Дживелегов Алексей Карпович - Предисловие к книге "Отечественная война и русское общество"

ОТ РЕДАКЦИИ.

Отечественная война -- один из самых драматических и вместе самых значительных по последствиям моментов русской истории. В ней все захватывает и все заставляет работать научную мысль. В ней и в тех событиях, которые из нее развернулись, найдут неисчерпаемый кладезь и художник, и социолог, и политик, и дипломат. Ибо она заставляла разыгрываться страсти, высокие и низменные, она производила перемены в общественном строении общества, она положила начало определенному течению и во внутренней, и во внешней политике России.

Борьба с Наполеоном была, с одной стороны, борьбой с революцией, а с другой -- борьбою с Францией. То, что Наполеон был "исчадием революции", поднимало против него все руководящие группы русского общества, ибо для них ночь 4 августа отнюдь не казалась чем-то немыслимым в России. Поэтому все попытки социальных и политических реформ дней Александровых прекрасного начала после того, как Наполеон привел в Россию старые легионы республики, сменились полосою реакции во внутренних делах. И полоса эта тянулась до другой войны, Крымской, показавшей всю призрачность русского международного могущества. То, что Наполеон был императором французов, толкнуло Россию в объятия заклятых врагов Франции. После того, как последние остатки великой армии, не попавшие в плен, перешли обратно границу, нам понадобилось зачем-то идти освобождать Европу, т.е. класть первые камни тому самому могуществу Пруссии и Австрии, в котором коренятся все наши политические беды. Не даром старик Кутузов своим трезвым умом понимал всю ненужность и всю опасность такого политического благотворительства и резко высказывался против похода в Европу. Он знал, что в международных делах выигрывает не тот, кто дает волю сентиментализму, а тот, кто, говоря формулой австрийских дипломатов, вовремя сумеет удивить мир неблагодарностью. А мы с легкой руки Александра I только и делали, что взращивали цветы чувствительности на каменистой почве дипломатии. Мы занимались этим в 1813 -- 1814 годах, занимались в 1849 г., когда спасли Австрию от мадьяр и дали ей возможность устремить взоры за Дунай, занимались в 1878 г., когда, неизвестно по какой причине, остановились у ворот Константинополя, словно предлагая Биконсфильду крикнуть: довольно! Причина этого неискреннего сентиментализма ясна. Она заключается в том, что правительство не хотело считаться с интересами страны, а руководилось только личными видами. И то, что мы упорствовали на этом пути, находит свое объяснение опять-таки в том, что правительство в течение всего XIX века не хотело забыть личных видов и принять в руководство интересы наиболее многочисленных общественных групп.

В 1812 году решающим моментом, определившим надолго направление нашей политики, были интересы поместного дворянства, которому грозили противофеодальные стремления революции и которому наносила убыток континентальная система. Буржуазия, как политическая группа, была бессильна, а многочисленное крестьянство -- слишком некультурно и малосознательно. В том, что крестьянство было слабо, коренилась одна из ошибок в расчетах Наполеона. Он почему-то надеялся, что если он пообещает волю крестьянам, немедленно произойдет нечто в роде того, что произошло в Бельгии или на левом берегу Рейна в 1792 году. А крестьяне были самым ожесточенным противником великой армии, в период отступления -- противником опасным и беспощадным. Не даром этот последний период войны называют народной войной. Русский мужик был ее героем, крестьянин -- мужественный, самоотверженный, забывший свои собственные крепостные цепи, когда дело шло о борьбе за родину, и вернувшийся под патриархальное помещичье иго, когда ни одного француза не осталось в России. Потому что, чувствуя могущество освободительных принципов, которые пробовал принести с собою в Россию Наполеон, представители русской общественной власти старались противопоставить им те же принципы. Они сулили, то глухо, то довольно явственно, волю мужику, если он поможет сокрушить супостата. Мужик верил и помогал. А когда пришло время награждать его, про волю, да не только про мужицкую волю -- забыли очень основательно.

Составляя план нашей книги, мы руководились именно такими взглядами на Отечественную войну. Именно по этим соображениям мы не могли считать ее событием исключительно военным. Сквозь дым пожаров, сквозь кровавый туман, поднимающийся с бесчисленных полей битв, мы хотели сделать попытку разглядеть облик русского общества, определить долю участия в войне русских общественных групп, выяснить ту меру признательности, какой потомки обязаны каждой из них. В свою очередь, такая постановка задачи заставляла нас отказаться от взгляда на Отечественную войну, как на явление обособленное, тянувшееся каких-нибудь несколько месяцев. Мы считали невозможным начинать историю ее с перехода через Неман и даже с Тильзита. Мы думали, что только поставленная в рамки европейской истории, изучаемая в тесной связи со всей эпохой она может быть понята и оценена надлежащим образом. И мы начали с Екатерины II, с франко-русских и вообще международных отношений ее времени, с первых столкновений революции с реакционной Европою. А конечной гранью мы поставили не вступление русских войск в Париж и не Венский конгресс, а конец царствования Александра I.

Само собой разумеется, что такие задачи выполнимы только при чисто-научном отношении к делу.

Мы знаем, что одновременно с тем, как мы готовили свою книгу, над работами, посвященными Отечественной войне, сидели и другие. Нам известно, что в числе этих работ будут такие, которые постараются разбудить в читателе низменные шовинистические чувства. Мы не станем на этот путь. Наша цель -- дать книгу, объективную в полном смысле слова, -- такую, которая, воздавая должное русскому и русским, не делала бы из quasi-патриотического ликования издевательства над французами и их невольными союзниками по "великой армии". И те и другие слишком дорогой ценою заплатили за безумство Наполеона. Их мужество, их благородные страдания, их трагическая судьба в 1812 году -- плохой предлог для шовинистических излияний. Пусть другие заслуживают свои сомнительные лавры на этом пути. Мы будем удовлетворены, если русское общество признает, что книга добросовестно старалась нарисовать верную картину Отечественной войны, поставленной в правильные исторические рамки.

Научное изучение эпохи Отечественной войны представляет в настоящее время серьезные затруднения. Правда, нельзя пожаловаться на отсутствие работ в этой области, но едва ли существующие труды возможно признать вполне удовлетворяющими требованиям научного исследования. Да и относительно материала они в большинстве случаев оставляют желать многого, так вновь опубликовываемые, подчас очень случайные документы показывают, насколько односторонне старые материалы освещали тот или другой вопрос и какое неверное представление получалось при этом. К сожалению, и в настоящее время исследователь очень затруднен в выборе материала. Большинство архивов еще совершенно не разработано и мало доступно, а между тем стоило, например, проникнуть в архивы нижегородского или вологодского дворянства, чтобы получить ряд совершенно новых данных по истории дворянских ополчений и роли дворянства в эпоху 1812 года. Можно сказать с уверенностью, что когда начнется архивное изучение 1812 года, то господствовавшая до сих пор в исторической литературе точка зрения на многие вопросы должна будет существенно измениться; и недалеко, вероятно, то время, когда старая литература будет иметь только историографическое значение. Но в настоящее время в большинстве случаев приходится еще оперировать старым, опубликованным материалом, подвергая его тому критическому анализу, без которого нельзя обойтись при научном изучении вопроса. И стоило иногда только прикоснуться к нему научным скальпелем, чтобы обнаружить всю его малую историческую ценность и достоверность. В особенности это приходится сказать относительно литературы и мемуаров, написанных большею частью в пылу борьбы, и до сих пор почти не подвергавшихся критико-методологическому изучению; между тем большинство прежних исследователей слишком доверчиво относятся к мемуарным сведениям и на основании их строят довольно рискованные выводы. Отсюда и пожар Москвы, и дворянские ополчения, и народная война -- все это большею частью описывалось на основании мемуаров -- источника неполного и слишком субъективного. Подчас такого рода суждения, основанные на материале более, чем сомнительного достоинства, принимали характер какого-то догмата, критиковать который или сомневаться в котором считалось "национальной" ересью, отсутствием патриотизма. И эта так называемая "патриотическая" точка зрения, столь чуждая научной объективности, проходит красной нитью через многие существующие работы. Отсюда сознательное замалчивание ряда отрицательных явлений, бывших в 1812 году, и не вяжущихся с националистической точкой зрения, преобладавшей в этих трудах. Эта тенденция мешала спокойно относиться и к действиям противника. Ею же объясняется скрытое желание исследователей -- преувеличить силы противника и уменьшить наши собственные. Вот почему существующая литература иногда очень снисходительна к ошибкам военачальников русской армии и строга к ошибкам Наполеона.

Поэтому вся история похода до 1812 года требует пересмотра. Опубликованные документы русского и французского генеральных штабов открывают перед исследователем новые перспективы, и очень возможно, что придется "совлечь одежду с старых идолов", если только свободное исследование не встретит каких-нибудь неожиданных препятствий.

При новой постановке вопроса, конечно, вся история 1812 года предстанет перед читателем в другом освещении -- вот почему нельзя изучать 1812 год вне связи с европейскими событиями, с которыми она связана крепкими нитями. И дипломатические отношения России и Франции при такой постановке вопроса будут освещены несколько по иному.

При наличности имеющегося материала Историческая комиссия отнюдь не могла задаваться целью дать в юбилейные дни исчерпывающую работу, которая во всеоружии критического анализа дала бы окончательный ответ на все вопросы.

Наша задача, как было сказано выше, более скромная. Многие из авторов, участвующие своим литературным трудом в издании, имели возможность использовать новые архивные данные; большинству же, конечно, приходилось оперировать с опубликованным уже материалом. И наше издание дает как бы сводку того материала, который до последнего времени был известен в значительной степени только специалистам.

Редакция не считала себя, конечно, в праве затушевывать индивидуальность воззрений авторов. При недостаточной разработанности материала не всегда, пожалуй, и можно было бы установить какую-нибудь одну общую точку зрения. Читатель иногда может усмотреть некоторое разноречие в толковании различными авторами того или иного вопроса. Это -- до некоторой степени неизбежное зло в каждом коллективном труде и преимущественно в такой еще не разработанной исторической области, как эпоха двенадцатого года. Но только такой коллективный труд могла предпринять и осуществить к юбилейным дням Историческая комиссия.

Мы должны сказать еще несколько слов по поводу иллюстрационного материала, вошедшего в издание. Подбирая эти иллюстрации, редакция руководилась теми же соображениями, что и при подборе рисунков к другому юбилейному изданию, вышедшему под редакцией Исторической комиссии, к "Великой Реформе". Мы считали нужным использовать прежде всего тот богатый исторический материал, который заключается в современных памятниках быта и культуры, взять наиболее типичное для обрисовки эпох, затронутых в издании, из произведений иностранных и русских художников конца XVIII и начала XIX века, наиболее яркие, доступные для использования образцы исторической живописи уже наших дней (например, воспроизвести целиком знаменитую наполеоновскую серию картин В. В. Верещагина) и, наконец, некоторые военные реликвии нашего достопамятного прошлого. В этих целях нами использованы драгоценные коллекции Исторического музея в Москве, Артиллерийского музея в Петербурге, музея П. И. Щукина, Румянцевского музея, Императорской Публичной библиотеки и некоторые частные собрания исторических памятников и художественных картин. Использованы равным образом и некоторые заграничные альбомы, малоизвестные гравюры и т. д. Если читатель встретится со многими иллюстрациями, ему уже известными, то он найдет немало и такого, что воспроизводится в печати в первый раз.

Несмотря на обширность иллюстрационного материала, находившегося в распоряжении редакции, мы тем не менее считали необходимым некоторые моменты осветить картинами, написанными художниками специально для нашего издания, преимущественно те моменты, которые по своей яркости могли дать материал для художественного воспроизведения и которые в существующих художественных произведениях или вовсе не нашли себе воплощения или нашли воплощение недостаточно отчетливое. А между тем именно эти моменты могли подчас служить ярким дополнением к тексту. Таких картин будет в издании дано около десяти. Так как к каждой из них дается специальное объяснение, то мы здесь их касаться не будем. К этой работе привлечены были художники, давшие свои этюды в "Великую Реформу": Д. Г. Алексеев, М. М. Зайцев, П. В. Курдюмов, акад. Н. А. Касаткин, акад. К. В. Лебедев и А. В. Моравов. Картины эти писались под наблюдением с художественной стороны Н. А. Касаткина, а с научной (т.е. исторической) -- членов Исторической комиссии: В. П. Алексеева, С. П. Мельгунова, Б. Е. и В. Е. Сыроечковских. При совместной работе с художниками обращалось преимущественное внимание на соответствие картин с исторической действительностью, поскольку таковая могла быть воспроизведена кистью художника.

Размещая обильный иллюстрационный материал, предположенный для помещения в издании, редакция по возможности старалась, чтобы иллюстрация шла как бы за текстом, дополняя и разъясняя его. Но, правда, это не всегда было возможно по техническим условиям печати и но соображениям, вытекавшим из внешней архитектоники книги. Нам приходилось лишь избегать грубого расхождения, столь частого в иллюстрированных изданиях. Такие же упреки слышали и мы по поводу "Великой Реформы", упреки в том, что рисунок носит случайный характер, не имея непосредственного отношения к тексту. Но редакция смотрит на рисунок, помещаемый в книге, не только, как на внешнюю иллюстрацию. Иногда его внутреннее содержание служит именно дополнением к тексту, характеризует всю эпоху, на фоне которой выдвинут данный момент. Поясним это одним примером. В первом томе "Отечественной войны" читатель найдет картину К. В. Лебедева "На аукционе в конце ХVIII в". Имеет ли эта картина какое-нибудь отношение к тексту? На первый взгляд, пожалуй, и нет. Но какой в действительности глубокий смысл в этой картине, изображающей по Радищеву продажу крепостного семейства! Как разительно противоречит она тем просветительным идеям, которые внедряются в Poccии из Франции! Как характерна поэтому она для обрисовки истинного русского вольтерьянства! Как гармонирует, наконец, со статьей, трактующей отношение русского общества к французской революции! Таковы были наши мотивы, вызвавшие помещение указанной картины...

В заключение редакция считает долгом принести глубочайшую благодарность всем лицам и учреждениям, содействовавшим ей в осуществлении сложной работы по подбору иллюстраций к юбилейному изданию. И в частности администрации Исторического музея в лице А. И. Станкевича и А. В. Орешникова, компетентными указаниями которых редакции приходилось пользоваться беспрестанно, К. С. Кузьминского. Мы должны высказать большую признательность и П. И. Щукину, всегда охотно предоставлявшему редакции право пользоваться его богатейшими и единственными в своем роде коллекциями старины: дирекции Румянцевского музея и в частности Ю. В. Готье и Н. И. Романову, Императорской Публичной библиотеке, Н. Д. Чечулину, полк. Д. П. Струкову, наконец В. М. Соболевскому, предоставившему редакции для воспроизведения много ценных гравюр, С. В. Петерсен, помогавшей по подбору иллюстраций, И. С. Рябинину, Н. С. Какурину, дирекции Литературно-художественного кружка, заведующим Педагогическим музеем при учебном отделе О. Р. Т. Зн. и др.

10 июля 1911 г.

А. Дживелегов. С. Мельгунов. В. Пичета.

"Отечественная война и Русское общество". Том I