Смирновский Платон Семенович - Сокол и ворон

НА ВСЯКОЕ ВРЕМЯ ВЪ ДОБРЫЙ ЧАСЪ.

(нѣчто въ родъ фельэтона).

Пл. Смирновскаго.

САНКТПЕТЕРБУРГЪ.
1855.

СОКОЛЪ И ВОРОНЪ.

(индійская басня).

Два сокола, самецъ и самка, имѣли гнѣздо на превысокой горѣ, откуда вылетали, въ разныя стороны, для отысканія пищи своимъ дѣтямъ. Соколъ и его подруга, въ одно время, вылетѣвъ изъ этого гнѣзда, очень-долго невозвращались. Одинъ изъ ихъ дѣтей, томимый чрезмѣрнымъ голодомъ, не вытерпѣлъ, высунулъ изъ гнѣзда голову, сталъ, по сторонамъ, посматривать: не увидитъ-ли своихъ отца и матери, а какъ ни того, ни другаго, не было видно, то онъ началъ подвигаться, понемногу, впередъ, надѣясь чрезъ то поскорѣй увидѣть ожидаемыхъ; но, подвигаясь, такимъ образомъ, все болѣе и болѣе, кончилъ тѣмъ, что упалъ подъ-гору, но такъ счастливо, что, при паденьи, не повредилъ ни одного изъ своихъ членовъ. Воронъ, который, въ это время, тутъ находился и видѣлъ это паденье, пожалѣлъ о бѣдномъ птенцѣ, и почувствовавъ къ нему состраданіе, подлетѣлъ къ нему, взялъ въ когти, и понесъ въ свое гнѣздо, и тамъ кормилъ его, вмѣстѣ съ своими дѣтенышами, до тѣхъ поръ, покуда тотъ совершенно оперился и могъ свободно летать. Соколъ этотъ, пришедъ въ надлежащій возрастъ и разумъ, въ одинъ день, послѣ долгаго размышленія, сказалъ самъ себѣ: "Если я сынъ "этого ворона, родной этимъ молодымъ вороня"тамъ, то почему-же во всемъ имъ неподобенъ? "А такъ какъ я теперь ясно вижу, что я вовсе "не ихъ породы, то для чего-же мнѣ и жить въ "ихъ обществѣ, которое, во всѣхъ отношеніяхъ и "понятіяхъ, мнѣ чуждо?" Воронъ-же, замѣтя перемѣну въ обращеніи къ нему молодаго сокола, сказалъ ему:

-- Сынъ мой! съ нѣкотораго времени, я замѣчаю въ тебѣ какую-то странность и задумчивость; я-бы желалъ знать тому причину; если ты о чемъ безпокоишься, то скажи мнѣ откровенно; повѣрь, я постараюсь тебя утѣшить.

-- Самъ я не знаю положительной причины грусти своей -- отвѣчалъ соколъ -- но я рѣшился просить твоего позволенія, постранствовать; мнѣ здѣсь какъ-то тяжело, неловко, грустно. Точно, какъ, будто я, не на своемъ мѣстѣ.

-- Любезный сынъ!-- возразилъ воронъ -- ты затѣялъ, нѣчто, весьма-опасное и трудное; путешествіе, подобно всепоглощающему морю, гдѣ каждый мигъ, особенно для неопытнаго, очень опасенъ. Странствуютъ, обыкновенно, для того, чтобы чѣмъ-либо обогатиться, или для избѣжанія домашняго безпокойства и несчастія. Но, тебя, ни одна изъ этихъ причинъ не можетъ побуждать къ этому намѣренію. Благодаря Бога, ты, здѣсь, не имѣетъ ни въ чемъ недостатка; мы, всѣ, тебя любимъ и, кромѣ того, ты имѣетъ даже особенную, большую власть надъ своими братьями. Говоря по совѣсти, ты сдѣлаешь не малое дурачество, когда покинетъ столь хорошо извѣстный тебѣ покой и удобства, и пустишься искать, невѣсть-чего, и невѣсть-гдѣ, труда, безпокойствъ, неудовольствій и, быть-можетъ, даже самой смерти.

Соколъ, на это отвѣчалъ:

-- Все, что ты говоришь мнѣ, справедливо; и все это, я принимаю, за вѣрный знакъ любви твоей ко мнѣ, но, самъ-въ-себѣ, чувствую что-то такое, которое, противъ воли моей, меня увѣряетъ, что жизнь, которую я провожу здѣсь, почему-то недостойна моего состоянія. Прости мнѣ и не сердись за слова мои и чувства; въ этомъ я неволенъ: это голосъ моего сердца.

Тогда воронъ подумалъ: "А! въ немъ заговорила его благородная кровь и порода, даже не взирая на то простое воспитаніе, которое я далъ ему. Вотъ, едва онъ оперился, а уже мысли его и понятія, тотчасъ становятся достойными его высокой породы."

-- Дружокъ!-- сказалъ соколу, нѣсколько подумавъ, воронъ -- Что я тебѣ говорилъ, то все это касается благоразумія и умѣренности въ желаніяхъ. Ты молодъ; тебѣ хочется чего-то невѣдомаго, а, быть-можетъ, тебя манитъ богатство... Но знай, что тотъ, кто недоволенъ своимъ состояніемъ, никогда спокоенъ и счастливъ не будетъ; а какъ я замѣчаю, что ты именно недоволенъ своимъ настоящимъ положеніемъ, и готовъ летѣть на опасности, отыскивая чего-то неопредѣленнаго, неизвѣстнаго, неиспытаннаго, то, по опыту, предсказываю тебѣ несчастную и тягостную жизнь. Вотъ, для примѣра, послушай, что разскажу я тебѣ о своей кумѣ, синицѣ...

-- Нѣтъ, ужъ на что-же трудиться тебѣ этимъ разсказомъ -- перебилъ рѣчь его соколъ -- между вами и мною, я вижу, большое разстояніе, насъ раздѣляющее, въ отношеніи понятій и породы; а потому прими сердечную мою благодарность за всѣ тѣ попеченія, которыя употребилъ ты на мое воспитаніе... При случаѣ, я отблагодарю тебя по своимъ силамъ и средствамъ; но теперь, прощай! Я полечу туда, куда зоветъ меня голосъ моей родины; тамъ, только тамъ, я буду на своемъ мѣстѣ, и тамъ-же окончу свое воспитаніе; безъ котораго мнѣ столь-же душно, какъ душно безъ воздуха родины. Прощай!

Сказавъ это, онъ взмахнулъ своими уже крѣпкими крылами и какъ пуля, пущенная изъ ружья, полетѣлъ туда, куда тянулъ его внутренній инстинктъ; и, спустя нѣкоторое время, онъ завидѣлъ парящаго въ воздухѣ сокола, настигъ его, узналъ въ немъ что-то свое, родственное; началъ, какъ и онъ, взлетать выше и выше, къ облакамъ, и оттуда спускаться спиральными кругами; и въ сердцѣ его совершилось что-то радостное, восторженное, родное...-- Вотъ мое назначеніе!.. Вотъ мое настоящее званіе!-- воскликнулъ онъ -- Вотъ здѣсь, я чувствую, я слышу въ себѣ, что я на своемъ мѣстѣ и въ своей сферѣ!

Воронъ-же оставшись въ гнѣздѣ съ своими дѣтьми, сказалъ имъ съ грустію:

-- Вотъ, милыя дѣти, ясное доказательство, что всякой долженъ оставаться въ своемъ званіи. Этого требуетъ даже сама -- природа! Видѣли, что сдѣлалъ соколъ? Онъ улетѣлъ, по инстинкту, къ-своимъ соколамъ; а мы, какъ вороны, должны жить въ обществѣ вороновъ, для своихъ-же пользъ и выгодъ, и для сохраненія своего родоваго типа. Помните это и, повѣрьте, въ своемъ состояніи, будете, по своему, счастливы; а это-то и есть настоящее, спокойное счастіе.