ИМПЕРАТОРЪ НИКОЛАЙ
и
ИНОСТРАННЫЕ ДВОРЫ.
Предисловіе.-- Поѣздка Императора Николая въ Англію.-- Императоръ Николай и Австрійскій дворъ.-- Императоръ Николай и Іюльская монархія во Франціи.-- Императоръ Николай и Прусскій дворъ.-- Императоръ Николай и Прусская армія.
Императоръ Вильгельмъ I о Россіи.
C.-Петербургъ.
Типографія И. И. Скороходова. (Надеждинская, д. 39).
1889.
Предисловіе
Поѣздка императора Николая въ Англію.
I. ПРИГОТОВЛЕНІЯ КЪ ПУТЕШЕСТВІЮ: Посѣщеніе Англіи великимъ княземъ Николаемъ Павловичемъ въ 1816 г.-- Отзывы о немъ Стокмара и леди Кемпбелъ.-- Спартанскія привычки.-- Императоръ Николай заявляетъ о желаніи своемъ предпринять поѣздку въ Англію.-- Ту же надежду выражаетъ Пиль Бруннову.-- Годовой обѣдъ русской торговой компаніи въ Лондонѣ.-- Тостъ Пиля за русскаго императора.-- Переговоры Абердина съ королевой и съ Брунновымъ.-- Устраненіе встрѣчи съ королемъ Лудовикомъ-Филиппомъ.-- Радость Бруннова.-- Высочайшая благодарность Пилю.-- Депеша Нессельроде къ Бруннову о предположенномъ путешествіи государя въ Англію,-- Отзывы аккредитованныхъ въ Лондонѣ иностранныхъ дипломатовъ.-- Неудовольствіе тюильрійскаго двора.-- Инструкція Гизо графу Сентъ-Олеру.-- Мѣры предосторожности, предположенныя англійскимъ правительствомъ.-- Мнѣніе государя о нихъ
II. ПРЕБЫВАНІЕ ВЪ АНГЛІИ: Отъѣздъ императора Николая изъ Петербурга.-- Прибытіе въ Берлинъ.-- Размышленія Бунзена.-- Обѣдъ у прусскаго короля.-- Пріѣздъ въ Лондонъ. Первое свиданіе съ королевой.-- Переселеніе въ Виндзоръ.-- Парадъ.-- Скачки въ Аскотѣ.-- Возвращеніе въ Лондонъ.-- Представленіе дипломатическаго корпуса.-- Праздникъ въ Чисвикѣ.-- Вечеръ въ оперѣ.-- Прощаніе съ королевой.-- Подарки и пожертвованія.-- Сужденія королевы объ императорѣ Николаѣ.-- Отзывъ Стокмара.-- Донесеніе Бруннова.-- Свидѣтельство австрійскаго посланника Неймана, княгини Меттернихъ и Гизо
III. ПОЛИТИЧЕСКІЕ ПЕРЕГОВОРЫ: Догадки Бунзена.-- Цѣль императорской поѣздки.-- Бесѣды съ королевой.-- Разговоръ съ Абердиномъ о Бельгіи, о Франціи и о соглашеніи Россіи съ Англіею.-- Объясненія съ Пилемъ я Абердиномъ по дѣламъ Востока.-- Предложенный уговоръ на случай распаденія Турціи.-- Мюнхенгрецская конвенція,-- Довѣрительный меморандумъ графа Нессельроде.-- Разнорѣчіе между государемъ и вице-канцлеромъ.-- Частное соглашеніе по среднеазіятскому вопросу.-- Главная цѣль поѣздки остается недостигнутою
Императоръ Николай и Австрійскій дворъ
I. РАЗЛАДЪ (1825--1830). Кончина Александра I.-- Мнѣніе Меттерниха о цесаревичѣ Константинѣ Павловичѣ и о великомъ князѣ Николаѣ Павловичѣ.-- Воцареніе Императора Николая.-- Заискиванія Меттерниха.-- Отправленіе эрцгерцога Фердинанда Эсте въ Петербургъ.-- Оправданіе австрійскаго канцлера.-- Гнѣвъ его на Нессельроде.-- Интриги Меттерниха противъ Россіи.-- Охлажденіе отношеній между Петербургомъ и Вѣною.-- Послѣдствія Адріанопольскаго мира
II. ПРИМИРЕНІЕ (1830--1833). Свиданіе Нессельроде съ Меттернихомъ въ Карлсбадѣ.-- Упреки австрійскаго канцлера.-- Іюльская революція во Франціи.-- "Карлсбадскій лоскутъ".-- Признаніе Лудовика-Филиппа Австріей).-- Порученіе, возложенное на Орлова.-- Возобновленіе союза Россіи съ Австріею и Пруесіею.-- Политическая программа Меттерниха.-- Русскія предложенія.-- Польскій мятежъ.-- Замыслы Меттерниха противъ Франціи.-- Неудовольствіе императора Николая на австрійскаго канцлера.-- Меттернихъ старается задобрить государя.-- Скрѣпленіе дружественной связи петербургскаго двора съ вѣнскимъ 57
III. МЮНХЕНГРЕЦЪ (1833). Подозрѣнія Пальмерстона.-- Депеша Меттерниха о свиданіи императоровъ русскаго и австрійскаго.-- Прибытіе въ мюнхенгрецъ августѣйшихъ гостей.-- Празднованіе именинъ наслѣдника цесаревича.-- Бесѣда императора Николая съ Меттернихомъ.-- Празднества въ Мюнхенгрецѣ.-- Расположеніе русскаго императора къ Францу I и его канцлеру.-- Отзывы о государѣ Прокеша и княгини Меттернихъ.-- Замѣтка княгини о русскихъ дипломатахъ.-- Дипломатическіе переговоры,-- Конвенція по дѣламъ Востока и Польши.-- Переговоры въ Берлинѣ.-- Конвенція о правѣ вмѣшательства.-- Сообщеніе ея французскому правительству.-- Торжество австрійской политики
IV. ТЕПЛИЦЪ.-- ПРАГА.-- ВѢНА (1834--1836). Надежды Меттерниха на сближеніе съ Англіей.-- Пальмерстонъ объ Австріи.-- Смерть Франца I и воцареніе императора Фердинанда.-- Переписка его и Меттерниха съ императоромъ Николаемъ.-- Отзывы княгини Меттернихъ о русскомъ императорѣ.-- Калишскій съѣздъ.-- Свиданіе въ Теплицѣ императоровъ русскаго и австрійскаго и короля прусскаго.-- Письма Меттерниха къ женѣ.-- Отзывы о русской императорской четѣ.-- Закладка памятника на полѣ Кульмекаго ея.-- Празднества въ Прагѣ.-- Поѣздка императора Николая въ Вѣну,-- Государь у княгини Меттернихъ.-- Депеша австрійскаго канцлера о теплицскомъ свиданіи.-- Рѣшенія по пяти политическимъ вопросамъ.-- Результаты совѣщаній
V. ВТОРИЧНАЯ РАЗМОЛВКА (1836-1846). Разоблаченія Portfolio.--Смущеніе Меттерниха и попытка его оправдаться.-- Императоръ Николай продолжаетъ благоволить Австріи.-- Предостереженія князя А. М. Горчакова.-- Меттернихъ встрѣчаетъ въ Теплицѣ русскаго императора.-- Миланскій протоколъ.-- Посѣщеніе Вѣны наслѣдникомъ цесаревичемъ Александромъ Николаевичемъ.-- Турецко-египетская распря.-- Различіе во взглядахъ петербургскаго и вѣнскаго дворовъ на взаимныя отношенія.-- Неудовольствіе Меттерниха на Россію.-- Несогласія по восточнымъ дѣламъ.-- Императоръ Николай проѣздомъ въ Италію минуетъ Вѣну.-- Посѣщеніе имъ Вѣны на возвратномъ пути.-- Суровое и мрачное настроеніе государя.-- Попытка Меттерниха вмѣшаться въ дѣло о положеніи русскихъ иновѣрцевъ.-- Нессельроде въ Вѣнѣ
VI. ТѢСНѢЙШІЙ СОЮЗЪ (1846--1854). Внѣшнее и внутреннее положеніе Австріи въ половинѣ сороковыхъ годовъ.-- Новое сближеніе ея съ Россіей.-- Волненія въ Краковѣ.-- Присоединеніе Кракова къ австрійскимъ владѣніямъ.-- Разгромъ 1848 года.-- Враждебность въ Россіи либеральнаго австрійскаго министерства.-- Воцареніе императора Франца-Іосифа.-- Возстановленіе дружественной связи съ Россіей.-- У смиреніе Венгріи русскими войсками.-- Дипломатическая поддержка Австріи Россіею.-- Совѣщанія въ Варшавѣ.-- Ольмюцское соглашеніе.-- Пріѣздъ въ Вѣну членовъ русскаго императорскаго дома.-- Императоръ Николай въ Ольмюцѣ и въ Вѣнѣ.-- Начало Восточнаго кризиса.-- Надежда императорскаго кабинета на содѣйствіе Австріи.-- Измѣна вѣнскаго двора.-- Послѣднія свиданія императора Николая съ императоромъ Францомъ-Іосифомъ въ Ольмюцѣ и въ Варшавѣ
VII. ЭПИЛОГЪ (1854--1855). Политика Австріи во время Восточной войны 1853 -56 годовъ.-- Разочарованіе императора Николая.-- Строгое осужденіе имъ дѣйствій вѣнскаго двора въ письмахъ въ князьямъ Н. Ѳ. Паскевичу и М. Д. Горчакову.-- Кончина императора Николая
Императоръ Николай и Іюльская монархія во Франціи
I. РОССІЯ И ВОЗСТАНОВЛЕНІЕ БУРБОНОВЪ: Александръ I и реставрація.-- Враждебное расположеніе въ Россіи Лудовика XVIII.-- Императоръ Александръ умѣряетъ притязанія союзниковъ.-- Переписка съ ними герцога Ришелье.-- Дружественный образъ дѣйствій Франціи въ турецкую войну 1828--29 годовъ.-- Планъ земельнаго передѣла Европы.-- Мнѣніе графа Матушевича о внѣшнемъ и внутреннемъ положеніи Франціи
II. ІЮЛЬСКАЯ РЕВОЛЮЦІЯ: Парижское возстаніе 1830 года и воцареніе Лудовика-Филиппа.-- Признаніе его Англіею.-- Письмо его къ императору Николаю.-- Меттернихъ старается разстроить доброе согласіе между Россіею и Франціею.-- Переговоры его съ графомъ Нессельроде.-- Полученіе въ Петербургѣ первыхъ извѣстій о парижскомъ переворотѣ.-- Разговоръ императора Николая въ Аничковомъ дворцѣ съ французскимъ повѣреннымъ въ дѣлахъ.-- Намѣреніе русскаго двора выслать изъ С.-Петербурга французское посольство.-- Второй разговоръ императора Николая съ барономъ Бурговномъ въ Елагинскомъ дворцѣ.-- Французскій дипломатъ сопровождаетъ государя въ поѣздкѣ по военнымъ поселеніямъ
III. НАЧАЛО НЕДОРАЗУМѢНІЙ: Бельгійское возстаніе.-- Отправленіе Орлова въ Вѣну и Дибича въ Берлинъ.-- Признаніе Лудовика-Филиппа Австріею и Пруссіею.-- Интриги Меттерниха.-- Лондонская конференція по бельгійскимъ дѣламъ.-- Признаніе короля французовъ императоромъ Николаемъ.-- Отвѣтное письмо его къ нему.-- Возобновленіе дипломатическихъ сношеній между Россіею и Франціею.-- Заступничество Франціи за мятежныхъ поляковъ -- Несогласія Австріи съ Франціей.-- Переговоры петербургскаго двора съ вѣнскимъ по французскимъ дѣламъ.-- Англо-французское соглашеніе.-- Противодѣйствіе Пальмерстона видамъ тюильрійскаго двора.-- Тройственный союзъ на Востокѣ Европы и четверной союзъ на Западѣ
IV. ВОПРОСЫ ПОЛЬСКІЙ И ВОСТОЧНЫЙ: жалобы русской дипломатіи на Францію.-- Отношенія французскаго правительства къ Польскому вопросу.-- Попытка вмѣшательства въ польскія дѣла въ сообществѣ съ Англіею.-- Конецъ мятежа.-- Рѣчь Тьера о Польшѣ во французской палатѣ депутатовъ.-- Франція отрекается отъ Польши.-- Взглядъ французскаго правительства на Восточный вопросъ.-- Пререкательство изъ-за Ункіяръ-Искелесскаго договора.-- Инструкція герцога Брольи маршалу Мезону при назначеніи его посломъ въ С.-Петербургъ.-- Улучшеніе отношеній обоихъ дворовъ.-- Турецко-египетская распря.-- Россія исключаетъ Францію изъ европейскаго "концерта" по восточнымъ дѣламъ.-- Гибельныя послѣдствія лондонскихъ конвенцій 1840--1841 годовъ для русской политики на Востокѣ
V. ССОРА: Охлажденіе отношеній между Россіею и Франціей).-- Министерство Гизо.-- Замѣна Поццо-ди-Ворго графомъ Паленомъ.-- Отъѣздъ Палена въ отпускъ.-- Запрещеніе чинамъ французскаго посольства въ Петербургѣ присутствовать на пріемѣ въ Зимнемъ дворцѣ въ день тезоименитства русскаго императора.-- Послѣдствія этой мѣры.-- Исключеніе французскихъ дипломатовъ изъ петербургскихъ гостиныхъ.-- Толкованія Гизо.-- Смерть герцога Орлеанскаго.-- Депеша графа Нессельроде,-- Отвѣтъ Гизо 184
VI. ПРИМИРИТЕЛЬНЫЯ ПОПЫТКИ ФРАНЦІИ: Нессельроде поздравляетъ Гизо.-- Разговоръ Гизо съ Н. Д. Киселевымъ.-- Объясненіе д'Андре съ Нессельроде.-- Вторичный разговоръ Гизо съ Киселевымъ.-- Объяснительная депеша его къ д'Андре
VII. ПОСЛѢДНІЕ ГОДЫ ІЮЛЬСКОЙ МОНАРХІИ: Неуспѣхъ французскихъ попытокъ къ примиренію.-- Предубѣжденіе противъ Франціи императора Николая и русскихъ дипломатовъ.-- Укрѣпленіе англо-французскаго союза.-- Испанскіе браки и разрывъ Англіи съ Франціей.-- Присоединеніе Кракова къ Австріи.-- Гизо ищетъ сближенія съ Меттернихомъ.-- Соглашеніе Франціи съ Австріей), Пруссіею и Россіею по дѣламъ Швейцаріи.-- Паденіе іюльской монархіи.-- Послѣдствія разлада Россіи съ Франціей
Императоръ Николай и Прусскій дворъ
I. ПОМОЛВКА (1813--1817). Русско-прусскія отношенія въ началѣ XIX вѣка.-- Союзъ 1813 года.-- Предположеніе о скрѣпленіи его союзомъ родственнымъ между императорскимъ и королевскимъ домами.-- Неудачныя попытки такого союза въ ХVIII столѣтіи.-- Нерасположеніе къ нему Фридриха II.-- Первое посѣщеніе Берлина великими князьями Николаемъ и Михаиломъ Павловичами.-- Празднества въ Берлинѣ при возвращеніи русскихъ войскъ изъ Франціи въ 1814 году.-- Личная дружба короля Фридриха-Вильгельма III къ императору Александру I.-- Помолвка великаго князя Николая съ принцессою Шарлоттою.-- Путешествіе его по чужимъ краямъ.-- Наставленіе принцессы въ правилахъ православной вѣры
II. БРАКЪ (1817--1825). Путешествіе принцессы Шарлотты изъ Берлина въ Петербургъ.-- Принцъ Вильгельмъ.-- Торжественный въѣздъ въ столицу.-- Совершеннолѣтіе великаго князя Николая Павловича и обрученіе его.-- Вѣнчаніе.-- Переѣздъ двора въ Москву.-- Переписка императора Александра 1 съ принцемъ Вильгельмомъ.-- Рожденіе великаго князя Александра Николаевича.-- Прусскій король въ Москвѣ и въ Петербургѣ.-- Болѣзнь великаго князя и великой княгини.-- Поѣздка ихъ въ Берлинъ.-- Представленіе "Ладда Рукъ".-- Жизнь въ Потсдамѣ и его окрестностяхъ.-- Пребываніе въ Эмсѣ.-- Отношенія великаго князя къ членамъ королевской семьи.-- Дружба съ принцемъ Вильгельмомъ.-- Греческое возстаніе
III. ИМПЕРАТОРЪ НИКОЛАЙ И ФРИДРИХЪ ВИЛЬГЕЛЬМЪ III (1825--1840). Воцареніе Императора Николая.-- Принцъ Вильгельмъ представляетъ Пруссію на похоронахъ императора Александра I, а принцъ Карлъ при коронованіи новаго государя.-- Политика Пруссіи въ Восточномъ вопросѣ.-- Принцъ Вильгельмъ и Меттернихъ.-- Бракъ принца Вильгельма.-- Пребываніе русской императорской четы въ Берлинѣ въ 1829 году.-- Праздникъ бѣлой розы.-- Свиданіе въ Шведтѣ,-- Переговоры въ Берлинѣ по вопросу о правѣ "вмѣшательства".Императоръ Николай въ Пруссіи въ 1834 и 1835 годахъ.-- Лагерный сборъ въ Калишѣ.-- Путешествіе императора и императрицы по Германіи въ 1837 году.-- Неудовлетворительность пограничныхъ отношеній.-- Кончина Фридриха-Вильгельма III
IV. ИМПЕРАТОРЪ НИКОЛАЙ И ФРИДРИХЪ ВИЛЬГЕЛЬМЪ IV (1840--1848). Обмѣнъ вѣжливостей.-- Начало разногласій.-- Внѣшняя политика Фридриха-Вильгельма IV.-- Поѣздка его въ Англію и Россію.-- Императоръ Николай въ Берлинѣ въ 1843 году.-- Покушеніе на жизнь его въ Познани.-- Созваніе Соединеннаго Ландтага.-- Революція 1848 года въ Пруссіи.-- Императоръ Николай порицаетъ образъ дѣйствій короля.-- Единомысліе его съ принцемъ прусскимъ.-- Возстановленіе порядка въ Берлинѣ
V. ПОСЛѢ РЕВОЛЮЦІИ (1848--1853). Прусская Унія.-- Неудовольствіе императора Николая.-- Совѣщанія въ Варшавѣ.-- Ольмюцское соглашеніе.-- Примиреніе короля съ императоромъ.-- Прусскій король въ Варшавѣ и императоръ Николай въ Берлинѣ въ 1851 году.-- Вторичное посѣщеніе короля государемъ и государынею въ 1852 году,-- Празднованіе въ Потсдамѣ дня рожденія императрицы Александры Ѳеодоровны.-- Рашель на Павяинномъ островѣ
VI. ВЪ КРЫМСКУЮ ВОЙНУ (1853--1855). Роль Пруссіи въ Крымской войнѣ.-- Мнѣніе короля объ улучшеніи участи турецкихъ христіанъ.-- Колебанія Фридриха-Вильгельма IV.-- Поѣздки его въ Варшаву и императора Николая въ Берлинъ.-- Переписка короля съ Бутеномъ.-- Отправленіе въ Лондонъ графа Пурталеса.-- Отказъ Пруссіи подписать договоръ съ Россіею о нейтралитетѣ.-- Письмо короля къ императору.-- Интриги Бутена.-- Проектъ трактата между четырьмя западными державами противъ Россіи.-- Король отвергаетъ его.-- Мирное посредничество короля.-- Проектъ аналогическаго договора.-- Кончина императора Николая.-- Отзывъ о немъ Фридриха-Вильгельма IV въ письмѣ къ Бунзену
Императоръ Николай и Прусская армія
I. ДРУГЪ СОЛДАТА: Луи Шнейдеръ,-- Его дѣтскія воспоминанія.-- Поступленіе на сцену.-- Литературная дѣятельность.-- "Другъ солдата".-- Расположеніе къ нему короля и принцевъ.-- Императоръ Николай въ Шведтѣ.-- Калишъ.-- Смерть Фридриха-Вильгельма III.-- Приглашеніе въ Петербургъ.-- Представленіе государю и императрицѣ.-- Спектакль въ Петергофѣ.-- Событія 1848 года.-- Обращеніе къ русскому императору.-- Назначеніе королевскимъ чтецомъ.-- Шнейдеръ -- корреспондентъ русскаго двора.-- Поѣздка въ Варшаву.-- Разговоръ съ императоромъ Николаемъ.-- Государь въ Потсдамѣ.-- Послѣдняя встрѣча съ нимъ въ Ольмюцѣ.-- "Европейскій Реннебоомъ." -- Награжденіе русскимъ орденомъ.-- Кончина императора Николая I.-- Воцареніе Вильгельма I.-- Шнейдеръ продолжаетъ состоять при особѣ короля.-- Несочувствіе къ единству Германіи:-- Столкновеніе съ Бисмаркомъ.-- Смерть Шнейдера.-- Его завѣщаніе
II. ДО КАЛИША. Значеніе войнъ 1818--1815 годовъ.-- Сближеніе союзныхъ армій -- Тѣсная связь нашихъ войскъ съ прусскими.-- Вліяніе ея на великаго князя Николая Павловича.-- Помолвка его.-- Милостивое расположеніе его къ прусской арміи.-- Назначеніе шефомъ 3-го (впослѣдствіи 6-го) кирасирскаго полка.-- Манёвры и смотръ.-- Посѣщеніе великимъ княземъ и великою княгинею берлинскаго двора въ 1820--21 годахъ.-- Знакомство съ организаціею и служебными порядками прусской арміи.-- Офицерскіе манёвры,-- Подарокъ и рескриптъ великой княгини 6-му кирасирскому полку.-- Кончина императора Александра I.-- Прибытіе въ Берлинъ русской императорской четы лѣтомъ 1829 года.-- Посѣщеніе 6-го кирасирскаго полка императрицею Александрою Ѳеодоровною въ Сибилленортѣ въ Силезіи.-- Пріѣздъ туда же императора Николая.-- 1830-й годъ.-- Миссіи фельдмаршала графа Дибича и генерала Нейд, гардта.-- Прусская военная депутація при открытіи Александровской колонны въ Петербургѣ.-- Рѣчь государя.-- Торжество освященія.-- Императоръ Николай въ Берлинѣ осенью 1834 года.-- Вызовъ туда 6-го кирасирскаго полка
III. КАЛИШЪ: Сборъ войскъ подъ Калишемъ.-- Приказъ прусскаго короля.-- Составъ калишскаго лагеря.-- Сводный гвардейско-гренадерскій отрядъ.-- Переѣздъ его моремъ изъ Кронштадта въ Данцигъ.-- Отплытіе императора и императрицы изъ Кронштадта и пребываніе ихъ въ Силезіи.-- Историческое прошлое Калиша.-- Устройство лагерей.-- Дарственные гости: прусскіе, австрійскіе, прочихъ германскихъ государствъ, англійскіе, нидерландскіе и датскіе.-- Пріѣздъ государя.-- Раздѣленіе всѣхъ войскъ на корпуса.-- Государь принимаетъ надъ ними главное начальство.-- Штабъ его и фельдмаршала Паскевича.-- Манёвры и празднества.-- Отъѣздъ прусскаго короля.-- Выступленіе изъ лагеря сводныхъ отрядовъ прусскаго и русскаго.-- Назначеніе фельдмаршала Паскевича шефомъ егерскаго Орловскаго полка.-- Рескриптъ ему короля прусскаго.-- Отъѣздъ императора и императрицы.-- Возвращеніе гвардіи въ Петербургъ
IV. ПОСЛѢ КАЛИША: Враждебное Россіи настроеніе прусскихъ офицеровъ.-- Стремленіе ихъ проникнуть наши военныя тайны.-- Списокъ судовъ русскаго флота.-- Дислокація дѣйствующей арміи.-- Новыя щедроты императора Николая.-- Кавалерійскіе манёвры въ Вознесенскѣ.-- Поѣздка заграницу государя и государыни лѣтомъ 1838 г.-- Манёвры въ окрестностяхъ Берлина.-- Разговоръ государя съ Шнейдеромъ.-- Свиданіе осенью со своимъ полкомъ.-- Присылка русской гвардейской батареи въ подарокъ королю.-- Сцена въ театрѣ.-- Импровизація Шнейдера.-- Кончина короля Фридриха-Вильгельма III.-- Рескриптъ государя съ выраженіемъ благодарности за поднесенную ему полкомъ его картину.-- Столѣтній юбилей прусскихъ тѣлохранителей (gardes du corps).-- Празднованіе 25-ти-лѣтняго юбилея императора Николая, какъ шефа прусскаго (5-го кирасирскаго полка.-- Фридрихъ-Вильгельмъ IV въ Россіи.-- Посѣщеніе императоромъ Берлина въ 1843 г. и двойной проѣздъ его чрезъ этотъ городъ въ 1844 г.-- Охлажденіе отношеній между русскимъ и прусскимъ дворами.-- Датская война.-- Ольмюцъ.-- Примиреніе.-- Государь въ Берлинѣ въ 1852 г.-- Послѣднее посѣщеніе прусскаго двора въ сентябрѣ 1853 г.-- Гнѣвъ государя.-- Кончина императора Николая
Императоръ Вильгельмъ I о Россіи.
I. ДОСТОПАМЯТНОСТИ ВИЛЬГЕЛЬМА I: Луи Шнейдеръ.-- Приндъпрусскій приближаетъ его къ себѣ,-- Военная біографія принца.-- Обязанности Шнейдера по вступленіи Вильгельма I на престолъ.-- Лѣтопись Достопамятностей.-- Отзывъ о ней короля.-- Отношенія Шнейдера къ Бисмарку.-- Смерть Шнейдера
II. ВОСПОМИНАНІЯ ОБЪ ИМПЕРАТОРЪ АЛЕКСАНДРЪ I: Война за освобожденіе.-- Походъ 1814 года.-- Посѣщеніе Парижа королемъ Вильгельмомъ въ 1867 году.-- Назначеніе великаго князя Николая Павловича наслѣдникомъ русскаго престола
III. ВОСПОМИНАНІЯ ОБЪ ИМПЕРАТОРЪ НИКОЛАѢ І. Кончина короля Фридриха Вильгельма III.-- Принцъ Вильгельмъ въ Ольмюцѣ въ 1853 году,-- Гравюры сраженія при Одьтеняцѣ.-- Гипсовые снимки съ лица и руки императора Николая.-- Письмо принца Вильгельма къ герцогу Эрнсту Саксенъ-Кобургскому
IV. ПЕРВЫЕ ГОДЫ ЦАРСТВОВАНІЯ ИМПЕРАТОРА АЛЕКСАНДРА II: Поѣздка государя въ Германію въ 1857 году,-- Принцъ Прусскій въ Варшавѣ.-- Знаменитое изреченіе князя Горчакова -- Варшавскій съѣздъ 1860 года.-- Австро-прусская война 1866 года.-- Отзывъ князя Горчакова о Вильгельмѣ I.-- Соглашеніе Россіи съ Прусеіею
V. СТОЛЪТНІЙ ЮБИЛЕЙ ВОЕННАГО ОРДЕНА: Шнейдеръ сопровождаетъ въ С.-Петербургъ принца Альбрехта Прусскаго.-- Пріемъ его государемъ.-- Описаніе парада.-- Рѣчь государя къ георгіевскимъ кавалерамъ.-- Телеграммы короля Вильгельма I и императора Александра II.-- Обмѣнъ телеграммами съ австрійскимъ императоромъ.-- Письмо короля къ принцу Альбрехту о пожалованіи его величеству ордена Св. Георгія 1-й степени.-- Впечатлѣнія въ русскихъ придворныхъ и военныхъ кругахъ.-- Императоръ Александръ II объ отношеніяхъ Госсіи къ Пруссіи
VI. КНЯЗЬ А. М. ГОРНАКОВЪ: Біографія князя Горчакова, написанная Шнейдеромъ.-- Шнейдеръ посѣщаетъ вице-канцлера.-- Статья Neue Freie Presse.-- Сужденіе князя о прусской политикѣ.-- Вторичное посѣщеніе Шнейдера.-- Споръ Шнейдера съ вице-канцлеромь о русско-прусскихъ отношеніяхъ
VII. ФРАНКО-ПРУССКАЯ ВОЙНА: Рѣчь короля Вильгельма на новый 1870-й родъ.-- Начало войны.-- Шнейдеръ сопровождаетъ короля во французскій походъ.-- Вопросъ о возвращеніи Россіи ея державныхъ правъ на Черномъ морѣ.-- Посредничество Бисмарка между Россіею и Англіею.-- Лондонская конференція.-- Версальскій миръ
VIII. СОЮЗЪ ТРЕХЪ ИМПЕРАТОРОВЪ: Императоръ Вильгельмъ о введеніи въ Россіи всеобщей воинской повинности.-- Примиреніе Австріи съ Германіей.-- Письмо Шнейдера къ императору Александру II.-- Берлинскій съѣздъ трехъ императоровъ.-- Разговоръ государя со Шнейдеромъ.-- Пожалованіе Шнейдеру ордена св. Владиміра 3-й степени
IX. ГЕОРГІЕВСКІЙ ПРАЗДНИКЪ ВЪ 1872 ГОДУ: Поѣздка въ Петербургъ принца Карла.-- Шнейдеръ сопровождаетъ его.-- Представленіе его государю.-- Описаніе кабинета императора.-- Телеграммы Александра II и Вильгельма 1.-- Шнейдеръ читаетъ государю Достопамятности Императора Вильгельма.-- Разсказъ государя о переговорахъ съ Флёри въ 1870 году
X. АЛЬБОМЪ ДОСТОПАМЯТНОСТЕЙ: Присылка въ Петербургъ альбома Достомамятностей.-- Осмотръ его въ русской императорской семьѣ.-- Замѣчанія императора и императрицы
XI. ВИЛЬГЕЛЬМЪ I ВЪ ПЕТЕРБУРГЪ: Посѣщеніе императоромъ Вильгельмомъ государя Александра Николаевича въ 1873 году.-- Встрѣча на границѣ, въ Гатчинѣ и въ Петербургѣ.-- Двѣнадцатидневное пребываніе въ русской столицѣ.-- Отъѣздъ.-- Князь Бисмаркъ въ Петербургѣ.-- Политическое значеніе свиданія
XII. АВСТРО-НѢМЕЦКІЙ СОЮЗЪ: Посредничество Россіи между Германіей) и Франціей" въ 1875 году.-- Политика Германіи въ восточномъ кризисѣ 1876--78 годовъ.-- Свиданіе въ Александровѣ.-- Вѣнскій союзный договоръ
Выпуская въ свѣтъ вторую книгу свою объ императорѣ Николаѣ, я умѣстнымъ считаю возразить на главное изъ замѣчаній сдѣланныхъ мнѣ критикою по поводу перваго моего изслѣдованія, посвященнаго внѣшней политикѣ этого государя {Внѣшняя политика императора Николая I. Введеніе въ исторію внѣшнихъ сношеній Россіи въ эпоху Севастопольской войны. Спб. 1887.}.
Меня обвиняютъ въ томъ, что, подводя итоги ошибкамъ, совершеннымъ нашею дипломатіею въ тридцати лѣтнее николаевское царствованіе, я вину за нихъ возлагаю на одно дипломатическое вѣдомство, выгораживая самого монарха отъ всякой отвѣтственности. Упрекъ этотъ донесся до меня даже изъ охранительнаго лагеря, не говоря уже о либеральномъ, публицисты котораго заподозрили самую искренность моего труда, а По изложенію г. Татищева," -- увѣряетъ г. Слонимскій въ "Вѣстникѣ Европы",-- "выходитъ, что наши дипломаты при императорѣ Николаѣ I не только не выражали истинныхъ намѣреній и цѣлей русскаго правительства, но даже противодѣйствовали имъ въ угоду Австріи или Англіи, какъ будто графъ Нессельроде самъ назначилъ себя министромъ иностранныхъ дѣлъ и не имѣлъ надъ собою никакой власти, а баронъ Брунновъ насильно присвоилъ себѣ званіе русскаго представителя въ Лондонѣ". Тоже въ сущности говоритъ и г. Мартенсъ въ предисловіи своемъ къ VIII тому издаваемаго имъ "Собранія трактатовъ и конвенцій" (почему не просто "договоровъ"?), утверждая, "что императоръ Николай I былъ единственнымъ руководителемъ русской политики, неподдававшимся никакимъ постороннимъ вліяніямъ".
Выводить изъ моей книги заключеніе, будто я изобразилъ въ ней Незабвеннаго чѣмъ-то въ родѣ Лудовика XIII, безпрекословно подчиняющагося внушеніямъ кардинала Ришелье, въ образѣ графа Нессельроде, -- явная натяжка, на которой не стоитъ и останавливаться. Всякій, знакомый съ моимъ первымъ изслѣдованіемъ, признаетъ, что въ немъ нѣтъ и тѣни чего-либо подобнаго, ничего, что намекало бы на насилованіе желѣзной воли государя робкими и тщедушными дипломатами, трепетавшими при одной мысли навлечь на себя его гнѣвъ или неудовольствіе. Самъ императоръ Николай былъ, конечно, также убѣжденъ, что имѣетъ въ нихъ, какъ и во всѣхъ прочихъ своихъ слугахъ, лишь покорныхъ и преданныхъ исполнителей высочайшихъ предначертаній, что ясно выражено имъ самимъ въ слѣдующей резолюціи, начертанной на одномъ докладѣ, съ небольшимъ черезъ мѣсяцъ но восшествіи на престолъ: "Не наводите на мысль, что н123;тъ у меня строго опредѣленной воли относительно всего, что касается до дѣлъ имперіи, Провидѣніемъ мнѣ ввѣренной, ибо я сомнѣваюсь, чтобы кто-либо изъ моихъ подданныхъ осмѣлился не дѣйствовать въ моемъ смыслѣ тотчасъ по объявленіи ему моей точной воли" {Приводимъ во французскомъ подлинникѣ эту характерную революцію императора Николая на запискѣ отъ 28 января (7 февраля) 1826 года генералъ-адъютанта князя Меншикова о возложенномъ на него порученіи отправиться въ Тифлисъ для объясненія съ Ермоловымъ: "Sans donner à croire ù ce général que je n'ai pas ma volonté très précise sur tout ce qui regarde les affaires de l'Empire que la Providence m'а confié, vu que je doute que qui que ce fût de mes sujets ose ne pas marcher dans mon sens sitôt que ma volonté précise lui est intimée".}.
Но вѣдь это только одна сторона вопроса, а для правильнаго его разрѣшенія необходимо разсмотрѣть его и анализировать и съ прочихъ сторонъ. При ближайшемъ, основанномъ на изученіи подлинныхъ документовъ, ознакомленіи не съ одними политическими воззрѣніями, но и со всѣмъ умственнымъ складомъ и нравами дипломатовъ Нессельродовской школы, нельзя не прійти къ сознанію, что они не только не придерживались одинаковаго съ государемъ образа мыслей и чувствъ, но исповѣдовали взгляды прямо ему противоположные.
Такъ, ни для кого теперь не тайна, что императоръ Николай былъ русскимъ человѣкомъ въ полномъ и лучшемъ смыслѣ этого слова, самымъ "національнымъ" изъ всѣхъ монарховъ, занимавшихъ до него престолъ Петра Великаго. Онъ любилъ Россію горячо и страстно, "служилъ" ей съ беззавѣтными ревностью и самоотверженіемъ. Все русское, во всѣхъ проявленіяхъ государственной и общественной жизни было мило и дорого его отеческому сердцу, вызывало его заботливость и попеченіе. Онъ вѣрно постигъ и точно опредѣлилъ тріединое начало нашего историческаго бытія: православіе, самодержавіе, народность -- строго и послѣдовательно проводилъ его въ личной своей политикѣ, не только внутренней, но и внѣшней. Онъ вѣрилъ въ Святую Русь, въ ея міровое призваніе, трудился ей на пользу и неустанно стоялъ на стражѣ ея чести и достоинства.
Не таковы были его дипломатическіе совѣтники и представители. Всѣ они, почта безъ исключенія, были инородцы по происхожденію, иновѣрцы по религіи, чуждые Россіи но воспитанію своему, но родственнымъ связямъ, но образу жизни, но усвоеннымъ привычкамъ и пріемамъ. Незнакомые ни съ языкомъ, ни съ исторіею русскаго народа, они являлись убѣжденными сторонниками того довольно распространеннаго въ Западной Европѣ ученія, которое на Россію взирало какъ на грубую матеріальную силу, на безсознательное орудіе въ рукахъ просвѣщенныхъ дипломатовъ, направляемое ими въ смыслѣ огражденія и отстаиванія такъ называемыхъ началъ "высшаго порядка", служенія интересамъ совокупной Еврошл и ея цивилизаціи. Въ этомъ отношеніи всѣ отличительныя и характерныя особенности русскаго народнаго духа служили лишь помѣхою нашей "внѣземельной" дипломатіи. Окружая господствующую православную церковь наружнымъ почтеніемъ, она втихомолку мѣняла на нее и даже глумилась надъ нею. Русское самодержавіе прировняла къ идеалу полицейскаго государства, выработанному на Западѣ Меттернихомъ и его послѣдователями. О русской же народности вовсе не было помина, тяготѣніе къ ней единокровныхъ и единовѣрныхъ племенъ выдавалось за тяжкое преступленіе, за посягательство на. державныя права иностранныхъ государей. Словомъ, на Россію съ одной стороны, на Европу съ другой, русскіе дипломаты того времени смотрѣли лишь чрезъ европейскіе очки, жили умомъ Запада, руководились его волею.
Трудно себѣ представить болѣе разительный контрастъ между царемъ и его слугами, и мыслимо ли, чтобы подобное противорѣчіе не отразилось на ходѣ и исходѣ политики русскаго двора? Такъ и было въ дѣйствительности, и катастрофою, завершившею царствованіе императора Николая, Россія главнымъ образомъ обязана коренному недоразумѣнію между волею рѣшающею и тѣми руками, коимъ ввѣрялось приведеніе въ исполненіе ея рѣшеній.
Попытаемся выяснить это столь роковое для Россіи недоразумѣніе.
Доселѣ, по нашему мнѣнію, мало обращено было вниманія на тотъ несомнѣнный историческій фактъ, что при воцареніи своемъ императоръ Николай нашелъ между занимающими важныя государственныя должности немалое число лицъ, непринадлежа.щихъ ни къ господствующей церкви, ни къ русской народности, и хотя удержалъ большую ихъ часть, но естественную ихъ убыль пополнялъ впослѣдствіи лицами православными по вѣрѣ и русскими по имени. Такими были всѣ назначенные имъ министры, генералъ-губернаторы, высшіе придворные чины. Инородцамъ, большинство которыхъ въ нашей службѣ составляли нѣмцы, пришлось довольствоваться при немъ второстепенными должностями, какъ въ войскѣ, такъ и въ гражданскомъ управленіи. Въ доказательство этого положенія приведемъ нѣсколько именъ. Предсѣдатели государственнаго совѣта -- князь Лопухинъ, князь Кочубей, графъ Новосильцовъ, князь Чернышевъ; министры: военные -- Татищевъ, графъ Чернышевъ, князь Долгоруковъ; морской -- князь Меншиковъ; внутреннихъ дѣлъ -- графъ Кочубей, Закревскій, Блудовъ, графъ Перовскій, графъ Строгоновъ. Бибиковъ; финансовъ -- Вронченко, Брокъ; юстиціи -- Дашковъ, графъ Панинъ; народнаго просвѣщенія -- графъ Уваровъ, князь Ширинскій-Шихматовъ, Норовъ; государственныхъ имуществъ -- графъ Киселевъ. Намѣстниками императора были: въ Царствѣ Польскомъ -- князь Паскевичъ, на Кавказѣ -- графъ Воронцовъ; первымъ министромъ двора -- князь Волконскій; оберъ-гофмаршаломъ -- графъ Шуваловъ. Генералъ-губернаторскія должности занимали -- Голенищевъ-Кутузовъ, Шз'льгинъ, Закревскій, Бибиковъ, князь Долгоруковъ, графъ Воронцовѣжнязь Суворовъ и многіе другіе родовитые представители русскихъ дворянскихъ домовъ. Last not least упомянемъ о личномъ другѣ и довѣреннѣйшемъ совѣтникѣ государя графѣ Орловѣ.
Такого рода подборъ не можетъ быть объясненъ простою случайностью. Онъ былъ несомнѣнно результатомъ опредѣленной системы, которая хотя и не исключала инородцевъ и иновѣрцевъ изъ государственной службы, но не допускала ихъ въ составъ высшаго правительства, и кругъ ближайшихъ сподвижниковъ и сотрудниковъ государя ограничивала природными русскими {Исключеніе илъ подтвержденнаго столькими примѣрами общаго правила составляетъ лишь графъ Бенкендорфъ, первый главный начальникъ III отдѣленія и шефъ жандармовъ. Что же касается до графовъ Адлерберга и Клейнмихеля, то они хотя и носили иностранныя имена, но были вполнѣ русскими по воспитанію и православными по исповѣданію.}. Система эта одинаково примѣнялась ко всѣмъ вѣтвямъ и отраслямъ управленія имперіею, за исключеніемъ одного министерства иностранныхъ дѣлъ.
Отчужденіе русской дипломатіи въ руки инородцевъ состоялось задолго до вступленія императора Николая на престолъ. Въ другомъ мѣстѣ я подробно изслѣдовалъ этотъ важный историческій вопросъ, въ связи съ уклоненіемъ политики русскаго двора въ XIX столѣтіи отъ преданій трехъ предшествовавшихъ вѣковъ {См. мое изслѣдованіе: Русская дипломатія старая и новая, въ "Русскомъ Вѣстникѣ" за январь 1887 года.}. Здѣсь достаточно будетъ припомнить, что наплывъ чужеземцевъ въ наше дипломатическое вѣдомство хотя и начался при Петрѣ Великомъ, но до воцаренія Александра I они большею частью занимали второстепенныя должности въ канцеляріяхъ какъ центральной коллегіи, такъ и заграничныхъ посольствъ. Тѣмъ не менѣе чрезмѣрное размноженіе ихъ въ этихъ должностяхъ уже давно возбуждало опасеніе въ русскихъ дипломатахъ-патріотахъ, одинъ изъ которыхъ, графъ С. Р. Воронцовъ, тотчасъ по назначеніи, въ 1802 году, брата своего графа Александра Романовича государственнымъ канцлеромъ, сталъ настаивать на необходимости положить конецъ этому ненормальному порядку, несогласному съ пользами и посягающему на самую безопасность государства.
Въ запискѣ, представленной брату, графъ Семенъ приписывалъ наводненіе дипломатическаго вѣдомства инородцами тому обстоятельству, что въ началѣ Екатерининскаго царствованія тогдашній первоприсутствующій въ коллегіи графъ Н. И. Панинъ ввѣрилъ управленіе своей канцеляріи финляндцу Алопеусу. который и сталъ покровительствовать своимъ единовѣрцамъ, какъ пришлымъ изъ Германіи, такъ и уроженцамъ прибалтійскаго края. По свидѣтельству Воронцова, въ первый годъ царствованія Благословеннаго число чиновниковъ въ иностранной коллегіи и подвѣдомственныхъ ей учрежденіяхъ возрасло до 300, изъ коихъ 160, т. е. болѣе половины, не были русскіе и не принадлежали къ господствующей церкви. Графа возмущало, что нѣтъ націи или религіи въ Европѣ, которыя не насчитывали бы нѣсколькихъ представителей въ этомъ вѣдомствѣ. "Изъ него," читаемъ въ запискѣ, "не исключено никакое званіе или происхожденіе. Есть тамъ сыновья пасторовъ, есть сыновья курьеровъ, портныхъ, лавочниковъ, фельдшеровъ, лакеевъ и что всего прискорбнѣе,-- такъ это то, что многіе изъ этихъ господъ, успѣвъ лѣтъ тридцать назадъ овладѣть управленіемъ канцелярій, постоянно старались устранять русскихъ и вводить лицъ одного съ собою сорта. Только такимъ и даютъ занятія, чѣмъ увѣковѣчивается необходимость держать ихъ на службѣ, такъ какъ истинные подданные государства, на которыхъ можно положиться, оставаясь безъ работы, не имѣя познаніи, почерпаемыхъ въ одной практикѣ, становятся дѣйствительно неспособными на всю жизнь служить государству, а между тѣмъ справедливость и здравая политика требуютъ, чтобы ихъ однихъ и употребляли въ дѣло". Признавая такой порядокъ въ высшей степени вреднымъ для интересовъ имперіи, графъ предлагалъ учредить особое дипломатическое училище, въ которое принимались бы одни только русскіе дворяне православнаго исповѣданія, съ тѣмъ, чтобы ими замѣщать впредь всѣ должности въ иностранной коллегіи и въ канцеляріяхъ посольствъ {Записка графа С. Р. Воронцова, отъ 30 октября (11 ноября) 1802 года.}.
Состоявшееся годъ спустя удаленіе отъ дѣлъ государственнаго канцлера графа А. Р. Воронцова и замѣна его во главѣ дипломатическаго вѣдомоства княземъ Адамомъ Чарторыйскимъ не только не благопріятствовали осуществленію предположеній графа Семена Романовича, но имѣли ближайшимъ послѣдствіемъ именно го. что онъ стремился предовратить: полный переходъ завѣдыванія нашими внѣшними дѣлами въ руки лицъ иностраннаго происхожденія. Тогда-то, за исключеніемъ небольшаго промежутка отъ Тильзитскаго мира до начала Отечественной войны, широко распахнулись двери нашего Посольскаго Приказа для инородцевъ самыхъ разнообразныхъ національностей. Въ русскую службу вступали, не имѣя ни малѣйшаго понятія о Россіи и, разумѣется, не давая себѣ труда хотя бы поверхностно ознакомиться съ русскимъ языкомъ, эмигранты всякаго рода: французы и итальянцы, поляки и греки, толпа нѣмцевъ всевозможныхъ оттѣнковъ. Самъ Александръ "чувствовалъ зло", какъ признавался въ одномъ изъ писемъ къ адмиралу Чичагову, но не въ силахъ былъ ему противиться {Императоръ Александръ I адмиралу Чичагову, 9 (21) марта 1806.}.
Во главѣ этой разномастной дипломатіи, являвшей по смѣшенію языковъ совершенное подобіе вавилонскаго столпотворенія, съ 1814 года поставленъ былъ человѣкъ, въ лицѣ своемъ совмѣщавшій разнообразнѣйшіе инородческіе элементы, всѣ одинаково чуждые Россіи. То былъ графъ K. В. Нессельроде, сынъ нѣмца-католика, уроженца изъ Вестфаліи, который прежде чѣмъ вступить въ русскую службу, служилъ послѣдовательно Австріи, курфирсту-Палатину, голландской республикѣ, королямъ французскому и прусскому. Это, на языкѣ авантюристовъ XVIII вѣка, называлось "искать приключеній и счастья". Мать молодаго Нессельроде была обращенная въ протестантизмъ дочь банкира-еврея изъ Франкфурта-на-Майнѣ. Самъ онъ родился посреди лиссабонскаго рейда, на палубѣ англійскаго фрегата, окрещенъ по англиканскому обряду, а воспитаніе получилъ въ одной изъ берлинскихъ гимназій. Разумѣется онъ не умѣлъ ни говорить, ни писать по-русски. По общему свидѣтельству современниковъ, онъ былъ воплощенною бездарностью и,-- какъ мѣтко выразилась остроумная наблюдательница, графиня Эбелингъ, въ своихъ Запискахъ,-- "представлялъ изъ себя разительный примѣръ притягательной силы, существующей между ничтожествомъ и фортуною".
Какъ судили русскіе люди о нашей дипломатіи въ эпоху вѣнскаго конгресса, можно видѣть изъ слѣдующаго отзыва одного изъ самыхъ умныхъ и образованныхъ молодыхъ офицеровъ, сопровождавшихъ императора Александра на конгрессъ, будущаго военнаго историка, А. И. Михайловскаго-Данилевскаго, такъ начинавшаго свой дневникъ за вторую половину 1815 года: "Россія являетъ единственный примѣръ въ мірѣ, что дипломатическій корпусъ ея состоитъ большею частью изъ иностранцевъ. Не всѣмъ имъ извѣстенъ нашъ языкъ и немногіе изъ нихъ бывали въ Россіи далѣе Петербурга. Сосчитавъ по адресъ-календарю нынѣшняго года всѣхъ чиновниковъ, употребленныхъ Россіей въ извѣстныхъ посольствахъ, я нашелъ, что ихъ семьдесятъ три человѣка, между которыми только пятнадцать русскихъ именъ. Фуль, Поццо, Капо, Тейль -- вотъ странный подборъ именъ нѣкоторыхъ изъ нашихъ посланниковъ: Фуль въ Голландіи, Поццо-ди-Борго въ Парижѣ, Каподистрія въ Швейцаріи, а Тейль фонъ-Сераскеркенъ въ Неаполѣ.... Даже нѣтъ надежды, чтобы въ нашъ вѣкъ мѣста русскихъ министровъ при чужестранныхъ дворахъ были заняты настоящими русскими, по той причинѣ, что молодые люди, служащіе при различныхъ посольствахъ и слѣдственно готовящіеся-со временемъ заступить высшія дипломатическія степени, происходятъ изъ фамилій иностранныхъ, частью изъ Остзейскихъ губерній, частью изъ поселившихся въ Петербургѣ въ теченіе XVIII столѣтія. Этотъ классъ людей получаетъ обыкновенно хорошее воспитаніе, но основанное на космополитическихъ правилахъ. Они много знаютъ, но ничего не чувствуютъ къ Россіи. Умъ ихъ и намять обогащены познаніями, но душа ихъ и сердце не напитаны истинною любовью къ отечеству, привязанностью къ престолу и уваженіемъ къ русскимъ нравамъ и обычаямъ {Изъ неизданнаго дневника генерала Михайловскаго-Данилевскаго за 1815 годъ.}".
Пока еще Каподисгрія дѣлилъ съ Нессельроде завѣдываніе внѣшними сношеніями Россіи, дипломаты съ русскими именами продолжали являться дѣятелями по крайней мѣрѣ въ восточной политикѣ, занимая такіе важные посты какъ Вѣна и Царьградъ. Но когда интригѣ Меттерниха удалось низвергнуть "апокалипсическаго Іоанна", какъ называлъ онъ ненавистнаго ему хотя и не русскаго, но все же православнаго министра, то вслѣдъ за Каподистріей не замедлили удалиться и дипломаты-патріоты бывшіе усердными его помощниками, графы Строгановъ и Головкинъ, князь Козловскій. Преемниками ихъ явились инородцы и иновѣрцы, большею частью изъ выслужившихся разночинцевъ, происхожденіе которыхъ указано въ приведенной выше запискѣ графа С. Р. Воронцова.
Изъ нихъ главнымъ образомъ и состояла русская дипломатія при воцареніи императора Николая, какъ доказываетъ обнародованный въ адресъ-календарѣ за 1826 годъ списокъ, въ коемъ "состояніе чиновъ" показано по 13 Декабря 1825 года, т. е. но самый день восшествія молодаго государя на престолъ.
Изъ этого поучительнаго документа мы узнаемъ, что общее число чиновниковъ иностранной коллегіи составляло 408 человѣкъ, изъ нихъ 173 или 42% съ русскими именами, а 235 или 58% съ иностранными. Но отношеніе это измѣнится въ пользу иностранцевъ, если не принимать въ соображеніе чиновъ центральной коллегіи и подвѣдомственныхъ ей учрежденій внутри имперіи, гдѣ изъ общаго числа 214 приходилось 110 русскихъ на 104 иностранца, другими словами 51%, первыхъ противъ 49% вторыхъ. Собственно же на дипломатическихъ должностяхъ за границею числилось 194 лица, изъ нихъ только 63 русскихъ (32%), а 131 иностранецъ (68%). Итакъ отношеніе между русскими и чужеземцами въ 1826 году опредѣляется въ слѣдующихъ числахъ: по внутреннему управленію коллегіи -- почти на половину; по заграничнымъ должностямъ -- одна треть противъ двухъ: въ общей сложности -- около двухъ пятыхъ противъ трехъ.
Но цыфры эти выражаютъ только количественное отношеніе. Отношеніе качественное оказывается еще болѣе выгоднымъ для иностранцевъ. Они преобладаютъ въ канцеляріи коллегіи, въ состоящихъ при ней секретныхъ экспедиціяхъ, русскіе же являются въ большинствѣ лишь въ такъ называемой Публичной Экспедиціи, соотвѣтствующей нынѣшнимъ Департаментамъ Внутреннихъ Сношеній и Личнаго Состава, да въ Московскомъ Архивѣ.
А вотъ нѣсколько примѣровъ распредѣленія по національностямъ должностей въ чужихъ краяхъ. Два посла въ Парижѣ и Лондонѣ -- оба иностранцы. Изъ 21 посланника, считая въ ихъ числѣ и прочихъ начальниковъ миссіи, 6 русскихъ и 15 иностранцевъ, но тогда какъ первые занимаютъ мѣста посланниковъ въ Вѣнѣ, въ Дрезденѣ, въ Мюнхенѣ, въ Римѣ и простыхъ повѣренныхъ въ дѣлахъ въ Гагѣ и во Флоренціи, послѣдніе представляютъ Россію въ Берлинѣ, въ Копенгагенѣ, въ Мадритѣ, въ Неаполѣ, въ Стокгольмѣ, въ Карлсруэ, въ Туринѣ, въ Филадельфіи, во Франкфуртѣ на Майнѣ, въ Константинополѣ, въ Гамбургѣ, въ Краковѣ, въ Лиссабонѣ, въ Бернѣ и въ Тегеранѣ. Среди чиновниковъ канцелярій посольствъ и дипломатическихъ миссій хотя и приходится 32 русскихъ на 58 иностранцевъ, но отношеніе это призрачное, такъ какъ совѣтники и секретари -- почти сплошь иностранцы, русскіе же либо состоятъ сверхъ штата, либо довольствуются скромною ролью канцелярскихъ служителей. Изъ 20 генеральныхъ консуловъ, русскихъ 3: изъ 20 консуловъ -- одинъ; изъ 18 вице-консуловъ и консульскихъ агентовъ -- ни одного {Мѣсяцесловъ съ росписью чиновныхъ особъ или общій штатъ Россійской имперіи въ лѣто отъ P. X. 1826-е. Часть 1-я, стр. 304--326.}.
Дѣйствительно за тридцать лѣтъ николаевскаго правленія это и безъ того ненормальное племенное отношеніе въ нашей дипломатической службѣ измѣнилось въ еще большій ущербъ русской народности. Съ приведенными выше цыфрами возьмемъ для сравненія числа, почерпнутыя изъ адресъ-календаря за послѣдній годъ царствованія -- 1854-й.
По внутреннимъ должностямъ 135 русскихъ 122 иностранца; итого 257.
По должностямъ за границею 38 " 163 " 201.
Въ общей сложности 173 " 285 " 458.
Сравнивая ихъ съ данными 1826 года, увидимъ, что по внутреннимъ должностямъ отношеніе почти не измѣнилось, такъ какъ на 52% русскихъ, иностранцевъ приходится 48%. За то но должностямъ заграничнымъ, вмѣсто прежняго отношенія 32% къ 68% получимъ 19% къ 81%, другими словами, вмѣсто отношенія одной къ двумъ третямъ,-- одинъ къ четыремъ пятымъ. Соотвѣтственно сему и въ общей сложности, вмѣсто двухъ пятыхъ противъ трехъ, получаемъ одну треть русскихъ на двѣ трети иностранцевъ.
Разумѣется, нимало не улучшилось и качественное отношеніе. Всѣ вліятельнѣйшія мѣста какъ внутри, такъ и внѣ, были отданы чужеземцамъ, съ тѣмъ лишь различіемъ, что мало-по-малу изъ дипломатическаго состава исчезли экзотическіе элементы французскихъ эмигрантовъ и выходцевъ изъ прочихъ странъ Западной Европы и были замѣнены почти сплошь на Западѣ -- нѣмцами, а греками и левантинцами -- на Востокѣ {Адресъ-Календарь. Общая Роспись всѣхъ чиновныхъ особъ въ государствѣ. 1854. Часть 1-я, стр. 135--140.}.
Предоставляю читателямъ судить, насколько дипломаты подобнаго рода могли служить пригодными исполнителями несомнѣнно благихъ предначертаній императора Николая на пользу и славу Россіи? Если даже допустить, что всѣ они честно и добросовѣстно относились къ своимъ обязанностямъ, то можно ли было ожидать отъ наемниковъ, чтобы они вносили въ свою дѣятельность ту пламенную и страстную любовь, то беззавѣтное самоотверженіе, съ коими относятся къ служенію родной землѣ прирожденные сыны ея? Но на дѣлѣ было ne такъ, и за весьма немногими исключеніями дипломаты Нессельродовской школы и не думали отрѣшиться отъ своихъ предубѣжденій противъ священныхъ завѣтовъ, думъ и вѣрованій русскаго народа.
Я уже упомянулъ о возраженіи: "не самъ же графъ Нессельроде назначилъ себя министромъ иностранныхъ дѣлъ"? Конечно, не самъ, но я не императоръ Николаи, который не назначалъ, его, а унаслѣдовалъ отъ высокочтимаго брата и предшественника. Вспомнимъ, съ какимъ благоговѣніемъ относился Николаи Павловичъ къ памяти Благословеннаго и мы поймемъ, почему онъ, за исключеніемъ Аракчеева, не удалилъ ни одного изъ министровъ, которыхъ засталъ при вступленіи на престолъ.
Ріо. оставляя на своихъ мѣстахъ и Нессельроде, и всѣхъ "го сотрудниковъ, молодой императоръ сразу съумѣлъ наложить на внѣшнюю политику свой личный отпечатокъ, придать ей направленіе своеобразное, національное, при которомъ не было и рѣчи о подчиненіи пользъ и нуждъ Россіи такъ называемымъ общимъ интересамъ совокупной Европы. Плодами такой политики явились: на Востокѣ -- славныя войны Персидская и Турецкая, запечатлѣнное Адріанопольскимъ миромъ возрожденіе Эллады, обезпеченное Ункіаръ-Искелесскимъ договоромъ преобладаніе Россіи на всемъ пространствѣ Балканскаго полуострова, и
Всѣ эти успѣхи были не по сердцу русскимъ дипломатамъ, признавались ими "неудобными", тѣмъ болѣе, что ближайшими сподвижниками императора являлись въ нихъ лица, не принадлежавшія къ дипломатическому сословію и къ тому же природные русскіе: генералъ-адъютанты его величества Орловъ, Киселевъ, Муравьевъ. Ревностью своею и энергіею они, въ возлагаемыхъ на нихъ чрезвычайныхъ порученіяхъ, съ избыткомъ возмѣщали недостатокъ усердія и доброй воли, проявляемый записными дипломатами. Если-бы послѣдніе осмѣлились выказать свое нерасположеніе къ личной политикѣ государя открытымъ противодѣйствіемъ или хотя-бы противорѣчіемъ, то ясно, что они были бы всѣ мгновенно снесены однимъ дуновеніемъ высочайшихъ устъ. Но дорожа прежде всего своими мѣстами, они предпочли робко притаить дыханіе и подъ личиною наружной покорности терпѣливо ожидать наступленія событій, которыя позволили бы имъ безъ всякой опасности для себя снова направить русскую политику въ излюбленное русло западно-европейскихъ теченій.
Такимъ именно событіемъ и была французская революція 1830 года. Она и сопровождавшія ее возстанія въ Бельгіи, въ Германіи и въ Италіи, а главное въ Царствѣ Польскомъ, вызвали коренной переломъ въ воззрѣніяхъ императора Николая на внѣшнюю политику. Государю показалось, что всѣ эти волненія грозятъ опасностью самой Россіи и что интересъ ея требуетъ оказать монархіямъ Запада дѣятельную поддержку въ борьбѣ ихъ съ революціоннымъ движеніемъ. Разумѣется, русская дипломатія, какъ одинъ человѣкъ, старалась поддержать въ немъ это заблужденіе. Дѣятельнымъ подстрекателемъ ея, какъ и за десятилѣтіе предъ тѣмъ, явился Меттернихъ. Памятуя успѣхъ своихъ внушеній Александру I во время Тропаусскаго конгресса, онъ настоялъ на личномъ свиданіи между императорами русскимъ и австрійскимъ, отъ котораго Николай Павловичъ уклонялся съ самаго своего вступленія на престолъ. Свиданіе состоялось въ Мюнхенгрецѣ осенью 1833 года и открыло собою новую эру въ направленіи николаевской политики.
Состоялся обширный заговоръ съ цѣлью опутать сѣтями и совлечь съ національнаго пути русскаго государя, и въ заговорѣ томъ, руководимомъ и направляемомъ австрійскимъ канцлеромъ, соучастницею иностранцевъ явилась русская дипломатія. Все, что могло возбудить гнѣвъ или неудовольствіе императора Николая противъ дворовъ вѣнскаго или берлинскаго, тщательно утаивалось его, и, напротивъ, ярко выставлялись на показъ обстоятельства, свидѣтельствовавшія яко-бы о преданности и признательности этихъ дворовъ могучему защитнику монархическаго начала и законности въ Европѣ.
Винить ли государя за то, что онъ не разгадалъ этой коварной игры и такъ легко вдался въ обманъ? Но вѣдь всѣ свои впечатлѣніи императоръ Николай воспринималъ отъ двухъ категоріи лицъ, съ которыми исключительно обсуждалъ дипломатическіе вопросы: отъ иностранныхъ государей и членовъ ихъ домовъ и отъ дипломатовъ, своихъ и чужихъ. Всѣ они повторяли ему въ одинъ ладъ одни и тѣ же напѣвы. Возвышенная душа его была чужда всякой подозрительности, а предостеречь его было некому: русская общественная мысль дремала въ безмолвіи, на которое была обречена во внѣшней политикѣ едва ли не болѣе, чѣмъ во внутренней. Къ тому же наговорщики хорошо изучили характеръ государя и дѣйствовали на слабую струну его, безпредѣльное великодушіе, коимъ онъ гордился не только за себя, но и за Россію. Взывая къ его безкорыстію имъ удалось достигнуть такихъ уступокъ, которыхъ не могла бы исторгнуть у него самая бѣдственная война. Семь лѣтъ послѣ Мюнхенгрецскаго свиданія императоръ Николай добровольно поступился въ пользу "европейскаго концерта" правомъ своимъ на преобладаніе въ Турціи, утвержденнымъ за нимъ Ункіаръ-Искелесскимъ договоромъ.
Впрочемъ плоды отъ такого самоотреченія оказались до того горькими и выразились въ столь полномъ упадкѣ нашего значенія на Востокѣ, что императоръ Николай не разъ имѣлъ поводъ усомниться въ достоинствахъ навязанной ему политики и уже помышлялъ о возвращеніи къ направленію первыхъ лѣтъ своего царствованія, когда революціонная буря 1848 года снова отвлекла его вниманіе отъ Востока на Западъ. Не въ расчетѣ на благодарность государей и народовъ -- онъ давно уже извѣрился въ ней -- а во исполненіе того, что считалъ своимъ высшимъ царственнымъ долгомъ, онъ великодушно протянулъ руку помощи своимъ погибавшимъ союзникамъ и спасъ австрійскаго императора отъ торжествующаго мятежа мадьяръ, а короля прусскаго -- отъ мести австрійцевъ за попытку извергнуть ихъ изъ Германіи.
И вотъ, императоръ Николай, подобно Александру Благословенному, провозглашается спасителемъ Европы. Это-ли не торжество дипломатической доктрины, о которой я упоминалъ выше? А Россія? Неужели и ей угрожала всемірная революція? Всеконечно, отвѣчаютъ дипломаты, неимѣющіе ни малѣйшаго понятія о русскомъ народѣ, съ его государственными и общественными идеалами. Отнынѣ непоколебимъ и неразрывенъ возрожденный къ новой жизни Священный союзъ, твердый устой, о который разобьются революціонныя волны.
Надежда эта могла бы оправдаться лишь въ томъ случаѣ, если бы дѣйствительно Австрія и Пруссія, подобно Россіи, цѣлью своей политики ставили поддержаніе въ Европѣ status quo въ томъ видѣ, въ какомъ оно было установлено международными договорами. Но въ томъ-то и дѣло, что честолюбію обѣихъ германскихъ державъ не удовлетворялъ существующій порядокъ: что и Австрія и Пруссія ничего столь страстно не желали, какъ его насильственнаго ниспроверженія: Австрія -- потому что она не могла помириться съ предоставленнымъ Россіи трактатами правомъ покровительства православному населенію Востока.: Пруссія -- потому что въ той же Россіи она видѣла главное препятствіе къ осуществленію своихъ замысловъ, направленныхъ къ объединенію Германіи подъ главенствомъ дома Гогенцоллерновъ. Ни та, ни другая не были искренни въ своихъ отношеніяхъ съ нами я вполнѣ сходились съ Англіею и Франціею въ признаніи необходимости при первомъ удобномъ случаѣ общими силами разгромить Россію, задержать ея государственный ростъ, ослабить могущество.
Не было недостатка въ указаніяхъ на такое единомысліе между нашими союзниками и противниками. Заигрыванье Вѣны съ Парижемъ, Берлина съ Лондономъ, началось задолго до возникновенія спора о Святыхъ мѣстахъ, но его не замѣчала или, вѣрнѣе, не хотѣла замѣчать русская дипломатія. Допустить, что вся. Западная Европа общимъ врагомъ своимъ считаетъ вовсе не революцію, а Россію значило бы сознаться въ непрерывномъ рядѣ вольныхъ и невольныхъ заблужденій за цѣлое полустолѣтіе. Источникъ самоотверженія -- патріотизмъ, а его-то и не хватало у русскихъ дипломатовъ. Имѣвшіе очи, чтобы видѣть -- не видѣли и уши, чтобы слышать -- не слышали, до тѣхъ поръ, пока надъ Русскою землею не разразилась гроза общеевропейской коалиціи.
Потекла русская кровь, русскіе предѣлы на Сѣверѣ и на Югѣ подверглись иноземному вторженію. Графъ Нессельроде вынужденъ былъ признать, что вслѣдствіе ожесточенія враговъ и измѣны друзей имперія очутилась на краю бездны. Но какъ онъ, такъ и его сподвижники не думали покаяться въ грѣхахъ своихъ. Они предпочли подражать примѣру своихъ предшественниковъ, тѣхъ русскихъ дипломатовъ, которыхъ наканунѣ двѣнадцатаго года Карамзинъ достойно заклеймилъ слѣдующими вызывающими на глубокое размышленіе словами: "Сіи несчастные, видя бѣду думали о пользѣ своего личнаго самолюбія; всякій изъ нихъ оправдывался, чтобы винить монарха!"
Исторія не подтвердитъ этихъ нареканій слугъ нерадивыхъ и недостойныхъ на государя ихъ и благодѣтеля. Она засвидѣтельствуетъ, что императоръ Николай не былъ сообщникомъ свой дипломатіи: онъ самъ былъ обманутъ ею. {Къ сознанію этому пришелъ и императоръ Николай, къ сожалѣнію слишкомъ по8дно. "Меня всякій можетъ обмануть разъ" -- писалъ онъ Паскевичу отъ 3 (15) іюля 1854 года,-- "но зато послѣ обмана, я уже никогда не возвращаю утраченнаго довѣрія".}
Воздать должное памяти Незабвеннаго -- таково назначеніе предлагаемой книги. Въ ней я особенное вниманіе обратилъ на личныя отношенія императора Николая къ иностраннымъ дворамъ, разъясняющія и подтверждающія взглядъ, высказанный мною въ предисловіи. Отрывочная форма очерковъ зависитъ отъ имѣвшагося въ моемъ распоряженіи историческаго матеріала. Государственные архивы понынѣ остаются для меня недоступными, и мнѣ приходится довольствоваться документами, случайно попадающими мнѣ въ руки. Тѣмъ не менѣе, всѣ онѣ подвергаются строгой критической провѣркѣ, а многіе обнародываются здѣсь въ первый разъ.
Февраль 1889 года.
С.-Петербургъ.
ПОѢЗДКА ИМПЕРАТОРА НИКОЛАЯ ВЪ АНГЛІЮ.
Сношенія Россіи съ Англіей въ царствованіе императора Николая подвергались частымъ, можно сказать, даже непрерывнымъ колебаніямъ и перемѣнамъ. То дружественныя и даже союзныя, то натянутыя и холодныя, наконецъ, открыто враждебныя, они зависѣли не столько отъ измѣненія политическихъ условій, въ коихъ стояли одно къ другому оба государства, сколько отъ личныхъ воззрѣній и стремленій министерствъ разныхъ партій, смѣнявшихся у власти въ Лондонѣ.
Императоръ Николай, при вступленіи своемъ на престолъ, былъ лично расположенъ къ Англіи и искренно желалъ приступленія ея къ охранительному союзу великихъ державъ материка. Независимо отъ этого желанія, онъ сознавалъ пользу соглашенія съ сентъ-джемскимъ дворомъ для умиротворенія Греціи, изнемогавшей въ продолжительной неравной борьбѣ со своими мусульманскими притѣснителями. Личному вліянію его на лорда Веллингтона, посланнаго привѣтствовать его съ воцареніемъ отъ имени короля Георга IV, слѣдуетъ приписать заключеніе С.-Петербургскаго протокола 1826 года по греческимъ дѣламъ, положившаго начало вмѣшательству европейскихъ державъ въ пользу возставшихъ грековъ. Послѣдствіями этого акта былъ тройственный союзъ Россіи, Англіи и Франціи, Наваринскій бой, освобожденіе Эллады.
Русско-турецкая война 1828--29 годовъ и блестящій Адріанопольскій миръ нарушили наше доброе согласіе съ Англіею. Уже преемникъ Каннинга, Веллингтонъ, сталъ обнаруживать недовѣріе и подозрительность по отношенію къ Россіи. Въ десятилѣтнее управленіе внѣшними дѣлами Великобританіи лорда Пальмерстона (1830--1840) политика лондонскаго кабинета приняла рѣшительно враждебный для насъ оборотъ. Начала, ею руководившія, были прямо противоположны тѣмъ, что усвоилъ русскій дворъ со времени вѣнскаго конгресса. Вездѣ и всюду она покровительствовала стремленіямъ народовъ къ представительному образу правленія и изъ-подъ руки ободряла и поддерживала народныя волненія въ Испаніи и Португаліи, въ Италіи и Греціи, въ Бельгіи и Германіи. Вступивъ въ тѣсный союзъ съ Франціею Орлеановъ, Англія являлась, сверхъ того, и непосредственною противницею Россіи въ Польшѣ, на Босфорѣ, за Кавказомъ. Англійское золото щедрою рукою расточалось врагамъ Россіи всякаго рода, польскимъ революціоннымъ выходцамъ и мятежнымъ кавказскимъ горцамъ. Во всѣхъ политическихъ вопросахъ на Востокѣ и на Западѣ Россія всегда встрѣчала злобное и упорное сопротивленіе и противодѣйствіе англичанъ.
Между обѣими державами отношенія обострялись иногда до такой степени, что можно было ожидать немедленнаго возникновенія войны. Такъ было въ 1833 году, когда русскія сухопутныя и морскія силы заняли Босфоръ для огражденія Султана отъ нападенія Египетскаго паши, и три года спустя, вслѣдствіе взятія нами въ призъ англійской шхуны "Виксенъ", занимавшейся провозомъ военной контрабанды на восточномъ побережьѣ Чернаго моря.
И не смотря на все это, государь не измѣнилъ своего расположенія къ Англіи. Баронъ Брунновъ свидѣтельствуетъ, что онъ все еще продолжалъ находить, "что взаимные интересы обѣихъ странъ должны побуждать ихъ къ поддержанію другъ съ другомъ отношеній дружбы и добраго согласія". Дѣло въ томъ, что почти до самаго паденія Іудовика-Филиппа императоръ Николай, видѣвшій въ революціонной Франціи единственную угрозу европейскому миру и порядку, мечталъ о возобновленіи противъ нея единодушнаго союза монархическихъ державъ, а союзъ этотъ представлялся недостаточнымъ и неполнымъ, пока къ нему не приступитъ Англія.
Нашлись услужливые дипломаты, которые стали утверждать, что враждебность Англіи къ Россіи не болѣе какъ плодъ недоразумѣнія. Во всемъ-де виноваты "прецеденты политики русскаго двора въ царствованіе императрицы Екатерины", которые, какъ выражался баронъ Брунновъ, "слишкомъ оправдываютъ къ несчастію (sic!), подозрѣніе, что понынѣ ищутъ распространить на счетъ намѣреніи нашего правительства". Надо -- убѣждалъ онъ -- быть снисходительнымъ къ тѣмъ, кто не понимаетъ нашей политики. "Еслибы" -- читаемъ въ извѣстной запискѣ барона -- "они могли отрѣшиться отъ своихъ прежнихъ предубѣжденій, забыть исторію минувшаго, дабы устремить свои взоры исключительно на современныя событія, то они не колеблясь отреклись бы отъ своихъ несправедливыхъ подозрѣній и единогласно воздали бы хвалу прямодушію и -- смѣю сказать,-- политической честности нашего августѣйшаго государя.
Задачу возстановить въ Англіи "нравственное довѣріе, коего заслуживаютъ слова государя, и постепенно изгладить предубѣжденія, разъединяющія нынѣ оба кабинета." взялъ на себя самъ Брунновъ, назначенный въ концѣ 1839 года русскимъ представителемъ при великобританскомъ дворѣ. Для достиженія этой идеальной цѣли онъ не задумался поступиться существенными правами, пріобрѣтенными Россіею въ Турціи въ силу договоровъ съ этою державою, и признать начало совокупнаго вмѣшательства Европы во все, что прямо или косвенно можетъ угрожать цѣлости и независимости Оттоманской имперіи. Чрезвычайно мѣтко опредѣлилъ Гизо, въ письмѣ къ одному изъ нашихъ дипломатовъ смыслъ и значеніе обѣихъ лондонскихъ конвенцій 1840--41 года. "То была" -- разсуждаетъ онъ -- "ваша капитальная ошибка. Дабы изолировать, дабы ослабить правительство короля Лудовика-Филиппа, вы отложили въ сторону вашу традиціонную политику, заключавшуюся въ томъ, чтобы вести самостоятельно ваши дѣла въ Турціи, безъ посторонняго участія, безъ соглашенія съ кѣмъ бы то ни было. Вы сами перенесли эти дѣла въ Лондонъ и договоромъ 15 іюля 1840 года собственными руками обратили ихъ въ общее дѣло Европы. Вы были вынуждены на слѣдующій годъ сдѣлать еще шагъ но этому пути, и конвенція 13 іюля 1841 года, съ вашего же согласія подтвердила для Турціи вмѣшательство и соглашеніе Европы" {Изъ неизданнаго письма Гизо къ Н. Д. Киселеву отъ 22 октября (3 ноября) 1853 года. О значеніи лондонскихъ конвенцій 1840--41 годовъ, ср. также въ моей книгѣ: Внѣшняя политика Императора Николая, стр. 544--552.}.
Дорого заплатила Россія за мимолетное, непродолжавшееся и года, устраненіе Франціи изъ "европейскаго концерта". Вопреки ожиданіямъ нашей дипломатіи, оно не только не порвало союза двухъ морскихъ державъ, но еще болѣе скрѣпила его, въ особенности, когда, по удаленіи виговъ отъ власти, мѣсто лорда Пальмерстона въ Foreign Office занялъ мягкій и добродушный Абердинъ. Правда, при немъ улучшились и наши отношенія къ сентъ-джсмскому двору. Торійскій кабинетъ, во главѣ котораго стоялъ сэръ Робертъ Пиль, не проявлялъ въ своей внѣшней политикѣ задора виговъ; онъ видимо желалъ жить съ Россіею въ мирѣ и дружбѣ, но отсюда еще далеко было до тѣснаго соглашенія по всѣмъ вопросамъ настоящаго и будущаго, о которомъ мечтали въ Петербургѣ.
Какъ ни ограниченъ былъ этотъ успѣхъ, Австрія все же съ затаеннымъ неудовольствіемъ взирала на наше примиреніе съ Англіей и, въ свою очередь, не только сама искала завязать дружбу съ Франціей, но побуждала къ тому и молодаго короля прусскаго Фридриха-Вильгельма IV, безпрекословно подчинявшагося политическому авторитету Меттерниха. Сближеніе Вѣны и Берлина съ Парижемъ ставило Россію въ положеніе одиночества на европейскомъ материкѣ, тѣмъ болѣе, что въ концѣ 1841 года между нею и фракціею послѣдовалъ полный разрывъ, выразившійся въ обоюдномъ отозваніи пословъ и въ отправленіи текущихъ дѣлъ второстепенными дипломатическими чиновниками.
При такихъ условіяхъ, вполнѣ понятнымъ становится желаніе императора Николая сойтись съ Англіею поближе, путемъ откровенныхъ объясненій попытаться разсѣять вѣковыя предубѣжденія англійскаго двора, правительства и общества противъ Россіи и приписываемыхъ ей европейскою молвою честолюбивыхъ замысловъ на Востокѣ и, такимъ образомъ, подготовить соглашеніе съ лондонскимъ кабинетомъ на случай распаденія Турціи, случай, казавшійся близкимъ и неминуемымъ. Не смотря на всю свою гибкость, а быть можетъ и по избытку ея, Брунновъ въ цѣлые четыре года не успѣлъ достигнуть этого результата. Государь имѣлъ основаніе надѣяться, что личное его вмѣшательство обезпечитъ дѣлу скорый и прочный успѣхъ. Онъ нерѣдко имѣлъ случай убѣждаться въ силѣ чарующаго впечатлѣнія, которое его царственная личность производила на сосѣдніе дворы австрійскій и прусскій. Именно эту силу своего обаянія онъ и хотѣлъ испытать въ Лондонѣ. Почетный пріемъ, оказанный тамъ въ 1,839 году наслѣднику-цесаревичу, а въ 1843 году великому князю Михаилу Павловичу, утвердили его въ намѣреніи, при первомъ удобномъ случаѣ самому предпринять поѣздку въ Англію.
I.
Приготовленія къ путешествію.
Посѣщеніе Англіи великимъ княземъ Николаемъ Павловичемъ въ 1816 г.-- Отзывы о немъ Стокмара и леди Кемпбелъ.-- Спартанскія привычки.-- Императоръ Николай заявляетъ о желаніи своемъ предпринять поѣздку въ Англію.-- Туже надежду выражаетъ Пиль Бруннову.-- Годовой обѣдъ русской торговой компаніи въ Лондонѣ.-- Тостъ Пиля за русскаго императора.-- Переговоры Абердина съ королевой и съ Брунновымъ.-- Устраненіе встрѣчи съ королемъ Лудовикомъ-Филилпомъ.-- Радость Бруннова.-- Высочайшая благодарность Пилю.-- Депеша Нессельроде къ Бруннову о предположенномъ путешествіи государя въ Англію.-- Отзывы аккредитованныхъ въ Лондонѣ иностранныхъ дипломатовъ.-- Неудовольствіе тюильрійскаго двора.-- Инструкція Гизо графу Сентъ-Олеру.-- Мѣры предосторожности, предположенныя англійскимъ правительствомъ.-- Мнѣніе государя о нихъ.
Великимъ княземъ и двадцати лѣтнимъ юношею императоръ Николай въ первый разъ посѣтилъ Англію въ 1816 году. Онъ навѣстилъ тогда, между прочимъ, въ Клармонтѣ принцессу Шарлотту, дочь принца-регента, впослѣдствіи короля Вильгельма IV, будущую наслѣдницу англійскаго престола, незадолго до того вышедшую за принца Леопольда Саксенъ-Кобургскаго.
Этому обстоятельству мы обязаны портретомъ великаго князя, мастерски начертаннымъ перомъ барона Стокмара, врача и довѣреннаго совѣтника молодой четы. Онъ изображаетъ его необыкновенно красивымъ, обворожительнымъ юношей, высокаго роста, не особенно худымъ, прямымъ какъ сосна, съ необыкновенно правильными чертами л ица, открытымъ челомъ, твердо обрисованными бровями, прекраснымъ профилемъ, небольшимъ ртомъ и выточеннымъ подбородкамъ, и подробно описываетъ его нарядъ, состоявшій изъ темнозеленаго мундира съ краснымъ кантомъ, серебрянымъ приборомъ и эполетами, небольшою звѣздою на груди, бѣлымъ поясомъ (шарфомъ) и простою саблею безъ украшеній, на кожаной портупеѣ (вѣроятно, вице-мундиръ кавалергардскаго полка). Его манеру держать себя Стокмаръ называетъ одушевленною, чуждою принужденности и натянутости и все же полною достоинства. "Онъ говоритъ по-французски," -- продолжаетъ внимательный наблюдатель,-- "свободно и хорошо, сопровождая слова свои граціозными жестами. Если все сказанное имъ не отличалось изысканностью за то онъ во всякомъ случаѣ былъ чрезвычайно занимателенъ и, повидимому, обладалъ несомнѣннымъ талантомъ ухаживать за женщинами. Въ немъ проглядываетъ большая самонадѣянность, при совершенномъ отсутствіи притязательности".
Еще восторженнѣе отзывы о молодомъ, красивомъ великомъ князѣ англійскихъ придворныхъ дамъ. "Что за милое созданіе!" -- восклицаетъ лэди Кемпбель, строгая и чопорная гофмейстерина принцессы Шарлотты; -- "онъ дьявольски хорошъ собою! Онъ будетъ красивѣйшимъ мужчиною въ Европѣ!"
Англичанъ видимо поразили спартанскія привычки великаго князя, его умѣренность въ пищѣ, воздержанность въ питьѣ. Дѣйствительно, онъ пилъ только воду, а вечеромъ слуги его внесли въ приготовленную для него въ Клармонтѣ спальню набитый сѣномъ мѣшокъ, замѣнившій ему постель. Англичанамъ показалось это афектаціею, а дамы нашли страннымъ, что великій князь поцѣловалъ руку у графини Ливенъ, жены русскаго посла, хотя, -- замѣчаетъ Стокмаръ, -- каждая изъ нихъ была бы очень счастлива, если бы это случилось съ нею {Stockmar's Denkwürdigkeiten, стр. 96--99.}.
Весьма естественно, что императоръ Николай вынесъ изъ первой поѣздки своей въ Англію весьма пріятныя впечатлѣнія. 11 (23) января 1844 года, на балѣ въ Зимнемъ дворцѣ, выражая великобританскому повѣренному въ дѣлахъ Блумфильду признательность свою за радушный пріемъ, оказанный въ Лондонѣ великому князю Михаилу Павловичу, государь прибавилъ, что и самъ онъ испыталъ бы живѣйшее удовольствіе снова увидать страну, о которой сохранилъ самыя лучшія воспоминанія.
Если вѣрить барону Бруннову, то, по странному совпаденію, въ тотъ же самый день, за обѣдомъ у лорда Абердина, сэръ Робертъ Пиль сказалъ нашему посланнику, что онъ не отчаивается въ надеждѣ видѣть императора Николая вторично въ Англіи. По полученіи въ Лондонѣ донесенія Блумфильда съ сообщеніемъ обращенныхъ къ нему словъ государя, лордъ Абердинъ поспѣшилъ доложить о нихъ королевѣ и представить ей, что присутствіе русскаго императора въ Англіи несомнѣнно произвело бы самое благопріятное впечатлѣніе. По приказанію ея величества, министръ иностранныхъ дѣлъ отвѣчалъ великобританскому представителю въ С.-Петербургѣ, что королева Викторія будетъ очень рада, если государь приведетъ свое намѣреніе въ исполненіе. Въ то же время первый министръ, напомнивъ барону Бруннову о чести, оказанной ему личнымъ посѣщеніемъ великаго князя Михаила Павловича, снова повторилъ, что надѣется когда нибудь привѣтствовать въ Англіи и самого императора Николая. Слова эти нашъ посланникъ считалъ "случайными и преходящими", но, тѣмъ не менѣе, долгомъ счелъ довести ихъ до свѣдѣнія графа Нессельроде {Собственноручное частное письмо барона Бруннова графу Нессельроде, отъ 11 (23) февраля 1844.}.
Не успѣло это донесеніе достигнуть С.-Петербурга {Корабль, на которомъ находился курьеръ, везшій экспедицію барона Бруннова отъ 11 (23) февраля, былъ застигнутъ бурею въ виду острова Гельголанда, чѣмъ и замедлилось полученіе въ С.-Петербургѣ депешъ посланника.}, какъ сэръ Робертъ Пиль воспользовался представившимся ему случаемъ всенародно провозгласить одушевлявшія его относительно Россіи чувства и пригласить русскаго императора личнымъ посѣщеніемъ Великобританіи закрѣпить установившееся доброе согласіе между кабинетами петербургскимъ и лондонскимъ.
19 февраля (2 марта) въ London Tavern происходилъ ежегодный торжественный обѣдъ русской торговой компаніи, на которомъ предсѣдательствовалъ главноуправляющій дѣлами компаніи Астель, а въ числѣ гостей присутствовали русскій посланникъ и первый лордъ казначейства. Послѣ обычнаго тоста за королеву и королевскую семью, предсѣдатель провозгласилъ здоровье императора всероссійскаго. Въ рѣчи своей онъ упомянулъ о постоянномъ благоволеніи русскихъ государей къ компаніи, припоминая, что императоръ Николай, въ бытность свою въ Англіи великимъ княземъ, удостоилъ принять данный ему компаніею обѣдъ, коснулся недавняго посѣщенія Лондона наслѣдникомъ цесаревичемъ, а также великимъ княземъ Михаиломъ Павловичемъ и заключилъ указаніемъ на направленную къ развитію торговыхъ отношеній между Россіею и Великобританіей) и укрѣпленію между ними дружескихъ связей дѣятельность компаніи. Астелю отвѣчалъ баронъ Брунновъ, признавшій заслуги компаніи, выразившій отъ имени великаго князя Михаила Павловича благодарность за оказанный его высочеству сочувственный пріемъ и кончившій провозглашеніемъ здоровья предсѣдателя. Вслѣдъ за тѣмъ, посреди напряженнаго вниманія присутствующихъ, поднялся со своего мѣста сэръ Робертъ Пиль.
"Нельзя," сказалъ онъ, "обозрѣвая политическія отношенія обѣихъ великихъ имперій не убѣдиться, что почти каждая точка соприкосновенія между ними указываетъ скорѣе на необходимость сердечнаго, дружественнаго и искренняго соглашенія, чѣмъ на какое-либо чувство соперничества или ревниваго противодѣйствія. (Слушайте!). Я пребываю въ твердой надеждѣ, что сознаніе общей пользы и чувство взаимнаго уваженія положили основаніе задушевной и постоянной дружбѣ между Великобританіей" и имперіею Россійской. (Радостныя восклицанія)".
Упомянувъ о благопріятномъ впечатлѣніи, произведенномъ въ странѣ посѣщеніемъ великаго князя Михаила Павловича, первый министръ продолжалъ: "Надѣюсь, что отчетъ, данный о насъ его императорскимъ высочествомъ, въ Россіи, послѣ двадцати-пяти лѣтъ, истекшихъ со времени перваго его посѣщенія, побудитъ еще болѣе знаменитаго члена императорскаго дома -- самого императора всероссійскаго -- снова посѣтить эту страну (громкія восклицанія) и принять отъ насъ въ этихъ стѣнахъ сердечное выраженіе нашего уваженія къ его величеству, къ его личному характеру и высокому положенію, имъ занимаемому, а также желанія, испытываемаго каждымъ англичаниномъ, скрѣпить съ нимъ чувства взаимнаго добраго согласія (радостные крики)". Отдавъ справедливость усердію и искусству, проявляемымъ барономъ Брунновымъ въ заботахъ его объ установленіи и поддержаніи дружескихъ отношеній между обѣими державами, сэръ Робертъ Пиль заключилъ рѣчь свою слѣдующими словами: "Я прошу позволенія предложить вамъ тостъ, который согласуется съ чувствомъ, занесеннымъ въ хартіи этой компаніи, и будетъ, -- я увѣренъ въ томъ,-- принятъ вами съ выраженіемъ величайшей искренности и воодушевленія: тостъ за вѣчную дружбу между Великобританіею и Россіею {Рѣчи на обѣдѣ русской компаніи заимствованы изъ отчета газеты "Standart", отъ 20 февраля (2 марта) 1844.}.
Невозможно описать восторга, съ которымъ собраніе привѣтствовало единодушными рукоплесканіями слова перваго министра. На слѣдующій же день газеты возвѣстили ихъ Англіи и всему міру. Старые торіи, давніе сторонники тѣснаго единенія съ Россіею, приняли ихъ съ радостью. Еще большее впечатлѣніе произвели они на членовъ дипломатическаго корпуса. Австрійскій посланникъ баронъ Нейманъ не замедлилъ выразить барону Бруннову мнѣніе, что, произнося свою рѣчь, Пиль имѣлъ въ виду "возстановить справедливое равновѣсіе между выраженіями дружбы, недавно поднесенными Франціи, и тѣмъ уваженіемъ, которымъ Англія обязана въ отношеніи великихъ державъ, старыхъ и вѣрныхъ ея союзницъ". Прочіе нѣмецкіе министры раздѣляли этотъ взглядъ.
Посланникъ нашъ имѣлъ продолжительную бесѣду о рѣчи перваго министра съ министромъ иностранныхъ дѣлъ. Лордъ Абердинъ признался, что сэръ Робертъ Пиль произнесъ ее безъ предварительнаго съ нимъ уговора, но что онъ одобряетъ все сказанное Пилемъ и счелъ даже долгомъ поздравить его съ его рѣчью. "Ничто не могло быть лучше словъ Пиля",-- увѣрялъ Абердинъ барона Бруннова;-- "я очень радъ, что онъ такъ положительно высказался о нашемъ "сердечномъ соглашеніи" съ Россіею".
Лордъ Абердинъ первый обратилъ вниманіе королевы на торжественное заявленіе главы ея кабинета. Узнавъ, что ея величество не читала еще его рѣчи: "Совѣтую вамъ прочесть ее," сказалъ онъ ей; "ваше величество увидите, что сэръ Робертъ Пиль говоритъ о нашемъ сердечномъ соглашеніи съ Россіею, еще болѣе сердечномъ, чѣмъ съ Франціею. Онъ прекрасно поступилъ, сказавъ это. Наша политика не должна представлять ничего исключительнаго. Мы должны стараться жить въ добрыхъ и дружескихъ отношеніяхъ со всѣми".
Нельзя было сомнѣваться въ искренномъ желаніи англійскаго правительства видѣть осуществленіе намѣренія государя посѣтить Англію. Посланникъ нашъ пожелалъ узнать, въ какое время года было бы всего удобнѣе королевѣ принять своего высокаго гостя. Лордъ Абердинъ отвѣчалъ, что, по словамъ принца Альберта, поѣздку слѣдовало бы предпринять, прежде чѣмъ ея величество, бывшая беременною, будетъ поставлена въ невозможность встрѣтить государя съ подобающею предупредительностью. Осенью королева намѣрена были предпринять морскія прогулки и, быть можетъ, посѣтить Ирландію, а потому наиболѣе удобнымъ временемъ представлялась весна. Министръ иностранныхъ дѣлъ высказалъ при этомъ личное мнѣніе свое, что если императоръ дѣйствительно намѣренъ прибыть въ Лондонъ въ продолженіе текущаго года и если дозволятъ это его другія занятія, то чѣмъ скорѣе онъ приведетъ свое намѣреніе въ исполненіе, тѣмъ лучше. Впрочемъ, лордъ Абердинъ признался, что не знаетъ точно, когда именно королева должна разрѣшиться отъ бремени, и прибавилъ, что испроситъ ея приказаній.
На другой день, онъ объявилъ барону Бруннову, что ея величество всего лучше желала бы принять императора Николая, въ концѣ мая или въ началѣ іюля по новому стилю, и что онъ напишетъ объ этомъ Блумфильду. По полученнымъ изъ С.-Петербурга свѣдѣніямъ, государь намѣревался въ будущемъ маѣ побывать на Рейнѣ, и слѣдовательно ему будетъ удобно оттуда переправиться черезъ проливъ. Баронъ Брунновъ полюбопытствовалъ узнать, какъ отнеслась королева къ извѣстію о предстоящемъ посѣщеніи императора. Абердинъ отвѣчалъ, что она встрѣтила его съ радостью и что, много слышавъ о государѣ, она очень желаетъ съ нимъ познакомиться лично. Сначала она была нѣсколько удивлена такою неожиданною вѣстью, но теперь уже съ величайшею заботливостью помышляетъ о пріемѣ, обсуждая малѣйшія его подробности. Такъ, она сказала Абердину, что ей угодно, чтобы императоръ остановился у нея въ Букингамскомъ дворцѣ, не смотря на то, что дворецъ этотъ представляетъ мало удобства и что ей почти совѣстно принимать въ немъ его величество. Министръ отвѣчалъ, что императоръ Николай не любитъ роскошной обстановки и предпочитаетъ ей простой образъ жизни. Онъ придавалъ большое значеніе желанію королевы поселить государя въ Букингамскомъ дворцѣ, почести, оказываемой обыкновенно лишь самымъ близкимъ родственникамъ, и заключилъ, что ея величество готовитъ наилучшій пріемъ своему гостю. Что же касается до принца Альберта, то Абердинъ признавался, что онъ боязливѣе королевы, что его смущаетъ мысль о пріемѣ государя, но что, по убѣжденію министра, смущеніе это пройдетъ скоро и что принцъ также понравится императору, какъ понравился великому князю Михаилу Павловичу {Баронъ Брунновъ графу Нессельроде, отъ 22--25 февраля (5--8 марта)}.
Такъ говорилъ Абердинъ Брунвову, а послѣдній доносилъ въ С.-Петербургъ вице-канцлеру. Но теперь извѣстно, что сама королева съ неудовольствіемъ отнеслась сначала къ возвѣщенному ей намѣренію императора Николая посѣтить Англію и что, напротивъ, принцъ-супругъ убѣдилъ ее въ благопріятномъ значеніи этой поѣздки {Королева Викторія королю Леопольду, отъ 30-го мая (11 іюля) 1844.}.
Еще одно обстоятельство тревожило нашего посланника. Лѣтомъ 1844 года въ Англіи ожидали отвѣтнаго визита короля Лудовика-Филишіа на посѣщеніе его, прошлою осенью, королевою Викторіею и ея супругомъ. Брунновъ опасался, какъ бы пріѣздъ государя не совпалъ съ прибытіемъ короля французовъ. Лордъ Абердинъ успокоилъ его, сказавъ, что ничего еще не рѣшено относительно поѣздки Лудовика-Филиппа, что послѣдній пріѣдетъ, во всякомъ случаѣ, не въ Лондонъ и что, вѣроятно, свиданіе его съ королевскою семьею произойдетъ въ Брайтонѣ.
Донося о всемъ вышеизложенномъ въ собственноручныхъ депешахъ и письмахъ, баронъ Брундовъ писалъ, между прочимъ, графу Нессельроде: "Мнѣ нѣтъ нужды говорить вамъ, какъ счастливъ буду я, принять государя императора въ Англіи. Сердце бьется у меня отъ радости, не отъ страха, потому что я увѣренъ въ снисходительности, съ которою его величество удостоитъ отнестись къ вѣрнымъ моимъ услугамъ. Никто не можетъ содѣйствовать имъ лучше нашего добраго Абердина. Я въ восхищеніи и удивленіи отъ дѣятельности, проявляемой имъ въ настоящемъ случаѣ. Онъ вполнѣ увѣренъ въ благопріятномъ впечатлѣніи, которое произведетъ здѣсь присутствіе государя. Онъ сказалъ мнѣ по этому поводу: "Вы увидите, что одного этого присутствія будетъ достаточно, чтобы провалить всѣ польскія затѣи". Для такого сдержаннаго и иногда боязливаго человѣка, какъ Абердинъ, выказываемое имъ въ этотъ разъ довѣріе въ самомъ дѣлѣ крайне замѣчательно" {Баронъ Брунновъ графу Нессельроде, отъ 11 (23) февраля, 22--25 февраля (5--8 марта) 1844.}.
Первая экспедиція барона Бруннова, отъ 11 (23) февраля, въ которой онъ сообщалъ о выраженной ему сэръ Робертомъ Пилемъ надеждѣ, что императоръ Николай удостоитъ вторично посѣтить Англію, была получена въ С.-Петербургѣ лишь въ половинѣ марта стараго стиля. По высочайшему повелѣнію, вице-канцлеръ отвѣчалъ, что государь крайне тронутъ словами перваго министра; что его величество постоянно съ особеннымъ удовольствіемъ вспоминаетъ о своемъ путешествіи въ Лондонъ, въ годы первой своей юности; что онъ сохранилъ о нихъ воспоминанія, возобновить которыя ему было бы пріятно, независимо отъ живѣйшаго удовольствія, съ коимъ онъ бы лично познакомился съ королевой. "Если когда-нибудь представится случай, благопріятный для осуществленія этого двойнаго желанія",-- заключалъ графъ Нессельроде, -- "то англійское правительство не должно сомнѣваться въ усердіи, съ которымъ нашъ августѣйшій государь поспѣшитъ имъ воспользоваться. Благоволите, любезный баронъ, дать въ томъ самое искренное завѣреніе сэръ Роберту Пилю" {Графъ Нессельроде барону Бруннову, отъ 16 (28) марта 1844.}.
Такія же увѣренія поручено было нашему посланнику передать первому министру, по поводу рѣчи, произнесенной имъ на обѣдѣ русской компаніи, но вице-канцлеръ высказался вполнѣ по вопросу о посѣщеніи Англіи государемъ лишь по полученіи второй экспедиціи барона Бруннова отъ 22--25 февраля (5--8 марта). "Не могу вамъ выразить", -- писалъ онъ ему, -- "въ какой мѣрѣ его величество былъ тронутъ, узнавъ, что королева присоединилась къ манифестаціи англійскихъ министровъ. Увѣренность въ томъ можетъ лишь удвоить желаніе императора, какъ можно скорѣе отвѣтить на столь задушевное расположеніе, прибывъ лично для принесенія своей молодой союзницѣ выраженія искренней и живой дружбы, которую онъ всегда питалъ къ ней издалека. Ему, къ сожалѣнію, трудно принять нынѣ же точное рѣшеніе по этому предмету. Важныя дѣла требуютъ въ настоящую минуту присутствія его въ Россіи, но онъ не отказываетъ себѣ въ надеждѣ вознаградить себя впослѣдствіи за испытываемое лишеніе, ибо онъ убѣжденъ, что присутствіе его въ Англіи можетъ лишь послужить къ укрѣпленію искренности взаимныхъ политическихъ отношеній, и онъ почитаетъ себя счастливымъ, что убѣжденія его въ этомъ случаѣ тождественны съ воззрѣніями англійскаго правительства. Мысль, которую нашъ августѣйшій государь по собственному почину высказалъ г. Блумфильду, не зная еще о желаніи, выраженномъ этимъ правительствомъ, остается въ полной своей силѣ, и онъ испытаетъ искреннее удовольствіе въ тотъ день, когда ему будетъ возможно осуществить ее. Мнѣ остается лишь просить васъ, г. баронъ, присовокупить увѣреніе въ томъ къ выраженіямъ признательности, которыя вамъ поручено въ моей сегодняшней экспедиціи передать отъ имени императора сэръ Роберту Пилю и лорду Абердину {Графъ Нессельроде барону Бруннову, 18 (30) марта 1844.}.
Итакъ, государь принималъ приглашеніе, англійскаго двора и министерства, но не опредѣлялъ еще времени, когда намѣренъ воспользоваться имъ. Между тѣмъ, вѣсть о предстоящемъ посѣщеніи Англіи русскимъ императоромъ успѣла уже разнестись по Европѣ. Французскій посолъ въ Лондонѣ, графъ Сентъ-Олеръ, сообщилъ ее своему министру иностранныхъ дѣлъ 4 (16) февраля, т. е. тотчасъ ко полученіи въ Foreign Office письма Блумфильда о разговорѣ его съ государемъ и за три дня до рѣчи Пиля на банкетѣ русской компаніи. Въ концѣ марта англійскія газеты стали гласно обсуждать крупную политическую новость. Члены дипломатическаго корпуса обратились съ запросами о ней къ лорду Абердину. Тотъ отвѣчалъ имъ, что ничего не знаетъ оффиціально о намѣреніяхъ императора Николая и что поѣздка его въ Англію пока не болѣе, какъ предположеніе или вѣроятность. Впрочемъ, австрійскому посланнику онъ прямо заявилъ, что государю будетъ сдѣланъ "величественный" пріемъ. Передавая о томъ Бруннову, баронъ Нейманъ прибавилъ, "что онъ дорожитъ этимъ происшествіемъ, которое, если состоится, будетъ въ глазахъ его залогомъ постоянства къ общей выгодѣ упроченія узъ, связывающихъ Англію съ монархическою и охранительною системою европейскаго материка." {Баронъ Брунновъ графу Нессельроде, 14 (26) марта 1844.}.
Тюильрійскій кабинетъ былъ извѣщенъ скорѣе прочихъ. Свѣдѣнія свои онъ получалъ изъ перваго источника, путемъ родственной переписки, доходившей изъ Лондона въ Парижъ чрезъ Брюссель. Быть можетъ по наущенію Гизо, англійскій посолъ при французскомъ дворѣ, лордъ Коулей, предложилъ своему правительству пригласить одновременно съ русскимъ императоромъ и короля французовъ и устроить между ними свиданіе и примиреніе. Лордъ Абердинъ отвѣчалъ, что "объ этомъ нечего и думать, что это совершенно невозможно". Рѣшено было, что Лудовикъ-Филиппъ пріѣдетъ въ Англію лишь осенью, въ сентябрѣ {Баронъ Брунновъ графу Нессельроде, 28 марта (9 апрѣля] 1844.}. Инструкціи Гизо французскому представителю при сентъ-джемскомъ дворѣ были проникнуты горечью и досадою, худо скрываемыми подъ личиною равнодушія и даже насмѣшки: "Я имѣю причины думать," -- говорилось въ нихъ,-- "что около конца мая императоръ Николай внезапно нагрянетъ въ Лондонъ, какъ путешественникъ, безцеремонно и неожиданно. Онъ разсказываетъ и распускаетъ слухъ, что, къ величайшему сожалѣнію, не можетъ прибыть въ этомъ году. Все указываетъ, однако, на то, что поѣздка его состоится. Онъ любитъ сюрпризы и эффекты такого рода". И далѣе: "Будьте сдержанны, съ оттѣнкомъ холодности. Люди недоброжелательные или только злокозненные очень бы хотѣли, чтобы насъ встревожило это путешествіе, или, по крайней мѣрѣ, нѣсколько разсердило. Этого не будетъ. Мы привыкли видѣть въ обстоятельствахъ лишь то, что они заключаютъ въ дѣйствительности, и недоступны дразненію. Императоръ ѣдетъ въ Лондонъ потому, что королева англійская пріѣзжала въ Э. Мы не находимъ его разборчивымъ въ выборѣ возмездія. Мы увѣрены, что онъ не поведетъ въ Лондонѣ съ англійскимъ кабинетомъ иной политики, чѣмъ та, которую мы хорошо знаемъ. Мы не только далеки отъ сожалѣнія о томъ, что онъ будетъ ухаживать за Англіею, а она получитъ вліяніе на него, но мы даже этому очень рады. Что же касается до внѣшнихъ формъ, вамъ столько же, сколько и мнѣ самому извѣстны требованія нашего положенія: поступайте такъ, какъ они вамъ указываютъ, ни болѣе, ни менѣе. Ожидайте императорскія вѣжливости и принимайте ихъ съ уваженіемъ, подобающимъ ему, но на которое и сами вы имѣете право" {Гизо графу Сентъ-Олеру, 4 (16) апрѣля 1844.}.
Въ свою очередь, и англійскій дворъ считалъ дѣломъ рѣшеннымъ посѣщеніе императоромъ Николаемъ Англіи предстоящимъ лѣтомъ. Въ половинѣ апрѣля, министръ внутреннихъ дѣлъ, сэръ Джемсъ Грахамъ, обратилъ вниманіе нашего посланника на то обстоятельство, что въ Лондонѣ въ большомъ числѣ проживаютъ политическіе выходцы всѣхъ странъ, въ особенности много поляковъ, и что поэтому необходимо принять дѣятельныя мѣры къ огражденію государя отъ могущихъ быть предпринятыми покушеній на жизнь его. Баронъ Брунновъ счелъ долгомъ донести о сообщеніи англійскаго министра въ С.-Петербургъ {Баронъ Брунновъ графу Нессельроде, 14 (26) апрѣля 1844.} и получилъ въ отвѣтъ депешу графа Нессельроде, заслуживающую быть приведенною дословно, какъ выраженіе личныхъ взглядовъ и убѣжденій императора Николая по возбужденному сэръ Джемсомъ Грахамомъ вопросу.
"Секретная депеша, входившая въ составъ экспедиціи вашей отъ 14 (26) апрѣля, и приложенное къ ней частное письмо", -- писалъ вице-канцлеръ, -- "должны были оба обратить на себя наше серіознѣйшее вниманіе. Я начну съ выраженія всей признательности, возбужденной въ насъ дружественнымъ сообщеніемъ, сдѣланнымъ вамъ сэръ Джемсомъ Грахамомъ, и полнаго одобренія, коимъ государь императоръ почтилъ вашъ предварительный отвѣтъ. Что касается предмета, къ которому относится это сообщеніе, т. е. путешествія государя въ Англію, то я не могу передать вашему превосходительству ничего окончательнаго, такъ какъ его величество самъ еще не рѣшилъ, до какой степени искреннее желаніе его посѣтить Лондонъ можетъ быть согласовано съ многосложностью его занятій и препятствій, которыя могутъ отъ нихъ произойти. Во всякомъ случаѣ, не замысламъ нѣсколькихъ темныхъ личностей заставить его отказаться отъ осуществленія этого желанія, коль скоро исполненіе его будетъ рѣшено въ его умѣ. Вы знаете, что государь не разъ подвергался подобнымъ злоумышленіямъ и что онъ презиралъ менѣе неопредѣленныя опасности. Вамъ извѣстно, баронъ, мнѣніе императора о случайностяхъ такого рода. Его величество убѣжденъ, что жизнь государей въ руцѣ Божіей и что, если Господу угодно опредѣлить ей предѣлъ но своему усмотрѣнію, то всякія мѣры, всякія человѣческія предосторожности безсильны предъ рѣшеніемъ Божественнаго Промысла. Но, не испытывая боязни за себя, императоръ вполнѣ понимаетъ, что не всѣ могутъ быть безбоязненны въ одинаковой степени. Его величество слишкомъ справедливъ, чтобы не оцѣнить чувства серіозной отвѣтственности, которое при такихъ обстоятельствахъ должно тяготить совѣсть англійскихъ министровъ, и весьма естественнаго опасенія, ощущаемаго ими въ виду хотя бы самаго невѣроятнаго шанса покушенія, которымъ горсть презрѣнныхъ иноземцевъ могла бы поколебать предъ лицомъ всѣхъ народовъ справедливо установившуюся репутацію безопасности, которою всегда гордилось британское гостепріимство. Изъ этого вы заключите, что императоръ нисколько не намѣренъ противиться мѣрамъ предосторожности, принять которыя сочли бы нужнымъ англійскіе министры. Онѣ были приняты для прусскаго короля, во время недавно совершеннаго имъ путешествія въ Англію; ихъ принимаютъ ежедневно для самой королевы; онѣ не имѣютъ, слѣдовательно, ничего исключительнаго по отношенію къ государю. Впрочемъ, его величество разумѣетъ это такъ, что въ данномъ случаѣ ограничатся лишь самымъ необходимымъ и что мѣры, принятыя англійскими министрами для покрытія ихъ отвѣтственности, не будетъ нисколько бросаться ему въ глаза. Императоръ ничего не хочетъ знать о нихъ, ни видѣть ихъ. Ему было бы слишкомъ непріятно ходить окруженнымъ безпрерывно предосторожностями, и сэръ Джемсъ Грахамъ также точно, какъ и лордъ Абердинъ, сами поймутъ, что достаточно было бы одного этого сознанія, чтобы лишить его величество всякой свободы дѣйствій и испортить ему, въ его собственныхъ глазахъ, удовольствіе, которое сулитъ ему поѣздка въ Англію, если только ему будетъ возможно нынѣшнею весною предпринять ее.
"Таковъ, г. баронъ, отвѣтъ мой на вопросы, предложенные мнѣ вами по желанію англійскаго правительства. Мнѣ остается поручить вамъ еще разъ поблагодарить лорда Абердина и сэра Джемса Грахама за обязательную заботливость, внушившую имъ эти вопросы, и повторить, что обращенныя къ нимъ по тому предмету рѣчи ваши согласны съ чувствами и намѣреніями государя" {Графъ Нессельроде барону Бруннову, 1 (13) мая 1844.}.
Отъѣздъ императора Николая изъ Петербурга.-- Прибытіе въ Берлинъ.-- Размышленія Бунзена.-- Обѣдъ у прусскаго короля.-- Пріѣздъ въ Лондонъ.-- Первое свиданіе съ королевой.-- Переселеніе въ Виндзоръ.-- Парадъ.-- Скачки въ Аскотѣ.-- Возвращеніе въ Лондонъ.-- Представленіе дипломатическаго корпуса.-- Праздникъ въ Чисвикѣ -- Вечеръ въ оперѣ.-- Прощаніе съ королевой.-- Подарки и пожертвованія.-- Сужденія королевы объ императорѣ Николаѣ.-- Отзывъ Стокмара.-- Донесеніе Бруннова.-- Свидѣтельство австрійскаго посланника Неймана, княгини Меттернихъ и Гизо.
Въ первые дни мая 1844 года, императоръ Николай выѣхалъ изъ Царскаго Села. Его сопровождала малочисленная свита, во главѣ которой находился генералъ- адъютантъ графъ Орловъ. Вице-канцлеръ графъ Нессельроде, обыкновенно сопутствовавшій его величеству при посѣщеніи имъ дворовъ австрійскаго и прусскаго, на этотъ разъ оставленъ былъ въ Петербургѣ.
Государь прибылъ въ Берлинъ въ Троицынъ день, 14 (26) мая поутру, и остановился въ домѣ русскаго посольства. Въ посольской церкви шла обѣдня и читались молитвы съ колѣнопреклоненіемъ. Императоръ остался у входа и, сдѣлавъ знакъ, чтобъ никто не вставалъ, самъ опустился на колѣни. Разсказъ объ этомъ мы читаемъ въ письмѣ къ женѣ прусскаго посланника при лондонскомъ дворѣ, барона Бунзена, находившагося въ то время въ отпуску въ Берлинѣ и закончившаго письмо слѣдующими размышленіями: "Путешествіе Царя будетъ имѣть громадныя послѣдствія. Все въ рукѣ Божіей. Сегодня Пятидесятница, и мы празднуемъ величайшее изъ чудесъ" {Баронъ Бунзенъ женѣ, 14 (26) мая 1344.}.
Къ обѣду въ Шарлотенбургѣ въ честь русскаго императора были приглашены лица его свиты, посланникъ нашъ при берлинскомъ дворѣ, баронъ Мейендорфъ, прусскій министръ иностранныхъ дѣлъ, нѣсколько генераловъ и ученыхъ и въ числѣ послѣднихъ Александръ Гумбольдтъ. Король Фридрихъ-Вильгельмъ IV представилъ государю передъ обѣдомъ и Бунзена не только въ качествѣ министра при королевѣ великобританской, но и какъ своего личнаго друга. "Я надѣялся встрѣтить васъ въ Лондонѣ",-- сказалъ ему императоръ.За столомъ разговоръ шелъ между королемъ и учеными его собесѣдниками о произведеніяхъ древней греческой словесности, между прочимъ, объ Евменидахъ Еврипида. Государь не принималъ въ немъ участія и только спросилъ:-- "Что такое Евмениды?" -- Король отвѣчалъ ему въ шуточномъ тонѣ: "Это превосходительства, получившія чистую отставку и казенную квартиру за городомъ и т. д.". Государь, разсѣянно выслушавъ это объясненіе, продолжалъ свою бесѣду съ присутствовавшими генералами о военныхъ предметахъ. Не смотря на такое равнодушіе его къ классической древности, онъ произвелъ на Бунзена сильное впечатлѣніе. "Въ каждомъ вершкѣ видѣнъ въ немъ императоръ",-- писалъ о немъ прусскій дипломатъ своей женѣ {Баронъ Бунзенъ женѣ, 14 (26), 15 (27), 16 (28) мая 1844.}.
Въ Духовъ день государь выѣхалъ изъ Берлина, а въ Англіи еще ничего не знали о скоромъ прибытіи его. Лишь въ четвергъ 18 (30) мая пришло туда извѣстіе, что его величество, посѣтивъ по пути короля нидерландскаго, прибудетъ въ Лондонъ въ субботу 20 мая (1 іюня) вечеромъ. Извѣстіе это застало англійскій дворъ врасплохъ. Для приготовленіи къ пріему оставалось не больше сутокъ, и они усложнялись еще тѣмъ обстоятельствомъ, что въ одинъ день съ русскимъ императоромъ ожидали и короля саксонскаго. По приказанію королевы, для высокихъ посѣтителей отведены были покои въ Букингамскомъ дворцѣ.
Высадясь на берегъ въ Вульвитѣ, въ 10 часовъ вечера, государь ровно въ полночь прибылъ въ Лондонъ. Онъ не пожелалъ воспользоваться гостепріимствомъ двора и прямо пріѣхалъ въ Asliburnham House, гдѣ помѣщалось русское посольство. Оттуда онъ написалъ принцу Альберту собственноручное письмо, въ которомъ выражалъ желаніе свое, какъ можно скорѣе имѣть свиданіе съ королевой.
На другой день, въ 10 часовъ утра, принцъ-супругъ явился къ императору и пробылъ у него около часа. Въ половинѣ втораго онъ снова пріѣхалъ въ посольство и сопровождалъ его величество въ Букингамскій дворецъ. Королева Викторія встрѣтила своего державнаго гостя на нижней ступени лѣстницы. Онъ завтракалъ съ королевскою семьею, посѣтилъ тетокъ королевы, герцогинь Кембриджскую и Глостерскую, и сдѣлалъ визитъ герцогу Веллингтону. Обѣдъ состоялся во дворцѣ, а ночевать государь возвратился въ домъ своего посольства.
Въ понедѣльникъ, 22 мая (3 іюня), императоръ утро посвятилъ прогулкѣ въ Риджентъ-паркѣ и но главнымъ улицамъ Лондона, а затѣмъ посѣщенію нѣсколькихъ знатныхъ лицъ. Онъ навѣстилъ леди Гейтесбюри, леди Пемброкъ, леди Клаприкардъ, занимавшихъ высшія должности при дворѣ королевы, а также перваго министра сэра Роберта и леди Пиль. Къ завтраку въ посольствѣ приглашенъ былъ герцогъ Девонширскій, бывшій чрезвычайный посолъ при коронаціи 1826 года. Въ 6 часовъ вечера, государь отправился въ Виндзоръ, гдѣ на станціи желѣзной дороги снова встрѣтилъ его принцъ Альбертъ.
Въ Виндзорскомъ замкѣ императоръ Николай провелъ цѣлые четыре дня. Красота и великолѣпіе этого древняго жилища англійскихъ королей произвели на него пріятное впечатлѣніе.-- "Оно достойно васъ, государыня".-- любезно замѣтилъ онъ королевѣ. Ея величество была на седьмомъ мѣсяцѣ беременности, и къ тому же англійскій дворъ носилъ трауръ по герцогѣ Саксенъ-Кобургъ-Готскомъ, отцѣ принца-супруга. а потому въ честь русскаго императора и короля саксонскаго нельзя было дать бала. Но въ развлеченіяхъ для высокихъ посѣтителей все же не было недостатка. Поутру происходили смотры, прогулки, охоты. Вечеромъ многочисленное общество собиралось къ обѣду, происходившему въ большой Ватерлооской залѣ замка. На послѣдніе два обѣда гости были приглашены въ мундирахъ, по желанію государя, признавшагося королевѣ, что ему неловко во фракѣ, къ которому онъ не привыкъ. Съ военнымъ же мундиромъ,-- прибавилъ онъ,-- онъ до того сроднился, что разставаться съ нимъ ему такъ же непріятно, "какъ если-бъ съ него содрали кожу". И въ Виндзорѣ онъ не разставался со своими спартанскими привычками. По свидѣтельству біографа принца Альберта, первымъ дѣломъ его слугъ было по входѣ въ его спальню послать на конюшню за нѣсколькими снопами чистой соломы, чтобы набить его холщевый мѣшокъ, составлявшій матрацъ походной кровати, на которой онъ постоянно почивалъ {Th. Martin: "The life of the Prince Coisort", I, стр. 215.}.
Проводя весь день въ обществѣ королевы, императоръ Николай избѣгалъ, однако, разговоровъ съ нею о политикѣ. За то, онъ не упускалъ ни единаго случая, чтобы заводить подобные разговоры съ принцемъ Альбертомъ и главными министрами: сэръ Робертомъ Пилемъ, лордомъ Абердиномъ, герцогомъ Веллингтономъ, находившимися въ числѣ приглашенныхъ къ королевскому столу. Бесѣды эти бывали очень продолжительны и длились иногда по нѣскольку часовъ. Собесѣдниковъ государя поражала необыкновенная прямота и откровенность его рѣчей. "Я знаю",-- говорилъ онъ имъ,-- "что меня принимаютъ за притворщика, но это неправда. Я искрененъ, говорю что думаю и держу данное слово" {Stockmar's Denkwürdigkeiten, стр. 400.}.
24 мая (5 іюня) въ Виндзорскомъ паркѣ происходилъ большой парадъ. Войска и толпа собравшихся зрителей привѣтствовали русскаго императора восторженными кликами. Его величество оставилъ королеву лишь на нѣсколько минутъ, чтобы проѣхать вдоль фронта, и, возвратясь къ ней, благодарилъ ее за доставленный ему случай снова повидаться "со старыми товарищами". Похваливъ быстроту неточность движеній англійской артиллеріи, государь, обратясь къ королевѣ, сказалъ: "Прошу, ваше величество, разсчитывать и на мои войска, какъ на свои собственныя". Въ заключеніе всѣ бывшія на парадѣ части прошли церемоніальнымъ маршемъ мимо королевы и императора. Во главѣ войскъ ѣхалъ престарѣлый главнокомандующій, герцогъ Веллингтонъ, а впереди своего полка -- принцъ Альбертъ, салютовавшій ихъ величествамъ {Королева Викторія королю Леопольду, 30 мая (11 іюня) 1844. Ср. Guizot: Mémoires ронг servir à l'histoire de mon temps, VI, стр. 209.}.
На слѣдующій день были скачки въ Аскотѣ, національный праздникъ для всей Англіи. Пріемъ, сдѣланный императору безчисленными толпами народа, былъ еще шумнѣе и торжественнѣе, чѣмъ наканунѣ. Всеобщее вниманіе было устремлено на него. "Гдѣ онъ ни показывается," -- писала мужу баронесса Бунзенъ, -- "всюду встрѣчаютъ его громкими восклицаніями. Статный и красивый мужчина всегда нравится Джону Булю,-- такова національная его слабость. Кромѣ того, Джонъ Буль польщенъ столь высокимъ посѣщеніемъ, такимъ знакомъ вниманія, оказаннаго его королевѣ и ему самому. На скачкахъ императоръ причинилъ большое безпокойство своей свитѣ, отдѣлясь отъ нея и быстрыми шагами направившись одинъ въ самую середину толпы. Графъ Орловъ, баронъ Брунновъ напрасно пытались послѣдовать за нимъ. Хотя онъ и отдѣлялся отъ окружавшаго его народа высокимъ своимъ ростомъ и блестящимъ мундиромъ, но съ трудомъ пролагалъ себѣ путь въ толпѣ. Когда онъ возвратился къ своей свитѣ и замѣтилъ ея смущеніе, то засмѣялся и сказалъ: "Что съ вами? Эти люди не причинятъ мнѣ никакого зла!" Всякій со страхомъ вспомнилъ," -- замѣчаетъ баронесса Бунзенъ, -- "о томъ, что могли предпринять поляки {Баронесса Бунзенъ мужу, 26 мая (7 іюня) 1844.}".
По мѣрѣ того, какъ императоръ Николай сближался со своими державными хозяевами, онъ все болѣе и болѣе располагалъ ихъ въ свою пользу. Государь былъ въ высшей степени предупредителенъ и любезенъ съ королевою, дружественно ласковъ съ принцемъ Альбертомъ, нѣженъ и привѣтливъ съ королевскими дѣтьми. "Вотъ сладкія минуты нашей жизни",-- говорилъ онъ, указывая на нихъ ея величеству. Онъ бралъ дѣтей на руки, цѣловалъ ихъ, игралъ съ ними. О принцѣ Альбертѣ онъ отзывался съ величайшею похвалою. "Невозможно," -- сказалъ онъ королевѣ,-- "представить себѣ большаго красавца, видъ его такъ благороденъ и добръ". Самому принцу онъ выразилъ надежду, что они когда-нибудь встрѣтятся оба въ однихъ рядахъ на полѣ брани. Наконецъ, лорду Абердину его величество замѣтилъ, что хотѣлъ бы быть отцомъ такого сына, каковъ принцъ Альбертъ, а сэръ Роберту Пилю -- что пожелалъ бы всякому германскому государю обладать способностями и умомъ супруга королевы {Королева Викторія королю Леопольду, 23 и 30 мая (4 и 11 іюня) 1844. Ср. Th. Martin: "The life of the Prince Consort", стр. 218, съ Stockmar'а Denkwürdigkeiten, стр. 397.}.
Въ пятницу, 26 мая (7 іюня), дворъ возвратился въ Лондонъ. Въ этотъ разъ государь остановился уже въ Букингамскомъ дворцѣ. Онъ сдѣлалъ нѣсколько визитовъ женамъ министровъ и другимъ знатнымъ дамамъ, посѣтилъ лэди Лондондерри, лэди Грахамъ и леди Каннингъ я прогулялся по Гайдъ-парку. Обѣдъ происходилъ во дворцѣ, гдѣ вечеромъ былъ блестящій пріемъ, на которомъ собралось 260 приглашенныхъ. Его величество, смѣясь, замѣтилъ королевѣ, что его смущаетъ представленіе незнакомыхъ ему лицъ, но представленіе все же состоялось: дамъ своего двора представляла императору сама королева, кавалеровъ -- принцъ Альбертъ {Королева Викторія королю Леопольду, 30 мая (11) іюня) 1844.}.
На томъ же вечерѣ представлялся его величеству дипломатическій корпусъ. При этомъ встрѣтилось затрудненіе, какъ поступить относительно представителей государей, либо непризнанныхъ Россіею, либо такихъ, съ которыми были прерваны наши дипломатическія сношенія. Въ подобномъ положеніи находились министры бельгійскій, испанскій и португальскій. Императоръ согласился допустить и ихъ къ пріему и особенно ласково обошелся съ французскимъ посломъ, графомъ Сентъ-Олеромъ. Впрочемъ, милостивыя слова его величества относились лично къ послу и въ разговорѣ съ нимъ онъ даже ни разу не упомянулъ имени короля Лудовика-Филиппа {Ср. Stockmar's Denhoûrdiykeiten, стр. 396 и Guizot: Mémoires pour servir à l'histoire de mon temps, IV, стр. 210.}.
Утромъ, 27 мая (8 іюня), государь возобновилъ свои прогулки по Лондону, заѣзжалъ въ военный клубъ (United service Club) и осматривалъ работы воздвигаемаго новаго зданія парламента, а потомъ отправился въ замокъ Чисвикъ, принадлежащій герцогу Девонширскому, давшему въ честь его блестящій праздникъ. Другой знатный членъ англійской аристократіи, также бывшій посолъ въ С.-Петербургѣ, лордъ Кланри-кардъ, просилъ его величество удостоить посѣщеніемъ балъ, предположенный на слѣдующій понедѣльникъ, 29 мая (10 іюня), но государь не принялъ приглашенія, такъ какъ отъѣздъ его былъ назначенъ на слѣдующій день, въ воскресенье. Въ Чисвикѣ онъ увидалъ лорда Мельбурна, бывшаго много лѣтъ главою министерства виговъ, столь враждебно относившагося къ Россіи. Въ тотъ же день за обѣдомъ во дворцѣ королева замѣтила, что лично министръ этотъ питаетъ глубокое уваженіе къ императору. "И я тоже очень уважаю лорда Мельбурна",-- отвѣчалъ государь,-- "всѣ, кто служитъ вашему величеству, мнѣ дороги". Вообще, онъ былъ очень доволенъ сдѣланнымъ ему въ Чисвикѣ пріемомъ, съ похвалою отзывался о великолѣпіи и роскоши праздника и о большомъ числѣ присутствовавшихъ на немъ красавицъ {Королева Викторія королю Леопольду, 30 мая (11 іюня) 1844.}.
Приближался часъ разлуки. Отводя королеву подъ руку изъ-за стола въ гостиную, государь сказалъ: "Сегодня, къ несчастію, послѣдній вечеръ, когда я пользуюсь ласкою вашего величества, но воспоминаніе о ней вѣчно запечатлѣется въ моемъ сердцѣ. Я васъ, вѣроятно, больше не увижу". Королева Викторія возразила, что онъ легко можетъ снова посѣтить Англію. "Вы знаете, какъ трудно намъ предпринимать подобныя путешествія," -- воскликнулъ императоръ. "Но я поручаю вамъ дѣтей моимъ",-- прибавилъ онъ, съ оттѣнкомъ грусти въ голосѣ {Королева Викторія королю Леопольду, 30 мая (11 іюня) 1844.}.
Вечеръ субботы окончился въ оперномъ театрѣ. Хотя тамъ и не ожидали королевы и ея августѣйшихъ гостей, но встрѣтили ихъ громомъ рукоплесканій. Не смотря на настояніе ея величества, государь не хотѣлъ занять мѣсто впереди ея. Тогда королева взяла его за руку и подвинула впередъ, при оглушительныхъ восклицаніяхъ публики {То же письмо.}.
Въ день отъѣзда, приходившійся въ воскресенье, государь отстоялъ обѣдню въ церкви русскаго посольства и сдѣлалъ прощальные визиты первому министру и своему представителю при лондонскомъ дворѣ. За завтракомъ у королевы онъ снова въ самыхъ теплыхъ выраженіяхъ выразилъ ей свою признательность и присовокупилъ: "Я уѣзжаю съ чувствомъ глубочайшей преданности къ вашему величеству и къ тому (взявъ руку принца Альберта), кто сталъ для меня какъ бы братомъ".
Прощаніе императора съ королевскою семьею было задушевно. И гость, и хозяева казались растроганными. Сойдясь ближе, они научились взаимно цѣнить и уважать другъ друга. "Я узнала императора," -- писала королева Викторія дядѣ своему королю Леопольду.-- "а онъ узналъ меня". Въ дневникѣ своемъ ея величество такъ описываетъ трогательную картину разставанья:
"Незадолго до пяти часовъ, мы спустились внизъ, чтобы ждать съ дѣтьми въ малой гостиной. Вскорѣ послѣ того вошелъ императоръ и началъ говорить съ нами. Затѣмъ онъ сказалъ со вздохомъ и съ чувствомъ, смягчившимъ всю строгость его осанки: "Я уѣзжаю отсюда, государыня, съ грустью въ сердцѣ, проникнутый вашею ласкою ко мнѣ. Вы можете всегда и вполнѣ положиться на меня, какъ на самаго преданнаго вамъ человѣка. Да благословитъ васъ Богъ!" Онъ снова поцѣловалъ и пожалъ мою руку, а я поцѣловала его. Онъ обнялъ дѣтей съ нѣжностью и сказалъ: "Богъ да благословитъ ихъ, вамъ на счастье". Онъ не хотѣлъ, чтобы я провожала его, говоря: "Умоляю васъ! Не идите дальше! Я упаду къ вашимъ ногамъ! Позвольте мнѣ отвести васъ въ ваши покои" {Королева была, какъ замѣчено выше, на седьмомъ мѣсяцѣ беременности. 25 іюля (6 августа) 1844 года она разрѣшилась отъ бремени сыномъ, принцемъ Альфредомъ, герцогомъ Эдинбургскимъ.}! Но, конечно, я не согласилась и подъ руку съ нимъ направилась къ сѣнямъ... На верху немногихъ ступеней, ведущихъ въ нижнія сѣни, онъ снова крайне ласково простился со мною, и голосъ его обличалъ его смущеніе. Онъ поцѣловалъ мою руку, и мы обнялись. Увидавъ, что онъ дошелъ до двери, я спустилась съ лѣстницы, и онъ изъ кареты просилъ меня не оставаться тутъ; но я осталась и видѣла, какъ онъ съ Альбертомъ уѣхалъ въ Вульвичъ" {Изъ дневника королевы Викторіи, въ "Th. Martin: The life of the Prince Consort", I, стр. 221--222.}.
Въ Вульвичѣ государь осмотрѣлъ знаменитые доки и строившіяся на нихъ суда, и въ 7 часовъ вечера, простясь съ принцемъ Альбертомъ, отплылъ на англійскомъ кораблѣ "Black Eagle". Баронъ Брунновъ сопровождалъ его величество до Гревесенда, гдѣ государь вручилъ своему министру знаки ордена св. Андрея для принца Валлійскаго. Всѣ состоявшіе при императорѣ чины англійскаго двора были щедро одарены золотыми табакерками и другими богатыми подарками.
Передъ отъѣздомъ государь пожертвовалъ значительныя суммы на различныя патріотическія и благотворительныя цѣли. Независимо отъ приза, основаннаго имъ на англійскихъ скачкахъ, онъ велѣлъ препроводить отъ своего имени по 500 фунтовъ стерлинговъ герцогамъ: Веллингтону -- на памятникъ Нельсону, а Рутланду -- на памятникъ самому Веллингтону. Такая же сумма была выдана, по его приказанію, для раздачи бѣднымъ англиканскаго прихода св. Георгія, въ чертѣ коего находилось русское посольство; 1,000 фунтовъ стерлинговъ назначено обществу вспомоществованія неимущимъ иностранцамъ, а 100 фунтовъ -- на содержаніе учрежденной для иностранцевъ больницы {Баронъ Брунновъ графу Нессельроде, 1 (13) іюня 1844.}.
На другой день по отъѣздѣ его величества долженъ былъ состояться балъ, ежегодно устраиваемый въ пользу проживающихъ въ Лондонѣ неимущихъ польскихъ выходцевъ. Государь разрѣшилъ барону Бруннову сдѣлать отъ своего имени приношеніе и отправить его къ стоявшей во главѣ предпріятія герцогинѣ Сомерсетской при письмѣ, въ которомъ посланникъ нашъ объявлялъ, что государю угодно видѣть въ покровительствуемомъ ею балѣ лишь дѣло благотворительности, а не политическую демонстрацію {Та же депеша. Ср. Guizot Mémoires, IV, стр. 209.}.
По собственному выраженію королевы Викторіи, посѣщеніе Англіи императоромъ Николаемъ было "великимъ событіемъ и большою вѣжливостью" {Королева Викторія королю Леопольду, 23 мая (4 іюня) 1844.}. Всѣ были крайне польщены имъ, не только дворъ и министерство, но даже и оппозиція. Лордъ Пальмерстонъ писалъ по этому поводу: "Надѣюсь, что русскій императоръ останется доволенъ пріемомъ. Важно, чтобы онъ вынесъ благопріятное впечатлѣніе изъ Англіи. Онъ могущественъ и во многихъ случаяхъ можетъ дѣйствовать или въ нашу пользу, или намъ во вредъ, смотря потому, хорошо или дурно онъ расположенъ къ намъ; и если мы можемъ пріобрѣсти его благоволеніе вѣжливостью, не жертвуя національными интересами, то было бы глупо не поступить такъ. Впрочемъ, я могу сказать, что онъ будетъ принятъ прекрасно, ибо извѣстно, что личность его, обхожденіе и манеры привлекательны" {Лордъ Пальмерстонъ сиръ Вильяму Темплю, 24 мая (5 іюня) 1844.}.
Простота, непринужденность, ласковость въ обращеніи государя окончательно обворожили и дворъ, и все англійское общество. Каждое появленіе его въ публикѣ вызывало восторженныя восклицанія. Но самую трудную побѣду одержалъ онъ надъ предубѣжденіями королевы Викторіи, до личнаго съ нимъ знакомства имѣвшей о немъ весьма неправильное представленіе, сложившееся подъ вліяніемъ предвзятыхъ и врожденныхъ взглядовъ на Россію и ея государя, бывшихъ въ то время въ ходу въ Западной Европѣ. Въ письмѣ, написанномъ тотчасъ по его пріѣздѣ къ королю бельгійцевъ, ея величество подробно изложила первое впечатлѣніе, произведенное на нее высокимъ гостемъ. Въ отзывѣ ея хотя и слышится кое-гдѣ, какъ бы отголосокъ прежнихъ предубѣжденій, но выражается прежде всего глубокое уваженіе къ личнымъ достоинствамъ русскаго императора.
"Видъ его," -- писала королева,-- "безъ сомнѣнія, поражаетъ; онъ все еще очень хорошъ собою; профиль его прекрасенъ, а манеры -- полны достоинства и граціи. Онъ очень вѣжливъ, его внимательность, и любезность даже внушаютъ опасеніе. Но выраженіе очей его строго, и не походитъ ни на что, прежде видѣнное мною. Онъ производитъ на Альберта и на меня впечатлѣніе человѣка несчастливаго, котораго давитъ и мучитъ тяжесть его безмѣрнаго могущества и положенія. Онъ рѣдко улыбается, а когда и улыбнется, то выраженіе его улыбки несчастливое. Онъ очень простъ въ обхожденіи" {Королева Викторія королю Леопольду, 23 мая (4 іюня) 1844.}.
Въ другомъ письмѣ къ королю Леопольду королева сообщала: "Онъ (императоръ) былъ очень растроганъ, разставаясь съ нами, и искренно и непритворно тронутъ пріемомъ и пребываніемъ здѣсь, простота и спокойствіе которыхъ указываютъ на привязанность его къ семейной жизни. Привязанность эта дѣйствительно очень велика". И далѣе: "Теперь, разсказавъ все, что произошло, я передамъ вамъ мои мнѣнія и чувства объ этомъ предметѣ, которыя, смѣю сказать, раздѣляются и Альбертомъ. Я была очень настроена противъ посѣщенія, опасаясь стѣсненія и тягости, и даже вначалѣ оно мнѣ нисколько не улыбалось. Но, проживъ въ одномъ домѣ вмѣстѣ, спокойно и нестѣснительно (въ томъ и состоитъ, какъ весьма справедливо полагаетъ Альбертъ, великое преимущество такихъ посѣщеній, что я не только вижу этихъ высокихъ посѣтителей, но и узнаю ихъ), я узнала императора, а онъ узналъ меня. Въ немъ есть многое, съ чѣмъ я не могу примириться, и я думаю, что надо разсматривать и понимать его характеръ такимъ, каковъ онъ есть. Онъ суровъ и серіозенъ, вѣренъ точнымъ началамъ долга, измѣнить которымъ не заставитъ его ничто на свѣтѣ. Я не считаю его очень умнымъ, умъ его не обработанъ. Его воспитаніе было небрежно. Политика и военное дѣло -- единственные предметы, внушающіе ему большой интересъ; онъ не обращаетъ вниманія на искусства и на всѣ болѣе нѣжныя занятія; но онъ искрененъ, я въ этомъ не сомнѣваюсь, искрененъ даже въ наиболѣе деспотическихъ своихъ поступкахъ, будучи убѣжденъ, что таковъ единственно возможный способъ управлять. Я увѣрена, что онъ не подопрѣваетъ ужасныхъ случаевъ личнаго несчастія, столь часто имъ причиняемыхъ, ибо я усмотрѣла, изъ различныхъ примѣровъ, что его содержатъ въ невѣдѣніи о многихъ дѣлахъ, совершаемыхъ его подданными въ высшей степени продажными путями, тогда какъ онъ считаетъ себя чрезвычайно справедливымъ. Онъ помышляетъ объ общихъ мѣрахъ и не входитъ въ подробности, и я увѣрена, что многое никогда не достигаетъ до его слуха, дай не можетъ достигнуть, если пристально вглядѣться въ дѣло... Я готова сказать даже, что онъ слишкомъ откровененъ, ибо онъ говоритъ открыто передъ всѣми, чего бы не слѣдовало, и съ трудомъ сдерживаетъ себя. Забота его о томъ, чтобы ему вѣрили, очень велика, и я должна признаться, что сама расположена вѣрить его личнымъ обѣщаніямъ. Его чувства очень могучи. Онъ простъ, чувствителенъ и ласковъ, а любовь его къ женѣ и своимъ дѣтямъ, да и ко всѣмъ дѣтямъ вообще -- очень велика" {Королева Викторія королю Леопольду. 30 мая (11 іюня) 1844.}.
Королеву поразили мысли, высказанныя императоромъ о воспитаніи дѣтей и объ отношеніяхъ ихъ къ родителямъ. "Имъ слѣдуетъ внушать",-- говорилъ онъ ей,-- " чувства возможно большаго почтенія, но въ то же время вселять въ нихъ и довѣріе къ родителямъ, а не страхъ". Про свое воспитаніе онъ замѣтилъ, что оно было очень строго и что онъ выросъ въ постоянной боязни передъ матерью. Не безъ удивленія услыхала ея величество изъ устъ русскаго самодержца выраженіе его глубокаго убѣжденія, "что въ настоящее время члены царственныхъ домовъ должны стремиться стать достойными своего высокаго положенія, чтобы помирить съ нимъ народное чувство" {Изъ дневника королевы Викторія.}. Взглядъ этотъ нашелъ себѣ задушевный отголосокъ въ сердцѣ принца Альберта,-- замѣчаетъ его біографъ.
Въ письмахъ къ королю Леопольду королева неоднократно возвращалась къ описанію наружности русскаго императора. "Онъ несчастливъ, и меланхолія, проглядывающая въ его внѣшности, по временамъ наводила на насъ грусть. Суровость его взгляда исчезаетъ въ значительной степени, но мѣрѣ того, какъ знакомишься съ нимъ, и измѣняется сообразно тому, владѣетъ ли онъ собою, или нѣтъ (его можно привести въ большое смущеніе,-- замѣчаетъ въ скобкахъ королева), а также когда онъ разгоряченъ, такъ какъ онъ страдаетъ приливомъ крови къ головѣ. Онъ никогда не пьетъ ни единой капли вина и ѣстъ чрезвычайно мало. Альбертъ полагаетъ, что онъ слишкомъ расположенъ слѣдовать душевному импульсу или чувству, что заставляетъ его часто поступать несправедливо. Его восхищеніе женскою красотою очень велико... Но онъ остается вѣренъ тѣмъ, кѣмъ онъ восхищался двадцать восемь лѣтъ назадъ" {Королева Викторія королю Леопольду, 30 мая (11 іюня) 1844.}.
Эта послѣдняя черта въ характерѣ государя не ускользнула отъ вниманія и барона Стокмара. "Императоръ", -- пишетъ онъ въ своихъ "Запискахъ",-- "все еще великій поклонникъ женской красоты. Онъ выказалъ большое вниманіе всѣмъ англичанкамъ, бывшимъ прежде предметами его почитанія. Все это, въ соединеніи съ повелительною его осанкою и предупредительною любезностью въ отношеніи прекраснаго пола, конечно, побѣдило большинство дамъ, съ которыми онъ былъ въ сношеніяхъ. Мужчины хвалили его чувство собственнаго достоинства, тактъ и точность, отличавшіе его въ обществѣ" {Stockmar's Denkwürdigkeiten, стр. 400.}.
Кратковременное пребываніе императора Николая въ Англіи, несомнѣнно, сдѣлало его крайне популярнымъ во всемъ Соединенномъ королевствѣ. О такомъ результатѣ его поѣздки баронъ Брунновъ писалъ графу Нессельроде въ слѣдующихъ выраженіяхъ:
"Посѣщеніе Англіи нашимъ августѣйшимъ государемъ увѣнчало всѣ наши желанія и осуществило всѣ надежды. Невозможно дать вамъ вѣрное понятіе о глубокомъ впечатлѣніи, произведенномъ въ этой странѣ присутствіемъ императора. Чувства дружбы, выраженныя ему ея величествомъ королевой, усердная заботливость о немъ принца Альберта, полныя довѣрія бесѣды его съ главными членами великобританскаго кабинета, воодушевленіе, съ коимъ встрѣтили его всѣ сословія англійскаго народа, наконецъ, искреннее удовольствіе, которое онъ испыталъ, увидавъ себя снова въ средѣ большаго числа лицъ, почтенныхъ его милостивымъ вниманіемъ во время перваго посѣщенія имъ Англіи,-- всѣ эти обстоятельства вмѣстѣ взятыя вполнѣ отвѣчали справедливымъ ожиданіямъ нашего августѣйшаго государя" {Баронъ Брунновъ графу Нессельроде, 30 мая (11 іюня) 1844.}.
Внѣшній успѣхъ императорской поѣздки былъ единогласно признанъ и при другихъ иностранныхъ дворахъ. Австрійскій посланникъ въ Лондонѣ, баронъ Нейманъ, выразилъ по этому поводу свое удовольствіе барону Бруннову, а княгиня Меттернихъ, жена канцлера, занесла въ свой дневникъ, что, "повидимому, лондонская публика, не смотря на то, что она не была сначала расположена оказать императору Николаю хорошій пріемъ, кончила тѣмъ, что помирилась съ нимъ и даже дошла до энтузіазма" {Mémoires de Metternich, VII, стр. 6.}. Наконецъ, такой личный недоброжатель русскаго императора, какимъ былъ Гизо, вынужденъ былъ признать обаяніе "государя-царедворца, прибывшаго съ цѣлью явить свое величіе и любезность, плѣнить королеву Викторію, ея министровъ, дамъ, аристократію, народъ, всѣхъ въ Англіи" {Guizot, Mémoires pour servir à l'histoirede mon temps, VI, стр. 208--200.}.
Но личнымъ успѣхомъ государя не исчерпывалось значеніе предпринятаго имъ путешествія.
III.
Политическіе переговоры.
Догадки Бунзена.-- Цѣль императорской поѣздки.-- Бесѣды съ королевой.-- Разговоръ съ Абердиномъ о Бельгіи, о Франціи и о соглашеніи Россіи съ Англіею.-- Объясненія съ Пилемъ и Абердиномъ по дѣламъ Востока.-- Предложенный уговоръ на случай распаденія Турціи.-- Мюнхенгрецкая конвенція.-- Довѣрительный меморандумъ графа Нессельроде.-- Разнорѣчіе между государемъ и вице-канцлеромъ.-- Частное соглашеніе по средне-азіятскому вопросу.-- Главная цѣль поѣздки остается недостигнутою.
Въ Европѣ поѣздкѣ, предпринятой русскимъ императоромъ въ Англію единогласно приписывали большое политическое значеніе. Мы познакомились уже съ предположеніями, высказанными по поводу ея главою французскаго кабинета. Въ Берлинѣ терялись въ догадкахъ, тѣмъ болѣе, что въ проѣздъ свой чрезъ этотъ городъ государь, повидимому, не счелъ нужнымъ открыть свои намѣренія королю Фридриху-Вильгельму. По крайней мѣрѣ, ближайшій другъ и довѣренный совѣтникъ короля, Бунзенъ, въ письмахъ къ женѣ своей, не высказывая ничего положительнаго, ограничивался соображеніями чисто гадательнаго свойства.
"Чего хочетъ императоръ?" -- спрашивалъ онъ самъ себя.-- "Во-первыхъ, онъ хочетъ сдѣлать непріятность королю Лудовику-Филпппу; во-вторыхъ, подражать королю Фридриху-Вильгельму IV въ его дарственной любезности относительно обладательницы Британскихъ острововъ; въ-третьихъ, расположить въ свою пользу королеву Викторію, Пиля, Веллингтона и отстранить ихъ отъ Франціи. Эта послѣдняя цѣль -- единственная разумная: она вдохновляетъ с.-петербургскій кабинетъ и составляетъ основаніе политики Бруннова". По мнѣнію Бунзена, это было нужно для осуществленія плановъ, касающихся близкаго будущаго, причемъ для Россіи важно было, чтобы Англія не дѣйствовала заодно съ Франціею. Въ этихъ видахъ, императоръ Николай, вѣроятно-де, подтвердитъ англійскимъ министрамъ то, въ чемъ они убѣждены и безъ того, а именно что самъ онъ никогда не протянетъ руки Франціи для заключенія съ нею союзнаго договора, какъ того желали бы всѣ прочіе русскіе государственные люди (?), съ тѣмъ, чтобы подѣлить Турцію, не спрашиваясь ни Англіи, ни Германіи. Замѣчательно, что эта боязнь непосредственнаго соглашенія Россіи съ Франціею по восточнымъ дѣламъ одинаково озабочивала англійскихъ и нѣмецкихъ министровъ и дипломатовъ сороковыхъ годовъ и не разъ находила себѣ выраженіе въ ихъ рѣчахъ и письмахъ.
"А потомъ?" -- продолжаетъ спрашивать Бунзенъ.-- "Потомъ? Ахъ! вотъ гдѣ міръ замкнутъ въ загородкѣ, мѣшающей ему видѣть суть вещей. Англія не даетъ условныхъ обѣщаній, не принимаетъ на себя условныхъ обязательствъ; среди ея нынѣшнихъ государственныхъ людей нѣтъ ни одного, кто былъ бы въ состояніи задумать относительно Турціи предусмотрительную политику и схватить топоръ за рукоятку; но если бы такой и нашелся, то онъ вынужденъ былъ бы отложить свои рѣшенія до наступленія кризиса, и не могъ бы ихъ принять въ виду будущаго. Итакъ, въ концѣ концовъ, капризъ самодержца внушилъ ему мысль этого путешествія, во всякомъ случаѣ смѣлую мысль!" {Баронъ Бунзенъ женѣ, 15 (27) мая 1844.}.
Бунзенъ ошибался. Цѣль государя была и проще, и шире. Она состояла въ томъ, чтобы, какъ мы уже сказали, разсѣять укоренившіяся въ Англіи при дворѣ, въ правительствѣ, въ парламентѣ, въ общественномъ мнѣніи предубѣжденія противъ русской политики, внушить довѣріе къ себѣ, къ своему личному характеру и откровеннымъ обмѣномъ мыслей но главнымъ европейскимъ вопросамъ попытаться достигнуть искренняго и прочнаго Соглашенія съ великобританскимъ кабинетомъ. Желаніе это раздѣлялось и главою этого кабинета сэръ Робертомъ Пилемъ, и министромъ иностранныхъ дѣлъ лордомъ Абердиномъ, такъ много потрудившимися надъ осуществленіемъ императорской поѣздки, устраненіемъ всѣхъ представлявшихся ей препятствій.
Избѣгая политическихъ разговоровъ съ королевой, императоръ Николай не скрывалъ отъ нея, однако, что прибылъ въ Англію въ надеждѣ улучшить отношенія свои къ ея правительству. "Государямъ", -- говорилъ онъ ей, -- "не мѣшаетъ время отъ времени взглянуть на положеніе дѣлъ собственными глазами, такъ какъ не всегда можно довѣрять дипломатіи. Личныя свиданія и переговоры возбуждаютъ въ нихъ чувства взаимной дружбы, сознаніе взаимныхъ пользъ; къ тому же въ простой бесѣдѣ каждому несравненно удобнѣе объяснить свои впечатлѣнія, намѣренія и побужденія, чѣмъ въ цѣлой массѣ посланій или писемъ {См. Th. Martin: "The life of the Prince Consort", I, стр. 215.}. Коснувшись общаго состоянія Европы, государь утверждалъ, что главная его забота поддерживать хорошія отношенія съ Англіей, но отнюдь не въ ущербъ прочимъ державамъ, "лишь бы вещи оставались, каковы онѣ теперь". Не вдаваясь въ подробности и не разспрашивая королеву ни о чемъ, онъ упомянулъ только объ опасеніяхъ, внушаемыхъ ему Востокомъ и внутреннимъ положеніемъ Австріи {Изъ письма королевы Викторія къ королю Леопольду, отъ 30 мая (11 іюня) 1844.}.
Гораздо обстоятельнѣе и сообщительнѣе былъ императоръ въ бесѣдахъ своихъ съ принцемъ Альбертомъ и съ членами кабинета. Съ ними онъ подвергалъ полному и всестороннему обсужденію всѣ главные насущные политическіе вопросы, и если не всегда успѣвалъ переубѣдить ихъ, за то не оставлялъ въ нихъ ни малѣйшаго сомнѣнія относительно своего прямодушія, чистоты намѣреній, твердости и непреклонности убѣжденій.
Англійское правительство и въ особенности дворъ были немало озабочены прерваніемъ дипломатическихъ сношеній между Россіею и Бельгіею. Молодое королевство со дня своего основанія пользовалось расположеніемъ сенть-джемскаго кабинета, считавшаго его какъ бы своимъ созданіемъ. Сверхъ того, узы самой тѣсной дружбы и родства связывали королеву Викторію и ея супруга съ дядей ихъ, королемъ бельгійцевъ. Естественно было воспользоваться пребываніемъ въ Англіи императора Николая, чтобы возбудить съ нимъ вопросъ о возобновленіи прерванныхъ съ Бельгіею сношеній. Мысль эта была внушена лорду Абердину барономъ Стокмаромъ, неусыпнымъ блюстителемъ пользъ и выгодъ Кобургскаго дома. По просьбѣ англійскаго министра иностранныхъ дѣлъ, графъ Орловъ взялся предупредить о томъ государя.
Его величество имѣлъ съ лордомъ Абердиномъ продолжительную бесѣду 23 мая (4 іюня), на другой день по прибытіи своемъ въ Виндзорскій замокъ. Прежде чѣмъ министръ успѣлъ направить разговоръ на интересовавшій его предметъ, "вы хотите говорить со мною о Бельгіи?" -- воскликнулъ съ живостью государь.-- "Хорошо. Давайте говорить о ней сейчасъ. Сядемте. Я забуду, что я императоръ; вы забудьте, что вы англійскій министръ. Будемте просто, я -- Николай, вы -- Абердинъ. Итакъ, вы говорите, что королева желала бы видѣть меня на дружеской ногѣ съ Леопольдомъ. Я самъ искренно желаю того же, я всегда любилъ и уважалъ дядю королевы, и былъ бы отъ души радъ возвратиться къ прежней нашей дружбѣ; но, пока польскіе офицеры останутся на службѣ короля,-- это совершенно невозможно. Согласно нашему условію мы обсуждаемъ дѣло не какъ императоръ и министръ, а какъ джентельмены. Поляки были и остаются мятежниками. Позволительно ли джентельмену принимать къ себѣ на службу людей виновныхъ въ мятежѣ противъ его друга? Леопольдъ взялъ мятежниковъ подъ свое покровительство. Что бы сказали вы, если бы я сталъ покровительствовать О'Коннелю, вздумалъ назначить его своимъ министромъ? Что касается Скржинецкаго, это не такъ важно, онъ ранѣе оставилъ нашу службу, но Крушевскій -- совсѣмъ другое дѣло, случай непростительный. Онъ былъ адъютантомъ брата моего Константина. Леопольдъ назначилъ его на довѣренный постъ, произвелъ въ генералы. Можетъ ли джентельменъ поступать такъ относительно другаго джентельмена? Скажите вашей королевѣ, что въ тотъ самый день, когда ея величество дастъ мнѣ знать, что поляки оставили службу короля бельгійцевъ, министръ мой получитъ приказаніе какъ можно скорѣе отправиться въ Брюссель".
"Я не призналъ бельгійской революціи," -- продолжалъ государь, -- "и никогда ея не признаю. Впослѣдствіи, однако, я призналъ Бельгійское королевство. Я умѣю держать свое слово, уважаю договоры и свято исполняю ихъ. Я долгомъ считаю отнынѣ охранять существованіе Бельгіи, какъ и всякаго другаго установленнаго государства въ Европѣ. Я желаю преуспѣянія Бельгіи, какъ и всѣхъ прочихъ державъ". {Сохраненіемъ этого замѣчательнаго разговора императора Николая съ лордомъ Абердиномъ, а также приводимыхъ ниже разговоровъ его съ тѣмъ же Абердиномъ и сэръ Робертомъ Пилемъ, мы обязаны барону Стокмару записавшему ихъ со словъ англійскихъ министровъ. Своеобразные обороты, свойственные государю, не оставляютъ сомнѣнія въ подлинности означенныхъ рѣчей его. См. Stockwars Denkwvrdigkeiten. стр. 394 и слѣд.}
На этомъ и остановилось дѣло. Въ виду категорическаго заявленія государя, англійскій министръ далѣе не настаивалъ. Лишь гораздо позже, а именно въ 1852 году, когда Бельгійскому королевству угрожали завоевательныя стремленія возстановленной имперіи во Франціи, и ему важно было заручиться поддержкою Россіи, король Леопольдъ рѣшился удалить бывшихъ въ его службѣ польскихъ офицеровъ. Вѣрный слову, данному лорду Абердину за восемь лѣтъ передъ тѣмъ, императоръ Николай тотчасъ возобновилъ дипломатическія сношенія съ брюссельскимъ дворомъ.
Также рѣшительно и откровенно высказалъ государь лорду Абердину взглядъ свой на положеніе дѣлъ во Франціи и за правительство ея, народившееся изъ іюльскихъ баррикадъ. "Лудовикъ-Филиппъ," -- заявилъ онъ, -- "оказалъ Европѣ большія услуги, я признаю это. Лично, я никогда не буду его другомъ. Говорятъ, его семья примѣрна и вполнѣ заслуживаетъ похвалы; но самъ онъ.-- что онъ сдѣлалъ? Чтобы основать, укрѣпить свое положеніе, онъ искалъ подкопать мое положеніе, подорвать достоинство мое, какъ русскаго императора. Я никогда ему этого не прощу". Впрочемъ, главнымъ препятствіемъ къ сближенію Россіи съ Франціей) въ глазахъ государи быль самый принципъ іюльскаго правительства, принципъ революціонный. прямо противоположный и чувствамъ его, и политикѣ. Но, признавъ, въ 1830 году, Лудовика-Филиппа, онъ не искалъ вредить ему, не давая врагамъ его ни малѣйшей поддержки. "Я де карлистъ," -- говорилъ онъ лорду Абердину;-- "за нѣсколько дней до обнародованія указовъ іюля 1830 года, я предостерегъ Карла X противъ всякой попытки совершить государственный переворотъ, я велѣлъ предсказать ему его послѣдствія; онъ далъ мнѣ честное слово, что и не помышляетъ о такомъ переворотѣ, и тотчасъ же приказалъ обнародовать указы. Я никогда не стану поддерживать Генриха V. Когда меня спросили подъ рукою, можетъ ли онъ посѣтить меня, я велѣлъ отвѣчать, что приму его, но только какъ частное лицо; а что въ виду того, что такой пріемъ могъ бы повредить его дѣлу въ глазахъ Европы, обезнадежить его друзей и сторонниковъ, лучше было бы, по моему мнѣнію, не возбуждать о немъ и рѣчи".
Государь замѣтилъ, что не одобряетъ "комедіи", разыгранной графомъ Шамборомъ въ Англіи; что послѣдній можетъ сохранять убѣжденіе, что онъ законный король Франціи, но что разыгрывать роль претендента -- нелѣпо. Перейдя къ оцѣнкѣ современныхъ французскихъ государственныхъ людей, его величество прибавилъ: "Я совсѣмъ не люблю Гизо. Онъ мнѣ нравится еще меньше Тьера. Тьеръ хоть и фанфаронъ, но откровененъ; онъ гораздо менѣе вреденъ и опасенъ, чѣмъ Гпзо, который такъ недостойно поступилъ съ Молэ, самымъ честнымъ человѣкомъ во Франціи". О тѣсномъ союзѣ Англіи съ Франціей государь отозвался, что не жалѣетъ о немъ нисколько и желаетъ ему продолжаться какъ можно долѣе, хотя и не вѣритъ въ его долговѣчность. Первая буря въ палатѣ разнесетъ его. Лудовикъ-Филиппъ попытается сопротивляться, но если не почувствуетъ себя достаточно сильнымъ, то самъ станетъ во главѣ движенія, чтобы спасти свою популярность {См. тамъ же, стр. 395 и 397, и Гизо, Mémoires pour servir à Thistoire de mon temps, VI, стр. 210--211.}.
Такія откровенныя рѣчи императора о нерасположеніи его къ существующему во Франціи порядку вещей, вызвали горячія возраженія со стороны принца Альберта, а сэръ Робертъ Пиль прямо заявилъ, что политика его направлена къ тому, чтобы по смерти короля Лудовика-Филиппа французскій престолъ перешелъ безъ сотрясеній къ ближайшему законному наслѣднику Орлеанской династіи. "Я не имѣю ничего противъ этого",-- отвѣчалъ государь.-- "Я желаю какъ можно больше счастія французамъ, но безъ спокойствія они не достигнутъ счастія. Они не должны производить взрывовъ внѣ своихъ предѣловъ. А потому будьте увѣрены, что я нимало не ревную васъ къ нимъ за ваше доброе согласіе съ Франціей, оно можетъ имѣть лишь благія послѣдствія для меня я для Европы. Вы пріобрѣтаете чрезъ него вліяніе, которое можете употребить съ пользою".
"Впрочемъ",-- добавилъ его величество,-- "я пріѣхалъ сюда не съ политическою цѣлью. Я хочу завоевать ваше довѣріе, хочу, чтобы вы научились вѣрить, что я человѣкъ искренній, честный человѣкъ. Вотъ почему я открываю вамъ мои мысли объ этихъ предметахъ. Нельзя депешами достигнуть желаемаго мною результата".
Напомнивъ, что бывшій англійскій посолъ въ Петербургѣ, лордъ Дургамъ, скоро отрѣшился отъ прежнихъ предубѣжденій своихъ противъ него и Россіи, государь выразилъ увѣренность, что успѣетъ въ томъ же и относительно своего собесѣдника и Англіи вообще. "Надѣюсь", -- воскликнулъ онъ съ жаромъ, -- "что личныя н аши сношенія разрушатъ всѣ предразсудки, ибо я крайне дорожу мнѣніемъ англичанъ; но я не забочусь о томъ, что говорятъ обо мнѣ французы, мнѣ плевать на ихъ слова" {См. Stockmar's Denhcwürdi jkeiten, стр. 398.}.
На что было нужно государю довѣріе англійскаго правительства? Очевидно, не для осуществленія какихъ-либо своекорыстныхъ плановъ на Востокѣ, а для мирнаго разрѣшенія Восточнаго вопроса путемъ обще-европейскаго соглашенія. Начало этому соглашенію уже было положено, въ 1833 году, въ Мюнхенгрецѣ, Россіею и Австріею, условившимися дѣйствовать сообща въ случаѣ распаденія Оттоманской имперіи. Къ этому условію примкнулъ берлинскій кабинетъ. Но успѣхъ его можно было бы считать обезпеченнымъ лишь съ той минуты, когда къ нему присоединилась бы и Англія. Въ такомъ случаѣ Франціи оставалось бы или безпрекословно подчиниться рѣшеніямъ прочихъ четырехъ великихъ державъ, или же дѣйствовать одиноко противъ нихъ, очевидно, безъ малѣйшихъ шансовъ на успѣхъ.
Ровно за годъ до поѣздки государя въ Лондонъ, графъ Нессельроде жаловался князю Меттерниху на подозрительность сентъ-джемскаго кабинета, основанную на распространенной въ Англіи традиціонной идеѣ, будто Россія силою или хитростью стремится вызвать паденіе Оттоманской имперіи, съ цѣлью найдти въ ея развалинахъ средство къ собственному расширенію р. Дабы разсѣять это предубѣжденіе, мы испрашивали согласія вѣнскаго кабинета на сообщеніе великобританскому правительству мюнхенгрецской конвенціи по восточнымъ дѣламъ, но князь Меттернихъ нашелъ это неудобнымъ, ибо Англія могла бы спросить, почему актъ этотъ не былъ сообщенъ ей тотчасъ по вступленіи торіевъ въ министерство, и предложилъ взять на себя объявить лондонскому двору, что въ Мюнхеигрецѣ Россія и Австрія торжественно обязались другъ передъ другомъ поддерживать существующій порядокъ вещей въ Турціи {Графъ Нессельроде графу Медему, 8 (20) мая 1843.}. Предложеніе это не только не отвѣчало намѣреніямъ императора Николая, но прямо противорѣчило имъ, а потому и было отклонено. Государь рѣшился самъ взять на себя трудное дѣло разсѣять предубѣжденія Англіи и побудить ее идти рука объ руку съ нами на Востокѣ. Съ этой минуты поѣздка его въ Лондонъ была рѣшена.
Восточный вопросъ былъ главною темою разговоровъ императора Николая съ министрами королевы. Глубоко убѣжденный въ неминуемости и близости распаденія Оттоманской имперіи, не смотря на искреннія усилія всѣхъ великихъ державъ, и въ числѣ ихъ и Россіи, поддержать ея существованіе, его величество приложилъ все стараніе, чтобы заставить главныхъ членовъ великобританскаго, кабинета раздѣлить этотъ взглядъ.
"Турція умираетъ," -- говорилъ онъ лорду Абердину.-- "Сколько бы мы ни старались спасти жизнь ея, мы въ этомъ не успѣемъ. Она умретъ, не умереть ей нельзя. Это будетъ критическая минута. Я предвижу, что мнѣ придется двинуть мои арміи. Австрія сдѣлаетъ то же. Въ этомъ кризисѣ я опасаюсь одной Франціи. Чего она захочетъ? Я ожидаю ее на многихъ пунктахъ: въ Африкѣ, въ Средиземномъ морѣ, далѣе, на Востокѣ. Припомните ея экспедицію въ Анкону. Почему же ей не предпринять такой же въ Кандію, въ Смирну? При подобныхъ обстоятельствахъ развѣ Англія не должна будетъ перенести на Востокъ всѣ свои морскія силы? Итакъ, въ этихъ странахъ встрѣтятся: русская армія, австрійская армія, большой англійскій флотъ. Сколько пороховыхъ бочекъ близъ огня! Кто помѣшаетъ искрамъ взорвать ихъ?" {Князь Меттернихъ графу Нессельроде, 29 мая (10 іюня) 1843.}
Еще откровенвѣе и гораздо опредѣленнѣе высказался государь въ разговорѣ своемъ съ первымъ лордомъ казначейства.
"Турція разрушается",-- утверждалъ онъ;-- "дни ея сочтены. Нессельроде отрицаетъ это, но я въ этомъ убѣжденъ. Султанъ, хотя и не геній, но все же человѣкъ. Допустите, что съ нимъ случится несчастіе, что увидимъ мы послѣ его смерти? Ребенка и регентство! Я не хочу единаго вершка турецкой земли, но не позволю и другимъ державамъ присвоитъ себѣ хотя бы одинъ вершокъ".
Его величество говорилъ съ такимъ одушевленіемъ, такъ громко, стоя у открытаго окна, что сэръ Робертъ Пиль поспѣшилъ закрыть окно изъ опасенія, чтобы слова государя не были услышаны на улицѣ. Онъ отвѣчалъ своему высокому собесѣднику, что Англія находится въ такомъ же точно положеніи относительно Востока. Политика ея нѣсколько измѣнилась лишь въ одномъ пунктѣ: въ Египтѣ. Англія не согласится на установленіе въ этой странѣ слишкомъ сильнаго правительства, которое могло бы отказать въ проходѣ индійской почтѣ.
Императоръ продолжалъ:
"Теперь нельзя условиться о томъ, что дѣлать съ Турціей" въ случаѣ ея смерти. Подобный договоръ ускорилъ бы ея паденіе. Я сдѣлаю все отъ меня зависящее, чтобы сохранить настоящее положеніе. Но слѣдуетъ взглянуть честно, разумно на возможность разрушенія Турціи. Необходимо условиться на справедливыхъ основаніяхъ, установить вполнѣ искренно добросовѣстное соглашеніе, подобное тому, которое уже существуетъ между Россіею и Австріею" {Stockmar's Denkwürdigkeiten, стр. 390--399.}.
Государь, очевидно, имѣлъ при этомъ въ виду тайную конвенцію, заключенную съ вѣнскимъ дворомъ въ 1833 году въ Мюнхенгрецѣ. Актомъ этимъ оба императорскіе кабинета обязывались всѣми силами поддерживать существованіе Порты, но въ случаѣ ея распаденія, -- ничего не предпринимать безъ предварительнаго соглашенія другъ съ другомъ {Тайная мюнзенгрецская конвенція по Восточнымъ дѣламъ напечатана г. Мартенсомъ въ его Собраніи трактатовъ и конвенцій, т. IV, ч. I, стр. 445--449.}. Почти въ тѣхъ же самыхъ выраженіяхъ опредѣлялось взаимное отношеніе Россіи и Англіи къ восточному вопросу въ меморандумѣ, излагавшемъ сущность происходившихъ въ Лондонѣ переговоровъ между императоромъ Николаемъ и великобританскими министрами и переданномъ барономъ Брунновымъ лорду Абердину, вскорѣ по возвращеніи государя въ Петербургъ. Исходя изъ того положенія, что сохраненіе Турціи, ея независимости и цѣлости составляетъ общій интересъ какъ Россіи, такъ и Англіи, русскій дворъ приходилъ къ слѣдующему заключенію:
1) "искать продлить существованіе Оттоманской имперіи въ ея настоящемъ положеніи, доколѣ эта политическая комбинація окажется возможною;"
2) "если мы (т. е. дворы с.-петербургскій и лондонскій) предвидимъ, что она должна разрушиться, то войдти въ предварительное соглашеніе относительно установленія новаго порядка вещей, имѣющаго замѣнить нынѣ существующій, и наблюдать сообща за тѣмъ, чтобы перемѣна, состоявшаяся во внутреннемъ положеніи этой имперіи, не посягала ни на безопасность ихъ собственныхъ владѣній и правъ, обезпеченныхъ каждому изъ нихъ договорами, ни на поддержаніе европейскаго равновѣсія" {Тайный меморандумъ графа Нессельроде, іюнь 1844 г.}.
Въ приведенныхъ здѣсь заключительныхъ словахъ русскаго меморандума нельзя не замѣтить старанія согласовать осторожную до боязливости политику графа Нессельроде съ личнымъ взглядомъ государя на неизбѣжность и близость паденія оттоманскаго владычества въ Европѣ. Меморандумъ долженъ былъ неминуемо ослабить впечатлѣніе, произведенное въ Лондонѣ гораздо болѣе категорическимъ утвержденіемъ императора Николая по тому же предмету. Если вѣрить Бунзену, то государь прямо заявилъ англійскимъ министрамъ, что въ Россіи существуютъ два мнѣнія относительно Турціи: одни утверждаютъ, что она при смерти, другіе, что уже умерла. "Перваго взгляда",-- продолжалъ его величество,-- "придерживается Нессельроде, самъ я держусь втораго".
Не подлежитъ сомнѣнію, что попытка нашей дипломатіи сгладить опасенія, которыя могли вызвать въ англійскомъ правительствѣ столь опредѣленныя слова государя, не была удачна. Она не только не разсѣяла свойственной англичанамъ подозрительности по отношенію ко всему, что касается дѣйствій Россіи на Востокѣ, но даже дала ей новую нишу, подчеркнувъ противорѣчія между заискивающею дипломатическою фразою меморандума и прямодушною откровенностью рѣчей государя. Она устраняла, такимъ образомъ, всѣ выгодныя послѣдствія этой откровенности и того благопріятнаго впечатлѣнія, которое всегда производитъ правдивое слово, сказанное въ сознаніи права, силы и достоинства. Ничего не можетъ быть вреднѣе въ политикѣ старанія прикрыть коренную противоположность интересовъ двухъ державъ разглагольствованіями о мнимомъ ихъ тождествѣ. Если иногда и удается такимъ путемъ отдалить на нѣкоторое время столкновеніе, то совершенно устранено оно можетъ быть лишь при условіи открытаго признанія вышеупомянутой противоположности. Тогда является возможность. посредствомъ взаимныхъ уступокъ, не согласовать несогласуемое, какъ любятъ выражаться дипломаты, а уравновѣсить взаимныя пользы и выгоды.,
Именно эту цѣль и имѣлъ въ виду императоръ Николай, отправляясь въ Лондонъ, и достигнулъ ея лишь отчасти, прійдя къ соглашенію по одному частному средне-азіатскому вопросу {Сущность этого соглашенія изложена бывшимъ дипломатомъ (бариномъ А. Г. Жомини) въ его Etude diplomatique sur la guerre de Crimée, I, стр. 15.}. Приписать это слѣдуетъ тому, что робкій и заискивающій тонъ меморандума графа Нессельроде лишилъ его плодовъ его царственной откровенности. А что главная цѣль государя такъ и осталась недостигнутою, безспорно доказывается положеніемъ, занятымъ Англіею десять лѣтъ спустя въ виду несогласій нашихъ съ Портою по дѣлу о Святыхъ Мѣстахъ, и дѣятельнымъ участіемъ ея въ возгорѣвшейся изъ-за того войнѣ;.
ИМПЕРАТОРЪ НИКОЛАЙ И АВСТРІЙСКІЙ ДВОРЪ.
Во внѣшней политикѣ императора Николая сношенія съ Австріей занимали едва-ли не первое мѣсто. Въ продолженіе тридцатилѣтняго правленія этого государя они подвергались неоднократнымъ измѣненіямъ. Съ недовѣріемъ относился онъ къ вѣнскому двору въ первыя семь лѣтъ своего царствованія; глубокое разочарованіе испыталъ въ послѣдній годъ жизни. За то цѣлыя двадцать лѣтъ пребывалъ онъ съ Австріею въ совершенномъ единомысліи и тѣсномъ союзѣ, на соглашеніи съ нею основалъ всю свою политическую систему.
Двадцатилѣтній періодъ этотъ начинается со дня перваго свиданія императора Николая съ императоромъ Францомъ, происходившаго въ Мюнхенгрецѣ, въ Чехіи, осенью 1833 года. Заключился онъ посѣщеніемъ государемъ императора ФранцаІосифа въ Ольмюцѣ, осенью же 1853 года. Въ промежутокъ времени между двумя помянутыми съѣздами происходилъ цѣлый рядъ свиданій монарховъ Россіи и Австріи и выдающихся членовъ обоихъ императорскихъ домовъ. Замѣчательно, однако, что ни Францъ I, ни сынъ его Фердинандъ, ни разу не отплатили посѣщеній императору Николаю, и что первымъ австрійскимъ монархомъ, побывавшимъ въ Россіи послѣ Іосифа II, былъ императоръ Францъ-Іосифъ, пріѣзжавшій въ 1850 и 1853 годахъ въ Варшаву и уже въ царствованіе покойнаго государя Александра Николаевича, въ 1874 году,-- въ Петербургъ.
При томъ дѣятельномъ участіи, которое императоръ Николай принималъ лично въ направленіи своей внѣшней политики, частыя поѣздки его въ Австрію имѣли большое вліяніе на упроченіе дружественныхъ связей, соединявшихъ нашъ дворъ съ австрійскимъ. Онѣ служили къ поддержанію преданій достопамятной эпохи войнъ за освобожденіе Европы и къ упроченію началъ, положенныхъ императоромъ Александромъ I въ основаніе Священнаго Союза. Началамъ этимъ императоръ Николай остался неизмѣнно вѣрнымъ, даже болѣе своего предшественника, и только подъ конецъ жизни убѣдился, что они служили вѣнскому двору благовиднымъ предлогомъ для стѣсненія свободы дѣйствій Россіи на Востокѣ и, въ то же время, щитомъ отъ опасностей, угрожавшихъ Австріи со стороны Запада; что, постоянно пользуясь нашими услугами, австрійскіе государственные люди и не помышляли о взаимствѣ, и что подъ выраженіями "общее благо", "общее дѣло" они исключительно разумѣли свои собственныя выгоды.
Не было недостатка въ указаніяхъ на такое своекорыстное направленіе политики вѣнскаго двора и ранѣе, въ самый разгаръ нашей съ нимъ дружбы. Но именно личныя связи, завязанныя императоромъ Николаемъ съ австрійскими государями, при частыхъ свиданіяхъ съ ними, были причиною необыкновенной его снисходительности къ неисправимой подозрительности и зависти, искони питаемымъ вѣнскимъ дворомъ по отношенію къ русской силѣ и могуществу. Не переставая дѣйствовать въ такомъ смыслѣ, князь Меттернихъ и преемники его въ завѣдываніи внѣшними сношеніями Габсбургской монархіи, тщательно старались прикрывать неблаговидность своихъ дѣйствій личиною глубочайшаго уваженія и безпредѣльной преданности къ особѣ императора Николая, указаніемъ на угодную ему охранительную систему, которой они придерживались въ своей внутренней политикѣ, наконецъ, выраженіемъ убѣжденія, до извѣстной степени искренняго, что только тѣсный союзъ трехъ могущественныхъ монарховъ въ состояніи воздвигнуть неодолимую преграду успѣхамъ международной революціи.
Независимо отъ этихъ соображеній, государю приходился по сердцу самый складъ австрійскаго двора, внутренній и внѣшній, преобладаніе въ немъ военно-аристократическаго элемента, традиціонное монархическое величіе въ соединеніи съ большою простотою ежедневнаго обихода и съ патріархальнымъ добродушіемъ въ отношеніяхъ къ подданнымъ монарха и всѣхъ членовъ его дома. При австрійскомъ дворѣ не было примѣси либерально-гражданскихъ элементовъ, которые получили доступъ ко двору прусскому, въ особенности со времени воцаренія короля Фридриха-Вильгельма IV, бывшаго въ душѣ гораздо болѣе ученымъ и художникомъ, чѣмъ вождемъ воинственнаго государства и народа. Этимъ объясняется, что, не смотря на отсутствіе прямыхъ родственныхъ связей между русскимъ и австрійскимъ императорскими домами,-- связей, возобновленію которыхъ препятствовала католическая нетерпимость габсбургско-лотарингской династіи {Единственный эрцгерцогъ, женатый на княжнѣ русскаго императорскаго былъ дома -- палатинъ венгерскій Іосифъ, третій сынъ императора Леопольда II, вступившій въ первый бракъ съ великою княжною Александрою Павловною.}, взаимныя ихъ отношенія не только не уступали въ дружественности и задушевности тѣмъ, которыя соединяли императора Николая съ его прусскими сродниками, но несравненно болѣе отражались на существѣ политическихъ дѣлъ.
Дѣйствительно, считая посѣщенія берлинскаго двора преимущественно семейнымъ дѣломъ, императоръ Николай всегда придавалъ поѣздкамъ своимъ въ Австрію государственное значеніе. Свиданія въ 1833 году въ Мюнхенгрецѣ, въ 1835 году въ Теплицѣ, въ 1849 году въ Краковѣ, въ 1850 году въ Варшавѣ, даже въ 1853 году въ Ольмюцѣ сопровождались дипломатическими совѣщаніями между министрами, находившимися въ свитѣ государей, и имѣли рѣшающее вліяніе на ходъ историческихъ событій. Они являются въ исторіи какъ бы продолженіемъ эпохи конгрессовъ, созданной Александромъ I и прерванной его преемникомъ въ первые годы своего царствованія, и знаменуютъ возвращеніе Россіи къ преданіямъ Священнаго Союза.
Кончина Александра I.-- Мнѣніе Меттерниха о цесаревичѣ Константинѣ Павловичѣ и о великомъ князѣ Николаѣ Павловичѣ.-- Воцареніе Императора Николая.-- [Заискиванія Меттерниха.-- Отправленіе эрцгерцога Фердинанда Эсте въ Петербургъ.-- Оправданіе австрійскаго канцлера.-- Гнѣвъ его на Нессельроде.-- Интриги Меттерниха противъ Россіи.-- Охлажденіе отношеній между Петербургомъ и Вѣною.-- Послѣдствія Адріанопольскаго мира.
Вѣсть о кончинѣ Александра Благословеннаго неожиданностью своею одинаково поразила Россію и Европу.
Въ ночь съ 1 (13) на 2 (14) декабря 1825 года, князь Меттернихъ получилъ отправленный съ нарочнымъ пакетъ отъ австрійскаго консула въ Варшавѣ. На пакетѣ была трижды повторена надпись: весьма нужное. Въ немъ заключалось извѣстіе о смерти императора всероссійскаго, послѣдовавшей 19 ноября (1 декабря) въ Таганрогѣ, послѣ непродолжительной болѣзни. Далѣе сообщалось, что извѣстіе пришло въ Варшаву 26 (8) вечеромъ; что оно вызвало тамъ всеобщее уныніе; что никто не смѣетъ говорить о немъ вслухъ и что цесаревичъ Константинъ Павловичъ не выходитъ изъ дворца {Князь Меттернихъ Генцу, 10 (22) декабря; Генцъ князю Гикѣ, 5 (17) декабря 1825.}.
Нежданная вѣсть возбудила въ Вѣнѣ болѣе тревоги и безпокойства, чѣмъ печали. Объ императорѣ Александрѣ не жалѣли, ожидая всякихъ благъ отъ его наслѣдника. Въ цесаревичѣ Меттернихъ признавалъ много ума, прямодушія и благородства и самые правильные политическіе взгляды и убѣжденія. Онъ допускалъ, что въ юности своей великій князь Константинъ проявлялъ чрезмѣрную пылкость характера, но находилъ что съ годами въ немъ произошла значительная перемѣна къ лучшему, благодаря въ особенности вліянію княгини Ловичъ морганатической супруги его высочества. "Политика его." -- пророчествовалъ австрійскій канцлеръ,-- "будетъ положительно миролюбива. Умъ свой онъ направитъ къ двумъ главнымъ цѣлямъ: въ политикѣ -- къ поддержанію монархическаго начала въ администраціи -- къ улучшенію внутренняго состоянія имперіи. Я очень ошибаюсь, или исторія Россіи начнется тамъ, гдѣ нынѣ окончился романъ". Оптимизмъ свой Меттернихъ основывалъ на увѣренности, что цесаревичъ "глубоко преданъ" одной только Австріи, ненавидитъ англичанъ, презираетъ французовъ и самую Пруссію считаетъ зараженною революціоннымъ духомъ {Князь Меттернихъ барону Отенфельсу, 6 (18) декабря 1825.}.
Но въ Европѣ давно уже носились слухи о нежеланіи Константина наслѣдовать престолъ, о намѣреніи его отречься, и въ такомъ случаѣ преемникомъ Александра являлся второй братъ его, великій князь Николай. Вѣнскій дворъ недоумѣвалъ, чего слѣдовало ему ожидать отъ молодаго великаго князя и чего опасаться. Впрочемъ, въ отзывахъ о немъ проглядывало нѣкоторое предвзятое нерасположеніе и недовѣріе. Въ Вѣнѣ осуждали страсть его къ военнымъ упражненіямъ, чрезмѣрную строгость, будто бы вызывавшую нелюбовь къ нему въ войскѣ. Удаленіе его отъ политики объясняли недостаткомъ таланта и склонности къ занятію государственными дѣлами. Сомнѣвались даже въ правильности его политическихъ воззрѣній, предполагая, что онъ подчиняется вліянію либеральнаго кружка, пріютившагося при берлинскомъ дворѣ подъ покровительствомъ двухъ принцессъ королевскаго дома -- кружка, среди котораго росла и воспитывалась великая княгиня Александра Ѳеодоровна {Генцъ князю Гикѣ, 3 (15) января 1826.}. Даже непогрѣшимый Меттернихъ не бралъ на себя предсказывать послѣдствія воцаренія великаго князя Николая {Князь Меттернихъ барону Отенфельсу, 6 (18) декабря 1825.}. Но кто бы ни былъ преемникомъ Александра, кончину этого государя онъ признавалъ "событіемъ необъятнымъ въ своихъ необходимыхъ послѣдствіяхъ". "Новая эра начинается",-- восклицалъ онъ,-- "умъ мой перенесся въ нее и живетъ въ ней" {Князь Меттернихъ графу No бцельтерну, 10 (22) декабря 1825.}.
Изъ словъ этихъ легко заключить, съ какимъ напряженнымъ вниманіемъ слѣдили въ Вѣнѣ за всѣми фазисами великодушной борьбы августѣйшихъ братьевъ, уступавшихъ одинъ другому россійскій императорскій престолъ. Долго надѣялись тамъ на окончаніе ея въ пользу цесаревича. Извѣстно было, что армія и весь народъ, побуждаемые примѣромъ великаго князя Николая, принесли императору Константину присягу на вѣрность подданства. Однако, мѣстный нашъ посолъ не торопился приведеніемъ къ присягѣ чиновъ посольства и русскихъ, находившихся въ австрійской столицѣ. Онъ даже пріостановилъ богослуженіе въ посольской церкви, въ невѣдѣніи объ имени государя, подлежащемъ возглашенію на эктеніяхъ. Это, впрочемъ, не мѣшало ему поддерживать въ Меттерипхѣ надежду на перемѣну въ намѣреніяхъ цесаревича, который отказомъ своимъ хотѣлъ-де лишь испытать настроеніе русскаго общества и народа {Князь Меттернихъ барону Нейману, 20 декабря 1825 (1 января 1826).}.
25 декабря (6 января) узнали въ Вѣнѣ о вступленіи на престолъ императора Николая и о безпорядкахъ въ Петербургѣ, сопровождавшихъ это событіе. Послѣднее обстоятельство заставило Меттерниха измѣнить свое мнѣніе о личности молодаго государя, и воцареніе его онъ привѣтствовалъ съ радостью. "Достойная сожалѣнія борьба окончена," -- писалъ онъ,-- "и у насъ есть императоръ. Поздравляю съ нимъ Россію и Европу" {Князь Меттернихъ барону Нейману, 26 декабря 1825 (7 января 1826).}. Австрійскому канцлеру очень понравился манифестъ, возвѣщавшій о воцареніи великаго князя: онъ назвалъ этотъ актъ "памятникомъ мудрости и мира". Не менѣе благопріятное впечатлѣніе произвелъ на него циркуляръ, коимъ графъ Нессельроде извѣстилъ пребывающихъ въ Петербургѣ представителей иностранныхъ дворовъ о твердомъ намѣреніи новаго государя строго придерживаться охранительныхъ началъ, установленныхъ его предшественникомъ и въ продолженіе десяти лѣтъ обезпечивавшихъ миръ Европы. Независимо отъ того, русскому послу въ Вѣнѣ было предписано объявить князю Метгерниху, что его величество ничего столь не желаетъ, какъ упроченія тѣсныхъ узъ, такъ уже давно соединяющихъ оба императорскіе двора {Князь Меттернихъ графу Лебцельтерну, 29 декабря 1825 (10 января 1826).}.
Меттернихъ спѣшилъ снискать расположеніе императора. Николая, расточая ему похвалу и увѣренія въ политическомъ единомысліи. "Пріятно видѣть," -- писалъ канцлеръ австрійскому представителю при нашемъ дворѣ, -- "могущественнаго государя, вступающаго такъ спокойно и съ такими правильными основными началами на трудную стезю, предопредѣленную ему Провидѣніемъ". Упомянувъ объ энергіи и рѣшимости, проявленныхъ государемъ въ самый день восшествія на престолъ, Меттернихъ замѣчалъ, что "подобное событіе и поведеніе такого рода равносильны нѣсколькимъ годамъ царствованія". Возмущеніе 14 (26) декабря онъ называлъ дѣломъ немаловажнымъ и находилъ, что отвѣтственность за него падаетъ главнымъ образомъ "на двухъ братьевъ, Александра и Константина, ьоторые, не умѣя найти совѣта въ самихъ себѣ, должны были бы обратиться за нимъ къ людямъ, способнымъ устроить великое и важное дѣло способомъ, указаннымъ самымъ простымъ государственнымъ смысломъ". Подъ такими людьми австрійскій министръ, очевидно, подразумѣвалъ самого себя. Возвращаясь къ происшествіямъ 14 (20) декабря, онъ выражалъ надежду, что слѣдствіе раскроетъ главныхъ руководителей бунта и что "лица во фракѣ", о которыхъ упоминалъ въ своемъ циркулярѣ графъ Нессельроде, наведутъ правительство на слѣды революціонныхъ вліяній. Для борьбы съ ними Россія не можетъ обойдтись безъ австрійской помощи {Князь Меттернихъ графу Лебцельтерну, 29 декабря 1725 (10 января 1826).}. Въ доказательство канцлеръ еще ранѣе ссылался на либеральныя газеты, постоянно связывавшія-де его собственное имя съ именемъ императора Александра. "Либералы," -- утверждалъ онъ,-- "предупреждаютъ такимъ образомъ его преемника, дабы онъ не отдѣлялся отъ человѣка, сумѣвшаго бороться съ ними, ибо я сильно сомнѣваюсь, чтобы русскій императоръ могъ когда-либо стать добрымъ республиканцемъ? Если бы бѣдный Александръ не совершилъ грѣховъ въ своей молодости, а въ зрѣломъ возрастѣ ему не недоставало бы "кое-чего", какъ говорилъ о немъ Наполеонъ, то что сталось бы нынѣ съ современнымъ либерализмомъ" {Князь Меттернихъ барону Нейману, 20 декабря 1825 (1 января 1826).}?
Въ такомъ именно смыслѣ даны были наставленія эрцгерцогу Фердинанду Эсте, отправленному въ Петербургъ присутствовать при погребеніи императора Александра и привѣтствовать молодого государя со вступленіемъ на престолъ. Онъ былъ, сверхъ того, снабженъ пространнымъ изложеніемъ воззрѣній вѣнскаго двора на восточныя замѣшательства, на тотъ конецъ, если бы императоръ Николай обратился къ нему за совѣтомъ по этому насущному вопросу {Меморандумъ князя Меттерниха, озаглавленный: "Историческое изложеніе Восточнаго вопроса", 24 декабря 1825 (5 января 1824).}. Эрцгерцогу былъ оказанъ у насъ почетный и радушный пріемъ. Онъ былъ введенъ въ тѣсный семейный кружокъ, собиравшійся вокругъ молодой императрицы. Государь самымъ положительнымъ образомъ увѣрилъ его, что по отношенію къ Западу намѣренъ слѣдовать политикѣ своего предшественника, считая себя связаннымъ принятыми имъ обязательствами; что онъ останется вѣренъ охранительнымъ началамъ Священнаго Союза и будетъ, въ особенности поддерживать дружбу съ Австріею. Но при этомъ не было и рѣчи о совѣщаніяхъ какъ по внутреннимъ дѣламъ, такъ и по Восточному вопросу. И то, и другое государь считалъ своимъ, домашнимъ, русскимъ дѣломъ, вмѣшательства въ которое онъ не допускалъ даже со стороны ближайшихъ своихъ союзниковъ. Отъ вниманія лицъ, сопровождавшихъ эрцгерцога, не скрылось также, что, постоянно выражая самыя дружественныя чувства къ императору Францу, молодой императоръ совершенно умалчивалъ о Меттернихѣ. Имъ скоро стало извѣстно, что государь питаетъ личное нерасположеніе къ этому министру, котораго онъ считалъ главною причиною неискренняго и даже прямо враждебнаго намъ поведенія вѣнскаго двора въ переговорахъ по восточнымъ дѣламъ, происходившихъ въ послѣдніе годы Александровскаго царствованія {См. письма графа Клама-Мартиница къ князю Меттерниху изъ Петербурга въ январѣ и февралѣ 1826 года.}.
Объ этомъ не замедлилъ узнать и самъ Меттернихъ, котораго такое извѣстіе крайне встревожило. Пользуясь продолжительнымъ пребываніемъ въ Россіи принца Гессенъ-Гомбургскаго, австрійскаго чрезвычайнаго посла на коронаціи государя, канцлеръ поручилъ ему при удобномъ случаѣ выяснить недоразумѣніе. "Императоръ Николай," -- писалъ онъ принцу,-- "обладаетъ сильнымъ характеромъ, прозорливъ, принципы его безупречны и лично онъ вполнѣ довѣряетъ императору, нашему повелителю". "Но," -- оговаривался Меттернихъ,-- "относительно меня онъ питаетъ выдающееся недовѣріе", и старался объяснить это тѣмъ, что "императоръ Николай одинокъ, и еще не встрѣтилъ человѣка, который послужилъ бы ему опорою, столь полезною для всякаго государя, какъ и вообще для всякаго дѣловаго человѣка, въ качествѣ твердаго и вѣрнаго исполнители его воли". Нерасположеніе русскаго императора Метте]и нихъ приписывалъ проискамъ нѣкоторыхъ изъ русскихъ дипломатовъ, преимущественно Поццо-ди-Борго и Ливена. "Непріятное обстоятельство," -- разсуждалъ онъ,-- "много способствовало враждебному настроенію молодого государя относительно меня. Когда перешло къ нему по наслѣдству это восточное дѣло, которое столь печальнымъ образомъ ведетъ русскій дворъ въ продолженіе болѣе пяти лѣтъ, государственнымъ людямъ, занимавшимся означеннымъ дѣломъ до того времени, представилась необходимость взвалить отвѣтственность за свои ошибки на иностранную державу, враждебную Россіи. Такъ и случилось. Но въ подобномъ положеніи всегда представляется враждебною именно та держава, которая была права съ самаго начала. Держава эта -- я, какъ вполнѣ доказано нынѣ. Лишь только императоръ вступилъ на путь, издавна указанный мною, какъ тотъ, по коему нужно идти неуклонно, онъ достигнулъ результата, котораго не желалъ ни одинъ изъ прежнихъ совѣтниковъ императора Александра. Но въ ту самую минуту, когда новый императоръ громко выразилъ свои намѣренія, презрѣнная партія, желавшая ввести его въ заблужденіе, принялась изыскивать новыя средства, и средства эти были тотчасъ же предложены Англіею. Такова въ дѣйствительности исторія настоящаго времени... Мы дожили нынѣ," -- заключалъ Меттернихъ,-- "до торжественной минуты, которая рѣшитъ все. Мы увидимъ, согласится или нѣтъ Россія съ Англіею, для содѣйствія дѣлу революцій. Мои личныя отношенія къ русскому двору тѣсно связаны съ рѣшеніемъ этого вопроса" {Князь Меттернихъ принцу Гессенъ-Гомбургскому, 1 (13) ноября 1826.}.
Какъ видно, дѣло уже шло не о личныхъ только, а о политическихъ отношеніяхъ. Человѣку "слова", Меттерниху. не по сердцу приходилась политика "дѣла", сразу усвоенная императоромъ Николаемъ по отношенію къ Восточному вопросу. Она пугала его своимъ неизбѣжнымъ послѣдствіемъ -- упроченіемъ преобладающаго положенія Россіи на Востокѣ. С.-Петербургскій протоколъ, Аккерманская конвенція, Лондонскій трактатъ, дѣятельное вмѣшательство трехъ союзныхъ державъ въ греко-турецкую распрю, наконецъ, Наваринскій бой представлялись ему событіями чудовищными, ниспроверженіемъ основъ великаго охранительнаго союза, торжествомъ революціонныхъ началъ. Не въ одной только слабости обвинялъ онъ своего такъ долго покорнаго друга и наперсника, русскаго вице-канцлера. Мысли и слова Нессельроде онъ сравнивалъ со словами и мыслями Карно, Дантона и ихъ послѣдователей, "которые," -- писалъ онъ въ докладѣ императору Францу,-- "тѣмъ не менѣе были раздавлены старыми и докучливыми принципами, и то же случится съ графомъ Нессельроде и его родомонтадами. Весь вопросъ въ томъ: сколько вещей погибнутъ прежде него и слабыхъ его сообщниковъ?" {Князь Меттернихъ императору Францу, 28 ноября (10 декабря) 1827.}
Отношенія между дворами с.-петербургскимъ и вѣнскимъ охлаждались съ каждымъ днемъ и скоро дошли до состоянія крайняго напряженія. Отказъ послѣдняго приступить къ трактату по греческимъ дѣламъ, о которомъ велись въ Лондонѣ переговоры между Россіею, Англіей) и Франціею, побудилъ насъ прямо заявить ему, что въ дѣлахъ этихъ взглядъ нашъ совершенно противоположенъ австрійскому {Татищевъ князю Меттерниху, 13 (25) мая 1827.}, по мѣрѣ того, какъ положеніе усложнялось на Востокѣ и война между нами и Портою становилась все болѣе и болѣе неизбѣжною, самъ императоръ Францъ находилъ, что задача Австріи состоитъ въ томъ, чтобы заставить Англію и Францію задержать Россію, а турокъ склонить къ сближенію съ морскими державами {Резолюція императора Франца на докладѣ князя Меттерниха, 19 ноября (1 декабря) 1827.}. Только благодаря полному своему безсилію, вѣнскій дворъ не сталъ открыто на сторону Порты но объявленіи нами войны. За то, какъ только не вполнѣ удовлетворительный исходъ кампаніи 1828 года поколебала вѣру въ нашъ успѣхъ, всѣ старанія свои Меттернихъ направилъ къ тому, чтобы побудить великія державы вмѣшаться сообща въ нашу распрю съ Султаномъ и явиться посредницами и поручительницами будущаго мира между Россіею и Турціею. Коварный умыселъ этотъ не только не удался австрійскому министру, но былъ разоблаченъ бдительнымъ Поццо-ди-Борго, состоявшимъ посломъ нашимъ при тюильрійскомъ дворѣ, и вызвалъ съ нашей стороны категорическое требованіе объясненій. Вѣнскій дворъ ограничился простымъ отрицаніемъ своихъ попытокъ возбудить противъ насъ обще-европейскую коалицію и этимъ какъ бы напросился самъ на ѣдкій, но вполнѣ заслуженный отвѣта императорскаго кабинета. Сообщивъ нашему представителю въ Вѣнѣ, что австрійскій посолъ отъ имени канцлера самымъ формальнымъ образомъ отрицаетъ существованіе этого проекта и громко порицаетъ его, "для государя достаточно," -- писалъ Нессельроде Татищеву, -- "что Австрія сама столь несомнѣнно признала его несвоевременность и выразила убѣжденіе, что ни въ какомъ случаѣ онъ не будетъ допущенъ Россіею, а потому его величество не дастъ этому дѣлу дальнѣйшаго хода" {Графъ Нессельроде Татищеву, 12 (24) февраля 1829.}.
Въ началѣ 1829 года, убѣдясь въ безплодности своихъ усилій найти союзницу противъ Россіи въ какой-либо изъ великихъ державъ, вѣнскій дворъ снова попытался сблизиться съ нами и путемъ дружескаго соглашенія остановить столь страшное ему распространеніе нашего вліянія на Востокѣ, или,-- какъ выражался Меттернихъ,-- "возвращеніе нашей политики къ стремленіямъ русскихъ государей XVIII вѣка". Наставленія въ этомъ смыслѣ получилъ вновь назначенный посломъ въ Петербургѣ графъ Фикельмонтъ, одинъ изъ способнѣйшихъ австрійскихъ дипломатовъ того времени. Въ одинаковомъ направленіи дѣйствовалъ по собственному побужденію и нашъ представитель въ Вѣнѣ, Татищевъ. Но въ Петербургѣ имѣли слишкомъ много несомнѣнныхъ доказательствъ враждебныхъ намъ дѣйствій Австріи, чтобы сразу повѣрить искренности ея желанія примириться съ нами. "Поведеніе, котораго Австрія сочла нужнымъ придерживаться съ самаго начала войны," -- жаловался вице-канцлеръ въ депешѣ къ Татищеву,-- "не только не сокращало, но должно было необходимо поощрять сопротивленіе Султана, нейтралитетъ ея не всегда былъ безпристрастенъ; она очевидно желала успѣха Турциц ея газеты отрицали наши побѣды и преувеличивали нѣкоторыя незначительныя неудачи, понесенныя нами. Присовокупите къ этимъ косвеннымъ, направленнымъ противъ насъ мѣрамъ вооруженія, столь несвоевременныя въ виду обстоятельствъ, при которыхъ они произошли, и станетъ понятно, что Порта часто предавалась самымъ опаснымъ иллюзіямъ, провидя въ распоряженіяхъ Австріи шансы могущественной диверсіи". Впрочемъ, главнымъ предметомъ обвиненія продолжали служить происки Меттерниха противъ насъ въ Лондонѣ, Парижѣ и Берлинѣ. Первымъ условіемъ нашего примиренія съ Австріею мы ставили отказъ ея отъ "жалкой" политики, которой она слѣдовала до тѣхъ поръ {Графъ Нессельроде Татищеву, 12 (24) февраля 1829.}.
Адріанопольскій миръ и важныя преимущества, обезпеченныя имъ за Россіею, такъ встревожили Меттерниха, что онъ снова попытался, возбудивъ противъ насъ Англію, воздвигнуть въ союзѣ съ нею преграды нашимъ успѣхамъ въ Турціи. Но напрасно заискивалъ онъ въ Веллингтонѣ, напрасно силился застращать его. Лондонскій дворъ ограничился протестомъ на словахъ противъ условій договора, наиболѣе ему непріятныхъ. Въ греческомъ дѣлѣ онъ даже тщательно соблюдалъ наружное согласіе съ Россіею и дружественною ей фракціею. Меттернихъ понялъ, что пока существуетъ тройственный союзъ, тщетны будутъ старанія его завлечь Англію въ свои сѣти и возстановить ее противъ Россіи. Разочаровавшись въ герцогѣ Веллингтонѣ, онъ съ усердіемъ принялся за обращеніе русскаго двора на старый путь охранительной политики, во имя опасности, грозящей спокойствію Европы отъ революціи. Поздравляя русскаго государя съ заключеніемъ мира, императоръ Францъ въ собственноручномъ письмѣ выражалъ опасеніе, какъ бы ослабленіе союзныхъ связей между великими державами не поощрило революціонеровъ къ новымъ преступнымъ предпріятіямъ. Нашъ дворъ не остался въ долгу и отвѣчалъ на этотъ упрекъ, что вина въ томъ падетъ, на австрійское правительство, поступками своими систематически подкапывавшее самыя основы союза {Графъ Нессельроде Татищеву, 15 (27) октября 1829.}.
Не смотря на это, Фикельмонтъ доносилъ изъ Петербурга, что при извѣстномъ умѣньѣ нетрудно будетъ возстановить прежній Священный Союзъ {Графъ Фикельмонтъ князю Меттерниху, 7 (19) января 1880.}, а Меттернихъ замѣчалъ, что для этого достаточно доброй воли императора Николая {Князь Меттернихъ графу Фикельмонту, 30 января (11 февраля) 1830.}. Оставалось выждать удобнаго повода для возобновленія переговоровъ по этому предмету. Такой поводъ не замедлилъ представиться. То была іюльская революція, ниспровергнувшая престолъ старшей вѣтви дома Бурбоновъ во Франціи.
II.
Примиреніе.
(1830-1833.)
Свиданіе Нессельроде съ Меттернихомь въ Карлсбадѣ.-- Упреки австрійскаго канцлера -- Іюльская революція во Франціи.-- "Карлсбадскій лоскутъ"-- Признаніе Лудовика-Филиппа Австріей).-- Порученіе, возложенное на Орлова.-- Возобновленіе союза Россіи съ Австріею и Пруссіею.-- Политическая программа Меттерниха.-- Русскія предложенія.-- Польскій мятежъ.-- Замыслы Меттерниха противъ Франціи.-- Неудовольствіе императора Николая на австрійскаго канцлера.-- Меттернихъ старается задобрить государя.-- Скрѣпленіе дружественной связи петербургскаго двора съ вѣнскимъ.
Лѣтомъ 1830 года, графъ Нессельроде пользовался водами въ Карлсбадѣ. Меттернихъ, находившійся неподалеку оттуда, въ замкѣ своемъ Кёнигсвартѣ, въ Чехіи, спѣшилъ воспользоваться этимъ случаемъ, чтобы повидаться съ давнимъ своимъ другомъ, и самъ пріѣхалъ къ нему въ Карлсбадъ. Свиданіе обоихъ министровъ произошло 15 (27) іюля, въ самый день парижскаго революціоннаго взрыва, о которомъ они. разумѣется, узнали лишь нѣсколько сутокъ спустя.
Со времени послѣдняго съѣзда ихъ въ Черновицѣ прошло около семи лѣтъ. Многое съ тѣхъ поръ измѣнилось во взаимныхъ отношеніяхъ Россіи и Австріи, и два, когда-то столь близкіе другъ къ другу, государственные человѣка сходились въ качествѣ едва ли не политическихъ противниковъ. По словамъ Меттерниха, Нессельроде казался смущеннымъ и даже испуганнымъ. Про себя австрійскій канцлеръ утверждаетъ, что сохранилъ при встрѣчѣ полное самообладаніе и внѣшнее спокойствіе. Онъ въ слѣдующихъ словахъ выражаетъ впечатлѣніе, вынесенное имъ изъ продолжительной бесѣды съ русскимъ вице-канцлеромъ.
"Съ самаго начала восточныхъ дѣлъ," -- пишетъ онъ въ докладѣ императору Францу,-- "русскіе государственные люди составили заговоръ. Они хотѣли увлечь государя, своего повелителя, въ обширное замѣшательство съ Портою. Всѣ средства казались имъ пригодными для достиженія этой цѣли.
"Намѣреніе это было внушено имъ многими причинами. Либеральный духъ, силившійся отвратить императора Александра отъ монархическаго направленія, коему онъ началъ слѣдовать въ послѣдніе годы своей жизни и которое, естественно, создавало новые интересы; тотъ фактъ, что двѣ личности, управлявшія кабинетомъ, были иностранцы (одинъ изъ нихъ былъ даже корфіотъ {Здѣсь, очевидно, ошибка, и вмѣсто "корфіотъ" должно быть "корсиканецъ", такъ какъ подъ двумя иностранными вдохновителями русскаго двора Меттернихъ могъ разумѣть лишь Поццо-ли Борго и Ливена, а отнюдь не Каподистрію, съ 1822 года совершенно удаленнаго отъ дѣлъ.}, проникнутый демагогическими идеями, другой полулиберальный нѣмецъ); настроеніе русскихъ, столь, легко воспламеняющееся, когда рѣчь идетъ о проявленіи силъ, направленныхъ противъ слабаго государства; всѣ эти обстоятельства до такой степени парализовали дѣятельность графа Нессельроде, что онъ принялъ рѣшеніе, которому обыкновенно слѣдуютъ люди слабые, а именно -- плыть по теченію и постоянно подвигаться впередъ, не внимая голосу совѣсти, до тѣхъ поръ, пока они не утонутъ, или не найдутъ какого-либо средства спасенія."
"Картина эта заключаетъ въ себѣ также ключъ къ разгадкѣ всего происшедшаго. Мы видѣли, что императоръ Александръ, который, обладая многими замѣчательными качествами ума и сердца, въ то же время страдалъ отсутствіемъ здраваго разумѣнія, съ 1823 года вступилъ на путь достойныхъ сожалѣнія колебаній. Болѣе чѣмъ покинутый своими министрами, обманутый относительно сути дѣла и внутри имперіи подвергаясь самымъ грознымъ опасностямъ, онъ не зналъ, что ему остается дѣлать. То, чего желали Каподистрія и нѣсколько другихъ личностей, они сами не могли исполнить. Императоръ не служилъ болѣе противовѣсомъ, а ослѣпленный Нессельроде былъ увлеченъ теченіемъ. Онъ не могъ уже болѣе идти заодно съ ними. Я въ особенности представлялся ему олицетвореніемъ угрызеній его совѣсти. Самъ онъ выразился какъ нельзя болѣе справедливо: всего счастливѣе въ Восточномъ вопросѣ то, что онъ окончился".
Наставникъ осыпалъ своего нѣкогда столь послушнаго ученика упреками, а тотъ старался оправдаться, отрицая предъявленныя къ нему обвиненія. По старой привычкѣ, онъ соглашался со всѣми мнѣніями, высказанными Меттерипхомъ но текущимъ политическимъ вопросамъ. "Какъ странно, однако," -- замѣтилъ тогда австрійскій канцлеръ,-- "что два человѣка, стоящіе во главѣ двухъ кабинетовъ, совершенно согласны между собою по всѣмъ подробностямъ, а въ то же время между ними, повидимому, не существуетъ ни малѣйшей точки соприкосновенія въ томъ, что относится къ политическому положенію обоихъ ихъ дворовъ?" Нессельроде молчалъ въ смущеніи. Меттернихъ продолжалъ: "Какъ! Вы были повѣреннымъ, вы даже были двигателемъ и опорою долгахъ и полезныхъ сношеній моихъ съ покойнымъ императоромъ, и какъ же могли вы послѣ того поддаться вліянію той самой партіи, которая въ продолженіе нѣсколькихъ лѣтъ тщетно старалась расторгнуть эту связь, служившую основаніемъ миру Европы и внутреннему спокойствію европейскихъ государствъ"? Нессельроде возразилъ, что онъ заслуживаетъ этого упрека и что, совершенно напротивъ, по вступленіи императора Николая на престолъ, онъ засвидѣтельствовалъ предъ нимъ о заслугахъ Меттерниха въ 1820, 1821 и 1822 годахъ. "Въ такомъ случаѣ," -- настаивалъ тотъ,-- "остается несомнѣнный фактъ: слабость вашего собственнаго положенія. Если, какъ я въ томъ не сомнѣваюсь, вы начертали такую картину императору Николаю, то значитъ онъ не повѣрилъ вашимъ словамъ?" Нессельроде отрицалъ я это, но сознался, что на государя повліяли многія второстепенныя обстоятельства. "Оправданіе ваше слабо",-- внушительно и строго вымолвилъ Меттернихъ.-- "Или вы министръ, или нѣтъ. Я не считаю министромъ человѣка, который не можетъ одолѣть зависящихъ отъ него событій. Министромъ называю я лишь того, кто, подобно главнокомандующему, въ состояніи управлять сраженіемъ". Поощренный молчаніемъ своего собесѣдника, Меттернихъ предъявилъ ему еще одно обвиненіе. "Второй мой упрекъ вамъ," -- сказалъ онъ,-- "тѣ поощренія, которыя вы даете врагамъ порядка, кто бы они ни были, удаляясь отъ единственно справедливыхъ политическихъ принциповъ. Такое положеніе дѣлъ не можетъ продолжаться долго. Вы и Россія первые станете жертвами его". Нессельроде тотчасъ же увѣрилъ Меттерниха, что вполнѣ сознаетъ приближеніе опасности.
Разговоръ двухъ министровъ чрезвычайно характеренъ. Онъ доказываетъ какъ нельзя лучше, что, ища сближенія съ нами, Меттернихъ и не думалъ поступиться чѣмъ-либо въ нашу пользу. Не онъ переходилъ въ нашъ лагерь, а насъ старался переманить въ свой. Донося императору Францу о своемъ свиданіи съ русскимъ вице-канцлеромъ, онъ выражалъ увѣренность, "основанную на совершенномъ знакомствѣ съ характеромъ даннаго лица", что ему удастся заставить Нессельроде раздѣлять его образъ мыслей. "Но это," -- заключалъ онъ,-- "будетъ лишь отрицательнымъ преимуществомъ. Необходимость доставитъ мнѣ и положительное" {Князь Меттернихъ императору Францу, 19 (31) іюля 1830. Мы вынуждены были построить нашъ разсказъ исключительно на основаніи этого документа, очевидно, нѣсколько односторонняго. Крайне любопытно было бы сличить донесеніе Меттерниха съ донесеніемъ Нессельроде о томъ же свиданіи императору Николаю.}.
Такою "необходимостью" явилось извѣстіе о новой революціи во Франціи. Оно было получено Меттернихомъ въ Кёнигсвартѣ, въ ночь съ 23 на 24 іюля (съ 4 на 5 августа), и на слѣдующій же день князь снова отправился въ Карлсбадъ для совѣщанія съ русскимъ вице-канцлеромъ. Главная забота австрійскаго министра была воспользоваться случаемъ, чтобы порвать тройственный союзъ по дѣламъ Востока,-- союзъ, который могъ послужить началомъ соглашенія между Россіею и Орлеанскою Франціею, "причемъ на долю лондонскаго кабинета выпала бы роль обманутаго" {Князь Меттернихъ князю Эстергази, 2 (14) августа 1830.}. Онъ предложилъ Нессельроде: во-первыхъ, провозгласить сообща начало невмѣшательства во внутреннія дѣла Франціи подъ непремѣннымъ условіемъ, чтобы новое французское правительство уважало международные договоры и не нарушало внѣшняго мира и внутренняго спокойствія Европы; во-вторыхъ, установить соглашеніе между Петербургомъ, Вѣною и Берлиномъ, относительно признанія Орлеанской монархіи, назначивъ послѣднюю изъ этихъ столицъ "центромъ соглашенія". Нессельроде принялъ только первое изъ двухъ предложеній, формулованное Меттернихомъ въ нѣсколькихъ строкахъ, извѣстныхъ подъ. названіемъ "Карлсбадскаго лоскута". Что же касается до второго, то онъ отклонилъ его, ссылаясь на нежеланіе императора Николая вступаться въ чужія дѣла. "Будьте увѣрены," -- объявилъ онъ Меттерниху,-- "что никогда государь не истратитъ ни одного заряда, не прольетъ капли русской крови, не израсходуетъ копѣйки для исправленія ошибокъ, совершенныхъ во Франціи" {Князь Меттернихъ графу Фикельмонту, 1 (13) октября 1830. О содержаніи Карлсбадскаго лоскута см. мою книгу: Внѣшняя политика Императора Николая, стр. 23.}.
Австрійскій канцлеръ воспользовался предоставленною ему такимъ образомъ свободою дѣйствій, чтобы признать Лудовикафилиппа королемъ французовъ, какъ только прибылъ въ Вѣну чрезвычайный посланный этого государя съ извѣстительною грамотою о воцареніи. Онъ и не думалъ справляться о томъ, какъ намѣренъ поступить въ данномъ случаѣ императоръ Николай, и это было тѣмъ страннѣе, что въ то же самое время находился въ австрійской столицѣ и графъ Нессельроде, заѣхавшій туда на возвратномъ пути изъ Карлсбада въ Петербургъ. Князь писалъ ему но этому случаю: "Я оттяну еще на два или на три дня аудіенцію генерала Бельяра (французскаго чрезвычайнаго посланника), я не могу сдѣлать болѣе ради нашей публики. Рѣшенія, ясно принятыя и растолкованныя, одни имѣютъ право на поддержку общественнаго мнѣнія. Оно походитъ на корабль во время бури. Нужно дать ему какое-либо направленіе и самое лучшее всегда то, которое можно признать открыто. Мнѣніе всѣхъ разсудительныхъ у насъ людей,-- а число ихъ, къ счастію, довольно велико, -- вполнѣ согласуется съ системою, въ которой мы лично условились съ вами въ Карлсбадѣ. Она -- единственно разумная, и я скажу даже -- единственно возможная для цивилизованныхъ государствъ. Впрочемъ, тайная мысль моя та, что старая Европа присутствуетъ при началѣ конца. Я рѣшился погибнуть вмѣстѣ съ нею, съумѣю исполнить долгъ свой, и слово это сказано не однимъ мною, но и императоромъ. Съ другой стороны, новая Европа еще не начинается; между концомъ и началомъ будетъ хаосъ. Искренно радъ, дорогой графъ, счастливому случаю нашей встрѣчи. Личное соприкосновеніе не можетъ быть замѣнено инымъ родомъ сношеній" {Князь Меттернихъ графу Нессельроде, 20 августа (1 сентября) 1830.}.
За парижскимъ погромомъ быстро слѣдовали бельгійское возстаніе, волненія въ Германіи и Италіи. Всѣ эти событія произвели сильное впечатлѣніе на императора Николая. Ему ясно представилась опасность, угрожавшая политическому зданію, воздвигнутому на вѣнскомъ конгрессѣ. Защищать его отъ посягательствъ международной революціи считалъ онъ своимъ первымъ царственнымъ долгомъ. Естественнымъ союзникомъ представлялся ему въ этомъ дѣлѣ австрійскій дворъ, и, забывъ всѣ его недавнія вины предъ собою, государь возложилъ на ближайшее къ себѣ довѣренное лицо, графа А. Ѳ. Орлова, важное дѣло возстановленія прежняго тѣснаго соглашенія между кабинетами петербургскимъ и вѣнскимъ. Поводомъ къ отправленію этого генералъ-адъютанта ко двору императора Франца послужило торжество коронованія наслѣдника австрійскаго престола, эрцгерцога Фердинанда, въ качествѣ короля венгерскаго.
Орловъ былъ долго на хорошемъ счету у австрійскаго правительства. Еще въ бытность его въ Константинополѣ, куда онъ пріѣзжалъ чрезвычайнымъ посломъ тотчасъ по заключеніи Адріанопольскаго мира, интернунцій свидѣтельствовалъ о расположеніи его въ пользу вѣнскаго двора и ходатайствовалъ о пожалованіи ему австрійскаго ордена. Въ Вѣнѣ и Пресбургѣ онъ былъ принятъ съ распростертыми объятіями, тѣмъ болѣе, что Меттернихъ надѣялся извлечь немалую выгоду изъ того обстоятельства, что починъ въ довѣрительныхъ объясненіяхъ былъ принятъ императоромъ Николаемъ. Со своей стороны Орловъ скоро сошелся съ австрійскимъ канцлеромъ и до такой степени подпалъ его вліянію, что доносилъ государю: "Ваше величество возложили на меня порученіе при императорскомъ вѣнскомъ дворѣ. Я не имѣлъ случая его исполнить, ибо все, что съ самаго начала сказалъ мнѣ канцлеръ и подтвердилъ императоръ, и есть именно то, что ваше величество поручили мнѣ требовать". Замѣчательно, что такъ писалъ главный участникъ Адріанопольскаго договора, послѣ того, какъ Меттернихъ, "не ограничивая своихъ операцій текущими событіями, перевелъ его на почву прошедшаго", другими словами, повторилъ ему упреки, уже сдѣланные Нессельроде въ Карлсбадѣ, по поводу направленія, принятаго нашею политикою на Востокѣ. Въ бесѣдахъ съ австрійскимъ канцлеромъ, Орловъ часто возвращался къ необходимости личнаго свиданія между императорами Францемъ и Николаемъ. "Вы станете," -- говорилъ онъ ему,-- "довѣреннымъ лицомъ моего государя. Онъ не знаетъ васъ, и люди, имѣющіе на то свои причины, боятся, чтобы онъ васъ узналъ" {Князь Меттернихъ графу Фикельмонту, 1 (13) октября 1830.}.
Съ обычною своею словоохотливостью, Меттернихъ изложилъ программу соглашенія трехъ сѣверныхъ державъ въ пространномъ меморандумѣ, врученномъ Орлову при отъѣздѣ изъ Вѣны. Содержаніе его было слѣдующее:
Никогда общественному порядку въ Европѣ не угрожала большая опасность, чѣмъ та, которая истекала изъ іюльской революціи во Франціи. Послѣдній якорь спасенія заключается въ тѣсномъ охранительномъ союзѣ великихъ державъ. Союзъ этотъ долженъ быть заявленъ гласно и открыто предъ лицомъ всего міра.
Союзу надлежитъ не упускать изъ виду, что вліяніе революціи распространяется далеко за предѣлы Франціи. Но не слѣдуетъ падать духомъ, а бороться съ нимъ до послѣдней крайности. Усилія союзныхъ монарховъ имѣютъ быть направлены въ пользу "общаго дѣла", обнимающаго частные интересы ихъ престоловъ и государствъ. Правильно соображенныя мѣры, постоянство и точность въ дѣйствіяхъ, но прежде всего проявленіе солидарности между правительствами -- таковы необходимыя основанія системы, цѣль которой -- возстановленіе потрясеннаго въ своихъ основахъ общественнаго порядка.
Революціонная Франція разсчитываетъ на разрозненность державъ. Онѣ должны любить то, чего опасается революція, придерживаться того, что она отвергаетъ. Каково бы ни было различіе въ положеніи великихъ державъ, имъ необходимо соединиться въ интересахъ самосохраненія. Различіе останется лишь въ большей или меньшей готовности лхъ оказывать помощь тѣмъ изъ государствъ, которыя будутъ въ ней нуждаться. Такъ Англія, прямо заинтересованная въ независимости Нидерландскаго королевства, едва ли рѣшится вмѣшаться въ пользу какихъ-либо другихъ частей европейскаго материка, но во всякомъ случаѣ она не воспротивится мѣрамъ, принятымъ державами въ видахъ охраненія порядка. Державы эти, а именно: оба императорскіе двора. Пруссія, Нидерланды, Союзы: Германскій и Швейцарскій и всѣ итальянскія государства, должны тѣмъ тѣснѣе сплотиться. Основаніемъ ихъ соглашенію послужитъ единеніе трехъ сѣверныхъ дворовъ, основанное на извѣстныхъ началахъ великаго союза, на духѣ уговоровъ 1814, 1815 и 1818 годовъ, отчасти 1821 и 1823.
Не нужно возобновлять территоріальной гарантіи, покоящейся на актѣ Вѣнскаго конгресса. Достаточно напомнить о ней. Что же касается до частныхъ гарантій и до истекающей изъ нихъ обязанности союзной помощи, то три сѣверныя державы не нуждаются въ ней для своихъ владѣній, "довольствуясь общностью своихъ интересовъ и тождественностью образа мыслей монарховъ"; законодательство Германскаго Союза основано на взаимномъ ручательствѣ, а слѣдовательно и помощи; Швейцарія обезпечена своимъ нейтралитетомъ, а потому въ этомъ отношеніи слѣдуетъ обратить вниманіе лишь на Нидерланды и Италію.
Серьезнаго обсужденія заслуживаютъ вопросы: а) объ обнародованіи рѣшенія союзныхъ дворовъ твердо держаться основаній ихъ прежняго союза; б) объ изысканіи наиболѣе полезнаго способа, привязать узами довѣрія второстепенныя государства къ политикѣ великихъ державъ. Весьма важно при этомъ выставить на видъ различіе между помощью, оказанною извѣстному государству сосѣднею державою, дѣйствующею въ силу частныхъ побужденій или одинокихъ разсчетовъ, и такою помощью, которая истекала бы изъ признанной державами общей солидарности.
На случай открытой войны съ Франціей), три сѣверныя державы должны нынѣ же счесть свои военныя силы, поставить ихъ на военную ногу и опредѣлить направленіе, въ которомъ онѣ призваны будутъ дѣйствовать въ случаѣ надобности "сплошною массою".
"Установивъ такимъ образомъ," -- заключалъ князь Меттернихъ свой меморандумъ,-- "что единеніе наиболѣе доказанное, что самая явная солидарность великихъ державъ въ ихъ сужденіяхъ и дѣйствіяхъ представляется намъ единственно возможною точкою опоры, мы также убѣждены, что въ достиженіи этой цѣли заключается единственное и наилучшее средство, дабы оттолкнуть зло на самый очагъ, изъ котораго оно истекаетъ; дать Европѣ воспользоваться въ интересахъ сохраненія спокойствія, преимуществомъ времени, всегда болѣе проблематичнымъ для тѣхъ, кто отдался движенію, нежели для тѣхъ, кто, не забывая о необходимости бороться съ нимъ нравственно и приготовляться къ матеріальной защитѣ, стремится лишь къ удаленію его отъ себя на возможно продолжительное время; наконецъ, быть готовыми въ тотъ день, когда война станетъ неизбѣжною" {Меморандумъ князя Меттерниха, 24 сентября (6 октября) 1830.}.
Въ этомъ меморандумѣ проглядываютъ всѣ отличительныя черты усвоенныхъ Меттернихомъ дипломатическихъ пріемовъ: пристрастіе къ фразѣ, страхъ я отвращеніе предъ дѣломъ. Пресловутое единеніе трехъ сѣверныхъ дворовъ должно было, по мысли австрійскаго канцлера, выразиться исключительно въ словѣ и на письмѣ, отнюдь не въ дѣйствіяхъ. Иначе понималъ его императоръ Николай. Тотчасъ по полученіи извѣстія о бельгійской революціи, государь выразилъ готовность свою, согласно условіямъ Шомонскаго договора, двинуть 60,000 русскаго войска для возстановленія въ Бельгія законной власти короля нидерландскаго. Возобновленіе Священнаго Союза между Россіею, Австріею и Пруссіею онъ также признавалъ нужнымъ ознаменовать приведеніемъ въ движеніе вооруженныхъ силъ этихъ государствъ. По высочайшему повелѣнію, русскій дворъ доказывалъ необходимость не ограничиваться деклараціями, а немедленно сосредоточить прусскія войска на Рейнѣ, австрійскія -- въ Италіи, русскія -- на западныхъ границахъ имперіи {Графъ Нессельроде Татищеву, 25 октября (6 ноября) 1830.}. Предложеніе это не встрѣтило сочувствія ни въ Берлинѣ, ни въ Вѣнѣ. Вспыхнувшій вслѣдъ затѣмъ мятежъ въ Царствѣ Польскомъ вынудилъ императора Николая отказаться отъ намѣренія возстановить русскими штыками нарушенный порядокъ въ Европѣ.
Извѣстна твердая и великодушная рѣшимость государя ни въ какомъ случаѣ не прибѣгать къ помощи союзниковъ для усмиренія своихъ возставшихъ польскихъ подданныхъ. Но онъ въ правѣ былъ ожидать отъ вѣнскаго и берлинскаго дворовъ, что мѣрами, принятыми вдоль русской границы, они явно засвидѣтельствуютъ о солидарности своей съ нашимъ дворомъ противъ мятежниковъ. На словахъ Австрія расточала увѣренія въ полной готовности оказывать намъ всевозможное содѣйствіе; на дѣлѣ поступала уклончиво и, выдавая толпами повстанцевъ, перешедшихъ на австрійскую территорію, отказывала въ выдачѣ князя Адама Чарторыйскаго, бывшаго одно время президентомъ варшавскаго революціоннаго правительства и искавшаго убѣжища въ Галиціи. Подъ конецъ возстанія она даже проявила нѣкоторую склонность къ посредничеству между нами и поляками. Въ депешѣ къ графу Фикельмонту, написанной тотчасъ по полученіи въ Вѣнѣ извѣстія о паденіи Варшавы, Меттернихъ даже хвастался тѣмъ, что во все продолженіе возстанія взоры поляковъ были "постоянно устремлены на Австрію, къ которой они питаютъ полное довѣріе и соединенія съ которою желаетъ-де весь польскій народъ" {Князь Меттернихъ графу Фикельмонту, 6 (18 сентября) 1831.}.
Подобное поведеніе не могло произвести пріятнаго впечатлѣнія въ Петербургѣ. Не меньшее неудовольствіе вызвало въ императорѣ Николаѣ положеніе, принятое вѣнскимъ дворомъ относительно короля Лудовика-Филиппа и его правительства. Въ началѣ Меттернихъ пытался завязать даже дружбу съ тюильрійскимъ кабинетомъ и лишь послѣ того, какъ тотъ открыто заявилъ сочувствіе свое всѣмъ возставшимъ народностямъ въ Бельгіи, Польшѣ, Италіи и даже Германіи, -- сталъ настаивать предъ нами на безотлагательной необходимости совокупныхъ мѣръ противъ Франціи. Въ особенности смущало его провозглашеніе послѣднею начала безусловнаго невмѣшательства, противъ котораго онъ предлагалъ намъ протестовать торжественною совокупною деклараціею трехъ союзныхъ державъ {Князь Меттернихъ графу Фикельмонту, 30 октября (11 ноября) 1830.}. Императорскій кабинетъ отклонилъ это предложеніе, на томъ основаніи, что, по убѣжденію государя, гораздо проще и дѣйствительнѣе доказать фактами полное согласіе союзниковъ, въ виду опасности, угрожающей отъ распространяемыхъ Франціею идей {Графъ Нессельроде Татищеву, 21 января (2 февраля) 1831.}. Тогда Меттернихъ придумалъ новую мѣру устрашенія короля Лудовика-Филиппа. Онъ хотѣлъ объявить ему, что признаніе его великими державами состоялось лишь въ надеждѣ на твердость его въ сдерживаніи революціонной пропаганды, а такъ какъ надежды эти не оправдались, то существованіе его правительства является не болѣе какъ фактомъ, лишеннымъ всякаго законнаго основанія, и которому можно противопоставить другой фактъ. "Если молодость герцога Бордосскаго", -- говорилъ австрійскій канцлеръ послу нашему въ Вѣнѣ,-- "препятствуетъ ему причинить безпокойство Лудовику-Филпппу, то иное дѣло -- герцогъ Рейхштадтскій. Этимъ крайнимъ средствомъ рѣшено у насъ воспользоваться, если французское правительство захочетъ препятствовать Австріи въ усмиреніи безпорядковъ въ Италіи" {Татищевъ графу Нессельроде, 31 января (12 февраля) 1831.}. Такая угроза вѣнскаго двора вызвала справедливое негодованіе императора Николая. Вице-канцлеръ не скрылъ отъ Меттерниха произведеннаго ею на государя впечатлѣнія. Онъ писалъ Татищеву, что она равносильна такому обороту дѣдъ, при которомъ анархія, одержавъ верхъ въ Европѣ, поглотила бы всѣхъ и вся, а Австрія для спасенія самой себя сама стала бы во главѣ враговъ общественнаго порядка. Да и что бы выиграла отъ того Австрія? Благоразумно ли грозить мѣрой, которая не можетъ быть исполнена? Не явится ли въ данномъ случаѣ Австрія потворщицею инстинктамъ всѣхъ европейскихъ революціонеровъ? Наконецъ, развѣ австрійскій планъ не противорѣчить всѣмъ существующимъ международнымъ договорамъ {Графъ Нессельроде Татищеву, 2 (14) марта 1831.}? Не столько эти доводы, сколько послѣдовавшая вскорѣ; смерть герцога Рейхштадтскаго вынудила Меттерниха отречься отъ такого прямаго вмѣшательства во внутреннія дѣла Франціи.
Между тѣмъ. вѣнскій дворъ выступилъ съ новымъ предложеніемъ установить "центръ соглашенія" между тремя союзными державами, и на этотъ разъ уже не въ Берлинѣ, а въ Вѣнѣ {Татищевъ графу Нессельроде, 17 (20) августа 1831.}. На донесеніи о томъ нашего посла императоръ Николай сдѣлалъ слѣдующую собственноручную помѣтку: "Вотъ оно, великое желаніе Меттерниха. стоять во главѣ дѣлъ, выраженное ясно и опредѣленно. Но такъ какъ мы знаемъ, на основаніи прошлаго, чего можно ожидать отъ него, то я соглашусь на это не иначе, какъ въ случаѣ если бы Пруссы пожелала и сама предложила намъ то же".
Такого невыгоднаго мнѣнія объ австрійскомъ канцлерѣ былъ императоръ Николай еще лѣтомъ 1831 года. Но уже въ слѣдующемъ году настроеніе государя измѣнилось. Причиною были два обстоятельства. Во-первыхъ, сближеніе Орлеанской Франціи съ министерствомъ виговъ, достигшихъ власти въ Англіи, сближеніе, основанное на противодѣйствіи охранительнымъ стремленіямъ трехъ сѣверныхъ державъ: во-вторыхъ, искусная и заискивающая политика Меттерниха но отношенію къ восточнымъ дѣламъ.
Убѣдясь не только въ отсутствіи въ императорѣ Николаѣ всякаго желанія завоевать или разрушить Оттоманскую имперію, но и въ твердой рѣшимости его поддержать ея расшатанное существованіе, австрійскій министръ прекратилъ долголѣтніе, направленные противъ насъ, происки своей дипломатіи въ Константинополѣ, и во время нашего вмѣшательства въ турецко-египетскую распрю, выразившагося въ посылкѣ въ Босфоръ черноморскаго флота и дессантнаго отряда для защиты султанской столицы отъ нападенія арміи Ибрагима-наши, даже поручился предъ Европою въ чистотѣ и безкорыстіи нашихъ намѣреній. Обнародованіе такъ называемаго ункіаръ-искелесскаго союзнаго договора нашего съ Портою, о которомъ онъ, подобно прочимъ кабинетамъ, не былъ предупрежденъ нами заблаговременно, не возбудило въ немъ тревоги. По этому случаю онъ даже объявилъ нашему двору, что отдаетъ полную справедливость великодушнымъ намѣреніямъ, руководившимъ государемъ при подписаніи помянутаго трактата.
Императоръ Николай оцѣнилъ такой непривычный образъ дѣйствій вѣнскаго двора. Издавна расположенные въ пользу тѣснаго союза съ Австріею, графы Нессельроде и Орловъ спѣшили объяснить его искреннимъ желаніемъ императора Франца и его руководящаго министра возобновить прежнія, дружественныя отношенія съ Россіею. Въ этомъ же смыслѣ усердно работали и послы: русскій въ Вѣнѣ, Татищевъ, личный другъ Меттерниха, ставшій его домашнимъ человѣкомъ, и австрійскій въ Петербургѣ,графъ Фикельмонть, женившійся на русской, баронессѣ Тизенгаузенъ. Всѣмъ было ясно, что возстановленный союзъ между Россіею и Австріею можетъ быть окончательно скрѣпленъ лишь свиданіемъ обоихъ монарховъ, еще не встрѣчавшихся со времени воцаренія императора Николая. Свиданіе это было рѣшено въ началѣ 1833 года и должно было состояться слѣдующею осенью.
Подозрѣнія Пальмерстона.-- Депеша Меттерниха о свиданіи императоровъ русскаго и австрійскаго.-- Прибытіе въ Мюнхенгрецъ августѣйшихъ гостей.-- Празднованіе именинъ наслѣдника-цесаревича.-- Бесѣда императора Николая съ Меттернихомъ.-- Празднества въ Мюнхенгрецѣ.-- Расположеніе русскаго императора къ Францу I и его канцлеру,-- Отзывы о государѣ Прокеша и княгини Меттернихъ.-- Замѣтка княгини о русскихъ дипломатахъ.-- Дипломати ческіе переговоры.-- Конвенціи по дѣламъ Востока и Польши.-- Переговоры въ Берлинѣ.-- Конвенція оправѣ вмѣшательства.-- Сообщеніе ея французскому правительству.-- Торжество австрійской политики.
Слухъ о предстоящемъ съѣздѣ императоровъ русскаго и австрійскаго въ небольшомъ пограничномъ городкѣ Чехіи облетѣлъ всю Европу задолго до его осуществленія. Въ виду газетныхъ толковъ, по поводу этого извѣстія, императорскій кабинетъ счелъ нужнымъ увѣдомить прочіе дворы, что свиданіе вызвано исключительно желаніемъ обоихъ государей доставить себѣ случай къ взаимнымъ "сердечнымъ изліяніямъ". Всѣхъ недовѣрчивѣе отнесся къ этому сообщенію лордъ Пальмерстонъ. "Какъ это люди могутъ давать себѣ трудъ писать такой вздоръ," -- спрашивалъ онъ въ письмѣ къ брату,-- "словно они хотятъ отучить насъ придавать вѣру всему, что они ни скажутъ" {Лордъ Пальмерстонъ сэръ Вильяму Темплю, 22 августа (2 сентября) 1833.}. Подозрительному министру представлялось вѣроятнымъ, что между двумя императорами и сопровождавшими ихъ министрами возбужденъ будетъ вопросъ о раздѣлѣ Турціи, въ исключительную пользу Россіи и Австріи {Лордъ Пальмерстонъ сэръ Вильяму Темплю, 26 сентября (8 октября) 1833.}.
Со своей стороны, князь Меттернихъ предупредилъ австрійскаго представителя въ Парижѣ о предстоящемъ свиданіи. "Давно уже," -- писалъ онъ, -- "оба монарха желали видѣть другъ друга; это обоюдное желаніе не могло быть исполнено до сихъ поръ, по причинѣ препятствій, преодолѣть которыя было не въ ихъ власти. Настоящая поѣздка нашего августѣйшаго государя въ Богемію представила его всероссійскому императорскому величеству случай, которымъ онъ счелъ долгомъ воспользоваться. Ничто еще не было рѣшено по этому предмету, какъ уже общественный голосъ заговорилъ о немъ; давно уже газеты возвѣстили о проектѣ, который не былъ еще условленъ между заинтересованными сторонами, ибо, какъ я уже сказалъ вамъ, мы только недавно получили увѣренность, что императоръ Николай совершить эту поѣздку, и курьеръ, отправленный изъ Петербурга 6 (18) августа, сейчасъ привезъ намъ извѣстіе, что онъ намѣревался отплыть 15(27) того же мѣсяца" {Князь Меттернихъ барону Гюгелю, 18 (30) августа 1833.}.
Сначала предполагалось устроить одновременно свиданіе трехъ союзныхъ государей: русскаго, австрійскаго и прусскаго. Но время, назначенное императоромъ Николаемъ для прибытія своего, совпадало съ большими маневрами прусской арміи, которые должны были происходить въ присутствіи короля. И потому рѣшили, что король Фридрихъ-Вильгельмъ Ш встрѣтится съ императоромъ Францомъ въ Терезіенштадтѣ, въ началѣ (половинѣ) августа; что императоръ Николай, по пути въ Австрію навѣститъ своего августѣйшаго тестя въ Пруссіи; наконецъ, что свиданіе его съ императоромъ австрійскимъ состоится въ концѣ того же мѣсяца (въ началѣ сентября по новому стилю) {Князь Меттернихъ барону Гюгелю, 10 (22) октября 1833.}.
Мѣстомъ свиданія избранъ былъ сначала Фридландъ и лишь въ послѣднюю минуту предпочтенъ ему Мюнхенгрецъ. Это крошечный городъ сѣверо-восточной Чехіи съ замкомъ, принадлежащимъ графу Вальдштейну, потомку знаменитаго полководца тридцатилѣтней войны, прахъ котораго погребенъ въ замковой церкви. Императоръ Францъ съ императрицею прибыли туда 23 августа (4 сентября). Ихъ величества сопровождалъ князь Меттернихъ и блестящая военная и придворная свита. Черезъ день послѣ нихъ пріѣхали великій герцогъ Саксенъ-Веймарскій съ супругою великою княгинею Маріею Павловною. Посолъ нашъ въ Вѣнѣ, Татищевъ, разумѣется, также находился налицо. Предвѣстниками императора Николая 27 августа (8 сентября) явились вице-канцлеръ графъ Нессельроде и флигель-адъютантъ князь Суворовъ. Отъ нихъ узнали, что государь не могъ сѣсть на пароходъ въ Кронштадтѣ по причинѣ бури; что онъ въ пять дней совершилъ путешествіе сухимъ путемъ отъ Петербурга до Шведта въ Маркѣ, гдѣ остановился для свиданія съ королемъ прусскимъ; что, наконецъ, онъ не прибудетъ въ Мюнхенгрецъ ранѣе 29 августа (10 сентября).
Въ этотъ самый день, около семи часовъ вечера, императоръ Николай пріѣхалъ въ сопровожденіи министра двора, князя Волконскаго, и генералъ-адъютантовъ князя Меншикова, графовъ Бенкендорфа и Орлова. Австрійскій императоръ выѣхалъ ему навстрѣчу за городъ. Оба монарха п оцѣловались нѣсколько разъ. Подойдя къ князю Меттерниху, государь сказалъ ему: "Я явился сюда стать подъ начальство моего командира. На васъ разсчитываю я, что вы предупредите меня знакомъ, если я совершу какую-либо ошибку". Въ тотъ же вечеръ былъ семейный ужинъ въ замкѣ для высочайшихъ особъ. Свита ужинала за особымъ столомъ въ отдѣльномъ помѣщеніи. Послѣ ужина, Нессельроде, Орловъ и оба посла, Татищевъ и Фикельмонтъ, играли въ вистъ у Меттерниха, котораго сопровождала въ Мюнхенгрецъ молодая жена его, урожденная графиня Зичи-Феррарисъ.
На слѣдующій день, 30 августа (11 сентября) были торжественно отпразднованы именины наслѣдника русскаго престола. Послѣ обѣда въ замкѣ почетнѣйшіе изъ гостей императора Франца играли въ билліардъ, въ такъ называемую "войну". Государь былъ очень внимателенъ и любезенъ съ княгинею Меттернихъ, вспомнилъ, что зналъ ея мать, и пожелалъ при игрѣ въ билліардъ войдти въ составъ ея партіи. Вечеромъ прибылъ въ Мюнхенгрецъ и наслѣдный принцъ прусскій.
31 августа (12 сентября), императоръ Николай имѣлъ продолжительную бесѣду съ австрійскимъ канцлеромъ. Въ тотъ же день онъ посѣтилъ его и жену его. Онъ совершенно очаровалъ княгиню свою изысканною любезностью, простотою въ обращеніи, веселымъ расположеніемъ духа. Все это поразило ее тѣмъ болѣе, что съ перваго раза онъ показался ей суровымъ и холоднымъ. Орловъ повѣдалъ Меттерниху, что и императоръ остался вполнѣ доволенъ своимъ посѣщеніемъ, изъ котораго вынесъ самое пріятное впечатлѣніе. И его удивила веселость, которой онъ не ожидалъ встрѣтить въ австрійскомъ канцлерѣ.
Въ слѣдующіе дни, по утрамъ, происходили смотры, охоты, дипломатическія совѣщанія. Къ обѣду собирались въ замкѣ и тамъ же проводили вечера. Любимымъ развлеченіемъ всего общества служила игра въ билліардъ, въ которой государь принималъ неизмѣнное участіе. На одномъ изъ смотровъ онъ особенно остался доволенъ ученьемъ уланскаго полка. По совѣту Меттерниха, императоръ Францъ тотчасъ же назначилъ его шефомъ онаго. Государь выказалъ большую радость и пожелалъ имѣть готовымъ мундиръ полка на другой же день. Желаніе его было, конечно, исполнено, и онъ въ австрійской уланской формѣ самъ прокомандовалъ полкомъ своимъ на слѣдующемъ смотру. Главному начальнику войскъ, сосредоточенныхъ въ Мюнхенгрецѣ, фельдмаршалъ-лейтенанту князю Виндишгрецу, онъ пожаловалъ орденъ Александра Невскаго; двумъ дивизіоннымъ генераламъ -- анненскія ленты. Всѣ австрійскіе офицеры, участвовавшіе въ смотрахъ, также получили русскіе ордена. 7 (19) сентября, въ полночь, государь оставилъ Мюнхенгрецъ {Свѣдѣнія о пребываніи императора Николая въ Мюнхенгрецѣ заимствованы преимущественно изъ дневника княгини Меттернихъ, напечатаннаго въ V томѣ "Mémoires de Metternich", стр. 442--452.}.
Въ продолженіе девяти дней, проведенныхъ императоромъ Николаемъ въ этомъ городѣ, завязалась между нимъ и престарѣлымъ австрійскимъ монархомъ тѣсная личная дружба, имѣвшая рѣшающее вліяніе на наши дальнѣйшія политическія отношенія къ вѣнскому двору. Императоръ Францъ и его канцлеръ успѣли внушить государю полное довѣріе къ искренности тѣхъ чувствъ, которыя они ему выражали. Чувства эти были желаніе идти съ нимъ рука объ руку во всѣхъ вопросахъ политики внутренней и внѣшней. Оба вѣрно поняли отличительную черту его характера: рыцарское великодушіе, и, играя на этой струнѣ, достигли важныхъ результатовъ, которыхъ не могли добиться прежде ни хитростью, ни угрозою. Въ главныхъ совѣтникахъ государя по внѣшнимъ дѣламъ, графахъ Нессельроде и Орловѣ, они нашли усердныхъ союзниковъ, ревностныхъ сторонниковъ австро-русскаго соглашенія. Успѣхъ Меттерниха былъ полный и можетъ сравниться съ тѣмъ, который былъ одержанъ имъ за тринадцать лѣтъ до того и а Троппаусскомъ конгрессѣ, когда ему удалось пересилить вліяніе Каподистріи въ совѣтахъ императора Александра I и на долгіе годы самому стать Эгеріею этого монарха.