.
   Хотя судъ, подобный этому, имѣетъ полную и ужасную власть надъ имѣніемъ, добрымъ именемъ, характеромъ и даже жизнію Англичанъ, подданныхъ ея величества, особенно на.участь бѣднѣйшаго класса; и хотя внутри этихъ стѣнъ каждый день разъигрываются сцены, которыя могли бы заставить ангеловъ плакать кровавыми слезами; но все, что здѣсь дѣлается, остается тайною для публики, исключая того, что пишутъ въ газетахъ. Мистеръ Фенгъ былъ чрезвычайно раздраженъ появленіемъ нежданнаго посѣтителя.
   -- Это что такое? кто это? Вонъ его! Судъ конченъ! кричалъ мистеръ Фенгъ.
   -- Я хочу говорить, кричалъ вновь пришедшій:-- меня нельзя выгнать, я все видѣлъ. Я хозяинъ книжной лавки. Мистеръ Фенгъ, мы должны меня выслушать. Вы не смѣете отказать мнѣ.
   Незнакомецъ говорилъ правду, говорилъ смѣло и рѣшительно; отказать ему было невозможно.
   -- Приведите его къ присягѣ, ворчалъ съ досадою Фенгъ.-- Ну, что вы хотѣли сказать?
   -- Вотъ что: я видѣлъ трехъ мальчиковъ,-- этого и еще двухъ другихъ, шедшихъ по другой сторонѣ улицы, въ то самое время, когда джентльменъ читалъ. Платокъ у него вытащилъ другой мальчикъ. Я видѣлъ это, видѣлъ, какъ этотъ поступокъ поразилъ его.-- И добрый книгопродавецъ разсказалъ все, до малѣйшей подробности.
   -- Зачѣмъ же вы не пришли прежде? спросилъ Фенгъ, помолчавъ.
   -- дь ея владѣлецъ такъ ловокъ, что однимъ, совершенно неожиданнымъ движеніемъ головы водворялъ ее на прежнее мѣсто. Сюртукъ, надѣтый на немъ, доходилъ ему чуть ли не до пятокъ; рукава сюртука почти наполовину были завернуты наверхъ, съ тою цѣлью вѣроятно, чтобы дать ему возможность засунуть свои руки въ карманы полосатыхъ плисовыхъ брюкъ. Это былъ во всякомъ случаѣ юный джентльменъ, четырехъ футовъ, шести дюймовъ росту, напускающій на себя непомѣрную важность.
   -- Эй, ты! Что съ тобой?
   -- Я очень голоденъ и очень усталъ, -- отвѣчалъ Оливеръ и глаза его наполнились слезами.-- Я издалека, и вотъ уже семь дней, какъ я иду.
   -- Семь цѣлыхъ дней!-- воскликнулъ юный джентльменъ.-- О, понимаю! По распоряженію клюва, да? Но, -- продолжалъ онъ, замѣтивъ удивленіе Оливера, -- ты я вижу, не понимаешь, что такое клювъ, мой наивный товарищъ!
   На это Оливеръ отвѣчалъ ему, что онъ всегда слышалъ, что этимъ словомъ называютъ ротъ у птицъ.
   -- Э-э... молодо, зелено!-- воскликнулъ молодой джентльменъ.-- Клювомъ называютъ судью {Beak -- клювъ, но на воровскомъ языкѣ -- судья, полиція.}, а когда судья прикажетъ тебѣ идти, то ты пойдешь не впередъ, а наверхъ и никогда не сойдешь опять внизъ. Былъ ты когда нибудь на мельницѣ?
   -- На какой мельницѣ?-- спросилъ Оливеръ.
   -- На какой! Да на мельницѣ.... въ такой маленькой, что вертишься въ ней, какъ въ каменной кружкѣ {Jug -- кувшинъ, въ просторѣчіи -- тюрьма.}. И чѣмъ больше попадаются люди въ просакъ, тѣмъ лучше она мелетъ, чѣмъ меньше попадаются, тѣмъ хуже, все оттого, что рабочихъ взять негдѣ. Идемъ, однако, -- продолжалъ юный джентльменъ. Ты хочешь погрызть чего-нибудь, я тоже. Бѣда только, самъ я сижу на мели теперь.... Шиллиигъ, да пенни, вотъ и все. Ну, да раздобуду какъ нибудь. Вставаи же на ноги! Такъ! Скорѣе впередъ.
   Юный джентльменъ помогъ Оливеру встать на ноги и повелъ его въ находившуюся поблизости мелочную давку, гдѣ купилъ порядочный кусокъ ветчины и четырехфунтовый хлѣбъ, который онъ называлъ "четырехъ-пенсовыми отрубями". Такіе хлѣбы часто предназначаются для сохраненія ветчины отъ пыли, для чего внутри хлѣба вырѣзается кусокъ мякиша и въ образовавшуюся полость кладется ветчина. Юный джентльменъ взялъ хлѣбъ подъ мышку и направился къ небольшому трактиру; войдя туда, онъ провелъ Оливера въ заднюю комнату и приказалъ подать себѣ туда пива. Оливеръ, воспользовавшись приглашеніемъ своего новаго друга, принялся съ нескрываемымъ аппетитомъ за трапезу, во время, которой странный мальчикъ время отъ времени внимательно наблюдалъ за нимъ.
   -- Въ Лондонъ идешь?-- спросилъ мальчикъ, когда Оливеръ кончилъ ѣсть.
   -- Да.
   -- И квартира у тебя есть?
   -- Нѣтъ.
   -- А деньги?
   -- Нѣтъ.
   Странный мальчикъ свистнулъ и заложилъ руки въ карманъ такъ далеко, какъ только позволяли ему его рукава.
   -- Вы живете въ Лондонѣ?-- спросилъ Оливеръ.
   -- Да... живу, когда бываю у себя дома, -- отвѣчалъ мальчикъ.-- Тебѣ, я думаю, хотѣлось бы найти такое мѣстечко, гдѣ ты могъ бы провести ночь... правда?
   -- Да, -- отвѣчалъ Оливеръ.-- Съ тѣхъ поръ, какъ я ушелъ изъ провинціи, я ни разу еще не спалъ подъ крышей.
   -- Ну, не три своихъ глазъ изъ-за такихъ пустяковъ, -- сказалъ юный джентльменъ.-- Сегодня вечеромъ я думаю быть въ Лондонѣ; я знаю тамъ одного очень почтеннаго стараго джентльмена, который дастъ тебѣ квартиру моментально и никогда платы не спроситъ... разумѣется въ томъ случаѣ, если тебя приведетъ знакомый ему джентльменъ. А не знаетъ онъ развѣ меня? О, нѣтъ! Ни капельки! Ни въ какомъ случаѣ! Разумѣется нѣтъ!
   Юный джентльменъ улыбнулся, какъ бы желая показать, что въ маленькихъ отрывкахъ его фразъ заключается крайне игривая иронія, и довольный собой залпомъ докончилъ пиво.
   Неожиданное предложеніе ночлега было слишкомъ соблазнительно, чтобы отказаться отъ него, тѣмъ болѣе, что непосредственно за нимъ слѣдовало увѣреніе въ томъ, что старый джентльменъ безъ сомнѣнія доставитъ Оливеру какое нибудь мѣстечко и въ самомъ непродолжительномъ времени. Это привело къ дружеской и откровенной бесѣдѣ, изъ которой Оливеръ узналъ, что друга его зовутъ Джекъ Доукинсъ и что онъ пользуется исключительнымъ расположеніемъ и покровительствомъ упомянутаго выше джентльмена.
   Нельзя сказать, чтобы наружность мистера Доукинса говорила особенно въ пользу удобствъ, доставляемыхъ его патрономъ тѣмъ, которыхъ онъ бралъ подъ свое покровительство; но такъ какъ онъ говорилъ все время легкомысленно и несвязно, а затѣмъ совершенно откровенно сознался въ томъ, что товарищамъ своимъ онъ больше извѣстенъ подъ названіемъ "ловкаго Доджера {Dodger -- плутъ.}", то Оливеръ рѣшилъ, что онъ, вѣроятно, очень беззаботенъ и расточителенъ, а потому благодѣтель его махнулъ на него рукой. Находясь подъ такимъ впечатлѣніемъ, онъ втайнѣ рѣшилъ, что онъ постарается какъ можно скорѣе внушить старому джентльмену хорошее мнѣніе о себѣ. Если же Доджеръ окажется неисправимымъ, въ чемъ онъ былъ почти увѣренъ, то постарается отклонить отъ себя честь дальнѣйшаго знакомства съ нимъ.
   Такъ какъ Джекъ Доукинсъ отказался войти въ Лондонъ раньше наступленія ночи, то было уже одиннадцать часовъ, когда они подошли къ Айлингтону. Отъ Энджеля они прошли на улицу Сентъ-Джонсъ, повернули въ переулокъ, кончавшійся у Седлеръ-Уэльскаго театра, затѣмъ по Эксмоузъ-Стриту и Канписъ-Роу, прошли по небольшому двору пріюта, затѣмъ, наискось черезъ Хокдей, далѣе по Малой Сафронъ-Гиль и по Большой Сафронъ-Гиль, гдѣ Доджеръ пустился скорымъ шагомъ, рекомендуя Оливеру не отставать отъ него.
   Не смотря на то, что все вниманіе Оливера было занято его проводникомъ, онъ все же не могъ удержаться отъ искушенія бросить нѣсколько взглядовъ на ту и другую сторону улицы, по которой они шли. Болѣе грязнаго и отвратительнаго мѣста онъ ни разу еще не видѣлъ. Улица была очень узкая, грязная и воздухъ въ ней былъ пропитанъ зловоніемъ. Здѣсь было вездѣ очень много маленькихъ лавочекъ, единственнымъ товаромъ которыхъ были, повидимому, только дѣти; не смотря на такой поздній часъ ночи, они то выползали изъ дверей лавочекъ, то вползали туда или во весь голосъ ревѣли внутри. Единственными торговыми учрежденіями, которыя, повидимому, процвѣтали среди этой грязи и нищеты, были трактиры, наполненные самыми безшабашными ирландцами, которые ругались, что называется во всю. Крытые проходы и дворы, то тамъ, то здѣсь идущіе въ сторону отъ главной улицы, открывали видъ на небольшое помѣщеніе, гдѣ пьяные мужчины и женщины буквально валялись въ грязи; изъ нѣкоторыхъ дверей, пробираясь осторожно, какъ тѣни, выходили какіе то люди весьма подозрительной наружности, отправляясь, по всей вѣроятности, въ какую-нибудь, далеко не безупречную экспедицію.
   Оливеръ начиналъ уже подумывать, не лучше ли будетъ улизнуть оттуда, когда они подошли къ самому концу улицы. Его спутникъ схватилъ его за руку, толкнулъ въ открытую дверь дома, находившагося вблизи Фильдъ-Лена, и потащилъ его въ проходъ, затворивъ предварительно дверь за собою.
   -- Кто тамъ?-- крикнулъ чей то голосъ въ отвѣтъ на свистъ Доджера.
   -- Плюмми и Слемъ!-- отвѣчалъ Доджеръ.
   Надо полагать, что слова эти были заранѣе условленнымъ паролемъ, такъ какъ вслѣдъ за этимъ на стѣнѣ въ противоположномъ концѣ прохода, показался слабый свѣтъ свѣчи и изъ кухни въ томъ мѣстѣ, гдѣ находилась лѣстница со сломанными перилами, выглянуло лицо мужчины.
   -- Васъ двое?-- спросилъ онъ, вытягивая дальше руку со свѣчой, а другою рукой прикрывая глаза.-- Кого ты привелъ?
   -- Новаго товарища, -- отвѣчалъ Джекъ Доукинсъ, толкая Оливера впередъ.
   -- Откуда онъ?
   -- Изъ земли простофилей. Гдѣ Феджинъ? Наверху?
   -- Да, сортируетъ платки. Идите же!-- мужчина скрылся за дверью, а вмѣстѣ съ нимъ и свѣча.
   Оливеръ, ощупывая путъ одной рукой, а другой держа крѣпко руку товарища, съ трудомъ подымался по темной, сломанной лѣстницѣ, тогда какъ проводникъ его шелъ совершенно свободно, видимо хорошо знакомый съ этимъ домомъ. Онъ открылъ дверь задней комнаты и втащилъ туда за собою Оливера.
   Стѣны и потолокъ этой комнаты были почти черные отъ долголѣтней грязи и копоти. Противъ плиты стоялъ большой столъ, на которомъ горила свѣча, стояла бутылка имбирнаго пива, двѣ или три оловянныхъ чашки, хлѣбъ, масло и тарелка. На сковородкѣ, стоящей на плитѣ, жарились сосиски; подлѣ плиты у сковородки стоялъ старый еврей; отталкивающее лицо котораго было слегка закрыто нависшими красновато-рыжими волосами. Одѣтъ онъ былъ въ сѣромъ, фланелевомъ халатѣ съ открытой впереди грудью; вниманіе его было, повидимому, раздѣлено между сковородкой и вѣшалкой, на которой висѣло множество шелковыхъ носовыхъ платковъ. Нѣсколько постелей, состоявшихъ изъ грубыхъ соломенниковъ, лежали другъ подлѣ друга на полу. Кругомъ стола сидѣли четыре или пять мальчишекъ, не старше Доджера; они курили глиняныя трубки и пили водку съ важностью, присущею подросткамъ. Всѣ они столпились вокругъ своего товарища, когда тотъ шепнулъ что то на ухо еврею, а затѣмъ всѣ повернулись и съ улыбкой смотрѣли на Оливера. То же самое сдѣлалъ и еврей.
   -- Это онъ самый, Феджинъ, -- сказалъ Джекъ Доукинсъ, -- мой другъ Оливеръ Твистъ.
   Еврей засмѣялся и, отвѣсивъ низкій поклонъ Оливеру, протянулъ ему руку, выразивъ надежду, что онъ будетъ имѣть честь ближе познакомиться съ нимъ. Тогда молодые джентльмены, съ трубками окружили его, крѣпко пожимая ему руки, особенно ту, которая держала маленькій узелокъ. Одинъ молодой джентльменъ позаботился о томъ, чтобы повѣсить его шапку, другой очень обязательно засунулъ руки въ его карманы, говоря, что хочетъ самъ все вынуть изъ нихъ, чтобы онъ уже не безпокоился объ этомъ, когда будетъ ложиться спать, потому что очень усталъ. Не знаю, какъ далеко зашли бы эти любезности, не прогуляйся вилка еврея по головамъ и плечамъ этихъ крайне обязательныхъ юношей.
   -- Мы очень рады видѣть тебя, Оливеръ, очень рады, -- сказалъ еврей.-- Доджеръ, возьми сосиски и поставь кадку у огня для Оливера. Ага! ты смотришь на носовые платки... Эхъ, мой голубчикъ! Ихъ тутъ очень много, не правда-ли? Мы только что сортировали ихъ и приготовили для стирки. Вотъ и все, Олмверь, вотъ и все! Ха, ха, ха!
   Послѣдняя часть спича вызвала оглушительный восторгъ со стороны подающихъ большія надежды питомцевъ веселаго стараго джентльмена. Послѣ этого всѣ принялись ужинать.
   Оливеръ съѣлъ свою порцію и тогда еврей, приготовивъ въ стаканѣ смѣсь горячаго джина съ водой, приказалъ ему выпить ее залпомъ, говоря, что другой джентльменъ ждетъ своей очереди. Оливеръ сдѣлалъ, какъ ему было приказано, и вскорѣ послѣ этого почувствовалъ, что его осторожно подымаютъ и кладутъ на одинъ изъ лежащихъ на полу соломенниковъ. Спустя минуту онъ спалъ уже глубокимъ сномъ.
  

IX. Дальнѣйшія подробности, касающіяся веселаго стараго джентльмена и его подающихъ надежду питомцевъ.

   На слѣдующее утро Оливеръ проснулся поздно послѣ тяжелаго, продолжительнаго сна. Въ комнатѣ никого не было, кромѣ стараго еврея, который варилъ кофе въ кастрюлькѣ и тихонько насвистывалъ, мѣшая его желѣзной лопаткой. По временамъ онъ останавливался и прислушивался къ шуму, доносившемуся снизу; успокоившись тѣмъ, что слышалъ, онъ снова начиналъ свистѣть и мѣшать ложкой кофе.
   Хотя Оливеръ и проснулся уже, тѣмъ не менѣе онъ оставался еще въ томъ состояніи между сномъ и бодрствованіемъ, когда въ теченіи цѣлыхъ пяти минутъ лежишь съ полуоткрытыми глазами и лишь наполовину сознаешь, что происходитъ кругомъ; но стоитъ только закрыть глаза и моментально погружаешься въ полное безсознательное состояніе.
   Въ такомъ то состояніи находился и Оливеръ. Онъ видѣлъ еврея сквозь полуоткрытые глаза, слышалъ его тихій свистъ, ясно узнавалъ звукъ ложки, царапавшей стѣнки кастрюли, и въ то же время всѣ чувства его заняты были не имъ, а тѣми, которыхъ онъ когда либо зналъ.
   Когда кофе былъ готовъ, еврей отставилъ его на край плиты и нѣсколько минутъ стоялъ въ нерѣшительности, какъ бы не зная на что употребить ему свое время. Обернувшись въ сторону Оливера, онъ взглянулъ на него и назвалъ его по имени. Мальчикъ не отвѣчалъ и крѣпко, повидимому, спалъ.
   Успокоившись на этотъ счетъ, еврей подошелъ къ двери и заперъ ее на ключъ. Затѣмъ, какъ показалось Оливеру, онъ отодвинулъ какую то дощечку и изъ отверстія вынулъ небольшой ящикъ, который осторожно поставилъ на столъ. Глаза его сверкнули, когда онъ открылъ крышку и заглянулъ туда. Онъ подвинулъ старый стулъ и сѣлъ на него, а затѣмъ вынулъ изъ ящика великолѣпные золотые часы, сверкавшіе драгоцѣнными камнями.
   -- Ага!-- сказалъ еврей, подымая кверху плечи, причемъ все лицо его освѣтилось отвратительной улыбкой.-- Ловкія собаки! Ловкія! Стойкія до конца! Ничего не сказали старому пастору, гдѣ они были. Не донесли на стараго Феджина. Да и какая польза, если бы донесли! Узелъ на веревкѣ отъ этого все равно не развязался бы! Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ! Лихіе ребята! Лихіе!...
   Продолжая такимъ образомъ разсуждать вслухъ, еврей спряталъ часы, и изъ того же ящичка вынулъ сначала полдюжины другихъ часовъ и разсматривалъ ихъ съ такимъ же точно удовольствіемъ какъ и первые, а затѣмъ, кольца, брошки, браслеты и множество другого матеріала, отличавшагося замѣчательной отдѣлкой. Оливеръ не имѣлъ объ этихъ вещахъ ни малѣйшаго понятія и не зналъ ихъ названія.
   Положивъ обратно всѣ эти вещи, еврей взялъ еще какой то небольшой предметъ и положилъ его себѣ на ладонь руки. Надо полагать, что на немъ была надпись очень мелкими буквами, потому что еврей положилъ его на столъ и оттѣнивъ одной рукой долго и внимательно разсматривалъ. Отчаявшись, повидимому, въ успѣхѣ, онъ спряталъ его, отклонился на спинку стула и снова забормоталъ про себя.
   -- Ахъ, какая это знатная штука, смертная казнь! Мертвые никогда не каются... мертвые никогда не выдаютъ опасныхъ тайнъ. Ахъ, какая это тонкая штука для нашего ремесла! Пятерыхъ вдернули рядышкомъ... Ни одинъ не смалодушничалъ! Ни одинъ!
   Тутъ взоръ ясныхъ черныхъ глазъ еврея, устремленный все время въ пространство, остановился вдругъ на лицѣ Оливера. Глаза мальчика съ необыкновеннымъ любопытствомъ смотрѣли на него и хотя это продолжалось не болѣе одного мгновенія, то этого было достаточно для стараго джентльмена, чтобы понять, что за нимъ наблюдаютъ. Онъ прихлопнулъ крышку ящика, схватилъ хлѣбный ножъ, лежавшій на столѣ и съ бѣшенствомъ вскочилъ со стула. Онъ дрожалъ всѣмъ тѣломъ и Оливеръ, не смотря на страшный испугъ, ясно видѣлъ, какъ дрожалъ ножъ въ его рукѣ.
   -- Это что еще такое?-- сказалъ еврей.-- Какъ ты смѣешь подсматривать за мной? Почему ты не спишь? Что ты видѣлъ? Говори всю правду, мальчикъ! Живѣй... живѣй! Если тебѣ дорога жизнь твоя!
   -- Я не могъ больше знать, сэръ, -- отвѣчалъ Оливеръ кротко.-- Мнѣ очень жаль, что я огорчилъ васъ, сэръ!
   -- Ты проснулся часъ тому назадъ?-- спросилъ евреи, бросивъ злобный взглядъ на мальчика.
   -- Нѣтъ! О, нѣтъ!-- отвѣчалъ Оливеръ.
   -- Ты увѣренъ въ этомъ?-- крикнулъ еврей, -- принимая угрожающее положеніе.
   -- Клянусь честью, сэръ! Клянусь, что нѣтъ!-- отвѣчалъ Оливеръ.
   -- Полно, полно, мой милый!-- сказалъ еврей, переходя къ прежней манерѣ говорить и, поигравъ немного съ ножемъ, положивъ его на прежнее мѣсто.-- Я и самъ это знаю, мой милый! Я хотѣлъ попугать тебя. Ты хорошій мальчикъ. Ха! ха! Хорошій мальчикъ, Оливеръ!-- Еврей потиралъ себѣ руки и слегка хихикалъ, продолжая съ нѣкоторымъ смущеніемъ посматривать на ящикъ.
   -- Ты видѣлъ что нибудь изъ этихъ красивыхъ вещей, мой милый?-- спросилъ еврей, прикрывая ящикъ рукой.
   -- Да, сэръ!
   -- Ага!-- сказалъ еврей, блѣднѣя.-- Все это мое, Оливеръ, мое собственное. Я храню ихъ, чтобы мнѣ было чѣмъ жить на старости лѣтъ. Люди зовутъ меня скрягой, мой милый! Только скрягой, вотъ и все.
   Оливеръ подумалъ, что старый джентльменъ дѣйствительно скряга, если при такомъ количествѣ дорогихъ вещей живетъ въ такой грязи. Затѣмъ онъ рѣшилъ, что, быть можетъ, любовь его къ Доджеру и другимъ мальчикамъ заставляетъ его быть бережливымъ, а потому, взглянувъ на него съ уваженіемъ, попросилъ позволенія встать.
   -- Разумѣется, мой милый, разумѣется, -- отвѣчалъ старый джентльменъ.-- Стой... тамъ въ углу подлѣ дверей стоитъ кувшинъ съ водой. Принеси его сюда, а я дамъ тебѣ тазъ и ты умоешься, мой милый!
   Оливеръ всталъ, прошелъ черезъ комнату и у дверей остановился на минутку, чтобы поднять кувшинъ. Когда онъ повернулъ голову, ящикъ уже исчезъ безслѣдно.
   Не успѣлъ онъ умыться и все убрать, выливъ грязную воду за окно, по указанію самого еврея, какъ пришелъ Доджеръ въ сопровожденіи весьма оживленнаго молодого товарища, котораго Оливеръ видѣлъ наканунѣ съ трубкой во рту и котораго ему теперь формально представили подъ именемъ Чарли Бетса. Всѣ четверо сѣли за завтракъ, состоящій изъ кофе и горячихъ булочекъ съ ветчиной, -- принесенныхъ Доджеромъ внутри своей шляпы.
   -- Ну-съ, -- сказалъ еврей, искоса поглядывая на Оливера и въ то же время обращаясь къ Доджеру, -- надѣюсь, что вамъ удалось поработать сегодня утромъ, мои дорогіе!
   -- Здорово!-- отвѣчалъ Доджеръ.
   -- Усердно!-- прибавилъ Чарли Бетсъ.
   -- Добрые мальчики! Хорошіе мальчики!-- сказалъ еврей.-- Что ты досталъ Доджеръ?
   -- Пару бумажниковъ, -- отвѣчалъ молодой джентльменъ.
   -- На подкладкѣ?-- спросилъ еврей.
   -- И на очень даже красивой, -- отвѣчалъ Доджеръ, вынимая два бумажника, на зеленой и красной подкладкѣ.
   -- Не такъ тяжелы, какъ бы слѣдовало, -- сказалъ еврей, -- осмотрѣвъ ихъ тщательно внутри, -- но очень аккуратно и чисто сдѣланы. Ловкій работникъ, не правда ли, Оливеръ?
   -- Да, сэръ, очень, -- отвѣчалъ Оливеръ, на что мистеръ Чарли Бетсъ расхохотался во все горло къ великому удивленію Оливара, не видѣвшаго ничего рѣшительно смѣшного въ томъ, что происходило кругомъ него.
   -- А ты что досталъ, мой милый?-- спросилъ Феджинъ Чарли Бетса.
   -- Платки, -- отвѣчалъ мистеръ Бетсъ, вытаскивая четыре платка.
   -- Прекрасно, -- отвѣчалъ еврей, внимательно разсматривая ихъ.-- Очень хорошаго качества, очень. Ты не хорошо намѣтилъ ихъ Чарли; мѣтки слѣдуетъ выкалывать иголкой и мы научимъ Оливера, какъ это дѣлается. Сдѣлаешь намъ это, Оливеръ? Ха, ха, ха!
   -- Если вамъ угодно, сэръ!-- отвѣчалъ Оливеръ.
   -- Хотѣлось бы тебѣ такъ же ловко добывать платки, какъ добываетъ ихъ Чарли Бетсъ, хотѣлось бы?-- спросилъ еврей.
   -- Очень даже, сэръ, если вы научите меня, -- отвѣчалъ Оливеръ.
   Мистеру Бетсу и этотъ отвѣтъ показался смѣшнымъ, потому что онъ снова разразился хохотомъ, который едва не кончился его преждевременнымъ удушеніемъ, вслѣдствіе того, что кофе попалъ со туда, куда слѣдуетъ.
   -- Совсѣмъ дитя малое!-- сказалъ Чарли, придя въ себя.
   Доджеръ погладилъ Оливера по головѣ и сказалъ, что мало-по-малу онъ всему научится. Старый джентльменъ, замѣтивъ, что Оливеръ вспыхнулъ, перемѣнилъ предметъ разговора и спросилъ, много ли публики было на мѣстѣ казни? Это еще болѣе удивило Оливера. Судя по отвѣтамъ оба мальчика были тамъ и онъ никакъ не могъ понять, когда же они успѣли работать.
   По окончаніи завтрака веселый джентльменъ и оба мальчика занялись весьма любопытной и необыкновенной игрой, которая велась слѣдующимъ образомъ: веселый джентльменъ положилъ табакepку въ одинъ изъ кармановъ брюкъ, записную книжку въ другой, часы въ карманъ жилета, а цѣпочку отъ нихъ на шею; брилліантовой булавкой онъ прикрѣпилъ ворота рубашки, плотно застегнулъ сюртукъ, а въ карманы его положилъ платокъ носовой и футляръ отъ очковъ; затѣмъ взялъ палку и заходилъ взадъ и впередъ по комнатѣ, изображая изъ себя стараго джентльмена, гуляющаго по улицѣ. Онъ останавливался то у камина, то у дверей, дѣлая видъ, будто внимательно осматриваетъ окна магазиновъ. По временамъ онъ оборачивался, чтобы подсмотрѣть, нѣтъ ли воровъ, и старательно шлепалъ себя по карманамъ, дабы удостовѣриться не пропало ли что нибудь. Все это онъ продѣлывалъ такъ забавно и естественно, что Оливеръ хохоталъ до слезъ. Оба мальчика тѣмъ временемъ непосредственно слѣдовали за нимъ, стараясь, чтобы онъ не замѣтилъ ихъ, а когда оборачивался, мгновенно отскакивали въ сторону. Но вотъ Доджеръ выступилъ впередъ и пошелъ ему навстрѣчу; поровнявшись съ нимъ, онъ какъ бы случайно наступилъ ему на ногу, а Чарли Бетсъ споткнулся на него сзади и въ то же время съ поразительной ловкостью и быстротой оба стащили табакерку, записную книжку, часы, цѣпочку, булавку, платокъ носовой и даже футляръ для очковъ. Старый джентльменъ осмотрѣлъ карманы и закричалъ, что у него все стащили.
   Та же игра повторилась еще нѣсколько разъ, а вслѣдъ за тѣмъ въ гости къ молодымъ джентльменамъ пришли двѣ молодыя леди; одну звали Бетъ, другую Нанси. Волоса у обѣихъ были замѣчательно густы, но не особенно красиво закручены на затылкѣ; чулки и башмаки на нихъ были грязные и рваные. Хорошенькими въ настоящемъ смыслѣ этого слова ихъ нельзя было назвать, но лица у нихъ были цвѣтущія и нa видъ онѣ казались здоровыми и бойкими дѣвушками. Непринужденныя и вѣжливыя манеры ихъ очень понравились Оливеру и онъ подумалъ, что это очень хорошія дѣвушки.
   Посѣтительницы долго оставались въ гостяхъ. На столѣ поставили водку, потому что одна изъ молодыхъ леди заявила, что она чувствовала, какъ внутри у нея все холодно. Всѣ разговаривали очень веоло и оживленно между собой. Наконецъ, Чарли Бетсъ объявилъ всѣмъ, что время и побродить теперь, послѣ чего Доджеръ, Чарли и обѣ молодыя леди ушли, получивъ предварительно нѣсколько монетъ на гостинцы отъ любезнаго стараго еврея.
   -- Видишь, милый мой, -- сказалъ Феджинъ, -- какая веселая жизнь у насъ, не правда-ли? Они ушли теперь на цѣлый день.
   -- Они кончили уже свою работу, сэръ?-- спросилъ Оливеръ.
   -- Да, -- отвѣчалъ еврей, -- то есть, если неожиданно не попадется имъ чего нибудь на пути, а если попадется что нибудь, то они, мой милый, ни за что не пренебрегаютъ этимъ; все зависитъ отъ обстоятельствъ. Бери съ нихъ примѣръ, мой милый, бери примѣръ, -- продолжалъ еврей, постукивая желѣзной лопаткой, чтобы придать больше силы своимъ словамъ.-- Дѣлай все, что они тебѣ укажутъ и слушай ихъ совѣтовъ, особенно Доджера, мой милый! Онъ будетъ когда нибудь великимъ человѣкомъ и тебя сдѣлаетъ такимъ же, если ты позволишь ему руководить собой. А что, голубчикъ, не виситъ ли мой платокъ носовой изъ кармана? спросилъ еврей.
   -- Да, сэръ!-- отвѣчалъ Оливеръ.
   -- Попробуй-ка его вытащить такъ, чтобы я не почувствовалъ этого; ты видѣлъ вѣдь, какъ они это дѣлали, когда мы играли утромъ.
   Оливеръ придержалъ дно кармана одной рукой, какъ это дѣлалъ Доджеръ, а другой осторожно вытащилъ платокъ.
   -- Вытащилъ?-- воскликнулъ еврей.
   -- Вотъ онъ, сэръ!
   -- Ловкій же ты мальчикъ, мой милый, -- весело сказалъ еврей, одобрительно гладя Оливера по головѣ.-- Я еще не видѣлъ такого способнаго мальчика. Вотъ тебѣ шиллингъ. Если ты и впередъ будешь такъ дѣлать, то изъ тебя выйдетъ величайшій человѣкъ въ мірѣ. А теперь иди сюда, я хочу показать тебѣ, какъ надо выводить мѣтки изъ платковъ.
   Оливеръ никакъ не могъ понять, какое отношеніе имѣетъ карманъ стараго джентльмена къ тому, что онъ сдѣлается великимъ человѣкомъ. Но подумавъ про себя, что еврей его хозяинъ и, слѣдовательно долженъ все это знать лучше, послѣдовалъ за нимъ поспѣшно къ столу и скоро совершенно углубился въ свое новое занятіе.
  

X. Оливеръ ближе знакомится съ характеромъ своихъ новыхъ товарищей и пріобрѣтаетъ опытъ очень дорогой цѣной.

   Нѣсколько дней подъ рядъ не выходилъ Оливеръ изъ комнаты еврея и все это время выводилъ мѣтки съ носовыхъ платковъ, (которыхъ за эти дни принесли очень иного); иногда онъ принималъ даже участіе въ вышеописанной игрѣ, которою еврей и два мальчика забавлялись каждое утро. Въ концѣ концовъ онъ сталъ томиться отсутствіемъ свѣжаго воздуха и при всякомъ удобномъ случаѣ просилъ еврея разрѣшить ему пойти на работу вмѣстѣ съ двумя товарищами.
   Оливеръ страшно волновался и не могъ дождаться, когда наконецъ и онъ приметъ участіе въ работѣ, особенно видя, какъ строгъ и взыскателенъ былъ еврей. Если только Доджеръ или Чарли Бетсъ осмѣливались придти вечеромъ съ пустыми руками, онъ сейчасъ же дѣлалъ имъ выговоръ, упрекая ихъ въ лѣни и нерадивости, а въ нѣкоторыхъ случаяхъ даже отсылалъ ихъ спать безъ ужина. Однажды онъ такъ разсердился на нихъ, что обоихъ спустилъ съ лѣстницы. Но вообще онъ почти не прибѣгалъ къ такому внушенію добродѣтельныхъ принциповъ.
   Въ одно прекрасное утро Оливеръ получилъ, наконецъ, позволеніе, котораго такъ долго жаждалъ. Работы съ платками совсѣмъ не было въ теченіе двухъ, трехъ дней и обѣдъ былъ очень скудный. Надо полагать, что старый еврей имѣлъ свои причины, давая такое разрѣшеніе; какъ бы тамъ ни было, но Оливеру во всякомъ случаѣ, онъ позволилъ идти, поручивъ его надзору Чарли Бетса и Доджера.
   Три мальчика вышли вмѣстѣ; Доджеръ съ завороченными кверху рукавами сюртука и съ нахлобученной шляпой, Бетсъ съ заложенными въ карманы руками и между ними Оливеръ, который никакъ не могъ понять, куда это они идутъ и какой отрасли промышленности онъ учится.
   Шли они очень медленно, еле передвигая ноги и Оливеръ начиналъ уже думать, что товарищи его сговорились надуть стараго джентльмена и совсѣмъ не намѣрены работать. Его поразили, кромѣ того, порочныя наклонности Доджера, который сталкивалъ шапки съ головы маленькихъ мальчиковъ, сбивая послѣднихъ съ ногъ, и слишкомъ своеобразныя воззрѣнія на права собственности Чарли Бетса, который то и дѣло стягивалъ съ лотковъ, стоявшихъ мѣстами въ грязномъ переулкѣ, то яблоки, то лукъ, пряча моментально ихъ въ карманы, которые находились, повидимому, по всѣмъ направленіямъ его сюртука. Все это произвело такое непріятное впечатлѣніе на Оливера, что онъ собирался уже заявить о своемъ намѣреніи вернуться назадъ, когда мысли его приняли нѣсколько другое теченіе при видѣ таинственнаго поведенія Доджера.
   Они только что прошли небольшой дворъ, находившійся недалеко отъ открытаго сквэра въ Клеркенуэллѣ, извѣстнаго подъ страннымъ названіемъ "зеленаго", когда Доджеръ вдругъ остановился, приложивъ палецъ къ губамъ. Вслѣдъ за этимъ онъ осторожно оттащилъ своихъ товарищей назадъ.
   -- Въ чемъ дѣло?-- спросилъ Оливеръ.
   -- Тс!-- отвѣчалъ Доджеръ.-- Видишь ты того старика у книжной лавчонки?
   -- Стараго джентльмена на той сторонѣ? -- спросилъ Олньеръ.-- Да, вижу.
   -- Онъ намъ на руку, -- сказалъ Доджеръ.
   -- Какъ разъ на руку!-- многозначительно замѣтилъ мистеръ Чарли Бетсъ.
   Оливеръ съ величайшимъ удивленіемъ взглянулъ сначала на одного, затѣмъ на другого, но ему не удалось предложить никакого вопроса, потому что его товарищи двинулись наискось черезъ улицы и остановились позади стараго джентльмена. Оливеръ на нѣсколько шаговъ отсталъ отъ нихъ, не зная, идти ли ему дальше или вернуться обратно, и съ безмолвнымъ удивленіемъ смотрѣлъ на своихъ товарищей.
   Старый джентльменъ отличался весьма почтеннымъ видомъ; онъ былъ въ напудренномъ парикѣ и золотыхъ очкахъ. Одежда его состояла изъ сюртука бутылочно-зеленаго цвѣта, съ чернымъ бархатнымъ воротникомъ, и бѣлыхъ брюкъ; подъ мышкой онъ держалъ красивую бамбуковую трость. Онъ взялъ съ прилавка книгу и спокойно, какъ бы у себя въ кабинетѣ, читалъ ее. Онъ видимо очень заинтересовался книгой и такъ углубился въ нее, что рѣшительно ничего не видѣлъ, ни улицы, ни мальчиковъ, ничего, однимъ словомъ, кромѣ самой книги. Прочитавъ одну страницу, онъ переворачивалъ листъ, читалъ дальше, затѣмъ переходилъ на слѣдующую и такъ дальше все съ тѣмъ же интересомъ.
   Каковы же были ужасъ и огорченіе Оливера, когда онъ, стоя въ нѣсколькихъ шагахъ оттуда, увидѣлъ на яву, съ широко открытыми глазами, какъ Доджеръ опустилъ руку въ карманъ стараго джентльмена и спустя секунду вытащилъ оттуда носовой платокъ! Увидѣлъ затѣмъ, какъ онъ его передалъ Чарли Бетсу, и какъ затѣмъ, оба бросились бѣжать во всю прыть и скрылись за угломъ.
   Глаза его открылись въ эту минуту и онъ понялъ тайну носовыхъ платковъ, и часовъ, и драгоцѣнныхъ вещей, и еврея. Онъ стоялъ, а кровь кипѣла въ его жилахъ отъ ужаса и ему казалось, что онъ горитъ въ огнѣ. Придя въ себя, онъ отъ страха пустился бѣжать во всѣ лопатки и, не сознавая, какой вредъ онъ наноситъ себѣ самому, все больше и больше прибавлялъ шагу.
   Все это произошло въ промежутокъ одной какой нибудь минуты. Въ тотъ моментъ, когда Оливеръ пустился бѣжать, старый джентльменъ опустилъ руку въ карманъ сюртука и, не найдя платка, оглянулся назадъ. Увидя удирающаго во всѣ лопатки мальчика, онъ, само собою разумѣется, вывелъ заключеніе, что онъ то и есть похититель. "Держи вора!" крикнулъ онъ и, не выпуская книги изъ рукъ, пустился за нимъ въ догонку.
   Но не одинъ только старый джентльменъ поднялъ этотъ крикъ. Доджеръ и мистеръ Бетсъ, не желая привлечь на себя вниманіе, если побѣгутъ по улицѣ, скрылись въ первыхъ попавшихся воротахъ за угломъ. Какъ только они услышали крикъ и увидѣли бѣгущаго Оливера, они тотчасъ же догадались, въ чемъ дѣло и постарались извлечь изъ этого пользу. Съ громкимъ крикомъ "держи вора!", они пустились преслѣдовать его, какъ истые добрые граждане.
   Не смотря на то, что Оливеръ былъ воспитанъ философами, онъ теоретически мало былъ знакомъ съ прекрасной аксіомой, которая учитъ, что самоохраненіе есть первый законъ природы. Знай онъ ее, онъ постарался заранѣе приготовиться ко всему. Но онъ не былъ подготовленъ къ тому, а потому страшно былъ огорченъ, когда онъ мчался, какъ вѣтеръ, а по пятамъ его гнались старый джентльменъ и два его товарища, кричавшіе и ревѣвшіе на всѣ горло.
   "Держи вора! Держи вора!" Слова эти, какъ и всегда, произвели магическое дѣйствіе. Приказчикъ вышелъ изъ-за конторки; ломовикъ оставилъ повозку, мясникъ отставилъ въ сторону свой лотокъ, булочникъ свою корзину, молочникъ свое ведро, мальчикъ для посылокъ свои пакеты, школьникъ сумку съ книгами, каменьщикъ -- кирку, ребенокъ воланъ. И все это понеслось впередъ, какъ попало, перегоняя, толкая другъ друга, крича, свистя, наскакивая на прохожихъ, выходящихъ изъ за угла, спотыкаясь на собакъ и приводя въ недоумѣніе птицъ. И всему этому вторили и улицы, и скверы, и дворы.
   "Держи вора! Держи вора!" Крикъ этотъ подхватывали сотни голосовъ и толпа увеличивалась на каждомъ поворотѣ. Погоня усиливалась, летѣли брызги грязи, стучала мостовая, открывались окна, изъ домовъ и дворовъ выбѣгали люди, и впередъ, все впередъ неслась толпа; зрители на самомъ интересномъ мѣстѣ бросили "Петрушку" и присоединившись къ бѣгущимъ, съ удвоенной силой подхватывали крикъ: "держи вора! держи вора!"
   "Держи вора! Держи вора!" Въ натурѣ человѣка лежитъ какая то особенная страсть къ преслѣдованію. А бѣдный, несчастный мальчикъ, задыхаясь отъ усиленнаго бѣга, съ трепещущимъ отъ страха сердцемъ, съ выраженіемъ смертельнаго ужаса во взорѣ, съ крупными каплями пота на лицѣ, напрягалъ каждый нервъ свой каждый мускулъ, чтобы перегнать своихъ преслѣдователей. Но толпа нагоняла его, съ каждой минутой выигрывая пространство и выражая радость свою по этому поводу громкимъ крикомъ, шиканьемъ, визгомъ. "Держи вора!" Ахъ, держите его ради Бога, ради состраданія къ нему!
   Поймали наконецъ! Ловкій ударъ. Вотъ онъ на мостовой... толпа волнуется, жестикулируетъ... приходятъ новые зрители... они проталкиваются сквозь толпу... тѣснятъ ее, чтобы взглянуть на него. "Отойдите въ сторону!" "Дайте ему больше воздуха!" "Пустяки! не стоитъ онъ этого!" "Гдѣ джентльменъ?" "Вотъ онъ, идетъ по улицѣ!" "Дайте мѣсто джентльмену!" "Тотъ ли это мальчикъ, сэръ!" "Да!"
   Оливеръ, между тѣмъ, лежалъ покрытый грязью и пылью, изо рта у него шла кровь; онъ дико оглядывался кругомъ на лица окружавшей его толпы, когда стоявшіе впереди люди пропустили къ нему стараго джентльмена.
   -- Да, -- сказалъ джентльменъ, -- боюсь, что это тотъ самый мальчикъ.
   -- Боится!-- пронесся шепотъ по толпѣ.-- Какой онъ добрый!
   -- Бѣдняжка!-- сказалъ джентльменъ.-- Онъ сильно ударился.
   -- Я ударилъ его, сэръ!-- сказалъ высокій, неуклюжій человѣкъ, выступая впередъ.-- Я хватилъ его кулакомъ по рожѣ... Я остановилъ его, сэръ!
   Неизвѣстный притронулся къ шляпѣ и осклабился, видимо надѣясь на то, что ему дадутъ что нибудь за труды. Но старый джентльменъ взглянулъ нa него съ отвращеніемъ и тревожно оглянулся кругомъ, какъ бы высматривая мѣсто, куда ему уйти. Весьма возможно, что это и удалось бы ему, если бы не полицейскій, который въ эту минуту протискался черезъ толпу и, подойдя къ Оливеру, схватилъ его за шиворотъ.
   -- Ну, ты, вставай, -- сказалъ онъ грубо.
   -- Это не я, сэръ! Право, не я, это два мальчика, -- сказалъ Оливеръ, протягивая къ нему руки съ мольбой и оглядываясь кругомъ.-- Они здѣсь гдѣ-нибудь.
   -- Не видно ихъ, -- отвѣчалъ полицейскій, -- говоря нѣсколько насмѣшливо и не подозрѣвая, что говоритъ правду. Доджеръ и Чарли Бетсъ еще нѣсколько времени тому назадъ дали тягу черезъ первый попавшійся дворъ.-- Вставай же!
   -- Не обижайте, его, -- сказалъ старый джентльменъ.
   -- Не обижу, сэръ, -- отвѣчалъ полицейскій и въ доказательство своихъ словъ изо всѣхъ силъ дернулъ мальчика за куртку.-- Вставай! Знаю я всѣхъ васъ хорошо. Встанешь ли ты, наконецъ, на ноги, негодяй!
   Оливеръ еле могъ стоять и ему пришлось употребить неимовѣрныя усилія, чтобы встать на ноги. Полицейскій взялъ его за шиворотъ и быстрымъ шагомъ повелъ по улицѣ. Джентльменъ пошелъ рядомъ съ полицейскимъ, а нѣкоторые изъ толпы опередили ихъ и то и дѣло оборачивались назадъ, чтобы взглянуть на Оливера. Сзади всѣхъ шли мальчики и громко вскрикивали отъ восторга.
  

XI. О мистерѣ Фенгѣ, полицейскомъ коммиссарѣ, и о томъ, какъ совершается иногда правосудіе.

   Преступленіе было совершено въ округѣ, принадлежавшемъ къ находившемуся по близости полицейскому участку, одному изъ наиболѣе извѣстныхъ въ столицѣ. Толпа имѣла такимъ образомъ удовольствіе проводить Оливера всего лишь черезъ двѣ, три улицы и черезъ площадь Меттонъ-Гилль и видѣть, какъ его повели крытымъ ходомъ, откуда онъ вышелъ на задній дворъ, небольшой и грязный, но мощеный. На дворѣ его встрѣтилъ здоровый мужчина съ густыми бакенбардами и связкой ключей въ рукѣ.
   -- Въ чемъ дѣло?-- спросилъ онъ.
   -- Охотника молодого поймали, -- отвѣчалъ полицейскій, державшій Оливера.
   -- Не васъ ли ограбили, сэръ?-- спросилъ мужчина съ ключами.
   -- Да, -- отвѣчалъ старый джентльменъ, -- только я не увѣренъ, чтобы именно этотъ мальчикъ взялъ мой платокъ. Я... я... хотѣлъ бы поскорѣе прекратить это дѣло.
   -- Все же вамъ нужно пройти къ коммиссару, сэръ!-- сказалъ тюремщикъ.-- Его милость разберетъ все въ полминуты. Ну, ты, висѣльникъ!
   Послѣднія слова относились къ Оливеру и означали приглашеніе войти въ каменную тюремную камеру, гдѣ Оливера обыскали и, хотя ничего не нашли, все же заперли.
   Камера видомъ своимъ и величиною походила на погребъ, какіе роютъ въ землѣ, только нѣсколько свѣтлѣе. Грязь была въ ней невѣроятная; былъ понедѣльникъ, а наканунѣ въ этой же самой камерѣ сидѣли шесть пьяницъ, которыхъ арестовали еще вечеромъ въ субботу. Въ полицейскіе участки чуть ли не каждый день запираютъ мужчинъ и женщинъ, въ буквальномъ смыслѣ слова изъ-за ничего. Участки эти до того отвратительно содержатся, что камеры въ Ньюгетской тюрьмѣ, гдѣ сидятъ самые ужасные преступники, приговоренные къ смертной казни, представляютъ собой дворцы въ сравненіи съ ними. Кто сомнѣвается въ справедливости сказаннаго, пусть самъ провѣритъ и сравнитъ.
   Старый джентльменъ былъ также печаленъ, какъ и Оливеръ, когда ключъ повернулся въ замкѣ. Онъ со вздохомъ взглянулъ на книгу, которая была невинной причиной всего случившагося.
   -- Есть что-то въ лицѣ этого мальчика, -- говорилъ старый джентльменъ, отходя отъ камеры и прикладывая книгу къ подбородку, -- что трогаетъ и интересуетъ меня. Что если онъ невиненъ? Онъ такъ походитъ... Быть не можетъ! -- воскликнулъ старый джентльменъ, останавливаясь и подымая глаза къ небу.-- Помилуй насъ, Господи! Да гдѣ же я видѣлъ похожее на него лицо?
   Нѣсколько минутъ ходилъ старый джентльменъ глубоко задумавшись и наконецъ вошелъ въ переднюю, дверь которой выходила во дворъ. Здѣсь онъ сталъ въ уголъ и старался мысленно припомнить цѣлый рядъ лицъ, скрытыхъ уже много лѣтъ тому за туманной завѣсой его воспоминаній.-- Нѣтъ, -- сказалъ старый джентльменъ, покачивая головой, -- это ни болѣе, ни менѣе, какъ одно только воображеніе!
   И онъ снова задумался, стараясь возстановить въ памяти прошедшее, во съ него не такъ то легко было снять завѣсу, давно уже спустившуюся надъ нимъ. Передъ умственнымъ взоромъ его проходили лица друзей и враговъ и много чуждыхъ ему совершенно лицъ, неизвѣстно почему выдѣлившихся изъ толпы; лица молодыхъ и цвѣтущихъ дѣвушекъ, теперь уже старухъ; лица измѣненныя смертью и скрытыя могилой, но все еще живыя въ воспоминаніи, которое выше смерти, ибо возстановляетъ образы въ душѣ нашей въ прежней ихъ свѣжести и красотѣ, съ яркимъ блескомъ глазъ и чарующей улыбкой, съ чудной душой, скрытой земной оболочкой. Оно нашептываетъ намъ, что красота души живетъ и за могилой, что она взята отъ земли лишь для того, чтобы превратиться въ свѣтъ, указывающій намъ путь къ небу.
   Но какъ ни старался старый джентльменъ, онъ никакъ не могъ припомнить ни одного лица, черты котораго отразились бы въ лицѣ Оливера. И онъ съ грустью отстранялъ отъ себя воспоминанія и будучи, къ счастью для себя, разсѣяннымъ, успокоился и снова принялся за чтеніе книги.
   Кто то притронулся къ его плечу; это былъ мужчина съ ключами, который приглашалъ его пожаловать въ контору. Онъ поспѣшилъ закрыть книгу и предсталъ передъ внушительнымъ мистеромъ Фенгомъ.
   Контора находилась въ передней части зданія и стѣны ея были выложены филенчатыми досками. Мистеръ Фенгъ сидѣлъ за перегородкой, а у дверей на небольшой деревянной скамеечкѣ джентльменъ увидѣлъ бѣднаго маленькаго Оливера, который дрожалъ отъ страха при видѣ окружающей его обстановки.
   Мистеръ Фенгъ былъ сухой, прямой, какъ палка, съ неповоротливой шеей человѣкъ средняго роста; небольшое количество волосъ на головѣ покрывали ее только сзади и съ боковъ. Лицо у него было красное и выраженіе его жестокое. Не имѣй онъ привычки пить больше, чѣмъ это было ему полезно, онъ смѣло могъ бы подать въ судъ жалобу на свою физіономію, обвиняя ее въ диффамаціи и могъ бы взыскать съ нее въ свою пользу протори и убытки.
   Старый джентльменъ почтительно поклонился ему и, подойдя ближе, сказалъ, подавая ему визитную карточку: "Здѣсь мое имя и адресъ, сэръ!" -- Затѣмъ онъ отступилъ на шагъ или два, еще разъ вѣжливо поклонился ему и ждалъ вопроса.
   Случилось такъ, что въ эту самую минуту мистеръ Фенгъ занятъ былъ чтеніемъ одной изъ утреннихъ газетъ, гдѣ помѣщалась статья, трактующая недавно рѣшенное имъ дѣло и совѣтующая въ триста пятидесятый разъ Государственному Секретарю Министерства Внутреннихъ Дѣлъ обратить особое и тщательное вниманіе на него. Это взорвало его и онъ сердито взглянулъ на стараго джентльмена.
   -- Вы кто такой?-- спросилъ мистеръ Фенгъ.
   Старый джентльменъ съ удивленіемъ указалъ на свою визитную карточку.
   -- Полисменъ!-- крикнулъ мистеръ Фенгъ, съ пренебреженіемъ отталкивая карточку.-- Кто онъ такой?
   -- Моя фамилія, сэръ, -- сказалъ очень вѣжливо старый джентльменъ, -- моя фамилія, сэръ, Броунлоу. Прошу въ свою очередь позволеніе узнать фамилію коммиссара, который, прикрываясь закономъ, позволяетъ себѣ наносить ничѣмъ не заслуженное оскорбленіе лицу вполнѣ почтенному и всѣми уважаемому.-- И сказавъ это, мистеръ Броунлоу оглянулся кругомъ, какъ бы ожидая увидѣть кого нибудь, кто могъ бы дать ему требуемое свѣдѣніе.
   -- Полисменъ!-- продолжалъ мистеръ Фенгъ, бросая въ сторону газету.-- Въ чемъ обвиняется этотъ человѣкъ?
   -- Онъ ни въ чемъ не обвиняется, ваша милость, -- отвѣчалъ полисменъ, -- онъ явился свидѣтелемъ противъ этого мальчика, ваша милость!
   Его милость зналъ это превосходно, но ему хотѣлось, пользуясь своей безнаказанностью, сдѣлать во что бы то ни стало непріятность человѣку.
   -- Свидѣтелемъ противъ мальчика, да?-- сказалъ Фенгъ, презрительно смѣривъ мистера Броунлоу съ головы до ногъ.-- Привести къ присягѣ!
   -- Прежде, чѣмъ меня приведутъ къ присягѣ, я долженъ сказать нѣсколько словъ, -- отвѣчалъ мистеръ Броунлоу.-- Никогда во всю жизнь мою не случалось со мною ничего подобнаго и я не могу повѣрить...
   -- Придержите вашъ языкъ, сэръ!-- сказалъ мистеръ Фенгъ такимъ тономъ, который не допускаетъ никакихъ возраженій.
   -- Нѣтъ, этого я не сдѣлаю, сэръ!-- отвѣчалъ старый джентльменъ.
   -- Сію же минуту придержите вашъ языкъ, въ противномъ случаѣ я прикажу вывести васъ вонъ!-- сказалъ мистеръ Фенгъ. Вы дерзкій, наглый человѣкъ. Какое имѣете вы право оскорблять судью!
   -- Что-о?-- воскликнулъ старый джентльменъ и лицо его вспыхнуло.
   -- Приведите къ присягѣ этого человѣка!-- крикнулъ мистеръ Фенгъ своему клерку.-- Ни слова! Приведите его къ присягѣ!
   Негодованіе мистера Броунлоу чуть не дошло до крайнихъ предѣловъ, но вспомнивъ въ эту минуту, что онъ можетъ нанести вредъ мальчику, если не воздержится, онъ рѣшилъ взять себя въ руки и присягнуть.
   -- Теперь отвѣчайте, -- сказалъ мистеръ Фенгъ.-- Что вы свидѣтельствуете противъ мальчика? Что вы имѣете сказать противъ него, сэръ?
   -- Я стоялъ у прилавка съ книгами...-- началъ м-ръ Браунлоу
   -- Довольно, сэръ! -- сказалъ мистеръ Фенгъ.-- Полисменъ! Гдѣ полисменъ? Приведите къ присягѣ полисмена. Ну-съ, полисменъ, какъ было дѣло?
   Полисменъ униженно доложилъ ему, какъ онъ исполнилъ свою обязанность, какъ онъ обыскалъ Оливера, но ничего не нашелъ у него и что больше этого онъ ничего не знаетъ.
   -- Нѣтъ еще свидѣтелей?-- спросилъ мистеръ Фенгъ.
   -- Нѣтъ, ваша милость!-- отвѣчалъ полисменъ.
   Мистеръ Фенгъ сидѣлъ нѣсколько минутъ молча, а затѣмъ возвышая постепенно голосъ, сказалъ, обращаясь къ обвинителю:
   -- Можете ли вы въ точности установить ваше показаніе противъ этого мальчика или нѣтъ? Вы присягали. Если вы будете стоять, отказываясь дать показаніе, то я оштрафую васъ за неуваженіе къ закону. Я васъ...
   Что собственно хотѣлъ сказать мистеръ Фенгъ, осталось навсегда неизвѣстнымъ, такъ какъ у клерка и у тюремщика начался въ эту самую минуту сильный приступъ кашля; первый къ тому же уронилъ на полъ очень тяжелую книгу, стукъ которой помѣшалъ слышать слова полицейскаго коммиссара... Упала книга случайно, разумѣется.
   Не смотря на всѣ эти перерывы и то и дѣло наносимыя ему оскорбленія, мистеру Броунлоу, все же удалось дать показаніе. Онъ сказалъ, что очень растерялся въ первую минуту и бросился бѣжать за мальчикомъ лишь потому, что тотъ также бѣжалъ; за тѣмъ выразилъ надежду, что судья повѣритъ тому, что мальчикъ не воръ, а только, быть можетъ, былъ знакомъ съ ворами, а потому поступитъ съ нимъ снисходительно, не примѣняя къ нему всей строгости законовъ.
   -- Его и такъ уже били, -- сказалъ старый джентльменъ въ заключеніе.-- Боюсь, -- прибавилъ онъ, поглядывая на мальчика, -- боюсь, что онъ боленъ.
   -- О, да, разумѣется!-- сказалъ мистеръ Фенгъ съ насмѣшливой улыбкой.-- Ну ты, безъ притворствъ, бродяга ты этакій! Не поможешь этимъ. Какъ тебя зовутъ?
   Оливеръ хотѣлъ отвѣтить, но языкъ не повиновался ему. Онъ былъ смертельно блѣденъ и ему казалось, что все кругомъ него вертится.
   -- Какъ тебя зовутъ, закоренѣлый ты негодяй!-- спросилъ мистеръ Фенгъ.-- Полисменъ, какъ его зовутъ?
   Слова эти относились къ толстому, грубому на видъ, старику въ полосатой курткѣ, который стоялъ у перегородки. Онъ наклонился къ Оливеру и повторилъ вопросъ; но видя, что мальчикъ дѣйствительно не въ состояніи понять вопроса, и зная, что судья придетъ въ бѣшенство, если не получитъ отвѣта и вслѣдствіе этого усилитъ наказаніе, отвѣчалъ самъ наудачу.
   -- Его зовутъ Томъ Уайтъ, ваша милость!-- сказалъ онъ.
   -- Онъ не хочетъ отвѣчать, кажется?-- сказалъ мистеръ Фентъ.-- Хорошо, очень хорошо! Гдѣ онъ живетъ?
   -- Гдѣ можетъ, ваша милость!-- отвѣчалъ полисменъ, дѣлая видъ, что выслушалъ отвѣтъ.
   -- Есть ли у него родители?-- продолжаіъ мистеръ Фенгъ.
   -- Онъ говоритъ, что они умерли, когда онъ былъ совсѣмъ еще маленькій, -- отвѣчалъ наудачу полисменъ.
   Въ этомъ мѣстѣ допроса Оливеръ поднялъ голову и, бросивъ кругомъ умоляющій взглядъ, слабымъ голосомъ попросилъ дать ему пить.
   -- Глупости!-- крикнулъ мистеръ Фенгъ, -- нечего дурачить меня!
   -- Мнѣ кажется, онъ въ самомъ дѣлѣ боленъ, ваша милость, -- осмѣлился сказать полицейскій.
   -- Мнѣ это лучше извѣстно, -- отвѣчалъ мистеръ Фенгъ.
   -- Смотрите за нимъ, полисменъ, -- сказалъ старый джентльменъ, невольно протягивая руки, -- онъ сейчасъ упадетъ.
   -- Отойдите въ сторону, полисменъ, -- крикнулъ мистеръ Фенгъ, -- пусть падаетъ, если ему нравится.
   Пользуясь этимъ добрымъ позволеніемъ, Оливеръ упалъ на полъ и потерялъ сознаніе. Бывшіе въ конторѣ люди переглянулись другъ съ другомъ, но не посмѣли двинуться съ мѣста.
   -- Я такъ и зналъ, что онъ притворщикъ!-- сказалъ мистеръ Фенгъ, считая случившееся неоспоримымъ доказательствомъ своихъ словъ.-- Пусть лежитъ, ему это скоро надоѣстъ.
   -- Какъ вы думаете поступить въ этомъ случаѣ, сэръ?-- тихо спросилъ клеркъ.
   -- Очень просто!-- отвѣчалъ мистеръ Фенгъ.-- Три мѣсяца заключенія... тяжелая работа, конечно. Очистить контору!
   Дверь немедленно была открыта и два человѣка подошли къ безчувственному мальчику, приготовляясь унести его, когда въ контору вошелъ пожилой человѣкъ, весьма прилично, но бѣдно одѣтый въ старомъ черномъ костюмѣ, и поспѣшилъ къ столу.
   -- Погодите, погодите! Не уносите его! Ради всего святого, погодите!-- сказалъ вошедшій, еле переводя духъ отъ волненія.
   Хотя великій геній, предсѣдательствующій въ такомъ, какъ это, присутственномъ мѣстѣ пользовался полной и неограниченной властью надъ свободой, добрымъ именемъ, дѣятельностью и даже жизнью подданныхъ ея величества, особенно надъ принадлежащими къ бѣдному классу, хотя внутри этихъ стѣнъ ежедневно разыгрывались такія сцены, которыя бы вызвали слезы на глаза ангеловъ, все это оставалось неизвѣстнымъ обществу и лишь случайно попадало на страницы нашей прессы. Можете, поэтому, представить себѣ, въ какое негодованіе пришелъ мистеръ Фенгъ, когда непрошенный гость нарушилъ порядокъ судебнаго производства.
   -- Что это значитъ? Кто этотъ человѣкъ? Вывести его вонъ! Очистить контору!-- кричалъ мистеръ Фенгъ.
   -- Я хочу говорить!-- кричалъ въ свою очередь вновь пришедшій.-- Я не позволю себя вывести. Я все видѣлъ. Я содержу книжный магазинъ. Я прошу привести меня къ присягѣ. Я не позволю себя устранить. Мистеръ Фенгъ, вы обязаны выслушать меня. Вы не имѣете права отказать, сэръ!
   Пришедшій былъ правъ. Рѣчь его была рѣшительна и дѣло становилось слишкомъ серьезнымъ, чтобы оставить его безъ вниманія
   -- Приведите къ присягѣ этого человѣка, -- заревѣлъ мистеръ Фенгъ, хотя и не особенно охотно.-- Что вы имѣете сказать?
   -- Вотъ что, -- отвѣчалъ новый свидѣтель.-- Я видѣлъ трехъ мальчиковъ; двухъ, которыхъ здѣсь нѣтъ и этого вотъ арестованнаго. Они были на противоположной сторонѣ улицы, когда этотъ джентльменъ читалъ. Покража была совершена тѣми мальчиками. Я видѣлъ это и видѣлъ также, что этотъ мальчикъ былъ пораженъ и испуганъ тѣмъ, что произошло.
   -- Почему же вы не пришли раньше?-- спросилъ мистеръ Фенгъ, послѣ небольшой паузы.
   -- Мнѣ некого было оставить въ лавкѣ, -- отвѣчалъ свидѣтель. Всѣ, кто могъ помочь мнѣ, всѣ присоединились къ преслѣдующимъ. Еще пять минутъ тому назадъ никого не было. Я бѣжалъ сюда всю дорогу.
   -- Обвинитель читалъ, говорите вы?-- спросилъ Фенгъ послѣ второй паузы.
   -- Да, -- отвѣчалъ свидѣтель.-- Вотъ эту самую книгу, которую онъ держитъ.
   -- А за книгу эту, -- продолжалъ Фенгъ, -- уплочено?
   -- Нѣтъ, -- отвѣчалъ свидѣтель, улыбаясь.
   -- Богъ мой, я совсѣмъ забылъ объ этомъ, -- воскликнулъ старый джентльменъ.
   -- Хорошъ, нечего сказать! А еще обвиняетъ бѣднаго мальчика!-- воскликнулъ Фенгъ, стараясь, но не особенно удачно, казаться сострадательнымъ человѣкомъ.-- Нахожу нужнымъ сказать вамъ, сэръ, что вы завладѣли этой книгой при весьма подозрительныхъ и неблаговидныхъ обстоятельствахъ. Счастье ваше, что владѣлецъ ея не желаетъ васъ преслѣдовать. Пусть это будетъ вамъ урокомъ, мой милый, не то будете отвѣчать передъ законамъ. Считать мальчика по суду оправданнымъ! Очистить контору!
   -- Чортъ возьми!-- крикнулъ старый джентльменъ, не будучи въ силахъ сдерживать давно уже овладѣвшее имъ бѣшенство.-- Я...
   -- Очистить контору!-- крикнулъ Фенгъ.-- Слышали, полисмены! Очистить контору!
   Приказаніе было исполнено, и мистера Браундоу вывели вонъ съ книгой въ одной рукѣ и бамбуковой тростью въ другой, ни обращая вниманія на негодующіе протесты его. Онъ вышелъ во дворъ и тутъ чувство личнаго оскорбленія моментально прошло у него. Онъ увидѣлъ маленькаго Оливера Твиста, который лежалъ на спинѣ, прямо на камняхъ, съ растегнутой ли груди рубашкой и мокрой отъ воды головой; лицо его было смертельно блѣдно и судорожная дрожь пробѣгала по всему его тѣлу.
   -- Бѣдный мальчикъ! бѣдный мальчикъ!-- сказалъ мистеръ Броунлоу.-- Карету, ради Бога, кто-нибудь изъ васъ! Сюда прямо!
   Карета пріѣхала и Оливера бережно уложили на одно сидѣнье, а старый джентльменъ сѣлъ на другое.
   -- Позволите мнѣ сопровождать васъ?-- сказалъ книгопродавецъ, заглядывая въ карету.
   -- Богъ мой, разумѣется да, сэръ!-- сказалъ мистеръ Броунлоу.-- Я забылъ васъ. Боже мой, Боже мой! У меня до сихъ поръ еще эта несчастная книга. Входите же! Бѣдный мальчикъ! Нельзя терять ни одной минуты!
   Книгопродавецъ сѣлъ въ карету и она двинулась впередъ.
  

XII. Объ Оливерѣ заботятся такъ, какъ никогда еще о немъ не заботились. На сцену снова выступаетъ веселый старый джентльменъ и его молодые друзья.

   Карета катилась быстро почти по тому же самому пути, по которому Оливеръ впервые входилъ въ Лондонъ въ сопровожденіи Доджера, но доѣхавъ до Энджели у Айлингтона, она повернула совсѣмъ въ другую сторону и остановилась, наконецъ, у красиваго дома въ тихой и покойной улицѣ вблизи Пентонвиля. Здѣсь, не теряя ни единой минуты, приготовили для мальчика постель, на которую его подъ наблюденіемъ мистера Броунлоу нѣжно и осторожно уложили и затѣмъ ухаживали за нимъ съ безграничной добротой и внимательностью.
   Прошло много дней, въ теченіе которыхъ Оливеръ оставался нечувствительнымъ ко всѣмъ заботамъ своихъ друзей. Солнце всходило и заходило, снова всходило и заходило и много дней подъ рядъ, а мальчикъ все лежалъ, вытянувшись на постели, во власти всеразрушающей лихорадки. Никогда червь съ такою вѣрностью не источитъ мертваго тѣла, съ какою медленно пожирающій огонь лихорадки разрушаетъ оболочку живого существа.
   Слабый, исхудалый, блѣдный пришелъ онъ въ себя послѣ долгаго и тяжелаго сна. Съ трудомъ приподнявшись на постели и поддерживая голову дрожащей рукой, со страхомъ оглянулся онъ кругомъ:
   -- Что это за комната? Куда меня принесли?-- сказалъ онъ.-- Я никогда здѣсь не спалъ.
   Слова эти онъ произнесъ слабымъ, едва слышнымъ голосомъ, а между тѣмъ ихъ услышали. Занавѣсъ кровати раздвинулся и старая лэди съ добрымъ лицомъ, одѣтая очень чисто и просто, встала съ кресла у самой кровати, на которомъ она сидѣла и что то шила.
   -- Тише, дорогой мой!-- нѣжно оказала старушка.-- Ты долженъ лежать покойно, если не хочешь слова заболѣть. А ты былъ очень боленъ... такъ боленъ, какъ ужъ больнѣе нельзя и быть. Ложись... вотъ такъ, дорогой мой!
   И съ этими словами старушка нѣжно уложила голову мальчика на подушку, поправила ему волоса, чтобы они не падали на лобъ и такъ ласково, съ такой любовью заглянула ему въ лицо, что онъ не могъ удержаться и, взявъ ея руку, своей маленькой исхудалой рукой, обвилъ ее вокругъ шеи.
   -- Спаси насъ Господи!-- сказала старушка со слезами на глазахъ.-- Какое благородное дитя! Ахъ, ты милый крошка! Что бы чувствовала его мать, если бы сидѣла у его кровати, какъ я все это время сидѣла!
   -- Она можетъ быть видѣла меня, -- прошепталъ Оливеръ, складывая руки.-- Она, можетъ быть, сидѣла подлѣ меня. Я чувствовалъ, что она сидѣла.
   -- Это ты бредилъ въ лихорадкѣ, милый мальчикъ!-- сказала старушка.
   -- Можетъ быть, -- отвѣчалъ Оливеръ.-- Небо очень далеко отсюда; всѣ они тамъ очень счастливы и не захотятъ спуститься внизъ, чтобы посидѣть у кровати бѣднаго мальчика. Знай она, что я боленъ, она пожалѣла бы меня; она тоже передъ смертью была очень больна. Впрочемъ, она ничего не знаетъ обо мнѣ, -- прибавилъ Оливеръ послѣ минутнаго молчанія.-- Если бы она видѣла, какъ меня колотили, она очень бы горевала, а между тѣмъ лицо у нея было всегда такое веселое и счастливое, когда я видѣлъ ее во снѣ.
   Старушка ничего не отвѣчала на это; она вытерла сначала глаза, затѣмъ очки и принесла Оливеру прохладительное питье. Погладивъ его нѣжно по щекѣ, она сказала ему, чтобы онъ лежалъ покойно, если не хочетъ заболѣть снова.
   Оливеръ старался лежать покойно частью потому, что ему хотѣлось исполнять все, что ему говорила старушка, а частью потому, что разговоръ утомилъ его. Вскорѣ онъ уснулъ и снова проснулся отъ свѣчи, которую держали у его кровати. При свѣтѣ ея онъ увидѣлъ какого то джентльмена, который держалъ въ одной рукѣ большіе, громко тикающіе часы, а другою пробовалъ его пульсъ и говорилъ, что ему гораздо лучше.
   -- Правда, голубчикъ, тебѣ гораздо лучше?-- спросилъ онъ.
   -- Да, сэръ, благодарю васъ, -- отвѣчалъ Оливеръ.
   -- Да, я знаю, что лучше, -- сказалъ джентльменъ.-- Ты голоденъ, не правда-ли?
   -- Нѣтъ, сэръ!-- отвѣчалъ Оливеръ.
   -- Гм!-- сказалъ джентльменъ.-- Нѣтъ? Я зналъ, что нѣтъ. Онъ не голоденъ, мистриссъ Бедуинъ!-- продолжалъ джентльменъ съ необыкновенно глубокомысленнымъ видомъ.
   Старая леди почтительно склонила голову, какъ бы желая этимъ показать, что она всегда смотрѣла на доктора, какъ на очень умнаго человѣка. Повидимому и самъ докторъ былъ такого же мнѣнія о себѣ.
   -- Ты хочешь спать, голубчикъ?-- спросилъ онъ.
   -- Нѣтъ, сэръ!
   -- Нѣтъ!-- сказалъ докторъ съ довольнымъ и увѣреннымъ въ себѣ видомъ.-- Не хочешь спать. А пить? Хочешь?
   -- Да, сэръ, очень хочу.
   -- Такъ я и зналъ, мистриссъ Бедуинъ, -- сказалъ докторъ.-- Очень естественно, что ему хочется пить. Дайте ему немного чаю, ма'амъ, и кусочекъ сухого хлѣба безъ масла. Не держите его слишкомъ тепло, ма'амъ! Обращайте также вниманіе и на то, чтобы ему не было слишкомъ холодно. Будете такъ добры?
   Старая леди отвѣтила ему почтительнымъ поклономъ. Докторъ попробовалъ холодное питье, одобрилъ его и поспѣшно вышелъ изъ комнаты; сапоги его скрипѣли крайне внушительно, когда онъ спускался съ лѣстницы.
   Оливеръ уснулъ вскорѣ послѣ его ухода и когда проснулся, было уже около двѣнадцати часовъ. Старая леди ласково пожелала ему спокойной ночи и передала его на попеченіе только что вошедшей толстой старушкѣ, которая принесла мѣшечекъ съ молитвенникомъ и большой ночной чепецъ. Послѣдній она надѣла на голову, а первый положила на столъ и, объявивъ Оливеру, что она пришла дежурить подлѣ него ночью, придвинула кресло къ самому камину и тотчасъ же погрузилась въ сонъ, прерываемый кивками головы впередъ, легкими всхрапываніями и мычаньемъ. Но это, повидимому нисколько не мѣшало ей и она, потеревъ свой носъ, снова засыпала.
   Томительно тянулась эта ночь. Оливеръ лежалъ съ открытыми глазами, считая на потолкѣ маленькіе свѣтлые кружочки, отражаемые горѣвшимъ ночникомъ, или слѣдя усталыми глазами за изгибами линій на рисункѣ обоевъ. Было что то торжественное въ полумракѣ и тишинѣ комнаты и торжественность эта навела мальчика на мысль, что здѣсь носилось вѣяніе смерти, что она царила здѣсь въ теченіи многихъ дней и ночей, что быть можетъ страшный, наводящій ужасъ на душу призракъ ея витаетъ еще здѣсь въ сумракѣ ночи. Мальчикъ повернулся лицомъ на подушку и сталъ съ жаромъ молиться Богу.
   Мало по малу онъ заснулъ глубокимъ сномъ, цѣлителемъ всѣхъ страданій, тихимъ и мирнымъ сномъ, при видѣ котораго бываетъ жаль разбудить спящаго. Кто, будь это даже непробудный сонъ смерти, пожелалъ бы вернуться изъ него къ тревогамъ и волненіямъ жизни, къ заботамъ настоящаго, къ страху о будущемъ и, что хуже всего, къ сожалѣніямъ о прошедшемъ?
   Былъ уже совсѣмъ день, когда Оливеръ открылъ глаза; онъ чувствовалъ себя такимъ веселымъ и счастливымъ. Опасный кризисъ миновалъ, и онъ снова былъ возвращенъ къ жизни.
   Дня черезъ три онъ сидѣлъ уже въ креслѣ, окруженный подушками, но былъ еще такъ слабъ, что не могъ ходить, а потому мистриссъ Бедуинъ на рукахъ снесла его внизъ въ свою комнату, которую она занимала, какъ экономка. Усадивъ Оливера въ кресло у камина, добрая старушка сѣла подлѣ него и растроганная тѣмъ, что ему лучше, заплакала.
   -- Не обращай на меня вниманія, мой голубчикъ!-- сказала старушка.-- Это хорошія слезы. Вотъ видишь, все уже прошло и я снова хорошо себя чувствую.
   -- Вы очень, очень добры ко мнѣ ма'амъ, -- сказалъ Оливеръ.
   -- Что за пустяки, мой голубчикъ!-- сказала старая леди;-- твой бульонъ до сихъ поръ еще не поданъ, а тебѣ пора кушать. Докторъ разрѣшилъ мистеру Броунлоу навѣстить тебя сегодня утромъ и мы должны хорошо выглядѣть; чѣмъ лучше будетъ у насъ видъ, тѣмъ это пріятнѣе ему будетъ.
   И старая леди тотчасъ же засуетилась и, взявъ небольшую кострюлечку, въ какой готовятъ обыкновенно соусъ, налила туда бульону и поставила грѣть его. Бульонъ оказался очень крѣпкимъ и Оливеръ подумалъ, что разбавь его такимъ количествомъ воды, котораго хватило бы на триста пятьдесятъ нищихъ, то и тогда еще былъ бы онъ достаточно крѣпкимъ.
   -- Ты, вѣроятно, очень любишь картины?-- спросила старая леди, замѣтивъ, что Оливеръ не спускаетъ глазъ съ портрета, висѣвшаго на стѣнѣ какъ разъ напротивъ его стула.
   -- Не знаю, какъ сказать, ма'амъ, -- отвѣчалъ Оливеръ, продолжая смотрѣть на портретъ, -- я почти не видѣлъ картинъ. Какое красивое лицо у этой леди!
   -- Ахъ!-- сказала старая леди, -- живописцы часто рисуютъ молодыхъ леди гораздо красивѣе, чѣмъ онѣ есть на самомъ дѣлѣ; не дѣлай они этого, дитя, у нихъ было бы мало работы. Выдумай человѣкъ такую машину, которая давала бы вѣрный снимокъ, онъ никогда не имѣлъ бы успѣха; это было бы слишкомъ добросовѣстно. Слишкомъ!-- сказала старая леди и расхохоталась отъ всей души, довольная своей остротой.
   -- А здѣсь... вѣрный снимокъ, ма'амъ?-- спросилъ Оливеръ.
   -- Да, -- отвѣчала старая леди, пробуя, разогрѣлся ли бульонъ.-- Это портретъ.
   -- Чей, ма'амъ?-- спросилъ Оливеръ.
   -- Почему же я знаю, голубчикъ!-- отвѣчала старая леди.-- Надѣюсь, онъ не похожъ ни на кого изъ твоихъ знакомыхъ? Онъ дѣйствуетъ на твое воображеніе, мой милый.
   -- Онъ такой красивый, -- отвѣчалъ Оливеръ.
   -- Что съ тобой? Неужели онъ пугаетъ тебя?-- сказала старая леди, замѣчая къ удивленію своему, что мальчикъ съ какимъ то испугомъ смотритъ на портретъ.
   -- О, нѣтъ, нѣтъ! -- поспѣшно отвѣчалъ Оливеръ;-- но у нея такіе печальные глаза и они все время пристально смотрятъ туда, гдѣ я сижу. У меня такъ сильно бьется сердце!-- продолжалъ Оливеръ едва слышнымъ голосомъ.-- Она точно живая, точно хочетъ говорить со мной, но не можетъ.
   -- Спаси насъ Господи!-- воскликнула старая леди; -- не говори такъ, дитя мое! Ты боленъ и у тебя поэтому разстроены нервы. Дай, я передвину твое кресло на другое мѣсто, чтобы ты не видѣлъ портрета. Вотъ, -- продолжала старая леди, приведя въ исполненіе свои слова, -- теперь ты не будешь его видѣть.
   Портретъ, однако, ясно стоялъ передъ глазами Оливера, несмотря на то, что его передвинули, но онъ не хотѣлъ огорчать больше добрую старую лэди и весело улыбнулся ей, когда она взглянула на него. Мистриссъ Бедуинъ, довольная тѣмъ, что онъ успокоился, посолила бульонъ, положила туда нѣсколько сухариковъ и подала ему съ важнымъ и торжественнымъ видомъ. Оливеръ скоро покончилъ съ нимъ. Не успѣлъ въ проглотить послѣдней ложки, кто-то тихо постучался въ дверь.
   -- Войдите, -- сказала старая леди и въ комнату вошелъ мистеръ Броунлоу.
   Старый джентльменъ вошелъ очень быстро, какъ и слѣдовало ожидать, но не успѣлъ онъ надвинуть своихъ очковъ на лобъ и заложить назадъ руки подъ полы своего халата, чтобы ближе разсмотрѣть Оливера, какъ все лицо его передернулись. Оливеръ показался ему такимъ слабымъ и исхудалымъ, послѣ болѣзни! Сдѣлавъ усиліе привстать, чтобы оказать почтеніе своему благодѣтелю, онъ снова упалъ на кресло. Надо, однако, сказать правду и объяснить въ чемъ дѣло. У мистера Броунлоу сердце было до того обширное, что его могло хватить на шесть обыкновенныхъ старыхъ джентльменовъ, а потому глаза его наполнились слезами подъ вліяніемъ какого-то гидравлическаго процесса, котораго мы, не имѣя достаточнаго философскаго развитія, не можемъ вамъ объяснить.
   -- Бѣдный мальчикъ, бѣдный мальчикъ!-- сказалъ мистеръ Броунлоу, стараясь откашляться.-- Я что-то охрипъ сегодня утромъ, мистриссъ Бедуинъ! Вѣроятно простудился.
   -- Надѣюсь, что нѣтъ, сэръ!-- отвѣчала мистриссъ Бедуинъ.-- Все у васъ хорошо просушено, сэръ!
   -- Но знаю, Бедуинъ, не знаю, -- сказалъ мистеръ Броунлоу.-- Не подали ли мнѣ вчера сырую салфетку за обѣдомъ? Но это пустяки. Какъ ты себя чувствуешь, голубчикъ?
   -- Я очень счастливъ, сэръ, -- отвѣчалъ Оливеръ.-- Очень благодаренъ, сэръ, за вашу доброту ко мнѣ.
   -- Добрый мальчикъ, -- сказалъ мистеръ Броунлоу.-- Вы давали ему кушать, Бедуинъ? Нѣсколько глотковъ вина, напримѣръ?
   -- Онъ только что получилъ тарелку прекраснаго крѣпкаго бульону, сэръ, -- отвѣчала мистриссъ Бедуинъ, дѣлая удареніе на словѣ бульонъ, какъ бы желая показать, что бульонъ, вещь ни съ чѣмъ не сравнимая.
   -- Ну! -- воскликнулъ мистеръ Броунлоу, -- пара рюмючекъ портвейну сдѣлала бы ему несравненно больше пользы. Какъ ты думаешь объ этомъ, Томъ Уайтъ?
   -- Меня зовутъ Оливеръ, -- отвѣчалъ мальчикъ, съ удивленіемъ поднимая глаза на мистера Броунлоу.
   -- Оливеръ!-- удивился мистеръ Броунлоу.-- А дальше? Оливеръ Уайтъ?
   -- Нѣтъ, сэръ, Твистъ; Оливеръ Твистъ.
   -- Странное имя! Почему же ты сказалъ судьѣ, что тебя зовутъ Уайтомъ?
   -- Я никогда этого, сэръ, не говорилъ ему, -- съ удивленіемъ отвѣчалъ Оливеръ.
   Это отзывалось какъ будто-бы фальшью и старый джентльменъ даже строго взглянулъ на Оливера. Но, нѣтъ, сомнѣваться въ немъ было невозможно; тонкія, обострившіяся болѣзнью черты Оливера дышали полной искренностью.
   -- Недоразумѣніе какое-то, -- сказалъ мистеръ Броунлоу, который, несмотря на то, что не существовало больше никакихъ причинъ, чтобы всматриваться въ лицо Оливера, не могъ оторвать отъ него своихъ глазъ, такъ какъ его снова поразило сходство мальчика съ какимъ-то знакомымъ ему лицомъ.
   -- Надѣюсь, вы не сердитесь на меня, сэръ?-- сказалъ Олнюеръ, съ мольбой поднимая глаза.
   -- Нѣтъ, нѣтъ! -- отвѣчалъ старый джентльменъ.-- Но... Что же это такое?.. Смотри же, Бедуинъ!
   И онъ указалъ на портретъ, висѣвшій надъ головой Оливера и затѣмъ на лицо мальчика. Живая копія портрета! Тѣ-же глаза, форма головы, ротъ, каждая черта... Даже выраженіе лица въ эту минуту было одинаковое; самыя тонкія линіи воспроизведены были съ поразительной точностью!
   Оливерь не понялъ вѣрной причины этого восклицанія, но оно такъ взволновало его, что онъ потерялъ сознаніе отъ слабости. Обстоятельство это заставляетъ насъ удалиться изъ комнаты, а потому мы пользуемся этимъ, чтобы вернуться къ двумъ юнымъ питомцамъ веселаго стараго джентльмена и разсказать, что съ ними случилось.
   Когда Доджеръ и несравненный другъ его мистеръ Бетсъ присоединились къ погонѣ, слѣдовавшей по пятамъ Оливера, виновнаго въ томъ, что оба они незаконнымъ путемъ присвоили себѣ собственность мистера Броунлоу, они дѣйствовали въ этомъ случаѣ лишь на основаніи весьма похвальнаго чувства самосохраненія. Уваженіе къ свободѣ и неприкосновенности личности составляетъ главное качество истаго англичанина, а съ тѣмъ вмѣстѣ и его гордость, а потому я вынужденъ обратить вниманіе читателя, что такой поступокъ со стороны мальчиковъ долженъ поднять ихъ во мнѣніи всѣхъ патріотовъ, такъ какъ служитъ самымъ вѣрнымъ доказательствомъ ихъ стремленія къ самозащитѣ и безопасности, что укрѣпляетъ и подтверждаетъ законъ, лежащій по мнѣнію всѣхъ глубоко и здраво мыслящихъ философовъ въ основѣ всѣхъ главныхъ проявленій природы. Тѣ же философы рѣшили, что добрая леди эта дѣйствуетъ лишь на основаніи нѣкоторыхъ правилъ и теорій и, восторгаясь ея мудростью и Мнѣ не на кого было оставить лавку. Всѣ убѣжали вслѣдъ за нимъ. Я могъ уйдти только спустя пять минутъ.
   -- Истецъ читалъ въ это время, не такъ ли? спросилъ Фенгъ.
   -- Да, отвѣчалъ купецъ:-- именно эта книга была у него въ рукахъ.
   -- Эта книга? сказалъ Фенгъ.-- За нее заплачено?
   -- Нѣтъ, съ улыбкою отвѣчалъ купецъ.
   -- Ахъ! я совсѣмъ забылъ объ этомъ, вскричалъ старый джентльменъ.
   -- Прекрасно! А между-тѣмъ жалуетесь на бѣднаго мальчика, сказалъ Фенгъ, дѣлая комическое усиліе, чтобъ казаться тронутымъ.-- Вижу, сударь, что вы завладѣли книгою самымъ подозрительнымъ образомъ, неприносящимъ вамъ чести, и можете считать себя счастливымъ, что владѣлецъ ея не хочетъ васъ преслѣдовать. Пусть это будетъ для васъ урокомъ; въ другой разъ вы подвергнетесь всей строгости законовъ. Мальчикъ свободенъ. Судъ конченъ!
   -- Чортъ возьми! вскричалъ старый джентльменъ, выходя наконецъ изъ себя.-- Чортъ возьми! Я...
   -- Очистить залу! закричалъ судья.-- Слышите!
   Это приказаніе было исполнено, и раздраженнаго мистера Броунло вывели вонъ; онъ шелъ съ книгою въ одной рукѣ, съ бамбуковою тростью въ другой, въ совершенномъ бѣшенствѣ и досадѣ.
   Старый джентльменъ быстро прошелъ черезъ дворъ. Маленькій Оливеръ лежалъ у воротъ, съ открытою грудью и висками, окропленными водою; лицо его покрыто было смертною блѣдностію, судороги искривляли все тѣло.
   -- Бѣдный мальчикъ! бѣдный мальчикъ! сказалъ мистеръ Броунло, наклоняясь къ нему.-- Наймите кто-нибудь карету, ради Бога, скорѣе!
   Карету наняли, и, бережно положивъ въ нее Оливера по одну сторону, старый джентльменъ сѣлъ по другую.
   -- Могу ли я ѣхать съ вами? спросилъ книгопродавецъ.
   -- Поѣзжай, мои другъ, сказалъ мистеръ Броунло:-- я и забылъ о тебѣ. А между-тѣмъ у меня все еще твоя несчастная книга. Садись... Бѣдняжка! нёчего терять времени...
   Купецъ сѣлъ въ карету; они поѣхали.
   

ГЛАВА XII.
Болѣзнь Оливера и заботы о немъ. Портретъ.

   Карста остановилась въ темной улицѣ близь Пентонвилля. Здѣсь въ домѣ была приготовлена постель для Оливера; его осторожно положили въ нее и неусыпно ухаживали за нимъ во все время болѣзни.
   Но Оливеръ долго не могъ чувствовать всей доброты новыхъ друзей своихъ; солнце всходило и закатывалось не одинъ разъ, а мальчикъ все лежалъ безъ чувствъ, задыхаясь отъ жара горячки, который, какъ раскаленное желѣзо, жжетъ медленно и невыносимо. Черви не такъ быстро точатъ трупъ, какъ ея медленный огонь гложетъ внутренность человѣка.
   Слабый, блѣдный, худой, онъ пробудился наконецъ отъ того, что ему казалось долгимъ, безпокойнымъ сномъ. Сѣвъ на кровать, онъ положилъ голову на дрожащую руку и съ безпокойствомъ посмотрѣлъ вокругъ.
   -- Что это за комната? гдѣ я? сказалъ онъ.-- Я не здѣсь легъ спать.
   Онъ произнесъ эти слова тихимъ голосомъ, будучи еще очень слабъ; но ихъ услышали, потому-что занавѣсъ отдернулся, и старушка, чисто и опрятно одѣтая, встала со стула, который стоялъ возлѣ кровати.
   -- Тише, другъ мой, кротко сказала она.-- Тебѣ надо молчать, а не то ты опять захвораешь, и тебѣ будетъ хуже, гораздо-хуже. Съ этими словами старушка тихо опустила на подушку голову Оливера и, откинувъ его волосы назадъ, взглянула въ лицо такъ кротко и ласково, что у него на глазахъ выступили слезы.
   -- Милый малютка! сказала старушка: -- что бы сказала теперь мать твоя, еслибъ она сидѣла возлѣ тебя, какъ я, и могла бы видѣть тебя теперь?
   -- Можетъ-быть, она и видитъ меня, прошепталъ Оливеръ, складывая рученки.-- Можетъ-быть, она сидѣла возлѣ меня: мнѣ казалось, я чувствовалъ это.
   -- Это была горячка, другъ мои, сказала старушка.
   -- Да! задумчиво отвѣчалъ Оливеръ:-- небо далеко, и она тамъ такъ счастлива, что не должна приходить къ постели бѣднаго мальчика. Но если бъ она знала, что я былъ болѣнъ, она пожалѣла бы обо мнѣ даже и тамъ, потому-что сама была больна прежде, нежели умерла. Она вѣрно ничего обо мнѣ не знаетъ,-- прибавилъ Оливеръ послѣ минутнаго молчанія:-- потому-что, еслибъ видѣла, какъ они терзали меня, вѣрно сдѣлалась бы печальна; а лицо ея всегда казалось мнѣ свѣтлымъ и счастливымъ, когда видалъ я ее во снѣ.
   Старушка ничего не отвѣчала; но, отеревъ глаза и очки, лежавшіе на одѣялѣ, принесла ему теплаго питья, а потомъ велѣла заснуть, если онъ не хочетъ быть опять болѣнъ.
   Оливеръ молчалъ, потому-что хотѣлъ во всемъ повиноваться доброй старушкѣ, и болѣе потому-что почти совершенно обезсилѣлъ, сказавъ послѣднія слова. Онъ скоро заснулъ и былъ пробужденъ блескомъ свѣчи, при свѣтѣ которой увидѣлъ джентльмена, съ большими часами въ рукахъ, щупавшаго пульсъ его и сказавшаго, что ему гораздо-лучше.
   -- Тебѣ теперь гораздо-лучше, дружокъ? спросилъ джентльменъ.
   -- Да, покорно васъ благодарю, сударь, отвѣчалъ Оливеръ.
   -- Да, знаю, сказалъ джентльменъ:-- ты немножко-голоденъ, не такъ ли?
   -- Нѣтъ, сударь, отвѣчалъ Оливеръ.
   -- Гм! сказалъ джентльменъ. Нѣтъ? Я и зналъ, что нѣтъ. Онъ не голоденъ, мистриссъ Бедвинъ, сказалъ джентльменъ, смотря очень глубокомысленно.
   Старушка почтительно наклонила голову, какъ-бы желая показать этимъ, что считаетъ доктора всеведущимъ. Казалось, самъ докторъ былъ того же мнѣнія.
   -- Тебя клонитъ сонъ, не такъ ли, дружокъ? сказалъ докторъ.
   -- Нѣтъ, сударь, отвѣчалъ Оливеръ.
   -- Нѣтъ? сказалъ докторъ съ довольнымъ видомъ.-- Тебя не клонитъ сонъ? Ты вѣдь не чувствуешь жажды?
   -- Чувствую; мнѣ очень хочется пить, отвѣчалъ Оливеръ.
   -- Я того и ожидалъ, мистриссъ Бедвинъ, сказалъ докторъ.-- Это очень натурально; ему хочется пить, и очень хорошо. Вы можете давать ему немного чаю и хлѣба, только безъ масла. Не держите его въ большомъ теплѣ, и берегитесь, чтобъ ему не было слишкомъ-холодно,-- сдѣлайте милость.
   Старушка поклонилась, и докторъ вышелъ.
   Оливеръ скоро опять заснулъ, и когда пробудился, то было уже около двѣнадцати часовъ. Скоро старушка пожелала ему доброй ночи, оставивъ его подъ надзоромъ толстой женщины, которая принесла въ узелкѣ маленькую библію и большой ночной чепчикъ. Надѣвъ чепчикъ на голову, а библію положивъ на столъ, и сказавъ Оливеру, что она пришла сидѣть около его постели, подвинула она стулъ къ камину и начала вязать чулокъ.
   Такъ прошла ночь. Иногда Оливеръ пробуждался, и, припоминая все, что происходило съ нимъ, долго и пламенно молился. Наконецъ онъ заснулъ тѣмъ крѣпкимъ, спокойнымъ сномъ, который заставляетъ забывать страданія и отъ котораго тяжело пробуждаться.
   Было уже свѣтло, когда Оливеръ открылъ глаза: онъ чувствовалъ себя довольнымъ и счастливымъ, благополучно вынесъ кризисъ, и снова принадлежалъ свѣту.
   Черезъ три дня онъ могъ уже сидѣть на стулѣ, обложенный подушками, но все еще былъ слабъ. Мистриссъ Бедвинъ часто носила его въ свою комнату, усаживала передъ каминомъ, сама садилась возлѣ, и, смотря на него, была въ такомъ восхищеніи, что начинала плакать.
   -- Вы очень, очень добры ко мнѣ, сударыня, сказалъ Оливеръ.
   -- Полно говорить объ этомъ, дружокъ, сказала старушка:-- тебѣ пора кушать бульйонъ; докторъ сказалъ, что мистеръ Броунло можетъ видѣть тебя въ это утро, и намъ надо смотрѣть веселѣе, чтобъ и ему было весело. Съ этими словами, старушка начала разогрѣвать столько бульйону, что имъ можно было бы накормить триста мальчиковъ въ Домѣ Призрѣнія.
   -- Ты вѣрно любишь картины, мои дружокъ? спросила старушка, видя, что Оливеръ внимательно устремилъ глаза на портретъ, висѣвшій на стѣнѣ противъ стула.
   -- Не знаю, сударыня, сказалъ Оливеръ, не отводя глазъ: -- я такъ мало видѣлъ картинъ. Какъ прекрасно, какъ кротко лицо этой дамы!
   -- О! живописцы всегда дѣлаютъ дамъ прекраснѣе, нежели какъ онѣ въ-самомъ-дѣлѣ; иначе имъ никто не давалъ бы работы, сказала старушка.-- Человѣкъ, который изобрѣлъ бы машину снимать лица совершенно-сходно, никогда не имѣлъ бы успѣха, сказала старушка, смѣясь отъ чистаго сердца.
   -- Чей это портретъ? спросилъ Оливеръ.
   -- А право, я и сама не знаю, дружокъ. Подлинника мы оба не знаемъ. Кажется, онъ очень тебѣ нравится.
   -- Онъ такъ хорошъ, такъ хорошъ...
   -- Но онъ вѣрно не пугаетъ тебя? съ удивленіемъ спросила старушка, замѣтивъ, что Оливеръ смотритъ на портретъ съ какимъ-то страхомъ.
   -- О, нѣтъ, нѣтъ. Но глаза ея такъ печальны; кажется, будто они смотрятъ на меня. Эта дама точно какъ живая; она будто хочетъ говорить со мною, но не можетъ.
   -- Что съ тобою, душенька? успокойся! вскричала испуганная старушка.-- Ты еще не совсѣмъ оправился отъ болѣзни. Дай, я поверну твой стулъ; ты не будешь больше видѣть портрета.
   Но воображеніе Оливера по-прежнему рисовало ему милое лицо: онъ не хотѣлъ однако безпокоить добрую старушку и весело улыбнулся, когда она взглянула на него. Обрадованная мистриссъ Бедвинъ начала приготовлять ему бульйонъ и хлѣбъ и когда онъ позавтракалъ, послышался тихій стукъ въ дверь.-- Войдите, сказала старушка. То былъ мистеръ Броунло.
   Старый джентльменъ быстро вошелъ въ комнату, но когда надѣлъ очки и ближе взглянулъ на Оливера, лицо его перемѣнилось. Оливеръ похудѣлъ и ослабъ отъ болѣзни, и напрасно старался встать, изъ почтенія къ своему благодѣтелю: онъ снова упалъ на стулъ. А какъ, надо сказать правду, у мистера Броунло было сердце, въ которомъ могли бы помѣститься шесть сердецъ обыкновенныхъ старыхъ джентльменовъ, то, по какому-то гидравлическому процессу, который мы не умѣемъ объяснить слезы показались изъ. глазъ его.
   -- Бѣдный мальчикъ! бѣдный мальчикъ! сказалъ мистеръ Броунло. Я сегодня что-то не такъ здоровъ, мистриссъ Бедвинъ. Кажется, я простудился.
   -- О, вѣрно нѣтъ, сударь.
   -- Не знаю, мистриссъ Бедвинъ, не знаю. Ну, какъ ты себя чувствуешь?
   -- Очень хорошо, сударь, отвѣчалъ Оливеръ.-- Не знаю, какъ мнѣ благодарить васъ за вашу доброту ко мнѣ.
   -- Бѣдный мальчикъ! печально сказалъ мистеръ Броунло.-- Кормили ли вы его, мистриссъ Бедвинъ?
   -- Онъ сейчасъ кушалъ бульйонъ.
   -- Двѣ рюмки портвейну болѣе подкрѣпили бы его; не такъ ли, Томъ Вайтъ? а?
   -- Мое имя Оливеръ, сударь, отвѣчалъ мальчикъ, глядя на него съ удивленіемъ.
   -- Оливеръ? сказалъ мистеръ Броунло: -- Оливеръ? Оливеръ Вайтъ? а?
   -- Нѣтъ, сударь -- Твистъ, Оливеръ Твистъ.
   -- Странное имя! {Твистъ (Twist) по-англійски значитъ веревка.} сказалъ старый джентльменъ:-- зачѣмъ же ты сказалъ судьѣ, что твое имя Вайтъ?
   -- Я никогда не говорилъ этого, сударь.
   Это такъ мало походило на правду, что старый джентльменъ нѣсколько сердито взглянулъ на Оливера. Но невозможно было не вѣрить ему: всѣ черты лица подтверждали истину словъ его.
   -- Тутъ должна быть какая-нибудь ошибка, сказалъ мистеръ Броунло. И, вспомнивъ сходство Оливера съ какимъ-то знакомымъ лицомъ, онъ все еще не сводилъ съ него глазъ.
   -- Надѣюсь, вы не сердитесь на меня, сударь? спросилъ Оливеръ, робко подымая глаза.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, отвѣчалъ старый джентльменъ.-- Боже мой! что это? Мистриссъ Бедвинъ, посмотире, посмотрите!
   И, говоря это, онъ показывалъ то на лицо мальчика, то на портретъ, висѣвшій надъ его головою. Въ нихъ было живое сходство: глаза, голова, ротъ,-- всѣ черты лица были тѣ же. Даже самое выраженіе лица было такъ схоже, что мистеръ Броунло не могъ удержать своего изумленія.
   Оливеръ не зналъ причины такого внезапнаго восклицанія; онъ испугался, и будучи еще очень слабъ, снова впалъ въ безпамятство.
   

ГЛАВА XIII.
Жидъ и друзья его.

   Когда Докинсъ и достойный другъ его Чарльсъ Бэтсъ, похитивъ собственность почтеннаго джентльмена, погнались за Оливеромъ, то они поступили, какъ мы уже имѣли случай замѣтить, самымъ похвальнымъ и приличнымъ образомъ въ отношеніи къ самимъ-себѣ; и такъ-какъ свобода всего дороже истинному Англичанину, то прошу читателя замѣтить, что этотъ поступокъ долженъ возвысить ихъ въ мнѣніи всѣхъ истинныхъ патріотовъ: онъ лучшее доказательство того, какъ они заботилось о своей безопасности, стараясь вполнѣ соблюсти законъ самосохраненія, который философы полагаютъ источникомъ всѣхъ дѣйствій и явленій природы.
   И такъ, два мальчика бѣжали во всю мочь по узкимъ улицамъ и переулкамъ, наконецъ рѣшились остановиться на перекресткѣ и перевести духъ. Здѣсь Чарльсъ не могъ удержаться отъ радостнаго восклицанія, и, захохотавъ во все горло, бросился къ двери и отворилъ ее въ полномъ восхищеніи.
   -- Что съ тобою? спросилъ Докинсъ.
   -- Ха! ха! ха!
   -- Перестань орать! сказалъ Докинсъ, съ безпокойствомъ осматриваясь кругомъ:-- ты хочешь, чтобъ насъ схватили.
   -- Не могу удержаться отъ смѣха, сказалъ Чарльсъ.-- Какъ онъ бѣжалъ, прятался за углами, оглядывался назадъ, а мы бѣжали сзади съ платкомъ въ карманѣ! И онъ снова принялся хохотать.
   -- Что скажетъ Феджинъ? спросилъ наконецъ Докинсъ.
   -- Какъ что?
   -- А что? Сказалъ Докинсъ.
   -- Ну, что же онъ можетъ сказать намъ? спросилъ Чарльсъ, вдругъ потерявъ всю веселость:-- что онъ можетъ сказать?
   "Хитрецъ" началъ свистать, и, снявъ шляпу, почесалъ затылокъ.
   -- Что ты думаешь? спросилъ Чарльсъ.
   Докинсъ не отвѣчалъ ни слова, но, снова надѣвъ шляпу, поднялъ длинныя фалды фрака и пошелъ домой. Чарльсъ печально пошелъ сзади. Стукъ шаговъ ихъ заставилъ вздрогнуть стараго Жида, который сидѣлъ передъ огнемъ съ кускомъ хлѣба въ одной рукѣ и перочиннымъ ножомъ въ другой. На его блѣдномъ лицѣ появилась предательская улыбка, когда онъ приставилъ ухо къ двери и началъ прислушиваться.
   -- Кто же это? проворчалъ Жидъ, измѣняясь въ лицѣ.-- Ихъ только двое! Гдѣ жь третій?
   Шаги приближались; дверь тихо отворилась; Докинсъ съ Чарльсомъ вошли и заперли ее за собою.
   -- Гдѣ Оливеръ? спросилъ въ бѣшенствѣ Жидъ съ угрожающимъ видомъ:-- гдѣ онъ?
   Маленькіе плуты смотрѣли на своего начальника, какъ-бы испугавшись его гнѣва; потомъ взглянули другъ на друга, но не отвѣчали ни слова.
   -- Гдѣ жь онъ? спросилъ Жидъ, схватывая Докинса за воротникъ и сжимая его:-- говори, или я задушу тебя!
   Феджинъ былъ такъ страшенъ, что Чарльсъ, видя свою очередь быть задавлену, палъ на колѣни и поднялъ громкіе, продолжительный ревъ.
   -- Будешь ли ты говорить? закричалъ въ бѣшенствѣ Жидъ.
   -- Ну, онъ попался на крючокъ, вотъ и все, сказалъ съ досадою Докинсъ.-- Пустите меня, слышите ли?-- Высвободившись изъ своего огромнаго фрака, онъ оставилъ его въ рукахъ стараго Жида и, схвативъ со стола вилку, пустилъ ее ему въ жилетъ.
   Но Жидъ съ легкостію, которой невозможно было отъ него ожидать, отскочилъ назадъ и, схвативъ бутылку, готовъ былъ бросить ее въ голову своего противника. Въ это время Чарльсъ, ужасно закричавъ, обратилъ на себя его вниманіе, и бутылка полетѣла въ этого джентльмена.
   -- Что у васъ за шумъ? сказалъ грубый голосъ.-- Кто это бросилъ въ меня? Хорошо, что въ меня попало только пиво, а то бы я далъ знать себя... Я никакъ не думалъ, что адскій, проклятый, богатый Жидъ станетъ лить что-нибудь кромѣ воды. Что у васъ тутъ, Феджинъ? Чортъ возьми, я весь забрызганъ пивомъ. Войди сюда; что ты стоишь за дверьми, или стыдишься своего барина? Сюда!
   Человѣкъ, говорившій эти слова, казался не старѣе тридцати-пяти лѣтъ. Онъ былъ въ черномъ бархатномъ фракѣ, въ толстыхъ суконныхъ брюкахъ, въ свѣтлыхъ башмакахъ и сѣрыхъ чулкахъ, выказывавшихъ пару огромныхъ ногъ. На головѣ его надѣта черная шляпа; вкругъ шеи обвязанъ грязный толковый платокъ съ длинными концами, которыми этотъ человѣкъ утиралъ лицо: на галстухѣ красовалось широкое, грубое лицо съ небритою бородою, двумя блестящими глазами, изъ которыхъ одинъ былъ окруженъ красивыми цвѣтами радуги, слѣдствіемъ недавно-полученнаго удара.
   -- Войди же, слышишь ты? ворчалъ этотъ молодецъ. Бѣлая, мохнатая собака, съ мордою расцарапанною и избитою во многихъ мѣстахъ, вошла въ комнату.
   -- Зачѣмъ ты не вошелъ прежде? Ты, кажется, гордишься тѣмъ, что не признаешь меня передъ чужими? Ложись!
   За этимъ приказаніемъ послѣдовалъ ударъ ногою, который оттолкнулъ собаку въ другой уголъ комнаты. Но, казалось, она привыкла къ такому обращенію, свернулась въ углу, тихо и поминутно открывая и закрывая болѣзненные глаза свои, будто осматривала комнату.
   -- Что ты развозился? Ты обижаешь дѣтей, жадное, ненасытное животное? Я удивляюсь, какъ они не убьютъ тебя. На ихъ мѣстѣ я давно отправилъ бы тебя на тотъ свѣтъ, или продалъ бы кому-нибудь, чтобъ тебя какъ урода держали въ банкѣ.
   -- Тише, тише, мистеръ Сайксъ! сказалъ Жидъ, дрожа всѣмъ тѣломъ:-- не говорите такъ громко.
   -- Ты развѣ не знаешь моего имени?
   -- Да, да, Биль Сайксъ, сказалъ Жидъ съ смиреніемъ.-- Вы, кажется, разсердились, Биль?
   -- Ты самъ, кажется, сошелъ съ ума, старый скряга! вскричалъ Сайксъ.
   Жидъ дернулъ его за рукавъ, и указалъ на мальчиковъ.
   Сайксъ показалъ видъ, что дѣлаетъ петлю, и потомъ наклонилъ голову на лѣвое плечо; знакъ этотъ Жидъ понималъ очень хорошо. Потомъ онъ спросилъ себѣ вина.-- Смотри только, не положи въ него яду! сказалъ Сайксъ, кладя шляпу на столъ.
   Это сказано было въ шутку; но если бы говорившій могъ видѣть ужасный взглядъ, съ которымъ Жидъ закусилъ губу, наливая вино, то могъ бы подумать, что предупрежденіе не было излишнимъ.
   Проглотивъ три или четыре стакана вина, Сайксъ рѣшился выслушать разсказъ мальчиковъ о томъ, какъ взяли Оливера,-- разсказъ съ большими прибавленіями и измѣненіями.
   -- Я боюсь, сказалъ Жидъ:-- онъ можетъ разсказать кое-что, и намъ будетъ плохо. Пожалуй, доберутся и до другихъ, и тогда, я думаю, тебѣ будетъ хуже, чѣмъ мнѣ.
   Сайксъ вздрогнулъ и вдругъ оборотился, дико смотря на Жида; но плечи старика поднялись выше ушей, и глаза были устремлены на противоположную стѣну.
   Наступило продолжительное молчаніе. Всѣ члены этой честной компаніи казались погруженными въ размышленія, не исключая и собаки, которая, оскаливъ зубы, готова была вцѣпиться въ ноги первому джентльмену, котораго встрѣтитъ на улицѣ.
   -- Кому-нибудь надо узнать, что происходило въ полиціи, сказалъ Сайксъ, вдругъ смягчая голосъ.
   Жидъ кивнулъ головою.
   -- Если онъ не оправдался и его заперли, то бояться нечего; онъ прійдетъ назадъ, сказалъ Сайксъ:-- и тогда за нимъ нужно присматривать.
   Жидъ опять кивнулъ головою.
   Польза такого поступка была очевидна; но, къ-несчастію, тутъ встрѣтилось важное препятствіе; Докинсъ, Чарльсъ Бэтсъ, Феджинъ и Сайксъ имѣли такое глубокое отвращеніе отъ полиціи, что ни за что въ свѣтъ не соглашались идти туда.
   Трудно опредѣлить, долго ли бы они сидѣли, въ нерѣшительности смотря другъ на друга, еслибъ приходъ двухъ дамъ, которыхъ Оливеръ уже видѣлъ одинъ разъ, не оживилъ разговора.
   -- Чудесно! сказалъ Жидъ: -- Бэтъ пойдетъ; не такъ ли, милая?
   -- Куда? спросила она.
   -- Только въ полицію, моя красавица, сказалъ ласково Жидъ.
   Дама не сказала рѣшительно, что она не хочетъ идти, но просила, если можно, избавить ее отъ этого порученія.
   Жидъ нахмурился и отворотился отъ этой дамы, которая была въ красномъ платьѣ, зеленыхъ башмакахъ и желтой шляпкѣ, къ другой.
   -- Ну, милая Нанси, что вы скажете?
   -- Что этому не бывать; нечего и думать объ этомъ, Феджинъ, отвѣчала Нанси.
   -- Что это значитъ? спросилъ Сайксъ, сердито смотря на нее.
   -- Я сказала, Биль, кокетливо отвѣчала дама.
   -- Тебѣ лучше всего идти, замѣтилъ Сайксъ:-- тебя тамъ никто не знаетъ.
   -- А какъ я не хочу идти, то все равно, знаютъ меня тамъ, или нѣтъ.
   -- Она пойдетъ, Феджинъ, сказалъ Сайксъ.
   -- Нѣтъ, она не пойдетъ, Феджинъ, вскричала Нанси.
   -- Пойдетъ! сказалъ Сайксъ.
   И Сайксъ былъ правъ. Просьбами, угрозами, обѣщаніями ее склонили наконецъ исполнить порученіе. Она надѣла чистый бѣлый передникъ, накрыла папильйотки соломенною шляпкою -- все это достали изъ ящиковъ Жида -- и хотѣла идти.
   -- Подожди немного, сказалъ Жидъ, вынимая маленькую покрытую корзинку.-- Возьми это въ одну руку; такъ будетъ приличнѣе.
   -- А въ другую руку дай ей ключъ отъ дверей, сказалъ Сайксъ.
   -- Да, да, отвѣчалъ Жидъ, навѣшивая большой ключъ на руку Нанси.-- Вотъ такъ: хорошо, очень хорошо, прибавилъ онъ, потирая руки.
   -- О, братъ мой! мой бѣдный, милый, драгоцѣнный братъ! вскричала Нанси, заливаясь слезами.-- Что съ нимъ сдѣлалось? Куда они дѣвали его? Сжальтесь надо мною, господа-джентльмены: скажите, не видѣли ли вы моего брата; умоляю васъ, господа-джентльмены...
   Произнеся эти слова самымъ плачевнымъ голосомъ, къ величайшему восхищенію слушателей, миссъ Нанси съ улыбкою поклонилась и исчезла.
   -- Она прекрасная дѣвушка! сказалъ Жидъ, обращаясь къ своимъ друзьямъ и качая головою, какъ-бы совѣтуя имъ брать съ нея примѣръ.
   -- Дѣлаетъ честь своему полу, сказалъ Сайксъ, наливая стаканъ и ударяя по столу своимъ огромнымъ кулакомъ.-- Пью за ея здоровье и желаю, чтобъ всѣ были на нее похожи!
   Между-тѣмъ, Нанси продолжала путь свой и, не смотря на маленькую природную робость, происходившую отъ непривычки ходить по улицамъ одной, безъ провожатаго, достигла въ совершенной безопасности управы благочинія.
   Вошедъ во дворъ, она тихо постучала ключомъ у одной изъ дверей тюрьмы и начала прислушиваться,-- никто не отвѣчалъ. Она стала кашлять и снова прислушивалась,-- прежнее молчаніе. Наконецъ она рѣшилась спросить.
   -- Нолли {Уменьшительное отъ Оливера.}, дружокъ! шептала Нанси нѣжнымъ голосомъ: -- Нолли!
   Но тутъ не было никого, кромѣ несчастнаго преступника, который былъ взятъ за то, что игралъ на флейтѣ, и который, какъ виновный противъ общества, былъ отосланъ мистеромъ Фенгомъ въ исправительный домъ на одинъ мѣсяцъ съ приличнымъ и забавнымъ замѣчаніемъ, чтобъ онъ дулъ лучше въ мельницу, нежели въ флейту, принося тѣмъ обществу пользу. Несчастный не отвѣчалъ ни слова, будучи занятъ потерею флейты, которую конфисковали въ пользу бѣдныхъ. Нанси перешла къ слѣдующей двери, и опять начала стучаться.
   -- Ну! кричалъ слабый, хриплый голосъ.
   -- Нѣтъ ли здѣсь маленькаго мальчика? спросила Нанси, рыдая.
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ голосъ: -- Богъ избавилъ.
   Тутъ былъ шестидесяти-пяти-лѣтній бродяга, котораго посадили въ тюрьму за то, что онъ не игралъ на флейтѣ, или, говоря другими словами, просилъ милостыню на улицахъ и ничего не работалъ.
   Но какъ никто изъ преступниковъ ничего не зналъ объ Оливерѣ, то Нанси рѣшилась обратиться къ полицейскому офицеру въ пестромъ жилетѣ, и съ плачемъ, съ жалобами спросила о своемъ миломъ братцѣ.
   -- У меня нѣтъ его, милая, сказалъ полицейскій.
   -- Гдѣ же онъ? спросила Нанси съ отчаяніемъ.
   -- Его взялъ съ собою джентльменъ.
   -- Какой джентльменъ? О, Боже мой! какой джентльменъ? вскричала Нанси.
   Полицейскій разсказалъ глубоко-опечаленной сестрѣ, что Оливеръ былъ взятъ больной въ полицію и выпущенъ оттуда по ходатайству свидѣтеля, который доказалъ невинность Оливера; что истецъ взялъ его къ себѣ въ домъ близь Пентонвилля, потому-что онъ слышалъ, какъ джентльменъ приказалъ кучеру туда ѣхать.
   Въ ужасномъ состояніи неизвѣстности, молодая женщина вышла изъ дверей и побѣжала къ жилищу Жида.
   Едва Сайксъ выслушалъ ея разсказъ, какъ тотчасъ позвалъ свою бѣлую собаку, и, надѣвъ шляпу, вышелъ изъ комнаты, не говоря ни слова.
   -- Мы должны узнать, гдѣ онъ теперь, друзья мои; его надо найдти, сказалъ Жидъ, сильно встревоженный -- Нанси, мнѣ непремѣнно надо найдти его: вѣрю тебя во всемъ, милая, и докажу это. Постой, постой, прибавилъ Жидъ, дрожащею, рукою отпирая ящикъ: -- вотъ вамъ деньги, друзья мои. З-запру сегодня на ночь эту лачугу: вы знаете, гдѣ найдти меня. Не медлите здѣсь ни минуты!
   Съ этими словами онъ проводилъ ихъ за дверь, заперъ ее на замокъ, вынулъ ящичекъ, который, открывалъ передъ Оливеромъ, и проворно началъ прятать часы и брильянты подъ платье.
   Ударъ въ дверь ужаснулъ его.-- Кто тамъ? вскричалъ онъ голосомъ отчаянія.
   -- Я! отвѣчалъ голосъ Докинса.
   -- Что тебѣ надо? вскричалъ съ нетерпѣніемъ Жидъ.
   -- Нанси спрашиваетъ, куда привести его потомъ: сюда, или въ другое мѣсто, знаешь? спросилъ Докинсъ.
   -- Да, отвѣчалъ Жидъ; гдѣ бы она ни нашла его. Найдите его, найдите его непремѣнно. Ужь потомъ я знаю, что съ нимъ дѣлать.
   Мальчикъ пробормоталъ какой-то отвѣтъ, и сошелъ съ лѣстницы.
   -- Онъ не успѣетъ намъ ничего сдѣлать, сказалъ Жидъ, продолжая свое занятіе: -- если и откроетъ наше убѣжище своимъ новымъ друзьямъ.
   

ГЛАВА XIV
о томъ, что случилось съ Оливеромъ у мистера Броунло. Предсказаніе Гримвига.

   Оливеръ скоро очнулся отъ обморока, въ который ввергло его внезапное восклицаніе мистера Броунло. Старый джентльменъ и мистриссъ Бедвинъ въ разговорахъ съ мимъ никогда не упоминали о картинѣ, а старались его занимать веселыми разсказами. Онъ былъ еще очень слабъ и не могъ бы сойдти къ завтраку; но когда на другой день его принесли въ комнату ключницы, глаза его прямо обратились на стѣну, въ надеждѣ опять взглянуть на лицо прекрасной дамы. Но ожиданіе его было напрасно: -- портретъ сняли.
   -- Ахъ! сказала ключница: -- ужь его нѣтъ.
   -- Вижу, со вздохомъ отвѣчалъ Оливеръ: -- зачѣмъ его сняли?
   -- Его сняли, дружокъ, потому-что мистеръ Броунло сказалъ, будто онъ безпокоитъ тебя и можетъ помѣшать твоему выздоровленію.
   -- О нѣтъ, онъ нисколько не безпокоитъ меня, сударыня, сказалъ Оливеръ.-- Я любилъ смотрѣть на него; я очень любилъ ого.
   -- Хорошо, хорошо! весело сказала старушка:-- выздоравливай поскорѣе, и портретъ опять повѣсятъ, обѣщаю тебѣ это; а теперь поговоримъ о чемъ нибудь другомъ.
   Вотъ все, что Оливеръ могъ узнать о портретѣ; и какъ старушка съ такою заботливостью ходила занимъ во время его болѣзни, то онъ, боясь безпокоить ее распросами, внимательно слушалъ ея разсказы о доброй и прекрасной ея дочери, которая была замужемъ за добрымъ и прекраснымъ человѣкомъ и жила въ деревнѣ; о сынѣ, который былъ писаремъ у богатаго купца въ Вестиндіи, и который также былъ прекрасный молодой человѣкъ; онъ четыре раза въ годъ писалъ домой такія почтительныя письма, что слезы текли изъ глазъ ея. Пока старушка исчисляла всѣ добрыя качества своихъ дѣтей и достоинства своего добраго мужа, который, бѣдный, умеръ двадцати-шести лѣтъ, наступало время, дѣлать чай; а послѣ чаю она учила Оливера играть въ пикетъ; наконецъ, маленькій больной ужиналъ и ложился спать.
   Прекрасны были дни выздоровленія Оливера. Все было такъ тихо, чисто и въ порядкѣ; всѣ были такъ добры и ласковы, что послѣ шума и безпокойствъ, среди которыхъ онъ всегда жилъ, ему казалось, что онъ въ раю. Едва онъ былъ въ состояніи надѣть платье, какъ мистеръ Броунло сдѣлалъ ему новую пару, новую шапку и новые башмаки. Когда Оливеру сказали, что онъ можетъ дѣлать что хочетъ съ своимъ старымъ платьемъ, то онъ подарилъ его служанкѣ, которая была всегда съ нимъ ласкова, просилъ продать платье какому-нибудь Жиду, а деньги взять себѣ. Она тотчасъ исполнила это, и когда Оливеръ увидѣлъ изъ окна, какъ Жидъ положилъ платье его въ мѣшокъ и ушелъ, то онъ пришелъ въ восхищеніе, что ему не прійдется болѣе носить его.
   Однажды вечеромъ, когда Оливеръ сидѣлъ, разговаривая съ мистриссъ Бедвинъ, пришли сказать, что мистеръ Броунло зоветъ его къ себѣ въ кабинетъ.
   -- Скорѣе вымой руки и дай мнѣ причесать тебя, сказала мистриссъ Бедвинъ. Если бъ мы знали, что тебя позовутъ, то надѣли бы чистенькій воротничокъ.
   Оливеръ сдѣлалъ все, что приказывала ему старушка, и одѣвъ его, она не могла удержаться, чтобъ опять не полюбоваться на своего фаворита.
   Ободренный Оливеръ постучалъ у двери кабинета, и когда мистеръ Броунло позволилъ ему войдти, онъ увидѣлъ себя въ маленькой комнаткѣ, заставленной книгами, съ окномъ, выходившимъ въ садъ. Передъ окномъ стоялъ столъ, возлѣ котораго сидѣлъ мистеръ Броунло и читалъ что-то. Увидѣвъ Оливера, онъ, отложивъ книгу, велѣлъ ему подойти къ столу и сѣсть. Оливеръ повиновался, удивляясь, гдѣ найдти столько людей, чтобъ прочитать столько книгъ, которыя, казалось, написаны были для того, чтобъ сдѣлать свѣтъ умнѣе.
   -- Много книгъ, не такъ ли, дружокъ? сказалъ мистеръ Броунло, замѣтя, съ какимъ любопытствомъ Оливеръ смотрѣлъ на шкапы, достававшіе отъ полу до потолка.
   -- Очень-много, сударь, отвѣчалъ Оливеръ:-- я никогда не видывалъ столько.
   -- Ты прочтешь ихъ, если будешь вести себя хорошо, кротко сказалъ старый джентльменъ:-- и это будетъ нравиться тебѣ болѣе, нежели смотрѣть на переплеты, хоть иногда обертки и составляютъ лучшее достоинство книги.
   -- Я думаю, они должны быть очень тяжелы, сказалъ Оливеръ, показывая на огромные волюмы съ богатою позолотою.
   -- Не всегда, дружокъ, отвѣчалъ старый джентльменъ съ улыбкою, гладя Оливера по головѣ:-- другіе также тяжелы, хотя гораздо менѣе. Я думаю, ты желалъ бы скорѣе вырости и писать книги?
   -- Мнѣ кажется, я лучше желалъ бы читать ихъ, сударь, отвѣчалъ Оливеръ.
   -- Какъ! развѣ ты не хотѣлъ бы сдѣлаться писателемъ?
   Оливеръ подумалъ немного, и потомъ отвѣчалъ, что кажется гораздо лучше быть книгопродавцемъ. Старый джентльменъ смѣялся отъ чистаго сердца и объявилъ, что онъ сказалъ истину; а Оливеръ радовался, самъ не зная чему.
   -- Не бойся, дружокъ, мы не сдѣлаемъ изъ тебя сочинителя, сказалъ старый джентльменъ: -- мы выучимъ тебя чему-нибудь полезному, напримѣръ дѣлать кирпичи.
   -- Покорно благодарю, сударь, сказалъ Оливеръ; и серьёзный отвѣтъ его заставилъ стараго джентльмена снопа захохотать.
   -- Теперь, дружокъ, выслушай со вниманіемъ, что я скажу тебѣ, сказалъ мистеръ Броунло ласковымъ, но значительнымъ тономъ. Я буду говорить тебѣ прямо, потому-что увѣренъ, ты въ состояніи понимать меня.
   -- О, не говорите, что вы хотите отослать меня прочь! вскричалъ Оливеръ, опечаленный серьёзнымъ тономъ стараго джентльмена:-- не выгоняйте меня отъ себя. Позвольте мнѣ остаться здѣсь и быть вашимъ слугою. Не отсылайте меня въ то ужасное мѣсто, откуда пришелъ я. Сжальтесь надъ бѣднымъ мальчикомъ!
   -- Другъ мой, сказалъ старый джентльменъ, тронутый просьбами Оливера:-- не бойся, я не отошло тебя, если только ты самъ не подашь къ тому причины.
   -- О, никогда, никогда!
   -- Надѣюсь, что нѣтъ, прибавилъ старый джентльменъ: -- я увѣренъ въ тебѣ. Прежде я бывалъ обманутъ людьми, которымъ ввѣрялся, но тебѣ я готовъ вѣрить, самъ не знаю почему. Люди, которыхъ я любилъ, лежатъ глубоко въ моголѣ; хоть счастіе и радость моей жизни погребены вмѣстѣ съ ними, но я не сдѣлалъ своего сердца гробомъ, не заглушилъ въ немъ моихъ лучшихъ чувствъ; глубокая горесть могла только усилить ихъ...
   Старый джентльменъ произнесъ эти слова тихимъ голосомъ, говоря болѣе съ самимъ собою, и нѣсколько минутъ оставался безмолвнымъ. Оливеръ молчалъ, притаивъ дыханіе.
   -- Полно, полно! сказалъ наконецъ старый джентльменъ веселымъ тономъ.-- Я сказалъ это только потому, что ты еще молодъ, и что, зная, сколько горя я вынесъ, ты не будешь никогда по неосторожности растравлять мои раны. Ты говоришь, что ты сирота, что у тебя нѣтъ друга на свѣтѣ? Теперь разскажи мнѣ все: откуда ты пришелъ, кто привелъ тебя, и какъ ты попалъ въ общество, въ которомъ я нашелъ тебя. Говори правду. Если я найду, что ты невиненъ, то пока я живъ, ты не будешь безъ друга.
   Оливеръ громко зарыдалъ, и лишь-только началъ разсказывать, какъ его отдали въ деревню, какъ мистеръ Бомбль привелъ его въ Домъ Призрѣнія,-- двойной ударъ въ дверь послышался съ улицы; слуга доложилъ о приходѣ мистера Гримвига.
   -- Онъ идетъ сюда? спросилъ мистеръ Броунло.
   -- Да, сударь, отвѣчалъ слуга: -- онъ спросилъ дома ли кто-нибудь, и когда я сказалъ, что вы дома, онъ отвѣчалъ, что пришелъ пить чай.
   Мистеръ Броунло улыбнулся и, обращаясь къ Оливеру, сказалъ, что мистеръ Гримвигъ старый другъ его, и хоть немного грубъ въ обращеніи, но добрѣйшій человѣкъ въ мірѣ.
   -- Не прикажете ли мнѣ идти внизъ? спросилъ Оливеръ.
   -- Нѣтъ, останься здѣсь.
   -- Въ эту минуту вошелъ, опираясь на большую палку и прихрамывая на одну ногу, толстый, старый джентльменъ въ синемъ фракѣ, полосатомъ жилетѣ, нанковыхъ панталонахъ и въ бѣлой шляпѣ съ огромными полями, позеленѣвшими отъ времени. Маленькій бѣлый галстухъ стягивалъ его шею, и длинная стальная цѣпочка отъ часовъ покоилась на жилетъ. Онъ имѣлъ привычку наклонять голову на бокъ когда говорилъ, и косить глаза, чѣмъ очень-ясно напоминалъ попугая. Такое именно положеніе онъ принялъ, вошедъ въ комнату. Держа въ рукъ маленькій кусокъ апельсинной корки, онъ вскричалъ сердитымъ голосомъ:
   -- Посмотрите! видите? Не удивительно ли, что я не могу прійдти къ кому-ни будь въ домъ безъ того, чтобъ не найдти чего-нибудь на лѣстницѣ? Я уже одинъ разъ поскользнулся на апельсинной коркѣ, и чувствую, что мнѣ прійдется умереть отъ нея. Я увѣренъ, что умру отъ апельсинной корки; въ противномъ случаѣ готовъ съѣсть свою голову! (Это была любимая поговорка мистера Гримвига, которую онъ всегда приводилъ вмѣсто доказательства, хотя голова его была такъ велика, что едва держалась на маленькой шеѣ).
   -- Готовъ съѣсть свою голову, повторилъ мистеръ Гримвигъ, стуча палкою по полу.-- Ба! это что? прибавилъ онъ, смотря на Оливера и отступая на два шага.
   -- Это Оливеръ Твистъ, о которомъ мы говорили, сказалъ мистеръ Броунло.
   -- Надѣюсь, что это не тотъ мальчикъ, у котораго была горячка? сказалъ мистеръ Гримвигъ, отступая еще далѣе.-- Постойте-ка, не говорите, постойте! продолжалъ онъ, потерявъ весь свой страхъ при словъ "горячка":-- вотъ мальчикъ, у котораго былъ апельсинъ! Если не онъ съѣлъ апельсинъ и раскидалъ корки по лѣстницѣ, то я готовъ съѣсть свою голову, да и его также.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, не онъ! сказалъ смѣясь мистеръ Броупло.-- Ну, положите же шляпу; садитесь.
   -- Я знаю, что говорю, сказалъ сердитый джентльменъ, снимая перчатки.-- У насъ на улицъ всегда валяются апельсинныя корки; я знаю, что ихъ бросаетъ нарочно мальчишка, сынъ нашего доктора. Вчера одна женщина поскользнулась и упала въ мой палиссадникъ; она хотѣла идти къ доктору, но я закричалъ ей: "не ходите къ нему, онъ мошенникъ, убійца!" Онъ и въ-caмомъ-дѣлъ таковъ. Если жь нѣтъ... И старый джентльменъ съ досадою ударилъ палкою о полъ, что онъ дѣлалъ всегда, когда хотѣлъ замѣнить свою пословицу пантомимою. Потомъ, все еще держа палку въ рукъ, онъ сѣлъ и, вынувъ двойной лорнетъ, началъ разсматривать Оливера, который смутился, покраснѣлъ и опять поклонился.
   -- Такъ это мальчикъ? сказалъ наконецъ мистеръ Гримвигъ.
   -- Мальчикъ, отвѣчалъ мистеръ Броунло, весело смотря на Оливера.
   -- Какъ поживаешь, мальчикъ? спросилъ мистеръ Гримвигъ.
   -- Покорно васъ благодарю; теперь мнѣ гораздо лучше, отвѣчалъ Оливеръ.
   Мистеръ Броунло, опасаясь, чтобъ другъ его не сказалъ чего-нибудь непріятнаго Оливеру, просилъ его сказать мистриссъ Бедвинъ, чтобъ она дѣлала чай, и мальчикъ былъ этому очень радъ.
   -- Онъ милый мальчикъ, не правда ли? спросилъ мистеръ Броунло.
   -- Не знаю, отвѣчалъ Гримвигъ.
   -- Не знаешь?
   -- Нѣтъ, не знаю. Я не вижу никакой разницы въ мальчикахъ. Знаю только два рода мальчиковъ: плаксивыхъ и съ бычьей кожей.
   -- Къ которому же принадлежитъ Оливеръ?
   -- Къ первому. А у пріятеля моего есть мальчикъ съ бычьей рожей, съ круглой головой, красными щеками и блестящими глазами, ужасный мальчикъ,-- съ большимъ аппетитомъ и съ голосомъ лоцмана. Я знаю его, негодяя!
   -- Ну, Оливеръ непохожъ на него, и потому вѣрно не подвергнется твоему гнѣву.
   -- Непохожъ? отвѣчалъ Гримвигъ: -- онъ, можетъ-быть, хуже.
   Мистеръ Броунло закашлялся, и это, казалось, привело въ восхищеніе Гримвига.
   -- Онъ можетъ быть гораздо хуже, говорю я.-- Откуда онъ пришелъ? Кто онъ? Что онъ? У него была горячка,-- отъ чего? У порядочныхъ людей не бываетъ горячки. Это случается только съ негодяями. Я зналъ одного человѣка, который былъ повѣшенъ въ Ямайкѣ за то, что убилъ своего господина; у него шесть разъ была горячка: поэтому его и не хотѣли простить.
   Хоть внутренно мистеръ Гримвигъ любовался наружностью и пріемами Оливера, но онъ до такой степени любилъ противорѣчить, что нарочно началъ споръ съ своимъ другомъ. Когда мистеръ Броунло сказалъ, что ни на одинъ вопросъ не можетъ еще дать ему удовлетворительнаго отвѣта, что онъ не разспрашивалъ Оливера, который не совсѣмъ еще оправился отъ болѣзни, Гримвигъ захохоталъ и насмѣшливо спросилъ, считаетъ ли серебряныя ложки его ключница, потому-что, если завтра не достанетъ одной или двухъ, то онъ готовъ -- и проч.
   Мистеръ Броунло, давно привыкшій къ странностямъ своего пріятеля, смѣялся вмѣстѣ съ нимъ; а когда, за чаемъ, мистеръ Гримвигъ сдѣлался ласковѣе и добрѣе, то и Оливеръ развеселился.
   -- А когда же ты узнаешь полную, истинную и подробную исторію жизни и приключеній Оливера Твиста? спросилъ Гримвигъ у Броунло, смотря на Оливера.
   -- Завтра поутру. Я хотѣлъ бы выслушать его наединѣ. Приходи завтра ко мнѣ въ десять часовъ, мой другъ.
   -- Слушаю-съ, отвѣчалъ Оливеръ съ нѣкоторымъ замѣшательствомъ, смущенный сердитымъ взглядомъ мистера Гримвига.
   -- Знаете, что я вамъ скажу? шепнулъ этотъ джентльменъ мистеру Броунло.-- Онъ не пріидетъ къ вамъ завтра утромъ. Я вижу, онъ не можетъ рѣшиться. Онъ обманываетъ васъ, мой любезный другъ.
   -- А я готовъ поклясться, что нѣтъ! съ жаромъ сказалъ мистеръ Броунло.
   -- Если нѣтъ, сказалъ мистеръ Гримвигъ: -- то я готовъ... и онъ застучалъ палкою.
   -- Можно поручиться за этого мальчика жизнію, сказалъ мистеръ Броунло, ударивъ кулакомъ объ столъ.
   -- А я ручаюсь моею головою, что онъ лжетъ, сказалъ мистеръ Гримвигъ, тоже ударивъ о столъ.
   -- Увидимъ! сказалъ мистеръ Броунло съ возрастающимъ жаромъ.
   -- Увидимъ! отвѣчалъ мистеръ Гримвигъ съ значительною улыбкою: -- увидимъ!
   Судьбѣ угодно было, чтобъ въ эту минуту мистриссъ Бедвинъ принесла книги, которыя мистеръ Броунло выбралъ поутру у книгопродавца, уже извѣстнаго читателямъ. Положивъ ихъ на столъ, она хотѣла выйдти.
   -- Остановите мальчика, который принесъ книги, сказалъ мистеръ Броунло.
   -- Онъ уже ушелъ, отвѣчала мистриссъ Бедвинъ.
   -- Пошлите за нимъ, ему надо заплатить; а нѣкоторыя книги я отдамъ назадъ.
   Отперли дверь на улицу. Оливеръ побѣжалъ въ одну сторону, кухарка въ другую, а мистриссъ Бедвинъ стояла на порогѣ и звала мальчика; но его нигдѣ не было видно, и Оливеръ возвратился назадъ, задыхаясь отъ усталости, съ извѣстіемъ, что никакъ не могъ отъискать мальчика.
   -- Очень жаль, сказалъ мистеръ Броунло: -- я хотѣлъ непремѣнно возвратить нѣкоторыя книги сегодня.
   -- Отошлите ихъ съ Оливеромъ, сказалъ мистеръ Гримвигъ съ насмѣшливою улыбкою: -- онъ вѣрно доставитъ ихъ въ цѣлости.
   -- Позвольте мнѣ отнести ихъ, сказалъ Оливеръ: -- я побѣгу во всю прыть.
   Старый джентльменъ хотѣлъ уже сказать, что онъ ни за что никуда не пуститъ Оливера, какъ вдругъ насмѣшливый кашель Гримвига заставилъ его перемѣнить свое намѣреніе и доказать ему неосновательность его подозрѣній.
   -- Ты пойдешь, дружокъ, сказалъ старый джентльменъ.-- Книги лежатъ на стулѣ. Принеси ихъ сюда.
   Оливеръ, восхищенный тѣмъ, что можетъ быть полезнымъ, принесъ книги, И ждалъ куда прикажутъ идти.
   -- Скажи книгопродавцу, началъ говорить мистеръ Броунло, смотря на Гримвига: -- что ты принесъ эти книги назадъ, и пришелъ заплатить четыре фунта и десять шиллинговъ, которые я ему долженъ. Вотъ билетъ въ пять фунтовъ; слѣдственно, ты принесешь десять шиллинговъ сдачи.
   -- Я ворочусь черезъ десять минутъ, весело отвѣчалъ Оливеръ и, спрятавъ ассигнацію въ боковой карманъ, бережно взялъ книги подъ мышку, поклонился почтительно и вышелъ изъ комнаты. Мистриссъ Бедвинъ проводила его до воротъ, разсказавъ, какъ ближе пройдти къ лавкѣ, сказала ему имя книгопродавца, названіе улицы, посовѣтовала беречь себя, не простудиться.
   -- До свиданія! сказала она, смотря ему вслѣдъ.-- Мнѣ жаль разстаться съ нимъ на минуту.
   Тутъ Оливеръ обернулся и, весело кивнувъ головою, поворотилъ за уголъ. Старушка улыбаясь отвѣтила ему тѣмъ же, и заперевъ дверь, ушла въ свою комнату.
   -- Онъ вернется прежде, нежели пройдетъ двадцать минутъ, сказалъ мистеръ Броунло, вынимая часы и кладя ихъ на столъ:-- тогда ужь начнетъ смеркаться.
   -- О! такъ вы въ-самомъ-дѣлѣ ожидаете, что онъ пріидетъ назадъ? спросилъ мистеръ Гримвигъ.
   -- А вы думаете, что нѣтъ?
   Страсть противоречить была и такъ слишкомъ-велика въ мистерѣ Гримвигѣ; но въ эту минуту улыбка его друга еще болѣе ее усилила.
   -- Да, сказалъ онъ, ударяя кулакомъ но столу: -- я думаю, что лѣтъ. На мальчишкѣ надѣто новое платье, въ рукахъ у него дорогія книги, а въ карманѣ ассигнація; онъ пойдетъ къ своимъ старымъ друзьямъ-мошенникамъ и станетъ смѣяться надъ вами. Если когда-нибудь этотъ мальчикъ вернется сюда, я готовъ съѣсть свою голову.
   Съ этими словами онъ подвинулъ стулъ ближе къ столу, и два друга сидѣли въ безмолвномъ ожиданіи по обѣимъ сторонамъ часовъ. Должно замѣтить, что хотя мистера Гримвига никакъ нельзя было назвать злымъ человѣкомъ, хотя ему и очень непріятно было бы видѣть своего почтеннаго друга обманутымъ, но въ эту минуту онъ точно отъ всего сердца желалъ, чтобъ Оливеръ Твистъ не вернулся назадъ. Вотъ каковы люди!
   Начинало смеркаться, такъ-что дѣленія на циферблатѣ не были почти видны; но два старые джентльмена все еще сидѣли въ молчаніи и смотрѣли на часы.
   

ГЛАВА XV.
О томъ, какъ заботились объ Оливерѣ старый Жидъ и миссъ Нанси.

   Въ темной залѣ грязнаго трактира, стоявшаго на самомъ копнѣ Сефронгилля, въ мрачной и сырой комнатѣ, гдѣ зимою цѣлый день горѣлъ газъ, и куда лѣтомъ не проникалъ ни одинъ лучъ солнца,-- сидѣлъ, со стаканомъ вина въ рукѣ, человѣкъ въ бархатномъ фракѣ, суконныхъ панталонахъ, въ чулкахъ и башмакахъ, человѣкъ, въ которомъ даже при этой темнотѣ полицейскій безъ труда узналъ бы Уильяма Сайкса. У ногъ его лежала бѣлая собака съ красными глазами, которыхъ она не спускала съ своего господина, облизывая широкую рану у рта, которая, казалось, была нанесена недавно.
   -- Перестань! слышишь? сказалъ Сайксъ, вдругъ прерывая молчаніе, и ударилъ собаку ногою.
   Собаки не всегда бываютъ склонны отмщать обиды господамъ своимъ; но собака Сайкса, имѣя такъ же мало терпѣнія, какъ и онъ, впилась зубами въ башмакъ его, и, порядочно укусивъ ему ногу, удалилась ворча подъ лавку.
   Сайксъ въ бѣшенствѣ вскочилъ съ мѣста и выдернулъ изъ кармана огромный складной ножъ.-- Поди сюда, дьяволъ! Поди сюда! слышишь?
   Собака безъ сомнѣнія слышала, потому-что Сайксъ говорилъ очень громко; но, повидимому, нежелая, чтобъ ей перерѣзали горло, осталась подъ лавкою и ворчала.
   Это еще болѣе раздражило Сайкса; схвативъ кочергу, онъ сталъ на колѣни и началъ выгонять собаку. Но она скакала съ правой стороны на лѣвую, съ лѣвой на правую, лая, ворча и извиваясь; Сайксъ ловилъ ее, произнося проклятія; борьба становилась рѣшительною для обоихъ, когда дверь вдругъ отворилась, и собака бросилась вонъ изъ комнаты, оставя Сайкса съ кочергою и ножомъ въ рукахъ.
   "Свои собаки грызутся, чужая не приставай", говоритъ старая пословица. Сайксъ, выпустивъ изъ рукъ собаку, обратился къ пришедшему Жиду.
   -- Я не зналъ... я не зналъ... смиренно отвѣчалъ Феджинъ.
   -- Не зналъ, мошенникъ? Развѣ ты не слышалъ шуму?
   -- Ничего не слышалъ, увѣряю тебя, ничего... отвѣчалъ Жидъ.
   -- Да, ты ничего не слышишь, прервалъ Сайксъ съ ужасною усмѣшкою:-- всегда извиваешься, такъ-что никто не знаетъ, когда ты приходишь и уходишь. Я желалъ бы, чтобъ ты былъ собакою, Феджинъ, съ полминуты назадъ.
   -- Зачѣмъ же это? спросилъ Жидъ съ принужденною улыбкою.
   -- Затѣмъ, что правительство, щадя жизнь такихъ людей, какъ ты, позволяетъ человѣку убивать свою собаку, когда ему угодно, сказалъ Сайксъ, пряча свой ножъ съ выразительнымъ взглядомъ: -- вотъ зачѣмъ!
   Жидъ, потирая руки, сѣлъ къ столу и старался засмѣяться шуткѣ своего друга,-- шуткѣ не совсѣмъ пріятной.
   -- Не смѣй скалить зубы! сказалъ Сайксъ, ставя кочергу на мѣсто и дико смотря на него.-- Ты не долженъ смѣяться надо мною, пока ты въ моихъ рукахъ. Смотри, берегись!
   -- Да, да, сказалъ Жидъ:-- я все это знаю; у насъ... у насъ... общія выгоды, Биль... общія выгоды.
   -- Гм! что жь ты хочешь сказать этимъ?
   -- То, что я принесъ тебѣ твою долю. Тутъ болѣе чѣмъ слѣдуетъ, да ты самъ мнѣ услужишь въ другой разъ.
   -- Гдѣ же? прервалъ съ нетерпѣніемъ Сайксъ:-- давай!
   -- Сейчасъ, сейчасъ, Биль, заботливо отвѣчалъ Жидъ.-- Здѣсь у меня, со мною. Онъ вытащилъ изъ-за пазухи старый платокъ и, развязавъ большой узелъ на одномъ концѣ его, досталъ маленькій свертокъ, который Сайксъ тотчасъ вырвалъ у него изъ рукъ, развернулъ, и они начали считать золотыя монеты.
   -- Тутъ все? спросилъ онъ.
   -- Все, отвѣчалъ Жидъ.
   -- Идучи сюда, ты не взялъ ли оттуда и себѣ? спросилъ Сайксъ съ недовѣрчивостью.-- Не смотри на меня съ такимъ удивленіемъ; ты дѣлалъ это нѣсколько разъ. Дай еще вина!
   Феджинъ позвонилъ въ колокольчикъ; вошелъ другой Жидъ, помоложе его, но еще безобразнѣе и отвратительнѣе.
   Сайксъ безмолвно показалъ на пустой стаканъ, и Жидъ, попавъ этотъ сигналъ, удалился, помѣнявшись значительнымъ взглядомъ съ Фе джиномъ, который поднялъ глаза и кивнулъ головою, но такъ непримѣтно, что третьему лицу невозможно было этого замѣтить. Сайксъ не видѣлъ ничего, поправляя башмакъ, разорванный собакою. Еслибъ онъ замѣтилъ знаки, которые два Жида дѣлали другъ другу, то, можетъ-быть, понялъ бы, что тутъ не предвѣщалось ему ничего хорошаго.
   -- Есть тамъ кто-нибудь, Берни? спросилъ Феджинъ, когда Сайксъ обратилъ на нихъ вниманіе, не поднимая глазъ съ полу.
   -- Ни души, отвѣчалъ Берни.
   -- Никого нѣтъ? спросилъ Феджинъ такимъ тономъ, который показывалъ, что Берни можетъ говорить правду.
   -- Никого, кромѣ миссъ Нанси.
   -- Нанси! вскричалъ Сайксъ.-- Гдѣ она? Чортъ меня возьми, если я не уважаю этой дѣвушки. Позови ее сюда!
   Берни робко посмотрѣлъ на Феджина, какъ-бы спрашивая позволенія; Жидъ молчалъ, не поднимая глазъ съ полу, и онъ удалился позвать Нанси, которая вскорѣ явилась въ шляпѣ, съ кораинкою и ключомъ.
   -- Ты все еще ищешь, Нанси? спросилъ Сайксъ.
   -- Да, Биль, отвѣчала она: -- я ужасно устала. Маленькій поваръ былъ болѣнъ, и...
   -- Ахъ, Нанси! сказалъ Феджинъ.
   Красные, прищуренные глаза Жида показали Нанси, чтобъ она не была слишкомъ откровенна, и она тотчасъ перемѣнила разговоръ. Спустя десять минутъ, Жидъ закашлялъ, и Нанси завернулась въ платокъ, говоря, что пора идти. Сайксъ вызвался провожать ее. Они вышли вмѣстѣ; вслѣдъ за ними пошла и собака въ нѣкоторомъ отъ нихъ разстояніи.
   Жидъ, высунувъ голову изъ двери, смотрѣлъ вслѣдъ Сайксу: потомъ, сжавъ кулакъ, проворчалъ проклятіе и съ ужасною усмѣшкою сѣлъ къ столу.
   Между-тѣмъ, Оливеръ Твистъ, не думая, что находится близко отъ Жида, весело шелъ въ книжную лавку, держа подъ мышкою книги.
   Онъ шелъ, счастливый и довольный, вспоминая о бѣдномъ Дикѣ, который такъ страдаетъ... Вдругъ слышитъ крикъ молодой женщины: "мой милый братъ!" и двѣ руки обвились вокругъ его шеи.
   -- Оставьте меня! вскричалъ Оливеръ отбиваясь.-- Кто это? Что вамъ надо?
   Отвѣтомъ ему были только восклицанія и жалобы молодой женщины, обнимавшей его съ ключомъ и корзинкою въ рукахъ.
   -- Безцѣнный мой! говорила она.-- Я нашла его! Ахъ, Оливеръ, Оливеръ! Негодный мальчишка! Какъ мы безпокоились о тебѣ! Ступай домой, ступай. Слава Богу, я наконецъ нашла его!-- Съ этими восклицаніями дѣвушка начала такъ кричать, что двѣ дамы, шедшія мимо, хотѣли бѣжать за докторомъ.
   -- Не безпокойтесь! сказала дѣвушка, не выпуская Оливера изъ рукъ.-- Теперь мнѣ лучше. Ступай домой, жестокій мальчикъ. Ступай.
   Что тутъ случилось? спросила одна изъ дамъ.
   -- Ахъ, сударыня! онъ цѣлый мѣсяцъ бѣгаетъ отъ своихъ родителей, добрыхъ и почтенныхъ людей; онъ связался съ мошенниками и ворами; мать чуть не умерла отъ горести.
   -- Негодный! сказала одна изъ дамъ.
   -- Ступай домой, дикарёнокъ! сказала другая.
   -- Не пойду, отвѣчалъ Оливеръ внѣ себя отъ отчаянія.-- Я не знаю тебя. У меня нѣтъ никакой сестры, ни отца, ни матери. Я сирота; я живу въ Пентонвиллѣ.
   -- Посмотрите, пожалуйста, какъ онъ лжетъ! вскричала дѣвушка.
   -- Какъ, это Нанси! воскликнулъ Оливеръ, только-что увидѣвшій ея лицо, и отступилъ назадъ въ страшномъ изумленіи.
   -- Видите, онъ знаетъ меня! говорила Нанси, обращаясь къ окружавшимъ ее.-- Заставьте его идти домой, добрые люди, или онъ будетъ причиною смерти своего отца и матери; онъ растерзаетъ мое сердце!
   -- Что здѣсь такое? спросилъ мужчина, выходя изъ лавки, и преслѣдуемый большою бѣлою собакою.-- Оливеръ! Ступай домой къ твоей бѣдной матери. Ступай сію же минуту! Слышишь?
   -- Я не вашъ, я не знаю васъ. Помогите, помогите! кричалъ Оливеръ, вырываясь изъ рукъ мужчины.
   -- Помогите? повторилъ мужчина.-- Да, я помогу тебѣ, негодяй! Что у тебя за книги? Ты укралъ ихъ, а? Подай ихъ сюда! Съ этими словами онъ вырвалъ книги изъ рукъ Оливера и ударилъ его по головѣ.
   -- Вотъ такъ давно бы! кричалъ одинъ изъ зрителей, смотря изъ окна:-- это единственное средство образумить его.
   -- Именно такъ, прибавилъ плотникъ съ заспанной рожей.
   -- Это будетъ для него полезно, сказали двѣ женщины.
   -- Не уйдешь, голубчикъ! сказалъ мужчина, отвѣсивъ еще ударъ, и схватя его за воротникъ.-- Ступай же, мерзавецъ! Бери его, Бульзай!
   Еще неоправившійся отъ болѣзни, оглушенный ударами и неожиданностью нападенія, испуганный лаемъ собаки и звѣрскимъ видомъ человѣка, преслѣдуемый крикомъ толпы, что могъ сдѣлать бѣдный мальчикъ? Смерклось; помощи ни откуда не было; сопротивленіе было бы безполезно. Еще минута, и его повели по темнымъ, извилистымъ переулкамъ, гдѣ дѣтскіе крики его терялись, никѣмъ неуслышанные
   На улицахъ зажглись фонари; мистриссъ Бедвинъ съ безпокойствомъ ждала у отворенной двери; служанка обѣгала всѣ улицы, ища Оливера; а два джентльмена все еще сидѣли другъ противъ друга въ темной залѣ и смотрѣли на часы.
   

Глава XVI.
Что сдѣлалось съ Оливеромъ, когда онъ встрѣтился съ Нанси.

   Извилистыя улицы оканчивались обширною площадью, на которой видны были слѣды рынка. Сайксъ пошелъ тише, и, обращаясь къ Оливеру, грубо велѣлъ ему взять за руку Нанси.
   -- Слышишь? закричалъ онъ, видя, что Оливеръ медлитъ и оглядывается кругомъ.
   Они были около темнаго угла, гдѣ не видно ни души. Онъ протянулъ руку, которую Нанси крѣпко сжала въ своихъ рукахъ.
   -- Подаіі мнѣ другую, сказалъ Сайксъ.-- Сюда, Буль!
   Собака взглянула на него и заворчала.
   -- Смотри сюда! продолжалъ Сайксъ, кладя другую руку на воротникъ Оливера.-- Если онъ вымолвитъ хоть слово, хватай его! Слышишь?
   Собака опять заворчала и оскалила зубы, смотря на Оливера, готовая тотчасъ въ него вцѣпиться.
   Ночь была темная и сырая. Огни въ лавкахъ тускло свѣтились сквозь туманъ, который, густѣя болѣе и болѣе, обхватывалъ дома" улицы, и еще болѣе увеличивалъ ужасную неизвѣстность Оливера.
   Они прошли еще нѣсколько шаговъ; тяжелый церковный колоколъ пробилъ восемь. Съ первымъ ударомъ, два спутника Оливера остановились и начали прислушиваться.
   -- Восемь часовъ, Уильямъ, сказала Нанси.
   -- Къ-чему жь ты говоришь мнѣ это? развѣ я не слышу? отвѣчалъ Сайксъ.
   -- Я думаю, слышатъ ли они? сказала Нанси.
   -- Конечна, слышатъ, отвѣчалъ Сайксъ.-- Когда разъ меня заперли, то я даже слышалъ звонъ монетъ, которыя считали купцы, идя домой съ ярмарки.
   -- Бѣдняжки! сказала Нанси, все еще не отводя глазъ отъ того мѣста, гдѣ слышались звуки колокола.-- о, Уильямъ! такіе молодые...
   -- Вы, женщины, всегда такъ разсуждаете, отвѣчалъ Сайксъ.-- Такіе молодые, что жь такое! Теперь все равно, какъ-будто ихъ и не было на свѣтѣ; нечего же и думать объ нихъ.
   Съ такимъ утѣшеніемъ Сайксъ крѣпче сжалъ руку Оливера и велѣлъ ему идти далѣе.
   -- Постой на минуту! сказала дѣвушка.-- Я не бросилась бы туда, когда бъ пришла твоя очередь быть повѣшену. Я бы все ходила вокругъ до-тѣхъ-поръ, пока не упала бы на землю, и еслибъ земля была покрыта снѣгомъ, я не покрыла бы себя платкомъ.
   -- А что бы въ этомъ было толку? спросилъ безчувственный Сайксъ.-- Развѣ мнѣ отъ этого было бы легче? Полно врать. Пойдемъ дальше.
   Дѣвушка захохотала, крѣпче завернулась въ платокъ, и они продолжали путь. Но Оливеръ чувствовалъ, какъ дрожала рука ея и, взглянувъ ей въ лицо, увидѣлъ, что оно покрыто было смертною блѣдностію.
   Они пошли далѣе пустыми и грязными улицами, встрѣчая очень мало народу, и то по-большой-части такихъ людей, которые принадлежали къ обществу Сайкса. Наконецъ они повернули въ узкую, темную улицу, въ которой видны были только лавки, гдѣ продавалось старое платье. Собака побѣжала впередъ и остановилась передъ дверью одной изъ лавокъ, которая была заперта и казалась пустою, потому-что домъ былъ почти въ развалинахъ, а у воротъ прибита дощечка съ надписью, что онъ отдается въ наемъ; дощечка эта, по-видимому, висѣла на этомъ мѣстѣ уже нѣсколько лѣтъ.
   -- Все спокойно, сказалъ Сайксъ, осматриваясь кругомъ.
   Нанси остановилась у ставень, и Оливеръ услышалъ звонъ колокольчика. Они перешли на другую сторону улицы и стали у Фонаря. Въ домѣ послышался шумъ; дверь на улицу тихо отворилась; Сайксъ безъ церемоніи схватилъ испуганнаго мальчика за воротникъ, и всѣ трое быстро вошли въ дверь.
   Въ корридорѣ совершенная темнота; они ждали, пока человѣкъ, отворившій имъ дверь, снова запретъ ее на ключъ.
   -- Никого нѣтъ? спросилъ Сайксъ.
   -- Никого, отвѣчалъ голосъ, который показался Оливеру знакомымъ.
   -- Старикъ здѣсь?
   -- Здѣсь; я думаю онъ не слишкомъ вамъ обрадуется.
   -- Свѣти же намъ! сказалъ Сайксъ:-- или мы сломимъ себѣ шею и наступимъ на собаку.
   -- Постойте здѣсь; я сейчасъ принесу свѣчу. Говорившій эти слова удалился, и потомъ показался Докинсъ, или "хитрецъ" съ свѣчею, прикрѣпленною къ палкѣ.
   Этотъ джентльменъ, увидя Оливера, весело усмѣхнулся и просилъ посѣтителей слѣдовать за нимъ внизъ по лѣстницѣ. Они прошли черезъ пустую кухню и, отворивъ дверь въ низкую, сырую комнату, приняты были съ громкимъ хохотомъ.
   -- Ахъ, парикъ, парикъ! кричалъ Чарльсъ Бэтсъ, помирая со смѣху:-- вотъ онъ! О, кричите же: "вотъ онъ"! Феджинъ, посмотри на него; да посмотри же! Я не могу удержаться отъ смѣха...
   И Чарльсъ Бэтсъ упалъ на полъ и цѣлыя пять минутъ судорожно хохоталъ отъ избытка радости. Потомъ, вскочивъ на ноги, онъ выхватилъ свѣчу у Докинса и, подойдя къ Оливеру, началъ ходить вокругъ его, осматривая его со вниманіемъ, между-тѣмъ, какъ Жидъ, снявшій свой колпакъ, низко кланялся изумленному мальчику. Въ это время "хитрецъ" шарилъ въ его карманахъ.
   -- Посмотри, какое у него бѣлье, Феджинъ! сказалъ Чарльсъ Бэтсъ, поднося свѣчу къ самому лицу Оливера.-- Чудесное полотно, и какъ сшито! А книги-то? настоящій джентльменъ!
   -- Я восхищенъ, что вижу тебя въ такомъ нарядѣ, дружокъ, сказалъ Жидъ, кланяясь съ насмѣшливымъ смиреніемъ. "Хитрецъ" дастъ тебѣ другую пару платья, чтобъ ты этого не замаралъ. За чѣмъ ты не писалъ къ намъ, дружокъ, что пріидешь сегодня? Мы приготовили бы что-нибудь къ ужину.
   Чарльсъ Бэтсъ опять захохоталъ; но когда Докинсъ вынулъ изъ кармана Оливера пяти-фунтовую ассигнацію, самъ Феджинъ улыбнулся.
   -- Что это? спросилъ Сайксъ, выступая впередъ, когда Жидъ схватилъ бумажку.-- Это мое, Феджинъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, сказалъ Жидъ.-- Мое, Уильямъ, мое. Ты возьми себѣ книги.
   -- Если это не мое, сказалъ Сайксъ, ударяя шляпою по столу съ рѣшительнымъ видомъ:-- не мое и не Нанси, то я возьму мальчика назадъ.
   Жидъ вздрогнулъ и Оливеръ вздрогнулъ также, но отъ другой причины.
   -- Давай руку! сказалъ Сайксъ.
   -- Это нехорошо, Биль, очень нехорошо! Не такъ ли, Нанси? спросилъ Жидъ.
   -- Худо или хорошо, давай сюда руку! сказалъ Сайксъ.-- Ты думаешь, что мнѣ и Нанси больше нечего дѣлать, какъ таскаться по улицамъ, отъискивая твоихъ мальчишекъ? Подавай сюда, подавай, скелетъ! подавай!
   Съ этими словами Сайксъ вырвалъ бумажку изъ рукъ Жида, и хладнокровно взглянувъ въ лицо старику, свернулъ ее въ комокъ и завязалъ въ платокъ.
   -- Это намъ за хлопоты, сказалъ Сайксъ:-- и этого слишкомъ мало. Ты можешь оставить у себя книги, если любишь читать; а нѣтъ, такъ продай.
   -- Чудесныя книги! сказалъ Чарльсъ Бэтсъ, развертывая ихъ съ страшною гримасою.-- Славная печать, не правда ли, Оливеръ?-- И, встрѣтивъ робкій взглядъ, брошенный Оливеромъ на своихъ мучителей, Бэтсъ захохоталъ громче прежняго.
   -- Это книги стараго джентльмена, сказалъ Оливеръ, ломая руки:-- добраго, стараго джентльмена, который взялъ меня къ себѣ въ домъ и кормилъ меня, когда я почти умиралъ. Прошу васъ, отошлите ихъ назадъ; отошлите ему книги и деньги. Держите меня здѣсь хоть цѣлую жизнь, но прошу васъ, отошлите ихъ. Онъ подумаетъ, что я укралъ ихъ; и старушка, и всѣ, которые были такъ добры ко мнѣ, подумаютъ, что я укралъ... О, сжальтесь надо мною, отошлите назадъ!
   И съ этими словами, въ порывѣ жестокой горести, Оливеръ упалъ на колѣни къ ногамъ Жида.
   -- Онъ правъ, сказалъ Феджинъ, осматриваясь съ безпокойствомъ.-- Ты правду говоришь, Оливеръ, правду; они подумаютъ, что ты укралъ эти вещи. Ха! ха! ха!.. Мы выбрали самое счастливое время.
   -- Именно счастливое, отвѣчалъ Сайксъ:-- я только-что вышелъ изъ дому, какъ увидѣлъ, что онъ идетъ съ книгами подъ мышкою. Намъ бояться нечего. Его искать не станутъ; они вѣрно добрыя души, иначе не взяли бы его къ себѣ; за него хлопотать некому.
   При этихъ словахъ, Оливеръ, какъ обезумленный, смотрѣлъ на всѣхъ его окружавшихъ, не понимая, что вокругъ его происходитъ; но когда Сайксъ молчалъ, онъ вдругъ вскочилъ на ноги, выбѣжалъ изъ комнаты и началъ такъ громко звать на помощь, что весь старый домъ оглашался его криками.
   -- Подержи собаку, Уильямъ! вскричала Нанси, подбѣгая къ двери и запирая ее вслѣдъ за Жидомъ и двумя мальчиками, бросившимися въ погоню:-- подержи собаку, она разорветъ его на части.
   -- Пусти ее! кричалъ Сайксъ, стараясь освободиться отъ дѣвушки.-- Прочь отъ меня, или я...
   -- Не боюсь! Биль, кричала дѣвушка, изнемогая въ борьбѣ съ Сайксомъ:-- я не допущу, чтобъ собака растерзала ребенка; прежде убей меня.
   -- Не допустишь? сказалъ Сайксъ, скрежеща зубами. И сильною рукою онъ отбросилъ дѣвушку на другой конецъ комнаты въ то самое время, какъ вошелъ Жидъ и два мальчика, влача за собою Оливера.
   -- Что здѣсь случилось? спросилъ съ безпокойствомъ Жидъ.
   -- Она сошла съ ума, отвѣчалъ дико Сайксъ.
   -- Нѣтъ, она не сошла съ ума, сказала Нанси, блѣдная и почти безчувственная:-- не думай этого, Феджинъ...
   -- Такъ молчи, слышишь? сказалъ Жидъ съ дикимъ взглядомъ.
   -- Нѣтъ, никогда не замолчу, отвѣчала Нанси еще громче.-- Что жь ты осмѣлишься мнѣ сдѣлать?
   Феджинъ довольно-хорошо зналъ привычки и характеры того особеннаго рода людей, къ числу которыхъ принадлежала Нанси, и потому не смѣлъ ничего отвѣчать ей. Чтобъ отвлечь отъ нея общее вниманіе, онъ обратился къ Оливеру.
   -- Такъ ты хотѣлъ убѣжать, голубчикъ? сказалъ Жидъ, взявъ острую и толстую палку, которая лежала въ углу.
   Оливеръ не отвѣчалъ ни слова, но слѣдилъ за движеніями Жида и тяжко дышалъ.
   -- Хотѣлъ просить помощи, позвать полицію? продолжалъ Жидъ, схватл мальчика за руку.-- Мы отучимъ тебя отъ этого, пріятель.
   Жидъ сильно ударилъ палкою по плечамъ Оливера и занесъ ее, чтобъ повторить ударъ. Вдругъ Нанси, бросившись къ нему, вырвала палку и бросила ее въ огонь съ такою силою, что уголья полетѣли по комнатѣ.
   -- Я не хочу стоять здѣсь и видѣть это! кричала дѣвушка.-- Ты нашелъ мальчика: чего жь ты еще хочешь? Оставь его -- оставь сію минуту, или я положу на одного изъ васъ такіе слѣды, за которые меня будутъ казнить прежде времени.
   Произнеся эти слова, она сильно ударила ногою о полъ и, сверкая глазами, смотрѣла то на Жида, то на другаго разбойника; -- лицо ея пылало отъ ярости и негодованія.
   -- Ба, Нанси! сказалъ Жидъ, смягчая голосъ послѣ минутнаго молчанія, во время котораго онъ и Сайксъ въ нерѣшимости смотрѣли другъ на друга:-- ты... ты, кажется, сегодня къ вечеру что-то веселѣе обыкновеннаго. Ха! ха!..
   -- Я? сказала дѣвушка.-- Берегись, чтобъ этого не случилось въ самомъ дѣлѣ; тогда тебѣ будетъ хуже, Феджинъ. Повторяю тебѣ: берегись!..
   Въ словахъ женщины, дышащихъ отчаяніемъ и угрозою, есть что-то особенное, чему нельзя противоречить. Жидъ видѣлъ, что напрасно было бы стараться узнать истинную причину гнѣва миссъ Нанси, и, невольно отступивъ назадъ нѣсколько шаговъ, бросилъ умоляющій и боязненный взглядъ на Сайкса, какъ-бы почитая его одного способнымъ продолжать разговоръ.
   На этотъ безмолвный призывъ, Сайксъ, быть-можетъ побуждаемый самолюбіемъ и гордостью, быстро произнесъ нѣсколько ругательствъ. Но какъ ругательства не произвели никакого дѣйствія на миссъ Нанси, то онъ придумалъ другое средство.
   -- Что это значитъ? сказалъ Сайксъ.-- Чортъ меня возьми! знаешь ли кто ты, и что ты?
   -- О, да, знаю, отвѣчала дѣвушка съ судорожнымъ смѣхомъ, качая головою въ какомъ-то безумномъ, отчаянномъ равнодушіи.
   -- Такъ молчи, сказалъ Сайксъ такимъ же тономъ, съ какимъ обращался къ своей собакѣ: -- или я заставлю тебя молчать.
   Дѣвушка опять захохотала. Бросивъ быстрый взглядъ на Сайкса, она отвернулась отъ него и кусала себѣ губы до крови.
   -- Очень прилично, продолжалъ Сайксъ:-- прикидываться кроткой и честолюбивой. Прекрасно сдѣлаться другомъ ребенка, какъ ты называешь его...
   -- Богъ свидѣтель, что буду ему другомъ! вскричала Нанси.-- Я лучше желала бы упасть мертвою на улицѣ, или быть на мѣстѣ тѣхъ несчастныхъ, мимо которыхъ мы проходили сегодня ночью, нежели привести его къ Жиду. Онъ воръ, лжецъ, дьяволъ,-- все, что только есть отвратительнаго въ міръ.
   -- Послушай, Сайксъ, сказалъ Жидъ умоляющимъ голосомъ, обращаясь къ нему и показывая на мальчиковъ:-- мы должны говорить немного-скромнѣе... гораздо-скромнѣе.
   -- Скромнѣе! вскричала дѣвушка, которая становилась ужасною отъ негодованія.-- Ты отъ меня ничего не заслуживаешь, кромѣ того, что я сказала тебѣ.-- Я служила тебѣ, когда была ребенкомъ, вдвое моложе Оливера. Я служила тебѣ двѣнадцать лѣтъ сряду. Ты не знаешь этого? говори: ты не знаешь этого?
   -- Да, да, сказалъ Жидъ, стараясь какъ-нибудь примириться:-- но вѣдь это твое ремесло...
   -- Да! отвѣчала дѣвушка, и слова громкимъ потокомъ полились изъ устъ ея.-- Это мое ремесло; холодныя, сырыя, грязныя улицы домъ мои, а ты тотъ злодѣи, который давно привязалъ меня къ нимъ и который будетъ держать меня день и ночь, день и ночь, пока я не умру!
   -- Я сдѣлаю, что тебѣ будетъ худо! прервалъ Жидъ, взбѣшенный этими упреками:-- хуже, нежели теперь, если ты скажешь еще слово.
   Дѣвушка не сказала ничего болѣе; по въ порывѣ безумія, терзая свое платье и волосы, бросилась на Жида и, можетъ-быть, достойно отмстила бы ему, еслибъ сильныя руки Сайкса не удержали ея; она вырвалась,-- но напрасно, и упала безъ чувствъ.
   -- Теперь она совсѣмъ готова, сказалъ Сайксъ, кладя ее въ уголъ.-- Она очень сильна, когда вздумаетъ дурачиться.
   Жидъ отеръ потъ съ лица и усмѣхнулся, какъ бы-довольный-тѣмъ, что такъ счастливо отдѣлался; но и онъ, и Сайксъ, и собака, и мальчики не иначе смотрѣли на эту сцену, какъ на очень обыкновенное происшествіе.
   -- Ничего нѣтъ хуже, какъ имѣть дѣло съ женщинами! сказалъ Жидъ:-- Но онѣ ловки и хитры, и намъ бы плохо было безъ нихъ. Чарльсъ, покажи Оливеру его постель.
   -- Я думаю, Феджинъ, ему лучше бы не надѣвать завтра своего новаго платья? спросилъ Чарлсь Бэтсъ.
   -- Конечно нѣтъ, отвѣчалъ Жидъ съ усмѣшкою.
   Бэтсъ, восхищенный порученіемъ, взялъ свѣчу и повелъ Оливера въ кухню, гдѣ были постланы двѣ или три постели, на одной изъ которыхъ онъ спалъ прежде. Тамъ, съ неумолкаемымъ хохотомъ досталъ Чарльсъ старое платье, съ которымъ Оливеръ такъ весело разстался у мистера Броунло, и которое тогда купилъ Феджинъ; -- это и помогло Феджину открыть мѣсто его пребыванія.
   -- Снимай новое платье, сказалъ Чарльсъ:-- я отдамъ его на сбереженіе Феджину.
   Бѣдный Оливеръ неохотно повиновался; Бэтсъ, взявъ новое платье, вышелъ изъ кои паты и заперъ за собою дверь, оставивъ Оливера въ темнотѣ.
   Громкій смѣхъ Чарльса и голосъ миссъ Бэтси, которая явилась опрыскать водою свою подругу и привести ее въ чувство, могли бы смѣтливостью, упустили изъ виду, что живыя существа должны быть надѣлены сердцемъ, великодушными побужденіями и чувствами. Но качества такого рода недостойны по ихъ мнѣнію почтенной леди, которая должна стоять неизмѣримо выше всѣхъ слабостей своего пола.
   Имѣй я намѣреніе еще дальше продолжать свои доказательства истинно философскаго характера въ поведеніи этихъ молодыхъ джентльменовъ, то я подвелъ бы сюда и тотъ фактъ, что они тотчасъ же оставили всякое преслѣдованіе, какъ только имъ удалось привлечь всеобщее вниманіе на Оливера, послѣ чего они, избравъ наикратчайшій путь, немедленно пустились домой. Я не хочу этимъ сказать, будто прославленные и ученые мудрецы имѣютъ обыкновеніе сокращать путь ко всѣмъ своимъ великимъ умозаключеніямъ. (Они, напротивъ, увеличиваютъ разстояніе къ нимъ всевозможными изворотами и спорами; подобно тому какъ пьяные люди дѣлаютъ это подъ давленіемъ непроизвольнаго теченія мыслей). Я хочу сказать и самымъ опредѣленнымъ образомъ, что многіе философы, желая провести свои теоріи, стараются доказать свою мудрость и предусмотрительность, принимая заранѣе мѣры противъ всевозможныхъ случайностей, которыя могли бы нанести имъ вредъ. Чтобы достигнуть великаго блага, приходится прибѣгнуть и къ небольшому злу, а слѣдовательно и къ такимъ средствамъ, одни только результаты которыхъ въ состояніи оправдать вашъ поступокъ. Мѣра добра или мѣра зла, или различіе между тѣмъ и другимъ должны быть всецѣло предоставлены усмотрѣнію философовъ и ихъ ясному и безпристрастному взгляду на свое собственное благополучіе.
   Только пробѣжавъ цѣлый лабиринтъ узкихъ улицъ и дворовъ, рѣшившись отдохнуть мальчики, скрывшись въ низкомъ и темномъ проходѣ. Постоявъ молча лишь столько, сколько нужно было, чтобы перенести дыханіе, мистеръ Бетсъ издалъ вдругъ крикъ восхищенія и необыкновеннаго удовольствія и, разразившись затѣмъ громкимъ взрывомъ хохота, повалился на порогъ двери и катался на немъ въ припадкѣ невыразимаго восторга.
   -- Въ чемъ дѣло?-- спросилъ Доджеръ.
   -- Ха! ха! ха!-- оралъ Чарли Бетсъ.
   -- Не кричи такъ, -- сказалъ Доджеръ, осторожно оглядываясь кругомъ.-- Хочешь, чтобы тебя схватили, болванъ?
   -- Не могу удержаться, -- отвѣчалъ Чарли, -- не могу! Какъ только вспомню, какъ это онъ удиралъ во всѣ лопатки... Тутъ обѣжитъ уголъ, тамъ наткнется на тумбу и отскочитъ отъ нея, точно самъ желѣзный, а платокъ то у меня въ карманѣ, а я то кричу во все горло... "держи вора"... охъ!
   Живое воображеніе Бетса въ самыхъ яркихъ краскахъ представило ему недавно разыгравшуюся сцену и когда онъ дошелъ до этого восклицанія, то повалился снова на полъ и захохоталъ громче прежняго.
   -- Что то скажетъ, Феджинъ?-- спросилъ Доджеръ, пользуясь промежуткомъ наступившаго успокоенія со стороны своего друга.
   -- А что въ самомъ дѣлѣ?-- повторилъ Чарли Бетсъ.
   -- Да... что?-- сказалъ Доджеръ.
   -- Что же ему собственно говорить?-- спросилъ Чарли, сразу прервавъ свой приступъ веселости, потому что томъ Доджера былъ весьма многозначителенъ.-- Что же онъ можетъ сказать?
   Мистеръ Доукнисъ свистѣлъ минуты двѣ, затѣмъ снялъ шляпу, почесалъ голову и трижды кивнулъ головой.
   -- Что ты думаешь?-- сказалъ Чарли.
   -- Туръ-люръ, лу-лу, -- запѣлъ Доджеръ и лицо его приняло насмѣшливое выраженіе.
   Это объясняло дѣло до нѣкоторой степени, но не удовлетворило мистера Бетса и онъ снова спросилъ:
   -- Да, что ты думаешь, наконецъ?
   Доджеръ не отвѣчалъ. Онъ надѣлъ снова шляпу на бекрень, подобралъ полы своего длиннаго сюртука подъ мышку, засунулъ языкъ за щеку, полдюжины разъ щелкнулъ пальцемъ по переносью и весьма выразительно, затѣмъ повернулся на каблукахъ и скрылся во дворъ. Мистеръ Бетсъ въ страшномъ недоумѣніи поспѣшилъ за нимъ.
   Шумъ шаговъ по скрипучей лѣстницѣ, спустя нѣсколько минутъ послѣ выше-приведеннаго разговора, вывелъ изъ задумчивости веселаго стараго джентльмена, который сидѣлъ у камина и держалъ въ лѣвой рукѣ хлѣбъ и колбасу, а въ правой ножъ; тутъ же на треножникѣ передъ нимъ стояла кастрюля. Злобная улыбка скользнула по его блѣдному лицу, когда онъ, повернувшись въ сторону дверей, взглянулъ туда изподлобья и сталъ прислушиваться.
   -- Что это значитъ?-- пробормоталъ онъ, измѣняясь въ лицѣ, -- только двое? Гдѣ же третій? Не могли же они попасть въ просакъ!
   Шаги приближались и послышались, наконецъ, на площадкѣ. Дверь медленно открылась и въ комнату вошелъ Доджеръ, а непосредственно за нимъ Чарли Бетсъ.
  

XIII. Читатель знакомится съ новыми лицами, съ которыми связаны весьма интересный подробности, касающіяся этого повѣствованія.

   -- Гдѣ Оливеръ? -- крикнулъ еврей, грозно выступая впередъ. -- Гдѣ мальчикъ?
   Молодые воры взглянули на своего учителя, какъ бы встревоженные, чего онъ сердится, и въ то же время съ замѣшательствомъ переглянулись другъ съ другомъ.
   -- Что случилось съ мальчикомъ?-- продолжалъ еврей, схватывая Доджера за шиворотъ и разражаясь на него цѣлымъ потокомъ ругательствъ.-- Говори или я задушу тебя!
   Мистеръ Феджинъ говорилъ, повидимому, серьезно, съ твердымъ намѣреніемъ исполнить угрозу, а потому Чарли Бетсъ, считавшій до сихъ поръ благоразумнымъ держаться отъ него на почтительномъ разстояніи, подумалъ, что ничего не будетъ удивительнаго, если затѣмъ наступитъ его очередь; упавъ на колѣни изъ поднялъ громкій протяжный ревъ, напоминавшій нѣчто среднее между ревомъ быка и морского рупора.
   -- Будешь ли ты говорить?-- заревѣлъ снова еврей и принялся трясти Доджера съ такою силою за шиворотъ, что только какимъ то чудомъ не оторвалъ всего воротника.
   -- Попался, вотъ и все!-- сказалъ Доджеръ.-- Да пустите меня, наконецъ, чего вы?
   Съ этими словами онъ рванулся въ сторону и ловкимъ движеніемъ выскользнулъ изъ сюртука, оставивъ его въ рукахъ еврея. Затѣмъ онъ схватилъ большую вилку и сдѣлалъ видъ, что хочетъ пырнуть ею веселаго старичка; а сдѣлай онъ только это и веселость стараго джентльмена навѣрное улетучилась бы такъ, что мудрено было бы ее вернуть назадъ.
   Еврей въ свою очередь отскочилъ въ сторону и съ такою быстротою, какую трудно было предположить у человѣка его лѣтъ и такого хилаго. Схвативъ кувшинъ, онъ хотѣлъ бросить его въ голову своего противника, когда протяжный вой Чарли Бетса отвлекъ его вниманіе и онъ, повернувшись къ огорченному юному джентльмену пустилъ кувшинъ ему въ голову.
   -- Эй вы! Какого чорта вы тутъ бѣснуетесь?-- крикнулъ кто-то густымъ басомъ.-- Кто изъ васъ осмѣлился швырнуть въ меня эту штуку? Счастье ваше, что въ меня попало только пиво, а не кувшинъ. Задалъ бы я вамъ! Впрочемъ, что тутъ спрашивать? Кому же другому бросать, какъ не проклятому, богатому грабителю, старому жиду... Онъ всякое питье броситъ, кромѣ воды, только бы насолить Рѣчной Компаніи. Что тутъ случилось, Феджинъ? Чортъ меня возьми, если не весь мой шарфъ залило пивомъ! Ну, ты, поди сюда, мерзкая ты гадина! Чего стоишь тамъ!.. Стыдишься своего хозяина? Ну-же скорѣй!
   Человѣкъ прохрипѣвшій эти слова, былъ здороваго, крѣпкаго сложенія, лѣтъ около тридцати пяти, въ черномъ бархатномъ сюртукѣ, въ поношенныхъ драповыхъ брюкахъ, башмакахъ со шнурками и бумажныхъ чулкахъ, обтягивавшихъ пару крѣпкихъ ногъ съ толстыми икрами, ногъ, какъ бы нарочно созданныхъ для того, чтобы носить кандалы. На головѣ у него была коричневая шляпа, а на шеѣ грязный носовой платокъ, порванными концами котораго онъ вытиралъ себѣ лицо. Лицо у него было широкое, грубое и глаза мрачные; подъ однимъ изъ нихъ находились разноцвѣтные признаки недавно нанесеннаго ему удара.
   -- Войдешь ли ты, наконецъ?-- крикнулъ этотъ разбойникъ съ большой дороги.
   Бѣлая мохнатая собака съ исцарапанною въ двадцати мѣстахъ мордою, крадучись вошла въ комнату.
   -- Ты чего это не входилъ раньше?-- спросилъ ея хозяинъ.-- Что ты, загордился что ли и не хочешь водить компаніи со мной? Ложись!
   Приказаніе это сопровождалось пинкомъ, отшвырнувшимъ животное на другой конецъ комнаты. Но собака, повидимому, привыкла къ этому; спокойно, не издавъ ни единаго звука, свернулась она клубкомъ въ углу и, моргая разъ двадцать въ минуту своими злыми глазами, какъ будто занялась обзоромъ всего помѣщенія.
   -- Да что это съ тобой приключилось? Дѣтей обижать вздумалъ, скареда ты этакая, скряга, ненасытная утроба!-- сказалъ вновь пришедшій, принимая самую непринужденную позу.-- Удивляюсь, право, что они до сихъ поръ еще не убили тебя. Будь я на ихъ мѣстѣ, я давно сдѣлалъ бы это. Будь я твоимъ ученикомъ, я давно уже сдѣлалъ бы это и... Нѣтъ, мнѣ не удалось бы продать тебя, потому куда собственно ты годишься? На то развѣ, чтобы закупорить тебя въ стеклянную бутылку и показывать, какъ рѣдкую образину? Да вотъ бѣда, бутылокъ подходящихъ не выдуваютъ.
   -- Тише, тише, мистеръ Сайксъ!-- сказалъ еврей, дрожа всѣмъ тѣломъ, -- не говори такъ громко!
   -- Только безъ "мистеровъ", пожалуйста, -- отвѣчалъ Сайксъ.-- Навѣрное замышляешь какую-нибудь пакость, когда говоришь такъ. Ты знаешь мое имя, ну и зови меня имъ! Я не отрекусь отъ него, когда наступитъ время.
   -- Хорошо, хорошо, Билль Сайксъ, -- сказалъ еврей съ притворнымъ униженіемъ.-- Ты, кажется, въ худомъ настроеніи сегодня, Билль.
   -- Быть можетъ, -- отвѣчалъ Сайксъ, -- и насколько мнѣ кажется, ты также не особенно бываешь въ духѣ, когда забавляешься тѣмъ, что швыряешься горшками, или когда прибѣгаешь къ доносамъ и...
   -- Съ ума ты сошелъ!-- сказалъ еврей, хватая Сайкса за рукавъ и указывая ему на мальчиковъ.
   Въ отвѣтъ на это мистеръ Сайксъ завязалъ воображаемый узелъ подъ лѣвымъ ухомъ и склонилъ голову на правое плечо; нѣмой знакъ, превосходно повидимому понятый евреемъ. Затѣмъ на особенномъ жаргонѣ, которымъ былъ вообще испещренъ весь разговоръ ихъ и который былъ бы совершенно непонятенъ читателю, попросилъ дать ему стаканъ воды.
   -- Не вздумай только положить туда отравы, -- сказалъ мистеръ Сайксъ, кладя шляпу на столъ.
   Онъ сказалъ это въ видѣ шутки, но если бы только онъ видѣлъ зловѣщую улыбку, пробѣжавшую по безцвѣтнымъ губамъ еврея, когда тотъ подходилъ къ шкафу, онъ подумалъ бы, что ему слѣдуетъ остерегаться на тотъ случай, если бы еврей вздумалъ усовершенствовать продуктъ водочнаго завода.
   Проглотивъ два, три стакана водки, мистеръ Сайксъ сдѣлалъ честь юнымъ джентльменамъ и замѣтилъ ихъ присутствіе. Любезность эта повела къ разговору, главнымъ предметомъ котораго было поведеніе Оливера и причина его ареста, причемъ Доджеръ дѣлалъ разныя сокращенія и измѣненія въ свомъ отчетѣ о происшествіи, которыя казались ему необходимыми при настоящихъ обстоятельствахъ.
   -- Боюсь, -- сказалъ еврей, -- чтобы онъ не сказалъ чего-нибудь, что могло бы намъ повредить.
   -- Весьма возможно, -- отвѣчалъ Сайксъ съ лукавой усмѣшкой.-- Всѣ и вся узнаютъ теперь о тебѣ, Феджинъ!
   -- Я боюсь, видишь ли, -- продолжалъ еврей, какъ бы не замѣчая, что его прервали, и пристально смотря на Сайкса, -- боюсь, что не намъ однимъ придется плясать, а еще многимъ кромѣ насъ, и тебѣ, голубчикъ мой, несравненно еще больше, чѣмъ мнѣ.
   Сайксъ вздрогнулъ и быстро обернулся къ еврею, но у стараго джентльмена плечи были подняты до самыхъ ушей и глаза его были устремлены на противоположную сторону.
   Наступила долгая пауза. Каждый членъ почтеннаго общества былъ, повидимому, углубленъ въ свои собственныя размышленія, не исключая и собаки, которая облизывала съ выраженіемъ нѣкотораго довольства свои губы, размышляя, вѣроятно, о томъ, какъ она вцѣпится въ ноги перваго встрѣчнаго джентльмена или леди, когда выйдетъ на улицу.
   -- Надо найти кого-нибудь, кто могъ бы навести справки въ полиціи, -- сказалъ мистеръ Сайксъ болѣе тихимъ голосомъ, чѣмъ онъ говорилъ до сихъ поръ.
   Еврей кивнулъ головой въ знакъ согласія.
   -- Если онъ арестованъ и не проболтался, то намъ бояться нечего, -- сказалъ Сайксъ, -- а вотъ, когда его выпустятъ, тогда слѣдуетъ позаботиться о немъ. Надо, чтобы кто-нибудь разузналъ обо всемъ.
   Еврей снова кивнулъ головой.
   Необходимость такого плана дѣйствій была очевидна, но къ исполненію его представлялось весьма серьезное препятствіе. Дѣло къ томъ, что Доджеръ, и Чарли Бетси, и Феджинъ, и мистеръ Вильямъ Сайксъ, всѣ однимъ словомъ, питали жестокую и закоренѣлую антипатію къ какому бы то ни было и подъ какимъ бы то ни было предлогомъ соприкосновенію съ полиціей.
   Какъ долго сидѣли бы они такимъ образомъ и смотрѣли другъ на друга, находясь въ крайне непріятномъ состояніи нерѣшительности, трудно угадать. На этотъ разъ, однако, оказалось ненужнымъ отгадывать. Въ комнату совершенно неожиданно вошли обѣ молодыя леди, которыя приходили раньше, при Оливерѣ. Появленіе ихъ дало новый толчокъ разговору.
   -- Самое подходящее дѣло!-- воскликнулъ еврей.-- Бетъ пойдетъ; да, милая, пойдешь?
   -- Куда?-- освѣдомилась молодая леди.
   -- Только въ участокъ, милая!-- ласково сказалъ еврей. Считаемъ своей обязанностью заявить, что молодая леди не сразу и не наотрѣзъ объявила, что она не желаетъ идти туда; она сколько серьезно и энергично отвѣтила, что готова, хоть къ чорту въ зубы, только бы не туда. Такая вѣжливая и деликатная уклончивость отъ отвѣта указывала на то, что молодая леди надѣлена была добрымъ характеромъ, который не позволялъ ей огорчать своихъ товарищей прямымъ и рѣзкимъ отказомъ.
   Лицо еврея вытянулось. Онъ отвернулся отъ этой леди, которая была ярко, но не особенно пышно одѣта въ красномъ платьѣ, зеленыхъ башмакахъ и желтыхъ папильоткахъ, и обратился ко второй.
   -- Нанси, моя милая, -- сказалъ еврей заискивающимъ тономъ, -- что ты скажешь?
   -- Что я этого не желаю вовсе, а потому лучше не приставай, Феджинъ!-- отвѣчала Нанси.
   -- Это что еще такое?-- сказалъ мистеръ Сайксъ, свирѣпо посматривая на нее.
   -- То, что я говорю, Вилль!-- отвѣчала леди.
   -- Почему? Ты совершенно годишься для этого, -- сказалъ мистеръ Сайксъ, -- никто здѣсь тебя не знаетъ.
   -- Да я и не хочу, чтобы знали, -- отвѣчала Нанси по прежнему хладнокровно, -- потому то и отказываюсь идти, Вилль.
   -- Она пойдетъ, Феджинъ, -- сказалъ Сайксъ.
   -- Нѣтъ, она не пойдетъ, Феджинъ, -- сказала Нанси.
   -- Да, Феджинъ, пойдетъ, -- сказалъ Сайксъ.
   И мистеръ Сайксъ былъ правъ. Угрозами, обѣщаніями, подарками имъ все таки въ концѣ концовъ удалось уговорить леди взять на себя предлагаемое ей порученіе. У нея дѣйствительно не было такихъ причинъ отказываться, какъ у ея милой пріятельницы; она недавно только поселилась по сосѣдству Фильдъ-Лена, переѣхавъ туда изъ Гатклифа, отдаленной, аристократической части города, а потому менѣе рисковала встрѣтиться со своими многочисленными знакомыми.
   Подвязавъ чистый бѣлый передникъ поверхъ платья и спрятавъ свои папильотки подъ соломенную шляпу, -- обѣ эти принадлежности костюма извлечены были изъ неисчерпаемыхъ источниковъ еврея, -- миссъ Нанси приготовилась къ своему выходу.
   -- Погоди минутку, милая, -- сказалъ еврей, вынимая небольшую корзиночку съ крышкой, -- возьми ее въ руку... Это придастъ тебѣ болѣе степенный видъ, моя милая.
   -- А въ другую руку дай еи ключъ отъ дверей, Феджинъ, -- сказалъ Сайксъ, -- тогда она будетъ еще степеннѣе.
   -- Да, да, моя милая, -- сказалъ еврей, вѣшая ключъ отъ дверей на указанный палецъ правой руки молодой леди.-- Такъ, очень хорошо! Очень хорошо, моя милая!-- сказалъ еврей, потирая себя руки.
   -- О, мой братецъ! Мой бѣдный, дорогой, милый, невинный братецъ!-- воскликнула Нанси, заливаясь слезами и въ отчаянія размахивая корзинкой и двернымъ ключемъ.-- Что сталось съ нимъ? Куда увели они его? О, сжальтесь надо мной и скажите мнѣ, что сдѣлали съ моимъ дорогимъ мальчикомъ, джентльмены? Скажите, джентльмены, ради Бога, джентльмены!
   Слова эти миссъ Нанси произнесла поразительно жалобнымъ, душу раздирающимъ голосомъ къ невыразимому восторгу своихъ слушателей; затѣмъ остановилась, подмигнула всему обществу, улыбнулась, кивнула головой и скрылась.
   -- Ахъ, что за ловкая дѣвушка, мои голубчики!-- сказалъ еврей, оглядывая своихъ друзей и серьезно покачивая головой, какъ бы стараясь дать имъ понять, чтобы они всегда слѣдовали такому блестящему примѣру, который только что видѣли передъ своими глазами.
   -- Она дѣлаетъ честь своему полу, -- сказалъ мистеръ Сайксъ, наполняя стаканъ и ударяя по столу громаднымъ кулакомъ.-- Выпьемъ за ея здоровье и пожелаемъ, чтобы всѣ женщины походили на нее!
   Пока произносились этотъ пожеланія и расточались похвалы по адресу Нанси, послѣдняя спѣшила къ извѣстной намъ полицейской конторѣ; шла она по улицѣ, не смотря на врожденную робость свою, совершенно одна и безъ всякой защиты и тѣмъ не менѣе прибыла благополучно на мѣсто.
   Войдя въ участокъ съ задняго хода, она тихонько постучала ключемъ въ одну изъ камеръ и прислушалась. Ни единаго звука не раздалось внутри, она кашлянула и снова прислушалась. Отвѣта не послѣдовало; тогда она заговорила сама.
   -- Нолли, мой милый!-- шептала Нанси ласковымъ голосомъ.-- Нолли!
   Внутри никого не было, кромѣ несчастнаго босоногаго арестанта, который былъ заключенъ за то, что игралъ на флейтѣ; преступленіе его противъ общественнаго спокойствія было вполнѣ доказано, а потому мистеръ Фенгъ приговорилъ его къ одному мѣсяцу заключенія въ Исправительномъ Домѣ, сдѣлавъ ему при этомъ весьма забавное замѣчаніе, что съ такими прекрасными легкими, какъ у него, ему несравненно цѣлесообразнѣе упражнять ихъ на мельницѣ, а не на музыкальномъ инструментѣ. Преступникъ ничего ему на это не отвѣтилъ; онъ думалъ только о потерѣ своей флейты, конфискованной въ пользу государства.
   Нанси перешла къ другой камерѣ и постучалась.
   -- Кто тамъ?-- спросилъ слабый голосъ.
   -- Нѣтъ ли здѣсь маленькаго мальчика?-- прорыдала Нанси.
   -- Нѣтъ!-- отвѣчалъ голосъ.-- Сохрани насъ Боже!
   Здѣсь содержался бродяга шестидесяти пяти лѣтъ, который былъ заключенъ за то, что не игралъ на флейтѣ или, говоря другими словами, за то, что просилъ милостыню на улицахъ и не добывалъ себѣ трудомъ средства къ существованію. Въ слѣдующей камерѣ сидѣлъ человѣкъ, который попалъ въ тюрьму за то, что продавалъ кастрюли безъ патента, то есть, зарабатывалъ кое что для своего существованія, не прибѣгая къ конторѣ для продажи гербовыхъ марокъ.
   Такъ какъ никто изъ этихъ преступниковъ не отвѣчалъ на имя Оливера и ничего не зналъ о немъ, то Нанси прямо направилась къ толстому полицейскому въ полосатомъ жилетѣ и со слезами и самыми жалобными причитаніями, эффектъ которыхъ увеличивался быстрыми и краснорѣчивыми размахиваніями корзины и дверного ключа, умоляя сказать ей, гдѣ ея дорогой братецъ.
   -- У меня его нѣтъ здѣсь, моя милая!-- сказалъ старикъ.
   -- Гдѣ же онъ?-- зарыдала Нанси съ самымъ отчаяннымъ видомъ.
   -- Его увезъ съ собой старый джентльменъ!-- отвѣчалъ полицейскій.
   -- Какой джентльменъ? О, Боже милостивый! Какой джентльменъ?-- воскликнула Нанси.
   Въ отвѣтъ на это, старикъ разсказалъ глубоко огорченной сестрѣ, что Оливеръ заболѣлъ въ конторѣ, что его оправдали, такъ какъ явился свидѣтель, показавшій, что покражу совершилъ не Оливеръ, а какой то другой мальчикъ, что обвинитель увезъ его въ свой собственный домъ въ совершенно безчувственномъ состояніи. Куда собственно его увезли, онъ не можетъ сказать, но помнитъ что кучеру отдано было приказаніе ѣхать куда то вблизи Пентонвиля.
   Неизвѣстность и сомнѣніе привели въ такое состояніе бѣдную молодую леди, что она, спотыкаясь на каждомъ шагу, еле дотащилась до воротъ, но не успѣла она отойти отъ нихъ и нѣсколькихъ шаговъ, какъ пустилась бѣжать изо всѣхъ силъ, придерживаясь на этотъ разъ совсѣмъ другой и болѣе запутанной дороги, пока не добралась до жилища еврея.
   Мистеръ Билль Сайксъ, выслушавъ отчетъ Нанси о совершенной ею экспедиціи, крикнулъ свою бѣлую собаку и, надѣвъ шляпу, поспѣшно вышелъ, не простившись даже ни съ кѣмъ изъ собравшагося тамъ общества.
   -- Непремѣнно слѣдуетъ узнать, гдѣ онъ, мои дорогіе! Непремѣнно надо его найти!-- сказалъ еврей въ страшномъ возбужденіи.-- Чарли, ничего не дѣлай, пока не выслѣдишь его и не принесешь мнѣ какого нибудь извѣстія о немъ. Нанси, моя милая, мнѣ нужно найти его. Я довѣряю тебѣ, моя милая... тебѣ и нашему Чарли. Погоди, погоди!-- прибавилъ онъ, дрожащей рукой открывая запертый на замокъ коммодъ, -- вотъ деньги, мои дорогіе! Я закрою это помѣщеніе сегодня. Вы знаете, гдѣ меня найти! Не оставайтесь здѣсь ни единой минуты... ни единой минуты, мой дорогіе!
   Съ этими словами онъ всѣхъ вытолкалъ изъ комнаты и, тщательно заперевъ два раза на замокъ дверь и засунувъ ее болтомъ, онъ вытащилъ изъ потайного мѣста ящикъ, который онъ совершенно случайно показалъ Оливеру. Всѣ часы и драгоцѣнности онъ поспѣшно вытащилъ оттуда и принялся прятать ихъ за подкладку своей одежды.
   Короткій ударъ въ дверь заставилъ его вздрогнуть и оставить свое занятіе.
   -- Кто тамъ?-- крикнулъ онъ дрожащимъ голосомъ.
   -- Я, -- отвѣчалъ Доджеръ черезъ замочную скважину.
   -- Что тамъ еще?-- съ нетерпѣніемъ крикнулъ еврей.
   -- Привести его въ то другое мѣсто, спрашиваетъ Нанси?
   -- Да, -- отвѣчалъ еврей, -- какъ только она поймаетъ его. Найти его, найти во что бы то ни стадо, вотъ и все! Я знаю, что сдѣлаю потомъ, нечего бояться.
   Мальчикъ отвѣчалъ, что понялъ, и пустился съ лѣстницы догонять своихъ товарищей.
   -- Пока онъ, значитъ, не проболтался, -- сказалъ еврей, продолжая пристать вещи.-- Если только онъ проболтается своимъ новымъ друзьямъ, мы съумѣемъ заткнуть ему глотку.
  

XIV. Дальнѣйшія подробности пребыванія Оливера у мистера Броунлоу. Замѣчательное предсказаніе мистера Гримвига относительно того, чѣмъ кончится порученіе, данное Оливеру.

   Оливеръ скоро пришелъ въ себя послѣ обморока, случившагося съ нимъ послѣ неожиданнаго восклицанія мистера Броунлоу. Старый джентльменъ и мистриссъ Бедуинъ рѣшили между собой тщательно избѣгать въ разговорѣ малѣйшаго намека на портретъ, не говорить также ни о жизни Оливера, ни о будущемъ его, а только о томъ, что можетъ развлечь его, но отнюдь не волновать. Онъ былъ слишкомъ слабъ, чтобы встать къ завтраку, но когда на слѣдующій день онъ сошелъ внизъ въ комнату экономки, онъ прежде всего взглянулъ на стѣну въ надеждѣ снова увидѣть лицо прекрасной леди. Надежда его не исполнилась: портретъ былъ куда то унесенъ.
   -- Ага!-- сказала экономка, замѣтивъ взглядъ Оливера.-- Его унесли, какъ видишь.
   -- Я это вижу, ма'амъ, -- отвѣчалъ Оливеръ.-- Зачѣмъ же его унесли?
   -- Его повѣсили внизу, дитя мое. Мистеръ Броунлоу сказалъ, что портретъ почему то очень волнуетъ тебя, а это можетъ помѣшать твоему выздоровленію.
   -- О, нѣтъ, нисколько! Онъ совсѣмъ не волнуетъ меня, ма'амъ, -- сказалъ Оливеръ.-- Мнѣ нравилось смотрѣть на него.... я такъ полюбилъ его.
   -- Хорошо, хорошо!-- сказала старая леди, стараясь успокоить его;-- поправляйся скорѣй, мой голубчикъ, и тогда его опять повѣсятъ здѣсь. Да! Обѣщаю тебѣ это! А теперь поговоримъ о чемъ нибудь другомъ.
   Вотъ все, что могъ узнать Оливеръ относительно портрета.-- Старая леди была такъ добра къ нему во время болѣзни, что онъ рѣшилъ не спрашивать ее больше; онъ очень внимательно выслушалъ все, что она ему разсказывала о своей милой и красивой дочери. которая вышла замужъ за милаго и красиваго человѣка и живетъ теперь въ деревнѣ; также о сынѣ, который служитъ клеркомъ у одного купца въ Вестъ-Индіи, о томъ какой онъ добрый молодой человѣкъ и четыре раза въ годъ обязательно посылаетъ ей письма и глаза ея наполнились слезами, когда она говорила о немъ. Пока старая леди распространялась о превосходныхъ качествахъ своихъ дѣтей и о заслугахъ своего добраго покойнаго мужа, который умеръ -- бѣдная, чудная душа!-- лѣтъ двадцать шесть тому назадъ, наступила уже пора чай пить. Послѣ чаю она принялась учить, Оливера какой то карточной игрѣ, которой онъ очень скоро выучился; она ему очень понравилась и онъ долго съ большимъ интересомъ игралъ, пока не наступилъ часъ, когда онъ долженъ былъ выпить теплаго вина съ водой и ломтикомъ поджареннаго хлѣба и затѣмъ ложиться спать.
   Счастливые это были дни, когда Оливеръ поправлялся послѣ своей болѣзни. Все было такъ покойно, уютно, чисто; всѣ были такъ добры и ласковы, послѣ шума и безчинства, среди которыхъ онъ жилъ до сихъ поръ, ему казалось, что онъ попалъ въ рай. Какъ только онъ поправился настолько, что могъ уже одѣться, такъ мистеръ Броунлоу заказалъ для него новый костюмъ, и новую шапку, и новую пару башмаковъ. Когда Оливеру сказали, что онъ можетъ распорядиться своимъ старымъ платьемъ, какъ хочетъ, онъ сейчасъ же отдалъ его прислугѣ, которая всегда была добра къ нему, и просилъ ее продать его старьевщику, а деньги оставить для себя. Она исполнила все, что онъ ей сказалъ. Оливеръ смотрѣлъ въ это время въ окно и когда увидѣлъ, что еврей ушелъ, сунувъ его одежду въ мѣшокъ, то пришелъ въ неописанный восторгъ при мысли о томъ, что ея больше нѣтъ и что онъ избѣжалъ такимъ образомъ опасности снова надѣть ее когда нибудь. Сказать по правдѣ, это были одни лохмотья, потому что до сихъ поръ у Оливера ни разу не было новаго платья.
   Въ одинъ прекрасный вечеръ, спустя недѣлю послѣ исторіи съ портретомъ, когда Оливеръ разговаривалъ съ мистриссъ Бедуинъ, явилась служанка отъ мистера Броунлоу и передала, что онъ желаетъ, если Оливеръ Твистъ чувствуетъ себя хорошо, чтобы онъ пришелъ къ нему въ кабинетъ, такъ какъ ему нужно кое о чемъ поговорить съ нимъ.
   -- Спаси насъ, Господи, и помилуй! Вымой скорѣй ручки, дитя мое, и дай я тебѣ причешу головку, -- сказала мистриссъ Бедуинъ.-- Знай мы, что онъ позоветъ тебя, мы надѣли бы чистый воротникъ и стали бы такими красивенькими, какъ новенькій шестипенсовикъ.
   Оливеръ исполнилъ все, что сказала ему старая леди, которая страшно горевала о томъ, что теперь ей уже не успѣть сплоить маленькую оборочку на воротничкѣ его рубашки, не смотря, однако, на все это, мальчикъ выглядѣлъ такимъ нѣжнымъ и хорошенькимъ, что она не выдержала и, оглянувъ его внимательно съ головы до ногъ, сказала, что она никогда не думала, чтобы онъ за такое короткое время, могъ такъ измѣниться къ лучшему.
   Успокоенный этимъ отзывомъ, Оливеръ направился къ кабинету и постучалъ въ двери. Послѣ приглашенія мистера Броунлоу войти, онъ очутился въ небольшой комнатѣ, наполненной книгами, съ окномъ, выходившимъ въ красивый садикъ. У окна стоялъ столъ, а за нимъ сидѣлъ мистеръ Броунлоу и читалъ. Увидя Оливера, онъ отодвинулъ отъ себя книгу и сказалъ ему, чтобъ онъ подошелъ ближе и сѣлъ. Оливеръ сѣлъ, удивляясь про себя тому, неужели люди могутъ прочитать столько книгъ, которыя написаны, конечно, для того, чтобы люди сдѣлались болѣе умными.
   -- Здѣсь много хорошихъ книгъ, не правда-ли, мой мальчикъ?-- спросилъ мистеръ Броунлоу, замѣтивъ взглядъ Оливера, брошенный на полки, которыя шли отъ полу и до самаго потолка.
   -- Очень много, -- отвѣчалъ Оливеръ, -- я никогда еще не видѣлъ столько.
   -- Ты прочтешь ихъ всѣ, если будешь хорошо учиться, -- ласково сказалъ старый джентльменъ;-- это тебѣ больше понравится, потому что корешки и переплетъ въ книгахъ далеко не лучшая часть ихъ.
   -- Я думаю, сэръ, онѣ очень тяжелыя, -- сказалъ Оливеръ, указывая на нѣсколько большихъ томовъ съ золотыми бордюрами.
   -- Не всегда, -- отвѣчалъ старый джентльменъ, гладя мальчика по головѣ и улыбаясь ему;-- бываютъ меньше этихъ и гораздо тяжелѣе. Желалъ бы ты вырости, сдѣлаться ученымъ и писать книги?
   -- Я думаю, сэръ, что мнѣ интереснѣе было бы читать ихъ, -- отвѣчалъ Оливеръ.
   -- Какъ! Ты не желалъ бы быть писателемъ?-- воскликнулъ старый джентльменъ.
   Оливеръ задумался на минуту, а затѣмъ сказалъ, что по его мнѣнію лучше всего быть книгопродавцемъ. Старый джентльменъ засмѣялся отъ всего сердца и объявилъ ему, что онъ сказалъ очень хорошую вещь. Оливеръ очень обрадовался, хотя никакъ не могъ рѣшить, почему это хорошо.
   -- Ну, хорошо! -- сказалъ старый джентльменъ, переставъ смѣяться.-- Не пугайся! мы не сдѣлаемъ изъ тебя писателя; ты и безъ этого можешь научиться какому-нибудь почтенному ремеслу, хотя бы, напримѣръ, кирпичному.
   -- Благодарю васъ, сэръ, -- отвѣчалъ Оливеръ.
   У мальчика былъ при этомъ до того серьезный видъ, что старый джентльменъ невольно разсмѣялся и сказалъ что то, касающееся явленій инстинкта, но Оливеръ не понялъ и потому не обратилъ на это вниманія.
   -- Ну-съ, -- сказалъ мистеръ Броунлоу, говоря ласково и въ но же время очень серьезно, чего Оливеръ никогда не замѣчалъ раньше.-- Прошу тебя, мой мальчикъ, какъ можно внимательнѣе выслушать то, что я тебѣ скажу. Я буду говорить съ тобою прямо; я увѣренъ, что ты такъ же хорошо поймешь меня, какъ и многіе другіе, которые гораздо старше тебя.
   -- О, не говорите мнѣ, сэръ, что вы хотите, чтобъ я ушелъ отъ васъ!-- воскликнулъ Оливеръ, встревоженный серьезнымъ тономъ стараго джентльмена.-- Не выталкивайте меня за дверь, чтобы я опять шлялся безъ пристанища по улицамъ! Позвольте мнѣ остаться здѣсь и быть вашимъ слугой. Не отсылайте меня въ то ужасное мѣсто, гдѣ я былъ. Сжальтесь надъ несчастнымъ мальчикомъ, сэръ!
   -- Милое дитя мое, -- сказалъ старый джентльменъ, тронутый такимъ горячимъ порывомъ Оливера, -- не бойся, я не отправлю тебя до тѣхъ поръ, пока мы самъ не подашь мнѣ къ этому повода.
   -- Никогда этого не будетъ, сэръ, никогда!
   -- Надѣюсь, что нѣтъ, -- сказалъ старый джентльменъ.-- Не думаю, чтобы ты когда либо подалъ мнѣ этотъ поводъ. Мнѣ столько разъ приходилось разочаровываться въ тѣхъ, кому я хотѣлъ сдѣлать добро, но тѣмъ не менѣе я расположенъ вѣрить тебѣ и не могу понять, почему все, касающееся тебя, такъ глубоко интересуетъ меня. Люди, которыхъ я такъ сильно любилъ, давно уже лежатъ въ могилѣ; съ ними я схоронилъ все счастье и всѣ радости своей жизни, но изъ этого не слѣдуетъ, чтобы я схоронилъ также и свое сердце и закрылъ къ нему доступъ лучшимъ чувствамъ. Глубокое горе только укрѣпило его и сдѣлало болѣе чуткимъ.
   Старый джентльменъ говорилъ тихо, какъ бы обращаясь къ самому себѣ, а не къ своему собесѣднику. Когда послѣ этого онъ смолкъ на нѣсколько минутъ, то и Оливеръ въ свою очередь сидѣлъ и молчалъ.
   -- Довольно, однако, -- сказалъ старый джентльменъ болѣе веселымъ тономъ.-- Я говорилъ все это только потому, что у тебя юное сердце. Теперь ты знаешь, сколько горя и страданій я вынесъ въ своей жизни и будешь стараться, слѣдовательно, не огорчать меня больше. Ты говоришь, что ты сирота, что у тебя нѣтъ друзей въ мірѣ. Я наводилъ справки и всѣ они подтверждаютъ твое показаніе. Разскажи мнѣ все, что знаешь, о себѣ; откуда ты пришелъ сюда, кто тебя воспиталъ, какимъ образомъ ты очутился въ той компаніи, въ обществѣ которой я нашелъ тебя. Говори всю правду и пока я живъ, ты никогда не будешь одинокимъ.
   Рыданія душили Оливера и онъ въ теченіе нѣсколькихъ минутъ не могъ выговорить ни единаго слова; не успѣлъ онъ затѣмъ приступить къ разсказу о томъ, какъ его отдали на фирму и мистеръ Бембль взялъ его оттуда и отвелъ въ домъ призрѣнія, какъ у парадной двери кто-то нетерпѣливо дернулъ звонокъ два раза и вслѣдъ за этимъ въ комнату вошла служанка и доложила о приходѣ мистера Гримвига.
   -- Онъ идетъ сюда?-- спросилъ мистеръ Броунлоу.
   -- Да, сэръ, -- отвѣчала служанка.-- Онъ спросилъ есть ли мягкія булочки въ домѣ и когда узналъ отъ меня, что есть, то сказалъ, что идетъ чай пить.
   Мистеръ Броунлоу улыбнулся и, обернувшись къ Оливеру, сказалъ ему, что мистеръ Гримвигъ старый пріятель его, что у него нѣсколько рѣзкая, грубая манера говорить, но что это одинъ изъ самыхъ достойныхъ людей, какихъ онъ когда либо знавалъ.
   -- Мнѣ идти внизъ, сэръ?-- спросилъ Оливеръ.
   -- Нѣтъ, -- отвѣчалъ мистеръ Броунлоу, -- я желаю, напротивъ, чтобы ты остался здѣсь.
   Въ ту же минуту въ комнату вошелъ, опираясь на толстую палку, старый джентльменъ, хромавшій на одну ногу; на немъ былъ синій сюртукъ, полосатый жилетъ, нанковые брюки и штиблеты, бѣлая шляпа съ широкими полями. Изъ подъ жилета высовывалась узенькая оборочка отъ рубахи, а подъ нею болталась довольно длинная стальная цѣпочка отъ часовъ, на концѣ которой ничего не было кромѣ ключа. Концы его бѣлаго шейнаго платка были связаны узломъ величиною съ апельсинъ; все лицо его то и дѣло передергивалось самыми разнообразными гримасами, для изображенія которыхъ не хватало бы ни словъ, ни красокъ. Во время разговора онъ всегда склонялъ голову на одинъ бокъ и смотрѣлъ въ то же время какъ то искоса, напоминая въ этомъ случаѣ попугая. Такъ же точно держался онъ въ ту минуту, когда входилъ въ комнату. Вытянувъ далеко впередъ руку, въ которой онъ держалъ небольшой кусокъ апельсинной корки, онъ воскликнулъ ворчливымъ, недовольнымъ тономъ.
   -- Смотрите! Видите ли вы это? Не странно ли и не удивительно ли, что во всякомъ домѣ, куда я только вздумаю войти, я непремѣнно нахожу на лѣстницѣ кусокъ этого любимаго хирургами вещества? Апельсинная корка виновата въ томъ, что я хромаю, и причиной моей смерти будетъ также апельсинная корка. Да, сэръ! Я умру отъ апельсинной корки... Готовъ съѣсть собственную свою голову, сэръ, если это не правда.
   Это было любимое выраженіе мистера Гримвига, которое онъ употреблялъ обыкновенно, желая придать больше силы своимъ словамъ и выраженіямъ. Самое удивительное здѣсь то, что даже въ томъ случаѣ, если бы научные опыты доказали возможность того факта, что джентльмену ничего не стоитъ съѣсть свою собственную голову, мистеръ Гримвигъ не могъ бы этого сдѣлать, ибо голова его была такъ велика, не говоря уже о толстомъ слоѣ пудры на ней, что ни единый человѣкъ не могъ бы прикончить ее въ одинъ присѣстъ.
   -- Да, съѣлъ бы свою голову сэръ, -- повторилъ мистеръ Гримвигъ, стуча палкой по полу.-- Э-э!.. Это что такое! -- продолжалъ онъ, увидя Оливера и отступая на шагъ или два.
   -- Это молодой Оливеръ Твистъ, о которомъ мы говорили, -- сказалъ мистеръ Броунлоу.
   Оливеръ поклонился.
   -- Не вздумаете ли вы утверждать, что это тотъ самый мальчикъ, у котораго была горячка?-- сказалъ мистеръ Гримвигъ, отступая съ нѣкоторымъ испугомъ назадъ.-- Погодите минутку! Не говорите! Да...-- продолжалъ мистеръ Гримвигъ, сдѣлавшій вдругъ такое открытіе, при которомъ страхъ горячки сразу отошелъ на задній планъ, -- это тотъ самый мальчикъ, у котораго былъ апельсинъ? Если это не тотъ мальчикъ, сэръ, у котораго былъ апельсинъ и который бросилъ эту корку на лѣстницу, то я готовъ съѣсть свою голову, вотъ что!
   -- Нѣтъ, нѣтъ, у него не было апельсина, -- сказалъ мистеръ Броунлоу, смѣясь отъ души.-- Полно вамъ! Снимите вашу шляпу и поговорите съ моимъ юнымъ другомъ.
   -- Я слишкомъ строгъ на этотъ счетъ, сэръ, -- сказалъ раздражительный старый джентльменъ, снимая свои перчатки.-- На мостовой нашей улицы всегда бываютъ въ большемъ или меньшемъ количествѣ апельсинныя корки и я знаю навѣрное, что ихъ бросаетъ мальчикъ хирурга. Одна молодая женщина поскользнулась вчера, наступивъ на апельсинную корку и упала прямо на мою садовую рѣшетку; я видѣлъ, какъ она вставъ на ноги, подняла руку по направленію проклятаго краснаго фонаря {Красный фонарь у подъѣзда -- обычная принадлежность квартиры врачей въ Англіи.} съ весьма выразительной пантомимой. "Не идите къ нему" -- крикнулъ я ей изъ окна, -- "онъ убійца!" Онъ "волчья яма!" Вотъ что онъ. Если нѣтъ...
   Здѣсь раздражительный старый джентльменъ крѣпко стукнулъ палкой по полу, что, какъ извѣстно было его друзьямъ, замѣняло собой его любимое выраженіе. Затѣмъ онъ сѣлъ, не выпуская палки изъ руки и, открывъ лорнетъ, висѣвшій на широкой черной лентѣ, сталъ разсматривать Оливера, который, видя себя предметомъ его вниманія, покраснѣлъ и снова поклонился.
   -- Такъ это тотъ юный мальчикъ?-- спросилъ мистеръ Гримвигъ.
   -- Тотъ самый, -- отвѣчалъ мистеръ Броунлоу.
   -- Какъ твое здоровье, мальчикъ?-- спросилъ мистеръ Гримвигъ.
   -- Гораздо лучше, сэръ, благодарю васъ, -- отвѣчалъ Оливеръ. Мистеръ Броунлоу, предполагая, что странный пріятель его хочетъ сказать что нибудь непріятное, просилъ Оливера спуститься внизъ и сказать мистриссъ Бедуинъ, чтобъ она готовила чай. Оливеръ, которому не особенно понравился посѣтитель, очень обрадовался этому.
   -- Очень милый мальчикъ, не правда-ли?-- спросилъ мистеръ Броунлоу.
   -- Не знаю, -- отвѣчалъ мистеръ Гримвигъ.
   -- Не знаете?
   -- Нѣтъ, не знаю. Я не вижу никакой разницы между мальчиками. Я знаю два сорта мальчиковъ. Одни сладкорѣчивые, а другіе глупые съ бычачьей физіономіей.
   -- Къ какому же сорту относится Оливеръ?
   -- Къ сладкорѣчивымъ. У одного изъ моихъ пріятелей есть мальчикъ съ бычачьей физіономіей. Они его считаютъ красивымъ мальчикомъ. Голова круглая, щеки красныя и сверкающіе глаза. Ужасный мальчикъ! Такъ вамъ и кажется, что все тѣло его и всѣ члены его сейчасъ раздуются такъ, что синій костюмъ его лопнетъ по швамъ. Голосъ у него, какъ у штурмана, аппетитъ -- волчій. Знаю я его! Плутъ!
   -- Ну, -- сказалъ мистеръ Броунлоу, -- характеристика эта не подходитъ къ Оливеру Твисту; онъ не можетъ поэтому раздражать васъ.
   -- Раздражать, не раздражаетъ, -- отвѣчалъ мистеръ Гримвигъ, -- гораздо хуже.
   Тутъ мистеръ Броунлоу кашлянулъ, что бы скрыть свое неудовольствіе, что доставило мистеру Гримвигу невыразимое удовольствіе.
   -- Онъ хуже, говорю вамъ, -- продолжалъ мистеръ Гримвигъ.-- Откуда онъ? Кто онъ? Что онъ? У него была горячка. Чтожъ изъ этого? Горячка не есть болѣзнь, поражающая исключительно хорошихъ людей. Худые и злые люди также подвержены горячкѣ... Не правда, развѣ, это? Я зналъ человѣка, котораго повѣсили на Ямайкѣ за убійство своего хозяина. У него шесть разъ была горячка; его не помиловали, однако, на этомъ основаніи. Какіе пустяки!
   Дѣло въ томъ, что мистеръ Гримвигъ былъ вполнѣ согласенъ съ тѣмъ, что наружность и манеры Оливера должны были крайне располагать всѣхъ въ его пользу; но у него была страсть къ противорѣчію, которая усиливалась на этотъ разъ найденной имъ апельсинной коркой. Рѣшивъ про себя, что никто не можетъ заставить его думать такъ или иначе о мальчикѣ, онъ сразу же началъ противорѣчить своему другу. Когда мистеръ Броунлоу сказалъ ему, что не можетъ отвѣтить удовлетворительно ни на одинъ изъ предложенныхъ вопросовъ, какъ какъ ни чемъ еще не спрашивалъ Оливера, выжидая, пока онъ совершенно оправится, то мистеръ Гримвигъ насмѣшливо улыбнулся. Онъ спросилъ затѣмъ, провѣряетъ ли экономка серебро по вечерамъ, потому что ничего удивительнаго не будетъ въ томъ, если въ одно прекрасное утро не окажется на лицо одной, двухъ столовыхъ ложекъ, чему онъ будетъ очень радъ, и все въ такомъ же родѣ.
   Мистеръ Броунлоу, не смотря на то, что самъ былъ очень вспыльчивъ, выслушалъ все это спокойно. Онъ давно уже былъ знакомъ со всѣми странностями своего пріятеля. Мистеръ Гримвигъ похвалилъ за чаемъ вкусныя булочки и сталъ послѣ этого говорить гораздо спокойнѣе. Видя это, и Оливеръ, сидѣвшій также за чайнымъ столомъ, началъ чувствовать себя свободнѣе въ присутствіи стараго сердитаго джентльмена.
   -- А когда вы услышите полный, вѣрный и безпристрастный отчетъ о жизни и приключеніяхъ Оливера Твиста?-- спросилъ мистеръ Гримвигъ по окончаніи чая и взглянулъ искоса на Оливера Твиста.
   -- Завтра утромъ, -- отвѣчалъ мистеръ Броунлоу.-- Я желалъ бы, чтобы онъ былъ одинъ на одинъ со мною. Завтра утромъ приходи ко мнѣ, голубчикъ, часовъ въ десять.
   -- Хорошо сэръ, -- отвѣчалъ Оливеръ. Онъ далъ этотъ отвѣтъ съ нѣкоторымъ замѣшательствомъ, замѣтивъ суровый взглядъ мистера Гримвига, брошенный на него.
   -- Знаете, что я скажу вамъ, -- шепнулъ мистеру Броунлоу его пріятель;-- онъ не придетъ завтра утромъ. Я замѣтилъ, какъ онъ смѣшался. Онъ обманываетъ васъ, мой добрый другъ!
   -- Готовъ поклясться, что нѣтъ, -- отвѣчалъ мистеръ Броунлоу.
   -- Если это не такъ, -- сказалъ мистеръ Гримвигъ, -- я... и онъ стукнулъ палкой.
   -- Я готовъ жизнью поручиться за правдивость этого мальчика, -- сказалъ мистеръ Броунлоу, стукнувъ по столу.
   -- А я своей головой за его лживость, -- сказалъ мистеръ Гримвигъ и также стукнулъ по столу.
   -- Увидимъ, -- сказалъ мистеръ Броунлоу, стараясь сдержать себя.
   Но тутъ вмѣшалась сама судьба. Въ комнату вошла мистриссъ Бедуинъ и принесла связку книгъ, утромъ заказанныхъ мистеромъ Броунлоу у того же книгопродавца, который фигурировалъ уже въ этомъ разсказѣ; положивъ ихъ на столъ, она приготовилась выйти изъ комнаты.
   -- Задержите посыльнаго, мистриссъ Бедуинъ, -- сказалъ мистеръ Броунлоу, -- мнѣ нужно кое что отослать обратно.
   -- Онъ ушелъ, сэръ, -- отвѣчала мистриссъ Бедуинъ.
   -- Пошлите за нимъ въ догонку, -- сказалъ мистеръ Броунлоу, -- это необходимо. Онъ бѣдный человѣкъ, а ему ничего въ заплатили. Надо отдать ему нѣсколько книгъ.
   Дверь на улицу была открыта. Оливеръ бросился въ одну сторону, служанка въ другую, а мистриссъ Бедуинъ остановилась на порогѣ и громко звала посыльнаго; но послѣдній скрылся уже изъ виду. Оливеръ и служанка, задыхаясь отъ быстраго бѣга, вернулись и доложили, что ее нашли посыльнаго.
   -- Жаль очень!-- воскликнулъ мистеръ Броунлоу.-- Мнѣ очень хотѣлось сегодня же вечеромъ вернуть обратно эти книги.
   -- Пошлите Оливера, -- сказалъ мистеръ Гримвигъ съ насмѣшливой улыбкой, -- онъ въ точности исполнитъ ваше порученіе.
   -- Да, позвольте мнѣ, сэръ, отнести ихъ, -- сказалъ Оливеръ -- я всю дорогу побѣгу бѣгомъ, сэръ!
   Старый джентльменъ только что собирался отвѣтить, что онъ не пошлетъ Оливера, но многозначительное покашливанье мистера Гримвига заставило его рѣшиться на это. У него мелькнула мысль, что быстрымъ исполненіемъ даннаго ему порученія, мальчикъ докажетъ несправедливость взводимыхъ на него обвиненій.
   -- Хорошо, голубчикъ, ты пойдешь, -- сказалъ старый джентльменъ.-- Книги лежатъ на стулѣ у моего стола. Принеси ихъ сюда.
   Оливеръ, довольный тѣмъ, что можетъ услужить, въ одно мгновеніе притащилъ книги, держа ихъ подъ мышкой, и остановился съ шапкой въ рукѣ, ожидая дальнѣйшихъ приказаній.
   -- Ты скажешь, -- говорилъ мистеръ Броунлоу, не спуская взора съ мистера Гримвига, -- что тебѣ приказали принести эти книги обратно и уплатить за нихъ четыре фунта, десять шиллинговъ, оставшихся за мной. Вотъ тебѣ кредитный билетъ въ пять фунтовъ; слѣдовательно, сдачи ты долженъ принести обратно десять шиллинговъ.
   -- И десяти минутъ не пройдетъ, какъ я буду уже здѣсь, -- отвѣчалъ Оливеръ. Онъ положилъ банковый билетъ во внутренній карманъ курточки, застегнулся на всѣ пуговицы и, взявъ книги подъ руку, вѣжливо поклонился и вышелъ изъ комнаты. Мистриссъ Бедуинъ проводила его до самаго выхода, объясняя ему, какъ пройти болѣе близкой дорогой, затѣмъ, сказала ему, какъ зовутъ книгопродавца и на какой это улицѣ. Оливеръ отвѣтилъ ей, что все хорошо понялъ. Осмотрѣвъ внимательно его одежду, чтобы увѣриться, что ему не будетъ холодно, она отпустила его.
   -- Храни, Господи, это милое дитя! -- сказала старая леди, глядя ему вслѣдъ.-- Не знаю почему, но мнѣ не хотѣлось бы выпускать его изъ виду.
   Въ эту минуту Оливеръ съ улыбкой оглянулся на нее, кивнулъ ей годовой и скрылся за уголъ. Старая леди улыбнулась ему въ отвѣтъ и, заперевъ дверь, ушла къ себѣ въ комнату.
   -- Увидите, минутъ черезъ двадцать, самое большее, онъ будетъ уже здѣсь, -- сказалъ мистеръ Броунлоу; онъ вынулъ часы и положилъ ихъ на столъ.
   -- Такъ вы, дѣйствительно, надѣетесь, что онъ вернется назадъ?-- спросилъ мистеръ Гримвигъ.
   -- А вы нѣтъ?-- улыбнулся мистеръ Броунлоу.
   Духъ противорѣчія съ новою силою овладѣлъ мистеромъ Гримвигомъ при видѣ улыбки своего друга.
   -- Нѣтъ, -- сказалъ онъ, ударивъ кулакомъ по столу, -- не надѣюсь. У него новый костюмъ, связка цѣнныхъ книгъ подъ рукой и пятъ фунтовъ въ карманѣ. Онъ присоединится къ своимъ пріятелямъ ворамъ и будетъ потѣшаться надъ вами. Если онъ когда нибудь вернется въ этотъ домъ, я съѣмъ тогда свою голову, сэръ!
   Съ этими словами онъ придвинулся ближе къ столу, и оба пріятеля сидѣли молча, не спуская глазъ съ часовъ.
   Здѣсь мы находимъ нужнымъ замѣтить, -- ибо это указываетъ на важность, какую мы придаемъ нашимъ сужденіямъ, и на ту поспѣшность, съ какою мы часто выводимъ наши заключенія, -- находимъ нужнымъ замѣтить, что хотя мистеръ Гримвигъ, не злой по существу человѣкъ, былъ бы очень огорченъ если бы друга его одурачили, желалъ тѣмъ не менѣе въ глубинѣ души своей, чтобы Оливеръ не вернулся.
   Сумракъ ночной надвигался все больше и больше и цифры на циферблатѣ становились все менѣе и менѣе ясными, а оба джентльмена все еще сидѣли по прежнему молча и не спуская глазъ съ лежавшихъ середъ ними часовъ.
  

XV. Изъ этой главы читатель узнаетъ, какъ сильно любили Оливера веселый старый еврей и миссъ Нанси.

   Передъ нами темная комната трактира низкаго разряда, въ самой грязной части Малой Сафронъ-Гилль; въ ней такъ темно и тускло, что въ зимнее время тамъ цѣлый день горитъ газъ, а лѣтомъ туда не заглядываетъ ни одинъ солнечный лучъ. Здѣсь у стола, на которомъ стояла небольшая оловянная мѣрка и стаканчикъ, сидѣлъ, весь пропитанный запахомъ водки, человѣкъ въ бархатномъ сюртукѣ, драповыхъ короткихъ брюкахъ, полусапожкахъ и чулкахъ, котораго только неопытный полицейскій агентъ не рѣшился бы признать при этомъ тускломъ свѣтѣ за мистера Вилльяма Сайкса. У ногъ его сидѣла бѣлая съ красными глазами собака, которая занималась тѣмъ, что то и дѣло подмигивала своему хозяину и облизывала большую свѣжую рану съ одной стороны рта, результатъ недавняго, повидимому, столкновенія.
   -- Смирно ты, гадина! Смирно!-- сказалъ мистеръ Сайксъ, прерывая вдругъ молчаніе. Были ли размышленія его до того серьезны, что на него дѣйствовало раздражающимъ образомъ простое миганье собаки, или самъ онъ былъ взволнованъ этими размышленіями, неизвѣстно, но только ему захотѣлось, вѣроятно, на комъ-нибудь излить свою досаду, и потому онъ далъ пинка ногой ни въ чемъ неповинному животному.
   Собаки въ большинствѣ случаевъ никогда не мстятъ за обиды, наносимыя хозяевами, но собака мистера Сайкса отличалась такимъ же темпераментомъ, какъ и ея владѣлецъ, и къ тому же чувствовала, вѣроятно, что ее оскорбили совершенно незаслуженно. Схвативъ зубами одинъ изъ его башмаковъ, она сильно тряхнула его и вслѣдъ за этимъ съ глухимъ ворчаньемъ отскочила въ сторону, какъ разъ во время, чтобы увернуться отъ оловянной мѣрки, которую Сайксъ поднялъ надъ ея головой.
   -- Какъ ты смѣешь? Какъ ты смѣешь?-- крикнулъ Сайксъ, схватывая одной рукой кочергу, а другою открывая большой складной ножъ, вынутый имъ изъ кармана.-- Поди-ка ты сюда, діяводъ! Иди сюда! Слышишь ты?
   Собака слышала, безъ сомнѣнія, потому что мистеръ Сайксъ говорилъ самымъ высокимъ діапазономъ своего хриплаго голоса, но не имѣя, по всей вѣроятности, никакого желанія подставить подъ ножъ свое горло, она оставалась тамъ, гдѣ была, и только заворчала сильнѣе прежняго, а затѣмъ схватила зубами конецъ кочерги и съ бѣшенствомъ принялась грызть его.
   Такое неожиданное сопротивленіе еще больше взбѣсило мистера Сайкса; онъ присѣлъ къ полу, и съ бѣшенствомъ напалъ на животное. Собака прыгала справа на лѣво и слѣва направо, кусалась, рычала, тявкала, а Сайксъ отпихивалъ ее и ругался, билъ и изрыгалъ проклятія. Борьба достигла уже самаго критическаго момента для обоихъ, когда дверь открылась вдругъ и собака, воспользовавшись этимъ благопріятнымъ случаемъ, выпрыгнула въ нее, оставивъ Вилля Сайкса съ кочергой и складнымъ ножемъ въ рукахъ.
   Въ каждомъ спорѣ только двѣ стороны, говоритъ старая поговорка. Мистеръ Сайксъ, разсерженный тѣмъ, что ему помѣшали расправиться съ собакой, напустился на вновь пришедшаго.
   -- Какой тутъ еще чортъ вздумалъ вмѣшиваться между мной и моей собакой?-- крикнулъ онъ съ бѣшенствомъ.
   -- Не знаю, милый мой, не знаю, -- съ униженнымъ видокъ отвѣчалъ Феджинъ, потому что вновь пришедшій былъ именно этотъ еврей.
   -- Не знаешь, трусъ ты этакій, воръ!-- заревѣлъ Сайксъ.-- Не слышалъ ты развѣ, какой здѣсь шумъ?
   -- Ни единаго звука... такъ же вѣрно, какъ то, что я живой человѣкъ, Билль, -- отвѣчалъ еврей.
   -- О, разумѣется! Ты ничего не слышалъ, ничего, -- съ ироніей прервалъ его Сайксъ.-- Вползешь и выползешь и никто не услышитъ, какъ ты войдешь и выйдешь. Хотѣлось бы мнѣ, чтобы ты былъ собакой всего полминуты тому назадъ, Феджинъ.
   -- Почему?-- спросилъ еврей съ принужденной улыбкой.
   -- Потому что правительство наше, которое заботится о жизни гакихъ людей, какъ ты, которые трусливѣе любой дворняжки, позволяетъ людямъ убивать собакъ, когда имъ вздумается, -- отвѣчалъ Сайксъ, выразительно размахивая можемъ.-- Вотъ почему!
   Еврей потиралъ руки, сидя за столомъ, и дѣлалъ видъ, что отъ души смѣется шуткѣ своего друга. На самомъ же дѣлѣ онъ чувствовалъ себя очень неловко.
   -- Скаль зубы, скаль зубы!-- сказалъ Сайксъ, ставя на мѣсто кочергу и злобно посматривая на него.-- Никогда не удастся тебѣ посмѣяться надо мной. Ты у меня въ рукахъ, Феджинъ, и, чортъ меня возьми, я не выпущу тебя изъ нихъ! Пропаду я, пропадешь и ты! Въ твоихъ интересахъ заботиться обо мнѣ.
   -- Вѣрно, вѣрно, милый мой, -- сказалъ еврей, -- знаю я это; у насъ... у насъ... общій интересъ, Билль... общій интересъ.
   -- Гм!..-- промычалъ Сайксъ съ такимъ видомъ, какъ будто думалъ, что въ этомъ случаѣ еврей заинтересованъ больше, чѣмъ онъ.-- Ну, что ты хотѣлъ сказать мнѣ?
   -- Все прошло благополучно черезъ плавильный тигель, -- отвѣчалъ Феджинъ, -- сейчасъ получишь свою долю. Здѣсь больше, чѣмъ тебѣ слѣдуетъ, мои милый!.. Ну, въ другой разъ ты мнѣ передашь и...
   -- Переставь ты меня морочить!-- перебилъ его Сайксъ.-- Ну, гдѣ оно? Давай сюда!
   -- Сейчасъ, Билль! Дай время, дай время, -- отвѣчалъ еврей.-- Вотъ! Всѣ въ сохранности!
   Говоря это, онъ вытащилъ изъ-за пазухи старый бумажный платокъ и, развязавъ большой узелъ на одномъ изъ угловъ, вынулъ оттуда небольшой свертокъ бумаги. Сайксъ вырвалъ его изъ рукъ еврея, развернулъ и принялся считать соверены.
   -- Все здѣсь?-- спросилъ Сайксъ.
   -- Все, -- отвѣчалъ еврей.
   -- А ты не разворачивалъ свертка и не стибрилъ одного, двухъ, пока шелъ сюда?-- подозрительно глядя на еврея, спросилъ Сайксъ.-- Нечего обижаться на мой вопросъ... Ты не разъ продѣлывалъ такія штуки. Позвони!
   На звонокъ появился другой еврей, поменьше Феджина, но съ такой-же почти отталкивающей наружностью.
   Биллъ Сайксъ указалъ на пустую посудину. Еврей понялъ, чего онъ желаетъ, и взялъ кружку, чтобы наполнить ее, переглянувшись предварительно съ Феджиномъ, который всего только на минуту поднялъ глаза, какъ бы ожидая этого знака, и въ отвѣтъ на него кивнулъ ему головой. Сайксъ, который въ эту минуту завязывалъ шнурокъ у башмака, сдернутаго собакой, не замѣтилъ этого. Замѣть онъ только этотъ обмѣнъ знаковъ, онъ навѣрное подумалъ бы, что они ничего хорошаго ему не предвѣщаютъ.
   -- Есть кто-нибудь, Барней?-- спросилъ Феджинъ. На этотъ разъ онъ говорилъ, не подымая глазъ, потому что Сайксъ смотрѣль на него.
   -- Ни единой души, -- отвѣчалъ Барней, который, говорилъ ли онъ отъ сердца или нѣтъ, всегда все произносилъ въ носъ.
   -- Никого?-- съ удивленіемъ переспросилъ Феджинъ, не вѣря тому, чтобы Барней говорилъ правду.
   -- Никого, кромѣ миссъ Нанси, -- отвѣчалъ Барней.
   -- Нанси!-- воскликнулъ Сайксъ.-- Гдѣ? Пропади мои глаза, если я не уважаю этой дѣвушки за ея врожденные таланты!
   -- Она просила дать ей варенаго мяса, -- отвѣчалъ Барней.
   -- Пошли ее сюда, -- сказалъ Сайксъ, выпивая залпомъ стаканъ водки.-- Пошли ее сюда!
   Барней робко взглянулъ на Феджина, какъ бы спрашивая разрѣшенія; видя, что еврей молчитъ и не подымаетъ глазъ, Барней ушелъ. Спустя немного онъ вернулся и привелъ съ собою Нанси, одѣтую въ полный костюмъ, -- чепчикъ, передникъ, корзинка и ключъ, все было при ней.
   -- Напала на слѣдъ, Нанси?-- спросилъ Сайксъ, предлагая ей стаканъ.
   -- Да, Билль, -- отвѣчала молодая леди, осушая содержимое стакана, -- и страшно я устала отъ всего этого. Мальчишка былъ всѣ время боленъ и лежалъ въ кровати, и...
   -- Ахъ, Нанси, милая!-- воскликнулъ еврей, подымая глаза.
   Особенно ли сдвинутыя, рыжія брови еврея или его полузакрытые глаза, лежащіе глубоко въ орбитахъ, мы не можемъ сказать, но только Нанси подумала, что онъ хочетъ предупредить ее, чтобы она не была слишкомъ откровенна, а потому сразу остановилась и мило улыбнувшись мистеру Сайксу, заговорила совсѣмъ о другомъ. Когда спустя нѣсколько минутъ съ Феджиномъ случился приступъ кашля, она накинула на плечи свою шаль и объявила, что ей пора уходить. Мистеръ Сайксъ нашелъ, что ему придется пройти нѣкоторое разстояніе по одной дорогѣ съ ней и просилъ разрѣшенія сопровождать ее. Они вышли вмѣстѣ и въ ту же минуту изъ-за угла выскочила мохнатая собака и издали послѣдовала за своимъ хозяиномъ.
   Когда Сайксъ вышелъ, еврей высунулъ голову за двери и нѣсколько времени смотрѣлъ, какъ онъ шелъ по темному проходу, затѣмъ погрозилъ ему кулакомъ, послалъ ему вслѣдъ проклятіе, зловѣще улыбнулся и снова вернулся на прежнее мѣсто, гдѣ и погрузился въ чтеніе какой-то газеты.
   Тѣмъ временемъ Оливеръ, не подозрѣвавшій того, что недалеко отъ него находится веселый старый джентльменъ, шелъ къ книжному магазину. Дойдя до Клеркендэлля, онъ по ошибкѣ свернулъ въ боковую улицу и замѣтилъ это только тогда, когда прошелъ половину ея. Зная, что она также приведетъ туда, куда ему надо, онъ не нашелъ нужнымъ вернуться обратно и продолжалъ идти дальше, держа книги подъ мышкой.
   Такъ шелъ онъ, думая о томъ, какимъ счастливымъ и довольнымъ долженъ онъ чувствовать себя, и какъ бы ему хотѣлось взглянуть хотя бы однимъ глазкомъ на бѣднаго Дика, который голодаетъ, терпитъ побои и въ эту минуту, быть можетъ, горько плачетъ. Вдругъ онъ остановился, пораженный громкимъ крикомъ молодой женщины, "О, мой милый братецъ!" Не успѣлъ онъ сообразить въ чемъ дѣло, какъ почувствовалъ вдругъ, что двѣ руки крѣпко обвились вокругъ его шеи.
   -- Не трогайте меня, -- крикнулъ Оливеръ, стараясь высвободиться.-- Пустите меня. Кто вы? Зачѣмъ вы задерживаете меня здѣсь?
   Молодая женщина, обнимавшая его, вмѣсто отвѣта громко завопила на всякіе лады.
   -- О Боже мой!-- произнесла молодая женщина съ корзинкой и ключемъ на пальцѣ.-- Я нашла его! О, Оливеръ, Оливеръ! О гадкій мальчикъ! Такъ заставить меня страдать изъ за тебя! Пойдемъ домой, милый, пойдемъ! О, я нашла его! Слава милосердному Богу, я нашла его!
   Послѣ этихъ несвязныхъ причитаній молодая женщина разрыдалась вдругъ громкими рыданіями, дошедшими до истеричнаго припадка. Двѣ женщины, проходившія въ это время мимо, обратились къ мальчику мясной лавки, волоса котораго лоснились отъ жиру, и сказали ему, что слѣдовало бы послать за докторомъ, на что тотъ лѣниво протянулъ, что находитъ это совершенно лишнимъ.
   -- О, нѣтъ, не надо, -- сказала молодая женщина, крѣпко схватывая Оливера за руку.-- Мнѣ теперь лучше. Пойдемъ домой, жестокій ты мальчишка! Пойдемъ!
   -- Въ чемъ дѣло, ма'амъ?-- спросила одна изъ женщинъ.
   -- О, ма'амъ!-- отвѣчала молодая женщина, -- онъ убѣжалъ мѣсяцъ тому назадъ отъ своихъ родителей, честныхъ работниковъ и почтенныхъ людей и все время шлялся съ ворами и бродягами. Онъ разбилъ сердце своей матери.
   -- Ишь ты негодяй!-- сказала одна женщина.
   -- Иди домой, маленькое животное ты этакое, -- сказала другая.
   -- Я не знаю ея, -- отвѣчалъ Оливеръ.-- У меня нѣтъ ни сестры, ни отца, ни матери... Я сирота и живу въ Пентонвилѣ.
   -- Послушайте его! Вотъ выдумываетъ!-- вскрикнула молодая женщина.
   -- Ахъ, это Нанси!-- съ удивленіемъ воскликнулъ Оливеръ, который только сейчасъ увидѣлъ ея лицо.
   -- Видите, онъ знаетъ меня, -- сказала Наиси, обращаясь къ стоявшимъ вблизи людямъ.-- Ему не выпутаться теперь. Заставьте его идти со мной, добрые люди... Онъ убьетъ мать и отца и разобьетъ мое сердце.
   -- Что тутъ такое, чортъ возьми!-- сказалъ какой то человѣкъ вмѣстѣ съ бѣлой собакой выскочившій изъ пивной лавки.-- Маленькій Оливеръ! Ступай домой къ бѣдной матери, щенокъ ты этакій! Ступай домой!
   -- Я не ихъ совсѣмъ. Я не знаю ихъ. Помогите! Помогите!-- причалъ Оливеръ, стараясь вырваться изъ рукъ схватившаго его человѣка.
   -- Помогите! Да, я помогу тебѣ, негодяй! Что это еще за книги? Укралъ гдѣ нибудь, а? Давай ихъ сюда!
   Съ этими словами онъ выхватилъ книги и ударилъ ими Оливера по головѣ.
   -- О, по дѣломъ!-- крикнулъ какой то человѣкъ, выглядывавшій изъ окна на чердакѣ.-- Только этимъ и научишь ихъ уму-разуму!
   -- Вѣрно!-- сказалъ плотникъ съ заспаннымъ лицомъ, поглядывая на человѣка въ окнѣ.
   -- Это ему же на пользу!-- сказали обѣ женщины.
   -- И еще получитъ, -- сказалъ мужчина, вышедшій изъ пивной. Онъ еще разъ ударилъ Оливера по головѣ и схватилъ его за шиворотъ.-- Ступай за мной, негодяй! Сюда Бельзи, хвати его! Хвати его!
   Слабый отъ недавно перенесенной имъ болѣзни, ошеломленный ударами и неожиданнымъ нападеніемъ, напуганный ворчаніемъ собаки и жестокостью Сайкса, угнетенный сознаніемъ того, что стоящіе по близости люди дѣйствительно считаютъ его такимъ негодяемъ, какимъ его только что описали, что могъ онъ сдѣлать, бѣдное дитя? Наступала ночь, мѣстность была населена людьми подозрительными, помощи не отъ кого было ждать, и всякое сопротивленіе было безполезно. Не прошло и минуты, какъ его уже тащили по цѣлому лабиринту узкихъ темныхъ дворовъ, заставляя его идти такъ быстро, что невозможно было разслышать тѣхъ криковъ, которыми онъ пробовалъ призвать къ себѣ на помощь. Да и что могли сдѣлать эти крики, когда по близости никого не было, кто могъ бы помочь ему.

-----

   Газъ былъ вездѣ зажженъ. Мистриссъ Бедуинъ съ тревогой въ сердце стояла у открытой двери; служанка разъ двадцать уже выбѣгала на улицу, чтобы посмотрѣть, не идетъ ли Оливеръ, Оба старые джентльмены сидѣли по прежнему бъ темной комнатѣ у стола съ лежавшими на немъ часами.
  

XVI. Что случилось съ Оливеромъ послѣ того, какъ его нашла Нанси.

   Узкія улицы и дворы закончились большой открытой площадью, на которой въ разныхъ направленіяхъ виднѣлись загородки и другія принадлежности рынка для рогатаго скота. Дойдя до этою мѣста, Сайксъ замедлилъ шаги; Нанси не въ силахъ была больше идти такъ быстро, какъ они шли до сихъ поръ. Повернувшись къ Оливеру, онъ приказалъ ему взять Нанси за руку.
   -- Слышишь, что я тебѣ говорю?-- заревѣлъ онъ, видя, что Оливеръ колеблется и оглядывается кругомъ. Они находились въ темномъ углу, совсѣмъ въ сторонѣ отъ прохожей дороги. Оливеръ понялъ, что сопротивленіе здѣсь безполезно. Онъ протянулъ руку и Нанси крѣпко стиснула ее въ своей.
   -- Давай мнѣ другую, -- сказалъ Сайксъ, схватывая свободную руку мальчика.-- Сюда, Бельзи!
   Собака взглянула на мальчика и зарычала.
   -- Видишь ты этого мальчика?-- сказалъ собакѣ Сайксъ, хватая горло мальчика другого рукой.-- Если онъ осмѣлится только пикнуть, хватай его. Понялъ?
   Собака снова зарычала и облизала губы, какъ бы собираясь уже схватить Оливера за горло.
   -- Лопни мои глаза, если онъ не прочь поступить также, какъ многіе христіане поступили бы на его мѣстѣ, -- сказалъ Сайксъ и взглянулъ на собаку, какъ бы желая поощрить ея жестокое намѣреніе.-- Теперь, милѣйшій, ты знаешь, что тебя ожидаетъ. Бѣги, пожалуй, если хочешь... не долго позабавишься, собака сразу остановитъ тебя. Ну, двигайся, что-ли!
   Собака вильнула хвостомъ въ знакъ того, что поняла данное ей наставленіе и, взглянувъ на Оливера, снова зарычала, а затѣмъ пустилась впередъ.
   Они переходили Смитфильдъ, но будь это даже Гросвеноръ-Скверъ, то Оливеру это было бы все равно, потому что онъ совсѣмъ ничего не различалъ. Темнота ночи увеличивалась густымъ туманомъ, сквозь который еле-еле мерцали огни въ лавкахъ; туманъ съ каждой минутой увеличивался и заволакивалъ непроницаемой мглою улицы и дома, придавая странному мѣсту еще болѣе странный видъ въ глазахъ Оливера и дѣлая состояніе души его еще болѣе тяжелымъ и гнетущимъ.
   Они прошли нѣсколько шаговъ, когда раздался густой бой церковныхъ часовъ. Съ первымъ ударомъ вожаки Оливера остановились и стали прислушиваться къ бою часовъ.
   -- Восемь часовъ, Биллъ!-- сказала Нанси, когда бой часовъ прекратился.
   -- Лишнее говорить мнѣ это, я и самъ слышу, -- отвѣчалъ Сайксъ.
   -- Не думаю, чтобы "о_н_и" могли слышать, -- сказала Нанси.
   -- Конечно, могутъ, -- отвѣчалъ Сайксъ.-- Когда меня словили въ день Варѳоломея, то не было ни одной даже пенсовой трубы на ярмаркѣ, которой я не слышалъ-бы. Когда меня заперли на ночь, то весь этотъ шумъ и звонъ громомъ ходилъ по старой тюрьмѣ... Я думалъ, что не выдержу и выпущу себѣ мозги о желѣзныя полосы на двери.
   -- Бѣдные ребята!-- сказала Нанси, стоявшая лицомъ къ той сторонѣ, откуда раздался передъ этимъ бой часовъ.-- О, Билль, они такіе, право, хорошіе.
   -- Да, всѣ вы женщины думаете такъ, -- отвѣчалъ Сайксъ.-- Хорошо! Они все равно, что мертвые, не стоитъ и говорить объ этомъ.
   Въ этихъ словахъ мистера Сайкса слышалась затаенная ревность; онъ сжалъ еще крѣпче руку Оливера и приказалъ ему идти скорѣе.
   -- Погоди минуту, -- сказала дѣвушка, -- я не въ силахъ была бы такъ скоро бѣжать по этому мѣсту, будь твоя очередь быть повешеннымъ, Вилль, когда въ слѣдующій разъ пробьетъ восемь часовъ. Я все ходила бы кругомъ, пока не свалилась бы... будь даже снѣгъ на землѣ и не будь у меня даже шали, чѣмъ прикрыться.
   -- А какая польза была бы мнѣ отъ этого?-- спросилъ Сайксъ, не отличавшійся сантиментальностью.-- Не имѣй ты возможности доставить мнѣ хорошій напильникъ и двадцать ярдовъ крѣпкой веревки, то ничего хорошаго ты не сдѣлала бы для меня, хоть ты тамъ ходи пятьдесятъ милъ или не ходи. Перестань читать проповѣди и пойдемъ лучше скорѣе впередъ.
   Дѣвушка засмѣялась и крѣпче завернулась въ шаль. Но Оливеръ чувствовалъ, какъ дрожала ея рука и когда онъ, проходя мимо фонаря, заглянулъ ей въ лицо, онъ увидѣлъ, что оно было смертельно блѣдное.
   Въ продолженіе цѣлаго получаса шли они по мало посѣщаемымъ и грязнымъ мѣстамъ, встрѣчая на пути своемъ очень мало прохожихъ, да и тѣ, которыхъ они встрѣчали, принадлежали, повидимому, къ тому же классу общества, какъ и Сайксъ. Затѣмъ они свернули въ какую то зловонную улицу, всю почти состоящую изъ лавокъ, гдѣ продавался всякій хламъ. Собака бѣжала далеко впереди, какъ бы понимая, что здѣсь ей не нужно быть больше на сторожѣ, и наконецъ остановилась у дверей лавки, которая была закрыта и никѣмъ повидимому же была занята. Домъ былъ совсѣмъ почти ветхій, а на дверяхъ висѣла доска съ надписью "отдается въ внаймы". Доска имѣла такой видъ, какъ будто бы она висѣла здѣсь ужъ много лѣтъ подъ рядъ.
   -- Все, значитъ, благополучно!-- крикнулъ Сайксъ, осторожно оглядываясь кругомъ. Нанси подошла къ дверямъ и Оливеръ услышалъ звонокъ. Тогда они перешли на противоположную сторону улицы и нѣсколько минутъ простояли здѣсь у фонаря. Послышался шумъ отодвигаемаго засова; а вслѣдъ затѣмъ кто-то осторожно открылъ дверь. Мистеръ Сайксъ, не соблюдая никакихъ церемоній, схватилъ за шиворотъ испуганнаго мальчика и поспѣшно втащилъ его въ домъ. Внутри было совсѣмъ темно. Они подождали, пока тотъ, который впустилъ ихъ, заперъ дверь на замокъ и на цѣпь.
   -- Есть кто-нибудь?-- спросилъ Сайксъ.
   -- Нѣтъ, -- отвѣчалъ голосъ, показавшйся Оливеру знакомымъ.
   -- А старикъ здѣсь?-- продолжалъ разбойникъ.
   -- Да, -- отвѣчалъ голосъ;-- но только и язычекъ же былъ у него сегодня! Думаете, обрадуется вамъ? Какъ-же!
   Манера говорить и голосъ еще больше показались знакомыми Оливеру, но въ темнотѣ онъ микакъ не могъ разсмотрѣть лица говорившаго.
   -- Да посвѣти намъ!-- сказалъ Сайксъ;-- того и гляди, разобьешь себѣ носъ или наступишь на собаку. Ну, тогда, братъ, плохо ногамъ будетъ.
   -- Подождите минутку, я принесу свѣчу, -- отвѣчалъ голосъ. Слышно было, какъ говорившій сталъ спускаться по лѣстницѣ. Спустя минуту появилась особа самого мистера Джека Доукинса, знаменитаго Доджера. Въ правой рукѣ онъ держалъ пику, на концѣ которой прикрѣплена была сальная свѣча.
   Юный джентльменъ не удостоилъ Оливера никакимъ привѣтствіемъ и только насмѣшливой улыбкой показалъ, что узнаетъ его, а затѣмъ, повернувшись обратно, пригласилъ посѣтителей слѣдовать за нимъ внизъ по лѣстницѣ. Они прошли черезъ пустую кухню, открыли дверь и вошли въ низенькую комнату, гдѣ пахло землей и гдѣ ихъ встрѣтили громкимъ хохотомъ.
   -- Ой, ой!-- кричалъ мистеръ Чарли Бетсъ, хохоча во все горло.-- Вотъ онъ! О, встрѣчайте его, вонъ онъ! О, Феджинъ, смотрите на него! Смотрите на него! помѣшать сну многихъ людей,-- но только не въ положеніи Оливера: онъ былъ утомленъ и болѣнъ, и скоро заснулъ крѣпкимъ сномъ.
   

ГЛАВА XVII.
Мистеръ Бомбль въ Лондонѣ.

   Мистеръ Бомбль рано утромъ вышелъ изъ Дома Призрѣнія и важно, мѣрными шагами пошелъ по улицѣ. Онъ былъ въ полномъ цвѣтѣ гордости смотрителя: его шляпа и Фракъ блестѣли при лучахъ утренняго солнца, и онъ съ бодрымъ видомъ здоровья и силы помахивалъ тростью. Мистеръ Бомбль всегда высоко поднималъ голову, но въ это утро онъ поднялся выше обыкновеннаго; въ глазахъ его видно было глубокое размышленіе, и въ пріемахъ какое-то величіе, заставлявшія прохожихъ думать, что онъ занятъ чѣмъ-нибудь особеино-ваікнымъ.
   Мистеръ Бомбль не останавливался разговаривать съ купцами, которые привѣтливо ему кланялись. Большею-частью онъ отвѣчалъ на поклоны движеніемъ руки и не измѣнялъ величественной походки до самаго хутора, гдѣ мистриссъ Меннъ воспитывала бѣдныхъ дѣтей по порученію приходскихъ властей.
   -- Чортъ возьми этого смотрителя! сказала мистриссъ Меннъ, услышавъ знакомый стукъ въ садовую калитку.-- Кромѣ его, некому прійдти такъ рано!-- Ахъ, мистеръ Бомбль! скажите, это вы? Какой пріятный сюрпризъ! Покорно прошу въ залу.
   Первыя слова сказаны были Сусаннѣ, а радостное восклицаніе мистеру Бомблю, когда добрая дама отворила садовую калитку и съ особеннымъ уваженіемъ ввела его въ домъ.
   -- Мистриссъ Меннъ, сказалъ Бомбль, не садясь просто, или бросаясь на стулъ, какъ сдѣлалъ бы простой человѣкъ, но тихо и величественно опускаясь:-- мистриссъ Меннъ, доброе утро.
   -- Доброе утро, сударь, отвѣчала мистриссъ Меннъ со многими улыбками: -- все ли вы въ добромъ здоровьѣ?
   -- По-немножку, отвѣчалъ смотритель.-- Наша приходская жизнь не ложе, усыпанное розами! мистриссъ Меннъ.
   -- Правда ваша, мистеръ Бомбль, истинная правда! сказала дама. И всѣ малютки, воспитанники ея, могли бы очень-кстати хоромъ повторить слова ея, еслибъ только слышали ихъ.
   -- Приходская жизнь, сударыня, продолжалъ мистеръ Еомбль, ударяя палкою по столу: -- жизнь заботъ, безпокойствъ и непріятностей; но всякое общественное лицо должно имѣть завистниковъ.
   Мистриссъ Меннъ, не совсѣмъ понимая слова смотрителя, съ видомъ участія всплеснула руками и вздохнула.
   -- Ахъ! вы можете вздыхать, мистриссъ Меннъ! сказалъ смотритель.
   Видя, что она сдѣлала хорошо, мистриссъ Меннъ вздохнула еще громче, къ видимому удовольствію "общественнаго лица", которое, подавивъ самодовольную улыбку, взглянуло на шляпу, и сказало:
   -- Мистриссъ Меннъ, я ѣду въ Лондонъ.
   -- Что вы, мистеръ Бомбль? сказала дама, отступая назадъ.
   -- Въ Лондонъ, сударыня, продолжалъ смотритель:-- въ каретѣ; я и двое бѣдныхъ, мистриссъ Меннъ. Важныя дѣла принудили общество поручить мнѣ, мистриссъ Меннъ, съѣздить въ судъ и изложить все дѣло. Надѣюсь, прибавилъ мистеръ Бомбль вставая: -- что буду въ состояніи вполнѣ убѣдить судей въ правотѣ нашего я ѣла и обнаружить ихъ несправедливость.
   -- О, не будьте къ нимъ слишкомъ-строги! сказала мистриссъ Мепнъ.
   -- Судьи сами виноваты, сударыня, отвѣчалъ мистеръ Бомбль:-- и когда я обнаружу вину ихъ, то имъ останется только благодарить меня.
   Въ грозномъ видѣ и голосѣ мистера Бомбля было такъ много рѣшимости и убѣжденія, когда онъ произнесъ эти слова, что мистриссъ Меннъ, казалось, была приведена въ ужасъ. Наконецъ она сказала:
   -- Вы ѣдете въ каретѣ, сударь? Кажется, прежде всегда посылали бѣдныхъ на телегѣ.
   -- Это когда они больны, мистриссъ Меннъ, сказалъ смотритель.-- Мы возимъ больныхъ въ открытыхъ тележкахъ въ дождливую погоду, чтобъ они не простудились.
   -- О! сказала мистриссъ Меннъ.
   -- Для этихъ двухъ наняли карету за самую дешевую цѣну, сказалъ мистеръ Бомбль.-- Они оба въ очень плохомъ состояніи, и мы разсчитали, что намъ будетъ двумя фунтами стерлинговъ выгоднѣе отвезти ихъ, нежели хоронить здѣсь; -- то-есть, по дорогѣ мы можемъ подкинуть ихъ въ какой-нибудь другой приходъ, что мы вѣрно и сдѣлаемъ, если только они, на зло намъ, не умрутъ на дорогѣ. Ха! ха! ха!
   Когда мистеръ Бомбль насмѣялся до-сыта, глаза его встрѣтились со шляпою, и онъ сдѣлался серьёзенъ.
   -- Мы забыли о службѣ, сударыня, сказалъ онъ: -- вотъ вамъ жалованье за мѣсяцъ.
   Съ этими словами, мистеръ Бомбль, вынулъ изъ бумажника нѣсколько серебряныхъ монетъ, завернутыхъ въ бумагу и, отдавъ ихъ мистриссъ Меннъ, взялъ отъ нея росписку.
   -- Деньги совсѣмъ стерты, сказала воспитательница дѣтей: -- но это ничего. Покорно васъ благодарю, мистеръ Бомбль; много вамъ обязана.
   Мистеръ Бомбль ласково кивнулъ головою и спросилъ, какъ поживаютъ дѣти.
   -- Господъ съ ними! сказала съ смущеніемъ мистриссъ Меннъ.
   -- Они такъ здоровы, какъ только могутъ быть, мои голубчики,-- всѣ, кромѣ двоихъ, которые умерли на прошлой недѣлѣ, и маленькаго Дика.
   -- Развѣ этому мальчику нѣтъ лучше? спросилъ мистеръ Бомбль.
   Мистриссъ Меннъ покачала головою.
   -- Какой это гадкій, больной, скверный приходскій мальчишка! гнѣвно сказалъ мистеръ Бомбль.-- Гдѣ онъ?
   -- Я приведу его сюда сію-минуту, отвѣчала мистриссъ Меннъ.
   -- Дикъ!
   Послѣ многихъ поисковъ, наконецъ нашли Дика; обмывъ ему лицо подъ краномъ и вытерши о платье, мистриссъ Меннъ представила его предъ ужаснаго мистера Бомбля.
   Ребенокъ былъ худъ и блѣденъ; щеки его впали, глаза блестѣли на-выкатѣ. Бѣдная приходская одежда, свидѣтельница его нищеты, тяжело висѣла на его слабомъ тѣлѣ; его дѣтскіе члены ссохлись и вытянулись, какъ у старика. Онъ стоялъ, дрожа передъ взглядомъ мистера Бомбля, не смѣя поднять глазъ съ полу и боясь даже услышать голосъ смотрителя.
   -- Развѣ ты не можешь смотрѣть прямо на джентльмена, упрямый мальчишка? сказала мистриссъ Меннъ.
   Ребенокъ робко поднялъ голову и встрѣтилъ взглядъ мистера Бомбля.
   -- Что съ тобой сдѣлалось, приходскій Дикъ? спросилъ мистеръ Бомбль съ очень-умѣстною шуткою.
   -- Ничего, сударь, отвѣчалъ ребенокъ.
   Я думаю, что ничего, сказала мистриссъ Меннъ, насмѣявшись до-сыта надъ шуткою мистера Бомбля.-- Ты, кажется, ни въ чемъ не нуждаешься?
   -- Я бы хотѣлъ... сказалъ дрожащимъ голосомъ ребенокъ.
   -- Что? прервала мистриссъ Меннъ.-- Ты, кажется, хочешь сказать, что ты терпишь въ чемъ-нибудь нужду? Ахъ, негодный!
   -- Позвольте, мистриссъ Меннъ, позвольте! сказалъ смотритель, дѣлая знакъ рукою.-- Хотѣлъ бы чего?...
   -- Я бы хотѣлъ, прошепталъ ребенокъ: -- чтобъ кто-нибудь написалъ для меня нѣсколько словъ на кусочкѣ бумаги и свернулъ бы его, и запечаталъ, и берегъ бы для меня, когда меня положатъ въ землю.
   -- Что такое говоритъ этотъ мальчикъ? вскричалъ мистеръ Бомбль, немного тронутый жалкимъ видомъ и голосомъ ребенка.-- Чего-это ты хочешь?
   -- Я бы хотѣлъ, сказалъ ребенокъ: -- оставить на память бѣдному Оливеру Твисту и дать знать ему, какъ часто я вспоминалъ о немъ со слезами и боялся за него, что никто не поможетъ ему; я хотѣлъ бы сказать ему, продолжалъ ребенокъ, сжавши маленькія рученки и говоря съ жаромъ: -- что я радъ былъ умереть, будучи еще очень молодъ; еслибъ я жилъ долѣе и сдѣлался старикомъ, моя маленькая сестра, которая на небѣ, могла бы позабыть меня и разлюбить, а я былъ бы такъ счастливъ вмѣстѣ съ нею.
   Мистеръ Бомбль оглядѣлъ малютку съ ногъ до головы съ невыразимымъ удивленіемъ, и потомъ, обратясь къ надзирательницѣ, сказалъ:
   -- Они всѣ поютъ одно и то же. Этотъ негодный Оливеръ испортилъ ихъ!
   -- Не вѣрю ушамъ своимъ! сказала мистриссъ Меннъ, всплеснувъ руками и коварно смотря на Дика..-- Я никогда еще не видывала такого дерзкаго мальчишки!
   -- Уведите его прочь, сударыня! сказалъ повелительно Бомбль.-- Я долженъ донести объ этомъ Обществу.
   -- Надѣюсь, джентльмены поймутъ, что я тутъ ни въ чемъ невиновата? сказала мистриссъ Меннъ жалобнымъ голосомъ.
   -- Поймутъ, сударыня; они узнаютъ всю истину, сказалъ важно мистеръ Бомбль.-- Скорѣе уведите его прочь, я не могу видѣть его.
   Дика тотчасъ увели и заперли въ чуланъ; а мистеръ Бомбль вскорѣ ушелъ приготовляться къ отъѣзду.
   На другое утро въ шесть часовъ, мистеръ Бомбль, замѣнивъ свою треугольную шляпу круглою и надѣвъ синюю шинель съ воротникомъ, помѣстился наверху почтовой кареты съ двумя несчастными, съ которыми наконецъ и прибылъ благополучно въ Лондонъ, не встрѣчая никакихъ препятствій, кромѣ тѣхъ, которыя происходили отъ болѣзни двухъ бѣдняковъ, безпрестанно жаловавшихся на холодъ такимъ страннымъ образомъ, что у самаго мистера Бомбля, какъ онъ послѣ разсказывалъ, стукались другъ-объ-друга зубы, и онъ чувствовалъ себя какъ-будто въ лихорадкѣ, хотя былъ завернутъ въ шинель.
   Вечеромъ, избавившись отъ этихъ безпокойныхъ людей, мистеръ Бомбль остановился въ домѣ, возлѣ котораго приставала почтовая карета, и спросилъ для своего скромнаго обѣда бифштекса, устрицъ и портеру. Поставивъ стаканъ пуншу на столъ, онъ подвинулъ стулъ къ огню и расположился читать газету.
   Первая статья, на которой остановились глаза мистера Бомбля, было слѣдующее объявленіе:

"Пять гиней награжденія!

   "Въ прошедшій четверкъ, вечеромъ, маленькій мальчикъ, Оливеръ Твистъ, убѣжалъ, или былъ увезенъ изъ дома въ Пентонвилѣ, и съ-тѣхъ-поръ объ немъ ничего не слышно; вышеозначенное награжденіе будетъ дано всякому, кто дастъ какое-нибудь извѣстіе, могущее повести къ отъисканію вышеупомянутаго Оливера Твиста, или знаетъ что-нибудь о его происхожденіи, въ которомъ, по многимъ причинамъ, объявитель принимаетъ живѣйшее участіе".
   За тѣмъ послѣдовало описаніе одежды Оливера, лица его, разсказъ о томъ, какъ онъ былъ найденъ, какъ исчезъ, и послѣ всего этого стояли имя и адресъ мистера Броунло.
   Мистеръ Бомбль выпучилъ глаза, тихо и осторожно прочелъ объявленіе три раза сряду, и черезъ пять минутъ очутился у Пентонвиля, оставивъ нетронутымъ стаканъ пуншу.
   -- Дома мистеръ Броунло? спросилъ мистеръ Бомбль у дѣвушки, которая отперла дверь.
   На этотъ вопросъ дѣвушка уклончиво отвѣчала:
   -- Не знаю-съ. Откуда вы?
   Едва мистеръ Бомбль успѣлъ произнести имя Оливера, какъ мистриссъ Бедвипъ, слушавшая у дверей залы, побѣжала къ нему на встрѣчу.
   -- Пожалуйте, пожалуйте! сказала старушка.-- Я знала, что мы услышимъ о немъ. Бѣдняжка! Я знала, я была увѣрена въ этомъ. Я давно это предсказывала.
   Говоря эти слова, добрая старушка бросилась опять назадъ въ залу и, сѣвъ на софу, залилась слезами. Служанка, которая была не такъ чувствительна, побѣжала на-верхъ и скоро возвратилась, прося мистера Бомбля за нею слѣдовать, что онъ и исполнилъ.
   Онъ вошелъ въ маленькій кабинетъ, гдѣ сидѣли мистеръ Броунло и другъ его мистеръ Гримвигъ, передъ бутылками и стаканами. Послѣдній джентльменъ внимательно оглядѣлъ его и вдругъ вскричалъ:
   -- Смотритель, приходскій смотритель, или я съѣмъ мою голову!
   -- Прошу васъ, не прерывайте насъ теперь, сказалъ мистеръ Броунло.-- Садитесь.
   Мистеръ Бомбль сѣлъ, совершенно потерявшись отъ страннаго привѣтствія мистера Гримвига. Мистеръ Броунло подвинулъ лампу такъ, что можно было видѣть малѣйшее измѣненіе лица смотрителя, и сказалъ съ нетерпѣніемъ:
   -- Вы, вѣроятно, пришли сюда по случаю объявленія?
   -- Точно такъ-съ, отвѣчалъ мистеръ Бомбль.
   -- Вы вѣдь смотритель, не такъ ли? спросилъ мистеръ Гримвигъ.
   -- Я смотритель богоугодныхъ заведеніи, съ достоинствомъ замѣтилъ мистеръ Бомбль.
   -- Я это тотчасъ узналъ, шепнулъ мистеръ Гримвигъ своему другу.-- Его длинный сюртукъ сшитъ въ деревнѣ; онъ по всему похожъ на смотрителя.
   Мистеръ Броунло кивнулъ головою, чтобъ какъ-нибудь заставить молчать своего друга, и продолжалъ:
   -- Вы знаете, гдѣ теперь находится этотъ бѣдный мальчикъ?
   -- Менѣе, нежели кто-нибудь другой, отвѣчалъ мистеръ Бомбль.
   -- Ну, такъ что же вы объ немъ знаете? спросилъ старый джентльменъ.-- Говорите, пожалуйста, что вы знаете объ немъ?
   -- Вы вѣрно не знаете объ немъ ничего хорошаго, а? съ ѣдкостью спросилъ мистеръ Гримвигъ.
   Мистеръ Бомбль покачалъ головою.
   -- Видите? сказалъ мистеръ Гримвигъ, смотря съ торжествующимъ видомъ на своего друга.
   Мистеръ Броунло недовѣрчиво взглянулъ въ лицо Бомблю и просилъ его какъ-можно-скорѣе сообщить все, касающееся до Оливера.
   Мистеръ Бомбль положилъ свою шляпу, разстегнулъ сюртукъ, сложилъ руки, опустилъ голову и послѣ нѣсколькихъ минутъ размышленія началъ разсказъ.
   Скучно было бы передавать всѣ слова смотрителя; но сущность ихъ состояла въ томъ, что Оливеръ былъ найденышъ, рожденный отъ низкихъ и преступныхъ родителей,-- найденышъ, который съ самаго рожденія показывалъ грубыя склонности къ обману, неблагодарности и хитрости, и который въ томъ домѣ, гдѣ родился, гдѣ его воспитывали, хотѣлъ убить беззащитнаго мальчика, и ночью убѣжалъ изъ дома своего хозяина. Въ доказательство же своего смотрительскаго званія, мистеръ Бомбль положилъ на столъ бумаги, которыя онъ привезъ въ городъ, и опять сложивъ руки, ожидалъ отвѣта мистеръ Броунло.
   -- Я боюсь, что все это въ-самомъ-дѣлѣ правда, печально сказалъ старый джентльменъ, просмотрѣвъ бумаги. Цѣна, назначенная мною за извѣстіе не слишкомъ велика, но я съ радостью далъ бы вамъ втрое болѣе денегъ, если бъ могъ услышать о мальчикѣ что-нибудь лучшее.
   Очень вѣроятно, что если бъ мистеръ Бомбль получилъ это извѣстіе прежде, то могъ бы дать своему разсказу совсѣмъ другой оборотъ. Теперь ужь было слишкомъ поздно; и такъ, онъ только покачалъ головою и, спрятавъ пять гиней, вышелъ.
   Мистеръ Броунло прошелся по комнатѣ, до такой степени разстроенный разсказомъ смотрителя, что самъ мистеръ Гримвигъ боялся сердить его. Наконецъ онъ остановился и громко позвонилъ въ колокольчикъ.
   -- Мистриссъ Бедвинъ, сказалъ мистеръ Броунло, когда явилась домоправительница: -- Оливеръ обманщикъ.
   -- Быть не можетъ, сударь! быть не можетъ! съ жаромъ сказала старушка.
   -- Я говорю вамъ, что да! рѣзко возразилъ старый джентльменъ. Что вы мнѣ разсказываете "быть не можетъ"? Мы сейчасъ только узнали, что онъ отъ самаго рожденія былъ негоднымъ, хитрымъ мальчикомъ.
   -- Я никогда не повѣрю этому, сударь, спокойно отвѣчала старушка.
   -- Вы, старухи, ничему не вѣрите, кромѣ докторовъ и сказокъ! ворчалъ мистеръ Гримвигъ.-- Я давно это зналъ. Почему вы сначала не хотѣли меня слушаться? потому-что у него была горячка? а? Онъ былъ интересенъ? а? Интересенъ!.. И мистеръ Гримвигъ сдѣлалъ пресмѣшную гримасу.
   -- Онъ былъ милое, кроткое, благородное дитя, сударь, возразила мистриссъ Бедвинъ съ негодованіемъ.-- Я умѣю различать дѣтей, сударь; я ходила за ними сорокъ лѣтъ; а тѣмъ, которые не имѣютъ объ нихъ никакого понятія, по моему мнѣнію, лучше бы молчать.
   Это была колкая насмѣшка надъ мистеромъ Гримвигомъ, который былъ холостякомъ; однако онъ ничего не отвѣчалъ и только улыбнулся. Между-тѣмъ, старушка качала головою и, поправивъ передникъ, готовилась начать новую рѣчь, но мистеръ Броунло остановилъ ее.
   -- Молчите! сказалъ старый джентльменъ съ притворнымъ гнѣвомъ.-- Никогда не произносите при мнѣ имени этого мальчика: я запрещаю вамъ. Никогда, никогда, ни въ какомъ случаѣ! Вы можете идти къ себѣ въ комнату, мистриссъ Бедвинъ.
   Мистеръ Броунло былъ скученъ весь вечеръ. Оливеръ также плакалъ, думая о своихъ добрыхъ друзьяхъ, а онъ еще не зналъ, что они объ немъ слышали!
   

ГЛАВА XVIII,
О томъ, какъ Оливеръ проводитъ время въ обществѣ своихъ почтенныхъ друзей.

   На другой день около полудня, когда Докинсъ и Чарльсъ Бэтсъ ушли изъ дому, Феджинъ прочиталъ Оливеру длинную рѣчь о томъ, какъ нехорошо быть неблагодарнымъ и бѣгать отъ общества друзей, которые такъ много о немъ безпокоились, не щади трудовъ и издержекъ, чтобъ только найдти его. Феджинъ замѣтилъ Оливеру, что онъ умеръ бы съ голоду, если бъ не былъ имъ призрѣнъ, и разсказалъ цѣлую исторію объ одномъ мальчикѣ, который, забывъ его благодѣяніи и обнаруживъ желаніе войдти въ сношенія съ полиціею, однажды утромъ былъ повѣшенъ. Феджинъ не скрывалъ, что онъ былъ участникомъ этого злодѣйства, но со слезами на глазахъ говорилъ, что недостойное поведеніе мальчика привело его къ необходимости пасть жертвою полиціи, для совершенной безопасности его (Феджина) и избранныхъ его друзей. Феджинъ, въ-заключеніе, представилъ всѣ неудобства быть повѣшеннымъ, и съ большимъ участіемъ и ласкою изъявилъ свою надежду, что онъ никогда не будетъ принужденъ подвергать Оливера Твиста такой непріятной казни.
   Кровь застыла въ жилахъ маленькаго Оливера, когда онъ слушалъ Жида, хотя не совсѣмъ понималъ угрозы, которыя дѣлалъ ему злодѣй. Онъ понялъ, что самому безпристрастному судьѣ трудно отличить невиннаго отъ виновнаго, когда они живутъ въ одномъ обществѣ. Робко поднявъ глаза, онъ встрѣтилъ испытующій взглядъ Жида, поблѣднѣлъ и задрожалъ всѣми членами.
   Жидъ адски усмѣхнулся и, гладя Оливера по головѣ, сказалъ, что они будутъ друзьями, если онъ будетъ молчаливъ и прилеженъ; потомъ, взявъ шляпу и надѣвъ старый сюртукъ, вышелъ и заперъ за собою дверь.
   Такъ Оливеръ оставался цѣлый день, такъ проводилъ онъ многіе дни, не видя никого съ ранняго утра до полуночи, думая безпрестанно о добрыхъ друзьяхъ своихъ съ тоскою и отчаяніемъ. Черезъ недѣлю, Жидъ оставилъ дверь въ комнату отворенною, и онъ могъ свободно блуждать вокругъ дома.
   Мѣсто это было чрезвычайно-грязно; комнаты верхняго этажа оклеены обоями, хотя почернѣвшими отъ времени, однако сохранявшими еще остатки прежняго богатства; это заставило Оливера подумать, что давно, когда еще не родился старый Жидъ, домъ этотъ принадлежалъ добрымъ людямъ и, быть можетъ, былъ такъ же красивъ и веселъ, какъ теперь ужасенъ и мраченъ.
   Пауки раскинули паутины въ углахъ и по потолку; часто, въ то время, какъ Оливеръ тихо прохаживался но комнатѣ, мышь пробѣгала по полу, и испуганная пряталась въ свою пору. Кромѣ этого, здѣсь не видно и не слышно было ни одного живаго существа. Часто, когда смеркалось, Оливеръ, уставши блуждать изъ комнаты въ комнату, прислонялся къ углу корридора, откуда была дверь на улицу, чтобъ быть какъ-можно-ближе къ людямъ, и цѣлые часы оставался въ такомъ положеніи, до возвращенія Жида и мальчиковъ.
   Во всѣхъ комнатахъ ветхіе ставни были накрѣпко заперты, и запоры, скрѣплявшіе ихъ, были крѣпко вбиты въ дерево; свѣтъ могъ проходить только сквозь круглое отверстіе, сдѣланное вверху, и дѣлалъ комнату еще мрачнѣе, еще ужаснѣе. Изъ одного только окна на чердакѣ Оливеръ могъ видѣть крыши домовъ, и онъ въ задумчивости по нѣсколько часовъ сряду смотрѣлъ на нихъ.
   Однажды Докинсъ и Чарльсъ Бэтсъ вечеромъ должны были идти куда-то; первый изъ нихъ, вздумавъ заняться туалетомъ, велѣлъ Оливеру помогать ему.
   Оливеръ обрадовался, что могъ быть полезенъ; онъ считалъ себя счастливымъ, что могъ видѣть лица, хоть и дурныхъ людей, и услышать человѣческій голосъ. Онъ сталъ на колѣно, между-тѣмъ, какъ Докинсъ сѣлъ на столъ и приказалъ ему чистить свои сапоги.
   Было ли то чувство свободы и независимости, которое могло пробудиться въ разумномъ животномъ, когда оно небрежно сидѣло на столѣ, куря трубку и болтая ногами, между-тѣмъ, какъ ему чистили сапоги, а оно само не побезпокоилось даже снять ихъ; или хорошій табакъ смягчилъ чувства Докинса, или крѣпкое пиво,-- только онъ вдругъ сдѣлался необыкновенно-ласковъ. Нѣсколько минутъ задумчиво смотрѣлъ онъ на Оливера; потомъ, поднявъ голову и вздохнувъ, сказалъ Бэтсу;
   -- Какъ жаль, что онъ не плутъ!
   -- Ахъ! сказалъ Чарльсъ Бэтсъ: -- онъ не знаетъ, что для него полезно.
   Докинсъ опять вздохнулъ и началъ снова курить; Чарльсъ Бэтсъ тоже. Нѣсколько минутъ они курили молча.
   -- Мнѣ кажется, ты даже не знаешь, что такое плутъ? спросилъ печально Докинсъ.
   -- Это, кажется, во... то-есть вы, не такъ ли? спросилъ Оливеръ съ упрекомъ.
   -- Да, отвѣчалъ Докинсъ.-- И я горжусь этимъ, и Феджинъ, и Сайксъ, и Нанси, и Бэтсъ, и даже собака,-- мы всѣ гордимся своимъ званіемъ. Ты можешь составить себѣ состояніе, разбогатѣть...
   -- Не хочу, робко отвѣчалъ Оливеръ.-- Я бы желалъ только, чтобъ меня выпустили отсюда. Я... я бы лучше хотѣлъ уйдти.
   -- А Феджинъ не хочетъ этого! сказалъ Чарльсъ.
   Оливеръ очень-хорошо зналъ это; онъ не сказалъ болѣе ни слова, тяжело вздохнулъ и продолжалъ свое занятіе.
   -- У идти? вскричалъ Докинсъ: -- оставить своихъ друзей?
   Этотъ разговоръ не продолжался долѣе, потому-что вслѣдъ за
   Жидомъ вошли Бэтси и джентльменъ, котораго Оливеръ никогда еще не видывалъ, но котораго Докинсъ называлъ Томъ Читлингъ.
   Мистеръ Читлингъ казался старѣе Докинса: ему было восьмнадцать лѣтъ; но по его обращенію видно было, что онъ считалъ себя гораздо ниже Докинса въ ихъ искусствѣ- У него были маленькіе, узкіе глаза и лицо, изрытое оспою. Онъ носилъ мѣховую шапку, темную куртку, сѣрые панталоны и передникъ. Все это платье невозможно было даже чинить, но онъ извинялся тѣмъ, что не болѣе часа какъ получилъ свободу, и что цѣлыя шесть недѣль не имѣлъ времени заняться туалетомъ. Онъ прибавилъ, что во все это время у него капли не было во рту, и что однако онъ вышелъ сухъ изъ воды.
   -- Какъ ты думаешь, Оливеръ, откуда пришелъ джентльменъ? спросилъ Жидъ, между-тѣмъ, какъ мальчики принесли бутылку съ водкой.
   -- Я... я не знаю, сударь, отвѣчалъ Оливеръ.
   -- Кто это? спросилъ Томъ Читлингъ, бросивъ испытующій взглядъ на Оливера.
   -- Мой новый пріятель, отвѣчалъ Жидъ.
   -- О, такъ онъ очень счастливъ! сказалъ Томъ съ значительнымъ взглядомъ.-- Не безпокойся о томъ, откуда я пришелъ, дружокъ; ты самъ скоро найдешь туда дорогу.
   Всѣ мальчики захохотали и, пошептавшись съ Жидомъ, вышли.
   Феджинъ и новый гость, переговоривъ между собою особо, придвинули стулья къ огню, и Жидъ, приказавъ Оливеру сѣсть возлѣ него, завелъ разговоръ, очень занимательный для слушателей. Онъ говорилъ о выгодахъ ихъ званія, объ успѣхахъ Докинса, о любезности Чарльса Бэтса и о своемъ ласковомъ обхожденіи. Наконецъ, эти предметы истощились, миссъ Бэтси ушла, и всѣ легли спать.
   Съ этого дня, Оливеръ рѣдко оставался одинъ, но все былъ въ обществѣ двухъ мальчиковъ, которые всякій день играли съ Жидомъ въ старую игру. Иногда старикъ разсказывалъ имъ исторіи о томъ, какъ онъ жилъ, когда былъ еще молодъ, и разсказывалъ такъ смѣшно, такъ занимательно, что даже Оливеръ хохоталъ отъ души.
   Однимъ словомъ, старый Жидъ заманилъ мальчика въ свои сѣти. Уединеніемъ и скукою доведя его до такого состоянія, что тотъ готовъ былъ броситься всюду, лишь бы выйдти изъ этого ужаснаго мѣста, онъ медленно вливалъ теперь въ его душу ядъ,-- который, какъ онъ надѣяся, долженъ былъ очернить и измѣнить ее.
   

ГЛАВА XIX.
Планъ.

   Была бурная, темная, холодная ночь, когда Жидъ, плотно застегнувъ сюртукъ вкругъ изсохшаго своего тѣла и поднявъ воротникъ, чтобъ закрыть лицо, вышелъ изъ своей берлоги. Заперевъ за собою дверь, онъ остановился на лѣстницъ, началъ прислушиваться и быстро выбѣжалъ на улицу.
   На углу онъ опять остановился, боязливо оглядѣлся кругомъ, перешелъ на другую сторону и пошелъ далѣе.
   Грязь покрывала каменья, и черный, густой туманъ висѣлъ надъ улицами; дождь лилъ ливмя; ночь была темпа какъ душа Жида; ужасный старикъ крался ощупью, какъ адскій призракъ среди бунтующей природы.
   Видно было, что Жидъ хорошо зналъ дорогу, не смотря на темноту ночи и узкія, извилистыя улицы, которыя проходилъ онъ. На концѣ одной изъ нихъ блестѣлъ фонарь; не доходя до него, Жидъ постучался у воротъ дома, и сказавъ нѣсколько словъ человѣку, который отворилъ ему дверь, вошелъ наверхъ.
   Послышался лай собаки, когда онъ схватился за ручку двери, и чей-to голосъ спросилъ: "кто тамъ?"
   -- Я, Биль, я, мой другъ, сказалъ Жидъ, выглядывая въ дверь.
   -- Ну, входи, сказалъ Сайксъ.-- Молчать, ты, животное! Развѣ ты не узнаешь чорта потому только, что онъ надѣлъ сюртукъ?
   Въ-самомъ-дѣлѣ, собака, казалось, обманута была одеждою Феджина, потому-что когда Жидъ разстегнулся и сбросилъ сюртукъ на стулъ, она пошла въ уголъ, махая хвостомъ.
   -- Ну? сказалъ Сайксъ.
   -- Ну, мой другъ, сказалъ Жидъ: -- Ахъ! Нанси?
   Послѣднія слова Жидъ произнесъ съ какого-то робостію; но "та робость тотчасъ разсѣялась, когда Нанси сняла ноги съ камина, отодвинула свои стулъ и просила Феджина сѣсть ближе къ огню.
   -- Холодно, Нанси, сказалъ Жидъ, грѣя руки у огня.
   -- У тебя на сердцѣ еще холоднѣе, сказалъ Сайксъ.-- Дай ему пить, Нанси, чортъ его возьми,-- да скорѣе! Можно сдѣлаться больнымъ, глядя какъ дрожитъ этотъ старый воронъ, точно будто гадкій призракъ, вставшій изъ могилы.
   Нанси тотчасъ принесла бутылку изъ шкапа, въ которомъ было много бутылокъ, и Сайксъ, наливъ стаканъ водки, подалъ Жиду.
   -- Довольно, довольно, Биль, сказалъ Жидъ, поднявъ стаканъ къ губамъ и потомъ поставя его на столъ.
   -- Какъ! ты боишься пить? вскричалъ Сайксъ, устремивъ глаза на Жида.-- Уфъ!
   Онъ схватилъ стаканъ и, выплеснувъ оттуда остатки въ каминъ, налилъ его снова.
   Пока Сайксъ наливалъ стаканъ, Жидъ осматривалъ комнату, не изъ любопытства, потому-что видѣлъ ее не въ первый разъ, но по врожденной недовѣрчивости и боязни.
   -- Ну, сказалъ Сайксъ:-- теперь я готовъ.
   -- Къ дѣлу? спросилъ Жидъ.
   -- Къ дѣлу! отвѣчалъ Сайксъ: -- говори, что ты хотѣлъ сказать.
   -- Какъ бы забраться въ Чертзей, Биль? сказалъ Жидъ тихимъ голосомъ, подвигая стулъ.
   -- Да. Ну, такъ что же? спросилъ Сайксъ.
   -- Ты знаешь, что я хочу сказать, дружище, сказалъ Жидъ.-- Онъ вѣдь знаетъ, что я хочу сказать, Нанси? а?
   -- Нѣтъ, онъ не знаетъ, съ усмѣшкою молвилъ Сайксъ: -- или не хочетъ знать, что все равно. Говори же, и называй вещи настоящими ихъ именами. Что ты сидишь и мигаешь мнѣ, чортъ возьми! Говори!
   -- Тише, Биль, тише! сказалъ Жидъ: -- насъ могутъ услышать, пріятель, могутъ услышать.
   -- Пусть слушаютъ! сказалъ Сайксъ: -- я не боюсь.-- Но какъ, въ-самомъ-дѣдѣ, Сайксъ боялся, то вдругъ понизилъ голосъ и пріутихъ.
   -- Я вѣдь только остерегъ тебя, сказалъ Жидъ.-- Ну, такъ когда же ты думаешь забраться въ Чертзей, Биль? Славная добыча, друзья, славная добыча! сказалъ Жидъ, потирая руки и моргая глазами.
   -- Совсѣмъ нѣтъ! холодно сказалъ Сайксъ.
   -- Совсѣмъ не хочешь идти? спросилъ Жидъ, отодвигая стулъ.
   -- Совсѣмъ не хочу, повторилъ Сайксъ: -- до-тѣхъ-поръ, пока это не будетъ безопасно.
   -- Такъ вы до-сихъ-поръ не могли ничего приготовить? прошепталъ Жидъ, блѣднѣя отъ гнѣва.-- Не говори мнѣ ни слова больше...
   -- Нѣтъ, я буду говорить тебѣ, возразилъ Сайксъ.-- Какъ ты смѣешь мнѣ приказывать? Я говорю тебѣ, что Тоби Кракитъ тамъ вчера всю ночь напрасно старался заманить слугъ въ свою петлю.
   -- Ты хочешь сказать, Биль, сказалъ Жидъ, смягчаясь по мѣрѣ того, какъ тотъ горячился: -- что онъ не успѣлъ выманить изъ дома ни одного изъ двухъ слугъ?
   -- Да, я это и хочу тебѣ сказать, отвѣчалъ Сайксъ.-- Старая госпожа держитъ ихъ у себя болѣе двадцати лѣтъ, и если бы ты давалъ имъ пятьсотъ фунтовъ, они не согласились бы помогать намъ.
   -- Но я надѣюсь, замѣтилъ Жидъ: -- что съ женщинами легче было сладить?
   -- Еще хуже, отвѣчалъ Сайксъ.
   -- Какъ! не-уже-ли даже хитрый Тоби Кракитъ не могъ ничего сдѣлать? недовѣрчиво спросилъ Жидъ.-- Вѣдь это женщины, Биль!
   -- Нѣтъ, даже хитрый Тоби Кракитъ ни въ чемъ не успѣлъ, отвѣчалъ Сайксъ.-- Онъ говоритъ, что носилъ накладные усы и пестрый жилетъ все время, какъ тамъ забавлялся, но все напрасно.
   -- Ему бы наклеить бакенбарды и надѣть военные брюки, сказалъ Жидъ послѣ минутнаго размышленія.
   -- Онъ и дѣлалъ это, отвѣчалъ Сайксъ: -- и все ни къ чему не послужило.
   При этомъ извѣстіи. Жидъ казался изумленнымъ; потомъ, поднявъ голову, тяжело вздохнулъ, сказавъ, что если Тоби Кракитъ говоритъ правду, плоха надежда.
   -- И досадно, сказалъ старикъ, опустивъ руки: -- что мы такъ много потеряли понапрасну.
   -- Что дѣлать, сказалъ Сайксъ; -- нѣтъ счастья!
   Наступило долгое молчаніе, во время котораго Жидъ казался погруженнымъ въ размышленіе, между-тѣмъ, какъ лицо его приняло какое-то сатанинское выраженіе. Сайксъ по-временамъ поднималъ на него глаза, а Нанси, какъ-бы опасаясь разсердить разбойника, сидѣла, устремивъ глаза на огонь, и казалась глухою ко всему, что вокругъ нея происходило.
   -- Феджинъ, сказалъ Сайксъ, вдругъ прерывая молчаніе: -- стоитъ ли это пятидесяти золотыхъ, если дѣло будетъ успѣшно?
   -- Да, сказалъ Жидъ, вдругъ вскакивая.
   -- Такъ ты согласенъ? спросилъ Сайксъ.
   -- Да, пріятель, да! отвѣчалъ Жидъ, схватывая его за руку; глаза его блестѣли, и самъ онъ дрожалъ всѣми членами отъ ожиданія.
   -- Ну, сказалъ Сайксъ, съ какимъ-то презрѣніемъ отталкивая въ сторону руку Жида: -- назначай время. Я съ Тоби прошедшею ночью перелѣзалъ черезъ рѣшетку сада и осматривалъ замки у дверей и ставень: все заперто какъ въ тюрьмѣ; но есть одно мѣсто, чрезъ которое мы можемъ свободно пройдти, никѣмъ непримѣченные.
   -- Гдѣ же это, Биль? съ живостью спросилъ Жидъ.
   -- Какъ перейдешь черезъ поле, шепнулъ Сайксъ.
   -- Гдѣ, гдѣ? сказалъ Жидъ, и глаза его заблистали отъ радости.
   -- Это для тебя все равно, сказалъ Сайксъ и вдругъ остановился, видя, какъ дѣвушка, обернувъ голову, вдругъ посмотрѣла вокругъ себя и показала на лицо Жида.-- Безъ меня ты ничего тутъ не можешь сдѣлать.
   -- Какъ тебѣ угодно, какъ тебѣ угодно! отвѣчалъ Жидъ, кусая губы.-- Такъ тебѣ съ Тоби ненужно ничьей помощи?
   -- Ничьей, сказалъ Сайксъ -- кромѣ мальчика. Его ты долженъ намъ найдти.
   -- Мальчика! вскричалъ Жидъ.-- О, такъ видно работы вамъ будетъ довольно?
   -- Не твое дѣло! отвѣчалъ Сайксъ.-- Мнѣ нуженъ мальчикъ, и небольшлго роста. Господи! продолжалъ онъ задумчиво: -- если бы у насъ былъ теперь тотъ мальчикъ, что жилъ у трубочиста: онъ нарочно держалъ такого маленькаго для разныхъ порученій. Но отецъ его донесъ на него, и благотворительное общество оторвало мальчика отъ ремесла, въ которомъ онъ доставалъ себѣ деньги, научило его читать и писать и со-временемъ сдѣлаетъ изъ него ученаго. Этакъ съ полдюжины мальчиковъ отобьютъ у насъ въ одинъ годъ.
   -- Больше, больше отобьютъ! замѣтилъ Жидъ, размышлявшій во время рѣчи Сайкса.-- Биль!
   -- Ну? спросилъ Сайксъ.
   Жидъ показалъ глазами на Нанси, все еще смотрѣвшую на огонь, какъ-бы уговаривая Сайкса заставить ее выйдти изъ комнаты. Сайксъ съ нетерпѣніемъ пожалъ плечами, будто полагая эту предосторожность напрасною, однако обратился къ миссъ Нанси, прося ее принести ему кружку пива.
   -- Тебѣ совсѣмъ не нужно пиво, сказала Нанси, сложивъ руки и оставаясь въ прежнемъ положеніи.
   -- Я говорю тебѣ, что нужно! отвѣчалъ Сайксъ.
   -- Пустяки! холодно замѣтила дѣвушка: -- продолжай, Феджинъ. Я знаю о чемъ онъ хочетъ говорить; онъ напрасно обращаетъ на меня вниманіе.
   Жидъ все еще медлилъ, и Сайксъ смотрѣлъ то на него, то на Нанси съ какимъ-то удивленіемъ.
   -- Какъ? ты боишься старой дѣвки, Феджинъ? спросилъ онъ наконецъ.-- Ты, кажется, давно ее знаешь, и можешь вѣрить ей. Чортъ меня возьми, она, кажется, не болтушка. А? Нанси?
   -- Кажется, что нѣтъ, отвѣчала дѣвушка, подвигая стулъ къ столу и кладя на него локти.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, милая, я знаю, что нѣтъ! сказалъ Жидъ: -- но... И старикъ опять остановился.
   -- Но что? спросилъ Сайксъ.
   -- Я боюсь, чтобъ она опять не вышла изъ себя, какъ, помнишь, въ тотъ вечеръ.
   При этихъ словахъ, миссъ Нанси громко захохотала и, проглотивъ стаканъ вина, покачала головою съ видомъ презрѣнія; потомъ начала говорить несвязныя слова, которыя, казалось, успокоили обоихъ джентльменовъ, потому-что Жидъ съ довольнымъ видомъ кивнулъ головою и сѣлъ на прежнее мѣсто.
   -- Ну, Феджинъ, сказала Нанси со смѣхомъ: -- говори Билю объ Оливерѣ!
   -- А! какая ты догадливая! Я никогда еще не видѣлъ такой ловкой дѣвушки, сказалъ Жидъ, гладя се по шеѣ.-- Я именно хотѣлъ говорить объ Оливерѣ. Ха! ха! ха!
   -- Ну, говори! сказалъ Сайксъ.
   -- Вотъ мальчикъ, какой тебѣ нуженъ, отвѣчалъ Жидъ шопотомъ, прикладывая палецъ къ носу, съ адскою улыбкою.
   -- А? вскричалъ Сайксъ.
   -- Возьми его, Биль! сказала Нанси. На твоемъ мѣстѣ я взяла бы его. Положись на него, если только онъ пойдетъ охотно.
   -- Пойдетъ, замѣтилъ Феджинъ: -- въ послѣднее время онъ былъ въ хорошемъ обществѣ; пора ему самому доставать себѣ хлѣбъ. Другіе слишкомъ-велики.
   -- Онъ именно таковъ, какого мнѣ нужно, сказалъ Сайксъ.
   -- И исполнитъ все, что ты прикажешь ему, Биль, замѣтилъ Жидъ: -- только пугни его хорошенько.
   -- Пугнуть его? повторилъ Сайксъ.-- За этимъ дѣло не станетъ. Если я замѣчу за нимъ что-нибудь недоброе, ты больше не увидишь его въ живыхъ, Феджинъ. Подумай объ этомъ прежде, нежели пошлешь его.
   -- Я уже думалъ обо всемъ, съ жаромъ сказалъ Жидъ: -- и крѣпко держалъ его въ рукахъ. Сначала я далъ ему почувствовать, что онъ принадлежитъ къ нашему обществу; стоитъ только внушить ему одинъ разъ мысль, что онъ нашъ, нашъ на всю жизнь. О-то! Лучше этого ничего не можетъ быть!-- Старикъ сложилъ руки на груди, и, поднявъ голову и плечи, дрожалъ отъ радости.
   -- Нашъ? сказалъ Сайксъ.-- Твой, ты хочешь сказать.
   -- Пожалуй, мой, другъ, сказалъ Жидъ съ усмѣшкою.-- Мой, если ты хочешь, Биль.
   -- И изъ-за чего, сказалъ Сайксъ, угрюмо смотря на своего достойнаго друга: -- изъ-за чего ты столько бьешься и стараешься? Изъ-за дряннаго мальчишки, тогда-какъ ты знаешь, что болѣе пятидесяти ребятъ шатаются всякую ночь около публичнаго сада и изъ нихъ ты можешь выбрать люба то?
   -- Потому-что они мнѣ ненужны, пріятель, отвѣчалъ Жидъ, запинаясь:-- не нужны мнѣ они; ихъ вездѣ узнаютъ съ перваго взгляда, и тогда прощай все! Съ этимъ же мальчикомъ, друзья, можно сдѣлать то, что съ двадцатью другими. Впрочемъ, продолжалъ Жидъ, оправляясь отъ смущенія:-- онъ теперь въ нашихъ рукахъ и долженъ плыть съ нами въ одной лодкѣ. Нѣтъ надобности до того, какъ онъ попалъ сюда: довольно будетъ, если онъ пойдетъ съ тобою; мнѣ только это и нужно.
   -- Когда же вы приступите къ дѣлу? спросила Напси.
   -- Въ-самомъ-дѣлѣ, сказалъ Жидъ:-- когда жь бы къ дѣлу, Биль?
   -- Я думаю, послѣ завтра, отвѣчалъ Сайксъ.-- Тоби тоже согласенъ.
   -- Хорошо, сказалъ Жидъ.-- Распорядился ли ты, чтобъ безопасно провести добычу?
   Сайксъ кивнулъ головою.
   -- А на счетъ...
   -- Ужь мы все придумали, прервалъ Сайксъ.-- Ты только приведи завтра мальчика, да держи языкъ на привязи; больше отъ тебя ничего не надо.
   Послѣ многихъ споровъ, всѣ трое рѣшили, чтобъ на другой день вечеромъ Нанси пошла къ Жиду и привела оттуда съ собою Оливера. Жидъ боязливо замѣтилъ, что онъ берется также провожать его, но Нанси отказала. И такъ, рѣшено было, чтобъ бѣднаго Оливера ввѣрить попеченію Сайкса, и чтобъ Сайксъ дѣлалъ съ мальчикомъ что ему угодно, не отвѣчая Жиду въ случаѣ какого-нибудь несчастія, могущаго ему приключиться.
   Заключивъ эти условія, Сайксъ продолжалъ пить вино, напѣвая наглую пѣсню, смѣшанную съ проклятіями. Наконецъ онъ упалъ на полъ и заснулъ.
   -- Покойной ночи, Нанси! сказалъ Жидъ, одѣваясь какъ прежде.
   -- Покойной ночи.
   Глаза ихъ встрѣтились, и Жидъ долго и недовѣрчиво смотрѣлъ на нее. Но дѣвушка не смутилась. Она казалась такою же веселою и простодушною, какъ прежде.
   Жидъ снова пожелалъ ей доброй ночи и, тихо ударивъ Сайкса по плечу, вышелъ изъ комнаты.
   -- Все одно и то же! ворчалъ Жидъ, возвращаясь домой.-- Худшее въ этой женщинѣ то, что самыя пустыя вещи вызываютъ въ ней давно забытыя чувства. Ха! ха! человѣкъ пропилъ ребенка за мѣшокъ золота!
   Съ этими размышленіями, Феджинъ достигъ до своего мрачнаго жилища, гдѣ нетерпѣливо ждалъ его Докинсъ.
   -- Что, Оливеръ спитъ? Я хочу говорить съ нимъ, сказалъ Жидъ.
   -- Давно спитъ, отвѣчалъ Докинсъ, отворяя дверь. Вотъ онъ.
   Мальчикъ спалъ крѣпкимъ сномъ на жесткой постели на полу; онъ былъ такъ блѣденъ отъ тоски и отчаянія, что казался мертвымъ; все тѣло его походило на трупъ, но не на тотъ трупъ, который лежитъ уже въ могилѣ, а на тотъ, изъ котораго только-что вылетѣла жизнь; юная и кроткая душа только-что унеслась на небо, и тяжелый воздухъ земли не проникъ еще тѣла тлетворнымъ дыханіемъ.
   -- Не теперь, сказалъ Жидъ, тихо отворачиваясь.-- До завтра, до завтра.
   

ГЛАВА XX.
Оливеръ у Сайкса.

   Проснувшись утромъ, Оливеръ былъ очень удивленъ, нашелъ около себя новую пару башмаковъ съ толстыми, крѣпкими подошвами, вмѣсто старыхъ. Сначала онъ былъ обрадованъ этимъ открытіемъ, принявъ его за предвѣстіе своего освобожденія; но эти мысли скоро разсѣялись, когда Жидъ за завтракомъ сказалъ ему, что въ этотъ вечеръ онъ долженъ идти къ Сайксу.
   -- И... и... остаться тамъ, сударь? съ безпокойствомъ спросилъ Оливеръ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, дружокъ, не за тѣмъ, чтобъ тамъ остаться, отвѣчалъ Жидъ.-- Мы не хотимъ разставаться съ тобою. Не бойся, Оливеръ, ты вернешься къ намъ назадъ. Ха! ха! ха! мы не такъ жестоки, дружокъ, чтобъ отсылать тебя. О, нѣтъ, нѣтъ!
   Старикъ устремилъ глаза на Оливера и продолжалъ:-- Ты, я думаю, хотѣлъ бы знать, зачѣмъ ты пойдешь къ Билю? а?
   Оливеръ покраснѣлъ, опасаясь, не угадалъ ли старикъ его мысли; Но смѣло сказалъ:-- Да, я хотѣлъ бы знать...
   -- Какъ ты думаешь, зачѣмъ? спросилъ Феджинъ.
   Право, не знаю, сударь.
   -- Ба! сказалъ Жидъ, оборачиваясь.-- Подожди, Биль тебѣ скажетъ.
   Казалось, Жидъ безпокоился тѣмъ, что Оливеръ не обнаруживалъ никакого любопытства, хоть это и происходило отъ-того, что мальчикъ, смущенный взглядами Феджйна, боялся дѣлать Вопросы, Жидъ молчалъ до самаго вечера; тогда онъ приготовился идти.
   -- Ты можешь зажечь свѣчу, сказалъ Жидъ, ставя не на столъ; вотъ тебѣ книга: читай, покуда за тобой не прійдутъ. Покойной ночи!
   -- Покойной ночи, сударь, кротко отвѣчалъ Оливеръ.
   Жидъ подошелъ къ двери, смотря черезъ плечо на мальчика, и, вдругъ остановясь, назвалъ его по имени.
   Оливеръ взглянулъ на него; Жидъ, показавъ на свѣчу, сдѣлалъ ему знакъ зажечь ее. Оливеръ исполнилъ это и, ставя подсвѣчникъ на столъ, увидѣлъ, Что Жидъ внимательно смотрѣлъ на него изъ темнаго угла комнаты.
   -- Берегись, Оливеръ! берегись! сказалъ старикъ, грозя ему пальцемъ.-- Онъ жестокій человѣкъ; кровь для него все равно, что вода. Что были случилось, молчи и дѣлай, что онъ велитъ. Понимаешь? Сдѣлавъ сильное удареніе на послѣднемъ словѣ, онъ искривилъ лицо въ ужасную улыбку и, кивнувъ головою, вышелъ изъ комнаты.
   Когда старикъ исчезъ, Оливеръ опустилъ голову на руку и съ трепещущимъ сердцемъ сталъ думать о словахъ Жида, Но онъ никакъ не могъ отгадать, зачѣмъ его посылаютъ къ Сайксу, и, привыкши страдать, Готовился къ новымъ несчастіямъ. Долго мрачныя мысли терзали его; потомъ онъ тяжко вздохнулъ, снялъ со свѣчи и, взявъ книгу, которую оставилъ ему Жидъ, началъ читать.
   Сперва онъ безъ цѣли перевертывалъ листы, но потомъ сталъ со вниманіемъ разсматривать книгу. То была исторія жизни извѣстныхъ преступниковъ и злодѣевъ; страницы книги обветшали и изорвались отъ употребленія. Онъ началъ читать объ ужасныхъ злодѣйствахъ, отъ которыхъ кровь застывала въ его жилахъ. Здѣсь же онъ прочелъ о людяхъ, которые, ложась въ постель въ глухую ночь, терзались и мучились отъ однихъ злодѣйскихъ замысловъ. Ужасныя описанія были такъ живы и натуральны, что ветхія страницы казались Оливеру красными, какъ кровь, а слова отзывались въ его ушахъ, какъ страшный стонъ духа смерти.
   Оливеръ въ страхѣ закрылъ книгу и отбросилъ ее отъ себя. Потомъ, упавъ на колѣни, молилъ Бога избавить его отъ такихъ преступленій и послать ему лучше смерть преждевременную. Мало-помалу онъ становился спокойнѣе и тихимъ, дрожащимъ голосомъ просилъ Господа избавить его отъ предстоящей опасности, просилъ о помощи бѣдному отверженному мальчику, который никогда не зналъ любви друзей и родныхъ, и теперь, одинокій, покинутый, стоитъ среди злодѣйствъ и преступленій.
   Онъ кончилъ молитву, но все еще оставался въ одномъ положеніи, закрывъ лицо руками; вдругъ послышался легкій шумъ.
   -- Что-это? вскричалъ онъ, вздрагивая и смотря на кого-то, стоящаго у двери.-- Кто здѣсь?
   -- Я... я, отвѣчалъ дрожащій голосъ.
   Оливеръ поднялъ свѣчу; то была Нанси.
   -- Поставь свѣчу, сказала дѣвушка, отворачивая лицо:-- тяжело глазамъ.
   Оливеръ видѣлъ, что она была очень блѣдна и спросилъ, не больна ли она. Дѣвушка упала на стулъ, задомъ къ нему, ломая руки, но не отвѣчая ни слова.
   -- Прости меня, Господи! вскричала она: -- я никогда не думала объ этомъ.
   -- Не случилось ли какое-нибудь несчастіе? спросилъ Оливеръ.-- Не могу ли я помочь вамъ? Я помогу.... Я готовъ помочь.
   Она пошатнулась съ одной стороны на другую, схватила себя за грудь и испустила пронзительный вопль.
   -- Нанси! вскричалъ Оливеръ встревоженный.-- Что это значитъ?
   Дѣвушка начала бить руками о колѣни, и ногами о полъ, потомъ вдругъ остановилась и плотно завернулась въ-большой платокъ, дрожа отъ холода.
   Оливеръ развелъ огонь. Подвинувъ къ нему стулъ Нанси нѣсколько времени сидѣла, не говоря ни слова; наконецъ подняла голову и осмотрѣлась кругомъ.
   -- Я не знаю, что иногда со мною дѣлается, сказала дѣвушка дѣлая видъ, что поправляетъ платье.-- Это отъ вашей темной, грязной комнаты. Ну, Нолли, дружокъ, готовъ ли ты?
   -- Развѣ я пойду съ вами? спросилъ Оливеръ.
   -- Да, я пришла отъ Биля, отвѣчала дѣвушка.-- Ты пойдешь со мною.
   -- Зачѣмъ? спросилъ Оливеръ, отступая.
   -- Зачѣмъ? повторила дѣвушка, поднявъ глаза и опять опустивъ ихъ, какъ только встрѣтила взглядъ мальчика.-- О, тебѣ не сдѣлаютъ никакого зла!
   -- Мнѣ что-то не вѣрится, сказалъ Оливеръ, не спуская съ нея глазъ.
   -- Думай, что хочешь, продолжала дѣвушка, стараясь засмѣяться.-- Ну, такъ нѣтъ ничего добраго?
   Оливеру казалось, что онъ имѣетъ какую-то власть надъ благородными чувствами дѣвушки, и ему пришла вдругъ мысль прибѣгнутъ къ ея состраданію. Но потомъ онъ вспомнилъ, что было около одиннадцати часовъ, что въ это время много еще народу на улицахъ, и надежда, что кто-нибудь поможетъ ему убѣжать, оживила его. При этой мысли, онъ выступилъ впередъ и поспѣшно сказалъ, что готовъ.
   Но это минутное размышленіе и цѣль его не укрылись отъ Нанси. Она бросила на него безпокойный взглядъ, показавъ, что угадала его мысли.
   -- Тише! сказала дѣвушка, подходя къ нему и съ недовѣрчивостью показывая на дверь. Тебѣ нельзя спастись. Я много старалась за тебя, но все напрасно. Ты кругомъ опутанъ сѣтями; можетъ-быть тебѣ когда-нибудь удастся убѣжать отсюда; только не теперь.
   Тронутый ея голосомъ, Оливеръ съ изумленіемъ взглянулъ въ лицо дѣвушкѣ. Видно было, что она говорила правду; лицо ея было блѣдно и встревожено; она дрожала всѣмъ тѣломъ.
   -- Одинъ разъ я спасла тебя отъ ихъ жестокости, и спасу еще, спасу теперь! громко сказала она.-- Я обѣщалась за тебя, что ты будешь тихъ и молчаливъ, и если не исполнишь этого, сдѣлаешь зло и себѣ и мнѣ; можетъ-быть, будешь причиною моей смерти. Смотри: я все это снесла для тебя:-- видитъ Богъ!
   Она быстро показала на свѣжія раны, бывшія на шеѣ и рукахъ ея, и продолжала скоро:
   -- Помни это, и не заставь меня еще страдать за тебя. Еслибъ я могла помочь тебѣ, я помогла бы; но у меня нѣтъ власти. Они не хотятъ наносить тебѣ зла, и что бы они не заставили тебя дѣлать,-- не твоя вина. Молчи! каждое твое слово -- ударъ для меня. Дай мнѣ руку... скорѣе, скорѣе!
   Она схватила руку, которую машинально протянулъ къ ней Оливеръ и, задувъ свѣчу, потащила его за собою по лѣстницѣ. Дверь была быстро отперта кѣмъ-то, спрятавшимся въ темнотѣ. Наемная карета ожидала ихъ; дѣвушка, толкнувъ туда Оливера, съ я а вмѣстѣ съ нимъ и задернула занавѣски. Кучеръ не спрашивалъ", куда ѣхать, но нимало не медля погналъ лошадей во всю прыть.
   Дѣвушка все еще крѣпко держала Оливера за руку и продолжала шептать ему на ухо прежнія утѣшенія и просьбы. Все это дѣлалось такъ внезапно и скоро, что Оливеръ едва имѣлъ время осмотрѣться гдѣ онъ, и какъ онъ попалъ туда, когда карета остановилась у того самаго дома, гдѣ былъ Жидъ наканунѣ вечеромъ.
   Въ одно мгновеніе Оливеръ бросилъ бѣглый взглядъ на пустую улицу, и крикъ о помощи чуть не сорвался у него съ языка. Но умоляющій голосъ дѣвушки еще отдавался въ ушахъ его, напоминая ея страданія,-- и слово замерло на устахъ. Между-тѣмъ, пока онъ медлилъ, время шло; онъ вошелъ въ домъ,-- и за нимъ заперли дверь.
   -- Сюда, сказала дѣвушка, въ первый разъ опуская его руку.-- Биль!
   -- Здѣсь! отвѣчалъ Сайксъ, показываясь на лѣстницѣ со свѣчею въ рукѣ.-- Вы пришли во-время. Войдите!
   Это было необыкновенно-ласковое привѣтствіе отъ такого человѣка, какъ Сайксъ; обрадованная Нанси весело кивнула ему головою.
   -- Собака ушла изъ дому вмѣстѣ съ Томомъ, замѣтилъ Сайксъ, свѣтя имъ.-- Они шли вслѣдъ за вами.
   -- Да, отвѣчала Нанси.
   -- Такъ ты привела мальчика? сказалъ Сайксъ, когда они вошли въ комнату.
   -- Вотъ онъ, отвѣчала Нанси.
   -- Что, онъ былъ тихъ? спросилъ Сайксъ.
   -- Какъ овечка.
   -- Очень радъ, сказалъ Сайксъ усмѣхаясь и смотря на Оливера: -- потому-что иначе ему было бы плохо. Ну, подойди же сюда и слушай, что я скажу тебѣ.
   Говоря эти слова своему новому protégé, Сайксъ снялъ съ него шапку и бросилъ въ уголъ; потомъ, взявъ его за плечо, сѣлъ на столъ и поставилъ Оливера передъ собою.
   -- Во-первыхъ, знаешь ли ты, что это такое? спросилъ Сайксъ, взявъ со стола карманный пистолетъ.
   Оливеръ отвѣчалъ утвердительно.
   -- Ну, такъ смотри же, продолжалъ Сайксъ.-- Вотъ порохъ, вотъ пуля, а вотъ кусокъ старой шляпы для забивки. Знаешь?..
   На все это Оливеръ отвѣчалъ утвердительно; между-тѣмъ Сайксъ равнодушно продолжалъ заряжать пистолетъ.
   -- Теперь онъ заряженъ, сказалъ Сайксъ кончивши.
   -- Вижу, сударь, отвѣчалъ Оливеръ, дрожа.
   -- Ну, сказалъ разбойникъ, крѣпко сжимая руку Оливера и приставляя пистолетъ такъ близко къ виску его, что онъ не могъ удержаться отъ крика.-- Если ты скажешь хоть слово, когда будешь со мною за дверьми, кромѣ отвѣтовъ на мои слова,-- этотъ зарядъ будетъ въ твоей головѣ; и потому, если ты сбираешься кричать, то напередъ читай себѣ отходную.
   Бросивъ грозный взглядъ на Оливера, Сайксъ продолжалъ:
   -- Сколько мнѣ извѣстно, о тебѣ никто не станетъ безпокоиться: будь же остороженъ, если хочешь себѣ добра. Слышишь?
   -- Однимъ словомъ, сказала Нанси съ жаромъ, мигнувъ между-тѣмъ Оливеру:-- ты хочешь сказать, что если тебѣ прійдется застрѣлить его, то ты объ этомъ будешь, столько же безпокоиться, какъ и о томъ, что случается съ тобою каждый день.
   -- Именно! замѣтилъ Сайксъ съ удовольствіемъ:-- женщины всегда умѣютъ лучше насъ толковать вещи. Ну, теперь онъ, кажется, понялъ. Давайте ужинать.
   Въ-слѣдствіе этого приказанія, Нанси накрыла столъ скатертью и, вышедъ изъ комнаты, тотчасъ воротилась назадъ съ бутылкою портеру и блюдомъ бараньихъ головъ, что дало поводъ Сайксу говорить многія очень занимательныя остроты. Въ-самомъ-дѣлѣ, этотъ достойный джентльменъ, можетъ-быть, обрадованный близостью успѣха, былъ въ самомъ веселомъ расположеніи духа; онъ выпилъ весь портеръ до капли и во все продолженіе ужина не сказалъ болѣе четырехъ ругательствъ.
   Ужинъ кончился; можно было догадаться, что Оливеръ не имѣлъ большаго аппетита. Сайксъ, выпивъ два стакана водки и воды, бросился на постель, приказавъ Нанси, съ угрозами въ случаѣ неповиновенія, разбудить его къ пяти часамъ. Оливеръ, по его приказанію, легъ въ платьѣ на тюфякѣ, постланномъ на полу; а дѣвушка, поправивъ огонь, сѣла передъ нимъ, готовясь разбудить ихъ въ назначенное время.
   Долго Оливеръ не засыпалъ, думая, не найдетъ ли Нанси какъ-нибудь случая шепнуть ему что-нибудь; но дѣвушка неподвижно сидѣла передъ огнемъ, иногда поправляя дрова. Утомленный ожиданіемъ, онъ наконецъ заснулъ.
   Когда онъ проснулся, чай стоялъ на столѣ, и Сайксъ наполнялъ разными вещами карманы своего сюртука, висѣвшаго на стулѣ, между-тѣмъ, какъ Нанси приготовляла завтракъ. Еще не разсвѣтало, потому-что свѣча все еще горѣла, и на улицѣ было совершенно темно. Мелкій дождь стучалъ въ окна; небо было мрачно и облачно.
   -- Вставай! ворчалъ Сайксъ:-- половина пятаго! Скорѣе, или ты не получишь завтрака, потому-что ужь поздно.
   Оливеръ недолго одѣвался, и позавтракавъ, сказалъ Сайксу, что онъ готовъ.
   Нанси, едва-взглянувъ на мальчика, набросила ему на шею платокъ, а Сайксъ надѣлъ ему на плечи большой грубый плащъ. Одѣвъ его такимъ образомъ, разбойникъ взялъ его за руку, показавъ на пистолетъ, который спряталъ въ боковой карманъ сюртука, кивнулъ головою ПанСи и увелъ его.
   Оливеръ обернулся на минуту, когда они подошли къ двери, въ надеждѣ встрѣтить взглядъ дѣвушки. Но она заняла прежнее свое мѣсто передъ огнемъ и сидѣла совершенно-неподвижно.
   

ГЛАВА XXI.
Путешествіе.

   Когда они вышли на улицу, утро было пасмурно и дождливо; сильный вѣтеръ гналъ черныя тучи. Ночь была сырая, вся дорога покрылась грязью, и вода лилась еще изъ трубъ. Заря едва начинала заниматься; это еще болѣе увеличивало мрачность, потому-что слабый свѣтъ ея затмѣвалъ только блескъ фонарей, не освѣщая мокрыхъ крышъ и грязныхъ улицъ. Казалось, въ этой части города всѣ еще спали, потому-что ставни у домовъ еще не отпирались, и улицы, Чрезъ которыя они проходили, были пусты и спокойны.
   Въ это время они вышли на Бетнельгринскую Дорогу. Нѣкоторые фонари уже потухали, нѣсколько возовъ тихо тянулись къ Лондону, и повременимъ катился дилижансъ, покрытый грязью; трактиры, освѣщенные внутри газомъ, были уже открыты. Мало-по-малу начали отворяться лавки, и кое-гдѣ встрѣчались прохожіе. Потомъ показались толпы мастеровыхъ, идущихъ на работу; потомъ мужчины и женщины съ корзинами на головахъ, разносчики съ зеленью, молочницы съ кувшинами и множество другихъ продавцовъ. Когда они подходили къ Сити, шумъ и говоръ постепенно увеличивались. Было уже свѣтло, какъ обыкновенно бываетъ днемъ, и хлопотливое утро началось уже для половины лондонскаго народонаселенія.
   Приближаясь къ Смитфильду, Оливеръ Твистъ удивленъ былъ смѣшеніемъ какихъ-то нестройныхъ звуковъ, поразившихъ слухъ его.
   Здѣсь былъ рынокъ. Земля почти на вершокъ покрыта грязью и водою; густой паръ, подымавшійся отъ скота, смѣшивался съ туманомъ и висѣлъ неподвижно надъ трубами домовъ. Почти вся средина обширной площади занята была баранами, а за ними длинными рядами стояли коровы и быки. Крестьяне, мясники, погонщики, носильщики, мальчишки, мошенники, зѣваки и бродяги самаго низкаго класса смѣшивались въ одну густую массу. Свистъ погонщиковъ, лай собакъ, блеяніе барановъ и хрюканье поросятъ; крики разносчиковъ, брань, ругательства и ссоры со всѣхъ сторонъ, звонъ колокольчиковъ и громовый говоръ въ трактирахъ; толкотня, крики, драка; какіе-то смѣшенные звуки, летѣвшіе со всѣхъ концовъ рынка, и немытыя, нечесаныя, заспанныя рожи, бѣгающія взадъ и впередъ, толкая всѣхъ на дорогѣ, дѣлали эту сцену столь смѣшною, что Оливеръ едва вѣрилъ глазамъ своимъ.
   Сайксъ, таща за собою Оливера, расталкивалъ себѣ дорогу въ самой густотѣ толпы и не обращалъ вниманія ни на звуки, ни на лица, которыя такъ удивляли мальчика. Раза два или три онъ кивнулъ головою знакомымъ и, отказавшись отъ ихъ приглашеній, продолжалъ свой путь далѣе.
   -- Ну, пріятель, грубо сказалъ Сайксъ, смотря на часы церкви св. Андрея:-- скоро семь! Прибавляй шагу. Не отставай же!
   Сайксъ съ этимъ словомъ толкнулъ впередъ своего маленькаго спутника; Оливеръ, прискакивая и бѣжа, старался не отставать отъ разбойника.
   Они дошли до угла Гайд-Парка и вышли на дорогу къ Кенсингтону. Сайксъ, увидѣвъ извощика, учтиво просилъ довезти ихъ до Изльворта.
   -- Садитесь, сказалъ онъ.-- Это вашъ мальчикъ?
   -- Мой, отвѣчалъ Сайксъ, звѣрски смотря на Оливера и кладя его руку въ карманъ, гдѣ былъ пистолетъ.
   -- Твой отецъ идетъ слишкомъ-скоро, не такъ ли, дружокъ? спросилъ извощикъ, видя, какъ запыхался Оливеръ.
   -- Не безпокойся о немъ, прервалъ Сайксъ.-- Онъ ужь привыкъ къ этому. Ну, давай руку. Садись!
   Сказавъ это Оливеру, онъ посадилъ его съ собою, и извощикъ, погоняя лошадь, не обращалъ на нихъ никакого вниманія.
   Проѣзжая версты, Оливеръ болѣе и болѣе недоумѣвалъ, куда везетъ его Сайксъ. Наконецъ они подъѣхали къ трактиру подъ вывѣскою "кареты и лошади", недалеко отъ котораго началась новая дорога. Здѣсь они остановились.
   Сайксъ соскочилъ на землю, за нимъ Оливеръ, котораго онъ во все время держалъ за руку; бросивъ на него звѣрскій взглядъ, онъ съ значительнымъ видомъ ударилъ но карману.
   -- Прощай, мальчикъ, сказалъ извощикъ.
   -- Онъ глухъ, отвѣчалъ Сайксъ, давая ему толчка: -- онъ глухъ, собака! Не безпокойся объ немъ.
   -- О, нѣтъ, сказалъ извощикъ, садясь на козлы.-- А сегодня чудесный день. И онъ уѣхалъ.
   Сайксъ подождалъ, пока онъ отъѣхалъ довольно-далеко; потомъ, повторивъ Оливеру прежнія угрозы, повелъ его далѣе.
   Пройдя трактиръ, они поворотили налѣво, потомъ направо, на дорогу, проходя мимо большихъ садовъ и красивыхъ домиковъ, украшавшихъ обѣ ея стороны, пока дошли до города, гдѣ, на стѣнѣ одного дома, Оливеръ увидѣлъ надпись крупными буквами: "Гемптонъ". Здѣсь нѣсколько часовъ они шли по нолямъ. Наконецъ воротились въ городъ, и, пройдя мимо трактира подъ вывѣскою "краснаго льва" и по берегу рѣки, вошли въ одинъ старый трактиръ съ закрашенною вывѣскою, и въ кухнѣ спросили себѣ обѣдъ.
   Кухня была старая, низенькая комната съ толстою перекладиною поперегъ потолка; скамейки съ высокими спинками стояли около огня; на нихъ нѣсколько людей съ грубыми лицами курили и пили. Они не обратили никакого вниманія ни на Оливера, ни на Сайкса, и какъ Сайксъ также мало объ нихъ заботился, то и сѣлъ съ Оливеромъ въ углу, не безпокоясь о честной компаніи.
   Имъ подали холодной говядины. Пообѣдавъ, они сидѣли очень долго, и Оливеръ начиналъ думать, что они не пойдутъ уже далѣе. Утомленный ходьбою и вставъ рано, онъ сначала задремалъ, а потомъ, обезсиленный усталостію и табачнымъ дымомъ, заснулъ крѣпкимъ сномъ.
   Было совершенно темно, когда толчекъ Сайкса разбудилъ его. Вскочивъ на ноги, онъ увидѣлъ, что этотъ достойный человѣкъ уже успѣлъ свести тѣсную дружбу, за бутылкою пива, съ какимъ-то мастеровымъ.
   -- Такъ ты идешь въ Нижній Галлифордъ? а? спросилъ Сайксъ.
   -- Да, отвѣчалъ онъ, подъ вліяніемъ Бахуса.-- У меня славная лошадь,-- чудесная лошадь!
   -- Не можешь ли ты довезти меня туда съ мальчикомъ? спросилъ Сайксъ, подвигая пиво къ своему новому другу.
   -- Пожалуй, если вы тотчасъ отправитесь. Вамъ нужно въ Галлифордъ?
   -- Нѣтъ, подальше, въ Шеффертонъ, отвѣчалъ Сайксъ.
   -- Я довезу васъ, сколько мнѣ будетъ по дорогѣ, сказалъ мастеровой.-- Все ли заплачено, Бэки?
   -- Все; другой джентльменъ заплатилъ, отвѣчала служанка.
   -- Зачѣмъ это? сказалъ работникъ съ притворнымъ неудовольствіемъ.-- Напрасно, напрасно!
   -- Отъ-чего же? спросилъ Сайксъ.-- Ты самъ намъ услужишь. Да что тутъ толковать о пустякахъ?
   Мастеровой нѣсколько минутъ подумалъ съ серьёзнымъ видомъ, и потомъ, схвативъ Сайкса за руку, объявилъ, что онъ добрый малый. На это Сайксъ отвѣчалъ, что онъ шутитъ,-- и если бы мастеровой былъ трезвѣе, то могъ бы замѣтить, что ему говорятъ правду.
   Послѣ взаимныхъ комплиментовъ, они пожелали компаніи покойной ночи и вышли; служанка собрала бутылки съ стаканами и вышла посмотрѣть, какъ они поѣдутъ. Повозка стояла около дома. Оливеръ и Сайксъ помѣстились на нее безъ церемоніи; вслѣдъ за ними сѣлъ и мастеровой. Лошадь, подъ ударами кнута, поскакала въ галопъ.
   Ночь была очень темпа. Густой туманъ, поднявшійся отъ рѣки и болотистой почвы, повисъ надъ полями. Холодъ былъ пронзителенъ; все было черно и мрачно. Никто не говорилъ ни слова, потому-что мастеровой засыпалъ, а Сайксъ не имѣлъ охоты заводить разговоръ. Оливеръ сидѣлъ съёжившись и съ ужасомъ смотрѣлъ на тѣ странные образы, которые представляли изъ себя деревья, размахивая своими длинными вѣтвями.
   Когда они проѣзжали мимо церкви, колоколъ пробилъ семь. Свѣтъ изъ окна домика, стоявшаго по другую сторону дороги, отражаясь въ окнахъ церкви, оставлялъ рощу, гдѣ было кладбище, въ какой-то мрачной, угрюмой темнотѣ. Невдалекѣ слышался глухой шумъ падающей воды и шелестъ листьевъ стараго дерева, колеблемаго ночнымъ вѣтромъ. Казалось, то была тихая гармонія въ царствѣ мертвыхъ.
   Миновавъ церковь, они выѣхали на пустую дорогу. Проѣхавъ двѣ или три мили, повозка остановилась. Сайксъ вышелъ изъ нея и, взявъ Оливера за руку, пошелъ далѣе.
   Они не вошли ни въ одинъ домъ въ Шеппертонѣ, хоть этого и ожидалъ усталый мальчикъ, но продолжали идти по грязи и въ темнотѣ чрезъ темные переулки и открытыя, холодныя пустоши, пока передъ ними не замелькали огни города. Взглянувъ печально впередъ, Оливеръ увидѣлъ, что прямо передъ ихъ ногами была вода, и что они подходили къ мосту.
   Сайксъ шелъ прямо до самаго моста; потомъ вдругъ поворотилъ налѣво вдоль берега. Вода! подумалъ Оливеръ, дрожа отъ страха. Онъ меня привелъ въ такое пустое мѣсто затѣмъ, чтобъ убить!
   Оливеръ готовъ былъ вырваться отъ разбойника и бороться съ нимъ за жизнь, когда увидѣлъ себя передъ домикомъ совсѣмъ развалившимся и ветхимъ. По обѣ стороны полуизломанной двери было по окну, и одно въ верхнемъ этажѣ; но нигдѣ не видно огня. Домъ казался необитаемымъ.
   Сайксъ, все держа Оливера за руку, тихо подошелъ къ двери и поднялъ защелку. Дверь уступила, и они вошли въ домъ.
   

ГЛАВА XXII.
Неудача.

   -- Кто тамъ? закричалъ громкій, сердитый голосъ, только-что они переступили черезъ порогъ.
   -- Полно горланить! сказалъ Сайксъ, запирая дверь задвижкою.-- Посвѣти намъ, Тоби.
   -- А, друзья! кричалъ тотъ же голосъ.-- Свѣчу, Берни, свѣчу! Ну, проснись!
   Казалось, говорившій бросилъ чѣмъ-то въ того, къ кому относились его слова, потому-что послышался стукъ чего-то падающаго, и бредъ полупроснувшагося человѣка.
   -- Эй, слышишь? кричалъ тотъ же голосъ.-- Биль Сайксъ дожидается, и никто не встрѣтитъ его; ты спишь, животное, или хочешь, чтобъ я разбудилъ тебя подсвѣчниками?
   Вслѣдъ за этимъ послышался стукъ приближавшихся шаговъ, и изъ дверей вышелъ человѣкъ, котораго мы описали у же прежде, какъ исправляющаго должность слуги въ трактирѣ Сефроигилль.
   -- Мистеръ Сайксъ! вскричалъ Берни, съ истинною или притворною радостію.-- Пожалуйте, пожалуйте!
   -- Ступай впередъ, сказалъ Сайксъ, толкая передъ собою Оливера.-- Скорѣе, или полетишь у меня!
   Они вошли въ низенькую, темную комнату, съ дымною печью, двумя или тремя сломанными стульями, столомъ, и очень страннымъ диваномъ, на которомъ, поднявъ ноги выше головы, лежалъ человѣкъ, куря изъ длинной глиняной трубки. На немъ былъ наскоро сшитый фракъ табачнаго цвѣта съ большими блестящими пуговицами, желтый галстухъ, странный пестрый жилетъ и суконные панталоны. Это былъ мистеръ Кракитъ. У него ни на головѣ, ни на лицѣ не было обилія въ волосахъ; однакожъ немногіе его волосы были завиты и причесаны въ букли, которыя онъ поправлялъ грязными своими пальцами, украшенными множествомъ большихъ простыхъ колецъ. Онъ былъ немного выше средняго роста и казался слабъ на ногахъ; но это не мѣшало ему, поднявъ ноги, любоваться сапогами.
   -- Биль, дружище! сказалъ онъ, оборачивая голову къ двери:-- какъ я радъ, что вижу тебя! Я уже боялся, что ты не пріидешь. Ба!
   Сдѣлавъ это восклицаніе съ видомъ величайшаго удивленія, Тоби Кракитъ сѣлъ и, выпучивъ глаза на Оливера, спросилъ: кто это?
   -- Мальчикъ; просто, мальчикъ! отвѣчалъ Сайксъ:-- подвинь стулъ къ огню.
   -- Одинъ изъ мальчиковъ мистера Феджина, сказалъ Берни съ усмѣшкою.
   -- Феджина! вскричалъ Тоби, смотря на Оливера.-- Да этотъ мальчикъ сдѣланъ для кармановъ старыхъ барынь. Это просто кладъ!
   -- Перестань, прервалъ Сайксъ съ нетерпѣніемъ и, наклонясь къ своему достойному другу, шепнулъ ему нѣсколько словъ на ухо, послѣ чего Кракитъ смѣялся еще болѣе и съ удивленіемъ разсматривалъ Оливера.
   -- Теперь, сказалъ Сайксъ, садясь на прежнее мѣсто:-- если ты дашь намъ чего-нибудь поѣсть и выпить, то сдѣлаешь доброе дѣло.-- Сядь къ огню, мальчишка, отдохни; ночью тебѣ еще нужно будетъ идти съ нами, хоть и недалеко.
   Оливеръ взглянулъ на Сайкса съ робкимъ, безмолвнымъ удивленіемъ и, подвинувъ стулъ къ огню, сѣлъ повѣся голову, самъ не понимая, гдѣ онъ и что вкругъ его происходитъ.
   -- Ну, сказалъ Тоби, когда молодой Жидъ поставилъ остатки кушанья и бутылку на столъ: -- счастливаго успѣха. Онъ всталъ, чтобъ выпить, осторожно поставилъ пустую трубку въ уголъ, подошелъ къ столу, налилъ стаканъ вина и выпилъ. Сайксъ сдѣлалъ, то же.
   -- Каплю для мальчика, сказалъ Тоби, наливая полрюмки.-- Пей, ты, невинность!
   -- Право, сказалъ Оливеръ, жалобно смотря ему въ лицо:-- право, я...
   -- Пей! вскричалъ Тоби.-- Развѣ ты думаешь, я не знаю, что для тебя хорошо, что нѣтъ? Вели ему пить, Биль.
   -- Совѣтую, сказалъ Сайксъ, ударивъ по карману. Чортъ возьми, онъ безпокойнѣе цѣлой семьи бѣсенятъ! Пей сію же минуту!
   Устрашенный угрозами, Оливеръ вдругъ проглотилъ что было въ рюмкѣ и тотчасъ началъ сильно кашлять, что привело въ восхищеніе Тоби Кракита и Берни; даже самъ Сайксъ не могъ не усмѣхнуться.
   Когда Сайксъ удовлетворилъ своему аппетиту (Оливеръ не могъ ничего ѣсть, кромѣ корки хлѣба, которую его заставили проглотить), два друга легли на стульяхъ, чтобъ немного отдохнуть. Оливеръ остался на стулѣ передъ огнемъ, а Берни, завернувшись въ одѣяло, легъ на полу, возлѣ печки.
   Нѣсколько времени они спали, или притворялись спящими: никто не двигался, кромѣ Берни, который два раза вставалъ и поправлялъ угли. Оливеръ тихо началъ засыпать, припоминая сцены прошедшаго дня, какъ вдругъ Тоби Кракитъ вскочилъ и объявилъ, что уже половица перваго.
   Въ-минуту двое другихъ были на ногахъ и дѣятельно занялись приготовленіями. Сайксъ и его пріятель обвернули себѣ шеи большими темными платками и надѣли сюртуки; между-тѣмъ, Берни, открыть сундукъ, началъ вынимать для нихъ разныя вещи.
   -- Не забыли ли чего? спросилъ Сайксъ.
   -- Все взято, отвѣчалъ его товарищъ.-- Пора идти.
   Съ этими словами онъ взялъ толстую палку изъ рукъ Берни, который, передавъ другую Сайксу, надѣлъ шапку на Оливера.
   -- Ну! сказалъ Сайксъ, протягивая руку.
   Оливеръ, почти потерявъ чувства отъ усталости, воздуха и вина, которое его заставили выпить, машинально подалъ руку Сайксу.
   -- Возьми его за другую руку, сказалъ Сайксъ.-- Выглянь изъ двери, Берни.
   Жидъ вышелъ за дверь и, возвратясь, объявилъ, что все тихо; два разбойника вышли вмѣстѣ съ Оливеромъ, а Берни по-прежнему затонулъ крѣпкимъ сномъ.
   Ночь была чрезвычайно-темная. Туманъ сгустился, и хоть не было дождя, но волосы и брови Оливера начали покрываться инеемъ. Они перешли черезъ мостъ и шли къ огнямъ, которые Оливеръ видѣлъ прежде; скоро они подошли къЧертзею.
   -- Пробѣжимъ черезъ городъ, шепнулъ Сайксъ:-- ночью насъ никто не увидитъ.
   Тоби согласился, и они пустились по пустымъ улицамъ маленькаго города; кое-гдѣ слабый свѣтъ виднѣлся въ окнахъ и глухой лай собакъ изрѣдка прерывалъ молчаніе ночи; но на улицахъ не было никого, и они прошли городъ, когда на часахъ церкви пробило два.
   Ускоривъ шаги, они поворотили налѣво. Прошедъ еще съ четверть мили, они остановились передъ отдѣльнымъ домомъ, окруженнымъ стѣною. Тоби, не остановившись даже, чтобъ перевести духъ, тотчасъ взобрался на верхъ ея.
   -- Теперь мальчика, сказалъ Тоби.-- Подними его; я поддержу.
   Прежде, нежели Оливеръ успѣлъ оглядѣться, Сайксъ схватилъ его подъ руки, и черезъ три или четыре секунды онъ лежалъ на травѣ по другую сторону стѣны, вмѣстѣ съ Тоби. Сайксъ перелѣзъ вслѣдъ за ними, и всѣ начали тихо подкрадываться къ дому.
   Оливеръ не помнилъ себя отъ ужаса и отчаянія, въ первый разъ замѣтивъ, что они шли на разбой и, можетъ-быть, на убійство. Онъ сложилъ руки и невольно вскрикну.гь. Глаза его подернулись туманомъ, холодный потъ выступилъ на лицѣ; онъ упалъ на колѣни.
   -- Вставай! ворчалъ Сайксъ, дрожа отъ ярости и вынимая пистолетъ изъ кармана: -- вставай, или я убью тебя!
   -- Ради Бога, пустите меня! кричалъ Оливеръ.-- Дайте мнѣ убѣжать и умереть въ полѣ. Я никогда не пойду къ Лондону, никогда, никогда! Сжальтесь надо мною, не дѣлайте изъ меня разбой Я не могу больше... Ловкая штука... Охъ, не могу! Охъ, держите меня кто нибудь, не то я умру отъ смѣха!
   И съ этимъ неудержимымъ приступомъ веселости мистеръ Бетсъ покатился на полъ и минутъ пять катался въ судорожномъ припадкѣ радости и экстаза. Затѣмъ, вскочивъ на ноги, онъ вырвалъ у Доджера расщепленную палку со свѣчей и, подойдя къ Оливеру, обошелъ его нѣсколько разъ кругомъ, внимательно присматриваясь къ нему. Тѣмъ временемъ еврей снялъ съ себя ночной колпакъ и принялся отвѣшивать поклонъ за поклономъ передъ совершенно растерявшимся мальчикомъ. Что касается Доджера, который былъ въ довольно мрачномъ настроеніи, ибо рѣдко поддавался приступамъ веселости, когда бывалъ занятъ дѣломъ, то онъ немедленно приступилъ къ тщательному осмотру кармановъ Оливера.
   -- Смотрите-ка на его платье, Феджинъ!-- сказалъ Чарли, поднося свѣчу такъ близко къ новой курткѣ Оливера, что та едва не загорѣлась. Смотрите-ка на его платье! Самое тонкое сукно и какой покрой! Вотъ такъ штука! Да и книги еще вдобавокъ... Джентльменъ, да и только, Феджинъ!
   -- Радъ несказанно видѣть тебя, мой голубчикъ, -- сказалъ еврей, отвѣшивая поклонъ съ притворной униженностью.-- Плутишка нашъ дастъ тебѣ другое платье, мой голубчикъ, твое вѣдь праздничное и ты можешь его испортить. Почему же ты не написалъ намъ, голубчикъ, что собираешься навѣстить насъ? Мы тогда приготовили бы горячій ужинъ.
   При этихъ словахъ мистеръ Бетсъ такъ радостно и громко завизжалъ, что даже Феджинъ пришелъ въ веселое настроеніе, а Доджеръ улыбнулся. Но когда послѣдній вытащилъ у Оливера пятифунтовый билетъ, то трудно было понять, выходка ли Бетса или находка билета такъ развеселила еврея.
   -- Эге-ге!.. Это что еще такое?-- спросилъ Сайксъ, выступая впередъ, когда еврей взялъ себѣ билетъ.-- Это принадлежитъ мнѣ, Феджинъ!
   -- Нѣтъ, нѣтъ, мой голубчикъ, -- сказалъ еврей. -- Мнѣ, Билли, мнѣ! На твою долю книги.
   -- Такъ по твоему не мнѣ?-- сказалъ Билль Сайксъ, надѣвая шляпу съ рѣшительнымъ видомъ.-- Мнѣ и Нанси, вотъ и все! Давай же, не то я отведу обратно мальчика.
   Еврей замеръ на мѣстѣ. Оливеръ замеръ также, но совсѣмъ по другой причинѣ; у него проснулась надежда, что споръ этотъ кончится тѣмъ, что его отпустятъ.
   -- Ну! Давай что-ли?-- сказалъ Сайксъ.
   -- Это очень худо съ твоей стороны, Билль, очень худо, не правда-ли, Нанси?
   -- Худо-ли, хорошо-ли, -- сказалъ Сайксъ, -- а деньги давай, говорю тебѣ. Неужели ты думаешь, что мы съ Нанси даромъ будемъ тратить драгоцѣнное время и рыскать за всѣми мальчиками, которыхъ тебѣ вздумается заграбастать? Давай сюда, старая падаль, скряга! Ну!
   Кончивъ крайне любезную рѣчь свою, Сайксъ безъ церемоніи выхватилъ билетъ у еврея и, равнодушно взглянувъ ему въ глаза, сложилъ билетъ и спряталъ его внутрь своего шейнаго платка.
   -- Это по справедливости намъ за всѣ хлопоты наши, -- сказалъ онъ;-- за нихъ, собственно говоря, слѣдовало бы получить вдвое. Книги можешь оставить себѣ и читать ихъ, есть желаешь. А не хочешь, такъ продай.
   -- Очень интересно! Очень!-- сказалъ Чарли Бетсъ, кривляяся на разные лады и дѣлая видъ, что читаетъ одну изъ книгъ, -- написано прекрасно, не правда-ли, Оливеръ?
   Растерянный взглядъ, брошенный Оливеромъ на своихъ мучителей, вызвалъ новый припадокъ еще болѣе шумнаго экстаза у веселаго мистера Бетси, одареннаго талантомъ видѣть все въ забавномъ свѣтѣ.
   -- Онѣ принадлежатъ старому джентльмену, -- сказалъ Оливеръ, ломая руки, -- доброму, великодушному, старому джентльмену, который взялъ меня къ себѣ въ домъ и ухаживалъ за мной, когда я чуть не умеръ отъ горячки! О, пожалуйста, отошлите ихъ ему назадъ, отошлите книги и деньги! Держите меня здѣсь, пока я живъ, но, пожалуйста, отошлите ихъ ему назадъ. Онъ подумаетъ, что я укралъ ихъ... И старая леди... и всѣ, которые были такъ добры ко мнѣ... подумаютъ, что я укралъ ихъ! О, сжальтесь надо мною и отошлите ихъ ему!
   Съ этими словами, который сказаны были со всею силою глубочайшаго горя, Оливеръ упалъ на колѣни къ ногамъ еврея и съ отчаяніемъ ломалъ руки.
   -- Мальчикъ правъ, -- сказалъ Феджинъ, сурово оглядываясь кругомъ и морща свои мохнатыя брови, -- ты правъ, Оливеръ, правъ! Они подумаютъ, что ты укралъ ихъ. Ха, ха!-- захохоталъ онъ, потирая себѣ руки.-- Лучше этого ничего не придумать... Въ самое время угадали!
   -- Разумѣется, -- отвѣчалъ Сайксъ.-- Я сразу подумалъ объ этомъ, какъ только увидѣлъ его въ Клеркенуэллѣ съ книгами подъ рукой. Все вышло, какъ нельзя лучше. Это навѣрное нѣжносердечные пѣвцы псалмовъ; иначе они не взяли бы его къ себѣ. Они, конечно, не посмѣютъ розыскивать его, изъ боязни, что имъ придется обвинять его, а потому онъ здѣсь въ полной безопасности.
   Оливеръ переводилъ взоръ съ одного на другого, прислушиваясь къ тому, что они говорили; видъ у него былъ совсѣмъ растерянный и онъ съ трудомъ понималъ, что происходитъ кругомъ. Услышавъ заключительныя слова Билля Сайкса, онъ вдругъ вскочилъ на ноги и, какъ безумный, бросился вонъ изъ комнаты, испуская громкіе крики о помощи, которые пронеслись громкимъ эхомъ по всему старому дому.
   -- Держи собаку, Билль!-- крикнула Нанси, подбѣгая къ двери и запирая ее вслѣдъ за евреемъ и его питомцами, которые бросились преслѣдовать Оливера.-- Держи собаку, она въ клочки разорветъ мальчишку!
   -- Получитъ, что заслужилъ! -- крикнулъ Сайксъ, стараясь вырваться изъ рукъ дѣвушки.-- Отойди прочь, или я размозжу тебѣ голову объ стѣну!
   -- Я не боюсь этого, Билль, не боюсь!-- кричала дѣвушка, стараясь удержать Сайвса, -- пока я жива, я не допущу, чтобы собака разорвала мальчика.
   -- Не разорветъ!-- сказалъ Сайксъ, скрежеща зубами.-- Смотри у меня, я живо угомоню тебя, если ты не отойдешь!
   Сайксъ съ такою силою оттолкнулъ дѣвушку, что она полетѣла на другой конецъ комнаты и въ ту же минуту появился еврей и два его питомца, тащившіе Оливера за собой.
   -- Что случилось?-- спросилъ Феджинъ, озираясь кругомъ.
   -- Съ ума сошла дѣвчонка, -- отвѣчалъ Сайксъ.
   -- Нѣтъ, не сошла, -- сказала Нанси; она была блѣдна и еле переводила духъ послѣ вынесенной ею борьбы.-- Нѣтъ, Феджинъ, не сошла, не думай этого, пожалуйста.
   -- Тогда держи себя покойно, -- сказалъ еврей, злобно поглядывая на нее.
   -- Нѣтъ, не будетъ этого!-- отвѣчала Нанси, говоря очень громко.-- Не вѣришь?
   Мистеръ Феджинъ былъ достаточно хорошо знакомъ съ нравами и привычками той особенной части человѣчества, къ которой принадлежала Нанси, а потому зналъ, что въ такихъ случаяхъ, какъ теперь, не слѣдуетъ больше продолжать съ него разговора. Желая отвлечь отъ нея вниманіе всего общества, онъ обратился къ Оливеру.
   -- Такъ тебѣ вздумалось удрать, мой милый, да?-- сказалъ еврей и взялъ лежавшее у плиты неровное и узловатое полѣно.-- А?..
   Оливеръ ничего не отвѣчалъ и, притаивъ дыханіе, слѣдилъ за всѣми движеніями еврея.
   -- Хотѣлъ позвать кого-нибудь на помощь... полицію, быть можетъ, да?-- говорилъ еврей, схватывая мальчика за руку.-- Я тебя отучу отъ этого, мой милый барченокъ!
   Еврей поднялъ полѣно и ударилъ имъ по плечу Оливера; затѣмъ поднялъ его вторично, но тутъ Нанси подскочила къ нему и, выхвативъ у него полѣно изъ рукъ, съ такою силою швырнула его въ огонь, что изъ печки посыпались пылающіе угли и разлетѣлись по всей комнатѣ.
   -- Пока я здѣсь, я не могу видѣть этого, Феджинъ!-- крикнула дѣвушка.-- Получилъ обратно мальчика, ну и довольно съ тебя! Оставь его въ покоѣ... не трогай... не то я такъ отмѣчу котораго нибудь изъ васъ, что раньше времени попаду на висѣлицу!
   Дѣвушка крѣпко стукнула ногой по полу, точно собираясь исполнить свою угрозу. Губы ея были сжаты, руки сложены въ кулаки и она по очереди смотрѣла то на еврея, то на другого разбойника; въ лицѣ ея не было ни кровинки, вслѣдствіе все больше и больше возраставшаго въ ней бѣшенства.
   -- Это что еще, Нанси?-- сказалъ еврей слащавымъ тономъ послѣ небольшой паузы, во время которой онъ съ нѣкоторымъ смущеніемъ переглянулся съ Сайксомъ.-- Ты... ты сегодня куда лучше исполняешь свою роль... Ха, ха! И ловко же ты играешь, моя милая!
   -- Да?-- сказала дѣвушка.-- Смотри только, чтобы я не переиграла. Тебѣ же тогда будетъ хуже, Феджинъ! Со мною шутки плохи, говорю тебѣ.
   Немногіе мужчины рискуютъ имѣть дѣло съ раздраженной женщиной, особенно когда къ этому раздраженно примѣшиваются отчаяніе и равнодушіе къ собственной судьбѣ. Вотъ почему еврей, увидя, наконецъ, что Нанси дѣйствительно дошла до настоящаго приступа бѣшенства, понялъ, что притворяться дальше опасно. Отступивъ нѣсколько шаговъ назадъ, онъ взглянулъ на Сайкса робкимъ, умоляющимъ взоромъ, какъ бы давая ему этимъ знать, что теперь наступила его очередь говорить.
   Мистеръ Сайксъ понялъ эту безмолвную просьбу; собственная гордость его въ этомъ случаѣ была заинтересована тѣмъ, чтобы немедленно урезонить Нанси и тѣмъ показать свое вліяніе надъ ней. Онъ началъ съ того, что разразился цѣлымъ потокомъ проклятій и самыхъ отборныхъ ругательствъ; видя, однако, что они не производятъ желаннаго дѣйствія на предметъ, противъ котораго они изрыгаются. рѣшилъ прибѣгнуть къ другимъ болѣе удобопріемлемымъ аргументамъ.
   -- И что ты думаешь выиграть этимъ?-- спросилъ Сайксъ, приправивъ начало своего допроса обыкновеннымъ выраженіемъ, которое касается одной изъ наиболѣе драгоцѣнныхъ частей человѣческаго лица. Будь это воззваніе услышано тамъ вверху надъ нами и исполнись оно хотя одинъ разъ изъ пятидесяти тысячъ разъ, то слѣпота сдѣлалась бы самымъ обыкновеннымъ явленіемъ въ мірѣ.-- И что ты думаешь выиграть этимъ? Чортъ возьми! Да знаешь ли ты, гдѣ ты и кто ты?
   -- О, да я хорошо это знаю!-- отвѣчала дѣвушка, истерически хохоча, и съ притворнымъ равнодушіемъ покачивая головой изъ стороны въ сторону.
   -- Такъ вотъ и успокойся, -- продолжалъ Сайксъ, съ такимъ видомъ, съ какимъ онъ обращался обыкновенно къ своей собакѣ,-- не то я на долгое время самъ успокою тебя.
   Дѣвушка снова засмѣялась и на этотъ разъ еще болѣе истеричнымъ смѣхомъ, чѣмъ раньше. Бросивъ поспѣшный взглядъ на Сайкса, она отвернулась въ сторону и до крови закусила губу.
   -- Хороша, нечего сказать, -- продолжалъ Сайксъ, съ пренебреженіемъ посматривая на дѣвушку, -- выдумала тоже великодушничать и нѣжничать! Много же выиграетъ ребенокъ, какъ ты его называешь, если ты будешь его другомъ!
   -- Боже милостивый, помоги мнѣ! Да я его другъ!-- горячо вскрикнула дѣвушка. -- Я жалѣю, что не умерла на улицѣ или не попала на мѣсто тѣхъ, мимо которыхъ мы проходили сегодня вечеромъ, прежде чѣмъ я поймала его. Что онъ теперь, начиная съ сегодняшняго вечера? Воръ, лжецъ, негодяй, все, что хочешь? Мало этого и безъ побоевъ тому старому чорту?
   -- Довольно, Сайксъ, довольно, -- сказалъ еврей увѣщательнымъ тономъ и направился къ мальчикамъ, которые внимательно прислушивались ко всему, что говорилось.-- Надо бытъ вѣжливѣе, Билль, гораздо вѣжливѣе.
   -- Вѣжливѣе!-- крикнула дѣвушка, на которую было страшно смотрѣть въ эту минуту.-- Вѣжливѣе, негодяй! Да, ты былъ вѣжливъ со мною. Я воровала для тебя, когда была наполовину меньше этого мальчика, -- указала она на Оливера.-- Вотъ уже двѣнадцать лѣтъ, какъ я занимаюсь тѣмъ же ремесломъ и нахожусь на той же службѣ. Знаешь ты это? Говори же! Знаешь ты это?
   -- Ну полно, полно, -- сказалъ еврей, стараясь говорить миролюбивымъ тономъ, -- если это и такъ, то вѣдь ты этимъ добываешь средства къ существованію.
   -- Ага!-- отвѣчала дѣвушка и продолжала дальше, выкрикивая каждое слово.-- Это мое средство къ существованію? А сырыя, холодная, грязныя улицы мой домъ? А ты тотъ самый негодяй, который втопталъ меня туда много лѣтъ тому назадъ и будешь держать меня тамъ день и ночь, день и ночь, пока я не умру!
   -- Еще хуже будетъ, -- сказалъ еврей, взбѣшенный этими упреками, -- еще хуже будетъ, если не замолчишь и скажешь хотя единое слово.
   Дѣвушка ничего не отвѣчала, по въ припадкѣ бѣшенства стала рвать на себѣ волосы и платье и затѣмъ бросилась къ еврею, какъ бы собираясь оставить на немъ слѣды своего желанія отомстить ему. Но Сайксъ схватилъ ее за руки. Рванувшись нѣсколько разъ отъ него, дѣвушка вдругъ потеряла сознаніе.
   -- Ну, теперь она успокоится, -- сказалъ Сайксъ, укладывая дѣвушку на полъ въ углу комнаты.-- У нея страшная сила въ рукахъ, когда на нее находитъ такой стихъ.
   Еврей вытеръ лицо платкомъ и улыбнулся, чувствуя видимое облегченіе, что все кончилось, наконецъ; но ни онъ, ни Сайксъ, ни собака, ни мальчики ничего особеннаго въ этомъ не увидѣли, кромѣ обыкновеннаго случайнаго происшествія, присущаго ихъ ремеслу.
   -- Нѣтъ ничего хуже, какъ имѣть дѣло съ женщинами, -- сказалъ еврей;-- но онѣ очень ловкія и мы не можемъ обойтись безъ нихъ. Чарли, уложи Оливера въ постель.
   -- Я думаю, Феджинъ, лучше будетъ не надѣвать ему завтра этого платья, -- сказалъ Чарли Бетсъ.
   -- Конечно, нѣтъ!-- отвѣчалъ еврей, и засмѣялся, какъ смѣялся и Чарли, предлагая ему свой вопросъ.
   Бетсъ, восхищенный даннымъ ему порученіемъ взялъ палку со свѣчей и повелъ Оливера въ сосѣднюю съ комнатой кухню, гдѣ находились два, три соломенника, на одномъ изъ которыхъ мальчикъ спалъ раньше. Здѣсь, то и дѣло заливаясь неудержимымъ хохотомъ, Чарли вынялъ старое порванное платье Оливера, съ такимъ восторгомъ отданное имъ во время пребыванія своего у мастера Броунлоу. Феджинъ случайно пріобрѣлъ его отъ еврея, который купилъ его, что и послужило первымъ ключемъ къ открытію мѣстопребыванія Оливера.
   -- Снимай-ка съ себя нарядъ-то свой, -- сказалъ Чарли, -- я отдамъ его Феджину, чтобы онъ спряталъ его. Вотъ такъ потѣха, право!
   Бѣдный Оливеръ неохотно повиновался. Мистеръ Бетсъ свернулъ новое платье, взялъ его подъ мышку и вышелъ изъ комнаты, оставивъ Оливера въ темнотѣ и заперевъ дверь на замокъ.
   Громкій смѣхъ Чарли, голосъ миссъ Бетси, которая пришла во время, чтобы сбрызнуть водой свою подругу и оказать ей нѣкоторыя услуги, дабы привести ее въ сознаніе, все это помѣшало бы, пожалуй, уснуть людямъ въ болѣе счастливомъ положеніи, чѣмъ то, въ которомъ находился Оливеръ. Но мальчикъ былъ слабъ и измучень, а потому скоро уснулъ глубокимъ сномъ.
  

XVII. Судьба преслѣдуетъ Оливера. Въ Лондонъ является великій человѣкъ и наноситъ вредъ его репутаціи.

   Во всѣхъ хорошихъ мелодрамахъ трагическія сцены смѣняются непремѣнно комическими, что дѣлается съ такою же послѣдовательностью, съ какою въ окорокѣ чередуются слои мяса и жира. Герой падаетъ на солому, отягченный цѣпями и удрученный несчастіями; въ слѣдующей затѣмъ сценѣ его вѣрный, но ничего не подозрѣвающій пріятель забавляетъ слушателей комической пѣснью. Героиня попадаетъ въ руки гордаго и безпощаднаго барона; чести ея и жизни грозитъ опасность и, чтобы спасти первую, она хочетъ убить себя. И вотъ въ ту самую минуту, когда всѣ чувства наши напряжены до высшей степени, раздается свистокъ и передъ нами появляется большой залъ во дворцѣ. Сѣдой сенешаль поетъ веселыя пѣсни, а вассалы цѣлымъ хоромъ подхватываютъ ихъ. Вассалы свободны и не привязаны ни къ какому мѣсту; они переходятъ изъ церкви во дворецъ, изъ города въ городъ и вездѣ цѣлымъ обществомъ поютъ и веселятся.
   Такія чередованія кажутся на первый взглядъ абсурдомъ, но въ нихъ между тѣмъ нѣтъ ничего неестественнаго. Не менѣе поразительные переходы встрѣчаются и въ дѣйствительной жизни: въ одномъ мѣстѣ мы видимъ приготовленные для пиршества столы, въ другомъ смертное ложе; въ одномъ -- траурныя сдежды, въ другомъ -- праздникъ и веселье. Вся разница лишь въ томъ, что здѣсь мы сами являемся дѣйствующими лицами, тогда какъ тамъ мы ни болѣе, ни менѣе, какъ пассивные зрители. Актеры, участвующіе въ фантастической жизни театра, относятся безучастно къ рѣзкимъ переходамъ и внезапному импульсу страсти или другого чувства, тогда какъ зрители, которые смотрятъ на нихъ со стороны замѣчаютъ всѣ стороны происходящаго на сценѣ дѣйствія какъ ужасныя, такъ и нелѣпыя и смѣшныя.
   Такія же перемѣны дѣйствій, мѣста и времени давно уже встрѣчаются въ книгахъ и считаются величайшимъ доказательствомъ неоспоримаго таланта автора. Нѣкоторые критики даже ставятъ талантъ этотъ въ зависимость отъ того, какъ группируетъ авторъ въ концѣ каждой главы затруднительныя обстоятельства своихъ героевъ.
   Все кто краткое отступленіе я считалъ необходимымъ въ виду того деликатного обстоятельства, что я, какъ повѣствователь этой исторіи, нашелъ нужнымъ вернуться къ тому городу, гдѣ родился Оливеръ Твистъ. Читателю предоставляется самому судить вѣрны ли и существенны ли были причины, заставившія меня совершить это путешествіе.
   Мистеръ Бембль вышелъ рано утромъ изъ воротъ дома призрѣнія и величественной поступью направлялся вдоль Хайгъ-Стрита. Онъ былъ въ полномъ расцвѣтѣ и силѣ своей дѣятельности; трехуголка его и сюртукъ блестѣли подъ лучами утренняго солнца; онъ сжималъ свою палку со всею мощью здоровья и власти. Muстеръ Бембль всегда высоко носилъ свою голову, но сегодня утромъ онъ несъ ее выше обыкновеннаго. Въ глазахъ его было что-то глубокое, во всемъ видѣ нѣчто возвышенное, указывая каждому внимательному наблюдателю на то, что въ головѣ приходскаго сторожа проходятъ высокія, не поддающіяся никакому выраженію мысли.
   Мистеръ Бембль не останавливался, чтобы поговорить съ лавочниками или съ тѣми, которые сами заговаривали съ нимъ, когда онъ проходилъ мимо. На всѣ привѣтствія онъ отвѣтствовалъ лишь мановеніемъ руки и до тѣхъ поръ не измѣнилъ своего величественнаго шага, пока не подошелъ къ фермѣ, гдѣ мистриссъ Меннъ оказывала приходскія попеченія своимъ питомцамъ.
   -- Чортъ бы его побралъ!-- сказала мистриссъ Меннъ, когда послышался хорошо знакомый ей звонокъ у воротъ сада.-- Кто ужъ кромѣ него придетъ въ такое время!...-- Ахъ, мистеръ Бембль, я сразу подумала, что это вы. Боже мой, какъ я рада видѣть васъ. Войдите въ комнату, сэръ, пожалуйста!
   Первая часть этого монолога была адресована Сусаннѣ; а выраженіе восторга и удовольствія мистеру Бемблю. Добрая леди поспѣшно открыла ворота и съ выраженіемъ самаго почтительнаго вниманія провела мистера Бембля въ гостиную.
   -- Мистриссъ Меннъ, -- сказалъ мистеръ Бембль, не садясь и не падая въ кресло, какъ это сдѣлалъ бы какой нибудь пустой человѣкъ, но опускаясь въ него медленно и постепенно.-- Мистриссь Меннъ, ма'амъ, добраго утра!
   -- Благодарю, вамъ также добраго утра, сэръ!-- сказала мистриссъ Меннъ, надѣляя посѣтителя цѣлымъ рядомъ улыбокъ.-- Надѣюсь, вы здоровы, сэръ!
   -- Такъ себѣ, мистриссъ Меннъ, -- отвѣчалъ сторожъ.-- Приходская жизнь не усыпана розами, мистриссъ Меннъ!
   -- О, да, мистеръ Бембль!-- отвѣчала леди. Надо думать, что и приходскія дѣти цѣлымъ хоромъ и съ большою готовностью подтвердили бы то же самое.
   -- Приходская жизнь, ма'амъ, -- продолжалъ мистеръ Бембль, водя палкой по столу, -- полна страданій, огорченій и доблестныхъ подвиговъ; но всѣ общественные дѣятели всегда, могу сказать, подвергаются преслѣдованію.
   Мистриссъ Меннъ, не понимая, что онъ хочетъ этимъ сказать, подняла руки въ знакъ сочувствія и вздохнула.
   -- Ахъ! Вздохните, вздохните мистриссъ Меннъ!-- сказалъ сторожъ.
   Думая, что вздохъ ея былъ правиленъ, мистриссъ Менъ снова вздохнула, что видимо понравилось общественному дѣятелю, который, стараясь прикрыть свою улыбку суровымъ взглядомъ на трехуголку сказалъ:
   -- Мистриссъ Меннъ, я ѣду въ Лондонъ.
   -- Неужели, мистеръ Бембль! -- воскликнула мистриссь Меннъ, отскакивая назадъ.
   -- Въ Лондонъ, ма'амъ, -- отвѣчалъ непоколебимый сторожъ, -- на дилижансѣ. Я и два нищихъ, мистриссъ Меннъ! Назначено судебное разбирательство по одному дѣлу... Комитетъ выбралъ меня... меня, мистриссъ Меннъ... изложитъ это дѣло передъ сессіей Клеркенуэлля. Спрашиваю васъ, -- продолжалъ мистеръ Бембль, гордо откидываясь назадъ, -- не очутится ли сессія Клеркенуэлля сама въ незавидномъ положеніи прежде, чѣмъ меня поставитъ въ него?
   -- О, не будьте слишкомъ суровы съ ними, -- умоляла мистриссъ Меннъ,
   -- Клеркенуэльская сессія сама доведетъ себя до этого, -- отвѣчалъ мистеръ Бембль, -- и если Клеркенуэльская сессія почувствуетъ себя хуже, чѣмъ она ожидала, то пусть Клеркенуэльская сессія сама себя и благодаритъ за это!
   Было столько рѣшимости и увѣренности въ грозномъ тонѣ, какимъ мистеръ Бембль изложилъ свое мнѣніе, что мистриссъ Меннъ пришла положительно въ ужасъ. Наконецъ она сказала:
   -- Вы ѣдете на дилижансѣ, сэръ? Я привыкла думать, что нищихъ возятъ на телѣгахъ.
   -- Это когда они больны, мистриссъ Меннъ, -- сказалъ сторожъ.-- Мы сажаемъ больныхъ нищихъ въ открытыя повозки въ дождливую погоду, чтобы предупредить простуду.
   -- О!-- сказала мистриссъ Меннъ.
   -- Двухъ этихъ нищихъ мы отправляемъ на дилижансѣ по удешевленной цѣнѣ, -- сказалъ мистеръ Бембль.-- Они очень слабы и перевозка ихъ обойдется намъ на два фунта меньше, чѣмъ похороны... мы хотимъ передать ихъ другому приходу и это, можетъ быть, удастся намъ... Лишь бы только они не вздумали умереть по дорогѣ. Ха, ха, ха!
   Посмѣявшись немного, мистеръ Бембль взглянулъ на свою трехуголку и снова принялъ серьезный видъ.
   -- Мы забываемъ дѣло, ма'амъ, -- сказалъ онъ.-- Вотъ вамъ приходская стипендія за мѣсяцъ.
   Мистеръ Бембль вынулъ изъ бумажника серебряныя монеты, завернутыя въ бумагу, и попросилъ дать ему росписку, тотчасъ же написанную мистриссъ Меннъ.
   -- Худо написано, сэръ, -- сказала попечительница, -- зато по формѣ. Благодарю васъ, мистеръ Бембль. Очень, очень обязана вамъ, сэръ!
   Мистеръ Бембль вѣжливо поклонился въ отвѣтъ на любезное обхожденіе мистриссъ Меннъ и спросилъ, какъ здоровье дѣтей.
   -- Да хранитъ Богъ милыхъ малютокъ!-- сказала мистриссъ Меннъ съ волненіемъ:-- Всѣ здоровы, кромѣ двухъ, умершихъ из той недѣлѣ... да еще маленькаго Дика.
   -- Такъ ему не лучше?-- спросилъ мистеръ Богбль.
   Мистриссь Меннъ покачала головой.
   -- Это крайне испорченный, порочный, съ самыми худыми задатками приходской ребенокъ, -- сказалъ мистеръ Бембль.-- Гдѣ онъ?
   -- Я сію минуту позову его сюда, сэръ!-- отвѣчала мистриссъ Меннъ.-- Иди сюда, Дикъ!
   Отыскавъ Дика, мистриссъ повела его къ насосу, вымыла ему лицо, вытерла своимъ собственнымъ платьемъ и затѣмъ поставила мальчика передъ грозныя очи мистера Бембля, приходскаго сторожа.
   Ребенокъ былъ блѣденъ и худъ; щеки его ввалились, большіе глаза горѣли лихорадочнымъ блескомъ. Рваное приходское платье, ливрея его нищеты, висѣла на его тощемъ тѣльцѣ, а ручки и ножки были сухія, какъ у старика.
   Таково то было несчастное существо, дрожавшее отъ страха передъ мистеромъ Бемблемъ, не смѣя поднять глазъ и трепеща при одномъ звукѣ его голоса.
   -- Почему ты не смотришь прямо въ глаза джентльмену, упрямый мальчикъ?-- сказала мистриссъ Меннъ.
   Ребенокъ робко поднялъ глаза и встрѣтился со взоромъ мистера Бембля.
   -- Что съ тобой, приходскій Дикъ?-- спросилъ мистеръ Бембль въ нѣсколько шутливомъ тонѣ.
   -- Ничего, сэръ, -- еле слышно отвѣчалъ Дикъ.
   -- Я тоже думаю, что ничего, -- сказала мистриссъ Меннъ, смѣясь надъ шутливымъ тономъ мистера Бембля.-- Надѣюсь, что ты ничего не желаешь?
   -- Я желалъ-бы.... пролепеталъ ребенокъ.
   -- Вотъ тебѣ и разъ, -- перебила его мистрисъ Меннъ.-- Ужъ не вздумаешь ли ты сказать, что ты нуждаешься въ чемъ нибудь? Ахъ, ты маленькій негодяй....
   -- Погодите, мистриссъ Меннъ, погодите, -- сказалъ сторожъ, съ важнымъ видомъ подымая руку.-- Желалъ бы чего, сэръ?
   -- Я желалъ бы, -- продолжалъ ребенокъ, -- чтобы кто нибудь написалъ мнѣ нѣсколько словъ на кусочкѣ бумаги, сложилъ ее, запечаталъ и потомъ спряталъ ее, когда я буду лежать въ землѣ.
   -- Что? Что хочетъ сказать мальчикъ?-- воскликнулъ мистеръ Бембль, на котораго произвели нѣкоторое впечатлѣніе серьезный видъ и блѣдность ребенка.
   -- Что ты хочешь сказать, сэръ?
   -- Я желалъ бы, -- сказалъ ребенокъ, -- сказать бѣдному Оливеру Твисту, какъ я его люблю, какъ я часто сидѣлъ одинъ и плакалъ о томъ, что онъ ходитъ одинъ въ темную ночь и никто не хочетъ ему помочь. Я хотѣлъ бы сказать ему, -- и ребенокъ крѣпко сжалъ худенькія ручки и заговорилъ съ большимъ еще волненіемъ, -- что я радъ умереть такимъ маленькимъ, потому что, если бы я выросъ и состарился, то маленькая сестренка моя на небѣ не узнала бы меня и не любила бы меня. А теперь дѣтьми, мы будемъ съ нею очень счастливы.
   Мистеръ Бембль съ неописаннымъ удивленіемъ окинулъ мальчика взоромъ съ головы до ногъ и сказалъ:-- Всѣ они походятъ другъ на друга, мистриссъ Меннъ. Этотъ наглый Оливеръ всѣхъ испортилъ.
   -- Я никогда не думала этого, сэръ! -- сказала мистриссъ Меннъ, подымая руки и бросая злобный взглядъ на Дика.-- Никогда еще не видѣла я такого закоренѣлаго негодяя!
   -- Уведите его прочь, ма'амъ!-- приказалъ мистеръ Бембль.-- Надо будетъ доложить объ этомъ комитету, мистриссъ Меннъ!
   -- Надѣюсь, джентльмены поймутъ, что въ этомъ нѣтъ моей вины, -- сказала мистриссъ Меннъ.
   -- Они поймутъ это, мистриссъ Меннъ, ибо имъ будетъ доложено истинное положеніе вещей, -- отвѣчалъ мистеръ Бембль.-- Уведите его... Я не могу видѣть его.
   Дика тотчасъ же увели и заперли въ подвалъ съ углемъ. Немного погодя удалился и мистеръ Бембль, спѣшившій готовиться къ своему путешествію,
   На слѣдующій день, часовъ въ шесть утра, мистеръ Бембль, надѣвъ, вмѣсто трехуголки, обыкновенную мужскую шляпу съ полями и облачившись въ голубовато-сѣрый плащъ съ капюшономъ, занялъ мѣсто въ дилижансѣ рядомъ съ двумя преступниками, дѣло которыхъ должно было разбираться, и въ надлежащее время прибылъ въ Лондонъ. Но дорогѣ съ нимъ ничего не приключилось, кромѣ небольшой непріятности, причиненной ему двумя нищими, которые упорно дрожали отъ холода и выказывали по этому поводу свое неудовольствіе въ такихъ выраженіяхъ, что у мистера Бембля, по словамъ его, зубы простучали всю дорогу отъ волненія, не смотря на то, что на немъ былъ его сѣрый плащъ.
   Избавившись къ вечеру отъ общества этихъ зловредныхъ лицъ, мистеръ Бембль вошелъ въ домъ, у котораго остановился дилижансъ, и приказалъ подать себѣ ростбифъ, соусъ изъ устрицъ и пива. Наливъ себѣ стаканъ горячаго джину съ водой, онъ доставилъ его на каменную доску и придвинулъ стулъ къ огню; послѣ предварительныхъ размышленій о склонности людей вѣчно жаловаться и всегда быть чѣмъ нибудь недовольными, онъ взялъ газету и приготовился читать.
   Первый параграфъ, на которомъ остановились глаза мистера Бембля, состоялъ изъ слѣдующаго объявленія:

"ПЯТЬ ГИНЕЙ НАГРАДЫ".

   "Въ прошлый четвергъ вечеромъ изъ своего дома въ Пентонвиллѣ убѣжалъ или былъ кѣмъ нибудь похищенъ маленькій мальчикъ, по имени Оливеръ Твистъ, и съ тѣхъ поръ о немъ ничего по слышно. Вышеупомянутая награда будетъ уплачена тому лицу, которое дастъ указанія, могущія повести къ открытію мѣстопребыванія Оливера Твиста, или прольетъ свѣтъ на его предыдущую жизнь, чѣмъ, по многимъ причинамъ, горячо интересуется податель сего объявленія".
   Затѣмъ слѣдовало полное описаніе одежды Оливера и его наружности, появленіе его и исчезновеніе и въ концѣ полное имя Мистера Броунлоу и его адресъ.
   Мистеръ Бембль широко раскрылъ глаза отъ удивленія, прочелъ объявленіе нѣсколько разъ, медленно и очень внимательно, и спустя пять минуть послѣ этого былъ уже на пути въ Пентонвилль, забывъ въ своемъ волненіи выпить стаканъ горячаго джина съ водой.
   -- Дома ли мистеръ Броунлоу?-- спросилъ мистеръ Бембль дѣвушку, открывшую ему дверь.
   На этотъ вопросъ дѣвушка отвѣчала уклончиво, что она не знаетъ и проситъ его сказать, откуда онъ.
   Не успѣлъ мистеръ Бембль произнести имени Оливера, какъ мистриссъ Бедуинъ, слушавшая разговоръ у дверей комнаты, поспѣшила въ переднюю, еле переводя духъ отъ волненія.
   -- Войдите, пожалуйста, войдите, -- говорила старая леди.-- Я знала, что мы услышимъ о немъ. Бѣдное дитя! Я знала, что мы услышимъ. Я была увѣрена въ этомъ. Да благословитъ его Господь! Я говорила, я все время это говорила!
   И проговоривъ это, почтенная старая леди бросилась обратно въ комнату, сѣла на диванъ и разразилась слезами. Дѣвушка, не отличавшаяся такою чувствительностью, побѣжала тѣмъ временемъ наверхъ и вернулась скоро обратно, прося посѣтителя слѣдовать за нею.
   Мистеръ Бемблъ вошелъ въ кабинетъ, гдѣ сидѣли мистеръ Броунлоу и другъ его мистеръ Гримвигъ, а передъ ними стояли графинъ и стаканы. Мистеръ Гримвигъ тотчасъ же разразился восклицаніями:
   -- Сторожъ! Приходской сторожъ! Если это не такъ, то я съѣмъ свою голову.
   -- Не мѣшайте намъ теперь, пожалуйста, -- сказалъ мистеръ Броунлоу.-- Прошу садиться!
   Мистеръ Бембль сѣлъ, крайне удивленный странными манерами Гримвига. Мистеръ Броунлоу передвинулъ лампу такимъ образомъ, чтобы при свѣтѣ ея видѣть лучше лицо сторожа, и сказалъ съ нѣкоторымъ оттѣнкомъ досады въ голосѣ.
   -- Вы, сэръ, явились потому, конечно, что прочли объявленіе?
   -- Да, сэръ!-- отвѣчалъ мистеръ Бембль.
   -- И вы, дѣйствительно, сторожъ или нѣтъ?-- спросилъ мистеръ Гримвигъ.
   -- Я приходскій сторожъ, джентльмены, -- отвѣчалъ мистеръ Бембль съ грустью.
   -- Разумѣется, -- сказалъ мистеръ Гримвигъ своему другу.-- Я зналъ, что онъ сторожъ... Сторожъ до мозга костей.
   Мистеръ Броунлоу слегка кивнулъ головой своему другу, чтобы онъ молчалъ, а затѣмъ спросилъ:
   -- Извѣстно вамъ, гдѣ находится мальчикъ?
   -- Столько же, сколько и вамъ, -- отвѣчалъ мистеръ Бембль.
   -- Что же вы знаете о немъ?-- спросилъ старый джентльменъ.-- Говорите, мой другъ, все, что вы знаете. Почему вы знаете его?
   -- Вы, конечно, ничего хорошаго о немъ сказать не можете?-- спросилъ мистеръ Гримвигъ язвительно и пристально взглянувъ на своего друга.
   Мистеръ Бембль сразу понялъ, къ чему клонится этотъ вопросъ и съ важностью покачалъ головой.
   -- Видите!-- сказалъ мистеръ Гримвигъ, торжествующимъ взоромъ посматривая на мистера Броунлоу.
   Мистеръ Броунлоу съ нѣкоторымъ предубѣжденіемъ взглянулъ на нахмуренное лицо мистера Бембля и затѣмъ просилъ его сообщить все, что онъ знаетъ объ Оливерѣ и по возможности въ болѣе краткихъ выраженіяхъ.
   Мистеръ Бембль снялъ шляпу, разстегнулъ плащъ, сложилъ pуки, склонилъ голову на бокъ и послѣ нѣсколькихъ минутъ размышленія приступилъ къ разсказу.
   Мы не будемъ приводить въ подробности словъ сторожа, употребившаго на это всего двадцать минутъ, но сущность его разсказа заключалась въ слѣдующемъ:
   Оливеръ найденышъ, рожденный отъ порочныхъ родителей, низкаго, вѣроятно, происхожденія. Онъ съ перваго же дня рожденія отличался такими качествами, какъ ложь, неблагодарность и злость: онъ закончилъ пребываніе въ мѣстѣ своего рожденія покушеніемъ на убійство ни въ чемъ неповиннаго мальчика, послѣ чего бѣжалъ ночью изъ дому своего хозяина. Въ доказательство того, что онъ дѣйствительно есть то лицо, какимъ называетъ себя, мистеръ Бембль положилъ на столъ захваченныя имъ съ собою бумаги. Сложивъ снова руки, онъ ждалъ, что ему скажетъ мистеръ Броунлоу.
   -- Боюсь, что все это правда, -- печально сказалъ старый джентльменъ, осматривая поданныя ему бумаги.-- Вотъ обѣщанная награда. Я готовъ былъ бы дать вамъ втрое больше, будь ваше показаніе болѣе благопріятнымъ для мальчика.
   Знай мистеръ Бембль раньше объ этомъ, онъ навѣрное постарался бы придать нѣсколько другую окраску своему разсказу. Но было уже поздно, а потому онъ важно поклонился и вышелъ, спрятавъ деньги въ свой карманъ.
   Мистеръ Броунлоу нѣсколько минутъ ходилъ взадъ и впередъ по комнатѣ, видимо удрученный до того разсказомъ сторожа, что мистеръ Гримвигъ не рѣшался даже подзадоривать его. Наконецъ онъ остановился и сильно позвонилъ.
   -- Мистриссъ Бедуинъ, -- сказалъ мистеръ Броунлоу вошедшей экономкѣ;-- этотъ мальчикъ, Оливеръ, наглый обманщикъ.
   -- Это не можетъ быть, сэръ, не можетъ быть!-- энергично протестовала старая леди.
   -- Я вамъ говорю, что это такъ, -- отвѣчалъ старый джентльменъ.-- Почему вы думаете, что это не можетъ быть? Мы сейчасъ слышали полный разсказъ о немъ со дня его рожденія, a онъ всю жизнь свою былъ негоднымъ мальчишкой.
   -- Никогда не повѣрю я этому, сэръ, -- твердо отвѣчала старая леди, -- никогда!
   -- Вы старыя женщины никогда ни во что не вѣрите, кромѣ шарлатановъ-докторовъ, да разныхъ сказокъ, -- сказалъ мистеръ Гримвигъ.-- Я зналъ это давно. Почему вы не повѣрили моему совѣту съ самаго начала? Да вы и повѣрили бы, не замѣшайся тутъ горячка. Такой ужъ онъ былъ интересный, не правда-ли? Интересный! Ба!-- и мистеръ Гримвигъ съ раздраженіемъ помѣшалъ огонь въ каминѣ.
   -- Оливеръ былъ милое, благодарное, кроткое дитя, сэръ!-- съ негодованіемъ отвѣтила ему мистриссъ Бедуинъ.-- Я хорошо знаю дѣтей, сэръ, я сорокъ лѣтъ имѣла дѣло съ ними и совѣтовала бы людямъ, которые не могутъ сказать того же о себѣ, никогда и ничего не говорить о дѣтяхъ. Таково мое мнѣніе, сэръ!
   Это былъ жестокій щелчокъ мистеру Гримвигу, который былъ холостякомъ. Видя, что слова ея вызвали только одну улыбку на лицѣ этого джентльмена, мистриссъ Бедуинъ смяла передникъ въ рукахъ и приготовилась сказать еще кое что, когда мистеръ Броунлоу остановилъ ее.
   -- Замолчите! -- сказалъ старый джентльменъ, дѣлая видъ, что сердится, чего не было на самомъ дѣлѣ.-- Чтобы я никогда больше не слышалъ имени этого мальчика! Я и позвалъ васъ собственно за этимъ. Никогда! Никогда и ни подъ какимъ предлогомъ! Можете уйти, мистриссъ Бедуинъ! Помните! Я говорю серьезно.
   Не у одного мистера Броунлоу было тяжело на сердцѣ въ эту ночь.
   Сердце Оливера тоскливо сжималось, когда онъ думалъ о своихъ друзьяхъ. Какое счастье для него, что онъ не зналъ, что они слышали о немъ сегодня, не то сердце его разбилось бы навсегда.
  

XVIII. Какъ проводитъ время Оливеръ въ прекрасномъ oбществѣ своихъ достойныхъ товарищей.

   На слѣдующій день, около полудня, когда Доджеръ и мистеръ Бетсъ вышли на свои обычныя занятія, мистеръ Феджинъ воспользовался этимъ случаемъ, чтобы прочесть Оливеру лекцію о вопіющемъ грѣхѣ неблагодарности; онъ ясно и неоспоримо доказалъ ему виновность его въ томъ, что онъ добровольно скрылся отъ своихъ друзей, которые такъ безпокоились о немъ, а затѣмъ, когда послѣ столькихъ хлопотъ и расходовъ удалось найти его, пробовалъ снова бѣжать отъ нихъ. Больше всего напиралъ мистеръ Феджинъ на то, что онъ пріютилъ и приласкалъ Оливера въ то время, когда безъ его скромной помощи, онъ могъ бы умереть съ голоду. Затѣмъ онъ разсказалъ ему объ одномъ мальчикѣ, которому онъ изъ человѣколюбія помогъ при такихъ же точно обстоятельствахъ и который впослѣдствіи оказался недостойнымъ довѣрія, вступивъ въ союзъ съ полиціей, и въ концѣ концовъ былъ въ одно прекрасное утро повѣшенъ въ Ольдъ-Байлей. Мистеръ Феджинъ не отрицалъ своего участія въ этой катастрофѣ, но со слезами на глазахъ выражалъ свое сожалѣніе объ упрямомъ и низкомъ поведеніи уномянутаго выше мальчика, который сдѣлался жертвой показанія, далнаго передъ судомъ, каковое показаніе хотя и не было вѣрно, было все же необходимо для безопасности его, мистера Феджина, и нѣсколькихъ избранныхъ друзей. Рѣчь свою Феджинъ закончилъ описаніемъ непріятностей, испытываемыхъ при повѣшеніи, а затѣмъ вѣжливо и ласково выразилъ надежду, что Оливеръ никогда не подвергнется этой непріятной операціи.
   У Оливера кровъ стыла въ жилахъ, когда онъ слушалъ разсказъ еврея, хотя не совсѣмъ ясно понималъ угрозу заключающуюся въ немъ. Онъ зналъ уже, что правосудіе можетъ принять невиннаго за виновнаго, если оба они будутъ захвачены на одномъ и томъ же дѣлѣ. Помнилъ также разсказы о разныхъ планахъ, составленныхъ съ цѣлью погубить неудобныхъ почему либо и слишкомъ болтливыхъ людей и приведенныхъ въ исполненіе самимъ старымъ евреемъ, о чемъ столько разъ, въ присутствіи Оливера, дѣлались намеки при разговорѣ веселаго джентльмена съ мистеромъ Сайксомъ. Котда Оливеръ поднялъ глаза и встрѣтился съ проницательнымъ взоромъ еврея, онъ почувствовалъ, что блѣдное лицо его и дрожь пробѣгавшая по всему тѣлу его, не ускользнули отъ стараго джентльмена.
   Еврей съ отвратительной улыбкой погладилъ Оливера по головѣ и сказалъ, что если онъ будетъ слушаться и привыкать къ дѣлу, то они будутъ съ нимъ большими друзьями. Затѣмъ, одѣвшись, онъ вышелъ изъ комнаты и заперъ за собою дверь на ключъ.
   Весь этотъ день, да и большую часть послѣдующихъ дней оставался Оливеръ одинъ, начиная съ ранняго утра и до полуночи, не видя никого и предоставленный самому себѣ и своимъ мыслямъ. А мысли эти были грустныя и всегда почти заняты были его друзьями и тѣмъ мнѣніемъ, которое они, вѣроятно, давно уже составили о немъ.
   По прошествіи недѣли еврей пересталъ закрывать комнату на ключъ и Оливеръ получилъ возможность ходить но всему дому. Всюду была неописуемая грязь. Въ комнатахъ были большіе камины съ высокими деревянными колпаками, высокіе двери, филенчатыя стѣны и карнизы на потолкахъ, которые были украшены орнаментами, почерпѣвшими отъ грязи и пыли. Изъ всего этого Оливеръ вывелъ заключеніе, что давно еще, давно, до того какъ родился старый еврей, домъ этотъ принадлежалъ лучшимъ людямъ, что здѣсь, вѣроятно, было весело и красиво, а не такъ ужасно и грязно, какъ теперь.
   Пауки раскинули свои паутины по всѣмъ угламъ стѣнъ и потолка, а иногда въ ту минуту, какъ Оливеръ входилъ въ какую нибудь комнату, мимо него пробѣгала испуганная мышь и спѣшила укрыться въ своей норкѣ. За исключеніемъ этого во всемъ домѣ не слышно было ни единаго звука, который указывалъ бы на присутствіе живого существа. Когда становилось темно и Оливеръ чувствовалъ себя усталымъ отъ постоянныхъ хожденій изъ комнаты въ комнату, онъ забирался въ уголъ корридора, изъ котораго выходила дверь на улицу, чтобы быть, по возможности, ближе къ живымъ людямъ. Такъ сидѣлъ онъ здѣсь, прислушиваясь ко всякому звуку и считая часы, пока не возвращался еврей и мальчики.
   Старыя, гнилыя ставни были закрыты во всѣхъ комнатахъ и придерживались болтами, ввинченными глубоко въ дерево; свѣтъ проникалъ только черезъ круглыя отверстія на самомъ верху ставней, вслѣдствіе чего въ комнатахъ царилъ полумракъ, наполнявшій ихъ странными тѣнями. На заднемъ чердакѣ находилось окно, задѣланное снаружи желѣзной рѣшеткой. Оливеръ цѣлыми часами съ грустью стоялъ подлѣ него, но ничего не могъ разсмотрѣть, кромѣ цѣлой массы крышъ, черныхъ трубъ и шпицовъ на крышахъ. Иногда въ одномъ изъ домовъ, находившихся въ отдаленіи, показывалась чья-то сѣдая голова, выглядывающая изъ-за парапета стѣны, но обыкновенно она быстро исчезала снова.
   Такъ какъ окно въ обсерваторіи Оливера было заколочено гвоздями и стекла его, не мывшіяся много лѣтъ подъ рядъ, потускнели отъ дождя и дыма, то онъ съ трудомъ различалъ очертанія разныхъ предметовъ, а потому не могъ ничего предпринять, чтобы его увидѣли и услышали. Онъ также имѣлъ мало шансовъ на это, какъ если былъ бы запертъ внутри шара на самой верхушкѣ собора Св. Павла.
   Какъ то разъ послѣ обѣда, когда Доджеръ и Бетсъ собирались на вечернюю экскурсію, первому пришла въ голову фантазія заняться своимъ туалетомъ, (надо отдать ему справедливость, онъ никогда этимъ не занимался), и онъ обратился къ Оливеру, снисходительно позволивъ ему привести въ порядокъ его костюмъ.
   Оливеръ очень обрадовался, что можетъ быть полезнымъ; счастливый тѣмъ, что наконецъ видѣлъ подлѣ себя человѣческія лица, готовый сдѣлать для нихъ все, что не противорѣчило его совѣсти, онъ безъ малѣйшаго возраженія приступилъ къ исполненію даннаго ему приказанія. Ставъ на колѣни, въ то время какъ Доджеръ сидѣлъ на стулѣ, чтобы ему легче было держать его ногу, онъ занялся процессомъ, который мистеръ Даукинсъ называлъ на своемъ нарѣчіи "лакированіемъ своихъ рысаковъ", что означало просто напросто чистку сапогъ.
   Сознаніе ли собственной свободы и независимости, которое надо полагать должно испытывать такъ называемое разумное животное, когда оно можетъ сидѣть на столѣ и курить трубку, беззаботно болтая одною ногой, тогда какъ въ это время ему чистятъ сапоги и ему не нужно даже заботиться о томъ, чтобы снять ихъ и затѣмъ снова надѣвать, хорошее ли качество табаку смягчило такъ чувства Доджера, или пріятный вкусъ пива успокоилъ такъ его мысли, но только въ данную минуту душа его проникнута была романтизмомъ и энтузіазмомъ, чуждымъ обыкновенно его натурѣ. Онъ взглянулъ на Оливера, задумался на минуту и, поднявъ затѣмъ голову, слегка вздохнулъ и сказалъ, не то обращаясь къ самому себѣ, не то къ мистеру Бетсу:
   -- Какая жалость, что онъ не хочетъ "стрѣлять!"
   -- Да, -- сказалъ мистеръ Чарли Бетсъ, -- онъ самъ не сознаетъ своей пользы.
   Доджеръ вздохнулъ и снова взялся за трубку; то же самое сдѣлалъ Чарли Бетсъ. Нѣсколько секундъ курили оба молча.
   -- Я думаю, онъ не знаетъ, что значитъ "стрѣлять", -- сказалъ, нахмурившись, Доджеръ.
   -- А я думаю, что знаю, -- сказалъ Оливеръ и взглянулъ на него.-- Это значитъ быть во... Вы-то сами стрѣляете или нѣтъ?-- спросилъ Оливеръ, краснѣя.
   -- Да, стрѣляю, -- отвѣчалъ Доджеръ.-- И Чарли стрѣляетъ, и Феджинъ, и Сайксъ, и Нанси, и Бетъ. Всѣ мы воры, включая сюда и собаку. Она то пожалуй всѣхъ насъ будетъ искусснѣе.
   -- А главное не донесетъ, -- прибавилъ Чарли Бетсъ.
   -- Она не тявкнетъ на свидѣтельской скамьѣ изъ боязни проговориться; привяжи ты ее тамъ на веревку и оставь недѣли двѣ безъ ѣды и то не выдастъ себя, -- сказалъ Доджеръ.
   -- Ни чуть, -- замѣтилъ Чарли.
   -- Знатная собака! Смотри, какъ она взглянетъ на всякаго, кто вздумаетъ смѣяться и пѣть, когда сидитъ въ компаніи, -- продолжалъ Доджеръ.-- А заворчитъ то какъ, когда услышитъ скрипку. И какъ ненавидитъ всѣхъ собакъ не ея сорта. Да!
   -- Христіанка до мозга костей, -- сказалъ Чарли.
   Чарли Бетсъ сказалъ это, желая похвалить собаку за ея ловкость и смышленость, а между тѣмъ въ словахъ этихъ могъ заключаться совсѣмъ иной смыслъ, непонятный для него. Сколько существуетъ на свѣтѣ леди и джентльменовъ, мнящихъ себя истинными христіанами, тогда какъ между ними и собакой мистера Сайкса могло найтись много пунктовъ поразительнаго сходства.
   -- Ну, хорошо, хорошо, -- сказалъ Доджеръ, стараясь вернуться къ началу разговора, отъ котораго его отвлекли, потому что собственная профессія его была всегда у него на первомъ планѣ.-- Это ничего не имѣетъ общаго съ нашимъ юнцомъ.
   -- Не имѣетъ, -- сказалъ Чарли.-- Почему ты не хочешь слушать Феджина, Оливеръ?
   -- И благодаря ему, нажить себѣ состояніе?-- прибавилъ Доджеръ съ усмѣшкой.
   -- И жить въ своемъ имѣніи, во все свое удовольствіе. Года этакъ черезъ четыре, когда у насъ будетъ високосный годъ и сорокъ второй вторникъ послѣ Троицы, заживу и я такимъ образомъ, -- сказалъ Чарли.
   -- Мнѣ это не нравится, -- робко сказалъ Оливеръ, -- я желалъ бы, чтобы меня выпустили отсюда. Я... я... желалъ-бы уйти.
   -- Феджинъ не желаетъ этого, -- сказалъ Чарли.
   Оливеръ слишкомъ хорошо зналъ это, но подумавъ, что здѣсь слишкомъ опасно выражать откровенно свои чувства, только вздохнулъ и снова принялся за чистку сапогъ.
   -- Удрать!-- воскликнулъ Доджеръ.-- Въ умѣ ли ты? И неужели у тебя такъ таки и нѣтъ прирожденной гордости? Удрать для того, чтобы жить на счетъ своихъ друзей!
   -- Брось ты это!-- сказалъ мистеръ Бетсъ, вытаскивая изъ кармана два или три шелковыхъ платка и бросая ихъ въ шкапъ.-- Надо придумать только такую низость!
   -- Я не могъ бы, -- сказалъ Доджеръ съ видомъ отвращенія.
   -- А бросить друзей своихъ вы можете, -- сказалъ Оливеръ, слегка улыбаясь, -- и допустить, чтобы ихъ наказали за то, что вы сдѣлали?
   -- Ну, это, видишь ли, -- сказалъ Доджеръ, размахивая трубкой, -- все это было сдѣлано ради Феджина. Полиція, понимаешь-ли, знаетъ, что мы работаемъ вмѣстѣ, и не удери мы во-время, мы много надѣлали бы ему хлопотъ. Правда вѣдь, Чарли?
   Мистеръ Бетсъ кивнулъ головой въ знакъ согласія и хотѣлъ что то сказать, когда вспомнилъ вдругъ о бѣгствѣ Оливера; это вызывало у него такой припадокъ смѣха, что онъ поперхнулся дымомъ и минутъ пять кашлялъ и топалъ ногами, пока не откашлялся.
   -- Смотри!-- сказалъ Доджеръ, вынимая изъ кармана горсть шиллинговъ и полупенсовиковъ.-- Не веселая развѣ жизнь? Изъ какихъ источниковъ досталъ я ихъ? Гдѣ я бралъ, тамъ ихъ много еще. И ты не хочешь этого, не хочешь? И дуракъ же ты!
   -- Не хорошо, Оливеръ, правда?-- спросилъ Чарли Бетсъ.-- За это подтянутъ кверху?
   -- Не понимаю, что вы хотите сказать, -- отвѣчалъ Оливеръ.
   -- Нѣчто въ этомъ родѣ, -- сказалъ Чарли, и съ этими словами мистеръ Бетсъ схватилъ конецъ своего галстуха и, вытянувъ его вверхъ, опустилъ голову на плечо и испустилъ сквозь зубы какой то странный звукъ, показывая этой нѣмой пантомимой, что подтянуть за шею и повѣсить одно и то же.
   -- Вотъ что я хотѣлъ сказать, -- продолжалъ онъ.-- Взгляни, какъ онъ таращитъ глаза! Никогда еще не видѣлъ такого юнца, какъ этотъ мальчикъ. Онъ будетъ причиной моей смерти, это я знаю.
   Чарли Бетсъ снова расхохотался до слезъ и затѣмъ принялся за трубку.
   -- Тебя вѣдь все равно испортятъ, -- сказалъ Доджеръ съ удовольствіемъ посматривая на вычищенные Оливеромъ сапоги.-- Феджинъ перекроитъ тебя, какъ захочетъ, а если нѣтъ, то ты будешь первымъ, съ которымъ ему не удастся справиться. Начинай ужъ лучше сразу; ты тогда скорѣе привыкнешь въ ремеслу и не будешь тратить времени напрасно.
   -- И заруби ты себѣ на носу, Нолли, -- сказалъ Доджеръ, услыхавъ, что еврей отпираетъ дверь, -- если ты не будешь добывать вытиралокъ и тикалокъ...
   -- И къ чему такъ говорить съ нимъ, -- перебилъ его Бетсъ, -- онъ все равно не понимаетъ.
   -- Если ты не будешь таскать платковъ и часовъ, -- продолжалъ Доджеръ, стараясь принаровиться къ пониманію Оливера, -- ихъ вытащитъ другой кто нибудь. Выйдетъ все равно; потеряетъ тотъ, у кого стащили, и ты потеряешь; никто, значитъ, въ выигрышѣ не будетъ, кромѣ того, кто стащилъ... Такъ ужъ лучше тебѣ, чѣмъ другому.
   -- Разумѣется, разумѣется, -- сказалъ еврей, который вошелъ въ комнату незамѣченный Оливеромъ.-- Вce это лежитъ въ орѣховой скорлупѣ, мой милый; въ орѣховой скорлупѣ... спроси вотъ у Доджера. Xa, xa, xa! Никто лучше его не знаетъ нашего катихизиса.
   Еврей потиралъ себѣ руки, слушая краснорѣчивыя доказательства Доджера и хихикая отъ радости, что у него такой геніальный питомецъ.
   Разговоръ, однако, долженъ былъ прекратиться на этомъ мѣстѣ, потому что еврей вернулся въ сопровожденіи миссъ Бетси и джентльмена, котораго Оливеръ ни разу не видѣлъ и котораго называли Томомъ Читлингомъ. Джентльменъ этотъ вошелъ не сразу послѣ еврея, а еще нѣсколько минутъ болталъ съ миссъ Бетси на лѣстницѣ.
   Мистеръ Читлингъ былъ старше Доджера и прожилъ на свѣтѣ зимъ восемнадцать; но въ обращеніи его съ этимъ юнымъ джентльменомъ было нѣчто, указывающее на то, что онъ считаетъ себя несравненно ниже, ибо чувствуетъ, что ему далеко до пріобрѣтенія такихъ геніальныхъ способностей. У него были маленькіе, вѣчно мигающіе глазки и лицо, покрытое слѣдами оспы; онъ былъ въ мѣховой шапкѣ, темной полосатой курткѣ изъ бумажнаго бархата, сѣрыхъ бумазейныхъ брюкахъ и въ передникѣ. Костюмъ его, говоря по правдѣ, былъ въ самомъ невозможномъ видѣ; онъ просилъ компанію извинить его, потому что онъ освободился всего только часъ тому назадъ, а такъ какъ онъ цѣлыхъ шесть недѣль обязанъ былъ носить одинъ и тотъ же мундиръ, подчиняясь извѣстнымъ правиламъ, то не имѣлъ времени обратить вниманіе на свое обыкновенное платье. Мистеръ Читлингъ прибавилъ съ раздраженіемъ, что новый способъ обкуриванія одежды адски неконституціоналенъ, потому что результатомъ его являются дырки, а что ты подѣлаешь противъ суда? То же самое замѣчаніе сдѣлалъ онъ и относительно странной моды стричь извѣстнымъ образомъ волоса, что по его мнѣнію было совсѣмъ уже противозаконно.
   Разсказъ свой мистеръ Читлингъ кончилъ заявленіемъ, что вотъ уже сорокъ два долгихъ, смертельно томительныхъ дня, какъ во рту у него не было ни одной капельки и что пусть его повѣсятъ, если у него не такъ сухо во рту, какъ въ корзинѣ для извести".
   -- Какъ ты думаешь, Оливеръ, откуда пожаловалъ этотъ джентльменъ?-- спросилъ еврей.
   -- Я... я.. не знаю, сэръ!-- отвѣчалъ Оливеръ.
   -- Это кто?-- спросилъ Томъ Читлингъ, подозрительно посматривая на Оливера.
   -- Мой юный другъ, голубчикъ!-- отвѣчалъ еврей.
   -- Значитъ повезло, -- сказалъ молодой человѣкъ, бросая многозначительный взглядъ на Феджина.-- Не все ли равно, откуда я пожаловалъ; въ скоромъ времени и ты тамъ будешь, готовъ прозакладывать крону.
   Выходка эта насмѣшила мальчиковъ. Пошутивъ еще немного на этотъ счетъ, они шепотомъ поговорили о чемъ то съ евреемъ и тотчасъ же ушли.
   Вновь пришедшій, тихонько переговорилъ съ евреемъ и затѣмъ они придвинули свои стулья къ огню. Еврей, приказавъ Оливеру сѣсть подлѣ себя, завелъ разговоръ о такихъ предметахъ, которые, по его мнѣнію, должны были интересовать его слушателей. Онъ говорилъ о великихъ преимуществахъ своего ремесла, о способностяхъ Доджера, о веселомъ характерѣ Чарли Бетса, о щедрости его самого. Мало по малу предметъ разговора истощился и мистеръ Читлингъ заявилъ, что очень усталъ, потому что пребываніе въ исправительномъ домѣ даетъ себя чувствовать черезъ недѣлю, двѣ. Миссъ Бетси сочла поэтому необходимымъ удалиться и все общество отправилось спать.
   Съ этого дня Оливера никогда не оставляли одного; онъ постоянно находился въ обществѣ двухъ мальчиковъ, которые каждый день играли въ старую игру съ евреемъ, для собственнаго ли ихъ обученія или для Оливера, это было лучше извѣстно еврею. По временамъ еврей разсказывалъ о грабежахъ, совершенныхъ имъ въ юные дни, приправляя ихъ такими смѣшными и любопытными подробностями, что Оливеръ, слушая ихъ, смѣялся отъ всего сердца и какъ будто бы интересовался ими, не смотря на всѣ свои хорошія качества.
   Такъ постепенно обвивалъ еврей Оливера своими сѣтями. Подготовивъ настроеніе его одиночествомъ и мракомъ, онъ заставилъ его желать общества себѣ подобныхъ, предпочитая его мрачнымъ мыслямъ, одолѣвавшимъ его въ этомъ ужасномъ мѣстѣ, и медленно, по каплѣ вливалъ ядъ въ его душу, надѣясь, что ему удастся навсегда лишить ее чистоты и наполнить безпрерывнымъ мракомъ.
  

XIX. Обсуждается замѣчательный планъ и постановляется рѣшеніе непремѣнно привести его въ исполненіе.

   Была холодная, сырая, вѣтреная ночь, когда еврей, завернувъ плотнѣе въ сѣрый плащъ свое дрожащее отъ холода тѣло и поднявъ воротникъ до самыхъ ушей, чтобы скрыть нижнюю часть лица, вышелъ изъ своего логова. Онъ остановился у двери, которую за нимъ заперли на ключъ и на цѣпь, и прислушивался до тѣхъ поръ, пока стихли шаги, а затѣмъ двинулся по улицѣ со всего поспѣшностью, на какую былъ способенъ.
   Домъ, куда привели Оливера, находился по сосѣдству съ Уайтчепелемъ. Еврей постоялъ съ минуту на углу улицы и, оглянувшись подозрительно кругомъ, перешелъ улицу и повернулъ по направленію къ Спитальфильдсу.
   Грязь лежала густымъ слоемъ на камняхъ и мрачный туманъ висѣлъ надъ улицами; дождь моросилъ не переставая и все кругомъ было холодно и липло къ рукамъ. Ночь эта, какъ бы нарочно была создана для такихъ существъ, какимъ былъ еврей.
   Отвратительный старикъ скользилъ украдкой вдоль стѣнъ и воротъ, напоминая собой омерзительную гадину, порожденіе грязи и мрака, среди которыхъ она двигается и живетъ, выползая лишь ночью на поиски какой нибудь падали.
   Онъ прошелъ нѣсколько узкихъ и извилистыхъ улицъ, пока же дошелъ до Бетнель-Грина; отсюда онъ круто повернулъ влѣво и скоро очутился въ чрезвычайно тѣсно и густо населенномъ кварталѣ Лондона, который изобилуетъ нищенскими и грязными улицами.
   Еврей повидимому былъ очень близко знакомъ съ этою мѣстностью, чтобы пугаться темноты ночной и разныхъ препятствій на пути. Онъ прошелъ нѣсколько переулковъ и улицъ и наконецъ повернулъ въ ту изъ нихъ, которая была освѣщена однимъ единственнымъ фонаремъ и то на самомъ концѣ. Подойдя къ дверямъ одного дома, онъ постучалъ и затѣмъ, обмѣнявшись нѣсколькими словами съ лицомъ, отворившимъ ему дверь, поднялся по лѣстницѣ. Послышалось ворчаніе собаки, когда онъ дотронулся до ручки двери, и чей то голосъ спросилъ, кто тамъ.
   -- Только я одинъ, Билль, только я одинъ, мой другъ, -- сказалъ еврей.
   -- Тащи сюда свое тѣло, -- сказалъ Сайксъ.-- Смирно, глупое ты животное! Не знаешь ты развѣ, какой чортъ ходитъ въ сѣромъ плащѣ?
   Надо полагать, что собака была обманута наружнымъ видомъ плаща еврея; когда онъ снялъ его и бросилъ на спинку стула, она тотчасъ же удалилась въ свой уголъ, откуда только что вышла.
   -- Ну?-- сказалъ Сайксъ.
   -- Ну, мой милый, -- отвѣчалъ еврей.-- А, Нанси!
   Въ этомъ восклицаніи слышалось нѣкоторое сомнѣніе относительно того, какого ему слѣдуетъ ждать пріема, такъ какъ мистеръ Феджинъ ни разу еще не видѣлся съ молодой дѣвушкой съ того самаго дня, когда она вступилась за Оливера. Сомнѣніе его на этотъ счетъ скоро разсѣялись при видѣ поведенія молодой леди. Нанси сняла ноги съ рѣшетки, отодвинула свой стулъ и просила Феджина придвинуться къ огню, не упоминая о томъ, что было.
   -- Да, Нанси, милая, холодно, -- сказалъ еврей, грѣя свои костлявыя руки у огня.-- Насквозь пронизываетъ, -- продолжалъ онъ, притрогиваясь къ своему боку.
   -- Только сверломъ и пронижешь твое тѣло, чтобы добраться до твоего сердца, -- сказалъ Сайксъ.-- Дай ему, Нанси, чего нибудь выпить. Да поскорѣе, чортъ тебя возьми! Тутъ самъ заболѣешь, глядя, какъ дрожитъ этотъ старый, обшитый кожею, остовъ... Ни дать, ни взять пугало, вставшее изъ могилы.
   Нанси поспѣшно вынула бутылку изъ шкапа, гдѣ было много бутылокъ, которыя, судя по разному виду ихъ, были наполнены разными сортами спиртныхъ напитковъ. Сайксъ наполнилъ стаканъ водкою и предложилъ его еврею.
   -- Довольно, совершенно довольно! Благодарю, Билль, -- сказалъ еврей, только приложившись губами къ стакану.
   -- Что? Ты боишься, что мы одержимъ верхъ надъ тобой, да?-- спросилъ Сайксъ, пытливо всматриваясь въ еврея.-- Гм!
   Проворчавъ что-то себѣ подъ носъ, Сайксъ схватилъ стаканъ и выплеснулъ остатки въ золу, затѣмъ снова наполнилъ его и выпилъ залпомъ.
   Еврей окинулъ взоромъ комнату, пока товарищъ его проглатывалъ второй стаканъ, не изъ любопытства, потому что онъ и раньше бывалъ здѣсь, но по своей безпокойной натурѣ и по привычкѣ видѣть во всемъ что нибудь подозрительное. Комната была обставлена бѣдно и только содержимое шкапа заставляло подозрѣвать, что здѣсь не можетъ жить человѣкъ трудящійся. Изъ другихъ предметовъ болѣе всего бросаются въ глава двѣ, три дубины въ углу и пистолетъ, висѣвшій надъ каминомъ.
   -- Теперь, -- сказалъ Сайксъ, облизывая губы, -- я готовъ.
   -- Говорить о дѣлѣ?-- спросилъ еврей.
   -- О дѣлѣ, -- отвѣчалъ Сайксъ;-- говори же, что ты хотѣлъ сказать.
   -- Насчетъ Чертсея, Билль?-- сказалъ еврей, придвигая ближе свое кресло и стараясь говорить тихо.
   -- Да! Что же о немъ?-- спросилъ Сайксъ.
   -- Ахъ! Ты вѣдь знаешь, что я хочу сказать, мой другъ, -- сказалъ еврей.-- Знаешь вѣдь, Нанси? Правда, знаетъ?
   -- Нѣтъ, не знаетъ, -- подсмѣялся Сайксъ.-- Или не хочетъ знать, а это не одно и то же. Да, говори ты, наконецъ, и называй вещи ихъ настоящими именами; сидитъ себѣ, да знай мигаетъ и подмаргиваетъ! И чего ты все намеками говоришь? Подумаешь, право, что не ты первый всякій грабежъ задумаешь. Ну же говори!
   -- Тише, Билль, тише!-- сказалъ еврей, напрасно старавшійся остановить этотъ взрывъ негодованія.-- Кто нибудь можетъ услышатъ насъ, мой дорогой! Кто нибудь услышитъ.
   -- Ну и пусть себѣ слышитъ!-- сказалъ Сайксъ.-- Я не боюсь этого.-- Хотя мистеръ Сайксъ не боялся, онъ тѣмъ не менѣе понизилъ голосъ и сталъ говорить тише.
   -- Вотъ видишь, -- сказалъ еврей, -- это я всѣ изъ осторожности и только. Какъ же мы насчетъ Чертсея, когда примемся за работу, Билль, а? Когда примемся? Ахъ, какое тамъ, серебро, мой милый, ахъ, какое серебро! -- продолжалъ еврей, потирая руки отъ восторга.
   -- Нечего приниматься за работу, -- холодно отвѣтилъ Сайксъ.
   -- Какъ нечего! -- вскрикнулъ еврей, откидываясь на спинку стула.
   -- Разумѣется, нечего, -- продолжалъ Сайксъ. Не такъ то легко будетъ, пожалуй, сдѣлать, какъ мы думали.
   -- Не такъ взялись за дѣло, вѣроятно, какъ слѣдуетъ, -- сказалъ еврей, блѣднѣя отъ злобы.-- Что же ты ничего не разсказываешь мнѣ!
   -- Разскажу сейчасъ, -- отвѣчалъ Сайксъ.-- Кто ты такой, чтобы тебѣ нельзя было разсказать? Говорю тебѣ, вотъ уже двѣ недѣли, какъ Тоби Крекитъ шныряетъ кругомъ этого мѣста и до сихъ поръ еще не свелъ дружбы ни съ однимъ изъ тамошнихъ слугъ.
   -- Что ты, право, говоришь, Билль!-- сказалъ еврей, становясь мягче по мѣрѣ того, какъ Сайксъ начинаетъ горячиться.-- Не повѣрю я, чтобы нельзя было сманить на свою сторону ни одного изъ слугъ!
   -- Да, не сманить!-- отвѣчалъ Сайксъ.-- Двадцать лѣтъ уже, какъ они служатъ у этой старой леди и хоть ты имъ пятьсотъ фунтовъ пообѣщай, такъ и тогда не сманишь ихъ.
   -- Ахъ, какія глупости, Билль!-- возразилъ еврей.-- Чтобы женщинъ, да не одурачить!
   -- И не одурачишь, -- отвѣчалъ Сайксъ.
   -- И такому ловкому, какъ Тоби Крекитъ, не одурачить?-- недовѣрчиво спросилъ евреи.-- Не знаешь ты, развѣ, женщинъ, Билль?
   -- Нѣтъ, и даже Тоби Крекиту, -- отвѣчалъ Сайксъ.-- Онъ говоритъ, что надѣвалъ накладные усы, бакенбарды и жилетъ канареечнаго цвѣта шатался, шатался и хоть бы тебѣ что!
   -- Какъ же было не надѣть усовъ и военныхъ брюкъ, мой милый!-- сказалъ еврей.
   -- Надѣвалъ, -- отвѣчалъ Сайксъ, -- съ такимъ же успѣхомъ, какъ и первые.
   Извѣстіе это окончательно смутило еврея. Онъ нѣсколько минутъ сидѣлъ въ глубокой задумчивости и, наконецъ, поднявъ голову, сказалъ, съ глубокимъ вздохомъ, что дѣло надо считать проиграннымъ, если все правда, что горитъ Тоби Крекитъ.
   -- Да, -- сказалъ онъ, съ отчаяніемъ опуская руки на колѣни, -- тяжело терять то, во что мы, такъ сказать, вложили всю душу нашу.
   -- Да, вѣрно, -- отвѣчалъ Сайксъ.-- Не везетъ!
   Наступило долгое молчаніе, во время котораго еврей сидѣлъ, глубоко задумавшись, причемъ и безъ того отталкивающее выраженіе его лица сдѣлалось еще болѣе гнуснымъ, по истинѣ дьявольскимъ. Сайксъ время отъ времени Искоса поглядывалъ на него. Нанси, боясь, вѣроятно раздразнить разбойника, сидѣла, устремивъ глаза на огонь и, казалось, была глуха ко всему, что происходило кругомъ нея.
   -- Феджинъ, -- сказалъ Сайксъ, прерывая вдругъ молчаніе, -- дашь пятьдесятъ гинеи лишнихъ, если я устрою тебѣ всѣ, какъ слѣдуетъ?
   -- Да, -- отвѣчалъ еврей, вскакивая съ мѣста.
   -- По рукамъ, значитъ?-- спросилъ Сайксъ.
   -- Да, мой милый, да, -- отвѣчалъ еврей; глаза его засверкали и всѣ лицо мгновенно оживилось.
   -- Хорошо, -- сказалъ Сайксъ, съ пренебреженіемъ отталкивая руку еврея, -- примемся за дѣло, когда пожелаешь. Мы съ Тоби перелѣзли позапрошлую ночь черезъ садовую стѣну и осмотрѣли всѣ двери и ставни. Домъ запирается на ночь, точно тюрьма, но мы выискали мѣстечко, куда можно пробраться наибезопаснѣншимъ образомъ.
   -- Гдѣ это, Билль -- спросилъ еврей.
   -- Когда перейдешь лужайку...
   -- Ну?-- сказалъ еврей, вытянувъ впередъ голову и уставивъ на Сайкса глаза.
   -- Гм!..-- крякнулъ Сайксъ, замѣтивъ, что дѣвушка слегка поднявъ голову, оглянулась кругомъ и едва замѣтно кивнула въ сторону еврея.-- Не все ли, впрочемъ, равно, гдѣ? Ты не можешь справиться безъ меня, а всегда лучше быть насторожѣ, когда имѣешь дѣло съ такими, какъ ты.
   -- Какъ хочешь, мой милый, какъ хочешь!-- отвѣчалъ еврей.-- Помощи не нужно, обойдетесь вдвоемъ, ты и Тоби?
   -- Нѣтъ, -- сказалъ Сайвсъ.-- Нужны еще коловоротъ и мальчикъ. Первое мы уже добыли, второе добудь ты.
   -- Мальчика!-- воскликнулъ еврей.-- Черезъ окно, значитъ?
   -- Какое тебѣ дѣло?-- отвѣчалъ Сайксъ. Мнѣ нуженъ мальчикъ и небольшого роста. Господи!-- сказалъ Сайксъ, -- заполучить бы мнѣ только мальчика отъ Неда трубочиста! Онъ нарочно не давалъ ему рости и уступалъ его намъ за деньги, когда нужно было. Отца теперь засадили и мальчишку забрало къ себѣ Общество покровительства малолѣтнимъ. Лишило его заработка и вздумало учить читать и писать, чтобы отдать его куда нибудь въ ученики. Такъ всегда это и дѣлаетъ, -- говорилъ Сайксъ, всѣ болѣе и болѣе раздражаясь, -- такъ и дѣлаетъ! Будь у него больше денегъ, всѣхъ бы мальчишекъ перехватало въ два, три года и полдюжины не оставило бы намъ.
   -- Больше и не нужно, -- сказалъ еврей, который изъ всей рѣчи Сайкса, разслышалъ только его послѣднія слова.-- Билль!
   -- Ну?-- спросилъ Сайксъ.
   Еврей кивнулъ головой въ сторону Нанси, которая сидѣла уставившись на огонь, и сдѣлалъ знакъ, чтобы Сайксъ удалилъ ее въ комнаты. Сайксъ нетерпѣливо передернулъ плечами, какъ бы считая эту предусмотрительность совершенно лишней, но тѣмъ не менѣе сказалъ Нанси, чтобы она принесла ему кружку пива.
   -- Никакого тебѣ пива не нужно, -- сказала Нанси, складывая руки и откидываясь на спинку стула.
   -- А я тебѣ говорю, нужно!-- отвѣчалъ Сайксъ.
   -- Пустяки, -- хладнокровно продолжала Нанси. Я знаю, что онъ хочетъ сказать, Билль, ему не зачѣмъ отправлять меня.
   Еврей не зналъ, что ему дѣлать. Сайксъ съ удивленіемъ переводилъ взоръ съ Нанси на еврея и наоборотъ.
   -- Чѣмъ же она помѣшала тебѣ, Феджинъ?-- сказалъ онъ наконецъ.-- Ты ее давно уже знаешь и можешь довѣриться. Не пойдетъ же она болтать, чортъ возьми! Не проболтаешься, Нанси?
   -- Думаю, что нѣтъ, -- отвѣчала молодая леди; она придвинула столъ поближе и положила на него локти.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, милая моя, знаю, что нѣтъ, только... и еврей замолчалъ.
   -- Только, -- что?-- спросилъ Сайксъ.
   -- Видишь ли, я боюсь, не въ такомъ ли она настроеніи опять, какъ тогда... Помнишь въ тотъ вечеръ, -- отвѣчалъ еврей.
   При этихъ словахъ миссъ Нанси разразилась громкимъ хохотомъ и, выпивъ залпомъ стаканъ водки, покачала головой съ видомъ недовѣрія и произнесла подъ рядъ нѣсколько восклицаній въ родѣ: "Затѣвай игру", "Никогда не отчаявайся!" и тому подобное. Слова эти, повидимому, успокоили обоихъ джентльменовъ. Еврей кивнулъ головой въ знакъ удовольствія и сѣлъ на прежнее мѣсто, Сайксъ послѣдовалъ его примѣру.
   -- Начинай, Феджинъ!-- сказала Нанси. И чего ты не скажешь сразу, что дѣло идетъ объ Оливерѣ.
   -- Ха, ха! Ну и молодецъ же ты, Нанси! Такой умницы, какъ ты, я, право, не видѣлъ!-- сказалъ еврей, дружески хлопая ее по плечу.-- Объ Оливерѣ, да. О немъ хотѣлъ я говорить... вѣрной! Ха, ха, ха!
   -- Что же ты хотѣлъ говорить о немъ?-- спросилъ Сайксъ.
   -- Какъ разъ подходящій для твоего дѣла мальчикъ, мой милый!-- отвѣчалъ ему еврей хриплымъ шопотомъ, прикладывая палецъ къ носу и злобно хихикая.
   -- Онъ!-- крикнулъ Сайксъ.
   -- Можешь взять его, Билль!-- сказала Нанси.-- Я взяла бы... будь я на твоемъ мѣстѣ. Онъ не такъ пронырливъ, какъ другіе... Но вѣдь этого тебѣ не можно... Придется только дверь отворить и больше ничего. Все зависитъ отъ того, надеженъ онъ или нѣтъ, Билль.
   -- Я знаю, что надеженъ, -- отвѣчалъ Феджинъ.-- Я хорошо вышколилъ его за эти послѣднія недѣли и ему пора зарабатывать свой хлѣбъ. Тѣ мальчики слишкомъ велики для этого.
   -- Онъ какъ разъ такого росту, какой мнѣ нуженъ, -- сказалъ Сайксъ.
   -- И сдѣлаетъ все, что ты ему прикажешь, Билль!-- продолжалъ еврей.-- Онъ не посмѣетъ упрямиться, особенно если ты хорошенько напугаешь его.
   -- Напугать его! -- повторилъ Сайксъ.-- Будь покоенъ, напугаю. Пусть только вздумаетъ фокусничать, когда будемъ на дѣлѣ, не будетъ ему спуску ни на пенни, ни на фунтъ. Живымъ его ты не увидишь, Феджинъ! Подумай объ этомъ прежде, чѣмъ посылать его ко мнѣ. Запомни мои слова!-- сказалъ разбойникъ, размахивая ломомъ, который онъ вытащилъ изъ за кровати.
   -- Я все обдумалъ, -- сказалъ еврей;-- я... я все время присматривался къ нему, мои милые... близко... близко. Надо дать ему почувствовать, что онъ одинъ изъ нашихъ, заставить его проникнуться тою мыслью, что онъ нашъ, и тогда онъ нашъ. Нашъ на всю жизнь. Лучше этого не придумать!-- Старый еврей скрестилъ руки на груди, приподнялъ плечи и весь съежился отъ удовольствія.
   -- Нашъ! -- сказалъ Сайксъ.-- Твой, хочешь ты сказать?
   -- Можетъ быть, -- отвѣчалъ еврей, усмѣхнувшись.-- Мой, если тебѣ нравится, Билль!
   -- И чего ты такъ гонишься за этимъ блѣднолицымъ ребенкомъ, -- съ удивленіемъ сказалъ Сайксъ, -- когда ты каждый вечеръ найдешь штукъ пятьдесятъ ма ника! Ради Бога, сжальтесь надо мною!
   Человѣкъ, къ которому относилась эта мольба, произнесъ ужасное проклятіе и щелкнулъ куркомъ, когда Тоби, выхвативъ изъ рукъ его пистолетъ, зажалъ ротъ мальчику и потащилъ его къ дому.
   -- Молчи! вскричалъ онъ:-- здѣсь не мѣсто отвѣчать ему. Скажи еще слово, и я такъ стукну тебя, что не пикнешь. Ну, Биль, отвори ставень; не трудно.
   Сайксъ, съ яростію проклиная Феджина, который далъ ему Оливера, началъ съ помощію Тоби ломать петли, и скоро ставни отскочили.
   Это было маленькое, рѣшетчатое окно, около пяти футовъ отъ земли, на задней сторонѣ дома; отверстіе было такъ мало, что никто не заботился о немъ; но оно было столь еще велико, что мальчикъ, съ Оливера ростомъ, могъ пролѣзть въ него. Небольшаго усилія Сайкса достаточно было для того, чтобъ оторвать рѣшетку,-- и отверстіе очистилось.
   -- Ну, слушай ты! шепталъ Сайксъ, вынимая фонарь изъ кармана и освѣщая лицо Оливера:-- я просуну тебя въ это окно. Возьми фонарь, сойди тамъ по ступенькамъ, и или вдоль маленькой комнаты до двери на улицу. Отопри ее и впусти насъ.
   -- Тамъ наверху есть задвижка, до которой ты не достанешь, прервалъ Тоби.-- Стань въ комнатѣ на стулъ. Тамъ чудесные стулья, Биль, обитые голубымъ штофомъ, съ позолотой.
   -- Молчи! сказалъ сердито Сайксъ.-- Дверь въ комнату отворена?
   -- Настежь, отвѣчалъ Тоби, заглядывая.-- Они всегда оставляютъ дверь отпертою, для того, чтобъ собака могла ходить по комнатамъ, когда ей пріидетъ охота прогуливаться. Ха! ха! ха! Берни увелъ ее на ночь.
   Хотя Кракитъ говорилъ почти шопотомъ и смѣялся безъ шуму, однако Сайксъ повелительно приказалъ ему молчать и приступить къ работѣ. Прежде всего, Тоби вынулъ свой фонарь и поставилъ его на землю; потомъ уперся головою въ стѣну, подъ окномъ, и положилъ руки на кольни, какъ-будто дѣлая лѣстницу изъ своей спины. Сайксъ, вскочивъ къ нему на плечи, тихо просунулъ Оливера въ окно ногами впередъ, и, держа его заворотъ, поставилъ на полъ.
   -- Возьми фонарь, сказалъ Сайксъ, смотря въ комнату.-- Видишь передъ собою лѣстницу?
   -- Вижу, отвѣчалъ Оливеръ, болѣе мертвый, нежели живой; и Сайксъ, показавъ пистолетомъ на дверь, выходившую на улицу, сказалъ ему, что застрѣлитъ его, если онъ будетъ медлить.
   -- Это можно сдѣлать въ одну минуту, сказалъ Сайксъ шопотомъ.-- Только что я оставлю тебя, приступай къ дѣлу. Слушай.
   -- Что это? шепнулъ другой.
   Они начали внимательно прислушиваться.
   -- Ничего, сказалъ Сайксъ, выпуская изъ рукъ Оливера.-- Ступай!
   Въ это короткое время, мальчикъ успѣлъ прійдти въ себя и рѣшился, хотя бы это стояло жизни, бѣжать изъ залы и разбудить всѣхъ. Съ этою мыслью, онъ тихо подошелъ къ лѣстницѣ.
   -- Назадъ! вдругъ громко вскричалъ Сайксъ: -- назадъ! назадъ!
   Испуганный внезапнымъ крикомъ, нарушавшимъ мертвое молчаніе, Оливеръ уронилъ фонарь и не зналъ идти ли впередъ или бѣжать.
   Крикъ повторился, показались съ огнемъ; двѣ испуганныя тѣни мелькнули на верху лѣстницы;-- стукъ, шумъ, дымъ, трескъ гдѣ-то,-- и, онъ шатаясь, отступилъ назадъ.
   Сайксъ исчезъ на минуту, но потомъ вернулся опять, держа его за воротникъ прежде, нежели дымъ разсѣялся. Онъ выстрѣлилъ изъ пистолета въ ту сторону, гдѣ были люди, уже скрывшіеся, и потащилъ мальчика за собою.
   -- Перевяжи крѣпче руку, сказалъ Сайксъ, вытаскивая его изъ окна.-- Дайте мнѣ платокъ. Они подстрѣлили его. Скорѣе! чортъ возьми, онъ истекаетъ кровью!
   Послышался громкій звонъ колокола, смѣшанный съ шумомъ оружія и криками людей. Оливеръ чувствовалъ, что его быстро несли по неровной почвѣ. Потомъ шумъ дѣлался ближе и ближе, и холодное, убійственное чувство пало на сердце мальчика; онъ болѣе ничего не видѣлъ, ничего не слышалъ.
   

ГЛАВА XXIII.
Интересный разговоръ между мистеромъ Бомблемъ и дамою.

   Ночь была самая холодная. Замерзлый снѣгъ превратился въ одну твердую массу, и только мятель, взвиваемая рѣзкимъ вѣтромъ, клубилась въ воздухѣ. Теплая, сырая и пронзительно-холодная, эта ночь была одною изъ тѣхъ ночей, когда люди, имѣющіе пріютъ и пищу, собравшись вокругъ свѣтлаго огонька, должны благодарить Бога, что они дома, а безпріютному несчастливцу надобно лечь и умереть. Много отверженныхъ, томимыхъ голодомъ, въ такое время закрываютъ глаза на нашихъ пустыхъ улицахъ, никѣмъ не призрѣнные, никѣмъ не оплакиваемые.
   Такова была погода, когда мистриссъ Корней, дама въ Домѣ Призрѣнія, съ которымъ уже знакомы наши читатели, какъ съ мѣстомъ рожденія Оливера Твиста, расположилась передъ каминомъ въ своей маленькой комнаткѣ, и съ немалымъ удовольствіемъ смотрѣла на маленькій круглый столикъ, на которомъ стояли всѣ принадлежности хорошей хозяйки. Въ-самомъ-дѣлѣ, мистриссъ Корней намѣревалась подчивать себя чаемъ, и смотря то на столъ, то на каминъ, гдѣ самые жалкіе изъ всѣхъ возможныхъ дровъ самымъ жалобнымъ голосомъ пѣли жалкую пѣсню,-- почувствовала какое-то самодовольствіе, такъ, что даже улыбнулась.
   -- Право, сказала она, кладя локти на столъ и задумчиво смотря на огонь: -- мы всѣ должны быть благодарны за... очень благодарны, еслибъ мы только понимали...
   Мистриссъ Корней печально покачала головою, какъ-бы оплакивая заблужденія тѣхъ, которые не понимали этого и, опустивъ серебряную ложечку, собственно ей принадлежащую, во что-то похожее на обломокъ чайницы, начала дѣлать чай.
   Какіе пустяки иногда останавливаютъ пылкость нашего воображенія! Въ то время, какъ мистриссъ Корней морализировала, кипятокъ, переполнивъ собою маленькій, черный чайникъ, побѣжалъ черезъ край и обжегъ ей руку.
   -- Проклятый чайникъ! сказала она, проворно опуская его на столъ.-- Гадкій чайникъ, въ которомъ не вмѣстится болѣе двухъ чашекъ! Можетъ ли онъ быть кому-нибудь полезенъ, кромѣ меня, бѣднаго, одинокаго существа? О, Господи!
   Съ этими словами она упала на стулъ и, слова положивъ локти на столъ, начала думать о своемъ одиночествѣ. Маленькій чайникъ и чашки напомнили ей мистера Корней (который умеръ уже 25 лѣтъ назадъ), и она расчувствовалась.
   -- У меня никогда не будетъ другаго такого, какъ онъ.
   Къ мужу или къ чайнику относились эти слова,-- неизвѣстно. Должно быть, къ чайнику, потому-что мистриссъ Корней посмотрѣла на него и взяла въ руки. Но едва успѣла она налить первую чашку, вдругъ послышался легкій стукъ въ дверь.
   -- Войдите! съ досадою сказала мистриссъ Корней.-- Вѣрно умираетъ какая-нибудь старуха: онѣ всегда умираютъ въ то время, когда я ѣмъ. Не стойте же тамъ на холодѣ. Ну, что за бѣда случилась?
   -- Ничего, сударыня, ничего, отвѣчалъ мужской голосъ.
   -- Ахъ, Боже мой! вскричала она, перемѣняя тонъ: -- вы ли это, мистеръ Бомбль?
   -- Къ вашимъ услугамъ, сударыня, сказалъ мистеръ Бомбль, который до-тѣхъ-поръ вытиралъ сапоги и отряхивалъ снѣгъ съ шинели, а теперь явился съ треугольною шляпою въ одной рукѣ и съ узломъ въ другой.-- Прикажете запереть дверь?
   Скромная дама медлила отвѣтомъ, хотя не было ничего непристойнаго разговаривать съ мистеромъ Бомблемъ. Мистеръ Бомбль, пользуясь ея нерѣшимостію, заперъ дверь безъ позволенія.
   -- Дурная погода, мистеръ Бомбль, сказала дама.
   -- Очень дурная, сударыня, отвѣчалъ смотритель богоугодныхъ заведеній: -- чрезвычайно дурная, сударыня. Сегодня мы роздали двадцать четвертей хлѣба и сыру, и все еще бѣдные недовольны.
   -- Они никогда ничѣмъ недовольны, мистеръ Бомбль, сказала мистриссъ Корней, прихлебывая чай.
   -- Никогда! прибавилъ мистеръ Бомбль.-- Вотъ хоть бы тотъ, у котораго жена и большое семейство, и которому мы даемъ и хлѣба и фунтъ сыру. Что жь вы думаете, онъ благодаренъ? Онъ въ грошъ насъ не ставитъ. Проситъ еще дровъ; видите, хоть маленькую вязанку дровъ! Что ему дѣлать съ дровами? Варить сыръ, что ли? Вотъ каковы эти люди, сударыня; дай имъ сегодня дровъ -- завтра отъ нихъ не отвяжешься.
   Мистриссъ Корней совершенно согласилась съ смотрителемъ и онъ продолжалъ:
   -- Третьяго дня, какой-то человѣкъ,-- вы вѣдь были замужемъ, сударыня, и я могу сказать вамъ это,-- едва прикрытый лохмотьями (мистриссъ Корней опустила глаза), пришелъ къ дверямъ нашего эконома, въ то время, какъ тотъ давалъ обѣдъ, и сказалъ, что ему должны помочь. Такъ-какъ онъ не хотѣлъ выйдти вонъ и привелъ въ смущеніе всѣхъ гостей, то экономъ выслалъ ему мѣшокъ картофеля и крупы.-- Боже мой! сказалъ неблагодарный: что я стану съ этимъ дѣлать? Это все равно, еслибъ вы дали мнѣ мѣдные очки.-- Ну, хорошо, сказалъ нашъ экономъ, взявъ все назадъ: -- я тебѣ не дамъ ничего.-- Такъ я умру на улицѣ, сказалъ бродяга.-- Не умрешь! отвѣчалъ нашъ экономъ.
   -- Ха! ха! ха! Ну-съ, дальше, мистеръ Бомбль.
   -- Что жь бы вы думали, сударыня? Онъ вѣдь пошелъ и умеръ на улицѣ. Этакій упрямый народецъ!
   -- Это ужь слишкомъ! съ жаромъ замѣтила мистриссъ Корней.-- Вѣдь нельзя же всѣмъ помогать, мистеръ Бомбль. Вы сами человѣкъ опытный: скажите, какъ вы объ этомъ думаете?
   -- Мистриссъ Корней, сказалъ смотритель, улыбаясь, какъ улыбаются люди, считающіе себя всезнающими: -- главное дѣло состоитъ въ томъ, чтобъ не давать бѣднымъ именно того, въ чемъ они нуждаются, и тогда они устанутъ наконецъ безпокоить васъ своими просьбами.
   -- Именно!
   -- И вотъ почему вы можете замѣтить, что бѣднымъ семействамъ всегда помогаютъ кусочками сыру. Это ужь вездѣ у насъ общее правило. Однако, мистриссъ Корней, продолжалъ Бомбль, развязывая узелъ: -- это должно остаться между нами; нельзя же всѣмъ разсказывать. Вотъ портвейнъ, который Общество прислало для больныхъ,-- настоящій, чистый портвейнъ.
   Поднеся двѣ бутылки къ огню, Бомбль поставилъ ихъ на столъ, потомъ, отряхнувъ платокъ, въ которомъ они были завязаны, спряталъ его въ карманъ, и взялся за шляпу, какъ-будто собираясь идти.
   -- Вамъ, я думаю, холодно будетъ идти, мистеръ Бомбль? спросила дама.
   -- Да-съ, холодно, отвѣчалъ мистеръ Бомбль, поднимая воротникъ: -- можно отморозить уши.
   Мистриссъ Корней посмотрѣла сначала на чайникъ, потомъ на Бомбля, который подвигался къ двери и кашлялъ, приготовляясь пожелать ей спокойной ночи, и вдругъ спросила, не угодно ли ему выпить чашку чаю?
   Мистеръ Бомбль тотчасъ отвернулъ воротникъ, положилъ шляпу и трость на стулъ и подвинулъ другой стулъ къ столу. Тихонько сѣвши, онъ взглянулъ на даму. Она устремила глаза на маленькій чайникъ; Бомбль опять кашлянулъ и сладко улыбнулся.
   Мистриссъ Корней встала, чтобъ достать другую чашку и блюдечко изъ шкафа. Когда она снова сѣла, глаза ея опять встрѣтились съ глазами Бомбля; она покраснѣла и еще усерднѣе начала разливать чай. Мистеръ Бомбль опять кашлянулъ -- громче прежняго.
   -- Сладко? мистеръ Бомбль, спросила дама, взявшись за сахарницу.
   -- Очень сладко, сударыня, отвѣчалъ Бомбль. Говоря это, онъ впился глазами въ мистриссъ Корней, и если смотритель былъ когда-нибудь нѣженъ, то именно въ подобную минуту.
   Чай былъ сдѣланъ и чашка передана въ молчаніи. Бомбль, завѣсившись носовымъ платкомъ, чтобъ по замарать новыхъ панталонъ, началъ нить и ѣсть.
   -- У васъ, сударыня, какъ я вижу, есть кошка, сказалъ мистеръ Бомбль, смотря на цѣлое семейство котятъ, грѣвшихся у камина:-- и котята также?
   -- Вы не повѣрите, мистерѣ Бомбль, я такъ люблю ихъ, отвѣчала дама.-- Они такъ счастливы, такъ рѣзвы, такъ веселы, что я не могу на нихъ наглядѣться.
   -- Прекрасныя животныя, сударыня, совсѣмъ ручныя!
   -- О, да! они такъ любятъ свой домъ, что смотрѣть весело.
   -- Мистриссъ Корней, тихо говорилъ Бомбль, постукивая чайною ложкою: -- я хотѣлъ сказать, что всякая кошка или котенокъ, который, живя съ вами, недоволенъ судьбою, долженъ быть настоящимъ осломъ.
   -- О, помилуйте!
   -- Говоря безъ околичностей, сказалъ Бомбль, съ наслажденіемъ разсматривая чайную ложку: -- я съ удовольствіемъ бы согласился быть на ихъ мѣстѣ.
   -- Вы жестокій человѣкъ, сказала дама, протягивая руку, чтобъ взять чашку:-- жестокосердый человѣкъ!
   -- Жестокосердый, сударыня! вскричалъ Бомбль.-- Я? И, передавая чашку, онъ пожалъ маленькій пальчикъ мистриссъ Корней; потомъ, ударивъ себя по накрахмаленной манишкѣ, какъ-бы желая заглушить вздохъ, отодвинулъ кресло далѣе отъ огня.
   Столъ былъ круглый, и какъ мистриссъ Корней и мистеръ Бимбль сидѣли другъ противъ друга, въ небольшомъ разстояніи, то, отодвинувъ кресло отъ огня, Бомбль еще болѣе увеличилъ это разстояніе. Вѣроятно, многіе изъ читателей станутъ удивляться такому героическому поступку Бомба я, который, не смотря на то, что ему благопріятствовали время, мѣсто и случай, сохранилъ все свое достоинство.
   Однако, каковы бы ни были намѣренія Бомбля, безъ сомнѣнія они были самыя невинныя. Къ-несчастію случилось, какъ мы замѣтили, что столъ былъ круглый, такъ-что мистеръ Бомбль, мало-по-малу подвигая стулъ, скоро началъ уменьшать разстояніе между собою и мистриссъ Корней, и, продолжая путешествовать по окружности стола, подвинулъ наконецъ свой стулъ къ ея стулу. Когда два стула коснулись другъ друга, мистеръ Бомбль остановился. Теперь, еслибы мистриссъ Корней подвинула свой стулъ вправо, то попала бы въ каминъ, а еслибъ влѣво, то должна была бы упасть прямо на руки къ мистеру Бомблю. Почувствовавъ эти опасности съ перваго взгляда, она рѣшилась не трогаться съ мѣста и подала Бомблю другую чашку чаю.
   -- Жестокосердый, мистриссъ Корней? сказалъ Бомбль, схватывая чашку и смотря въ лицо дамѣ:-- а вы не жестокосерды?
   -- Ахъ, какіе вы любопытные, мистеръ Бомбль. Зачѣмъ вамъ знать это?
   Бомбль допилъ весь чай до капли, доѣлъ кусокъ бѣлаго хлѣба, отряхнулъ съ колѣнъ крошки, вытеръ губы и дерзко поцаловалъ мистриссъ Корней.
   -- Мистеръ Бомбль! вскричала шопотомъ цѣломудрешіая дама, теряя голосъ отъ страха: -- мистеръ Бомбль, я закричу!-- Мастеръ Бомбль не отвѣчалъ ни слова, но тихо и нѣжно обнялъ рукою станъ ея. Между-тѣмъ, какъ дама все сбиралась кричать, послышался стукъ въ дверь, и мистеръ Бомбль, съ необыкновенною быстротою отскочивъ къ бутылкамъ, началъ поспѣшно отирать съ нихъ пыль, а мистриссъ Корней грубо спросила: кто тамъ?
   Достойно замѣчанія, что любопытное физическое дѣйствіе внезапнаго удивленія такъ противоположно чувству страха, что ея голосъ принялъ всю прежнюю суровость.
   -- Сдѣлайте милость, сударыня, говорила старуха, страшно-безобразная, высовывая голову въ дверь: -- старая Селли умираетъ.
   -- А мнѣ какое до этого дѣло? сердито Спросила мистриссъ Корнеи:-- развѣ я могу оживить ее?
   -- О, нѣтъ, сударыня, отвѣчала старуха:-- никто не можетъ; я на своемъ вѣку часто видѣла, какъ умираютъ люди, и знаю, что ей не избѣжать смерти. Но у нея неспокойно на душѣ; она очень мучится,-- и въ припадкахъ часто повторяетъ, что должна сказать вамъ что-то. Она никакъ не умретъ до-тѣхъ-поръ, пока вы не прійдете.
   При такомъ извѣстіи, достойная мистриссъ Корней начала бранить про себя старухъ, которыя не могутъ даже умереть безъ того, чтобъ не безпокоить своихъ ближнихъ. Завернувшись въ шаль, въ короткихъ словахъ просила она Бомбля подождать, пока она вернется, и вышла вслѣдъ за старухой въ самомъ дурномъ расположеніи, ворча во всю дорогу.
   Поведеніе мистера Бомбля, когда онъ остался одинъ, ничѣмъ невозможно объяснить. Онъ отперъ шкапъ, пересчиталъ чайныя ложки, взвѣсилъ на рукѣ сахарные щипцы, внимательно осмотрѣлъ серебряный молочникъ, желая удостовѣриться, точно ли онъ серебряный. Удовлетворивъ вполнѣ своему любопытству, онъ надѣлъ задомъ напередъ треугольную шляпу и съ серьёзнымъ видомъ четыре раза проплясалъ кругомъ стола. Кончивъ это упражненіе, онъ опять снялъ шляпу, сѣлъ на стулъ, задомъ къ камину, и началъ разсматривать мебель.
   

ГЛАВА XXIV.
Умирающая.

   Старуха, нарушившая спокойствіе мистриссъ Корней, была достойная вѣстница смерти. Тѣло ея было сгорблено годами, члены разбиты параличомъ, и лицо, покрытое морщинами, казалось болѣе произведеніемъ грубой кисти, нежели дѣломъ природы.
   Старуха шла до самого дома и вверхъ по лѣстницѣ, давая невнятные отвѣты на вопросы своей спутницы; наконецъ, остановившись, чтобъ перевести дыханіе, она передала Фонарь въ ея руки и осталась позади, между-тѣмъ, какъ та вошла въ комнату, гдѣ лежала больная женщина.
   То былъ простой чердакъ, на дальнемъ концѣ котораго виднѣлся слабый свѣтъ. Другая старуха сидѣла у кровати, и приходскій аптекарскій ученикъ стоялъ у огня, чистя перомъ зубы.
   -- Холодная ночь, мистриссъ Корней, сказалъ онъ, когда она вошла.
   -- Да, очень холодная, отвѣчала мистриссъ самымъ ласковымъ тономъ, отвѣчая на поклонъ.
   -- Вамъ бы нужно требовать углей получше, сказалъ молодой человѣкъ:-- въ такую холодную ночь эти угли никуда не годятся.
   -- Ихъ выбираетъ Общество, отвѣчала мистриссъ Корней.-- По-крайней-мирѣ нужно, чтобъ они хоть сколько-нибудь согрѣвали насъ, потому-что наше мѣсто не слишкомъ теплое...
   Стонъ больной женщины прервалъ разговоръ ихъ.
   -- О, сказалъ молодой человѣкъ, оборачиваясь къ постели, какъ-будто онъ совсѣмъ забылъ о больной: -- здѣсь ужь все кончено, мистриссъ Корней.
   -- Не-уже-ли? спросила дама.
   -- Врядъ-ли она проживетъ еще два часа, отвѣчалъ аптекарскій ученикъ.-- Что, она дремлетъ, старуха?
   Сидѣлка наклонилась къ постели и утвердительно кивнула головою.
   -- Можетъ-быть, она такъ и умретъ, если вы не будете шумѣть, сказалъ молодой человѣкъ.-- Поставьте свѣчу на полъ, чтобъ она не видала свѣту.
   Сидѣлка исполнила, что ей приказывали, качая между-тѣмъ голового, какъ-бы недовѣряя, что женщина умретъ такъ легко, и потомъ сѣла возлѣ другой сидѣлки, которая возвратилась въ это время. Мистриссъ Корней, съ выраженіемъ нетерпѣнія, завернувшись въ платокъ, сѣла на постель у ногъ больной.
   Аптекарскій ученикъ, посидѣвъ передъ огнемъ съ четверть паса, соскучился, и, пожелавъ мистриссъ Корней покойной ночи, на цыпочкахъ вышелъ изъ комнаты.
   Двѣ старухи, вставъ съ своего мѣста, начали грѣть у огня свои изсохшія руки. Пламя бросало мертвенный свѣтъ на ихъ морщиноватыя лица, дѣлая еще страшнѣе ихъ безобразіе; онѣ разговаривали тихо.
   -- Что, не говорила ли она еще чего, Анна, когда я ушла? спросила посланная.
   -- Ни слова, отвѣчала другая.-- Сначала она терзалась и ломала руки; но я стала держать ее, и она скоро утихла. У ней не много силы, мнѣ не трудно было держать ее. Я не такъ-то слаба, хоть и живу по милости прихода.
   -- Пала ли она теплое вино, которое прописалъ докторъ? спросила первая.
   -- Я попробовала влить ей въ ротъ, отвѣчала другая: -- но ея зубы были такъ стиснуты и она такъ сжала чашку, что мнѣ трудно было оторвать ее. Нечего дѣлать, вино выпила я сама, и это было для меня очень полсзно.
   Съ безпокойствомъ осмотрѣвшись кругомъ, не подслушиваютъ ли ихъ, двѣ вѣдьмы подвинулись ближе къ огню и усмѣхнулись.
   -- Я помню время, сказала первая:-- когда она сама дѣлала тоже.
   -- О. У нея было доброе сердце! прибавила другая.-- Много прекрасныхъ тѣлъ дѣлала она бѣлыми и чистыми какъ воскъ. Мои старые глаза видѣли ихъ, и эти старыя руки щупали ихъ; я сама иногда помогала ей приписывать счеты.
   Высунувъ впередъ свои дрожащіе пальцы, старуха провела ими по лицу, и потомъ, опустивъ въ карманъ, вынула старую табакерку, изъ которой высыпала табаку на протянутую ладонь другой старухи и на свою. Между-тѣмъ, мистриссъ Корней, которая съ нетерпѣніемъ ждала, скоро ли умирающая очнется, подошла къ огню и рѣзко спросила, долго ли ей ждать.
   -- Недолго, мистриссъ, отвѣчала вторая старуха, смотря ей въ лицо.- -- Всѣмъ намъ недолго ждать смерти. Терпѣніе, терпѣніе! Она скоро прійдетъ ко всѣмъ намъ...
   -- Молчи, дура! сердито сказала мистриссъ Корней.-- Марѳа, скажи, была ли она прежде въ такомъ положеніи?
   -- Часто, отвѣчала первая старуха.
   -- Но больше никогда не будетъ, прибавила вторая: -- то-есть она проснется еще одинъ разъ, и посмотрите, мистриссъ, скоро,
   -- Долго или скоро, сказала мистриссъ Корней съ досадою: -- она меня здѣсь не увидитъ, и вы берегитесь въ другой разъ напрасно безпокоить меня. Я совсѣмъ не обязана быть при всѣхъ женщинахъ, которыя умираютъ въ Домѣ; главное же, я не хочу этого. Помните это, вы, старыя хрычовки! Если вы еще разъ оставите меня въ дурахъ, я дамъ вамъ знать себя!
   Она хотѣла выйдти, какъ крикъ двухъ старухъ, бросившихся къ постели, заставилъ ее обернуться. Больная вдругъ поднялась и простерла къ нимъ руки.
   -- Кто это? вскричала она ужаснымъ голосомъ.
   -- Тише, тише! сказала одна изъ старухъ, закрывая ее:-- лягъ, лягъ!
   -- Я ужь не лягу живою! сказала больная вырываясь.-- Я сказать ей! Подойди сюда ближе. Дай мнѣ шепнуть тебѣ на ухо.
   Она схватила за руку мистриссъ Корней и, посадивъ ее на стулъ около постели, хотѣла говорить, какъ вдругъ, оглянувшись, увидѣла, что двѣ старухи нагнулись подслушивать.
   -- Прочь ихъ, сказала больная: -- скорѣе, скорѣе!
   Двѣ старыя вѣдьмы, треща какъ сороки, начали жаловаться, что бѣдная больная не узнаётъ своихъ лучшихъ друзей; начали ворчать, что онъ по своей обязанности не смѣютъ ея оставить; но начальница выгнала ихъ изъ комнаты, заперла дверь и возвратилась къ кровати. Выгнанныя старухи перемѣнили тонъ и сквозь замочную скважину кричали, что старая Селли пьяна, что казалось бы не совсѣмъ неправдоподобнымъ, еслибъ кто-нибудь взглянулъ на пріемъ опіуму, прописанный аптекарскимъ ученикомъ, и остатки рома съ водою, который добрыя старушки взяли на себя трудъ выпить.
   -- Выслушайте меня, сказала умирающая громко, какъ-бы дѣлая послѣднее усиліе.-- Въ этой самой комнатѣ, на этой самой постели я когда-то сидѣла у ногъ прекрасной, молодой женщины, которую принесли сюда съ ногами растерзанными отъ ходьбы и усталости. Она родила мальчика и умерла. Дайте мнѣ вспомнить, въ которомъ году это было?
   -- Все равно, все равно! сказала нетерпѣливая слушательница: -- что жь дальше?
   -- Что дальше? шептала больная, впадая въ прежнюю безчувственность: -- что дальше? Я знаю! вскричала она, вдругъ вскакивая; лицо ея пылало, глаза выкатывались.-- Я обокрала ее! Она не была еще холодна... я говорю вамъ: она не была еще холодна, когда я обокрала се.
   -- Что жь ты украла? Говори, ради Бога!
   -- Что? отвѣчала женщина, кладя свою руку на губы мистриссъ Корней.-- Послѣднее, что у ней было. Ей нужна была одежда, чтобъ согрѣться, и пища, чтобъ ѣсть; но она берегла его, берегла на своей груди. То было золото, говорю вамъ... много золота, которое могло бы спасти ей жизнь!
   -- Золото! повторила мистриссъ Корней, склонясь вдругъ къ больной, когда она снова упала.-- Продолжай, продолжай! Ну, что же? Кто была мать? когда это было?
   -- Она просила меня беречь его, отвѣчала больная со стономъ:-- она ввѣрилась мнѣ, какъ единственной женщинѣ, которая была около нея. Я украла его, и теперь, можетъ-быть, на мнѣ смерть ребенка... Съ нимъ обходились бы лучше, еслибъ знали все это!
   -- Если бъ знали что? Говори!
   -- Мальчикъ былъ такъ похожъ на свою мать, сказала больная, не отвѣчая на вопросъ: -- что я никогда не могла забыть этого. Бѣдная дѣвушка! бѣдная дѣвушка! она была такъ молода, такъ прекрасна... Постойте, мнѣ еще много надо сказать. Я не все сказала вамъ, не все...
   -- Нѣтъ, нѣтъ, отвѣчала мистриссъ Корней, наклоняясь къ умирающей, чтобъ не проронить ни одного слова: -- скорѣе, или будетъ поздно!
   -- Дѣвушка, сказала женщина, дѣлая неимовѣрное усиліе: -- дѣвушка, когда пришла ея смертныя мученія, шептала мнѣ на ухо, что если ея ребенокъ будетъ живъ и выростетъ, то, можетъ-быть, пріидетъ день, когда ему сладостно будетъ услышать имя своей матери. "И, ради Бога!" сказала она мнѣ, всплеснувъ руками: -- "найдите ему друзей въ этомъ мірѣ, сжальтесь надъ одинокимъ, покинутымъ ребенкомъ, оставленнымъ на произволъ судьбы!"
   -- Имя мальчика?
   -- Его назвали Оливеромъ, слабо отвѣчала женщина.-- Золото, которое я украла, было...
   -- Ну, ну, что? вскричала мистриссъ Корней.
   Она быстро наклонилась къ женщинѣ, чтобъ слышать ея отвѣтъ, но невольно отклонилась назадъ, когда умирающая еще разъ тихо поднялась и, обѣими руками сжавъ одѣяло, произнесла какіе-то невнятные звуки и мертвая упала на подушку.
   -- Умерла! сказала одна изъ старухъ, бросаясь въ комнату, только-что отперли дверь.
   -- И ничего не сказала! прибавила мистриссъ Корней, уходя осторожно.
   Двѣ старухи были слишкомъ заняты приготовленіями къ своей ужасной обязанности, ничего не отвѣчали и остались однѣ около тѣла.
   

ГЛАВА XXV.
Жидъ и друзья его.

   Между-тѣмъ, какъ это происходило въ Домѣ Призрѣнія, Феджинъ сидѣлъ въ своей берлогѣ, передъ слабымъ, дымнымъ огнемъ. Онъ держалъ на колѣняхъ раздувательный мѣхъ, которымъ хотѣлъ остановить потухавшій огонь; но, казалось, его тревожила какая-то дума, и, опустивъ руки, онъ задумчиво смотрѣлъ на дверь.
   Сзади его, за столомъ, сидѣли Докинсъ, Чарльсъ Бэтсъ и Читлингъ, прилежно занятые игрою въ вистъ; "хитрецъ" игралъ одинъ противъ мистера Бэтса и Читлинга. Лицо перваго изъ этихъ джентльменовъ, всегда хитрое и лукавое, пріобрѣло какую-то особенную живость отъ частаго заглядыванія въ карты своего сосѣда Читлнига. Такъ-какъ ночь была довольно-холодна, то Докинсъ сидѣлъ въ шляпѣ, что онъ дѣлалъ очень часто; держа въ зубахъ глиняную трубку, онъ иногда вынималъ ее на короткое время, чтобъ освѣжиться пуншемъ, стоявшимъ на столѣ для удовольствія честной компаніи.
   Мистеръ Бэтсъ былъ также внимателенъ къ игрѣ; но замѣтно было, что онъ чаще прикладывался къ пуншу, и жесты и слова его становились болѣе и болѣе выразительными. Между-тѣмъ, Докинсъ, пользуясь обстоятельствами, очень усердно спорилъ съ нимъ и съ мистеромъ Читлингомъ. Замѣчательно было, что этотъ послѣдній: джентльменъ и его партнеръ постоянно проигрывали, что однако нисколько не сердило мистера Бэтса, но напротивъ увеличивало его веселость, и онъ, хохоча во все горло, сознавался, что никогда еще не игралъ съ такимъ удовольствіемъ.
   -- Мы таки-порядочно проигрались, сказалъ мистеръ Читлингъ съ вытянутымъ лицомъ, вынимая полкроны изъ кармана.-- Тебѣ, Джекъ, сегодня ужасное счастье; даже съ хорошими картами мы съ Бэтсомъ не могли ничего сдѣлать.
   Это замѣчаніе такъ понравилось мистеру Бэтсу, что его громкій хохотъ вывелъ Жида изъ задумчивости, и онъ спросилъ, въ чемъ дѣло.
   -- Въ чемъ дѣло, Феджинъ? кричалъ Бэтсъ.-- Я бы желалъ, чтобъ ты видѣлъ нашу игру. Томъ Читлингъ не выигралъ ни одного поэна, а я игралъ съ нимъ противъ "хитреца".
   -- Вотъ какъ! сказалъ Жидъ съ усмѣшкою, показывавшею, что онъ понималъ причину ихъ проигрыша.-- Что жь, Томъ, попробуй еще.
   -- Спасибо, Феджинъ, отвѣчалъ мистеръ Читлингъ: -- съ меня довольно; "хитрецу" такое счастье, что съ нимъ нельзя играть.
   -- Ха! ха! пріятель! отвѣчалъ Жидъ: -- нужно встать пораньше, чтобъ выиграть что-нибудь у "хитреца".
   Докинсъ принималъ всѣ эти комплименты съ философскимъ хладнокровіемъ и предложилъ джентльменамъ срѣзать у него банкъ, ставя шиллингъ. По никто не принялъ предложенія. Докуривъ трубку, онъ началъ забавляться, развернулъ на столѣ планъ Ньюгета и взялъ въ руки кусокъ мѣлу, насвистывая между-тѣмъ сквозь зубы.
   -- Какой ты безтолковый, Томъ! сказалъ наконецъ Докинсъ, обращаясь къ мистеру Читлингу.-- Какъ ты полагаешь, Феджинъ, о чемъ онъ думаетъ?
   -- Почему мнѣ знать, дружище! отвѣчалъ Жидъ, обертывая и складывая мѣхи,-- Вѣрно о проигрышѣ, или о томъ мѣстѣ, откуда его недавно выпустили. А? Ха! ха! Не такъ ли, пріятель?
   -- Вовсе нѣтъ, отвѣчалъ Докинсъ, прерывая Читлинга, который хотѣлъ отвѣчать.-- Ты какъ думаешь, Чарльсъ?
   -- Мнѣ кажется, отвѣчалъ мистеръ Бэтсъ съ усмѣшкою: -- что онъ неравнодушенъ къ Бэтси. Посмотри, какъ онъ покраснѣлъ! Вотъ смѣхъ-то, Томушка Читлингъ влюбленъ! А? Феджинъ!
   Изумленный тѣмъ, что мистеръ Читлингъ былъ жертвою нѣжной страсти, мистеръ Бэтсъ упалъ на стулъ съ розмаха, хохоча во все горло: потомъ всталъ и опять началъ хохотать.
   -- Не обращай на него вниманія! сказалъ Жидъ, мигая Докинсу и давая Бэтсу толчокъ.-- Бэтси прекрасная дѣвушка. Волочись за ней, Томъ; волочись, голубчикъ!
   -- До этого нѣтъ никому дѣла, Феджинъ, отвѣчалъ мистеръ Читлингъ, красный какъ ракъ.
   -- Никому, отвѣчалъ Жидъ:-- одинъ Чарльсъ смѣется. Не смотри на него; не слушай его. Бэтси прекрасная дѣвушка. Дѣлай, что она прикажетъ тебѣ, Томъ, и ты не будешь раскаиваться.
   Насмѣшки Докинса и Бэтса начинали выводить изъ терпѣнія Читлинга. Жидъ, замѣтя это, началъ увѣрять его, что никто не смѣется, и въ доказательство показалъ на мистера Бэтса, какъ на главнаго обидчика; но, къ-несчастію, Бэтсъ, открывъ ротъ, чтобъ отвѣчать, что онъ никогда не былъ такъ серьёзенъ какъ теперь, не могъ удержаться отъ громкаго хохота. Читлппгъ въ бѣшенствѣ бросился на него и, поднявъ руку, готовилъ ему ударъ; но Бэтсъ увернулся такъ ловко, что рука Читлинга ударила въ грудь Жида, который отлетѣлъ къ стѣнѣ, и стоялъ, чуть дыша, между-тѣмъ, какъ Читлингъ смотрѣлъ на всѣхъ въ недоумѣніи.
   -- Что это? вскричалъ вдругъ Докинсъ:-- кто-то звонитъ. Схвативъ свѣчу, онъ выбѣжалъ изъ дверей.
   Колокольчикъ зазвенѣлъ съ новою силою, между-тѣмъ, какъ всѣ оставались въ темнотѣ. Черезъ нѣсколько минутъ Докинсъ возвратился и съ таинственнымъ видомъ шепнулъ что-то на ухо Жиду.
   -- Какъ! вскричалъ Жидъ,-- одинъ?
   Докинсъ утвердительно кивнулъ головою и, заслона свѣчу рукою, выразительно показалъ Чарльсу Бэтсу, чтобъ онъ лучше умѣрилъ свою веселость. Сдѣлавъ это дружеское замѣчаніе, онъ устремилъ глаза на лицо Жида, слѣдуя за его движеніями.
   Старикъ кусалъ свои желтые пальцы и о чемъ-то думалъ; на лицѣ его написано было волненіе, какъ-будто онъ боялся чего-то. Наконецъ онъ поднялъ голову и спросилъ:
   -- Гдѣ онъ?
   Докинсъ показалъ внизъ и хотѣлъ выйдти изъ комнаты.
   -- Да, сказалъ Жидъ:-- приведи его. Тсъ! Молчи, Чарльсъ! Тише, Томъ!
   Съ этими словами, Жидъ велѣлъ имъ удалиться, и они повиновались, не сказавъ ни слова. Скоро въ дверяхъ показался Докинсъ, со свѣчою въ рукѣ, и за нимъ человѣкъ во Фракѣ изъ грубаго сукна. Бросивъ бѣглый взглядъ на комнату, этотъ человѣкъ отдернулъ повязку, закрывавшую нижнюю часть лица его, и открылъ блѣдную, немытую и нечесаную физіономію Тоби Кракита.
   -- Какъ поживаешь, Феджинъ? сказалъ онъ, кивая Жиду.-- Докинсъ, спрячь мой платокъ, чтобъ потомъ мнѣ не трудно было его найдти.
   Съ этими словами, онъ снялъ съ себя фракъ и, подвинувъ стулъ къ огню, началъ грѣть ноги.
   -- Посмотри, Феджинъ, сказалъ онъ, показывая на сапоги:-- на нихъ давно не было ни капли ваксы. Да не смотри на меня такими глазами. Все хорошо въ свое время; я не могу говорить о дѣлѣ не ѣвши и не пивши.
   Жидъ знакомъ приказалъ Докинсу поставить на столъ ужинъ, и сѣвъ противъ разбойника, ждалъ его разсказа.
   По-видимому, Тоби совсѣмъ не расположенъ былъ начинать разговоръ. Сначала Жидъ удовольствовался тѣмъ, что внимательно разсматривалъ его лицо, стараясь прочесть на немъ какую-нибудь вѣсть; но напрасно. Оно казалось утомленнымъ и усталымъ; однакожь въ чертахъ его было прежнее, всегдашнее самодовольствіе, и лукавая улыбка проглядывала сквозь щегольскіе усы Франта Тоби. Тогда Жидъ, въ припадкѣ нетерпѣнія, началъ слѣдить за каждымъ кускомъ, который онъ клалъ въ ротъ, ходя взадъ и впередъ по комнатѣ внѣ себя отъ ожиданія. Но все было напрасно. Тоби равнодушно продолжалъ ѣсть до-тѣхъ-поръ, пока могъ; потомъ, приказавъ Докинсу выйдти, заперъ дверь, налилъ стаканъ водки и расположился разговаривать.
   -- Сначала и во-первыхъ, Феджинъ... сказалъ Тоби.
   -- Ну, ну! прервалъ Жидъ, подвигая свой стулъ.
   Мистеръ Кракитъ остановился, чтобъ глотнуть водки и, объявивъ, что она превосходна, поднялъ ноги выше головы.
   -- Сначала и во-первыхъ, Федасинъ, сказалъ разбойникъ: -- что дѣлаетъ Биль?
   -- Что? вскричалъ Жидъ вскакивая.
   -- Ну, конечно, началъ Тоби, поблѣднѣвъ.
   -- Что? кричалъ Жидъ съ бѣшенствомъ.-- Гдѣ они? Сайксъ и мальчикъ, гдѣ они? гдѣ они были? гдѣ они? зачѣмъ ихъ нѣтъ здѣсь?
   -- Не удалось, сказалъ Тоби.
   -- Знаю, отвѣчалъ Жидъ, вынимая газету изъ кармана и показывая на нее.-- Что еще?
   -- Въ мальчика выстрѣлили и ранили. Мы бѣжали что было мочи черезъ поля, подхватя его съ собою. За нами гнались, чортъ возьми! Вся деревня проснулась, и на насъ выслали собакъ.
   -- А мальчикъ? говорилъ, задыхаясь, Жидъ.
   -- Биль держалъ его на спинѣ, и летѣлъ какъ вѣтеръ. Мы остановились, чтобъ взять его за обѣ руки; голова его повисла; онъ былъ холоденъ. Погоня была близка: жизнь всякому дорога; мы бросились бѣжать и оставили мальчика во рвѣ, живаго или мертваго, не знаю.
   Жидъ не хотѣлъ болѣе слушать; но, испустивъ громкій вопль, вцѣпился руками въ свои волосы и выбѣжалъ изъ комнаты и изъ дому.
   

ГЛАЗА XXVI.
Таинственное лицо.

   Старикъ дошелъ до угла улицы и все еще не могъ прійдти въ себя. Онъ бѣжалъ ничего не видя и не помня, какъ вдругъ стукъ кареты и крикъ прохожихъ, видѣвшихъ его опасность, заставилъ его отступить назадъ. Избѣгая многолюдныхъ улицъ, онъ вышелъ изъ города и пошелъ по аллеѣ, ведущей къ Сефронгиллю. Здѣсь въ грязныхъ лавкахъ продавались старые шелковые платки, путешествовавшіе сюда прямо изъ чужихъ кармановъ. Здѣсь есть своя цирюльня, свой кофейный домъ, своя портерная лавка и "виноторговля". Это какая-то коммерческая колонія, гдѣ рано утромъ и поздно вечеромъ молчаливые продавцы, торгующіе въ заднихъ, темныхъ комнатахъ, уходятъ такъ же странно, какъ и приходятъ. Здѣсь продавецъ платьевъ, башмачникъ и лоскутникъ раскладываютъ свои товары, какъ приманку для воровъ, и кучи стараго желѣза и посуды валяются въ темныхъ погребахъ.
   Къ этому мѣсту поворотилъ Жидъ. Онъ былъ хорошо знакомъ купцамъ, потому-что почти всѣ они привѣтливо ему кланялись, когда онъ проходилъ мимо. Онъ также отвѣчалъ на ихъ поклоны, но только дошедъ до конца аллеи, вступилъ въ разговоръ съ низенькимъ ветошникомъ, который сидѣлъ на скамейкѣ у дверей своей лавки, куря трубку.
   -- Ну, мистеръ Феджинъ, смотря на васъ, и слѣпой бы прозрѣлъ! сказалъ этотъ почтенный торговецъ, когда Жидъ освѣдомился о его здоровьѣ.
   Феджинъ усмѣхнулся и, показывая по направленію Сефронгилля, спросилъ, не проходилъ ли кто оттуда.
   -- Постойте, сказалъ купецъ, задумавшись. Проходили многіе, но изъ вашихъ друзей я никого не видѣлъ.
   -- А Сайкса? спросилъ Жидъ съ недовольнымъ видомъ.
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ маленькій человѣкъ, кивая головою.-- Не нужно ли вамъ чего-нибудь изъ моей лавки на ночь?
   -- Ничего, отвѣчалъ Жидъ, отворачиваясь.
   -- Куда же вы спѣшите? кричалъ маленькій человѣкъ.-- Подождите, я пойду вмѣстѣ съ вами.
   Но когда Жидъ, обернувшись, махнулъ ему рукою, чтобъ онъ за нимъ не слѣдовалъ, то маленькій человѣкъ, котораго звали мистеръ Лайвли, снова опустился на стулъ и продолжалъ курить трубку.
   Трактиръ Трехъ Калѣкъ, или просто "Калѣки", какъ обыкновенно называли его, былъ тотъ самый домъ, гдѣ мы видѣли мастера Сайкса и его собаку. Сдѣлавъ едва-замѣтный знакъ человѣку, сидѣвшему при входѣ, Феджинъ прямо прошелъ по лѣстницѣ наверхъ, тихо вошелъ въ комнату и заслонилъ глаза рукою, какъ-бы кого-то отъискивая.
   Комната была освѣщена двумя газовыми лампами, которыхъ свѣтъ не могъ быть видѣнъ извнѣ, потому-что у оконъ были закрыты ставни и спущены занавѣски. Потолокъ былъ зачерненъ, чтобъ не портился отъ лампъ, а комната была такъ полна табачнымъ дымомъ, что сначала нельзя было ничего разглядѣть. Но постепенно, когда дымъ началъ проходить сквозь открытую дверь, собраніе головъ, столько же смѣшанное, какъ и шумъ голосовъ, начинало показываться, и когда глаза уже свыклись со сценою, зритель вдругъ могъ увидѣть многочисленное общество мужчинъ и женщинъ, толпившееся вкругъ длиннаго стола, на концѣ котораго сидѣлъ человѣкъ, съ молоткомъ въ рукѣ, между-тѣмъ, какъ другой джентльменъ, съ синимъ носомъ и подвязанною щекою (отъ зубной боли) бренчалъ на разстроенномъ Фортепьяно въ дальнемъ углу комнаты.
   Когда Феджинъ тихо вошелъ, этотъ джентльменъ, сдѣлавъ прелюдію, возбудилъ общій крикъ, требовавшій пѣсни; крикъ кончился и молодая дама предложила позабавить общество балладою въ четырехъ куплетахъ, между которыми джентльменъ игралъ такъ громко, какъ только могъ. Когда они кончили, человѣкъ, сидѣвшій на концѣ стола, сказалъ свое мнѣніе, и два любителя спѣли дуэтъ, къ удовольствію слушателей.
   Любопытно было наблюдать нѣкоторыя лица, отдѣлявшіяся отъ толпы. Человѣкъ, сидѣвшій на концѣ стола, былъ хозяинъ трактира: толстый, грубый, мужиковатый дѣтина, который во время пѣнія обращалъ глаза во всѣ стороны, смотря на все, что дѣлалось вкругъ его, и обоими ушами слушая все, что говорили. Возлѣ его стояли пѣвцы, принимая съ какимъ-то равнодушіемъ комплименты общества и привѣтливо протягивая руки къ дюжинѣ стакановъ, которые предлагали имъ самые восторженные ихъ почитатели, привлекавшіе вниманіе своею отвратительностію.
   Феджинъ, несмущенный никакими чувствами, внимательно разсматривалъ всѣ лица, но, казалось, не находилъ того, которое ему было нужно. Успѣвъ наконецъ встрѣтить взглядъ человѣка, сидѣвшаго на стулѣ, онъ едва примѣтно кивнулъ ему головою, и вышелъ изъ комнаты такъ же тихо, какъ и вошелъ въ нее.
   -- Что могу я сдѣлать для васъ, мистеръ Феджинъ? спросилъ человѣкъ, слѣдуя за нимъ по лѣстницъ.-- Не хотите ли присоединиться къ намъ? Всѣ будутъ въ восхищеніи.
   Жидъ съ нетерпѣніемъ покачалъ головой и сказалъ шопотомъ: онъ здѣсь?
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ человѣкъ.
   -- И никакихъ новостей отъ Берни? спросилъ Феджинъ.
   -- Никакихъ, отвѣчалъ трактирщикъ Калѣкъ, потому-что это былъ онъ.
   -- Будетъ ли онъ сюда къ вечеру? спросилъ Жидъ.
   -- Монксъ, хочешь ты сказать? спросилъ трактирщикъ съ нерѣшимостію.
   -- Тише! сказалъ Жидъ.-- Да.
   -- Конечно, отвѣчалъ трактирщикъ, вынимая золотые часы изъ жилета:-- я уже давно жду его. Побудь здѣсь минутъ десять, онъ пріидетъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, сказалъ Жидъ.-- Скажи ему, что я приходилъ сюда и хотѣлъ его видѣть; вели ему прійдти ко мнѣ сегодня вечеромъ... нѣтъ, лучше завтра,
   -- Хорошо.-- Ничего больше?
   -- Маслова, сказалъ Жидъ, сходя но лѣстницѣ.
   -- Послушай, сказалъ другой шопотомъ:-- теперь чудесное время для продажи. Филь Берхсръ здѣсь, и такъ пьянъ, что съ нимъ слабитъ мальчикъ.
   -- Еще но пришло его время, сказалъ Жидъ.-- Филь можетъ намъ пригодиться послѣ; ступай къ своему обществу, скажи имъ, чтобъ они веди веселую жизнь, пока она еще длится. Ха, ха, ха!
   Трактирщикъ захохоталъ вмѣстѣ съ старикомъ и возвратился къ. своимъ гостямъ.
   Жидъ, оставшись одинъ, погрузился въ прежнее безпокойство. Послѣ минутнаго размышленія, онъ нанялъ извощика и поѣхалъ къ тому мѣсту, гдѣ жилъ Сайксъ.
   -- Ну! ворчалъ Жидъ стуча въ дверь: -- если тутъ кроются какія-нибудь шаш ни, я вывѣдаю ихъ отъ тебя, моя милая, какъ ты ни хитри.
   Женщина, про которую говорилъ Жидъ, была въ своей комнатѣ. Феджинъ подкрался къ двери и вошелъ безъ церемоніи. Дѣвушка сидѣла одна, положивъ голову на столъ, по которому разсыпались ея волосы.
   -- Она пьяна, подумалъ Жидъ: -- или только притворяется.
   Съ этими мыслями, старикъ оборотился, чтобъ затворить дверь, и скрипъ ея разбудилъ дѣвушку. Она взглянула украдкою на его коварное лицо, когда онъ спросилъ, нѣтъ ли какихъ новостей, и стала слушать его разсказъ о томъ, что случилось съ Тоби Кракитомъ. Когда онъ былъ конченъ, она снова впала въ прежнее положеніе, но не сказала ни слова. Она съ нетерпѣніемъ оттолкнула отъ себя свѣчу, два раза судорожно вздрогнула -- и только.
   Пока она молчала, Жидъ съ безпокойствомъ осматривалъ комнату, какъ-бы желая увѣриться, не возвратился ли Сайксъ. Повидимому, довольный своимъ обзоромъ, онъ кашлянулъ два или три раза и употребилъ всѣ усилія, чтобъ завести разговоръ; но дѣвушка не обращала на него никакого вниманія. Наконецъ онъ употребилъ новую уловку и, потирая руки, спросилъ ласково:
   -- А какъ ты думаешь, милая, гдѣ теперь Биль? А?
   Дѣвушка прошептала, что она не знаетъ.
   -- И мальчикъ также? сказалъ Жидъ, стараясь поймать ея взглядъ.
   -- Бѣдный малютка! Его оставили во рву, Нанси; подумай, какъ это ужасно!
   -- Ему, сказала дѣвушка, вдругъ поднимая голову: -- ему тамъ лучше, нежели между нами: если это не сдѣлало никакого вреда Билю, я надѣюсь, что онъ лежитъ мертвый во рву, и тамъ тлѣютъ теперь его дѣтскія кости!
   -- Какъ? вскричалъ Жидъ въ изумленіи.
   -- Да, отвѣчала дѣвушка, встрѣчая взглядъ его: -- я была бы рада, чтобъ онъ былъ далѣе отъ моихъ глазъ! Я не могу смотрѣть на него, когда онъ возлѣ меня. Одинъ взглядъ на него возстановляетъ меня противъ себя самой и противъ васъ.
   -- Ты пьяна! сказалъ Жидъ презрительно.-- Слушай! Я однимъ словомъ могу убить Сайкса. Если онъ прійдетъ назадъ безъ мальчика, если онъ выпуститъ его на волю и не возвратитъ мнѣ его Живаго или мертваго, убей его сама, если ты не хочешь его видѣть въ рукахъ палача, и убей въ ту самую минуту, какъ онъ войдетъ въ комнату, или берегись; будетъ поздно!
   -- Что это значитъ? невольно вскричала дѣвушка.
   -- Что значитъ? продолжалъ Жидъ внѣ себя отъ бѣшенства.
   -- Вотъ что: если этотъ мальчикъ дороже для меня сотни тысячь, не-уже-ли я долженъ потерять его для бездѣльника? если... если...
   Остановясь, чтобъ перевести дыханіе, старикъ заикнулся на послѣднемъ словѣ. Въ одну минуту умѣрилъ онъ свою досаду и перемѣнилъ тонъ. За минуту, онъ размахивалъ руками, глаза его блестѣли и лицо багровѣло отъ гнѣва; но теперь онъ упалъ на стулъ и, закрывшись руками, боялся, не открылъ ли своихъ гнусныхъ замысловъ. Послѣ короткаго молчанія, онъ осмѣлился взглянутъ на дѣвушку и казался успокоеннымъ, видя ее въ прежнемъ почти безчувственномъ положеніи.
   -- Нанси! сказалъ Жидъ обыкновеннымъ своимъ голосомъ: -- ты слышала, что я говорилъ тебѣ, милая?
   -- Не терзай меня теперь, Феджинъ! сказала дѣвушка, съ усиліемъ поднимая голову.-- Если Биль можетъ что-нибудь для тебя сдѣлать, то вѣрно сдѣлаетъ, а если не можетъ, такъ не захочетъ; нечего и говорить объ этомъ.
   -- А на счетъ мальчика? спросилъ Жидъ, судорожно потирая руки.
   -- Мальчикъ не избѣгнетъ своей судьбы, поспѣшно прервала Нанси, -- и снова повторяю, я надѣюсь, что онъ мертвъ; теперь его не коснется ни зло, ни ты,-- то-есть, если съ Билемъ не случилось никакого несчастія.
   -- А то, о чемъ, я говорилъ тебѣ? спросилъ Жидъ, не сводя съ нея глазъ.
   -- Если ты хочешь, чтобъ я что-нибудь сдѣлала, то повтори мнѣ снова слова твои, отвѣчала Нанси: -- или лучше подожди до завтра.-- Ты разбудилъ меня на минуту, но теперь я снова засыпаю.
   Феджинъ дѣлалъ еще нѣсколько вопросовъ, въ надеждѣ узнать, не поняла ли дѣвушка его намѣреній, но она такъ быстро отвѣчала и была такъ разстроена, что Жидъ не сомнѣвался болѣе, что она въ самомъ жалкомъ состояніи, до котораго только можетъ унизиться женщина. Въ-самомъ-дѣлѣ Нанси была жертвою слабости, очень обыкновенной между Жидовками, отъ которой ихъ не только не стараются отвращать съ дѣтства, но къ которой еще ободряютъ. Ея безпорядочный видъ и сильный запахъ вина подтверждали мнѣніе Жида. Вскорѣ послѣ того она впала опять въ безчувственность и потомъ начала горько плакать, произнося несвязныя слова; Феджинъ съ радостію убѣдился, что она зашла уже слишкомъ-далеко.
   Успокоенный этимъ открытіемъ, онъ сообщилъ дѣвушкѣ все, что слышалъ въ этотъ вечеръ и, увѣрившись собственными глазами, что Сайксъ еще не возвращался, пошелъ домой, оставя несчастную, которая спала, положа голову на столъ.
   Былъ часъ ночи, темной и холодной, и Жидъ невольно ускорилъ шаги. Рѣзкій вѣтеръ, свиставшій въ улицахъ, казалось, очистилъ ихъ отъ прохожихъ вмѣстѣ съ пылью и грязью, потому-что почти нигдѣ не видно было людей; запоздавшіе поспѣшно бѣжали домой.
   Жидъ дошелъ до угла своей улицы и уже опустилъ руку въ карманъ за ключомъ, когда темная Фигура, перейдя дорогу, незамѣтно подкралась къ нему.
   -- Феджинъ! шепнулъ кто-то ему на ухо.
   -- Какъ? сказалъ Жидъ, быстро оборачиваясь: -- не-уже-ли это...
   -- Да! сурово прервалъ незнакомецъ.-- Я хожу здѣсь цѣлые два часа. Куда чортъ занесъ тебя?
   -- Я все хлопоталъ по твоему дѣлу, отвѣчалъ Жидъ, недовѣрчиво взглядывая на своего спутника и уменьшая шагъ.-- Цѣлую ночь хлопоталъ.
   -- Ну, что жь? спросилъ незнакомецъ.
   -- Ничего хорошаго, сказалъ Жидъ.
   -- Надѣюсь, что и ничего худаго? спросилъ незнакомецъ, вдругъ останавливаясь и бросая испытующій взглядъ на своего спутника.
   Жидъ покачалъ головою и хотѣлъ уже отвѣчать, какъ незнакомецъ, прервавъ его, показалъ на домъ, къ которому они подошли въ это время, замѣтивъ, что онъ уже озябъ и что лучше говорить въ комнатѣ.
   Феджинъ сдѣлалъ видъ, что онъ неохотно принимаетъ посѣтителей въ такое время и пробормоталъ, что у него нѣтъ дровъ; но какъ его спутникъ сурово повторилъ свои слова, то онъ отперъ дверь и просилъ его подождать, пока онъ принесетъ огня.
   -- Здѣсь темно, какъ въ могилѣ, сказалъ незнакомецъ, сдѣлавъ нѣсколько шаговъ впередъ.-- Скорѣе? Мнѣ страшно...
   -- Запри дверь, шепнулъ Феджинъ. Дверь захлопнулась съ шумомъ.
   -- Это не я заперъ, сказалъ другой, ощупью подвигаясь впередъ.-- Вѣтеръ захлопнулъ ее, или она сама собою. Дай скорѣе свѣчу, или я сломлю себѣ голову.
   Феджинъ, спустившись по лѣстницѣ въ кухню, скоро возвратился съ зажженною свѣчою и извѣстіемъ, что Тоби Кракитъ и мальчики спятъ внизу. Сдѣлавъ знакъ своему спутнику слѣдовать за нимъ, онъ пошелъ по лѣстницѣ вверхъ.
   -- Здѣсь мы можемъ говорить все, что хочешь, сказалъ Жидъ, отпирая маленькую дверь: -- и какъ здѣсь есть щели въ ставняхъ, а мы никогда не показываемъ огня сосѣдямъ, то я поставлю свѣчу на полъ.-- Ну!
   Съ этими словами, Жидъ поставилъ свѣчу на верхнюю ступеньку лѣстницы и вошелъ въ комнату, гдѣ не было ничего, кромѣ сломаннаго стула и старой, необитой ничѣмъ софы, стоявшей за дверью. Незнакомецъ, съ видомъ усталости, бросился на эту софу, а Жидъ, придвинувъ стулъ, сѣлъ прямо противъ него. Было не совсѣмъ темно, потому-что дверь оставалась полуоткрытою и свѣча бросала слабый свѣтъ на противоположную стѣну.
   Нѣсколько времени они разговаривали шопотомъ, и хотя ничего нельзя было разслышать, кромѣ несвязныхъ словъ, однакожь легко можно было замѣтить, что Феджинъ защищается противъ какихъ-то замѣчаній незнакомца, и гнѣвъ послѣдняго постепенно возрастаетъ. Такимъ образомъ они говорили съ четверть часа, когда Монксъ,-- имя, которымъ Жидъ называлъ незнакомца,-- сказалъ, возвышая голосъ:
   -- Я говорю тебѣ, что вы худо распорядились. Зачѣмъ ты не держалъ егo съ другими и не сдѣлалъ изъ него сначала искуснаго плута?
   -- Выслушай меня!... вскричалъ Жидъ.
   -- Ты хочешь сказать, что ты не могъ бы этого сдѣлать, еслибъ захотѣлъ? сердито спросилъ Монксъ.-- Еслибъ ты подождалъ еще нѣсколько мѣсяцевъ, тогда развѣ нельзя было бы выслать его изъ Англіи на всю жизнь?
   -- Кому бы это могло быть полезнымъ? смиренно спросилъ Жидъ.
   -- Мнѣ, отвѣчалъ Монксъ.
   -- Но не мнѣ, сказалъ Жидъ.-- Онъ могъ принести мнѣ пользу. Вѣдь надобно, чтобъ было выгодно намъ обоимъ. Не такъ ли, мой другъ?
   -- Ну, что же? спросилъ Монксъ.
   -- Я видѣлъ, что нелегко втянуть его въ наше ремесло, отвѣчалъ Жидъ.-- Онъ непохожъ былъ на другихъ мальчиковъ въ подобныхъ обстоятельствахъ.
   -- Чортъ возьми, нѣтъ! ворчалъ другой.
   -- Я не могъ ничего съ нимъ сдѣлать, продолжалъ Жидъ, съ безпокойствомъ смотря въ лицо товарищу.-- Я не зналъ, чѣмъ стращать его. Что мнѣ было дѣлать? Послать его съ Чарльсомъ и "хитрецомъ"? Я сначала и сдѣлалъ это, но послѣ дрожалъ за всѣхъ насъ.
   -- Это не мое дѣло, замѣтилъ Монксъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, мой другъ! началъ Жидъ: -- что бы ни случилось, ты никогда не увидѣлъ бы мальчика и не узналъ бы того, кого ищешь. Я опять нашелъ его для тебя съ помощію дѣвушки; потомъ она начала ему покровительствовать.
   -- Раздѣлайся съ ней... сказалъ съ нетерпѣніемъ Монксъ.
   -- Теперь еще нельзя этого сдѣлать, отвѣчалъ Жидъ, усмѣхаясь: -- къ-тому же, такая расправа не въ нашемъ вкусѣ, а то я давно бы взялся за нее. Я очень хорошо знаю, Монксъ, каковы эти дѣвушки. Какъ-скоро мальчикъ начнетъ грубѣть, онѣ перестаютъ обращать на него вниманіе. Ты хочешь сдѣлать изъ него негодяя. Если онъ живъ, я еще могу успѣть въ этомъ; но если, сказалъ Жидъ, подвигаясь ближе къ своему товарищу: -- если онъ мертвъ...
   -- Тогда не моя вина! прервалъ другой съ ужаснымъ взглядомъ, дрожащею рукою сжимая руку Жида.-- Помни, Феджинъ! Моя рука чиста. Все, кромѣ его смерти! Я сказалъ тебѣ это прежде. Я не хочу проливать крови. Если его убили, я не виноватъ; слышишь? Освѣти эту проклятую пещеру! Что это?
   -- Что? вскричалъ Жидъ, схватывая обѣими руками Монкса, вскочившаго на ноги.-- Гдѣ?
   -- Тамъ! отвѣчалъ Монксъ, освѣщая противоположную стѣну.-- Тѣнь -- я видѣлъ тѣнь женщины въ салопѣ и шляпкѣ, мелькнувшую вдоль стѣны!...
   Жидъ смутился: они вмѣстѣ бросились изъ комнаты. Свѣча стояла на прежнемъ мѣстѣ и показывала имъ только пустую лѣстницу и ихъ блѣдныя лица. Они стали внимательно прислушиваться, по глубокое молчаніе царствовало въ домѣ.
   -- Это мечта, сказалъ Жидъ, обращаясь къ товарищу.
   -- Клянусь, я видѣлъ ее! отвѣчалъ Монксъ, дрожа всѣмъ тѣломъ.
   Жидъ съ безпокойствомъ взглянулъ на блѣдное лицо своего товарища и, прося его слѣдовать за собою, сошелъ съ лѣстницы. Осмотрѣвъ всѣ комнаты, холодныя и пустыя, она сошли внизъ, въ погреба. Зеленая плѣсень висѣла на низкихъ стѣнахъ, и пресмыкающіяся свѣтились при огнѣ; но все.было тихо.
   -- Что ты теперь думаешь? сказалъ Жидъ, когда они возвращались назадъ.-- Кромѣ насъ двоихъ, ни души нѣтъ въ домѣ, исключая Тоби и мальчиковъ, но на ихъ счетъ не безпокойся. Смотри!
   Жидъ вынулъ изъ кармана два ключа, показывая, что онъ заперъ мальчиковъ, чтобъ они не могли ихъ подслушать.
   Это извѣстіе успокоило Момкса. Онъ пересталъ возражать и началъ смѣяться надъ своимъ страхомъ. Но они не возобновляли прежняго разговора, и почтенные друзья скоро разошлись.
   

ГЛАВА XXVII.
Объясненіе въ любви.

   Мистеръ Бомбль снова пересчиталъ чайныя ложки, снова взвѣсилъ сахарные щипчики, внимательно осмотрѣлъ молочникъ и освидѣтельствовалъ въ подробности вело мебель, даже до волоса, которымъ были набиты стулья. Все это онъ передѣлалъ по-крайней-мѣрѣ шесть разъ, пока наконецъ сталъ думать о томъ, что пора возвратиться мистриссъ Корней. Однѣ мысли порождаютъ другія, и какъ еще не слышно было шаговъ мистриссъ Корней, то мистеръ Бомбль подумалъ, что это будетъ невинное и безгрѣшное занятіе, если онъ удовлетворитъ своему любопытству, окинувъ бѣглымъ взглядомъ кабинетъ дамы. Прислушавшись нѣсколько времени у двери, мистеръ Бомбль приступилъ къ исполненію своего намѣренія и началъ выдвигать изъ коммода всѣ три ящика. Они были наполнены разными платьями, богато и красиво сшитыми, лежавшими между двумя листками старой газеты, что увеличивало, по-видимому, его удовольствіе. Открывъ верхній ящикъ, онъ увидѣлъ маленькій сундучокъ съ висячимъ замкомъ, и когда потрясъ его, сундучекъ издавалъ пріятные звуки, доставлявшіе ни малѣйшаго сомнѣнія въ томъ, что тутъ были деньги. Бомбль тихо воротился къ камину, и, сѣвъ въ прежнее положеніе, твердо и рѣшительно сказалъ: "Я сдѣлаю это!" Послѣ такого замѣчательнаго рѣшенія, онъ началъ качать головою и любоваться на свою профиль съ вниманіемъ и удовольствіемъ.
   Все еще сидѣлъ онъ въ такомъ положеніи, какъ вдругъ мистриссъ Корней, вбѣжавъ въ комнату, бросилась, задыхаясь, на стулъ, стоявшій около камина и, закрывъ одною рукою лицо, другую положила на сердце.
   -- Мистриссъ Корней, сказалъ Бомбль, наклоняясь къ ней: -- что съ вами? Не случилось ли чего-нибудь? Прошу васъ, отвѣчайте мнѣ; я весь дрожу...
   -- О, мистеръ Бомбль! вскричала дама:-- меня осмѣлились выгнать.
   -- Выгнать, сударыня? вскричалъ Бомбль.-- Кто осмѣлился? Я знаю! Вотъ каковы эти негодные нищіе!
   -- Ужасно и подумать! сказала, вздрагивая, дама.
   -- Такъ не думайте объ этомъ, сударыня.
   -- Не могу.
   -- Укрѣпите себя. Не угодно ли вина? заботливо спросилъ Бомбль.
   -- Ни за что въ свѣтѣ! отвѣчала мистриссъ Корней.-- Я не могу -- о!.. Произнося эти слова, дама показала на полку, и упала въ конвульсіяхъ. Бомбль подбѣжалъ къ буфету, схватилъ съ полки зеленую бутылку, налилъ изъ нея въ чашку и поднесъ къ губамъ мистриссъ Корней.
   -- Теперь мнѣ лучше, сказала она, выпивъ половину и отдавая назадъ.
   Мистеръ Бомбль началъ разсматривать чашку и, относя ее назадъ, поднесъ къ своему носу.
   -- Пепперменты, сказала слабымъ голосомъ мистриссъ Корней, съ улыбкою смотря на Бомбля.-- Попробуйте; тутъ осталось немного.
   Мистеръ Бомбль съ сомнѣніемъ взглянулъ на лекарство, поднесъ къ губамъ, хлебнулъ, и потомъ выпилъ все разомъ.
   -- Оно очень укрѣпляетъ, сказала мистриссъ Корней.
   -- Очень укрѣпляетъ, сударыня, отвѣчалъ смотритель. Говоря это, онъ подвинулъ къ ней свой стулъ и нѣжно спросилъ, что ее такъ встревожило.
   -- Ничего, отвѣчала мистриссъ Корней.-- Я безумное, раздражительное, слабое существо.
   -- Не слабое, сударыня, возразилъ Бомбль, придвигая свой стулъ ближе.-- Развѣ вы слабое существо, мистриссъ Корней?
   -- Мы всѣ слабыя существа, сказала мистриссъ Корней.
   -- Правда ваша...
   Прошло двѣ минуты; никто изъ нихъ не прерывалъ молчанія; въ это время рука Бомбля, покоившаяся на спинкѣ стула мистриссъ Корней, опустилась...
   -- Мы всѣ слабыя существа, сказалъ мистеръ Бомбль.
   Мистриссъ Корней вздохнула.
   -- Не вздыхайте, мистриссъ Корней! сказалъ Бомбль.
   -- Не могу! отвѣчала она, и опять вздохнула.
   -- У васъ очень хорошенькая комната, мистриссъ Корней, сказалъ Бомбль, осматриваясь кругомъ.-- Еще такая комната,-- и довольно.
   -- Для одной будетъ слишкомъ-много, прошептала дама.
   -- Но не для двоихъ, сударыня, нѣжно замѣтилъ Бомбль.-- Что вы на это скажете, мистриссъ Корней?
   Мистриссъ Корней опустила голову, когда смотритель сказалъ это, и Бомбль также нагнулся, чтобъ видѣть лицо ея. Мистриссъ Корней съ большою ловкостію отвернулась и, опустивъ руку, чтобъ достать носовой платокъ, нечаянно положила ее въ руку мистера Бомбля.
   -- Вы вѣдь получаете казенныя дрова, мистриссъ Корней? спросилъ Бомбль, нѣжно пожимая ея руку.
   -- И свѣчи... нѣжно отвѣчала мистриссъ Корней, пожимая его руку въ свою очередь.
   -- Дрова, свѣчи и казенную квартиру! сказалъ Бомбль.-- О, мистриссъ Корней, какой вы ангелъ!
   Дама не могла болѣе противиться столь нѣжнымъ чувствамъ. Она бросилась въ объятія Бомбля, и этотъ джентльменъ, внѣ себя отъ восторга, напечатлѣлъ поцалуй на ея цѣломудренномъ носѣ.
   -- Сколько счастія! вскричалъ мистеръ Бомбль.-- Вы знаете, что мистеру Студу сдѣлалось хуже, моя обворожительница? Докторъ говоритъ, что онъ не проживетъ и недѣли. Онъ начальникъ здѣшняго заведенія: по смерти его откроется ваканція; эту ваканцію нужно замѣнить другимъ... Какой счастливый случай для соединенія нашихъ сердецъ!
   Мистриссъ Корней зарыдала.
   -- Одно слово! сказалъ Бомбль, приступая къ скромной красавицѣ: -- одно маленькое, маленькое, маленькое слово, моя безцѣнная мистриссъ...
   -- Да-а-а-а! проговорила со вздохомъ дама.
   -- Еще одно слово, продолжалъ смотритель:-- зачѣмъ намъ скрывать свои чувства? Когда мы соединимся на вѣки?
   Мистриссъ Корней дважды хотѣла отвѣчать, и дважды голосъ измѣнялъ ей. Наконецъ, собравъ все свое мужество, она бросилась на шею Бомблю и сказала, что когда ему будетъ угодно -- она на все согласна, что она не въ силахъ ему противиться.
   Изъяснившись такъ мирно и дружелюбно, они за новою чашкою пеперментовой микстуры заключили контрактъ; это успокоило ихъ волненіе. Между-тѣмъ, она увѣдомила Боибля, что старуха умерла.
   -- Очень хорошо, отвѣчалъ джентльменъ.-- Я зайду къ гробовщику Соверберри по дорогѣ, и скажу, чтобъ онъ пришелъ къ ней завтра утромъ. Такъ это-то и испугало васъ, милая?
   -- О, пустяки, другъ мой! сказала уклончиво дама.
   -- Вѣдь что-нибудь да случилось же, мой ангелъ? продолжалъ Бомбль.-- Не-уже-ли вы не хотите сказать этого вашему Бомблю?
   -- Не теперь только; на-дняхъ,-- когда мы обвѣнчаемся, мой другъ.
   -- Когда мы обвѣнчаемся! вскричалъ мистеръ Бомбль.-- Ужь не тронулъ ли васъ кто-нибудь...
   -- Нѣтъ, нѣтъ, мой ангелъ! быстро прервала дама.
   -- Еслибъ я узналъ, что кто-нибудь осмѣлился поднять свои дерзкіе глаза на это милое лицо... продолжалъ Бомбль.
   -- О, нѣтъ, никто не осмѣлится!
   -- Такъ и должно быть! сказалъ Бомбль, сжимая кулаки.-- Давайте мнѣ человѣка, который бы дерзнулъ обидѣть васъ, и будьте увѣрены, что въ другой разъ онъ ужь этого не сдѣлаетъ.
   Бомбль, между-тѣмъ, поднялъ воротникъ, надѣлъ свою треугольную шляпу и, горячо обнявъ свою будущую половину, снова вышелъ на улицу, но зашелъ напередъ къ воспитанникамъ, побранилъ ихъ и подошелъ къ лавкѣ гробовщика богоугоднаго заведенія.
   Хозяина и супруги его не было дома; однако лавка была отперта, хотя давно уже прошло время запирать ее. Мистеръ Бомбль нѣсколько разъ постучалъ тростью; но видя, что никто не обращаетъ на него вниманія и замѣтивъ въ окнѣ свѣтъ, съ немалымъ удивленіемъ началъ разсматривать, что происходило внутри лавки. Столъ былъ накрытъ для ужина и уставленъ тарелками и стаканами, хлѣбомъ, масломъ, бутылкою пива и вина; за столомъ сидѣлъ Ноа Клейполь, положивъ ногу на скамейку и держа въ одной рукѣ ножъ, а въ другой кусокъ хлѣба; возлѣ него стояла Шарлотта, подавая ему устрицы изъ боченка, которыя онъ глоталъ съ удивительною быстротою. Необыкновенно-багровый цвѣтъ краснаго носа его и странное выраженіе глазъ показывали, что онъ находился въ сладостномъ упоеніи, и это подтверждалось еще болѣе несчетнымъ числомъ устрицъ, которыми онъ хотѣлъ охладить себя,
   -- Вотъ еще одна, Ноа, сказала Шарлотта: -- скушай ее; только одну.
   -- Чудная вещь устрицы! замѣтилъ Ноа, проглотивъ еще устрицу. Какъ жаль, что ихъ нельзя ѣсть много! Не такъ ли, Шарлотта?
   -- Право, это досадно.
   -- Именно, отвѣчалъ Ноа.-- А ты любишь устрицы?
   -- Не очень. Я люблю смотрѣть, какъ ты ѣшь ихъ, Ноа.
   -- О! сказалъ Ноа, размышляя: -- странно!
   -- Хочешь еще? спросила Шарлотта.-- Посмотри, какая чудесная!
   -- Не могу больше, сказалъ Ноа. Очень жаль! Поди ко мнѣ, Шарлотта,-- я поцалую тебя.
   -- Что такое? сказалъ мистеръ Бомбль, бросаясь въ комнату.-- Шарлотта вскрикнула и закрыла лицо передникомъ. Ноа, будучи не въ состояніи подняться съ мѣста, опустилъ только ноги на полъ, и въ страхѣ выпучилъ пьяные глаза на Бомбля.
   -- Повтори еще разъ, что ты сказалъ, дерзкій, безстыдный негодяй! Какъ ты смѣлъ выговорить такое слово? Какъ ты осмѣлилась потакать ему, безстыдница? Цаловать ее!-- вскрикнулъ съ негодованіемъ мистеръ Бомбль.-- Фу!
   -- Я не хотѣлъ цаловать ее! сказалъ испуганный Ноа.-- Она сама все цалуетъ меня, хочу я или нѣтъ.
   -- О, Ноа! съ упрекомъ вскричала Шарлотта.
   -- Да, конечно.-- Она все цалуетъ меня, мистеръ Бомбль.
   -- Молчать! сердито вскричалъ мистеръ Бомбль.-- Извольте идти внизъ, сударыня.-- Ноа, запри лавку, и если ты еще вымолвишь слово,-- бѣда тебѣ! Когда хозяинъ пріидетъ домой, скажи ему, что умерла старуха, чтобъ завтра поутру онъ пошелъ къ ней. Слышишь?... Цаловаться! вскричалъ Бомбль, всплеснувъ руками. Грѣхъ и развращеніе низшаго класса ужасаютъ меня; если парламентъ не обратитъ на это вниманія, то погибнетъ вся Англія, и духъ крестьянъ упадетъ навсегда!-- Съ этими словами Бомбль, грустный и задумчивый, вышелъ изъ лавки гробовщика.
   

ГЛАВА XXVIII.
Дальнѣйшія приключенія Оливера.

   -- Чтобъ волки разорвали васъ на части! ворчалъ Сайксъ, скрежеща зубами:-- Я бы желалъ быть вмѣстѣ съ вами; вы бъ у меня завыли!
   Произнеся это проклятіе, Сайксъ остановился и, опустивъ раненнаго мальчика къ себѣ на колѣно, обернулся, ища глазами своихъ преслѣдователей.
   Ничего нельзя было замѣтить сквозь туманъ и темноту; но громкіе крики людей разносились въ воздухѣ, и лай сосѣднихъ собакъ, пробужденныхъ общею тревогою, раздавался по всѣмъ направленіямъ.
   -- Стой, бездѣльникъ! кричалъ разбойникъ вслѣдъ Тоби Кракиту, который бѣжалъ со всѣхъ ногъ: -- стой!
   Повтореніе этого слова заставило Тоби остановиться: онъ зналъ, что Сайксъ не любитъ шутить, а Тоби былъ отъ него въ разстояніи, меньшемъ, нежели на пистолетный выстрѣлъ.
   -- Помоги мнѣ нести мальчика, кричалъ Сайксъ:-- и воротись назадъ.
   Тоби не охотно повиновался.
   -- Скорѣй! кричалъ Сайксъ, опуская мальчика въ сухой ровъ и вытаскивая пистолетъ изъ кармана.-- Не шути со мною.
   Въ эту минуту шумъ послышался явственнѣе, и Сайксъ, снова осмотрѣвшись кругомъ, могъ различить людей, которые уже выходили въ поле; двѣ собаки бѣжали передъ ними.
   -- Все пропало, Биль! кричалъ Тоби.-- Брось его, и пустимся бѣжать. Съ этимъ словомъ, Кракитъ, предпочитая лучше быть застрѣленнымъ отъ своего друга, если онъ только попадетъ въ него, нежели попасться въ руки преслѣдователей, обернулся и побѣжалъ во всю мочь. Сайксъ заскрежеталъ зубами, осмотрѣлся кругомъ, бросилъ на безчувственнаго Оливера плащъ, который мѣшалъ ему бѣжать, и пустился вдоль плетня; потомъ, выхвативъ пистолетъ, выстрѣлилъ на воздухъ.
   -- Сюда, сюда! кричалъ дрожащій голосъ: -- Нептунъ, сюда!
   Собаки, казалось, подражая своимъ господамъ, не имѣли сильнаго желанія продолжать поиски. Три человѣка, вышедшіе въ это время въ поле, остановились, чтобъ посовѣтоваться.
   -- Мое мнѣніе, или лучше сказать, мое приказаніе, сказалъ толстѣйшій изъ трехъ: -- немедленно возвратиться домой.
   -- Мнѣ будетъ пріятно все, что пріятно мистеру Джильсу, сказалъ коротенькій человѣкъ, также не слишкомъ-худощавый, но очень блѣдный и очень учтивый, какими обыкновенно бываютъ трусы.
   -- Я не хочу упрямиться, сказалъ третій, отозвавшій собакъ: -- мистеръ Джильсъ знаетъ лучше насъ.
   -- Конечно, отвѣчалъ коротенькій человѣкъ: -- и если мистеръ Джильсъ говоритъ, не наше дѣло ему противорѣчить. Нѣтъ, нѣтъ, я знаю свою обязанность, я знаю свое положеніе.-- Говоря правду, маленькій человѣкъ очень зналъ свое положеніе, и зналъ, что оно незавидное, потому-что зубы его стучали другъ-объ-друга.
   -- Ты трусишь, Бритльзъ? сказалъ мистеръ Джильсъ.
   -- Нѣтъ, сказалъ Бритльзъ.
   -- Да, сказалъ Джильсъ.
   -- Вы лгунъ, мистеръ Джильсъ.
   -- Ты врунъ, Бритльзъ.
   Видя этотъ споръ, третій подошелъ, чтобъ помирить ихъ.
   -- Я скажу вамъ, въ чемъ дѣло, джентльмены, сказалъ онъ:-- мы всѣ трусимъ.
   -- Говорите только за себя, сударь, сказалъ мистеръ Джильсъ, поблѣднѣвшій болѣе всѣхъ.
   -- Я такъ и дѣлаю, отвѣчалъ другой. При такихъ обстоятельствахъ очень-натурально трусить. Я трушу.
   -- И я также, сказалъ Бритльзъ: -- хоть и неприлично говорить, что струсилъ.
   Такое откровенное признаніе смягчило мистера Джильса; онъ рѣшился сознаться, что и онъ струсилъ; тогда всѣ трое обернулись назадъ и побѣжали въ совершенномъ разстройствѣ; по мистеръ Джильсъ, который при своемъ маленькомъ ростѣ былъ еще вооруженъ огромными вилами, учтиво просилъ всѣхъ остановиться.
   -- Удивительно, сказалъ мистеръ Джильсъ: что можетъ надѣлать человѣкъ, когда разгорячится. Я увѣренъ, что я совершилъ бы убійство, еслибъ мнѣ попался одинъ изъ мошенниковъ.
   -- Кажется, это ворота? сказалъ послѣ нѣкотораго молчанія Джильсъ.
   -- Кажется, ворота, вскричалъ Бритльзъ.
   -- Будьте увѣрены, что это точно ворота, сказалъ Джильсъ, самъ еще отъ страха не вѣря своимъ глазамъ.
   Этотъ разговоръ происходилъ между двумя человѣками, подстерегшими Сайкса, и странствующимъ охотникомъ, спавшимъ въ сараѣ и принужденнымъ, вмѣстѣ съ двумя своими собаками, преслѣдовать бѣглецовъ. Мистеръ Джильсъ исполнялъ двойную обязанность дворецкаго и метр-д'отеля при старой хозяйкѣ дома, а Бритльзъ исполнялъ все, что ему приказывали; и какъ онъ служилъ въ домѣ съ малолѣтства, то на него привыкли смотрѣть какъ на дитя, не смотря на то, что ему было болѣе тридцати лѣтъ.
   Ободренные этимъ разговоромъ, но все еще прячась одинъ за другаго и осматриваясь боязливо кругомъ, три храбреца бросились назадъ къ дереву, позади котораго они поставили свой фонарь, чтобъ разбойники, увидѣвъ огонь, не выстрѣлили въ нихъ. Спрятавъ фонарь, они разсудили возвратиться домой, и скоро исчезли въ густомъ туманѣ, лежавшемъ надъ землею.
   Съ наступленіемъ дня становилось холоднѣе, и туманъ несся надъ землею какъ густое облако дыма: трава льчишекъ, шныряющихъ у Коммонъ-Гардена? Выбирай любого и только!
   -- Не годятся они мнѣ, мой милый, -- отвѣчалъ еврей съ нѣкоторымъ смущеніемъ, -- не стоитъ ихъ брать. Какъ только словятъ ихъ, такъ одной физіономіи ихъ довольно, чтобы выдать себя... Опять, значитъ, я и потеряю ихъ. Ну, а съ этимъ мальчикомъ, если съ нимъ обращаться, какъ надо, мои милые, можно сдѣлать столько сколько не сдѣлаешь и съ тѣми двадцатью. Къ тому же, -- продолжалъ еврей, оправляясь нѣсколько отъ своего смущенія, -- мы будемъ у него въ рукахъ, если только ему удастся снова улизнуть, а потому онъ долженъ плыть съ нами по одному теченію. Не все ли равно, какъ и какимъ путемъ, лишь бы только заставить его участвовать въ воровствѣ и усилитъ власть надъ нимъ. Вотъ все, чего я желаю. Лучше нынѣшняго случая не найти для этого. Зачѣмъ лишать жизни бѣднаго маленькаго мальчика?.. Штука эта опасна, да и терять мальчика не хочется.
   -- А когда это будетъ?-- спросила Нанси съ цѣлью остановить какое то бурное восклицаніе Сайкса, который съ презрѣніемъ смотрѣлъ на еврея, желавшаго казаться великодушнымъ и человѣчнымъ.
   -- Да, вѣрно!-- сказалъ еврей.-- Когда же это будетъ, Билль?
   -- Мы рѣшили съ Тоби послѣ-завтра ночью, -- отвѣчалъ Сайксъ, -- въ противномъ случаѣ я дамъ ему знать.
   -- Хорошо, -- сказалъ еврей, -- ночь будетъ не лунная?
   -- Нѣтъ.
   -- Все приготовлено, чтобы унести добычу незамѣченной?-- спросилъ еврей.
   Сайксъ кивнулъ головой.
   -- Ну, а насчетъ...
   -- Все рѣшено, -- отвѣчалъ Сайксъ, прерывая еврея.-- Можешь не безпокоиться... Приведи лучше мальчика завтра вечеромъ. Я выйду въ путь за часъ до разсвѣта. Держи языкъ за зубами, да готовь плавильный тигель, вотъ все, что отъ тебя требуется.
   Послѣ непродолжительнаго совѣщанія, въ которомъ всѣ трое принимали весьма дѣятельное участіе, рѣшено было, что Нанси отправится къ еврею завтра вечеромъ, когда стемнѣетъ и возьметъ съ собою Оливера. Феджинъ нашелъ это необходимымъ потому, что въ томъ случаѣ, если бы Оливеръ заупрямился, то Нанси скорѣй всѣхъ уговоритъ его слѣдовать за собой, такъ какъ она еще недавно заступилась за него. Далѣе рѣшено было, что Оливеръ для лучшаго успѣха намѣченной экспедиціи будетъ находиться въ близкомъ распоряженіи мистера Вильяма Сайкса; что упомянутый Сайксъ имѣетъ право заставить его дѣлать все, что найдетъ нужнымъ и не будетъ отвѣтственъ передъ евреемъ, если съ нимъ случится какое нибудь несчастье или окажется необходимымъ наказать его. Далѣе, условлено было, что всѣ показанія мистера Сайкса по возвращеніи его домой должны быть подтверждены показаніемъ Тоби Крекита.
   По окончаніи этихъ переговоровъ мистеромъ Сайксомъ овладѣлъ невыразимый восторгъ. Онъ пилъ стаканъ водки за стаканомъ, размахивалъ дубиной, оралъ во все горло, пѣлъ или изрыгалъ проклятія. Энтузіазмъ его дошелъ, наконецъ, до того, что онъ предложилъ посмотрѣть ящикъ съ инструментами для взламыванія замковъ и запоровъ; онъ тотчасъ же принесъ его, но не успѣлъ раскрыть, его, чтобы приступитъ къ объясненію красоты ихъ отдѣлки и того, какимъ образомъ надо употреблять ихъ въ дѣло, какъ покачнулся, упалъ на подъ и тутъ же захрапѣлъ.
   -- Спокойной ночи, Нанси!-- сказалъ еврей, закутываясь въ плащъ.
   -- Спокойной ночи!
   Глаза ихъ встрѣтились и еврей нѣсколько секундъ пристально смотрѣлъ на нее. Дѣвушка спокойно выдержала этотъ взглядъ. Она была такъ же вѣрна и такъ же серьезно относилась къ дѣлу, какъ и самъ Тоби Крекитъ.
   Еврей снова пожелалъ ей спокойной ночи и, давъ легкій пинокъ въ спину распростертому мистеру Сайксу, поспѣшилъ внизъ по лѣстницѣ.
   -- Всегда и вездѣ одно и то же!-- бормоталъ про себя еврей, возвращаясь домой.-- Хуже всего то, что эти женщины при всякомъ удобномъ случаѣ и изъ за всякой мелочи вспоминаютъ давно забытыя ими чувства. Хорошо только, что это скоро замѣчается. Ха, ха, ха! Взрослый человѣкъ противъ мальчика и за мѣшокъ золота!
   Забавляя себя такими пріятными размышленіями, мистеръ Феджинъ незамѣтно прошелъ путь среди грязи и тумана и добрался наконецъ къ своему мрачному жилью, гдѣ Доджеръ съ нетерпѣніемъ ждалъ его возвращенія.
   -- Спитъ Оливеръ? Мнѣ необходимо поговорить съ нимъ, -- были первые слова еврея, когда онъ спустился по лѣстницѣ.
   -- Давнымъ давно, -- отвѣчалъ Доджеръ, открывая дверь.-- Вотъ онъ тамъ.
   Мальчикъ крѣпко спалъ на твердомъ соломенникѣ, брошенномъ на полу. Вслѣдствіе постоянной тревоги, горя и отсутствія воздуха онъ былъ блѣденъ и походилъ на мертвеца, но не на того, который одѣтъ уже въ саванъ и лежитъ въ гробу, а на того, который скончался всего нѣсколько минутъ тому назадъ, когда вѣчно юный и чистый духъ только что вознесся съ небу, а окружающая атмосфера не успѣла еще измѣнить его тлѣнной оболочки.
   -- Не теперь, -- сказалъ еврей, тихо выходя изъ кухни.-- Завтра... да, завтра!
  

XX. Оливеръ переданъ въ распоряженіе мистера Вилльяма Сайкса.

   Когда Оливеръ проснулся на слѣдующее утро, онъ былъ очень удивленъ, найдя подлѣ себя пару новыхъ башмаковъ на толстыхъ подошвахъ; старыхъ башмаковъ не было. Сначала онъ очень обрадовался этому, думая, что это предвѣщаетъ его скорое освобожденіе; какъ же разочаровался онъ, когда во время завтрака еврей сказалъ ему и притомъ такимъ тономъ, который его встревожилъ, что сегодня вечеромъ его отведутъ съ Биллю Сайксу.
   -- Чтобы... чтобы... оставить меня навсегда тамъ?-- съ тревогой спросилъ Оливеръ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, мой милый! Нѣтъ, тебя не оставятъ тамъ,-- отвѣчалъ еврей.-- Мы не хотимъ разставаться съ тобою! Не бойся, Оливеръ, ты вернешься обратно. Ха, ха, ха! мы не такъ жестоки, чтобы прогонять тебя прочь! О, нѣтъ, нѣтъ!
   Еврей, стоявшій въ это время у огня и поджаривавшій гренки, оглянулся на Оливера и хихикнулъ, желая показать, что онъ прекрасно знаетъ, какъ онъ радъ былъ бы убѣжать.
   -- Ты желаешь, -- сказалъ онъ, пристально глядя на Оливера, -- чтобы тебѣ сказали, зачѣмъ тебя посылаютъ къ Биллю? Да, мой милый?
   Оливеръ невольно покраснѣлъ, видя, что старый воръ отгадалъ его мысли, но сказалъ ему прямо, что желаетъ.
   -- А ты думаешь зачѣмъ?-- спросилъ Феджинъ.
   -- Не знаю, сэръ!
   -- Ба!-- сказалъ еврей, съ разочарованіемъ отворачиваясь въ сторону съ недовольнымъ видомъ.-- Билль самъ скажетъ тебѣ, если не знаешь.
   Еврею было досадно, что Оливеръ въ этомъ случаѣ не выказалъ ни малѣйшаго любопытства; но дѣло въ томъ, что Оливеръ былъ слишкомъ встревоженъ и смущенъ пристальнымъ взглядомъ Феджина и собственными чувствами, а потому ему и въ голову не пришло спросить еврея, зачѣмъ его посылаютъ. Днемъ ему не представлялось для этого случая, потому что еврей былъ до самаго вечера молчаливъ, а вечеромъ собрался куда то уходить.
   -- Можешь зажечь свѣчу, -- сказалъ онъ, ставя свѣчу на столъ.-- А вотъ тебѣ книга, читай пока не придутъ за тобой. Спокойной ночи!
   -- Спокойной ночи, -- тихо отвѣчалъ Оливеръ.
   Еврей пошелъ къ дверямъ, все время глядя черезъ плечо на ребенка. Вдругъ онъ остановился и назвалъ его по имени.
   Оливеръ поднялъ глаза. Еврей указалъ рукой на свѣчу, чтобы онъ зажегъ ее. Мальчикъ исполнилъ приказаніе; ставя на столъ свѣчу, онъ замѣтилъ, что еврей изъ темнаго угла смотритъ на него изъ подъ сдвинутыхъ и нахмуренныхъ бровей.
   -- Берегись, Оливеръ, будь остороженъ, -- сказалъ старикъ, грозя ему пальцемъ.-- Онъ человѣкъ жестокій и не остановится передъ кровью, когда выйдетъ изъ себя. Что-бы онъ ни сдѣлалъ, молчи! Чтобы онъ не приказалъ, исполняй безпрекословно! Не забывай же моихъ словъ!-- Онъ сдѣлалъ особенно удареніе на послѣднихъ словахъ; по лицу его пробѣжала ужасная улыбка и кивнувъ головой, онъ вышелъ изъ комнаты.
   Оливеръ склонилъ голову на руку и съ трепещущимъ отъ страха сердцемъ думалъ о томъ, что сейчасъ слышалъ. Чѣмъ больше думалъ онъ о предостереженій еврея, тѣмъ менѣе догадывался объ истинномъ значеніи его. Онъ не могъ ждать ничего хорошаго отъ переселенія своего къ Сайксу, но если дѣйствительно ему хотѣли сдѣлать какое нибудь зло, почему не могли сдѣлать этого у Феджина? Долго думалъ онъ и наконецъ пришелъ къ тому заключенію, что его посылаютъ къ разбойнику для обыкновенныхъ услугъ, пока не найдется другой мальчикъ, болѣе пригодный, чѣмъ онъ. Онъ привыкъ страдать съ самаго дѣтства и мысль о перемѣнѣ мѣста не особенно тревожила его. Не все ли равно, гдѣ страдать? Такъ сидѣлъ онъ и все думалъ и думалъ. Вздохнувъ, наконецъ, тяжело, онъ снялъ нагаръ со свѣчи и взявъ книгу, которую ему оставилъ еврей.
   Сначала онъ только переворачивалъ листы, не обращая вниманіе на та, что тамъ написано, пока ему не бросилось въ глаза одно заглавіе. Это было описаніе жизни и процессовъ великихъ преступниковъ; страницы здѣсь были истрепаны и на нихъ виднѣлись слѣды грязныхъ пальцевъ. Мальчикъ читалъ объ ужасныхъ преступленіяхъ и кровь застывала у него въ жилахъ; объ убійствахъ, сотворенныхъ въ уединенныхъ жилищахъ, о трупахъ, скрытыхъ отъ человѣческаго взора въ ямахъ и колодцахъ, которые, не смотря, на то, что были глубоко скрыты, все же въ концѣ концовъ, хотя и по прошествіи многихъ лѣтъ, всплывали наружу, приводя въ ужасъ своихъ убійцъ, которые при видѣ ихъ сознавались во всемъ и, какъ милости просили смертной казни, чтобы избавиться отъ угрызеній совѣсти. Онъ читалъ о людяхъ, которые лежа въ постели, задумывали во мракѣ ночи такія преступленія, что при одной мысли о нихъ морозъ пробѣгалъ по тѣлу и начинали дрожать руки и ноги. Все это описано было такъ ясно и живо, что казалось, будто пожелтѣвшіе отъ времени страницы покрываются густыми свертками запекшейся крови, а слова отдаются въ ушахъ глухимъ ропотомъ призраковъ загубленныхъ людей.
   Мальчикомъ овладѣлъ невыразимый ужасъ. Онъ закрылъ книгу и отбросилъ ее отъ себя. Упавъ на колѣни, онъ обратился съ молитвой къ Богу и просилъ добавить его отъ этихъ дѣлъ, просилъ лучше ниспослать ему смерть, но не допускать его до совершенія этихъ вопіющихъ къ небу преступленій. Мало по малу онъ успокоился и тихимъ, дрожащимъ отъ волненія голосомъ сталъ молиться объ избавленіи его также отъ предстоящихъ ему опасностей; сжалиться надъ бѣднымъ заброшеннымъ ребенкомъ, у котораго нѣтъ ни родныхъ, ни друзей, и помочь ему, одинокому и беззащитному, окруженному со всѣхъ сторонъ порокомъ и преступленіемъ.
   Онъ кончилъ молитву, но все еще продолжалъ стоять на колѣняхъ, закрывъ лицо руками. Вдругъ онъ услышалъ какой то шорохъ.
   -- Кто это?-- крикнулъ онъ съ испугомъ, замѣтивъ у дверей человѣческую фигуру.-- Кто это?
   -- Я... Это я, -- отвѣчалъ дрожащій голосъ.
   Оливеръ поднялъ свѣчу надъ головой и повернулся къ двери. Тамъ стояла Нанси.
   -- Отставь въ сторону свѣчу, -- сказала дѣвушка, -- мнѣ больно глазамъ.
   Оливеръ увидѣлъ, что она совсѣмъ блѣдная, и ласково спросилъ ее, не больна ли она. Дѣвушка бросилась въ кресло спиной къ нему и молча ломала себѣ руки, ничего не отвѣчая.
   -- Боже, смилуйся надо мною!-- воскликнула она, немного погодя.-- Я не подумала объ этомъ.
   -- Что случилось?-- спросилъ Оливеръ.-- Не могу ли я помочь вамъ? Я все сдѣлаю, что могу.... все!
   Дѣвушка забилась на креслѣ, схватила себя за горло, захлебнулась и зарыдала.
   -- Нанси!-- вскрикнулъ Оливеръ.-- Что съ вами?
   Дѣвушка заколотила руками по колѣнамъ, а ногами по полу, а затѣмъ, плотнѣе закутавшись въ шаль, сказала, что она дрожитъ отъ холода.
   Оливеръ поправилъ огонь въ каминѣ. Нанси придвинула кресло къ огню и сидѣла нѣсколько времени, не говоря не слова. Немного погодя она подняла голову и оглянулась кругомъ.
   -- Не знаю, что это бываетъ со мною иногда, -- сказала она, приводя въ порядокъ свой костюмъ.-- Всему виной эта сырая темная комната. Нолли, голубчикъ, готовъ ты?
   -- Развѣ я долженъ идти съ вами?-- спросилъ Оливеръ.
   -- Да. Я пришла по порученію Билля, -- отвѣчала дѣвушка.-- Ты долженъ идти со мной.
   -- Зачѣмъ?-- спросилъ Оливеръ.
   -- Зачѣмъ?-- повторила дѣвушка, поднявъ глаза, но стараясь не встрѣчаться съ глазами мальчика.-- О, не для худого.
   -- Я не вѣрю, -- отвѣчалъ Оливеръ, внимательно наблюдавшій за нею.
   -- Твое дѣло, -- отвѣчала дѣвушка, стараясь засмѣяться.-- Ну, не для хорошаго.
   Оливеръ понялъ, что онъ имѣетъ нѣкоторое вліяніе на хорошія чувства дѣвушки и подумалъ, не лучше ли будетъ обратиться къ ея состраданію, чтобы она помогла ему. Но тутъ онъ вспомнилъ, что всего только одиннадцать часовъ, что народъ ходитъ еще по улицамъ и можетъ быть найдется кто нибудь, кто повѣритъ его разсказу. Съ этими мыслями онъ подошелъ къ дѣвушкѣ и сказалъ, что идетъ съ нею.
   Значеніе этого кратковременнаго размышленія Оливера не ускользнуло отъ вниманія Нанси. Она не спускала съ него глазъ, когда онъ говорилъ и, повидимому, все поняла, что происходило у него въ душѣ.
   -- Тс!-- сказала дѣвушка, останавливаясь передъ нимъ и, оглянувшись осторожно, указала ему на дверь.-- Ты самъ себѣ ничѣмъ помочь не можешь. Я изо всѣхъ силъ старалась сдѣлать что нибудь для тебя, но напрасно. Тебя запутали кругомъ. Если тебѣ удастся уйти когда нибудь отсюда, то во всякомъ случаѣ теперь для этого не время.
   Пораженный той горячностью, съ которой она говорила, Оливеръ съ удивленіемъ взглянулъ ей въ лицо. Она говорила очевидно правду; лицо ея было блѣдно и взволновано и она дрожала отъ волненія.
   -- Я спасла тебя разъ отъ истязанія, и спасу еще, и спасаю, -- продолжала дѣвушка.-- Если бы кто другой пришелъ за тобой, а не я, тотъ бы грубѣе обошелся съ тобой, чѣмъ я. Я обѣщала, что ты будешь послушенъ и покоенъ; если ты не исполнишь этого, то причинишь себѣ зло и мнѣ... Непослушаніе твое можетъ быть даже причиной моей смерти. Смотри! Все это изъ за тебя... Клянусь Богомъ, что говорю правду.
   Она поспѣшно указала ему синяки, покрывавшіе ея шею и руки, и затѣмъ продолжала говоря съ необыкновенной быстротой.
   -- Помни это! Не заставляй меня больше страдать изъ за тебя. Если я буду въ состояніи помочь тебѣ, я помогу, но теперь я не могу. Они не хотятъ дѣлать тебѣ вреда. Не твоя вина въ томъ, что они насильно заставятъ тебя дѣлать. Тс! Каждое слово твое можетъ погубить меня. Давай руку. Скорѣй! Руку!
   Она взяла Оливера за руку, которую тотъ машинально протянулъ ей, задула свѣчу и повела его съ собой внизъ по лѣстницѣ. Кто то скользнулъ въ темнотѣ по корридору, быстро отворилъ дверь и, также быстро закрылъ ее, какъ только они вышли. Ихъ ждалъ наемный кабріолеть; дѣвушка поспѣшно сѣла туда съ Оливеромъ и опустила тотчасъ же занавѣски. Кучеръ не спросилъ адреса и, не медля ни минуты, пустилъ лошадь полною рысью.
   Дѣвушка не выпускала руки Оливера изъ своей и все время шепотомъ на ухо уговаривала его слушаться и увѣряла его въ своемъ участіи. Все это произошло такъ быстро и неожиданно, что онъ не успѣлъ опомниться, гдѣ онъ и какъ сюда попалъ, какъ экипажъ остановился уже подлѣ дома, гдѣ наканунѣ вечеромъ былъ еврей.
   Въ ту минуту, когда Оливеръ вышелъ изъ экипажа и увидѣлъ передъ собою улицу, онъ едва не крикнулъ о помощи. Но голосъ дѣвушки такъ ясно звучалъ еще въ его ушахъ, такъ жалобно молилъ не забывать ее, что у него не хватило духу крикнуть. Пока онъ колебался, онъ упустилъ благопріятный случай. Нанси ввела его въ домъ и закрыла за нимъ дверь.
   -- Сюда!-- сказала дѣвушка, въ первый разъ выпуская руку Оливера.-- Билль!
   -- Здѣсь!-- отвѣчалъ мистеръ Сайксъ, появляясь на верху лѣстницы со свѣчой въ рукахъ.-- О! Прекрасно! Входите!
   Со стороны лица съ такимъ темпераментомъ, какой былъ у мистера Сайкса это было верхомъ одобренія и необыкновенно сердечнаго привѣта. Нанси, благодарная за такой пріемъ, ласково поздоровалась съ нимъ.
   -- Бельзи ушелъ вмѣстѣ съ Томомъ, -- сказалъ Сайксъ.-- Они ужъ теперь на пути.
   -- Хорошо, -- отвѣчала Нанси.
   -- Уговорила, значитъ, козленка, -- сказалъ Сайксъ, запирая дверь, когда они вошли въ комнату.
   -- Да, онъ здѣсь, -- отвѣчала Нанси.
   -- Спокойно согласился?-- спросилъ Сайксъ.
   -- Былъ послушенъ, какъ ягненокъ, -- отвѣчала Нанси.
   -- Радъ слышать это, -- сказалъ Сайксъ, бросая суровый взглядъ на Оливера, -- ради спасенія его драгоцѣнной шкуры, которой плохо пришлось бы въ противномъ случаѣ. Иди-ка сюда, я тебѣ прочту поученіе, которое, быть можетъ, принесетъ тебѣ большую пользу.
   И сказавъ это, мистеръ Сайксъ стащилъ съ Оливера шапку и бросилъ ее въ уголъ; затѣмъ взялъ мальчика за плечо, сѣлъ у стола, а его поставилъ передъ собой.
   -- Ну-съ! Знаешь ты, что это такое?-- спросилъ Сайксъ и взялъ въ руки пистолетъ, лежавшій на столѣ.
   Оливеръ отвѣчалъ утвердительно.
   -- Хорошо! Смотри сюда, -- продолжалъ Сайксъ, -- это вотъ порохъ, это пуля, это кусокъ старой шляпы для пыжа.
   Оливеръ робко отвѣтилъ, что ему знакомы всѣ эти вещи. Мистеръ Сайксъ продолжалъ заряжать пистолетъ, не торопясь и совершенно спокойно.
   -- Теперь онъ заряженъ, -- сказалъ Сайксъ.
   -- Да, я вижу, сэръ!-- отвѣчалъ Оливеръ.
   -- Прекрасно, -- сказалъ разбойникъ, схватывая руку Оливера и приставляя къ его виску дуло пистолета, такъ что оно притронулась къ нему.
   Мальчикъ не могъ удержаться, чтобы не вздрогнуть.
   -- Если ты скажешь хоть единое слово, когда мы выйдемъ изъ дому, за исключеніемъ тѣхъ случаевъ, когда я самъ заговорю съ тобой, -- то весь этотъ зарядъ безъ всякаго предупрежденія попадетъ тебѣ въ голову. Итакъ, если ты захочешь говорить, то прежде прочти свои молитвы.
   Для того чтобы увеличить эффектъ своей фразы, Сайксъ взглянулъ на Оливера изподлобья и сказалъ:
   -- Насколько мнѣ извѣстно, здѣсь въ домѣ никого нѣтъ, кто могъ бы позаботиться о томъ, чтобы тебя не убили. Изъ этого слѣдуетъ, что разъ я столько времени потратилъ на объясненіе, значитъ я желаю тебѣ добра. Понялъ?
   -- Короче говоря,-- сказала Нанси съ жаромъ и слегка косясь на Оливера, какъ бы желая дать ему понять, чтобы онъ обратилъ вниманіе на ея слова, -- если ты вздумаешь позабавить его той игрушкой, что у тебя въ рукахъ, ты лишишь его возможности говорить впослѣдствіи, ибо весь зарядъ этотъ пустишь ему въ голову, а самъ рискнешь черезъ это попасть на висѣлицу.... Впрочемъ, въ своемъ дѣлѣ ты столько дѣлаешь въ теченіи каждаго мѣсяца своей жизни, что тебя того и гляди могутъ вздернуть.
   -- Правильно!-- отвѣчалъ Сайксъ.-- Женщины лучше нашего и въ нѣсколькихъ словахъ умѣютъ изложить дѣло. За исключеніемъ тѣхъ случаевъ, когда на нихъ чортъ насядетъ.... Тогда не жди отъ нихъ толку. Ну-съ, теперь онъ предупрежденъ, а потому можно поужинать, а затѣмъ всхрапнуть немножко.
   Нанси поспѣшно накрыла на столъ, вышла на нѣсколько минутъ и затѣмъ вернулась съ бутылкой портеру и блюдомъ бараньихъ головокъ, при видѣ которыхъ мистеръ Сайксъ воодушевился и началъ острить по поводу страннаго совпаденія названій "джеммъ" -- кушанье изъ бараньихъ головокъ и "джемми" необходимые ему инструменты. Достойный джентльменъ былъ вообще въ веселомъ настроеніи и чувствовалъ необыкновенный подъемъ духа, благодаря, вѣроятно, предстоящей ему въ непродолжительномъ времени активной дѣятельности; доказательствомъ этому можетъ служить то, что портеръ онъ выпилъ въ одинъ присѣстъ и за ужиномъ произнесъ такъ около ста ругательствъ, не менѣе.
   Послѣ ужина, во время котораго Оливеръ не выказалъ особенно большого аппетита, мистеръ Сайксъ проглотилъ еще пару стаканчиковъ виски, бросился на постель и приказалъ Нанси разбудить его ровно въ пять часовъ, наградилъ ее предварительно цѣлымъ потокомъ ругательствъ на тотъ случай, если она проспитъ. По распоряженію того же владыки Оливеръ улегся, не раздѣваясь, на брошенномъ на полъ соломенникѣ, а дѣвушка, поправивъ огонь, сѣла у камина, готовая встать въ назначенное ей время.
   Долго не засыпалъ Оливеръ, ожидая, что Нанси воспользуется этимъ случаемъ и шепнетъ ему еще нѣсколько словъ, но дѣвушка сидѣла молча у огня, не двигаясь съ мѣста и только изрѣдка мѣшая въ каминѣ. Утомленный душевной тревогой, онъ въ концъ концовъ заснулъ глубокимъ сномъ.
   Когда онъ проснулся, столъ былъ уже приготовленъ для утренняго завтрака, а Сайксъ пряталъ какія то вещи въ карманы своего плаща, висѣвшаго на спинкѣ стула. Нанси поспѣшно готовила завтракъ. На дворѣ было еще совсѣмъ темно и въ комнатѣ горѣла свѣча. Въ стекла оконъ стучали крупныя капли дождя и все небо было покрыто темными облаками.
   -- Ну!-- заревѣлъ Сайксъ на Оливера, -- половина шестого! Живѣй, не то останешься безъ завтрака. Мы и такъ опоздали.
   Оливеръ не долго занимался своимъ туалетомъ; поѣвъ на скорую руку, онъ на вопросъ Сайкса отвѣчалъ, что готовъ.
   Нанси, стараясь не смотрѣть на мальчика, повязала ему платочекъ вокругъ шеи, а Сайксъ накинулъ ему плащъ на плечи. Разбойникъ взялъ его за руку и, остановившись на минуту, сказалъ ему, что пистолетъ находится у него въ боковомъ карманѣ. Затѣмъ еще крѣпче стиснулъ ему руку и, простившись съ Нанси, вышелъ изъ комнаты.
   У дверей Оливеръ оглянулся, надѣясь, что дѣвушка взглянетъ на него, но она заняла по прежнему мѣсто у камина и исподтишка слѣдила, уставившись на огонь.
  

XXI. Экспедиція.

   Не веселое было утро, когда они вышли на улицу. Дождь лилъ ливмя и по небу ходили густыя, дождевыя облака. Вся ночь была дождливая; на улицѣ стояли вездѣ большія лужи и канавы были до краевъ наполнены водой. На небѣ виднѣлись едва замѣтные отблески начинающагося дня, что еще болѣе увеличивало окружающій ихъ мракъ. Свѣтъ фонарей сталъ замѣтно тусклѣе, накладывая еще болѣе мрачный оттѣнокъ на мокрые дома и грязные улицы. Никто повидимому не поднимался еще въ этой части города; окна въ домахъ были плотно прикрыты ставнями, а на улицѣ, по которой они шли, все было пусто и безмолвно.
   Начинало разсвѣтать, когда они повернули въ Бетнель-Гринъ-Роадъ. Многіе фонари были уже погашены. Нѣсколько деревенскихъ повозокъ медленно тащились къ Лондону и только изрѣдка проносилась мимо нихъ почтовая карета, вся покрытая грязью; кучеръ время отъ времени надѣлялъ ударами бича перваго попавшагося ломовика, который не свернулъ во время съ дорога, вслѣдствіе чего онъ могъ опоздать и пріѣхать на четверть часа позже. Нѣкоторые трактиры были уже открыты и въ нихъ горѣлъ газъ. Мало по малу стали открываться и лавки и на улицахъ показался народъ. Появились группы рабочихъ, затѣмъ мужчины и женщины съ корзинами рыбы на головѣ, повозки, запряженныя ослами и нагруженныя овощами, двухъ-колесныя тачки съ мясомъ, молочницы съ ведрами молока, словомъ -- непрерывная вереница разнаго люда, снабжающая всевозможными припасами восточныя окраины города. Шумъ и гулъ увеличивались по мѣрѣ того, какъ они приближались къ городу; когда они дошли до улицъ между Шордичемъ и Смитфильдомъ гулъ этотъ перешелъ въ настоящій ревъ. Было уже довольно свѣтло, и населеніе Лондона принималось за свои дневныя заботы, кончающіяся только съ наступленіемъ ночи.
   Пройдя Сенъ-Стритъ и Кроунъ-Стритъ, затѣмъ Финсбюри-Стритъ, мистеръ Сайксъ прошелъ черезь Чисуэлль-Стритъ въ Бариканъ, потамъ Лонгъ-Ленъ, Смитфильдъ, откуда несся смѣшанный гулъ всевозможныхъ звуковъ, поразившій Оливера Твиста.
   Былъ рыночный день. Вся мостовая была покрыта густымъ слоемъ чуть не по самую щиколотку слоемъ грязи; паръ, подымавшійся отъ разгоряченнаго скота, смѣшивался съ густымъ туманомъ, нависшимъ надъ городомъ. Постоянныя загородки въ центрѣ обширной площади, а также другія, сдѣланныя на скорую руку, были биткомъ набиты баранами; вдоль водопоя цѣлыми рядами стояли привязанные къ столбамъ быки и разныя животныя. Поселяне, мясники, погонщики скота, разносчики, мальчишки, воры, бродяги самаго низкаго разряда, все смѣшалось въ одну густую толпу. Свистъ погонщиковъ, лай собакъ, мычанье и ревъ быковъ, блеяніе барановъ, визгъ и хрюканье свиней, крики разносчиковъ, проклятія и ругательства неслись со всѣхъ сторонъ, смѣшиваясь съ звонками и гуломъ голосовъ, доносящихся изъ ближнихъ трактировъ. Все кругомъ толпилось, толкалось, тискалось, орало, вопило! То и дѣло раздавалось хлопанье бича спѣшившихъ на рынокъ, въ каждомъ углу рынка раздавались окрики и отвратительная ругань. Кругамъ вездѣ по всему рынку слонялись неумытыя, небритыя и грязныя фигуры, старавшіяся локтями проложить себѣ дорогу сквозь толпу. Все это вмѣстѣ взятое представляло собою картину, ошеломляющимъ и одуряющимъ образомъ дѣйствующую на всѣ ваши чувства.
   Мистеръ Сайксъ тащилъ за собою Оливера, локтями пролагая себѣ путь сквозь непроницаемую толпу народа и не обращая вниманія ни на какія картины и ни на какіе звуки, такъ поражавшіе Оливера. Два или три раза раскланялся онъ съ проходившими мимо знакомыхъ, отказываясь отъ приглашенія выпить рюмочку -- другую; онъ спѣшилъ пробраться сквозь толпу и, когда вышелъ на болѣе свободное мѣсто, направился черезъ Хоссиръ-Ленъ прямо къ Хольборну.
   -- Ну, ты щенокъ, -- сказалъ Сайксъ, взглянувъ на часы церкви Св. Андрея, -- уже почти семь часовъ. Прибавь-ка шагу, лѣнтяй ты этакій!
   Онъ крѣпче стиснулъ руку Оливера и зашагалъ еще быстрѣе прежняго, такъ что мальчику пришлось бѣжать чуть ли не опрометью, чтобы поспѣть за разбойнкомъ.
   Такъ бѣжалъ Оливеръ до тѣхъ поръ, пока они не прошли Гайдъ-Парка и не повернули къ Кенсингтону, гдѣ Сайксъ замедлилъ шаги. Вскорѣ послѣ этого ихъ нагнала небольшая повозка. Увидя надпись "Хоунлоу", Сайксъ, стараясь быть, по возможности, вѣжливее, попросилъ возницу подвезти ихъ до Айльуорза.
   -- Садитесь, -- сказалъ возница.-- Это вашъ мальчикъ?
   -- Да, мой, -- отвѣчалъ Сайксъ, сурово поглядывая на Оливера и рукой его надавливая свой карманъ съ пистолетомъ.
   -- Отецъ твой слишкомъ скоро ходитъ для тебя, не правда ли?-- спросилъ возница, видя, что Оливеръ еле переводитъ духъ.
   -- Нисколько, -- поспѣшилъ отвѣтить Сайксъ, -- онъ привыкъ, возьми мою руку, Нэдъ! Ну, полѣзай!
   Сайксъ посадилъ Оливера на повозку, а возница указалъ ему на кучу мѣшковъ и предложилъ ему лечь и отдохнуть.
   Такъ проѣхали они нѣсколько миль и Оливеръ все больше и больше удивлялся, куда собственно везетъ его Сайксь. Они миновали Кенсингтонъ, Гаммерсмитъ, Чисуикъ, Кью-Бриджъ, Брентфордъ и все еще ѣхали впередъ, какъ будто бы только что начали свое путешествіе. Когда они проѣхали мимо трактира, извѣстнаго подъ названіемъ "Карета и Лошадь", за которымъ начинался перекрестокъ, повозка остановилась.
   Сайксъ поспѣшно вылѣзъ изъ повозки, поднялъ Оливера и спустилъ его на землю, злобно взглянувъ на него и многозначительно похлопавъ по карману съ пистолетомъ.
   -- До свиданья, мальчикъ, -- сказалъ возница.
   -- Ты чего надулся, -- сказалъ Сайксъ, тряхнувъ мальчика, -- чего надулся? Щенокъ! Не сердитесь на него.
   -- О, нѣтъ!-- отвѣчалъ возница, усаживаясь на повозку.-- А погода все таки ничего, -- и съ этими словами онъ уѣхалъ.
   Сайксъ подождалъ, пока повозка отъѣхала на нѣкоторое разстояніе, и тогда сказалъ Оливеру, что онъ можетъ осмотрѣться кругомъ, если желаетъ, но никого не увидитъ, и затѣмъ повелъ его дальше.
   На нѣкоторомъ разстояніи отъ трактира они повернули влѣво, а немного погодя вправо и довольно долго шли въ этомъ направленіи, проходя мимо большихъ садовъ и красивыхъ домовъ, пока не дошли до города, нигдѣ не останавливались, а если останавливались, то лишь для того, чтобы выпить пива. Въ городѣ на стѣнѣ одного дома Оливеръ прочелъ надпись большими буквами "Гамптонъ". Отсюда они вышли въ поле, гдѣ бродили нѣсколько часовъ, а затѣмъ вернулись обратно въ городъ и отправились въ старый трактиръ съ выцвѣтшей почти совсѣмъ вывѣской. Они вошли здѣсь въ кухню и Сайксъ приказалъ подать обѣдъ.
   Кухня помѣщалась въ старой комнатѣ съ низкимъ потолкомъ, посреди котораго тянулась толстая балка; противъ очага стояли скамьи съ высокими спинками и на нихъ сидѣли суровые на видъ люди въ блузахъ; они пили и курили. Никто изъ нихъ не обратилъ вниманія на Оливера, а еще менѣе на Сайкса, а такъ какъ въ свою очередь и Сайксъ не обращалъ на нихъ вниманіе, то онъ вмѣстѣ со своимъ маленькимъ спутникомъ усѣлся въ углу, не интересуясь вовсе ихъ обществомъ.
   На обѣдъ имъ подали холоднаго мяса. Послѣ обѣда они сидѣли очень долго, такъ что Оливеръ, пока Сайксъ курилъ трубку за трубкой, началъ уже думать, что они не пойдутъ дальше. Утомленный продолжительной ходьбой и тѣмъ, что такъ рано всталъ сегодня, онъ сперва дремалъ понемногу, а затѣмъ усталость взяла верхъ надъ нимъ и онъ уснулъ.
   Было совсѣмъ темно, когда онъ проснулся отъ толчка Сайкса. Онъ сѣлъ и оглянулся кругомъ, съ удивленіемъ глядя на своего почтеннаго компаньона, который дружески бесѣдовалъ за кружкой эля съ однимъ изъ поселянъ.
   -- Вы сказали, кажется, что ѣдете до Нижняго Галлифорда, да?-- спросилъ Санксъ.
   -- Да, -- отвѣчалъ поселянинъ, который чувствовалъ себя не совсѣмъ, а можетъ быть и совсѣмъ хорошо отъ выпитаго имъ эля.-- Доѣду теперь скоро. Лошади моей не придется тащить такого груза, какой она тащила сегодня утромъ, и она скоро добѣжитъ до мѣста. За ея здоровье! Лошадка добрая, право!
   -- Не найдется ли у васъ мѣстечка для меня и моего мальчика?-- спросилъ Сайксъ, подвигая кружку эля своему новому знакомому.
   -- Если по дорогѣ, то найдется, -- отвѣчалъ поселянинъ.-- Вамъ нужно въ Галлифордъ?
   -- Въ Шеппертонъ, -- сказалъ Сайксъ.
   -- Тогда я подвезу васъ; мнѣ по дорогѣ, -- отвѣчалъ поселянинъ.-- Все уплочено, Бекки?
   -- Другой джентльменъ заплатилъ, -- отвѣчала дѣвушка.
   -- Какъ-же такъ!-- съ недоумѣніемъ сказалъ поселянинъ.-- Не хорошо, какъ будто бы!
   -- Почему же?-- спросилъ Сайксъ.-- Вы дѣлаете мнѣ одолженіе и я въ свою очередь хотѣлъ угостить васъ кружкой пива.
   Поселянинъ задумался, причемъ лицо его приняло глубокомысленное выраженіе, а затѣмъ пожалъ руку Сайкса и сказалъ, что онъ хорошій малый. Мистеръ Сайксъ отвѣчалъ на это, что онъ шутитъ. И дѣйствительно, будь поселянинъ трезвъ, онъ врядъ ли сказалъ бы такую вещь серьезно.
   Обмѣнявшись еще нѣсколькими комплиментами, они простились со всей компаніей и вышли изъ трактира. Дѣвушка забрала кружки и стаканы и, не выпуская ихъ изъ рукъ, вышла также поглазѣть на уѣзжающихъ.
   Лошадь, за здоровье которой пилъ ея хозяинъ, стояла подлѣ трактира, запряженная въ телѣжку. Оливеръ и Сайксъ безъ дальнѣйшихъ церемоній тотчасъ же усѣлись на телѣжку; что касается поселянина, то онъ прежде чѣмъ сѣсть еще минуты двѣ, три говорилъ о томъ, что ни хозяину трактира и никому въ мірѣ не добыть такой лошади, какъ у него. Садясь на телѣжку, онъ попросилъ трактирщика провести немного лошадь и затѣмъ пустить. Какъ только хваленая лошадка почувствовала себя на свободѣ, такъ тотчасъ завертѣла головой, то подымая ее вверхъ, то мотая ею изъ стороны въ сторону, затѣмъ бросилась къ окнамъ и, наконецъ, поднявшись эта дыбы, повернула на дорогу и во всю прыть понеслась изъ города. Ночь была темная. Густой туманъ, подымавшійся надъ рѣкой и болотистой мѣстностью, стлался кругомъ по полямъ. Холодъ пронизывалъ насквозь. Никто не говорилъ ни слова; поселянинъ сидѣлъ совсѣмъ сонный, а Сайксъ былъ не въ такомъ настроеніи духа, чтобы говорить. Оливеръ сидѣлъ скорчившись въ углу телѣжки; объ былъ полонъ самыхъ ужасныхъ предчувствій и когда смотрѣлъ на деревья, то ему казалось, что это призраки, которые раскачиваютъ безобразныя руки свои, радуясь окружающему ихъ мраку и запустѣнію.
   Когда они проѣзжали мимо церкви въ Сенбюри, часы пробили семь. Въ окнѣ дома перевозчика виднѣлся огонь, свѣтъ котораго длинной полосой тянулся черезъ дорогу, вслѣдствіе чего мракъ еще болѣе сгустился надъ тисовыми деревьями, осѣняющими могилы. Гдѣ то слышался плескъ воды и ночной вѣтерокъ тихо шелестилъ листьями, -- нѣжная музыка, убаюкивающая крѣпкій сонъ смерти.
   Сенбюри остался позади и они снова ѣхали по пустынной дорогѣ. Проѣхавъ двѣ, три мили, телѣжка остановилась. Сайксъ слѣзъ на землю, взялъ Оливера за руку и они снова отправились пѣшкомъ.
   Въ Шеппертонѣ они никуда не заходили, несмотря на то, что мальчикъ почти совсѣмъ выбился изъ силъ, но продолжали идти среди окружающей ихъ тьмы и грязи, по темнымъ проулкамъ и открытымъ мѣстамъ, пока не увидѣли на нѣкоторомъ разстояніи мерцавшихъ вдали огоньковъ города. Оливеръ внимательно всматривался впередъ и наконецъ увидѣлъ воду и мостъ.
   Сайксъ шелъ прямо туда, и дойдя до моста, свернулъ вдругъ влѣво и пошелъ вдоль берега.
   -- Вода, -- подумалъ Оливеръ, дрожа отъ страха.-- Онъ привелъ меня нарочно въ это пустынное мѣсто, чтобы убить.
   Онъ готовъ былъ уже броситься на землю, собираясь бороться за свою юную жизнь, когда увидѣлъ, что они подошли къ какому то дому, совершенно ветхому и полуразрушенному. По обѣ стороны крыльца было по окну, а надъ ними еще одинъ этажъ, но нигдѣ не было никакихъ признаковъ огня. Домъ былъ совсѣмъ темный. и снаружи казался необитаемымъ.
   Сайксъ, продолжая держать Оливера за руку, и пошелъ къ дверямъ и поднялъ щеколду. Дверь открылась, и они вошли.
  

XXII. Кража со взломомъ.

   -- Эй!-- крикнулъ громкій, хриплый голосъ, какъ только они вошли въ корридоръ.
   -- Не ори такъ, -- сказалъ Сайксъ, запирая за собой дверь.-- Посвѣти намъ, Тоби!
   -- Ахъ, другъ мои сердечный! -- крикнулъ тотъ же голосъ.-- Свѣту, Барней, свѣту! Проси джентльмена! Да проснись ты!
   Послышалось паденіе какого-то предмета, быть можетъ сапога, который былъ, вѣроятно, брошенъ, чтобы разбудить спавшаго, а вслѣдъ за этимъ бормотанье человѣка, который, повидимому, никакъ не могъ проснуться сразу.
   -- Слышишь ты?-- крикнулъ опять тотъ же голосъ.-- Тамъ въ корридорѣ Билль Сайксъ и никого нѣтъ, кто бы встрѣтилъ его, а ты вотъ дрыхнешь себѣ, точно опіума за ужиномъ наѣлся. Проснулся ты, наконецъ? Вставай, коли не хочешь, чтобы я пустилъ въ ходъ желѣзный подсвѣчникъ.
   По полу зашлепали чьи-то истоптанныя туфли и изъ дверей съ правой стороны показалась сначала рука съ подсвѣчникомъ и свѣчей, а затѣмъ фигура человѣтся, который говорилъ въ носъ и котораго мы видѣли уже въ трактирѣ Сафронъ-Гилля.
   -- Мистеръ Сайксъ!-- воскликнулъ Барней съ искренней или притворной радостью, неизвѣстно.-- Войдите, сэръ, войдите!
   -- Сюда, впередъ!-- сказалъ Сайксъ, толкая Оливера передъ собой.-- Живѣй, не то наступлю тебѣ на пятки.
   Бормоча проклятія на медлительность Оливера, Сайксъ толкалъ его передъ собою и спустя минуту они вошли въ низкую, мрачную комнату съ закоптѣлымъ очагомъ, двумя, тремя поломанными стульями, столомъ и старымъ диваномъ, на которомъ лежалъ, растянувшись во всю длину, мужчина и курилъ длинную глиняную трубку. На немъ былъ надѣтъ модный сюртукъ табачнаго цвѣта съ большими бронзовыми пуговицами, оранжевый шейный платокъ, жилетъ съ яркими отворотами и драповые панталоны. Мистеръ Крекитъ (это былъ онъ) не обладалъ большимъ количествомъ волосъ ни на головѣ, ни на лицѣ; волоса, сколько ихъ было, отличались красновато-рыжимъ цвѣтомъ и были завиты длинными локонами въ видѣ пробочниковъ, въ которые онъ время отъ времени запускалъ свои грязные пальцы, украшенные большими дешевыми кольцами. Онъ былъ нѣсколько выше средняго роста и ноги у него были слабыя, но это послѣднее обстоятельство не печалило его и онъ съ видимымъ удовольствіемъ любовался своими высокими сапогами съ отворотами.
   -- Билль, мой милый, -- сказала эта особа, поворачивая голову къ дверямъ, -- какъ я радъ тебя видѣть. Я уже начиналъ бояться, что ты отказался отъ предпріятія, и думалъ, что мнѣ одному придется совершить это похожденіе... Э -- э!...
   Послѣднее восклицаніе относилось къ Оливеру, при видѣ котораго мистеръ Тоби Крекитъ моментально сѣлъ на диванъ и спросилъ, кто это.
   -- Мальчикъ. Только мальчикъ, -- отвѣчалъ Сайксъ, придвигая стулъ къ огню.
   -- Одинъ изъ питомцевъ мистера Феджина? -- воскликнулъ Барней и осклабился.
   -- Феджина?-- воскликнулъ Тоби, всматриваясь въ Оливера.-- Неоцѣненный мальчишка выйдетъ изъ него... Превеликолѣпно будетъ таскать въ церквахъ платки изъ кармановъ старыхъ леди! Съ такой мордочкой можно составить себѣ цѣлое состояніе.
   -- Ну, будетъ тебѣ, -- съ нетерпѣніемъ прервалъ его Сайксъ и, подойдя къ Тоби, шепнулъ ему нѣсколько словъ на ухо, что привело въ весьма веселое настроеніе мистера Крекита, который хохоталъ и все время съ удивленіемъ посматривалъ на Оливера.
   -- А теперь, -- сказалъ Сайксъ, садясь на прежнее мѣсто, -- если ты дашь намъ чего нибудь поѣсть и попить, ты подбодришь насъ, или по крайней мѣрѣ меня, на предстоящіе намъ подвиги. Ну, ты, садись къ огню и передохни; тебѣ сегодня ночью, хотя и недалеко, придется снова идти съ нами.
   Оливеръ съ недоумѣніемъ взглянулъ на Сайкса и, придвинувъ стулъ къ огню, сѣлъ на него, обхвативъ руками голову, которая сильно разболѣлась, такъ что онъ едва понималъ, гдѣ находится и что происходитъ кругомъ него.
   -- Ну-съ, -- сказалъ Тоби, когда молодой еврей подалъ остатки кушанья и бутылку на столъ.-- За успѣхъ нашего предпріятія.
   Онъ всталъ, чтобы почтить свой тостъ и, поставивъ пустую трубку въ уголъ, подошелъ къ столу, налилъ стаканъ водки и выпилъ его залпомъ. Мистеръ Сайксъ сдѣлалъ то же самое.
   -- Слѣдуетъ выпить и мальчику, -- сказалъ Тоби, наполняя стаканъ до половины.-- Ну, ты, дитя невинное, выпей!..
   -- Право, -- сказалъ Оливеръ, съ мольбой поднявъ глаза на Тоби, -- я... не...
   -- Пей!-- крикнулъ Тоби.-- Ты думаешь, я не понимаю, что полезно для тебя? Прикажи ему выпить, Билль!
   -- Слушайся лучше!-- сказалъ Сайксъ, хлопая рукой по карману.-- Чортъ возьми! съ нимъ возни больше, чѣмъ съ цѣлой семьей Доджеровъ. Пей, упрямый чертенокъ, слышишь!
   Испуганный угрозами разбойниковъ, Оливеръ поспѣшно проглотилъ содержимое стакана, послѣ чего съ нимъ сдѣлался страшный приступъ кашля, который доставилъ невѣроятное наслажденіе Toби Крекиту и Барнею и даже вызвалъ улыбку на хмуромъ лицѣ мистера Сайкса.
   Послѣ ужина, за которымъ Оливера насильно заставили съѣсть, хотя одну корку хлѣба, мужчины улеглись вздремнуть немножко передъ отправлшіемъ въ путь. Оливеръ остался на стулѣ у огня, а Барней, завернувшись въ одѣяло, растянулся на полу у самой рѣшетки камина.
   Они спали, или просто лежали неподвижно, въ теченіе нѣкотораго времени; одинъ только Барней вставалъ раза два, чтобы подбросить угля въ каминъ. Оливеръ находился въ состояніи тяжелой забывчивости, во время которой ему представлялось, что онъ ходитъ по темнымъ проулкамъ, или бродитъ по кладбищу, или видѣлъ другіе эпизоды, случившіеся въ теченіе дня. Изъ этого состоянія его вывело восклицаніе Тоби Крекита, объявившаго, что уже больше половины второго.
   Въ одну минуту всѣ были на ногахъ и поспѣшно занялись разьыми приготовленіями въ путь. Сайксъ и Тоби повязали головы большими черными платками, такъ что открытой оставалась одна только верхняя частъ лица, и надѣли свои сѣрые плащи. Барней открылъ шкапъ и вынулъ оттуда разные предметы, которые онъ поспѣшно сталъ укладывать въ карманы.
   -- Подай-ка мнѣ ревуны, Барней, -- сказалъ Тоби Крекитъ.
   -- Вотъ они, -- отвѣчалъ Барней, подавая ему пару пистолетовъ.-- Мы сами зарядили ихъ.
   -- Хорошо!-- сказалъ Тоби.-- А успокоители?
   -- У меня, -- отвѣчалъ Сайксъ.
   -- Крючки, отмычки, отвертки, потайные фонари... ничего не забыли? -- спрашивалъ Тоби, вѣшая небольшой ломъ петлею на крючекъ подъ полой своего сюртука.
   -- Все въ порядкѣ, -- сказалъ его товарищъ.-- Теперь остались однѣ только палки.
   И съ этими словами онъ взялъ изъ рукъ Барнея одну палку для себя, другую для Тоби и затѣмъ застегнулъ плащъ Оливера.
   -- Ну, -- сказалъ Сайксъ, протягивая руку.
   Мозгъ Оливера былъ до того отуманенъ непривычной ходьбой, -- воздухомъ, и водкой, которую его заставили выпить, что онъ рѣшительно ничего не понималъ и совершенно машинально подалъ руку Сайксу.
   -- Бери его за другую руку, Тоби, -- сказалъ Сайвсъ.-- Выгляни, Барней, за двери!
   Барней вышелъ и, вернувшись черезъ минуту, доложилъ, что все покойно. Разбойники вышли. Барней заперъ двери, завернулся въ одѣяло и легъ спать.
   На дворѣ была непроницаемая тьма. Туманъ былъ теперь еще гуще, чѣмъ съ начала ночи; воздухъ былъ до того пропитанъ имъ, что, не смотря на полное отсутствіе дождя, Оливеръ черезъ нѣсколько минутъ послѣ выхода изъ дому почувствовалъ, что волоса его на головѣ и брови насквозь пропитались сыростью. Они перешли мостъ и направились къ мерцавшимъ вдали огонькамъ, которые видѣли еще раньше. Они такъ быстро шли, что были скоро въ Чертсеѣ.
   -- Валяй черезъ Чертсей, -- шепнулъ Сайксъ, -- никто теперь не увидитъ насъ.
   Тоби согласился съ нимъ и они бѣгомъ пустились во главной улицѣ маленькаго городка, совершенно пустыннаго въ этотъ поздній часъ ночи. Вездѣ въ домахъ было темно и только кое гдѣ въ окнахъ спаленъ мерцалъ тусклый огонекъ ночника. Тишина ночи нарушалась лишь изрѣдка лаемъ заспанной собаки. Когда люди вышли изъ города, церковные часы пробили два.
   Они свернули во дорогѣ влѣво и, пройдя четверть мили, остановились у дома особняка, окруженнаго стѣной, на которую Тоби Крекитъ влѣзъ въ одно мгновеніе ока.
   -- Давай мальчика, -- сказалъ Тоби, -- подыми его, а я перехвачу.
   Не успѣлъ Оливеръ оглянуться кругомъ, какъ Сайксъ подхватилъ его подъ руки, и черезъ три, четыре секунды мальчикъ и Тоби лежали уже на травѣ по другую сторону стѣны. Сайксъ послѣдовалъ за ними и всѣ они осторожно направились къ дому.
   Только теперь въ первый разъ понялъ Оливеръ, доведенный почти до сумасшествія горемъ и ужасомъ, что цѣлью предпринятой экспедиціи былъ грабежъ, а быть можетъ и убійство. Онъ сложилъ руки и невольно вскрикнулъ отъ ужаса. Въ глазахъ у него потемнѣло, холодный потъ выступилъ на лицѣ, ноги подкосились и онъ упалъ на колѣни.
   -- Встань!-- проворчалъ Сайксъ, дрожа отъ бѣшенства и вытаскивая пистолетъ изъ кармана.-- Встань или я выпущу тебѣ мозги!
   -- О, ради Бога, отпустите меня!-- плакалъ Оливеръ.-- Отпустите меня, дайте мнѣ умереть гдѣ нибудь на полѣ. Я никогда близко не подойду къ Лондону, никогда! О! сжальтесь надо мною и не заставляйте меня воровать. Ради всѣхъ святыхъ ангеловъ на небѣ, сжальтесь надо мной!
   Человѣкъ, къ которому мальчикъ обращался съ мольбой, отвѣчалъ ему страшнымъ проклятіемъ и поднялъ уже пистолетъ, но Тоби поспѣшно вырвалъ его и, закрывъ мальчику ротъ рукой, потащилъ его къ дому.
   -- Тс!-- шепнулъ онъ Оливеру, -- скажи еще одно слово и я безъ пистолета палкой расправлюсь съ тобой. Шуму не будетъ, а дѣйствіе такое же вѣрное. Сюда, Билль, отвинчивай ставню. Присмирѣлъ теперь, будетъ съ него. Ничего! И постарше его трусили въ первую минуту, особенно въ такую темную и холодную ночь.
   Сайксъ, призывая проклятіе на голову Феджина за то, что тотъ вздумалъ дать имъ Оливера для такого серьезнаго предпріятія, взялъ ломъ и приступилъ къ дѣлу, стараясь работать во возможности тише. Спустя нѣсколько минутъ ставня открылась.
   Это было небольшое рѣшетчатое оісно, которое отстояло на пять съ половиною футовъ отъ земли и находилось въ задней части дома, гдѣ въ концѣ корридора была прачешная или домашняя пивоварня. Оно было такъ невелико, что обитатели дома не считали, вѣроятно, нужнымъ защитить его покрѣпче, и въ тоже время настолько велико, что въ него свободно могъ пролѣзть Оливеръ. Еще нѣсколько упражненій ломомъ и мистеръ Сайксъ удалилъ рѣшетку, окно было теперь совсѣмъ открыто.
   -- Слушай теперь, щенокъ, -- сказалъ Сайксъ, вынимая изъ кармана потайной фонарь и освѣщая имъ лицо Оливера, -- я просуну тебя черезъ это окно. Возьми фонарь, подымись тихонько по дѣстницѣ, которую увидишь передъ собой, пройди прихожую и открой намъ входную дверь.
   -- Тамъ есть засовъ вверху... тебѣ не достать до него, -- сказалъ Тоби. -- Въ прихожей есть стулья, ты и стань на стулъ. Ихъ тамъ три, Билль, и на спинкахъ -- большой синій единорогъ и золотыя вилы... гербъ старой леди.
   -- Не можешь ты помолчать, что ли?-- отвѣчалъ Сайксъ, съ грознымъ видомъ посматривая на него.-- Открыта дверь на лѣстницу?
   -- Открыта, -- отвѣчалъ Тоби, заглянувъ въ окно.-- Она всегда бываетъ открыта, чтобы собака, которая спитъ тамъ, могла бы ходить по всему корридору, когда ей не спится. Ха, ха! Барней ловко стибрилъ ее сегодня вечеромъ. Ловко!
   Хотя мистеръ Крекитъ говорилъ совсѣмъ шепотомъ и смѣялся беззвучно, тѣмъ не менѣе Сайксъ приказалъ ему молчать и приниматься за дѣло. Тоби вытащилъ прежде всего фонарь и поставилъ его на землю; затѣмъ, наклонившись такимъ образомъ, что руки его упирались въ колѣни, а голова въ стѣну подъ окномъ, изобразилъ своей спиной ступеньку лѣстницы. Сайксъ тотчасъ же влѣзъ ему на спину и осторожно просунулъ Оливера въ окно ногами впередъ и, продолжая держать его за шиворотъ, поставилъ на полъ.
   -- Возьми фонарь, -- сказалъ Сайксъ.-- Видишь лѣстницу передъ собой?
   Оливеръ, еле живой отъ страіха, прошепталъ "да!" Сайксъ, указавъ ему пистолетомъ на виднѣвшуюся вдали входную дверь, сказалъ, что онъ все время будетъ подъ выстрѣломъ и, если онъ не исполнитъ того, что ему говорятъ, то будетъ убитъ на мѣстѣ.
   -- Минуты довольно на это, -- сказалъ Сайксъ тѣмъ же шепотомъ.-- Иди же и за дѣло! Берегись!
   -- Что это?-- шепнулъ Тоби.
   Обa внимательно прислушались.
   -- Ничего, -- сказалъ Сайксъ, выпуская Оливера.-- Ну!
   Въ тотъ короткій промежутокъ, который ему оставался, чтобы собраться съ мыслями, мальчикъ твердо рѣшилъ про себя, что пусть это будетъ стоить ему жизни, а онъ все таки, поднявшись на лѣстницу, разбудитъ всѣхъ громкимъ крикомъ. Съ этимъ рѣшеніемъ въ душѣ онъ осторожно двинулся къ лѣстницѣ.
   -- Назадъ!-- крикнулъ вдругъ Сайксъ.-- Назадъ! Назадъ!
   Пораженный такимъ внезапнымъ крикомъ, нарушившимъ мертвую тишину дома, Оливеръ не зналъ, что ему дѣлать, идти впередъ или бѣжать.
   Крикъ повторился... показался свѣтъ... передъ глазами Оливера смутно мелькали фигуры полуодѣтыхъ людей на ступенькахъ лѣстницы... Яркій блескъ... выстрѣлъ... облако дыма... гдѣ-то трескъ, но гдѣ... онъ не зналъ.
   Сайксъ исчезъ только на минуту, но затѣмъ снова показался и, пользуясь тѣмъ, что дымъ еще не разсѣялся, схватилъ Оливера за шиворотъ. Выстрѣливъ затѣмъ изъ своего собственнаго пистолета въ сторону двухъ человѣкъ, которые успѣли тѣмъ временемъ скрыться, вытащилъ мальчика обратно изъ окна.
   -- Крѣпче держись за меня, -- сказалъ ему Сайксъ.-- Дай сюда платокъ... Они ранили его. Живѣй! Экъ, какъ изъ него льетъ кровь!
   Въ головѣ мальчика смутно промелькнули громкій звонокъ, громъ выстрѣловъ, крики людей и сознаніе того, что его быстро несутъ по неровной почвѣ. Затѣмъ шумъ этотъ замеръ гдѣ то въ отдаленіи, смертельный холодъ охватилъ его сердце и больше онъ ничего не видѣлъ и не слышалъ.
  

XXIII. Весьма интересный разговоръ между мистеромъ Бемблемъ и нѣкоей леди, который показываетъ, что даже приходскій сторожъ можетъ поддаваться нѣкоторымъ чувствамъ.

   Ночь была необычайно холодная, и снѣгъ, покрывавшій землю, лежалъ на ней толстымъ, крѣпкимъ слоемъ, такъ что рѣзкій, холодный вѣтеръ, завывавшій кругомъ, могъ подхватывать только недавно сметенный снѣгъ, который лежалъ кучами по краямъ улицы и до угламъ домовъ. Да, темная, леденящая была эта ночь, одна изъ тѣхъ ночей, когда люди, имѣющіе теплый домъ и хорошую пищу, сидятъ у огня и благодарятъ Бога за то, что у нихъ есть пріютъ, а бездомные и голодные ложатся на землю и умираютъ. Да, много отверженныхъ закрываютъ навсегда глаза въ такую лютую ночь и, каковы бы ни были ихъ преступленія, врядъ ли чувствуютъ они себя хуже тамъ, куда переселяются.
   Такова то была погода, когда мистриссъ Корней, надзирательница дома призрѣнія, съ которымъ уже знакомы наши читатели, какъ съ мѣстомъ рожденія Оливера, сидѣла у весело трещавшаго огня въ своей маленькой комнатѣ и смотрѣла съ удовольствіемъ на небольшой круглый столъ, на которомъ стоялъ соотвѣтствующей величины подносъ со всѣми принадлежностями для закуски. Мистриссъ Корней собиралась пить чай. Когда она взглянула на огонь, гдѣ самый маленькій изъ всѣхъ маленькихъ чайниковъ пѣлъ нѣжнымъ, тоненькимъ голоскомъ свою нѣжную пѣсенку, чувство внутренняго довольства ея еще увеличилось и она улыбнулась.
   -- Да, -- сказала она, облокачиваясь на столъ и задумчиво глядя на огонь, -- всякій изъ насъ имѣетъ то, что ему нужно, и всѣ мы должны быть благодарны за все, что намъ дается. Увы!... не всѣ, однако, сознаютъ это.
   Мистриссъ Корней печально покачала головой, какъ бы сожалѣя о духовной слѣпотѣ тѣхъ нищихъ, которые не сознаютъ этого, и опустивъ серебряную ложечку (свою собственную) въ жестяную чайницу, она взяла, сколько нужно было чаю, и заварила его.
   Ахъ, какія подчасъ ничтожныя вещи могутъ нарушить равновѣсіе нашихъ мыслей! Черный чайникъ, самый маленькій изъ всѣхъ чайниковъ, былъ слишкомъ переполненъ водой, вслѣдствіе чего закипѣлъ черезъ край и вода брызнула на руку мистриссъ Корней.
   -- А чтобъ тебя!-- воскликнула почтенная матрона, ставя чайникъ обратно на очагъ.-- Что можетъ быть глупѣе чайника, въ которомъ помѣщается всего только двѣ чашки чаю! Ну, кому онъ годится! За исключеніемъ, впрочемъ, -- прибавила мистриссъ Корней послѣ небольшой паузы, -- такого несчастнаго, всѣми покинутаго созданія, какъ я. О, Боже!
   И съ этими словами матрона упала въ кресло и облокотившись о столъ, задумалась о своей печальной, одинокой судьбѣ. Маленькій чайникъ и одинокая чашечка пробудили въ ней воспоминаніе о мистерѣ Корнеѣ (который умеръ всего двадцать пять лѣтъ тому назадъ) и это переполнило чашу ея горя.
   -- Нѣтъ, такого, какъ онъ, у меня не будетъ больше, -- сказала мистриссъ Корней печально, -- никогда больше не будетъ... такого, какъ онъ.
   Съ кому относилось это замѣчаніе, къ мужу ли или къ чайнику, неизвѣстно. Весьма возможно, что и къ послѣднему, такъ какъ мистриссъ Корней въ ту самую минуту, когда говорила, взглянула на чайникъ и сняла его съ огня. Не успѣла она налить себѣ первую чашку, какъ въ дверь ея комнаты кто тo легонько постучался.
   -- Ну, кто тамъ еще, войдите!-- сказала мистриссъ Корней нѣсколько раздражительнымъ тономъ.-- Старуха какая нибудь умираетъ... Ихъ всегда угораздитъ умереть, когда я закусываю. Не стойте же у дверей, вы напустите мнѣ холоду въ комнату. Что тамъ случилось?
   -- Ничего ма'амъ, ничего, -- отвѣчалъ мужской голосъ.
   -- Боже мой!-- воскликнула матрона на этотъ разъ уже несравненно болѣе мягкимъ голосомъ.-- Да, вѣдь это мистеръ Бембль.
   -- Къ услугамъ вашимъ, ма'амъ, -- отвѣчалъ мистеръ Бембль, который только что успѣлъ стряхнуть снѣгъ со своихъ сапоговъ и плаща и входилъ въ комнату, держа въ одной рукѣ трехуголку, а въ другой свертокъ.-- Прикажете затворить дверь, ма'амъ?
   Леди не рѣшилась отвѣтить сразу изъ скромности, думая о томъ, будетъ ли прилично имѣть съ мистеромъ Бемблемъ свиданіе при закрытыхъ дверяхъ. Мистеръ Бембль воспользовался этимъ колебаніемъ, тѣмъ болѣе что ему самому было холодно, и заперъ дверь, не дождавшись разрѣшенія.
   -- Ужасная погода, мистеръ Бембль, -- сказала надзирательница.
   -- Ужасная погода, ма'амъ! Мы роздали въ эти дни мистриссъ Корней, двадцать двухфунтовыхъ хлѣбовъ и полтора круга сыру и эти нищіе все еще недовольны!
   -- Разумѣется недовольны! Когда же они бываютъ довольны, мистеръ Бембль?-- сказала надзирательница, наливая чай,
   -- Дѣйствительно, ма'мъ, когда? -- сказалъ мистеръ Бембль.-- У насъ тутъ есть одинъ такой человѣкъ, которому въ виду того, что у него жена и много дѣтей, выдали двухфунтовый хлѣбъ и добрый фунть сыру. Вы думаете, онъ быль благодаренъ, ма'амъ? Благодаренъ? Ни на грошъ! Вздумалъ еще, ма'амъ, просить немного угля... только бы наполнить одинъ платокъ носовой. Такъ и сказалъ. Угля! На что ему уголь? Жарить хлѣбъ съ сыромъ, а затѣмъ опять просить? Такъ ужъ всегда съ этимъ народомъ, ма'амъ! Наполни ему сегодня цѣлый передникъ углемъ, завтра придетъ за другимъ. Ничѣмъ ихъ не проймешь!
   Хозяйка вполнѣ и во всемъ согласилась съ нимъ.
   -- Никогда еще не видѣлъ я ничего подобнаго, -- продолжалъ мистеръ Бембль.-- Третьяго дня какой-то человѣкъ, -- вы были замужемъ, ма'амъ, и я могу сказать это вамъ, -- человѣкъ, у котораго спина была еле-еле прикрыта лохмотьями, (здѣсь мистриссъ Корней, скромно опустила глаза), пришелъ къ нашему смотрителю, когда тотъ обѣдалъ и у него были гости и вообразите, мистриссъ Корней, потребовалъ, чтобы ему помогли. Онъ ни за что не хотѣлъ уходить, а такъ какъ онъ очень, шокировалъ всѣхъ гостей, то смотритель выслалъ ему фунтъ картофеля и полпинты овсяной крупы.-- "Богъ мой!-- сказалъ неблагодарный негодяй, -- какая мнѣ польза съ этого! Съ тѣмъ же упѣхомъ вы могли выслать мнѣ пару желѣзныхъ очковъ" -- "Прекрасно!-- сказалъ нашъ смотритель, -- въ такомъ случаѣ ничего не получишь!" -- и отобралъ у него все.-- "На улицѣ что ли прикажете умирать?" -- спросилъ негодяй.-- "Не умрешь!" -- сказалъ смотритель.
   -- Ха, ха! Превосходно! Это очень походитъ на мистера Браннета! -- воскликнула надзирательница.-- Дальше, мистеръ Бембль?
   -- Дальше, ма'амъ?-- оказалъ сторожъ, -- а дальше онъ ушелъ и такъ таки умеръ на улицѣ. Упрямый народецъ, нечего сказать!
   -- Это превосходитъ все, что я до сихъ поръ слышала, -- сказала м-съ Корней.-- Какъ вы думаете, истеръ Бембль, не вредно ли оказывать помощь людямъ, живущимъ внѣ пріюта? Вы джентльменъ опытный и должны хорошо понимать. Какъ вы думаете?
   -- Мистриссъ Корней, --сказалъ сторожъ, улыбаясь, какъ улыбаются люди, которые сознаютъ свое превосходство, -- помощь внѣ пріюта, если, конечно, мы будемъ оказывать ее благоразумно и осмотрительно, является спасеніемъ для нашего пріюта. Великій принципъ этой помощи заключается въ томъ, чтабы давать нищимъ то, чего они наименѣе желаютъ, и тогда они перестанутъ приходить.
   -- Боже мой!-- воскликнула митриссъ Корней, -- какъ это остроумно.!
   -- Да... между нами будь сказано, -- продолжалъ мистеръ Бембль, -- это великій принципъ, и вотъ почему, если вы станете прочитывать тѣ случаи, которые помѣщаютъ эти безстыдныя газеты, то вы замѣтите, что всѣ они касаются большихъ семействъ, которыя получали пособіе, состоящее изъ ломтика сыру. Это теперь принято за правило во всемъ государствѣ, мистриссъ Корней. Впрочемъ, -- продолжалъ сторожъ, развязывая принесенный имъ свертокъ, -- это служебная тайна, ма'амъ, и говорить о ней не слѣдуетъ... Мы то съ вами, ма'амъ, можемъ говорить объ этомъ, мы принадлежимъ къ служебному приходскому персоналу. Это портвейнъ, ма'амъ! Комитетъ присылаетъ его для больницы. Настоящій, свѣжій портвейнъ, послѣднягь розлива и безъ всякой примѣси и осадка.
   Мистеръ Бембль поднесъ одну бутылку къ огню, взболталъ ее и затѣмъ поставилъ обѣ на комодъ, а платокъ, въ которомъ онѣ были завернуты, тщательно сложилъ и спряталъ въ карманъ. Взявъ свою трехуголку, онъ сдѣлалъ видъ, что хочетъ уйти.
   -- Ахъ, какъ вамъ будетъ холодно идти, мистеръ Бемблъ, -- сказала матрона.
   -- Вѣтеръ пронзительный, ма'амъ, -- отвѣчалъ мистеръ Бембль, подымая кверху воротникъ.-- Того и гляди, отморозишь уши.
   М-съ Корней взглянула на чайникъ, съ чайника перевела робкій взоръ на сторожа собиравшагося уходить... Когда онъ кашлянулъ и пожелалъ ей спокойной ночи, она тихо пролепетала -- не пожелаетъ ли онъ выпить съ нею чашечку чаю?
   Мистеръ Бембль моментально откинулъ назадъ свой воротникъ, на одинъ стулъ положилъ шляпу и палку, а другой придвинулъ къ столу. Онъ медленно опустился на него и взглянулъ на леди. Она тихонько изъ-за чайника подняла глаза на него. Мистеръ Бембль кашлянулъ и слегка улыбнулся. Мистриссъ Корней встала, чтобы взять изъ шкафа другую чашку и блюдечко. Когда она сѣла, глаза ея снова встрѣтились съ глазами сторожа.
   Она вспыхнула и начала наливать чай. Мистеръ Бембль снова кашлянулъ -- на этотъ разъ сильнѣе прежняго.
   -- Очень сладко, мистеръ Бембль?-- спросила хозяйка, приготовляясь класть сахаръ.
   -- Очень сладко, ма'амъ, -- отвѣчалъ мистеръ Бембль. Онъ пристально взглянулъ на мистриссъ Корней и, если сторожъ можетъ быть нѣженъ, то мистеръ Бембль былъ нѣженъ въ эту минуту.
   Чай былъ налитъ и поданъ молча. Мистеръ Бембль прикрылъ носовымъ платкомъ свои колѣни, чтобы крошки не запачкали его великолѣпныхъ брюкъ, и началъ ѣсть и пить. Удовольствіе это онъ прерывалъ по временамъ глубокимъ вздохомъ, который не вредилъ, однако, его аппетиту, но даже, напротивъ, облегчалъ операцію ѣды и питья.
   -- У васъ есть кошка, ма'амъ, -- сказалъ мистеръ Бембль, увидя кошку, которая нѣжилась у огня среди своей семьи;-- и котята также.
   -- Вы и представить себѣ не можете, мистеръ Бембль, какъ я ихъ люблю, -- отвѣчала хозяйка.-- Эти животныя всегда такъ счастливы, такъ забавны, такъ веселы, что лучшихъ товарищей мнѣ и не нужно.
   -- Прелестныя животныя, ма'амъ, -- отвѣчалъ мистеръ Бембль, -- семейный, такъ сказать.
   -- О, да! -- съ энтузіазмомъ подхватила надзирательница.-- Они такъ любятъ свой очагъ, что истинное удовольствіе смотрѣть на нихъ.
   -- Мистриссъ Корней, ма'мъ, -- сказалъ мистеръ Бемблъ, говоря медленно и отбивая тактъ своей чайной ложечкой, -- я хочу вотъ что сказать вамъ, ма'амъ: кошка или котята, которые живутъ съ вами и не любятъ своего дома, не кошки, ма'амъ, а ....ослы!
   -- О, мистеръ Бембль!-- воскликнула мистриссъ Корней.
   -- Факты, ма'амъ, остаются фактами, -- сказалъ мистеръ Бембль, медленно, въ темпѣ amoroso, размахивая чайной ложечкой, -- я самъ бы съ истиннымъ наслажденіемъ утопилъ бы такихъ кошекъ.
   -- Вы жестокій человѣкъ, -- сказала хозяйка, -- жестокосердный человѣкъ!
   -- Жестокосердный, ма'амъ?-- сказалъ мистеръ Бембль.-- Жестокій?-- Мистеръ Бембль подалъ свою чашку, причемъ слегка пожалъ мизинчикъ мистриссъ Корней, два раза хлопнулъ себя ладонью по жилету, тяжело вздохнулъ и отодвинулъ свой стулъ отъ огня.
   Столъ былъ круглый. Мистеръ Бембль и мистриссъ Корней сидѣли около камина другъ противъ друга и разстояніе между ними было небольшое, а потому мистеръ Бембль, удалившись отъ огня, удалился съ тѣмъ вмѣстѣ и отъ мистриссъ Корней. Нѣкоторые благоразумные читатели увидятъ въ такомъ поступкѣ мистера Бембля величайшій актъ героизма, такъ какъ въ данный моментъ все, и время, и мѣсто, и случай, благопріятствовали выраженію самыхъ нѣжныхъ чувствъ; но чувства такого рода приличествуютъ только людямъ легкомысленнымъ и беззаботнымъ и роняютъ достоинство судей, членовъ парламента, министровъ, лордовъ и другихъ великихъ общественныхъ дѣятелей, а тѣмъ болѣе сторожа, который долженъ быть самымъ непоколебимымъ изъ всѣхъ государственныхъ мужей.
   Каковы бы ни были намѣренія мистера Бембля, (а что они были наилучшія, въ этомъ нѣтъ сомнѣнія), но, какъ мы уже дважды говорили объ этомъ, столъ былъ къ несчастью круглый, вслѣдствіе чего разстояніе между мистеромъ Бемблемъ и хозяйкою все уменьшалось по мѣрѣ того, какъ онъ двигался кругомъ стола и кресло его такимъ образомъ очутилось бокъ о бокъ съ кресломъ, на которомъ она сидѣла. Когда кресла столкнулись, мистеръ Бембль остановился.
   Вздумай теперь надзирательница подвинутъ свое кресло вправо, она попала бы прямо въ каминъ, а если влѣво, то упала бы въ объятія мистера Бембля. Вслѣдствіе этого (скромная дама однимъ взглядомъ сообразила всѣ могущія быть послѣдствія) она осталась тамъ, гдѣ была и подала мистеру Бемблю вторую чашку чаю.
   -- Жестокосердый, мистриссъ Корней? -- сказалъ мистеръ Бембль, мѣшая чай и глядя въ лицо матроны.-- А вы не жестокосердая, мистриссъ Корней?
   -- Богъ мой! -- воскликнула хозяйка.-- Какой любопытный вопросъ для холостого человѣка! Почему вы такъ интересуетесь этимъ, мистеръ Бембль?
   Сторожъ выпилъ весь чай до послѣдней капельки, съѣлъ поджаренный ломтикъ хлѣба, стряхнулъ крошки съ колѣнъ, вытеръ губы и поцѣловалъ матрону.
   -- Мистеръ Бембль!-- воскликнула скромная леди умирающимъ голосомъ, который сразу потерялся у нея отъ страха.-- Мистеръ Бембль, я закричу!
   Мистеръ Бембль вмѣсто отвѣта медленно и съ достоинствомъ обнялъ ее рукой вокругъ таліи. Если леди выразила свое намѣреніе крикнуть, то при такомъ смѣломъ поступкѣ она должна была бы крикнуть еще громче, не помѣшай этому стукъ въ двери. Мистеръ Бембль поспѣшно вскочилъ съ кресла и, подойдя къ бутылкамъ съ виномъ, тщательно принялся обтирать ихъ, а матрона недовольнымъ тономъ спросила кто тамъ. Любопытенъ въ этомъ случаѣ тотъ фактъ, что голосъ мистриссъ Корней сразу принялъ оффиціальную сухость, что несомнѣнно явилось слѣдствіемъ воздѣйствія неожиданнаго стука на овладѣвшій ею страхъ и трепетъ.
   -- Пожалуйте, мистриссъ, -- сказалъ дрожащій старческій голосъ и изъ-за дверей выглянуло лицо безобразной старухи, -- старая Салли умираетъ.
   -- Мнѣ то что съ того?-- сердито сказала матрона.-- Я не могу оживить ее.
   -- Нѣтъ, нѣтъ мистриссъ, -- отвѣчала старуха, -- никто не можетъ, ей больше никакая помощь не нужна. Я видѣла, какъ умираютъ дѣти и взрослые люди, и хорошо знаю, какъ смерть приходитъ. Только ее что то очень безпокоитъ... какъ только придетъ въ себя... А приходитъ она часто въ себя, потому что и умираетъ такъ тяжело.... Такъ сейчасъ и начнеть говорить, что она о чемъ то хочетъ сказать вамъ... Она никогда не умретъ, мистриссъ, если вы не придете.
   Достойная мистриссъ Корней разразилась всевозможными ругательствами противъ старухъ, которыя не могутъ даже умереть безъ того, чтобы не надоѣдать своимъ благодѣтелямъ. Закутавшись въ теплый платокъ, мистриссъ Корней попросила мистера Бембля не уходить, пока она не вернется обратно, если, конечно, ничего особеннаго не случится. Затѣмъ она приказала старухѣ идти скорѣй по лѣстницѣ и не задерживать ее тамъ цѣлую ночь, послѣ чего съ неудовольствіемъ вышла изъ комнаты и послѣдовала за нею. Послѣ ея ухода мистеръ Бембль велъ себя крайне непонятнымъ образомъ. Онъ открылъ шкафъ, пересчиталъ чайныя ложечки, взвѣсилъ на рукѣ тяжесть сахарныхъ щипцовъ, внимательно осмотрѣлъ серебряный кувшинъ для молока, чтобы убѣдиться, что онъ сдѣланъ изъ настоящаго серебра и, удовлетворивъ свое любопытство съ этой стороны, надѣлъ трехуголку и съ присущей ему важностью четыре раза протанцовалъ вокругъ стола. Кончивъ это удивительное представленіе, онъ снялъ трехуголку и сталъ спиной къ огню, мысленно, повидимому, составляя точный инвентарь всей окружающей его обстановки.
  

XXIV. Въ этой коротенькой главѣ разсказывается объ одномъ ничтожномъ обстоятельствѣ, имѣющемъ важное значеніе въ этой повѣсти.

   Старуха, нарушившая покой надзирательницы, была истинной посланницей смерти. Тѣло ея сгорбились отъ тяжести лѣтъ, руки и ноги тряслись, лицо подергивалось и походило скорѣе на причудливое фантастическое изображеніе, чѣмъ на произведеніе природы. Увы! Не всѣ произведенія природы остаются всегда въ одномъ и томъ же видѣ, чтобы радовать насъ своей красотой. Заботы, горе, превратности судьбы мѣняютъ ихъ такъ же, какъ мѣняются сердца. Только когда засыпаютъ эти страсти и навсегда теряютъ свою силу, только тогда исчезаютъ мрачныя облака и поверхность неба проясняется. Смерть обладаетъ неоспоримымъ свойствомъ мѣнять лицо. Холодное и неподвижное, оно принимаетъ давно забытое выраженіе покоя, какое можно видѣть только у спящаго ребенка; такимъ миромъ, такою безмятежностью проникнуты всѣ черты его, что всѣ, знавшіе умершаго въ раннюю пору счастливаго дѣтства, падаютъ на колѣни у гроба, какъ бы чувствуя присутствіе ангела, парящаго надъ землей.
   Старуха еле-еле плелась по корридору, а затѣмъ вверхъ по лѣстницѣ, невнятно отвѣчая на понуканья своей спутницы. Почувствовавъ, что задыхается, она передала ей свѣчу, а сама все еще плелась по лѣстницѣ, когда начальница ея входила уже въ комнату, гдѣ лежала умирающая женщина.
   Это была комната на чердакѣ, тускло освѣщенная горѣвшей въ заднемъ концѣ свѣчей. У постели больной сидѣла старуха сидѣлка, а у камина стоялъ аптекарскій ученикъ прихода и приготовлялъ себѣ зубочистку.
   -- Холодно на дворѣ, мистриссъ Корней, -- сказалъ молодой джентльменъ, вошедшей надзирательницѣ.
   -- Очень холодно, сэръ, -- отвѣтила она и вѣжливо поклонилась.
   -- Слѣдуетъ позаботиться, чтобы поставщики доставляли получше уголь, -- сказалъ аптекарскій ученикъ, разбивая ржавой кочергой куски угля въ каминѣ.
   -- Все зависитъ отъ комитета, сэръ.-- Недурно было бы, конечно, позаботиться ему о томъ, чтобы намъ было тепло. Наши обязанности и безъ того очень тяжелыя.
   Разговоръ былъ прерванъ стономъ умирающей.
   -- О!-- сказалъ молодой человѣкъ, повернувшись лицомъ къ кровати, -- она, кажется, сейчасъ умретъ, мистриссъ Корней.
   -- Вы думаете, сэръ?-- спросила надзирательница.
   -- Я буду очень удивленъ, если она проживетъ болѣе двухъ часовъ, -- сказалъ аптекарскій ученикъ, продолжая заниматься своей зубочисткой.-- была сыра, дороги и рытвины полны водою и грязью, и сырой, вредный вѣтеръ тихо начиналъ завывать. Оливеръ все еще лежалъ недвижный и безчувственный на томъ мѣстѣ, гдѣ оставилъ его Сайксъ.
   Наступило утро, и когда первый, слабый свѣтъ его -- скорѣе смерть ночи, нежели рожденіе дня -- заблисталъ на небѣ, воздухъ сталъ еще рѣже и пронзительнѣе. Предметы, казавшіеся въ темнотѣ мрачными и печальными, мало-по-малу принимали свой образъ, и постепенно отдѣлялись одинъ отъ другаго. Крупный и частый дождь зашумѣлъ въ безлиственныхъ кустарникахъ. Но Оливеръ ничего не чувствовалъ: онъ лежалъ безъ памяти и безъ помощи на своей холодной постели.
   Наконецъ тихій стонъ нарушилъ царствовавшую дотолѣ тишину: мальчикъ очнулся. Его лѣвая рука, кое-какъ перевязанная платкомъ, отвисла въ сторону, и перевязка намокла кровью. Онъ былъ такъ слабъ, что едва могъ сѣсть и, осмотрѣвшись кругомъ, застоналъ опять. Дрожа всѣмъ тѣломъ отъ холода и слабости, онъ дѣлалъ усиліе, чтобъ встать на ноги, но, задрожавъ всѣмъ тѣломъ, упалъ на землю.
   Пришелъ въ чувство, Оливеръ рѣшился встать и сдѣлать нѣсколько шаговъ. Голова его кружилась; онъ шатался какъ пьяный; но, преодолѣвъ себя и спустя голову на грудь, пошелъ, самъ не зная куда.
   Вдругъ смутное воспоминаніе пробудилось въ душѣ его. Ему казалось, что онъ все идетъ между Сайксомъ и Кракитомъ, которые сердито спорили, и слова ихъ отдавались еще въ ушахъ его. Потомъ ему казалось, что онъ одинъ съ Сайксомъ; онъ видѣлъ, какъ мимо ихъ проходили толпы народа, какъ желѣзная рука разбойника сжала его шею. Вдругъ онъ вздрогнулъ, вспомнивъ пистолетный выстрѣлъ; огни замелькали передъ его глазами, все смѣшалось въ его памяти; какая-то невидимая рука оттолкнула его назадъ. Вмѣстѣ съ этими смутными видѣніями, чувство страданія утомляло и терзало его.
   Такъ онъ шелъ впередъ, шатаясь, машинально, до самой дороги; вѣтви кустарниковъ били его по лицу и дождь шелъ съ такою силою, что прогналъ всѣ его воспоминанія.
   Онъ взглянулъ передъ собою и увидѣлъ въ небольшомъ разстояніи домъ,.до котораго могъ добрести. Онъ надѣялся, что надъ нимъ сжалятся, видя, въ какомъ онъ положеніи; а если лѣтъ, то все-таки онъ хотѣлъ лучше умереть возлѣ людей, нежели въ открытомъ полѣ. Онъ собралъ послѣднія силы и побрелъ къ дому.
   Подходя ближе, Оливеръ вдругъ вспомнилъ, что когда-то видѣлъ его прежде. Онъ не зналъ, когда именно, но строеніе казалось ему знакомымъ.
   Садовая стѣна! Возлѣ ея на траву упалъ онъ на колѣни въ прошедшую ночь и молилъ двухъ злодѣевъ сжалиться надъ нимъ. Это былъ тотъ самый домъ, въ который они хотѣли проникнуть.
   Когда Оливеръ узналъ это мѣсто, страхъ овладѣлъ имъ до такой степени, что онъ на минуту забылъ всю боль отъ своей раны, и думалъ только о томъ, чтобъ бѣжать. Бѣжать! Онъ едва могъ стоять; даже, еслибъ онъ былъ въ полномъ цвѣтѣ здоровья и силы, куда могъ бы онъ бѣжать? Онъ бросился къ садовой калиткѣ: она незаперта и качалась на петляхъ. Онъ перешелъ лужокъ, тихо постучалъ въ дверь и, потерявъ послѣднія силы, упалъ на ступеняхъ маленькой лѣстницы.
   Въ это время, мистеръ Джильсъ, Бритльзъ и охотникъ послѣ ночныхъ подвиговъ подкрѣпляли себя чаемъ и завтракомъ въ кухнѣ. Не то, чтобъ мистеръ Джильсъ имѣлъ обыкновеніе быть на короткой ногѣ съ смиренными слугами, которыхъ онъ, напротивъ, держалъ въ почтительномъ отдаленіи; но смерть и огонь дѣлаютъ всѣхъ людей равными, и мистеръ Джильсъ сидѣлъ, протянувъ ноги передъ кухоннымъ каминомъ, положивъ лѣвую руку на столъ, а правою сопровождая выразительными жестами свой разсказъ о разбойникахъ, которому слушатели (особенно поваръ и горничная) внимали съ живѣйшимъ участіемъ.
   -- Была половина третьяго, сказалъ мистеръ Джильсъ:-- и даже, можетъ-быть, около трехъ часовъ, когда я проснулся и, повернувшись на другой бокъ такимъ образомъ (здѣсь мистеръ Джильсъ повернулся на своемъ стулѣ и накрылъ себя концомъ скатерти, какъ-будто одѣяломъ), услышалъ шумъ.
   При этихъ словахъ поваръ поблѣднѣлъ и попросилъ горничную запереть дверь; она попросила Бритльза; Бритльзъ попросилъ охотника; а охотникъ сдѣлалъ видъ, что не слышитъ.
   -- Услышалъ шумъ, продолжалъ мистеръ Джильсъ.-- Я подумалъ сначала, что мнѣ показалось, и готовъ былъ снова заснуть, когда опять услышалъ шумъ, гораздо явственнѣе.
   -- Какого рода шумъ? спросилъ поваръ.
   -- Сильный шумъ, отвѣчалъ мистеръ Джильсъ, осматриваясь кругомъ.-- Я сбросилъ одѣяло, продолжалъ онъ, стаскивая скатерть:сѣлъ на постели и началъ прислушиваться.
   Поваръ и горничная вмѣстѣ вскрикнули и подвинули свой стулья ближе другъ къ другу.
   -- Тогда я услышалъ очень явственно, продолжалъ мистеръ Джильсъ.-- Кто-нибудь, сказалъ я самъ-себѣ, ломится въ дверь или въ окно; что дѣлать! Пойду лучше, позову бѣднаго мальчика Бритльза и не дамъ его убить соннаго, сказалъ я самъ-себѣ.
   Здѣсь взоры всѣхъ устремились на Бритльза, который выпучилъ глаза на разсказчика и смотрѣлъ на него открывши рогъ, между тѣмъ, какъ лицо его выражало ужасъ.
   -- Я отбросилъ одѣяло, сказалъ Джильсъ, отбрасывая скатерть и сердито взглянувъ на повара и горничную:-- тихо всталъ съ кровати, натянулъ пару...
   -- Здѣсь есть дамы, мистеръ Джильсъ, замѣтилъ охотникъ.
   -- Чулокъ, сударь, сказалъ Джильсъ, оборачиваясь къ нему и дѣлая удареніе на каждомъ словѣ,-- Схватилъ заряженный пистолетъ, и на цыпочкахъ вошелъ въ его комнату. Бритльзъ., сказалъ я ему, не бойся!
   -- Именно, вы сказали, замѣтилъ Бритльзъ тихимъ голосомъ.
   -- Намъ, я думающіе избѣжать смерти, Бритльзъ, сказалъ я, но не пугайся.
   -- А онъ испугался? спросилъ поваръ.
   -- Нисколько, отвѣчалъ мистеръ Джильсъ.-- Онъ былъ такъ же храбръ -- почти такъ же храбръ, какъ и я.
   -- Я бы, мнѣ кажется, умерла отъ страха, замѣтила горничная.
   -- Ты женщина, возразилъ Бритльзъ выпрямившись.
   -- Бритльзъ правъ, сказалъ мастеръ Джильсъ, кивнувъ головою: -- отъ женщины нельзя и ожидать ничего другаго. Мы, будучи мужчинами, взяли потайной Фонарь и сошли внизъ по лѣстницѣ почти ощупью.
   Мистеръ Джильсъ всталъ съ своего мѣста и, закрывъ глаза, сдѣлалъ два шага впередъ, чтобъ сильнѣе убѣдить слушателей въ истинѣ своего разсказа, какъ вдругъ задрожалъ вмѣстѣ со всѣми и бросился назадъ къ своему стулу. Поваръ и горничная вскрикнули.
   -- Стучатся, сказалъ мистеръ Джильсъ, стараясь казаться спокойнымъ:-- отворите дверь, кто-нибудь!
   Никто не шевелился.
   -- Странно, что стучатся въ такое время, сказалъ мистеръ Джильсъ, смотря на блѣдныя лица своихъ слушателей и самъ поблѣднѣвъ какъ полотно:-- но надо же отворить дверь. Слышите? Кто-нибудь!
   Говоря это, мистеръ Джильсъ взглянулъ на Бритльза; но этотъ молодой человѣкъ, будучи скроменъ отъ природы, вѣроятно не считалъ себя за кого-нибудь, и потому разсудилъ, что приказаніе не могло къ нему относиться. Во всѣхъ случаяхъ онъ ничего не отвѣчалъ. Мистеръ Джильсъ бросилъ взглядъ на охотника, но тотъ вдругъ заснулъ. О женщинахъ нечего и говорить.
   -- Если Бритльзъ готовъ отпереть дверь при свидѣтеляхъ, то я готовъ идти за нимъ, сказалъ мистеръ Джильсъ послѣ краткаго молчанія.
   -- И я также, сказалъ охотникъ, пробуждаясь такъ же мгновенно, какъ и заснулъ.
   Бритльзъ сдался на этихъ условіяхъ; и всѣ, успокоившись открытіемъ, что совсѣмъ свѣтло, пошли къ двери, пустивъ впередъ двухъ собакъ и ведя съ собою двухъ женщинъ, боявшихся остаться въ комнатѣ. По совѣту мистера Джильса, всѣ они говорили громко, чтобъ дать замѣтить стучавшимся, что ихъ много, и по распоряженію того же джентльмена, хвосты собакъ были крѣпко сжаты, чтобъ заставить ихъ громче лаять.
   Принявъ эти предосторожности, мистеръ Джильсъ взялъ за руку охотника (чтобъ онъ не убѣжалъ, какъ онъ говорилъ шутя) и отдалъ приказаніе отпереть дверь. Бритльзъ повиновался, и толпа, смотря изъ-за плечъ другъ друга, увидѣла не страшнаго разбойника, но бѣднаго Оливера Твиста, безмолвнаго и утомленнаго, который, поднявъ свои отяжелѣвшіе глаза, безъ словъ вымаливалъ состраданія.
   -- Мальчикъ! вскричалъ мистеръ Джильсъ, храбро толкая назадъ, охотника.-- Что съ нимъ, а?.. Ба! Бритльзъ? посмотри, не узнаешь ли ты?...
   Бритльзъ, который спрятался за дверь, отворя ее и увидя Оливера, громко закричалъ. Мистеръ Джильсъ, схвативъ мальчика за ногу и за руку -- къ счастію не за переломленную -- потащилъ его въ домъ и положилъ на полъ.
   -- Здѣсь онъ! кричалъ Джильсъ:-- здѣсь одинъ изъ разбойниковъ, сударыня! Здѣсь мошенникъ, барышня -- раненный! Я подстрѣлилъ его, сударыня, а Бритльзъ держалъ свѣчу.
   -- Въ фонарѣ, сударыня! кричалъ Бритльзъ, прикрывая ротъ рукою, чтобъ было слышнѣе.
   Двѣ служанки побѣжали на верхъ съ извѣстіемъ, что мистеръ Джильсъ взялъ въ плѣнъ разбойника; а охотникъ старался помочь Оливеру, чтобъ онъ не умеръ, не будучи повѣшеннымъ. Среди этого шума и смятенія, послышался пріятный женскій голосъ, и всѣ затихли.,
   -- Джильсъ! говорилъ голосъ сверху.
   -- Здѣсь, барышня, отвѣчалъ мистеръ Джильсъ.-- Не боитесь, сударыня; я ничего не потерпѣлъ. Онъ недолго сопротивлялся: я скоро его пришибъ.
   -- Тише! отвѣчалъ тотъ же голосъ:-- ты пугаешь тетиньку больше, нежели разбойники. Что, бѣдняжка очень страдаетъ?
   -- Смертельно раненъ, сударыня, отвѣчалъ Джильсъ съ неописаннымъ восхищеніемъ.
   -- Кажется, онъ совсѣмъ мертвъ, кричалъ также Бритльзъ.-- Не угодно ли будетъ вамъ, сударыня, сойдти и взглянуть на него, въ случаѣ если онъ...
   -- Тише! сказала молодая дѣвушка.-- Подождите, я скажу тетинькѣ.
   Она скоро воротилась назадъ, и велѣла раненнаго осторожно перенести наверхъ, въ комнату мистера Джильса, а Бритльзу въ ту же минуту ѣхать за докторомъ въ Чертзей.
   -- Но неугодно ли вамъ будетъ взглянуть на него, сударыня?спросилъ Джильсъ съ такою гордостію, какъ-будто Оливеръ былъ какая-нибудь рѣдкая птица.
   -- Ни за что въ свѣтѣ теперь, отвѣчала дѣвушка.-- Бѣдняжка! обходитесь съ нимъ ласковѣе, для меня!
   Старый слуга посмотрѣлъ на говорившую, когда она отошла, съ такого гордостію и радостію, какъ бы она была его собственное дитя. Потомъ, склонясь къ Оливеру, велѣлъ бережно перенести его наверхъ.
   

ГЛАВА XXIX.
Благодѣтельница Оливера.

   Въ красивой комнатѣ, убранной въ старинномъ вкусѣ, сидѣли двѣ дамы у стола, на которомъ былъ поставленъ завтракъ. Мистеръ Джильсъ, одѣтый съ большою изъисканностые весь въ черное, прислуживалъ имъ. Онъ занялъ позицію между столомъ и буфетомъ, вытянувшись во всю длину своего роста, закинувъ голову назадъ, выставивъ лѣвую ногу впередъ, положивъ правую руку въ жилетъ, а лѣвою сжимая опущенный подносъ,-- и, казалось, вполнѣ доволенъ былъ своею должностью.
   Одна изъ двухъ дамъ достигла уже преклонныхъ лѣтъ, но высокій стулъ, на которомъ сидѣла она, не былъ прямѣе ея стана. Въ костюмѣ ея была какая-то странная смѣсь новизны и старины; она сидѣла, положивъ руки на столъ, и устремивъ глаза, которые все еще не потеряли прежняго блеска, на молодую свою подругу.
   Младшая была въ веснѣ женской жизни.-- Ей не исполнилось еще семнадцати лѣтъ. Она была такъ кротка и нѣжна, такъ чиста и прекрасна, что, казалось, земля не была ея стихіею, а грубые люди ея спутниками. Свѣтлый умъ сіялъ въ темно-голубыхъ глазахъ и на дѣвственномъ челѣ ея; выраженіе доброты играло на лицѣ; улыбка -- счастливая, кроткая улыбка довершала очарованіе.
   Она разливала чай. Игриво отбросивъ назадъ свои волосы, просто зачесанные на лбу, она взглянула на старушку съ такимъ полнымъ участіемъ, съ такою непритворною любовію, что добрые ангелы порадовались бы, смотря на нее.
   Старушка улыбнулась; но сердце ея было полно; она украдкой отерла слезу.
   -- Кажется, есть ужь часъ, какъ уѣхалъ Бритльзъ? спросила она.
   -- Часъ и двадцать минутъ, сударыня, отвѣчалъ мистеръ Джильсъ, смотря на серебряные часы, которые онъ носилъ на голубой ленточкѣ.
   -- Онъ всегда мѣшкаетъ, замѣтила старушка.
   -- Бритльзъ всегда былъ неповоротливымъ мальчикомъ, сударыня, отвѣчалъ дворецкій.
   -- Онъ, кажется, все становится хуже и хуже вмѣсто того, чтобъ исправляться, сказала старушка.
   -- Не уже-ли онъ все еще играетъ съ дѣтьми? сказала смѣясь молодая дѣвушка.
   Мистеръ Джильсъ почелъ необходимымъ улыбнуться; въ это время кабріолетъ подъѣхалъ къ садовой калиткѣ; изъ него выскочилъ толстый джентльменъ и побѣжалъ прямо къ двери, быстро вошелъ въ комнату и чуть не опрокинулъ стола и мистера Джильса.
   -- Я никогда еще не слыхивалъ ничего подобнаго! вскричалъ толстый джентльменъ, обращаясь къ мистриссъ Мели. Боже мой!.. ночью... я этого никогда не слыхивалъ!
   Съ этими словами толстый джентльменъ пожалъ руку обѣимъ дамамъ и, подвинувъ стулъ, спросилъ, какъ онѣ себя чувствуютъ.
   -- Вы могли бы умереть, совершенно умереть отъ страха, сказалъ толстый джентльменъ.
   -- Зачѣмъ вы не прислали ко мнѣ? Мой человѣкъ прибѣжалъ бы въ одну минуту, и я бы также... Право... такъ неожиданно... ночью!
   Казалось, доктора болѣе всего безпокоило то, что воры пришли такъ неожиданно, и ночью, какъ-будто эти почтенные джентльмены занимаются своимъ ремесломъ въ полдень, и наканунѣ извѣщаютъ о своихъ визитахъ.
   -- А вы, миссъ Роза, сказалъ докторъ, обращаясь къ младшей изъ дамъ; -- я...
   -- О, да, мы были очень испуганы! сказала Роза, прерывая его. Но тамъ на верху есть бѣдный мальчикъ; тетенька просила васъ посмотрѣть его.
   -- А! конечно! отвѣчалъ докторъ: -- посмотримъ. Это твоя работа, Джильсъ... понимаю.
   Мистеръ Джильсъ, убиравшій въ это время чашки, покраснѣлъ какъ ракъ, и сказалъ, что эта честь принадлежитъ ему.
   -- Честь? сказалъ докторъ.-- Много чести подстрѣлить мошенника!
   Мистеръ Джильсъ, полагавшій, что хотятъ уменьшить его славу, почтительно отвѣчалъ, что теперь не время разсуждать объ этомъ, потому-что его противникъ нуждается въ помощи.
   -- Правда, правда! сказалъ докторъ.-- Гдѣ жь онъ?Покажите его мнѣ. Я хочу взглянуть на него, мистриссъ Мели. Такъ онъ влѣзъ въ это окно?.. Кто бъ могъ повѣрить?.. Говоря всю дорогу, онъ пошелъ за Джильсомъ наверхъ. Пока онъ туда идетъ, скажемъ читателю, что мистеръ Лосбернъ, сосѣдній медикъ, извѣстный на десять миль въ окружности подъ именемъ "доктора", растолстѣлъ болѣе отъ веселаго расположенія духа, нежели отъ достатка: онъ былъ добръ, простодушенъ и страненъ, какъ старый холостякъ.
   Отсутствіе доктора продолжалось долѣе, нежели ожидали обѣ дамы. Большой ящикъ былъ вынутъ изъ кабріолета; въ спальнѣ часто звѣнѣлъ колокольчикъ, и слуги бѣгали вверхъ и внизъ. Наконецъ онъ возвратился, и на вопросъ о состояніи больнаго принялъ таинственный видъ, осторожно заперевъ дверь.
   -- Необыкновенныя вещи, мистриссъ Мели, необыкновенныя вещи! сказалъ докторъ, прислонясь спиною къ двери и какъ-будто заслоняя ее.
   -- Надѣюсь, что онъ внѣ опасности? спросила старушка.
   -- Въ этомъ не было бы еще ничего необыкновеннаго, отвѣчалъ докторъ.-- Видѣли ль вы этого мошенника?
   -- Нѣтъ, отвѣчала старушка.
   -- Не слыхали ли вы чего-нибудь объ немъ?
   -- Ничего.
   -- Извините, сударыня, прервалъ Джильсъ:-- я хотѣлъ все разсказать вамъ, но мнѣ помѣшалъ пріѣздъ доктора.
   Дѣло въ томъ, что мистеръ Джильсъ никакъ не хотѣлъ вѣрить, что онъ только подстрѣлилъ мальчика. Онъ такъ высоко ставилъ свою храбрость, что готовъ былъ для нея жертвовать чужою жизнію.
   -- Роза хочетъ его видѣть, сказала мистриссъ Мели:-- по этому не бывать.
   -- Гм! сказалъ докторъ.-- Онъ совсѣмъ не страшенъ. Но вы можете взглянуть на него при мнѣ...
   -- Ни за что въ свѣтѣ, хоть бы это было и необходимо, отвѣчала старушка.
   -- Такъ, я думаю, что это необходимо, сказалъ докторъ.-- Во всякомъ случаѣ увѣренъ, чтобы будете жалѣть, если не послѣдуете моему совѣту. Онъ теперь совершенно тихъ и покоенъ. Не бойтесь ничего, повѣрьте мнѣ.
   Убѣдивъ дамъ, что онѣ будутъ изумлены, взглянувъ на преступила, докторъ взялъ подъ руку молодую дѣвушку и, предложивъ другую руку мистриссъ Мели, съ важностью повелъ ихъ наверхъ.
   Вошедъ въ комнату, онъ сдѣлалъ дамамъ знакъ идти впередъ и, заперевъ... ними дверь, тихо отдернулъ занавѣсъ у кровати. Тамъ вмѣсто звѣрскаго, дикаго разбойника, котораго всѣ ожидали увидѣть, лежалъ бѣдный ребенокъ, истощенный усталостію, страданіями и погруженный въ глубокій сонъ. Его раненная рука, крѣпко перевязанная, лежала на груди, а на другую склонилась голова его, полузакрытая длинными, шелковистыми волосами.
   Добрый джентльменъ держалъ занавѣску въ рукѣ, и минуту или двѣ смотрѣлъ на него молча. Между-тѣмъ, Роза сѣла на стулъ возлѣ Оливера и расправляла его волосы; крупныя слезы падали изъ глазъ ея на его подушку.
   Мальчикъ пошевельнулся и. улыбнулся во снѣ, какъ-будто эти знаки состраданія и участія внушила ему новое чувство, котораго онъ не зналъ до того времени.
   -- Что жь это значить? воскликнула старушка.-- Этотъ бѣдный ребенокъ не можетъ быть сообщникомъ злодѣевъ.
   -- Порокъ, сказалъ медикъ, задергивая занавѣску: -- гнѣздится вездѣ, и кто можетъ поручиться, что его нѣтъ въ этомъ прекрасномъ тѣлъ?
   -- Но въ такомъ раннемъ возрастѣ!... замѣтила Роза.
   -- Любезная миссъ Роза, сказалъ медикъ, печально качая головою: -- преступленіе, какъ смерть, не есть удѣлъ одной старости. Прекраснѣйшее и юное часто бываетъ избранною его жертвою.
   -- Но не-уже-ли вы можете вѣрить, чтобъ этотъ мальчикъ въ-самомъ-дѣлѣ былъ добровольнымъ участникомъ людей, отверженныхъ обществомъ? съ безпокойствомъ спросила Роза.
   Медикъ покачалъ головой съ видомъ сомнѣнія и, замѣтивъ, что они безпокоятъ боль.наго, вышелъ съ ними въ другую комнату.
   -- Но если онъ и въ-самомъ-дѣлѣ преступникъ, продолжала Роза: -- то взгляните, какъ онъ молодъ; подумайте, что, можетъ-быть, онъ никогда не зналъ любви матери, ни спокойствія домашней жизни, и что дурное обхожденіе, побои, нищета ввели его въ общество людей, принудившихъ его къ злодѣйству... Тетушка, ради Бога, подумайте объ этомъ прежде, нежели позволите отдать этого больна то ребенка въ тюрьму, которая будетъ его могилою. Если вы меня любите, сжальтесь надъ нимъ, пока еще не поздно...
   -- Другъ мой, сказала старушка, прижимая плачущую дѣвушку къ груди своей:-- не-уже-ли ты думаешь, что я трону хоть волосъ на головѣ его?
   -- О, нѣтъ! отвѣчала Роза: -- не вы, не вы!
   -- Нѣтъ, сказала дрожащимъ голосомъ старушка: -- мнѣ ужь не долго жить; пусть простятъ меня другіе, какъ я имъ прощаю. Но, докторъ, что могу я сдѣлать для его спасенія?
   -- Дайте мнѣ подумать, сударыня; дайте мнѣ подумать.
   Мистеръ Лосбернъ положилъ руки въ карманы и сдѣлалъ нѣсколько шаговъ взадъ и впередъ но комнатѣ, часто останавливаясь въ раздумьи. Послѣ многихъ восклицаній "нашелъ!" и "нѣтъ, но годится", онъ наконецъ сталъ, какъ вкопанный, и сказалъ:
   -- Думаю, что если вы дадите мнѣ полную власть надъ Джильсомъ и Бритльзомъ, то я все устрою. Мнѣ.извѣстно, что Джильсъ вѣрный малой и старый слуга, но вмѣстѣ съ тѣмъ страшный болтунъ. Не такъ ли?
   -- Тетушка позволяетъ дѣлать вамъ все, мнѣ угодно, сказала Роза, улыбаясь сквозь слезы.
   -- Что касается до мальчика, продолжалъ докторъ:-- я думаю, черезъ часъ онъ проснется, и мы и можно будетъ съ нимъ поговорить, Я сдѣлаю это при васъ, и если изъ словъ его мы заключимъ, что онъ точно негодяй, то предоставимъ его судьбѣ его, безъ всякаго сожалѣнія.
   -- О нѣтъ, тетушка! вскричала Роза.
   -- О да, тетушка! сказалъ Докторъ" -- И такъ, рѣшено?
   -- Онъ не можетъ быть злодѣемъ, сказала Роза: -- это невозможно!
   -- Прекрасно, возразилъ докторъ:-- тѣмъ легче для васъ принять мое предложеніе.
   Условіе было принято, и всѣ съ нѣкоторымъ нетерпѣніемъ ожидали пробужденія Оливера.
   Срокъ, назначенный докторомъ, давно уже прошелъ, а мальчикъ все еще спалъ крѣпкимъ сномъ. Былъ уже вечеръ, когда добрый докторъ принесъ имъ извѣстіе, что Оливеръ проснулся.-- Мальчикъ очень болѣнъ, говорилъ онъ:-- и слабъ отъ потери крови; но видно, что его безпокоитъ что-то. Пойдемте къ нему и послушаемъ, что онъ намъ разскажетъ.
   Бесѣда была продолжительна, потому-что Оливеръ разсказалъ имъ все, и часто принужденъ былъ останавливаться, чтобъ успокоиться и собрать силы. Грустно было слушать, въ полутемной комнатъ, слабый голосъ больнаго ребенка, развивавшаго передъ своими слушателями ужасную цѣпь бѣдствій, наброшенную на него злодѣями.
   Въ этотъ вечеръ постель Оливера приготовлена была руками женщины; любовь и благотворительность бодрствовали надъ нимъ во время сна его. Онъ чувствовалъ себя спокойнымъ и счастливымъ; онъ могъ бы безъ сожалѣнія покинуть жизнь.
   Едва Оливеръ кончилъ разсказъ свой, какъ заснулъ снова; докторъ, отирая глаза и упрекая себя въ слабости, сошелъ внизъ къ Джильсу. Онъ никого не нашелъ въ задѣ, и ему пришло на мысль, что онъ можетъ произвести лучшій эффектъ на кухнѣ: въ кухню онъ и отправился.
   Въ этой нижней палатѣ домашняго парламента собрались служанки, Бритльзъ, Джильсъ, охотникъ (который за свои услуги получилъ приглашеніе остаться на день) и привратникъ. Привратникъ былъ съ огромной палкой, съ большой головой, въ большихъ сапогахъ, и смотрѣлъ какъ человѣкъ, выпившій достаточное количество портеру.
   Приключеніе послѣдней ночи все еще было предметомъ разговора, и когда докторъ вошелъ, Джильсъ разсказывалъ о своемъ необыкновенномъ мужествѣ, а Бритльзъ, со стаканомъ пива въ рукѣ повторялъ слова его.
   -- Сидите, сказалъ докторъ, махая рукою.
   -- Покорно благодаримъ, сударь, отвѣчалъ Джильсъ.-- Барышня позволила мнѣ взять портеру, я я разсудилъ, что пріятнѣе пить его въ такой пріятной компаніи.
   Присутствующіе подкрѣпили слова Джильса, и онъ, осмотрѣвшись кругомъ, спросилъ доктора:
   -- Каковъ нашъ больной, сударь?
   -- Такъ и сякъ, отвѣчалъ докторъ.-- Я боюсь, не слишкомъ ли опрометчиво поступилъ ты.
   -- Надѣюсь, вы не хотите сказать этимъ, сударь, сказалъ Джильсъ, дрожа отъ страха: -- что онъ при смерти. Еслибъ я зналъ это, ни я, ни Бритльзъ, ни кто другой не тронулъ бы бѣднаго мальчика.
   -- Не въ томъ дѣло, сказалъ докторъ таинственно.-- Джильсъ, ты протестантъ?
   -- Да, сударь, отвѣчалъ Джильсъ блѣднѣя.
   -- А ты, дружокъ? спросилъ докторъ, вдругъ обращаясь къ Бритльзу.
   -- Спаси Господи! отвѣчалъ Бритльзъ, вздрагивая.-- Я точно таковъ же, сударь, какъ мистеръ Джильсъ.
   -- Скажите же мнѣ, продолжалъ докторъ сердито:-- оба вы, оба,-- готовы ли вы дать клятву, что нашъ больной мальчикъ тотъ самый, который пролѣзъ въ окно въ прошедшую ночь? Ну, скорѣе!
   Доктора всѣ считали кротчайшимъ созданьемъ въ мірѣ; но онъ сдѣлалъ этотъ вопросъ такимъ ужаснымъ голосомъ, что Джильсъ и Бритльзъ, на которыхъ портеръ уже производилъ свое дѣйствіе, смотрѣли одинъ на другаго съ безсмысленнымъ видомъ.
   -- Слушай внимательно отвѣтъ ихъ, привратникъ, сказалъ докторъ съ выразительнымъ жестомъ:-- отъ этого можетъ выйдти многое.
   Привратникъ старался казаться какъ-можно-внимательнѣе и взялъ палку, которую сначала поставилъ въ уголъ.
   -- Здѣсь хотѣли ограбить домъ, сказалъ докторъ.-- Два человѣка едва могли замѣтить мальчика среди дыма и тревоги. Въ этотъ самый домъ на другое утро приходитъ мальчикъ, и потому, что у него случилась перевязанная рука, эти люди нападаютъ на него -- чѣмъ подвергаютъ его жизнь большой опасности,-- и клянутся, что онъ разбойникъ. Теперь вопросъ: справедливы ли эти люди, а если нѣтъ, чего они заслуживаютъ?
   Привратникъ значительно покачалъ головою.
   -- Я опять спрашиваю васъ, сказалъ громовымъ голосомъ докторъ:-- можете ли вы подъ страшною клятвою обвинить ребенка?
   Бритльзъ съ сомнѣніемъ посмотрѣлъ на Джильса; Джильсъ съ сомнѣніемъ посмотрѣлъ на Бритльза; привратникъ приложилъ руку къ уху, чтобъ слышать отвѣтъ; двѣ женщины выставились впередъ, а докторъ сердито осматривался кругомъ, какъ вдругъ у воротъ зазвенѣлъ колокольчикъ и послышался стукъ колесъ.
   -- Это полицейскіе! вскричалъ обрадованный Бритльзъ.
   -- Кто? спросилъ докторъ, блѣднѣя.
   -- Полицейскіе офицеры, сударь, отвѣчалъ Бритльзъ: -- Мы съ Джильсомъ посылали за ними сегодня утромъ.
   -- Какъ! вскричалъ докторъ.
   -- Да, отвѣчалъ Бритльзъ:-- я давно послалъ за ними, и удивляюсь, что они не пришли раньше.
   -- Кто васъ просилъ объ этомъ? Зачѣмъ? Теперь все пропало!... сказалъ уходя докторъ.
   

ГЛАВА XXX.
Критическое положеніе.

   -- Кто тамъ? спросилъ Бритльзъ, отворяя немного дверь и заслоняя свѣчу рукою.
   -- Отворите, отвѣчали за дверью:-- мы полицейскіе офицеры, за которыми сегодня посылали отсюда.
   Успокоенный этимъ извѣстіемъ, Бритльзъ отворилъ дверь настежь и встрѣтилъ толстаго человѣка въ сюртукѣ. Этотъ человѣкъ вошелъ не говоря ни слова и началъ вытирать ноги.
   -- Пошли сейчасъ кого-нибудь за моимъ помощникомъ, сказалъ полицейскій:-- онъ въ кабріолетѣ.
   Бритльзъ исполнилъ приказаніе. Толстый человѣкъ вошелъ съ своимъ товарищемъ въ залу и снялъ шляпу. Онъ былъ лѣтъ пятидесяти, средняго роста, съ сѣдыми блестящими волосами, коротко остриженными, съ маленькими усами, круглымъ лицомъ и острыми глазами. Другой былъ красноголовый, сухой человѣкъ, въ огромныхъ сапогахъ, съ вздернутымъ, подозрительнымъ носомъ.
   -- Скажите господамъ, что Блатерсъ и Дуфъ здѣсь, слышите? сказалъ толстый человѣкъ, поправляя волосы и кладя пару рукавицъ на столъ.-- А! добрый вечеръ, сударь! Позвольте мнѣ переговорить съ вами наединѣ.
   Эти слова относились къ мистеру Лосберну, который явился въ это время. Сдѣлавъ знакъ Бритльзу удалиться, онъ ввелъ двухъ дамъ и заперъ дверь.
   -- Вотъ хозяйка дома, сказалъ докторъ, показывая на мистриссъ Мели.
   Блатерсъ поклонился, положилъ шляпу на полъ, взялъ стулъ я далъ знакъ Дуфу сдѣлать то же.
   -- Теперь, не угодно ли вамъ будетъ разсказать намъ всѣ обстоятельства этого происшествія, сказалъ Блатерсъ.
   Мистеръ Лосбернъ, болѣе всего старавшійся выиграть время, какъ можно-болѣе растягивалъ разсказъ. Блатерсъ и Дуфъ значительно посматривали другъ на друга.
   -- Но гдѣ же мальчикъ, о которомъ говорили слуги? спросилъ Блатерсъ.
   -- Ничего не бывало, отвѣчалъ докторъ.-- Одинъ изъ испуганныхъ слугъ вообразилъ, что онъ былъ участникомъ въ грабежѣ; но это пустое, сущая нелѣпость!
   -- Быть можетъ, однако, онъ и правъ, замѣтилъ Блатерсъ.-- Кто этотъ мальчикъ? Откуда онъ? Вѣдь не съ облаковъ же упалъ!
   -- Конечно нѣтъ, отвѣчалъ докторъ, бросая быстрый взглядъ на обѣихъ дамъ.-- Я знаю всю его исторію... мы объ этомъ поговоримъ послѣ. Сначала, я думаю, вы захотите видѣть мѣсто, откуда вошли воры?
   -- О, непремѣнно! сказалъ Блатерсъ.
   Принесли свѣчи, и Блатерсъ съ Дуфомъ, въ сопровожденіи всей домашней челяди, осмотрѣли окно и ставень, и даже слѣды, оставленные на полу. Послѣ этого, Дуфъ и Блатерсъ начало совѣтоваться между собою, какъ два доктора объ участи больнаго.
   Между-тѣмъ, докторъ въ другой комнатѣ ходилъ взадъ и впередъ; мистриссъ Мели и Роза смотрѣли на него съ безпокойствомъ.
   -- Я, право, не знаю, что дѣлать теперь, сказалъ онъ останавливаясь.
   -- Лучше всего, сказала Роза:-- разсказать этимъ людямъ исторію мальчика; она вѣрно разжалобитъ ихъ.
   -- Сомнѣваюсь, сказалъ докторъ, качая головою.-- Она не произведетъ на нихъ никакого дѣйствія. Что жь онъ?-- скажутъ они: -- онъ бродяга. Да вѣдь не всякій еще и повѣритъ его исторіи!
   -- Но вы вѣрите? быстро спросила Роза.
   -- Я вѣрю ей, какъ она ни странна, и, можетъ-быть, дѣлаю большую глупость, замѣтилъ докторъ:-- но не думаю, чтобъ она была удовлетворительна для полицейскихъ.
   -- Почему же? спросила Роза.
   -- Потому-что мальчику почти нечего сказать въ свое оправданіе. По его собственному признанію, онъ былъ сообщникомъ мошенниковъ, хотя невольнымъ,-- все равно. Право, чѣмъ больше думаю, тѣмъ больше мнѣ кажется невозможнымъ открыть истинную его исторію. Я увѣренъ, что ей не повѣрятъ, и даже, если все дѣло кончится ничѣмъ, все-таки оно будетъ публично, и вашъ планъ разрушится.
   -- Что же намъ дѣлать? вскричала Роза.-- Зачѣмъ они послали за этими людьми?
   -- Не знаю, сказала мистриссъ Мели.-- Я ни за что въ свѣтѣ не согласилась бы на это.
   -- Намъ остается только не терять надежды, сказалъ докторѣ.-- У мальчика еще сильная горячка, и онъ не въ состояніи ни съ кѣмъ говорить. Войдемте.
   -- Ну, сударь, сказалъ Блатерсъ, входя въ комнату съ своимъ товарищемъ:-- мы осмотрѣли все. Тутъ было два мошенника и съ ними мальчикъ; намъ хотѣлось бы теперь его видѣть.
   -- Не угодно ли имъ будетъ сначала закусить чего-нибудь, мистриссъ Мели? сказалъ докторъ, съ лицомъ, блиставшимъ отъ какой-то новой, счастливой мысли.
   -- О, конечно! весело вскричала Роза.-- Я сейчасъ прикажу подать.
   -- Покорно благодаримъ, сударыня, сказалъ Блатерсъ, поднося руку ко рту:-- наша обязанность трудная... хлопотъ пропасть!
   Скоро вино заставило блюстителей правосудія забыть о дѣлѣ; они уже едва держались на ногахъ, когда докторъ сказалъ имъ: -- Ну, теперь, если угодно, вы можете идти наверхъ.
   -- Если позволите, отвѣчалъ Блатерсъ. И, слѣдуя за докторомъ, оба офицера вошли въ спальню Оливера, а за ними Джильсъ со свѣчою.
   Оливеръ казался полууснувшимъ и смотрѣлъ на незнакомцевъ, не понимая, что вокругъ его происходитъ.
   -- Вотъ, сказалъ докторъ: -- мальчикъ, который, будучи раненъ нечаянно, пришелъ къ этому дому просить помощи; но его тотчасъ схватилъ и обходился какъ съ разбойникомъ этотъ господинъ со свѣчою, чѣмъ и подвергъ опасности жизнь его.
   Блатерсъ и Дуфъ посмотрѣли на Джильса. Испуганный Джильсъ смотрѣлъ то на нихъ, то на Оливера, то на доктора, не зная куда дѣваться отъ страха.
   -- Надѣюсь, ты не отопрешься? сказалъ докторъ.
   -- Я думалъ все сдѣлать къ... луч... шему, сударь! отвѣчалъ Джильсъ.-- Я думалъ, что это мальчикъ...
   -- Ну, что же мальчикъ? спросилъ Дуфъ.
   -- Мальчикъ, сударь, который былъ съ разбойниками, отвѣчалъ Джильсъ.-- У нихъ, кажется, былъ мальчикъ.
   -- Ты и теперь то же думаешь? спросилъ Блатерсъ.
   -- Думаю... что? спросилъ Джильсъ, смотря на всѣхъ съ недоумѣніемъ.
   -- Ну, что это тотъ самый мальчикъ, болванъ? нетерпѣливо спросилъ Блатерсъ.
   -- Не знаю, право, не знаю, сударь... отвѣчалъ испуганныя Джильсъ.-- Я ничего не утверждаю.
   -- Что жь ты думаешь? спросилъ Блатерсъ.
   -- Не знаю, что и думать, отвѣчалъ бѣдный Джильсъ.-- Я не думаю, что это тотъ самый мальчикъ; я почти увѣренъ, что это не онъ. Вы знаете, что это не можетъ быть онъ...
   -- Этотъ человѣкъ вѣрно пьянъ? спросилъ Блатерсъ, обращаясь къ доктору.
   -- Онъ просто дуракъ! съ достоинствомъ замѣтилъ Дуфъ.
   Бритльзъ еще болѣе сбился въ отвѣтахъ. Осмотрѣли другой пистолетъ Джильса и нашли, что онъ заряженъ холостымъ зарядомъ; это открытіе сдѣлало сильное впечатлѣніе на всѣхъ, кромѣ доктора, который за нѣсколько минутъ вынулъ оттуда пулю. Но болѣе всѣхъ обрадовался Джильсъ, что не онъ застрѣлилъ мальчика. Полицейскіе, не безпокоясь болѣе объ Оливерѣ, ушли, обѣщаясь прійдти на другое утро.
   На другой день разнесся слухъ, что два человѣка и мальчикъ были пойманы въ Кингстонѣ, и туда отправились Блатерсъ и Дуфъ, получа по гинеѣ отъ доброй мистриссъ Мели.
   Между-тѣмъ, Оливеръ былъ счастливъ подъ надзоромъ мистриссъ Мели, Розы и добраго мистера Лосберна.
   

ГЛАВА XXXI.
Счастливая жизнь Оливера съ добрыми друзьями.

   Болѣзнь Оливера ни увеличивалась, ни уменьшалась. Кромѣ боли отъ раны, онъ нѣсколько недѣль страдалъ еще отъ-того, что долго пробылъ на сыромъ и холодномъ воздухѣ. Наконецъ, мало-по-малу онъ началъ поправляться и могъ уже выразить словами, какъ глубоко чувствуетъ благодѣяніе обѣихъ дамъ, и какъ пламенно надѣется быть когда будетъ въ силахъ доказать имъ свою благодарность.
   -- Бѣдняжка! сказала Роза, когда Оливеръ твердилъ о своей благодарности:-- ты будешь имѣть много случаевъ услужить намъ, если захочешь. Мы ѣдемъ въ деревню, и тетушка хочетъ взять тебя съ собою. Спокойное мѣсто, чистый воздухъ и весна поправятъ тебя въ нѣсколько дней; ты будешь иногда услуживать намъ, если это только не обезпокоитъ тебя.
   -- Обезпокоитъ! вскричалъ Оливеръ.-- О, еслибъ я только могъ что-нибудь дѣлать для васъ, еслибъ я могъ угодить вамъ, поливая ваши цвѣты, или смотря за вашими птицами, бѣгая для васъ цѣлый день взадъ и впередъ,-- чего бы я не отдалъ за это?
   -- Тебѣ не нужно будетъ ничего отдавать, сказала съ усмѣшкою миссъ Мели.-- Я уже сказала тебѣ, что ты можешь услужить намъ, и если исполнишь хоть половину того, что обѣщаешь, то сдѣлаешь меня совершенно счастливою.
   -- Счастливою! вскричалъ Оливеръ:-- о, какъ вы милостивы!
   -- Да, ты можешь сдѣлать меня гораздо счастливѣе, нежели воображаешь, отвѣчала дѣвушка.-- Мысль, что добрая тетушка дала тебѣ средство избѣгнуть того ужаснаго положенія, которое ты намъ описывалъ, доставляетъ мнѣ неизъяснимое удовольствіе; но если я буду убѣждена, что предметъ ея состраданія истинно-благодаренъ о привязанъ къ ней, это меня утѣшитъ еще болѣе, тѣмъ ты думаешь. Понялъ ли ты меня? спросила она, смотря на задумчивое лицо Оливера.
   -- О, да, сударыня! съ чувствомъ отвѣчалъ Оливеръ.-- Но я думалъ о томъ, какъ я неблагодаренъ теперь.
   -- Къ кому? спросила Роза.
   -- Къ доброму джентльмену и ласковой старушкѣ, которые обо мнѣ заботились. Если бъ они знали, какъ я счастливъ, имъ вѣрно было бы это пріятно.
   -- Я увѣрена, сказала миссъ Мели: -- добрый нашъ докторъ обѣщалъ, когда ты поправишься, свезти тебя къ нему.
   -- Въ-самомъ-дѣлѣ? вскричалъ Оливеръ, въ восторгѣ.-- Я не знаю, что я сдѣлаю отъ радости, когда снова увижу ихъ!
   Скоро Оливеръ былъ въ состояніи исполнить свое желаніе и однажды утромъ сѣлъ съ мистеромъ Лосберномъ въ карету мистриссъ Мели. Когда они подъѣхали къ Чертзеііскому Мосту, Оливеръ вдругъ поблѣднѣлъ и громко вскрикнулъ.
   -- Что съ тобою! вскричалъ докторъ засуетясь, но обыкновенію.-- Ты видишь что-нибудь... слышишь что-нибудь... чувствуешь что-нибудь... а?
   -- Вотъ, кричалъ Оливеръ, показывая изъ окна кареты.-- Этотъ домъ...
   -- Ну, чтожь такое? Стой, кучеръ! Ну, что жъ этотъ домъ... а?
   -- Мошенники... это домъ, въ который они привели меня, шепталъ Оливеръ.
   -- Чортъ возьми! вскричалъ докторъ.-- Эй, я хочу выидти. И прежде, нежели кучеръ успѣлъ исполнить его приказаніе, онъ выскочилъ самъ изъ кареты и побѣжалъ къ опустѣвшему дому, стуча въ дверь, какъ сумасшедшій.
   -- Кто здѣсь? сказалъ маленькій, безобразный, горбатый человѣкъ, отворяя дверь такъ быстро, что докторъ едва не упалъ.-- Что тутъ такое?
   -- Что?вскричалъ докторъ, хватая его за воротъ.-- Многое: разбой!
   -- Будетъ и убійство, отвѣчалъ горбунъ холодно: -- если вы не отнимите своихъ рукъ. Слышите?
   -- Слышу, сказалъ докторъ, давая толчокъ своему плѣннику.-- Гдѣ... какъ бишь его... Сайксъ? Гдѣ Сайксъ? Говори, мошенникъ!
   Горбунъ взглянулъ на него съ изумленіемъ; но освободившись изъ рукъ его, проворчалъ ругательства и отвернулся. Прежде нежели онъ успѣлъ запереть дверь, докторъ, не говоря ни слова, вошелъ въ комнату. Съ безпокойствомъ осмотрѣлся онъ кругомъ; но ни что не соотвѣтствовало описанію Оливера.
   -- Ну, сказалъ горбунъ:-- зачѣмъ вы силою вломились ко мнѣ въ домъ? Вы хотите обокрасть, убить меня?
   -- Видѣлъ ли ты когда-нибудь, старый вампиръ, чтобъ за этимъ пріѣзжали въ каретѣ? сказалъ раздраженный докторъ.
   -- Такъ что жь вамъ нужно? сердито спросилъ горбунъ.-- Скоро ли вы измѣрены убраться отсюда, чортъ возьми?
   -- Когда мнѣ вздумается, сказалъ мистеръ Лосбернъ, заглядывая въ другую комнату, которая также не имѣла никакого сходства съ описаніемъ Оливера: -- я когда-нибудь доберусь до тебя, пріятель.
   -- До меня? вскричалъ разсерженный горбунъ.-- Если я вамъ буду нуженъ,-- я здѣсь. Я не за тѣмъ жилъ здѣсь одинъ двадцать-пять лѣтъ, чтобъ вы меня обижали! Вы заплатите за это, заплатите!.. И, говоря такимъ образомъ, маленькій демонъ плясалъ въ припадкѣ ярости.
   -- Мальчикъ вѣрно ошибся, сказалъ докторъ самому-себѣ.-- На! положи это себѣ въ карманъ, и запрись снова. Съ этими словами онъ далъ горбуну мелкую монету и воротился къ экипажу.
   Горбунъ провожалъ доктора, произнося во всю дорогу дикія ругательства и угрозы. Въ то время, какъ докторъ говорилъ съ кучеромъ, онъ заглянулъ въ карету и бросилъ на Оливера такой звѣрскій и мстительный взглядъ, что бѣдный мальчикъ долго не могъ позабыть его. Когда же они поѣхали, горбунъ началъ бить ногами о землю и рвать на себѣ волосы.
   -- Я оселъ! сказалъ докторъ, послѣ долгаго молчанія.-- Зналъ ли ты это прежде, Оливеръ?
   -- Нѣтъ, сударь.
   -- Такъ не забудь на будущее время.
   -- Оселъ, сказалъ докторъ, помолчавъ еще нѣсколько минутъ.-- Къ-чему мнѣ было торопиться? что могъ я сдѣлать одинъ? Я всегда врежу самъ-себѣ.
   Оливеръ зналъ названіе улицы, въ которой жилъ мистеръ Броунло, и потому не трудно было найдти ее. Когда карета поворотила въ эту улицу, сердце его билось такъ сильно, что онъ едва могъ дышать.
   -- Ну, другъ мой, который же донъ? спросилъ докторъ.
   -- Вотъ, вотъ! отвѣчалъ Оливеръ, высовываясь изъ кареты.-- Бѣлый домъ... Скорѣе, скорѣе!
   -- Сейчасъ, сейчасъ, сказалъ добрый докторъ, трепля его по плечу. Ты тотчасъ увидишь ихъ; они вѣрно обрадуются, нашелъ тебя живымъ и здоровымъ.
   -- О, я увѣренъ! вскричалъ Оливеръ.-- Они были такъ добры ко мнѣ...
   Карета остановилась. Нѣтъ, это былъ не тотъ домъ! Подъѣхали къ другому; Оливеръ смотрѣлъ въ окна и слезы ожиданія катились по лицу его.
   Увы! бѣлый домъ былъ пустъ; у окна прибитъ билетъ: "отдается въ наемъ".
   -- Постучись у слѣдующей двери, сказалъ мистеръ Лосбернъ, взявъ Оливера за руку.-- Не знаешь ли, что сдѣлалось съ г. Броунло, жившимъ въ сосѣднемъ домѣ?
   Служанка не знала, но пошла спросить. Она тотчасъ возвратилась съ извѣстіемъ, что мистеръ Броунло продалъ все свое имѣніе и шесть недѣль назадъ уѣхалъ въ Вестиндію. Оливеръ всплеснулъ руками и печально опустилъ голову.
   -- А его ключница? спросилъ докторъ.
   -- Всѣ уѣхали, отвѣчала служанка.-- Старый джентльменъ, ключница и джентльменъ, другъ мистера Броунло.
   -- Такъ поѣзжай домой, сказалъ мистеръ Лосбернъ кучеру.
   -- А книгопродавецъ? сказалъ Оливеръ.-- Я знаю къ нему дорогу. Поѣдемте къ нему, сдѣлайте милость.
   -- Бѣдный мальчикъ! сегодня намъ, видно, черный день, сказалъ докторъ.-- Если мы поѣдемъ къ книгопродавцу, то вѣрно найдемъ, что и онъ умеръ, или сгорѣлъ, или убѣжалъ. Поѣдемъ лучше домой! И, повинуясь доктору, лошади поскакали домой.
   Наступала роскошная весна; благодѣтельницы Оливера переселились въ деревню, недалеко отъ города, оставя домъ на попеченіе Джильса и другаго слуги.
   Кто можетъ описать блаженство и спокойствіе, которое больной мальчикъ чувствовалъ среди зеленыхъ луговъ, въ благотворномъ воздухѣ, въ роскошныхъ лѣсахъ деревни? Для него наступила новая жизнь. Невдалекѣ была маленькая часовня, окруженная не высокими, не богатыми памятниками, но смиренными насыпями, покрытыми свѣжимъ, зеленымъ дерномъ и мхомъ. Оливеръ часто блуждалъ здѣсь, думая объ одинокой могилѣ своей матери, грустилъ и украдкою плакалъ; но поднявъ глаза къ голубому небу, встрѣчалъ тамъ милый образъ, благословлявшій его, и успокоивался.
   То было счастливое время. Дни проходили спокойно и весело, а ночи не приносили съ собою страха, или общества злодѣевъ. Каждое утро онъ ходилъ къ сѣдому старику, жившему возлѣ церкви; старикъ училъ его читать и писать, и говорилъ такъ кротко, съ такимъ участіемъ, что Оливеръ не зналъ, чѣмъ угодить ему. Иногда онъ гулялъ съ мистриссъ Мели и Розою, а слушалъ ихъ разговоръ о книгахъ, или чтеніе; потомъ приготовлялъ урокъ къ слѣдующему дню въ маленькой комнаткѣ, выходившей окнами въ садъ; наконецъ опять гулялъ съ дамами, прислушиваясъ къ ихъ разговору, и не помня себя отъ радости, когда ему удавалось сорвать имъ цвѣтокъ, или принести что-нибудь. Когда становилось темно, и они возвращались домой, Роза садилась за фортепьяно и играла какую-нибудь меланхолическую арію, или пѣла старинную пѣсню, которая нравилась ея публикѣ. Въ такое время еще не подавали свѣчей, и Оливеръ, сидя у окна, со слезами радости слушалъ музыку.
   А когда приходило воскресенье, какъ различно отъ прежняго проклялъ онъ его! Въ маленькой деревенской церкви, бѣдняки въ праздничныхъ платьяхъ съ такимъ усердіемъ преклоняли колѣни въ молитвѣ, что Оливеръ невольно подражалъ имъ...
   Утромъ онъ вставалъ въ шесть часовъ, бѣгалъ по полямъ, рвалъ акты и возвращался къ завтраку съ букетомъ; потомъ кормилъ птичекъ миссъ Мели, или помогалъ садовнику поливать растенія, и, награжденный привѣтливою улыбкою Розы, казался счастливѣйшимъ въ людей.
   Такъ протекли три мѣсяца. Кротость и великодушіе съ одной стороны, пламенная, святая благодарность съ другой -- сдѣлали то, что скоро Оливеръ сталъ совершенно-домашнимъ у старушки и ея племянницы; за ласки и привязанность его платили ему вниманіемъ и J (обовью.
   

ГЛАВА XXXII.
О томъ, что возмутило счастіе Оливера и друзей его.

   Быстро пролетѣла весна; наступило лѣто, и если деревня была прекрасна сначала, то теперь она была въ полномъ, роскошномъ цвѣтѣ; деревья, едва распускавшіяся въ первые мѣсяцы, теперь кажись полными жизни и, далеко раскинувъ широкія вѣтви, давали убѣжище отъ лучей палящаго солнца. Земля одѣлась блестящимъ покрываломъ и разсыпала повсюду цвѣты, наполнявшіе воздухъ чуднымъ ароматомъ.
   Обитатели маленькой деревеньки вели ту же мирную жизнь: Оливеръ сдѣлался бодрымъ и здоровымъ, но чувства его къ благодѣтельницамъ оставались тѣ же.
   Однимъ прекраснымъ вечеромъ прогулка ихъ продолжалась долѣе обыкновеннаго; Роза была весела, и живой разговоръ не прерывался. Мистриссъ Мели устала, и всѣ возвратились домой. Роза, снявъ шляпку, сѣла по обыкновенію за фортепьяно. Пробѣжавъ разсѣянно по клавишамъ, она заиграла грустную пѣсню, и вдругъ послышались ея рыданія...
   -- Роза, другъ мой! сказала старушка.
   Роза не отвѣчала, во стала играть скорѣе, какъ-будто звуками желая заглушить грусть свою.
   -- Что съ тобою, Роза? сказала мистриссъ Мели, поспѣшно вставая и подходя къ ней.-- Ты вся въ слезахъ. Милое дитя мое, что печалитъ тебя?
   -- Ничего, тетушка, ничего... отвѣчала дѣвушка.-- Я сама не знаю что со мною; не могу выразить; но мнѣ такъ тяжело къ вечеру...
   -- Не больна ли ты?
   -- Нѣтъ, нѣтъ! не больна! отвѣчала Роза вздрагивая.-- Теперь мнѣ лучше. Заприте окно.
   Оливеръ поспѣшно исполнилъ ея просьбу, и Роза, превозмогая себя, хотѣла заиграть что-нибудь веселое. Но пальцы ея дрожали; закрывъ лицо руками, она бросилась на софу и дала волю слезамъ, которыхъ не могла удерживать долѣе.
   -- Дитя мое, другъ мой! сказала старушка, обнимая ее: -- я никогда еще не видала тебя въ такомъ грустномъ расположеніи.
   -- Я боюсь, не больна ли я, тетушка, прошептала Роза.
   Она была больна въ-самомъ-дѣлѣ. Когда принесены были свѣчи, всѣ ужаснулись ея блѣдности. Оливеръ, съ безпокойствомъ слѣдившій за всѣми движеніями старушки, замѣтилъ, что она приходитъ, въ отчаяніе. Роза, удаляясь въ свою комнату, утѣшала ее, что на другой день ей будетъ гораздо-лучше.
   -- Надѣюсь, сударыня, сказалъ Оливеръ, когда мистриссъ Мели возвратилась: -- что нѣтъ никакой опасности? Миссъ Мели не такъ здорова, но...
   Старушка сдѣлала ему знакъ молчать, и сѣвъ въ темный уголъ комнаты, нѣсколько минутъ оставалась безмолвною. Наконецъ она сказала дрожащимъ голосомъ:
   -- Надѣюсь, что нѣтъ, Оливеръ. Я была счастлива съ нею нѣсколько лѣтъ,-- слишкомъ счастлива... Я боюсь потерять ее...
   -- О, избави Боже! вскричалъ.Оливеръ.
   Прошла безсонная ночь; когда наступило утро, Роза была въ сильной горячкѣ.
   -- Намъ должно дѣйствовать, а не плакать, Оливеръ, сказала мистриссъ Мели, прикладывая палецъ къ губамъ.-- Это письмо надо какъ-можно-скорѣе отослать мистеру Лосберну въ Чертзей.
   Оливеръ не могъ отвѣчать, но безпокойство видно было въ глазахъ его.
   -- Вотъ другое письмо, сказала мистриссъ Мели: -- но не знаю, теперь отослать его, или подождать, что будетъ съ Розою.
   -- Это тоже въ Чертзей, сударыня? спросилъ Оливеръ, нетерпѣливо желавшій скорѣе исполнить порученіе.
   -- Нѣтъ, отвѣчала старушка, машинально отдавая письмо. Оливеръ взглянулъ на него, и увидѣлъ, что оно было адресовано къ Генриху Мели, конюшему, въ какой-то загородный домъ, но куда -- онъ не могъ разобрать.
   -- Отослать его? спросилъ съ нетерпѣніемъ Оливеръ.
   -- Я думаю нѣтъ, отвѣчала мистриссъ Мели, взявъ назадъ письмо.-- Подожду до завтра.
   Съ этими словами она подала Оливеру кошелекъ, и онъ бѣгомъ пустился изъ дому.
   Быстро бѣжалъ онъ по полямъ, перескакивая черезъ рвы я пригорки, и остановился только у трактира, какъ велѣла ему мистриссъ Мели.
   Здѣсь онъ заплатилъ трактирщику, который тотчасъ отправилъ человѣка верхомъ въ Чертзей съ письмомъ къ доктору Лосберну. Оливеръ, успокоенный тѣмъ, что исполнилъ порученіе, вышелъ изъ воротъ трактира, и вдругъ наткнулся на толстаго человѣка, завернутаго въ плащъ и входившаго въ ворота.
   -- Что за чортъ! вскричалъ человѣкъ, устремивъ глаза на Оливера и отступивъ нѣсколько шаговъ.
   -- Извините, сударь, сказалъ Оливеръ: -- я торопился домой и не замѣтилъ васъ.
   -- Смерть! шепталъ незнакомецъ самъ-себѣ, смотря на мальчика большими черными глазами.-- Кто бы подумалъ! Онъ и изъ гроба заслонитъ мнѣ дорогу!
   -- Мнѣ очень совѣстно, сударь, говорилъ Оливеръ, смущенный дикимъ взглядомъ незнакомца.-- Надѣюсь, я не ушибъ васъ.
   -- Проклятіе! шепталъ тотъ, скрежеща зубами.-- Еслибъ я только имѣлъ бодрость сказать слово, то въ одну ночь избавился бы отъ него. Проклятіе на твою голову, чертёнокъ! Что ты здѣсь дѣлаешь?
   Незнакомецъ сжалъ кулакъ и стиснулъ зубы, сказавъ эти слова. Онъ подошелъ къ Оливеру какъ-бы въ намѣреніи ударить его, но вдругъ упалъ на землю въ ужасныхъ судорогахъ.
   Оливеръ взглянулъ на мученія безумнаго (какъ онъ думалъ), и бросился въ домъ за помощью. Увидя, что его осторожно перенесли въ трактиръ, онъ побѣжалъ домой, вспоминая съ изумленіемъ и страхомъ необыкновенныя слова человѣка, вовсе ему незнакомаго.
   Но эти мысля разсѣялись, когда онъ подошелъ къ дому. Розѣ было хуже; около полуночи она начала бредить. Докторскій ученикъ, неоставлявшій ея ни на минуту, отвелъ въ сторону мистриссъ Мели и съ горестію сказалъ:
   -- Если она выздоровѣетъ, это будетъ чудомъ.
   Какъ часто Оливеръ, вскакивая ночью съ постели, тихонько пробирался по лѣстницѣ, прислушиваясь къ дыханію больной! Какъ часто дрожь проникала его тѣло, и крупныя капли пота выступали при мысли, что его благодѣтельницѣ хуже. Но что были его прежнія молитвы въ-сравненіи съ тѣни, которыя онъ возсылалъ теперь къ Богу за жизнь и здоровье нѣжнаго созданія, быстрыми шагами стремившагося къ могилѣ!
   Наступило утро; въ домѣ все было пусто и тихо. Люди говорили шопотомъ; безпокойныя лица являлись у дверей; женщины и дѣти уходила назадъ въ слезахъ. Цѣлый день Оливеръ ходилъ по саду, не спуская глазъ съ оконъ больной. Поздно ночью пріѣхалъ мистеръ Лосбернъ.
   -- Плохо, сказалъ докторъ, отворачиваясь: -- такъ молода, такъ любима, и такъ мало надежды!
   На другое утро солнце сіяло свѣтло,-- такъ свѣтло, какъ-будто оно не видѣло ни несчастія, ни заботъ; и между-тѣмъ, какъ каждый листокъ и цвѣточекъ былъ въ полномъ цвѣтѣ,-- между-тѣмъ, какъ жизнь, здоровье и звуки радости окружала со всѣхъ сторонъ прекрасное созданіе, оно увядало... Оливеръ тихонько пробрался къ церковному кладбищу, и, сѣвъ на зеленые холмики, плакалъ въ молчаніи.
   Картина, раскинутая передъ его глазами была такъ прекрасна, пѣсни лѣтнихъ птицъ такъ веселы, все было такъ полно жизнью и радостью, что когда мальчикъ Поднялъ свои влажные глаза и осмотрѣлся кругомъ, его поразила мысль, что теперь нельзя умереть, что Роза вѣрно не можетъ умереть, когда все весело и вольно; что могила создана для холодной и угрюмой зимы, а не для весенняго солнца. Онъ всегда думалъ, что саванъ облекаетъ собою только старость, а не юность и красоту.
   Ударъ церковнаго колокола прервалъ размышленія мальчика. Другой,-- еще... Колоколъ призывалъ къ погребальной церемоніи.Толпа провожала усопшую; всѣ были въ бѣломъ, потому-что покойница была молода. Гробъ былъ открытъ,-- надъ нимъ рыдала мать. А солнце все-таки сіяло и птицы весело пѣли...
   Оливеръ возвратился домой, думая о томъ, какъ добра была къ нему молодая дѣвушка, какъ желала, чтобъ онъ могъ заплатить чѣмъ-нибудь ей. Мистриссъ Мели сидѣла въ залѣ. При взглядѣ на нее, сердце Оливера сжалось, потому-что она никогда не оставляла постели своей племянницы, и онъ дрожалъ при мысли о томъ, что привлекло ее сюда. Онъ узналъ, что Роза впала въ глубокій сонъ, изъ котораго должна была пробудиться или къ жизни, или для того, чтобъ сказать имъ послѣднее прости.
   Они сидѣли, прислушиваясь, не говоря ни слова по цѣлымъ часамъ. Обѣдъ унесли нетронутый. Послышаись шаги; оба они бросилась къ двери, въ которую вошелъ докторъ.
   -- Что Роза? вскричала старушка.-- Скажите изъ скорѣе; я все снесу. О, говорите, ради Бога!
   -- Успокойтесь, сказалъ докторъ, поддерживая ее:-- успокойтесь, прошу васъ.
   -- Пустите меня! вскричала мистриссъ Мели.-- Милое дитя мое! Она умерла! умерла!
   -- Нѣтъ! вскричалъ докторъ.-- Господь многомилостивъ, она будетъ жить для вашего счастія.
   Старушка пала на кольни и хотѣла сложить руки; но силы измѣнили ей, и она безъ чувствъ упала на руки друзей своихъ.
   

ГЛАВА XXXIII.
Новый джентльменъ является на сцену.-- Еще приключеніе съ Оливеромъ.

   Слова доктора произвели на всѣхъ большое вліяніе. Оливеръ не могъ ни плакать, ни говорить, ни радоваться. Онъ едва понималъ, что происходило, и только ввечеру потокѣ слезъ облегчилъ грудь его.
   Ночь уже наступала, когда онъ возвращался домой, нарвавъ цвѣтовъ, чтобъ ихъ поставить въ комнату больной Розы, Проходя по дорогѣ, онъ услышалъ за собою стукъ приближавшагося экипажа, и, оглянувшись, увидѣлъ почтовую карету, скакавшую во весь опоръ.
   Когда карета проѣзжала мимо, Оливеръ бросилъ взглядъ на человѣка въ бѣломъ колпакѣ, котораго лицо показалось ему знакомымъ. Бѣлый колпакъ еще разъ выглянулъ изъ кареты, приказывая кучеру остановиться, и потомъ назвалъ Оливера по имени.
   -- Сюда! кричалъ голосъ.-- Господинъ Оливеръ, что новаго? Миссъ Роза... господинъ Оливеръ!
   -- Это ты, Джильсъ? спросилъ Оливеръ, подбѣгая къ каретѣ.
   Джильсъ хотѣлъ отвѣчать; но его вытолкнулъ молодой человѣкъ, занимавшій другой уголъ кареты, спрашивая, что новаго?
   -- Однимъ словомъ, вскричалъ онъ; -- хуже, или лучше?
   -- Лучше, гораздо-лучше! отвѣчалъ Оливеръ.
   -- Слава Богу! вскричалъ молодой человѣкъ.-- Ты точно увѣренъ?
   -- Точно: мистеръ Лосбернъ сказалъ, что опасность миновалась.
   Молодой человѣкъ не сказалъ болѣе ни слова, но выскочилъ изъ кареты и, отведя Оливера.въ сторону, спросилъ:
   -- Точно ли это правда? Не ошибаешься ли ты, дружокъ? Прошу тебя, скажи прямо...
   -- Я самъ слышалъ слова доктора, отвѣчалъ Оливеръ.
   Слезы блистали въ глазахъ Оливера, и молодой человѣкъ, отворотясь, нѣсколько минутъ оставался безмолвнымъ. Въ это время Джильсъ въ бѣломъ колпакѣ, сидя на подножкѣ кареты, облокотился локтями на колѣни и платкомъ утиралъ слезы.
   -- Я думаю, тебѣ лучше ѣхать къ матушкѣ, Джильсъ, сказалъ молодой человѣкъ.-- Я пойду пѣшкомъ; ты можешь сказать, что я иду.
   -- Позвольте мнѣ идти съ вами, а карету можно отпустить, сказалъ Джильсъ.
   Генрихъ согласился, и они пошли вмѣстѣ. Оливеръ смотрѣлъ ш него съ любопытствомъ. Молодому человѣку казалось около двадцати-пяти лѣтъ; онъ былъ средняго роста, съ прекраснымъ, открытымъ лицомъ, и, не смотря на различіе лѣтъ, имѣлъ такое сходство съ мистриссъ Мели, что Оливеру нетрудно было бы догадаться о ихъ родствѣ, еслибъ даже Генрихъ и не говорилъ, что онъ сынъ ея.
   Мистриссъ Мели съ безпокойствомъ ждала сына; свиданіе ихъ было трогательно.
   -- О, матушка! шепталъ молодой человѣкъ: -- зачѣмъ вы не написали прежде?
   -- Я хотѣла писать, отвѣчала мистриссъ Мели: -- но рѣшилась лучше подождать мнѣнія нашего добраго доктора.
   -- Но еслибъ что-нибудь случилось безъ меня? спросилъ молодой человѣкъ.-- Еслибъ Роза... я боюсь выговорить... еслибъ ея болѣзнь кончилась иначе, могли ли бы вы простить себѣ, и могъ ли бы я быть счастливъ?
   -- Еслибъ даже это и случилось, сказала мистриссъ Мели: -- твой пріѣздъ днемъ ранѣе ни къ чему не послужилъ бы.
   -- Но если бъ вы знали, что я перенесъ въ это время, сказалъ молодой человѣкъ.-- Я не могу скрывать чувствъ своихъ: сердце мое вполнѣ принадлежитъ Розѣ; у меня въ жизни нѣтъ ни мысли, ни надежды, ни желанія, кромѣ ея, и если вы несогласны со мною, вы развѣете на вѣтеръ все мое счастіе а радость. Матушка, подумайте объ этомъ; не пренебрегайте чувствами, о которыхъ вы такъ мало думаете...
   -- Генрихъ, сказала мистриссъ Мели:-- я слишкомъ-много думаю о нихъ, и потому боюсь, чтобъ они не обманули тебя. Подумай.!
   -- Я ужъ много думалъ, отвѣчалъ онъ съ нетерпѣніемъ:-- думалъ цѣлые годы, думалъ съ-тѣхъ-поръ, какъ началъ думать въ первый разъ. Чувства мои остаются неизмѣнными; зачѣмъ мнѣ мучить себя! Нѣтъ! Прежде, нежели я уѣду отсюда, Роза выслушаетъ меня.
   -- Но прежде, нежели ты сдѣлаешь это, прежде, нежели ты увидишь себя на высшей степени надежды, подумай, другъ мой, объ исторіи Розы, размысли, какое дѣйствіе вѣсть о ея темномъ рожденіи можетъ имѣть на ея рѣшеніе,-- вспомни, какъ она привязана къ намъ и какъ во всѣхъ случаяхъ велико ея самоотверженіе.
   -- Что вы хотите сказать?
   -- Угадай самъ. Мнѣ пора идти къ Розѣ.
   -- Увижу ли я васъ вечеромъ? спросилъ молодой человѣкъ.
   -- Да, когда я оставлю Розу.
   -- Вы скажете ей, что я здѣсь?
   -- Скажу.
   -- И прибавьте, какъ я безпокоился, какъ я страдалъ, какъ я спѣшилъ скорѣе ее видѣть. Не откажите мнѣ въ этомъ, матушка...
   -- Нѣтъ, сказала старушка: -- я все скажу ей. И, пожавъ руку сына, она поспѣшно вышла изъ комнаты.
   Мистеръ Лосбернъ и Оливеръ оставались въ другомъ углу комнаты во время этого разговора. Теперь докторъ дружески протянулъ руку Генриху и разсказалъ ему въ подробности болѣзнь своей паціентки, обнадеживая въ скоромъ ея выздоровленіи. Джильсъ въ это время со вниманіемъ прислушивался къ разговору.
   -- Что, Джильсъ? не подстрѣлилъ ли ты опять чего-нибудь? спросилъ докторъ.
   -- Ничего особеннаго, сударь, отвѣчалъ Джильсъ, покраснѣвъ до ушей.
   -- Не поймалъ ли какихъ воровъ или разбойниковъ? лукаво спросилъ докторъ.
   -- Нѣтъ, сударь, отвѣчалъ серьёзно Джильсъ.
   -- Жаль! Вѣдь ты на это мастеръ. Въ тотъ день, какъ за мной такъ поспѣшно послали отсюда, я выпросилъ кое-что для тебя у твоей доброй барыни. Поди-ка сюда, я скажу тебѣ.
   Джильсъ отошелъ въ уголъ съ важностью и нѣкоторымъ удивленіемъ; но когда докторъ шепнулъ ему нѣсколько словъ на ухо, онъ началъ дѣлать ему низкіе поклоны, и, вышелъ въ кухню, съ достоинствомъ объявилъ всѣмъ слугамъ, что госпожѣ угодно было, за его храбрость противъ разбойниковъ, положить для него въ банкъ двадцать-пять фунтовъ стерлинговъ. На это двѣ горничныя подняли вверхъ глаза и руки, думая, что мистеръ Джильсъ уже загордится вередъ ними; но онъ успокоилъ всѣхъ, сказавъ, что ни для кого ни въ чемъ не перемѣнится.
   Наверху, вечеръ пролетѣлъ незамѣтно; докторъ былъ особенно веселъ: его шутливые разсказы заставляли хохотать Оливера, и даже Генриха; было уже поздно, когда они разошлись по комнатамъ.
   Оливеръ всталъ на другое утро съ радостію въ сердцѣ, и съ надеждою принялся за свои ежедневныя занятія. Клѣтки съ птицами были повѣшены на свои мѣста, и прекраснѣйшіе цвѣты собраны для Розы. Задумчивость исчезла съ лица мальчика; всѣ предметы представлялась ему въ новомъ, прелестнѣйшемъ видѣ. Казалось, роса ярче блестѣла на зеленыхъ листьяхъ, голубой цвѣтъ неба былъ свѣтлѣе и прозрачнѣе.
   Но Оливеръ не одинъ дѣлалъ свои утреннія прогулки. Генрихъ Мели, встрѣтивъ однажды утромъ Оливера, получилъ такую страсть къ цвѣтамъ, что сдѣлался усерднѣе его въ собираніи ихъ. Но за то Оливеръ зналъ, гдѣ растутъ лучшіе цвѣты, и каждое утро они бѣгали вмѣстѣ по полямъ, чтобъ потомъ душистою гирляндою украсить окно Розы.
   Для Оливера быстро летѣло время, хотя молодая дѣвушка еще не выходила изъ своей комнаты, и вечернія прогулки ихъ не возобновлялись. Онъ съ особеннымъ стараніемъ учился у сѣда то старика, и сдѣлалъ успѣхи, удивившіе его самого. Но вдругъ одно обстоятельство испугало и разстроило его.
   Маленькая комнатка, въ которой онъ привыкъ сидѣть съ своими книгами, была въ нижнемъ этажѣ, въ заднемъ фасадѣ дома. Это была совершенно-деревенская комната, съ рѣшетчатымъ окномъ, вокругъ котораго вились кусты жасминовъ и каприфолій, наполняя ароматомъ воздухъ. Окно выходило въ садъ, откуда калитка вела за ограду; кругомъ было поле и лѣсъ. Вблизи никакого жилья.
   Однажды вечеромъ, когда земля начала одѣваться тѣнью, Оливеръ сидѣлъ у этого окна съ своими книгами. Нѣсколько времени онъ читалъ ихъ, и наконецъ, не въ укоръ господамъ-авторамъ, началъ постепенно засыпать.
   Есть особенный родъ сна, который, оковывая тѣло, оставляетъ мысли свободными. Оливеръ помнилъ очень-хорошо, что онъ въ своей маленькой комнаткѣ, что его книги лежатъ передъ нимъ на столѣ, и что свѣжій воздухъ вѣетъ ему въ лицо,-- и однакоже онъ спалъ. Вдругъ сцена перемѣнилась, воздухъ сдѣлался спертъ и душенъ; ему показалось, что онъ опять въ домѣ Жида. Гнусный старикъ сидѣлъ въ своемъ углу, показывая на него и шепча другому человѣку, сидѣвшему возлѣ него:
   -- Тише! казалось ему, говорилъ Жидъ: -- это онъ, я увѣренъ. Пойдемъ отсюда.
   -- Онъ! казалось, отвѣчалъ другой: -- ужь я не ошибусь. Еслибъ черти спрятали его, я и тогда бы не ошибся. Если бъ вы зарыли его на пятьдесятъ футовъ въ землю и привели меня на могилу, я узналъ бы, безъ памятника, гдѣ онъ зарытъ,-- узналъ бы!
   Онъ говорилъ это съ такою яростію, что Оливеръ проснулся отъ страха и вздрогнулъ,
   Боже! что заставило его кровь прилить къ сердцу и лишило его способности кричать и двигаться?.. Тутъ, у окна, почти возлѣ него, такъ близко, что онъ могъ дотронуться,-- стоялъ, устремивъ глаза въ комнату, Жидъ; а за нимъ, блѣдный отъ ярости или страха -- человѣкъ, котораго онъ встрѣтилъ у трактира.
   Все это въ одно мгновеніе мелькнуло передъ его глазами и скрылось. Но они узнали его, онъ ихъ,-- и взглядъ ихъ такъ глубоко остался въ его памяти, какъ-бы онъ былъ врѣзанъ на каинъ. Съ минуту онъ стоялъ, не зная, что дѣлать, а потомъ, выскочивъ изъ окна въ садъ, громко звалъ на помощь.
   

ГЛАВА XXXIV,
изъ которой можно видѣть невыгодныя послѣдствія приключенія съ Оливеромъ и то, что происходило между Генрихомъ и Розою.

   Люди, привлеченные криками Оливера, бросились къ нему и нашли его блѣднаго, встревоженнаго: онъ показывалъ на поле, бывшее сзади дона и едва могъ произнести слова: "Жидъ! Жидъ!"
   Джильсъ не понималъ, что значитъ этотъ крикъ; но Генрихъ, которому извѣстна была исторія Оливера, тотчасъ догадался, въ чемъ дѣло.
   -- Куда онъ побѣжалъ? спросилъ онъ, схватывая толстую палку, стоявшую въ углу.
   -- Сюда! отвѣчалъ Оливеръ, показывая по направленію, гдѣ скрылись люди.
   -- Такъ они во рву! сказалъ Генрихъ.-- Иди за мною.-- Но онъ бросился съ такою быстротою, что другіе едва могли за нимъ слѣдовать.
   Джильсъ и Оливеръ бѣжали какъ могли. Скоро мистеръ Лосбернъ, только-что возвратившійся домой, побѣжалъ вслѣдъ за ними.
   Они остановились, пробѣжавъ поле, на которое показывалъ Оливеръ, и начали осматривать ровъ. Въ это время мистеръ Лосбернъ догналъ ихъ, и Оливеръ разсказалъ ему все происшествіе.
   Поиски остались тщетными. Нигдѣ не видно было и слѣдовъ. Всѣ взошли на небольше возвышеніе, съ котораго видно было кругомъ на три мили. Влѣво была деревня; во чтобъ достичь ея, бѣглецы должны были непремѣнно бѣжать но открытому полю.-- Густой лѣсъ чернѣлся по другому направленію; но его они не могли еще достигнуть.
   -- Тебѣ вѣрно показалось, Оливеръ? спросилъ Генрихъ, отводя его въ сторону.
   -- О, нѣтъ! отвѣчалъ Оливеръ, дрожа при одномъ воспоминаніи о лицѣ злодѣя: -- я видѣлъ ихъ обоихъ, какъ теперь вижу васъ.
   -- Кто же былъ другой? спросили вмѣстѣ докторъ и Генрихъ.
   -- Тотъ самый человѣкъ, который бранилъ меня у трактира, сказалъ Оливеръ.
   -- Они скрылись по этой дорогъ? спросилъ Генрихъ:-- увѣренъ ли ты?
   -- Такъ увѣренъ, какъ въ токъ, что видѣлъ ихъ у окна, отвѣчалъ Оливеръ, показывая на рѣшетку, отдѣлявшую садъ отъ поля. Незнакомый мнѣ человѣкъ перескочилъ здѣсь, а Жидъ, отбѣжавъ нѣсколько шаговъ вправо, исчезъ въ кустахъ.
   Два джентльмена не спускали глазъ съ Оливера, и повидимому были довольны его словами. Но ни въ какомъ направленіи не видно было бѣглецовъ. Трава была высока и нигдѣ не смята.
   -- Странно! сказалъ Генрихъ.
   -- Странно! повторилъ докторъ.-- На нашемъ мѣстѣ и полицейскіе не нашли бы ничего.
   Не смотря на то, что поиски не удались, ихъ не оставляли до вечера. Джильса разослали по всѣмъ сосѣднимъ шинкамъ съ подробнымъ описаніемъ лица и одежды бѣглецовъ; но онъ возвратился безъ успѣха.
   На другой день сдѣланы были прежнія разъискавія, но все напрасно. Оливеръ и мистриссъ Мели поѣхали въ городъ, въ надеждѣ что-нибудь услышать, но и это было безуспѣшно; наконецъ, мало-по-малу все было забыто.
   Между-тѣмъ, Роза быстро поправлялась. Она могла ужь выходить изъ комнаты, и это было новою радостію для всѣхъ, любившихъ ее.
   Хотя эта счастливая перемѣна имѣла видимое дѣйствіе на маленькое общество, хотя веселые голоса и смѣхъ чаще слышались, однакожь было время, когда всѣ,-- даже сама Роза,-- бывали печальны. Мистриссъ Мели часто разговаривала наединѣ съ сыномъ, и не одинъ разъ Роза являлась съ слѣдами слезъ на лицѣ.
   Наконецъ, однажды утромъ, когда она была одна въ залѣ, вошелъ Генрихъ и съ какою-то нерѣшимостію просилъ позволенія переговорить съ нею нѣсколько минутъ.
   -- Я буду доволенъ немногимъ, Роза, сказалъ молодой человѣкъ, подвигая къ ней стулъ.-- Вы вѣрно угадываете, что я хочу сказать вамъ; лучшія надежды моего сердца вамъ извѣстны, хоть отъ меня вы еще ничего не слышали.
   Роза была очень блѣдна, когда онъ вошелъ; это могло быть слѣдствіемъ ея недавней болѣзни. Она опустила голову, и, наклонясь къ цвѣтку, стоявшему возлѣ, слушала молча.
   -- Я... я долженъ ѣхать отсюда,-- сказалъ Генрихъ.
   -- Да, отвѣчала Роза.-- Простите, что я говорю вамъ это, но я желаю вамъ добра.
   -- Меня привела сюда ужаснѣйшая вѣсть, сказалъ молодой человѣкъ: -- страхъ потерять существо, въ которомъ сосредоточены всѣ мои надежды и желанія. Вы умирали -- вы были между землею и небомъ; а какъ часто красота и юность вянуть преждевременно!
   Слеза блеснула въ прекрасныхъ глазахъ дѣвушки и, упавъ на цвѣтокъ, ярко отразилась въ его чашечкѣ, какъ дань юнаго, чувствительнаго сердца.
   -- Ангелъ, продолжалъ страстно молодой человѣкъ:-- лучшее созданіе Божіе быстро шло къ смерти. Роза, Роза! знать, что вы исчезали какъ тѣнь,-- не имѣть надежды, что вы будете жить для нашего счастія,-- чувствовать, что вы принадлежите уже лучшему міру -- вотъ, чего я не въ силахъ былъ перенесть. Эти мысли мучили меня днемъ и ночью; я боялся, что вы оставите насъ не узнавши, какъ пламенно я любилъ васъ... Вы начали выздоравливать;-- я слѣдилъ за вашимъ переходомъ отъ смерти къ жизни съ участіемъ и страхомъ. Не говорите, чтобъ я потерялъ эти чувства;-- ими только жило мое сердце.
   -- Я не говорю вамъ этого, сказала Роза, рыдая: -- я желала бы только, чтобъ вы уѣхали и избрали себѣ высшую, благороднѣйшую цѣль, болѣе васъ достойную.
   -- Нѣтъ цѣли, болѣе меня достойной, какъ привлечь къ себѣ такое сердце, сказалъ молодой человѣкъ, взявъ ее за руку.-- Роза, милая Роза, цѣлые годы я любилъ васъ, надѣясь сдѣлаться васъ достойнымъ и просить руки вашей. Это время не пришло. Но пусть еще не осуществились мечты моей юности; я отдаю вамъ сердце, которое давно принадлежитъ вамъ; ваши слова рѣшатъ мою участь...
   -- Вы всегда были добры и благородны, сказала Роза, скрывая волновавшія ее чувства.-- Вы вѣрите, что я не нечувствительна и не неблагодарна; выслушайте же отвѣтъ мой. Вы должны стараться забыть меня -- не какъ подругу своего дѣтства, но какъ предметъ любви своей. Идите въ свѣтъ; вы найдете тамъ сердце, достойное васъ. Питайте ко мнѣ другое чувство, и я буду вашимъ вѣрнѣйшимъ, нѣжнѣйшимъ другомъ. Это будетъ нарушеніе системы во всякомъ случаѣ. Слушай, сидѣлка, спитъ она?
   Сидѣлка нагнулась надъ кроватью и утвердительно кивнула головой.
   -- Надо полагать, она такъ и умретъ, не просыпаясь, если никто не будетъ шумѣть, -- сказалъ молодой человѣкъ.-- Поставьте свѣчу на полъ, чтобы она не видѣла ее.
   Сидѣлка исполнила, что онъ ей сказалъ, но въ то же время сомнительно покачала головой, -- какъ бы желая сказать, что женщина не умретъ такъ легко, и снова сѣла на прежнее мѣсто рядомъ съ другой старухой, которая только что вернулась. Надзирательница съ выраженіемъ крайняго нетерпѣнія завернулась въ платокъ и сѣла въ ногахъ кровати.
   Аптекарскій ученикъ, который тѣмъ временемъ успѣлъ приготовить себѣ зубочистку, сталъ противъ огня и минутъ десять чистилъ себѣ зубы. Наконецъ это надоѣло ему и онъ, пожелавъ успѣха мистриссъ Корней, вышелъ изъ комнаты на цыпочкахъ.
   Нѣсколько минутъ сидѣли всѣ молча, а затѣмъ обѣ старыя сидѣлки встали, подошли къ камину и, усѣвшись на корточкахъ, принялись грѣть свои изсохшія руки. Пламя бросало призрачный свѣтъ на ихъ сморщенныя лица и дѣлало еще болѣе ужасными эти безобразныя лица. Такъ, сидя передъ огнемъ, принялись онѣ болтать между собою.
   -- Анна милая, говорила она еще что-нибудь послѣ того, какъ я ушла?-- спросила посланница смерти.
   -- Ни слова, -- отвѣчала ея товарка;-- она только все дергала вокругъ себя и ломала руки. Ну я придержала ихъ покрѣпче и она скоро успокоилась. Силъ у нея теперь никакихъ нѣтъ и мнѣ легко было справиться съ нею. У меня силъ хватитъ еще, несмотря на нашу приходскую пищу.
   -- А пила она горячее вино, которое ей прописалъ докторъ?-- спросила первая.
   -- Я хотѣла ей дать, -- отвѣчала другая, -- но она такъ стиснула зубы и такъ уцѣпилась за кружку, что я насилу отняла ее. Я сама выпила вино и это подкрѣпило меня.
   Оглянувшись кругомъ, чтобы удостовѣриться, что никто не подслушалъ ихъ, старухи ближе придвинулись къ огню и захихикали отъ души.
   -- Я хорошо помню, -- оказала первая, -- и она дѣлала то же самое, и какъ еще смѣялась.
   -- Да, да, она всегда была веселая, -- отвѣчала другая.-- Много, много красиыыхъ покойницъ убирала она, и такія онѣ были чистенькія, какъ восковыя фигурки. Я сама видѣла ихъ, да!.. Эти вотъ руки трогали ихъ... Я много разъ помогала ей.
   Старуха вытянула дрожащіе пальцы, провела ими по своему лицу и сунула затѣмъ въ карманъ, откуда вытащила старую, выцвѣтшую отъ времени табакерку, насыпала немного табаку на протянутую ладонь своей товарки, а на свою нѣсколько больше. Пока онѣ болтали у огня, надзирательница, потерявшая всякое терпѣніе сидѣть такъ долго подлѣ умирающей, встала съ мѣста и, подойдя къ огню, съ раздраженіемъ спросила, долго ли ей еще придется ждать?
   -- Не долго, мистриссъ, -- отвѣчала вторая, глядя ей прямо въ лицо.-- Всѣмъ намъ недолго придется ждать смерти. Потерпите, потерпите! Она достаточно скоро пожалуетъ къ намъ.
   -- Прикуси языкъ, идіотка!-- сказала матрона.-- Скажи мнѣ, Марта, была ли она и раньше въ такомъ состояніи?
   -- Часто, -- отвѣчала первая.
   -- И больше никогда не будетъ, -- сказала вторая;-- то есть, она проснется еще разъ... да только не надолго.
   -- Ну, тамъ надолго или не надолго, -- сказала матрона, -- только она не найдетъ меня здѣсь, когда проснется. Будетъ вамъ на орѣхи за то, что вы изъ-за пустяковъ потревожили меня. Я не обязана смотрѣть, какъ умираютъ старухи въ этомъ домѣ, и не желаю... вотъ и все. Зарубите это себѣ на носу, безстыжія старыя вѣдьмы! Вздумайте еще разъ одурачить меня и я скоро отучу васъ отъ этого!
   Она приготовилась уйти, когда крикъ обѣихъ старухъ, вернувшихся на свое мѣсто у кровати, заставилъ ее обернуться назадъ. Больная сидѣла на кровати и протягивала руки къ ней.
   -- Кто это?-- кричала она глухимъ голосомъ.
   -- Тише, тише! -- сказала одна изъ старухъ, -- ложись лучше, ложись!
   -- Никогда я больше не лягу живою, -- сказала женщина, вырываясь у нея изъ рукъ.-- Я хочу разсказать ей... подойдите... ближе! Дайте мнѣ шепнуть вамъ на ухо.
   Она схватила надзирательницу за руку и заставила ее сѣсть на стулъ подлѣ кровати; она хотѣла уже начать свой разсказъ, когда, оглянувшись кругомъ увидѣла двухъ старухъ, которыя также приготовились слушать.
   -- Выгоните ихъ прочь, -- сказала она.-- Скорѣе. Скорѣе!
   Старухи завопили въ одинъ голосъ и стали жалобно причитать, что больной очень, вѣроятно, худо, потому что она не узнаетъ ихъ, своихъ лучшихъ друзей, которые никогда не оставили бы ее. Но тутъ надзирательница вскочила, вытолкала ихъ, заперла дверь и вернулась на мѣсто. Тогда онѣ запѣли совсѣмъ другое и принялись кричатъ сквозь замочную скважину, что Старая Салли пьяна. Здѣсь была своя доля правды, потому что кромѣ небольшой дозы опіума, прописанной ей аптекаремъ, старуха находилась еще подъ вліяніемъ джина съ водой, которымъ ее угостили товарки.
   -- Выслушайте меня, -- сказала умирающая, стараясь говорить громче, чтобы пробудить въ себѣ новыя силы, какъ она думала..-- Въ этой самой комнатѣ... на этой самой кровати... я ухаживала за прелестнымъ молодымъ существомъ... Ее принесли сюда съ израненными отъ ходьбы ногами, покрытыми пылью и кровью. Она родила мальчика и умерла. Дайте подумать... въ которомъ году это было?..
   -- Все равно въ которомъ, -- съ нетерпѣніемъ отвѣчала ея слушательница, -- дальше!
   -- Ай!-- прошептала умирающая, приходя въ прежнее сонливое состояніе.-- О ней?.. Что о ней?.. Знаю! -- вскрикнула она. Лицо ея покраснѣло, глаза широко раскрылись.-- Я обокрала ее, да! Она еще не остыла... Говорю вамъ, она еще не остыла, когда я ограбила ее!
   -- Что украла? Говори, ради Бога!-- крикнула надзирательница съ такимъ жестомъ, какъ будто бы хотѣла позвать кого-нибудь на помощь.
   -- Вещь, -- отвѣчала старуха, закрывая рукою ротъ матроны.-- Одну только вещь, которую она имѣла. У нея не было теплой одежды, она была голодная, но она берегла ее и держала у себя на груди. Она была золотая, говорю вамъ... чистѣйшаго золота и могла спасти ей жизнь.
   -- Золотая!-- воскликнула надзирательница, склоняясь надъ женщиной, упавшей навзничь.-- Продолжай, продолжай же... что еще? Кто была мать? Когда это было?
   -- Она просила меня сохранить ее, -- отвѣчала женщина хриплымъ голосомъ, -- и довѣрила ее мнѣ, потому что я была одна при ней. Я рѣшила ее украсть еще тогда, какъ она въ первый разъ указала мнѣ, что она виситъ у нея на шеѣ, и если ребенокъ умеръ, то въ этомъ моя вина. Они, быть можетъ, лучше бы обращались съ нимъ, знай они все.
   -- Знай что?-- спросила матрона.-- Говори!
   -- Мальчикъ росъ и такъ походилъ на свою мать, -- продолжала женщина, не отвѣчая на вопросъ.-- Я никогда не могла забыть этого, когда видѣла его лицо. Бѣдная дѣвушка! Бѣдная дѣвушка! Такая молоденькая! Такая кроткая! Погодите, я должна еще кое-что разсказать. Я не все разсказала, да?
   -- Нѣтъ, нѣтъ, -- отвѣчала матрона, склоняясь еще ближе къ ней, чтобы лучше слышать, что она говоритъ.-- Говори скорѣе, не то будетъ поздно.
   -- Мать, -- продолжала женщина, дѣлая надъ собой послѣднее усиліе, -- мать, когда наступили смертныя муки, шепнула мнѣ на ухо... Если ребенокъ родится живымъ и выростетъ, то быть можетъ наступитъ день, когда ему нечего будетъ стыдиться имени своей несчастной матери.-- "О, Боже!" -- сказала она, складывая свои худенькія ручки, -- "будетъ ли это мальчикъ или дѣвочка, пошли ему друзей и сжалься надъ несчастнымъ ребенкомъ, который остается на произволъ чужихъ ему людей!"
   -- Имя мальчика?-- спросила матрона.
   -- Они назвали его Оливеромъ, -- слабымъ голосомъ отвѣчала женщина.-- Золотая вещь, которую я украла...
   -- Ну?-- крикнула матрона.
   Она еще ближе склонилась къ женщинѣ, чтобы слышать ея отвѣтъ, но въ ту же минуту отскочила отъ постели. Женщина медленно, не двигая ни однимъ членомъ, поднялась и сѣла на кровать; судорожно уцѣпившись руками за одѣяло, она смяла его, пробормотала нѣсколько невнятныхъ словъ и упала навзничь.

-----

   -- Умерла!-- воскликнула одна изъ старухъ, влетая въ комнату, какъ только открылась дверь.
   -- И въ концѣ концовъ ничего не сказала, -- отвѣчала матрона, уходя къ себѣ.
   Старухи были видимо очень заняты разными приготовленіями къ исполненію своихъ обязанностей, чтобы отвѣчать. Оставшись однѣ, онѣ занялись тѣломъ покойницы.
  

XXV. Снова мистеръ Феджинъ и компанія.

   Пока происходили эти событія въ домѣ призрѣнія, мистеръ Феджинъ сидѣлъ въ своемъ старомъ логовѣ, -- въ томъ самомъ, откуда дѣвушка увела Оливера, -- и думалъ о чемъ-то у дымнаго очага. На колѣняхъ у него лежалъ раздувальный мѣхъ, который онъ взялъ, вѣроятно, чтобы раздуть огонь, но глубоко о чемъ то задумался, положивъ на него руки и устремивъ глаза впередъ.
   Позади него у стола сидѣли ловкій плутъ, мастеръ Чарли Бетсъ (и мистеръ Читлингъ и играли въ вистъ, причемъ Доджеръ игралъ съ дуракомъ противъ Бетси и мистера Читлинга. Лицо перваго изъ упомянутыхъ джентльменовъ, всегда вообще оживленное, на этотъ разъ было еще оживленнѣе обыкновеннаго, вслѣдствіе интереса, внушаемаго ему игрой, и исключительнаго вниманія его къ игрѣ Читлинга. Время отъ времени онъ, пользуясь случаемъ, засматривалъ незамѣтно въ его карты и сообразно этому регулировалъ свою собственную игру. Ночь была холодная и Доджеръ сидѣлъ въ шляпѣ, что, впрочемъ, входило въ число его обыкновенныхъ привычекъ. Въ зубахъ у него торчала глиняная трубка, которую онъ вынималъ изо рта лишь на короткое время, когда находилъ нужнымъ освѣжиться изъ бутылки съ джиномъ и водой, которая стояла подъ столомъ и была предназначена для всей компаніи.
   Мистеръ Бетсъ игралъ также очень внимательно, но такъ какъ натура у него была болѣе возбудимая, чѣмъ у его друга, то онъ чаще прикладывался къ бутылкѣ и позволялъ себѣ разныя шуточки и замѣчанія, совсѣмъ неумѣстныя для настоящаго игрока. Доджеръ, пользуясь своей дружбой къ нему, нѣсколько разъ останавливалъ его за такія неприличныя выходки, но Бетсъ добродушно относился къ этимъ замѣчаніямъ своего товарища и посылалъ его къ чорту, или выражалъ желаніе сунуть его голову въ мѣшокъ, или отвѣчалъ другими милыми остротами въ томъ же родѣ, что вызывало восторгъ со стороны мистера Читлинга. Любопытенъ тотъ фактъ, что послѣдній джентльменъ и партнеръ его постоянно проигрывали и обстоятельство это, вмѣсто того, чтобы сердить мистера Бетса, доставляло ему, напротивъ, высочайшее удовольствіе, такъ что онъ въ концѣ каждой партіи смѣялся и заявлялъ, что никогда еще ни видѣлъ такой интересной игры.
   -- Опять проиграли, -- сказалъ мистеръ Читлингъ съ вытянутымъ лицомъ и вынимая полкроны изъ кармана своего жилета.-- Никогда не видѣлъ такого удачника, какъ ты, Джекъ! Ты всегда выигрываешь. Даже когда у насъ съ Чарли карты хорошія и то намъ не везетъ.
   Игра ли сама по себѣ или это замѣчаніе, сказанное печальнымъ тономъ, неизвѣстно, что собственно развеселило мистера Бетса, съ которымъ случился такой приступъ смѣха, что даже еврей вышелъ изъ своей задумчивости и спросилъ, въ чемъ дѣло.
   -- Въ чемъ дѣло, Феджинъ! -- воскликнулъ Чарли.-- Жаль, что вы не слѣдили за игрой, Томми Читлингъ не выигралъ ни одной партіи. Мы съ нимъ были партнерами противъ Доджера и болвана.
   -- Ай, ай! -- сказалъ еврей съ улыбкой, которая указывала на то, что онъ понималъ причину этого смѣха.-- Попытайся еще разъ, Томъ, попытайся!
   -- Будетъ съ меня, благодарю, Феджинъ! -- отвѣчалъ мистеръ Читлингъ.-- Довольно! Этому Доджеру такъ везетъ, что никому не устоять противъ него.
   -- Ха, ха! -- отвѣчалъ еврей.-- Вставай пораньше утромъ, если хочешь обыграть Доджера.
   -- Утромъ!-- сказалъ Чарли Бетсъ.-- Нѣтъ, тутъ надо надѣть сапоги на ночь, приставить по телескопу къ каждому глазу и бинокль между плечами и то не обыграешь его.
   Мистеръ Доукинись выслушалъ эти комплименты съ философскимъ спокойствіемъ и предложилъ платить ему по шиллингу всякій разъ, когда онъ вытянетъ любую заказанную ему фигуру. Никто, однако, не согласился на это предложеніе, а такъ какъ за это время онъ успѣлъ уже выкурить свою трубку, то отъ нечего дѣлать занялся рисованьемъ на столѣ плана Ньюгетской тюрьмы, дѣлая это тѣмъ же кускомъ мѣлу, которымъ онъ передъ тѣмъ писалъ ставки, и въ то же время громко насвистывая.
   -- Какой ты чудакъ, право, Томми! -- сказалъ Доджеръ, переставая свистѣть и обращаясь къ Читлингу.-- Какъ вы думаете, Феджинъ, о чемъ онъ думаетъ?
   -- Какъ же я могу знать?-- отвѣчалъ еврей, -- кладя на мѣсто раздувальный мѣхъ.-- О своихъ проигрышахъ, быть можетъ, или о возвращеніи своемъ въ то мѣстечко, которое онъ недавно покинулъ. Ха, ха! Не такъ ли, мой милый?
   -- Ни капельки! -- отвѣчалъ Доджеръ, предупреждая Читлинга, который собирался уже отвѣчать.-- Ты что скажешь, Чарли?
   -- Я скажу, -- отвѣчалъ мистеръ Бетсъ, -- что онъ необыкновенно нѣженъ къ Бетси. Краснѣетъ, краснѣетъ! О, Господи! Вотъ такъ потѣха! Томми Читлингъ влюбился! О, Феджинъ, Феджинъ! Шутка ли, право, влюбился!
   Тотъ фактъ, что мистеръ Читлингъ сдѣлался жертвой нѣжной страсти, произвелъ на Бетса сильное впечатлѣніе, и онъ откинулся на спинку своего стула съ такою силою, что потерялъ равновѣсіе и повалился на полъ, гдѣ лежалъ растянувшись во всю длину до тѣхъ поръ, пока смѣхъ его не прошелъ, а послѣ чего сѣлъ на прежнее мѣсто и снова принялся хохотать.
   -- Что же тутъ смѣшного, -- сказалъ еврей, -- подмигивая Доджеру и слегка ударивъ мистера Бетса раздувальнымъ мѣхомъ.-- Бетси хорошая дѣвушка. Держись ея, Томъ, держись!
   -- Вотъ что я думаю, Феджинъ, -- отвѣчалъ мистеръ Читлингъ, краснѣя.-- Какое кому до этого дѣло.
   -- Разумѣется никому, -- сказалъ еврей.-- Мало ли что скажетъ Чарли! Не стоитъ на него обращать вниманіе. Бетси красивая дѣвушка. Дѣлай все, что она скажетъ тебѣ, Томъ, и ты наживешь себѣ состояніе.
   -- Я такъ и дѣлаю, -- отвѣчалъ мистеръ Читлингъ.-- Если меня словили, такъ только благодаря тому, что я послушалъ ея совѣта. А важная это штука вышла для васъ, Феджинъ, не правда ли? Ну, да что шесть недѣль! Не все ли равно когда.... Зимой все таки лучше, потому пріятнѣе сидѣть, чѣмъ выходить. Правда, Феджинъ?
   -- Разумѣется, мой милый!-- отвѣчалъ еврей.
   -- А ты бы согласился еще разъ посидѣть, -- спросилъ Доджеръ, подмигивая Чарли и еврею, -- только бы Бетси была тобой довольна?
   -- Отчего бы и нѣтъ, -- отвѣчалъ Томъ недовольнымъ тономъ, -- Эхъ! Да кто изъ нихъ могъ бы это сказать, хотѣлось бы мнѣ знать, Феджинъ!
   -- Никто, мой милый, -- отвѣчалъ еврей, -- ни единая душа, Томъ! Я не знаю ни одного изъ нихъ, кто бы могъ сказать это, кромѣ тебя, ни одного.
   -- Я могъ бы сразу освободиться, стоило только донести на нее, правда, Феджинъ?-- продолжалъ одураченный Томъ.-- Достаточно было одного слова, правда, Феджинъ?
   -- Ну, конечно, мой милый, -- сказалъ еврей.
   -- А я не проболтался, правда, Феджинъ?-- говорилъ Томъ, засыпая еврея вопросами.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, разумѣется, -- отвѣчалъ еврей;-- ты слишкомь благороденъ для этого, мой милый!
   -- А если такъ, зачѣмъ тогда смѣяться надо мною?-- продолжалъ Томъ, осматриваясь кругомъ.
   Еврей, замѣтившій, что Читлингъ начинаетъ сердиться, поспѣшилъ увѣрить его, что никто рѣшительно не думаетъ смѣяться надъ нимъ; примѣромъ того, насколько всѣ серьезно относятся къ его словамъ, онъ выставилъ Бетса, главнаго зачинщика. Съ несчастью, Чарли, который открылъ было уже ротъ, чтобы сказать, что никогда еще въ своей жизни онъ не былъ такъ серьезенъ, какъ сейчасъ, не выдержалъ и разразился хохотомъ. Обманутый мистеръ Читлингъ вскочилъ съ мѣста, чтобы безъ дальнѣйшихъ церемоній ударить обидчика; но Чарли, чтобы избѣгнуть удара, скользнулъ внизъ и такъ ловко, что ударъ попалъ не въ него, а въ грудь стараго веселаго джентльмена. Еврей зашатался и прислонился къ стѣнѣ, гдѣ стоялъ, еле переводя дыханіе, а растерявшійся совершенно Читлингъ смотрѣлъ на него съ недоумѣніемъ.
   -- Тише!-- крикнулъ Доджеръ, -- я слышу звонокъ.
   Онъ спряталъ свѣчу и вышелъ осторожно на лѣстницу. Звонскъ повторился и на этотъ разъ съ большимъ еще нетерпѣніемъ. Послѣ короткой паузы, Доджеръ вернулся и что то шепнулъ Феджину.
   -- Какъ!-- воскликнулъ еврей.-- Одинъ?
   Доджеръ утвердительно кивнулъ головой и, прикрывъ свѣчу рукой, сдѣлалъ знакъ Чарли Бетсу, что теперь лучше не смѣяться. Послѣ этого безмолвнаго дружескаго предостереженія, онъ взглянулъ на еврея и ждалъ дальнѣйшихъ распоряженій.
   Еврей кусалъ себѣ ногти и что то, повидимому соображалъ; лицо его было сильно взволновано, какъ будто онъ страшился чего то и боялся узнать кое что похуже того, чего онъ страшился. Но вотъ онъ поднялъ голову и спросилъ:
   -- Гдѣ онъ?
   Доджеръ указалъ на верхъ лѣстницы и приготовился идти.
   -- Да, -- сказалъ ему еврей, -- приведи его сюда. Тише! Замолчи Чарли! Успокойся Томъ! Полно вамъ!
   Чарли Бетсъ и его недавній противникъ немедленно и безпрекословно повиновались этому приказанію. Ни единый звукъ не показывалъ ихъ присутствія, когда Доджеръ со свѣчей въ рукахъ спустился съ лѣстницы, ведя за собой человѣка въ грубой блузѣ, который, бросивъ бѣглый взглядъ кругомъ комнаты, снялъ широкій шарфъ, прикрывавшій нижнюю часть его лица и показалъ неумытыя, небритыя и угрюмыя черты знаменитаго Тоби Крекита.
   -- Какъ поживаете, Феги? -- сказалъ этотъ достойный джентльменъ, кланяясь еврею.-- Возьми-ка Доджеръ, этотъ шарфъ, да положи его въ мою касторовую шляпу, чтобы я только зналъ, гдѣ его найти, это главное. Ловкій изъ тебя выйдетъ малый, перещеголяешь старыхъ.
   И съ этими словами онъ приподнялъ свою блузу, придвинулъ стулъ къ очагу и усѣлся на него, положивъ ноги на рѣшетку.
   -- Видите, Феги, -- сказалъ онъ, указывая на свои сапоги съ отворотами, -- какъ есть ни разу не чищены съ тѣхъ поръ.... ну, вы знаете съ какихъ! Да не смотрите на меня такъ, пожалуйста! Всему свое время. Я не могу говорить о дѣлѣ, пока вы не дадите мнѣ ѣсть и пить. Давайте, что у васъ! Нужно же мнѣ пополнить желудокъ... Вотъ уже три дня, какъ онъ пустой.
   Еврей приказалъ Доджеру поставить на столъ все, что только есть съѣдобнаго и, сѣвъ напротивъ разбойника, ждалъ, пока онъ насытится.
   Судя по виду, Тоби совсѣмъ не спѣшилъ начинать разговора. Сначала еврей внимательно всматривался въ его лицо, надѣясь по выраженію его узнать, какое извѣстіе онъ принесъ, но все было напрасно. Онъ казался только усталымъ и голоднымъ, но черты его лица носили на себѣ все тоже выраженіе полнѣйшаго довольства собой и хотя онъ былъ въ грязи, а бакенбарды его и волоса были взъерошены, онъ былъ все тотъ же самодовольный и неотразимый Тоби Крекитъ. Еврей, съ нетерпѣніеімъ слѣдившій за каждымъ кускомъ, который онъ клалъ себѣ въ ротъ, въ страшномъ волненіи ходилъ взадъ и впередъ по комнатѣ, Тоби ни обращалъ на это ни малѣйшаго вниманія и съ полнѣйшимъ хладнокровіемъ продолжалъ ѣсть, пока не насытился. Тогда онъ приказалъ Доджеру закрыть дверь и приготовивъ себѣ стаканъ джину съ водой, приступилъ къ разговору.
   -- Во первыхъ, Феги...-- сказалъ Тоби.
   -- Ну?-- спросилъ еврей, придвигая стулъ.
   Мистеръ Крекить остановился, отпилъ глотокъ изъ стакана и заявилъ, что джинъ превосходенъ. Затѣмъ поставивъ свои ноги на нижнюю доску, чтобы сапоги были передъ его глазами, продолжалъ:
   -- Во первыхъ, Феги, гдѣ Билъ?
   -- Какъ!-- крикнулъ еврей, вскакивая со стула.
   -- Какъ, ты ничего не знаешь о немъ?-- сказалъ Toби, блѣднѣя.
   -- Гдѣ же мнѣ знать!-- крикнулъ еврей, бѣшено топая ногами.-- Гдѣ они? Сайксъ и мальчикъ! Гдѣ они? Гдѣ они были? Гдѣ они скрываются? Почему ихъ нѣтъ здѣсь?
   -- Дѣло не выгорѣло, -- сказалъ Тоби.
   -- Знаю, -- отвѣчалъ еврей, вытаскивая газету изъ кармана и указывая на нее.-- Дальше?
   -- Они стрѣляли и ранили мальчика. Мы бѣжали черезъ поле съ нимъ вмѣстѣ... напрямикъ, какъ вороны летятъ... черезъ изгороди и канавы. Они гнались за нами. Чортъ возьми! Все кругомъ проснулось... и собакъ пустили на насъ.
   -- Мальчикъ?...
   -- Билль несъ его на спинѣ и летѣлъ, какъ вихрь. Мы остановились, чтобы нести его вдвоемъ... Смотримъ, голова виситъ и весь холодный. Они гнались по пятамъ нашимъ... Каждый за себя и каждому хочется избѣжать висѣлицы. Мы оставили мальчишку въ канавѣ... Живой онъ былъ или мертвый, не знаю.
   Еврей не слушалъ больше. Онъ громко вскрикнулъ, вцѣпился руками въ волосы и бросился вонъ изъ комнаты и... изъ дому.
  

XXVI. На сцену появляется новое таинственное лицо. Рѣчь идетъ о многомъ, что тѣсно связано съ исторіей Оливера.

   Только дойдя до угла улицы, уяснилъ себѣ старикъ значеніе того, что ему сообщилъ Тоби Крекитъ. Но шага своего онъ не умѣрилъ, а шелъ также быстро и съ тѣмъ же растеряннымъ видомъ, пока ѣхавшій навстрѣчу экипажъ и крикъ прохожихъ, видѣвшихъ какой опасности онъ подвергался, не привели его въ себя и не заставили его перейти на тротуаръ. Стараясь по возможности избѣгать главныхъ улицъ, онъ шелъ все время по переулкамъ и темнымъ проходамъ, пока не добрался до Сноу-Гилля. Здѣсь онъ пошелъ еще быстрѣе и вышелъ наконецъ въ одинъ изъ дворовъ, гдѣ почувствовалъ себя въ своей собственной стихіи и, вздохнувъ свободнѣе, двинулся дальше обыкновенной походкой.
   Вблизи того мѣста, гдѣ скрещиваются Сноу-Гилль и Хольборнъ-Гилль, начинается по правую руку, если идти отъ Сити, узкій и темный проходъ, ведущій къ Сафронъ-Гиллю. Въ грязныхъ лавкахъ этого прохода вы увидите громадные связки бывшихъ уже въ употребленіи шелковыхъ носовыхъ платковъ всевозможныхъ размѣровъ и рисунковъ, потому что здѣсь живутъ торговцы, которые добываютъ ихъ изъ лучшихъ кармановъ. Сотни этихъ платковъ висятъ за окнами и болтаются на дверяхъ, а полки въ лавкахъ сплошь завалены ими. Какъ ни ограничено мѣсто, занимаемое Фильдъ-Леномъ, но здѣсь вы найдете и парикмахера, и кофейную, и пивную, и лавку жареной рыбы. Это въ буквальномъ смыслѣ слава торговая колонія, мѣсто склада краденныхъ вещей, куда появляются, начиная съ ранняго утра, молчаливые продавцы, которые ведутъ переговоры въ заднихъ комнатахъ, и такъ же крадучись уходятъ оттуда, какъ и пришли. Здѣсь царство торговцевъ старымъ платьемъ, башмаками и всевозможной ветошью; здѣсь склады стараго желѣза и костей, остатковъ шерстяныхъ матерій и полотна, которые ржавѣютъ и гніютъ въ темныхъ и сырыхъ подвалахъ.
   Сюда то и направилъ свои шаги еврей. Онъ, повидимому, быль хорошо извѣстенъ блѣднымъ гражданамъ этого переулка, потому, что всѣ почти покупатели и торговцы дружески раскланивались съ нимъ, когда онъ проходилъ. Онъ отвѣчалъ тѣмъ же на всѣ эти привѣтствія, но ни съ кѣмъ не заговорилъ до тѣхъ поръ, пока не добрался до самаго конца прохода, гдѣ остановился подлѣ торговца необыкновенно маленькаго роста, который сидѣлъ у дверей своей лавки на маленькомъ дѣтскомъ креслѣ и курилъ трубку.
   -- Взглянешь на васъ, мистеръ Феджинъ, и болѣзни глазъ, какъ не бывало, -- сказалъ этотъ почтенный торговецъ, освѣдомившись о здоровьѣ еврея.
   -- По сосѣдству было нѣсколько жарковато, Лайвели, -- сказалъ еврей, поднявъ брови и скрестивъ руки на плечахъ.
   -- Слышалъ я уже объ этомъ разъ или два, -- отвѣчалъ торговецъ, -- но скоро все тамъ остынетъ снова, какъ вы думаете?
   Феджинъ утвердительно кивнулъ головой. Указавъ по направленію Сафронъ-Гиля, онъ спросилъ, будетъ ли тамъ кто нибудь сегодня вечеромъ?
   -- Въ трактирѣ "Калѣкъ"?-- спросилъ торговецъ. Еврей кивнулъ головой.
   -- Погодите, -- сказалъ торговецъ задумываясь за минуту.-- Да, съ полдюжины отправились туда, насколько мнѣ извѣстно. Не думаю только, чтобы пріятель вашъ былъ тамъ.
   -- Сайкса, пожалуй, нѣтъ?-- спросилъ еврей.
   -- Non istwentus, какъ говорятъ законники, -- сказалъ маленькій человѣкъ, покачивая головой и съ необыкновенно хитрымъ выраженіемъ лица.-- Не достали ли чего нибудь для меня?
   -- Ничего, -- сказалъ еврей, -- направляясь дальше.
   -- Вы въ трактиръ "Калѣкъ", Феджинъ?-- крикнулъ ему торговецъ въ догонку.-- И я не прочь съ вами.
   Еврей оглянулся назадъ и махнулъ ему рукою въ знакъ того, что хочетъ быть одинъ, а такъ какъ ему не легко было вылѣзти изъ дѣтскаго креслица, то трактиръ "Калѣкъ" былъ на этотъ разъ лишенъ посѣщенія мистера Лайвели. Пока онъ вставалъ на ноги, еврей скрылся уже изъ виду, а потому мистеръ Лайвели, постоявъ съ минуту на цыпочкахъ, въ надеждѣ увидѣть его, втиснулся снова въ свое маленькое креслицо и, переглянувшись сь леди изъ противоположной лавки съ видомъ нѣкотораго недовѣрія и тревоги, снова принялся за трубку.
   Трактиръ "Трехъ Калѣкъ" или вѣрнѣе "Калѣкъ", такъ какъ подъ этимъ послѣднимъ названіемъ онъ больше всего былъ извѣстенъ своимъ посѣтителямъ, былъ именно тотъ трактиръ, гдѣ чаще всего можно было встрѣтить Сайкса и его собаку. Кивнувъ человѣку, стоявшему у прилавка, Феджинъ поднялся на лѣстницу, отворилъ дверь въ комнату и, просунувъ голову, тревожно оглянулъ ее кругомъ, прикрывъ глаза рукою.
   Комната освѣщалась двумя газовыми рожками, окна были закрыты ставнями и выцвѣтшими красными занавѣсками, чтобы свѣтъ не былъ виденъ снаружи. Потолокъ былъ выкрашенъ черной краской, чтобы копоть отъ лампъ не была замѣтна на немъ; комната была до того наполнена табачнымъ дымомъ, что сразу ничего положительно нельзя было разсмотрѣть. Мало по малу дымъ, благодаря открытой двери, нѣсколько разсѣялся и изъ мрака стали выдѣляться людскія головы, а когда глазъ зрителя привыкъ къ открывавшейся передъ нимъ картинѣ, то оказалось, что вокругъ стола сидѣло цѣлое общество мужчинъ и женщинъ. Въ самомъ верхнемъ концѣ стола сидѣлъ предсѣдатель съ молоткомъ въ рукѣ, символомъ занимаемаго имъ положенія; въ углу комнаты у разбитаго фортепьяно сидѣлъ джентльменъ, надо полагать музыкантъ, съ краснымъ носомъ и подвязанной щекой, вслѣдствіе зубной боли, вѣроятно.
   Когда Феджинъ тихонько прокрался въ комнату, джентльменъ у фортепьяно игралъ какую-то прелюдію къ требуемой всѣмъ обществомъ пѣснѣ; какая-то молодая леди согласилась позабавить компанію и спѣла балладу изъ четырехъ куплетовъ, въ промежуткахъ между которыми музыкантъ изо всѣхъ силъ барабанилъ по клавишамъ ту же мелодію. Когда пѣсня была спѣта, предсѣдатель далъ знакъ двумъ джентльменамъ, сидѣвшимъ съ правой и съ лѣвой стороны отъ него, и они спѣли дуэтъ, покрытый апплодисментами.
   Изъ сидѣвшей кругомъ стола группы очень выдѣлялись нѣкоторыя весьма любопытныя лица. Во первыхъ, самъ предсѣдатель, хозяинъ трактира, грубый, тяжеловѣсный мужчина, который во время пѣнія вращалъ туда и сюда глазами и, не смотря на то, что самъ предавался веселью, видѣлъ все, что дѣлалось кругомъ него, и слышалъ все, что говорилось. За нимъ слѣдовали пѣвцы, которые съ равнодушіемъ истыхъ профессіоналовъ выслушивали комплименты, чокаясь съ протянутыми къ нимъ стаканами своихъ поклонниковъ, фигуры которыхъ, носившія печать всевозможныхъ пороковъ и преступленій, невольно привлекали вниманіе своей отталкивающей внѣшностью. Пронырливость, жестокость и пьянство на всѣхъ ступеняхъ ихъ развитія яркими красками были написаны на нихъ. А женщины? Нѣкоторыя, несмотря на молодость, потеряли уже свою свѣжесть и поблекли; другія лишились даже женскаго облика и представляли собою живое олицетвореніе разврата и преступленія; были между ними дѣвушки, молодыя женщины и дѣвочки въ первомъ расцвѣтѣ жизни, представлявшія самую мрачную и тяжелую часть этой картины.
   Феджинъ, котораго все это ничуть не волновало, окинулъ взоромъ всѣ сидѣвшія за столомъ лица, но не нашелъ, повидимому, того, которое искалъ. Когда, наконецъ, ему удалось привлечь на себя вниманіе предсѣдателя, онъ сдѣлалъ ему едва замѣтный знакъ и вышелъ изъ комнаты такъ же тихо, какъ и вошелъ.
   -- Чѣмъ могу служить вамъ, мистеръ Феджинъ?-- спросилъ предсѣдатель, выйдя къ нему на площадку.-- Не хотите ли присоединиться къ намъ? Всѣ будутъ рады видѣть васъ.
   Еврей нетерпѣливо покачалъ головою и спросилъ шепотомъ:
   -- Здѣсь "онъ"?
   -- Нѣтъ, -- отвѣчалъ предсѣдатель.
   -- Никакихъ новостей о Барнеѣ?-- продолжалъ еврей.
   -- Нѣтъ, -- отвѣчалъ хозяинъ трактира.-- Онъ не покажется, пока все не успокоится. Дѣло въ томъ, что за ними слѣдятъ, и стоитъ имъ чуть-чуть шевельнуться, какъ ихъ накроютъ. Все благополучно, и Барней цѣлъ и невредимъ, какъ я слышалъ. Пари готовъ держать, что Барней выскочитъ. Предоставьте его самому себѣ.
   -- А "онъ" придетъ сегодня вечеромъ?-- спросилъ еврей, дѣлая удареніе на словѣ онъ.
   -- Монксъ?-- спросилъ хозяинъ.
   -- Тсс!..-- сказалъ еврей.-- Да.
   -- Разумѣется, -- отвѣчалъ хозяинъ, вынимая золотые часы изъ кармана.-- Я ждалъ его раньше. Подождите минуточекъ десять, онъ...
   -- Нѣтъ, нѣтъ, -- сказалъ еврей, который не смотря на все свое нетерпѣніе видѣть того, кого ждалъ, былъ даже радъ, что онъ не пришелъ.-- Скажите ему, что я приходилъ, и пусть онъ придетъ ко мнѣ вечеромъ... Нѣтъ, лучше завтра. Такъ какъ его нѣтъ здѣсь, то можно и завтра.
   -- Хорошо, -- отвѣчалъ хозяинъ.-- Ничего больше?
   -- Ни слова, -- отвѣчалъ еврей, спускаясь съ лѣстницы.
   -- Слушайте, теперь бы какъ разъ самое удобное время для покупки, -- хриплымъ шопотомъ сказалъ хозяинъ, перевѣшиваясь черезъ перила.-- Тамъ у насъ Филъ Баркеръ; онъ такъ пьянъ, что любой мальчишка проведетъ и выведетъ его.
   -- Не до Филя Баркера теперь, -- сказалъ еврей.-- Филю будетъ еще работа, пока мы покончимъ съ нимъ. Идите обратно къ вашей компаніи и пожелайте имъ жить повеселѣе... пока еще живется. Ха, ха, ха!
   Хозяинъ отвѣтилъ такимъ же смѣхомъ и затѣмъ вернулся къ своимъ гостямъ. Не успѣлъ еврей остаться одинъ, какъ лицо его приняло прежнее выраженіе тревоги и безпокойства. Послѣ небольшого размышленія онъ позвалъ извозчика и приказалъ ему ѣхать въ Бетнелъ-Гринъ. Онъ отпустилъ его, не доѣзжая четверти мили до резиденціи мистера Сайкса и остальное пространство прошелъ пѣшкомъ.
   -- Ну, милая, -- бормоталъ еврей, стуча въ дверь, -- если ты задумала какую-нибудь игру, то какъ ты ни хитра, а я все вывѣдаю отъ тебя.
   Женщина, встрѣтившая его, сказала, что Нанси у себя въ комнатѣ. Феджинъ поднялся тихонько по лѣстницѣ и вошелъ безъ всякаго предупрежденія. Дѣвушка была одна; она сидѣла у стола, положивъ на него голову съ распущенными кругомъ нея волосами.
   -- Она, вѣроятно, пьяна, -- подумалъ еврей;-- а можетъ быть опечалена чѣмъ-нибудь.
   Онъ повернулся, чтобы закрыть дверь; дѣвушка услыхала это и подняла голову. Она пристально взглянула на еврея и когда спросила, нѣтъ ли какихъ новостей, онъ разсказалъ ей все, что слышалъ отъ Тоби Крекита. Выслушавъ разсказъ, она приняла прежнее положеніе и не отвѣчала ни единаго слова. Съ нетерпѣніемъ оттолкнула она отъ себя свѣчу, сдѣлала нѣсколько нервныхъ движеній и топнула ногой о полъ, вотъ и все.
   Во время этого молчанія еврей съ тревогой оглянулъ всю комнату, какъ бы желая убѣдиться, нѣтъ ли гдѣ какихъ либо признаковъ возвращенія Сайкса. Довольный, повидимому, своимъ осмотромъ, онъ кашлянулъ раза два, три и сдѣлалъ попытку начать разговоръ; но дѣвушка сидѣла неподвижно, какъ камень, и ни однимъ словомъ не поддержала его. По прошествіи нѣкотораго времени онъ сдѣлалъ вторую попытку и на этотъ разъ, потирая руки, обратился къ ней въ болѣе примирительномъ тонѣ.
   -- Какъ ты думаешь, милая, гдѣ теперь долженъ быть Билль?
   Дѣвушка невнятно пробормотала, что она не знаетъ и по тону ея голоса было слышно, что она плачетъ. =
   -- А мальчикъ-то!-- сказалъ еврей, стараясь увидѣть ея лицо.-- Бѣдное дитя! Бросили въ канаву, Нанси! Подумай только!
   -- Ребенку, -- сказала дѣвушка, подымая голову, -- гораздо лучше тамъ, чѣмъ у насъ. Только бы чего не приключилось Биллю, а то я буду рада, если онъ умеръ тамъ въ канавѣ и косточки его сгніютъ тамъ.
   -- Что?-- крикнулъ еврей съ удивленіемъ,
   -- Да, буду рада, -- отвѣчала дѣвушка, спокойно выдерживая его взглядъ.-- Буду рада не видѣть его передъ своими глазами и знать, что худшее уже миновало. Я не въ силахъ больше выносить его присутствія. Когда я вижу его и всѣхъ васъ, все внутри меня переворачивается.
   -- Ну!..-- сказалъ еврей.-- Ты пьяна?
   -- Пьяна?-- воскликнула дѣвушка.-- Не ваша вина въ томъ, что я не пьяна. Точно вы когда либо имѣли что-нибудь противъ того, чтобы я была пьяна... кромѣ настоящей минуты. Вы недовольны этимъ, конечно.
   -- Недоволенъ!-- отвѣчалъ взбѣшенный еврей.-- Мнѣ очень не нравится твое поведеніе.
   -- Постарайтесь измѣнить его, -- сказала дѣвушка со смѣхомъ.
   -- Измѣнить его!-- воскликнулъ еврей, окончательно выведенный изъ себя упрямствомъ дѣвушки и неудачами этой ночи.-- Я измѣню его! Слушай меня, шлюха ты этакая! Слушай! Достаточно мнѣ будетъ оказать шесть словъ, чтобы погубить твоего Сайкса... Это такъ же вѣрно, какъ если бы я собственными пальцами своими сдавилъ его бычачью шею. Если онъ вернется домой безъ мальчика, если онъ не достанетъ мнѣ его живымъ или мертвымъ, убей его сама, если не хочешь, чтобы онъ попалъ въ руки палача... Убей въ ту же минуту, какъ онъ войдетъ къ тебѣ... не то будетъ поздно.
   -- Что это значитъ?-- невольно воскликнула дѣвушка.
   -- Что все это значитъ?-- продолжалъ еврей, доведенный до безумія.-- Мальчикъ этотъ стоитъ сотни фунтовъ, и я никакого желанія не имѣю терять то, что случай бросилъ мнѣ на моемъ пути... и изъ-за кого? Изъ-за шайки какихъ-то пьяницъ, которыхъ я могу отправить на висѣлицу, стоитъ только мнѣ свистнуть. Чувствовать себя связаннымъ съ чортомъ, которому стоитъ только захотѣть, который имѣетъ возможность...
   Задыхаясь отъ волненія, еврей не въ силахъ былъ больше произнести ни слова, и этого было достаточно, чтобы потокъ нахлынувшаго на него бѣшенства сразу остановился. Еще минуту назадъ руки его были судорожно сжаты, глаза выпучены, лицо было мертвенно блѣдное отъ волненія; теперь же онъ упалъ въ кресло, дрожа всѣмъ тѣломъ отъ страха, что сказалъ лишнее. Спустя минуту онъ взглянулъ въ сторону дѣвушки и нѣсколько успокоился, видя, что она по прежнему сидитъ неподвижно у стола.
   -- Нанси, милая, -- сказалъ онъ обычнымъ своимъ голосомъ.-- Ты слышала то, что я говорилъ?
   -- Ахъ, отстаньте вы отъ меня, Феджинъ, -- отвѣчала дѣвушка, поднимая голову.-- Не сдѣлалъ Вилль теперь, сдѣлаетъ въ другой разъ. Много и безъ того поработалъ для васъ, поработаетъ еще больше. Не сдѣлалъ, значитъ не могъ. Ну и полно объ этомъ.
   -- А какъ же мальчикъ, моя милая?-- спросилъ еврей нервно потирая себѣ руки.
   -- Мальчику отъ своей судьбы не уйти, -- отвѣчала Нанси.-- Опять таки говорю, я надѣюсь, что онъ умеръ и избавился отъ своей несчастной жизни и вашихъ рукъ... Только бы съ Виллемъ ничего не приключилось. Если Тоби вышелъ чистымъ, выйдетъ и Вилль. Онъ стоитъ двухъ Тоби.
   -- А относительно того что я сказалъ?-- продолжалъ еврей, -- не спуская съ нея глазъ.
   -- Хотите, чтобы я что-нибудь сдѣлала, такъ повторите, -- отвѣчала Нанси.-- Если дѣйствительно нужно сдѣлать что-нибудь, подождите до завттра. Вы меня немножко расшевелили, а теперь я опять одурѣла.
   Феджинъ предложилъ ей еще нѣсколько вопросовъ съ цѣлью удостовѣриться въ томъ, замѣтила ли дѣвушка его неосторожность, но она отвѣчала ему такъ спокойно и такъ равнодушно относилась ко всѣмъ его пристальнымъ взглядамъ, что онъ окончательно убѣдился въ томъ, что она пьяна. Нанси дѣйствительно пила и не представляла въ этомъ смыслѣ исключенія среди питомцевъ еврея женскаго пола, которыхъ, начиная съ раннихъ лѣтъ, не только не останавливали, а напротивъ пріучали къ этому. Неряшливый видъ ея и запахъ спирта, пропитавшій комнатную атмосферу вполнѣ подтверждали предположеніе еврея; когда же она послѣ выраженныхъ ею выше чувствъ, впала снова въ какое-то полубезсознательное состояніе и стала безсвязно говорить о томъ, что не слѣдуетъ упоминать о смерти, что мало ли какія бываютъ ссоры между леди и джентльменами, которые живутъ вмѣстѣ, но это не мѣшаетъ имъ чувствовать себя счастливыми, -- то мистеръ Феджинъ, человѣкъ опытный въ этомъ дѣлѣ, рѣшилъ окончательно, что она пьяна.
   Успокоившись этимъ открытіемъ и довольный тѣмъ, что ему за одинъ разъ удалось разсказать Нанси все, что онъ слышалъ сегодня вечеромъ, и затѣмъ собственными глазами убѣдиться въ томъ, что Сайксъ не вернулся, онъ отправился домой, оставивъ дѣвушку спящей въ томъ же положеніи, въ какомъ онъ ее засталъ.
   Былъ почти часъ по полуночи. На дворѣ было такъ темно и такъ холодно, что Феджинъ не имѣлъ никакого желанія гулять по улицѣ. Вѣтеръ, разгонявшій съ улицы туманъ, прогонялъ и прохожихъ, которые спѣшили домой, чтобы скрыться отъ непогоды. Вѣтеръ дулъ прямо съ той стороны, куда шелъ еврей, и при всякомъ сильномъ порывѣ его онъ дрожалъ и ежился отъ холода.
   Онъ дошелъ уже до угла своей улицы и опустилъ руку въ карманъ, чтобы достать ключъ отъ двери, когда изъ подъѣзда, находившагося въ тѣни, вышелъ какой-то человѣкъ и, перейдя улицу, подошелъ незамѣтно къ нему.
   -- Феджинь!-- шепнулъ онъ ему на ухо.
   -- Ахъ!-- сказалъ еврей, быстро обернувшись, -- это вы...
   -- Да, отвѣчалъ незнакомецъ.-- Вотъ уже два часа, какъ я брожу здѣсь. Гдѣ вы были, чортъ возьми!
   -- Ходилъ по вашимъ дѣламъ, мой милый, -- отвѣчалъ еврей съ недовольнымъ видомъ.-- По вашимъ дѣламъ шлялся всю ночь.
   -- О, разумѣется, -- сказалъ незнакомецъ съ язвительной усмѣшкой.-- Ну, и что же вы узнали?
   -- Ничего хорошаго, -- отвѣчалъ еврей.
   -- Ничего и худого, надѣюсь?-- сказалъ незнакомецъ, всматриваясь въ лицо еврея.
   Еврей покачалъ головой и собирался уже отвѣтить, когда незнакомецъ остановилъ его и направился къ дому, говоря, что такія вещи, о которыхъ онъ хочетъ ему передать, несравненно лучше говорить подъ крышей дома; къ тому же у него кровь застыла отъ такого долгаго пребыванія на вѣтрѣ, который продуваетъ насквозь.
   У еврея былъ такой видъ, какъ будто бы онъ хотѣлъ извиниться передъ своимъ посѣтителемъ въ томъ, что не можетъ принять его въ такой поздній часъ, и онъ даже пробормоталъ что-то о томъ, что у него нѣтъ огня, но незнакомецъ снова повторилъ свое требованіе войти въ домъ, такъ что еврей открылъ дверь и просилъ потише запереть ее, пока онъ принесетъ свѣчу.
   -- Здѣсь темно, какъ въ могилѣ, -- сказалъ незнакомецъ, ощупью двигаясь впередъ.-- Скорѣе.
   -- Закройте дверь, -- шепнулъ Феджинъ съ другого конца корридора. Не успѣлъ онъ этого сказать, какъ дверь захлопнулась съ громкимъ шумомъ.
   -- Это не моя вина, -- сказалъ незнакомецъ, пробуя идти дальше.-- Или вѣтеръ закрылъ ее или она сама захлопнулась, что-нибудь изъ двухъ. Несите скорѣе свѣчу или я размозжу себѣ голову въ этой проклятой дырѣ.
   Феджинъ осторожно спустился въ кухню по ступенькамъ лѣстницы и скоро вернулся со свѣчей въ рукахъ и сообщилъ, что Тоби Крекитъ спитъ въ задней комнатѣ, а мальчики въ передней. Онъ поднялся по лѣстницѣ и пригласилъ незнакомца слѣдовать за собой.
   -- Все, что нужно, мы можемъ говорить здѣсь, -- сказалъ еврей, отворяя дверь, ведущую въ первый этажъ.-- Такъ какъ въ ставняхъ здѣсь есть дыры, а мы никогда не показываемъ огня нашимъ сосѣдямъ, то свѣчу мы оставимъ на лѣстницѣ. Вотъ такъ!
   Съ этими словами еврей спустился немного и поставилъ свѣчу на ступеньку лѣстницы, какъ разъ противъ дверей комнаты. Затѣмъ они вошли въ комнату, гдѣ не было никакой мебели, кромѣ сломаннаго кресла и дивана или кушетки безъ обивки. Незнакомецъ сѣлъ на этотъ диванъ съ видомъ человѣка утомленнаго, а еврей придвинулъ кресло и сѣлъ противъ него. Въ комнатѣ было не совсѣмъ темно; дверь оставалась полуоткрытой и свѣтъ отъ стоявшей на лѣстницѣ свѣчи слабо отражался на противоположной стѣнѣ.
   Они разговаривали между собой шепотомъ и хотя изъ всего разговора ихъ можно было разобрать лишь кое-какія несвязныя слова, все же внимательный наблюдатель сразу замѣтилъ бы, что еврей защищается противъ какихъ-то обвиненій незнакомца, и что послѣдній находится въ сильной степени раздраженія. Такъ разговаривали они около четверти часа или болѣе, когда Монксъ -- такъ называлъ еврей незнакомца во время разговора съ нимъ, -- сказалъ болѣе громкимъ голосомъ, на этотъ разъ:
   -- Повторяю, весь планъ былъ худо задуманъ. Зачѣмъ вы не оставили его здѣсь съ другими? Зачѣмъ вы сразу не сдѣлали изъ него мелкаго карманнаго воришки?
   -- Вотъ и извольте съ нимъ разговаривать!-- сказалъ еврей, пожимая плечами.
   -- Не вздумаете ли утверждать, что вы хотѣли это сдѣлать, да не могли?-- спросилъ Монксъ.-- А съ другими мальчиками вы не справлялись развѣ? Запасись вы терпѣніемъ всего только на одинъ годъ и вы довели бы его до того, что его въ концѣ концовъ отправили бы въ колонію и быть можетъ на всю жизнь.
   -- Кому принесъ бы пользу такой оборотъ дѣла?-- спросилъ еврей, принимая униженный видъ.
   -- Мнѣ, -- отвѣчалъ Монксъ.
   -- Но не мнѣ, -- сказалъ еврей.-- Онъ могъ принести пользу мнѣ. Когда двѣ стороны замѣшаны въ одномъ и томъ же дѣлѣ, то благоразумнѣе всего соблюдать интересы обѣихъ. Не такъ ли, мой добрый другъ?
   -- Что же дѣлать теперь?-- спросилъ Монксъ.
   -- Я сразу увидѣлъ, что его не легко будетъ пріучить къ нашему дѣлу, -- отвѣчалъ еврей, -- потому что онъ совсѣмъ не походилъ на другихъ мальчиковъ.
   -- Въ томъ-то и дѣло, что не походилъ, проклятый!-- пробормоталъ Монксъ.-- Не будь этого, онъ давно уже сдѣлался бы воромъ.
   -- Я совсѣмъ не зналъ, какъ мнѣ взяться за него, -- сказалъ еврей, тревожно всматриваясь въ лицо своего собесѣдника.-- Онъ ни чему не поддавался. Я пугалъ его. Мы сначала всегда стараемся запугать. Но все было напрасно. Что могъ я сдѣлать? Посылать его съ Доджеромъ и Чарли? Довольно было съ насъ и одного раза... Всѣ мы тогда здорово перетрусили.
   -- Я не виноватъ въ этомъ, -- сказалъ Монксъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, мой милый, -- сказалъ еврей.-- Я не въ претензіи на это; не случись этого, вамъ не удалось бы собственными глазами видѣть мальчика и убѣдиться въ томъ, что это тотъ самый, котораго вы искали. Да! Я вернулъ его для васъ съ помощью той дѣвушки, которой пришла фантазія защищать его.
   -- Задушить надо эту дѣвчонку!-- сказалъ Монусх.
   -- Нѣтъ, это не годится, мой милый, -- отвѣчалъ еврей, улыбаясь.-- Къ тому же это не входитъ въ кругъ нашей дѣятельности, хотя въ одинъ ихъ этихъ дней я готовъ былъ это сдѣлать. Знаю я хорошо этихъ дѣвушекъ, Монксъ! Какъ только мальчикъ начнетъ красть, такъ она перестанетъ на него обращать вниманіе; онъ будетъ для нея чурбанъ чурбаномъ. Вы хотите, чтобы онъ сдѣлался воромъ? Если онъ живъ, я постараюсь это сдѣлать, если... если... сказалъ еврей, подходя ближе къ Монксу.-- Хотя врядъ ли... Одна бѣда не приходитъ... Если онъ умеръ...
   -- Не моя вина въ этомъ, -- перебилъ его Монксъ съ ужасомъ и дрожащими руками схватывая руку еврея.-- Запомните это себѣ хорошенько! Я не участвую въ этомъ. Все, кромѣ смерти, я съ самого начала сказалъ это. Я не хочу крови. Это всегда въ концѣ концовъ выплываетъ, и вызываетъ призраки. Если они убьютъ его, я не виноватъ въ этомъ, слышите вы? провались оно, это ваше логово... Что это такое?
   -- Что?-- вскрикнулъ еврей, обнимая обѣими руками Монкса, который въ ужасѣ вскочилъ вдругъ на ноги.-- Гдѣ?
   -- Тамъ!-- сказалъ Монксъ, указывая на противоположную стѣну.-- Тѣнь! Я видѣлъ ясно тѣнь женщины въ плащѣ и шляпкѣ... Она скользнула вдоль этой стѣны.
   Оба поспѣшно вышли изъ комнаты. Свѣча стояла тамъ, гдѣ ее поставили. Они ничего не увидѣли, кромѣ пустой лѣстницы и своихъ блѣдныхъ лицъ. Они прислушивались нѣсколько секундъ, но во всемъ домѣ царило глубокое молчаніе.
   -- Это вамъ померещилось, -- сказалъ еврей. Онъ взялъ свѣчу и повернулся къ своему посѣтителю.
   -- Клянусь, что я видѣлъ ее ясно!-- отвѣчалъ Монксъ, продолжая еще дрожать. Она стояла, склонившись впередъ, когда я ее увидѣлъ, а когда я сказалъ, что вижу ее, она скрылась.
   Еврей взглянулъ на блѣдное лицо Монкса и предложилъ ему подняться по лѣстницѣ. Они заглянули во всѣ комнаты; вездѣ было холодно, темно и пусто. Они спустились въ корридоръ и затѣмъ въ подвалы. Низкіе стѣны были покрыты плѣсенью, и вездѣ виднѣлись слѣды улитокъ и слизняковъ, но все кругомъ было тихо, какъ въ могилѣ.
   -- Что вы такъ трепещете?-- сказалъ еврей, когда они вернулись въ корридоръ.-- Кромѣ насъ съ вами, здѣсь во всемъ домѣ никого нѣтъ, если не считать Тоби и мальчиковъ... Ихъ бояться нечего. Вотъ посмотрите!
   И въ доказательство своихъ словъ еврей вынулъ изъ кармана два ключа и объяснилъ ему, что для предупрежденія всякой помѣхи разговору онъ сейчасъ же заперъ двери, какъ только спустился съ лѣстницы.
   Осязательное доказательство поколебало прежнюю увѣренность Монкса въ томъ, что онъ видѣлъ кого-то. Чѣмъ дальше, тѣмъ менѣе протестовалъ онъ, особенно послѣ осмотра комнатъ, и наконецъ со смѣхомъ объявилъ, что все это происходитъ, вѣроятно, вслѣдствіе его возбужденнаго воображенія. Онъ отказался отъ всякаго разговора, на этотъ вечеръ, по крайней мѣрѣ, ссылаясь на то, что уже больше часу ночи. Милая парочка разсталась.
  

XXVII. Глава эта написана авторомъ съ цѣлью загладить свою невѣжливость относительно одной лэди, которую онъ покинулъ самымъ безцеремоннымъ образомъ.

   Было бы крайне неприлично со стороны скромнаго автора заставлять долго ждать такое высокопоставленное лицо, какъ приходскій сторожъ; заставлять его ждать, стоя спиною къ камину и заложивъ руки подъ полы сюртука, до тѣхъ поръ, пока автору придетъ фантазія освободить его; еще болѣе неприлично было бы ему забыть леди, которую этотъ приходскій сторожъ осчастливилъ нѣжнымъ взоромъ любви, на ухо которой онъ шепталъ сладкія рѣчи, которыя, исходя отъ такого лица, должны заставить трепетать сердце не только дѣвицы въ расцвѣтѣ лѣтъ, но и матроны пожилыхъ лѣтъ. Вотъ почему повѣствователь, перо котораго начертаетъ эти слова -- знающій прекрасно свое мѣсто и то уваженіе, которое онъ обязанъ питать къ людямъ, облеченнымъ высшею властью -- спѣшить воздать имъ почтеніе, подобающее ихъ положенію и ихъ великимъ добродѣтелямъ. Съ этою цѣлью онъ хотѣлъ даже написать трактатъ, доказывающій божественное происхожденіе всѣхъ приходскихъ сторожей и невозможность слѣдовательно того, чтобы приходскій сторожъ могъ когда либо ошибаться, что было бы очень пріятно и полезно читателю, но чего къ несчастью авторъ не можетъ исполнить за недостаткомъ времени и мѣста и долженъ отложить до болѣе удобнаго случая. Когда же наконецъ ему представится этотъ случай, то онъ предполагаетъ доказать, что сторожъ, въ собственномъ смыслѣ этого слова, то есть, приходскій сторожъ, служащій въ приходскомъ домѣ призрѣнія бѣдныхъ и принадлежащій по оффиціальному званію своему къ приходской церкви, одаренъ, въ силу занимаемаго имъ положенія, всѣми добродѣтелями и лучшими качествами человѣчества. Что касается другихъ сторожей, какъ сторожа разныхъ обществъ и компаній, сторожа судейскіе, сторожа въ церквахъ, -- то они не имѣютъ права предъявлять претензіи на обладаніе хотя бы однимъ изъ этихъ совершенствъ, за исключеніемъ, впрочемъ, церковныхъ сторожей, да и то лишь въ низшей степени.
   Мистеръ Бембль еще разъ пересчиталъ чайныя ложечки, взвѣсилъ сахарные щипчики, внимательно осмотрѣлъ кувшинъ для молока, увѣрился въ хорошемъ качествѣ окружающей обстановки вплоть до сидѣньевъ на креслахъ, набитыхъ исключительно конскимъ волосомъ. Повторилъ онъ этотъ процессъ полдюжины разъ, по крайней мѣрѣ, прежде чѣмъ подумать о томъ, что пора было бы уже вернуться мистриссъ Корней. Одна дума ведетъ за собою другую думу. Такъ какъ не было слышно ни малѣйшаго звука, показывающаго приближеніе мистриссъ Корней, то мистеръ Бембль подумалъ, что самымъ невиннымъ и добродѣтельнымъ препровожденіемъ времени будетъ, если онъ удовлетворитъ дальнѣйшему любопытству своему и осмотритъ комодъ мистриссъ Корней.
   Прислушавшись у дверей и увѣрившись въ томъ, что никого нѣтъ по близости, мистеръ Бембль занялся осмотромъ всѣхъ трехъ ящиковъ комода, начиная съ нижняго. Всѣ они оказались наполненными разными принадлежностями дамскаго туалета исъ прекраснаго матеріала, которыя были аккуратно прикрыты листами газетной бумаги и переложены сухой лавандой. Мистеру Бемблю это доставило большое удовольствіе; осмотръ свой онъ закончилъ ящикомъ въ правомъ углу (гдѣ торчалъ ключъ) и нашолъ маленькую шкатулку съ висячимъ замкомъ; встряхнѵвъ ее, онъ услышалъ пріятный звонъ монетъ. Мистеръ Бембль вернулся къ камину и, занявъ тамъ свое прежнее положеніе, принялъ серьезный и рѣшительный видъ и сказалъ: "Такъ и сдѣлаю!" Послѣ этихъ знаменательныхъ словъ онъ минутъ десять качалъ головою, видимо довольный собой и разсматривая въ то же время съ большимъ удовольствіемъ и интересомъ свои сапоги.
   Онъ предавался еще этому занятію, когда въ комнату влетѣла мистриссъ Корней и, бросившись въ кресло у камина закрыла одной рукой глаза, а другую положила на сердце и сидѣла, еле переводя дыханіе.
   -- Мистриссъ Корней, -- сказалъ мистеръ Бембль, останавливаясь подлѣ нея, -- что это значитъ? Что случилось, ма'амь? Отвѣчайте мнѣ, пожалуйста! Я какъ на... на..
   Мистеръ Бембль былъ такъ встревоженъ, что не могъ сразу припомнить словъ "на иголкахъ" и сказалъ на "битыхъ бутылкахъ".
   -- О, мистеръ Бембль!-- воскликнула леди.-- Я взволновала.
   -- Взволнованы, ма'амъ?-- спросилъ мистеръ Бембль.-- Кто осмѣлился?.." Я знаю, -- сказалъ онъ, принимая величественный видъ, -- это нищіе
   -- Ужасъ пробираетъ, когда подумаешь объ этомъ! -- сказала леди, вздрагивая.
   -- Тогда не думайто объ этомъ, ма'амъ, -- сказалъ мистеръ Бембль.
   -- Я не могу, -- прошептала леди.
   -- Примите что нибудь, ма'амъ!-- сказалъ мистеръ Бембль.-- Немного вина?
   -- Ни за что въ мірѣ!-- отвѣчала мистриссъ Корней.-- Я не могу... О! Верхняя полка въ правомъ углу... О!
   Съ этими словами добрая леди указала по разсѣянности на шкапъ и тутъ съ нею снова повторились истеричныя спазмы. Мистеръ Бембль бросился къ шкапу и, вынувъ оттуда указанную ему зеленую бутылку, налилъ ея содержимое въ чайную чашку и поднесъ къ губамъ леди.
   -- Мнѣ лучше, -- сказала мистриссъ Корней, выпивъ чашку и откидываясь на спинку кресла.
   Мистеръ Бембль набожно поднялъ глаза вверхъ и, опустивъ ихъ затѣмъ внизъ, взялъ чашку и поднесъ ее къ носу.
   -- Перечная мята, -- сказала мистриссъ Корней слабымъ голосомъ и улыбнулась.-- Попробуйте! Къ ней прибавлено... прибавлено еще кое-что.
   Мистеръ Бембль съ нѣкоторымъ сомнѣніемъ рѣшился попробовать лекарство; онъ притронулся сначала губами, потомъ отпилъ глотокъ и затѣмъ всю чашку.
   -- Это хорошее укрѣпляющее средство, -- сказала мистриссъ Корней.
   -- Очень, ма'амъ, -- подтвердилъ сторожъ.
   Онъ пододвинулъ свой стулъ поближе къ леди, и нѣжно спросилъ ее, что такъ разстроило ее.
   -- Пустяки, -- отвѣчала мистриссъ Корней.-- Ахъ! я всегда и все такъ близко принимаю къ сердцу, все меня тревожить, и такое я слабое созданіе.
   -- Не слабое, ма'амъ, -- отвѣчалъ мистеръ Бембль еще близко придвигаясь къ ней.-- Неужели вы слабое созданіе, мистриссъ Корней?
   -- Всѣ мы слабыя созданія, -- сказала мистриссъ Корней, употребляя всѣмъ извѣстное общее правило.
   -- Да, слабыя, -- сказалъ сторожъ.
   Минуту или двѣ никто изъ нихъ не говорилъ ни слова. По прошествіи этого времени мистеръ Бембль для пущаго подтвержденія только что сказаннаго, снявъ свою лѣвую руку со спинки стула, на которомъ сидѣла мистриссъ Корней и обвилъ ею талію леди.
   -- Всѣ мы слабыя созданія, -- сказалъ мистеръ Бембль. Мистриссъ Корней вздохнула.
   -- Не вздыхайте, мистриссъ Корней, -- сказалъ мистеръ Бембль.
   -- Я не могу, -- отвѣчала мистриссъ Корней и снова вздохнула.
   -- У васъ очень уютная комната, ма'амъ, -- оказалъ мистеръ Бембль, оглядываясь кругомъ.-- Прибавить бы еще одну комнату, ма'амъ, и было бы совсѣмъ хорошо.
   -- Слишкомъ много для меня одной, -- прошептала леди.
   -- Но для двухъ, ма'амъ, -- продолжалъ мистеръ Бембль нѣжнымъ тономъ.-- Что вы скажете, мистриссъ Корней?
   Мистриссъ Корней опустила голову послѣ этихъ словъ сторожа; сторожъ опустилъ свою, чтобы заглянуть въ лицо мистриссъ Корней. Но мистриссъ Корней съ непоколебимой твердостью отвернула голову и хотѣла достать платокъ, но вмѣсто кармана нечаянно положила свою руку въ руку мистера Бембля.
   -- Комитетъ даетъ вамъ отопленіе, мистриссъ Корней?-- спросилъ сторожъ, нѣжно пожимая ей руку.
   -- И освѣщеніе, -- отвѣчала мистриссъ Корней, отвѣчая ему легкимъ пожатіемъ.
   -- Отопленіе, освѣщеніе и квартира, -- сказалъ мистеръ Бембль.-- О, мистриссъ Корней, вы настоящій ангелъ!
   Леди не въ силахъ была устоять противъ такого неожиданнаго проявленія чувствъ. Она упала въ объятія мистера Бембля и джентльменъ этотъ въ порывѣ чувствъ своихъ запечатлѣлъ страстный поцѣлуй на ея цѣломудренномъ носу.
   -- Какое приходское совершенство! -- воскликнулъ мистеръ Бембль.-- Знаете ли, очаровательная, что мистеру Стоуту хуже?
   -- Да, -- отвѣчала мистриссъ Корней.
   -- Докторъ говоритъ, что онъ не можетъ прожить больше недѣли,-- продолжалъ мистеръ Бемблъ.-- Онъ начальникъ этого учрежденія; послѣ смерти его останется вакантное мѣсто, а для вакантнаго мѣста нуженъ замѣститель. О, мистриссъ Корней, какая перспектива открывается! Какой неожиданный случай, благопріятствующій соединенію сердецъ!
   Мистриссъ Корней зарыдала.
   -- Одно только крошечное словечко!-- сказалъ мистеръ Бембль, склоняясь къ скромной красавицѣ.-- Одно только крошечное, крошечное словечко, о моя дорогая мистриссъ Корней!
   -- Да... да... а!-- пролепетала надзирательница.
   -- Еще одно слово, -- продолжалъ сторожъ, -- успокойтесь и совладайте съ вашей чувствительностью. Скажите... когда?
   Мистриссъ Корней два раза начинала говорить и не могла; собравшись, наконецъ, съ духомъ, она обвила руки свои вокругъ шеи мистера Бембля и сказала, что это будетъ тогда, когда ему угодно, потому что онъ "голубь ея дорогой!"
   Дѣло это, конченное къ обоюдному удовольствію, торжественно скрѣплено было второй чашкой перечной мяты, что оказалось крайне необходимымъ въ виду необыкновеннаго волненія чувствительной и слабой леди. Успокоившись нѣсколько, мистриссъ Корней разсказала мистеру Бемблю о смерти старухи.
   -- Очень хорошо, -- сказалъ джентльменъ, отпивая глотокъ перечной мяты.-- Я зайду къ Соуэрберри по пути домой и скажу ему, чтобы онъ пришелъ завтра. Не это ли такъ напугало васъ, моя любовь?
   -- Особеннаго ничего не было, милый, -- отвѣчала леди уклончиво.
   -- Нѣтъ, что нибудь должно было взволновать васъ, моя любовь, -- сказалъ мистеръ Бембль.-- Почему же вы не хотите сказать этого вашему Бембельчику?
   -- Не теперь, -- отвѣчала леди, -- какъ нибудь на дняхъ.-- Когда мы обвѣнчаемся, милый.
   -- Когда мы обвѣнчаемся!-- воскликнулъ мистеръ Бембль.-- Узнай только я, что который нибудь изъ этихъ нищихъ имѣлъ наглость...
   -- Нѣтъ, нѣтъ, моя любовь, -- перебила его леди.
   -- Если бы только я могъ подумать, -- продолжалъ мистеръ Бембль, -- если бы я могъ подумать, что кто нибудь изъ нихъ осмѣлился взглянутъ на это прелестное личико...
   -- Никогда они не осмѣлятся сдѣлать этого, моя любовь, -- отвѣчала леди.
   -- Пусть лучше не пробуютъ!-- сказалъ мистеръ Бембль, потрясая кулакомъ.-- Покажите мнѣ человѣка приходскаго или экстра-приходскаго, который осмѣлится сдѣлать это и... онъ не посмѣетъ сдѣлать этого вторично.
   Не сопровождайся слова эти энергичными жестами, то это могло бы показаться не особенно лестнымъ комплиментомъ прелестямъ этой леди, но такъ какъ мистеръ Бембль сопровождалъ угрозу краснорѣчивымъ жестомъ, то леди была очень тронута этимъ доказательствомъ любви и выразила ему свой восторгъ, сказавъ ему, что онъ настоящій голубочекъ.
   Голубочекъ поднялъ свой воротникъ, надѣлъ трехуголку и, обмѣнявшись долгимъ и страстнымъ поцѣлуемъ со своей будущей подругой жизни, вышелъ бодро навстрѣчу вѣтру и холоду. Онъ только на нѣсколько минутъ остановился на мужской половинѣ, чтобы на дѣлѣ убѣдиться, какой изъ него выйдетъ начальникъ дома призренія. Убѣдившись въ несомнѣнномъ вліяніи своемъ на нищихъ, онъ вышелъ оттуда съ легкимъ сердцемъ и съ ясными надеждами на свое будущее повышеніе и думалъ все время объ этомъ, пока не дошелъ до лавки гробовщика.
   Мистера и мистриссъ Соуэрберри не оказалось дома, -- они ушли въ гости. Что касается мистера Клейполя, то онъ, не признавая вообще никакой физической дѣятельности, за исключеніемъ той, которая требуется для перевариванія пищи и питія, отправился исполнять эти двѣ послѣднія обязанности, не считая нужнымъ закрыть лавку, хотя давно уже прошелъ часъ, когда она обыкновенно запиралась. Мистеръ Бембль нѣсколько разъ постучалъ по конторкѣ, но никто не явился на его зовъ; увидя въ эту минуту свѣтъ въ окнѣ маленькой комнатки позади лавки, онъ очень осторожно прошелъ туда, чтобы посмотрѣть, что тамъ дѣлается. То, что онъ увидѣлъ, очень поразило его.
   Столъ былъ накрытъ скатертью и на немъ стояли тарелки и стаканы, хлѣбъ и масло, кружка съ портеромъ и бутылка вина. На одномъ концѣ стола, небрежно раскинувшись въ креслѣ и перекинувъ одну изъ ногъ черезъ ручку его, сидѣлъ мистеръ Ноэ Клейполь; въ одной рукѣ онъ держалъ складной ножъ, а въ другой кусокъ хлѣба намазанный толстымъ слоемъ масла. Рядомъ съ нимъ стояла Шарлота съ открытымъ боченкомъ устрицъ, которыхъ мистеръ Клейполь глоталъ съ поразительной жадностью. Носъ юнаго джентльмена, красный болѣе обыкновеннаго, и постоянное подмигиванье праваго глаза показывали, что онъ нѣсколько навеселѣ; симптомы эти подтверждались тѣмъ, какъ онъ жадно глоталъ устрицы, что являлось, безъ сомнѣнія, слѣдствіемъ потребности прохладиться, которую чувствовалъ его разгоряченный черезъ мѣру желудокъ.
   -- Ахъ, вотъ еще! Смотрите, какая чудесная!-- сказала Шарлота.-- Скушайте еще... одну только!
   -- Превосходная вещь эти устрицы!-- замѣтилъ мистеръ Клейполь, проглатывая ее.-- Какая жалость, что такъ тяжело въ желудкѣ, когда ихъ слишкомъ много проглотишь. Не правда-ли, Шарлота?
   -- Это, знаете ли, даже жестоко!-- отвѣчала Шарлота.
   -- Вѣрно, -- подтвердилъ мистеръ Клейполь.-- А ты любишь устрицы?
   -- Не очень, -- отвѣчала Шарлота, -- я больше люблю смотрѣть, когда вы сами ихъ кушаете.
   -- Господи!-- сказалъ Ноэ.-- Какъ странно!
   -- Скушайте еще, -- сказала Шарлота.-- Смотрите, какая у нея красивая, нѣжная бородка.
   -- Не могу, больше, -- сказалъ Ное.-- А жаль, что не могу! Подойди ближе, Шарлота, я хочу поцѣловать тебя.
   -- Что!-- крикнулъ мистеръ Бембль, влетая въ комнату.-- Повтори это, сэръ!
   Шарлота вскрикнула и закрыла лицо передникомъ. Мистеръ Клейполь, не измѣнивъ нисколько своего положенія въ креслѣ, опустилъ только ногу на полъ и съ ужасомъ смотрѣлъ на сторожа.
   -- Повтори это еще разъ, гадкій, нахальный мальчишка!-- сказалъ мистеръ Бембль.-- Какъ ты смѣешь говорить такія вещи, сэръ! Поцѣловать ее! -- съ негодованіемъ воскликнулъ мистеръ Бембль. Тьфу!
   -- Я совсѣмъ и не хотѣлъ этого, -- захныкалъ Ноэ.-- Она всегда сама цѣлуетъ меня и не спрашиваетъ даже, хочу я или не хочу.
   -- О, Ноэ!-- воскликнула Шарлота съ упрекомъ.
   -- Да, сама... Хорошо знаешь, что сама, -- отвѣчалъ Ноэ.-- Она всегда сама это дѣлаетъ, мистеръ Бембль, сэръ! Она сама часто щекочетъ мнѣ подбородокъ, сэръ, и разными манерами показываетъ мнѣ свою любовь.
   -- Молчать!-- крикнулъ сурово мистеръ Бембль.-- Ступайте внизъ, ма'амъ! Ноэ, закрой лавку! Ни слова! Когда хозяинъ придетъ домой, скажи ему, что приходилъ мистеръ Бембль и просилъ передать ему, что завтра послѣ завтрака надо схоронить одну старуху. Слышишь, сэръ! Цѣловаться! -- воскликнулъ снова мистеръ Бембль, подымая кверху руки.-- До какого ужаса доходить испорченность низшихъ классовъ прихода! Нѣтъ, если парламентъ не обратитъ на это должнаго вниманія, то пропала наша страна и мирные нравы нашихъ поселянъ!
   Съ этими словами приходскій сторожъ гордо и величественно вышелъ изъ дома гробовщика.
   Теперь, проведавъ достаточно далеко приходскаго сторожа и сдѣлавъ необходимыя распоряженія относительно погребенія старухи, мы находимъ нужнымъ навести справки о молодомъ Оливерѣ Твистѣ, дабы узнать, лежитъ ли онъ еще въ той канавѣ, куда его положилъ Тоби Крекитъ.
  

XXVIII. Продолженіе приключеній Оливера Твиста.

   -- Дерите горло, дерите! Волки!-- сказалъ Сайксъ, -- скрежеща зубами.-- Хотѣлось бы мнѣ запопасть кого нибудь изъ васъ! Не такъ бы еще завыли!
   Сайксъ проворчалъ эти слова со всею злобою, на какую только была способна его жестокая душа и положилъ раненаго мальчика на колѣни, оглядываясь въ ту сторону, гдѣ были его презлѣдователи. Но густой туманъ и ночная тьма мѣшали ему что либо видѣть; онъ слышалъ только громкіе крики людей, къ которымъ скоро примѣшался съ разныхъ сторонъ лай собакъ, разбуженныхъ набатомъ.
   -- Стой ты, трусливая собака! -- крикнулъ разбойникъ Тоби Крекиту, удиравшему съ всею быстротой своихъ длинныхъ ногъ.-- Стой!
   Тоби остановился. Онъ не былъ хорошо увѣренъ, что находится внѣ выстрѣла, и зналъ, что съ Сайксомъ шутки плохи, когда онъ находится въ такомъ состояніи духа.
   -- Подержи-ка мальчика! -- съ бѣшенствомъ крикнулъ Сайксъ.-- Назадъ!
   Тоби сдѣлалъ видъ, что хочетъ вернуться, но шелъ назадъ медленно, неохотно и что-то бормоталъ себѣ подъ носъ съ недовольнымъ видомъ.
   -- Ну, поворачивайся!-- крикнулъ Сайксъ, укладывая мальчика въ сухую канаву и вынимая пистолетъ изъ кармана.-- Со мною, братъ, шутки плохи.
   Крики тѣмъ временемъ усилились и стали громче. Сайксъ, оглянувшись кругомъ, увидѣлъ, что люди, гнавшіеся за ними, уже перелѣзали изгородь того поля, гдѣ они стояли, и что впереди нихъ бѣгутъ двѣ собаки.
   -- Пропали мы, Биллъ!-- крикнулъ Тоби.-- Брось ребенка и удирай!
   Съ этими словами мистеръ Крекитъ, предпочитавшій скорѣе быть убитымъ, чѣмъ попасть въ руки своихъ враговъ, пустился удирать во всѣ лопатки. Сайксъ стиснулъ зубы и оглянулся кругомъ. Прикрывъ затѣмъ Оливера плащемъ, въ который его завернули впопыхахъ, онъ бросился по направленію вдоль изгороди, чтобы отвлечь вниманіе отъ того мѣста, гдѣ лежалъ мальчикъ,остановился на секунду у того мѣста, гдѣ двѣ изгороди встрѣчались подъ угломъ, выстрѣлилъ на воздухъ изъ пистолета и, перескочивъ однимъ прыжкомъ черезъ изгородь, скрылся изъ виду.
   -- Го, гой сюда!-- крикнулъ чей то голосъ.-- Пинчеръ! Нептунъ! Сюда! сюда!
   Собаки, которыя такъ же, повидимому, неохотно преслѣдовали воровъ, какъ и хозяева ихъ, немедленно повиновались. Трое мужчинъ, пробѣжавъ нѣсколько шаговъ по полю, остановились и стали совѣщаться между собою.
   -- Я совѣтую, или вѣрнѣе, приказываю вернуться домой, -- сказалъ самый толстый изъ нихъ.
   -- Мнѣ всегда пріятно то, что пріятно мистеру Джайльсу, -- сказалъ коротенькій, тоненькій человѣкъ съ блѣднымъ лицомъ и заискивающими маверами, какія всегда бываютъ у трусовъ.
   -- Я то же, джентльмены, не желаю противорѣчить, -- сказалъ третій, который звалъ назадъ собакъ.-- Мистеръ Джайльсъ знаетъ, что дѣлаетъ.
   -- Разумѣется, -- отвѣчалъ коротенькій человѣкъ, -- мы не имѣемъ права противорѣчить тому, что говоритъ мистеръ Джайльсъ. Нѣтъ, нѣтъ, я знаю свое положеніе. Мое дѣло знать всегда свое положеніе.
   Сказать правду, маленькій человѣчекъ дѣйствительно понималъ свое положеніе и зналъ прекрасно, что въ данную минуту оно не вполнѣ безопасно, а потому зубы его такъ стучали, какъ въ лихорадкѣ.
   -- Вы боитесь, Бриттльсъ?-- сказалъ мистеръ Джайльсъ.
   -- Нисколько, -- сказалъ Бриттльсъ.
   -- Боитесь, -- сказалъ Джайльсъ.
   -- "Вы" ошибаетесь, мистеръ Джайльсъ, -- сказалъ Бриттльсъ.
   -- Нѣтъ, "вы" лжете, Бриттльсъ, -- сказалъ мистеръ Джайльсъ.
   Насмѣшка мистера Джайльса была главной причиной этихъ пререканій, а насмѣшка мистера Джайльса была вызвана тѣмъ, что всѣ ссылались на него, говоря о возвращеніи домой. Третій человѣкъ закончилъ этотъ споръ самымъ философскимъ образомъ.
   -- Знаете, что я вамъ скажу, джентльмены, -- сказалъ онъ, -- мы всѣ трусимъ.
   -- Говорите за себя, сэръ, -- сказалъ мистеръ Джайльсъ, самый блѣдный изъ всѣхъ трехъ.
   -- Такъ я и дѣлаю, -- отвѣчалъ третій.-- Ничего нѣтъ удивительнаго, что мы трусимъ при такихъ обстоятельствахъ. Я трушу.
   -- И я также, -- сказалъ Бриттльсъ, -- только никогда не слѣдуетъ упрекать въ этомъ человѣка.
   Такое искреннее сознаніе смягчило мистера Джайльса, который признался также, что боится, послѣ чего всѣ трое оглянулись кругомъ и съ полнымъ единодушенъ пустились обратно домой и бѣжали до тѣхъ поръ, пока мистеръ Джайльсъ (который былъ вооруженъ вилами и запыхалс >   Наступило молчаніе, во время котораго Роза, закрывъ лицо рукою, дала волю слезамъ. Генрихъ все еще держалъ другую ея руку.-- Но что, сказалъ онъ тихимъ голосомъ: принуждаетъ васъ къ этому?
   -- Вы имѣете право знать все, замѣтила Роза.-- Вы ничего не можете сказать противъ моихъ словъ. Я исполняю свою обязанность въ-отношеніи къ другимъ и къ самой-себѣ.
   -- Къ самой-себѣ?
   -- Да, Генрихъ. Я, бѣдная дѣвушка безъ родныхъ, безъ имени, не хочу, чтобъ свѣтъ думалъ, что я воспользовалась вашею первою любовію и уничтожила вашу будущность, которая можетъ быть блестящею...
   -- Если-ваши чувства согласны съ вашими понятіями объ обязанности... началъ Генрихъ.
   -- Они несогласны, отвѣчала Роза, краснѣя.
   -- Такъ вы не отвергаете любви моей? вскричалъ Генрихъ.-- Скажите только это, Роза, и вы смягчите жестокость своего приговора.
   -- Если бъ я могла сдѣлать это, не вредя тому, кого люблю,-- я могла бы...
   -- Иначе принять это объясненіе? сказалъ Генрихъ.-- О, говорите! говорите...
   -- Да, я могла бы, сказала Роза.-- Но къ-чему продолжать этотъ тягостный разговоръ? прибавила она освобождая свою руку:-- тягостный особенно для меня, хоть я всегда буду счастлива мыслью, что вы любите меня... Прощайте, Генрихъ! Мы никогда болѣе не встрѣтимся. Пусть молитвы людей, преданныхъ вамъ душою, сдѣлаютъ васъ навсегда счастливымъ.
   -- Одно слово, Роза! сказалъ Генрихъ.-- Какая главная причина вашего отказа? Еслибъ я былъ бѣденъ, еслибъ моею участью была жизнь безвѣстная, еслибъ я былъ несчастливъ,-- вы отвергли бы меня?
   -- Не принуждайте меня отвѣчать, сказала Роза.-- Ваше предположеніе никогда не можетъ осуществиться... къ-чему говорить о невозможномъ?
   -- Именемъ всего, что свято для васъ, заклинаю васъ, отвѣчайте!
   -- Если бъ измѣнилась ваша участь, сказала Роза: -- еслибъ я могла помочь вамъ или утѣшить васъ въ несчастіи, я отдала бы вамъ все... Теперь я имѣю причины быть счастливою, очень счастливою; но тогда, Генрихъ, я была бы еще счастливѣе.
   Прежнія надежды дѣвушки оживились въ душѣ ея при этомъ признаніи; слезы заблистали въ глазахъ ея.
   -- Я не могу удержать эти слезы; онѣ еще болѣе укрѣпляютъ меня въ моемъ намѣреніи, сказала Роза, протягивая руку.-- Я должна оставить васъ.
   -- Прошу еще объ одномъ, сказалъ Генрихъ.-- Еще одинъ, послѣдній разъ позвольте мнѣ говорить съ вами о томъ же.
   -- Только не старайтесь заставить меня перемѣнить мое намѣреніе; это невозможно.
   -- Нѣтъ, сказалъ Генрихъ.-- Я предложу вамъ тогда, что буду имѣть, и если вы откажете, я не буду болѣе настаивать.
   -- Хорошо! отвѣчала Роза.
   Она опять протянула ему руку; но молодой человѣкъ привлекъ ее къ груди своей и, напечатлѣвъ поцалуй на прекрасномъ челѣ ея, вышелъ изъ комнаты.
   

ГЛАВА XXXV,
которая можетъ показаться ненужною, но которую необходимо прочесть.

   -- И такъ, вы хотите быть моимъ спутникомъ въ нынѣшнее утро,-- а? сказалъ докторъ, когда Генрихъ Мели засталъ его и Оливера за завтракомъ.-- Вы, однако, за полчаса говорили другое?
   -- Я раздумалъ, отвѣчалъ Генрихъ, краснѣя.
   -- Но вчера утромъ, вы, какъ почтительный сынъ, хотѣли идти вмѣстѣ съ матушкою; до обѣда вы сказали, что проводите меня по дорогѣ въ Лондонъ, а ночью будите меня съ таинственностью, чтобъ встать прежде дамъ; отъ-этого и Оливеръ сидитъ теперь за завтракомъ вмѣсто того, чтобъ бѣгать по полямъ. Неправда ли, Оливеръ?
   -- Мнѣ было бы очень жаль, если бъ вы уѣхали отсюда въ то время, когда меня не было дома, отвѣчалъ Оливеръ.
   -- Именно, сказалъ докторъ.-- Но, говоря серьёзно, Генрихъ, не получили ли вы какого-нибудь извѣстія изъ города?
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ Генрихъ:-- отъ дяди я во все время моего пребыванія здѣсь не получилъ ни одного письма.
   -- Но скоро будутъ выборы въ парламентъ. Смотрите не опоздайте, сказалъ докторъ.
   -- Генрихъ не отвѣчалъ ни слова. Почтовая карета подъѣхала къ воротамъ, и Джильсъ началъ укладывать чемоданы. Докторъ вывелъ.
   -- Оливеръ, сказалъ Генрихъ тихимъ голосомъ:-- мнѣ нужно сказать тебѣ слово.
   Оливеръ подошелъ къ Генриху, удивленный его грустнымъ и заботливымъ видомъ.
   -- Ты теперь умѣешь хорошо писать? спросилъ Генрихъ.
   -- Умѣю-съ.
   -- Я на нѣсколько времени уѣзжаю изъ дому, и хочу, чтобъ ты писалъ ко мнѣ каждый понедѣльникъ въ Лондонъ: согласенъ?
   -- О, конечно; я буду гордиться этимъ! вскричалъ Оливеръ, восхищенный такимъ порученіемъ.
   -- Я хотѣлъ бы знать все, что касается до моей матушки и до миссъ Мели, сказалъ молодой человѣкъ.-- Ты можешь писать, гдѣ вы гуляете, о чемъ вы говорите и какъ ока,-- я хочу сказать отъ, счастливы ли, здоровы ли... Понимаешь?
   -- Понимаю, понимаю.
   -- Я хотѣлъ бы, чтобъ ты не говорилъ имъ объ этомъ, сказалъ Генрихъ:-- потому-что это можетъ заставить матушку писать ко мнѣ чаще, а такая переписка будетъ безпокоить и утомлять ее. Пусть это останется между нами; но только ты все описывай мнѣ, все... Я полагаюсь на тебя.
   Обрадованный Оливеръ обѣщался хранить все въ тайнъ, и Генрихъ разстался съ нимъ, утѣшая его своимъ участіемъ и покровительствомъ.
   Докторъ сидѣлъ въ каретъ; Джильсъ держалъ дверь отворенною" а изъ саду выглядывали горничныя. Генрихъ бросилъ одинъ взглядъ на рѣшетчатое окно и прыгнулъ въ карету.
   -- Пошелъ! закричалъ онъ: -- скорѣе, во весь галопъ!
   Карета быстро покатилась, оставляя за собою облако пыли, и изрѣдка мелькая между деревьями; стукъ колесъ дѣлался тише и тише, и скоро совсѣмъ смолкъ въ отдаленіи.
   Но чьи-то глаза слѣдили за каретою до-тѣхъ-поръ, пока она совсѣмъ скрылась; и еслибъ Генрихъ могъ видѣть сквозь бѣлую занавѣску рѣшетчатаго окна, то увидѣлъ бы Розу.
   -- Онъ кажется веселымъ и счастливымъ, сказала она наконецъ. Я прежде боялась за него. Я ошибалась. Я очень, очень рада.
   Есть слезы радости и печали; но тѣ, которыя проливала Роза, сидя задумчиво у окна и все смотря вдаль, выражали болѣе горесть, нежели радость.
   

ГЛАВА XXXVI,
изъ которой читатель увидитъ, какъ непрочно супружеское счастіе.

   Мистеръ Бомбль сидѣлъ въ залѣ Рабочаго Дома, печально устремивъ глаза на рѣшетчатое окно, сквозь которое едва пробивались лучи солнечные. Бумажная клѣтка для мухъ висѣла на потолкѣ; онъ часто поднималъ на нее глаза съ грустною думою, и когда безпечныя летуньи кружились около пышной сѣтки, мистеръ Бомбль испускалъ глубокій вздохъ, а лицо его хмурилось. Мистеръ Бомбль былъ въ размышленіи, и, быть-можетъ, мухи напомнили ему какое-нибудь тягостное происшествіе изъ его собственной жизни.
   Но не одна печаль мистера Бомбля могла возбудить сожалѣніе въ зрителѣ. Въ одеждѣ его не доставало многаго, столь тѣсно соединеннаго съ его особою: видно, что въ положенія его произошла большая перемѣна. Гдѣ обшитый золотомъ воротникъ и треугольная шляпа? Онъ по-прежнему носилъ короткіе панталоны и темные чулки, но уже не прежніе. Сюртукъ его былъ съ длинными полами, но какъ отличенъ отъ прежняго! Величественная треугольная шляпа замѣнилась скромною круглою: мистеръ Бомбль не былъ уже смотрителемъ богоугодныхъ заведеніе!..
   Въ жизни есть званія, которыя, независимо отъ существенныхъ своихъ выгодъ, пріобрѣтаютъ особенную важность и достоинство отъ сюртуковъ и жилетовъ, къ нимъ принадлежащихъ. Отнимите у смотрителя треугольную шляпу и золотой галунъ, что такое онъ будетъ! Простой человѣкъ, и больше ничего.
   Мистеръ Бомбль женился на мистриссъ Корней и сдѣлался начальникомъ рабочаго дома. Другой смотритель заступилъ его мѣсто) къ этому смотрителю перешли треугольная шляпа, сюртукъ съ золотымъ галуномъ и трость.
   -- Завтра атому будетъ уже два мѣсяца! сказалъ мистеръ Бомбль со вздохомъ.-- Эти мѣсяцы мнѣ кажутся вѣкомъ.
   Можно бы подумать, что мистеръ Бомбль сосредоточилъ все свое счастіе въ восьми недѣляхъ; но вздохъ... вздохъ доказывалъ противное.
   -- Я продалъ себя, сказалъ мистеръ Бомбль, продолжая разсуждать:-- за шесть чайныхъ ложекъ, за пару сахарныхъ щипцовъ, за молочникъ и за двадцать Фунтовъ стерлинговъ чистыхъ денегъ. Дешево, слишкомъ-дешево!
   -- Дешево! закричалъ рѣзкій голосъ на ухо мистеру Бомблю.-- Ты ровно ничего не стоишь, и я слишкомъ дорого заплатила за тебя, Богъ видитъ это!
   Мистеръ Бомбль обернулся и увидѣлъ лицо своей супруги, которая, не совсѣмъ понявъ его жалобы, сказала эти слова наудачу.
   -- Мистриссъ Бомбль! сказалъ мистеръ Бомбль съ сантиментальною суровостію.
   -- Ну! вскричала она.
   -- Сдѣлайте милость, взгляните на меня, сказалъ Бомбль, устремивъ на нее глаза.
   -- (Если она устоитъ противъ моего взгляда, думалъ Бомбль:-- то устоитъ противъ всего въ свѣтѣ. Передъ нимъ дрожали многіе. Если жь она заставитъ меня потупить глаза, власть моя навсегда пропала.)
   Но когда-то страшный взглядъ Бомбля теперь не смутилъ уже дражайшей его воловины; напротивъ, она встрѣтила его съ презрѣніемъ, и даже громко захохотала.
   Услышавъ этотъ неожиданный смѣхъ, мистеръ Бомбль сначала не вѣрилъ ушамъ своимъ, но потомъ пришелъ въ неописанный ужасъ. Уныніе овладѣло имъ, когда снова раздался голосъ его супруга.
   -- Что? ты вѣрно хочешь цѣлый день сидѣть здѣсь, выпучивъ глаза? спросила мистриссъ Бомбль.
   -- Я буду сидѣть здѣсь сколько мнѣ вздумается, замѣтилъ мистеръ Бомбль:-- и дѣлать, что мнѣ угодно; таково мое предназначеніе.
   -- Твое предназначеніе! со смѣхомъ вскричала мистриссъ Бомбль.
   -- Да, замѣтилъ мистеръ Бомбль.-- Предназначеніе мужчины -- повелѣвать.
   -- А скажите, пожалуйста, какое предназначеніе женщины?
   -- Повиноваться, сударыня! закричалъ мистеръ Бомбль громовымъ голосомъ.-- Если бъ покойный супругъ вашъ научилъ васъ этому, то вѣроятно былъ бы теперь живъ. Я желалъ бы, чтобъ онъ былъ живъ, бѣдняжка!
   Мистриссъ Бомбль, видя, что наступала рѣшительная минута, и что одинъ окончательный ударъ долженъ рѣшить первенство въ чью-нибудь пользу, едва услышала о покойномъ мужѣ, какъ упала на стулъ и съ громкимъ воплемъ залилась слезами.
   Но мистеръ Бомбль былъ не такого свойства, чтобъ могъ растрогаться слезами: сердце его было изъ непромокаемой матеріи. Его чувства, подобно шляпамъ, небоящимся дождя, питались слезами; эти слезы, какъ свидѣтели его власти и могущества, даже нравились ему. Онъ взглянулъ на свою супругу съ самодовольствіемъ и оросилъ ее кричать громче, говоря, что это полезно для здоровья.
   -- Слезы моютъ лицо, очищаютъ глаза и утишаютъ злость, сказалъ мистеръ Бомбль:-- кричи громче.
   Послѣ этой шутки, мистеръ Бомбль снялъ съ гвоздя свою шляпу и надѣлъ ее на бокъ, какъ человѣкъ, доказывающій свое превосходство, положилъ руки въ карманы и въ веселомъ расположеніи духа пошелъ къ дверямъ.
   Но мистриссъ Корней заливалась слезами, потому-что не хотѣла начать прямой атаки; теперь она нашла себя принужденною прибѣгнуть къ этому средству, и недолго заставила ждать мастера Бомбля.
   Прежде всего онъ почувствовалъ глухой звукъ, послѣ котораго шляпа его вдругъ отлетѣла въ противоположный уголъ комнаты. Такимъ образомъ голова его осталась обнаженною, и опытная дама, схвативъ его за галстухъ одною рукою, другою начала пускать въ него градъ ударовъ. Послѣ этого, она стала царапать ему лицо и рвать волосы; окоичявъ же наказаніе, толкнула его на стулъ и велѣла молчать.
   -- Встань, сказала мистриссъ Бомбль повелительно:-- и убирайся прочь съ глазъ моихъ, если не хочешь довести меня до отчаянія.
   Мистеръ Бомбль всталъ съ испуганнымъ видомъ, удивляясь, можетъ ли быть что-нибудь еще отчаяннѣе, и теребя свою шляпу смотрѣлъ на дверь.
   -- Уйдешь ли ты? спросила мистриссъ Бомбль.
   -- Сейчасъ, мой другъ, сейчасъ... сказалъ мистеръ Бомбль, дѣлая быстрое движеніе къ двери.-- Я не имѣлъ намѣренія... я иду, мой другъ... Вы такъ жестоки, что я, право...
   Въ эту минуту мистриссъ Бомбль сдѣлала нѣсколько шаговъ впередъ, чтобъ поправить коверъ, который сдвинулся съ мѣста во время битвы, и мистеръ Бомбль тотчасъ бросился изъ комнаты, оставивъ за супругою поле сраженія.
   Мистеръ Бомбль былъ крѣпко удивленъ и крѣпко побитъ. Но онъ испилъ еще не всю чашу. Обошедъ вокругъ дома и разсудивъ въ первый разъ, что супружескіе законы слишкомъ-строги, онъ вошелъ въ комнату, гдѣ нѣсколько женщинъ мыли приходское бѣлье и откуда слышался громкій говоръ многихъ голосовъ.
   -- Гм! сказалъ мистеръ Бомбль, принимая все прежнее свое достоинство:-- пусть по-крайней-мѣрѣ эти женщины будутъ уважать наше предназначеніе. Эй, вы! сороки! что вы тутъ раскричались?
   Съ этими словами мистеръ Бомбль отперъ дверь и вошелъ съ грознымъ и сердитымъ видомъ, который вдругъ измѣнился въ кроткій и смиренный, когда онъ увидѣлъ тутъ свою супругу.
   -- Другъ мой, сказалъ мистеръ Бомбль:-- я не зналъ, что вы здѣсь.
   -- Не зналъ, что я здѣсь? повторила мистриссъ Бомбль.-- А что ты здѣсь дѣлаешь?
   -- Я думалъ, что онѣ слишкомъ-много говорятъ вмѣсто того, чтобъ работать, мой другъ, отвѣчалъ мистеръ Бомбль, разсѣнно смотря на пару старухъ, удивлявшихся смиренію начальника Рабочаго Дома.
   -- Ты думалъ, что онѣ говорятъ слишкомъ много? сказала мистриссъ Бомбль.-- А тебѣ какое до этого дѣло?
   -- Но... мой другъ... шепталъ Бомбль съ покорностью.
   -- Я тебя спрашиваю, какое тебѣ до этого дѣло? снова спросила мистриссъ Бомбль.
   -- Правда, вы здѣсь смотрительница, мой другъ, сказалъ Бомбль:-- но я думалъ, что васъ нѣтъ здѣсь.
   -- Прошу васъ, мистеръ Бомбль, отвѣчала его супруга:-- не вмѣшиваться не въ свое дѣло, и не соваться туда, куда не надо, на посмѣшище цѣлому дому. Вы дуракъ, мистеръ Бомбль! Подите вонъ отсюда!
   Мистеръ Бомбль съ стѣсненнымъ сердцемъ, видя восхищеніе двухъ старухъ, медлилъ съ минуту. Мистриссъ Бомбль, теряя терпѣніе, схватила тазъ съ мыломъ и, показывая на дверь, приказывала ему тотчасъ удалиться, грозя, въ случаѣ неповиновенія, вылить все ему на голову.
   Что могъ тутъ предпринять мистеръ Бомбль? Онъ печально осмотрѣлся кругомъ и ушелъ; но когда онъ подходилъ къ двери, смѣхъ женщинъ отозвался въ ушахъ его. Этого только не доставало. Онъ былъ униженъ даже въ глазахъ этихъ женщинъ; онъ потерялъ вѣсъ и силу даже передъ воспитанницами; онъ упалъ съ высоты величія смотрителя богоугодныхъ заведеній въ самую глубь несчастнаго положенія человѣка, которымъ управляетъ жена.
   -- И все это въ два мѣсяца! сказалъ мастеръ Бомбль, терзаеный горестными мыслями.-- Два мѣсяца назадъ, не болѣе какъ два мѣсяца, я былъ не только самъ себѣ господинъ, но начальствовалъ надъ цѣлымъ приходомъ; а теперь?
   Это ужь было слишкомъ. Мистеръ Бомбль далъ пощечину мальчику, который отворялъ ему дверь, и разсѣянно вышелъ на улицу.
   Онъ ходилъ изъ одной улицы въ другую, пока усталость не заставила его забыть тоску; онъ почувствовалъ жажду. Переходя мимо нѣсколькихъ трактировъ, онъ наконецъ остановился передъ однимъ изъ нихъ. Тамъ ему показалась въ окно, былъ только одинъ посѣтитель. Въ это время пошелъ сильный дождь и побѣдилъ его нерѣшительность; мистеръ Бомбль вошелъ и, приказавъ подать себѣ пить, вступилъ въ комнату, въ которую заглядывалъ съ улицы.
   Человѣкъ, сидѣвшій тамъ, высокій и смуглый, былъ завернуть въ длинный плащъ. Онъ казался иностранцемъ; по блуждающему его взгляду и запыленной одеждѣ можно было заключить, что онъ человѣкъ дорожный. Незнакомецъ осмотрѣлъ Бомбля съ ногъ до головы, но едва кивнулъ головою на его привѣтствіе.
   У мистера Бомбля чувства собственнаго достоинства было достаточно для двоихъ; онъ молча выпилъ свой джинъ и началъ читать газету съ важнымъ видомъ.
   Случилось однако, какъ случается очень-часто съ людьми въ подобныхъ обстоятельствахъ, что мистеръ Бомбль почувствовалъ неодолимое желаніе бросить взглядъ на незнакомца, и смутился, встрѣтившись съ его взглядомъ. въ этомъ взглядѣ, яркомъ и пронзительномъ, была какая-то отвратительная смѣсь подозрѣнія и недовѣрчивости.
   Когда такимъ образомъ глаза ихъ нѣсколько разъ встрѣтились незнакомецъ глухимъ голосомъ прервалъ молчаніе.
   -- Вы меня искали, когда смотрѣли въ окно? спросилъ онъ.
   -- Я имѣю честь говорить съ мистеромъ... Здѣсь Бомбль остановился, любопытствуя узнать имя незнакомца.
   -- Вяжу, что не меня, сказалъ послѣдній насмѣшливо:-- иначе вы знали бы мое имя. Вамъ оно неизвѣстно, и я совѣтую не спрашивать о немъ.
   -- Я не имѣлъ намѣренія оскорбить васъ, молодой человѣкъ, величественно замѣтилъ Бомбль.
   -- И не могли бы, отвѣчалъ незнакомецъ.
   Наступило новое молчаніе, которое опять прервано было незнакомцемъ.
   -- Мнѣ кажется, я видалъ васъ прежде, сказалъ онъ.-- Тогда вы были иначе одѣты; вы кажется были смотрителемъ?
   -- Былъ, сказалъ мистеръ Бомбль съ нѣкоторымъ удивленіемъ.-- Смотрителемъ богоугодныхъ заведеніе.
   -- Именно, продолжалъ другой, кивнувъ головою: -- я видѣлъ васъ въ этомъ званіи. Что же вы теперь?
   -- Начальникъ Рабочаго Дома, сказалъ мистеръ Бомбль тихо и выразительно, желая заставить незнакомца перемѣнить фамильярный тонъ.-- Начальникъ Рабочаго Дома, молодой человѣкъ.
   -- Вы безъ сомнѣнія такъ же заботитесь о своихъ выгодахъ, какъ и прежде? спросилъ незнакомецъ, смотря въ глаза удивленному Бомблю.-- Говорите правду. Вы видите, я хорошо васъ знаю.-- Мнѣ кажется, сказалъ мистеръ Бомбль, осматривая незнакомца съ ногъ до головы съ видимымъ смущеніемъ: -- что женатый человѣкъ не долженъ отказываться отъ лишняго пенса, который иногда падаетъ къ нему въ карманъ. Приходъ не такъ хорошо платитъ, чтобъ служащіе ему не имѣли ни въ чемъ недостатка.
   Незнакомецъ улыбнулся и снова кивнулъ головою, какъ-бы довольный тѣмъ, что не ошибся въ Бомблѣ; потомъ позвонилъ въ колокольчикъ.
   -- Налей опятъ этотъ стаканъ, сказалъ онъ, показывая трактирщику на пустой стаканъ Бомбля.-- Сдѣлай покрѣпче и горячѣе. Вы такъ любите?
   -- Не очень крѣпко... отвѣчалъ мистеръ Бомбль, закашливаясь.
   -- Понимаешь, что это значитъ? сказалъ незнакомецъ.
   Трактирщикъ усмѣхнулся, исчезъ, и скоро возвратился съ пуншомъ, котораго первый глотокъ отуманилъ глаза мистеру Бомблю.
   -- Теперь выслушайте меня, сказалъ незнакомецъ. запирая дверь и окно.-- Я шелъ сюда съ тѣмъ, чтобъ видѣть васъ, и по одному изъ тѣхъ случаевъ, которые чортъ доставляетъ друзьямъ своимъ, вы вошла въ комнату именно тогда, какъ я объ васъ думалъ. Я хотѣлъ бы отобрать отъ васъ нѣкоторыя свѣдѣнія; но не думайте, что вы останетесь за то безъ награды. Вотъ на первый случай.
   Говоря это, онъ покатилъ по столу пару червонцевъ, и когда Бомбль, удостовѣряй, что это червонцы не обрѣзанные, положилъ ихъ въ карманъ,-- тотъ продолжалъ:
   -- Вспомните, что было двѣнадцать лѣтъ назадъ, зимою.
   -- Это что-то давно, сказалъ Бомбль.-- Да, помню.
   -- Сцена въ Домѣ Призрѣнія.
   -- Хорошо!
   -- Время -- ночь.
   -- Хорошо!
   -- А мѣсто -- грязная канура, гдѣ несчастныя даютъ жизнь несчастнымъ дѣтямъ и скрываютъ свой стыдъ въ моимъ.
   -- Я думаю, это комната пріюта, замѣтилъ Бомбль.
   -- Да, сказалъ незнакомецъ.-- Тамъ родился мальчикъ...
   -- Много мальчиковъ, замѣтилъ Бомбль, качая головою.
   -- Я говорю объ одномъ! съ нетерпѣніемъ вскричалъ незнакомецъ: -- о блѣднолицой собакѣ, которую отдали къ гробовщику (я бы желалъ, чтобъ онъ сдѣлалъ тамъ себѣ гробъ и схоронилъ себя) и которая послѣ убѣжала въ Лондонъ.
   -- Вы говорите объ Оливерѣ Твистѣ? сказалъ Бомбль.-- Я помню "то; онъ былъ страшный негодяй...
   -- Я не объ немъ хочу слышать; объ немъ я уже довольно слышалъ, сказалъ незнакомецъ, прерывая Бонбля, готовившагося начать длинную рѣчь о преступленіяхъ бѣднаго Оливера:-- а о женщинѣ, о вѣдьмѣ, которая ходила за его матерью. Гдѣ она?
   -- Гдѣ она? сказалъ мистеръ Бомбль, развеселившійся отъ джину.-- Это трудно сказать; ея теперь не найдти ужь вамъ.
   -- Что это значитъ?
   -- То, что она умерла прошедшею зимою, отвѣчалъ мистеръ Бомбль.
   Незнакомецъ пристально посмотрѣлъ на него и потомъ погрузился въ размышленія. Нѣсколько времени онъ не зналъ радоваться или печалиться такому извѣстію, наконецъ вздохнулъ свободно и хотѣлъ идти.
   Мистеръ Бомбль былъ довольно-хитеръ и догадался, что въ рукахъ его дражайшей половины должна быть какая-нибудь тайна. Онъ хорошо помнилъ ночь смерти старой Селли, о которой ничего не хотѣла ему разсказывать мистриссъ Корней; однакожь, изъ нѣкоторыхъ словъ ея, онъ тогда же замѣтилъ, что дѣло шло о приключеніи, случившемся въ то время, когда Селли была сидѣлкою при матери Оливера. Быстро сообразивъ эти обстоятельства, онъ съ таинственнымъ видомъ увѣдомилъ незнакомца, что одна женщина была наединѣ съ старухой передъ самой ея смертью, и потому, по мнѣнію его, можетъ дать подробнѣйшія свѣдѣнія о предметѣ его вопроса.
   -- Какимъ образомъ я могу найдти ее? спросилъ незнакомецъ, котораго опасенія снова возбудились.
   -- Не иначе, какъ чрезъ меня, отвѣчалъ Бомбль.
   -- Когда же? поспѣшно вскричалъ незнакомецъ.
   -- Завтра.
   -- Въ девять часовъ вечера, сказалъ незнакомецъ, написавъ на клочкѣ бумаги свой адресъ: -- въ девять часовъ вечера приведите ее ко мнѣ. Я не считаю нужнымъ просить васъ хранить все это въ тайнѣ, потому-что въ этомъ ваша собственная выгода.
   Съ этими словами онъ вышелъ за дверь, заплатилъ трактирщику и, коротко замѣтивъ, что имъ надо идти въ разныя стороны, напомнилъ еще разъ объ условленномъ часъ.
   Взглянувъ на адресъ, Бомбль замѣтилъ, что на немъ не было никакого имени. Незнакомецъ ушелъ недалеко; мистеръ Бомбль догналъ его.
   -- Кто это? вскричалъ незнакомецъ, вдругъ оборачиваясь, когда Бомбль коснулся его руки.-- Вы меня преслѣдуете?
   -- Одно слово, сказалъ Бомбль, показывая на клочокъ бумаги.-- Какое имя я долженъ спросить?
   -- Монксъ, сказалъ незнакомецъ, и поспѣшно скрылся.
   

ГЛАВА XXXVII
о томъ, что происходило между Бомблемъ, его супругою и Монксомъ, при ихъ ночномъ свиданіи.

   Былъ мрачный лѣтній вечеръ, и легкія облака, скопившись въ черныя тучи, готовились разразиться дождемъ и громомъ, когда мистеръ Бомбль съ супругою, вышедъ изъ большой городской улицы, направили путь свой къ маленькой колоніи изъ нѣсколькихъ разбросанныхъ домиковъ, въ одной милѣ отъ города, на болотистой почвъ по берегу рѣчки.
   Оба они покрыты были старыми, темными плащами, которые, защищая ихъ отъ дождя, въ то же время скрывали отъ глазъ любопытныхъ; мужъ несъ фонарь, въ которомъ не видно было огня, и шелъ впереди по грязи, показывая путь женѣ. Они шли въ глубокомъ молчаніи; изрѣдка мистеръ Бомбль уменьшалъ шаги и оборачивалъ голову, чтобъ удостовѣриться, слѣдуетъ ли за нимъ его спутница, и потомъ снова шелъ скорѣе къ назначенному мѣсту.
   Это мѣсто было давно извѣстно, какъ пристанище людей, которые, подъ предлогомъ работы, жили тамъ, занимаясь грабежомъ и разбоями. То было собраніе низменныхъ лачужекъ, на-скоро построенныхъ большею частью изъ стараго корабельнаго лѣса и разбросанныхъ въ безпорядкѣ вдоль берега рѣки. Нѣсколько лодокъ, вытащенныхъ на берегъ, могло бы обнаруживать промыселъ жителей; но одинъ взглядъ на принадлежности рыбаковъ показывалъ, что это ремесло было только благовиднымъ предлогомъ.
   Въ срединѣ группы хижинъ, недалеко отъ рѣки, стояло большое строеніе, прежде служившее Фабрикою, и вѣроятно доставлявшее работу жителямъ. Но оно давно превратилось въ развалины. Мыши, черви, сырость ослабили и погноили столбы, его поддерживавшіе, и большая часть строенія погрузилась въ окружавшее ее болото, между-тѣмъ, какъ другая, нависши надъ рѣкою, казалось, ждала случая обвалиться въ нее.
   Передъ этимъ строеніемъ остановилась достойная чета, между-тѣмъ, какъ дождь началъ идти сильнѣе и вдали слышались глухіе перекаты грома.
   -- Это должно быть здѣсь гдѣ-нибудь, сказалъ Бомбль, смотря на клочокъ бумаги.
   -- Здѣсь! закричалъ голосъ сверху.
   Бомбль поднялъ голову и увидѣлъ незнакомца, смотрѣвшаго изъ втораго этажа.
   -- Постойте немного, говорилъ онъ: -- я тотчасъ сойду къ вамъ. Съ этимъ словомъ голова исчезла.
   -- Это тотъ самый человѣкъ? спросила мистера Бомбля его супруга.
   Бомбль отвѣчалъ утвердительно.
   -- Такъ помни, чему я учила тебя, сказала она.-- Говори какъ-можно-меньше, или ты измѣнишь намъ...
   Мистеръ Бомбль, боязливо осматривавшій строеніе, готовъ былъ уже воротиться назадъ, когда Монксъ отворилъ небольшую дверь, возлѣ которой они стояли, и просилъ ихъ войдти.
   -- Входите! вскричалъ онъ съ нетерпѣніемъ, топая ногою о полъ.-- Не держите меня здѣсь!
   Женщина, сначала медлившая, смѣло вошла безъ дальнѣйшаго приглашенія, и мистеръ Бомбль противъ воли послѣдовалъ за нею, потерявъ уже свой гордый видъ.
   -- Какой чортъ держалъ васъ тамъ въ грязи? сказалъ Монксъ, оборачиваясь и запирая дверь.
   -- Мы хотѣли прохладиться... шепталъ Бомбль, недовѣрчиво осматриваясь.
   -- Прохладиться! повторилъ Монксъ.-- Весь дождь, который когда-нибудь падалъ, не зальетъ адскаго огня въ человѣкѣ. Вы не такъ скоро прохладитесь, увѣряю васъ.
   Послѣ такой пріятной рѣчи, Монксъ быстро оборотился къ женщинѣ и остановилъ на ней свой звѣрскій взглядъ -- такъ, что она, боявшаяся немногаго въ семъ свѣтѣ, потупила глаза въ землю.
   -- Это та женщина? спросилъ Монксъ.
   -- Гм! Это женщина... отвѣчалъ Бомбль, помня приказаніе жены.
   -- Вы думаете, что женщины не умѣютъ хранить тайны? прервала мистриссъ Бомбль.
   -- Я знаю, что онѣ всегда хранятъ одну тайну, пока ея не откроютъ, сказалъ Монксъ насмѣшливо.
   -- Какую? спросила тѣмъ же тономъ мистриссъ Бомбль.
   -- Потерю ихъ добраго имени, отвѣчалъ Монксъ.-- Такимъ образомъ, если женщина участвуетъ въ тайнѣ, за которую можетъ быть повѣшена, то я не боюсь ея болтовни. Понимаете?
   -- Нѣтъ, отвѣчала она краснѣя.
   -- Не понимаете? спросилъ Монксъ насмѣшливо.-- Впрочемъ, какъ вамъ и понять!..
   Грозя и насмѣхаясь надъ своими гостями и снова прося ихъ войдти, онъ прошелъ черезъ большую, низкую комнату, и готовился взойдти на извилистую лѣстницу, которая вела въ самый верхній этажъ, какъ вдругъ ослѣпительный блескъ молніи сверкнулъ сквозь отверстіе, и ударъ грома потрясъ все зданіе.
   -- Слышите? вскричалъ онъ, отступая назадъ.-- Я терпѣть не могу итого звука.
   Нѣсколько минутъ онъ молчалъ; потомъ вдругъ отнялъ руки отъ лица, которое, къ ужасу Бомбля, было совсѣмъ обезображено и почти черно.
   -- Эти припадки часто случаются со мною, сказалъ Монксъ, замѣтивъ его отчаяніе: -- особенно во время грозы. Теперь все прошло.
   Говоря это, онъ взошелъ по лѣстницѣ и, быстро затворивъ ставень у окна комнаты, въ которую вела она, повѣсилъ къ потолку фонарь, который бросилъ слабый свѣтъ на старый столъ и три стула, стоявшіе возлѣ него.
   -- Ну, сказалъ Монксъ, когда всѣ трое сѣли: -- чѣмъ скорѣе мы приступимъ къ дѣлу, тѣмъ лучше. Женщина вѣдь знаетъ въ чемъ дѣло?
   Этотъ вопросъ относился къ Бомблю, но жена его поспѣшила сама отвѣчать.
   -- Онъ говорилъ, что вы были при старухѣ въ ту ночь, какъ она умерла, и что она сказала вамъ кое-что...
   -- О матери и мальчикѣ, о которыхъ вы спрашивали? прервала мистриссъ Бомбль.-- Да.
   -- Первый вопросъ: какого рода было это извѣстіе? спросилъ Монксъ.
   -- Это второй, замѣтила женщина.-- Первый долженъ быть: что вы дадите за извѣстіе?
   -- Какъ же я могу сказать, не зная, какого рода оно? сказалъ Монксъ.
   -- Вы должны знать это лучше другихъ, отвѣчала мистриссъ Бомбль, не имѣя недостатка въ смѣлости.
   -- Гм! сказалъ Монксъ.-- Будетъ ли это стоять денегъ?
   -- Можетъ-быть.
   -- Это что-нибудь изъ ея одежды, сказалъ настойчиво Монксъ.-- Что-нибудь изъ...
   -- Лучше соглашайтесь, прервала мистриссъ Бомбль.-- Я вижу теперь, что вы именно тотъ человѣкъ, съ которымъ мнѣ надо говорить.
   Мистеръ Бомбль, непосвященный еще въ тайну своей супруги, прислушивался къ этому разговору, протянувъ шею и выпучивъ глаза на жену и Монкса. Удивленіе его еще болѣе усилилось, когда послѣдній спросилъ, какая сумма нужна за открытіе тайны.
   -- Сколько она стоитъ для васъ? спросила женщина такъ же спокойно, какъ прежде.
   -- Можетъ-быть и ничего,-- можетъ-быть и двадцать червонцевъ, отвѣчалъ Монксъ.-- Говорите, я узнаю, что изъ двухъ.
   -- Прибавьте еще пять; дайте мнѣ двадцать-пять золотыхъ, сказала женщина: -- и я вамъ открою все, что знаю; но не прежде.
   -- Двадцать-пять золотыхъ! вскричалъ Монксъ, отступая назадъ.
   -- Я, кажется, говорю понятно, отвѣчала мистриссъ Бомбль.-- Эта сумма, кажется, не очень велика.
   -- Не велика за пустую тайну, которая, можетъ-быть, ни къ чему мнѣ не послужитъ! вскричалъ съ нетерпѣніемъ Монксъ: -- и которая хранилась двѣнадцать лѣтъ, или больше.
   -- Такія тайны, подобно хорошему вину, часто дѣлаются цѣннѣе отъ времени, отвѣчала женщина, сохраняя прежнее хладнокровіе.
   -- Но если я заплачу понапрасну? спросилъ Монксъ въ нерѣшимости.
   -- Вы можете легко взять назадъ свои деньги: я женщина, одна здѣсь, безъ защиты.
   -- Не одна, мой другъ, и не безъ защиты, сказалъ мистеръ Бомбль голосомъ, дрожавшимъ отъ страха: -- я здѣсь! И къ-тому же, мистеръ Монксъ не захочетъ насъ обидѣть; онъ знаетъ, что я не мальчишка какой-нибудь, не безсильный; мнѣ нуженъ только случай, мой другъ...
   -- Ты дуракъ, сказала мистриссъ Бомбль: -- и потому молчи, сдѣлай милость.
   -- Ему бы лучше было совсѣмъ отрѣзать языкъ, идучи сюда, если онъ не умѣетъ говорить тише, сказалъ Монксъ.-- Такъ онъ вашъ мужъ?
   -- Да, мужъ! со смѣхомъ повторила женщина, избѣгая отвѣта.
   -- Я такъ и думалъ; тѣмъ лучше. Вотъ вамъ.
   Говоря это, Монксъ вынулъ изъ кармана кошелекъ и, отсчитавъ двадцать-пять червонныхъ, придвинулъ ихъ къ мистриссъ Бомбль.
   -- Ну, сказалъ онъ: -- спрячьте ихъ; а когда стихнетъ этотъ проклятый громъ, разскажите, что знаете.
   Когда раскаты грома стихли, Монксъ, поднявъ голову, наклонился, чтобъ слушать, что скажетъ его гостья. Лица всѣхъ троихъ собесѣдниковъ почти касались другъ друга, когда всѣ трое склонились для бесѣды. Слабый свѣтъ фонаря, падавшій на нихъ, увеличивалъ ихъ блѣдность и придавалъ имъ что-то страшное.
   -- Когда эта женщина, которую мы звали старою Седли, умирала, начала мистриссъ Бомбль: -- я была съ нею одна.
   -- Никого больше не было? спросилъ Монксъ шопотомъ.-- Ни одной больной на другихъ постеляхъ? никого, кто могъ бы слышать, понимать?
   -- Ни души, отвѣчала женщина.-- Мы были однѣ; я одна стояла возлѣ умирающей, когда настигла ее смерть.
   -- Хорошо, сказалъ Монксъ, внимательно смотря-на нее.-- Далѣе.
   -- Она говорила о молодой женщинѣ, которая, нѣсколько лѣтъ назадъ, произвела на свѣтъ дитя не только въ той самой комнатѣ, но и на той самой постели, гдѣ лежала умирающая.
   -- Какъ? сказалъ Монксъ, блѣднѣя.
   -- Дитя было то самое, о которомъ вы говорили прошлый вечеръ, сказала мистриссъ Бомбль, обращаясь къ мужу..-- Кормилица обокрала его мать.
   -- При жизни? спросилъ Монксъ.
   -- По смерти, отвѣчала женщина съ невольнымъ трепетомъ.-- Она украла у тѣла, когда оно было уже холодно, то, что умирающая мать просила беречь для ребенка.
   -- И продала? вскричалъ Монксъ:-- продала? гдѣ? когда? кому? давно ли?
   -- Когда она сказала мнѣ съ большимъ усиліемъ, что она сдѣлала по, то упала навзничь -- и умерла.
   -- Не сказавъ болѣе ни слова? вскричалъ Монксъ ужаснымъ голосомъ.-- Это ложь! Я не позволю себя обманывать... Она сказала больше... Я вырву изъ васъ жизнь, но узнаю истину.
   -- Она не произнесла болѣе ни одного слова, сказала мистриссъ Бомбль, ни мало не смутясь (однакожь Бомбль смутился), но судорожно схватила мое платье одною рукою, которая была полусжата,-- и когда я увидѣла, что она умерла, то разжала руку, и нашла въ ней клочокъ грязной бумаги.
   -- Которая заключала въ себѣ... прервалъ Монксъ, выставляясь впередъ.
   -- Ничего, отвѣчала женщина: -- то было свидѣтельство отъ ломбарда.
   -- О чемъ? спросилъ Монксъ.
   -- Когда-нибудь я разскажу вамъ, сказала мистриссъ Бомбль.-- Она умерла съ клочкомъ бумаги въ рукѣ; я взяла эту бумагу и выкупали вещь, заложенную въ ломбардѣ.
   -- Гдѣ же теперь эта вещь? быстро спросилъ Монксъ,
   -- Здѣсь, отвѣчала женщина. И, какъ-бы довольная тѣмъ, что можегъ избавиться отъ тягости, она поспѣшно бросила на столъ кошелекъ, который Монксъ отперъ дрожащими руками. Въ немъ лежалъ маленькій золотой браслетъ, въ которомъ были два локона волосъ и обручальное кольцо чистаго золота.
   -- На немъ вырѣзано имя Агнесы, сказала женщина.-- Тутъ оставлено мѣсто для фамиліи, а потомъ слѣдуетъ число и годъ; ребенокъ родился послѣ этого числа. Я разъискала это.
   -- И тутъ все? сказалъ Монксъ, разсмотрѣвъ вещи внимательно.
   -- Все, отвѣчала мистриссъ Бомбль.
   Мистеръ Бомбль вздохнулъ свободнѣе, обрадованный тѣмъ, что все кончено, и что деньги останутся у нихъ.
   -- Я ничего болѣе не знаю и не хочу знать, сказала его супруга, обращаясь къ Монксу послѣ краткаго молчанія.-- Но могу ли сдѣлать вамъ два вопроса?
   -- Можете, сказалъ Монксъ съ нѣкоторымъ удивленіемъ:-- но буду ли я отвѣчать на нихъ -- это другой вопросъ.
   -- И того три, замѣтилъ мистеръ Бомбль, стараясь усмѣхнуться.
   -- Это ли вы ожидали узнать отъ меня? спросила его супруга.
   -- Это, отвѣчалъ Монксъ.-- Другой вопросъ?
   -- Что вы хотите дѣлать? Не можетъ ли это повредить мнѣ?
   -- Никогда, никому, сказалъ Монксъ.-- Смотрите; но не двигайтесь съ мѣста, если вамъ дорога жизнь.
   Съ этими словами онъ вдругъ отодвинулъ столъ въ сторону и, подавивъ на полу желѣзную пружину, отбросилъ огромную опускную дверь, которая открылась у самыхъ ногъ Бомбля и заставила его отскочить на нѣсколько шаговъ.
   -- Смотрите внизъ, сказалъ Монксъ, опуская фонарь въ углубленіе.-- Не бойтесь. Я могъ бы опустить васъ туда въ то время, какъ вы сидѣли, еслибъ захотѣлъ.
   Ободренная этимъ, мистриссъ Бомбль подошла къ отверстію; мужъ послѣдовалъ ея примѣру. Мутная вода, усиленная дождемъ, быстро текла внизу, разбиваясь о каменья. То были остатки водяной мельницы.
   -- Если сюда бросить тѣло человѣка, гдѣ оно будетъ завтра утромъ? спросилъ Монксъ, оборачивая фонарь въ равныя стороны.
   -- Въ двѣнадцати миляхъ по теченію рѣки, разбитое въ дребезги, отвѣчалъ Бомбль отступая.
   Монксъ вынулъ изъ-за пазухи свертокъ, который онъ получилъ отъ мистриссъ Бомбль и, привязавъ къ нему тяжесть, бросилъ въ глубину. Что-то стукнуло внизу. Вода крутилась но-прежнему...
   Всѣ трое посмотрѣли другъ на друга и вздохнули свободнѣе.
   -- Кончено! сказалъ Монксъ, опуская дверь.-- Если море иногда выдаетъ мертвыхъ, то не выдаетъ серебра и золота. Теперь намъ больше нечего говорятъ; мы можемъ кончить свою пріятную бесѣду.
   -- Во всякомъ случаѣ... съ важностью замѣтилъ мистеръ Бомбль.
   -- Покрѣпче держите свой язычокъ, сказалъ Монксъ съ угрожающимъ видомъ.-- За жену вашу я не боюсь.
   -- Можете положиться на меня, молодой человѣкъ, отвѣчалъ мистеръ Бомбль, кланяясь чуть не до земли.
   -- Радуюсь за васъ, замѣтилъ Монксъ.-- Зажгите фонарь и убирайтесь отсюда какъ-можно-скорѣе.
   Къ-счастію Бомбля, разговоръ кончился; иначе онъ продолжая кланяться, непремѣнно слетѣлъ бы съ лѣстницы. Онъ зажегъ фонарь и, держа его въ рукѣ, молча сошелъ внизъ съ женою. Монксъ шелъ сзади, прислушиваясь къ шуму дождя и журчанію воды.
   Они тихонько прошли нижнюю комнату; Монксъ вздрагивалъ при каждой тѣни, а мистеръ Бомбль все осматривался, нѣтъ ли гдѣ опускныхъ дверей. Дверь, къ которой они подошли, была тихо отперта для нихъ Монксомъ, и супруги, простившись съ своимъ таинственнымъ знакомцемъ, пошли домой.
   По уходѣ ихъ, Монксъ, боявшійся оставаться одинъ, позвалъ мальчика, который былъ спрятанъ гдѣ-то внизу и, велѣвъ ему идти впередъ съ фонаремъ, возвратился въ прежнюю комнату.
   

ГЛАВА ХXXVIII
о томъ, что происходило, между Жидомъ и Монксомъ.

   Былъ вечеръ, когда Уилльямъ Сайксъ, пробудясь отъ сна, громко спросилъ который часъ.
   Комната, гдѣ онъ сдѣлалъ этотъ вопросъ, была не изъ тѣхъ, въ которыхъ мы видѣли его до нападенія на Чертзей, хотя находилась въ той же части города и недалеко отъ прежней его. квартиры. Она освѣщалась однимъ окномъ, выходившимъ на кровлю; недостатокъ одежды, мёбели и блѣдное, изнуренное лицо Сайкса показывали, что онъ терпѣлъ нужду.
   Разбойникъ лежалъ на кровати, завернувшись въ свой бѣлый сюртукъ, служившій ему вмѣсто одѣяла. На лицо его, покрытое смертною блѣдностію, надвинутъ былъ колпакъ, и черная, небритая борода висѣла клочьями. Собака сидѣла у постели, не сводя глазъ съ своего хозяина; -- повременамъ, слыша шумъ на улицѣ, она поднимала уши и ворчала. У окна, занятая починкою стараго жилета разбойника, сидѣла женщина, столь блѣдная и истомленная продолжительнымъ бдѣніемъ и нуждою, что въ ней едва было можно узнать Нанса; она отвѣчала на вопросъ Сайкса:
   -- Недавно било семь. Какъ ты чувствуешь себя, Биль?
   -- Слабъ какъ вода, отвѣчалъ Сайксъ съ звѣрскимъ взглядомъ.-- Подай мнѣ руку; помоги какъ-нибудь встать съ этой проклятой постели.
   Болѣзнь не уменьшила злости Сайкса; въ то время, какъ дѣвушка поднимала его и вела къ стулу, онъ проклиналъ ея неловкость и даже ударилъ ее.
   -- Ты все ревешь? спросилъ Сайксъ.-- Перестань выть. Слышишь?
   -- Слышу, отвѣчала дѣвушка, отворачивая лицо и усиливаясь смѣяться.-- Съ чего ты взялъ это?.. Ты не будешь жестокъ со мной, Сайксъ?
   -- Не буду?вскричалъ Сайксъ.-- А отъ-чего?
   -- Столько ночей, сказала дѣвушка дрожащимъ голосомъ:-- я ходила за тобою, берегла тебя, какъ-будто ты былъ дитя мое. Ты вѣрно не поступилъ бы со мною какъ теперь, еслибъ вспомнилъ объ этомъ? не правда ли?
   -- Конечно, конечно, сказалъ Сайксъ.-- Чортъ возьми, ты опять плачешь!
   -- Это ничего, сказала дѣвушка, падая на стулъ.-- Не обращай на это вниманія; все пройдетъ.
   -- Что пройдетъ? спросилъ Сайксъ дикимъ голосомъ.-- Ты опять сходишь съ ума. Встань, не смѣй являться ко мнѣ съ бабьими причудами.
   Во всякое другое время эти слова произвели бы свое дѣйствіе; но дѣвушка, будучи слишкомъ слаба и. истощена, опустила голову на спинку стула и лишилась чувствъ прежде, нежели Сайксъ успѣлъ произнести свои угрозы. Не зная, что дѣлать, Сайксъ началъ звать на помощь.
   -- Что тамъ? что случилось? спросилъ Жидъ, выглядывая.
   -- Помоги ей, сказалъ Сайксъ съ нетерпѣніемъ:-- да не стой здѣсь, выпучивъ глаза.
   Съ крикомъ удивленія Феджинъ поспѣшилъ на помощь къ дѣвушкѣ, между-тѣмъ, какъ Докинсъ, или "хитрецъ", вошедшій въ комнату вслѣдъ за своимъ почтеннымъ другомъ, поспѣшно положилъ на полъ узелъ, выхватилъ бутылку У Чарльса Бэтса, откупорилъ ее зубами, и лилъ изъ нея на лицо больной.
   -- Возьми мѣхи, Чарльсъ, и дай ей чистаго воздуха, сказалъ Докинсъ.-- Три ей руки, Феджинъ, а Биль пусть распуститъ шнуровку.
   Все это производилось съ большою поспѣшностію; Бэтса особенно занимало его дѣло. Дѣвушка понемногу начала приходить въ чувство, и, подвинувъ стулъ къ постели, спрятала лицо въ подушки, между -- тѣмъ, какъ Сайксъ съ удивленіемъ смотрѣлъ на гостей своихъ.
   -- Какой злой вѣтеръ занесъ васъ сюда? спросилъ онъ у Феджина.
   -- Не злой вѣтеръ, другъ, отвѣчалъ Жидъ:-- злой вѣтеръ никому не приноситъ добра, а я принесъ тебѣ кое-что, чему ты порадуешься. Ну, "хитрецъ", развяжи увелъ; дай Билю все, что мы сегодня купили.
   Повинуясь Феджину, Докинсъ развязалъ свой огромный узелъ и поочереди началъ передавать все, что тамъ было, Бэтсу, который развѣшалъ все на столъ.
   -- Вотъ паштетъ изъ кроликовъ, Биль! вскричалъ онъ:-- приготовленный на славу. Вотъ чудесное мясо, сахаръ и отличнѣйшее вино.
   -- А! сказалъ Жидъ, съ самодовольствіемъ потирая руки:-- теперь ты здоровъ?
   -- Здоровъ! вскричалъ Сайксъ:-- я успѣлъ бы двадцать разъ умереть и никто изъ васъ не зашелъ бы ко мнѣ, побродяги!
   -- Слышите?сказалъ Жидъ, пожимая плечами.-- Не мыли принесли ему эти чудесныя вещи?
   -- Онъ точно не дурны, замѣтилъ Сайксъ, смягченный при взглядѣ на столъ:-- но для чего же вы бросили меня больнаго, какъ-будто бы я былъ этой собакой? Прогони ее, Чарльсъ!
   -- Я никогда не видывалъ такой чудесной собаки, вскричалъ Бэтсъ, прогоняя ее.-- Чуетъ дичину, какъ старуха на рынкѣ!
   -- Молчать! сказалъ Сайксъ, и собака, ворча, спряталась подъ кровать.-- Ну, что ты скажешь о себѣ, старый пень?
   -- Я на недѣлю отлучался изъ Лондона, отвѣчалъ Жидъ.
   -- А что случилось послѣ той ночи, когда ты оставилъ меня здѣсь, какъ мышь въ западнѣ? спросилъ Сайксъ.
   -- Я не могъ помочь тебѣ, Биль, отвѣчалъ Жидъ.-- Не могу, объяснить этого при всѣхъ; но клянусь честью, не могъ ничего сдѣлать.
   -- Чѣмъ клянешься? спросилъ съ отвращеніемъ Сайксъ.
   -- Не сердись же... съ покорностью сказалъ Жидъ.
   -- Ты долженъ оставить мнѣ денегъ, какъ будешь уходить, сказалъ Сайксъ.
   -- У меня нѣтъ съ собой ничего.
   -- Такъ дома есть. Откуда хочешь достань.
   -- Хорошо, хорошо, сказалъ Жидъ со вздохомъ:-- я пришлю "хитреца".
   -- Не смѣй этого дѣлать! возразилъ Сайксъ.-- "Хитрецъ" слишкомъ хитеръ, и пожалуй забудетъ прійдти, или собьется съ дорога, если ты пошлешь его. Нанси пойдетъ за тобою.
   Скоро Жидъ разстался съ своимъ достойнымъ другомъ и возвратился домой въ сопровожденіи мальчиковъ и Нанси, между-тѣмъ, какъ Сайксъ заснулъ, ожидая ея возвращенія.
   Пришедъ въ жилище Жида, они нашли тамъ Тоби Кракита и Читлинга, оканчивавшихъ пятнадцатую партію въ пикетъ. Читлингъ проигрывалъ уже пятнадцатый разъ. Кракитъ казался смущеннымъ, что его застали за игрой съ человѣкомъ, котораго онъ превосходить званіемъ и умственными способностями; онъ взялъ шляпу и ушелъ.
   Мальчики, кивнувъ головою Нанси, послѣдовали его примѣру. Жидъ остался съ нею наединѣ.
   -- Ну, сказалъ онъ:-- я достану, что просилъ Сайксъ. Вотъ ключъ отъ маленькаго ящика, въ которомъ держу вещи, приносимыя мальчиками. Я никогда не запираю своихъ денегъ, потому что-нечего запирать,-- ха! ха! ха!-- нечего запирать! Это плохая торговля, Нанси; но я люблю видѣть около себя молодежь, и все сношу. Тс! сказалъ онъ, вдругъ пряча ключъ: -- кто это? Послушай-ка.
   Дѣвушка, сидѣвшая у стола съ сложенными на груди руками, не обращала никакого вниманія на слова Жида, пока не услышала голоса вновь-прибывшаго человѣка. Въ-минуту она сорвала съ себя шляпу и платокъ и бросила ихъ подъ столъ. Когда Жидъ возвратился, она стала жаловаться на нестерпимый жаръ съ такимъ утомленнымъ видомъ, что его никакъ нельзя было согласить съ ея прежнею безпокойною дѣятельностію,
   -- Ба! шепталъ Жидъ: -- это человѣкъ, котораго я ожидалъ. Не говори ни слова объ деньгахъ, Нанси, пока онъ здѣсь. Онъ не останется долго.
   Положивъ свой изсохшій палецъ на губы, Жидъ пошелъ навстрѣчу гостю и столкнулся съ нимъ въ дверяхъ.
   То былъ Монксъ.
   -- Она изъ моихъ, сказалъ Жидъ, замѣчая, что Монксъ остановился въ нерѣшимости, замѣтивъ незнакомое лицо.-- Сиди, Нанси.
   Дѣвушка подвинулась ближе къ столу и, бросивъ бѣглый взглядъ на Монкса, закрыла глаза; но когда Монксъ обратился къ Жиду, она взглянула на него еще разъ быстро, во проницательно.
   -- Есть новости? спросилъ Жидъ.
   -- Большія.
   -- И... и... хорошія? спросилъ заикаясь Жидъ.
   -- Не совсѣмъ дурныя, отвѣчалъ Монксъ съ усмѣшкою.-- Слушай.
   Дѣвушка крѣпче прижалась къ столу и не шевелилась, хотя видѣла, что Монксъ показывалъ на нее. Жидъ, опасаясь, можетъ-быть, чтобъ она не спросила денегъ, показалъ на верхъ, и вывелъ Монкса въ комнаты.
   -- Однакожъ не въ ту проклятую яму, гдѣ мы были прежде? говорилъ Монксъ. Жидъ захохоталъ, и отвѣтъ его не достигъ до ушей дѣвушки.
   Прежде, нежели затихъ звукъ ихъ шаговъ, дѣвушка сбросила съ себя башмаки и, едва переводя дыханіе, стала прислушиваться у двери. Когда же все смолкло, она ускользнула изъ комнаты, быстро вбѣжала по лѣстницѣ исчезла въ темнотѣ.
   Съ четверть часа комната оставалась пустою; дѣвушка возвратилась такъ же незамѣтно, какъ исчезла, и вслѣдъ за нею послышались шаги двухъ человѣкъ. Монксъ вышелъ на улицу, а Жидъ вошелъ въ комнату за деньгами; въ это время дѣвушка надѣвала шляпу и платокъ, какъ-бы сбираясь идти.
   -- Нанси! вскричалъ Жидъ, ставя свѣчу на столъ и отступая назадъ: -- какъ ты блѣдна!
   -- Блѣдна? повторила дѣвушка, заслоняя глаза рукою.
   -- Ужасно! сказалъ Жидъ.-- Что съ тобою сдѣлалось?
   -- Ничего; я сидѣла здѣсь Богъ-знаетъ сколько времени, отвѣчала дѣвушка.-- Мнѣ пора идти.
   Сопровождая тяжелымъ вздохомъ каждую монету, Жидъ отсчиталъ ихъ нѣсколько ей въ руку, и они разстались, не говоря ни слова.
   Вышедъ на улицу, дѣвушка сѣла у порога и нѣсколько минутъ, казалось, не могла опомниться, не могла идти далѣе. Вдругъ она встала, бросилась въ сторону, противоположную той, гдѣ ожидалъ ее Сайксъ, ускорила шаги, и наконецъ побѣжала. Утомившись совершенно, она остановилась, чтобъ перевести дыханіе, и приходя въ отчаяніе отъ невозможности исполнить какое-то намѣреніе, залилась слезами.
   Слезы ли подкрѣпили ее, или она почувствовала всю безнадежность своего состоянія, только она повернулась назадъ и, бросившись бѣжать почти съ такою же быстротою, какъ бѣжала прежде, скоро достигла до мѣста, гдѣ оставила разбойника.
   Если какое-нибудь волненіе и измѣнило ей, когда она вошла къ Сайксу, то онъ ничего не замѣтилъ; спросивъ, принесла ли она деньги и получивъ утвердительный отвѣтъ, онъ опустилъ голову на подушку и погрузился въ прежній сонъ.
   

ГЛАВА XXXIX.
Странное свиданіе.

   Къ счастію для дѣвушки, деньги, полученныя отъ Жида, заставили Сайкса на нѣсколько времени вовсе забыть о ея существованіи. Волненіе ея, и мука, предшественники смѣлаго, отчаяннаго намѣренія, измѣнили бы ей въ глазахъ человѣка болѣе осторожнаго и проницательнаго. Но къ концу дня, безпокойство ея усилилось, и когда наступила ночь, щеки ея были такъ блѣдны, а глаза блестѣли такимъ огнемъ, что даже Сайксъ изумился.
   Будучи еще слабъ отъ горячки, онъ лежалъ на постели, прихлебывая воду съ ромомъ, и въ четвертый разъ толкнулъ стаканъ къ Нанси, чтобъ она снова налила его,-- когда замѣтилъ ея блѣдность.
   -- Что съ тобой? сказалъ онъ поднимаясь и устремивъ на нее глаза.-- Ты похожа на трупъ.
   -- Что со мною? повторила дѣвушка.-- Ничего; что ты такъ на меня смотришь?
   -- О чемъ ты думаешь? спросилъ Сайксъ, схватывая ея руку.
   -- О многомъ, Биль, отвѣчала дѣвушка, вздрагивая и закрывая глаза руками.-- Но, Боже мой! что тебѣ до этого?
   Притворная веселость, съ которою произнесены были послѣднія слова, сдѣлали на Сайкса сильнѣйшее впечатлѣніе, нежели ея дикій, безсмысленный взглядъ.
   -- Знаешь, что я скажу тебѣ? началъ Сайксъ.-- Если у тебя начинаются припадки горячки, то берегись. Ты не заставишь меня... Нѣтъ, чортъ возьми! ты этого не сдѣлаешь!
   -- Чего? спросила дѣвушка.
   -- Три мѣсяца назадъ я отправилъ одну на тотъ свѣтъ отъ-того, что у нея начиналась такая же горячка.
   Послѣ этихъ словъ, Сайксъ осушилъ стаканъ до капли и спросилъ себѣ лекарства. Дѣвушка съ легкостію вскочила съ своего мѣста, налила ложку и дала ему выпить.
   -- Теперь, сказалъ разбойникъ:-- сядь возлѣ меня и положи сюда голову, а не то, я такъ измѣню тебѣ лицо, что ты и сама не узнаешь его.
   Дѣвушка повиновалась, и Сайксъ, схвативъ ея руку, упалъ на подушку, оборотясь къ ней лицомъ. Глаза его закрылись, рука опустилась; онъ уже спалъ какъ убитый.
   -- Наконецъ опіумъ возъимѣлъ свое дѣйствіе! шептала дѣвушка, вставая.-- Но, можетъ-быть, ужь поздно...
   Она проворно накинула шляпку и платокъ, боязливо осмотрѣлась кругомъ, поцаловала разбойника, и, тихо отворивъ дверь, вышла изъ дому.
   Ночной сторожъ кричалъ половину десятаго въ темномъ переулкѣ, чрезъ который шла она. Многія лавки были уже затворены; нетерпѣніе ея усиливалось. Она бросилась бѣгомъ по узкимъ улицамъ, сбивая всѣхъ съ дороги и не обращая вниманія на экипажи.
   -- Сумасшедшая! говорили прохожіе, смотря ей вслѣдъ.
   Когда она достигла богатѣйшей части города, улицы были почти пусты, и появленіе ея возбудило какое-то общее любопытство. Нѣкоторые ускорили шаги, чтобъ видѣть куда идетъ она; другіе опережали ее и оборачивались, удивленные ея поспѣшностію; но всѣ отставали мало-по-малу, и когда она достигла до мѣста своего назначенія, то была уже совершенно одна.
   Она остановилась передъ красивымъ домомъ, недалеко отъ Гайд-Парка. Когда блескъ фонаря у подъѣзда освѣтилъ лицо ея, часы пробили одиннадцать. Нѣсколько минутъ она стоила въ нерѣшимости; но эти звуки рѣшили ее сомнѣніе и она вошла въ прихожую. Швейцара не было. Съ недовѣрчивостію осмотрѣлась она кругомъ, и хотѣла уже взойдти на лѣстницу.
   -- Кого тебѣ здѣсь нужно? спросила наскоро-одѣтая служанка, выглянувъ въ дверь.
   -- Даму, которая здѣсь остановилась, отвѣчала дѣвушка.
   -- Даму? былъ отвѣтъ, сопровождавшійся презрительнымъ взглядомъ.-- Какую даму?
   -- Миссъ Мели, сказала Нанси.
   Женщина, вышедшая въ это время изъ своей комнаты, отвѣчала однимъ недовѣрчивымъ взглядомъ и позвала человѣка, чтобъ отвѣчать ей. Нанси повторила ему свою просьбу.
   -- Какъ же о тебѣ доложить? твое имя? спросилъ онъ.
   -- Не нужно знать его, отвѣчала Нанси.
   -- Что тебѣ до нея за надобность?
   -- Мнѣ надо только видѣть миссъ Мели, отвѣчала дѣвушка.
   -- Вздоръ! сказалъ слуга, толкая ее къ двери:-- пошла вонъ!
   -- Я не выйду отсюда, сказала дѣвушка.-- Не-уже-ли между вами не найдется человѣка, который исполнилъ бы просьбу такого несчастнаго существа, какъ я?
   Эти слова произвели свое дѣйствіе на повара, который стоялъ тутъ вмѣстѣ съ другими слугами.
   -- Сдѣлай чего она проситъ, Джозефъ, сказалъ онъ.
   -- Зачѣмъ? Не-ужь-ли ты думаешь, что барышня прійметъ такую женщину?
   Этотъ намекъ на сомнительное состояніе Нанси возбудилъ благородное негодованіе въ четырехъ служанкахъ, которыя съ жаромъ замѣтили, что она стыдъ для ихъ пола, и сильно настаивали на томъ, чтобъ ее бросить въ каналъ.
   -- Дѣлайте со мною, что хотите, сказала дѣвушка, снова обращаясь въ слугамъ:-- но прежде исполните мою просьбу, прошу васъ ради самого Бога...
   Добрый поваръ вступился за нее и убѣдилъ другихъ доложить о ней.
   -- Что же сказать? спросилъ человѣкъ, входя на лѣстницу.
   -- Что молодая женщина непремѣнно хочетъ говорить наединѣ съ миссъ Мели, сказала Нанси:-- она съ первыхъ словъ узнаетъ, что ея не обманываютъ.
   Человѣкъ побѣжалъ наверхъ, а Нанси, блѣдная, едва переводя дыханіе, прислушивалась къ оскорбительнымъ насмѣшкамъ цѣломудренныхъ служанокъ; эти насмѣшки еще болѣе увеличились, когда человѣкъ возвратился и просилъ ее идти на верхъ.
   Не обращая на нихъ вниманія, Нанси, дрожащая, послѣдовала и слугою въ небольшую пріемную, освѣщенную одной лампой; слуга, оставивъ ее здѣсь одну, удалился.
   Вся жизнь дѣвушки протекла на улицахъ и въ самыхъ отвратительныхъ пристанищахъ Лондона; но въ ней еще оставалось чувство, свойственное женщинамъ; услышавъ легкую походку у двери, и подумавъ о той разительной противоположности, которая должна ей теперь представиться, она почти пала подъ чувствомъ своего стыда и не смѣла поднять глазъ.
   Но врагомъ этихъ благородныхъ чувствъ была гордость,-- порокъ, столь же свойственный самымъ низкимъ существамъ, какъ и самымъ добродѣтельнымъ. Даже презрѣнная спутница воровъ и грабителей, позоръ своего пола, отвергнутая обществомъ и свѣтомъ, она была такъ горда, что не могла чѣмъ-нибудь измѣнить чувству, которое мирило ее съ прошедшимъ.
   Она подняла голову и, увидѣвъ предъ собой молодую, прекрасную дѣвушку, снова опустила глаза и съ притворнымъ равнодушіемъ сказала:
   -- Къ вамъ доступъ очень труденъ, сударыня. Другая вѣрно ушла бы на моемъ мѣстѣ; вы пожалѣли бы объ этомъ послѣ.
   -- Я очень жалѣю, если кто-нибудь обидѣлъ тебя, отвѣчала Роза.-- Но полно объ этомъ; говоря, зачѣмъ ты хотѣла меня видѣть?
   Этотъ кроткій отвѣтъ, пріятный голосъ и ласковое обхожденіе удивили дѣвушку; она залилась слезами.
   -- О, еслибъ было больше людей, похожихъ на васъ, сударыня, было бы меньше подобныхъ мнѣ! сказала она, закрывая лицо руками.
   -- Сядь, сказала тронутая Роза.-- Если ты бѣдна, и_аи несчастлива, я постараюсь помочь тебѣ. Садись.
   -- Позвольте мнѣ стоять, сказала дѣвушка, все еще плача.-- Не говорите со мною такъ кротко и ласково, пока не узнаете меня... Но становится поздно... Эта дверь заперта?
   -- Да, сказала Роза съ недовѣрчивостію.-- Но зачѣмъ...
   -- Затѣмъ, что я хочу предать свою жизнь и жизнь другихъ въ ваши руки. Я та самая дѣвушка, которая отвела маленькаго Оливера назадъ къ старому Жиду, въ тотъ вечеръ, какъ этотъ мальчикъ вышелъ изъ дома въ Пентонвиллѣ.
   -- Ты?.. сказала Роза.
   -- Я, отвѣчала дѣвушка.-- Вы видите передъ собою самое презрѣнное созданіе, которое живетъ съ разбойниками и которое никогда не впало лучшей жизни, никогда не слыхало ласковыхъ словъ. Я моложе, нежели вы думаете, но я изнурена страданіями; бѣднѣйшая женщина отступаетъ назадъ, встрѣчаясь со мною на улицѣ.
   -- Ужасно! вскричала Роза, невольно вздрагивая.
   -- Со словами благодарите Бога, сударыня, продолжала дѣвушка:-- что вы имѣли друзей, которые берегли я лелѣяли васъ съ дѣтства; что вы никогда не были среди нищеты и разврата, никогда не знали голода и холода, какъ знала я все это отъ самой колыбели...
   -- Бѣдная! сказала растроганная Роза.-- Мнѣ жаль тебя.
   -- Да благословитъ васъ Богъ за вашу доброту! продолжала дѣвушка.-- Еслибъ вы знали, чѣмъ я бываю иногда, вы пожалѣли бы обо изъ. Но я тихонько ушла отъ тѣхъ, которые убили бы меня, если бы провѣдали, что я здѣсь. Вы знаете человѣка, котораго зовутъ Монксомъ?
   -- Нѣтъ.
   -- Онъ знаетъ васъ и знаетъ, что вы здѣсь; я подслушала его слова, и потому нашла васъ.
   -- Я никогда не слышала такого имени, сказала Роза.
   -- Я думаю, что между вами онъ называется другимъ именемъ, продолжала дѣвушка.-- Нѣсколько времени назадъ, скоро послѣ того, какъ вы взяли къ себѣ Оливера, я, подозрѣвая этого человѣка, подслушала въ темнотѣ его разговоръ съ Жидомъ. Изъ словъ ихъ я узнала, что Монксъ нечаянно увидѣлъ Оливера съ двумя изъ нашихъ мальчиковъ въ тотъ день, какъ мы въ первый разъ потеряли его, и нашелъ, что онъ тотъ самый мальчикъ, котораго онъ давно искалъ, не знаю, для чего. Монксъ обѣщалъ, если онъ возвратится, заплатить Жиду извѣстную сумму, и дать еще болѣе, если онъ успѣетъ сдѣлать изъ Оливера мошенника.
   -- Зачѣмъ же это? спросила Роза.
   -- Онъ увидѣлъ мою тѣнь на стѣнѣ, когда я подслушивала ихъ, отв0чала дѣвушка: -- и немногіе могли бы скрыться за моемъ мѣстѣ. Но я скрылась, и не видѣла его до вчерашней ночи.
   -- Что же случилось вчера?
   -- Вчера ночью онъ пришелъ опять. Опять они пошли наверхъ, и я, сдѣлавъ такъ, чтобъ тѣнь мнѣ не измѣнила, опять стала подслушивать у двери. Первыя слова Монкса, которыя я разслушала, были: "и такъ, единственныя свидѣтельства мальчика лежатъ на днѣ рѣки, а старая колдунья, которая взяла ихъ отъ его матери, гніетъ въ гробу". Потомъ они смѣялись и толковали о томъ, какъ все успѣшно кончилось. Монксъ, говоря о мальчикѣ, сказалъ, что хотя теперь у него въ безопасности деньги молодаго чертёнка, но онъ лучше хотѣлъ бы получить ихъ иначе; что какъ хорошо было бы исполнить волю отца, влача мальчика изъ одной тюрьмы въ другую, а потомъ сбыть его съ рукъ; что это могъ легко сдѣлать Жидъ, съ большою для себя выгодою...
   -- Боже мой! сказала Роза.
   -- Правда, отвѣчала дѣвушка.-- Онъ говорилъ съ клятвами, къ которымъ я привыкла, но которыя для васъ незнакомы; онъ говорилъ, что если бъ могъ отнять жизнь у мальчика, не подвергая себя опасности, то отнялъ бы; но какъ онъ не можетъ этого сдѣлать, то будетъ встрѣчать его на каждомъ шагу въ жизни и вредить ему, если онъ воспользуется правами своего рожденія. "Однимъ словомъ, Феджинъ", сказалъ онъ: "хоть ты и Жидъ, но вѣрно никогда не разставлялъ никому такихъ сѣтей, какія разставилъ я своему младшему братцу, Оливеру".
   -- Его брату! вскричала Роза, всплеснувъ руками.
   -- Это были его собственныя слова, сказала Нанси, оглядываясь съ безпокойствомъ.-- Когда онъ говорилъ объ васъ и о другой дамѣ, то сказалъ, что самъ чортъ на зло ему бросилъ мальчика въ ваши руки, и вы дорого бы дали, чтобъ узнать, кто таковъ вашъ найденышъ.
   -- Онъ сказалъ это? повторила Роза, блѣднѣя.
   -- Онъ говорилъ твердо и рѣшительно, отвѣчала дѣвушка, качая головою.-- Онъ бываетъ ужасенъ, когда приходитъ въ ярость!.. Я знаю многихъ, которые поступаютъ хуже, но согласилась бы сто разъ слушать ихъ, нежели одинъ разъ слушать Монкса... Становится поздно, и я должна возвратиться домой скорѣе, чтобъ не подать подозрѣнія.
   -- Что жъ я могу сдѣлать? сказала Роза.-- Какъ мнѣ воспользоваться твоимъ извѣстіемъ? Зачѣмъ ты хочешь возвратиться къ людямъ, которыхъ описывала такими ужасными красками? Я могу доставить тебѣ безопасное, спокойное мѣсто...
   -- Я пойду назадъ, сказала дѣвушка.-- Я должна идти, потому-что... Но какъ скажу вамъ это?.. Потому-что между людьми, о которыхъ я вамъ говорила, есть одинъ, самый отчаянный, котораго я не могу оставить,-- нѣтъ... даже еслибъ меня и могли избавить отъ жизни, которую веду теперь...
   -- Ты прежде принимала участіе въ судьбѣ этого мальчика, сказала Роза: -- ты теперь подвергаешься столькимъ опасностямъ для того, чтобъ прійдти и сказать мнѣ, что слышала о немъ; лицо твое, убѣждающее меня въ истинѣ твоихъ словъ, твое раскаяніе и чувство стыда,-- все говоритъ, что ты еще можешь перемѣнить образъ жизни. О, не отвергай моихъ совѣтовъ! можетъ-быть, ты въ первый разъ слышишь голосъ состраданія и участія. Ввѣрься мнѣ; я спасу тебя для лучшей участи...
   -- Ангелъ! вскричала дѣвушка, падая на колѣни.-- Вы первыя обратились ко мнѣ съ такими кроткими словами, и еслибъ я услышала ихъ нѣсколько лѣтъ назадъ, они, можетъ-быть, избавили бы меня отъ печальной и преступной жизни; но теперь слишкомъ-поздно... слишкомъ-поздно!
   -- Раскаяніе никогда не поздно, сказала Роза.
   -- Поздно! съ отчаяніемъ повторила дѣвушка.-- Теперь я не могу оставить его, не могу быть причиною его смерти.
   -- Но зачѣмъ же онъ долженъ умереть? спросила Роза.
   -- Ничто не спасетъ его, вскричала дѣвушка.-- Если бъ я разсказала другимъ то, что разсказала вамъ и продала бы злодѣевъ, онъ долженъ былъ бы умереть. Онъ самый жестокій, самый отчаянный изъ нихъ.
   -- Возможно ли? сказала Роза: -- и для такого человѣка ты отказываешься отъ всякой надежды? Это безуміе!
   -- Я не знаю, что это, отвѣчала дѣвушка:-- однакожъ, это бываетъ не только со мною, но и съ сотнями такихъ же несчастныхъ, какъ я... Я должна возвратиться. Можетъ-быть, это наказаніе Божіе за мои проступки; но неодолимая сила влечетъ меня къ нему, не смотря на всѣ страданія, и можетъ-быть на смерть отъ руки его...
   -- Что же мнѣ дѣлать? сказала Роза.-- Я такъ не отпущу тебя отсюда.
   -- Вы не захотите удерживать меня, отвѣчала дѣвушка: -- я ввѣрилась вашей добротѣ, не требуя отъ васъ никакого обѣщанія.
   -- Такъ къ чему же можетъ быть полезно твое извѣстіе? сказала Роза.-- Къ чему оно послужитъ для Оливера?
   -- Вы можете сообщить эту тайну человѣку, на котораго надѣетесь, и спросить у него совѣтовъ, отвѣчала дѣвушка.
   -- Гдѣ я могу опять найдти тебя, когда мнѣ будетъ нужно? спросила Роза.-- Я не хочу знать, гдѣ живутъ эти ужасные люди, но ты можешь назначить-мнѣ мѣсто, гдѣ ты будешь въ извѣстное время.
   -- Обѣщаете ли вы мнѣ свято хранить тайну и приходить однѣ, или съ тѣмъ, кому вы можете открыть ее? Обѣщаете ли, что за мной, не будутъ присматривать?
   -- Обѣщаю, сказала Роза.
   -- Каждое воскресенье, съ одиннадцати до двѣнадцати часовъ вечера, я буду ходить по Лондонскому-Мосту, пока жива! отвѣчала дѣвушка,-- послѣ минутной нерѣшимости.
   -- Постой, сказала Роза, въ то время, какъ дѣвушка быстро подошла къ двери.-- Подумай еще о твоемъ положенія; я готова всѣмъ помогать тебѣ. Не-уже-ли ты возвратишься въ эту шайку злодѣевъ, когда одно слово можетъ спасти тебя? Не-уже-ли сердце твое не отзовется на мольбу той, которая все готова для тебя сдѣлать?..
   -- Когда дѣвушка молода, добра и прекрасна, какъ вы; когда она окружена родными и друзьями,-- чего желать ей еще? Но подобныя мнѣ, неимѣющія инаго вѣрнаго пристанища, кромѣ гробовой доски, инаго друга при болѣзни или смерти, кромѣ наемницы, отдаютъ безъ разбора свое сердце одному человѣку, и этотъ человѣка заступаетъ имъ мѣсто родныхъ, друзей, всего на свѣтѣ. Жалѣйте объ насъ,-- жалѣйте, что намъ остается еще женское чувство, которое гибнетъ только вмѣстѣ съ нами...
   -- Я дамъ тебѣ денегъ, сказала Роза: -- чтобъ ты могла жить безъ нужды, до новой встрѣчи.
   -- Я не возьму ничего, отвѣчала дѣвушка.
   -- Не отказывайся отъ моего старанія помочь тебѣ, сказала кротко Роза.-- Я хочу быть тебѣ полезною.
   -- Вы принесли бы мнѣ самую большую пользу, отвѣчала дѣвушка, ломая руки: -- еслибъ могли отнять у меня жизнь, потому-что а чувствую, какъ ужасно умереть въ томъ аду, гдѣ жила я. Да благословитъ васъ Богъ, я да пошлетъ вамъ столько счастія, сколько я навлекла на себя стыда въ жизни!
   Громко зарыдавъ, несчастная вышла изъ комнаты. Роза, разстроенная этимъ свиданіемъ, казавшимся ей болѣе сномъ, чѣмъ дѣйствительностію, упала на стулъ и погрузилась въ грустную думу.
   

ГЛАВА XL,
о томѣ, какъ Оливеръ нашелъ своихъ прежнихъ друзей, и что между ими происходило.

   Положеніе ея было Въ-самомъ-дѣлѣ довольно-затруднительно, потому-что чѣмъ болѣе увеличивалось желаніе ея проникнуть тайну происхожденія Оливера, тѣмъ болѣе она опасалась нарушить клятву, данную несчастной дѣвушкѣ, не сохранивъ въ секретѣ ея разсказа. Слова и обхожденіе дѣвушки тронули сердце Розы и поселили въ немъ желаніе возвратить отверженную къ раскаянію и надеждѣ.
   Они должны были остаться въ Лондонѣ не болѣе трехъ дней, а потомъ ѣхать на нѣсколько недѣль въ дальнюю деревню. Что могла предпринять она въ такое короткое время, и какъ могла она замедлить отъѣздъ, не возбудивъ подозрѣній?
   Мистеръ Лосбернъ былъ съ ними и оставался еще на два дня; но Роза слишкомъ-хорошо знала его вспыльчивость и боялась, чтобъ онъ не сдѣлалъ чего-нибудь непріятнаго для Нанси. Она опасались также сообщить все мистриссъ Мели, которая не могла ничего скрыть отъ доктора. Ей оставалось одно -- открыться Генриху; но она вспомнила ихъ послѣднее свиданіе, и боялась напоминать ему, надѣясь, что онѣ совсѣмъ позабудетъ ее.
   Волнуемая этими мыслями, и не зная, что предпринять, Роза провела безпокойную ночь, и на другой день рѣшилась писать къ Генриху.
   -- Если для него тягостно будетъ возвращаться сюда, думала она: -- то какъ же мучительно это будетъ для меня? Но, можетъ-быть, онъ не пріѣдетъ: онъ можетъ написать ко мнѣ, и даже здѣсь избѣгать меня... Я въ немъ увѣрена...
   Но напрасно нѣсколько разъ принималась она за одно и то же письмо: перо невольно выпадало изъ рукъ ея; Вдругъ Оливеръ, гулявшій по улицамъ подъ присмотромъ Джильса, вбѣжалъ въ комнату въ сильномъ волненіи, какъ-будто съ нимъ случилось новое несчастіе.
   -- Что съ тобою, Оливеръ? съ безпокойствомъ спросила Роза.
   -- О, я видѣлъ его! я нашелъ его! отвѣчалъ мальчикъ.-- Теперь вы узнаете, что я говорилъ правду.
   -- Я никогда и этомъ не сомнѣвалась, мой другъ, сказала Роза.-- Но о комъ ты говоришь?
   -- Я видѣлъ джентльмена, отвѣчалъ Оливеръ, едва переводя дыханіе:-- джентльмена, который былъ такъ добръ ко мнѣ -- мистера Броунло, о которомъ мы такъ часто говорили.
   -- Гдѣ жъ ты его видѣлъ? спросила Роза.
   -- Я видѣлъ, какъ онъ выходилъ изъ кареты и шелъ въ дому. Я не говорилъ съ нимъ,-- я не могъ говоритъ съ нимъ, потому-что онъ меня не видѣлъ, и я такъ дрожалъ, что не могъ идти вслѣдъ за нимъ. Но Джильсъ спросилъ, тамъ ли онъ живетъ, и ему отвѣчали, что тамъ. Посмотрите, продолжалъ Оливеръ, развертывая листокъ бумаги: -- вотъ, вотъ его адресъ, я тотчасъ пойду къ нему. О, что со мною будетъ, когда я опять его увяжу!
   Роза прочитала адресъ и тотчасъ послала за каретой. Скоро она была уже у квартиры стараго джентльмена, который тотчасъ ее принялъ. Онъ былъ въ длинномъ зеленомъ сюртукѣ, и возлѣ него сидѣлъ другой старый джентльменъ въ нанковыхъ брюкахъ, упершись на трость и положа на нее голову.
   -- Извините, сударыня, сказалъ джентльменъ въ зеленомъ сюртукѣ, поспѣшно вставая: -- я не ожидалъ, я не зналъ... Прошу садиться.
   -- Я имѣю удовольстві я скорѣе всѣхъ) настоялъ самымъ любезнымъ образомъ, что слѣдуетъ остановится и отдохнуть, тѣмъ болѣе что онъ хочетъ извиниться въ предыдущихъ словахъ своихъ.
   -- Удивительно, -- сказалъ мистеръ Джайльсъ, -- чего только не сдѣлаетъ человѣкъ, когда кровь у него расходится. Я могъ бы совершить убійство... знаю, что могъ-бы.... поймай я только одного изъ этихъ негодяевъ.
   Когда оба товарища его высказались въ томъ же смыслѣ, и кровь ихъ также нѣсколько успокоилась, они заговорили о причинѣ такой внезапной перемѣнѣ въ ихъ темпераментѣ.
   -- Знаю, знаю причину, -- сказалъ мистеръ Джайльсъ, -- изгородь!
   -- А, пожалуй, что такъ! -- воскликнулъ мистеръ Бриттльсь, пораженный этимъ заключеніемъ.
   -- Вы навѣрное согласитесь со мною, -- сказалъ Джайльсъ, -- что только изгородь сдержала потокъ нашихъ чувствъ. Какъ только я перелѣзъ, такъ кровь моя сразу остыла.
   По странному стеченію обстоятельствъ и остальные оба сознались, что въ ту же минуту они испытали такое же чувство. Было, слѣдовательно, очевидно, что всему причиной изгородь, особенно если принятъ во вниманіе моментъ такой перемѣны, ибо всѣ трое прекрасно помнили, что случилось это въ ту именно минуту, когда они увидѣли разбойниковъ.
   Разговоръ этотъ происходилъ между двумя мужчинами, которые услышали воровъ и прохожимъ котельщикомъ, ночевавшимъ въ пристройкѣ и присоединившимся потомъ къ нимъ вмѣстѣ съ двумя своими собаками. Мистеръ Джайльсъ исполнялъ обязанности дворецкаго и управляющаго дѣлами старой леди; Бриттльсъ былъ лакеемъ. Такъ какъ онъ поступилъ на службу, будучи еще ребенкомъ, то съ нимъ до сихъ поръ обращались, какъ съ мальчикомъ, не смотря на то, что ему исполнилось уже тридцать лѣтъ.
   Ободряя себя такими разговорами, они все время тѣсно держались другъ къ другу и при малѣйшемъ шелестѣ подозрительно осматривались кругомъ. Всѣ трое по окончаніи разговора поспѣшили къ дереву, позади котораго они спрятали фонарь, чтобы воры не видѣли огня и не знали бы въ какомъ направленіи имъ стрѣлять. Они взяли фонарь и во всѣ лопатки пустились домой. Долго еще послѣ того, какъ исчезли изъ виду очертанія ихъ фигуръ, мерцалъ вдали огонекъ, напоминая собой блуждающіе огоньки болотистой ночи.
   Воздухъ становился холоднѣе, предвѣщая приближеніе дня, и туманъ стлался по землѣ подобно густому облаку дыма. Трава была мокрая; тропинки и ямки были покрыты жидкой грязью и водой, сырой вѣтеръ завывалъ глухо и тоскливо. Неподвижный и безчувственный Оливеръ все еще лежалъ тамъ, гдѣ его положилъ Сайксъ.
   Утро приближалось. Воздухъ становился болѣе рѣзкимъ и холоднымъ, какъ это всегда бываетъ передъ разсвѣтомъ, блѣдные признаки котораго еле мерцали на небѣ.... Ночь умирала, но день еще не рождался. Предметы, казавшіеся такими ужасными среди ночного мрака, принимали все болѣе и болѣе ясныя очертанія и свои обычный видъ. Дождь падалъ крупными, частыми каплями и шумѣлъ среди кустовъ, лишенныхъ уже листьевъ. Но Оливеръ не чувствовалъ, какъ онъ падалъ на него, и продолжалъ лежать безъ чувствъ и безъ сознанія на своемъ глиняномъ ложѣ.
   Но вотъ болѣзненный крикъ нарушилъ окружающую тишину и мальчикъ, крикнувъ, очнулся. Лѣвая рука его, крѣпко перевязанная платкомъ, болталась сбоку и вся повязка на ней была пропитана кровью. Онъ былъ такъ слабъ, что съ трудомъ приподнялся и сѣлъ; оглянувшись кругомъ, онъ застоналъ отъ боли. Дрожа всѣмъ тѣломъ отъ холода и слабости, онъ сдѣлалъ усиліе, чтобы встать, но, вздрогнувъ съ головы до ногъ, снова упалъ на землю.
   Полежавъ нѣсколько минутъ, Оливеръ почувствовалъ, что сердце его слабѣетъ и, подумавъ, что онъ непремѣнно умретъ, если по прежнему будетъ лежать здѣсь, рѣшился снова встать на ноги и попытаться идти. Въ головѣ у него шумѣло и онъ шатался изъ стороны въ сторону, какъ пьяный. Но онъ удержался на ногахъ и, опустивъ тяжелую голову на грудь, двинулся впередъ, самъ не зная, куда идетъ.
   Мысли и видѣнія самымъ причудливымъ образомъ проходили въ его головѣ. Ему казалось, что онъ идетъ между Сайксомъ и Крекитомъ; они сердито смотрятъ... онъ ясно слышитъ ихъ слова... И когда онъ приходилъ въ себя, дѣлая усиліе, чтобы не упасть, то ловилъ себя на томъ, что это онъ говорилъ съ ними. Затѣмъ онъ былъ съ однимъ Сайксомъ, какъ наканунѣ; мимо нихъ проходили люди и онъ чувствовалъ, какъ разбойникъ сжимаетъ ему руку. Вдругъ онъ остановился при видѣ оружія... воздухъ задрожалъ отъ громкихъ криковъ и выстрѣловъ... передъ глазами блеснули огни... шумъ, грохотъ... Кто то поспѣшно потащилъ его. И среди всѣхъ этихъ видѣній онъ испытывалъ, хотя неясное и неопредѣленное, но тѣмъ не менѣе непрерывное ощущеніе нестерпимой боли.
   Тутъ онъ остановился и затѣмъ совершенно машинально пролѣзъ между перекладинами воротъ, а быть можетъ и изгороди, и вышелъ на дорогу. Дождь теперь усилился и привелъ его въ себя.
   Онъ оглянулся кругомъ и увидѣлъ домъ, который находился такъ близко, что ему не трудно было добраться до него. Тамъ, быть можетъ, сжалятся надъ нимъ, а если не сжалятся, думалъ онъ, то все же лучше умереть вблизи человѣческаго жилья, чѣмъ въ открытомъ полѣ. Онъ собрался съ послѣдними силами и повернулъ къ дому.
   Чѣмъ ближе подходилъ онъ къ нему, тѣмъ больше казалось ему, что онъ гдѣ то раньше видѣлъ это. Онъ не помнилъ всѣхъ отдѣльныхъ подробностей постройки, но весь видъ ея былъ ему знакомъ.
   Садовая стѣна.... На травѣ, въ саду, онъ упалъ ночью на колѣни и просилъ разбойниковъ сжалиться надъ нимъ. Да, это былъ тотъ самый домъ, который они хотѣли ограбить.
   Оливеръ почувствовалъ невыразимый ужасъ, когда узналъ, наконецъ, это мѣсто и, забывъ свою рану и страданія, хотѣлъ бѣжать. Бѣжать! Онъ едва стоялъ на ногахъ, но будь онъ даже въ полной силѣ своихъ юныхъ лѣтъ, то и тогда ему некуда было бѣжать. Онъ толкнулъ калитку; она была не заперта и сразу распахнулась. Онъ поплелся по лужайкѣ, взошелъ на ступеньки и слабо постучалъ въ дверь. Тутъ силы его оставили. Онъ опустился на ступеньки и прислонился спиной къ косяку двери.
   Случилось такъ, что въ это самое время въ кухнѣ сидѣли Джайльсъ, Бритльсъ и котельщикъ и наслаждались чаемъ и разными другими вещами, подкрѣпляясь послѣ усталости и ужасовъ прошлой ночи. Мистеръ Джайльсъ, собственно говоря, не имѣлъ привычки слишкомъ фамильярничать съ низшими слугами, къ которымъ онъ, правда, относился привѣтливо, но всегда держалъ себя такъ, чтобы они никогда не забывали его болѣе высокаго положенія въ обществѣ. Но смерть, пожаръ и грабежъ заставляютъ людей снисходить другъ къ другу. Вотъ почему мистеръ Джайльсъ сидѣлъ на кухнѣ, положивъ ноги на рѣшетку очага и облокотившись лѣвой рукой на столъ, тогда какъ правой дополнялъ при случаѣ свой разсказъ о ночномъ нападеніи, который его собесѣдники (главнымъ образомъ кухарка и горничная) слушали съ напряженнымъ вниманіемъ.
   -- Было больше половины второго, -- говорилъ мистеръ Джайльсъ, -- ну, клясться не буду, что это такъ, могло быть и около трехъ, -- я проснулся вдругъ, повернулся на кровати, вотъ такъ, (мистеръ Джайльсъ повернулся на своемъ стулѣ и, взявъ уголъ скатерти на столѣ, прикрылся имъ, какъ бы одѣяломъ) и тутъ мнѣ послышался какой-то шумъ.
   Въ этомъ мѣстѣ разсказа кухарка поблѣднѣла и попросила горничную закрыть двери; горничная попросила Бриттльса, тотъ котельщика, а котельщикъ сдѣлалъ видъ что не слышитъ.
   -- Послышался какой-то шумъ, -- продолжалъ мистеръ Джайльсъ.-- Сначала я сказалъ себѣ, что это такъ только, почудилось мнѣ и собрался уже снова заснуть, когда опять услышалъ шумъ и на этотъ разъ совсѣмъ ясно.
   -- Какой шумъ?-- спросила кухарка.
   -- Такъ, будто что то зашуршало, -- отвѣчалъ мистеръ Джайльсъ, оглядываясь кругомъ.
   -- Нѣтъ... мнѣ кажется, онъ походилъ на шумъ, когда трутъ теркой о желѣзо, -- поправилъ Бриттльсъ.
   -- Если "вы" слышали, сэръ, то разумѣется да, -- сказалъ мистеръ Джайльсъ, а по моему шуршало. Я откинулъ одѣяло, -- продолжалъ Джайльсъ, -- сѣлъ на кровати и прислушался.
   Кухарка и горничная крикнули въ одинъ голосъ:-- "Господи!" -- и сдвинули свои стулья.
   -- Шумъ теперь слышался совсѣмъ ясно, -- продолжалъ мистеръ Джайльсъ.-- "Кто-то" сказалъ я себѣ, "ломаетъ дверь или окно". Что дѣлать? Я рѣшилъ разбудить этого бѣднаго мальчика, Бриттльса и спасти его, чтобы его не убили въ кровати, а то, иначе, сказалъ я себѣ, онъ и слышать не будетъ, какъ ему перерѣжутъ горло отъ праваго уха до лѣваго.
   Тутъ всѣ глаза обратились на Бриттльса, который уставился на разсказчика и смотрѣлъ на него съ открытымъ ртомъ и съ выраженіемъ неописаннаго ужаса на лицѣ.
   -- Я сбросилъ одѣяло, -- сказалъ мистеръ Джайльсъ, сбрасывая съ себя скатерть и сурово взглянувъ на кухарку и горничную, -- всталъ тихонько съ кровати, надѣлъ пару....
   -- Здѣсь дамы, мистеръ Джайльсъ, -- шепнулъ котельщикъ.
   -- Башмаковъ, сэръ, -- сказалъ Джайльсъ, поворачиваясь къ нему и дѣлая удареніе на этомъ словѣ, -- схватилъ заряженный пистолетъ, который всегда лежитъ подъ корзиной съ серебромъ, и на цыпочкахъ вышелъ изъ комнаты. Бриттльсъ, говорю я, когда разбудилъ его, не пугайся!
   -- Да, вы это сказали, -- подтвердилъ Бриттльсъ едва слышнымъ голосомъ.
   -- Мы пропали, я думаю, Бриттльсь, -- говорю я, -- продолжалъ Джайльсъ, -- но пугаться не слѣдуеть.
   -- А онъ испугался?-- спросила кухарка.
   -- Ни крошечки, -- отвѣчалъ мистеръ Джайльсъ.-- Онъ былъ такъ же твердъ... да!... такъ же твердъ и непоколебимъ, какъ и я.
   -- Будь я на его мѣстѣ, я бы умерла, -- сказала горничная.
   -- Вы женщина, -- отвѣчалъ Бриттльсъ съ важнымъ видомъ.
   -- Бриттльсъ правъ, -- сказалъ Джайльсъ, одобрительно качая головой.-- Чего можно ждать отъ женщины? Мы, какъ мужчины, вяли потайной фонарь, стоявшій на каминѣ Бриттльса и, не зажигая его, въ темнотѣ спустились съ лѣстницы... вотъ такъ...
   Мистеръ Джайлсъ всталъ со стула, указалъ глазамя на двѣ ступеньки, что-бы лучше пояснитъ свой разоказъ и... вздрогнулъ всѣмъ тѣломъ -- вздрогнули и всѣ остальные -- и отскочилъ къ своому стулу. Кухарка и горничная вскрикнули во весь голосъ.
   -- Кто то стукнулъ, -- сказалъ мистеръ Джайльсъ, стараясь казаться спокойнымъ.-- Откройте кто нибудь дверь.
   Никто не двинулся сь мѣста.
   -- Удивительно, право! Стукъ въ двери, когда совсѣмъ еще утро, -- сказалъ мистеръ Джайльсъ, окидывая взоромъ окружающія его блѣдныя лица и самъ блѣднѣя въ то же время.-- Надо же открыть двери. Слышите вы кто нибудь?
   Мистеръ Джайльсъ взглянулъ на Бриттльса, но молодой человѣкъ, скромный по своей природѣ, считалъ себя, вѣроятно, никѣмъ, а потому не принялъ этого обращенія на свой счетъ. Какъ бы тамъ ни было, но онъ не отвѣчалъ. Мистеръ Джайльсъ обратилъ умоляющій взоръ на котельщика, но тотъ вдругъ заснулъ. Женщины были, само собою разумѣется, внѣ всякаго вопроса.
   -- Если Бриттльсъ не прочь открыть дверь при другихъ, -- сказалъ мистеръ Джайльсъ послѣ короткой паузы, -- то я готовъ пойти съ нимъ.
   -- И я также, -- сказалъ котельщикъ, который такъ же внезапно проснулся, какъ и уснулъ.
   Бриттльсъ согласился на эти условія и всѣ трое, успокоившись внезапнымъ открытіемъ, что уже день, (когда взглянули на окна) поднялись на лѣстницу, толкая передъ собой собакъ. Обѣ женщины, боясь оставаться однѣ внизу, замыкали шествіе. По совѣту мистера Джайльса они всѣ говорили громко, дабы дать знать лицу, находившемуся снаружи, что ихъ много; затѣмъ, но совѣту того же изобрѣтательнаго джентльмена, собакъ дергали за хвостъ, чтобы онѣ лаяли.
   Принявъ всѣ эти предосторожности, мистеръ Джайльсъ, котораго поддерживалъ котельщикъ, (чтобы не упасть съ лѣстницы, сказалъ онъ) приказалъ открыть дверь. Бриттльсъ повиновался. Его спутники, со страхомъ выглядывая изъ-за плеча другъ друга увидѣли маленькаго Оливера Твиста, который отъ слабости не могъ произнести ни единаго слова и, поднявъ отяжелѣвшіе глаза безмолвно просилъ состраданія.
   -- Мальчикъ!-- воскликнулъ мистеръ Джайльсъ, отталкивая отъ себя котельщика.-- Что это еще такое?... Бриттльсь... смотри... Ты не узнаешь?...
   Бриттльсъ, который, открывъ дверь, спрятался на нею, выглянулъ оттуда и, увидя Оливера, громко вскрикнулъ. Мистеръ Джайльсъ схвативъ мальчика за одну ногу и за одну руку, (къ счастью не за раненую) снесъ его въ переднюю и положилъ на полъ.
   -- Вотъ онъ, -- кричалъ онъ въ порывѣ невѣроятнаго возбужденія, -- одинъ изъ воровъ, ма'амъ! Вотъ онъ воръ, миссъ! Раненъ, миссъ! Я ранилъ его, миссъ, а Бриттльсъ держалъ свѣчу.
   -- Въ фонарѣ, миссъ!-- кричалъ Бриттльсъ, складывая руку трубой и прикладывая ее ко рту, чтобы голосъ это былъ слышнѣе.
   Кухарка и горничная побѣжали, сломя голову, докладывать, что мистеръ Джайльсъ поймалъ разбойника, а котельщикъ тѣмъ временемъ старался привести въ чувство Оливера, чтобы онъ не умеръ раньше, чѣмъ его повѣсятъ. Среди этого шума и суеты послышался вдругъ нѣжный женскій голосъ и все сразу стихло.
   -- Джайльсъ!-- произнесъ этотъ голосъ сверху лѣстницы.
   -- Я здѣсь миссъ! -- отвѣчалъ мистеръ Джайльсъ.-- Не бойтесь, миссъ! Со мною ничего не случилось... Онъ не очень сопротивлялся, миссъ, я скоро угомонилъ его.
   -- Тс!...-- Отвѣчала молодая дѣвушка, -- вы еще больше воровъ напугаете мою тетю. Сильно ли раненъ, бѣдняга?
   -- Отчаянно, миссъ, -- отвѣчалъ Джайльсъ съ неописаннымъ удовольствіемъ.
   -- У него такой видъ, миссъ, что онъ, того и гляди, умретъ, -- отвѣчалъ Бриттльсъ тѣмъ же способомъ, какъ и раньше.-- Не желаете ли сойти внизъ и посмотрѣть на него, миссъ, на тотъ случай, если онъ умретъ.
   -- Тс! подождите минутку, я поговорю съ тетей.
   Такимъ же легкимъ и нѣжнымъ шагомъ, какъ нѣженъ быль ея голосъ, дѣвушка удалилась. Скоро она вернулась и приказала, чтобы раненаго снесли осторожно наверхъ въ комнату Джайльса и чтобы Бриттльсъ осѣдлалъ лошадь и немедленно отправился въ Чертсей за докторомъ и констеблемъ.
   -- Не взглянете ли на него сначала, миссъ?-- сказалъ мистеръ Джайльсъ съ такою гордостью, какъ будто Оливеръ былъ рѣдкою птицею, которую онъ подстрѣлилъ.-- Однимъ глазкомь, миссъ!
   -- Не теперь, ли за что!-- отвѣчала молодая дѣвушка.-- Бѣдняжка! Обращайтесь съ нимъ добрѣе, Джайльсъ, ради меня.
   Старый слуга взглянулъ на говорившую, когда она уходила, съ выраженіемъ такой гордости и восторга, какъ будто это было его собственное дитя. Склонившись затѣмъ къ Оливеру, онъ помогъ снести его наверхъ съ нѣжностью и осторожностью женщины.
  

XXIX. Глава, знакомящая съ обитателями дома, гдѣ пріютился Оливеръ.

   Въ красивой комнатѣ -- обстановка которой, однако, носила скорѣе печать стариннаго комфорта, чѣмъ новомоднаго изящества -- сидѣли за прекрасно сервированнымъ завтракомъ, двѣ дамы. Мистеръ Джайльсъ, одѣтый съ безукоризненной щепетильностью въ черную фрачную пару, прислуживалъ за столомъ. Онъ занялъ позицію на полудорогѣ между буфетомъ и столомъ; вытянувшись во весь свой ростъ, отогнувъ голову назадъ съ едва замѣтнымъ, въ то же время, наклономъ въ бокъ, онъ выставилъ впередъ лѣвую ногу и заложилъ правую руку за бортъ жилета, въ то время какъ лѣвая, висѣвшая книзу, держала подносъ. Онъ имѣлъ видъ человѣка, который полонъ весьма пріятнаго сознанія своихъ заслугъ и своего значенія.
   Одна изъ дамъ была пожилая; но она держалась еще такъ стройно, что могла посоперничать съ высокой спинкой дубоваго кресла, въ которомъ она сидѣла. Одѣта она была съ чрезвычайнымь вкусомъ и аккуратностью; въ ея старомодномъ нарядѣ видны были легкія уступки послѣдней модѣ, но такія, которыя не только не вредили старинному покрою, а напротивъ, выгодно оттѣняли его. Она величаво сидѣла, сложивъ руки, а глаза ея -- огонь которыхъ почти не помраченъ былъ годами -- внимательно смотрѣли на молодую дѣвушку.
   Эта дѣвушка переживала милый, весенній періодъ расцвѣтающей женственноcти. Ея возрастъ былъ таковъ, что -- если только Господу угодно бываетъ облекать ангеловъ въ смертныя формы -- не было бы святотатствомъ предположить, что они вселяются именно въ существа, подобныя ей.
   Ей было не больше семнадцати лѣтъ. Земля казалась не ея стихіей, земныя существа -- не изъ одного съ ней міра, такъ тонокъ и изященъ былъ ея образъ, такая она была нѣжная и кроткая, чистая и прекрасная. Задумчивость, свѣтившаяся въ ея глубокихъ синихъ глазкахъ, и запечатлѣнная на ея благородномъ челѣ, была какъ бы не отъ міра сего и не соотвѣтствовала ея годамъ; и въ то же время смѣна выраженій нѣжности и веселья, тысячи переливовъ свѣта, игравшихъ на ея лицѣ и не оставлявшихъ тѣни, а въ особенности улыбка, веселая, счастливая улыбка, -- были созданы для семьи, для домашняго очага, для счастья.
   Она усердно исполняла обязанности хозяйки. Случайно поднявъ глаза, когда старая дама смотрѣла на нее, она игриво откинула назадъ свои просто причесанные волосы, и въ ея отвѣтномъ лучистомъ взглядѣ было столько любви и непритворной нѣжности, что небесныя существа просіяли бы, глядя на нее.
   -- Вѣдь ужъ больше часу, какъ уѣхалъ Бриттльсъ?-- спросила старая дама послѣ нѣкотораго молчанія.
   -- Часъ и двѣнадцать минутъ, сударыня, -- отвѣтилъ мистеръ Джайльсъ, взглянувъ на серебряные часы, которые онъ вытащилъ за черный шнурокъ.
   -- Онъ всегда медлитъ, -- замѣтила старая леди.
   -- Бриттльсъ всегда былъ мѣшковатый мальчикъ, сударыня, -- отвѣтилъ слуга.
   Замѣтимъ, кстати, что Бриттльсъ былъ мѣшковатымъ мальчикомъ въ теченіе болѣе тридцати лѣтъ и слѣдовательно не было уже большого вѣроятія, что онъ сдѣлается когда нибудь расторопнымъ.
   -- Онъ, кажется, дѣлается все хуже и хуже, вмѣсто того, чтобы исправиться, -- сказала старая дама.
   -- Ему можно извинить. Быть можетъ онъ запаздываетъ изъ за желанія поиграть съ другими мальчиками, -- съ улыбкой замѣтила молодая дѣвушка.
   Мистеръ Джайльсъ, повидимому, обдумывалъ, надлежитъ ли и ему почтительно улыбнуться, и въ эту минуту къ воротамъ сада подъѣхала пролетка, изъ которой выпрыгнулъ толстый джентльменъ, бросился прямо къ двери и, быстро проникнувъ въ домъ какимъ-то таинственнымъ способомъ, ворвался въ комнату, едва не опрокинувъ мистера Джайльса и столъ съ завтракомъ.
   -- Это небывалая вещь!-- вскричалъ толстый джентльменъ.-- Дорогая мистриссъ Мэйли... Клянусь честью... Да еще среди ночи!.. это небывалая вещь!
   Съ такими выраженіями соболѣзнованія толстый джентльменъ пожималъ руки дамамъ и, пододвинувъ себѣ стулъ, освѣдомился, какъ онѣ себя чувствуютъ.
   -- Вы могли бы умереть, положительно умереть отъ страха, -- сказалъ онъ.-- Почему вы не послали за мной? Мой человѣкъ, право, прибылъ бы въ одну минуту, то же самое и я. Мой помощникъ былъ бы въ восторгѣ, да и всякій, я думаю, при такихъ обстоятельствахъ. Боже, Боже! Такъ неожиданно! И среди ночи!
   Доктора, повидимому, больше всего встревожило, что разбоя никто не ожидалъ и что попытка была произведена ночью, какъ будто у господъ, производящихъ кражи со взломомъ, введено въ свычай совершать свою работу среди бѣла дня и извѣщать о ней по почтѣ за день или за два.
   -- А вы, миссъ Роза?-- обратился докторъ къ молодой дѣвушкѣ:-- я думаю...
   -- О, разумѣется, разумѣется!-- перебила его Роза.-- Но тамъ въ верхней комнатѣ лежитъ бѣдняга, котораго тетушка проситъ васъ осмотрѣть.
   -- А! Обязательно!-- отвѣтилъ докторъ.-- Вотъ оно что! Это, Джайльсъ, дѣло вашихъ рукъ, насколько я понялъ?
   Мистеръ Джайльсъ, взволновано ставившій чайныя чашки на мѣста, густо покраснѣлъ и сказалъ, что дѣйствительно ему принадлежитъ эта честь.
   -- Честь?-- повторилъ докторъ.-- Ну, не знаю. Быть можетъ дѣйствительно такъ же почетно пристрѣлить на кухнѣ воришку, какъ напасть на своего противника на разстояніи двѣнадцати шаговъ. Будемъ считать, что онъ промахнулся, и что у васъ была дуэль, Джайльсъ.
   Джайльсъ, которому такое легкомысленное отношеніе къ дѣлу локазалось несправедливымъ покушеніемъ затмить его подвигъ, почтительно отвѣтилъ, что онъ не считаетъ себя цѣнителемъ въ данномъ случаѣ, на что, однако, по его мнѣнію, его противнику сейчасъ не до шутокъ.
   -- Да, это правда, -- сказалъ докторъ.-- Гдѣ же онъ? проводите меня. Я загляну сюда опять, когда спущусь, мистриссъ Мэйли.-- Такъ это и есть то маленькое окно, черезъ которое онъ забрался? Просто не вѣрится!
   Не переставая говорить, онъ послѣдовалъ за мистеромъ Джайльсомъ наверхъ. Пока онъ поднимается по лѣстницѣ, мы успѣемъ сообщить читателю, что мистеръ Лосбернъ, мѣстный хирургъ, котораго всѣ кругомъ на десять миль знали, какъ "доктора", потолстѣлъ скорѣе отъ добродушія, чѣмъ отъ привольной жизни, и что онъ былъ такимъ милымъ и сердечнымъ и въ тоже время эксцентричнымъ холостякомъ, какого только можно выискать въ области впятеро большей.
   Докторъ не возвращался дольше, чѣмъ предполагали дамы. Изъ коляски принесли большой плоскій ящикъ; изъ спальной очень часто доносился колокольчикъ и прислуга поминутно бѣгала наверхъ и сбѣгала внизъ, что служило признакомъ чего-то очень важнаго, творившагося наверху. Наконецъ онъ появился и въ отвѣтъ на тревожный вопросъ о паціентѣ съ чрезвычайно таинственнымъ видомъ тщательно притворилъ за собою дверь.
   -- Это необыкновенный случай, мистриссъ Мэйли, -- сказалъ докторъ, почти прислонясь къ двери какъ бы для того, чтобы никто не вошелъ.
   -- Надѣюсь, онъ не въ опасности?-- спросила старая дама.
   -- Въ этомъ бы не было ничего удивительнаго, -- отвѣтилъ докторъ.-- Но опасности, повидимому, нѣтъ. Видѣли вы этого вора?
   -- Нѣтъ, -- отвѣтила мистриссъ Мэйли.
   -- И ничего еще не знаете о немъ?
   -- Нѣтъ.
   -- Виноватъ, сударыня, -- вмѣшался мистеръ Джайльсъ:-- я только что собирался сказать о немъ, когда господинъ докторъ вышелъ.
   Все дѣло заключалось въ томъ, что мистеръ Джайльсъ не могъ сразу заставить себя признаться, что онъ подстрѣлилъ только мальчика. Его доблесть осыпалась такими восхваленіями, что могъ ни за что на свѣтѣ не хотѣлъ торопиться съ объясненіемъ и предпочиталъ въ теченіи хотя бы немногихъ очаровательныхъ минутъ витать въ зенитѣ кратковременной славы неустрашимаго героя.
   -- Роза хотѣла взглянуть на этого человѣка, -- сказала мистриссъ Мэйли:-- но я не допустила этого.
   -- Ну!-- возразилъ докторъ:-- у него внѣшность не очень страшная. Не согласитесь ли вы посмотрѣть на него въ моемъ присутствіи?
   -- Если это необходимо, -- отвѣтила старая дама:-- то разумѣется.
   -- Въ такомъ случаѣ я считаю это необходимымъ, -- сказалъ докторъ.-- Какъ бы то ни было, я увѣренъ, что вы будете глубоко сожалѣть, если еще отложите это. Теперь онъ тихъ и совершенно успокоился. Вы пойдете, миссъ Роза? Ничего страшнаго, даю вамъ честное слово!
  

XXX. Глава, сообщающая, что думали объ Оливерѣ его новые знакомцы.

   Съ пространными увѣреніями, что онѣ будутъ пріятно удивлены видомъ преступника, докторъ, предложилъ одну руку молодой дѣвушкѣ, а другую -- мистриссъ Мэйли, церемонно и чинно повелъ ихъ наверхъ.
   -- Ну, -- шопотомъ сказалъ докторъ, тихо поворачивая щеколду двери въ спальную:-- послушаемъ, что вы о немъ скажетъ. Онъ довольно долго не брился, нотѣмъ не менѣе не имѣетъ свирѣпаго вида. Погодите! Дайте мнѣ сначала взглянуть, въ надлежащемъ ли онъ порядкѣ, чтобы принимать посѣтителей.
   Онъ заглянулъ въ комнату. Сдѣлавъ имъ знакъ, онъ закрылъ дверь, когда онѣ вошли, и осторожно раздвинулъ занавѣски кровати. На ней вмѣсто грубаго свирѣпаго бродяги, котораго онѣ ожидали увидѣть, лежалъ ребенокъ, истощенный страданіемъ и утомленіемъ и спавшій глубокимъ сномъ. Его раненая рука, забинтованная и завязанная въ лубки, лежала на груди. Другая руки была подложена подъ голову и наполовину скрыта его длинными волосами, разметавшимися по подушкѣ.
   Добрый джентльменъ, придерживая рукою пологъ, смотрѣлъ и не говорилъ ни слова. Пока онъ созерцалъ паціента, молодая дѣвушка тихо вошла съ другой стороны и, сѣвъ около кровати, отстранила волосы, закрывавшія лицо Оливера. Когда она нагнулась надъ нимъ, ея слезы упали ему на лобъ.
   Мальчикъ зашевелился и улыбнулся, не просыпаясь, какъ будто это проявленіе жалости и состраданія вызвало какую-то пріятную грезу о невѣдомой ему любви и ласкѣ. Такъ нѣжная мелодія, или журчанье воды среди тишины, или запахъ цвѣтника, или произнесеніе знакомаго слова подчасъ пробуждаютъ смутное воспоминаніе о томъ, что никогда не было на самомъ дѣлѣ пережито, -- воспоминаніе, исчезающее, какъ дуновеніе, и вызванное словно бы мимолетнымъ впечатлѣніемъ болѣе счастливой жизни, давно минувшей, и которую нельзя воскресить никакимъ добровольнымъ напряженіемъ памяти.
   -- Что это значитъ?-- произнесла старая дама.-- Этотъ бѣдный ребенокъ не могъ вѣдь быть пособникомъ разбойниковъ!
   -- Порокъ, -- вздохнулъ докторъ, задвигая занавѣску:-- поселяется въ различныхъ обителяхъ, и кто можетъ поручиться, что онъ не скрывается за прекрасной внѣшностью?
   -- Но въ такомъ нѣжномъ возрастѣ!-- возразила Роза.
   -- Моя дорогая барышня, -- отвѣтилъ хирургъ, печально покачавъ головой:-- преступленіе, какъ и смерть, не ограничивается только тѣмъ, что старо и обветшало. Самое молодое и прекрасное можетъ очутиться среди жертвъ.
   -- Но можете ли вы... неужели дѣйствительно можете повѣрить, что этотъ хрупкій мальчикъ былъ добровольнымъ товарищемъ людей, которые являются подонками общества? -- сказала Роза.
   Докторъ покачалъ головою съ такимъ видомъ, какъ будто хотѣлъ сказать, что считаетъ это вполнѣ возможнымъ, и замѣтивъ, что разговоръ можетъ потревожить больного, повелъ дамъ въ сосѣднюю комнату.
   -- Но если даже онъ падшій, -- продолжала Роза:-- подумайте, какъ онъ молодъ, вспомните, что онъ, быть можетъ, никогда не зналъ материнской любви, и домашняго уюта, что угнетеніе и побои или голодъ заставили его сойтись съ людьми, которые толкнули его на преступленіе? Тетя, дорогая тетя, подумайте объ этомъ прежде чѣмъ позволить имъ бросить это больное дитя въ тюрьму, которая навсегда преградитъ ему путь къ исправленію. О, вы такъ любите меня. Благодаря вашему доброму сердцу я никогда не чувствовала себя сиротой. Но что если бы это было такъ, и я, какъ этотъ бѣдный ребенокъ, не имѣла бы помощи и защиты! Ради этого, сжальтесь надъ нимъ, пока не поздно!
   -- Дорогая моя, -- и старая дама прижала плававшую дѣвушку къ своему сердцу:-- неужели ты думаешь, что я поврежу хоть волосъ на его головѣ?
   -- О, нѣтъ!-- съ горячностью отвѣтила Роза.
   -- Конечно нѣтъ! мои дни близятся къ концу, и да будетъ оказано милосердіе мнѣ, какъ я его оказываю другимъ -- что могу я сдѣлать, чтобы спасти его, сэръ?
   -- Дайте мнѣ подумать, сударыня, -- отвѣтилъ докторъ:-- дайте подумать.
   Мистеръ Лосбернъ засунулъ руки въ карманы и нѣсколько разъ прошелся по комнатѣ, часто останавливаясь и раскачиваясь на кончикахъ пальцевъ, причемъ онъ ожесточенно хмурилъ брови. Послѣ многократныхъ восклицаній "придумалъ!" и "нѣтъ, не годится!" и новыхъ хожденій и хмуренія бровей онъ наконецъ остановился и сказалъ:
   -- Я думаю, что если вы дадите мнѣ неограниченныя полномочія запугать Джайльса и этого мальчика Бриттльса, то я улажу дѣло. Я знаю, Джайльсъ преданный парень и старый слуга; но вы можете возмѣстить это ему тысячью способовъ и вознаградить его какъ нибудь иначе за такой мѣткій выстрѣлъ. Вы ничего не имѣете противъ?
   -- А другого способа спасти мальчика нѣтъ?-- сказала мистриссъ Мэйли.
   -- Нѣтъ, -- отвѣтилъ докторъ:-- другого способа нѣтъ, даю вамъ слово.
   -- Въ такомъ случаѣ тетя облекаетъ васъ полной властью, -- произнесла Роза, улыбаясь сквозь слезы.-- Только не будьте съ этими бѣднягами суровѣе, чѣмъ это окажется необходимымъ.
   -- Повидимому, -- выразилъ докторъ:-- вы думаете, что все, кромѣ васъ, расположены сегодня къ жестокостямъ, миссъ Роза. Я только желалъ бы, ради благополучія мужской половины человѣчества, чтобы вы оказались въ такомъ же впечатлительномъ и добросердечномъ настроеніи по отношенію къ первому же достойному молодому человѣку, который будетъ взывать къ вашему состраданію, и мнѣ хотѣлось бы быть сейчасъ молодымъ человѣкомъ, чтобы я немедленно мотъ воспользваться такимъ благопріятнымъ случаемъ.
   -- Вы такой же взрослый мальчикъ, какъ и бѣдный Бриттльсъ, -- сказала Роза, вспыхнувъ.
   -- Что-жъ!-- и докторъ сердечно засмѣялся:-- это не такъ ужъ трудно. Но вернемся къ этому ребенку. Мы не касались еще главнаго вопроса. Онъ проснется черезъ часъ или около того, и хотя я сказалъ этому толстолобому констэблю, который сидитъ внизу, что его нельзя допрашивать, не подвергнувъ опасности его жизни, я думаю однако, что мы можемъ спокойно съ нимъ побесѣдовать. Теперь вотъ мое условіе: я разспрошу его въ вашемъ присутствіе, и если изъ его разсказа мы выведемъ -- и мнѣ удастся это доказать вамъ доводами холоднаго разума -- что онъ настоящій и неисправимый мошенникъ (что болѣе чѣмъ возможно), то онъ долженъ быть предоставленъ своей судьбѣ, по крайней мѣрѣ, мое участіе въ этомъ дѣлѣ прерывается.
   -- Ахъ, нѣтъ, тетя!-- заступилась Роза.
   -- Ахъ, да, тетя!-- возразилъ докторъ.-- Идетъ?
   -- Онъ не можетъ быть закоренѣлымъ негодяемъ, -- сказала Роза, -- это невѣроятно!
   -- Отлично, -- подхватилъ докторъ:-- тѣмъ скорѣе вы должны согласиться сь моимъ предложеніемъ.
   Наконецъ условія были приняты и договорившіяся стороны стали ожидать, съ нѣкоторымъ нетерпѣніемъ, пока Оливеръ проснется.
   Терпѣніе обѣихъ дамъ подверглось большему испытанію, чѣмъ предсказалъ имъ мистеръ Лосбернъ: часъ проходилъ за часомъ, а Оливеръ по прежнему крѣпко спалъ. Только съ наступленіемъ вечера добрый докторъ сообщилъ имъ, что паціентъ достаточно отдохнулъ, чтобы съ нимъ можно было разговаривать. По его словамъ мальчикъ былъ очень боленъ и слабъ отъ потери крови, но тамъ обезпокоенъ желаніемъ сообщить что то, что лучше удовлетворить его теперь же, нежели отложить это до утра, какъ онъ хотѣлъ.
   Бесѣда длилась долго. Оливеръ разсказалъ имъ всю свою простую исторію, часто останавливаемый болью и утомленіемъ. Грустно и торжественно было слышать въ сумрачной комнатѣ слабый голосъ больного ребенка, перечитывавшаго тяжелую скрижалъ бѣдствій и золъ, причиненныхъ ему недобрыми людьми. Ахъ! если бы мы, угнетая и терзая нашихъ ближнихъ, хотъ разъ подумали о мрачныхъ уликахъ человѣческихъ заблужденій, которыя густыми и тяжелыми тучами поднимаются, медленно, правда, но неизбѣжн, къ небесамъ, чтобы пасть дождемъ отмщенія на наши головы; если бы мы хотъ на одно мгновеніе услышали въ нашемъ воображеніи глубоко изобличающій голосъ мертвыхъ, не заглушимый ничьею властью, не побѣдимый ничьей гордостью, то гдѣ были бы несправедливости и неправда, страданія, бѣдствія, жестокости и обиды, приносимыя повседневной жизнью!
   Въ этотъ вечеръ подушки Оливера были оправлены нѣжными руками, и когда онъ спалъ, то надъ нимъ бодрствовали красота и добродѣтель. Онъ былъ спокоенъ и счастливъ, и готовъ былъ бы умереть безъ малѣйшаго ропота.
   Лишь только закончилось непродолжительное собесѣдованіе и Оливеръ успокоился, чтобы снова предаться отдыху, какъ докторъ, вытеревъ платкомъ глаза и проклиная ихъ слабость, отправился внизъ, чтобы начатъ дѣйствія противъ мистера Джайльса. Онъ не нашелъ никого въ гостиной, и ему пришла мысль, что лучше всего будетъ начать компанію въ самой кухнѣ. Въ кухню онъ и отправился.
   Въ этой нижней палатѣ домашняго парламента засѣдали служанки, мистеръ Бриттльсъ, мистеръ Джайльсъ, лудильщикъ (который получилъ, въ виду своихъ заслугъ приглашеніе продовольствоваться здѣсь въ теченіи всего остального дня) и констебль. У этого послѣдняго джентльмена былъ большой жезлъ, большая голова, крупныя черты лица и большіе сапоги съ отворотами; при этомъ онъ имѣлъ видъ человѣка, пьющаго соотвѣтственное количество эля -- что онъ дѣйствительно и дѣлалъ въ эту минуту.
   Приключенія минувшей ночи все еще продолжали служить предметомъ преній; докторъ вошелъ какъ разъ въ то время, когда мистеръ Джайльсъ распространялся о своемъ самообладаніи, а мистеръ Бриттльсъ съ кружкой эля въ рукахъ подтверждалъ каждое слово еще прежде, чѣмъ оно произносилось его патрономъ.
   -- Сидите на мѣстахъ!-- сказалъ докторъ, махнувъ рукой.
   -- Благодаримъ васъ, сэръ, -- сказалъ мистеръ Джайльсъ.-- Барыни приказали выдать намъ эля, а такъ какъ я не чувствовалъ склонности къ своей комнаткѣ, и предпочитаю компанію, то я выпиваю свою долю здѣсь.
   Бриттльсъ далъ тонъ негромкому ропоту, которымъ присутствовавшіе дамы и кавалеры выразили удовольствіе, доставленное имъ снисходительностью мистера Джайльса. Мистеръ Джайльсъ покровительственно посмотрѣлъ вокругъ себя, какъ бы давая понятъ, что онъ не покинетъ ихъ, доколѣ они будутъ достойно держать себя.
   -- Какъ сейчасъ чувствуетъ себя больной, сэръ?-- освѣдомился Джайльсъ.
   -- Такъ себѣ, -- отвѣтилъ докторъ.-- Я боюсь, что ваше положеніе можетъ оказаться не особенно пріятнымъ, мистеръ Джайльсъ.
   -- Я надѣюсь, сэръ, -- сказалъ Джайльсъ съ дрожью въ голосъ:-- что онъ не при смерти? Иначе я никогда больше не буду счастливъ. Я не хотѣлъ бы загубить мальчика... даже такого, какъ этотъ Бриттльсъ. Я не согласился бы за все серебро, какое есть въ графствѣ...
   -- Дѣло не въ этомъ, -- таинственно сказалъ докторъ.-- Мистеръ Джайльсъ, вы протестантъ?
   -- Да, сэръ, надѣюсь, -- пробормоталъ мистеръ Джайльсъ, сильно поблѣднѣвъ.
   -- А вы, мальчикъ?-- сказалъ докторъ, вдругъ обратившись къ Бриттльсу.
   -- Смилуйся надо мной Господь!-- отвѣтилъ Бриттльсъ, вздрогнувъ.-- Я... Я то-же, что и мистеръ Джайльсъ, сэръ.
   -- Тогда скажите мнѣ вотъ что, -- произнесъ докторъ:-- Вы оба скажите мнѣ: готовы ли вы присягнуть, что этотъ мальчикъ, что лежитъ наверху, -- дѣйствительно тотъ самый, который былъ просунутъ въ окошечко минувшей ночью? Говорите! Ну? Мы ждемъ!
   Докторъ, котораго всѣ знали, какъ благодушнѣйшаго человѣка въ мірѣ, произнесъ этотъ вопросъ такимъ свирѣпо грознымъ тономъ, что Джайльсъ и Бриттльсъ, смущенные элемъ и волненіемъ, смотрѣли другъ на друга, какъ пораженные столбнякомъ.
   -- Обратите вниманіе на ихъ отвѣтъ, констэбль, слышите?-- сказалъ докторъ, торжественно потрясая указательнымъ пальцемъ и дотрагиваясь имъ до кончика своего носа, какъ бы для того, чтобы привлечь всю проницательность этого почтеннѣйшаго господина.-- Это будетъ имѣть непосредственные результаты.
   Констэбль принялъ самый мудрый видъ и взялъ въ руки свой должностной жезлъ, который былъ прислоненъ въ углу.
   -- Это просто вопросъ объ установленіи самоличности, какъ вы видите, -- сказалъ докторъ.
   -- Именно такъ, сэръ, -- отвѣтилъ констэбль сквозь неистовый кашель, такъ какъ онъ поторопился докончить свой эль, часть котораго попала не туда, куда слѣдуетъ.
   -- Въ домъ вломились громилы, -- сказалъ докторъ:-- и два человѣка мелькомъ увидѣли мальчика среди порохового дыма, среди суматохи и темноты. На другое утро, въ этотъ самый домъ является какой-то мальчикъ, и такъ какъ у него оказывается завязанной рука, то эти люди грубо схватываютъ его -- чѣмъ подвергаютъ его жизнь большой опасности -- и утверждаютъ, что онъ былъ въ числѣ громилъ. Теперь возникаетъ вопросъ: есть ли оправданіе дѣйствіямъ этихъ людей?... А если нѣтъ, то въ такое положеніе они себя поставили?
   Констэбль глубокомысленно кивнулъ головой и сказалъ, что, если это по закону, то какъ это назвать хотѣлось бы ему знать?
   -- Я спрашиваю васъ еще разъ, -- загремѣлъ докторъ:-- можете ли вы подъ торжественной присягой подтвердить самоличность этого мальчика?
   Бриттльсъ съ сомнѣніемъ взглянулъ на мистера Джайльса; мистеръ Джайльсъ съ сомнѣніемъ взглянулъ на Бриттльса; констэбль приложилъ руку къ уху, чтобы уловить отвѣтъ. Обѣ служанки и лудильщикъ вытянули головы, прислушиваясь. Докторъ окидывалъ всѣхъ проницательнымъ взглядомъ. Вдругъ у воротъ послышался звонокъ и въ то же время звукъ подъѣхавшихъ колесъ.
   -- Это сыщики!-- закричалъ Бриттльсъ, повидимому почувствовавшій сильное облегченіе.
   -- Кто?-- вздрогнулъ въ свою очередь докторъ.
   -- Полицейскіе агенты, сэръ, -- отвѣтилъ Бриттльсъ, беря свѣчу:-- мы съ мистеромъ Джайльсомъ послали за ними въ Баустритъ утромъ-же.
   -- Что-о!-- вскричалъ докторъ.
   -- Да, -- сказалъ Бриттльсъ:-- я послалъ кучера и удивляюсь, что они не пріѣхали раньше, сэръ.
   -- Вотъ какъ?-- Ну, такъ будь же прокляты..... ваши повозки, которыя ползутъ по черепашьи!-- сказалъ докторъ, уходя прочь.
  

XXXI. Глава, въ которой создается критическое положеніе.

   -- Кто тамъ?-- освѣдомился Бриттльсъ, пріотворивъ дверь, но не снимая цѣпи и выглянулъ, заслонивъ свѣчу рукой.
   -- Отворите дверь, -- раздался за дверью мужской голосъ.-- Прибыли агенты изъ Бау-Стрита, за которыми вы посылали сегодня.
   Весьма успокоенный этимъ отвѣтомъ, Бриттльсъ распахнулъ дверь и очутился лицомъ къ лицу передъ осанистымъ господиномъ въ пальто, который молча вошелъ и вытеръ ноги о половикъ съ такимъ невозмутимымъ видомъ, какъ будто онъ здѣсь жилъ.
   -- Пошлите кого нибудь вмѣсто моего товарища, молодой человѣкъ, -- сказалъ агентъ:-- онъ остался въ одноколкѣ смотрѣть за лошадью. Есть у васъ здѣсь конюшня, куда ее можно будетъ поставить на пять или десять минутъ?
   Бритльсъ отвѣтилъ утвердительно и указалъ на требуемое строеніе. Осанистый мужчина вернулся къ воротамъ и помогъ своему спутнику поставить одноколку на мѣсто, а Бриттльсъ свѣтилъ имъ, исполненный благоговѣнія. Послѣ этого они вернулись въ домъ, и, будучи направлены въ гостинную, сняли предварительно свои пальто и шляпы, давъ этимъ возможность разсмотрѣть себя внимательнѣе.
   Тотъ, который стучалъ въ дверь былъ дородный человѣкъ средняго роста, лѣтъ пятидесяти; у него были коротко обстриженные блестящіе, черные волосы, небольшіе бакенбарды, круглое лицо и острые глаза. Другой былъ костлявый, имѣлъ рыжую шевелюру и носилъ сапоги съ отворотами; у него было непріятное лицо и вздернутый, зловѣщаго вида носъ.
   -- Скажите вашему барину, что пріѣхали Блэтерсъ и Деффъ, -- произнесъ полный господинъ, приглаживая волосы и кладя на столъ пару ручныхъ кандаловъ.-- А! Добрый вечеръ, сэръ. Могу я вамъ сказать нѣсколько словъ наединѣ.
   Это относилось къ мистеру Лосбирну, который вошелъ въ ту минуту. Докторъ сдѣлалъ Бриттльсу знакъ удалиться и, приведя дамъ, закрылъ дверь.
   -- Вотъ хозяйка дома, -- и докторъ сдѣлалъ жестъ въ сторону мистриссъ Мэйли.
   Мистеръ Блэтерсъ поклонился. Получивъ приглашеніе сѣсть, онъ поставилъ шляпу на полъ и, присѣвъ на стулъ, далъ Деффу знакъ сдѣлать то же. Этотъ послѣдній джентльменъ, повидимому, не столь привыкшій къ обществу или не столь принужденно себя въ немъ чувствовавшій, сѣлъ послѣ цѣлаго ряда неуклюжихъ движеній и съ нѣкоторымъ смущеніемъ взялъ въ ротъ набалдашникъ своей трости.
   -- Такъ вотъ насчетъ этого грабежа, -- началъ Блэтерсъ.-- Каковы обстоятельства дѣла, сударь?
   Миістеръ Лосбернъ, повидимому, желавшій выиграть время, началъ длинный и сопровождавшійся большими отступленіями разсказъ. Гг. Блэтерсъ и Деффъ слушали съ самымъ многозначительнымъ видомъ и иногда обмѣнивались кивкомъ.
   -- Я не могу, конечно, ничего опредѣленнаго сказать, пока не осмотрю самаго мѣста, -- сказалъ Блетерсъ.-- Но мое мнѣніе таково -- и я едва ли ошибусь -- что тутъ работали не "земляки". А, Деффъ?
   -- Конечно нѣтъ, -- отозвался Деффъ.
   -- То есть, если перевести, изъ вниманія къ дамамъ, слово "землякъ", то вы полагаете, что это покушеніе не было произведено сельчаниномъ, а лондонскимъ грабителемъ?-- съ улыбкою спросилъ докторъ.
   -- Да, сударь, -- отвѣтилъ Блэтерсъ.-- Вы все разсказали, что вамъ извѣстно?
   -- Все.
   -- Ну, а что это за мальчикъ, о которомъ судачатъ слуги?-- сказалъ Блэтерсъ.
   -- Онъ не при чемъ, -- отвѣтилъ докторъ.-- Одинъ изъ слугъ съ перепугу вообразилъ, что онъ причастенъ въ ночному покушенію на разбой. Но это не можетъ быть -- попросту нелѣпость.
   -- Всякую нелѣпость легко устранить, -- замѣтилъ Доффъ.
   -- Онъ говоритъ совершенно правильно, -- произнесъ Блэтерсъ, одобрительно кивая головой и беззаботно играя кандалами, какъ парою кастаньетъ.-- Кто этотъ мальчикъ? Что онъ о себѣ сообщилъ? Откуда онъ явился? Не упалъ же онъ съ неба, сэръ?
   -- Конечно нѣтъ, -- отвѣтилъ докторъ, кинувъ безпокойный взглядъ на дамъ:-- я знаю его исторію. Но... прежде чѣмъ говорить объ этомъ, вы, вѣроятно, предпочтете осмотрѣть то мѣсто, гдѣ пытались пробраться громилы?
   -- Разумѣется, -- сказалъ Блэтерсъ:-- сначала мы осмотримъ помѣщеніе, а затѣмъ допросимъ прислугу. Таково наше обычное дѣлопроизводство.
   Принесли огня и гг. Блэтерсъ и Деффъ, въ сопровожденіи мѣстнаго констэбля, Бритлса, Джайльса и прочей прислуги отправились въ маленькую комнату въ концѣ корридора, выглянули изъ окошка, затѣмъ обошли по лужайкѣ и заглянули въ окошко, затѣмъ имъ дали свѣчу для осмотра ставни, потомъ фонарь для изслѣдованія отпечатковъ ногъ на землѣ, затѣмъ принесли вилы, чтобы ощупать кусты. Произведя всѣ эти опыты, за которыми зрители слѣдили съ затаеннымъ дыханіемъ, они вернулись въ домъ, и тутъ мистеръ Джайльсъ и Бриттльсъ начали испещренный всякими ужасами отчетъ о своемъ участіи въ приключеніяхъ предшествовавшей ночи, который имъ пришлось повторить разъ шесть, при чемъ сначала они противорѣчили одинъ другому не болѣе, какъ въ одномъ важномъ пунктѣ, а подъ конецъ -- не болѣе, какъ въ двѣнадцати. Придя къ такому итогу, Блэтерсъ и Деффъ приказали всѣмъ удалиться и, запершись вдвоемъ, держали совѣтъ, столь таинственный и торжественный, что въ сравненіи съ нимъ консиліумъ врачей, обсуждающій самый запутанный вопросъ медицины, показался бы ребяческой забавой.
   Между тѣмъ докторъ взволнованно расхаживалъ взадъ и впередъ въ сосѣднѣй комнатѣ, а мистриссъ Мэйли и Роза озабоченно взглядывали на него.
   -- Честное слово, -- сказалъ онъ, остановившись:-- я не знаю, что дѣлать!
   -- Нѣтъ сомнѣнія, -- замѣтила Роза:-- что достаточно будетъ разсказать имъ безъ утайки исторію этого бѣднаго ребенка, чтобы они его больше не безпокоили.
   -- А я сомнѣваюсь въ этомъ, милая барышня, -- покачалъ головою докторъ.-- Я не думаю, что послѣ этого ни они, ни болѣе высокіе представители закона не станутъ его безпокоить. Въ концѣ концовъ, кто онъ? спросятъ они. Бѣглецъ. Если слѣдовать чисто мірскимъ соображеніямъ и предположеніямъ, то его исторія является весьма сомнительной.
   -- Но вѣдь вы вѣрите ей, я надѣюсь?-- прервала Роза.
   -- Я-то вѣрю, какъ это ни странно -- а можетъ быть и глупо, -- отвѣтилъ докторъ:-- но я тѣмъ не менѣе сомнѣваюсь, чтобы подобный разсказъ удовлетворилъ опытнаго полицейскаго.
   -- Почему?
   -- Потому, моя очаровательная допросчица:-- сказалъ докторъ, -- что, взглянувъ ихъ глазами, можно въ этомъ разсказѣ найти много нескладнаго. Доказать онъ можетъ только скверныя стороны и ни одной благопріятной. А этимъ господамъ, чортъ бы ихъ побралъ, нужны разныя "что" да "почему", и они ничего не примутъ безъ доказательствъ. Вѣдь, изволите видѣть:-- по его собственнымъ словамъ, онъ въ теченіи послѣдняго времени жилъ въ компаніи воровъ, онъ былъ доставленъ въ полицейскій участокъ, обвиняемый въ томъ, что залѣзъ въ карманъ къ джентльмену; онъ былъ насильно уведенъ изъ дома этого джентльмена въ такое мѣсто, котораго онъ не можетъ ни описать, ни указать, и не имѣетъ ни малѣйшаго понятія, гдѣ оно находится; его привели сюда, въ Чертсей, люди, которые, повидимому, насильно сдѣлали его своими сообщникомъ, просунули его въ окно, чтобы обокрасть домъ, и въ тотъ самый моментъ, когда онъ собирался поднять тревогу -- то есть сдѣлать то именно, что его вполнѣ реабилитировало бы -- подвертывается этотъ непрошенный проклятый дворецкій и подстрѣливаетъ его! Какъ будто нарочно для того, чтобы помѣшать ему сдѣлать себѣ добро! Видите, въ чемъ дѣло?
   -- Вижу, конечно, -- сказала Роза, улыбнувшись волненію доктора:-- но все таки я еще не замѣчаю въ этомъ ничего, что уличало бы бѣднаго ребенка.
   -- Ничего! -- отвѣтилъ докторъ:-- конечно, ничего! Да будутъ благословенны ясныя очи прекраснаго пола! Они, въ хорошемъ ли, въ дурномъ ли, видятъ всегда только одну сторону вопроса -- именно ту, которая раньше другихъ представляется имъ.
   Изрекши этотъ афоризмъ житейскаго опыта, докторъ засунулъ руки въ карманы и зашагалъ по комнатѣ съ еще большей быстротой, чѣмъ прежде.
   -- Чѣмъ больше я думаю объ этомъ, -- сказалъ онъ, -- тѣмъ больше я убѣждаюсь, что посвятивъ этихъ господъ въ подлинную исторію мальчика, мы наживемъ лишь пропасть хлопотъ и затрудненій. Я не сомнѣваюсь, что они ей не повѣрятъ, и если даже они, въ концѣ концовъ, ничего не сдѣлаютъ ему, то все же ея затрагиваніе и оглашеніе всѣхъ сомнѣній, которымъ онъ подвергнется, не можетъ не повліять существенно на вашъ благой планъ спасти его изъ омута.
   -- Ахъ! Что же дѣлать?-- воскликнула Роза.-- Боже! Боже! зачѣмъ они послали за ними!
   -- Дѣйствительно -- зачѣмъ?-- сказала мистриссъ Мэйли;-- я бы ни за что на свѣтѣ не пригласила бы ихъ.
   -- Единственное, что я могу сказать, -- сказалъ мистеръ Лосбернъ, прохаживаясь съ какимъ то хладнокровіемъ отчаянія, -- заключается въ слѣдующемъ. Мы должны попробовать взять смѣлостью. Цѣль благая, и это оправдываетъ насъ. Мальчика теперь сильно лихорадитъ, съ нимъ ни въ коемъ случаѣ не слѣдуетъ говорить; это для насъ нѣкоторое утѣшеніе. Попытаемся сдѣлать, что можно; если постигнетъ неудача -- не наша вина... Войдите!
   -- Ну, сударь, -- сказалъ Блэтерсъ, войдя съ своимъ товарищемъ и закрывъ плотно дверь, прежде чѣмъ продолжать:-- это не было "заварное" дѣло.
   -- Что это за чертовщина -- "заварное" дѣлю?-- нетерпѣливо спросилъ докторъ.
   -- Мы называемъ разбой "заварнымъ", сударыни, -- обратился Блэтерсъ къ дамамъ, какъ бы снисходя къ ихъ невѣжеству, но презирая невѣжество доктора:-- Когда слуги участвуютъ въ немъ.
   -- Никто ихъ въ настоящемъ случаѣ и не подозрѣвалъ къ соучастіи, -- сказала мистриссъ Мэйли.
   -- Вполнѣ возможно, сударыня, -- возразилъ Блэтерсъ:-- но они могли быть замѣшаны, не смотря на это.
   -- И это даже какъ разъ усиливало вѣроятность подобнаго предположенія, -- добавилъ Деффъ.
   -- Мы пришли къ выводу, что это столичная работа, -- продолжалъ Блэтерсъ:-- обдѣлано мастерски.
   -- Да, чисто сработано, -- замѣтилъ Деффъ вполголоса.
   -- Ихъ было двое, -- излагалъ результаты Блэтерсъ:-- и съ ними былъ мальчикъ -- это доказывается величиною окна. Больше пока ничего нельзя сказать. Если позволите, мы теперь, взглянемъ на парнишку, который у васъ лежитъ тамъ наверху.
   -- Можетъ быть вы предложите имъ сначала чего нибудь выпить, мистриссъ Мэйли?-- оказалъ докторъ, лицо котораго просіяло, какъ бы освѣтившись новой мыслью.
   -- Ахъ, разумѣется!-- засуетилась Роза.-- Вамъ угодно?-- Сейчасъ будетъ подано.
   -- Благодаримъ васъ, миссъ!-- сказалъ Блэтерсъ, проведя по губамъ рукавомъ сюртука.-- Отъ нашей работы во рту пересыхаетъ. Чего нибудь, что подъ рукой, миссъ; не извольте такъ о насъ безпокоиться.
   -- Что бы вы предпочли?-- освѣдомился докторъ, подходя за молодой дѣвушкой къ буфету.
   -- Если не трудно, сударь, такъ будьте добры немного водки, -- отвѣтилъ Блэтерсъ.-- Путь изъ Лондона былъ дальній, мы озябли, а отъ водки, сударыня, по моему мнѣнію, кровь согрѣвается.
   Это послѣднее любопытное сообщеніе было обращено къ мистриссъ Мэйли, которая выслушала его съ большимъ интересомъ, а тѣмъ временемъ докторъ выскользнулъ изъ комнаты.
   -- Ахъ!-- продолжалъ Блэтерсъ, не беря рюмку за ножку, но сжавъ ея донышко большимъ и указательнымъ пальцами лѣвой руки и держа противъ своей груди:-- я на своемъ вѣку, сударыни, встрѣчалъ не одно такое дѣло.
   -- Вотъ хотя бы та штука, которую выкинулъ въ глухомъ переулкѣ Эдмонтона, -- подсобилъ мистеръ Деффъ памяти своего коллеги.
   -- Да, это напоминаетъ нашу сегодняшнюю задачу, не правда ли?-- сказалъ Блэтерсъ.-- То сдѣлалъ Конкей Чикуидъ, ни кто иной.
   -- Вы всегда приписывали это ему, -- возразилъ Деффъ.-- А я говорю вамъ, что Петъ, а не Конкей, который не болѣе причастенъ къ этому, чѣмъ я.
   -- Подите вы!-- спорилъ мистеръ Блэтерсъ.-- Ужъ я-то знаю лучше вашего! А помните, какъ Конкей былъ обворованъ? Какъ это было здорово! Лучше, чѣмъ въ романѣ!
   -- Какъ это произошло?-- спросила Роза, стараясь разжечь искорку благодушія въ незваныхъ гостяхъ.
   -- Это былъ такой грабежъ, котораго сначала никто не могъ распутать. Конкей Чикуидъ...
   -- Конкей это прозвище, сударыня, -- вставилъ свое слово Деффъ:-- все равно, что ябедникъ.
   -- Сударыня, вы и такъ изволили понять это, не правда ли?-- сказалъ Блэтерсъ.-- Все-то вы перебиваете, коллега!-- Такъ вотъ Конкей Чикуидъ, миссъ, содержалъ трактиръ по ту сторону Бэтльбриджа, и у него былъ погребокъ, куда хаживали многіе молодые лорды, посмотрѣть на пѣтушиный бой, собачью травлю и разную такую штуку. Отлично была налажена эта потѣха, я много разъ самъ смотрѣлъ. Тогда онъ еще не записался въ воровскую вольницу. Однажды ночью у него украли триста двадцать семь гиней, хранившихся въ холщевомъ мѣшкѣ; воръ -- высокій человѣкъ съ чернымъ пластыремъ на глазу -- забрался предварительно подъ кровать и среди ночи, забравъ деньги, выскочилъ прямо на улицу изъ окна, которое было на высотѣ одного только этажа. Онъ очень быстро сдѣлалъ это, но и Конкей не зѣвалъ. Разбуженный шумомъ, онъ выскочилъ съ кровати и пустилъ ему вслѣдъ ружейный зарядъ, взбудораживъ всѣхъ сосѣдей. Началась суматоха, пустились въ погоню и оказалось, что Конкей попалъ въ вора: нашли на дорогѣ слѣды крови, видимые на довольно большое разстояніе и превращавшіеся у одного изъ заборовъ. Какъ бы то ни было, онъ улизнулъ и вскорѣ имя мистера Чикуида появилось въ газетѣ въ спискѣ банкротовъ.
   Всевозможныя пожертвованія, и подписки, и....-- всего не перечислишь -- посыпались на бѣднягу, который былъ очень удрученъ потерей денегъ и въ теченіе трехъ или четырехъ дней расхаживалъ по улицамъ и рвалъ на себѣ волосы съ такимъ отчаяннымъ видомъ, что многіе боялись, какъ бы онъ не наложилъ на себя рукъ. Однажды онъ прибѣгаетъ въ полицейскую контору и уединяется съ судьею, который, послѣ длиннаго разговора звонитъ въ колокольчикъ, призываетъ Джема Спайерса (Джемъ былъ одинъ изъ агентовъ) и приказываетъ ему пойти съ мистеромъ Чикуидомъ, помочь ему поймать обворовавшаго его человѣка.-- "Я видѣлъ, Спайерсъ, -- говоритъ Конкей:-- какъ онъ вчера утромъ прошелъ мимо моего дома".-- Что-же вы не сцапали его за шиворотъ?-- спрашиваетъ Спайерсъ.-- "Да я былъ этимъ такъ ошеломленъ, что мнѣ можно былъ пробить башку зубочисткой, -- отвѣчаетъ бѣдняга. Но мы его не упустимъ; вечеромъ между десятью и одиннадцатью онъ проходилъ опять".-- Спайерсъ, услышавъ это, положилъ въ карманъ кое-какое чистое бѣлье и гребень, на случай, если ему придется продежурить дня два, отправился съ нимъ и сталъ у одного изъ оконъ трактира, спрятавшись за красной занавѣской и не снимая шляпы, чтобы быть готовымъ въ любой моментъ пуститься въ погоню. Былъ уже поздній вечеръ. Онъ курилъ свою трубку, какъ вдругъ Чикуидъ заоралъ:-- "Вотъ онъ! Держи вора! Убійца!" Джемъ Спайерсъ кинулся на улицу и видать, какъ Чикуидъ жаритъ во всѣ лопатки не переставая кричать. Спайерсъ за нимъ. Чикуидъ летитъ себѣ, народъ оборачивается, кричитъ: "воры!" Чикуидъ самъ не перестаетъ надсаживаться, какъ очумѣлый. Спайерсъ на минуту теряетъ его изъ виду, когда онъ завернулъ за уголъ; прибѣгаетъ туда, видитъ -- кучка народу; онъ расталкиваетъ: "который? гдѣ?" А Чикуидъ въ отвѣтъ:-- "Ахъ, проклятый! Опять улизнулъ!" Замѣчательно, что вора уже нигдѣ не было видно, и пришлось вернуться въ трактиръ. На другое утро Спайерсъ занялъ прежнее мѣсто и высматриваетъ опять изъ за занавѣски высокаго человѣка съ чернымъ пластыремъ на глазу, пока у него самаго глаза не заболѣли. Наконецъ онъ не удержался и закрылъ ихъ, чтобы отдохнутъ на минуту, а тутъ какъ разъ Чикуидъ снова завопилъ:-- "Вотъ онъ! Держи!" Джемъ опять погнался, а Чикуидъ опередилъ его на полъ улицы, и, отмахавъ вдвое болѣе вчерашняго, опять потеряли негодяя! Еще раза два повторилась такая исторія и половина сосѣдей стала говорить, что мистера Чикуида обокралъ самъ дьяволъ и шутитъ теперь надъ нимъ, а другая половина утверждала, что бѣдный мистеръ Чикуидъ помѣшался съ горя.
   -- А что говорилъ Джемъ Спайерсъ?-- спросилъ докторъ, воротившійся вскорѣ послѣ начала разсказа.
   -- Джемъ Спайерсъ, -- продолжалъ агентъ:-- долгое время не говорилъ ни слова, а прислушивался ко всему потихонечку, какъ подобаетъ мастеру своего дѣла. Но вотъ одинъ разъ онъ подходитъ утромъ къ прилавку и, вынувъ табакерку, говоритъ:-- "Чикуидъ, я знаю теперь, кто совершилъ эту кражу".-- Неужели?-- сказалъ Чикуидъ.-- Ахъ, дорогой Спайерсъ, помогите мнѣ только отомстить, и я могу умереть спокойно! Ахъ, дорогой Спайерсъ, гдѣ этотъ негодяй?" -- "Ну," -- отвѣтилъ Спанерсъ, предлагая ему табаку, "полно бобы разводить! Вы сами себя обокрали". Такъ оно и было; и онъ кромѣ того заработалъ на этомъ отлично, и никто не развѣдалъ бы этого, если бы онъ не перестарался въ приданіи дѣлу правдоподобности! -- заключилъ мистеръ Блитерсъ, поставивъ рюмку на столъ и звякнувъ кандалами.
   -- Любопытная исторія, -- замѣтилъ докторъ.-- Теперь, если угодно, пойдемъ наверхъ.
   -- Съ вашего разрѣшенія, сэръ, -- отвѣтилъ Блэтерсъ, и оба агента поднялись по лѣстницѣ вслѣдъ за мистеромъ Лосберномъ, при чемъ шествіе открывалъ мистеръ Джайльсъ, несшій свѣчу.
   Оливеръ дремалъ. Ему видимо стало хуже; лихорадка усилилась. Докторъ помогъ ему присѣсть на постели минуты на двѣ, и онъ смотрѣлъ на посѣтителей, не понимая окружающаго и, повидимому, забывъ, что съ нимъ и гдѣ онъ.
   -- Вотъ тотъ мальчикъ, -- сказалъ дожторъ тихимъ, но внушительнымъ тономъ:-- который былъ случайно раненъ, вслѣдствіе дѣтской неосторожной шалости тутъ въ сосѣднемъ паркѣ и, когда пришелъ за помощью въ этотъ домъ, то былъ схваченъ и подвергся неосторожному обращенію со стороны этого догадливаго господина, который держитъ свѣчу; благодаря его образу дѣйствій жизни мальчика угрожаетъ значительная опасность, что я, какъ врачъ, могу утверждать.
   Г г. Блэтерсъ и Деффъ, взглянули на мистера Джайльса, рекомендованнаго имъ въ такихъ выраженіяхъ. Смущенный дворецкій переводилъ взглядъ съ нихъ на Оливера, а съ Оливера на мистера Лосберна, олицетворяя собою самое забавное смѣшеніе страха и растерянности.
   -- Я думаю, что вы не станете отрицать этого?-- сказалъ докторъ, осторожно укладывая Оливера.
   -- Это было сдѣлано... съ благою цѣлью, сэръ, -- отвѣтилъ Джайльсъ.-- Право, я думалъ, что это тотъ самый мальчикъ, иначе я не тронулъ бы его. Во мнѣ тоже есть жалость, сэръ.
   -- Вы думали, что это какой мальчикъ?-- спросилъ старшій агентъ.
   -- Мальчикъ разбойниковъ, сэръ. У нихъ... у нихъ былъ безъ сомнѣнія мальчикъ.
   -- Ну? А теперь вы думаете ли это?-- спросилъ Блэтерсъ.
   -- Думаю, что, сэръ?-- Джайльсъ растерянно смотрѣлъ на вопрошавшаго.
   -- Думаете ли вы, что это тотъ самый мальчикъ, глупые ваши мозги?-- нетерпѣливо произнесъ Блэтерсъ.
   -- Не знаю... право, не знаю, -- отвѣтилъ Джайльсъ съ плачевнымъ видомъ:-- я не могъ бы присягнуть...
   -- Что мое вы думаете?
   -- Просто не знаю, что думать, -- сказалъ бѣдный Джайльсъ.-- Я не думаю, что это тотъ мальчикъ. Я даже почти думаю, что это не онъ. Вы знаете, что это не можетъ быть онъ.
   -- Что, этотъ человѣкъ пьянъ?-- обратился Блэтерсъ къ доктору.
   -- Экое вы чучело, просто на рѣдкость!-- съ величественнымъ презрѣніемъ сказалъ мистеру Джайльсу Деффъ.
   Во время этого краткаго діалога мистеръ Лосбернъ изслѣдовалъ пульсъ больного. Теперь онъ поднялся со стула и замѣтилъ агентамъ, что если у нихъ возникаютъ по этому поводу какія либо сомнѣнія, то они, можетъ быть, пройдутъ въ слѣдующую комнату и допросятъ Бриттльса.
   Слѣдуя этому совѣту, они отправились въ смежную комнату, гдѣ Бриттльсъ, будучи призванъ, запуталъ себя и своего почтеннаго патрона въ такую удивительную сѣть новыхъ противорѣчій и невозможностей, что его объясненія не пролили свѣта ни на одно обстоятельство, кромѣ факта его собственнаго незнанія. Единственное, что удалось выудитъ, это то, что онъ не взялся бы распознать настоящаго мальчика, если бы его сейчасъ поставили передъ нимъ; что онъ принялъ Оливера за него, потому что такъ сказалъ мистеръ Джайльсъ; и что нѣсколько минутъ тому назадъ мистеръ Джайльсъ признавался на кухнѣ, что онъ начинаетъ бояться, не поступилъ ли онъ слишкомъ поспѣшно.
   Среди другихъ остроумныхъ догадокъ возникъ тогда вопросъ, дѣйствительно ли попалъ въ кого-нибудь мистеръ Джайльсъ, и по изслѣдованіи другого пистолета, подобнаго тому, изъ котораго онъ стрѣлялъ, оказалось, что въ немъ не было иного смертельнаго матерьяла, кромѣ пороха и пыжа. Открытіе это произвело сильное впечатлѣніе на всѣхъ, за исключеніемъ доктора, который незадолго передъ тѣмъ вынулъ пулю. Глубже всѣхъ поразило оно самого мистера Джайльса, котораго въ теченіи нѣсколькихъ часовъ уже мучило опасеніе, что онъ смертельно ранилъ одного изъ ближнихъ, и онъ теперь съ радостью ухватился за возможность стряхнуть съ себя такое бремя. Въ концѣ концовъ агенты, не особенно безпокоясь объ Оливерѣ, оставили чертсейскаго констэбля въ домѣ, а сами отправились ночевать въ городъ, обѣщавъ вернуться на другое утро.
   А на другое утро разнесся слухъ, что въ Кингстонѣ забрали въ тюрьму двухъ мужчинъ и мальчика, арестованныхъ при подозрительныхъ обстоятельствахъ. Мистеры Блэтерсъ и Деффъ отправились поэтому въ Кингстонъ. Однако по разслѣдованіи оказалось, что подозрительныя обстоятельства заключались только въ томъ, что людей нашли спящими подъ стогомъ сѣна, каковая провинность, несмотря на всю ея тяжесть, наказуется только тюремнымъ заключеніемъ, и съ точки зрѣнія англійскихъ законовъ, столь любвеобильныхъ по отношенію ко всѣмъ подданнымъ короля, не считается, при отсутствіи прочихъ уликъ, достаточнымъ доказательствомъ, что спавшій или спавшіе совершили кражу, сопровождавшуюся насиліемъ, и за это подлежатъ смертной казни. И мистеры Блэтерсъ и Деффъ вернулись ни съ чѣмъ.
   Послѣ нѣсколькихъ новыхъ допросовъ и еще большихъ разговоровъ мѣстный судья взялъ съ мистриссъ Мэйли и мистера Лосберна совмѣстную подписку, что Оливеръ при первомъ требованіи предстанетъ передъ лицомъ властей, а гг. Блэтерсъ и Деффъ, вознагражденные парой гиней, вернулись въ Лондонъ, разойдясь во мнѣніяхъ о предметѣ своей экспедиціи: послѣдній джентльменъ, зрѣло обсудивъ всѣ обстоятельства, склонялся къ убѣжденію, что виновникомъ покушенія является Петъ, тогда какъ первый былъ расположенъ приписать всю заслугу взлома великому мистеру Конкею Чикуиду.
   Оливеръ между тѣмъ постепенно оживалъ и выздоравливалъ, благодаря общимъ заботамъ мистриссъ Мэйли, Розы и добраго мистера Лосберна. Если пламенныя молитвы, возносящіяся изъ обильныхъ благодарностію сердецъ, слышны на небѣ, -- а къ чему были бы молитвы, если бы онѣ не были слышны?-- то благословенія, призывавшіяся на этихъ людей сиротою-мальчикомъ, должны были осѣнить ихъ души, наполнивъ ихъ миромъ и счастіемъ.
  

XXXII. Глава о счастливой жизни, которая началась для Оливера среди его добрыхъ друзей.

   Болѣзнь Оливера однако была не пустяшная, и онъ немало помучился. Въ добавленіе къ страданіямъ перебитой руки явилась лихорадка, какъ слѣдствіе того, что ему пришлось нѣсколько часовъ проваляться въ холодѣ и сырости; это недомоганіе длилось нѣсколько недѣль и сильно изнурило его. Но наконецъ онъ началъ медленно поправляться, и иногда со слезами на глазахъ говорилъ, какъ глубоко онъ чувствуетъ доброту ухаживающихъ за нимъ, и какъ онъ горячо надѣется, что, ставъ бодрымъ и здоровымъ опять, онъ сможетъ сдѣлать что нибудь для доказательства своей благодарности -- что нибудь такое, въ чемъ они увидѣли бы любовь и преданность, наполняющія его сердце, что нибудь, хотя бы и самое незначительное, но могущее ихъ убѣдить, что добросердечіе не затрачено ими понапрасну, но что бѣдный мальчикъ, котораго ихъ милосердіе спасло отъ гибельной обстановки и быть можетъ отъ смерти, всѣмъ сердцемъ и всей душой желаетъ служить имъ.
   -- Бѣдняжка!-- сказала Роза, когда однажды Оливеръ старался пролепетать безкровными губами слова благодарности.-- Если тебѣ этого хочется, то тебѣ еще представится много случаевъ быть намъ полезнымъ. Мы поѣдемъ на дачу и тетя рѣшила взять и тебя. Спокойная мѣстность, чистый воздухъ и всѣ наслажденія и красоты весны возстановятъ твои силы въ нѣсколько дней. Мы будемъ давать тебѣ сотни порученій, лишь бы это тебя не безпокоило.
   -- Это не будетъ меня безпокоить! Ахъ, дорогая леди, если бы только я могъ трудиться ради васъ! Если бы я могъ доставлять вамъ удовольствіе, поливая ваши цвѣты, или присматривая за вашими птичками, или бѣгая цѣлый день, чтобы сдѣлать васъ радостной -- чего бы я не далъ за это!
   -- Тебѣ ничего не придется отдавать, -- улыбнулась миссъ Мэйли:-- потому что, какъ я уже сказала, мы будемъ возлагать на тебя сотни порученій, и если ты приложишь хотъ половину того старанія, которое обѣщаешь, то ты доставишь мнѣ дѣйствительно большую радость.
   -- Радость?-- вскричалъ Оливеръ.-- Какая вы добрая, что говорите это!
   -- Да, я даже не могу выразить тебѣ, какое счастье ты мнѣ можешь доставить, -- отвѣтила молодая дѣвушка.-- Мысль, что моя дорогая добрая тетя спасла кого бы то ни было отъ того ужаса, который ты описалъ намъ, -- такая мысль неизъяснимо пріятна мнѣ; но сознаніе, что тотъ, кому оказана ея доброта и состраданіе, обнаружилъ искреннюю благодарность и привязанность, -- доставляетъ мнѣ такой восторгъ, какого ты не можешь и вообразить. Понялъ ли ты меня?-- спросила она, всматриваясь въ задумчивое лицо Оливера.
   -- О да, миссъ!-- съ живостью отвѣтилъ Оливеръ.-- Но сейчасъ я думалъ о томъ, какой я неблагодарный.
   -- По отношенію къ кому?
   -- Къ доброму господину и милой старушкѣ, которые были такъ заботливы ко мнѣ; если бы они знали, какъ я счастливъ, они, я увѣренъ, обрадовались бы.
   -- Конечно, -- сказала благодѣтельница Оливера.-- Мистеръ Лосбернъ былъ такъ добръ, что обѣщалъ, какъ только ты достаточно окрѣпнешь, чтобы вынести путешествіе, -- повезти тебя повидаться съ ними.
   -- Въ самомъ дѣлѣ?-- и лицо Оливера просіяло.-- Я просто не знаю, что сдѣлаю отъ радости, когда опять увижу ихъ милыя лица!
   Вскорѣ Оливеръ былъ уже настолько бодръ, что могъ выдержать утомленіе, сопряженное съ поѣздкой въ Лондонъ, и однажды утромъ онъ и мистеръ Лосбернъ покатили въ небольшой каретѣ, принадлежащей мистриссъ Мэйли. Когда они подъѣхали къ Чертсейскому мосту, Оливеръ вдругъ поблѣднѣлъ и громко вскрикнулъ.
   -- Что съ тобой мальчикъ?-- всполошился докторъ.-- Ты что нибудь увидѣлъ?.. услышалъ?... тебѣ больно?... а?
   -- Вотъ, сэръ!-- сказалъ Оливеръ, указывая въ окно кареты:-- этотъ домъ!
   -- Ну, домъ? Что же? Стой, кучеръ! Подъѣзжай туда!-- крикнулъ докторъ.-- Ну, такъ что же это за домъ?
   -- Воры... они приводили меня въ этотъ домъ! -- прошепталъ Оливеръ.
   -- Чортъ возьми! Эй! помогите мнѣ выйти!
   Но прежде чѣмъ кучеръ успѣлъ соскочить съ козелъ, докторъ уже вылетѣлъ какимъ то способомъ изъ кареты и, подбѣжавъ къ пустынному строенію, началъ колотить ногою въ дверь.
   -- Ну?-- спросилъ низенькій, горбатый и безобразный человѣкъ, открывшій дверь съ такой внезапностью, что докторъ, нанесшій въ этотъ моментъ особенно сильный ударъ, едва не полетѣлъ кувыркомъ въ открывшійся проходъ.-- Въ чемъ дѣло?
   -- Дѣло!-- повторилъ докторъ, немедленно схватывая горбуна за шиворотъ.-- Много дѣла. Дѣло въ грабежѣ!
   -- Кажется, дѣло будетъ и въ убійствѣ, -- невозмутимо отвѣтилъ тотъ:-- если вы не выпустите меня. Слышите?
   -- Слышу, -- отвѣтилъ докторъ, сильно встряхивая плѣнника.-- Гдѣ... чортъ его возьми, какъ его звать то! Да... вспомнилъ! Гдѣ Сайксъ?.. Гдѣ Сайксъ? отвѣчай мошенникъ!
   Горбунъ выпучилъ глаза, какъ бы изумленный и негодующій. Затѣмъ, ловко вывернувшись изъ рукъ доктора, онъ началъ сыпать ужаснѣйшей руганью и отступилъ въ домъ. Но прежде чѣмъ онъ успѣлъ запереть дверь, докторъ, безъ всякихъ разговоровъ, вошелъ за нимъ въ первую комнату и осмотрѣлся. Ни одинъ предметъ изъ мебели, ни одинъ изъ одушевленныхъ или неодушевленныхъ признаковъ, ни даже мѣстоположеніе шкафовъ не соотвѣтствовало разсказу Оливера!
   -- Ну!-- сказалъ горбунъ, зорко наблюдавшій за докторомъ:-- что это значитъ, что вы насильно врываетесь въ мой домъ? Хотите вы ограбить меня или убить? Что изъ двухъ?
   -- Да гдѣ же ты видѣлъ, старый вампиръ, чтобы этимъ занимались тѣ, кто ѣздятъ въ каретѣ запряженной парой?-- вскричалъ вспыльчивый докторъ.
   -- Ну, такъ что же вамъ нужно?-- спросилъ горбунъ.-- Уберетесь ли вы, пока я не угостилъ васъ хорошенько? Провалитесь вы!
   -- Уйду, когда захочу, -- сказалъ мистер е говорить съ мистеромъ Броунло? спросила Рева.
   -- Точно такъ, сказалъ старый джентльменъ.-- А это мой другъ, мастеръ Гримвигъ. Гримвигъ, оставь насъ на нѣсколько минутъ.
   -- Мнѣ кажется, прервала Роза:-- что не нужно будетъ тревожить вашего друга. Онъ вѣрно также принимаетъ участіе въ дѣлѣ, о которомъ я хочу поговорить съ вами.
   Мистеръ Броунло наклонилъ голову въ знакъ согласія, а мистеръ Гримвигъ, отвѣсивъ уже одинъ низкій наклонъ, поклонился еще разъ и опять сѣлъ на свой стулъ.
   -- Вы, конечно, будете очень удивлены, сказала Роза, нѣсколько смущенная: -- но вы когда-то сдѣлали много добра одному изъ моихъ молодыхъ друзей, и потому вѣрно опять выслушаете извѣстіе о немъ съ участіемъ.
   -- Въ-самомъ-дѣлѣ? сказалъ мистеръ Броунло.-- Могу ли я узнать его имя?
   -- Оливеръ Твистъ, отвѣчала Роза.
   Едва успѣла она произнести эти слова, какъ мистеръ Гримвигъ, перелистывавшій въ это время какую-то толстую книгу, съ громомъ уронилъ ее на полъ и, упавъ на стулъ, въ изумленія выпучилъ глаза. Мистеръ Броунло казался не менѣе-удивленнымъ; онъ подвинулъ стулъ свой къ миссъ Мели и сказалъ:
   -- Сдѣлайте милость, сударыня, заставьте меня перемѣнить невыгодное мнѣніе, которое я имѣлъ объ этомъ бѣдномъ ребенкѣ...
   -- О негодномъ... или я готовъ съѣсть мою голову, если онъ-не негодный! ворчалъ сквозь зубы мистеръ Гримвигъ.
   -- Онъ доброе и благородное дитя, сказала Роза, краснѣя:-- чувства, которыми онъ надѣленъ отъ природы, могли бы принести честь людямъ въ шесть разъ его старшимъ.
   -- Мнѣ только шестьдесятъ-одинъ годъ, сказалъ мистеръ Гримвигъ, также краснѣя:-- а Оливеру по-крайней-мѣрѣ двѣнадцать, и потому я не принимаю этого намека на свой счетъ.
   -- Не слушайте его, миссъ Мели, сказалъ мистеръ Броунло:-- онъ самъ не знаетъ, что говорить.
   -- Нѣтъ, знаетъ! ворчалъ мистеръ Гримвигъ.
   -- Нѣтъ, не знаетъ! сказалъ мистеръ Броунло, вставая съ досадою.
   -- Онъ готовъ съѣсть свою голову, если не знаетъ! ворчалъ мистеръ Гримвигъ.
   -- Онъ стоитъ, чтобъ ему сломали ее, если онъ знаетъ, сказалъ мистеръ Броунло.
   -- А онъ очень хотѣлъ бы посмотрѣть человѣка, который на это рѣшится! отвѣчалъ мистеръ Гримвигъ, стуча палкою о полъ.
   Зайдя такъ далеко, два старые джентльмена понюхали табаку, и потомъ, по обыкновенію, пожали другъ другу руки.
   -- Теперь, миссъ Мели, сказалъ мистеръ Броунло:-- возвратимся къ предмету, который столько занимаетъ насъ. Скажите, что вы знаете объ этомъ бѣдномъ ребенкѣ; я употреблялъ всѣ усилія, чтобъ отъискать его, и увѣренъ, что онъ невольный соучастникъ въ дѣлахъ этихъ злодѣевъ.
   Роза разсказала въ короткихъ словахъ все, что случилось съ Оливеромъ съ-тѣхъ-поръ, какъ онъ оставилъ домъ мистера Броунло, прибавивъ, сколько онъ плакалъ о томъ, что не могъ нигдѣ встрѣтить своего прежняго благодѣтеля и друга.
   -- Слава Богу! сказалъ старый джентльменъ: -- я очень радъ этому. Но вы не сказали мнѣ, миссъ Мели, гдѣ онъ теперь находятся. Извините мой вопросъ... Зачѣмъ вы не привезли его съ собою?
   -- Онъ ожидаетъ въ каретѣ, у воротъ, отвѣчала Роза.
   -- Онъ здѣсь! вскричалъ старый джентльменъ. Съ этими словами онъ бросился изъ комнаты, внизъ по лѣстницѣ, къ каретѣ -- и въ карету.
   Когда дверь комнаты затворилась, мистеръ Гримвигъ поднялъ голову и, схвативъ стулъ, началъ его вертѣть на одной ножкѣ. Потокъ сталъ бѣгать по комнатѣ, и вдругъ, остановись передъ Розою, безъ дальнихъ разсужденій поцаловалъ ее.
   -- Тс! сказалъ онъ, когда она въ негодованіи встала съ своего мѣста:-- не бойтесь; я такъ старъ, что могу быть вашимъ дѣдушкой. Вы добрая дѣвушка, я люблю васъ! Вотъ они.
   Въ-самомъ-дѣлѣ, едва онъ успѣлъ сѣсть на прежнее мѣсто, мистеръ Броунло возвратился, ведя за собою Оливера, котораго мистеръ Гримвигъ принялъ ласково. Роза была въ восхищеніи.
   -- Мы еще кого-то забыли, сказалъ мистеръ Броунло, звоня въ колокольчикъ.-- Пошлите сюда мистриссъ Бедвинъ.
   Старая домоправительница поспѣшно явилась и стала у дверей, ожидая приказаній.
   -- Ужь не ослѣпла ли ты, Бедвинъ? сказалъ мистеръ Броунло.
   -- Въ мои лѣта рѣдко хорошо видятъ, отвѣчала старушка.
   -- Я могъ бы сказать тебѣ, но лучше сама надѣнь очки, и поищи, что ты давно искала.
   Старушка полѣзла въ карманъ за очками, но Оливеръ не могъ болѣе удерживать себя и бросился къ ней на шею.
   -- Боже милосердый! вскричала она, обнимая его'.-- это милое дитя мое!
   -- Нянюшка! кричалъ Оливеръ.
   -- Я знала, что онъ воротится, сказала старушка, обнимая его.-- Какъ онъ хорошо одѣтъ! Гдѣ же ты былъ такъ долго?.. И старушка не знала отъ радости что дѣлать.
   Оставя ее съ Оливеромъ, мистеръ Броунло вышелъ съ Розою въ другую комнату, и когда она разсказала ему о своемъ свиданіи съ Нанси, мистеръ Броунло чрезвычайно изумился. Роза объяснила также причины, по которымъ она не хотѣла ничего открыть мистеру Лосберну, и старый джентльменъ обѣщалъ самъ объясниться съ докторомъ. Чтобъ привести это въ исполненіе, Роза просила мистера Броунло пріѣхать къ нимъ въ восемь часовъ вечера, чтобъ до того времени разсказать все мистриссъ Мели. Условившись такимъ образовъ, Роза и Оливеръ возвратились домой.
   Роза не напрасно боялась сообщить доктору разсказъ Нанси: лишь только онъ выслушалъ его, какъ пришелъ въ такое бѣшенство, что мистеръ Броунло едва могъ удержать его, чтобъ его обо всемъ не донесъ полиціи.
   -- Такъ что же дѣлать? спросилъ докторъ, когда они возвратились къ дамамъ. Не идти ли намъ благодаритъ этихъ бродягъ и просить ихъ принять по сту фунтовъ въ знакъ нашей признательности за ихъ доброту къ Оливеру?
   -- Не совсѣмъ такъ, сказалъ смѣясь мистеръ Броунло: -- но мы должны дѣйствовать медленно и осторожно.
   -- Медленность и осторожность! вскричалъ докторъ.-- Я готовъ послать ихъ къ...
   -- Куда вамъ угодно, прервалъ Мистеръ Броунло.-- Но этимъ вы никогда не достигнете цѣли.
   -- Какой цѣли? спросилъ докторъ.
   -- Открыть родственниковъ Оливера и возвратить ему наслѣдство, котораго его лишаютъ.
   -- А! сказалъ мистеръ Лосбернъ, обмахиваясь платкомъ: -- я совсѣмъ забылъ объ этомъ.
   -- Что же намъ дѣлать съ этими мошенниками? спросилъ мистеръ Броунло,
   -- Однихъ повѣсить, другихъ связать! сказалъ докторъ.
   -- Но мы должны дѣйствовать хитростью и схватить Монкса, когда онъ будетъ съ ними; иначе у насъ не будетъ противъ него никакихъ доказательствъ. Надо разспросить Нанси: пусть она укажетъ намъ его. Ныньче вторникъ; ее нельзя увидѣть прежде воскресенья. До того времени мы должны оставаться спокойными и не говорить ничего даже Оливеру.
   Докторъ неохотно согласился на эту отсрочку, но Роза и мистриссъ Мели наконецъ вполнѣ убѣдила его.
   -- Я хотѣлъ бы, сказалъ мистеръ Броунло: -- прибѣгнуть къ помощи моего друга, Гримвига. Правда, онъ большой чудакъ, но во многомъ можетъ быть намъ полезенъ.
   -- Не худо бы и мнѣ позвать моего пріятеля, сказалъ докторъ.
   -- Какого пріятеля? спросилъ мистеръ Броунло.
   -- Сына этой дамы и друга этой молодой дѣвушки, сказалъ докторъ, показывая на мистриссъ Мели и ея племянницу.
   Роза вспыхнула, но не сказала ни слова,-- и Генрихъ, вмѣстѣ съ мистеромъ Гримимгомъ, принятъ былъ въ домашній комитетъ.
   -- Мы останемся въ городѣ, сказала мистриссъ Мели: -- пока еще будетъ какое-нибудь сомнѣніе въ успѣхѣ. Я не пощажу никакихъ издержекъ.
   -- Хорошо! сказалъ мистеръ Броунло.-- Но теперь насъ ожидаетъ Оливеръ и подумаетъ, что мы объ немъ забыли.
   Съ этими словами, старый джентльменъ подалъ руку мистриссъ Мели, а докторъ послѣдовалъ за нимъ съ Розою въ столовую.

ГЛАВА XLI.
Старые знакомцы Оливера.

   Въ ту самую ночь, какъ Нанся, усыпивъ Сайкса, явилась къ Розъ, по-большой дорогъ къ Лондону шли два человѣка, которые заслуживаютъ нѣкоторое вниманіе.
   То были -- мужчина и женщина; первый принадлежалъ къ тѣмъ длиннымъ, исхудавшимъ фигурамъ, которымъ нельзя назначить настоящихъ лѣтъ, "къ фигурамъ, которыя, будучи мальчиками, кажутся недозрѣвшими стариками, а будучи взрослыми людьми, кажутся перезрѣлыми мальчиками. Женщина была молода, но сильна и смѣла, что доказывалъ тяжелый мѣшокъ, который она несла на плечахъ. Спутникъ ея не былъ обремененъ никакою ношею, кромѣ палки и небольшаго пакета, завернутаго въ носовой платокъ. Это обстоятельство, вмѣстѣ съ необыкновенною длиною его ногъ, давало ему и преимущества, что онъ безпрестанно опережалъ свою спутницу и, безпрестанно оборачиваясь къ ней, понуждалъ ее идти скорѣе.
   Такимъ образомъ они шли по пыльной дорогѣ, не обращая вниманія за встрѣчающіеся предметы, и были уже недалеко отъ города, когда мужчина, шедшій впереди, обратился къ своей спутницѣ:
   -- Иди же скорѣе, Шарлотта. Какъ ты лѣнива!
   -- Дорога тяжка, сказала женщина, почти задыхаясь отъ усталости.
   -- Что ты тутъ разсказываешь? Тяжка! На что же ты годна? Ты хочешь вывести меня изъ терпѣнія...
   -- Далеко еще идти? спросила женщина, останавливаясь, между тѣмъ, какъ потъ градомъ струился но лицу ея.
   -- Далеко ли? Не все ли тебѣ равно, сказалъ длинноногій дѣтина.-- Видишь, вонъ огни Лондона.
   -- До нихъ остается по-крайней-мѣрѣ двѣ добрыя мили, грустно сказала женщина.
   -- Двѣ, или двадцать-двѣ, все равно! сказалъ Ноа Клейполь (это былъ онъ).-- Ну, ступай же; а то я буду подгонять тебя.
   Между-тѣмъ, какъ Ноа переходилъ черезъ дорогу, чтобъ привести въ исполненіе свою угрозу и носъ его побагровѣлъ отъ злости, женщина встала и подошла къ нему.
   -- Гдѣ ты думаешь остановиться на ночь, Ноа? спросила она, когда они сдѣлали еще нѣсколько шаговъ.
   -- А почему я знаю? отвѣчалъ Ноа, разсерженный долгою ходьбою.
   -- Надѣюсь, гдѣ-нибудь близко, сказала Шарлотта.
   -- Нѣтъ, не близко, отвѣчалъ Ноа: -- не думай, что близко.
   -- Почему же?
   -- Когда я говорю тебѣ, что сдѣлаю что-нибудь, такъ нечего спрашивать, зачѣмъ такъ, а не иначе, отвѣчалъ Ноа съ достоинствомъ.
   -- Зачѣмъ же ты сердишься? спросила Шарлотта.
   -- Хорошо было бы остановиться въ первомъ трактирѣ, чтобъ Соверберри погнался, за нами и поймалъ насъ, сказалъ насмѣшливо Ноа.-- Нѣтъ, я пойду, скроюсь въ самыхъ темныхъ улицахъ и не остановлюсь, пока не найду какого-нибудь взброшеннаго дома. Скажи спасибо, что у меня есть умъ, а то еще недѣлю назадъ ты была бы заперта въ добромъ мѣстѣ.
   -- Знаю, что я не такъ умна, какъ ты, отвѣчала Шарлотта: - но не сваливай всей вины на меня, и не говори, чтобъ я была заперта одна: со мною вмѣстѣ взяли бы и тебя.
   -- Ты вѣдь взяла деньги изъ лавки? Ты сама знаешь, что ты взяла, а не я? сказалъ Ноа.
   -- Я взяла ихъ для тебя, другъ мой, Ноа, замѣтила Шарлотта.
   -- Держалъ ли я ихъ у себя? спросилъ Ноа.
   -- Нѣтъ; ты отдалъ ихъ мнѣ и просилъ беречь, какъ я берегу тебя-самого, сказала она, ласково взявъ его за руку.
   Это въ-самомъ-дѣлѣ было справедливо; но какъ, у мистера Клейполя никогда не было привычки имѣть слѣпое довѣріе къ кому бы то ни было, то должно замѣтить къ чести почтеннаго джентльмена,-- онъ такъ много ввѣрилъ Шарлоттѣ съ тѣмъ намѣреніемъ, чтобъ въ случаѣ, если ихъ поймаютъ, деньги нашлись у нея, а онъ могъ бы легко оправдаться. Но мистеръ Клейполь не объяснилъ ей этихъ причинъ, и они мирно пошли далѣе.
   Приводя въ исполненіе планъ свой, Ноа дошелъ до Лондона, таща за собою Шарлотту. Наконецъ онъ остановился передъ однимъ грязнымъ трактиромъ и объявилъ свое намѣреніе остановиться такъ на ночь.
   -- Дай же мнѣ узелъ, сказалъ Ноа, снимая его съ плечъ своей спутницы: -- и не говори ни слова, если тебя не будутъ спрашивать. Какъ называется трактиръ? Трехъ... трехъ... чего бишь?
   -- Калѣкъ, сказала Шарлотта.
   -- Трехъ-Калѣкъ, повторилъ Ноа: -- добрый знакъ. Ступай за мною. Съ этими словами онъ вошелъ въ дверь; за нимъ вошла я его спутница.
   Въ комнатѣ никого не было, кромѣ молодаго Жида, который облокотясь на конторкѣ, читалъ газету. Жидъ пристально посмотрѣлъ на Ноа, и Ноа пристально посмотрѣлъ на него.
   Если Ноа прежде былъ замѣчателенъ по своей наружности, то теперь, въ одеждъ, украденной имъ у хозяина, онъ еще болѣе обращалъ на себя вниманіе.
   -- Здѣсь трактиръ Трекъ-Калѣкъ? спросилъ Ноа.
   -- Здѣсь, отвѣчалъ Жидъ.
   -- Джентльменъ, котораго мы встрѣтили на дорогѣ, рекомендовалъ намъ этотъ домъ, сказалъ Ноа, толкая Шарлотту.-- Мы хотимъ здѣсь переночевать.
   -- Я не знаю, можно ли... сказалъ Берни.-- Я спрошу.
   -- Отведи намъ комнату и дай чего-нибудь поѣсть, сказалъ Ноа.
   Берни проводилъ ихъ въ маленькую комнату и подалъ чего спрашивалъ Ноа; послѣ того онъ увѣдомилъ ихъ, что они могутъ здѣсь переночевать, и вышелъ.
   Должно замѣтить, что эта маленькая комната была возлѣ самаго буфета, такъ-что всякій, отдернувъ занавѣску у стекла, вставленаго въ стѣну, могъ не только видѣть всѣхъ, находящихся въ комнатъ, не будучи самъ видѣннымъ, но еще, приложивъ ухо, слышать весь разговоръ. Трактирщикъ не успѣлъ еще отнять глазъ отъ стекла и Берни только-что возвратился, какъ вдругъ пришелъ Феджинъ, чтобъ по обыкновенію узнать о своихъ воспитанникахъ.
   -- Тс!сказалъ Берни: -- въ этой комнатѣ есть чужіе.
   -- Чужіе? повторилъ шопотомъ старикъ.
   -- Не здѣшніе, изъ-за города, и кажется вашего поля ягода, прибавилъ Берни.
   Казалось, это извѣстіе очень занимало Феджина; вставъ на стулъ, и осторожно приложилъ глазъ къ стеклу, сквозь которое могъ видѣть, какъ Ноа ѣлъ за четверыхъ и давалъ гомеопатическую порцію Шарлоттѣ.
   -- Ага! сказалъ Жидъ, оборачиваясь къ Берни.-- Этотъ молодецъ мнѣ нравится. Онъ можетъ быть намъ полезенъ; онъ знаетъ, какъ обходиться съ дѣвушкой. Не шуми,-- дай мнѣ послушать.
   Жидъ опять приложилъ глазъ къ стеклу, и снова началъ прислушиваться.
   -- Да, я надѣюсь сдѣлаться джентльменомъ, сказалъ Ноа, продолжая разговоръ, котораго начало не слышалъ Феджинъ.-- Теперь не до гробовъ, Шарлотта; я буду жить какъ джентльменъ; а ты, осла хочешь, будешь госпожею.
   -- Конечно, я бы хотѣла, мой другъ, отвѣчала Шарлотта:-- но не нужно всего тратить вдругъ.
   -- Пустое! сказалъ Ноа.-- Намъ будетъ что опоражнивать.
   -- Какъ это?
   -- Карманы, дамскіе ридикюли, дома, кареты, сказалъ Ноа, вставая.
   -- Но ты не можешь всего этого дѣлать, другъ мой, сказала Шарлотта.
   -- Я постараюсь сойдтись съ такими людьми, которые могутъ это дѣлать, отвѣчалъ Ноа.-- Они могутъ употребить насъ на пользу. Да одна ты стоишь пятидесяти женщинъ; я ничего не видывалъ лучше и хитрѣе тебя.
   -- О, какъ мнѣ весело, когда ты такъ говоришь со мною! вскричала Шарлотта, цалуя его безобразное лицо.
   -- Полно,-- довольно! Избавь отъ нѣжностей, оказалъ Ноа, освобождаясь отъ нея.-- Я бы хотѣлъ быть предводителемъ какой-нибудь шайки; мы надѣлали бы чудесъ съ двѣнадцати-фунтовою ассигнаціею, которая теперь у тебя.
   Съ этими словами, Ноа выпилъ еще стаканъ портеру и погрузился въ размышленія. Вдругъ отворилась дверь, и передъ нимъ явилось незнакомое лицо.
   Этотъ незнакомецъ былъ Феджинъ. Онъ сдѣлалъ низкій поклонъ и велѣлъ Берни подать себѣ ѣсть.
   -- Чудесная ночь,-- только холодна, сказалъ Феджинъ, потирая руки.-- Вы, какъ я вяжу, изъ деревни, сударь?
   -- Какимъ образомъ вы это видите? спросилъ Ноа.
   -- У насъ, въ Лондонѣ, нѣтъ столько пыли, сказалъ Жидъ, показывая на ноги Ноа и его спутницы.
   -- О, да вы угадчикъ! сказалъ Ноа.-- Каковъ, Шарлотта?
   -- Здѣсь, въ городѣ, поневолѣ будешь хитеръ, пріятель, сказалъ Жидъ, понижая голосъ.
   Ноа не отвѣчалъ ни слова; но, опоражнивая стаканъ, примолвилъ:
   -- Славное питье.
   -- Хорошо, отвѣчалъ Феджинъ.-- Человѣкъ всегда долженъ опоражнивать стаканы, шли карманы, или дамскіе ридикюли, или дома, или кареты, если онъ любитъ постоянно пить, хорошо пить...
   Едва Ноа услышалъ свои собственныя слова, какъ упалъ, блѣднѣя, на стулъ, и смотрѣлъ то на Жида, то на Шарлотту, въ неизъяснимомъ ужасѣ.
   -- Не пугайся, пріятель, сказалъ Жидъ, придвигаясь ближе.-- Ха! ха! ха! Хорошо, что я одинъ тебя подслушалъ. Счастье твое...
   -- Я ничего не бралъ, шепталъ Ноа, дрожа какъ листъ.-- Это все ея дѣло. Вѣдь и теперь все у тебя, Шарлотта, все у тебя?
   -- Мнѣ нѣтъ надобности, кто изъ васъ виноватъ, пріятель! отвѣчалъ Феджинъ, смотря между-тѣмъ жадными глазами на два узелка.-- я самъ иду по той же дорогѣ и люблю тебя за это.
   -- По какой дорогѣ? спросилъ Ноа, приходя въ себя.
   -- По дорогѣ необходимости, прибавилъ Феджинъ:-- такъ же какъ и всѣ въ здѣшнемъ домѣ. Вы счастливы, что попали сюда. Во всемъ городѣ нѣтъ мѣста безопаснѣе этого трактира; скажу вамъ больше: у меня есть другъ, который научитъ васъ, какъ онъ училъ многихъ другихъ.
   -- Ты говоритъ, какъ-будто ты точно увѣренъ... сказалъ Ноа.
   -- Какая же мнѣ выгода лгать? спросилъ Жидъ, пожимая плечами.-- Переговоримъ наединѣ.
   -- Намъ незачѣмъ безпокоить себя, сказалъ Ноа, снова вытягивая ноги.-- Пустъ она снесетъ всѣ наши вещи наверхъ. Шарлотта, возьми узелки.
   Этотъ приказъ, отданный повелительнымъ голосомъ, былъ исполненъ безъ малѣйшаго прекословія. Шарлотта унесла узлы, между-тѣмъ, какъ Ноа стоялъ въ дверяхъ и смотрѣлъ вслѣдъ за него.
   -- Я держу ее въ субординаціи, сказалъ онъ, садясь за мѣсто, какъ-будто усмиривъ какое-нибудь дикое животное.
   -- Прекрасно! замѣтилъ Феджинъ, трепля его но плечу.-- Да ты просто геній!
   -- Если бъ я не былъ геніемъ, ты не увидѣлъ бы меня здѣсь, отводъ Ноа.-- Но не теряй напрасно времени; она скоро воротится.
   -- Какъ же ты думаешь? спросилъ Жидъ.-- Если вы сойдетесь съ моимъ другомъ, вамъ всего лучше дѣйствовать заодно.
   -- А у него хорошо дѣла идутъ? спросилъ Ноа.
   -- У него въ дѣйствіи руки; это самый выгодный инструментъ.
   -- И съ нимъ все городскіе плуты? спросилъ Ноа.
   -- Ни одного деревенскаго. Быть можетъ, и тебя онъ согласится принятъ не иначе, какъ по моей рекомендаціи, отвѣчалъ Жидъ.
   -- Когда жь я увижу его?
   -- Завтра утромъ.
   -- Гдѣ?
   -- Здѣсь.
   -- Ладно! сказалъ Ноа.-- А условія?
   -- Ты будешь жить какъ джентльменъ -- столъ и квартира, трубокъ и вина сколько хочешь; -- половину всего, что выработаешь, и половину всего, что выработаетъ молодая женщина, отвѣчалъ Феджинъ.
   Хоть Ноа и не совсѣмъ довѣрялъ такимъ блестящимъ предложеніемъ Жида, но, вспомнивъ, что въ случаѣ отказа, новый знакомецъ можетъ выдать его, подумалъ нѣсколько времени, и сказалъ, что онъ согласенъ.
   -- Такъ-какъ она можетъ много работать, замѣтилъ Ноа:-- то я хотѣть бы на свою долю что-нибудь не слишкомъ изнурительное для моихъ силъ, не слишкомъ-опасное...
   -- Не будешь ли ты искуснымъ шпіономъ, дружокъ? спросилъ Жидъ.-- Мой пріятель нуждается въ такомъ человѣкѣ.
   -- Да; но это не будетъ приносить мнѣ никакихъ выгодъ.
   -- Правда! сказалъ Жидъ.
   -- Какъ же ты думаешь? спросилъ Ноа, смотря на него съ безпокойствомъ.-- Дай мнѣ какую-нибудь вѣрную работу, гдѣ нечего было бы бояться.
   -- Что ты скажешь о старухахъ? спросилъ Жидъ. Можно набрать много денегъ, обирая у нихъ ридикюли и узлы...
   -- А развѣ онѣ иногда не дерутся? сказалъ Ноа, качая головою.-- Нѣтъ, это не по мнѣ. Нѣтъ ли чего другаго?
   -- Постой, сказалъ Жидъ.-- Купать дѣтей?
   -- Это что такое? спросилъ Ноа.
   -- Иногда маменьки посылаютъ куда-нибудь своихъ дѣтокъ съ шиллингами и пенсами, и все дѣло состоитъ въ томъ, чтобъ отнять у нихъ деньги. Они всегда держатъ ихъ въ рукахъ...
   -- Ха! ха! повторилъ Ноа Клейполь: -- это именно мнѣ и нужно.
   Два достойные товарища засмѣялись адскимъ хохотомъ.
   -- И такъ кончено! сказалъ Ноа, когда Шарлотта возвратилась.
   -- Въ которомъ часу мы завтра увидимся?
   -- Въ десять, отвѣчалъ Жидъ.-- Какъ же зовутъ моего добраго пріятеля?
   -- Меня зовутъ мистеръ Вольтеръ, отвѣчалъ Ноа, уже заранѣе придумавшій себѣ фамилію.-- Мистеръ Морицъ Вольтеръ. А это моя жена.
   -- Мое глубочайшее почтеніе мистриссъ Вольтеръ, сказалъ Жидъ, кланяясь съ притворною учтивостью.-- Надѣюсь, что мы скоро познакомимся покороче.
   -- Слышишь, Шарлотта, что говоритъ джентльменъ? вскричалъ Ноа.
   -- Слышу, Ноа, отвѣчала мистриссъ Вольтеръ, протягивая руку.
   -- Она зоветъ меня Ноа по привычкѣ, сказалъ мистеръ Морицъ Вольтеръ, обращаясь къ Жиду.-- Понимаешь?
   -- О, понимаю, совершенно понимаю! отвѣчалъ Феджинъ, въ первый разъ говоря правду.-- Доброй ночи! Доброй ночи!
   Послѣ многихъ поклоновъ, Феджинъ вышелъ, а Ноа началъ разсказывать свои планы Шарлоттѣ съ гордостію и достоинствомъ.
   

ГЛАЗА XLII.
Бѣдствія Докинса.

   -- И такъ, твой искренный другъ не кто другой, какъ ты самъ? спросилъ мистеръ Клейполь или Вольтеръ, перебравшись въ домъ Жида.-- Я думалъ объ этомъ цѣлую ночь.
   -- Каждый человѣкъ другъ самъ себѣ" отвѣчалъ Феджинъ съ успѣшкою. Такого друга лучше нигдѣ не найдти.
   -- Однакожъ есть исключенія, отвѣчалъ Морицъ Вольтеръ, принимая видъ свѣтскаго человѣка.-- Есть люди, у которыхъ нѣтъ другихъ непріятелей, кронѣ ихъ самихъ.
   -- Не вѣрь этому, сказалъ Жидъ. Если человѣкъ бываетъ иногда себѣ непріятелемъ, это потому-что онъ ужь слишкомъ-близкій другъ самому-себѣ. Такія вещи не существуютъ на свѣтѣ.
   -- И не должны существовать, отвѣчалъ мистеръ Вольтеръ.
   -- Они ни съ чѣмъ не сообразны, сказалъ Жидъ.-- Иные говорятъ, что число три магическое число; а иные, что магическое число семь. Ничего не бывало! лучшая цифра единица.
   -- Ха! ха! вскричалъ мистеръ Вольтеръ.-- Да здравствуетъ единица!
   Феджинъ хитро умѣлъ овладѣть довѣріемъ своего новаго товарища и сдѣлалъ его своимъ орудіемъ. Ноа смотрѣлъ уже на него съ какимъ-то уваженіемъ.
   -- Мы должны искать утѣшенія одинъ въ другомъ, сказалъ Жидъ.-- Вчера потерялъ я моего лучшаго помощника.
   -- Не умеръ ли онъ? спросилъ мистеръ Вольтеръ.
   -- О, нѣтъ, отвѣчалъ Феджинъ: -- бѣда еще не такъ велика...
   -- Что жь съ нимъ случилось?
   -- Вообразили, будто онъ хотѣлъ опустошать чужой карманъ, и отняли у него серебряную табакерку, его собственную, дружокъ, собственную табакерку. Онъ очень, любилъ... нюхать табакъ. Его задержали, а онъ стоялъ пятидесяти табакерокъ, и я охотно отдалъ бы и болѣе, чтобъ освободить его. Ты не зналъ его, ты не зналъ "хитреца"?
   -- Да, но надѣюсь еще узнать его, сказалъ Вольтеръ.
   -- Сомнѣваюсь, сказалъ Жидъ со вздохомъ.-- Если не найдется никакой улики, то его все-таки продержатъ недѣль шесть, а если найдутъ -- плохо...
   Въ это время вошелъ мистеръ Бэтсъ, опустя руки въ карманы. Лицо его выражало комическую горесть.
   -- Все пропало, Феджинъ! сказалъ онъ, когда Жидъ познакомилъ его съ новымъ товарищемъ.
   -- Какъ? спросилъ дрожащимъ голосомъ Жидъ.
   -- Нашли джентльмена, которому принадлежала табакерка; явились свидѣтели, и Докинса вѣрно осудятъ, отвѣчалъ Бэтсъ.-- Мнѣ нужна полная пара траурнаго платья, чтобъ посѣтить его, прежде, нежели его отправятъ. Какъ подумаешь, что Докинсъ -- "хитрецъ" подался изъ-за какой-нибудь табакерки!... Я никогда бы не повѣрилъ, чтобъ это могло съ нимъ случиться и при золотыхъ часахъ или перстняхъ. О, зачѣмъ онъ не обобралъ какого-нибудь стараго джентльмена, и попался во какъ джентльменъ, а какъ какой-нибудь обыкновенный плутъ, безъ чести и славы!
   Произнося эти жалобы на судьбу своего несчастнаго друга, Бэтсъ сѣлъ на стулъ съ грустнымъ и задумчивымъ видомъ.
   -- Зачѣмъ ты говоришь, что онъ попался безъ славы и чести? спросилъ Феджинъ, бросая гнѣвный взглядъ на своего воспитанника. Развѣ онъ не былъ во всемъ первымъ изъ васъ?-- есть ли изъ васъ хоть одинъ, кто бы могъ въ чемъ-нибудь съ нимъ равняться?
   -- Ни одного, отвѣчалъ Бэтсъ плачевнымъ голосомъ:-- ни одного.
   -- Такъ что жь ты толкуешь? гнѣвно спросилъ Жидъ:-- о чемъ горевать?
   -- О томъ, что никто не узнаетъ, каковъ былъ онъ, сказалъ Бетсъ.
   -- Что скажутъ о немъ въ ньюгэтскомъ календарѣ? Быть-можетъ, я совсѣмъ забудутъ упомянуть его имя. О горе, горе!
   -- Ха! ха! вскричалъ Жидъ, обращаясь къ мистеру Вольтеру: -- смотри, какъ они гордятся своимъ ремесломъ.
   Мистеръ Вольтеръ кивнулъ головою въ знакъ согласія, а Жидъ, смотря на печаль Бэтса съ какимъ-то самодовольствіемъ, подошелъ и потрепалъ его по плечу.
   -- Не тужи, Чарльсъ. Всѣ узнаютъ, каковъ онъ былъ. Онъ покажетъ себя и не осрамитъ друзей своихъ. Подумай, какъ онъ еще молодъ! Какая честь быть извѣстнымъ въ эти лѣта!
   -- Точно, честь! сказалъ Бэтсъ, немного успокоенный.
   -- Мы будемъ исполнять всѣ его прихоти, продолжалъ Жидъ.-- Его станутъ содержать въ тюрьмѣ какъ джентльмена.-- Всякій день ему будетъ пиво и денегъ въ-волю. Мы сочинимъ за него рѣчь, которую онъ скажетъ своимъ судьямъ, и вѣрно растрогаетъ ахъ.
   -- Прекрасно! вскричалъ Бэтсъ.-- Я увѣренъ, что онъ ихъ растрогаетъ.
   -- Непремѣнно! вскричалъ Жидъ.-- Мнѣ Кажется, я какъ теперь его вижу передъ судомъ.
   -- И и тоже, сказалъ Бэтсъ.-- Ха! ха! и я тоже какъ-будто смотрю на него. Всѣ эти огромные парики стараются глядѣть серьёзнѣе, а Докинсъ начинаетъ читать имъ рѣчь съ такимъ же хладнокровіемъ, сакъ разсказывалъ намъ сказки послѣ обѣда. Ха! ха! ха!
   Въ-самомъ-дѣлѣ, Жидъ умѣлъ такъ настроить своего пріятеля, что мистеръ Бэтсъ, сначала считавшій Докинса жертвою, теперь смотрѣлъ на него, какъ на дѣйствующее лицо въ необыкновенно-забавной сценѣ, и съ нетерпѣніемъ ожидалъ дня, въ который старому товарищу представится случай показать свои способности.
   -- Намъ надобно узнать, какъ онъ вывернется, сказалъ Феджинъ.
   -- Не идти ли мнѣ? спросилъ Бэтсъ.
   -- Ни за что въ свѣтѣ! отвѣчалъ Жидъ.-- Ты съ ума сошелъ! Хочешь идти въ такое мѣсто, гдѣ... Нѣтъ, Чарльсъ, нѣтъ,-- мы ужь и такъ одного потеряла.
   -- Не хочешь ли ты самъ идти? спросилъ Бэтсъ съ неудовольствіемъ.
   -- Не совсѣмъ... отвѣчалъ Феджинъ, качая головою.
   -- Зачѣмъ же ты не пошлешь этого молодца? спросилъ мистеръ Бэтсъ, взявъ за руку Ноа:-- его никто не знаетъ.
   -- Что жъ дѣлать, если онъ меня не понимаетъ, замѣтилъ Жидъ.
   -- Не понимаетъ! вскричалъ Бэтсъ.-- Что жь тутъ непонятнаго?
   -- О, я ни за что въ свѣтѣ... сказалъ Ноа, пятясь къ дверямъ: -- это не по моей части.
   -- Какая же у него часть? спросилъ Бэтсъ, съ отвращеніемъ осматривая Ноа.
   -- Какая бы то ни было, возразилъ мистеръ Вольтеръ:-- ты, мальчикъ, не будь дерзокъ со старшими, а не то я проучу тебя.
   Мистера Бэтса такъ разсмѣшили эти угрозы, что прошло довольно времени прежде, нежели Феджинъ могъ убѣдить Ноа, что нѣтъ никакой опасности идти въ полицію. Наконецъ онъ согласился. Его тотчасъ одѣли въ суконный сюртукъ и бархатные брюки, которые были у Жида подъ рукою; на голову напялили крестьянскую шляпу, и въ руку дали палку. Въ такомъ нарядѣ его могли принять въ полиціи за какого-нибудь провинціала съ ковентгарденскаго рынка, приведшаго поглазѣть изъ любопытства.
   Окончивъ костюмированье, они научили его какъ узнать Докинса. Чарльсъ Бэтсъ, показавъ ему издалека мѣсто, гдѣ была полиція, замѣтилъ, что надо снять шляпу яри входѣ въ залу, и самъ ушолъ домой.
   Ноа безъ всякаго препятствія достигъ желаннаго мѣста. Онъ вдругъ очутился въ толпѣ, состоявшей по-большей-части изъ женщинъ, стѣснявшихся въ грязной, холодной комнатѣ, на одномъ концѣ которой возвышалась платформа съ разгородкою для преступниковъ на лѣвой сторонѣ, съ скамейкою для свидѣтелей по срединѣ и со столомъ для судей на правой сторонѣ.
   За разгородкою были двѣ женщины, кивавшія головою своимъ знакомымъ, между-тѣмъ, какъ писарь читалъ что-то двумъ полицейскимъ и плохо-одѣтому человѣку, перегнувшемуся черезъ столъ. Тюремщикъ, съ ключами въ рукахъ, стоялъ у разгородки, возстановляя иногда молчаніе въ толпѣ зѣвакъ, или грознымъ взглядомъ заставляя какую-нибудь женщину унести своего ребенка, котораго крикъ мѣшалъ отправленію правосудія. Комната была низкая и сырая, стѣны грязныя и потолокъ почернѣвшій. Съ одной стороны стоялъ старый закоптѣлый бюстъ, съ другой висѣли часы -- единственная вещь, которая была вѣрна самой-себѣ; потому-что развратъ, или бѣдность оставили глубокіе слѣды на людяхъ, здѣсь собравшихся, и эти слѣды заставляли забывать все остальное.
   Ноа началъ искать глазами Докинса; но труды его были напрасны. Скоро надъ женщинами произнесенъ былъ приговоръ, и онѣ исчезли. Вслѣдъ за тѣмъ на сцену явилось новое лицо, въ которомъ Ноа легко узналъ предметъ своихъ поисковъ.
   Въ-самомъ-дѣлѣ, то былъ мистеръ Докинсъ, который, шмыгнувъ въ залу съ отвернутыми рукавами у сюртука, положа лѣвую руку въ карманъ, а въ правой держа шляпу, занялъ свое мѣсто, и голосомъ обиженнаго спросилъ, за что онъ поставленъ въ такое непріятное положеніе.
   -- Молчать! сказалъ тюремщикъ.
   -- Развѣ я не Англичанинъ? спросилъ мистеръ Докинсъ.-- Гдѣ же права мои?
   -- Тебѣ скоро покажутъ твои права, сказалъ тюремщикъ: -- зададутъ перцу!
   -- Не знаю, что подумаетъ объ этомъ статс-секретарь, мой пріятель, отвѣчалъ мистеръ Докинсъ.-- Въ чемъ дѣло? Я хочу просить судей скорѣе кончить всѣ эти пустяки, и не держать меня въ то время, какъ сами они читаютъ газету, потому-что мнѣ надо еще видѣться въ городѣ съ однимъ джентльменомъ. Я аккуратный человѣкъ и всегда держу свое слово; онъ уйдетъ, если не застанетъ меня въ назначенное время, и тогда могутъ выйдти непріятности для тѣхъ, которые задержали меня здѣсь. Конечно, они не захотятъ довести себя до этого!
   Въ эту минуту Докинсъ, наклонясь къ тюремщику, пожелалъ узнать имя двухъ старыхъ филиновъ, сидѣвшихъ у стола. Это до крайности разсмѣшило зрителей.
   -- Молчать! закричалъ тюремщикъ.
   -- Это что? спросилъ одинъ изъ судей.
   -- Карманная кража, ваша милость.
   -- Былъ ли здѣсь когда-нибудь прежде этотъ мальчикъ?
   -- Кажется, былъ нѣсколько разъ, отвѣчалъ тюремщикъ.-- Я хорошо его знаю, ваша милость.
   -- О, ты знаешь меня? спросилъ Докинсъ съ важнымъ видомъ.-- Очень-хорошо! Это вполнѣ показываетъ испорченность твоего характера.
   Снова всѣ захохотали, и снова приказано было молчать.
   -- Гдѣ же свидѣтели? спросилъ писарь.
   -- Ахъ, въ-самомъ-дѣлѣ, замѣтилъ Докинсъ.-- Гдѣ они? я бы очень желалъ ихъ видѣть.
   Это желаніе было тотчасъ исполнено, потому-что выступилъ впередъ полицейскій, который видѣлъ, какъ Докинсъ залѣзъ въ карманъ къ какому-то джентльмену и вытащилъ оттуда платокъ; но замѣтивъ, что платокъ очень старъ, спокойно положилъ его назадъ. По этой причинъ полицейскій взялъ "хитреца" подъ стражу, и объискавъ, нашелъ при немъ серебряную табакерку, на которой вырѣзано было имя ея владѣльца. Этого джентльмена отъискали, и онъ божился, что табакерка принадлежала ему, что ее вытащили у него въ толпѣ.
   -- Не имѣешь ли ты чего-нибудь сказать противъ свидѣтеля, мальчикъ? спросилъ судья.
   -- Я не хочу унижать себя до того, чтобъ разговаривать съ нимъ, отвѣчалъ Докинсъ.
   -- Не-уже-ли ты совсѣмъ не хочешь оправдываться?
   -- Развѣ ты не слышишь, что его милость тебя спрашиваетъ? сказалъ тюремщикъ, толкая его локтемъ.
   Докинсъ какъ-будто вышелъ изъ задумчивости.-- И ты можешь мнѣ говорить это, негодяй? спросилъ онъ.
   -- Я никогда еще не видывалъ такого дерзкаго мошенника, ваша милость, замѣтилъ съ усмѣшкою полицейскій.-- Говори, плутъ.
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ Докинсъ:-- я буду говорить не здѣсь, гдѣ нѣтъ правосудія; теперь мой адвокатъ завтракаетъ еще съ вице-президентомъ Нижняго Парламента; но я буду имѣть голосъ гдѣ-нибудь въ другомъ мѣстѣ, я онъ также, и всѣ наши многочисленные и почтенные друзья... Я заставлю...
   -- Въ тюрьму! прервалъ писарь.-- Бери его.
   -- Пошолъ! сказалъ тюремщикъ.
   -- Я пойду, отвѣчалъ Докинсъ, разглаживая шляпу.-- Ваше сожалѣніе обо мнѣ напрасно, продолжалъ онъ, обращаясь къ судьямъ:-- я самъ буду неумолимъ; вы заплатите за это, друзья мои; я не игрушка достался вамъ. Я не хочу теперь свободы, еслибъ вы даже упали къ ногамъ моимъ, и какъ милости просили принять ее. Ведите меня въ тюрьму, я не противлюсь.
   Послѣ такой высокопарной рѣчи, Докинсъ принужденъ былъ позволить взять себя за воротъ и вести по назначенію, продолжая во всю дорогу стращать судей угрозами.,
   Увидя какъ его заперли, Ноа почелъ за лучшее возвратиться къ мѣсту, гдѣ оставилъ Бэтса. Черезъ нѣсколько минутъ къ нему подошелъ этотъ джентльменъ, осторожно осматриваясь, не идетъ ли какой-нибудь полицейскій за его новымъ другомъ.
   Оба поспѣшили къ Феджину съ извѣстіемъ, что Докинсъ вполнѣ поддержалъ свою славу и готовилъ себѣ блистательную репутацію.
   

ГЛАВА XLIII.
Нанси исполняетъ свое обѣщаніе. Шпіонъ.

   Опытная въ притворствѣ, Нанси не могла однакожъ совершенно утаить того чувства, которое рождалось въ ней при мысли о данномъ ею обѣщаніи. Она вспомнила, что и осторожный Жидъ и грубый Сайксъ часто ввѣряли ей планы, которые скрывали отъ всѣхъ другихъ, не имѣя на ея счетъ ни малѣйшаго подозрѣнія, и какъ ни низки были эти планы, какъ ни отвратительны ихъ исполнители, какъ ни ужасны были ея чувства къ Жиду, который велъ ее шагъ-за-шагомъ глубже и глубже въ бездну преступленій и нищеты, откуда нельзя уже было вырваться,-- все еще бывали минуты, что она хотѣла замедлить и отсрочить часъ, когда онъ долженъ будетъ пасть отъ руки ея.
   Она еще боялась за Сайкса; впрочемъ, она сдѣлала все, что могла: взяла слово держать въ тайнѣ ея открытіе, не сказала ни слова въ его обвиненіе, отказалась даже отъ убѣжища, куда не проникли бы преступленія и несчастія; что жь еще было въ ея власти? Она рѣшилась...
   Во эта внутренняя борьба оставила на ней глубокіе слѣды. Нанси начала худѣть и становилась все блѣднѣе и блѣднѣе. По-временамъ она не старалась скрывать того, что происходило въ душѣ ея, и не принимала никакого участія въ разговорахъ, которые любила прежде. Иногда она смѣялась безъ всякой причины; иногда сидѣла молчаливая и грустная, опустя голову на руки, какъ-будто ее терзала тяжелая, мучительная дума.
   Была ночь воскресенья; колоколъ ближайшей церкви началъ бить часы. Сайксъ и Жидъ, разговаривавшіе между собою, стали прислушиваться къ бою часовъ, дѣвушка тоже.-- Одиннадцать...
   -- Еще часъ до полуночи, сказалъ Сайксъ, поднимая штору и выглядывая за окно.-- Темно и сыро. Славная ночь для работы.
   -- Да, отвѣчалъ Жидъ.-- Какъ жаль, что ничего нѣтъ готоваго!
   -- Ты въ первый разъ говорить правду, замѣтилъ Сайксъ.-- Жаль; а въ хорошемъ расположенія духа.
   Жидъ вздохнулъ и покачалъ головою.
   -- Мы постараемся послѣ вознаградить потерянное время, сказалъ Сайксъ.
   Феджинъ не отвѣчалъ ни слова, но, дернувъ Сайкса за рукавъ, показалъ на Нанси, которая во время ихъ разговора надѣла шляпку и уже выходила изъ комнаты.
   -- Нанси! вскричалъ Сайксъ.-- Куда ты идешь такъ поздно?
   -- Недалеко.
   -- Что это за отвѣть? сказалъ Сайксъ.-- Куда ты идешь?
   -- Говорю тебѣ, недалеко.
   -- А я спрашиваю, куда? Слышишь?
   -- Сама не знаю, отвѣчала дѣвушка.
   -- Такъ я же знаю, сказалъ Сайксъ.-- Никуда. Останься.
   -- Я больна, я давно говорила тебѣ это, отвѣчала дѣвушка.-- Я хочу подышать свѣжимъ воздухомъ.
   -- Высунь голову въ окно и дыши, отвѣчалъ Сайксъ.
   -- Этого мало, сказала дѣвушка, я хочу выйдти на улицу.
   -- Такъ не будетъ же по-твоему, отвѣчалъ Сайксъ. И, вставъ съ своего мѣста, онъ заперъ дверь на ключъ, спряталъ его въ карманъ и, сорвавъ съ головы ея шляпку, бросилъ подъ столъ. Теперь сиди! сказалъ разбойникъ.
   -- Шляпка не помѣшаетъ мнѣ идти, сказала дѣвушка, вдругъ поблѣднѣвъ.-- Ты самъ не знаешь, Биль, что дѣлаешь.
   -- Не знаю? вскричалъ Сайксъ, обращаясь къ Феджину.-- Она сошла съ ума; иначе не смѣла бы такъ говорить ее мною.
   -- Ты принудишь меня къ чему-нибудь отчаянному, шептала дѣвушка, положа обѣ руки на грудь, какъ-будто для того, чтобъ заглушить порывъ скорби. Пусти меня! сію же минуту пусти!
   -- Нѣтъ! сказалъ Сайксъ.
   -- Скажи, чтобъ онъ пустилъ меня, Феджинъ. Ему же будетъ лучше. Слышишь? вскричала Нанси, топая ногою о полъ.
   -- Если ты скажешь еще слово, собака задушитъ тебя, сказалъ Сайксъ.-- Да что это съ тобою?
   -- Пусти, повторяла дѣвушка умоляющимъ голосомъ.-- Биль, пусти меня; ты самъ не знаешь, что дѣлаешь. На одинъ только часъ, пусти,-- пусти!.. И она упала къ ногамъ его.
   -- Она съ ума сошла, сказалъ Сайксъ, схватывая ее за руку.-- Вставай!
   -- Не встану, пока ты не пустишь меня! вопила дѣвушка. Сайксъ схватилъ ее и, не смотря на сопротивленіе, отнесъ въ другую комнату; тамъ посадивъ на стулъ, держалъ ее силою. Она боролась и умоляла до-тѣхъ-поръ, пока не пробило двѣнадцать, и тогда, усталая и изнеможенная, кончила борьбу. Сайксъ оставилъ ее и возвратился къ Жиду.
   -- Странная дѣвушка! сказалъ разбойникъ.
   -- Точно странная, Биль, отвѣчалъ Жидъ задумчиво.
   -- Какъ ты думаешь, зачѣмъ она хотѣла идти ночью? спросилъ Сайксъ.-- Ты долженъ знать ее лучше, нежели я. А?
   -- Женское упрямство, больше ничего! отвѣчалъ Жидъ, пожимая плечами.
   -- И я тоже думаю, ворчалъ Сайксъ.-- Мнѣ казалось, что я исправилъ ее, а между-тѣмъ она все такая же какъ и была.
   -- Хуже, замѣтилъ Жидъ.-- Я никогда не видалъ ея такою, кастъ теперь.
   -- Да, сказалъ Сайксъ. Мнѣ кажется, у нея горячка; ей надо пустить кровь. Я сдѣлаю это безъ доктора...
   Жидъ, показалъ ему выразительно рукою.
   -- Она ходила за мною день и ночь, когда я былъ боленъ; а ты, черный волкъ, чай, давно ужь отпѣвалъ меня, сказалъ Сайксъ. Мы были очень бѣдны во все это время, и, я думаю, она утомилась, ослабѣла. Сидя здѣсь въ заперти, она еще болѣе захвораетъ.
   -- Можетъ-быть, сказалъ Жидъ шопотомъ.-- Тс!
   Въ это время вошла Нанси и сѣла на прежнее мѣсто. Глаза ея были красны и опухлы; она едва держалась на ногахъ, качала головою и хохотала.
   -- Смотри, теперь она совсѣмъ не та! вскричалъ Сайксъ, выразительно взглянувъ на своего товарища.
   Жидъ совѣтовалъ ему не обращать на нее вниманія, и дѣвушка впала въ прежнюю безчувственность, шепнувъ Сайксу, что ея нечего бояться. Феджинъ взялъ шляпу и пожелалъ ему покойной ночи. Однако онъ остановился, подошелъ къ двери и оглянувшись, попросилъ, чтобъ ему посвѣтили сойдти съ лѣстницы.
   -- Посвѣти ему, сказалъ Сайксъ, набивая трубку.-- Жаль будетъ, если онъ самъ себѣ сломитъ шею, а не палачъ надѣнетъ ему пеньковый ошейникъ. Возьми свѣчу!
   Нанси проводила старика по лѣстницѣ со свѣчою въ рукѣ. Когда они сошли внизъ, Жидъ положилъ палецъ на губы и, подошедъ къ дѣвушкѣ, сказалъ шопотомъ:
   -- Что съ тобою, Нанси?
   -- Что? спросила дѣвушка.
   -- Какая причина твоего безпокойству? продолжалъ Феджинъ.-- Если онъ (Жидъ показалъ на верхъ) жестоко обходится съ тобою, такъ зачѣмъ ты... тово...
   -- Ну? сказала дѣвушка, когда Феджинъ остановился, устремивъ на нее глаза;
   -- Мы еще поговоримъ объ этомъ, сказавъ Жидъ.-- Ты видишь во мнѣ друга, Нанси, искренняго друга. Я могу быть тебѣ полезенъ. Если ты хочешь отмстить тому, кто обходится съ тобою хуже, нежели съ собакою, такъ приходи ко мнѣ.-- Прошу тебя, приходи ко мнѣ. Такихъ, какъ онъ, много на свѣтѣ; а меня ты сколько лѣтъ знаешь, Нанси... сколько лѣтъ!
   -- Да, я хорошо тебя знаю, отвѣчала дѣвушка, не показавъ ни малѣйшаго смущенія.-- Прощай!
   Она бросилась назадъ, когда Феджинъ хотѣлъ взять ея руку, твердымъ голосомъ пожелала ему доброй ночи и заперла дверь.
   Феджинъ пошелъ домой, занятый своими планами. Онъ думалъ, что въ Нанси, утомленной жестокимъ обхожденіемъ разбойника, родилась привязанность къ какому-нибудь новому другу. Ея перемѣна, частыя отлучки изъ дому, равнодушіе къ ихъ жизни, и наконецъ отчаянное нетерпѣніе выйдти изъ дому въ поздній, какъ-бы опредѣленный часъ этой ночи,-- все подтверждало его догадки. Предметъ этой новой привязанности не могъ быть между его мирмидонами, и Феджинъ не зналъ, гдѣ искать его.
   Онъ хотѣлъ достигнуть еще и другой цѣли. Сайксъ зналъ слишкомъ-много; шутки его и выходки раздражали Жида, умѣвшаго однако скрывать свои раны. Дѣвушка чувствовала, что Сайксъ не знаетъ ни благодарности, ни пощады. Небольшаго труда будетъ стоять, думалъ Феджинъ, убѣдить ее справиться съ Сайксомъ. Тогда вліяніе мое на дѣвушку будетъ безпредѣльно.
   Эти мысли занимали Феджина въ то время, какъ онъ сидѣлъ одинъ въ комнатѣ разбойника, и послѣ, уходя отъ него, искалъ случая высказать ихъ дѣвушкѣ. Она не показала ни удивленія, ни испуга; однако поняла его. Это видно было по ея взгляду.
   Жидъ бросилъ мрачный взоръ на домъ, изъ котораго вышелъ, и, крѣпче завернувшись въ плащъ, поползъ къ своей берлогѣ.
   На другое утро онъ всталъ рано и съ нетерпѣніемъ ожидалъ своего новаго товарища, который наконецъ явился и съ жадностью бросился на завтракъ.
   -- Вольтеръ! сказалъ Жидъ, подвигая къ нему судъ.
   -- Ну, что? отвѣчалъ Ноа:-- въ чемъ дѣло? Не заставляй меня ничего дѣлать, пока я не поѣмъ.
   -- Ты можешь ѣсть и говорить, сказалъ Феджинъ, внутренно проклиная своего новаго друга.
   -- О, конечно могу! сказалъ Ноа.-- Гдѣ Шарлотта?
   -- Я послалъ ее съ другою женщиною, потому-что хотѣлъ остаться съ, тобой наединѣ.
   -- А! сказалъ Ноа.-- Ты лучше заставилъ бы ее приготовить еще завтракъ. Ну, говори; ты мнѣ не помѣшаешь.
   -- Ты вчера славно работалъ, сказалъ Жидъ:-- шесть шиллинговъ въ первый день! Ты составишь себѣ состояніе черезъ ребятишекъ...
   -- Не забудь еще прибавить бутылку портеру и горшокъ молока.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, отвѣчалъ Жидъ.-- Ты вчера отличился...
   -- Хорошо для начала, замѣтилъ Ноа.-- Портеръ я отнялъ у какого-то пьяницы, а молоко стояло у дверей трактира: такъ я боялся, чтобъ въ него не попало дождя, или чтобъ оно не замерзло,-- понимаешь? Ха! ха! ха!
   Жидъ показалъ видъ, что также смѣется, а Ноа продолжалъ завтракъ съ прежнимъ аппетитомъ.
   -- Вольтеръ, сказалъ Феджинъ:-- я хочу поручить тебѣ дало, для котораго необходимы умѣнье и осторожность.
   -- Не хочешь ли ты опить послать меня въ полицію? сказалъ Ноа.-- Ни за что не пойду.
   -- О, нѣтъ! отвѣчалъ Жидъ.-- Тутъ нѣтъ ни малѣйшей опасности; нужно только подстерегать женщину.
   -- Старуху? спросилъ Ноа.
   -- Молодую.
   -- Исполню чудесно! сказалъ Ноа.-- Какъ же я буду подстерегать ее?
   -- Ты долженъ мнѣ сказать, куда она ходитъ, съ кѣмъ видится и что говоритъ; въ какую именно улицу ходитъ, въ какой домъ.
   -- Что же ты дашь мнѣ за это? спросилъ Ноа.
   -- Если хорошо исполнишь -- "унтъ стерлинговъ, сказалъ Жидъ.-- Такой суммы я никому еще не давалъ.
   -- Кто же она? спросилъ Ноа.
   -- Изъ нашихъ.
   -- Ты сомнѣваешься въ ней?
   -- Она нашла себѣ новыхъ друзей, и я хочу знать, кто они, отвѣчалъ Жидъ.
   -- Понимаю, сказалъ Ноа.-- Только, чтобъ имѣть удовольствіе узнать порядочные ли они люди? Ха! ха! ха! Готовъ.
   -- Я зналъ, что ты согласишься, сказалъ Феджинъ, довольный своимъ успѣхомъ.
   -- Гдѣ жь она? спросилъ Ноа.-- Гдѣ мнѣ ждать ее? куда идти?
   -- Объ этомъ ты узнаешь отъ меня послѣ. Будь только готовъ.
   Въ эту ночь, и въ слѣдующую, и въ третью, шпіонъ сидѣлъ совсѣмъ одѣтый, готовый идти по первому слову Феджана. Прошло шесть ночей -- шесть долгихъ, утомительныхъ ночей -- и въ каждую изъ нихъ Феджинъ приходилъ домой съ недовольнымъ лицомъ, и коротко отвѣчалъ, что еще не время. Въ седьмую онъ возвратился ранѣе, съ радостію, которой не могъ скрыть. Это было въ воскресенье.
   -- Она идетъ на ночь, сказалъ Феджинъ:-- цѣлый день она была одна, и человѣка, котораго она боится, нѣтъ дома. Ступай за мною скорѣе.
   Ноа вскочилъ, не говоря ни слова. Они поспѣшно вышла изъ дому и, прошедъ лабиринтъ улицъ, пришли наконецъ къ тому самому трактиру, гдѣ Ноа спалъ въ первую ночь своего прибытія въ Лондонъ.
   Былъ двѣнадцатый часъ; двери трактира заперты; но онѣ тихо отворились, когда Жидъ свиснулъ. Жидъ и Ноа вошли безъ шуму и дверь заперлась.
   Едва удерживая дыханіе, Феджинъ и молодой Жидъ, впустившій ихъ, показалъ Ноа стекло, вставленное въ стѣну, сдѣлавъ знакъ наклониться къ нему и замѣтить женщину, сидѣвшую въ сосѣдней комнатѣ.
   -- Это она? шепнулъ Ноа.
   Жидъ кивнулъ головою.
   -- Мнѣ не хорошо видно лицо ея, шепталъ Ноа.-- Она смотритъ внизъ, а свѣтъ стоятъ сзади ея.
   -- Постой, шепнулъ Феджинъ.-- Онъ сдѣлалъ знакъ Берни, и тотъ исчезъ. Черезъ минуту мальчикъ вошелъ въ сосѣднюю комнату и, какъ-бы снимая со свѣчки, поставилъ ее на видное мѣсто; потомъ началъ говорить съ дѣвушкою и заставилъ ее поднять голову.
   -- Теперь я вижу ее, вскричалъ шпіонъ.
   -- Хорошо видишь?
   -- Я узнаю ее изъ тысячи.
   Онъ поспѣшно отскочилъ, когда дверь изъ комнаты отворилась и дѣвушка вышла. Феджинъ увлекъ его въ углубленіе, скрытое занавѣскою, и здѣсь они стояли, притая дыханіе въ то время, какъ она прошла мимо ихъ и вышла въ дверь, въ которую они вошли недавно.
   Ноа перемигнулся съ Феджиномъ и бросился за нею.
   -- На лѣво! кричалъ молодой Жидъ: -- перейди на другую сторону.
   Ноа сдѣлалъ это, и при свѣтѣ фонарей увидѣлъ дѣвушку въ нѣсколькихъ шагахъ передъ собою. Онъ приблизился къ ней сколько ему было нужно, и шелъ по другой сторонѣ улицы, чтобъ лучше замѣчать ея движенія. Она судорожно обернулась два или три раза, и одинъ разъ остановилась, чтобъ пропустить впередъ двухъ человѣкъ, шедшихъ за нею. Казалось, идя далѣе, она ободрилась и шла болѣе-твердымъ, ровнымъ шагомъ. Шпіонъ шелъ все въ одномъ разстояніи за нею, и не сводилъ съ нея глазъ.
   

ГЛАВА XLIV.
Сдержанное слово.

   Церковные часы пробили три четверти двѣнадцатаго, когда двѣ фигуры мелькнули на Лондонскомъ-Мосту. Одна, шедшая легкимъ и поспѣшнымъ шагамъ, была женщина, кого-то искавшая; другая -- мужчина, который крался въ тѣни, въ небольшомъ отъ нея разстояніи, останавливаясь, когда она останавливалась, и слѣдя за всѣми ея движеніями. Такимъ образомъ они подошли уже къ концу моста, когда женщина, видя безуспѣшность своихъ поисковъ, вдругъ повернула назадъ. Движеніе это было мгновенно: но тотъ, кто сторожилъ за нею, вдругъ скрылся за фонарный столбъ и, давъ ей пройдти впередъ, тихо послѣдовалъ за нею. Около середины моста она остановилась. Онъ также остановился.
   Ночь была темна. Днемъ шелъ дождь, и въ такое позднее время, въ такомъ мѣстѣ мало было народу. Проходившіе по мосту очень могли не видѣть ни женщины, ни ея шпіона. И она и онъ еще менѣе могли привлечь на себя безпокойные взгляды бродягъ, которые сами не знали, куда приклонить голову и гдѣ найдти себѣ пріютъ.
   Туманъ висѣлъ надъ рѣкою, заслоняя красноватый свѣтъ фонарей, мелькавшихъ въ разныхъ мѣстахъ, и дѣлая еще мрачнѣе, еще неявственнѣе строенія, стоявшія по набережной. Старые, дымящіеся заводы и магазины, возвышаясь надъ другими домами, нависли надъ рѣкою, которая была такъ черна, что не могла отражать на поверхности своей исполинскія ихъ формы. Башня церкви Христа Спасителя и шпицъ святаго Магнуса виднѣлись во мракѣ; но лѣсъ корабельныхъ мачтъ за мостомъ и куполы другихъ церквей скрыты были туманомъ.
   Дѣвушка сдѣлала нѣсколько шаговъ взадъ и впередъ но мосту, все преслѣдуемая тѣмъ же человѣкомъ, какъ вдругъ тяжелый колоколъ церкви святаго Павла возвѣстилъ смерть дня. Полночь налегла на многолюдный городъ. Въ великолѣпныхъ палатахъ, въ темницѣ, въ домѣ сумасшедшихъ, въ пріютахъ рожденія и смерти, здоровья и болѣзни, надъ обезображеннымъ лицомъ трупа и тихомъ сномъ младенца,-- повсюду водворилась полночь.
   Не прошло двухъ минутъ, какъ молодая дама, въ-сопровожденіи сѣдаго джентльмена, вышла изъ кареты и, отославъ экипажъ, пошла прямо къ мосту. Дѣвушка вздрогнула и тотчасъ бросилась къ ней.
   Дама и сѣдой джентльменъ шли впередъ, осматриваясь кругомъ съ такимъ видомъ, какъ-будто не ожидая найдти кого имъ было нужно. Къ нимъ подошла дѣвушка. Они остановились, вскрикнувъ отъ удивленія, но тотчасъ оправились, увидѣвъ человѣка въ одеждъ крестьянина, который прошелъ между ими.
   -- Не здѣсь, сказала Нанси отрывисто.-- Здѣсь я боюсь говорить съ вами. Пойдемте отсюда,-- надобно свернуть съ дороги.
   Когда она произнесла эти слова и показала рукою мѣсто, куда хотѣла ихъ вести, крестьянинъ оборотился и прошолъ, грубо замѣтивъ имъ, что они заняли всю дорогу.
   На мѣстѣ, куда показывала дѣвушка, оканчивался мостъ и была лѣстница къ рѣкѣ. Къ этому мѣсту поспѣшилъ человѣкъ въ платьѣ крестьянина, и началъ спускаться.
   Эта лѣстница составляетъ часть моста и состоитъ изъ трехъ колѣнъ. Внизу, при концѣ втораго колѣна, прекращается каменная стѣна четвероугольнымъ столбомъ, обращеннымъ къ Темзѣ. Тутъ нижнія ступени расширяются, такъ-что человѣкъ, спрятавшись за уголъ стѣны, не можетъ быть видимъ стоящими на лѣстницѣ. Крестьянинъ быстро осмотрѣлся кругомъ, и какъ нельзя было найдти лучшаго маета, чтобъ спрятаться, а вода уже сбыла, оставивъ просторъ около столба,-- онъ бросился туда и прислонился спиною къ столбу, увѣренный, что разговаривающіе не спустятся ниже.
   Медленно казалось ему время; онъ съ такимъ нетерпѣніемъ хотѣлъ узнать цѣль свиданія, столь различнаго отъ того, какого ожидалъ онъ, что даже готовъ былъ выйдти изъ засады. Вдругъ послышалась шаги и голоса приближавшихся людей.
   Онъ прижался плотнѣе къ стѣнѣ, и едва дыша началъ вслушиваться.
   -- Это довольно неблизко, говорилъ джентльменъ.-- Мы не пойдемъ дальше. Не всякій на нашемъ мѣстѣ ввѣрился бы тебя до того, чтобъ зайдти такъ далеко. И зачѣмъ привела ты насъ сюда? Не лучше ли было бы говорить тамъ наверху, гдѣ свѣтло и ходятъ люди, чѣмъ вести насъ въ эту темную трущобу?
   -- Я сказала вамъ прежде, отвѣчала Нанси:-- что тамъ я боюсь говорить съ вами. Я сама не знаю отъ-чего, сказала дѣвушка, вздрагивая:-- но въ эту ночь на меня находитъ такой страхъ, такой ужасъ, что я едва могу стоять на ногахъ...
   -- Чего же ты боишься? спросилъ джентльменъ съ состраданіемъ.
   -- Сама не знаю чего, отвѣчала дѣвушка.-- Ужасныя мысли о смерти, какіе-то кровавые призраки, какой-то страхъ, отъ котораго я и теперь горю какъ отъ огня, терзали меня цѣлый день. Вечеромъ я читала книгу, чтобъ какъ-нибудь убить время, и те же призраки представлялись мнѣ въ книгѣ.
   -- Мечты! сказалъ джентльменъ, утѣшая ее.
   -- О, нѣтъ, отвѣчала дѣвушка глухимъ голосомъ.-- Я готова божиться, что видала слово "гробъ", написанное на каждой страницѣ книги огромными черными буквами;-- гробъ пронесли мимо меня по улицѣ...
   -- Въ этомъ нѣтъ ничего необыкновеннаго, сказалъ джентльменъ.-- Мимо меня также часто носятъ гробы.
   -- Настоящіе, замѣтила дѣвушка.-- Со мною было не то!..
   Въ словахъ ея было столько отчаянія, что отъ нихъ невольна сжималось сердце. Но нѣжный голосъ молодой дамы просилъ ее успокоиться и удалить отъ себя мрачныя мысли.
   -- Говорите съ нею кротче, сказала дама своему спутнику.-- Бѣдняжка! Она нуждается въ состраданіи.
   -- О, зачѣмъ люди не такъ добры и милостивы къ несчастнымъ, какъ вы!
   Дѣвушка зарыдала. Насколько минутъ продолжалось молчаніе. Наконецъ джентльменъ спросилъ:
   -- Ты не была здѣсь ночью въ прошлое воскресенье?
   -- Я не могла прійдти, откачала Нанси:-- меня задержали силою.
   -- Кто?
   -- Биль,-- тотъ, о комъ я прежде говорила вамъ.
   -- Надѣюсь, что тебя не подозрѣваютъ въ сношеніяхъ съ нами о томъ дѣлѣ, для котораго мы сюда пришли? съ безпокойствомъ спросилъ джентльменъ.
   -- Нѣтъ, отвѣчала дѣвушка, качая головою.-- Мнѣ трудно уйдти изъ дому, чтобъ онъ не спросилъ, куда я иду. Я и тогда не могла бы съ вами увидѣться, еслибъ прежде не дала ему соннаго порошка.
   -- Онъ проснулся прежде, чѣмъ ты возвратилась? спросилъ джентльменъ.
   -- Нѣтъ; ни онъ, ни кто другой не подозрѣваютъ меня.
   -- Хорошо, сказалъ джентльменъ.-- Теперь выслушай.
   -- Готова, отвѣчала дѣвушка.
   -- Эта дама, началъ джентльменъ:-- сообщала мнѣ и еще нѣкоторымъ друзьямъ, которымъ можно было ввѣриться, то, что ты разсказывала ей. Признаюсь, сначала я нѣсколько сомнѣвался, но теперь совершенно вѣрю тебѣ. Мы должны узнать теперь все, чтобъ можно было явно обвинять Монкса. Ты должна выдать намъ Жида.
   -- Феджина! вскричала дѣвушка, отступая.
   -- Ты должна выдать его, сказалъ джентльменъ.
   -- Никогда, никогда! отвѣчала дѣвушка.-- Сколько зла онъ ни сдѣлалъ мнѣ, я не рѣшусь на это!
   -- Ты не хочешь? спросилъ джентльменъ, невидимому ожидавшій такого отвѣта.
   -- Нѣтъ! отвѣчала дѣвушка.
   -- Почему же?
   -- По причинѣ, которая извѣстна этой дамѣ, и она возьметъ мою сторону. Другая причина та, что я веду такую же дурную жизнь, какъ и онъ; многіе жили подобно мнѣ и могли выдать меня, но не выдали, не смотря на всю низость своихъ поступковъ.
   -- И такъ, быстро сказалъ джентльменъ:-- выдай Монкса мнѣ въ руки, чтобъ я могъ съ нимъ раздѣлаться.
   -- А если онъ выдастъ другихъ?
   -- Обѣщаю тебѣ, что отъ него только захотятъ узнать истину; въ исторіи Оливера есть обстоятельства, которыя должны остаться тайною для многихъ; вывѣдавъ всю встану, ему возвратятъ свободу.
   -- А если нѣтъ? спросила дѣвушка.
   -- Тогда, отводить джентльменъ: -- Жидъ не будетъ преданъ суду безъ твоего согласія.
   -- Дастъ ли мнѣ это обѣщаніе и эта дама? поспѣшно спросила дѣвушка.
   -- Да, отвѣчала Роза.-- Даю тебѣ честное слово.
   -- Монксъ никогда не узнаетъ, откуда вы получили о немъ всѣ эти свѣдѣнія? сказала дѣвушка, послѣ минутнаго молчанія.
   -- Никогда, отвѣчалъ джентльменъ.
   -- Я съ малолѣтства жила между лжецами, и сама лгала, сказала дѣвушка: -- но вамъ вѣрю.
   Получивъ отъ обоихъ увѣренія, что она безопасно можетъ говорятъ, она начала описывать имъ трактиръ, изъ котораго вышла въ эту ночь, но говорила такъ тихо, что шпіону почти ничего нельзя было разслушать. Иногда она останавливалась, и, казалось, въ это время джентльменъ записывалъ, что она говорила прежде. Описавъ имъ мѣсто и назначивъ часъ, когда удобнѣе всего схватить Монкса, она начала изображать его самого.
   -- Онъ высокъ ростомъ, сказала дѣвушка: -- крѣпкаго сложенія, но худощавъ; у него быстрая походка, и онъ всегда глядитъ съ одного плеча на другое. Лицо его смугло, волосы и глаза темные, но блуждающіе и впалые, хотъ ему и не должно быть болѣе двадцати-пяти лѣтъ. Губы его часто носятъ на себѣ слѣды его зубовъ,-- онъ даже иногда кусаетъ себѣ руки... Отъ-чего вы вздрогнули? спросила дѣвушка, вдругъ останавливаясь.
   Джентльменъ отрывисто отвѣчалъ, что онъ не вздрагивалъ, что ей показалось это, и просилъ продолжать.
   -- Большую часть того, что я сказала вамъ, слышала я отъ другихъ, продолжала дѣвушка: -- потому-что сама видѣла его только два раза, и онъ всегда былъ завернутъ въ широкій плащъ. Кажется, это все, что я могу вамъ сказать объ немъ... Постойте, прибавила она: -- у него на шеѣ, такъ высоко, что можно нѣсколько видѣть сверхъ галстуха, когда онъ поворачиваетъ голову, есть...
   -- Широкая красная черта, какъ-будто отъ обжога! вскричалъ джентльменъ.
   -- Почему вы это знаете?
   Дама вскрикнула отъ удивленія. Наступило мертвое, долгое молчаніе, такъ-что шпіонъ могъ слышать дыханіе разговаривавшихъ.
   -- Сколько могу судить по этому описанію, мнѣ кажется, я знаю его, сказалъ наконецъ джентльменъ.-- Но посмотримъ... Во многихъ есть странныя сходства...
   Съ этими словами онъ подошелъ ближе къ скрытому шпіону, и Ноа ясно услышалъ, какъ джентльменъ прошепталъ:-- это долженъ, быть онъ!
   -- Ну, сказалъ джентльменъ, возвращаясь на прежнее мѣсто:-- ты много помогла нашимъ розъискамъ, и я хочу также быть тебѣ полезнымъ. Что я могу для тебя сдѣлать?
   -- Ничего, отвѣчала Нансв.
   -- Не упрямься, сказалъ джентльменъ съ кротостію.-- Подумай хорошенько.
   -- Ничего, отвѣчала дѣвушка, плача.-- Вы ничѣмъ не можете помочь мнѣ. У меня нѣтъ болѣе никакой надежды, никакого желанія.
   -- Ты напрасно обманываешь себя, сказалъ джентльменъ.-- Прошедшее было ужасно; но въ будущемъ ты еще можешь надѣяться. Я не говорю, что въ нашей власти возвратить тебѣ спокойствіе души,-- потому-что ты сама найдешь его; но безопасное убѣжище въ Англія, или, если ты боишься остаться здѣсь -- за границею, мы предлагаемъ тебѣ съ искреннимъ желаніемъ быть тебѣ полезными. Прежде утренней зари, прежде, нежели рѣка проснется при первомъ блескѣ дня, ты будешь внѣ власти своихъ прежнихъ товарищей, не оставя послѣ себя никакихъ слѣдовъ, какъ-будто совсѣмъ исчезнешь съ земли. Я не хотѣлъ бы даже, чтобъ ты возвратилась домой, сказала хоть одно слово своимъ старымъ товарищамъ, или взглянула на свой домъ, дохнула воздухомъ, который для тебя заразителенъ и смертоносенъ. Брось все, пока еще есть время!
   -- Она согласится, вскричала дама.-- Она въ нерѣшимости...
   -- Нѣтъ! отвѣчала дѣвушка послѣ минутной борьбы.-- Я прикована къ своей прежней жизни, проклинаю и ненавижу ее, но не могу, оставить. Я зашла слишкомъ-далеко, и еслибъ вы говорила мнѣ это нѣсколько лѣтъ назадъ, я смѣялась бы надъ вами. Но,-- сказала она, поспѣшно оборачиваясь:-- на меня снова находитъ какой-то страхъ... Пора идти домой.
   -- Домой! съ ужасомъ повторила дама.
   -- Домой, сказала дѣвушка.-- Въ тотъ домъ, который я создала себѣ трудами цѣлой жизни... Прощайте! За мной станутъ присматривать... Идите, идите. Если я оказала вамъ услугу, то отъ васъ требую тоже услуги: оставьте меня одну идти домой.
   -- Все напрасно! сказалъ джентльменъ со вздохомъ.-- Можетъ -- быть, мы подвергаемъ ее опасности, оставаясь здѣсь. Не будемъ задерживать ее долѣе.
   -- Какой же можетъ быть конецъ этого несчастнаго созданія? спросила дама.
   -- Какой конецъ? повторила дѣвушка.-- Взгляните передъ собою,-- взгляните на эту тёмную воду. Какъ часто случается вамъ читать о несчастныхъ, которыя, бросаясь туда, не оставляютъ послѣ себя никакого слѣда. Можетъ-быть, черезъ нѣсколько лѣтъ, можетъ-быть, черезъ нѣсколько мѣсяцевъ... я дойду до этого.
   -- О, замолчи, ради Бога! сказала дама рыдая.
   -- До васъ никогда не достигнетъ слухъ о моей смерти, и да избавитъ васъ Богъ отъ подобныхъ слуховъ! отвѣчала дѣвушка.-- Покойной ночи.
   Джентльменъ отвернулся.
   -- Вотъ кошелекъ, сказала дама.-- Возьми его для меня; можетъ-быть, ты нуждаешься.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, отвѣчала дѣвушка.-- Я служила вамъ не за деньги; оставьте мнѣ эту мысль. Дайте мнѣ что-нибудь изъ того, что вы носите... Нѣтъ, нѣтъ, не кольцо... хоть перчатки ваши, или носовой платокъ; пусть хоть что-нибудь останется мнѣ на память отъ васъ, добрая барышня. Да благословятъ васъ Богъ! Прощайте...
   Волненіе дѣвушки и какое-то предчувствіе новаго несчастія принудили джентльмена оставить ее. Стукъ шаговъ затихъ, и голоса смолкли.
   -- Постойте! вскричала Роза прислушиваясь.-- Не зоветъ ли она? Мнѣ кажется, я слышу ея голосъ.
   -- Нѣтъ, она стоятъ неподвижно и не уйдетъ прежде насъ, отвѣчалъ мистеръ Броунло, печально оглядываясь.
   Роза медлила; но старый джентльменъ взялъ ее за руку и почти насильно увлекъ впередъ. Когда они скрылись, дѣвушка упала на каменныя ступени и зарыдала горькими слезами.
   Скоро она встала и дрожа вошла въ улицу. Изумленный шпіонъ нѣсколько минутъ оставался неподвижнымъ; потомъ, удостовѣривъ, что онъ одинъ, выползъ изъ своей засады и бѣгомъ бросился къ дому Жида.
   

ГЛАВА XXV.
Послѣдствія.

   Оставалось два часа до разсвѣта; это время, осенью, можно назвать смертью ночи; улицы пусты и безлюдны, повсюду царствуетъ безмолвіе и только развратъ блуждаетъ безъ пристанища. Въ этотъ часъ, Жидъ сидѣлъ въ своей комнатѣ съ столь блѣднымъ и встревоженнымъ лицомъ, что казался какимъ-то ужаснымъ призракомъ, вставшимъ изъ могилы.
   Онъ сидѣлъ наклонясь къ потухшему Камину, завернувшись въ старый взорванный плащъ и обратясь лицомъ къ свѣчѣ, стоявшей возлѣ него на столѣ. Правая рука его сжимала губы; погрузясь въ задумчивость, онъ кусалъ свои длинные ногти.
   На полу, на тюфякѣ, Ноа опалъ крѣпкимъ сномъ. Изрѣдка взглядывалъ старикъ на него, и потомъ на свѣчу, которая давно догорѣла, хоть онъ и не замѣчалъ этого.
   Мысли его были далеко. Разрушенные планы, измѣна Нанси, невозможность отмстить Сайксу, страхъ разоренія и смерти, наконецъ слѣдствіе всего -- ярость, терзали Феджина и тяжелымъ камнемъ лежали на его сердцѣ.
   Онъ сидѣлъ, не измѣняя своего положенія, какъ вдругъ услышалъ стукъ шаговъ на улицѣ.
   -- Наконецъ! шепталъ Жидъ, кусая свои сухія, помертвѣлыя губы.-- Наконецъ-то!
   Тихо зазвонилъ колокольчикъ. Жидъ поползъ къ двери и возвратился въ сопровожденія человѣка, плотно закутаннаго, который несъ подъ полою узелъ. Это былъ Сайксъ.
   -- Вотъ! сказалъ онъ, кладя узелъ на столъ.-- Береги это; мнѣ много стояло трудовъ. Я думалъ быть здѣсь тремя часами ранѣе.
   Феджинъ взялъ узелъ и, заперевъ его въ шкафъ, сѣлъ на прежнее Мѣсто не говоря ни слова. Но во все это время онъ не сводилъ глазъ съ разбойника, и теперь, когда они сидѣли лицомъ къ лицу, Жидъ пристально взглянулъ на него. Губы его такъ дрожали, лицо такъ измѣнялось отъ внутренняго волненія, что Сайксъ невольно отодвинулъ стулъ и осмотрѣлъ его.
   -- Что ты на меня такъ поглядываешь? вскричалъ Сайксъ.
   Жидъ не отвѣчалъ ни слова.
   -- Онъ сошелъ съ ума! сказалъ Сайксъ.-- Мнѣ должно беречься.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, отвѣчалъ Феджанъ.-- Не тебѣ, не тебѣ, Биль. Ты ни въ чемъ невиноватъ.
   -- О комъ же ты говоришь?
   -- Я все скажу тебѣ, сказалъ Жидъ, подвигая стулъ:-- и съ тобою будетъ хуже, чѣмъ со мною.
   -- Говори скорѣе! отвѣчалъ Сайксъ съ недовѣрчивостью.-- Пожалуй, Нанси подумаетъ, что я ужъ погибъ.
   -- Погибъ! вскричалъ Феджинъ.-- Я думаю, что теперь она въ этомъ увѣрена.
   Сайксъ съ изумленіемъ взглянулъ на Жида и, не получая никакого объясненія, сильною рукою схватилъ его за воротъ.
   -- Говори же сію минуту! сказалъ онъ:-- или замолчишь поневолѣ. Разсказывай все, что знаешь, старая собака!
   -- Предположи, что мальчишка, который здѣсь лежитъ... началъ Феджинъ.
   Сайксъ оборотился къ тому мѣсту, гдѣ спалъ Ноа, какъ-будто прежде не замѣтивъ его.-- Ну, далѣе? сказалъ онъ.
   -- Предположи, что онъ, продолжалъ Жидъ: -- вздумалъ выдать насъ полиціи, сначала описавъ всѣ наши примѣты, а потомъ назначивъ мѣсто, гдѣ насъ можно схватить. Предположи, что каждую ночь онъ уходитъ и разсказываетъ другимъ о темъ, что мы дѣлаемъ. Слышишь? вскричалъ Жидъ въ ярости.-- Предположи, что онъ дѣлалъ все это,-- что тогда?
   -- Что? отвѣчалъ Сайксъ съ ужаснымъ проклятіемъ.-- Если онъ еще живъ -- я растопчу его.
   -- А что, если это не онъ, а я? вскричалъ Жидъ.-- Я знаю многое, и, кромѣ себя, могу проложить дорогу къ висѣлицѣ я другимъ.
   -- Не знаю, отвѣчалъ Сайксъ блѣднѣя и скрежеща зубами.-- Я при всѣхъ разорвалъ бы тебя на части,-- у меня достало бы силы уничтожить тебя однимъ ударомъ...
   -- Право?
   -- Попробуй! сказалъ разбойникъ.
   -- А если бы это былъ Чарльсъ, или Докинсъ, или Бэтси, или...
   -- Все равно, кто бы ни былъ! съ нетерпѣніемъ отвѣчалъ Сайксъ.-- Кто бы ни былъ,-- я со всѣми раздѣлаюсь одинаково.
   Феждинъ опять пристально взглянулъ на разбойника и, сдѣлавъ ему знакъ молчать, началъ будить соннаго. Сайксъ спокойно усѣлся на стулъ, ожидая, чѣмъ все это кончится.
   -- Вольтеръ, Вольтеръ! Бѣдняжка! сказалъ Феджинъ съ адскою радостію.-- Онъ усталъ -- усталъ, присматривая за нею,-- за нею, Биль!
   -- Что такое? спросилъ Сайксъ отодвигаясь.
   Жидъ не отвѣчалъ ни слова, но, наклонясь къ Ноа, заставилъ его сѣсть. Ноа протеръ глаза и осмотрѣлся кругомъ.
   -- Скажи мнѣ еще... еще разъ, чтобъ онъ слышалъ, сказалъ Жидъ, показывая на Сайкса.
   -- Что сказать? спросилъ Ноа.
   -- Что ты знаешь о... Нанси, сказалъ Жидъ, дергая Сайкса за рукавъ.-- Ты вѣдь шелъ за нею?
   -- Да.
   -- Къ Лондонскому Мосту?
   -- Да.
   -- Тамъ она встрѣтила двухъ незнакомыхъ тебѣ людей?
   -- Да.
   -- Джентльмена и даму, съ которыми она прежде условилась о встрѣчѣ, и которые просили ее выдать всѣхъ ея сообщниковъ, сначала Монкса, что она и обѣщала,-- описать его, что она и сдѣлала, и сказать, въ какомъ домѣ мы собираемся, что также исполнила,-- откуда лучше смотрѣть за нами, что она и объяснила,-- и въ какое время мы туда ходимъ. Она вѣдь сказала это? Она разсказала все безъ сопротивленія, безъ угрозы... вѣдь она говорила это? вскричалъ Жидъ, внѣ себя отъ ярости.
   -- Да, отвѣчалъ Ноа.
   -- Что она говорила о прошедшемъ воскресеньи? спросилъ Жидъ.
   -- Я ужь вѣдь сказалъ, отвѣчалъ Ноа.
   -- Повтори еще разъ! кричалъ Феджинъ.
   -- Они ъ Лосбернъ, заглядывая въ другую комнату, которая тоже не напоминала ничѣмъ описаніе Оливера.-- Ужъ я, пріятель, доберусь до тебя когда нибудь.
   -- Въ самомъ дѣлѣ?-- усмѣхнулся уродъ.-- Если я вамъ нуженъ, вотъ я передъ вами. Не для того я прожилъ здѣсь, одинокій и спятившій съ ума, двадцать пять лѣтъ, чтобы вы приходили стращать меня. Вы за это заплатите, вы за это заплатите!-- и безобразный маленькій демонъ завизжалъ и началъ плясать, словно въ припадкѣ безумія.
   -- Глупая исторія, -- пробормоталъ про себя докторъ.-- Мальчикъ значитъ ошибся. Эй, возьми! Положи это себѣ въ карманъ и замкнись снова.
   Съ этими словами онъ швырнулъ горбуну монету и вернулся къ каретѣ. Тотъ тоже подошелъ вслѣдъ за нимъ, не переставая произносить самыя безумныя проклятія, и, когда мистеръ Лосбернъ обратился къ кучеру, онъ заглянулъ въ дверцу кареты и бросилъ на Оливера такой острый и дикій и въ то же время свирѣпый и мстительный взглядъ, что черезъ нѣсколько мѣсяцевъ Оливеръ все еще не могъ забыть его, во снѣ или наяву. Онъ не прекращалъ своихъ проклятій, пока кучеръ не занялъ вновь своего мѣста; и когда они тронулись въ путь, то долго еще могли видѣть, какъ онъ на томъ же мѣстѣ топаетъ ногами и рветъ на себѣ волосы въ припадкѣ настоящаго или притворнаго бѣшенства.
   -- Я оселъ!-- произнесъ докторъ послѣ долгаго молчанія.-- Зналъ ли ты это раньше, Оливеръ?
   -- Нѣтъ, сэръ.
   -- Такъ запомни это хорошенько, -- Да, оселъ, -- повторилъ онъ черезъ нѣсколько минутъ.-- Даже если бы это было то самое мѣсто и здѣсь оказались бы тѣ именно люди -- что я могъ бы подѣлать одинъ? Да и будь у меня помощники я все таки ничего не добился бы и только поставилъ бы себя въ непріятное положеніе, такъ какъ волей-неволей обнаружилось бы, что я замолчалъ это дѣло. Впрочемъ, это было бы для меня полезно. Я всегда запутываюсь въ какую нибудь исторію, когда повинуюсь минутному порыву. Это былъ бы для меня хорошій урокъ.
   На самомъ же дѣлѣ милый докторъ всю свою жизнь только и повиновался минутнымъ порывамъ, немалую похвалу которымъ можно было видѣть въ томъ, что онъ, не запутываясь въ какія либо серьезныя непріятности или неудачи, пользовался самымъ горячимъ уваженіемъ и любовью со стороны всѣхъ знавшихъ его. Говоря по правдѣ, онъ былъ немного раздосадованъ -- на минуту или на двѣ -- тѣмъ, что ему не удалось найти подтвержденія разсказа Оливера какъ разъ при первомъ случаѣ, когда такое подтвержденіе могло представиться. Однако его чувства скоро улеглись и такъ какъ отвѣты Оливера на его возобновленные разспросы оказались попрежнему ясными и связными и звучали такъ же искренно и правдиво, какъ и раньше, то онъ твердо рѣшилъ съ этой минуты вполнѣ вѣрить его словамъ.
   Оливеръ зналъ названіе улицы, гдѣ жилъ мистеръ Броунлоу, и они сразу туда поѣхали. Когда карета повернула въ эту улицу сердце Оливера забилось такъ быстро, что онъ едва переводилъ дыханіе.
   -- Ну, мальчикъ, который же домъ?-- спросилъ мистеръ Лосбернъ.
   -- Вонъ тотъ, тотъ!-- вскричалъ Оливеръ, съ нетерпѣніемъ указывая въ окно:-- бѣлый домъ! Ахъ, поскорѣе! Пожалуйста, поскорѣе! Мнѣ кажется, что я сейчасъ умру -- это такъ волнуетъ меня!
   -- Полно полно, -- сказалъ докторъ, похлопавъ его по плечу.-- Сію минуту ты ихъ увидишь, и они придутъ въ восторгъ, узнавъ, что ты невредимъ и здоровъ.
   -- Ахъ, я надѣюсь на это! Они были такъ добры ко мнѣ.... такъ безпредѣльно добры!
   Карета подъѣхала, остановилась. Нѣтъ, это не тотъ домъ! Слѣдующій подъѣздъ. Карета проѣхала еще нѣсколько шаговъ и остановилась снова. Оливеръ окинулъ взглядомъ окна, между тѣмъ, какъ слезы радостнаго ожиданія катились по его щекамъ.
   Увы! Бѣлый домъ пустовалъ и на окнѣ былъ приклеенъ билетикъ: "сдается".
   -- Постучимся у слѣдующаго подъѣзда, -- воскликнулъ докторъ, взявъ Оливера за руку.-- Не знаете ли вы, что случилось съ мистеромъ Броунлоу, который жилъ въ смежномъ домѣ?
   Служанка не знаетъ, но она пойдетъ и разспроситъ. Вотъ она возвратилась и сообщила, что мистеръ Броунлоу продалъ свои вещи и отправился шесть недѣль тому назадъ въ Вестъ Индію. Оливеръ всплеснулъ руками и слабо отшатнулся назадъ.
   -- И его экономка съ нимъ поѣхала?-- спросилъ мистеръ Лосбернъ послѣ паузы.
   -- Да, сэръ, -- отвѣтила служанка:-- старый господинъ, экономка и другой господинъ, другъ мистера Броунлоу, -- всѣ уѣхали вмѣстѣ.
   -- Тогда поѣзжайте домой, -- сказалъ мистеръ Лосбернъ кучеру:-- и не переставайте стегать лошадей, пока мы не выѣдемъ изъ этого проклятаго Лондона!
   -- А книготорговецъ, сэръ?-- возразилъ Оливеръ.-- Я знаю дорогу туда. Поѣдемъ къ нему, сэръ! Пожалуйста, поѣдемъ!
   -- Нѣтъ, бѣдный мальчикъ, на сегодня и такъ довольно разочарованій, -- отвѣтилъ докторъ.-- Совершенно довольно на насъ обоихъ. Если мы заѣдемъ къ книготорговцу, мы узнаемъ непремѣнно, что онъ или умеръ, или сжегъ свою лавку, или скрылся, неизвѣстно куда. Нѣтъ; ѣдемъ прямо домой!
   И, согласно волѣ доктора, они покатили домой.
   Это горькое разочарованіе доставило Оливеру немало огорченія и печали, даже среди его счастья. Онъ столько разъ въ теченіи своей болѣзни мечталъ о томъ, что скажутъ ему мистеръ Броунлоу и мистриссъ Бедуинъ, мечталъ какое это будетъ наслажденіе -- разсказать имъ, сколько длинныхъ дней и ночей онъ провелъ, вспоминая ихъ доброту и оплакивая свою жестокую разлуку съ ними. Надежда на то, что ему удастся разъяснить имъ все и сообщить, какъ его насильно увели, не покидала и одушевляла его во время его недавнихъ испытаній. Мысль, что они уѣхали такъ далеко, продолжая считать его обманщикомъ и воромъ -- что, можетъ быть, такъ и останется не опровергнутымъ до самой его смерти -- такая мысль почти превосходила все, что онъ въ состояніи былъ перенести.
   Однако, эта неудача ничуть не повліяла на отношеніе къ нему его друзей. Недѣли черезъ двѣ, когда началась чудная теплая погода, и каждое дерево, каждый цвѣтокъ стали распускать свои молодые листья и пышные цвѣты, начались приготовленія къ отъѣзду изъ Чертсея на нѣсколько мѣсяцевъ. Серебро, такъ сильно искушавшее корыстолюбіе Феджина, было послано на сохраненіе въ банкъ, и, оставивъ Джайльса и еще одного слугу сторожить домъ, друзья Оливера вмѣстѣ съ нимъ переѣхали въ коттеджъ, отстоявшій на нѣкоторомъ разстояніи въ дачной мѣстности.
   Кто можетъ описать удовольствіе и восхищеніе, душевную невозмутимость и нѣжное спокойствіе, ожидавшія больного мальчика среди благотворнаго воздуха, зеленыхъ холмовъ и густыхъ рощъ деревни! Кто сумѣетъ пересказать, какъ глубоко картины мира и безмятежности западаютъ въ души измученныхъ жителей тѣсныхъ и шумныхъ мѣстъ и какъ на ихъ истомленныхъ сердцахъ запечатлѣвается свѣжесть этихъ сценъ! Тѣ, кто жили въ тѣсныхъ и многолюдныхъ улицахъ, запятые непрерывнымъ трудомъ и никогда не искали перемѣны, для кого привычка дѣйствительно сдѣлалась второй натурой и они почти дорожатъ каждымъ кирпичемъ и камнемъ, изъ которыхъ воздвигнуты преграды ихъ ежедневнымъ прогулкамъ, -- даже и они, когда уже чувствовали надъ собою десницу смерти, проникались, бывало, жаждою увидѣть хоть вскользь лицо природы и, увезенные далеко отъ мѣстъ своихъ прежнихъ страданій и наслажденій, казалось, вдругъ переживали новую ступень бытія. Съ трудомъ выползая изо дня въ день на какую нибудь пригрѣваемую солнцемъ лужайку, они отдавались воспоминаніямъ, вызывавшимся въ нихъ видомъ неба, холмовъ и долинъ и серебрящейся воды -- и предвкушеніе небесной жизни смягчало ихъ быстрое увяданіе, и они такъ же мирно поникали въ свою могилу, какъ солнце, закатъ котораго они за немного часовъ передъ тѣмъ созерцали изъ окна своей уединенной комнаты. Воспоминанія, пробуждаемыя мирной сельской обстановкою, не относятся къ здѣшнему міру, къ его мыслямъ и надеждамъ. Ихъ кроткое вліяніе можетъ, правда, научить насъ сплетать свѣжія гирлянды для могилъ тѣхъ, кого мы любили, можетъ облагораживать наши мысли и прогонять прежнюю вражду и ненависть; но за всѣмъ этимъ таится, даже въ самой неглубокой душѣ, смутное и неопредѣленное сознаніе, что такія чувства когда-то очень давно насъ уже посѣщали, въ какое то далекое, далекое время -- и такое сознаніе порождаетъ высокія мысли о другихъ далекихъ будущихъ временахъ, и покоряетъ гордость и суетность.
   Мѣстность, куда они поѣхали, была очаровательна. Оливеръ, жившій раньше въ грязныхъ трущобахъ, среди гама и пьяныхъ криковъ, началъ, казалось, сызнова жить. Розы и каприфоліи окружали стѣны коттэджа, плющъ обвивалъ стволы деревьевъ, а цвѣты на клумбахъ наполняли воздухъ сладостнымъ ароматомъ. Неподалеку находилось небольшое кладбище, не загроможденное высокими, мрачными надгробными плитами, но усѣянное скромными земляными холмиками, которые были покрыты свѣжимъ дерномъ и мхомъ; подъ ними покоились деревенскіе старики. Оливеръ часто гулялъ здѣсь и, думая о жалкой могилѣ, гдѣ лежитъ его мать, присаживался иногда и, никѣмъ невидимый, рыдалъ. Но поднимая глаза къ раскинувшемуся надъ нимъ глубокому небу, онъ переставалъ представлять ее себѣ лежащей въ землѣ и плакалъ по ней, грустно, но безъ тяжести на сердцѣ.
   Это было счастливое время. Дни были безмятежные и ясные, а наступавшія ночи не приносили съ собой ни страха, ни заботъ, не угрожали ужасной тюрьмой и не окружали его преступными людьми; они навѣвали только пріятныя и счастливыя мысли. Каждое утро онъ ходилъ къ старому сѣдому господину, который жилъ вблизи церкви; онъ училъ его читать и писать и обращался съ нимъ съ такой добротой и такъ заботливо, что Оливеръ прилагалъ всѣ свои старанія, чтобы доставить ему удовольствіе своими успѣхами. Потомъ онъ гулялъ съ мистриссъ Мэйли и Розой и слушалъ, какъ онѣ разговариваютъ о книгахъ, или садился рядомъ съ ними гдѣ нибудь въ тѣни и внималъ молодой дѣвушкѣ, читавшей вслухъ, и готовъ былъ бы просидѣть такъ до тѣхъ поръ, пока не стемнѣетъ настолько, что нельзя уже разбирать буквы. Потомъ онъ готовилъ уроки къ слѣдующему дню, прилежно занимаясь въ своей комнаткѣ, выходившей окнами въ садъ; а когда медленно надвигался вечеръ, леди опять отправлялись на прогулку, и онъ шелъ тоже съ ними, съ удовольствіемъ прислушиваясь къ ихъ разговору.
   Какъ онъ былъ счастливъ, если имъ хотѣлось сорвать цвѣтокъ, за которымъ надо было взобраться на пригорокъ, или если онѣ что нибудь забывали, за чѣмъ онъ могъ сбѣгать домой! Эти порученія онъ исполнялъ съ чрезвычайнымъ проворствомъ. Когда становилось совсѣмъ темно, они возвращались домой и молодая дѣвушка садилась за піанино и играла какую нибудь пріятную мелодію или пѣла тихимъ и нѣжнымъ голосомъ одну изъ любимыхъ тетею старыхъ пѣсенъ. При этомъ не зажигали свѣчей, и Оливеръ садился у окна, слушая нѣжную музыку и весь отдавшись тихому восторгу.
   А когда наступало воскресенье, то какъ этотъ день проводился непохоже на то, къ чему онъ привыкъ раньше! И какой это былъ счастливый день, подобно всѣмъ остальнымъ днямъ этого счастливѣйшаго времени! Утромъ -- маленькая церковь, за окнами которой трепещутъ зеленые листья, снаружи поютъ птицы и напоенный сладкимъ ароматомъ воздухъ льется сквозь низенькій входъ, наполняя благоуханіемъ скромный храмъ. Бѣдный людъ бывалъ такъ чисто и опрятно одѣтъ, такъ благоговѣйно преклонялъ колѣни въ молитвѣ, что, казалось, посѣщеніе церкви для нихъ не тягостный домъ, а удовольствіе; и хотя пѣніе было грубовато, можетъ быть, но зато искренне и звучало мелодичнѣе (для слуха Оливера, но крайней мѣрѣ), чѣмъ какое либо слышанное имъ въ церкви прежде. Послѣ этого опять начинались прогулки, какъ обыкновенно, и посѣщенія чистыхъ домиковъ трудящагося люда. Вечеромъ Оливеръ прочитывалъ вслухъ главу или двѣ изъ Библіи, подготовившись къ этому за недѣлю и испытывая при исполненіи этой обязанности такую гордость и удовольствіе, какъ будто онъ самъ былъ священникомъ.
   Утромъ въ шесть часовъ Оливеръ уже былъ на ногахъ, отправлялся бродить по полямъ и опустошалъ лужайки вдоль и поперекъ, выискивая дикіе цвѣты для букетовъ, нагруженный которыми онъ возвращался домой. Затѣмъ надо было приложить немало заботъ и осмотрительности, чтобы наилучшимъ образомъ сочетать цвѣты для украшенія стола къ утреннему завтраку. Оливеръ не забывалъ принести для птицъ миссъ Мэйли и желтаго крестовника, которымъ онъ, изучивъ это дѣло подъ руководствомъ деревенскаго причетника, изящно украшалъ клѣтки. Принарядивъ такимъ образомъ птичекъ на цѣлый день, онъ обыкновенно отправлялся въ деревню выполнить какое нибудь небольшое порученіе благотворительнаго характеpa; если не это, то иногда случалось ему поиграть на лужайкѣ въ крикетъ или вообще находилось какое нибудь занятіе въ саду и среди цвѣтовъ, которымъ Оливеръ (изучая и эту науку у того же руководителя, который былъ садовникъ по спеціальности) охотно посвящалъ свое вниманіе. А когда наконецъ появлялась миссъ Роза, то онъ получалъ тысячи похвалъ за все, что сдѣлалъ.
   Такъ промчались три мѣсяца, которые и въ жизни самаго благословеннаго и окруженнаго довольствомъ смертнаго показались бы настоящимъ счастьемъ, а въ жизни Оливера и подавно были сплошнымъ блаженствомъ. При самомъ чистомъ и сердечномъ великодушіи, съ одной стороны, и самой искренней, горячей, глубоко прочувствованной благодарности -- съ другой. Нѣтъ ничего удивительнаго, что къ концу этого короткаго періода Оливеръ Твистъ совершенно свыкся съ старой дамой и ея племянницей, и что пылкая привязанность его молодого и тонко чувствовавшаго сердца находила отвѣтъ въ ихъ любви и въ ихъ гордости своимъ питомцемъ.
  

XXXIII. Глава, въ которой счастье Оливера и его друзей вдругъ омрачается.

   Быстро протекла весна и наступило лѣто. Если деревня и сначала была красива, то теперь она предстала въ полномъ блескѣ и пышности своего расцвѣта. Высокія деревья, стоявшія унылыми и оголенными въ болѣе ранніе мѣсяцы, одушевились теперь бодрой жизнью и силой и, простерши свои зеленыя вѣтви надъ высохшей землей, превратили открытыя и пустыя мѣста въ прелестные уголки, гдѣ была глубокая и пріятная тѣнь, и откуда такъ хорошо было созерцать залитую солнцемъ широкую даль. Земля облачилась въ свой ярко зеленый плащъ и разливала кругомъ опьяняющее благоуханіе. Это было самое лучшее и бодрое время года; все радовалось и благоденствовало.
   Въ маленькомъ коттэджѣ продолжалась та же тихая жизнь, и надъ его обитателями вѣяла та же веселая невозмутимость. Оливеръ сильно окрѣпъ и поздоровѣлъ, но здоровье или недугъ не оказывали вліянія на его теплыя чувства къ окружавшимъ его, какъ это часто бываетъ съ чувствами многихъ людей. Онъ былъ такимъ же кроткимъ, привязаннымъ, любящимъ существомъ, какъ тогда, когда страданіе и недугъ истощили его силы и когда онъ весь былъ въ зависимости отъ заботливости и вниманія со стороны ухаживавшихъ за нимъ.
   Въ одинъ очаровательный вечеръ они гуляли дольше обыкновеннаго, такъ какъ послѣ жаркаго дня свѣтилъ такой красиво сверкающій мѣсяцъ и такъ пріятно освежалъ легкій вѣтерокъ, что не хотѣлось уходить домой. Роза была очень весела, и они все шли впередъ, пока не зашли далеко за предѣлы обычныхъ прогулокъ, все время оживленно бесѣдуя. Мистриссъ Мэйли почувствовала усталость, и они медленно двинулись домой. Молодая дѣвушка по возвращеніи сбросила свою простенькую шляпу и, какъ обыкновенно, сѣла за піанино. Разсѣянно перебирая клавиши въ теченіи нѣсколькихъ минутъ, она сразу перешла къ тихой и торжественной аріи, и вдругъ мистриссъ Мэйли и Оливеръ услышали, что она плачетъ.
   -- Роза, дорогая моя!-- воскликнула старая дама.
   Роза не отвѣчала, но заиграла нѣсколько быстрѣе, какъ будто обращенныя къ ней слова пробудили ее отъ какихъ то мучительныхъ мыслей.
   -- Роза, сердце мое!-- сказала мистриссъ Мэйли, вскакивая съ мѣста и наклоняясь надъ ней.-- Что это? Ты вся въ слезахъ! Чѣмъ ты огорчена, дитя?
   -- Ничѣмъ, тетя, ничѣмъ, -- отвѣтила дѣвушка.-- Я не знаю, что это. Я не могу объяснить. Но я чувствую...
   -- Ты больна, дорогая?
   -- Нѣтъ, нѣтъ, я не больна!-- отвѣтила Роза и задрожала, какъ будто во время этихъ словъ ее охватилъ смертный холодъ.-- Мнѣ сейчасъ будетъ лучше. Пожалуйста, закройте окно.
   Оливеръ поспѣшно исполнилъ ея просьбу. Молодая дѣвушка, стараясь снова быть веселой, начала болѣе жизнерадостную мелодію; но ея пальцы безсильно остановились на клавишахъ. Закрывъ лицо руками, она упала на диванъ и дала волю слезамъ, которыхъ не могла уже остановить.
   -- Дитя мое!-- сказала старая дама, обнимая ее:-- я никогда не видѣла тебя такою.
   -- Я не хотѣла бы тревожить васъ, и надѣялась сдержать себя, -- отвѣтила Роза, -- но несмотря на всѣ усилія, мнѣ это не удалось. Я боюсь, что я, тетя, дѣйствительно больна.
   Да, она была больна. Когда принесли свѣчи, то оказалось, что за короткое время, протекшее послѣ ихъ возвращенія, ея румянецъ смѣнился мраморной блѣдностью. Ея лицо было попрежнему прекрасно, но выраженіе измѣнилось; у нея появился тревожный, блуждающій взглядъ, раньше совершенно чуждый ей. Черезъ минуту щеки ея залились густымъ румянцемъ, а зрачки ея синихъ глазъ дико расширились. Затѣмъ это исчезло, какъ тѣнь, бросаемая быстрой тучкой, и она снова стала мертвенно блѣдной.
   Оливеръ, съ безпокойствомъ посматривавшій на старую даму, замѣтилъ, что она встревожена этими болѣзненными проявленіями, и ея тревога передалась и ему. Но видя, что она старается скрыть это, онъ взялъ съ нея примѣръ и благодаря этому, когда Розу удалось убѣдитъ лечь спать, она была немного веселѣе и казалась даже болѣе здоровой, давъ имъ обѣщаніе, что она къ утру окончательно поправится.
   -- Я надѣюсь, -- сказалъ Оливеръ, когда мистриссъ Мэйли, провожавшая Розу, возвратилась:-- что нѣтъ ничего серьезнаго? Она нехорошо сегодня выглядитъ, но...
   Старая дама сдѣлала ему знакъ молчанія и, сѣвъ въ темномъ углу комнаты, нѣкоторое время не говорила ни слова. Наконецъ она произнесла съ трепетомъ въ голосѣ:
   -- Я надѣюсь на лучшее, Оливеръ. Я много лѣтъ была счастлива съ ней -- быть можетъ, слишкомъ счастлива. Но можетъ настать время, когда я должна буду ждать несчастья. Однако, я надѣюсь, что на этотъ разъ оно еще минуетъ.
   -- Что?-- спросилъ Оливеръ.
   -- Тяжелый ударъ, -- отвѣтила старая дама, -- утрата дорогой дѣвушки, которая такъ долго была моимъ утѣшеніемъ и счастьемъ.
   -- Axъ!.. Да помилуетъ насъ Господь!-- горячо воскликнулъ Оливеръ.
   -- Аминь, дитя мое!-- произнесла старая дама, ломая руки.
   -- Но неужели можно опасаться такого страшнаго исхода?-- спросилъ Оливеръ.-- Вѣдь два часа тому назадъ она была совсѣмъ здорова.
   -- Теперь она очень больна и, я увѣрена, что ея состояніе ухудшится. Роза, дорогая Роза! Что я буду дѣлать, потерявъ ее!
   Ея скорбь была такъ велика, что Оливеръ, подавивъ собственное волненіе, пытался успокоить ее и уговаривалъ ее призвать свое самообладаніе ради самой же молодой дѣвушки.
   -- Вспомните, сударыня, -- говорилъ Оливеръ сквозь слезы, невольно навертывавшіяся ему на глаза:-- ахъ, вспомните, какъ она молода и добра, и какъ она заботится объ удовольствіи и спокойствіи другихъ. Я увѣренъ... твердо, твердо увѣренъ... что ради васъ -- такой доброй тоже, и ради себя самой, и ради всѣхъ, кого она дѣлаетъ счастливыми -- она не умретъ. Небо не позволитъ ей умереть такой молодой.
   -- Полно, -- сказала мистриссъ Мэйли, положивъ руку на голову Оливера.-- Ты разсуждаешь, какъ дитя, милый мальчикъ. Но все таки, ты напомнилъ мнѣ мой домъ, который я на мгновеніе забыла, -- я надѣюсь, Оливеръ, что это мнѣ простительно, потому что я стара и видѣла на своемъ вѣку довольно болѣзней и смертей, чтобы знать, какъ мучительно утратить того, кого любишь. Я достаточно также испытала и для того, чтобы знать, что не всегда щадятся смертью самые молодые и самые лучшіе.-- Но это должно утѣшать насъ въ нашей скорби, такъ какъ небо правосудно, и кто дастъ намъ увѣренность, что есть другой міръ, болѣе свѣтозарный, чѣмъ здѣшній, и что переходъ туда совершается быстро. Господи, да сбудется воля Твоя! Я люблю эту дѣвушку, и Ты знаешь, какъ горячо!
   Оливеръ съ удивленіемъ слѣдилъ, какъ, произнеся эти слова, мистриссъ Мэйли какъ бы однимъ усиліемъ подавила свое горе и, выпрямившись, приняла спокойный и твердый видъ. Онъ еще болѣе изумлялся потомъ, видя, какъ длится ея непоколебимость и какъ при всѣхъ послѣдующихъ заботахъ и уходѣ за больной мистриссъ Мэйли мы на минуту не теряла своего присутствія духа и самообладанія, твердо и даже какъ бы радостно неся всѣ испытанія и обязанности. Но Оливеръ былъ еще слишкомъ юнъ, чтобы знать, что можетъ совершить сильная воля въ дни бѣдствій. Да и какъ было бы знать это ему, когда сами обладатели такой воли рѣдко знаютъ о ней?
   Наступила тревожная мочь. Утромъ оказалось, что предсказанія мистриссъ Мэйли вполнѣ оправдались. Роза переживала первые приступы сильной и опасной горячки.
   -- Мы должны быть дѣятельны, Оливеръ, а не предаваться безплодной скорби, -- сказала мистриссъ Мэйли, приложивъ палецъ къ губамъ и пристально смотря ему въ лицо.-- Надо, какъ можно скорѣе отправить это письмо къ мистеру Лосберну. Его надо отнести въ городокъ -- онъ отстоитъ не болѣе, какъ на четыре мили, если идти тропинкой черезъ поля, -- а оттуда отправить верхового гонца прямо въ Чертсей. Кто нибудь изъ служащихъ въ харчевнѣ вызовется это исполнить, и я хотѣла бы, чтобы ты собственными глазами убѣдился, когда онъ поѣдетъ. Я знаю, что тебѣ можно это довѣрить.
   Оливеръ не могъ произнести ни слова, но по его лицу было видно, что ему не терпится отправиться сейчасъ же.
   -- Вотъ другое письмо, -- сказала мистриссъ Мэйли задумчиво.-- Но я положительно не знаю, послать ли его сейчасъ или подождать, пока яснѣе обозначится ходъ болѣзни Розы. Я не хотѣла бы посылать его, разъ нѣтъ еще опасеній самаго худшаго.
   -- Оно тоже въ Чертсей, сударыня?-- спросилъ Оливеръ, сгоравшій отъ желанія скорѣй выполнить порученіе и протягивая трепещущую руку за письмомъ.
   -- Нѣтъ, -- отвѣтила старая дама, машинально вручая ему запечатанный конвертъ, на которомъ онъ прочелъ, что письмо адресовано эсквайру Гарри Мэйли, въ имѣніе какого то знатнаго лорда, но въ какой мѣстности, онъ не могъ разобрать.
   -- Такъ отправить его, сударыня?-- спросилъ Оливеръ.
   -- Нѣтъ, лучше не надо, -- отвѣтила мистриссъ Мэйли, взявъ письмо назадъ:-- я подожду до завтра.
   Съ этими словами она дала Оливеру свой кошелекъ и онъ, не задерживаясь больше, отправился въ путь самымъ поспѣшнымъ шагомъ, на какой онъ былъ способенъ.
   Быстро мчался онъ по полямъ и временами раздѣлявшимъ ихъ небольшимъ дорожкамъ; то онъ почти скрывался въ высокой ржи, росшей по обѣимъ сторонамъ, то вынырялъ на открытое поле, гдѣ трудились косари и складывали стоги сѣна. Онъ только раза два-три останавливался, чтобы перевести дыханіе, на нѣсколько секундъ, и пришелъ на базарную площадь маленькаго городка разгоряченный и покрытый пылью.
   Здѣсь онъ остановился и осмотрѣлся, ища глазами гостинницу. Онъ увидѣлъ бѣлое зданіе банка, красную пивоварню и желтую ратушу, а въ углу площади стоялъ большой домъ, всѣ деревянныя части котораго были выкрашены въ зеленое и на которомъ была вывѣска съ надписью "Георгъ". Къ этому дому онъ и поспѣшилъ, какъ только замѣтилъ его.
   Онъ обратился къ дремавшему у воротъ почтальону, который, выслушавъ его, направилъ его къ конюху, а этотъ, тоже подробно выслушавъ, направилъ его къ самому трактирщику -- высокому джентльмену въ синемъ галстукѣ, бѣлой шляпѣ, темныхъ панталонахъ и сапогахъ съ отворотами, -- который стоялъ у двери въ конюшню, прислонившись къ водокачкѣ и ковыряя въ зубахъ серебряной зубочисткой.
   Этотъ джентльменъ весьма степенно отправился за прилавокъ, чтобы составить счетъ, на что потребовалось немало времени; когда онъ былъ готовъ и погашенъ, предстояло осѣдлать лошадь и человѣку надо было одѣться -- на это ушло еще добрыхъ десять минутъ. Оливеръ между тѣмъ чувствовалъ такое нетерпѣніе и тревогу, что готовъ былъ бы самъ вскочить на лошадь и помчаться во весь опоръ до ближайшей станціи. Наконецъ, все было готово, пакетъ былъ переданъ гонцу съ усердными наставленіями и просьбами относительно его скорѣйшаго врученія, и всадникъ, давъ шпоры лошади, копыта которой звонко застучали по неровной мостовой базарной площади, вскорѣ былъ уже внѣ города и мчался галопомъ по большой дорогѣ.
   Убѣдившись, что за помощью послано и что время не потеряно, Оливеръ съ болѣе легкимъ сердцемъ выбѣжалъ изъ постоялаго двора. Повернувъ изъ воротъ, онъ нечаянно наткнулся на высокаго человѣка, закутаннаго въ плащъ и въ этотъ самый моментъ вышедшаго изъ двери гостинницы.
   -- А!..-- вскричалъ этотъ человѣкъ, вглядываясь въ Оливера и вдругъ отступивъ назадъ.-- Чортъ возьми, что это?
   -- Извините меня, сэръ, -- сказалъ Оливеръ:-- я торопился домой и не замѣтилъ, какъ вы вышли.
   -- Проклятіе!-- процѣдилъ неизвѣстный, не спуская съ мальчика своихъ большихъ черныхъ глазъ.-- Кто бы подумалъ!... Хоть разотри его въ порошокъ -- онъ опять выпрыгнетъ изъ каменнаго гроба, чтобы стать мнѣ поперекъ дороги!
   -- Я очень сожалѣю, -- пробормоталъ Оливеръ, смущенный дикимъ взглядомъ страннаго человѣка.-- Надѣюсь, я не ушибъ васъ?
   -- Да чтобъ ты сгнилъ!-- яростно проскрежеталъ тотъ сквозь стиснутые зубы.-- Если бы у меня хватило смѣлости сказать слово, я избавился бы отъ тебя въ одну ночь. Проклятіе на твою голову и черную чуму тебѣ въ сердце, дьяволенокъ! Что тебѣ здѣсь надо?
   Незнакомецъ потрясалъ кулакомъ, произнося эти несвязныя слова. Онъ подошелъ къ Оливеру, какъ бы намѣреваясь ударить его, но вдругъ рухнулъ на землю, корчась въ припадкѣ и испуская изо рта пѣну.
   Оливеръ одно мгновеніе смотрѣлъ на корчи сумасшедшаго, за котораго онъ принималъ этого человѣка, а затѣмъ побѣжалъ въ домъ за помощью. Подождавъ, пока его унесли въ гостинницу, онъ направился домой, торопясь изо всѣхъ силъ, чтобы наверстать потерянное время, и съ немалымъ удивленіемъ и нѣкоторымъ страхомъ раздумывая о странномъ поведеніи незнакомца.
   Однако это приключеніе было имъ вскорѣ забыто, такъ какъ, когда онъ вернулся въ коттэджъ, то тамъ оказалось вдоволь работы, чтобы вытѣснить всѣ размышленія о себѣ.
   Роза Мэйли чувствовала себя хуже и хуже; къ полуночи она начала бредить. Мѣстный врачъ все время находился при ней. Какъ только онъ повидалъ больную, то отвелъ мистриссъ Мэйли въ сторону и сообщилъ, что болѣзнь чрезвычайно тревожнаго свойства.-- "Честное слово", -- сказалъ онъ, -- "если она выживетъ, то это будетъ почти чудо".
   Какъ часто въ теченіи этой ночи Оливеръ вскакивалъ съ постели и, осторожно поднявшись по лѣстницѣ, прислушивался къ малѣйшему шуму въ комнатѣ больной! Какъ часто его охватывала дрожь и лобъ его покрывался холоднымъ потомъ, когда внезапная бѣготня заставляла его опасаться, что случилось именно то, о чемъ страшно было и подумать! И что такое была горячность его прежнихъ молитвъ въ сравненіи съ жаромъ его теперешнихъ отчаянныхъ и страстныхъ моленій о сохраненіи жизни и здоровья нѣжнаго юнаго существа, готоваго упасть въ мрачную разверстую могилу!
   Ахъ! Что сравнится съ неизвѣстностью, съ страшной, мучительной неизвѣстностью, когда приходится праздно стоять въ сторонѣ, между тѣмъ какъ жизнь, горячо нами любимая, колеблется на вѣсахъ! Что сравнится съ пыткой тѣхъ думъ, что навязываются сами собой, и заставляютъ сердце мучительно биться, и стѣсняютъ дыханіе подъ властью вызываемыхъ ими образовъ; что сравнится съ безысходно тоскливой потребностью что нибудь сдѣлать для облегченія страданія, для уменьшенія опасности, съ которой мы безсильны бороться, -- или съ упадкомъ настроенія и угнетеніемъ души при печальномъ сознаніи нашей безпомощности;-- какія терзанія могутъ сравниться съ этими, какія размышленія или усилія воли могутъ смягчить ихъ!
   Настало утро. Маленькій коттэджъ былъ тихъ и казался пустыннымъ. Разговаривали шепотомъ. У входа появлялись озабоченныя лица; женщины и дѣти отходили въ слезахъ. Въ теченіи всего длиннаго дня и долго послѣ того, какъ стемнѣло, Оливеръ тихо гулялъ по саду взадъ и впередъ, поминутно подымая глаза къ комнатѣ больной и содрагаясь при видѣ темнаго окна -- такого темнаго, какъ будто тамъ лежала смерть. Поздно вечеромъ пріѣхалъ мистеръ Лосбернъ.
   -- Какъ тяжело, -- говорилъ добрый докторъ.-- Такая молодая, такъ всѣми любимая!... Но надежды очень мало!...
   Новое утро. Солнце ярко свѣтило -- такъ ярко, какъ будто оно не видѣло скорби и заботъ, и среди полнаго разцвѣта каждаго листа и цвѣтка, среди жизни, здоровья и звуковъ и зрѣлищъ радости, прекрасный юный ангелъ лежалъ и быстро таялъ. Оливеръ пробрался на старое кладбище и, сѣвъ на одинъ изъ зеленыхъ холмиковъ, плакалъ и молился о ней среди тишины.
   Столько было мира и красоты вокругъ, столько блеска и радости въ залитомъ солнцемъ ландшафтѣ, такая слышалась веселая музыка въ пѣсняхъ лѣтнихъ птицъ, столько вольности было въ быстромъ полетѣ высоко несущихся грачей, столько было во всемъ жизни и веселья, что когда мальчикъ поднялъ заплаканные глаза и осмотрѣлся вокругъ, то ему пришла невольная мысль, что это не время для смерти, что не можетъ Роза умереть, когда низшія существа такъ радуются и что для рытья могилъ существуетъ зима, но не солнечное сіяніе. Онъ готовъ былъ думать, что и саваны предназначены только тѣмъ, что старъ и въ морщинахъ, и что никогда это страшное облаченіе не покрываетъ юныхъ и прекрасныхъ формъ.
   Ударъ въ церковный колоколъ прервалъ эти дѣтскія размышленія. Вотъ опять! и еще! Это былъ погребальный звонъ. Кучка провожавшихъ поселянъ вошла въ ворота кладбища; у нихъ были приколоты бѣлые бантики, потому что покойникъ былъ молодъ. Съ обнаженными головами они стояли у могилы, и среди нихъ была мать, бывшая мать... А солнце свѣтило ярко и пташки пѣли.
   Оливеръ пошелъ домой, вспоминая о добротѣ, которую оказывала ему молодая дѣвушка, и думая, какъ хорошо было бы, если бы опять вернулось то время, и онъ могъ бы непрерывно доказывать ей свою благодарность и преданность. Онъ не имѣлъ причины упрекнуть себя въ небреженіи или невниманіи, такъ какъ онъ никогда не упускалъ случая проявить свою безотчетную привязанность къ ней, и однако-же теперь вспоминались ему сотни мелкихъ случаевъ, въ которыхъ, казалось ему, онъ могъ бы выказать больше рвенія и серьезнаго старанія. Мы должны относиться къ окружающимъ съ возможно большимъ вниманіемъ, такъ какъ каждая смерть оставляетъ въ маленькомъ кругу близкихъ мысли о столь многомъ упущенномъ и столь маломъ сдѣланномъ, о столь многомъ забытомъ и о еще большемъ, что можно было бы исправить! Ни о чемъ не приходится такъ глубоко сожалѣть, какъ о томъ, что уже непоправимо; если мы хотимъ избавить себя отъ пытки такого сожалѣнія, то должны вспомнить объ этомъ, пока не поздно.
   Когда онъ пришелъ домой, мистриссъ Мэйли сидѣла въ маленькой гостиной. При видѣ ея сердце Оливера упало, такъ какъ она ни разу не покидала еще постели своей племянницы, и онъ не рѣшался подумать, какая перемѣна заставила ее отойти. Она сказала ему, что Роза впала въ глубокій сонъ, отъ котораго она очнется либо, чтобы вернуться къ здоровью и жизни, либо, чтобы распроститься съ ними и умереть.
   Они сидѣли, прислушиваясь и боясь говорить, въ теченіи нѣсколькихъ часовъ. Нетронутый обѣдъ былъ убранъ; взглядомъ, говорившимъ, что ихъ мысли летаютъ далеко, они смотрѣли, какъ солнце опускалось все ниже и ниже и какъ оно наконецъ разлило по небосводу и по землѣ тѣ сверкающія краски, которыя возвѣщаютъ его закатъ. Ихъ жадный слухъ уловилъ звукъ приближающихся шаговъ. Они оба неудержимо кинулись къ двери, когда вошелъ мистеръ Лосбернъ.
   -- Что съ Розой?-- вскричала старая дама.-- Скажите мнѣ сразу! Я могу вынести все, только не неизвѣстность! Ахъ, говорите, ради Неба!
   -- Успокойтесь, -- сказалъ докторъ, поддерживая ее:-- пожалуйста, не волнуйтесь, сударыня.
   -- Пустите меня къ ней, ради Бога! Дорогая дѣвочка! Она умерла! Она кончается!
   -- Нѣтъ!-- горячо воскликнулъ докторъ.-- Какъ несомнѣнны доброта и милосердіе Всевышняго, такъ вѣрно и то, что она будетъ жить, много лѣтъ еще доставляя намъ радость!
   Старая дама упала на колѣни и хотѣла молитвенно сложить руки, но бодрость, такъ долго поддерживавшая ее, полетѣла къ небесамъ вмѣстѣ съ ея благодареніемъ, и она лишилась чувствъ.
  

XXXIV. Глава, въ которой на сцену появляется одинъ молодой джентльменъ, а также описывается новое приключеніе Оливера.

   Это было почти чрезмѣрное счастье. Радостная вѣсть ошеломила Оливера. Онъ не могъ ни плакать, ни говорить, ни отдыхать. Едва понимая происходящее вокругъ, онъ долго блуждалъ по полямъ среди тихаго вечерняго воздуха и наконецъ нашелъ себѣ облегченіе въ потокѣ вдругъ хлынувшихъ слезъ; тутъ въ немъ сразу пробудилось сознаніе радостной перемѣны и того невыносимо тоскливаго бремени, которое свалилось у него съ сердца.
   Вечеръ уже быстро надвигался, когда онъ возвращался домой, нагруженный цвѣтами, которые онъ собиралъ на этотъ разъ съ особымъ тщаніемъ для украшенія комнаты Розы. Быстро шагая по дорогѣ, онъ услышалъ позади себя шумъ быстро мчавшейся коляски. Оглянувшись, онъ увидѣлъ почтовую карету, ѣхавшую во весь опоръ. Такъ какъ дорога была узкая, а лошади скакали галопомъ, то Оливеръ прислонился къ оградѣ, ожидая, пока карета не проѣдетъ.
   Когда она промелькнула мимо него, онъ успѣлъ увидѣть человѣка въ бѣломъ ночномъ колпакѣ, лицо котораго показалось ему знакомымъ, хотя онъ не могъ разглядѣть, кто это. Черезъ двѣ секунды ночной колпакъ высунулся изъ окна кареты и громкій голосъ закричалъ кучеру остановиться, что тотъ и исполнилъ, сейчасъ же натянувъ возжи. Затѣмъ опять показался ночной колпакъ и тотъ же голосъ назвалъ Оливера по имени.
   -- Сюда!-- кричалъ голосъ.-- Оливеръ, что новаго? Миссъ Роза? Мистеръ О-оливеръ!
   -- Это вы, Джайльсъ?-- и Оливеръ подбѣжалъ къ дверцѣ кареты.
   Джайльсъ опять выставилъ свой ночной колпакъ, готовясь отвѣтить, но вдругъ былъ отстраненъ молодымъ джентльменомъ, который занималъ другой уголъ кареты и съ живостью спросилъ:-- "Какія новости?"
   -- Одно слово!-- крикнулъ онъ:-- лучше или хуже?
   -- Лучше, гораздо лучше!-- поспѣшилъ отвѣтить Оливеръ.
   -- Благодареніе небу! -- вскричалъ джентльменъ.-- Ты увѣренъ?
   -- Совершенно увѣренъ, сэръ, -- отвѣтилъ Оливеръ.-- Перемѣна наступила только нѣсколько часовъ назадъ, и мистеръ Лосбернъ сказалъ, что всякая опасность миновала.
   Джентльменъ не сказалъ ничего, но, отворивъ дверцу, выпрыгнулъ и отвелъ Оливера въ сторону.
   -- Ты вполнѣ увѣренъ? Не могъ ли ты ошибиться, милый мальчикъ?-- спросилъ онъ съ дрожью въ голосѣ.-- Не обманывай меня несбыточными надеждами.
   -- Ни за что на свѣтѣ я не сталъ бы этого дѣлать, сэръ, -- отвѣтилъ Оливеръ.-- Вы можете вѣрить мнѣ. Мистеръ Лосбернъ сказалъ, что она будетъ жить, много лѣтъ еще доставляя намъ счастье. Я самъ слышалъ его слова.
   Слезы навернулись на глаза Оливера, когда онъ вспомнилъ сцену, давшую начало столь великому счастью. Джентльменъ отвернулся и оставался нѣкоторое время безмолвнымъ. Оливеръ услышалъ сдержанныя рыданія, но боялся прервать ихъ какимъ нибудь словомъ -- потому что догадывался, каковы были его чувства, -- и стоялъ въ сторонѣ, дѣлая видъ, что поглощенъ своимъ букетомъ.
   Между тѣмъ мистеръ Джайльсъ въ своемъ бѣломъ ночномъ колпакѣ сидѣлъ на подножкѣ кареты, уткнувшись локтями въ колѣни и вытирая глаза синимъ носовымъ платкомъ съ бѣлыми крапинками. Что честный малый былъ непритворно взволнованъ, видно было по его краснымъ глазамъ, которыми онъ взглянулъ на молодого господина, когда тотъ позвалъ его.
   -- Я думаю, Джайльсъ, что вамъ будетъ лучше всего отправиться дальше въ каретѣ, -- сказалъ онъ:-- а я предпочту пройтись пѣшкомъ. Вы можете предупредить мамашу, что я сейчасъ буду.
   -- Прошу извинить меня, мистеръ Гарри, -- отвѣтилъ Джайльсъ, наводя платкомъ послѣдній лоскъ на свое пришедшее въ безпорядокъ лицо.-- Но если бы вы послали почтальона сказать это, то премного меня бы уважили. Не хорошо, если служанки увидятъ меня въ такомъ состояніи.-- Я тогда потеряю всякое вліяніе и уваженіе.
   -- Хорошо, -- сказалъ Гарри Мэйли съ улыбкой:-- дѣлайте, какъ хотите. Только сначала перемѣните этотъ ночной колпакъ на болѣе подходящій уборъ, иначе насъ примутъ за умалишенныхъ.
   Мистеръ Джайльсъ, вспомнивъ о своемъ надлежащемъ нарядѣ, сбросилъ ночной колпакъ и замѣнилъ его шляпой благонравнаго и степеннаго фасона, которую онъ вынулъ изъ кареты. Затѣмъ почтальонъ покатилъ дальше, а Джайльсъ, мистеръ Мэйли и Оливеръ неторопливо двинулись вслѣдъ.
   Во время пути Оливеръ съ большимъ интересомъ и любопытствомъ посматривалъ на пріѣзжаго джентльмена. Ему на видъ было лѣтъ двадцать пять; онъ былъ невысокаго роста, съ открытымъ и красивымъ лицомъ и непринужденными, располагающими въ свою пользу манерами. Несмотря на разницу въ возрастѣ, онъ такъ сильно походилъ на старую даму, что Оливеру не трудно было бы догадаться объ ихъ родствѣ, даже если бы онъ не слышалъ, какъ молодой человѣкъ назвалъ ее своей матерью.
   Мистриссъ Мэйли съ нетерпѣніемъ ждала сына. Встрѣча была трогательна съ обѣихъ сторонъ.
   -- Мама!-- прошепталъ молодой человѣкъ:-- отчего вы не написали мнѣ раньше?
   -- Я написала письмо, но раздумала посылать его, пока не услышу, что скажетъ мистеръ Лосбернъ.
   -- Но зачѣмъ, -- возразилъ онъ:-- зачѣмъ было рисковать допустить то, что едва не случилось? Если бы Роза... я не рѣшаюсь даже произнести этого -- если бы болѣзнь получила иной исходъ, вамъ вѣчно пришлось бы упрекать себя! Я никогда не былъ бы счастливъ опять!
   -- Если бы это случилось, Гарри, -- сказала мистриссъ Мэйли:-- то, я боюсь, счастье твое все равно было бы потрясено и твое прибытіе днемъ раньше или позже очень, очень мало значило бы.
   -- А что удивительнаго, если бы это было такъ, мамаша?-- возразилъ молодой человѣкъ.-- Впрочемъ, почему я говорю если! Это такъ и есть на самомъ дѣлѣ, и вы хорошо знаете мои чувства.
   -- Я знаю, что она заслуживаетъ самой лучшей и чистой любви, какую можетъ питать сердце мужчины, -- сказала мистриссъ Мэйли.-- Я знаю, что преданность и любвеобиліе ея натуры требуютъ не простого отзвука, но глубокаго и продолжительнаго. Если бы я не чувствовала этого и не знала бы кромѣ того, что перемѣна склонности въ любимомъ человѣкѣ разобьетъ ея сердце, я не видѣла бы такой трудности въ своей задачѣ, и въ моей груди не совершалось бы такой борьбы передъ принятіемъ рѣшенія, которое представляется мнѣ моимъ долгомъ.
   -- Это жестоко, мамаша, -- сказалъ Гарри.-- Вы считаете меня еще за мальчика, не знающаго своего сердца и не умѣющаго распознать свои душевные порывы?
   -- Я думаю, дорогой мой сынъ, -- возразила мистриссъ Мэйли, положивъ руку ему на плечо:-- что молодости свойственны многіе великодушные порывы, которые не длятся долго, и нѣкоторые изъ нихъ, будучи удовлетворены, становятся тѣмъ мимолетнѣе. Но въ особенности я убѣждена, -- продолжала она, пристально смотря въ лицо сыну:-- что если увлекающійся пылкій и честолюбивый человѣкъ женится на дѣвушкѣ, носящей на своемъ имени пятно, которое, хотя возникло и не по ея винѣ, но холодными и безсердечными людьми можетъ быть поставлено въ упрекъ ихъ дѣтямъ, и, по мѣрѣ его успѣховъ въ свѣтѣ напоминаніе о немъ будетъ бросаемо ему въ лицо, вызывая злорадныя улыбки, -- то, какъ бы онъ ни былъ по природѣ своей великодушенъ и добръ, онъ когда нибудь можетъ раскаяться, что вступилъ въ молодости въ подобную связь. А она будетъ страдать, догадываясь о его сомнѣніяхъ.
   -- Мама! -- нетерпѣливо сказалъ молодой человѣкъ:-- это было бы себялюбивое животное, недостойное называться мужчиною и недостойное той жены, которую вы описали.
   -- Теперь ты такъ думаешь, Гарри.
   -- И всегда буду такъ думать! Та душевная пытка, которую я перенесъ въ теченіи послѣднихъ двухъ дней, вынуждаетъ меня къ признанію въ страсти, которая, вы знаете, возникла не вчера я не является простымъ увлеченіемъ. Мое сердце привязано къ Розѣ -- дорогой, нѣжной дѣвушкѣ!-- привязано такъ нераздѣльно, какъ когда либо сердце мужчины привязывалось къ женщинѣ. Она предметъ всѣхъ моихъ мыслей, плановъ, надеждъ въ жизни, и если вы препятствуете мнѣ въ этомъ важномъ шагѣ, то вы бросаете на вѣтеръ мое спокойствіе и счастье. Мамаша, вспомните лучше объ этомъ и не пренебрегайте нашимъ счастьемъ, о которомъ вы, повидимому, такъ мало думаете.
   -- Гарри, -- сказала мистриссъ Мэйли:-- потому-то, что я много думала о горячихъ и впечатлительныхъ сердцахъ, я хочу уберечь ихъ отъ страданій. Но мы уже говорили объ этомъ много и даже болѣе, чѣмъ много.
   -- Тогда предоставьте рѣшеніе Розѣ, -- предложилъ Гарри.-- Вы не будете ей внушать своихъ преувеличенныхъ опасеній и класть препятствія на моемъ пути?
   -- Нѣтъ, но я хотѣла бы, чтобы ты подумалъ...
   -- Подумалъ!-- нетерпѣливо вскричалъ Гарри.-- Мама, я думалъ уже много лѣтъ. Я не переставалъ думать съ тѣхъ поръ, какъ сталъ способенъ къ серьезнымъ размышленіямъ. Мои чувства остаются и всегда останутся неизмѣнными. И къ чему мучить себя, задерживая ихъ, какая польза будетъ отъ этого? Нѣтъ! Прежде чѣмъ я уѣду отсюда, Роза должна меня выслушать.
   -- Хорошо, -- сказала мистриссъ Мэйли.
   -- Въ вашемъ тонѣ словно заключается предположеніе, что она выслушаетъ меня холодно.
   -- Не холодно, -- возразила старая дама:-- далеко нѣтъ.
   -- Такъ какъ же? Она не питаетъ чувствъ къ кому нибудь другому?
   -- Нѣтъ, мнѣ кажется, что ты уже вполнѣ овладѣлъ ея сердцемъ. Но вотъ что я хотѣла сказать, -- продолжала старая дама, останавливая сына, который собирался снова говорить:-- прежде чѣмъ сдѣлать рѣшающій шагъ, прежде чѣмъ позволить своимъ надеждамъ взлетѣть до наивысшаго предѣла, подумай, дорогой, о прошломъ Розы, разсуди, какое вліяніе на ея рѣшеніе можетъ оказать сознаніе своего сомнительнаго рожденія. Вѣдь она такъ предана намъ всею силою своей благородной души, и готовность на самопожертвованіе, какъ въ мелкихъ, такъ и въ великихъ случаяхъ жизни, составляетъ одну изъ чертъ ея характера.
   -- На что вы намекаете?-- спросилъ молодой человѣкъ.
   -- Это я предоставляю тебѣ отгадать. Я должна идти назадъ къ ней. Благослови тебя Богъ!
   -- Я увижусь еще съ вами сегодня вечеромъ?
   -- Да, мимоходомъ, когда я оставлю Розу.
   -- Вы ей скажете, что я здѣсь?
   -- Конечно.
   -- И скажете, какъ я тревожился, и какъ я мечтаю увидѣть ее? Хорошо, мама?
   -- Хорошо, я скажу ей это, -- отвѣтила старая дама и, съ любовью пожавъ руку сыну, поспѣшила наверхъ.
   Мистеръ Лосбернъ и Оливеръ во время этого разговора оставались на другомъ концѣ комнаты. Теперь докторъ протянулъ руку молодому человѣку, и они обмѣнялись сердечными привѣтствіями. Затѣмъ мистеръ Лосбернъ, въ отвѣтъ на разспросы Гарри, далъ полный отчетъ о положеніи паціентки, который оказался вполнѣ утѣшительнымъ и соотвѣтствовавшимъ сообщенію Оливера, и къ которому мистеръ Джайльсъ, для вида возившійся съ багажомъ, жадно прислушивался.
   -- Не подстрѣлили вы чего нибудь особеннаго за послѣднее время, Джайльсъ?-- спросилъ докторъ.
   -- Ничего особеннаго, сэръ, -- отвѣтилъ Джайльсъ, густо покраснѣвъ.
   -- Не поймали никакихъ воровъ, не уличили никакихъ громилъ?
   -- Никакъ нѣтъ, сэръ, -- произнесъ мистеръ Джайльсъ съ большимъ достоинствомъ.
   -- Жаль, -- сказалъ докторъ:-- потому что у васъ это выходитъ удивительно мастерски. Ну, а какъ Бриттльсъ?
   -- Мальчикъ чувствуетъ себя отлично, сэръ -- отвѣтилъ мистеръ Джайльсъ, къ которому вернулся обычный покровительственный тонъ:-- и посылаетъ вамъ свой почтительнѣйшій привѣтъ.
   -- Прекрасно, -- продолжалъ докторъ.-- А кстати, увидѣвъ васъ, мистеръ Джайльсъ, я вспомнилъ, что наканунѣ того дня, когда меня такъ поспѣшно вызвали, мнѣ пришлось исполнить, по просьбѣ вашей доброй барыни, одно порученіе въ вашу пользу. Отойдемте на минуту въ сторонку.
   Мистеръ Джайльсъ величественно и съ нѣкоторымъ удивленіемъ отошелъ въ уголъ, гдѣ удостоился чести разговора шепотомъ съ докторомъ. По окончаніи этого короткаго совѣщанія онъ отвѣсилъ рядъ поклоновъ и удалился съ особенной величавостью. Тайна этой конференціи была скоро сообщена обществу, находившемуся на кухнѣ, Мистеръ Джайльсъ торжественно прослѣдовалъ туда и, потребовавъ кружку эля, тономъ глубокаго и внушительнаго величія возвѣстилъ, что его госпожѣ благоугодно было, во уваженіе его доблести, проявленной имъ при нападеніи громилъ, помѣстить для его исключительнаго пользованія сумму въ двадцать пять фунтовъ стерлинговъ въ мѣстный банкъ. Услышавъ это, служанки подняли къ небу глаза и руки и высказали предположеніе, что теперь мистеръ Джайльсъ станетъ совсѣмъ гордымъ. На что мистеръ Джайльсъ, выпятивъ свое жабо, отвѣтилъ:-- "нѣтъ, нѣтъ"! Если онѣ замѣтили, что онъ высокомѣренъ съ своими подчиненными, то пожалуйста пусть онѣ заявятъ ему это. Затѣмъ онъ добавилъ еще нѣсколько замѣчаній, не менѣе ярко свидѣтельствовавшихъ о его скромности, и принятыхъ съ неменьшимъ удовольствіемъ и одобреніемъ; причемъ эти замѣчанія были такъ же оригинальны и цѣлесообразны, какъ вообще изреченія великихъ людей.
   Наверху въ теченіи остальной части вечера царило веселье. Докторъ былъ въ хорошемъ настроеніи, и, какъ ни былъ Гарри Мэйли утомленъ и задумчивъ сначала, но и онъ не устоялъ противъ благодушія почтеннаго джентльмена, которое проявлялось въ разнообразныхъ разсказахъ изъ практики и въ невинныхъ шуткахъ, казавшихся Оливеру самымъ забавнымъ изъ всего, что онъ когда либо слышалъ, и заставлявшихъ его хохотать въ соотвѣтственной степени, къ очевидному удовольствію доктора, который самъ смѣялся неудержимо, заражая веселостью и Гарри. Такимъ образомъ они составили самую пріятную компанію, какая могла образоваться при данныхъ обстоятельствахъ, и было уже поздно, когда они съ благодарностью и радостью на сердцѣ ушли, чтобы предаться покою, въ которомъ такъ нуждались послѣ недавно пережитыхъ сомнѣній и тревогъ.
   На другое утро Оливеръ проснулся съ легкостью на душѣ и предался своимъ раннимъ заботамъ съ большей надеждой и удовольствіемъ, чѣмъ когда либо раньше. Пѣвчія птички опять были повѣшены на старыя мѣста, и самые нѣжные полевые цвѣты, какіе можно было найти, снова были собраны для того, чтобы увеселять взоры Розы своей красотой. Дымка печали, которую въ послѣдніе дни встревоженный мальчикъ видѣлъ на всемъ, самомъ для него дорогомъ, разсѣялось словно по волшебству. Брызги росы словно бы ярче сверкали на зеленой листвѣ, среди которой мелодичнѣе шуршалъ вѣтерокъ, а небо было ярче и прозрачнѣе. Состояніе нашихъ думъ вліяетъ даже на внѣшность предметовъ, Тѣ, кто созерцая природу и своихъ ближнихъ кричатъ, что все мрачно и пасмурно, правы; только темныя краски являются отраженіемъ ихъ собственныхъ сердецъ и глазъ. Настоящіе же цвѣта нѣжны, но требуютъ болѣе яснаго зрѣнія.
   Надо замѣтить, что отнынѣ Оливеръ совершалъ свои утреннія экскурсіи не одинъ. Съ перваго же утра Гарри Мэйли, повстрѣчавъ Оливера, нагруженнаго цвѣтами, почувствовалъ такую страсть къ цвѣтамъ и обнаружилъ столько вкуса, подбирая ихъ въ букеты, что оставилъ своего юнаго товарища далеко позади. Зато Оливеръ зналъ, гдѣ лучшіе цвѣты найти. Каждое утро они бродили по окрестностямъ, принося домой прелестнѣйшіе букеты. Окно молодой дѣвушки было теперь открыто. Ей нравилось, когда къ ней въ комнату вливался богатый потокъ лѣтняго воздуха и приносилъ ей бодрость и свѣжесть. За переплетомъ окна всегда стоялъ въ водѣ отдѣльный маленькій букетикъ; Оливеръ замѣтилъ, что эти завядшіе цвѣты не выбрасываются, хотя каждое утро въ вазочкѣ перемѣняется вода, и что всякій разъ, когда докторъ появлялся въ саду, онъ обязательно взглядывалъ на этотъ уголокъ подоконника и, многозначительно кивалъ въ головой, продолжалъ свою утреннюю прогулку. Такъ летѣлъ день за днемъ. Роза быстро выздоравливала.
   Оливеру не приходилось скучать, хотя молодая дѣвушка не покидала комнаты и вечернія прогулки не возобновились еще; развѣ только иногда выходила немного пройтись съ нимъ мистриссъ Мэйли. Онъ съ удвоеннымъ усердіемъ предавался занятіямъ у сѣдого господина и учился такъ прилежно, что даже самъ удивлялся своимъ быстрымъ успѣхамъ. Какъ разъ во время этихъ занятій случилось нѣчто такое, что сильно его испугало и встревожило.
   Маленькая комната, въ которой онъ занимался своими уроками, была въ нижнемъ этажѣ въ задней части дома. Это была настоящая дачная комнатка съ рѣшетчатымъ переплетомъ окна; кругомъ росли жасминъ и жимолость, вѣтви которыхъ тянулись по оконницѣ, наполняя комнату сладкимъ ароматомъ. Окно выходило въ садъ, сообщавшійся калиткою съ небольшимъ пастбищемъ, а дальше находились красивый лугъ и лѣсъ. Въ этомъ направленіи по близости не было видно никакихъ построекъ, и открывавшійся взору ландшафтъ широко раскидывался во всѣ стороны.
   Былъ чудный вечеръ и первыя тѣни сумерекъ начинали ложиться на землю, когда Оливеръ сидѣлъ надъ своими книгами. Онъ внимательно читалъ въ теченіи нѣкотораго времени, но такъ какъ день былъ необычайно длинный и онъ вдобавокъ немало занимался передъ тѣмъ, то для авторовъ, кто бы они ни были, нѣтъ ничего обиднаго въ томъ, что мало по малу онъ заснулъ.
   На насъ находитъ иногда особаго рода дремота, которая, сковывая тѣло, не лишаетъ нашъ умъ сознанія окружающихъ предметовъ и позволяетъ ему свободно блуждать кругомъ. Такое состояніе постольку лишь является сномъ, поскольку сномъ можно назвать отягчающую слабость, онѣмѣніе силъ и полную неспособность контролировать наши мысли и движенія; и въ то же время мы сознаемъ все, что происходитъ вокругъ, и если мы видимъ сонъ, то слова, дѣйствительно произносимыя, и звуки, дѣйствительно существующіе въ подобный моментъ, съ удивительной быстротой приспособляются къ нашему сновидѣнію, пока дѣйствительность и воображеніе не образуютъ такого страннаго сплѣтенія, что потомъ бываетъ почти невозможно раздѣлить ихъ. Не это еще не самое поразительное свойство подобнаго состоянія. Несомнѣненъ фактъ, что, хотя наши чувства осязанія и зрѣнія временно умираютъ, однако наши дремлющія мысли и представляющіяся намъ видѣнія находятся подъ вліяніемъ -- и при томъ подъ вещественнымъ вліяніемъ -- безмолвнаго присутствія, какого нибудь внѣшняго предмета, который быть можетъ не былъ около насъ, когда мы сомкнули глаза и близость котораго мы не воспріятели бодрствующимъ сознаніемъ.
   Оливерь очень хорошо зналъ, что онъ находится въ своей маленькой комнатѣ, что его книги лежатъ передъ нимъ на столѣ, что благоуханный вѣтерокъ блуждаетъ среди вьющихся растеній за окномъ. И въ то же время онъ спалъ. Вдругъ сцена перемѣнилась. Воздухъ сдѣлался душнымъ и спертымъ и его обожгла ужасная мысль, что онъ опять въ домѣ еврея. Вотъ въ своемъ обычномъ углу сидитъ отвратительный старикъ и, указывая на него, шепчетъ другому человѣку, сидящему рядомъ съ нимъ, и лица котораго ему не видно:
   -- Тише, другъ мой!-- будто бы произноситъ еврей:-- это онъ, я въ этомъ теперь увѣренъ. Уйдемъ!
   -- Э!-- послышался Оливеру голосъ другого:-- вы думаете, я бы его не узналъ? Да если бы толпа дьяволовъ точь въ точь приняла его образъ, а онъ стоялъ бы среди нихъ, въ немъ есть что-то такое, что я сразу распозналъ бы его. Если бы вы закопали его на пятьдесятъ футовъ подъ землей и провели бы меня надъ могилой, я думаю, мнѣ удалось бы узнать, что онъ на этомъ мѣстѣ похороненъ, не будь тамъ никакого знака!
   Въ этихъ словахъ звучало столько страшной ненависти, что Оливеръ, испуганный, проснулся и вскочилъ.
   Боже! что заставило его кровь подступить къ сердцу, что лишило его голоса и власти движенія? Тамъ... тамъ... у самаго окна... какъ разъ передъ нимъ... такъ близко, что онъ могъ бы достать рукой, стоялъ еврей, смотрѣвшій въ комнату и встрѣтившійся взглядомъ съ нимъ! А рядомъ съ евреемъ, нахмуренный и блѣдный отъ ярости или страха, или отъ того и другого, былъ тотъ самый человѣкъ, съ которымъ онъ встрѣтился у трактира!
   То было мгновеніе, быстрый какъ молнія проблескъ. И вслѣдъ затѣмъ они оба исчезли. Но они узнали его и онъ ихъ: и ихъ лица такъ запечатлѣлись въ его памяти, какъ будто они были высѣчены на камнѣ и съ самаго рожденія стояли передъ его взоромъ. Одинъ моментъ онъ былъ прикованъ къ мѣсту; затѣмъ, выпрыгнувъ черезъ окно въ садъ, громко позвалъ на помощь.
  

XXXV. Глава, содержащая неудачный исходъ приключенія и довольно важный разговоръ между Гарри Мэйли и Розой.

   Когда обитатели дома, привлеченные криками Оливера, поспѣшили къ нему, то застали его блѣднымъ и въ волненіи указывавшимъ по направленію къ лугамъ, начинавшимся за домомъ; онъ едва могъ пробормотать:-- "Еврей! еврей!"
   Мистеръ Джайльсъ недоумѣвалъ. что возгласъ обозначаетъ. Но Гарри Мэйли, отличавшійся большей проницательностью и знакомый съ исторіей Оливера, понялъ сразу въ чемъ дѣло.
   -- Куда онъ направился?-- спросилъ онъ, схватывая трость, стоявшую въ углу.
   -- Вонъ туда, -- отвѣтилъ Оливеръ, указывая рукой.-- Они скрылись въ одно мгновеніе.
   -- Значитъ, они въ канавѣ!-- сказалъ Гарри.-- Идите за мной и старайтесь не отставать.
   Съ этими словами онъ перепрыгнулъ черезъ ограду и побѣжалъ съ такой быстротой, что остальнымъ чрезвычайно трудно было поспѣвать за нимъ.
   Джайльсъ бѣжалъ, какъ могъ, Оливеръ слѣдовалъ за нимъ. А черезъ минуту или двѣ мистеръ Лосбернъ, только что вернувшійся съ прогулки, перевалился черезъ заборъ и, вскочивъ на ноги съ большимъ проворствомъ, чѣмъ можно было ожидать отъ него, помчался въ томъ же направленіи, не переставая во все горло кричать, спрашивая, въ чемъ дѣло.
   Такъ они летѣли впередъ, не переводя дыханія, пока предводитель не повернулъ въ указанный Оливеромъ уголъ поля и, начавъ тщательно осматривать канаву и прилегавшій плетень, далъ этимъ возможность остальнымъ подоспѣть къ нему, а Оливеру -- посвятить мистера Лосберна въ обстоятельства, вызвавшія такую усердную погоню.
   Поиски были безуспѣшны. Не видно даже было недавнихъ отпечатковъ подошвъ. Преслѣдователи стояли теперь на верхушкѣ небольшого холма, съ котораго во всѣ стороны кругомъ было видно открытое поле на три или четыре мили. Налѣво въ котловинѣ виднѣлись деревья, но чтобы добраться до нея, совершивъ путь, указанный Оливеромъ, бѣглецы должны были пробѣжать крюкъ по открытому мѣсту. Нельзя было предположить, что они въ такое короткое время успѣли это сдѣлать. Густой лѣсъ начинался за лугами съ другой стороны; но по тѣмъ-же причинамъ они не могли бы достигнуть и этого прикрытія.
   -- Тебѣ, должно быть, приснилось, Оливеръ, -- сказалъ Гарри Мэйли.
   -- Ахъ, нѣтъ, сэръ, -- возразилъ Оливеръ, содрогаясь при одномъ воспоминаніи о выраженіи лица стараго негодяя.-- Я слишкомъ ясно видѣлъ его. Я ихъ обоихъ видѣлъ такъ же отчетливо, какъ вижу васъ сейчасъ.
   -- А кто былъ другой?-- спросили Гарри и докторъ въ одинъ голосъ.
   -- Тотъ самый человѣкъ, который, какъ я разсказывалъ вамъ, хотѣлъ меня ударить около гостинницы. Я прямо встрѣтился съ нимъ глазами.
   -- Ты увѣренъ, что они направились именно сюда?-- спросилъ Гарри.
   -- Увѣренъ, какъ и въ томъ, что они стояли у окна, -- отвѣтилъ Оливеръ, указывая на ограду отдѣлявшую садъ коттэджа отъ луга.-- Высокій человѣкъ перепрыгнулъ вонъ тамъ, а еврей, пробѣжавъ нѣсколько шаговъ вправо, пробрался сквозь тотъ проломъ.
   Оба джентльмена всматривались въ серьезное лицо Оливера, пока онъ говорилъ это, и, обмѣнявшись взглядомъ, повидимому, были удовлетворены точностью его показанія. Но ни въ какомъ направленіи не было видно отпечатковъ быстро бѣгущихъ ногъ. Трава была высока -- но нигдѣ она не была смята, кромѣ тѣхъ мѣстъ, гдѣ они сами прошли. Края и берега канавы были сырые и глинистые, но не видно было ни одного слѣда подошвы, никакого признака, что здѣсь кто либо проходилъ, даже нѣсколько часовъ назадъ.
   -- Странно!-- произнесъ Гарри.
   -- Странно!-- отозвался докторъ. -- сами Блэтерсъ и Деффъ ничего не могли бы тутъ подѣлать.
   Несмотря на очевидную безполезность поисковъ, они не прекращали ихъ, пока наступленіе темноты не положило имъ предѣла. Но даже и тогда они бросили ихъ съ неохотою. Джайльсъ былъ отправленъ въ различныя харчевни села, снабженный наилучшимъ описаніемъ внѣшности и одежды скрывшихся людей, какое могъ дать Оливеръ. Изъ нихъ еврей во всякомъ случаѣ обладалъ достаточно замѣтной внѣшностью, чтобы его могли запомнить, если бы онъ зашелъ куда нибудь выпить или проходилъ мимо. Но Джайльсъ вернулся не обогащенный никакими свѣдѣніями, которыя могли бы пролить свѣтъ на эту тайну.
   На другой день поиски возобновились, но не съ лучшимъ успѣхомъ. Еще черезъ день Оливеръ и мистеръ Мэйли отправились въ городокъ, въ надеждѣ увидѣть или услышать что нибудь объ этихъ людяхъ, но и эта попытка оказалась безплодной. Черезъ нѣсколько дней этотъ случай начали забывать, какъ и всѣ случаи забываются, когда вызванное ими удивленіе, не поддерживаемое новой пищей, разсѣивается.
   Между тѣмъ Роза, быстро поправляясь, стала показываться изъ комнаты, выходила гулять и, принимая все больше и больше участія въ семейной жизни, наполняла радостью всѣ сердца.
   Но, хотя эта счастливая перемѣна оказывала замѣтное вліяніе на тѣсный кружокъ и хотя въ маленькомъ коттэджѣ снова стали раздаваться веселые голоса и оживленный смѣхъ, однако же кое въ комъ -- даже въ самой Розѣ -- замѣчалась какая то сдержанность, которая не ускользнула отъ вниманія Оливера. Мистриссъ Мэйли и ея сынъ часто уединялись надолго вмѣстѣ, а Роза не разъ появлялась съ заплаканными глазами. Послѣ того какъ мистеръ Лосбернъ назначилъ день своего отъѣзда въ Чертсей, эти явленія усилились. Было очевидно, что происходить нѣчто такое, что нарушаетъ покой молодой дѣвушки -- и еще кого то.
   Наконецъ, однажды утромъ, когда Роза была одна въ столовой, вошелъ Гарри Мэйли и послѣ нѣкотораго колебанія попросилъ у нея позволенія поговорить съ ней нѣсколько минутъ.
   -- Немного... очень немного словъ окажется достаточно, Роза, -- сказалъ молодой человѣкъ, пододвигая свой стулъ къ ней.-- То, что я скажу, уже отгадано вашей душой; самыя излюбленныя надежды моего сердца вамъ извѣстны, хотя вы не слыхали отъ меня ихъ устнаго признанія.
   Роза была очень блѣдна съ того момента, когда онъ вошелъ; но то могло быть слѣдствіе ея недавней болѣзни. Она склонилась надъ близь стоявшимъ цвѣткомъ и безмолвно ждала, что онъ скажетъ дальше.
   -- Я... я долженъ былъ, кажется, уѣхать отсюда раньше, -- произнесъ Гарри.
   -- Да, должны были, -- отвѣтила Роза.-- Простите, что я говорю это, но я хотѣла бы, чтобы вы уже уѣхали.
   -- Я былъ призванъ сюда самымъ ужаснымъ и мучительнымъ опасеніемъ, -- сказалъ молодой человѣкъ: -- опасеніемъ потерять то дорогое существо, на которомъ сосредоточиваются всѣ мой надежды и мечты. Вы умирали, колеблясь между землею и небомъ. Мы знаемъ, что когда молодые, прекрасные, добрые подпадаютъ недугу, то ихъ чистыя души безсознательно стремятся къ лучезарной обители вѣчнаго покоя, и потому-то самые красивые и лучшіе среди насъ такъ часто увядаютъ въ полномъ расцвѣтѣ.
   При этихъ словахъ на глазахъ нѣжной дѣвушки показались слезы; и когда одна изъ нихъ упала на цвѣтокъ, надъ которымъ она склонилась, и засверкала въ его вѣнчикѣ, прибавивъ ему красоты, то казалось, что изліянія ея свѣжаго юнаго сердца искали родственнаго сочувствія среди прекраснѣйшихъ твореній природы.
   -- Ангелъ, столько же невинный и дивно красивый, -- продолжалъ молодой человѣкь съ увлеченіемъ:-- какъ тѣ существа, которыя окружаютъ Бога, находился между жизнью и смертью... Ахъ!... Кто могъ надѣяться, что душа вернется къ скорби и бѣдствіямъ здѣшняго міра, когда предъ ней уже открылся тотъ міръ -- далекій и родственный ей. Роза, Роза! Знать, что вы таете, какъ нѣжная тѣнь, бросаемая небесными лучами на землю, не имѣть надежды, что вы будете сохраняемы для тѣхъ, кто остается здѣсь, и не знать на чемъ основать такую надежду, чувствовать, что вы принадлежите къ той свѣтозарной сферѣ, куда многіе -- самые чистые и прекрасные -- улетѣли такъ рано, и однако молиться, чтобы вы были возвращены тѣмъ, кто васъ любитъ -- такія противорѣчивыя чувства были почти свыше силъ человѣка! Они обуревали меня днемъ и ночью, взмывая такой потокъ страховъ, и опасеній, и себялюбивыхъ сожалѣній о томъ, что вы умрете и не узнаете, какъ преданно я васъ любилъ, -- что грозили разстроить и чувства, и разумъ. Вы исцѣлились. Изо дня въ день, почти съ часу на часъ возвращалось по каплѣ ваше здоровье и, примѣшиваясь къ истощенному и слабому потоку жизни, медленно обращавшемуся въ васъ, снова вернуло ему быстрое и сильное теченіе. За вашимъ переходомъ отъ самой почти смерти къ жизни я слѣдилъ глазами, которые увлажнялись тревогой и глубокой любовью. О, не говорите мнѣ, что вы хотите, чтобы я отъ этой любви отказался. Она смягчила мое сердце по отношенію ко всему человѣчеству!
   -- Я этого не хотѣла сказать, -- возразила Роза, заливаясь слезами.-- Я желала бы только, чтобы вы уѣхали отсюда и предались снова высокому и благородному дѣлу -- дѣлу достойному васъ.
   -- Не можетъ быть цѣли, болѣе достойной меня -- болѣе достойной самаго высокаго существа -- какъ стараніе завоевать сердце подобное вашему, -- сказалъ молодой человѣкъ, взявъ ее за руку.-- Роза, моя дорогая Роза! Я уже годы люблю васъ... Да, годы... И поддерживаю себя надеждой, что, пробившись къ славѣ, я приду къ вамъ и скажу, что я добивался этого ради васъ -- только! Я мечтаю въ своихъ грезахъ наяву, какъ я въ ту счастливую минуту напомню вамъ о многихъ безмолвныхъ доказательствахъ юношеской любви, данныхъ мною вамъ, и попрошу вашей руки во исполненіе давнишняго безмолвнаго договора, заключеннаго между нами! Это время не настало; но теперь, не завоевавъ славы, не осуществивъ юной мечты, я предлагаю вамъ сердце, давно вамъ принадлежащее, и всю свою судьбу возлагаю на тѣ слова, которыми вы встрѣтите мое предложеніе.
   -- Вы всегда отличались добротой и благородствомъ, -- сказала Роза, преодолѣвая свое волненіе.-- Такъ какъ вы вѣрите, что я не лишена сердца и чувства благодарности, то выслушайте мой отвѣтъ.
   -- Онъ заключается въ томъ, что я могу попытаться заслужить васъ, такъ вѣдь, дорогая Роза?
   -- Онъ заключается въ томъ, что вы должны попытаться забыть меня, -- отвѣтила Роза.-- Забыть меня не какъ вашего давнишняго и неизмѣннаго друга, но какъ предметъ любви. Оглянитесь, посмотрите сколько сердецъ достойны завоеванія. Довѣрьте тогда мнѣ вашу новую любовь; во мнѣ вы найдете самаго вѣрнаго, горячаго и преданнаго друга.
   Наступила пауза, въ продолженіи которой Роза, закрывъ лицо рукой, дала волю своимъ слезамъ. Другую руку продолжалъ держать Гарри.
   -- А причины, Роза, -- сказалъ онъ наконецъ тихимъ голосомъ:-- причины вашего рѣшенія?
   -- Вы имѣете право знать ихъ, -- отвѣтила Роза.-- Ничѣмъ вы не поколеблете моей рѣшимости. Это -- долгъ, который я исполню. Я обязана передъ другими и передъ собою это сдѣлать.
   -- Передъ собою?
   -- Да, Гарри. Я, одинокая дѣвушка, безприданница, съ пятномъ на своемъ имени, обязана -- передъ собой -- не давать вашимъ друзьямъ повода подозрѣвать, что я изъ корысти воспользовалась вашей первой страстью и, какъ тяжелая гиря, привѣсилась ко всѣмъ вашимъ надеждамъ и планамъ. Я обязана передъ вами и нашими родными не допустить, чтобы вы, въ пылу великодушія, поставили такое препятствіе своимъ успѣхамъ въ общественной жизни.
   -- Если ваши чувства настроены одинаково съ вашимъ чувствомъ долга...-- началъ Гарри.
   -- НѢтъ, не одинаково, -- возразила Роза, густо покраснѣвъ.
   -- Такъ вы отвѣчаете на мою любовь?-- сказалъ Гарри.-- Скажите мнѣ только это, Роза, и смягчите горечь моего разочарованія!
   -- Если бы я могла сдѣлать это, не причинивъ тѣмъ непоправимаго вреда человѣку, котораго я люблю, то я...
   -- То вы отнеслись бы къ моему признанію иначе?-- спросилъ Гарри.-- Не скрывайте отъ меня хоть этого, Роза.
   -- Да, иначе, -- произнесла Роза.-- Однако -- прибавила она, освобождая руку:-- къ чему продолжать это мучительное свиданіе? Для меня оно мучительно и въ то же время -- источникъ непрерывнаго счастья. Потому что развѣ не счастье -- знать, что я когда те имѣла въ вашемъ сердцѣ почетное мѣсто, которое вы мнѣ отводите сейчасъ? Каждая удача на вашемъ жизненномъ пути будетъ обновлять мою твердость и рѣшимость. Прощайте, Гарри! Такой встрѣчи, какъ сегодня, больше у насъ не будетъ; но въ иныхъ отношеніяхъ, чѣмъ тѣ, въ которыя насъ могъ бы поставить настоящій разговоръ, пусть мы будемъ долго и счастливо другъ съ другомъ связаны! И всѣ благословенія, какія могутъ быть призваны изъ сокровищницы правды и искренности молитвами преданнаго и серьезнаго сердца, снизойдуть на васъ!
   -- Еще одно слово, Роза, -- произнесъ Гарри.-- Скажите мнѣ причину вашего отказа простыми словами. Я хочу слышать это изъ вашихъ устъ.
   -- У васъ блестящіе виды на будущее, -- твердымъ голосомъ отвѣтила Роза.-- Васъ ждутъ всѣ почести, какихъ въ общественной жизни добиваются при талантѣ и сильныхъ родственныхъ связяхъ. Но эти родственники надменны, а я не хочу вступать въ ту среду, которая способна презирать мать, давшую мнѣ жизнь. Я не хочу навлекать без спрашивали ее, почему она не пришла въ прошедшее воскресенье, продолжалъ Ноа:-- и она отвѣчала, что не могла.
   -- Почему? почему? радостно спросилъ Жидъ.-- Окажи ему почему!
   -- Потому-что ее силою удержалъ дома Биль, о которомъ она говорила имъ прежде, отвѣчалъ Ноа.
   -- Что она еще объ немъ говорила? вскричалъ Жидъ.-- Говори ему, говори все!
   -- Что ей не легко выйдти изъ дому безъ того, чтобъ онъ не узналъ, куда она идетъ, сказалъ Ноа: -- и что когда въ первый разъ она ходила для свиданія съ дамою, она -- ха! ха! ха! я хохоталъ безъ памяти -- она дала ему соннаго порошка.
   -- Пусти меня! вскричалъ Сайксъ, вырываясь отъ Жида:-- пусти!
   Оттолкнувъ старика, онъ выбѣжалъ изъ комнаты и въ бѣшенствъ бросился по лѣстницѣ.
   -- Биль, Биль! кричалъ Жидъ, слѣдуя за нимъ.-- Одно слово... только одно слово.
   Онъ никогда не дождался бы отвѣта; но запертая дверь удержала Сайкса.
   -- Пусти меня! кричалъ онъ.-- Не говори ни одного слова,-- все напрасно. Пусти!
   -- Выслушай меня, сказалъ Жидъ, кладя руку на замокъ.-- Ты не будешь...
   -- Ну!
   -- Ты не будешь слишкомъ... жестокъ, Биль?
   День начинался, и для нихъ было довольно-свѣтло, чтобъ видѣть лица другъ друга. Они помѣнялись взглядами: въ глазахъ обоихъ былъ огонь, въ которомъ пылалъ смертный приговоръ дѣвушки.
   -- Мнѣ кажется, сказалъ Феджинъ, видя, что притворство уже напрасно: -- мы не совсѣмъ въ безопасности. Берегись, Биль!
   Сайксъ не отвѣчалъ ни слова, но, толкнувъ дверь, бросился по пустымъ улицамъ.
   Онъ не останавливался ни минуты, не произнесъ ни одного слова, по бѣжалъ безъ мысли, безъ чувства, прямо къ своему дому. Тихо отворивъ дверь и вбѣжавъ въ комнату, онъ загородилъ ее тяжелымъ столомъ и отдернулъ занавѣски кровати.
   Дѣвушка лежала на ней полураздѣтая. Онъ разбудилъ ее; она вскочила, испуганная, встревоженная.
   -- Вставай! сказалъ разбойникъ.
   -- Это ты, Биль? весело сказала дѣвушка, обрадовавшаяся его возвращенію.
   -- Я! отвѣчалъ онъ.-- Вставай!
   Возлѣ горѣла свѣча; но разбойникъ бросилъ ее подъ столъ. Видя, что уже разсвѣтало, дѣвушка встала, чтобъ поднята штору.
   -- Оставь! сказалъ Сайксъ.-- Для того, что я хочу дѣлать, довольно-свѣтло.
   -- Биль, тихо сказала дѣвушка:-- что ты такъ на меня смотришь?
   Разбойникъ глядѣлъ на нее нѣсколько минутъ не говоря ни слова; потомъ схватилъ ее, притащилъ на средину комнаты и, еще разъ взглянувъ на дверь, тяжелою рукою зажалъ ей ротъ.
   -- Биль, Биль! стонала дѣвушка въ смертельномъ страхѣ:-- я... я не буду кричать... но... выслушай меня... скажи... что я сдѣлала?
   -- Ты сама знаешь! отвѣчалъ разбойникъ, удерживая дыханіе.-- За тобою слѣдили ночью; каждое твое слово было услышано.
   -- Такъ пощади же мою жизнь, ради Бога, какъ я пощадила твою, сказала дѣвушка, прижимаясь къ нему.-- О, подумай обо всемъ, что а прежде для тебя дѣлала, въ замѣнъ этой ночи. Ты подумаешь еще, и избавишь себя отъ злодѣйства... Биль, Биль, ради Бога, ради самого тебя,-- подумай прежде, нежели прольешь мою кровь. Клянусь, я всегда была вѣрна тебѣ...
   Сайксъ сдѣлалъ усиліе, чтобъ освободить свои руки, но напрасно. Дѣвушка обвила ихъ своими руками.
   -- Биль! вскричала она, стараясь положить голову на его грудь: -- джентльменъ и добрая дама говорили мнѣ, что я могу кончить дни свои спокойно въ какой-нибудь далекой сторонѣ. Дай мнѣ еще разъ съ ними увидѣться; на колѣняхъ выпрошу у нихъ и тебѣ такую же милость. Мы оставимъ это ужасное мѣсто, и далеко другъ отъ друга забудемъ прежнюю жизнь, будемъ молиться... Раскаяніе никогда не поздно. Они мнѣ такъ сказали... Теперь я чувствую это... но намъ нужно время... немного, немного времени!
   Разбойникъ высвободилъ одну руку и схватилъ пистолетъ. Мысль, что выстрѣлъ можетъ привлечь постороннихъ, мелькнула въ умѣ его и онъ со всею силою дважды ударилъ имъ въ лицо, которое прикасалось къ груди его.
   Она зашаталась и упала, почти ослѣпленная кроьию, которая лилась изъ глубокой раны на лбу; но съ трудомъ ставъ на колѣни, вынула бѣлый платокъ Розы, и, держа его такъ высоко къ небу, какъ позволяли ея послѣднія силы, шептала молитву милосердому Богу...
   Страшно было смотрѣть на нихъ. Убійца отошелъ къ стѣнѣ, закрылъ глаза рукою и схватилъ тяжелую дубину......
   

ГЛАВА XLVI.
Бѣгство Сайкса.

   Изъ всѣхъ преступныхъ дѣлъ, которыя во мракѣ той ночи совершены были въ обширныхъ предѣлахъ Лондона, это было самое преступное. Изъ всѣхъ злодѣяній, которыя, возставая удушливыми парами, смѣшивались съ утреннимъ туманомъ,-- это было самое жестокое и безчеловѣчное.
   Солнце, -- свѣтлое солнце, приносящее не одинъ свѣтъ, но и новую жизнь, и надежду, и свѣжесть человѣку,-- взошло надъ шумнымъ городомъ. Сквозь закрашеныя стекла, сквозь окна, заклеенныя бумагою, сквозь куполъ собора и щели хижины оно равно разсѣивало благотворные лучи свои; оно же освѣтило и комнату, гдѣ лежала убитая дѣвушка. Если это зрѣлище было ужасно при туманномъ утрѣ, то какимъ оно должно было казаться при полномъ блескѣ дня!
   Убійца не двигался; онъ боялся пошевельнуться. Ужасъ оковалъ всѣ члены его. Онъ набросилъ покрывало на трупъ; но недвижные, помертвѣлые глаза проницали сквозь ткань и, казалось, были устремлены на потоки крови, освѣщенные солнцемъ. Онъ опять сорвалъ покрывало -- передъ нимъ лежало тѣло, облитое кровью,-- и какою кровью!
   Онъ взялъ свѣчу, развелъ огонь и бросилъ въ него дубину. На концѣ ея были остатки волосъ, которые, превратясь въ пепелъ, вились въ каминѣ. Даже это навело на него ужасъ; онъ смылъ съ себя кровь, но на платьѣ оставались еще пятна:-- онъ разорвалъ его и сжегъ. Однакожь сколько слѣдовъ осталось на полу! Даже лапы собаки были окровавлены.
   Во все это время онъ не могъ взглянуть на трудъ; кончивъ все, подошелъ къ двери, таща за собою собаку; тихо отперъ дверь, вынулъ ключъ и оставилъ свое жилище.
   Онъ прошелъ мимо и взглянулъ въ окно, чтобъ удостовѣриться, не видно ли чего-нибудь снаружи. Штора по-прежнему оставалась спущенною; она хотѣла поднять ее, чтобъ взглянуть на свѣтъ, котораго уже не видѣла. Она лежала близко оттуда. Онъ зналъ это...
   Взглядъ его былъ мгновенный. Онъ дышалъ свободнѣе, вышедъ изъ комнаты. Свиснувъ собакѣ, онъ быстро отошелъ прочь.
   Убійца бродилъ, какъ осужденный, изъ одного конца города въ другой; за заетавою онъ упалъ въ изнеможеніи и заснулъ крѣпкимъ сномъ.
   Скоро всталъ онъ и пошелъ назадъ къ Лондону по большой дорогѣ; потомъ опять повернулъ назадъ, шелъ по полямъ, отдыхая во рвахъ и снова пускаясь въ путь.
   Куда бы пойдти ему, чтобъ утолить свой голодъ, гдѣ было бы мало народу? Въ ближайшую деревушку. Туда онъ направилъ свой шаги -- то бѣгомъ, то медленнымъ шагомъ, то вдругъ останавливаясь. Но когда онъ достигъ деревни, всѣ, кого ни встрѣчалъ онъ, даже дѣти, казалось, смотрѣли на него съ недовѣрчивостію. Онъ снова пошелъ назадъ, не смѣя спросить куска хлѣба или воды, хоть онъ и не ѣлъ нѣсколько часовъ.
   Цѣлыя мили исходилъ онъ и опять воротился къ тому же мѣсту, откуда вышелъ. Миновало утро и полдень; уже смеркалось, а изъ все-еще блуждалъ взадъ и впередъ около одного мѣста.
   Было девять часовъ, когда убійца, совершенно утомленный, и собака, хромавшая отъ усталости, повернули къ деревенской церкви; прокравшись вдоль улицы деревушки, они вошли въ маленькій трактиръ, гдѣ свѣтился огонекъ. Въ комнатѣ разведенъ былъ огонь; нѣсколько крестьянъ пили вино, грѣясь передъ огнемъ. Крестьяне очистили мѣсто для незнакомца, но тутъ сѣлъ въ дальній уголъ, ѣлъ и пилъ одинъ, дѣлясь съ своею собакою.
   Люди, собравшіеся около огня, говорили о сосѣднихъ помѣстьяхъ и фермерахъ, потомъ о лѣтахъ старика, котораго похоронили въ послѣднее воскресенье; молодые люди говорили, что онъ былъ очень старъ; а старики утверждали, напротивъ, что онъ былъ очень молодъ, даже не старѣе самаго стараго изъ нихъ.
   Казалось, тутъ нечего было опасаться. Разбойникъ, расплатись, молчаливо сидѣлъ въ углу и ужо началъ засыпать, какъ былъ разбуженъ шумомъ шаговъ вновь-пришедшаго человѣка.
   То былъ веселый малой, полу-торгашъ, полу-шарлатанъ, который ходилъ по деревнѣ, продавая ножницы, щетки, мыло, лекарства для собакъ и лошадей и другія вещи, лежавшія у него въ ящикѣ за спиною. Приходъ его былъ сигналомъ къ общимъ остротамъ, которыя прекратились только тогда, когда онъ кончилъ свой ужинъ и отперъ ящикъ.
   -- А это что такое? спросилъ усмѣхаясь крестьянинъ, показывая на одну изъ вещицъ.
   -- Это, сказалъ шарлатанъ: -- лучшій и вѣрнѣйшій составъ для вывода всякихъ пятенъ, ржавчины, грязи, сырости, пыли изъ шелка, атласа, полотна, кембрика, сукна, кисеи, ковровъ, мериноса и Няняхъ матерій. Винныя пятна, водяныя пятна, смоляныя пятна, всякія пятна,-- все исчезаетъ отъ одного прикосновенія этого вѣрнѣйшаго и полезнѣйшаго состава. Если женщина запятнала свою честь, ей стоитъ только проглотить одинъ кусокъ этого состава, и она вылечится,-- потому-что это ядъ. Если джентльменъ хочетъ доказать свою честь, этотъ составъ можетъ послужить ему вмѣсто пистолетной пули. Одинъ пенсъ за кусокъ, только одинъ пенсъ!
   Тотчасъ явились двое покупателей; другіе стояли въ нерѣшимости. Шарлатанъ, замѣтя это, усилилъ свое краснорѣчіе.
   -- Все это у меня раскупаютъ въ нѣсколько часовъ, сказалъ онъ.-- Этотъ составъ выдѣлываютъ на четырнадцати водяныхъ мельницахъ, шести паровыхъ машинахъ и посредствомъ гальванической баттареи, которая дѣйствуетъ безпрерывно, и при всемъ томъ не могутъ приготовить его въ достаточномъ количествѣ, хоть люди до того работаютъ, что умираютъ, и вдовамъ ихъ тотчасъ дается пенсіонъ по двадцати фунтовъ въ годъ на каждаго ребенка. Одинъ пенсъ за кусокъ! Винныя пятна, водяныя пятна, красильныя пятна, смоляныя пятна, кровавыя пятна... Вотъ пятно на шляпѣ джентльмена, которое и выведу въ одну минуту.
   -- Подай сюда шляпу! вскричалъ Сайксъ, вскакивая.
   -- Я вычищу ее, отвѣчалъ шарлатанъ, подмигивая однимъ глазомъ:-- прежде, нежели вы успѣете пройдтись по комнатѣ. Вотъ, господа, замѣтьте это темное пятно на шляпѣ джентльмена,-- оно не болѣе шиллинга. Будь это винное пятно, водяное пятно, или кровавое пятно...
   Онъ не успѣлъ договорить, потому-что Сайксъ оттолкнулъ столъ и, вырвавъ свою шляпу, выбѣжалъ изъ комнаты.
   Съ тѣмъ же страхомъ, съ тою же нерѣшимостью, которые терзали его цѣлый день, убійца, видя, что его не преслѣдуютъ, пошелъ назадъ къ городу и, при свѣтѣ фонарей, увидѣлъ почтальйона, отдававшаго письма на городскую почту. Онъ подошелъ ближе и сталъ прислушиваться.
   Сторожъ стоялъ у дверей, принимая письма. Почтальйонъ отдавалъ ихъ.
   -- Что новаго, Бэнъ? спросилъ онъ.
   -- Ничего, отвѣчалъ сторожъ.-- Говорятъ о какомъ-то убійствѣ, да я не совсѣмъ вѣрю.
   -- О, это точно правда, сказалъ джентльменъ, выглядывая изъ окна.-- Ужасное убійство!
   -- Кто же убитъ? спросилъ сторожъ, приподнимая фуражку.-- Мужчина, или женщина?
   -- Женщина, отвѣчалъ джентльменъ.-- Думаютъ...
   Раздался звукъ рога и почтальйонъ ускакалъ.
   Сайксъ оставался на улицѣ, какъ-будто потерявъ силы послѣ того, что онъ слышалъ, тревожимый неизвѣстностью куда идти; наконецъ опять поворотилъ назадъ.
   Онъ шелъ бодро; но когда, оставя за собою городъ, проходилъ по пустымъ и мрачнымъ мѣстамъ, ужасъ овладѣлъ имъ. Каждый предметъ, каждая тѣнь, двигавшаяся или неподвижная, принимали въ глазахъ его страшные образы; но этотъ страхъ былъ ничто въ сравненія съ чувствомъ, которое вселялъ въ него блѣдный призракъ, шедшій по слѣдамъ его. Онъ могъ начертитъ его тѣнь во мракѣ, не измѣнивъ ни одной черты лица, и означить его мѣрную, медленную походку. Онъ слышалъ его жалобы въ шелестѣ листьевъ, когда дыханіе вѣтерка сливалось съ послѣднимъ, тихимъ воплемъ. Когда убійца останавливался, призракъ дѣлалъ то же; когда онъ бѣжалъ, призракъ летѣлъ вслѣдъ за нимъ.
   Иногда разбойникъ оборачивался съ отчаянною рѣшимостію -- убить призракъ, хоть онъ и казался ему мертвымъ; но волосы вставали дыбомъ на головѣ его и кровь застывала въ жилахъ: призракъ оборачивался вмѣстѣ съ нимъ и являлся позади. Онъ прислонился къ стѣнѣ, но сквозь ночныя облака видѣлъ, что призракъ стоялъ надъ его головою. Онъ упалъ навзничь: призракъ стоялъ въ головахъ его, недвижный, безмолвный, какъ гробовой камень съ эпитафіею, написанною кровавыми буквами.
   Не вѣрьте тѣмъ, которые говорятъ, что убійцы иногда избѣгаютъ правосудія, я что Провидѣніе оставляетъ ихъ ненаказанными; минута такого ужаса хуже двадцати смертей.
   Въ полѣ, по которому проходилъ Сайксъ, былъ навѣсъ, представлявшій убѣжище во время ночи. Передъ входомъ въ него стояли три тополя, которые усиливали темноту его внутри; вѣтеръ шумѣлъ, играя ихъ листьями. Сайксъ не могъ войдти туда, пока снова не разсвѣтетъ, и прижался плотнѣе къ стѣнѣ.
   Призракъ всталъ передъ нимъ ужаснѣе прежняго. Эти большіе, блестящіе, неподвижные глаза сіяли въ темнотѣ, ничего не освѣщая. Только два глаза, но они были вездѣ... Когда убійца закрывалъ себѣ лицо, ему представлялась комната съ знакомымъ существомъ, которое онъ хотѣлъ бы позабыть, если бъ только могъ исторгнуть его изъ своей памяти. Все стояло на своемъ мѣстѣ. Тѣло также было на своемъ мѣстѣ, глаза все тѣ же -- большіе, блестящіе, неподвижные. Онъ вышелъ и бросился въ поле. Призракъ шелъ за нимъ. Онъ снова вошелъ подъ навѣсъ и опять упалъ на землю: глаза мертвеца блестѣли по-прежнему....
   Здѣсь онъ оставался въ такомъ ужасѣ, который никто не могъ испытать, кромѣ его: все тѣло его задрожало, когда невдалекѣ вдругъ раздались вопли и шумъ смѣшанныхъ голосовъ. Каждый звукъ людскаго голоса въ этомъ пустынномъ мѣстѣ пугалъ его. Онъ получилъ новую силу и бодрость при видѣ собственной опасности, и вскочивъ на ноги, бросился въ поле.
   Небо казалось въ огнѣ. Вставая въ воздухѣ съ мильйонами искръ, потоки пламени смѣшивались одинъ съ другимъ, освѣщая кругомъ пространство на нѣсколько миль; вѣтеръ несъ къ нему клубы дыма. Крики становились громче и громче, смѣшиваясь съ набатомъ; слышно было, какъ обрушались тяжелыя кровли. Шумъ увеличивался болѣе-и-болѣе. Народъ -- мужчины, женщины и дѣти, бѣгали въ отчаяніи. Для убійцы это было какъ-будто новою жизнію. Онъ бросился впередъ, не смотря ни на какія преграды; собака бѣжала передъ нимъ съ громкимъ лаемъ.
   Онъ пришелъ на мѣсто пожара. Полуодѣтые люди бѣгали взадъ и впередъ, иные стараясь выводить изъ конюшень испуганныхъ лошадей, другіе -- спасая, что можно было спасти. Мѣста, гдѣ были прежде двери и окна, представляли массу огня; желѣзо, раскаленное до-бѣла, падало на землю. Стукъ пожарныхъ трубъ и шумъ воды, падавшей на обгорѣлыя бревна, еще болѣе увеличивали тревогу. Женщины и дѣти кричали, между-тѣмъ, какъ мужчины ободряли другъ друга. Сайксъ позабылъ все и бросился въ самую густую толпу.
   Во всю эту ночь, онъ кидался изъ одного мѣста въ другое, то работая у помпъ, то бросаясь сквозь дымъ и пламя туда, гдѣ шумъ становился сильнѣе. Вверхъ и внизъ по лѣстницамъ, на кровляхъ строеніи, на полуразвалившихся перекладинахъ, подъ падающими бревнами и камнями, вездѣ былъ онъ; но, будто одаренный волшебною жизнью, не получилъ ни раны, ни ушиба, и безъ мысли, безъ усталости, встрѣтилъ утро надъ дымящимися развалинами.
   Едва прошло это самозабвеніе, ужасное сознаніе злодѣйства возвратилось опять съ новою силою. Боязливо осмотрѣвшись кругомъ, увидя людей, раздѣлившихся на толпы и разговаривавшихъ между собою, онъ боялся быть предметомъ ихъ разговора. Собака повиновалась движенію руки его, и они тихо удалились. Невдалекѣ сидѣло нѣсколько человѣкъ, которые просили его раздѣлить съ ними пищу. Онъ съѣлъ кусокъ хлѣба, и взявшись за кружку съ пивомъ, услышалъ, какъ пожарные изъ Лондона разсказывали объ убійствѣ. "Онъ убѣжалъ въ Бирмингэмъ" говорилъ одинъ изъ нихъ: "но его поймаютъ; вездѣ разосланы повелѣнія схватить его".
   Онъ бросился прочь и шелъ до-тѣхъ-поръ, пока въ изнеможеніи не упалъ на землю. На минуту, безпокойный, тревожный сонъ овладѣлъ имъ.
   Вдругъ онъ рѣшился идти назадъ въ Лондонъ.
   -- Тамъ, по-крайней-мѣрѣ, есть мѣсто, гдѣ можно спрятаться, думалъ онъ.-- Меня никто не ожидаетъ тамъ встрѣтить, и съ помощію Феджина мнѣ удастся можетъ-быть перебраться во Францію.
   Не медля ни минуты, поспѣшилъ онъ исполнить свое намѣреніе и пошелъ назадъ по дорогамъ, менѣе-люднымъ, рѣшась скрываться невдалекѣ отъ столицы.
   Но мысль, что его легко могутъ узнать по собакѣ, поразила его. Онъ рѣшился утопить собаку, и пошелъ далѣе, ища гдѣ-нибудь пруда; дорогою онъ схватилъ тяжелый камень и привязалъ къ нему платокъ.
   Во время этихъ приготовленій собака смотрѣла въ лицо своему хозяину, и по инстинкту ли узнала о его намѣреніи, или взглядъ его былъ строже обыкновеннаго, но она бѣжала отъ него далѣе, не позволяя къ себѣ приблизиться. Когда Сайксъ остановился у берега пруда и напалъ звать ее, она стала на одномъ мѣстѣ, какъ-будто въ нерѣшимости.
   -- Слышишь ты? сюда! кричалъ Сайксъ.
   Собака приблизилась-было по привычкѣ: но когда Сайксъ хотѣлъ обвязать платокъ около ея шеи, она тихо заворчала и отскочила назадъ.
   -- Сюда? сказалъ разбойникъ, топая ногою. Собака махала хвостомъ, но не трогалась съ мѣста. Сайксъ сдѣлалъ петлю и снова началъ звать ее.
   Собака сдѣлала нѣсколько шаговъ впередъ, потомъ воротилась назадъ, остановилась на минуту, обернулась и какъ стрѣла скрылась изъ виду.
   Разбойникъ продолжалъ свистать, и сѣдъ, ожидая, что собака воротится. Но ожиданія его были напрасны, и онъ снова пустился въ путь.
   

ГЛАВА XLVII.
Монксъ и мистеръ Броунло наконецъ встрѣчаются другъ съ другомъ. Разговоръ ихъ прерванъ.

   Начинало смеркаться, когда мистеръ Броунло вышелъ изъ кареты у воротъ своего дома, и тихо постучалъ въ дверь. Дверь отворили; сильный, высокій человѣкъ вышелъ изъ кареты и сталъ по одну сторону дверецъ, между-тѣмъ, какъ другой, соскочивъ съ запятокъ, сталъ по другую. По знаку мистера Броунло, они вытащили изъ кареты третьяго и, подхвативъ его подъ руки, втолкнули въ домъ. Этотъ третій былъ Монксъ.
   Такимъ образомъ они шли но лѣстницѣ, не говоря ни слова, и мистеръ Броунло, шедшій впереди, довелъ ихъ до передней. У дверей, Монксъ, шедшій съ видимой неохотою, остановился. Два человѣка въ молчаніи взглянули на стараго джентльмена.
   -- Онъ знаетъ послѣдствія, сказалъ мистеръ Броунло.-- Если онъ будетъ медлить или противиться, вытащите его на улицу, зовите полицію и выдайте отъ моего имени, какъ преступника.
   -- Какъ вы смѣете говорить это обо мнѣ? спросилъ Монксъ.
   -- Какъ ты смѣешь принуждать меня къ этому, молодой человѣкъ? отвѣчалъ мистеръ Броунло, сурово смотря на него.-- Не-ужели ты съ ума сошелъ? Не держите его. Ты можешь идти, а мы за тобою будемъ слѣдовать. Но предупреждаю тебя, что послѣ не жди ужь отъ меня пощады. Пусть кровь твоя падетъ на твою собственную голову!
   -- По какому праву эти собаки схватили меня на улицѣ и привезли сюда? спросилъ Монксъ, смотря на людей, стоявшихъ возлѣ него.
   -- Я это приказалъ имъ, отвѣчалъ мистеръ Броунло.-- Если вы жалуетесь, что васъ лишили свободы, то прежде могли открыто на это жаловаться; но вы во всю дорогу не сказали ни слова. Опять повторяю вамъ: прибѣгните къ покровительству законовъ; я также обращусь къ нимъ, и послѣ не говорите, что я погубилъ васъ.
   Монксъ не зналъ, что отвѣчать. Онъ медлилъ.
   -- Вы тотчасъ можете рѣшиться, сказалъ мистеръ Броунло съ прежнимъ хладнокровіемъ.-- Если хотите, чтобъ я обвинялъ васъ публично и довелъ до наказанія, котораго вы заслуживаете, то дѣлайте, что вамъ угодно. Если жь нѣтъ, сядьте на этотъ стулъ не говоря ни слова. Онъ ожидалъ васъ цѣлые два дня.
   Монксъ что-то прошепталъ, но все еще не рѣшался. Безпокойнымъ взглядомъ слѣдилъ онъ за движеніями стараго джентльмена, но, не видя никакой надежды, вошелъ въ комнату и сѣлъ, пожимая плечами.
   -- Заприте дверь, сказалъ мистеръ Броунло слугамъ:-- и войдите, когда я позову васъ.
   -- Вы поступили прекрасно, сказалъ Монксъ, бросая плащъ и шляпу:-- прекрасно, какъ слѣдуетъ старому другу моего отца.
   -- Именно потому-что я былъ другомъ твоего отца, молодой человѣкъ: -- именно потому-что надежды и желанія юныхъ и счастливыхъ дней моихъ были связаны съ нимъ,-- что онъ вмѣстѣ со мною преклонялъ колѣни передъ смертнымъ одромъ своей единственной сестры, которая должна была назваться моею женою, хоть небо судило иначе;-- что и до-сихъ-поръ я не могу забыть его,-- по всему этому я рѣшился кротко поступать съ тобою даже теперь -- да, Эдуардъ Лифордъ, даже теперь,-- и краснѣть за тебя, какъ за человѣка, недостойнаго носить имя Лифордовъ.
   -- Что за дѣло до имени? сказалъ Монксъ, видя волненіе стараго джентльмена.-- Что значитъ для меня имя?
   -- Для тебя -- ничего. Но ока носила это имя, и воспоминаніе о ней и теперь возбуждаетъ во мнѣ прежнее, незабвенное чувство. Я очень радъ, что ты перемѣнилъ имя, очень радъ.
   -- Что же вамъ отъ меня угодно? спросилъ Монксъ.
   -- У тебя есть братъ, сказалъ мистеръ Броунло, вставая:-- братъ, котораго имя заставило тебя слѣдовать за мною сюда въ изумленіи и страхъ.
   -- У меня нѣтъ брата, отвѣчалъ Монксъ.-- Вы знаете, что я былъ единственнымъ сыномъ. у моего отца. Зачѣмъ же вы говорите мнѣ о братьяхъ? Вамъ все извѣстно такъ же хорошо, какъ и мнѣ.
   -- Выслушай, что я знаю, и чего ты не хочешь знать, сказалъ мистеръ Броунло.-- Мнѣ извѣстно, что отъ несчастнаго брака, къ которому принудили твоего отца чужая гордость и честолюбіе, ты былъ единственнымъ и самымъ негоднымъ сыномъ.
   -- Эти названія не могутъ разсердить меня, сказалъ Монксъ, усиливаясь усмѣхнуться.-- Главное вамъ извѣстно, и я доволенъ.
   -- Но мнѣ извѣстны также страданія, медленныя муки и позднее раскаяніе, бывшія слѣдствіемъ этого брака, продолжалъ старый джентльменъ.-- Я знаю, какъ ужасно, какъ томительно было для этой несчастной четы влачить въ свѣтѣ тяжелую цѣпь, которая была отравлена для нихъ обоихъ; знаю, какъ холодная учтивость смѣнилась открытыми насмѣшками; какъ послѣ равнодушія явилась ненависть, послѣ ненависти презрѣніе, и потомъ отвращеніе, которое кончилось тѣмъ, что они разстались и жили далеко другъ-отъ-друга, стараясь подъ веселою маскою скрыть настоящія свои чувства. Мать твоя скоро все забыла, но грусть цѣлые годы терзала сердце несчастнаго отца твоего.
   -- Что же слѣдуетъ изъ того, что они разстались? спросилъ Монксъ.
   -- Твоя мать, совершенно предавшись удовольствіямъ свѣта, забыла мужа, который былъ десятью годами моложе ея,-- и онъ нашелъ себѣ новыхъ друзей. Надѣюсь, что наконецъ это обстоятельство тебѣ извѣстно?
   -- Нисколько! сказалъ Монксъ съ видомъ человѣка, который рѣшился ни въ чемъ не сознаваться.
   -- Но твои поступки доказываютъ, что ты никогда не забывалъ этого, отвѣчалъ мистеръ Броунло.-- Я говорю о томъ, что случилось пятнадцать лѣтъ назадъ, когда тебѣ было не болѣе одиннадцати лѣтъ, а отцу твоему тридцать одинъ годъ,-- потому-что, повторяю тебѣ,-- онъ былъ мальчикомъ, когда отецъ приказалъ ему жениться. Продолжать ли мнѣ разсказъ, который, можетъ набросить тѣнь на память твоего отца, или ты пощадишь ее и откроешь мнѣ всю истину?
   -- Мнѣ нечего открывать, замѣтилъ Монксъ съ видимымъ смущеніемъ.-- Вы можете продолжать, если вамъ это нравится.
   -- И такъ, въ числѣ этихъ новыхъ друзей, сказалъ мистеръ Броунло:-- былъ отставной офицеръ, котораго жена умерла за полгода предъ тѣмъ, оставя ему двухъ дочерей. Одна изъ дочерей была прекрасное созданіе девятнадцати лѣтъ; другая -- двухлѣтнее дитя.
   -- Ну-съ, какое же мнѣ до этого дѣло? спросилъ Монксъ.
   -- Они жили, продолжалъ мистеръ Броунло, необращая никакого вниманія на вопросъ Монкса:-- жили въ томъ мѣстѣ, гдѣ остановился отецъ твой во время своего путешествія, гдѣ онъ поселился. Знакомство, короткость, дружба,-- слѣдовали другъ за другомъ. Отецъ твой обладалъ рѣдкими качествами; онъ во всемъ похожъ былъ на сестру свою. И старый офицеръ, короче узнавая его, любилъ его болѣе-и-болѣе. Хорошо, еслибъ тѣмъ все и кончилось! Но дочь его чувствовала къ отцу твоему то же самое.
   Старый джентльменъ замолчалъ; Монксъ кусалъ себѣ губы, устремивъ глаза на полъ. Видя это, мистеръ Броунло продолжалъ:
   -- Къ концу года онъ уже былъ связавъ съ этою дѣвушкою неразрывными узами; онъ былъ предметомъ первой, истинной, пламенной, единственной страсти невинной, неопытной дѣвушки.
   -- Вашъ разсказъ слишкомъ-длиненъ, съ нетерпѣніемъ замѣтилъ Монксъ.
   -- Это печальный, грустный разсказъ, замѣтилъ мистеръ Броунло: -- и такіе разсказы рѣдко бываютъ коротки; не то, что веселые. Наконецъ, одинъ изъ тѣхъ богатыхъ родственниковъ, для выгодъ котораго отецъ твой пожертвовалъ своимъ счастіемъ,-- умеръ, и чтобъ вознаградить за бѣдствія, которыхъ онъ былъ причиною, оставилъ ему лекарство отъ всѣхъ печалей, деньги. Отцу твоему было необходимо ѣхать въ Римъ, гдѣ умеръ этотъ человѣкъ, не приведя въ порядокъ своихъ дѣлъ. Но тамъ онъ опасно захворалъ, и это извѣстіе достигло до твоей матери, жившей въ Парижъ; она тотчасъ поѣхала къ нему съ тобою. Онъ умеръ на другой день вашего пріѣзда, не оставя никакого завѣщанія -- никакого, такъ-что все имѣніе осталось въ вашихъ рукахъ.
   При этихъ словахъ, Монксъ удвоилъ вниманіе, не поднимая глазъ съ полу.
   -- Прежде, нежели онъ уѣхалъ, тихо сказалъ мистеръ Броунло, устремивъ глаза на Монкса:-- онъ зашелъ ко мнѣ.
   -- Я никогда объ этомъ не слыхивалъ, прервалъ Монксъ недовѣрчиво, скрывая свое удивленіе.
   -- Зашелъ ко мнѣ, и оставилъ у меня, съ другими вещами -- портретъ, писанный имъ-самимъ,-- портретъ этой несчастной дѣвушки, которую онъ не хотѣлъ оставить и не могъ взять съ собою. Онъ терзался безпокойствомъ и угрызеніями совѣсти; говорилъ, что былъ причиною гибели и безчестія достойнаго существа; ввѣрилъ мнѣ свое намѣреніе продать все имѣніе, и, оставя вамъ часть, бѣжать съ тою, которую любилъ онъ. Но даже отъ меня, своего стараго, преданнаго, ему друга, онъ скрылъ многое, обѣщаясь все разсказать въ письмахъ, и потомъ увидѣться со мною въ послѣдній разъ. Увы! Это было послѣднее наше свиданіе. Я не получалъ писемъ и никогда не видалъ его болѣе! Я хотѣлъ отъискать ту, которую любилъ онъ, чтобъ предложить помощь ей и ея ребенку. Но семейство ея за недѣлю передъ тѣмъ выѣхало куда-то; они впали въ огромные долги, и выплативъ ихъ, скрылись ночью -- куда, никто не могъ мнѣ сказать!
   Монксъ сталъ дышать свободно и осмотрѣлся кругомъ, съ торжествующимъ видомъ.
   -- Когда твой братъ, продолжалъ мистеръ Броунло, подвигая свой стулъ:-- слабое, беззащитное существо, игрою случая брошенъ былъ въ мои руки и избавленъ мною отъ порочной, презрѣнной жизни...
   -- Что? вскричалъ Монксъ, вздрагивая.
   -- Да, спасенъ мною, сказалъ мистеръ Броунло.-- Я вижу, что твоя жертва скрыла мое имя. Когда, больной, онъ лежалъ у меня въ домѣ, сходство его съ портретомъ поразило меня. Даже когда я увидѣлъ его въ первый разъ, то, не смотря на рубище, его покрывавшее, лицо его напомнило мнѣ многое. Не буду говорить тебѣ, что его украли у меня, прежде, нежели я узналъ его исторію...
   -- Почему же? быстро спросилъ Монксъ.
   -- Потому-что ты очень хорошо это знаешь.
   -- Я?
   -- Передо мною, любезный, нечего скрываться, отвѣчалъ мистеръ Броунло: -- я покажу тебѣ, что знаю больше этого.
   -- Вы , вы... можете сказать что-нибудь противъ меня? шепталъ Монксъ.
   -- Увидимъ, отвѣчалъ старый джентльменъ:-- я потерялъ мальчика и, не смотря на всѣ усилія, не могъ найдти его. Мать твоя умерла; я зналъ, что ты одинъ могъ открыть тайну и какъ мнѣ сказали, что ты уѣхалъ въ Вестиндію, чтобъ скрыться отъ преслѣдованій,-- я поѣхалъ за тобою. Ты оставилъ Вестиндію за нѣсколько мѣсяцевъ передъ моимъ туда пріѣздомъ, и пріѣхалъ въ Лондонъ, но никто не звалъ, гдѣ именно ты остановился. Я возвратился. Повѣренные твои ничего не могли сказать о тебѣ: ты скрывался по цѣлымъ мѣсяцамъ съ людьми, которые вмѣстѣ съ тобою хотѣли погубить беззащитнаго ребенка. Дни и ночи блуждалъ я по улицамъ; но до-сихъ-поръ поиски мои были напрасны, и я не могъ увидѣть тебя ни на минуту.
   -- А теперь вы видите меня, сказалъ Монксъ, смѣло вставая: -- что жь изъ этого? Злодѣйства и преступленія -- громкія слова, которыя, по вашему мнѣнію, оправдываются сходствомъ какого-то чертенка съ какимъ-то портретомъ. Вы даже не знаете, родилось ли дитя отъ этого преступнаго союза.
   -- Я не зналъ, отвѣчалъ мистеръ Броунло:-- но прошедшею ночью узналъ все. У тебя есть братъ: ты это знаешь,-- ты и его знаешь. Было завѣщаніе, которое уничтожала твоя мать, сдѣлавъ его тайною, которую открыла только тебѣ. Завѣщаніе относилось къ ребенку, котораго ты встрѣтилъ случайно, и котораго сходство съ отцомъ возбудило твои подозрѣнія. Ты отъискалъ мѣсто, гдѣ онъ родился. Тамъ существовало свидѣтельство о его рожденіи и о родныхъ его. Это свидѣтельство было уничтожено тобою; и теперь, какъ говорилъ ты своему сообщнику Жиду, единственныя свидѣтельства мальчика лежать на днѣ рѣки, а старая колдунья, которая получила ихъ отъ матери, тлѣетъ въ могилѣ. Недостойный сынъ, трусъ, лжецъ! ты, пользовавшійся совѣтами разбойниковъ и убійцъ въ темнотѣ ночи, призывавшій смерть на голову брата,-- ты, съ колыбели бывшій врагомъ своего отца,-- не-ужь-ли еще хочешь запираться передо мною?
   -- Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ! шепталъ Монксъ, внѣ себя отъ ужаса.
   -- Каждое слово твое было мнѣ извѣстно, вскричалъ старый джентльменъ -- Тѣни на стѣнѣ подслушивали твой шопотъ, и доносили мнѣ; видъ гонимаго ребенка обратилъ даже самый порокъ къ раскаянію, внушивъ ему благородныя чувства. Совершено убійство, въ которомъ виновенъ и ты, хотя, быть можетъ, сдѣлано оно не по твоей волѣ.
   -- Нѣтъ! нѣтъ! прервалъ Монксъ: -- я... я ничего не знаю объ этомъ; я хотѣлъ спросить васъ. Я не зналъ причины... я думалъ, что это была простая ссора...
   -- Причиною было -- открытіе нѣкоторыхъ тайнъ твоихъ, отвѣчалъ мистеръ Броунло.-- Откроешь ли ты всѣ?
   -- Да, открою.
   -- Подпишешь свое имя на бумагѣ, гдѣ будетъ изложена вся истина, и повторишь ее при свидѣтеляхъ?
   -- Это я... также обѣщаюсь сдѣлать.
   -- Ты долженъ сдѣлать болѣе, сказалъ мистеръ Броунло.-- Заставь этого несчастнаго мальчика позабыть твои преступленія. Приведи въ исполненіе ту часть завѣщанія, которая касается до него и которую ты вѣрно не забылъ; а потомъ ступай куда хочешь! На этомъ свѣтѣ вы не должны болѣе встрѣчаться другъ съ другомъ.
   Между-тѣмъ, какъ Монксъ ходилъ взадъ и впередъ, бросая мрачные взгляды и думая о средствахъ избѣгнуть этихъ условій,-- дверь отворилась, и докторъ Лосбернъ, сильно встревоженный, вбѣжалъ въ комнату.
   -- Его поймаютъ! вскричалъ онъ.-- Его поймаютъ сегодня вечеромъ!
   -- Убійцу? спросилъ мистеръ Броунло.
   -- Да, да, отвѣчалъ докторъ.-- Собаку его видѣли недалеко отсюда. Шпіоны разосланы но всѣмъ направленіямъ. За него обѣщано сто фунтовъ стерлинговъ.
   -- Я даю еще пятьдесятъ, сказалъ мистеръ Броунло.-- Гдѣ Генрихъ Мели?
   -- Онъ также отъискиваетъ злодѣя.
   -- Что сдѣлалось съ Жидомъ? спросилъ мистеръ Броунло.
   -- Его еще не взяли, но теперь онъ вѣрно ужь попался.
   -- Рѣшился ли ты? тихо спросилъ мистеръ Броунло у Монкса.
   -- Да, отвѣчалъ онъ.-- Вы... вы... не выдадите меня?
   -- Хорошо, останься здѣсь до моего возвращенія. Это одно средство...
   -- Чѣмъ вы кончили? спросилъ докторъ шопотомъ.
   -- Я сдѣлалъ все, что нужно, отвѣчалъ мистеръ Броунло.-- Но хочу отмстить за несчастную... Куда идти?
   -- Ступайте въ полицію: теперь вѣрно его поймали, отвѣчалъ мистеръ Лосбернъ.-- Я останусь здѣсь.
   И два джентльмена разстались.
   

ГЛАВА XLVIII.
Бѣгство и преслѣдованіе.

   Около той части Темзы, гдѣ видны самыя неопрятныя строенія и гдѣ корабли въ рѣкѣ чернѣютъ отъ дыма низкихъ, тѣсныхъ домовъ,-- существуетъ и теперь грязнѣйшій участокъ земли, совершенно неизвѣстный, даже по названію, большей части жителей Лондона.
   Чтобъ достигнуть до этого мѣста, надо пройдти сквозь лабиринтъ узкихъ, извилистыхъ и грязныхъ улицъ, обитаемыхъ бѣднѣйшимъ классомъ народа. Полуразвалившіеся домы, выбитыя окна, поддерживаемыя желѣзными засовами, полусгнившія двери встрѣчаются почти на каждомъ шагу. Этотъ участокъ окруженъ грязнымъ рвомъ, глубиною въ шесть или восемь футовъ, а шириною около двадцати во время прилива. Ровъ этотъ составляетъ рукавъ Темзы и посредствомъ шлюзовъ можетъ быть наполненъ водою. Тридцать или сорокъ лѣтъ назадъ, здѣсь процвѣтала торговля, но въ настоящее время не осталось никакихъ слѣдовъ ея. Домы безъ владѣльцевъ: двери отворены настежь, и только какія-нибудь особенныя причины могутъ заставить человѣка искать здѣсь убѣжища.
   Въ верхнемъ этажѣ одного изъ такихъ домовъ, ветхаго и разрушеннаго по наружности, но имѣвшаго крѣпко-защищенное окно и дверь, которыя сзади прилегали ко рву,-- въ маленькой комнатѣ сидѣли два человѣка, смотря другъ на друга со страхомъ и ожиданіемъ въ глубокомъ молчаніи. Одинъ изъ нихъ былъ Тоби Кракитъ, другой -- мистеръ Читлингъ.
   -- Когда взяли Феджина? спросилъ наконецъ Тоби.
   -- Сегодня въ два часа, отвѣчалъ Читлингъ.-- Мы съ Чарльсомъ спрятались за печку, а Вольтеръ влѣзъ въ пустую бочку внизъ головою, но его вытащили за ноги и тоже взяли.
   -- А Бэтси?
   -- Бѣдная Бэтси! Она пришла взглянутъ на мертвое тѣло, и сошла съ ума! отвѣчалъ печально Читлингъ.
   -- Что сдѣлалось съ Чарльсомъ Бэтсомъ?
   -- Онъ хотѣлъ прійдти сюда въ сумерки; больше некуда идти. Въ трактирѣ Трехъ-Калѣкъ всѣ люди взяты въ тюрьму, и къ дому приставлена полиція.
   -- Плохо! замѣтилъ Тоби, кусая губы.
   -- Надо было видѣть, какъ волновался народъ, сказалъ Читлингъ.-- Полицейскіе дралась какъ черти, а то Жида разорвали бы на части. Надо было видѣть, какъ онъ осматривался кругомъ, весь избитый, окровавленный, и жался къ нимъ, какъ-будто они были его первыми друзьями. Полицейскіе едва могли устоять противъ толпы, влача его за собою. Я будто и теперь еще вижу, какъ народъ гнался за нимъ, въ дикой ярости; и теперь вижу кровь на его бородѣ и волосахъ, слышу ужасные крики и вопли женщинъ, проклинавшихъ его!
   Пораженный ужасомъ, свидѣтель этой сцены зажалъ руками уши и закрывъ глаза, ходилъ взадъ и впередъ какъ помѣшанный.
   Между-тѣмъ, какъ Тоби сидѣлъ, опустя глаза и не говоря ни слова, на лѣстницѣ послышался шумъ. Собака Сайкса вбѣжала въ комнату. Они подбѣжали къ окну, вышли на улицу, но хозяина ея не было видно.,
   -- Что это значитъ? сказалъ Тоби, когда они возвратились.-- Не можетъ быть, чтобъ онъ пришелъ сюда. Я... я надѣюсь, что этого не будетъ.
   -- Если бы онъ шелъ сюда, то вѣрно взошелъ бы вмѣстѣ съ собакою, замѣтилъ Читлингъ.-- Дай ей воды, она вся въ грязи: вѣрно шла издалека.
   -- Откуда ей идти? вскричалъ Тоби.-- Вѣрно вездѣ слишкомъ-много народу, такъ и прибѣжала сюда. Но почему она одна?
   -- Онъ (ни одинъ изъ нихъ не называлъ убійцу по имени) вѣрно скрывается гдѣ-нибудь недалеко. Какъ ты думаешь?
   Тоби покачалъ головою.
   Становилось темно; они заперли ставни, зажгли свѣчу и поставили ее на столъ. Ужасныя приключенія двухъ послѣднихъ дней сдѣлали сильное впечатлѣніе на обояхъ; неизвѣстность и опасность ихъ положенія еще болѣе увеличивала страхъ. Они придвинулись ближе другъ къ другу, дрожа при каждомъ звукѣ; говорила мало, и то шопотомъ, и были въ такомъ ужасѣ, какъ-будто тѣло убитой женщины лежало возлѣ нихъ.
   Вдругъ внизу послышались сильные удары въ дверь.
   -- Это вѣрно Чарльсъ Бэтсъ, сказалъ Читлингъ.
   Стукъ повторился.-- Нѣтъ, это не онъ. Онъ никогда такъ не стучатъ.
   Кракитъ подошелъ къ окну -- и отскочилъ назадъ. Не нужно было говорить, кто былъ пришедшій; это блѣдное лицо сказало все. Собака также вскочила и съ воемъ побѣжала къ двери.
   -- Мы должны впустить его, сказалъ Тоби, взявъ свѣчу.
   -- Не-ужь-ли больше нечего дѣлать? спросилъ другой.
   -- Нѣтъ. Онъ долженъ войдти.
   -- Не оставляй меня въ темнотѣ, сказалъ Читлингъ, взявъ свѣчу съ печки и зажигая ее дрожащею рукою, между-тѣмъ, какъ удары и дверь дѣлались сильнѣе и сильнѣе.
   Кракитъ пошелъ отпереть дверь и возвратился, ведя за собою человѣка, у котораго нижняя часть лица была обвязана платкомъ, а верхняя скрыта подъ шляпою. Онъ тихо снялъ съ себя то и другое. Въ этомъ человѣкѣ, съ блѣднымъ, исхудавшимъ лицомъ, впалыми глазами и прерывистымъ дыханіемъ,-- едва можно было узнать тѣнь Сайкса.
   Онъ положилъ руку на стулъ; который стоялъ посрединѣ комнаты, но вдругъ задрожавъ, обернулся; потомъ придвинулъ его ближе къ стѣнѣ -- какъ-можно-ближе,-- и сѣлъ.
   Никто не произнесъ ни слова. Онъ въ молчаніи глядѣлъ то на того, то на другаго изъ собесѣдниковъ. Когда послышался его глухой голосъ, всѣ вздрогнули,
   -- Какъ пришла сюда собака? спросилъ онъ.
   -- Одна.
   -- Въ вечернихъ газетахъ пишутъ, что Феджина взяли. Правда это, или нѣтъ?
   -- Правда.
   Всѣ опять замолчали.
   -- Чортъ васъ возьми! Сказалъ Сайксъ. Развѣ вамъ нечего сказать мнѣ?
   Никто не отвѣчалъ.
   -- Ты живешь здѣсь? сказалъ Сайксъ, обращаясь къ Кракиту: -- выдашь меня, или нѣтъ?
   -- Ты можешь остаться здѣсь, если считаешь себя въ безопасности.
   Сайксъ медленно поднялъ глаза на стѣну, обернувъ голову назадъ, и спросилъ: -- Тѣло... похоронили?
   Они покачали головами.
   -- Зачѣмъ же нѣтъ? спросилъ онъ, по-прежнему осматриваясь. Зачѣмъ держать на землѣ такія ужасныя вещи?-- Кто тамъ стучитъ?
   Кракитъ, выходя изъ комнаты, сдѣлалъ знакъ рукою, что нечего бояться, и тотчасъ возвратился назадъ съ Чарльсомъ Бэтсомъ. Сайксъ сидѣлъ прямо противъ двери, такъ-что, войдя въ комнату; прежде всѣхъ увидѣлъ его.
   -- Тоби, сказалъ мальчикъ, отступая назадъ при взглядѣ на Сайкса.-- Зачѣмъ ты не сказалъ мнѣ объ этомъ внизу?
   Въ этихъ простыхъ словахъ было столько ужаснаго, что несчастный готовъ былъ убить его. Но онъ кивнулъ головою и протянулъ руку.
   -- Уведи меня въ другую комнату, сказалъ мальчикъ, отступая.
   -- Какъ, Чарльсъ? сказалъ Сайксъ, вставая.-- Развѣ... развѣ ты не знаешь меня?
   -- Не подходи ко мнѣ! сказалъ мальчикъ, съ ужасомъ смотря въ лицо убійцѣ.-- Ты чудовище!
   Сайксъ остановился; они взглянули другъ на друга,-- но глаза убійцы опустились.
   -- Будьте свидѣтелями вы всѣ, кричалъ мальчикъ, одушевляясь болѣе и болѣе: -- я не боюсь его: если прійдутъ за нимъ, я его выдамъ; онъ можетъ убить и меня, если смѣетъ,-- но я выдамъ его. Я выдалъ бы его, еслибъ зналъ даже, что его сожгутъ живаго. Помогите! Если вы люди, помогите мнѣ. Берите его!
   Съ этимъ крикомъ мальчикъ бросился безъ оружія на сильнаго убійцу и ударилъ его о полъ.
   Оба зрителя не вѣрили глазамъ своимъ. Они не трогались съ мѣста, и мальчикъ, катаясь по полу съ убійцею, казалось, не чувствовалъ его ударовъ, крѣпче и крѣпче сжималъ его грудь и не переставалъ звать на помощь.
   Борьба была слишкомъ-неравна и не могла долго продолжаться. Сайксъ уже сжалъ колѣномъ грудь Чарльса, когда Кракитъ оттолкнулъ его назадъ, и съ отчаяніемъ показалъ на окно. Внизу проходили съ огнемъ, и слышны были громкіе крики людей, шедшихъ черезъ деревянный мостъ. Въ толпѣ, казалось, былъ кто-то верхомъ, потому-что стукъ копытъ не трудно было отличить отъ топота людей, подходившихъ все ближе и ближе. Раздался громкій стукъ въ дверь, и сердитый ропотъ толпы, который отнялъ бы бодрость у всякаго.
   -- Помогите! кричалъ мальчикъ пронзительнымъ голосомъ.-- Онъ здѣсь; онъ здѣсь! Ломайте дверь!
   -- Именемъ короля, отворите! кричали голоса за дверью.
   -- Ломайте дверь! вопилъ мальчикъ.-- Я говорю вамъ, что они никогда не отопрутъ ее. Бѣгите къ комнатѣ, гдѣ видѣнъ огонь. Ломайте дверь!
   Тяжелые удары посыпались на дверь и въ ставни нижнихъ оконъ, когда онъ пересталъ говорить, и крики толпы заглушали стукъ ударовъ.
   -- Отворите какую-нибудь дверь, куда бы я могъ спрятать этого чертёнка, кричалъ Сайксъ, бѣгая взадъ и впередъ, и влача за собою мальчика.-- Вотъ дверь! Скорѣе... Онъ толкнулъ его и заперъ дверь на ключъ. Крѣпка ли дверь внизу?
   -- Она двойная и заперта на задвижки, отвѣчалъ Кракитъ.
   -- Крѣпки ли задвижки?
   -- Крѣпки.
   -- И окна также?
   -- И окна.
   -- Чортъ васъ возьми! кричалъ отчаянный разбойникъ, угрожая толпѣ:-- Дѣлайте, что хотите; я не выдамъ себя.
   Никакое ужасное проклятіе не могло сравниться съ криками ожесточенной толпы. Нѣкоторые хотѣли зажечь домъ; другіе кричали, чтобъ застрѣлить разбойника. Но никто не показывалъ столько ярости, какъ человѣкъ на лошади, который, соскочивъ на землю, кричалъ, что онъ дастъ двадцать гиней тому, кто схватитъ разбойника.
   Нѣсколько голосовъ повторили этотъ крикъ; иные бѣгали взадъ и впередъ съ Факелами, другіе кричали и бранились; нѣкоторые бросалась впередъ, какъ сумасшедшіе; храбрѣйшіе цѣплялись, стараясь влѣзть на стѣну, и всѣ бѣгали въ темнотѣ, съ криками и воплями.
   -- Вода прибываетъ! кричалъ убійца.-- Дайте мнѣ веревку,-- длинную веревку! Я могу спуститься и переплыть черезъ ровъ. Дайте мнѣ веревку, или я сдѣлаю еще три убійства и наконецъ убью самого себя!
   Товарищи его, объятые страхомъ, показали мѣсто, гдѣ лежали эти припасы; убійца, выбравъ длиннѣйшую веревку, бросился на крышу.
   Всѣ окна въ этомъ домѣ были заколочены, исключая одного маленькаго отверстія въ комнатѣ, гдѣ былъ запертъ мальчикъ. Отсюда онъ не переставалъ звать на помощь, и когда наконецъ убійца вышелъ на крышу, громкіе крики возвѣстили появленіе его тѣмъ, которые были но другую сторону дома, и всѣ бросились сюда.
   Онъ взглянулъ внизъ.
   Вода сбыла, и ровъ представлялъ уже изъ себя грязную яму.
   Толпа нѣсколько минутъ слѣдила за его движеніями; но видя, что ему невозможно исполнить принятаго намѣренія, подняла новые, веселые крики. Они повторялись громче и громче. Казалось цѣлый народъ проклиналъ убійцу.
   Всѣ тѣснилась впередъ; лица, освѣщенныя факелами, выражали только ненависть и злобу. Домы на противоположное сторонѣ рва были заняты народомъ; въ каждомъ окнѣ виднѣлись лица, даже всѣ крыши усѣяны были любопытными. Каждый маленькій мостъ, (ихъ было три) гнулся подъ тяжестію зрителей, и все еще толпа стремилась впередъ, чтобъ хоть однимъ глазомъ взглянуть на злодѣя.
   -- Теперь ему не уйдти! кричалъ человѣкъ на ближайшемъ мосту.-- Ура!
   -- Я обѣщаю пятьдесятъ фунтовъ, кричалъ оттуда же старый джентльменъ: -- тому, кто возьметъ его живаго. Я буду здѣсь, пока не возьмутъ его.
   Раздался новый крикъ. Въ эту минуту разнесся слухъ, что дверь наконецъ выломали и вошли въ комнату. Это извѣстіе передавалось отъ однихъ другимъ, и всѣ бросились смотрѣть, какъ возьмутъ преступника.
   Онъ видѣлъ ярость толпы и невозможность спасенія, но рѣшился на послѣднее средство: онъ хотѣлъ, воспользовавшись смятеніемъ и темнотою, спуститься въ ровъ и убѣжать.
   Страхъ придалъ ему новыя силы. Обвязавъ одинъ конецъ веревки крѣпко около трубы, онъ при помощи зубовъ и рукъ сдѣлалъ на другомъ концѣ петлю. Преступникъ могъ спуститься по веревкѣ до дна рва, и потомъ, обрѣзавъ ее ножомъ, убѣжать.
   Въ ту самую минуту, какъ онъ взялъ петлю, чтобъ укрѣпиться за нее, и когда старый джентльменъ началъ кричать, чтобъ не давали ему спуститься,-- въ ту самую минуту убійца, обернувшись, вдругъ всплеснулъ руками и испустилъ крикъ ужаса.
   -- Опять... глаза! вскричалъ онъ дикимъ голосомъ. Какъ-будто пораженный молніею, онъ зашатался, и, потерявъ равновѣсіе, покатился внизъ. Петля была на его шеѣ; веревка натянулась какъ тетива, увлеченная тяжестью его тѣла. Онъ упалъ съ высоты тридцати-пяти футовъ. Раздался послѣдній вопль, ужасными конвульсіями исказились его члены, и онъ повисъ, сжимая ножъ окостенѣлою рукою.
   Труба дрогнула, не не упала. Убійца безжизненный ударился объ стѣну, и мальчикъ умолялъ скорѣе взять съ его глазъ этотъ безобразный трупъ.
   Собака, прятавшаяся до-сихъ-поръ, начала бѣгать взадъ и впередъ съ жалобнымъ воемъ и, собравъ послѣднія силы, хотѣла броситься на плечи къ мертвому разбойнику. Но, пролетѣвъ мимо, упала въ ровъ, и ударившись головою о камень, издохла на мѣстѣ.
   

ГЛАВА XLIX.
Объясняются многія тайны, устроивается свадьба, при которой, однакожь, ни слова ни говорится о приданомъ.

   Черезъ три дня послѣ происшествій, описанныхъ въ предыдущей главѣ, Оливеръ катился уже въ дорожной каретѣ къ своему родному городу. Мистриссъ Мели, Роза, мистриссъ Бедвинъ и добрый докторъ ѣхала съ нимъ; а мистеръ Броунло ѣхалъ сзади съ другою особою, объ имени которой мы еще не упомянемъ.
   Путники немного говорили во время дороги, потому-что мистеръ Броунло увѣдомилъ ихъ о признаніи, которое онъ вынудилъ у Монка и обѣщалъ принудить его высказать все; но они не совсѣмъ довѣряли этимъ обѣщаніямъ и находились въ какомъ-то сомнѣніи, въ нерѣшимости.
   Добрый мистеръ Броунло, при помощи мистера Лосберна, старался, чтобъ они ничего не узнали о послѣднихъ ужасныхъ происшествіяхъ. Такимъ образомъ они ѣхали въ молчаніи, размышляя о причинахъ, которыя собрали ихъ вмѣстѣ, и никто не былъ расположенъ начинать разговора.
   Но если Оливеръ молчалъ въ то время, какъ карета подъѣзжала къ мѣсту, гдѣ онъ родился, по дорогѣ, которой онъ никогда не видалъ,-- то сколько новыхъ чувствъ и воспоминаній пробудилось въ груди это, когда они выѣхали на дорогу, по которой онъ шелъ пѣшкомъ, бѣдный, безпріютный мальчикъ, безъ друга, безъ крова!..
   -- Смотрите, смотрите, кричалъ Оливеръ, сжимая руку Розы и показывая въ окно кареты: -- вотъ рѣшетка, черезъ которую я перелѣзъ; вотъ кусты, въ которыхъ я прятался, боясь, чтобъ меня насильно не увели назадъ; вотъ дорожка черезъ поле къ тому дому, гдѣ я былъ ребенкомъ. О, Дикъ, Дикъ! мой добрый, милый другъ! еслибъ мнѣ только взглянуть теперь на тебя!
   -- Ты скоро увидишь его, отвѣчала Роза.-- Ты скажешь ему, какъ ты сталъ теперь счастливъ, богатъ и какъ при всемъ этомъ тебѣ не достаетъ одного только, чтобъ и его сдѣлать счастливымъ.
   -- Да, да! сказалъ Оливеръ: -- мы увеземъ его отсюда, одѣнемъ его, будемъ учить и пошлемъ въ какую-нибудь деревню, гдѣ бы онъ выросъ и поздоровѣлъ.. Не правда ли?
   Роза кивнула головою, и мальчикъ, не въ силахъ будучи говорить, улыбнулся сквозь слезы.
   -- Вы будете добры и ласковы къ нему, какъ и ко всѣмъ? сказалъ Оливеръ.-- Вы вѣрно заплачете, когда онъ начнетъ вамъ все разсказывать,-- такъ же заплачете, какъ плакали при моемъ разсказѣ. Я думаю, какъ онъ перемѣнился! Онъ сказалъ мнѣ "Богъ съ тобою", когда я бѣжалъ отсюда, а теперь я скажу ему: "Богъ благословилъ тебя!"
   Когда они приближались къ городу и наконецъ въѣхали въ его узкія улицы, трудно было удержать Оливера, такъ была лавка гробовщика Соверберри, такая же, какъ и прежде, только гораздо проще; все знакомые лавки и домы; тележка трубочиста Гемфильда стояла у дверей стараго трактира;-- Домъ Призрѣнія,-- ужасная темница его дѣтскихъ лѣтъ, съ почернѣлыми окнами, выдавался въ улицу; тотъ же привратникъ стоялъ у воротъ, и при видѣ его Оливеръ невольно спрятался назадъ, хоть потомъ смѣялся самъ надъ собою. Все прежнее казалось ему тяжкимъ сномъ, о которомъ вспоминалъ онъ теперь въ своей новой, счастливой жизни.
   Карета подъѣхала прямо къ воротамъ дома, на который Оливеръ привыкъ смотрѣть со страхомъ, считая его за дворецъ; здѣсь встрѣтилъ ихъ мистеръ Гримвигъ, цалуя молодую даму и старую, когда онѣ выходили изъ кареты, какъ-будто онъ былъ общимъ дѣдушкой, и ни разу не обѣщаясь съѣсть свою голову. Потомъ всѣ разошлись по своимъ комнатамъ.
   Когда первая суматоха прошла, прежнее молчаніе водворилось въ домѣ. Мистеръ Броунло не вышелъ къ обѣду; два другіе джентльмена бѣгали взадъ и впередъ съ безпокойными лицами, и разговаривали между собою потихоньку. Одинъ разъ вызвали мистриссъ Мели, и она возвратилась съ заплаканными глазами. Все это очень безпокоило Розу и Оливера; они сидѣли, удивляясь всему происходившему, и говоря шопотомъ, какъ-будто боясь звуковъ собственнаго голоса.
   Наконецъ, когда пробило девять часовъ, и они отчаялись уже у -- слышать что-нибудь въ этотъ вечеръ, мистеръ Лосбернъ и мистеръ Гримвигъ вошли въ комнату въ сопровожденіи мистера Броунло и человѣка, при видѣ котораго Оливеръ не могъ удержать невольнаго крика: ему сказали, что это его братъ, между-тѣмъ, какъ онъ видѣлъ его вмѣстѣ съ Феджиномъ у окна своей маленькой комнаты. Монксъ бросилъ злобный взглядъ на мальчика и сѣлъ возлѣ двери. Мистеръ Броунло, съ бумагами въ рукѣ, подошелъ къ столу, возлѣ котораго сидѣли Роза и Оливеръ.
   -- Это тягостная обязанность, сказалъ онъ:-- но я долженъ снова прочесть здѣсь эти объявленія, которыя были подписаны въ Лондонѣ при многихъ свидѣтеляхъ. Я избавилъ бы васъ отъ униженія; но передъ отъѣздомъ мы должны выслушать ихъ отъ васъ самихъ, и вы знаете для чего.
   -- Продолжайте! сказалъ человѣкъ, къ которому относились эти слова.-- Скорѣе... Я довольно ужь сдѣлалъ. Не держите меня.
   -- Этотъ мальчикъ, сказалъ мистеръ Броунло, приближая къ себѣ Оливера:-- братъ вашъ; онъ незаконный сынъ вашего отца Эдвина Лифорда и бѣдной Агнесы Флемингъ, которая умерла, произведя его на свѣтъ.
   -- Да, сказалъ Монксь.
   -- Онъ родился въ этомъ городъ?
   -- Да, въ Домѣ-Призрѣнія. Остальное вамъ извѣстно. Онъ показалъ на бумаги.
   -- Оно должно бытъ извѣстно и имъ, сказалъ мистеръ Броунло, смотря на Оливера и Розу.
   -- Ну, такъ слушайте жъ, продолжалъ Монксь.-- Когда отецъ его сдѣлался болѣнъ въ Римѣ, мать моя пріѣхала къ своему мужу изъ Парижа, чтобъ смотрѣть за его имѣніемъ, потому-что ни онъ, ни она не имѣли другъ къ другу большой привязанности. Онъ ничего не зналъ о васъ, потому-что былъ уже безъ чувствъ, когда мы пріѣхали, и за другой день умеръ. Изъ бумагъ, оставшихся послѣ его смерти, къ вамъ адресованы были двѣ; одна изъ нихъ было письмо къ Агнесѣ, другая -- его завѣщаніе.
   -- Что было въ письмѣ? спросилъ мистеръ Броунло.
   -- Клочокъ бумаги, весь исписанный словами раскаянія и молитвами къ Богу. Онъ увѣрялъ дѣвушку, что какая-то тайна,-- которая когда-нибудь откроется,-- не позволяла ему на ней жениться до извѣстнаго времени; она вѣрила ему до-тѣхъ-поръ, пока повѣрила уже слишкомъ-много, и потеряла то, чего никто не могъ ей возвратить. Въ это время она уже нѣсколько мѣсяцевъ была беременна. Онъ совѣтовалъ ей все, что могъ придумать, чтобъ скрыть ея стыдъ, если онъ будетъ живъ, и просилъ не проклинать его памяти, если онъ умретъ; напоминалъ ей день, когда онъ подарилъ ей маленькій браслетъ, и кольцо, на которомъ было вырѣзано ея имя и оставлено мѣсто для его имени. Потомъ слѣдовали несвязныя слова, изъ которыхъ ничего нельзя было понять.
   -- А завѣщаніе? спросилъ мистеръ Броунло, между-тѣмъ, какъ слезы падали изъ глазъ Оливера.
   -- Я все разскажу послѣ...
   -- Завѣщаніе было написано въ томъ же духѣ, какъ и письмо. Онъ вспоминалъ о несчастіяхъ, которыя принесла ему жена его, о коварствѣ, порокахъ и низкихъ страстяхъ вашихъ,-- его единственнаго сына, который его ненавидѣлъ. Все свое имѣніе онъ раздѣлилъ на двѣ равныя части: одну назначилъ Агнесѣ Флемингъ; другую -- ея ребенку. Если то будетъ дѣвочка, то ей должно отдать всѣ деньги безусловно; если же мальчикъ, то въ такомъ только случаѣ, когда до совершеннолѣтія онъ не запятнаетъ своего имена никакимъ безчестнымъ поступкомъ. Умирающій сдѣлалъ это съ тѣмъ, чтобъ показать свою довѣренность къ матери, которой дитя, но его убѣжденію, должно было имѣть ея кроткія, благородныя чувства. Еслибъ онъ былъ обманутъ въ своемъ ожиданіи, деньги должны бъ были перейдти къ вамъ; потому-что когда нравственность обоихъ дѣтей его будетъ одинакова,-- онъ признаётъ ваши права на свой кошелекъ, но не на свое сердце.
   -- Мать моя, громко сказалъ Монксъ:-- сдѣлала то, что могла сдѣлать женщина,-- она сожгла завѣщаніе. Письмо никогда не было доставлено по назначенію. Она открыла отцу обольщенной дѣвушки позоръ его съ тѣмъ преувеличеніемъ, которое могла внушить ей ненависть. Терзаемый стыдомъ и безчестіемъ, онъ скрылся съ дѣтьми въ отдаленный уголъ Валлиса, перемѣнивъ имя, чтобъ даже друзья не знали, гдѣ онъ находится,-- и тамъ вскорѣ онъ найденъ былъ мертвымъ въ постели. За нѣсколько недѣль до его, смерти, дочь его скрылась изъ дому; онъ самъ искалъ ее во дохъ ближайшихъ городахъ и деревняхъ, и думая, что она погубила себя, чтобъ, скрытъ свой стыдъ,-- не могъ перенести ея потери.
   Наступило молчаніе. Мистеръ Броунло прервалъ его:
   -- Нѣсколько лѣтъ спустя, мать этого человѣка -- Эдуарда Лифорда -- пришла ко мнѣ. Онъ, бывъ восьмнадцати лѣтъ, отнялъ у нея всѣ деньги и брильянты и, проигравъ ихъ, убѣжалъ въ Лондонъ, гдѣ жилъ два года съ самыми презрѣнными людьми. Она страдала отъ мучительной и неизлечимой болѣзни и, хотѣла увидѣть его передъ смертію. Послѣ многихъ поисковъ, наконецъ нашли его, и онъ уѣхалъ съ нею во Францію.
   -- Тамъ она умерла, сказалъ Монксъ:-- послѣ медленной болѣзни, и передъ смертью передала мнѣ эти тайны вмѣстѣ съ въ вѣчною ненавистью къ тѣмъ, къ кому онѣ относятся. Она не хотѣла вѣрить, чтобъ дѣвушка умертвила себя и своего ребенка; она предчувствовала, что дитя было живо. Я поклялся ей гнать его, никогда не давая покоя, и увлечь на самую низкую ступень порока... Она была, права: наконецъ я встрѣтилъ его; начало было хорошо,-- и безъ чужой болтовни я кончилъ бы какъ началъ,-- непремѣнно кончилъ бы!
   Между-тѣмъ, какъ злодѣй сложилъ руки и въ безсильной ярости шепталъ проклятія и угрозы, мистеръ Броунло обратился къ нему съ новымъ вопросомъ:
   -- Гдѣ же браслетъ и кольцо?
   -- Я купилъ ихъ у женщины, о которой уже говорилъ вамъ; она украла ихъ у кормилицы, а та у умиравшей, отвѣчалъ Монксъ, не поднимая глазъ:-- Вы знаете остальное.
   Мистеръ Броунло кивнулъ головою мистеру Гримвигу, и тотъ, поспѣшно вышедъ изъ комнаты, скоро возвратился, вталкивая въ комнату мистриссъ Бомбль и таща за собою ея супруга.
   -- Не-уже-ли глаза не обманываютъ меня? вскричалъ мистеръ Бомбль съ притворною радостію:-- не-уже-ли это маленькій Оливеръ? О!.. О-ли-веръ!.. еслибъ ты зналъ, сколько я грустилъ о тебѣ .
   -- Молчи, дуракъ! сказала мистриссь Бомбль.
   -- Природа,-- природа беретъ права свои, мистриссь Бомбль! замѣтилъ обиженный супругъ. -- Могу ли я, воспитатель его, не чувствовать восхищенія, видя его между такими прекрасными дамами и джентльменами? Я всегда такъ любилъ этого мальчика, какъ-будто онъ былъ моимъ... моимъ... моимъ собственнымъ дѣдушкой. Другъ мой, Оливеръ, ты вѣрно помнишь почтеннаго джентльмена въ бѣломъ жилетѣ? Ахъ, на прошедшей недѣлѣ онъ навсегда разстался съ нами, и теперь лежитъ въ прекрасномъ дубовомъ гробѣ...
   -- Удержите свои чувствованія, замѣтилъ мистеръ Гримвигъ.
   -- Постараюсь, отвѣчалъ мистеръ Бомбль.-- Какъ вы поживаете, сударь? Надѣюсь, что вы находитесь въ добромъ здоровьѣ?
   Это привѣтствіе относилось къ мистеру Броунло, который, не отвѣчая, спросилъ, показывая на Монкса:
   -- Вы знаете этого человѣка?
   -- Нѣтъ, поспѣшно отвѣчала мистриссь Бомбль.
   -- Быть-можетъ, вы знаете? спросилъ мистеръ Броунло, обращаясь къ ея супругу.
   -- Во всю жизнь я никогда его не видывалъ, сказалъ мистеръ Бомбль.
   -- И ничего не продавали ему?
   -- Ничего, отвѣчала мистриссь Бомбль.
   -- Не было ли у васъ когда-нибудь извѣстнаго золотого браслета и кольца? спросилъ мистеръ Броунло.
   -- Нѣтъ. Не-уже-ли насъ призвали, сюда, чтобъ отвѣчать на такіе пустяки? сказала мистриссь Бомбль.
   Мистеръ Броунло опять кивнулъ мастеру Гримвигу, и опять этотъ джентльменъ искать. На сей разъ онъ ввелъ двухъ старухъ, которыя тряслись и дрожали, входя въ комнату.
   -- Вы заперли дверь въ ту ночь, какъ умерла старая Салли, сказала одна изъ нихъ, поднимая свою изсохшую руку:-- но вы не могли запретить намъ подслушивать.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, сказала другая, показывая свои беззубые челюсти:-- нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ!
   -- Мы слышали, какъ она старалась объяснить вамъ, что она сдѣлала, и видѣла, какъ вы взяли изъ ея рукъ бумагу; мы слѣдили за вами на другой день до дома ростовщика, сказала.первая...
   -- Да, прибавила вторая:-- мы видѣли, какъ вы взяли браслетъ и золотое кольцо. Мы было близко. О, мы были близко!...
   -- Мы знаемъ и еще кое-что, замѣтила первая: -- потому-что она часто намъ разсказывала, какъ молодая женщина, чувствуя, что ей уже недолго жить, говорила ей, какъ ей хочется умереть возлѣ могилы отца ея ребенка.
   -- Не хотите ли вы еще видѣть самаго ростовщика! спросилъ мистеръ Гримвигъ, показывая на дверь.
   -- Нѣтъ, отвѣчала мистриссъ Бомбль:-- если онъ (она показала на Монкса) былъ такъ трусливъ, что сознался, и вы отъискали этихъ вѣдьмъ,-- то мнѣ не остается ничего болѣе говорить. Да, я продала эти вещи, и теперь онѣ тамъ, откуда вы ихъ никогда не достанете. Что жъ далѣе?
   -- Ничего, отвѣчалъ мистеръ Броунло:-- намъ остается только принять мѣры, чтобъ васъ впередъ остерегались другіе. Вы можете выйдти.
   -- Надѣюсь, сказалъ мистеръ Бомбль, печально осматриваясь, между-тѣмъ, какъ мистеръ Гримвигъ вышелъ съ двумя старухами: -- что этотъ непріятный случай не лишитъ меня моего мѣста?
   -- Непремѣнно лишитъ, отвѣчалъ мистеръ Броунло.-- Вы должны были прежде объ этомъ подумать.
   -- Всему виною мистриссъ Бомбль: она такъ хотѣла, шепталъ мистеръ Бомбль, удостовѣрясь сначала, что его дражайшая половина вышла изъ комнаты.
   -- Это не извиненіе, замѣтилъ мистеръ Броунло.-- Вещи уничтожены при васъ, и, по закону, вы еще виновнѣе ихъ обоихъ, потому-что законъ предполагаетъ, что ваша жена дѣйствуетъ по вашимъ наставленіямъ.
   -- Если законъ предполагаетъ это, сказалъ мистеръ Бомбль, схвативъ обѣими руками свою шляпу: -- то законъ оселъ. Я желалъ бы, чтобъ законъ узналъ на опытѣ, каково быть на моемъ мѣстѣ.
   Съ этими словами мистеръ Бомбль надвинулъ шляпу на уши и, положивъ руки въ карманы, вышелъ изъ комнаты.
   -- Дайте мнѣ вашу руку, сказалъ мистеръ Броунло, обращаясь къ Розѣ.-- Не дрожите; вамъ нечего бояться того, что мнѣ остается еще сказать вамъ.
   -- Если то, что вы хотите сказать, касается меня, сказала Роза: -- позвольте мнѣ выслушать это въ другое время. Теперь у меня не достанетъ силъ...
   -- Ничего, сказалъ старый джентльменъ:-- я увѣренъ, что у васъ еще довольно твердости. Вы знаете эту даму, сударь?
   -- Да, отвѣчалъ Монксъ.
   -- Я никогда не видала васъ прежде, замѣтила Роза.
   -- А я очень-часто видалъ васъ, сказалъ Монксъ.
   -- У отца несчастной Агнесы было двѣ дочери, сказалъ мистеръ Броунло.-- Что сталось съ другою,-- съ ребенкомъ?
   -- Этотъ ребенокъ, отвѣчалъ Монксъ: -- послѣ смерти отца былъ взятъ бѣдными крестьянами, которые воспитывали его, какъ своего собственнаго.
   -- Продолжайте, сказалъ мистеръ Броунло, дѣлая знакъ мистриссъ Мели, чтобъ она подошла.
   -- Вы не могли отъискать, гдѣ жили эти люди, сказалъ Монксъ: -- но мать моя отъискала ихъ и нашла дитя.
   -- И она взяла его?
   -- Нѣтъ. Эти люди были бѣдны и больны, и она только оставила имъ немного денегъ, обѣщаясь прислать еще,-- но не прислала. Она сказала имъ, что бѣдность ихъ навлечена на нихъ бѣдствіями ребенка, и увѣряла, что за него они могутъ подвергнуться отвѣтственности. Обстоятельства подтверждали слова ея; они повѣрили ей, и ребенокъ велъ самую несчастную жизнь до-тѣхъ-поръ, пока одна дама, жившая въ Чертзеѣ, сжалась надъ нимъ, взяла его къ себѣ. Дѣвочка была тогда совершенно счастлива; два или три года назадъ я совсѣмъ потерялъ ее изъ виду и увидѣлъ ее опять не болѣе, какъ два мѣсяца.
   -- Вы видите ее теперь?
   -- Да. Она опирается на вашу руку.
   -- Но все-таки она моя племянница! вскричала мистриссъ Мели, принимая падающую дѣдушку въ свои объятія:-- мое милое, безцѣнное дитя... Я не отдамъ ее за всѣ сокровища въ мірѣ!
   -- Мой лучшій, мой единственный другъ! вскричала Роза, обнимая ее.-- Я не въ силахъ перенести этого.
   -- Ты перенесла болѣе, и всегда доставляла счастіе всѣмъ, кто зналъ тебя, сказала мистриссъ Мели.-- Полно, полно, дитя мое; вспомни, что еще кто-то дожидается обнять тебя.
   -- Я не буду звать васъ тетушкой, сказалъ Оливеръ, обвиваясь рученками около ея шеи: -- вы будете всегда моею милою, доброю сестрицей, моей безцѣнной Розой.
   Пусть слезы, которыя падали изъ глазъ ихъ, и слова сиротъ останутся священною тайною... Въ одну минуту они нашли и потеряли отца, сестру и мать! Радость и печаль смѣшивались въ сердцахъ ихъ; но уже не было ни горькихъ слезъ, ни тягостныхъ воспоминаній.
   Долго, долго пробыли они одни. Легкій ударъ въ дверь наконецъ показалъ имъ, что кто-то хочетъ войдти. Оливеръ отперъ дверь -- передъ нимъ былъ Генрихъ Мели.
   -- Я знаю все, сказалъ онъ, садясь возлѣ дѣвушки.-- Милая Роза, я все знаю!..
   -- Я не случайно пришелъ сюда, прибавилъ онъ послѣ минутнаго молчанія: -- я вчера еще узналъ обо всемъ, и пришелъ напомнить вамъ о вашемъ обѣщаніи.
   -- Постойте, сказала Роза:-- вы все знаете?
   -- Все. Вы когда-то позволили мнѣ возобновить нашъ послѣдній разговоръ...
   -- Да.
   -- Я не стану принуждать васъ перемѣнять свои намѣренія, продолжалъ молодой человѣкъ:-- вы можете повторить ихъ, если хотите. Но я пришелъ предложить вамъ все, что имѣю теперь, и если вы все-еще думаете по-прежнему, я не буду болѣе упорствовать.
   -- Причины, по которымъ я не могла согласиться прежде на ваше предложеніе, существуютъ и теперь, сказала съ твердостію Роза.-- Теперь я еще болѣе чувствую свои обязанности въ-отношеніи къ той, которая избавила меня отъ нищеты и горя. Это борьба,-- но я горжусь ею; это мука,-- но сердце мое перенесетъ ее.
   -- Вы жестоки, Роза, сказалъ молодой человѣкъ.
   -- О, Генрихъ, Генрихъ! отвѣчала дѣвушка, заливаясь слезами -- это долгъ мой,-- я должна исполнить его. Довольно, довольно!..
   -- Нѣтъ! сказалъ молодой человѣкъ, удерживая ее за руку.-- Моя надежды, желанія, будущность,-- все измѣнилось, кромѣ моей любви къ вамъ. Я предлагаю вамъ теперь не высокое мѣсто въ шумной толпѣ, не блестящее званіе въ свѣтѣ, но домъ мой и мое сердце.-- болѣе мнѣ нечего предложить вамъ.
   -- Что это значитъ? спросила Роаа.
   -- Разставшись съ вами, я рѣшился уничтожить всѣ преграды, которыя существовали между вами и мною. Я успѣлъ въ этомъ. Тѣ, которые теперь чуждаются меня, чуждаются и васъ. Власть и покровительство, прежде льстившія мнѣ, теперь смотрятъ холодно; и возлѣ одной деревенской церкви,-- моей, Роза, моей собственной -- стоитъ скромный домикъ, которымъ я горжусь теперь болѣе всѣхъ прежнихъ надеждъ моихъ. Вотъ мое званіе,-- я вамъ предлагаю его.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   -- Тяжело ждать любовниковъ къ ужину, сказалъ мистеръ Гримвигъ, ходя взадъ и впередъ и снимая съ головы носовой платокъ.
   Въ-самомъ-дѣлѣ, слишкомъ-долго никто не приходилъ ужинать. Ни мистриссъ Мели, ни Генрихъ, ни Роза (которые пришли всѣ вмѣстѣ) ничего не могли сказать въ свое оправданіе.
   -- Я серьёзно думалъ сегодня съѣсть мою голову, сказалъ мистеръ Гримвигъ: -- мнѣ казалось, что больше ужь и ѣсть нечего будетъ. Позвольте поцаловать невѣсту.
   Мистеръ Гримвигъ, не теряя времени, поцаловалъ краснѣющую дѣвушку; такому заразительному примѣру послѣдовали мистеръ Броунло и докторъ. Нѣкоторые утверждаютъ, что видѣли, какъ Генрихъ Мели дѣлалъ то.же въ другой темной комнатѣ; но мы не вѣримъ злымъ языкамъ, потому-что онъ былъ слишкомъ молодъ и притомъ готовилъ себя къ духовному званію.
   -- Гдѣ ты былъ, Оливеръ? спросила мистриссъ Мели.-- Что ты такъ грустенъ? Ты весь въ слезахъ; что съ тобою?
   -- Бѣдный Дикъ умеръ!..
   

ГЛАВА L.
Послѣдняя ночь Жида.

   Зала суда усѣяна была съ полу до потолка лицами любопытныхъ. Безпокойные, внимательные глаpf блестѣли со всѣхъ сторонъ; взгляды всѣхъ обращены были на одного человѣка -- Жида. Спереди и сзади, сверху и снизу, справа и слѣва онъ, казалось, окруженъ былъ будто твердью блистающихъ глазъ.
   При этомъ живомъ блескѣ, преступникъ стоялъ, упершись одною рукою на скамью, а другую положивъ къ уху и выставя голову впередъ, чтобъ не пропустить ни одного слова главнаго судьи, который передавалъ его обвиненіе присяжнымъ. Иногда онъ быстро поднималъ глаза, думая встрѣтить хоть одинъ ободрительный взглядъ; онъ не двигался съ той минуты, какъ начался судъ, и теперь, когда судья пересталъ говорить, Жидъ все-еще оставался въ прежнемъ положеніи, неподвижно устремивъ на него глаза.
   Легкій шумъ заставилъ его прійдти въ себя; осмотрѣвшись кругомъ, онъ увидѣлъ, что присяжные собр честіе или неудачи на сына той, которая такъ хорошо замѣстила мнѣ эту мать. Говоря коротко, -- тутъ молодая дѣвушка отвернулась, такъ какъ временная твердость покидала ее:-- на моемъ имени есть пятно, которое въ свѣтѣ принято распространять и на невиновныхъ. Я не хочу переносить это пятно на другого. Пусть этотъ упрекъ буду нести я одна.
   -- Еще одно слово, Роза, дорогая Роза! Одно слово!-- вскричалъ Гарри, преграждая ей дорогу.-- Если бы я былъ менѣе... менѣе счастливъ, какъ выразились бы объ этомъ, въ свѣтѣ; если бы незамѣтная и мирная жизнь была моей судьбой, если бы я былъ бѣденъ, скроменъ, безполезенъ, -- отвернулись ли бы вы отъ меня тогда? Или же только возможность для меня достиженія почестей и богатствъ породила ваши колебанія?
   -- Не настаивайте, чтобы я дала вамъ отвѣтъ, -- отвѣтила Роза.-- Такой вопросъ не можетъ и не долженъ возникать; несправедливо и почти жестоко ставить его.
   -- Если бы вашъ отвѣтъ былъ такой, на какой я почти осмѣливалось надѣяться, -- возразилъ Гарри: -- то онъ пролилъ бы лучъ счастья на мою одинокую дорогу и освѣтилъ бы предстоящую мнѣ стезю. Какъ много вы могли бы сдѣлать для того, кто любитъ васъ выше всѣхъ на свѣтѣ, если бы произнесли лишь нѣсколько словъ! Ахъ, Роза! Ради моей пылкой и вѣрной любви, ради всего, что и выстрадалъ, и къ перенесенію чего вы меня приговариваете, -- отвѣтьте мнѣ на этотъ вопросъ!
   -- Хорошо. Если бы ваша судьба сложилась иначе, -- сказала Роза, -- если бы вы только немного, а не такъ недосягаемо, были выше меня, если бы я могла вамъ доставить помощь и утѣшеніе въ скромномъ и уединенномъ гнѣздѣ -- а не позоръ и помѣху среди гордой и блистательной толпы -- то это мучительное испытаніе было бы излишнимъ. Я имѣю полное основаніе чувствовать себя теперь очень, очень счастливой, но тогда, Гарри, признаюсь, я была бы еще счастливѣе.
   Живыя воспоминанія о былыхъ надеждахъ, давно взлелѣянныхъ ею, тѣснились въ умѣ ея, когда она произнесла это признаніе. Но онѣ принесли съ собою только слезы, всегда вызываемыя, когда намъ вспоминаются прежнія, уже увядшія надежды, -- и въ то-же время на душѣ у Розы стало легче.
   -- Я не могу бороться съ своей слабостью, и она укрѣпляетъ мое рѣшеніе, -- сказала Роза, протягивая руку.-- Теперь я должна съ вами разстаться.
   -- Дайте мнѣ одно обѣщаніе, -- сказалъ Гарри.-- Одинъ, только одинъ еще разъ -- въ теченіи этого года, а можетъ быть и гораздо раньше -- разрѣшите мнѣ снова, въ послѣдній разъ, затронуть этотъ же предметъ.
   -- Но не для того, чтобы стараться склонить меня къ перемѣнѣ рѣшенія, -- съ грустной улыбкой сказала Роза:-- это было бы безполезно.
   -- Нѣтъ, -- возразилъ Гарри:-- но для того, чтобы выслушать отъ васъ его повтореніе, если хотите, -- повтореніе въ послѣдній разъ! Я положу къ вашимъ ногамъ состояніе и общественное положеніе, которымъ буду обладать, и если вы и тогда не измѣните принятаго вами теперь рѣшенія, то я уже ни словомъ, ни дѣйствіемъ не буду пытаться поколебать его.
   -- Хорошо, пусть будетъ такъ, -- отвѣтила Роза.-- Это будетъ повтореніе страданій, но я, быть можетъ, къ тому времени научусь переносить ихъ лучше.
   Она снова протянула ему руку. Но молодой человѣкъ прижалъ дѣвушку къ груди и, запечатлѣвъ поцѣлуй на ея чистомъ челѣ, выбѣжалъ изъ комнаты.
  

XXXVI. Глава очень короткая и могущая показаться не имѣющей значенія, но ее слѣдуетъ прочесть: она является слѣдствіемъ предыдущей и ключомъ къ одной изъ будущихъ.

   -- Такъ вы рѣшили быть нынче же утромъ моимъ попутчикомъ?-- сказалъ докторъ, когда Гарри Мэйли присоединился къ нему и Оливеру, сидѣвшими за завтракомъ.-- Однако, ваши намѣренія мѣняются каждые полчаса!
   -- Прійдетъ время, вы заговорите иначе, -- произнесъ Гарри, покраснѣвъ безъ видимой причины.
   -- Надѣюсь, что у меня будутъ на то добрыя причины, -- отвѣтилъ докторъ:-- но, признаюсь, не очень увѣренъ, что будутъ. Только вчера утромъ вы приняли рѣшеніе остаться здѣсь и сопровождать мамашу на море, какъ надлежитъ благонравному сыну. Сегодня утромъ вы заявляете, что окажете мнѣ честь сопровождать меня по пути въ Лондонъ, а вечеромъ вы съ таинственнымъ видомъ упрашиваете меня двинуться въ путь, прежде чѣмъ дамы встанутъ. Въ результатѣ -- милый Оливеръ принужденъ скучать здѣсь за завтракомъ въ такое время, когда онъ долженъ бы блуждать по полямъ, разыскивая всевозможныя ботаническія диковины.
   -- Мнѣ было бы, очень жаль, сэръ, очень жалъ отсутствовать какъ разъ въ ту минуту, когда вы и мистеръ Мэйли будете уѣзжать, -- возразилъ Оливеръ.
   -- Ты славный паренекъ, -- сказалъ мистеръ Лосбернъ.-- Загляни ко мнѣ, когда вернешься въ Чертсей. -- Но, Гарри, скажите мнѣ серьезно, ужъ не письмо ли отъ какой нибудь важной шишки заставило васъ такъ поторопиться съ отъѣздомъ?
   -- Важныя шишки, -- отвѣчалъ Гарри:-- къ которымъ вы вѣроятно причисляете моего великолѣпнаго дядюшку, не присылали мнѣ за это время ни одного письма; да и при томъ въ это время года едва ли можетъ случиться что либо такое, что потребовало бы моего самоличнаго присутствія среди нихъ.
   -- Въ такомъ случаѣ вы чудакъ, -- заявилъ докторъ.-- Но, конечно, они на выборахъ передъ Рождествомъ проведутъ васъ въ парламентъ, и всѣ эти внезапныя перескакиванія и перемѣны являются хорошей подготовкой къ политической жизни. Это дѣло хорошее. Основательная тренировка всегда годится, происходитъ ли скачка ради государственныхъ мѣстъ, серебряныхъ кубковъ или денежныхъ призовъ.
   Гарри Мэйли имѣлъ такой видъ, какъ будто собирался пополнить этотъ короткій діалогъ двумя -- тремя замѣчаніями, которыя не мало изумили бы доктора; но онъ довольствовался лишь тѣмъ, что произнесъ: "Посмотримъ", и больше не заговорилъ объ этомъ. Вскорѣ къ дверямъ дома подъѣхала почтовая карета, и когда Джайльсъ вошелъ взять багажъ, то добрый докторъ побѣжалъ присмотрѣть за укладкой.
   -- Оливеръ, -- тихо сказалъ Гарри Мэйли:-- мнѣ надо сказать тебѣ пару словъ.
   Оливеръ подошелъ къ нишѣ окна, куда знакомъ подозвалъ его мистеръ Мэйли, въ настроеніи котораго, къ его удивленію, обнаруживались одновременно и грусть, и оживленіе.
   -- Ты теперь уже хорошо пишешь?-- спросилъ Гарри, коснувшись его плеча.
   -- Да, я думаю, сэръ, -- отвѣчалъ Оливеръ.
   -- Я можетъ быть не очень скоро вернусь. Мнѣ хотѣлось бы, чтобы ты писалъ мнѣ -- положимъ, черезъ каждыя двѣ недѣли, направляя письма въ главный почтамтъ въ Лондонѣ. Хорошо?
   -- Непремѣнно, сэръ! Я буду гордиться этимъ, -- отвѣчалъ Оливеръ, просіявъ.
   -- Я хотѣлъ бы знать, какъ... какъ поживаютъ моя мать и миссъ Мэйли, -- сказалъ молодой человѣкъ:-- и ты можешь описывать мнѣ, какія прогулки вы совершаете, о чемъ вы говорите, и какъ она... я хотѣлъ сказать, онѣ -- счастливы ли, здоровы ли? Ты понялъ меня?
   -- Да, сэръ, отлично понялъ, -- отвѣтилъ Оливеръ.
   -- Только лучше не говори имъ ничего объ этомъ, -- какъ бы торопясь докончить, добавилъ Гарріи, -- потому что это заставило бы мою мать писать ко мнѣ чаще, что было бы для нея лишнимъ безпокойствомъ. Пусть это будетъ нашимъ секретомъ. Пиши обо всемъ! Я на тебя полагаюсь.
   Оливеръ, обрадованный и польщенный сознаніемъ своей важной миссіи, отъ всей своей души обѣщалъ хранить тайну и быть точнымъ въ своихъ посланіяхъ. Мистеръ Мэйли дружески распрощался съ нимъ.
   Докторъ уже занялъ мѣсто въ каретѣ. Джайльсъ -- которому было предписано остаться въ коттэджѣ -- держалъ дверь на готовѣ, а служанки глядѣли изъ сада на отъѣзжавшихъ. Гарри кинулъ быстрый взглядъ на рѣшетчатое окно и прыгнулъ въ карету.
   -- Трогай!-- крикнулъ онъ:-- скорѣй, скорѣй, полнымъ галопомъ! Я желаю, чтобы мы летѣли, какъ стрѣла.
   -- Эй-эй! -- торопливо вскричалъ докторъ, опуская переднее стекло кареты и обращаясь къ почтальону:-- я-то вовсе не желаю, чтобы мы летѣли, какъ стрѣла! Слышите?
   Звеня и громыхая, пока разстояніе не заглушило шума, карета покатилась по дорогѣ, почти скрывшись за облакомъ пыли; то она исчезала изъ виду, то опять показывалась, въ зависимости отъ изгибовъ дороги и встрѣчныхъ предметовъ. Только когда уже и облако пыли перестало быть виднымъ, разошлись тѣ, кто смотрѣли на отъѣздъ.
   Но кто то долго еще продолжалъ смотрѣть въ томъ направленіи, гдѣ исчезла карета, когда она успѣла уже уѣхать за много миль. За бѣлой занавѣской, скрывшей ее отъ взгляда Гарри, когда онъ поднялъ глаза къ окну, сидѣла Роза.
   -- Повидимому, онъ оживленъ и счастливъ, -- произнесла она наконецъ.-- Я, было, опасалась, что онъ будетъ въ иномъ настроеніи. Но я ошиблась. Я очень, очень этому рада.
   Слезы могутъ быть знакомъ и радости, и печали; но тѣ слезы, которыя струились по лицу Розы, когда она задумчиво сидѣла у окна, говорили, казалось, больше о скорби, чѣмъ о весельѣ.
  

XXXVII. Глава, въ которой читатель можетъ замѣтить контрастъ, нерѣдкій въ супружескихъ отношеніяхъ.

   Мистеръ Бембль сидѣлъ въ своей квартирѣ въ работномъ домѣ, печально устремивъ глаза на безрадостную рѣшетку камина, за которой -- такъ какъ было лѣто -- не теплился огонь, и только нѣкоторые лучи солнца отражались отъ ея холодной и блестящей поверхности. Съ потолка свѣшивалась бумажная мухоловка, къ которой онъ повременамъ поднималъ взоръ въ грустномъ раздумьѣ, и, видя, какъ неосторожныя насѣкомыя бьются въ сѣткѣ, мистеръ Бембль испускалъ тяжелый вздохъ, между тѣмъ какъ на лицо его набѣгала еще болѣе скорбная тѣнь. Мистеръ Бембль задумался, и быть можетъ мухи воскрешали въ немъ какое нибудь мучительное воспоминаніе изъ собственной жизни.
   Но не только грусть мистера Бембля способна была наполнить грудь наблюдателя кроткой меланхоліей. Не было недостатка и въ другихъ признакахъ -- и при томъ тѣсно связанныхъ съ его личностью -- говорившихъ о большой перемѣнѣ въ его дѣлахъ. Обшитый галунами фракъ и треугольная шляпа -- гдѣ они? Онъ по прежнему носилъ короткіе панталоны и черные шерстяные чулки на своихъ бедрахъ и икрахъ -- но развѣ это тѣ панталоны? Фракъ былъ широкополый и въ этомъ отношеніи напоминалъ тотъ фракъ, но, увы! какая большая разница! Величественная треугольная шляпа была замѣнена скромной круглой. Мистеръ Бембль больше не былъ приходскимъ сторожемъ.
   Бываютъ въ жизни должности, которыя, независимо отъ получаемаго за нихъ болѣе существеннаго вознагражденія, пріобрѣтаютъ особую цѣнность и достоинство, смотря по сопряженнымъ съ ними фракамъ и жилетамъ. У фельдмаршала есть мундиръ, у епископа -- шелковая эпитрахиль, у судьи -- шелковая мантія, у приходскаго сторожа -- треугольная шляпа. Отнимите у епископа шелковую эпитрахиль или у приходскаго сторожа его треуголку и галуны -- въ кого они тогда обратиться? Въ людей, въ обыкновенныхъ людей. Достоинство и даже святость иногда являются въ большей степени вопросомъ лишь фрака и жилета, чѣмъ это многіе предполагаютъ.
   Мистеръ Бембль женился на мистриссъ Корней и сдѣлался надзирателемъ работнаго дома. Другой получилъ должность приходскаго сторожа -- и къ нему перешли треугольная шляпа, фракъ съ золотыми позументами и трость.
   -- И завтра этому будетъ уже два мѣсяца!-- сказалъ мистеръ Бембль, вздохнувъ.-- А кажется, будто прошло столѣтіе.
   Можно было понять, что мистеръ Бембль сосредоточилъ цѣлый вѣкъ блаженства въ короткомъ промежуткѣ восьми недѣль, но вздохъ... какъ много говорилъ этотъ вздохъ!
   -- Я продалъ себя, -- продолжалъ мистеръ Бемблъ ту же нить размышленій:-- за шесть чайныхъ ложекъ, сахарные щипцы, молочникъ, небольшое количеетво подержанной мебели и двадцать фунтовъ стерлинговъ наличными. Я пошелъ по дешевкѣ. Дешево, очень дешево!
   -- Дешево!-- закричалъ надъ ухомъ мистера Бембля визгливый голосъ.-- Да за тебя сколько ни заплати, все будетъ дорого. Господь свидѣтель, я то ужъ за тебя заплатила втридорога!
   Мистеръ Бембль обернулся и увидѣлъ свою очаровательную подругу жизни, которая, не вполнѣ понявъ уловленныя ею слова его сѣтованій, произнесла послѣднее замѣчаніе наугадъ.
   -- Сударыня! мистриссъ Бембль!-- сказалъ мистеръ Бембль съ вразумительной строгостью.
   -- Ну?
   -- Будьте добры взглянуть на меня, -- произнесъ мистеръ Бембль, устремляя на нее пристальный взоръ. (Если она устоитъ противъ такого взгляда, -- сказалъ мистеръ Бембль про себя:-- то она устоитъ противъ чего угодно. Этотъ взглядъ всегда оказывалъ дѣйствіе на богадѣльниковъ; если онъ не совладаетъ съ нею, значитъ моя сила исчезла).
   Достаточны ли весьма маленькіе глаза для укрощенія богадѣльниковъ, которые, питаясь очень легкой пищей, не отличались воинственностью, или же мистриссъ Корней (бывшая) особенно была вынослива по части орлиныхъ взоровъ -- эти вопросы остаются открытыми. Но фактъ тотъ, что кастелянша ничуть не была побѣждена грознымъ взглядомъ мистера Бембля, но, напротивъ, отнеслась къ таковому съ большимъ пренебреженіемъ и даже разразилась хохотомъ, звучавшимъ вполнѣ искренно.
   Мистеръ Бембль, менѣе всего ожидавшій этого, сначала не вѣрилъ ушамъ, а потомъ былъ ошеломленъ. Вскорѣ онъ впалъ въ прежнее сосгояніе и не отрывался отъ своихъ думъ, пока опять не былъ потревоженъ своей половиной.
   -- Ужъ не собираешься ли ты тутъ сидѣть и сопѣть цѣлый день?-- спросила мистриссъ Бембль.
   -- Я буду сидѣть здѣсь до тѣхъ поръ, пока сочту это нужнымъ, сударыня, -- отвѣтилъ мистеръ Бембль.-- И хотя я сейчасъ не сопѣлъ, но я буду сопѣть, зѣвать, чихать, смѣяться или кричать, какъ мнѣ вздумается. Таковы мои права.
   -- Твои права?-- усмѣхнулась мистриссъ Бембль съ невыразимымъ презрѣніемъ.
   -- Именно такъ. Право мужчины -- повелѣвать.
   -- А въ чемъ же права женщины, скажи ты мнѣ на милость?-- вскричала вдова мистера Корнея.
   -- Въ повиновеніи, сударыня, -- громовымъ голосомъ произнесъ мистеръ Бембль.-- Твой несчастный покойный мужъ долженъ былъ научить тебя этому, и тогда, быть можетъ, онъ былъ бы еще живъ. Бѣдняга! Я хотѣлъ бы, чтобы онъ жилъ еще.
   Мистриссъ Бембль, увидѣвъ сразу, что наступилъ рѣшительный моментъ и что ударъ нанесенный той или другой сторонѣ, окончательно, разъ навсегда, выяснить вопросъ о господствѣ, -- тотчасъ же, какъ услышала это напоминаніе о покойномъ, упала въ кресло и, громко воскликнувъ, что мистеръ Бембль -- жестокосердное животное, отдалась пароксизму слезъ.
   Но не слезами можно было пронять душу мистера Бембля; его сердце было непромокаемо. Какъ касторовая шляпа, которую можно мыть, улучшается послѣ дождя, такъ и его нервы становились крѣпче и выносливѣе, благодаря потокамъ слезъ, которыя, являлись признакомъ слабости, а слѣдовательно, до извѣстной степени, и его могущества, наполняли его удовольствіемъ и сознаніемъ своего достоинства. Онъ созерцалъ свою благовѣрную съ чувствомъ большого удовлетворенія и поощрительно совѣтовалъ ей плакать какъ можно сильнѣе, такъ какъ, по заявленію авторитетныхъ лицъ, подобное упражненіе весьма полезно для здоровья.
   -- Это расширяетъ легкія, омываетъ лицо, упражняетъ глаза и успокаиваетъ душу, -- сказалъ мистеръ Бембль.-- Выплачься, пожалуйста!
   Произнеся эту шутку, мистеръ Бембль взялъ въ вѣшалки свою шляпу, надѣлъ ее, съ нѣкоторой заносчивостью надвинувъ на одинъ бокъ, какъ подобаетъ человѣку, надлежащимъ образомъ установившему свое первенство, засунулъ руки въ карманы и направился къ двери, олицетворяя всею фигурой непринужденность и довольство собой.
   Но бывшая мистриссъ Корней попробовала прибѣгнуть къ слезамъ лишь потому, что онѣ были менѣе хлопотливы, чѣмъ работа кулаками, и была вполнѣ подготовлена къ этому послѣднему мѣропріятію, въ чемъ мистеръ Бембль вскорѣ и убѣдился.
   Прежде всего раздался какой-то тупой звукъ и въ то же мгновеніе его шляпа внезапно отлетѣла въ противоположный конецъ комнаты. Послѣ такого предваренія, обнажившаго его голову, опытная дама, крѣпко обхвативъ одной рукой его шею, другой качала сыпать ему на голову ударъ за ударомъ (обнаруживая при этомъ немалую силу и ловкость). Затѣмъ она ввела въ дѣло нѣкоторое разнообразіе, царапая ему лицо и таская его за волосы, и, наказавъ его въ той мѣрѣ, какая ей казалась соотвѣтственной полученному оскорбленію, она швырнула его на стулъ, который къ его счастью какъ разъ стоялъ поблизости, и предложила ему опять заговорить о своихъ правахъ, если онъ посмѣетъ.
   -- Вставай!-- повелительно крикнула мистриссъ Бембль:-- и убирайся отсюда вонъ, иначе ты заставишь меня рѣшиться на что нибудь отчаянное!
   Мистеръ Бембль поднялся съ очень плачевнымъ видомъ, размышляя, что бы это могло быть такое отчаянное. Подобравъ свою шляпу, онъ взглянулъ на дверь.
   -- Уйдешь ли ты?-- спросила мистриссъ Бембль.
   -- Конечно, моя дорогая, конечно, -- отвѣтилъ мистеръ Бембль, быстрѣе двинувшись къ двери.-- Я не собирался... Я уйду, моя дорогая! Ты такъ стремительна, что право я...
   Въ эту минуту мистриссъ Бембль быстро шагнула впередъ, чтобы расправить коверъ, сбившійся во время стычки, и ея супругъ тотчасъ же вылетѣлъ изъ комнаты, такъ и не докончивъ своей фразы и предоставивъ бывшей мистриссъ Корной полное обладаніе полемъ сраженія.
   Мистеръ Бембль былъ застигнутъ врасплохъ и разбитъ на голову. Онъ былъ кичливый хвастунъ и, находя немалое удовольствіе въ учиненіи мелкихъ жестокостей, отличался, само собою разумѣется, трусостью. Да не будетъ это истолковано во вредъ ему. Вѣдь многіе сановники, пользующіеся высокимъ уваженіемъ и окруженные величіемъ, являются жертвами подобныхъ же слабостей. Настоящее замѣчаніе приведено скорѣе въ его пользу и имѣетъ цѣлью внушить читателю правильную оцѣнку сановитыхъ способностей мистера Бембля.
   Однако, мѣра его униженія еще не восполнилась. Пройдясь по дому и раздумывая, что въ сущности законы о бѣдныхъ слишкомъ строги, и что мужья, бросившіе своихъ женъ, взваливая заботы о нихъ на приходъ, вовсе не должны бы подвергаться наказанію, а напротивъ заслуживаютъ награды, какъ страстотерпцы, -- мистеръ Бембль подошелъ къ помѣщенію, гдѣ обыкновенно богадѣленки занимались стиркой приходскаго бѣлья, и откуда сейчасъ раздавались разговаривавшіе голоса.
   -- Ага!-- произнесъ мистеръ Бембль, призывая вновь все своей врожденное величіе.-- Эти нищенки должны по крайней мѣрѣ по прежнему уважать мои права. Эй! Эй, вы тамъ! Чего вы тутъ расшумѣлись, потаскухи!
   Съ этими словами мистеръ Бембль распахнулъ дверь и вошелъ съ свирѣпымъ и сердитымъ видомъ, который сразу смѣнился самымъ смиреннымъ и покорнымъ, когда его глаза неожиданно узрѣли его супружницу.
   -- Дорогая, -- сказалъ мистеръ Бембль, -- я не зналъ, что ты здѣсь.
   -- Не зналъ, что я здѣсь!-- повторила мистриссъ Бембль.-- Да тебѣ-то что здѣсь надо?
   -- Я думалъ что онѣ болтаютъ, вмѣсто того, чтобъ работать, моя дорогая, -- отвѣтилъ мистеръ Бембль, въ смятеніи поглядывая на двухъ старухъ у корыта, которыя обмѣнивались удивленными замѣчаніями насчетъ смиренія надзирателя.
   -- Ты думалъ, что онѣ болтаютъ?-- сказала мистриссъ Бембль.-- Какое тебѣ до этого дѣло?
   -- Но, моя дорогая....-- покорно началъ мистеръ Бембль.
   -- Какое тебѣ до этого дѣло?-- снова спросила мистриссъ Бембль.
   -- Разумѣется, здѣсь распоряжаешься ты, дорогая, но я не думалъ, что какъ разъ застану тебя.
   -- Вотъ что я скажу тебѣ, мистеръ Бембль: намъ не нужны твои вмѣшательства. Ты очень ужъ любишь совать свой носъ туда, гдѣ тебя не спрашиваютъ, дѣлая себя всеобщимъ посмѣшищемъ такъ что надъ тобой хохочутъ, какъ только ты повернешься спиной. Убирайся отсюда, живѣй!
   Мистеръ Бембль, съ мучительнымъ чувствомъ видя восхищеніе двухъ старухъ, хихикавшихъ съ упоеніемъ, колебался одну минуту. Мистриссъ Бембль, терпѣніе которой не допускало отсрочки, схватила черпакъ съ мыльной водой и, указавъ ему на дверь, приказала немедленно удалиться, угрожая, что въ противномъ случаѣ содержимое черпака будетъ вылито на его великолѣпную персону.
   Что оставалось дѣлать мистеру Бемблю? Онъ удрученно посмотрѣлъ вокругъ и поплелся прочь. Когда онъ достигъ двери, то хихиканье богадѣленокъ перешло въ визгливый хохотъ неудержимаго восторга. Не доставало только этого! Онъ былъ униженъ въ ихъ глазахъ, онъ былъ лишенъ своего уваженія и достоинства передъ самыми призрѣваемыми, онъ упалъ со всей высоты своего прежняго величія до положенія самаго презрѣннаго подбашмачнаго мужа.
   -- И все это за два мѣсяца!-- произнесъ мистеръ Бембль, полный угрюмыхъ думъ.-- Два мѣсяца! Не болѣе, какъ два мѣсяца тому назадъ я повелѣвалъ не только собою, но и всѣми остальными, поскольку дѣло касалось приходскаго работнаго дома, а теперь!...
   Это было слишкомъ. Мистеръ Бембль закатилъ пощечину мальчику, который открылъ передъ нимъ калитку, (среди своихъ размышленій онъ добрался до выхода) и разсѣянно вышелъ на улицу.
   Онъ прошелъ одну улицу, затѣмъ другую -- прогулка успокоила первый порывъ его грусти, но зато перемѣна настроенія вызвала въ немъ жажду. Онъ прошелъ мимо нѣсколькихъ пивныхъ и наконецъ остановился передъ одной изъ нихъ, въ боковомъ переулкѣ; мелькомъ заглянувъ въ окно, онъ увидѣлъ, что въ залѣ находится только одинъ посѣтитель. Начинался довольно сильный дождь. Это устранило его колебанія. Мистеръ Бембль вошелъ и приказавъ, проходя мимо стойки, подать чего нибудь выпить, вступилъ въ ту комнату, куда онъ заглянулъ съ улицы.
   Сидѣвшій тамъ человѣкъ былъ высокъ и смуглъ и носилъ большой плащъ. Онъ казался не мѣстнымъ жителемъ, и какъ по его утомленному виду, такъ и запыленному платью, можно было заключить, что онъ пришелъ издалека. Онъ искоса взглянулъ на Бембля и отвѣтилъ кивкомъ головы въ отвѣтъ на его поклонъ.
   Величія мистера Бембля было бы достаточно и на двоихъ, даже и въ томъ случаѣ, если бы незнакомецъ оказался привѣтливѣе, -- поэтому онъ молча попивалъ свой джинъ съ водой и съ большой помпой и обстоятельностью читалъ газету.
   Случилось, однако, -- какъ это часто случается, когда люди сходятся при такихъ обстоятельствахъ, -- что мистеръ Бембль время отъ времени чувствовалъ непреодолимое влеченіе украдкой взглянуть на незнакомца; и всякій разъ, какъ онъ это дѣлалъ, онъ съ нѣкоторымъ смущеніемъ отводилъ глаза въ сторону, увидѣвъ, что какъ разъ въ этотъ моментъ неизвѣстный тоже украдкой разсматриваетъ его. Замѣшательство мистера Бембля увеличивалось, благодаря особенному выраженію глазъ незнакомца, которые были ярки и проницательны, но омрачены печатью недовѣрія и подозрительности. Онъ никогда не встрѣчалъ такого страннаго и непривлекательнаго взгляда.
   Послѣ того какъ они нѣсколько разъ встрѣтились такъ глазами, незнакомецъ жесткимъ, низкимъ голосомъ прервалъ молчаніе.
   -- Вы искали меня, -- спросилъ онъ:-- когда заглядывали въ окно?
   -- Нѣтъ, если только вы не мистеръ...-- тутъ мистеръ Бембль остановился, съ любопытствомъ ожидая имени незнакомца.
   -- Вижу, что не меня, -- произнесъ тотъ, и саркастическая усмѣшка скользнула но его губамъ, -- иначе вы знали бы мое имя. Я совѣтую вамъ и не спрашивать.
   -- Я не хотѣлъ васъ обидѣть, молодой человѣкъ, -- величественно замѣтилъ мистеръ Бембль.
   -- И не обидѣли.
   За этимъ короткимъ діалогомъ наступило новое молчаніе, которое тоже было нарушено незнакомцемъ.
   -- Мнѣ кажется, я встрѣчалъ васъ раньше. Вы были тогда одѣты иначе и я только прошелъ мимо васъ по улицѣ; но я узнаю васъ. Вы были здѣсь сторожемъ, не такъ ли?
   -- Да, приходскимъ сторожемъ, -- съ нѣкоторымъ удивленіемъ произнесъ мистеръ Бембль.
   -- Вотъ, вотъ, -- сказалъ тотъ и кивнулъ головой.-- Въ этой должности я и встрѣтилъ васъ. Кто вы теперь?
   -- Надзиратель работнаго дома, -- отвѣтилъ мистеръ Бембль съ внушительной разстановкой, дабы предотвратить неумѣстную фамильярность, могущую возникнуть со стороны незнакомца.-- Надзиратель работнаго дома, молодой человѣкъ!
   -- Я думаю, вы такъ же, какъ и прежде, соблюдаете свои интересы?-- продолжалъ незнакомецъ, встрѣчая острымъ взглядомъ глаза мистера Бембля, который воззрился на него, удивленный вопросомъ.-- Отвѣчайте прямо, любезный, -- вы видите, я хорошо васъ знаю.
   -- Мнѣ кажется, что женатый человѣкъ, -- сказалъ мистеръ Бембль, прикрывая рукою глаза и съ очевиднымъ недоумѣніемъ разглядывая собесѣдника съ головы до ногъ, -- въ неменьшей степени склоненъ сберечь честную копѣйку, чѣмъ одинокій. Приходскіе чиновники имѣютъ не настолько хорошіе оклады, чтобы отказываться отъ маленькихъ добавочныхъ заработковъ, когда они притекаютъ изъ благопристойнаго и честнаго источника.
   Незнакомецъ улыбнулся и кивнулъ головой, какъ бы довольный, что не ошибся; затѣмъ онъ позвонилъ въ колокольчикъ.
   -- Налейте еще, -- сказалъ онъ трактирщику, передавая пустую кружку мистера Бембля, -- и позаботьтесь, чтобы было крѣпко и горячо. Вѣдь вы любите такъ?
   -- Не слишкомъ крѣпко, -- возразилъ мистеръ Бембль, деликатно кашлянувъ.
   -- Поняли, хозяинъ?-- сухо произнесъ незнакомецъ.
   Трактирщикъ улыбнулся, исчезъ и черезъ минуту вернулся съ дымящейся кружкой, отъ перваго глотка изъ которой мистера Бембля слеза прошибла.
   -- Теперь выслушайте меня, -- сказалъ незнакомецъ, закрывъ дверь и окно:-- я пришелъ сегодня сюда, чтобы разыскать васъ, и благодаря одной изъ тѣхъ случайностей, которыя дьяволъ иногда бросаетъ на пути своихъ друзей, вы вошли въ ту самую комнату, гдѣ я сидѣлъ, думая главнымъ образомъ о васъ. Мнѣ нужно получить у васъ нѣкоторыя свѣдѣнія. Я не хочу просить ихъ у васъ даромъ, какъ бы пустяшны они ни были. Для начала возьмите вотъ это.
   И онъ передвинулъ черезъ столъ двѣ золотыхъ монеты своему собесѣднику, соблюдая при этомъ осторожность, какъ бы для того, чтобы звяканье монетъ не было услышано въ другой комнатѣ. Когда мистеръ Бембль тщательно осмотрѣлъ монеты, чтобы убѣдиться въ ихъ неподдѣльности, и съ большимъ удовлетвореніемъ положили ихъ въ карманъ жилета, онъ продолжалъ:
   -- Мысленно перенеситесь назадъ... Какъ бы сказать?.. Ну... лѣтъ на двѣнадцать назадъ, въ конецъ зимы.
   -- Довольно давно, -- сказалъ мистеръ Бембль.-- Хорошо. Я перенесся.
   -- Мѣсто дѣйствія -- работный домъ.
   -- Хорошо!
   -- Время -- ночь.
   -- Да.
   -- А обстановка -- та жалкая конура, гдѣ потаскухи передавали здоровье и жизнь -- часто у нихъ самихъ отнимавшуюся -- производя на свѣтъ маленькихъ пискуновъ, а сами, мерзавки скрывая свой позоръ въ могилѣ!
   -- То есть, родильный пріютъ, что ли?-- спросилъ мистеръ Бемблъ, не совсѣмъ уясняя себѣ нѣсколько нервозное указаніе данное ему незнакомцемъ.
   -- Да, -- сказалъ тотъ.-- Тамъ родился мальчикъ.
   -- Много тамъ родилось мальчиковъ, -- замѣтилъ мистеръ Бембль, безнадежно качая головой.
   -- Ну ихъ всѣхъ къ лѣшему!-- вскричалъ неизвѣстный.-- Я говорю только объ одномъ мозгляваго вида, блѣдномъ мальчикѣ, который былъ ученикомъ у гробовщика -- жаль, что онъ не сдѣлалъ гробъ для него и не положилъ туда его трупъ!-- а потомъ, какъ предполагали, убѣжалъ въ Лондонъ.
   -- Такъ вы говорите объ Оливерѣ! О маленькомъ Твистѣ!-- сказалъ мистеръ Бембль.-- Я помню его, разумѣется. Такого упрямаго маленькаго мошенника...
   -- О немъ мнѣ нечего узнавать -- довольно и такъ я о немъ наслышался, -- остановилъ незнакомецъ мистера Бембля, начавшаго произносить тираду о порокахъ бѣднаго Оливера.-- Я хочу спросить о женщинѣ, которая была повитухой при его матери. Гдѣ она?
   -- Гдѣ она?-- повторилъ мистеръ Бембль, котораго джинъ предрасположилъ къ шутливости.-- Трудно сказать. Тамъ, куда она отправилась, не нуждаются въ повитухахъ, поэтому я думаю, что она теперь во всякомъ случаѣ не у дѣла.
   -- Что вы хотите сказать?-- сурово спросилъ незнакомецъ.
   -- Что она умерла минувшей зимой, -- отвѣтилъ мистеръ Бембль.
   Когда онъ произнесъ это сообщеніе, неизвѣстный пристально посмотрѣлъ на него и, хотя онъ нѣкоторое время не спускалъ съ него глазъ, но его взоръ понемногу сдѣлался неопредѣленнымъ и разсѣяннымъ, какъ будто онъ всецѣло ушелъ въ свои мысли. Нѣкоторое время онъ словно не зналъ, чувствовать ли ему облегченіе или разочарованіе по поводу сообщенія, но наконецъ онъ вздохнулъ свободнѣе и, отведя свой взглядъ, сказалъ, что это пустяки. Съ этими словами онъ всталъ, собираясь уходить.
   Но мистеръ Бемблъ былъ достаточно хитеръ и увидѣлъ сразу, что открывается возможность прибыльно распорядиться какимъ-то секретомъ, которымъ обладаетъ его прекраснѣйшая половина. Онъ хорошо помнилъ тотъ вечеръ, когда умерла старая Салли, такъ какъ событія того дня прочно хранились въ его памяти. Тогда онъ вѣдь сдѣлалъ предложеніе мистриссъ Корней; и хотя эта дама не посвятила его въ то, чему она была единственной свидѣтельницей, но онъ слышалъ достаточно, чтобы догадаться о связи этого обстоятельства съ чѣмъ то происшедшимъ въ то время, когда старуха, въ качествѣ повивальной бабки ходила за молодой матерью Оливера Твиста. Быстро воскресивъ эти обстоятельства въ памяти, онъ съ таинственнымъ видомъ сообщилъ незнакомцу, что съ старой каргой, передъ самой ея смертью, заперлась въ комнатѣ одна женщина, которая, какъ онъ имѣетъ основаніе полагать, могла бы пролить нѣкоторый свѣтъ на интересующій его предметъ.
   -- Какъ я могу найти ее?-- спросилъ незнакомецъ, потерявъ осмотрительность и ясно обнаруживая, что всѣ его страхи -- въ чемъ бы они не заключались -- снова проснулись при этихъ словахъ.
   -- Только при моемъ посредствѣ, -- отвѣчалъ мистеръ Бембль.
   -- Когда?-- поспѣшно спросилъ неизвѣстный.
   -- Завтра.
   -- Въ девять часовъ вечера, -- произнесъ неизвѣстный, вынимая клочекъ бумаги и написавъ на немъ нервно дрожавшей рукой адресъ какого то дома на берегу рѣки.-- Въ девять часовъ вечера приведите ее ко мнѣ туда. Я не считаю нужнымъ напоминать вамъ, чтобы вы держали это въ секретѣ. Это въ вашихъ интересахъ.
   Съ этими словами онъ пошелъ къ выходу, предварительно уплативъ за выпитое. Быстро заявивъ, что ихъ дороги лежатъ въ различныя стороны, онъ безъ дальнѣйшихъ церемоній удалился, еще разъ съ удареніемъ напомнивъ назначенный въ слѣдующій вечеръ часъ.
   Взглянувъ на адресъ, Бембль замѣтилъ, что тамъ не поставлено имени. Незнакомецъ не успѣлъ еще далеко уйти и онъ вскорѣ догналъ его.
   -- Что вамъ нужно?-- вскричалъ тотъ, быстро обернувшись, когда мистеръ Бембль коснулся его руки.-- Вы слѣдите за мной?
   -- Мнѣ только хотѣлось задать одинъ вопросъ, -- сказалъ Бембль, указывая на лоскутокъ бумаги:-- какъ я долженъ буду васъ спросить?
   -- Монксъ! -- отвѣтилъ незнакомецъ и поспѣшно пошелъ далѣе.
  

XXXVIII. Глава, повѣствующая о томъ, что произошло между мистеромъ Монксомъ и мистриссъ Бембль во время ихъ ночного свиданія.

   Былъ пасмурный, душный, мрачный лѣтній вечеръ. Тучи, угрожавшія цѣлый день, нависли густой и неподвижной громадой по всему небосклону, роняя тяжелыя капли дождя и предвѣщая сильную грозу, когда мистеръ и мистриссъ Бембль, свернувъ изъ главной улицы города, направились къ небольшой группѣ развалившихся домовъ, находившейся на разстояніи одной мили и окруженной низкимъ и нездоровымъ болотомъ, окаймлявшимъ рѣку.
   Оба они были закутаны въ старыя и потрепанныя одежды, которыя исполняли, быть можетъ, двойную службу: защищали ихъ отъ дождя и укрывали отъ наблюдателей. Мужъ несъ фонарь, пока еще не свѣтившійся, и шагалъ нѣсколько впереди, какъ бы для того, чтобы доставить супругѣ удобство ступать по тяжелымъ слѣдамъ своихъ сапоговъ, -- такъ какъ дорога была покрыта грязью. Они шли, не говоря ни слова. Многда мистеръ Бембль замедлялъ свой шагъ и оглядывался назадъ, словно желая убѣдиться, что его подруга жизни слѣдуетъ за нимъ. Увидѣвъ, что она идетъ за нимъ по пятамъ, онъ снова прибавлялъ шагу и съ усиленной скоростью продолжалъ подвигаться къ цѣли ихъ путешествія.
   То мѣсто, куда они направлялись, далеко нельзя было назвать сомнительнымъ, потому что оно давно уже было извѣстно, какъ резиденція отчаянныхъ негодяевъ, которые, дѣлая видъ, что живутъ честнымъ трудомъ, промышляли главнымъ образомъ грабежомъ и иными преступленіями. То была просто кучка хижинъ; нѣкоторыя были наскоро сложены изъ валявшихся кирпичей, другія кое-какъ сколочены изъ стараго, изъѣденнаго червями, корабельнаго матеріала, подобраннаго безъ малѣйшей попытки придать постройкамъ внѣшній порядокъ. Всѣ онѣ толпились большею частью на разстояніи нѣсколькихъ футовъ отъ берега рѣки. Нѣсколько дырявыхъ лодокъ, вытащенныхъ на тинистое побережье и привязанныхъ къ тянувшемуся вдоль него низкому валу, валявшіяся кое гдѣ весла или сложенныя кольцами веревки на первый взглядъ говорили, что обитатели этихъ жалкихъ лачугъ занимаются рыболовствомъ; но, присмотрѣвшись къ расхлябанному и запущенному состоянію этихъ предметовъ, прохожій безъ труда догадался бы, что они расположены только для виду, а не потому, чтобы ими пользовались.
   Въ центрѣ этой группы лачугъ, подойдя къ самому берегу рѣки и свѣсившись надъ ней верхнимъ ярусомъ, стояло большое строеніе, прежде служившее какой нибудь фабрикой. Въ свое время оно, вѣроятно, доставляло заработокъ обитателямъ окружныхъ хижинъ, но теперь въ немъ давно царило запустѣніе. Крысы, черви и вліяніе сырости расшатали и подгноили сваи, на которыхъ зданіе стояло, и значительная часть его уже обрушилась въ воду, тогда какъ остальная, угрожая паденіемъ и накренившись надъ чернымъ потокомъ, казалось, ждала удобнаго случая, чтобы послѣдовать за прочей компаніей и раздѣлить ея участь.
   Передъ этой то ветхой постройкой остановилась достойная чета какъ разъ въ ту минуту, когда первый раскатъ отдаленнаго грома потрясъ воздухъ и дождь началъ лить, какъ изъ ведра.
   -- Должно быть, здѣсь, -- произнесъ мистеръ Бембль, всматриваясь въ клочекъ бумаги, бывшій у него въ рукѣ.
   -- Эй, вы!-- закричалъ голосъ сверху.
   Поднявъ голову по направленію голоса, мистеръ Бембль различилъ человѣка, высунувшагося изъ двери во второмъ этажѣ.
   -- Подождите минуту!-- продолжалъ голосъ:-- я сейчасъ сойду къ вамъ.
   Тутъ человѣкъ исчезъ и дверь закрылась.
   -- Это и есть онъ?-- спросила у мистера Бембля его благовѣрная.
   Мистеръ Бембль утвердительно кивнулъ головою.
   -- Такъ помни, что я тебѣ говорила, -- произнесла кастелянша, -- и старайся не раскрывать рта, иначе ты выдашь насъ обоихъ.
   Мистеръ Бембль съ плачевнымъ видомъ осматривавшій зданіе, повидимому, готовъ былъ высказать нѣкоторыя сомнѣнія насчетъ того, благоразумно ли имъ доводить свое предпріятіе до конца, но былъ прерванъ появленіемъ Монкса, который отворилъ неподалеку отъ нихъ маленькую дверь и далъ имъ знакъ войти.
   -- Входите же!-- нетерпѣливо вскричалъ онъ, топнувъ ногой.-- Не заставляйте меня стоять здѣсь!
   Женщина, сначала колебавшаяся, вошла съ рѣшительнымъ видомъ, не дожидаясь новаго приглашенія. Мистеръ Бембль, которому было совѣстно или страшно остаться позади, послѣдовалъ за ней, очевидно, чувствуя себя весьма скверно и утративъ все то замѣчательное величіе, которое обыкновенно такъ выдѣляло его.
   -- Какой чортъ заставлялъ васъ такъ долго медлить подъ дождемъ?-- спросилъ Монксъ, оборачиваясь къ Бемблю и задвинувъ предварительно засовъ двери.
   -- Мы... мы хотѣли немного освѣжиться, -- пробормоталъ мистеръ Бембль, со страхомъ осматриваясь.
   -- Освѣжиться!-- повторилъ Монксъ.-- Да весь дождь, какой когда либо выпадалъ, и выпадетъ еще, не расхолодитъ того адскаго огня, который человѣкъ способенъ носить въ себѣ. Не такъ то легко освѣжиться, не воображайте этого!
   Послѣ такого пріятнаго привѣтствія Монксъ рѣзко повернулся къ кастеляншѣ и вперилъ въ нее глаза, пока наконецъ даже она, не такъ то легко поддававшаяся укрощенію, не потупила взора.
   -- Такъ это та женщина, да?-- спросилъ Монксъ.
   -- Гм! Это она, -- отвѣтилъ мистеръ Бембль, помня наставленіе жены.
   -- Вы думаете, вѣроятно, что женщины не умѣютъ хранить тайнъ?-- произнесла матрона и въ свою очередь устремила на Монкса пытливый взглядъ.
   -- Я знаю, что онѣ всегда хранятъ только одну, пока она не станетъ извѣстна, -- сказалъ Монксъ.
   -- А что же это за тайна?-- спросила кастелянша.
   -- Потеря своего добраго имени, -- отвѣтилъ Монксъ.-- Согласно этому правилу, если женщина участвуетъ въ тайнѣ, которая можетъ привести ее къ висѣлицѣ или отправить на каторгу, то нечего опасаться, что она кому нибудь ее разскажетъ, -- о, нѣтъ! Вы понимаете меня, мистриссъ?
   -- Нѣтъ, -- отвѣтила матрона, щеки которой покрылись легкой краской.
   -- Ну, конечно, нѣтъ!-- сказалъ Монксъ.-- Гдѣ вамъ!
   И, не то усмѣхнувшись, не то нахмурившись, онъ далъ имъ знакъ итти за собой и торопливо пошелъ черезъ комнату, которая была просторна, но съ низкимъ потолкомъ. Онъ готовъ былъ подняться по крутой лѣстницѣ, напоминавшей приставную и ведшей въ верхній этажъ дома, когда яркая вспышка молніи скользнула изъ отверстія наверху и за ней тотчасъ послѣдовалъ раскатъ грома, отъ котораго затряслось все ветхое строеніе.
   -- Слышите!-- вскричалъ онъ, отшатываясь назадъ.-- Слышите! Какъ онъ катится и грохочетъ, словно эхо тысячи пещеръ, гдѣ укрылись отъ него демоны! Я ненавижу этотъ шумъ!
   Нѣсколько минутъ онъ не говорилъ ни слова. Внезапно отнявъ руки отъ лица, онъ немало напугалъ мистера Бембля, который увидѣлъ, что оно сильно исказилось и поблѣднѣло.
   -- Такіе припадки иногда находятъ на меня, -- произнесъ Монксъ, замѣтивъ его испугъ:-- и зачастую вызываются грозой. Не обращайте вниманія, это уже прошло.
   Съ этими словами онъ поднялся наверхъ, поспѣшно закрывъ ставнями окна той комнаты, куда вела лѣстница, и съ помощью веревки, пропущенной черезъ блокъ, который былъ привинченъ къ срединѣ тяжелой поперечной балки потолка, спустилъ фонарь, привязанный къ концу веревки и бросавшій тусклый свѣтъ на стоявшій подъ нимъ старый столъ и три стула.
   -- Ну, -- сказалъ Монксъ, когда всѣ трое усѣлись:-- чѣмъ скорѣе мы перейдемъ къ дѣлу, тѣмъ лучше для всѣхъ насъ. Женщина знаетъ, въ чемъ дѣло заключается?
   Этотъ вопросъ былъ обращенъ къ Бемблю; но его жена предупредила его отвѣтъ, заявивъ, что она знакома съ сутью дѣла.
   -- Такъ онъ вѣрно сказалъ, что вы видѣли эту бабу ягу въ тотъ вечеръ, когда она умирала?... и что она вамъ сообщила нѣчто....
   -- Касающееся матери названнаго вами мальчика, -- прервала его кастелянша.-- Да, вѣрно.
   -- Вопросъ первый: какого рода было ея сообщеніе?
   -- Нѣтъ, это второй, -- осмотрительно возразила женщина.-- Первый вопросъ: какова оцѣнка сообщенія?
   -- Какой чортъ можетъ это рѣшить, не ознакомившись съ дѣломъ?-- спросилъ Монксъ.
   -- Я убѣждена, что это вамъ лучше всѣхъ извѣстно, -- отвѣтила мистриссъ Бембль, не отличавшаяся слабохарактерностью, какъ могъ безъ колебаній засвидѣтельствовать и ея супругъ.
   -- Гмъ! Рѣчь идетъ о чемъ нибудь, что стоитъ денегъ, а?-- многозначительно и съ видомъ нервнаго любопытства освѣдомился Монксъ.
   -- Возможно, -- былъ невозмутимый отвѣтъ.
   -- О чемъ нибудь, что было у нея взято, что она носила? О чемъ нибудь....
   -- Лучше назначайте цѣну, -- прервала мистриссъ Бембль.-- Изъ вашихъ словъ я вижу, что вы какъ разъ такой человѣкъ, съ какимъ я могла бы имѣть дѣло.
   Мистеръ Бембль, который и теперь не въ большей степени былъ посвященъ въ тайну, чѣмъ первоначально, прислушивался къ этому разговору съ вытянутой шеей и выпученными глазами, которые онъ обращалъ то на жену, то на Монкса съ нескрываемымъ удивленіемъ, еще болѣе усилившимся, когда послѣдній спросилъ суровымъ тономъ, какую сумму отъ него требуютъ за передачу секрета.
   -- Во сколько вы сами это цѣните?-- съ неизмѣннымъ хладнокровіемъ спросила женщина.
   -- Быть можетъ, ни во что, быть можетъ, и въ двадцать фунтовъ, -- отвѣтилъ Монксъ.-- Говорите же, сколько вы хотите.
   -- Прибавьте пять фунтовъ въ суммѣ, которую вы назвали. Дайте мнѣ двадцать пять фунтовъ золотомъ -- и я вамъ скажу все, это мнѣ извѣстно. Но не раньше.
   -- Двадцать пятъ фунтовъ!-- вскричалъ Монксъ, откидываясь назадъ.
   -- Я выразилась такъ ясно, какъ могла, -- отвѣтила мистриссъ Бембль.-- Вѣдь это небольшая сумма.
   -- Небольшая сумма для пустяшной тайны, которая можетъ оказаться ничего не стоющею, -- нетерпѣливо вскричалъ Монксъ:-- и которая была мертва двѣнадцать лѣтъ или больше!
   -- Такія вещи сохраняются хорошо и, подобно доброму вину, часто ихъ стоимость удваивается съ теченіемъ времени, -- возразила матрона, храня ту же рѣшительную невозмутимость.-- Бываютъ тайны которымъ суждено лежать двѣнадцать тысячъ, или двѣнадцать милліоновъ лѣтъ, и все же онѣ въ концѣ концовъ разскажутъ странныя исторіи.
   -- Но, если я заплачу деньги за то, что ничего не стоить?-- спросилъ Монксъ, колеблясь.
   -- Вамъ легко взятъ деньги обратно, -- отвѣтила кастелянша.-- Я -- женщина, я здѣсь одна и безъ защиты.
   -- Не одна, моя дорогая, и не безъ защитника, -- вставилъ мистеръ Бембль голосомъ, дрожавшимъ отъ страха.-- Вѣдь здѣсь я, дорогая моя. И при томъ, -- продолжалъ онъ, не попадая зубомъ на зубъ:-- мистеръ Монксъ слишкомъ джентльменъ, чтобы учинить насиліе надъ приходскими служащими. Мистеръ Монксъ видитъ, что я не молодой человѣкъ и что я, такъ сказать, уже созрѣвающій колосъ, но онъ понимаетъ, -- я говорю, что безъ сомнѣнія мистеръ Монксъ понимаетъ, моя дорогая, что я весьма отважный представитель власти и что я обладаю весьма недюжинной силой, когда я возбужденъ. Мнѣ только нужно немного возбудительнаго -- вотъ и все.
   При этихъ словахъ мистеръ Бембль сдѣлалъ унылый выпадъ противъ своего фонаря, схвативъ его съ свирѣпой рѣшимостью и каждой чертой испуганнаго лица подтверждая, что ему дѣйствительно нужно было возбуждающаго -- и при томъ немало -- прежде чѣмъ осуществить что-нибудь воинственное, -- если только онъ не имѣетъ дѣло съ богадѣленками или какими нибудь иными лицами, получившими соотвѣтствующую дрессировку.
   -- Ты дуракъ, -- произнесла въ отвѣтъ мистриссъ Бембль.-- Лучше бы ты попридержалъ свой языкъ.
   -- Напрасно онъ не вырѣзалъ его, прежде чѣмъ прійти сюда, разъ онъ не умѣетъ говорить тише, -- съ досадой сказалъ Монксъ.-- Такъ онъ вашъ мужъ?
   -- Мой мужъ!-- усмѣхнулась кастелянша.
   -- Я такъ и подумалъ, когда вы вошли, -- сказалъ Монксъ, подмѣтивъ гнѣвный взглядъ, который дама кинула въ сторону мужа при этихъ словахъ.-- Тѣмъ лучше; мнѣ удобнѣе имѣть дѣло съ двумя людьми, когда я знаю, что у нихъ общіе интересы. Я говорю серьезно, -- смотрите!
   Онъ досталъ изъ бокового кармана парусинный кошелекъ и отсчитавъ двадцать пять золотыхъ, пододвинулъ ихъ къ мистриссъ Бембль.
   -- Ну, забирайте ихъ, -- сказалъ онъ:-- и когда утихнетъ этотъ проклятый раскатъ грома, который, я чувствую, сейчасъ грянетъ надъ крышей, то начните вашъ разсказъ.
   Громъ, казалось, ударившій надъ самыми ихъ головами, прокатился и затихъ; Монксъ, поднявъ лицо, которымъ онъ передъ тѣмъ припалъ къ столу, нагнулся впередъ, чтобы лучше слышать то, что скажетъ женщина. Лица трехъ людей почти соприкоснулись, когда они нагнулись надъ столомъ. Слабоватые лучи фонаря, падавшіе прямо сверху, подчеркивали блѣдность и встревоженность ихъ лицъ, которыя на фонѣ глубокаго сумрака казались зловѣщими призраками.
   -- Когда женщина, которую прозывали старой Салли, умирала, -- начала кастелянша:-- то-она и я были наединѣ.
   -- Никого не было больше?-- спросилъ Монксъ такимъ же глухимъ шопотомъ.-- Какой нибудь больной негодяйки или старой идіотки на сосѣдней постели? Никого, кто могъ бы услышать и догадаться?
   -- Ни души, -- отвѣтила женщина:-- мы были однѣ. Кромѣ меня никто не стоялъ около нея, когда она испустила духъ.
   -- Хорошо, -- сказалъ Монксъ, внимательно смотря на нее.-- Продолжайте.
   -- Она говорила мнѣ о молодой женщинѣ, которая за нѣсколько лѣтъ передъ тѣмъ родила ребенка въ той самой комнатѣ и на той самой кровати, на которой она теперь лежала умирающая.
   -- А!-- произнесъ Монксъ трясущимися губами и оглянувшись черезъ плечо.-- Чортъ возьми! Какъ иной разъ все сопоставляется!
   -- Ребенокъ былъ тотъ самый, котораго вчера вы называли вонъ ему, -- продолжала она, небрежно кивнувъ въ сторону мужа.-- Повитуха обокрала мать.
   -- Живую?-- спросилъ Монксъ.
   -- Мертвую, -- отвѣчала кастелянша, какъ будто содрогнувшись.-- Она сняла съ еще неостывшаго тѣла ту вещь, которую умиравшая умоляла ее беречь ради ребенка.
   -- Она продала это?-- вскричалъ Монксъ съ нетерпѣливымъ отчаяніемъ.-- Продала? Гдѣ? Когда? Кому? Давно ли?
   -- Съ трудомъ сообщивъ мнѣ свой поступокъ, она откинулась на постель и умерла.
   -- И больше ничего не сказала?-- воскликнулъ Монксъ, голосъ котораго, благодаря старанію говорить вполголоса звучалъ еще яростнѣе.-- Это ложь! Я не позволю съ собой шутить! Это не все, что она сказала! Да я вырву жизнь изъ васъ обоихъ, но узнаю, что сказала она!
   -- Она не произнесла больше ни слова, -- продолжала кастелянша, повидимому ничуть не встревоженная (чего далеко нельзя было сказать про мистера Бембля) бѣшенствомъ страннаго человѣка:-- но она вцѣпилась въ мое платье полузажатой рукой. Видя, что она мертва, я разжала ея пальцы: въ нихъ оказался грязный клочекъ бумаги...
   -- Содержавшій?...-- произнесъ Монксъ, протягивая руку.
   -- Ничего не содержавшій, -- отвѣтила женщина:-- это была ломбардная квитанція.
   -- На какую вещь?-- спросилъ Монксъ.
   -- Скажу въ свое время. Я думаю, что она нѣкоторое время хранила драгоцѣнность, разсчитывая найти ей лучшее примѣненіе, а затѣмъ заложила ее и сберегала кое какъ деньги, чтобы изъ года въ годъ уплачивать проценты и удержать вещь за собою, имѣя возможность выкупить ее, если представится случай. Но она такъ и не дождалась этого и, какъ я вамъ сказала, умерла съ истрепаннымъ и измятымъ клочкомъ бумаги въ рукѣ. Черезъ два дня истекалъ срокъ. Я рѣшила тоже, что когда нибудь можетъ представиться счастливый случай, и выкупила вещь.
   -- Гдѣ же она?-- съ живостью спросилъ Монксъ.
   -- Вотъ, -- отвѣтила она и, какъ бы радуясь избавленно отъ тягостнаго предмета, быстро бросила на столъ небольшой кошелекъ изъ козловой кожи, едва достаточный, чтобы вмѣстить часы; Монксъ схватилъ его и открылъ трясущимися руками. Внутри оказался маленькій золотой медальонъ, въ которомъ лежали два локона волосъ и простое обручальное кольцо, тоже изъ золота.
   -- На внутренней сторонѣ его выгравировано слово "Агнеса", послѣ котораго оставлено пустое мѣсто для фамиліи, -- сказала женщина:-- потомъ слѣдуетъ число, указывающее приблизительно за годъ до рожденія ребенка -- объ этомъ я справилась.
   -- И это все?-- спросилъ Монксъ послѣ внимательнаго и нервнаго осмотра содержимаго кошелька.
   -- Все, -- отвѣтила женщина..
   Мистеръ Бембль перевелъ духъ, повидимому, радуясь, что дѣло покончено и не поднимается вопросъ объ отобраніи двадцати пяти фунтовъ, и теперь онъ осмѣлился даже вытереть потъ, безпрепятственно стекавшій по его носу во время предшествовавшаго разговора.
   -- Я ничего въ этой исторіи не знаю, кромѣ того, о чемъ могу догадываться, -- сказала его жена, обратившись къ Монксу послѣ короткаго молчанія:-- и мнѣ ничего не нужно знать -- это безопаснѣе. Но могу я вамъ задать два вопроса?
   -- Можете, -- произнесъ Монксъ съ нѣкоторымъ удивленіемъ:-- но отвѣчу ли я -- это другой вопросъ.
   -- Что вмѣстѣ составитъ три вопроса, -- вставилъ шутливое словцо мистеръ Бембль.
   -- То ли это, что вы разсчитывали отъ меня получить?-- спросила кастелянша.
   -- Да, -- отвѣтилъ Монксъ.-- Другой вопросъ?
   -- Что вы съ этимъ сдѣлаете? Не можетъ ли это быть использовано во вредъ мнѣ?
   -- Нѣтъ, -- возразилъ Монксъ:-- ни вамъ, ни мнѣ, это никогда не принесетъ вреда. Смотрите сюда! Только не подвигайтесь ни на шагъ впередъ, если дорожите жизнью.
   Съ этими словами онъ вдругъ отодвинулъ столъ въ сторону и, взявшись за желѣзное кольцо, виднѣвшееся на полу, откинулъ дверь большого люка, который разверзся какъ разъ у ногъ мистера Бембля, заставивъ этого джентльмена стремительно отступить на нѣсколько шаговъ.
   -- Посмотрите внизъ, -- сказалъ Монксъ, спуская фонарь въ зіяющее отверстіе.-- Не бойтесь. Я безъ хлопотъ могъ бы спровадить васъ туда, когда вы еще сидѣли на мѣстахъ, -- если бы это входило въ мои разсчеты.
   Ободренная этимъ кастелянша подступила къ краю колодца -- и даже самъ мистеръ Бембль, подстрекаемый любопытствомъ, осмѣлился сдѣлать то же самое. Мутный потокъ, вздувшись отъ сильнаго ливня, шумно стремился внизу, и всѣ другіе звуки заглушались ропотомъ воды, бурно крутившейся, разбиваясь о зеленыя покрытыя тиной сваи. Когда то тамъ была мельница; водяная стремнина, пѣнясь и дробясь о полусгнившіе столбы и остатки колесъ, казалось, съ возобновленной яростью мчалась впередъ, миновавъ препятствія, которыя тщетно пытались сдержать ея бѣшеное теченіе.
   -- Если бросить туда человѣка, гдѣ онъ будетъ завтра утромъ?-- сказалъ Монксъ, раскачивая фонарь въ мрачномъ колодцѣ.
   -- Въ двѣнадцати миляхъ отсюда и при томъ онъ будетъ изорванъ въ клочки, -- отвѣтилъ мистеръ Бембль, отшатываясь при одной мысли объ этомъ.
   Монксъ досталъ кожаный мѣшечекъ изъ за пазухи, куда онъ торопливо сунулъ его, и, привязавъ къ нему свинцовый грузъ, составлявшій часть блока и валявшійся на полу, бросилъ его въ потокъ. Маленькій предметъ полетѣлъ отвѣсно, какъ игральная кость судьбы, съ едва замѣтнымъ всплескомъ разсѣкъ воду и исчезъ.
   Всѣ трое переглянулись и вздохнули съ видимымъ облегченіемъ.
   -- Готово!-- сказалъ Монксъ закрывая подъемную дверь, которая тяжело упала на прежнее мѣсто.-- Если волны, какъ говорится въ книгахъ, всегда отдаютъ своихъ мертвецовъ, то онѣ оставляютъ себѣ серебро и золото, оставятъ и эти побрякушки. Намъ больше не о чемъ говорить, и мы можемъ прервать нашу пріятную компанію.
   -- Разумѣстся, -- съ живостью подхватилъ мистеръ Бембль.
   -- Будете ли вы держать языкъ за зубами, а?-- спросилъ Монксъ, грозно взглянувъ на него.-- За вашу жену я не боюсь.
   -- Вы можете на меня положиться, молодой человѣкъ, -- отвѣтилъ мистеръ Бембль, кланяясь съ изысканной вѣжливостью и въ то же время пятясь къ лѣстницѣ.-- Въ силу общихъ интересовъ, молодой человѣкъ, и въ силу моихъ собственныхъ, -- вы понимаете это мистеръ Монксъ.
   -- Радъ за васъ, слыша это, -- произнесъ Монксъ.-- Зажгите свой фонарь и уходите отсюда какъ можно скорѣе.
   Хорошо, что на этомъ мѣстѣ разговоръ оборвался, иначе мистеръ Бембль, продолжавшій раскланиваться и пятиться и находившійся уже въ разстояніи шести дюймовъ отъ лѣстницы, непремѣнно перекувырнулся бы въ нижній этажъ. Онъ зажегъ свой фонарь при помощи того, который Монксъ отвязалъ отъ веревки и несъ теперь въ рукахъ, и, не пытаясь возобновить разговоръ, молча спустился впереди своей жены. Монксъ заключалъ шествіе, сначала пріостановившись на верхней ступенькѣ, чтобы убѣдиться, что снаружи не слышно иныхъ звуковъ, кромѣ шума дождя и воды.
   Черезъ комнату съ низкимъ потолкомъ они шли медленно и осторожно; каждая тѣнь заставляла Монкса вздрагивать, а мистеръ Бембль, держа фонарь на разстояніи фута отъ пола, шествовалъ не только съ замѣчательной осмотрительностью, но и поразительно легкой, для такого осанистаго джентльмена, поступью, тревожно присматриваясь, нѣтъ ли гдѣ потайныхъ люковъ. Монксъ отодвинулъ задвижку и распахнулъ дверь, черезъ которую они раньше вошли; обмѣнявшись кивкомъ съ таинственнымъ человѣкомъ, супружеская чета очутилась среди темноты и сырости.
   Лишь только Бембли ушли, Монксъ, повидимому чувствовавшій непреодолимую боязнь передъ одиночествомъ, позвалъ мальчика, который все это время сидѣлъ въ одномъ изъ закоулковъ нижняго этажа, и, приказавъ ему итти впереди и нести огонь, вернулся въ ту комнату, которую онъ только что покинулъ.
  

XXXIX. Глава, вводящая нѣкоторыхъ уважаемыхъ лицъ, уже знакомыхъ читателю, и описывающая, какъ совѣщались достопочтенные Монксъ и еврей.

   На другой день послѣ того, какъ описанное въ предшествовавшей главѣ дѣльцо было покончено между тремя достойными дѣйствующими лицами нашего повѣствованія, мистеръ Уильямъ Сайксъ, проснувшись вечеромъ послѣ непродолжительнаго сна, освѣдомился сонно ворчливымъ голосомъ, который часъ.
   Комната, въ которой мистеръ Сайксъ изрекъ этотъ вопросъ, не принадлежала къ тѣмъ, которыя онъ занималъ до своей экспедиціи въ Чертсей, хотя она находилась въ томъ же кварталѣ города и неподалеку отъ прежней его резиденціи. По внѣшнему виду это помѣщеніе сильно уступало его прежнимъ апартаментамъ, представляя собой жалкую и скудно меблированную комнату, очень небольшихъ размѣровъ, освѣщавшуюся только маленькимъ мансарднымъ окномъ, въ которое былъ виденъ тѣсный и грязный переулокъ. Были и другіе признаки, говорившіе о недавнихъ житейскихъ неудачахъ честнаго джентльмена. Крайняя скудость мебели, полное отсутствіе малѣйшихъ признаковъ комфорта и исчезновеніе даже такой мелкой движимости, какъ лишняя пара платья свидѣтельствовали о крайней нуждѣ, а худой и истощенный видъ самаго мистера Сайкса безусловно подтвердилъ бы всѣ эти признаки, если бы они нуждались въ какомъ нибудь подкрѣпленіи.
   Громила лежалъ на кровати, закутавшись въ свое бѣлое пальто вмѣсто халата. Лицо его мало выигрывало отъ болѣзненной, мертвенной блѣдности, и нѣсколько дней не бритой, черной и жесткой бороды и грязнаго ночного колпака. Близъ кровати расположилась собака, то внимательно смотря на хозяина, то настораживая уши и издавая глухое ворчаніе, когда шумъ на улицѣ или въ нижней части дома привлекалъ ея вниманіе. У окна, прилежно трудясь надъ починкой стараго жилета, составлявшаго часть костюма разбойника, сидѣла женщина, такая блѣдная и осунувшаяся благодаря лишеніямъ и безсоннымъ ночамъ, что трудно было признать ее за ту самую Нанси, которая уже являлась въ настоящемъ повѣствованіи, -- развѣ только по голосу, когда она отвѣтила на вопросъ мистера Сайкса.
   -- Недавно било семь, -- сказала она.-- Какъ ты теперь чувствуешь себя, Билль?
   -- Слабъ, какъ вода, -- отвѣтилъ мистеръ Сайксъ раздражаясь, попутно проклятіями на свои глаза, руки и ноги. Поди сюда, подай мнѣ руку и помоги какъ нибудь выбраться изъ этой окаянной кровати.
   Болѣзнь не смягчила характера мистера Сайкса. Когда Нанси помогла ему встать и повела его къ стулу, онъ не переставалъ ругаться по поводу ея неловкости и ударилъ ее.
   -- Опять ревешь?-- сказалъ Сайксъ.-- Экъ тебя! Нечего распускать нюни. Если не умѣешь придумать ничего лучшаго, такъ перестань сейчасъ же! Слышишь?
   -- Слышу, -- отвѣтила она, отворачиваясь и принуждая себя засмѣяться.-- Что тебѣ опять пришло на умъ?
   -- Ага! Одумалась?-- проворчалъ Сайксъ, замѣчая слезу, дрожавшую на ея рѣсницахъ.-- Тѣмъ лучше для тебя.
   -- Какъ, неужто, Билль, ты хочешь сказать, что готовъ былъ бы обойтись жестоко со мной даже сегодня?-- сказала Нанси, положивъ руку ему на плечо.
   -- Почему же нѣтъ?-- вскричалъ Сайксъ.
   -- Столько ночей, -- сказала дѣвушка съ оттѣнкомъ женственной нѣжности, которая даже ея голосу придала какую то мелодичную кротость:-- столько ночей я высидѣла надъ тобой, ухаживая и заботясь о тебѣ, словно ты былъ малый ребенокъ. Въ первый разъ сегодня ты пришелъ въ себя; неужели ты поступилъ бы со мной такъ, какъ ты сейчасъ сдѣлалъ, если бы вспомнилъ объ этомъ обо всемъ? Ну же, ну же -- скажи нѣтъ!
   -- Ладно, -- отвѣтилъ Сайксъ:-- я не трону тебя. Фу, чортъ. Опять дѣвка расхныкалась!
   -- Ничего, -- возразила она, падая на стулъ.-- Не обращай вниманія. Сейчасъ пройдетъ.
   -- Что пройдетъ?-- свирѣпымъ голосомъ спросилъ Сайксъ.-- Что это за глупости опять начинаются? Вставай, нечего праздновать; принимайся за работу, да не надоѣдай мнѣ своими бабьими нелѣпицами.
   Въ другое время это увѣщаніе и тонъ, которымъ оно было произнесено, возымѣли бы желаемое дѣйствіе. Но дѣвушка была дѣйствительно слаба и истощена и, закинувъ голову на спинку стула, потеряла сознаніе, прежде чѣмъ мистеръ Сайксъ успѣлъ выговорить проклятія, которыми онъ въ подобныхъ случаяхъ обыкновенно уснащалъ свои угрозы. Не зная какъ быть въ такомъ непривычномъ случаѣ, такъ какъ прежніе истерическіе припадки миссъ Нанси были такого свойства, что она оправлялась отъ нихъ безъ посторонней помощи, мистеръ Сайксъ попробовалъ немного побогохульствовать и, убѣдившись въ полной безрезультатности этого средства, позвалъ на помощь.
   -- Въ чемъ дѣло, мой другъ?-- спросилъ Феджинъ, заглядывая въ дверь.
   -- Помоги дѣвкѣ, какъ тутъ быть?-- нетерпѣливо отвѣтилъ Саііксъ.-- Нечего щелкать зубами и ухмыляться на меня!
   Съ восклицаніемъ изумленія Фэджинъ поспѣшилъ къ Нанси, между тѣмъ какъ мистеръ Джонъ Даукинсъ, вошедшій въ комнату вслѣдъ за своимъ почтеннымъ учителемъ, торопливо положилъ на полъ находившійся у него въ рукахъ узелъ и, выхвативъ у слѣдовавшаго за нимъ мистера Чарльза Бэтса бутылку, въ мгновеніе ока вытащилъ пробку зубами и вылилъ часть содержимаго въ ротъ паціентки, предварительно глотнувъ самъ во избѣжаніе ошибки.
   -- Наддай ей свѣжаго воздуху мѣхами, Чарли, -- сказалъ мистеръ Даукинсъ:-- а ты, Феджинъ, шлепай ее по рукамъ, пока Сайксъ развяжетъ ей платье.
   Всѣ эти возстановительныя средства были примѣнены съ большимъ усердіемъ, -- въ особенности же старался мистеръ Бэтсъ, которому его доля участія повидимому доставила величайшее развлеченіе, -- и желаемая цѣль была вскорѣ достигнута. Нанси, понемногу придя въ себя, шатаясь подошла къ стулу, находившемуся у кровати, и уткнулась лицомъ въ подушку, предоставивъ мистеру Сайксу встрѣчать гостей, столь неожиданно явившихся.
   -- Какой злой вѣтеръ занесъ тебя сюда?-- обратился онъ къ Феджину.
   -- Не злой вѣтеръ, другъ мой; вѣдь злой вѣтеръ не приноситъ ничего хорошаго, а у меня есть кое что хорошее, что ты радъ будешь увидѣть. Доджеръ, мой дружокъ, развяжи ка узелъ, да передай Биллю тѣ мелочишки, на которыя мы сегодня утромъ потратили всѣ деньги.
   Согласно распоряженію мистера Феджина, Доджеръ развязалъ старую скатерть, въ которую былъ увязанъ его объемистый узелъ, и началъ передавать одинъ за другимъ находившіеся тамъ предметы Чарли Бэтсу, который располагалъ ихъ на столѣ, краснорѣчиво восхваляя ихъ несравненную доброкачественность.
   -- Ну, и паштетъ изъ кроликовъ!-- вскричалъ этотъ юный джентльменъ, разворачивая большой паштетъ. Такіе, Билль, молоденькіе кролики, да съ такими нѣжными суставами, что даже косточки таютъ во рту и ихъ не приходится обгладывать! Полъ фунта чаю цѣною въ семь шиллинговъ шесть пенсовъ -- такого крѣпкаго, что крышка чайника отлетитъ прочь, когда бросить щепотку въ кипятокъ! Полтора фунта тростниковаго сахарнаго песку, надъ которымъ негры трудились до тѣхъ поръ пока не довели его до такого совершенства -- ей Богу!-- Два двухфунтовыхъ хлѣба, фунтъ лучшаго масла, кусокъ двойного глочестера!.. А вотъ это на послѣдокъ -- самый лучшій сортъ, какой тебѣ приходилось пить Билль!
   Прочтя послѣдній панегирикъ, мистеръ Бэтсъ вытащилъ изъ своего объемистаго кармана изрядную винную бутылку, тщательно закупоренную, а мистеръ Доджеръ въ ту самую минуту налилъ изъ бывшей у него въ рукахъ склянки полную рюмку чистаго спирта, которую больной опрокинулъ себѣ въ ротъ безъ малѣйшаго колебанія.
   -- Ага!-- произнесъ Фэджинъ, потирая руки съ чувствомъ большого удовлетворенія.-- Теперь ты поправишься, Билль, дѣло пойдѣтъ на ладъ.
   -- Пойдетъ на ладъ!-- вскричалъ мистеръ Сайксъ.-- Да двадцать разъ дѣло могло такъ пойти на ладъ, что я былъ бы отдѣланъ начисто, прежде чѣмъ ты помогъ бы мнѣ! Какъ это можно, криводушный бродяга, бросать такъ человѣка, не навѣдываться даже о немъ три недѣли или больше?
   -- Ну, вы только послушайте его, молодцы!-- произнесъ Феджинъ, пожавъ плечами.-- А мы еще принесли ему всѣ эти чудныя вещи!
   -- Вещи можетъ быть хороши, но это само по себѣ, -- замѣтилъ Сайксъ, немного смягчившись, когда окинулъ взглядомъ столъ.-- А вотъ, что сказать про тебя, когда ты бросилъ меня тутъ безъ денегъ, безъ жратвы, больного? Когда ты оказывалъ мнѣ ни больше вниманія, какъ если бы я былъ вонъ эта собака?-- Оттащи ее прочь, Чарли!
   -- Я никогда еще не встрѣчалъ такой занятной собаки, -- сказалъ мистеръ Бэтсъ, исполняя это требованіе.-- Обнюхиваетъ припасы, какъ старая барыня на рынкѣ! Такая собака имѣла бы успѣхъ въ театрѣ и вдобавокъ оживила бы драму!
   -- Молчатъ!-- крикнулъ Сайксъ, когда собака удалилась подъ кровать, продолжая сердито ворчать.-- Чѣмъ же ты оправдаешься, старый дьяволъ?
   -- Я уѣзжалъ изъ Лондона на недѣлю съ лишнимъ, мои другъ, -- отвѣтилъ еврей.
   -- А другія двѣ недѣли?-- спросилъ Сайксъ.-- Что же ты скажешь про остальныя двѣ недѣли, когда я валялся тутъ, словно хворая крыса въ своей норѣ?
   -- Я не могъ ничего подѣлать, Вилль. Я не имѣго возможности разъяснить это при другихъ, но я ничего не могъ подѣлать, клянусь своей честью.
   -- Чѣмъ, чѣмъ? -- зарычалъ Сайксъ съ крайнимъ омерзеніемъ.-- Эй! малецъ! отрѣжь ка мнѣ кусокъ пирога, чтобы перебить этотъ поганый вкусъ во рту, а не то я задохнусь!
   -- Не сердись же, другъ мой, -- покорно упрашивалъ Феджинъ.-- Я никогда не забывалъ тебя, Билль, ни разу.
   -- Конечно! Я ручаюсь, что не забывалъ!-- злобно усмѣхнулся Сайксъ.-- Каждый часъ, что я лежалъ тутъ въ ознобѣ и въ жару, ты измышлялъ и строилъ затѣи:-- Билль сдѣлаетъ то, да Билль сдѣлаетъ это, да Билль сдѣлаетъ все, какъ только поправится, а дать ему можно грошъ. Онъ достаточно бѣденъ, чтобы работать на тебя. Кабы не дѣвка, я былъ бы на томъ свѣтѣ.
   -- Ну, вотъ, опять Билль, -- возразилъ Феджинъ, ухватываясь съ жадностью за эти слова:-- кабы не дѣвка! А кто, какъ не бѣдный старый Феджинъ, раздобылъ тебѣ такую расторопную дѣвушку?
   -- Онъ говоритъ правду!-- сказала Нанси, быстро подходя.-- Богъ съ нимъ, Богъ съ нимъ!
   Выступленіе Нанси дало новое направленіе разговору; осторожный еврей хитро подмигнулъ подросткамъ и они начали угощать ее виномъ, до котораго она, впрочемъ, едва дотронулась. Феджинъ, напустивъ на себя самое веселое настроеніе, понемногу привелъ мистера Сайкса въ болѣе мягкое расположеніе духа, стараясь относиться къ его угрозамъ, какъ къ пріятнымъ и остроумнымъ выходкамъ, и отъ всей души разсмѣявшись нѣсколькимъ его грубымъ шуткамъ, которыя тотъ, послѣ повторныхъ пріемовъ спиртнаго, началъ благосклонно отпускать.
   -- Все это прекрасно, -- сказалъ мистеръ Сайксъ, -- но только изволь мнѣ сегодня же вечеромъ доставить деньжонокъ.
   -- Съ собой у меня нѣтъ ни одной монеты, -- отвѣтилъ еврей.
   -- Зато дома у тебя цѣлыя кучи, -- возразилъ Сайксъ, -- и ты можешь для меня взять оттуда.
   -- Кучи!-- вскричалъ Феджинъ, воздѣвъ руки.-- Да у меня даже не нашлось бы столько, чтобы....
   -- Я не знаю, сколько ты тамъ набралъ, да ты и самъ, небось, не знаешь; пересчитывать ихъ -- вѣкъ не пересчитать, -- сказалъ Сайксъ.-- Но мнѣ нужно сегодня же вечеромъ -- кажется, чего проще?
   -- Ладно, ладно, -- произнесъ Феджинъ со вздохомъ:-- я пришлю съ Доджеромъ.
   -- Нѣтъ, это не годится, -- возразилъ Сайксъ.-- Доджеръ больно хитеръ и пожалуй не придетъ еще, или собьется съ дороги, или будетъ увертываться отъ шпиковъ и изъ за этого застрянетъ, или найдетъ какое нибудь иное оправданіе, если ты его пошлешь. Пусть Нанси пойдетъ къ тебѣ и принесетъ; такъ будетъ вѣрнѣе. А пока она ходитъ, я прилягу и вздремну.
   Долго поторговавшись и поспоривъ, Феджинъ все-таки уменьшилъ требуемый авансъ съ пяти фунтовъ до трехъ фунтовъ четырехъ шиллинговъ шести пенсовъ; при этомъ онъ торжественно клялся, что у него на свое хозяйство послѣ этого останется только восемнадцать пенсовъ. Мистеръ Сайксъ угрюмо сказалъ, что разъ онъ не сумѣетъ раздобыть больше, то довольно съ него и этого. Нанси приготовилась сопровождать еврея, а Доджеръ и мистеръ Бэтсъ тѣмъ временемъ помѣстили съѣстные припасы въ шкафъ. Еврей, распростившись съ своимъ дорогимъ другомъ, отправился домой, сопутствуемый Нанси и подростками, а мистеръ Сайксъ растянулся на кровати, чтобы проспать время до возвращенія молодой женщины.
   Прибывъ въ жилище Феджина, они застали Тоби Крэкита и Читлинга за пятнадцатой партіей карточной игры, которую, само собою разумѣется, этотъ послѣдній джентльменъ проигралъ, а вмѣстѣ съ ней и свою пятнадцатую -- и послѣднюю -- шестипенсовую монету, чѣмъ доставилъ немалое удовольствіе своимъ юнымъ друзьямъ. Мистеръ Крэкитъ очевидно устыдившись, что его нашли развлекающимся въ компаніи съ господиномъ, столь ниже его стоящимъ по положенію и по умственнымъ качествамъ, зѣвнулъ и, освѣдомившись о Сайксѣ, взялъ шляпу, чтобы уйти.
   -- Никто не приходилъ, Тоби?-- спросилъ Феджинъ.
   -- Ни единая живая душа, -- отвѣтилъ мистеръ Крэкитъ, поднимая воротникъ.-- Было мутно какъ въ скверномъ пивѣ. Съ тебя приходится, Феджинъ, за то, что я такъ долго сторожилъ домъ. Чортъ возьми, я отупѣлъ, какъ присяжный, и заснулъ бы такъ крѣпко, какъ Ньюгетъ, если бы не согласился позабавить этого парнишку. Адски скучно, провалиться мнѣ, коли это неправда!
   Съ этими и другими замѣчаніями въ э ались вмѣстѣ, чтобъ разсуждать о его дѣлѣ. Между-тѣмъ, какъ глаза его блуждали по галлереѣ, онъ могъ видѣть, какъ зрители старались взглянуть на его лицо: иные поспѣшно приставляли къ глазамъ лорнеты, другіе шептались съ сосѣдями, смотря на него съ отвращеніемъ. Нѣкоторые совсѣмъ не обращали на него вниманія и только удивлялись, отъ-чего медлятъ присяжные; но ни на одномъ лицѣ -- даже у женщинъ, которыхъ также было много,-- онъ не могъ прочесть ни малѣйшаго признака участія, ни искры состраданія.
   Мертвое молчаніе водворилось снова; присяжные обратились къ судьѣ. Тс!
   Они просили только позволенія удалиться.
   Жидъ внимательно смотрѣлъ на ихъ лица, когда одинъ за однимъ они проходили мимо: онъ старался угадать свой приговоръ; но напрасно. Тюремщикъ ударилъ его по плечу. Онъ машинально послѣдовалъ за нимъ и сѣлъ на стулъ; ему указали на стулъ: самъ онъ ничего не видѣлъ.
   Потомъ онъ опять взглянулъ на галлерею. Нѣкоторые изъ зрителей ѣли, другіе утирались платками, потому-что въ тѣснотѣ было очень-жарко. Какой-то молодой человѣкъ срисовывалъ его лицо въ свою записную книжку. Онъ удивлялся, будто посторонній зритель, когда художникъ сломалъ карандашъ и началъ чинить его снова.
   Точно также, когда глаза его остановились на судьѣ, онъ занялся разсматриваніемъ его платья и сталъ думать, сколько оно стоило и какъ его надѣвать. Недалеко стоялъ толстый старый джентльменъ, который за полчаса предъ тѣмъ вышелъ и теперь опять возвратился. Жидъ удивлялся, думая, не-уже-ли этотъ человѣкъ ходилъ обѣдать (что дѣйствительно было такъ) и гдѣ онъ обѣдалъ,-- и беззаботно переходилъ отъ одного предмета къ другому.
   Нельзя сказать, что во все это время хоть на минуту покидала его мысль о могилѣ, которая разверзалась передъ его ногами; могила всегда была передъ нимъ, но въ неясномъ образѣ, и онъ не могъ остановить на ней своихъ мыслей. Даже въ то время, когда онъ трепеталъ при мысли о скорой смерти, ему вздумалось считать желѣзные прутья у рѣшетки: онъ думалъ, почему у одного изъ нихъ сломана головка, и скоро ли поправятъ ее. Потомъ онъ началъ представлять себѣ всѣ ужасы висѣлицы -- и остановился смотрѣть на человѣка, который мелъ полъ; потомъ опять сталъ думать о висѣлицѣ...
   Наконецъ раздался приказъ молчать, и всѣ глаза устремились на дверь. Присяжные возвратились и прошли возлѣ Жида. Онъ ничего не могъ узнать по ихъ лицамъ: эти лица были будто изъ камня. Наступило мертвое молчаніе... ни шопоту... ни движенія... Виновенъ!
   Зданіе огласилось радостными криками, которые громче и громче повторялись извнѣ. Жидъ долженъ былъ умереть въ понедѣльникъ.
   Шумъ затихъ, и Жида спросили, не скажетъ ли онъ чего-нибудь передъ смертію. Онъ оставался въ прежнемъ положеніи и внимательно смотрѣлъ ни дѣлавшихъ ему этотъ вопросъ. Дважды повторялся этотъ вопросъ прежде, чѣмъ онъ услышалъ его, и тогда только онъ прошепталъ, что онъ старикъ... старикъ... старикъ,-- и снова затихъ.
   Судья взялъ черный колпакъ, а преступникъ все еще стоялъ въ одномъ положеніи. Женщина громко вскрикнула на галлереѣ: онъ быстро взглянулъ туда и внимательнѣе наклонился впередъ. Приговоръ былъ ужасенъ; но Жидъ стоялъ, какъ мраморная статуя, не двигаясь ни однимъ членомъ. Его отвратительное лицо все еще выражало вниманіе; нижняя челюсть отвисла и глаза смотрѣли прямо впередъ, когда тюремщикъ положилъ руку на плечо его и хотѣлъ вести вонъ. Онъ бросилъ безсмысленный взглядъ вокругъ себя и повиновался.
   Его повели черезъ комнату, гдѣ другіе преступники ожидали своей очереди, разговаривая черезъ рѣшетку съ знакомыми. Никто не говорилъ съ нимъ; но когда онъ проходилъ, всѣ невольно отступали назадъ, осыпая его ругательствами. Онъ сжалъ кулакъ и хотѣлъ броситься на нихъ, но проводникъ втолкнулъ его въ темный корридоръ, освѣщенный тусклыми фонарями, во внутренность темницы.
   Здѣсь его объискали, чтобъ онъ не предупредилъ закона; потомъ заперли въ темницу и оставили тамъ -- одного.
   Онъ сѣлъ на каменную скамью противъ двери и, устремивъ на полъ глаза, налитые кровью, старался собрать свои мысли. Отрывками началъ припоминать онъ, что говорилъ судья, хоть ему казалось, что въ то время онъ не могъ разслушать ни слова. Постепенно онъ вспомнилъ все:-- его приговорили къ висѣлицѣ!
   Когда стало смеркаться, онъ началъ думать о знакомыхъ ему людяхъ, которые умерли на эшафотѣ,-- нѣкоторые по его проискамъ. Ихъ явилось столько, что онъ едва могъ счесть ихъ. Онъ видѣлъ, какъ потъ катился съ чела ихъ, и какъ мгновенно они превратились изъ бодрыхъ, сильныхъ людей въ висячіе клочки платья.
   Нѣкоторые изъ нихъ были заключены, можетъ-быть, въ этой самой темницѣ, сидѣли на этомъ самомъ мѣстѣ... Было очень темно; зачѣмъ не принесли огня? Темница была построена на нѣсколько лѣтъ -- многіе проводили здѣсь свои послѣдніе часы; она казалась пещерою, усѣянною мертвыми тѣлами;-- колпакъ, петля, связанныя руки... лица, которыя онъ узнавалъ даже подъ этимъ ужаснымъ покрываломъ... Огня! огня!
   Наконецъ, когда руки его были взбиты объ тяжелыя двери и стѣны, явились два человѣка, одинъ со свѣчою, которую онъ воткнулъ въ желѣзный подсвѣчникъ, вдѣланный въ стѣну, а другой съ тюфякомъ, на которомъ располагался спать, потому-что преступника теперь ужь не оставятъ одного.
   Потомъ наступила ночь,-- темная, ужасная, безмолвная ночь. Другіе рады были слышать звонъ церковныхъ часовъ, потому-что онъ говорилъ имъ о жизни наступающаго дня. Жиду принесъ онъ отчаяніе. Удары тяжелаго колокола сливались въ одинъ глухой звукъ -- смерть! Что ему въ прекрасномъ утрѣ, которое проникало даже въ тюрьму? Оно только приближало часъ его казни.
   Прошелъ день -- нѣтъ, дня не было; онъ прошелъ такъ же скоро, какъ и наступилъ, и опять настала ночь, такая долгая и вмѣстѣ такая короткая ночь,-- долгая по ея ужасающему молчанію, короткая по ея быстролетящимъ часамъ. Иногда онъ выходилъ изъ себя, проклиная все на свѣтѣ; иногда плакалъ и рвалъ на себѣ волосы. Достойные люди его религіи приходили молиться возлѣ него, но онъ прогонялъ ихъ съ проклятіями.
   Наступила ночь субботы; ему оставалось жить еще только одну ночь. И когда онъ думалъ объ этомъ, наступилъ день -- воскресенье.
   Только къ ночи этого послѣдняго, ужаснаго дня настоящее положеніе представилось ему во всей безнадежности; онъ никогда не могъ надѣяться на прощеніе, но и никогда не былъ въ состояніи вообразить, что долженъ такъ скоро умереть. Онъ мало говорилъ съ своими сторожами; они, съ своей стороны, не старались развлекать его. Онъ сидѣлъ будто сонный, вздрагивая каждую минуту, и вдругъ, бросаясь изъ стороны въ сторону, въ такомъ припадкѣ страха, что даже люди, привыкшіе къ подобнымъ зрѣлищамъ, отступали отъ него съ ужасомъ. Наконецъ, всѣ мученія совѣсти сдѣлали его столь ужаснымъ, что Никто не могъ остаться съ нимъ наединѣ, и два сторожа стояли на часахъ вмѣстѣ.
   Преступникъ упалъ на свою каменную постель и сталъ думать о прошедшемъ. Онъ былъ раненъ въ тотъ день, какъ его взяли, и голова его была перевязана полотномъ. Рыжіе волосы повисли на безжизненное лицо; борода висѣла клочками; глаза сіяли ужаснымъ блескомъ; тѣло дрожало и горѣло огнемъ горячки. Восемь... девять... десять. Его страшила мысль, что будетъ съ нимъ, когда эти часы станутъ бить завтра снова! Одиннадцать...
   Ужасныя стѣны Ньюгета, скрывавшія столько мученій не только отъ глазъ, но часто даже и отъ мысли человѣческой, никогда не представляли такого ужаснаго зрѣлища, какъ теперь. Прохожіе, любопытствовавшіе знать, что дѣлаетъ человѣкъ, который завтра будетъ повѣшенъ, вѣрно худо провели бы ночь, если бъ могли его увидѣть.
   Съ ранняго вечера до глубокой полуночи, небольшія толпы съ безпокойными лицами приходили узнавать, не отсрочена ли казнь, и получивъ отвѣтъ, что нѣтъ, показывали другъ другу на дверь, изъ которой долженъ выходить преступникъ, и мѣсто, гдѣ будетъ построенъ эшафотъ. Они расходились постепенно, и въ часъ мертвой ночи улица стала темна и безлюдна.
   Мѣсто передъ тюрьмою было уже очищено, и нѣсколько рогатокъ, выкрашенныхъ черною краскою, было перекинуто поперегъ дороги, чтобъ удержать стремленіе толпы,-- когда мистеръ Броунло и Оливеръ явились у воротъ Ньюгета и представили позволеніе отъ шерифа видѣть преступника. Ихъ тотчасъ впустили.
   -- Не-уже-ли и маленькій джентльменъ также войдетъ туда? спросилъ человѣкъ, который долженъ былъ проводить ихъ.-- Это совсѣмъ не для дѣтей, сударь.
   -- Правда твоя, мой другъ, отвѣчалъ Мистеръ Броунло:-- но какъ этотъ мальчикъ видѣлъ преступника прежде, я хочу, чтобъ онъ взглянулъ на него и теперь.
   Эти слова сказаны были такъ, кто Оливеръ не могъ ихъ слышать. Проводникъ приподнялъ шляпу и, взглянувъ на него съ любопытствомъ, повелъ ихъ темными корридорами къ темницѣ Жида.
   -- Вотъ, сказалъ проводникъ, остановясь въ темномъ проходъ, гдѣ два работника дѣлали приготовленія въ глубокомъ молчаніи:-- здѣсь онъ долженъ пройдти.
   Онъ ввелъ ихъ въ кухню, гдѣ готовилась пиша для заключенныхъ, и показалъ на дверь. Надъ нею была открытая рѣшетка, сквозь которую слышался шумъ голосовъ, смѣшанный съ стукомъ топора о доски. Тамъ готовился эшафотъ.
   Отсюда они прошли сквозь множество крѣпкихъ дверей, которыя имъ отпирали изнутри, и наконецъ подошли къ темницъ Жида. Проводникъ постучалъ связкою ключей; два сторожа, пошептавшись съ намъ, вышли, какъ-будто облегченные отъ тяжкаго бремени, и сдѣлали знакъ посѣтителямъ слѣдовать за тюремщикомъ въ темницу.
   Они вошли...
   Преступникъ сидѣлъ на своей постели, качаясь со стороны на сторону, съ лицомъ болѣе похожимъ на образъ пойманнаго звѣря, чѣмъ на образъ человѣка. Видно было, что онъ думалъ о своей прежней жизни, потому-что продолжалъ шептать, не обращая никакого вниманія на пришедшихъ.
   -- Добрый мальчикъ, Чарльсъ! хорошо! бормоталъ онъ -- Оливеръ тоже! ха! ха! ха! Оливеръ тоже теперь настоящій джентльменъ, настоящій... Возьмите его прочь!
   Тюремщикъ взялъ за руку Оливера и, уговаривая его не бояться, продолжалъ слушать.
   -- Возьмите его прочь! кричалъ Жидъ.-- Слышите вы? Онъ... онъ всему причиной! Не слушайте дѣвушку...
   -- Феджинъ, сказалъ тюремщикъ.
   -- Это я! кричалъ Жидъ, прислушиваясь съ такимъ же вниманіемъ, какое обнаруживалъ во время суда.-- Я старый человѣкъ, сударь... очень, очень старый человѣкъ.
   -- Тебя хотятъ видѣть, сказалъ тюремщикъ, удерживая его.-- Феджинъ, Феджинъ! Человѣкъ ли ты?
   -- Я скоро не буду имъ, отвѣчалъ Жидъ, осматриваясь съ ужасенъ и яростію.-- Убейте ихъ всѣхъ! Какое они имѣютъ право катитъ меня?
   Говоря это, онъ увидѣлъ Оливера и мистера Броунло и, отскочивъ въ уголъ, спросилъ, что имъ здѣсь нужно.
   -- Сиди, сказалъ тюремщикъ, удерживая его.-- Ну, сударь, говорите, что вамъ нужно... скорѣе, а то онъ дѣлается все хуже и хуже.
   -- У тебя есть нѣкоторыя бумаги, оказалъ мистеръ Броунло;-- которыя были отданы тебѣ на сохраненіе Монсомъ.
   -- Ложь! отвѣчалъ Жидъ.-- У меня нѣтъ ни одной -- ни одной...
   -- Ради Бога, не говори этого, стоя на порогѣ смерти, замѣтилъ мистеръ Броунло:-- скажи мнѣ, гдѣ онѣ. Ты знаешь, что Сайксъ умеръ, что Монксъ во всемъ сознался, что тебѣ нѣтъ болѣе надежды... Гдѣ же эти бумаги?
   -- Оливеръ! сказалъ Жидъ, дѣлая ему знакъ подойдти.-- Ближе, ближе... Дай мнѣ шепнуть тебѣ...
   -- Я не боюсь, сказалъ Оливеръ тихимъ голосомъ, сжимая руку мистера Броунло.
   -- Эти бумаги, шепталъ Жидъ:-- лежатъ въ мѣшкѣ, спрятанномъ за печью въ верхней комнатѣ. Я хочу поговорить съ тобою, мой другъ... я хочу поговорить съ тобою...
   -- Хорошо, хорошо, отвѣчалъ Оливеръ.-- Дай мнѣ прочитать молитву. Помолись хоть одну минуту, ставъ со мною на колѣни, а послѣ мы будемъ говорить до утра.
   -- Прочь, прочь отсюда! вскричалъ Жидъ, толкая Оливера.-- Скажи, что я ушелъ спать, они тебѣ повѣрятъ. Ты можешь вывести меня отсюда, если захочешь. Ну, скорѣе, скорѣе...
   -- О, да проститъ Богъ этого несчастнаго? вскричалъ мальчикъ, заливаясь слезами.
   -- Сюда, сюда! сказалъ Жидъ.-- Сначала въ эту дверь; если я буду дрожать, когда мы пройдемъ мимо висѣлицы, не бойся, иди далѣе. Скорѣе, скорѣе...
   -- Вамъ неугодно ни о чемъ болѣе его спрашивать? сказалъ тюремщикъ.
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ мистеръ Броунло.-- Если бъ я могъ надѣяться, что мы въ силахъ будемъ дать ему почувствовать его настоящее положеніе...
   -- Никто не въ состояніи этого сдѣлать, сказалъ тюремщикъ, качая головою.-- Лучше оставьте его.
   Дверь отворилась; вошли два сторожа.
   -- Скорѣе, скорѣе!.. кричалъ Жидъ.-- Тише, тише, чтобъ насъ не увидѣли...
   Его схватили за руки и освободили Оливера. Преступникъ рвался и боролся съ отчаяніемъ. Дикіе крики его глухо отдавались въ тяжелыхъ стѣнахъ темницы...
   Оливеръ едва не упалъ въ обморокъ при этой ужасной сценѣ и былъ такъ слабъ, что почти не могъ идти.
   Разсвѣтало, когда они вышли изъ тюрьмы. Толпа уже собралась; окна наполнялись людьми, курившими и игравшими въ карты, чтобъ скорѣе убить время; въ толпѣ кричали, ссорилась и смѣялись. Все говорило о жизни, все было одушевлено... Только в самой серединѣ сцены стояли черные подмостки, перекладина, веревка, и всѣ ужасныя принадлежности смерти...
   

ГЛАВА LI-я
И ПОСЛѢДНЯЯ.

   Не прошло и трехъ мѣсяцевъ, какъ уже Роза Флемингъ и Генрихъ Мели были обвѣнчаны въ деревенской церкви, которая съ этой минуты сдѣлалась принадлежностію молодаго пастора -- Генриха. Въ тотъ же самый день они поселились въ своемъ новомъ домикѣ.
   Мистриссъ Мели хотѣла провести вмѣстѣ съ сыномъ и невѣсткою остатокъ дней своихъ, чтобъ наслаждаться наилучшимъ счастіемъ, которое можно знать въ эти лѣта -- счастіемъ дѣтей своихъ"
   При раздѣлѣ имѣніи Монкса между имъ и Оливеромъ, каждому изъ нихъ досталось болѣе трехъ тысячъ фунтовъ стерлинговъ. По завѣщанію, Оливеръ долженъ былъ наслѣдовать все; но мистеръ Броунло, не желая лишить старшаго сына своего друга случая исправиться, предложилъ имъ этотъ раздѣлъ, на который Оливеръ въ радостію согласился.
   Монксъ, все еще не перемѣняя своего имени, скрылся въ отдаленнѣйшей части Новаго Свѣта, гдѣ, промотавъ наслѣдство, обратился къ прежней жизни, и наконецъ умеръ въ тюрьмѣ.
   Мистеръ Броунло усыновилъ Оливера и, поселясь вмѣстѣ съ нимъ и старою ключницею недалеко отъ того мѣста, гдѣ жили маленькіе, прежніе товарищи несчастій Оливера, такимъ образомъ составилъ небольшое общество, въ которомъ всѣ были такъ счастливы, какъ только можно быть счастливымъ человѣку въ этомъ мірѣ.
   Вскорѣ послѣ свадьбы молодыхъ людей, достойный докторъ возвратился въ Чертзей, и, не нашедъ тамъ своихъ старыхъ друзей, хотѣлъ сердиться; но потомъ, купивъ себѣ маленькій домикъ въ той деревнѣ, гдѣ молодой другъ его былъ пасторомъ, сталъ разводить садъ, ловить рыбу, по-прежнему сохраняя свой вспыльчивый характеръ.
   Передъ отъѣздомъ, онъ почувствовалъ сильную дружбу къ мистеру Гримвигу, на которую вполнѣ отвѣчалъ этотъ странный джентльменъ. Докторъ часто ѣздитъ къ нему въ гости, и во всѣхъ этихъ случаяхъ мистеръ Гримвигъ занимается хозяйствомъ, ловитъ рыбу и дѣлаетъ все съ большимъ стараніемъ, не оставляя своихъ странностей и своей любимой привычки,-- утверждать, что онъ всегда правъ. По воскресеньямъ, онъ никогда не пропускаетъ случая критиковать проповѣди молодаго пастора, всегда говоря мистеру Лосберну, что онъ находитъ ихъ превосходными, но не хочетъ въ этомъ признаться. Мистеръ Броунло очень любитъ дразнить его предсказаніемъ его объ Оливерѣ и напоминаетъ о томъ вечеръ, когда они сидѣли, положивъ передъ собою часы, въ ожиданіи его возвращенія. Но мистеръ Гримвигъ утверждаетъ, что онъ былъ правъ, и въ доказательство говоритъ, что Оливеръ не воротился.
   Ноа Клейполь, получивъ прощеніе за обвиненіе Жида, съ помощію Шарлотты сталъ пользоваться простотою добрыхъ прихожанъ, заставляя ее падать передъ ними въ обморокъ, а иногда падая и самъ вмѣсто ея.
   Мистеръ и мистриссъ Бомбль, лишенные своихъ мѣстъ, постепенно дошли до нищеты, и наконецъ поступили въ тотъ же самый Домъ-Призрѣнія, гдѣ прежде господствовали. Говорятъ, мастеръ Бомбль утверждаетъ, что, въ такомъ несчастіи и униженіи, онъ не имѣетъ даже силы благодарить за то, что его разлучили съ женою.
   Что касается до Джильса и Бритльза, то они остаются на своихъ прежнихъ мѣстахъ, раздѣляя свои попеченія между своими господами, Оливеромъ, мистеромъ Броунло и докторомъ, такъ-что крестьяне до-сихъ-поръ не знаютъ, кому собственно принадлежатъ эти люди.
   Чарльсъ Бэтсъ, устрашенный преступленіемъ Сайкса, разсудилъ, что лучше всего вести честную жизнь. Онъ долго боролся, но наконецъ успѣлъ въ своемъ намѣреніи; теперь онъ живетъ у богатаго фермера и считается самымъ веселымъ молодцомъ въ околодкѣ.
   Мнѣ хотѣлось бы пробыть долѣе съ тѣми, съ которыми такъ долго не разставался я, и раздѣлить ихъ счастіе, усиливаясь описать его. Я хотѣлъ бы представить Розу Мели во всемъ цвѣтѣ женской красоты, всѣми обожаемою, составляющею жизнь и радость своего семейства; хотѣлъ бы слѣдовать въ полдень по полямъ и слышать тихіе напѣвы ея голоса при свѣтѣ луны, во время вечерней прогулки; хотѣлъ бы видѣть ея любезность и доброту ко всѣмъ; ея домашніе, веселые хлопоты; хотѣлъ бы описать ее и сына ея сестры, счастливыхъ взаимною любовью, проводящихъ цѣлые часы въ воспоминаніи о друзьяхъ, которыхъ они потеряли; я опять собралъ бы вокругъ себя этихъ малютокъ съ веселыми лицами, которыя рѣзвились вокругъ нея, и сталъ бы слушать ихъ шумный лепетъ; мнѣ хотѣлось бы еще разъ услышать этотъ смѣхъ, и взглянуть на свѣтлую слезу, катившуюся изъ прекрасныхъ голубыхъ глазъ...
   Не стану разсказывать, какъ мистеръ Броунло постепенно образовалъ Оливера, привязываясь къ нему болѣе-и-болѣе,-- какъ въ немъ рождались воспоминанія о его прежнемъ другѣ,-- какъ сироты возсылали пламенныя молитвы къ Тому, Кто хранитъ ихъ... Не стану говорить ни о чемъ этомъ: я сказалъ уже, что сироты были истинно счастливы, а безъ привязанности и благодарности къ Существу, Котораго законъ -- милосердіе, невозможно на землѣ истинное счастіе.
   У алтаря старой деревенской церкви стоить бѣлый мраморный памятникъ, на которомъ вырѣзано одно только слово: "Агнеса". Въ этой могилѣ нѣтъ гроба, и да пройдетъ много, много лѣтъ прежде, нежели внизу явится другое имя. Но если когда-нибудь духъ усопшихъ слетаетъ на землю, въ мѣста, освящаемыя любовью тѣхъ, кого они знали при жизни,-- то вѣрю, тѣнь несчастной дѣвушки витаетъ надъ этимъ священнымъ пристанищемъ,-- потому-что это успокоительное пристанище -- церковь, а она была страдалица...

"Отечественныя Записки", NoNo 9--12, 1841

   
   
   
   
томъ же родѣ мистеръ Тоби Крэкитъ сгребъ свои выигрыши и сунулъ ихъ въ карманъ жилета съ надменнымъ видомъ, какъ будто выражая этимъ, что подобная серебряная мелочь совершенно недостойна вниманія такой видной персоны, какъ онъ. Затѣмъ онъ чванно удалился изъ комнаты такой элегантной и изящной походкой, что мистеръ Читлингъ, бросивъ немало благоговѣйныхъ взглядовъ на его ноги и сапоги, пока они не исчезли изъ вида, заявилъ присутствующимъ, что пятнадцать шестипенсовыхъ монетъ за одно свиданіе съ такимъ человѣкомъ онъ считаетъ даже слишкомъ дешевою платой и что его проигрышъ для него не дороже щелчка.
   -- Что ты за чудачина, Томъ!-- сказалъ мистеръ Бэтсъ, котораго это заявленіе весьма развеселило.
   -- Ничуть!-- возразилъ мистеръ Читлингъ.-- Развѣ не такъ Феджинъ?
   -- Ты очень смѣтливый парень, мой милый, -- сказалъ Феджинъ, потрепавъ его по плечу и подмигнувъ остальнымъ питомцамъ.
   -- А мистеръ Крэкитъ вѣдь знатный щеголь, не такъ ли Феджинъ?-- продолжалъ Томъ.
   -- Не подлежитъ никакому сомнѣнію, дружокъ.
   -- И пріятно водить съ нимъ знакомство, вѣдь правда, Феджинъ?
   -- Еще бы, очень, очень пріятно, мой дорогой. Они просто завидуютъ тебѣ, потому что имъ не удалось съ нимъ сблизиться.
   -- Ага!-- торжествующе вскричалъ Томъ.-- Вотъ оно что! Онъ меня пообчистилъ, но я могу пойти и заработать еще, если захочу, не правда ли?
   -- Конечно, можешь, и чѣмъ скорѣе ты пойдешь, тѣмъ лучше, Томъ. Возмѣсти свой проигрышъ сразу, да не теряй больше времени, Доджеръ! Чарли! Пора отправляться. Живѣе! Ужъ скоро десять, а еще ничего не сдѣлано.
   Юнцы, кивнувъ Нанси, взялись за шапки, и вышли изъ комнаты. Доджеръ и его веселый другъ по дорогѣ не переставали подшучивать надъ мистеромъ Читлингомъ, въ образѣ дѣйствій котораго, справедливость требуетъ сказать, не было ничего особеннаго и безпримѣрнаго, такъ какъ немало существуетъ въ столицахъ молодыхъ людей, которые платятъ гораздо болѣе высокую цѣну, чѣмъ мистеръ Читлингъ за участіе въ хорошемъ обществѣ, и немало существуетъ изысканныхъ джентльменовъ (составляющихъ это хорошее общество), которые устанавливаютъ свою репутацію на тѣхъ же началахъ, какъ лихой Тоби Крэкитъ.
   -- Ну, -- сказалъ Фэджинъ, когда они удалились:-- теперь я пойду и принесу тебѣ деньги, Нанси. Это просто ключъ отъ шкафа, моя дорогая, гдѣ я храню кое что изъ вещей, приносимыхъ мальчиками. Я не запираю своихъ денегъ, потому что нечего запирать -- ха-ха-ха!-- нечего запирать, милая моя! Это жалкій и неблагодарный промыселъ, Нанси, но я такъ люблю видѣть вокругъ себя молодежь, что готовъ терпѣть все, готовъ терпѣть все. Шшш!-- и онъ поспѣшно спряталъ ключъ за пазуху.-- Кто это? Слышишь?
   Дѣвушка, которая сидѣла у стола со сложенными руками, повидимому, нисколько не интересовалась, кто тамъ пришелъ, и пришелъ ли онъ или уходитъ, -- пока до ея слуха не достигъ звукъ мужского голоса. Въ тотъ же моментъ она съ быстротою молніи сорвала свою шляпку и шаль и бросила ихъ подъ столъ. Еврей тотчасъ обернулся къ ней, и она пробормотала что то, жалуясь на жару тономъ усталости, составлявшимъ странный контрастъ съ быстротой и стремительностью ея предшествовавшаго движенія, которое, однако, ускользнуло отъ наблюденія Феджина, стоявшаго къ ней въ то время спиною.
   -- Ба!-- произнесъ онъ шепотомъ и какъ бы раздосадованный перерывомъ:-- это тотъ, кого я поджидалъ; онъ спускается по лѣстницѣ. Ни словечка насчетъ денегъ, пока онъ здѣсь, Нанси. Онъ не пробудетъ долго, не больше десяти минутъ, моя дорогая.
   Приложивъ костлявый палецъ къ губамъ, еврей со свѣчей двинулся къ двери, за которой раздались шаги человѣка, идущаго по лѣстницѣ, и на порогѣ встрѣтился съ посѣтителемъ, который, быстро войдя въ комнату, успѣлъ подойти уже къ столу, прежде чѣмъ замѣтилъ Нанси.
   Это былъ Монксъ.
   -- Одна изъ моей молодежи, -- успокоительно сказалъ Феджинъ, видя, что Монксъ попятился назадъ, разглядѣвъ постороннее лицо.-- Сиди, Нанси.
   Она пододвинулась ближе къ столу и, кинувъ на Монкса беззаботно равнодушный взглядъ, отвернулась; но когда онъ перевелъ глаза на Феджина, она украдкою кинула другой взоръ -- такой острый и пытливый, выражавшій столько затаенной рѣшимости, что будь въ этой комнатѣ сторонній наблюдатель, который подмѣтилъ бы эти оба взгляда, онъ съ трудомъ бы повѣрилъ, что они принадлежали одному и тому же лицу.
   -- Есть новости?-- освѣдомился Феджинъ.
   -- Большія.
   -- И... и... хорошія?-- спросилъ съ колебаніемъ Феджинъ, какъ бы боясь разсердить посѣтителя чрезмѣрнымъ оптимизмомъ.
   -- Во всякомъ случаѣ не плохія, -- отвѣтилъ Монксъ съ улыбкою.-- Я не сидѣлъ сложа руки. Мнѣ надо сказать вамъ нѣсколько словъ.
   Нанси еще придвинулась къ столу и не выражала готовности выйти изъ комнаты, хотя замѣтила, что Монксъ указываетъ на нее. Еврей, боясь, быть можетъ, что она что нибудь громко скажетъ о деньгахъ, если онъ попытается ее спровадить, указалъ на верхъ и увелъ Монкса.
   -- Только не въ ту чортову нору, гдѣ мы были въ тотъ разъ, -- донесся до Нанси голосъ посѣтителя, поднимавшагося съ евреемъ по лѣстницѣ.
   Феджинъ засмѣялся и, отвѣтивъ что то, чего она не разслышала за скрипомъ ступенекъ, привелъ гостя въ верхнія комнаты.
   Еще отзвукъ ихъ шаговъ не умолкъ, когда Нанси скинула башмаки, накинула на голову подолъ платья, закутавъ въ него руки, и стала у двери, прислушиваясь съ затаеннымъ дыханіемъ. Какъ только шаги прекратились, она выскользнула за дверь, съ невѣроятною осторожностью и легкостью поднялась по лѣстницѣ и исчезла во мракѣ верхняго этажа.
   Комната оставалась пустою четверть часа или болѣе. Затѣмъ Нанси вернулась назадъ, такъ же мягко и неслышно ступая, а черезъ минуту на лѣстницѣ опять застучали шаги. Монксъ сейчасъ же ушелъ, а еврей снова потащился наверхъ за деньгами. Когда онъ вернулся, Нанси надѣвала шляпку и платокъ, готовясь уйти.
   -- Что такое, Нанси!-- вскричалъ еврей, вздрогнувъ, и поставивъ свѣчу на столъ.-- Какъ ты блѣдна!
   -- Блѣдна!-- повторила она, затѣняя рукою глаза, какъ бы для того, чтобы взглянуть ему прямо въ глаза.
   -- Ужасню блѣдна. Что ты съ собой сдѣлала?
   -- Ничего рѣшительно. Просто я Богъ знаетъ какъ долго высидѣла въ этой душной комнатѣ, -- равнодушно отвѣтила она.-- Ну, не задерживай меня больше, отпусти поскорѣе.
   Со вздохомъ отсчитывая каждую монету, Феджинъ выложилъ ей на ладонь условленную сумму и они разстались безъ лишнихъ словъ, только пожелавъ другъ другу спокойной ночи.
   Выйдя на улицу, Нанси присѣла на ступенькѣ около порога и нѣсколько времени, казалось, была совершенно ошеломлена и не въ силахъ была идти. Вдругъ она вскочила и, направившись въ сторону противоположную той, гдѣ Сайксъ ждалъ ея возвращенія, ускорила свой шагъ до такой степени, что онъ понемногу обратился въ стремительный бѣгъ. Совершенно истощивъ свои силы, она остановилась перевести дыханіе и вдругъ словно спохватилась и, въ отчаяніи передъ невозможностью исполнить то, что она хотѣла, заломила руки и залилась слезами.
   Быть можетъ, слезы облегчили ее, или же она сознала полную безнадежность своего намѣренія -- но она повернула назадъ и побѣжала въ обратную сторону почти съ той же поспѣшностью, частью для того, чтобы наверстать потерянное время, частью, согласуясь съ стремительнымъ потокомъ своихъ мыслей, -- и вскорѣ достигла жилища, гдѣ ее поджидалъ громила.
   Если она, представъ передъ очи мистера Сайкса, и обнаруживала чѣмъ либо свое волненіе, то онъ этого не замѣтилъ; спросивъ только, принесла ли она деньги, и получивъ утвердительный отвѣтъ, онъ выразилъ мычаніемъ свое удовлетвореніе и, уронивъ голову на подушку, снова предался сновидѣніямъ, которыя были прерваны ея приходомъ.
   Къ счастью для нея присутствіе денегъ доставило ему на слѣдующій день столько работы надъ ѣдой и питьемъ и оказало такое благодѣтельное дѣйствіе въ смыслѣ смягченія шероховатостей его характера, что онъ не имѣлъ ни времени, ни склонности къ критическому разбору ея поведенія и настроенія. Что она имѣла разсѣянный и напряженный видъ человѣка, готовящагося къ какому то смѣлому и рискованному шагу, рѣшиться на который стоило не малой борьбы -- это ни въ какомъ случаѣ не ускользнуло бы отъ рысьихъ глазъ Феджина, который по всей вѣроятности сразу же поднялъ бы тревогу. Но мистеръ Сайксъ не былъ одаренъ утонченной проницательностью и его можно было обезпокоить не болѣе тонкими опасеніями, чѣмъ тѣ, которыя заставляли его относиться съ суровой грубостью ко всѣмъ окружающимъ; кромѣ того, какъ только что замѣчено, онъ былъ въ необычайно пріятномъ расположеніи духа. Онъ въ ней не подмѣтилъ никакихъ странностей и былъ такъ мало занятъ ею, что если бы даже ея волненіе проявлялось гораздо сильнѣе, оно едва ли вызвало бы въ немъ какія либо подозрѣнія.
   Къ концу дня возбужденіе ея усилилось, и когда она, по наступленіи вечера, сидѣла подлѣ разбойника, поджидая, пока онъ не уснетъ отъ опьяненія, то на ея щекахъ была разлита такая необычайная блѣдность, а глаза ея такъ блестѣли, что даже Сайксъ замѣтилъ это съ удивленіемъ.
   Мистеръ Сайксъ, еще слабый отъ лихорадки, лежалъ на кровати, попивая джинъ съ водою, въ качествѣ жаропонижающаго средства, и протянулъ свой стаканъ Нанси, чтобы она въ третій или четвертый разъ наполнила его, когда эти признаки впервые бросились ему въ глаза.
   -- Чортъ возьми!-- произнесъ онъ, приподымаясь на рукахъ и пристально заглядывая ей въ лицо:-- ты выглядишь точно мертвецъ, возвращенный къ жизни. Въ чемъ дѣло?.
   -- Въ чемъ? Да ни въ чемъ, -- отвѣтила она.-- Что ты на меня такъ уставился?
   -- Что это за вздоръ?-- спросилъ Сайксъ, схватывая ее за руку и грубо встряхивая.-- Что это такое? Что это значитъ? О чемъ ты думаешь?
   -- О многомъ, Билль, -- отвѣтила дѣвица, задрожавъ и прижимая руки къ глазамъ.-- Но, Господи! Что же изъ этого?
   Нота принужденно и веселости, звучавшая въ послѣднихъ словахъ, повидимому, произвела на Сайкса болѣе глубокое впечатлѣніе, чѣмъ предшествовавшій дикій и неподвижный взглядъ ея.
   -- Вотъ что я скажу тебѣ, -- произнесъ Сайксъ:-- если ты не подхватила лихорадку и это не начало ея, то въ воздухѣ вѣетъ чѣмъ то инымъ и опаснымъ вдобавокъ. Ужъ ни собираешься ли ты... Нѣтъ, чортъ возьми! Ты не сдѣлала бы этого!
   -- Чего?
   -- Нѣтъ, -- продолжалъ Сайксъ, пристально глядя на нее и бормоча себѣ подъ носъ.-- Нѣтъ другой такой преданной дѣвки, иначе я перерѣзалъ бы ей глотку еще три мѣсяца назадъ. У нея попросту начинается лихорадка, вотъ и все!
   Успокоившись на этомъ, Сайксъ осушилъ стаканъ до дна и со многими ворчливыми проклятіями потребовалъ лекарства. Дѣвушка проворно вскочила и быстро налила микстуры, но повернувшись къ нему спиной, и держала рюмку у его губъ, пока онъ не выпилъ содержимаго.
   -- Ну, -- сказалъ разбойникъ:-- теперь сядь около меня, да съ обычнымъ своимъ лицомъ, а не то я тебѣ такъ его передѣлаю, что ты сама его не узнаешь, когда оно тебѣ понадобится.
   Она повиновалась. Сайксъ взялъ ея руку въ кулакъ и устремилъ глаза на ея лицо. Его глаза сомкнулись, открылись снова, сомкнулись еще разъ; опять открылись. Онъ безпокойно ворочался; еще задремавъ нѣсколько разъ на двѣ или три минуты и столько же разъ вскакивая съ видомъ ужаса и безсмысленно осматриваясь вокругъ, онъ вдругъ впалъ въ глубокій и тяжелый сонъ, какъ разъ въ тотъ моментъ, когда хотѣлъ снова приподняться, и такъ и застылъ въ этой позѣ. Его пальцы ослабѣли, приподнятая рука безсильно упала, и онъ лежалъ, какъ пораженный столбнякомъ.
   -- Наконецъ опій подѣйствовалъ, -- пробормотала Нанси, вставая со стула.-- Я, можетъ быть, уже опоздала.
   Она торопливо надѣла шляпку и накинула платокъ, время отъ времени боязливо оглядываясь, какъ будто, несмотря на снотворный напитокъ, она опасалась каждую секунду, что тяжелая рука Сайкса ляжетъ на ея плечо. Затѣмъ, тихо склонившись надъ постелью, она поцѣловала разбойника въ губы и, безшумно открывъ и заперевъ дверь, поспѣшила на улицу.
   Сторожъ въ концѣ темнаго переулочка, черезъ который она должна была пройти къ главной улицѣ, выкрикивалъ половину десятаго.
   -- Много прошло послѣ половины?-- спросила она.
   -- Черезъ четверть часа пробьетъ десять, -- отвѣтилъ сторожъ, поднося свой фонарь къ ея лицу.
   -- А вѣдь я не поспѣю туда раньше, какъ черезъ часъ, -- пробормотала Нанси, быстро прошмыгнувъ мимо него и устремляясь по улицѣ.
   Многія лавки закрывались уже въ глухихъ переулкахъ и улицахъ, гдѣ лежалъ ея путь, направлявшійся отъ Спитальфильдса къ западному кварталу Лондона. Часы пробили десять и ея нетерпѣніе увеличилось. Она мчалась по узкимъ тротуарамъ, расталкивая прохожихъ, и мелькала подъ самыми мордами лошадей, когда ей приходилось пересѣкать дорогу, между тѣмъ какъ другіе терпѣливо ждали пока экипажи проѣдутъ и освободятъ проходъ.
   -- Эта женщина рехнулась!-- говорили люди, останавливаясь и смотря ей вслѣдъ.
   Въ болѣе богатой части Лондона улицы были сравнительно пустынны, и здѣсь ея безумный бѣгъ возбуждалъ еще большее любопытство среди праздношатающихся, встрѣчавшихся ей на пути. Нѣкоторые, идя за ней, прибавляли шагу, какъ бы желая узнать, куда она такъ летитъ очертя голову, другіе забѣгали впередъ и съ удивленіемъ оглядывались на ея незамедляемый бѣгъ; но всѣ они понемногу отставали и когда она пришла къ своей цѣли, то была одна.
   Она стояла передъ отелемъ въ тихой и красивой улицѣ близъ Гайдъ-Парка. Когда яркій свѣтъ лампы, горѣвшей у входа, указалъ ей, куда итти, пробило одиннадцать. Она сдѣлала нѣсколько медленныхъ шаговъ, словно не рѣшаясь приблизиться, но бой часовъ уничтожилъ ея колебанія и она вошла въ подъѣздъ. На мѣстѣ привратника никого не было. Она робко осмотрѣлась и направилась къ лѣстницѣ.
   -- Ну, милая моя, -- произнесла нарядно одѣтая женщина, выглядывая изъ двери, открывшейся позади Нанси:-- что вамъ здѣсь нужно?
   -- Я хочу повидать леди, которая здѣсь остановилась, -- отвѣтила она.
   -- Леди!-- прозвучалъ отвѣта, сопровождаемый презрительнымъ взглядомъ.-- Какую леди?
   -- Миссъ Мэйли, -- сказала Нанси.
   Молодая горничная, теперь успѣвшая ее лучше разглядѣть, отвѣтила на этотъ разъ только взоромъ добродѣтельнаго презрѣнія и позвала человѣка, чтобы онъ объяснился съ ней. Нанси повторила ему свою просьбу.
   -- Какъ передать ей ваше имя?-- спросилъ слуга.
   -- Не надо никакого имени.
   -- А по какому дѣлу?
   -- Это тоже не къ чему говорить, -- отвѣтила Нанси.-- Мнѣ надо повидать леди.
   -- Какъ бы не такъ!-- сказалъ слуга, толкая ее къ двери.-- Знаемъ мы. Убирайся ка!
   -- Пусть меня выпроводятъ силою; такъ я не уйду!-- рѣшительно вскричала она.-- Я надѣлаю столько хлопотъ, что вамъ и вдвоемъ со мной не справиться.-- Нѣтъ ли здѣсь кого нибудь, -- сказала она, осматриваясь, -- кто согласился бы доложить о такой несчастной твари, какъ я?
   Это воззваніе подѣйствовало на повара съ добродушной физіономіей, который съ нѣкоторыми другими слугами выглянулъ на шумъ и теперь выступилъ впередъ, чтобы вмѣшаться.
   -- Сдѣлай это для нея, Джо, развѣ тебѣ трудно?-- сказалъ онъ.
   -- Да что толку? Ты думаешь, барышня пожелаетъ глядѣть на такихъ, что ли?
   Намекъ на сомнительность добраго имени Нанси возжегъ большое количество цѣломудреннаго возмущенія въ груди четырехъ горничныхъ, которыя съ жаромъ замѣтили, что эта тварь -- позоръ всѣхъ женщинъ, и что ее безъ всякаго сожалѣнія надо столкнуть въ уличную канаву.
   -- Дѣлайте со мной, что хотите, -- сказала она, обращаясь снова къ слугамъ:-- но сначала исполните мою просьбу, а прошу я, ради всемогущаго Бога, доложить обо мнѣ молодой леди.
   Добрый поваръ поддержалъ это ходатайство и въ результатѣ, первый слуга рѣшилъ пойти доложить.
   -- Такъ какъ же сказать?-- спросилъ онъ, ступивъ одной ногой на нижнюю ступеньку.
   -- Что одна молодая женщина очень проситъ повидать миссъ Мэйли наединѣ, и что какъ только леди услышитъ первое слово, она будетъ знать, стоитъ ли ей выслушать до конца или же надо вытолкать эту женщину на улицу, какъ обманщицу.
   -- Эге! не слишкомъ ли ты въ себѣ увѣрена?
   -- Передайте это, -- твердо сказала Нанси:-- и сообщите мнѣ отвѣтъ.
   Слуга побѣжалъ наверхъ. Нанси стояла, блѣдная и почти задыхающаяся, съ трясущимися губами, и прислушивалась ко всѣмъ выраженіямъ презрѣнія, которыми щедро осылали ее цѣломудренныя горничныя и которыя еще усилились, когда слуга вернулся и сообщилъ, что молодая женщина можетъ итти наверхъ.
   -- Къ чему на этомъ свѣтѣ хранить благоприличіе, -- сказала первая горничная.
   -- Мѣдь сбыть легче, чѣмъ золото, устоявшее среди огня, -- замѣтила вторая.
   Третья довольствовалась тѣмъ, что удивилась:-- "изъ чего только скроены барыни", а четвертая взяла тонъ примы въ квартетѣ словами: "этакій срамъ!" -- что было подхвачено и остальными.
   Не обращая на это вниманія -- у нея на сердцѣ было другое, болѣе важное -- Нанси, трясясь отъ волненія, прошла за слугой въ небольшую прихожую, освѣщенную висѣвшей съ потолка лампой. Оставивъ ее здѣсь, онъ удалился.
  

XL. Странное свиданіе, являющееся слѣдствіемъ предыдущей главы.

   Жизнь Нанси безпутно протекала на улицахъ и въ самыхъ шумныхъ кабакахъ и притонахъ Лондона, но все таки что то осталось въ ней еще напоминавшее женскую природу, и когда она услышала легкую поступь шаговъ, приближавшихся къ двери, передъ которой она стояла, и когда подумала о томъ глубокомъ контрастѣ, который черезъ минуту увидятъ стѣны маленькой комнаты, то она почувствовала все бремя своего глубокаго позора и содрогнулась какъ бы не имѣя силъ перенести присутствія той, съ которой она добивалась увидѣться.
   Но съ этими чувствами боролось другое -- гордость, составляющая порокъ какъ самыхъ испорченныхъ и падшихъ существъ, такъ и самыхъ возвышенныхъ и самоувѣренныхъ. Несчастная спутница воровъ и злодѣевъ, отбросъ послѣднихъ вертеповъ, помощница завсегдатаевъ остроговъ и каторги, живущая подъ тѣнью висѣлицы даже такое отверженное существо нашло въ себѣ слишкомъ много гордости, чтобы выказать слабый проблескъ женственнаго чувства, такъ какъ она считала его слабостью, хотя оно было единственнымъ звеномъ, связывавшимъ ее съ тѣмъ человѣчествомъ, всѣ зародыши котораго были загублены безпутною жизнью, еще когда она была ребенкомъ.
   Она подняла глаза лишь настолько, чтобы мелькомъ разглядѣть стоявшую передъ ней стройную и прекрасную дѣвушку; затѣмъ, устремивъ ихъ книзу, она съ напускнымъ равнодушіемъ закинула голову и сказала:
   -- Трудно добраться до васъ, леди. Если бы я оскорбилась и ушла, какъ сдѣлала бы другая, то вы когда нибудь пожалѣли бы объ этомъ, и не попустому.
   -- Мнѣ очень жаль, если кто нибудь поступилъ съ вами грубо, -- отвѣтила Роза.-- Забудьте это. Скажите мнѣ, зачѣмъ вы хотѣли видѣть меня? Я то лицо, которое вы спрашивали.
   Ласковый тонъ этого отвѣта, нѣжный голосъ, мягкость обращенія, отсутствіе какого либо оттѣнка высокомѣрія или досады -- были для молодой женщины совершенной неожиданностью, и она разразилась слезами.
   -- Ахъ, леди, леди!-- сказала она, въ порывѣ чувства ломая воздѣтыя руки:-- если бы больше было такихъ, какъ вы, то какъ мало было бы подобныхъ мнѣ!.. какъ мало!... какъ мало!..
   -- Сядьте, -- съ внимательнымъ участіемъ произнесла Роза.-- Если вы бѣдствуете, если у васъ есть горе, то я отъ души буду рада помочь вамъ, увѣряю васъ. Сядьте.
   -- Позвольте мнѣ стоять, леди, -- сказала Нанси, продолжая плакать:-- и не говорите со мной такъ ласково, пока не узнаете меня лучше. Становится поздно. Что... заперта-ли эта дверь?
   -- Да, -- отвѣтила Роза, отступивъ немного назадъ, какъ бы для того, чтобы, въ случаѣ надобности, легче было позвать на помощь.-- Почему вы спрашиваете?
   -- Потому что я собираюсь довѣрить вамъ свою жизнь и жизнь другихъ. Я та дѣвушка, которая уволокла маленькаго Оливера назадъ къ старому Феджину въ тотъ вечеръ, когда онъ вышелъ илъ дома въ Пентонвиллѣ.
   -- Вы!
   -- Я, леди. Я то преступное существо, о которомъ вы слышали, живущее среди воровъ. Съ самой той минуты, какъ начала я помнить улицы Лондона, я не знала лучшей жизни, не слыхала большей ласки, чѣмъ можно найти въ нихъ. Богъ мнѣ свидѣтель! Не старайтесь скрыть, леди, свое отвращеніе ко мнѣ. Я къ этому привыкла, хотя я моложе, чѣмъ вы бы подумали, глядя на меня. Послѣдняя нищенка отшатывается отъ меня, когда я иду по кишащей народомъ панели.
   -- Какъ это ужасно!-- сказала Роза, невольно отстраняясь отъ странной посѣтительницы.
   -- На колѣняхъ благодарите Небо, дорогая леди, -- вскричала Нанси:-- что у васъ были друзья, которые о васъ позаботились въ дѣтствѣ, что вы никогда не были среди голода и холода, среди разгула и пьянства и... и... и самаго худшаго -- какъ я была отъ самой своей колыбели. Да, моей колыбелью были улицы и вертепы -- они же будутъ мнѣ и смертнымъ ложемъ.
   -- Мнѣ жаль васъ!-- сказала Роза дрогнувшимъ голосомъ.-- Сердце надрывается, какъ послушаешь васъ.
   -- Да наградитъ васъ Господь за вашу доброту!-- отвѣтила несчастная женщина.-- Если бы вы знали, до чего я иной разъ дохожу, -- вотъ когда вы пожалѣли бы меня.-- Но я тайкомъ ушла отъ тѣхъ, которые убили бы меня, если бы узнали, что я явилась сюда передать подслушанное мною. Знаете вы человѣка, котораго зовутъ Монксомъ?
   -- Нѣтъ, -- сказала Роза.
   -- Онъ знаетъ васъ и зналъ, что вы здѣсь, такъ какъ изъ его словъ, слышанныхъ мною, я узнала, гдѣ вы находитесь.
   -- Я въ первый разъ слышу это имя.
   -- Ну, значитъ онъ среди насъ появляется подъ другимъ именемъ -- я такъ и раньше предполагала. Нѣсколько времени назадъ, вскорѣ послѣ того, какъ Оливеръ былъ взятъ вами къ себѣ въ домъ послѣ ночного взлома, я, подозрѣвая этого человѣка, подслушала разговоръ, который онъ велъ въ темнотѣ съ Феджиномъ. Изъ того, что я услышала, я поняла, что Монксъ, -- человѣкъ, о которомъ я у васъ спрашивала...
   -- Ну да, я понимаю, -- сказала Роза.
   -- ... Что Монксъ случайно видѣлъ его съ двумя изъ нашихъ подростковъ въ тотъ самый вечеръ, какъ мы его потеряли, и что онъ узналъ въ немъ какъ разъ того мальчика, котораго онъ разыскивалъ, хотя я не могла понять, почему. Съ Феджиномъ была заключена сдѣлка, что если Оливера удастся вернуть, то еврей получитъ извѣстную сумму и заработаетъ еще больше, если сдѣлаетъ изъ него вора. Это Монксу нужно было для особыхъ цѣлей.
   -- Для какихъ же цѣлей?-- спросила Роза.
   -- Онъ замѣтилъ на стѣнѣ мою тѣнь, когда я прислушивалась въ надеждѣ узнать это. Немного есть кромѣ меня, кто сумѣлъ бы во время убраться и не быть пойманнымъ, но я сумѣла. И я не видѣла его до вчерашняго вечера.
   -- И что же вчера произошло?
   -- Все разскажу вамъ, леди. Вчера вечеромъ онъ пришелъ опять. Снова они отправились наверхъ, а я, закутавшись, чтобы меня не выдала моя тѣнь, подслушивала у двери. Вотъ первое, что я разслышала изъ словъ Монкса:-- "Итакъ единственныя доказательства происхожденія мальчика лежатъ на днѣ рѣки, а старая вѣдьма, которая взяла ихъ у матери, гніетъ въ гробу". Они засмѣялись, радуясь этой удачѣ; потомъ Монксъ, заведя рѣчь опять о мальчикѣ и понемногу приходя въ ярость, сказалъ, что, хотя теперь онъ обезпечилъ за собою деньги маленькаго дьяволенка, но радъ былъ-бы добиться этого другимъ путемъ, потому что какая была бы знатная потѣха, -- наложить узду на хвастовство отцовскаго завѣщанія, проведя Оливера черезъ всѣ тюрьмы столицы, и наконецъ видѣть, какъ стянутъ ему глотку ошейникомъ за какое либо мошенничество, на которое безъ труда толкнетъ его Феджинъ, передъ тѣмъ вдобавокъ получивъ отъ него немало пользы.
   -- Да что же это такое!-- воскликнула Роза.
   -- Истинная правда, леди, хотя вы слышите это отъ меня. Потомъ онъ сказалъ, сопровождая слова проклятіями, привычными моему слуху, но вами неслыханными, -- что, если бы онъ могъ утолить свою ненависть, отнявъ жизнь мальчика и не рискуя попасть за это на висѣлицу, онъ сдѣлалъ бы это, но такъ какъ это слишкомъ опасно, то онъ рѣшилъ подстерегать его каждый жизненный шагъ, и если онъ воспользовался уже обстоятельствами его жизни и рожденія, то онъ сумѣетъ ему навредить еще.-- "Словомъ, Феджинъ", сказалъ онъ, "при всей своей жидовской хитрости вы не разставляли никому такихъ сѣтей, какія я придумаю для своего младшаго брата Оливера".
   -- Брата!
   -- Это точь въ точь его слова, -- продолжала Нанси, боязливо осматриваясь, какъ она почти все время съ начала своего разсказа не переставала дѣлать; призракъ Сайкса не оставлялъ ее въ покоѣ.-- Но это еще не все. Заговоривъ о васъ и о другой леди, онъ сказалъ, что это точно самимъ небомъ или же дьяволомъ придумано на зло ему, что Оливеръ попалъ въ ваши руки, и засмѣялся, и замѣтилъ, что и въ этомъ есть однако нѣкоторое утѣшеніе, такъ какъ какими бы вы только богатствами не пожертвовали, будь они у васъ, за то, чтобы узнать, кто ваша двуногая комнатная собачка.
   -- Неужели онъ сказалъ это серьезно?-- сказала Роза, сильно поблѣднѣвъ.
   -- Онъ говорилъ съ гнѣвной рѣзкостью и самымъ серьезнымъ тономъ, -- отвѣтила Нанси, покачавъ головой.-- Этотъ человѣкъ не шутитъ, когда въ немъ просыпается ненависть. Я знаю многихъ, сдѣлавшихъ больше зла, но мнѣ легче было бы выслушать ихъ всѣхъ по двѣнадцати разъ, чѣмъ одного этого Монкса... Но, уже поздно, а мнѣ надо вернуться домой, не возбудивъ ни въ комъ подозрѣнія, что я ходила сюда по такому дѣлу. Мнѣ надо живѣй возвращаться домой.
   -- Но что я могу сдѣлать?-- сказала Роза.-- Какую пользу я могу извлечь изъ этого сообщенія безъ вашего содѣйствія? Домой! Почему вы хотите вернуться къ товарищамъ, которыхъ вы описали мнѣ такими ужасными красками? Если вы повторите вашъ разсказъ одному джентльмену, котораго я могу въ одну секунду вызвать изъ слѣдующей комнаты, то вамъ меньше чѣмъ черезъ полчаса можно будетъ подыскать помѣщеніе, гдѣ вы будете въ полной безопасности.
   -- Я хочу домой, -- возразила Нанси.-- Я должна идти домой, потому что... ну какъ я могу разсказанъ все это такой невинной барышнѣ, какъ вы?...-- потому что среди людей, о которыхъ я вамъ говорила, есть одинъ -- самый отчаянный изъ всѣхъ нихъ... И его я не могу оставить. Нѣтъ, не могу, даже ради избавленія отъ той жизни, какую я теперь веду.
   -- Вы уже раньше заступились одинъ разъ за этого милаго мальчика, -- продолжала Роза:-- вы пришли сюда, несмотря на большую опасность, чтобы передать мнѣ слышанное вами; вы заставили меня вѣритъ въ правдивость вашихъ словъ; я вижу ваше сокрушеніе, ваше чувство стыда, -- какъ же мнѣ не вѣрить, что вы еще можете вернуться на истинный путь? Ахъ, не будьте глухи къ увѣщаніямъ другой женщины, -- горячо убѣждала Роза бѣдную Нанси, сложивъ руки и давъ волю слезамъ состраданія, -- отъ которой вы впервые... впервые, думается мнѣ, услышали слова жалости и участія. Послушайтесь меня и дайте мнѣ возможность спасти васъ для лучшей жизни!
   -- Леди!-- вскричала Нанси, падая на колѣни:-- дорогая леди, ласковый ангелъ! Да, правда, вы первая, благословившая меня такими словами, и еслибы я услышала ихъ годы тому назадъ, они избавили бы меня отъ пути грѣха и скорби. Но теперь слишкомъ поздно, слишкомъ поздно!
   -- Никогда не поздно раскаяться и искупить вину, -- сказала Роза.
   -- Нѣтъ, поздно!-- воскликнула Нанси въ порывѣ душевной муки.-- Я не могу теперь его оставить! Я не должна быть причиной его смерти!
   -- Почему же -- смерти?-- спросила Роза.
   -- Ничто не спасло бы его. Если бы я разсказала другимъ то, что разсказала вамъ, и если бы ихъ всѣхъ забрали, то его непремѣнно казнили бы. Онъ страшный головорѣзъ и совершилъ столько жестокостей!
   -- Возможно ли, -- вскричала Роза:-- что ради такого человѣка вы готовы отказаться отъ всякихъ надеждъ на будущее и отъ протянутой уже руки помощи? Да это безуміе!
   -- Я не знаю, какъ слѣдуетъ назвать это, -- я знаю только, что это такъ, и что не одна я такая, но и сотни другихъ, такихъ же испорченныхъ и преступныхъ, какъ я. Я должна вернуться. Гнѣвъ ли то Божій за совершенное мною зло -- я не знаю; но меня тянетъ къ нему назадъ, несмотря на всѣ страданія и побои, и будетъ тянуть, даже если я буду знать, что въ концѣ концовъ умру отъ его руки.
   -- Что же мнѣ дѣлать?-- сказала Роза.-- Я не должна бы отпустить васъ такъ.
   -- Нѣтъ, леди, и я знаю, что вы отпустите меня, -- возразила женщина, вставая.-- Вы не помѣшаете мнѣ уйти, потому что я довѣрилась вашей добротѣ и не потребовала съ васъ никакого обѣщанія, хотя могла бы.
   -- Но тогда какая польза въ вашемъ сообщеніи? Эту тайну надо разслѣдовать; иначе, оттого что вы ее мнѣ довѣрили, принесетъ ли она что нибудь Оливеру, о благѣ котораго вы заботитесь?
   -- У васъ найдется какой нибудь добрый знакомый, которому вы по секрету можете это разсказать и посовѣтоваться съ нимъ.
   -- Но гдѣ мнѣ найти васъ опять, если будетъ нужно?-- спросила Роза.-- Я не стараюсь узнать, гдѣ живутъ эти ужасные люди, но гдѣ будете вы гулять или проходить въ какое нибудь условленное время?
   -- Обѣщаете ли вы, что будете строго соблюдать тайну, и что вы придете однѣ или только вдвоемъ съ другимъ посвященнымъ лицомъ, и что за мной не будутъ подглядывать или слѣдить?
   -- Торжественно обѣщаю вамъ это, -- отвѣтила Роза.
   -- Каждое воскресенье вечеромъ, отъ одиннадцати до двѣнадцати, -- сказала молодая женщина безъ малѣйшаго колебанія:-- я буду ходить по Лондонскому мосту, если буду жива.
   -- Подождите еще минуту, -- остановила ее Роза, когда она торопливо двинулась къ двери.-- Подумайте еще разъ о своемъ положеніи и о представляющейся вамъ возможности спастись отъ него. Вы имѣете право на мое участіе, не только какъ добровольная вѣстница этой тайны, но и какъ женщина, почти невозвратно погибшая. Неужели вы вернетесь къ этой шайкѣ разбойниковъ и къ этому человѣку, когда одно лишь слово можетъ спасти васъ? Что ослѣпленіе побуждаетъ васъ вернуться и дорожить преступленіемъ и порокомъ? Ахъ, неужели нѣтъ той струны въ вашемъ сердцѣ, которую я могла бы затронуть? Неужели ничего и осталось, что могло бы перевѣсить силу этого страшнаго колдовства?
   -- Когда дѣвушки, такія молодыя, добрыя, прекрасныя, какъ вы, -- твердо отвѣтила Нанси:-- отдаютъ свои сердца, то вѣдь и васъ любовь можетъ принудить къ чему угодно, васъ, у которыхъ есть домашній очагъ, друзья, поклонники, все, что сердцу нужно. Когда такая, какъ я, не имѣющая вѣрной кровли, кромѣ крышки гроба, не имѣющая въ болѣзни или передъ смертью иныхъ друзей, кромѣ больничной сидѣлки, отдаетъ свое гадкое сердце мужчинѣ, предоставивъ ему то мѣсто, которое пустовало въ теченіи всей нашей несчастной жизни, то кто можетъ надѣяться исцѣлить насъ? Жалѣйте насъ, леди... жалѣйте насъ за то, что у насъ осталось только одно женское чувство -- да и то, по жестокой волѣ небесъ, вмѣсто отрады и гордости приноситъ лишь новыя страданія и муки.
   -- Возьмете ли вы, -- сказала Роза послѣ паузы:-- отъ меня немного денегъ, которыя позволятъ вамъ жить не безчестно, по крайней мѣрѣ, до нашей новой встрѣчи?
   -- Ни одного пенни, -- отвѣтила Нанси, махнувъ рукой.
   -- Не преграждайте доступа къ своему сердцу всѣмъ моимъ попыткамъ помочь вамъ, -- сказала Роза, тихо подходя къ ней.-- Я искренно желаю вамъ пользы.
   -- Вы помогли бы мнѣ больше всего, -- ломая руки, отвѣтила Нанси, -- если вы могли взять сразу мою жизнь, потому что сегодня мнѣ тяжелѣе, чѣмъ когда лкбо раньше, будетъ сознавать, кто я такая, и для меня было бы утѣшеніемъ хоть умереть не въ томъ аду, гдѣ я жила. Да благословитъ васъ Господь, милая леди, и да пошлетъ онъ вамъ столько же счастья, сколько я терплю стыда!
   Съ этими словами несчастная женщина, громко рыдая, ушла, а Роза Мэйли, еще находясь подъ ошеломляющимъ впечатлѣніемъ этого страннаго свиданія, болѣе похожаго на быстрый сонъ, чѣмъ на дѣйствительность, опустилась на стулъ и попыталась привести въ порядокъ свои взволнованныя мысли.
  

XLI. Глава, содержащая новыя открытія и доказывающая, что неожиданности, подобно несчастіямъ, рѣдко являются въ одиночку.

   Положеніе Розы было въ самомъ дѣлѣ крайне затруднительно. Испытывая самое живое и жгучее желаніе проникнуть въ тайну, которой было окружено происхожденіе Оливера, она должна была въ то же время свято соблюсти довѣріе, только что выказанное ей этой несчастной женщиной, обратившейся къ ней, какъ къ молодой и чистой дѣвушкѣ. Ея слова и чувства тронули сердце Розы, и загорѣвшееся въ ней желаніе вернуть падшую на путь раскаянія и надежды шло рука объ руку съ ея любовью къ мальчику и пламенной искренностью, едва ли уступало этому послѣднему чувству.
   Они предполагали пробыть въ Лондонѣ только три дня, а затѣмъ уѣхать на нѣсколько недѣль далеко на берегъ моря. Теперь была полночь перваго дня. На что рѣшиться, что предпринять въ теченіи сорока восьми часовъ? Или какъ отсрочить отъѣздъ, не возбуждая подозрѣній?
   Съ ними находился мистеръ Лосбернъ и долженъ былъ пробыть и остальные два дня; но Роза слишкомъ хорошо знала горячность милаго доктора и слишкомъ ясно предугадывала гнѣвъ, съ которымъ, въ первомъ порывѣ негодованія, онъ отнесся бы къ пособницѣ вторичнаго плѣненія Оливера, чтобы довѣрить ему секретъ, не опираясь на опытнаго друга, который помогъ бы ей выгодно представить несчастную женщину. Эти же доводы побуждали Розу къ величайшей осторожности и осмотрительности, прежде чѣмъ разсказать все дѣло мистриссъ Мэйли, которая первымъ долгомъ призвала бы на совѣтъ почтеннаго доктора. По тѣмъ же соображеніямъ едва ли можно было думать о томъ, чтобы обратиться къ какому нибудь юристу, если бы даже она знала, на комъ остановить выборъ. Ей пришла было мысль искать поддержки у Гарри, но, вспомнивъ о томъ, какъ они въ послѣдній разъ разстались, она сочла очень неудобнымъ звать его назадъ, когда -- тутъ слезы затуманили ея глаза -- когда онъ, быть можетъ, успѣлъ забыть ее и наслаждается новымъ счастьемъ.
   Волнуемая этими соображеніями, склоняясь то къ одному рѣшенію, то къ другому и снова ихъ всѣ отвергая, когда каждый доводъ въ послѣдовательности представился ея уму, Роза провела безсонную и безпокойную ночь. На утро, обдумавъ все снова, она пришла къ крайнему выводу, что остается только посовѣтоваться съ Гарри.
   "Если для него будетъ мучительно", думала она, "явиться сюда, то каково это будетъ мнѣ! Но, можетъ быть, онъ не пріѣдетъ, а только напишетъ, или же, если и пріѣдетъ, то будетъ старательно избѣгать встрѣчи со мной -- какъ онъ сдѣлалъ, когда уѣзжалъ. Я тогда этого не ожидала; но это было лучше для насъ обоихъ". Тутъ Роза уронила перо и отвернулась, какъ бы не желая, чтобы даже бумага, которая будетъ ея гонцомъ, видѣла ея слезы.
   Она пятьдесятъ разъ снова брала перо и опять клала его, и обдумывала и передумывала первую строчку письма, не написавъ еще ни слова; въ эту минуту Оливеръ, гулявшій по улицамъ съ мистеромъ Джайльсомъ въ качествѣ своего тѣлохранителя, вдругъ вбѣжалъ въ комнату съ такой поспѣшностью и въ такомъ сильномъ волненіи, что можно было подумать, не случилось ли опять что либо тревожное.
   -- Что это съ тобой случилось?-- спросила Роза3 вставая и идя ому навстрѣчу.
   -- Я просто не могу говорить... мнѣ кажется, что сейчасъ я задохнусь!-- отвѣтилъ мальчикъ.-- Господи! подумать только, что я наконецъ увижу его, и вы получите возможность убѣдиться, что все, разсказанное мною, -- правда!...
   -- Я всегда считала правдой все, что ты говоришь, -- сказала Роза, успокаивая его.-- Но въ чемъ дѣло? о комъ ты толкуешь?
   -- Я видѣлъ джентльмена, -- отвѣтилъ Оливеръ, еле успѣвая выговаривать слова:-- того джентльмена, который былъ такъ добръ ко мнѣ... Мистера Броунлоу, о которомъ мы такъ часто говорили.
   -- Гдѣ?
   -- Онъ высаживался изъ кареты, -- продолжалъ Оливеръ, плача отъ восторга:-- а затѣмъ вошелъ въ домъ. Я не успѣлъ поговорить съ нимъ... Я не могъ ничего сказать, такъ какъ онъ меня не замѣтилъ, а я такъ волновался что не былъ въ состояніи подойти къ нему. Но Джайльсъ спросилъ, живетъ ли онъ тамъ, и ему отвѣтили да. Посмотрите, -- тутъ Оливеръ развернулъ листокъ бумаги:-- вотъ гдѣ онъ живетъ... Я отправлюсь туда сейчасъ же! Боже! Боже! Что будетъ со мной, когда я снова увижу его и услышу его голосъ!
   Роза, вниманіе которой немало отвлекалось всѣми этими несвязными выраженіями радости, прочла адресъ: Крэвнъ-стритъ, въ Стрэндѣ. Она очень скоро приняла рѣшеніе воспользоваться этой встрѣчей.
   -- Живѣе!-- сказала она.-- Распорядись, чтобы наняли фіакръ, и приготовься ѣхать со мною. Я возьму тебя туда, не теряя ни минуты. Я только скажу тетѣ, что мы уѣзжаемъ на одинъ часъ.-- Будь же готовъ, за мной задержки не будетъ.
   Оливера не приходилось торопить, и черезъ пять минутъ они ѣхали уже въ Крэвнъ-стритъ. Когда они остановились у дома, Роза оставила Оливера въ каретѣ подъ тѣмъ предлогомъ, что она хочетъ приготовить джентльмена къ встрѣчѣ, и, пославъ наверхъ съ слугою свою карточку, велѣла доложить, что ей надо видѣть мистера Броунлоу по очень важному дѣлу. Слуга вскорѣ возвратился и пригласилъ ее пройти наверхъ. Пройдя за нимъ въ одну изъ комнатъ верхняго этажа, миссъ Мэйли очутилась передъ пожилымъ джентльменомъ съ добрымъ лицомъ, въ сюртукѣ темнозеленаго цвѣта. Недалеко отъ него сидѣлъ другой старый джентльменъ въ нанковыхъ панталонахъ и гамашахъ; онъ не имѣлъ особенно добраго вида и сидѣлъ, сложивъ обѣ руки на набалдашникѣ толстой трости и опершись на чихъ подбородкомъ.
   -- Боже мой!-- сказалъ джентльменъ въ темнозеленомъ сюртукѣ, торопливо поднимаясь съ своего стула съ изысканной вѣжливостью.-- Прошу васъ, леди, извинить меня:-- я вообразилъ, что явился какой нибудь навязчивый проситель, который... прошу вашего извиненія. Присядьте, пожалуйста.
   -- Мистеръ Броунлоу, если я не ошибаюсь, сэръ?-- сказала Роза, переводя свой взглядъ на другого джентльмена съ того, который обратился къ ней.
   -- Да, меня такъ зовутъ, -- отвѣтилъ старый джентльменъ.-- Это мой другъ, мистеръ Гримвигъ. Гримвигъ, оставьте насъ на нѣсколько минутъ.
   -- Мнѣ кажется, -- вмѣшалась миссъ Мэйли: -- что мнѣ незачѣмъ безпокоить джентльмена просьбой оставить насъ наединѣ, такъ какъ, если я правильно освѣдомлена, онъ посвященъ въ то дѣло, о которомъ я хочу съ вами говорить.
   Мистеръ Броунлоу слегка кивнулъ головой, а мистеръ Гримвигъ, который отвѣсилъ весьма сухой поклонъ и поднялся со стула, отвѣсилъ другой весьма сухой поклонъ и снова сѣлъ.
   -- Я не сомнѣваюсь, что сильно удивлю васъ, -- сказала Роза съ вполнѣ понятнымъ замѣшательствомъ.-- Когда то вы выказали большую доброту и участіе по отношенію къ моему дорогому маленькому другу и я увѣрена, что вамъ интересно будетъ услышать про него опять.
   -- Въ самомъ дѣлѣ!
   -- Вы знали его подъ именемъ Оливера Твиста.
   Лишь только Роза произнесла эти слова, какъ мистеръ Гримвигъ дѣлавшій видъ, что углубился въ чтеніе большой книги, лежащей на столѣ, захлопнулъ ее съ большимъ шумомъ и, откинувшись на спинку стула, изгналъ со своего лица всякое выраженіе, кромѣ того, которое свидѣтельствовало о самомъ крайнемъ удивленіи; нѣкоторое время онъ сидѣлъ съ неподвижно раскрытыми глазами, затѣмъ, словно устыдившись такого проявленія волненія, онъ съ судорожной быстротой принялъ прежнюю позу, и, глядя прямо передъ собою, испустилъ продолжительный низкій свистъ, который затихъ, казалось, не въ воздухѣ, но постепенно замеръ въ отдаленныхъ закоулкахъ его желудка.
   Мистеръ Броунлоу былъ не въ меньшей степени пораженъ, хотя его изумленіе не проявлялось такимъ своеобразнымъ способомъ. Онъ пододвинулъ свой стулъ ближе къ миссъ Мэйли и сказалъ:
   -- Будьте добры, дорогая леди, оставьте совершенно въ сторонѣ доброту и участіе, о которыхъ вы упомянули, и о которыхъ никому больше ничего не извѣстно; и если вы имѣете возможность привести какое нибудь доказательство, способное измѣнить неблагопріятное мнѣніе, которое у меня въ силу обстоятельствъ составилось объ этомъ бѣдномъ ребенкѣ, то ради Неба сообщите мнѣ его.
   -- Дрянной мальчишка! Я готовъ съѣсть свою голову, если онъ не дрянной, -- пробурчалъ мистеръ Гримвигъ, произнося слова какимъ то чревовѣщательнымъ пріемомъ -- не шевеля ни однимъ мускуломъ лица.
   -- Этотъ ребенокъ одаренъ благородной натурой и горячимъ сердцемъ, -- сказала Роза, вспыхнувъ:-- и та всемогущая Сила, которая сочла нужнымъ подвергнуть его испытаніямъ не по лѣтамъ, насадила въ его груди привязанности и чувства, которыя сдѣлали бы честь многимъ людямъ, вшестеро старшимъ его.
   -- Мнѣ пока шестьдесятъ одинъ годъ, -- произнесъ мистеръ Гримвигъ съ тѣмъ же неподвижнымъ лицомъ:-- а такъ какъ пусть все полетитъ къ чорту, если этому Оливеру не двѣнадцать по меньшей мѣрѣ, то я не вижу, чтобы это было примѣнимо ко мнѣ.
   -- Не обращайте вниманія на моего друга, миссъ Мэйли, -- сказалъ мистеръ Броунлоу:-- онъ не то думаетъ, что говоритъ.
   -- Нѣтъ, то самое!-- буркнулъ мистеръ Гримвигъ.
   -- Нѣтъ, не то, -- возразилъ мистеръ Броунлоу, очевидно начиная сердиться.
   -- Онъ съѣстъ свою голову, если онъ думаетъ не то, что говоритъ!-- проворчалъ мистеръ Гримвигъ.
   -- Въ такомъ случаѣ онъ заслуживаетъ, чтобы ему сняли ее съ плечъ, -- сказалъ мистеръ Броунлоу.
   -- Хотѣлось бы мнѣ посмотрѣть, кто на это рѣшится?-- отвѣтилъ мистеръ Гримвигъ, ударяя тростью объ полъ.
   Остановившись на этомъ, оба старыхъ джентльмена взяли нѣсколько понюшекъ табаку, а затѣмъ обмѣнялись рукопожатіемъ, согласно своему неизмѣнному обычаю.
   -- Ну, миссъ Мэйли, -- сказалъ мистеръ Броунлоу:-- вернемся же къ предмету, въ которомъ принимаетъ такое участіе ваше человѣколюбіе. Что вы имѣете сообщить объ этомъ бѣдномъ мальчикѣ? Позвольте мнѣ впрочемъ сначала замѣтить, что я истощилъ всѣ бывшія въ моей власти средства, чтобы отыскать его снова, и что со времени моего отъѣзда изъ Англіи мое впечатлѣніе о немъ, какъ объ обманщикѣ, котораго его прежніе товарищи убѣдили обокрасть меня, было сильно поколеблено.
   Роза, успѣвшая собраться съ мыслями, въ краткихъ простыхъ словахъ разсказала все, что случилось съ Оливеромъ, послѣ того какъ онъ покинулъ домъ мистера Броунлоу; она умолчала только о томъ, что узнала отъ Нанси, рѣшивъ разсказать это съ глазу на глазъ, и въ заключеніе упомянула, что въ теченіи послѣднихъ мѣсяцевъ единственнымъ огорченіемъ мальчика была невозможность повидаться съ своимъ прежнимъ благодѣтелемъ и другомъ.
   -- Благодареніе Богу! -- сказалъ старый джентльменъ.-- Это большое счастье для меня, большое счастье. Но вы не сказали мнѣ, миссъ Мэйли, гдѣ онъ теперь? Простите, что я рѣшаюсь упрекнуть васъ, -- но почему вы его не привезли съ собой?
   -- Онъ ждетъ въ каретѣ у подъѣзда, -- отвѣтила Роза.
   -- У подъѣзда!-- вскричалъ старый джентльменъ и кинулся изъ комнаты, побѣжалъ внизъ по лѣстницѣ, вскочилъ на подножку фіакра и очутился въ самой каретѣ.
   Когда дверь комнаты закрылась за нимъ, мистеръ Гримвигъ поднялъ голову и, превративъ одну изъ заднихъ ножекъ стула въ ось вращенія, описалъ три полныхъ круга при помощи трости и стола, все время продолжая сидѣть. Совершивъ этотъ маневръ, онъ всталъ и проковылялъ по комнатѣ не меньше двѣнадцати разъ такъ быстро, какъ только могъ, и, вдругъ остановившись передъ Розой, поцѣловалъ ее безъ малѣйшаго предисловія.
   -- Шшш!-- произнесъ онъ, когда молодая дѣвушка вскочила, нѣсколько испуганная такимъ страннымъ образомъ дѣйствій.-- Не бойтесь. Я достаточно старъ, чтобы быть вашимъ дѣдомъ. Вы милая дѣвушка. Вы мнѣ нравитесь.-- Вотъ они идутъ!
   Дѣйствительно, едва только онъ проворнымъ скачкомъ успѣлъ занять свое прежнее мѣсто, какъ появился мистеръ Броунлоу въ сопровожденіи Оливера, котораго мистеръ Гримвигъ встрѣтилъ весьма милостиво. И если бы отрада этого момента была единственной наградой Розы за ея вниманіе и заботы объ Оливерѣ, то она и то могла бы считать себя хорошо вознагражденной.
   -- Еще кое кого надо не упустить изъ виду, -- сказалъ мистеръ Броунлоу, позвонивъ въ колокольчикъ.-- Пришлите, пожалуйста, сюда мистриссъ Бедуинъ.
   Старая экономка сейчасъ же явилась на зовъ и сдѣлавъ у двери книксенъ, стала въ ожиданіи приказаній.
   -- Э, да вы слѣпнете съ каждымъ днемъ, Бедуинъ, -- произнесъ мистеръ Броунлоу съ нѣкоторой досадой.
   -- Правда, правда, сэръ, -- отвѣтила старушка:-- въ мои годы глаза не становятся зорче, сэръ.
   -- Я могъ бы самъ сказать вамъ, -- продолжалъ мистеръ Броуплоу; -- но надѣньте очки и посмотрите, зачѣмъ васъ звали сюда -- разглядите-ли?
   Старушка начала шарить у себя въ карманѣ, ища очки. По терпѣніе Оливера не выдержало этого новаго испытанія и, уступая своему порыву, онъ кинулся ей на шею.
   -- Да помилуетъ меня Господь!-- вскричала старушка, обнимая его:-- вѣдь это мой милый мальчикъ!
   -- Моя дорогая, старая нянюшка!
   -- Вернулся таки!... Я знала, что онъ вернется, -- продолжала старушка, прижимая его къ груди.-- Какъ онъ хорошо выглядитъ и какимъ барчукомъ снова одѣтъ! Гдѣ ты былъ столько времени? Ахъ! такое же милое личико, только не такое блѣдное, тѣ-же нѣжные глаза, только не такіе грустные! Я не забыла его взгляда и его тихой улыбки, но каждый день видѣла ихъ рядомъ съ лицами моихъ дорогихъ дѣтей, которые померли, еще когда я была веселой молодицею.
   Среди такихъ изліяній радости, то отстраняя Оливера, чтобы лучше разглядѣть, какъ онъ выросъ, то обнимая его и нѣжно перебирая пальцами его локоны, добрая старушка и смѣялась и плакала.
   Предоставивъ ей и Оливеру на досугѣ обмѣниваться впечатлѣніями, мистеръ Броунлоу повелъ Розу въ сосѣднюю комнату. Тамъ онъ выслушавъ подробный разсказъ о ея свиданіи съ Нанси, немало удивившій и поразившій его. Роза объяснила также, почему она не сочла возможнымъ сразу же сообщить все мистеру Лосберну. Старый джентльменъ нашелъ, что она поступила очень благоразумно, и немедленно рѣшилъ самолично переговорить съ почтеннымъ докторомъ. Чтобы скорѣе предоставить ему къ этому, возможность, они условились, что мистеръ Броунлоу явится въ отель въ восемь часовъ вечера, а къ тому времени надо осторожно разсказать обо всемъ происшедшемъ мистриссъ Мэйли. Порѣшивъ на этомъ, они разстались, и Роза съ Оливеромъ вернулись домой.
   Гнѣвъ добраго доктора вполнѣ оправдалъ ожиданія Розы. Едва только ему передали исторію Нанси, какъ онъ разразился проклятіями и угрозами, клянясь, что онъ сдѣлаетъ ее первой жертвой соединенной проницательности господъ Блэтерса и Деффа, и уже надѣлъ шляпу, чтобы отправиться къ этимъ почтеннымъ джентльменамъ. Нѣтъ сомнѣнія, что въ первомъ приступѣ раздраженія онъ исполнилъ бы свое намѣреніе, ни секунды не задумываясь о его послѣдствіяхъ, если бы его не удержали съ одной стороны столь же стремительное противодѣйствіе мистера Броунлоу, который самъ отличался вспыльчивостью, а съ другой -- тѣ доводы, которые наилучшимъ образомъ могли быть разсчитаны нa то, чтобы отговорить его отъ такого необдуманнаго шага.
   -- Тогда, чортъ возьми, что же надо дѣлать?-- сказалъ неистовый докторъ, когда они вошли въ комнату, гдѣ ожидали ихъ Роза и мистриссъ Мэйли.-- Не будетъ ли лучше всего выразить благодарность всѣмъ этимъ бродягамъ, мужчинамъ и женщинамъ, и попросить ихъ принять по тысячѣ фунтовъ на каждаго -- какъ скромный знакъ нашего уваженія и признательности за ихъ доброту по отношенію къ Оливеру?
   -- Ну, не совсѣмъ такъ -- возразилъ со смѣхомъ мистеръ Броунлоу.-- Однако мы должны дѣйствовать очень осторожно и осмотрительно.
   -- Осторожность и осмотрительность!-- вскричалъ докторъ.-- Да я послалъ бы ихъ...
   -- Не все ли равно куда, -- перебилъ мистеръ Броунлоу.-- Но подумайте, отославъ ихъ куда либо -- можемъ мы развѣ разсчитывать на достиженіе цѣли, которую имѣемъ въ виду?
   -- Какой цѣли?-- спросилъ докторъ.
   -- Узнать, кто родители Оливера, и возвратить ему наслѣдство, котораго, если вся эта исторія вѣрна, его лишили обманнымъ образомъ.
   -- А!-- произнесъ мистеръ Лосбернъ, обмахиваясь носовымъ платкомъ:-- я почти забылъ про это.
   -- Вѣдь подумайте, -- продолжалъ мистеръ Броунлоу, -- если даже исключить совершенно вопросъ объ этой бѣдной дѣвушкѣ и предположить, что удалось бы передать этихъ негодяевъ въ руки правосудія, не затронувъ ее, -- что вышло бы хорошаго?
   -- А то, что по меньшей мѣрѣ нѣсколькихъ изъ нихъ повѣсили бы, -- отвѣтилъ докторъ:-- а остальныхъ отправили бы на каторгу.
   -- Очень хорошо, -- сказалъ мистеръ Броунлоу съ улыбкою;-- но нѣтъ сомнѣнія, что они и сами пристроятся такимъ образомъ, только дайте имъ время; если же вмѣшаемся мы, то, думается мнѣ, это будетъ донкихотскимъ поступкомъ. Мы повредимъ нашимъ же интересомъ, или, по крайней мѣрѣ, интересамъ Оливера, что то же самое.
   -- Какъ такъ?-- спросилъ докторъ
   -- А вотъ какъ. Вѣдь ясно до очевидности, что намъ будетъ чрезвычайно трудно добраться до дна тайны, пока мы не сумѣемъ поставить на колѣни этого человѣка -- Монкса. А это можно осуществить только хитростью, поймавъ его въ тотъ моментъ, когда онъ не находится среди этихъ мошенниковъ. Ну, допустимъ, что его арестуютъ, -- у насъ нѣтъ доказательствъ противъ него. Онъ даже -- поскольку мы знаемъ, поскольку намъ извѣстны всѣ обстоятельства дѣла -- не замѣшанъ ни въ какихъ разбояхъ шайки. Его бы не выпустили сразу на свободу, но едва ли ему назначили бы болѣе продолжительное наказаніе, чѣмъ тюремное заключеніе, налагаемое на бродягъ и праздношатающихся. И ужъ разумѣнтся потомъ его ротъ будетъ сомкнутъ на вѣки, такъ что мы получимъ отъ него не болѣе свѣдѣній, чѣмъ въ томъ случаѣ, если бы онъ былъ глухъ, нѣмъ слѣпъ и вдобавокъ -- идіотъ.
   -- Но тогда, -- загорячился снова докторъ:-- скажите мнѣ, неужели есть какой нибудь смыслъ въ томъ, чтобы считать обязательнымъ обѣщаніе, данное дѣвкѣ, -- обѣщаніе, которое было внушено самыми лучшими и добрыми намѣреніями, но...
   -- Пожалуйста, дорогая леди, не касайтесь этого вопроса, -- сказалъ мистеръ Броунлоу, останавливая Розу, хотѣвшую заговорить.-- Обѣщаніе надо сдержать. Я не думаю, чтобы это, хоть въ малѣйшей степени, послужило препятствіемъ нашимъ намѣреніямъ. Но прежде чѣмъ принять какой либо опредѣленный образъ дѣйствій, намъ необходимо повидать молодую женщину, чтобы узнать, согласна ли она выдать намъ Монкса при условіи, что онъ будетъ имѣть дѣло съ нами, а не съ судебной властью, -- и, если она не хочетъ или не можетъ этого сдѣлать, то намъ надо получить отъ нея описаніе посѣщаемыхъ имъ мѣстъ и его внѣшности, чтобы имѣть возможностъ узнать его. Мы не можемъ видѣть ее раньше воскресенья, вечеромъ; а теперь вторникъ. Я предложилъ бы пока не предпринимать ничего и держать это въ секретѣ отъ самого Оливера.
   Хотя перспектива отсрочки на цѣлыхъ пять дней вызвала не мало кислыхъ гримасъ на лицѣ мистера Лосборна, но онъ былъ вынужденъ признать, что и ему самому не видно иного плана; и такъ какъ Роза и мистриссъ Мэйли выказали себя очень усердными сторонницами мистера Броунлоу, то предложеніе этого джентльмена было принято единогласно.
   -- Мнѣ бы хотѣлось, -- сказалъ мистеръ Броунлоу, -- привлечь къ участію моего друга Гримвига. Онъ странный человѣкъ, но проницателенъ и находчивъ, и его помощь могла бы оказаться намъ существенно полезною. Онъ юристъ, но бросилъ адвокатскую дѣятельность, раздосадованный тѣмъ, что за двадцать лѣтъ получилъ веденіе только одного дѣла, хотя плохая это рекомендація или нѣтъ -- рѣшите сами.
   -- Я не имѣю ничего противъ вашего друга, если вы разрѣшите и мнѣ пригласить моего, -- сказалъ докторъ.
   -- Мы должны поставить это на голосованіе, -- отвѣтилъ мистеръ Броунлоу.-- Кто онъ?
   -- Сынъ этой дамы и... и старинный другъ этой молодой леди, -- сказалъ докторъ, сначала сдѣлавъ жестъ въ сторону мистриссъ Мэйли, а затѣмъ выразительно взглянувъ на ея племянницу.
   Роза густо покраснѣла, но не возразила вслухъ ничего (вѣроятно она сознавала, что все равно осталась бы въ меньшинствѣ); такимъ образомъ Гарри Мэйли и мистеръ Гринвигъ были выбраны въ комитетъ.
   -- Мы, разумѣется, останемся въ городѣ, -- сказала мистриссъ Мэйли, -- пока существуетъ хоть малѣйшая надежда на успѣхъ разслѣдованія. Я не пожалѣю ни трудовъ, ни расходовъ ради той цѣли, которая такъ глубоко занимаетъ насъ всѣхъ, я рада буду прожить здѣсь хоть цѣлый годъ, если вы скажете только, что надежда не потеряна.
   -- Прекрасно!-- сказалъ мистеръ Броунлоу.-- Однако, такъ какъ я на окружающихъ меня лицахъ читаю вопросъ:-- какъ кто случилось, что меня не могли найти, и я такъ внезапно покинулъ предѣлы королевства, какъ разъ когда отъ меня хотѣли услышать подтвержденіе разсказа Оливера?-- то позвольте мнѣ попросить васъ не задавать мнѣ вопросовъ до того времени, когда я самъ сочту умѣстнымъ предупредить ихъ, разсказавъ свою исторію. Вѣрьте мнѣ, я имѣю правильныя основанія къ такой просьбѣ, такъ какъ иначе я могъ бы пробудить надежды, которымъ не суждено осуществиться, и рисковалъ бы только умножить трудности и разочарованія, которыхъ много и безъ того. Пойдемте! Насъ уже звали ужинать, и юный Оливеръ, одиноко ждущій насъ въ сосѣдней комнатѣ, пожалуй, думаетъ уже, что намъ наскучило его общество и что мы составляемъ какой то мрачный заговоръ, имѣющій цѣлью пустить его опять по бѣлу свѣту.
   Съ этими словами старый джентльменъ предложилъ руку мистриссъ Мэйли и повелъ ее въ столовую. За нимъ послѣдовалъ мистеръ Лосбернъ, ведя Розу. Засѣданіе комитета было закрыто.
  

XLII. Одинъ старый знакомый Оливера, проявивъ несомнѣнные признаки геніальности, завоевываетъ себѣ въ столицѣ общественное положеніе.

   Въ тотъ самый вечеръ, когда Нанси, усыпивъ Сайкса, поспѣшила къ Розѣ Мэйли, чтобы выполнить свою добровольную миссію, къ Лондону приближались по Большой Сѣверной дорогѣ двѣ особы, которымъ стоитъ удѣлить нѣкоторое вниманіе.
   То были мужчина и женщина -- или, быть можетъ, лучше будетъ опредѣлить ихъ, какъ существо мужскаго пола и существо женскаго пола. Первый принадлежалъ къ тѣмъ долговязымъ, неуклюжимъ, костлявымъ парнямъ, которыхъ возрастъ трудно угадать, потому что, будучи мальчиками, они имѣютъ видъ недорослыхъ мужчинъ, а сдѣлавшись почти мужчинами, они становятся похожи на переросшихъ мальчиковъ. Женщина была молода, крѣпкаго и сильнаго сложенія, что ей было весьма кстати, такъ какъ за спиной она тащила тяжелый узелъ. Ея спутникъ не былъ обремененъ большимъ багажемъ:-- на концѣ лежавшей черезъ его плечо палки болтался небольшой узелъ, завязанный въ носовой платокъ, повидимому довольно легкій. Это обстоятельство въ связи съ длиной его ногъ, отличавшихся необычайными размѣрами, давало ему возможность съ большимъ удобствомъ итти на нѣсколько шаговъ впереди своей спутницы, къ которой онъ по временамъ оборачивался и нетерпѣливо кивалъ головой, какъ бы упрекая ее за медлительность и поощряя къ проявленію энергіи.
   Такъ шли они вдоль пыльной дороги, не особенно много глядя по сторонамъ, -- развѣ только когда имъ приходилось отступать вбокъ, чтобы пропустить мчавшіяся изъ города почтовыя кареты. Они миновали уже Хайгэтскую арку, когда шедшій впереди пѣшеходъ остановился и нетерпѣливо окликнулъ свою спутницу.
   -- Да иди же, пошевеливайся! Что ты за лѣнтяйка, Шарлота!
   -- Да ноша то нелегкая, повѣрь мнѣ, -- отвѣтила она, догоняя его и задыхаясь отъ усталости.
   -- Нелегкая! Что ты тамъ толкуешь? И на что ты тогда годишься?-- возразилъ онъ, перекладывая свою собственную маленькую ношу на другое плечо.-- Ну вотъ, опять вздумала отдыхать! Съ тобой всякое терпѣніе потеряешь. На что это похоже!
   -- Далеко еще намъ идти? спросила женщина, присѣвшая на насыпь и обливавшаяся потомъ.
   -- Далеко! Вотъ сколько, -- отвѣтилъ долговязый пѣшеходъ, указывая впередъ.-- Посмотри!-- вонъ огни Лондона.
   -- До нихъ, самое меньшее, будетъ еще двѣ мили, -- произнесла женщина съ уныніемъ.
   -- Не обращай вниманія, сколько -- двѣ мили или двадцать, -- сказалъ Ноэ Клейполь (это былъ онъ):-- а поднимайся да иди дальше. А нѣтъ, такъ я дамъ тебѣ такого пинка ногою, что будешь знать!...
   Такъ какъ носъ Ноэ покраснѣлъ еще болѣе отъ раздраженія и онъ, произнеся эти слова, направился къ Шарлотѣ, какъ бы намѣреваясь привести свою угрозу въ исполненіе, то она безпрекословно встала и поплелась дальше рядомъ съ нимъ.
   -- Гдѣ ты рѣшилъ остановиться на ночь, Ноэ?-- спросила она, когда они прошли нѣсколько сотъ ярдовъ.
   -- Почемъ я знаю?-- отвѣтилъ Ноэ, на настроеніи котораго путешествіе отражалось весьма неблагопріятно.
   -- Я надѣюсь, что гдѣ-нибудь поблизости?
   -- Нѣтъ, не поблизости, -- сказалъ мистеръ Клейполъ... Тамъ!.. Только не близко... Довольно объ этомъ!
   -- Почему же не близко?
   -- Когда я говорю, что не собираюсь дѣлать того-то, то этого достаточно, безъ всякихъ почему и потому, -- отвѣтилъ мистеръ Клейполь съ достоинствомъ.
   -- Зачѣмъ же такъ сердиться, -- сказала его спутница.
   -- Не правда ли, славно было бы взять да и остановиться въ первомъ же трактирѣ на окраинѣ города, чтобы стоило Соурэберри сунуть туда свой старый носъ, и мы бы поѣхали назадъ въ телѣгѣ и въ наручныхъ кандалахъ, -- иронически замѣтилъ мистеръ Клейполь.-- Нѣтъ! Я ужъ запрячусь въ самыхъ тѣсныхъ проулкахъ, какіе удастся найти, и не остановлюсь, пока не увижу самаго непримѣтнаго трактиришки. Ты должна благодарить Бога, что у меня столько смекалки. Если бы мы не пошли сначала нарочно по другой дорогѣ, да не вернулись бы потомъ въ обходъ, то ты, сударыня моя, уже недѣлю сидѣла бы подъ семью замками. И подѣломъ бы такой дурѣ.
   -- Я знаю, что у меня нѣтъ твоей смекалки, -- отвѣтила Шарлота.-- Но почему ты всю вину сваливаешь на меня и говоришь, что я была бы заперта? Ужъ забрали бы -- такъ насъ обоихъ.
   -- Ты же взяла деньги изъ выручки, тебѣ отлично извѣстно, что ты, -- сказалъ мистеръ Клейполь.
   -- Я взяла для тебя, Ноэ, дорогой мой, -- возразила Шарлота.
   -- А я спряталъ ихъ?-- спросилъ мистеръ Клейполь.
   -- Нѣтъ, ты довѣрилъ деньги мнѣ и поручилъ мнѣ хранить ихъ, добрый ты мой, милый, -- сказала леди, ущипнувъ его за подбородокъ и взявъ его подъ руку.
   Дѣйствительно, дѣло было такъ; но такъ какъ слѣпое и не разумное довѣріе къ кому бы то ни было вовсе не составляло свойства мистера Клейполя, то изъ чувства справедливости къ этому джентльмену слѣдуетъ замѣтить, что въ данномъ случаѣ онъ довѣрилъ Шарлотѣ лишь съ тою цѣлью, чтобы въ случаѣ ареста деньги были найдены при ней. Это дало бы ему возможность отрицать свою причастность къ воровству и сильно увеличило бы его шансы выйти сухимъ изъ воды. Но, конечно, онъ не сталъ пускаться въ такія объясненія, и они продолжали нѣжно идти рядомъ.
   Согласно своему осторожному плану, мистеръ Клейполь не останавливался, пока они не дошли до Айлингтона, гдѣ онъ мудро разсудилъ, по многолюдности улицъ и обилію повозокъ, что начался уже настоящій Лондонъ. Пріостановившись только, чтобы разглядѣть, которыя изъ улицъ наиболѣе запружены народомъ, и, слѣдовательно, наиболѣе опасныя, онъ свернулъ на Сентъ-Джонскую дорогу и вскорѣ погрузился въ темноту запутанныхъ и грязныхъ переулковъ, которые расположены между Грэйсъ-Иннъ-лэномъ и Смитфильдомъ и обращаютъ эту часть города въ самый гнусный и скверный кварталъ, который, несмотря на другія улучшенія, остался въ срединѣ Лондона.
   По этимъ то улицамъ зашагалъ Ноэ Клейполь, таща за собою Шарлоту; то онъ останавливался въ водосточной канавѣ, чтобы окинуть взглядомъ внѣшность какого нибудь маленькаго постоялаго двора, то шествовалъ дальше, когда какой либо воображаемый признакъ говорилъ ему, что тутъ еще слишкомъ многолюдно для его цѣлей. Наконецъ онъ остановился передъ самымъ жалкимъ и самымъ грязнымъ трактиромъ изъ всѣхъ повстрѣчавшихся ему до сихъ поръ и, перейдя на противоположную сторону, чтобы лучше осмотрѣть его, онъ милостиво объявилъ, что намѣренъ здѣсь остановиться на ночлегъ.
   -- Дай-ка сюда узелъ, -- сказалъ онъ, отстегивая ремни, которыми ноша была привязана за плечами женщины и взваливая узелъ къ себѣ на спину:-- и не говори ничего, пока я тебя не буду спрашивать. Какъ называется трактиръ: "Трое"...-- чего трое?
   -- "Калѣкъ" -- отвѣтила Шарлота.
   -- "Трое Калѣкъ", -- повторилъ Ноэ:-- отличная вывѣска. Ну, идемъ, да не отставай отъ меня!
   Съ этими словами онъ толкнулъ плечомъ скрипучую дверь и вошелъ въ трактиръ вмѣстѣ съ своей спутницей.
   За прилавкомъ не было никого, кромѣ молодого еврея, который, опершись локтями на конторку, читалъ засаленный номеръ газеты. Онъ пристально посмотрѣлъ на Ноэ, а Ноэ пристально посмотрѣлъ на него.
   Если бы Ноэ предсталъ въ своемъ прежнемъ пріютскомъ костюмѣ, то было бы вполнѣ понятно, почему еврей такъ вытаращилъ глаза; но такъ какъ Ноэ упразднилъ и куртку и значекъ, и на его костлявой фигурѣ висѣла теперь короткая блуза, то, повидимому, въ его внѣшности не было ничего, что при входѣ въ трактиръ особенно останавливало бы на себѣ вниманіе.
   -- Это "Трое Калѣкъ"?-- спросилъ Ноэ.
   -- Да, таково названіе этого трактира, -- гнусавымъ тономъ отвѣтилъ еврей.
   -- Одинъ джентльменъ, котораго мы встрѣтили по дорогѣ, рекомендовалъ намъ остановиться здѣсь, -- сказалъ Ноэ, толкая локтемъ Шарлотту для того, быть можетъ, чтобы обратить ея вниманіе на этотъ чрезвычайно остроумный способъ внушитъ къ себѣ уваженіе, или же чтобы предупредить съ ея стороны какое либо проявленіе удивленія.-- Намъ надо здѣсь переночевать.
   -- Я не знаю, можно ли, но я пойду спрошу, -- отвѣтилъ сидѣлецъ, въ которомъ читатели могли узнать уже Барнея.
   -- Покажите-ка намъ комнату да принесите холоднаго мяса и малую толику пива, пока вы будете справляться, слышите?-- сказалъ Ноэ.
   Барней исполнилъ это требованіе, введя ихъ въ небольшую заднюю комнату и поставивъ передъ ними на столъ заказанное угощеніе; послѣ этого онъ сообщилъ путешественникамъ, что они могутъ остаться на ночлегъ, и оставилъ милую парочку, принявшуюся за подкрѣпленіе своихъ силъ.
   Эта задняя комната непосредственно примыкала къ той, гдѣ находился прилавокъ, и была на нѣсколько ступенекъ ниже, такъ что если кто либо, знакомый съ расположеніемъ дома, отодвигалъ маленькую занавѣску, скрывавшую стеклянное окошечко, которое находилось въ стѣнѣ стойки на высотѣ пяти футовъ отъ пола, то онъ не только могъ наблюдать сверху посѣтителей распивочной, безъ особой опасности быть замѣченнымъ -- такъ какъ окошко находилось въ темномъ углу стѣны и наблюдателя къ тому же скрывала толстая деревянная колонна -- но имѣлъ также возможность, приложивъ ухо къ перегородкѣ, съ удовлетворительною отчетливостью уловить ихъ разговоръ. Хозяинъ трактира въ теченіи пяти минутъ не покидалъ этого наблюдательнаго пункта, а Барней только что вернулся послѣ того сообщенія, которое онъ передавалъ посѣтителямъ, когда въ буфетъ вошелъ Феджинъ, совершавшій свои вечерніе дѣловые визиты, и спросилъ объ одномъ и въ своихъ питомцевъ.
   -- Тише!-- сказалъ Барней:-- въ той комнатѣ чужіе.
   -- Чужіе!-- повторилъ старикъ шепотомъ.
   -- Да. И чудные такіе, -- добавилъ Барней:-- Не городскіе, но, сдается мнѣ, пригодный для васъ народъ.
   Феджинъ выслушалъ это сообщеніе, повидимому, съ большимъ интересомъ. Взобравшись на стулъ, онъ приложилъ глазъ къ стеклу и увидѣлъ, какъ мистеръ Клейполь ѣстъ и пьетъ въ свое удовольствіе, опустошая блюдо съ холоднымъ мясомъ и кружку съ портеромъ и по временамъ удѣляя гомеопатическія дозы того и другого Шарлотѣ, которая терпѣливо сидѣла рядомъ.
   -- Ага!-- прошепталъ Феджинъ, оглядываясь на Барнея:-- мнѣ нравятся ухватки этого парня. Онъ былъ бы намъ полезенъ; онъ уже знаетъ, какъ надо школить дѣвку. Притихни мой другъ, не дѣлай даже столько шуму, какъ мышь, и дай мнѣ послушать ихъ разговоръ, дай мнѣ послушать.
   Онъ опять приложилъ глазъ къ стеклу, а ухомъ прижался къ перегородкѣ, внимательно прислушиваясь; лицо его приняло хитрое и жадное выраженіе, придавшее ему сходство съ какимъ то старымъ злымъ духомъ.
   -- Итакъ я рѣшилъ сдѣлаться джентльменомъ, -- сказалъ мистеръ Клейполь, вытягивая ноги и продолжая разговоръ, къ началу котораго Феджинъ уже опоздалъ.-- Довольно этихъ проклятыхъ гробовъ, хочу начать барскую жизнь; а ты Шарлота, если хочешь, будешь леди.
   -- Я бы очень этого хотѣла, мой милый, -- отвѣтила Шарлота:-- но не всякій же день удается опустошать выручки, и благополучно послѣ этого задавать тягу.
   -- Къ чорту выручки!-- сказалъ мистеръ Клейполь.-- Много и другого можно поопорожнить, не однѣ только выручки.
   -- А что къ примѣру?-- спросила его спутница.
   -- Карманы, дамскіе ридикюли, дома, почтовыя кареты, банки!-- воодушевляясь подъ вліяніемъ портера отвѣтилъ мистеръ Клейполь.
   -- Но ты не сможешь сдѣлать все это, милый, -- замѣтила Шарлота.
   -- Я постараюсь завести съ ними сношенія, -- сказалъ Ноэ.-- Они сумѣютъ такъ или иначе пристроить насъ къ полезному дѣлу. Вотъ хоть бы ты -- вѣдь ты стоишь пятидесяти женщинъ; никто не сумѣетъ такъ ловко схитрит ь и обмануть, какъ ты, когда я даю тебѣ на это волю.
   -- Боже, какъ хорошо слышать отъ тебя такія слова!-- вскричала Шарлота, напечатлѣвая поцѣлуй на его противномъ лицѣ.
   -- Ладно, будетъ, -- сказалъ Ноэ, величественно освобождаясь отъ нея.-- Да не разнѣживайся слишкомъ, когда я крутоватъ съ тобой. Я хотѣлъ бы быть атаманомъ шайки, и держать всѣхъ въ рукахъ, и слѣдить за каждымъ ихъ шагомъ такъ, чтобы они этого не подозрѣвали. Это было бы для меня самымъ любезнымъ дѣломъ, если бы предвидѣлись барыши; только бы намъ снюхаться съ кѣмъ нибудь изъ этихъ господъ, а тогда это намъ обойдется не дороже того двадцати-фунтоваго билета, который у тебя хранится, тѣмъ болѣе, что мы сами не знаемъ, какъ отъ него отдѣлаться.
   Высказавъ это сужденіе, мистеръ Клейполь заглянулъ въ пивную кружку съ видомъ глубочайшей мудрости и, взболтавъ хорошенько ея содержимое, снисходительно кивнулъ головой Шарлотѣ и сдѣлалъ глотокъ, доставившій ему, повидимому, большое удовольствіе. Онъ раздумывалъ надъ вторымъ глоткомъ, когда дверь внезапно открылась и появленіе новаго лица прервало его.
   Это былъ мистеръ Феджинъ. Онъ имѣлъ очень любезный видъ и, подойдя, отвѣсилъ очень низкій поклонъ; присѣвъ у сосѣдняго столика, онъ приказалъ усмѣхавшемуся Барнею подать себѣ что нибудь выпить.
   -- Пріятный вечеръ, сэръ, но слишкомъ холодный для такого времени года, -- сказалъ Феджинъ, потирая руки.-- Издалека, я вижу, сэръ?
   -- Какъ вы это видите?-- спросилъ Ноэ Клейполь.
   -- У насъ въ Лондонѣ нѣтъ такой пыли, -- отвѣтилъ Феджинъ, указавъ поочередно на обувь Ноэ и его спутницы и на оба узла.
   -- Вы смѣтливый человѣкъ, -- сказалъ Ноэ. Ха-ха-ха! Ты послушай только, Шарлота!
   -- Ну, мой другъ, въ этомъ городѣ плохо тому, кто не смѣтливъ, -- отвѣтилъ еврей, понижая голосъ до конфиденціальнаго шепота:-- и это я вамъ говорю правду.
   Феджинъ скрѣпилъ это замѣчаніе, коснувшись своего носа сбоку правымъ указательнымъ пальцемъ, -- и Ноэ тотчасъ попытался перенять у него этотъ жестъ, хотя не вполнѣ успѣшно, вслѣдствіе того, что его носъ не былъ достаточно великъ. Какъ бы то ни было, но мистеръ Феджинъ истолковалъ эту попытку, какъ выраженіе полнаго совпаденія съ высказаннымъ имъ мнѣніемъ и дружески протянулъ ему напитокъ, принесенный Барнеемъ.
   -- Хорошая штука, -- замѣтилъ мистеръ Клейполь, прищелкнувъ губами.
   -- Дорогая!-- сказалъ Феджинъ.-- приходится постоянно опоражнивать либо выручку, либо карманъ, либо дамскій ридикюль, либо домъ, либо почтовую карету, либо банкъ, чтобы постоянно пить такое зелье.
   Лишь только мистеръ Клейполь услышалъ извлеченіе изъ собственныхъ своихъ замѣчаній, тотчасъ откинулся на спинку стола и, выражая своимъ поблѣднѣвшимъ какъ мѣлъ лицомъ крайній испугъ, растерянно переводилъ взглядъ съ еврея на Шарлоту.
   -- Не обращайте вниманія, дорогой мой, -- сказалъ Феджинъ, придвигаясь ближе къ нему.-- Ха-ха! Хорошо, что только я васъ случайно услышалъ. Очень вышло счастливо, что только я.
   -- Я ничего не бралъ, -- забормоталъ Ноэ, уже не сидѣвшій съ вытянутыми ногами, какъ подобаетъ независимому джентльмену, но подобравшій ихъ, какъ только могъ, подъ стулъ.-- Это все ея продѣлки. Вѣдь у тебя деньги Шарлота, ты знаешь, что у тебя.
   -- Не все ли равно, у кого и кто взялъ, дорогой мой!-- отвѣтилъ Феджинъ, кинувъ, однако, соколиный взглядъ на дѣвушку и на оба узла.-- Я по той же части, и вы мнѣ нравитесь этимъ.
   -- По какой части?-- спросилъ мистеръ Клейполь, нѣсколько ободрившись.
   -- По части этихъ дѣлъ, -- отвѣтилъ Феджинъ;-- такъ же точно, какъ и всѣ служащіе этого трактира. Вы угодили въ надлежащую дверь, и здѣсь вамъ такъ безопасно, какъ лучше и желать нельзя. Во всей столицѣ нѣтъ такого надежнаго мѣста, какъ "Калѣки" -- то есть, пока я не нарушу его безопасности. А я полюбилъ васъ и эту молодую женщину, а поэтому, разъ я такъ сказалъ, то вамъ не о чемъ тревожиться. Верните себѣ душевное спокойствіе.
   Если душа мистера Клейполя и успокоилась послѣ этого увѣренія, то отнюдь нельзя было сказать того же про его тѣло, такъ какъ онъ ерзалъ и крутился на стулѣ, принимая самыя неуклюжія позы и созерцая своего новаго друга со страхомъ и недовѣріемъ.
   -- Вотъ еще что я скажу вамъ, -- продолжалъ Феджинъ, ободривъ дѣвушку дружелюбными кивками и успокоительными замѣчаніями.-- У меня есть другъ, который, я думаю, пойдетъ навстрѣчу вашему горячему желанію и поставитъ васъ на истинный путь, гдѣ вы можете взять на себя такой родъ занятій, какой вамъ покажется напболѣе подходящимъ для начала, и понемногу изучить остальныя отрасли.
   -- Вы говорите будто всерьезъ, -- отвѣтилъ Ноэ.
   -- Ну какой же смыслъ былъ бы мнѣ шутить? -- пожалъ плечами Феджинъ.-- Вотъ что! Пойдемъ-ка, мнѣ надо сказать вамъ пару словъ наединѣ.
   -- Зачѣмъ намъ безпокоиться и уходить?-- сказалъ Ноэ, постепенно опять извлекая ноги изъ подъ стула.-- Она пока можетъ снести узлы наверхъ. Шарлота, возьми узлы!
   Это повелѣніе, произнесенное съ большимъ величіемъ, было исполнено безъ малѣйшаго промедленія и Шарлота поплелась прочь съ багажомъ, между тѣмъ какъ Ноэ открылъ ей дверь и проводилъ ее глазами.
   -- Я недурно ее обуздываю, не правда ли?-- возвратясь на свое мѣсто, спросилъ онъ тономъ укротителя, только что смирившаго какого нибудь дикаго звѣря.
   -- Превосходно, -- отвѣтилъ Феджинъ, похлопывая его по плечу:-- вы геній.
   -- Я думаю, что если бы я не былъ геніемъ, то не находился бы здѣсь, -- сказалъ Ноэ.-- Однако, она скоро вернется, не теряйте времени.
   -- Ну, такъ какъ же вы думаете? Если мой другъ вамъ понравится, то что для васъ можетъ быть лучшаго, какъ присоединиться къ нему?
   -- Хороши ли его дѣла? Въ этомъ вся суть, -- отвѣтилъ Ноэ, подмигнувъ своимъ крошечнымъ глазомъ.
   -- Онъ на вершинѣ дерева; у него пропасть рукъ и онъ окруженъ наилучшимъ обществомъ свѣдущихъ мастеровъ.
   -- Все городскіе?
   -- Ни одного иногородняго среди нихъ, и я думаю, что онъ не взялъ бы васъ, даже по моей рекомегдаціи, если бы не нуждался въ помощникахъ какъ разъ теперь.
   -- Долженъ ли я буду выложить свое?-- спросилъ Ноэ, хлопнувъ себя по карману.
   -- Да, безъ этого едва ли обойдется, -- отвѣтилъ Феджинъ съ увѣренностью.
   -- Двадцать фунтовъ, чортъ возьми -- вѣдь это уйма денегъ!
   -- Только если не въ билетѣ, отъ котораго не отдѣлаешься, -- возразилъ Феджинъ.-- Нумеръ и годъ записаны, я полагаю? Въ банкѣ не станутъ мѣнять, а? Цѣна билета будетъ не большая. Придется отправить подальше, и едва ли удастся сбыть за дорого.
   -- Когда я могу его видѣть?-- нерѣшительно спросилъ Нюэ.-- Завтра утромъ.
   -- Гдѣ?
   -- Здѣсь.
   -- Гм!-- произнесъ Ноэ.-- Какое жалованье?
   -- Будете жить, какъ джентльменъ -- столъ и квартира, табакъ и выпивка безплатно, половина заработка вамъ и половина молодой женщинѣ.
   Согласился ли бы Ноэ -- жадность котораго вовсе не отличалась ничтожными размѣрами -- даже на такія блестящія условія, при обладаніи полной свободой выбора -- весьма сомнительно; но, вспомнивъ, что въ случаѣ его отказа его новый знакомый имѣетъ власть немедленно отданъ его въ руки правосудія (вѣдь и болѣе странныя вещи случаются), онъ постепенно сдался и заявилъ, что по его мнѣнію это для него годится.
   -- Но вы понимаете, -- замѣтилъ Ноэ:-- что такъ какъ она сможетъ наработать немало, то я хотѣлъ бы взять себѣ что нибудь полегче.
   -- Дамскія рукодѣлія?-- подсказалъ Феджинъ.
   -- Да, въ этомъ родѣ, -- отвѣтилъ Ноэ.-- Что по вашему мнѣнію подошло бы какъ разъ для меня на первое время? Что нибудь, не требующее большой силы и не очень опасное, понимаете? Вотъ въ этакомъ родѣ.
   -- Я слышалъ, какъ вы говорили что-то о подглядываніи за другими, мой другъ, -- сказалъ Феджинъ.-- Моему другу очень пригодился бы кто нибудь, кто умѣлъ бы хорошо шпіонить.
   -- Да, я упомянулъ объ этомъ и не прочь былъ бы этимъ заниматься по временамъ, -- нерѣшительно произнесъ мистеръ Клейполь.-- Но это дѣло само себя не оплачиваетъ, вы знаете.
   -- Правда!-- замѣтилъ еврей, обдумывая или притворяясь обдумывающимъ.-- Нѣтъ, это не годится.
   -- Что же въ такомъ случаѣ?-- спросилъ Ноэ, озабоченно глядя на него.-- Хорошо бы что нибудь такое, что можно дѣлать украдкой и хорошо зарабатывать, и въ то же время быть въ такой же безопасности, какъ у себя дома.
   -- Что думаете вы о старыхъ дамахъ? -- предложилъ Феджинъ.-- Можно вѣдь сколотить немало денегъ, вырывая у нихъ сумки и узелки и убѣгая за уголъ.
   -- А развѣ онѣ не визжатъ отчаяннымъ голосомъ и не царапаются иногда?-- сказалъ Ноэ, качая головой.-- Я не думаю, что это для меня годится. Нѣтъ ли еще какой нибудь работы?
   -- Постойте!-- сказалъ Феджинъ, положивъ руку на колѣно Ноэ.-- Щипанье цыплятъ.
   -- Что это такое?-- освѣдомился мистеръ Клейполь.
   -- Цыплята, дорогой мой, -- отвѣтилъ Феджинъ:-- это маленькія дѣти, посланныя мамашами съ какими либо порученіями. А щипанье заключается въ томъ, чтобы отнимать у нихъ деньги. Они всегда держатъ свои шиллинги и полушиллинги наготовѣ въ рукахъ -- а затѣмъ спихивать ихъ въ водосточную канаву и медленнымъ шагомъ уходить прочь, какъ будто ничего особеннаго не случилось, кромѣ того, что какой то ребенокъ упалъ и немножко ушибся. Ха-ха-ха!
   -- Ха-ха-ха!-- заржалъ мистеръ Клейполъ, въ восторгѣ дрыгнувъ ногой въ воздухѣ.-- Ей Богу, лучше ничего и не придумать!
   -- Конечно!-- продолжалъ Феджинъ.-- И вы можете намѣтить себѣ великолѣпную охоту въ Кэмденъ-Таунѣ, Беттльбриджѣ и сосѣднихъ кварталахъ, гдѣ они постоянно бѣгаютъ съ порученіями, такъ что вы въ любое время можете ощипать столько цыплятъ сколько захотите. Ха-ха-ха!
   Тутъ Феджинъ ткнулъ мистера Клейполя въ бокъ и они въ одинъ голосъ разразились громкимъ и продолжительнымъ хохотомъ.
   -- Ну и прекрасно!-- сказалъ Ноэ, приходя въ себя и видя возвращающуюся Шарлоту.-- Въ какое же время завтра утромъ?
   -- Десять часовъ годится?-- спросилъ Феджинъ и, когда мистеръ Клейполь утвердительно кивнулъ головой, то прибавилъ:-- Какъ я долженъ величать моего добраго друга?
   -- Мистеръ Больтеръ, -- отвѣтилъ Ноэ, приготовившійся къ такому вопросу заранѣе:-- мистеръ Моррисъ Больтеръ. А это мистриссъ Больтеръ.
   -- Мистеръ Больтеръ, вашъ покорнѣйшій слуга, -- сказалъ Феджинъ, кланяясь съ комической галантностью.-- Я надѣюсь, что познакомлюсь съ вами ближе въ очень непродолжительномъ времени.
   -- Ты слышишь, что говоритъ джентльменъ, Шарлота?-- загремѣлъ мистеръ Клейполъ.
   -- Да, Ноэ, милый мой, -- отвѣтила мистриссъ Больтеръ, протягивая руку.
   -- Она зоветъ меня Ноэ въ видѣ особой ласки, -- сказалъ мистеръ Болътеръ, бывшій Клейполь, обращаясь къ Феджину.-- Вы понимаете?
   -- О да, я понимаго, отлично понимаю, -- отвѣчалъ Феджинъ (и дѣйствительно онъ понималъ).-- Спокойной ночи! спокойной ночи!
   Съ многочисленными прощаніями и благими пожеланіями мистеръ Феджинъ отправился восвояси. А Клейполь, воззвавъ къ вниманію своей дамы, началъ уяснять ей заключенное имъ соглашеніе, обнаруживая при этомъ надменность и чувство превосходства, приличествовавшія ему не только какъ представителю болѣе сильнаго пола, но и какъ джентльмену, который заслужилъ честь быть назначеннымъ на такой важный постъ, какъ "щипаніе цыплятъ" въ Лондонѣ и его окрестностяхъ.
  

XLIII. Глава, въ которой описывается затруднительное положеніе хитроумнаго Доджера.

   -- Итакъ, вашъ другъ это были вы сами?-- спросилъ мистеръ Клейполь, Больтеръ тожъ, когда въ силу заключеннаго условія онъ на другой день переѣхалъ въ жилище Феджина.-- Чорть возьми, я почти догадывался объ этомъ вчера вечеромъ!
   -- Всякій человѣкъ другъ самому себѣ, милый мой, -- отвѣтилъ Феджинъ съ своей наиболѣе вкрадчивой улыбкой.-- Другого такого хорошаго друга онъ не сыщетъ.
   -- Не всегда однако, -- возразилъ Больтеръ съ видомъ бывалаго человѣка.-- Вы знаете, что иные люди никому не приходятся врагами, кромѣ какъ самимъ себѣ.
   -- Не вѣрьте этому, -- сказалъ Феджинъ.-- Если кто нибудь врагъ самому себѣ, то только потому, что онъ въ слишкомъ сильной степени себѣ другъ, а не потому, что онъ заботится обо всѣхъ кромѣ себя. Куда тамъ! На свѣтѣ этого не бываетъ.
   -- А если бываетъ, то не должно бы быть, -- замѣтилъ мистеръ Больтеръ.
   -- Вѣдь это очевидно. Иные заговорщики говорятъ, что магическое число -- это три, другие -- что семь. Ни то, ни другое, милый мой, ни то, ни другое. Единица -- вотъ магическое число.
   -- Ха-ха!-- засмѣялся мистеръ Больтеръ.-- Да здравствуетъ единица!
   -- Въ такой маленькой общинѣ, какъ наша, другъ мой, -- продолжалъ Феджинъ, считая необходимымъ выставить это положеніе, -- мы всѣ составляемъ совмѣстную единицу. Другими словами, вы не можете считать себя нумеромъ первымъ, не считая въ то же время нумеромъ первымъ и меня и всѣхъ своихъ молодыхъ товарищей.
   -- Чортъ возьми, однако!-- воскликнулъ мистеръ Больтеръ.
   -- Какъ вы видите, -- велъ свою линію Феджинъ, дѣлая видъ, что не замѣтилъ этого замѣчанія, -- мы въ такой степени перемѣшаны, и интересы наши такъ отождествлены, что иначе и быть не могло бы. Напримѣръ, ваша прямая цѣль -- заботиться о нумерѣ первомъ -- имѣя въ виду васъ самихъ.
   -- Конечно, -- отвѣтилъ мистеръ Больтеръ:-- вы говорите вполнѣ правильно.
   -- Прекрасно! Но вы не можете заботиться о себѣ, нумерѣ первомъ, не заботясь въ то же время обо мнѣ, нумерѣ первомъ.
   -- Второмъ, вы хотите сказать, -- поправилъ его мистеръ Больтеръ, въ сильной степени одаренный добродѣтелью себялюбія.
   -- Вовсе нѣтъ!-- возразилъ Феджинъ.-- Я для васъ имѣю такую же важность, какъ и вы сами.
   -- Знаете, -- перебилъ мистеръ Больтеръ:-- вы очень пріятный человѣкъ и я къ вамъ сильно расположенъ. Но мы не такіе ужъ закадычные друзья, чтобы можно было такъ говорить.
   -- Да вы только поразмыслите, -- сказалъ Феджинъ, пожимая плечами и протягивая передъ собой руки:-- только разсудите. Вы сдѣлали очень славную штуку, и я васъ за это именно и полюбилъ; но за кто же самое вамъ на шею могли бы надѣть галстухъ, который очень легко завязывается, но очень трудно развязывается, говоря проще, веревочную петлю.
   Мистеръ Больтеръ потрогалъ свой шейный платокъ, какъ будто онъ показался ему слишкомъ туго завязаннымъ, и пробормоталъ что то невнятное, но звучавшее тономъ согласія.
   -- Висѣлица, -- продолжалъ Феджинъ, -- висѣлица, дорогой мой, есть ничто иное, какъ пренепріятный указательный столбъ, направляющій на чрезвычайно рѣзкій и короткій поворотъ пути, на которомъ покончили свое поприще очень многіе смѣлые витязи большой дороги. Держаться ровнаго пути и сторониться подальше отъ этого распутья -- является для васъ цѣлью нумеръ первый.
   -- Разумѣется такъ, -- отвѣтилъ мистеръ Больтеръ.-- Но къ чему вы обо всемъ этомъ толкуете?
   -- Только для того, мой другъ, чтобы пояснить вамъ мою мысль, -- сказалъ еврей, поднимая брови.-- Продолжаю. Чтобы достигнуть этого, вы должны положиться на меня. А чтобы мое маленькое предпріятіе шло по хорошему, я долженъ положиться на васъ. Одно составляетъ для васъ нумеръ первый, а другое -- для меня нумеръ первый. Чѣмъ больше вы цѣните свой нумеръ первый, тѣмъ больше вы должны заботиться о моемъ. Такимъ образомъ, мы наконецъ пришли къ тому, что я сказалъ вамъ въ самомъ началѣ, то есть, что вниманіе къ нумеру первому связываетъ насъ всѣхъ вмѣстѣ, и такъ и должно быть, иначе вся наша компанія пойдетъ прахомъ.
   -- Это вѣдь вѣрно, -- задумчиво произнесъ мистеръ Больтеръ.-- Какой вы хитрый старый плутъ!
   Мистеръ Феджинъ съ великимъ удовольствіемъ видѣлъ, что эта похвала его способностямъ не является простымъ комплиментомъ, но что онъ дѣйствительно внушилъ новобранцу сознаніе своего пронырливаго генія; а внушить такое сознаніе съ самаго начала знакомства было дѣломъ первостепенной важности. Чтобы усилить впечатлѣніе, столь желательное и полезное, онъ послѣ перваго удара познакомилъ новичка, въ нѣкоторыхъ деталяхъ, съ величіемъ и обширностью своихъ операцій, при чемъ по мѣрѣ надобности переплеталъ истину съ вымысломъ и пользовался и тѣмъ и другимъ такъ искусно, что чувство уваженія со стороны мистера Больтера замѣтно увеличилось и въ то же самое время къ нему примѣшалась извѣстная доля благотворнаго страха, возбудить который было чрезвычайно желательно.
   -- Только это взаимное довѣріе другъ къ другу и утѣшаетъ меня во время тяжелыхъ утратъ, -- сказалъ Феджинъ.-- Вчера утромъ я лишился своего лучшаго работника.
   -- Ужъ не хотите-ли вы сказать, что онъ умеръ?-- воскликнулъ мистеръ Больтеръ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, -- отвѣтилъ Феджинъ:-- не такъ плохо. Не такъ ужъ плохо.
   -- Тогда вѣроятно онъ....
   -- Его потребовали, -- прервалъ Феджинъ.-- Да, его потребовали въ другое мѣсто.
   -- По чрезвычайному дѣлу?-- спросилъ мистеръ Больтеръ.
   -- Нѣтъ, -- отвѣтилъ Феджинъ:-- не очень. Его обвинили въ томъ, что онъ хотѣлъ обшарить карманъ, и при обыскѣ нашли у него серебряную табакерку -- его собственную, другъ мой, его собственную, такъ какъ онъ нюхалъ табакъ и очень любилъ это. Они задержали его до сегодняшняго дня, такъ какъ имъ показалось, что они нашли настоящаго собственника табакерки. Ахъ, онъ стоилъ пятидесяти табакерокъ, и я готовъ былъ бы столько заплатить, лишь бы вернуть его. Вамъ слѣдовало бы познакомиться съ Доджеромъ, мой другъ, вамъ слѣдовало бы узнать этого пройдоху.
   -- Ну, я надѣюсь еще съ нимъ познакомиться, какъ вы думаете?-- сказалъ мистеръ Больтеръ.
   -- Я сомнѣваюсь, придется ли вамъ, -- со вздохомъ отвѣтилъ Феджинъ:-- Если не выставятъ противъ него новыхъ доказательствъ, то назначать только краткое заключеніе въ тюрьму, и мы увидимъ его недѣль черезъ шесть. Но если раздобудутъ улики, то дѣло пахнетъ палачомъ. Они знаютъ, что онъ за разбитной малый, -- и сдѣлаютъ его житейникомъ. Да, они сдѣлаютъ его по меньшей мѣрѣ житейникомъ.
   -- Что значитъ "пахнетъ палачомъ" и "житейникъ"?-- спросилъ мистеръ Больтеръ.-- Что толку говорить со мной на такой ладъ? Почему не сказать такъ, чтобы я понималъ васъ?
   Феджинъ только что собирался перевести эти таинственныя выраженія на вульгарный языкъ -- тогда мистеръ Больтеръ узналъ бы, что дѣло идетъ о пожизненной ссылкѣ, -- но былъ прерванъ появленіемъ мистера Бэтса, который вошелъ, держа руки въ карманахъ брюкъ и придавъ своему лицу выраженіе полукомической скорби.
   -- Дѣло табакъ, Феджинъ, -- сказалъ Чарли, послѣ того какъ былъ познакомленъ съ своимъ новымъ товарищемъ.
   -- Что же?
   -- Они разыскали господина, которому принадлежитъ табакерка, да еще двое или трое указали на него. Доджера теперь пошлютъ въ путешествіе, -- отвѣтилъ мистеръ Бэтсъ.-- Мнѣ надо, Феджинъ, справить траурную пару и крепъ на шляпу, чтобы навѣстить его передъ отправленіемъ въ путь. Подумать только, что Джекъ Даукинсъ -- достославный Джекъ, нашъ хитроумный Доджеръ, -- долженъ уѣхать изъ за жалкой табакерки! Цѣна то ей всего два съ половиной пенса! Я никогда не думалъ, что онъ попадется меньше какъ изъ за золотыхъ часовъ съ цѣпочкой и брелками. Ахъ, почему онъ не ограбилъ какого нибудь богатаго стараго джентльмена! Тогда онъ уѣхалъ бы какъ настоящій джентльменъ, а не наравнѣ съ простымъ карманникомъ, безъ почета, безъ славы!
   Такъ соболѣзнуя о судьбѣ своего несчастнаго друга, мистеръ Чарльзъ Бэтсъ усѣлся на ближайшій стулъ съ видомъ грусти и отчаянія.
   -- Что ты тамъ толкуешь, будто онъ не имѣетъ ни почета, ни славы?-- вскричалъ Феджинъ, кидая грозный взглядъ на своего ученика.-- Развѣ не былъ онъ первачъ среди всѣхъ васъ? Да есть ли хоть одинъ изъ васъ, что сравнялся бы съ нимъ или напоминалъ бы его проворствомъ? А?
   -- Никто, -- отвѣтилъ мистеръ Бэтсъ голосомъ охрипшимъ отъ горя.
   -- Тогда о чемъ же ты толкуешь?-- сердито сказалъ Феджинъ.-- Изъ за чего ты хнычешь?
   -- Изъ за того, что это не попадетъ въ газеты!-- вызывающе отвѣтилъ Чарли своему почтенному другу, разгоряченный вереницей сожалѣній:-- изъ за того, что этого не упомянутъ въ обвиненіи, изъ за того, что никто не узнаетъ и половины его заслугъ. Что о немъ будетъ сказано въ Ньюгэтскомъ Календарѣ? Быть можетъ, его даже и вовсе не упомянутъ. Ахъ, какъ жаль, какъ жаль! Что это за непоправимый ударъ!
   -- Ха-ха-ха!-- засмѣялся Феджинъ, вытягивая правую руку и поворачиваясь къ мистеру Больтеру въ припадкѣ прерывистаго смѣха, потрясавшаго его такъ, какъ будто онъ страдалъ старческой дрожью.-- Посмотрите, какъ они гордятся своимъ ремесломъ. Вѣдь великолѣпно?
   Мистеръ Больтеръ утвердительно кивнулъ головой, а Феджинъ поглядѣвъ съ видимымъ удовлетвореніемъ на скорбѣвшаго Чарли Бэтса въ теченіи нѣсколькихъ секундъ, подошелъ къ этому молодому джентльмену и похлопалъ его по плечу.
   -- Ничего, Чарли, -- сказалъ Феджинъ успокоительно:-- все выплыветъ наружу, навѣрняка выплыветъ. Они всѣ узнаютъ, что онъ за ловкій парень. Онъ самъ покажетъ имъ это и не унизитъ своихъ старыхъ товарищей и учителей. Подумай также, какъ онъ молодъ! Какое это будетъ отличіе, если его закатаютъ въ такомъ возрастѣ!
   -- Правда, вѣдь это почетно!-- сказалъ Чарли, нѣсколько утѣшившись.
   -- Онъ получитъ все, что ему нужно, -- продолжалъ еврей.-- Его будутъ держать въ каменномъ мѣшкѣ, какъ джентльмена! Какъ джентльмена! У него будетъ каждый день пиво и карманныя деньги, которыми онъ можетъ играть въ орлянку, когда нельзя ихъ прогулять.
   -- Да ну, въ самомъ дѣлѣ?-- вскричалъ Чарли Бэтсъ, повеселѣвъ -- Говорю же тебѣ, -- отвѣчалъ Феджинъ.-- И мы найдемъ ему адвоката, Чарли, да такого, который всѣмъ другимъ носъ утретъ; пусть онъ будетъ вести его защиту. Онъ и самъ произнесетъ за себя рѣчь, если захочетъ, и мы прочитаемъ объ этомъ въ газетахъ -- "Доджеръ -- взрывы хохота -- вся зала суда надорвала животы", -- а, Чарли, а?
   -- Ха-ха-ха!-- разразился мистеръ Бэтсъ:-- то-то будетъ потѣха не правда ли, Феджинъ? Кабы Доджеръ-то нашъ пустилъ имъ пыль въ глаза -- вотъ было бы ловко!
   -- Было бы!-- воскликнулъ Феджинъ.-- Это будетъ, навѣрняка будетъ!
   -- Конечно будетъ, -- повторилъ Чарли, потирая руки.
   -- Мнѣ кажется, что я его такъ и вижу передъ собою, -- сказалъ еврей, устремляя взоръ на своего питомца.
   -- Я тоже!-- вскричалъ Чарли Бэтсъ.-- Ха-ха-ха! Я тоже! Я вижу все это сейчасъ, ей Богу вижу, Феджинъ! Что за потѣха! Вотъ ужъ подлинно потѣха! Всѣ эти судьи въ своихъ парикахъ стараются сохранить важный видъ, а Джекъ Даукинсъ обращается къ нимъ такъ коротко и по пріятельски, словно онъ сынъ самого судьи и произноситъ рѣчь послѣ обѣда -- ха-ха-ха!
   Мистеръ Феджинъ такъ ловко затронулъ эксцентричныя стороны характера своего юнаго друга, что мистеръ Бетсъ, который сначала предрасположенъ былъ смотрѣть на заточеннаго Доджера скорѣй какъ на жертву, теперь видѣлъ въ немъ главное дѣйствующее лицо безпримѣрно веселой сцены и почувствовалъ нетерпѣливое желаніе, чтобы поскорѣе насталъ тотъ моментъ, когда его старому товарищу представится такой благопріятный случай развернуть свои дарованія.
   -- Намъ надо узнать, какъ съ нимъ обстоитъ дѣло сегодня; только надо подыскать способъ, -- сказалъ Феджинъ.-- Дай мнѣ подумать.
   -- Не пойти ли мнѣ?-- спросилъ Чарли.-- Ни за что на свѣтѣ!-- возразилъ еврей.-- Или ты рехнулся, мой дорогой, совсѣмъ съ ума спятилъ, если хочешь отправиться въ то самое мѣсто, гдѣ.... Нѣтъ, Чарли, нѣтъ. Довольно потерять и одного.
   -- Не думаешь ли ты отправиться самъ?-- спросилъ Чарли, искоса посматривая на него съ усмѣшкой.
   -- Это совсѣмъ не годилось бы, -- отвѣтилъ Феджинъ, покачавъ головою.
   -- Тогда почему ты не пошлешь этого новичка?-- сказалъ мистеръ Бэтсъ, взявъ Ноэ за плечо.-- Никто его не знаетъ.
   -- Что же, если онъ не имѣетъ противъ...-- началъ Феджинъ.
   -- Противъ!-- перебилъ его Чарли.-- Да онъ то что можетъ имѣть противъ?
   -- Положительно ничего, мой другъ, -- сказалъ Фдежинъ, поворачиваясь къ мистеру Больтеру:-- положительно ничего.
   -- Ну, на этотъ счетъ спросите лучше у меня, -- замѣтилъ Ноэ, отступая къ двери и качая головой съ видомъ благоразумной тревоги:-- Нѣтъ, нѣтъ -- этого не желаю. Это не по моей части, не нъпо моей.
   -- А что по его части, Феджинъ?-- освѣдомился мистеръ Бэтсъ, непріязненно оглядывая костлявую фигуру Ноэ.-- Задавать стрекача, когда что нибудь неладно, и слизывать всѣ сливки, когда все обстоитъ благополучно? Въ этомъ, что ли, его обязанности?
   -- Тебя это не касается, -- отозвался мистеръ Больтеръ.-- Да, ее позволяй себѣ, мальчуганъ, лишняго по отношенію къ старшимъ, а не то ты узнаешь, что усѣлся не въ свои сани.
   Мистеръ Бэтсъ захохоталъ такъ неистово въ отвѣтъ на эту величественную угрозу, что Феджину пришлось обождать, чтобы получить возможность вмѣшаться и выяснить мистеру Больтеру, что онъ не подвергнетъ себя никакой опасности, если отправится въ полицейское управленіе; что, такъ какъ никакихъ свѣдѣній о маленькомъ дѣлѣ, въ которомъ онъ участвовалъ, ни описанія его примѣть не доставлено въ столицу, то очень вѣроятно, что не подозрѣваютъ еще о его пребываніи въ Лондонѣ; и что, если онъ переодѣнется подходящимъ образомъ, то онъ можетъ съ такой же безопасностью посѣщать это мѣсто столицы, какъ и всѣ другія, тѣмъ болѣе, что никому и въ голову не пришло искать его именно тамъ, въ предположеніи, что онъ добровольно туда отправился.
   Отчасти уступая этимъ доводамъ, но въ гораздо большей степени побѣжденный страхомъ передъ Феджиномъ, мистеръ Больтеръ съ весьма кислымъ видомъ согласился, наконецъ, предпринять эту экспедицію. По указанію Феджина, онъ тотчасъ же перемѣнилъ свое платье на блузу извозчика, штаны изъ бумажнаго бархата и кожаные сапоги; всѣ эти вещи были у еврея подъ рукой. Его снабдили также извозчичьимъ кнутомъ и войлочной шляпой, которая была изрядно усѣяна билетиками объ уплатѣ денегъ при проѣздѣ черезъ заставы. Снаряженный такимъ образомъ, онъ долженъ былъ, ротозѣйничая, войти въ залу полицейскаго управленія, какъ какой нибудь деревенщина, пришедшій съ Ковентъ-Гарденскаго рынка, для удовлетворенія своего любопытства; а такъ какъ онъ былъ именно такой мужиковатый, неуклюжій и поджарый парень, какъ нужно, то мистеръ Феджинъ могъ быть увѣренъ, что онъ выполнитъ свою роль превосходно.
   Когда эти приготовленія были закончены, то ему сообщили всѣ признаки и примѣты, необходимыя, чтобы узнать Доджера, и мистеръ Бэтсъ темными, извилистыми путями привелъ его на очень близкое разстояніе къ Боу-стриту. Описавъ точное мѣстоположеніе полицейскаго управленія и сопровождая свой разсказъ богатыми подробностями о томъ, какъ Моррисъ долженъ прямо пройти въ ворота и, выйдя во дворъ, подняться по ступенькамъ къ двери по правую руку, а очутившись въ залѣ, снять шляпу -- Чарли Бэтсъ попросилъ его, не мѣшкая, идти дальше одному и обѣщалъ къ его возвращенію быть на этомъ-же мѣстѣ.
   Ноэ Клейполь или, если угодно читателю, Моррисъ Больтеръ въ точности слѣдовалъ полученнымъ указаніямъ, которыя -- такъ какъ мистеръ Бэтсъ былъ очень хорошо знакомъ съ этимъ мѣстомъ -- были такъ обстоятельны, что ему удалось добраться до судебной камеры, не прибѣгая къ разспросамъ и не встрѣтивъ ни одного препятствія. Онъ очутился въ толпѣ, состоявшей главнымъ образомъ изъ женщинъ и тѣснившейся въ грязной, душной комнатѣ, въ переднемъ концѣ которой была возвышенная платформа, отдѣленная перилами; тамъ, по лѣвую руку, у самой стѣны, помѣщалась скамья подсудимыхъ, посрединѣ -- мѣста для свидѣтелей, а справа -- столъ, за которымъ засѣдали судьи. Но это грозное святилище было отдѣлено перегородкой, которая скрывала судебное присутствіе отъ недостойныхъ взоровъ и предоставляла черни полную свободу рисовать въ своемъ воображеніи все величіе правосудія.
   На скамьѣ подсудимыхъ были только двѣ женщины, которыя обмѣнивались кивками съ своими поклонниками, между тѣмъ какъ письмоводитель читалъ какія то показанія двумъ полисменамъ и человѣку въ костюмѣ простолюдина, нагнувшемуся надъ столомъ. Тюремщикъ стоялъ, облокотившись о перила, ограждавшія скамью подсудимыхъ, и небрежно постукивалъ себя по носу большимъ ключемъ; по временамъ онъ подавлялъ непристойныя попытки разговора среди зрителей, призывая ихъ къ молчанію, или устремлялъ на какую нибудь женщину строгій взоръ и приказывалъ "Унести этого ребенка!" когда величіе правосудія нарушалось слабымъ плачемъ какого нибудь худенькаго младенца, котораго мать старалась заставить умолкнуть, укутывая ему ротъ своей шалью.
   Воздухъ въ комнатѣ былъ душный и спертый, стѣны, благодаря грязи, утратили первоначальный цвѣтъ, потолокъ почернѣлъ. Надъ каминомъ виднѣлся закоптившійся старый бюстъ, а надъ скамьей подсудимыхъ запыленные часы, -- кажется, единственное въ этой комнатѣ, что правильно шло своимъ чередомъ, такъ какъ испорченность или нищета, или давнишнее знакомство и съ тѣмъ, и съ другимъ -- бросали свою окраску на все одушевленное, что находилось здѣсь, окраску столь же неприглядную, какъ грязный густой налетъ на всѣхъ неодушевленныхъ предметахъ.
   Ноэ внимательно оглядѣлся, высматривая Доджера; но хотя тутъ было нѣсколько женщинъ, которыя очень хорошо могли сойти бы за сестру или за мать этой замѣчательной личности и не мало мужчинъ которыхъ можно было принять за его родителя, но не было видно никого, кто имѣлъ бы примѣты самого мистера Даукинса. Ноэ пребывалъ въ состояніи неизвѣстности и недоумѣнія, пока надъ женщинами не былъ произнесенъ приговоръ, и онѣ съ форсомъ удалились. Послѣ этого онъ почувствовалъ сильное облегченіе, когда былъ введенъ новый арестантъ, въ которомъ онъ сразу угадалъ того, ради кого онъ сюда явился.
   Это дѣйствительно былъ мистеръ Даукинсъ, который, вошелъ въ залу, съ засученными по обыкновенію, рукавами своего огромнаго сюртука, засунувъ лѣвую руку въ карманъ, а въ правой держа шляпу и идя впереди тюремщика какой то особенной виляющей походкой, не поддающейся никакому описанію; занявъ мѣсто у скамьи подсудимыхъ, онъ громкимъ голосомъ пожелалъ узнать, по какой причинѣ его ставятъ въ такое унизительное положеніе?
   -- Попридержи свой языкъ!-- сказалъ тюремщикъ.
   -- Развѣ я не англичанинъ?-- возразилъ Доджеръ.-- Гдѣ же мои личныя права?
   -- Получишь скоро свои личныя права -- да еще съ перцемъ, -- отвѣтилъ тюремщикъ.
   -- Посмотримъ, что скажетъ министръ внутреннихъ дѣлъ этимъ приказнымъ крючкамъ, если мнѣ не дадутъ удовлетворенія, -- продолжалъ мистеръ Даукинсъ.-- Ну, такъ въ чемъ же дѣло? Я прошу господъ судей поскорѣе выяснить это недоразумѣніе, а не задерживать меня, читая въ это время газеты, такъ какъ у меня назначено свиданіе съ однимъ джентльменомъ въ Сити; а я строго соблюдаю данное слово и очень аккуратенъ въ дѣловыхъ сношеніяхъ, и онъ уйдетъ, не найдя меня въ условленное время, и это можетъ послужить причиною иска противъ тѣхъ, которые меня задержали. Конечно, имъ такой исходъ нежелателенъ.
   Тутъ Доджеръ, очевидно желая во всѣхъ подробностяхъ ознакомиться съ предстоящимъ разборомъ дѣла, спросилъ у тюремщика, "какъ звать вонъ тѣхъ двухъ старыхъ писакъ, что сидятъ за cyдейскимъ столомъ". Это такъ разсмѣшило зрителей, что они расхохотались почти столь же задушевно, какъ сдѣлалъ бы мистеръ Бэтсъ, если бы слышалъ его требованіе.
   -- Тише тамъ!-- закричалъ тюремщикъ.
   -- Въ чемъ тутъ дѣло?-- освѣдомился одинъ изъ судей.
   -- Карманщика привели, ваша милость.
   -- Бывалъ этотъ малый здѣсь раньше?
   -- Навѣрно много разъ бывалъ, -- отвѣтилъ тюремщикъ.-- Онъ, я думаю, вездѣ побывалъ. Я хорошо его знаю, ваша милость.
   -- Вотъ какъ, вы знаете меня?-- вскричалъ Доджеръ, дѣлая видъ, что записываетъ это показаніе.-- Отлично. Это вѣдь есть ничто иное, какъ опороченье моего добраго имени.
   Раздался снова взрывъ хохота и снова прозвучалъ призывъ къ молчанію.
   -- Ну, гдѣ же свидѣтели?-- спросилъ письмоводитель.
   -- Да, правда!-- добавилъ Доджеръ.-- Гдѣ они? Я бы хотѣлъ ихъ видѣть.
   Это желаніе было немедленно удовлетворено, такъ какъ выступилъ впередъ полисменъ, который видѣлъ, какъ подсудимый рылся въ карманѣ неизвѣстнаго господина въ толпѣ и вытащилъ оттуда платокъ, оказавшійся такимъ старымъ, что онъ благоразумно положилъ его назадъ, предварительно употребивъ его на собственную надобность. На основаніи этого полисменъ арестовалъ его, какъ только ему удалось до него протискаться, и обыскавъ его, нашелъ при немъ серебряную табакерку съ выгравированной на крышкѣ фамиліей владѣльца. Этотъ джентльменъ былъ разысканъ по справкѣ въ "Судебномъ Указателѣ" и присутствовалъ на засѣданіи. Онъ подъ присягою заявилъ что табакерка принадлежитъ ему и что онъ хватился ея какъ разъ въ тотъ моментъ, когда выбрался изъ упомянутой только что толпы. Онъ также разглядѣлъ среди давки молодого человѣка, усердно прокладывавшаго себѣ путь, и этого молодого человѣка онъ видитъ теперь передъ собой на скамьѣ подсудимыхъ.
   -- Не имѣешь ли ты о чемъ нибудь спроситъ этого свидѣтеля?-- сказалъ судья.
   -- Я не желаю унижаться до разговора съ нимъ, -- отвѣтилъ Доджеръ.
   -- Не имѣешь ли ты вообще что нибудь сказать?
   -- Развѣ ты не слышишь, ихъ милость спрашиваютъ у тебя, что ты имѣешь сказать вообще?-- спросилъ тюремщикъ, толкая молчавшаго Доджера локтемъ.
   -- Виноватъ, -- сказалъ Доджеръ, разсѣянно вскидывая взоръ.-- Вы кажется обратились ко мнѣ, любезный?
   -- Никогда я не встрѣчалъ такого заправскаго бродяги, ваша милость, -- замѣтилъ тюремщикъ съ усмѣшкой.-- Хочешь ты что нибудь сказать или нѣтъ?
   -- Нѣтъ, -- отвѣтилъ Доджеръ.-- Скажу, да не здѣсь, потому что какое же здѣсь я могу найти правосудіе? Кромѣ того, мой адвокатъ нынче утромъ завтракаетъ у вице-предводителя палаты общинъ. Но въ другомъ мѣстѣ я скажу кое что, заговоритъ и онъ, заговорятъ и многочисленные мои высокопоставленные друзья, да такъ, что вонъ эти крючкотворы не возрадуются свѣту бѣлому и захотятъ, чтобы ихъ лакеи повѣсили бы ихъ на вѣшалки для шляпъ, вмѣсто того, чтобы попытаться сдѣлать это со мною. Я...
   -- Готово! Онъ приговоренъ въ тюрьму, -- перебилъ письмоводитель.-- Уведите его.
   -- Идемъ, -- сказалъ тюремщикъ.
   -- Хорошо, я пойду, -- отвѣтилъ Доджеръ, чистя свою шляпу ладонью руки.-- Ага! (обращаясь къ судейскому столу:) нечего корчить испуганныя лица; я буду все равно безпощаденъ къ вамъ и не выкажу ни малѣйшаго снисхожденія. Вы поплатитесь за это, милѣйшіе! Я ни за что на свѣтѣ не согласился бы быть вами! Я не ушелъ бы на волю, если бы даже вы бросились на колѣни и умоляли меня. Ну, идемъ же въ тюрьму! Уведите меня!
   При этихъ послѣднихъ словахъ Доджеръ разрѣшилъ увести себя за шиворотъ, не переставая, пока онъ не очутился на дворѣ, грозить, что онъ подвинетъ изъ за этого цѣлую бурю въ парламентѣ; затѣмъ онъ началъ ухмыляться въ лицо тюремщику съ весьма веселымъ и самодовольнымъ видомъ.
   Увидѣвъ, что его заперли въ маленькой одинокой камерѣ, Ноэ торопливо вернулся туда, гдѣ онъ оставилъ мистера Бэтса. Подождавъ немного времени, онъ очутился снова въ компаніи этого молодого джентльмена, который благоразумно скрывался въ какомъ то укромномъ уголкѣ и не показывался, пока не убѣдился, что за его новымъ пріятелемъ не слѣдитъ никакой назойливый субъектъ.
   Оба поспѣшили домой, чтобы сообщить мистеру Феджину утѣшительную вѣсть о томъ, какъ Доджеръ поддержалъ честь своего воспитателя и снискалъ себѣ славное имя.
  

XLIV. Для Нанси настаетъ время исполнить свое обѣщаніе, данное Розѣ; это ей не удается.

   Какъ ни была опытна Нанси во всѣхъ уловкахъ хитрости и притворства, но она не могла вполнѣ скрыть того дѣйствія, которое оказывало на ея настроеніе сознаніе предпринимаего ею шага. Она помнила, что и лукавый еврей, и грубый Сайксъ посвящали ее въ замыслы, которые оставались тайною для всѣхъ другихъ; они были вполнѣ убѣждены, что ей можно довѣрять, и что она внѣ всякихъ подозрѣній. Какъ ни были преступны эти замыслы, какъ ни были отчаянны люди, ихъ создававшіе, сколько ни было горечи въ ея чувствахъ къ Феджину, который шагъ за шагомъ велъ ее все ниже и ниже въ пучину бѣдствія и преступности, откуда нѣтъ спасенія, -- но бывали минуты, когда даже по отношенію къ нему она чувствовала какія то угрызенія совѣсти, боясь, какъ бы ея сообщеніе не приблизило его къ желѣзнымъ когтямъ, отъ которыхъ онъ такъ долго ускользалъ, и какъ бы онъ въ концѣ концовъ -- хотя онъ и сто разъ заслужилъ такую судьбу -- не палъ отъ ея руки.
   Но то были лишь блужданія души, которая не была способна всецѣло покинуть прежнихъ товарищей и прежнюю обстановку, хотя была въ состояніи неуклонно сосредоточиться на одной цѣли, рѣшивъ не отворачиваться отъ нея, несмотря ни на какія соображенія. Ея опасенія за Сайкса могли бы быть болѣе могучимъ призывомъ къ отступленію, пока было еще время; но вѣдь она условилась, что ея тайна будетъ свято сохранена, она не дала никакого ключа, который послужилъ бы къ обнаруженію его мѣстопребыванія. Ради него же она отказалась отъ убѣжища, гдѣ она могла бы укрыться отъ окружавшихъ ее грѣха и преступленія. Что больше этого могла она сдѣлать! Она твердо рѣшилась.
   Хотя каждый разъ ея умственная борьба кончалась этимъ рѣшеніемъ, но эта борьба навязчиво возникала снова и снова, и оставляла видимые слѣды. За нѣсколько дней она сильно поблѣднѣла и похудѣла. По временамъ она не замѣчала происходившаго передъ ней или оставалась безучастной къ бесѣдѣ, въ которой прежде ея голосъ звучалъ бы громче всѣхъ. Порою она принималась смѣяться безъ повода къ радости, и шумѣть безъ причины и смысла. Иногда -- и зачастую это бывало въ слѣдующую же за возбужденіемъ минуту -- она сидѣла безмолвная и угнетенная, задумчиво подперевъ голову руками, и то усиліе, съ которымъ она затѣмъ старалась придать себѣ непринужденный видъ, еще отчетливѣе, чѣмъ всѣ эти признаки, говорило, что ее что то безпокоитъ, и что мысли ея витаютъ въ области очень далекой и непохожей на ту, близъ которой вертится разговоръ собесѣдниковъ.
   Былъ воскресный вечеръ, и колоколъ ближайшей церкви отбивалъ часы. Сайксъ и еврей были заняты разговоромъ, но замолкли на минуту, прислушиваясь. Нанси выпрямилась на низенькой скамейкѣ, на которой сидѣла, и тоже вслушалась. Пробило одиннадцать.
   -- Одинъ часъ до полуночи, -- сказалъ Сайксъ, приподнявъ занавѣску, чтобы выглянуть на улицу, и возвращаясь на мѣсто.-- Темно и туманно. Хорошая ночь для работы.
   -- А! Какъ Билль, другъ мой, -- отвѣтилъ Феджинъ:-- что никакого дѣла на сегодня не подготовлено.
   -- Да, на этотъ разъ ты правъ, -- угрюмо сказалъ Сайксъ:-- очень жаль, потому что я сейчасъ въ ударѣ.
   Феджинъ вздохнулъ и безнадежно покачалъ головой.
   -- Мы должны будемъ наверстать потерянное время, когда дѣло пойдетъ на ладъ, -- вотъ что я только могу сказать.
   -- Это славно сказано, дорогой мой, -- отвѣтилъ Феджинъ, осмѣливаясь потрепать Сайкса по плечу.-- Мнѣ отрадно слушать тебя.
   -- Отрадно, вотъ какъ!-- вскричалъ Сайксъ.-- Что-жъ -- пусть!
   -- Ха-ха-ха!-- засмѣялся Феджинъ, словно и это допущеніе доставило ему удовольствіе.-- Нынче ты опять похожъ на себя, Билль! Совсѣмъ похожъ на себя.
   -- Я не чувствую себя самимъ собою, когда ты кладешь эту старую когтистую лапу мнѣ на плечо; убери ее прочь, -- сказалъ Сайксъ отталкивая руку еврея.
   -- Это безпокоитъ тебя, Билль, напоминаетъ о возможности быть пойманнымъ, не такъ ли?-- произнесъ Феджинъ, твердо рѣшившійся ничѣмъ не оскорбляться.
   -- Напоминаетъ о возможности быть пойманнымъ самимъ чортомъ, а не полицейскимъ, -- отвѣчалъ Сайксъ.-- Не было еще на свѣтѣ человѣка съ такой рожей, какъ у тебя, -- развѣ только твой отецъ; онъ то навѣрно сейчасъ подпаливаетъ свою старую рыжую бороду... Если только ты не явился на свѣтъ прямо отъ дьявола, безъ всякаго отца, -- въ чемъ не было бы ничего удивительнаго.
   Феджинъ ничего не отвѣтилъ на этотъ комплиментъ, но, потянувъ Сайкса за рукавъ, указалъ пальцемъ на Нанси, которая во время ихъ разговора успѣла надѣть шляпку и теперь направилась къ выходу.
   -- Эй!-- закричалъ Сайксъ.-- Нанси! Куда ты идешь такъ поздно?
   -- Недалеко.
   -- Что за отвѣтъ? Куда ты идешь?
   -- Говорю же, недалеко.
   -- А я говорю, куда? Слышишь?
   -- Я не знаю куда, -- отвѣтила она.
   -- Ну, такъ я знаю:-- никуда, -- сказалъ Сайксъ, не пуская eе скорѣе изъ упрямства, чѣмъ по какой либо серьезной причинѣ.-- Сиди.
   -- Мнѣ нездоровится. Я говорила объ этомъ раньше. Мнѣ надо подышать воздухомъ.
   -- Высунь голову въ форточку и дыши сколько хочешь, -- отвѣтилъ Сайксъ.
   -- Этого недостаточно. Мнѣ надо прогуляться по улицѣ.
   -- Совсѣмъ этого не надо!-- сказалъ Сайксъ, поднялся, заперъ дверь, вынулъ ключъ и, сорвавъ шляпку съ головы Нанси, зашвырнулъ ее на старый шкафъ.-- Вотъ и все! Теперь сиди смирно на своемъ мѣстѣ, слышишь?
   -- Я бы и безъ шляпки могла пойти -- велика помѣха, -- сказала она, сильно блѣднѣя.-- Что это, Билль? Выпилъ ли ты, что ты дѣлаешь?
   -- Знаю ли, что я?.. О, да она, -- вскричалъ Сайксъ, поворачиваясь къ Феджину:-- спятила съ ума, иначе она не посмѣла бы такъ со мною говорить.
   -- Ты толкнешь меня на что нибудь отчаянное, -- пробормотала Нанси, прижимая руки къ груди, какъ бы сдерживая какія то бушующія чувства,-- пусти меня, слышишь... сейчасъ же, сію же минуту...
   -- Нѣтъ!-- крикнулъ Сайксъ.
   -- Скажи ему, Феджинъ, чтобы онъ пустилъ меня. Это лучше. Слышишь, что я говорю!-- вскричала Нанси, топнувъ ногою.
   -- Слышу ли я?-- произнесъ Сайксъ, поворачиваясь на стулѣ и уставившись на нее.-- Коли я еще буду слышать тебя хоть полминуты, то собака такъ вцѣпится тебѣ въ горло, что у тебя поубавится твой крикливый голосъ. Что на тебя такое нашло, негодница, -- что за прихоть?
   -- Пусти меня, -- тономъ рѣшительной мольбы сказала она и, сѣвъ на полъ передъ дверью, продолжала:-- Билль, пусти меня; ты не знаешь, что ты дѣлаешь, -- не знаешь. На одинъ только часъ... пусти... пусти...
   -- Пусть у меня поочереди отрѣжутъ всѣ суставы, -- сказалъ Сайксъ, грубо схватывая ее подъ руку:-- если я не убѣжденъ, что у нея сумасшедшій бредъ. Вставай!
   -- Не раньше какъ ты пустишь меня... Не раньше какъ ты пустишь... Нѣтъ, нѣтъ!-- вскричала Нанси.
   Сайксъ смотрѣлъ на нее, выжидая удобнаго мгновенія, и вдругъ скрутивъ ей сзади руки, потащилъ ее, боровшуюся и упиравшуюся, въ маленькую смежную комнату, гдѣ онъ сѣлъ на скамью, а ее усадилъ на стулъ и придерживалъ силою. Она то отбивалась, то умоляла, пока не пробило двѣнадцать; тогда она, утомленная и выбившаяся изъ силъ, наконецъ покорилась. Съ предостереженіемъ, подкрѣпленнымъ многими проклятіями, не дѣлать больше попытокъ уйти въ теченіе этой ночи, Сайксъ предоставилъ ей отдыхать на досугѣ и вернулся къ Феджину.
   -- Уфъ!-- произнесъ разбойникъ, вытирая потъ съ лица:-- что за странная дѣвка!
   -- Твоя правда, Билль.-- задумчиво отвѣтилъ Феджинъ:-- твоя правда.
   -- Что это ей взбрело уйти сегодня вечеромъ? Зачѣмъ, какъ ты думаешь?-- спросилъ Сайксъ.-- Говори же, ты знаешь ее лучше, чѣмъ я? Что кто означаетъ?
   -- Упрямство, женское упрямство, такъ я полагаю, другъ мой, -- отвѣтилъ еврей, пожавъ плечами.
   -- Да, я думаю, такъ оно и есть, -- пробурчалъ Сайксъ.-- Я думалъ, что уже укротилъ ее, но она такая же дрянь, какъ раньше.
   -- Хуже, -- задумчиво сказалъ еврей.-- Я никогда еще не видѣлъ ее такою изъ за подобной пустяшной причины.
   -- Я тоже, -- сказалъ Сайксъ.-- Мнѣ думается что у нея въ крови очутилась часть моей горячки и не можетъ выйти наружу, а?
   -- Возможно, -- отвѣтилъ Феджинъ.
   -- Я пущу ей немного крови, не безпокоя доктора, если это опять съ нею начнется, -- рѣшилъ Сайксъ.
   Еврей выразительно кивнулъ головой въ знакъ одобренія.
   -- Она сидѣла надо мной дни и ночи, когда я лежалъ пластомъ, а ты, черная волчья душа, держался подальше, -- сказалъ Сайксъ.-- Притомъ мы были все время въ такой нищетѣ, что, думается мнѣ, такъ или иначе она изнурилась и стосковалась, и проживъ тутъ такъ долго взаперти, поневолѣ сдѣлалась неспокойной -- а?
   -- Да, это такъ, другъ мой, -- шепотомъ отвѣтилъ еврей.-- Тише!
   При этихъ словахъ въ комнату вошла Нанси и заняла свое прежнее мѣсто. Ея глаза опухли и покраснѣли; она покачивалась взадъ и впередъ, мотала головой, и спустя немного времени вдругъ разразилась смѣхомъ.
   -- Ну вотъ теперь начинается на другой ладъ!-- вскричалъ Сайксъ, кидая удивленный взглядъ на собесѣдника.
   Феджинъ кивнулъ головой, намекая, что лучше оставить ее сейчасъ въ покоѣ, и черезъ нѣсколько минутъ она дѣйствительно имѣла уже обычный видъ. Шепнувъ Сайксу, что нечего опасаться повторенія припадка, Феджинъ взялъ шляпу и пожелалъ ему доброй ночи. Въ дверяхъ онъ пріостановился и спросилъ, не посвѣтитъ ли ему кто нибудь на лѣстницѣ.
   -- Посвѣти ему, -- сказалъ Сайксъ, набивая трубку:-- будетъ жаль, если онъ самъ сломитъ себѣ шею и лишитъ публику занятнаго зрѣлища! Бери же свѣчу.
   Нанси спустилась за старикомъ по лѣстницѣ, неся свѣчу. Когда они очутились въ корридорѣ, онъ приложилъ палецъ къ губамъ и, пододвинувшись къ ней вплотную, спросилъ шепотомъ:
   -- Что это, Нанси, голубушка?
   -- О чемъ ты говоришь?-- такъ же отвѣтила она.
   -- Какая причина всего этого? Если онъ, -- Феджинъ указалъ наверхъ своимъ костлявымъ пальцемъ:-- если онъ такъ съ тобой жестокъ (онъ звѣрь, Нанси, дикій звѣрь), то почему ты не....
   -- Ну?-- сказала Нанси, когда Феджинъ остановился, почти касаясь ртомъ ея уха и заглядывая ей въ глаза.
   -- Пока помолчимъ, -- сказалъ еврей.-- Мы поговоримъ объ этомъ послѣ. Во мнѣ ты имѣешь друга, Нанси, преданнаго друга. У меня есть подъ рукою средства... Можно все сдѣлать тихо и безъ хлопотъ. Если тебѣ понадобится отомстить тому, кто обращается съ тобой, какъ съ собакой -- какъ съ собакой! хуже чѣмъ со своей собакой, которую онъ все таки подчасъ ласкаетъ -- то приходи ко мнѣ. Я говорю -- приходи ко мнѣ. Ты прожила съ нимъ безъ году недѣлю, а меня ты знаешь съ давнихъ поръ, Нанси, съ давнихъ поръ!
   -- Я знаю тебя хорошо, -- отвѣтила она, не проявляя ни малѣйшаго волненія.-- Доброй ночи.
   Она съ содраганіемъ отстранилась, когда Феджинъ хотѣлъ пожать ей руку, но повторила твердымъ голосомъ пожеланіе доброй ночи и, отвѣтивъ на его прощальный взглядъ кивкомъ, выражавшимъ что она понимаетъ его, закрыла дверь.
   Феджинъ отправился домой, занятый мыслями, тѣснившимися въ его мозгу. Ему пришла идея -- возникшая не благодаря только что происшедшему, хотя это было ея подтвержденіемъ, но медленно и постепенно -- что Нанси, не будучи долѣе въ силахъ терпѣть грубости Сайкса, выискала себѣ какого то новаго друга. Перемѣна въ ея обращеніи, ея частыя одинокія отлучки изъ дому, ея сравнительное равнодушіе къ интересамъ шайки, въ которыхъ она прежде принимала такое горячее участіе, и, вдобавокъ ко всему этому, ея отчаянное желаніе уйти въ этотъ вечеръ въ опредѣленный часъ -- все не только согласовалось съ его предположеніемъ, но и давало ему, въ глазахъ самого Феджина по крайней мѣрѣ, почти характеръ достовѣрности. Предметъ ея новой привязанности не принадлежалъ очевидно къ кругу его соратниковъ; онъ былъ бы цѣннымъ сотрудникомъ при такомъ помощникѣ, какъ Нанси, и его надо было -- какъ разсуждалъ Феджинъ -- завербовать какъ можно скорѣе.
   Надо было достигнуть и другую, болѣе темную цѣль. Сайксу слишкомъ многое было извѣстно, и его грубыя издѣвательства портили Феджину тѣмъ болѣе крови, что онъ скрывалъ получаемыя обиды. Дѣвица должна была хорошо понимать, что, бросивъ Сайкса, она не будетъ обезпечена отъ его ярости, которую онъ навѣрное выместить на предметѣ ея новаго увлеченія, рискующемъ въ этомъ случаѣ быть не только изувѣченнымъ, но и убитымъ. "Немножко поуговорить ее", размышлялъ Феджинъ, "и она навѣрное согласится отправить его. Женщины способны и не на такія вещи, когда дѣло идетъ о достиженіи подобной цѣли. Итакъ, опасный злодѣй -- ненавистный мнѣ человѣкъ -- погибнетъ; на его мѣсто я завербую другого; а моя власть надъ нею, когда я буду знать о ея преступленіи, станетъ безгранична".
   Всѣ эти соображенія пришли Феджину на умъ въ теченіи того короткаго времени, когда онъ сидѣлъ одинъ въ комнатѣ разбойника, и всецѣло поглощенный ими, онъ воспользовался представившимся случаемъ, чтобы въ брошенныхъ при разставаньи намекахъ испытать настроеніе Нанси. Она не выразила удивленія, не казалась недоумѣвающею. Ясно, что она поняла его. Ея прощальный взглядъ говорилъ объ этомъ.
   Но быть можетъ она не согласится на убійство Сайкса? А вѣдь въ этомъ главная его цѣль.-- "Какъ", раздумывалъ еврей, медленно бредя домой, -- "усилить мнѣ вліяніе надъ ней? откуда добыть мнѣ больше власти?"
   Мозгъ Феджина быстро отыскалъ средства. Если не добиваясь признанія отъ нея самой, онъ станетъ слѣдить, откроетъ предметъ ея новой любви и пригрозить разсказать все Сайксу (котораго она боится больше всего на свѣтѣ), въ случаѣ ея отказа дѣйствовать по его наущеніямъ, -- то развѣ ея согласіе не будетъ обезпечено?
   -- Я добьюсь этого, -- произнесъ Феджинъ почти вслухъ.-- Тогда то ужъ она не откажется, навѣрняка, навѣрняка! Я все устрою. Средства готовы и остается ихъ только пустить въ дѣло. Ужъ ты отъ меня не отвертишься!
   Онъ кинулъ назадъ мрачный взглядъ и, погрозивъ рукою въ томъ направленіи, гдѣ находился смѣлый головорѣзъ, продолжалъ свой путь, теребя костлявыми пальцами складки своего отрепаннаго платья, которое онъ яростно скручивалъ, какъ будто каждымъ движеніемъ руки онъ уничтожалъ ненавистнаго врага.
  

XLV. Феджинъ даетъ Ноэ Клейполю тайное порученіе.

   На слѣдующее утро старикъ поднялся рано и нетерпѣливо ждалъ появленія своего новаго работника, который, послѣ казавшагося безконечнымъ отсутствія, предсталъ наконецъ и тотчасъ началъ прожорливое нападеніе на завтракъ.
   -- Больтеръ, -- сказалъ Феджинъ, пододвигая стулъ и садясь противъ Морриса Больтера.
   -- Ну, я здѣсь, -- отозвался Ноэ.-- Въ чемъ дѣло? Не заставляйте меня что нибудь дѣлать, пока я не кончу ѣсть. Вотъ по этой части тутъ скверно. Никогда не дадутъ тебѣ времени спокойно закусить.
   -- Да развѣ вы не можете говорить во время ѣды?-- сказалъ Феджинъ, отъ всего сердца проклиная алчность своего юнаго друга.
   -- Конечно, я могу говорить; у меня дѣло подвигается лучше, когда я разговариваю, -- отвѣтилъ Ноэ, отрѣзывая огромный ломоть хлѣба.-- Гдѣ Шарлота?
   -- Ушла, -- сказалъ Феджинъ.-- Я услалъ ее утромъ съ другой молодкой, потому что мнѣ нужно побесѣдовать съ вами наединѣ.
   -- О!-- произнесъ Ноэ.-- Почему вы не приказали ей сначала поджарить тартинки изъ хлѣба съ масломъ? Ну? Говорите! Вы этимъ мнѣ не помѣшаете.
   Въ самомъ дѣлѣ, не было, повидимому, большой опасности, что что либо помѣшаетъ ему, такъ какъ онъ усѣлся за столъ съ явнымъ и твердымъ рѣшеніемъ выполнить немалую работу.
   -- Вчера вы славно потрудились, другъ мой, -- замѣтилъ еврей:-- превосходно! Шесть шиллинговъ и девять пенсовъ съ половиною въ первый же день! На щипаньи цыплятъ вы построите свое счастье.
   -- Вы забыли еще упомянуть про три кружки для пива и молочникъ, -- сказалъ мистеръ Больтеръ.
   -- Какъ же, какъ же, другъ мой. И пивныя кружки говорили о вашемъ геніѣ, но молочникъ -- это прямо нѣчто безподобное.
   -- Да, я думаю, недурно для начинающаго, -- довольнымъ тономъ замѣтилъ мистеръ Больтеръ.-- Кружки я взялъ съ открытаго окна, а молочникъ стоялъ снаружи около входа въ трактиръ; ну, я и подумалъ, что онъ испортится отъ дождя или простудится, понимаете? Ха-ха-ха!
   Феджинъ сдѣлалъ видъ, что хохочетъ отъ души, а мистеръ Больтеръ, нахохотавшись вдоволь, началъ усердно работать челюстями и, окончивъ первый ломоть хлѣба съ масломъ, принялся за второй.
   -- Мнѣ нужно, Больтеръ, -- сказалъ Феджинъ, пригибаясь къ столу:-- чтобы вы, другъ мой, выполнили для меня кое что, требующее немалаго старанія и осмотрительности.
   -- Только не вздумайте, -- отвѣтилъ Больтеръ:-- подводить меня подъ опасность или опять посылать меня въ ваши полицейскіе участки. Это для меня не подходитъ, нѣтъ! Такъ вотъ я вамъ и говорю напередъ.
   -- Въ этомъ не будетъ для васъ ни малѣйшей опасности, ни малѣйшей, -- сказалъ еврей.-- Все дѣло заключается въ томъ, что надо пошпіонить за одной женщиной.
   -- За старухой?-- освѣдомился мистеръ Больтеръ.
   -- За молодой.
   -- Ну, это я могу, и выполню отлично, -- сказалъ Больтеръ.-- Я умѣлъ очень ловко подслушивать еще въ школѣ. Что же именно я долженъ про нее вывѣдать? Быть можетъ...
   -- Вы должны будете разузнать, куда она ходитъ, съ кѣмъ видится и, если возможно, что говоритъ, а также запомнитъ улицу или домъ, гдѣ она бываетъ; и все, что узнаете, вы сообщите мнѣ.
   -- Что вы дадите мнѣ?-- спросилъ Ноэ, ставя свою кружку и жадно смотря на хозяина.
   -- Если вы хорошо это обдѣлаете, то получите фунтъ стерлинговъ, другъ мой. Фунтъ стерлинговъ, -- повторилъ Феджинъ, стараясь какъ можно больше заинтересовать его въ предполагаемомъ выслѣживаніи.-- А такихъ денегъ я еще никогда не давалъ за такую работу, которая не давала большого барыша.
   -- Кто она?-- спросилъ Ноэ.
   -- Наша.
   -- Ого! -- вскричалъ Ноэ, вздергивая носъ.-- Вы начали сомнѣваться на ея счетъ?
   -- Она нашла себѣ новыхъ друзей, и мнѣ необходимо, голубчикъ, узнать, кто они, -- отвѣтилъ Феджинъ.
   -- Понимаю, -- сказалъ Ноэ.-- Это для того, чтобы получить удовольствіе познакомиться съ ними, если они порядочные люди, не правда ли? Ха-ха-ха! Положитесь на меня.
   -- Я зналъ, что вы согласитесь! -- воскликнулъ Феджинъ, радуясь успѣху своего предложенія.
   -- Конечно, конечно, -- отвѣтилъ Ноэ.-- Гдѣ она? Гдѣ я долженъ ее подстеречь? Куда я долженъ пойти?
   -- Все это я вамъ скажу потомъ, дорогой мой. Я укажу ее, когда придетъ время. Вы будьте только наготовѣ, а остальное предоставьте мнѣ.
   Въ этотъ вечеръ, и въ слѣдующій, и еще въ слѣдующій, шпіонъ сидѣлъ въ своемъ извозчичьемъ нарядѣ, готовый по одному слову Феджина приняться за дѣло. Минуло шесть вечеровъ -- шесть долгихъ, скучныхъ вечеровъ -- и каждый разъ Феджинъ приходилъ домой съ разочарованнымъ видомъ и коротко объяснялъ, что время еще не настало. Въ седьмой вечеръ онъ вернулся раньше и сіялъ отъ восторга. Было воскресенье.
   -- Сегодня она отправляется изъ дому, -- сказалъ Феджинъ:-- и я увѣренъ, что именно по этому дѣлу. Цѣлый день она была одна, а человѣкъ, котораго она боится, вернется только незадолго до разсвѣта. Идемъ. Живѣе!
   Ноэ, не говоря ни слова, вскочилъ на ноги. Еврей былъ въ состояніи такого напряженнаго возбужденія, что его настроеніе передалось и ему. Они тихо вышли изъ дома и, скорымъ шагомъ миновавъ цѣлый лабиринтъ улицъ, очутились наконецъ передъ трактиромъ, который Ноэ призналъ за тотъ самый, гдѣ онъ ночевалъ, когда только что прибылъ въ Лондонъ.
   Былъ уже двѣнадцатый часъ, и дверь оказалась запертой, но безшумно отворилась, когда Феджинъ слегка свистнулъ. Они вошли, тихо, безъ шума, и дверь за ними снова закрылась.
   Едва рѣшаясь шептать и замѣняя слова нѣмыми знаками, Феджинъ и впустившій ихъ молодой еврей, указали Ноэ стеклянное окошечко и пригласили его взобраться туда и посмотрѣть на находившагося въ сосѣдней комнатѣ посѣтителя.
   -- Это она и есть?-- спросилъ онъ шепотомъ, не болѣе громкимъ, чѣмъ дыханіе.
   Феджинъ утвердительно кивнулъ головою.
   -- Я не вижу хорошенько ея лица, -- прошепталъ Ноэ.-- Она опустила голову, а свѣча стоитъ позади нея.
   -- Подождите, -- отвѣтилъ шепотомъ Феджинъ и сдѣлалъ знакъ Барнею; тотъ исчезъ. Мгновеніе спустя молодой парень вошелъ въ сосѣднюю комнату и, якобы снимая нагаръ со свѣчи, передвинулъ ее надлежащимъ образомъ и въ то же время что то спросилъ у женщины, чѣмъ заставилъ ее поднятъ лицо.
   -- Теперь вижу ее, -- сказалъ шпіонъ.
   -- Хорошо?
   -- Я узналъ бы ее среди тысячи.
   Онъ быстро покинулъ свой постъ, когда женщина встала и вышла изъ комнаты. Феджинъ толкнулъ его за маленькую перегородку, которая была защищена занавѣской, и тамъ они оба стояли, затаивъ дыханіе, когда она прошла въ нѣсколькихъ шагахъ отъ ихъ тайника и скрылась за дверью, черезъ которую они проникли въ трактиръ.
   -- Тс!-- произнесъ Барней, стоявшій у двери.-- Ступайте теперь!
   Ноэ переглянулся съ Феджиномъ и поспѣшилъ на улицу.
   -- Налѣво, -- прошепталъ молодой еврей:-- идите налѣво, по другой сторонѣ улицы.
   Онъ послѣдовалъ этимъ указаніямъ. При свѣтѣ фонарей онъ разглядѣлъ впереди себя удалявшуюся женскую фигуру, успѣвшую уйти довольно далеко. Онъ догналъ ее настолько, насколько считалъ благоразумнымъ, и шелъ по другой сторонѣ, чтобы легче наблюдать за ея движеніями. Раза два или три она нервно осмотрѣлась вокругъ и остановилась, чтобы пропустить мимо себя двухъ прохожихъ, слѣдовавшихъ какъ разъ сзади нея. Казалось, что чѣмъ дальше она шла, тѣмъ становилась смѣлѣе, а походка ея все тверже и рѣшительнѣе. Шпіонъ оставлялъ между нею и собой все то же разстояніе и ни на минуту не терялъ ея изъ виду.
  

XLVI. Исполненіе обѣщанія.

   Башенные часы пробили три четверти двѣнадцатаго, когда на Лондонскомъ мосту появились двѣ фигуры. Одна изъ нихъ была женщина, шедшая быстрымъ и торопливымъ шагомъ и тщательно осматривавшаяся по сторонамъ, словно кого то выискивая. А нѣсколько позади шелъ мужчина, прячась въ самой темной тѣни, какую онъ могъ выбрать, и приноравливаясь къ ея походкѣ. Если она пріостанавливалась, то останавливался и онъ, и снова шелъ, крадучись, какъ только она устремлялась дальше; но въ своемъ преслѣдованіи онъ не увлекался настолько, чтобы догнать ее. Такимъ образомъ они прошли черезъ весь мостъ отъ Мидлсекскаго берега къ Серрейскому, и женщина, очевидно не найдя въ числѣ прохожихъ того, кого искала, повернула назадъ. Это движеніе было неожиданно, но слѣдившій за нею человѣкъ не былъ застигнутъ врасплохъ. Онъ скользнулъ въ одну изъ тѣхъ нишъ, которыя устроены надъ быками моста, и, перегнувшись черезъ каменный парапетъ, чтобы быть менѣе замѣтнымъ, выждалъ, пока она не прошла мимо него по противоположному тротуару. Когда она была на такомъ же приблизительно разстояніи впереди него, какъ и раньше, онъ тихо приподнялся и опять двинулся за нею. Около средины моста она остановилась. Остановился и слѣдившій за нею.
   Ночь была очень темная. День выпалъ ненастный, и въ этотъ часъ здѣсь было очень мало народу. Тѣ прохожіе, которые еще встрѣчались, торопливо бѣжали дальше, по всей вѣроятности не видя и безъ сомнѣнія не обращая вниманія ни на женщину, ни на того, который ее выслѣживалъ. Внѣшній видъ ихъ не былъ разсчитанъ на то, чтобы останавливать любопытные взгляды лондонскихъ бѣдняковъ, которымъ въ эту ночь случилось проходить по мосту въ поискахъ какого нибудь холоднаго закоулка или развалины, гдѣ можно преклонить голову. Они стояли на своихъ мѣстахъ молча; никто изъ прохожихъ не заговаривалъ съ ними.
   Надъ рѣкой висѣлъ туманъ, сгущая красные огни фонарей, горѣвшихъ на мелкихъ судахъ въ различныхъ верфяхъ, и дѣлая темныя береговыя зданія болѣе мрачными и расплывчатыми въ очертаніяхъ. Старыя, почернѣвшія отъ дыма строенія складовъ тяжело и сумрачно возвышались по обѣ стороны, надъ скученной массой шпилей и кровель и угрюмо хмурились на рѣку, слишкомъ черную, чтобы отражать даже ихъ громоздкіе контуры. Башня старинной церкви Спасителя и шпицъ святого Магнуса -- вѣковые гиганты, стерегущіе этотъ древній мостъ, виднѣлись въ черномъ сумракѣ, но лѣсъ корабельныхъ мачтъ на рѣкѣ и частые шпицы церквей среди крышъ домовъ, были почти всѣ скрыты изъ виду.
   Дѣвушка, за которой все время внимательно наблюдалъ ея тайный попутчикъ, нетерпѣливо прошлась уже нѣсколько разъ взадъ и впередъ, когда тяжелый колоколъ собора святого Павла возвѣстилъ, что еще одинъ день отошелъ въ вѣчность. Полночь воцарилась надъ многолюднымъ городомъ. Надъ дворцомъ и ночлежнымъ пріютомъ, надъ сумасшедшимъ домомъ и тюрьмой, надъ обителью рожденія и смерти, здоровья и недуга, надъ застывшимъ лицомъ покойника, надъ мирно спящимъ ребенкомъ -- надо всѣмъ нависла полночь.
   Не прошло и двухъ минутъ послѣ того, какъ пробили часы, когда близь моста остановился наемный фіакръ, изъ котораго вышли молодая леди и сѣдой джентльменъ, и, отпустивъ карету, направились прямо на мостъ. При ихъ появленіи дѣвушка вздрогнула и тотчасъ поспѣшила къ нимъ.
   Они шли впередъ, оглядываясь по сторонамъ съ такимъ видомъ, какъ будто почти не разсчитывали на осуществленіе своего ожиданія, и, неожиданно столкнувшись съ дѣвушкою, они остановились съ возгласомъ удивленія, который тотчасъ же заглушили, потому что въ этотъ моментъ мимо нихъ прошелъ и даже задѣлъ ихъ какой то человѣкъ въ одеждѣ простолюдина.
   -- Не здѣсь, -- торопливо сказала Нанси.-- Я здѣсь боюсь съ вами говорить. Уйдемъ... подальше отъ народа. Спустимся вонъ по тѣмъ ступенямъ.
   Когда она произнесла эти слова и указала рукой въ томъ направленіи куда просила ихъ пойти, простолюдинъ обернулся и, грубо спросивъ, чего ради они загородили весь тротуаръ, пошелъ далѣе.
   Ступени, указанныя дѣвушкой, были тѣ самыя, которыя на Серрейскомъ берегу, у того конца моста, гдѣ стоитъ церковь Спасителя, образуютъ спускъ къ рѣкѣ. Къ этому мѣсту, никѣмъ не замѣченный, поспѣшилъ простолюдинъ и, въ одну секунду обозрѣвъ мѣстность, началъ спускаться.
   Эта лѣстница составляетъ часть моста и раздѣляется на три яруса. Какъ разъ въ концѣ второй площадки каменная стѣна съ лѣвой стороны кончается орнаментированнымъ пилястромъ, обращеннымъ къ Темзѣ. Въ этомъ мѣстѣ идущія дальше ступени расширяются въ длину, такъ что, если спрятаться за угломъ стѣны, то можно быть вполнѣ скрытымъ отъ взоровъ всѣхъ, находящихся на той же лѣстницѣ нѣсколько выше, хотя бы только одной ступенью. Простолюдинъ торопливо осмотрѣлся, дойдя до этого мѣста, и такъ какъ не было видно болѣе удобнаго прикрытія и къ тому же, благодаря отливу, тутъ было для него достаточно просторно, то онъ скользнулъ туда и, стоя спиной къ пилястру, началъ ждать; онъ не сомнѣвался, что ниже они не пойдутъ, и что если ему и не будетъ слышенъ ихъ разговоръ, то онъ имѣетъ за то возможность вполнѣ безопасно пойти снова по ихъ слѣдамъ.
   Такъ долго тянулось время въ этомъ уединенномъ мѣстѣ и такое нетерпѣливое желаніе испытывалъ шпіонъ узнать причины свиданія, столь не похожаго на то, чему ожидалъ онъ быть свидѣтелемъ, что онъ не разъ уже готовъ былъ счесть дѣло неудавшимся и говорилъ себѣ, что они остановились гдѣ нибудь наверху или избрали какое нибудь совершенно иное мѣсто для своего таинственнаго разговора. Онъ собирался уже вынырнуть изъ своего потаеннаго убѣжища и вернуться наверхъ, когда услышалъ приближающіеся шаги, и вскорѣ почти надъ самымъ его ухомъ раздались голоса.
   Онъ выпрямился и прильнулъ къ стѣнѣ, затаивъ дыханіе и внимательно прислушиваясь.
   -- Довольно, -- произнесенъ голосъ, очевидно принадлежавшій джентльмену:-- я не допущу, чтобы молодая леди пошла еще дальше. Многіе не повѣрили бы вамъ и настолько, чтобы забрести такъ далеко, но, вы видите, я готовъ вамъ угодить.
   -- Мнѣ угодить!-- вскричала дѣвушка, за которой шпіонъ слѣдилъ.-- Право, вы очень внимательны, сэръ. Угодить мнѣ! Ну, да оставимъ это.
   -- Чего же ради, -- сказалъ джентльменъ болѣе привѣтливымъ тономъ:-- чего ради привели вы насъ въ это странное мѣсто? Почему было не предоставить мнѣ переговорить съ вами тамъ наверху, гдѣ свѣтло и гдѣ есть хоть нѣкоторое движеніе. А вмѣсто того вы завели насъ въ этотъ темный и мрачный закоулокъ?
   -- Я и раньше сказала вамъ, -- отвѣтила Нанси:-- что тамъ мнѣ страшно съ вами говорить. Не знаю, почему это, -- продолжала она, содрогнувшись, -- но сегодня я испытываю такой страхъ и ужасъ, что еле стою на ногахъ.
   -- Страхъ передъ чѣмъ?-- спросилъ джентльменъ съ очевиднымъ участіемъ.
   -- Не знаю, -- отвѣтила она.-- Я хотѣла бы это знать. Весь день меня посѣщаютъ мысли о смерти. Я вижу саваны, испачканные кровью, и испытываю такой нестерпимый страхъ, будто меня все время жгутъ огнемъ. Вечеромъ, чтобы скоротать время, я пробовала читать книгу, но тѣ же ужасы видѣла и среди строчекъ.
   -- Померещилось, -- сказалъ джентльменъ, успокаивая ее.
   -- Нѣтъ, не померещилось, -- возразила она хриплымъ голосомъ:-- Я готова присягнуть, что видѣла слово "гробъ", большими черными буквами напечатанными на каждой страницѣ..А на улицѣ недавно какъ разъ мимо меня пронесли гробъ.
   -- Что же тутъ необычнаго, -- сказалъ джентльменъ.-- Часто проносятъ и мимо меня.
   -- Настоящіе, -- возразила дѣвушка.-- А это былъ не такой.
   Въ ея голосѣ когда она произнесла эти слова, было что то такое особенное, что у тайнаго слушателя забѣгали мурашки по кожѣ и кровь застыла въ жилахъ. Никогда еще онъ не испытывалъ такого облегченія, какъ въ тотъ моментъ, когда раздался пріятный голосъ молодой леди, просившей Нанси успокоиться и не поддаваться такимъ страшнымъ видѣніямъ.
   -- Говорите съ ней ласковѣе, -- обратилась молодая леди къ своему спутнику.-- Бѣдняжка! Она такъ нуждается въ участіи.
   -- Ваши надменныя благочестивыя барыни презрительно отвернули бы голову, увидѣвъ меня такою, какъ я сейчасъ передъ вами, и начали бы проповѣдывать объ адскомъ огнѣ и возмездіи!-- вскричала Нанси.-- Ахъ, дорогая леди, почему тѣ, которые считаютъ себя избранными Бога, не одарены вашей лаской и участіемъ къ намъ, несчастнымъ! Вѣдь вы молоды и прекрасны, у васъ есть все, чего мы лишены; почему же вы такъ смиреннѣе ихъ, вмѣсто того, чтобы гордиться?
   -- Да!-- произнесъ джентльменъ.-- Турокъ, умывъ лицо, обращаетъ его къ востоку, когда читаетъ свои молитвы; а эти люди, мірскою жизнью согнавъ съ лица всякую улыбку, такъ же методично обращаются къ самой темной сторонѣ неба. Между мусульманиномъ и фарисеемъ я выберу перваго!
   Повидимому эти слова были обращены къ молодой леди и сказаны, быть можетъ, для того, чтобы дать Нанси время успокоиться. Вскорѣ джентльменъ заговорилъ съ нею.
   -- Въ послѣднее воскресенье вечеромъ васъ здѣсь не было, -- сказалъ онъ.
   -- Я не могла придти. Меня удержали насильно.
   -- Кто именно?
   -- Тотъ человѣкъ, о которомъ я говорила молодой леди.
   -- Надѣюсь, что васъ не заподозрили въ сношеніяхъ съ кѣмъ либо относительно того дѣла, которое заставило насъ сейчасъ сойтись?-- спросилъ старый джентльменъ.
   -- Нѣтъ, -- отвѣтила женщина, покачавъ головою.-- Не легко уйти отъ него, если не сказать куда. Мнѣ не удалось бы повидать леди, если бы я въ тотъ разъ не дала ему выпить опія.
   -- Проснулся ли онъ до вашего возвращенія?
   -- Нѣтъ. И ни онъ, ни кто либо другой не подозрѣваютъ меня.
   -- Хорошо, -- сказалъ джентльменъ.-- Теперь выслушайте меня.
   -- Я слушаю, -- произнесла Нанси, когда онъ умолкъ на минуту.
   -- Эта молодая леди, -- началъ джентльменъ:-- сообщила мнѣ и нѣкоторымъ другимъ друзьямъ, которымъ вполнѣ можно довѣрять, -- сообщила то, что вы ей сказали почти двѣ недѣли тому назадъ. Не скрою отъ васъ, что сначала я нѣсколько сомнѣвался, можно ли вполнѣ вамъ довѣриться, но теперь я твердо убѣжденъ, что можно.
   -- Можно, -- рѣшительно произнесла Нанси.
   -- Повторяю -- я твердо убѣжденъ, что вамъ можно вѣрить. И чтобы доказать вамъ это, я скажу вамъ напрямикъ, что мы собираемся вывѣдать тайну, подѣйствовавъ страхомъ на этого человѣка -- Монкса. Но если... если... его не удастся прижать къ стѣнѣ или, хоть мы и сумѣемъ его захватить, но намъ не удастся подчинить его нашимъ цѣлямъ, то вы должны выдать намъ еврея.
   -- Феджина!-- вскричала Нанси, отшатываясь.
   -- Да, этого человѣка вы должны будете выдать, -- сказалъ джентльменъ.
   -- Я этого не сдѣлаю! Никогда!-- отвѣтила она.-- Хоть онъ и сатана, а ко мнѣ относился хуже даже, чѣмъ сатана, но я никогда не сдѣлаю этого.
   -- Нѣтъ?-- произнесъ джентльменъ, повидимому, вполнѣ ожидавшій отказа.
   -- Никогда!
   -- Скажите мнѣ, почему?
   -- У меня есть причина, -- твердо отвѣтила молодая женщина:-- и эту причину знаетъ молодая леди, и приметъ мою сторону -- я знаю, что приметъ, потому что она обѣщала мнѣ. А есть и другая причина -- та, что, какъ бы ни была дурна его жизнь, но я веду дурную жизнь тоже. У многихъ изъ насъ общая дорога, и я не стану предавать ни одного изъ тѣхъ, которые могли бы меня предать и однако не сдѣлали этого, какъ ни были они дурны.
   -- Въ такомъ случаѣ, -- сказалъ джентльменъ съ живостью, какъ будто насталъ тотъ самый поворотъ бесѣды, котораго онъ старался достигнуть:-- отдайте въ мои руки Монкса и предоставьте мнѣ имѣть дѣло лично съ нимъ.
   -- Но если онъ покажетъ на другихъ?
   -- Я обѣщаю вамъ, что въ этомъ случаѣ, разъ только намъ удастся принудить его къ правдѣ, дѣло на томъ и остановится. Въ исторіи Оливера есть обстоятельства, которыя, изъ чувства деликатности, не подлежатъ оглашенію, и разъ истина будетъ въ нашихъ рукахъ, они останутся на свободѣ.
   -- А если нѣтъ?-- предположила она.
   -- Тогда, -- продолжалъ джентльменъ:-- этотъ Феджинъ не будетъ отданъ въ руки правосудія безъ вашего согласія. Я увѣренъ, что мнѣ въ этомъ случаѣ удалось бы привести вамъ доводы, которые склонили бы васъ къ перемѣнѣ рѣшенія.
   -- А леди обѣщаетъ мнѣ это?-- спросила Нанси.
   -- Да, -- отвѣтила Роза:-- даю вамъ правдивое и святое обѣщаніе.
   -- Монксъ никогда не узнаетъ, отъ кого вы раздобыли эти свѣдѣнія?-- спросила молодая женщина послѣ короткой паузы.
   -- Никогда, -- отвѣтилъ джентльменъ.-- Мы такъ разскажемъ ему наши разоблаченія, что онъ даже не будетъ догадываться.
   -- Я привыкла лгать и съ малыхъ лѣтъ живу среди обманщиковъ, -- произнесла Нанси послѣ новаго короткаго молчанія;-- но вашимъ словамъ я вѣрю.
   Получивъ отъ нихъ обоихъ новое подтвержденіе, что она безопасно можетъ положиться на ихъ обѣщанія, она начала описывать такимъ тихимъ голосомъ, что для подслушивавшаго зачастую трудно было разобрать суть ея словъ, -- мѣстоположеніе .того самаго трактира, изъ котораго онъ началъ ее выслѣживать. Судя по тому, какъ она иногда умолкала, можно было предположить, что джентльменъ наскоро записывалъ кое что изъ ея описанія. Когда она подробно перечислила всѣ признаки мѣста, откуда можно наблюдать за таверной, не возбуждая подозрѣній, и сообщила, въ какіе вечера и часы Монксъ обыкновенно чаще всего бываетъ тамъ, то умолкла на нѣсколько минутъ, повидимому, стараясь хорошенько вызвать въ памяти черты его лица и общую внѣшность.
   -- Онъ высокъ ростомъ, -- сказала она:-- и крѣпкаго сложенія, но не полный. У него боязливая походка и на ходу онъ постоянно оглядывается черезъ плечо сначала въ одну сторону, потомъ въ другую. Запомните это, потому что глаза у него примѣтные, они такъ глубоко запали, какъ я не встрѣчала еще ни у кого, и уже по одному этому вы могли бы его узнать. Лицо у него смуглое, глаза и волосы темные. Хотя онъ не старше двадцати шести или восьми лѣтъ, но видъ у него измождеными, усталый. Губы его часто синѣютъ и бываютъ искусаны, потому, что онъ страдаетъ припадками безумья и иногда даже кусаетъ себѣ руки, покрывая ихъ кровавыми слѣдами зубовъ... Почему вы вздрогнули?-- спросила молодая женщина, внезапно останавливаясь. Джентльменъ торопливо отвѣтилъ, что самъ не замѣтилъ этого и просилъ ее продолжать.
   -- Частью я узнала все это отъ другихъ людей въ трактирѣ, который я вамъ описала;-- сама же я видѣла этого человѣка только два раза, когда онъ былъ закутанъ большимъ плащомъ. Кажется, это всѣ примѣты, какія я могу вамъ сообщить. Подождите, вотъ еще,-- добавила она:-- на его шеѣ, на такой высотѣ, что вы можете замѣтить за шейнымъ платкомъ, когда онъ поворачиваетъ лицо въ сторону, находится...
   -- Широкое красное пятно, точно отъ ожога!-- вскричалъ джентльменъ.
   -- Какъ!-- сказала Нанси.-- Вы знаете его?
   Молодая леди издала возгласъ изумленія, и нѣсколько мгновеній всѣ трое были безмолвны, такъ что шпіонъ ясно слышалъ ихъ взволнованное дыханіе.
   -- Мнѣ показалось, что да, -- нарушилъ джентльменъ молчаніе.-- Во всякомъ случаѣ я долженъ узнать его по вашему описанію. Увидимъ. Подчасъ люди бываютъ поразительно похожи одинъ на другого. Можетъ быть это и не тотъ вовсе.
   Произнеся эти слова съ напускнымъ равнодушіемъ, онъ прошелся немного по площадкѣ и когда шага на два приблизился къ шпіону, то тотъ могъ отчетливо разслышать, какъ онъ пробормоталъ: "это онъ!"
   -- Ну, -- произнесъ онъ, возвратившись, судя по голосу, на прежнее мѣсто:-- вы оказали намъ чрезвычайно важную помощь, и милая женщина, и я хотѣлъ бы, чтобы вы были вознаграждены чѣмъ нибудь. Что я могу для васъ сдѣлать?
   -- Ничего, -- отвѣтила Нанси.
   -- Не упорствуйте, -- возразилъ джентльменъ, въ голосѣ котораго было столько убѣдительности и доброты, что и гораздо болѣе зачерствѣвшее и грубое сердце едва ли устояло бы.-- Подумайте. Что вы скажете?
   -- Ничего, сэръ, -- отвѣтила молодая женщина, заливаясь слезами.-- Вы ничѣмъ не можете мнѣ помочь. Мнѣ нельзя уже ни на что надѣяться.
   -- Вы сами отталкиваете отъ себя надежду, -- сказалъ джентльменъ.-- Прошлое ваше было безотраднымъ расточеніемъ молодыхъ силъ и уничтоженіемъ тѣхъ безцѣнныхъ сокровищъ, которыя Творецъ лишь одинъ разъ намъ удѣляетъ и никогда не даритъ опять. Но будущее для васъ не лишено надеждъ. Я не хочу сказать, что въ нашей власти дать вамъ спокойствіе души и сердца, потому что это явится лишь тогда, когда вы сами станете искать этого. Но предоставить вамъ тихое убѣжище въ Англіи или, если боитесь здѣсь оставаться, гдѣ нибудь въ другой странѣ, -- это не только въ нашихъ силахъ, но и наше самое горячее желаніе. Еще не успѣетъ начаться разсвѣтъ, еще рѣка эта не проснется, чтобы встрѣтить первый проблескъ дня, а вы уже будете тамъ, гдѣ до васъ совершенно не доберутся ваши прежніе сотоварищи, и не останется послѣ васъ ни малѣйшаго слѣда, какъ будто вы съ этой минуты покинули землю. Соглашайтесь! Я не хочу, чтобы вы вернулись и хоть однимъ словомъ обмѣнялись съ прежними знакомыми, хоть одинъ взглядъ кинули на старыя мѣста, хоть одинъ разъ еще вдохнули тотъ воздухъ, который является для васъ гибелью и смертью. Покиньте все это пока есть время и возможность!
   -- Теперь она согласится! -- вскричала молодая леди.-- Я увѣрена, что она колеблется уже.
   -- Боюсь что нѣтъ, дорогая леди, -- сказалъ джентльменъ.
   -- Нѣтъ, сэръ, я не колеблюсь, -- сказала женщина, поборовъ себя.-- Я цѣпью прикована къ прежней жизни. Я задыхаюсь въ ней, ненавижу ее теперь, но не могу ее бросить. Я, видно, слишкомъ далеко зашла, чтобы вернуться назадъ. И все таки я не знаю, такъ ли бы я поступила, если бы вы сказали мнѣ то же нѣсколько раньше. Но, -- тутъ она поспѣшно осмотрѣлась:-- опять на меня находитъ этотъ страхъ. Мнѣ надо домой.
   -- Домой! -- повторила молодая леди съ удареніемъ на этомъ словѣ.
   -- Да, леди, домой, -- отвѣтила Нанси.-- Къ тому домашнему очагу, который я устроила себѣ работой всей своей жизни. Пора намъ разстаться. Меня могутъ подстеречь или увидѣть. Идите, идите! Если я оказала вамъ какую либо услугу, то все, о чемъ я прошу васъ, это -- предоставьте мнѣ идти своей дорогой.
   -- Напрасно убѣждать ее, -- произнесъ джентльменъ со вздохомъ.-- Быть можетъ, мы, оставаясь здѣсь дольше, подвергаемъ съ опасности. Возможно, что мы уже задержали ее дольше, чѣмъ она ожидала.
   -- Да, да, -- подтвердила молодая женщина. -- Задержали.
   -- Каковъ можетъ былъ конецъ жизни этого несчастнаго существа!-- вскричала молодая леди.
   -- Каковъ? Посмотрите передъ собою, леди. Взгляните на эту черную воду. Нерѣдко вамъ приходится читать о такихъ, какъ я, которыя бросаются въ рѣку и не оставляютъ послѣ себя никого, кто о нихъ взгрустнулъ бы или пролилъ бы слезу. Пройдутъ, можетъ быть, годы, можетъ быть, мѣсяцы, но и мнѣ не миновать этого.
   -- Не говорите этого, прошу васъ, -- рыдая, сказала ей молодая леди.
   -- Вы никогда не услышите объ этомъ, дорогая барышня, и не дай Богъ вамъ знать объ этихъ ужасахъ, -- отвѣтила Нанси.-- Доброй ночи, доброй ночи!
   Джентльменъ отвернулся.
   -- Вотъ, возьмите ради меня этотъ кошелекъ, -- вскричала Роза, -- чтобы имѣть что нибудь на случай невзгоды!
   -- Нѣтъ!-- отвѣтила молодая женщина.-- Я не для денегъ рѣшилась на это. Не лишайте меня сознанія этого. И все таки... дайте мнѣ что нибудь изъ вашихъ вещей... Нѣтъ, нѣтъ, только не кольцо!.. Вашу перчатку или носовой платокъ... что нибудь, что я могла бы хранить на память о васъ, ласковая леди. Вотъ это! Будьте счастливый Благослови васъ Богъ. Доброй ночи, доброй ночи!
   Крайнее волненіе молодой женщины и опасеніе, что что нибудь ее выдастъ и навлечетъ на нее месть и побои, повидимому, заставили джентльмена отпустить ее, согласно ея просьбѣ. Слышны были удаляющіеся шаги, и голоса умолкли.
   Молодая леди и ея спутникъ скоро были уже на самомъ мосту. Они пріостановились на верхней ступени.
   -- Тише!-- воскликнула Роза, прислушиваясь.-- Не окликнула ли она насъ? Мнѣ послышался ея голосъ.
   -- Нѣтъ, моя дорогая, -- отвѣтилъ мистеръ Броунлоу, кинувъ грустный взглядъ назадъ.-- Она стоитъ на томъ же мѣстѣ и не двинется, пока мы не уйдемъ.
   Роза Мэйли медлила, но старый джентльменъ заставилъ ее взять себя подъ руку и съ деликатной настойчивостью увлекъ ее. Когдъ они исчезли, молодая женщина упала на одну изъ каменныхъ ступеней и излила скорбь своего сердца въ горькихъ слезахъ.
   Спустя немного времени она встала и слабой, шатающейся походкой поднялась наверхъ. Изумленный шпіонъ нѣсколько минутъ оставался, недвижимый, на своемъ посту и, убѣдившись, посредствомъ осторожныхъ выглядываній, что онъ снова остался одинъ, медленно вылѣзъ изъ своего убѣжища и прокрался наверхъ, держась въ тѣни, какъ и тогда, когда спускался.
   Дойдя до верха лѣстницы, Ноэ Клейполь нѣсколько разъ выглянулъ, чтобы удостовѣриться, что его никто не можетъ замѣтить, и побѣжалъ прочь устремляясь въ жилищу еврея со всего скоростью, на которую были способны его длинныя ноги.
  

XLVII. Роковыя послѣдствія.

   До разсвѣта оставалось часа два; кто было то время, которое осенью по справедливости можетъ быть названо самой глухой порой ночи, когда улицы молчаливы и пустынны, когда даже звуки кажутся уснувшими, а развратники и кутилы разбрелись по домамъ, чтобы вздремнуть. Въ этотъ то тихій и безгласный часъ Феджинъ сидѣлъ, безсонный, въ своемъ старомъ логовищѣ. Лицо его было такъ искажено и блѣдно, глаза такъ красны и налиты кровью, что онъ походилъ не столько на человѣка, сколько на какое-то ужасное привидѣніе, только что вставшее изъ могилы и гонимое злымъ духомъ.
   Онъ сидѣлъ сгорбившись надъ холоднымъ очагомъ и закутавшись старымъ изорваннымъ одѣяломъ; его лицо было обращено къ горѣвшей свѣчѣ, которая стояла близъ него на столѣ. Правую руку онъ держалъ около рта, и когда, погруженный въ мысли, онъ кусалъ свои длинные черные ногти, то на его беззубыхъ деснахъ можно было видѣть остатки такихъ клыковъ, которые могли бы принадлежать собакѣ или крысѣ.
   Нa лежавшемъ на полу матрацѣ крѣпко спалъ Ноэ Клейполь. Старикъ иногда на мгновеніе останавливалъ на немъ взглядъ и снова затѣмъ устремлялъ его на свѣчу, давно нагорѣвшій фитиль которой свѣсился книзу, а растопившееся сало капало на столъ. Видно было, что его мысли блуждаютъ гдѣ то далеко.
   Да, онѣ блуждали далеко. Досада на разрушеніе заботливо построеннаго замысла, ненависть къ женщинѣ, которая осмѣлилась завести сношенія съ чужими, полное недовѣріе къ искренности ея отказа выдать его, горькое разочарованіе въ виду неудавшейся мести Сайксу, страхъ быть открытымъ, боязнь разоренія, смерти, дикая, безумная ярость, -- вотъ тѣ страстныя мысли, которыя, слѣдуя одна за другой быстрой и непрестанной чередой, пронизывали мозгъ Феджина, и всевозможные черные замыслы и злыя рѣшенія копошились въ его сердцѣ.
   Онъ сидѣлъ, совершенно не мѣняя своего положенія и, повидимому, не обращая ни малѣйшаго вниманія на время, пока его острый слухъ не уловилъ звука шаговъ на улицѣ.
   -- Наконецъ, -- пробормоталъ онъ, проводя рукой по сухимъ, воспаленнымъ губамъ.-- Наконецъ!
   Его слова совпали съ легкимъ звономъ колокольчика. Онъ потащился вверхъ по лѣстницѣ къ входной двери и вскорѣ вернулся съ человѣкомъ, закутаннымъ до подбородка и несшимъ подъ мышкою узелъ. Сѣвъ на стулъ и сбросивъ пальто, человѣкъ этотъ оказался Сайксомъ.
   -- Вотъ! -- сказалъ онъ, кладя узелъ на столъ.-- Спрячь это и используй, какъ сумѣешь лучше. Не мало пришлось мнѣ надъ этимъ похлопотать; я думалъ, что буду здѣсь тремя часами раньше.
   Феджинъ прибралъ узелъ и, спрятавъ его въ шкафъ, снова сѣлъ на прежнее мѣсто, не произнося ни слова. Но все это время онъ ни на мгновеніе не спускалъ глазъ съ разбойника, и теперь, когда они сидѣли другъ противъ друга, лицомъ къ лицу, онъ продолжалъ пристально смотрѣть на него, при чемъ его губы такъ тряслись и его лицо такъ измѣнилось подъ вліяніемъ владѣвшихъ имъ чувствъ, что громила невольно отодвинулъ свой стулъ и уставился на него съ неподдѣльнымъ испугомъ.
   -- Что такое?-- вскричалъ Сайксъ, -- Чего ты такъ на меня смотришь?
   Феджинъ поднялъ правую руку и трясущимся движеніемъ погрозилъ пальцемъ въ воздухѣ, но его возбужденіе было такъ сильно, что даръ рѣчи въ эту минуту покинулъ его.
   -- Чортъ возьми!-- сказалъ Сайксъ, тревожно шаря у себя за пазухой. Онъ сошелъ съ ума, мнѣ надо быть насторожѣ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, -- возразилъ Феджинъ, къ которому наконецъ вернулся голосъ.-- Не это... Ты не тотъ человѣкъ, Билль. Я ничего... ничего противъ тебя не имѣю.
   -- Ничего, вотъ какъ?-- произнесъ Сайксъ, строго глядя на него и внушительно перекладывая пистолетъ въ болѣе удобное мѣсто. Тѣмъ лучше -- для одного изъ насъ. Для кого именно -- это все равно.
   -- Я кое что скажу тебѣ, Вилль, -- продолжалъ Феджинъ, придвигая свой стулъ:-- и тогда ты еще больше перемѣнишься, нежели я.
   -- Да ну?-- отвѣтилъ разбойникъ недовѣрчиво.-- Говори! Да торопись, а не то Нанси подумаетъ, что я пропалъ.
   -- Пропалъ!-- вскричалъ Феджинъ.-- Она уже отлично свыклась съ этой мыслью.
   Сайксъ съ видомъ крайняго недоумѣнія посмотрѣлъ еврею въ лицо и, не прочтя удовлетворительнаго отвѣта на загадку, схватилъ его могучей рукой за шиворотъ и далъ ему хорошую встряску.
   -- Говори же, слышишь!-- сказалъ онъ.-- Или, если ты будешь продолжать молчать, то ужъ отъ недостатка воздуха. Разѣвай ротъ скорѣе и говори понятными словами! Говори же, проклятая старая собака, говори!
   -- Ну, представь, что вотъ этотъ малый, который тутъ лежитъ...-- началъ Феджинъ.
   Сайксъ обернулся къ тому мѣсту, гдѣ спалъ Поэ, какъ будто не замѣтилъ его раньше и, произнеся "Ладно!" принялъ прежнюю позу.
   -- Представь, что онъ вздумалъ бы донести... выдать всѣхъ насъ... сначала подыскавъ для этого подходящихъ людей, а затѣмъ сойдясь съ ними на улицѣ, чтобы описать наши примѣты, перечислить имъ всѣ признаки, по которымъ они могли бы насъ узнать, и указать имъ наше убѣжище, гдѣ насъ легче всего захватить? Представь, что онъ сдѣлалъ бы все это и при томъ предалъ бы наше дѣло, въ которомъ мы всѣ такъ или иначе принимаемъ участіе, -- изъ за своей причуды? Не потому, чтобы его поймали въ ловушку, одурачили, перехитрили на слѣдствіи, посадили на хлѣбъ и воду, но такъ себѣ, для своей причуды для утоленія прихоти? Представь, что онъ вздумалъ бы украдкою уходить ночью къ людямъ, которые намъ враги, и наушничать имъ? Слышишь?-- закричалъ еврей, въ глазахъ котораго вспыхнула ярость.-- Представь, что онъ сдѣлалъ бы все это, что тогда?
   -- Что тогда?-- отвѣтилъ Сайксъ, произнося страшное ругательство.-- Если бы только онъ до моего прихода былъ оставленъ живымъ, я раздробилъ бы ему черепъ своимъ кованымъ каблукомъ на столько частей, сколько волосъ у него на головѣ.
   -- А если бы я это сдѣлалъ?-- визгливымъ воемъ вскричалъ Феджинъ.-- Я, который знаетъ такъ много и столько народу могъ бы вздернуть на висѣлицу, кромѣ себя?
   -- Не знаю, -- отвѣтилъ Сайксъ, стискивая зубы и побѣлѣвъ при одной мысли объ этомъ.-- Я въ тюрьмѣ сдѣлалъ бы что нибудь такое, за что меня заковали бы въ цѣпи. И если бы меня допрашивали на слѣдствіи одновременно съ тобою, я набросился бы на тебя въ присутствіи суда и размозжилъ бы тебѣ голову цѣпями при всемъ народѣ. У меня нашлось бы столько силы, -- пробормоталъ разбойникъ, потрясая тяжелымъ кулакомъ, -- что я раздавилъ бы тебѣ голову, какъ будто черезъ нее переѣхала нагруженная телѣга.
   -- Ты сдѣлалъ бы это?
   -- Неужели нѣтъ!-- сказалъ громила.-- Попробуй.
   -- А если бы это былъ Чарли, или Доджеръ или Бетсъ, или...
   -- Мнѣ все равно, кто!-- нетерпѣливо перебилъ Сайксъ.-- Кто бы это ни былъ, я поступилъ бы съ ними одинаково.
   Феджинъ взглянулъ въ упоръ на разбойника и, знакомъ попросивъ его соблюдать молчаніе, склонился надъ разостланной на полу постелью и началъ, расталкивая, будить спавшаго. Сайксъ пригнулся впередъ на своемъ стулѣ и смотрѣлъ, положивъ руки на колѣни; онъ словно старался догадаться, къ чему приведутъ всѣ эти вопросы и приготовленія.
   -- Больтеръ, Больтеръ!-- сказалъ Феджинъ, взглядывая на Сайкса съ выраженіемъ сатанинскаго предвкушенія и говоря съ разстановкой и удареніемъ на словахъ.-- Онъ усталъ, бѣдняга, усталъ, такъ долго слѣдя за ней -- слѣдя за ней, Вилль.
   -- Что это значитъ?-- спросилъ тотъ, отпрянувъ назадъ.
   Феджинъ не отвѣтилъ, но, снова нагнувшись надъ спящим, поднялъ его, заставивъ его принять сидячую позу. Послѣ многократнаго повторенія его вымышленнаго имени, Ноэ протеръ глаза и, широко зѣвнувъ, сонно осмотрѣлся вокругъ.
   -- Разскажите мнѣ про это опять, еще разъ, чтобы онъ могъ послушать, -- произнесъ еврей, указывая на Сайкса.
   -- Про что сказать вамъ?-- спросилъ заспанный Ноэ, сердито вздергиваясь.
   -- Да вотъ насчетъ -- Нанси, -- сказалъ Феджинъ, схватывая Сайкса за руку, чтобы тотъ не бросился къ выходу, не дослушавъ всего.-- Мы шли по ея слѣдамъ?
   -- Да.
   -- До Лондонскаго моста?
   -- Да.
   -- И тамъ она повстрѣчалась съ двумя людьми?
   -- Да, такъ.
   -- Это были джентльменъ и леди, къ которой она по собственному почину ходила раньше, и они велѣли ей выдать всѣхъ своихъ сотоварищей, а перваго Монкса -- что она и исполнила -- и описать наружность -- что она и исполнила -- и указать имъ, въ какомъ домѣ мы встрѣчаемся и сходимся -- что она и исполнила -- и обозначить мѣсто, откуда удобнѣе всего подстерегать насъ -- что она и исполнила -- и сообщить время, когда наши тамъ бываютъ -- что она и исполнила? Она исполнила все это? Каждое слово она говорила по доброй волѣ, безъ принужденія, безъ ропота... Такъ вѣдь?.. Такъ?
   -- Именно, -- отвѣтилъ Ноэ, почесывая голову.-- Все точь въ точь такъ и было.
   -- А что говорили они насчетъ прошлаго воскресенья?
   -- Насчетъ прошлаго воскресенья?-- повторилъ Мое задумчиво.-- Ага!.. Да вѣдь я разсказывалъ вамъ это уже раньше.
   -- Еще разъ! Повторите еще разъ!-- вскричалъ Феджинъ, крѣпче стискивая руку Сайкса и потрясая свободной рукой въ воздухѣ, между тѣмъ какъ на губахъ у него показалась пѣна.
   -- Они, спросили у нея, -- сказалъ Ноэ, который, по мѣрѣ того какъ отряхалъ свою сонливость, началъ, повидимому, проникаться смутнымъ сознаніемъ, кто такой Сайксь:-- спросили, почему она не пришла, какъ обѣщала, въ прошлое воскресенье. Она отвѣтила, не могла.
   -- Почему?.. Почему?.. Скажи ему это!
   -- Потому что ее насильно удержалъ дома Билль, человѣкъ, о которомъ она говорила имъ раньше, -- отвѣтилъ Ноэ.
   -- А еще что про него?-- вскричалъ Феджинъ.-- Что еще про того человѣка, о которомъ она говорила раньше? Скажи ему все, скажи ему!
   -- Да то, что ей нелегко уйти изъ дому, если онъ не знаетъ, куда она идетъ, -- сказалъ Ноэ.-- Поэтому въ первый разъ, когда она пошла къ леди, она -- ха-ха-ха!-- я чуть не расхохотался, когда она сказала это, -- она дала ему выпить опія.
   -- Ахъ сатана!-- вскричалъ Сайксъ, бѣшено освобождаясь отъ еврея.-- Пусти!
   Отшвырнувъ оъ себя старика, онъ кинулся изъ комнаты и, охваченный свирѣпой яростью, помчался вверхъ по лѣстницѣ.
   -- Билль! Билль!-- закричалъ Феджинъ, торопливо побѣжавъ за нимъ:-- одно слово! Только одно слово!
   Ему не удалосъ бы сказать свое слово, еслибы передъ разбойникомъ не оказалась запертой дверь, которую онъ съ проклятіями безплодно пытался выломать, когда еврей, задыхаясь, догналъ его.
   -- Выпусти меня!-- сказалъ Сайксъ.-- Не говори со мной? Это опасно для тебя! выпусти меня, слышишь!
   -- Позволь мнѣ сказать одно слово, -- отвѣтилъ Феджинъ, положивъ руку на замокъ.-- Ты не будешь...
   -- Ну?
   -- Ты не будешь... слишкомъ жестокъ, Билль?
   Уже свѣтало и они могли достаточно ясно разглядѣть свои лица. Они обмѣнялись быстрымъ взглядомъ; у обоихъ въ глазахъ сверкалъ огонь, который легко было понять.
   -- Я говорю въ томъ смыслѣ, -- сказалъ Феджинъ, очевидно, сознавшій въ этотъ моментъ безполезность притворства, -- что жестокость можетъ на насъ навлечь опасность. Побольше хитрости, Билль, и не будь слишкомъ опрометчивъ.
   Сайксъ не отвѣтилъ ничего, но, толкнувъ дверь, которую между тѣмъ Феджинъ отперъ ключомъ, выбѣжалъ на пустынную улицу.
   Ни разу не остановившись и не задумавшись, не взглянувъ по сторонамъ, не посмотрѣвъ ни разу ни на небо, ни себѣ подъ ноги, но глядя прямо передъ собою съ свирѣпой рѣшимостью и такъ крѣпко стиснувъ зубы, что напряженныя скулы, казалось, готовы были прорваться сквозь кожу, разбойникъ стремился дальше, очертя голову, и не пробормоталъ ни слова, не ослабилъ ни одного мускула, пока не достигъ своей двери. Онъ тихо отворилъ ее своимъ ключюмъ, безшумно поднялся по лѣстницѣ и, войдя къ себѣ въ комнату, заперъ дверь на два поворота ключа и придвинулъ къ ней тяжелый столъ. Послѣ этого онъ откинулъ занавѣску кровати.
   Молодая женщина лежала на постели, полуодѣтая. Онъ, очевидно, уже разбудилъ ее, такъ какъ она вскочила съ встревоженнымъ и испуганнымъ взглядомъ.
   -- Вставай!
   -- Это ты, Билль!-- произнесла она съ оттѣнкомъ радости, что онъ вернулся.
   -- Это я. Вставай!..
   Увидѣвъ горѣвшую свѣчу, онъ вырвалъ ее изъ подсвѣчника и швырнулъ въ очагъ. Нанси замѣтила ранній проблескъ дня и хотѣла подойти къ окну, чтобы раздвинутъ занавѣску.
   -- Незачѣмъ, -- сказалъ Сайксъ, выставляя впередъ руку, чтобы преградить ей дорогу.-- Тутъ свѣта достаточно для того, что и собираюсь дѣлать.
   -- Билль, -- тихо сказала она тономъ боязни.-- Зачѣмъ ты такъ на меня смотришь?
   Нѣсколько секундъ разбойникъ сидѣлъ и глядѣлъ на нее, тяжело дыша и съ расширенными ноздрями. Затѣмъ онъ схватилъ ее за голову и шею, оттащилъ на середину комнаты и, взглянувъ на дверь, закрылъ ей ротъ своей тяжелой рукой.
   -- Билль, Билль! -- силилась произнести молодая женщина, отбиваясь съ упорствомъ смертельнаго ужаса.-- Я... я не буду кричать... ни разу не крикну... Выслушай меня... Скажи мнѣ... скажи, что я сдѣлала!
   -- Сама знаешь, чертовка! -- отвѣтилъ разбойникъ, съ трудомъ переводя дыханіе.-- Тебя подстерегли сегодня ночью; каждое сказанное тобою слово было услышано.
   -- Тогда пощади мою жизнь, ради Неба, какъ я пощадила твою! -- воскликнула она, прильнувъ къ нему.-- Билль, дорогой Билль у тебя не хватитъ духу убить меня! Ахъ, подумай обо всемъ, чѣмъ я пожертвовала, хотя бы только этой ночью, ради тебя! У тебя будетъ время, чтобы одуматься и не взять на свою душу этого преступленія! Я не отцѣплюсь отъ тебя, ты не сможешь меня отшвырнутъ! Билль, Билль, ради милосерднаго Бога, ради себя, остановись, прежде чѣмъ пролить мою кровь! Я была вѣрна тебѣ, клянусь своей грѣховной душой, я была вѣрна!
   Онъ изо всѣхъ силъ отбивался отъ нея, чтобы высвободить руки, но онѣ попрежнему были охвачены руками женщины, и какъ онъ ни отрывалъ ее отъ себя, ему не удавалось освободиться.
   -- Билль!-- вскричала она, стараясь положить голову ему на грудь.-- Джентльменъ и эта добрая леди говорили мнѣ ночью о жизни гдѣ нибудь въ другой странѣ, гдѣ я могла бы кончить свои дни въ уединеніи и мирѣ. Дай мнѣ повидаться съ ними опять и на колѣняхъ упросить ихъ оказать то же милосердіе и доброту тебѣ. Оставимъ оба это ужасное мѣсто, и далеко отсюда начнемъ лучшую жизнь, и забудемъ, какъ мы жили прежде, вспоминая объ этомъ лишь въ молитвахъ, и никогда не будемъ больше видѣть другъ друга. Раскаяться никогда не поздно. Они сказали мнѣ это... я чувствую это теперь... но намъ надо время, хоть немного, немного времени!
   Громила высвободилъ одну руку и досталъ пистолетъ. Несомнѣнность немедленной тревоги, если онъ выстрѣлить, мелькнула въ его умѣ, несмотря на всю неудержимость его бѣшенства, и онъ изо всей силы два раза ударилъ рукояткой по ея лицу, обращенному кверху и почти соприкасавшемуся съ его собственнымъ.
   Она зашаталась и упала, почти ослѣпленная кровью, хлынувшей изъ глубокой раны на лбу; но она поднялась съ трудомъ на колѣняхъ и достала спрятанный на груди бѣлый планокъ -- подарокъ Розы -- и высоко держа его въ сложенныхъ рукахъ, -- настолько ближе къ небу, насколько позволяли ей ослабѣвшія силы, -- прошептала Создателю молитву о милосердіи.
   Страшно было смотрѣть на нее. Убійца, шатаясь, отступилъ къ стѣнкѣ и, прикрывъ рукою глаза, чтобы не видѣть, схватилъ тяжелую дубину и ударомъ ея свалилъ умиравшую.
  

XLVIII. Бѣгство Сайкса.

   Изъ всѣхъ злодѣяній, совершенныхъ подъ покровомъ темноты въ широко раскинувшемся Лондонѣ, пока ночь висѣла надъ нимъ, это было самое страшное. Изъ всѣхъ ужасовъ, подымавшихся въ утреннемъ воздухѣ вмѣстѣ съ міазмами, это преступленіе было самое постыдное и самое жестокое.
   Солнце -- яркое солнце, которое приноситъ человѣку не только новый свѣтъ, но и новую жизнь, и надежду, и свѣжесть -- засіяло надъ многолюднымъ городомъ во всей своей ясной, лучезарной красотѣ. Сквозь богатыя цвѣтныя стекла и въ заклеенныя бумагою окна, въ просвѣты церковнаго купола и въ разсѣлины жалкихъ лачугъ оно поровну вливало свои прямые лучи. Оно освѣтило и комнату, гдѣ лежала убитая женщина. Оно освѣтило ее. Сайксъ хотѣлъ заградить ему доступъ, но свѣтъ вливался опять. Если зрѣлище было ужасно при блѣдномъ разсвѣтѣ, то какимъ было оно теперь, при этомъ сверкающемъ сіяніи дня!
   Онъ не двигался; онъ боялся тронуться съ мѣста. Послышался стонъ, и ея рука шевельнулась. Въ изступленіи и ужасѣ онъ нанесъ ей ударъ, и еще, и еще. Онъ набросилъ на нее одѣяло. Но еще страшнѣе было думать о ея глазахъ и представлять себѣ, что они устремляются на него, чѣмъ видѣть ихъ обращенными кверху и словно слѣдящими за отраженіемъ лужи крови, трепетавшимъ и игравшимъ на потолкѣ при свѣтѣ солнца. Онъ снялъ прочь одѣяло. Передъ нимъ лежало тѣло -- только плоть и кровь, не болѣе -- но что за плоть и какъ много крови!
   Онъ высѣкъ огонь, растопилъ очагъ и засунулъ въ пламя дубину. Къ ея концу прилипъ волосъ, который вспыхнулъ и, съежившись въ видѣ легкаго пепла, полетѣлъ вверхъ по трубѣ, захваченной тягой. Даже и это напугало его при всей его смѣлости; но онъ продолжалъ держать въ огнѣ дубину, пока она не перегорѣла пополамъ, и тогда онъ оставилъ обломки на угольяхъ, чтобы они догорѣли и обратились въ золу. Онъ умылся и вычистилъ платье; кое гдѣ были пятна, которыя нельзя было устранить. Онъ вырѣзалъ эти мѣста и сжегъ ихъ. Сколько этихъ пятенъ по всей комнатѣ! Даже лапы собаки были въ крови.
   Все это время онъ ни разу не поворачивался спиной къ трупу, ни на одно мгновеніе. Окончивъ свои приготовленія онъ вышелъ, пятясь задомъ черезъ дверь и таща съ собой собаку, чтобы она не выпачкала снова лапъ въ крови и не унесла на улицу новыхъ уликъ преступленія. Онъ безшумно закрылъ дверь, заперъ ее, вынулъ ключъ и покинулъ домъ.
   Онъ перешелъ на другую сторону улицы и взглянулъ на окно, чтобы удостовѣриться, что снаружи ничего не замѣтно. Попрежнему была задернута занавѣска, которую она хотѣла откинуть, чтобы дать доступъ свѣту, котораго ей не пришлось больше увидѣть. Тѣло лежало почти какъ разъ подъ окномъ. Онъ это зналъ. Боже, какъ солнце заливаетъ лучами это самое мѣсто!
   Онъ смотрѣлъ туда лишь одно мгновеніе. Покинувъ комнату, онъ почувствовалъ облегченіе. Онъ свиснулъ собаку и быстро зашагалъ прочь.
   Онъ прошелъ черезъ Айлингтонъ, поднялся на холмъ Хайгэта, гдѣ стоитъ памятникъ въ честь Уиттингтона, и повернулъ внизъ къ Хайгэтскому пригорку, не имѣя цѣли и не зная, куда идти. Онъ тотчасъ свернулъ вправо, едва начавъ спускаться, и направившись по тропинкѣ черезъ поля, миновалъ опушку Сэнскаго лѣса и вышелъ на поросшій верескомъ Хемпстедскій пустырь. Пересѣкши котловину близь Долины Здоровья, онъ вскарабкался на подъемъ и, пройдя поперекъ дороги, соединяющей села Хемпстедъ и Хангэтъ, пошелъ вдоль пустыря къ полямъ у Сѣвернаго Конца; добравшись до полей, онъ легъ подъ плетнемъ и заснулъ.
   Скоро онъ опять былъ на ногахъ и покинулъ поля -- приблизившись къ Лондону по проѣздной дорогѣ. Затѣмъ пошелъ снова назадъ; затѣмъ пересѣкъ другую часть того пустыря, гдѣ онъ проходилъ уже; затѣмъ принялся бродитъ туда и сюда по полямъ, ложась на берегу канавъ, чтобы отдохнуть, и, вскакивая на поиски другого мѣста; вскорѣ снова останавливался, и снова начиналъ блуждать.
   Куда бы пойти ему поблизости, гдѣ было бы не очень многолюдно и можно было закусить и выпить? Хендонъ! Это какъ разъ подходящее мѣсто; оно расположено недалеко и въ то же время въ сторонѣ отъ дороги. Онъ направилъ туда свой путь, то принимаясь бѣжать, то, по какой то странной несообразности, плетясь черепашьимъ шагомъ и даже останавливаясь на мѣстѣ и начиная безцѣльно сбивать палкой вѣтки кустовъ. Но когда онъ пришелъ туда, всѣ, кто попадались ему навстрѣчу -- даже дѣти у дверей домовъ -- смотрѣли на него словно съ подозрѣніемъ. Опять онъ повернулъ назадъ, не имѣя смѣлоcти купитъ даже кусокъ хлѣба или кружку питья; хотя много часовъ уже онъ ничего не ѣлъ. И еще разъ укрылся онъ въ вереснякѣ, не зная, куда идти.
   Онъ, исходивъ многія мили, каждый разъ возвращался все къ тому же самому пустырю. Миновали утро и полдень и уже день клонился къ вечеру, а онъ попрежнему блуждалъ туда и сюда, уходилъ и возвращался назадъ, пускался въ обходъ, и все кружилъ, и кружилъ около прежняго мѣста. Наконецъ вырвался изъ этого заколдованнаго круга и направился къ Хэтфильду.
   Въ девять часовъ вечера онъ, совершенно изнуренный, вмѣстѣ съ собакой, прихрамывавшей и обезсилѣвшей отъ непривычнаго путешествія, свернулъ внизъ по холму, противъ церкви тихаго села, и, тяжело шагая по небольшой улицѣ, незамѣтно вошелъ въ маленькую харчевню, слабый огонекъ которой указалъ ему путь. Въ столовой топился очагъ, и нѣсколько рабочихъ-сельчанъ сидѣли у огня, прихлебывая пиво. Они потѣснились, чтобы дать мѣсто новому посѣтителю, но онъ сѣлъ въ самомъ далекомъ углу и принялся за ѣду и питье наединѣ или, вѣрнѣе, въ компаніи съ собакой, которой иногда бросалъ куски.
   Посѣтители разговаривали о мѣстныхъ поляхъ, о фермахъ; когда эти темы были исчерпаны, то бесѣда перешла на то, сколько лѣтъ было старику, котораго похоронили въ предыдущее воскресенье. Молодые изъ собесѣдниковъ считали его очень старымъ, а старые заявляли, что онъ былъ совсѣмъ еще молодъ -- не старше, по словамъ одного сѣдого дѣдушки, чѣмъ онъ. Въ немъ еще было жизни и крайней мѣрѣ на десять или пятнадцать лѣтъ, если бы онъ былъ осторожнѣе.
   Въ такомъ разговорѣ не было ничего, что могло бы привлечь вниманіе или встревожить. Разбойникъ, расплатившись, продолжалъ сидѣть, молчаливый и никѣмъ не замѣчаемый, въ своемъ углу, и почти заснулъ, когда его наполовину разбудило шумное появленіе новаго посѣтителя.
   Это былъ одинъ изъ тѣхъ мастеровъ на прибаутки -- не то коробейниковъ, не то шарлатановъ -- которые ходятъ изъ деревни въ деревню, продавая точила, бритвы, ремни, мыло, мазь для сбруи, лекарства для собакъ и лошадей, дешевые духи, косметику и тому подобные товары, сложенные въ привязанной у нихъ за спиною коробкѣ. Его появленіе было сигналомъ къ обмѣну разнообразными веселыми шутками съ поселянами, не утихавшими до тѣхъ поръ, пока онъ не кончилъ удина и не открылъ своего короба съ сокровищами, остроумно соединивъ такимъ образомъ пріятное съ полезнымъ.
   -- А что это за лакомство? Хорошо ли на вкусъ, Гарри?-- спросилъ ухмыляясь, одинъ изъ поселянъ, указывая на круглые куски какого то состава въ углу ящика.
   -- Это, -- отвѣтилъ разносчикъ, доставая одинъ изъ нихъ:-- незамѣнимый и неоцѣнимый составъ для устраненія всевозможныхъ пятенъ, ржавчины, грязи, брызгъ, ряби, капель, крапинъ на шелку, сатинѣ, ситцѣ, полотнѣ, на крепѣ, тикѣ, на сукнѣ, на коврахъ, на мериносѣ, на ратинѣ, на шерсти, на бумазеѣ, на муслинѣ. Пятна отъ вина, отъ ягодъ, отъ пива, сырости и краски, отъ смолы и отъ всего исчезаютъ при одномъ прикосновеніи съ незамѣнимымъ и неоцѣнимымъ составомъ. Дамѣ, запятнавшей честь, стоитъ только проглотить одинъ кусокъ, и она сразу смоетъ свой позоръ, потому что это ядовито. Джентльмену, который хочетъ доказать свою честь, достаточно забить одинъ кусокъ въ дуло, и онъ сразу устранитъ всѣ сомнѣнія, потому что это не только можетъ замѣнить пулю, но и обладаетъ гораздо болѣе рѣзкимъ запахомъ, а слѣдовательно является наилучшимъ средствомъ. По пенсу за штуку! При всѣхъ этихъ драгоцѣнныхъ свойствахъ, по пенсу за штуку!
   Два покупателя уже были готовы, а нѣсколько другихъ колебались. Торговецъ, замѣтивъ это, усилилъ свое краснорѣчіе.
   -- Этотъ составъ весь раскупается нарасхватъ, какъ только его успѣваютъ приготовить. Надъ его выработкой непрерывно заняты четырнадцать водяныхъ двигателей, шесть паровыхъ машинъ и гальваническая батарея, и все таки они не успѣваютъ достаточно наготовить, хотя рабочіе трудятся такъ неустанно, что умираютъ на мѣстѣ, и тогда вдовамъ назначаютъ пенсію, считая двадцать фунтовъ въ годъ на каждаго ребенка, а за двойню пятьдесятъ! По пенсу за штуку! Если угодно, по два полпенса, да и четыре фартинга {Фартингъ равенъ четверти пенса.} будутъ приняты съ величайшимъ удовольствіемъ. По пенсу за штуку! Пятна ягодныя, винныя, пивныя, пятна отъ сырости, отъ краски и отъ грязи, пятна смоляныя, кровяныя! Вотъ на шляпѣ одного джентльмена изъ вашей компаніи вы видите пятно, которое я вычищу раньше, чѣмъ онъ успѣетъ поднести мнѣ кружку эля...
   -- А!.. -- вскричалъ Сайксъ, вскакивая.-- Давайте назадъ шляпу!
   -- Я вычищу ее, сэръ, -- сказалъ коробейникъ, подмигнувъ остальнымъ, -- раньше, чѣмъ вы успѣете подойти съ того конца комнаты. Джентльмены, соблаговолите обратить вниманіе на темное пятно на шляпѣ этого джентльмена -- оно не болѣе шиллинга, но превышаетъ полкрону. Будетъ ли это пятно отъ сырости, краски или грязи, винное, ягодное, пивное, смоляное или кровяное...
   Ему не пришлось сказать, такъ какъ Сайксъ съ зловѣщимъ проклятіемъ опрокинулъ столъ и, выхвативъ шляпу изъ рукъ торговца, бросился вонъ.
   Съ той же самой бурей противоположныхъ чувствъ и нерѣшимостью, которыя, противъ его воли, весь день не покидали его, убійца, видя, что за нимъ никто не пошелъ слѣдить и что его очевидно приняли за какого нибудь пьянаго и нелюдима, вернулся въ городокъ и, сторонясь отъ свѣта фонарей кареты, которая стояла на одной изъ улицъ, замѣтилъ, проходя мимо, что это пріѣхала почта изъ Лондона и остановилась у почтовой конторы. Онъ почти увѣренъ былъ, какія новости она привезла, но тѣмъ не менѣе перешелъ черезъ дорогу и сталъ прислушиваться.
   Почтальонъ стоялъ у двери, поджидая сумки съ письмами. Въ эту минуту подошелъ человѣкъ, одѣтый лѣсникомъ, и почтальонъ передалъ ему корзину, стоявшую на тротуарѣ.
   -- Это для вашихъ, -- сказалъ онъ.-- Да поторопитесь вы тамъ, слышите? Проклятая сумка, не могли ее приготовить до сихъ поръ за цѣлый вечеръ; на что это похоже!
   -- Что въ столицѣ новаго, Бенъ?-- спросилъ лѣсникъ, отступая къ ставнямъ окна, чтобы удобнѣе обозрѣть лошадей.
   -- Ничего не смогу сказать, -- отвѣтилъ тотъ, натягивая перчатки.-- Вотъ развѣ поднялась немного цѣна на зерновой хлѣбъ. Я слышалъ тоже, что гдѣ то у Спитальфильда убили кого то, не не могу этому придать большой вѣры.
   -- Нѣтъ, это дѣйствительно случилось, -- сказалъ выглянувшій изъ окна кареты джентльменъ.-- И притомъ звѣрское убійство.
   -- Вотъ какъ, сэръ?-- произнесъ почтальонъ, дотронувшись до своей шляпы.-- А скажите пожалуйста, кого убили -- мужчину или женщину?
   -- Женщину, -- отвѣтилъ джентльменъ, -- Говорятъ...
   -- Скоро ли, Бенъ?-- нетерпѣливо сказалъ кучеръ.
   -- Проклятая сумка!-- отвѣтилъ почтальонъ.-- Дa вы тамъ заснули всѣ, что ли?
   -- Иду! -- отозвался служитель конторы, выбѣгая изъ двери.
   -- Иду! -- проворчалъ почтальонъ.-- Иду такъ же скоро, какъ та молодая и богатая невѣста, которая должна въ меня влюбиться, только не знаю когда. Давайте сюда. Ну, съ Богомъ!
   Рогъ протрубилъ нѣсколько веселыхъ нотъ, и карета исчезла изъ виду.
   Сайксъ продолжалъ стоять на улицѣ, очевидно, безучастный къ тому, что сейчасъ услышалъ, и не волнуемый инымъ чувствомъ, кромѣ сомнѣнія, куда идти. Наконецъ онъ повернулъ опять назадъ и двинулся по дорогѣ, идущей отъ Хэтфильда къ Сентъ-Альбансу.
   Онъ угрюмо шелъ впередъ. Но когда городъ остался позади и онъ очутился среди уединенія и мрака дороги, въ его душу началъ закрадываться страхъ, и трепетный ужасъ обуялъ его. Каждый предметъ впереди, -- будь то дерево или тѣнь, колебался ли онъ или былъ недвиженъ, -- принималъ какія нибудь страшныя очертанія. Но эта боязнь ничего не значила по сравненію съ преслѣдовавшимъ его сознаніемъ, что тотъ страшный образъ, который былъ утромъ передъ его глазами, идетъ теперь за нимъ по пятамъ. Онъ могъ въ темнотѣ различить его тѣнь, не упустивъ ни одной подробности очертаній, могъ видѣть, какъ грозно и твердо призракъ убитой идетъ позади. Онъ слышалъ шорохъ ея платья въ шепотѣ листьевъ, и каждое дуновеніе вѣтра приносило съ собой ея послѣдній тихій стонъ. Если онъ останавливался, стоялъ и призракъ. Если онъ принимался бѣжать, то видѣніе не покидало его -- но оно не бѣжало -- это было бы облегченіемъ -- а неслось, какъ мертвое тѣло, на крыльяхъ какого-то однообразнаго печальнаго вѣтра, который не усиливался и не замиралъ.
   Иногда онъ оборачивался съ отчаяннымъ рѣшеніемъ отогнать отъ себя привидѣніе, хотя бы взглядъ на него стоилъ ему жизни. Но волосы на головѣ вставали у него дыбомъ и кровь застывала, потому что оно продолжало стоять сзади него. Утромъ онъ удерживалъ это видѣніе впереди себя, но теперь оно было позади него, и онъ зналъ, что это навсегда! Онъ прижался спиною къ откосу, но чувствовалъ, что оно стоить надъ нимъ, выдѣляясь на холодномъ ночномъ небѣ. Онъ растянулся на дорогѣ, легши на спину. Оно стояло у его головы, безмолвное, прямое и недвижное, -- живой надгробный памятникъ, надпись котораго была начертана кровью.
   Можно ли говорить, что убійцы иногда избѣгаютъ суда и что Провидѣніе бездѣйствуетъ? Сотни жестокихъ смертей заключены въ одной безконечной минутѣ этой агоніи ужаса.
   Въ полѣ, гдѣ онъ проходилъ, стоялъ сарай, которыя могъ дать кровъ для ночлега. Передъ входомъ стояли три высокихъ тополя отъ которыхъ темнота внутри сарая еще больше сгущалась; вѣтеръ зловѣще завывалъ среди вѣтвей. Онъ не могъ идти дальше до наступленія новаго дня; и прилегъ здѣсь, вплотную къ стѣнѣ, чтобы встрѣтить новую пытку.
   Теперь другое видѣніе преслѣдовало его, столь же упорное, но болѣе страшное, чѣмъ то, отъ котораго онъ избавился. Тѣ широко раскрытые глаза, такіе потухшіе и стеклянные, что ему легче было видѣть ихъ наяву, нежели думать о нихъ, появились среди темноты, свѣтлые, но ничему не дававшіе свѣта. Только два было глаза, но они были повсюду. Если онъ зажмуривалъ глаза, то передъ нимъ представала комната со всей знакомой ему обстановкой -- и такими подробностями, которыхъ онъ и не вспомнилъ бы, если бы вздумалъ возстановить эту картину по памяти. Всѣ предметы были на обычныхъ мѣстахъ. И тѣло было на своемъ мѣстѣ, и глаза были точь въ точь такіе, какими онъ видѣлъ ихъ, уходя. Онъ всталъ и вышелъ въ поле. Призракъ снова былъ позади. Онъ вернулся въ сарай и опять растянулся на землѣ. Но не успѣлъ онъ улечься, какъ глаза были уже передъ нимъ.
   Здѣсь онъ оставался, охваченный такимъ ужасомъ, какого никто не зналъ до него, дрожа всѣмъ тѣломъ и обливаясь холоднымъ потомъ, когда вдругъ ночной вѣтеръ принесъ шумъ отдаленной тревоги и гулъ смѣшанныхъ криковъ. Людской голосъ въ этомъ глухомъ мѣстѣ, хотя бы онъ былъ поводомъ къ тревогѣ, былъ для него отрадою. Передъ лицомъ возможной опасности къ нему возвратились силы и энергія и, вскочивъ на ноги, онъ выбѣжалъ на открытое мѣсто.
   Широкій небосводъ, казалось, охваченъ былъ пламенемъ. Поднимаясь кверху вмѣстѣ съ дождемъ искръ и возносясь одинъ надъ другимъ, перебѣгали огромные огненные языки, освѣщая окрестность на многія мили кругомъ и посылая облака дыма къ тому мѣсту, гдѣ онъ стоялъ. Крики становились громче, новые голоса примѣшивались къ общему шуму, и онъ различалъ возгласы "пожаръ!" среди звона въ набатъ, паденія тяжелыхъ балокъ и трещанія пламени, которое, встрѣтивъ какое нибудь новое препятствіе, вскидывалось кверху, ободренное горючею пищей. Суматоха росла. Тамъ были люди -- мужчины, женщины -- тамъ былъ свѣтъ, движеніе. Передъ нимъ будто открылась новая жизнь. Онъ кинулся впередъ -- прямо, стремглавъ, пробиваясь сквозь колючіе кусты и заросли и перескакивая черезъ плетни и ограды, такъ же стремительно, какъ и его собака, которая летѣла впереди него съ громкимъ и звонкимъ лаемъ.
   Онъ добѣжалъ до горѣвшей постройки. Полуодѣтые люди метались туда и сюда; одни старались вывести испуганныхъ лошадей изъ конюшенъ, другіе -- выгоняли скотъ изъ загородей и надворныхъ строеній, третьи выходили изъ охваченнаго огнемъ дома, нагруженные вещами, среди сыпавшагося на нихъ дождя искръ и падавшихъ кругомъ раскаленныхъ, обугленныхъ балокъ. Изъ отверстій, гдѣ часъ тому назадъ находились окна и двери, вырывалось яростно бушующее пламя; стѣны колыхались и коробились подъ напоромъ огненнаго потока; расплавленный свинецъ и желѣзо, раскаленные добѣла, лились и сыпались на землю. Женщины и дѣти громко плакали, мужчины ободряли другъ друга криками и дружными возгласами. Дребезжаніе пожарныхъ помпъ и шумъ дробящейся и кипящей воды, когда струя ударялась о пылающее дерево, смѣшивались съ оглушительной суматохой. Онъ тоже кричалъ, пока не охрипъ и, забывъ все и себя самого, ринулся въ самую середину давки.
   Въ теченіи ночи онъ не переставалъ бѣгать туда и сюда; то онъ качалъ воду, то стремился сквозь дымъ и пламя, все время суетясь тамъ, гдѣ было больше всего шуму и людей. На приставныхъ лѣстницахъ, на крышахъ построекъ, на половицахъ, которыя трещали и подавались подъ его тяжестью, всюду онъ появлялся, осыпаемый градомъ падающихъ кирпичей и камней и заглядывая въ каждую область грознаго пожара. Но онъ жилъ чудною жизнью. Онъ не получилъ ни царапины, ни ушиба, не чувствовалъ усталости и ни о чемъ не думалъ, пока не спустилось утро, освѣтивъ однѣ лишь почернѣвшія, дымящіяся развалины.
   Когда затихло это безумное возбужденіе, то съ удесятеренной силою проснулось въ немъ сознаніе своего преступленія. Онъ подозрительно осмотрѣлся, такъ какъ люди разговаривали, разбившись на кучки, и онъ боялся, что предметомъ ихъ разговора является онъ. Собака поняла выразительное движеніе его пальца, и они украдкой пошли прочь вмѣстѣ. Когда онъ проходилъ мимо помпы, у которой сидѣли нѣсколько человѣкъ, то они пригласили его раздѣлить съ ними ѣду. Онъ съѣлъ немного хлѣба съ мясомъ, а хлебнувъ пива, услышалъ, что пожарные, которые пріѣхали изъ Лондона, разговариваютъ объ убійствѣ.
   -- Говорятъ, онъ направился въ Бирмингемъ, -- сказалъ одинъ изъ нихъ:-- но его изловятъ, потому что сыскная полиція вся на ногахъ, а завтра будетъ разослано объявленіе по всей странѣ.
   Онъ торопливо ушелъ и не останавливался, пока въ силахъ былъ держаться на ногахъ. Затѣмъ онъ улегся въ кустахъ и предался долгому, но прерывистому и безпокойному сну. Нерѣшительно и безцѣльно побрелъ онъ дальше, угнетаемый страхомъ передъ новымъ одинокимъ ночлегомъ.
   Внезапно онъ принялъ отчаянное рѣшеніе пойти назадъ въ Лондонъ.
   "Тамъ есть по крайней мѣрѣ съ кѣмъ перекинуться словомъ", подумалъ онъ, -- "и при томъ можно хорошо спрятаться. Они не ожидаютъ меня изловить такъ, разъ ищутъ меня за городомъ. Отчего бы мнѣ не выждать недѣлю или около того, а затѣмъ, потребовавъ денегъ у Феджина, -- не поѣхать во Францію? Чортъ возьми, попытаюсь."
   Онъ не медля началъ выполнять свой планъ и, выбирая самыя безлюдныя дороги, пустился въ обратный путь, рѣшивъ притаиться близь столицы до сумерекъ, а тамъ, войдя въ городъ обходомъ, направиться сразу въ тотъ кварталъ, который онъ избралъ своей цѣлью.
   Но собака? Если разосланы уже какія нибудь описанія его наружности, то не забудутъ упомянуть, что его собака исчезла и, вѣроятно, ушла вмѣстѣ съ нимъ. Благодаря этому его могутъ узнать, когда онъ будетъ итти по улицамъ. Онъ рѣшилъ утопить ее и на ходу высматривалъ какой нибудь прудъ; въ тоже время, подобравъ камень, онъ завязалъ его въ свой платокъ.
   Животное во время этихъ приготовленій посматривало въ лицо своему хозяину. Потому ли, что инстинктъ подсказалъ собакѣ, въ чемъ его намѣренія, или разбойникъ покосился на нее суровѣе обыкновеннаго, но она отстала отъ него нѣсколько болѣе обычнаго и начала присѣдать, когда онъ замедлялъ шаги. Ея хозяинъ остановился на краю небольшого пруда и оглянулся, подзывая ее; она не шла къ нему.
   -- Слышишь, я зову? Поди сюда!-- крикнулъ Сайксъ.
   Животное подошло къ нему, повинуясь привычкѣ, но когда Сайксъ нагнулся, чтобы привязать къ его шеѣ платокъ съ камнемъ. Собака тихо зарычала и отскочила назадъ.
   -- Поди ко мнѣ!-- крикнулъ разбойникъ.
   Собака вильнула хвостомъ, но не двинулась съ мѣста. Сайксъ сдѣлалъ затяжную петлю и позвалъ ее опять.
   Собака подошла, отступила назадъ, остановилась на минуту и со всѣхъ ногъ кинулась прочь.
   Онъ продолжалъ свистать и присѣлъ въ ожиданіи, что она прибѣжитъ назадъ. Но собака не возвращалась, и онъ пустился въ дальнѣйшій путь.
  

XLIX. Монксъ и мистеръ Броунлоу наконецъ встрѣчаются; о чемъ они говорили и какое извѣстіе прервало ихъ бесѣду.

   Начинались сумерки, когда мистеръ Броунлоу вышелъ изъ наемной кареты у своего подъѣзда и постучался. Когда дверь открылась, то изъ кареты вышелъ плечистый мужчина и сталъ съ одной стороны подножки, между тѣмъ какъ съ другой стороны помѣстился второй человѣкъ, сошедшій съ козелъ. По знаку мистера Броунлоу они помогли третьему выйти изъ кареты и, ведя его между собою, увлекли въ открытую дверь дома. Это былъ Монксъ.
   Они поднимались по лѣстницѣ, не произнося ни слова. Мистеръ Броунлоу, идя впереди, указывалъ путь и направилъ ихъ въ одну изъ заднихъ комнатъ. Здѣсь Монксъ, все время шедшій съ очевидной неохотой, остановился передъ дверью. Ведшіе его люди вопросительно посмотрѣли на стараго джентльмена.
   -- У него нѣтъ иного выбора, -- сказалъ мистеръ Броунлоу.-- Если онъ будетъ упираться или хоть однимъ движеніемъ пальца выкажетъ неповиновеніе вамъ, то вытащите его на улицу, позовите полицію и заявите отъ моего имени, что онъ мошенникъ.
   -- Какъ вы смѣете такъ говорить?-- спросилъ Монесъ.
   -- А какъ вы смѣете вынуждать меня къ этому?-- отвѣтилъ мистеръ Броунлоу, въ упоръ глядя на него.-- Не спятили ли вы съ ума, что хотите уйти отсюда? Отпустите ему руки. Ну вотъ, сэръ. Вы имѣете полную свободу уйти, а мы -- послѣдовать за вами. Но я клянусь вамъ всѣмъ, что для меня самое дорогое и святое, что въ то самое мгновеніе, когда вы ступите на улицу, я арестую васъ по обвиненію въ мошенничествѣ и присвоеніи чужихъ денегъ. Я твердъ и непреклоненъ въ своемъ рѣшеніи. Если и вы намѣрены проявить себя такимъ же, то ваша кровь пустъ падетъ на вашу же голову!
   -- Какою властью я схваченъ на улицѣ и приведенъ сюда этими собаками?-- спросилъ Монксъ, взглядывая на стоявшихъ по обѣ стороны его людей.
   -- Моей, -- отвѣтилъ мистеръ Броунлоу.-- Эти люди наняты мной. Если вы жалуетесь на то, что васъ лишили свободы (вѣдь вы имѣли возможность и власть вернуть ее себѣ, когда были еще на улицѣ, но, повидимому, сочли болѣе благоразумнымъ хранить молчаніе), -- то, повторяю, обратитесь къ покровительству закона. Я тоже съ своей стороны прибѣгну къ закону. Но когда вы зайдете слишкомъ далеко, чтобы можно было отступить, то ужъ не просите у меня снисхожденія. Разъ власть надъ вами перейдетъ въ другія руки, не говорите, что я толкнулъ васъ въ пучину, въ которую вы бросились сами.
   Было видно, что Монксъ смущенъ и встревоженъ. Онъ колебался.
   -- Ваша нерѣшимость не продлится долго, -- продолжалъ мистеръ Броунлоу твердо и невозмутимо.-- Если вамъ угодно, чтобы я выставилъ свои обвиненія публично и навлекъ на васъ кару, размѣры которой я могу лишь съ трепетомъ предугадывать, но невластенъ ихъ назначать, то, повторяю еще разъ, путь передъ вами открытъ. Если же нѣтъ, и вы взываете къ моему снисхожденію и къ добротѣ тѣхъ, передъ кѣми вы такъ глубоко виноваты, то садитесь безъ дальнѣйшихъ словъ на этотъ стулъ. Онъ поджидалъ васъ цѣлыхъ два дня.
   Монксъ пробормоталъ нѣсколько невнятныхъ словъ, но все еще не рѣшался.
   -- Не угодно ли поторопиться, -- сказалъ мистеръ Броунлоу.-- Одного моего слова достаточно, и выбора уже не будетъ...
   Тотъ все еще колебался.
   -- Я не имѣю склонности продолжать переговоры, -- сказалъ мистеръ Броунлоу.-- Такъ какъ я защищаю важнѣншіе интересы другихъ, то не имѣю на это нравственнаго права.
   -- Нѣтъ ли...-- спросилъ Монксъ, запинаясь:-- нѣтъ ли... средняго пути?
   -- Нѣтъ.
   Монксъ безпокойно взглянулъ на стараго джентльмена, но не прочтя на его лицѣ ничего, кромѣ суровости и твердой рѣшимости, вошелъ въ комнату и, пожавъ плечами, сѣлъ.
   -- Заприте дверь снаружи, -- сказалъ мистеръ Броунлоу своимъ людямъ, -- и войдите, когда я позвоню.
   Люди повиновались и оставили ихъ съ глазу на глазъ.
   -- Нечего сказать, сэръ, хорошее обхожденіе, -- произнесъ Монксъ, сбрасывая шляпу и плащъ, -- со стороны стараго друга моего отца.
   -- Потому, именно, что я былъ старымъ другомъ вашего отца, молодой человѣкъ, -- отвѣтилъ мистеръ Броунлоу:-- потому, что надежды и желанія юныхъ счастливыхъ лѣтъ моихъ были связаны съ нимъ и съ тѣмъ прекраснымъ, роднымъ ему существомъ, которое въ юности было отозвано Богомъ и оставило меня здѣсь вести одинокую, безотрадную жизнь; потому именно, что онъ, еще мальчикомъ, на колѣняхъ стоялъ рядомъ со мной у смертнаго одра своей единственной сестры въ то самое утро, когда она -- Небо судило иначе -- должна была сдѣлаться моей женою; потому именно, что мое наболѣвшее сердце было привязано къ ней съ этихъ поръ и не покидало его во всѣхъ его испытаніяхъ и заблужденіяхъ до самой его смерти; потому именно, что душа моя наполнена старыми воспоминаніями и картинами былого и даже встрѣча съ вами пробуждаетъ прежнія думы, -- только по этимъ причинамъ во мнѣ возникло побужденіе отнестись къ вамъ съ такой снисходительностью теперь.-- Да, Эдуардъ Лифордъ, даже теперь!... И я стыжусь за васъ, недостойнаго носителя этого имени.
   -- При чемъ тутъ имя?-- спросилъ тотъ послѣ минутнаго молчанія, въ теченіи котораго онъ съ угрюмымъ удивленіемъ наблюдалъ за волненіемъ своего собесѣдника.-- Что составляетъ для меня имя?
   -- Ничего, -- отвѣтилъ мистеръ Броунлоу.-- Для васъ ничего. По это же имя носила и она, и даже теперь, на разстояніи столькихъ лѣтъ, оно меня, старика, обдаетъ тѣмъ же жаромъ и трепетомъ, какъ бывало прежде, когда кто нибудь произносилъ его при мнѣ. Я очень радъ, что вы перемѣнили его... очень, очень радъ.
   -- Все это прекрасно, -- сказалъ Монксъ (будемъ называлъ его этимъ вымышленнымъ именемъ) послѣ долгой паузы, во время которой онъ съ угрюмымъ, вызывающимъ видомъ ерзалъ на мѣстѣ, а мистеръ Броунлоу сидѣлъ, закрывъ лицо рукой.-- Но что вамъ отъ меня нужно?
   -- У васъ есть братъ, -- сказалъ мистеръ Броунлоу, очнувшись отъ своего полузабвенія:-- братъ, прошептать имя котораго вамъ на ухо, подойдя къ вамъ сзади на улицѣ, оказалось почти достаточно, чтобы противъ вашей воли привести васъ сюда, встревоженнаго и недоумѣвающаго.
   -- У меня нѣтъ брата, -- отвѣтилъ Монксъ.-- Вы знаете, что я былъ единственный сынъ. Съ чего это вы толкуете о какихъ то братьяхъ? Вамъ это все такъ же хорошо извѣстно, какъ и мнѣ.
   -- Выслушайте то, что мнѣ извѣстно, и вы заговорите иначе, -- сказалъ мистеръ Броунлоу.-- Я васъ заинтересую понемногу. Мнѣ извѣстно, что отъ этого несчастнаго брака, къ которому фамильная гордость и самое жалкое и пустое тщеславіе принудили вашего отца, когда онъ былъ еще юношей, вы были единственнымъ и крайне неудачнымъ плодомъ.
   -- Какой мнѣ толкъ отъ крѣпкихъ выраженій, -- сказалъ Монксъ съ язвительнымъ смѣхомъ.-- Вамъ извѣстенъ фактъ, и довольно съ меня.
   -- Но мнѣ также извѣстно, -- продолжалъ старый джентльменъ:-- сколько бѣдствія, медленной пытки, безконечной горечи было въ этомъ злополучномъ союзѣ. Я знаю, какъ апатично и безучастно каждый изъ несчастной четы влачилъ свою тяжелую цѣпь среди отравленной жизни. Я знаю, сколько язвительныхъ упрековъ они бросали другъ другу тотчасъ, когда кончалось соблюденіе внѣшнихъ формальностей; я знаю, какъ равнодушіе уступило мѣсто непріязни, непріязнь -- ненависти, ненависть -- отвращенію, пока они наконецъ не порвали связи окончательно и не поселились далеко другъ отъ друга, каждый нося съ собой мучительный обрывокъ цѣпи, расковать которую могла лишь смерть, и которую они должны были скрывать въ новомъ общественномъ кругу, подъ маской напускного веселья. Вашей матери удалось это. Она скоро забылась. Но сердце вашего отца эта цѣпь много лѣтъ продолжала язвить и терзать.
   -- Да, они жили отдѣльно, -- сказалъ Монксъ.-- Что же изъ этого?
   -- Когда прошло нѣсколько времени послѣ ихъ разрыва, -- отвѣтилъ мистеръ Броунлоу, -- и ваша мать, всецѣло отдавшись легкомысленной жизни на континентѣ, совершенно забыла молодого мужа, котораго она была на десять лѣтъ старше, оставшагося дома съ разбитою будущностью, то онъ нашелъ себѣ новыхъ друзей. По крайней мѣрѣ, это-то обстоятельство вамъ извѣстно.
   -- Нѣтъ, -- сказалъ Монксъ, отводя глаза въ сторону и топая ногою по полу съ видомъ человѣка, который рѣшился отрекаться отъ всего.-- Нѣтъ.
   -- Ваше обращеніе и ваши поступки внушаетъ мнѣ увѣренность, что вы не забыли этого и никогда не переставали думать объ этомъ съ горечью, -- возразилъ мистеръ Броунлоу.-- Я говорю о томъ, что было пятнадцать лѣтъ назадъ, когда вамъ было не больше одиннадцати лѣтъ, а вашему отцу только тридцать одинъ, -- потому что, повторяю онъ былъ почти мальчикъ, когда его отецъ приказалъ ему жениться. Долженъ ли я коснуться событій, которыя бросаютъ тѣнь на память вашего родителя, или вы избавите меня отъ этого и откроете мнѣ правду?
   -- Мнѣ нечего открывать, -- отвѣтилъ Монксъ.-- Продолжайте говорить, если хотите.
   -- Хорошо, -- сказалъ мистеръ Броунлоу.-- Эти новые друзья были: морской офицеръ, вышедшій уже въ отставку и около полугода до этого знакомства потерявшій жену, и его двое дѣтей. Ихъ было больше, но изъ всей семьи остались въ живыхъ только двое. Это были дочери; одна -- очаровательная дѣвушка девятнадцати лѣтъ, другая -- еще совсѣмъ ребенокъ лѣтъ двухъ или трехъ.
   -- Что мнѣ за дѣло до этого?-- спросилъ Монксъ.
   -- Они жили, -- продолжалъ мистеръ Броунлоу, какъ бы не разслышавъ вопроса:-- въ той мѣстности Англіи, куда вашъ отецъ забрался въ своихъ скитаніяхъ и гдѣ онъ поселился. Знакомство повело къ сближенію, сближеніе -- къ дружбѣ. Вашъ отецъ быль обаятеленъ, какъ немногіе. У него была та же душа и тѣ же личныя свойства, какъ у его покойной сестры. По мѣрѣ того какъ старый офицеръ узнавалъ его, онъ сталъ любить его все больше и больше. Если бы ограничивалось только этимъ! Но и его дочь полюбила вашего отца.
   Старый джентльменъ остановился; Монксъ кусалъ себѣ губы, уставившись глазами на полъ. Броунлоу тотчасъ же продолжалъ:
   -- Къ концу года онъ былъ помолвленъ, торжественно помолвленъ съ этой дѣвушкой; онъ былъ предметомъ ея первой, неизмѣнной, горячей, цѣломудренной страсти.
   -- Однако, вашъ разсказъ не изъ короткихъ, -- замѣтилъ Монксъ, нетерпѣливо ерзая на стулѣ.
   -- Это правдивый разсказъ о скорби, испытаніяхъ и горести, молодой человѣкъ, -- возразилъ мистеръ Броунлоу -- а такіе разсказы всегда длинны. Будь это повѣсть о сплошной радости и счастьѣ, мнѣ пришлось бы говорить очень недолго. Наконецъ, одинъ изъ тѣхъ богатыхъ родственниковъ, въ пользу интересовъ и общественнаго положенія которыхъ вашъ отецъ былъ принесенъ въ жертву, какъ это часто дѣлается, -- умеръ и оставилъ для поправленія всего причиненнаго имъ зла ту панацею противъ всякой скорби, которая его самого удовлетворяла всю жизнь, -- деньги. Онъ долженъ былъ отправиться въ Римъ, гдѣ этотъ человѣкъ лечился и послѣ смерти оставилъ свои дѣла чрезвычайно запутанными. Онъ поѣхалъ, схватилъ тамъ смертельную болѣзнь, и къ нему тотчасъ отправилась ваша мать, захвативъ и васъ съ собою, какъ только получила въ Парижѣ извѣщеніе объ этомъ. Онъ умеръ на другой день послѣ ея пріѣзда, не оставивъ никакого завѣщанія -- никакого -- тамъ что все состояніе досталось ей и вамъ.
   Въ этомъ мѣстѣ разсказа Монксъ затаилъ дыханіе и слушалъ съ видомъ крайне нетерпѣливаго интереса, хотя глаза его не были обращены на говорившаго. Когда мистеръ Броунлоу замолкъ на минуту, онъ перемѣнилъ свою позу съ видомъ человѣка, испытавшаго внезапное облегченіе и вытеръ разгоряченное лицо и руки.
   -- Передъ отъѣздомъ за границу, проѣзжая черезъ Лондонъ, -- сказалъ мистеръ Броунлоу медленно и устремивъ глаза на лицо Монкса, -- онъ зашелъ ко мнѣ.
   -- Я ни разу не слышалъ объ этомъ, -- перебилъ Монксъ голосомъ, которому старался придать оттѣнокъ недовѣрія, но въ которомъ слышалось скорѣе непріятное удивленіе.
   -- Онъ зашелъ ко мнѣ и оставилъ въ числѣ другихъ вещей картину -- портретъ рисованный имъ -- портретъ этой бѣдной дѣвушки, который онъ не хотѣлъ оставить дома или везти съ собою. Тревога и угрызенія совѣсти почти обратили его въ тѣнь. Онъ несвязно, какъ безумный, толковалъ о томъ, что онъ погубилъ и обезчѣстилъ дѣвушку; онъ посвятилъ меня въ свое намѣреніе обратить свою собственность въ деньги и, предоставивъ вамъ и женѣ часть недавняго наслѣдства, покинуть Англію -- я не сомнѣвался, что онъ покинулъ бы ее не одинъ -- и никогда больше не возвращаться. Даже отъ меня, своего стариннаго и перваго друга, привязанность котораго коренилась въ землѣ, покрывавшей ту, которая была дорога намъ обоимъ, -- даже отъ меня онъ скрылъ дальнѣйшія подробности своихъ плановъ, обѣщавъ написать и сообщить мнѣ все, а послѣ того повидаться со мной еще разъ -- въ послѣдній разъ на землѣ. Увы! Оказалось что то былъ послѣдній разъ. Я не получилъ письма и больше не видѣлся съ нимъ.
   -- Я отправился, -- продолжалъ мистеръ Броунлоу, послѣ короткой паузы:-- я отправился, когда все было кончено, въ мѣста, гдѣ зародилась его -- я примѣню то выраженіе, которымъ не задумались бы опредѣлить это въ свѣтѣ, такъ какъ свѣтскіе приговоры или одобренія ему безразличны, -- гдѣ зародилась его преступная любовь; я твердо рѣшилъ, что если мои опасенія окажутся дѣйствительны, то это заблудшее дитя найдетъ сердце и кровъ, которые утѣшатъ и пріютятъ ее. Но семья офицера уѣхала за недѣлю передъ тѣмъ. Они расплатились со всѣми мелкими долгами и уѣхали вечеромъ. Почему и куда -- никто не могъ сказать.
   Монксъ вздохнулъ еще свободнѣе и осмотрѣлся съ усмѣшкой торжества.
   -- Когда вашъ братъ, -- сказалъ мистеръ Броунлоу, придвигая къ нему свой стулъ:-- когда вашъ братъ -- слабое, беззащитное, нищее дитя -- былъ поставленъ на моемъ пути болѣе могучей силой, чѣмъ случай, и былъ спасенъ мной отъ порочной и преступной жизни...
   -- Что?-- вскричалъ Монксъ.
   -- Да, спасенъ мной, -- сказалъ мистеръ Броунлоу.-- Я предсказывалъ вамъ, что скоро васъ заинтересую! Я вижу, что вашъ хитрый сообщникъ умолчалъ о моемъ имени, хотя могъ ли онъ знать, что оно вамъ извѣстно? Итакъ, когда онъ лежалъ въ моей квартирѣ, оправляясь отъ болѣзни, то его сильное сходство съ портретомъ, о которомъ я говорилъ, поразило меня. Даже когда я впервые увидѣлъ его, во всей его грязи и убожествѣ, въ его лицѣ я замѣтилъ какое то выраженіе, которое подѣйствовало на меня, какъ быстрый взглядъ на стараго друга, промелькнувшаго въ сновидѣніи. Мнѣ нѣтъ надобности говорить вамъ, что онъ былъ снова поймалъ въ сѣти, прежде чѣмъ я узналъ его исторію....
   -- Почему нѣтъ надобноcти?-- съ наивностью спросилъ Монксъ.
   -- Потому что вы хорошо это знаете.
   -- А!
   -- Напрасно вы отрекаетесь. Я докажу вамъ, что мнѣ извѣстно гораздо больше этого.
   -- Вы... вы... ничего не можете доказать противъ меня, -- пробормоталъ Монксъ.-- Попробуйте-ка доказать.
   -- Посмотримъ, -- отвѣтилъ старый джентльменъ окидывая его испытующимъ взглядомъ.-- Я потерялъ мальчика изъ виду и никакими усиліями не могъ его найти. Такъ какъ ваша мать умерла, то я зналъ, что вы одинъ можете разрѣшить тайну, если вообще ея разрѣшеніе возможно. Послѣднее бывшее у меня извѣстіе о васъ говорило, что вы находитесь въ своихъ владѣніяхъ въ Вестъ-Индіи -- куда, какъ мнѣ хорошо извѣстно, вы отправились послѣ смерти матери, чтобы избѣжать преслѣдованія за здѣшнія темныя дѣла. Я поѣхалъ туда. Вы, оказалось, выбыли оттуда за нѣсколько мѣсяцевъ передъ тѣмъ и по предположенію, находились въ Лондонѣ, но никто не могъ указать вашего мѣстопребыванія. Я возвратился. Ваши управляющіе не знали, гдѣ вы живете. Они сказали мнѣ, что вы появляетесь и исчезаете такъ же странно, какъ всегда:-- то подрядъ каждый день, то не видно васъ цѣлые мѣсяцы; повидимому, вы жили въ тѣхъ же вертепахъ и вращались среди той же престу пной орды, гдѣ вы находили себѣ друзей, еще когда были неукротимымъ подросткомъ. Я надоѣдалъ вашимъ повѣреннымъ въ дѣлахъ новыми разспросами. Я поджидалъ на улицахъ днемъ и ночью, но ни разу не увидѣлъ васъ и только два часа тому назадъ мои безплодныя усилія увѣнчались успѣхомъ.
   -- Вотъ я передъ вами, -- сказалъ Монксъ, вставая съ вызывающимъ видомъ.-- Что же дальше? Мошенничество и кража слова громкія -- и вы думаете, что ихъ оправдываетъ мнимое сходство какого то чертенка съ праздной мазней давно умершаго человѣка? Братъ! Да вы не знаете даже, родился ли ребенокъ у этой плаксивой дѣвчонки! Вы не знаете даже этого!
   -- Я не зналъ раньше, -- отвѣтилъ мистеръ Броунлоу тоже вставая, -- но въ теченіи послѣднихъ двухъ недѣль мнѣ все стало извѣстно. У васъ есть братъ; вы знаете объ этомъ и видѣли его. Было оставлено вашимъ отцомъ завѣщаніе, которое ваша мать уничтожила, передъ смертью посвятивъ васъ въ эту тайну и предоставивъ вамъ извлекать изъ нея выгоды. Завѣщаніе упоминало о ребенкѣ, который могъ появиться на свѣтъ, какъ плодъ этой грустной любви; ребенка этого вы встрѣтили случайно и ваши первыя подозрѣнія были пробуждены его сходствомъ съ отцомъ. Вы поѣхали на мѣсто его рожденія. Тамъ существовали доказательства -- долго лежавшія подъ спудомъ -- доказательства его рожденія и происхожденія. Вы ихъ уничтожили и теперь, какъ вы сами сказали своееу сообщнику-еврею: "единственныя доказательства происхожденія мальчика лежатъ на днѣ рѣки, а старая вѣдьма, которая взяла ихъ отъ его матери, гніетъ въ гробу". Недостойный сынъ, подлецъ, обманщикъ, -- вы, совѣщающійся съ ворами и убійцами ночью въ темныхъ комнатахъ, вы, который своимъ коварствомъ и кознями послужили причиной жестокой смерти той, кто стояла неизмѣримо выше васъ, вы, съ самой колыбели вливавшій горечь и желчь въ сердце отца своего и до того одаренный всѣми злыми страстями, порочностью, безпутствомъ, что ваши низкія свойства послужили причиною уродливаго недуга, сдѣлавшаго ваше лицо отраженіемъ вашей души -- неужели вы, Эдуардъ Лифордъ, еще дерзаете бросать мнѣ вызовъ?
   -- Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ!-- отвѣтилъ негодяй, ошеломленный этими обвиненіями.
   -- Каждое слово, -- вскричалъ старый джентльменъ, -- каждое слово, которое было сказано между вами и этимъ гнуснымъ злодѣемъ, извѣстно мнѣ! Тѣни на стѣнѣ уловили ваши шептанія и передали ихъ мнѣ. Увидѣвъ эту травлю ребенка, самъ порокъ преобразился, нашелъ смѣлость и почти получилъ печать добродѣтели Совершилось убійство, нравственной причиной котораго, если не фактической, являетесь вы!..
   -- Нѣтъ, нѣтъ!-- прервалъ Монксъ.-- Мнѣ... Мнѣ ничего не извѣстно объ этомъ!.. Я шелъ разузнать правду объ этомъ, когда вы остановили меня. Я не зналъ причины, я думалъ, что это результатъ простой ссоры.
   -- Нѣтъ, это результатъ разоблаченія, отчасти, вашей тайны!-- отвѣтилъ мистеръ Броунлоу.-- Согласны ли вы разоблачитъ остальное?
   -- Да, согласенъ.
   -- Подписать изложеніе правдивыхъ фактовъ и устно повторить его при свидѣтеляхъ?
   -- Обѣщаю это.
   -- Вы согласны оставаться здѣсь, пока не будетъ составленъ этотъ документъ, и отправиться со мною туда, гдѣ я сочту наиболѣе удобнымъ его устное подтвержденіе?
   -- Если вы настаиваете, я сдѣлаю и это, -- отвѣтилъ Монксъ.
   -- Этого мало, -- сказалъ мистеръ Броунлоу.-- Вы должны вознаградить невиннаго и безобиднаго ребенка, хотя онъ и плодъ грѣховной и несчастной любви. Вы не забыли условій завѣщанія. Исполните ихъ, поскольку они касаются вашего брата, и тогда вы свободны идти куда вамъ угодно. Вамъ больше не надо съ нимъ встрѣчаться въ этой жизни.
   Пока Монксъ ходилъ взадъ и впередъ, кидая мрачные и злые взгляды и раздумывая объ этомъ предложеніи и о возможности какъ нибудь увернуться, съ одной стороны снѣдаемый боязнью, а съ другой ненавистью, -- дверь вдругъ поспѣшно была отперта и въ комнату взволнованно вбѣжалъ джентльменъ, мистеръ Лосбернъ.
   -- Его поймаютъ!-- вскричалъ онъ.-- Его поймаютъ сегодня къ вечеру!
   -- Убійцу?-- спросилъ мистеръ Броунлоу.
   -- Да, да, -- отвѣтилъ онъ.-- Его собаку видѣли около одного изъ ихъ притоновъ, и почти несомнѣнно, что хозяинъ или тамъ уже, или явится туда подъ покровомъ темноты. Сыщики бродятъ кругомъ во всѣхъ направленіяхъ. Я говорилъ съ людьми, которымъ поручено арестовать его, и они сказали, что онъ не можетъ теперь ускользнуть. Правительствомъ объявлена награда въ сто фунтовъ.
   -- Я добавлю еще пятьдесятъ, -- сказалъ мистеръ Броунлоу, -- и заявлю объ этомъ тамъ же на мѣстѣ, если успѣю добраться. Гдѣ мистеръ Мэйли?
   -- Гарри? Какъ только онъ увидѣлъ, что вашъ пріятель безопасно усаженъ съ вами въ карету, онъ поспѣшилъ туда, откуда пришли эти новости, -- отвѣтилъ докторъ.-- Вскочилъ на лошадь и поскакалъ туда, чтобы присоединиться къ первому же отряду въ условленномъ мѣстѣ.
   -- А Феджинъ? Что о немъ слышно?
   -- Говорили, что онъ еще не пойманъ, по его заберутъ или, можетъ быть, уже забрали. Онъ не могъ уйти.
   -- Рѣшились ли вы?-- тихо спросилъ мистеръ Броунлоу у Монкса.
   -- Да, -- отвѣтилъ онъ.-- Вы... вы... не выдадите меня?
   -- Нѣтъ. Оставайтесь здѣсь до моего возвращенія. Это для васъ единственное безопасное мѣсто.
   Мистеръ Броунлоу и докторъ покинули комнату и дверь снова была закрыта на ключъ.
   -- Чего вы добились?-- шепотомъ спросилъ докторъ.
   -- Всего, на что могъ надѣяться, и даже болѣе. Соединивъ сообщеніе бѣдной женщины съ тѣмъ, что мнѣ было раньше самому извѣстно, и съ результатомъ разслѣдованій нашего добраго друга тамъ, на мѣстѣ, я не оставилъ негодяю никакой лазейки и обличилъ всю его подлость, которая при такомъ освѣщеніи получила характеръ полной достовѣрности. Напишите туда и назначьте время для встрѣчи послѣ завтра въ семь часовъ вечера. Мы пріѣдемъ нѣсколькими часами раньше, но намъ необходимъ будетъ отдыхъ, въ особенности молодой дѣвушкѣ, которая, быть можетъ, въ большей степени будетъ нуждаться въ бодрости духа, чѣмъ вы или я можемъ предвидѣть теперь. Однако, моя кровь кипитъ, требуя отмщенія за убитую бѣдняжку. Куда они отправились?
   -- Поѣзжайте прямо въ полицейское управленіе, и вы какъ разъ поспѣете, -- отвѣтилъ мистеръ Лосбернъ. -- Я останусь здѣсь.
   Оба джентльмена наскоро распрощались, оба охваченные лихорадочнымъ волненіемъ, съ которымъ они не въ силахъ были бороться.
  

L. Облава и избавленіе.

   Близъ той части Темзы, на которую выходить фасадомъ Ротерхайтская церковь и гдѣ береговыя зданія всего больше почернѣли отъ пыли съ угольныхъ барокъ и отъ дыма тѣсно скученныхъ, низкихъ домовъ, находится самый грязный и странный, самый необычайный изъ всѣхъ кварталовъ, таящихся въ Лондонѣ и даже по имени неизвѣстныхъ большинству его обитателей.
   Чтобы добраться до этого мѣста, посѣтитель долженъ пройти цѣлый лабиринтъ тѣсныхъ, узкихъ и грязныхъ улицъ, гдѣ толпятся самые грубые и убогіе изъ береговыхъ жителей и гдѣ идетъ торговля, отвѣчающая ихъ потребностямъ. Самая дешевая и неприглядная провизія навалена въ лавкахъ; самая грубая и простая одежда вывѣшена у дверей торговца платьемъ и виситъ на подоконникахъ и перилахъ. Наталкиваясь на рабочихъ низшаго разряда, каталей, носильщиковъ угля, шатающихся безъ дѣла, наглыхъ женщинъ, оборванныхъ дѣтей и на весь ютящійся по рѣкѣ сбродъ, прохожій съ трудомъ подвигается дальше, поражаемый зловоніемъ и непріятными сценами и оглушаемый грохотомъ тяжелыхъ телѣгъ, везущихъ кучи товара изъ кладовыхъ, которыя встрѣчаются здѣсь на каждомъ шагу. Достигнувъ наконецъ болѣе отдаленныхъ и не столъ многолюдныхъ улицъ, чѣмъ эти, онъ идетъ дальше подъ нависшими надъ мостовой фасадами домовъ съ облупившимися стѣнами, словно готовыми обрушиться на него, съ полуразвалившимися трубами, остатки которыхъ того и гляди тоже развалятся, съ окнами, защищенными ржавыми желѣзными перекладинами, которыя почти изъѣдены уже временемъ и грязью; всѣ признаки запущенности и заброшенности здѣсь на лицо.
   Среди этой мѣстности, за Докхэдомъ, въ Беро, что въ Саузворкѣ находится Островъ Іакова, окруженный грязнымъ каналомъ, имѣющимъ во время прилива шесть или восемь футовъ глубины и футовъ пятнадцать -- двадцать ширины. Прежде этотъ каналъ назывался Мельничнымъ Прудомъ, но въ то время, къ которому относится настоящій разсказъ, онъ извѣстенъ былъ подъ названіемъ Шального Рва. Онъ представляетъ собой маленькій проливъ, сообщающійся съ Темзой, и но время высокой воды всегда можетъ быть наполненъ, если открыть шлюзы у Ледской мельницы, отъ которой онъ и получилъ свое прежнее названіе. Въ такіе часы посѣтитель этихъ мѣстъ, стоя на одномъ изъ деревянныхъ мостовъ, переброшенныхъ черезъ протокъ у Милдь-лэна, можетъ видѣть, какъ жильцы домовъ по обѣ стороны спускаютъ на веревкахъ изъ заднихъ оконъ и дверей ведра, кадки и всевозможную домашнюю утварь, чтобы запастись водой. А если перевести взглядъ съ этой процедуры на самые дома, то представившаяся картина изумитъ до крайности. Жалкія деревянныя галлереи въ задней сторонѣ нѣсколькихъ домовъ, съ дырами, для того, чтобы видѣть илистый протокъ; окна, разбитыя и заклеенныя бумагой, съ торчащими изъ нихъ шестами для просушки бѣлья, котораго, однако, никогда не видно; комнаты, такія маленькія, грязныя, тѣсныя, что воздухъ въ нихъ кажется слишкомъ отравленнымъ даже для скрытой въ нихъ нечистоты и мерзости; деревянныя сооруженія, торчащія надъ грязью и готовыя свалиться въ нее, какъ свалились иныя; покрытыя слоемъ грязи стѣны и разсыпающіеся фундаменты, всевозможныя омерзительныя примѣты убожества и отталкивающіе признаки грязи, гніенія и разрушенія -- все это украшаетъ берега Шального Рва.
   На островѣ Іакова въ домахъ обваливались крыши, и они пустуютъ, стѣны осыпаются, окна перестали быть окнами, двери валяются поперекъ улицы, трубы почернѣли, но дымъ не струится изъ нихъ. Тридцать или сорокъ лѣтъ назадъ, когда этого мѣста не коснулись еще убытки и иски гражданскаго суда, оно процвѣтало, но теперь этотъ островъ буквально заброшенъ. У домовъ нѣтъ хозяевъ, и ихъ двери стоятъ открытыя, впуская всякаго, кто рѣшается войти. Тамъ эти люди живуть и тамъ умираютъ. Тѣ, кто ищутъ пріюта на Островѣ Іакова, должны имѣть нешуточныя къ тому побужденія или же дойти до крайней степени убожества.
   Въ верхней комнатѣ одного изъ этихъ домовъ -- обширнаго, стоявшаго особнякомъ, и хотя носившаго всѣ признаки разрушенія, но имѣвшаго крѣпко защищенный двери и окна, и задней стѣной обращеннаго къ канавѣ -- находились три человѣка, которые, обмѣниваясь по временамъ взглядами тревожнаго ожиданія, сидѣли уже въ теченіи значительнаго времени, храня глубокое и угрюмое молчаніе. Одинъ изъ нихъ былъ Тоби Крэкитъ, другой -- мистеръ Читлингъ, а третій разбойникъ лѣтъ пятидесяти, носъ котораго былъ почти откушенъ въ какой-то давнишней схваткѣ, дававшей вѣроятное объясненіе и страшному шраму на его лицѣ. Этотъ человѣкъ, котораго звали Кэкъ, недавно возвратился изъ ссылки.
   -- Мнѣ было бы гораздо пріятнѣе, -- заговорилъ Тоби, обращаясь къ мистеру Читлингу:-- если бы ты выискалъ себѣ какое нибудь другое логовище, когда въ обоихъ прежнихъ сдѣлалось слишкомъ жарко, а не приходилъ бы сюда.
   -- Почему ты не сдѣлалъ такъ, телячья голова?-- сказалъ Кэкъ.
   -- Право, я думалъ, что вы обрадуетесь, увидѣвъ меня, -- печально отвѣтилъ мистеръ Читлингъ.
   -- Прими къ свѣдѣнію слѣдующее, молодой человѣкъ, -- сказалъ Тоби.-- Когда кто либо держится особнякомъ, какъ я, и благодаря этому имѣетъ безопасный кровъ, вокругъ котораго никто не разнюхиваетъ и не подсматриваетъ, то не особенно желательна честь визита со стороны молодого джентльмена, какъ бы онъ ни былъ пріятенъ и достоинъ уваженія во время игры въ карты на досугѣ, -- джентльмена, находящагося въ такихъ обстоятельствахъ, какъ ты.
   -- Въ особенности, когда у этого держащагося особнякомъ господина остановился погостить другъ, пріѣхавшій изъ заграницы раньше, чѣмъ ожидали его, и слишкомъ скромный, чтобы тотчасъ представиться судьямъ, -- добавилъ мистеръ Кэкъ.
   Настало короткое молчаніе, послѣ котораго Тоби Крэкитъ, повидимому, признавъ безнадежными дальнѣйшія старанія сохранить свое обычное безшабашное молодечество, повернулся къ Читлингу и спросилъ:
   -- Когда же взяли Феджина?
   -- Какъ разъ во время обѣда, сегодня въ два часа пополудни. Чарли и я спрятались въ печной трубѣ въ прачешной, а Больтеръ залѣзъ внизъ головой въ пустую кадку для воды; но его ноги оказались такъ длинны, что торчали наружу, и его забрали тоже.
   -- А Бетъ?
   -- Бѣдная Бетъ! Она пошла взглянуть на тѣло и заявить, кто убитая, -- отвѣтилъ Читлингъ, лицо котораго становилось все печальнѣе, -- и побѣжала прочь, помутившись въ умѣ, крича и говоря несвязныя слова, такъ что на нее надѣли смирительную рубашку и отправили въ лѣчебницу. Тамъ она и сейчасъ.
   -- Что съ юнымъ Бэтсомъ?-- освѣдомился Кэкъ.
   -- Онъ пошелъ бродить до наступленія сумерокъ, но скоро будетъ здѣсь, -- отвѣтилъ Читлингъ.-- Больше некуда пойти, такъ какъ у "Калѣкъ" всѣхъ перехватали и буфетная тамъ полна сыщиковъ. Я самъ подходилъ и видѣлъ.
   -- Пѣсенка спѣта, -- произнесъ Тоби, кусая губы.-- Закатаютъ многихъ.
   -- Засѣданія суда въ самомъ разгарѣ, -- сказалъ Кэкъ.-- Если ихъ не задержитъ слѣдствіе и Больтеръ выдастъ соучастниковъ, -- въ чемъ можно не сомнѣваться, судя по тому, что онъ успѣлъ уже разболтать имъ, -- то они безъ труда докажутъ причастность Феджина къ убійству. Ну, тогда въ пятницу -- судъ, и черезъ шесть дней еврей будетъ болтаться въ воздухѣ!
   -- Если бы вы слышали, какъ ревѣла толпа, -- сказалъ Читлингъ.-- Полицейскіе отбивались какъ черти, иначе его разорвали бы на части. Его сшибли съ ногъ, но они оцѣпили его кольцомъ и такъ прокладывали себѣ путь черезъ толпу. Если бы вы видѣли, какъ онъ смотрѣлъ вокругъ себя, весь въ грязи и окровавленный, цѣплялся за полисменовъ, какъ будто они были его наилучшіе друзья. Я какъ сейчасъ вижу ихъ, едва держащихся на ногахъ подъ напоромъ черни и волокущихъ его съ собою; какъ сейчасъ вижу людей, чуть не лѣзущихъ другъ другу на плечи, и скалящихъ на него зубы, и кидающихся на него; какъ сейчасъ вижу кровь, струящуюся по его волосамъ и бородѣ, и слышу визгъ женщинъ, пробивающихся въ середину толпы и кричащихъ, что онѣ вырвутъ его сердце!
   Пораженный ужасомъ очевидецъ этой сцены зажалъ уши руками, зажмурилъ глаза и, вскочивъ, началъ точно помѣшанный, ходить взадъ и впередъ.
   Другіе продолжали оба сидѣть, безмолвно и уставившись на полъ. На лѣстницѣ раздалось быстрое легкое топанье, и собака Сайкса прыгнула въ комнату. Они бросились сначала къ окну, затѣмъ внизъ по лѣстницѣ и на улицу. Оказалось, что собака вскочила въ открытое окно; она не побѣжала за ними вслѣдъ, но и ея хозяина не было нигдѣ видно.
   -- Что это значило-бы?-- сказалъ Тоби, когда они возвратились наверхъ.-- Не можетъ же онъ придти сюда?... Я... я... надѣюсь, что нѣтъ.
   -- Если бы онъ направлялся сюда, то пришелъ бы съ собакой, -- сказалъ Кэкъ, нагнувшись и разглядывая собаку, которая, задыхаясь, лежала на полу:-- Эй! Дай ей немного воды. Она ослабѣла, долго бѣжала.
   -- Ишь какъ, вылакала все до капли, -- произнесъ Читлингъ, послѣ того какъ нѣкоторое время молча наблюдалъ за собакой.-- Вся въ грязи... хромаетъ... чуть не ослѣпла... Она, видно, сдѣлала длинный путь.
   -- Откуда она прибѣжала?-- воскликнулъ Тоби.-- Конечно, она побывала въ другихъ пристанищахъ и, найдя тамъ все только чужихъ, прибѣжала наконецъ сюда, гдѣ она не разъ бывала раньше. Но сперва то откуда она появилась и почему пришла сюда одна, безъ него?
   -- Онъ -- (никто изъ нихъ не рѣшался назвать убійцу по имени) -- онъ едва ли покончилъ съ собою. Какъ вы думаете? сказали Читлингъ.
   Тоби покачалъ головою.
   -- Если бы такъ, -- сказалъ Кэкъ:-- то собака повела бы насъ къ тому мѣсту. Нѣтъ. Я думаю, онъ махнулъ заграницу, а собаку оставилъ. Онъ какъ нибудь перехитрилъ ее, иначе она не была бы такъ спокойна.
   Такъ какъ это рѣшеніе казалось болѣе правдоподобнымъ, то оно и было принято всѣми, какъ окончательное. Собака залѣзла подъ стулъ и, свернувшись въ клубокъ, задремала, не обращая больше ни на кого вниманія.
   Стемнѣло уже настолько, что они закрыли ставни и зажгли свѣчу. Страшныя событія послѣднихъ двухъ дней глубоко угнетали всѣхъ троихъ, и это настроеніе еще подчеркивалось опасностью и неизвѣстностью ихъ собственнаго положенія. Они ближе сдвинули свои стулья и вздрагивали при всякомъ шумѣ. Говорили они мало, да и шепотомъ, и были такъ безмолвны и боязливы, какъ будто тѣло убитой женщины лежало въ сосѣдней комнатѣ.
   Такъ прошло нѣсколько времени.
   Вдругъ внизу кто-то торопливо началъ стучать въ дверь.
   -- Это маленькій Бэтсъ, -- сказалъ Кэкъ, оглядываясь съ сердитымъ видомъ, чтобы скрыть свой испугъ.
   Стукъ повторился. Нѣтъ, это не Бэтсъ.... Онъ никогда такъ не стучитъ.
   Крэкитъ подошелъ къ окну и, выглянувъ, вздрогнулъ. Они поняли, кто пришелъ. На поблѣднѣвшемъ лицѣ Тоби можно было прочесть это. Собака тоже въ одно мгновеніе встрепенулась и подбѣжала къ двери.
   -- Надо его впустить, -- сказалъ Тоби, взявъ свѣчу.
   -- Нельзя развѣ не пускать?-- хрипло спросилъ каторжникъ
   -- Нѣтъ. Онъ долженъ войти.
   -- Не оставляй насъ въ темнотѣ, -- сказалъ Кэкъ, взявъ съ наличника камина другую свѣчу и зажигая ее такою дрожащей рукой, что стукъ въ дверь повторился еще два раза, прежде чѣмъ ему удалось зажечь.
   Крэкитъ спустился внизъ и вернулся въ сопровожденіи человѣ, нижняя часть лица котораго была закутана платкомъ, а другой платокъ былъ обвязанъ вокругъ его головы, подъ шляпой. Онъ медленно снялъ ихъ. Блѣдное лицо, глубоко запавшіе глаза, впалыя щеки, запущенная, небритая борода, истощенный видъ, короткое и частое дыханіе.... Это была тѣнь Сайкса.
   Онъ положилъ руку на спинку стула, стоявшаго посреди комнаты, и хотѣлъ сѣсть, но вдругъ затрепеталъ и, глянувъ черезъ плечо, отодвинулъ стулъ назадъ вплотную къ стѣнѣ -- насколько было возможно придвинуть, притиснуть къ ней -- и усѣлся.
   Ни одно слово не было еще сказано. Онъ молча смотрѣлъ то на одного, то на другого. Если это нибудь украдкой взглядывалъ на него и встрѣчался съ нимъ глазами, то сейчасъ же отводилъ взоръ въ сторону. Когда его глухой голосъ нарушилъ тишину, всѣ трое вздрогнули. Они никогда раньше не слыхали, чтобы онъ такъ говорилъ.
   -- Какъ попала сюда собака?-- спросилъ онъ.
   -- Она прибѣжала одна, часа три назадъ.
   -- Въ вечерней газетѣ сказано, что Феджина забрали. Правда это или враки?
   -- Правда..
   Опять наступило молчаніе.
   -- Да провалитесь вы всѣ!-- сказалъ Сайксъ, проводя рукою по лбу.-- Неужели вамъ нечего сказать мнѣ?
   Они безпокойно зашевелились, но никто не заговорилъ.
   -- Ты, хозяинъ!-- сказалъ Сайксъ, поворачиваясь лицомъ къ Крэкиту.-- Собираешься ли ты продать меня, или позволишь мнѣ укрыться здѣсь, пока кончится травля?
   -- Можешь оставаться, если считаешь, что здѣсь безопасно, -- отозвался вопрошаемый послѣ нѣкотораго колебанія.
   Сайксъ взглянулъ, или скорѣе, попытался взглянуть на стѣну позади себя и спросилъ:
   -- Что, оно... тѣло... похоронено?
   Они покачали головами.
   -- Почему же нѣтъ!-- продолжалъ онъ, метнувъ назадъ тотъ же взглядъ.-- Для чего они хранятъ надъ землей такую мерзость?-- Кто стучитъ?
   Крэкитъ, уходя изъ комнаты, движеніемъ руки далъ понять, что бояться нечего, и тотчасъ вернулся введя за собою Чарли Бэтса. Сайксъ сидѣлъ противъ двери, такъ что тотъ сразу же увидѣлъ его.
   -- Тоби, -- сказалъ подростокъ, отпрянувъ назадъ, когда Сайксъ обратилъ на него глаза, -- почему ты не сказалъ мнѣ этого внизу?
   Сайкса такъ пугало то содроганіе, съ которымъ сторонились отъ него, что онъ попытался задобрить даже этого мальчика. Несчастный кивнулъ ему головой и выразилъ готовность обмѣняться съ нимъ рукопожатіемъ.
   -- Я уйду въ другую комнату, -- сказалъ подростокъ, отступая еще дальше.
   -- Чарли!-- сказалъ Сайксъ, выступая впередъ.-- Развѣ ты... развѣ ты не узнаешь меня?
   -- Не подходи ближе ко мнѣ!-- отвѣтилъ мальчикъ, отшатнувшись еще и глазами полными ужаса глядя на лицо разбойника.-- Чудовище!
   Убійца остановился, и они смотрѣли другъ на друга; но постепенно Сайксъ опустилъ глаза къ землѣ.
   -- Будьте вы всѣ три свидѣтелями, -- вскричалъ мальчикъ, потрясая стиснутымъ кулакомъ и разгорячаясь все болѣе и болѣе по мѣрѣ своихъ словъ:-- Будьте свидѣтелями: я не боюсь его! Когда придутъ за нимъ, я выдамъ ero!.. Я выдамъ! Я говорю вамъ это напередъ! Онъ можетъ убить меня, если захочетъ, или если посмѣетъ, но я выдамъ его, разъ я здѣсь! Я выдалъ бы его и тогда, если бы ему предстояло бытъ свареннымъ заживо. Убійца! Помогите! Если есть хотъ одинъ не трусъ среди васъ, то вы мнѣ поможете! Убійца! Помогите! Вяжите его!
   Съ этими криками, сопровождая ихъ нервной жестикуляціей, мальчикъ вдругъ бросился одинъ на сильнаго мужчину и благодаря энергіи отчаянія и внезапности нападенія заставилъ его тяжело грохнуться на полъ.
   Трое, созерцавшіе эту сцену, были ошеломлены. Они не вмѣшивались; убійца и подростокъ катались по полу, при чемъ послѣдній, не обращая вниманія на сыпавшіеся на него удары, все тѣснѣе и тѣснѣе охватывалъ руками грудь противника, не переставая изо всѣхъ силъ звать на помощь.
   Однако борьба была слишкомъ неравна, чтобы тянуться долго. Сайксъ придавилъ его къ полу и наступилъ ему колѣномъ на горло. Но въ это время Крэкитъ дернулъ его и съ испугомъ указалъ на окно. Внизу горѣли огни, слышались громкіе и настойчивые голоса и топотъ безчисленныхъ ногъ на ближайшемъ деревянномъ мосту. Какой то всадникъ, очевидно, спѣшилъ вмѣстѣ съ толпой. Раздавался звонъ копытъ, ударявшихъ о неровную мостовую. Огни все прибывали; гулъ отъ топота бѣгущихъ ногъ разрастался и становился все громче. Вотъ послышался громкій стукъ въ дверь; за нимъ послѣдовалъ хриплый ропотъ такого множества гнѣвныхъ голосовъ, передъ которымъ содрогнулся бы и самый отважный.
   -- Помогите!-- пронзительно закричалъ мальчикъ.-- Онъ здѣсь! Ломайте дверь!
   -- Именемъ короля!-- раздался повелительный крикъ, и опять толпа заревѣла, но еще громче.
   -- Выломайте дверь!-- крикнулъ подростокъ.-- Они не откроютъ вамъ добровольно! Направляйтесь прямо въ ту комнату, гдѣ горитъ огонь! Выломайте дверь!
   Едва онъ умолкъ, какъ частые и тяжелые удары посыпались на дверь и ставни нижняго этажа. Толпа разразилась громкимъ ура, впервые позволившимъ составить вѣрное представленіе о ея необъятныхъ размѣрахъ.
   -- Откройте дверь какого нибудь чулана, гдѣ я могъ бы запереть этого дьяволенка, -- яростно вскричалъ Сайксъ, бѣгая взадъ и впередъ и таская съ собой мальчика съ такой легкостью, какъ будто это былъ пустой мѣшокъ.-- Вотъ сюда! Скорѣе!
   Онъ швырнулъ его за дверь, потомъ закрѣпилъ засовъ и повернулъ ключъ.
   -- Входная дверь хорошо заперта?-- спросилъ онъ.
   -- На двухъ замкахъ и на цѣпи -- отвѣтилъ Крэкитъ, попрежнему пребывавшій, какъ и Кэкъ и Читлнигъ, въ состояній безпомощности и растерянности.
   -- А сама она прочна ли?
   -- Обита желѣзомъ.
   -- И ставни тоже?
   -- Да, и ставни.
   -- Будьте вы прокляты!-- крикнулъ злодѣй, распахнувъ окно и угрожая толпѣ.-- Бѣснуйтесь себѣ! Я еще васъ проведу!
   Изъ всѣхъ ужаснѣйшихъ криковъ, когда либо поражавшихъ ухо человѣка, ни одинъ не могъ бы сравниться съ ревомъ разъяренной толпы въ эту минуту. Нѣкоторые кричали стоявшимъ ближе, чтобы они подожгли домъ, другіе приказывали полисменамъ застрѣлить его. Ни одинъ среди нихъ не проявлялъ такого гнѣва, какъ всадникъ, который соскочивъ съ сѣдла и бросившись въ толпу, расталкивая ее, какъ водный потокъ, остановился подъ окномъ и закричалъ голосомъ, заглушившимъ всѣ остальные
   -- Двадцать гиней тому, кто принесетъ лѣстницу! Ближайшіе голоса подхватили этотъ возгласъ и сотни отозвались ему эхомъ. Одни требовали лѣстницъ, другіе кузнечныхъ молотовъ. Иные бѣгали взадъ и впередъ съ горящими факелами, отыскивая требуемое, и возвращались назадъ, снова подхватывая тотъ же возгласъ; иные надсаживали грудь, выкрикивая безсильныя проклятія; иные тѣснились впередъ съ упорствомъ безумцевъ и мѣшали тѣмъ, кто были у входа; иные, изъ наиболѣе смѣлыхъ, пытались, вскарабкаться по водосточной трубѣ и по разсѣлинамъ стѣны; и всѣ они колыхались внизу темной массой, подобно нивѣ, волнуемой грознымъ вѣтромъ, и отъ времени до времени соединялись въ оглушительномъ, яростномъ, общемъ ревѣ.
   -- Вода въ рѣкѣ, -- вскричалъ убійца, отступая въ глубину комнаты и не переставая смотрѣть на это море людскихъ лицъ:-- вода въ рѣкѣ стояла высоко, когда я пришелъ! Дайте мнѣ веревку, да подлиннѣе! Они всѣ столпились противъ фасада. Я могу спуститься въ Шальной Ровъ и убѣжать. Дайте мнѣ веревку, иначе я совершу еще три убійства и убью себя!
   Они охваченные паническимъ страхомъ, указали мѣсто, гдѣ лежали веревки; убійца поспѣшно выбравъ самую крѣпкую и длинную веревку и бросился на чердакъ дома.
   Всѣ окна въ задней стѣнѣ дома были давно уже задѣланы кирпичами, за исключеніемъ небольшого просвѣта въ той комнатѣ, гдѣ былъ запертъ мальчикъ, который не былъ въ состояніи выбраться черезъ него -- такъ онъ былъ узокъ. Но онъ все время кричалъ въ это отверстіе осаждавшимъ, чтобы они стерегли и заднюю часть дома, и благодаря этому, когда убійца появился на крышѣ дома, выбравшись черезъ дверь, открывавшуюся съ чердака прямо на кровлю, то громкіе возгласы возвѣстили объ этомъ тѣмъ, которые находились передъ фасадомъ, и они безпорядочнымъ потокомъ, тѣсня другъ друга, хлынули въ обходъ къ этой сторонѣ.
   Сайксъ крѣпко приперъ дверь доскою, которую онъ нарочно для этого захватилъ съ собою, чтобы было нелегко открыть ее изнутри, и, проползши по черепицамъ, посмотрѣлъ внизъ черезъ перила на краю крыши.
   Вода отлила и ровъ представлялъ собою лишь илистую ложбину.
   Толпа смолкла въ теченіе этихъ нѣсколькихъ минутъ, слѣдя за его движеніями и не зная, что онъ намѣренъ сдѣлать. Но лишь только они поняли его планъ и неудачу, то издали крикъ торжествующаго негодованія, громче прежнихъ. Этотъ крикъ затихалъ и снова разростался. Тѣ, кто были слишкомъ далеко, чтобы знать, чѣмъ онъ вызванъ, подхватывали возгласы, повторяя ихъ многократнымъ эхо. Казалось, что населеніе всего города покинуло свои дома, чтобы проклинать убійцу.
   Народъ все продолжалъ перебѣгать на эту сторону дома, все продолжалъ стремиться могучій неудержимый потокъ гнѣвныхъ лицъ, надъ которыми тамъ и сямъ пылалъ факелъ, освѣщая ихъ и показывая во всей ихъ ярости и страсти. Толпа проникла въ дома на противоположной сторонѣ канала; окна распахивались или срывались съ петель и въ каждомъ изъ нихъ появлялись лица; всѣ крыши были усѣяны людьми. Каждый мостикъ (ихъ было видно три) гнулся подъ тяжестью толпящагося народа. И потокъ продолжалъ прибывать, находя какой нибудь новый закоулокъ, новую разсѣлину, черезъ которую можно было бы крикнуть и хоть на мгновеніе увидѣть злодѣя.
   -- Теперь онъ не уйдетъ!-- вскричалъ кто-то на ближайшемъ мосту.-- Ура!
   Толпа торжествовала; люди кидали въ воздухъ свои шапки; и опять прокатился торжествующій ревъ.
   -- Я дамъ пятьдесятъ фунтовъ, -- выкрикивалъ старый джентльменъ, тоже стоявшій на мосту, -- тому, кто возьметъ его живымъ! Я буду стоять здѣсь, пока онъ не придетъ за полученіемъ награды.
   Снова зарокотала толпа. Стало переходить изъ устъ въ уста, что дверь подалась наконецъ и что тотъ человѣкъ, который первый потребовалъ лѣстницу, проникъ уже наверхъ. Какъ только это извѣстіе распространилось въ толпѣ, потокъ круто хлынулъ назадъ, и тѣ, которые тѣснились въ окнахъ, видя, что народъ съ мостовъ устремился назадъ, покинули свои мѣста и, выбѣжавъ на улицу, присоединились къ людскому потоку, безпорядочно ринувшемуся на свободныя мѣста; каждый старался оттолкнуть и опередить сосѣдей, задыхаясь отъ нетерпѣливаго желанія протискаться къ двери и взглянуть на преступника, когда его выведутъ полицейскіе. Страшные крики и вопли издавали тѣ, кого сдавили почти до потери дыханія или въ давкѣ повалили и топтали ногами. Узкіе проходы были совершенно загромождены. И въ эту минуту, когда одни стремились занять мѣсто снова передъ фасадомъ дома, а другіе тщетно силились выбраться изъ тѣсной давки, -- общее вниманіе на мгновеніе было отвлечено отъ убійцы, хотя желаніе всѣхъ, чтобы онъ былъ пойманъ, возросло, если могло еще возрости.
   Преступникъ, совершенно подавленный яростью толпы и невозможностью спасенія, пришелъ въ отчаяніе. Но подмѣтивъ эту неожиданную перемѣну въ настроеніи толпы столь же быстро, какъ она наступила, онъ вскочилъ, рѣшившись сдѣлать послѣднюю попытку сохранитъ свою жизнь, -- спуститься въ ровъ, рискуя захлебнуться въ тинѣ, и постараться ускользнуть прочь среди темноты и общей суматохи.
   Исполненный новой бодрости и энергіи и подстрекаемый шумомъ внутри дома, возвѣщавшимъ, что дѣйствительно преслѣдователи ворвались уже въ дверь, онъ уперся ногой о печную трубу, туго и крѣпко обвязалъ вокругъ нея одинъ конецъ веревки, а на другомъ сдѣлалъ прочную затяжную петлю. Дѣйствуя руками и зубами, онъ въ одну секунду исполнилъ все это. Онъ могъ по веревкѣ спуститься на такую высоту отъ земли, которая была бы немного меньше его собственнаго роста, а тогда перерѣзать канатъ ножомъ, который былъ у него уже наготовѣ, и упасть на землю.
   Въ тотъ самый моментъ, когда онъ накинулъ петлю себѣ на голову, чтобы затѣмъ опоясаться ею подъ мышками, и когда упомянутый только что старый джентльменъ, который крѣпко держался за перила моста, чтобы противостоять напору толпы и удержать свое мѣсто, убѣдительно предостерегалъ окружавшихъ его, что преступникъ собирается спуститься внизъ, -- въ этотъ самый моментъ убійца, оглянувшись назадъ, взмахнулъ руками и издалъ крикъ ужаса.
   -- Опять глаза!-- воскликнулъ онъ съ глухимъ воплемъ.
   Зашатавшись, какъ пораженный молніей, онъ потерялъ равновѣсіе и опрокинулся черезъ низкую ограду крыши. Петля осталась на его шеѣ. Она затянулась подъ его тяжестью туго, какъ тетива, и быстро, какъ пущенная тетивою стрѣла. Онъ упалъ съ высоты тридцати пяти футовъ; его туловище вдругъ встряхнулось, страшная агонія пробѣжала по всему тѣлу.
   Старая труба закачалась отъ толчка, но устояла. Убійца, безжизненный, качался противъ стѣны, а Чарли, оттолкнувъ въ сторону висящій трупъ, заслонившій его окошко, умолялъ придти поскорѣе и убрать его ради всего святого.
   Собака, которая до сихъ поръ гдѣ то пряталась, бѣгала теперь по краю крыши съ зловѣщимъ воемъ и, приготовившись къ прыжку, хотѣла вскочить на плечи мертваго. Но она промахнулась и упала въ ровъ, перевернувшись въ воздухѣ и ударившись головою о камень, который забрызгала своимъ мозгомъ.
  

LI. Глава, разъясняющая нѣсколько тайнъ и повѣствующая объ одномъ сватовствѣ, не сопровождавшемся упоминаніемъ ни о карманныхъ деньгахъ, ни о расходахъ "на булавки".

   Событіямъ, разсказаннымъ въ предыдущей главѣ, минуло только два дня, когда Оливеръ въ три часа пополудни очутился въ дорожной коляскѣ, быстро катившейся къ его родному городу. Мистриссъ Мэйли, Роза, мистриссъ Бедуинъ и добрый докторъ находились вмѣстѣ съ нимъ, а мистеръ Броунлоу ѣхалъ сзади въ почтовой каретѣ въ сопровожденіи какого то лица, имени котораго Оливеру не называли.
   Въ дорогѣ они мало говорили. Оливеръ переживалъ такое волненіе и чувство неизвѣстности, что не былъ въ состояніи привести въ порядокъ мысли и почти не могъ говорить, а его спутники повидимому не въ меньшей степени раздѣляли подобное же настроеніе. Мистеръ Броунлоу осторожно познакомилъ его и обѣихъ дамъ съ сущностью добытыхъ отъ Монкса признаній; но хотя они знали, что цѣлью настоящей поѣздки является завершеніе столь хорошо начатаго дѣла, однако, все было окутано еще въ достаточной степени сомнѣніями и таинственностью, чтобы заставлять ихъ переживать минуты самой напряженной неизвѣстности.
   Тотъ же заботливый другъ, при содѣйствіи мистера Лосберна, предусмотрительно закрылъ всѣ пути, посредствомъ которыхъ они могли бы узнать о недавнихъ ужасныхъ происшествіяхъ. "Само собою разумѣется", говорилъ онъ, -- "имъ придется вскорѣ обо всемъ этомъ услышать, но это можетъ случиться въ болѣе удобное время, теперь же это было бы хуже всего".
   Итакъ они ѣхали молча; каждый размышлялъ о томъ, изъ за чего они всѣ теперь собрались вмѣстѣ и никто не былъ расположенъ высказывать мысли, которыя всѣхъ ихъ поглощали.
   Но если Оливеръ, среди такого настроенія, оставался безмолвнымъ, пока они ѣхали къ мѣсту его рожденія по незнакомой ему дорогѣ, то какой потокъ воспоминаній воскресилъ передъ нимъ былое, и какимъ разнообразіемъ проснувшихся чувствъ заволновалась его грудь, когда карета свернула по тому пути, гдѣ онъ шелъ когда то пѣшкомъ -- бѣдный, бездомный маленькій бродяга, не имѣвшій ни друга, чтобы искать помощи, ни крова, чтобы пріютиться.
   -- Смотрите, вонъ тамъ, тамъ!-- вскричалъ Оливеръ, съ живостью схватывая Розу за руку и указывая въ окно кареты.-- Черезъ этотъ самый заборъ я тогда перелѣзъ; вотъ позади этихъ плетней я шелъ, крадучись, изъ боязни, что меня догонятъ и вернутъ назадъ! А вотъ полевая тропинка, ведущая къ тому старому дому, гдѣ я былъ маленькимъ ребенкомъ! Ахъ, Дикъ, Дикъ, мой дорогой дружокъ, если бы мнѣ только повидать тебя теперь!
   -- Ты скоро увидишь его, -- сказала Роза.-- Ты разскажешь ему, какъ ты счастливъ, и какой ты сталъ богатый, и что среди всего своего счастья ты ни о чемъ такъ не мечталъ, какъ о томъ, чтобы пріѣхать сюда и сдѣлать его тоже счастливымъ.
   -- Да, да... И мы... мы увеземъ его отсюда, и онъ будетъ жить хорошо и будетъ учиться, и пошлемъ его въ какое нибудь тихое дачное мѣсто, гдѣ онъ сдѣлается крѣпкимъ и здоровымъ, -- да?
   Роза кивнула головой, потому что не могла говорить, -- такъ растрогали ее слезы, стоявшія въ глазахъ мальчика.
   -- Вы будете заботливы и добры къ нему, потому что вы и ко всѣмъ относитесь такъ, -- сказалъ Оливеръ.-- Я знаю, вы будете плакать, когда онъ станетъ разсказывать про себя. Но ничего, ничего... Все пройдетъ и вы опять будете улыбаться -- я знаю и это -- при мысли о начавшейся съ нимъ перемѣнѣ; такъ было и со мной. Онъ сказалъ мнѣ: "благослови тебя Богъ", когда я рѣшилъ бѣжать, -- вскричалъ Оливеръ въ порывѣ умиленія;-- а теперь я ему скажу: "благослови тебя Богъ" и докажу ему, какъ люблю я его за это!
   Когда они подъѣхали къ городу и наконецъ начались его узкія улицы, то стоило уже немалаго труда удерживать мальчика въ предѣлахъ благоразумія. Вотъ лавка Сауэрберри, такая же какъ была всегда, только поменьше и не такая внушительная съ виду, какой она ему помнилась; вотъ цѣлый рядъ хорошо знакомыхъ лавокъ и домовъ, съ которыми у него почти со всѣми было связано воспоминаніе о какомъ либо маленькомъ происшествіи; вотъ у двери трактира стоитъ телѣга Гемфильда, та самая телѣга, которая была у него и тогда; вотъ работный домъ, тюрьма его дѣтскихъ дней, хмуритъ свои мрачныя окна; вотъ у входа стоитъ тотъ же худощавый привратникъ, при видѣ котораго Оливеръ невольно отпрянулъ назадъ и самъ же засмѣялся надъ своей глупою робостью, а затѣмъ заплакалъ и засмѣялся снова. Въ дверяхъ и окнахъ виднѣются хорошо ему извѣстныя лица; почти все осталось такимъ, словно онъ покинулъ эти мѣста только вчера и вся его недавняя жизнь была лишь счастливымъ сномъ.
   Но нѣтъ, она была полной, правдивой, радостной дѣйствительностью. Они подъѣхали къ подъѣзду главной гостинницы, на которую Оливеръ смотрѣлъ съ благоговѣніемъ, считая ее великолѣпнымъ дворцомъ, но которая теперь нѣсколько утратила свои размѣры и величіе, и тутъ ихъ встрѣтилъ мистеръ Гримвигъ, поцѣловавшій и молодую леди, и старую, когда онѣ выходили изъ кареты, и имѣвшій такой видъ, какъ будто онъ всѣмъ приходится дѣдушкой, -- улыбавшійся, любезный и не выражавшій готовности съѣсть свою голову ни одного раза, даже когда онъ заспорилъ съ старымъ почтальономъ о томъ, какая дорога до Лондона кратчайшая, и утверждалъ, что онъ знаетъ это лучше, хотя только одинъ разъ совершилъ этотъ путь, да и то крѣпко спалъ. Обѣдъ уже былъ приготовленъ, и комнаты, оказалось, ждали ихъ пріѣзда; все было устроено словно по волшебству.
   Несмотря на это, когда закончилась суетня перваго получаса, опять возобладали сдержанность и молчаніе, налагавшія печать на ихъ поѣздку. За обѣдомъ мистеръ Броунлоу не присоединился съ нимъ, но оставался въ отдѣльной комнатѣ. Оба другіе джентльмена торопливо приходили и исчезали съ озабоченными лицами, а въ теченіе короткихъ минутъ, пока присутствовали, разговаривали другъ съ другомъ въ сторонѣ. Одинъ разъ вызвали мистриссъ Мэйли и она, пробывъ въ отсутствіи около часу, вернулась съ опухшими и заплаканными глазами. Все это заставляло Розу и Оливера, которые оставались непосвященными въ новые секреты, быть въ нервномъ и тревожномъ настроеніи. Они молча сидѣли и не понимали происходившаго; если изрѣдка они и обмѣнивались нѣсколькими словами, то говорили шепотомъ, словно боясь слышать даже звукъ собственнаго голоса.
   Наконецъ, когда настало девять часовъ и они начали думать, что въ этотъ вечеръ имъ уже не придется ничего услышать, въ комнату вошли мистеръ Лосбернъ и мистеръ Гримвигъ, а за ними мистеръ Броунлоу въ сопровожденіи человѣка, при видѣ котораго Оливеръ едва не вскрикнулъ отъ удивленія. Ему сказали, что онъ увидитъ своего брата, а это былъ тотъ самый человѣкъ, котораго онъ повстрѣчалъ въ городкѣ и который вмѣстѣ съ Феджиномъ смотрѣлъ въ окно его комнатки. Монксъ кинулъ на удивленнаго мальчика взглядъ ненависти, которую и теперь не могъ скрыть, и сѣлъ вблизи двери. Мистеръ Броунлоу, у котораго въ рукахъ были какія то бумаги, подошелъ къ столику, гдѣ сидѣли Роза и Оливеръ.
   -- Это мучительная задача, -- сказалъ онъ;-- но заключающіяся здѣсь объясненія, которыя были подписаны въ Лондонѣ при нѣсколькихъ свидѣтеляхъ, должны бытъ сейчасъ повторены въ существенныхъ чертахъ. Я радъ былъ бы избавить васъ отъ униженія, но какъ надо слышать это изъ вашихъ собственныхъ устъ, прежде чѣмъ мы разстанемся, и вы знаете почему.
   -- Продолжайте, -- сказалъ человѣкъ, къ которому были обращены эти слова, и отвернулся.-- Скорѣе. Мнѣ думается, я сдѣлалъ почти все. Не задерживайте меня здѣсь.
   -- Этотъ мальчикъ, -- сказалъ мистеръ Броунлоу, привлекая Оливера къ себѣ и положивъ руку ему на голову:-- приходится вамъ единокровнымъ братомъ; онъ сынъ вашего отца, моего дорогого друга, Эдвина Лифорда, и бѣдной молодой Агнесы Флемингъ, которая умерла при его рожденіи.
   -- Да, -- сказалъ Монксъ, насупившись на трепетавшаго мальчика, быстрое біеніе сердца котораго онъ могъ слышать:-- это ихъ незаконный выродокъ.
   -- Ваше выраженіе, -- строго произнесъ мистеръ Броунлоу:-- является упрекомъ по адресу тѣхъ, которые давно ушли туда, куда не простираются сужденія здѣшняго міра. Довольно объ этомъ.-- Онъ родился въ этомъ городѣ?
   -- Въ работномъ домѣ этого города, -- прозвучалъ угрюмый отвѣтъ.-- У васъ тамъ есть вся эта исторія, -- и Монксъ съ нетерпѣніемъ указалъ на бумаги.
   -- Но мнѣ необходимо, чтобы она была также и здѣсь, -- сказалъ мистеръ Броунлоу, обведя взоромъ присутствовавшихъ.
   -- Ну, такъ слушайте же!-- Когда его отецъ заболѣлъ въ Римѣ, то къ нему пріѣхала его жена, съ которой онъ давно уже разошелся; она прибыла изъ Парижа и взяла съ собой меня. Должно быть, она хотѣла подсчитать его состояніе, потому что она не особенно любила его, ни онъ ее. Онъ не зналъ о нашемъ присутствіи; сознаніе уже покинуло его, но онъ дожилъ еще до слѣдующаго дня и умеръ. Среди бумагъ въ его столѣ были двѣ, помѣченныя первымъ днемъ его болѣзни и направленныя къ вамъ, -- тутъ Монксъ обратился къ мистеру Броунлоу.-- Онѣ были снабжены короткой запиской къ вамъ и помѣткой на пакетѣ, что онъ долженъ быть отправленъ по адресу только послѣ его смерти. Одна изъ этихъ бумагъ была письмо къ этой дѣвицѣ, Агнесѣ, другая -- завѣщаніе.
   -- Что вы скажете о письмѣ?-- спросилъ мистеръ Броунлоу.
   -- О письмѣ? То былъ листъ бумаги, весь въ помаркахъ, и полный покаянныхъ признаній и молитвъ о томъ, чтобы Богъ поддержалъ ее. Онъ нагородилъ дѣвушкѣ сказку, будто какая то тайна -- которой рано или поздно суждено разъясниться -- препятствуетъ ему жениться на ней сразу же; и она продолжала терпѣливо вѣрить ему, и повѣрила ему наконецъ настолько, что потеряла то, что никто уже не могъ ей вернуть. Въ это время ей оставалось нѣсколько мѣсяцевъ до родовъ. Онъ говорилъ ей все, что собирался сдѣлать для покрытія ея позора, если останется живъ, а въ случаѣ своей смерти просилъ ее не проклинать его память и не думать, что послѣдствія ихъ грѣха падутъ на ней или на ребенка, потому что вся вина лежитъ на немъ. Онъ напоминалъ ей о томъ днѣ, когда далъ ей маленькій медальонъ и кольцо, на которомъ было вырѣзано ея имя и оставлено пустое мѣсто для его имени, которое онъ надѣялся передать ей, и умолялъ ее хранить это и носить у своего сердца, какъ раньше, и продолжалъ этотъ бредъ все тѣми же словами по нѣскольку разъ, какъ будто у него уже затуманенъ былъ умъ. Я думаю, такъ оно и было.
   -- А завѣщаніе?-- сказалъ мистеръ Броунлоу, -- взглянувъ на Оливера, изъ глазъ котораго ручьемъ текли слезы. Монксъ молчалъ.
   -- Завѣщаніе, -- заговорилъ вмѣсто него мистеръ Броунлоу, -- было написано въ томъ же самомъ духѣ. Онъ говорилъ о бѣдствіяхъ, которыя принужденъ былъ вытерпѣть, благодаря женѣ, о непокорномъ нравѣ, порочности, злобѣ и раннемъ развитіи дурныхъ склонностей въ васъ, его единственномъ сынѣ, который былъ пріученъ ненавидѣть его. Онъ отказалъ вамъ и вашей матери по восемьсотъ фунтовъ годового дохода. Главную часть своего состоянія онъ раздѣлилъ на двѣ равныя половины -- одну для Агнесы Флемингъ, а другую для ребенка, въ случаѣ если онъ родится живымъ и доживетъ до совершеннолѣтія. Если бы родилась дѣвочка, то она получила бы свою долю безусловно, но если мальчикъ, то онъ могъ вступить въ права наслѣдства только при томъ условіи, что не запятнаетъ своего имени, въ періодъ несовершеннолѣтія, какимъ либо поступкомъ, который открыто являлся бы проявленіемъ низости, подлости, безчестія или лживости. Онъ говорилъ, что дѣлаетъ это для того, чтобы подчеркнуть свои довѣріе къ матери и свое убѣжденіе -- ставшее еще болѣе сильнымъ въ виду близкой смерти -- что ребенокъ унаслѣдуетъ ея кроткое сердце и благородную душу. Если бы это ожиданіе не осуществилось, то деньги перешли бы къ вамъ, потому что только въ томъ случаѣ -- не раньше -- когда оба сына окажутся равными, согласится признать, что вамъ принадлежитъ первенство въ притязаніяхъ на его состояніе, вамъ, который не имѣлъ притязаній на его сердце, но съ самаго дѣтства отталкивалъ его съ чувствомъ холода и непріязни.
   -- Моя мать, -- заговорилъ Монксъ болѣе громкимъ голосомъ, -- сдѣлала то, что сдѣлала бы каждая женщина. Она сожгла завѣщаніе. Письмо не было отправлено по назначенію, но его вмѣстѣ съ другими доказательствами она сохраняла на тотъ случай, если Флеминги сдѣлаютъ попытку отречься отъ своего позора. Отецъ дѣвушки узналъ отъ нея правду со всѣми преувеличеніями, какія могла придумать ея ненависть. Я люблю теперь мать за это. Угнетенный стыдомъ и позоромъ, онъ съ дочерьми уѣхалъ въ глухую часть Валлиса и перемѣнилъ даже имя, чтобы друзья не могли открыть его мѣстопребыванія. Тамъ онъ вскорѣ былъ найденъ мертвымъ въ своей постели. Дѣвушка скрылась изъ дома за нѣсколько недѣль передъ тѣмъ. Онъ разыскивалъ ее, обойдя пѣшкомъ всѣ сосѣдніе города и села; и въ ту самую ночь, когда онъ вернулся домой, убѣдившись, что она покончила съ собой, чтобы похоронить свой и его позоръ, надорвалось его старое сердце.
   Наступило короткое молчаніе, пока мистеръ Броунлоу не взялся опять за нить разсказа.
   -- Черезъ нѣсколько лѣтъ послѣ этого, -- началъ онъ:-- мать этого человѣка -- Эдуарда Лифорда -- пришла ко мнѣ. Сынъ бросилъ ее, когда ему было лишь восемнадцать лѣтъ, отобралъ у нея драгоцѣнности и деньги, началъ кутить, играть, мошенничать и уѣхалъ въ Лондонъ, гдѣ въ теченіи двухъ лѣтъ поддерживалъ сношенія съ самыми низменными отбросами общества. Ее изнуряла мучительная и неизлечимая болѣзнь, и она хотѣла вернуть сына къ себѣ, прежде чѣмъ умретъ. Пришлось прибѣгнуть къ разспросамъ и тщательнымъ розыскамъ, которые долго не приводили ни къ чему, но наконецъ увѣнчались успѣхомъ, и онъ поѣхалъ съ нею опять во Францію.
   -- Тамъ она умерла, -- сказалъ Монксъ:-- послѣ продолжительной болѣзни, и на смертномъ ложѣ завѣщала мнѣ всѣ эти тайны вмѣстѣ съ неугасимой и вѣчной ненавистью ко всѣмъ тѣмъ, кого онѣ затрагивали, хотя этого она могла и не дѣлать, потому что я и такъ унаслѣдовалъ ея чувства. Она не вѣрила, что дѣвушка наложила на себя руки и тѣмъ самымъ убила и ребенка, но была почему то убѣждена, что родился ребенокъ мужского пола, и что ребенокъ этотъ живъ. Я поклялся ей, что затравлю его, если когда либо онъ встрѣтится на моемъ пути, что не дамъ ему ни минуты покоя, что буду преслѣдовать его съ самой злобной и неуклонной жестокостью, что вымещу на немъ всю ненависть, которую такъ глубоко чувствую, что насмѣюсь надъ дутымъ хвастовствомъ завѣщанія, дотащивъ его, если удастся, до висѣлицы. Она оказалась права. Онъ наконецъ повстрѣчался на моей дорогѣ. Начало было удачно, и если бы не болтливая шлюха, то я кончилъ бы не хуже, чѣмъ началъ.
   Негодяй крѣпко стиснулъ руки и бормоталъ проклятія въ приступѣ безсильной злобы, а мистеръ Броунлоу обратился къ испуганнымъ слушателямъ и объяснилъ, что еврей, давнишній сообщникъ и довѣренное лицо этого человѣка, долженъ былъ получить большую награду за то, чтобы поймать Оливера въ западню, и часть этой суммы подлежала возвращенію, въ случаѣ если Оливеръ опять очутится на свободѣ; разногласіе въ этомъ вопросѣ и заставило ихъ посѣтить коттеджъ съ цѣлью убѣдиться, дѣйствительно ли взятый мистриссъ Мэйли мальчикъ -- Оливеръ.
   -- Медальонъ и кольцо?-- сказалъ мистеръ Броунлоу, поворачиваясь къ Монксу.
   -- Я купилъ ихъ у того человѣка и его жены, о которыхъ я вамъ говорилъ; она украла ихъ у сидѣлки, а та обокрала трупъ, -- отвѣтилъ Монксъ, не подымая глазъ.-- Вы знаете, гдѣ теперь эти вещи.
   Мистеръ Броунлоу слегка кивнулъ мистеру Гримвигу и тотъ, быстро исчезнувъ, вскорѣ возвратился, втолкнувъ въ комнату мистриссъ Бембль и таща за собою ея упиравшагося супруга.
   -- Неужели глаза не обманываютъ меня!-- вскричалъ мистеръ Бембль съ плохо поддѣланнымъ восторгомъ.-- Дѣйствительно ли это маленькій Оливеръ? Ахъ, Оливеръ, если бы ты зналъ, какъ я соскучился безъ тебя...
   -- Замолчи, дуракъ, -- буркнула мистриссъ Бембль.
   -- Это голосъ сердца, голосъ сердца, дорогая мистриссъ Бембль, -- оправдывался надзиратель работнаго дома.-- Развѣ я не могу быть растроганнымъ, -- я, который воспиталъ его на приходскихъ началахъ, -- видя его окруженнымъ леди и джентльменами самой пріятной наружности? Я всегда любилъ этого мальчика, какъ будто онъ былъ мой... мой... мой дѣдушка, -- продолжалъ мистеръ Бембль, подыскавъ наконецъ подходящее сравненіе. Мастеръ Оливеръ, мой славный Оливеръ, помнишь ли ты милаго джентльмена въ бѣломъ жилетѣ? Увы! онъ отправился на небо, на прошлой недѣлѣ, въ дубовомъ гробу, Оливеръ, съ посеребренными ручками!
   -- Довольно, сэръ, -- сухо произнесъ мистеръ Гримвигъ;-- остановите изліяніе своихъ чувствъ.
   -- Постараюсь, сэръ, -- отвѣтилъ мистеръ Беыбль.-- Какъ вы поживаете, сэръ? Я надѣюсь, что вы пребываете въ добромъ здоровьѣ?
   Послѣднее привѣтствіе было адресовано мистеру Броунлоу, который подступилъ ближе къ почтенной парочкѣ. Онъ спросилъ, указывая на Монкса:
   -- Знаете вы этого человѣка?
   -- Нѣтъ, -- рѣшительно отвѣтила мистриссъ Бембль.
   -- Можетъ быть и вы не знаете?-- освѣдомился мистеръ Броунлоу, обращаясь къ ея супругу.
   -- Я ни разу не видѣлъ его въ своей жизни, -- сказалъ мистеръ Бембль.
   -- И вѣроятно ничего ему не продавали?
   -- Нѣтъ, -- отвѣтила мистриссъ Бембль.
   -- У васъ, вѣроятно, никогда не было золотого медальона и кольца?-- продолжалъ мистеръ Броунлоу.
   -- Конечно, нѣтъ, -- отвѣтила надзирательница.-- Къ чему насъ привели сюда выслушивать подобныя нелѣпости?
   Опять мистеръ Броунлоу кивнулъ мистеру Гримвигу, который и на этотъ разъ проворно удалился, но вернулся не съ дородной супружеской четой, а ввелъ двухъ параличныхъ старухъ, которыя шли, шатаясь и едва держась на ногахъ.
   -- Вы заперли дверь въ тотъ вечеръ, когда помирала старая Салли, -- сказала та, которая шла впереди, и подняла скорченную руку.-- Но вы не могли заглушить слова или заткнуть щели.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ, -- подтвердила вторая, осматриваясь вокругъ и жуя беззубою челюстью.-- Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ.
   -- Мы слышали, какъ она старалась разсказать вамъ про свой поступокъ, и видѣли, какъ вы взяли изъ ея руки бумагу; мы подсмотрѣли также, какъ на другой день вы ходили въ ломбардъ.
   -- Да, -- добавила вторая.-- И оказалось, что то былъ медальонъ и золотое кольцо. Мы разузнали это, мы видѣли, какъ вамъ выдали эти вещи. Мы были тамъ, мы были тамъ.
   -- Это еще не все, что намъ извѣстно, -- продолжала первая старуха.-- Она часто говаривала намъ, что молодая мать ей разсказала, какъ она предчувствовала, что ей недолго осталось жить, и какъ она, когда ее подобрали больную, шла къ могилѣ отца ребенка, чтобы тамъ умереть.
   -- Не хотите ли повидать самого закладчика?-- спросилъ мистеръ Гримвигъ, двинувшись къ двери.
   -- Нѣтъ, -- отвѣтила женщина.-- Если онъ, -- тутъ она указала на Монкса:-- оказался такимъ трусомъ, что сознался, какъ это теперь для меня очевидно, и если вы переспросили всѣхъ вѣдьмъ, пока не нашли нужныхъ вамъ, то мнѣ не остается ничего прибавить. Я продала вещи, и онѣ находятся тамъ, откуда вы ихъ больше не достанете. Что же дальше?
   -- Ничего, -- отвѣтилъ мистеръ Броунлоу, -- кромѣ того, что намъ остается предупредить дальнѣйшее занятіе вами обоими должностей, сопряженныхъ съ общественнымъ довѣріемъ. Можете уходить.
   -- Я надѣюсь, -- сказалъ мистеръ Бембль, оглядываясь съ большимъ уныніемъ, когда мистеръ Гримвигъ увелъ обѣихъ старухъ, -- я надѣюсь, что эта несчастливая маленькая случайность не послужитъ причиною моего устраненія отъ приходской должности?
   -- Конечно, послужитъ, -- отвѣтилъ мистеръ Броунлоу.-- Я совѣтую вамъ привыкнуть къ этой мысли и вдобавокъ радоваться, что вы такъ дешево отдѣлались.
   -- Но это все изъ за жены. Она рѣшила это сдѣлать, -- оправдывался мистеръ Бембль предварительно осмотрѣвшійся, чтобы убѣдиться въ отсутствіи супруги.
   -- Это не извиненіе, -- возразилъ мистеръ Броунлоу.-- Вы присутствовали, когда эти вещицы были преданы уничтоженію, и къ тому же, съ точки зрѣнія закона, вы являетесь наиболѣе виновнымъ изъ двухъ, такъ какъ законъ предполагаетъ, что ваша жена дѣйствуетъ по вашимъ указаніямъ.
   -- Если законъ предполагаетъ это, -- сказалъ мистеръ Бембль выразительно сжимая шляпу обѣими руками, -- то законъ -- оселъ, идіотъ! Если такова точка зрѣнія закона, то законъ -- холостякъ; и вотъ мое злѣйшее пожеланіе закону -- пусть онъ но опыту узнаетъ, гдѣ правда, -- по опыту!
   Произнеся послѣднія слова съ большимъ удареніемъ, мистеръ Бембль туго надвинулъ на голову свою шляпу и, засунувъ руки въ карманы, послѣдовалъ внизъ за своей супружницей.
   -- Молодая леди, -- обратился мистеръ Броунлоу къ Розѣ:-- дайте мнѣ руку. Не пугайтесь:-- ничего нѣтъ для васъ страшнаго въ тѣхъ немногихъ словахъ, которыя осталось еще выслушать.
   -- Если они... я не знаю, какимъ образомъ это могло бы случиться, -- но если они имѣютъ... какое либо отношеніе ко мнѣ, -- сказала Роза, -- то позвольте мнѣ выслушать ихъ въ другое время Я теперь не нахожу въ себѣ достаточной бодрости.
   -- Нѣтъ, -- возразилъ старый джентльменъ, беря ее подъ руку, -- я увѣренъ, что у васъ больше силъ, чѣмъ вы думаете. Знаете вы эту молодую дѣвушку, сэръ?
   -- Да, -- отвѣтилъ Монксъ.
   -- Я никогда васъ раньше не видѣла, -- слабымъ голосомъ произнесла Роза
   -- Я видѣлъ васъ часто, -- возразилъ Монксъ.
   -- У отца несчастной Агнесы были двѣ дочери, -- сказалъ мистеръ Броунлоу.-- Какая судьба постигла другую, которая тогда была еще ребенкомъ?
   -- Дѣвочка, -- отвѣтилъ Монксъ:-- когда ея отецъ умеръ въ незнакомомъ мѣстѣ, подъ вымышленнымъ именемъ, не оставивъ ни письма, ни книги, ни клочка бумаги, которые могли бы послужить хоть малѣйшимъ указаніемъ для разыскивавшихъ его друзей или родственниковъ -- дѣвочка была взята бѣдными поселянами, которые воспитали ее, какъ свою.
   -- Дальше, -- сказалъ мистеръ Броунлоу, знакомъ подзывая мистриссъ Мэйли:-- дальше!
   -- Вы не могли найти мѣстожительства этихъ людей, -- продолжалъ Монксъ.-- Но гдѣ дружба оказывается безсильной, тамъ ненависть часто пробиваетъ себѣ дорогу. Моя мать нашла ихъ послѣ года тщательныхъ поисковъ, и добралась до дѣвочки.
   -- Взяла ли она ее къ себѣ?
   -- Нѣтъ. То были очень бѣдные люди и ихъ человѣколюбіе начинало ослабѣвать; но крайней мѣрѣ, это можно было сказать про мужа. Поэтому она оставила ребенка при нихъ, оставила небольшую сумму денегъ, которыхъ не могло хватитъ надолго, и обѣщала прислать еще, но, конечно, вовсе не собиралась сдѣлать это. Ихъ недовольство судьбой и бѣдность могли служить ручательствомъ за то, что дѣвочка будетъ несчастна, но моя мать не сочла этого достаточнымъ и разсказала имъ съ нужными прикрасами исторію позора ея сестры, совѣтовала имъ быть съ нею построже, потому что она изъ дурной семьи, и убѣдила ихъ, что она незаконнорожденная и рано или поздно собьется съ пути. Обстоятельства соотвѣтствовали ея разсказу, они ей повѣрили и дѣвочка начала влачить существованіе достаточно жалкое, чтобы удовлетворить даже насъ. Но однажды какая то дама, вдова, жившая тогда въ Честерѣ, случайно увидѣла дѣвочку, сжалилась надъ ней и взяла къ себѣ. Вѣроятно противъ насъ дѣйствовало какое то проклятое волшебство, такъ какъ, несмотря на всѣ наши усилія, дѣвочка осталась въ домѣ этой дамы и была счастлива. Я потерялъ ее изъ виду два или три года тому назадъ и послѣ того увидѣлъ ее только за нѣсколько мѣсяцевъ до настоящаго дня.
   -- Видите вы ее сейчасъ?
   -- Да. Она опирается о вашу руку.
   -- И ты все попрежнему моя племянница!-- вскричала мистриссъ Мэйли, обнимая близкую къ обмороку дѣвушку:-- попрежнему мое дорогое дитя! Я ни за какія сокровища въ мірѣ не согласилась бы разстаться съ тобой теперь. Моя кроткая подруга, моя дорогая дѣвочка!
   -- Мой единственный другъ!-- воскликнула Роза, прильнувъ къ ней.-- Добрѣйшій безцѣнный другъ. Сердце мое готово разорваться на части. Я не въ силахъ перенести все это.
   -- Ты перенесла гораздо больше и все таки оставалась самымъ прекраснымъ и нѣжнымъ существомъ, когда либо озарявшимъ счастьемъ всѣхъ окружающихъ, -- сказала мистриссъ Мэйли, съ любовью прижимая ее къ сердцу.-- Но взгляни, дорогая, кто это ждетъ, чтобы обнять тебя, бѣдное дитя! Посмотри, посмотри, голубушка!
   -- Только не тетя!-- вскричалъ Оливеръ, бросаясь ей въ объятія.-- Я никогда не буду звать ее тетей, но сестрой, моей дорогой сестрой, которую мое сердце почему то съ самаго начала полюбило такъ горячо! Роза, дорогая, милая Роза!
   Да будутъ священны тѣ слезы и тѣ отрывки словъ, которыми сопровождалось это тѣсное и долгое объятіе сиротъ. Въ теченіи этой одной минуты были найдены и снова потеряны отецъ, сестра и мать. Слезы радости и скорби смѣшались вмѣстѣ, но то не были горькія слезы, потому что и сама скорбь выплывала такъ нѣжно и была смягчена такими кроткими и дорогими воспоминаніями, что преобразилась въ какую то торжественную отраду и потеряла всѣ черты страданія.
   Долго, долго они сидѣли вдвоемъ. Легкій стукъ въ дверь возвѣстилъ, что что то пришелъ. Оливеръ отворилъ, выскользнулъ изъ комнаты и далъ мѣсто Гарри Мэйли.
   -- Я знаю все, -- сказалъ онъ, садясь рядомъ съ прекрасной дѣвушкой.-- Дорогая Роза, я знаю все.
   -- Я не случайно здѣсь, -- продолжалъ онъ послѣ продолжительнаго молчанія, -- и услышалъ я это не сегодня вечеромъ. Я узналъ это вчера, только вчера. Догадываетесь ли вы, что пришелъ напомнитъ вамъ объ одномъ обѣщаніи?
   -- Погодите, -- сказала Роза.-- Вы все знаете?
   -- Все. Вы позволили мнѣ въ теченіи года вернуться къ предмету нашего послѣдняго разговора.
   -- Да.
   -- Не для того, чтобы склонять васъ къ измѣненію рѣшенія, но чтобы услышать отъ васъ его повтореніе, если вы останетесь при своемъ. Я обѣщалъ положить къ вашимъ ногамъ то общественное положеніе или состояніе, которымъ буду обладать и если бы вы все таки настаивали на своемъ первомъ рѣшеніи то я обязался въ этомъ случаѣ ни словомъ, ни поступкомъ не пытаться разубѣдить васъ.
   -- Тѣ же самыя соображенія, которыя были у меня тогда руководятъ мною и теперь, -- твердо сказала Роза.-- Если я когда либо сознавала свой ясный и опредѣленный долгъ передъ тою которая своей добротой спасла меня отъ нищенства и страданій то когда же, какъ не сегодня, должна я его чувствовалъ съ особенной силой? Это тяжелая жертва, но я горжусь ею; это мученіе, но мое сердце перенесетъ его.
   -- Но разоблаченія сегодняшняго вечера...-- началъ Гарри.
   -- Разоблаченія сегодняшняго вечера, -- мягко прервала его Роза:-- ничѣмъ не измѣнили моего положенія по отношенію къ вамъ.
   -- Вы ожесточаете свое сердце противъ меня, -- замѣтилъ онъ.
   -- Ахъ, Гарри, Гарри! -- сказала дѣвушка, разразившись слезами:-- я хотѣла бы, чтобы это было для меня возможно. Я избавила бы себя отъ страданій.
   -- Но тогда зачѣмъ ихъ призывать на себя?-- сказалъ Гарри и взялъ ее за руку.-- Подумайте, дорогая Роза, подумайте о томъ, что вы услышали сегодня вечеромъ!
   -- А что же я услышала? Что?-- воскликнула Роза.-- Что сознаніе своего глубокаго безчестія такъ подѣйствовало на моего отца, что онъ укрылся отъ людей... Ну, довольно, Гарри, довольно намъ говорить объ этомъ.
   -- Подождите, подождите, -- сказалъ молодой человѣкъ, удерживая ее, когда она хотѣла встать.-- Мои надежды, виды на будущее, чувства, всѣ мои жизненные помыслы, кромѣ любви къ вамъ, совершенно измѣнились. Теперь я не предлагаю вамъ блистанья среди шумной толпы, сліянія съ тѣмъ міромъ злобы и клеветы, гдѣ добродѣтельно стыдятся всего, кромѣ настоящаго безчестія и позора; я предлагаю вамъ родной уголокъ и сердце -- да, дорогая Роза, это все, все, что я могу вамъ предложить.
   -- Какъ мнѣ понять васъ?-- съ трепетомъ произнесла она.
   -- Я хочу только сказать, что когда я въ послѣдній разъ разстался съ вами, то я уѣхалъ съ твердымъ намѣреніемъ устранить всѣ мнимыя преграды между вами и мною. Я рѣшилъ, что если мой міръ не можетъ быть вашимъ, то вашъ будетъ моимъ, и что никакіе знатные гордецы не будутъ задирать носа передъ вами, потому что я отъ нихъ отвернусь. Я это сдѣлалъ. Тѣ, кто отшатнулись изъ за этого отъ меня, отшатнулись въ то же время и отъ васъ и доказали, насколько вы были правы. Покровители и власть имущіе, вліятельные родственники и сановники, которые прежде встрѣчали меня улыбками, теперь смотрятъ на меня съ холодностью, Но зато улыбаются поля и манятъ вѣтвями деревья въ одномъ изъ самыхъ процвѣтающихъ графствъ Англіи; и близъ деревенской церкви -- моей, Роза, моей церкви!-- стоитъ сельскій домъ, которымъ, если вы согласитесь, я буду гордиться въ тысячу разъ больше, чѣмъ всѣми тѣми надеждами, отъ которыхъ я отрекся. Вотъ мое теперешнее положеніе въ обществѣ, и я кладу его къ вашимъ ногамъ!

-----

   -- Довольно скучная штука ждать влюбленныхъ къ ужину!-- сказалъ мистеръ Гримвигъ, просыпаясь и снимая носовой платокъ, которымъ была покрыта его голова.
   По правдѣ сказать, ужинъ дѣйствительно запоздалъ на крайне незаконный срокъ. Ни мистриссъ Мэйли, ни Гарри, ни Роза -- они вошли въ столовую одновременно -- не могли привести ничего въ оправданіе задержки.
   -- Я серьезно подумывалъ, что нынче мнѣ придется съѣсть свою голову, -- сказалъ мистеръ Гримвигъ:-- потому что терялъ уже надежду на какое нибудь иное кушанье. Если вы позволите, то я возьму на себя смѣлость поздравить невѣсту.
   Мистеръ Гримвигъ, не теряя времени, скрѣпилъ это привѣтствіе, поцѣловавъ вспыхнувшую дѣвушку, и его заразительному примѣру послѣдовали докторъ и мистеръ Броунлоу; нѣкоторые утверждаютъ, что Гарри Мэйли, какъ они якобы успѣли подмѣтить, осуществилъ эту идею еще раньше, въ темной смежной комнатѣ; но наиболѣе авторитетныя лица считаютъ это очевидной клеветой; вѣдь онъ молодъ и при томъ священникъ.
   -- Оливеръ, дитя мое, -- сказала мистриссъ Мэили, -- гдѣ ты былъ, и почему у тебя такой грустный видъ? Въ такую минуту у тебя вдругъ текутъ слезы. Въ чемъ дѣло?
   Мы живемъ въ мірѣ разочарованій; часто разбиваются тѣ наши надежды, которыми мы больше всего дорожимъ и которыя больше всего возвеличиваютъ нашу душу. Бѣдный Дикъ умеръ!
  

LII. Послѣдняя ночь Феджина.

   Сверху до низу зала суда была усѣяна лицами. Пытливые и жадные глаза смотрѣли отовсюду. Начиная отъ перилъ передъ скамьей подсудимыхъ и до самаго тѣснаго и отдаленнаго закоулка на хорахъ, всѣ взоры были устремлены на одного человѣка -- на Феджина. Зрители были впереди него и позади, вверху и внизу, по правую руку и по лѣвую; онъ словно окруженъ былъ небосводомъ сверкающихъ глазъ.
   Онъ стоялъ посреди этого блеска живого свѣта, положивъ одну руку на деревянный брусокъ перилъ, а другую приставивъ къ уху, и вытягивалъ впередъ голову, чтобы съ большей отчетливостью слышать каждое слово рѣчи предсѣдательствующаго, съ которою тотъ обратился къ присяжнымъ. По временамъ онъ быстро взглядывалъ на нихъ, наблюдая, какое впечатлѣніе на нихъ производитъ каждая ничтожнѣйшая тѣнь довода въ его пользу, и когда пункты обвиненія устанавливались съ ужасающей опредѣленностью, то онъ обращалъ взоръ на своего адвоката, какъ бы съ нѣмой мольбою сказать что нибудь въ его защиту. Помимо этихъ внѣшнихъ проявленій тревоги, онъ не шевелилъ ни рукой, ни ногой. Онъ почти не шелохнулся съ самаго начала судебнаго засѣданія. Но вотъ судья умолкъ, а онъ все оставался въ той же напряженной позѣ непрерывнаго вниманія и не спускалъ съ него глазъ, какъ будто продолжалъ еще прислушиваться.
   Легкій шумъ заставилъ его придти въ себя. Посмотрѣвъ вокругъ, онъ увидѣлъ, что присяжные столпились вмѣстѣ, обсуждая приговоръ. Блуждая взоромъ по галлереѣ, онъ могъ видѣть, какъ всѣ стараются вытянуться повыше, чтобы разглядѣть его лицо; одни торопливо подносили бинокль къ глазамъ, другіе перешептывались съ сосѣдями съ видомъ отвращенія. Лишь немногіе не обращали на него вниманія и смотрѣли только на присяжныхъ, нетерпѣливо удивляясь ихъ медлительности. Но ни на одномъ лицѣ -- даже среди женщинъ, которыхъ здѣсь было не мало, -- не прочелъ онъ хотя бы малѣйшаго сочувствія къ себѣ или иного чувства, кромѣ всепоглощающаго желанія, чтобы онъ былъ осужденъ.
   Лишь только успѣлъ онъ уловить все это растеряннымъ взглядомъ, какъ снова наступила мертвая тишина, и, оглянувшись, онъ увидѣлъ, что присяжные повернулись къ предсѣдательствующему судьѣ... Тише!...
   Но они просили только разрѣшенія удалиться.
   Онъ внимательно смотрѣлъ на ихъ лица, когда они по очереди проходили мимо него, -- онъ какъ бы хотѣлъ узналъ, къ какому рѣшенію склоняется большинство; но это было безплодно. Тюремщикъ дотронулся до его плеча. Онъ машинально послѣдовалъ за нимъ въ другой конецъ загородки и сѣлъ на стулъ, указанный ему тюремщикомъ, -- иначе онъ его не замѣтилъ бы.
   Онъ опять взглянулъ на галлерею. Кое кто изъ публики былъ занятъ ѣдою, другіе обмахивались носовыми платками. Въ биткомъ набитомъ залѣ было очень жарко. Какой то молодой человѣкъ срисовывалъ его лицо въ записную книжку. Онъ подумалъ о томъ, похожъ ли выходитъ портретъ, и съ равнодушіемъ празднаго созерцателя смотрѣлъ, какъ художникъ сломалъ карандашъ и чинилъ его перочиннымъ ножикомъ.
   Потомъ онъ, обративъ взглядъ на судью, началъ размышлять о фасонѣ его платья и о томъ, сколько оно стоило, и какъ онъ его надѣваетъ. За судейскимъ столомъ былъ также пожилой толстый джентльменъ, который съ полчаса тому назадъ ушелъ, а теперь возвратился. Феджинъ спрашивалъ себя, не уходилъ ли этотъ человѣкъ обѣдать, что онъ ѣлъ и гдѣ обѣдалъ; и такъ онъ продолжалъ цѣпь своихъ случайныхъ размышленій, пока его вниманіе не останавливалось на какомъ нибудь другомъ предметѣ, дававшемъ новый ходъ его мыслямъ.
   Но нельзя сказать, что въ теченіи всего этого времени его умъ хотя бы на мгновеніе былъ свободенъ отъ угнетающаго сознанія разверзающейся у его ногъ могилы; представленіе о ней не покидало его, но было какимъ то смутнымъ и общимъ, и онъ не могъ на немъ сосредоточить мыслей. Такъ что, даже когда его охватывалъ трепетъ или кидало въ жаръ при воспоминаніи о возможности близкой смерти, онъ принимался считать находившіеся передъ его глазами желѣзные прутья и раздумывалъ о томъ, почему наконечникъ одного изъ нихъ отломился, и починятъ ли его или оставятъ въ такомъ видѣ. Затѣмъ онъ началъ думать объ ужасахъ висѣлицы и эшафота, -- и остановился, наблюдая какъ служитель разбрызгиваетъ для освѣженія по полу воду, -- и снова продолжалъ думать.
   Наконецъ раздался призывъ къ тишинѣ и всѣ, затаивъ дыханіе, устремили глаза на дверь. Присяжные возвратились и близко прошли мимо него. Онъ ничего не отгадалъ на ихъ лицахъ; они были точно высѣчены изъ камня. Настала полная тишина... ни шороха... ни дуновенія... Виновенъ.
   Зданіе сотряслось отъ грознаго крика, повторившагося еще и еще и затихавшаго, чтобы разразиться съ новой силой, подобно гнѣвному грому. Эхомъ ему были раскаты стонущаго рева; то ликовала собравшаяся на улицѣ толпа, узнавъ, что въ понедѣльникъ осужденный умретъ.
   Шумъ улегся, и у него спросили, не имѣетъ ли онъ что нибудь сказать въ опроверженіе смертнаго приговора. Онъ снова принялъ свою внимательную позу и пристально смотрѣлъ на спрашивавшаго, пока тотъ говорилъ; но вопросъ пришлось повторить дважды, и только тогда онъ, повидимому, разслышалъ его. Онъ пробормоталъ, что онъ старикъ... старикъ... старикъ...-- и перейдя ни шепотъ, снова умолкъ.
   Судья надѣлъ черную шапочку, а подсудимый все стоялъ въ той же позѣ и съ тѣмъ же выраженіемъ. Какая то женщина на хорахъ издала восклицаніе, вызванное страшной торжественностью этой минуты; онъ быстро глянулъ вверхъ, словно досадуя на нарушеніе тишины, и съ еще большимъ вниманіемъ нагнулся впередъ. Рѣчь была торжественна и сильна впечатлѣніемъ; слова приговора внушали ужасъ. Но онъ стоялъ, какъ мраморное изваяніе, не шевеля ни однимъ мускуломъ. Его страшное лицо попрежнему было наклонено впередъ, его нижняя челюсть отвисла, а глаза пристально смотрѣли передъ собою, когда тюремщикъ взялъ его подъ руку и знакомъ показалъ, что надо уходить. Онъ безсмысленно осмотрѣлся вокругъ и повиновался.
   Его повели черезъ находившуюся подъ залой суда комнату съ каменнымъ поломъ. Тамъ нѣкоторые узники ждали своей очереди, а другіе бесѣдовали съ знакомыми, толпившимися за рѣшеткой, которая выходила на открытый дворъ. Тамъ никого не было, кто пришелъ бы поговорить съ нимъ; но когда онъ проходилъ мимо, то арестанты отхлынули въ сторону, чтобы его лучше могли разглядѣть люди, прильнувшіе къ желѣзнымъ брусьямъ. И его осыпали бранными словами, принялись гикать, свистать. Онъ погрозилъ имъ кулакомъ и хотѣлъ плюнуть въ толпу, но его проводники увлекли его дальше черезъ темный корридоръ, освѣщавшійся нѣсколькими тусклыми лампами, внутрь самой тюрьмы.
   Здѣсь его обыскали, чтобы при немъ не оказалось средствъ предупредить приговоръ закона; по совершеніи этого, его повели въ одну изъ камеръ для осужденныхъ и оставили его тамъ одного.
   Онъ сѣлъ на каменную скамью, находившуюся противъ двери и служившую въ то же время кроватью. Уставившись въ полъ налитыми кровью глазами, онъ попытался привести въ порядокъ мысли. Спустя нѣкоторое время, онъ началъ припоминать отдѣльные отрывки того, что говорилъ судья, -- хотя тогда ему казалось, что онъ не въ состояніи ничего разслышать. Отрывочныя слова постепенно становились на надлежащія мѣста и вызывали въ памяти другія, такъ что наконецъ у него составилась цѣлая рѣчь, почти точь въ точь какъ она была произнесена. Къ смертной казни черезъ повѣшеніе -- такъ она заканчивалась. Къ смертной казни черезъ повѣшеніе.
   Темнота сгущалась. Онъ началъ думать о всѣхъ своихъ знакомыхъ, погибшихъ на эшафотѣ. Иные погибли благодаря ему. Они такъ быстро одинъ за другимъ воскресали въ его памяти, что онъ едва успѣвалъ ихъ считать. Онъ видѣлъ, какъ умирали иные изъ нихъ, и насмѣхался надъ ними, потому что они умирали съ молитвой на устахъ. Съ какимъ скрипучимъ шумомъ открывался подъ ихъ ногами трапъ, и какъ внезапно превращались они изъ сильныхъ и здоровыхъ людей въ болтающуюся кипу платья!
   Нѣкоторые изъ нихъ вѣдь жили, быть можетъ, въ этой же кельѣ, сидѣли на этомъ же мѣстѣ. Какъ темно! Почему не приносятъ свѣта? Келья была построена много лѣтъ назадъ. Сотни людей провели здѣсь свои послѣдніе часы. Тутъ приходится сидѣть точно въ склепѣ, усѣяннномъ мертвыми тѣлами, съ мѣшками на головѣ, съ петлей, со связанными руками и съ лицами, которыя онъ узнавалъ даже сквозь это ужасное покрывало... Огня, огня!
   Наконецъ, когда онъ до крови исколотилъ руки о дверь и о стѣны, появились два человѣка. Одинъ принесъ свѣчу и вставилъ ее въ желѣзный подсвѣчникъ, вдѣланный въ стѣну, а другой притащилъ съ собою матрасъ, чтобы переночевать на немъ, такъ какъ узнику больше не предстояло оставаться наединѣ.
   Затѣмъ настала ночь, -- темная, угрюмая, безмолвная ночь. Другимъ отрадно слышать бой башенныхъ часовъ -- это напоминаетъ о жизни и о грядущемъ днѣ. Но его это приводило лишь въ отчаяніе. Протяжный звонъ каждаго колокольнаго удара казался ему все тѣмъ же низкимъ, глухимъ возгласомъ -- "смерть". Что для него пользы было отъ суетни и шума веселаго утра, дававшаго о себѣ знать и здѣсь? Это былъ тоже похоронный звонъ, но заключавшій въ себѣ не только напоминаніе, но и насмѣшку.
   День прошелъ. День? Не было дня, онъ промелькнулъ мимо, едва успѣвъ наступить, и снова надвинулась ночь, такая долгая и въ то же время короткая:-- долгая своимъ страшнымъ молчаніемъ и короткая мимолетностью часовъ. Феджинъ то выкрикивалъ безумныя рѣчи и богохульствовалъ, то принимался стонать и рвать на себѣ волосы. Почтенные люди, его единовѣрцы, приходили молиться рядомъ съ нимъ, а онъ прогонялъ ихъ съ проклятіями. Они возобновляли свои милосердныя увѣщанія, но онъ опять отгонялъ ихъ.
   Ночь съ субботы на воскресенье. Ему остается прожить еще только одну ночь. Пока онъ подумалъ объ этомъ, насталъ день -- воскресенье.
   Только къ вечеру этого послѣдняго ужаснаго дня мучительное сознаніе безпомощности и отчаяніе съ полной силой охватили его черную душу. Не то что бы онъ до сихъ поръ питалъ какую нибудь опредѣленную, положительную надежду на помилованіе, но онъ не былъ еще въ состояніи додуматься дальше, чѣмъ до смутной возможности близкой смерти. Онъ мало говорилъ съ двумя служителями, которые смѣняли другъ друга, сторожа его, и они, съ своей стороны, не пытались пробудить его вниманіе. Онъ раньше сидѣлъ на своемъ мѣстѣ, бодрствуя, но окруженный сновидѣніями. Теперь же онъ вскакивалъ каждую минуту, задыхаясь и охваченный огнемъ, и бѣгалъ взадъ и впередъ въ такомъ припадкѣ страха и ярости, что даже сторожа, привыкшіе къ подобнымъ сценамъ, въ ужасѣ отступали отъ него. Онъ сдѣлался наконецъ такъ страшенъ, терзаемый своей злой совѣстью, что одному человѣку не подъ силу было сидѣть съ нимъ и видѣть его; поэтому они оба рѣшили сторожить его вмѣстѣ.
   Онъ присѣлъ на каменное ложе и сталъ думать о прошломъ. Толпа ранила его камнями во время его ареста и голова его была повязана полотенцемъ. Рыжіе волосы свѣшивались на его безкровное лицо; изъ его бороды были вырваны клочья, и она свалялась комками; его глаза сверкали страшнымъ свѣтомъ; его неумытая кожа трескалась отъ сжигавшей его лихорадки. Восемь... девять... десять... Если это не шутка, подстроенная, чтобы напугать его, и часы на самомъ дѣлѣ бѣгутъ такъ быстро одинъ за другимъ, то гдѣ будетъ онъ, когда снова наступитъ ихъ чередъ! Одиннадцать! Вотъ ужъ новый ударъ, прежде чѣмъ успѣлъ замереть отзвукъ предыдущаго часа. Въ восемь часовъ ему предстоитъ быть плакальщикомъ въ собственномъ погребальномъ шествіи; въ одиннадцать...
   Мрачныя стѣны Ньюгэта, которыя таили столько бѣдствій и несказаннаго ужаса не только отъ взоровъ, но -- очень часто и очень подолгу -- и отъ мыслей людей, никогда еще не скрывали такого страшнаго зрѣлища. Немногочисленные прохожіе, останавливавшіеся на минуту, спрашивая себя, что дѣлаетъ тотъ человѣкъ, котораго завтра повѣсятъ, -- плохо спали бы въ эту ночь, если бы могли его увидѣть.
   Съ начала сумерекъ и почти до полуночи къ воротамъ подходили люди по-двое, по-трое и спрашивали съ безпокойствомъ, но дана ли отсрочка. Получивъ отрицательный отвѣтъ, они передавали желанное извѣстіе тѣмъ, кто кучками толпились на улицѣ; они указывали другъ другу дверь, черезъ которую приговореннаго выведутъ, и мѣсто, гдѣ будетъ воздвигнутъ эшафоть, и нехотя удаляясь прочь, оглядывались, чтобы возсоздать опять въ своемъ воображеніи эту картину. Постепенно они всѣ разошлись, и въ самой серединѣ ночи улица сдѣлалась пустынна и погрузилась во мракъ.
   Пространство передъ тюрьмой было расчищено и нѣсколько выкрашенныхъ черной краской прочныхъ рогатокъ были уже поставлены поперекъ улицы, чтобы сдерживать ожидаемую толпу, когда мистеръ Броунлоу и Оливеръ появились у входа и предъявили разрѣшеніе на пропускъ къ узнику, подписанное однимъ изъ шерифовъ. Ихъ немедленно впустили въ ворота.
   -- И молодой джентльменъ тоже пойдетъ, сэръ?-- спросилъ провожавшій ихъ служитель.-- Не годится дѣтямъ смотрѣть на такія вещи, сэръ.
   -- Это правда, другъ мой, -- отвѣтилъ мистеръ Броунлоу:-- но у меня до этого человѣка есть дѣло, тѣсно связанное съ мальчикомъ, который видѣлъ его во время полнаго расцвѣта его мошенничествъ и преступленій. Такъ пусть онъ повидаетъ его и теперь, хотя бы это сопровождалось нѣкоторымъ мученіемъ и страхомъ.
   Слова эти были произнесены въ сторонѣ, чтобы Оливеръ не слышалъ ихъ. Служитель почтительно дотронулся до своей шляпы и, бросивъ любопытный взглядъ на мальчика, открылъ вторыя ворота, находившіяся противъ первыхъ, и повелъ ихъ мрачными и извилистыми переходами къ камерамъ.
   -- Вотъ здѣсь, -- сказалъ онъ, останавливаясь въ сумрачномъ проходѣ, гдѣ два рабочихъ производили при глубокомъ безмолвіи какія-то приготовленія:-- здѣсь онъ будетъ проходитъ. А подойдя туда, вы можете видѣть дверь, черезъ которую онъ выйдетъ.
   Онъ провелъ ихъ въ каменную кухню, уставленную мѣдными кастрюлями для приготовленія тюремной пищи, и указалъ на дверь; надъ ней было забранное рѣшеткой открытое окно, черезъ которое доносились людскіе голоса и грохотъ сваливаемыхъ досокъ. То строили эшафотъ.
   Отсюда они прошли черезъ многія крѣпкія рѣшетки, открываемыя передъ ними изнутри другими тюремщиками, и, перейдя черезъ открытый дворъ, поднялись по узкой лѣстницѣ, очутившись послѣ этого въ корридорѣ, гдѣ по лѣвую руку тянулся рядъ окованныхъ дверей. Давъ имъ знакъ остановиться, тюремщикъ постучалъ въ одну изъ нихъ своей связкой ключей. Оба сторожа, пошептавшись съ нимъ, вышли въ корридоръ, потягиваясь и какъ бы обрадованные короткимъ отдыхомъ, и знакомъ пригласили посѣтителей послѣдовать за тюремщикомъ въ камеру. Они вошли.
   Осужденный преступникъ сидѣлъ на постели, покачиваясь изъ стороны въ сторону; лицомъ онъ больше напоминалъ пойманнаго звѣря, чѣмъ человѣка. Мысли его повидимому блуждали въ прошлой жизни; онъ продолжалъ что то бормотать, сознавая присутствіе посѣтителей лишь какъ часть своихъ видѣній.
   -- Славный мальчикъ, Чарли... хорошо сдѣлано! -- невнятно бормоталъ онъ.-- Оливеръ тоже -- ха-ха-ха! Оливеръ -- теперь настоящій джентльменъ... теперь настоящій... Уведите этого мальчика спать!
   Тюремщикъ взялъ Оливера за свободную руку и, шепнувъ ему, чтобы онъ не пугался, смотрѣлъ, не говоря ни слова.
   -- Уведите его спать! -- закричалъ Феджинъ.-- Слышите вы меня, кто нибудь изъ васъ? Онъ былъ... былъ... вродѣ какъ бы причиной всего этого. Его стоило пріучить къ дѣлу; за это можно было получить деньги... Глотку Больтера, Билль; оставь дѣвку -- перерѣжь глотку Больтера, какъ только можешь глубже. Оторви ему голову совсѣмъ прочь.
   -- Феджинъ, -- произнесъ тюремщикъ.
   -- Вотъ я! -- крикнулъ еврей, тотчасъ принимая ту-же вслушивающуюся позу, которую онъ хранилъ во время суда.-- Старый человѣкъ, милордъ; очень старый, старый человѣкъ!
   -- Здѣсь, -- сказалъ сторожъ, кладя руку ему на грудь, чтобы не позволить ему встать:-- здѣсь находится кое кто, кому надо, должно быть, что то спросить у тебя. Феджинъ, Феджинъ! Ты человѣкъ?
   -- Я не долго буду имъ, -- отвѣтилъ онъ, подымая кверху лицо, въ которомъ ничего не осталось человѣческаго, кромѣ ярости и ужаса.-- Убейте ихъ всѣхъ до одного! Какое право имѣютъ они вести меня на бойню!
   При этихъ словахъ онъ увидѣлъ Оливера и мистера Броунлоу. Съежившись въ самомъ отдаленномъ углу сидѣнья, онъ спросилъ, что имъ здѣсь нужно.
   -- Смѣлѣе, -- сказалъ тюремщикъ продолжая придерживать его:-- говорите теперь, сэръ, то, что вамъ нужно. И пожалуйста поторопитесь, такъ какъ онъ становится все хуже и хуже.
   -- У васъ были нѣкоторыя бумаги, -- сказалъ мистеръ Броунлоу, приближаясь:-- которыя отданы были вамъ на сохраненіе нѣкимъ Монксомъ.
   -- Все это ложь, -- отвѣтилъ Феджинъ.-- У меня нѣтъ ничего.... ничего.
   -- Ради милосердія Божія, -- горячо продолжалъ мистеръ Броунлоу:-- не говорите этого теперь, на краю могилы. Скажите мнѣ, гдѣ онѣ? Вы знаете, что Сайкса нѣтъ въ живыхъ, что Монксъ во всемъ сознался, что вамъ нельзя уже надѣяться ни на какую выгоду. Гдѣ эти бумаги?
   -- Оливеръ, -- вскричалъ Феджинъ, маня его къ себѣ.-- Сюда! сюда! Я скажу тебѣ кое что на ухо.
   -- Я не боюсь, -- тихо сказалъ Оливеръ, выпуская руку мистера Броунлоу.
   -- Бумаги, -- сказалъ Феджинъ, притягивая Оливера къ себѣ:-- находятся въ полотняномъ мѣшкѣ, въ выемкѣ печной трубы, наверху, въ первой комнатѣ. Мнѣ надо поговорить съ тобою, голубчикъ. Мнѣ надо поговорить съ тобою.
   -- Да, да, -- отвѣтилъ Оливеръ.-- Дайте мнѣ прочесть молитву. Пожалуйста! Одну молитву! Вы повторите ее за мной, стоя на колѣняхъ! Только одну молитву, и мы будемъ потомъ говорить до самаго утра.
   -- Туда, туда!-- сказалъ Феджинъ, толкая мальчика впереди себя къ двери и безумно смотря черезъ его голову.-- Скажи, что я ушелъ спать -- тебѣ они повѣрятъ. Ты можешь вывести меня на улицу, если мы пойдемъ такъ. Ну, ну!
   -- Ахъ! Прости, Господи, этому несчастному!-- вскричалъ мальчикъ, заливаясь слезами.
   -- Отлично, отлично, -- сказалъ Феджинъ.-- Это намъ поможетъ. Сначала вотъ черезъ эту дверь. Если на меня нападетъ дрожь и трепетъ, когда пойдемъ мимо висѣлицы, то не обращай вниманія, а прибавь только шагу. Ну, ну, ну!
   -- Больше ничего не имѣете спросить у него, сэръ?-- произнесъ тюремщикъ.
   -- Ничего, -- отвѣтилъ мистеръ Броунлоу.-- Если бы я могъ надѣяться, что намъ удастся призвать его къ сознанію своего положенія....
   -- Ничѣмъ не достигнете этого, сэръ, -- сказалъ служитель, покачавъ головою.-- Лучше оставьте его.
   Дверь камеры отворилась, и вернулись сторожа.
   -- Торопись, торопись!-- вскричалъ Феджинъ.-- Осторожно, но не такъ ужъ медленно. Скорѣе, скорѣе!
   Люди взяли его за плечи и, освободивъ отъ него Оливера, удержали его. Одну минуту онъ сопротивлялся съ упорствомъ отчаянія, а затѣмъ принялся испускать пронзительные вопли, которые проникали даже сквозь эти плотныя стѣны и звучали въ ушахъ удалявшихся посѣтителей, пока они не вышли на дворъ.
   Они не сразу покинули тюрьму. Оливеръ чуть на упалъ въ обморокъ послѣ этой ужасной сцены и былъ такъ слабъ, что въ теченіи часа или болѣе не могъ держаться на ногахъ.
   Уже свѣтало, когда они снова вышли на улицу. Собралась уже большая толпа; окна домовъ были заполнены людьми, курившими и игравшими въ карты, чтобы скоротать время. Народъ толкался, спорилъ, шутилъ. Все говорило о жизни и одушевленіи, все, кромѣ темной группы предметовъ въ самомъ центрѣ толпы:-- черныхъ подмостковъ, перекладины, веревки -- угрюмаго сооруженія смерти.
  

Глава LIII и послѣдняя.

   Приключенія тѣхъ, кто дѣйствовали въ этой повѣсти, близятся къ концу. Немногое, что остается сказать лѣтописцу этихъ событій, можно передать въ короткихъ и простыхъ словахъ.
   Не прошло и трехъ мѣсяцевъ, какъ Роза Флеминъ и Гарри Мэйли были обвѣнчаны въ сельской церкви, которая отнынѣ должна была являться ареной дѣятельности молодого священника. Въ тотъ же день они вступили во владѣніе своимъ новымъ и счастливымъ жилищемъ.
   Мистриссъ Мэйли поселилась съ своимъ сыномъ и невѣсткой, чтобы остатокъ своихъ дней наслаждаться величайшимъ счастьемъ, какое доступно на склонѣ достойно прожитой жизни -- созерцаніемъ блаженства тѣхъ, кому столь много лѣтъ она непрерывно дарила самыя горячія чувства и кого окружала самыми нѣжными заботами.
   Послѣ всесторонняго и тщательнаго пересмотра оказалось, что если остатокъ состоянія, находившагося на попеченіи Монкса -- и вовсе не преуспѣвавшаго въ его рукахъ или въ рукахъ его матери -- поровну раздѣлить между нимъ и Оливеромъ, то каждому достанется немного болѣе трехъ тысячъ фунтовъ. По смыслу завѣщанія отца, Оливеръ имѣлъ право на весь капиталъ. Но мистеръ Броунлоу, не желая лишать старшаго изъ сыновей случая отречься отъ прежнихъ пороковъ и возродиться къ честной жизни, предложилъ именно такой раздѣлъ, на что его юный довѣритель съ радостью согласился.
   Монксъ, продолжая носить это вымышленное имя, увезъ свою долю въ одну изъ отдаленныхъ странъ Новаго Свѣта, гдѣ, быстро промотавъ деньги, снова отдался своимъ темнымъ дѣламъ и, послѣ долгаго заключенія за новый подлогъ и мошенничество, слегъ подъ возвратнымъ приступомъ своей болѣзни и умеръ въ тюрьмѣ.
   Мистеръ Броунлоу усыновилъ Оливера. Поселившись съ нимъ и съ старой экономкой на разстояніи мили отъ церковнаго дома, гдѣ жили его дорогіе друзья, онъ этимъ удовлетворилъ самое горячее и сердечное желаніе Оливера, скрѣпивъ маленькій кружокъ людей, жизнь которыхъ сдѣлалась такъ близка къ состоянію полнаго счастья, какъ это когда либо имѣло мѣсто въ здѣшнемъ перемѣнчивомъ мірѣ.
   Вскорѣ послѣ свадьбы молодыхъ почтенный докторъ вернулся въ Чертсей, гдѣ онъ, лишенный своихъ старыхъ друзей, возропталъ бы на судьбу, если бы его темпераментъ допускалъ подобное настроеніе, и сдѣлался бы сварливымъ, если бы умѣлъ. Въ теченіе двухъ или трехъ мѣсяцевъ онъ довольствовался тѣмъ, что жаловался на вредъ мѣстнаго воздуха для своихъ легкихъ; затѣмъ, убѣдившись, что дѣйствительно мѣстность перестала для него быть тѣмъ, чѣмъ была раньше, онъ передалъ должность своему помощнику, а самъ переѣхалъ въ маленькій холостой коттэджъ на краю того села, гдѣ его молодой другъ былъ пасторомъ, -- и моментально выздоровѣлъ. Здѣсь онъ занялся садоводствомъ, цвѣтоводствомъ, рыбной ловлей, плотничаньемъ и другими дѣлами въ томъ же родѣ, и которыя онъ принимался съ характерной своей горячностью, я во всемъ рѣшительно онъ вскорѣ прославился по всему околотку какъ глубочайшій авторитетъ.
   Незадолго до переѣзда онъ завязалъ съ мистеромъ Гримвигомъ тѣсную дружбу, которую этотъ эксцентричный джентльменъ встрѣтилъ сердечной взаимностью. Немалое число разъ въ теченій года мистеръ Гримвигъ навѣщаетъ доктора, и всякій разъ онъ съ большимъ усердіемъ садовничаетъ, удитъ рыбу и плотничаетъ, принимаясь за все самымъ страннымъ и безпримѣрнымъ способомъ, но всегда отстаивая, съ своимъ любимымъ утвержденіемъ, свой способъ, какъ единственно правильный. По воскресеньямъ онъ непремѣнно критикуетъ въ глаза молодому пастору его проповѣдь, а потомъ строго конфиденціально сообщаетъ мистеру Лосберну, что онъ отъ проповѣди въ восторгѣ, но считаетъ болѣе благоразумнымъ не говорить объ этомъ. Мистеръ Броунлоу очень любитъ подтрунивать надъ нимъ, повторяя ему его старинное пророчество насчетъ Оливера и напоминая ему про тотъ вечеръ, когда они сидѣли, положивъ передъ собою часы и поджидая возвращенія мальчика. Но мистеръ Гримвигъ возражаетъ, что онъ въ сущности былъ правъ, и въ доказательство этого указываетъ на то, что Оливеръ дѣйствительно не вернулся; это замѣчаніе всегда заставляетъ его самаго разсмѣяться и усиливаетъ его хорошее настроеніе.
   Что касается мистера Ноэ Клейполя, то онъ, какъ оговорившій Феджина, получилъ отъ короннаго суда помилованіе; видя, что первоначально избранная имъ профессія не такъ безопасна, какъ онъ желалъ бы, онъ нѣкоторое время затруднялся насчетъ пріисканія средствъ къ жизни, не сопряженныхъ съ чрезвычайнымъ трудомъ. Послѣ нѣкотораго размышленія онъ рѣшилъ заняться доносами, и это занятіе доставляетъ ему приличный заработокъ. Вотъ его образъ дѣйствія. Разъ въ недѣлю, во время богослуженія, онъ отправляется гулять въ сопровожденіи Шарлоты -- оба нарядно одѣтые. Его леди падаетъ въ обморокъ около дверей трактира, гдѣ хозяинъ отличается добрымъ сердцемъ, и молодой джентльменъ, схлопотавъ себѣ на три пенса водки, чтобы привести даму въ чувство, на слѣдующій день доноситъ на трактирщика и получаетъ въ свой карманъ половину налагаемаго на того штрафа. Иногда падаетъ въ обморокъ самъ мистеръ Клейполь -- результатъ получается тотъ же самый.
   Мистеръ и мистриссъ Бембль, прогнанные со службы, постепенно дошли до нищенскаго состоянія и поступили наконецъ богадѣльниками въ тотъ самый работный домъ, гдѣ когда то они властвовали надъ другими. Мистеръ Бембль поговаривалъ, что среди такихъ превратностей судьбы и униженій онъ не имѣетъ даже смѣлости быть благодарнымъ за разлуку съ женой.
   А мистеръ Джайльсъ и Бриттльсъ занимаютъ свои прежнія должности, хотя первый изъ нихъ облысѣлъ, а мальчикъ сдѣлался совсѣмъ сѣдымъ. Они ночуютъ въ церковномъ домѣ, но такъ равномѣрно распредѣляютъ свою дневную службу между его обитателями и Оливеромъ, и мистеромъ Броунлоу, и мистеромъ Лосберномъ, что до сихъ поръ еще сельчане не могутъ доискаться, къ какому собственно домохозяйству они въ дѣйствительности принадлежатъ.
   Мистеръ Чарльзъ Бэтсъ, устрашенный злодѣйствомъ Сайкса, погрузился въ цѣпь размышленій о томъ, не является ли честная жизнь, въ концѣ концовъ, наилучшей? Придя къ выводу, что это дѣйствительно такъ, онъ поставилъ крестъ на своемъ прошломъ и рѣшилъ искупить его новой сферой дѣятельности. Онъ долженъ былъ сначала вынести немало испытаній и борьбы, но, не гонясь за недоступнымъ и подстрекаемый добрымъ намѣреніемъ, онъ наконецъ добился удачи и, потрудившись батракомъ у фермера и подручнымъ у носильщика, онъ теперь самый веселый молодой скотоводъ, какого можно встрѣтить во всемъ Нортэмптонширѣ.
   Рука, пишущая эти строки, начинаетъ дрожать по мѣрѣ приближенія къ концу, и ей хотѣлось бы еще немного продолжить нить этихъ приключеній.
   Я охотно еще побылъ бы съ тѣми, среди кого такъ долго находился; я раздѣлилъ бы ихъ счастье, попытавшись описать его. Я представилъ бы Розу Мэйли во всемъ цвѣтѣ и во всей красотѣ ранней женственности, я разсказалъ бы, какъ она озаряла свою тихую жизненную стезю нѣжнымъ свѣтомъ, который падалъ на всѣхъ, шедшихъ вмѣстѣ съ нею, и согрѣвалъ ихъ сердца. Мнѣ хотѣлось бы описать ее, какъ душу и радость собравшейся у камина семьи или веселой компаніи среди лѣтней природы; я хотѣлъ бы пойти съ нею въ полдень по жаркимъ полямъ, а на вечерней прогулкѣ слышать при свѣтѣ луны ея мелодичный голосъ; я хотѣлъ бы видѣть, какъ она творитъ добро и милосердна къ другимъ, и какъ она съ улыбкою неутомимо хозяйничаетъ у своего очага. Я описалъ бы, какъ она и сынъ ея покойной сестры счастливы взаимной любовью, какъ они просиживаютъ вмѣстѣ цѣлые часы, рисуя себѣ тѣхъ близкихъ, которыхъ они такъ грустно утратили. Я хотѣлъ бы еще разъ увидѣть тѣ веселыя личики, которыя собирались вокругъ ея колѣнъ, хотѣлъ бы услышать ихъ живую болтовню, хотѣлъ бы воскресить тотъ звонкій смѣхъ, вызвать снова слезы радости, сверкавшія въ нѣжныхъ синихъ глазахъ. Это, и тысячи улыбокъ и взглядовъ, и разнообразіе мыслей и словъ -- какъ хотѣлъ бы я все это вновь возсоздать!
   Какъ мистеръ Броунлоу изо дня въ день продолжалъ развивать душу своего пріемнаго сына сокровищами знанія и привязывался къ нему все болѣе и болѣе по мѣрѣ того, какъ развертывались его природныя свойства, и зароненныя на благодарную почву сѣмена всего добраго быстро возростали; какъ онъ открывалъ въ немъ новыя черты сходства съ своимъ другомъ молодости, черты, пробуждавшія въ его груди старыя воспоминанія, грустныя, но въ то же время милыя и отрадныя; какъ двѣ сироты, перенеся столько бѣдствій, хранили память объ этомъ испытаніи, питая состраданіе къ другимъ, любя другъ друга и горячо благодаря Того, Кто защитилъ ихъ и спасъ, -- обо всемъ этомъ врядъ ли нужно упоминать. Я сказалъ, что они были истинно счастливы, а безъ горячей любви и доброты сердца, безъ чувства благодарности къ тому Существу, законъ котораго -- состраданіе, и великій символъ котораго -- милосердіе ко всему, что дышитъ, -- безъ этого счастье недостижимо.
   Въ алтарѣ старой сельской церкви стоитъ бѣлая мраморная доска, на которой высѣчено только одно слово: "Агнеса". Нѣтъ гроба въ этой гробницѣ, и да пройдетъ много, много лѣтъ, прежде чѣмъ прибавится сюда другое имя! Но если души умершихъ когда нибудь возвращаются на землю, чтобы посѣтить мѣста, освященныя любовью -- любовью, для которой могила не есть предѣлъ -- хранимой въ тѣхъ, кого онѣ знали при жизни, то я вѣрю, что тѣнь Агнесы витаетъ иногда въ этой грустно торжественной нишѣ. Я вѣрю въ это, хотя мѣсто находится въ храмѣ, а она не устояла передъ слабостью и заблужденіемъ.

Конецъ.

  
  
  
  
Ко всем произведениям автора К списку авторов