Ив. Гр. - Венецианский купец

ВЕНЕЦІАНСКІЙ КУПЕЦЪ.

(По Шекспиру)

Чудное лѣтнее утро. Мраморъ роскошной набережной Венеціи, пестрыя мозаики колоннъ, украшающихъ многочисленные красивые дворцы, блестятъ подъ лучами южнаго солнца. Волны моря, отражая темно-голубое небо, мѣрно ударяютъ о каменныя плиты, которыми вымощенъ берегъ обширной венеціанской гавани.

По морю снуетъ множество кораблей. Одни причаливаютъ къ берегу; другіе, распустивъ паруса, увозятъ въ далекія страны самые разнообразные товары.

На набережной большое оживленіе. Одни выгружаютъ изъ только что прибывшихъ судовъ тяжелые тюки цѣнныхъ товаровъ; другіе толпятся тутъ же, глазѣя на пріѣзжихъ.

Въ сторонѣ, по берегу, подъ тѣнью широколиственныхъ деревьевъ, прохаживаются два человѣка, оживленно о чемъ-то разговаривая. Одинъ изъ нихъ, среднихъ лѣтъ, полный, съ длинными, темнокаштановыми, волнистыми волосами, въ черномъ бархатномъ полукафтанѣ, спокойно и серьезно слушаетъ, что горячо разсказываетъ ему его спутникъ. Это -- Антоніо, богатый, всѣми уважаемый за доброе сердце и неподкупную честность венеціанскій купецъ. Другой -- стройный, красивый, смуглый юноша, съ блестящими, черными глазами. На плечахъ у него небрежно накинутъ голубой плащъ. Онъ ходитъ неровно, то ускоряя шагъ, то вдругъ останавливаясь, и живо и громко говоритъ о чемъ-то, повидимому, очень его занимающемъ. Это -- Бассаніо, молодой венеціанскій дворянинъ, закадычный другъ Антоніо.

Къ нимъ часто подходятъ молодые люди, прогуливающіеся тутъ же, дружески здороваются съ ними и весело заговариваютъ; но наши собесѣдники, перебросившись нѣсколькими словами съ гуляющими весельчаками, отходятъ отъ нихъ и продолжаютъ разговоръ.

-- Скажи, другъ Бассаніо, говоритъ Антоніо, кто такая эта знатная дама, которая такъ плѣнила тебя чудной красотой?

-- Ты знаешь, быстро отвѣчалъ красивый юноша, что я разстроилъ свое состояніе. Конечно, я не тужу о томъ, что уже не могу жить такъ весело и пышно, какъ жилъ прежде, -- но какъ мнѣ уплатить долги? Тебѣ, Антоніо, я обязанъ болѣе всѣхъ другихъ и деньгами, и дружбой, и хочу сказать тебѣ о средствѣ, которое я придумалъ, чтобы поправить свои дѣла.

-- Разсказывай все откровенно, съ участіемъ замѣтилъ Антоніо, и, если намѣренія твои честны, отъ души готовъ помочь тебѣ всѣмъ, чѣмъ могу.

-- Другъ Антоніо! знаю, я много задолжалъ тебѣ; но увѣряю тебя, что, если ты только еще разъ, теперь, выручишь меня, то этимъ дашь мнѣ средство возвратить тебѣ съ признательностью всѣ прежніе долги. Въ честности же моихъ намѣреніи ты, кажется, можешь не сомнѣваться.

-- Говори прямо, чѣмъ могу быть тебѣ полезенъ: отъ всей души готовъ исполнить все, чего ты ни пожелаешь.

При этихъ словахъ друга Бассаніо остановился и, радостно сверкнувъ черными глазами, съ жаромъ заговорилъ:

-- Въ Бельмонтѣ живетъ богатая наслѣдница -- Порція. Прелестна она и лицомъ, и умомъ, и сердцемъ. Со всѣхъ концовъ земли съѣзжаются къ ней самые богатые и знатные женихи. Имѣй я только средства, чтобы явиться въ числѣ ея жениховъ, я бы навѣрное успѣлъ добиться ея руки, и былъ бы счастливъ!

Антоніо привѣтливо улыбнулся и, дружески взявъ друга за руку, сказалъ:

-- Ты знаешь -- все мое имущество на морѣ, и я не могу достать сейчасъ же всѣ нужныя тебѣ деньги. Но поищи у кого-нибудь въ городѣ, и я готовъ поручиться за тебя. Врядъ-ли кто откажетъ дать тебѣ денегъ подъ мое поручительство. Да вонъ идетъ богатый еврей -- Шейлокъ; поговори съ нимъ наединѣ, а я уйду, чтобы не мѣшать вамъ.

И, дружески пожавъ руку Бассаніо, Антоніо скрылся за угломъ улицы.

Изъ другой улицы дѣйствительно вышелъ еврей. Это былъ высокій, сгорбленный старикъ, съ длинной, сѣдой, всклокоченной бородой. Одѣтъ онъ былъ въ длиннополый, грязный, изодранный кафтанъ, подпоясанный простой веревкой; на головѣ у него была маленькая ермолка, изъ-подъ которой выбивались рѣдкія пряди спутанныхъ волосъ. Онъ шелъ, опираясь на длинную, сучковатую палку, слегка наклонивъ голову; маленькіе, сѣрые глаза его быстро бѣгали, внимательно оглядывая все окружающее.

Бассаніо пошелъ вслѣдъ за нимъ и громко окликнулъ его. Еврей остановился и подозрительно осмотрѣлъ Бассаніо съ головы до ногъ.

-- Шейлокъ, сказалъ Бассаніо, у меня есть къ вамъ просьба.

Еврей поглядѣлъ на него вопросительно.

-- Мнѣ нужно три тысячи червонцевъ. Не согласитесь-ли вы одолжить мнѣ ихъ за поручительствомъ Антоніо?

-- Три тысячи червонцевъ? Хорошо, -- отрывисто, слегка дрожащимъ, старческимъ голосомъ отвѣчалъ еврей, продолжая смотрѣть на Бассаніо изъ-подлобья.

-- На три мѣсяца?

-- На три мѣсяца? Хорошо.

-- Въ уплатѣ, какъ я сказалъ, поручится вамъ Антоніо.

-- Антоніо?-- Что-жъ, Антоніо хорошій человѣкъ, то-есть, онъ вѣрный человѣкъ -- у него есть, чѣмъ заплатить. Но его состояніе не у него въ рукахъ. Корабли его разсѣяны по разнымъ странамъ. А вѣдь по морю разъѣзжаютъ пираты, которые могутъ перебить матросовъ и разграбить богатства Антоніо. А волны, вѣтры, скалы?.. Но у Антоніо есть все-таки, чѣмъ заплатить. Три тысячи червонцевъ? Я думаю, можно принять его поручительство.

-- Будьте вполнѣ увѣрены, Шейлокъ, что можно, а если хотите поговорить съ самимъ Антоніо, то не угодноли вамъ отобѣдать съ нами?

Еврей презрительно усмѣхнулся.

-- Зачѣмъ, сказалъ онъ, я пойду къ вамъ? Чтобы нюхать свинину, слушать ваши насмѣшки... Я готовъ съ вами покупать, продавать, прогуливаться, разговаривать, словомъ, готовъ дѣлать, что угодно; но ни ѣсть, ни пить, ни молиться съ вами не стану...

Въ эту минуту къ нимъ подошелъ Антоніо, и еврей отошелъ въ сторону. Онъ выпрямился, поднялъ голову, глаза его засверкали какимъ-то особеннымъ блескомъ, и онъ злобно проворчалъ:

-- О! какъ ненавижу я этого человѣка! Онъ -- христіанинъ! гордясь своею хваленой честностью, онъ даетъ деньги взаймы, безъ процентовъ, отбиваетъ отъ меня мой доходъ! Попадись мнѣ только! Я отомщу тебѣ!.. Онъ презираетъ святое наше племя; онъ ругаетъ меня, охуждаетъ мои дѣла при всѣхъ, при всякомъ удобномъ случаѣ, называетъ мои законный барышъ лихвою! Да будь проклята вся моя жизнь, будь проклято все мое потомство, если когда-нибудь прощу ему!

Еврей тяжело дышалъ. Въ груди его кипѣла старинная, заклятая вражда къ христіанамъ. Но увидя, что Антоніо и Бассаніо уже приближались къ нему, онъ подавилъ гнѣвъ, принялъ спокойный, даже нѣсколько заискивающій видъ, и низко поклонился подошедшему богачу- купцу.

-- Шейлокъ, сказалъ Антоніо, хотя у меня и нѣтъ обычая ни брать, ни одолжать денегъ, чтобы не платить и не брать процентовъ, но на этотъ разъ я нарушаю свое правило, чтобы выручить пріятеля изъ крайности. Извѣстно-ли вамъ его желаніе?

Шейлокъ медленно погладилъ бороду, подошелъ близко къ Антонію и съ хитрой усмѣшкой началъ:

-- А помните, почтенный господинъ, какъ часто вы здѣсь, на этой самой площади, изволили ругаться надо мной?.. Помните, какъ вы изволили называть меня собакой, злодѣемъ?.. И все это только за то, что я законно пользуюсь своимъ добромъ. Я все это переносилъ терпѣливо:-- вѣдь терпѣніе удѣлъ наслѣдственный всего еврейскаго народа! А теперь, какъ понадобилась вамъ помощь того же самаго жида, надъ которымъ вы издѣвались, вы приходите ко мнѣ и говорите: "Шейлокъ, намъ нужны деньги!" Неужели это вы, государь мой, обращаетесь ко мнѣ? Вы, такъ часто плевавшій мнѣ въ лицо, такъ часто дававшій мнѣ пинки, какъ чужой голодной собакѣ, которая непрошенной гостьей переступила вашъ порогъ? Вамъ нужны деньги? Что же мнѣ вамъ сказать? Не сказать-ли такъ: "Да развѣ есть деньги у собаки?" Или, можетъ быть, прикажете мнѣ снять шапку и униженно прошептать: "Почтенный господинъ! Въ прошлую среду вы на меня изволили плевать, вчера вы грубо толкали меня, сегодня обругали собакой, и вотъ теперь, за всѣ ваши ласки, имѣю честь принести къ вашимъ ногамъ всѣ мои червонцы?" А? Какъ вы думаете? Такъ прикажете вамъ сказать?

И еврей захохоталъ. Насмѣшки еврея взбѣсили Антоніо.

-- Я и теперь, презрѣнный жидъ, запальчиво воскликнулъ онъ, готовъ плюнуть тебѣ въ лицо и назвать тебя собакой! Въ разговоры съ тобой вступать я не намѣренъ Коли хочешь, давай деньги, и давай мнѣ ихъ, какъ злѣйшему врагу, съ тѣмъ, чтобы строго взыскать съ меня ихъ, если не возвращу ихъ тебѣ къ сроку. А если нѣтъ, найдемъ и у другаго.

Шеилокъ опять усмѣхнулся:

-- Ужь вы и вспылили! началъ онъ вкрадчиво. Напрасно! Мнѣ хотѣлось бы быть вашимъ другомъ, забыть позоръ, которымъ вы меня пятнали, пособить вамъ въ нуждѣ отъ чистаго сердца, не взявъ за это ни копѣйки процентовъ.

Антоніо и Бассаніо съ удивленіемъ посмотрѣли на Шейлока.

-- Въ самомъ дѣлѣ, я не шучу, продолжалъ еврей. И я вамъ это сейчасъ докажу. Пойдемте къ нотаріусу, и вы тамъ на простой роспискѣ подпишетесь, такъ -- для шутки, что, если не внесете ровно черезъ три мѣсяца, здѣсь, въ Венеціи, сполна всей суммы, то я, въ видѣ неустойки, вырѣжу, гдѣ пожелаю, на вашемъ тѣлѣ одинъ только фунтъ вашего мяса. Согласны?

-- Что-жъ, я не прочь! уже весело воскликнулъ Антоніо. Охотно подпишусь подъ такимъ условіемъ, и еще буду всѣмъ разсказывать, какъ чудо, что жидъ пересталъ брать проценты.

-- Нѣтъ! рѣшительно перебилъ его пылкій Бассаніо, я не согласенъ на такую сдѣлку. Не надо мнѣ его денегъ: жидъ замышляетъ недоброе.

-- Эхъ, вы, христіане! съ укоризной возразилъ Шейлокъ. Ваше собственное жестокосердіе учитъ васъ подозрѣвать и въ другихъ дурныя мысли. Ну, сами посудите, что пользы мнѣ отъ фунта человѣческаго мяса: вѣдь оно ни гроша не стоитъ. Неужели не видите, что я шучу? Вѣдь я предложилъ Антоніо оказать именно эту услугу только для того, чтобы заслужить его дружбу. Согласенъ онъ -- извольте деньги; нѣтъ -- прощайте и вините себя самихъ.

-- Ну, жидъ, продолжалъ подшучивать Антоніо, ты, навѣрное, обратишься къ христіанской вѣрѣ: такой доброты я прежде въ тебѣ никогда не замѣчалъ. Готовъ подписать росписісу. Ступай къ нотаріусу, мы также сейчасъ будемъ тамъ.

И съ этими словами онъ дружески взялъ подъ руку Бассаніо и, увѣряя его, что нечего бояться страннаго условія займа, такъ какъ черезъ два мѣсяца должны прійти суда и привезти денегъ вдесятеро больше той суммы, которую они теперь занимаютъ, пошелъ вмѣстѣ съ другомъ по берегу моря къ своему дому.

Ярко блестѣло лѣтнее солнце, отбрасывая на гладкихъ мраморныхъ стѣнахъ длинную тѣнь удалявшагося еврея. Безпрестанно оглядываясь, онъ шелъ такъ быстро, какъ только позволяли старыя ноги. Въ его маленькихъ сѣрыхъ глазахъ сверкала злоба.

Вдругъ онъ остановился, поглядѣлъ еще разъ вслѣдъ удалявшимся друзьямъ, дрожащей рукой вытеръ потъ, крупными каплями выступившій у него на лбу. и. сильно ударивъ клюкой о землю и прошептавъ:

-- О наше бѣдное, святое племя! Я буду мстить за тебя!-- быстро скрылся за угломъ.

-- Разозлилась старая собака! крикнулъ ему вслѣдъ одинъ изъ расхаживавшихъ по набережной весельчаковъ.

Дружный хохотъ его товарищей былъ отвѣтомъ на грубую выходку.

II.

Чтобы сдѣлка между Антоніо и Шейлокомъ не показалась читателю невѣроятною, чтобы читатель понялъ, изъ-за чего возникла такая вражда между христіанами и евреями, скажемъ нѣсколько словъ о судьбѣ еврейскаго народа.

Мы знаемъ изъ Священнаго Писанія, что этотъ народъ, переселившись изъ Египта, гдѣ долго томился въ рабствѣ у фараоновъ, утвердился въ обѣтованной землѣ Ханаанской. Жизнь евреевъ въ тѣ времена была очень тяжелая, полная борьбы, трудовъ и лишеній. Сначала они должны были покорить въ землѣ Ханаанской воинственные народы, которые тѣснили пришельцевъ со всѣхъ сторонъ. Покореніе ихъ стоило евреямъ не мало жертвъ. Но лишь только они окончили это покореніе и завоевали спокойствіе и могущество, едва успѣли прославиться подъ скипетромъ знаменитыхъ царей, Давида и Соломона, какъ уже ихъ посѣтили новыя несчастья.

Въ средѣ ихъ открылись смуты и междоусобія; сильное еврейское государство распалось на двѣ части: на царства Іудейское и Израильское, которыя, находясь почти въ безпрерывной войнѣ между собой, ослабили могущество другъ друга и сдѣлали очень легкимъ покореніе одного -- ассиріянами, другаго -- вавилонянами.

Съ этихъ-то поръ евреи и потеряли свою самостоятельность, переходя отъ одного ига къ другому, отъ македонскаго къ сирійскому и египетскому, пока, на конецъ, не подпали подъ власть римлянъ.

Знаемъ мы также, что въ средѣ еврейскаго народа являлись пророки, устами которыхъ Богъ назвалъ евреевъ своимъ избраннымъ народомъ и обѣщалъ, еще въ древнѣйшія времена, ниспослать имъ на землю Мессію -- воплощеннаго Сына Своего, который долженъ былъ явиться ихъ спасителемъ и избавителемъ отъ Божьяго проклятія и происшедшихъ отъ него бѣдствій.

Евреи, истомленные продолжительнымъ рабствомъ и жестокими гоненіями и страстно желавшіе свободы, составили себѣ очень своеобразное представленіе о грядущемъ Мессіи. Они представляли Его гордымъ и грознымъ царемъ-завоевателемъ, который смѣло обнажитъ мечъ въ защиту евреевъ, покоритъ ихъ власти всѣ народы земные и сдѣлается основателемъ всесильнаго еврейскаго царства. Неудивительно, что, ослѣпленные созданнымъ ихъ воображеніемъ, подъ вліяніемъ пережитыхъ тяжелыхъ несчастій, представленіемъ о Спасителѣ, эти люди не признали воплощеннаго Сына Божьяго въ человѣкѣ, родившемся въ простомъ, бѣдномъ семействѣ, кротко обходившемся со всѣми, цроповѣдывавшемъ святое ученіе о всеобщей любви, о кротости и смиреніи, о прощеніи врагамъ обидъ. Они сочли Его за бунтовщика, за измѣнника вѣрѣ праотцевъ, за самозванца, и предали Сына Божія позорной крестной смерти. "Прости имъ. Господи, сказалъ объ этомъ темномъ народѣ на крестѣ Самъ Спаситель, прости, ибо не вѣдаютъ сами, что творятъ".

Римскій императоръ, Веспасіанъ, раздраженный постоянными возстаніями евреевъ, послалъ въ Палестину сильное войско подъ начальствомъ сына своего Тита. Титъ взялъ Іерусалимъ, разграбилъ и сжегъ его, не оставивъ камня на камнѣ въ обширномъ, богатомъ и красивомъ городѣ. Несчастные евреи были лишены отечества и принуждены разсѣяться по всей землѣ. Но и въ этомъ новомъ бѣдствіи они сохранили глубокую любовь къ своей прежней родинѣ, сохранили твердое убѣжденіе въ томъ, что еще снизойдетъ къ нимъ нѣкогда съ неба желанный Мессія, избавитъ ихъ отъ всѣхъ бѣдъ и возстановитъ ихъ свободу и могущество, и что тогда-то настанетъ блаженное время; сохранили, наконецъ, свѣтлую надежду на будущее возвращеніе свое въ обѣтованную землю Ханаанскую, на возстановленіе новаго Іерусалима изъ пепла и развалинъ и на основаніе новаго еврейскаго царства, еще болѣе сильнаго и славнаго, чѣмъ прежнее.

Послѣ паденія Іерусалима жизнь и положеніе евреевъ, разсѣянныхъ по всѣмъ странамъ и принужденныхъ жить среди другихъ, чуждыхъ имъ народовъ, стали еще болѣе ужасными.

Сначала римляне всячески притѣсняли ихъ, считая за бунтовщиковъ, за нарушителей спокойствія и общественной безопасности. Когда же на мѣстѣ павшаго языческаго Рима водворились христіанскія государства, положеніе евреевъ стало, пожалуй, еще хуже. Христіане, ненавидя евреевъ за то, что они не признали Іисуса Христа и предали его страданіямъ и смерти, воздвигли противъ нихъ жестокія гоненія; всячески стѣсняли ихъ, отдаляли отъ себя, считая этихъ людей какими-то особыми, омерзительными существами, недостойными сообщества христіанъ; ругались надъ евреями и подвергали ихъ всевозможнымъ оскорбленіямъ, заточенію, пыткамъ...

Но не пришли евреи въ отчаяніе, не теряли надежды на грядущее пришествіе Мессіи, на лучшее будущее. И эта-то твердая вѣра въ Бога и его милосердіе поддерживала ихъ среди всѣхъ страшныхъ бѣдствій, которыя они претерпѣвали.

Тѣсно, братски соединились они между собою, составивъ одно общество, хотя и разсѣянное по всему лицу земли, но скрѣпленное единствомъ вѣры и цѣли жизни. Они рѣшились во что бы то ни стало защищать свою жизнь, свои законы, свою вѣру и жестоко мстить ненавистнымъ христіанамъ.

Но, чувствуя себя гораздо слабѣе христіанъ (и немудрено -- евреевъ и по числу было гораздо меньше, чѣмъ христіанъ), они стали отыскивать средство, которое позволило бы имъ забрать въ руки христіанъ и распоряжаться ими. Такое средство они нашли: это были -- деньги.

И стали евреи стараться сосредоточить въ своихъ рукахъ громадныя богатства, чтобы такимъ образомъ вынудить христіанъ при всякой нуждѣ въ деньгахъ обращаться именно къ ихъ помощи. Тогда-то евреи обременяли христіанъ огромными процентами и, въ случаѣ неотдачи долга въ срокъ, подвергали должниковъ преслѣдованію, заключали въ тюрьмы.

И развилась въ характерѣ евреевъ страсть къ деньгамъ, и, побуждаемые этою пагубною страстью, соединенною съ заклятою племенною ненавистью къ христіанамъ, они отваживались на самыя черныя, кровавыя дѣла.

Такое положеніе евреевъ продолжалось много столѣтій. Хотя и раздавались изрѣдка благородные голоса нѣкоторыхъ смѣлыхъ людей въ защиту евреевъ, но христіане оставались глухи къ благимъ напоминаніямъ о христіанскомъ всепрощеніи, и только очень незадолго до нашего времени начали сознавать свою несправедливость.

Поэтому-то нѣтъ ничего удивительнаго въ томъ, что въ Венеціи всѣ такъ презирали Шейлока, и что онъ въ своей племенной ненависти могъ предложить Антоніо, вмѣсто процентовъ, такое безчеловѣчное условіе, какъ вырѣзаніе фунта мяса изъ тѣла несостоятельнаго должника.

III.

Сосредоточивъ въ своихъ рукахъ значительныя богатства, евреи селились въ большихъ торговыхъ городахъ, гдѣ могло всегда найтись больше людей, нуждавшихся въ деньгахъ. Къ числу такихъ большихъ и богатыхъ городовъ принадлежала въ XVI столѣтіи Венеція.

Основанъ былъ этотъ городъ еще въ пятомъ столѣтіи по P. X. Нѣсколько десятковъ бѣглецовъ венетовъ, спасаясь отъ полчищъ грознаго азіатскаго завоевателя, Аттиллы, опустошавшаго тогда Европу, пріютились на безлюдномъ, болотистомъ, песчаномъ берегу Адріатическаго моря и построили себѣ тамъ жилища. Вскорѣ къ нимъ присоединились новые переселенцы, и вотъ, мало по малу, изъ убогаго и бѣднаго селеньица выросъ богатый городъ. На многочисленныхъ прибрежныхъ островахъ Адріатическаго моря воздвиглись огромные дворцы и высокія церкви, и, подобно улицамъ, прорыты были глубокіе каналы, по которымъ ѣздили, вмѣсто экипажей, въ красивыхъ лодкахъ, гондолахъ. Этотъ городъ, съ немногими только площадями и небольшими настоящими улицами, выстроенный какъ бы на морѣ, съ исполинскими зданіями, какъ бы выходящими изъ воды, чрезвычайно своеобразенъ и великолѣпенъ.

Выгодное приморское положеніе Венеціи привлекало туда множество богатыхъ и предпріимчивыхъ купцовъ, которые завели тамъ обширную торговлю со всѣми извѣстными странами. Торговля эта сослужила новому то роду хорошую службу. Быстро закипѣла здѣсь жизнь, тысяча тяжело нагруженныхъ кораблей ежедневно сновала но венеціанской гавани. Городъ быстро росъ, украшался и богатѣлъ.

Въ это-то именно время, когда слава Венеціи гремѣла во всей Европѣ, приблизительно въ началѣ XVI столѣтія, и жилъ тамъ купецъ Антоніо, обладавшій несмѣтными богатствами. Корабли его развозили во всѣ концы земли отъ Индіи до Америки богатые грузы дорогихъ товаровъ. Но онъ не гордился своими богатствами. Золото не сдѣлало его надменнымъ и недоступнымъ. Со всѣми былъ онъ одинаково ласковъ и привѣтливъ, всѣхъ радушно принималъ у себя, всѣмъ съ радостью готовъ былъ помочь. Только бездушныхъ корыстолюбцевъ и ростовщиковъ, людей, недобрыми средствами стремящихся къ наживѣ, не терпѣлъ онъ. Самъ честный, благородный, онъ смотрѣлъ на деньги, только какъ на хорошее средство дѣлать добро. Самъ онъ всегда давалъ взаймы, не обременяя должниковъ никакими процентами, давалъ отъ души, съ искреннимъ желаніемъ помочь въ нуждѣ; его безкорыстіе возмущалось противъ безсовѣстнаго образа дѣйствій жадныхъ ростовщиковъ, которые готовы были отнять у должника послѣдній кусокъ хлѣба, чтобы только получить лишній грошъ дохода. Эти люди глубоко оскорбляли Антоніо, и онъ всегда съ негодованіемъ обличалъ ихъ недостойные поступки, нарушающіе законы совѣсти и человѣчности.

Своею честностью, правдивостью и благородствомъ Антоніо пріобрѣлъ всеобщую любовь и уваженіе. Его окружали многочисленные друзья, хотя и веселые и милые молодые люди, но пустые и праздные, всю жизнь проводившіе въ забавахъ и пирушкахъ. Между ними особенно выдавалась благородная, юношески пылкая, хотя и легкомысленная и не въ мѣру увлекающаяся, личность Бассаніо.

Въ числѣ торговыхъ людей въ Венеціи поселилось много и евреевъ, сосредоточившихъ въ своихъ рукахъ огромные капиталы и понемногу овладѣвшихъ почти всею торговлею. Среди ихъ первое мѣсто но богатству занималъ Шейлокъ. Онъ былъ одаренъ отъ природы проницательнымъ умомъ и хорошими способностями, которыя могли бы сдѣлать изъ него прекраснаго человѣка. Но жизнь и ея печальный для еврея опытъ изломали его богато одаренную натуру, и направили въ дурную сторону его душевныя силы. Постоянно видя вокругъ себя презрѣніе къ своимъ роднымъ и соотечественникамъ, слыша насмѣшки и перенося и на себѣ самомъ оскорбленія, онъ почувствовалъ противъ христіанъ страшную злобу. Суровая школа жизни, которую пришлось и ему пройти вмѣстѣ со всѣми евреями, выработала и въ немъ страшную ненависть противъ христіанъ, какъ злѣйшихъ враговъ всего еврейскаго племени.

Отецъ указалъ ему на деньги, какъ на средство самозащиты отъ нападковъ христіанъ, и Шеилокъ жадно сталъ стремиться къ обогащенію, не пренебрегая никакими средствами, какъ бы позорны и незаконны они ни были. Онъ дѣйствительно накопилъ громадныя богатства, собралъ въ сундуки свои цѣлую груду драгоцѣнностей;-- но эта страсть къ деньгамъ загубила въ его душѣ всѣ хорошія качества. Сердце его очерствѣло, и глубокая привязанность къ своему народу составляла почти единственное человѣческое чувство, которое въ немъ осталось; а страстное желаніе все болѣе и болѣе обогатиться и помощью пріобрѣтенныхъ денегъ мстить, жестоко мстить христіанамъ -- составляло единственную цѣль его жизни.

И вотъ этимъ людямъ, столь различнымъ по характеру и стремленіямъ, Антоніо и Шейлоку, пришлось встрѣтиться въ одномъ городѣ и на одномъ торговомъ поприщѣ. Очевидно, что они возненавидѣли другъ друга. Антоніо постоянно и всенародно обличалъ недостойное поведеніе Шейлока, прямо и рѣзко порицалъ его лихоимство. Еврей также жестоко возненавидѣлъ его. Антоніо, давая взаймы значительныя суммы денегъ безъ всякихъ процентовъ, и притомъ обвиняя дѣйствія самого еврея, который обременялъ своихъ должниковъ огромными поборами, конечно, заставлялъ отворачиваться отъ еврея многихъ, и такимъ образомъ уменьшалъ доходъ ростовщика Къ этой ненависти между честнымъ купцомъ и пронырливымъ торгашемъ присоединилась еще во всей силѣ племенная вражда, и Шейлокъ, во чтобы то ни стало, хотѣлъ погубить ненавистнаго ему Антоніо.

Вотъ почему онъ такъ жадно и ухватился за просьбу Антоніо, немедленно согласился даіь ему взаймы требуемыя деньги и поспѣшилъ, въ видѣ шутки, заключить такую сдѣлку, которая, въ случаѣ гибели кораблей Антоніо, отдавала жизнь должника въ руки заимодавца.

Антоніо былъ такъ увѣренъ въ своемъ богатствѣ, а Бассаніо такъ ослѣпленъ любовью къ своей Порціи, что оба, нисколько не сообразивъ послѣдствій сдѣлки, необдуманно согласились на условіе, и Антоніо тотчасъ же подписалъ предложенную имъ росписку.

У Шейлока была прелестная дочь -- Джессика. Хотя и выросла она въ домѣ отца-еврея, но, по какой-то счастливой случайности, осталась чужда всякаго дурнаго вліянія. Ни безумная страсть къ деньгамъ, ни племенная вражда къ христіанамъ не привились къ ея кроткой, доброй, нѣжной натурѣ. Она сохранила въ себѣ всѣ хорошія черты своего характера, и не усвоила пороковъ отца.

Жизнь дѣвушки въ домѣ Шейлока была невыносима. Старикъ сварливостью, скупостью, постоянными мелочными придирками не давалъ ей минуты покоя. Цѣлыми днями онъ толковалъ ей, что дочь должна ненавидѣть христіанъ всѣми силами души, что они злѣйшіе враги какъ ея, такъ и всего племени. Но ея безхитростному сердцу была непонятна такая вражда: она видѣла въ христіанахъ такихъ же людей, какъ и она сама, только замѣчала въ нихъ меньше злобы, меньше ненависти, чѣмъ въ евреяхъ, встрѣчала въ средѣ ихъ гораздо больше людей справедливыхъ, честныхъ и добрыхъ, чѣмъ въ средѣ своихъ очерствѣлыхъ и исключительно преданныхъ мелочнымъ денежнымъ разсчетамъ соплеменниковъ. А притомъ она горячо полюбила молодаго христіанина -- Лоренцо, одного изъ друзей Антоніо и Бассаніо.

Долго терпѣла она эту неприглядную жизнь и, наконецъ, узнавъ, что ея возлюбленный отправляется вмѣстѣ съ Бассаніо въ Бельмонтъ, рѣшила бѣжать изъ отцовскаго дома, принять христіанство и, помимо воли отца, обвѣнчаться съ Лоренцо.

Планъ этотъ ей удалось успѣшно привести въ исполненіе.

Въ ночь передъ отъѣздомъ Бассаніо, Антоніо устроилъ прощальный ужинъ, на который изъ благодарности за оказанную услугу былъ приглашенъ и Шейлокъ. Еврей было не соглашался раздѣлить съ христіанами пирушки, но когда посланные отъ Антоніо стали настаивать, онъ хитро усмѣхнулся и злобно проворчалъ:

-- Хорошо, хорошо! Я пойду къ нимъ! Буду пить за ихъ гибель!

Онъ собрался и ушелъ, оставивъ дочь одну.

Къ этому времени все уже было готово къ бѣгству. Она переодѣлась въ мужское платье, захватила съ собою множество драгоцѣнностей и бѣжала съ Лоренцо на корабль Бассаніо, который уже стоялъ у пристани, готовый къ отплытію.

Едва успѣли провожавшіе Бассаніо собраться на веселую прощальную пирушку, какъ поднялся благопріятный, попутный вѣтеръ, и откладывать отъѣздъ было невозможно.

Всѣ отправились къ берегу. Больно сжалось сердце Бассаніо, когда онъ въ послѣдній разъ обнялъ друга. Вспомнилось ему условіе жида, и невольная грусть выразилась въ его глазахъ. Но Антоніо поспѣшилъ разогнать его сомнѣніе:

-- Поѣзжай, добрый, другъ, съ веселой усмѣшкой сказалъ онъ, будь счастливъ! Отъ души желаю тебѣ успѣха! А обо мнѣ не тревожься -- хватитъ, чѣмъ заплатить!..

Успокоить Бассаніо было не трудно -- онъ весь былъ погруженъ въ свои мечты, живо рисуя въ воображеніи картину будущаго счастья. Еще разъ крѣпко пожалъ онъ руку Антоніо, и быстро и весело взошелъ на корабль.

Подали сигналъ къ отправленію; подняли паруса, и красивый корабль, подгоняемый свѣжимъ попутнымъ вѣтромъ, полетѣлъ въ дальнее плаваніе...

Страшный ударъ, какъ громомъ, поразилъ Шейлока, когда онъ вернулся домой съ неоконченнаго ужина: его дочь бѣжала, увезя съ собою значительную часть его драгоцѣнностей.

Дыханье сперлось въ его груди. Внѣ себя отъ гнѣва, выбѣжалъ онъ изъ дому и бросился къ морю, инстинктивно сознавая, что дочь его скрылась на отплывающемъ кораблѣ. Но онъ опоздалъ: корабль уже отчалилъ и на всѣхъ парусахъ мчался вдаль.

Безсильно оперся старикъ о стѣну высокаго дома: лицо его покрылось смертельной блѣдностью:

-- Джессика, дитя мое! глухо прошепталъ онъ; ушла съ христіаниномъ! Отдайте мою дочь!

Новый приливъ гнѣва придалъ ему сверхъестественную силу. Съ дикой яростью сталъ онъ кричать, чтобъ ему возвратили его дочь и его червонцы. Неистово требовалъ онъ правосудія. Въ разодранномъ платьѣ, съ растрепанными волосами, съ безумнымъ, изступленнымъ взоромъ, потрясая клюкой, дико, безсвязной рѣчью вопя о мщеніи, бродилъ бѣднякъ по улицамъ. Мальчишки бѣгали за нимъ, осыпали бранью и насмѣшками. Онъ ничего не замѣчалъ. Ярость скряги по потеряннымъ червонцамъ и драгоцѣннымъ камнямъ, оскорбленное отеческое и вмѣстѣ религіозное чувство, жажда кровавой мести -- терзали старика.

Джессика посягнула на его имущество; она измѣнила власти отца, измѣнила святому племени и вѣрѣ праотцевъ -- Шейлокъ безжалостно проклялъ ее. И новый приливъ ненависти противъ христіанъ еще болѣе ожесточилъ очерствѣлое сердце.

Горе Антоніо, если счастье отвернется отъ него!

IV.

Въ отдаленной отъ Венеціи части Италіи, въ прелестной мѣстности на берегу моря, возвышался на высокой горѣ уединенный замокъ Бельмонтъ, окруженный великолѣпнымъ садомъ изъ лавровъ и миртъ, съ роскошными фонтанами и цвѣтниками.

Всякій, кто ни заходилъ въ замокъ, а такихъ было очень много, встрѣчалъ радушное гостепріимство стараго князя -- обладателя этого чудеснаго имѣнья, и весело проводилъ вечеръ, сидя въ богато разукрашенной залѣ, за обильнымъ ужиномъ, услаждая вкусъ роскошными яствами и тонкими винами, а слухъ нѣжной музыкой. Въ открытыя громадныя окна врывался изъ саду свѣжій, ароматный воздухъ, а изъ чащи доносилась пѣсня соловья.

Хорошо чувствовалъ себя каждый гость богатаго князя, и на слѣдующее утро отправлялся въ дальнѣйшій путь, увозя съ собой воспоминаніе о тепломъ пріемѣ и задушевной рѣчи стараго хозяина и восхищаясь чудной красотой и ласковымъ, привѣтливымъ взглядомъ его дочери Порціи.

Много лѣтъ прожилъ на свѣтѣ старый князь, много видывалъ онъ и людей на своемъ вѣку. Зоркимъ окомъ наблюдалъ онъ за всѣми, съ кѣмъ приходилось ему встрѣчаться. Его глубокій природный умъ, его разносторонняя жизненная опытность помогали ему понимать людей. И вотъ, въ концѣ своей жизни, онъ пришелъ къ печальному заключенію, что самый частый порокъ у людей -- корыстолюбіе, которое часто бываетъ причиной не только безчестныхъ проступковъ, но даже и кровавыхъ преступленій. Грустно становилось ему, когда смотрѣлъ онъ на подростающую красавицу-дочку. Грызла его мысль, что и ей придется, можетъ быть, сдѣлаться женою такого человѣка, который выберетъ ее, увлеченный не прелестью прекрасныхъ достоинствъ ея души, а одной заманчивою силой ея несмѣтныхъ богатствъ.

И придумалъ старикъ средство обезопасить, избавить Порцію отъ такой печальной будущности.

Разъ, когда онъ опасно заболѣлъ, позвалъ онъ къ себѣ дочь, указалъ ей на стоявшія подлѣ него на столѣ три шкатулки -- золотую, серебряную и свинцовую, и передалъ ей свою послѣднюю волю. Онъ указалъ на господствующую между людьми страсть къ деньгамъ, предостерегалъ отъ опасности сдѣлаться жертвою этой пагубной страсти, отдавъ свою руку человѣку, который полюбитъ не ее самое, а ея сокровища, и завѣщалъ ей вступить въ бракъ только съ тѣмъ, кто выберетъ ту шкатулку, гдѣ будетъ спрятанъ портретъ Порціи.

-- И тотъ человѣкъ, который выберетъ именно эту шкатулку, прибавилъ онъ, будетъ, я увѣренъ, вдохновленъ искреннею любовью къ тебѣ, а не надменнымъ желаніемъ присвоить себѣ твои богатства. Сказавъ это, онъ взялъ съ нея клятвенное обѣщаніе исполнить эту послѣднюю волю умирающаго отца, благословилъ ее и отдалъ ей шкатулки.

Черезъ нѣсколько дней старый князь скончался, и красавица Порція сдѣлалась единственной наслѣдницей роскошнаго замка Бельмонта и всѣхъ несмѣтныхъ сокровищъ отца.

Порція была замѣчательная дѣвушка. Въ ея большихъ, блестящихъ, оттѣненныхъ длинными рѣсницами, черныхъ глазахъ, ярко сквозилъ свѣтлый, проницательный умъ. Богатыя природныя способности ея были развиты серьезнымъ воспитаніемъ. При этомъ у нея было еще и доброе, любящее сердце, которое чутко отзывалось на все прекрасное и съ негодованіемъ отвергало всякую дурную мысль. Неподдѣльная веселость и милая простота сказывались въ ея оживленномъ говорѣ, въ ея звучномъ, непринужденномъ смѣхѣ. Она жила беззаботною жизнью молодости, весело гуляя по широкимъ, тѣнистымъ аллеямъ сада, и занимаясь музыкою и пѣніемъ съ любимой своей подругой Нериссою. А такъ какъ она никогда не знала ни нужды, ни горя, то въ умѣ дѣвушки не было и слѣда мрачности и унынія, и самыя остроты ея и шутки никогда не бывали злы или язвительны.

Уже вскорѣ послѣ смерти отца къ ней стали являться искателями ея руки знатнѣйшіе владѣтельные принцы. Но это были люди ничтожные, не отличавшіеся никакими внутренними достоинствами, побуждаемые къ браку пустымъ тщеславіемъ и корыстолюбіемъ. Конечно, они не могли нравиться Порціи; притомъ же она оставалась вѣрна клятвѣ, данной отцу, и каждому изъ соискателей ея руки предлагала на выборъ одну изъ шкатулокъ, на случай неудачи, предварительно взявъ съ каждаго обѣтъ молчанія. До того времени, когда происходили первыя событія нашего разсказа, еще никто изъ ея многочисленныхъ жениховъ не съумѣлъ выбрать желаннаго ящика, и знатные принцы уѣзжали отъ нея опечаленные неудачею.

Она отталкивала отъ себя ничтожныхъ, корыстолюбивыхъ жениховъ, но доброе, любящее сердце дѣвушки не осталось равнодушнымъ къ одному юношѣ, котораго она съумѣла отличить посреди бездарныхъ и бездушныхъ людей, ослѣпленныхъ ея сокровищами. Этотъ юноша былъ Бассаніо.

Еще при жизни отца Порціи, онъ случайно посѣтилъ Бельмонтъ. Его пылкій, открытый, честный взглядъ, благородная осанка, добродушная веселость, умная, оживленная, правдивая рѣчь понравились Порціи. И сама она милой простотой обращенія, привѣтливостью взгляда живою и умною бесѣдою, въ которой сказывалась ея добрая душа, произвела сильное впечатлѣніе на молодаго венеціанца. Они горячо полюбили другъ друга, и теперь, когда Порція перевидала у себя столькихъ представителей блестящей молодежи, она все-таки ставила Бассаніо неизмѣримо выше всѣхъ этихъ ничтожныхъ корыстолюбцевъ и страстно желала назвать его своимъ возлюбленнымъ супругомъ.

Мы уже знаемъ, что Бассаніо на занятыя деньги снарядилъ корабль, пригласилъ съ собой многочисленную блестящую свиту и поспѣшно отправился въ Бельмонтъ, сгорая нетерпѣніемъ явиться въ числѣ жениховъ горячо любимой имъ Порціи въ твердой надеждѣ на счастье.

Въ прекрасное лѣтнее утро причалилъ корабль Бассаніо къ живописному бельмонтскому берегу.

Пылкій венеціанецъ не хотѣлъ терять ни минуты. Тотчасъ же послалъ онъ въ замокъ двухъ друзей съ богатыми подарками, поручивъ имъ передать Порціи его почтительное привѣтствіе; черезъ нихъ онъ просилъ ея руки, умоляя допустить его до выбора шкатулокъ въ тотъ же вечеръ.

Содрогнулось сердце Порціи, когда она узнала, что тотъ, кого она такъ любила, такъ близко отъ нея. Рада была она тому, что ей удастся, наконецъ, увидѣть Бассаніо послѣ долгой разлуки; но вмѣстѣ съ тѣмъ ее терзало и опасеніе, что и онъ можетъ ошибиться въ выборѣ шкатулокъ и тѣмъ на вѣкъ потерять право на ея руку. Она ни за что не хотѣла допустить Бассаніо до выбора въ тотъ же вечеръ, прося его подождать и серьезно подумать прежде, чѣмъ рѣшиться на рискъ.

Но Бассаніо такъ прямо и рѣшительно поручилъ передать свою просьбу, что Порція поборола страхъ и согласилась на выборъ шкатулокъ въ этотъ же вечеръ.

Обширная бѣлая зала бельмонтскаго замка была ярко освѣщена. Высокія мраморныя колонны, богатыя лѣпныя украшенія потолка, хрусталь и позолота, все это было облито яркимъ свѣтомъ множества огней. Пестрый мозаиковый полъ былъ покрытъ роскошнымъ ковромъ; колонны и мраморныя статуи обвиты зеленью и цвѣтами. Вдоль стѣнъ, на мягкихъ диванахъ помѣстились молодыя подруги Порціи. У дверей столпились всѣ служащіе въ замкѣ. Въ глубинѣ залы была отдернута тяжелая бархатная занавѣсь, за которой, на большомъ столѣ, покрытомъ роскошной, пестрой скатертью, стояли рядомъ три шкатулки -- золотая, серебряная и свинцовая.

Порція, въ бѣломъ атласномъ платьѣ, съ гирляндой живыхъ цвѣтовъ, вплетенной въ ея, какъ смоль, черные распущенные волосы, съ нетерпѣніемъ ждала своего возлюбленнаго жениха.

Въ залѣ царила глубокая тишина. Всѣ притаили дыханье, точно раздѣляя страхъ молодой госпожи...

Вдругъ изъ саду донеслись звуки торжественнаго марша; высокія деревья озарились свѣтомъ факеловъ, и въ широко растворенную стеклянную дверь, съ блестящей свитой вошелъ красавецъ Бассаніо, въ богатомъ нарядѣ венеціанскаго дворянина.

Войдя въ залу, онъ остановился у порога и почтительно поклонился Порціи. Порція встала и быстро подошла къ нему. Она снова попыталась-было убѣдить его отложить страшную минуту, но онъ нѣжно отклонилъ просьбы, горячо увѣряя, что его мучитъ каждая минута неизвѣстности. Тогда Порція подвела его къ столу и взволнованнымъ голосомъ проговорила:

-- Мужайтесь, Бассаніо! Въ одной изъ этихъ трехъ шкатулокъ спрятанъ мой портретъ И если вы дѣйствительно любите меня такъ искренно и сильно, какъ говорите, то ваша привязанность подскажетъ вамъ правильный выборъ. Выбирайте, Бассаніо, со страхомъ жду рѣшенія своей судьбы!...

Бассаніо молча стоялъ передъ столомъ и внимательно, задумчиво, разсматривалъ роковыя шкатулки.

Такъ простоялъ онъ нѣсколько минутъ; наконецъ, продолжая пристально смотрѣть на шкатулки, твердымъ голосомъ произнесъ:

-- Яркій блескъ серебра и золота привлекаетъ къ себѣ алчность пустыхъ, бездушныхъ, корыстолюбивыхъ людей. Но меня не соблазнишь ты, обманчивый блескъ дорогихъ металловъ, -- я не вѣрю твоей коварной, предательской красотѣ! Ты, свинецъ, ты, который скорѣе угрожаешь мнѣ, чѣмъ прельщаешь надеждою, ты своею суровою силою убѣдилъ меня. Тебя выбираю и отъ тебя жду счастья и жизни!...

Съ этими словами Бассаніо быстро повернулъ ключъ въ замкѣ свинцоваго ящика, открылъ его и увидѣлъ мастерской, вправленный въ золотую раму портретъ Порціи. На днѣ шкатулки лежалъ клочекъ бумаги, на которомъ написано было слѣдующее:

"Ты выбиралъ не по внѣшнему виду, и по тому выборъ твой удаченъ. Будь доволенъ сокровищемъ, которое тебѣ дается, и не ищи лучшаго на землѣ. Старайся быть достойнымъ той. которую отнынѣ можешь назвать своею женою."

Счастьемъ заблестѣли глаза Бассаніо. Его желанье исполнилось -- онъ не ошибся. Громко прочиталъ онъ мудрыя слова, и, быстро подойдя къ Порціи, взялъ ея руку и почтительно, съ любовью поднесъ ее къ своимъ губамъ. Порція стояла улыбающаяся и счастливая. Громко и весело грянула музыка, и всѣ присутствовавшіе дружнымъ, одушевленнымъ хоромъ привѣтствовали счастье молодой четы.

Черезъ три дня назначено было свадебное торжество, и въ тотъ же день должны были заключить между собой брачный союзъ любимая подруга Порціи -- Нерисса и одинъ изъ пріѣхавшихъ съ Бассаніо венеціанцевъ -- его пріятель Граціано, которые также горячо полюбили другъ друга еще раньше, въ первый пріѣздъ Бассаніо, когда Граціано также сопровождалъ своего пріятеля.

-----

Но неожиданное препятствіе должно было отсрочить еще на нѣкоторое время счастье молодой четы. На слѣдующій день внезапно пріѣхали въ Бельмонтъ отставшіе на полдорогѣ отъ Венеціи Лоренцо и Джессика, и сообщили очень печальныя извѣстія объ Антоніо. Многіе корабли его погибли на морѣ, участь остальныхъ была неизвѣстна, Антоніо безъ всякихъ средствъ, а между тѣмъ срокъ платежа приближается, и жизнь Антоніо въ опасности: жидъ угрожаетъ ему смертью. Въ ужасѣ Бассаніо разсказалъ все своей невѣстѣ.

-- Нечего медлить, милый другъ, сказала Порція. Я дамъ тебѣ втрое большую сумму. Поѣзжай, не теряя ни минуты. Мы не должны забывать, что ему одному, твоему великодушному другу, обязаны мы нашимъ счастьемъ. Поѣзжайте, а мы съ Нериссою будемъ терпѣливо ждать вашего возвращенія. Въ залогъ же нашего союза мы дадимъ вамъ по золотому кольцу, и вы обяжетесь клятвою никогда не разставаться съ этими кольцами.

Все сдѣлали но совѣту Порціи. На слѣдующій же день Бассаніо и Граціано уѣхали обратно въ Венеція", снабженные большою суммою денегъ, которая дала бы возможность вырвать Антоніо изъ когтей жида

Проводивъ жениха, Порція позвала къ себѣ Нериссу и сообщила ей планъ, который она только что придумала.

-- Знаешь что, Нерисса, весело сказала она. Мы съ тобою, переодѣвшись въ мужсюе платье, послѣдуемъ за ними въ Венецію. Боюсь я, что Бассаніо своею пылкостью и легкомысліемъ испортитъ дѣло, а я помогу ему. Кромѣ того, мы сыграемъ съ своими женихами преинтересную шутку -- мы испытаемъ ихъ.

Нерисса со смѣхомъ согласилась на забавную мысль Порціи. На слѣдующій же день по отплытіи Бассаніо и Граціано, Порція и Нерисса, въ мужскомъ платьѣ, сѣли на корабль и отправились вслѣдъ за ними въ Венецію.

Когда Бассаніо и Граціано, прибывъ въ Венецію, стали разспрашивать о волновавшихъ ихъ событіяхъ, то узнали, что печальныя вѣсти, принесенныя въ Бельмонтъ, были даже слишкомъ справедливы. Корабли Антоніо, на которыхъ находилось все его состояніе, погибли на морѣ всѣ до одного. Антоніо разорился въ конецъ; срокъ роспискѣ, данной Шейлоку, пропущенъ; еврей подалъ жалобу въ верховный судъ Дожа {Верховный правитель въ Венеціи.}, требуя немедленнаго исполненія условія; а во ожиданіи рѣшенія суда Антоніо былъ заключенъ въ тюрьму. Еврей торжествовалъ. Спасти Антоніо не представлялось никакой возможности: законы

Венеціи требовали строгаго и точнаго исполненія всякихъ письменныхъ обязательствъ, а всѣ просьбы друзей Антоніо, старавшихся склонить еврея къ отсрочкѣ уплаты, оказывались напрасными.

-- Нѣтъ! съ злобною радостью отвѣчалъ ДІейлокъ на мольбы друзей Антоніо: я требую неустойки, я вырѣжу у него фунтъ мяса; оно насытитъ мое мщеніе. Антоніо издѣвался надо мной, смѣялся надъ моими заработками, ругалъ мой народъ, мѣшалъ моимъ торговымъ дѣламъ, возстановлялъ всѣхъ противъ меня... И все это за что? только за то, что я жидъ! Да развѣ жидъ не человѣкъ? Развѣ у него не то же тѣло, не тѣ же чувства, что у христіанина? Развѣ не ѣстъ жидъ ту же пищу, не подверженъ тѣмъ же болѣзнямъ, что и христіанинъ? Развѣ не чувствуетъ онъ оскорбленій, которыя вы ему наносите? Когда жидъ обидитъ христіанина, къ чему вы прибѣгаете -- вы, которые такъ кичитесь своимъ милосердіемъ?-- къ мщенію. Такъ и я, жидъ, послѣдую вашему примѣру -- я отомщу ему! Нѣтъ! не забудетъ Антоніо своего векселя!...

При этомъ еврей съ угрозой поднималъ свою костлявую, дрожащую руку, глаза его сверкали, и дикая ненависть отпечатывалась на всѣхъ чертахъ его злаго лица

Страшная минута приближалась: на слѣдующій день было назначено окончательное засѣданіе суда, и Антоніо долженъ былъ умереть отъ руки еврея.

Бассаніо былъ въ отчаяніи. Страшныя угрызенія совѣсти, что это онъ, самъ Бассаніо, виноватъ въ несчастьѣ друга, что для него, для Бассаніо, занялъ Антоніо эти злосчастные червонцы, жестоко мучили его сердце. Тутъ только освѣтило юношу сознаніе, какъ легкомысленно, какъ преступно онъ поступилъ, согласившись на сдѣлку, которая отдавала друга въ руки жида. Это, позднее сознаніе еще болѣе разжигало его горе. Онъ проклиналъ судьбу, бури, жида, свою собственную безпечность, и съ мучительнымъ безпокойствомъ ждалъ страшнаго дня. Онъ готовъ былъ пожертвовать своею собственною жизнью, только бы спасти друга.

Наконецъ роковой день наступилъ. Обширная, мрачная зала суда была запружена народомъ. На возвышеніи за длинными столами, обтянутыми краснымъ сукномъ, въ черныхъ мантіяхъ возсѣдали судьи. На одной изъ скамей, недалеко отъ входа, сидѣлъ Бассаніо, разстроенный, убитый, со слезами на глазахъ.. Всѣ молчали...

Дверь широко растворилась: вошелъ старый Дожъ Венеціи. За нимъ медленно, спокойно, опустивъ голову на грудь, шелъ Антоніо. Послѣднимъ показался Шейдовъ въ обычномъ своемъ грязномъ, изорванномъ кафтанѣ, съ длиннымъ ножомъ въ рукѣ. Онъ остановился у двери, гордо поднялъ голову и съ надменнымъ злорадствомъ окинулъ взоромъ всю залу.

Дверь за ними затворилась. Въ толпѣ послышалось глухое движеніе. Дожъ взошелъ на предсѣдательское мѣсто и обратился къ еврею:

-- Шейлокъ, сказалъ онъ, мы всѣ увѣрены, что ты не станешь настаивать на своемъ жестокомъ намѣреніи. Ты поймешь всѣ бѣды, разомъ обрушившіяся на Антоніо, и, движимый состраданіемъ, простишь ему долгъ, или, по крайней мѣрѣ, согласишься продолжить срокъ уплаты. Шейлокъ, добраго, человѣколюбиваго отвѣта ждемъ мы всѣ отъ тебя.

Еврей отрицательно покачалъ головой.

-- Намѣренія свои я уже объяснилъ вамъ, ваша свѣтлость, настойчиво отвѣчалъ онъ: я поклялся нашею святою субботою, что получу уплату по роспискѣ. Я требую неустойки. Если откажете, нарушите законы и вольности своего города. Я ненавижу Антоніо -- вотъ почему я непремѣнно требую фунта его мяса! Я вырѣжу его во что бы то ни стало прямо противъ сердца моего врага.

Въ публикѣ поднялся ропотъ негодованія. Бассаніо порывисто вскочилъ съ своего мѣста и быстро подошелъ къ жиду.

-- Я предлагаю тебѣ шесть, девять тысячъ червонцевъ, горячо воскликнулъ онъ: откажись только отъ своего нелѣпаго, гнуснаго требованья!

-- Нѣтъ, нѣтъ! холодно и отрывисто отвѣчалъ Шейлокъ, не подымая даже глазъ на Бассаніо: давайте мнѣ всю вашу Венецію, я не возьму ея. Я поклялся, и сдержу слово. Помѣшаете -- и я плюну на законы Венеціи; въ нихъ, значитъ, силы нѣтъ. Говорите же, дождусь ли я справедливаго суда. И онъ устремилъ кровожадный взоръ на Антоніо, стоявшаго передъ нимъ спокойно и съ достоинствомъ, и бережно вытеръ о полу кафтана лезвее ножа, съ наслажденіемъ посматривая на оружіе своей мести.

Дожъ молчалъ. Онъ перебиралъ въ умѣ всѣ средства, какъ бы спасти Антоніо; но средства не находилось: -- законы были ясны и опредѣленны, и право оставалось вполнѣ на сторонѣ Шейлока.

Слова жида глубоко поразили всѣхъ присутствующихъ. Тяжелое, скорбное молчаніе царствовало въ залѣ суда, точно никто не смѣлъ нарушить торжественную тишину страшной минуты, когда рѣшался вопросъ жизни или смерти всѣми любимаго и уважаемаго человѣка. А жидъ все стоялъ недалеко отъ входа и усердно точилъ свой длинный ножъ о подошву сапога, не обращая ни малѣйшаго вниманія на устремленные на него негодующіе взгляды.

Вдругъ дверь отворилась, и вошла Нерисса, переодѣтая адвокатскимъ писаремъ. Неузнанная Бассаніо и Граціано, она почтительно поклонилась Дожу и вручила ему письмо.

Дожъ громогласно прочиталъ его собранію. Ученый юристъ Белларіо, котораго онъ пригласилъ для защиты дѣла Антоніо, извѣщалъ о своей болѣзни, которая лишала его возможности пріѣхать въ Венецію, но, вмѣсто себя, онъ присылалъ молодаго ученаго -- Бальтазара, которому передавалъ свою обязанность, и за знанія, искусство и талантъ котораго ручался.

Когда Дожъ окончилъ чтеніе письма, дверь опять отворилась, и въ залу суда вошла Порція, одѣтая адвокатомъ.

-- Привѣтствую васъ отъ всего сердца, радостно обратился къ ней Дожъ: прошу васъ занять судейское мѣсто. Вамъ вѣдь извѣстно дѣло?

-- Я знаю всѣ подробности, отвѣчалъ мнимый адво катъ, и готовъ сейчасъ же начать защиту,

Съ этими словами Порція помѣстилась на указанномъ мѣстѣ. Она быстро осмотрѣлась вокругъ; испытующій взглядъ ея остановился на евреѣ.

-- Васъ зовутъ Шейлокомъ? звучнымъ, громкимъ голосомъ спросила она его.

-- Меня зовутъ Шейлокомъ, небрежно отвѣчалъ еврей.

-- Странный процессъ затѣяли вы. Конечно, законы Венеціи на вашей сторонѣ, но вы не должны пользоваться правомъ сильнаго:-- долгъ совѣсти склонитъ васъ къ милосердію.

-- На мою голову пусть падутъ мои поступки, коротко и рѣзко отвѣчалъ еврей: я требую уплаты по векселю.

-- Да развѣ Антоніо не въ состояніи заплатить вамъ?

-- Напротивъ, воскликнулъ Бассаніо, который жадно слѣдилъ за каждымъ словомъ молодаго юриста, не узнавая въ немъ своей невѣсты: я сейчасъ же предлагаю ему уплатить вдвое, втрое больше требуемаго, умоляю васъ, рѣшите дѣло въ пользу моего невиннаго друга, смягчите жестокость этого дикаго звѣря.

-- Нѣтъ, такъ нельзя, возразила Порція: мы не можемъ нарушить закона. Срокъ пропущенъ, и жидъ имѣетъ полное право на неустойку, если самъ не пожелаетъ уступить.

Глаза Шейлока засвѣтились злою радостью.

-- О, мудрый судія! Какъ я высоко чту васъ! восторженно воскликнулъ онъ: какъ вѣрно толкуете вы законы!.. Я только прошу васъ скорѣй окончить судъ! Я ни за что не отступлюсь отъ своей клятвы. Я немедленно требую принадлежащаго мнѣ по праву фунта мяса ненавистнаго христіанина.

-- Дѣлать нечего, со вздохомъ проговорила Порція: пусть будетъ по-вашему. Готовьтесь, Антоніо, къ смерти: вы по закону въ его рукахъ.

Еврей торжествующимъ взоромъ окинулъ залу. Съ ножомъ въ рукахъ, съ сверкающими отъ ненависти глазами, подошелъ онъ къ Антоніо; но Бассаніо съ негодаваніемъ оттолкнулъ его, самъ подбѣжалъ къ Антоніо и, рыдая, бросился къ нему на грудь.

Антоніо грустно улыбнулся, и, взявъ друга за руку, нѣжно сталъ утѣшать его.

-- Не горюй, добрый другъ, тихо проговорилъ онъ: я умираю спокойно. Не мучь себя мыслью, что ты виноватъ въ моей смерти. Мнѣ не посчастливилось, и я погибаю жертвою случайности. Передай мой привѣтъ твоей невѣстѣ. Будьте счастливы. Не горюйте, что потеряли друга, какъ не горюю я, что исполнилъ тогда твою просьбу. Живите и не заботьтесь объ умершемъ. Прощай, утѣшься и будь счастливъ.

Но Бассаніо былъ внѣ себя отъ горя.

-- Антоніо, задыхаясь вскричалъ онъ: твоя жизнь дороже для меня всего на свѣтѣ. Свою жизнь, невѣсту, все отдалъ бы я этому извергу, чтобы только снасти тебя.

Шейлокъ стоялъ рядомъ и зло посмѣивался. Онъ былъ увѣренъ, что жертва уже въ его рукахъ.

-- Кчему напрасно тратить время? сурово сказалъ онъ. Прошу скорѣе произнести приговоръ.

-- Прекрасно, возразила Порція: вы настаиваете на своемъ. Вамъ будетъ разрѣшено вырѣзать этотъ фунтъ мяса. Законъ и судъ утверждаютъ ваше право.

-- Правдивѣйшій судъ! съ восторгомъ воскликнулъ еврей: какая сила, какая мудрость въ его словахъ!..

-- Но замѣтьте, Шейлокъ, что по роспискѣ вы имѣете право только на фунтъ мяса. Знайте же, что если, вырѣзывая его, вы прольете хоть одну каплю его крови, то подвергнетесь строгому наказанію: ваши имущества и земли будутъ взяты казною республики. Такъ гласятъ законы Венеціи!

Еврей смутился. Онъ вопросительно посматривалъ то на адвоката, то на Антоніо.

-- Если такъ, нерѣшительно промолвилъ онъ: давайте мнѣ тройную сумму, и пусть уходитъ христіанинъ.

-- Нѣтъ, иронически продолжала Порція: жидъ узнаетъ правосудіе до конца. Онъ не получитъ денегъ -- пусть беретъ только неустойку. Готовься вырѣзывать у него мясо. Но помни, что тебѣ принадлежитъ ровно фунтъ. И предупреждаю тебя, что если вырѣжешь ты хоть на ничтожную долю больше или меньше этого фунта, то тебѣ предстоитъ смертная казнь. Такъ гласятъ законы Венеціи.

Твердое убѣжденіе и непоколебимая сила звучали въ словахъ молодаго адвоката. Еврей окончательно растерялся. Добыча, которую онъ уже готовъ былъ схватить, ускользала изъ его рукъ.

-- Отдайте мнѣ мой капиталъ, быстро проговорилъ онъ: и я сейчасъ же уйду отсюда.

-- Вотъ онъ, сказалъ Бассаніо, подавая ему мѣшокъ съ червонцами: я давно уже приготовилъ деньги.

-- Нѣтъ, нѣтъ, настойчиво возразила Порція: онъ отрекся отъ денегъ передъ судомъ. Онъ получитъ плату по точному условію росписки.

-- Неужели же не отдадутъ мнѣ и моихъ денегъ? испуганно проворчалъ Шейлокъ.

-- Конечно, ты получишь только неустойку. Бери ее, но берегись!

Шейлокъ совсѣмъ упалъ духомъ. Искусствомъ молодаго адвоката онъ былъ поставленъ въ очень неловкое положеніе: онъ не только лишался возможности утолить жажду мести, но безвозвратно терялъ свои деньги: -- и жизнь Антоніо, и золото ускользали изъ его рукъ. Онъ поблѣднѣлъ. Съ безпокойствомъ озирался онъ вокругъ, хоть въ комъ нибудь ища себѣ поддержки, но на всѣхъ лицахъ видны были только ненависть, или насмѣшка.

-- Такъ пусть съ него беретъ уплату дьяволъ! съ безсильной злобой воскликнулъ онъ: мнѣ здѣсь больше дѣлать нечего!.. И съ этими словами еврей быстро направился къ двери.

-- Нѣтъ, жидъ, постой, еще не все, опять остановила его Порція: въ Венеціи существуетъ законъ, что если иностранецъ посягнетъ на жизнь мѣстнаго гражданина, то онъ лишается своего имущества, одна половина котораго идетъ въ пользу того, кому онъ угрожалъ, другая въ пользу государственной казны. И самая жизнь виновнаго зависитъ отъ милосердіи Дожа Ты посягалъ на жизнь Антоніо -- и долженъ быть казненъ. Нади же ницъ и умоляй дожа о помилованіи.

Дружное одобреніе всѣхъ присутствующихъ было отвѣтомъ на громкую, гнѣвную рѣчь молодаго ученаго.

Смертельный ужасъ выразился на лицѣ еврея. Онъ судорожно ухватился за косякъ двери, у которой стоялъ, и оцѣпенѣлъ.

-- Шейлокъ, сказалъ Дожъ: дарю тебѣ жизнь. Одну часть твоего имущества возьметъ Антоніо, другая пойдетъ въ казну.

-- Берите все, хоть жизнь мою! глухо прошепталъ онъ: не нужно мнѣ пощады! Лишая меня средствъ, моихъ денегъ, вы лишаете меня и жизни!

Еврей закрылъ лицо руками -- слезы горя, злобы, ненависти, безсилія, градомъ покатились изъ его глазъ.

-- Антоніо, спросила Порція: не хотите-ли вы замолвить слово за жида?

-- Если соблаговолятъ Свѣтлѣйшій Дожъ и судьи не брать съ него законной половины въ казну, то прошу, чтобы онъ далъ мнѣ другую взаймы, подъ условіемъ, что я возвращу ее, послѣ его смерти, Лоренцо -- мужу его дочери. Сверхъ того, если судъ согласится на это снисхожденіе, я требую, чтобы онъ за это крестился и обязался своею подписью послѣ смерти завѣщать дочери остальное имущество. Вотъ мое мнѣніе, которое предлагаю на утвержденіе суда.

-- Я согласенъ на этотъ приговоръ, сказалъ Дожъ: -- и скрѣпляю его своимъ словомъ. Шейлокъ, доволенъ-ли ты рѣшеніемъ верховнаго суда?

-- Доволенъ, задыхаясь пробормоталъ еврей: -- позвольте мнѣ уйти, мнѣ дурно... я дома подпишу бумагу...

И онъ медленно, едва волоча ноги, вышелъ изъ залы суда. Тупое отчаяніе и равнодушіе ко всему выражалось на его осунувшемся, блѣдномъ лицѣ.

Громкій, единодушный крикъ восторга привѣтствовалъ побѣду искуснаго защитника.

Бассаніо былъ внѣ себя отъ радости. Страшная тяжесть угрызеній совѣсти спала съ его души. Легко и весело чувствовалъ онъ себя. Тяжелая сцена суда не произвела сильнаго дѣйствія на его легкомысленное воображеніе. Онъ ужь забылъ прошлое, и жилъ настоящимъ и наслаждался имъ. Крѣпко жалъ онъ другу руки и отъ отъ волненія не могъ выговорить ни слова.

А Порція, быстро попрощавшись съ Дожемъ, подъ предлогомъ, что ей немедленно нужно ѣхать назадъ, быстро вышла изъ залы.

Антоніо и Бассаніо поспѣшили вслѣдъ за своимъ избавителемъ и стали горячо благодарить его за ту великую услугу, которую онъ оказалъ имъ. Бассаніо настоятельно просилъ мнимаго адвоката принять отъ него, въ знакъ глубокой признательности, тѣ червонцы, которые припасены были для уплаты Шейлоку.

-- Платы я никакой не хочу и не возьму, съ улыбкой сказала Порція: мнѣ довольно вашей благодарности; а ваше освобожденіе -- моя лучшая награда. А если вы уже непремѣнно хотите что-нибудь подарить мнѣ, прибавила она, обращаясь къ Бассаніо, такъ дайте мнѣ на память кольцо, которое я вижу у васъ на пальцѣ.

Бассаніо колебался: это было то самое кольцо, которое при прощаніи подарила ему Порція, взявъ съ него клятву никогда не разставаться съ нимъ.

-- Это кольцо мнѣ очень дорого, сказалъ онъ послѣ нѣсколькихъ минутъ размышленія: это подарокъ моей невѣсты. Но вы спасли жизнь моего друга; а ему одному обязанъ я тѣмъ, что могу назвать этимъ именемъ красавицу Порцію... Возьмите его... я дарю вамъ его отъ души на добрую память...

-- А теперь прощайте, сказала Порція, падѣвая на палецъ свое же кольцо: желаю вамъ всего хорошаго, а мнѣ давно ужь пора домой.

Бассаніо и Антоніо крѣпко пожали руку своему избавителю и, еще разъ отъ души поблагодаривъ его, разстались съ нимъ.

Нерисса такою же уловкою съумѣла выманить и свое кольцо отъ Граціано.

Съ лукавой усмѣшкой переглянулись молодыя дѣвушки, когда онѣ, распрощавшись съ друзьями, спѣшили къ берегу.

-- Вотъ видишь-ли, Нерисса, весело сказала Порція, какъ хорошо, что мы пріѣхали!.. и какъ славно удалось намъ ихъ провести!..

Черезъ полчаса корабль уже уносилъ ихъ въ Бельмонтъ.

Онѣ благополучно доѣхали, сняли непривычные костюмы, сослужившіе Антоніо такую хорошую службу, и стали ждать возвращенія друзей.

VI.

Опять теплое, ясное утро стояло надъ Бельмонтомъ, когда причалилъ къ живописному берегу корабль, на которомъ пріѣхали изъ Венеціи Антоніо, Бассаніо и Граціано.

Порція съ Нериссой, еще издали замѣтивъ бѣлые паруса подъѣзжавшаго корабля, выбѣжали въ садъ и, прогуливаясь по тѣнистой аллеѣ, нетерпѣливо ожидали друзей.

Скоро у входа въ аллею показались пріѣхавшіе. Бассаніо велъ друга подъ руку, оживленно съ нимъ разговаривая. Порція, поспѣшивъ къ нимъ на встрѣчу, прямо подошла къ Антоніо и, привѣтливо протянувъ ему руку, радушно привѣтствовала его съ благополучнымъ прибытіемъ.

Весело поздоровавшись съ женихами, дѣвушки повели дорогихъ гостей въ замокъ. По дорогѣ онѣ не утерпѣли, чтобы не посмѣяться надъ ними.

-- Я что-то не вижу моего кольца на вашемъ пальцѣ, Граціано, обиженно спросила Нерисса: неужели вы отдали его кому-нибудь?

Граціано смутился и сталъ объяснять, какъ это случилось, и какъ онъ и Бассаніо должны были отдать свои кольца адвокату, защищавшему Антоніо, и его секретарю, въ благодарность за оказанную ими услугу.

Но Нерисса и слушать ничего не хотѣла, и съ притворнымъ гнѣвомъ тотчасъ же разсказала Порціи о недостойномъ, какъ она говорила, поступкѣ Бассаніо и Граціано.

Порція, уже подготовленная къ новой роли, представилась страшно оскорбленной.

-- Если вы такъ умѣете держать свое слово, сказала она, я не вѣрю вашей любви! Съ этой минуты я вамъ чужая...

Бассаніо и Граціано совсѣмъ растерялись. Напрасно истощали они все свое краснорѣчіе, оправдывая свой поступокъ; напрасно Антоніо заступался за нихъ -- дѣвушки упорствовали... Наконецъ имъ стало жаль смотрѣть на огорченныя лица несчастныхъ друзей, и онѣ, со смѣхомъ снявъ злосчастныя кольца съ своихъ рукъ, отдали ихъ уже совсѣмъ сбитымъ съ толку Бассаніо и Граціано.

-- Пойдемте скорѣй домой, ласково сказала Порція: вашему другу пора отдохнуть. А я разскажу вамъ дорогой, какъ все это случилось, и что мы съ Нериссой дѣлали въ ваше отсутствіе.

Они пошли. Порція, пересыпая рѣчь веселыми шутками, разсказала о своей поѣздкѣ въ Венецію. Съ удивленіемъ слушали молодые люди и не вѣрили своимъ ушамъ.

Антоніо шелъ вмѣстѣ съ друзьями. Легко и спокойно чувствовалъ онъ себя. Живая, остроумная, пылкая рѣчь Порціи, милая привѣтливость ея встрѣчи скоро расположили его къ невѣстѣ друга. Онъ дивился находчивости и таланту, съ которымъ ей удалось разрушить хитрыя козни еврея, и восхищался ея добросердечіемъ.

Они подошли къ замку. Лоренцо и Джессика, всѣ подруги, всѣ слуги Порціи, столпились на лужайкѣ при входѣ въ замокъ, ожидая молодыхъ хозяевъ.

Громко грянула музыка, и восторженнымъ возгласомъ привѣтствовали всѣ прибывшихъ хозяевъ и гостей.

Въ богатой залѣ приготовленъ былъ роскошный пиръ. Высоко поднялись полные кубки за здоровье Бассаніо и Порціи, Граціано и Нериссы. за здоровье Антоніо, такого великодушнаго друга.

Сватьба уже не откладывалась, и весело была отпразднована на слѣдующій день. Антоніо поселился вмѣстѣ со своими друзьями.

-----

А Шейлокъ?-- Въ отчаяніи, убитый злобой и горемъ, пришелъ онъ домой изъ суда. Вся жизнь его была разбита, уничтожена. Дочь его бѣжала, унеся съ собой, можетъ быть, единственную привязанность, которая еще существовала въ его озлобленномъ сердцѣ; его имущество было отнято; самъ онъ всенародно опозоренъ на судѣ.

Судъ принудилъ его креститься -- и онъ крестился. Но могъ ли онъ сдѣлаться истиннымъ христіаниномъ? Конечно, нѣтъ. Затаенная злоба, затаенная ненависть противъ христіанъ еще болѣе укрѣпились въ его душѣ.

И онъ покинулъ Венецію, и пошелъ искать другаго города, гдѣ могъ бы съ большей безопасностью продолжать жалкую жизнь торгаша и заклятаго врага христіанства...

Ив. Гр.

"Дѣтское Чтеніе", T. XXV, No 1, 1880