"За два года". Сборникъ статей изъ "Искры". Часть первая.
Ляоянъ и реформы. (1-го Сентября 1904. No 73).
"Рядомъ долгихъ искусныхъ маневровъ съ нашей стороны, противникъ, подведенный къ Ляояну, вынужденъ, наконецъ, насъ аттаковать въ нашей укрѣпленной позиціи, въ условіяхъ для себя маловыгодныхъ". Такъ лжесвидѣтельствовалъ по телеграфу "собственный" корреспондентъ "Правительственнаго Вѣстника" наканунѣ Ляоянской трагедіи, выбившей изъ строя съ обѣихъ сторонъ до 60.000 человѣкъ и окончившейся полнымъ пораженіемъ правительственной арміи. 60.000 чел.-- цѣлое населеніе большого губернскаго города, отъ стариковъ до грудныхъ дѣтей -- были сметены съ поля битвы раскаленнымъ потокомъ свинца и желѣза. А для сотенъ тысячъ, принимавшихъ участіе въ этой, почти безпримѣрной въ исторіи, бойнѣ и пережившихъ ее,-- какія нечеловѣческія страданія и лишенія, какое колоссальное напряженіе всѣхъ силъ -- физическихъ и духовныхъ! А на ряду съ этимъ -- огромное расточеніе созданныхъ народнымъ трудомъ матеріальныхъ богатствъ -- въ видѣ орудій, пороха, свинца въ видѣ разрушенныхъ зданій, мостовъ и дорогъ, сожженныхъ запасовъ хлѣба, уничтоженныхъ складовъ аммуниціи! Вотъ цѣна крови и пота, которую въ одну недѣлю заплатилъ народъ Россіи и Японіи за свое порабощеніе абсолютистской и капиталистической эксплуатаціи! Пусть говорятъ послѣ этого святоши и лицемѣры о "кровожадности" революціи! Въ тотъ день, когда въ сознаніи русскаго народа ясно встанетъ мысль о непримиримости его интересовъ съ интересами самодержавнаго правительства, и десятой доли той крови, что пролита подъ Ляояномъ, не понадобится, чтобы стряхнуть съ Россіи иго самовластія! Неизмѣримо меньше крови долженъ будетъ пролить сознавшій свои классовые интересы пролетаріатъ въ тотъ часъ, когда могучимъ напоромъ соціальной революціи онъ навсегда смететъ всѣ основы эксплуатаціи человѣка человѣкомъ. О мести взываютъ эти десятки тысячъ труповъ, усѣявшихъ собою поля Манджуріи. Но этой местью -- единственно панной и плодотворной -- можетъ быть лишь все таже неустанная работа развитія классовой) сознанія и организаціи эксплуатируемыхъ массъ, которая одна только можетъ положить предѣлъ обезкровленью народа во славу его эксплуататоровъ и къ которой такъ настойчиво призываетъ соціалдемократія...
Послѣ Ялу, Кинъ-Чжоу, Дашичао, Вафангоу -- Ляоянъ не былъ неожиданностью. Вѣдь каждое изъ этихъ чуждыхъ нашему слуху именъ означаетъ лишь новый позорный столбъ для правительства и новыя гекатомбы для тѣхъ "низшихъ" классовъ, надъ которыми возносится пирамида капиталистической эксплуатаціи и деспотизма. И не мудрено, что "искусные маневры" Куропаткина, маневры, опредѣлявшіеся не столько стратегическими соображеніями, сколько соперничествомъ Алексѣева, придворными интригами, внушеніями "внутренней политики", требовавшей "побѣды" какъ можно скорѣе -- не мудрено, что они "вынудили" японцевъ чуть не десятый разъ на-голову разбить "побѣдоносное" воинство русскаго правительства. Русская армія отступила, и притомъ въ такомъ безпорядкѣ, который иногда напоминалъ паническое бѣгство. Точные результаты битвы и всѣ ея вѣроятныя послѣдствія неизвѣстны и до сихъ поръ. Неизвѣстно, какія части окружены и взяты въ плѣнъ. Но что извѣстно, это -- что японскія войска не только по пятамъ преслѣдуютъ отступающую русскую армію, но и двигаются параллельно съ ней и въ обходъ ея. Опасность быть окруженнымъ и вынужденнымъ въ сдачѣ въ плѣнъ для Куропаткина отнюдь еще не миновала. Объ этомъ достаточно краснорѣчиво говоритъ зловѣщее молчаніе съ театра войны. Если бы русскія войска уже вырвались окончательно изъ той западни, въ которую привели ихъ "искусные маневры", объ этомъ трубили бы во всѣ трубы. Теперь же, передъ очевидностью факта, должны были нѣсколько пріутихнуть и безконечно-лживые и наглые толки о знаменитомъ "планѣ", который, страннымъ образомъ, заключался въ томъ, чтобъ быть вѣчно битымъ и разбитымъ! Теперь, послѣ того, какъ восьмимѣсячныя телеграфныя распоряженія изъ "самаго" Петербурга и восьмимѣсячное пассованіе полководца Куропаткина передъ придворнымъ Куропаткинымъ стоили русскому народу десятковъ тысячъ убитыхъ и погубили всю кампанію текущаго года, лишь теперь пресмыкающаяся пресса находитъ въ себѣ "мужество" требовать, чтобы командующій Манджурской арміей былъ "едино-командующимъ".
"О "планѣ" уже не говорятъ, а мучительно спрашиваютъ: успѣютъ-ли отступить. Не отрѣзаны ли?-- пишетъ "Гражданинъ", съ самаго начала войны тонкимъ нюхомъ почуявшій, что она поставила самое существованіе самодержавія на карту. "О планѣ не говорятъ", или, вѣрнѣе, почти не говорятъ, ибо еще находятся лжецы, столь безстыдные, что продолжаютъ морочить публику этой дѣтской игрушкой: "Говорятъ", телеграфируетъ "Биржевымъ Вѣдомостямъ" "собственный корреспондентъ изъ "Лондона", "будто Куропаткинъ сообщилъ своему штабу, что цѣль его -- задержать наступленіе японцевъ на сѣверъ -- достигнута, но теперь необходимо, во что бы то ни стало, достигнуть Мукдена, даже если-бы пришлось пожертвовать половиной арміи для того, чтобы пробиться черезъ непріятельскіе ряды". Да, генералу Куропаткину остается еще "пожертвовать" и второй половиной арміи; тогда, пожалуй, "цѣль" правительства будетъ достигнута окончательно.
Каждая новая побѣда японцевъ могучимъ ударомъ топора врѣзывается въ гнилой стволъ абсолютизма. Японцы побѣждаютъ абсолютизмъ не только въ Ляоянѣ; они побѣждаютъ его въ Петербургѣ.
Нужда въ деньгахъ, напоръ всеобщаго неудовольствія, растерянность и неувѣренность въ себѣ съ стихійной силой толкаютъ россійскій абсолютизмъ на скользкій путь заигрыванія съ недовольными общественными силами. Отсрочка суда по дѣламъ объ убійствѣ Плеве и о вооруженномъ сопротивленіи въ Варшавѣ, льготы богатымъ евреямъ, рѣчь финляндскаго генералъ-губернатора, программное "интервью" новаго министра внутреннихъ дѣлъ, новыя ноты въ отражающей петербургскія "вѣянія" печати,-- вся совокупность этихъ признаковъ говоритъ за то, что мы присутствуемъ при моментѣ колебанія политики самодержавнаго режима.
Князь Оболенскій, "герой" харьковскихъ экзекуцій, расписался въ "уваженіи къ финляндцамъ за ихъ преданность своей родинѣ и внутреннему общественному строю", завѣрялъ, что "въ его генералъ-губернаторство вовсе не предстоитъ новыхъ мѣропріятій, измѣняющихъ уже нынѣ установленный строй общественной жизни", выразилъ надежду, что "дѣло обойдется безъ возбужденія такихъ вопросовъ, кои могли бы взволновать умы "населенія" и, наконецъ, просилъ не судить объ его особѣ по отзывамъ "русскихъ революціонеровъ". Назначенный министромъ внутреннихъ дѣлъ -- послѣ долгаго періода колебаній, когда рѣшился вопросъ о выборѣ между "бѣшенымъ волкомъ" и "хитрой лисой" -- князь Святополкъ-Мирскій, въ бесѣдѣ съ сотрудникомъ "Echo de Paris", развилъ самую очаровательную программу во вкусѣ "диктатуры сердца". Оговорившись о "непримѣнимости" у насъ парламентаризма, недавній -- неудачный -- соблазнитель сосланныхъ въ Сибирь студентовъ и "просвѣщенный" шефъ жандармовъ обѣщалъ, что вся его дѣятельность будетъ проникнута истиннымъ и широкимъ "либерализмомъ"; земцамъ показывается перспектива самостоятельности, "во всѣхъ вопросахъ, касающихся школъ, народнаго продовольствія, путей сообщенія и пр."; подчеркивается необходимость "свободы совѣсти", улучшенія положенія евреевъ, снисходительности къ "заблуждающейся" молодежи и пр. и пр. "Другъ" высокихъ особъ, князь Мещерскій гремитъ противъ "громадной силы бюрократическаго полновластья" и "считаетъ долгомъ гражданина вслухъ повѣдать", что онъ "разувѣрился въ той оффиціально-консервативной политикѣ", которую проводилъ Плеве; онъ протестуетъ противъ "нелѣпыхъ толковъ объ уничтоженіи земства" и требуетъ "приближенія народа къ престолу" и "настоящаго примѣненія самоуправленія", оловомъ, снова выдвигаетъ полузабытый манифестъ 26 февраля 1903 г., какъ программу правительственныхъ дѣйствій. И въ то же время не только на страницахъ "Новаго Времени" Столыпинъ требуетъ равноправія для евреевъ, но даже Крушеванъ "мечтаетъ о томъ великомъ днѣ, когда человѣчество перекуетъ мечи въ плуги!".
Тщетно "Московскія Вѣдомости" съ героическимъ усиліемъ отстаивали "нашъ внутренній Портъ-Артуръ" и требовали для него "доблестнаго защитника"; тщетно доносили онѣ на "шаткія петербургскія сферы", которыя думаютъ "спасать Россію" посредствомъ "уступокъ ея злѣйшимъ врагамъ", и даже предлагали содѣйствіе какого-то браваго писаря изъ Уфимокой губерніи, заявлявшаго о своей готовности "разорвать всѣхъ анархистовъ". Ляоянская битва рѣшила вопросъ безповоротно въ пользу "хитрой лисы".
Мы вступаемъ въ эпоху "реформъ". Конечно, эти "реформы" будутъ мелочны и ничтожны; конечно, онѣ будутъ прежде всего имѣть въ виду "сохраненіе существующаго порядка"; конечно, самая долговѣчность "новой эры" будетъ зависѣть отъ сложной комбинаціи политическихъ факторовъ, отъ хода операцій на Дальнемъ Востокѣ, отъ группировки и проявленія общественныхъ силъ. Но какъ бы ни окончился этотъ первый шагъ по новому пути, одно несомнѣнно: то ослабленіе военнаго могущества самодержавія, которое уже достигнуто войной, финансовое истощеніе, деморализація правительственнаго механизма, подъемъ недовольства рѣшительно во всѣхъ слояхъ народа -- съ неизбѣжностью, рано или поздно, заставятъ правительство вступить все на тотъ же путь "уступокъ". И вотъ почему, ни мало не переоцѣнивая переживаемаго момента, соціалдемократія должна отдать себѣ ясный отчетъ въ тѣхъ задачахъ, которыя поставить передъ нею система "реформъ" сверху.
Не рабочему классу, конечно, ждать для себя выгодъ отъ этихъ "уступокъ". Мы заранѣе должны сказать себѣ, что онѣ цѣликомъ будутъ направлены на созданіе союза между абсолютизмомъ и, верхушкою буржуазнаго общества. А что этотъ союзъ можетъ быть купленъ абсолютизмомъ за весьма дешевую цѣну -- въ томъ порукой вся исторія нашего либеральнаго общества. Не было еще примѣра, чтобы это общество отказывалось отъ измѣны народу даже тогда, когда предъ нимъ помахивали лишь туманными обѣщаніями "реформъ". Тѣмъ менѣе будетъ у него причинъ хранить свою демократическую непорочность, когда въ ходъ будутъ пущены дѣйствительныя "реформы" -- дѣйствительныя для дѣльцовъ буржуазнаго либерализма. Весьма характерно, что въ то время, какъ среди "хорошихъ господъ" безвозбранно обращаются филиппики "Гражданина" и такъ же безвозбранно ведутся разговоры о грядущемъ "обновленіи", о необходимости "умиротворенія недовольныхъ элементовъ", о "развитіи самостоятельности земскихъ учрежденій", о "разумной свободѣ печати" ("Новое Время"), провинціальной прессѣ воспрещено перепечатывать "Дневники" князя Мещерскаго. Это ограниченіе провинціальной печати, наиболѣе доступной "простому" народу, какъ нельзя лучше подчеркиваетъ истинный смыслъ тѣхъ сдѣлокъ, которыя, за спиною народа, готовятся среди "правящихъ классовъ".
Уже эти первые эпизоды изъ "шатаній самодержавія" показываютъ съ очевидностью, какова можетъ быть та "свобода", которую -- въ лучшемъ случаѣ -- принесетъ стихійное вліяніе японскихъ побѣдъ. Эта свобода не можетъ быть ничѣмъ инымъ, какъ свободой для пѣнкоснимателей буржуазнаго общества, союзомъ россійскаго абсолютизма съ верхними десятью тысячами. Капля за каплей будетъ цѣдить самодержавное правительство свои "уступки": сегодня льгота еврейскимъ купцамъ 1-ой гильдіи, завтра -- "полная свобода" земцевъ въ проведеніи мостовъ и дорогъ къ своимъ имѣніямъ, потомъ -- "свобода печати" для газетъ, внесшихъ крупный залогъ и т. д. и т. д. И за каждую такую крупицу реформаторской чечевицы одинъ за другимъ полными пригоршнями будутъ отдавать высшіе классы свое, и безъ того не богъ вѣсть какое доброкачественное, демократическое первородство. Сегодняшній "герой" -- революціонеръ, завтра будетъ казаться безпокойнымъ и безшабашнымъ искателемъ приключеній, злодѣемъ, мѣшающимъ правительству спокойно шествовать по пути "умиротворенія"; сегодняшній "младшій братъ", "мужичекъ", котораго кормятъ, котораго учатъ, вокругъ котораго такъ усердно хлопочутъ, завтра превратится просто въ невѣжественнаго мужика, которой лѣзетъ со своимъ суконнымъ рыломъ, мѣшая "хорошимъ господамъ" созидать его счастье изъ заплаточекъ мелкихъ "уступокъ"; рабочій, въ движенію котораго всѣ стремятся примазаться, котораго такъ усердно поощряютъ къ "геройской борьбѣ", будетъ награжденъ прозвищемъ необузданной "черни", спящей и во снѣ видящей, какъ бы побольше произвести грабежей, пожаровъ, убійствъ. А подъ шумокъ либеральныхъ страховъ, какъ бы "неумѣренность" не испортила дѣла и не отвратила правительство отъ его "благихъ начинаній", все тѣснѣе и тѣснѣе будутъ льнуть къ правительству тѣ дѣльцы индустріи я финансовъ, которые, не гонясь за журавлями въ небѣ, тѣмъ больше нахватаютъ въ рука синицъ реальныхъ льготъ. И когда пройдетъ тяжелое для абсолютизма время, когда онъ такъ или иначе выпутается изъ затѣянной авантюры, мы увидимъ въ полномъ блескѣ все тотъ же режимъ "божьею милостью", только въ дружескомъ объятіи не съ прогорѣвшимъ феодаломъ, не съ ожирѣвшимъ отъ привольной жизни попомъ, а съ вылощеннымъ на европейскій манеръ крупнымъ коммерсантомъ. И послѣ пышныхъ иллюзій все у того же разбитаго корыта безсмысленныхъ мечтаній придется очнуться россійскому либерализму...
Незачѣмъ, конечно, говоритъ, что такой союзъ, вливъ новую кровь въ жилы дряхлаго режима и мобилизовавъ противъ освободительной борьбы пролетаріата часть тѣхъ силъ буржуазнаго общества, которыя до сихъ поръ относились къ рабочему движенію пассивно, а подчасъ и съ смутнымъ сочувствіемъ, какъ къ тарану, расшатывающему устои "режима";-- незачѣмъ говоритъ, что такой союзъ необычайно затруднитъ нашу борьбу. А между тѣмъ онъ станетъ фактомъ при продолжающейся бездѣятельности, хотя и недовольныхъ, но безмолвствующихъ народныхъ массъ.
Только активное и сознательное вмѣшательство массъ, сдѣлавъ ихъ самостоятельнымъ факторомъ политической жизни и тѣмъ самымъ поддерживая наиболѣе прогрессивные слои самой буржуазіи, сможетъ скатить въ пропасть чуть двинувшійся камень абсолютизма. При всѣхъ иныхъ условіяхъ и десятки Ляояновъ, кромѣ неисчислимыхъ жертвъ, народу ничего не принесутъ. Начало "уступокъ" громко взываетъ ко всѣмъ, имѣющимъ уши, чтобы слышать, о томъ, какъ много еще предстоитъ работы, и какъ мало осталось времени.
Съ самаго начала войны лозунгомъ своимъ соціалдемократія выставила требованіе мира. Если нужно подтвержденіе, что это былъ правильный лозунгъ, мы имѣемъ тому убѣдительное свидѣтельство. "Миръ послѣ нашихъ неудачъ -- наша политическая смерть", пишетъ разоткровенничавшійся теперь "Гражданинъ". "Наша" т. е. самодержавія. Да, миръ -- это политическая смерть самодержавія! "Миръ, заключенный подъ непосредственнымъ напоромъ народныхъ массъ, руководимыхъ соціалдемократіей" -- это побѣда пролетаріата!
Сотни тысячъ листковъ разнесли уже по всей странѣ это требованіе мира и обличеніе всѣхъ связанныхъ съ войной безобразій самодержавнаго режима; надо, чтобы этихъ листковъ были милліоны. Рядъ рабочихъ собраній высказалъ уже свое рѣзкое враждебное отношеніе къ войнѣ; надо чтобы всѣ доступные нашему вліянію рабочіе прошли черезъ эти собранія и ясно и отчетливо продумали не только исторію возникновенія войны, не только причины пораженій, но и всѣ возможныя послѣдствія. Надо, что бы они отдали себѣ отчетъ и въ шатаніяхъ правительства, и въ значеніи начавшихся "уступокъ", и въ грядущемъ перемѣщеніи общественныхъ силъ. Правительство даетъ льготы богатымъ евреямъ,-- надо, чтобы рабочій классъ звалъ, какое значеніе имѣютъ эти льготы для борьбы еврейскаго пролетаріата, и вмѣстѣ съ тѣмъ и для борьбы неразрывно связаннаго съ нимъ пролетаріата всероссійскаго; правительство ослабляетъ гнетъ надъ Финляндіей -- рабочіе должны оцѣнить значеніе этого политическаго акта; правительство пытается привлечь земцевъ,-- взоры рабочихъ должны обратиться въ эту сторону, должны разобрать группировку общественныхъ силъ въ земствахъ, должны своимъ вмѣшательствомъ оказать давленіе на нихъ, противопоставить свою организованную волю всякому шагу навстрѣчу абсолютизму, который захотятъ сдѣлать будирующіе теперь элементы. До безконечности можно было бы умножить эти примѣры. И всѣ они въ одинъ голосъ вопіютъ о необходимости удесятерить наши усилія по вовлеченію рабочаго класса въ политическую жизнь страны. Ибо такая работа, и только она одна, создастъ возможность сознательнаго вмѣшательства пролетаріата въ его классовыхъ интересахъ, въ процессъ раскрѣпощенія и освобожденія Россіи. Только она одна дастъ возможность сдѣлать и тотъ первый шагъ, который заключается въ требованіи мира.