Поместив в "Отечественных Записках" несколько стихотворений из Дранмора, в переводе Д. Л. Михаловского, и печатая еще несколько произведений того же писателя в переводах гг. Михаловского и Вейнберга, редакция считает не лишним сказать о нем несколько слов.
Дранмор (псевдоним), родом швейцарец, живущий в Южной Америке и пишущий на немецком языке, приобрел известность в немецкой литературе с 1861 г., когда он издал сборник своих стихотворений, под заглавием "Поэтические отрывки" (Poetische Fragmente). Этот сборник был принят немецкою критикою с большим сочувствием и сразу поставил Дранмора в ряду замечательных немецких поэтов. Мастерский стих, проникающий все эти произведения элегический тон, полный искренности и задушевности и чуждый всякой сантиментальности, философское настроение, соединенное с поэтическим творчеством, оригинальность взглядов и приемов, с которыми Дранмор трактует о темах, по-видимому, исчерпанных поэтами всех времен и народов, -- все эти качества не могли не обратить внимания на него, как на поэта, в произведениях которого слышится веяние какого-то нового духа. Один из немецких критиков выразился о них таким образом: "Только две породы людей подвергнуть их непримиримому преследованию: это -- ханжи и цех посредственных поэтов по ремеслу. И тем, и другим мы скажем, вместе с Гервегом: посторонитесь, господа; дайте простор парению свободной души". Другой критик сказал, что Дранмор глубиною духа и мыслей возвышается как великан над нашими (немецкими) дюжинными лириками". Перлами "поэтических отрывков" немецкая критика признала стихотворения под следующими заглавиями: "Хижина рыбака", "Листок из времен юности", "Perditta", "Возвращение на родину", "Febre amarella" и "Ночная вахта". Это последнее стихотворение исполнено высокого лиризма и проникнуто величественным миросозерцанием. Поэт бодрствует на палубе корабля, бросившего якорь у острова св. Елены. Тишина звездной тропической ночи, вид утёса, бывшего могилой знаменитого изгнанника, внушают ему целую массу впечатлений, чувствований и дум. Все это изливается с какою-то порывистою страстностью в стихах, в которых слышится и вдохновенный гимн свободе, всеобщему миру, прогрессу и знанию, и горькая ирония над кровавою славою завоевателей, и хватающая за сердце грусть там, где поэт касается своего внутреннего мира, своего одиночества в своих неудовлетворенных стремлений.
Еще более впечатления произвел другой сборник стихотворений Дранмора, появившийся в 1867 году, под названием "Requiem", с эпиграфом: "Ueber den Tod soll man veder lachen noch weinen", т. e. смерть не должна возбуждать ни смеха, ни слез" (старинное изречение). В этом сборнике, прежде всего, поражает оригинальность темы. Тема эта -- апофеоза смерти, смерти самой в себе, как предела всяких страданий, как единственного и лучшего утешения для человечества, как сна, не возмущаемого никакими грезами, как властительницы мира, как разрушительницы, создающей новую жизнь. По выражению самого поэта, реквием есть "заупокойная месса, в которую преобразилось, мало-помалу, все, к чему он стремился, чего надеялся, что приобрел, будучи переработано в горниле его дум, в сокровеннейшей глубине его существования". Действительно, в Драпморе мы видим -- как грустный оттенок, заметный с самых ранних его стихотворений, переходит все в более и более мрачный колорит; как его рефлексия становится все глубже, лиризм -- серьёзнее, пока все вынесенное им из жизненного опыта и размышлении не выразилось в его реквиеме. Во вступительном стихотворении к этому сборнику, поэт, обращаясь к смерти, говорит, что он желает быть ее певцом и пророком, чтобы увенчать ее розами. Нельзя сказать, чтобы это "увенчание розами" удалось поэту вполне. Несмотря на прославление смерти, которую он "издавна лелеет в груди своей, как задушевный образ, озаренный звездным сиянием, и которая наполняет его сердце таким сладостным утешением", Дранмор называет ее в другом месте "незаслуженным жребием": возмущается тем, что после тысячи бурь, опасностей, битв со стихиями, человек исчезает бесследно в глубине океана; он приходит в ужас от мысли, что тело человека, "это зерно, так медленно возрастающее, должно медленно истлеть в могиле". Словом, и в реквиеме, по временам, звучит то же отчаяние, которое в стихотворении, принадлежащем к "Поэтическим отрывкам" (переведенном в "Отечественных Записках" под заглавием "Дума") заставило Дранмора воскликнуть:
К чему ж борьба, наука, вдохновенье,
Когда наш век одну минуту длится?
Все это -- лишь желание забыться,
Поспешный бег пред словом: "истребленье"!
И в заключительном стихотворении реквиема вся эта прелесть смерти сводится к тому, что, вместе с наслаждениями жизни, кончаются и страдания, так как смерть уничтожает сознание -- и поэт заканчивает мольбою, "чтобы его братья, преданные земле, были бессознательно счастливы".
Эти внутренние контрасты темы с ее выполнением, эти порывы души, вопреки своему неверию стремящейся пробиться за ту грань, которую указала для нее материалистическая философия, и при этом звучный, полный силы, точно выкованный стих -- производят на читателя поразительное впечатление. Но и в реквиеме, и во всех стихотворениях Дранмора есть еще одна черта, в высшей степени симпатичная: они проникнуты любовью к человечеству. Несмотря на горькие жалобы Дранмора на бездушие, лицемерие, предательство и ничтожество людей, от которых, по-видимому, он перенес много горя, он примиряется с ними. В этом отношении, характеристичны два его стихотворения: одно в реквиеме, где он говорит, что он часто давал обет ожесточиться против людей, изведав всю их низость, но, едва проходили его страдания, он каждого желал прижать к своей груди. Другое -- в "Поэтических отрывках", под названием "Сплин", где он говорит, что его гнев против людей превратился, наконец, в печаль, так как и "он сам, в сожалению, создан из той же глины". Словом, он не давит своих ближних высокомерным презрением, подобно, например, Байрону, и находит человечество не "злым, а только слабым".
Таков дух произведений Дранмора, представляющих законченное целое, далее которого он не пойдет, если верить вышеприведенным словам поэта, что весь его внутренний мир преобразился в заупокойную мессу, и уверению, что он навсегда расстался с поэзией, "прекрасным сном юности", выставленному эпиграфом к полному собранию его сочинений, изданному в Берлине в 1873 г. Было бы желательно, чтобы Дранмор нарушил этот зарок, потому что подобные ему самобытные, оригинальные поэты во всяких литературах представляют редкое явление.
В заключение скажем, что многие стихотворения Дранмора не могут быть переведены вполне, а другие и вовсе не могут быть переведены для русского читателя, и, кроме того, при преобладании в них рефлексии, некоторые из них, блестя, по местам, первостепенными достоинствами, в других частях своих растянуты и многословны, и обе эти причины заставляют переводчика или сокращать их, или удерживать только главную мысль, относясь совершенно свободно к форме ее выражения. И вообще, этот писатель представляет большие трудности для перевода.
I.
О, что за время! Как все странно, смутно в нем!
Так скупо радостью и светом наделяя,
Оно, однако же, идет своим путем,
Безостановочно, усталости не зная,
В ту сторону, где солнечный восход...
Да, все вперёд, вперёд, вперёд
Спешит загадочное время,
С весами и с мечем. И, видя это, мы
Несем бодрей и легче бремя
Испуга и стыда, давящее умы,
Гнетущее сердца в те горькие мгновенья,
Когда перед врагом они с полей сраженья,
Разбитые, бегут...
Богатство мудреца --
Такая мелкая, ничтожная монета!
Удел мыслителя -- глумление глупца,
Проклятие толпы, теперь, когда для света
Владыкою верховным стал Маммон...
Несчастный праведник! Что может сделать он,
Чье сердце отклик даст на все его мученья
Теперь, в дни общего броженья,
Когда на площадях, на улицах, в домах,
Пред золотым тельцом все падает во прах;
Когда везде гнездо свивает
Неумолимый демон тот,
И, торжествуя, ослабляет
Ума свободного полет?..
Увы! прельстителя медовые слова
Так соблазнительны! Кружится голова
Так сладостно от них! И с каждым днем все шире
Все больше цех глупцов -- и в хаотичном мире
Воздушных призраков теряет человек
Свое достоинство и честь свою на век!..
Куда я ни взгляну -- везде притворства маска,
Обман самих себя, тщеславье, мишура,
Скелетов позлащенных пляска...
Но, с ними на ряду, и светлый труд добра,
И к солнцу истины полёт орлиный знанья...
Куда я ни уйду, -- везде передо мной
Коварство гнусное и эгоизм сухой;
Но, с ними на ряду, и гневные созданья
Голодной нищеты...
Да, все еще темно,
Загадочно и странно это время,
Рукой которого уж столько свершено,
Которое несет с глубоким стоном бремя
Тяжелых старых уз, и все-таки спешит,
Спешит гигантскими шагами
Туда, где солнце, облаками
Не омраченное, блестит...
Придет, придет пора, когда позор неволи
Земля, воспрянувши, растопчет наконец!
"Е pur si muove" [*] -- так сказал пророк-мудрец
В предвиденье для ней иной и лучшей доли.
И только эта мысль -- пытливому уму
Надежда, вера и отрада;
Она одна дает ему
Бальзам целительный от яда
Душевной скорби; с нею он,
Среди мучительных сомнений,
Порою твердо убежден,
Что для грядущих поколений
Заблещут всей своей красой
Лучи добра над мирозданьем,
И к ним дух новый с новым знаньем
Сойдет живительной росой!..
[*] -- "А все-таки она (земля) движется!" --известные слова Галилея.