Неопубликованное письмо Ф. И. Шаляпина к Максиму Горькому
Среди бумаг, переданных Максимом Горьким его биографу И. А. Груздеву, сохранилось письмо Шаляпина к Горькому из Нью-Йорка от 15 ноября 1907 года.
Это письмо характеризует впечатления, которые произвели Нью-Йорк и американцы на великого русского артиста при первом знакомстве. Несмотря на то, что политические взгляды Ф. И. Шаляпина в то время были достаточно далеки от взглядов Горького, их впечатления от города Желтого Дьявола и его обитателей во многом совпадают.
Письмо написано от руки на трех листах -- бланках нью-йоркского отеля Hôtel Savoy; оно было послано Алексею Максимовичу в Италию, на Капри, где Горький находился в то время.
Письмо печатается с соблюдением орфографии подлинника. Слова, заключенные в квадратные скобки, в оригинале зачеркнуты.
Нью-Йорк, 15.XI.--907 г.
Шесть дней тому назад рано утром я готов был прыгать, петь и ходить колесом от радости, что увидел после семи суток землю, а сейчас вся радость прахом пошла. Да, вода хотя и великолепная стихия, но я больше люблю смотреть волны и бури с берега. Так вот, мой милый Алексей, я обрадовался земле, но не могу сказать того же про город, статуя, олицетворяющая свободу, из города выгнана вон и стоит за воротами, она видимо оскорблена и потому покрыта пятнами темной ненависти, взор ее, по моему, с печалью обращен к Европе, кажется она думает, что там далёко есть хоть какая-нибудь надежда, и кажется, если бы это было возможно, она ушла бы по волнам океана туда к нам в Европу.
Итак, шесть дней прошло, а мне уже, немного хотя, но надоело быть здесь. Души тут ни у кого нет, а вся жизнь в услужении у доллара. Был я в концерте (симфонич.) и в театре оперы, судя по мордам никто ничего не понимает, и все пришли, хоть и с большим интересом, однако устают, потеют от желания постичь хорошо это или плохо. В театре имел три репетиции. На двух держался, а на третьей поругался и покричал. Слава Богу, хотя это их там обидело почти всех, но однако, того что мне было нужно -- я добился -- и сцены мои были поставлены, в смысле движения и освещения -- так, как я хочу. -- Они видимо обо мне понятие имеют весьма стереотипное -- "бас" вот и все. -- В сцене Брокена в Мефистофеле костюмы подпущены весьма странные, если бы я не слышал собственными ушами музыку Бойто, <я мог бы> меня никто не убедил бы, что это оперный театр. Девицы танцуют в таких костюмах, какие употребляют самые низкопробные кафешантаны. --
Бедное, бедное искусство. Если искусство можно себе представить в качестве фигуры мужского, напр., пола, то здесь оно явится настолько обглоданным, что не только у него не окажется, напр., икр на ногах, но даже будет обгрызена и та часть, которая делает разницу между мужчиной и женщиной. Эх, американцы, американцы! а говорили: Америка и то, и то -- сволочи!!.
Однако, я здесь веду себя, что называется, паинькой -- тише воды и ниже травы, уж и глуп-то я, и кроме пения ничем не занимаюсь, и в церковь-то хожу, и на женщин-то не смотрю, и грехи-то считаю, и то-то и это-то, словом, такие турусы на колесах подставляю, что всякий американец, как у меня побывал, так прямо молодеет лет на 16-ть, а мне чорт с ними -- наплевать! Долларов надо увезти отсюда больше -- в этом году, может, это не удастся, но зато если буду иметь успех... ограблю эту сволочь -- ЛИЦЕМЕРОВ проклятых!..
Насчет концерта -- это будет видно по тому, как пойдут здесь мои дела. Если хорошо, то я найду возможность и с удовольствием спою таковой для социалистов {Вероятно, Горький просил Шаляпина дать бесплатный концерт для американских рабочих-социалистов.}. 20 ноября, т. е. через пять дней я пою первый мой спектакль -- не знаю что-то будет -- я тебе пришлю все газеты и также напишу, как я сам буду чувствовать. Было бы необходимо иметь успех, потому что тогда и концерт можно сделать "денежный" надеюсь!
Милой мой Алексей! Нужно ли говорить тебе, как я тебя люблю и уважаю -- получи же мой горячий поцелуй и да хранят тебя Боги и Богини от тоски и скуки. Весной я приеду в Неаполь на автомобиле и возьму тебя порыскать по полям и лугам. -- Прошу тебя не думать, что "Шпион" {"Шпион" -- повесть Горького "Жизнь ненужного человека".} длинный -- это не верно -- это великолепное сочное произведение, чего я не сказал бы о "Матери".
В Питере я виделся с Л. Андреевым -- он был слегка выпимши и значит у него на языке было то, что у трезвого на уме. Скажу по совести, все, что он говорил было странно и мне не понравилось. У него есть таки "мания грандиоза" -- затем он до крайности самолюбив и обидчив. -- Ему показалось, что я на него смотрю свысока -- (как тебе это понравится) я "свысока" (?!.) и потому он сказал мне, что во втором издании "Василия Фивейского" {"Василий Фивейский" -- повесть Леонида Андреева "Жизнь Василия Фивейского".} он приказал снять "посвящ<ение> Шаляпину". -- По моему, это очень мелко и Андреева должно быть не достойно. По крайней мере, когда он это мне рассказал, то душе моей было очень больно.
Ну, будь здоров, дорогой мой Алексей, я весь твой Федор Ш.
Пожалуйста, поцелуй ручку Марье Федоровне {Мария Федоровна -- М. Ф. Андреева.} и передай горячий привет Конст<антину> Петровичу {Константин Петрович -- К. П. Пятницкий.}, а Зине {Зина -- Зиновий Алексеевич Пешков (Зиновий Михайлович Свердлов) -- приемный сын Горького.} скажи, что фотографии ему вышлю на днях. Пусть он на меня не сердится, всем мой горячий привет.
Первое впечатление Шаляпина оказалось устойчивым. В. А. Теляковский в своих воспоминаниях {В. А. Теляковский, Мой сослуживец Шаляпин. В кн.: "Федор Иванович Шаляпин. Статьи, высказывания. воспоминания о Ф. И. Шаляпине", т. 2. М., 1958, стр. 223-228.} сообщает, что Шаляпин в письме к нему весной 1908 года также отрицательно характеризует Америку и приводит другое письмо Шаляпина, написанное после возвращения из Северной Америки летом 1908 года:
"Да, Америка скверная страна и все, что говорят у нас вообще об Америке -- все это сущий вздор. Говорят об американской свободе. Не дай бог, если Россия когда-нибудь доживет именно до такой свободы, -- там дышать свободно и то можно только с трудом. Вся жизнь в работе -- в каторжной работе, и кажется, что в этой стране люди живут только для работы. Там забыты и солнце, и звезды, и небо, и бог. Любовь существует -- но только к золоту. Так скверно я еще нигде не чувствовал себя. Искусства там нет нигде и никакого. Напр., Филадельфия -- огромный город с двумя с половиной миллионами людей, но театра там нет. Туда иногда один раз в неделю приезжает опера из Нью-Йорка и дает архипровинциальные представления какой-нибудь "Тоски" или "Богемы", и местные богачи смотрят, выпучив глаза, ничего, разумеется, не понимая.
В Америке не видно птиц, нет веселых собак, ни людей. Дома огромные, угрюмые и неприветливые. Кажется, что там живут таинственные сказочные палачи.
Я так счастлив, что оставил эту страну, оставил навсегда".
В июле того же 1908 года Шаляпин посетил и Южную Америку и в письме В. А. Теляковскому от 12 августа из Буэнос-Айреса не менее отрицательно отзывался об образе жизни и отношении к искусству в Аргентине.
Однако, по словам Теляковского, "первая поездка Шаляпина в Нью-Йорк впоследствии оказалась роковой для его судьбы". Мемуарист считает, что знакомство с Америкой совершило перелом в артистической карьере Шаляпина. Он остановился в своем развитии как художник и все больше занимался заработком денег и выгодным их помещением. "Не выдержав выпавшей на его долю славы, -- заключает эту главу В. А. Теляковский, -- и не вынеся сказочных соблазнов, открывшихся перед ним, гениальный художник со временем окончательно уступил место общепризнанному гастролеру с тяжелой всемирной славой".