Станюкович Константин Михайлович - Зимний сон до обеда

СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
K. М. СТАНЮКОВИЧА.

Томъ VII.
Картинки общественной жизни.

Изданіе А. А. Карцева.

МОСКВА.
Типо-литографія Г. И. Простакова, Петровая, д. No 17, Савостьяновой.
1897.

http://az.lib.ru/

Зимній сонъ до обѣда.

...Обѣдъ былъ превосходный. Правда, по сорока пяти рублей съ человѣка, но зато видѣлъ людей и пообѣдалъ! Говорили, что меню составляли "свѣдущіе люди". Охотно вѣрю. Что ни блюдо, то очарованье! Одна виньетка Богданова -- художественное произведеніе! Россія, въ образѣ прекрасной голой женщины съ линіями, протягиваетъ обѣ ручки пьяному мужичку, и словно хочетъ сказать: "Ободрись, мужичекъ, не пьянствуй!"

А блюда! Супъ изъ черепахи, "тише ѣдешь, дальше будешь", пирожки "свѣдущихъ людей", дикая азіатская козуля, пять дней моченая въ мадерѣ, жареная на вертелѣ à la moujick, гатчинскіе форели подъ соусомъ poivrade, артишоки съ кулакъ величиной, бобы изъ Алжира, сорбетъ à l'ananas, фазаны изъ Турціи, дичь à la russe, земляника свѣжая, сыры... словомъ, деликатессы. И главное: ѣшь, ѣшь и не испытываешь обременѣнія... Только когда перестали обносить блюда, пріятная истома чувствовалась во всемъ тѣлѣ.

Вина вдоволь... Хотѣли, было, ради экономіи, не пить шампанскаго, но при всемъ желаніи удержаться -- это оказалось невозможнымъ, такъ какъ были рѣчи и тосты, а безъ благороднаго напитка какія же рѣчи! И говорятъ же въ Петербургѣ, собаки! Златоусты, Гамбетты!..

Общество отборное:-- нѣсколько почетныхъ гостей безплатно (въ Петербургѣ безъ почетныхъ гостей ни-ни,) представители земства, администраціи, суда, муниципалитета, биржи; свѣдущіе люди, два профессора, одинъ литераторъ, интересный пріѣзжій исправникъ изъ Чернигова, пророчествующій дьячокъ изъ Бѣлозерска и два-три человѣка неизвѣстныхъ профессій. Говорили, что это корреспонденты иностранныхъ газетъ, но многіе въ томъ сомнѣвались. Послѣ сказывали, будто эти господа тайные агенты Бисмарка, явившіеся на обѣдъ, подъ видомъ знатныхъ иностранцевъ, для наблюденія за состояніемъ умовъ! Это предположеніе, пожалуй, вѣрнѣй, только напрасно они пріѣхали?.. Что имъ наблюдать? Состояніе умовъ было твердое, только развѣ къ концу обѣда всѣ немножко размякли...

Наблюдай, не наблюдай, а въ случаѣ чего, не посрамимся передъ нѣмцемъ. Берлинскій трактатъ вспомнимъ!.. Иванъ Сергѣевичъ Аксаковъ не даромъ пишетъ, что народъ до глубины души оскорбленъ берлинскимъ трактатомъ и что послѣ войны весь разбродъ пошелъ! Не заключи мы берлинскаго трактата, не было бы смятенія въ умахъ! Все нѣмецъ завистливый!

Ждали къ обѣду изъ Москвы редактора "Московскихъ Вѣдомостей", но, къ сожалѣнію, не пріѣхалъ, а прислалъ телеграмму: "Занятъ. Стерегу Германію и военное министерство! "

Тостовъ было столько, что всѣхъ и не запомнишь. Пили за благоденствіе Россіи, за гг. министровъ, за возвратъ отечества къ стариннымъ временамъ, пили за нашего сѣраго мужичка, пили за свѣдущихъ людей и за несвѣдущихъ, за земцевъ, за чиновниковъ, за всѣхъ пили. Подъ конецъ уже и не разбирали, за чье здоровье пили. Помню, пили за шаха персидскаго и за Сару Бернаръ, въ память герцога Альбы и графа Аракчеева и за здравіе какого-то Дона-Педрилло, предложившаго проектъ подъ названіемъ: "Въ 24 часа", пили за процвѣтаніе разныхъ благотворительныхъ обществъ; за общество покровительства животныхъ и за общество "Бережливости". Кто-то предложилъ тостъ за благоденствіе какого-то новаго "общества благонадежности". Выпили и за процвѣтаніе этого общества, хоть я, напримѣръ, о немъ слыхалъ въ первый разъ. Тѣмъ не менѣе, я выпилъ и кричалъ ура не хуже другихъ... Пили за уничтоженіе хищенія и за торжество бережливости. Поэтому случаю одинъ изъ присутствующихъ предложилъ учредить новое общество "Свѣчныхъ огарковъ", дабы показать всѣмъ примѣръ общественной самодѣятельности. Пусть каждый собираетъ огарки, не щадя силъ и здоровья. Вырученныя суммы могутъ быть употреблены на разныя полезныя цѣли вродѣ соглядатайства другъ за другомъ.

Мысль эта вызвала всеобщее сочувствіе. Въ самомъ дѣлѣ, сколько въ настоящее время пропадаетъ даромъ свѣчныхъ огарковъ въ частныхъ домахъ, не говоря уже о казенныхъ зданіяхъ! Тутъ же, за обѣдомъ, мы избрали комиссію для обсужденія устава общества "Свѣчныхъ огарковъ", и тутъ же въ принципѣ рѣшено было ходатайствовать о дозволеніи каждому дѣйствительному члену носить на груди знакъ общества -- огарокъ въ щиткѣ изъ лавровыхъ листьевъ съ надписью вокругъ: "экономія". Всѣ присутствующіе записались въ члены; взносъ годовой небольшой -- десять свѣчныхъ огарковъ, а между тѣмъ какіе могутъ быть плодотворные результаты!

Что тамъ ни говори противъ обѣдовъ, а обѣды сближаютъ людей. Объединительное значеніе банкета, на которомъ я имѣлъ честь присутствовать, высказалось во всей своей силѣ къ концу. Въ началѣ представители разныхъ вѣдомствъ косились другъ на друга, точно нѣмецкіе владѣтельные князьки, но когда встали изъ-за стола, прежняго недовѣрія не былой слѣда. Шампанское разныхъ марокъ объединило всѣхъ. Градоначальникъ лобызался съ членомъ земской управы и объяснялъ необходимость тѣснаго сближенія всѣхъ вѣдомствъ. Представитель мягкосердечія обнимался съ пріѣзжимъ начальникомъ губерніи, который, не стѣсняясь присутствіемъ почетныхъ гостей, требовалъ свободы личности, цитировалъ Спенсера и вообще выказывалъ себя съ самой либеральной стороны. Контрольный аргусъ нѣжно пожималъ руку интенданту, а пророчествующій дьячокъ изъ Бѣлозерска цѣловалъ чорта, котораго онъ обрѣлъ въ бокалѣ и которымъ онъ стращалъ своего сосѣда, артиста Горбунова. Однимъ словомъ, всѣ чувствовали себя въ томъ добромъ настроеніи, когда является потребность обнять ближняго и выпить зельтерской воды. Очень ужъ много было тостовъ!

Но главной темой бесѣдъ нашихъ былъ нашъ добрый, православный народъ. О немъ говорили рѣчи за обѣдомъ, и за его благоденствіе пили три раза; при этомъ, послѣ рѣчей, многіе изъ народолюбцевъ вспоминали приличные случаи его доблести самоотверженія и выносливости. Можно по совѣсти сказать, что нашъ обѣдъ былъ вполнѣ народнымъ обѣдомъ.

Почтенный отставной генералъ Скуластовъ -- ветеранъ Альмы и Инкермана -- со слезами на глазахъ, разсказывалъ, между прочимъ, какъ однажды, по ошибкѣ, онъ выпоролъ одного солдатика.

-- И что же выдумаете, милостивые государи, сдѣлалъ солдатикъ?-- продолжалъ генералъ, умиленный воспоминаніемъ.-- Когда обнаружилась ошибка, я призвалъ солдатика и спрашиваю: Солдатикъ, какой награды желаешь за ошибку, сказывай! А онъ, солдатикъ-то нашъ, вмѣсто того отвѣчаетъ: "рады стараться, ваше превосходительство!" и никакой награды не захотѣлъ. Вотъ онъ какой нашъ солдатикъ!

По этому случаю припомнили извѣстный анекдотъ о русскомъ, нѣмецкомъ и французскомъ солдатахъ. Когда генералы трехъ націй заспорили, какой солдатъ лучше, и велѣли, каждый своему солдату, броситься въ воду, то французъ отказался, нѣмецъ задумался и просилъ въ награду дать ему пудъ гороховой колбасы, а нашъ, не говоря ни слова, такъ стремительно бултыхнулъ въ рѣку, что его едва вытащили, и въ награду дали цѣлый червонецъ.

Пріѣзжій губернаторъ одной изъ южныхъ губерній въ свою очередь, въ качествѣ человѣка, близко знающаго народъ, разсказывалъ не мало эпизодовъ, свидѣтельствующихъ о выносливости русскаго человѣка.

-- И этакій народъ хотятъ развратить!-- воскликнулъ вдругъ одинъ старичекъ и зарыдалъ, какъ ребенокъ. Истинно русскіе люди, неужто это будетъ?-- не унимался онъ,-- неужто исконныя самобытныя черты россіянина подвергнутся испытанію?

Насилу успокоили старика. Ему объяснили, что всѣ желанія русскихъ людей имѣютъ именно цѣлью укрѣпить національную самобытность, а не ослабить ее.

Отдавая, однако, должное хорошимъ качествамъ мужика, не забыли и недостатковъ. Такъ, многіе соболѣзновали, что онъ въ послѣднее время сталъ портиться. О пьянствѣ его нечего и говорить -- не даромъ собрали свѣдущихъ людей -- но, кромѣ того, и другіе пороки внушали серьезныя опасенія. Сталь онъ нерадивъ и нѣтъ въ немъ прежняго, исконнаго смиренія, восторгавшаго еще Нестора-лѣтописца. Послѣднее обвиненіе вызвало, впрочемъ, разногласія. Съ одной стороны приводили въ примѣръ послѣднюю войну, съ другой -- еврейскій погромъ. Замѣчено было тоже и ослабленіе въ народѣ юридическихъ понятій. Одинъ землевладѣлецъ жаловался, что мужички не всегда исполняютъ по чести контракты, норовя какъ-нибудь увильнуть отъ нихъ и, такимъ образомъ, причиняютъ убытки земледѣлію и безпокоятъ администрацію. Нерѣдко приходится, прибѣгать къ ея помощи для защиты закона.

Такъ продолжалась дружеская бесѣда; всѣ, впрочемъ, въ-концѣ-концовъ согласились, что мужикъ заслуживаетъ особеннаго вниманія, такъ какъ безъ мужика не было бы, пожалуй, и русской имперіи. Его слѣдуетъ уберечь и отъ кулака, и отъ интеллигенціи, подразумѣвая подъ этимъ словомъ всѣхъ не служащихъ разночинцевъ. Если его не уберечь, то кулакъ окончательно ограбитъ его и какъ тогда взыскивать платежи? По словамъ одного ученаго статистика, бывшаго на банкетѣ, въ настоящее время на одного исправника приходится 20,000 мужиковъ; если же не охранять мужика, то явится необходимость увеличенія администраціи для безпрепятственнаго взысканія платежей. Новые расходы и, главное, гдѣ взять людей? Если его не уберечь отъ интеллигенціи, то явятся опасности въ другомъ смыслѣ.

-- Добрый, честный, трудолюбивый народъ подъ руководствомъ добрыхъ, честныхъ и трудолюбивыхъ исправниковъ -- вотъ настоящее призваніе Россіи!-- воскликнулъ одинъ изъ присутствующихъ.

-- Правда... правда!..

Въ одномъ кружкѣ возникъ, было, вопросъ, какъ смотрѣть на мужика съ финансовой точки зрѣнія. Слѣдуетъ ли поощрить въ немъ наклонность къ роскоши, въ видахъ увеличенія торговли и промышленности, или не слѣдуетъ?..

По этому поводу возникъ философскій споръ о мужикѣ вообще и о роскоши. Что такое мужикъ? Что слѣдуетъ для него сдѣлать въ видахъ обще-государственныхъ пользъ съ одной стороны и въ смыслѣ обще-человѣческихъ требованій -- съ другой. Полезна ли роскошь вообще и какъ она дѣйствуетъ на нравы? Если увеличатся потребности въ народѣ, то не уменьшится ли отъ этого уваженіе къ начальству?.. Я не слушалъ многихъ рѣчей, произнесенныхъ ораторами, такъ какъ, нѣсколько утомленный, прикурнулъ въ скромномъ уголкѣ, на диванчикѣ, рядомъ съ однимъ человѣкомъ, который все приставалъ ко мнѣ съ вопросомъ, кто мы такіе: "интеллигенція, буржуазія или дармоѣды?" Такъ какъ ни онъ, ни я не могли рѣшить этого вопроса, то я предпочелъ заснуть. Я начиналъ уже забываться, какъ вдругъ сосѣдъ толкнулъ меня въ бокъ.

Я открылъ глаза и увидѣлъ, что всѣ присутствующіе столпились въ кучу посрединѣ комнаты. Отдѣльные разговоры смолкли, и въ залѣ была тишина.

-- Сейчасъ будетъ говорить Гамбетта изъ Курска,-- сказалъ сосѣдъ.

Я подошелъ къ толпѣ. Мнѣ удалось протискаться впередъ и увидать Гамбетту изъ Курска.

Высокій, пожилой, плотный господинъ, лысый съ свѣтлорусой бородой, закрывавшей бѣлый галстухъ, стоялъ во фракѣ посрединѣ толпы, откинувъ свою голову нѣсколько назадъ. Онъ стоялъ такъ нѣсколько секундъ, потомъ зажмурилъ глаза, вдохновенно взмахнулъ головой, словно бы самъ приказалъ себѣ начинать, и заговорилъ.

Сперва онъ говорилъ тихо, и рѣчь его текла, точно журчащій ручеекъ, по мелкимъ камнямъ, но мало-по-малу голосъ его усиливался, рѣчь становилась звучнѣе и тверже и полилась, полилась... Это была не рѣчь, а скорѣе вдохновенная поэтическая пѣснь о торжествующемъ мужикѣ и, по совѣсти говоря, едва ли пѣснь торжествующей любви, сыгранная на скрипкѣ Муціемъ передъ Валеріей и ея простодушнымъ супругомъ и изложенная Тургеневымъ, произвела большее впечатлѣніе на этихъ итальянцевъ XVI столѣтія, чѣмъ пѣснь о торжествующемъ мужикѣ на всѣхъ насъ, слушавшихъ ее.

Мы стояли очарованные этими льющимися звуками,-- то нѣжными и ласкающими, какъ дуновеніе лѣтняго вѣтерка, то страстными и грозными, какъ раскаты бури,-- и боялись проронить слово. Татаринъ, несшій зельтерскую воду, такъ и застылъ на мѣстѣ съ подносомъ въ одной рукѣ и стоялъ въ такомъ положеніи въ теченіи всей рѣчи. А вдохновенный импровизаторъ продолжалъ свою пѣснь и какую пѣснь! Подозрѣвая фальшь, я старался разглядѣть: не блеснетъ ли на кончикѣ его языка такой же алмазъ, какой блестѣлъ на смычкѣ чародѣя музыканта, тургеневскаго Муція. Разумѣется, алмаза я не видалъ. Алмазъ этотъ -- хранился въ душѣ его, и вотъ почему онъ такъ говорилъ, что всѣ поникли главами и нѣкоторые плакали.

Вотъ что говорилъ онъ, какъ записалъ я на скоро въ записную свою книжку.

II.

Онъ говорилъ:

"Милостивые государи! За нашей дружеской трапезой много говорено было о нашемъ мужикѣ. Позвольте и мнѣ сказать о немъ свое скромное слово.

"Въ настоящее время мужикъ нашъ становится предметомъ самыхъ разнообразныхъ толкованій. Для однихъ это сфинксъ; для другихъ -- платежная единица, вѣчно пьяная; для третьихъ -- несчастный, обездоленный человѣкъ. Онъ ни то, ни другое, ни третье. Кто же онъ, этотъ мужикъ, и что надо сдѣлать для него, чтобы спасти его отъ лихихъ людей и уберечь его отъ пьянства и разоренья?

"И земскіе люди, и цѣлыя земства, и провинціальная администрація, и толковитые волостные старшины, и извѣстный литераторъ Ев. Марковъ, всѣ повторяли, точно по сговору, что народъ спился, что нѣтъ никакого сладу съ разбушевавшимся мужицкимъ пьянствомъ, съ недоимками, съ повсемѣстнымъ разореніемъ.

"И всѣ они говорили, конечно, правду горькую, но прямую.

"Здѣсь, кто-то замѣтилъ, что мужикъ иногда нерадивъ, забываетъ слово, отбивается отъ обязательствъ.

"И эти слова звучатъ правдой, горькой правдой.

"Но прежде рѣшимъ вопросъ, что такое нашъ мужикъ и какіе его идеалы, а потомъ посмотримъ, какъ помочь ему.

"Нашъ сѣрый сошникъ, создавшій русское государство, нашъ добрый лапотникъ, выдержавшій татарина, поляка и француза, по счастію сохранилъ еще добродѣтели прежнихъ временъ и, несмотря на пьянство, въ моменты отрезвленія, обладаетъ мудрымъ государственнымъ инстинктомъ. Испоконъ вѣка онъ привыкъ къ землѣ, привыкъ къ труду, научился терпѣнію, и для него его зеленѣющее поле, его невзрачная на видъ избенка, его неприхотливая пища близки и дороги ему, какъ для насъ поэма Шекспира, романъ Евгенія Маркова, картина Рафаэля, соната Бетховена, поэма Голенищева-Кутузова. Не испорченный еще дурными сторонами цивилизаціи, онъ не прихотливъ. Чуткой душой своей понимая, что жизнь есть вѣчный трудъ, онъ трудолюбивъ и, воздѣлывая, по евангельскому завѣту, въ потѣ лица хлѣбъ свой, онъ не чувствуетъ никакого озлобленія, какъ стараются увѣрить насъ люди, знакомые съ народомъ изъ кабинетовъ петербургскихъ редакцій и не имѣющіе приличныхъ панталонъ, вслѣдствіе своего проходимства.

"Говоря безотносительно, мужикъ нашъ не богатъ и не бѣденъ. Говоря относительно, онъ даже богаче насъ, потому, что у него нѣтъ тѣхъ страданій высшаго разбора, которыя выпадаютъ на долю намъ... Лишенія, которыя намъ, болѣе тонко развитымъ натурамъ, кажутся ужасными,-- не вѣдомы мужику... Накажи за что-нибудь безъ праваго и скораго суда кого-нибудь изъ насъ, милостивые государи, розгой -- намъ будетъ оскорбительно и больно. Накажи мужика -- ему будетъ не оскорбительно и даже не всегда больно. Вотъ, милостивые государи, разница. У него, правда, есть свои лишенія, но онѣ не такъ разнообразны, какъ наши, и въ этомъ своя хорошая сторона, господа!

"Онъ мудрецъ -- русскій пахарь, и оставьте его мудрецомъ. Онъ вѣритъ въ идеалъ справедливости, и не оскорбляйте его наивной вѣры. Онъ не прихотливъ -- и не развращайте его суетностью. Говорятъ: онъ не свободенъ, но онъ и не желаетъ этой призрачной свободы, понимая, что для его самобытнаго развитія она не только не нужна, но вредна.

"И главное, милостивые государи, онъ вовсе не желаетъ тѣхъ благодѣяній, которыя насильно хотятъ ему навязать самозванные благодѣтели. Я знаю народъ, я живу среди его, такъ какъ имѣю два винокуренныхъ завода, и нерѣдко убѣждался въ инстинктивной государственной мудрости русскаго простого человѣка. Не обнимая разумомъ, онъ чуетъ сердцемъ, что онъ -- нашъ сѣрый, темный мужикъ,-- служитъ краеугольнымъ камнемъ, на которомъ покоится государство и можетъ покоиться лишь съ сохраненіемъ самобытнаго его характера.

"Примиряясь съ скромнымъ жребіемъ своимъ, нашъ мирный и незлобивый пахарь, сидя послѣ дневного труда лицомъ къ лицу съ матерью-природой, счастливъ сознаніемъ, что, благодаря ему, процвѣтаетъ государство съ арміей, флотомъ, администраціей, судомъ, наукой, торговлей и промышленностью, услугами коихъ онъ незримо пользуется подъ сѣнью своей соломенной хижины.

"Войско оберегаетъ его отъ внѣшнихъ враговъ и держитъ на своемъ побѣдоносномъ шлемѣ славу Россіи.

"Скромный представитель мѣстной администраціи охраняетъ отъ внутреннихъ усобицъ и облегчаетъ ему путь къ государственному казначейству для взноса податей и недоимокъ. Наука изыскиваетъ средства улучшенія быта. Торговецъ скупаетъ избытки его производства. Высшая администрація управляетъ сложнымъ государственнымъ механизмомъ, судъ блюдетъ правосудіе и, такимъ образомъ, нашъ меньшій братъ, оставаясь на лонѣ природы, пользуется всѣми благами государственной жизни...

"Кто, милостивые государи, какъ я изучалъ Россію, тотъ знаетъ, что нашъ мужикъ альтруистъ въ лучшемъ и чистомъ значеніи этого слова. Онъ для себя желаетъ лишь одного: нѣкотораго, замѣтьте, нѣкотораго, облегченія податей. Это правда, но главныя его заботы и помыслы -- слава Россіи, ея величіе и процвѣтаніе. И думаете вы, завидуетъ онъ намъ, обреченнымъ на исполненіе другихъ общественныхъ функцій? Никогда! Въ каждомъ изъ насъ онъ чувствуетъ частицу себя. Въ блескѣ власти министра, генерала, даже моей, напримѣръ, какъ непремѣннаго члена присутствія по крестьянскимъ дѣламъ, онъ видитъ отраженіе своего блеска. Не сочтите парадоксомъ, если я скажу, что мужикъ нашъ живетъ идеей больше, чѣмъ мы, люди, отчасти, испорченные тѣневыми сторонами цивилизаціи. Питаясь пищей, не вполнѣ иногда удобоваримой, онъ, однако же, удовлетворенъ и не столько физически, сколько нравственно, при одной мысли, что мы, представители его, питаемся ею въ избыткѣ. И не только удовлетворенъ, даже счастливъ, какъ счастливъ бываетъ каждый изъ насъ, видя счастье любимаго человѣка. Въ моемъ довольствѣ, какъ части цѣлаго, онъ философски видитъ довольство цѣлаго. Такъ солдатъ видитъ въ любимомъ полководцѣ частицу самаго себя и сливается съ нимъ духомъ,-- понимая мудрѣе разныхъ упразднителей общежитія, что нельзя быть всѣмъ полководцами, какъ нельзя всѣмъ обѣдать у Донона съ платой по сорока пяти рублей съ персоны...

"Въ этомъ примиреніи, въ этой трезвости и есть коренное различіе между русскимъ человѣкомъ и человѣкомъ Запада. Тамъ зависть, озлобленіе, ненависть между классами, стремленіе къ политикѣ. У насъ этого, слава Богу, нѣтъ. Тамъ на каждаго чиновника смотрятъ, какъ на общественнаго слугу, у насъ, какъ на посланника Божія...

"Правда, случается, что и наши "посланники Божіи", отклоняясь отъ своихъ обязанностей, не всегда бываютъ на высотѣ своего положенія. Но въ такомъ случаѣ слѣдуетъ дурныхъ исполнителей удалять, а хорошихъ поощрять. Впрочемъ, народъ нашъ готовъ потерпѣть и несовершеннаго, понимая, что дѣло не въ отклоненіи отъ принципа, а въ самомъ принципѣ...

"Такимъ образомъ, милостивые государи, народъ нашъ и не думаетъ объ антагонизмѣ, выдуманномъ несвѣдущими людьми. Онъ, какъ я выше объяснилъ, понимаетъ, что если на наши рамена выпалъ иной жребій, то мы и должны нести свой жребій. Наше образованіе, развитіе и болѣе сложныя потребности заставляютъ насъ тратить большія деньги, но зато и исполнять болѣе сложныя обязанности. Мужикъ пашетъ, а мы въ замѣнъ того судимъ, охраняемъ, обсуждаемъ, направляемъ, пишемъ и учимъ... Предположите на одну минуту несбыточную мысль, что въ Россіи упразднены чиновники. Что оставалось бы дѣлать тогда тѣмъ свѣдущимъ людямъ, которые теперь оберегаютъ 90 милліоновъ не свѣдущихъ? Это предположеніе равно упраздненію науки, культуры, искусства... И, наконецъ, что сдѣлалось бы съ государствомъ? Мужикъ, безъ свѣдущихъ людей, спился бы окончательно, и въ одинъ прекрасный день, когда вся Россія поголовно была бы пьяна, а всѣ исправники въ отсутствіи, Мольтке ничего бы не стоило съ одной дивизіей покончить съ Россіей... Я вотъ Россіи нѣтъ... Образовалась нѣмецкая провинція, и всѣ мы сдѣлались нѣмцами, ибо Бисмаркъ не шутитъ.

"Не будемъ же упреждать велѣнія Промысла и не станемъ посягать на исконный характеръ русскаго человѣка. Не будемъ поощрять дурныхъ инстинктовъ, а поощримъ хорошіе. Оставимъ неприкосновеннымъ его хижину, его поле, его безпритязательность, его скромную вѣру. Но облегчимъ его настоятельныя нужды настолько, чтобы дать возможность исполнять обязанности его къ государству и преградимъ дорогу къ кабаку, открывъ народу міръ искусства, приноровленнаго къ его потребностямъ; обережемъ отъ легкомысленнаго бродяжничества, дабы не оставить землю безъ рукъ, но не развратимъ его духа тщеславіемъ и суетностью и не будемъ слушать софистовъ Запада и ихъ русскихъ подражателей. Благо государства во имя народа и при помощи народа -- вотъ кличъ истинно-русскихъ людей и торжественная пѣснь нашего сѣраго добраго лапотника".

Оглушительные крики восторга раздались въ комнатѣ, когда кончилась эта блестящая импровизація. Всѣ подходили къ импровизатору, обнимали его, цѣловали и говорили, что ему слѣдовало-бы быть директоромъ "департамента мужика", если бы такое мѣсто открылось. Многіе плакали навзрыдъ; почетный гость -- бодрый старикъ, изъ тѣхъ "генераловъ", которые обязательно приглашаются на обѣды, упрашивалъ записать эту рѣчь. Онъ непремѣнно распространитъ ее среди знакомыхъ.

Но восторженнѣе всѣхъ кричалъ одинъ исправникъ изъ Чернигова. Онъ утиралъ слезы и повторялъ:

-- Вотъ это настоящая рѣчь! Самая суть вопроса разъяснена,-- прибавилъ онъ, обращаясь ко мнѣ.-- И какъ хорошо, какъ складно... Если бы я могъ такъ говорить, то давно бы былъ губернаторомъ; а затѣмъ и...

Онъ не досказалъ своей мечты и продолжалъ, нѣсколько запинаясь, вѣроятно вслѣдствіе тостовъ:

-- Именно: мужичка слѣдуетъ поощрить и повадки не давать! Въ этомъ задача!

-- Да развѣ онъ это говорилъ?

-- А то какже! И мужичку не надо повадки и обывателя въ струнѣ-съ. Вотъ какъ я понимаю рѣчь.

-- О, вы ошибаетесь... Вы, кажется, нѣсколько односторонне поняли... Ораторъ, напротивъ, говорилъ о наукѣ, объ искусствѣ...

-- Я самъ Данта читалъ!-- воскликнулъ исправникъ.-- Я самъ люблю искусство! Но искусство искусству рознь. Если описывается любовь, или другія возвышенныя чувства -- я къ вашимъ услугамъ, но если авторъ, подъ видомъ искусства, проводить мысль, что можно жить на свѣтѣ безъ меня или съ меньшимъ насъ числомъ, то я тогда подамъ на автора жалобу въ главное управленіе по дѣламъ печати, если не могу самъ воспретить такого искусства... Я, сударь мой, идиллію съ хижиной одобряю для мужичка, а не для себя... Однимъ словомъ, пусть мужичекъ думаетъ, что мы не брандахлысты, не окончившіе даже курса въ гимназіи, а дѣйствительно "посланники Божіи". Пусть укрѣпляется въ этой мысли. Вотъ-съ настоящая суть дѣла, какъ я его понимаю...

Мнѣ казалось, что пріѣзжій изъ Чернигова былъ пьянъ. Языкъ его заплетался и продолжалъ развивать свою мысль съ цинизмомъ, свидѣтельствующимъ, что рѣчь оратора понята имъ односторонне... Чистая идея оратора въ этихъ устахъ обратилась въ грубое вожделѣніе.

-- А вы думали, что и взаправду нужно мужичка за столъ посадить?.. Ха, ха, ха... Посади его за столъ, да тогда вѣдь онъ... ха, ха, ха... Онъ, того и гляди, возмнитъ, что мы не посланники небесъ...

Но я поспѣшилъ отойдти отъ этого комментатора и не слышалъ дальнѣйшихъ пьяныхъ его изліяній.

III.

Импровизація произвела такое потрясающее впечатлѣніе, что спросили еще шампанскаго и продолжали бесѣду о торжествующей пѣсни мужика. Когда одинъ изъ присутствующихъ выразилъ мысль, что не худо было бы теперь призвать мужика полюбоваться на него и лично освѣдомиться о его желаніяхъ,-- то мысль эта встрѣтила общее сочувствіе. "Мужика, мужика! Давайте добраго и вѣрнаго мужика!" -- крикнули всѣ. "О немъ такъ много говорили, но многіе изъ насъ, служащихъ въ департаментахъ, никогда его не видали... Мужика!" -- кричали чиновники.

Одинъ изъ обѣдавшихъ, молодой и юркій чиновникъ по особымъ порученіямъ, вызвался достать мужика и привести его.

-- Только настоящаго,-- крикнули ему вслѣдъ.

-- Самого настоящаго достану, господа!-- отвѣчалъ молодой человѣкъ.

-- Развѣ есть фальшивые?-- спросилъ я сосѣда.

-- Бываютъ... Въ послѣднее время много развелось фальшивыхъ для разныхъ депутацій...

Черезъ четверть часа привели мужика. Это былъ толстый, пузатый мужикъ, причесанный и прилизанный; какое-то необыкновенное выраженіе преданности свѣтилось въ его плутоватой физіономіи, багровый цвѣтъ которой свидѣтельствовалъ объ изрядномъ употребленіи спиртныхъ напитковъ; одѣтъ онъ былъ въ приличный длиннополый кафтанъ и высокіе сапоги на выпускъ.

-- Вотъ, милостивые государи, мужичекъ Тимофей Гусалинъ!-- объявилъ молодой человѣкъ.

Тимофей Гусалинъ развязно сдѣлалъ нѣсколько шаговъ впередъ, поклонился до земли почетнымъ гостямъ, потомъ всѣмъ намъ и сталъ въ благоговѣйномъ ожиданіи.

Всѣ бросились къ нему и стали осматривать мужика съ любопытствомъ европейца, первый разъ увидавшаго вблизи жителя острововъ Таити. Нѣкоторые (преимущественно петербургскіе чиновники) дотрогивались до его бороды, засматривали ему въ лицо, щупали его грудь, а мужичокъ весело и открыто ухмылялся, скаля зубы. Всѣмъ онъ понравился своимъ добросердечнымъ и простоватымъ видомъ.

-- Какой чистый народный типъ!

-- Какое наивное лицо!

-- Такъ и пахнетъ черноземомъ!

-- Вотъ онъ нашъ мужичекъ!

-- C'est un vrai moujick!

Такія восклицанія раздавались со всѣхъ сторонъ. А мужикъ по прежнему стоялъ, ласково всѣмъ улыбался и, повидимому, ни мало не конфузился въ такомъ собраніи.

-- Поди-ка сюда поближе мужичекъ,-- сказалъ почетный гость.

Мужичекъ подошелъ.

-- Кто ты такой?

-- Крестьянинъ Тимофей Гусалинъ, ваше превосходительство!

-- Ну какъ живешь, мужичекъ... Всѣмъ ли доволенъ?..

-- Всѣмъ много довольны, ваше превосходительство!

-- Чего бы желалъ ты, мужичекъ?.. Не бойся, говори, братецъ, откровенно...

-- Ваши присходительства! Отцы наши милостивые, благодѣтели и кормильцы!.. Не обезсудьте меня мужика сѣраго за рѣчь мою темную, но душевную... Какъ не быть намъ довольными, когда начальство у насъ ласковое, доброе, нашего брата не обижаетъ. И какъ не быть намъ счастливыми, глядя, что ваши присходительства, отцы наши и кормильцы, веселы и довольны. Всѣ наши помыслы и денно и нощно о васъ, благодѣтели наши... Дай Богъ вамъ многи лѣта здраствовать... Вы наши, мы ваши, и вѣчно будемъ вашими... Отъ сердца истиннаго уста глаголятъ... И если недруги матушки Россіи мутить начнутъ насчетъ тамъ разныхъ нравовъ -- только кликъ кликнете... Мы, какъ одинъ человѣкъ, возстанемъ за Русское Царство... Никакихъ правовъ намъ не нужно... Мы и тѣмъ много довольны.

Мужикъ говорилъ довольно гладко, но съ очевидной поддѣлкой подъ народную рѣчь.

-- Видите! Вотъ она безыскусственная рѣчь!

-- Вотъ онъ инстинктъ народный!-- говорили петербуржцы.

Но въ это самое время случился неожиданный скандалъ.

Когда мужичекъ, окончивъ привѣтствіе, вновь низко поклонился, отъ быстраго движенія, или отъ иной причины, не знаю, но только длинная борода его вдругъ на одномъ концѣ отвязалась и оголила плохо выбритый щетинистый подбородокъ.

Онъ смутился и сталъ было привязывать фальшивую бороду.

-- Это что значитъ?-- воскликнулъ почетный гость.

-- Господа! Это не настоящій мужикъ!

-- Откуда вы его достали?-- спрашивали со всѣхъ сторонъ у молодого человѣка, вызвавшагося добыть намъ настоящаго мужика...

-- Это обманъ...

-- Кто ты такой?-- обратились къ мужичку со всѣхъ сторонъ .

Но онъ уже бросился въ ноги и просилъ прощенія. Чиновникъ, доставившій его, былъ сконфуженъ.

Его стали распрашивать и оказалось, что Тимофей Гусалинъ былъ не настоящій "мужикъ", а, такъ сказать, фальшивый. Это былъ петербургскій мѣщанинъ безъ опредѣленныхъ занятій, проживалъ онъ въ домѣ Вяземскаго и за 50 к. въ день охотно исполнялъ амплуа мужика.

-- Тѣмъ-съ и кормимся!-- говорилъ онъ, когда его успокоили.-- Прежде въ факельщикахъ ходилъ, по 25 к. въ день, но нонече-съ, когда пошла мода на мужика -- въ мужикахъ работаю... Господинъ Уховертовъ, подрядчикъ, цѣлое заведеніе такое содержитъ съ костюмами и всѣмъ прочимъ. Чуть мужикъ для выставки какой потребуется, или если господамъ на мужика поглядѣть лестно -- сейчасъ насъ обряжаютъ... Чаще всего мнѣ приходится, потому я изъ лица чистъ, опять же адрецъ могу читать -- недавно адрецъ господину Аксакову подавали,-- и пью запоемъ, а не ежедневно...

-- Какъ-же это вы не настоящаго мужика привезли?-- упрекнули всѣ молодого человѣка.

-- Да почемъ я зналъ!. Я вышелъ изъ подъѣзда, а ужъ подрядчикъ тутъ вертится и спрашиваетъ: не нуженъ ли мужикъ?..

-- Это Уховертовъ и есть,-- подтвердилъ "мужичекъ".

-- Все равно "народъ!" -- обиженно говорилъ чиновникъ.

-- Глядите, и животъ у него фальшивый... Толща подложена!

-- Это точно... мочалу накладываемъ, быдто, для сытаго вида,-- сознался Гусалинъ.

Гусалинъ былъ очень огорченъ и упрашивалъ его простить.

-- Ежели хозяинъ узнаетъ, что борода упала -- шабашъ... Прогонитъ изъ мужиковъ... А мѣсто выгодное... Господа теперича за наши рѣчи хорошо награждаютъ... Когда я адрецъ читалъ одному генералу, быдто отъ крестьянъ, то собралъ 20 рублей... Три чети хозяину, а четь себѣ... Не погубите бѣднаго человѣка!..

Признаюсь, я очень удивился, услыхавъ эти подробности. Да и не я одинъ, а всѣ, кажется, были сконфужены этими наивными признаніями Тимофея Гусалина. Его отпустили съ миромъ, и у всѣхъ явилось еще сильнѣйшее желаніе во что бы ни стало видѣть настоящаго мужика.

-- Гдѣ его достать только настоящаго?-- спрашивали другъ у друга.

Спасибо частному приставу. Онъ вызвался привести самаго настоящаго.

-- Только пожалуйста ужъ выберете настоящаго. Чтобы безъ обмана.

-- Будьте спокойны, господа, передъ вами будетъ мужичекъ an naturel... Свѣженькій!..

И дѣйствительно, не прошло и четверти часа, какъ привели мужика. На этотъ разъ привели, кажется, настоящаго. Онъ былъ въ дырявомъ полушубкѣ и въ лаптяхъ. Землистое, лицо, окаймленное большой бородой, было испугано. Когда, его втолкнули въ комнату, онъ озирался по сторонамъ, съ такимъ видомъ, что, казалось, ждалъ, что его немедленно прикажутъ выпороть.

-- Это, милостивые государи, настоящій мужичекъ!

-- Настоящій,-- воскликнули со всѣхъ сторонъ и многіе бросились его осматривать. Трогали бороду, осторожно прикасались къ полушубку, дергали за руку.

Во избѣжаніе какого-либо новаго обмана, случившійся здѣсь ученый докторъ подробно изслѣдовалъ мужика, особенно усердно постукивая по животу и осматривая спину. По окончаніи осмотра, онъ торжественно объявилъ, что всѣ данныя свидѣтельствуютъ о подлинности мужика: на спинѣ есть мозольные наросты, а желудокъ довольно пустъ.

-- По всему видно,-- заключилъ онъ,-- что передъ нами, милостивые государи, находится истинный представитель народа, трудолюбивый земледѣлецъ, привыкшій къ воздержанію...

Всѣ стали привѣтствовать мужика. Но онъ, по-прежнему, стоялъ испуганный, безмолвный, поводя во всѣ стороны глазами, словно все выискивая, нельзя ли отсюда дать тягу. Видя такое его состояніе, стали его одобрять.

-- Не бойся, мужичекъ! Дурного ничего не сдѣлаютъ!

-- Мы твои друзья, братецъ!

-- Садись, мужичекъ!

-- Разскажи какъ ты живешь... Какія у тебя нужды?

-- Ты, мужичекъ, ободрись... Что жъ ты молчишь?..

Такъ какъ, несмотря на всѣ эти одобряющія слова, мужикъ продолжалъ упорно молчать, не выражая на своемъ лицѣ никакихъ чувствъ, кромѣ недоумѣнія и испуга,-- нѣкоторые выразили сомнѣніе, не находится ли мужикъ подъ вліяніемъ алкоголя. Опять ученый врачъ подошелъ къ мужику и, раскрывъ ему ротъ, понюхалъ. Оказалось, что запаха водки ни малѣйшаго.

-- Мужичекъ нашъ вообще привѣтливъ, а этотъ хмурый какой-то,-- недовольно замѣтилъ почетный гость, и, обратившись къ частному приставу, спросилъ:-- Откуда вы достали мужика?

-- Прямо изъ кутузки привезъ, ваше превосходительство!

-- Отчего же онъ такой молчаливый?..

-- Отъ полноты сердца, ваше превосходительство!.. Еще не оправился!..

-- Но все-таки... Мужичекъ, мужичекъ!-- обратился онъ къ мужику.-- Ты видишь передъ собой людей, которые искренно любятъ тебя... Скажи же намъ, какія твои желанія? Любишь ли ты начальство? Доволенъ ли ты своей судьбой, или хочешь какихъ-нибудь въ ней улучшеній... Не бойся... Говори прямо...

Но мужикъ упорно молчалъ, поглядывая на частнаго пристава.

Тогда между всѣми поднялся ропотъ...

-- Намъ привели совсѣмъ глупаго мужика!

-- Это, господа, какой-то остолопъ.

-- Животное какое-то!..

-- Почему онъ молчитъ?..

Пока продолжались эти разговоры, и присутствующіе совѣщались насчетъ того, какъ быть съ мужикомъ, я замѣтилъ, что частный приставъ, доставившій намъ мужика, подошелъ къ нему, что-то шепнулъ ему на ухо и вслѣдъ за этимъ, мужикъ вдругъ бухнулъ на колѣни и такъ громко закричалъ "ура", что всѣ были рѣшительно оглушены этимъ крикомъ...

Это внезапное выраженіе чувства было столь наивно и просто, что привело всѣхъ въ восторгъ...

-- Вотъ оно... настоящее-то... чувство... Одно только слово... а сколько въ немъ души!

-- О, мужикъ, мужикъ,-- повторяли въ умиленіи другіе... Встань же, встань!..

Но мужикъ не вставалъ, пока не приказалъ частный приставъ.

-- Ну, братецъ, порадовалъ же ты... Скажи же чего ты хочешь? Говори... Какія твои нужды?

Но вмѣсто отвѣта мужикъ, замѣтивъ отворенную дверь, вдругъ бросился вонъ. За нимъ побѣжали, но найти его не могли. Онъ скрылся.

Всѣ мы были въ нѣкоторомъ недоумѣніи, пока кто-то не сказалъ:

-- Мужикъ убѣжалъ, но что это доказываетъ?-- А то, что онъ свои желанія ввѣряетъ намъ... Какъ справедливо замѣтилъ г. Гамбетта изъ Курска, онъ довѣряетъ намъ... Къ чему же спрашивать объ его желаніяхъ... Вы видѣли... Онъ молчалъ и не обнаружилъ никакихъ желаній, зная, что все, что ни будетъ сдѣлано для него, все то на благо и на пользу... Итакъ, еще разъ, за процвѣтаніе и благоденствіе русскаго народа! Ура!

IV.

Вслѣдъ затѣмъ мы снова выпили, и наша дружеская и непринужденная бесѣда продолжалась до поздней ночи...

Былъ второй часъ, когда я вышелъ изъ ресторана съ тѣмъ самымъ господиномъ, который настойчиво допрашивалъ меня, кто мы такіе -- "интеллигенція, буржуазія или дармоѣды"... Въ головѣ у меня шумѣло, но я твердо стоялъ на ногахъ и даже поддерживалъ своего спутника, обнаружившаго нѣкоторую наклонность къ лавированію...

Мы шли далѣе по глухой улицѣ, полные впечатлѣній, вынесенныхъ на банкетѣ, какъ вдругъ передъ нами появился тотъ самый мужикъ, который такъ поспѣшно удралъ тогда отъ насъ... Онъ остановился передъ нами... Теперь онъ показался какимъ-то фантастическимъ великаномъ съ большой головой и огромными глазами... Худой и изнуренный, казалось блѣдный при свѣтѣ мигающаго фонаря, онъ посмотрѣлъ на меня такимъ взглядомъ, что сердце у меня замерло... Въ этомъ взглядѣ словно были и укоръ, и презрѣніе, и угроза...

Я протеръ глаза и ущипнулъ себя за носъ, думая, что этотъ фантастическій мужикъ плодъ моей фантазіи, согрѣтой шампанскимъ, и хотѣлъ, было, итти своей дорогой, но эта ужасная фигура въ рубищѣ преградила мнѣ путь.

-- Мужичекъ, мужичекъ!-- началъ было я, но слова замерли въ горлѣ...

-- Мужичекъ!??-- повторилъ онъ какимъ-то страшнымъ голосомъ... Ахъ вы...

И онъ произнесъ вслѣдъ затѣмъ очень неудобное словечко...

-- Мужичекъ?..-- опять повторилъ онъ, и глаза его какъ-то странно смѣялись...

И вдругъ онъ приблизилъ свое ужасное лицо вплоть къ моему... Я взглянулъ на это изможденное, искаженное страданіями лицо, на эти глаза, смотрѣвшіе изъ глубины большихъ яминъ... Передо мною стояло что-то страшное, не живое, фантастическое... Я зажмурилъ отъ страха глаза, хотѣлъ вскрикнуть, но вмѣсто крика у меня вырвался стонъ и... и я проснулся...