Книговод

Критический разбор: опыта исторической грамматики русского языка, Ф. Буслаева. Москва, 1858 года. 2 части

Аксаков Константин Сергеевич


   
   Полное собраніе сочиненій Константина Сергѣевича Аксакова. Томъ II.
   Москва. Въ Университетской типографіи (Катковъ и Ко), на Страстномъ бульварѣ. 1875.
   

Критическій разборъ: опыта исторической грамматики русскаго языка, Ѳ. Буслаева. Москва, 1858 года. 2 части.

(Напечатано въ "Русской Бесѣдѣ" въ V и VI томахъ, въ 1869 г.)

I.

   Въ концѣ прошлаго года вышло сочиненіе г. Буслаева: "Опытъ исторической грамматики Русскаго языка". Сочиненія этого давно ждали, и вотъ наконецъ оно явилось.
   Относительно самой грамматики вообще, новаго ничего не представляетъ намъ грамматика г. Буслаева. Слѣдовательно, здѣсь намъ нечего ему дѣлать замѣчаній; онъ взялъ ту систему, какая выработалась до него. Мы могли бы надѣяться, что онъ скажетъ что-нибудь болѣе живое и свѣжее, напримѣръ въ синтаксисѣ, гдѣ пришлось намъ вновь натолкнуться на "сокращеніе", "опущеніе", "сліяніе", на "тропы" и проч. и проч. Если мы и будемъ говорить о самой теоріи грамматики, о синтаксисѣ и проч", то слова наши будутъ относиться не прямо къ г. Буслаеву, а къ понятію о грамматикѣ, какъ она у насъ существуетъ. Мы могли надѣяться, что онъ скажетъ что нибудь новое, но требовать отъ него мы этого не можемъ.
   Итакъ, оставя пока самую теорію грамматики вообще, обратимся къ частнымъ грамматическимъ объясненіямъ и замѣткамъ г. Буслаева, и позволимъ себѣ, кромѣ критическаго, высказывать иногда и теоретическое наше мнѣніе {Наша критика представляетъ такимъ образомъ рядъ замѣтокъ, которыя ни дѣлали по мѣрѣ того, какъ прочитывали грамматику г. Буслаева. Замѣчанія наши иногда мелки; но книга г. Буслаева сама содержитъ въ себѣ множество мелкихъ замѣчаній, мелкихъ правилъ; эти мелкія замѣтки въ ней, какъ въ справочной книгѣ, уже важны. Притомъ иногда мелочи показываютъ цѣлый взглядъ надѣло. Наше вращеніе къ частностямъ тѣмъ болѣе кстати, что въ Отечеств. Запискахъ готовятся разсмотрѣть г. Буслаева съ общей стороны; впрочемъ тоже не со стороны теоріи самой грамматики, ея построенія и раздѣленія, а со стороны метода.}
   На стр. 24 г. Буслаевъ говоритъ:
   "Звуки, составляющіе языкъ, называются членораздѣльными, по тому что могутъ раздѣляться на члены или мельчайшія части извѣстныя подъ именемъ звуковъ гласныхъ и согласныхъ".
   Членораздѣльные звуки (по мнѣнію автора) могутъ раздѣляться на члены: слѣдовательно членораздѣльные звуки состоятъ изъ членовъ. Что же такое членораздѣльный звукъ? Очевидно: слово или слогъ, а члены или мельчайшія части, изъ которыхъ состоитъ членораздѣльный звукъ, суть, очевидно, буквы, ибо самъ авторъ называстъ эти мельчайшія части согласными и гласными, Кажете такъ, но выходитъ не такъ; ибо вслѣдъ за вышеприведенный словами авторъ говоритъ:
   "Такъ напримѣръ, въ словѣ громъ, собственно слышится одни звукъ, произнесенный мгновенно; однако этотъ одинъ звукъ можемъ раздѣлить на его простѣйшія, уже недѣлимыя, составныя части, т. е. членораздѣльные звуки: г, р, о, м."
   Итакъ членораздѣльный звукъ выходитъ -- буква; здѣсь примѣръ (громъ) и выводъ изъ него противорѣчатъ опредѣленію. Въ опредѣленіи сказано, что членораздѣльный звукъ раздѣляется на части: на какія же части дѣлится буква, дѣлится г, р, о, м? Тамъ сказано прямо, что членораздѣльные звуки дѣлятся на мельчайшія части на гласныя и согласныя, то-есть, буквы. А здѣсь буи на названа членораздѣльнымъ звукомъ.
   Такимъ образомъ выходитъ неясность, сбивчивость, которая всего менѣе должна допускаться въ опредѣленіи, и въ опредѣленіи основномъ.
   Изъ дальнѣйшихъ словъ автора можно усмотрѣть, что онъ подъ членораздѣльными звуками разумѣетъ буквы, т.-е. гласные и с(гласные звуки (удерживая собственно названіе "буквы", за самый начертаніемъ, изображающимъ гласный или согласный звукъ сущности смысла это не измѣняетъ). Авторъ говоритъ:
   "Каждый членораздѣльный звукъ въ азбукѣ означается особыя начертаніемъ. Такъ какъ въ чтеніи произносимъ слова не буки въ букву, какъ онѣ написаны; то грамматика полагаетъ строго различіе между буквами и членораздѣльными звуками, которыя ими выражаются. Звуки, въ теченіе времени, измѣняются отъ произвола въ произношеніи гораздо свободнѣе, нежели буквы и письмѣ". (Стр. 24).
   Итакъ членораздѣльный звукъ -- это буква, или (что все равно звукъ означенный буквою. Но странно послѣ этого выраженіе, что членораздѣльные звуки составляютъ языкъ. Въ этомъ выраженіи совершенно теряется значеніе слова, и языкъ является неопредѣленною массою звуковъ гласныхъ и согласныхъ, ели просто буквъ (понимая подъ этимъ словомъ не только начертаніе, но и звукъ).-- Подобное выраженіе встрѣчается у г. Буслаева во 2-й части его грамматики; онъ говоритъ:
   "Языкъ есть выраженіе мысли помощію членораздѣльныхъ звуковъ; потому, сверхъ законовъ мысли, опредѣляемыхъ въ логикѣ, подчиняется онъ еще законамъ самаго выраженія, т.-е. законамъ сочетанія членораздѣльныхъ звуковъ" (ч. II, стр. 14--15). Но логика начинаетъ тогда дѣйствовать, когда являются не только членораздѣльные звуки, но слово, но цѣлое, изъ нихъ составленное.-- Не должно ли здѣсь опять почитать подъ членораздѣльнымъ звуковъ слово? Можетъ быть. Ибо авторъ вслѣдъ за тѣмъ говоритъ: "языкъ выражаетъ мысль словами" и проч. "Языкъ, какъ врожденное человѣку искусство выражать мысль въ словахъ" и проч. "Какъ художественное произведеніе, языкъ, посредствомъ членораздѣльныхъ звуковъ, рисуетъ нашему воображенію предметы" и проч. Наконецъ авторъ говоритъ:
   "Самое сочетаніе членораздѣльныхъ звуковъ, подчиняясь своимъ собственнымъ звуковымъ законамъ, весьма часто требуетъ уступокъ со стороны логики. Такъ напримѣръ, въ согласованіи словъ иногда беретъ перевѣсъ созвучіе надъ внутреннимъ смысломъ согласусмыхъ словъ: такъ сложное хлѣбъ-соль согласуется, то въ женскомъ родѣ, по слову соль: "или хлѣбъ-соль моя вамъ надоѣла"...) то въ мужескомъ, по слову хлѣбъ: "моего хлѣба-соли не кушаешь...." (стр. 15 ч. II).
   Мѣсто это кажется намъ нѣсколько темнымъ. Отъ чего сочетаніе членораздѣльныхъ звуковъ (если это не слова, а буквы, то есть звуки гласные и согласные) можетъ требовать уступокъ со стороны логики?-- Какое можетъ быть дѣло логикѣ, напримѣръ, до того, что б, сочетаясь съ ю, принимаетъ послѣ себя л? лю-б-лю, и до прочихъ сочетаній гласныхъ и согласныхъ? Но если подъ членораздѣльными звуками надобно опять разумѣть слова, а не буквы, тогда эти строки получаютъ смыслъ, усиливая за то шаткость самого опредѣленія: что такое членораздѣльный звукъ,-- Потомъ, намъ кажутся очень темными и слѣдующія за тѣмъ, также выписанныя нами, строки; авторъ говорить: "въ согласованіи словъ беретъ перевѣсъ созвучіе кодъ внутреннемъ смысломъ согласуемыхъ словъ" и приводитъ въ примѣръ сложное слово: хлѣбъ-соль, которое согласуется то въ женскомъ, то въ мужескомъ родѣ. Гдѣ же созвучіе беретъ здѣсь перевѣсъ надъ внутреннимъ смысломъ? Если это слово сложное (а не два слова отдѣльныхъ), то оно должно быть въ одномъ какомъ-нибудь родѣ; оно и бываетъ то въ томъ, то въ другомъ (какъ показываетъ и самъ авторъ). Въ какомъ же изъ двухъ приведенныхъ случаевъ преобладаетъ созвучіе, въ какомъ внутренній смыслъ? или если въ обоихъ случаяхъ преобладаетъ созвучіе (хотя опять по видать, какое и въ чемъ), то что бы было съ словомъ хлѣбъ-соль, еслибъ взялъ перевѣсъ внутренній смыслъ? Все это загадки.
   Мы потому такъ подробно говорили объ "членораздѣльныхъ звукахъ" и о прочемъ, что твердость опредѣленія (дефиниціи) считаемъ необходимой принадлежностью науки; а ясность -- такою же необходимостью въ книгѣ, писанной не съ философскою цѣлью, но учебной, практической {Скажутъ: кто же не знаетъ, что значитъ членораздѣльный звукъ. Но тогда, зачѣмъ его опредѣлять. А если его опредѣлять, то слѣдовательно, предполагается кто-нибудь, для кого это опредѣленіе нужно, который будетъ на немъ основываться, ему повѣритъ и его приметъ.}.
   Да позволено будетъ намъ сказать здѣсь кстати свое замѣчаніе о словѣ хлѣбъ-соль. Это слово не можетъ, по нашему мнѣнію, быть названо сложнымъ: ни по собственному, ни по несобственному сложенію.-- Это слово двойное, или лучше это два слова, употребляющіяся за одно какъ бы вслѣдствіе скороговорки. Связь между ними такъ слаба, что сейчасъ можетъ исчезнуть въ рѣчи; такъ говорится, напримѣръ: спасибо за хлѣбъ-соль, и: за хлѣбъ за соль; можно сказать: на твоемъ хлѣбѣ, на твоей соли -- спасибо. Во второмъ реченіи это уже отдѣльный два слова. Отсюда объясняется и это двойное согласованіе, то въ мужескомъ, то въ женскомъ родѣ. Въ нашемъ языкѣ часто прилагательное, относящееся къ двумъ существительнымъ, согласуется съ однимъ изъ нихъ, а при другомъ подразумѣвается. Примѣровъ такому употребленію можно найти довольно въ грамматикѣ г. Буслаева (ч. II, 270), напримѣръ: Русской, умъ и сердце. Точно тоже видимъ и здѣсь: хлѣбъ-соль моя (подразумѣвается: хлѣбъ мой); моего хлѣба-соли (подразумѣвается моей соли). Вотъ законная и простая причина такого употребленія. "Перевѣса же созвучія надъ внутреннимъ смысломъ" мы никакого не видимъ.
   Г. Буслаевъ говорить, что "звуки человѣческой рѣчи отличаются отъ крика животныхъ, отъ пѣнья птицъ и вообще отъ всякого звука въ окружающей природѣ особеннымъ свойствомъ, извѣстнымъ подъ именемъ членораздѣльности. Звуки, составляющіе языкъ, называются членораздѣльными, потому что могутъ раздѣляться на члены или мельчайшія части, извѣстныя подъ именемъ звуковъ гласныхъ и согласныхъ" (Ч. I стр. 23--24.) -- Ну, а эти звуки гласные и согласные (или буквы), напримѣръ: о или м -- вѣдь они не имѣютъ этого свойства раздѣляться на члены: что же, различаются ли они отъ звуковъ природы или нѣтъ?-- На это отвѣта у г. Буслаева мы не находимъ.
   Огвѣчаемъ сами: различаются. Природа не дошла до буквы (подразумѣвая здѣсь конечно не начертаніе, но звукъ, имъ выражаемый). Въ чемъ же различіе буквы отъ звуковъ природы? На это дадимъ вѣроятно въ непродолжительномъ времени обстоятельный отвѣтъ.
   На стр. 26 г. Буслаевъ говоритъ, что звуки и, а, у -- первоначальные; звуки же е и о составляютъ переходъ: е отъ а къ и, о отъ а къ у.
   Не споримъ; знаемъ, что исторія языковъ ясно показываетъ, какъ изъ а-и образовалось е, какъ изъ а-у образовалось о; но считаемъ нужнымъ прибавить, что о и е произнеслись въ одно время съ а, и, у (что нисколько не противорѣчитъ ихъ образованію): исторія показываетъ лишь позднѣйшее, повторительное, возникновеніе буквъ: о и е, и процессъ ихъ образованія.
   На той же страницѣ, г. авторъ говоритъ:
   "Второстепенное значеніе звуковъ: о и е, явствуетъ изъ слѣдующаго:
   а) въ нѣкоторыхъ словахъ происходятъ они отъ первоначальныхъ гласныхъ, преимущественно отъ а. А именно: о отъ а: а) въ словахъ иностранныхъ, вошедшихъ уже въ древнѣйшія Церковно-Славянскія книги, напримѣръ ольтарь, т. е. олтарь (вм. алтарь, какъ въ О. Е.; altare). (далѣе идутъ другіе примѣры).
   б) въ предлогахъ по и роз вм. на и раз; напримѣръ въ словахъ: память и по-мню; па-сынокъ, падчерица (отъ словъ: сынъ, дочь, съ предлогомъ на вм. по); раз-умъ, раз-доръ и розъ-искъ, роз-вальни."
   Мы не оспориваемъ второстепеннаго значенія звуковъ о и е, но доказательства тому, нами выписанныя, весьма неудовлетворительны. Что касается до перваго замѣчанія, то это свойство Русскаго языка: а обращать въ о; а съ другой стороны Московское нарѣчіе произноситъ о, если не какъ а, то какъ нѣчто среднее между о и а. Кромѣ того мы видимъ, что о, наоборотъ, переходитъ въ а, и если говорится плотишь, содишь, то говорится и: растъ, причемъ ростъ получаетъ особое значеніе; говорится: выработываютъ вм. вырабатываютъ, промотываютъ вм. проматываютъ..-- Что касается до предлоговъ по и роз, то и здѣсь не можемъ мы согласиться; раз можно бы признать точно за первоначальное, если принять, что это собственно не предлогъ, а слово: разъ, откуда разить, вспомнимъ слово: разразить. Но мы не можемъ принять это предположеніе, ибо предлогъ: роз, скорѣе сближается съ словомъ: розь (врозь, въ-розь), которое очевидно коренное и не замѣняется словомъ: разъ. Слѣдовательно и здѣсь форму роз мы принимаемъ за первоначальную. Предлогъ же по мы не видимъ причины принимать за позднѣйшую форму, вмѣсто будтобы древнѣйшей: въ Мы видимъ напротивъ, что здѣсь о переходитъ въ а, подобно какъ въ словѣ ростъ (вмѣсто ростъ),-- конечно въ тѣхъ случаяхъ, гдѣ предлогъ, сложный съ другимъ словомъ и стоя въ началѣ онаго, составляетъ главный смыслъ слова, принимаетъ на себя удареніе и крѣпнетъ, т. е. въ произношеніи. Сокъ -- nа-сока (вм. подсока), вода -- па-водокъ (вм. по-водокъ), глина -- па-глинокъ (вм. по-глинокъ), песокъ -- па-песокъ (вм. по-песокъ) и проч. и проч. Вообще здѣсь на (по) показываетъ вторую, послѣдующую степень или разрядъ, то, что и выражается предлогомъ по.
   Въ примѣръ перехода а въ о, авторъ приводитъ между прочимъ заря и зоря; не наоборотъ ли? не о ли переходитъ въ а? Заря очевидно одного происхожденія съ зрѣть, которое по Церковно-Славянски пишется зьрѣти, а ъ въ ь, какъ извѣстно, замѣняются средними о и е; поэтому мы предполагаемъ здѣсь о, которое переходитъ потомъ въ а, что и видно изъ словъ: зоркій взоръ, и: зариться, зоря (зорюшка, зоринька), и: зарево; зарево впрочемъ происходитъ отъ глагола зарить (озарить) и есть причастіе прошедшее, какъ курево, хлебово и проч.-- Наконецъ прямо отъ зьрѣть происходитъ слово народное: зорить (т. е. наблюдать; напр. я тебѣ буду зорить клубнику, т. е. для тебя смотрѣть за клубникой, наблюдать, и пр.). Здѣсь первоначальчальность звука о -- очевидна.
   На той же страницѣ (27) авторъ говоритъ, что "по употребленію въ образованіи словъ, звукъ ы есть не что иное, какъ видоизмѣненіе звука у, что явствуетъ изъ многихъ словъ; напр. духъ, душа и (вз) дыхатъ, дышатъ;" (идутъ примѣры). Что звукъ у часто замѣняетъ ы, особенно въ тѣхъ языкахъ, гдѣ онъ измѣнился (було) -- это такъ; что звукъ у тоже переходитъ въ ы, это также справедливо. Но это все разныя стороны этого звука ы, разные его переходы. Сказать же, что и есть не что иное, какъ видоизмѣненіе звука у (хотя бы были и многіе примѣры такого видоизмѣненія) -- сказать нельзя. Составъ ы (ъ -- і) такъ ясенъ и понятенъ, такъ необходимъ въ языкѣ, гдѣ еще ъ не потерялъ своего значенія, что и смыслъ и самостоятельность этого звука очевидны. Какое, напримѣръ, видоизмѣненіе звука у представляетъ и въ словѣ: обыматъ, гдѣ такъ ясно образованіе слова изъ объ и имать. Здѣсь нѣтъ мѣста у, развѣ въ томъ случаѣ, когда произносящій это слово не могъ бы выговорить м. Какое видоизмѣненіе звука у представляетъ и въ формѣ, образованной изъ спать: сыпалъ? Можемъ привести другіе примѣры, гдѣ ы, при образованіи словъ, остается тѣмъ же у, напримѣръ: другъ, дружитъ; глухъ, глушитъ; шумъ, шумѣть, и проч. и проч. Съ другой стороны можемъ указать на слова, гдѣ и остается неизмѣняемымъ, проходя сквозь все образованіе словъ отъ одного корня, напримѣръ сынъ, сыплю, высыпаю и проч., сытъ, насытитъ, насыщатъ и проч.-- Мало того, мы можемъ привести случаи, гдѣ и является, если угодно, видоизмѣненіемъ, только не у, а напримѣръ: а; именно: дѣлаю -- подѣлываю; такъ же стать -- стытъ, происходящее, какъ думаемъ, отъ стать: стытъ означаетъ неподвижное установленіе на одномъ мѣстѣ, причиняемое холодомъ,-- неподвижное установленіе подвижнаго по природѣ: рѣка становится, вода застыла; "но прудъ уже застылъ".-- Наконецъ ы соотвѣтствуютъ и о; вою -- выть, рою -- рытъ. Г. авторъ говоритъ, что "такъ какъ у сокращается въ в, то и ы, соотвѣтствуя звуку у, можетъ сокращаться также въ в; напримѣръ: кыс-нути, квасъ; бы-mu, (за)быть, (за)бвеніе; четыре, четверо." Но точно также и можетъ сокращаться въ в, хотя и, я думаю, не соотвѣтствуетъ у, а именно: шить, швецъ, швальня, не-швенный. Намъ кажется, мы также мало можемъ сказать, что, по употребленію въ образованіи словъ, и есть не что иное какъ видоизмѣненіе звука у, какъ мало можемъ сказать, что въ образованіи словъ звукъ: а, положимъ, есть видоизмѣненіе о, напримѣръ: стою -- настаиваю; пою -- спаиваю, и тому под.
   Скажемъ здѣсь кстати, что хотя законы исключительною перехода буквъ дѣйствительно существуютъ, но только въ нѣкоторыхъ случаяхъ. Въ этомъ отношеніи надобно быть очень осторожнымъ, особенно относительно буквъ гласныхъ, и не выводить положительнаго закона изъ случая и изъ примѣра, противъ которыхъ языкъ какъ разъ представитъ другой противоположный случай и другой противоположный примѣръ, такъ что общій выводъ изъ примѣровъ и случаевъ будетъ тотъ, что чуть ли не всякая буква можетъ перейти во всякую букву, если не непосредственно, то посредственно?
   На стр. 37 авторъ говоритъ о гласныхъ, облеченныхъ звукомъ і.-- Приводя іа, іе, ю, онъ упоминаетъ о звукѣ ё или іо. Прибавимъ, что этотъ звукъ -- весьма существенный въ Русскомъ языкѣ, для котораго даже пробовали въ прошломъ столѣтіи сочинить особое начертаніе: іо, довольно соотвѣтствующее самому звуку. Замѣчательно, что въ Остроміровомъ Евангеліи уже существуетъ буква ю, которая начертаніемъ своимъ должна бы соотвѣтствовать именно звуку іо (сравнимъ съ іа, съ іе). Образовалась же.эта буква вѣроятно изъ юу, потому что у писалось чрезъ оу. Впослѣдствіи вѣроятно у было отброшено и явилось ю; но это измѣненіе юу въ ю совершилось конечно въ промежутокъ времени отъ изобрѣтеніе Славянской азбуки до написанія Остромірова Евангелія.-- Отсутствіе знака для ё (всё) показываетъ только, что въ Церковно-Славянскомъ языкѣ не было этого звука, Въ Русскомъ же онъ существенный, какъ мы сказали, и дополняетъ іотированіе, столь важное и своеобразное въ нашемъ языкѣ.-- Русской языкъ имѣетъ еще и пятую іотированную гласную, такъ что іотированіе дѣлается совершенно полнымъ, это само и, въ словѣ: имъ, ихъ, ими. Въ народномъ произношеніи это и слышится не только здѣсь, но и въ другихъ словахъ, напр.: иглы. Употребленіе въ Церковно-Славянскомъ языкѣ не указываетъ на разницу въ произношеніи буквъ і, и и; а между тѣмъ начертаніе и: И, могло бы указывать на іотированіе; въ Греческомъ языкѣ впрочемъ такое же начертаніе: H (η). Во всякомъ случаѣ іотировавіе и у насъ существуетъ. Правописнвіе наше могло бы довольствоваться буквою і, употребляя и въ тѣхъ немногихъ словахъ, гдѣ слышно іотированіе, Начертаніе ю мы могли бы принять для звука: to, образовавъ для звука, изображаемаго теперь начертаніемъ ю, -- начертаніе: і-у. Но мы вовсе не думаемъ вводить новую орѳографію, и указываемъ только, какъ бы, по нашему мнѣнію, слѣдовало правильно изображать дотированные звуки.-- Буква ѣ, при существованіи іе, вѣроятно имѣла еще особое произношеніе. Въ настоящей нашей азбукѣ она могла бы занимать мѣсто іотированнаго е. Мы вовсе не имѣемъ открытаго Малороссійскаго е, при которомъ точно нужно было бы три буквы для выраженія оттѣнковъ звука е.
   На стр. 38. "При мягкомъ гласномъ, смягчается и согласный звукъ, потому формы пул-я, пул-ю, произносятся какъ бы: пуль-а, пуль-у и проч."
   Нѣтъ, по нашему мнѣнію, именно не такъ. Въ томъ-то и разница нашего произношенія отъ иностраннаго, что у насъ смягчена гласная, а тамъ согласная. Напишите Русское ля и Французское la. Развѣ это одно произношеніе? Въ Русскомъ и слышите вы, что смягчена сама гласная, подчиняющая себѣ, разумѣется, и согласную. Во Французскомъ la (произносящемся открыто) вы хорошо слышите достаточно-звучную букву а на концѣ, лишь стоящую послѣ смягченнаго л; а потому иностранное произношеніе, точно, можетъ передаваться чрезъ ъ при согласной, напримѣръ: ль-а (la).
   Что касается до звуковъ ъ н ь, безспорно имѣющихъ величайшую важность въ фонетикѣ Славянскаго языка, то мы прибавимъ отъ себя нѣкоторое замѣчаніе къ словамъ г. Буслаева.-- Сказавъ, что "въ древнемъ Церковно-Славянскомъ языкѣ буквы ъ и і были въ большемъ употребленіи, нежели въ Русскомъ и въ позднѣйшемъ Церковно-Славянскомъ, въ которыхъ имъ соотвѣтствуютъ: о -- буквѣ ъ, и е -- буквѣ ь" (стр. 39), г. Буслаевъ говоритъ чрезъ страницу: "Употребленіе полугласныхъ ъ и ь послѣ согласныхъ, на концѣ словъ, въ Русскомъ языкѣ, принадлежитъ къ остаткамъ глубокой древности, свидѣтельствуя намъ, что Славянскій языкъ не могъ ни одного слова оканчивать только на согласный звукъ, но непремѣнно требовалъ, чтобы къ согласному непремѣнно присовокуплялся, если не гласный, то полугласный, либо твердый ъ, либо мягкій ь." -- (стр. 40 -- 41).
   Прибавимъ съ своей стороны, что буква ъ (говоримъ о настоящемъ видѣ согласныхъ, о несмягченномъ) находится не только на концѣ словъ, не только въ корняхъ словъ, но послѣ всякой согласной буквы, хотя бы и не всегда выражался этотъ" начертаніемъ въ Церковно-Славянскомъ языкѣ. Конечно только древни чуткость слуха могла замѣтить букву ъ, а такою чуткостью отличается нашъ языкъ. Въ доказательство того, что ъ находится послѣ каждой согласной, даже тамъ, гдѣ начертаніемъ не выражается, приведемъ примѣры: гласъ; здѣсь послѣ" нѣтъ буквы", между тѣмъ существуетъ другая форма того же слова, которая обличаетъ присутствіе ъ послѣ г, черезъ обыкновенную его замѣну о, именно: голосъ. Не есть ли это даже древнѣйшая полногласная форма рядомъ съ Церковно-Славянской: гласъ и Польской: глосъ? Еще примѣръ: огнь -- здѣсь также послѣ г не пишется въ Церковно-Славянскомъ ъ; но присутствіе буквы ъ обличаетъ Русская форма ог(о)въ.-- Въ примѣръ такого же присутствія ъ послѣ согласной приводомъ слѣдующія формы: стегнулъ -- стегонулъ, толкнулъ -- толконулъ, сморкнулъ -- сморконулъ и пр. Какъ произносился первоначально", мы не знаемъ; во всякомъ случаѣ, гласною полною -- онъ не былъ; но произношеніе его вѣроятно измѣнялось, такъ что могло и переходить въ полную гласную о, и приближаться къ безгласности, до того, что правописаніе не отмѣчало его; среднее же или собственное сто произношеніе всегда вѣроятно было таково, какъ у Сербовъ въ словѣ: Сърбъ, или въ причастіи прошедшаго купно (купну -- кути). О томъ, что ъ находится послѣ каждой буквы согласной, надѣемся скоро поговорить попространнѣе. Во всякомъ случаѣ "-- буква, а не придыханіе.
   На страницѣ 41 и слѣд., авторъ говоритъ, что присутствіе (нѣкогда бывшее) носовыхъ звуковъ въ Русскомъ языкѣ явствуетъ изъ многихъ грамматическихъ формъ, которыя объясняются только этими звуками; такъ присутствіе и въ косвенныхъ падежахъ словъ, какъ знамя, пламя (знамени, пламени) объясняется тѣмъ, что слова эти писались знамя, пламя, т. е. оканчивались на носовой звукъ. Но отъ чего же, послѣ этого, слова теля, ягня, оканчивающіяся также на носовой звукъ, не имѣютъ и въ косвенныхъ падежахъ, а имѣютъ т именно: теляти, ягняти? Не слѣдуетъ также забывать еще третій разрядъ словъ, имѣющій нарощеніе е въ косвенныхъ падежахъ: небо -- небеси, коло -- колеси и проч. Здѣсь носовой звукъ безполезенъ для объясненія прибавляющихся: т и с, но эти слова указываютъ на возможность суффикса при склоненіи, какъ е, такъ т; почему же и звуку и не быть такимъ же суффиксомъ?-- На стр. 43 авторъ указываетъ на форму: теленокъ, какъ бы происшедшую отъ носоваго звука. Но эта уменьшительная форма образуется при словахъ, не оканчивающихся на носовой звукъ, напримѣръ: рученка, мазенокъ и др.
   На той же страницѣ и слѣд., авторъ говоритъ, "что буква ы иногда употребляется въ древнемъ Церковно-Славянскомъ языкѣ въ замѣнъ носовыхъ, а именно: 1) въ образованіи существительныхъ, напр. камы (камен), т. е. нынѣшнее камень, іачмы (іачмен) -- нынѣшнее ячмень; пламы и пламя -- пламень (ень -- ы -- а); 2) въ окончаніи причастій; напр. пекы (пекущій), въ соотвѣтствіе кончащимся на я, какъ напр. любя. Такое же соотвѣтствіе буквы и буквѣ я оказывается въ винительномъ падежѣ мн. числа; напр. сыны и мужя. То же должно сказать о соотвѣтствіи и буквѣ и въ измѣненіи причастій; напр. могы и могящи и проч."
   Мы не можемъ согласиться съ этими словами. Прежде всего напомнимъ автору, что если звукъ ы употребляется въ замѣнъ носовыхъ въ образованіи существительныхъ, то онъ не можетъ быть "ни чѣмъ инымъ, какъ видоизмѣненіемъ звука у" (стр. 27). Здѣсь есть маленькое противорѣчіе.-- Потомъ мы спросимъ автора, какъ произносилось ы, когда оно замѣняло а и я? Какъ а и какъ я? Тогда слѣдовательно тутъ просто не было звука ы, а было только начертаніе ы, и слѣдовательно дѣло теряетъ свою важность. Если же и произносилась какъ ы, то мы не видимъ, почему и замѣняетъ носовые звуки?-- форма съ ы могла быть самостоятельною сама по себѣ, а форма съ носовымъ звукомъ сама по себѣ, какъ это и видимъ въ словахъ: пламя и пламы {Какъ произносилось ы, мѣняющее носовой звукъ, г. Буслаевъ не говоритъ.}. Еслибы даже камы и не имѣло другой формы, то камень могло бы образоваться совершенно помимо окончанія ы -- камы, съ помощію суффикса y, какъ видимъ это въ словахъ: коло (коле-си), колесо. Не видимъ также причины, что если на носовой звукъ оканчивается одна форма причастія, то и другая "л соотвѣтсіміеі должна имѣть носовой звукъ.-- Но соотвѣтствіе, находимое авторомъ, въ вин. над. мн. ч. между ы и я, напр. сыны и мужя, кажется намъ еще страннѣе. Здѣсь именно можно и должно допустить равность въ окончаніяхъ, ибо она условливается равностью буквъ предшествующихъ окончанію. Извѣстно, какое дѣйствіе оказываютъ въ склоненіи буквы ж, жд, з, ц, ч, ш, щ, находящіяся предъ окончаніемъ именъ. Конечно г. Буслаевъ знаетъ лучше кого бы то ни было, что въ Церковно-Славянскомъ языкѣ имена мужескаго рода, оканчивающіяся, на ъ послѣ этихъ буквъ (также оканчивающіяся, кромѣ нѣкоторыхъ, на ь послѣ л, р, я, а также оканчивающіяся на имѣютъ въ вин. мн. ч.-- я (мужя).-- И такъ здѣсь понятна разница окончанія.-- А потомъ, если и соотвѣтствуетъ а въ вин. пад. мн. ч., то почему же не сказано, что и соотвѣтствуетъ а, въ томъ же падежѣ и числѣ и въ именахъ того же рода, какъ напримѣръ: пути -- мужя. Наконецъ, если видѣть такое соотвѣтствіе между и и а въ вин. мн. ч., то почему не видать его въ род. ея. ч. въ именахъ женскаго рода, напр. рукы и одеждя? Мы соотвѣтствія между ы и я опять никакого не видимъ; разница объясняется для насъ опять самимъ окончаніемъ слова: буквами х, жд, и проч., предшествующими окончанію а, окончаніемъ на я (гдѣ звуку а предшествуетъ тоже смягчающая буква и или й), на ни и на ыни (вмѣсто которыхъ точно позднѣе ставилось я); всѣ слова, имѣющія такое окончаніе, имѣютъ въ род. ея. ч.-- а. Не называетъ ли г. Буслаевъ всѣ какія бы то ни было различныя окончательныя буквы одного и того же падежа соотвѣтствующими между собою? Тогда не стоило бы и возражать; но г. Буслаевъ не говоритъ такого положенія,-- и возраженія наши остаются въ прежнемъ видѣ.
   Не подумаютъ ли изъ нашихъ словъ, что мы отрицаемъ носовые звуки въ Славянскихъ языкахъ? Конечно нѣтъ. Они очевидно находятся въ Церковно-Славянскомъ языкѣ; несомнѣнны они въ Польскомъ, и хотя слабо, но существуютъ въ Болгарскомъ. Мы не говоримъ даже, что ихъ не было въ языкѣ Русскомъ.-- Мы говоримъ только, что тѣ формы, которыми хотятъ доказать, бывшее нѣкогда, присутствіе носовыхъ звуковъ въ нашемъ языкѣ, вовсе того не доказываютъ, и что предполагаемые слѣды, теперь находящіеся, носовыхъ звуковъ у насъ -- вовсе не слѣды ихъ, а просто опредѣленный звукъ н, возникшій самъ по себѣ.-- Всего сильнѣе противъ васъ говорятъ, приводимые г. Буслаевымъ, примѣра глаголовъ начатъ, мять, жать, которые въ настоящемъ имѣютъ начьну, мну, жну и жму. Явленіе здѣсь н, въ изъявительномъ наклоненіи, точно не можетъ не быть въ связи съ цѣлымъ составомъ глагола (ибо требованіе благозвучія здѣсь не имѣетъ мѣста), между тѣмъ въ неопредѣленномъ и въ причастіяхъ прошедшаго у насъ въ Русскомъ языкѣ буквы и нѣтъ (жну, жалъ, жать).-- Но это опять-таки еще ничего не доказываетъ: у насъ часто бываетъ изъявительное наклоненіе отъ одной формы, а неопредѣленное отъ другой. Наши глаголы требуютъ тщательной разработки, въ особенности отношеніе неопредѣленнаго наклоненія къ изъявительному. Мы поговоримъ еще объ этомъ, когда рѣчь пойдетъ о глаголахъ.-- Указаніе на на -- меня, столь же мало говоритъ въ пользу носоваго звука, какъ знамя, и проч.; ибо рядомъ съ нимъ стоитъ однородное и современное ему, тя и ся, и не имѣетъ другой формы на н (напр. теня или сеня), на: тебя и себя. Очевидно это не носовой звукъ, а просто суффиксъ н при я (азъ, аземъ), какъ суффиксъ б при ты и ся.
   Любопытна очень орѳографія памятниковъ нашей древней письменности, въ особенности тамъ, гдѣ они представляютъ не списокъ, а оригинальное сочиненіе, какъ лѣтописи или грамоты, гдѣ -- собственно въ грамотахъ -- является Русская рѣчь. Попадая на бумагу, Русская рѣчь встрѣчала Церковно-Славянскія буквы и Церковно-Славянскую орѳографію, не совсѣмъ-то ей соотвѣтствующую; отсюда происходили ошибки въ правописаніи, которыя очень любопытны и важны, ибо по нимъ можно угадывать, что именно несвойственно Русской рѣчи, угадывать собственныя ея формы. По этому очень любопытно, какъ именно обращалась наша рѣчь съ носовыми звуками, въ особенности съ д., и какъ она замѣняла буквы, ихъ изображающія; какъ выходила она изъ этой трудности, особенно когда Русской хотѣлъ и выражаться по церковно-славянски, и, можетъ быть, соблюсти, иногда чуждыя ему, формы этого языка. Въ разсужденіи нашемъ о Ломоносовѣ, мы обратили вниманіе на рядъ такихъ ошибокъ въ Церковно-Славянской грамотности, именно съ этой точки зрѣнія, думая, что въ этихъ ошибкахъ письменности заявляла себя тогдашняя живая Русская рѣчь.--
   Г. Буслаевъ думаетъ, что формы краткія: гласъ, владѣть, и проч.-- Формы Церковно-Славянскія, а формы полногласныя: голосъ, володѣть, и проч.-- формы Русскія. Это справедливо: Русской языкъ отличается отъ Церковно-Славянскаго полногласіемъ, но въ то же время ему принадлежатъ и краткія формы, и вовсе не "какъ остатки старины" (какъ выражается. г. Буслаевъ, изъ чего можно заключить, что формы полногласныя онъ считаетъ позднѣйшими, тогда какъ мы думаемъ на оборотъ), а просто какъ его всегдашняя собственность. Слово: главный, напримѣръ, вполнѣ Русское, а происходитъ отъ краткой формы: глава. Замѣчательно, что обѣ формы подучаютъ особые оттѣнки, какъ указываетъ и г. Буслаевъ, что также, по нашему мнѣнію, удостовѣряетъ въ самобытности этихъ формъ у насъ, ибо онѣ не совершенно однозначущи, стало-быть и та и другая нужны (кромѣ нѣкоторыхъ однозначущихъ, но такія не находятся въ разговорной Русской рѣчи, напр. борода -- брада). Подобно тому, и перемѣна ударенія не рѣдко измѣняетъ у насъ смыслъ, напр. шелковый, шелкивой, шелковой; между тѣмъ всѣ три слова вполнѣ Русскія.
   На стр. 51, говоря, что ы переходитъ въ ов, г. Буслаевъ прибавляетъ: "равномѣрно и ов (или ев) можетъ перейти въ ы (или и); напр. книжныя формы: Иван-ов-ичъ, Сергѣ-ев-ичъ, произносятся Иван-ы-чъ, Сергѣ-и-чъ". Это просто выпускъ ов и ев; оттуда сокращенная форма, въ которой тотъ же ичъ придается прямо къ собственному имени; доказательствомъ служатъ отчества, произведенныя отъ именъ на а, напр. Кузм-ин-ичъ, Кузм-ичъ, Очевидно, что здѣсь выпускается ин. Не скажетъ же г. Буслаевъ, что здѣсь ин переходитъ въ и. Повторяемъ, надобно быть очень осторожнымъ съ этими переходами буквъ.
   Г. Буслаевъ на стр. 52 видитъ опущеніе гласныхъ въ словахъ: "чуть вм. чуять (почулъ -- почуялъ); чать вм. чаять (чала -- думала, чато -- думано". Это просто двѣ формы, и обѣ законны, и обѣ имѣютъ оттѣнокъ; первая форма даже болѣе первоначальная, или коренная. Это не то, что: "му, за зеромъ" или "крутыми берегами", съ чѣмъ равняетъ г. Буслаевъ чать и чуть. Это тоже, что дать и даять, стать и стоять. Неужели же и эти формы (дать, стать) приравниваетъ г. Буслаевъ къ формамъ, гдѣ просто выпущены гласныя, какъ: му?-- {Авторъ впрочемъ противорѣчитъ себѣ; на стр. 167, онъ говоритъ: "3) Нѣкоторые глагола изъ первообразныхъ перешла въ производные. Напр. влад--влас-ти, владъ, а у насъ со вставнымъ ѣ: влад-ѣ-ть, влад-а-ю; точно также при древней формѣ изъявит. наклоненіи вѣ-мь, позднѣйшая неопредѣленнаго наклоненія: вѣд-ами. Сюда относятся нѣкоторые глаголы, перешедшіе изъ 1-го различія во 2-е. Напр. цс. чоути и наше чу-я-ть, старин. и областн. ча-ти, ча-ть и общеупотреб. ча-я-ть." И такъ чу-ть и чать не представляютъ въ себѣ опущенія гласныхъ, не образовались изъ чуять и чаять (какъ гов. авт. на стр. 52); но чуять и чать суть напротивъ формы древнѣйшія, изъ которыхъ образовались позднѣйшія: чуять и чаять какъ говоритъ авторъ на стр. 167); слѣдовательно здѣсь видимъ, не опущеніе, возникновеніе гласныхъ.}
   На стр. 54 авторъ говоритъ: "1. Самое обширное значеніе въ Церковно-Славянскомъ и Русскомъ получило придыханіе і (j). Оно имѣетъ способность смягчать, какъ гласные звуки, приставляясь передъ ними. напр. а въ я (а, і + а, см. § 26), такъ я согласные, слѣдуя за ними, напр. Богъ, Божій. Смягчительная сила этого звука оказывается и въ сокращеніяхъ его:" и й, изъ которыхъ первое смягчаетъ согласные, за которыми слѣдуетъ, напр. богъ, ц.-с. божъ-ство, рус. бо-же-ство; а второе -- гласные, передъ которыми оказывается, напр. поко-й, род. пад. поко-я (вм. поко-й+а), дат. поко-ю (вм. поко-й+у)."
   Мы не согласны съ этими строками и сверхъ того находимъ противорѣчіе, какъ въ нихъ самихъ, такъ и съ прежде сказаннымъ. На стр. 24, исчисляя гласные звуки, авторъ говоритъ: "§ 24. Все разнообразіе гласныхъ звуковъ подводится къ слѣдующимъ основнымъ: и, е, а, о, у. Изъ нихъ и, а, у первоначальные; звуки же е и о составляютъ переходъ: е отъ а къ и, о отъ а къ у. Тутъ же, черезъ нѣсколько строкъ: "А есть самый чистый гласный звукъ. Крайніе же звуки, т.-е. и, у переходятъ уже къ согласнымъ. Звукъ и, какъ Латинскій и Нѣмецкій j, приставляясь къ твердымъ гласнымъ а, у и проч., образуетъ я, ю и проч. (какъ бы ja, jy)".-- И такъ ясно, что здѣсь говорится о первоначальномъ гласномъ звукѣ (буквѣ)". "и", который образуетъ с.южныя или мягкія гласныя: я, ю, и проч. Это и совершенно справедливо въ сущности. А на стр. 54 авторъ говоритъ о придыханіи і (j) и имъ объясняетъ образованіе я и проч.-- Развѣ это одно и тоже? Развѣ придыханіе тоже, что гласный первоначальный звукъ? Я думаю, нѣтъ. Въ такомъ случаѣ выходитъ противорѣчіе.
   Но здѣсь есть и другое противорѣчіе. Авторъ говоритъ, что придыханіе і имѣетъ способность смягчать гласные звуки, напр. я; что, сверхъ того, смягчительная сила і является и въ сокращеніяхъ его: ь и й, и что я образуется изъ й+а: напр. поко-я (выше мы привели все это мѣсто). Теперь любопытно знать, какъ произносится самое придыханіе і, если ь и й суть сокращенія придыханія? Вѣроятно произносится оно просто, какъ гласная и; тогда почему же это придыханіе? Потомъ выходитъ, что я образуется изъ і+а и что такое же я образуется изъ й+а. Все ли это равно или нѣтъ? Что всѣ эти смягченія есть дѣйствіе одной и той же гласной буквы и -- въ этомъ нѣтъ никакого сомнѣнія; но составъ самаго звука я (и прочихъ подобныхъ буквъ) -- одинаковъ, а не двуличенъ. Конечно, передъ всѣми сложными гласными становится и, но при ближайшемъ разсмотрѣніи мы увидимъ, что и передъ гласною сокращается въ й, и только тогда сливается въ одно вмѣстѣ съ гласною (й + а = я), такъ что въ сущности это сокращеніе даетъ возможность составиться гласнымъ сложнымъ или мягкимъ, а безъ этого все было бы іа, іу, и только. Выходитъ такимъ образомъ, что я, и проч. точно образуется изъ и и а, но что при этомъ и сокращается въ й. О смягченныхъ гласныхъ Востоковъ справедливо выражается "облеченныя гласною і (собственно полугласною й, j)"; звукъ й точно соотвѣтствуетъ j. Смягченныя гласныя являются самостоятельно въ языкѣ и, въ свою очередь, образуютъ слоги бя, дя, тя и проч. Впрочемъ о буквѣ и поговоримъ, можетъ быть, скоро подробнѣе.
   Мы совершенно согласны съ авторомъ (стр. 55), что нашъ языкъ имѣетъ и г (g) и г (h), хотя это второе гораздо рѣже, и что наше доброво, моево и проч. образовалось изъ придыхательнаго г; но мы не видимъ связи между г (h) и і, и не находимъ никакого доказательства въ приводимыхъ авторомъ примѣрахъ, что г переходитъ въ і. Георгій, переходя въ Русскую форму, принимаетъ разные виды, и Дюрги, и Гюрги, и Дюрди, и Гюрга; наконецъ г просто отбрасывается, и является Юрга, а потомъ Юрій. Вотъ если бы было Гурга (а не Гюрга) и перешло бы въ Юрга, это давало бы нѣкоторое основаніе думать, что г переходитъ въ і. Но этого нѣтъ.-- Другой примѣръ: Генварь и Январь, приведенъ, чтобы показать, какъ, наоборотъ, і переходятъ въ г (что слѣдовало бы оговорить; впрочемъ это бездѣлица). И этотъ примѣръ по нашему мнѣнію ничего не доказываетъ. Въ Остроміровомъ Евангеліи пишется Еноуара; къ этому просто прибавилось придыхательное г, точно также какъ прибавилось оно къ острый -- гострый (самъ авторъ приводить это слово), а въ Русскомъ это придыхательное г окрѣпло въ твердое г. Кстати, напрасно авторъ говорить, что "неострый имѣетъ значеніе вещественное, а острый -- нравственное" (стр. 54). А выраженіе: вострый мальчикъ? Оно составляетъ нравственный оттѣнокъ къ выраженію: острый мальчикъ. Выраженія: онъ остеръ и онъ востеръ, -- и то и другое, имѣютъ значеніе нравственное, но неодинаковое.
   На стр. 64, въ примѣръ соотвѣтствія мягкихъ окончаній цъ, ца, не, твердымъ къ, къ ко, авторъ приводитъ и не совершенно соотвѣтственныя формы: солн-це и солныш-ко; первая форма (солнце) очевидно двойная, ибо конечно была форма соло или солно (посолонь), вторая же форма -- тройная: солн-ыш-ко; послѣ второй формы съ ш, не могло стать не. Потомъ примѣръ къ-то и чь-то ил къ и чь, сюда нейдетъ; здѣсь смягченіе произошло грамматически такъ сказать, т.-е. черезъ флексію, выражающую извѣстный смыслъ. Мы знаемъ, что слово производное, выражающее принадлежность, на вопросъ чей, образуется черезъ ъ, который замѣняетъ ъ. Такъ Ярославъ -- Ярослав(л)ь, Владиміръ -- Владимірь. Точно также отъ мѣстоименнаго прилагательнаго: къ, образовалось черезъ ь (смягчающій к въ ч) мѣстоименное прилагательное, выражающее принадлежность, чь. Такимъ образомъ: къ, и: чь, или въ полногласномъ видѣ: кій, кой и: чій, чей. Чей именно имѣетъ у насъ теперь исключительное значеніе: кому принадлежащій?-- значеніе притяжательное.
   На стр. 65 авторъ говоритъ, что "х смяхчается: а) въ е, напр. хмуриться, хмурный (напр. у Жуковскаго): па-смур-ный; трухнуть, тру-ситъ; трях-нуть: тря-сти." Говоря о переходѣ буквъ одна въ другую, надобно, кажется, руководствоваться тѣмъ, какая буква принадлежитъ корню слова и какая производнымъ формамъ. Авторъ говоритъ далѣе, что х переходитъ въ ш и приводитъ примѣръ: дух-ъ, душ-ный. Справедливо; нельзя сказать, что и переходитъ здѣсь въ х, ибо духъ -- слово коренное, а душный -- производное. Но въ строкахъ, выписанныхъ нами, мы этого не видимъ. Слово смурый, означающее цвѣтъ близкій къ сѣрому, мы не имѣемъ причинъ считать производнымъ отъ хмурый. Въ слѣдующихъ же примѣрахъ видимъ мы коренную форму скорѣе въ трясъ и трусъ, нежели въ трух-нуть и трях-нуть. Правда, есть формы тряхъ и трухъ; но это звукоподражательныя слова, равняющіяся междометію или жесту, какъ бухъ, бацъ и проч. Очевидно, что 1-ое лицо трушу образовалось изъ е передъ ю, по общему правилу; 2-ое лицо отъ трушу будетъ трусишь, какъ напр. возвышу -- возвысишь; наконецъ, однозначительное съ трушу, трясу имѣетъ е въ 1-мъ лицѣ, ибо оканчивается на у: трясу -- трясешь.
   На стр. 67-й авторъ говоритъ: "ни Церковно-Славянскій, ни Русскій языкъ не терпитъ стеченія одинаковыхъ согласныхъ въ одномъ и томъ же слогѣ, ни въ корняхъ словъ, ни въ окончаніяхъ." Удвоенныя согласныя остались у насъ только въ словахъ иностранныхъ, каковы: суббота, граммата и др." Черезъ нѣсколько строкъ: "даже при стеченіи двухъ одинаковыхъ согласныхъ: одного кореннаго и одного принадлежащаго къ окончанію, въ старину пользовались только однимъ звукомъ, потому постоянно писали: Руськый или Рускій вм. Рус-скій." Что же послѣ этого сказать о словахъ истинный, временный, бранный, гдѣ есть стеченіе одинаковыхъ согласныхъ, именно двухъ н. Въ самыхъ этихъ строкахъ г. Буслаева встрѣчаются три слова: удвоенный, иностранный и постоянный. Слѣдовало бы хоть оговорить. Если нѣкоторыя изъ такихъ словъ г. Буслаевъ назоветъ причастіями, то это во первыхъ дѣла не измѣняетъ, а во вторыхъ -- не всѣ же причастія, на примѣръ: временный, сонный. Въ Остром. Ев. встрѣчается мѣногоцѣнный; буква ь едва ли составляетъ здѣсь достаточное раздѣленіе согласныхъ. Кстати о причастіяхъ, замѣтимъ, что настоящая форма страдательныхъ причастій имѣетъ одно и, а когда причастіе переходитъ въ прилагательное и получаетъ качественный оттѣнокъ, тогда и удвояется, напр: это возлюбленый мною человѣкъ, или: мой возлюбленный; еще примѣръ: вотъ человѣкъ ни кѣмъ неоцѣнёный или: это неоцѣненный человѣкъ; во второмъ примѣрѣ смыслъ очень даже разнится и произношеніе измѣняется: въ первомъ случаѣ, е произносится каке ё, а во второмъ -- просто какъ е.-- Странно было г. Буслаеву сдѣлать такой пропускъ. Ужъ такъ ли мы поняли слова его? (О причастіяхъ см. ниже).
   На стр. 69 авторъ говоритъ: "звуки в, б, и п, выпадаютъ передъ т, напр. жив-у, жи-ть вм. жис-ть (отъ корня жив)." Намъ кажется это несправедливо. Глаголъ живу вовсе не имѣетъ корня жив. Онъ въ этомъ отношеніи можетъ быть сравненъ съ глаголами слыть, плыть, и пожалуй быть, гдѣ конечно авторъ не найдетъ корня слыв и плыв, и даже слав и плав, и не признаетъ возможнымъ написать неопредѣленное наклоненіе, слыв-ть, плыв-ть.-- Г. Буслаевъ скажетъ: здѣсь другое дѣло: здѣсь у, здѣсь ы, изъ которыхъ развивается ов. Номы видѣли какъ это в является и при и, въ глаголѣ: шью -- именъ. Впрочемъ сила не въ томъ; если и тамъ могло возникнуть изъ у и ы, то здѣсь оно могло быть просто вставкой ради благозвучія, къ формѣ жію. Всего лучше обратиться къ флексіямъ: къ склоненіямъ и спряженіямъ. Будь въ глаголѣ жить корень жив, тогда не могло бы быть прошедшаго причастія: живъ, ибо причастное окончаніе есть само: въ.-- Точно тоже видимъ и въ другихъ сюда подходящихъ глаголахъ: слы-въ, плы-въ, бы-въ. Въ глаголѣ же напр., гдѣ в исключительно принадлежитъ къ корню слова, напр. реву, мы имѣемъ причастіе прошедшее: ревѣвъ. И такъ причастіе прошедшее живъ кажется показываетъ, что в въ словѣ живу не принадлежитъ къ корню, а вставное, ради благозвучія вѣроятно; форма же настоящая вѣроятно: жію; при сокращеніи і въ ь, она неудобна въ произношеніи (жъю), и допустила вставку в: живу {Мы знаемъ, на что укажетъ намъ г. Буслаевъ,-- онъ укажетъ намъ на Бонна: нf то, что въ Санскр. языкѣ корень g'fv.; но есть и другая форма: g'i; именно та, которую мы предполагаемъ. (Vergl. gram. 856 Ч. I, стр. 127).}.
   На стр. 78 авторъ говоритъ: "§ 41. Между окончаніями должно отличать окончанія образующія, или суффиксы, отъ измѣненій или флексій. Флексіями называются измѣненія, которыя претерпѣваетъ слово въ синтаксическомъ его употребленіи въ рѣчи, именно измѣненія по склоненіямъ и спряженіямъ. Суффиксами же называются тѣ окончанія, помощію которыхъ слово причисляется къ тому или другому разряду словъ. Такъ отъ корня лом, помощію суффиксовъ: чіть-гъ^кій, образовались: глаголъ лом-ать, существительное.юло-з, прилагательное по.ч-кій." -- Сказавъ это опредѣленіе, авторъ, прямо вслѣдъ за этимъ, продолжаетъ: "Суффиксы частей рѣчи склоняемыхъ остаются неизмѣнными, при склоненіи; напр. суффиксъ иц въ словѣ вод-иц-а: вод-иц-ы, водиц-ею и пр."
   Противорѣчіе рѣзкое. Авторъ сказалъ, что суффиксы -- тѣ окончанія, помощію которыхъ слово причисляется къ тому или другому разряду елозь, и привелъ примѣры этихъ окончаній, т.-е. суффиксовъ, въ словахъ: лом-атъ, лом-ъ, лом-кій. И вслѣдъ за этимъ говоритъ, что суффиксы частей рѣчи склоняемыхъ остаются неизмѣнными при склоненіи, и приводитъ въ примѣръ слово: вод-ица, при чемъ онъ находитъ суффиксъ только въ иц, а не въ ица, какъ слѣдовало бы полагать, основываясь на опредѣленіи суффикса.-- Если въ самомъ дѣлѣ суффиксы суть окончанія, по которымъ слово причисляется къ тому или другому разряду (къ существительнымъ, къ прилагательнымъ, и проч.), то суффиксы не могутъ быть неизмѣняемыми.-- И точно; беремъ слова, приводимыя самимъ авторомъ: лом-кій, лом-ъ; нѣтъ спору: мы узнаемъ по суффиксамъ, т.-е. по окончаніямъ, къ какому разряду принадлежатъ эти слова: суффиксъ (окончаніе) кій образуетъ прилагательное, суффиксъ (окончаніе) ъ -- существительное. Но эти суффиксы измѣняются; мы говоримъ: лом-каго, мы говоримъ лом-а. Если же принять противное мнѣніе автора, что суффиксъ напротивъ при склоненіи не измѣняется, и видѣть въ словѣ: вод-иц-а, приводимомъ опять самимъ же авторомъ (оно и написано уже иначе: -иц-а), суффиксъ не въ ица (какъ бы слѣдовало по первому мнѣнію, согласно съ: кій, ъ, ать), а въ иц (какъ слѣдуетъ по второму мнѣнію).-- тогда понятіе о суффиксѣ совершенно измѣняется. Окончанія: кій нъ, приводимыя самимъ авторомъ какъ суффиксы, -- являются на основаніи словъ того же автора -- не суффиксами. И опредѣленіе, что суффиксъ есть окончаніе, помощію котораго слово становится въ тотъ или другой разрядъ, -- уже совершенно сюда не подходитъ. Ибо изъ суффикса, напр. иц, вод-иц, никакъ не узнаешь, какой это разрядъ. Да, выходитъ рѣзкое противорѣчіе, которое согласить очень трудно; примѣры еще рѣзче выставляютъ это противорѣчіе. Передъ нами приведенныя самимъ авторомъ суффиксы: ъ,-- кій {Примѣръ глагола приводить намъ не для чего; ибо толкъ идетъ, о частяхъ рѣчи склоняемыхъ.}; по нимъ можно узнать, куда принадлежитъ слово -- къ существительному ли, къ прилагательному ли; но за то они измѣняются въ склоненіи, Передъ нами, также приведенный самимъ авторомъ, суффиксъ иц --; онъ не измѣняется въ склоненіи; но за то по венъ не узнаешь, куда принадлежитъ слово. И написаны-то суффиксы не такъ; первые написаны -ъ, -кій, а второй: -иц, и въ словѣ: вoд-иц-а, какъ видите, отдѣленъ отъ окончанія (а), по которому можно узнать, куда принадлежитъ слово.-- Если держаться какого-нибудь одного понятія, то надо или второй суффиксъ писать: ица (вод-ица, согласно съ лом-ъ, лом-кій), или первые суффиксы писать: кій (лом-кiй, согласно съ вод-иц-а), а ъ (лом-ъ) и совсѣмъ не писать, какъ суффиксъ.
   Подобное противорѣчіе, и въ опредѣленіи важномъ при словообразованіи,-- не должно бы находиться въ грамматикѣ, въ книгѣ, которая писалась не на скорую руку, и отъ которой кажется можно бы требовать обдуманности и твердости въ опредѣленіи.
   Очевидно, что опредѣленіе суффикса, высказанное авторомъ однако весьма положительно, по которому въ суффиксы попалъ и ъ (лом-ъ) -- ошибочно и устоять не можетъ; оно опровергнуто тутъ же самимъ авторомъ, противорѣчащимъ самому себѣ; но новаго опредѣленія однако не сказано.-- Ошибка состоитъ въ томъ, что г. авторъ смѣшалъ, кажется, суффиксъ съ образовательнымъ окончаніемъ и даже съ флексіей. Окончанія ъ, а, о, хотя принадлежатъ и именительному падежу, въ которомъ слово находится въ своемъ нормальномъ видѣ; но всё могутъ быть названы флексіями, ибо именно эти окончанія измѣняются. По нимъ точно вы узнаете, къ какому разряду словъ принадлежитъ слово; но эти окончанія не суффиксы, они именно флексіи именительнаго падежа.-- Суффиксъ есть то нарощеніе, тѣ буквы, которыя принимаетъ слово въ своемъ развитіи, въ своемъ дальнѣйшемъ образованіи, собственно между корнемъ и окончательной флексіей, напр. лом-ъ, лом-о-ть; лап-а, лап-о-ть: здѣсь суффиксъ: т.-- Суффиксъ не надо смѣшивать съ образовательнымъ окончаніемъ, состоящимъ обыкновенно изъ нѣсколькихъ буквъ, цѣлаго слога, а иногда и двухъ, съ заключительной флексіей,-- имѣющимъ постоянно свой извѣстный смыслъ и придающимъ этотъ смыслъ слову, къ которому примыкаетъ; таково окончаніе напр. ство, іе, щина: божество, желан-іе, Нѣтов-щина и проч. Какъ образовались сами эти окончанія, -- это другой вопросъ. Иногда, собственно въ коренныхъ словахъ, вмѣсто образовательнаго окончанія являете ея одна флексія, или же флексія вмѣстѣ съ суффиксомъ, которые, взятые вмѣстѣ, нераздѣльно, могутъ назваться образовательнымъ окончаніемъ.
   На стр. 75, говоря справедливо, что для правописанія ученіе объ образованіи словъ необходимо, авторъ думаетъ, что было бы неправильно раздѣлить такимъ образомъ: жат-ва, жерт-ва, пас-тва; онъ думаетъ, что тва есть окончаніе я что должно раздѣлить такъ жа-тва (ц.-с. жа-тва, отъ глагола жа-ти, откуда рус. жн-у), жер-тва (отъ глагола жьр-я и жр-я -- приношу жертву), пас-тва (отъ глагола пас-у)".-- Что па-ства было бы раздѣлить неправильно -- въ этомъ нѣтъ спора; но почему же, по мнѣнію автора, неправильно: жат-ва, жерт-ва, и паст-ва? Авторъ ссылается на § 56. Тамъ сказано. "Въ связи съ окончаніемъ достигательнаго наклоненія -- тъ состоитъ суффиксъ шв, употребляющійся съ указателями: или женск. рода а, въ окончаніи -- тва, или средн. рода о, въ окончаніи -- тво, со вставнымъ звукомъ с: -- ство. а) Съ окончаніемъ -- тва; напр. моли-ть -- моли-тва, жр-ѣти -- жер-тва, жа-ть -- жа-тва." -- Ниже на той же стр. прим. 4 "Суффиксъ тв (въ окончаніяхъ тва, и ство) сближается съ окончаніемъ достигательнаго наклоненія -тъ, потому что тъ, разлагаясь на ту, ибо ъ = у, есть не что иное, какъ тв (в = у)." стр. 100.
   Не можемъ согласиться съ авторомъ. Онъ говоритъ, что здѣсь суффиксъ ти (и въ тва и въ ство) который въ связи съ тѣ. Но почему же это такъ?-- Примѣчаніе 4, выписанное нами, объясняетъ это: такъ какъ ъ = у, а у = в, то и выходитъ, что тъ есть не что иное какъ тв. Но почему же ъ = у? На стр. 40 г. Буслаевъ говоритъ, что "ь и ъ въ образованіи словъ соотвѣтствуютъ: ъ гласнымъ твердымъ, напр., дъхну и духъ, съяну и сухъ, бъдръ (бодръ) бдѣ-ти и буд-ити." -- Конечно ъ соотвѣтствуетъ вообще твердымъ гласнымъ, но собственно соотвѣтствуетъ онъ о. Слово дъхну, по Русски произносится дохну, при которомъ есть и слово духъ; здѣсь о соотвѣтствуетъ у; кромѣ этого соотвѣтствія Церковно-Славянскаго ъ (тамъ гдѣ мы произносимъ о) съ у -- примѣровъ найти мы не можемъ, потому что единственный примѣръ, приводимый авторомъ, нѣту вм. нѣтъ, -- просто протяженіе голоса, -- едва ли можетъ быть призванъ за основательный. Ъ въ родствѣ со всякой гласной буквой, и всякой гласной можетъ соотвѣтствовать, какъ и всякая гласная со всякой. Такое соотвѣтствіе -- шаткая опора, на которую опираться нельзя; но есть между гласными особое прямое соотвѣтствіе, на которое можно опираться; таково напр., соотвѣтствіе буквы ъ съ о или съ ы; добр-ь добр-о-й и добр-ы-й; ь также соотвѣтствуетъ собственно е и и. У тоже соотвѣтствуетъ всякой гласной, но настоящее его соотвѣтствіе съ придыханіемъ и; это такъ. Это соотвѣтствія характеристическія, прямыя.-- И такъ мы не думаемъ, чтобы тождество тъ и mв можно принять на основаніи того общаго отвлеченнаго соотвѣтствія, которое иногда встрѣчается между Церк.-Сл. ъ (о) и у, а потому и объясненіе кажется намъ неудовлетворительнымъ; да и вообще отысканіе суффикса тв -- произвольнымъ и выисканнымъ. Неужели же вездѣ, гдѣ встрѣтится на концѣ слово тва, тамъ и надо предполагать суффиксъ ти? Дѣло объясняется гораздо проще. Какъ напишетъ г. Буслаевъ: бо-тва, лис-тва? Я думаю, что и онъ раздѣлитъ: бот-ва, лист-ва (а не бо-тва, лис-тва), и такимъ образомъ приметъ за окончаніе ва, а не тва. Отъ чего же? Отъ того вѣроятно, что здѣсь т принадлежитъ къ коренной части слова лист, бот.-- Такъ, но не то ли видимъ и въ словахъ: молитва, жатва, битва и проч.? они просто образовались изъ неопредѣленнаго наклоненія: молить, жать, бить, чрезъ приложеніе окончанія ва (Окончанія, дѣйствительности котораго г. Буслаевъ не отвергаетъ.) Намъ могутъ возразить, что здѣсь уже является не одинъ корень глагола, но и форма неопредѣленнаго наклоненія: ть или пожалуй тѣ (впрочемъ ь -- при образованіи словъ иногда выбрасывается: государство)". Жат-ва молит-ва бит-ва.-- Но почему же и не такъ? Дальнѣйшее образованіе слова иногда происходитъ не при корнѣ слова, но при цѣломъ полномъ словѣ, съ корнемъ и формою, напр.: быт-ностъ образовалось если не отъ быть, то отъ бытъ, или отъ: быть (бытный, житный), слѣдовательно тоже не отъ корня глагола, или напр. бытіе по Цашему мнѣнію образовалось изъ быть, и конечно раздѣляя слово, должно написать быть-e или быти-е (бытіе); а оно образовалось тоже изъ формы неопредѣленнаго наклоненія, какъ напр. з.iobo бится, которое въ соотвѣтствіе и имѣетъ битье или бити-е (битіе).-- Намъ кажется, что ошибочное, по нашему мнѣнію, воззрѣніе здѣсь г. Буслаева происходитъ отъ того, что онъ не придаетъ никакого значенія образовательному окончанію, какъ чему-то цѣлому, которымъ очень многое и просто объясняется. Мы возражали г. Буслаеву на мнѣніе его объ окончаніи тва; но возраженіе наше идетъ отчасти и къ мнѣнію его объ окончаніи ство, съ тою разницей, что мы тоже, какъ и онъ, отдѣляемъ ство, какъ окончаніе; но не видимъ только, тутъ никакого суффикса то, къ которому здѣсь (при ство) еще менѣе подходитъ сближеніе, дѣлаемое авторомъ, съ окончаніемъ достигат. наклоненія: тз; ибо по словамъ самого автора, имена съ окончаніемъ ство происходятъ не только отъ глаголовъ, но и отъ другихъ частей рѣчи, а къ другимъ окончаніе достигат. наклоненія тъ -- не прилагается. Мы принимаемъ ство за образовательное окончаніе самостоятельное (какъ составилось оно, мы въ изслѣдованіе объ этомъ не входимъ). Оно не то, что на при глаголахъ (жатва и проч.), которое принимаетъ г. Буслаевъ за тва: способъ образованія не тотъ; иначе придается ство, чѣмъ ва: ва придается только къ нѣкоторымъ глаголамъ въ ихъ неопредѣленномъ наклоненіи (на въ словахъ мордва, ботва, имѣетъ иное значеніе и объясненіе); а ство придается свободно чуть ли не ко всѣмъ существительнымъ и прилагательнымъ, разумѣя тутъ же и мѣстоименія, въ полномъ видѣ съ корнемъ и окончаніемъ. Очевидно, что ство есть формація позднѣйшая, ибо образованіе слова здѣсь происходитъ такъ сказать на виду, а не то, что эти первобытные составы словъ, гдѣ сочетаніе формы трудно узнать, или по крайней мѣрѣ живо теперь чувствовать и себѣ представить. Примѣры окончанія ство: государъ-государ(ъ)-ство, братъ брат(ъ)ство, богатъ богатство, и пр. и пр. Замѣчательно, что къ глаголамъ придается ство не прямо, а къ его причастной формѣ, разумѣется первобытной (сокращенной), напр. чув-ство. Иногда в замѣняетъ й: чувство ц.-с.; г. Буслаевъ также приводитъ въ примѣръ убійство вм. котораго говорилось убивство. Это и замѣна благозвучія; по можетъ быть в и й вставныя? Едва ли. Слово злодѣйство произошло не отъ глагола, а отъ существительнаго злодѣй, какъ Еврейство, Манихейство, Фарисейство.-- Но ство придается иногда и къ неполнымъ словамъ, какъ будто не давая слову договориться, напр. лихоим-ство, впрочемъ очевидно, что это не употреб. форма: лихоимъ -- лихоим-е-цъ, такъ ство придается къ глаголамъ на ую, напр. балу-ю (у которыхъ у обыкновенно образуетъ ов -- баловать), не давая сказаться формѣ окончательной атъ: напр. балов-ство -- если только это не прилагательное, какъ это виднѣе въ подобныхъ словахъ, напр: воровъ, воров-атый, воров-ство; плутов-атый, плутов-ство; мотов-атый, мотов-ство, -- Во всякомъ случаѣ, емко em самостоятельное образовательное окончаніе, и отъ ta (по г. Буслаеву: тва) совершенно различно.
   На стр. 100-ой же, г. авторъ говоритъ: "Прим. 5. Въ древнемъ Церковно-Славянскомъ языкѣ звукъ с вставлялся и передъ окончаніемъ тва (какъ теперь вставляется передъ -тво, въ окончаніи ство), напр. въ словѣ Иларіона: гостивс-тва вм. гости-тва (пиршество, угощеніе).
   Это было бы возраженіе довольно сильное, еслибъ это было такъ; но примѣръ, приводимый авторомъ (другихъ примѣровъ мы не знаемъ), его слабо поддерживаетъ. Онъ, кажется, не обратилъ вниманія, что вставлено не одно с, а и в передъ е; тогда это измѣняетъ все дѣло; это в именно встрѣчается передъ ство, обыкновенно въ глаголахъ, гдѣ, по нашему мнѣнію, оно есть причастная или отглагольная прилагательная форма. Напр. чув-ство, учтив-ство, такъ и гостив-ство. И такъ вставлено не е, а в-с. Отсюда мы заключаемъ, что здѣсь вставки е нѣтъ, а окончаніе просто: ство, передъ которымъ (какъ обыкновенно въ глагольныхъ словахъ) является причастная или отглагольная прилагательная форма на в.-- При этомъ, окончаніе а вм. о становится очевидной опиской.
   На стр. 80 авторъ говоритъ: "Въ старину не только ясно понимались эти окончанія (атый, истый), но и легко прилагались къ корнямъ словъ (отъ чего же къ корнямъ? просто къ словамъ, напр. борода, бородатый) для выраженія точнѣйшаго понятія. Такъ напр. отъ слова берегъ, съ окончаніемъ-стый, въ старину возможно было прилагательное бережистый, бережистая, напр. о рѣкѣ, текущей въ крутыхъ берегахъ, Ипат. Лѣт. 123. Пользуясь языкомъ древнихъ памятниковъ, Карамзинъ употребляетъ прилагательное пчелистый въ значеніи обильнаго пчелами." На это мы скажемъ, что въ нашемъ языкѣ и теперь еще есть жизнь употребленія. Такъ именно окончанія: атый, истый, не утратили живости употребленія и легко прилагаются къ словамъ; почему не сказать напр.: льдинистое море, хотя едва ли у насъ это слово въ употребленіи.-- Здѣсь, мнѣ кажется, надобно отличать три окончанія: атый, которое, точно, какъ говоритъ г. Буслаевъ, значитъ принадлежность, хотя иногда бросающуюся въ глаза; окончаніе атый тогда выражаетъ замѣтность, когда придается къ необходимой принадлежности, напр. носъ, нос-атый; борода-тый же значатъ просто съ бородою, ибо борода не есть необходимая принадлежность, ибо борода зависитъ отъ условій возраста и пола, да и не у всякого взрослаго мужчины есть борода. Потомъ: астый, которое именно значитъ величину, замѣтность; наконецъ: истый, означающій множество, обиліе, частость. Это виднѣе въ одномъ и томъ же словѣ. Напримѣръ: волосатый -- съ волосами, покрытый волосами; волосастый -- съ большими волосами; волосистый -- со множествомъ волосъ, съ обиліемъ волосъ.-- Иногда истый тоже показываетъ высокую степень иди, пожалуй, обиліе тамъ, гдѣ не показываетъ множества: голосистый. Золотистый, серебристый, и проч. имѣетъ уже другой смыслъ; здѣсь истый показываетъ не множество, не обиліе, а жизнь и подобіе означеннаго предмета, соотвѣтствуя съ глаголомъ: золотиться, серебриться.-- Но довольно. Мы хотѣли только замѣтить, что эти окончанія и теперь не только ясно понимаются, ко и живо употребляются.
   Въ числѣ словъ, образовавшихся черезъ сокращеніе въ теченіи времени, авторъ приводитъ (стр. 81): "мать, дочь (Ц. С. мати, дъщи), имя, сѣмя (Ц. С. имя, сѣмя § 28) -- изъ формъ: мат-ерь, доч-ерь (Ц. С. дъщерь), им-ен, сѣм-ен, сохранившихся въ косвенныхъ падежахъ: мат-ери, доч-ери, им-ен-и, сѣм-ей-и и проч. Для насъ важно то, что авторъ считаетъ формы матерь, дочерь, имен, сѣмен, древнѣйшими, а мать, дочъ, имя, сѣмя позднѣйшими, и что, по его мнѣнію, эти вторыя формы образовались черезъ сокращеніе изъ первыхъ. Это намъ нужно запомнить, ибо объ этихъ формахъ не разъ будетъ идти рѣчь. Теперь сдѣлаемъ мы только одинъ вопросъ: почему авторъ не привелъ сюда еще соотвѣтствующія слова въ примѣръ образованія черезъ сокращеніе; почему именно: небо, око, коло, ухо и проч. не образовались, черезъ сокращеніе, изъ формъ неб-ес, оч-ес, кол-ес (колесо), уш-ес и проч.? На той же страницѣ, въ примѣч. 1, авторъ приводитъ разные примѣры сокращеній: дай, споди, небось, хоть и проч., которыя кажется надобно отличать отъ настоящихъ сокращеній, совершившихся въ теченіи времени; ибо эти послѣднія сокращенія являются какъ скороговорки (напр. пра), а сказать медленно, такъ произнесется и все слово: Дай Господи, хочешь, право, небоися. Впрочемъ скороговорки эти болѣе или менѣе кристаллизировались; а небось получило уже значеніе нарѣчія.
   Авторъ полагаетъ (таже страница), что конъ образовалось изъ комонь. Не можемъ согласиться, и думаемъ, что это два отдѣльныя слова, случайно созвучныя, хотя и означающія одинъ и тотъ хе предметъ.-- Прежде всего, сократиться слову коломъ въ кокъ трудно; надо, чтобъ изъ середины выпалъ цѣлый слогъ по, произносящійся свободно, не составляющій ни какого неблагозвучія въ словѣ. Комонь (конь) не изъ такихъ словъ, которыя въ рѣчи повторяются то и дѣло, какъ напр. видишь (вишь), хочешь (хошь) и проч.,-- и потому, цѣлому слогу: по, выпасть цѣликомъ трудно; а переходнаго сокращенія, напр: формы кмонь -- сколько мнѣ извѣстно -- не встрѣчается.-- Потомъ, противорѣчитъ образованію формы: конь изъ: колонъ,-- значеніе самаго слова: конъ, значеніе совершенно самостоятельное. Слово конь есть основное слово. Если мы обратимъ вниманіе, то въ словѣ конь увидимъ слово: конъ, слово коренное. Конъ, означая край, конецъ (кон-е-цъ), значитъ въ тоже время начало (ио-кони). Таково первоначальное его значеніе; отсюда вытекаетъ значеніе верха (ибо верхъ -- есть конецъ, но конецъ главный, начальный); въ этомъ смыслѣ, кои? употребляется въ народѣ, когда говорится о крышѣ дома, о самой верхней ея части, гдѣ сходятся ея стропила; она называется: коникъ. Если конъ означаетъ верхъ, какъ это мы видимъ, то (мы это хорошо знаемъ) въ нашемъ языкѣ понятіе верха сходится съ понятіемъ коня; слова: верхомъ, верховой, вершникъ значить: на конѣ. Если же понятіе верха, выражаемаго словомъ конъ, сходится съ понятіемъ коня, то естественно, что отъ этого слова произошло и самое слово: конь; произошло же оно очень свойственнымъ нашему языку порядкомъ: черезъ букву ъ, которая отдаляетъ слово отъ первоначальнаго, нагляднаго его значенія и дѣлаетъ его отвлеченнымъ (среда, средь) или метафорическимъ (конъ, конь). Въ большее доказательство нашей мысли, можемъ указать, что у крестьянъ, не рѣдко, на самомъ верху крыши утверждается вырѣзанный изъ дерева конь, какъ гіероглифическое изображеніе верха. Понятіе верха потому еще вытекаетъ изъ слова конъ, что верхъ тоже имѣетъ значеніе начальства, главности, напр.: верховный; замѣтимъ между прочимъ, что князь по Лужицки -- верхъ.-- И такъ, верхъ прямо соотвѣтствуетъ: конъ; а понятіе верха,-- мы уже знаемъ,-- близко, и можно сказать, исключительно сходится съ понятіемъ коня. Верхомъ, вершникъ,-- формы старинныя, образовавшіяся давно въ своемъ значеніи,-- не значатъ: на высотѣ (какъ бы высоко ни взобрались люди), а значатъ именно -- на конѣ.
   И такъ слово конь прямо образуется, во нашему мнѣнію. изъ слова кома, черезъ смягченіе ъ въ т. Ходъ понятій очень важенъ въ словопроизводствѣ: мы прослѣдили его, и именно ходъ понятій, думаемъ мы, доказываетъ это.
   На стр. 84: "Производные глаголы образуются изъ первообразныхъ весьма часто при посредствѣ именъ; напр. ду-ть, ду-хъ, ду-шитъ; дѣ-я-ть, дѣ-ло, дѣ-латъ, вез-ти, возъ, воз-итъ". Замѣтимъ, что дѣло происходитъ отъ дѣ-ть, а не отъ дѣ-я-ть, отъ котораго было бы дѣя-ло (одѣя-ло); дѣ-я-ть предполагаетъ неупотребительную форму: дѣ-я-ло.
   На стр. 84 авторъ говоритъ: "§ 51. Важнѣйшія формы въ образованіи глагола суть залоги, виды, причастія съ дѣепричастіями и неопредѣленное наклоненіе. Что эти принадлежности глагола относится не къ спряженіямъ, а къ словопроизводству, явствуетъ изъ участія ихъ въ образованіи словъ. А именно: залоги и виды могутъ происходить отъ первообразныхъ формъ черезъ существительныя отглагольныя; напр. сл-ытъ, слово, слов-ить (благо-словить), вез-ти, возъ, воз-итъ."
   Залоги, виды, причастія, дѣепричастія и неопредѣленное наклоненіе относятся не къ спряженію, а къ словопроизводству, говоритъ авторъ; но что называть спряженіемъ? "Если измѣненіе по лицамъ и при нихъ по числамъ -- тогда, нѣтъ слова, всякой видъ будетъ спряженіемъ отдѣльнаго глагола; но правильно ли такое воззрѣніе? Въ Русскомъ языкѣ у насъ нѣтъ временъ, ихъ замѣняютъ виды. Вѣдь придется исключить такимъ образомъ о самое понятіе времени.-- Почему же за спряженіемъ остается одно какое нибудь голое измѣненіе по тремъ лицамъ ея. и мн. числа и каждое новое измѣненіе будетъ представлять уже во, вый глаголъ? На это не дано удовлетворительнаго объясненія. Если же подъ спряженіемъ понимать рядъ тѣхъ измѣненій, которыя предстоитъ проходить каждому глаголу,-- тогда, если не залоги, то виды, причастія, дѣепричастія и неопредѣленное наклоненіе должны относиться къ спряженію. Авторъ подкрѣпляетъ свое мнѣніе тѣмъ, что залоги и виды могутъ происходить отъ первообразныхъ формъ черезъ существительныя отглагольныя, о приводитъ Примѣры (нами выписанные). Словитъ точно происходитъ отъ слово, но и дѣлать происходитъ отъ дѣло", чтожъ это доказываетъ? Это глаголы (какъ самъ авторъ сказалъ выше) -- производные, особые, и только.-- Что глаголъ можетъ произойти отъ имени, и отъ имени отглагольнаго,-- его извѣстно; а ужъ каждый глаголь (какъ скоро онъ образовался) не можетъ не быть въ какомъ-нибудь залогѣ и видѣ, -- Но авторъ конечно не то хотѣлъ доказать. Онъ хотѣлъ доказать, что залогъ,-- напримѣръ дѣйствительный отъ средняго,-- можетъ-образоваться, въ одномъ и томъ же глаголѣ, черезъ существительное отглагольное; это несправедливо, и примѣръ слыть (приводимый авторомъ) этого не доказываетъ. Залогъ дѣйствительный отъ слыть есть славить, какъ быть -- бавить, плыть -- плавитъ; очевидно, что здѣсь залогъ образуется прямо, а не черезъ имя существительное. Намъ скажутъ можетъ быть: а. слава? по слава уже выдѣлилась изъ формы славитъ, которая имѣетъ въ подкрѣпленіе себѣ формы: бавить и плавить, при которыхъ нѣтъ именъ отглагольныхъ (бава, плана); въ сложныхъ съ глаголомъ бавить, оно иногда встрѣчается (напр. забава, выдѣляющаяся изъ глагола забавить, какъ слава), а иногда нѣтъ (сбытъ -- сбавить). Это самое, что при сложныхъ глаголахъ отъ глагола: бавить, имя отглагольное иногда есть, иногда же не находится, а залогъ (дѣйствительный) образуется постоянно,-- доказываетъ, въ свою очередь, что залогъ образуется прямо изъ глагола (глагола средняго), а не черезъ имя. Другой примѣръ, приводимый авторомъ, говоритъ въ его пользу еще меньше. Здѣсь уже совершается измѣненіе прямо внутри глагола черезъ подъемъ звука: вез-ти -- воз-ить, какъ сидѣть -- садить; ужели же скажетъ г. Буслаевъ, что садить образовалось отъ садъ, какъ возить отъ возъ? Еще примѣръ: течь -- точитъ, зрѣ-ть -- зор-ить, пы-лать -- па-лить и проч. и проч.-- Здѣсь кстати скажемъ, что если словитъ (блаw-словить) должно быть отнесено къ глаголамъ производнымъ, то "везти, возъ, возить" неправильно помѣщено (см. выше) г. Буслаевымъ въ примѣрахъ между производными, при чемъ произошло кажется и маленькое противорѣчіе, ибо иное дѣло -- образующійся въ самомъ глаголѣ, другой залогъ; иное дѣло -- производный глаголъ. Если производить вожу отъ возъ, то и бѣгу надо производить отъ бѣгъ.-- Говоря вообще, мы стоимъ за первоначальность имени, а не глагола; при осуществленіи же подробномъ, и глаголъ образуется отъ имени, и имя отъ глагола, смотря по ходу мысли, выражающейся въ языкѣ, при подробною частномъ своемъ раскрытіи.-- Такъ и здѣсь мы проня димъ имя отъ глагола; производить же глаголъ отъ имени: во отъ возъ, бѣгу отъ бѣгъ,-- противорѣчитъ логическому ходу мыели. Бѣгъ не есть предметъ: бѣгъ есть отвлеченное представленіе о дѣйствіи (бѣгу), выраженное именемъ; слѣдовательно здѣсь дѣйствіе (глаголъ) должно предшествовать отвлеченному о немъ представленію (имени). То же самое относится и къ возъ -- возитъ, принимая тотъ смыслъ, въ какомъ возъ употреблялось первоначально, что видно изъ сложнаго: по-возъ (повозъ возить Лѣт. Нест.), и даже обозъ (об-возъ). Если же думать, что возить произошло отъ возъ, какъ мы и теперь понимаемъ это слово, т. е. какъ навьюченную телѣгу (возъ сѣна, возъ сноповъ и т. д.), еще менѣе могъ произойти отсюда залогъ: возить, ибо тогда онъ уже не имѣлъ общаго значенія, въ соотвѣтствіе везу (какъ конечно видитъ въ немъ и самъ г. Буслаевъ), а опредѣленно частное, значеніе: приводить въ движеніе воза, возитъ, при чемъ ужъ возить никакъ не было бы видомъ къ везу, и удареніе должно было бы стать тогда надъ о, то есть возить. Примѣры такого рода глаголовъ, произшедшихъ отъ именъ, у насъ есть, но глаголы эти рѣзко отличаются отъ прочихъ -- своимъ частнымъ значеніемъ, и ихъ узнать можно легко; напримѣръ навозъ (въ частномъ его значеніи), и отсюда навозить; это не то что навозить (на-возить). И такъ мы не можемъ признать, что возить происходитъ отъ имени возъ, также какъ бегъ отъ бѣгу напротивъ возъ образовалось или лучше выдѣлилось изъ возить какъ бѣгъ изъ бѣгу. Видъ же возить образовался прямо, въ самомъ глаголѣ, изъ вида везти, черезъ подъемъ гласныхъ, ка изъ сидѣть образовалось садить, изъ течь -- точить и проч.
   Замѣчательно, что на стр. 87 авторъ говоритъ слѣдующее 53. Б. Видъ. Въ образованіи видовъ глагола языкъ пользуеі слѣдующими важнѣйшими способами: 1) усиленіемъ звуковъ 30), напр. вед-у, вод-ить; вез-у, воз-ить, бред-у, бро-дить, нес-ти нос-ить." Кажется авторъ не видитъ здѣсь (судя по этимъ е словамъ) надобности въ посредствѣ имени для образованія ни, но не выходитъ ли въ такомъ случаѣ противорѣчіе у автора самимъ собою?
   Продолжаемъ. Стр. 85. Что свитокъ произошло отъ свитъ, любимецъ отъ любимъ (какъ говоритъ авторъ),-- въ этомъ нѣтъ сомнѣнія, хотя надобно замѣтить, что въ этихъ и подобныхъ щ мѣрахъ словопроизводства, причастія занимаютъ мѣсто жмемъ, слово: любимъ, употребляется какъ собственное имя. Но что принятіе происходитъ отъ принятъ -- съ этимъ не можемъ согласиться; намъ кажется гораздо прямѣе произвести эти и подобныя слова отъ неопредѣленнаго наклоненія, къ которому приставляется среднее: е; приняти -- принятіе, быти -- бытіе и принятъ -- принятье, быть -- бытье; еще примѣръ:, чести -- честіе, честь -- честье (благочестіе, благо-честъе). Здѣсь уже нельзя отвергать неопредѣленнаго наклоненія, ибо причастіе (отъ честь) иначе образуется.
   На той же страницѣ. "Такъ какъ ѣ послѣ шипящихъ переходитъ въ а (§§ 25 и 37), то къ глаголамъ съ примѣтою ѣ должно отнести дрож-а-ть, молч-а-тт, слыш-а-ть и проч." -- Что ѣ переходитъ въ а послѣ шипящихъ, такъ изъ этого еще не слѣдуетъ чтобы а не могло стоять послѣ шипящихъ, и чтобы вездѣ, гдѣ а послѣ шипящихъ встрѣчается, тамъ надо предполагать ѣ, перешедшее въ а.-- Самъ же авторъ говоритъ, что (стр. 63) "въ смягченныхъ слогахъ: жа, чу, ша, на, цу, и проч., твердые, гласные а, у и друг. очевидно суть остатки мягкихъ я, ю (т.-е. і + а, і + у)". Въ глаголахъ: кружить, бѣжать, орошать, прощать -- нельзя предположить ѣ. Да къ тому же ѣ можетъ становиться и послѣ шипящихъ; дат. пад.: душѣ; сравн. ст.: дюжье. Мы можемъ тамъ признать эту замѣну, гдѣ являются увеличительные, или, если можно такъ выразиться, сравнительные глаголы, которые имѣютъ ѣ, какъ самъ авторъ говоритъ (богатѣть и проч.); напр.: дорожатъ (м. б. вм. дорожѣть), но и здѣсь ѣ можетъ оставаться очень свободно и послѣ шипящихъ, нисколько не замѣняясь а, напр.: хорошѣть, дюжѣтъ. Такимъ образомъ мнѣніе г. Буслаева -- какъ о невозможности ѣ послѣ шипящихъ и замѣнѣ въ этомъ случаѣ ѣ черезъ а, такъ и о предположеніи ѣ въ а, въ глаголахъ: дрожать, молчать, слышать -- какъ неимѣющее достаточно основанія и недоказанное, мы принять не можемъ.
   На стр. 87, въ § 53, говоря о способахъ, какими пользуется языкъ въ образованіи видовъ и сказавъ, что "1) усиленіемъ звуковъ", авторъ продолжаетъ: "2) продолженіемъ окончанія глагола, помощію звука а или я и на (т.-е. а съ придыханіями j и в для благозвучія (§ 32); напр. пад-у, пад-ать, пад-аю; да-ть, да-на-ть, да-я-ти (т.-е. да-а-ти); бы-ть, бы-ва-ть. Въ этомъ случаѣ звукъ а для большей силы принимаетъ на себя удареніе, напр. брсо-ить, брос-ать, кон-чить кон-чать. Такое продолженное окончаніе можетъ вновь продолжиться помощію звуковъ ы и и, которые, соединяясь съ а, образуютъ звуки ыва, и -ива; напр. кида-ть, кид-ыва-ть, гул-я-ть, гул-ива-ть. При этомъ удареніе обыкновенно переносится на коренной гласный звукъ, а если онъ будетъ о, то при удареніи поднимается до а; напр. ход-ить, хаж-ива-ть, нос-ить, наш-ива-ть; вод-ить, важ-ива-ть."
   Точность и опредѣленность -- важныя условія въ ученой книгѣ. Противъ этихъ условій нѣсколько погрѣшаютъ выписанныя нами строки.-- Авторъ говоритъ, что продолженное помощію звука а, окончаніе (напр. пад-у, пад-а-ю) можетъ вновь продолжаться помощію звуковъ и и и, которые, соединяясь съ а, образуютъ звуки ыва и ива. Такъ объясняетъ авторъ кид-ать, кидывать и т. д. И такъ многократное: мва и ива образовалось изъ (продолженнаго окончанія): а (или я и на), и (еще вновь продолженнаго): и или и. Какимъ же образомъ возникаетъ эта форма тамъ, гдѣ нѣтъ продолженнаго окончанія а, какъ напр. въ глаголахъ, тутъ же приводимыхъ авторомъ; ход-ить -- хаж-ива-ть, нос-ить -- нашивать и проч.?.. Если мва, ива суть результатъ двухъ продолженныхъ окончаній а (я) и и или и, то какъ же онѣ (ыва, ива) явились здѣсь, гдѣ а (я и на) нѣтъ?-- И такъ опредѣленіе, сдѣланное авторомъ, стало быть не довольно точно.-- Наконецъ странно, что авторъ не упомянулъ еще о перемѣнѣ внутри самого глагола, объ усиленіи звуковъ особенномъ, именно: о вставленіи и иди и въ первомъ слогѣ глагола и объ окончаніи на аль, изъ чего выходитъ не та форма, которая у него обозначена чрезъ продолженное окончаніе а (напр. пад-а-ю). Буква и является тамъ, гдѣ въ началѣ глагола е, или подразумѣваемый ь; буква ы -- гдѣ ъ (въ Ц. С.); гдѣ этого нѣтъ, тамъ является и одно а въ окончаніи. Примѣры: беру (братъ) -- биралъ, деру (драть) -- диралъ, с(ъ)плю, (спать) -- сыпалъ, также: ѣмъ, живу -- ѣдалъ, живалъ и проч. Странно, что авторъ не говоритъ объ этихъ формахъ,-- собственно о первыхъ, въ которыхъ усиленіе звуковъ является особеннымъ образомъ. Правда, авторъ говоритъ объ усиленіи звуковъ и ссылается на § 30, гдѣ говорится о нихъ подробно, но необходимо указать, какого усиленія звуковъ требуетъ тотъ или другой видъ. Вообще, если уже говорить о видахъ и образованіи ихъ, то слѣдовало бы опредѣлить каждый видъ, отдѣливъ одинъ отъ другаго, и указать образованіе каждаго; этого не сдѣлано, а сказано о видахъ очень вообще и отвлеченно.
   Жизнь нашего глагола съ его видами и всѣми оттѣнками до того повидимому произвольна, такъ своеобразна, такъ разнообразна, что очень трудно поддается установленію правилъ и вообще объясненію. Нашъ глаголъ, самъ по себѣ, требуетъ отдѣльнаго полнаго сочиненія, полной монографіи {Мы напечатали брошюрку о глаголахъ, которая представляла только одинъ легкія очеркъ, небольшую попытку объясненія глаголовъ; г. Буслаевъ написалъ разборъ, но мы не могли ему отвѣчать немедленно по особеннымъ личнымъ отношеніямъ нашимъ къ тогдашней цензурѣ.-- Отвѣтъ же нашъ, по прошествіи довольно долгаго времени, казалось намъ, не могъ имѣть большой занимательности для читателей.
   }. Къ сожалѣнію, г. Буслаевъ мало обратилъ вниманія на глаголъ, по крайней мѣрѣ сравнительно съ тѣмъ, чего можно было бы ожидать отъ него. Далѣе мы думаемъ поговорить о глаголахъ нѣсколько подробнѣе.
   На стр. 92 г. Буслаевъ говоритъ: забудущій. т. е. незабвенный (напр. въ пѣснѣ Архангел. губ. "съ житьемъ дѣвичьимъ безпечальнымъ, забудущимъ)".
   На основаніи какого словообразованія, авторъ понимаетъ забудущій какъ незабвенный? Рѣшительно нельзя объяснить. Если забудущій значитъ незабвенный, то заблудящій или заблудущій значитъ: незаблудный, залетящій -- незалетный.-- Странно.-- Смыслъ причастій этого рода тотъ, что онѣ дѣйствіе, ими выражаемое, обращаютъ въ свойство; какъ же забудущій можетъ значить -- незабвенный?-- Забудущій значитъ: забывающій, и такъ какъ здѣсь конкретная форма: забуду,-- ta здѣсь значитъ: быстро, какъ разъ, забывающій. Отъ забуду образуется форма: забудущій (кто забудетъ). Вспомнимъ, что у насъ причастіе не употребляется въ такомъ видѣ, т. е. въ однократномъ (или, если угодно, въ будущемъ времени); поэтому причастіе сейчасъ и получаетъ особый смыслъ; дѣйствіе обращается въ свойство; удареніе при этомъ переходить на второй слогъ, если оно на третьемъ, и на послѣдній, если оно на второмъ; слово забудущій получаетъ значеніе легко забывающій, имѣющій способность забывать, и прекрасно характеризуетъ молодость и мимолетность ея впечатлѣній.-- Таково наше объясненіе. Во всякомъ случаѣ забудущій нельзя никакъ, по нашему мнѣнію, объяснить словомъ: незабвенный.
   На стр. 94, г. Буслаевъ весьма справедливо замѣчаетъ (хотя безъ всякихъ объясненій), что причастія настоящаго времени стрддательнаго залога образуются иногда и отъ глаголовъ среднихъ, какъ: бызалмыб, неизсякаемый.-- На стр. 95 авторъ говоритъ очень вѣрно, что существительное бытъ есть не что иное, какъ причастіе прошедшаго времени страдательнаго залога отъ глагола бытъ, мы удерживаемся здѣсь отъ объясненій этихъ страдательныхъ причастій, происходящихъ отъ глаголовъ среднихъ (явленіе весьма важное). Эти причастія можно назвать самостоятельными] эти самостоятельныя причастія образуются не только отъ средняго, но и отъ всѣхъ залоговъ, и даже отъ дѣйствительнаго, рядомъ съ обыкновенными страдательными причастіями; при чемъ образованіе ихъ совершается часто особымъ, неупотребительнымъ способомъ. Но объ этомъ когда-нибудь послѣ. Я теперь укажемъ на глаголъ, употребляющійся у насъ лишь съ однократной формой, и то вмѣстѣ съ предлогомъ, именно: свѣну, разсвѣну, У насъ однократную форму ну принимаютъ за самостоятельную коренную въ нныхъ глаголахъ, но она -- всегда производная, однократная; при ней всегда должна быть простая форма глагола, которая могла быть забыта употребленіемъ, измѣнившимъ при томъ нерѣдко и смыслъ однократной формы.-- Глаголъ свѣну доказываетъ это съ своей стороны. При однократной: свѣ-ну, должна быть простая форма: свѣ-ю. Это доказывается причастіемъ, прямо отъ нея происходящимъ: свѣлъ (разсвѣлъ), также страдательнымъ причастіемъ: свѣ-тѣ (какъ бы-тѣ), которое переходитъ въ существительное свѣтъ (бытъ). Производство это еще виднѣе въ словѣ: разсвѣтъ {Причастіе на ть, та, то, чаще, чѣмъ на нъ, на, но, переходитъ въ имя существительное и не вдругъ бываетъ замѣтно, особенно когда выходитъ изъ употребленія, какъ причастіе; напр. отъ сѣю -- сѣто, и существ. сито.}.
   На страницѣ 95--96 авторъ говоритъ: "Для образованія полнаго окончанія причастій, съ суффиксомъ -н, къ этому звуку присовокупляется еще я, какъ знакъ имени прилагательнаго; напр. данъ, дан-ный (какъ въ формахъ: скрыт-ный, знат-ный). Нѣкоторыя причастія на нный, переходя въ прилагательныя, удерживаютъ и послѣднее и, въ усѣченномъ видѣ, т. е. оканчиваются въ муж. р. на ененъ вм. нъ, въ женскомъ на нна и т. д. Напр. отъ глагола крытъ съ предлогами по и от -- причастіе по-кровенъ и прилагательное от-кровененъ."
   Полное окончаніе причастій на нъ образуется просто, какъ въ прилагательныхъ, чрезъ наращеніе окончанія (добр-з, доб-рый) и безъ всякого удвоенія н. Въ древ. Ц. С. языкъ именно такъ образуются причастія полнаго окончанія (зъ-ванъ, зъ-ваный). Чрезъ удвоеніе же н,-- точно, авторъ правъ,-- причастіе получаетъ значеніе прилагательнаго; напр. возлюбленый -- это причастіе, и возлюбленный -- это уже прилагательное.-- Только уже позднѣйшая неосмотрительность употребленія допустила двойное я въ причастіи. Странно; сказавъ въ началѣ, что второе и присоединяется къ причастіямъ, какъ знакъ имени прилагательнаго, авторъ вслѣдъ за тѣмъ говоритъ: "нѣкоторыя причастія на нный (слѣд. съ знакомъ прилагательнаго), переходя въ прилагательныя" и проч. И такъ стало быть, по мнѣнію автора, знакъ имени прилагательнаго (второе я) еще недостаточенъ, и причастіе на нный еще не есть прилагательное, ибо оно еще (и то нѣкоторыя) можетъ переходить въ прилагательное. Это маленькая неточность и неопредѣленность выраженія.
   На той же страницѣ (96) авторъ говоритъ: "Помощію окончаній причастія прошедшаго времени страдат. залога образовались: 1) прилагательныя, напр. бѣс-итъ, бѣш-е-ный, смысл-итъ, смышл-е-ный, уч-ить, уч-е-ный. Отъ причастій зна-ть, скрытъ происходятъ прилагательныя: знат-ный, скры-т-ный. Нѣкоторыя прилагательныя отличаются только удареніемъ, напр. приближенный, положенный, униженный суть причастія; а приближённый, положенный, унижённый -- прилагательныя. Такое же различіе въ удареніи находимъ въ словахъ приданъ и приданое.
   Не точнымъ намъ кажется выраженіе, чтобы помощію окончаній причастія -- образовались прилагательныя. Но, думаемъ, причастія (иныя по крайней мѣрѣ) стали употребляться, какъ прилагательныя (напр. ученый: это почти уже существительное). Мы думаемъ, чти приближенный, приближённый (авторъ въ обоихъ случаяхъ пишетъ двойное я), и т. п. отличаются не только удареніемъ, но именно удвоеніемъ и (приближеный, приближённый, и. т. п.), чрезъ что причастіе становится прилагательнымъ: хотя, какъ мы сказали, новѣйшее употребленіе не строго соблюдаетъ это различіе; да и такъ легко удвоить и въ произношеніи.-- Теперь любопытно обратить вниманіе на совершенно особаго рода причастіе, употребляющееся, какъ прилагательное,-- часто съ однимъ я. Имѣя форму причастія страдательнаго, слова эти употребляются, какъ прилагательныя, скорѣе въ смыслѣ дѣйствительнаго; напр. смышленый (слово, приводимое г. Буслаевымъ, см. выше),-- это тотъ, кто самъ смыслитъ, кто имѣетъ способность смыслить, а не тотъ (или то), кого (или что) смыслятъ; такъ моленное, благословенное перстосложеніе -- то, которое для молитвы, для благословенія,-- молящееся, благословящее,-- которымъ молятся, которымъ благословляютъ; но ни какъ не то, которое благословляютъ или которому молятся. Такъ останый отъ остаться (или даже: остать), вмѣсто остающійся, остальной, останый день (святокъ напр.) -- остальной день.-- Это показываетъ, что значеніе причастій страдательныхъ было гораздо шире, было и при глаголахъ среднихъ (на что указываетъ справедливо г.-- Буслаевъ), и получало иногда особый смыслъ, при переходѣ причастія въ прилагательное. Подробное объясненіе этого явленія надѣемся когда нибудь представить.-- Скажемъ здѣсь только, что въ языкѣ нашемъ встрѣчается замѣчательное обстоятельство: является употребленіе, повидимому неправильное (напр. здѣсь: причастіе страдательное, образующееся при глаголахъ средняго рода),-- и становится, изъ нагляднаго и дѣйствительнаго, отвлеченнымъ представленіемъ дѣйствія, или качества, обращающимся въ общую характеристику и въ изображеніе общаго свойства, въ понятіе переносное.-- Мы увидимъ это при прилагательныхъ притяжательныхъ.
   На стр. 97 авторъ говоритъ: "V. Сверхъ означенныхъ выше, у насъ есть еще суффиксъ, первоначально принадлежавшій причастіямъ, но сохранившійся только въ именахъ, именно суффиксъ тр, въ окончаніяхъ -тръ, напр. вѣ-яти, вѣтръ; -- тырь, напр. пас-ти пас-тырь; или, съ измѣненіемъ р на л (§ 33), въ окончаніяхъ тель, -телу, напр. да-ть, да-тель, учи-ть, учи-тель; видѣ-ть, свидѣ-тель; утѣши-ть, утѣши-тель, зрѣ-ть, зри-телъ, пѣ-ть, пѣ-телъ, удиви-ть, удиви-тельно; живи-ть, живи-тельно и проч. Сюда же относятся суффиксы -тухъ и -тай, какъ видоизмѣненіе первоначальныхъ -тырь, -тель; напр. пас-тухъ (при словѣ пас-тырь), пѣ-тухъ (при словѣ пѣ-телъ), ход-ить, ход-а-тай, ора-ть (пахать), ора-тай и ра-тай, глаша-ть, глаша-тай и проч. Всѣ эти суффиксы означаютъ лице дѣйствующее: учитель -- тотъ, кто учитъ, пастухъ -- кто пасетъ, вѣтеръ -- тотъ, кто вѣетъ (олицетвореніе вѣтра)."
   Прежде всего опять замѣтимъ неточность въ употребленіи слова: суффиксъ; авторъ сперва говоритъ о суффиксѣ тр (оставаясь по прежнему въ противорѣчіе съ самимъ собою. См. выше). По нашему мнѣнію суффиксъ обыкновенно бываетъ одна буква, къ которой можетъ непосредственно присоединяться другой суффиксъ -- другая буква; но это мимоходомъ.-- Далѣе авторъ говоритъ: "сюда же относятся суффиксы тухъ и -тай, какъ видоизмѣненіе первоначальныхъ -тырь, -тель". Не думаемъ, чтобъ суффиксомъ могъ быть цѣлый слогъ, и даже два слога, ибо хъ, рь и проч. тоже могутъ назваться слогами.-- Здѣсь уже авторъ смѣшиваетъ суффиксъ съ образовательнымъ окончаніемъ. Замѣчаніе наше могутъ назвать не важнымъ, но повторяемъ: точность и опредѣленность въ наукѣ не бездѣлица, а здѣсь авторъ грѣшитъ противъ нея.-- Оставивъ въ сторонѣ неточность, мы должны сказать, что опять не можемъ согласиться съ авторомъ въ его объясненіи образованія словъ (см. выписку). Мы видимъ не суффиксъ тр съ формами: теръ, тырь и проч., а суффиксъ р, предшествуемый, какъ часто бываетъ, связующею гласною,-- суффиксъ, который прямо придается къ неопредѣленному наклоненію, которое само -- есть отглагольное имя и имѣетъ образовательное окончаніе ти или ть. Мы очень хорошо знаемъ и имѣемъ много примѣровъ, какъ къ полнымъ именамъ (съ ихъ образовательнымъ окончаніемъ даже) придаются образовательныя окончанія и съ ними суффиксы (братъ -- братство, баранъ -- баранина, тесъ -- тесина, лоскъ -- лощина, и проч.). Точно также и здѣсь къ неопредѣленному наклоненію, или къ отглагольному имени, напр.: (вѣять) вѣ-ть (вспомнимъ народное: вѣнутъ), пасти или пасть, и проч. придается суффиксъ р, какъ окончаніе ръ, прямо къ ть, въ словѣ: вѣтръ (вѣтьръ) -- или предшествуемое соединительною гласною, въ которую облекается ь (ть), въ словѣ: вѣт-е-ръ, {Намъ скажутъ, что въ Церк. Слав. языкѣ (въ Остр. Ев.) ожжется вѣтръ. Но мы уже говорили, что тамъ не всегда замѣчаются полугласные (ъ, ь), которые замѣчаетъ и обращаетъ въ гласные (о, е) нашъ языкъ.-- Форма вѣтеръ доказываетъ, мы думаемъ, рѣшаясь противорѣчить Боппу (стр. 141), что въ нашемъ языкѣ форма вѣтръ есть вѣтьръ. Петръ у насъ и осталось Петръ, Пётръ, и же перешло въ Петеръ.} или гласною, въ которую переходитъ, или лучше, которой уступаетъ и (ти), въ словѣ напр. паст-ы-рь: такъ что образовательное окончаніе съ суффиксомъ р, во второмъ случаѣ, является, какъ мрь, напримѣръ въ приведенномъ словѣ. Это образовательное окончаніе (ырь) извѣстно. Оно самостоятельно и занимаетъ свое мѣсто въ словопроизводствѣ Русскаго языка такъ что нельзя никакъ принять его за тырь; напримѣръ пластъ, пласт-ырь, кос-а и кос-ырь (не то, что коса-ръ), коз-ыръ и пр. Окончаніе: е-ль и е-лъ еще скорѣе объясняется, ибо е есть посредствующая средняя буква, въ которую переходитъ ь и даже ы, при образованіи словъ: дaт-ь, дать-лъ, дат-е-ль; учи-ть, учит-ьлъ, учит-е-лъ и проч. Точно также, какъ мрь, придается и образовательное окончаніе ухъ: пастъ, паст-ухъ. Оно хорошо извѣстно, какъ и ырь, въ словопроизводствѣ Русскаго языка, гдѣ несомнѣнно является оно не въ видѣ: тухъ. Напр. лап-а, лап-ухъ, кож-а, кож-ухъ, и проч.-- Прибавимъ, что суффиксъ р, столь важный, встрѣчается съ другою соединительною: а, напр. врат-арь, рыб-аръ, пек-арь, отъ причастія пекъ (ср. хлѣбопекъ) и проч.-- Мы должны сказать, что собственно въ окончаніи ръ (е-рь), тоже: лъ, ль (е-лъ, е-ль), видимъ мы суффиксы р и л придающимися прямо, лишь съ одною флексіею ъ и ь (ръ, лъ, ль), къ неопредѣленному наклоненію; другія же окончанія: ыръ, ухъ, аръ, считаемъ мы уже готовыми образовательными окончаніями, въ которыхъ (въ ыръ, аръ) заключается и суффиксъ р, и которыя придаются точно также къ неопредѣленному наклоненію, какъ придаются онѣ къ именамъ существительнымъ, и другимъ, напр.: кож-а, кож-ухъ, паст-и, паст-ухъ. Что же касается до окончанія: ай, а не: тай, какъ мы думаемъ, не согласно съ г. Буслаевымъ, то оно требуетъ особеннаго объясненія. Допустить, что эта форма образовалась изъ формы аръ или алъ, кажется намъ, трудно (хотя въ Областномъ Словарѣ есть форма ходатель). Этой формы на ай ходатай) нельзя причислить къ несомнѣнно повелительнымъ формамъ (напр. урожай), перешедшимъ въ имена, или къ словамъ кореннымъ, какъ напр. рай, край, или иностраннымъ -- сарай, малахай. Въ особенности замѣчательно здѣсь исключительное глагольное образованіе этой формы. Кромѣ глаголовъ, нѣтъ словъ, къ которымъ бы ай приставлялось, какъ отдѣльное образовательное окончаніе, въ такомъ родѣ: слово -- словарь, звонъ -- звонарь, и т. п. Рядомъ съ словомъ: ходатай, есть и слово: хожатай, въ смыслѣ ходящаго за кѣмъ-нибудь, пѣстуна, дядьки; есть и еще слова, напр. вожатай и провожатай. Если мы обратимъ вниманіе, то увидимъ, что кромѣ слова: ходатай, остальныя слова склоняются трудно и не привычно для уха, по склоненію именъ существительныхъ, а вожатай и провожатай склоняются уже прямо, какъ причастія полныя. Слово: вожатай, еще можетъ быть съ трудомъ употреблено, какъ имя существительное въ нѣкоторыхъ падежахъ единственнаго числа (но во множ. употребляется вожатыхъ, и проч.); а провожатай даже и въ именительномъ падежѣ ед. числа пишется: провожатый, такъ что уже безъ всякого сомнѣнія является причастіемъ. Между тѣмъ, значеніе этихъ словъ: вожатай и провожатый, и др. под., совершенно однородно съ значеніемъ словъ: соглядатай, и хожатай и ходатай. Это все наводитъ насъ на мысль, что форма эта не что иное, какъ причастіе прошедшаго страдательнаго залога на атый отъ глаголовъ на а-ю, какъ соглядаю, вожаю (провожаю) и проч. Дѣйствительный, а не страдательный, смыслъ этого причастія образовался здѣсь вѣроятно точно также, какъ образовался онъ при другой формѣ причастія страдательнаго -- на ный. Мы уже замѣтили эту особенность и сказали, что видимая неправильность употребленія даетъ возможность слову получить отвлеченный смыслъ, значеніе свойства -- значеніе метафорическое. Видимая неправильность бываетъ разнородная: въ причастіи страдательномъ -- становится: или глаголъ средній, напр. смыслитъ, смышленый, или возвратный, въ смыслѣ почти средняго; такъ напр.: возиться -- воженый; воженый (про ребенка напр.) есть не тотъ, кого возятъ, но кто возится (т. е. въ смыслѣ почти переносномъ: не посидитъ на мѣстѣ). То же самое видимъ и здѣсь: хожать (хождать) -- хожатый (хожатай) -- глаголъ средній, а причастіе -- залога страдательнаго. Но надо замѣтить, что, какъ съ причастіемъ на ный, такъ съ причастіемъ на атый, встрѣчаются въ объясненномъ нами смыслѣ и дѣйствительные глаголы, напр. благоименный, провожатый, гдѣ уже это значеніе дается чисто метафорою, и гдѣ метафора является еще ярче; напр. благословенный крестъ -- не тотъ, который благословляютъ, но тотъ, который благословляетъ (или которымъ благословляютъ); провожатый -- не тотъ, кого провожаютъ, по тотъ, который провожаетъ. Замѣтимъ еще, что причастія, употребляемыя какъ прилагательныя въ этомъ смыслѣ, оканчивающіяся на ный, образуются при коренныхъ глаголахъ, гдѣ окончаніе: у (ю) непосредственно слѣдуетъ за корнемъ: вож-у, смысл-ю, и т. д.; причастія же на тый образуются при глаголахъ, гдѣ предъ окончаніемъ: у (ю) вставляется посредствующая гласная: а, и по этому всѣ причастія эти оканчиваются на: а-тый. Скажутъ, можетъ быть: гдѣ же посредственная глагольная форма (на а-ю) при словахъ: хожатый, вожатый? Укажемъ на то, что существуютъ форма: хожд-а-ть, вож-а-ть (провожать), хотя онѣ не употребительны. Замѣчательно, что именно при этихъ глаголахъ, т. е. имѣющихъ посредственную форму на а-ю, не употребительны (въ обыкновенномъ употребленіи) причастія на тый, то есть атый (было летано, плавано, лежано); такъ что здѣсь, въ причастіяхъ на атый, является эта видимая неправильность употребленія, о которой мы говорили. Точно также при иныхъ глаголахъ непосредственной формы не употребительно причастіе на ный, напр.: останый. {Надобно замѣтить, что иногда является страдательное причастіе въ среднемъ залогѣ, и безъ этого особеннаго значенія.} Это употребленіе причастій составляетъ особенность Русскаго языка.
   И такъ мы думаемъ, что слова: ходатай, глашатай и др.-- не что иное, какъ причастія на атый отъ глаголовъ формы посредственной,-- которыя причастія, получая значеніе самостоятельныхъ прилагательныхъ и даже существительныхъ, перемѣнили въ употребленіи и самое окончаніе на болѣе самостоятельное, на ай вмѣсто ый (хотя впрочемъ не вездѣ). Вспомнимъ, что подобныя измѣненія бываютъ съ причастіями, переходящими въ прилагательныя, напр. неоцѣненый -- неоцѣненный, текущій -- текучій. Иные же причастія на: атый и остались въ своей причастной формѣ, сохраняя свое значеніе особаго рода существительныхъ, напр.: провожатый, вожатый, какъ этому видимъ и другіе подобные примѣры, напр.: ученый.-- Въ уставной грамотѣ (Акты Арх. I. стр. 179) встрѣчается слово попрошатый; въ дат. пад. мн. ч. оно написано: попротатаемъ, а въ имен. мн. попрошатые.
   На стр. 99 авторъ говоритъ: "Въ связи съ окончаніями неопредѣленнаго наклоненія -ти и шти, щи, чь, состоятъ суффиксы существительныхъ жен. рода -ть и шть, -шь, чь; напр. чьс-ти, чьс-ть, чесать, по-че-сть (почему не просто: честь?), ста-ти, стая-ть, и проч.: идутъ примѣры. "Существительныя, произведенныя отъ прилагательныхъ, къ этому окончанію -ть приставляютъ е, образуя суффиксъ (?) -сть, напр.: молодъ, молодость, свѣжъ, свѣж-е-сть."
   Г. авторъ думаетъ, что въ связи съ окончаніями неопредѣлеинаго наклоненія находятся суффиксы существительныхъ жен. рода: ть и проч. Мы думаемъ, чти не въ связи, а что просто это тоже самое окончаніе ть, и что напр. честь, стать и проч. суть не что иное, какъ неопредѣленныя наклоненія, употребляются, какъ существительныя; единственная перемѣна есть та, что и сократилось въ ъ. Да и въ этомъ, въ древнія времена по крайней мѣрѣ, могло не настоять необходимой надобности; мы знаемъ форму женск. рода на и, напр. мати. Окончаніе и есть именно окончаніе именъ ж. р. Замѣчательно, что всѣ эти существительныя, въ которыя перешли неопредѣленныя наклоненія на ти, суть женскаго рода. Если уже авторъ считаетъ неопредѣленное наклоненіе -- отглагольнымъ именемъ, то въ чемъ же видитъ онъ это отглагольное существительное имя? Вѣроятно въ окончаніи имени существительнаго женскаго рода: ти, могущемъ сократиться въ ть -- Странно послѣ этого отдѣлять ne-чь (неопред. наклои.) отъ (сущести.) и отличать одно чь отъ другаго чь, думая, что второе чь -- суффиксъ, находящійся въ связи съ окончаніемъ неопредѣленнаго наклоненія.-А г. авторъ точно различаетъ, ибо это же окончаніе (этотъ суффиксъ) ть видитъ онъ въ существительныхъ, произведенныхъ отъ прилагательныхъ, съ тою разницею, что здѣсь (по его мнѣнію) приставляется е и образуется суффиксъ: сть. Укажемъ однако автору на существительныя чернеть (чернота), синеть (синета), гдѣ нѣтъ вставки с.-- Если бы авторъ сказалъ, что неопредѣленное наклоненіе, или отглагольное имя, оканчивается на ти и ть, окончаніе именъ существительныхъ женскаго рода.-- то же самое окончаніе, которое имѣетъ большой кругъ приложенія и большое значеніе въ образованіи существительныхъ именъ, окончаніе, передъ которымъ становится въ извѣстныхъ случаяхъ е,-- все это было бы справедливо. Но ошибка автора, по нашему мнѣнію, заключается въ томъ, что онъ отдѣляетъ ть, этотъ суффиксъ (по его выраженію) именъ существительныхъ, отъ окончанія ти и ть неопредѣленнаго наклоненія (стати и стать и т. д.), находя, что они состоятъ въ связи.-- Такимъ образомъ онъ находитъ связь, но видитъ.различныя образованія въ словахъ: печь неопредѣленное наклоненіе) и печь (имя существительное), между тѣмъ какъ это одно и то же слово; это -- неопредѣленное наклопевіе, употребляющееся какъ существительное.
   Мы не согласны съ авторомъ въ томъ, какъ понимаетъ онъ мѣстоименіе; но это уже общій вопросъ, о которомъ, теперь по крайней мѣрѣ, мы говорить не будемъ. Здѣсь выражается уже общій взглядъ на грамматику, на ея построеніе.-- Будемъ пока продолжать наши замѣчанія на отдѣльныя правила и положенія г. Буслаева, которыя однако необходимо состоятъ въ связи съ общими понятіями, съ теоретическими воззрѣніями на предметъ
   На стр. 102 авторъ говоритъ: "Отъ стариннаго и областнаго собѣ происходятъ о-соба (древн. "особѣ" § 45), собитъ (областн. въ значеніи готовить), оттуда общепринятое по-собить. Объясненіе собить кажется намъ невѣрнымъ. Авторъ, какъ видно, основывается на опытѣ Областнаго Великорусскаго Словаря. Книга весьма нужная, но которою должно пользоваться съ осторожностью. Въ Областномъ Словарѣ вы найдете напримѣръ на ст. 195, что рычать значитъ быстро, стремительно течь, и что въ такомъ значеніи говорится это слово въ Московской губерніи. Будучи давно жителемъ Москвы и ея губерніи, мы изумились такому значенію слова, хорошо намъ извѣстнаго, и не умѣли разрѣшить своего недоумѣнія. Къ счастію въ Областномъ Слова; приведенъ въ подкрѣпленіе слѣдующій примѣръ: вода съ крыну такъ и рычитъ. Дѣло сейчасъ объясняется, и вы видите, что здѣсь: рычать, нисколько не пріобрѣтаетъ новаго значенія, а остается при своемъ коренномъ; что въ этомъ смыслѣ могутъ они употреблены и: ревѣть и свистать, и др. (вода съ крышъ такъ и реветъ такъ и свиститъ), и что такимъ образомъ кругъ глаголовъ, значущихъ: быстро, стремительно течь, значительно расширится. Хорошо; что здѣсь приведенъ примѣръ, который (не я всѣхъ впрочемъ, какъ видно) объясняетъ дѣло; ну а еслибы примѣра не было -- все бы осталось сомнѣніе, что можетъ быть и въ самомъ дѣлѣ, гдѣ нибудь рычать значитъ: быстро течь.-- Подобныхъ неудачныхъ объясненій -- не одно въ Областномъ Словарѣ, но это особенно ярко {Нельзя однако не указать еще на одно объясненіе, которое тоже хорошо. На стр. 121 Обл. Словаря сказано: "порма поротъ: скоро читать или говорить. "Ты порма и порешъ." -- Почему не прибавить еще: чесать -- скоро читать, или говорить, такъ и чешетъ. Глаголы: лупить, драть, тоже могутъ здѣсь пригодиться.}.-- Въ настоящемъ случаѣ въ Облай немъ Словарѣ сказано: "собить -- заготовлять, собирать что либо лѣтомъ на зиму. Кур. Тамб." (стр. 210). Примѣра не приведено. Мы сомнѣваемся въ вѣрности этого значенія, потому еще, что сами знаемъ значеніе, только вовсе не областное, слова: собить, которое употребляется въ разговорѣ, если только не на письмѣ. Собить значитъ собственно: прочитъ себѣ (стараться пріобрѣсти себѣ, присвоить). Онъ собитъ эту вещь.
   Hа стр. 103 авторъ говоритъ: "производныя мѣстоименія образуются окончаніями: а) ак, напр. якъ (і-ак-ъ, какой), к-ак-ой, т-ак-ой, вс-як-ой; ак-ов, напр. к-ак-овой, т-ак-ов-ой; в) лик, напр. ве-ликъ, ве-лико (сколько), колик-ій, и нѣк. др.
   Такое словопроизводство кажется намъ страннымъ; что за формы: ак, аков и лик? Авторъ видитъ въ нихъ окончанія, но какія не это окончанія,-- образовательныя, какъ въ именахъ существительныхъ, напр. прост-акъ, чуд-акъ? Ихъ удобоприставляемость и прилагаемость по родамъ показываетъ, что это не такія окончанія. Можетъ быть, это образовательныя окончанія именъ прилаательныхъ; но окончанія именъ прилагательныхъ имѣютъ всѣ особый смыслъ: итый, истый, ской. Есть окончаніе; кой -- пыл-кой, зяб-кой, лег-кой, это кой (къ) -- извѣстное образовательное окончаніе, имѣющее весьма обширную приложимость: но акой мы не находимъ въ образовательныхъ окончаніяхъ прилагательныхъ, между тѣмъ какъ мѣстоименія находятся въ ближайшемъ родствѣ съ прилагательными. Далѣе, если обратимъ вниманіе на составъ всѣхъ нихъ словъ (какой, такой и проч.), то онъ намъ объяснится гораздо проще. Не забудемъ, что рядомъ съ полною находится краткая (по нашему мнѣнію первообразная) форма; напр.: какъ -- какой, и пр. Первыя мѣстоименія состоятъ изъ одного слога, изъ одной буквы, или гласной: и (я, е), или согласной съ ъ (а, о), напр. къ (ка, ко). Эти первоначальныя мѣстоименія сочетаются другъ съ другомъ иногда для возможности произношенія, напр.: тѣ -- тотъ, (та, то), съ -- се-сь, къ -- къ-mo; иногда же образуютъ особый смыслъ: ка-къ, кадкой; ma-къ, та-кой; (съ) ся-къ, ся-кой; (весь) вся-къ, вся-кой. Составъ словъ такъ простъ и очевиденъ, что, кажется, не оставляетъ ни малѣйшаго о себѣ сомнѣнія. Можно сдѣлать одинъ вопросъ: почему въ этихъ сложныхъ словахъ является не о, но а? почему та-кой, кадкой, а не то-кой, ко-кой?-- Мы знаемъ, что иныя сложныя слова представляютъ намъ подобные примѣры, напримѣръ: па-водокъ вмѣсто по-водокъ. Г. же Буслаевъ могъ бы видѣть здѣсь древнюю форму мѣстоименій, опираясь на Санскрит. языкъ, именно: ka-s и ta (sa-). Во всякомъ случаѣ сложность этихъ мѣстоименій (ка-кой, и проч.) для насъ несомнѣнна. Надобно замѣтить также, что г. авторъ противорѣчитъ самъ себѣ. На стр. 103 онъ говоритъ, что "производныя мѣстоименія образуются окончаніями: ак" и проч. и пишетъ: якъ (і-акъ) к-ак-ой, т-ак-ой; и на стр. 102 говоритъ, что "мѣстоименный звукъ к встрѣчаемъ въ приставкахъ: къ-гда" и проч., "въ окончаніяхъ.... та-ко, та-къ, ин-а-ко, ин-а-че" и проч. Г. авторъ знаетъ, что мѣстоименія и прилагательныя имѣютъ двѣ формы, краткую и полную; онъ знаетъ, что краткая форма отъ та-кой, та-кая, ma-кое есть: та-ка, та-къ, та-ко (изъ котораго образовалось такъ). Отъ чего же одно и то же слово объясняетъ и пишетъ онъ на одной страницѣ однимъ образомъ: т-ак-ой, а на другой другимъ: та-къ. Что такъ и такой -- одно мѣстоименіе, и что составъ его одинъ и тотъ же -- и этомъ, я думаю, никто не усумнится. На стр. же 102 авторъ говоритъ: "въ Церковно-Славянскомъ языкѣ, сверхъ звука к, относительныя и вопросительныя частицы пользуются звукомъ и (і) приставляемымъ къ гласнымъ; напр. якъ (ка-кой), я-ко (ка-къ), іе-гда (ко-гда), іе-ликъ (ко-ликій) вм. j-акъ, j-егда, и проч.-- Начертаніе ка-кой, составляетъ рѣшительное противорѣчіе къ тому, какъ это самое мѣстоименіе объясняется и пишется на стр. 103, именно к-а-кой. Если же: какой, такой должно понимать и писать: ка-кой, ma-кой (какъ пишетъ авторъ на стр. 102), то это должно относиться и къ другимъ подобнымъ мѣстоименіямъ (вся-кой, ся-кой и проч.).
   Что же касается до окончанія акой (каковой и проч.), очевидно, что оно не есть какое нибудь новое цѣльное окончаніе, а это окончаніе онъ, оный, придаваемое къ приданному уже окончанію: къ (кой). Это дальнѣйшее развитіе, дальнѣйшее образованіе мѣстоименій: тъ, съ, къ, и проч., сперва съ помощію окончанія: къ, кой (здѣсь это мѣстоименіе же, какъ думаемъ мы). Такимъ образомъ мѣстоименія: тѣ, съ, къ, принимаютъ форму: такъ -- такой, сякъ -- сяцой, какъ -- какой; съ приданіемъ: онъ, овой, они принимаютъ еще новую форму: таковъ, сяковъ, каковъ -- таковой, сяковой каковой. Форма эта на: ов, весьма извѣстна; это форма притяжательная. которая впрочемъ измѣняетъ свое значеніе и переходитъ въ качественную, напр. слоновый (принадлежащій къ слону, такой, какъ у слона), или: грошовый (стоющій гроша). Точно также образовались формы: таковой (принадлежащій къ такому, относящійся къ такому, подобный такому), каковой и пр.-- Что же касается до третьяго окончанія: лик (ко-ликій, и пр.), то и здѣсь мы согласны быть не можемъ съ авторомъ. Не лик придается къ ко, къ іе, къ то, и пр. Для этого стоитъ обратить вниманіе на составъ этихъ словъ. Мы знаемъ, что есть мѣстоименія краткія: толь, коль, и проч., отъ которыхъ, почти не употребительныя, полныя формы суть: толій, колій, (talis, qualie) и проч. Какъ скоро признается, что существуютъ формы: коль, толь и проч., сами по себѣ, тогда въ формахъ: коликій (ой), толикій (ой), и проч., видимъ, что къ формамъ: коль, толь пироч., придается окончаніе образовательное: кой (или кій) -- почему и раздѣляемъ: ко-л-и-кій, тол-и-кій (а не ко-лик-кій и проч.). Не признать же самостоятельности мѣстоименныхъ формъ: коль, толь, и проч.-- нельзя, ибо онѣ сохранились въ формѣ (древней) творительнаго, напр.: колма. Намъ могутъ указать, что при елико не имѣется формы: елій, ель. Въ отвѣтъ, не станемъ производить отсюда форму: еле, а укажемъ на форму творительнаго: елма, встрѣчающуюся въ нашихъ памятникахъ. Есть еще слово: селико и селько (толико, только); отъ этого мѣстоименія, скажутъ намъ, нѣтъ формы: селій и сель; отвѣчаемъ: есть, въ формахъ нарѣчій: доселѣ (доселя) и досель, отселѣ (отселя, какъ и говорится) и отсель. Этою же формой: селъ, селій,-- объясняются слова: доселева, отселева; это ничто иное, какъ родительный падежъ отъ селій, написанный согласно съ произношеніемъ (напр. еслибы написать: до синева моря).-- Точно также употребляются и доказываютъ самостоятельность формъ: доколя (ѣ), оотоля (ѣ),-- слова: докелева, дотолева и проч.-- Наконецъ, подобнымъ образомъ придается кій къ прилагательному велій; вели-кій; вѣроятно здѣсь и г. Буслаевъ не найдетъ, чтобъ окончаніе было лик и не напишетъ ве-лик-ій, а вел-и-кій.
   Авторъ думаетъ, что мужескій родѣ, "вмѣстѣ съ утратою гласнаго произношенія буквъ ъ и ь, собственно говоря, потерялъ и отличительный свой признакъ: такъ что для насъ корень слова воз и существительное возъ звучатъ одинаково. Слѣдовательно Русскій языкъ отличаетъ мужескій родъ наз((или смягченно на -ь, -й) не потому, чтобы соединялъ съ этою буквою какое-либо значеніе, а единственно съ тѣмъ, чтобы противопоставить формамъ женскаго и средняго рода форму рода мужескаго, собственно отличающуюся отсутствіемъ родоваго признака" (стр. 109).
   Мы согласны, что произношеніе ъ могло быть прежде явственнѣе, не переходя при томъ въ другую гласную, подобно какъ въ словѣ: Сърб.-- Но ъ не утратилъ своего смысла и теперь: ъ звучитъ послѣ каждой согласной. (Даже нельзя отрицать, чтобъ иногда въ произношеніи онъ не былъ замѣтенъ въ окончаніи слова). Если угодно, можно сказать, что имена мужескаго рода оканчиваются на согласныя, слѣдовательно окончаніе сдѣлается крайне разнообразныхъ: чуть не вся азбука; но единство окончанію муж. р. даетъ именно ъ,-- смягченно ь, который и самъ по себѣ болѣе замѣтенъ въ окончаніяхъ, и й, который еще замѣтнѣе. Въ сущности же это все одно окончанісъ (й есть: ta, ибо и -- полусогласная). Присутствіе этого ъ сейчасъ обнаруживается при присоединеніи мѣстоименія (въ другихъ языкахъ обращающагося въ суффиксъ); напр. градъ--град-о-съ, град-о-отъ; домъ -- дом-о-сь, дом-о-тгость--гост-е-сь, гост-e-ть, и проч. Но скажутъ намъ, если находится при каждой согласной, то онъ долженъ находиться не въ одномъ Славянскомъ, но и въ другихъ языкахъ. Онъ и находится; только тамъ, въ другихъ языкахъ, онъ не замѣтенъ, и е былъ замѣченъ. Здѣсь одно изъ преимуществъ нашего языка передъ другими; Св. Кириллъ и Меѳодій могли замѣтить, и замѣтили ъ въ Славянскомъ языкѣ, обозначивъ его особымъ начертаніемъ. Это очень важно. Сильнымъ заявленіемъ звука: ъ, служитъ у насъ гласный звукъ: ы.-- Но, хотя не замѣтный и незамѣченный, ъ существуетъ и въ другихъ языкахъ, и (по нашему мнѣніи обнаруживаетъ подобнымъ образомъ, какъ и у насъ, свое присутствіе,-- именно, при соединеніи съ мѣстоименіями. Разница въ томъ, что мѣстоименія обратились здѣсь (въ другихъ языкахъ въ суффиксъ; употребленіе кристаллизировалось и не представляетъ свободы, которая и доселѣ дѣйствуетъ въ Русскомъ языкѣ и которая здѣсь въ связи съ гласностью ъ,-- Мы привели примѣръ въ нашемъ языкѣ, обнаруженія ъ при присоединеніи мѣстоменій къ имени: град-о-сь, град-о-тъ, гост-е-сь, гост-е-ть. To же самое видимъ и въ другихъ языкахъ, но кристаллизовавшими какъ мы сказали: въ Латинскомъ напр., гдѣ ъ, по нашему мнѣнію, обнаруживается переходя (преимущественно) не въ о, а въ и, напр. dom-u-s, grad-us, con-u-s; ь въ е и въ і. напр. vat-e-mil-es, hosp-e-s, host-i-s.-- Въ Латинскомъ языкѣ есть слова, оканчивающіяся, и безъ этого мѣстоименія-суффикса: s, просто на согласную (или на: ь); напр. vir, frater. Всего яснѣе это явленіе въ словѣ, имѣющемъ обѣ формы: puer, puer-u-s. Въ Греческомъ языкѣ видимъ тоже явленіе; тамъ ъ обнаруживается (преимущественно) черезъ о: λογ-ο-ς и проч. Въ Санскритскомъ этотъ ъ обнаруживается черезъ краткое а: vrk-a-s; это а является и у насъ черезъ произношеніе: мост-а-тъ (вм. мост-о-ть) {Замѣчательно, что эти суффиксно-мѣстоименныя формы въ нѣкоторыхъ словахъ кристаллизированы и у насъ, и что въ иныхъ ъ обнаружился черезъ у, а въ другихъ черезъ о, напр. пар-у-съ; коревное слово очевидно: паръ (пру), пря у Нестора; вол-о-съ (Лат. vil-u-s); коренное: волъ -- волка; и друг. нѣк.}. Едвали краткое Санскритское а не соотвѣтствуетъ нашему Московскому а или лучше о, произносимому приблизительно къ а.-- Но объ этомъ надобно говорить много, А мы и такъ уклонялись въ сторону. Надѣемся въ скоромъ времени представить наше мнѣніе объ этомъ подробнѣе.
   Г. авторъ говоритъ на той же страницѣ: "Нѣкоторыя имена мужескаго рода происходятъ отъ именъ рода женскаго; напр. Ловецъ отъ слова вдов-а; другія въ женскомъ родѣ сохраняли древнѣйшую форму; напр: свекровъ, ц. с. свекры, при муж. свекоръ." Не можемъ согласиться ни съ тѣмъ, ни съ другимъ. Вдомцъ происходитъ не отъ вдова, а отъ вдовъ; отъ того же слова мужескаго рода происходить слово женскаго рода: вдова. Это въ сущности прилагательное краткое: вдовъ, вдова, которое имѣетъ и полную форму: вдовый, вдовая. Отъ муж. вдовецъ происходитъ жен. вдовица. Итакъ не видимъ, чтобъ здѣсь имя мужескаго рода происходило отъ женскаго, а на оборотъ. Слова относятся другъ къ другу такъ; м. вдов-ъ, ж. вдов-а, м. вдов-ецъ, ж. вдов-ица.-- Не видимъ также, почему свекоръ или свекръ -- форма позднѣйшая, чѣмъ свекры. Мы знаемъ", что, кромѣ а, буква и есть знакъ именъ женскаго рода, и въ настоящемъ случаѣ мы видимъ, весьма древнее можетъ быть, согласованіе по родамъ черезъ и. Такъ въ м.: текръ; въ жен. приставляется и: свекръ -- і, свекры.
   Грамматика г. Буслаева содержитъ въ себѣ много правилъ, замѣтокъ и указаній; понятно, что и наши замѣчанія многочисленны, тѣмъ болѣе, что кромѣ возраженія, мы предлагаемъ и свое собственное мнѣніе. Замѣчанія наши иногда обращаются на межи, но если эти мелочи вошли въ грамматику, почему имъ не занять мѣсто въ разборѣ?-- Всему однако есть мѣра. Мы пишемъ разборъ грамматики г. Буслаева съ такою подробностію, что пожалуй, разборъ будетъ не менѣе его грамматики. Поэтому будемъ не такъ подробны поставимъ въ сторонѣ не столь важныя замѣчанія, которыя мы могли бы ему сдѣлать.
   Въ статьѣ: имя прилагательное, г. авторъ, перечисляя суффиксы. между прочимъ говорить: "2. Суффиксы -ов или -ев, въ прилагательныхъ, произведенныхъ отъ существительныхъ на -ъ или -ь и на -о или -е; и суффиксъ -ик или -ын (-н), въ прилагательныхъ отъ существительныхъ на -а или -я, напр. Иванъ -- ивановъ, конъ -- коневъ, самецъ -- самцевъ, матушка -- матушкинъ, батюшка -- батюшкинъ, царица -- царицынъ и проч." На той же страницѣ (въ примѣчанія I): "Имена на ь, принадлежащія и къ мужескому и къ женскому роду, производятъ отъ себя прилагательныя и на-ее и на-ни; напр. звѣрь -- звѣревъ и звѣринъ, лебедь -- лебединый "и проч. (стр. 120).
   Не совсѣмъ такъ. Не только имена на ь, но и имена на а производятъ отъ себя прилагательныя на имъ, иный; напр. левъ -- львиный, орелъ -- орлиный, и мн. др. Съ другой стороны имена на а производятъ прилагательныя на овъ, овый, напр. береза -- березовый, липа -- липовый, и мн. др.-- Здѣсь является очень замѣчательная особенность Русскаго языка. Мы уже говорили о томъ, какое значеніе получаетъ иногда, повидимому, неправильное употребленіе; о томъ, что при такомъ употребленіи, слово изъ нагляднаго осязательнаго переходитъ въ отвлеченное качественное. Это общее основаніе, вѣрное само въ себѣ, встрѣчается, при осуществленіи своемъ, не во всѣхъ словахъ; ибо въ отдѣльномъ словѣ могутъ случиться совершенно частныя тому препятствія, не рѣдко основанныя на требованіяхъ звуковыхъ (фонетическихъ); употребленіе обойдетъ это препятствіе и изворотится какъ-нибудь иначе. Это видѣли мы и при употребленіи причастій. Тѣмъ не менѣе общее правило или основаніе остается вѣрнымъ.-- Въ настоящемъ случаѣ видимъ болѣе правильное и явственное примѣненіе этого общаго основанія, или начала. Какъ скоро прилагательное, производное отъ имени мужескаго, показываетъ просто принадлежность, оно оканчивается на овъ; отъ женскаго на ину, полной, или производной, формы оно не имѣетъ. Какъ скоро здѣсь является не понятіе принадлежности, не одно именованіе предмета (на вопросъ: чей), во качество предмета,-- такъ, наоборотъ, отъ именъ мужскаго рода производится прилагательное на инъ, а отъ женскаго на онъ, при чемъ, наоборотъ, существуетъ только полная форма, а краткой не существуетъ. Напр. имена муж. рода: левъ, оселъ; отъ нихъ прилагательныя, означающія принадлежность (чей? чья? чье?): лѣвовъ, ословъ (послушали ослы ослово, хитро-красно-сплетенно слово). Отъ нихъ же прилагательныя, означающія качество или подобіе: львиный (львиная сила), ослиный (ослиное терпѣніе). Съ другой стороны, вотъ имена жен. рода: норка, береза; отъ нихъ прилагательныя, означающія принадлежность: норкинъ (норкинъ слѣдъ), березинъ. Отъ тѣхъ же именъ прилагательный, означающія качество или подобіе, и т. п.: норковый (мѣхъ норковый, норковаго достоинства, изъ порокъ), березовый (березовая лопата -- изъ березы). Не вездѣ можно равнымъ образомъ провести это замѣчательное соотношеніе окончаній, тѣмъ не менѣе имѣющее несомнѣнную дѣйствительность; но мы должны здѣсь прибавить два замѣчанія. 1) Кромѣ этихъ окончаній, является еще окончаніе, состоящее въ смягченіи окончанія имени: ь,-- это ь.-- Напримѣръ: волкъ -- волнъ, волчій и т. д. Это окончаніе имѣетъ значеніе принадлежности (но въ то же время потомственное, родовое, означаетъ рожденіе), и однако часто употребляется, какъ прилагательное качественное, иногда и въ томъ и въ другомъ смыслѣ; такъ съ трудомъ скажемъ: кунинъ слѣдъ, не говоримъ: куновая шуба, а: куній слѣдъ, кунья шуба. Точно также, сказавъ: бѣлкины зубы, скажемъ: бѣличій мѣхъ. Эта форма можетъ находиться при обѣихъ формахъ на онъ и инъ, напр. гусевъ, іусиный, гусій {Мы сказали, что прилагательная форма на ъ, ій (волкъ, волчій и проч.) происходятъ отъ смягченія именнаго окончанія ь, слѣдовательно отъ именъ мужескаго рода, но какъ же, могутъ насъ спросить, эта форма образуется отъ словъ женскаго рода: напр. лиса и др., и какимъ образомъ могло явиться окончаніе ь, ій, изъ окончанія а? На это отвѣчаемъ, что при каждомъ такомъ родовомъ названія, какъ лиса, кура и проч., мы предполагаемъ форму и мужескаго рода, вышедшую изъ употребленія. Иногда употребляются обѣ форма, иногда одна преимущественно передъ другою для означенія породы, а иногда просто одна какая нибудь. Языкъ счелъ почему нибудь приличнѣе удержать иногда одну только форму рода (или мужескую или женскую) для названія породы, считая можетъ быть или ту или другую соотвѣтственнѣе съ характеромъ самой породы (напр. горностай, норка и т. д.). Но форма мужескаго рода непремѣнно должна существовать, и могла развѣ только выйдти изъ употребленія. Такъ въ приводимыхъ примѣрахъ: лиса, кура, обѣ формы существуютъ. Народъ употребляетъ форму куръ, въ смыслѣ пѣтухъ. Формально встрѣчается въ Церковно-Славянскомъ языкѣ: лисъ, дат. лисовомъ. Сверхъ того, надобно сказать, что это прилагательное на ъ, образующееся отъ именъ, есть отчество (совершенно особенное впрочемъ), а потому здѣсь мужескій родъ необходимъ.} 2) Тамъ, гдѣ форма на онъ образована естественно, т. е. отъ именъ мужескаго р., и означаетъ, какъ обыкновенно, принадлежность, тамъ она имѣетъ только краткую форму. Какъ же скоро она означаетъ качество, подобіе и т.д., тогда является уже полная форма: овый, которая, при своемъ значеніи, не допускаетъ уже форму: онъ (если она встрѣчается, то это бываетъ настоящее сокращеніе или усѣченіе полной формы, а не первоначально краткая форма). Эта форма на: овый, обыкновенно бываетъ при предметахъ неодушевленныхъ, при которыхъ трудно представляется понятіе собственности и принадлежности, и при которыхъ является или понятіе подобія или матеріала и т. п.-- Напр. чей экипажъ"! Этотъ экипажъ Ивановъ. Нельзя сказать: Ивановый экипажъ.-- Какой столбъ? Дубовый. Нельзя сказать: этотъ столъ -- дубовъ, -- имена средняго рода, по значенію своему, также какъ и имена неодушевленныя, не допускаютъ прямаго понятія собственности, а потому и понятіе принадлежности представляется при нихъ съ трудомъ; поэтому онъ, какъ притяжательное, является весьма рѣдко (солнцеоы дѣти), овый же, какъ прилагательное отвлеченное, качественное, является чаще, но тоже рѣдко, напр. дѣловой и проч.
   На стр. 123 авторъ говоритъ, что: "отъ прилагательныхъ: бѣловатъ, бѣлехонекъ, бѣлешенекъ, нельзя произвести сравнительной степени: бѣловатѣе и пр." -- Отъ бѣлехонекъ, бѣлешенекъ точно нельзя произвести сравнительной степени, а отъ бѣловатъ можно, и можно сказать: бѣловатѣе. Это понятно: бѣлехонекъ и бллешенекъ не допускаютъ сравнительной степени по смыслу своему; оба слова значатъ: кругомъ бѣлъ, совершенно бѣлъ, придавая въ то же время особый оттѣнокъ этому качеству, или, въ этомъ случаѣ, скорѣе состоянію; и такъ здѣсь само значеніе слова не допускаетъ понятія: болѣе. Но бѣловатъ значитъ именно не совсѣмъ бѣлъ, слегка бѣлъ, имѣетъ оттѣнокъ бѣлизны; смыслъ слова вполнѣ допускаетъ сравнительную степень, допускаетъ понятіе: болѣе. Нельзя сказать: болѣе бѣлехонекъ, бѣлешенекъ; можно сказать: болѣе бѣловатъ, а потому возможна и сравнительная степень. Еслибъ даже само слово не имѣло формы сравнительной степени, то она была бы возможна съ помощію слова: болѣе, а здѣсь слово имѣетъ и свою форму: бѣловатѣе. Точно также и по тому же, можно произвести сравнительную степень отъ бѣлесоватъ, бѣлесоватѣе. Сверхъ того, здѣсь есть и другая причина. Бѣлехонекъ, бѣлешенекъ, и проч. выражаютъ личное впечатлѣніе говорящаго, по этому сравнительная степень здѣсь-не возможна; ибо здѣсь является не качество: бѣлъ, само по себѣ, а особое впечатлѣніе, имъ производимое.-- Слово: бѣленекъ, не имѣетъ значенія: совершенно бѣлъ, а скорѣе: слегка бѣлъ; по выражая личное ощущеніе, не можетъ имѣть сравнительной степени. Бѣловатъ, бѣлесоватъ, не выражаютъ личнаго впечатлѣнія, а обозначаютъ само качество, и потому могутъ имѣть сравнительную степень.
   Мы не будемъ говорить о томъ, что авторъ видитъ суффиксъ превосходной степени сохранившимся въ окончаніи -- стъ (а-стъ, и-стъ: рогастъ, плечистъ), въ существительномъ: староста (старѣйшина), (стр. 123--124). Теперь у насъ этотъ суффиксъ не придаетъ прилагательному значенія превосходной степени; слѣдовательно это вопросъ историческій, который мы на сей разъ не разсматриваемъ. Но авторъ говоритъ (стр. 124), что Церковно-Славянскій и Русской языкъ, "возвышая прилагательныя по степенямъ, пользуются суффиксомъ только сравнительной степени; для превосходной же степени употребляютъ приставки пре и наи; напр.: пре~умный, пре-добрый, пре-умнѣйшій, пре-добрѣйшій" и что "сверхъ того въ просторѣчіи превосходная степень выражается приставкою частицъ: раз- и на-; напр. раз-удалый, раз-прекрасный (откуда: раз-прекраснѣйшій, наибольшій, (мелко) на-мелко." -- Съ этимъ мы согласиться на можемъ; мы думаемъ; что этими частицами опредѣляется различнымъ образомъ положительная степень самаго качества, выражаемаго прилагательнымъ; что въ этихъ случаяхъ качество опредѣляется такимъ образомъ, что уже не допускаетъ сравненія: пожалуй, въ этихъ приставкахъ выражается степень качества, но не степень сравненія; эти приставки тоже, что и нарѣчія: очень, совершенно и т. д. Какая степень выражается словами: очень добрый, сравнительная или превосходная? Ни та, ни другая; это просто степень положительная" опредѣленная (или описанная) нарѣчіемъ очень. Если же видѣть тутъ степени сравненія, то должно видѣть ихъ и въ формахъ: бѣловатъ, бѣленекъ, бѣлехонекъ, бѣлешенекъ, изъ которыхъ двѣ, или даже три, не допускаютъ степеней сравненія и значатъ (двѣ): совершенно бѣлъ (съ особеннымъ оттѣнкомъ личнаго при этомъ впечатлѣнія). Эти двѣ имѣютъ по крайней мѣрѣ такое же право назваться превосходною степенью, какъ и прилагательныя съ приставкою пре, наи, раз, на.-- Повторяемъ наше мнѣніе, что это все опредѣленіе различныхъ оттѣнковъ, впечатлѣній, даже силы качества,-- но это не степени сравненія {Формы: прилаг. бѣлесоватъ, бѣловатъ и пр.; а также прилаг. съ приставками: пре, раз пр., и также съ приданными къ нимъ нарѣчіями могутъ назваться формами описательными.}.
   Скажемъ здѣсь свое собственное опредѣленіе степеней сравненія вообще и постараемся объяснить формы ихъ въ нашемъ языкѣ; но сперва два замѣчанія:
   1) Не только въ древне-Русскомъ, какъ думаетъ авторъ (стр. 126), но и теперь въ народномъ языкѣ употребляются формы: дале, боле, мене. Даже есть поговорка: (чѣмъ дальше, тѣмъ больше).
   Авторъ на стр. 128 говоритъ: "къ особенностямъ Русскаго языка принадлежитъ приставка предлога по къ формѣ сравнительной степени для того, чтобы поднять качество нѣсколько выше: напр. потоньше, получше, подальше, побольше." -- Наобороті, по нашему мнѣнію: чтобы уменьшить качество, понизить его. Когда вы спросите: "что, отсюда дальше, чѣмъ оттуда?" и вамъ отвѣтятъ: "подальше" -- это не значитъ: очень дальше, гораздо дальше, а это значитъ: нѣсколько дальше, или даже: не много дальше. Качество не только не поднимается, но понижается, если такъ выразиться." Отвѣть въ такомъ случаѣ меньше даетъ, нежели сколько вопросъ предполагаетъ: подальше -- меньше, чѣмъ дальше, потоньше -- меньше, чѣмъ тоньше, и т. д. Это совершенно согласуется съ значеніемъ здѣсь являющагося предлога но, который показываетъ послѣдованіе за чѣмъ-нибудь, второстепенность: па-водокъ, па-песокъ, па-сынокъ и проч.
   Понятіе качества есть само по себѣ понятіе отвлеченное. Проявляясь, качество разнится въ своихъ осуществленіяхъ, можетъ быть сильнѣе, слабѣе, можетъ проходить разныя степени своего развитія. Этотъ ходъ его развитія называется въ грамматикѣ: степенями сравненія. Качество само по себѣ взятое -- отвлеченно и неопредѣленно; напр. добрый, есть общее понятіе, взятое само въ себѣ, внѣ его осуществленія. Это степень т. наз. положительная (названіе, по нашему мнѣнію, не совсѣмъ соотвѣтственное). Переходя въ осуществленіе, изъ отвлеченнаго становясь дѣйствительнымъ, качество вдругъ предается въ добычу случайности, въ добычу безконечнаго ряда проявленій; напр. онъ добрѣе, но тотъ еще добрѣе, а этотъ можетъ быть еще добрѣе,-- и такъ до безконечности. Это степень сравнительная, такъ вполнѣ соотвѣтствующая своимъ названіемъ своему назначенію.-- Переходя изъ отвлеченнаго общаго въ міръ особенностей и разбѣгаясь въ безчисленныхъ проявленіяхъ, качество само, какъ понятіе, исчезаетъ, и видно только, что о немъ рѣчь идетъ. Такъ напр. выраженіе: этотъ добрѣе того, еще не значитъ, чтобъ этотъ былъ добръ, этотъ -- добръ только относительно того, по сравненію съ нимъ, а это еще ничего не значитъ. И такъ качество, вышедши изъ области отвлеченной въ міръ безконечныхъ особенностей, теряется какъ общее повитіе; тамъ было оно отвлеченнымъ, а здѣсь, сдѣлавшись дѣйствительнымъ, оно за то само исчезаетъ въ безконечномъ сравненіи проявленій. Но эта общая идея качества какъ понятія, качества отвлеченнаго, устраненнаго сравнительностью, которое однако утратиться не можетъ уже потому, что оно отвлеченно здѣсь присутствуетъ при всемъ ходѣ своего развитія,-- эта общая идея качества вновь возникаетъ среди безконечнаго міра особенностей, какъ скоро качество находитъ себѣ достойное осуществленіе внѣ всякого сравненія. Такимъ образомъ, качество, пройдя чрезъ осуществленіе, возвращается къ самому себѣ, къ своей исходной точкѣ, вновь находитъ себя, какъ понятіе положительное (первоначальное), но уже осуществленнымъ, но въ мірѣ дѣйствительныхъ проявленій: изъ безконечнаго множества явленій возникаетъ одно, среди безконечнаго сравненія является полное осуществленіе качества, какъ общаго понятія; это степень превосходная. Языкъ Русской, который вообще такъ разумна изображаетъ въ себѣ самомъ движеніе мысли въ словѣ, выражаетъ явственно значеніе этой степени тою формою, какую она въ немъ имѣетъ, именно: самый, напр. самый добрый. Привычка употребленія затемнила для насъ смыслъ этой формы, но скажите это на другомъ языкѣ, и непривычное тамъ, въ этомъ смыслѣ, употребленіе, освѣжаясь, возвратитъ слову его значеніе, напр. dir flute selbst, ipse bonus; или скажите по Русски съ именемъ существительнымъ: сама доброта. Смыслъ дѣлается ясенъ; слово самый, именно показываетъ возвратъ качества къ самому себѣ, осуществившимся; оно вовсе не значитъ: добрѣе веляя,-- это было бы все же сравненіе, и общее значеніе качества не выступало бы при этомъ,-- оно значитъ: добрый самый, т.:е сама доброта; здѣсь уже нѣтъ и рѣчи о сравненіи. Обратите вниманіе, и вы увидете, что въ превосходной степени прилагательное не созидаетъ новой формы: это таже степень положительная, но къ ней придается слово: самый, лишь утверждающее ее, увѣряющее въ ней, показывающее, что она прошла сквозь осуществленіе и сравненіе, и нашла себя вновь, уже обогащенною этимъ осуществленіемъ: добрый самый.
   Такова, по нашему мнѣнію, теорія степеней сравненія, и такова осуществленіе этихъ степеней въ Русскомъ языкѣ: 1) добрый, 2) добрѣе (добрѣйшій), 3) самый добрый, или добрый самый. Другой превосходной степени у насъ нѣтъ и быть не можетъ.-- Но что же это за окончаніе превосходной степени въ другихъ языкахъ? Не опровергается ли эта теорія формами превосходной степени другихъ языковъ, или языки эти иначе поняли степени сравненія и ходъ развитія качества? На этотъ вопросъ здѣсь отвѣчать было бы не у мѣста; это повело бы насъ слишкомъ далеко, въ область сравнительной грамматики. Подробно поговорить объ этомъ мы предоставляемъ себѣ впослѣдствіи; а теперь только скажемъ, что въ языкѣ Санскритскомъ превосходная степень оканчивается на tama, а въ языкѣ Латинскомъ, въ большой части словъ, на simus.
   Воздерживаясь на сей разъ отъ сравнительнаго словоизслѣдованія, обращаемся къ родному языку.-- Обратимъ вниманіе на самыя формы степеней. Форма превосходной степени такъ ясна, что не нуждается и въ объясненіи. Форма же степени сравнительной напротивъ требуетъ внимательнаго разсмотрѣнія и весьма нуждается въ объясненіи форма сравнительной степени двоякая. Первая форма почти не употребляется, или лучше, употребляется въ смыслѣ нарѣчія; это форма: ѣе, е; напр. онъ добрѣе, строже ею и т. д. Другая форма употребляется очень рѣдко въ сравнительной, а скорѣе въ сравнительно-превосходной; эта форма на ѣйшій, айшій, напр. добрѣйшій (какъ бы добрѣе всѣхъ, или: изъ всѣхъ). Въ этомъ же своемъ смыслѣ -- степ. сравнительно-превосходной -- становясь какъ бы новымъ качествомъ, эта форма, въ употребленіи, можетъ переходить уже въ настоящую самостоятельную превосходную степень, и допускаетъ тогда подлѣ себя форму превосходной степени, напр., самый добрѣйшій.-- Какъ видно, сравнительная степень существуетъ у насъ въ самомъ бѣдномъ видѣ. Тѣмъ не менѣе обѣ означенныя нами формы -- формы степени сравнительной; постараемся разобрать ихъ.
   Первая форма (добрѣе) находится въ вашемъ языкѣ въ видѣ нарѣчія, сказали мы; но изъ исторіи языка, и изъ языка Церковно-Славянскаго, мы видимъ, что она имѣла форму прилагательнаго и измѣнялась по родамъ. Мы видимъ, что въ Церковно-Славянскомъ языкѣ въ мужескомъ родѣ сравнительная степень оканчивалась на ій, въ женскомъ родѣ на ьши, въ среднемъ родѣ на е; что есть и другая форма сравнительной степени (въ сущности та же) -- въ мужескомъ родѣ ѣй, въ женскомъ: ѣйши, въ среднемъ: ѣе. Нужно обратить хотя не много вниманія, чтобы увядать соотвѣтствіе измѣненія прилагательнаго сравнительной степени по родамъ съ такимъ же измѣненіемъ Церковно-Славянскаго причастія. Причастіе настоящее оканчивается въ мужескомъ родѣ на я -- яй (іа -- іай), на ы -- ый; въ женскомъ родѣ на ящи (ящія), ящи (ящія); въ среднемъ родѣ также какъ и въ мужескомъ, т.-е я. Причастіе прошедшее оканчивается въ мужескомъ родѣ на въ -- вый, ъ -- ый, ь -- ій, въ женскомъ родѣ на ши (шія), въ среднемъ родѣ, также какъ и въ мужескомъ, т.-е. ъ, и сверхъ того: шее. Изъ однаго этого сравненія можно видѣть сходство; окончанія сравнительной степени мужескаго рода: ій, ѣй (ай) имѣютъ сходство съ ый, яй (яй), окончаніями причастія настоящаго, и еще болѣе съ окончаніемъ прошедшаго причастія: ій. Въ особенности замѣтно сходство въ томъ, что наращеніе является, -- какъ въ сравнительной степени, такъ и въ причастіи, -- при формѣ женскаго рода: въ сравнительной степени ши, въ причастіи ущи, ящи и ши. Прибавимъ, что такое точно наращеніе, какъ при формѣ женскаго рода, -- является въ косвенныхъ падежахъ при формахъ мужескаго и средняго рода, какъ въ прилагательныхъ сравнительной степени, такъ и въ причастіяхъ. Въ доказательство сходства можемъ привести, что точно также какъ въ причастіяхъ, женская форма распространилась впослѣдствіи на мужескую среднюю, даже въ им. падежѣ ея. числа, а мужеская или лучше средняя форма приняла видъ нарѣчія (дѣепричастіе: напр. идя) Такъ точно и женская форма сравнительной степени перешла въ имен. падежъ мужескаго и средняго рода (краснѣйшій, краснѣйшая, краснѣйшее), а средняя форма приняла видъ нарѣчія (менѣе, меке).-- Можно замѣтить, какъ разницу, то, что прилагательное сравнительной степени мужескаго рода не имѣетъ краткой формы, а только полную: ій. Вспомнимъ однако прежде всего, что мы имѣемъ дѣло не съ полными формами, какъ были онѣ нѣкогда, а съ остатками, какъ бы ни былъ древенъ языкъ, въ которомъ ихъ находимъ. Но по остаткамъ наука можетъ заключать о бывшей полнотѣ формъ, можетъ догадываться о томъ, что утрачено, и нѣкоторымъ образомъ даже возсозидать, по своимъ законамъ, изчезнувшія формы.-- И такъ, не признавая того, что мы имѣемъ передъ глазами, хотя бы и въ самомъ древнѣйшемъ видѣ,-- за совершенное и полное, за непреложно-истинное, изначала такъ существовавшее, будь оно стройно или нестройно, -- обратимъ вниманіе на то, что мы видимъ передъ собою, и поищемъ, нѣтъ ли указаній. чтобы возстановить по возможности образованіе и склоненіе" какъ сравнительной степени, такъ и причастій.--
   Прежде всего мы можемъ предположить, что сравнительная степень на ій (болій) имѣла первоначальную или краткую форму,-- какъ по общей аналогіи прилагательныхъ, такъ и потому, что въ среднемъ родѣ краткая форма существуетъ, именно на: е (боле). Эта краткая форма въ мужескомъ родѣ должна быть ь: боль. Это доказывается еще и тѣмъ, что въ женской напр. формѣ не болѣйши, а боль-ши.-- Потомъ, обративъ вниманіе на склоненіе, какъ прилагательнаго сравнительной степени, такъ и причастія, мы не можемъ не видать, что это склоненіе не естественное, что передъ нами двѣ разныя формы (можетъ быть даже разновременныя), что имен. падежъ въ прилагательномъ сравнительномъ и въ причастіяхъ мужескаго и средняго рода взятъ изъ одной формы, а остальные падежи изъ другой формы, изъ той, которая является исключительно въ прилагательныхъ сравнительныхъ женскаго рода и въ причастіяхъ женскаго рода. Однимъ словомъ: передъ вами склоненіе составное, чему примѣровъ довольно представляютъ какъ Русской, такъ и другіе языки. Должно понимать не такъ, что окончаніе падежа именит.: (я) я, ы (гряды), имѣетъ наращеніе, напр. (яща) яща, (яща) уща (грядуща) въ родит., а напротивъ: окончаніе ы, ый, только и существуетъ, только и осталось, въ одномъ вменит. падежѣ; другихъ падежей оно не имѣетъ. За то, въ свою очередь, нарощеніе род. и проч. падежей: ящ, ящ, не употребляется въ именительномъ, въ которомъ помнится и употребляется форма безъ наращенія. Форма безъ наращенія имѣла, кромѣ именительнаго, и всѣ другіе падежи, а форма съ наращеніемъ существовала и въ именительномъ падежѣ, но ни та, ни другая форма не употреблялась въ означенныхъ падежахъ въ древнемъ Церковно-Славянскомъ языкѣ, ибо такъ составилось, сложилось въ немъ нѣкогда склоненіе, и въ томъ видѣ такъ и оставалось. Въ позднѣйшіе же время явилась эта форма съ наращеніемъ: ущ, ящ, ш, и въ именительномъ падежѣ. Тоже самое видимъ мы и въ прилагательныхъ сравнительныхъ, гдѣ выступаетъ наращеніе ш (большій, краснѣй-шій).-- И такъ передъ вами двѣ формы (и въ причастіяхъ и въ сравнительныхъ прилагательныхъ); мы сказали "можетъ быть разновременныя": во этого мы нисколько не утверждаемъ; очень можетъ быть, что это современныя, но лишь разнообразныя формы, изъ которыхъ каждая имѣла свое склоненіе и свое значеніе въ эпоху богатства формъ и живаго ощущенія всѣхъ оттѣнковъ слова; а позднѣе, во время оскудѣнія языка, изъ двухъ формъ составилось одно составное склоненіе. Первая форма безъ наращенія, если и современная, то очевидно, первоначальная; отъ нея уцѣлѣлъ одинъ имен. падежъ въ един. числѣ, въ прилагательныхъ и причастіяхъ мужескаго и средняго рода.-- Конечно та эпоха была еще древнѣе, когда каждая изъ формъ пользовалась собственнымъ полнымъ склоненіемъ, но и самое это составное склоненіе принадлежитъ древней эпохѣ, ибо мы уже въ самыхъ древнѣйшихъ памятникахъ находимъ это склоненіе составленнымъ; и такъ образованіе этого составнаго склоненія скрывается во мракѣ древности. Эта древность придаетъ еще болѣе значенія и важности той аналогіи, которая находится между сравнительными прилагательными и причастіями, какъ относительно образованія по родамъ, такъ и относительно склоненія (равно тамъ и здѣсь составнаго). Эта аналогія наводитъ насъ на простую мысль, что прилагательныя сравнительной степени суть не что иное, какъ причастія, и именно тѣхъ глаголовъ, которые значеніемъ своимъ могутъ выразить степень сравненія. Для этого обратимъ вниманіе на формы, положимъ нѣсколько позднѣйшія, но въ которыхъ дѣйствуетъ однако тотъ же духъ: добрѣйшій, краснѣйшій напримѣръ, очевидно находятся въ связи, по значенію, съ глаголами: добрѣю, краснѣю, которые могутъ быть и названы глаголами сравнительными. Прибавимъ, что всякое качество можетъ получить характеръ дѣйствія, всякое прилагательное можетъ принять форму глагола и дѣйствительнаго и средняго, но не всегда и въ равной степени употребительную. Иногда употребительны обѣ формы: бѣлый -- бѣлить, бѣлѣть; иногда форма только средняго: умный -- (умнить) умнѣть, дорогой -- дорожить, дорожать, и проч. Иногда болѣе употребительна форма дѣйствительная: низ(кій) -- низить, нижать; выс(окій) -- высить, вышать; тихой -- тишить, тишать и проч. {Впрочемъ неупотребительность формы ничего не значитъ, она часто тѣмъ не менѣе находится въ языкѣ и обнаруживаетъ себя въ формахъ производныхъ ли въ какихъ нибудь окаменѣлостяхъ языка; иногда существуетъ неупотребляющаяся форма въ возможности, (in der Potenx, сказалъ бы Нѣмецъ, нерѣдко бываетъ довольно предлога, приставки какой нибудь, чтобы вызвать ее въ дѣйствительность и дать ей проявиться.} Сравнительную степень на ій, а также и на ѣй-ай, которыя мы считаемъ совершенно за одновременныя однородныя формы {Г. Буслаевъ форму сравнительной степени на (добрѣй) считаетъ формою позднѣйшею, относя сюда и форму на: ай, какъ измѣненіе формы на: ѣй. Но почему позднѣйшею? онъ не привелъ доказательствъ. Покрайней мѣрѣ мы встрѣчаемъ въ Остроміровомъ Евангеліи и форму на: ѣй (старѣй) и форму на ай (маожае).} сближаемъ мы съ причастіемъ настоящимъ на ый и на яй (беремъ Русскія буквы, а не я, идяй напр). Другую форму сравнительной степени, на шій, сближаемъ мы съ причастіемъ на щій. Можно сближать первую форму: ій, ѣй, ай, съ причастіемъ прошедшаго времени на ый и ій, а вторую: шій, съ причастіемъ пришедшаго времени на шій: окончаніе еще сходнѣе. Но думаемъ, что смыслъ прошедшаго времени едва ли можетъ допускать сравнительную степень, хотя напримѣръ: пущій (прошедшее причастіе отъ пущу: см. Остромірово Евангеліе: отъпоушь) совершенно, повидимому, одно съ сравнительнымъ прилагательнымъ: пущій. Мы думаемъ скорѣе, что причастныя формы настоящаго времени, черезъ нѣкоторое измѣненіе, перешли въ формы прилагательнаго сравнительнаго.-- Если краткая форма отъ причастія на яй есть я, то трудно вообразить себѣ склоненіе при такомъ окончаніи, и для насъ остается пока загадкой, какъ поступалъ здѣсь языкъ. При формѣ на яй вопросъ становится немного легче; по крайней мѣрѣ есть возможность предположить что й могло склоняться, какъ при существительномъ (край); но это склоненіе въ такомъ случаѣ не соотвѣтствовало бы извѣстному склоненію прилагательныхъ полныхъ. При формѣ на ы, которая есть собственно протяжный ъ, склоненіе возможнѣе, хотя и все же не можетъ быть чистою замѣною ъ; но ый -- уже допускаетъ аго (ого). Причастіе прошедшее на ъ и ь, ый и ій, вполнѣ допускаетъ возможность склоненія прилагательныхъ краткихъ на: ъ и ь, и полныхъ на: ый и ій. Возможность измѣненія по родамъ, затруднительная при причастіи настоящемъ (хотя во второй формѣ можно предположить отъ гл. множить, муж. форму: множай, жен. множая и сред. множае), при причастіи прошедшемъ становится доступна.-- Прилагательное сравнительной степени съ своимъ окончаніемъ ій (ь) не представляетъ такой трудности для склоненія (имѣя возможность измѣняться и какъ: ь, и какъ: ій). Но другія окончанія на: ѣй и ай, могутъ допустить склоненіе только при полной формѣ. Измѣненіе по родамъ трудности не представляетъ; можно свободно сказать: болій (боляя) более, и даже (боль, боля) боле. Можно, хотя не такъ свободно, образовать окончанія по родамъ и при окончаніяхъ на ѣй и ай.-- Обѣ наши формы сравнительной степени происходятъ, кажется намъ, и какъ формы, отъ глагола, черезъ причастія. Форма напр. добрѣе или добряе имѣетъ себѣ соотвѣтствіе въ глаголѣ добрѣть -- по значенію; но причастіе отъ добрѣть было бы добрѣя-й, между тѣмъ какъ сравнительное прилагательное -- добрѣй или добряй (добрѣе, добряе). Мы думаемъ, что причастіе происходитъ не отъ глагола добрѣть, а отъ глагола добрить, который -- какъ это бываетъ въ нашемъ языкѣ -- употребляется въ смыслѣ глагола средняго; отъ глагола: добрить, причастіе будетъ: добряй, и прямо уже будетъ соотвѣтствовать сравнительной степени добряй, добряе. Точно также: легчить -- летай, легчае; сравнительное же легче, принадлежитъ къ разряду сравнительныхъ на ь (ій); здѣсь средняя форма: е (ее).-- Формы сравнительной степени на ѣйшій. айшій, формы, которыя считаемъ мы независимыми отъ формъ на ій, ѣй. яй (ай) и не отъ нихъ произведенными, соотвѣтствуютъ причастіямъ на: ѣющій, ающій. Надо помнить, что мы вовсе подумаемъ, чтобъ эти причастія съ нарощеніемъ образовались отъ причастій безъ нарощенія; онѣ независимо отъ нихъ возникли изъ самаго глагола, но конечно при извѣстномъ соотношеніи между собою. На этотъ разъ, эти причастія происходятъ отъ глагола сравнительно средняго, напримѣръ: добрѣть, дорожать,-- добрѣйшій, дорожайшій; мы думаемъ, что въ эти-то формы произношеніе измѣнило формы причастныя: добрѣющій, дорожающій? Намъ скажутъ, что это образованіе случилось позднѣе; хотя бы и такъ -- это дѣла неизмѣняетъ; явленіе остается все тѣмъ же. Въ доказательство того, что добрѣйшій, дорожайшій суть причастія, приведемъ простонародное употребленіе: добрѣющій, дорожающій; а простонародное употребленіе всегда важно и заслуживаетъ вниманія. Въ доказательство, что глаголы дѣйствительные сравнительные могутъ имѣть во-первыхъ: среднее значеніе; во вторыхъ: черезъ причастіе образовать сравнительное прилагательное, даже прямо употребляя или, лучше, удерживая: щ,-- можемъ привести простонародную форму: злющій. Намъ могутъ сказать: какъ же объясняется сравнительная степень: выс-шій, низшій?-- Ниже объясняется первою формою (какъ: боле) отъ низ-ить (ниже); такъ точно объясняется: выше, краше и др. под.-- но какъ объясняется въ словѣ выс-шій и другихъ, окончаніе шій? Вѣроятно сокращеніемъ, или даже, можетъ быть, причастіемъ времени прошедшаго.-- Слово пущій мы производимъ отъ пущу, при чемъ черезъ Причастіе образовалась сравнительная степень: пущъ, пуща, пуще; пущій, пущая, пущее.-- Объясненіе наше далеко не полно и требуетъ гораздо большихъ изслѣдованій и доказательствъ. Мы имѣемъ дѣло съ обломками и искаженіями нѣкогда богатыхъ и подробныхъ формъ. Но главная мысль, что прилагательныя сравнительныя, вообще, суть не что иное, какъ причастія сравнительныхъ глаголовъ, означающихъ возрастаніе дѣйствія, -- по нашему мнѣнію, несомнѣнна.
   То, что сравнительная степень прилагательнаго есть причастіе, слѣдовательно форма отглагольная, -- кажется намъ весьма понятнымъ и имѣющимъ глубокое основаніе, явленіемъ. Сравненіе есть уже дѣйствіе; качество здѣсь исчезаетъ или отодвигается на второй планъ; на первомъ планѣ вопросъ: сколько этого качества сравнительно съ другимъ предметомъ? какъ скоро качество отодвигается въ сторону, такъ вмѣстѣ съ нимъ отступаетъ и слово качества -- прилагательное. Необходимо выдвигается здѣсь, съ мыслію дѣйствія, и слово дѣйствія -- именно глаголъ, который (такъ какъ удерживается тѣнь качества и слѣд. прилагательнаго) является здѣсь своимъ причастіемъ (прилагательнымъ отглагольнымъ). Русской же языкъ, -- вообще неохотно употребляющій причастія, въ ихъ глагольномъ смыслѣ, я обращающій ихъ въ прилагательныя, и, какъ видно (это уже собственно взглядъ Русскаго языка), считающій и здѣсь причастіе слишкомъ качественнымъ для дѣйствія сравненія,-- удержалъ причастіе сравнительнаго глагола (или прилагательное сравнительной степени) только въ формѣ средняго рода, обративъ ее притомъ въ нарѣчіе и не согласуй съ именемъ, ни въ родѣ, ни въ числѣ. Напр. онъ умнѣе ея, она умнѣе его и проч. Форма же на: ѣйшій, айшій (съ ея видоизмѣненіями на: ѣющій, ающій и даже: ущій, ющій), напр. добрѣйшій, дражайшій, не имѣетъ значенія сравнительной степени, а сравнительно-превосходной (или же вообще значеніе усиленнаго качествами въ тако" случаѣ значеніе степени положительной). Въ доказательство того, что сравнительная степень прилагательнаго есть причастіе, можно привести ту, замѣчаемую г. Буслаевымъ, особенность древняго и простонароднаго языкѣ, что сравнительная степень можетъ быть образована отъ имени существительнаго. Г. Буслаевъ приводитъ два примѣра: скотѣье, бережѣе. Понятно, что здѣсь эта сравнительная степей образуется черезъ сравнительный глаголъ; форму же сравнительнаго глагола можетъ принять всякое ими существительное, какъ скоро только смыслъ это допустить можетъ; таквжъ образомъ эти сравнительныя прилагательныя отъ именъ существительныхъ, скотѣе (яе), бережѣе (ае) -- суть причастія отъ сравнительныхъ глаголовъ дѣйствительныхъ: скотить (сред. скотѣть), бережить (сред. бережѣть).-- Мы уже говорили, что глаголы дѣйствительные часто употребляются какъ средніе, напримѣръ: кружитъ вм. кружиться; пикетъ вм. пишется.-- Отъ скотѣтъ можно образовать скотѣйшій, отъ бережѣть -- бережѣйшій.
   Намъ скажутъ, можетъ быть, какъ возраженіе, что этого отношенія сравнительныхъ прилагательныхъ къ причастіямъ другіе языки не представляютъ. Но это не измѣняетъ дѣла для Славянскаго языка. За каждымъ выдѣляющимся языкомъ, мы, сверхъ общей словесной, признаемъ еще личную словесную работу, могущую измѣнить прежнія, создать новыя формы. Въ доказательство приводимъ языкъ Русской, который личнымъ взглядомъ своимъ отдѣляется ужъ отъ языка Церковно-Славянскаго и сравнительную степень допускаетъ только въ видѣ нарѣчія (добрѣе). Форма же, напр. добрѣйшій, не имѣетъ въ Русскомъ языкѣ смысла сравнительнаго, а означаетъ степень сравнительно-превосходную, что уже совсѣмъ другое. (Выше мы говорили объ этомъ.) -- Сверхъ того, нужно еще внимательно разсмотрѣть составъ сравнительныхъ прилагательныхъ и причастій въ другихъ языкахъ, разсмотрѣть свободно и самостоятельно, принимая въ разсужденіе авторитеты ученыхъ, но не подчиняясь имъ слѣпо. Быть можетъ, внимательное изслѣдованіе откроетъ намъ, что и въ другихъ языкахъ то же соотвѣтствіе, какъ и въ Славянскомъ, между сравнительными прилагательными и причастіями, лишь затемнѣнное большею въ тѣхъ языкахъ кристаллизаціею; ибо въ Русскомъ языкѣ, скажемъ мимоходомъ, кристаллизаціи гораздо менѣе, чѣмъ во всѣхъ другихъ Индо-Европейскихъ языкахъ, не исключая Санскритскаго и Зендскаго, что конечно предлежитъ еще доказать, какъ -- надѣемся -- и будетъ со временемъ.
   Мы распространились о степеняхъ сравненія слишкомъ подробно для критической статьи, и все-таки не сказали всего, откладывая это до другаго случая.
   На стр. 132 авторъ говоритъ: "Примѣч. Самый составъ нарѣчій свидѣтельствуетъ о ихъ древности въ языкѣ. Другія слова мн' "можемъ по своей волѣ склонять и слагать съ приставками. Нарѣчія же просклонялись и сложились съ приставками уже до насъ, оставшись навсегда съ неподвижными флексіями." -- Это справедливо относительно только нѣкоторыхъ нарѣчій, какъ напримѣръ зэ приводимыхъ авторомъ: намедни, втѣпоры, и проч. Но вѣдь говоримъ же мы и теперь, склоняя и слагая: тѣмъ временемъ, днями (днями веселъ), тою порою, на ту пору, а это точно такія же нарѣчія. Въ особенности это видно при выраженіяхъ: въ тѣ-поры и на-my пору.-- Авторъ приводитъ еще нарѣчіе внѣ (пад. мѣстн.) и вонъ (пад. вин.) Это такъ. Укажемъ, кромѣ общеизвѣстнаго извнѣ, на извонъ ("извонъ божественныхъ правилъ и Съборъ." Ак. Ист. Ч. I. стр. 523). Здѣсь предлогъ изъ, потерялъ, какъ кажется, значеніе предлога управляющаго, принявъ самъ какъ бы значеніе нарѣчія или частицы.
   "На стр. 134 авторъ въ числѣ нарѣчій, образовавшихся помощію творительнаго падежа, помѣщаетъ "древнерусское полма т.-е. "на полы" или "по поламъ"),           весь-ма (отъ слова весь) вель-ми, коль-ми (отъ словъ велій, коль)." Черезъ нѣсколько строкъ авторъ прибавляетъ (стр. 135): "Примѣчаніе 5. Что окончачаніями -- -ію, (Ц. С. ны) -ма, и -ми, означается одинъ и тотъ же падежъ, именно творительный, явствуетъ изъ Церковно-Славянскихъ формъ: бъхъ, или бѣшь (совсѣмъ), откуда бъх-ма или бъш-ны (тоже совсѣмъ); вель-ми, и вель-ма, боль-ми и боль-ма, или большь-ми, и даже больш-и-ми (болѣе). Окончаніе -ма, или -мя, принадлежитъ творительному падежу двойств. числа; ми творительному множ. числа.".
   Мы согласны съ этимъ и мудрено намъ не согласиться. (Объ этомъ сказали мы еще въ 1846 году, въ статьѣ: "Нѣсколько словъ о нашемъ правописаніи", помѣщенной въ "Московскомъ Сборникѣ" 1846, стр. 319--320. Въ этой статьѣ стараемся мы объяснить двойственный падежъ, потому что въ самомъ дѣлѣ появленіе его здѣсь странно (кромѣ слова: полма) {Вотъ наши слова: "Дадимъ здѣсь объяснеіеніе на нѣкоторыя (нарѣчія) которыя кажутся составяющими особый разрядъ. Напр. весьма, ясно происходитъ отъ весь соотвѣтствуетъ словамъ ревма, стоймя и т. д., употребляющимся, какъ творительный падежъ. Но откуда явился этотъ творительный падежъ? Мы знаемъ что такъ оканчивается творительный двойственнаго числа. Какъ же явился онъ здѣсь?-- Мы можемъ сказать, что во всякомъ случаѣ здѣсь можетъ быть творительный множественнаго, напр. колѣни. Мы знаемъ также, что этотъ творительный множественнаго перешелъ въ окончаніе двойственнаго въ словахъ: тремя, четырьмя. Въ этомъ смыслѣ употребляется слово, въ которомъ правильно и понятно является двойственный падежъ: полма, подходящее совершенно подъ категорію ревма, стоймя и проч. Но здѣсь понятенъ двойственный; ибо полы могутъ быть только доп. (Замѣтимъ теперь, что полма есть падежъ не отъ пола, а отъ ноль; ошибка въ которую впадаетъ и г. Буслаевъ. См. выше нашу выписку). Какъ же явился здѣсь двойственный падежъ въ другихъ случаяхъ, гдѣ этой необходимости нѣтъ? Намъ кажется, что онъ явился здѣсь также или подобно, какъ явился въ словахъ тремя и проч.,-- какъ падежъ не настоящій потому болѣе скрывающій значеніе падежа и болѣе могущій выразить характеръ нарѣчія. Двойственное, какъ число опредѣленное, болѣе имѣетъ въ себѣ замкнутости, нежели множественное, к могло, особенно когда перестало употребляться въ языкѣ, явиться въ словахъ, употребляемыхъ въ смыслѣ нами объясненномъ, какъ нарѣчіе.-- Прежде вѣроятно говорилось ревли и т. д., какъ кольми; потомъ когда падежъ забывался какъ падежъ: ревмя, какъ стоймя, и наконецо ревма, какъ полма и проч. Сверхъ того, сама буква а имѣетъ въ себѣ что-то замкнутое, что (и безъ изложенныхъ выше причинъ) согласно съ значеніемъ употребленія; и буква а могла здѣсь кстати явиться, дабы опредѣлить характеръ нарѣчія." -- Моск. Сборн. 1846, стр. 319--820.-- Мы привели вполнѣ все мѣсто изъ статьи; признана творительный множеств. кольми) и форму двойств. ревма, мы старались тамъ объяснить появленіе двойствен. формы. Позднѣе, ни измѣнили нѣсколько, нашъ взглядъ на творительный съ формою на ма (мя). Въ Молвѣ 1857. No 37. въ "Замѣткѣ" мы сказали.... "Такъ весьма есть тоже особый творительный народный отъ весь -- и вѣроятно древнѣйшій. Творительному весьма соотвѣтствуетъ тоже древняя форма: болма, а также доселѣ употребительныя въ народѣ формы, какъ ревма реветъ, валма валитъ и проч. Это все, думаемъ мы, форма, и форма древняя, творительнаго падежа".-- Объясненіе древнихъ нарѣчій важно для исторіи флексій. Въ разсужденіи своемъ "Ломоносовъ въ исторіи Русской литературы" (1846 г.) мы объясняемъ нарѣчіе; долой, какъ образовавшееся изъ долови чрезъ доловъ, и (Молва. 1857 No 37.) нарѣчіе: намедни, какъ оными-дни.-- Совершенно также объясняетъ ихъ и г. Буслаевъ.}
   На той же страницѣ авторъ говорятъ: "Нарѣчія отглагольный, въ выраженіяхъ: "гор-мя горитъ", "руг-мя ругать", "пой-ма ныть," соотвѣтствуютъ явственному творительному падежу, въ выраженіяхъ: корпомъ корпѣть", "нойкомъ ныть и проч." -- А выше, на стр. 132, авторъ говорить: "Отглагольныя рѣченія стоймя, лив-мя и др. стоятъ между дѣепричастіями и нарѣчіями въ творительномъ падежѣ, каковы: весь-ма, вель-ми. (§ 32)".-- Что думаетъ авторъ объ этихъ рѣченіяхъ -- не совсѣмъ понятно, ибо выражается онъ довольно неясно: говоритъ, что эти отглагольныя рѣченія стоятъ между дѣепричастіями и нарѣчіями (находящимися) въ творительномъ падежѣ, и что эти же отглагольныя рѣченія (или нарѣчія) соотвѣтствуютъ явственному творительному падежу.-- И такъ, чтожъ это за формы: валма валитъ, ревмя реветъ, и т. д.? Это (какъ кажется выходитъ изъ словъ автора) неявственный творительный падежъ, въ тоже время нѣчто среднее между дѣепричастіемъ и нарѣчіемъ въ творительномъ падежѣ (весьма, вельми и проч.)? Во всякомъ случаѣ авторъ, кажется, не видитъ въ этихъ отглагольныхъ рѣченіяхъ прямо творительнаго падежа.-- Мы несогласны съ авторомъ: мы видимъ здѣсь настоящій творительный падежъ един. числа, и сверхъ того въ его древнѣйшей формѣ, на что, между прочимъ, служитъ указаніемъ древность самого оборота и древность нарѣчій;въ этомъ падежѣ (весьма, болма и проч.). Окончаніе же на мы конечно есть падежъ множ. числа (смотри предъидущую выноску).
   На стр. 139 авторъ говоритъ: "Нынѣ употребительное сложное покамѣстъ, съ родит. надеженъ мн. числа: мѣстъ, въ древнемъ языкѣ имѣло винит. падежъ мн. числа: мѣста, въ формѣ: покамѣста," Что въ словѣ: пока-мѣста, видитъ авторъ винительный падежъ -- это совершенно справедливо; но какимъ образомъ видитъ авторъ въ словѣ: пока-мѣстъ, родительный мн. числа -- этого мы никакъ понять не можемъ. Родительному возникнуть тутъ было нельзя; а просто: въ словѣ: пока-мѣста падежъ винительный забылся, и слово сократилось изъ покамѣста въ покамѣстъ -- какъ ея (учуся) сократилось въ сь (учусь) -- безъ всякого возникновенія родит. падежа, которое и невозможно.
   На той же страницѣ, авторъ говоритъ: "Въ значеніи пространства и времени употребляется суффиксъ -л съ мѣстоименными корнями: к-, т-, о-; ко-лѣ, то-лѣ, се-лѣ, съ предлогами: до-колѣ, от-ко-лѣ, до-се-лѣ, и проч." -- Эти строки можетъ быть противорѣчатъ нѣсколько тому, что сказано авторомъ на стр. 103, гдѣ въ мѣстоименіяхъ: еликъ, коликій, и нѣкоторыхъ другихъ, онъ находить суффиксъ лик, и пишетъ эти мѣстоименія: е-лик-ъ, е-лик-о, ко-лик-iй. Кажется очевидно, что здѣсь суффиксъ: л, образовалъ коль и проч., къ которымъ очень естественно прибавилось одно изъ общихъ образовательныхъ окончаній именъ прилагательныхъ, кій: кол-и-кій, какъ вел-и-кій, и проч. Мы не можемъ согласиться, чтобъ суффиксъ: л прибавился къ мѣстоименнымъ корнямъ: к-, т-, с-: Если бъ это было такъ, то формы могли бы быть и: клѣ, тлѣ, слѣ. Мы думаемъ, что л прибавился къ самимъ мѣстоименіямъ: къ, тъ, съ; заключительный ъ огласился въ о (какъ въ: кой, той), и образовалось: ко-ль, то-ьъ. Слово: се-лѣ (се-ль), всего лучше доказываетъ нашу мысль. Въ самомъ дѣлѣ, отъ чего этому слову быть се-лѣ, а не сo-лѣ (какъ: ко-лѣ, то-лѣ), если суффиксъ л прибавляется къ мѣстоименнымъ корнямъ: к-, т-, с-? Вѣдь эти корни (к, т, с,) одинаково звучатъ. Но въ томъ-то и дѣло, что здѣсь л прибавляется къ мѣстоименіямъ къ (кой), тъ (той), съ (сей), и тамъ, гдѣ мѣстоименіе оканчивается на ъ (къ, тъ), является о (ко-ль, то-ль, ко-лѣ, то-лѣ); а тамъ, гдѣ мѣстоименіе оканчивается на ь (сь), является е (се-лѣ).
   Но откуда явилось это ѣ на концѣ: доколѣ, отколѣ и проч. Мы думаемъ, что въ ѣ перешло окончаніе родит. падежа краткой формы: я, которое доселѣ слышится въ народномъ выговорѣ: до-коля? от-коля? Такъ какъ это рѣченіе образовалось и утвердилось весьма давно, то этотъ переходъ я въ ѣ совершился во времена очень древнія, такъ что ужъ мы встрѣчаемъ ѣ въ Остроміровомъ Евангеліи (доселѣ). Употребленіе: доколева, дотолева, доселева (также отколева, и пр.) подтверждаетъ нашу мысль. До-коля, до-толя, до-селя (до синя моря) -- это род. пад. формы краткой (коль, толь, сель); до-колева, до-толева, до-селева (до-колею, до-толего, до-селею) (до синею моря, до синева моря) -- это род. падежъ формы полной (отъ малоупотребительныхъ: колій, толій, и неупотребительнаго: селій).
   Говоря о предлогахъ, состоящихъ въ связи съ образованіемъ нарѣчій, на стр. 142, авторъ высказываетъ мнѣніе, что "чрезъ -- отъ крозъ, откуда скрозъ и сквозь (§§ 37 и 33). Потому въ древнерусскомъ языкѣ чрезъ или черезъ употреблялось въ видѣ нарѣчія. Напр. въ пословицѣ XVII в. "журавль межи не знаетъ, и черезъ ступаетъ." -- Это употребленіе: черезъ удержалъ и современный Русской языкъ, и даже не только простонародный.
   Выскажемъ здѣсь кстати наше мнѣніе о чрезъ, предлогѣ весьма любопытномъ.
   Нѣтъ сомнѣнія, что чрезъ есть форма смягченная и что рядомъ съ нею существовала другая форма, въ которой вмѣсто ч стояло к; но мы не думаемъ, чтобъ эта форма -- была крозъ. Всего проще предположить, что это было: крезъ. Замѣтимъ сперва, что чрез, или лучше: черезъ, само употребляется въ этомъ своемъ видѣ, какъ имя существительное, и значитъ поясъ; разница заключается въ томъ только, что вмѣсто з употребляется с (чересъ). Такой переходъ весьма обыкновененъ. Самое значеніе пояса близко съ значеніемъ предлога чрезъ (т. е. нѣчто, проходящее по чему нибудь или поперекъ чего нибудь). И такъ мы можемъ принять, что чрезъ могло писаться и чресъ.-- То, что предлогъ: чрезъ, черезъ, является какъ имя существительное (чересъ), не мѣшаетъ ему однако быть и предлогомъ (какъ: передъ, подъ,-- подъ у печки).-- Если обратимъ вниманіе, то увидимъ этотъ же предлогъ въ имени существительномъ: крес-тъ, сложившемся изъ того же, только не смягченнаго, предлога: кресъ (чресъ), и образовательнаго окончанія: тѣ. Слово: крестъ, конечно существовало и до христіанства. Первоначальный смыслъ его видимъ мы въ выраженіи: крестъ-на-крестъ. Выраженіе это показываетъ, что крестъ еще не имѣлъ здѣсь своего настоящаго значенія. Крестъ-накрестъ -- значитъ просто крестомъ, крестообразно (напр. повязался крестъ-на-крестъ; то есть: повязался крестомъ, а не двумя крестами); а между тѣмъ въ выраженіи: крестъ-на-крестъ (если понимать современно), видно какъ бы два креста, что противорѣчить смыслу выраженія.-- Вопросъ разрѣшается тѣмъ, что здѣсь крестъ имѣлъ первоначальное значеніе просто полосы поперекъ проходящей, черезъ которую поперекъ проходящая, другая полоса образуетъ крестъ, въ настоящемъ его смыслѣ. По это" му и говорится: крестъ-на-крестъ.-- И такъ, въ этомъ выраженія, значеніе слова крестъ одинаково съ значеніемъ предлога чрезъ (черезъ), чѣмъ и подтверждается происхожденіе или образованіе слова: крестъ отъ предлога: чрезъ, -- именно отъ другой древнѣйшей его формы: кресъ (крезъ). Даже можно сказать, что крестъ есть самъ предлогъ: кресъ, лишь съ формою имени существительнаго: крес-тъ.-- Крестъ-на-крестъ: это какъ бы если сказать, употребляя предлогъ чресъ въ смыслѣ имени: чрезъ-на-чрезъ или черезъ-ші-черезъ.-- Впрочемъ: крестъ, въ смыслѣ предлога, нигдѣ не встрѣчается.-- Что кресъ соотвѣтствуетъ: чрезъ (чресъ), это доказывается еще словами: чрес-ла и крес-ла, которыя употребленіе въ послѣдствіи раздѣлило и, можетъ быть изъ одного, въ началѣ, слова, образовало, посредствомъ метафоры, два слова, соединенныя переноснымъ смысломъ.-- Съ понятіемъ: чресла, сближается и понятіе череса, какъ пояса; напр. въ выраженія: препоясалъ чресла.-- И такъ, мы думаемъ, что чрезъ-чресъ, черезъ-чересъ имѣло въ началѣ форму кресъ. Форма же крозь, скрозь, сквозь, кажется намъ особою формою, какъ и по смыслу, -- ибо чрезъ значитъ вообще поперекъ, дѣйствіе на поверхности, а сквозь значитъ дѣйствіе, проникающее предметъ внутренно и выходящее наружу, дѣйствіе пронзающее: что совсѣмъ не одно и тоже,-- такъ и по составу самихъ буквъ.-- Что е можетъ быть окончаніемъ предлога, какъ у насъ въ: чре-съ-- это доказываетъ древне-чешская форма: пре-съ (пресъ три рѣки), очевидно произшедшая отъ пре, къ которому присоединяется: съ, и имѣющая смыслъ: чрезъ; извѣстно, что пре у насъ не употребляется какъ предлогъ и замѣняется чрезъ, напр. перешелъ чрезъ три рѣки {Не имѣетъ ли и пре этимологической связи съ чре-съ и кре-съ? но это изслѣдованіе повело бы насъ далеко. Скажемъ здѣсь только, что въ такомъ случаѣ стала бы уже ясна первоначальная форма чре-съ и пре-съ, какъ: чре и пре. Впрочемъ к безъ сравненія съ пре, естественно представляется эта первоначальная форма; тогда окончаніе съ будетъ или образоват. окончаніе имени, изъ суффикса е и флексіи ъ -- съ, или даже это будетъ мѣстоименіе съ и предлогъ чре. Чре-съ, пре-съ будетъ тогда предлогомъ сложнымъ, какъ подъ, надъ, Греческое: κῆρ, Русское: чрево... Но довольно. Мы сами говоримъ ниже о воздержности въ словопроизводствѣ, и потому нарушать ее не должны.}.
   Ни стр. 145 авторъ говорятъ: "Примеч. 2. Частица де, употребляемая для означенія чужой рѣчи, въ старину произносилась деи; напр., въ Юрид. актахъ, подъ 1587 г": "а бывалъ деи тотъ лѣсъ искони вѣкъ Кусскіе волости." Эта частица имѣетъ при себѣ глаголъ дѣять, въ древнемъ значеніи его -- говорить, которое удержано, напр., въ слѣдующемъ мѣстѣ Ипат. сп. лѣт. 57: "бога еси почестилъ, аже дѣеши: ты мой еси отецъ." Первоначально въ значенія нынѣшняго союза де употреблялось 2-е лицо един. числа наст. времени, отъ глагола дѣяти, именно: дѣѣши (вм. дѣіеши), встрѣчающееся въ Супр. рукописи."
   Что частица де произносилась или писалась прежде: деи -- это такъ. Но что значатъ слова автора: "эта частица имѣетъ при себѣ глаголъ дѣятъ"? Значить ли это, что эта частица происходитъ отъ глагола дѣять, или что глаголъ отъ нея происходитъ, или что глаголъ и частица встрѣтились въ своемъ значеніи?-- Отвѣчать трудно. Авторъ говоритъ, что первоначально въ значеніи де употреблялось второе лицо: дѣеши. Этими словами онъ опять не говоритъ, чтобы де происходило отъ дѣятъ. Какъ думаетъ авторъ -- мы не знаемъ. Скажемъ же съ своей стороны наше мнѣніе, что де и дѣи (дѣе) -- просто не что иное, какъ: дмтъ, которое въ теченіи времени сократилось сперва въ дле (дѣи), и потомъ въ дп" (де), точно также какъ сократилось, по своему: молвилъ въ молылъ и молъ.-- Слово: говоритъ употребляется у насъ доселѣ несокращенно въ томъ же смыслѣ. Авторъ утверждаетъ, что въ значеніи де употреблено второе лицо: дѣеши. Жалѣемъ, что онъ не привелъ примѣра или не указалъ страница Любопытно именно знать, какъ употреблено: дѣеши.-- Частица де могла образоваться отъ всѣхъ трехъ лицъ обоихъ чиселъ: дѣю, дѣешъ, дѣетъ и т. д., точно также, какъ во всѣхъ трехъ лицахъ обоихъ чиселъ употребляется, въ этомъ же смыслѣ, глаголъ: говорить. Приводя слова лица перваго (т. е. свои собственныя), приводя слова втораго и третьяго лица, мы можемъ сказать: говорю, говоришь, говоритъ, также и во множ. ч.-- Мы можемъ указать на употребленіе этого глагола: дѣятъ, въ смыслѣ де, въ третьемъ лицѣ. Именно: въ Лаврентьевскомъ спискѣ Нестора, Владиміръ, пересказывая слова философа о вѣрѣ христіанской, говоритъ: "да аще кто, дѣеть, въ нашю вѣру ступить" (стр. 45). Намъ могутъ возразить, что Владиміръ сказалъ въ на чалѣ, что къ нему приходили Греки, и что по этому должно бы по бы стоять: дѣятъ (мн.), а не дѣетъ. Но ко Владиміру приходилъ отъ Грековъ одинъ философъ, и Владиміръ, начавъ приводить собственныя его слова, естественно могъ разумѣть его одного и употребить глаголъ въ единственномъ числѣ, именно дѣетъ. Такъ мы это объясняемъ, хотя можно предположить, что уже выраженіе это: дѣетъ, начинало въ то время кристаллизироваться; въ другихъ спискахъ: деи (діи).
   На стр. 147 авторъ говоритъ: "Къ союзамъ относятся частицы -ко или -ка и -ста, напр. дай-ка, пожалуй-ста, мы-ста, знаемъ-ста". Отчегоже относятся къ союзамъ: ко и ста? Что связываютъ они или соединяютъ? Думаемъ, что уже это скорѣе частицы-нарѣчія, или лучше: присловья. Жаль, что авторъ не объясняетъ весьма тонкаго значенія ко (ка); значеніе ста объяснить легче. Ко (ка), употребляемое съ повелительнымъ значеніемъ придаетъ глаголу, во первыхъ, тотъ смыслъ -- предостерегательный или предупредительный -- что изъ него возникнетъ какое-нибудь послѣдствіе: стань-ко -- я на тебя погляжу, и пр.; такимъ образомъ, что тотъ, кому скажутъ глаголъ съ частицею ко (въ этомъ смыслѣ), будетъ ждать, что изъ этого будетъ, -- такъ что одно уже ко заключаетъ часто въ себѣ угрозу: поди-ко сюда. Употребленіе въ такомъ же смыслѣ возможно и съ первымъ лицомъ даже един. числа, но съ ослабленіемъ этого оттѣнка (посмотрю-ко я, что будетъ).-- Потомъ, ко придаетъ глаголу смыслъ дружескаго обращенія къ себѣ или къ другому, и тоже имѣющая какую нибудь цѣль: сядь-ко, да отдохни. Наконецъ, ко имѣетъ значеніе дружескаго увѣщанія: походи-ка по саду, побереги-ка себя; при чемъ употребляется и съ первымъ лицемъ един. числа, когда человѣкъ обращается къ себѣ самому и какъ бы совѣтуется съ собою: пойду-ка я къ нему. Ко употребляется съ перв. и втор. лиц. обоихъ чиселъ. Съ третьимъ лицомъ ко не употребляется, или же употребляется трудно и насильственно и имѣетъ уже иной смыслъ.-- Что такое это ко? Есть ли это предлогъ: къ, ко, въ соотвѣтствіе Нѣмецкому: ги; или же это мѣстоименіе: къ, ка, ко, собственно въ среднемъ родѣ ко, образовавшееся въ присловье? Второе весьма возможно. Мѣстоименіе (разумѣется въ среднемъ родѣ) могло употребляться даже и не въ краткой формѣ, но въ сокращенномъ смыслѣ и рѣченіи, или лучше, какъ рѣченіе не договоренное; напримѣръ: сядемъ-кое-здѣсь, то есть, приблизительно, какъ бы въ смыслѣ: сядемъ-кое-за чѣмъ, кое-за-что, кое-для чего, поди-кое-зачѣмъ, или недоговоренно: поди-кое {Мы рѣшительно думаемъ, что это вовсе не сокращенное рѣченіе, составившееся изъ приведенныхъ нами въ примѣръ (единственно для уясненія), и тому подобныхъ рѣченій;-- а рѣченіе недоговоренное не только по языку, но и по значенію, и не отъ того, что договорить не удалось, а отъ того, что договорить намѣренія не было. Это употребленіе общее, неопредѣленное употребленіе подробное, опредѣленное изъ общаго, неопредѣленнаго можетъ образоваться; но не общее, опредѣленное образуется изъ частнаго, опредѣленнаго. Вообще мы противъ этихъ иглахъ и мелкихъ объясненій чрезъ сокращеніе, опущеніе, и пр. и пр.}. Мы беремъ форму полную: кое; форма же краткая могла, вѣроятно, тоже употребляться и, еще удобнѣе, обратиться наконецъ въ присловье: ко. Это второе объясненіе (чрезъ мѣстоименіе, а не предлогъ) кажется вамъ вѣроятнѣе.
   Авторъ говоритъ (продолжаемъ выписку): "Частица:ста оказывается какъ бы отдѣльнымъ окончаніемъ глаголовъ двойств. числа 2-го и 3-го лица. Ей соотвѣтствуетъ областнаястъе (какъ бы окончаніе 2-го и 3-го лица множ. числа); напр. кушай-стье." -- Мы не думаемъ, чтобы ста было отдѣльнымъ окончаніемъ двойственнаго; почему именно двойственнаго? Намъ кажется, что должно искать происхожденіе ста между мѣстоименіями. Это, по нашему мнѣнію, также присловье. Есть мѣстоименія, о которыхъ и не упоминаетъ г. Буслаевъ, но которыя однако имѣютъ право быть упомянутыми подъ этимъ названіемъ. Это: эв-тотъ, эн-тотъ, эс-тотъ (срав. съ Лат. iste). Мы знаемъ какъ теперь у насъ въ народномъ языкѣ придается это, какъ присловье; напр. прихожу это я къ нему поутру... Отдохни это здѣсь (употребленіе соотвѣтствующее также употребленію кое; напр. отдохни кое здѣсь).-- Примѣровъ этой особенности можно много найти у нашихъ писателей, описывающихъ купцовъ, крестьянъ, и гоняющихся за частными особенностями простонародной рѣчи; тогда какъ общая особенность этой рѣчи есть та, что она истинная Русская народная рѣчь, въ отличіе отъ нашего блѣднаго разговорнаго языка. Мы думаемъ, что точно также, какъ это, могла употребляться эсто, и потомъ кристаллизироваться, какъ присловье, въ видѣ: сто, или даже: ста (точно также какъ вмѣсто это, этто, говорится и этта).-- Какъ возможно выраженіе: пошелъ это я къ нему, такъ точно возможно выраженія: пошелъ эвто, энто, я къ нему; пошелъ эсто (эста) я къ нему; пошелъ ста я къ нему; или: пожалуй эста мнѣ, пожалуйста мнѣ; или на вопросъ: ходилъ ты?-- Ходилъ эста, ходилъ-ста.-- Авторъ говоритъ на той же страницѣ, что частицѣ: ста соотвѣтствуетъ областная -стье (какъ бы окончаніе 2-го лица множ. числа); напр. кушай-стье". Намъ кажется страннымъ видѣть здѣсь второе лицо множественнаго; второе лицо множественнаго -- me; и существуетъ извѣстная форма: кушай-те. Что же это? есте? Еще труднѣе сочетать: есте съ кушай. Къ тому же авторъ, кажется основывается на Областномъ Словарѣ и оттуда приводитъ этой примѣръ; но тамъ есть и другой примѣръ, который къ объясненію автора никакъ не подходитъ, именно: очень стье довольны по милости вашей.
   Укажемъ еще на одно присловье семъ или семъ, которое означаетъ совѣтъ съ кѣмъ нибудь и составляетъ нѣкоторый оттѣнокъ къ ко; но, кажется, употребляется только съ первымъ лицомъ: Семъ пойдемъ къ нему; семъ скажу ему.
   На стр. 149 авторъ говоритъ, что "существительное без-дна предполагаетъ прилагательную форму без-дный (т. е. без-донный), которая и употребляется въ просторѣчіи со звукомъ о: безо-дный (вм. безъ-дный)." -- Намъ кажется, что бездна прямо образовалась изъ рѣченія безъ-дна; рѣченіе сказалось и сомкнулось въ одно цѣлое отъ употребленія, на концѣ рѣченія оказалась буква, весьма удобная для окончанія имени существительнаго, и рѣченіе перешло въ существительное имя: бездна.-- Въ соотвѣтствіе слову бездна, приводимъ слово, которому труднѣе было образоваться именно слово: подуха, происходящее, если мы не ошибаемся, отъ рѣченія: подъ-ухо (Фр. oreiller); въ этомъ рѣченіи, когда оно сомкнулось въ одно цѣлое, о перешло въ а, и вышло имя существительное: подуха. Есть другія въ этомъ же родѣ, которыхъ мы теперь не припомнимъ. Впрочемъ такихъ рѣченій очень мало.
   На стр. 151 авторъ говоритъ, что между прочимъ числительное: три прилагается къ именамъ въ родит. падежѣ, напр. "трехъугольникъ", что впрочемъ принято употреблять сокращенно: "треугольникъ." На той же страницѣ, въ примѣръ употребленія числительныхъ количественныхъ въ такъ называемомъ собственномъ сложеніи, авторъ приводитъ: трезубецъ, треножникъ, треножить", слова, которыя авторъ раздѣляетъ иначе, какъ видитъ читатель. Но какая разница между треугольникъ и трезубецъ! Почему первое есть "сложеніе не собственное": трехъ-угольникъ, и только вслѣдствіе сокращенія: тре-угольникъ, а второе есть "собственное сложеніе", такъ что е выходитъ здѣсь соединительная буква: тр-е-зубецъ! Причины на это мы никакой не видимъ; могло быть сказано нѣкогда и: трехъ-зубецъ, а потомъ сокращенно: тре-зубецъ; могло быть сказано и прямо, и не ради сокращенія: тре-угольникъ. Еще-таки, еслибъ шла рѣчь объ отдаленномъ смыслѣ, какъ тре-звонъ, или объ отвлеченномъ: какъ тре-волненіе; но рѣчь просто идетъ о трехъ углахъ, трехъ зубцахъ, трехъ ногахъ,-- и разницы здѣсь между словами мы никакой не видимъ. Есть разница между однимъ и тѣмъ же словомъ прехъ-угольникъ и треугольникъ; но это дѣло иное; -- это двѣ особыя формы, съ особымъ оттѣнкомъ; сокращенія же никакого мы опять тугъ не видимъ. Тамъ, гдѣ въ сложеніи является не трехъ, и не тре, а три, какъ три-дневный, три-святый, -- эта форма получаетъ опять особый свой смыслъ.-- Замѣчательно это слово: три; въ сложеніи съ другими словами, соотвѣтствуя смыслу: трижды, трикраты, оно значить: очень, и вообще имѣетъ свойство великаго усиленія, напр.: треблаженный, треволненіе. Въ этомъ смыслѣ употребляется Латинское: ter (трикраты; въ словахъ сложныхъ въ Лат. яз. употребляется tre и tri). Отсюда, кажется, образовалось Французское: très, случайно встрѣтившись въ произношеніи съ нашимъ: тре.
   Г. авторъ думаетъ (стр. 156), что слова: я, меня, насъ -- отъ различныхъ корней. Ему конечно хорошо извѣстно, что я (азъ) по Санскритски: ahám, а по Зендски: asěm; мы думаемъ, что буквы м (мя, меня, мы) и (ны, насъ) образовались изъ окончанія того же слова: ahám, asěm, изъ начала котораго образовалося я (язъ, азъ), а изъ окончанія -- меня, насъ. Мы знаемъ, что мнѣніе ваше противорѣчитъ принятому воззрѣнію; но не смотря на это, остаемся при немъ, предполагая представить свои основанія.
   На стр. 163 авторъ говорить, что позднѣйшій Церковно-Славянскій языкъ измѣнилъ между прочимъ "въ глаголахъ поправилъ пыхъ окончаніе 1-го лица мнои, числа наст. (и будущ.) времени: лз на мы; напр. ес-мы, вѣ-мы, да-мы, я-мы, вм. древнѣйшихъ: ес-мъ, вѣ-мъ, да-мъ, я-мъ (т. е. мы есмы, мы вѣдаемъ, дадимъ, ѣдимъ)." -- Да, точно письменность Церковно-Славянскаго ньыка представляетъ такую послѣдовательность; но тѣмъ не менѣе древнѣйшая форма, думаемъ мы, была мы, а не мъ. Въ этой формѣ перваго лица множественнаго (ма; мы) нельзя не видѣть родства съ мѣстоименіемъ: мы; и нельзя предположить, чтобъ древнѣйшая форма этого мѣстоименія была: мъ, а не мы. Въ языкѣ Санскритскомъ, въ древнѣйшемъ его видѣ, въ языка. Ведъ, мы находимъ: asmё; окончаніе этого слова соотвѣтствуетъ съ нашимъ: мы. Припомнимъ единственное: aham, и рѣшимся сказать, что asme (мы) есть имен. пад. множественнаго числа отъ aham (я), чрезъ оконч. множ.: e, по аналогіи съ множ. формою Санскрит.: te.-- (Съ объясненіемъ этой формы у Боппа -- мы не согласны).-- Вѣроятно и у насъ было нѣкогда аземъ или азмъ) откуда образовалось множ.: азмы, въ послѣдствіи: мы.-- Но объ этомъ въ скоромъ времени подробнѣе.
   На стр. 164 авторъ говорить: "§ 65. Въ образованіи глагола должно отличать тему, или основу, настоящаго (и будущаго) времени отъ темы неопредѣленнаго наклоненія; напр. отъ корня бр- тема настоящаго времени бер-, откуда съ присовокупленіемъ личныхъ окончаній: бер-у, бер-е-шъ и проч.; тема же неопредѣленнаго наклоненія бр-а-, откуда, съ присовокупленіемъ окончаніи ть, неопредѣленное наклоненіе бр-а-ть."
   Мы не согласны съ авторомъ и думаемъ, что тема, и неопредѣленнаго наклоненія, и настоящаго времени глагола,-- одинакова, а эта видимая разница составилась изъ того, что спряженіе разныхъ формъ глагола является намъ не въ полномъ видѣ: такимъ образомъ, что въ одномъ наклоненіи удержалась только одна, а въ другомъ только другая форма,-- такъ что спряженіе часто является (какъ иногда и склоненіе) составнымъ. Это яснѣе видно изъ тѣхъ глаголовъ, въ которыхъ разныя формы удержались.-- Напр. глаголъ: пад-у, тема пад; въ неопредѣленномъ наклоненіи таже тема: пад-ть (пастъ). Но этотъ глаголъ имѣетъ и другую форму: пад-а-ю; форма эта является и въ неопредѣленномъ: пад-а-ть. Если бы форма: пасть, утратилась, и сохранилась только форма: падатъ, а во времени настоящемъ утратилась форма: падаю, и сохранилась только форма: паду,-- то г. Буслаевъ увидалъ бы можетъ быть, въ неопредѣленномъ наклоненіи, отличную отъ времени настоящаго тему; между тѣмъ какъ тутъ нѣтъ различія собственно между темою неопредѣленнаго наклоненія и темою настоящаго времени: темы у нихъ одинаковы. И дѣло въ томъ, что изъ двухъ, общихъ, каждая, для всѣхъ наклоненій и прочихъ измѣненій своего глагола, темъ -- одна сохранилась въ неопредѣленномъ наклоненіи, а другая -- во времени настоящемъ. Тоже самое видимъ мы и въ приводимомъ г. Буслаевымъ, глаголѣ: беру -- братъ. Для большей ясности укажемъ на извѣстный глаголъ: пру -- прать, который имѣетъ въ неопредѣленномъ наклоненіи; и п(е)р(е)ть {Г. Буслаевъ едвали станетъ утверждать, что переть не была одна тема съ пру, прешь; ибо если онъ причисляетъ къ одной темѣ глаголы: цвѣту -- цвѣсть, живу -- жить, пою -- пѣть (что и справедливо), то, допустивъ здѣсь такое видоизмѣненіе можетъ онъ допустить и гласныя, какъ е, вставлявшіяся для благозвучія. Если бы къ беру было береть, это была бы одна тема.} (е очевидно вставлено для благозвучія), и прать, отъ неупотребительной формы: праю. Глаголы большею частію представляютъ намъ, изъ обломковъ многихъ формъ составленное, спряженіе.-- Впрочемъ г. Буслаевъ признаетъ тутъ же, что иногда тема настоящаго времени совпадетъ съ темою неопредѣленнаго наклоненія. Мы же думаемъ, что всегда; а разница, нынѣ часто встрѣчающаяся, объясняется вообще такъ, какъ мы выше уже сказали; но многіе частные случаи того и другаго глагола требуютъ, сверхъ того, отдѣльныхъ объясненій, которыя представить можно развѣ въ полномъ и подобномъ изслѣдованіи о Русскихъ глаголахъ.
   На стр. 165--168 авторъ говоритъ объ отношеніи неопредѣленнаго наклоненія къ настоящему времени и о подраздѣленіи спряженій на различія.-- Возражать автору можно уже цѣлымъ сочиненіемъ о глаголахъ, въ которомъ представить свой взглядъ а глаголы и на ихъ спряженія. Мы представили нѣсколько лѣтъ ему назадъ небольшой очеркъ о Русскихъ глаголахъ. Цѣль наша была заявить главныя наши мысли: но онѣ далеко не представлены въ надлежащей полнотѣ и ясности. Если мнѣ удастся, то я не отказываюсь еще отъ полнаго сочиненія о глаголахъ, при чемъ конечно не могутъ остаться безъ отвѣта критическія замѣчанія г. Буслаева. Глаголы -- эта часть всего труднѣе и сложнѣе въ Русскомъ языкѣ. Здѣсь ограничимся мы отдѣльными замѣчаніями.
   Г. Буслаевъ говорить (стр. 166): "б) да-ва-тъ, (у)знавать, (в)ста-вать, со вставнымъ придыханіемъ о (§ 32), вмѣсто да-а-ть, узна-а-тъ, вста-а-ть; откуда настоящее время: да-ю, узна-ю, вста-ю."
   Что и здѣсь вставное между двухъ а, объ этомъ спорить мы не будемъ; но чтобы настоящее: даю, узнаю, встаю, было настоящее этихъ формъ: давать, узнавать, вставать -- этого мы допустить не можемъ.-- При формѣ: да-ю есть своя форма неопредѣленнаго наклоненія: да-ть; связь ихъ такъ проста, какъ зна-ю, зна-ть и т. п. Намъ возразятъ, что форма неопредѣленниго: дать, относится къ формѣ настоящаго времени: дамъ; но мы знаемъ, что первоначальный составъ этой формы настоящ. врем. есть: дадмъ,-- составъ, который проявляется въ спряженіи, именно: дадимъ и проч. Форма неопредѣленнаго отъ: дамъ, должна быть: дасти (дад-ти), какъ ѣсии (ѣд-ти), вѣсти (вѣд-ти Русской языкъ удержалъ форму болѣе древнюю (вѣсти, вѣсть, не вѣсть, какъ не знать), чѣмъ языкъ церковно-Славянскій: (вѣдѣти).-- Въ глаголѣ: дать, можно и теперь отличить разныя формы спряженій. Повелительное напр. наклоненіе: даждь, даете, отъ: дамъ (дасть)] дай, дай-те отъ: даю, да-ть: давай-те, отъ давать (даваю).-- Даже давйте (даяніе) отъ даять, если давайте, даваніе и давать не одно и тоже.-- Очевидно, что дая относится къ: да-ть (а не къ: давать) и составляетъ вмѣстѣ съ нимъ особое спряженіе.-- Глаголъ (у)знавать имѣетъ соотвѣтственную себѣ форму: узна-ю, думаетъ авторъ; но перемѣна ударенія есть явленіе исключительное, а отнюдь не общее, и въ сущности оно вовсе дѣла не измѣняетъ. Въ доказательство, что узнаю вовсе не есть настоящее глагола (у)знавать, стоитъ обратиться къ этому же самому глаголу; вѣдь глаголъ: знавать существуетъ: какъ же будетъ настоящее къ глаголу: знавать?
   Но знаю есть настоящее къ знать, а знаю -- не говорится, слѣдовательно не можетъ даже подать и ошибочнаго повода отнести его къ знавать.-- Что же касается до глагола (в)стаю и вставать, то объ этомъ глаголѣ, въ равныхъ его видахъ, авторъ говоритъ нѣсколько разъ; и мы поговоримъ объ немъ тоже въ равныхъ его видахъ. Г. авторъ думаетъ, что встаю имѣетъ при себѣ (в)ставать, встану -- стать, а стою -- стоять. Прежде всего скажемъ, что мы не видимъ соотношенія между: встаю и вставать.-- Но обратимся къ самому глаголу и постараемся разсмотрѣть его спряженіе. Мы уже выписали формы этого глагола; намъ должно разсмотрѣть и привести ихъ теперь въ порядокъ.
   Въ глаголѣ: стоятъ, и проч. можно различить нѣсколько формъ. Именно: стою, стой, стойте, куда относимъ формы стыдъ, стыть (какъ сокращеніе первоначальныхъ: стойлъ, стоить, какъ: поилъ, поить). Сто-я-ю, стони, стояй-те, сто-я-лъ, сто-я-ть {Сто-и-тъ -- совершенно тоже слово: стоять; лишь съ переноснымъ смысломъ было перенесено и удареніе, при чемъ я могло, а и самомъ дѣлѣ стало, произноситься, какъ бы и, а правописаніе закрѣпило за произношеніемъ эту букву.-- Припомнимъ выраженіе: во что бы тебѣ стало.}. Стану, станъ, станьте, станулъ, станутъ. Это просто однократное, какъ: дви-ну, двинь, и проч.-- (Вставаю), (в)ставай, (вставай-me, (в)ставалъ, вставать. Наконецъ еще форма: (в)стаю (стай стайте неупотреб.), сталъ, стать. Не думаемъ, чтобы эта форма: стать, была корей паи; напротивъ, это множество формъ глагола: стать, заставляетъ насъ думать, что ста съ своею гласною а -- не есть корень і особенно какъ скоро есть оно(стою), приближающееся ближе къ краткому корню, ради легкости улетучиванія своего о.-- Слѣдовательно а есть буква посредствующая, въ родѣ а въ: лет-а-ю (лечу). Но гдѣ же эта форма, при которой стаю есть форма производная, съ буквой посредствующей? Обратимъ вниманіе, и мы найдемъ эту форму въ сложномъ глаголѣ: защу или за-стю, за-стишь, залетитъ и т. д., повелительное (не)за-сти, неопредѣленное за-стить; стало быть здѣсь форма: стю (sto). Отъ стать происходитъ кажется стѣ-на и стѣ-нъ. Ложно предположить, что первоначальная форма была сту, сте-шь (вм. стю, стушь), и что корень не сть, а стъ. Изъ этой-то формы, думаемъ, образовалась производная форма: ст-а-ю, ст-а-ть. При такомъ множествѣ, богатствѣ глагольныхъ формъ стать, когда языкъ началъ забывать ихъ значеніе,-- (понятію, что многія формы стали выходить изъ употребленія, одна въ одномъ, другая въ другомъ наклоненіи, и изъ смѣшенія сохранившихся и полузабытыхъ не цѣльныхъ спряженій этихъ формъ глагола -- составилось настоящее наше спряженіе глагола: стать, при чемъ, при этомъ составленіи спряженія и забываніи иныхъ формъ, нѣкоторыя изъ нихъ получила особенныя собственныя значенія. Такъ выдѣлились формы: стылъ, стыть, съ особымъ значеніемъ, и образовали новый глаголъ, собственно уже отъ темы: сты, именно: сты-ну, сты-нулъ, при которомъ онѣ теперь и состоитъ, такъ сказать {Это бываетъ не рѣдко, что одна изъ формъ, выходя изъ употребленія, получаетъ особенное значеніе и въ немъ удерживается, уже какъ особый глаголъ, такъ что даже и образованіе его кажется особымъ. Напр. отъ глагола пру, переть выдѣлялась (еще существующая въ древнемъ языкѣ, но теперь уже не употребляющаяся безъ предлога) форма прать, въ особомъ значеніи: мыть, стирать, которое Малороссійскій языкъ удержалъ въ причастіи прошед.: пралъ, прала. У насъ сохранялся смыслъ этой формы въ словахъ: прачка и пральникъ (валокъ. Обл. Сл.)}. Возможность такого образованія представляетъ намъ глаголъ умыть, который въ Малороссійскомъ языкѣ образуетъ плыну (заплынетъ). Кстати скажемъ, что очень часто богатство формъ сберегается не однимъ языкомъ отдѣльно, но вмѣстѣ съ другими Славянскими языками; такъ что одна форма употребляется въ одномъ, а другая въ другомъ языкѣ.-- Такъ понимаемъ мы формы и спряженія глагола стати {Впрочемъ мы должны сказать, что фирмы: сты-лъ, сты-ть, и оттуда сты-ну, могли образоваться отъ особой темы: стыд, при чемъ д выброшено, какъ въ формахъ: вя-лъ, вя-ть, вя-ну, тема которыхъ есть вяд, и обнаруживается въ формахъ увя-д-а-ю; конкретная-же отъ этой темы форма; вяду, не употребляется (какъ и сты-ду). На это предположеніе наводитъ насъ, соотвѣтственный къ сред. глаголу: стынуть,-- глаголъ дѣств.: студить (буквы ы и у замѣняютъ въ этомъ словѣ легко другъ друга). Мы знаемъ, какъ часто дѣйствіе является въ нашемъ языкѣ и двухъ видахъ: въ дѣйствительномъ и среднемъ,-- обнаруживаясь при томъ въ формахъ самаго слова.-- Замѣчательно, что въ неопредѣлен. является вять, стыть, а вясть, стысть. Но тема (не корень, а тема): вяд, по крайней мѣрѣ по нашему мнѣнію, несомнѣнна.}.
   На стр. 173 авторъ думаетъ, что вѣсть есть третье лицо, какъ дастъ, ѣстъ; это и справедливо; но въ выраженіи "не вѣсть", употребляемомъ какъ нарѣчіе, и въ примѣрѣ, приводимъ авторомъ изъ Грибоѣдова "попробуй говорить, и не вѣсть что на, скажетъ" -- вѣсть есть неопредѣленное наклоненіе.-- "Не вѣсть" употребляется какъ "не знать", напр. въ выраженіи: "не знать (не замѣтно, не извѣстно), куда ушелъ".
   На стр. 181 авторъ говоритъ, что форма: калываю, двигиваю вышли изъ употребленія. Не вышли, думаемъ мы, а никогда не были и не могли быть, ибо многократная форма въ настоящемъ времени быть не можетъ. Настоящее время дѣлается для нея возможно, когда къ ней придается предлогъ, напр. дѣлывалъ, подмываю; но тогда она перестаетъ быть многократной формой; эту многократность предлогъ собираетъ въ одно цѣлое и придаетъ ей одинъ общій характеръ, одно общее качество. Если встрѣчается употребленіе многократной формы бел предлога, то это тогда, когда она теряетъ свое значеніе многократной формы; да сверхъ того это бываетъ не чистая, или лучше сомнительная многократная форма.-- Соглашаясь съ авторомъ, что давать, знавать, бывать образовались изъ да-а-ть, зна-а-ть, быа-а-ать, мы не можемъ признать, чтобы давалъ, знавалъ, бывалъ, были чистыя многократныя формы; все что можетъ быть -- онѣ употребляются въ смыслѣ многократныхъ. Въ приведенныхъ глаголахъ знаю, даю, буква а, принадлежитъ къ корню или составляетъ часть темы, а не посредствующую букву а, какъ въ лет-а-ю; по этому я, соглашаясь съ г. Буслаевымъ, признаю формы: зна-а-ю, да-а-ю, бы-а-ю (откуда знаваю, даваю, бываю), полагая, съ своей стороны, что второе: а, есть это посредствующее и, которое видимъ въ извѣстныхъ посредствующихъ формахъ (напр. лет-а-ю). Вмѣсто давать есть равносильная, какъ справедливо опять думаетъ г. Буслаевъ, форма даять. Формы эти лжемногократныя, какъ можно назвать ихъ, образуютъ отъ себя настоящія многократныя формы, напр. давывалъ, бывывалъ и зназывалъ (послѣдняя мало употребляется). Болѣе подробное объясненіе многократныхъ формъ будетъ сдѣлано въ своемъ мѣстѣ.
   На стр. 183 авторъ совершенно согласно съ нашею мыслію, высказанною въ нашей брошюркѣ о глаголахъ, говоритъ: "Такъ какъ виды измѣняются и помощію предлоговъ (§ 53), то въ значеніи нашихъ глаголовъ оказывается перестановка видовъ и временъ, зависящая отъ приставки предлога къ глаголу: продолженный видъ переходитъ въ совершенный, многократный же въ продолженный".
   Черезъ нѣсколько строкъ:
   "1) форма настоящаго времени принимаетъ смыслъ будущаго: хвалю -- похвалю, и тогда уже становится невозможнымъ причастіе похвалящій,"
   "2. Многократный видъ получаетъ способность принять на бя форму и смыслъ настоящаго, напр. отъ неупотребительныхъ: хваливаю, калываю, ворачиваю, шаливаю, происходятъ съ предлогами: похваливаю, расхваливаю, покалываю, раскалываю, поворачиваю, отворачиваю, пошаливаю {Мы приводимъ выписку изъ нашей брошюрки (о Русскихъ глаголахъ 1839). Предупреждаемъ, что то, что мы называемъ неопредѣленнымъ, у г. Буслаева назвавъ продолженнымъ, то, что мы называемъ однократнымъ, у г. Буслаева названо совершеннымъ. Слово видъ замѣняемъ мы въ нашей брошюрѣ словомъ степень., -- и такъ разница въ однихъ названіяхъ, въ терминахъ: "Значеніе предлога, осуществлялясь и утверждаясь на глаголѣ, приноситъ ему свое опредѣленіе, отъ чего проистекали измѣненія, смотря по тому, къ какой формѣ глагола присоединяется предлогъ. Какъ скоро предлогъ присоединяется къ многократной формѣ, то, проникая весь. глаголъ новымъ единымъ оттѣнкомъ, онъ сливаетъ въ немъ моменты въ одно цѣлое и образуетъ въ немъ новое дѣйствіе: вмѣстѣ съ тѣмъ онъ освобождаетъ въ немъ понятіе дѣйствія вообще, слѣдовательно понятіе дѣйствія неопредѣленнаго; поэтому изъ многократной степени возводитъ онъ глаголъ въ степень не опредѣленную, изъ въ глагольной формы въ глагольную, изъ прошедшаго въ настоящее, напримѣръ прыгивалъ -- степень многократная;-- присоединяется къ глаголу предлогъ при, вмигъ глаголъ проникается однимъ цѣльнымъ значеніемъ, и образуетъ новое понятіе дѣйствія, именно: дѣйствіе неопредѣленное: припрыгивалъ. Далѣе, какъ скоро предлогъ присоединяется къ формѣ неопредѣленной, въ которой дѣйствіе все же есть не то что въ многократной), то, проникая глаголъ своимъ извѣстнымъ, частнымъ значеніемъ, онъ обращаетъ дѣйствіе въ моментъ и возводить глаголъ изъ степени неопредѣленной въ однократную изъ времени настоящаго въ будущее; напримѣръ: прыгаю -- степень неопредѣленная,-- присоединяется къ глаголу предлогъ за -- глаголъ вмигъ опредѣляется частнымъ значеніемъ и обращается въ моментъ: запрыгиваю. Присоединяясь къ формѣ однократной, предлогъ придаетъ глаголу только новую опредѣленность и ускоренность, напр.: прыгну; присоединяется къ глаголу съ с и образуется: спрыгну. Значеніе предлога при глаголѣ, сейчасъ нами разсмотрѣнное очень замѣчательно, и едвали можетъ быть найдено въ другомъ какомъ нибудь языкѣ (мы не говоримъ о языкахъ соплеменныхъ). Оно ясно и несомнѣнно доказываетъ что въ Русскомъ глаголѣ взято въ разсчетъ не опредѣленіе временъ, а качество или лучше сущность самого дѣйствія" стр. 37, З8.
   Мысль эта, о томъ, что въ основѣ Русскаго глагола лежитъ качество дѣйствія, выражаемое преимущественно такъ называемыми видами, и уже отъ качества дѣйствія заключается о времени, такъ что времена въ Русскомъ глаголѣ суть только выводъ отъ качества дѣйствія, выражаемаго собственно видами, -- подробнѣе развита во всей брошюрѣ.}."
   На стр. 186 авторъ говоритъ, что "б) Въ церковно-Славянскомъ и древне-Русскомъ языкѣ употребляются безъ предлоговъ слова съ окончаніями предложнаго падежа." -- Повторяемъ здѣсь замѣчаніе, сказанное нами еще въ разсужденіи нашемъ "Ломоносовъ" (стр. 120, 121, 122), что въ Остроміровомъ Евангеліи предложный безъ предлога или мѣстный именно при собственныхъ именахъ (при названіи мѣстъ) почти не встрѣчается; это особенно ярко видно при святцахъ, списанныхъ вмѣстѣ съ Евангеліемъ, гдѣ такъ часто употребляются названія мѣстностей и гдѣ предложный безъ предлога (или мѣстный) встрѣчается только два раза: между тѣмъ какъ въ лѣтописи Нестора и въ другихъ памятникахъ, гдѣ имѣли вліяніе Русская рѣчь, мѣстный падежъ встрѣчается часто. Даже здѣсь, въ припискѣ переписчика къ Евангелію, гдѣ переписчикъ заговорилъ самъ, два раза встрѣчается мѣстный падежъ (при названіи мѣстности). Изъ всего этого мы заключаемъ, что этотъ падежъ въ тѣ времена былъ болѣе свойственъ нашему языку, чѣмъ языку церковно-Славянскому.
   На стр. 188 авторъ говорить: "особенная неправильность въ склоненіи вопросительнаго что оказывается въ церковно-Славянской формѣ родит. падежа чьсо или чесо, вм. чего.
   Это точно крайне замѣчательная форма родительнаго. Позволимъ себѣ объяснить ее. Мы думаемъ, что эта форма принадлежитъ къ древнѣйшей кристаллизаціи и состоитъ изъ первообразной (или краткой; формы мѣстоименія: чь, родит. чя (чего), и другаго мѣстоименія: съ, сь, которое сопровождало чъ въ родительномъ падежѣ, обратилось въ суффиксъ, срослось съ нимъ и кристаллизовалось въ одну форму. Это окончаніе находится въ родствѣ съ окончаніемъ родительнаго падежа въ Санскритскомъ языкъ, окончаніемъ, въ которомъ также видимъ s (нѣкогда sa, ccu) кристаллизовавшійся, какъ и у насъ въ чесо. У насъ кристаллизація является отдѣльно, въ томъ или другомъ словѣ, напр. чесо Но въ языкѣ Санскритскомъ и другихъ, кристаллизація сдѣлалась принадлежностію самаго склоненія, самаго падежа (sya и s). Къ такаго же рода древней кристаллизаціи принадлежитъ родительный и мѣстный падежи множ. числа мѣстоименій насъ, васъ.-- Впрочемъ объ этихъ формахъ стоить сказать поподробнѣе.-- Мы знаемъ, что х переходитъ въ с, что въ языкѣ Санскритскомъ нашему х, въ окончаніи падежей множ. числа: родительнаго (въ именахъ прилагательныхъ) и мѣстнаго, соотвѣтствуетъ s. Мы знаемъ, что часто языкъ Зендскій и Санскритскій взаимно обмѣниваются буквами s и h. О соотвѣтствіи нашего х Санскритскому s говорить Боппъ на стр. 144 и 489 своей Сравнительной Грамматики 1856--1857). Основываясь на этомъ соотвѣтствіи, мы предполагаемъ, что здѣсь с является вмѣсто х; окончаніе: съ -- вмѣсто окончанія: хъ, и притомъ еще окончанія прилагательнаго. Именно на это наводитъ васъ то, что въ: насъ, васъ является таже одинаковость падежей родительнаго и мѣстнаго, какая является въ именахъ прилагательныхъ, разумѣется полныхъ, или второобразныхъ (добрыхъ людей, о добрыхъ людяхъ). И такъ формамъ: насъ, васъ соотвѣтствуютъ формы: нахъ, вахъ. Бетъ ли это простая замѣна буквы х буквою с? Значитъ ли это, что, можетъ быть, здѣсь въ личномъ мѣстоименіи, въ этомъ древнемъ словѣ, удержалась древняя первоначальная буква окончанія падежей родительнаго з мѣстнаго множ. числа?-- Объ этомъ мы теперь не разсуждаемъ. Мы предполагаемъ только здѣсь эту замѣну (х посредствомъ с). Весьма замѣчательное явленіе есть то, что въ Санскритскомъ языкѣ, рядомъ съ другими формами, первое и второе лицо имѣютъ въ винительномъ, родительномъ и дательномъ падежахъ множ. числа, форму: nas, ras, совершенно соотвѣтствующую нашей насъ, васъ {Не есть и въ свою очередь: чесо замѣна: чего? Ибо въ с (s) переходитъ и х (h).-- Не думаемъ, но болѣе не распространяемся на сей разъ, считая это неумѣстнымъ.}. Оставляемъ въ сторонѣ всѣ объясненія, ибо онѣ возможны только при объясненіи всего личнаго мѣстоименія.
   О склоненіи мѣстоименій авторъ говоритъ весьма не полно. Ему слѣдовало сказать, покрайней мѣрѣ, что онѣ склоняются, какъ и прилагательныя, по двойному склоненію, разумѣется съ различными неполнотами. вслѣдствіе того, что многія краткія фор мы вышли изъ употребленія. Авторъ упоминаетъ о краткихъ формахъ вскользь, въ примѣчаніи, на стр. 191.-- Авторъ говоритъ (стр 189), что по образцу мѣстоименія и склоняются: сей, сія, сіе (цс. съ, см, се)" и проч. Но, во 1) и имѣетъ въ и. р.: я, въ среднемъ е,-- формы краткія, слѣдовательно несогласныя съ еей, еія, сіе; въ винит. ж. р. я имѣетъ ю -- опять краткую форму., опять несогласную съ сію. Во 2) слѣдовало бы сказать тутъ же., а не въ примѣчаніи вскользь, и о томъ, что сей, сія, сіе имѣетъ: и въ Русскомъ языкѣ краткую форму: съ, ся. се, и въ этомъ случаѣ соотвѣтствуетъ краткимъ формамъ склоненія и-жс. Имѣя въ именит. ж. р. един. ч. краткую форму ея, Русской языкъ образуетъ родит. падежъ краткой же формы совершенно правильно: си (си ночи. Лѣт.), какъ напр.: бабуся, бабуси.-- О формѣ: см, о которой въ исторической грамматикѣ упомянуть бы можно было,-- авторъ не упоминаетъ. Вообще, повторяемъ, о склоненіи мѣстоименій сказано весьма мало и небрежно.
   На стр. 191. Примѣч. 6. Экой въ родит. падежѣ имѣетъ"нова: экова питуха у васъ не было". Пѣсн. Чулк. 1, No 163. Точно, также можно сказать, что добрый имѣетъ: доброва, какой -- какова, и т. д. Другихъ основаній нѣтъ.
   На стр. 194 и слѣд, авторъ разсматриваетъ склоненія древнѣйшія; онъ думаетъ, что слова, какъ имя(а), теля(а), небо, мати, а также и ирькы представляютъ въ этомъ видѣ форму не полную, сокращеніе первоначальной темы, которая оказывается въ косвенныхъ падежахъ (имен, телят. небес, матер, црѣкъв) и которая слѣдовательно древнѣе той формы, какая въ именительномъ падежѣ. Мы рѣшительно несогласны, и вѣроятно въ непродолжительномъ времени выскажемъ объ этомъ наше мнѣніе.
   Вообще весь отдѣлъ о склоненіи именъ существительныхъ оставляемъ мы почти безъ возраженія, потому что въ скоромъ времени думаемъ представить читателямъ подробное изложеніе склоненій имени существительнаго.
   На стр. 202 авторъ говоритъ: "Примѣч. 1. Родительный и предложный падежи на у или ю принимаютъ существительныя, употребляющіяся въ смыслѣ нарѣчія, съ предлогомъ, на вопросы: откуда или гдѣ? Напр. изъ лѣсу, въ лѣсу. Впрочемъ мѣстный падежъ на вопросъ: гдѣ? употребляется и на ѣ, вм. у или ю, и проч.-- Что окончаніе родительнаго и предложнаго у или ю, придаютъ имени характеръ нарѣчія -- это сказали мы еще въ "Московскомъ Сборникѣ", гдѣ подробно разсмотрѣли это употребленіе (стр. 314--319), чего оно вполнѣ заслуживаетъ, и чего, къ сожалѣнію авторъ не исполнилъ.
   Въ числѣ особенностей языка (на стр. 206) авторъ приводитъ: "дат. п. кумонямъ, гозяямъ (вм. кумовьямъ, хозяевамъ): "кума шла пѣша, кумонямъ лехче", посл. XVII в." -- Такъ ли должно понимать эту пословицу? Должно ли въ словѣ: кумонямъ видѣть: кумовьямъ? Есть пословица (хотя мы сами ее такъ не слыхали): кума съ воза, куму легче; но есть и пословица, которую мы сами знаемъ: баба съ воза, кобылѣ легче, -- Въ самомъ дѣлѣ, отъ чего же легче куму? Вѣдь не кумъ везетъ возъ. Легче лошади -- это такъ. Намъ скажутъ: если кумовой лошади легче, то и куму легче; но такой непрямой смыслъ здѣсь былъ бы неумѣстнымъ. Въ пословицѣ же, приводимой авторомъ, удивляетъ множественвое число; почему кума одна, а кумовей много? Это тоже безъ основанія, а потому неумѣстно; неумѣстнаго же не бываетъ въ пословицахъ.-- Намъ кажется вѣрнѣе понять, что дѣло идетъ о лошади (какъ и показываетъ приведенная нами пословица) и что въ пословицѣ XVII вѣка подъ словомъ: кумонямъ, надо разумѣть: конямъ, то есть: комонямъ (конямъ) легче. Такъ что пословица XVII вѣка нами читается такъ: кума шла пѣша, комонямъ (кумонямъ) легче". А: кума -- кумонямъ, является какъ игра созвучія, потерявшая потомъ смыслъ въ пословицѣ позднѣйшей: кума съ возу -- куму легче.
   На стр. 209 авторъ говорить, что "множественное число на а соотвѣтствуетъ собирательному на іе и -ья".
   Что множественное на а (домы -- дома) есть собирательное -- объ этомъ говоримъ мы въ "Ломоносовѣ": но окончанія: іе и ья (ія) объясняемъ не совсѣмъ такъ, какъ г. Буслаевъ. Онъ говоритъ на той же страницѣ, что "формы же единственнаго числа: сучье, деревъе, теперь уже вышли, изъ употребленія." -- Сучье, деревъе, и пр. употребляется и теперь, ни съ удареніемъ на послѣднемъ слогѣ и съ произношеніемъ е какъ с: сучье, деревьё.
   Говоря о неправильностяхъ склоненія, авторъ указываетъ (стр. 212) на нѣкоторыя имена средняго рода, которыя въ родительномъ падежѣ множ. числа имѣютъ овъ: очки, очковъ; утки, утковъ; яблоки, яблоковъ. Но мы можемъ сказать, что у этихъ именъ есть и мужеская форма, именно: очекъ, яблокъ; не знаемъ, есть ли: ушокъ. Въ такомъ же родѣ слово облако и облакъ.
   Приводя примѣры изъ Державина, Батюшкова, Жуконскаго, авторъ иногда, основываясь на нихъ, признаетъ употребленіе, очевидно ошибочное. Такъ у Державина употреблено: бурей вмѣсто буръ. У Батюшкова -- логовищей, дѣтищей, вм. логовищъ, дѣтищъ (стр. 213).-- Авторъ приводить изъ комедіи Грибоѣдова примѣръ употребленія свѣчей вмѣсто совѣчъ: "мѣлъ, щетокъ и свѣчей", "свѣчей побольше, фонарей".-- Но когда писатель приводитъ обыкновенную разговорную рѣчь, такъ онъ приводитъ ее и со всѣми ея ошибками, и она становится уже не рѣчью самого писателя, а потому и не можетъ быть взята въ примѣръ, какъ его рѣчь.
   На стр. 217 "Смѣшивая законы склоненія, просторѣчіе употребляетъ родительный падежъ множ. числа: рублевъ вм. рублей, коневъ вм. коней". Просторѣчіе вовсе не смѣшиваетъ законовъ склоненія, и рублевъ точно такая же правильная форма родительнаго падежа, какъ и рублей. Даже и у самаго автора въ грамматикѣ нѣтъ такого правила, которое бы не дозволяло употребленія: рублемъ.
   На той же стр. въ числѣ уклоненій въ областномъ просторѣчіи отъ общепринятыхъ надежныхъ окончаній, авторъ указываетъ: "в) употребленіе дательнаго падежа множ. числа вмѣсто творительнаго и наоборотъ; напр. у Чулк.: "с" краямъ равны", "за ворогамъ", у Прач. "залилась дѣвка горючимъ слезамъ, съ подружкамъ". (Для употребленія "наоборотъ" примѣровъ не приведено). Неужели авторъ думаетъ, что это дательный вмѣсто творительнаго? Это чисто внѣшнее сходство вслѣдствіе сокращенія формы творительнаго падежа, а не падежъ дательный; тоже просторѣчіе скажетъ вамъ съ подружкою, а не съ подружкѣ.-- Далѣе на стр. 231 самъ авторъ приводить примѣръ: "заросла моя деревня... крутымъ берегами", примѣрь, ясно доказывающій, что эта форма -- сокращеніе творительнаго, и только, а не дательный падежъ.
   На стр. 218 авторъ говорить, что въ тѣхъ существительныхъ, "которыя, утративъ единственное, употребляются только во множественномъ, родъ узнается по окончаніямъ именительнаго и родительнаго падежа, отличающимъ склоненія именъ по родамъ. А именно: 1) Имена мужескаго рода имѣютъ родительный на -овъ или -евъ при именительномъ на -ы или -и. 2) Имена женскаго рода имѣютъ родительный на -ь или -ей при именительномъ на -ы или -и".
   Напомнимъ автору, что и въ именахъ мужескаго рода родительный падежъ можетъ оканчиваться на ъ при именительномъ на ы или и, послѣ к, х, г). И такъ, это еще недостаточное ручательство. Слово: сливки, приводимое; авторомъ, имѣетъ въ родительномъ сливокъ. Почему же думать, что предполагаемое единственное будетъ сливки, а не сливокъ? Первая форма, женская: къ присоединяемая къ глаголу, изображаетъ, кажется, скорѣе самое дѣйствіе; а вторая, мужеская къ, -- предметъ, результатъ дѣйствія; по крайней мѣрѣ большею частію такъ, если обѣ формы встрѣчаются въ одномъ словѣ, напр. окурка -- окурокъ. Наконецъ употребляется слово: сливъ.-- Какъ бы то ни было, родительный на ъ не есть еще достаточное основаніе.
   Стр. 219. "Слово пяльца и пяльцы (родит. падежъ палецъ и пяльцевъ) рода средняго; потому что происходитъ отъ пяло (какъ кольцо отъ коло)". Но вѣдь говорятъ: крыльцо и крылецъ, а это слово очевидно происходитъ отъ крыло.
   Впрочемъ авторъ говоритъ: "Такъ какъ окончанія падежей въ множ. числѣ у насъ переходятъ изъ одного склоненія въ другое, то изложенныя здѣсь правила о грамматическомъ родѣ именъ, употребляющихся только во множ. числѣ, подвержены многимъ исключеніямъ" (стр. 219).
   Авторъ говоритъ о склоненіи именъ прилагательныхъ, и (что необходимо) о двойной формѣ имени прилагательнаго краткой и полной. Мы думаемъ, что форма краткая есть форма первообразная, коренная, а полная -- есть форма второобразная, производная.-- Эта особенность, являющаяся такъ явственно въ Славянскомъ семействѣ языковъ, составляетъ его преимущество и право на древность. Особенность эта, т. е. двойная форма прилагательныхъ, находится и въ языкѣ Литовскомъ; но тамъ прилагательное производное имѣетъ почти видъ сложнаго слова, а это много измѣняетъ дѣло. Остатки, слабые слѣды этой двойной формы, можно найти и въ другихъ языкахъ,
   Мы предположили себѣ высказать наши мысли о грамматикѣ вообще и о нѣкоторыхъ частяхъ рѣчи, между прочимъ о словахъ прилагательныхъ въ отдѣльной цѣлой статьѣ, а потому не распространяемся здѣсь болѣе.
   На стр. 226, говоря, что рядомъ съ краткими формами употребляются, безъ всякого отъ нихъ отличія, и формы полныя, авторъ приводитъ въ примѣръ: "напущается онъ на стараго, на стара козака Илью Муромца." -- Но здѣсь разница одной формы отъ другой очевидна, обѣ отдѣлены: вѣдь здѣсь не тотъ смыслъ: "напущается онъ на стираю стара козака Илью Муромца". Здѣсь не старый старъ козакъ; напротивъ здѣсь старый употреблено отдѣльно, самостоятельно, почти какъ имя существительное; а старъ является эпитетомъ слова козакъ: старъ козакъ. Вспомнимъ, что въ древне-Русскихъ стихотвореніяхъ говорится о Ильѣ Муромцѣ просто: старый. Въ той же самой пѣснѣ: "И наѣхалъ я въ полѣ стараго". "Почто ты папущался на сяіорак)?" Стр. 364. "Наѣхали на стараго станишники". "Стрѣляетъ онъ старый по сыру дубу". Стр. 419. Такой же смыслъ имѣетъ старый и въ приведенномъ авторомъ выраженіи. Разница можетъ быть между формами прилагательнаго, краткою и производною, даже и тогда, когда обѣ формы являются эпитетами, но въ такомъ случаѣ, если при этомъ языкъ разнообразитъ самое выраженіе, напримѣръ:
   
   А и ѣздятъ въ полѣ старъ матеръ человѣкъ.
   Старой ли козакъ Илья Муромецъ (стр. 418) 1).
   1) Даже обѣ формы могутъ быть эпитетами слѣдовать непосредственно одна другой, сохраняя нѣкоторый оттѣнокъ; но въ такомъ случаѣ краткая форма предшествуетъ полной.
   
   Примѣръ: "битъ -- небитова на рукахъ носитъ", приводимый, съ тою же цѣлію, авторомъ, представляетъ также не столь явственную, но ощутительную и весьма топкую разницу между тою я другою формою прилагательнаго. Питъ -- то есть, тотъ, кто битъ,-- носитъ на рукахъ небитова -- не тою, кто не битъ случайно, а кого не бивали, не бьютъ, у кого это является уже особенною принадлежностью. Еслибъ было: битъ не бита на рукахъ носитъ, пословица имѣла бы смыслъ чистой случайности: тотъ, кого побили, носитъ того, кого не побили. Но если бъ не побитаго вдругъ побили: лишился ли бы онъ отъ этого причины быть носимымъ на рукахъ?-- Пословица, повторяемъ, имѣла бы смыслъ чистой случайности, слѣдовательно не была бы пословицей. Но въ томъ видѣ, въ какомъ она сказалась (битъ не битова на рукахъ носитъ) t она показываетъ намъ отношеніе людскихъ положеній между собою (тотъ, кого побили, носитъ на рукахъ, кого не бьютъ). Случайность перваго выраженія получаетъ не случайный смыслъ отъ значенія втораго выраженія, и сообщаетъ только живость рѣчи. Пословица, конечно, является здѣсь какъ бы и загадкой въ то же время.-- Во всякомъ случаѣ производная (собственно качественная) форма: не битова, отнимаетъ, по нашему мнѣнію, у пословицы именно значеніе случайности, которое бы не допускало дальнѣйшаго смысла.
   Мы распространились по видимому о мелочныхъ оттѣнкахъ; но эти тонкости нашего языка, при употребленіи столь важной двойной формы прилагательнаго, мы не считаемъ мелочами, и думаемъ, что надобно беречь ихъ и пользоваться ими.
   Авторъ говоритъ (стр. 227): "Прилагательныя спрягаемыя отличаются отъ краткихъ склоняемыхъ удареніемъ. Напр. "солнце красно и "красно солнце," "мѣсяцъ свѣтелъ" и "свѣтёлъ мѣсяцъ," "море синё" и сине море" и проч." Это не справедливо. Употребленіе, весьма свободное въ этомъ случаѣ, опровергаетъ слова автора; а другаго основанія, кажется, здѣсь нѣтъ. Самъ авторъ приводить, на стр. 229. изъ Пушкина: "явился мужъ необычайно свѣтелъ, а не свѣтелъ. Также говорите!: сим^ лорі и сйне море и т. д.
   Авторъ думаетъ (на стр. 227), что предложный падежъ при лагятельныхъ относительныхъ единственнаго числа вышелъ изъ употребленія, и приводитъ въ примѣръ: "объ отцовомъ (а не объ отцевѣ)." -- Намъ странно это. Этотъ предложный именно не вц" шелъ изъ употребленія; очень свободно говорится, напр": "я хлопоталъ объ отцевѣ дѣлѣ".--
   Сказавши объ измѣненіи окончанія родит. падежа единственнаго числа: ыя, и ая, иа на oй и ей, на стр. 231, авторъ говоритъ Примѣч. 3. Въ древне-Русскомъ языкѣ виденъ переходъ отъ формы древнѣйшей къ нынѣшней: ибо въ немъ употребляются и та и другая, а также и среднія между обѣими, оканчивающіяся на -ые, -іе, -оѣ, -ое. А именно: святыя (вм. сватыа), святоѣ, святые, святое и святой -- Далѣе идутъ примѣры.-- Мы здѣсь объясняемъ это многорязличіе окончаній, какъ борьбу Русскаго языка съ Церковно-Славянскимъ, или лучше: Русскаго произношенія съ церковно Славянскою письменностью (чуждою для Русскаго произношеніе не въ одномъ этомъ случаѣ, которяя. спутывала произношеніе ваше установленнымъ правописаніемъ; отъ этого-то происходили эти невѣрныя шаткія формы или окончанія, которыя напримѣръ мы видимъ въ вышеприведенномъ словѣ. Въ разсужденіи нашелъ "Ломоносовъ" мы слѣдили исторически довольно подробно за измѣненіемъ, въ нашей древней словесности, этого окончанія л. какъ въ именахъ существительныхъ, такъ и въ прилагательныхъ. Тамъ же, не менѣе, если не болѣе подробно, слѣдили мы исторически за измѣненіемъ двойственнаго числа, въ особенности въ числительномъ два, и за страннымъ сообщеніемъ двойственности числительнымъ: три и четыре. Указываемъ на это для тѣхъ, кого это занимаетъ.
   Въ этомъ же примѣчаніи авторъ говорить: "Въ древне-Русскихъ стихотвореніяхъ окончаніе -ыя или -ія употребляется не только для родительнаго, но и для дательнаго и предложнаго единств. числа женскаго рода. А именно: а) родит. "загонъ земли не паханыя и неораныя". б) Дательн. "ко матушкѣ родима своей", "пріѣхалъ ко церкви соборныя", в) Предложн. "сидючи въ бесѣдѣ смиренныя", "стоятъ на пристани корабельныя".
   Мы не думаемъ, чтобы въ самомъ дѣлѣ окончанія -ыя или -іе употреблялись для дательнаго и предложнаго именъ прилагательныхъ; это опять борьба произношенія съ письменностью, это неумѣнье выразить свое произношеніе на письмѣ. Вспомнимъ также, что рукопись древнихъ стихотвореній принадлежитъ прошедшему столѣтію, и что тутъ много можетъ быть условій для неправильности правописанія.-- Мы думаетъ, что въ этихъ начертаніяхъ -ыя или -ія (для втораго примѣровъ не приведено, замѣтимъ) является не что иное, какъ правильное окончаніе дательнаго и предложнаго имени прилагательнаго: ой; но только окончаніе продолженное, ou. Не находя въ письменности церковно-Славянской і и привыкнувъ,-- въ окончаніяхъ: ou, см, и друг.-- выражать и съ краткой (й) черезъ и безъ краткой, -- Русской не могъ выразить тѣмъ же и и продолженное произношеніе, а потому прибѣгалъ къ другимъ гласнымъ, которыя не могли сокращаться подобно и. (Здѣсь, между прочимъ, могла легко придти въ голову, памятная ему по трудности, форма -ыя, ія,-- которою и старался выразить онъ продолженный звукъ: -ои, -еи).--
   На той же страницѣ, въ примѣчаніи 4, авторъ говоритъ: "Къ замѣчательнѣйшимъ областнымъ уклоненіямъ принадлежатъ: 1) род. и дат. падежи един. числа женскаго рода на -ею или -ою; вм. -ей или -ой: напр. въ пѣсн. "до вашею да до милости"; "пріѣзжалъ вѣдь онъ да ко Дунай рѣкѣ, ко широкою да ко глубокою."
   Примѣры, приведенные авторомъ изъ этой замѣчательной пѣсни (помѣщенной въ Москвитянинѣ, если на ошибаемся), еще болѣе подтверждаютъ наше объясненіе. Очевидно, что это продолженное окончаніе родительнаго и дательнаго падежей имени прилагательнаго; то есть: ои, си, выражающееся здѣсь уже черезъ ю.-- именно: ею, ою.-- Намъ скажутъ, что по крайней мѣрѣ это окончаніе нельзя объяснить трудностью выразиться на письмѣ, потому что пѣсня эта записана въ наше время, конечно съ цѣлію вѣрно сохранить произношеніе. Но сохранить произношеніе на письмѣ часто не легкое дѣло, ('охранитъ ли произношеніе тотъ, кто желая передать Московскій выговоръ, напишетъ: Масква, бальшой. Не только не сохранить, но рѣшительно исказить. Точно также могло быть и здѣсь.-- Произношеніе, при продолженіи звука, можетъ легко становиться невѣрнымъ, особенно въ пѣснѣ; и можетъ, по наружности такъ сказать, приближаться то къ той, то къ другой гласной, между тѣмъ какъ основаніе его и постоянно присутствующая буква -- все та же настоящая гласная законнаго надежнаго окончанія.
   Говоря о склоненіи числительныхъ (стр. 233), авторъ говорить: "1) числительныя: пятъ, шестъ, десять и проч., измѣняясь по склоненію существительныхъ, могли имѣть не только единственное, но и множественное число, а въ церковно-Славянскомъ языкѣ и двойственное." И вслѣдъ за тѣмъ продолжаетъ: "Примѣч. 1. Напр. числительное пять, во мнои, числѣ, имѣло родительный и предложный: пятихъ, дательный: пятимъ, творит.: пятьми." -- Странно; авторъ говоритъ, что пять, шестъ и проч. измѣняются по склоненію существительныхъ, а приводитъ въ примѣръ измѣненіе по склоненію прилагательныхъ: въ падежахъ родительномъ и предложномъ, и также дательномъ, ибо эта форма: имъ скорѣе могла сократиться изъ нимъ (дат. падежъ именъ прилагательныхъ), нежели образоваться изъ ьмъ, или емъ (дательный падежъ именъ существительныхъ).
   Въ приложеніяхъ (въ приложеніи къ § 56-му) авторъ говоритъ: "На сродствѣ именъ съ неопредѣленнымъ наклоненіемъ, по образованію, основывается въ нѣкоторыхъ языкахъ переходъ неопредѣленнаго наклоненія въ существительное имя, напр въ Нѣмецкомъ: essen и das Essen."
   Отношеніе неопредѣленнаго наклоненія къ имени въ языкѣ Нѣмецкомъ -- совсѣмъ не то, что въ нашемъ. Въ Русскомъ, окончаніе именъ женскаго рода ти или тѣ. основное и явственное, образуетъ имя отглагольное или неопредѣленное наклоненіе, которое и переходитъ (въ огромномъ количествѣ глаголовъ) въ имя существительное женскаго рода. А окончаніе en, въ Нѣмецкомъ, вовсе не такое основное и конкретное; къ тому же здѣсь является не женскій, самый дѣйствительный, а средній, неопредѣленный родъ и -- das, а чего, съ помощію das, Нѣмецъ не обратитъ въ имя существительное?
   Авторъ говорить въ приложеніяхъ (стр. 243), что Французское le, la образуется отъ ille. Прибавимъ, что ille какъ бы распалось на il и lе.
   Мы подробно разобрали 1-ю часть и дѣлали даже много мелкихъ замѣчаній.-- Мы касались и общихъ вопросовъ грамматики; но на нихъ по нашему мнѣнію лучше отвѣчать въ цѣломъ сочиненіи, а потому мы воздерживались отъ полнаго ихъ разсмотрѣнія. Замѣчанія наши подъ часъ, повидимому, мелки, во большая часть этихъ мелкихъ замѣчаній заключаютъ въ себѣ требованія весьма существенныя для книги такого содержанія, какова грамматика г. Буслаева: это не рѣдко требованія: ясности, точности и опредѣленности понятій и выраженій, и также непротиворѣчія съ самимъ собою.-- Общаго сужденія говорить мы не считаемъ нужнымъ. Скажемъ еще одно замѣчаніе. Авторъ очень хорошо сдѣлалъ, что отвелъ такое значительное мѣсто церковно-Славянскому языку въ своей грамматикѣ; во тутъ есть свои неудобства; именно: Русской языкъ становится у него слишкомъ въ тѣнь. Напримѣръ, говоря о склоненіи именъ существительныхъ, авторъ говоритъ о склоненіяхъ языка церковно-Славянскаго и приводитъ примѣры этихъ склоненій, а о Русскихъ склоненіяхъ говоритъ только въ томъ отношеніи, въ какомъ они сходствуютъ или различаются отъ склоненій церковно-Славянскихъ, такъ что тутъ выходитъ, можно сказать, только рядъ замѣтокъ. Русскія склоненія представлены, по нашему. мнѣнію, неявственно и не полно, да и церковно-Славянскія представлены не во всей полнотѣ.
   Есть въ книгѣ г. Буслаева несомнѣнное достоинство, -- это выборъ примѣровъ, имъ приводимыхъ. Выборъ этотъ показываетъ большую начитанность въ авторѣ, и самъ по себѣ имѣетъ замѣчательность и важность. Это, таю. сказать, грамматическая хрестоматія, которая, какъ скоро составлена при обширномъ знаніи и изученіи памятниковъ, -- заключаетъ въ себѣ заслугу немаловажную.
   Оканчиваемъ разборъ первой части сочиненія г. профессора небольшимъ послѣсловіемъ, которое могло бы быть и предисловіемъ.
   Грамматика г. Буслаева есть опытъ грамматики исторической. Въ предисловіи своемъ, онъ доказываетъ пользу исторической грамматики. Мудрено себѣ представить, чтобы кто нибудь вздумалъ отвергать ея важность. Важность грамматики сравнительно-исторической (какъ полнѣйшей) -- еще очевиднѣе. Но надо замѣтить, что сравнительный способъ, самъ по себѣ, можетъ легко производить увлеченіе въ ученомъ, даже и тогда, когда способъ этотъ въ связи съ историческимъ способомъ. Возможность этого увлеченія весьма опасна въ дѣлѣ науки. Сравнительный же способъ представляетъ такое обширное поприще для догадки и остроумія, для легкаго добыванія результатовъ и поверхностной учености, что при немъ должно наложить на себя строгое воздержаніе и оградиться трезвымъ, истинно научнымъ воззрѣніемъ отъ искушеній и соблазновъ, представляющихся на каждомъ шагу и развращающихъ ученую дѣятельность. Словообразованіе -- съ корнями, окончаніями и равными приставками слова -- въ особенности можетъ заманить въ сторону, сбить съ пути и избаловать легкостью умственной работы пытливую мысль.
   Но тамъ, гдѣ является уже дѣятельность самаго слова, его измѣненія: склоненія, спряженія, и проч., -- тамъ уже нѣтъ такого разгула для мысли; тамъ сравнительный способъ входитъ въ свои предѣлы и, теряя свою легкость увлеченія, тамъ онъ непремѣнно и существенно важенъ. И такъ сравнительный способъ, въ особенности, долженъ имѣть дѣло съ флексіями слова и при сравненіи ихъ руководствоваться не только внѣшнею стороною флексіи, но столько же, или еще болѣе, смысломъ самого употребленія, ('лоно есть духъ, воплотившійся въ звуковую плоть. Сходство, основанное на сходствѣ флексіи и на сходствѣ смысла ея употребленія -- едва ли можетъ быть ошибочно.
   Не только посредствомъ языка человѣкъ выражаетъ мысль свою, но въ языки" самомъ, въ его созданіи и построеніи -- отъ образованія словъ, до малѣйшихъ его измѣненій -- выразилась мысль, или лучше, мышленіе человѣка.-- Однако, было бы очень ошибочно строить и распредѣлять языкъ по отвлеченнымъ законамъ логики. Вспомнимъ, что языкъ, въ составѣ своемъ, есть воплотившаяся мысль; языкъ есть разумный міръ. А потому мы должны понять языкъ и построить его на основаніи, въ немъ выразившейся, мысли. О томъ, что въ языкѣ не получило особеннаго своею язичнаю выраженіи, своей словесной формы, -- о томъ говорить нечего. Напримѣръ: имя собственное; какая существуетъ особая словесная форма для собственныхъ именъ? Ея нѣтъ; а слѣдовательно въ грамматикѣ не нужно составлять особаго отдѣла собственныхъ именъ.-- Имя уменьшительное: для этого имени существуютъ въ языкѣ особыя словесныя формы; слѣдовательно оно можетъ составить отдѣлъ въ языкѣ.-- Языкъ самъ мыслитъ своими формами, флексіями, словоизмѣненіями, и пр. Это-то мышленіе самого языка, выражающееся въ различныхъ формахъ, необходимо должна слѣдить грамматика.
   Въ грамматикѣ Русской (да и всякой) всего важнѣе -- древніе памятники языка и языкъ простонародный. Изученіе же древней Руси и простаго народа необходимо намъ, не только для языка, но для всенародной жизни вообще, для движенія нашего впередъ и для всякой плодотворной дѣятельности.
   

II.

   Приступаемъ ко второй части грамматики г. Буслаева -- къ синтаксису.-- Вся постройка синтаксиса -- давно извѣстная и, осмѣливаемся сказать, большею частію совершенно ошибочная: здѣсь именно прилагаются къ языку такія понятія, которыя въ языкѣ выраженія язычнаго не находятъ. Сверхъ того, въ синтаксисъ входятъ разсужденія и опредѣленія, вовсе до синтаксиса не относящіяся: напр.: синонимы; синонимы -- предметъ особаго отдѣла грамматики, содержаніе которого: словообразованіе и вмѣстѣ словоопредѣленіе,-- отдѣлъ, который долженъ завершиться полнѣйшимъ словаремъ языка. Словоопредѣленіе не есть дѣло синтаксиса; предметъ синтаксиса есть рѣчь; по этому все, что выражается, какъ рѣчь, будь это хотя самое короткое рѣченіе,-- есть предметъ синтаксиса.
   Въ области синтаксиса, языкъ не созидаетъ новыхъ формъ: здѣсь является онъ уже съ готовыми формами и только приводитъ ихъ въ движеніе, пользуется всѣми формами, флексіями, всѣмъ, во внѣшности выражающимся,-- тѣмъ дѣломъ, которое совершилъ языкъ еще въ области творенія и измѣненія формъ, въ области Имени и Глагола.-- Здѣсь является;льчь, выражается чисто внутренняя, психическая, такъ сказать, сторона дѣятельности въ языкѣ, здѣсь выражается духъ въ разумномъ рѣченіи самомъ, вполнѣ цѣло и достойно себя.-- И такъ рѣчь, со всѣми ея оттѣнками, есть предметъ синтаксиса. Въ рѣчи выражается мысль человѣческая. Но не забудемъ: для насъ именно важно то, что нашло себѣ свое выраженіе въ рѣчи самой. Къ какой кстати, напримѣръ, въ синтаксисѣ говорить о метафорѣ? Развѣ метафора выражается особымъ значеніемъ?-- У г. Буслаева есть примѣръ метафоры: берегъ всплываетъ; но если бъ это не была метафора, и берегъ точно бы всплылъ,-- измѣнилось ли бы сколько нибудь рѣченіе? Конечно нѣтъ. А если такъ, то синтаксису и дѣла нѣтъ до того, что на самое рѣченіе имѣть дѣйствія не можетъ. Это дѣло реторики (которая также нуждается въ преобразованіи).-- Точно также пѣть дѣла синтаксису и до отличительнаго значенія словъ-синонимовъ, до того, напримѣръ, чѣмъ разнится слово: мужество отъ слова: храбрость. Это дѣло словоопредѣленія, дѣло этимологическаго отдѣла.-И такъ вотъ, между прочимъ, два рода опредѣленій, которыя мы встрѣчаемъ въ синтаксисѣ, изъ которыхъ одно должно быть отнесено къ реторикѣ, а другое къ этимологіи. Но напримѣръ: рѣченіе относительное, отрицательное -- это законный предметъ синтаксиса; одно обозначается относительнымъ словомъ, напримѣръ: что; другое -- отрицательнымъ, напримѣръ: не. Такія выраженія мысли суть явленія самой рѣчи, въ ней самой находящія осуществленіе, и потому составляютъ предметъ синтаксиса.
   Мы бы должны сами въ свою очередь построить все зданіе синтаксиса, но думаемъ, что это удобнѣе сдѣлать въ особенной статьѣ; а здѣсь обратимся опять къ труду г. Буслаева. Также какъ и въ первой половинѣ нашего разбора, мы, и въ этой второй, обратимся къ частностямъ, по причинамъ, уже высказаннымъ въ самомъ началѣ нашей критики.-- И такъ, предоставляя себѣ говорить иногда о томъ или другомъ теоретическомъ воззрѣніи въ особенности, мы оставляемъ въ сторонѣ общее теоретическое построеніе; ибо во 1) это взглядъ современной грамматики вообще, а мы на сей разъ желаемъ преимущественно разсматривать собственно трудъ г. Буслаева; но 2) опровергая общую теорію синтаксиса, мы уже должны сдѣлать это со всею должною подробностію и полнотою, и построить вмѣстѣ съ тѣмъ нашу собственную теорію; а это одно потребовало и очень обширной статьи, и конечно отвлекло бы насъ черезъ чуръ далеко отъ труда г. Буслаева.
   И такъ обратимся къ его труду.
   На стр. 4. г. Буслаевъ говорить: 108. Разбирая представленія, мы замѣчаемъ между ними сходство и различіе: представленія сходныя слагаемъ вмѣстѣ: различныя же отбрасываемъ. Напримѣръ, приводя себѣ на намять представленіе о той розѣ, которая стоить въ горшкѣ на окнѣ нашей комнаты, о той, которую видѣли въ сяду, въ оранжереѣ и пр., составляемъ себѣ общее представленіе о розѣ. Это общее представленіи образовалось вслѣдствіе соединенія въ одно цѣлое всего того, что оказалось общаго во всѣхъ розахъ, видѣнныхъ нами, а именно: представленія о формѣ цвѣтка, о множествѣ лепестковъ, о пріятномъ запахѣ, объ извѣстной формѣ листа, о шипахъ. Соединивъ во одно всѣ эти сходныя представленія подъ однимъ общимъ именемъ розы, мы отбросили все то, чѣмъ каждая изъ видимыхъ нами отдѣльныхъ розъ отличается отъ всѣхъ прочихъ. Такое соединеніе представленій сходныхъ и отстраненіе несходныхъ именуется отвлеченіемъ. Общее представленіе, составленное въ ухѣ нашемъ по мощію отвлеченія, именуется понятіемъ. Въ приведенномъ примѣрѣ, роза есть понятіе или общее представленіе, отдѣльная же экземпляры этого цвѣтка, въ разныя времена нами видѣнныя, называются особенными (или индивидуальными, т.-е. недѣлимыми представленіями."
   Изъ этихъ словъ г. Буслаева должно заключить, что понятіе или общее представленіе образуется изъ особенныхъ представленій однаго и того же предмета, посредствомъ соединенія въ одно цѣлое всего того, что оказалось общаго въ особенныхъ представленіяхъ, или въ отдѣльныхъ, видѣнныхъ нами экземплярахъ того-же предмета.-- А еслибы я видѣлъ всего одинъ экземпляръ предмета, положимъ хоть розы, которую въ примѣръ приводить авторъ: что составилось бы въ моей головѣ? Только особенное представленіе?-- И потомъ остался ли бы я при этомъ представленіи, или могъ бы дойти,ю понятія? Вѣдь общее представленіе (по словамъ автора) образуется посредствомъ отвлеченія, изъ отдѣльныхъ особенныхъ представленій: а тутъ всего одно особенное представленіе; не съ чѣмъ сравнивать, нечего соединять въ одно цѣлое. Можетъ ли одно частное представленіе дойти до понятія? По г. Буслаеву -- не можетъ. Но, можетъ быть, скажутъ: трудно вообразить, чтобы кто видѣлъ одинъ экземпляръ розы. Вообразить совсѣмъ не трудно, и подобное можетъ часто случаться съ ботаниками и вообще съ естествоиспытателями, которые могутъ открыть и невиданный цвѣтокъ, въ одномъ экземплярѣ, и назвать его особымъ именемъ. Неужели же они не могутъ имѣть общаго представленія объ этомъ цвѣткѣ, какъ объ особой породѣ цвѣтковъ? Конечно могутъ; вмѣстѣ съ тѣмъ могутъ представить себѣ безконечное множество подобныхъ цвѣтковъ со всѣми возможными видоизмѣненіями въ отдѣльности. И это непредставленіе цвѣтка вообще, а именно такого-то цвѣтка, невиданнаго прежде, ну хотя опять розы, напримѣръ.-- И такъ прямо отъ одного, особеннаго впечатлѣнія или представленія, произведеннаго однимъ экземпляромъ предмета (такъ что не съ чѣмъ и сравнить этого представленіи),-- можетъ произойти представленіе общее или понятіе. Таково дѣйствіе ума человѣческаго; всякой предметъ -- какъ осуществленіе идеи -- постигается умомъ человѣческимъ: какъ осуществленіе, и какъ идея, какъ явленіе частное и какъ идея общая, или: какъ образъ и какъ первообразъ. Поэтому нѣтъ никакой надобности во многихъ представленіяхъ, во многихъ видѣнныхъ экземплярахъ дли образованія понятія.-- Понятіе возбуждается въ умѣ человѣка всякимъ частникъ явленіемъ.
   На стр. 6--7. авторъ говоритъ: "Всякимъ словомъ выражаемъ мы понятіе общее, заключающее въ объемѣ своемъ другія понятія. Напр. въ предложеніи: "этотъ столъ окрашенъ" три слова и три общихъ понятія: этотъ, столъ и окрашенъ. Даже имена собственныя, которыми мы обозначаемъ недѣлимое представленіе, суть такія же общія понятія, какъ и имена нарицательныя: что явствуетъ, какъ 1) изъ значенія именъ собственныхъ, такъ и 2) изъ происхожденія ихъ въ языкѣ. По значенію имена собственныя суть понятія общія, содержащія въ своемъ объемѣ другія понятія и представленія; такъ напр., имена: Петръ, Иванъ, Василій и друг. относятся къ множеству лицъ, которыя называются этими именами. По происхожденію всѣ собственныя имена были первоначально нарицательными, потому что происходятъ они отъ корней словъ, имѣющихъ значеніе общихъ понятій; напр. Свято-славъ, Нав-городъ, Царъ-градъ и проч."
   Имена собственныя суть такія же общія понятія, какъ и имена нарицательныя,-- 1Очень странно. Изъ чего же это слѣдуетъ? Изъ значенія именъ собственныхъ, говорить авторъ, ибо они, какъ понятія общія, содержатъ въ своемъ объемѣ другія понятія и представленія.-- Дѣло нисколько не уяснилось. Какое же общее понятіе является въ особенномъ имени, и какія другія понятія и представленія оно въ себѣ содержитъ? Авторъ поясняетъ: "такъ напр., имена: Петръ, Иванъ, Василій, и друг. относятся къ множеству лицъ, которыя называются этими именами". Такъ вотъ объясненіе.-- И такъ, имя собственное, Петръ напр., содержитъ въ себѣ понятіе о всѣхъ другихъ Петрахъ, обо всемъ множествѣ Петровъ (и Петра 1-го, и Петра пустынника, и Петра Басманова, и пр.) и, такъ какъ понятіе общее, должно совокупить всѣхъ Петровъ въ понятіи общаго Петра?... А любопытно имя собственное: Петръ какъ понятіе общее.-- Когда мнѣ скажутъ: роза, у меня образуется общее представленіе или понятіе; я знаю, что роза не гвоздика, и когда мнѣ скажутъ: гвоздика, я опять получаю общее представленіе, которое разнится отъ общаго представленія розы. Ну, а когда мнѣ скажутъ: Петръ,-- какое общее представленіе образуется во мнѣ? и произойдетъ ли какая нибудь разница въ представленіи, когда мнѣ скажутъ: Иванъ? Смѣемъ думать, что всѣ попытки ума возвести Петра или Ивана въ общее понятіе, заключающее въ себѣ, всѣхъ Петровъ и всѣхъ Ивановъ,-- останутся безплодными. Какое общее понятіе соединено съ собственнымъ именемъ? Въ томъ то и дѣло, что никакого. Онъ просто личный знакъ безъ мысли.-- Вторая причина, приводимая авторомъ, почему имена собственныя суть общія понятія, -- это происхожденія ихъ въ языкѣ отъ корней слова, имѣющихъ значеніе общихъ понятій. Но именно это-то значеніе уже не соединяется съ именами собственными, какъ скоро онѣ становятся собственными именами, дѣлаются знакомъ: такъ Людмила, напр., можетъ быть вовсе не мила людямъ, и т. д. А потомъ значеніе просто забывается и наконецъ часто становится неизвѣстнымъ. Не говоримъ уже о именахъ иностранныхъ.-- Авторъ и самъ замѣчаетъ эти два обстоятельства {Вслѣдъ за вышеприведенными словами, авторъ говоритъ: "Многимъ собственнымъ имѣнамъ не находимъ нарицательнаго значенія, или потому, что въ языкѣ затерялось ихъ происхожденіе и первоначальное значеніе: напр Москва, Волю, Днѣпръ, и проч. или же потому, что они заимствованы изъ чужихъ языковъ, гдѣ первоначально имѣли нарицательное значеніе". Идутъ примѣры (стр. 7).}. -- и такъ, и второй его аргументъ, въ доказательство того, что имена собственныя суть такія же общія понятія, какъ и имена нарицательныя (потому что по происхожденію всѣ собственныя имена были первоначально нарицательными), оказывается, по нашему мнѣнію, несостоятельнымъ.
   На стр. 29--30, авторъ говорить о нарѣчіи: "косвенные падежи, помощію которыхъ образовался этотъ разрядъ словъ, явно указываютъ на то, что онъ составленъ изъ словъ дополнительныхъ, нѣкогда принявшихъ падежъ по требованію глагола, и потомъ навсегда оставшихся съ неподвижнымъ окончаніемъ".-- Отчего же требованію глагола? Почему въ словахъ: днемъ, сегодня, падежъ принятъ по требованію глагола? Падежъ явился, по нашему мнѣнію, самостоятельно.
   На стр. 30, авторъ говорить: "§ 126. Разбирая предложеніе, состоящее изъ главныхъ и второстепенныхъ членовъ, должно отличать логическій составъ его отъ грамматическаго. Въ логическомъ отношеніи, второстепенные члены не отдѣляются отъ главныхъ, и вмѣстѣ съ ними составляютъ логическое подлежащее или логическое сказуемое. Напр. въ предложеніи: "церковно-Славянская литература съ древнѣйшихъ временъ стала оказывать вліянія на Русской языкъ" -- церковнославянская литература есть логическое подлежащее, и всѣ остальныя слова вмѣстѣ взятыя -- логическое сказуемое. Что же касается до грамматическаго разбора, то въ немъ строго отдѣляются члены второстепенные on главныхъ. Напр. въ приведенномъ примѣрѣ, литература есть подлежащее, стала оказывать -- сказуемое (§ 164), церковнославянская -- опредѣленіе къ подлежащему литература; съ древнѣйшихъ временъ -- обстоятельство времени при сказуемомъ, и сверхъ того: древнѣйшихъ -- опредѣленіе къ слову временъ; вліяніе есть дополненіе къ сказуемому: а на Русской языкъ -- дополненіе къ дополненію вліяніе".
   Какое странное раздѣленіе логики отъ грамматики. Мы сами говоримъ, что въ языкѣ только то движеніе мысли важно для грамматики, которое получило язычное выраженіе; но все, что въ языкѣ получило выраженіе -- уже непремѣнно относится къ логикѣ. Языкъ мыслитъ, сказали мы, мыслить самъ въ себѣ; но если мыслитъ, то логически.-- Въ языкѣ находятся не всѣ. какія есть, логическія понятія; но всѣ понятія, какія есть въ языкѣ -- непремѣнно логическія. Такъ точно и здѣсь, въ приведенномъ г.авторомъ предложеніи. И для языка, какъ для логики, дѣлится все предложеніе на двѣ главныя части: на подлежащее и сказуемое; и для логики, какъ для языка, и подлежащее и сказуемое заключаетъ въ себѣ соединеніе объясняющихъ и опредѣляющихъ понятій, по мѣрѣ того, что хочетъ выразить человѣкъ. Раздѣленіе логики отъ грамматики, выраженное авторомъ, кажется намъ рѣшительно ошибочнымъ.
   На стр. 36--39, авторъ говоритъ о "сокращеніи" и приводитъ много примѣровъ сокращенія, напр. кто сѣетъ = сѣятель; когда восходитъ солнце = при восходѣ солнца, и пр. и пр. На стр. 38, авторъ говоритъ: "3) Большая часть предложеній, употребляемыхъ, въ рѣчи, составлены изъ другихъ, сократившихся. Такъ напр. выраженія "на случай отъѣзда"... "истинная любовь къ отечеству"... сократилось изъ предложеній: "если случится, что поѣдешь", "когда истинно любишь отечество" и т. п.
   Можно бы спросить автора, почему, изъ приведенныхъ имъ предложеній, первыя предложенія сократились изъ вторыхъ, а не вторыя распространились изъ первыхъ? Но на это авторъ намъ, вѣроятно, скажетъ, что вторыя потому считаетъ онъ первоначальными, что онѣ нагляднѣе, живописнѣе. Авторъ говоритъ далѣе:
   "4) Всѣ эти сокращенныя формы выражаютъ мися отвлеченно, тогда какъ предложенія, изъ которыхъ онѣ образуются, нагляднѣе живописуютъ, помощію глагола, дѣйствія событія. Напр.: "когда восходитъ солнце и "при восходѣ солнца", "какъ вскроется рѣка" и "при вскрытіи рѣки" и проч." -- Положимъ такъ; во изъ этого еще не слѣдуетъ, чтобы глаголъ былъ, такъ сказать, первоначаланѣе имени; мы знаемъ, что имя и глаголъ появились вмѣстѣ въ отношеніи ко времени, но одно можетъ предшествовать другому въ отношеніи къ значенію внутреннему, къ идеѣ. Въ этомъ отношеніи имя (говоря вообще) кажется намъ первоначальнѣе и въ тоже время непосредственнѣе, живѣе: при видѣ солнца напр., видимъ не одно дѣйствіе его, не одно испущеніе лучей, но непремѣнно и то, что испускаетъ лучи, т.-е. этотъ самый блестящій шаръ: солнце.-- Но, какъ уже сказали мы. отъ глаголя въ свою очередь можетъ образоваться имя, и это отглагольное имя, образовавшись отъ глагола, является, само собою разумѣется, позднѣе глаголя по значенію и образованію, и отвлеченнѣе по представленію (бѣгу и бѣгъ). Такого рода имена приводитъ въ примѣрахъ своихъ авторъ: сѣятель конечно есть тотъ, кто смеж". и сѣмя -- то. что сѣемо; здѣсь можно принять образованіе имени отъ глагола: но къ чему сокращеніе? Обратимъ вниманіе и увидимъ, что это вовсе не сокращеніе, и что: сѣятель и кто сѣтъ -- еще не одно и тоже; такъ что это два понятія объ одной и той же вещи.-- Кто сѣсть, что сѣется", здѣсь дѣло является случайнымъ; сѣятель и сѣмя: здѣсь является уже постоянное понятіе, образуется понятіе о новомъ лицѣ но новой вещи, съ которыми связывается способность и возможность извѣстнаго дѣйствія, являющееся какъ ихъ неотъемлемая принадлежность.-- И такъ, здѣсь не только выражаются съ одной стороны наглядность и съ другой -- отвлеченность; здѣсь выражаются случайность явленія и -- постоянность идеальнаго образа.-- Сверхъ того, иныя существительныя, образованныя отъ глагола, являются съ особою кивостью въ Русской рѣчи, и народъ любитъ къ нимъ прибѣгать. Такъ на вопросъ: "что эти острова, пловучіе?" крестьянинъ отвѣтитъ: "на плаву". Вмѣсто того, чтобъ сказать: "эту вещь бросить ститъ. вы услышите: "эта вещь броска стоитъ". Вмѣсто того, чтобъ сказать: "эти грибы растутъ, отскоча (на отдаленіи) отъ дерева", въ Русскомъ языкѣ говорится (какъ мы сами слышали): "эти грибы растутъ на отскочихъ".-- Преобладающая любовь къ имени существительному составляетъ, кажется, особенность Русскаго языка.
   На стр. 40, говоря объ опущеніи глагола семь, авторъ видитъ оное въ предложеніяхъ безличныхъ, составленныхъ изъ вспомогательнаго есть:
   "α) Съ прилагательнымъ въ среднемъ родѣ; напр. можно, должно, полезно, пріятно и проч. (вм. есть можно, есть пріятно и проч.). Въ прошедшемъ: можно было, было пріятно и проч:, въ будущемъ: можно будетъ, будетъ пріятно и проч."
   "β Съ существительнымъ; напр. Жалъ, лѣнь, охота и проч: (вм. есть лѣнь, есть охота). Въ прошедшемъ и въ будущемъ: быы лѣнь, будетъ жаль и проч."
   "Сюда же принадлежитъ употребленіе существительныхъ: правда, дѣло и другихъ, замѣняющихъ цѣлое предложеніе", и пр.--
   Въ какой мѣрѣ можемъ признать мы здѣсь опущеніе глагола есмь -- это еще для насъ вопросъ. Здѣсь весьма легко придается восклицательный характеръ, который но смыслу своему (также какъ и звательный), устраняетъ глаголъ есть. Скажутъ, отчего же нельзя воскликнуть: есть весело! -- Воскликнуть всегда можно, хоть цѣлымъ рѣченіемъ (какой прекрасный садъ! люблю гулять!): но это будетъ уже восклицаніе произвольное, восклицаніе голоса, такъ сказать (при чемъ і.д письмѣ можно поставить и знакъ восклицанія), а не смыслъ восклицанія, въ рѣчи выражающійся. Но отстранимъ восклицательный (произвольный) характеръ отъ этихъ безличныхъ выраженій. Почему напримѣръ, это не есть просто именованіе ощущенія, мнѣнія, свойства, и пр.: напр.: можно, пріятно, полезно, лѣнь? Для чего тутъ предполагать: есть? Если глаголъ есть тутъ подразумевается, то, пожалуй, настолько, на сколько при каждомъ предметѣ подразумѣвается бытіе; но идея бытія здѣсь включается въ самое понятіе предмета, не выдѣляется до него; слѣдовательно слово: подразумѣвается, въ этомъ случаѣ будетъ не вѣрно.-- Эти безличныя предложенія -- особенный родъ рѣченій. Это все равно, какъ если бы взглянувъ въ окно и увидавъ падающій дождь, вы бы сказали просто: дождь. Что, подразумѣвается здѣсь глаголъ: есть, -- или нѣтъ? Мы думаемъ, что нѣтъ. Это просто названіе вещи своимъ именемъ.-- Но про вчерашній день (про прошедшее) вы можете и даже должны употребить глаголь, и скажете: былъ дождь; про завтрашній (про будущее): будетъ дождь. Потому что здѣсь вы не просто называете предметъ своимъ именемъ -- ибо самого предмета нѣтъ передъ вами -- а хотите указать на отношенія существованія предмета къ той минутѣ, въ которой вы находитесь: вы въ одномъ случаѣ вспоминаете, въ другомъ воображаете его. Глаголъ здѣсь, очевидно, становится необходимымъ.-- Точно такое же значеніе имѣютъ слова: пріятно, можно, жаль, лѣнь и проч. и проч. Опущенія никакого мы здѣсь не видимъ.
   Не видимъ мы также никакого опущенія и въ причастіяхъ; напр.: я, ты, онъ -- сдѣлалъ, сдѣланъ. Точно также не видимъ, какъ въ сраженіяхъ: я, ты, онъ -- добръ. Въ первомъ и второмъ лицѣ, глагольное значеніе личныхъ именъ: я, ты, мы, вы -- достаточно для предложенія; а въ третьемъ лицѣ связь основывается на единствѣ окончанія: напр: он-ъ добр-ъ; он-а добр-а; он-о добр-о; а опущенія глагола здѣсь никакого нѣтъ.
   На стр. 42. и слѣд., авторъ говорить о такъ называемомъ слитіи, которое принимается въ синтаксисахъ. Не будемъ здѣсь говорить о самомъ сліяніи и о томъ, есть ли основаніе признавать то въ синтаксисѣ, какъ особое состояніе предложенія.-- Укажемъ однако, что на стр. 42, авторъ безличные глаголы: было и бывало, ставитъ на одной доскѣ.-- Это два совершенно разныя (по употребленію синтаксическому) слова; первое (было), приданное глаголу, можетъ, напротивъ, быть поставлено рядомъ съ бы, а второе (бывало) -- точно есть вводное рѣченіе, состоящее изъ безличнаго глагола.-- Я было пошелъ, я было сдѣлалъ: это совсѣмъ не то, что "несовершенное дѣйствіе"; напротивъ: дѣйствіе, о которомъ говорится, совершено, но должно быть опять, или превращено (напр.: я было сталъ читать... да печать очень мелка), или уничтожено (напр.: я было заснулъ, да меня разбудили), или обращено назадъ, т.-е. тоже уничтожено (напр.: я было воротился съ прогулки... да васъ увидѣлъ въ саду и пошелъ къ вамъ). Было, сказали мы, стоитъ наравнѣ съ бы; прибавимъ, что если бы обязуетъ наклоненіе, именно условное, то и было точно также обязуетъ наклоненіе, и тоже, можно сказать, условное, но совершенно съ особеннымъ оттѣнкомъ, котораго нѣтъ, кажется, въ другихъ языкахъ.-- Рѣченіе съ было, также какъ и съ бы, предполагаетъ другое отвѣтствующее рѣченіе, Вотъ примѣры обоихъ: "Я бы заснулъ... еслибъ мнѣ не мѣшали" и "я было заснулъ.... но мнѣ помѣшали". Въ первомъ случаѣ дѣйствіе не начиналось еще и встрѣтило препятствіе; во второмъ, оно уже началось встрѣтило препятствіе, или совершилось и было уничтожено; напр.: я было написалъ письмо, да опять изорвалъ.-- Слѣдовательно, условность опредѣляетъ и то и другое рѣченіе съ бы и было, но, какъ мы сказали, здѣсь есть свой очень выразительный оттѣнокъ у было; здѣсь не только разница въ однихъ временахъ: да и вообще времена въ Русскомъ языкѣ немного значатъ. Нѣтъ, здѣсь разница въ духѣ самого рѣченія. О бывало и о рѣченіи съ нимъ надѣемся поговорить еще ниже, когда рѣчь будетъ о глаголахъ.
   На стр. 44 и слѣд., авторъ опредѣляетъ значеніе частей рѣчи: онъ ихъ полагаетъ девять: "глаголъ, мѣстоименіе, имя существительное, имя прилагательное, имя числительное, нарѣчіе, предлогъ, союзъ и междометіе."
   Опредѣлять значенія частей рѣчи здѣсь мы не будемъ, а укажемъ вновь на общія основанія въ этомъ случаѣ, на которыя мы уже не разъ указывали. Именно: въ языкѣ для насъ важно то что въ языкѣ же самомъ получило форму, форму язычную. На основанія самаго языка, самой рѣчи -- можемъ мы означить и опредѣлить части рѣчи. По этому: Имя существительное и Глаголъ прежде всего дѣлятъ рѣчь на двѣ половины, какъ рѣзко различающіяся своими формами и жизнію своею -- жизнію, выражающеюся язычно въ измѣненіи самихъ словесныхъ формъ.-- Имя прилагательное также обозначилось въ языкѣ, особаго рода формою и особой своею жизнію формъ.-- Предлогъ: это особыя слова, неизмѣняемыя по за то измѣняющія и составляющія особый извѣстный отдѣлъ въ языкѣ. Союзъ: это также особыя слова, неизмѣняющіяся, не выражающія отношенія между рѣченіями, имѣющія уже синтаксическое значеніе, но выраженныя въ особыхъ словахъ, составляющій особый извѣстный отдѣлъ, какъ и Предлогъ.-- Вотъ и всѣ части рѣчи. Имя числительное выражается или формою прилагательнаго: одинъ, два, три, четыре (и четыре), или формою существительнаго: пять, шесть и т. д. Мѣстоименіе (къ, тъ -- кой, той, и пр. и пр.) должно войти въ составъ прилагательнаго, ибо выражается общею съ нимъ формою; оно составляетъ особый отдѣлъ прилагательныхъ отвлеченныхъ первоначальныхъ, по значенію и удержавшихъ точно, во всѣхъ языкахъ, относительно перво начальную форму, уже много утратившуюся въ прилагательныя Нарѣчіе не есть особая часть рѣчи; это понятіе синтаксическое которое можетъ быть выражено цѣлымъ предложеніемъ. Междометіе -- это тоже не есть особая часть рѣчи; оно можетъ выразиться и буквой и цѣлымъ предложеніемъ. Значеніе его заключается въ томъ, что оно есть восклицаніе, крикъ, жестъ, движеніе; оно выражаетъ непосредственное ощущеніе, но никакъ не понятіе, не мысль, не значеніе разумное, высказываемое словомъ. Междометіемъ можетъ быть и цѣлое предложеніе, но именно тогда. когда оно теряетъ свой смыслъ и становится восклицаніемъ, когда человѣкъ не думаетъ, не знаетъ, что говоритъ. Какъ же скоро рѣченіе становится сознательнымъ, такъ оно перестаетъ быть междометіемъ. Напримѣръ, выраженіе: вотъ тебѣ разъ! Никто не думаетъ, восклицая эти слова, о смыслѣ ихъ; ими выражается ощущеніе, а не мысль; въ такомъ случаѣ: вотъ тебѣ разъ!-- междометіе. Но когда слова эти произносятся со смысломъ, положимъ хоть при расплатѣ, когда вы должны заплатить, положимъ, три пятака, и говорите: "вотъ тебѣ разъ, вотъ тебѣ два, вотъ тебѣ три," -- тогда это уже не междометіе.
   И такъ мы думаемъ, что остальныя четыре части рѣчи не могутъ носить этого названія и, отчасти, входятъ въ составъ поименованныхъ частей рѣчи и должны разсматриваться съ ними вмѣстѣ (какъ мѣстоименіе и имя числительное); отчасти, не имѣя даже тождественной опредѣленной формы и выражая лишь отношенія самого рѣченія, должны быть отнесены къ синтаксису и ямъ разсматриваться (какъ нарѣчіе и междометіе).
   За всѣмъ тѣмъ, у насъ, остается одно мѣстоименіе, которое не подходитъ подъ эти объясненія и стоить совершеннымъ особнякомъ; это мѣстоименіе личное: я, ты (мн. мы, вы). И первое и второе лицо выражаютъ личное сознающее существо.-- Такъ называемое третье лицо: онъ, она, оно,-- есть обыкновенное мѣстоименіе и обозначаетъ вообще предметъ, слѣдовательно здѣсь нѣтъ вопроса объ одушевленности, о сознательности; это не личное мѣстоименіе. За то, такъ называемое, третье лицо -- это мѣстоименіе въ собственномъ смыслѣ, ибо оно одно только, въ настоящемъ смыслѣ, употребляется вмѣсто имени. Напротивъ того: даже слово -- мѣстоименіе, нейдетъ къ словамъ: я, ты. Вмѣсто какого имени они употребляются? Они просто выражаютъ сознаніе; первое выражаетъ сознаніе въ себѣ самомъ: я; а второе -- сознаніе такого же сознанія въ другомъ: ты.-- Впрочемъ, хотя желательно, чтобъ и номенклатура соотвѣтствовала мысли, по крайней мѣрѣ не спутывала ея,-- она однакоже не составляетъ главнаго дѣла, здѣсь, и статьѣ, мы объ ней говорить и нэы пять ее пока не будемъ.
   На стр. 44, авторъ говоритъ: "Разсматривая отдѣльныя слои, составляющія рѣчь, замѣчаемъ между ними слѣдующее различія одними говорящій выражаетъ все разнообразное содержаніе рѣчи другими же этотъ разрозненный матеріалъ связываетъ въ строгое цѣлое для передачи своей мысли лицу слушающему: первый означаетъ предметы, ихъ свойства и дѣйствія; послѣдними -- логическіе пріемы, употребляемые въ составѣ предложенія, и отношенія къ себѣ, какъ къ лицу говорящему,-- къ лицу слушающему и къ предмету рѣчи. Слова перваго разряда именуются части) рѣчи знаменательными, кои суть: имя существительное, имя прилагательное и глаголъ (за исключеніемъ вспомогательнаго); послѣдняго -- служебными, а именно мѣстоименіе, имя числительное, предлогъ, союзъ и глаголъ вспомогательный." -- Нарѣчіе, по мнѣнію, автора принадлежитъ и къ знаменательнымъ и къ служебныя, смотря потому, откуда произведено.
   Мы не согласны съ такимъ дѣленіемъ и сверхъ того признаемъ его излишнимъ. Дѣленіе это принадлежитъ не г. Буслаеву; онъ только онъ удержалъ его, и напрасно сдѣлалъ.-- Если основываться на томъ, какъ опредѣлены у. г. Буслаева части рѣчи знаменательныя и служебныя ("одними говорящій выражаетъ и разнообразное содержаніе рѣчи; другими же -- этотъ разрозненъ матеріалъ связываетъ въ стройное цѣлое для передачи своей мысли лицу слушающему" и т. д. см. выше), то слѣдовало бы думать, что предложеніе можетъ образоваться только помощи частей рѣчи служебныхъ; между тѣмъ можно обойтись безъ нихъ и сказать полное предложеніе; напримѣръ: дерево сосна любитъ почву песчаную. Человѣкъ разумною мыслію постигаетъ природу и пр. и пр. И такъ не всегда бываетъ нужна служба служебныхъ частей рѣчи.-- Очевидно, что самая возможность предложенію обойтись безъ служебныхъ частей рѣчи, одними знаменательными,-- разрушаетъ самое ихъ опредѣленіе, а вмѣстѣ показываетъ неудовлетворительность основанія, на которомъ построено раздѣленіе частей рѣчи на знаменательныя и служебныя. Знаменательныя слова, какъ видимъ, могутъ связываться въ стройно цѣлое безъ помощи словъ служебныхъ. Слѣдовательно, сила не и служебныхъ словахъ.-- И конечно нѣтъ. Вся сила въ жизни самого слова, во флексіяхъ и вообще въ словоизмѣненіи: но окончанія флексіи -- особыхъ частей рѣчи не составляютъ. Авторъ говоритъ стр. 45), что "служебныя слова соотвѣтствуютъ окончаніямъ знаменательныхъ частей рѣчи (т. е. флексіямъ и суффиксамъ 166--168)".-- Это уже совершенно другое дѣло; соотвѣтствовать они могутъ и являться дополненіемъ къ главнымъ частямъ рѣчи, которыя, и безъ нихъ, съ помощію своихъ собственныхъ флексій, могутъ свободно составлять стройное цѣлое. Притомъ, какъ справедливо показываетъ г. Буслаевъ въ §§ 166--168, и соотвѣтствіе это является на дѣлѣ въ употребленіи во время позднѣйшее, при оскудѣніи богатства языка.
   Изъ сказаннаго видимъ, какъ невѣрно, шатко и незначительно основаніе для дѣленія частей рѣчи на знаменательныя и служебныя. Авторъ, сверхъ выше выписаннаго нами опредѣленія, приводитъ еще параллель, большою частію по примѣтамъ, такъ сказать, между частями рѣчи знаменательными и служебными. Слѣдить за нимъ мы не станемъ, ибо мы вообще не налегаемъ на теоретическую часть въ нашей критикѣ, въ особенности на ту, которая не принадлежитъ самому г. Буслаеву.
   На ст. 49, авторъ говоритъ: "Примъч. Постоянные эпитеты употребляются въ народной поэзіи, даже тамъ, гдѣ, по смыслу, имъ не слѣдовало бы быть. Такъ напр. въ древне-русскихъ стихотвореніяхъ мужики Новгородскіе говорятъ о Васильѣ Буслаевѣ, который съ своею дружиною ихъ избилъ: "а уйми свое чадо милое, молода Василья со дружиною"; въ народныхъ стихахъ сказано о палачахъ: "у мастеровъ руки опущалися, ясныя очи помрачалися"; о дѣвицахъ: "да и хочетъ онъ главы ихъ рубити, по ихъ плеча моіучш", -- Почему: "не слѣдовало бы быть"? Мы не можемъ согласиться съ авторомъ, и находимъ, что во всѣхъ примѣрахъ, имъ приведенныхъ, эпитеты совершенно у мѣста. Новгородцы говорятъ ччтери Насилья Буслаева (слѣдовало бы упомянуть объ этомъ): "уйми свое чадо милое". Для матери, онъ все остается милымъ іадомъ, хоть и избилъ Новгородцевъ.-- Говорится: ясныя очи у палачей; но ясный является здѣсь эпитетомъ очей, безъ вниманія No то. чыі эти очи; да и почему же палачи не могли имѣть ясныхъ очей? О дѣвицахъ говорится по ихъ плеча липучій: здѣсь опять могучій есть эпитетъ плечъ, показывая тѣмъ, что въ, плечахъ главное мѣсто силы. Могучія плеча не значатъ богатыря, ни скорыя ноги -- ск орохода, и т. д.; эти эпитеты показываютъ только, гдѣ у человѣка пребываетъ и откуда является сила, скорость, и т. д.-- Напротивъ, вмѣсто неумѣстности, въ этихъ эпитетахъ по нашему мнѣнію выражается безпристрастіе народнаго художественнаго воззрѣнія (пожалуй эпическаго), которое, не обинуясь, употребитъ, напр.: ясныя очи, и о разбойникѣ, и оврагѣ, и о ненавистномъ, даже о низкомъ душою человѣкѣ. Подобныхъ эпитетовъ довольно у Гомера, но едва ли ихъ кто назоветъ неумѣстными. Это эпитеты -- не случайные того или другаго человѣка, но эпитеты неизмѣнные человѣка вообще: иногда членовъ человѣческихъ, какъ выраженія той и другой способности, силы, скорости и проч., иногда всего человѣка -- и съ его, также общими, различіями: пола, возраста, союза семейнаго и разныхъ общественныхъ отношеній,
   Разсуждая о причинахъ грамматическаго эпитета, авторъ говоритъ на стр. 63: "Насѣкомыя, ради ихъ слабости и малости, по большей части женскаго рода: однако также съ исключеніями." Едвали эти слова могутъ быть примѣнены къ нашему языку: у насъ много насѣкомыхъ муж. рода: напримѣръ коромыселъ, жуки, мотылекъ, кузнечикъ, сверчокъ, тараканъ, шмель, шерстень, комаръ, муравей, паукъ и проч.
   На стр. 69. "Есть языки (какъ напр. Англійскій), которые отличаютъ мужескимъ и женскимъ родомъ только названія людей и животныхъ, предоставляя на долю именъ предметовъ неодушевленныхъ и отвлеченныхъ -- родъ средній. Другіе языки (какъ Французскій) не имѣютъ средняго. Первые, будучи правильнѣе въ логическомъ отношеніи, уступаютъ прочимъ въ живости представленій."-- Выходитъ, что Англійскій языкъ имѣетъ всѣ три рода, а Французскій языкъ два. Это несправедливо. Англійскій языкъ не имѣетъ ни одного рода, ни одного не отличаетъ никакою формою. А отличаетъ роды не языкъ, а грамматика, которая распоряжается безъ помѣхи (ибо формъ рода въ языкѣ не существуеть въ настоящее время). Напр. мѣстоименіе: my -- для всѣхъ родовъ одно; прилагательное: good,-- тоже; такъ что рѣчь Англійская прибѣгаетъ къ особеннымъ хитростямъ, чтобъ обозначить родъ; напр.: my cousin: вы не знаете о комъ идетъ рѣчь: о двоюродномъ братѣ или о двоюродной сестрѣ, о кузенѣ или о кузинѣ? Чтобы обозначить о комъ именно, для этого Англичанинъ долженъ прибавить особое слово, напр.: my female cousin (cousine femalie), когда рѣчь идетъ о двоюродной сестрѣ, о кузинѣ. Французскій языкъ -- другое дѣло. Французскій языкъ, не имѣя средняго, имѣетъ родъ мужеской и женской: le, la; ban, bonne; а у Англичанъ все: the; у Англичанъ осталась едва слѣдъ рода, въ иныхъ мѣстоименіяхъ, напр.: he, she, it/ -- Мы распространилась объ этомъ, съ цѣлію покивать, что не надобно смѣшивать грамматику съ языкомъ. Надобно сказать: въ Англійскомъ языкѣ роды исчезли, и грамматическое употребленіе признаетъ за одушевленными -- мужеской и женской родъ, а за неодушевленными -- средній, -- грамматическое употребленіе только, а впрочемъ въ языкѣ родъ ничѣмъ не обозначается.--
   На стран. 79. "Французы соединяютъ съ понятіемъ о счастія представленіе о хорошемъ или добромъ часѣ (bonheur): а Русскіе представленіе объ удѣлѣ, долѣ или части (счастіе)." -- Этому объясненію соотвѣтствуетъ и слово: доля, бездольный; но съ другой стороны слово счастіе можетъ быть произведено отъ часъ: счасье, безчасный, соотвѣтственно слову: время, безвременный (въ древ. пѣснѣ: "безвременный молодецъ"). Въ древнихъ гранатахъ есть выраженіе: неверемя.
   На стр. 90, членъ опредѣленный и неопредѣленный объясненъ, кажется, не такъ. "L'homme, der Mann -- этотъ человѣкъ, тотъ человѣкъ; un homme, ein Mann -- человѣкъ вообще".-- Это невѣрно; мы думаемъ, что отчасти даже на оборотъ. Конечно и "l'homme," и "der Mann" могутъ имѣть значеніе извѣстнаго человѣка (а не: "этого, или того"), но кромѣ того, членъ опредѣленный именно обозначаетъ человѣка (какъ и всякой предметъ) вообще. Напр. стихъ Шиллера: "Der Mann muss hinaus." или: "Ehret die Frauen" "Здѣсь рѣчь идетъ не объ "этомъ" или "томъ", а вообще о человѣкѣ, или лучше: о мужѣ, о мужчинѣ; точно также, какъ въ другомъ стихѣ Шиллеръ говоритъ не о "тѣхъ" или "этихъ" женщинахъ, а о женщинахъ вообще.-- "Un homme, ein Mann": здѣсь неопредѣленный членъ, означая неопредѣленность, значитъ въ сущности: одинъ изъ, какой нибудь, какой бы то ни было; отсюда и -- всякой; но не значитъ: человѣкъ вообще.--
   Мы не согласны также съ слѣдующими строками автора: "означая отношеніе говорящаго къ предмету рѣчи, членъ придаетъ выраженію нѣкоторую свѣжесть разговорнаго начала, а мысли -- точность." Членъ есть слово (пожалуй, мѣстоименіе и числительное), потерявшее свой смыслъ, переставшее быть словомъ, явленіемъ сознательнымъ, и употребляющееся какъ знакъ. Такого рода знакъ, среди разумныхъ словъ, не можетъ придавать рѣчи человѣческой, in разумныхъ словъ состоящей, проникнутой сознаніемъ, -- свѣжесть; а, скорѣе перебиваетъ, перехватываетъ я, такъ сказать, засоряетъ ее. Мысли также не придаетъ этотъ знакъ точности, а скорѣе ограниченность.-- У васъ, въ Славянскомъ семействѣ, только одинъ языкъ, падая, пріобрѣлъ явственно это достояніе -- Болгарскій; но, кажется, и здѣсь членъ не проченъ, к когда Болгаре будутъ освобождены, и начнется свободное, живое умственное сообщеніе между Славянскими народами, тогда вѣроятно членъ въ Болгарскомъ языкѣ выйдетъ изъ употребленія, и станетъ употребляться мѣстоименіе опять съ разумнымъ своимъ смысломъ.
   На стр. 95, авторъ говоритъ: "Примѣч. I. Что, какъ нарѣчіе, есть остатокъ сократившагося предложенія, въ которомъ эта частица была мѣстоименіемъ: "что это за причина, что онъ нейдетъ = что онъ нейдетъ." -- Мы уже говорили, какъ мы противъ объясненія черезъ сокращенія, въ особенности противъ такого объясненія при тѣхъ оборотахъ рѣчи, которые не только не представляютъ сокращенія изъ полнаго рѣченія, но предваряютъ, такъ сказать, полноту рѣченія. Сокращеніе же, предполагаемое авторомъ и представленное имъ въ примѣрѣ, -- въ особенности странно. Почему послѣ этого не предполагать сокращенія (хотя не въ такомъ родѣ) и въ другихъ нарѣчіяхъ? напр.: отчего: "Что это за причина, отчего онъ нейдетъ -- отчего онъ нейдетъ".-- Что, въ вопросѣ (что онъ нейдетъ?), показываетъ чрезвычайную сжатость выраженія, ту первоначальную сжатость, какая находится въ зернѣ,-- зернѣ, которое не есть сокращенное, но не развившееся дерево. Это выраженіе можно приблизительно объяснить такимъ образомъ: Что? Онъ нейдетъ? Рѣченіе: онъ нейдетъ. выражаетъ обстоятельство, которое принимается какъ положительный факта.; слово же: что, является здѣсь, какъ уже сказали мы, сосредоточеннымъ, сжатымъ, отвлеченнымъ оборотомъ рѣчи, и придается, какъ общій вопросъ, къ рѣченію.--
   На стр. 123, авторъ говоритъ, что "1. Многіе глаголы, имѣющіе въ нынѣшнемъ книжномъ языкѣ значеніе только, средняго залога, въ старину употреблялись, а въ народной рѣчи и нынѣ употребляются въ значеніи дѣйствительнаго".-- Въ числѣ глаголовъ такъ употребляемыхъ, авторъ приводитъ такіе, которые находятся и теперь во всеобщемъ употребленіи; напримѣръ: сидѣть смолу, деготь, вино. Употребленіе здѣсь понятно: это переходъ мысли, метафора. Авторъ приводитъ еще выраженіе: плясать казачка. Здѣсь является одинъ изъ такихъ глаголовъ среднихъ, которые употребляются въ смыслѣ дѣйствительныхъ, когда относятся къ существительному одного съ ними значенія и образованному отъ того же корня, на прим.: думаетъ-думу, пляшетъ-пляску.
   Казачекъ -- пляска; а потому и можно сказать: плясать казачка.
   На стр. 124, авторъ говоритъ: "3. Когда дѣйствительный глаголъ, теряя при себѣ дополненіе въ винительномъ падежѣ, употребляется съ творительнымъ орудія, тогда получаетъ смыслъ средняго: напр.: бросать камнемъ, махнуть рукою." Указываемъ на эти строки, какъ на замѣчаніе очень вѣрное; зачѣмъ только сказано такъ темно: "теряя при себѣ дополненіе въ винительномъ падежѣ"?--
   На стр. 127, авторъ говоритъ: "4. Окончательно теряетъ свой смыслъ винительный падежъ ея, ся, когда соединяется съ глаголомъ средняго залога: стать, статься, (о)статься; свѣтить, свѣтиться; синѣть, синѣться." --
   Въ самомъ дѣлѣ, трудно объяснить появленіе ея при этихъ глаголахъ. Это не есть прямой, опредѣленный, винительный падежъ.-- Не есть ли это падежъ дательный: си (себѣ), смыслъ котораго весьма былъ бы здѣсь умѣстенъ? Не есть ли это: бѣлѣться, бѣлѣть себѣ? Мы весьма готовы бы допустить это предположеніе, но нужно, чтобъ было на то болѣе доказательствъ. Замѣчая, на стр. 126, что ея теряетъ свое значеніе винительнаго падежа, авторъ говоритъ: "на этомъ основаніи въ древнѣйшихъ Ц. С. памятникахъ вм. ся употребляется си; напр. въ спискѣ Упиря: съжалиси вм. съжалися." Что хотѣлъ сказать авторъ: хотѣлъ ли онъ сказать, что, теряя свое значеніе, ея произносилось и писалось иначе, что см есть только искаженное измѣненіе ея; или же, что см есть просто дательный падежъ того же мѣстоименія?-- Кажется, авторъ предполагаетъ первое; впрочемъ не говоритъ утвердительно. Мы же готовы принять, что это падежъ дательный.-- Народъ, котораго свидѣтельство всего важнѣе въ этомъ дѣлѣ, народъ употребляетъ иногда си; но кажется употребляетъ си и въ чисто-возвратныхъ глаголахъ (хотя и это опять возможно); нельзя не допустить, что си можетъ быть, въ то же время, и звуковымъ измѣненіемъ ся. Впрочемъ, ламъ кажется, что и ея въ этомъ своемъ видѣ, какъ падежъ винительный, можетъ быть понято при вышеозначенныхъ глаголахъ.-- Поговоримъ здѣсь кстати объ этомъ приглагольномъ: ся. Скажемъ прежде, что вообще залогъ возвратный, съ частицею ея, изложенъ у автора довольно подробно, замѣчена оттѣнки его употребленія, но оттѣнки эти не опредѣлены и не объяснены. Опредѣленіе, что: "только по употребленію въ предложеніи, форма возвратнаго глагола получаетъ различное значеніе: или собственно возвратнаго залога, или взаимнаго, или средняго, или страдательнаго" -- но можетъ быть удовлетворительно. Возвратный глаголъ остается при всякомъ подобномъ употребленіи все возвратнымъ глаголомъ. Любопытно знать, какъ могъ онъ, въ употребленіи, принять оттѣнокъ страдательнаго и средняго, какъ могло образоваться изъ него значеніе этихъ залоговъ?
   Само собою разумѣется, что самое прямое и простое употребленіе ся есть падежъ винительный, напр.; мажуся (мажусь), мажу себя.-- Отсюда легко возникаетъ и образуется отвлеченное представленіе въ глаголѣ: или тамъ, гдѣ дѣйствіе не такъ очевидно, напр., я стремлюсь; или тамъ, гдѣ понятіе о дѣйствіи прямомъ, непремѣнно случайномъ, переходитъ въ понятіе о дѣйствіи общемъ, болѣе или менѣе постоянномъ, составляющемъ иногда необходимую принадлежность или состояніе того или другаго существованія,-- о дѣйствіи обычномъ; причемъ въ понятіи является своего рода постепенность. Напримѣръ, дѣйствіе прямое: я учу себя (я учусь) быть прилежнымъ, терпѣливымъ {Конечно это выраженіе можетъ быть понято отвлеченно, какъ постоянное обычное, во это будетъ уже произволъ мысли, а не выраженіе, утвержденное въ языкѣ-самомъ. Это такое же произвольное обобщеніе силою мысли, какое возможно и въ выраженія напримѣръ: "я вяжу чулокъ, ибо: "я вяжу чулокъ" можетъ быть сказано въ такомъ смыслѣ: "я всю жизнь свою вяжу чулокъ." -- }; дѣйствіе обычное: я учусь Французскому языку (съ помощію учителя). И тамъ и здѣсь еще глаголъ возвратный. Конечно, это все же я учу себя Французскому языку, ибо я хочу, чтобъ меня учили Французскому языку; моя воля, мое дѣйствіе выражается здѣсь -- также, какъ и тогда, когда я говорю напримѣръ: я строю домъ, хотя домъ строютъ плотники, исполняя мою волю.-- Но тѣмъ не менѣе моя воля является здѣсь уже отвлеченно; она осуществляется -- это главное; но я ли самъ ее осуществляю или другіе, это становится все равно. Въ дѣйствіи прямомъ, случайномъ -- волю свою осуществляю я самъ; въ дѣйствіи обычномъ отвлеченномъ -- воля моя осуществляется, и только. Дѣйствіе отвлеченное легко переходитъ въ состояніе, съ участіемъ моей воли на такое состояніе; напримѣръ: я наслаждаюсь. Такимъ образомъ отсюда легко возникаетъ значеніе глагола средняго, которое отличается отъ настоящаго средняго тѣмъ, что здѣсь есть въ глаголѣ участіе собственной воли, или подобіе собственной воли. Напримѣръ: человѣкъ смущается -- здѣсь все есть участіе собственной воли; причина смущенія находится внѣ человѣка, но этою-то причиною -- онъ себя смущаетъ; мы можемъ сказать: не смущай себя, не смущайся; связь воли съ состояніемъ видна. Но вотъ еще примѣръ: онъ теряется) здѣсь является только подобіе воли.-- Переходъ возвратнаго глагола въ разрядъ среднихъ становится понятнымъ.--
   Тѣ возвратные глаголы, которые принимаютъ значеніе состоянія, но въ тоже время удерживаютъ дѣйствительный оттѣнокъ,-- переходятъ въ значеніе залога страдательнаго; напримѣръ: онъ уважаетъ себя -- глаголъ возвратный; онъ уважается -- состояніе, глаголъ средній; но такъ какъ дѣйствительный элементъ опредѣлительно лежитъ въ смыслѣ глагола: уважать -- надо чтобъ кто-нибудь непремѣнно былъ уважающій -- то естественно возникаетъ отсюда представленіе, что уважается -- кѣмъ нибудь, и глаголъ получаетъ оттѣнокъ залога страдательнаго, напр.: онъ уважается всѣми.-- Переходъ и связь мыслей слышится въ употребленіи слова, и поэтому возвратный глаголъ съ оттѣнкомъ страдательнаго имѣетъ свою особенность и отличается отъ чисто страдательнаго оборота, какъ напримѣръ: онъ уважаемъ всѣми.
   Образованіе, при глаголѣ возвратномъ, оттѣнковъ средняго и страдательнаго, а поэтому употребленіе возвратнаго глагола въ духѣ средняго и страдательнаго -- понятны. Про залогъ взаимный мы даже и не говоримъ. Образованіе его весьма понятно: здѣсь мое дѣйствіе падаетъ не на меня самаго, а на другаго; но за то дѣйствіе другаго (мною же возбужденное) падаетъ на меня; напр.: они бьются. Мое дѣйстіе падаетъ на меня какъ бы по отраженію, такъ что я все таки причина того, что дѣйствіе падаетъ на меня, а противникъ мой -- причина, что дѣйствіе падаетъ на Neto", дѣйствія перекрещиваются и падаютъ взаимно на тѣхъ же самыхъ, отъ кого они (дѣйствія) исходятъ. Напр. онъ бьется со мною; онъ бьетъ меня, а я бью его; поэтому онъ бьетъ себя, а я бью себя: мы другъ друга взаимно -- слѣдовательно мы, вмѣстѣ съ нимъ, себя бьемъ.--
   Гораздо труднѣе объяснить употребленіе ея и глаголомъ другаго рода, на которые указываетъ и г. Буслаевъ, напр.: слушаться, ругаться, драться (напр.: "онъ никого не слушается", "онъ сильно ругается", "онъ дерется"), когда здѣсь нѣтъ значенія ни возвратнаго, ни страдательнаго, ни взаимнаго.-- Конечно глаголы эти относятся къ разряду среднихъ; но это не то, что: учиться, гдѣ сейчасъ видите всю законность ея.-- Сюда же относится глаголы: жжется, щиплется, бросается, плюется и проч. и проч.-- Эти-то именно глаголы, въ которыхъ ея, какъ винительный падежъ, кажется неумѣстнымъ,-- въ особенности показываютъ свойство предмета, постоянную его принадлежность (чего не имѣютъ, въ этой степени и въ этомъ видѣ, глаголы средніе, гдѣ ея съ перваго взгляда понятно). Напр: хорошъ староста, да дерется (имѣетъ обычай, порокъ драться), крапива жжется (имѣетъ свойство жечь), волкъ кусается (имѣетъ свойство кусать), онъ слушается (онъ послушливъ); иногда это показываетъ и состояніе, опять съ особымъ оттѣнкомъ, которое легко готово перейти въ свойство; напр., онъ цѣлый день ругается, онъ кидается грязью.-- Мы думаемъ, что здѣсь является особенный оборотъ мысли (преимущественно въ иныхъ глаголахъ), такъ что здѣсь дѣйствіе получаетъ особое значеніе; падая на другіе предметы, оно относится къ самому себѣ, какъ огражденіе, какъ защита, или даже какъ выраженіе себя; напримѣръ: крапива жжется; крапива себя (чѣмъ охраняетъ, чѣмъ даетъ знать?) жжетъ; собака кусается; собака себя... кусаетъ; онъ бранится, онъ себя..., бранитъ. (Также глаголъ нѣсколько иного оттѣнка: онъ слушается: онъ себя (чѣмъ выражаетъ, даетъ знать?) слушаетъ. Это какъ бы сказать: крапива за себя жжетъ, собака за себя кусаетъ; онъ за себя бранитъ (даже: онъ за себя (а не за другаго) слушаетъ {Припомнимъ кстати для соображенія выраженіе у Нестора: "мстите своихъ" (П. С. P. T. I. стр. 73) а не: "за своихъ".}. Это приблизительное объясненіе, и только. Въ выраженіи (жжется и проч.) мы не находимъ никакого сокращенія; это употребленіе самостоятельное, но въ немъ видимъ мы особенный оборотъ мысли. Такъ объясняются глаголы съ ея, выражающіе свойство, принадлежность. Такъ же объясняемъ мы и подобные глаголы, въ которыхъ выражается состояніе, уже легко переходящее въ постоянную принадлежность, или просто дѣйствіе какъ состояніе, въ которомъ опять-таки есть возможность перейти въ принадлежность. Напримѣръ она ругается. Выраженіе: она сейчасъ возбуждаетъ вопросъ: кого именно? Выраженіе: онъ ругается, не возбуждаетъ этого вопроса; оно значитъ: онъ ругаетъ кого-нибудь, кого бы то ни было, находится въ состояніи ругать.-- Мы много разъ говорили, что нельзя въ языкѣ, особенно для гіаголовъ, начертать опредѣленныя правила; такъ и здѣсь; глаголъ: ругаться, отчасти имѣетъ значеніе: ругать за себя, отъ себя; но въ тоже время по своей волѣ и желанію: показываетъ, что источникъ ругательства не столько въ постороннихъ предметахъ, сколько въ самомъ человѣкѣ; слѣдовательно нѣсколько видоизмѣняетъ сказанное нами сейчасъ; съ другой стороны, глаголъ: ругаться, какъ бы подразумѣваетъ возможность возвратнаго глагола ("ругается со всѣми").-- Глаголъ этотъ легко переходить въ свойство. Въ другихъ подобныхъ глаголахъ дѣйствіе является какъ состояніе, напр.: онъ кидается грязью. Выраженіе: онъ кидаетъ грязью, не возбуждаетъ, конечно, прямаго вопроса: въ кого? Мы видимъ самое дѣйствіе киданья, являющееся мамъ въ духѣ средняго глагола (какъ справедливо замѣтилъ г. Буслаевъ, о чемъ мы уже и сказали). Но дѣйствіе однако является намъ въ данную минуту, гдѣ-нибудь, когда нибудь и притомъ никому, можетъ быть, необидное.-- Онъ кидается грязью: здѣсь дѣйствіе получаетъ уже значеніе общее: или значеніе свойства, или также -- если говорится про дѣйствіе, какъ про случайное -- значеніе особаго отношенія къ производящему оное лицу, значеніе характеристической черты въ этомъ лицѣ; это значеніе придается именно этимъ ея, имѣющимъ въ тоже время значеніе: за себя, отъ себя. Онъ кидаетъ грязью... ся (себя, то есть: отъ себя, за себя, себя ограждая, себя выражая), и непремѣнно противъ кого-нибудь. Дѣйствіе, такимъ образомъ, предполагаетъ здѣсь повторительность проявленія, продолженность -- и потому можетъ перейти въ значеніе свойства. Напримѣръ: "посмотрите: онъ кидаетъ грязью",-- здѣсь просто дѣйствіе, которое можетъ сейчасъ прекратиться;"посмотрите: онъ кидается грязью" -- здѣсь уже другое; здѣсь не только вы видите дѣйствіе, но и отношеніе къ нему лица дѣйствующаго, такъ что источникъ (не только причина) дѣйствія -- въ самомъ лицѣ дѣйствующемъ, а дѣйствіе не извнѣ возбуждено; видно сочувствіе дѣйствующаго лица, видно, что по этому самому дѣйствіе повторяется и будетъ повторяться и возобновляться.-- Сюда относятся глаголы: плеваться, щипаться, и др. п. {Надѣемся, что никто не смѣшаетъ здѣсь предложныхъ формъ, который такъ рѣшительно измѣняютъ залогъ и значеніе (напр.: откусаться).-- Мы о предложныхъ формахъ здѣсь не говоримъ.}, напр.: "онъ плюетъ": одно дѣйствіе плеванья, безобидное", "онъ плюется": онъ плюетъ за себя, отъ себя, стало бить непремѣнно противъ кого-нибудь, и съ сочувствіемъ. Или: "онъ щиплетъ": одно дѣйствіе щипанья, которое можетъ быть и безобидно (онъ щиплетъ пухъ, корпію); "онъ щиплется"". онъ щиплетъ за себя, отъ себя, непремѣнно противъ кого-нибудь и съ сочувствіемъ {Есть глаголы, которые, по смыслу своему, ни представляютъ въ своемъ первоначальномъ видѣ безобидности, т.-е., дѣйствія; но если есть какая нибудь возможность явиться этому дѣйствію съ безобидной стороны -- такъ возможность эта существуетъ при глаголахъ въ ихъ первоначальномъ видѣ. Напримѣръ: кусать, можетъ получить и безобидное значеніе: кусать ногти; кусаться же -- непремѣнно за себя и противъ кого нибудь. Кусать, при выдѣляющемся въ немъ особенномъ значеніи, перешло въ кушать; с перешло въ ш: образованіе это весьма очевидно.}. Объясненіе, сказаное нами, -- именно то, что дѣйствіе, падая на другіе предметы, относится къ самому дѣйствующему лицу, какъ защита его, какъ выраженіе его, какъ свойство его, и касается такимъ образомъ его, косвенно,-- это объясненіе подходитъ вообще къ этому разряду глаголовъ. Мы думаемъ, что здѣсь въ словѣ: ся, себя, является не винительный, а родительный падежъ. Хотя въ одушевленныхъ именахъ муж. р., въ винительномъ падежѣ употребляется родительный, и слѣдовательно ея (въ этомъ отношеніи) -- вездѣ падежъ родительный; но мы думаемъ, что здѣсь выдвинулся родительный падежъ больше съ своей стороны, больше какъ падежъ именно родительный; Здѣсь (при ся, формѣ рода мужескаго) разница можетъ выразиться только въ употребленіи; въ именахъ женскаго рода это выражается и формою. Вотъ примѣры: "онъ ходилъ смотрѣть себѣ невѣсты, и "онъ ходилъ смотрѣть невѣсту", "она ходила смотрѣть себѣ жениха" и "она ходила смотрѣть жениха (своей сестры)". Въ первомъ случаѣ -- разница въ формахъ самихъ; во второмъ -- форма одинакова, разница только въ духѣ употребленія.-- Въ первомъ случаѣ, въ именахъ женск. р., родительный падежъ является и формою своею; во второмъ случаѣ, въ именахъ мужс. р., форма одна и гаже, и родительный падежъ выдвигаете? преимущественно, какъ родительный,-- только по духу употребленія. Въ ея при означенныхъ глаголахъ видимъ мы тоже (что во второмъ случаѣ въ именахъ м. р.): это родительный, употребляющійся въ первоначально разсмотрѣнныхъ нами глаголахъ на мѣстѣ винительнаго, а здѣсь -- являющійся больше, какъ падежъ родительный.-- Намъ могутъ возразить, что ся (ся) есть только винительный. Такъ, но если мы видимъ сходство между родительнымъ и винительнымъ въ формѣ суффиксной (по вашему мнѣнію), именно: себе, себя, -- почему не предположить такого же сходства и въ формѣ тематической (по нашему мнѣнію), то есть, въ ся? Дательный имѣетъ и суффиксную и тематическую форму, и себѣ и си. Почему бы не имѣть ее и родительному? Скажутъ, ся есть ся, звукъ носовой, звукъ падежа винительнаго; отвѣчаемъ: мы готовы допустить, что въ родительномъ было не ся, а ся, или даже се. Но въ языкѣ Церковно-Славянскомъ, скажутъ намъ, пишется: молитися, а это глаголъ того разряда, гдѣ мы предполагаемъ падежъ родительный.-- Положимъ: но это очень могло быть для единства правописанія, ибо такихъ глаголовъ весьма мало. Во всякомъ случаѣ съжалиси (см. выше) показываетъ возможность другаго начертанія.-- Какъ бы то ни было, объясняя значеніе ея при этихъ глаголахъ, мы думаемъ, что здѣсь является падежъ родительный, если не особою формою, то значеніемъ своимъ. Вопросъ же склоненія личныхъ мѣстоименій, прямо сюда относящійся, есть вопросъ очень важный и не легко рѣшаемый {Естественно является вопросъ: почему ся рода мужескаго?-- Ся есть имя личное, есть голосъ сознанія; сознаніе не имѣетъ рода, поэтому; я добръ, я добра; ты добръ, ты добра. Но такъ какъ сознающій духъ, въ дальнѣйшихъ проявленіяхъ, сражается въ языкѣ преимуцественно въ мужескомъ элементѣ и въ мужеской формѣ, то и здѣсь является преобладаніе мужескаго элемента и мужеской формы.}. Теперь пока мы оставляемъ его въ сторонѣ.
   Есть еще особый разрядъ глаголовъ, о которыхъ мы уже упомянули; это глаголы средняго залога. Напримѣръ: статься, синѣться, синѣтися, пастися.-- Мы сказали, что здѣсь вѣроятно дательный падежъ: см. Дательный падежъ предполагаемъ мы собственно при сравнительныхъ среднихъ глаголахъ (краснѣть, бѣлеть и проч.), въ которыхъ уже не возможно дѣйствительное значеніе (возможное при другихъ среднихъ глаголахъ), потому что при нихъ уже находятся, или возможны, собственные дѣйствительные сравнительные глаголы (бѣлить, краснить, и проч.). Здѣсь дательный падежъ совпадаетъ со смысломъ самаго глагола и объясняетъ его. Бѣлѣть, напр., значитъ: возрастать въ бѣломъ цвѣтѣ; значитъ также: быть виднымъ своимъ бѣлымъ цвѣтомъ, и къ бѣлѣть въ этомъ-то второмъ значеніи присоединяется ся: бѣлѣться. Бѣлѣться значитъ тоже (какъ бѣлѣть): быть виднымъ своимъ бѣлымъ цвѣтомъ, но не столь постоянно и положительно дѣйствію придается какой-то живой, зыблящійся, даже невѣрный оттѣнокъ, даже какъ бы произволъ какой-то,-- что все сообщается глаголу этимъ ся (или си, какъ мы думаемъ); напр.: что-то бѣлѣетъ вдали; и что-то бѣлѣется вдали. Бѣлѣется, то есть бѣлѣетъ себѣ. Дательный падежъ, по нашему мнѣнію, удовлетворительно объясняетъ смыслъ глагола; припомнимъ, что дательный въ бѣлѣется соединяется съ глаголомъ и слѣдовательно, сливаяся съ нимъ, придаетъ ему болѣе цѣльное значеніе; бѣлѣется (бѣлѣется), имѣетъ отличіе отъ бѣлѣетъ себѣ. Вспомнимъ, что точно также есть разница между: купаетъ себя и купается. Мы уже говоримъ о словѣ: сжалиси; и о томъ, что народъ вмѣсто ея часто выговариваетъ си, а си есть форма дательнаго падежа: слѣдовательно она здѣсь по произношенію и даже по начертанію возможна. Укажемъ кстати на то, что въ лѣтописи, въ Новгородской, встрѣчается съжаливси (Т. 4. стр. 9). И такъ здѣсь при этихъ глаголахъ (бѣлѣться, синѣться) -- и по смыслу и даже по употребленію, или по возможности употребленія,-- мы допускаемъ падежъ дательный.
   Намъ остается сказать о глаголахъ, какъ: статься, свѣтитъся, и проч. Значеніе, а вмѣстѣ и падежъ приглагольнаго ся, за виситъ отъ значенія самаго глагола.-- Во первыхъ большая часть глаголовъ среднихъ и даже всѣ вообще средніе глаголы (съ нѣкоторыми исключеніями) могутъ употребляться въ смыслѣ дѣйствительныхъ; тогда при нихъ можетъ являться ся и въ падежѣ винительномъ, и глаголъ получаетъ характеръ глагола возвратнаго средняго, напримѣръ: не падеся храмина. У насъ это выраженіе неупотребительно; вамъ понятенъ будетъ тотъ же глаголъ съ предлогомъ, напримѣръ: попасть; попасть есть тоже глаголъ средній {Попасть можетъ, но рѣдко трудно, употребляться какъ дѣйствительный напр.: попалъ его вм. попалъ въ него.}, но при немъ употребляется и ся напримѣръ: попалъ въ сѣть, попался въ сѣть; оттѣнокъ понятенъ: попалъ въ сѣтъ, можно попасть ногою, можно попасть и выдти какъ нибудь; попался (попалъ себя въ сѣть) -- значитъ: попасться самому, быть пойману; такъ что здѣсь сей-часъ переносится мысль на подлежащее этого глагола, на то, что попалось и что является пойманнымъ. Это отношеніе между глаголами, какъ напр. попасть, поасться, еще виднѣе въ словѣ осѣсть: "берегъ осѣлъ, берегъ сѣлся".-- Такого же рода глаголъ видимъ мы и въ статься, статься, и подобнымъ.-- Въ глаголахъ: свѣтиться, блистаться проч. видимъ мы скорѣе падежъ дательный по смыслу этихъ глаголовъ, сближающемуся съ смысломъ глаголовъ: краснѣться, бѣлѣться. Дательный падежъ можно предположить и въ приводимыхъ г. Буслаевымъ глаголахъ: "постоялся Турецкой царь, отойдись ты прочь гуменья съ сестрами".-- И такъ въ этомъ разрядѣ глаголовъ среднихъ въ ся: при глаголахъ сравнительныхъ, предполагаемъ мы падежъ дательный (си); а при другихъ среднихъ глаголахъ (нами выше означенныхъ) предполагаемъ мы, смотря по значенію глагола, или падежъ винительный, или опять падежъ дательный. Таимъ образомъ, по нашему мнѣнію, ся при глаголахъ является жъ падежъ родительный, винительный: ся (разница по употребленію), и какъ дательный: си.
   Мы представили довольно полное объясненіе глаголовъ, сложеніяхъ съ мѣстоименіемъ ся; болѣе полное должно имѣть мѣсто въ цѣломъ сочиненіи о глаголахъ.
   На стр. 130, авторъ говоритъ: "Взаимный залогъ можетъ быть выраженъ въ формѣ не только возвратнаго, но и дѣйствительнаго глагола, напримѣръ: "сражаться съ кѣмъ, разговаривать съ кѣмъ". Далѣе на той же страницѣ: "Дѣйствительный или средній глаголъ тогда только получаетъ значеніе возвратнаго, когда по самому смыслу своему показываетъ взаимное дѣйствіе двухъ или нѣсколькихъ предметовъ; напр. воевать, спорить." -- Съ этимъ мы не можемъ согласиться, на основаніи того, что мы признаемъ только то въ языкѣ, что въ языкѣ же самомъ нашло выраженіе. Мы признаемъ глаголъ возвратный, ибо видимъ въ немъ глаголъ сложный, или лучше сросшійся съ частицею ся (взаимный есть тотъ же возвратный); въ глаголахъ: спорить, воевать, мы частицы ся не видимъ, и за взаимные глаголы ихъ не признаемъ; до ихъ чисто внутреннаго личнаго значенія, въ грамматикѣ, мы нужды не имѣемъ. Да и оно мнѣ кажется не даетъ еще права называться этимъ глаголамъ взаимными. Воевать есть глаголъ дѣйствительной (воевать страну), и средній: воевать съ кѣмъ; притомъ къ воевать, какъ говорить и самъ авторъ, можно присовокупить мѣстоимѣніе ся: воеваться.-- Спорить есть глаголъ средній.-- Если принять вышесказанное мнѣніе автора, то почти всякой средній глаголъ будетъ взаимнымъ, напримѣръ: разсуждать, думать, играть -- все это будутъ взаимные возвратные глаголы, прибавьте только: съ кѣмъ.-- Въ такомъ случаѣ не будетъ границъ между залогами. Это очевидно несправедливо: ибо опредѣлены основывается тогда не на языкѣ самомъ, не на формахъ его {Намъ скажутъ: какая же разница въ самой формѣ напримѣръ между среднимъ и дѣйствительнымъ глаголомъ?-- Эта разница живется въ опредѣленномъ управленій въ томъ, что дѣйствительный требуетъ винительнаго падежа, котораго средній не требуетъ.}, и на значеніи внутреннемъ, отвлеченномъ, какое можно придать слову, безъ всякого съ его стороны измѣненія. Тогда это будетъ уже не грамматика, не наука языка.
   Далѣе авторъ, держась той же мысли, приводитъ (стр. 131), въ примѣръ возвратныхъ глаголовъ съ мѣстоименіемъ себя и предлогомъ: между, межъ (между собой, промежъ себя и также другъ съ другомъ),-- глаголы: говорить {Вотъ собственныя слова автора:, при возвратномъ глаголѣ предметы, постановленные во взаимное дѣйствіе, обозначаютъ двоякимъ образомъ: или 1) предлогомъ съ, навр. драться съ кѣмъ, или 2) возвратнымъ мѣстоименіемъ себя съ предмѣтомъ между или межъ: между собою, межъ собою, между себя, межъ себя; напр.: перекликаться между собою, говорить между собою. Вмѣсто между собою употребляется также: другъ съ другомъ." Стр. 181.-- Если выраженіе: другъ съ другомъ придаетъ этотъ возвратный (взаимный) характеръ, то точно также придаютъ его и другіе виды того же выраженія, то есть другъ друга, и другъ другу, и другъ на друга, и пр. и пр.-- }, враждовать, играть, даже сидѣть: "промежду собой сидятъ" (та же страница). Если уже сидѣть возвратный (взаимный) глаголъ, то какой же глаголъ не будетъ возвратнымъ (взаимнымъ)?-- Глядѣть, наблюдать, читать, гулять тоже будутъ возвратные; напр.: глядятъ другъ на друга, наблюдаютъ другъ друга, читаютъ другъ другу, гуляютъ другъ съ другомъ.
   Авторъ говоритъ далѣе (стр. 131--132): "Примѣч. 5. Равномѣрно имена и нарѣчія, означающія средство или различіе сочиняются съ предлогомъ съ или между. Напр. "не скажетъ что люди всѣ межъ собою сходны", "всякой ученый есть гонитель всѣхъ тѣхъ, кои розно съ нимъ думаютъ" и прочіе примѣра
   Что же это такое? рѣчь здѣсь идетъ уже не о глаголахъ, а между тѣмъ о взаимности. Такъ о чемъ же говоритъ авторъ?-Авторъ говоритъ о предлогахъ съ и между, выражающихъ взаимность при словахъ, означающихъ сходство или различіе. И такъ авторъ говоритъ уже не о разрядѣ словъ, не о видѣ, принятомъ частью рѣчи, не о залогѣ, а о выраженіи взаимности. объ оборотѣ рѣчи. Это совсѣмъ другое. Этому мѣсто при разсматриваніи оборотовъ рѣчи; да и тамъ по настоящему не стоитъ говорить объ этомъ; ибо что это за оборотъ рѣчи -- взаимный? Залогъ взаимный (возвратный) -- другое дѣло: онъ, выраженный въ языкѣ особеннымъ образомъ, имѣетъ все право на вниманіе и опредѣленіе науки. Но оборотъ рѣчи взаимный ничѣмъ военнымъ не отличается. Скажутъ: онъ выражается особыми своими предлогами и словами. Да вѣдь каждая мысль выражается какимъ-нибудь особеннымъ своимъ словомъ, или хоть разрядомъ словъ: не пересчитывать же отъ этого всѣ мысли, въ грамматикѣ. И потомъ, авторъ приводитъ для выраженія взаимности предлоги: съ и между; а почему же не говоритъ онъ напримѣръ о выраженіи: одинъ другаго, одинъ на другаго, и т. д. Они любятъ одинъ другаго, похожи одинъ на другаго? Чѣмъ же это не взаимность? Или еще оборотъ: онъ любитъ ее, а она любитъ его; онъ похожъ на нее, а она похожа на него... Чѣмъ же опять это не взаимность? Въ томъ-то и дѣло, что авторъ, вышедши изъ предѣловъ языка, перешелъ въ самостоятельную область понятій, независимыхъ отъ слова, для которыхъ слова служатъ только средствомъ, и которыя, потому, выражаясь словами разными, и не могутъ образовать особаго разряда словъ.--
   На стр. 133 авторъ говоритъ, что "лицо дѣйствующее поставляется, или въ творительномъ падежѣ, напр. "и встрѣченъ Вечеръ пѣтухомъ, "или съ предлогомъ отъ, напр. "облеченный властію отъ самозванца".-- Здѣсь есть оттѣнокъ, который, кажется намъ, слѣдовало бы обозначить въ синтаксисѣ. Оттѣнокъ этотъ лается яснѣе, когда мы выразимъ его вопросомъ, именно: кѣмъ, чѣмъ? и отчего? Въ первомъ случаѣ -- это средство, орудіе; на первый планъ выступаетъ совершитель и исполнитель; во второмъ -- это причина, источникъ; на первомъ планѣ -- замыслитель повелитель. Такова разница вообще; она видоизмѣняется, притаясь, напр.: погибнутъ мечемъ; здѣсь мечъ -- орудіе, способъ, какимъ погибнутъ; погибнутъ отъ меча: здѣсь мечъ -- причина, отвлеченный образъ, сила, а не орудіе собственно.
   На стр. 136 авторъ говоритъ: "3. Такъ какъ форма возвратно залога можетъ имѣть значеніе и средняго, и страдательнаго, напр. спастися, то, по сближенію залоговъ страдательнаго съ среднимъ: послѣдній можетъ употребиться въ значеніи перваго при лицѣ дѣйствующемъ, означенномъ: или творительнымъ падежомъ, или предлогомъ отъ, напр.: "вся поднебесная осія молніею"; "залегла та дорога тридцать лѣтъ отъ того Соловья разбойника." -- Мы не думаемъ, чтобы средній глаголъ получаетъ въ употребленіи значеніе страдательнаго, когда при немъ дѣйствующее лицо въ творительномъ падежѣ, или съ предлогомъ отъ. Въ такомъ случаѣ почти всякой средній глаголъ можетъ получать значеніе страдательнаго, напр.: "Огонь запылалъ отъ руки зажигателя." -- "Трава ростетъ хорошо отъ дождя".-- "Небо пылаетъ заревомъ", и т. д.-- При такого рода опредѣленіяхъ, опять покидается область слова и переносится дѣло въ область отвлеченныхъ понятій, которыя могутъ розниться между собою, между тѣмъ какъ самое слово все остается тѣмъ же и не измѣняется. Конечно оборотъ рѣчи долженъ быть разсматриваемъ, но только непремѣнно (чего не надо забывать), какъ оборотъ рѣчи (напр. онъ уважается всѣми). А здѣсь къ тому же и оборотъ рѣчи не представляетъ въ себѣ ничего особеннаго. Всякое явленіе, выражаемое глаголомъ среднимъ, имѣетъ же причину своего бытія, а и этому можетъ допустить при себѣ эту причину, выраженную если не въ видѣ творительнаго падежа. то въ видѣ предлога. Неужели же всякой средній глаголъ, такъ употребляемый, получаетъ значеніе страдательнаго? Тогда бы не было собственно-среднихъ глаголовъ. Нѣтъ, средній глаголъ остается все среднимъ глаголомъ, и то, что дѣйствіе среднее, имъ выражаемое, имѣетъ причину своего явленія, не мѣшаетъ ему быть глаголомъ среднимъ хотя бы при немъ была выражена это причина въ видѣ творительнаго падежа или посредствомъ предлога: отъ (напр.: "я спалъ отъ скучнаго гостя").
   На той же страницѣ, говоря о видахъ и сказавъ о томъ, что по видамъ глаголы дѣлятся на три отдѣла, авторъ, переходя ко второму отдѣлу, говоритъ: "2. Другіе означаютъ совершеніе, однократность и мгновенность дѣйствія; напр. дуну, стану, приду. Сюда же принадлежатъ краткія формы: хватъ, глядъ, и друг."
   На стр. 137: "Краткія неизмѣняемыя формы, напр. бацъ, глянь, хвать, составляя сказуемое въ предложеніи и выражая залогъ дѣйствительный или средній, вовсе не означаютъ времени, а и называютъ только мгновенность дѣйствія, въ какое бы время не совершалось оно, въ настоящее, прошедшее или будущее."
   На той же страницѣ: "Глаголы совершеннаго однократнаго, а также и многократнаго вида означаютъ дѣйствіе только наглядно. Также наглядно означаютъ дѣйствіе и краткія формы: глядь, хватъ, и друг."
   Въ 1-ой части своей грамматики на стр. 88, г. Буслаевъ говоритъ: "2. Русской языкъ усвоилъ себѣ особенныя усѣченныя формы, которыя даже внѣшнимъ видомъ своимъ соотвѣтствуютъ мгновенности дѣйствія, ими выражаемаго; напр. глядь-еть: глядь; хватитъ: хватъ {Хвать соотвѣтствуетъ, мы думаемъ, скорѣе: хватить, а не: хватать.}. Такія краткія формы, за исключеніемъ немногихъ, принадлежатъ также болѣе исторіи языка, нежели современному его состоянію въ образованной рѣчи. И въ этомъ отношеніи областное просторѣчіе ближе къ старинному Русскому языку."
   Изъ приведенныхъ словъ автора видимъ, что онъ слова, какъ: хвать, глядъ и проч., называетъ формами краткими неизмѣняемыми, а также усѣченными, и что онъ, какъ слѣдуетъ заключить изъ его словъ, причисляетъ эти формы къ формамъ глагольнымъ. Но что же это за формы? откуда? Какъ видно, авторъ думаетъ, что эти формы образовались или сократились, чрезъ усѣченіе, отъ глагола.-- Такое объясненіе автора не можетъ выдержать приложенія къ дѣлу. Авторъ самъ приводитъ слово: бацъ, вмѣстѣ съ глядь, хвать. Что же это: бацъ, -- усѣченная форма отъ глагола: бацнуть? Не на оборотъ ли? Бацъ -- звукоподражательное восклицаніе, и вовсе не нуждается въ глаголѣ для своего существованія; а, напротивъ, отъ него произведенъ глаголъ: бацнутъ. Глаголъ можетъ быть произведенъ и отъ другихъ восклицательныхъ междометій, какъ: ахъ, охъ, ухъ, бухъ (что бухъ, бацъ -- все равно), и проч.; глаголы отъ нихъ: ахнуть, охнуть, ухнуть, бухнуть) неужели же восклицаніе: ахъ, охъ, ухъ, бухъ -- будутъ краткія усѣченныя формы глагола?-- Конечно нѣтъ. Такихъ восклицательныхъ междометій можно сочинить не мало, и тутъ же произвести отъ нихъ глаголъ, лишь была бы на корнѣ согласная, напр.: онъ пафъ, или пуфъ изъ ружья; онъ пафнулъ, или пуфнулъ изъ ружья.-- Щелкъ, скокъ, и проч., такого же рода слова.-- Впрочемъ самъ авторъ противорѣчивъ себѣ нѣсколько. Онъ говоритъ (ч. I. стр. 148): "3). отъ междометій звукоподражательныхъ произошли нѣкоторые глаголы; напр мяу-кать, бац-нутъ." -- И такъ бацъ есть просто звукоподражательное междометіе, что и справедливо, а не краткая, неизмѣняемая или усѣченная форма глагола.-- Объясненіе автора, сказали мы, не выдерживаетъ приложенія. Что же однако это за формы? Мы думаемъ, что формы эти вообще не что иное, какъ корни словъ или темы, лишенныя образовательнаго окончанія, не сокращенныя и не усѣченныя; точно также, какъ корень не есть сокращеніе, равно какъ и тема слова,-- а напротивъ: корень и тема есть предварительный основной видъ слова. Если разбирать въ частности, тогда слова эти, съ одной стороны, являются корнями или темами глаголовъ, имѣющими опредѣленный смыслъ, и употребляются въ рѣчи, для краткости и живости, не какъ какая-нибудь опредѣленная форма, а какъ указаніе, какъ намекъ, какъ знакъ, въ родѣ междометія; это пожалуй слова недоговоренныя, а это совсѣмъ не то, что сокращенныя; ихъ точно можно приблизительно сравнить съ недоговоренными словами въ разговорѣ. Напримѣръ, если бы кто началъ говорить, обращаясь къ кому нибудь: ты скорѣе ступ...", а тотъ понявъ изъ этого, чего хотятъ, ужъ побѣжалъ бы: тогда ступъ явилось бы словомъ недоговоренннымъ, темою глагола, тѣмъ не менѣе позволяющею угадывать свой смыслъ.-- Съ другой стороны, кромѣ корней и словъ прямо глагольныхъ (какъ глядь, верть, толкъ, прыгъ и пр.), слова эти являются (тоже въ видѣ корней и темъ), какъ слова звукоподражательныя, которыя должны быть причислены къ разряду междометій, таковы: хлопъ, шлепъ, бацъ, щелкъ, и проч. и проч.-- Надо обратить вниманіе на то, что здѣсь является краткость рѣчи, и что эта краткость достигается разными средствами, напр.: "Онъ ему поклонъ, да и вонъ".-- Онъ за перо и пошелъ строчить." -- Такимъ образомъ могутъ здѣсь употребляться я имена: "онъ прыжокъ черезъ заборъ, и бѣжать".-- Мы могли бы предположить, что формы прыгъ, скокъ и проч., -- тоже имена (оставляемъ въ сторонѣ звукоподражательныя междометія, до нихъ слова наши не относятся), но однако не думаемъ этого; изъ нихъ точно образуются имена, но сами эти формы, относительно мѣста, занимаемаго ими въ языкѣ, не суть имена; употребленіи это показываетъ: прыгъ черезъ заборъ не то что: прыжокъ черезъ заборъ.-- Въ словѣ: прыгъ, нѣтъ опредѣленности имени, и въ тоже время, при неопредѣленности слышно именно дѣйствіе, элементъ глагольный. Сверхъ того, другія формы, какъ напримѣръ: толкъ, даже управляютъ винительнымъ падежомъ, что окончательно убѣждаетъ, что это не имя.-- Намъ скажутъ: какъ же корень управляетъ падежомъ?-- Во первыхъ это глагольный корень; а во вторыхъ, чтожъ такое предюгъ по составу своему и по существу своему, какъ не корень,-- а онъ управляетъ падежами.-- И такъ мы остаемся при своемъ объясненіи.-- Можетъ возникнуть особое объясненіе, весьма правдоподобное, формъ, собственно какъ: глядь, хвать, верть, и проч. Именно: объясненіе этихъ формъ -- наклоненіемъ повелительнымъ; напр.: "А волкъ глядь, и убѣжалъ".-- Здѣсь, вмѣсто глядь, можетъ быть легко поставлено гляди. Или еще примѣръ: "Онъ хвать его за руку (онъ хвати его за руку)".-- Но это не дѣлается такъ удобно при измѣненныхъ нѣсколько оборотахъ; напр.: "онъ глядь, а птица улетѣла"; здѣсь гляди не очень соотвѣтствуетъ глядь; или напримѣръ: "хвать, хвать, анъ въ кошелькѣ ничего"; здѣсь: хвати, хвати, даже просто не имѣетъ значенія.-- Посмотрѣвъ внимательно, мы не можемъ не видѣть явственной разницы между словами этими (хвать, глядь) -- и повелительнымъ. Въ повелительномъ видна опредѣленность извѣстнаго наклоненія, которой нѣтъ при словахъ ілядь, хвать, и проч., имѣющихъ характеръ не повелительнаго, но характеръ намека, указанія; эта разница чувствуется даже и въ тѣхъ случаяхъ, гдѣ повелительное наиболѣе подходитъ своимъ смысломъ къ сказаннымъ словамъ. Это и понятно, какъ скоро слова эти, имѣя глагольное значеніе, являются, какъ голые корни и темы глагольныя.-- Сверхъ того, утверждаетъ въ этой мысли и присутствіе другихъ подобныхъ словъ (скокъ, толкъ и проч.), которыя такимъ же образомъ объясняются.-- И такъ мы и здѣсь остаемся опять при своемъ первомъ объясненіи.--
   На стр. 139--140 авторъ говоритъ: "§ 183. Такъ какъ глаголъ получаетъ значеніе настоящаго или будущаго времени по различію вида продолженнаго или совершеннаго и однократнаго: то употребленіе одного времени вмѣсто другаго объясняется употребленіемъ одного вида вмѣсто другаго."
   На стр. 143 авторъ говоритъ: "§ 184. Замѣна настоящаго времени будущимъ и на оборотъ будущаго настоящимъ объясняется тѣмъ что языкъ, въ этомъ случаѣ, отличаетъ не времена, а виды" и проч.
   На стр. 144. "На свойствѣ видовъ основывается въ нашемъ языкѣ сопоставленіе не только настоящаго съ будущимъ (т.-е. продолженнаго настоящаго съ совершеннымъ и однократнымъ), но и настоящаго и будущаго съ нашимъ прошедшимъ; при чемъ обращается вниманіе не на различіе во временахъ, а на соотвѣтствіе въ видахъ."
   Съ авторомъ спорить мы не будемъ, ибо мы сами и думаемъ также, и высказали уже мысль нашу въ нашей брошюрѣ о глаголахъ, вышедшей въ 1855 году.
   Намъ дѣлали упрекъ, что мы въ брошюрѣ нашей приводимъ примѣры изъ запаса общей разговорной рѣчи, а не изъ писателей нашихъ, не изъ пѣсенъ, грамотъ, и проч. (по крайней мѣрѣ очень мало). Упрекъ весьма справедливый, но однакожъ неважный; сущности дѣла онъ не измѣняетъ. Мы благодарны были бы тѣмъ, которые бы привели примѣры изъ этихъ источниковъ, и такимъ образомъ еще лучше бы подтвердили самую мысль. Еслибъ мы писали цѣлое сочиненіе о глаголахъ, то вѣроятно позаботились бы и о лучшемъ выборѣ примѣровъ.-- Тотъ же упрекъ сдѣлаютъ вѣроятно намъ и по поводу нашего разбора грамматики г. Буслаева. Упрекъ будетъ также справедливъ и также не важенъ: мы согласны, что лучше выбранные примѣры еще лучше подкрѣпили бы сказанную мысль: но самое дѣло все же отъ этого не измѣняется. Разборъ же не есть положительное сочиненіе.-- Между прочимъ, на стр. 142 г. Буслаевъ приводить много примѣровъ, собственно для глагола дать, примѣровъ, превосходно подтверждающихъ нашу мысль (высказанную въ означенней брошюркѣ) о томъ, что въ нашемъ глаголѣ существуетъ опредѣленіе не времени, а качества дѣйствія; и что время есть выводное понятіе изъ качества дѣйствія; такъ что время является, относительно степеней или видовъ, какъ соотвѣтствующій выводъ.-- Приводимъ эти примѣры въ выноскѣ {Тажъ какъ по этимологическому составу будущее даль ничѣмъ не отличается отъ настоящихъ: вѣмь, ямь и др.; то ясно, почему часто употреблялось оно въ смыслѣ настоящаго.-- Примѣч. 3. Напр. въ Юрид. памятникахъ съ XIV в. въ позднѣйшихъ: въ Новгородскихъ данныхъ XIV и XV в.: "се дасть (вм. даетъ) Иванъ Михайловичъ и жена его"... "се дасть (вм. даетъ) Посадникъ Великаго Новагорода"; въ правой грамотѣ 1483 г.: "Игуменъ Лаврентей и старцы Кузьмодемьянскіе насъ шестой части въ Перервѣ рѣки лишаютъ, и проѣзду намъ не дадутъ" (вм. не даютъ); "отвѣчайте, почему вы Игумена Тарасья и старцовъ Снѣтогорскихъ въ Перервѣ рѣки лишаете шестой доли, а проѣзда имъ не дадите" (вм. не даете) И даже предложный глаголъ отдать -- въ смыслѣ нестоящаго; напр. въ Юрид. Акт. подъ 1511 и "азъ у нихъ ту деревню выкупаю, и они мнѣ,Господина, тое деревни не отдадутъ (вм. не отдаютъ), а денегъ не возмутъ" (не берутъ)."-- Ч. II стр. 142
   Всѣ эти примѣры, приведенные г. Буслаевымъ, показываютъ ясно, что въ Русскомъ языкъ, на первомъ планѣ -- не время, а качество дѣйствія; не: когда? а какъ?-- }
   На стр. 148 авторъ, между прочимъ, въ примѣч. 1) говоритъ: "эти описательныя формы (т.-е. далъ есмы, еси, и проч.) удержались въ нашемъ языкѣ до позднѣйшаго времени, потому что 1-е и 2-е лицо ея. и мн. чиселъ вспомогательнаго глагола, потерявъ силу глагола, означали лица и употреблялись, такимъ образомъ, вмѣсто мѣстоименій 1-го и 2-го лица, т.-е. есмь вм. я, ecu вм. ты. Потому въ позднѣйшихъ памятникахъ, при вспомогательномъ глаголѣ 1-го и 2-го лица, рѣже употребляется личное мѣстоименіе, нежели въ древнѣйшихъ; слич. напр., слѣдующіе отрывки изъ Домостроя: "дала есмь", "ночевала есми," "была есми у тое и у тое жены добрые" -- съ отрывками изъ Слова о полку Игоревѣ: "ты пробилъ ecu каменныя горы сквозѣ землю Половецкую, ты лелѣялъ ecu на себѣ Святославли посады".--
   Въ своемъ разсужденіи "Ломоносовъ", мы также замѣтили, что есмь, ecu, являются замѣною я и ты; но мы не думаемъ, чтобъ это было явленіе позднѣйшее. Мы не думаемъ также, чтобъ личное мѣстоименіе при есмь и ecu, употреблялось въ позднѣйшихъ памятникахъ рѣже, чѣмъ въ древнѣйшихъ; приводимые авторомъ примѣры этого не доказываютъ. Рѣченія, взятыя изъ Домостроя,-- рѣченія обыкновенныя, поэтому здѣсь при глаголѣ вспомогательномъ и нѣтъ соотвѣтствующаго личнаго мѣстоименія. Рѣченія же, взятыя изъ Слова о полку Игоревѣ -- рѣченія усиленныя; здѣсь смыслъ тяготѣетъ къ слову ты, и поэтому второе лицо является усиленнымъ: "ты пробилъ еси каменныя горы... ты лелѣялъ еси." -- И такъ здѣсь разница не во времени древнѣйшемъ или позднѣйшемъ, а разница въ смыслѣ самихъ рѣченій, разница всегда существовавшая. Какъ есмь, ecu (безъ личныхъ мѣстоименій) не показываетъ позднѣйшаго времени, такъ азъ есмь, ты ecu, не показываетъ времени древнѣйшаго: это обороты, между собою современные, оба встрѣчающіеся въ отдаленной древности, имѣющіе, каждый, свой оттѣнокъ и употребляющіеся съ соблюденіемъ этого оттѣнка. Такъ въ Остроміровомъ Евангеліи встрѣчаются оба оборота. Когда Спаситель говоритъ про Себя: "Азъ есмь путь и истина и животъ" (Остр. Ев. 45 г.), понятно, что здѣсь при есмь употреблено азъ: ибо здѣсь смыслъ опирается на это слово. Точно также понятно такое же употребленіе, когда Спаситель говоритъ пришедшимъ на него съ оружіемъ: "кого ищете?-- отвѣщаша Ему: Іисуса Назарея. Глагола имъ Іисусъ: Аи есмь." (Тамъ же 177 а.). Здѣсь понятенъ смыслъ: азъ; по Русски мы бы сказали: это я.-- Понятно такое же употребленіе въ словахъ Іоанна Крестителя "нѣсмь азъ Христосъ, въ посланъ есмь" (тамъ же 10, а.); по Русски мы бы сказали: не я Христосъ. Мы видимъ, что второе семь употреблено безъ азъ, потому что здѣсь уже не на первое лицо опирается смыслъ, и потому что сейчасъ было сказано азъ, къ которому относится и второе есмь,-- Это же самое различіе видимъ и позднѣе, въ княжихъ грамотахъ (какъ замѣчаемъ мы въ нашемъ разсужденіи: Ломоносовъ, гдѣ и приводимъ примѣры).-- Безъ азъ тоже видимъ употребленіе въ Остром. Еванг. (кромѣ указаннаго примѣра); напр. когда Петръ на вопросъ: "и ты отъ нихъ оси", отвѣчаетъ: "человѣче, нѣсмъ" (293. г.). Здѣсь смыслъ опирается на отрицаніи, и потому употребленъ нѣсмь безъ азъ, и сверхъ того, ты уже сказано въ вопросѣ.-- Точно то же встрѣчаемъ и въ употребленіи втораго лица. Когда на вопросъ Спасителя ученикамъ своимъ: "вы же кого глаголете Мя быти", отвѣчаетъ Петръ: "Ты еси Христосъ, Сынъ Бога живаго" (281 б.): понятно что употреблено ты при ecut ибо смыслъ опирается на второе лицо. Когда спрашиваютъ Петра въ приведенномъ выше примѣрѣ: "и ты отъ нихъ еси" -- опять понятно употребленіе ты при ecu, ибо смыслъ тяготѣетъ къ мѣстоименію лица втораго.-- Но на отвѣтъ Симона Спаситель говоритъ: "блаженъ еси, Симоне," -- здѣсь ecu употреблено безъ ты, ибо смыслъ не на второе лицо опирается, а на слово: блаженъ. Или въ обращеніи Спасителя къ Отцу: дѣло сѣвьрьшихъ, юже далъ юси мѣнѣ, да сътворю" (47 б. г.); здѣсь ecu употреблено безъ мѣстоименія втораго лица, ибо смыслъ рѣчи не на немъ тяготѣетъ.-- Или когда Спаситель говоритъ Петру: "право судилъ еси" (223. б.): понятно, что не употреблено ты, ибо не во второмъ лицѣ сила, а въ томъ, что право судилъ, -- Болѣе примѣровъ не приводимъ, хотя ихъ можно привести великое множество.-- И такъ, въ Остроміровомъ Евангеліи мы видимъ оба оборота, оба употребляемые согласно съ оттѣнкомъ своего значенія, оба -- законные. Этому употребленію азъ, ты, при есмь, ecu, соотвѣтствуетъ употребленіе этихъ мѣстоименій при глаголѣ не вспомогательномъ для усиленія значенія того и другаго мѣстоименія. Вотъ примѣры употребленія съ личнымъ мѣстоименіемъ 1-го лица: "якоже посла мя Отецъ, и Азъ посылаю вы" (10. г.), или: "Азъ прославихъ Тя на земли, дѣло сѣвьрьшихъ, еже далъ еси мѣнѣ, да сѣтворю: нынѣ прослави Мя Отче" (47. б. в.). Въ этомъ же примѣрѣ употреблено безъ личнаго мѣстоименія 1-го лица: "дѣло сѣвьрьшихъ". Также на вопросъ исцѣленному слѣпому: "то Іисусъ?" онъ отвѣчаетъ: "ме злясь".-- Вотъ примѣрыу потребленія съ личнымъ мѣстоименіемъ 2-го лица: столико връмя съ ваіи есмь и не повналъ еси Мене, Филиппе; видѣвый Меве видѣ Отца, и како ты гляголеши: покажи намъ Отца" (46. а). Здѣсь потому употреблено ты, что рѣчь отъ третьяго отвлеченнаго лица (видѣвый Мене видѣ Отца) прямо переходитъ ко второму, соединяя оба предложенія посредствомъ а (и како ты глѣголеши).-- Употребленіе безъ личнаго мѣстоименія: "не вѣмь, еже глаголеши" (294. а.).-- Не къ чему приводить болѣе примѣровъ. Это употребленіе глагола 1-го и 2-го лица съ личнымъ мѣстоименіемъ, и безъ онаго,-- совершенно просто и понятно, и находится у насъ въ полной силѣ доселѣ. Объяснить оное нѣтъ надобности Русскимъ людямъ; но на него нужно было намъ указать, чтобы еще понятнѣе объяснить соотвѣтственное ему употребленіе: или личнаго мѣстоименія при вспомогательномъ глаголѣ 1-го и 2-го лица, или одного вспомогательнаго глагола 1-го и 2-го лица.
   И такъ мы думаемъ, что оба оборота (т.-е. употребленіе вспомогательнаго глагола 1-го и 2-го лица съ личнымъ мѣстоименіемъ а безъ личнаго мѣстоименія) вполнѣ законны и современны; оба были въ древности, и оба существовали до позднѣйшихъ временъ и сохраняли свои оттѣнки.-- А что въ позднѣйшее время сталь вообще выходить изъ употребленія самый глаголъ вспомогательный: есмь, еси, и личное мѣстоименіе стало употребляться безъ него -- это дѣло извѣстное.
   На стр. 15 авторъ говоритъ: "1. Прошедшее время, какъ причастіе прошедшее, можетъ сочетаться съ глаголомъ настоящаго (или будущаго) времени. Въ такомъ случаѣ должно отличать предложеніе главное, обозначенное глаголомъ, отъ предложенія придаточнаго, т.-е. прошедшаго времени, которое есть не что иное, какъ причастіе." "Примѣч, 1. Напр. "истокъ заросъ хвощемъ, стоитъ тихо" (т.-е. заросшій хвощемъ, стоитъ -- )... "сскочилъ съ коня самъ бьетъ челомъ" (т.-е. соскочивъ съ коня, бьетъ челомъ), и другіе примѣры.-- Не можемъ согласиться, чтобъ это было причастіе. Въ приводимомъ оборотѣ есть опять свой оттѣнокъ. Мы готовы, пожалуй, допустить, что прошедшее время здѣсь соотвѣтствуетъ первообразному прилагательному; но оно имѣетъ въ себѣ болѣе элемента спрягательнаго, чѣмъ причастіе. Еслибъ сочинить фразу такъ: "истокъ мелокъ, стоить тихо," этотъ оборотъ болѣе соотвѣтствовалъ бы, приведенному въ примѣръ, обороту, нежели:" заросшій хвощемъ, стоитъ тихо". Тѣмъ болѣе мы не можемъ согласиться что у насъ встрѣчается подобный оборотъ и съ такимъ же оттѣнкомъ", при чемъ, вмѣсто прошедшаго, находится глаголъ настоящаго же времени: такъ изъ пѣсни.... "бѣжитъ онъ, самъ подпрыгиваетъ". Такихъ оборотовъ довольно.-- И такъ объясненіе автора мы принять не можемъ; здѣсь есть особенный свой оттѣнокъ, который слѣдовало бы опредѣлить. Рѣдко одинъ оборотъ (и форма даже) употребляется вмѣсто другаго; каждый, при возможномъ соотвѣтствіи съ другимъ, употребляется самъ за себя.
   Говоря о "наклоненіи желательномъ, или повелительномъ", авторъ опять впадаетъ въ неточность выраженія: онъ говоритъ (стр. 155): "2. Это наклоненіе собственно означаетъ желаніе и есть по преимуществу наклоненіе желательное; употребляется же у насъ двояко: или въ смыслѣ повелительнаго, напр. "иди сюда"; или сослагательнаго, напр. "какъ мѣсяцъ ни свѣти, во все не солнца свѣтъ." -- (Вслѣдъ за тѣмъ примѣч. 2, въ которомъ примѣры сослагательнаго).
   Если наклоненіе желательное (какъ говоритъ авторъ) употребляется двояко: какъ повелительное и сослагательное, то гдѣ же будетъ само желательное? Желательному уже нѣтъ мѣста, какъ скоро употребленіе двоякое. Если же сверхъ повелительнаго или сослагательнаго есть еще желательное,-- тогда употребленіе не двоякое, а троякое. Бездѣлица! скажутъ нѣкоторые. Еслибы и такъ,-- зачѣмъ говорить такъ неточно, зачѣмъ допускать въ выраженіяхъ своихъ противорѣчіе. А притомъ, неточность въ опредѣленіяхъ, въ наукѣ -- не бездѣлица. Наконецъ, здѣсь не одна неточность выраженія; здѣсь не ясна и сама мысль автора; мы не знаемъ: признаетъ ли онъ, по употребленію, рядомъ съ повелительнымъ и сослагательнымъ, еще желательное? Кажется признаетъ; но это можно заключить только изъ послѣдующихъ словъ автора. Именно, на той же стр.: "3. Желательное наклоненіе можетъ стоять и въ зависимости отъ изъявительнаго (какъ это видно изъ примѣровъ въ примѣч. 2), и тогда оно имѣетъ смыслъ сослагательнаго, или же можетъ стоять независимо." Выходитъ, что здѣсь рядомъ съ сослагательнымъ -- не повелительное, а желательное.-- Что же скажутъ, вѣдь это разница только въ названіяхъ: подъ желательнымъ разумѣй повелительное,-- Нѣтъ это не такъ. Вотъ что, вслѣдъ за тѣмъ, говоритъ авторъ: "Въ послѣднемъ случаѣ (т.-е... когда независимо, -- см. выше) оно, или а) означаетъ необходимость и возможность вообще, впрочемъ не отвлеченно, а какъ бы съ обращеніемъ къ лицу слушающему. "Напр. того и жди," т.-е. должно ждать, "хоть шаромъ покати," т.-е. можно покатить шаромъ." (Идутъ примѣры).-- "Или б) оно употребляется вмѣсто изъявительнаго, для обозначенія быстроты дѣйствія и для живости разсказа. Примѣч. 4. У Фонъ Визина: "Теперь Игнатій Андреевичъ напади (т.-е. какъ нападетъ) на меня ни за что ни про что." -- И такъ далѣе; идутъ примѣры.
   Нѣтъ, изъ приведенныхъ словъ и примѣровъ видно, что подъ желательнымъ нельзя разумѣть здѣсь повелительнаго; мы знаемъ примѣръ повелительнаго, приведенный авторомъ: "иди сюда" -- примѣръ ясный. Здѣсь же, напротивъ, опредѣленіе самое и приводимые примѣры показываютъ, что здѣсь не то движеніе рѣчи, а есть свой весьма явственный оттѣнокъ: ни повелительнаго, ни сослагательнаго, а -- какъ видно: желательнаго.-- Это противорѣчивъ словамъ самого автора, приведеннымъ выше; но что же дѣлать: это такъ.-- Употребленіе наклоненія, о которомъ идетъ рѣчь (желательнаго, положимъ), выходитъ не двоякое, а троякое: какъ повелительное, какъ сослагательное и какъ собственно желательное.
   На стр. 154 авторъ говоритъ про наклоненіе "желательное или повелительное:" "1. Означая своимъ окончаніемъ не лицо, а только наклоненіе (§ 84), можетъ употребляться оно во всѣхъ лицахъ обоихъ чиселъ безъ измѣненія своей флексіи."
   Вопервыхъ.-- За цѣлымъ наклоненіемъ, употребляющимся различно (различіе употребленій показано авторомъ),-- слѣдуетъ удержать названіе не желательнаго, а повелительнаго; ибо первоначальный прямой смыслъ этого наклоненія есть повелительный; оно въ сущности -- повелительное. Если уже признавать сослагательное и желательное, то они суть не что иное, какъ оттѣнки къ собственно-повелительному, и вмѣстѣ съ нимъ составляютъ три вида одного и того же наклоненія. Первый смыслъ наклоненія, сказали мы, есть повелительный, напр.: скажи, возьми и проч.; таково прямое его употребленіе Это только употребленіе косвенное даетъ ему второй смыслъ; напр.: "скажи я ему хоть слово, такъ онъ"... или "онъ ему и скажи, что"... А возьмите повелительное, какъ оно есть, безъ сопровождающихъ словъ въ первоначальномъ его видѣ,-- и оно будетъ повелительное, и только.
   Во вторахъ.-- Мы совершенно не согласна съ авторомъ въ томъ, чтобы повелительное своимъ окончаніемъ означало не лицо, а только наклоненіе.-- Нѣтъ. Повелительное именно означаетъ своимъ окончаніемъ лицо, и именно лицо второе. Повелительное есть восклицаніе; оно соотвѣтствуетъ звательному падежу, и потому непремѣнно относится къ лицу второму (ты); точно такъ же, какъ и въ падежѣ звательномъ заключается лицо второе (ты). Напр.: "Ты брате!"; "Ты слушай!" -- Повелительное имѣетъ только 2-е лицо. Это лишь одно употребленіе переноситъ эту форму въ первое и третье лицо. Повелительное, формою своею, всего болѣе приближается къ корню глагола; на концѣ его всего одна буква, общая характеристическая буква повелительнаго наклоненія: И такъ, повелительное имѣетъ только одно 2-е лицо, и одну форму 2-го лица, единственнаго и множественнаго числа (и двойственнаго) {Намъ могутъ весьма основательно возразить, что въ языкѣ Церковно-Славянскомъ повелительное имѣетъ форму во множественномъ и для 1-го лица, потому что она, хотя также, что форма множественнаго 1-го лица изъявительнаго наклоненія, но отличается начертаніемъ; такъ напр.: идѣмъ (вм. идемъ).-- Но здѣсь разница, кажется намъ, собственно въ выговорѣ, если только начертаніе это не придумано грамматиками. Впрочемъ объ этомъ распространяться, думаемъ, здѣсь не мѣсто, ибо это требуетъ обстоятельнаго разсмотрѣнія. Намъ укажутъ между прочимъ на языкъ Санскритскія, въ которомъ повелительное имѣетъ всѣ 3 лица. Пространное но этому случаи объясненіе мы отлагаемъ до другаго раза.}. Всѣ остальныя формы въ смыслѣ повелительнаго суть не что иное, какъ дѣло употребленія.
   Замѣчательно, что именно форма повелительнаго единственнаго числа дѣлается предметомъ разнообразнаго употребленія (что, какъ кажется, и заставило г. автора принять ошибочную мысль, что повелительное не обозначаетъ лица), а не форма множественная, которая употребляется только во 2-мъ лицѣ множественнаго (что доказываетъ, вопреки автору, что повелительное обозначаетъ своимъ окончаніемъ именно лицо). Это объясняется, какъ намъ кажется, тѣмъ, что въ единственномъ числѣ, въ которомъ форма повелительнаго такъ близка къ корню, прикрытому лишь окончаніемъ: и (ид-и) -- смыслъ повелительнаго, сущность его, выступаетъ сильнѣе и явственнѣе, чѣмъ во множественномъ, гдѣ форма такъ сказать, гуще и плотнѣе, гдѣ это просто почти опредѣленная форма изъявительнаго наклоненія 2-го лица (ид-и-те). Кромѣ того, не только и повелительномъ, но и вездѣ единственное число общіе, неопредѣленнѣе, болѣе имѣетъ въ себѣ родоваго, такъ смазать, характера; поэтому болѣе можетъ переноситься въ другія отношенія; между тѣмъ, какъ множественное имѣеть болѣе частный характеръ. Напримѣръ: "ничего не подѣлаешь", т.-е. ничего нельзя сдѣлать. Намъ возразятъ, что можно сказать и: "ничего не подѣлаете", но это выраженіе уже не будетъ имѣть такого общаго значенія; его можно сказать, или когда человѣкъ обращается въ самомъ дѣлѣ ко многимъ, или когда, вслѣдствіе иностраннаго вліянія и взгляда на учтивость, вы употребляется вмѣсто ты, какъ въ языкахъ иностранныхъ, Также, напр., можно сказать: "что, какъ идетъ?" -- а не: "идутъ".-- Вообще безличные глаголы употребляются въ единственномъ. "Говорятъ, толкуютъ" и т. под., употребляются во множественномъ; но множественное показываетъ здѣсь только то, что рѣчь идетъ о многихъ.
   На этомъ-то основаніи, какъ намъ кажется, повелительное единственнаго числа употребляется съ первымъ и третьимъ единственнаго числа и со всѣми тремя лицами множественнаго числа.-- Оттѣнки употребленія обозначены авторомъ довольно вѣрно. Смыслъ повелительнаго, какъ повелительнаго, легко открывается и понимается во всѣхъ разнообразныхъ его употребленіяхъ: общій смыслъ его -- это драматичность, одна изъ яркихъ чертъ Русской рѣчи, и отъ этого необыкновенная, непередаваемая другою формою, живость.
   Въ примѣчаніи 5, на стр. 156, авторъ говоритъ: "Нибуди, вм. нибудь, весьма употребительно въ старинномъ языкѣ, и притомъ отдѣльно отъ мѣстоименія". Если не: нибуди, то: нибудь, употребляется у насъ и теперь отдѣльно, и весьма свободно; напр.: "какой человѣкъ нибудь": это тоже, что "какой товаръ нибуди",-- Напрасно авторъ думаетъ, что это рѣченіе прибавляется для означенія неопредѣленности. Это не то: нельзя сказать напримѣръ: "я сочинилъ какую нибудь книгу," а: "одну книгу;" можно даже сказать: "какую-то книгу" -- въ томъ случаѣ когда я не помню, какая это книга -- но не: какую нибудь. Рѣченіе: какой нибудь, то есть: какой бы то ни было, -- сближается со словомъ: всякой.-- Въ томъ же примѣчаніи, авторъ говоритъ: "Сюда же относятся: знай, въ значеніи продолженія и непрестанности." -- Опредѣленіе, по нашему мнѣнію, невѣрное. Знай не это собственно значатъ Это выраженіе значатъ, что ни до чего другаго дѣла нѣтъ, ни о чемъ другомъ не безпокоятся. Вмѣсто знай можетъ быть употреблено и знаетъ. напр.: "Около него и шумъ и крикъ, а онъ знаетъ себѣ пишетъ (знай себѣ пишетъ), и только" (т.-е. пишетъ, какъ бы оградясь отъ всего остальнаго, какъ бы ничего не замѣчая).
   На стр. 157. "Примѣч. 8. Повелительная частица ну иногда употребляется для означенія вида глагола, въ смыслѣ началъ; напр. ну кричать (= сталъ, началъ или принялся кричать)" -- Нѣтъ, мы думаемъ, что здѣсь характеръ повелительнаго удерживается, а причастіе прошедшее (началъ) не передаетъ его смысла. Ну кричатъ соотвѣтствуетъ (если искать соотвѣтствія) повелительному же: стань, начни, примись кричатъ; напр.: "мы -- ну кричать: мы -- примись кричать."
   На той же страницѣ авторъ говоритъ объ особенномъ употребленіи повелительнаго наклоненія: дай, давай и проч. съ неопредѣленнымъ наклоненіемъ или съ изъявительнымъ. Здѣсь есть особенность, которую слѣдуетъ замѣтить. Дай, давай, употребляясь вмѣстѣ съ изъявительнымъ, имѣетъ почти одинаковой смыслъ, различаясь, на сколько дать различается отъ: давать; напр.: "дай взгляну, давай -- взгляну." -- Но какъ скоро дай и давай употребляется съ неопредѣленнымъ, такъ между ними является яркая разница. Дай удерживаетъ характеръ чисто повелительнаго, обращеннаго ко второму лицу, и употребляется преимущественно съ глаголами непосредственными, конкретными; напр.: дай (мнѣ, ему) идти, дай (мнѣ, ему) летѣть.-- Давай получаетъ значеніе повелительнаго, обращеннаго, часто не только ко второму лицу, но вмѣстѣ и къ себѣ самому, и употребляется преимущественно съ глаголами посредственными, отвлеченными; напр: "давай летать, давай ходить".-- Это не исключаетъ возможности употребленія напр.: "дай ходить, летать (полчаса)". Употребленія эти впрочемъ не такъ-то удобны. Надавай постоянно употребляется съ глаголами отвлеченными общими, что происходитъ отъ того, что давать есть также глаголъ отвлеченный, посредственный (да-а-ть).-- Употребленіе: дай и давай, ощутительно въ слѣдующемъ, напримѣръ, выраженіи: дай отдохнуть людямъ (случайное, дѣйствительное явленіе) и: давай отдыхать людямъ (общій образъ дѣйствія, понятый отвлеченно, какъ обычай,-- правило).
   Авторъ говорятъ (стр. 157) о замѣчательной формѣ повелительнаго именно: пойдемте, и проч.-- Что касается до самаго образованія, то авторъ говоритъ (ч. 1. стр. 154): "Въ формахъ буд-е-м-те, пой-де-м-те и проч. соединяются два личные указателя множественнаго числа: 1-го л.-- мъ и 2-го л.-- те." Это совершенно справедливо. Авторъ выражается здѣсь (во II ч. стр. 157): "частица me"; невѣроятно, онъ не перемѣнилъ своего мнѣнія, сказаннаго имъ въ 1 части. Въ то же время, кажется, онъ видитъ въ этой формѣ повелительнаго (будемте) просто 2-ое лицо множественнаго. Это мы можемъ заключить изъ словъ его на стр. 154, гдѣ онъ говоритъ, что повелительное означается между прочимъ: "для перваго лица множественнаго числа, -- настоящимъ или будущимъ временемъ изъявительнаго наклоненія: идемъ, скажемъ, или для 2-го лица съ прибавкою къ этимъ формамъ частицы -- те: идем-те, будем-те". Также на стр. 157, что "для означенія 2-го лица, къ формѣ 1-го лица присовокупляется частица -- те: идемъ-те, пойдемъ-те". Но эта форма: идем-те вовсе не есть 2-ое лицо. Это не то, что иди-те.-- Конечно и въ этой формѣ: идемте, есть элементъ 2-го лица; но въ формѣ 1-го лица: идемъ есть тоже элементъ 2-го лица; между тѣмъ здѣсь есть чувствительный оттѣнокъ, который слѣдовало бы показать и объяснить. Сказавъ справедливо, что me есть указатель 2-го лица, авторъ не объяснилъ дальнѣйшаго смысла его, между тѣмъ какъ отсюда легко опредѣляется и оттѣнокъ этихъ формъ: пойдемъ и пойдемте. Скажемъ напередъ, что пойдемъ, идемъ, и проч. не есть собственно форма повелительнаго; это повелительное по употребленію; но на прим.: пойдемъ-те есть повелительное не только по употребленію, но и по оригинальному составу своему, по приданію отвлеченнаго окончанія 2-го лица множественнаго числа къ формѣ 1-го лица множественнаго числа (идемъ-те).-- Какое значеніе имѣетъ здѣсь это окончаніе: те? Мы думаемъ, что это: /не, просто имѣетъ значеніе: вы, такъ что напр.; пойдемъ-те: значитъ, пойдемъ-вы.-- Такой оттѣнокъ и имѣетъ эта форма, по смыслу. Пойдемъ можетъ быть Сказано и ко многимъ и къ одному лицу, одинъ другому можетъ сказать: пойдемъ (авторъ ошибочно думаетъ, что только къ одному; стр. 186), но пойдемъ-те (говоримъ это согласно съ г. Буслаевымъ; стр. 186) -- непремѣнно быть сказано ко многимъ лицамъ; одинъ другому не можетъ сказать пойдемъ-те (если опять не вмѣшается -- какъ замѣчаетъ и г. Буслаевъ, стр. 186 -- новѣйшій завомъ учтивости, требующіе употребленія вы вмѣсто ты). Окончаніе те придаетъ особенную выразительность повелительному значенію, въ немъ заключающемуся. Напримѣръ: идемъ-те, братцы. Это не то, что рѣшительное повелительное: идите, но и не то, что отвлеченное, не прямое повелительное, или лучше увѣщательное: идемъ. Въ первою случаѣ исключительно является 2-ое лицо; во второмъ случай преобладаетъ 1-ое, и слышимъ переходъ изъ изъявительнаго г повелительное, которое слѣдовательно является нерѣшительно больше вслѣдствіе способа произношенія, больше голосомъ.-- Форма: идемъ-те скажемъ-те, и проч., находится какъ сказали мы, среди указанныхъ двухъ формъ. Это какъ бы значитъ: идите со мной, братцы и: идемъ вмѣстѣ съ вами, братцы -- Здѣсь повелительное имѣетъ совершенно особенный свой оттѣнокъ, вслѣдствіе сочетанія перваго лица со вторымъ, вслѣдствіе соединенія элемента перваго лица и втораго.
   На стр. 158 авторъ говоритъ: "Примѣч. 2. Въ привѣтствіи "здорово живешь" (откуда сокращено "здорово" -- т. е. живешь или живете) обозначено повелительное настоящимъ временемъ изъявительнаго".-- Такое объясненіе кажется намъ совершенно невѣрнымъ. Здорово живешь совсѣмъ не значитъ: здорово живи) точно также какъ и сокращенное: здорово, не значитъ повелительнаго.-- Это вопросъ, обратившійся просто въ привѣтствіе. На "здорово" крестьянинъ часто отвѣтитъ: "слаяа Богу", а на "здорово живешь" -- и подавно.-- Есть еще подобное привѣтствіе, въ которомъ уже ясенъ вопросъ, именно: "все ли здорово?" Скажутъ можетъ быть: но выраженіе "здравствуй" есть повелительное.-- Но "здравствуй" есть ясно сокращеніе изъ "здравствую"; точно также, какъ и "благодарствуй" изъ "благодарствую".
   Далѣе, на этой же стр. авторъ говоритъ: "Примѣч. 5. Привѣствіе: "добро пожаловать" обозначаетъ повелительное наклоненіе неокончательнымъ." -- Опять не можемъ согласиться.-- Почему же здѣсь обозначается повелительное? здѣсь цѣлое предложеніе: добро (есть) пожаловать. Это такое же повелительное, какъ и привѣтствіе: "милости просимъ!" Значеніе совершенно одно и тоже. Если же и это привѣтствіе: "милости просимъ", авторъ найдетъ повелительнымъ, то повелительнымъ будетъ и привѣтствіе: "какъ мы рады васъ видѣть!" -- А такимъ образою всякое привѣтствіе и всякое восклицательное рѣченіе можетъ быть повелительнымъ.-- Надобно быть очень осмотрительну, когда, оставляя область опредѣленныхъ формъ, переходишь въ область рѣчи, въ область употребленія, въ область синтаксиса. Да позволено будетъ намъ подать слѣдующій общій совѣтъ. Не надо забывать,-- даже и тамъ, гдѣ употребленіе кажется очевиднымъ,-- что употребленіе одной формы въ смыслѣ другой никогда еще же превращаетъ одной формы въ другую, и что какъ ни употребился явственно одна форма въ смыслѣ другой, въ-основѣ всегда, остается собственный ея, коренной, ей принадлежащій смыслъ.
   Говоря объ условномъ наклоненіи (наклоненіи синтаксическомъ), авторъ говоритъ о бы и буде. Онъ не говоритъ о было (я пошелъ было). Было -- сообщаетъ выраженію характеръ условности; было по синтаксическому употребленію) совсѣмъ не то, что бывало.-- Но мы говорили уже объ этомъ выше; повторять здѣсь нашихъ словъ нѣтъ надобности.-- Говоря о союзѣ бы и находя вѣроятно, что употребленіе этого союза при неопредѣленномъ наклоненіи не соотвѣтствуетъ объясненію этого союза черезъ прошедшее быхъ и т. д., -- авторъ говоритъ (стр. 159): "Употребленіе бы при неопредѣленномъ наклоненіи есть уже дальнѣйшее развитіе первоначальнаго прошедшаго условнаго времени, объясняемое отношеніемъ вспомогательнаго глагола, съ которымъ бы составляло описательную форму. Напр. "пойти бы" (т.-е. можно бы было,.хотѣлось бы и т. п.). Равномѣрно опущеніемъ объясняется сочетаніе союзовъ чтобы, дабы съ неопредѣленнымъ наклоненіемъ: напр. чтобы узнать -- чтобы я могъ узнать, чтобы я узналъ." -- Мы уже говорили, до какой степени кажутся намъ ошибочными предположенія подобныхъ опущеній, какъ они спутываютъ употребленіе, затемняютъ смыслъ и противорѣчатъ жизни языка: здѣсь мы находимъ то же самое. Можно ли предположить, чтобы живое рѣченіе: пойти бы, первоначально было: можно бы было пойти или хотѣлось бы пойти? Послѣ этого почему же и выраженіе, напр: "пойти къ нему!-- не считать сокращеннымъ изъ: мнѣ хочется, мнѣ думается пойти къ нему?-- Ужъ одно то противорѣчитъ мысли о всѣмъ этихъ опущеніяхъ, что опущеній этихъ придумать можно много, между тѣмъ какъ рѣченіе, предъ вами находящееся, -- одно и цѣльное. Предполагаемыя опущенія растягиваютъ рѣчь и дѣлаютъ ее крайне вялою, а рѣченіе, передъ вами находящееся,-- живо и сильно. Это также заставляетъ думать, что всѣ эти опущенія существуютъ только въ предположенія {Если при сочетаніи: чтобы, дабы, съ неопредѣленнымъ, надо предполагать опущеніе, то, вѣроятно, тоже при если бы, напр.: если бы узнать"; а между тѣмъ мы видимъ, что неопредѣленное можно употребить и при одномъ если; напр.: "если узнать" здѣсь нѣтъ бы, и нѣтъ уже такой надобности предполагать опущеніе. Здѣсь въ этомъ употребленіи выступаетъ особенное свойство неопредѣленнаго наклоненія.}. Но какже объяснить выраженія: пойти бы, или: чтобы узнать Намъ кажется, что они объясняются очень просто тѣмъ же союзомъ бы (который есть третье лицо отъ быхъ, какъ говоритъ г. Буслаевъ). Возьмемъ сходственное выраженіе: пойти было -- къ нему! оно объясняетъ: пойти бы! Точно также объясняется и употребленіе неопредѣленнаго съ чтобы, дабы. Напр.: "я пошелъ чтобы узнать", разлагается на: "я пошелъ что узнать бы" смыслъ удерживается тотъ же. Мы объясняемъ здѣсь это выраженіе также черезъ сходственное было: "я пошелъ, что узнать было". Смыслъ для Русскаго человѣка понятный и въ сущности тотъ же, какъ и "я пошелъ, чтобы узнать"" -- Это бы можно про изводить отъ было, потомъ утратившее свое окончаніе; но это самаго дѣла не измѣняетъ. Бы можно объяснять пожалуй и иначе.-- Во всякомъ случаѣ, предполагать вышесказанныхъ опущеніи по нашему мнѣнію, невозможно.
   На стр. 163 авторъ говоритъ: "§ 196. Означая необходимости или возможность дѣйствія, неопредѣленное наклоненіе употребляется какъ сказуемое безличное, при которомъ подразумѣвается льзя, нельзя, должно и т. п.-- 1. Ставится оно во всѣхъ трехъ временахъ, съ явнымъ или подразумѣваемымъ глаголомъ." (Идутъ примѣры).-- Опять встрѣчаемся мы съ подразумѣваемыми словами или даже выраженіями, и опять скажемъ, что можно подразумѣвать ихъ сколько угодно и даже распространять ихъ.-- Въ самомъ же дѣлѣ подразумѣваніе здѣсь совсѣмъ не у мѣста. Мы имѣемъ предъ собою неопредѣленное наклоненіе или отглагольное имя, которое, съ одной стороны, будучи явленіемъ глагольнымъ,-- съ другой стороны, пользуется выгодами имени существительнаго. Что подразумѣваете вы, когда смотря на тучу говорите: "туча"? Ничего не подразумѣваете" Единственное, что мои но подразумѣвать -- это глаголъ есть. Этотъ же только глаголъ и можетъ подразумѣваться при наклоненіи неопредѣленномъ -- и то не всегда. Оно удобнѣе употребляется безъ глагола, чѣмъ даже имя существительное, ибо какъ мы сказали, въ немъ есть глагольный элементъ, который дѣлаетъ излишнимъ особенный глаголъ; во это -- сочетаніе отвлеченное: сочетается тѣнь имени съ тѣнью глагола; тѣмъ не менѣе это сочетаніе даетъ возможность неопредѣленному наклоненію употребляться одному. Такъ (беремъ тѣже примѣры, что у автора): "быти грому великому, "итти" дождю стрѣлами съ Дону великаго, не устать-то мнѣ во Новгородъ сходить." -- Здѣсь нѣтъ и не подразумѣвается никакого глагола; неопредѣленное наклоненіе есть само глаголъ, форма глагольная. Но въ тоже время, какъ имя (отглагольное), неопредѣленное наклоненіе можетъ употребляться и съ глаголомъ есть во всѣхъ трехъ временахъ (какъ тутъ справедливо замѣчаетъ авторъ).
   На стр. 164, авторъ говоритъ: "Иногда употребляется неопредѣленное наклоненіе дѣйствительнаго глагола въ смыслѣ причастія страдательнаго, но съ обозначеніемъ необходимости или возможности; напр. въ Др. Рус. ст. "днемъ-то стрѣлочекъ не видѣти (т. е. не видно, но собственно "нельзя видѣть")".-- Признаемся, это для насъ даже непонятно. Отчего тутъ смыслъ причастія страдательнаго залога? Вѣдь неопредѣленное наклоненіе дѣйствительнаго залога управляетъ падежомъ винительнымъ (или родительнымъ въ извѣстныхъ случаяхъ). Вѣдь можно сказать напримѣръ: "можно видѣть стрѣлы; нельзя видѣть стрѣлъ". Отчего а.е здѣсь (въ выраженіи: не видать стрѣлъ) непремѣнно нужно. винительный падежъ обращать (по смыслу) въ именительный, а неопредѣленное наклоненіе (по смыслу) въ причастіе страдательное? Быть можетъ, скажетъ авторъ, что только неопредѣленное наклоненіе обращается въ причастіе страдательное, а падежъ остается тотъ же. Но за чѣмъ это? почему предпочтительнѣе сказать: "не видно стрѣлъ", чѣмъ: "не видать стрѣлъ?" Одну и туже мысль можно выразить разными оборотами; но отчего одинъ оборотъ не признавать, а считать, что онъ употребленъ въ смыслѣ другаго? Еслибъ рѣчь шла о достоинствѣ оборотовъ -- другое дѣло, а здѣсь авторъ не признаетъ самостоятельности оборота, между тѣмъ какъ оба оборота самостоятельные. Было бы очень странно въ оборотѣ, хотя и старинномъ: "видѣть дымъ и огонь" {Можетъ быть авторъ думаетъ, что здѣсь неопредѣленное наклоненіе не управляетъ падежомъ, какъ напр.: "знать де полетка соколиная" и проч.; но онъ самъ хорошо знаетъ и далѣе говорятъ, что употребленіе именительнаго въ винительномъ есть древнее замѣчательное употребленіе.}, считать неопредѣленное наклоненіе употребленнымъ въ смыслѣ причастія страдательнаго, тогда какъ неопредѣленное наклоненіе является здѣсь совершенно самостоятельно и со всею своею оригинальностью. Это все равно, какъ если бы думать, что въ оборотѣ: "я тебя люблю", изъявительное наклоненіе: люблю употреблено въ смыслѣ причастія страдательнаго: любимъ, и оборотъ представлять себѣ, вмѣсто находящагося подъ рукою: "я тебя люблю", -- воображаемымъ оборотомъ: "ты мною любимъ".--
   На стр. 165 авторъ говоритъ: "Примѣч. 3. Особенно замѣчательно въ древнемъ и народномъ языкѣ употребленіе именительнаго падежа вмѣсто винительнаго, при неопредѣленномъ наклоненіи дѣйствительнаго залога." -- Точно, весьма замѣчательное употребленіе; мы говоримъ о немъ въ нашемъ разсужденіи о Ломоносовѣ, и считаемъ это употребленіе однимъ изъ признаковъ Русскаго языка въ отличіе отъ языка Церковно-Славянскаго. Мы указали тамъ же на употребленіе этой формы именительнаго не только съ неопредѣленнымъ наклоненіемъ, но и съ другими: съ причастіемъ и изъявительнымъ; именно: вземше одна потиръ, и: а Ординцы и делюи, а тѣ знаютъ своя служба. Мы не полагали тогда, чтобы употребленіе этой формы именительнаго въ винительномъ -- соединялось только исключительно съ неопредѣленнымъ наклоненіемъ: но теперь мы почти готовы принять это исключеній такъ мало (мы знаемъ всего два); и притомъ: въ первомъ случаѣ (вземше одна потиръ) -- хотя конечно это могло явиться какъ дѣйствіе Русской рѣчи среди рѣчи Церковно-Славянской (явленіе не рѣдкое), но такъ какъ падежъ обозначается здѣсь одною буквою -- то могла быть и описка. Что касается до другаго примѣра, то рядомъ съ приведеннымъ выраженіемъ, встрѣтившимся только однажды: "а тѣ знаютъ своя служба"! (здѣсь очевидно описки нѣтъ) -- встрѣчается постоянно другое выраженіе: "Ордынци и дюлеи, тѣмъ знати своя служба." -- Но если это такъ, и форма именительнаго въ винительномъ употребляется только съ неопредѣленнымъ наклоненіемъ, то такое исключительное употребленіе требуетъ объясненія. Не значитъ ли это, что неопредѣленное наклоненіе, какъ отглагольное имя, не имѣетъ довольно силы глагольной для управленія падежомъ, а съ другой стороны не имѣетъ и опредѣленности имени существительнаго, чтобъ ставить здѣсь находящееся, зависимое, имя въ родительный падежъ?-- Это объясненіе не удовлетворяетъ насъ. И мы готовы драть, что это одно въ весьма древихъ доисторическихъ употребленій, явившихся еще до развитія формъ и уцѣлѣвшихъ случайно, какъ допотопная окаменѣлость.-- Но мы оставляемъ до другаго времени настоящее изслѣдованіе этого употребленія.
   На стр. 165 авторъ говоритъ: "4. Сверхъ того неопредѣленное наклоненіе употребляется въ смыслѣ условнаго; напр. въ Др. Рус. Ст. говорится объ Ермакѣ съ дружиною:
   
   На Волгѣ явишь -- ворами слыть,
   На Яикъ идти -- переходъ великъ" -- и проч.
   
   Условнаго въ самомъ выраженіи здѣсь мы не видимъ; это уже произвольно придаваемый смыслъ. Очень легко и гораздо свободнѣе придается простой положительный смыслъ, то есть: "на Волгѣ жить -- (есть, значитъ,) ворами слыть." -- "На Яикъ идти -- (есть) переходъ великъ." -- Это смыслъ, кажется намъ, прямой, естественный, здѣсь условности нѣтъ. А то, пожалуй, условность можно найти и въ такомъ выраженіи: "Жизнь на Волгѣ -- худая слава" и "путь на Яикъ -- переходъ великъ". Въ.такомъ случаѣ здѣсь пришлось бы измѣнить грамматическое положеніе, пришлось бы сказать: имя существительное употребляется иногда въ смыслѣ наклоненія условнаго".-- Но въ томъ то и дѣло, что здѣсь смыслъ придается, не выражаясь въ самомъ оборотѣ. Прямой же естественный смыслъ есть положительный, а не условный.-- А если слѣдовать своему, ничѣмъ нестѣсняемому произволу, то почему не открыть условности еще и въ такомъ выраженіи: "на Волгѣ -- беззаботное житье" (въ такомъ смыслѣ напр.: если житье будетъ на Волгѣ, то будетъ это житье беззаботное)? Между тѣмъ тутъ условности нѣтъ никакой.-- Это показываетъ только, что изъ одного оборота можно извлечь смыслъ другаго оборота; точно такъ же, какъ изъ дѣйствительнаго: я тебя люблю (на что мы уже указали), вы можете извлечь смыслъ страдательнаго: ты мною любимъ, я наоборотъ; но тѣмъ не менѣе оба оборота остаются сами но себѣ, и оба самостоятельны {Можно, если угодно, сказать, что условность выражается и изъявительнымъ наклоненіемъ, напр.: "пойду къ нему -- онъ радъ будетъ"; но такая условность выражается уже голосомъ, или даже жестами; ни то ни другое не входятъ въ область грамматики.}.--
   На стр. 167 авторъ говоритъ: "Примѣч. 2. Старинные писатели удачно употребляли прошедшее причастіе на -лъ вмѣсто несвойственнаго нашей рѣчи на -шій; напр. въ пс. ох.: "гонъ (т.-е. хвостъ) крѣпкой, прямой, короткой и не повислой, и никуда на сторону не скинулся (вм. не скинувшійся), или на спину кольцомъ не завернулся (вм. не завернувшійся). Слич. § 189." -- Почему же это причастіе? Это прошедшее время глагола, выражаемое у насъ конечно причастіемъ, по съ подразумѣваемымъ глаголомъ есть, что даетъ другой смыслъ этому причастію,-- именно смыслъ спряженія, въ отличіе отъ сходнаго первообразнаго прилагательнаго, и даже причастія какъ прилагательнаго; напр.: онъ -- унылъ и грустенъ, или онъ унылъ, а не унывалъ прежде. Во второмъ случаѣ -- это своего рода спряженіе. Такое спряженіе видимъ мы и здѣсь въ примѣрахъ, приводимыхъ авторомъ. Это употребленіе имѣетъ особенный, живой, выразительный, свойственный Русскому языку, оттѣнокъ.-- Вмѣсто этой при частной формы прошедшаго, можетъ быть употреблена и собственно глагольная форма, въ настоящемъ или будущемъ (по употребленію) времени.-- Напр.: "добръ, вѣжливъ, привѣтливъ, ни на кого косо не взглянетъ"; "грива густая, длинная, до земли достанетъ". можно сказать и: достаетъ, достала; также, вмѣсто: не скинулся, можно сказать: не скидывается, не скинется. Это все особенности Русской рѣчи.-- Мы уже касались этого предмета; см. выше.--
   На стр. 173 авторъ, говоря о безличномъ глаголѣ, приводитъ въ числѣ формъ, употребляемыхъ въ нашемъ языкѣ для означенія безличнаго глагола: "3. Средній родъ причастій и именъ прилагательныхъ, съ явственнымъ или подразумѣваемымъ вспомогательнымъ глаголомъ въ 3-мъ лицѣ ея. числа. Напр. разсвѣло, снилось, можно, должно и пр. Сюда относятся употребительныя въ смыслѣ нарѣчій: вѣроятно, вѣрно, и т. п." -- Разсвѣло, снилось,-- спряженіе, выражаемое причастіемъ: эти рѣченія могутъ быть причислены къ формамъ, означающимъ безличный глаголъ.-Но странно намъ, что сюда же причисляются: вѣроятно, вѣрно и т. п. Слѣдовательно сюда же могутъ быть причислены: хорошо, славно, прекрасна, и прочія всѣ возможныя прилагательныя краткой (первообразной) формы средняго рода?-- Слѣдовательно могутъ быть отнесены сюда и существительныя: дѣло, напр.?-- Авторъ и относитъ сюда (стр. 175): "§ 5. Существительныя и нарѣчія съ вспомогательнымъ глаголомъ, явнымъ или подразумѣваемымъ, въ 3-мъ лицѣ ея. числа; напр.: пора идти, лѣнь работать, льзя, нельзя дѣлать. Сюда же принадлежитъ рѣченіе: правда (Фр. il est vrai. Ит. egli è vero), употребляемое въ смыслѣ союза".-- Не можемъ согласиться. Что же послѣ этого не будетъ формою для означенія безличнаго глагола?-- Всѣ слова и рѣченія могутъ быть сюда причислены. Напр.: страшная лѣнь работать; великая скука работать; обязанность заниматься; доли моей жизни быть признательнымъ, и т. д. и т. д.-- Чѣмъ всѣ это не формы, означающія безличный глаголъ?-- При опредѣленіи синтаксическихъ употребленій должны быть вѣрно и твердо проводимы границы и обозначены предѣлы.
   На 175 же страницѣ, къ формамъ, обозначающимъ безличный глаголъ, причисляетъ авторъ и: "4. Неопредѣленное наклоненіе, съ явнымъ или подразумѣваемымъ вспомогательнымъ глаголомъ; напр. ему ѣхать (было, будетъ должно), идти дождю стрѣлами". "Въ этомъ случаѣ (продолжаетъ Авторъ) неопредѣленное наклоненіе, собственно говоря, есть только дополненіе къ безличному, точно такъ, какъ и въ слѣдующихъ выраженіяхъ: хочу дѣлать, могу дѣлать; можно дѣлать, должно дѣлать." -- Опять встрѣчаемся мы съ этимъ способомъ искусственнаго и расхолаживающаго объясненія посредствомъ подразумѣваній и опущеній. При неопредѣленномъ наклоненіи, какъ напр: ему ѣхать, и проч.-- ничто не подразумѣвается и ничто не опускается: это выраженіе живое и цѣльное, первичное, если можно такъ выразиться. Оно конечно не послѣдуетъ, а предшествуетъ, въ рѣчи, нѣсколько вялому и отвлеченному выраженію: ему должно ѣхать.. И опять повторяемъ: этихъ подразумѣваемыхъ вы можете придумать много, и каждое дастъ свой особый смыслъ или оттѣнокъ ("ему должно ѣхать"-- одно значеніе, "ему можно ѣхать -- другое, "ему нужно ѣхать" -- третье, и т. д. и т. д.); между тѣмъ какъ само это выраженіе: ему ѣхать -- одно, цѣльно, живо, имѣетъ свою особенную физіономію, и не то что не опускаетъ, а не допускаетъ никакихъ подразумѣваемыхъ; каждое подразумѣваемое измѣнило бы смыслъ его, и лишило бы его краткости и силы, уничтожило бы всю его физіономію; оно ужъ было бы; не то выраженіе, не было бы собою.-- Не можемъ согласиться въ томъ, чтобъ неопредѣленное наклоненіе причислить къ формамъ, употребляющимся. для обозначенія безличнаго глагола. Оно на столько принадлежитъ къ нимъ, на сколько и имя существительное въ выраженіи, напр.: ему дорога, ему путь. А если это будетъ "форма для означенія безличнаго глагола", то ее же мы должны признать и въ выраженіяхъ: ему дорога предстоитъ, ему муть лежитъ. Неужели же и это будутъ "формы для означенія безличнаго глагола"?-- Мы ужо говорили, что съ этимъ мы согласиться не можемъ.
   Выраженіе: мы съ тобой (вм. я и ты), о которомъ говоритъ авторъ (стр. 185--186), образовано совершенно разумно. Если подлежащее: я и ты, то, разумѣется, является не единственное, а множественное число; но какое?-- Въ рѣчи должно быть обозначено, изъ кого состоитъ подлежащее; это обозначается выраженіемъ: мы съ тобой; съ тобой показываетъ, кто участникъ въ этомъ подлежащемъ, а въ мы является 1-е лицо: я,-- и является во множественномъ, ибо я не одно, а: съ тобой. Отсюда выраженіе: мы съ тобой.
   Авторъ (на стр. 186--187) справедливо говоритъ о вставномъ дательномъ: ти, видя въ немъ особенную искренность и наивность разговорнаго начала. Онъ видитъ "остатокъ такого употребленія" въ выраженіи: "вотъ тебѣ разъ". Подобныхъ выраженіи довольно; онѣ даже могутъ вновь образоваться, напримѣръ: "вотъ тебѣ и съѣздилъ!", "а вотъ тебѣ и гулянье!" -- Но кромѣ этого оборота, тебѣ и тѣ употребляется въ рѣчи, въ такомъ же смыслѣ, довольно свободно. Напримѣръ: "какъ часто я на него нападаю: и чтожъ? никогда онъ тебѣ виду не подастъ". Здѣсъ тебѣ вовсе не значитъ именно: тебѣ.-- Въ рѣчи народной употребленіе это еще свободнѣе.
   На стр. 190 авторъ, замѣчая, что себя относится у насъ ко всѣмъ тремъ лицамъ, говоритъ, что это правило наблюдается уже въ древнѣйшихъ Церковно-Славянскихъ памятникахъ. Мы думаемъ, что это правило и есть древнѣйшее коренное, первоначальное. Себя и должно принадлежатъ всѣмъ тремъ лицамъ; это возвратъ сознанія на самого себя; всякое лицо (1-е, 2-е, 3-е), относительно его самого -- есть себя (по этому себя и не можетъ имѣть именительнаго падежа). Меня, тебя соотвѣтствуютъ: ею, и могутъ быть предметомъ дѣятельности посторонней; но себя -- есть непремѣнно предметъ собственной дѣятельности; по этому-то себя относится ко всѣмъ тремъ лицамъ, ибо каждое изъ нихъ можетъ обращать дѣятельность свою на него самого, то-есть на... себя: иначе даже и выразиться точно -- нельзя. Не различая родовъ, себя не различаетъ и чиселъ, -- оставаясь только въ первоначальномъ, т.-е. единственномъ. Понятно. Себя выражаетъ чистый актъ сознанія, возвращающагося на себя -- самосознаніе: какіе тутъ рода и числа?-- Это употребленіе себя въ Русскомъ языкѣ показываетъ чрезвычайную его логичность и мыслительную силу. Впрочемъ оно принадлежитъ не ему одному.-- Случается, что себѣ употребляется въ томъ же смыслѣ, какъ и ти (тебѣ), иногда въ смыслѣ почти притяжательномъ: такъ объясняемъ мы выраженія, приводимыя авторомъ (стр. 192): "сами есми себѣ два браты". "Мертвый Донецъ... палъ въ морѣ себѣ устьемъ" (своимъ устьемъ).-- Себѣ принимаетъ тогда охотно форму си, какъ тебѣ -- ти.
   На стр. 192 и слѣд. авторъ говоритъ объ употребленіи притяжательныхъ: мой, твой, нашъ и вашъ, и съ другой стороны: свой, и замѣчаетъ, что у насъ употребляется всегда свой тамъ, гдѣ слово это относится къ подлежащему (я взялъ свою книгу, и проч.); но что иногда встрѣчается употребленіе вмѣсто свой -- мой, твой, нашъ, вашъ.-- Авторъ видитъ въ этомъ вліяніе иностранныхъ языковъ.-- Едвали одно это. Мы думаемъ, что здѣсь есть свой оттѣнокъ, а потому свое собственное основаніе въ языкѣ. Вообще можно сказать, что употребленіе притяжательнаго возвратнаго: свой, есть употребленіе прямое, естественное, законное (я взялъ свою книгу); а употребленіе притяжательныхъ: мой, твой, нашъ, вашъ, -- на мѣсто: свой -- замѣтнѣе, сообщаетъ усиленіе, какъ бы удвоеніе, а де простое отношеніе липа или притяжаніе (я взялъ мою книгу).
   На стр. 193 авторъ говоритъ: "Необходимо замѣнять и въ нашемъ языкѣ мѣстоименіе свой прочими притяжательными въ томъ случаѣ, когда мой и твой, нашъ и вашъ, противополагаются; при этомъ иногда одно изъ противополагаемыхъ мѣстоименій замѣняется мѣстоименіемъ свой. Напр.: я взялъ мою книгу, а ты свою".-- Можно сказать и: я взялъ свою книгу, а ты свою. Необходимости тутъ никакой нѣтъ. Напротивъ: полная свобода употребленія. Все зависитъ отъ того, какой оттѣнокъ хотите вы дать словамъ вашимъ.
   На стр. 194. "Примѣч. 3. Въ старинномъ и народномъ языкѣ при мѣстоименіяхъ притяжательныхъ иногда ставится прилагательное притяжательное, для означенія уваженія къ лицу, которому что принадлежитъ; напр... "образъ твой Государевъ красенъ" и проч. и проч.-- Вамъ кажется страннымъ такое объясненіе. Подобную полноту выраженія найдемъ мы въ обращеніи не только къ лицамъ знатнымъ и сильнымъ, но и ко всякимъ людямъ. Здѣсь отчасти имѣетъ вліяніе точность судебнаго слога. Вотъ примѣръ такого же употребленія: "и по нашему, Великихъ государей, указу, тѣ недоборныя деньги... велѣно доправить... на людяхъ ево, Васильевыхъ, и на крестьянѣхъ, и новопостроенную вышеписанную ево, васильеву, мельницу, сломать евожъ, Васильевыми, людьми и крестьянъ!" и т. д. (Шуйскіе акты 374). Здѣсь особеннаго уваженія не можетъ выражаться къ Василью, о которомъ идетъ рѣчь.
   На стр. 194 авторъ говоритъ (о мѣстоименіяхъ): "1) Принадлежность 3-му лицу когда оно не стоитъ подлежащимъ, означается у насъ личными въ родительномъ падежѣ: его, ея, изъ, вм. свой. Напр.: его (ея, ихъ) дѣло проиграно. Такая замѣна необходима; потому что мѣстоименіе свой, собственно относящееся къ 3-му лицу, имѣетъ у насъ значеніе принадлежности вообще, т.-е. значеніе прилагательнаго собственный, когда употреблено безъ отношенія къ извѣстному лицу. Напр.: своя ноша не тянетъ." -- Мы не можемъ согласиться съ авторомъ. Во первыхъ не можемъ согласиться съ тѣмъ, чтобъ принадлежность 3-му лицу означалась мѣстоименіями: его, ея, ихъ -- вмѣсто: свой. Здѣсь нѣтъ "вмѣсто", здѣсь нѣтъ никакой замѣны (какъ вслѣдъ за тѣмъ выражается авторъ). Можно сказать двояко: "они проиграли ихъ дѣло", "они проиграли свое дѣло", -- это такъ: но въ выраженіи: "ихъ дѣло проиграно" -- нѣтъ просто мѣста для: свой; свой здѣсь и въ голову придти не можетъ. Авторъ говоритъ: "мѣстоименіе свой, собствено относящееся къ 3-му лицу".-- Рѣшительно несогласны. Свой есть мѣстоименіе притяжательное возвратное и относящееся ко всѣмъ 3-мъ лицамъ. По этимъ-то причинамъ, оно не можетъ стоять вмѣсто: его, ея, ихъ; значеніе мѣстоименія: свой, не допускаетъ и мысли о томъ. Свой соотвѣтствуетъ себя (происходитъ отъ него) и имѣетъ то же возвратное значеніе, и такъ же относится ко всѣмъ 3-мъ лицамъ. Въ выраженіи напр.: "своя ноша не тянетъ", -- свой является не третьяго лица, а всѣхъ лицъ: своя ноша не значитъ: его ноша, а: ноша -- моя, твоя, его; но, въ тоже время, своя. Свой ближе всего въ слову собственный, которое, такъ же какъ и свой, происходитъ отъ себя (себя); но свой имѣетъ еще особый, возвратный оттѣнокъ. Такъ же объясняемъ мы и употребленіе, приводимое авторомъ: "посла къ нему жена своя" (не чужая); совершенно можно сказать, вмѣсто: къ нему, -- и: ко мнѣ, къ тебѣ.-- Употребляется и такая форма: "своя ему жена". Говорится также: "свой человѣкъ" (не чужой).
   На той же стран.: "Примѣч. 2. Вмѣсто свой, въ значеніи собственнаго, иногда употребляется въ народной рѣчи свойскій; напр. въ Др. Рус. Ст.: "не за свойскій кусъ ты хватаешься".-- По нашему мнѣнію это не такъ. Свойскій не значитъ собственный, а значитъ: по себѣ, по своимъ силамъ, свойственный. Выраженіе: по свойски, значитъ: свойственнымъ себѣ образомъ.
   На стр. 196 авторъ говоритъ: "Примѣч. 3. Въ народномъ языкѣ самъ употребляется иногда вмѣсто личнаго мѣстоименія, при одномъ изъ глаголовъ, когда два или нѣсколько приписываются одному подлежащему. Напр... "прочитала письмо матера вдова, сама заплакала"... "что пошла ли красна дѣвица, сама заплакала".-- Мы не видимъ, чтобъ здѣсь самъ употреблялся вмѣсто личнаго мѣстоименія; здѣсь онъ имѣетъ особенный свой смыслъ. Самъ принадлежитъ къ особенному отдѣлу возвратныхъ личныхъ (сознательныхъ) мѣстоименій: себя, самъ, свой. Въ словѣ самъ заключается увѣреніе, утвержденіе, удвоенное значеніе предмета; напр.: "это онъ, это онъ соло".-- Слово это имѣетъ, вмѣстѣ съ этимъ" характеръ сосредоточенности. Это-то значеніе сосредоточенной личности видимъ мы въ употребленіи самъ, въ приведенныхъ примѣрахъ. Это не то, что личное мѣстоименіе; здѣсь не только обозначено лицо, здѣсь взято оно въ усиленномъ сосредоточенномъ значеніи, какъ утвержденная, обрисованная, самостоятельная личность. Здѣсь именно не только обозначается, но и выдвигается лицо: "онъ идетъ, самъ плачетъ": "онъ подвигается впередъ, а самъ все смотритъ на него." --
   На той же стр. авторъ говоритъ: "Въ старинномъ языкѣ даже названія лицъ, именно существительныя, производимыя отъ словъ, означающихъ качество, могли употребляться въ превосходной степени, при помощи мѣстоименія самый, напр.: самый мудрецъ, самый обманщикъ." -- Употребленіе это возможно и теперь. Употребленіе весьма понятно, вытекающее изъ значенія слова: самый.-- Мы уже говорили объ этомъ значеніи, объясняя употребленіе: самый, при степени превосходной.-- Самый не придаетъ здѣсь смысла превосходнаго, какъ обыкновенно мы привыкли понимать его (напр. наилучшій, le plus). Самый значитъ настоящій, истинный; все равно какъ если бы мы сказали: "это сама мудрость."-- Впрочемъ мы уже высказали машу мысль объ этомъ въ перво! половинѣ нашей критики и отсылаемъ туда тѣхъ читателей нашихъ, для кого это занимательно. Употребленія/ какъ: самый мудрецъ, самый обманщикъ, становятся не только совершенно понятны, но еще болѣе подтверждаютъ нашу мысль о превосходной степени и о значеніи самый.
   На стр. 197 авторъ говоритъ: "§ 209. Въ старинномъ и народномъ языкѣ, преимущественно поэтическомъ, мѣстоименіе тотъ иногда употребляется въ видѣ члена, т.-е. не указываетъ на предметъ, о которомъ говорится, а просто прилагается къ названію его, для большей опредѣленности и живости рѣчи. Примѣч. 1. Напр. "и сѣлъ на палаты бѣлокаменны, на тѣ на палаты царскія, къ тому царю Индѣйскому и на то окотечко косящатое"; "несутъ Тугарина Змѣевича на той доскѣ красна золота".-- Употребленіе это замѣчательно, и чисто Русское. Не забудьте, что оно принадлежность поэтическаго Русскаго слога, слога пѣсенъ, сказокъ.-- Тотъ -- здѣсь все-таки вовсе не членъ; онъ, напротивъ, именно указываетъ на предметъ, дополняетъ его означеніе. Въ выраженіи: "на палаты бѣлокаменныя, на тѣ на палаты царскія" -- рѣчь идетъ всѣ о тѣхъ же палатахъ.-- Въ такомъ употребленіи, тотъ является однимъ изъ тѣхъ плеоназмовъ, которые такъ любитъ наша поэтическая рѣчь (вотъ все тотъ же, и проч.). Тотъ означаетъ въ то же время здѣсь извѣстность самаго предмета, замѣчательность его, придаетъ рѣчи мѣрность, неспѣшность, задерживаетъ ее, чего требуетъ иногда поэтическая рѣчь, особенно пѣсня, поющаяся, или на распѣвъ говорящаяся. Попробуйте эти же стихи сказать безъ тотъ, и разница будетъ ощутительна, а употребленіе: тотъ -- понятнѣе; именно: "и сѣлъ на палаты бѣлокаменны, на палаты царскія, къ царю Индѣйскому и на окотечко косящатое".-- Рѣчь какъ будто заспѣшила и потеряла пѣсенный строй, и оттѣнокъ выраженій уже не тотъ.-- Сверхъ того и въ нашей рѣчи разговорной употребляется тотъ, какъ придаточное слово -- но не какъ членъ -- имѣя оттѣнокъ легкаго указанія, легкаго опредѣленія, напр.: люди-тѣ, дѣламъ-тѣмъ, Примѣры беремъ у автора, который говоритъ (стр. 198): "Въ народномъ языкѣ то измѣняется на та, ту, тѣ, напр., мать-та, матъ-ту, люди-тѣ; а по сѣверному, или Новгородскому нарѣчію въ такомъ случаѣ употребляется и мужское тотъ, равно какъ и та, то и тѣ и притомъ съ склоненіемъ по всѣмъ падежамъ обоихъ чиселъ, напр. отецъ-тотъ, отца-тово, больной-той женѣ, людей-тѣхъ, дѣламъ-тѣмъ".--
   Далѣе, на той же 197 стр.: "Средній родъ то и это, дхх живости рѣчи, иногда безъ измѣненій приставляется не только къ именительному, но и къ косвеннымъ падежамъ именъ и мѣстоименій всѣхъ трехъ родовъ, а также и къ нарѣчіямъ. Напр. "отецъ-то, отцу-то", "куда это вы идете?" "кому это приготовленъ подарокъ?" "какъ стали это они дѣлить добычу"." и проч.
   Все это оттѣнки и оттѣнки. Опредѣлить ихъ не легко, но ихъ необходимо опредѣлить. Къ сожалѣнію, авторъ мало обратилъ на это вниманіе.-- Слова "для живости рѣчи" очень общи и мало опредѣляютъ.--
   Прежде всего: то и это имѣютъ, въ этомъ своемъ особенномъ употребленіи, не одно значеніе -- какъ всякой Русской увидитъ уже изъ примѣровъ, приведенныхъ авторомъ. Поэтому и то и это требуетъ особенныхъ опредѣленій. То значитъ здѣсь не только указаніе; то заставляетъ обратить вниманіе на слово, къ которому придается, и заключаетъ въ себѣ смыслъ цѣлаго предложенія, которое оно какъ въ зернѣ высказываетъ (здѣсь сокращеній и опущеній конечно никакихъ быть не можетъ). То имѣетъ часто смыслъ выраженія: что касается до. Напр.: "Отецъ-то меня любитъ... да мачиха-то зла" или: "работать-то я люблю... да времени нѣтъ." Также и съ вопросомъ: "отецъ-то?"... "работатъ-то"?...-- Иногда однимъ словомъ съ то высказызывается цѣлое недоговоренное указательное (и, такъ сказать, сообщительное) предложеніе, безъ всякого вопроса, напр. "отецъ-то"... т.-е. въ томъ смыслѣ: посмотри-ка на отца, что онъ дѣлаетъ. Или въ предложеніи, болѣе обстоятельномъ: "отецъ-то какъ радъ"; т.-е. посмотри-ка на отца, какъ онъ радъ. Иногда то, удерживая основной свой смыслъ (что касается до). присоединяется къ словамъ, высказывая этотъ смыслъ не такъ ярко, но налегая на слово, при которомъ находится, я опредѣляя его въ томъ же духѣ, напр.: "я бы сталъ работать, да здоровье-то мое плохое"; или: "брата-то побереги".--
   Это имѣетъ значеніе вставочнаго или придаточнаго рѣченія, предложенія цѣлаго, и въ тоже время безличнаго оборота; не надо здѣсь смѣшивать это, когда просто значитъ оно указаніе; такъ напр., увидя какую нибудь вещь, для кого-нибудь приготовленную, можно спросить: "это -- кому?" -- Но тоже это можетъ означать первый, вышесказанный, смыслъ -- смыслъ цѣлаго предложенія -- даже и въ этомъ самомъ рѣченія; тогда обыкновеннѣе оно ставятся позади: "кому -- это?" (разумѣя не вещь какую нибудь, а цѣлое дѣйствіе). Это, въ первомъ своемъ, вышесказанномъ смыслѣ, при рѣченіяхъ, выраженныхъ опредѣленно, имѣетъ значеніе именно того предложенія, къ которому придается; сосредоточенное и сжатое подъ словомъ это, предложеніе придается такъ сказать къ себѣ самому, удвоивается и отражается въ этомъ словѣ, какъ бы повторенное въ быстромъ сознаніи, и, принимая отъ этого особенный видъ, -- особеннымъ образомъ возбуждаетъ вниманіе. "Куда вы идете?" -- вотъ предложеніе. Выраженное словомъ: это (сосредоточенно заключающемъ въ себѣ именно все то, что является и выражается въ этомъ предложеніи), оно придается въ себѣ и, отражаясь, повторяется въ словѣ это: это куда вы идете?" -- Это относится здѣсь не къ куда и не къ вы и не къ идете, а къ цѣлому предложенію. Чтобы виднѣе было значеніе это, примемъ такой порядокъ словъ: "идете вы куда?" -- "это идете вы куда?" -- Но въ особенности видно такое значеніе слова: это, въ предложеніи не вопросительномъ; напр.: "какъ стали это они дѣлить добычу"... Здѣсь это очевидно относится къ цѣлому предложенію, быстро сознанному и отраженному въ словѣ: это.
   Такое-то значеніе, по нашему мнѣнію, имѣетъ слово: это, въ данномъ оборотѣ рѣчи.
   На той же стр. авторъ говоритъ: "Удвоенная форма то-то, употребляется для усиленія рѣчи, напр.: "то-то человѣкъ!" (т.-е. очень хорошій); "то-то повеселились" (т.-е. очень много и хорошо); "то-то." (да, дѣйствительно)." -- Конечно здѣсь удвоеніе утверждаетъ и пожалуй усиливаетъ рѣчь. Всякое удвоеніе имѣетъ значеніе утвержденія;, слово разъ сказанное, вылетѣвшее изъ устъ, можетъ подвергнуться сомнѣнію, отрицанію; слово повторенное, тоже слово, возвратившееся къ себѣ, -- есть уже утвержденіе; здѣсь является (въ безразличіи еще, въ зародышѣ) вопросъ и отвѣтъ (то?-- то!). Такъ объясняемъ мы, даже по образованію его, значеніе слова: то-то.-- Ему соотвѣтствуетъ слово: то-ужъ; но между ними есть своя разница. То-то, согласно съ своимъ значеніемъ и образованіемъ, значитъ: настоящимъ образомъ; напр.: "то-то повеселились," т.-е. вотъ что называется повеселились.-- "То-ужъ повеселились" значитъ: повеселились до-нельзя, такъ что больше ужъ и вообразить нельзя.-- Что касается до отдѣльнаго употребленія выраженія: то-то, то оно имѣетъ свой особый смыслъ, который не только значитъ: "да, дѣйствительно". То-то имѣетъ разные оттѣнки въ употребленіи. Показывай утвержденіе само по себѣ, же-же, возникшее изъ повтореніи слова же, значитъ прежде всего: оно самое и есть (и, если угодно, въ этомъ смыслѣ: да, дѣйствительно). Потомъ въ разговорѣ, когда напримѣръ одинъ соглашается съ другимъ, то этотъ другой, говоря: то-то, высказываетъ этимъ: ну вотъ -- самъ видишь, какъ бы торжествуя, что истина взяла свое. Напр.: "Да, я вижу теперь, что грамотность необходима". "То-то".-- Иногда въ подобномъ же случаѣ, когда напримѣръ одинъ высказываетъ мнѣніе, согласное съ другомъ, въ особенности когда обвиняетъ самъ себя въ чемъ нибудь и расклепается -- Тогда этотъ другой, если хочетъ выразить опасеніе, то говоритъ, какъ бы остерегая: то-то, высказывая здѣсь: смотри-же, или: ну хорошо теперь, а то у меня смотри. (Напр. "Да! ты правъ, я никогда не позволю себѣ такъ рѣзко выражаться.-- То-то!"). Всѣ эти разнообразныя подробности значенія вытекаютъ изъ основнаго значенія: то-то, вами выше означеннаго. Мы считаемъ излишнимъ разсматривать ихъ далѣе.
   На стр. 198, авторъ, опредѣляя различіе между всякой и каждый, говоритъ: "§ 218. Различіе въ употребленіи мѣстоименій всякой и каждый основывается на ихъ производствѣ: всякой (отъ весь) употребляется тогда, какъ говорится о всѣхъ; напр.: "всякой. человѣкъ смертенъ" т.-е. всѣ смертны; каждый (кый-ждо, къжьдо) означаетъ: тотъ и другой въ особенности, самъ по себѣ; напр. у Пушкина: "оба мы замолчали, погрузясь каждый въ свои размышленія." Это послѣднее мѣстоименіе собственно обозначаетъ раздѣленіе дѣйствія между многими (не всѣми ли, о которыхъ рѣчь идетъ?) лицами, и употребляется въ объяснительномъ придаточномъ предложеніи при главномъ; и, также какъ самъ (§ 209), можетъ стоять въ именительномъ падежѣ при дѣепричастіи, какъ это видно изъ приведеннаго примѣра."
   Намъ кажется, что слова: всякой и каждый не довольно объяснены. Всякой конечно происходить отъ весь; но множественное всѣ различается явственно отъ всякой. Всякой не имѣетъ уже значенія количественнаго; онъ собственно значитъ: какой бы то ни было; напр.: "всякой человѣкъ хочетъ наслаждаться" т.-е. какой бы то ни было: и бѣдный и богатый, и глупый и умный, и сильный и слабый, и проч. Конечно при словѣ: всякой, -- никто не изъятъ(слѣдовательно разумѣются всѣ), -- но со стороны качественной. Выраженіе: "всяко бываетъ," еще яснѣе показываетъ качественное значеніе этого слова.-- Слово же: каждый, имѣетъ значеніе количественное, числительное; оно обозначаетъ всѣхъ по единому, и, оставаясь само въ единственномъ числѣ, какъ бы пересчитываетъ по одиночкѣ всѣхъ, изъ даннаго количества, нисколько не обращая вниманія на качественное значеніе предмета. Напр.: "пришли ко мнѣ сто человѣкъ, каждый съ ружьемъ."
   Авторъ приводитъ примѣры (стр. 200) употребленія словъ: всякой и каждый,! безъ различія въ значеніи.-- Мы согласны, что различіе часто не соблюдается и слова эти смѣшиваются; но далеко не всѣ примѣры, для слова: всякой, авторомъ приведенные, представляютъ употребленіе неправильное, и слѣдовательно обвиненіе падаетъ на нихъ напрасно и приведены они неудачно" Напр.: "всякая невѣста для своего жениха родится" -- употребленіе вполнѣ правильное, ибо здѣсь рѣшительно взглянуто съ качественной стороны; т.-е. какая бы то ни была невѣста: дурная, красивая, злая, добрая, умная, глупая, и проч.-- Такъ точно съ качественной стороны взять предметъ въ выраженіи: "всякое слово его (какое бы то ни было, о чемъ бы то ни было) впечатлѣвается въ душу зрителя," или: "кажется будто всякая травка (какая бы ни была), всякой листокъ (какой бы ни былъ) выбраны изъ тысячи. Такимъ образомъ многія выраженія, приведенныя авто? ромъ въ примѣръ неправильнаго употребленія слова: всякой, могутъ и не представлять этой неправильности, ибо предметъ легко могъ быть взятъ народною рѣчью или писателемъ съ качественной стороны; а какъ скоро это возможно, то мы не имѣемъ права понимать иначе, -- понимать именно такъ, чтобы выходила тутъ неправильность.-- Примѣры же (приведенные авторомъ) неправильнаго употребленія слова: каждый, и потомъ вмѣстѣ: всякой и каждый, -- рѣшительно мы не имѣемъ права назвать неправильными; напр. хоть въ этомъ выраженіи: "тамъ каждый мраморъ -- богъ, лѣсочикъ всякой храмъ." -- Здѣсь слова каждый и всякой, выражаютъ и то, и другое,-- свое собственное значеніе и прекрасно оттѣняютъ рѣчь.-- Но можетъ ли послѣ этого быть неправильное употребленіе этихъ словъ, опросятъ насъ. Конечно можетъ. Когда, напримѣръ, вы обозначаете опредѣленно и даже называете поименно самые предметы, то употребленіе слова всякой уже сюда нейдетъ; напримѣръ; "я скажу вамъ два слова: свобода и разумъ; каждое изъ нихъ -- благотворно." Сказать всякой, -- здѣсь было бы ошибочно, ибо предметъ уже названъ я опредѣленно обозначенъ; слово: какой бы то ни было, употребить здѣсь было бы нельзя. Еще примѣръ: "Французъ, Англичанинъ, Нѣмецъ и Итальянецъ спорили между собою; каждый изъ нихъ утверждалъ"...-- Здѣсь нельзя сказать всякой, на томъ же самомъ основаніи -- Вообще при употребленіи словъ: всякой и каждый, должно руководствоваться смысломъ, какой хочешь дать. Впрочемъ можно принять, какъ за указаніе, что тамъ, гдѣ можно сказать: какой бы то ни было, тамъ можно употребить: всякой; гдѣ нельзя сказать: какой бы то ни было, тамъ нельзя сказать: всякой.-- Что касается до каждый, то такого прямаго указанія мы не находимъ; здѣсь самый смыслъ одинъ ужъ долженъ дать почувствовать неправильность употребленія. Впрочемъ и здѣсь, въ нѣкоторое руководство можно принять, что если легко и удобно измѣнить отношеніе имени при: каждый, поставивъ его въ родительный падежъ множественнаго съ предлогомъ: изъ, -- тогда можно употребить: каждый; если же трудно и неудобно такъ измѣнить отношеніе имени, то нельзя употребить: каждый. Напри "на всякого мудреца бываетъ (или живетъ) простота." Ужъ самый смыслъ выраженія даетъ вамъ чувствовать, что здѣсь не мѣсто слову: каждый (на каждаго мудреца бываетъ простота), что здѣсь главная мысль о качественной сторонѣ, о томъ, что какой бы великій ни былъ мудрецъ, а все на него простота бываетъ. Но если вы измѣните оборотъ сказаннымъ образомъ, то смыслъ выраженія станетъ еще ощутительнѣе и не оставитъ сомнѣнія, какое слово должно употребить; если вы скажете именно: "на каждаго изъ мудрецовъ бываетъ простота", тогда дѣло становится яснымъ, и является все неудобство, вся ошибочность употребленія каждый. Очевидно, что вы въ этомъ выраженіи не имѣете намѣренія пересчитывать всѣхъ мудрецовъ до единаго, и не хотите заявить, какъ фактъ совершающійся, что на каждаго изъ нихъ бываетъ простота (какъ бываетъ оспа, корь и проч.). Такимъ образомъ видно, что слово: каждый, сюда нейдетъ. Здѣсь мѣсто слову: всякой (какой бы то ни было).
   На стр. 202 авторъ говоритъ: "Примѣч. 3. въ старинномъ языкѣ, Вм. другъ друга, другъ другу, иногда употребляется: своего брата, своему брату; напр... "того лѣта бысть моръ въ Новѣгородѣ отъ глада, иніи люди рѣзаху своего брата и ядяху." -- Здѣсь выраженіе: своего брата, употреблено вовсе не вмѣсто: другъ дома. Здѣсь: другъ друга, придало бы другой смыслъ: какой-то взаимности. Выраженіе же: своею брата, значитъ здѣсь скорѣе: себя подобныхъ. За чѣмъ (скажемъ опять) думать, какъ это часто бываетъ въ грамматикахъ, что одинъ оборотъ употребляется вмѣёто другаго; каждый употребляется самъ, за себя, и имѣя свое особое значеніе. Прибавимъ, что выраженіе: одинъ другаго, имѣеть свой оттѣнокъ отъ выраженія: другъ друга. Въ немъ менѣе характера нарѣчія; оно менѣе слито между собою. Употребляется же, по нашему мнѣнію, равно: и о предметахъ одушевленныхъ, и о неодушевленныхъ.
   На стр. 207 авторъ говоритъ: "Никоторый собственно значить ни тотъ ни другой; въ старинномъ и народномъ языкѣ употребляется въ смыслѣ рѣченій: никакой, ни одинъ, которыми теперь обыкновенно замѣняется это мѣстоименіе не только въ книжной рѣчи, но и въ разговорѣ." Во первыхъ: никоторый не значитъ: ни тотъ, ни другой; онъ можетъ это значитъ только тогда, котда рѣчь идетъ о двухъ, а никоторый можетъ относиться къ какому угодно числу. Если это у автора только неточность выраженія, то зачѣмъ же неточность?-- Во вторыхъ: никоторый не значитъ никакой; значеніе никоторый есть значеніе не качественное, но количественное; слово: никоторый, соотвѣтствуетъ -- только отрицательно -- слову: каждый, ибо оно точно также -- только отрицательно -- пересчитываетъ всѣхъ до единаго, изъ даннаго количества, -- съ тою разницею, что слово: никоторый можетъ быть само во множественномъ числѣ, въ которомъ каждый, при такомъ же употребленіи, не ставится. {Напримѣръ (беремъ примѣръ у автора) "въ тѣ ему льготные въ два года никоторыхъ Государевыхъ податей не давать, ни дани, ни оброку, ни мирскихъ разрубовъ.-- Нельзя измѣнить отрицательное рѣченіе въ утвердительное, поставите вмѣсто никоторыхъ, слово каждыя; во мн. числѣ нельзя сказать: "а послѣ тѣхъ льготныхъ лѣтъ, каждыя ему Государевы подати давать". Должно сказать въ единственномъ числѣ: "каждую ему Государеву подать давать."} Слову: никоторый, равнозначительно, во многихъ случаяхъ, слово: ни одинъ (которое употребляется, какъ и каждый, только въ единственномъ числѣ); но ужъ никакъ ни слово: никакой. Слово: никакой, соотвѣтствуетъ -- только отрицательно -- слову: всякой.-- Сверхъ того, примѣръ, приводимый авторомъ, нисколько не подтверждаетъ его словъ, именно: "въ тѣ ему льготные въ два года николторыхъ Государевыхъ податей не давать, ни дани, ни оброку, ни мирскихъ разрубовъ." Здѣсь именно отрицательно пересчитываются разныя подати, въ томъ смыслѣ, что ни одну изъ нихъ давать не должно: значеніе числительное, а не качественное, не: никакихъ (какъ между прочимъ полагаетъ авторъ).-- Другой примѣръ приводить авторъ (на той же стр.). чтобы показать уже и въ старинномъ языкѣ употребленіе: ни одинъ, иногда вмѣсто никоторый: "до розъѣзда намъ тѣхъ лѣсовъ ни одному не сѣчи" (т.-е. никому, ни тому, ни другому).-- Объясненіе автора: никому, ни тому, ни другому, скорѣе затемняетъ дѣло, какъ скоро рѣчь идетъ не о двухъ; смыслъ выраженія въ приведенномъ рѣченіи ясенъ: ни одному изъ насъ {Выраженіе ни тому, ни другому говорится и о неопредѣленномъ количествѣ, но это уже будетъ наша искусственно-образованная, и притомъ еще неправильная рѣчь, а не народный языкъ.}.
   На стр. 209, говоря о собирательныхъ формахъ, авторъ полагаетъ, что нѣкоторыя изъ нихъ "вошли въ разрядъ формъ множественнаго числа: господа дядья." -- Мы думаемъ на оборотъ, Множественное собирательное перешло въ имя существительное единственнаго числа.
   На стр. 212--215 авторъ говоритъ о винительномъ предметовъ одушевленныхъ и неодушевленныхъ. Мы могли бы поговорить объ употребленія формы именительнаго и родительнаго въ падежѣ винительномъ; но мы уже говорили объ этомъ подробно въ нашемъ разсужденіи: "Ломоносовъ," и вѣроятно будемъ вскорѣ опять говорить объ этомъ.
   На стр. 219 авторъ говоритъ: "Нѣкоторыя существительныя употребляются въ ея. числѣ вмѣсто множественнаго, именно существительныя собирательныя и сплошныя. Напр.: березникъ, бисеръ, мука, ягода и др." -- Не нѣкоторыя существительныя, а всякое существительное можетъ быть употреблено въ этомъ смыслѣ, не въ собирательномъ и не въ сплошномъ, а въ общемъ, отвлеченномъ, генерическомъ (родовомъ). Можно сказать: мною оленя; много слѣпня; какой слѣпень! много Жида (на ярмаркѣ); сколько рыбы; сколько птицы.-- При такихъ именахъ множественное совершенно возможно, и такое ихъ употребленіе въ единственномъ (родовое) получаетъ отъ этого еще болѣе выразительности. Кромѣ того, есть и собирательныя, и сплошныя имена; напримѣръ собирательныя: вишенье, орѣшенье, березникъ, орѣшникъ; при такихъ собирательныхъ множественное число не употребляется. При другихъ собирательныхъ: лѣсъ, толпа, и проч., употребляется и множественное число, когда собирательное берется (и можетъ быть взято), какъ единица, относительно другихъ такихъ же собирательныхъ единицъ.-- Сплошныя имена: мука, мыло, составляютъ, относительно употребленія, третій оттѣнокъ. Къ имени общему, генерическому, придается имъ (одинъ) и сообщаетъ ему единичное личное значеніе; такъ Нѣмчинъ, купчинъ и купчина, рыбина, днина (journee), и проч. Этого окончанія нельзя придать ни къ собирательному, ни еще менѣе къ сплошному, ибо въ нихъ именно нѣтъ генерическаго значенія Вы можете придать собственно форму: ина, но ужъ это сообщаетъ сейчасъ увеличительное значеніе или измѣняетъ значеніе совершенно: напр. лѣсъ -- лѣсина (большой лѣсъ) и лѣсина. Не ко всѣмъ именамъ генерическимъ можете вы придать: инъ и ина; но потому только, что это не находится въ общемъ употребленіи, а возможность и право на то полное есть: между тѣмъ, какъ самый смыслъ именъ собирательныхъ, а особенно сплошныхъ, не дозволяетъ этого окончанія: имъ, ина.-- Къ именамъ общимъ отвлеченнымъ, родовымъ (а не къ собирательнымъ, какъ думаетъ авторъ), относятся и названія народовъ: Шведъ, Турокъ, и пр. (ходилъ подъ Шведа, подъ Турку); въ этомъ же смыслѣ, какъ общее генерическое имя (а вовсе не какъ собирательное, -- какъ опять, ошибочно, думаетъ авторъ), употребляется и гость въ старинномъ языкѣ: "гость многъ" (стр. 220) -- употребляется въ томъ же смыслѣ, какъ: "какой слѣпень!" "много слѣпня."
   На стр. 220 авторъ говоритъ: "2. Хотя имена сплошныя и въ единственномъ числѣ означаютъ множество; напр.: золото, мыло, мясо, серебро, и т. п."... Какъ множество? Множество здѣсь означено быть не можетъ. Понятіе сплошности самой отстраняетъ понятіе множества, ибо для множества нужна раздѣльности. нужно соединеніе одинакихъ и раздѣльныхъ частей, что и является въ именахъ собирательныхъ (толпа -- собраніе людей, лѣсъ -- собраніе деревьевъ); но имена сплошныя, не имѣя раздѣльности, не могутъ означать множества", какое множество представляетъ мука, масло, мыло, сахаръ?-- Количество можетъ быть, но не множество. (Надѣемся, что авторъ не примѣнитъ здѣсь, при научномъ опредѣленіи, неправильнаго употребленія (хотя оно и въ ходу въ обыкновенной рѣчи) множества въ смыслѣ количества; напр.: "какое множество мыла." -- Кажется, что г. автора выразился не точно.-- Замѣчаніе же о употребленіи этихъ сплошныхъ во множественномъ -- совершенно справедливо. Хлѣбъ, конечно, принадлежитъ къ сплошнымъ, и даже вообще названія хлѣобвъ могутъ быть отнесены сюда: множественное отъ этихъ названій пшеницы, овсы, и проч., имѣетъ свой оттѣнокъ очень живой.
   На стр. 225, авторъ говоритъ: "Примѣч. Въ древней и народной рѣчи такъ распространено было употребленіе именъ уменьшительныхъ, унизительныхъ и увеличительныхъ, что они ставились даже тамъ, гдѣ имъ не слѣдовало быть. Такъ напр. въ Др. Рус. Ст. на стр. 349, пѣвецъ, говоря о дѣтяхъ чародѣя змія, выражается такъ: "засталъ въ гнѣздѣ его малыхъ дѣтушекъ, а всѣхъ прибилъ." -- Не думаемъ, чтобъ народная рѣчь могла ставить та" имена уменьшительныя и другія, -- гдѣ имъ не слѣдовало быть, а потомъ, примѣръ, приведенный авторомъ, нисколько не говоритъ въ его пользу; здѣсь слово: дѣтушекъ, говорится по отношенію къ змѣю, отцу ихъ, для котораго они -- хоть и змѣята, а всё милыя дѣтушки.-- Въ этомъ выражается, какъ мы уже замѣтили/безпристрастіе народной рѣчи, народной поэзіи.
   На той же стр. авторъ говоритъ: "Выразительность рѣчи усиливается смягчительными прилагательными, которыя имѣютъ то же назначеніе, какъ и ласкательныя существительныя, напр. бѣлёхонекъ, здоровёхонекъ." -- Думаемъ, что прилагательныя этой формы -- не только смягчительныя или ласкательныя; это уже ихъ второе, придаточное, и едва замѣтное значеніе. Сами же эти прилагательныя выражаютъ полнѣйшее присутствіе того качества, которое ими обозначается. Такъ здоровёхонекъ значитъ: совершенно здоровъ; бѣлёхонекъ -- весь бѣлый.-- "Ну что онъ, здоровъ?" "Здоровёхонекъ." -- "Былъ морозъ?" "Лугъ и теперь бѣлёхонекъ." -- Можетъ быть, сюда присоединяется, но не всегда, весьма легкій оттѣнокъ сочувствія. Здоровёшенекъ, бѣлёшенекъ это другое дѣло. Впроче" опредѣленіе этихъ формъ повело бы насъ слишкомъ далеко. Мы только хотѣли сказать, какъ мы понимаемъ тѣ формы, на которыя указываетъ авторъ.-- О прилагательныхъ поговоримъ можетъ быть когда нибудь особо.
   На стр. 226 авторъ говорить: "Тамъ, гдѣ согласованіе не нужно, полная форма прилагательнаго измѣняется на краткую, именно: въ переходѣ прилагательныхъ 1) въ существительныя, напр. добро, зло, и 2) въ нарѣчія, напр. направо, наскоро, вскорѣ (§ 100.)" -- Почему же полная форма измѣняется на краткую. Стало быть авторъ считаетъ полную форму первообразною; онъ думаетъ, слѣдовательно, что напр. прилагательное: доброе, форма полная, измѣнилась на добро, форму краткую, -- при переходѣ въ существительное. Скажемъ по этому случаю нѣсколько словъ.
   Двойственность формы: форма краткая, форма полная -- составляетъ отличительную черту нашего прилагательнаго. Въ первой формѣ (такъ наз. краткой) прилагательное является совершеннымъ подобіемъ существительнаго, съ основными его (существительнаго) окончаніями трехъ родовъ: ъ, а, о; но, разумѣется, окончательная форма эта, согласно съ отвлеченнымъ значеніемъ самаго прилагательнаго (какъ части рѣчи), является отвлеченною во всѣхъ трехъ родахъ: ъ, а, о; а поэтому одно и то же понятіе можетъ проходить по всѣмъ тремъ формамъ (добр-ъ, добр-а, добр-о). Это называется: измѣненіемъ по родамъ.-- Одно содержаніе добр, переливается такъ сказать по всѣмъ этимъ отвлеченнымъ формамъ имени: ъ, а, о, какъ по пустымъ сосудамъ. Можно изобразить нагляднѣе это такъ добр/ъ, а, о: -- Понятно, что имя существительное, конкретное и дѣйствительное, не можетъ -- по идеѣ своей, которую оно выражаетъ, какъ имя, часть рѣчи, -- измѣняться по родамъ (дом-ъ, дом-а, дом-о).-- И такъ прилагательное, въ первомъ своемъ видѣ, есть только -- одно окончаніе, одна форма существительнаго (з, а, о), наполняющаяся свободно отвлеченнымъ содержаніемъ, т. е. понятіемъ качества (въ обширномъ смыслѣ этого слова, разумѣя тутъ всякое отвлеченное опредѣленіе: величину, количество, и проч.). Вся разница прилагательнаго отъ существительнаго состоитъ собственно въ измѣненіи по родамъ.-- Въ этомъ первомъ своемъ видѣ, подобномъ существительному, прилагательное склоняется совершенно какъ существительное, а въ среднемъ родѣ своемъ легко даже и употребляется какъ существительное отвлеченнаго значенія. {Въ другихъ родахъ рѣдко; да и то не надо принимать за существительныя -- отдѣльно употробляемыя прилагательныя, иногда окрѣпшія въ употребленіи и получившія значенія нарѣчія. Напр.: "отъ мала до велика" "на ветху", "на молоду", приводимыя авторомъ.} -- Поставленное рядомъ съ существительнымъ, прилагательное -- однимъ единствомъ окончанія составляетъ связь, не нуждаясь въ глаголѣ, образуетъ предложеніе. Человѣк-ъ добр-ъ: единство окончанія есть единственная и полная связь: никакого глагола есть не подразумѣвается, да и не нужно его, какъ не нужно его при имени существительномъ, когда оно одно, напр.: человѣкъ. -- Прилагательное, такимъ образомъ, уподобляется имени существительному: это уподобленіе и есть согласованіе по родамъ. Говоря языкомъ математическимъ, можно сказать, что прилагательное подводится съ существительнымъ -- къ одному знаменателю, или лучше прилагательное подводится къ знаменателю существительнаго (ибо знаменатель прилагательнаго -- подвижный, а существительнаго -- неподвижный) -- и потому можетъ быть изображено такъ: ум...чистъ.../ъ, вод...чистъ.../а, поб...чистъ.../о. Въ этомъ видѣ главное, что выступаетъ на первый планъ, нераздѣльно съ единствомъ окончанія, -- это согласованіе по родамъ, а слѣдовательно является уже дѣйствіе мысли, умозаключеніе. {Есть повидимому нѣкоторыя уклоненія отъ указаннаго нами начала, же но это нисколько дѣла не измѣняетъ. Въ подробности вдаваться было бы здѣсь не у мѣста.} Именно этотъ актъ мысленнаго отвлеченія, необходимаго при образованіи прилагательнаго, выступаетъ тутъ, въ этой первой его, снятой съ имени существительнаго, формѣ. Качество здѣсь (первый моментъ) отвлекается и придается предмету; прилагательное -- имени существительному. Разъ приданное, качество остается при предметѣ, какъ его качество; и тогда (второй моментъ) на первый планъ выступаетъ уже само качество, какъ присущее предмету, -- а не (бывшій предъ симъ) самый актъ отвлеченія и приданія качества предмету, или уподобленіе прилагательнаго имени существительному (согласованіе по родамъ).-- Какъ скоро теперь на первый планъ выступаетъ качество, какъ уже присущее предмету, такъ и въ окончаніи прилагательнаго происходитъ измѣненіе: окончаніе это удвояется, укрѣпляется, такъ сказать, на имени существительномъ, именно: ъ-ъ, а-а, о-о; при чемъ, въ окончаніи: ъ-ъ,-- первый ъ получаетъ или лучше проявляетъ свою гласность (оглашается), а второй ъ смягчается ради выговора, и переходитъ въ й: о-й (ы-й); въ окончаніи: а-а, второе а смягчается ради удобства выговора: а-я (впрочемъ въ старинныхъ рукописяхъ иногда встрѣчается и форма а-а); въ окончаніи: о-о, второе о смягчается ради выговора ё: о-ё (о-е). Образуется, такимъ способомъ, вторая форма прилагательнаго (такъ называемая полная); очевидно, что вторая эта форма (илы полная) образуется изъ первой (или краткой). Вторая форма (тоже выражая качество, будучи прилагательнымъ) въ свою очередь тоже необходимо согласуется по родамъ, но согласованіе по родамъ не выдается здѣсь впередъ, какъ въ первой формѣ. Возможность употребленія первой формы въ видѣ существительнаго -- становится понятна сама собою; какъ само же имя существительное отвлеченное, употребляется первая форма именно въ среднемъ родѣ (добро, зло, и пр.), -- что опять весьма понятно. (Иногда употребленіе первой, я даже второй, формы прилагательнаго и въ другихъ родахъ, окрѣпаетъ, такъ сказать, и она употребляется, какъ имя существительное).
   Замѣчательно, что языкъ вашъ представляетъ намъ даже одну чистую форму, одно чистое окончаніе имени существительнаго: ъ, а, о, являющееся (какъ и должно быть) общею замѣною имени, или личнымъ мѣстоименіемъ третьяго лица, -- окончаніе, которое, измѣняясь по родамъ, и, -- какъ одно отвлеченное окончаніе, или форма, -- не представляя никакого понятія, представляетъ только, такъ сказать, мѣсто имени для всѣхъ трехъ родовъ его.-- Къ сожалѣнію это древнѣйшее, первое прилагательное (мѣстоименіе), это ъ, а, о, -- является у насъ, во первыхъ: въ смягченномъ видѣ: ь, я, е; во вторыхъ: не въ полномъ своемъ склоненіи, а въ составномъ, составленномъ изъ первой и изъ второй его формы.-- Это первое прилагательное, которое одно можетъ назваться въ полномъ смыслѣ слова: мѣстоименіемъ, -- сохранилось и въ другихъ языкахъ, но далеко не въ столь древнемъ первообразномъ видѣ. А такъ какъ образованіе прилагательныхъ и существительныхъ именъ является въ нашемъ языкѣ яснѣе (уже по одной двойственности формъ), чѣмъ гдѣ-нибудь, то и отношеніе этого прилагательнаго или мѣстоименія къ именамъ существительнымъ, и значеніе его въ ряду именъ прилагательныхъ, -- яснѣе у въ%, чѣмъ въ другихъ языкахъ (не исключая я Литовскаго).
   Вотъ видъ, въ какомъ осталось мѣстоименіе: ъ, а, о, являющееся у насъ, какъ: ь, я, е.-- Буква: ь, сама по себѣ одна выговориться не могла и (по необходимости) перешла въ родственную: и; сверхъ того все мѣстоименіе въ именительномъ падежѣ оперлось на частицу: же.-- И такъ:


   Въ винительномъ падежѣ мужескаго рода первоначальная форма: ь (а не и) выступаетъ, какъ скоро является возможность ей выговориться, заявить себя: что и совершается здѣсь при помощи предлога и вставочной благозвучной буквы, именно: во-(н)ь, на-(н)ъ.-- Въ именительномъ же средняго рода уцѣлѣла даже самая древняя несмягченная форма: о, иногда встрѣчающаяся, все-таки съ помощію же, именно: о-же.
   Другихъ чиселъ не приводимъ. Въ двойственномъ и во множественномъ первая форма сохранилась только въ падежахъ именительномъ и винительномъ. О формахъ падежей творительнаго и мѣстнаго, какъ спорныхъ еще, мы не говоримъ.
   Оставляемъ дальнѣйшее разсмотрѣніе прилагательныхъ, ихъ хода и развитія. Не говоримъ также о значеніи, какое имѣютъ въ рѣчи первая и вторая формы прилагательнаго. Мы и такъ распространились слишкомъ много. Возвращаемся къ предмету нашего разбора.
   Авторъ говоритъ на стр. 227: "Существительному: дѣва, соотвѣтствуетъ прилагательное дѣвый, дѣвая." -- Не то, что соотвѣтствуетъ, а существительное: дѣва есть не что иное, какъ первая (или краткая) форма и. р. отъ прилагательнаго: дѣвый. Первая форма: дѣвъ, дѣва и дѣво.-- Легко открывается связь этого слова съ другимъ, которое есть то же самое, лишь съ перемѣною ѣ на и: дивъ, дива, диво (divus, diva, divum). диво,-- это первая, первообразная, форма прилагательнаго, женскаго и средняго рода. Дѣва -- то есть: божественная. Многіе обряды указываютъ на священное значеніе дѣвы въ Славянскомъ, еще языческомъ мірѣ.-- Но здѣсь говорить объ этомъ не мѣсто.
   На стр. 232 авторъ приводитъ въ примѣръ выраженіе: "перехватить чего въ плотную." -- Не скажутъ: перехватитъ въ плотную, ибо одно понятіе другому противорѣчитъ: поѣстъ въ плотную -- другое дѣло; а перехватить -- обыкновенно говорится -- на скорую руку, или на лету.
   На стр. 235 -- 236 авторъ говоритъ: "Формы больше, меньше, дольше, и т. д., употребляются у насъ двояко: въ значеніи прилагательнаго и нарѣчія. Формы же болѣе, менѣе, далѣе, и т. д., собственно нарѣчія, и принадлежатъ рѣчи книжной, но образцовыми писателями употребляются и въ смыслѣ прилагательныхъ (слич. § 69)." -- Какъ-же понять эти слова? вѣдь книжная рѣчь создается образцовыми писателями. Отчего же эти формы (болѣе и проч.) -- собственно нарѣчія и принадлежатъ рѣчи книжной, когда образцовые писатели употребляютъ ихъ и въ смыслѣ прилагательныхъ? А если они употребляются и въ томъ и въ другомъ смыслѣ, то стало быть употребляются онѣ одинаково, какъ и формы: больше и проч. Мы указываемъ на это мѣсто, какъ на неточность выраженія, которая не должна быть въ ученой книгѣ"
   На стр. 238 авторъ говоритъ объ обоюдномъ переходѣ прилагательныхъ и нарѣчій.-- Мы не видимъ этого перехода, по крайней мѣрѣ въ иныхъ случаяхъ; напр.: прилагательныя: радъ, добръ, нѣтъ и т. п., по мнѣнію автора, употребляются вмѣсто нарѣчій: радостно, добро, пѣшкомъ.-- Мы этого вовсе не находимъ; напротивъ, здѣсь является прилагательное первой формы, нисколько, не переходя въ нарѣчіе и придавая въ этомъ случаѣ употребленію свой особый оттѣнокъ. Авторъ приводитъ примѣры: "и хотѣхомъ съ ними ради битися," "добро здорово," "пѣшъ ходя," "радъ бы, осударь, женился, да негдѣ взять" и проч. Прибавимъ еще: "и я раоа бы гадала" (Русская пѣсня), "послушаю, радъ" (лѣтопись). Это все прилагательныя первой формы; они употребляются сами за себя, а не за нарѣчія; послѣ этого, напр., и въ стихѣ: "и бодръ и веселъ выбѣгаю" можно видѣть употребленіе прилагательнаго бодръ и веселъ, вмѣсто нарѣчія: бодро и весело, -- Конечно, въ большей части приведенныхъ примѣровъ употребленіе утвердилось и окрѣпло, слѣдовательно не имѣетъ того живаго оттѣнка, какъ въ другихъ случаяхъ; но тѣмъ не менѣе это все-таки употребленіе (особое) первой формы прилагательнаго, а не нарѣчіе.
   На стр. 241, между особенностями Русскаго языка въ способѣ счисленія, авторъ приводитъ: "5) мѣстоименіе самъ, сама, само, для означенія одного между многими извѣстнаго числа: самъ-пять, самъ-шостъ, самъ-семъ." -- Признаться, опредѣленіе очень темно; если бы не знать самому, что значитъ самъ-пять и т. д., то никакъ бы не узнать изъ этого опредѣленія.-- Конечно, Русской человѣкъ и безъ опредѣленія знаетъ и правильно употребляетъ это рѣченіе, да вѣдь цѣль науки -- приводить къ сознанію то, что человѣкъ знаетъ непосредственно. А здѣсь опредѣленіе г. Буслаева слишкомъ темно для этой цѣли.-- Выраженія: самъ-другъ, самъ-третей, самъ-пять, самъ-шостъ и проч., представляютъ особеннаго рода счисленіе, при которомъ главное лицо (или предметъ) выражается словомъ: самъ, присчитывается, какъ отдѣльное, къ общему числу, почему заключительное числительное, относящееся къ слову: самъ, ставится въ формѣ прилагательнаго (порядковаго). Напр.: "велика ли твоя семья?-- Не велика: всего двое, самъ третій." Приводимъ этотъ примѣръ, чтобы показать, какъ образуется рѣченіе.-- Когда же остальное число подразумѣвается, и рѣченіе принимаетъ видъ утвердившійся, неизмѣняемый, въ родѣ нарѣчія, -- то удареніе переносится на послѣдній слогъ, и і (согласно съ духомъ Славянскаго языка) переходитъ въ е: самъ-третей. Другія числительныя принимаютъ въ этомъ случаѣ первую форму прилагательнаго: самъ-другъ, самъ-четвертъ, и проч. Любопытно это, совершенно самостоятельное, наше счисленіе, при счетѣ урожая хлѣбовъ; напримѣръ: "овесъ уродился самъ-десятъ"; здѣсь подъ самъ разумѣется посѣянное зерно (какъ главное), къ которому присоединилось девять лишнихъ; т. е. которое дало, кромѣ себя самого, еще девять лишнихъ. Въ счетѣ уродившихся зеренъ, одно зерно, какъ соотвѣтствующее посѣянному, не считается: въ немъ возвращается только посѣянное, а потому оно, при счетѣ, соединяется съ посѣяннымъ въ одно.-- Когда зерно дало на себя только одно зерно (кромѣ себя), тогда говорится, что хлѣбъ такой-то уродился самъ-другъ;, когда же зерно дало на себя только себя, тогда говорится, что хлѣбъ далъ только одни сѣмена.
   На стр. 242 авторъ говоритъ, что для означенія числа приблизительнаго, числительное, между прочимъ, полагается позади существительнаго: "напр. человѣкъ пять. Въ послѣднемъ случаѣ подразумѣвается еще слѣдующее за тѣмъ числительное: человѣкъ пять, шесть, что также употребляется." -- Это не совсѣмъ такъ; когда говорится: человѣкъ пять, то конечно число обозначается примѣрно, но ничего не подразумѣвается, кромѣ приблизительности этого именно числа, и только; не подразумѣвается слѣдующее за тѣмъ число уже потому, что вы, примѣрно говоря число, можете ошибиться, какъ въ ту такъ и въ другую сторону, можете сказать, какъ меньше такъ и больше настоящаго. Вы можете сказать -- не подразумѣвать, а сказать -- напр.: "человѣкъ пять, шесть", когда хотите именно высказать, что есть вѣроятность не только пяти, но и шести. Но одно число, напр.: пять, поставленное позади, -- ни сказать, ни подразумѣвать слѣдующаго за тѣмъ числа васъ еще не обязываетъ.-- Кромѣ означенныхъ выраженій, ставится также иногда -- для означенія приблизительнаго же числа -- два, слѣдующихъ одно за другимъ, числительныхъ, которыя произносятся соединительно, почти какъ сложное слово, даже съ утвержденіемъ ударенія на первомъ, какъ скоро числительныя -- односложныя; напр.: "человѣка два-три", "человѣкъ пять-шесть" и проч.-- Не всѣ числительныя впрочемъ удобны для такого соединительнаго произношенія.
   Статья наша о грамматикѣ г. Буслаева есть въ то же время изложеніе нашихъ собственныхъ мнѣній, а въ такомъ случаѣ слишкомъ подробный разборъ грозитъ достигнуть слишкомъ большихъ размѣровъ.-- И такъ, будемъ менѣе подробны.
   На стр. 262 авторъ говоритъ: "Если сказуемое относится вообще къ понятію, выражаемому существительнымъ въ подлежащемъ, то ставится въ среднемъ родѣ единственнаго числа, какъ въ формѣ, наиболѣе соотвѣтствующей отвлеченному понятію. Напр.: въ пословицахъ XVII вѣка: "грѣхъ сладко, а человѣкъ падко", "медъ сладко, а муха падко", "левъ страшно -- обезьяна смѣшно." -- Объясненіе очень хорошее и вполнѣ удовлетворительное; но потомъ вдругъ авторъ прибѣгаетъ, въ примѣчаніи 2 (262 -- 263), къ объясненію черезъ опущеніе, черезъ замѣну существительнаго прилагательнымъ средняго рода. Мы уже не разъ указывали на неправду и искусственность такого объясненія, совершенно удаляющагося отъ жизни языка и прибѣгающаго къ грамматическимъ внѣшнимъ плоскимъ рамкамъ; не распространяемся здѣсь болѣе, хотя здѣсь поверхностный способъ объясненія, достойный Готшедовскаго воззрѣнія, является ярче, чѣмъ гдѣ-нибудь.-- Желающіе прочтутъ сами это мѣсто въ грамматикѣ автора.
   На 263 стр. авторъ говоритъ: "§ 238. Слитное подлежащее можетъ состоять изъ двухъ или нѣсколькихъ членовъ, соединенныхъ союзами, показывающими совокупность или раздѣльность. Въ первомъ случаѣ самый смыслъ рѣчи требуетъ сказуемаго во множественномъ числѣ; напр. "Грамматика и Ариѳметика преподаются въ одно и то же время"; во второмъ -- въ единственномъ числѣ; напр. "Грамматика или Ариѳметика будетъ преподаваться въ нынѣшнемъ году?".Само собою разумѣется, что въ послѣднемъ случаѣ бываетъ необходимо отступленіе въ такихъ предложеніяхъ, въ которыхъ при подлежащихъ разныхъ родовъ стоитъ сказуемое, измѣняемое по родамъ. Тогда оно ставится во множественномъ числѣ; напр. у Бат. "огнь небесный, или неутомимая рука пахаря, зажгли сей боръ?" Впрочемъ сказуемое во множественномъ числѣ допускается образцовыми писателями и безъ этой причины. въ примѣръ: "Когда бы старой Дорошенко, "Иль Самойловичъ молодой, "Иль нашъ Палѣй, иль Гордѣенко "Владѣли силой войсковой." --
   Чѣмъ же послѣ этого становится правило, сказанное авторомъ? Онъ говоритъ: слѣдуетъ употреблять такъ-то; впрочемъ встрѣчается причина, по которой можно и отступать отъ употребленія; впрочемъ можно, и безъ этой причины, не соблюдать употребленія. Такого рода неточность, неосмотрительность не должны быть въ ученой книгѣ.-- Позволимъ сказать себѣ свое мнѣніе объ этомъ употребленіи. Съ однимъ и тѣмъ же раздѣлительнымъ союзомъ: или, можетъ стоять глаголъ въ единственномъ и во множественномъ числѣ, какъ это видно даже изъ словъ самого автора.-- Когда употребляется единственное число, когда множественное?-- Единственное число употребляется тогда, когда посредствомъ этого союза: или, выражается опредѣленная замѣну одного подлежащаго другимъ, такъ что выходитъ одно подлежащее, а не два, или болѣе; напр.: "грамматика, или ариѳметика будетъ преподаваться?" -- Намъ скажутъ, что такая же замѣна выражается въ рѣченіи Батюшкова: "огнь небесный или неутомимая рука пахаря зажгли сей боръ?" -- Но здѣсь является не только вопросъ, а невѣрное предположеніе, которое допускаетъ и то и другое, не зная, чему отдать предпочтеніе. Рѣченіе здѣсь неопредѣленно.-- Авторъ приводитъ примѣръ изъ Пушкина: "когда бы старый Дорошенко, иль Самойловичъ молодой, иль нашъ Палѣй, иль Гордѣенко, владѣли силой войсковой." -- Но здѣсь является желаніе, относящееся ко всѣмъ этимъ гетманамъ, и потомъ желаніе, еще не переходящее въ исполненіе; рѣченіе здѣсь опять неопредѣленно, гадательно, условно.-- Придайте только невѣрный, неопредѣленный оттѣнокъ, и вы можете сказать вышеприведенное первое рѣченіе въ такомъ же видѣ, именно: "о, если бы грамматика или ариѳметика преподавались!"-- И такъ, въ случаѣ опредѣленной замѣны, при или употребляется глаголъ въ единственномъ числѣ, такъ какъ подлежащее тогда образуется одно; какъ же скоро этой опредѣленной замѣны нѣтъ, тогда глаголъ можетъ быть и во множественномъ числѣ.
   На стр. 266 авторъ говоритъ: "3. Вмѣсто союза, иногда соединяются два или нѣсколько подлежащихъ совокупительнымъ предлогомъ съ. Тогда сказуемое ставится во множественномъ числѣ и при подлежащемъ въ единственномъ числѣ; напр. "отецъ съ матерью пришли", вм. "отецъ и мать пришли" или "отецъ пришелъ съ матерью." -- Трудное дѣло ставить правила, особенно въ Русскомъ языкѣ. Такъ и здѣсь: очень можно сказать, напр.: "отецъ съ матерью пришелъ, а братъ съ сестрой пришелъ;" тутъ уже будетъ особый оттѣнокъ, а значеніе подлежащаго сосредоточивается на падежѣ именительномъ. Оттѣнки чрезвычайно имѣютъ большое значеніе, особенно въ Русскомъ, языкѣ. Ихъ необходимо опредѣлять; величайшая рѣдкость, чтобы одинъ оборотъ или одно рѣченіе замѣнялось другимъ, было съ другимъ однозначительно; каждый оборотъ, каждое рѣченіе значитъ само за себя и употребляется само за себя.-- Мы старались, сколько умѣли, и сколько было можно въ критической статьѣ, опредѣлить иные оттѣнки; но не всѣ, о которыхъ можно было бы сказать: иначе статья наша вышла бы изъ своихъ предѣловъ.
   Авторъ видитъ опущенное сказуемое, между прочимъ, въ слѣдующемъ предложеніи (стр. 268): "цвѣты покрыли землю, какъ коверъ" (т.-е. покрываетъ)." -- Мы никакого здѣсь опущеннаго сказуемаго не видимъ. Это все равно, если бы сказать: цвѣты, какъ коверъ. Какое тутъ сказуемое? Это сравненіе. Нельзя же сравненіе принимать за сказуемое, а объясненіе въ скобкахъ (покрываетъ) даже нейдетъ сюда: что покрываетъ? Землю?-- "Коверъ покрываетъ землю" -- это несоразмѣрное отношеніе. Очевидно, что здѣсь выраженіе: какъ коверъ, относится преимущественно къ слову: цвѣты, -- какъ сравненіе.
   На стр. 272 авторъ говоритъ: "3. Эпитетъ, выраженный существительнымъ съ прилагательнымъ, также не согласуется съ своимъ опредѣляемымъ; напр. "Дмитрій грозныя очи," "Дмитрія грозныя очи" и проч.-- Замѣтимъ мимоходомъ, что здѣсь должно разумѣть не только эпитетъ, выраженный существительнымъ съ прилагательнымъ: это видно изъ примѣра, приведеннаго. самимъ авторомъ, гдѣ эпитетъ выраженъ существительнымъ съ числительнымъ: "меринъ соврасъ десять лѣтъ." -- Авторъ приводитъ множество примѣровъ (стр. 272--273), но едва ли можно ко всѣмъ этимъ примѣрамъ примѣнить слово: эпитетъ. Къ эпитетамъ могутъ быть, отнесены: Дмитрій грозныя очи; Туръ золотые рога" Но тамъ, гдѣ придаточныя слова объясняютъ не отличительное свойство или характерную черту самой вещи, а то, изъ чего эта вещь сдѣлана, -- тамъ едва, ли можетъ быть употреблено слово: эпитетъ. Такъ напр.: зипунъ -- камка вишнева, исподъ -- черева лисьи, шапка -- сукно вишнево съ пухомъ, и проч. и проч. Также нельзя назвать эпитетомъ и означеніе возраста въ приведенномъ нами примѣрѣ. меринъ соврасъ -- десять лѣтъ.-- Это особеннаго рода придаточное (которое по нашему мнѣнію не можетъ назваться эпитетомъ) -- необыкновенно живо и ярко.-- Авторъ говоритъ (стр. 273): "словосочиненіе этихъ эпитетовъ объясняется выпускомъ соединенныхъ словъ, составляющихъ предложеніе придаточное: "шуба сшитая изъ сукна красно-малиноваго; башмаки сшитые изъ червчатаго сафьяна; туромъ (туръ?), который имѣетъ золотые рога" или "у котораго рога" и т. п." -- Нѣтъ, по нашему мнѣнію, употребленіе это вовсе не объясняется выпускомъ соединительныхъ словъ: никакого выпуска тутъ нѣтъ. Все рѣченіе совершенно полно; придаточное выраженіе соединяется съ главнымъ -- однимъ сопоставленіемъ, однимъ сближеніемъ, тѣмъ болѣе живымъ и рѣзкимъ, что придаточное даже не измѣняетъ здѣсь падежа своего, а является въ именительномъ, безъ всякого измѣненія; напр.: сапоги -- зеленъ сафьянъ.. Съ этимъ, какъ мы уже сказали, не надобно смѣшивать рѣченій, гдѣ въ придаточномъ тоуно является эпитетъ, напр.: туръ-золотые рога (но оборотъ самый -- здѣсь тотъ же). Употребленіе нѣсколько измѣняется и получаетъ особый оттѣнокъ, когда придаточное выраженіе соединяется съ главнымъ, измѣняя свой падежъ, именно принимая падежъ родительный; напр.: "потолокъ черныхъ соболей," "брови черна соболя." -- Авторъ, вслѣдъ за вышеприведенными словами, говоритъ далѣе: "Потому эти эпитеты состоятъ въ ближайшей связи съ придаточными предложеніями, не соединенными ничѣмъ въ предложеніемъ главнымъ, и употребляющимися въ смыслѣ словъ опредѣлительныхъ. Напр. въ Юрид. Акт. "къ березѣ да къ осинѣ -- изъ одного корени -- стоятъ-свилися вмѣстѣ" (вм. которыя, свившись вмѣстѣ, стоятъ на одномъ корню); "на двѣ березы изъ одного корени, промежъ ими ива" (вм. между которыми ива); и пр.-- Опять живое употребленіе языка, и опять расхолаживавшее, ошибочное объясненіе грамматики.-- То, что мы говорили сейчасъ о придаточномъ выраженіи, то повторяемъ здѣсь и о придаточномъ предложеніи. Авторъ называетъ эти предложенія сокращенными. Нѣтъ: эта жизнь сопоставленія, обходящаяся безъ мѣстоименій относительныхъ, безъ причастій, -- является самостоятельно. первоначально, скорѣе какъ зерно, какъ зародышъ, а не какъ плодъ, и не какъ сокращеніе пространныхъ, книжныхъ, нѣсколько вялыхъ рѣченій.
   Говоря о падежѣ родительномъ и о томъ, что имъ обозначались фамиліи (стр. 282), авторъ не дурно бы сдѣлалъ, еслибъ, не ограничась приведеніемъ примѣровъ, объяснилъ: какъ образовалось такое обозначеніе фамиліи. Мы думаемъ, что указаніемъ на это можетъ отчасти служить употребленіе отчества, напр. "Петръ Ивановъ Григорьевича", т.-е. Петръ (сынъ) Ивана Григорьевича.-- Имя отца является притяжательнымъ, а отчество отца (имя дѣда) становится въ родительномъ падежѣ. Такъ прозвище, напр. Дурной -- при имени сына становится въ родительномъ падежѣ: Дурного (напр. Иванъ Петровъ сынъ Дурного), по Русскому произношенію: Дурново, и потомъ переходитъ въ Дурновъ. Вотъ почему думаемъ мы правильнѣе писать: Долгоруковъ.-- Формы: Живаго, Бѣлаго и проч., считаемъ мы искусственными, взятыми и произнесенными на основаніи принятаго правописанія.-- Множественное родительнаго (Косыхъ) образовалось уже по отношенію къ множеству лицъ одного происхожденія, носящихъ общее прозвище.
   Употребленіе падежей -- вопросъ весьма важный: онъ долженъ быть разсмотрѣнъ въ синтаксисѣ подробно; вмѣстѣ съ тѣмъ желательно было бы, чтобы взглядъ на падежъ былъ вполнѣ свободенъ отъ данныхъ впередъ и уже извѣстныхъ грамматическихъ рамокъ и формочекъ. Жаль, что авторъ не такъ и не столько обработалъ этотъ предметъ, какъ и сколько бы можно было ожидать отъ его обширнаго практическаго знакомства съ памятниками Русскаго языка всѣхъ временъ.-- Такъ, говоря о родительномъ количества (стр. 283--284), онъ весьма невѣрно подъ рубрику эту подводитъ такія употребленія родительныхъ, которыя подъ нее никакъ не подходятъ. Подходятъ подъ нее весьма немного употребленій.-- Такъ, сюда нейдетъ примѣръ, приводимый авторомъ (стр. 283): "А на Государѣ было платье: зипунъ, атласа рудожелтъ". Здѣсь смыслъ такой: а на Государѣ было "изъ платья -- зипунъ"; или: что касается до платья, то на Государѣ былъ зипунъ -- Понятія количества тутъ нѣтъ; не сказано напр. "платья довольно" или "мало" или "много".-- Исчисляя случаи употребленія родительнаго количества, авторъ говоритъ между прочимъ (стр. 283), что родительный употребляется: "в) При глаголахъ дѣйствительнаго залога, обращающихъ свое дѣйствіе на часть предмета, или на весь предметъ, но на извѣстное время".-- Второе обстоятельство кажется совсѣмъ не подходитъ подъ рубрику количества: одолжите пера, одолжите вашей шапки, одолжите лошади и т. п.-- Сюда же авторъ подводитъ выраженія (стр 284): датъ стрѣчка, датъ тягу, датъ тумака, и т. п.-- Гдѣ же опять тутъ понятіе количества? Датъ тягу -- даже и не родительный, а винительный женскаго рода, ибо именительный -- тяга, а не тягъ. Этому выраженію соотвѣтствуетъ выраженіе: угонку дать, гдѣ винительный несомнѣненъ.
   Авторъ говоритъ, на стр. 284: "Такъ какъ продолженный видъ, по самому своему значенію, имѣетъ смыслъ постояннаго теченія дѣйствія, и сверхъ того, такъ какъ иногда даетъ дѣйствію значеніе отвлеченное; то, вмѣсто родительнаго, требуетъ въ этомъ случаѣ падежа винительнаго. Напр. спятъ пшеницу, занимать деньги." -- А какъ выраженіе: "сея грамоты слушалъ, и выслушавъ его грамоту"? Въ первомъ случаѣ -- продолженный видъ, и падежъ родительный; а во второмъ -- совершенный, и падежъ винительный: это, кажется, не согласно съ мнѣніемъ автора. На что же это за родительный: "сея грамоты слушалъ"?-- "Учтивостью" тутъ никакъ объяснить нельзя, ибо тутъ же "грамота" становится и въ винительномъ падежѣ {Въ Примѣчаніи 7, на стр. 284, авторъ говоритъ: "сверхъ того на старинномъ языкѣ родительнымъ при глаголѣ дѣйствительномъ означалась учтивость: покажи свою книгу, сказано какъ бы со властію; покажи своей книги, рѣчь учтивѣе (Ломон. Грам. I 608. Барс.)." Автора признаетъ это объясненіе, которое мы, несмотря на все наше уваженіе къ Ломоносову, принять не можемъ.}
   На стр. 284--285 авторъ говоритъ: "Такъ какъ родительный сравненія можетъ быть причисленъ къ одному разряду съ родительнымъ количества, ибо сравнительная степень означаетъ качество въ большей мѣрѣ; то въ нѣкоторыхъ формахъ можно видѣть родительный, сравненія, и количества вмѣстѣ: и именно въ старинномъ и народномъ языкѣ, послѣ мѣстоименій: "кто, что, кой, который, весь, одинъ, тотъ; напр. кто людей, что городовъ, который ихъ, одинъ ихъ." -- Если и можно здѣсь видѣть родительный количества, то гдѣ же родительный сравненія, напр. въ словахъ: кто людей, что городовъ, и пр.? Примѣры, приводимые авторомъ (стр. 285), тоже не показываютъ сравненія, напр.: "а иныхъ людей съ нимъ не было никого," или: "и что городовъ русскихъ, и изъ тѣхъ людье ѣхаша (т.-е. люди ѣхали изъ всѣхъ русскихъ городовъ, сколько ихъ есть)."-- Гдѣ же тутъ сравненіе?
   Мы указываемъ здѣсь только вкратцѣ на то, что кажется намъ неудовлетворительнымъ у автора въ объясненіи родительнаго падежа; но сами своихъ объясненій не предлагаемъ, оставляя это до другаго времени.
   Говоря о винительномъ времени, мѣста, и приводя примѣры, авторъ говоритъ, въ Примѣч. I. (стр. 292): "Здѣсь должно отличать винительный при опущенномъ предлогѣ; напр. въ Др. Рус. Ст. встрѣчу имъ гости корабельщики" (вм. на стрѣчу) въ Пѣсн. первый ровъ его Богъ перенесъ" (т.-е. черезъ первый ровъ)".-- Объясненіе кажется намъ неудовлетворительнымъ. Если можно предполагать: на стрѣчу, то не проще ли было предположить: въ стрѣчу? Потомъ, въ другомъ примѣрѣ, мы не видимъ выпущеннаго предлога, а напротивъ особенный оборотъ рѣчи, въ которомъ сперва просто выдвигается предметъ, безотносительно, въ именительномъ падежѣ, -- а потомъ говорится о томъ, что имѣетъ отношеніе къ означенному предмету. Такъ, напр., здѣсь: первый ровъ -- его Богъ перенесъ." Смыслъ тотъ: что касается до перваго рва, то его Богъ перенесъ, -- смыслъ, а не выраженіе, которое будто бы потомъ сократилось. Или напр. слѣдующее выраженіе: "первая пѣсня -- на нее голоса хватило, вторая пѣсня -- горло осипло." -- Этотъ оборотъ вполнѣ Русской, живой, выразительный.
   Говоря о "творительномъ обстоятельствъ," г. авторъ между прочимъ говоритъ о творительномъ (стр. 297--298): "б) Орудія; напр. писать перомъ, дѣлать руками. Собственно сюда принадлежитъ (продолжаетъ авторъ) при глаголѣ страдательномъ творительный лица дѣйствующаго, которое болѣе принимается за орудіе дѣйствія, нежели за самостоятельнаго дѣйствователя. Потому у насъ оборотъ дѣйствительный нагляднѣе выдвигаетъ на первый планъ дѣйствователя нежели оборотъ страдательный. Напр. "Я написалъ письмо," "письмо написано мною". Грамматически отличается отъ этого значенія творительный орудія только тѣмъ, что можетъ стоить при глаголахъ и прочихъ залогахъ, и даже при именахъ прилагательныхъ. Примѣч. 7. Примѣры: "головою повалю за Новъ-городъ" и пр. -- Неужели же авторъ видитъ здѣсь орудіе? Это то же что выраженіе: "онъ упалъ лицомъ на землю": неужели и здѣсь, по мнѣнію автора, лицомъ означаетъ: орудіе? Здѣсь творительный отвѣчаетъ на вопросъ: какимъ образомъ?-- Примѣръ также приводимый авторомъ: "луче есть на своей землѣ костью лечи"... тоже не соотвѣтствуетъ понятію орудія, и опять скорѣе отвѣчаетъ на вопросъ: какимъ образомъ? И тотъ и другой примѣръ должны быть отнесены скорѣе къ слѣдующему разряду: "в) Образа дѣйствія; напр. "идти шагомъ".--
   Говоря о творительномъ и о различномъ его употребленіи, г. авторъ не сказалъ объ одномъ употребленіи, весьма замѣчательномъ и особенномъ; именно, когда творительный имѣетъ смыслъ: смотря по. Напр.: "Это бываетъ человѣкомъ", или просто: "это человѣкомъ, лошадью, годомъ", т.-е. смотря по человѣку, по лошади, по году (не одинаково со всякимъ человѣкомъ, со всякою лошадью, всякимъ годомъ).
   На стр. 308 -- 309, говоря о предлогѣ въ, авторъ говоритъ, что этотъ предлогъ: "б) въ значеніи времени, на вопросъ когда, употребляется и въ предложномъ, и въ винительномъ. Первый падежъ показываетъ вмѣстимость (гдѣ = когда), а второй -- продолженіе. Напр. "въ древнемъ періодѣ Русской исторіи", "в" 1812 году"; "во время войны", "в" теченіе, въ продолженіе первыхъ столѣтій Русской Исторіи".-- Второе опредѣленіе невѣрно. Выраженія съ винительнымъ, напр. въ это мгновеніе, въ одну минуту, въ это время (напр.: въ это время онъ ударилъ съ полкомъ своимъ), -- вовсе не показываютъ продолженія, а напротивъ быстроту. Можно сказать также, вмѣсто: въ теченіе, -- въ теченіи: "въ теченіи первыхъ столѣтій Русской Исторіи"; но конечно тутъ уже будетъ свой оттѣнокъ.
   На стр. 311, авторъ говоритъ: "3. Для, Ц.-С. дѣля.-- Имѣетъ значеніе только переносное. Теперь употребляется въ смыслѣ цѣли, для чего или для кого что происходитъ. Это послѣднее значеніе встрѣчаемъ не только въ древнѣйшихъ памятникахъ, но и у образцовыхъ писателей, отъ Ломоносова и до Карамзина включительно. Напр. "для страху добавь огня, зажигалъ свѣчи воску яраго" (идутъ примѣры).-- Но какая же здѣсь цѣль?-- страхъ? для страху?-- авторъ, какъ кажется, выражается не точно; всѣ примѣры, имъ приводимые, цѣли не показываютъ. Вотъ одинъ изъ нихъ: "разсказывая сказки, забываютъ они (ямщики) погонять лошадей, и для того (для чего: чтобъ погонять лошадей?-- Конечно такъ: если цѣль. Пріѣхалъ я сюда изъ Петербурга не прежде, какъ на пятый день". И потомъ, самъ же авторъ говоритъ: "Такое употребленіе для вмѣсто по и отъ (стало быть по и отъ тоже показываютъ цѣль?) объясняется тѣмъ, что это предложное нарѣчіе принималось въ значеніи ради, имѣвшаго смыслъ и цѣли, и причины или основанія" (стр. 311).-- Здѣсь является, кромѣ цѣли, уже и причина и основаніе, а это не одно и то же.-- На стр. 28, II части, авторъ различаетъ причину отъ цѣли; онъ признаетъ причину вообще, при чемъ причина собственно и цѣль являются, какъ одни изъ подраздѣленій причины вообще. Если уже авторъ принялъ и высказалъ опредѣленіе, отъ котораго самъ еще не отказался, то нужно, чтобъ онъ былъ ему вѣренъ и не противорѣчилъ себѣ.
   На стр. 313 авторъ говоритъ: "Сверхъ винительнаго и предложнаго, за управлялъ и родительнымъ, какъ это видно изъ нарѣчія завтра, Ц.-С. заутра." -- Но едва ли это родительный собственный; это родительный вмѣсто винительнаго, какъ "покажи мнѣ своего ведра". Можемъ привести еще примѣръ "за добра ума" (напр. "убраться за добра ума" въ смыслѣ: во время, или: заблаговременно и благоразумно). Еслибъ родительный падежъ былъ употребленъ въ именахъ женскаго рода, которыя имѣютъ и особую форму винительнаго, тогда сомнѣнія не было бы, но у насъ говорится: за одну зорю (въ смыслѣ: въ одну зорю, въ теченіи одной зори), а не говорится: за одной зори, или т. п.
   Авторъ говоритъ, что предлогъ на въ отвлеченномъ смыслѣ означаетъ съ винительнымъ, между прочимъ (стр. 318): "вв) Образъ дѣйствія и орудія (вм. творительнаго падежа), особенно въ народномъ языкѣ; напр. въ Пѣсн. "онъ пьетъ ее (чашу) да на одинъ духъ", "у тя (тебя) нѣтъ вѣрно на кулакъ бойца? на кулакъ бойца, на ногу борца?" Сюда же принадлежатъ: а) выраженія: драться на кулачки (т.-е. кулаками), и съ предложи, пад. на рапирахъ (рапирами), -- и б) дополненія къ прилагательнымъ: не чистъ на руку, легокъ на поминѣ и т. п."
   Объясненіе кажется вамъ не вполнѣ и не во всемъ вѣрныхъ, на вѣрно примѣненнымъ.-- Предлогъ на съ винительнымъ точно значатъ иногда образъ дѣйствія (если уже принять такое опредѣленіе, которое все однако больше приблизительно); сюда подходятъ выраженія: выпить на одинъ духъ, драться на кулачки (это не значить: кулаками, ибо здѣсь обозначено: какъ драться, а не чѣмъ драться). Но въ выраженіи: на кулакъ бойца, на жму борца, здѣсь просто обозначена характеристическая черта боя (кулачнаго), гдѣ дѣйствуетъ кулакъ, и борьбы, гдѣ дѣйствуетъ нога, вмѣстѣ съ тѣмъ конечно здѣсь обозначается: какого рода -- бой, какого рода -- борьба.-- Во всѣхъ этихъ приведенныхъ примѣрахъ, мы "орудія" не видимъ.-- Въ выраженіяхъ же: не чисть на руку, легокъ на поминѣ, мы не видимъ: ни "образа дѣйствія," ни "орудія".-- Мы спросимъ: въ выраженіи напр.: не чистъ сердцемъ, -- есть тутъ образъ дѣйствія или орудія?-- Ни того на другаго: выраженіе указываетъ только, гдѣ нечистота въ человѣкѣ.-- Подобное видимъ и здѣсь, въ выраженіи: не чистъ на руку; здѣсь предлогъ показываетъ, какое направленіе беретъ нечистота (нравственная) въ человѣкѣ. Выраженіе: "легокъ на поминѣ" -- падежъ предложный -- показываетъ, гдѣ легокъ. Легокъ имѣетъ здѣсь особый смыслъ; смыслъ такой: "Его назвали, а онъ и тутъ."
   На той же страницѣ: "Выраженія: "пить что нибудь на молоко, на капусту" и т. п. (т.-е. послѣ молока, капусты); "ѣсть на тощакъ, на тощій желудокъ", объясняется нагляднымъ значеніемъ этого предлога, т.-е. положеніемъ чего нибудь на что нибудь." -- Первыя два выраженія подходятъ подъ это объясненіе, но сюда не подходятъ выраженія: на тощакъ, на тощій желудокъ, уже потому что на молоко и на капусту (находящіяся въ желудкѣ) можно положить, въ желудокъ же, что нибудь; а на желудокъ, И еще тощій положить можно только сверху, "наруже, какъ напр. на мѣшокъ. Потомъ, есть выраженія, къ которымъ уже это объясненіе никакъ найдетъ; напр.: "выѣхалъ на тощакъ, на тощій желудокъ." Здѣсь обозначается: въ какомъ состояніи находясь, человѣкъ выѣхалъ, сталъ что нибудь дѣлать. Этотъ-то собственно смыслъ и имѣетъ выраженіе: на тощакъ, на нищій желудокъ.
   Говоря на стр. 324, что подъ въ переносномъ смыслѣ между прочимъ означаетъ: "б) подчиненіе," авторъ присовокупляетъ: "сюда же принадлежатъ выраженія: "отдыхать подъ говоръ, или говоромъ деревьевъ, листьевъ, волнъ", "пѣть подъ звуки органа" и т. п." -- Здѣсь разница падежа производитъ разницу нѣкоторую и въ значеніи, которую слѣдовало бы опредѣлить. Въ первомъ случаѣ съ винительнымъ, напр": подъ говоръ, -- отношеніе взято болѣе со стороны дѣйствія: "подъ говоръ волнъ онъ думаетъ думу", подъ говоръ волнъ заснулъ".-- Здѣсь говоръ дѣйствуетъ: содѣйствуетъ думѣ, содѣйствуетъ засыпанію. Во второмъ случаѣ, съ творительнымъ, отношеніе взято болѣе со стороны состоянія; это скорѣе обстановка, нежели дѣятельное участіе; творительный употребляется больше съ глаголами, изображающими бездѣйственное состояніе: "дремлющей подъ говоромъ валовъ," "отдыхаетъ подъ говоромъ древесъ."
   О предлогѣ съ (стр. 326) авторъ говоритъ, что онъ съ родительнымъ между прочимъ означаетъ: "б) Причину и другія обстоятельства." Выраженіе "другія обстоятельства" очень неопредѣленно.-- Далѣе авторъ говоритъ: "в) Въ выраженіяхъ: будетъ съ меня, довольно съ меня, вм. для".-- Нѣтъ, не можемъ согласиться. Предлогъ: съ, выражаетъ въ то же время мѣру соотвѣтственную: чего совсѣмъ не выражаетъ для, Поэтому нельзя сказать: мало съ меня, мною съ меня. Отрицаніе самого дѣла (какъ и вездѣ) допущено быть можетъ и при предлогѣ: съ (напр. съ меня недовольно); но положительное несоразмѣрное количество при предлогѣ: съ -- немыслимо.-- Это употребленіе: съ, -- въ связи съ такимъ употребленіемъ, какъ напр.: ростомъ съ меня, или, въ народномъ выраженіи: хлѣба съ брюхо; здѣсь съ также показываетъ соразмѣрность, удовлетворительное соотвѣтствіе.
   На стр. 328, авторъ говоритъ, что предлогъ у "отличается отъ при тѣмъ, что показываетъ большую зависимость и даже принадлежность; напр. "служить у кого" и "служить при комъ;" "жить у кого" и "жить при комъ;" "ручка у креселъ" (= принадлежитъ) и "ручка при креслахъ" (отломленная лежитъ около)" Но почему же такъ?-- Можно пожалуй подумать, что авторъ выдаетъ приведенные имъ примѣры употребленія за правило.-- Мы не хотимъ этого думать. Но если это такъ, то не значитъ ли это стѣснять Русской языкъ, сковывать свободное употребленіе и впадать въ ошибку того же Готшеда?-- А здѣсь же еще употребленіе Русской рѣчи не согласуется съ примѣрами автора (если принимать ихъ заправило): очень можно сказать наоборотъ: "отломленная ручка лежатъ у креселъ" и "ручка при креслахъ находится въ исправности".
   Предлоги разсмотрѣны г. авторомъ, по нашему мнѣнію, бѣгло и поверхностно. Опредѣлены иногда невѣрны и неопредѣленные Даны правила, стѣсняющія свободное употребленіе. О предлогѣ при неупомянуто отдѣльно вовсе.-- По нашему мнѣнію, предлоги опредѣляются не только падежами, которыхъ они требуютъ: по крайней мѣрѣ столько же выражаютъ они себя, въ соединеніи съ глаголами. Мы думаемъ, что предлоги должны быть опредѣлены въ нихъ самихъ; должно быть опредѣлено общее значеніе каждаго предлога, и отсюда должность, которую отправляетъ онъ въ языкѣ, въ разнообразныхъ приложеніяхъ, иногда повидимому вовсе между собою несходныхъ.
   Авторъ переходитъ къ управляющимъ частямъ рѣчи; говоря о глаголѣ, онъ приводитъ выраженіе: пить на кого (стр. 341), которое заслуживаетъ вниманія; оно объясняется значеніемъ самого предлога: но, который значитъ здѣсь почти тоже, что во имя. Такъ въ народѣ, восклицаніе: подымай на царя!-- значитъ: во имя царя. Такъ же кажется, можно объяснить и выраженіе въ поученіи Владиміра Мономаха: "на Богъ идохомъ... на Боняка". Съ восклицаніемъ: на царя! сходно восклицаніе: на шабашъ!-- восклицаніе, съ которымъ, наканунѣ Воскресенья, обращаются къ работникамъ, желая, чтобъ работа кипѣла.
   На стр. 342, авторъ говоритъ: "Глаголы свататися, сватитися, въ смыслѣ совѣщаться, сочиняются, какъ и другіе взаимные, съ предлогомъ съ: "Изяславъ сватится со Всеславомъ, мысля на него".-- Здѣсь употреблено сватится не въ смыслѣ: совѣщается: а въ Смыслѣ: сносится (сводится, сходится).-- Далѣе авторъ говоритъ: "Совѣщатися, въ смыслѣ помолвки между женихомъ и невѣстою, употребляется у Нестора при описаніи языческихъ обрядовъ Славянскаго брака: "схожахуся на игрища, на плясанье, и на вся бѣсовская игрища и ту умыкаху жены собѣ, съ нею же кто съвѣщашеся".-- Мы не видимъ здѣсь того смысла въ этомъ словѣ, какой видитъ авторъ; съвѣщашеся значитъ здѣсь просто: сговорился. Бопланъ, въ описаніи Украйны, описываетъ подобный обычай и говоритъ, что молодые люди и дѣвушки заранѣе уговаривались, кому кого похитить.
   На стр. 343, авторъ говоритъ: "Дивитъ, подивитъ, въ смыслѣ смотрѣть, глядѣть съ предлогомъ на: "ты, мой батюшка не диви на братца". "А въ семью не включатъ, на васъ не подиви".-- Дивитъ, думаемъ мы, значитъ не: смотрѣть, или глядѣть, а: дивиться (дивитъ -- дѣлать изъ чего нибудь диво). Иначе второй примѣръ, изъ Грибоѣдова, былъ бы не понятенъ: что значило бы: "а въ семью не включатъ, на насъ не смотри, не гляди"? -- Если же такъ: "а въ семью не включатъ, на насъ неподивись, не удивляйся" -- то выраженіе понятно. Значеніе: дивить, въ смыслѣ: дѣлать изъ чего нибудь диво, дѣлать дивнымъ,-- ясно въ Церковно-Славянскомъ слогѣ; напр.: удивить милость, то-есть дивною сдѣлать милость..
   На стр. 346, авторъ говоритъ: "Презирать, пренебрегать -- кто, что и кѣмъ, чѣмъ (т.-е. гнушаться): "чужой ты земли, Государь, ищешь, свою пренебрегая". "Не презирайте днесь пѣвцами". "Когда бы ты не презрѣлъ мною".-- По нашему мнѣнію это не справедливо; скорѣе на оборотъ: презирать, съ творительнымъ -- именно не значитъ: гнушаться. "Когда бы ты не презрѣлъ мною" не значить: "когда бы ти не погнушался мною", но: "когда бы ты не счелъ меня слишкомъ мелкимъ, ничтожнымъ, безполезнымъ." -- Презирать кѣмъ не значить: имѣть къ кому чувство отвращенія, чувство соединенное съ понятіемъ гнушаться, но значитъ: по уважать кѣмъ, считать ничтожнымъ, не обращать вниманія.-- Презирать, съ винительнымъ -- скорѣе значитъ: гнушаться. Я сю презираю: считаю его, самого но себѣ, презрѣннымъ и заслуживающимъ презрѣнія, человѣкомъ дурнымъ. Я умъ презираю: считаю его ничтожнымъ, не стоющимъ вниманія, не считаю его презрѣннымъ самого по себѣ, но слишкомъ мелкимъ, и въ этомъ только смыслѣ, сравнительно со мной самимъ, презрѣннымъ. Въ этомъ второмъ случаѣ, презирать -- высказываетъ чувство гордости.
   На стр. 347. "Проникнутъ -- во что и что: то и другое употребляется, какъ въ вещественномъ, такъ и въ умственномъ значеніи".-- Авторъ приводитъ примѣры для этого втораго (умственнаго) значенія, но разности употребленій во что и что) не опредѣляетъ.-- А слѣдовало бы сказать: какая разница между тѣмъ я другимъ употребленіемъ. Мы понимаемъ эту разницу такъ: проникнутъ во что -- значить проникнуть, найти дорогу внутрь, во глубину чего нибудь. Проникнуть что -- значитъ проникнуть, прохватить насквозь (а не только внутрь), и вмѣстѣ значитъ: какъ-бы напитать собою весь предметъ (вещественный или духовный) извнутри и снаружи, съ одного края до другаго. Проникнутъ что -- употребляется болѣе въ такъ называемомъ отвлеченномъ смыслѣ.
   На той же стр. авторъ говоритъ о второмъ значеніи: "руководствовать". Руководствовать: "2) кѣмъ, чѣмъ, для показанія орудія: "руководствуете сердцемъ моимъ".-- Орудія? Отъ чего же сердце здѣсь -- орудіе, а не предметъ дѣйствія? Развѣ: "руководствовать сердцемъ* значитъ посредствомъ сердца?-- Вотъ если бы было сказано: вашими совѣтами руководствуйте мое сердце" или даже: "моимъ сердцемъ", -- то совѣтами точно показало бы орудіе (посредствомъ чего). Слова наши точно также относятся и ко второму примѣру, приводимому авторомъ для показанія орудія: "скажите, что руководствуетъ ихъ мыслями и дѣлами", -- Если въ этихъ примѣрахъ слова: "сердцемъ," "мыслями," "дѣлами", показываютъ орудіе, то послѣ этого всякой творительный падежъ при глаголѣ будетъ означать орудіе: "не презирайте мною", "упивайтесь ею". Значеніе совершенно одинаково.
   На той же страницѣ: смѣяться, посмѣяться (засмѣяться), обыкновенно употребляются съ предлогомъ надъ. Сверхъ того встрѣчаются съ предлогомъ о: "и посмѣяться кой о чемъ"; и особенно съ дательнымъ, преимущественно въ переносномъ значеніи, какъ въ старинной, такъ и въ новѣйшей литературѣ".-- Авторъ не объясняетъ разницы между: смѣяться, посмѣяться: надъ чѣмъ и о чемъ. Смѣяться надъ чѣмъ -- значитъ: дѣлать изъ чего нибудь предметъ, цѣль смѣха; смѣяться о чемъ -- значитъ: дѣлать изъ чего нибудь поводъ въ смѣху, смѣяться ради чего.-- Въ первомъ случаѣ смѣяться дѣйствуетъ на предметъ прямо, во второмъ косвенно.
   Авторъ совершенно справедливо замѣтилъ (стр. 359, § 261), что нашъ языкъ любитъ преимущественно форму существительнаго. Мы говорили уже объ этомъ выше. Авторъ приводитъ много примѣровъ.-- Припомнимъ здѣсь кстати два, столь общеизвѣстныя выраженія, что они, потому самому, могутъ не придти въ голову: "спуску нѣтъ (никому)", "на побѣгушкахъ".
   Замѣтимъ, что на стр. 360, приводя подобные примѣры, авторъ невѣрно объясняетъ пословицу XVII в.: "гдѣ ково покрали, а къ намъ съ выемкою" (а съ насъ ищутъ, у насъ берутъ)".-- Выемка есть юридическій терминъ; онъ значитъ: вынутая часть: или взятый, въ подозрѣваемомъ домѣ, образецъ такогоже предмета, какой украденъ. Напримѣръ: въ лѣсу порубка, ѣдутъ въ подозрѣваемый дворъ, находятъ срубленное дерево и отпиливаютъ часть, чтобы прикинуть къ оставшемуся пню. Подобные образцы бываютъ разнородны, смотря по тому, что. украдено. Это дѣйствіе, т.-е., когда берутъ въ домѣ признакъ или образецъ чего нибудь для улики, называется выемкою,--
   Авторъ (на стр. 363) говоритъ: "Къ независимымъ же обстоятельственнымъ словамъ относятся всѣ тѣ, которыхъ нельзя объяснить управленіемъ стоящаго при нихъ глагола, прилагательнаго или существительнаго".-- Изъ числа случаевъ, когда это бываетъ, авторъ приводитъ (стр. 364): "3) Когда обстоятельственное слово бываетъ остаткомъ цѣлаго предложенія, для возстановленія котораго нужно подразумѣвать опущенный глаголъ. Напр. обстоятельство: часъ отъ часу, въ предложеніи: "часъ отъ часу становится темнѣе", предполагаетъ глаголъ, означающій движеніе отъ одного пункта къ другому, и, вмѣстѣ съ предполагаемымъ и подразумѣваемымъ глаголомъ, составляетъ свое особенное предложеніе (напр. въ родѣ слѣдующихъ: "по мѣрѣ того какъ идетъ часъ за Часомъ" или "какъ отходитъ одинъ часъ отъ другаго (?), одна минута отъ другой (?) и т. п.). Но такія предложенія говорящій не находитъ нужды высказывать, потому что они послужили бы къ отягощенію рѣчи многословіемъ".--
   Не можемъ согласиться. Мы уже говорили не разъ о томъ, какъ часто неумѣстны бываютъ предположенія и подразумѣванія выпущенныхъ словъ и даже предложеній, особенно тамъ, гдѣ является ~иное, сильное выраженіе въ языкѣ.-- Здѣсь тоже видимъ неумѣстность, и никакъ не видимъ, чтобы "часъ отъ часу" было остаткомъ предложенія, и чтобы "для возстановленія его" было "нужно подразумѣвать опущенный глаголъ".-- Самъ авторъ въ послѣднихъ строкахъ думаетъ, кажется, что это предложеніе никогда не высказывалось, а оставалось въ умѣ. Какой же послѣ того "остатокъ предложенія"? Эти послѣднія строки противорѣчатъ первымъ. Въ самомъ дѣлѣ: остатокъ предложенія -- выраженъ словомъ, а само предложеніе -- и выговорено не было.-- Да и "предложеніе", которое примѣрно приводитъ авторъ, само но себѣ странно: какъ это "отходитъ одинъ часъ отъ другаго"? Этого сказать нельзя; можно сказать: "часъ идетъ за часомъ", потому что здѣсь есть послѣдовательность, подвигающаяся впередъ, движеніе изъ неопредѣленности -- въ опредѣленность; часъ и минута образуются по мѣрѣ появленія; и грядущемъ, и непроявившемся еще, въ безразличномъ времени -- нѣтъ запаса готовыхъ часовъ и минутъ; образовался часъ, я прошелъ; на нимъ образовался другой, и тоже прошелъ, и такъ далѣе. По этому и можно сказать: "идетъ часъ за часомъ".-- Но выраженіе: "отходитъ одинъ часъ отъ другаго" -- невозможно; ибо здѣсь въ выраженіи нѣтъ этой послѣдовательности, подвигающейся впереди; здѣсь является не вопросъ: худа? а вопросъ: откуда?-- Вмѣстѣ съ этимъ здѣсь нѣтъ движенія времени изъ неопредѣленности въ опредѣленность.-- Напротивъ, здѣсь часъ (идя минута), отъ котораго отходитъ другой часъ, представляется уже совсѣмъ готовымъ, образовавшимся, оконченнымъ; а такъ какъ здѣсь движеніе представляется безконечнымъ, то является слѣдовательно на готовѣ безконечный запасъ совсѣмъ оконченныхъ часовъ и минутъ. Это выраженіе противорѣчитъ самому понятію времени, а потому оно и невозможно.-- Возьмемъ другой примѣръ, и это будетъ еще яснѣе. Жидкость сама по себѣ представляетъ безразличную массу, и можетъ довольно удобно быть здѣсь примѣнена. Вы можете сказать: капля падаетъ за каплей; но не скажете: одна капля отходитъ отъ другой; ибо у васъ въ запасѣ безразличная жидкая масса, которая образуетъ капли, а не запасъ готовыхъ образовавшихся капель.-- Требованіе точности языка, опредѣленности выраженія -- особенно въ наукѣ языка -- заставили насъ распространиться объ этомъ выраженіи такъ подробно.
   Но какое бы ни было "предложеніе",-- предположить, что оно нѣкогда говорилось и что отъ него осталось только: часъ отъ часу -- было-бы странно; да а самъ авторъ (какъ мы замѣнили уже), кажется, думаетъ, что предположенье никогда не выражалось въ словѣ, а ставилось въ уже, и что слѣдовательно: часъ отъ часу, есть высказанный остатокъ невысказаннаго предложенія (?).... Авторъ прибавляетъ, что говорящій не нашелъ нужды высказывать предложенія, чтобъ избѣжать многословія.-- Но впрочемъ, если говорящій не произнесъ только вслухъ этого предложенія, а въ умѣ сказалъ его себѣ: тогда это все равно, и является такимъ же "многословіемъ", если не для слушающаго, то для самого говорящаго: это было бы какое то утаиваніе словъ, это была бы таже, только не произнесенная, или лучше, мысленно произнесенная рѣчь; это почти тоже, что сказать шопотомъ. Если же авторъ допускаетъ, что говорящій и самъ себѣ не говоритъ предполагаемаго предложеніе, что онъ смутно его чувствуетъ, или лучше, что въ выраженіи: часъ отъ часу, -- предложеніе лежатъ въ зародышѣ (съ чѣмъ не согласно понятіе автора объ остаткѣ), что предложеніе, можетъ быть раскрыто изъ этого выраженія (часъ отъ часу): тогда другое дѣло; но такъ ли думаетъ авторъ? Слова его даютъ поводъ сомнѣваться.-- По нашему же мнѣнію: во всякомъ почти словѣ, такъ или иначе, лежитъ предложеніе въ безразличіи, въ зародышѣ; изъ всякого почти слова, какъ изъ зерна, можетъ оно болѣе или менѣе удобно возникнуть и раскрыться. Мы, впрочемъ, уже говорили объ этомъ.--
   Постараемся объяснить сами это выраженіе: часъ отъ часу. Авторъ думаетъ, что обстоятельство "часъ отъ часу" предполагаетъ глаголъ, означающій движеніе отъ одного пункта къ другому. Почему же движеніе, и именно такое? Вѣроятно предлогъ: отъ, заставляетъ автора такъ думать. Но отъ не всегда значить движеніе; напр.: "онъ отличается отъ другаго; онъ отстоитъ отъ него"; здѣсь отъ не показываетъ никакого движенія.-- И такъ въ самомъ выраженіи: часъ отъ часу, мы не имѣемъ причины предполагать движеніе. Вся сила заключается въ глаголѣ, въ сказуемомъ: напр.: "человѣкъ отъ человѣка... отличается", человѣкъ отъ человѣка.... отошелъ." Одно же выраженіе: человѣкъ отъ человѣка, еще не означаетъ движенія, и вообще ничего опредѣленнаго. Такъ и здѣсь: часъ отъ часу -- еще ничего не значитъ; вся сила заключается въ сказуемомъ. Если будетъ сказано: часъ отъ часу темнѣе, тогда другое дѣло; въ словѣ: темнѣе, выражается усиленіе. Часъ отъ часу будетъ здѣсь только опредѣленіемъ къ слову: темнѣе, а само по себѣ не значитъ усиленія. Выраженіе, напр.: съ каждымъ часомъ, или просто: каждый часъ -- вѣдь не показываетъ же движенія, само по себѣ; а между тѣмъ, и то и другое соотвѣтствуютъ выраженію: часъ отъ часу, напр.: съ каждымъ часомъ темнѣе, каждый часъ темнѣе.-- Не знаемъ, предполагаетъ ли и подразумѣваетъ ли авторъ и здѣсь, въ этихъ выраженіяхъ, глаголъ и цѣлое предложеніе.--
   И такъ мы думаемъ, что часъ отъ часу выраженіе самостоятельное, первичное, вовсе никакого при себѣ опущеннаго глагола и предложенія не имѣетъ и не предполагаетъ; что само по себѣ оно имѣетъ значеніе неопредѣленное, сообщаемое общимъ смысломъ предлога: отъ, и не показываетъ усиленія (точно какъ и выраженіе: съ каждымъ часомъ); но что смыслъ этотъ дается ему сказуемымъ, показывающимъ усиленіе, именно, напр., темнѣе (въ выраженіи: часъ отъ часу темнѣе): сказуемое придаетъ смыслъ, придаетъ выраженію извѣстное направленіе, извѣстное значеніе, и само опредѣляется тѣмъ, что лежитъ въ выраженіи: часъ отъ часу. Такимъ образомъ выраженіе: часъ отъ часу, получаетъ значеніе градаціи, возрастанія по часамъ; а сказуемое: темнѣе, означающее усиленіе (темноты) вообще, получаетъ смыслъ усиленія по часамъ, ежечасно.-- Тоже самое является и при выраженіяхъ: каждый часъ, съ каждымъ часомъ, и при другихъ, тому подобныхъ" Напримѣръ, выраженіе: каждый часъ, съ каждымъ часомъ, -- еще ничего но означаетъ опредѣленнаго; но присоедините къ нему слово, напр., темнѣе, и въ одну минуту: каждый часъ и съ каждымъ часомъ -- будетъ означать постепенность (ибо слово: темнѣе, вноситъ эту идею постепенности), -- и именно постепенность ежечасную.
   На стр. 364--365, авторъ говоритъ: "Какъ зависимыя, такъ и независимыя обстоятельственныя слова употребляются въ рѣчи безъ вниманія къ ихъ окончаніямъ, нѣкогда выражавшимъ дополненія. Потому падежи многихъ нарѣчій (§ 71) теперь уже намъ непонятны. Съ другой стороны самыя имена и мѣстоименія, входя въ составъ нарѣчій, сокращаютъ свои окончанія, отказываясь тѣмъ отъ прямого указанія на свою зависимость отъ глагола. Примѣч. 4. Такъ нарѣчіе особѣ, еще ясно означающее окончаніемъ свою зависимость, напр. въ Лавр. сп. "Полиномъ же живущемъ особѣ", уже сокращается въ Кенигсб. спискѣ: "Поляномъ же живущемъ особъ", въ Новг. также особъ. Впрочемъ эта сокращенная форма встрѣчается уже весьма рано" и пр.-- Авторъ приводить примѣры, говоритъ еще о формахъ: прямъ, засобъ, ележачъ, вручъ, до поясъ, по плечъ.-- Мы не думаемъ, чтобъ эти формы представляли собственно сокращеніе; нѣтъ, это не сокращеніе, не, въ теченіи позднѣйшаго времени, образовавшаяся форма; но это живая форма, придающая слову характеръ нарѣчія. Буква, которая образуетъ эту форму и придаетъ этотъ характеръ, -- есть ъ, не въ одномъ этомъ случаѣ являющійся, какъ измѣненіе окончанія и Смысла слова.-- Онъ обращаетъ въ нарѣчіе имена существительныя и прилагательныя (конечно первообразныя или т. н. краткія), съ предлогомъ и безъ предлога. Такъ, напримѣръ, имена существительныя, перешедшія черезъ ь, въ нарѣчіе: средь, устъ (Усть-сысольскъ, Усть-угъ), прочь, усторонь, вручь, наизусть; имена прилагательныя: прямь, исполнь, свободь, близъ, различъ, влежачъ.-- Этихъ формъ много; мы далеко ихъ не всѣ высчитываемъ; онѣ образуются черезъ ь, иногда сокращающій, иногда только смягчающій, -- смотря потому, какую гласную онъ замѣняетъ {Любопытны здѣсь формы: искони, безпрестани. Здѣсь является и, а не ь. Образовались ли онѣ изъ женской формы: конь, престань, въ свою очередь образовавшейся: конь изъ имени: конъ, какъ варъ -- варь (не надобно смѣшивать этой женской фирмы съ мужеской: конь; это совершенно другое);-- престань изъ прилагательнаго: престанъ (какъ погань -- погань)? Или же это есть ь, получившій гласность, огласившійся; такъ что первообразныя форны будутъ: исконь, безпрестань? Въ такомъ случаѣ эти формы могли образоваться или отъ инмни существительнаго или отъ прилагательнаго, первообразнаго разумѣется. Вѣроятно скорѣе отъ прилагательнаго и даже отъ причастія: по крайней мѣрѣ, второе слово. Въ пользу перваго предположенія, собственно касательно слова безперестани, то есть въ пользу того что здѣсь является имя ж. р.: престань, -- говорить слово встань, встрѣчающееся въ лѣтописи Новг. (Т. 3, стр. 5) -- Выраженіе: испоконь, соотвѣтствуетъ выраженію: допоясъ, приводимому авторомъ. Въ этихъ двухъ случаяхъ точно можно признать сокращеніе: до-поясъ могло удобно сократиться изъ до пояса, вслѣдствіе перенесенія ударенія, а испоконъ могло сократиться изъ испокона (изъ покона), потому что говорится не одно, а въ соединеніи съ слѣдующимъ словомъ (испоконь вѣку) Выраженіе приводимое также авторомъ: но-плечь, можетъ быть сокращеніе тоже, а можетъ быть и форма нарѣчія съ ь, какъ: вручь.}, Вспомнимъ, какъ также черезъ ь, образуется притяжательная форма: Владиміръ -- Владимірь.
   На стр. 366: "Такимъ образомъ составленныя обстоятельственныя слова должно отличать въ нашей книжной рѣчи отъ введенныхъ въ позднѣйшее время изъ чужихъ языковъ. Первыя принадлежатъ къ особенностямъ древнѣйшаго Словосочиненія; напр. на роду вм. однажды: "да съ нимъ на роду вотъ что случилося".-- Черезъ нѣсколько строкъ:," Примѣ". 2. Народныя формы обстоятельственныхъ словъ имѣютъ то преимущество передъ нарѣчіями, общеупотребительными въ книжной рѣчи, что выражаютъ мысль нагляднѣе; какъ напр. въ приведенномъ примѣрѣ отвлеченное понятіе однажды замѣнено болѣе нагляднымъ на роду; или у Пушкина во снѣ, вм. никогда: "а меня и во снѣ не проси" -- Народныя формы точно нагляднѣе и живѣе: въ этомъ мы согласны совершенно съ авторомъ; но объясненія его кажутся намъ невѣрными. Выраженіе: на роду, не соотвѣтствуетъ: однаэк^ ды; на/юду -- это тоже, что: въ жизни. Здѣсь рисуется все протяженіе времени, все поприще человѣка, и среди поприща -- тотъ или другой случай. Этому представленію не соотвѣтствуетъ слово: однажды, -- ибо обозначаетъ только одну точку времени, одинъ моментъ; а это совершенно другое. Кромѣ того, одинакихъ случаевъ въ теченіи жизни можетъ быть не одинъ, но два, три, и т. д. Можно сказать: "съ нимъ на роду это три раза случалось". Слово: однажды, здѣсь уже рѣшительно употребить нельзя; нельзя сказать: съ нимъ однажды это три раза случилось. Въ противномъ случаѣ было бы возможно извѣстное выраженіе: "однажды шелъ дожжикъ дважды." -- Точно такъ же выраженію: во снѣ, не соотвѣтствуетъ слово: никогда. Выраженіе: во снѣ, вовсе не показываетъ времени просьбы (когда?), и показываетъ обстановку, способъ просьбы (какъ?). Этому выраженію: во снѣ, соотвѣтствуетъ не: никогда, а: никакъ.-- Это видно отчасти и изъ того, что при выраженіи: во снѣ, можно совершенно свободно употребить: никогда, какъ прямо относящееся къ выраженію: во снѣ; напр.: "а меня никогда и во снѣ не проси" Между тѣмъ, какъ слово: никакъ, сюда нейдетъ; употребленіе слова: никакъ, при выраженіи; во снѣ -- въ особенности, какъ прямо относящееся къ нему -- становится насильственнымъ; напр.: "а меня никакъ и во снѣ не проси". Или же здѣсь это употребленіе совершенно можетъ измѣнить оборотъ рѣчи, въ томъ смыслѣ: "а меня никакъ -- даже и во снѣ -- не проси." --
   На стр. 367 авторъ говоритъ: "Довольный, довольно, вм. древнѣйшаго довьла: въ сп. Упиря: "не довьла ли вамъ" (въ испр.: "не доволно ли вамъ)".-- Образованіе прилагательныхъ: довольный, довольно, можетъ быть образованіемъ и независящимъ отъ: довьла. Довольный, довольно, происходитъ кажется отъ рѣченія: до воли, то есть: до того, сколько хочешь (напр.: "ѣлъ довольно": до воли, до того, сколько хотѣлъ). Это выраженіе: доволи, въ смыслѣ довольно, существуетъ въ народномъ языкѣ (Обл. слов. стр. 48). Есть похожее выраженіе въ древи. Рус. стих.: "до люби тебя пожалую" (стр. 194). Мы думаемъ здѣсь это значитъ: сколько любишь, сколько желаешь, столько тебя пожалую.--
   На стр. 368, авторъ говоритъ: "Примѣч. 2. Вмѣсто двойнаго отрицанія ^ничего не возьмешь, не сдѣлаешь", въ народномъ языкѣ говорится: "не что возьмешь", "не что сдѣлаешь"; напр. у Ф. Виз. "послѣ и спохватится, да не что сдѣлаешь".-- Здѣсь мы не видимъ: одного выраженія вмѣсто другаго; это не одно и то же; здѣсь въ каждомъ выраженіи есть свой особый смыслъ. Двойное отрицаніе является въ Русскомъ языкѣ съ отрицаніемъ: ни (ни-какой, ни-когда, ни-что); ни не есть простое отрицаніе, какъ не; ни есть, союзъ соединительный: и (напр. "я люблю: и тебя и его"), союзъ, который, въ особенности соединяясь съ отрицаніемъ, придаетъ характеръ самостоятельнаго оборота словамъ, передъ которыми стоитъ, какъ бы предполагая или самъ выражая двоеточіе (:); напримѣръ: "я не люблю: ни его, ни тебя". Или же онъ избавляетъ отъ повторенія предложеніе отрицательное, при чемъ иногда имѣетъ значеніе даже; напримѣръ: "я не люблю тебя, ни его", "я не пилъ ни капли". Только при словахъ, сложенныхъ съ этимъ ни и принимающихъ особенный его, союзно-отрицательный, смыслъ, образуется двойное отрицаніе.-- Уже по одному этому, выраженіе: не что возьмешь, не можетъ быть поставлено на одну доску съ выраженіемъ: ничего не возьмешь. Отсюда уже можно видѣть, что смыслъ этихъ выраженій -- не одинъ и тотъ же. Потомъ, надобно обратить вниманіе на отрицаніе, на то, къ чему придается оно въ рѣчи. Если отрицаніе придается къ глаголу, тогда является собственно отрицательное рѣченіе; отрицаніе здѣсь распространяется и на предметъ дѣйствія, и, такъ какъ предметъ отрицается только косвенно, то онъ представляется отвлеченнымъ, съ своей неопредѣленной общей стороны, а потому имя, его означающее, становится въ родительномъ падежѣ (я не вижу дома, я не вижу башни). Когда отрицаніе придается къ предмету дѣйствія, тогда дѣйствіе является въ простомъ утвердительномъ своемъ видѣ, а предметъ дѣйствія не косвенно, а прямо, на-чисто отрицается: поэтому имя, его означающее, становится не въ родительномъ, а въ винительномъ падежѣ, ибо глаголъ сохраняетъ всю свою прямую, положительную силу (не домъ я вижу, не башню я вижу). Разница этихъ выраженій совершенно ясна. Такую же точно разницу видимъ мы и въ выраженіяхъ: ничего не сдѣлаешь, и: не что сдѣлаешь; эта разница усиливается здѣсь особеннымъ значеніемъ, сложнаго со словомъ: что, отрицательнаго:, ни (ничто).-- Замѣтьте, что: не что, -- падежъ винительный (не домъ я вижу).-- Не что сдѣлаешь значитъ приблизительно: не что нибудь сдѣлаешь. Для большей ясности приведемъ напр. выраженія: "средства никакого не найдешь" и "не средство какое найдешь": соотвѣтствіе рѣченій совершенно такое же, какъ рѣченій: "ничего не возьмешь" и "не что возьмешь". Оба выраженія, конечно, соотвѣтствуютъ другъ съ другомъ, но между ними есть положительная разница. Разница кажется намъ столь очевидна, что не требуетъ большаго поясненія.
   На стр. 370 авторъ говорить, какъ о старинномъ, объ употребленіи кто со множественнымъ: "кто косятъ?" -- Но теперь вы, очень естественно и очень свободно, выразитесь также, если вы видите передъ собою много косцовъ. Мы вполнѣ признаемъ: современность этого употребленія. Также совершенно современномъ мы признаемъ соотвѣтствіе множественнаго: тѣ, единственному: кто, какъ въ примѣрѣ, приводимомъ авторомъ:
   
   У насъ кто на морѣ не бывалъ,
   Морской воды не видалъ,
   Не видалъ дѣла ратнаго, человѣка кроваваго,--
   Отъ желанья тѣ Богу не наливались.
   
   Признаемъ такую же современность и въ выраженіяхъ, какъ напр. (приводимое авторомъ): "или кто по мнѣ въ томъ монастырѣ иныя строительницы и сестры будутъ". Возьмемъ тоже самое употребленіе, только въ выраженіи современномъ, и увидимъ, что это употребленіе намъ близко, совершенно наше и теперь. Напр. "Кто иные прикащики у васъ послѣ меня наймутся, сколько бы ихъ ни было, всѣ меня одобрятъ".
   На стр. 372. авторъ, разсуждая о мѣстоименіи: что, между прочимъ говоритъ: "г) Наконецъ что и то, употребляясь въ преложеніяхъ независимо, служатъ какъ союзы, только связью между ими. напр. "что ужинъ, то расправа" (въ смыслѣ частицъ какъ-такъ, какъ скоро-такъ, когда-тогда). "И что звѣзда, то ясное веленье".-- Нельзя по нашему мнѣнію сказать, чтобы здѣсь что были союзы; первоначальное значеніе что и то какъ мѣстоименій, чувствуется здѣсь явственно (по крайней мѣрѣ какъ оттѣнокъ) и легко можетъ быть возстановлено. "Что ужинъ -- то расправа", напримѣръ, можетъ быть понято въ смыслѣ: "что есть ужинъ -- то (самое) есть расправа" (то есть: "ужинъ -- это расправа", "ужинъ есть расправа", "ужинъ -- расправа"). Здѣсь при самомъ употребленіи какъ-бы слышится, какъ употребленіемъ придается этотъ союзный смыслъ мѣстоименія": что и то,-- какъ бы слышится переходъ отъ мѣстоименія къ союзу, и только переходь.
   Вслѣдъ за тѣмъ, въ примѣчаніи 3-мъ, авторъ приводитъ примѣры употребленія: что -- то, въ старинной литературѣ. Если авторъ хотѣлъ сказать, что это особенность старинной литературы, тогда онъ совершенно не.правъ, по нашему мнѣнію; ибо всѣ обороты, имъ приводимые, вполнѣ свойственны Русскому языку, какъ старинному, такъ и современному. Вотъ собственныя слова самого автора: "Примѣч. 3. Въ старинной литературѣ: "что ни вложитъ кусокъ въ ротъ, то цѣну считаетъ". "Что болѣе зашиваетъ (кафтанъ), то болѣе дерется". "Что ко лбу перстъ, то мысль родится". "Что ночь, то Домовой пугать его ходилъ". Частица что объясняется въ этихъ случаяхъ, какъ нарѣчіе, въ видѣ союза употребленное; потому иногда можетъ соотвѣтствовать слитному нарѣчію еже: что день, то = еже-дневно, что минута, то = еже-минутно. Въ Яренск. Столбц. ежесуботъ (=что субота)." --
   Въ примѣрахъ употребленія, приведенныхъ авторомъ, гдѣ что -- то относится къ цѣлому рѣченію, мы все не видимъ въ что -- то рѣшительнаго союза, все можемъ узнать мѣстоименія, но ставшія еще болѣе отвлеченными, ибо относятся къ цѣлому рѣченію, напр.: "что ко лбу перстъ, то мысль родится". Съ этимъ выраженіемъ можетъ быть сравнено, и вмѣстѣ объясняетъ его -- выраженіе, напримѣръ:это: честь имѣю быть вашимъ покорнѣйшимъ слугою,-- то же (самое), что: знать васъ не хочу". (Даже и приведенное выраженіе можетъ быть сказано такимъ образомъ: ко лбу перстъто же самое, что: мысль родится).-- Точно тоже видимъ мы въ выраженіи: что ночь, то..", что день, то.... и пр.; и даже здѣсь мѣстоименіе опять явственнѣе, ибо относится къ имени.-- Положимъ, что въ подобномъ выраженіи мѣстоименіе: что, соотвѣтствуетъ нарѣчію: еже, но въ то же время рѣшительно отличается своимъ особымъ оттѣнкомъ, именно: живостью, дѣйствительностью въ выраженіи: "что день, то", тогда какъ еже придаетъ выраженію отвлеченный общій оттѣнокъ: "еже-дневно (каждо-дневно)".
   Скажемъ при этомъ мимоходомъ, что сложное мѣстоименіе: еже соотвѣтствуетъ еще иначе мѣстоименіямъ: что-то, именно самимъ составомъ своимъ.-- Въ языкѣ Церковно-Славянскомъ: иже (яже, еже) имѣетъ, какъ извѣстно, значеніе который; какъ же возникло это значеніе, и что такое -- это и-же?-- И, какъ извѣстно, имѣетъ значеніе: онъ, и получаетъ значеніе: который, только въ составѣ съ же. Что же такое это: же, и какое слово нужно придать къ онъ, чтобы изъ онъ образовалось -- который? Это же (говоря приблизительно) есть что; въ языкѣ Польскомъ оно прямо это значитъ. И именно: что -- вотъ слово, которое нужно придать къ онъ, чтобы изъ онъ образовалось который, то есть такимъ образомъ: онъ, что.-- Мѣстоименіе: же, является у насъ кристаллизовавшимся, но прежде, конечно, оно измѣнялось по всѣмъ измѣненіямъ мѣстоименія. Въ такомъ случаѣ, е-же (оно-что) соверш енно соотвѣтствуетъ мѣстоименіямъ: что-то, только съ обратною перестановкою, ибо е-же значить: оно-что, или иначе: то-что.
             Но что же такое это же?-- Говоря о переходахъ буквъ, г. Буслаевъ въ первой части своей грамматики (стр. 58--61) справедливо замѣтилъ, что Славянское же отвѣчаетъ Русскому и, и что основная буква этихъ звуковъ есть д. Такъ при словахъ: нужда, нужа, коренная основа: нуд (нуда). Соглашаясь въ томъ, что говоритъ г. Буслаевъ о соотвѣтствіи между собою и о переходахъ: жд, ж и д, мы не согласны въ томъ, чтобы жд былъ исключительно звукъ Церковно-Славянскій, и ж -- Русской. Г. Буслаевъ самъ приводитъ примѣры употребленія и вмѣсто жд, еще въ Остроміровомъ Евангеліи, и видитъ въ этомъ вліяніе выговора писца. Не станемъ теперь оспоривать, что это было по внѣшнему вліянію: для насъ важно то, что и изъ древности является въ языкѣ Ц.-Славянскомъ.-- Въ языкѣ Русскомъ въ свою очередь есть употребленіе не только и, но и жд; примѣровъ много. Замѣчательно, что жд является у насъ преимущественно въ посредствующей формѣ глагола на: а-ю: напр.: гожу -- угождаю, тружу -- утруждаю, и пр. А самое то, что жд является въ извѣстной глагольной формѣ, доказываетъ, что это жд -- свойственно нашему языку.-- Но самый переходъ д въ ж и въ жд, и преобладаніе и въ языкѣ Русскомъ, а жд -- въ языкъ Церковно-Славянскомъ: это не подлежитъ никакому сомнѣнію.-- Обратимся опять къ мѣстоименію: же. Рядомъ съ этою, формою, встрѣчаемъ мы въ языкѣ Ц.-Славянскомъ другую форму:* жд, въ словѣ напр. кыйждо; форму эту ждо признаемъ мы тождественною съ же, какъ по близости значенія, такъ и по соотвѣтствію ж и жд. Форма мѣстоименія: ждо, есть также форма кристаллизовавшаяся. Въ значеніи же и ждо, несмотря на ихъ близость, есть и разница. Языкъ представляетъ часто примѣры, что одно и то же слово, кристаллизуясь, или даже оставаясь, такъ сказать, въ разныхъ своихъ формахъ, получаетъ разныя значенія: напримѣръ хотя бы: голова и глава; это одно и тоже слово, но при одномъ особомъ значеніи утвердилась одна его форма, а при другомъ особомъ значеніи -- другая; такъ говоря о деревенской должности, вы скажете непремѣнно: голова, а не глава; а о церкви скажете: глава (у этой церкви пять главъ), а не: голова.-- Сюда же относятся, напримѣръ: по/юхь и прахъ (одинаково принадлежащіе языку Русскому), и проч. и проч.-- На томъ же самомъ основаніи возникшую разницу, при основномъ явственномъ сходствѣ, видимъ мы между мѣстоименіями: же и ждо. (Опредѣлять этотъ оттѣнокъ мы теперь не считаемъ нужнымъ). Въ мѣстоименіи: ждо, кромѣ этой средней формы ед. числа (ждо),-- видимъ мы уцѣлѣвшій, но тоже кристаллизовавшійся, падежъ именительный (или творительный) множественнаго числа, въ рѣченіяхъ: однажды {Слово однажды было, можетъ быть, нѣкогда: однажда или (однаждо), но сюда, при кристаллизованіи, вѣроятно перенесено окончаніе множ. числа: жды, какъ это нерѣдко бывваетъ въ языкѣ, и какъ это видимъ напримѣръ при кристаллизованіи двойственнаго числа ("четыре человѣка," а не "человѣки").}, дважды. трижды, многажды. Въ Русскомъ языкѣ мы имѣемъ полное склоненіе: каждый; но такъ какъ, вполнѣ народною формою, мы слово: кажный, признать не можемъ (народъ охотно употребляетъ кажный: здѣсь и, вставленное для благозвучія, совершенно измѣняетъ древнюю форму кажь или кажъ: кажій, и образуетъ форму новѣйшую: кажный; подобно какъ изъ аже образовалось ажно): то и думаемъ, что, усвоивъ себѣ форму Церковно-Славянскую, Руской языкъ, столь чуждый кристаллизаціи, подчинилъ ее общимъ формамъ склоненія.-- Нашъ языкъ впрочемъ имѣетъ и другую форму, соотвѣтствующую Ц.-Славянской, гдѣ точно также вмѣсто жд является ж, уцѣлѣвшее въ этомъ простомъ своемъ видѣ безъ примѣси и, именно нарѣчіе трожжи (трожды. трижды), напр. въ пословицѣ: "про одни дрожжи, говорить трожжи". -- И такъ у насъ есть не только же, но и жи: вѣроятно именительный (или творительный) мн. ч.-- Такимъ образомъ мы думаемъ, что настоящая форма мѣстоименія же и ждо, является передъ нами въ кристаллизованномъ видѣ: же, ждо,-- именительный падежъ первообразной формы: (какъ: добръ), средняго рода единственнаго числа, и: жи, жды,-- падежъ творительный, той же первообразной формы, множественнаго числа. Но кромѣ этого соотвѣтствія между же и ждо, мы видимъ въ языкѣ Церковно-Славянскомъ соотвѣтствіе самое прямое, именно: же и жде; здѣсь уже вся разница въ отношеніи между собою звуковъ ж и жд.-- Это соотвѣтствіе встрѣчается въ такихъ словахъ, въ которыхъ же (какъ прибавка) -- несомнѣнно: именно: тако-жде и тако-же; а также: то-жде -- той-жде.-- Очевидно, что здѣсь жде совершенно соотвѣтствуетъ же: тому же, которое употребляется и въ языкѣ Ц.-Славянскомъ, прилагаясь и къ именамъ, и къ прилагательнымъ, и къ мѣстоименіямъ, напр.: никто-же, ничто-же, ничесо-же; этимъ словамъ совершенно отвѣчаетъ: то-же, которое пишется по Ц.-Славянски: тожде.-- Очевидно, что въ сложныхъ: ничто-же и то-жде (оба употребительны въ Ц.-Славян. языкѣ), же и жде -- совершенно одно и то же слово (какъ нужда и нужа): вся разница въ измѣненіи буквъ.-- Тождество здѣсь же и жде -- несомнѣнно. Это тождество въ свою очередь доказываетъ, что Ц-Славянскій языкъ допускаетъ и ж и жд. Что касается до формы ждо, то здѣсь видимъ рядомъ ту же, только несмягченную форму (чему примѣровъ много). Но на этотъ разъ мы предпочитаемъ форму смягченную: жде, какъ несоотвѣтствію съ же, такъ и потому, что здѣсь смягченіе, вслѣдствіе тождества съ же, должно быть естественнѣе и первоначальнѣе, ибо же и жде стоятъ совершенно на одной доскѣ. Ждо есть, думаемъ, скорѣе огрубѣніе звука.-- И такъ мы беремъ двѣ формы одного и того же слова: же, жде,-- обѣ, какъ видимъ, употребляющіяся и въ Ц.-Славян. языкѣ.-- Но наконецъ, что же такое это: же, жде? Кореннымъ звукомъ ж и жд быть не можетъ; въ ж и жд переходитъ, какъ извѣстно уже, буква д слѣдовательно настоящій коренной звукъ и первоначальная форма этого мѣстоименія -- не жде и не же, а де. Въ такомъ случаѣ, намъ сейчасъ открывается сродство этого нашего мѣстоименія съ такими же мѣстоименіями въ другихъ языкахъ, опирающимися также на букву д.-- Наше де соотвѣтствуетъ съ Латинскимъ: dem, и Греческимъ δε, а наше и-же или (въ первоначальномъ своемъ видѣ) и-де, соотвѣтствуетъ Латинскому i-dem, Санскритскому: idаm. Боппъ совершенно справедливо видитъ {Vergl. Gram. 2. Band. 1858, стр. 142--143.} въ Греческомъ δε мѣстоименное происхожденіе, и указываетъ на то, что еще у Гомера это δε заявило дательный множественный: δεσσι, δεσι. Это какъ разъ совпадаетъ съ нашими словами о кристаллизаціи этого мѣстоименія, нѣкогда имѣвшаго склоненіе. Есть ли это мѣстоименіе де -- смягченіе мѣстоименія то, или образовалось оно самостоятельно, сохраняя, конечно, естественное сходство между буквами т и д?-- въ разсмотрѣніе этого вопроса, а равно и другихъ соприкосновенныхъ, мы теперь не вдаемся и откладываемъ это до другаго раза, до болѣе подробнаго разсмотрѣнія мѣстоименій. Скажемъ здѣсь только, что второе предположеніе кажется намъ вѣроятнѣе {Замѣчательно, что, при семь преобладаніи же въ языкѣ Церковно-Славянскомъ,-- въ немъ однако это жд встрѣчается весьма мало въ формѣ мѣстоименія, очевидно древней, именно въ же (жде). Не говорится: ничесо-жде, никто-жде; наконецъ не говорится: и-жде, но иже: а это несомнѣнно крайне древняя форма. Между тѣмъ языкъ Церковно-Славянскій въ другихъ случаяхъ предпочитаетъ жд: въ формахъ же, несомнѣнно древнихъ, какъ мы сказали,-- употребляетъ ж. Это доказываетъ, по нашему мнѣнію, что ж -- древнѣе, чѣмъ жд. Конечно, еще древнѣе само д; но первое его прямое смягченіе, думаемъ мы, есть ж,-- съ чѣмъ согласуется и употребленіе и въ формахъ, несомнѣнно болѣе древнихъ.-- И такъ Церковно-Славянское: жд, есть относительно позднѣйшее явленіе, а Русское ж,-- древнѣйшее.}.
   Авторъ продолжаетъ (на той же стр.): "д) Изъ сказаннаго явствуетъ, что во всѣхъ случаяхъ надобно подразумѣвать указательную частицу то, гдѣ бы ни стоялъ союзъ что; напр. "говоритъ, что придетъ" (т. е. говоритъ то, что); "что-бы работать прилежно, надобно любить трудъ (т. е. то надобно любить трудъ)." -- Во первыхъ, мы совсѣмъ не видимъ необходимости подразумѣвать непремѣнно: то, гдѣ употреблено: что. Возьмемъ примѣръ, приводимый авторомъ: "говоритъ, что придетъ". Здѣсь непремѣнно подразумѣвать то,-- надобности мы не видимъ. То, пожалуй, можетъ быть употреблено и здѣсь; и тогда, сдѣлавъ рѣченіе полнѣе, подробнѣе (говоритъ то, что придетъ)" придастъ ему особый оттѣнокъ: смыслъ фразы опирается тогда на то. Но и безъ то, оборотъ рѣченія правиленъ и цѣлъ. Вопросительный оборотъ объясняетъ дѣло достаточно: "что говоритъ?" -- "Придетъ" ("говоритъ, что придетъ").-- Во вторыхъ, примѣры, приводимые авторомъ, далеко не одинаковы. Въ первомъ примѣрѣ, мы видимъ въ что и въ "подразумѣваемомъ" то -- все еще мѣстоименіе, переходящее въ союзъ (подобно какъ въ вышеразсмотрѣнныхъ употребленіяхъ). Самая возможность употребленія: "говоритъ то, что придетъ", показываетъ ощутительно значеніе мѣстоименія, особенно въ то {Можно для большей ясности привести въ примѣръ еще выраженіе "знаю кто". Можно, если угодно, и здѣсь подразумѣвать тотъ, именно: знаю того, кто.... смыслъ фразы опирается тогда на: тою, и она получаетъ особый оттѣнокъ. Но безъ того,-- оборотъ совершенно полонъ, и въ немъ нѣтъ подразумѣваемаго. онъ тоже объясняется вопросомъ: "кто?"-- "Знаю" (знаю, кто).}.-- А въ другомъ примѣрѣ видимъ мы въ то мѣстоименіе, не переходящее, а уже перешедшее въ союзъ, и относящееся не къ: что, а къ: чтобы; а это разница.
   На той же стр., въ примѣч. 4, авторъ говоритъ: "Впрочемъ могла мѣстоименіе то бываетъ необходимо, именно тогда, когда употреблено въ формѣ мѣстоименіи; напр. "я самъ безъ тою глазъ не сведу, чтобы выборный не разсказывалъ мнѣ исторій?.. "Не безъ того, чтобъ не вздохнуть." -- Мы уже довольно подробно возражали автору касательно употребленія мѣстоименія мю (то, что). Употребленіе мѣстоименія: то, на которое указываетъ авторъ, и въ которомъ онъ признаетъ мѣстоименіе,-- доказываетъ еще болѣе, высказанное выше, наше мнѣніе, (т. е. то, что мы находимъ въ подобныхъ употребленіяхъ все же мѣстоименіе, а не совершенный союзъ). Ибо въ употребленіи этомъ мы видимъ, по мѣстоименіе то -- прознаваемое и г. Буслаевымъ за мѣстоименіе ("безъ того, чтобъ") -- относится къ цѣлому предложенію, оставаясь однако мѣстоименіемъ: стало быть это возможно; слѣдовательно возможно значеніе мѣстоименія и при такихъ рѣченіяхъ какъ: "что: ко лбу перстъ, то: мысль родится"; здѣсь мѣстоименіе: что и то, относится подобнымъ же образомъ къ цѣлому предложенію,-- Но мы, какъ сказали, видимъ въ этомъ выраженіи не просто мѣстоименіе, а мѣстоименіе, не перешедшее, но переходящее къ союзъ; мы видимъ здѣсь мѣстоименіе въ его значеніи переходномъ къ союзу.
   На стр. 377 авторъ говоритъ: "При частицѣ какъ подразумѣвается не только такъ (напр. "бѣлъ, какъ лунь"), но и то; напр. "видишь, какъ много сдѣлано (= видишь то, какъ --)".-- Мы уже говорили, что намъ очень странными кажутся всѣ эти подразумѣванія то при что, такъ при какъ, и проч. Здѣсь мы должны повторить тоже самое. Самъ авторъ, какъ кажется, чувствовалъ, что такое подразумѣваніе (такъ при какъ) иногда неудобно, неумѣстно, и даже просто невозможно; но такъ какъ, по его мнѣнію, при какъ что нибудь необходимо должно подразумѣваться, то авторъ и думаетъ, что при какъ подразумѣвается то, и приводитъ примѣръ ("видишь, какъ много сдѣлано = видишь то, какъ много сдѣлано"), примѣръ, въ которомъ является вся несообразность такого подразумѣванія. Какое же можетъ быть здѣсь соотношеніе между то и какъ? Развѣ можно сказать: видишь то, какъ много сдѣлано? Это выраженіе насильственное, натянутое: отъ того именно, что при какъ здѣсь ничего не подразумѣвается, и ужъ никакъ не то. Если же подразумѣвать, то (придавая рѣченію подробную обстановку) скорѣе ужъ можно и здѣсь подразумѣвать такъ, именно: "видишь такъ (много), какъ много сдѣлано (столько, сколько сдѣлано)". Это еще съ натяжкою возможно, но авторъ этого-то, какъ видно, не находить. Намъ сдается, что автора сбиваетъ, Слегка вопросительный, или лучше восклицательный оттѣнокъ, который онъ, кажется, здѣсь придаетъ рѣченію. Но въ такомъ случаѣ, при восклицательномъ или вопросительномъ оттѣнкѣ, нельзя составлять уже подробнаго, или лучше обстоятельнаго рѣченія (то, что; такъ, какъ) и потому рѣшительно ничего подразумѣвать нельзя. Напримѣръ: "посмотри: каковъ молодецъ." Иди короче: "каковъ молодецъ!" -- Здѣсь, просто, не возможно подразумѣвать ни: таковъ, ни: то.
   Авторъ тутъ же говоритъ (на той же стр.): "Иногда на мѣстѣ опущенныхъ указательныхъ частицъ въ соотвѣтствіе вопросительнымъ какъ скоро" куда, когда, ставится то" (далѣе идутъ примѣры).-- Опять "опущеніе"!-- Но самое это, что послѣ этихъ вопросительныхъ ставится то, показываетъ, что нѣтъ никакихъ опущеній, и что такъ и слѣдуетъ. И точно: какъ скоро,-- такъ скоро: одинъ смыслъ; какъ скоро -- то: другой смыслъ; когда -- тогда: одинъ смыслъ; когда -- то: другой смыслъ. Во второмъ случаѣ такъ же мало опущено: такъ скоро, тогда, какъ въ первомъ случаѣ -- то, -- Приводимые на слѣдующей страницѣ авторомъ примѣры, въ которыхъ то соотвѣтствуетъ который, кой часъ, и нѣк. др.,-- намъ кажутся понятны; ибо такое употребленіе совершенно совпадаетъ съ значеніемъ то, которое, имѣя болѣе общій оттѣнокъ и широкой смыслъ, можетъ относиться и къ другимъ ко многимъ, относительнымъ (или вопросительнымъ) мѣстоименіямъ и нарѣчіямъ.
   На стр. 379 авторъ говоритъ: "б) Будущее условное употребляется только въ придаточномъ; напр. въ Лавр. сп. "аще ли купилъ буде Грьчинъ, подъ хрестомъ, достоить ему, да возметь цѣну свою, елико же далъ будетъ на немъ." Потому и происшедшій отъ этой формы союзъ буде служитъ указателемъ придаточнаго предложенія: "буде купилъ что нибудь, пусть продастъ за свою цѣну" -- "пусть продастъ за свою цѣну, что бы ни купилъ." -- Сравненіе этихъ двухъ предложеній, которыя авторъ соединяетъ знакомъ =, кажется намъ не вѣрнымъ: "буде купилъ что нибудь" вовсе не значитъ: "что бы ни купилъ"; потому во первыхъ, что отрицательная частица ни перешла во второмъ предложеніи къ глаголу, а это измѣняетъ весь смыслъ; и, во вторыхъ, потому, что вмѣсто буди поставлено бы, а это совершенно не одно и тоже (о темъ было уже говорено).-- Однимъ словомъ мы не понимаемъ причины сопоставленіи и сравненіи этихъ предложеній.
   Но мы должны опять напомнить себѣ, что разборъ нашъ становится слишкомъ обширенъ и подробенъ, и хотя мы конечно можемъ въ разборѣ нашемъ касаться до всего, до чего коснулся авторъ въ своей грамматикѣ, какъ бы мелко это ни было; но разборъ нашъ все же имѣетъ критическое значеніе, которое должно ограничить его предѣлы и не позволить ему вырости объемомъ своимъ въ книгу. Поэтому оставимъ въ сторонѣ не столь существенныя замѣчанія наши г. Буслаеву, равно какъ и изложеніе, по поводу оныхъ, нашихъ собственныхъ мыслей, и укажемъ только на болѣе важныя, по нашему понятію, его замѣтки и мнѣнія.
   На стр. 383 авторъ говоритъ о союзѣ: будто: "§ 273. Этотъ союзъ собственно означаетъ предположеніе и составляетъ самъ собою цѣлое предложеніе: будто (будь-то), какъ и есть ли (§ 192): но когда употребляется въ придаточномъ, тогда соотвѣтствуетъ указательной частицѣ то; напр. "я видѣлъ во снѣ, будто плыву по морю" (= видѣлъ -- то, что плыву, = видѣлъ то, что будто)." -- Прежде всего скажемъ, что объяснительныя выраженія, въ скобкахъ, очень разнятся другъ отъ друга, а второе выраженіе даже и не подходитъ къ высказанному мнѣнію автора, что будто соотвѣтствуетъ то, ибо во второмъ удержано будто, помимо соотвѣтствія съ то, которому тутъ соотвѣтствуетъ что (то, что): видѣлъ то, что, будто.... Мы думаемъ однако, что отъ мнѣнія своего авторъ не отказался, а поэтому и возражаемъ ему.-- Здѣсь будто совсѣмъ не соотвѣтствуетъ то (какъ говоритъ авторъ); здѣсь, въ приведенномъ примѣрѣ, словомъ: будто, именно высказывается, что мое плаваніе по морю не имѣло въ себѣ никакого дѣйствительнаго основанія, а было дѣломъ одного воображенія, было сномъ.-- Мы не согласны съ авторомъ въ самомъ опредѣленіи союза. Будто совсѣмъ не значитъ: предположеніе, а уподобленіе, воображеніе чего нибудь, мечтаніе, вообще представленіе умственное, съ которымъ соединяется въ тоже время почти увѣренность, что оно можетъ существовать только въ умѣ, а не на дѣлѣ; или по крайней мѣрѣ сюда примѣшивается сомнѣніе въ дѣйствительномъ его осуществленіи: поэтому -- представленіе умственное невѣрное, шаткое. Смыслъ этотъ со всѣми своими оттѣнками совершенно вытекаетъ изъ первоначальнаго повелительнаго: будь-то. Напр. "говорятъ, будто я васъ люблю", "я видѣлъ во снѣ, будто я плыву по морю", "ты всѣхъ учишь, будто наставникъ".-- Вездѣ здѣсь выражается невѣріе или сомнѣніе" чтобы существовало, или могло существовать, на дѣлѣ, то дѣйствіе или явленіе, передъ которымъ стоитъ: будто.-- Это не то, что предположеніе; во первыхъ предположеніе можетъ соотвѣтствовать только одной изъ сторонъ значенія будто; а потомъ, предположеніе не заключаетъ въ себѣ никакого сомнѣнія въ возможности существованія на дѣлѣ того, что предполагается; напримѣръ: "предполагаютъ, что вы любите пышность" -- здѣсь нѣтъ никакого сомнѣнія въ возможности предполагаемаго; "всѣ предполагаютъ, будто вы любите пышность" -- здѣсь является сомнѣніе въ возможности существованія того, что предполагается. Говорящій съ вами даетъ чувствовать какъ будто несообразность предположенія (о томъ, что вы любите пышность), -- несообразность, которая не видна всѣмъ другимъ, но которую онъ, говорящій, понимаетъ. Такимъ образомъ, будто нельзя употребить тамъ, гдѣ нѣтъ сомнѣнія; напримѣръ можно сказать: "я всегда предполагалъ, что вы служите"; по нельзя сказать: "я всегда предполагалъ, будто вы служите" (развѣ этому придать опять особенный мечтательный оттѣнокъ, оттѣнокъ воображенія). Значеніе будто, значеніе сомнѣнія, виднѣе въ вопросительномъ предположеніи: "будто это онъ?" "Будто вы примете сторону этого господина?" -- или въ вопросительно-восклицательномъ, гдѣ является не только сомнѣніе, но и отрицаніе того, что выражается при словѣ будто. Напр.: "Будто я соглашусь на это!" "Будто мы тебя оставимъ!" -- или наконецъ просто: "Будто?" -- въ смыслѣ: неужели, съ оттѣнкомъ сомнѣнія.
   Говоря, на стр. 387, 388, 389 и 390 о неопредѣленномъ наклоненіи, авторъ находитъ, что: "§ 276. Полное придаточное предложеніе, состоящее изъ глагола съ частицами что, чтобы, дабы, можетъ сокращаться въ форму неопредѣленнаго наклоненія На примѣръ: "Крестьянина Червякъ просилъ его пустить въ свой садъ" (= чтобы, пустилъ въ свой садъ)".-- Мы уже много разъ говорили о подобныхъ сокращеніяхъ, существующихъ только въ ошибочныхъ толкованіяхъ грамматикъ, толкованіяхъ, противорѣчащихъ жизни, дѣйствительности языка, уничтожающихъ разнообразность и самостоятельность его оборотовъ, изъ которыхъ каждый стоить независимо другъ подлѣ друга, не сокращаясь и не распространяясь одинъ изъ другаго, а имѣя дѣло прямо съ мыслію человѣка, въ рѣчи выражающеюся {Мы не разъ возражали, не перестанемъ возражать, противъ этихъ сокращенія, на которыя опираются наши грамматики при своихъ объясненіяхъ рѣчи.-- А почему однако -- можно спросить грамматиковъ -- этотъ оборотъ изъ того сокращаемся, а не тотъ изъ этого распространяется? Распространеніе, кажется, скорѣе можно допустить. Мы вовсе не думаемъ принимать ни сокращенія, ни распространенія; а предлагаемъ только этотъ вопросъ грамматикамъ: почему не признать напримѣръ распространенія, хотя также, какъ признается сокращеніе? Почему напр. оборотъ съ придаточнымъ: "прошу, чтобъ вы гуляли," не образуется, посредствомъ распространенія изъ оборота съ неопредѣленнымъ: "прошу васъ гулятъ"?-- }. Авторъ далѣе (стр. 888) говоритъ: "Такое сокращеніе придаточнаго можетъ быть какъ при глаголѣ, напр. думаю идти (= о томъ, чтобъ идти), такъ и при имени: пора идти (= чтобъ идти), охотникъ кататься (= до катанья, до того, чтобы его катали)".-- Если принять мнѣніе г. Буслаева" то послѣ этого всякое неопредѣленное наклоненіе есть -- сокращеніе. Въ самомъ дѣлѣ, напр: хочу писать: (= то, чтобы писать). Вели подать (== то, чтобы подать). Охота скакать (= чтобы скакать). Надѣется пріѣхать (=на то, что бы пріѣхать). Наконецъ даже неопредѣленное, отдѣльно употребленное, будетъ опять сокращеніе, напр.: заниматься хорошо (= то, чтобы заниматься хорошо).-- И такъ, вообще, неопредѣленное наклоненіе выходитъ -- сокращеніе. Такимъ образомъ уничтожается одно изъ самостоятельныхъ видоизмѣненій глагола -- не только самостоятельное синтаксическое употребленіе, но самостоятельное видоизмѣненіе, нашедшее себѣ опредѣленное свое выраженіе, свою особую форму, въ языкѣ самомъ. Но этого допустить нельзя. Нельзя допустить, чтобы языкъ создалъ цѣлую особую форму, съ предварительнымъ разсчетомъ употреблять ее, какъ сокращеніе при оборотахъ.-- Нѣтъ, вся ошибка со стороны грамматикъ, ошибка, которая самаго дѣла не измѣняетъ. Всякая самостоятельная форма языка, выразившаяся въ языкѣ самомъ, имѣетъ непремѣнно самостоятельное, органическое (а не составленное, химическое) значеніе и существованіе.
   Въ подробности мы не вдаемся. Скажемъ только одно замѣчаніе. Мы не имѣемъ Латинскаго оборота: accusations cum infinitive; но думаемъ, что у насъ отчасти есть соотвѣтственный оборотъ, только при другомъ падежѣ, при томъ, который по вашему мнѣнію есть самый разнообразно-употребительный, самый многозначительный падежъ въ Русскомъ языкѣ, именно: падежъ дательный. Выраженія, приводимыя самимъ авторомъ, тоже между прочимъ подкрѣпляютъ эту мысль; напр.: "молили прити ему"; или: "ждутъ Ѳому, чаютъ быть уму", и проч. и проч. Неопредѣленное при другихъ падежахъ совершенно не имѣетъ (мы не говоримъ объ оборотахъ заимствованныхъ изъ другихъ языковъ) того значенія, какое имѣетъ въ Латинскомъ accusativus cum infinitive. У насъ же существуетъ, хотя далеко не такъ распространенный, dativus cum infinitive.-- Подробное изслѣдованіе и разсмотрѣніе дательнаго падежа представимъ, можетъ быть, отдѣльно.
   Въ примѣръ неточности, шаткости и даже противорѣчія въ выраженіи можемъ привести слова автора на стр. 392, о союзахъ однако и впрочемъ. Авторъ говоритъ: "Хотя употребленіе этихъ союзовъ въ подчиненіи предложеній вообще не допускается въ книжной рѣчи, но оно весьма обыкновенно, не только въ разговорѣ, но и у образцовыхъ писателей." -- Какъ же понять: въ книжной рѣчи вообще не допускается, но у образцовыхъ писателей весьма обыкновенно? Образцовые писатели -- вѣдь это тоже книжная, кажется, рѣчь, да еще образцовая книжная рѣчь; какъ скоро здѣсь, въ образцовой книжной рѣчи, допускается, да еще весьма обыкновенно, -- гдѣ же, въ какой книжной рѣчи, и кѣмъ не допускается?.
   Нельзя не замѣтить также слѣдующихъ словъ автора на стр. 394: "Союзами иди, либо, соединяются уже только равносильныя предложенія или ихъ члены; напр. "Многое происходитъ, или отъ случая, или отъ судьбы". Впрочемъ при этомъ постоянно подразумѣвается главное предложеніе, которому подчиняются раздѣлительныя: = многое происходитъ неизвѣстно отъ чего, отъ случая ли, или отъ судьбы." -- Странно. Отъ чего здѣсь постоянно педразумѣвается, главное предложеніе? Какое это тутъ можетъ быть главное подразумѣваемое предложеніе? Въ приведенномъ примѣрѣ, авторъ обнаруживаетъ оное: это -- "неизвѣстно отъ чего" "Но, при выраженіи: "многое происходитъ или отъ случая, или отъ судьбы, -- вовсе не подразумѣвается: "неизвѣстно отъ чего"; вмѣстѣ съ "неизвѣстно отъ чего", въ выраженіе вносится новый, особый смыслъ, не находящійся нисколько въ выраженіи безъ "неизвѣстно отъ чего". При отокъ же самокъ выраженія томно также могло подразумѣваться: "извѣстно отъ чего", и само вираженіе нисколько отъ такого подразумѣванія не измѣняется: "многое происходитъ (извѣстно отъ чего): или отъ случая, или отъ судьбы". Можно подразумѣвать также и не предложеніе, а приложеніе, такъ сказать; напр.: "отъ двухъ вещей": "многое происходитъ отъ двухъ вещей: или отъ случая, или отъ судьбы". А говоря настоящимъ образомъ, здѣсь ничего не подразумѣвается: по крайней мѣрѣ мы, основываясь на оборотѣ рѣчи, какъ и слѣдуетъ въ наукѣ языка, -- а не пускаясь въ догадки о томъ, что на умѣ у говорящаго, -- не имѣемъ никакого права предполагать подразумѣваніе. Оборотъ такъ простъ и ясенъ. Возьмемъ тотъ же примѣръ: "Многое происходитъ: или отъ случая, или отъ судьбы." Здѣсь нечему подразумѣваться въ оборотѣ (до тайныхъ мыслей говорящаго, Повторяемъ, грамматикѣ, наукѣ слова, -- нѣтъ дѣла). Авторъ однако, говоритъ, что подразумѣвается, и именно: "неизвѣстно отъ чего." (Мы уже говорили объ этомъ).-- А если оборотъ нѣсколько измѣнить и сказать: "многое происходитъ: и отъ случая и отъ судьбы", -- что же, здѣсь есть тоже подразумѣваемое главное предложеніе? Не знаемъ, что скажетъ авторъ; а сами мы не видимъ даже никакихъ основаній, чтобы отвѣчать такъ или иначе, ибо признаемъ здѣсь, въ этихъ подразумѣваніяхъ, совершенный произволъ -- Конечно, по крайней мѣрѣ авторъ не станетъ здѣсь подразумѣвать выраженія: "неизвѣстно отъ чего"; оно сюда ужъ никакъ не подходитъ.-- А если скаt зать: "многое происходитъ отъ случая и отъ судьбы!" Что, здѣсь, ѣодрадумѣвается что-нибудь?-- Если будетъ жому угодно подразумѣвать, то отъ чего же нѣтъ: дѣло произвольное.-- А если такъ скажемъ: "многое происходитъ отъ случая" -- здѣсь какъ? подразумѣвается?-- Почему же нѣтъ, -- можно и здѣсь, если угодно. Это какъ кто хочетъ. Можно пожалуй подразумѣвать: "извѣстно отъ чего" и оборотъ будетъ такой: "многое происходитъ, извѣстно отъ чего -- отъ случая".-- Какъ видите, подразумѣвать можно; можно подразумѣвать здѣсь: "извѣстно отъ чего", а чѣмъ "извѣстно отъ чего" хуже, нежели "неизвѣстно отъ чего"?
   Мы распространились и говорили довольно подробно здѣсь для того, чтобы показать всю произвольность и поверхность и такъ сказать школярность такихъ грамматическихъ толкованій, и особенно потому, что большая часть синтаксическихъ правилъ и объясненій -- въ такомъ родѣ. Здѣсь обвиненіе падаетъ не на г. Буслаева собственно, а на состояніе у насъ синтаксиса вообще, съ которымъ сообразовался и г. Буслаевъ.
   Укажемъ на противорѣчіе, по нашему мнѣнію. На стр. 393 авторъ говорить (выписываемъ все мѣсто цѣликомъ): "а) Раздѣлительное предложеніе состоитъ въ тѣсной связи съ вопросительнымъ. Напр. "не знаю пойдетъ ли" = пойдетъ ли?-- не знаю. Если вопросительное предложеніе слагается съ отвѣтомъ, то оно подчиняется ему, какъ придаточное: такъ въ приведенномъ примѣрѣ пойдетъ ли есть дополненіе къ не знаю. Здѣсь должно отличать союзъ ли отъ или, либо. Ли есть собственно вопросительный, но въ частицѣ или прилагается уже къ нему соединительный, и. Либо (любо) означаетъ тоже что или. -- И такъ, либо объясняетъ авторъ черезъ любо; о союзѣ: бо, онъ вовсе и не говоритъ здѣсь, и пишетъ: "либо (любо)".-- Кажется ясно.-- На стр. 402, авторъ говорятъ: "Соединяясь съ и и ли, союзъ бо образуетъ ибо и либо".-- Объясненіе либо, какъ видимъ, совершенно другое. Отсюда выходитъ противорѣчіе, котораго авторъ намъ не разрѣшаетъ.--
   На стр. 405, авторъ говоритъ, что послѣ союзовъ: чѣмъ и нежели "не терпится неопредѣленное наклопеніе, когда въ главномъ предложеніи сказуемое выражено изъявительнымъ. Напр. "долго ты по свѣту долженъ былъ странствовать прежде, нежели къ намъ дорогу найти" (вм. нежели нашелъ)".-- У Жуковскаго, точно, встрѣчаются иногда выраженія и не въ духѣ Русскаго языка; но въ этомъ случаѣ, употребленіе неопредѣленнаго наклоненія духу Русскаго языка нисколько не противорѣчитъ, если только придать обороту нѣсколько другой, весьма здѣсь приличный оттѣнокъ. Переставьте слова на этомъ рѣченіи, и это станетъ ясно; именно: "прежде нежели къ наръ дорогу найти, долго ты долженъ былъ странствовать по свѣту". Пли напримѣръ: "прежде, чѣмъ къ вамъ придти, я исколесилъ всю Москву".-- Здѣсь является особенно значеніе неопредѣленнаго наклоненія, значеніе чрезвычайно важное, выразительное и живое.--
   На стр. 406, авторъ приводитъ: "4) Отрицательное уподобленіе, весьма употребительное въ народномъ языкѣ, и частію у образцовыхъ писателей. Сближая въ уподобленіи одинъ предметъ съ другимъ (продолжаетъ авторъ), эта форма въ то же самое время и противополагаетъ ихъ отрицательною частицею не, поставляемою обыкновенно въ томъ предложеніи" которымъ выражается уподобленіе.
   
   Не злы вороны налетѣли,
   Злы разбойники наѣхали.
   Не дожжичкомъ бѣлое лицо смочило,
   Смочило бѣло личико слезами." --
   
   Совершенно справедливо и ясно; и приведенные примѣры этого прекраснаго оборота вполнѣ подтверждаютъ слова автора на стр. 406.-- по какъ послѣ этого понять слѣдующія слова автора на стр. 407?
   "Для того, чтобы усилить дѣйствіе или качество уподобляемаго предмета, частица не иногда ставится не въ сравнительномъ предложеніи, а въ соотвѣтствующемъ ему. (??) Напр. въ Пѣснѣ:
   
   Изъ за лѣсу, лѣсу темнова,
   Изъ за горъ, да горъ высокіихъ,
   Не красно солнце выкатилося,
   Выкатился бѣлъ горючь камень,
   Выкатившись, самъ разсыпался
   По мелкому зерну, да по маковому^--
   
   Непонятно. Въ особенности замѣчательно то, что примѣръ не только не подтверждаетъ, но рѣшительно противорѣчитъ словамъ автора. Спрашивается: гдѣ въ приведенномъ примѣрѣ сравнительное предложеніе?-- Оти. "Красно солнце выкатилося".-- Частица: не, гдѣ поставлена?-- При "красно солнце выкатилося (не красно солнце выкатилося)". Слѣдовательно: при сравнительномъ предложеніи.-- Какимъ же образомъ этотъ самый примѣръ приводится авторомъ" чтобы показать, что "частица не иногда ставится не въ сравнительномъ предложеніи"?-- Да и чѣмъ (по мнѣнію автора) разнится примѣръ употребленія не, на 407 стр.: "не красно солнце выкатилося" выкатился бѣлъ горючь камень" -- отъ примѣра употребленія не, на 406 стр.: "не дожжичкомъ бѣлое лицо смочило, смочило бѣлое личико слезами"?-- Развѣ тѣмъ, что тутъ говорится о солнцѣ, а тамъ о дожжичкѣ?... Это все загадки, разрѣшить которыя мы не беремся.
   На стр. 411, авторъ говоритъ: "Важнѣйшія особенности въ сочетаніи предложеній древне-Русскаго и народнаго языка суть слѣдующія: 1. Употребленіе союзовъ тамъ, гдѣ по связи предложенія они оказываются теперь ненужными, а именно: а) Въ сочетаніи придаточнаго съ главнымъ." -- Авторъ приводитъ примѣры употребленія союзовъ: да и что. "Искрась да братъ его Дроздъ пріѣхавши сеѣ весны да тѣ деревни и починки учали пахати и косити сплно на себя", и проч. Также: "Смотритъ Царь Государь, что кому будетъ Божья помочь".-- Мы не думаемъ, чтобъ такое употребленіе теперь намъ стало чуждо.-- Первый союзъ: да, употребляется и теперь совершенно такъ же, какъ въ приведенныхъ примѣрахъ, и такъ же легко и свободно. Напр. "онъ, пріѣхавши въ деревню, да завелъ псовую охоту, да настроилъ конюшенъ." -- Второй союзъ: что, такъ же можетъ употребляться и теперь, какъ въ приведенномъ примѣрѣ; мы даже еще не знаемъ хорошенько, какъ употреблено что и въ этомъ примѣрѣ; употреблено ли оно какъ союзъ или какъ мѣстоименіе, то есть такъ: "смотритъ: что, кому будетъ Божья помочь." --
   Авторъ продолжаетъ (та же страница): "б) Вставка союза между членами предложенія" (идутъ примѣры).-- Здѣсь подъ этою рубрикою, авторъ указываетъ на очень характеристическія особенности Русской рѣчи, которыя происходятъ не отъ того, что союзъ ставится между членами предложенія (какъ думаетъ авторъ), а отъ того, думаемъ мы, что союзъ является, повидимому, или излишнимъ, или неумѣстнымъ.-- Таковы напримѣръ выраженія: "онъ будетъ въ городѣ Кіевѣ, что у ласкова князя Владиміра." Въ самомъ дѣлѣ, какъ объяснить это что?-- Мы думаемъ, что это что, подобно какъ разсмотрѣнное нами это (см. выше), сосредоточиваетъ въ себѣ весь смыслъ говоримаго предложенія и, являясь среди него, удвонваетъ и усиливаетъ его.-- Но здѣсь есть разница между это и что.-- Что бываетъ, по значенію своему: и вопросомъ и отвѣтомъ, и положительнымъ и относительнымъ вмѣстѣ.-- (Напр.: Что сказать -- и самъ не знаю"; "угощу, чѣмъ Богъ послалъ"). Такое значеніе что является и здѣсь, и поэтому рѣчи придается еще больше живости. Съ этимъ: что, въ говоримую рѣчь какъ бы вторгается еще другая сжатая рѣчь, отражая ее въ себѣ и внося разговорный драматическій элементъ, но не переходя въ явственный, грубый, такъ сказать, разговоръ, а удерживаясь все въ предѣлахъ повѣствовательной рѣчи.-- Обратимся къ примѣрамъ: "Онъ будетъ въ городѣ Кіевѣ: у кого будетъ въ городѣ Кіевѣ?-- у ласковаго князя Владиміра." Это была бы уже чистая разговорная рѣчь. Но что, сосредоточивая въ себѣ предложеніе, вслѣдствіе своего вопросительнаго и относительнаго значенія, вносятъ только элементъ разговорный, драмматическій, не уничтожая повѣствовательной рѣчи, и этимъ самымъ придаетъ рѣчи совершенно особенный, необыкновенно живой оттѣнокъ. Такимъ образомъ, напримѣръ: "онъ будетъ въ городѣ Кіевѣ, что у ласкова князя Владиміра".-- Оттѣнокъ этотъ видоизмѣняется и получаетъ еще болѣе ощутительное выраженіе, когда вопросительный или разговорный элементъ выступаетъ ярче, когда къ что придается ли: напримѣръ: "вы раздайтесь, разступитесь добрые люди, что на всѣ ли на четыре на сторонки".-- То же самое внесеніе рѣчи въ рѣчь, и слѣдовательно разговорный элементъ, видимъ и въ рѣченіи: "какъ бы", съ тою разницею, что здѣсь нѣтъ сосредоточенія цѣлаго предложенія, и что здѣсь въ рѣченіи: какъ бы, выражается сравнительный собственно смыслъ, и даже съ невѣрнымъ, гадательнымъ оттѣнкомъ, съ оттѣнкомъ сомнѣнія, который съ намѣреніемъ часто тогда именно употребляется (какъ бы иронически), когда нѣтъ никакого сомнѣнія: это придаетъ еще болѣе живости рѣчи. Напр.: "а во Кіевѣ былъ счастливъ добрѣ "какъ бы молодой Чюрила сынъ Пленковичь." Усиливая разговорный элементъ и доводя его до рѣшительнаго явственнаго обнаруженія, вмѣстѣ съ тѣмъ обращая рѣчь повѣствовательную въ чисто разговорную, мы получаемъ то же рѣченіе въ такомъ видѣ: "А во Кіевѣ былъ счастливъ добрѣ... Кто?... А какъ бы (будто бы или даже: хоть бы) молодой Чюрила Пленковичь".-- Повторяемъ, что нѣтъ ни сокращеній, ни опущеній; всѣ здѣсь разсмагриваемые обороты самостоятельны и каждый употребляется не вмѣсто другаго, а въ свое мѣсто. Мы уже впрочемъ не разъ говорили объ этомъ.-- Другіе два союза, приводимые авторомъ, имѣютъ другое значеніе; напр.: "положилъ его да на сыру земно"; здѣсь да раздѣляетъ на двѣ части предложеніе, заставляетъ обратить особое вниманіе и на ту и на другую, и придаетъ каждой самостоятельность, такъ что являются двѣ стороны рѣчи сами по себѣ; во первыхъ: положилъ, во вторыхъ: на сыру землю. Это употребленіе вполнѣ современно. Вотъ напримѣръ хоть бы слѣдующія выраженія, въ которыхъ это употребленіе весьма естественно и въ то же время весьма замѣтно: "онъ разчесалъ себѣ волосы, да золотымъ гребнемъ", "онъ надѣлъ шубу, да соболью", "онъ упалъ, да въ грязь." -- Употребленіе "сходно съ употребленіемъ да, и также вполнѣ понятно и современно; оно, отдѣляя одну часть предложенія отъ другой, придаетъ каждой самостоятельность и усиливаетъ ту, передъ которой находится. Напр.: "онъ велѣлъ накормить его, и прекрасными блюдами" или: "онъ заваленъ работою, и прескучною".
   Такъ объясняемъ мы эти выраженія (подъ рубрикой б). Авторъ почти ихъ не объясняетъ. Онъ говоритъ о нихъ, относя свои слова, кажется, ко всѣмъ этимъ выраженіямъ, слова, которыя идутъ. собственно къ нѣкоторымъ лишь союзамъ и опредѣляютъ ихъ, по нашему мнѣнію, довольно поверхностно. Вотъ слова автора: "Такая вставка союза, разсѣкая одно предложеніе какъ бы на два, частію придаетъ рѣчи плавность, частію же сосредоточиваетъ вниманіе на тѣ слова, передъ которыми вставляются союзы." (стр. 411).
   Авторъ указываетъ далѣе на: "в) Многосоюзіе, т. е. повтореніе одного и того же союза, и преимущественно союза а".-- Примѣровъ такого употребленія а -- множество въ грамотахъ,-- въ грамотахъ, писанныхъ почти разговорною рѣчью. Въ лѣтописи это употребленіе встрѣчается собственно тамъ, гдѣ приводится чья-нибудь рѣчь. По нашему мнѣнію, въ этомъ употребленьи выражается именно рѣчь разговорная, только что перешедшая на бумагу, рѣчь отрывистая; предложенія слѣдуютъ рѣзко одно за другимъ, безъ всякой синтаксической письменной плавности; и для того, чтобы составить изъ этихъ предложеній цѣлое, они такъ сказать свинчиваются собственно этимъ союзомъ а, который, гораздо болѣе, чѣмъ и, соотвѣтствуетъ этому характеру рѣчи, ибо а, въ устномъ вѣщаніи, выражаетъ именно: добавленіе, рѣченіе какъ бы неожиданное, нечаянное, вдругъ при шедшее въ голову, которое и соотвѣтствуетъ характеру разговорной рѣчи, перешедшей, въ своемъ разговорномъ первоначальномъ видѣ, на бумагу.-- Есть примѣры, въ которыхъ употребленіе: а, обозначается ощутительнѣе. Вотъ примѣръ изъ Новогородской грамоты, 1270 года: "а въ Ладогу, Княже, слати осетрьникъ и медовара, по грамоте Отца своего Ярослава: а ту грамоту, Княже, отѣялъ еси, а та грамота, Княже, дати ти на задъ; а въ Ладогу, Княже, ездити на третнее лѣто" и т. д.-- Такъ понимаемъ мы употребленіе а въ этомъ случаѣ.
   Авторъ говоритъ далѣе (стр. 412): "г) Употребленіе союзовъ: а, да, ино, что, какъ, какъ бы, а и, въ началѣ рѣчи, и ли въ срединѣ предложенія, преимущественно въ пѣсняхъ, частію для музыкальнаго размѣра, частію же и для того, чтобы указать этими союзами на отношеніе къ предыдущему, впрочемъ не высказанному словами, -- войти въ самую средину предмета, о которомъ идетъ рѣчь." -- Объясненіе автора кажется намъ весьма справедливымъ относительно а, ино, а и, и даже отчасти: да.-- Какъ бы, по нашему мнѣнію, не составляетъ той особенности, какъ другія приводимыя употребленія. Какъ бы просто значитъ: около, примѣрно, удерживаетъ, однимъ словомъ, обыкновенный свой смыслъ сомнительнаго сравненія или предположенія; такой смыслъ -- и въ примѣрѣ, приведенномъ авторомъ: "какъ бы во сто двадцать седьмомъ году" (можно пожалуй сказать: "эдакъ во сто двадцать седьмомъ году").-- Но употребленіе: какъ, и: что,-- требуетъ особаго объясненія. Какъ, по нашему мнѣнію, есть слово вступительное, приготовляющее слушателя къ разсказу. Сперва говорится: какъ, а потомъ слѣдуетъ разсказъ, какъ (какимъ образомъ). Такъ что весь разсказъ есть только развитіе слова: какъ, которое есть начало, заголовокъ, такъ сказать, разсказа. Мы вспоминаемъ при этомъ случаѣ слово одного кандидата Московскаго Университета, Толмачева, который удачно сравнивалъ это начальное: какъ, съ начальнымъ ударомъ смычка по струнамъ. Въ самомъ дѣлѣ, если переводить на музыкальный языкъ, "то это: какъ, -- похоже на первый аккордъ. Но не надо забывать, что самый смыслъ слова: какъ, совпадаетъ съ тѣмъ значеніемъ, которое оно имѣетъ здѣсь въ началѣ рѣчи.-- Что не имѣетъ такого опредѣленнаго значенія, которое имѣетъ какъ. Здѣсь что сосредоточиваетъ въ себѣ предложеніе и заранѣе придаётся ему (какъ можетъ придано быть и: это), а его вопросительный и относительный характеръ придаетъ оттѣнокъ неизвѣстности (а не подтвержденія, какъ было бы съ это или то); такъ напр. "что во свѣтлой было свѣтлицѣ" (не то что: "это во свѣтлой было свѣтлицѣ").
   Въ выраженіяхъ, приводимыхъ авторомъ на стр. 413: "Вы къ чему на дворъ идете, что хозяина въ дому нѣтъ" и "не попала ему палица желѣзная, что попала ему ось-то телѣжная", -- видимъ тоже значеніе что, какъ сосредоточеніе говоримаго предложенія (которое является и въ это, о чемъ мы уже говорили выше), cъ тѣмъ оттѣнкомъ, который придается вопросительно-относительнымъ характеромъ слова: что. Полный смыслъ является и безъ что, а что, какъ сосредоточеніе говоримаго предложенія, придаетъ особенный оттѣнокъ: вопроса и отвѣта въ одно и тоже время, или оттѣнокъ, тутъ же разрѣшающейся, неизвѣстности, -- оттѣнокъ чрезвычайно живой.
   На той же стр. авторъ говоритъ: "4. Развитіе двухъ предложеній изъ одного помощію союза ди; при чемъ развиваемая часть предложенія повторяется съ отрицательною частицею; напр. "ушло ли, не ушло съ десятокъ человѣкъ"; "что летитъ ли, не летитъ ясенъ соколъ".-- Выраженія эти, по нашему мнѣнію, показываютъ неувѣренность, сомнительность самаго дѣйствія, выраженную весьма драмматически; сомнительность, касающуюся лишь самаго дѣйствія, лишь сказуемаго, а не подлежащаго.
   На стр. 415 и слѣдующихъ, авторъ говоритъ о "порядкѣ словъ," чѣмъ и заключаетъ свою грамматику.-- Онъ замѣчаетъ "значительную" свободу въ расположеніи словъ въ Русскомъ языкѣ.-- Мы видимъ въ Русскомъ языкѣ не только значительную, но полную, совершенную свободу въ порядкѣ словъ. Правилъ для порядка словъ въ Русскомъ языкѣ постановлять нельзя; должно вникать въ самый языкъ, опредѣлять духъ употребленія, изслѣдовать оттѣнки различнаго перемѣщенія въ порядкѣ словъ -- и только. Можно указать лишь на основанія, на которыхъ зиждется эта свобода употребленія, и за тѣмъ предоставить самому говорящему или пишущему размѣщать слова, какъ ему угодно. Чѣмъ менѣе можно постановлять правилъ, тѣмъ болѣе должно изслѣдовать самое употребленіе въ порядкѣ словъ, и оттѣнки его.-- Въ разсужденіи нашемъ "Ломоносовъ" коснулись мы Русскаго синтаксиса (собственно относительно порядка словъ) съ исторической стороны.-- Здѣсь ограничимся только нѣкоторыми указаніями на тѣ особенности, какія принимаетъ иногда порядокъ словъ въ Русской рѣчи. Скажемъ вмѣстѣ съ тѣмъ о нѣкоторыхъ. замѣчаніяхъ автора.
   На стр. 418 авторъ говоритъ: "а) Изъ двухъ прилагательныхъ ближе ставится къ существительному то, которое означаетъ его ближайшій признакъ; напр. "тихій лѣтній вечеръ". Впрочемъ народная рѣчь отступаетъ иногда отъ этого правила; напр. "ночка темная, осенняя." -- Но это не отступленіе, это два рѣченія разныя, между ними есть ощутительный оттѣнокъ. Въ первомъ случаѣ "лѣтній" употреблено въ смыслѣ: "принадлежащій лѣту", для означенія, о какомъ времени года говорится, тихій вечеръ можетъ быть и весною, и даже зимою. Во второмъ случаѣ слово: осенняя, указываетъ собственно нее на время, осени, но, главное, на характеръ осени, на всѣ свойства, всю обстановку осенней ночи, такъ что передъ вами ясно рисуются всѣ особенности ночи осенней. Разница сообщается здѣсь порядкомъ словъ. Это будетъ виднѣе, если перемѣните порядокъ словъ наоборотъ и въ томъ и въ другомъ рѣченіи. Скажите первое рѣченіе: "вечеръ тихій, лѣтній", а рѣченіе второе: "темная, осенняя ночь", -- и оба рѣченія взаимно обмѣняются оттѣнками: первое получитъ оттѣнокъ втораго, а второе получитъ оттѣнокъ перваго.-- И такъ не рѣчь народная отступаетъ отъ правила, а правила-то такого въ языкѣ не находится. Да и вообще, какъ мы сказали, правилъ здѣсь постановить нельзя, а нужно только опредѣлять смыслъ и оттѣнки употребленія порядка словъ.
   На стр. 419 авторъ говоритъ: "б) Изъ нѣсколькихъ дополнительныхъ, означенныхъ различными падежами, дательный отношенія къ лицу обыкновенно ставится тотчасъ послѣ глагола и потомъ уже падежъ, зависящій отъ глагола; напр. "дай мнѣ книгу", "дай мнѣ воды", "разскажите мнѣ о дѣлѣ". Этотъ порядокъ измѣняется тогда, когда на дательномъ падежѣ нужно сдѣлать удареніе, и слѣдовательно постановить на концѣ; напр. "дай книгу мнѣ" (а не кому другому.)
   Странно. Если авторъ въ синтаксическій порядокъ словъ вводитъ голосъ, тогда пожалуй можно признать, что удареніе обозначается и на концѣ. Но въ такомъ случаѣ тотъ же голосъ можетъ выразить удареніе и въ срединѣ и въ началѣ рѣченія; напр.: "дай мнѣ (а не кому другому) книгу".-- Но голосъ (съ его случайнымъ, произвольнымъ выраженіемъ) вводить въ синтаксисъ нельзя, какъ нельзя вводить и тѣлодвиженія.-- Надобно обратить вниманіе на то, какъ языкъ самъ управляется и выражаетъ оттѣнки, -- своими средствами, -- въ настоящемъ случаѣ: порядкомъ, расположеніемъ словъ.-- При такомъ воззрѣніи, мы наоборотъ видимъ, что смыслъ опирается на то слово, которое выдвигается первое, ставится впереди, которое на этомъ мѣстѣ удобно для повторенія, которое даже можетъ быть употреблено и одно. Въ особенности чувствуется это значеніе (т. е. усиленіе на словѣ, стоящемъ впереди) тогда, когда этотъ порядокъ выходитъ изъ рядового порядка словъ, именно: "мнѣ дай книгу (мнѣ, мнѣ дай книгу! или просто: мнѣ!)", или: "книгу дай мнѣ (книгу, книгу дай мнѣ! или просто: книгу!)".-- Въ выраженіи: дай мнѣ книгу,-- это усиленіе смысла на: дай, не такъ замѣтно, ибо здѣсь порядокъ словъ -- рядовой. Примѣръ, о которомъ говоримъ, состоящій изъ трехъ словъ, можетъ принять всѣ перестановки, именно: 1. дай мнѣ книгу, 2. книгу мнѣ дай, 3. мнѣ дай книгу, 4. дай книгу мнѣ, 5. книгу дай мнѣ, 6. мнѣ книгу дай. Вотъ шесть оборотовъ: всѣ возможны, всѣ вполнѣ употребительны, и всѣ имѣютъ свой оттѣнокъ.--
   Далѣе авторъ говоритъ на той же страницѣ: "в) Падежи, означающіе обстоятельства, ставятся или передъ глаголомъ или послѣ дополненія, зависящаго отъ глагола. Напр. "чужими руками жаръ загребать", "писать письмо карандашомъ -- на бѣлой бумагѣ".-- Не можемъ согласиться. Мы видимъ полнѣйшую законную возможность сказать, вопреки г. автору: "Жаръ загребать чужими руками", "писать карандашомъ письмо" или: "письмо писать карандашомъ -- на бѣлой бумагѣ". Кромѣ того, здѣсь возможна совершенно свободная перестановка словъ. Такую свободную перестановку вы услышите въ разговорной Русской рѣчи и прочтете у нашихъ писателей.
   На стр. 421 авторъ говоритъ, что "писатели иногда позволяютъ себѣ ставить отрицательную частицу и не при томъ словѣ, къ которому она относится; напр. у Пушкина: "путешествіе не показалось ему столь ужасно" (вм. показалось не столь ужасно)." -- Но это два совершенно разные оттѣнка; можно сказать и такъ, и этакъ. Напрасно авторъ видитъ тутъ ошибочное употребленіе и говоритъ" вмѣсто. И то и другое употребленіе совершенно правильно.-- Не, становясь передъ глаголомъ, тяготѣетъ прямо къ нему, и только косвенно дѣйствуетъ на дополненіе (примемъ на сей разъ этотъ терминъ), при чемъ глаголъ и дополненіе какъ бы сливаются между собою, въ общемъ отрицательномъ значеніи; если же: не, ставится передъ дополненіемъ, то глаголъ является въ утвердительномъ смыслѣ, а отрицаніе всею силою падаетъ на дополненіе, при чемъ оно понимается раздѣльно отъ глагола. То же самое видимъ и здѣсь. Пушкинъ былъ совершенно правъ, употребивъ этотъ оборотъ и воспользовавшись живымъ богатствомъ свободы въ Русскомъ языкѣ, которую пробуетъ стѣснить грамматика. Возьмемъ другой совершенно такой же примѣръ, гдѣ употребленіе это виднѣе: "онъ не показался мнѣ такъ дуренъ", или: "онъ показался мнѣ не такъ дуренъ". Развѣ это одно и тоже? Это два разные, весьма ощутительные оттѣнка, которыхъ Русской человѣкъ не смѣшаетъ. Еще примѣръ: "онъ не показался мнѣ хорошимъ человѣкомъ", или: "онъ показался мнѣ не хорошимъ человѣкомъ".-- Надѣемся, что разница очевидна.-- Больше примѣровъ приводить, кажется, нѣтъ надобности.--
   Вслѣдъ затѣмъ, на той же стр., авторъ говорятъ: "Примѣч. 9. Въ старинномъ и народномъ языкѣ нѣкоторыя выраженія отступаютъ отъ логическаго порядка словъ въ помѣщеніи частицы не; напр. "тебѣ меня убить, не корысть получить" (вм. не получитъ ни какой корысти); "поклоны чуть ему земные не кладутъ" (вм. чуть не земные).
   Опять напраслина на старинный и народный, да и просто на Русской языкъ. Нѣтъ; выраженія его, приводимыя авторомъ, не отступаютъ отъ логическаго порядка словъ. Это ужъ вина грамматики, которая видитъ тутъ какое-то отступленіе.-- Рѣченія, о которыхъ идетъ рѣчь, сродны съ разсмотрѣнными сейчасъ выраженіями; обвиненіе ихъ въ ошибочности, произносимое авторомъ, -- опять совершенно несправедливо, и его "вмѣсто" -- опять совершенно напрасно.-- Рѣченія, обвиненныя авторомъ, представляютъ весьма выразительные, живые оттѣнки. Разсмотримъ ихъ. Вопервыхъ: выраженіе "не корысть получить". Въ этомъ выраженіи, не, будучи поставлено передъ предметомъ, тяготѣетъ къ предмету, а не къ дѣйствію; отрицаніе падаетъ только косвенно на глаголъ, такъ что въ рѣченіи вовсе не сказано, х нѣтъ намѣренія сказать: не получить; поэтому рѣченіе: "не корысть получить", имѣетъ приблизительно смыслъ: "не какую-нибудь корысть получить". Но такъ какъ не, поставленное впереди, и именно передъ дополненіемъ -- тогда какъ само дополненіе находится передъ глаголомъ (не корысть получить) -- падаетъ на глаголъ, его касается, хотя косвенно, и въ такомъ случаѣ (что мы уже Выше замѣтили) сливаетъ глаголъ съ дополненіемъ вмѣстѣ, -- то: "не корысть получить" значитъ еще ближе: "не то, что корысть получить" ("вамъ меня убить -- не то, что корысть получить"). Выраженіе же, книжное и нѣсколько вялое: "не получить никакой корысти",-- имѣетъ совсѣмъ иной оттѣнокъ, ибо начинаетъ съ отрицанія глагола "получить". ("Не получить". Чего не получить? "Никакой корысти"). Оттѣнокъ весьма замѣтный.-- Другое рѣченіе, обвиненное авторомъ: "поклоны чуть ему земные не кладутъ", представляетъ свой, можетъ быть еще болѣе явственный, оттѣнокъ. Не, находясь передъ глаголомъ, тяготѣетъ къ глаголу и отрицаетъ самое дѣйствіе (кладутъ), совокупляя здѣсь (какъ скоро становится передъ глаголомъ и отрицаетъ дѣйствіе) глаголъ съ предметомъ дѣйствія, или съ его дополненіемъ: ^поклоны чуть ему земные не кладутъ". Въ другомъ же оборотѣ, который вмѣсто этого приводитъ авторъ, какъ правильный (чуть не земные), не становится передъ дополненіемъ, тяготѣетъ къ нему отрицаніемъ, а глаголъ является въ утвердительномъ видѣ: "поклоны ему, чуть не земные,-- кладутъ!". Разница очевидна и разница рѣзкая. Въ первомъ случаѣ говорится о томъ, что ему чуть земныхъ поклоновъ не кладутъ, но ни о какихъ другихъ поклонахъ не говорится, ибо отрицается самое дѣйствіе: "кладутъ". Во второмъ случаѣ рѣченіе выражаетъ, что ему поклоны, чуть не земные, кладутъ: слѣдовательно: земныхъ поклоновъ не кладутъ, но другіе, не земные, поклоны кладутъ.-- Итакъ, въ первомъ случаѣ: не кладутъ земныхъ и никакихъ поклоновъ; во второмъ случаѣ: кладутъ поклоны, только не земные.-- Явственная разница, которую такъ живо выражаетъ языкъ своими оборотами.
   Какъ ни скучно, въ грамматическомъ объясненіи, со всею подробностію доказывать осязательно эту разницу, но въ свободномъ употребленіи рѣчи, такія различія, мелькая быстро, разнообразятъ, украшаютъ, дѣлаютъ выразительною рѣчь, придавая ей разнообразные оттѣнки.-- Какъ не видать тутъ живаго богатства языка, разновидной жизни его рѣченій! И это-то живое богатство оборотовъ отвергаетъ грамматика, видитъ въ нихъ ошибочность, отступленіе отъ логики (?) и накладываетъ на жизнь языка свои узкія рамки.-- Чѣмъ же это не Готшедова система?-- Правда, авторъ возстаетъ въ предисловіи противъ Готшедовой системы, но эта-то самая система не рѣдко и проявляется въ его грамматикѣ.--
   На стр. 422 авторъ говоритъ: "2) Непринято ставить главное предложеніе среди придаточнаго; какъ напр. у Крылова: "и птицамъ, грѣхъ сказать, чтобы давалъ потачку" (вм. грѣхъ сказать, чтобы давалъ птицамъ потачку). Въ такомъ случаѣ оказывается странное подчиненіе главнаго придаточному." -- Опять живой, выразительный оборотъ -- и узкая учебная рамка! Опять языкъ и грамматика -- какъ два врага!-- Авторъ говоритъ: "не принято". Кѣмъ не принято, какъ скоро принято самою рѣчью? Готшедовской системой?-- Авторъ говоритъ: "странное подчиненіе главнаго придаточному".-- Но что до того за дѣло, что "подчиненіе странное", какъ скоро это "подчиненіе" является въ языкѣ самомъ, какъ его характеристическое, живое употребленіе? Дѣло грамматики, дѣло науки,-- понять и объяснить явленія, которыя предстоятъ ей, какъ данныя, образовавшіяся самостоятельно, выросшія на своемъ корню, а не осуждать ихъ и называть странными. Однимъ словомъ: дѣло науки (а слѣдовательно и грамматики): признать весь предметъ своего изученія, какъ онъ есть, и изъ него самого извлечь его разумъ.
   Мы хотѣли высказать подробно наши мысли о порядкѣ словъ -- явленіи весьма важномъ въ рѣчи. Но критика наша я такъ велика, а потому отлагаемъ разсмотрѣніе порядка словъ до другаго случая. Скажемъ здѣсь только, что въ порядкѣ словъ выражается наиболѣе сущность рѣчи, сущность языка. Такимъ образомъ и здѣсь: изъ самого Русскаго языка, въ особенности изъ порядка словъ, мы можемъ видѣть и понять сущность Русскаго языка. Сущность, разумъ, духъ Русскаго языка есть -- свобода.--
   Мы разобрали подробно грамматику г. Буслаева. Выводить ли о ней общее заключеніе?... Зачѣмъ.-- Пусть выведетъ это заключеніе самъ читатель.--
   

ПРИМѢЧАНІЯ

КЪ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНѢ КРИТИЧЕСКАГО РАЗБОРА ГРАММАТИКИ Г. БУСЛАЕВА.

   Къ стр. 446.-- Кромѣ паводокъ, существуетъ и форма областная: по-водокъ. Къ такого же рода словамъ относится и областное слово: по-крестень -- перекрещенецъ; оно еще болѣе объясняетъ значеніе предлога: по; то есть: послѣдованіе, второстепенность, и отсюда повтореніе. Здѣсь сближаемъ мы и слово: паки (см. Молву 1867 г. No 87). {Замѣтка, напечатанная въ "Молвѣ", помѣщена ниже, вслѣдъ за "Примѣчаніями". Изд.}
   Къ стр. 462.-- Въ примѣръ соотвѣтствія" ну, могутъ быть приведены: съ и су (су-сѣдъ), противъ и противу (противуположный). Но здѣсь нѣтъ собственно прямаго соотвѣтствія" и у, -- уже потому, что сказанные предлоги пишутся троякимъ образомъ: съ, со (со-сѣдъ) и су; противъ, противо (противоположный) и противу. Являющееся же здѣсь соотвѣтствіе" и о (съ -- со, противъ -- противо) есть собственное, прямое соотвѣтствіе, возникающее не въ одномъ этомъ случаѣ, доказанное постоянствомъ и множествомъ проявленій.-- Когда противъ употребляется одно, какъ нарѣчіе, тогда предпочитается: у, какъ буква, болѣе опредѣленная: противу. ("Самъ Богъ ведетъ, и кто противу?").
   Къ стр. 474, къ выноскѣ.-- Къ формамъ отъ сѣ-ю, кромѣ причастія: сѣ-то (оттуда си-то), и неупотребительнаго неопредѣленнаго наклоненія: сѣ-ть (а не сѣ-я-ть; при сѣ-я-тѣ, есть свое неупотребительное изъявительное: сѣ-я-ю),-- принадлежитъ: сѣ -- мо (сѣмя) и сѣ-въ.-- Скажемъ при этомъ, что точно такъ же, какъ другія причастія имѣютъ окончаніями своими прямо: лъ, въ, тъ, въ (напр. зна-лъ, зна-въ, зна-тъ, зна-въ), такъ и причастіе на: мъ, имѣетъ своимъ окончаніемъ прямо мъ, напр. зна-мъ. Поэтому форма, напримѣръ, зна-мо (знамя), есть правильная форма отъ зна-ю. Причастіе же на: е-мо, является, какъ намъ кажется, при глаголахъ съ посредствующею буквою а, напр. чита-е-мо, броса-е-мо, прибира-е-мо, возвраща-е-мо и пр. Гдѣже а относится къ темѣ глагола, тамъ просто присоединяется это окончаніе причастія: мъ (ма, мо); какъ напр.: знамо, пламо (знамя, пламя).-- Впрочемъ это одно предположеніе, требующее еще разсмотрѣнія и повѣрки.-- Можемъ сказать положительно только одно, что окончаніе причастія прямо на: мъ,-- по крайней мѣрѣ столько же самостоятельно и правильно, какъ и окончаніе на: е-мъ.--
   Къ стр. 485.-- Въ самомъ нашемъ языкѣ можно видѣть, какъ въ словѣ коль,-- о переходитъ въ а (каль), Это видимъ въ словѣ: по-кали-ча (Обл. слов., стр. 166). Слово -- очевидно сложное. На концѣ его является частица ча (быть можетъ соотвѣтствующее Зендской са), какъ въ словахъ: теперѣ-ча, давѣ-чя, нынѣ-ча (нынче). Откинемъ частицу ча, вообще не плотно приростающую въ слову. За тѣмъ у насъ останется: покали, слово, въ которомъ предлогъ очевиденъ: по-кали. Покали образовалось, какъ: по-колѣ (до-колѣ, от-колѣ).-- Откинемъ предлогъ, и у насъ останется слово кали, соотвѣтственное, или даже тождественное съ словомъ: колѣ; кали очевидно образовалось отъ каль, какъ колѣ отъ коль.-- И такъ, рядомъ съ коль, мы имѣемъ въ нашемъ языкѣ и каль. Каль уже очевидно сближается съ Латинскимъ: qualis.
   Въ стр. 489, къ выноскѣ.-- Просимъ не забывать, что мы говоримъ здѣсь о именахъ родовыхъ, отъ которыхъ, чрезъ прилагательное притяжательное или отчественное (бтчество), происходящее посредствомъ смягченія мужеской формы родоваго имени на ъ,-- образуются имена потомственные. Именно, напримѣръ: волкъ, волчъ,-- волчата, орелъ, орлъ -- орлята, и проч. и проч.-- При родовыхъ именахъ, именахъ породы, необходимо слѣдуетъ предполагать (не исключающую формы женской) форму мужескаго рода даже и тогда, когда она вовсе вышла изъ употребленія; отъ нея-то образуется и отчественное прилагательное, и потомственное существительное имя.-- Но что касается до другихъ именъ, не родовыхъ, то тутъ окончаніе: ъ, ій, можетъ возникнуть, и прилагательное, съ помощію его, можетъ образоваться -- и при именахъ женскаго рода. Но тогда означаетъ оно не принадлежность, а свойственность. Напримѣръ: бабій толкъ, красота дѣвичья.-- Что касается, не до прилагательныхъ отчественныхъ: волчъ, орлъ, и пр., но до именъ, какъ: волчата, орлята, и пр.,-- то онѣ, и по формѣ своей, рѣшительно образуются лишь отъ именъ родовыхъ, а поэтому и можно назвать ихъ потомственными, щритомъ уменьшительными. Признаемся, что слово: потомственный все же, неудовлетворительно; ибо здѣсь въ именахъ (волчата, орлята, и пр.) обозначается собственно: рожденіе, дѣти, или еще лучше: чада, потому что это слово: чада соединяетъ въ себѣ и понятіе рожденія, происхожденія -- понятіе родовое -- и понятіе дитяти -- понятіе уменьшительное. Впрочемъ названіе не составляетъ важности: смыслъ остается тотъ же. Намъ кажется, что можно за такими именами удержать названіе потомственныхъ уменьшительныхъ.-- приблизительно довольно вѣрно выражающее ихъ значеніе.-- И такъ понятно, что на основаніи самаго этого значенія, вы не можете образовать отъ сынъ -- сынята, отъ дѣдъ -- дѣдята, отъ отецъ -- отчата. Ибо дѣдъ, отецъ, сынъ -- не представляютъ породы, а извѣстныя семейныя отношенія. Отъ отца родится -- еммк Не можетъ быть породы дѣдовъ, ни отцовъ, ни сыновъ.-- Но, могутъ меня спросить, какъ же могло образоваться слово: внучата?-- Вѣдь это слово потомственное уменьшительное?-- Слово: внучата могло образоваться потому, что слово: внукъ не значитъ собственно семейнаго отношенія. Происходя отъ унъ, юнъ, оно значитъ молодецъ, юнакъ: можно вообразить себѣ, и можетъ въ самомъ дѣлѣ явиться цѣлый потомственный рядъ молодцевъ, юнаковъ, унуковъ (или внуковъ), а потому могло образоваться и слово: внучатр. Но слово это забылось въ своемъ первоначальномъ значеніи, и стало употребляться въ значенія частномъ,-- чему примѣровъ въ языкѣ довольно много. Подобно сему объясняются другія, видимыя только противорѣчія, или неправильности.
   Къ стр. 492.-- Авторъ (Ч. II. стр. 286--288), говоря объ описательныхъ формахъ для превосходной степени, и упоминая о выраженіи ужасъ и пр., наконецъ говоритъ: "въ малорус. нарѣчіи, при сильнѣйшемъ движеніи души, превосходная степень описывается словами: изъ чортоваго сына, изъ бисоваго сына и т. п.; напр. изъ бисоваго сына дужій." -- Но если такъ, то конца нѣтъ такимъ формамъ. И какихъ словъ и выраженій сюда не взойдетъ! Укажемъ между прочимъ, хоть на слѣдующія слова: "Глядитъ соколомъ". "Такой медвѣдь!" или на цѣлыя выраженія: "просто мое почтеніе!" "Такой молодецъ, что я вамъ скажу..." Или даже напр. на цѣлое предложеніе: "Романъ такъ интересенъ, что я готовъ не пить, не ѣсть и всю ночь не спать: лишь бы читать его".-- Выходитъ, что всѣми этими выраженіями -- такъ должно быть по мнѣнію автора -- описывается превосходная степень. Наконецъ, она же будетъ описываться междометіемъ (напр.: "Ай-ай!" "Ну-ну!"), наконецъ просто восклицаніемъ, свистомъ; наконецъ тѣлодвиженіемъ.-- Все это отъ того, что авторъ оставилъ область языка, область опредѣленную, и перешелъ въ область душевныхъ ощущеній, внутреннихъ движеній; а эта особая самостоятельная область, въ которую авторъ вошелъ притомъ нерѣшительно, какъ-то неопредѣленно, вошелъ одной ногою, оставаясь еще другою въ области языка; авторъ собственно лишь заглянулъ въ эту особую область на столько, чтобъ помѣшать ясности созерцанія въ области словеснаго міра. Отъ того, что такимъ образомъ упущено изъ виду само слово, -- вышелъ совершенный произволъ въ опредѣленіяхъ и построеніяхъ: чему примѣры и представляетъ нерѣдко грамматика автора.
   Къ стр. 510.-- На стр. 147, авторъ, въ числѣ междометій, именуетъ: на, но не объясняя его.-- Междометіе: на, объясняется, по нашему мнѣнію, мѣстоименною коренною темою: на, являющеюся у насъ, также какъ и въ Санкритскомъ языкѣ, въ видѣ сложномъ она; Санкритское: êna. Другихъ сложныхъ формъ (о-ный, и-ной, а-на и пр.) теперь не касаемся: ибо находимъ достаточнымъ указать на эту форму: эна, êna, по нашему мнѣнію, самую ближайшую къ значенію междометія: на.
   Къ стр. 512.-- Кромѣ указанной формы множественнаго въ Санкритскомъ языкѣ на ê: tê (наше: тѣ), есть еще сходная, или лучше одинаковая съ нею форма на î, именно: атî (наше: они) отъ amú. Но съ Бойномъ, въ объясненіяхъ его этихъ формъ множественнаго, -- мы согласиться не можемъ. (См. Бонна Wegl. Gram. 1858. 2. В. стр. 138).
   Къ стр. 515 и 516.-- Къ словопроизводству глагола: стать, и собственно къ словопроизводству, стыть, возможность происхожденія котораго мы допускаемъ и отъ темы стыд (студ, студить), -- мы должны прибавить слѣдующее:
   Мы думаемъ, что съ формою стыть отъ стыд, могла встрѣтиться, сходная по составу буквъ и по значенію, форма стыть отъ стою, которая могла образоваться и существовать сама по себѣ.-- Одна форма другой не мѣшаетъ. Форма же стыть, какъ происходящая отъ стою, доказывается дѣйствительнымъ глаголомъ: ставить, по аналогіи: слыть -- славить, плыть -- плавить, быть -- бывать. Въ такомъ случаѣ стылъ, стыть, уже не можетъ объясняться, какъ сокращеніе первоначальныхъ: стоилъ, стоить. Объясненіе, здѣсь предлагаемое, мы готовы были бы признать за окончательное, но ему противорѣчмтъ только одно; именно что въ глаголѣ стою къ темѣ относится само и; именно: стою, стои-шь, а не: сто-е-шь {Стоешm соотвѣтствовало бы: слы-в-ешь, плы-ве-ешь. Здѣсь (въ глаголахъ: слыву, плыву) окон чательная гласная теми, не принадлежа къ корню (сл, пл) -- не вѣрна: такъ что тема можетъ быть и слу, плу: слу-ю, плу-ю, слу-ти, плу-ти, -- и сли, пли (слы-ю, плы-ю) слы-в-у, плы-в-у; слы-ть, плы-ть; слы-лъ, плы-лъ; -- и наконецъ сло, пло (сло-ю, пло-ю) слов-у. Слово могло произойти, какъ причастная форма, от сло-ю: сло-во.-- Отъ темы: пло, можетъ быть, произошло областное плотивый, въ смыслѣ: нетвердый (flottant).}.-- Но весьма возможно, что существовала и форма: стою, стоешь.-- Быть можетъ, форма эта: стою, стоешь, отвѣчая формамъ: плыву, плову, слыву, слову, хотя не переходя въ стыву, стову,-- могла быть даже: стую (сты-ю), какъ слу-ю. Присутствіе этой формы доказывается, можетъ быть, словомъ сту-лъ: могло образоваться: сту-ю -- сту-лъ, какъ слу-ю -- слу-хъ. Слово: столъ, по нашеху мнѣнію, относится, какъ причастіе (перешедшее потомъ въ имя), къ предполагаемой формѣ ст-у или (ст-ю), ст-е-шь: ст-о-лъ, какъ: бор-ю (бор-у), бор-е-шь: бор-о-лъ. Буква о здѣсь вставлена для благозвучія: ст-о-лъ (пол-о-лъ, мол-о-лъ)
   Въ стр. 522.-- Считаемъ нужнымъ прибавить нѣсколько словъ о формѣ на іе. Она имѣетъ, по нашему мнѣнію, четыре разряда. Или лучше, это особыя четыре формы на іе, тождественныя только внѣшнимъ образомъ, буквенно.-- 1) Множественное собирательное на іе, напримѣръ: мужіе, каменіе, и, отсюда образовавшееся имя собирательное на ье, или лучше ьё; напр.: мужіе, мужьё; каменіе, каменье.-- 2) Форма на ье, какъ напримѣръ, бабьё, отъ прилагательнаго: бабій,-- прилагательнаго, чрезъ средній родъ, перешедшаго въ имя средняго рода, встрѣтившееся съ собирательнымъ множественнымъ, которое въ свою очередь перешло въ имя собирательное средняго же рода (каменье, уголье). Сюда же вѣроятно относится форма: тряпье, березье, деревье, и пр.-- 3) Слова, какъ: зарядье, заморье, запорожье, поднебесье, гдѣ іе является уже образовательною формою, все же имѣющее характеръ собирательный. (Между прочимъ, зарядье противорѣчитъ мысли г. Буслаева на на стр. III ч. I.). Сюда же, думаемъ, можно отнести и слова, какъ: живье, сырье, бѣлье, гдѣ ье является, кажется, тоже образовательною формою.-- Наконецъ, 4) слова, какъ: знан-іе, дѣлан-іе, пристраст-іе, и пр., гдѣ іе является уже чисто отвлеченною, образовательною формою.
   Скажемъ еще нѣсколько замѣчаній.
   1. Мы вовсе не думаемъ, чтобъ прилагательныя краткія были сокращенныя или усѣченныя (какъ думаетъ, кажется, г. Буслаевъ, см. ч. II. стр. 201).-- Напротивъ того; мы считаемъ прилагательныя краткія -- первообразными, первоначальными, а прилагательныя полныя -- втоднообразными, производными. Мысль свою объ этомъ мы высказали во второй половинѣ критики нашей.-- Но мы должны сказать, что есть точно сокращенныя или усѣченныя прилагательныя: это явленіе искусственное, насильственное. Они показались со времени знаменитаго преобразованія, когда образовался у насъ языкъ публики и слогъ высокій: въ немъ-то они и появились; въ особенности стали жжіяться они въ стихотворномъ языкѣ; напр.: "Геройско рвеніе, досада, гнѣвъ и жаль" (жалость). Или: "поднявъ сѣды верхи, стренились волны яры".-- Примѣровъ множество.-- Это все прилагательныя полныя, точно сокращенныя или усѣченныя, вслѣдствіе требованія стихотворнаго размѣра, или даже пожатія о высокомъ слогѣ {Намъ могутъ указать, что и въ народной рѣчи встрѣчаются не только прилагательныя краткія, первоначальныя, но полныя сокращенныя.-- Справедливо. Но это совсѣмъ другое; это есть сокращеніе вслѣдствіе быстроты, спѣшности разговорной рѣчи: такъ -- всякое слово можетъ сократиться, но образуя при томъ особаго разряда. Это, лучше сказать, слова собственно недоговоренныя, какъ пра вмѣсто право, какъ ля вмѣсто глядь, и проч. и проч.-- Точно тѣмъ же путемъ сокращенными или лучше недоговоренными являются и прилагательныя полныя въ рѣчи народной, а поэтому и не составляютъ въ ней особаго разряда. Совсѣмъ другое -- сокращенныя прилагательныя полныя, въ книжной рѣчи. Въ книжной рѣчи получили они свое особое право гражданства; въ ней составили они особенный разрядъ прилагательныхъ сокращенныхъ, запечатлѣнныхъ особеннымъ выраженіемъ, отпечаткомъ высокаго слога.}. Стихи считались въ XVIII вѣкѣ -- "языкомъ боговъ", и усѣченныя прилагательныя приняли на себя отпечатокъ рѣчи напыщенной.-- Но рядомъ съ этими прилагательными, сокращенными или усѣченными, употреблялись и употребляются, даже въ нашей литературной рѣчи и въ стихахъ, прилагательныя краткія, первообразныя, съ соблюденіемъ своего оттѣнка и придаютъ рѣчи особую живость и выразительность. Такъ у Пушкина "въ долгу ночь въ вѣткѣ дремлетъ"; у Хомякова: "въ долгу ночь и мракъ глубокъ".-- Приблизительно оттѣнокъ тотъ: въ ночь, которая дома, и мракъ, который глубокъ.
   2. При пользованіи, въ грамматическихъ разработкахъ, языкомъ Церковно-Славянскимъ, надо обратить вниманіе на то, что Церковно-Славянскій языкъ, съ самаго начала азбуки, попалъ въ руки людей ученыхъ, литераторовъ, грамотѣевъ, -- и тогда же могъ испытать на себѣ вліяніе досужихъ грамматиковъ. Отсюда, можетъ быть, такая правильность (признаться, подозрительная, при изобиліи разныхъ грамматическихъ оттѣнковъ и тонкостей) письменнаго Церковно-Славянскаго языка, -- правильность, въ такомъ случаѣ, искусственная.-- А рядомъ съ этимъ письменнымъ и правильнымъ Церковно-Славянскимъ языкомъ.-- Русскій языкъ можетъ представлять болѣе настоящія, болѣе свободныя и болѣе древнія формы.
   3. Г. Буслаевъ, въ грамматикѣ своей, выбираетъ примѣры тщательно изъ древнихъ и новыхъ источниковъ; но мы, въ выпискахъ нашихъ изъ его грамматики, дѣлая ихъ со всею точностью, -- считали не нужнымъ удерживать обозначенія, откуда примѣръ взятъ именно.-- Мы уже сказали, что эта часть, то есть: примѣры,-- обработана у автора прекрасно.
   4. Брошюрка моя о Русскихъ глаголахъ вызвала, со стороны г. Буслаева, весьма неблагорасположенный разборъ. Было объяснено, почему я не могъ ему отвѣчать тогда же. Но въ то же время, я получилъ другой, на оборотъ весьма сочувственный, разборъ моей брошюрки, съ весьма основательнымизамѣчаніями, написанный, въ видѣ письма ко мнѣ, П. А. Безсоновымъ. Иакъ какъ разборъ этотъ, при всей своей сочувственности, вызывалъ съ моей стороны необходимыя объясненія за дѣлаемыя мнѣ въ немъ замѣчанія, а отвѣчать я, по той же вышесказанной причинѣ, тогда же не могъ,-- то и разборъ самый, по желанію автора, знавшаго это мое затрудненіе, напечатанъ не былъ.
   

ПРИЛОЖЕНІЯ КЪ КРИТИЧЕСКОМУ РАЗБОРУ ГРАММАТИКИ Г. БУСЛАЕВА.

   

I.
Замѣтка*).

*) Напечатана, безъ имени автора, въ 37 No "Молвѣ" 1857 года. На нее ссылается K. С. выше (стр. 646.), въ примѣчаніи къ 446 стратѣ. Изд.

   Есть въ вашемъ разговорѣ много употребительныхъ словъ, образованіе которыхъ не совсѣмъ ясно, напримѣръ: намедни или иначе: онамедни, слово, вѣроятно образовавшееся изъ: оными дни и указывающее на древній творительный падежъ множественнаго числа.-- Такъ, весьма есть тоже особый творительный народный отъ весь -- и вѣроятно древнѣйшій. Творительному весьма соотвѣтствуетъ тоже древняя форма: болма; а также доселѣ употребительныя въ народѣ формы, какъ: ревма реветъ, валма валитъ и пр. Это все, думаемъ мы, форма, и форма древняя, творительнаго падежа.-- Слово: паки, тоже не очень ясно. Вѣроятно оно образовалось изъ кой, кіи и повторительнаго предлога: по, переходящаго часто въ на (сокъ -- пасока; токъ -- патока): кіи -- пакій (какъ всл-кій; ка-кой; та-кой) -- и пр.; но пакій неупотребительно. Формѣ паки соотвѣтствуетъ форма таки; кромѣ этой формы встрѣчается и форма: пакъ соотвѣтственно формѣ: такъ. Здѣсь аналогія подтверждаетъ предположеніе, что паки, пакъ, произошло отъ пакій (покой), какъ таки, такъ, произошло отъ такой (такій). Есть еще форма: паче и хотя, рѣдко встрѣчающаяся соотвѣтственная ей форма: таче. Форма: паче еще болѣе утверждаетъ наше мнѣніе, что паки происходитъ отъ мѣстоименнаго прилагательнаго: пакій, ибо эта форма сравнительная, какъ: прытче, слаще; сюда же относится: иначе, при которомъ впрочемъ сравнительный оттѣнокъ слабо сохраняется. Но чтоже такое: пает? Паки, равно и таки, образовались изъ пакій, такой (или лучше изъ первообразнаго: какъ, такъ, соотвѣтствующаго напр. первообразному добръ), какъ напр. молодецки, дѣтски, образовалось отъ молодецкъ, дѣтскъ. Но что же это. за форма? Думаемъ, что это древній предложный безъ предлога или мѣстный, какъ: явѣ, добрѣ (добрѣ) и пр. Буква ѣ въ и легко переходитъ, особенно когда она въ концѣ и не на ней удареніе. Замѣчательно, что иногда при этихъ формахъ употребляется предлогъ: по; напр.: по дѣтски, по молодецки. Впрочемъ здѣсь можно возразить, что въ этомъ случаѣ скорѣе приличенъ дательный, ибо говорится напр. по добру, по здорову; однако возможенъ и предложный; и есть подобное употребленіе: говорится напр. онъ пошелъ по братѣ и по брату. Быть можетъ, что въ этомъ разсматриваемомъ случаѣ удержалось употребленіе предложнаго. По крайней мѣрѣ,-- вотъ наши догадки.
   

II.
ПИСЬМО КЪ П. А. БЕЗСОНОВУ *).

*) Это письмо служитъ отвѣтомъ П. А. Безсонову на разборъ брошюры "о глаголахъ", написанныхъ въ видѣ письма въ автору о которомъ К. Сергѣевичъ отзывается съ такимъ сочувствіемъ въ примѣчаніи, п. 4, на 651 стр. Къ сожалѣнію мы не могли отыскать ни рукописи г. Безсонова, ни недлиннаго письма K. С--ча, и воспроизводимъ послѣднее по черновому, найденному въ его бумагахъ наброску, который легко можетъ быть, при перепискѣ набѣло былъ значительно пополненъ, отдѣланъ или даже измѣненъ авторомъ. Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ, для насъ сомнительныхъ, мы поставили въ скобкахъ вопросительные знаки. Изд.

   Петръ Алексѣевичъ благодарный вамъ, какъ нельзя болѣе, за дѣльныя возраженія, имѣющія цѣлью одну истину, отвѣчаю вамъ немедленно, на каждое отдѣльно.
   Вы сомнѣваетесь, чтобы форма маялъ, таялъ была настоящая форма (не говорю: первообразная, ибо это всегда почти вопросъ), а талый -- сокращенная. Хотя я сказалъ свое мнѣніе о талый нерѣшительно, но вотъ однако мои соображенія. Нигдѣ, ни въ сложныхъ формахъ, ни въ производныхъ словахъ не находится, сколько мнѣ извѣстно, форма отъ таю безъ этого й: и это кажется мнѣ достаточной причиной, чтобъ усомниться въ самостоятельности формы: талый и производныхъ отсюда. Но если талый сокращеніе, то кажется мнѣ отсюда нельзя вывести, что бы во всѣхъ другихъ словахъ, представляющихъ краткую и долгую форму, краткая была сокращенная. Пасъ, бацъ сен (bać się) могутъ точно быть первоначальными формами, если найдемъ къ тому основанія, а талый можетъ быть позднѣйшею. Согласитесь, что сравненіе здѣсь не доказательство; очень можетъ быть, что при наружномъ сходствѣ могутъ существовать разныя и несходныя причины, которыя разстанавливаютъ по разнымъ отдѣламъ и слова самыя. Наконецъ, надо прибавить, что пасъ и баться можно считать формами сокращенными тоже; я могъ бы, пожалуй, привести для сравненія: бояринъ и баринъ; но, какъ я сказалъ, сравненіе здѣсь ничего не доказываетъ. Мнѣ кажется, впрочемъ, что поясъ форма самостоятельная, а насъ, со всѣми своими производными, форма самостоятельная тоже. Я думаю, что она соотвѣтствуетъ словамъ: бичъ, палъ, и относится также къ глаголу пасу, какъ эти слова къ глаголамъ бичу, палю. Вспомните, что пасу имѣетъ чрезвычайно разнообразныя значенія, для отдѣльнаго значенія которыхъ языкъ добровольно прибѣгаетъ (конечно въ позднѣйшее время) къ помощи ближайшихъ переходовъ буквъ и къ словоударенію (напр. мука и мука -- слово совершенно одно: мука, много мучима, добръ хлѣбъ даетъ). Пасу имѣетъ теперь исключительное значеніе паствы,-- между тѣмъ какъ въ сложныхъ: запасти, спасти, опасно, оно еще-сохраняетъ болѣе широкое значеніе; другія же значенія, изъ него вытекшія и опредѣлившіяся въ частныя, измѣнили е въ ш; напр. пашу (землю) и пашу (машу чѣмъ: пашетъ вѣтеръ). И такъ пасу -- вотъ настоящее исходное слово всѣхъ другихъ: отсюда и насъ, отсюда и опасъ и опашень и запаска; вспомните, что здѣсь высказывается понятіе и опахнутыя, запахнуться (впрочемъ позднѣйшее). Пашу (землю) выдвигаетъ понятіе правильнаго движенія одною полосою (линіею): отсюда выдвинулось понятіе полосы, которое высказалось въ поясѣ (такъ что онъ относится собственно къ разряду пашу); отсюда и пасмо (пасомо), тоже извѣстный рядъ нитокъ. Слово же поясъ стоитъ особнякомъ, не имѣетъ развитія и вѣтвей, и произведено, кажется, отъ слова объя-ть. (?) -- Вы скажете: не можетъ быть, чтобы пашу образовалось изъ пасу, ибо здѣсь сейчасъ является корень пах: можно ли, чтобъ ш перешло въ х, тогда какъ это бываетъ на оборотъ? Примѣры языка показываютъ однако иное, напр. прос -- прошу -- прохать; или полоснуть -- полошить -- полохнутъ; трус -- трушу -- трухнуть. И такъ, пасъ и поясъ кажутся мнѣ разными словами, но сходясь по смыслу и по звукамъ, они какъ бы смѣшиваются и кажутся видоизмѣненіями самого слова, такъ что наконецъ и самое употребленіе начинаетъ съ ними такъ обращаться.
   Что же касается до bać się, признаюсь"--думаю, что оно просто сокращеніе изъ bojać się; никакихъ нѣтъ доказательствъ противнаго. Къ тому же слово боятъ ся есть слово весьма древнее, но позднѣйшей, не эпохи, а формаціи (образованія). Оно очевидно происходитъ отъ бить, какъ отъ пить (пѣть) -- пою; но когда множество и богатство формъ стало наконецъ въ тягость языку, принужденному слѣдовать за заспѣшившимъ человѣчествомъ, то одни формы оставлялись, другія откидывались, и дѣлалось это неровно, при нѣкоторыхъ, конечно, основаніяхъ: осталось бію; бою исчезло, сохранившись въ словѣ бой; осталось пою: пѣю (пію) исчезло, сохранившись въ нѣтъ. Хотя несовсѣмъ подходитъ сюда, однако можетъ быть приведено, какъ аналогія: гнію и гною. И такъ, если бью форма настоящая, то и бою точно также; бою-ся, бью-ся: мучу-сь, трясу-сь. Мы говоримъ: птица бьется у окна, онъ бьется въ трудахъ. Оттѣнокъ бою отъ бью сообщилъ особенный смыслъ, окрѣпшій, опредѣлившійся въ теперешнемъ смыслѣ: боюсь. Не знаю, удовлетворительны ли для васъ мои соображенія.
   Примѣръ: стать, стоятъ совсѣмъ ужъ нейдетъ сюда. Вы конечно считаете, что маю, таю подходитъ къ категоріи знаю, т. е. что къ темѣ слова относится а безъ й; съ нуждою можно допустить, что та-ю могло имѣть та-ть (тать?), а ма-ю -- ма-ть: во всякомъ случаѣ таялъ или талъ была первоначальная форма и здѣсь вопросъ объ одномъ и томъ же словѣ,-- но стоятъ, и стать -- это слова различающіяся по значенію и сюда нейдутъ. Форма стою къ стать не относится; къ стожь относится форма; сту (stо), которая неупотребительна въ этомъ простомъ видѣ, но. которая въ сложномъ употребляется, напр. за-стишь, за-ститъ; и т. д. И такъ сту, стишь, ститъ -- это особый глаголъ; въ первомъ лицѣ употребляется теперь ю: застю, что не измѣняетъ дѣла. Это, какъ видите, степень неопредѣленная существенная; отглагольное имя отсюда: ститъ, застить (чту, чтить), ста-ть есть форма степени неопредѣленной, отвлеченной. (Неупотребительно ста-ю, какъ въ беру -- брать, неупотребительно беретъ, или сплю -- спать, неупотреб. спитъ).-- Стоять -- это особая выводная самостоятельная форма и потому особой глаголъ: здѣсь опять языкъ, отдѣляя въ глаголѣ частное значеніе, прибѣгаетъ къ измѣненіямъ буквѣ; изъ слова стоять развилось частное понятіе стоимости (онъ противъ него постоитъ, онъ его стоитъ) и языкъ прибѣгнулъ къ измѣненію буквы и ударенія: стою, стоишь, стоять и пр.; стою, стоишь, стоить и пр. И такъ глаголъ стою имѣетъ особое значеніе: къ нему относится стоять, а стать къ сту. Мнѣ кажется, что глаголъ стаю существуетъ въ сложномъ на-ста-ю, на-стать; настою имѣетъ другой смыслъ. Признавая сто-ю за особый глаголъ, я думаю, что здѣсь и стало также частью темы и что его отглагольное имя есть собственно стои-ть; сто-я-ть же относится къ неупотребительной формѣ: сто-яло, подобно какъ въ пою -- поить: на-пояю, на-поятъ, или строю, стро-итъ: у-строяю, у-строятъ. Отъ сту происходить прямо: сту-па, сто-na, сто-гъ и пр.
   Что касается до словъ маю и таю, то едва ли можно предположить формы: му, ту, какъ сту; поэтому а ость часть темы ма-ю, та-ю. Въ такомъ случаѣ, соображаясь съ примѣрами, я предполагаю здѣсь й: май, тай, ибо малъ рѣшительно не говорится, если слово малъ (малецъ) не производить отсюда; не говорится и ма-ть; таль говорится, но ма-ть не говорится. Впрочемъ талецъ указываетъ на особое значеніе этого глагола въ смыслѣ течь; если откроемъ какъ нибудь формы: ту, въ смыслѣ теку и му въ смыслѣ уменьшаюсь, тогда можно допустить рѣшительно, что й не принадлежитъ къ темѣ.
   На первыя строки ваши я отвѣчалъ такъ пространно что и не знаю, до какихъ размѣровъ долженъ достигнуть мой отвѣтъ. Я пишу неразборчиво и долженъ переписывать, но труда бояться не должно. Я невольно заговорилъ о глаголахъ, которые являются мнѣ въ отдаленіи и манятъ къ себѣ. Въ моихъ строкахъ вы видите обращикъ того труда, на который намекнулъ я въ статьѣ своей, т. е. опредѣленіе и объясненіе каждаго глагола. Что прикажете съ ними дѣлать? Глаголы -- это народъ вольница, Новгородцы; не уважишь кого-нибудь, такъ онъ и знать васъ не захочетъ. Совершенная противоположность имени. Продолжаю отвѣчать.
   Вамъ кажется страннымъ, что у замѣняетъ ъ, а, о. Вы говорите, что у -- долгое, что оно оу, но въ такомъ случаѣ краткаго у вовсе не существуетъ, ибо въ Остромировомъ Евангліи вы постоянно встрѣчаете оу; въ токъ то и дѣло, что это начертаніе -- грецизмъ ου и смущаться имъ не надо. Вы скажете, что долгота у доказывается возникающимъ изъ него: ов; но это происходитъ именно отъ того что здѣсь у не составляетъ части темы, что оно здѣсь глагольное окончаніе, слѣдовательно подвижная сторона слова, уступающая свое мѣсто другимъ окончаніямъ. Вы видите, что дую имѣетъ дулъ, сую -- сулъ, кую -- кулъ и пр. Въ настоящемъ случаѣ форма отглагольнаго прилагательнаго не можетъ прямо присоединиться къ глагольному окончанію, которое обращаетъ имя въ глаголъ, но не сливается съ нимъ какъ его часть, и однако не имѣетъ значенія чисто глагольнаго окончанія, ибо послѣ себя принимаетъ второе глагольное окончаніе: иже у, і-у (ю), которое (второе) откидывается, какъ обыкновенно при другой формѣ. При отглагольныхъ прилагательномъ и имени, гдѣ является форма на ашъ и алз, какъ совмѣстная съ значеніемъ этихъ глаголовъ, это у обращается въ ов; почему? потому что или у обращается въ ов, какъ буква зыбкая, и вставляется между имъ и а -- в, или же это у, будучи не крѣпко присоединено къ темѣ, даетъ возможность окончательной гласной буквѣ принять обыкновенный видъ, принимаемый ею въ срединѣ слова и при подчиненномъ значеніи: о (е), а само обращается въ в. Что въ о или е переходятъ всѣ гласныя при производствѣ словъ, становясь въ среднее положеніе, въ этомъ имѣется примѣровъ много: слонъ-- слоновый, жено-любецъ, береза -- березовый и т. д. Вотъ вамъ и ъ и а, переходящія въ о, а объ о и говорить нечего. Значеніе окончанія важно; оно господствуетъ надъ буквою, которую должно измѣнить, и я не вижу ничего удивительнаго въ томъ, что ъ, а, о уступаютъ мѣсто или сливаются съ у: положимъ, что сперва было оу и ау, но сила окончанія, ибо оно обозначаетъ положеніе слова, одолѣла и явилось у. Напрасно называете вы о звукомъ позднѣйшимъ, образовавшимся на глазахъ исторіи; я знаю это мнѣніе, но вижу его несправедливость. Начертаніе точно образовалось на глазахъ исторіи, но я прошу васъ указать мнѣ хоть одинъ языкъ, гдѣ бы о не существовало, а то, что оно выходитъ изъ оу иногда, -- это не доказываетъ, чтобъ оно было звукомъ позднѣйшимъ; оно выходитъ изъ устъ человѣка вмѣстѣ съ другими звуками; до того же, что оно состоитъ изъ а и у, намъ здѣсь нѣтъ дѣла. Вы хотите, чтобъ я объяснилъ, какъ оу и ов замѣняютъ собою о и ъ. Или я вамъ объяснилъ уже, или мы другъ друга не понимаемъ. Скажу вамъ еще: дѣятельныя окончанія, неужели думаете вы, возникаютъ изъ окончанія слова? неужели изъ ъ возникаетъ а, когда вы говорите: человѣкъ, человѣка и т. д.? Если же нѣтъ, если вы признаете за ними самостоятельную силу, то въ чемъ же затрудненіе, еслибъ и оу и ов стали послѣ ъ, о, а и замѣнили ихъ? Одинъ тутъ только вопросъ: отбрасывается ли одно предыдущее окончаніе передъ другимъ являющимся, или же второе присоединяется къ первому; но во второмъ случаѣ поглощеніе перваго окончанія вторымъ допустить необходимо, ибо это очевидно. Къ тому же это у просто у, а не оу. Я не вижу ни въ у, ни въ ов никакого затрудненія. Окончаніе на ов я уже объяснилъ.
   Что касается съ того, что въ однократной степени прибавляется ну, а не н, то я сказалъ, что нельзя утверждать ни того ни другаго рѣшительно: это подлежитъ еще изслѣдованію основательному. Если предположить, что у перваго лица сливается или выпускается при второмъ и пр., то почему же не предположить, что это у сливается или выпускается и во всѣхъ глаголахъ? Прошедшее на нуль конечно говоритъ въ пользу ну, хотя съ другой стороны надобно вспомнить, что у является въ причастіяхъ и при другихъ глаголахъ, напр. идущій, текущій. Это еще вопросъ.
   Я никакъ не могу признавать, что отглагольное прилагательное алъ, а не -- лъ. Это было бы очень странно, еслибъ я признавалъ это, приводя въ тоже время разные примѣры, изъ которыхъ очевидно, что окончаніе отглагольнаго есть лъ. Я, говоря только о многократной степени, выразился, что прибавляется отглагольное окончаніе олз, но это алъ есть отглагольное окончаніе только здѣсь и намекаетъ на отвлеченную форму на аю, скрытую еще въ многократности и присущую только какъ возможность (по-дѣлываю). Я виноватъ, что не объяснилъ этого и не написалъ а--лъ.
   Что касается до мнѣнія вашего о глаголахъ лгать и подобныхъ, то долженъ я думать, что вы лгать не признаете здѣсь за отвлеченную степень, подобно лежать, и а не является здѣсь посредствующею буквою, возводящею глаголъ въ извѣстную, отвлеченную степень: а здѣсь должно занимать тоже мѣсто, какое занимаетъ о напр. въ глаголахъ: молоть, полоть и пр., т. е. оно есть часть темы, оглашеніе находящагося ъ. Если я такъ васъ понялъ, то я почти готовъ допустить это.-- Тоже а является какъ является оно въ брада, гласъ и пр., а вовсе не потому что бя здѣсь переставлялись буквы; корень пр, бр, ль и т.д., и послѣ первой и послѣ второй согласной (какъ послѣ каждой) стоитъ ъ, и выступаетъ самъ, гдѣ этого требуетъ музыкальный законъ слова. (Буквы, гдѣ легче слышится голосъ, удобнѣе звучатъ и будто бы полугласныя: здѣсь ъ легче обнаруживаетъ свою гласную природу: р, л и проч.) -- Я вполнѣ согласенъ съ вами, что эвфоніи плохо вѣрится, но здѣсь не одна эвфонія.-- Такимъ образомъ изъ леготъ вышло лгать, изъ боротъ вышло брать, изъ поротъ вышло пратъ. Замѣчу, что сказалъ я выше: когда въ словахъ зачали выдѣляться изъ общаго частныя понятія, то языкъ воспользовался разнообразіемъ произношенія и приурочилъ это разнообразіе къ разнообразію самихъ понятій.-- Такъ бороть и брать. Бороть въ сущности то же, что брать; но здѣсь это дѣйствіе является лишь въ частномъ приложеніи; пороть тоже самое. Не считаю нужнымъ доказывать это еще болѣе. Въ такомъ случаѣ и форма малъ и бралъ только иной видъ формы: леголъ, боролъ,-- Я не забылъ, что лгать есть лъ-га-ти. Мало того: я скажу вамъ, что первоначально нѣтъ ни тройныхъ, ни другихъ слоговъ, а всегда двойные, но двойные потому, что сзади стоитъ ъ:, бъратъ, съръдъце и пр. При дальнѣйшемъ ходѣ, точно, или ъ исчезалъ, или оглашался (я позволилъ себѣ принять въ грамматикѣ этотъ терминъ). Позвольте вамъ напомнить кстати, что если ъ исчезъ въ словѣ обнимать, огласился въ словѣ обнимать(?), то онъ сохранился въ словѣ объиматъ (обыматъ).
   Допуская возможность, что ать въ иныхъ глаголахъ является какъ о-ть, и-ть и пр. я однако допускаю возможность и перваго объясненія, какъ напримѣръ: сплю, спать; такъ форма отъ гоню есть гонилъ, гонитъ, какъ вамъ конечно извѣстно, а между тѣмъ есть и гнать.-- Повторяю, что только частное изслѣдованіе о каждомъ глаголѣ можетъ рѣшать вопросъ, что такое форма на ать и алъ, встрѣчающаяся въ немъ, когда неопредѣленная форма этого а не представляетъ, а является лишь въ своемъ существенномъ видѣ, въ тематическомъ образованіи.-- Слова мои, приводимыя вами, отнюдь не значатъ, что бъ форма была прежде произношенія: это равносильно тому, что форма прежде формы. Я именно сказалъ совершенно противное. Форма является какъ возможность и является въ дѣйствительности вмѣстѣ съ произношеніемъ. Форму прть я не привожу, какъ существующую, а какъ именно не существующую, вмѣсто которой является другая форма; не предполагаю, чтобъ говорилось сперва прть, но что языкъ, какъ скоро онъ зазвучалъ, зазвучалъ свободно и благозвучно. Я вообразилъ, что кто-нибудь, написавъ форму, какъ бы мы теперь ее написали, скажетъ, что она не произносима, указалъ на то, что языкъ съумѣетъ произнести: другими словами, форма написанная не вѣрна въ извѣстномъ смыслѣ.
   Вообще скажу, что моя теорія буквъ, мой взглядъ на звучность языка, кажется иной, чѣмъ вашъ. Изъ примѣра о пра и прать, вижу что вы не то хотѣли сказать о глаголѣ лгать, какъ объяснилъ я.-- Я не вхожу въ подробныя разсужденія о фонетикѣ языка, ибо надо было бы высказать цѣлый взглядъ, который, Богъ дастъ, лично сообщу вамъ.
   Что касается до глаголовъ, какъ сохну и вяну, то сомнѣнія ваши по этому случаю, кажется мнѣ, легко разрѣшаются. Прочтите мое опредѣленіе и вы увидите, что эти глаголы однократные не по одной формѣ, а и по значенію, ибо они выражаютъ нетолько простую длительность, но ежемгновенное измѣненіе въ дѣйствіе, которое является crescendo, и не только длится, но растетъ, слѣдовательно всякій моментъ его разнится, и отъ предъидущаго и отъ послѣдующаго. Вы говорите, что въ первомъ случаѣ -- дѣйствіе прйроды, а во второмъ -- воззрѣніе человѣка; нѣтъ; и въ первомъ и во второмъ дѣйствіе природы (или пожалуй воззрѣніе человѣка, ибо мышленіе отъ бытія вы не отдѣлите), только дѣйствіе природы является не одно и тоже, или лучше, разными сторонами своими. Любопытно именно то, какая сторона была замѣчена воззрѣніемъ человѣка; какъ понято, такъ и выражено, отвѣчаю я на ваши вопросы. Отчего же именно это дѣйствіе понято такъ, а другое иначе? Но это уже психологія языка -- предметъ чрезвычайно интересный: на этой-то психологической причинѣ основывается и разница формъ у народовъ. Русскій Славянинъ въ цвѣтеніи видитъ постоянное состояніе, и въ самомъ дѣлѣ трудно вообразить цвѣтеніе какъ наращеніе: подъ цвѣтомъ разумѣется цѣлость жизни и съ каждымъ мгновеніемъ болѣе цвѣсти трудно; къ тому же, цвѣту есть предѣлъ, слѣдовательно странно вообразить неопредѣленное, безконечное и безпрестанное возвышеніе этого дѣйствія. Но другіе Славяне взглянули съ другой стороны и потому иначе выразились; хотя русское воззрѣніе кажется мнѣ болѣе логическимъ, но то можетъ быть живописнѣе. Впрочемъ надобно бы узнать хорошенько употребленіе цвѣну. Иногда обѣ форма употребляются: липлю и липну. Но какъ бы то ни было, разрядъ глаголовъ какъ вяну и пр. выражаетъ именно тотъ смыслъ, какой я говорю, и объясняется по моему удовлетворительно моимъ объясненіемъ.-- У насъ есть форма свѣну: разсвѣнешь. Формы навыккулъ и навыкъ происходятъ отъ разныхъ степеней по моему, точно также, какъ меркъ и свѣлъ; я предполагаю неупотребительныя формы: мерку, свѣту (цвѣту), мерклъ, свѣтлъ, и затрудненія въ произношеніи. Бѣгохъ (?) относится къ бѣгу, и бѣгнулъ къ бѣгну. Вы мимоходомъ дѣлаете много занимательныхъ сближеній, но я отвѣчаю только на то, что опровергаетъ мою статью.
   Вы говорите, что если д выпущено въ палъ, то слѣдовательно надо признать д выпущеннымъ въ мылъ. Почему такъ? Вы увлекаетесь сравненіями. Въ палъ точно выпущено д, обнаруживающееся въ словѣ падаю, но въ мылъ не выпущено, ибо вы не скажете ни мыду, ни мыдалъ. У другихъ Славянъ это вставка. Не вижу также, отъ чего, если это такъ, то и слово земля должно признать корнемъ для слова земя и т. д.-- отъ чего, если въ одномъ словѣ такая-то буква не вставка, то вставки уже и вообще быть не можетъ, то ужъ и вездѣ корень, а не вставка; признаюсь, достаточнаго основанія я здѣсь не вижу. Отличить вставку отъ корня не трудно: словопроизводство даетъ ясныя указанія... Здѣсь точно есть эвфоническая причина. Нашъ народъ до сихъ поръ прибѣгаетъ къ эвфоніи: онъ говоритъ пондравилось, учавствовать и т. д. Нельзя сомнѣваться, что здѣсь вставка, а не корень. Въ словахъ же вялъ, палъ и даже цвѣлъ выкинута произношеніемъ часть темы д, т. Впрочемъ о развитіи словъ -- это особая статья. Не вдаюсь, чтобы не увлечься и не исписать листы цѣлые.
   
Ко всем произведениям автора К списку авторов