Книговод

Ириша

Ахшарумов Иван Дмитриевич


СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
ИВАНА ДМИТРІЕВИЧА
АХШАРУМОВА.

Томъ 1-ый.

ПОВѢСТИ И РАЗСКАЗЫ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Изданія книгопродавца Н. Г. МАРТЫНОВА.
1894.

ИРИША.
Повѣсть.

I.

   Въ квартирѣ у Амаліи Ивановны фонъ-Шуппе отдавалась комната внаймы, о чемъ и вывѣшено было объявленіе на воротахъ. Объявленіе это поручено особому надзору горничной Ириши, которая, бѣгая въ лавочку или въ булочную, должна была неусыпно наблюдать за тѣмъ, цѣло-ли объявленіе, не изорвано-ли оно, или не запачкано-ли грязью. Если бы случилось что-либо подобное, то Амалія Ивановна сочла бы себя крайне оскорбленной, такъ какъ писала этотъ важный документъ собственноручно и много потрудилась надъ нимъ. Объявленіе было составлено на трехъ языкахъ: по-нѣмецки, по-французски и по-русски; послѣднее въ особенности стоило большихъ хлопотъ, такъ какъ русская грамота не давалась г-жѣ фонъ-Шуппе; напримѣръ, надъ словомъ "отдается" она промучилась битый часъ и все-таки не осилила его; она сдѣлала изъ этого слова три: "отъ-даетъ-ца", соединивъ ихъ черточками и поставивъ въ началѣ послѣдняго слова букву ц, нѣсколько увеличенную въ размѣрѣ.
   Вывѣсивъ письменное объявленіе, Амалія Ивановна предоставила себѣ право устно допросить будущаго жильца: женатъ онъ, или холостъ, нѣтъ-ли дѣтей и не держитъ-ли собакъ?-- а если нанимательницей явится дама, то внушить ей, прежде чѣмъ отдать комнату внаймы, о необходимости соблюдать строгую нравственность и приличія, такъ какъ она, хозяйка, не держитъ меблированныхъ комнатъ, а, имѣя обширную квартиру, отдаетъ двѣ лишнія комнаты внаймы, въ другихъ же двухъ живетъ сама.
   Вотъ, напримѣръ, одинъ жилецъ у ней, Фирсовъ, Иванъ Ардальонычъ, статскій совѣтникъ и кавалеръ, живетъ третій годъ, человѣкъ пожилой и почтенный. Другою жилицей была дама, вполнѣ порядочная и не очень молодая; къ ней ходилъ племянникъ, тоже очень приличный человѣкъ, но хозяйка узнала, что это вовсе не племянникъ и даже не родственникъ, ну и должна была отказать жилицѣ, для соблюденія своей чести и репутаціи своихъ комнатъ.
   Всѣ эти рѣчи Амалія Ивановна приготовляла заранѣе, за случай, если бы нанимательницей явилась дама.
   Но никакихъ дамъ, ни кавалеровъ не являлось, и комната стояла пустою уже болѣе мѣсяца.
   Хозяйка начинала тревожиться и допрашивала свою горничную, не приходилъ-ли кто нанимать комнату?
   -- Нѣтъ, не приходилъ, отвѣчала горничная.
   -- А объявленіе виситъ?
   -- Виситъ.
   Амалія Ивановна сама знала, что виситъ, такъ какъ вернулась только-что домой и видѣла объявленіе собственными глазами, но спрашивала такъ, больше для порядка.
   Госпожа фонъ-Шуппе была вдова, происходящая изъ благородной дворянской фамиліи, какъ она объясняла, и требовала, чтобы ее величали а не просто Шуппе, иначе можно было подумать, что она мѣщанка, или какая-нибудь аптекарша, мужъ которой (по фамиліи тоже Шуппе) содержалъ аптекарскій магазинъ напротивъ.
   Она была женщина еще не старая и хорошо сохранившаяся, только цвѣтъ лица измѣнилъ ей и она должна была прибѣгать къ искусству, чтобъ поддержать его, да волосы у ней немножко вылѣзли спереди и она надѣвала накладку, чтобы скрыть этотъ недостатокъ. Вотъ эта-то накладка, или проще сказать, парикъ и составлялъ предметъ ея неусыпныхъ заботъ и попеченій, въ тайны которыхъ была посвящена одна только горничная Ириша.
   Независимо отъ участія въ этихъ таинствахъ, на горничной лежали и другія обязанности: она стирала и стряпала, мыла полы, одѣвала барыню, прислуживала жильцамъ и исполняла всякія другія дѣла въ домѣ, такъ какъ не имѣла помощницы и была единственной прислугой. Но Ириша не роптала на свою судьбу и поспѣвала всюду. Она поступила въ услуженіе въ Амаліи Ивановнѣ прямо изъ деревни и не была избалована подобно другимъ горничнымъ-франтихамъ, да она и франтить не умѣла, а носила старыя изношенныя платья, которыя хозяйка дарила ей съ своего барскаго плеча. Платья эти сидѣли на ней уродливо; хозяйка была высокая и полная, горничная маленькая и худенькая; но о томъ, какъ должны сидѣть платья, она еще не додумалась, перешивала ихъ, какъ умѣла, и находила чудесными, потому что они были даровыя.
   Ириша была черненькая, небольшаго роста дѣвушка, некрасивая собой, въ особенности на первый взглядъ; но большія глаза ея горѣли, какъ уголья, и темная густая коса падала чуть не до полу, когда она ее распускала. Она была круглая сирота и привезена еще дѣвочкой, лѣтъ пятнадцати теткой въ Петербургъ, такъ какъ въ деревнѣ ѣсть стало нечего. Тетка опредѣлила ее въ услуженіе къ Амаліи Ивановнѣ, старой своей знакомой, приказала жить тутъ, слушаться хозяйки и учиться уму-разуму. Съ тѣхъ поръ прошло четыре года; тетка уѣхала обратно въ деревню и болѣе не возвращалась, а Ириша преобразилась изъ деревенской дикарки въ ловкую, расторопную горничную. Переживъ суровое дѣтство, она считала свою жизнь въ городѣ сравнительно привольною. Каждый день она ѣла до сыта, жила въ теплѣ, баловалась чаемъ и кофеемъ и даже имѣла деньжонки. Сначала хозяйка ей ничего не платила, а только кормила и одѣвала ее, по видя, что Ириша дѣвченка смышленная, побоялась, чтобы ее не переманили на другое мѣсто, и положила ей жалованье, сперва два рубля въ мѣсяцъ, потомъ три и наконецъ, пять рублей, все изъ опасенія конкуренціи.
   Сосѣдки горничная, знакомыя Ириши, смѣялись надъ этимъ жалованьемъ и называли ее дурой, но она мѣрила на свой деревенскій аршинъ и считала себя богачкой. Она стала даже копить деньги, прибавляя къ нимъ все то, что перепадало ей отъ жильцовъ сверхъ жалованья.
   У Амаліи Ивановны она, повидимому, упрочилась и не отходила отъ нея, не потому, чтобы не было случая, а потому, что привыкла къ ней, и по своему мягкому сердцу готова была полюбить ее, если бы только нѣмка поменьше злилась и не пилила ее по цѣлымъ днямъ. Иногда, впрочемъ, Амалія Ивановна смягчалась, дарила горничной какую-нибудь тряпку и, положивъ ей руку на голову, говорила по-нѣмецки "du armes Kind" (бѣдное дитя). Этого было довольно: дѣвочка, въ своемъ сиротствѣ, цѣнила и такую ласку, цѣловала руку у барыни и вытирала передникомъ глаза. Другая на ея мѣстѣ, конечно бы, сбаловалась въ столицѣ,-- случаевъ было много и соблазнъ великъ,-- но крѣпкая вѣра въ Бога хранила ее отъ зла. Она была невинная дѣвушка и грѣховныя мысли не приходили ей въ голову.
   Въ сердцѣ ея жила горячая жажда любви, но вся любовь ея осталась въ деревнѣ, похоронена на деревенскомъ кладбищѣ, а здѣсь, въ этомъ огромномъ городѣ, она оставалась чужою; ей некого было любить.

-----

   Комната Амаліи Ивановны все стояла пустою, и, можетъ быть, долго бы простояла, если бы горничная, на бѣгу изъ булочной, не увидѣла прилично-одѣтаго господина у воротъ, который внимательно читалъ ихъ объявленіе. Она окликнула его.
   -- Баринъ, а баринъ, это у насъ отдается, комната хорошая; пожалуйте посмотрѣть.
   -- Можетъ быть, у васъ дорого? спросилъ господинъ.
   -- Нѣтъ, что вы -- и она шмыгнула подъ ворота, а оттуда на лѣстницу, въ третій этажъ. Баринъ шелъ за ней. Опрометью бросилась она въ спальню хозяйки и подъ самое ухо закричала ей: "жилецъ, жилецъ".
   Извѣстіе это произвело страшный переполохъ. Дѣло было утреннее и Амалія Ивановна въ полнѣвшемъ déshabillé. Она вскочила и, впопыхахъ, не знала что надѣть прежде: платье, парикъ или вставные зубы и по привычкѣ стала звать Иришу, но горничная была занята болѣе важными дѣлами, она показывала комнату жильцу.
   Наконецъ, явилась и хозяйка, блистая всѣми атрибутами своей красоты. Она была пріятно удивлена, войдя въ комнату: передъ ней стоялъ молодой человѣкъ, до того изящный и красивый, что вдовье сердце ея невольно забилось.
   -- Баринъ настоящій, рѣшила она: -- нечего и допрашивать его о дѣтяхъ, собакахъ и проч. Съ своей стороны и нанимателю понравилась комната своей чистотой и въ особенности прекрасной меблировкой; онъ сказалъ хозяйкѣ, въ видѣ комплимента, что все то, что онъ видитъ у ней, не похоже вовсе на меблированныя комнаты. При словахъ "меблированныя комнаты", Амалія Ивановна только воскликнула: "пфуй"! и пожала плечами. Затѣмъ она поспѣшила объяснить, что такихъ комнатъ она не держитъ, а, имѣя обширную квартиру, отдастъ двѣ лишнія комнаты внаймы, а въ другихъ двухъ живетъ сама, строго соблюдая въ домѣ тишину и приличіе.
   Въ цѣнѣ они скоро сошлись, причемъ хозяйка, въ виду необыкновенной симпатичности жильца, уступила ему пять рублей въ мѣсяцъ. Молодой человѣкъ далъ свою карточку и объявилъ, что вечеромъ переѣдетъ. На карточкѣ было написано:
   "Андрей Александровичъ Азарьевъ".
   -- Азарьевъ! какая прекрасная фамилія, восхищалась Амалія Ивановна, когда жилецъ ушелъ:-- видно сейчасъ, что аристократъ! Ириша, какъ онъ тебѣ понравился?
   Но Ириша промолчала, она была въ такомъ волненіи, что сама себя не помнила. На улицѣ она не разглядѣла хорошенько барина, который читалъ ихъ объявленіе, но когда онъ вошелъ въ комнату, снялъ пальто и шляпу, она была поражена его лицомъ и всею его наружностью. Такого барина она еще никогда не видѣла. И этотъ баринъ будетъ жить у нихъ, а она ему прислуживать; Господи, какъ-бы только угодить!
   Новый жилецъ оказался событіемъ въ квартирѣ Амаліи Ивановны; за нимъ всѣ ухаживали, даже старый жилецъ Иванъ Ардальонычъ сдѣлалъ ему визитъ, который тотъ отдалъ на другой день. Но всѣхъ болѣе хлопотала Ириша. Она перечистила все его щегольское платье, разобрала бѣлье, оказавшееся тонкихъ, голландскимъ, и вычистила сапоги такъ, что они горѣли, какъ жаръ, или какъ сама Ириша, въ то время, когда ихъ чистила. Утромъ, когда Азарьевъ ушелъ на службу, она разложила, по его порученію, и прочія вещи: книги его, шляпы, перчатки и галстухи; все это было превосходное, въ особенности галстухи поражали своимъ количествомъ и разнообразіемъ; но что еще болѣе восхитило простодушную горничную,-- это туалетныя принадлежности. Боже, чего тутъ не было, два зеркала, большое и малое, въ серебряныхъ рамкахъ, разные несессеры, вышитыя полотенца, для драпированія туалетнаго стола, гребни и гребенки, щетки и щеточки, духи, помада, пахучее мыло, большія банки съ одеколономъ и туалетнымъ уксусомъ.
   Бритвъ не было, Азарьевъ носилъ бороду и усы, мягкіе, шелковистые, цвѣтомъ темнѣе волосъ, а волосы были темнорусые, густые, красиво вились на головѣ и зачесывались назадъ безъ пробора.
   Словомъ, онъ былъ красавцемъ въ полномъ смыслѣ и маленькая Ириша скоро обратилась въ идолопоклонницу.
   Разъ въ комнату жильца пришла въ его отсутствіе сама хозяйка. Она перебрала всѣ его вещи и вещицы, осмотрѣла гардеробъ и, оставшись всѣмъ отмѣнно довольною, вылила на свой платокъ чуть не полбанки чужихъ духовъ и вымыла руки одеколономъ.
   -- Какъ мило у него все, какъ мило,-- говорила она, потирая свои бѣлыя руки:-- только знаешь, Ириша, какъ странно, онъ мнѣ еще не отдалъ денегъ за квартиру; ты скажи ему, что у насъ впередъ платятъ за мѣсяцъ, и чтобы онъ заплатилъ мнѣ непремѣнно.
   Нѣмка очень не любила буквы "ы" въ русской азбукѣ и старалась замѣнить ее болѣе мягкими звуками, отчего рѣчь ея выходила особенно пріятною. Ириша ничего не отвѣтила, но рѣшила не говорить съ жильцомъ о такихъ деликатныхъ предметахъ.-- Пускай барыня съ нимъ вѣдается какъ знаетъ. Она впрочемъ и сама замѣтила нѣкоторыя странности за новымъ жильцомъ: онъ, напримѣръ, не спросилъ у ней, какъ берутъ у нихъ хлѣбъ въ булочной и сливки у молочницы, на книжку, или за деньги, какъ съ лимонами въ лавочкѣ, съ керосиномъ, свѣчами и проч. Онъ только кушалъ съ аппетитомъ все, что она ни подавала ему, а на счетъ чая и сахара она замѣтила, что у него тоже плохо: на донышкѣ въ ящикѣ осталось, но онъ не возобновлялъ запаса. Она рѣшила обождать со всѣми этими дѣлами и не сказала о нихъ ни слова своей барынѣ, не говорила и съ жильцомъ, такъ какъ боялась его. Онъ казался ей такимъ гордымъ и холоднымъ, что она не смѣла подступиться къ нему. Впрочемъ, знакомыя горничныя увѣряли ее, что это и есть настоящій баринъ.
   -- Хорошіе господа всегда такъ дѣлаютъ, только приказываютъ, а разговаривать съ прислугой имъ не о чемъ.
   Ириша не понимала такихъ отношеній къ прислугѣ, тѣмъ болѣе, что ея собственная барыня была очень словоохотлива, а другой жилецъ, Иванъ Ардальонычъ, всегда былъ добръ и ласковъ къ ней; часто усаживалъ ее съ собою пить чай и разсказывалъ о своихъ плаваніяхъ въ дальнія страны. Старикъ служилъ въ молодости во флотѣ и много видывалъ разныхъ видовъ на своемъ вѣку.
   Съ самой Иришей произошла въ это время большая перемѣна: она вдругъ поняла, что старыя платья хозяйки никуда не годятся и заказала себѣ разомъ два новыхъ у знакомой портнихи. Когда она надѣла ихъ, то сама себя не узнала въ зеркалѣ; платья сидѣли на ней, какъ на куколкѣ, и совсѣмъ преобразили ее. Иванъ Ардальонычъ похвалилъ, когда увидѣлъ дѣвушку въ новомъ нарядѣ, и сказалъ:-- "давно-бы такъ". А Амалія Ивановна только всплеснула руками и воскликнула:
   -- Herr Je! ты стала мотовкой!
   Ириша покраснѣла, такъ какъ чувствовала себя виноватой. Но увы, тотъ, для кого были сшиты новыя платья, не обратилъ на нихъ ни малѣйшаго вниманія! Азарьевъ даже не посмотрѣлъ на нее, когда она вошла къ нему въ комнату гладко причесанная, въ новомъ хорошенькомъ платьицѣ; онъ только приказалъ ей подать скорѣе самоваръ, такъ какъ торопился куда-то.
   Боже мой, какое горе и для чего были всѣ эти хлопоты? Иванъ Ардальонычъ похвалилъ и швейцаръ внизу тоже. Да развѣ въ нихъ дѣло?
   Иванъ Ардальонычъ ее любитъ, онъ добрый старикъ, а швейцаръ дуракъ и что въ немъ! Ириша чуть не заплакала, такъ ей было горько, но старыхъ платьевъ больше не надѣвала и вообще стала заниматься своимъ туалетомъ.
   

II.

   У Азарьева былъ пріятель, Петръ Михайловичъ Пушкаревъ, который часто навѣщалъ его.
   Мало было людей такъ рѣзко отличавшихся другъ отъ друга, какъ эти двое. Азарьевъ былъ красивый, высокій блондинъ съ густыми вьющимися кудрями, Пушкаревъ -- небольшаго роста, коренастый малый, съ рыжей бородой и коротко обстриженной щетиной на головѣ; первый одѣвался всегда щеголемъ,-- второй небрежно, въ потертую куртку технологическаго института; отъ одного пахло духами, отъ другаго какимъ-то спиртомъ изъ лабораторіи; у Азарьева руки были бѣлыя, выхоленныя, какъ у женщины, у Пушкарева, жесткія, выпачканныя краской. Но не по одной наружности они отличались другъ отъ друга,-- они расходились во всемъ: во вкусахъ, взглядахъ на жизнь, въ убѣжденіяхъ. Почему же они были пріятелями? а такъ, случайно, потому что выросли вмѣстѣ въ деревнѣ и были связаны воспоминаніями своего дѣтства.
   Азарьевъ и Пушкаревъ были дворяне Т. губерніи и родители ихъ жили въ двухъ усадьбахъ, въ полуверстѣ одна отъ другой.
   Азарьевы были богаты, Пушкаревы -- бѣдны, но судьба позаботилась сгладить это различіе: отецъ Азарьева, заслуженный военный генералъ, скоропостижно умеръ и оставилъ по себѣ крупные долги и крайне разстроенныя дѣла. Тѣмъ не менѣе барскія привычки остались у семьи и въ особенности у единственнаго мужскаго наслѣдника, общаго баловня -- Андрюши. Отецъ предназначалъ его въ пажескій корпусъ и въ военную службу, но, по волѣ судебъ, онъ попалъ вмѣсто корпуса въ губернскую гимназію, куда отправили вмѣстѣ съ нимъ и Петю Пушкарева.
   Эту гимназію и послѣдовавшій за симъ университетъ въ Петербургѣ молодой Азарьевъ никакъ не могъ переварить и вѣчно упрекалъ за это всѣхъ, отъ кого зависѣло его воспитаніе.
   Оно зависѣло отъ матери, больной слабохарактерной женщины и старшей сестры Ларисы, не вышедшей замужъ и оставшейся послѣ смерти отца жить съ матерью въ деревнѣ. Эта Лариса и была козлищемъ отпущенія для Андрея Азарьева, ей онъ приписывалъ всѣ свои невзгоды. Онъ называлъ сестру нигилисткой и былъ убѣжденъ, что если бы не она и не ея совѣты, то онъ былъ бы теперь, вмѣсто жалкаго кандидата университета, наряднымъ гвардейскимъ офицеромъ и сдѣлалъ бы блестящую карьеру.
   Лариса Азарьева была дѣвушка, выходящая изъ ряда обыкновенныхъ. Она училась въ одномъ изъ женскихъ институтовъ, но потомъ сама образовала себя, подъ вліяніемъ своего жениха, высокоразвитаго и ученаго человѣка, который умеръ, къ несчастію, за нѣсколько дней до свадьбы. Съ тѣхъ поръ Лариса обрекла себя на безбрачіе, но продолжала идти по тому пути, который былъ ей указанъ любимымъ человѣкомъ. Послѣ смерти отца, она взяла въ руки всѣ запутанныя дѣла семьи и воспитаніе меньшаго брата, и дѣйствительно ей былъ обязанъ Андрей тѣмъ, что его опредѣлили въ гимназію вмѣсто корпуса, о которомъ онъ мечталъ, чуть не съ колыбели. Въ гимназію она приготовила его сама, причемъ въ урокамъ былъ допущенъ Петя Пушкаревъ, какъ ближайшій ихъ сосѣдъ и товарищъ брата. Странно, какое различное воспоминаніе осталось объ этихъ урокахъ у дѣтей: Пушкаревъ вспоминалъ о нихъ съ благоговѣніемъ: Азарьевъ -- со злобой и насмѣшкой. Онъ называлъ сестру синимъ чулкомъ и предсказывалъ, что они провалятся на экзаменахъ; но экзамены прошли благополучно, и когда они лѣтомъ пріѣхали въ деревню на каникулы, то уроки продолжались съ успѣхомъ. Въ этотъ пріѣздъ и въ послѣдующіе Петя Пушкаревъ привязался всѣмъ сердцемъ къ своей учительницѣ и потомъ, когда выросъ и вошелъ въ разумъ, громко говорилъ, что ей онъ обязанъ всѣмъ своимъ нравственнымъ развитіемъ, всѣми здравыми взглядами на людей и на жизнь.
   -- Ну да, высмѣивалъ его Азарьевъ: -- знаемъ мы чему тебя Лариса научила; мужика обожать, вотъ чему! а ты и ее сталъ обожать для компаніи.
   Вскорѣ послѣ переѣзда къ Амаліи Ивановнѣ оба пріятеля сидѣли вмѣстѣ вечеромъ въ комнатѣ у Азарьева и распивали чай.
   -- На кой чортъ ты сюда переѣхалъ?-- спрашивалъ Пушкаревъ, доканчивая третій стаканъ и вытирая потъ со лба.
   -- А что-жъ, развѣ здѣсь худо? отвѣчалъ Азарьевъ.
   -- Не худо, а дорого, я думаю.
   -- Пустяки, нѣсколько рублей лишнихъ.
   -- Знаемъ мы твои пустяки! у тебя сотни считаются пустяками; ты мотъ настоящій!
   -- Ну пошелъ опять; да какое тебѣ дѣло, твои деньги, что-ли, я трачу?
   -- Не мои, а хуже, чѣмъ мои.
   -- Вотъ тебѣ на!
   -- Да, хуже; ты бариномъ здѣсь живешь, ни въ чемъ себѣ не отказываешь, а тамъ нужду терпятъ.
   -- Гдѣ тамъ?
   -- Въ деревнѣ.
   -- Ты почемъ знаешь?
   -- Мнѣ писали.
   -- Гмъ! Лариса? странно, что она мнѣ не написала?
   -- Послушай, Андрей, ты невозможный человѣкъ, и рѣшительно не понимаешь настоящаго дѣла.
   -- Объясни, пожалуйста.
   -- Изволь: въ деревнѣ у васъ тяжелые долги, неурожай, проценты не внесены въ банкъ, а ты денегъ требуешь и отказать тебѣ нельзя.
   -- Почему?
   -- Да потому, другъ любезный, что вопросъ этотъ деликатный; имѣніе твое, ты имѣешь законное право получать съ него доходы, но нравственное право на ихъ сторонѣ.
   -- Я не отрицаю ихъ права, но что же дѣлать, надо жить чѣмъ нибудь.
   -- А жалованье на службѣ?
   -- Ты шутишь,-- пятьдесятъ рублей въ мѣсяцъ и ты называешь это жалованьемъ?
   -- Конечно; жить слѣдуетъ по средствамъ; это первая мудрость житейская.
   -- Что ты мнѣ изъ прописей мораль выкладываешь?
   -- Отговорка одна; мораль не стала хуже отъ того, что она въ пропись попала.
   -- Правда, но на пятьдесятъ рублей въ мѣсяцъ я все-таки жить не могу.
   -- Ну, заработай еще что нибудь.
   -- Чѣмъ же? мостовую, что-ли, мостить?
   -- Давай уроки: хочешь я тебѣ достану?
   -- Самъ-то ты много уроками зарабатываешь?
   -- Рублей сорокъ, пятьдесятъ въ мѣсяцъ.
   -- И этимъ живешь?
   -- Конечно.
   -- На обѣдъ не хватитъ.
   -- Не хватитъ, такъ колбасы изъ лавочки возьму, да съ чаемъ и побалуюсь.
   -- Врешь.
   -- Не вѣришь, приходи обѣдать.
   -- Нѣтъ ужъ ты лучше ко мнѣ приди, чѣмъ колбасой питаться.
   -- Благодарю, я привыкъ; а вотъ самоварчикъ подогрѣть бы еще, хорошо.
   Онъ высунулся въ дверь и сталъ звать горничную.
   -- Душенька, душенька, нельзя-ли подогрѣть самоварчикъ?
   На зовъ прибѣжала Ириша и вихремъ унеслась съ самоваромъ.
   -- Славная дѣвочка! сказалъ Пушкаревъ,-- ты, братъ, знаешь, гдѣ раки зимуютъ.
   -- Пошелъ къ чорту, стану я горничными заниматься, да и рожа!
   -- Вотъ ужъ врешь, прехорошенькая, одни глаза чего стоятъ.
   -- У насъ, братъ, съ тобой вкусы различны.
   -- Это вѣрно. Ты баричъ, а я мужикъ. Тебѣ нуженъ шелкъ, да щелкъ, а человѣка ты въ горничной не видишь.
   -- Не то, не то говоришь, возразилъ Азарьевъ: -- все это ваше съ Ларисой ломанье, "человѣка въ горничной не видишь"! неправда, вижу, но всякій человѣкъ долженъ быть на своемъ мѣстѣ. Къ тому же у всякаго свои вкусы, я, напримѣръ, изъ горничной героини своего романа не сдѣлаю.
   -- Почему?
   -- Да потому, какъ тебѣ сказать? ну, потому, что у ней руки грязныя, что она сапоги чиститъ.
   -- Вѣдь твои же! перебилъ его Пушкаревъ.
   -- Такъ что-жъ, что мои?
   -- А ты возьми да самъ и вычисти, прежде чѣмъ ее за свои сапоги хаять.
   Разговоръ прервался на этомъ, такъ какъ вошла Ириша съ самоваромъ.
   -- Душа моя, спросилъ ее ласково Пушкаревъ: -- ты одной здѣсь прислугой?
   -- Одной, сударь.
   -- И поспѣваешь?
   -- А какъ же, отвѣчала весело Ириша.
   Вотъ дѣвочка, подумалъ Пушкаревъ, почти дитя, а работаетъ за двоихъ, сама себя кормитъ, оттого, что изъ народа, а нашъ баричъ Андрей Александровичъ только плакаться умѣетъ, да отцовскія деньги мотать. Но онъ не высказалъ этого сравненія, а по уходѣ горничной, продолжалъ прерванный разговоръ.
   -- Такъ какъ-же, Андрей, насчетъ уроковъ?
   -- Перестань, пожалуйста, я не могу давать уроковъ, перезабылъ всю эту латынь, ариѳметику, Александра Македонскаго.
   -- Вспомнишь.
   -- Наконецъ, у меня не хватитъ терпѣнія, я съ перваго же урока изобью того мальчишку, котораго мнѣ дадутъ учить.
   -- Вотъ видишь, другъ, сказалъ Пушкаревъ:-- какими ты пустяками отговариваешься, когда вопросъ идетъ о серьезномъ дѣлѣ.
   -- Въ чемъ серьезъ? спросилъ, улыбаясь, Азарьевъ.
   -- Какъ въ чемъ? больная мать и сестра бьются, какъ рыба о ледъ, всего себя лишаютъ, чтобы тебѣ лишнюю сотню выслать, а ты?
   -- Что-жъ я могу сдѣлать?
   -- Все: ты оставь ихъ въ покоѣ, не требуй денегъ, онѣ и поправятся.
   -- Ну ужъ извини, онѣ сами во всемъ виноваты, зачѣмъ меня отдали въ гимназію.
   -- А куда-же тебя было дѣвать?
   -- Въ военную службу отдать, какъ хотѣлъ отецъ.
   -- Гроша въ домѣ не было, когда отецъ умеръ, кредиторы набросились, чуть съ молотка имѣніе не продали, какая-же тутъ военная служба, вѣдь ты въ гвардію норовилъ, въ пажескій корпусъ.
   -- Не въ корпусъ, такъ въ лицей, въ училище правовѣдѣнія бы отдали, оттуда все-таки карьера, товарищи вытащатъ, коли самъ оплошаешь.
   -- Карьера, что это за слово? Карьера -- это большею частью тунеядство, и люди, которые дѣлаютъ карьеру, не трудомъ пробиваются впередъ, а интригами и лестью.
   -- Ну, ужъ ты пошелъ; а я тебѣ вотъ что скажу: твои университеты да гимназіи плодятъ пролетаріевъ съ аттестатомъ зрѣлости и больше ничего.
   -- Кто это тебѣ сказалъ, самъ что-ли выдумалъ?
   -- Бисмаркъ сказалъ.
   -- Бисмаркъ! У нихъ, братъ, другое дѣло, все переполнено, набито, а у насъ пролетаріемъ будетъ тотъ только, кто лѣнтяй отчаянный или пьяница непробудный.
   -- Да самъ-то ты что? университетъ бросилъ и въ технологическій пошелъ.
   -- А тебѣ кто мѣшалъ?
   -- Слуга покорный, пол-жизни зубрить и держать экзамены, чтобъ потомъ на заводѣ какомъ-нибудь пачкаться.
   -- Ну, ступай въ адвокаты, ты юристъ.
   -- Благодарю, теперь и адвокаты безъ хлѣба сидятъ, сливки-то ужъ сняты.
   -- А ты сливокъ захотѣлъ сразу, нѣтъ, похлебай молока прежде.
   -- Хлебай самъ, я тебѣ не мѣшаю.
   -- Я и то хлебаю.
   Послѣдовало молчаніе. Пушкаревъ тянулъ чай, Азарьевъ расхаживалъ по комнатѣ.
   -- Такъ какъ-же, опять началъ первый: -- насчетъ уроковъ. У меня какъ разъ есть въ виду для тебя -- хорошіе.
   -- Отстань ты отъ меня со своими уроками, отвѣчалъ съ досадой Азарьевъ.-- Не могу я давать уроковъ; наконецъ, мнѣ некогда.
   -- Некогда? Вотъ удивилъ! Что-жъ ты дѣлаешь?
   -- Пишу романъ, который, надѣюсь, дастъ мнѣ имя и деньги и тогда, даю тебѣ слово, я не буду брать гроша изъ деревни.
   -- Романъ! воскликнулъ Пушкаревъ въ удивленіи, и даже развелъ руками. А позволь тебя спросить, большой твой романъ, и скоро ты его кончишь?
   -- Романъ бытовой и задуманъ широко, а когда я его кончу -- не знаю, это не ремесло какое, не сапоги сшить.
   -- Понимаю, только вотъ что, покуда ты будешь свой романъ писать, имѣніе съ молотка продадутъ и тогда придется тебѣ деньги туда посылать, а не оттуда высасывать.
   -- Что ты врешь? закричалъ на него со злобой Азарьевъ.
   -- Нѣтъ, не вру, а правду говорю; если имѣніе продадутъ, то матери твоей и сестрѣ жить будетъ негдѣ и нечѣмъ.
   -- Все это вздоръ! Лариса выдумала и больше ничего.
   -- Какъ знаешь, отвѣтилъ Пушкаревъ и взялся за шапку.
   -- Погоди, куда ты?
   -- Нѣтъ, ты начнешь опять Ларису бранить, а я этого слушать не хочу, даже отъ тебя, ея брата. Прощай! и онъ ушелъ, не смотря на протесты Азарьева.
   -- Хорошій ты человѣкъ, сказалъ онъ неизвѣстно съ чего горничной, когда она подавала ему пальто въ передней, и потрепалъ по плечу.-- А вотъ пріятель мой, такъ дрянной, подумалъ Пушкаревъ, спускаясь съ лѣстницы:-- совсѣмъ дрянной, и онъ махнулъ рукой въ знакъ того, что считалъ пріятеля пропащимъ человѣкомъ.-- И за что я его люблю? продолжалъ онъ разсуждать самъ съ собою, шагая по улицѣ:-- право не знаю, такъ по глупой привычкѣ.
   Оставшись одинъ, Азарьевъ сталъ думать о томъ, что говорилъ ему другъ и товарищъ дѣтства, и долженъ былъ сознаться, что въ словахъ его была доля правды, во всякомъ случаѣ много теплой дружбы къ нему и къ его семьѣ.
   Конечно, положеніе его матери и сестры въ деревнѣ тяжелое; конечно, было-бы лучше не брать отъ нихъ ни гроша, но какъ-же ему-то самому жить? Окончивъ курсъ въ университетѣ, онъ поступилъ заштатнымъ чиновникомъ въ одно изъ министерствъ, получая, и то по протекціи, пятьдесятъ рублей въ мѣсяцъ жалованья.
   Чѣмъ тутъ жить, спрашивается? Давать уроки, какъ предлагаетъ Пушкаревъ -- невозможно; это значитъ размѣняться на пятачки и погрязнуть въ этой учительской тинѣ,-- ждать повышенія по службѣ? Но когда дождешься, да и велика-ли разница? Сто рублей вмѣсто пятидесяти, все-таки жить не чѣмъ, по крайней мѣрѣ такъ, какъ онъ привыкъ и всегда жилъ, съ ранняго дѣтства; нѣтъ, все это вздоръ. Одинъ исходъ: написать романъ, составить себѣ имя и заработать сразу здоровый кушъ, тысячи двѣ, три въ журналахъ, да еще продать отдѣльное изданіе. О! тогда онъ конечно денегъ изъ деревни брать не станетъ, а самъ еще пошлетъ туда. Скорѣй писать и кончить!
   Въ порывѣ столь похвальныхъ чувствъ, онъ сѣлъ за письменный столъ и раскрылъ красивую папку, гдѣ лежалъ его "бытовой" романъ, исчерканный, измаранный, но, увы, далеко не конченный и даже не обдуманный хорошенько.
   Труда еще много впереди, онъ зналъ это и времени надо много потратить, чтобы окончить романъ. А денегъ нѣтъ и онѣ нужны дозарѣзу; чтожъ дѣлать? придется сократить задуманный планъ, пожертвовать многимъ. И злосчастный авторъ сталъ ломать себѣ голову, какъ сократить романъ и гдѣ урѣзать? Но ничего не могъ придумать. Уморить развѣ главнаго героя, трагически и разомъ съ нимъ покончить. А героиню куда дѣвать?-- нельзя-же и ее уморить?
   Нѣтъ, это пустое, сокращать невозможно, все испортишь. Авторъ терзался этими мыслями и пробовалъ просто продолжать начатую главу, не задаваясь планами о коренной ломкѣ; но ничего не выходило въ этотъ вечеръ, не писалось, не вытанцовывалось, какъ говорится, и онъ сидѣлъ въ большомъ горѣ, опустивъ голову на руки.
   Ириша вошла въ комнату, за потухшимъ самоваромъ, потомъ вернулась и стала убирать чайную посуду.
   -- Это она во всемъ виновата, нельзя писать, когда стучатъ подъ ухомъ. И обрадовавшись, что нашелъ виноватую, Азарьевъ сердито крикнулъ на нее.
   -- Уйди, ради Бога, ты мнѣ мѣшаешь!
   -- Сейчасъ, сейчасъ, отвѣчала горничная:-- только чашку вымою.
   Но юнаго автора захватилъ за сердце внезапный гнѣвъ.
   -- Уйди, уйди, закричалъ онъ, вскакивая съ кресла и угрожая ей кулаками:-- брось все!
   Испуганная горничная дѣйствительно бросила все, въ тонъ числѣ и дорогую чашку, изъ которой молодой баринъ пилъ чай каждый день. Чашка упала на полъ и разбилась въ дребезги.
   -- Ай! воскликнула Ириша, помертвѣвъ отъ испуга: -- что это, кто разбилъ? лепетала она, совсѣмъ растерявшись.
   -- Ты разбила мою чашку, дура! пошла вонъ! и онъ затопалъ на нее ногами.
   Дѣвушка убѣжала, заливаясь слезами. Азарьевъ сѣлъ опять за работу; но вдохновеніе не приходило, онъ злился на всѣхъ и на все: на самого себя, на Иришу, на разбитую чашку, на пріятеля, читавшаго ему мораль, и на сестру Ларису, виновницу всѣхъ золъ и несчастій.
   Не прошло пяти минутъ, какъ дверь снова отворилась и на порогѣ появилась Ириша.
   -- Баринъ милый, простонала она:-- простите меня!
   Баринъ обернулся.
   -- Чего тебѣ?
   -- Чашку, чашку, простите, куплю новую.
   -- Ты съ ума сошла, вся-то ты со своими юбками коей чашки не стоишь, убирайся!
   Дѣвушка глубоко вздохнула и, нагнувшись, хотѣла подобрать осколки злополучной чашки, но раздосадованный баринъ снова закричалъ на нее: -- вонъ! и она убѣжала.
   Амаліи Ивановны не было дома въ этотъ вечеръ и Ириша усѣлась въ своей коморкѣ, дожидать ее. Спать она не могла; ее, бѣдную, такъ горько обидѣли.
   Вся, съ юбками, одной чашки не стоишь! Неправда, у ней есть деньги и она купитъ новую чашку, еще лучше старой. Но онъ не приметъ, пожалуй, и опять закричитъ на нее, опять обидитъ! А она его такъ жалѣетъ. Какъ увидала, сразу захватило за сердце, такъ и стала жалѣть.
   Она говорила: "жалѣю" вмѣсто "люблю", какъ говорили у нихъ въ деревнѣ, и не могла понять любви иначе, какъ въ смыслѣ безпредѣльной жалости. Сердце ея билось, какъ испуганная птичка въ клѣткѣ; она заплакала, рыданія перешли въ спазмы и долго еще она убивалась, упавъ головой на подушку, покуда не задремала въ изнеможеніи.
   

III.

   Дѣтство свое Ириша провела въ деревнѣ. Она родилась въ крестьянской семьѣ, гдѣ долго оставалась единственнымъ ребенкомъ. Когда ей минуло десять лѣтъ, родился братъ, названный Ваней; но мать умерла въ родахъ и оставила сиротами двухъ дѣтей. Кормилицъ нанимать въ крестьянскомъ быту не полагается, и маленькій Ваня попалъ на рожокъ и на попеченіе старшей сестры, десятилѣтней дѣвочки.
   Казалось-бы, гдѣ тутъ жить? а между тѣмъ онъ выжилъ, согрѣтый любовью своей маленькой няни. Такой фактъ показался-бы невѣроятнымъ въ нашемъ быту, но въ деревнѣ ему никто не удивлялся.
   Отецъ, пріѣхавъ домой съ работы, бралъ сына на руки и, убѣдившись, что онъ живъ и здоровъ, называлъ Иришу умницей и отдавалъ ей обратно ребенка. Сердобольная баба, сосѣдка, забѣгала иногда въ избу и учила дѣвочку, какъ улаживать за Ваней, растирать ему животикъ, когда онъ плакалъ, мыть его въ корытѣ и смотрѣть, чтобы молоко не скислось въ рожкѣ. Вотъ и вся наука; все остальное дѣлала любовь, охватившая сердце Ириши, и въ этой любви была главная охрана и вся связь младенца съ жизнью.
   Ваня выжилъ, сталъ лепетать и бѣгать и называлъ сестру своей мамой.
   Такъ прошло три года, и дѣвочка до того привязалась къ своему маленькому сыночку, что, казалось, жила и дышала имъ однимъ. Но счастью ея пришелъ конецъ; отецъ женился во второй разъ и въ семьѣ явилась мачиха. Она отняла у Ириши брата и запрягла ее въ тяжелую работу. Но дѣвочка не роптала, лишь-бы какъ-нибудь урваться и поберечь своего Ваню. Но и Ванѣ приходилось жутко: мачиха колотила его, онъ плакалъ, ушибался, голодалъ подчасъ и убѣгалъ къ сестрѣ на работы, въ поле.
   За деревней, гдѣ жили дѣти, былъ большой дремучій лѣсъ; въ немъ жили лѣшіе и медвѣди, водилась всякая птица, росли ягоды и грибы. Въ этотъ лѣсъ убѣгали Ириша съ Ваней, когда мачиха не доглядывала за ними, и гуляли тамъ на волѣ. Они бѣгали, пѣли пѣсни, ѣли ягоды, набирали грибовъ и, уставши, садились на одинъ пенечекъ и повѣряли другъ другу свое горе.-- Хорошо было въ лѣсу, тихо такъ, пахло смолою, птичка только вспорхнетъ съ куста или листъ зашумитъ на деревѣ. Долго дѣти гуляли въ лѣсу и сидѣли вмѣстѣ, покуда, вспомнивъ о злой мачихѣ, не возвращались домой, Ириша со вздохами, а Ваня со слезами.
   Лѣсъ этотъ снился Иришѣ во снѣ долго потомъ, когда она жила уже въ городѣ и, проснувшись, она горько плакала, вспоминая своего Ваню.
   Черезъ годъ послѣ свадьбы, у мачихи родился сынъ и дѣтямъ отъ перваго брака стало полегче; мачихѣ было не до нихъ, своихъ хлопотъ довольно. Ириша стала няньчить новаго братца и по привычкѣ привязалась и къ нему. Тоже повторилось со вторымъ ребенкомъ и мачиха уже начинала мириться съ падчерицей, какъ вдругъ случилось горе, поссорившее ихъ вновь. Ваня захворалъ и Ириша бросила все и сидѣла у его постельки.
   Мальчикъ два дня горѣлъ, какъ въ огнѣ, на третій сталъ бредить и не узнавалъ никого.
   Тогда мачиха потребовала, чтобы его отправили въ больницу.
   -- Не отдамъ! воскликнула Ириша, внѣ себя отъ страха и негодованія:-- не пущу!
   Она боялась больницы, какъ всѣ деревенскіе жители, и считала отправленіе туда равносильнымъ смерти.
   -- Дура! закричала на нее мачиха, скорѣй собирай, еще другихъ дѣтей зачумитъ.
   Но дѣвочка не трогалась съ мѣста и не позволяла никому подойти къ постелькѣ Вани.
   Ее оттащили силой и мачиха сама на-скоро снарядила больнаго; его отнесли въ телѣгу, прикрыли чѣмъ попало и повезли въ больницу. Сзади бѣжала Ириша, хныкая и спотыкаясь.
   Село, гдѣ была больница, отстояло отъ ихъ деревни на семь верстъ худой проселочной дороги, на дворѣ стояла холодная осень, и бѣднаго Ваню привезли полумертваго въ больницу. Сестру, конечно, съ нимъ туда не пустили, но она пріютилась на селѣ у тетки, и никакія просьбы, ни угрозы не могли убѣдить ее вернуться домой.
   Она бѣгала каждый день въ больницу, сидѣла около брата, когда ее пускали къ нему, топталась на лѣстницѣ и въ коридорахъ, когда не пускали, не ѣла, не пила ничего, и такъ похудѣла за нѣсколько дней, что ее узнать было нельзя.
   А Ванѣ становилось все хуже, никакія лѣкарства не помогали и, наконецъ, сидѣлка въ больницѣ объявила Иришѣ, что нѣтъ больше надежды и что больной не встанетъ.
   -- Что? спросила дѣвочка въ смущеніи.
   -- Помретъ, пояснила сидѣлка.
   Иришу точно пришибло что, такъ она перепугалась; но она не повѣрила сидѣлкѣ, разсердилась на нее и ушла изъ больницы, не простившись съ нею. На другое утро, когда она опять пришла, ея Ваня уже лежалъ на столѣ, прикрытый чѣмъ-то бѣлымъ, съ образкомъ въ изголовьѣ. Она подошла къ нему и тронула за руку; рука была холодная, лицо мертвенно-блѣдное, глазки закрыты.
   -- Ваня! прошептала она,-- но отвѣта не было.
   -- Ваня! повторила она громче,-- Ваня, Ваня!-- закричала она и упала къ нему на грудь.
   Ее подняли съ полу безъ чувствъ и положили въ той же больницѣ, гдѣ померъ Ваня.
   Долго она пролежала тамъ въ нервной горячкѣ, но молодыя силы одолѣли болѣзнь: она выздоровѣла и вернулась домой. Тамъ она ходила, точно потерянная, вездѣ искала Ваню, хотя знала и помнила, что онъ умеръ. Она звала его по ночамъ, и головка его, съ золотыми кудрями, часто грезилась ей во снѣ и наяву.
   Но плакать долго по мертвымъ въ деревнѣ не полагается; Иришу отшлепали за ея хныканье и запрягли опять въ работу. Пришло лѣто и дѣвочка совсѣмъ поправилась, но мѣсто Вани осталось пустымъ въ ея сердцѣ, она все плакала втихомолку и замѣнить его не могли ей ни отецъ, ни мачиха, ни сводные братья.
   Есть пословица, которая говоритъ: "Придетъ бѣда, отворяй ворота". Такъ случилось и въ семьѣ Ириши. Вслѣдъ за Ваней умерли дѣти мачихи, одинъ за другимъ, отъ какой-то заразной болѣзни; потомъ захворалъ отецъ. Онъ ѣхалъ какъ-то въ телѣгѣ, выпивши, и угодилъ съ горы не на мостъ, а въ рѣку. Мужикъ не утонулъ, но переломилъ себѣ нѣсколько реберъ, съ тѣхъ поръ сталъ хворать и скоро умеръ, оставивъ семью въ нуждѣ. Мачиха, не долго думая, продала что могла, въ домѣ и перебралась въ другую деревню, къ своимъ роднымъ.
   Ириша осталась круглою сиротой, одна на свѣтѣ. Надъ ней сжалилась ея тетка, сестра покойной матери, и взяла съ собой въ Питеръ, когда сама туда поѣхала. Тамъ она опредѣлила ее, какъ мы видѣли, къ знакомой нѣмкѣ, Амаліи Ивановнѣ, уѣхала куда-то, и всѣ связи дѣвочки съ деревней порвались.
   

IV.

   Былъ одиннадцатый часъ утра; Андрей Александровичъ Азарьевъ только-что проснулся, но не вставалъ, не смотря на поздній часъ, а лежалъ въ постели, зѣвая и потягиваясь.
   Онъ всю дочь протанцовалъ на большомъ балу и теперь мечталъ о немъ спросонковъ. Балъ былъ блестящій во всѣхъ отношеніяхъ и Азарьевъ долженъ былъ сознаться, что еще не видалъ такого: какая роскошь во всемъ, какія женщины, туалеты, цвѣты; буфетъ съ шампанскимъ и дорогими фруктами, чудесный ужинъ и дорогія, тончайшія вина.
   Балъ произвелъ на него впечатлѣніе, и все тамъ пережитое показалось ему волшебнымъ сномъ.
   -- Да, думалъ онъ, такъ надо жить, какъ эти люди живутъ, а не такъ, какъ мы, грѣшные. Вотъ, я, напримѣръ, въ такой обстановкѣ живу: одна комната, въ ней и сплю, и ѣмъ; придетъ кто, принять негдѣ. Хоть бы одну гостинную имѣть, не то что цѣлую квартиру! а прислуга какая здѣсь? Онъ вспомнилъ рослыхъ лакеевъ на балу, въ напудренныхъ парикахъ и красныхъ ливреяхъ и невольно сравнилъ съ ними маленькую Иришу.
   Чортъ знаетъ что! лакея бы завела приличнаго, проклятая нѣмка, а то держитъ одну дѣвчонку на весь домъ. Придетъ кто изъ порядочныхъ людей, отворить некому. Нѣтъ, надо переѣхать отсюда, вотъ только расплачусь.
   Онъ потянулся, позѣвалъ еще и, рѣшивъ, что все-таки пора вставать, опустилъ ноги на коврикъ у постели.
   -- Туфли гдѣ? опять нѣтъ ихъ?-- и онъ сталъ звать горничную.
   -- Что прикажете? спросила Ириша, явившись на зовъ.
   -- Туфли мои куда запропастила?
   -- Вотъ онѣ, извольте; она вытащила туфли изъ-подъ кровати и пододвинула ихъ барину.
   -- Ахъ, Боже мой, не видалъ! Онъ всталъ и прошелся по комнатѣ въ туфляхъ и одной рубашкѣ, точно будто ему прислуживалъ казачокъ, а не молодая дѣвушка.
   Ириша застыдилась и хотѣла уйти, но онъ остановилъ ее.
   -- Постой, ты зачѣмъ меня не разбудила во время?
   -- Я васъ, сударь, будила два раза, да вы не встаете, чтожъ мнѣ съ вами дѣлать?
   -- Одѣяло сдерни, подушки отними, вотъ что.
   -- Я васъ въ другой разъ водой оболью, засмѣялась горничная и убѣжала.
   -- Пострѣлъ эдакій! проговорилъ ей вслѣдъ Азаръевъ.
   Онъ сталъ мыться и одѣваться, что продолжалось довольно долго; наконецъ, все было окончено и онъ усѣлся пить чай.
   -- Вотъ, сказалъ онъ горничной, наливая чай въ новую чашку: -- старую мою, хорошую, разбила, теперь дрянь и подаешь.
   Ириша вся вспыхнула. Она затратила большія деньги на новую чашку изъ своихъ кровныхъ, и чашка была лучше старой, она это знала: ей сказалъ Иванъ Ардальонычъ. А вотъ этотъ баринъ говоритъ, что чашка дрянь и думаетъ, что это изъ хозяйскихъ. Какъ же, найдешь у ней такую! Она разсердилась на молодаго барина и пошла къ старому, опять показать ему чашку и отвести съ нимъ душу.
   Добрый этотъ Иванъ Ардальонычъ, думала она, хорошій, никогда безъ халата мнѣ не покажется, не то, что Андрей Александровичъ: голый, въ одной рубашкѣ по комнатѣ ходитъ.
   Явившись въ этотъ день на службу поздно, въ исходѣ перваго часа, Азарьевъ не получилъ за это ни выговора, ни замѣчанія отъ начальства; онъ считался бѣленькимъ въ своемъ департаментѣ, т. е. привилегированнымъ; черненькіе же чиновники давно сидѣли на своихъ мѣстахъ и строчили.
   Такое положеніе на службѣ было обусловлено тѣмъ, что онъ всегда былъ безукоризненно одѣтъ, благодаря кредиту у портнаго и сапожника, говорилъ прекрасно но-французски и бывалъ на вечерахъ у директора департамента, какъ ловкій и красивый танцоръ. По тѣмъ же причинамъ онъ водилъ дружбу преимущественно съ начальниками отдѣленій и столоначальниками, а своего брата, заштатнаго чиновника, считалъ паріемъ и обращался съ нимъ свысока.
   Въ особенности онъ посѣщалъ часто одного бывшаго лицеиста, по фамиліи Бронникова, который тоже считался привиллегированныхъ и сынкомъ богатаго папеньки.
   Этотъ Бронниковъ былъ фонтанелью для тощаго кармана Азарьева; онъ затягивалъ его постоянно въ кутежи, въ картежную игру и въ разные другіе расходы не на его средствамъ, но отстать отъ него Андрей Александровичъ не рѣшался, такъ какъ не хотѣлъ признать свою денежную несостоятельность и погубить себя во мнѣніи порядочныхъ людей.
   -- Андрей Александровичъ! воскликнулъ Бронниковъ, какъ только его завидѣлъ въ департаментѣ: -- ты гдѣ обѣдаешь сегодня?
   -- Нигдѣ особенно, отвѣчалъ Азарьевъ.
   -- Такъ приходи въ шесть часовъ къ Донону, тамъ будутъ наши, вмѣстѣ пообѣдаемъ.
   Азарьевъ зналъ, что это значитъ "вмѣстѣ пообѣдаемъ", но тѣмъ не менѣе храбро обѣщалъ придти. Въ карманѣ у него было двадцать пять рублей, выпрошенныхъ впередъ у казначея, для самыхъ неотложныхъ расплатъ, напримѣръ: прачкѣ, въ лавочку, въ булочную, горничной по мелкимъ счетамъ, не говоря уже о крупномъ долгѣ хозяйкѣ за квартиру, который не зналъ, чѣмъ заплатить. Но онъ ни на минуту не задумался послать всѣхъ этихъ кредиторовъ къ чорту и въ назначенный часъ явился къ Донону.
   Обѣдъ былъ прекрасный, компанія развеселая и выпито много вина. Послѣ обѣда всѣ отправились во французскій театръ, а оттуда въ Большую Морскую, въ ресторанъ "Pivato", заканчивать вечеръ. Тамъ они ѣли устрицы и запивали ихъ итальянскимъ шампанскимъ, называемымъ "Asti", очень недурнымъ. Послѣ сего разговоръ принялъ нѣсколько легкій характеръ и было разсказано много пикантныхъ анекдотовъ изъ жизни дамъ полусвѣта, "ces dames", какъ ихъ называлъ Бронниковъ. Къ этимъ дамамъ и направилась вся компанія, прямо отъ "Pivato", за исключеніемъ Азарьева, который отговаривался головною болью. Настоящей же причиной была не боль въ головѣ, а пустота въ карманѣ; послѣ "Pivato" у него осталось всего два пятіалтынныхъ, какъ разъ, чтобы доѣхать на извозчикѣ домой.
   Уже было поздно, когда онъ вернулся и Ириша отворила ему заспанная.-- Разгоряченный выпитымъ виномъ и отуманенный цѣлымъ днемъ угара, онъ какъ-то странно посмотрѣлъ на нее. Мысли его были у "дамъ", къ которымъ поѣхали товарищи, и рисовали ему картины самаго соблазнительнаго содержанія. Дамъ этихъ, конечно, не было въ меблированныхъ комнатахъ Амаліи Ивановны, но вертѣлась горничная, въ ночной кофточкѣ, съ растегнувшимся воротникомъ и съ засученными по локоть рукавами. Она была дурнышка, по мнѣнію Азарьева, но все-таки женщина, и онъ замѣтилъ въ этотъ вечеръ, что у ней волосы чудесные и глаза большіе, глубокіе.
   Въ головѣ у него помутилось, сердце застучало въ груди и, въ порывѣ нахлынувшей страсти, онъ обнялъ ее и покрылъ лицо и шею горячими поцѣлуями.
   Вся кровь прилила къ сердцу Ириши, она поблѣднѣла и на минуту потеряла сознаніе, но это была одна минута. Стыдъ и оскорбленное самолюбіе придали ей силы, она оттолкнула отъ себя Азарьева и твердо сказала ему:
   -- Баринъ, силой ты меня не возьмешь, а любови ко мнѣ у тебя нѣтъ ни капли.
   Губы ея искривились въ горькую улыбку и она прямо взглянула на него своими большими глазами. Азарьеву показалось, что глаза эти горятъ особымъ блескомъ и, не помня себя, онъ снова сжалъ ее въ своихъ объятіяхъ. Между ними завязалась борьба, но изъ борьбы этой слабая женщина вышла побѣдительницей; она сдѣлала отчаянное усиліе, и вырвавшись, прыгнула къ двери, но онъ загородилъ ей дорогу.
   -- Не пущу!
   Неизвѣстно, чтобы случилось, если бы борьба продолжалась, но Ириша вдругъ упала на колѣни и стала молить о пощадѣ.
   -- Милый, дорогой мой баринъ, не губи меня, я честная дѣвушка, отпусти меня!
   У Азарьева было мягкое сердце, онъ опомнился, позорная страсть его въ минуту остыла.
   -- Иди съ Богомъ,-- сказалъ онъ, широко растворяя ей двери, и дѣвушка выпрыгнула изъ комнаты.
   На другое утро горничная Амаліи Ивановны ходила, какъ потерянная, все дѣлала не во время и жаловалась на головную боль.
   -- Иришь, кричала на нее хозяйка:-- ты угорѣль сегодня?
   -- Нездоровится мнѣ, барыня.
   -- Нездоровится, и ты мнѣ не скажешь ничего? я сейчасъ тебѣ дамъ капель.
   У Амаліи Ивановны были универсальныя капли, которыми она лечила отъ всѣхъ болѣзней. Капли эти прописалъ ей докторъ-нѣмецъ, когда она еще жила въ Курляндіи, ея родинѣ, и она имѣла въ нихъ такую вѣру, что сама глотала безпрестанно и подчивала ими всѣхъ, кто только заикался о болѣзни. Ириша должна была пройти чрезъ испытаніе капель, отчего голова у нея еще хуже разболѣлась, но Амалія Ивановна объявила, что это одни капризы, и предложила еще пріемъ капель.
   Иришѣ было не до капризовъ: ее оскорбили въ самыхъ ея святыхъ чувствахъ и кто оскорбилъ? тотъ, кого она боготворила.
   Неужели она ошиблась, и онъ такой-же, какъ и другіе? грубый, безстыжій! О, она пристыдитъ его и скажетъ... но что сказать, она не знала.
   -- Вѣдь онъ баринъ, а она горничная, можетъ быть, баре всегда такъ поступаютъ съ горничными, и онъ только осмѣетъ ее и прогонитъ прочь, какъ прогналъ тогда, когда она разбила его чашку. Но чашку она купила новую, а сердце разбитое чѣмъ замѣнить?
   Она надрывалась отъ слезъ и горя, а хозяйка ѣла ее поѣдомъ цѣлый день. Она была не въ духѣ и ничѣмъ нельзя было ей угодить, все не такъ: полы грязны, пыль вездѣ, жаркое не дожарила вчера, кофе пережарила сегодня; наконецъ она накинулась на горничную за то, зачѣмъ новый жилецъ не платитъ денегъ за квартиру,-- за одинъ мѣсяцъ только и отдалъ, а за два до сихъ поръ долженъ.
   -- Ты что думаешь,-- кричала нѣмка:-- я его держать стану за то, что онъ тебѣ полюбился? нѣтъ, прогоню, къ мировому подамъ!
   Но тутъ Ириша не выдержала.
   -- Гоните, коли хотите,-- воскликнула она съ сердцемъ:-- не мое дѣло.
   -- Какъ не твое? Иди сейчасъ къ нему и скажи, чтобъ сейчасъ отдалъ деньги, всѣ до копѣйки, я ждать больше не стану.
   -- Не пойду!-- объявила рѣшительно Ириша,-- ступайте сами.
   Ей казалось невозможнымъ послѣ того, что было вчера, идти въ жильцу и требовать денегъ, зная, что ихъ нѣтъ у него.
   Нѣмка подняла гвалтъ.
   -- А ты грубить! иди сейчасъ.
   -- Не пойду! давайте паспортъ и разсчетъ.
   Слова эти точно водой окатили Амалію Ивановну.
   Она знала, что другой такой Ириши ей не найти.
   -- Не хочешь,-- сказала она, сразу понизивъ тонъ,-- и не надо, я сама пойду.
   И дѣйствительно пошла.
   Что они говорили съ жильцомъ, Ириша не могла разобрать даже черезъ растворенную дверь, такъ какъ говорили по-нѣмецки, сначала тихо, потомъ хозяйка начала кричать и баринъ тоже. Черезъ минуту Амалія Ивановна вылетѣла, какъ бомба, изъ комнаты, вся красная, ругаясь уже по-русски. Ириша убѣжала въ испугѣ, чтобы не попасться ей на глаза.
   Положеніе Азарьева было критическое: его гонятъ съ квартиры, а денегъ нѣтъ ни гроша, вчера прокутилъ послѣднія. Надо достать, но гдѣ достать, онъ не зналъ. Всѣ кредиты были истощены, а скорыхъ получекъ не предвидѣлось. Написать развѣ Пушкареву, онъ выручалъ иногда. Не придумавъ ничего лучшаго, онъ написалъ письмо пріятелю и позвонилъ.
   На порогѣ остановилась горничная, не подымая на него глазъ.
   -- Иришенька, душенька,-- началъ онѣ ласково,-- я имѣю просьбу до васъ.
   Дѣвушка молчала.
   -- Письмо у меня вотъ въ Пушкареву, знаете этотъ рыжій, что у меня бываетъ?
   -- Знаю.
   -- Письмо спѣшное и отвѣтъ нужно сейчасъ же, а по почтѣ когда еще получишь.
   Ириша все молчала.
   Онъ подошелъ къ ней и взялъ за руку.
   -- Вы меня простите за вчерашнее,-- сказалъ онъ растроганнымъ голосомъ: -- я больше никогда не буду, клянусь вамъ.
   У Ириши точно камень свалился съ души, она взглянула на него и сразу все простила.
   -- Давайте письмо.
   -- Вотъ, тутъ и адресъ, сказалъ обрадованный Азарьевъ, отдавая письмо.
   Она улыбнулась и хотѣла уйти, но онъ остановилъ ее.
   -- Вы, душенька, попросите его, чтобы не отказалъ, я денегъ прошу, крайне нужны: хозяйка съ квартиры гонитъ, вы сами знаете; а если онъ дастъ, привезите на извощикѣ и туда тоже извощика возьмите, я отдамъ.
   -- Ладно, отвѣтила Ириша и убѣжала съ письмомъ.
   -- Какая добрая дѣвушка, проговорилъ ей вслѣдъ Азарьевъ.
   Пушкаревъ очень удивился, увидѣвъ передъ собою горничную Азарьева.
   -- Какимъ вѣтромъ занесло? спросилъ онъ ласково, усаживая ее на стулъ.
   -- Съ письмомъ къ вашей милости отъ Андрея Александровича, отвѣчала Ириша, подавая письмо. Пушкаревъ пробѣжалъ его глазами.
   -- Денегъ проситъ; что такъ приспичило?
   -- Хозяйка, сударь, съ квартиры гонитъ; надо отдать безпремѣнно, хоть за мѣсяцъ.
   -- А сколько?
   -- Тридцать рублей въ мѣсяцъ у насъ комната ходитъ.
   -- Ого! Ну, душа моя, такихъ денегъ у меня нѣтъ.
   -- Какъ же быть-то? сказала Ириша, исполняя добросовѣстно роль адвоката.
   -- Ужъ не знаю; попросить надо хозяйку обождать.
   -- Не станетъ ждать, не таковская, хоть за мѣсяцъ да отдать надо.
   -- Ну, вотъ что, сказалъ Пушкаревъ, подумавъ, свезите ему десять рублей; скажите, что остальные я постараюсь добыть завтра.
   -- Не надо занимать, проговорила робко Ириша.
   -- Какъ не надо?
   Она замялась и видимо не рѣшалась досказать то, что думала.
   -- Да говори, душа моя, не бойся, я не выдамъ. Пушкаревъ перешелъ съ ней на ты, думая ободрить ее.
   -- Такъ вотъ что, сударь, только вы меня не выдавайте; вы десять дадите?
   -- Да.
   -- Да я дамъ двадцать, вотъ тридцать и будетъ.
   -- Что ты, Христосъ съ-тобой!-- воскликнулъ въ изумленіи Пушкаревъ,-- двадцать рублей, да откуда у тебя такія деньги?
   -- Накопила, сударь, за четыре года, и еще есть, вы не бойтесь, не краденыя.
   -- Знаю, душа моя, знаю, да только не надо. Боже упаси, твои кровныя деньги ему отдать, да вѣдь онъ не вернетъ.
   -- И не надо, перебила его Ириша.
   -- Золотая ты моя!-- воскликнулъ Пушкаревъ:-- ты его не знаешь, не вернетъ, я тебѣ говорю.
   -- И не надо, повторила настойчиво Ириша.
   -- Ну, заколдовалъ онъ тебя, сказалъ Пушкаревъ и посмотрѣлъ ей пристально въ глаза. Ириша вспыхнула.
   -- Худо, подумалъ Петръ Михайловичъ, глядя съ искреннимъ сожалѣніемъ на свою собесѣдницу:-- загубитъ онъ ее ни за грошъ.
   -- Такъ какъ-же, баринъ? спросила Ириша.
   -- Что такое?
   -- На счетъ денегъ?
   -- Не возьму ни за что, и не думай, и ему ты не говори, что у тебя деньги есть, понимаешь: всѣ выудитъ.
   -- Напрасно вы такъ худо думаете о нихъ, сказала обиженно Ириша.
   -- Нѣтъ, не напрасно, я его знаю съ малолѣтства, такой всегда былъ. А ты обѣщай мнѣ, что о деньгахъ своихъ ему не скажешь ни слова, а то я ничего не дамъ и дѣлайте, какъ знаете.
   -- Пожалуй, не скажу, коли въ другомъ мѣстѣ достанете.
   -- Достану, даю тебѣ слово. Вотъ на, возьми десять рублей, отдай ему и скажи, что завтра принесу остальныя. А о своихъ деньгахъ ни гугу.
   -- Пожалуй, не скажу, если не велите.
   -- Побожись.
   -- Ей Богу!
   -- Ну, ладно; теаерь ступай домой, да смотри, его сказкамъ не вѣрь. Нашъ братъ, баринъ, какъ разъ вашу сестру окрутитъ.
   Ириша ушла. Но Пушкаревъ продолжалъ думать о ней и о своемъ пріятелѣ.
   "Дуракъ этотъ Андрей говоритъ: рожа, горничная! Не видитъ ничего и не понимаетъ: одни глаза чего стоятъ, а душа какая! Если бы меня полюбила такая дѣвушка, да я бы -- онъ остановился на минуту въ своихъ мечтахъ, не рѣшивъ еще, чтобы онъ сдѣлалъ, если бы мечты его осуществились.-- Да я бы, вдругъ сказалъ онъ громко:-- я бы всю жизнь ей посвятилъ и никогда бы съ нею не разстался".
   Весь день онъ промечталъ объ Иришѣ и ночью даже видѣлъ ее во снѣ. О, если бы узналъ объ этомъ его пріятель Азарьевъ, какъ бы онъ высмѣялъ его!
   Пушкаревъ былъ идеалистъ, хотя и занимался съ успѣхомъ практическимъ дѣломъ. Эта природная склонность была усиленно развита въ немъ первой его наставницей въ жизни, старшей сестрой Азарьева, Ларисой, которую молодой Пушкаревъ обожалъ, какъ мальчики часто обожаютъ взрослыхъ дѣвицъ; всякое слово ея было для него закономъ и ея вліяніе на него сохранилось на всю жизнь. Андрей Азарьевъ смѣялся надъ ними и увѣрялъ, что сестра его и Петя занимаются вмѣстѣ обожаніемъ русскаго мужика, что отчасти и было справедливо. Только обожаніе это было, какъ все, что дѣлала Лариса, разумнымъ и не доходило до тѣхъ смѣшныхъ размѣровъ, въ которыхъ оно практикуется по нынѣ въ извѣстныхъ слояхъ нашего общества. Она просто видѣла ближняго во всякомъ человѣкѣ, скорбѣла о нуждахъ народа и готова была всегда помочь страждущему человѣчеству. Симпатіи ея раздѣлялъ, конечно, и Петръ Пушкаревъ, причемъ онѣ выросли въ немъ съ годами и окрѣпли при ближайшемъ знакомствѣ съ народомъ. Онъ былъ до такой степени внѣ всякихъ сословныхъ предразсудковъ, что готовъ былъ жениться на простой деревенской дѣвушкѣ, если бы она ему понравилась.
   При такомъ направленіи, увлеченіе его такою личностью, какъ Ириша, не имѣло въ себѣ ничего напускнаго и было совершенно искреннимъ.
   Онъ сталъ чаще видѣться съ нею подъ предлогомъ посѣщеній пріятеля, и увлеченіе его съ каждымъ днемъ возростало.
   Такъ какъ Азарьевъ рѣдко бывалъ дома, то онъ познакомился съ другимъ жильцомъ, старикомъ Фирсовымъ, и они очень скоро сошлись. Первымъ звѣномъ ихъ дружбы была любовь къ Иришѣ, отеческая со стороны Ивана Ардальоныча, болѣе пылкая со стороны Пушкарева. Въ комнатѣ у Фирсова устраивались своеобразные вечера; новые пріятели сходились между собой не въ одной симпатіи въ Иришѣ, но и во многомъ другомъ: въ литературныхъ вкусахъ, во взглядахъ на жизнь и пр. Иванъ Ардальонычъ былъ человѣкъ образованный, много видавшій на своемъ вѣку и интересный собесѣдникъ. Въ тѣ дни, когда Амаліи Ивановны не было дома, что случалось нерѣдко, такъ какъ она любила поиграть въ картишки въ клубѣ, Ириша приглашалась разливать чай въ комнатѣ Ивана Ардальоныча, причемъ ее усаживали, какъ гостью, за общій столъ и оказывали ей всевозможное вниманіе. Она дичилась сначала этихъ бесѣдъ, понемногу, однако, привыкла къ нимъ, весело болтала съ добрыми господами, но втайнѣ считала ихъ обоихъ чудаками. Она боялась одного, какъ бы не накрылъ ихъ и не высмѣялъ другой жилецъ, Андрей Александровичъ; и разъ, когда онъ вернулся домой ранѣе обыкновеннаго, убѣжала въ кухню и никакія просьбы не могли ее заставить вернуться въ комнату Ивана Ардальоныча.
   Старикъ Фирсовъ былъ вдовецъ, рано потерялъ жену, и всѣ привязанности свои перенесъ на единственную дочь и на двухъ дѣтей ея, своихъ внучатъ. Семья эта жила въ губернскомъ городѣ, гдѣ отецъ былъ учителемъ въ гимназіи, и къ нимъ пріѣзжалъ раза два въ годъ дѣдушка, повидаться съ дочерью и поласкать внучатъ.
   Оставляя квартиру за собою, Иванъ Ардальонычъ всегда отдавалъ ключи и поручалъ всѣ свои вещи горничной Иришѣ, такъ какъ имѣлъ къ ней неограниченное довѣріе и успѣлъ хорошо узнать ее за время пребыванія своего въ меблированныхъ комнатахъ Амаліи Ивановны. Ириша имѣла порученіе за отсутствіемъ жильца охранять его имущество отъ пожара, отъ враговъ внутреннихъ и внѣшнихъ и свято исполняла эти обязанности; онъ же въ благодарность привозилъ ей всегда какой-нибудь подарочекъ и вообще баловалъ ее, чѣмъ только могъ.
   -- Сирота,-- говорилъ онъ о ней Пушкареву;-- умру я, некому будетъ баловать ее.
   Онъ даже хотѣлъ упомянуть объ Иришѣ небольшой суммой въ своемъ духовномъ завѣщаніи, о чемъ совѣтовался съ Пушкаревымъ и просилъ его быть душеприкащикомъ, но составленіе завѣщанія все откладывалъ, боясь помереть, какъ только его подпишетъ.
   

V.

   Въ квартирѣ у г-жи фонъ-Шуппе случилось большое горе: одинъ изъ ея жильцовъ внезапно захворалъ.
   Проснувшись утромъ, Азарьевъ не могъ встать съ постели и жаловался на страшную головную боль. Горничная, войдя къ нему въ комнату, испугалась, такъ онъ былъ красенъ и горѣлъ; она пощупала ему лобъ и руки и бросилась за докторомъ, не говоря никому ни слова.
   Докторъ осмотрѣлъ больнаго, прописалъ лѣкарство и сказалъ, что вечеромъ опять пріѣдетъ.
   Ириша заплатила ему, не безпокоивъ хозяйки, которая въ этотъ день вышла куда-то съ утра.
   Но больному становилось хуже, онъ начиналъ бредить, и скрывать долѣе его положеніе было невозможно.
   Вернувшись домой и узнавъ о случившемся, Амалія Ивановна пошла сама навѣстить больнаго, но, при видѣ его, всплеснула руками и воскликнула: Um Gottes Willen, er ist am Sterben! (Боже мой, онъ умираетъ).
   Ириша схватила ее за плечи и вытолкнула въ корридоръ.
   -- Тише, онъ слышитъ.
   -- Мнѣ какое дѣло,-- затарантила обиженная нѣмка:-- я его держать не стану, въ больницу отправлю.
   -- Въ больницу,-- повторила Ириша, вспомнивъ свою мачиху и бѣднаго Ваню. Какъ, и этого у ней отнять хотятъ;-- не отдамъ ни за что!-- рѣшила она и гнѣвно воскликнула:
   -- Не пущу!-- забывъ, что сама говорила до того шопотомъ.
   Амалія Ивановна отшатнулась отъ нея. Маленькая горничная глядѣла такъ грозно, что, казалось, готова была ее прибить.
   -- Какъ ты смѣешь,-- закричала она, въ свою очередь: -- сейчасъ бѣги за извощикомъ, я его со швейцаромъ отправлю въ больницу.
   -- Не бывать этому, и не думайте.
   -- Ты дура!
   -- Пускай, а больнаго на извощикѣ не дамъ везти.
   -- Возьми карету, я ему на счетъ поставлю.
   -- И въ каретѣ нельзя.
   -- Отчего?
   -- Онъ крѣпко боленъ и докторъ не велѣлъ его трогать.
   -- А развѣ былъ докторъ?
   -- Былъ, и еще пріѣдетъ вечеромъ.
   -- А кто ему заплатилъ?
   -- Я.
   -- И вечеромъ заплатишь?
   -- Заплачу и вечеромъ.
   -- И за лѣкарство будешь платить?
   -- Буду.
   -- А кто за нимъ ходить станетъ?
   -- Я.
   Нѣмка пожала плечами. Она страшно боялась, чтобы всѣ эти расходы не пали на ея карманы, такъ какъ убѣдилась, что карманъ Азарьева крайне плохъ, и рѣшилась дальнѣйшаго кредита ему не дѣлать.
   -- А если,-- продолжала она допрашивать бѣдную дѣвушку: -- жилецъ умретъ, на чей счетъ мы его похоронимъ?
   -- На мой, отвѣчала рѣшительно Ириша и горько заплакала.
   Амаліи Ивановнѣ стало жаль ее, но финансовыя соображенія были выше всего и она пожелала узнать, откуда у ея горничной деньги, и есть ли еще?
   -- Накопила,-- отвѣчала Ириша,-- сейчасъ принесу вамъ.
   Но въ эту минуту послышался стонъ за дверью и она бросилась въ комнату Азарьева.
   Больной лежалъ разметавшись въ постели и шепталъ что-то невнятное, но Ириша поняла его.
   -- Пить, голубчикъ, проситъ.-- Она подняла одной рукой его голову, а другой поднесла кружку къ его изсохшимъ губамъ.
   -- На, на, мой дорогой.
   Больной сталъ жадно глотать воду. Напившись, онъ, казалось, успокоился. Ириша опустилась на стулъ возлѣ кровати и закрыла лицо руками.
   -- Неужели онъ уйдетъ за Ваней? и опять ей некого будетъ любить. Ваню она пережила, но если онъ умретъ,-- и она взглянула съ любовью на своего дорогаго больнаго,-- она не переживетъ его. Долго ли умереть? Вотъ дѣвушка изъ сосѣдняго дома выпрыгнула изъ окошка и разбилась, и она выпрыгнетъ, или утопится въ рѣкѣ.
   Больной застоналъ и она подошла къ нему, но онъ опять затихъ и, казалось, уснулъ; рука его свѣсилась съ постели. Ириша опустилась на колѣни и стала цѣловать эту руку.
   -- Все отдамъ за тебя, мой милый,-- шептала она: -- себя продамъ, а не пущу въ больницу!
   Одно слово это пугало ее, какъ призракъ смерти, и она была убѣждена, что Ваня ея не выжилъ только потому, что его свезли въ больницу.
   Тишина была въ комнатѣ и только слышно было, какъ больной тяжело дышалъ во снѣ.
   Ириша встала и вышла на цыпочкахъ. Черезъ минуту она была въ комнатѣ хозяйки и положила ей на столъ пятьдесятъ рублей.
   -- Вотъ деньги на лѣченіе.
   -- Не надо!-- воскликнула сконфуженная Амалія Ивановна, но не утерпѣла и спрятала деньги въ карманъ. Она была поражена великодушнымъ поступкомъ своей горничной, но не могла придти въ себя отъ удивленія, откуда у ней столько денегъ?
   Она не стала, впрочемъ, допрашивать, но, желая поддержать собственное достоинство, объявила, что беретъ деньги на сохраненіе и возвратитъ ихъ немедленно, какъ только господинъ Азарьевъ поправится и расплатится съ ней.
   "А если не поправится, мелькнуло у ней въ головѣ, что тогда будетъ?" Но она не стала останавливаться на такихъ мрачныхъ мысляхъ, такъ какъ вѣрила въ Провидѣніе и въ милость Божію.
   Ириша ушла отъ нея утѣшенною; хозяйка обѣщала не трогать больнаго, похвалила ее за добрыя чувства и даже поцѣловала въ лобъ. Было рѣшено сверхъ того взять на время въ квартиру Матрену, жену швейцара, для помощи по хозяйству, а Иришѣ посвятить себя всецѣло уходу за больнымъ; при этомъ Амалія Ивановна выговорила въ свою пользу только одно: чтобы парикъ ея остался на попеченіи у горничной, такъ какъ Матрена своими толстыми руками могла испортить его.
   Въ вечеру явился Пушкаревъ, увѣдомленный Иришей о болѣзни Азарьева. Онъ тотчасъ-же захлопоталъ: надо то и другое: сидѣлку, доктора, а главное денегъ, такъ какъ ихъ не оказалось у больнаго. Но Ириша успокоила его; все уже сдѣлано, докторъ сейчасъ пріѣдетъ, сидѣлкой будетъ она, а всѣ расходы приняла на себя хозяйка съ тѣмъ, чтобы поставить ихъ на счетъ Андрею Александровичу; при этомъ она умолчала о своихъ собственныхъ подвигахъ и упросила Амалію Ивановну тоже не говорить о нихъ никому.
   -- Ну, и чудесно! воскликнулъ Пушкаревъ, спасибо тебѣ, душа моя, и онъ похлопалъ ее по плечу.
   За симъ онъ пошелъ къ хозяйкѣ и объявилъ ей, что отвѣчаетъ за всѣ расходы на больнаго, чтобы она не тревожилась и что онъ на-дняхъ привезетъ ей деньги; Амалія Ивановна отвѣчала ему, сладко улыбаясь, что она совершенно спокойна и искренно ему благодарна, но сдержала данное Иришѣ слово и умолчала о ея деньгахъ; при этомъ она рѣшила, что успѣетъ еще возвратить деньги горничной тогда, когда Пушкаревъ дѣйствительно разсчитается съ ней за пріятеля, а то, кто его знаетъ, пожалуй, надуетъ.
   Болѣзнь, которою захворалъ Азарьевъ, была серьезная и длилась долго. Болѣе недѣли онъ былъ при смерти и Пушкаревъ хотѣлъ уже вызвать телеграммой въ Петербургъ сестру Ларису, но докторъ успокоилъ его, сказавъ, что немедленной опасности не видитъ. Тѣмъ не менѣе Петръ Михайловичъ и Ириша провели вмѣстѣ нѣсколько тяжелыхъ дней, такъ какъ больной бредилъ, метался и страдалъ невыносимо. Ириша оказалась примѣрной сидѣлкой, и даже докторъ похвалилъ ее. Она тихо, спокойно ходила за больнымъ, строго исполняла предписанія доктора и не смыкала глазъ, ни днемъ, ни ночью. Какъ ни уговаривали ее отдохнуть, она не соглашалась, увѣряя, что ей спать совсѣмъ не хочется и что она успѣетъ еще выспаться, когда больной поправится. А что онъ будетъ живъ и поправится, Ириша не сомнѣвалась и твердо вѣрила, уповая на Бога. Она горячо молилась за раба Божія Андрея, и Пушкаревъ, разъ задремавшій ночью въ креслахъ, увидѣлъ, проснувшись, какъ она стоитъ на колѣняхъ передъ образомъ и кладетъ земные поклоны. Она молилась такъ, какъ молятся только любящія женщины, и нѣмой свидѣтель этой молитвы, Петръ Пушкаревъ, былъ до того тронутъ ея горячей, пылкой вѣрой, что, самъ невѣрующій, невольно перекрестился и прошепталъ молитву, пришедшую ему на память съ дѣтства.
   Къ утру Азарьевъ, бывшій болѣе недѣли въ забытьѣ, очнулся; онъ узналъ товарища и протянулъ ему руку. Пушкаревъ усиленно заморгалъ, Ириша подошла къ кровати, но когда больной и ей улыбнулся, сердце дѣвушки, переполненное радостью, не выдержало, она зарыдала и выбѣжала изъ комнаты.
   Радость была всеобщая: радовалась Амалія Ивановна, умоляя, чтобы Азарьеву давали ея чудодѣйственныя капли, отъ которыхъ онъ долженъ черезъ два дня выздоровѣть; радовался Иванъ Ардальонычъ, пришедшій пожать руку больному; радовалась и толстая Матрена, которая, увидѣвъ чрезъ пріотворенную дверь, какъ умиравшій баринъ сидитъ на постели и кушаетъ бульонъ, сваренный ею, вдругъ такъ завыла, что ее выпроводили въ кухню.
   О Пушкаревѣ и Иришѣ и говорить было нечего, они просто сіяли и встрѣтившись въ коридорѣ одни, радостно обнялись. За время болѣзни Азарьева они еще болѣе сблизились и Пушкаревъ совсѣмъ влюбился въ молоденькую горничную. Онъ ревновалъ ее къ больному, хотя понималъ самъ, что это глупо, но ревность не слушаетъ разсудка, и чѣмъ болѣе Ириша ухаживала за оживающимъ съ каждымъ днемъ больнымъ, тѣмъ болѣе Пушкаревъ ревновалъ ее. Онъ такъ привыкъ къ ней за время болѣзни Азарьева, что тосковалъ, когда ея не видѣлъ, и разъ какъ-то , пробывъ дома цѣлыя сутки по спѣшному дѣлу, до того соскучился, что бросилъ все и убѣжалъ къ Азарьеву.
   Встрѣтивъ Иришу въ передней, онъ сталъ цѣловать ей руки, и чуть не заплакалъ отъ радости, когда она, вырвавъ руки, сама обняла его.
   -- Золотая ты моя, проговорилъ онъ дрожащимъ голосомъ:-- если бы ты знала!
   -- Что? спросила простодушно Ириша.
   -- Заколдовала ты меня совсѣмъ, жить безъ тебя не могу, вотъ что, и онъ поспѣшно прошелъ въ комнату къ больному.
   -- Вотъ тебѣ и на,-- засмѣялась ему вслѣдъ дѣвушка: -- заколдовала! шутишь ты, добрый, хорошій баринъ.
   Она сама привыкла къ нему, полюбивъ его, какъ брата, и не подозрѣвая истины, смѣло отдавала ему его ласки.
   Со своей стороны и Азарьевъ привязался въ Иришѣ, какъ больной въ своей сидѣлкѣ, какъ дитя къ нянѣ. Онъ привыкъ въ ней и тоже скучалъ, когда ея не видѣлъ. Толстую Матрену, все еще помогавшую въ хозяйствѣ, онъ терпѣть не могъ, сердился, когда она къ нему входила, и гналъ ее прочь. Что касается до Ириши, то, избавленная отъ тяжелыхъ работъ присутствіемъ Матрены, она выбѣлилась и выхолилась, и стала такая миленькая, что Азарьевъ сталъ называть ее своею куколкой и посылалъ ей вслѣдъ воздушные поцѣлуи, когда она выходила изъ комнаты. Нравственныя ея качества онъ тоже оцѣнилъ.
   Какъ ни хранила Ириша въ тайнѣ свои финансовыя операціи съ хозяйкой, но онѣ все-таки всплыли наружу. Сама Амалія Ивановна проболталась. Пушкаревъ добылъ гдѣ-то денегъ и расплатился съ нею за больнаго товарища.
   Нѣмка, не ожидавшая этого, пришла въ восторгъ и выболтала все, что у нея было на душѣ; она разсказала, стараясь выставить и собственное великодушіе, какъ она была поставлена въ безвыходное положеніе тяжелою болѣзнью жильца, какъ у нея, у бѣдной вдовы, не было ни гроша денегъ, а лѣченіе стоило дорого; конечно, она могла отправить больнаго въ госпиталь; но не рѣшалась на это, такъ жаль ей было бѣднаго Андрея Александровича. Но тутъ явилась на помощь Ириша и выручила всѣхъ изъ бѣды.
   Пушкаревъ пришелъ въ телячій восторгъ и разсказалъ все Андрею.
   -- Послушай, сталъ совѣтоваться съ нимъ Азарьевъ:-- какъ ты думаешь, надо вознаградить чѣмъ-нибудь эту добрую дѣвушку; вѣдь безъ нея меня въ самомъ дѣлѣ стащили-бы въ больницу и я бы подохъ тамъ, пожалуй.
   -- Что-жъ, вознагради.
   -- Вотъ кстати, продолжалъ Азарьевъ: -- мнѣ сегодня и деньги прислали изъ деревни; ты писалъ туда о моей болѣзни, ну, онѣ и переполошились. Теперь, другъ, я могу съ тобой расплатиться, да и ей подарить что-нибудь, а, какъ ты думаешь?
   Пушкаревъ вспыхнулъ.
   -- Что-жъ ты и мнѣ не предложишь подарка? Вѣдь я тоже ходилъ за тобой.
   -- Перестань дурить, сказалъ Азарьевъ:-- я говорю серьезно; сколько дать ей, какъ ты думаешь?
   Но собесѣдникъ его вскочилъ и сталъ бѣгать по комнатѣ.
   -- Отдай ей все, что у тебя есть и что когда-либо будетъ, и ты не расплатишься съ ней.
   Азарьевъ посмотрѣлъ на него съ удивленіемъ.
   -- Я бы на твоемъ мѣстѣ,-- продолжалъ горячиться Пушкаревъ,-- знаешь, что сдѣлалъ?
   -- Ну, что?
   -- Я бы бросился передъ ней на колѣни и сталъ цѣловать ея руки, она бы и знала, что ты ее понялъ и оцѣнилъ.
   -- Ну, ужъ ты заврался,-- отвѣчалъ, улыбнувшись, Азарьевъ:-- становиться на колѣни передъ горничной.
   -- Молчи, молчи!-- закричалъ на него Пушкаревъ:-- неужели, послѣ всего, что было, ты не можешь забыть горничную и признать въ ней человѣка?
   -- Да я призналъ давно, но что изъ этого? Какой прокъ? Она бѣдная дѣвушка, живетъ своимъ трудомъ и, можетъ быть, ей денежная помощь важнѣе моего признанія.
   -- Можетъ быть, попробуй предложить ей.
   На томъ разговоръ и кончился. Пушкаревъ ушелъ разсерженный къ старику Фирсову.
   "Фантазеръ невозможный, подумалъ Азарьевъ, а чудесный человѣкъ".
   -- Баринъ неисправимый, отозвался о немъ съ своей стороны Пушкаревъ.-- Отчего онъ мнѣ денегъ не предлагаетъ за мои заботы о немъ? Вѣдь я тоже бѣдный. Нѣтъ, тутъ предразсудки касты, въ кровь вошедшіе, ихъ ничѣмъ не выкуришь.
   И онъ сталъ горячо проповѣдывать противъ кастъ и предразсудковъ почтенному Ивану Ардальонычу, который, однако, не во всемъ съ нимъ согласился. Онъ находилъ, напримѣръ, что Ириша безсребренница, но тѣмъ не менѣе дѣвушка бѣдная, и денежная помощь ей не лишняя.

-----

   Для Ириши настали счастливые дни. Дорогой ея баринъ видимо поправлялся, но его не выпускали, еще изъ комнаты, и онъ принадлежалъ ей всецѣло.
   Азарьевъ былъ ласковъ съ ней, какъ никогда, называлъ ее душечкой, куколкой, милой няней и все просилъ, чтобъ няня посидѣла съ нимъ. Должно быть уроки пріятеля подѣйствовали, или ужъ скука одолѣла сидѣть одному, но только воскресшій больной былъ милъ до нельзя. Денегъ онъ ей не предлагалъ, а подарилъ красивыя сережки, которыя просилъ носить на память о немъ. Ириша надѣла сережки и больше не снимала ихъ.
   Но всякому счастью положенъ предѣлъ.
   Азарьевъ соскучился, наконецъ, сидѣть съ няней и сталъ жаждать другаго общества. Сначала его навѣщали Пушкаревъ, Амалія Ивановна и старикъ Фирсовъ, но мало-по-малу стали появляться и другіе друзья. Бронниковъ съ компаніей приходилъ чаще всѣхъ. Они играли съ больнымъ въ карты и часто засиживались за полночь. За это Ириша страшно злилась на нихъ, боясь, какъ-бы второй ея Ваня не утомился и не захворалъ опять. Но дѣлать было нечего, приходилось терпѣть и изъ няни попасть опять въ горничную, а изъ душечки, въ Иришу.
   Наконецъ появилась и еще гостья: молодая дама, такая нарядная и красивая, что горничная совсѣмъ растерялась, увидавъ ее. Дама была, какъ оказалось, дальняя родственница Азарьевыхъ и нѣсколько разъ пріѣзжала къ Андрею, какъ она его называла, освѣдомиться о его здоровьѣ. Всякій разъ послѣ нея оставался острый запахъ духовъ, который страшно мучилъ Иришу. Ей казалось, что это и есть ея главная соперница, и что Андрей влюбленъ въ нее страстно. Она узнала тоже муки ревности, дотолѣ ей невѣдомыя, и еще болѣе полюбила своего втораго Ваню, какъ она стала мысленно называть Андрея Азарьева послѣ его болѣзни.
   Но Ваня начиналъ выходить изъ-подъ ея опеки; ему дозволено было гулять и онъ сначала только гулялъ или катался, но потомъ сталъ ѣздить въ гости; а въ одинъ прекрасный день вдругъ объявилъ ей, что не будетъ обѣдать дома. Няня перепугалась.
   -- Что вы, Христосъ съ вами, устанете, простудитесь и опять сляжете.
   -- Не бойся, цѣлъ буду, а если и слягу, такъ не бѣда, ты опять выходишь.
   Онъ уѣхалъ, и Ириша была цѣлый день какъ на иголкахъ.
   Ну, какъ опять захвораетъ?
   Чтожъ, шевельнулось у нея въ самомъ тайникѣ души, опять будетъ мой, опять стану поить его съ ложечки, укладывать спать и цѣловать его руки, когда онъ забудется. Она знала, что это грѣховныя мысли, но не могла отъ нихъ отдѣлаться, покуда не вернулся домой Азарьевъ и не убѣдилъ ея веселымъ смѣхомъ, что онъ остался цѣлъ и невредимъ.
   

VI.

   Наступила весна и близилось лѣто. Доктора гнали Азарьева изъ города, и было рѣшено, что онъ поѣдетъ къ матери въ деревню; Пушкаревъ вызвался проводить его.
   Одновременно съ такими планами возникъ вопросъ о комнатѣ, занимаемой Азарьевымъ, что съ нею дѣлать? оставить ли за собою, или отказаться отъ нея на лѣто, съ рискомъ не получить обратно осенью? Но вопросъ этотъ былъ разрѣшенъ Андреемъ Александровичемъ по барски; онъ былъ выше мелкихъ меркантильныхъ разсчетовъ и, не желая быть неблагодарнымъ передъ людьми, оказавшими ему дружбу и теплое участіе во время тяжкой его болѣзни, объявилъ, что оставляетъ комнату за собою, и просилъ только Амалію Ивановну обождать уплаты всѣхъ денегъ до осени, когда онъ вернется изъ деревни: на это она охотно согласилась, имѣя въ виду, что комната и безъ того лѣтомъ останется пустою.
   Послѣ нѣкоторыхъ переговоровъ рѣшено было, что жилецъ все-таки оставитъ небольшую сумму денегъ въ видѣ залога и свои вещи, ненужныя въ дорогу, на что Азарьевъ съ своей стороны согласился.
   Какъ хорошо выѣхать въ концѣ мая изъ душнаго города и, оставивъ не менѣе душный вагонъ, очутиться на свѣжемъ воздухѣ среди полей и лѣсовъ. Удовольствіе это испытали наши пріятели, доѣхавъ до одной изъ большихъ станцій К... желѣзной дороги, откуда путь лежалъ на лошадяхъ до усадьбы Азарьевыхъ.
   На станцію имъ былъ высланъ фаетонъ, запряженный четверкой, чему Азарьевъ очень обрадовался. Но, сѣвъ въ экипажъ и отъѣхавъ немного, онъ тотчасъ же замѣтилъ, что не все обстоитъ благополучно: фаетонъ былъ сильно потертъ и довольно трясскій, кучеръ сидѣлъ на козлахъ неумѣлый, онъ безпрестанно дергалъ возжами и махалъ кнутомъ; очевидно, онъ былъ не только кучеромъ, но и садовникомъ, кухоннымъ мужикомъ и проч., словомъ соединялъ въ себѣ нѣсколько спеціальностей, а не одну только. Лошадки были сытенькія, но разношерстныя и пузатенькія,-- онѣ, вѣроятно, тоже возили воду и воеводу.
   Вообще по образчику экипажа, конечно, самаго лучшаго, высланнаго на встрѣчу дорогимъ гостямъ, можно было заключить, что конюшенная часть не въ блестящемъ видѣ въ Старомъ Меденцѣ, имѣніи Азарьевыхъ, но молодой баринъ рѣшилъ, что онъ все это приведетъ въ порядокъ за лѣто.
   Впрочемъ, досадное впечатлѣніе, произведенное экипажемъ, скоро прошло; день былъ чудесный, воздухъ упоительный и мѣста по дорогѣ все знакомыя, родныя.
   -- Вонъ, Петя, смотри направо, Кудино озеро,-- воскликнулъ Азарьевъ:-- а вотъ сейчасъ на берегу будетъ усадьба старухи Панфиловой. Жива ли она, спросилъ онъ у кучера.
   -- Померла, отвѣчалъ кучеръ:-- въ Петровки будетъ годъ.
   -- Царство ей Небесное. А помнишь, Петя, какъ мы съ тобой на Кудинѣ озерѣ рыбу ловили и чуть не потонули, опрокинувъ лодку?
   -- Какъ же, помню,-- отвѣчалъ Пушкаревъ:-- рыбаки подхватили, а то-бы шабашъ!
   -- Да вотъ поди ты,-- сказалъ Азарьевъ:-- оба потонули бы!
   -- И лучше, если бы потонули.
   -- Пошелъ къ чорту, я жить хочу, смотри, какъ славно здѣсь.
   -- Да, хорошо, а въ городѣ теперь сунься-ка.
   -- Смотри, смотри,-- воскликнулъ опить Азарьевъ:-- сейчасъ "Заборье".
   И дѣйствительно, только они выѣхали изъ лѣса, вдали показался погостъ, называемый Заборье. Церковь построена была на горѣ и блестѣла, золотымъ куполомъ на солнцѣ. Подъѣхавъ къ ней, наши путники вышли изъ экипажа. Здѣсь было сельское кладбище, на которомъ похоронены отецъ Азарьева и вся семья Пушкаревыхъ. Поклонившись праху родителей и полюбовавшись за чудный далекій видъ съ горы, они отправились далѣе и, проѣхавъ еще версты четыре, увидали хорошо знакомыя имъ три березы, откуда дорога раздѣлялась на-двое и видны были обѣ усадьбы Азарьевыхъ и Пушкаревыхъ.
   Здѣсь встрѣтила ихъ сестра Лариса; они бросились къ ней и обнялись. Оставалось всего полверсты до Стараго Меденца, и всѣ пошли пѣшкомъ, отправивъ экипажъ впередъ.
   Лариса была высокая, стройная дѣвушка, красивая, какъ всѣ Азарьевы, но уже съ просѣдью въ черныхъ густыхъ волосахъ и съ лицомъ, на которомъ виднѣлись двѣ-три морщины, плоды тяжелыхъ пережитыхъ ею дней. Когда они подошли къ саду, изъ калитки вышли двѣ старушки: мать и няня Андрея Азарьева; мать такъ и захлебнулась слезами, когда сынъ бросился цѣловать ей руки, и, пошатнувшись, упала бы, если бы ея не поддержали. Няня тоже проливала слезы и съ ней также обнялся Андрей.
   Веселые дни настали въ ожившей старой усадьбѣ; сынъ не былъ дома болѣе двухъ лѣтъ, возмужалъ и похорошѣлъ за это время, и мать не могла на него налюбоваться. Набожная старушка всегда грѣшила противъ второй заповѣди и творила себѣ кумира изъ Андрюши. Сестра также любила его, но относилась къ нему болѣе критически и видѣла въ немъ многіе недостатки, которые страшили ее въ будущемъ.
   Пушкарева приглашали остаться жить въ Меденцѣ, такъ какъ онъ осиротѣлъ совсѣмъ два года тому назадъ и усадьба его была пуста; но онъ отказался, боясь обидѣть старую ключницу, ожидавшую его съ нетерпѣніемъ домой.
   -- Все равно будемъ каждый день видѣться,-- сказалъ онъ, прощаясь уже ночью съ сосѣдями:-- недалеко.
   И дѣйствительно, было недалеко.
   На другой сторонѣ озера, въ полуверстѣ не болѣе, виднѣлась усадьба Пушкаревыхъ, называемая "Новый Меденецъ" и принадлежавшая нынѣ всецѣло Петру Михайловичу, за смертію всѣхъ его родныхъ. Наслѣдіе, впрочемъ, было небольшое: оно состояло изъ 200 десятинъ земли и стараго дома, гдѣ жили ключница Ѳекла и мужъ ея Агафонъ, бывшій садовникъ, а нынѣ управляющій, онъ же и кучеръ, и поваръ, и кузнецъ -- словомъ, все, что было нужно и что только требовалось.
   Имѣніе это не приносило никакого дохода, и если бы не мельница, сданная въ аренду, то пришлось бы заколотить домъ и продать землю за что попало, такъ какъ нечѣмъ было бы уплачивать повинности и содержать Ѳеклу съ Агафономъ.
   Тѣмъ не менѣе, Пушкаревъ былъ счастливъ, очутившись въ родномъ гнѣздѣ, расхаживалъ по пустымъ комнатамъ, вспоминая умершихъ, а главное, наслаждался въ старомъ тѣнистомъ саду, спускавшемся къ озеру; тамъ онъ выбиралъ какое-нибудь укромное мѣсто, ложился на спину и глядѣлъ сквозь листья высокихъ деревъ на облака, бѣгущія мимо.
   Онъ очень любилъ такое препровожденіе времени и часто засыпалъ лежа на травѣ и мечтая о будущемъ. У Азарьевыхъ онъ бывалъ каждый день, обѣдалъ у нихъ и проводилъ вечера, бесѣдуя съ Ларисой. Онъ сразу подчинился опять ея вліянію, какъ только ее увидѣлъ. Онъ не былъ влюбленъ въ нее, какъ дразнилъ его Азарьевъ; между ними было десять лѣтъ разницы, но боготворилъ ее, какъ старшую сестру, и радъ былъ, въ своемъ сиротствѣ, что было кого любить на свѣтѣ.
   Азарьевъ съ перваго дня своего пріѣзда предался самой кипучей дѣятельности. Сестра приготовила ему сюрпризъ, обрадовавшій его, какъ ребенка: верховую лошадь, купленную у раззорившагося сосѣда помѣщика.
   На этомъ, не молодомъ уже, но еще добромъ конѣ Андрей сталъ объѣзжать свои владѣнія: обширный паркъ, примыкавшій къ дому, поля, лѣса и все хозяйство. Онъ нашелъ все въ порядкѣ и тотчасъ же сошелся съ лѣсникомъ, бывшимъ главнымъ охотникомъ еще при покойномъ баринѣ. Дичи было пропасть въ окрестностяхъ и охотничьи бесѣды нескончаемы. У лѣсника Леонтія былъ старый лягашъ, который могъ служить по нуждѣ на птичью охоту, но на звѣриную не было ни одной собаки, и Андрей поручилъ лѣснику пріискать ему свору гончихъ.
   -- Господи! куда это все дѣвалось, вздыхалъ онъ, вспоминая, какая была охота при отцѣ, какія гончія, борзыя, и доѣзжачіе даже, въ красныхъ кафтанахъ.
   -- Было, да сплыло, сударь,-- отвѣчалъ лѣсникъ,-- теперь не то что собаки, коня добраго не найдешь во всей конюшнѣ, окромя вашего верховаго, однѣ крысы, что, подъ экипажъ господскій, что подъ борону -- все одно.
   Леонтій былъ пессимистъ и критически относился въ новымъ порядкамъ.
   -- Ужо, погоди, утѣшалъ его молодой баринъ, я все это исправлю.
   И онъ сталъ мечтать о томъ, какъ онъ займется самъ хозяйствомъ и быстро возстановитъ прежніе доходы и прежніе порядки. Онъ даже говорилъ объ этомъ съ сестрой Ларисой и упрекалъ ее въ томъ, что въ ихъ деревенской жизни слишкомъ мало обращено вниманія на внѣшнюю обстановку.
   -- Не на что, другъ мой,-- отвѣчала Лариса,-- и то концы съ концами еле сводимъ.
   -- Да, конечно, но во всемъ есть предѣлъ; экипажъ, напримѣръ, надо имѣть приличный.
   -- Чѣмъ же у насъ неприличный? наши савраски славно бѣгутъ, даже обгоняютъ другихъ.
   -- Ну, поди пожалуйста. Живете вы также Богъ знаетъ гдѣ, домъ большой, барскій, стоитъ возлѣ пустой, а вы во флигелѣ помѣщаетесь.
   -- Намъ, Андрюша, большаго дома не отопить, сажень слишкомъ въ день дровъ нужна. Да и чѣмъ же худо у васъ во флигелѣ: просторно, чисто, намъ съ мамой и того много; а воздухъ какой? она распахнула окно въ садъ, гдѣ подъ окнами цвѣли густые сирени и разведенъ былъ цвѣтникъ, наполнявшій воздухъ благоуханіемъ.
   -- Эхъ, голубчикъ, за всѣмъ не угонишься, а мы для тебя же хлопочемъ, чтобы имѣніе очистить отъ долговъ и тебѣ со временемъ было чѣмъ жить.
   Андрей ничего не могъ возразить противъ такой логики, но находилъ, все-таки, что экипажъ надо имѣть приличный, все равно какъ платье, чтобы не возить за собою на показъ людямъ свою нужду.
   Во флигелѣ, предназначавшемся прежде для гостей и гдѣ нынѣ жила семья Азарьевыхъ, было дѣйствительно очень хорошо, въ особенности лѣтомъ; только параду въ немъ не было, а это-то и мучило Андрея, описывавшаго въ Петербургѣ свое родное гнѣздо волшебнымъ замкомъ. Онъ даже звалъ къ себѣ въ гости Бронникова и другихъ пріятелей, а Фани, ихъ родственница, такъ сильно душившаяся, положительно обѣщала пріѣхать, такъ какъ должна была лѣтомъ гостить у дяди, одного изъ дальнихъ сосѣдей Азарьева.
   Во всей обстановкѣ нынѣшней ихъ жизни въ деревнѣ, одинъ кто утѣшалъ молодаго барина и вполнѣ сочувствовалъ ему, былъ старый дворецкій, Потапычъ, сѣдой, какъ лунь, всегда гладко выбритый, въ бѣломъ галстухѣ и одѣтый въ ливрею, съ блестящими дуговицами; онъ былъ то, что называется вполнѣ correct, какъ по наружному виду, такъ и по убѣжденіямъ и одинъ поддерживалъ въ домѣ, на сколько могъ, традиціи прошлаго.
   -- Теперь что,-- говорилъ онъ, раздѣвая и одѣвая молодаго барина, право, которое онъ считалъ священнымъ и которое не уступилъ бы никому: -- теперь людей не стало: кучеръ на козлахъ сидѣть не умѣетъ, лакей мужикомъ выглядитъ, а о женской прислугѣ и говорить нечего, какъ есть одна шваль, и онъ глубоко вздохнулъ.
   -- Да-съ,-- продолжалъ онъ, подавая сапоги барину,-- былъ бы живъ покойный генералъ, царство ему небесное, онъ бы задалъ имъ, всѣхъ бы на конюшнѣ перепоролъ.
   -- Теперь ужъ не тѣ времена, Потапычъ,-- утѣшалъ его Андрей Александровичъ:-- теперь и покойникъ батюшка ничего бы не подѣлалъ.
   -- То-то и худо, сударь, жили мы за господами, какъ у Христа за пазухой, и мужикъ зналъ свое мѣсто, и баринъ, а тутъ вдругъ воля, ну, и оголдѣли всѣ, пьянство пошло, дерзость, неповиновеніе и обнищалъ народъ чуть не до рубашки.
   Потапычъ былъ закоснѣлымъ крѣпостникомъ и забылъ совсѣмъ, что новые порядки начались за долго еще до смерти стараго барина, который не имъ однимъ, а и себѣ самому былъ обязанъ обѣдненіемъ стариннаго рода Азарьевыхъ.
   -- Какъ жаль мнѣ брата, говорила Лариса Пушкареву на одной изъ частыхъ прогулокъ, которыя они совершали вмѣстѣ.
   Пушкаревъ посмотрѣлъ на нее вопросительно.
   -- Да,-- продолжала она,-- я думала, что изъ него выйдетъ человѣкъ, и кажется, ошиблась.
   -- Рано еще такое сужденіе,-- возразилъ Пушкаревъ:-- онъ слишкомъ молодъ и мало испыталъ въ жизни, только горе вырабатываетъ человѣка.
   -- Правда, но въ немъ есть такіе задатки, которые обѣщаютъ мало хорошаго: тщеславіе, барство, стремленіе къ роскоши.
   -- Какъ много людей съ такими недостатками, не только у насъ, но вездѣ.
   -- Да, но у насъ они своеобразны: русскій баричъ, это чисто національное произведеніе, все равно какъ дуга съ колокольчиками, какъ тройка съ бубенчиками.
   -- Или, какъ квасъ съ капустой и щи съ кашей, продолжалъ за нее Пушкаревъ.
   Лариса засмѣялась.
   -- Да,-- сказала она,-- все это было-бы смѣшно, когда бы не было такъ грустно.
   -- О чемъ грустить, мой другъ (Пушкаревъ былъ съ ней на ты, и она называла его Петей),-- его жизнь впереди, и повѣрь мнѣ, люди съ такими взглядами, какъ Андрей, счастливѣе насъ съ тобою.
   -- Можетъ быть, но меня страшитъ его будущность; много еще надо времени и труда, чтобы освободить наше имѣніе отъ всѣхъ этихъ долговъ и кредиторовъ, въ особенности, при тратахъ брата въ Петербургѣ; а протяну-ли я долго, Богъ знаетъ! О мамѣ и говорить нечего, она плоха совсѣмъ и слабѣетъ съ каждымъ днемъ.
   -- Ты проживешь долго,-- сказалъ Пушкаревъ, взявъ ее за руку,-- потому что намъ всѣмъ нужна.
   -- Петя,-- сказала Лариса въ волненіи,-- ты не знаешь, у меня порокъ сердца, и я могу умереть каждую минуту.
   -- Кто тебѣ сказалъ?
   -- Докторъ, я ѣздила нарочно въ городъ поговорить съ нимъ, мнѣ было такъ худо зимою.
   -- Боже мой!-- воскликнулъ Пушкаревъ,-- и ты не написала.
   -- Что-жъ писать, вѣдь не поможешь. Петя,-- продолжала она послѣ минутнаго молчанія,-- если я умру, ты не оставь Андрюши, вѣдь ты тоже его любишь?
   -- Люблю,-- отвѣчалъ Пушкаревъ,-- кого же мнѣ и любить, кромѣ васъ всѣхъ?
   -- Да, если я не проживу еще нѣсколько лѣтъ, у Андрюши ни гроша не останется, имѣніе продадутъ съ молотка, а онъ самъ ничего не заработаетъ; какъ ты думаешь, вѣдь онъ не способенъ на устойчивый трудъ?
   -- Мало, но вѣдь кромѣ труда есть и другія средства въ жизни: счастіе, напримѣръ, удача, богатая жена; онъ такъ красивъ.
   -- Какая гадость!-- воскликнула съ негодованіемъ его собесѣдница,-- и ты мнѣ это говоришь, ты рыцарь чести.
   -- Постой,-- перебилъ ее Пушкаревъ,-- не горячись, я вѣдь не говорю, что это будетъ, я говорю только, что часто бываетъ въ жизни.
   -- Сто разъ лучше умереть, чѣмъ жить такими средствами.
   -- О, идеалистка неисправимая,-- сказалъ, улыбаясь, Пушкаревъ:-- не даромъ говорятъ, что я твой ученикъ. Да,-- повторилъ онъ: -- я твой ученикъ и всѣмъ, что во мнѣ есть лучшаго, я тебѣ обязанъ.
   -- Ладно, оставимъ это я повторимъ объ Андрюшѣ. Неужели гимназія, университетъ и то воспитаніе, которое я старалась дать ему, не спасли его отъ общей заразы?
   -- Какой заразы?
   -- Какой, и ты спрашиваешь. Эгоизма современной молодежи, полнаго равнодушія къ вопросамъ общественнымъ и къ нуждамъ народа.
   -- Не всѣ же такіе, Лариса.
   -- Не всѣ, конечно; вотъ ты, напримѣръ, у меня умникъ, за то и люблю тебя, и она погладила его по жесткимъ волосамъ.
   -- Твой ученикъ.
   -- Ну, пускай, мой, а все-таки хорошій.
   Они сидѣли на скамейкѣ въ паркѣ, въ тѣнистой аллеѣ. Въ это время послышался конскій топотъ и къ нимъ выѣхалъ Андрей, красиво сидѣвшій на своемъ борзомъ конѣ.
   -- А, счастливая парочка,-- воскликнулъ онъ, смѣясь,-- откуда и куда?
   -- Мы изъ дому, а идемъ въ деревню въ больному,-- отвѣчала Лариса:-- пойдемъ съ нами.
   -- Спасибо, пѣшій конному не товарищъ, да и воняетъ въ вашихъ избахъ кислымъ, мочи нѣтъ.
   Онъ тронулъ хлыстомъ согнутую подъ мунштукомъ шею лошади и скрылся изъ виду.
   -- Кислымъ воняетъ!-- повторила съ грустью Лариса,-- вотъ онъ каковъ, больше ничего не видитъ въ бѣдной избѣ, гдѣ живутъ такіе-же, какъ и онъ, люди; Петя, голубчикъ, неужели ты его вразумить не можешь?
   Послѣднія слова она произнесла съ какимъ-то отчаяніемъ, встала и пошла къ выходу изъ парка. Петя пошелъ за ней, неся въ рукахъ корзину съ разной провизіей и лѣкарствами.
   Такъ странствовали они вмѣстѣ много лѣтъ тому назадъ, когда Петя былъ еще ребенкомъ, такъ ходили и теперь по окрестнымъ деревнямъ и селамъ, обходя больныхъ и бѣдныхъ, изъ бывшихъ крѣпостныхъ крестьянъ Азарьевыхъ. Тамъ всѣ ихъ знали, въ особенности Ларису, встрѣчали дома, какъ родныхъ, а на улицѣ мужики, завидѣвъ издали, снимали шапки и низко кланялись, а бабы подходили и лобызались съ голубушкой, барышней Ларисой Александровной.
   Лѣто еще было въ полной красѣ своей, а Азарьевъ уже началъ скучать въ деревнѣ. Ежедневныя забавы его: верховая ѣзда и охота наскучили ему; онъ сталъ думать о городѣ и его увеселеніяхъ; Аркадія, Ливадія, ужины въ Самаркандѣ живо представлялись ему, въ веселой компаніи, описанія въ газетахъ разныхъ новыхъ примадоннъ и французскихъ оперетокъ только разжигали его воображеніе и усиливали тоску деревенской жизни. Сосѣдей было мало, да и тѣ очень скучные. Отцовскую библіотеку и книги сестры Андрей быстро перебралъ и не нашелъ въ нихъ ничего для себя интереснаго; тогда онъ взялся, за свой заброшенный романъ, случайно попавшій въ его дорожный сундукъ, и попробовалъ писать. Неожиданно дѣло пошло на ладъ, онъ увлекся имъ и быстро окончилъ романъ. Онъ самъ удивился такому результату; хандры его какъ не бывало и онъ забылъ о городѣ и его шумныхъ забавахъ.
   Узнавъ о романѣ, Лариса пришла въ неописанную радость, потребовала, чтобы Андрей прочелъ ей свое сочиненіе, и похвалила его; романъ былъ бойко задуманъ, доказывалъ въ авторѣ извѣстный талантъ, и нѣкоторыя сцены оказались живо и недурно написанными. Лариса ликовала, ея Андрюша писатель, все сказано этимъ словомъ и будущее представлялось ей въ розовомъ цвѣтѣ. Но требовалось еще много труда, чтобы отдѣлать написанное, исправить то, что было ошибочно или набросано только въ чернѣ, и на этотъ трудъ она и разсчитывала главнымъ образомъ, какъ на возрожденіе нравственныхъ силъ брата. Не надѣясь на себя, она обратилась къ Пушкареву, присутствовавшему при чтеніи, и спросила его наединѣ, что онъ думаетъ о сочиненіи брата?
   -- Ничего, не дурно, отвѣчалъ Пушкаревъ:-- я даже не ожидалъ отъ него такой прыти, но зелено еще и требуетъ большой разработки.
   Лариса взяла съ Андрея слово, что онъ займется зимою своимъ романомъ, отдѣлаетъ его на сколько сможетъ и привезетъ опять на слѣдующее лѣто въ деревню на окончательное обсужденіе, прежде чѣмъ отдать въ печать.
   Приведено-ли было это обѣщаніе въ исполненіе и появилось-ли произведеніе Азарьева въ печати, намъ неизвѣстно, но Лариса возлагала большія надежды на этотъ романъ и всю зиму вела о немъ дѣятельную переписку съ братомъ.
   

VII.

   Былъ сентябрь въ исходѣ; наши друзья уже давно вернулись изъ деревни и жили на прежнихъ квартирахъ. Азарьевъ поправился совершенно, пополнѣлъ, загорѣлъ и отъ прежней его болѣзни не осталось и слѣда.
   Онъ еще не принимался за свой романъ и все собирался съ силами. Въ деревнѣ онъ все-таки много поскучалъ и надо было развлечься въ городѣ, вознаградить себя за тѣ темные, тоскливые вечера, которые ему пришлось проводить въ Старомъ Меденцѣ. Онъ и вознаграждалъ себя на всѣ лады: Бронниковъ и комп., обѣды у Дононъ, французскій театръ, кузина Фани и проч. Но ко всѣмъ этимъ развлеченіямъ прибавилось еще новое -- карты, не игравшія до сихъ поръ роли въ его жизни. Онъ игралъ, какъ всѣ, въ винтъ, въ пикетъ по маленькой, но отъ азартныхъ игръ постоянно отказывался. Разъ какъ-то послѣ хорошаго обѣда Бронниковъ, его злой геній, сманилъ его перекинуть въ банкъ, шутя, по маленькой. Но шутка скоро обратилась въ серьезную игру, пошли большія ставки, и Азарьевъ, какъ часто бываетъ съ новичками, выигралъ въ этотъ вечеръ крупную сумму. Съ тѣхъ поръ его потянуло неудержимо къ зеленому полю. Онъ сошелся, при помощи Бронникова, съ настоящими игроками и проводилъ ночи за картами. Игралъ онъ съ перемѣннымъ счастіемъ, но все больше выигрывалъ, и скоро у него образовался денежный фондъ, который позволилъ ему сильно возвысить игру.
   Азарьевъ совсѣмъ ошалѣлъ, сталъ сорить деньгами направо и налѣво, почти не жилъ дома и удивлялся одному, какъ прежде не пришла ему въ голову мысль попробовать счастья на зеленомъ полѣ, такъ легко и быстро выпутавшаго его изъ всѣхъ прежнихъ денежныхъ заботъ. Къ этому времени его повысили и по службѣ, дали штатное мѣсто, и нашъ Андрея Александровичъ поплылъ на всѣхъ парусахъ.
   Въ числѣ домовъ, куда ввелъ его Бронниковъ, былъ одинъ, который они посѣщали чаще другихъ потому, что онъ казался имъ всѣхъ приличнѣе.
   Хозяинъ былъ офицеръ, служившій адъютантомъ въ одномъ изъ военныхъ штабовъ, очень милый и добродушный малый. Онъ имѣлъ хорошее состояніе, но проигралъ его въ карты; тѣмъ не менѣе онъ продолжалъ игру, надѣясь отыграться или получить наслѣдство отъ дяди, который былъ очень старъ и дышалъ на ладонъ. Фамилія этого офицера была Румянцевъ, и хотя онъ не былъ потомкомъ знаменитаго Румянцева, но имѣлъ хорошія связи и вертѣлся въ свѣтскомъ кругу. Изъ этого круга и выбирались главнымъ образомъ посѣтители его вечеровъ, куда гости допускались съ большимъ выборомъ и только по надежной рекомендаціи.
   Вечера начинались обыкновенно со скромныхъ игръ, въ винтъ, въ шахматы, на билліардѣ и только послѣ ужина допускались болѣе интересныя забавы, какъ, напримѣръ: штосъ, ланскнехтъ и тому подобныя. Игроки по профессіи въ домъ Румянцева не допускались, игра велась безукоризненно честная и только на наличныя деньги. Въ крайнихъ случаяхъ допускался кредитъ, но не болѣе какъ на 24 часа, и не уплатившій въ срокъ подвергался остракизму, т. е. исключался изъ числа играющихъ. Вообще на вечерахъ у Румянцева были введены строгія правила чести, для отличія его дома отъ игорнаго и успокоенія совѣсти гостей и самого хозяина.
   Вотъ на этихъ-то вечерахъ и подвизался Андрей Азарьевъ, съ рѣдкимъ успѣхомъ, породившимъ много завистниковъ. Онъ думалъ, что долго такъ будетъ, и мечталъ уже о томъ, что выиграетъ состояніе, подобно другимъ счастливцамъ, о которыхъ слышалъ разсказы въ ихъ кругу. Счастливый игрокъ твердо вѣруетъ въ свою звѣзду и поколебать эту вѣру такъ-же трудно, какъ вѣру идолопоклонника въ своего фетиша.
   Увлеченный новымъ счастьемъ, Азарьевъ совсѣмъ забылъ о своихъ старыхъ друзьяхъ, въ томъ числѣ и о герояхъ своего романа, которые спали мертвымъ сномъ, упакованные въ толстую папку.
   Но живые друзья не спали и оплакивали его, какъ погибшаго. Въ особенности горевала Ириша. Стосковавшись до смерти за лѣто, она надѣялась вознаградить себя осенью, когда милый баринъ ея вернется изъ деревни. Но баринъ совсѣмъ отбился отъ рукъ, забылъ свою няню и пропадалъ съ утра до вечера изъ дому. Въ такомъ горѣ она обратилась къ Пушкареву, продолжавшему навѣщать ее и ласкавшему ее по прежнему.
   -- Что, голубушка,-- говорилъ онъ, посмѣиваясь,-- улетѣлъ твой соколикъ.
   -- Ужъ не говорите,-- плакалась Ириша,-- гдѣ пропадаетъ и Богъ вѣсть, съ утра ушелъ и до другаго утра не увидишь.
   -- Хочешь я скажу, гдѣ онъ пропадаетъ?
   -- Скажите.
   -- Что дашь?
   -- Что хотите.
   -- Ну, поцѣлуй.
   -- Извольте.
   И она совершенно спокойно поцѣловала его.
   -- Ну, говорите теперь.
   -- Въ карты играетъ твой Андрей Александровичъ, каждую ночь въ банкъ рѣжется.
   -- Такъ вотъ отчего у него денегъ стало такъ много, сказала Ириша.
   -- А развѣ много? спросилъ Пушкаревъ.
   -- Страсть сколько! Всѣмъ заплатилъ: хозяйкѣ, въ лавки, въ булочную, новыхъ платьевъ себѣ нашилъ, бѣлья.
   -- А тебѣ не давалъ?
   -- Совалъ въ руку большую бумажку, да я не взяла.
   -- Напрасно.
   -- Мнѣ на что?
   -- Какъ на что, деньги всегда нужны; ему же дашь, когда попроситъ.
   -- А вотъ и неправда, ни разу не просилъ.
   -- Погоди еще, попроситъ, какъ продуется.
   -- А попроситъ, такъ дамъ.
   Пушкаревъ потеръ себѣ лобъ и задумался.
   -- А долго это будетъ еще? спросила Ириша.
   -- Что будетъ?
   -- Да карты.
   -- Я почемъ знаю, вотъ погоди проиграется, къ тебѣ вернется.
   -- Зачѣмъ проигрывать, пущай деньги наживаетъ.
   -- Глупая ты! развѣ деньги, нажитыя въ карты, идутъ когда нибудь въ прокъ, это все равно что ограбленныя, изъ чужаго кармана.
   -- Вы зачѣмъ же ему не скажете?
   -- Что сказать-то?
   -- Чтобъ онъ не игралъ больше.
   -- Ты думаешь, онъ послушаетъ?
   -- А какъ же, если деньги-то ограбленныя, да изъ чужаго кармана.
   -- Ничего ты не понимаешь, сказалъ съ досадой Пушкаревъ, ты лучше брось о немъ думать.
   Ириша замолчала.
   -- Да брось, повторилъ Пушкаревъ: -- онъ баринъ и тебѣ не пара; вернись въ деревню, тамъ за мужика замужъ выйдешь, дѣти пойдутъ, работа, то-ли дѣло.
   -- Не къ кому мнѣ ѣхать въ деревню, возразила Ириша, никого у меня тамъ нѣтъ.
   -- Какъ нѣтъ?
   -- Да такъ, отецъ, мать померли и Ваня тоже.
   -- Какой Ваня?
   -- Братишка у меня былъ, страсть я его любила, да померъ, вотъ я и осталась одна.
   -- А коли такъ, воскликнулъ Пушкаревъ, какъ будто разсердившись на что-то:-- коли такъ, повторилъ онъ, забѣгавъ по комнатѣ въ волненіи, и вдругъ остановился передъ Иришей въ упоръ и выпалилъ ей подъ самое ухо.
   -- Выходи за меня замужъ, коли ты одна на свѣтѣ.
   -- Замужъ! повторила дѣвушка въ изумленіи.
   -- Да, за меня, я тоже сирота, будемъ жить вмѣстѣ.
   -- Шутишь ты, милый баринъ, ха, ха! и она громко захохотала.
   -- Чего ты смѣешься?
   -- Да вѣдь ты баринъ и тоже мнѣ не пара, самъ сказалъ. Ириша начала говорить ему ты, должно быть, для большаго вразумленія.
   -- Я баринъ, да не такой; я люблю тебя, и онъ хотѣлъ обнять ее, но она его оттолкнула.
   -- Шутишь, шутишь, повторила она, краснѣя, и пошла къ двери, но онъ схватилъ ее за руку.
   -- Постой, отвѣчай прежде, пойдешь за меня?
   -- Не пойду.
   -- Отчего?
   -- Не хочу, не любъ ты мнѣ.
   Огорченный ея отказомъ, Пушкаревъ ушелъ домой, но цѣлый день, до глубокой ночи, размышлялъ о сдѣланномъ имъ серьезномъ шагѣ въ жизни. Онъ провѣрялъ себя и свои чувства къ Иришѣ и пришелъ къ сознанію, что рѣшился сдѣлать ее своею женою не подъ вліяніемъ минутнаго увлеченія, а согласно съ убѣжденіями и взглядами всей своей жизни.
   Жениться на дѣвушкѣ изъ своего сословія онъ могъ бы только на Ларисѣ, но она десятью годами старше и никогда бы не пошла за него. Другихъ женщинъ изъ своего класса онъ мало зналъ и считалъ ихъ всѣхъ пустыми, тщеславными, куклами, а не живыми существами.
   Онъ давно рѣшилъ, что если женится, то возьметъ себѣ жену изъ народа, и вотъ судьба столкнула его съ дѣвушкой простой, безискусственной, съ горячимъ сердцемъ и самоотверженною душою. Правда, она любитъ другаго, но этотъ другой не достоинъ ея, и женитьба на ней равносильна спасенію ея отъ гибели. Пушкаревъ былъ убѣжденъ, что отказъ ея временный и что она согласится за его предложеніе, какъ только пойметъ всю пустоту и мелочность своего кумира. Бояться за будущее, за измѣну, онъ не могъ, вѣруя свято въ ея честную, правдивую душу.
   Да, онъ женится на ней, и сдѣлаетъ ее царицей въ своемъ родномъ гнѣздѣ. Царство, конечно, небольшое, но тамъ они будутъ работать вмѣстѣ не только дома, но и въ полѣ, какъ простые мужики.
   Онъ зналъ, что существуютъ опыты интеллигентныхъ людей, посвятившихъ себя такому труду, и что опыты эти оказались плодотворными. Онъ примкнетъ къ этимъ піонерамъ новой жизни и примѣнитъ къ труду науку.
   Мечты эти до того воодушевили и заняли молодаго технолога-идеалиста, что онъ пробредилъ ими всю ночь, а утромъ написалъ длинное письмо своему другу Ларисѣ, въ которомъ изложилъ всѣ свои взгляды на жизнь и планы на будущее.
   Онъ былъ увѣренъ, что Лариса приметъ тепло его подругу жизни, не смотря на то, что она родилась въ простой крестьянской избѣ и жила горничной въ столицѣ. Она повліяетъ и на нее на столько же благотворно, на сколько повліяла на него, бѣднаго мальчика, бывшаго въ дѣтствѣ ея ученикомъ. Письмо было вложено въ конвертъ и отправлено "заказнымъ" въ деревню.
   Отвѣта на него ждалъ съ нетерпѣніемъ его авторъ.
   Въ тотъ же день, вечеромъ, въ квартиру Румянцева съѣзжались гости. Квартира была холостая, но просторная и роскошно убранная: вездѣ были ковры, зеркала и бронза; дорогія картины украшали стѣны; между ними были до того нескромныя, что завѣшивались зеленой тафтой, и лампа съ рефлекторомъ ярко освѣщала тафту, а не полотно, открывавшееся только для избранныхъ.
   Хозяинъ принималъ гостей въ длинной столовой, гдѣ разливала чай нарядная и красивая горничная. Гости усаживались у стола, накрытаго бѣлоснѣжной скатертью, или расходились но другимъ комнатамъ, гдѣ уже составлялись партіи въ винтъ, въ билліардъ и шахматы, а пріютившись у окна, два старичка играли въ домино, повидимому, съ большимъ аппетитомъ. Все было обставлено крайне прилично въ домѣ Румянцева, и вечеръ казался обыкновеннымъ, какіе бываютъ въ холостой компаніи, безъ дамъ, но въ хорошемъ обществѣ. Только тѣ, которые оставались попозже, узнавали, въ чемъ суть дѣла и для чего собиралась вся эта честная компанія.
   Послѣ ужина, всегда ранняго и обыкновенно скромнаго, хозяинъ вставалъ и любезно говорилъ своимъ гостямъ:
   -- А что, господа, не позабавиться-ли намъ на сонъ грядущій?
   Гости изъявляли полное согласіе и валили гурьбой въ другія комнаты, гдѣ уже были приготовлены столы съ картами, мѣлками и прочимъ оружіемъ для предстоящаго горячаго сраженія, а на одномъ изъ столовъ красовалась рулетка, ярко освѣщенная висячей лампой.
   Черезъ какіе-нибудь полчаса азартная игра была уже въ полномъ разгарѣ; слышались возгласы, щелканіе рулетки, лица повытянулись и сбросили съ себя маски; одни были блѣдны, какъ полотно, другія красны, какъ ракъ, съ каплями пота на лбу.
   Одинъ хозяинъ былъ невозмутимъ; онъ металъ банкъ и въ этотъ вечеръ крупно выигрывалъ, укладывая пачки бумажекъ въ карманъ или подъ тяжелый прессъ, лежавшій возлѣ него на столѣ. Къ нему подошелъ изящный молодой человѣкъ, во фракѣ и бѣломъ галстухѣ, только что пріѣхавшій съ бала. Онъ сказалъ "атанде", вынулъ радужную бумажку и закрылъ ее картой.
   Карту дали -- онъ взялъ деньги и сталъ обходить другіе столы, гдѣ тоже метали банкъ; вездѣ онъ выигрывалъ и все удвоивалъ куши. Наконецъ, онъ вернулся къ столу хозяина и поставилъ на одну карту цѣлую пачку сотенныхъ.
   -- Сергѣй Ивановичъ, сказалъ улыбаясь Румянцевъ:-- вы мой банкъ сорвете.
   -- Идетъ или нѣтъ? спросилъ мрачно понтеръ.
   -- Идетъ, отвѣчалъ банкометъ, убилъ карту и загребъ всѣ сотенныя.
   Сергѣй Ивановичъ отошелъ отъ стола и сѣлъ на диванъ въ той-же комнатѣ. Къ нему подошелъ лакей съ подносомъ, онъ выпилъ залпомъ большой стаканъ вина и вздохнулъ глубоко. Увы, его первая радужная, поставленная на карту, была вмѣстѣ съ тѣмъ и послѣднею, болѣе не было ни гроша ни въ карманахъ, ни дома; а на завтра предстоялъ платежъ по векселю, крупному векселю у ростовщика на двойную сумму займа и съ неустойкой. Все взыщутъ неумолимо, если не заплатить въ срокъ, и тогда конецъ, крушеніе полное! Молодая жена его танцуетъ беззаботно на балу, откуда онъ урвался къ Румянцеву, чтобы попробовать спасенья въ игрѣ; но счастье не выгорѣло, а это была послѣдняя надежда. Пора ѣхать назадъ на балъ, за женою, и дорогой домой разсказать ей все; но нѣтъ, онъ не скажетъ, пускай она спокойно проспитъ ночь. Онъ взглянулъ на часы:-- пора, да и нечего здѣсь дѣлать болѣе.
   Онъ пошелъ въ переднюю, но въ дверяхъ столкнулся съ Азарьевымъ, котораго зналъ еще со школьной скамьи; онъ схватилъ его за руку.
   -- Азарьевъ! спаси меня.
   -- А! Шатиловъ, что съ тобой?
   -- Я продулся въ конецъ, дай денегъ отыграться!
   -- Худая примѣта для меня, ну, да чортъ съ ней; на, возьми, сколько?
   Шатиловъ взялъ у него двѣсти рублей и вернулся къ игорнымъ.столамъ, но онъ не ставилъ больше крупныхъ кушей, а игралъ мелкими, тѣмъ не менѣе, чрезъ какіе-нибудь полчаса, занятыя деньги уплыли. Когда послѣднюю его бумажку убили, онъ страшно поблѣднѣлъ, всталъ, сдѣлалъ два шага и грохнулся на полъ. Его съ трудомъ привели въ чувство и въ каретѣ одного изъ гостей отвезли домой.
   Происшествіе это надѣлало переполохъ въ домѣ и произвело непріятное впечатлѣніе на присутствующихъ, но игра продолжалась и скоро все было забыто.
   Азарьевъ игралъ въ этотъ вечеръ, противъ обыкновенія, неудачно, ему не повезло съ первой карты; но вмѣсто того, чтобы бросить игру и уѣхать домой, онъ продолжалъ понтировать, увеличивалъ ставки и горячился.
   -- Чортъ возьми! воскликнулъ онъ, когда у него убили круиную карту,-- вотъ что значитъ худая примѣта.
   -- Какая примѣта? спросилъ, отодвигаясь отъ него, сосѣдъ, страшно боявшійся примѣтъ.
   -- Да вотъ, какъ входилъ сюда, далъ взаймы Шатилову, знаете Шатилова, съ которымъ сдѣлалось дурно? Онъ хотѣлъ отыграться и просилъ меня.
   -- И вы дали?
   -- Далъ, двѣсти рублей.
   -- Ай, батюшки, хуже нѣтъ примѣты.
   Но Азарьевъ вѣровалъ въ свое счастье и продолжалъ игру.
   -- Играй, да не отыгрывайся, пробасилъ одинъ изъ зрителей, стоявшихъ сзади.
   -- Это вы про кого? обернулся къ нему Азарьевъ.
   -- Про васъ.
   -- Да не я проигрался, а Шатиловъ.
   -- Все равно.
   -- Какъ все равно? Позвольте, такъ нельзя подъ руку говорить.
   -- Нельзя, нельзя, протестовали и другіе игроки: -- пятый игрокъ подъ столъ.
   Зловѣщій басъ отошелъ въ сторону.
   Азарьевъ продолжалъ играть, но ему замѣчательно не везло въ эту ночь. Скоро онъ проигралъ всѣ свои запасы и вынулъ послѣднюю бумажку, бывшую у него въ карманѣ. Но когда и эту бумажку убили, онъ ударилъ кулакомъ по столу и бросилъ карты.
   -- Нельзя играть, воскликнулъ онъ:-- когда говорятъ подъ руку.
   Онъ всталъ и ушелъ въ столовую, гдѣ подавали кофе. Осеннее утро уже глядѣло въ окно и на улицахъ гасили фонари.
   Онъ въ первый разъ еще проигрался до чиста и находилъ это крайне глупымъ. Были деньги и сплыли, ушли въ чужіе карманы. Онъ забылъ, что такъ бывало и съ нимъ, когда онъ обыгрывалъ другихъ. Чужія деньги переходили въ его карманы, и кто-нибудь да плакалъ, когда онъ смѣялся. Что теперь дѣлать? Денегъ не осталось ни гроша, даже дома, онъ все проигралъ до чиста.
   "Пускай Шатиловъ отдаетъ, думалъ онъ, откуда хочетъ; это онъ виноватъ, что я проигрался: будь у меня еще двѣсти рублей сегодня, можетъ быть, я выигралъ-бы на нихъ тысячи".
   -- Занять развѣ у Румянцева?
   "Играй, да не отыгрывайся", прозвучалъ у него въ ушахъ зловѣщій басъ, и онъ уѣхалъ домой, не пробуя новаго счастья.

-----

   Дома Ириша отворила ему и испугалась, взглянувъ на его блѣдное, искаженное лицо.
   -- Что съ вами, спросила она:-- вы больны?
   -- Нѣтъ, усталъ, скорѣе лягу; ложись и ты.
   -- Я ужъ встала.
   -- Какъ такъ?
   -- Утро давно, восьмой часъ, а я въ шесть встала.
   -- Боже мой, въ самомъ дѣлѣ. Разбуди меня завтра въ 10 часовъ.
   -- То есть, сегодня.
   -- Ну, все равно, разбуди.
   Онъ легъ въ постель и заснулъ крѣпкимъ сномъ.
   Въ первомъ часу горничная насилу добудилась его. Онъ жаловался на головную боль и просилъ напиться; она тотчасъ-же стала ухаживать за нимъ: положила ему компрессъ на голову и напоила содовой водой.
   -- Вотъ, сказала она,-- по ночамъ не спите, опять захвораете.
   -- Это не бѣда.
   -- А въ чемъ же бѣда?
   Но онъ не отвѣчалъ ей и угрюмо глядѣлъ въ стѣну.
   -- Вчера былъ Петръ Михайловичъ, начала она,-- и хотѣлъ повидать васъ.
   -- Зачѣмъ?
   -- Не могу знать.
   -- Ну, чортъ съ нимъ.
   Ириша хотѣла было передать ему свой разговоръ съ Пушкаревымъ о картахъ, такъ они мучили ее, но не посмѣла: Андрей Александровичъ глядѣлъ сердито и былъ крайне не въ духѣ.
   Онъ лежалъ и думалъ о томъ, что ему теперь дѣлать? Бросить игру, не позволяютъ правила чести, онъ два мѣсяца всѣхъ обыгрывалъ и теперь, когда ему не повезло, забастовать казалось не возможнымъ. Всѣ его осудятъ и Румянцевъ первый.
   Рѣшивъ, что надо, во что-бы-то ни стало, продолжать и дать противникамъ шансъ отыграться, онъ всталъ и поѣхалъ къ Шатиловымъ, подъ благовиднымъ предлогомъ навѣстить больнаго, а въ сущности, чтобы получить обратно свои двѣсти рублей и съ ними явиться вечеромъ къ Румянцеву. "Авось, шевелилась у него на душѣ тайная надежда, кривая вывезетъ и я опять выплыву на чистую воду".
   У Шатиловыхъ онъ засталъ большой переполохъ. Сергѣй Иванычъ, придя въ себя на короткое время, по возвращеніи домой, опять впалъ въ безпамятство и лежалъ въ постели, никого не узнавая.
   Къ Азарьеву вышла его жена, красивая блондинка, съ распухшими отъ слезъ глазами. Она объявила, что мужъ тяжело боленъ и докторъ приказалъ никого не принимать къ нему.
   -- Андрей Александровичъ, спросила она:-- вы были тамъ вчера, какъ я слыхала; разскажите, какъ это все случилось?
   Азарьевъ разсказалъ, что видѣлъ, но умолчалъ изъ деликатности о своихъ двухъ стахъ рубляхъ.
   -- О, эти карты! воскликнула она,-- сколько разъ я просила Сергѣя не играть, но онъ меня не слушаетъ. Онъ вѣрно много проигралъ вчера?
   -- Право не знаю, кажется немного, и сначала, говорятъ, былъ въ выигрышѣ.
   -- О! вы не знаете; онъ все проигралъ, у насъ не осталось ни гроша денегъ въ домѣ, я вездѣ искала и ничего не нашла.
   Она приложила къ глазамъ батистовый, надушенный платокъ, очевидно, оставшійся у нея въ рукахъ послѣ бала. Азарьеву стало жаль ее, она была такъ хороша въ утреннемъ голубомъ капотѣ, замѣнившемъ бальное платье, вся въ слезахъ, съ распущенными волосами.
   Что за прелестная женщина, подумалъ онъ,-- къ несчастію, я не могу ей помочь.
   Въ это время лакей подалъ ей на серебряномъ подносѣ какой-то конвертъ на имя мужа. Шатилова распечатала его и передала гостю.
   -- Скажите, что это; я не понимаю.
   -- Это, это... смущенно проговорилъ Азарьевъ, пробѣжавъ бумагу глазами,-- это повѣстка отъ нотаріуса, по векселю.
   -- По векселю! да развѣ мужъ мой выдавалъ векселя? А гдѣ же мое приданое? гдѣ его деньги?
   Азарьевъ понималъ, что онъ присутствуетъ при семейной драмѣ, но не зналъ, какъ утѣшить стоявшую передъ нимъ, въ полномъ отчаяніи, молодую женщину.
   -- Это только протестъ, сказалъ онъ,-- вы не тревожьтесь.
   -- Протестъ, а потомъ что?
   -- Потомъ... потомъ, да это можно уладить, надо поговорить съ кредиторомъ.
   Онъ взглянулъ на повѣстку, оставшуюся у него въ рукахъ.
   -- Я его знаю, хотите пришлю къ вамъ?
   -- Ахъ, нѣтъ, Бога ради, переговорите съ нимъ сами.
   -- Извольте, только прежде я желалъ-бы повидаться съ Сергѣемъ Иванычемъ.
   -- Онъ безъ памяти.
   -- Въ такомъ случаѣ я заѣду завтра.
   -- Сдѣлайте милость, и она горячо пожала ему руку.
   Азарьевъ вышелъ, но въ передней, обернувшись, увидѣлъ черезъ отворенную дверь, какъ въ сосѣднюю комнату вбѣжала маленькая дѣвочка, живой амуръ, съ золотыми кудрями на головкѣ. Мать быстро пошла къ ней на встрѣчу, подняла ее и крѣпко сжала въ своихъ объятіяхъ.
   Бѣдная женщина, подумалъ Азарьевъ, садясь на извозчика, неужели онъ все спустилъ? а состояніе было, кажется, порядочное.
   -- Однако, мои двѣсти рублей тю-тю, надо на нихъ крестъ поставить.
   

VIII.

   Василій Алексѣевичъ Румянцевъ только-что возсталъ отъ послѣ-обѣденваго сна и, перейдя въ туалетную, началъ умываться. Онъ лилъ холодную воду широкою струею изъ умывальника за свою голову, шею и обнаженную грудь, полоскался, фыркалъ и обтирался мокрой губкой, послѣ чего долго вытиралъ шаршавымъ полотенцемъ свое выхоленное бѣлое тѣло, слегка ожирѣвшее. Все это онъ дѣлалъ систематически, каждый день, считая необходимыми такія упражненія, при своемъ образѣ жизни, для поддержанія бодрости духа и для того, чтобы не клюкать носомъ во время своихъ безсонныхъ ночей.
   Онъ былъ человѣкъ еще молодой, съ закаленнымъ здоровьемъ и нервами; имѣлъ характеръ невозмутимый, рѣдко сердился и никогда по выходилъ изъ себя. Какъ онъ умудрился при такомъ темпераментѣ проиграть въ карты свое состояніе, никто не могъ понять, самъ же онъ не огорчался этимъ, считалъ потерю состоянія не болѣе, какъ однимъ изъ эпизодовъ игры, и былъ увѣренъ, что въ будущемъ наверстаетъ вдвое.
   Онъ получилъ прекрасное воспитаніе, говорилъ въ совершенствѣ на трехъ языкахъ и казался джентльменомъ, въ полномъ смыслѣ слова.
   Въ настоящій вечеръ онъ далеко не успѣлъ еще окончить своихъ омовеній, какъ къ нему пріѣхалъ ранній гость, Андрей Александровичъ Азарьевъ.
   -- Что-же, проси сюда, отвѣчалъ онъ лакею, только предупреди, что я голый.
   -- Извините, батюшка, сказалъ онъ вошедшему Азарьеву:-- что я васъ принимаю въ такомъ видѣ, но вы не женщина и вѣрно по дѣлу, что такъ рано пріѣхали.
   -- Да, я хотѣлъ переговорить съ вами.
   -- Ну, садитесь и говорите, только подальше, а то вымокнете, и онъ продолжалъ фыркать и обливаться.
   -- Вотъ въ чемъ дѣло, началъ Азарьевъ, видя, что омовеніямъ не скоро еще конецъ:-- я вчера проигрался.
   -- Примѣтилъ, отвѣчалъ Румянцевъ:-- что-жъ, пора и вамъ, "не все коту масляница, придетъ и великій постъ".
   -- Да, но постъ можетъ продлиться долго, я проигралъ всѣ наличныя деньги и не на что продолжать игру, а забастовать мнѣ, вы понимаете, не приходится.
   -- Къ дѣлу, батюшка, къ дѣлу, денегъ вамъ, чтоли, нужно?
   -- Да, хотѣлъ попросить у васъ.
   -- Много-ли?
   -- Пятьсотъ, шестьсотъ рублей.
   -- Можно, но только на извѣстныхъ условіяхъ, вы знаете ихъ?
   -- Слыхалъ.
   -- Я повторю на всякій случай: занятыя деньги вы должны отдать мнѣ завтра вечеромъ, срокъ 24 часа. Если не отдадите, кредитъ закрытъ для васъ навсегда и наши двери тоже.
   -- Тяжелыя условія, замѣтилъ Азарьевъ.
   -- Что-же дѣлать, батюшка, со своимъ уставомъ въ чужой монастырь не суйся. За то у насъ есть и льготы: ни процентовъ, ни документа, на честное слово.
   -- Скажите, Василій Алексѣичъ, спросилъ Азарьевъ:-- давая деньги на такихъ условіяхъ, вы часто ихъ теряете?
   -- Очень рѣдко. Тутъ честь замѣшана, сударь мой, ну, а если кто чести своей не бережетъ, такъ ужъ извините; этимъ мы очищаемъ нашъ личный составъ, понимаете.
   -- А долгъ неуплаченный все-таки взыскиваете?
   -- Никогда, списываемъ въ проигрышъ и шабашъ.
   -- Ну, а если сумма крупная?
   -- Такихъ мы не даемъ, по мелочамъ кредитуемъ и то съ выборомъ.
   -- Я на все согласенъ и завтра привезу вамъ деньги обратно, а, можетъ быть, и сегодня отдамъ, если повезетъ по прежнему.
   Румянцевъ вытеръ руки и какъ былъ голымъ, только въ туфляхъ и съ полотенцемъ, накинутымъ на плечи, вышелъ въ сосѣднюю комнату, откуда и принесъ деньги.
   -- Сколько вамъ, пятьсотъ? извольте получить.
   -- Покорно васъ благодарю.
   -- Напрасно безпокоитесь, у насъ не благодарятъ. Пройдите въ столовую, я только одѣнусь и сейчасъ къ вамъ.
   Въ столовой возсѣдала за самоваромъ та-же благообразная, нарядная горничная, которую хозяинъ дома называлъ Анютой, а всѣ прочіе, въ томъ числѣ и гости, Анной Павловной. Она ласково улыбнулась Азарьеву, какъ знакомому, и предложила чаю.
   Скоро явился и самъ хозяинъ, гладко причесанный, раздушенный и въ щегольскомъ военномъ сюртукѣ. Сюртукъ былъ растегнутъ и подъ нимъ виднѣлся бѣлый жилетъ, съ массивной золотой цѣпочкой на боку.
   -- Анюта, сказалъ онъ, сегодня надо вина получше и ужинъ, чтобы того, гость будетъ почетный.
   -- Знаю, отвѣчала Анюта, какъ-бы обидясь, что ее учатъ.
   -- Ну, и прекрасно, если ты все знаешь. Давай чаю.
   Онъ принялся за чай, проглотивъ прежде два стакана пѣнистаго квасу, поданнаго ему въ стеклянномъ кувшинѣ.
   -- А! хорошъ квасъ, крякнулъ онъ, не хотите-ли? домашній.
   Но Азарьевъ отказался.
   -- Кто у васъ будетъ сегодня? спросилъ онъ:-- какая особа?
   -- Много будете знать, состаритесь, отвѣчалъ, улыбаясь, Румянцевъ, но при этомъ нагнулся и шепнулъ ему что-то на ухо.
   -- Ого! сказалъ Азарьевъ.
   -- Тише, это секретъ, смотрите не проболтайтесь.
   Но секретъ былъ всѣмъ извѣстенъ; особа, посѣщавшая вечера Румянцева, бывала тамъ нерѣдко и преисправно метала банкъ направо и налѣво.
   Гости стали понемногу съѣзжаться, и все пошло обычнымъ порядкомъ.
   Послѣ ужина, за которымъ подавали шампанское и старый рейнвейнъ, хозяинъ пригласилъ гостей "позабавиться на сонъ грядущій", и всѣ, въ томъ числѣ и особа, пріѣхавшая къ ужину, направились изъ столовой въ другія комнаты, гдѣ и размѣстились по зеленымъ столамъ.
   Въ самый разгаръ игры ввалился въ комнату толстый, претолстый господинъ, высокаго роста, коротко обстриженный и съ рыжей бородой, котораго хозяинъ радостно привѣтствовалъ.
   -- А, Петръ Петровичъ, давненько не бывали.
   Появленіе новаго гостя произвело сенсацію, все равно какъ крупнаго звѣря на охотѣ, въ загонѣ.
   Игроки раздвинулись и очистили ему мѣсто. Петръ Петровичъ грузно сѣлъ, закурилъ длинную сигару и вынулъ изъ кармана толстую пачку радужныхъ.
   Сзади собрались зрители, смотрѣть на его игру. Онъ, пыхтя, поставилъ на карту 300 рублей, которые ему дали, загнулъ уголъ и объявилъ мазу по сто рублей на очко. Карта шла въ полторы тысячи; ее убили, но Петръ Петровичъ даже не поморщился, продолжалъ играть крупными кушами и кончилъ тѣмъ, что сорвалъ банкъ у Румянцева.
   -- Кваску-бы испить, проговорилъ онъ басомъ, вставая. Ему подали "крушонъ", въ большомъ стеклянномъ кувшинѣ, наполненномъ льдомъ, шампанскимъ и апельсинами. Онъ выпилъ его одинъ, закурилъ новую сигару и перекочевалъ въ другую комнату, играть въ рулетку.
   Азарьевъ въ этотъ вечеръ опять проигрался. Сначала ему повезло, но онъ не остановился во время и спустилъ все, что было въ карманѣ. Поневолѣ пришлось прекратить бой, за неимѣніемъ пороха. Просить новой ссуды у Румянцева, не уплативъ старой, было невозможно, да онъ и не далъ-бы, такъ какъ самъ сильно проигрался. Андрей походилъ по комнатамъ, повѣся носъ, подошелъ къ рулеткѣ, гдѣ царствовалъ Петръ Петровичъ, и поставилъ на номеръ завалявшійся у него въ карманѣ золотой, но No не вышелъ, а золотой былъ послѣдній, поневолѣ пришлось отретироваться.
   На другое утро Азарьевъ проснулся рано, но долго лежалъ въ постели, обдумывая свое положеніе. Оно казалось ему критическимъ: вечеромъ, не позже девяти часовъ, надо отдать долгъ Румянцеву, иначе... но онъ не допускалъ и мысли, чтобы возможно было не отдать денегъ, взятыхъ на честное слово, и подвергнуть себя позору изгнанія изъ общества порядочныхъ людей.
   Нѣтъ, деньги надо отдать въ срокъ, во что-бы то ни стало, хотя заложить себя, продать все и остаться голымъ. Но гдѣ достать такую сумму, пятьсотъ рублей, и въ такой короткій срокъ, до вечера?
   -- Что дѣлать, Боже мой, что дѣлать?
   Онъ сѣдъ на постель и схватился за голову. Въ это время къ нему постучалась горничная.
   -- Войди.
   -- Какъ, вы еще въ постели, воскликнула она: -- вставайте, давно пора, я сейчасъ самоваръ подамъ.
   -- Постой, остановилъ ее Азарьевъ: послушай меня.
   -- Что прикажете?
   -- У тебя есть деньги?
   -- Есть, пятьдесятъ рублей и еще жалованье получу сегодня.
   -- Можешь ты мнѣ одолжить ихъ на одинъ день?
   -- Могу на сколько хотите, мнѣ не нужны.
   -- А больше нѣтъ?
   -- Нѣтъ.
   -- И достать гдѣ не знаешь?
   -- Не знаю.
   -- Ну, вотъ что: возьми мои часы съ цѣпочкой и заложи ихъ въ частномъ ломбардѣ; тутъ недалеко на Литейной отдѣленіе есть; да вотъ еще два кольца,-- и онъ снялъ кольца съ пальцевъ:-- за все дадутъ рублей пятьдесятъ, шестьдесятъ, съ твоими вмѣстѣ сто будетъ.
   -- Хорошо, сказала Ириша, схожу, какъ уберусь.
   -- Да сбѣгай ты къ Пушкареву, спроси, нѣтъ-ли у него денегъ? пускай все дастъ, до послѣдней копѣйки, завтра возвращу.
   -- Спросить-то я спрошу, а только онъ не дастъ, да и нѣтъ у него.
   -- Ну, все равно сходи къ нему; а у хозяйки нашей нѣтъ?
   -- Что вы, и были бы -- не дастъ, скорѣй задавится; она и то намеднись меня къ вамъ посылала: опять, говоритъ, за квартиру не платитъ.
   -- Ну ее къ чорту съ ея квартирой. Такъ ты, душенька, сходишь въ ломбардъ и къ Пушкареву?
   -- Схожу. Да на что вамъ столько денегъ, опять въ карты играть?
   -- Не твое дѣло.
   Онъ наскоро напился чаю и уѣхалъ на поиски. Началъ со знакомыхъ ростовщиковъ, объѣхалъ ихъ всѣхъ, но не добылъ ни гроша: одинъ совсѣмъ отказалъ, другой обѣщалъ дать денегъ завтра, а третій черезъ недѣлю. Онъ выругалъ ихъ мысленно и отправился въ департаментъ. Тамъ, съ помощію казначея и пріятелей, собралъ кое-какъ сто рублей, и того вмѣстѣ съ деньгами, которыя должны быть у Ириши -- двѣсти рублей; а триста откуда достать, онъ не зналъ и, ничего не придумавъ, заѣхалъ домой узнать, не далъ-ли Пушкаревъ хотя сколько нибудь денегъ.
   Но Ириша, передавъ ему сто рублей (пятьдесятъ своихъ и пятьдесятъ изъ ломбарда), объявила, что Петръ Михайловичъ не далъ ни гроша и только заругался.
   -- На кого?
   -- На васъ, зачѣмъ вы въ карты играете.
   -- Свинья! о, если бы онъ зналъ мое положеніе.
   -- Да на что вамъ столько денегъ? спросила Ириша, двѣсти рублей есть и слава Богу, довольно вамъ, чтобы играть въ карты, на цѣлую недѣлю.
   -- Ты ничего не понимаешь.
   Она замолчала.
   -- Ты знаешь-ли, заговорилъ запальчиво Азарьевъ: -- мнѣ нужно пятьсотъ рублей и ни копѣйки меньше, сегодня нужно, сейчасъ и если я не получу ихъ, то застрѣлюсь.
   -- Господи помилуй, воскликнула Ириша,
   -- Да, застрѣлюсь, повторилъ онъ мрачно:-- ничего болѣе не остается и онъ вянулъ изъ стола заряженный револьверъ.
   -- Вотъ видишь, такъ, очень просто; и онъ сталъ подымать револьверъ къ своей головѣ:
   -- Бацъ и конецъ!
   Въ эту минуту послѣдовалъ выстрѣлъ, какъ и отчего, осталось неразъясненнымъ, но пуля пролетѣла на волосъ отъ виска Азарьева, и самъ онъ, блѣдный, какъ полотно, откинулся на спинку кресла. Ириша взвизгнула пронзительно и бросилась къ нему. Она поспѣшно стала ощупывать его голову, лицо, грудь и, дрожа, какъ въ лихорадкѣ, допрашивала его, гдѣ онъ раненъ, куда попала пуля?
   -- Никуда, слабо произнесъ Андрей, приходя понемногу въ себя, и перекрестился.
   -- Цѣлъ, вонъ пуля, и онъ указалъ на стѣну, гдѣ виднѣлась дыра съ засѣвшею въ ней пулей.
   Ириша зарыдала и упала къ нему на грудь.
   -- Отдай, отдай, говорила она, ощупывая его карманы и руки.
   -- Что отдать?
   -- Пистолетъ отдай.
   -- Не отдамъ, пригодится.
   -- Что ты, Христосъ съ тобой.
   -- Застрѣлюсь непремѣнно, если не достану денегъ до вечера.
   -- Отдай, я тебѣ достану.
   -- Ты?
   -- Да, я.
   -- Откуда?
   -- Не твое дѣло.
   -- Нѣтъ, ты скажи прежде, а потомъ я отдамъ револьверъ.
   -- У Ивана Ардальоныча, прошептала чуть слышно Ириша.
   -- Вѣдь онъ уѣхалъ.
   -- Да, но ключъ оставилъ у меня.
   -- Какой ключъ?
   -- Отъ стола.
   -- И тамъ деньги?
   -- Да.
   -- А когда онъ вернется?
   -- Черезъ недѣлю.
   -- Спасенъ, спасенъ! закричалъ Азарьевъ и бросился обнимать Иришу.
   -- Погоди, сказала она, отстраняя его: -- когда отдашь?
   -- Завтра.
   -- Вѣрно-ли, а если не отдашь, что тогда?
   -- Отдамъ, Боже мой, вѣдь еще цѣлая недѣля, чего ты боишься?
   -- Деньги чужія.
   -- Ну да, Ивана Ардальоныча.
   -- Нѣтъ, не его, совсѣмъ чужія, ты пойми, если пропадутъ, тогда что будетъ?
   -- Не пропадутъ, клянусь тебѣ.
   -- Ихъ отослать надо, какъ только онъ вернется.
   -- И отошлемъ.
   -- Нѣтъ, ты пойми, повторяла Ириша, начинавшая все болѣе и болѣе тревожиться:-- вѣдь деньги чужія, онъ отъ того и не взялъ ихъ съ собой, что чужія, боялся, какъ-бы не украли у него дорогой.
   Азарьевъ самъ начиналъ приходить въ волненіе; онъ страшился, чтобы этотъ шансъ, послѣдній, упавшій ему съ неба, не пропалъ изъ-за пустаго упрямства дѣвушки.
   Онъ сталъ передъ ней на колѣни.
   -- Ириша, душенька, спаси меня, если любишь, спаси мою честь и жизнь.
   Онъ обнималъ ее и цѣловалъ въ лицо и губы, она вся дрожала въ его объятіяхъ.
   -- Желанный ты мой! простонала она, сама крѣпко обнявъ его и цѣлуя,-- я-ли не люблю тебя! Все тебѣ отдамъ, свое и чужое, только не губи себя.
   Ириша думала, что онъ не нечаянно выстрѣлилъ и что только Богъ одинъ его спасъ.
   Онъ не сталъ разувѣрять ее и, поднявъ револьверъ, упавшій на полъ, положилъ на столъ.
   -- На, возьми и спрячь подальше.
   Она поспѣшно схватила револьверъ и спрятала въ себѣ въ карманъ.
   -- А деньги? спросилъ онъ тревожно.
   -- Дамъ, не бойся, не обману.
   И она отдала ему ключъ отъ стола.
   -- На, возьми самъ, только скажи мнѣ правду, на что тебѣ такая куча денегъ?
   Онъ разсказалъ ей все, что съ нимъ случилось вчера, не утаивъ ничего, и старался объяснить ей, на какихъ условіяхъ ему даны были деньги.
   -- Пойми ты, говорилъ онъ горячо,-- честь моя тутъ замѣшана, а честь дороже жизни.
   -- Не понимаю я вашихъ дѣловъ, сказала Ириша, но, коли ты говоришь, что надо, пусть будетъ по твоему, я тебѣ вѣрю.
   Въ столѣ у Ивана Ардаліоныча оказалось триста рублей, ровно столько, сколько не хватало Азарьеву, чтобы пополнить взятыя у Румянцева.
   Деньги всѣ перешли въ карманъ Андрея Александровича, а у Ириши остался ключъ отъ пустаго ящика и томительное сознаніе, что она совершила грѣшное дѣло.
   

IX.

   Всю ночь прождала Ириша своего возлюбленнаго барина, уѣхавшаго съ вечера изъ дому, но онъ не вернулся и къ утру.
   На слѣдующій день повторяюсь то же самое. Азарьевъ пропалъ безъ вѣсти, и встревоженная Амалія Ивановна хотѣла уже подать объявленіе въ полицію, думая, что съ нимъ случилось несчастіе, но рѣшилась обождать еще день.
   Ириша была ни жива, ни мертва, исполняла свои обязанности машинально, по привычкѣ, но ходила, какъ потерянная, и тревога ея съ каждымъ часомъ росла.
   Съ нимъ случилась бѣда навѣрное, думала она, не можетъ быть, чтобы онъ не вернулся по своей волѣ и не отдалъ ей взятыхъ денегъ. Онъ такъ увѣрялъ ее, что отдастъ, клялся, божился. Утонулъ, вѣрно, гдѣ-нибудь или его ограбили, убили? Господи! что дѣлать и гдѣ искать его?
   Она думала бѣжать къ Петру Михайловичу, сказать ему все и просить о помощи; но чувство стыда и страха удержало ее. Какъ признаться ему въ своемъ поступкѣ, этому доброму, милому барину, такъ горячо ее полюбившему, какъ сказать ему: я украла чужія деньги, хуже, чѣмъ украла, я отдала ихъ своему возлюбленному потому только, что онъ просилъ меня, ласкалъ и цѣловалъ, стоялъ передо мною на колѣняхъ.
   Бѣдная Ириша ломала себѣ руки и выплакала всѣ глаза.
   -- О чемъ ты плачешь? допрашивала ее Амалія Ивановна, и это было жестоко съ ея стороны.
   Она знала, о чемъ плачетъ дѣвушка, и давно подмѣтила ея слабость къ молодому барину. Но ей самой нравился красивый жилецъ и она радовалась случаю подразнить Иришу.
   -- Ты думаешь, гдѣ твой возлюбленный баринъ? приставала она къ ней,-- пропалъ что-ли?-- нѣтъ, голубушка, онъ веселится гдѣ-нибудь, у гадкихъ женщинъ ночуетъ, или за этой барыней ухаживаетъ, помнишь, что пріѣзжала къ нему, когда онъ былъ боленъ, такая разряженная и раздушенная.
   Иришу точно укололо что въ сердце и она вдругъ почуяла опять запахъ тѣхъ самыхъ духовъ, которые такъ мучительно ее преслѣдовали.
   На другой день, вечеромъ, пришло письмо отъ Азарьева, положившее конецъ всѣхъ тревогахъ о цехъ. Онъ писалъ квартирной хозяйкѣ, что уѣхалъ внезапно въ деревню къ одному изъ своихъ товарищей по дѣлу и на охоту, не успѣвъ предупредить о своемъ отсутствіи; но теперь онъ пишетъ ей, чтобы она не тревожилась: онъ живъ, здоровъ и скоро вернется.
   -- Вотъ, видишь, видишь, объявила Ахалія Ивановна Иришѣ радостную новость,-- я тебѣ говорила, что онъ веселится, а ты плачешь, сама не знаешь, о чехъ.
   Но Ириша выбѣжала изъ комнаты и чуть не упала въ обморокъ въ корридорѣ.
   -- На охоту! когда она страдаетъ,-- не живетъ, а бредитъ!
   Онъ обманулъ ее! Мысль эта, какъ обухомъ, ударила ее въ голову и съ тѣхъ поръ не покидала ея.
   Обманулъ бѣдную дѣвушку, такъ слѣпо ему повѣрившую.
   Теперь явилась другая забота, не менѣе жгучая: онъ не отдастъ денегъ и что скажетъ она Ивану Ардаліонычу, когда онъ пріѣдетъ.
   Обманулъ! стучало у нея въ головѣ и билось въ сердцѣ, неужели обманулъ? Слабая надежда еще жила въ ней: оставалось два дня до возвращенія старика Фирсова, уѣхавшаго навѣстить свою дочь и внучатъ, а, можетъ быть, въ эти два дня Андрей Александровичъ вернется и отдастъ ей деньги?
   Но и эта послѣдняя надежда скоро рухнула: пришло письмо отъ самого Фирсова на имя Ириши. Онъ извѣщалъ ее, что вернется раньше, чѣмъ думалъ, и пріѣдетъ въ четвергъ, въ 10 часовъ утра, по московской дорогѣ, причемъ просилъ выслать ему дворника или швейцара на вокзалъ.
   -- Въ четвергъ, это значитъ завтра, соображала Ириша, въ десять утра; одна ночь осталась до его пріѣзда, а денегъ нѣтъ и баринъ ея не ѣдетъ. Въ ужасѣ она хотѣла бѣжать, сама не зная куда, но ноги у нея подкашивались, темная ночь стояла на дворѣ и она упала на свою постель, какъ была, одѣтою.
   Мы оставимъ пока злополучную Иришу въ ея понятныхъ тревогахъ и посмотримъ, что дѣлалъ за это время нашъ герой и на какого звѣря онъ охотился.
   Получивъ деньги, онъ поѣхалъ прежде всего къ Румянцеву чтобы не пропустить условленнаго срока и отдать ему долгъ, взятый на честное слово. Онъ былъ въ такомъ праздничномъ настроеніи и такъ радовался, что ему чудомъ удалось выпутаться изъ бѣды, что удивился хладнокровію, съ которымъ кредиторъ его взялъ деньги и спряталъ въ карманъ; ему казалось, что всѣ должны радоваться его аккуратности, а Румянцевъ болѣе всѣхъ. Но Василій Алексѣевичъ оставался совершенно спокойнымъ и казалось куда-то торопился.
   -- Сегодня нѣтъ игры, сказалъ онъ, какъ-бы удивляясь, что гость не уѣзжаетъ.
   -- Я знаю, отвѣчалъ Азарьевъ,-- мнѣ сказали въ передней, но я хотѣлъ поговорить съ вами.
   -- О чемъ это?
   -- Хотѣлъ просить васъ возобновить кредитъ, мнѣ крайне нужны деньги.
   -- Не могу, рѣзко отвѣчалъ Румянцевъ.
   -- Почему? Вѣдь я отдалъ вамъ въ срокъ и даже раньше, кажется.
   -- Да, но я самъ безъ денегъ.
   -- Василій Алексѣевичъ, не откажите, я разсчитывалъ на васъ, какъ на каменную гору; ну, дайте хотя меньше, 300 рублей.
   - - Послушайте, отвѣчалъ Румявцевъ,-- я-бы не отказалъ вамъ въ такихъ пустякахъ, но я самъ проигрался вчера въ пухъ и прахъ; вы помните этого Петра Петровича?
   -- Какъ-же.
   -- Онъ два раза сорвалъ у меня банкъ въ одинъ вечеръ и облупилъ до чиста.
   -- Отыграетесь, вамъ не въ первый разъ.
   -- Нѣтъ, батюшка, кажется, пришелъ конецъ.
   Онъ замолчалъ на минуту и сталъ ходить но комнатѣ.
   -- Пожалуй, я скажу вамъ,-- продолжалъ онъ: -- все равно узнаете; казначей нашъ уѣхалъ въ отпускъ и меня назначили исправлять его должность; вотъ я и исправилъ, проигралъ казенныя деньги въ карты, а завтра ревизія кассы; собралъ что могъ, но все-таки не хватаетъ крупной суммы.
   Азарьевъ остолбенѣлъ.
   -- Да,-- сказалъ Румянцевъ, расхаживая взадъ и впередъ по кабинету;-- завтра меня арестуютъ и отдадутъ подъ судъ. Нашимъ забавамъ "на сонъ грядущій" пришелъ конецъ, да и чортъ съ ними, надоѣли! Жаль только Анюту, пропадетъ безъ меня.
   -- Анюта!-- крикнулъ онъ въ боковую дверь,-- пришли мнѣ коньяку, да только хорошаго, No 57, знаешь, тамъ, направо.
   Ему подали бутылку коньяку и онъ сталъ глотать рюмку за рюмкой. Лицо его было совершенно спокойно и даже не краснѣло отъ выпитаго вина.
   -- Хотите?-- предложилъ онъ Азарьеву: -- коньякъ чудесный.
   -- Не пью.
   -- Напрасно, коньякъ первое средство отъ чахотки въ карманахъ.
   -- Развѣ помогаетъ?-- спросилъ Азарьевъ.
   -- Да, мысли такія въ голову приходятъ, блестящія; а впрочемъ, мнѣ пора, надо ѣхать, извините.
   Они вышли вмѣстѣ; Румянцевъ сѣлъ въ коляску, запряженную крупными рысаками.
   -- Лошадей продавать ѣду,-- сказалъ онъ по-французски:-- прощайте, не скоро увидимся.
   Онъ быстро укатилъ. Азарьевъ остался одинъ на улицѣ.
   -- Сорвалось!-- произнесъ онъ такъ громко, что прохожій обернулся.
   -- Чортъ возьми! не ожидалъ.
   Онъ поѣхалъ въ Бронникову и остался у нега ночевать, такъ какъ не хотѣлъ безъ денегъ вернуться домой.
   Бронниковъ тоже здорово проигрался, и оба они сидѣли вмѣстѣ и плакались надъ своею судьбою. Азарьевъ разсказалъ ему о всѣхъ своихъ неудачахъ за послѣдніе дни, замѣнивъ только горничную дальней родственницей изъ обѣднѣвшей дворянской семьи.
   -- Ты понимаешь, mon cher, въ какомъ я нахожусь положеніи, я взялъ у нея послѣдніе гроши, на одинъ, на два дня не болѣе, подъ честное слово и вдругъ этотъ Румянцевъ посадилъ меня на мель: проигралъ казенныя деньги! да мнѣ какое дѣло, я разсчитывалъ на него, какъ на каменную гору, отдалъ ему долгъ въ его глупый срокъ и въ правѣ былъ надѣяться на продолженіе кредита. Какъ ты думаешь, былъ я въ правѣ?
   -- Конечно, отвѣчалъ Бронниковъ.
   -- И я бы отыгрался, продолжалъ запальчиво Азарьевъ:-- и все бы уладилъ.
   -- Еще бы!-- поддакнулъ Бронниковъ:-- да онъ не тебя одного, онъ насъ всѣхъ подкосилъ, началъ онъ жаловаться съ своей стороны:-- вотъ я, напримѣръ, тоже разсчитывалъ отыграться. Болванъ этакій, кто же проигрываетъ казенныя деньги! Это глупо во-первыхъ, а потомъ уже все остальное.
   -- И всѣхъ насъ можетъ скомпрометтировать, замѣтилъ Азарьевъ:-- если начнется слѣдствіе и обнаружится, что онъ держалъ игорный домъ.
   -- Конечно.
   И оба пріятеля, рѣшивъ единогласно, что Румянцевъ болванъ, отправились спать, не придумавъ ничего лучшаго.
   На другое утро Азарьевъ, славно выспавшись, отправился вновь на поиски за деньгами, но ничего не добылъ, кромѣ нѣсколькихъ рублей на карманные расходы. Онъ вернулся опять къ Бронникову, такъ какъ рѣшился не показываться Иришѣ на глаза безъ денегъ. Онъ сильно пріунылъ и начиналъ понимать, что дѣло принимаетъ дурной оборотъ; онъ можетъ не только посадить на мель бѣдную, неповинную ни въ чемъ, дѣвушку, но и быть самъ замѣшанъ въ скандальную исторію о пропажѣ денегъ изъ стола Ивана Ардальоныча. Онъ сидѣлъ мрачно въ кабинетѣ у Бронникова и курилъ его папиросы, такъ какъ свои всѣ вышли. Вдругъ Бронниковъ, сидѣвшій противъ него и тоже курившій, воскликнулъ:
   -- Une idée!
   Азарьевъ даже вздрогнулъ.
   -- Ѣдемъ во мнѣ въ деревню, на охоту, черезъ часъ поѣздъ, и мы еще поспѣемъ.
   -- Дай мнѣ триста рублей въ займы, отвѣчалъ уныло Азарьевъ:-- и я поѣду съ тобой на край свѣта.
   -- Дурень ты, возразилъ Бронниковъ:-- неужели-бы я не далъ, если-бы были, но ты самъ знаешь, что нѣтъ, а вотъ въ деревнѣ добудемъ.
   -- Что ты говоришь, воскликнулъ въ свою очередь Азарьевъ, вскакивая съ кресла:-- гдѣ ты тамъ добудешь?
   -- У управляющаго возьмемъ, а нѣтъ, такъ у кабатчика или арендатора; тамъ у насъ, братъ, оброчныя статьи есть, ты какъ думаешь. Ѣдемъ, говорю я тебѣ, и какъ славно мы тамъ поохотимся, по первой порошѣ на зайчиковъ.
   -- Да у меня нѣтъ съ собой ничего, возразилъ сильно поколебленный Андрей Александровичъ:-- ни бѣлья, ни платья охотничьяго, ни сапогъ, перемѣниться нечѣмъ, надо домой послать.
   -- Гдѣ тамъ домой посылать, опоздаемъ на поѣздъ и пропустимъ свободный праздничный день; я всего тебѣ дамъ, бѣлья и платья, мы одного роста съ тобой, а ружья и сапоги въ деревнѣ.
   На такіе доводы нечего было возражать, тѣмъ болѣе, что представлялся большой шансъ добыть деньги въ деревнѣ, и пріятели укатили въ тотъ-же вечеръ къ Бронникову, на мызу Горки, находившуюся въ нѣсколькихъ верстахъ отъ города Луги, по Варшавской желѣзной дорогѣ. Ѣзды было всего какихъ-нибудь четыре часа, вмѣстѣ съ чугункой и лошадьми, и представлялась полная возможность вернуться назадъ на другой день къ ночи, или въ крайности къ утру на третій, т. е. поспѣть во всякомъ случаѣ домой, по разсчетамъ Азарьева, дня за два до возвращенія Ивана Ардальоныча.
   Онъ сразу повеселѣлъ, и пріятели пріѣхали ночью въ деревню, оба въ отличномъ расположеніи духа.
   Давъ знать еще изъ Петербурга телеграммой о своемъ пріѣздѣ управляющему, они нашли господскій домъ въ деревнѣ освѣщеннымъ, отопленнымъ и, поужинавъ, легли спать, заказавъ охоту на утро. Къ охотѣ поспѣлъ еще одинъ гость изъ Петербурга, приглашенный Бронниковымъ и пріѣхавшій съ ночнымъ поѣздомъ.
   День въ деревнѣ былъ проведенъ отлично: съ утра поѣхали въ лѣсъ на охоту, съ загонщиками. На первомъ загонѣ Бронниковъ убилъ зайца и пару куропатокъ; на второмъ Азарьевъ промахнулъ лису, которая, выскочивъ изъ лѣса и прорвавъ цѣпь стрѣлковъ, вихремъ понеслась по снѣжному полю; на третьемъ, пріѣзжій гость изъ Петербурга угодилъ весь зарядъ крупной дроби въ колѣно одному деревенскому парню, шедшему съ загономъ, послѣ чего былъ завтракъ въ лѣсу, а парня увезли въ ближайшую больницу, гдѣ ему вынули зарядъ, но объявили, что онъ останется калѣкой на всю жизнь, "estropié" какъ перевелъ Бронниковъ по французски.
   Охота продолжалась съ большимъ или меньшимъ успѣхомъ до заката солнца, послѣ чего охотники вернулись на мызу къ обѣду. Обѣдъ былъ очень вкусный, съ надлежащими возліяніями, и какъ обратный поѣздъ въ Петербургъ проходилъ ночью, то не ложились спать, а проиграли въ винтъ до тѣхъ поръ, покуда не пришло время ѣхать на станцію.
   Утренняя заря разбудила въ вагонѣ Азарьева, спавшаго крѣпкимъ сномъ. Онъ потянулся, зѣвнулъ и, сѣвъ на бархатную кушетку, вспомнилъ лису, которую промахнулъ на охотѣ.
   -- Эхъ, чортъ возьми, досадно.
   Затѣмъ онъ сталъ думать объ Иришѣ, о томъ, какъ она будетъ счастлива, увидѣвъ его, и какъ обрадуется, когда онъ отдастъ ей деньги, добытыя въ деревнѣ.
   Но вагонъ укачивалъ его, паровозъ свистѣлъ и пыхтѣлъ, проходя какую-то станцію, онъ повалился на диванъ и опять заснулъ.
   Ему приснились во снѣ лиса и Ириша; онѣ бѣжали вмѣстѣ по снѣжному полю, и онъ, приложившись, выстрѣлилъ въ лису, но попалъ въ человѣка, а не въ звѣря.
   Та-же поздняя осенняя заря разбудила Иришу, спавшую одѣтою на кровати. Она вскочила, протерла глаза и не могла сразу опомниться, такъ крѣпко она заснула подъ утро. Первая мысль ея была объ Азарьевѣ.
   Не пріѣхалъ ли онъ, покуда она спала? И не смотря на всю невѣроятность такого предположенія, она проскользнула въ его комнату и остановилась у постели. Комната была пуста, приготовленная съ вечера постель не измята.
   -- Обманулъ! произнесла она громко и сама испугалась своего голоса. Голова у нея кружилась, въ вискахъ стучало и, шатаясь, какъ пьяная, она вернулась въ свою каморку. Тамъ она сѣла на кровать и стала думать горькую думу.
   -- Обманулъ! Все кончено, умирать надо.
   Она смотрѣла пристально на окно и думала о томъ, какъ отворить его и броситься внизъ на панель; такъ бросилась дѣвушка изъ сосѣдняго дома и убилась до смерти. Вдругъ она вспомнила о револьверѣ, отобранномъ ею отъ барина; поспѣшно вынула она его изъ сундука и положила на столъ.
   Она знаетъ, какъ надо выстрѣлить изъ этого пистолета, ей показывалъ Андрей Александровичъ и она примѣтила хорошо.
   -- Грѣхъ великій убить себя, шепчетъ Ириша. Она крестится и глядитъ на образъ Божьей Матери, висящій въ углу, съ зажженной лампадкой передъ нимъ.
   -- Богородица, Дѣва, радуйся, начинаетъ она читать молитву, которую учила въ дѣтствѣ, но не можетъ окончить молитвы, надаетъ на колѣни передъ образомъ и плачетъ.
   -- Грѣхъ великій убить себя, повторяетъ она:-- О Господи! не попусти. Она горячо молится за всѣхъ: за раба Божія Андрея и за младенца Ваню, за упокой души его.
   На кухонныхъ часахъ бьетъ восемь.-- Въ десять пріѣдетъ онъ, добрый, хорошій "Иванъ Ардальонычъ и спроситъ у нея кротко: "Ириша, за что ты меня обманула"?
   Она больше не плачетъ, глаза у нея высохли и горятъ лихорадочныхъ блескомъ.
   -- Убѣжать изъ дому, думаетъ она и начинаетъ одѣваться, но ее зоветъ хозяйка и Ириша, по привычкѣ, идетъ на зовъ.
   Какъ въ бреду исполняетъ она свои дневныя обязанности: завиваетъ и расчесываетъ парикъ своей барыни, убираетъ комнаты, ставитъ самоваръ.
   -- Ты не забыла, допрашиваетъ ее Амалія Ивановна,-- что сегодня Иванъ Ардаліонычъ пріѣзжаетъ?
   -- Нѣтъ, не забыла.
   -- А дворнику говорила, чтобы онъ не опоздалъ на машину?
   -- Говорила, отвѣчаетъ Ириша.
   -- Смотри-жъ ты, чтобы все было въ порядкѣ: комнату старика убери хорошенько, да крендельковъ возьми ему изъ булочной, знаешь, которые онъ любитъ.
   Ириша исполняетъ все машинально, точно сквозь сонъ: убираетъ комнату, беретъ крендельки въ булочной, а сама все смотритъ на часы: бьетъ девять, половина десятаго, десять.
   -- Сейчасъ пріѣдетъ.
   Ужасъ нападаетъ на дѣвушку; она опять хочетъ уйти совсѣмъ изъ дому, но не въ силахъ двинуться, ноги подкашиваются, колѣни у нея трясутся. Она стоитъ посреди комнаты и ждетъ: передъ ея глазами кроткій, тихій Иванъ Ардаліонычъ выростаетъ вдругъ въ грознаго неумолимаго судью.
   -- Гдѣ деньги? спрашиваетъ онъ сердито.-- Ихъ нѣтъ.
   Онъ клеймитъ ее позорныхъ именемъ воровки и тащитъ въ тюрьму.
   Въ передней раздается звонокъ; какъ молотомъ ударяетъ онъ въ голову Иришу, въ умѣ все спуталось, сердце нестерпимо ноетъ, страшно какъ!...
   -- Боюсь, боюсь! кричитъ она и хватается за револьверъ.
   Звонокъ въ передней раздается во второй разъ и почти, вслѣдъ за нимъ, громкій выстрѣлъ.
   -- Ириша, Ириша! кричитъ изъ своей комнаты Амалія Ивановна, думая, что упало что-то тяжелое въ кухнѣ,-- что-жъ ты не отворяешь? Вѣрно, въ булочную ушла, экая дура! И она бѣжитъ сама отворять.
   Въ переднюю входятъ Иванъ Ардаліонычъ въ шинели и флотской военной фуражкѣ, за нимъ дворникъ, съ чемоданомъ и мѣшкомъ въ рукахъ.
   -- Да гдѣ же это Ириша? хлопочетъ хозяйка.
   Она идетъ въ комнату горничной и съ воплемъ выбѣгаетъ оттуда, блѣдная, какъ полотно.
   За ней слѣдуютъ дворникъ и Иванъ Ардаліонычъ; они тоже ищутъ Иришу и находятъ ее на полу, лежащую навзничъ: глаза открыты и неподвижны, возлѣ револьверъ, изъ подъ платья, на груди, сочится кровь.
   -- Боже милосердый! восклицаетъ Иванъ Ардаліонычъ и падаетъ передъ ней на колѣни.
   Онъ щупаетъ руки и лобъ -- они похолодѣли, прикладываетъ ухо къ груди -- сердце не бьется больше,-- оно перестало страдать!
   -- Умерла! горько плачетъ старикъ; дворникъ утираетъ глаза кулакомъ, а изъ-за двери выглядываетъ голова Амаліи Ивановны, безъ парика, въ ночномъ чепцѣ, съ искаженнымъ отъ страха лицомъ.
   Иришу похоронили и проводили на кладбище: хозяйка, оба жильца и Петръ Михайловичъ Пушкаревъ. Послѣдній казался болѣе всѣхъ огорченнымъ и горько заплакалъ, когда гробъ опустили въ землю.
   На другой день, послѣ похоронъ, оба жильца съѣхали отъ Амаліи Ивановны и на воротахъ ея дома снова появилось знакомое объявленіе о томъ, что отдаются комнаты въ наймы.
   Иванъ Ардаліонычъ никому не сказалъ о пропавшихъ изъ его стола деньгахъ, а когда Андрей Александровичъ пришелъ къ нему объясниться по этому дѣлу и принесъ триста рублей, будто бы отданные ему покойной Иришей на храненіе, то онъ не взялъ денегъ и, пристально взглянувъ въ глаза Азарьеву, сказалъ ему:
   -- Деньги эти проклятыя, отдайте ихъ нищимъ.
   Азарьевъ въ точности исполнилъ это порученіе, опустивъ деньги въ кружку, выставленную у дома комитета о нищихъ, за что и получилъ въ газетахъ благодарность на имя неизвѣстнаго, щедраго благотворителя.
   
Ко всем произведениям автора К списку авторов