Шаляпин Федор Иванович - Пресса и я

Ф. И. Шаляпин

Пресса и я

Мнение Фед. Ив. Шаляпина

Избранные страницы русской журналистики XX века

М., "ЧеРо", 2001

Федор Иванович ШАЛЯПИН

(1873--1938)

Мнение великого русского певца, немало пострадавшего от некомпетентных журналистов, достаточно интересно для современного читателя и особенно для "акул пера", которые часто выступают со своими суждениями о музыке и музыкантах. Статья, написанная для достаточно известного юмористического "Синего журнала", свидетельствует и о литературном даре Ф.И. Шаляпина.

Ф. И. Шаляпин

ПРЕССА И Я

Мнение Фед. Ив. Шаляпина

-- Вы просите меня сказать мое мнение о прессе... Извольте. Одного гимназиста учитель спросил на экзамене:

-- Что вы можете сказать о Юлии Цезаре?

И гимназист ответил:

-- Ничего, кроме хорошего, г. учитель!..

Однако я сам чувствую, что этот сакраментальный ответ не исчерпывает вопроса и -- как ни вертись -- нужно сказать еще что-то.

Пресса, пресса!!!

Иногда это мощная, великолепная сила, потрясающая умы сотен тысяч человек, свергающая тиранов и меняющая границы государств и судьбы народов. Эта сила в неделю делает человека всемирной знаменитостью и в три дня сбрасывает его с пьедестала.

Но иногда пресса мне представляется милой купчихой, которая каждое утро за чаем занимается разгадыванием и толкованием снов, -- и сидит эта милая купчиха, разгадывает сонные мечтания, и кажется ей, что все это важно, нужно и замечательно.

Расскажу для иллюстрации характерный факт, ничего не прибавляя и не убавляя.

Какая-то провинциальная газета преподнесла однажды утром такое "сонное мечтание":

-- "Шаляпин собирается писать свои мемуары".

Я в то время пел за границей, а если бы даже и был в России, то, конечно, не взялся бы за перо писать опровержения.

Мемуары и мемуары... Собираюсь и собираюсь. Пусть так и будет. Им лучше знать.

А, пожалуй, даже в душе и поблагодарил бы газету за эту данную мне идею.

Другая газета, делая обычные вырезки, наткнулась на эту "сенсацию" и перепечатала ее, прибавив для округления:

-- "Мемуары пишутся на итальянском языке".

Третья газета весьма резонно рассудила, что раз мемуары на итальянском языке -- их итальянцы и должны издавать.

Приписала:

"Мемуары издаются известной издательской фирмой Рикорди".

Четвертая газета сообразила:

-- "Издаются, издаются"... Раз издаются, значит, проданы. А за сколько? Такие мемуары должны цениться не менее ста тысяч лир!

Приписала: "Мемуары проданы за 100 тысяч лир". Пятая газета -- было очень веселое издание сангвинического темперамента.

-- Обыкновенная, сухая, ничего не говорящая, никого не интересующая заметка! Надо к ней что-нибудь этакое... иллюстрировать ее.

И прибавила, дав волю своему темпераменту:

"Нам сообщают из достоверного источника, что рукопись Шаляпина украдена у автора неизвестными злоумышленниками. Горе несчастного автора -- лучшего исполнителя Олоферна и Бориса Годунова -- не подлежит описанию".

И вот эта последняя заметка попала в руки большой, солидной газеты. Повертела ее в руках большая, солидная, серьезная газета, пожала плечами и написала:

-- "До чего доходит саморекламирование наших знаменитостей... Газеты сообщают о том, что "мемуары Федора Шаляпина украдены у автора какими-то разбойниками". Почему бы Шаляпину заодно уж не сообщить, что при похищении произошла кровавая битва, в которой убито десять человек с обеих сторон. Стыдно такому хорошему артисту пускаться на такие грубые "американские" штучки! Неужели лавры Собинова, объевшегося омарами, не дают ему спать?"

Меня же и выругали.

И не только меня, но за компанию и Собинова, виновного в том, что он десять лет тому назад поел несвежих омаров и заболел (об этом в то время сообщили газеты же).

Было бы хорошо, если б этим дело и кончилось. Ну, выругали и выругали. Мало ли кого ругают.

Однако кончилось вот чем.

Одна московская газета стала печатать статьи "Моя жизнь" за подписью (!) "Федор Шаляпин". Печатали один день" два дня, три дня... Идея, очевидно, оказалась жизнеспособной.

Но когда я запротестовал, не желая, чтобы читатель вводился в заблуждение, газета пообещала сделать мне с одним лицом (?) очную ставку (?!), утверждая, что мемуары я действительно писал и пишу, что перед очной ставкой "бледнеют самые закоренелые сахалинские преступники" и что ей очень интересно будет узнать, побледнею ли я (?)...

Что я скажу о прессе?

Есть пресса вдумчивая, деликатная, осторожно подходящая к личной жизни артиста, а есть и такая пресса, которая подойдет к тебе, осмотрит с головы до ног и, призадумавшись, скажет: -- Гм!.. Поешь? Тысячные гонорары получаешь? Вот тебе раза хорошенько, так не запоешь...

Не знаю -- может быть, это болезненное извращение вкуса, -- но меня почему-то больше тянет к первой прессе.

И к этой серьезной прессе я обращаюсь с серьезной просьбой:

-- Не браните меня за то, что разбойники украли у меня рукопись мемуаров; разберитесь раньше, чем осуждать меня за перебранку с директором того или другого театра; и не объявляйте поспешно мне бойкота за то, что я украл у своего лучшего друга велосипед, проплясал на бойкой городской улице камаринского, а потом поджег дом бедной вдовы и т .д. Многое в этом может быть и преувеличено.

В заключение скажу вот что: все, кто когда-либо слушал меня, кому я доставлял какое-либо удовольствие своим пением, и, наконец, все, кто писал обо мне и читал обо мне, -- поймите мое курьезное, странное, юмористическое положение в таком хотя бы простом бытовом случае.

Я зашел поужинать в ресторан. Уселся. Сижу, меня узнали.

Пошатываясь, ко мне подходит "Он", опирается на стол...

-- Гссс.ин Ш...ляпин? Да? Федор Иванович? Очень рад. Люблю тебя, шельму, преклоняюсь. Преклоняюсь. Поцелуй меня! А? Ну, поц...луй. Слышишь? Почему не хочешь? Зазнался, да? Потому что ты Федор Шаляпин, а я только Никифор Шупаков?! Тебе я говорю или нет?..

И вот он со зловещим видом тянется влажными руками ко мне, стараясь половчее зажать мою голову и запечатлеть на моих губах поцелуй.

Теперь, если, выведенный из терпения, оттолкну его, -- знаете, что обо мне скажут?

-- "Один из поклонников известного баса и еще более известного грубого драчуна Ф. Шаляпина подошел к последнему с целью выказать свое восхищение перед его талантом. И что же?. В ответ на это искреннее душевное движение Шаляпин поколотил его. Поколотил человека, который хотел приласкаться... Вот они -- жрецы русской сцены!!"

"Синий журнал"; 1912, No 50. Печатается по тексту журнала.