Дан Федор Ильич - Трагедия либеральной души

"За два года". Сборникъ статей изъ "Искры". Часть первая.

Трагедія либеральной души.

(17-го Марта 1905 г. No 93).

Въ февральской книжкѣ "Образованія" извѣстный эемецъ, г. Николай Шишковъ очень яро, но и очень неудачно, полемизируетъ противъ помѣщенной въ декабрьской книжкѣ того же журнала статьи Н. Іорданскаго о "земскомъ либерализмѣ". Играя словомъ "народъ", подмѣняя этимъ словомъ два гораздо болѣе опредѣленныя слова -- "весь народъ", напирая на то, что земцы хлопотали будто бы только для народа, и замалчивая, что они всегда боялись дѣйствовать черезъ народъ, г. Шишковъ тщетно старается опровергнуть весьма непріятный, но и совершенно несомнѣнный фактъ: каждый разъ, когда до сихъ поръ передъ земцами вставалъ вопросъ -- съ народомъ или безъ народа, они рѣшали его въ пользу второй половины диллемы, а при наличныхъ общественно-зкономическихъ отношеніяхъ это значитъ не только "безъ народа", но и противъ него. Субъективное "народолюбіе" земцевъ, на которое ссылается г. Шишковъ, ничего не мѣняетъ въ объективномъ положеніи дѣлъ. "Все для народа, ничего черезъ народъ" -- этотъ девизъ принимали и такія общественныя силы, которыя врядъ ли даже г. Шишковъ заподозрятъ въ способности выражать дѣйствительные интересы всего народа...

Стихійное народное движеніе, проявлявшееся рядомъ вспышекъ, въ связи съ колоссальными потрясеніями, вызванными войной и дезорганизовавшими весь правительственный механизмъ, внушало земцамъ въ ноябрьскіе дни идею "народнаго" представительства. Январьское выступленіе организованнаго и политически сознательнаго народа, въ лицѣ пролетарскихъ массъ, заставило ихъ выдвинуть идею представительства "всенароднаго". Всеобщее, равное, прямое избирательное право и тайное голосованіе стало тѣмъ лозунгомъ, безъ котораго почти немыслимо въ настоящее время выступать передъ лицомъ страны съ "освободительными" программами. Но, если идея "народнаго" представительства, несмотря на пресловутый пунктъ 7-й (резолюціи ноябрьскаго земскаго съѣзда) о равенствѣ правъ всѣхъ гражданъ, пунктъ, въ который такъ много старались "втолковать" и подъ которымъ такъ много хотѣли "подразумѣвать" не по разуму усердные сторонники "объединенія" всѣхъ "революціонныхъ" силъ, если, несмотря на этотъ пунктъ, идея "народнаго" представительства могла облечься въ плоть и кровь въ видѣ пожеланій губернскихъ земскихъ собраній, требовавшихъ лишь представительства земствъ, то, разумѣется, еще меньше гарантій, чтобы земцы и идущія въ дружескомъ единеніи съ ними силы не постарались уклониться отъ навязанной имъ революціей идеи представительства всенароднаго.

Если выступленіе народа городовъ, пролетаріата, политическому воспитанію котораго была посвящена неустанная двадцатилѣтизя работа соціалдемократіи, нѣсколько ослабило на время исконную боязнь народа въ кругахъ земскаго либерализма, не причастнаго непосредственно къ эксплуатаціи промышленныхъ рабочихъ, то послѣдующія событія заставили снова сильнѣе зазвучать струну этой боязни. "Черныя сотни", организованныя правительствомъ, какъ ни малочисленъ, въ сущности, ихъ составъ, напомнили о тѣхъ темныхъ и неизслѣдованныхъ низахъ народа, гдѣ гнѣздятся порабощенныя и невѣжественныя массы, не знающія, куда направить порожденный крайней степенью нищеты и угнетенія протестъ, и потому способныя, хотя бы временно, служить орудіемъ реакціи. А выступленіе на сцену крестьянства, въ своемъ неоформившемся еще движеніи одинаково равнодушно вырубающаго лѣса и дикаго реакціонера и либеральнаго "друга народа", снова обострило кое въ комъ то безпокойное чувство стыда передъ народомъ, которое основывается на прорывающихся сквозь самый толстый слой сентиментальнаго "народолюбія" классовыхъ противорѣчіяхъ между крупнымъ помѣщичьимъ землевладѣніемъ и мелкой, сопряженной съ кабалой, крестьянскою собственностью.

Необходимость выкинуть знамя всеобщаго, равнаго, прямого и тайнаго избирательнаго права съ одной стороны, и тайная, по необходимости же тщательно скрываемая, боязнь этой системы избирательнаго права, съ другой -- вотъ разыгрывающаяся на этой почвѣ современная трагедія либеральной души. Эта трагедія тщательно скрывается отъ нескромныхъ чужихъ взоровъ, сами герои ея всѣми силами пытаются увѣрить другихъ, а, быть можетъ, и самихъ себя, въ наличности у нихъ твердаго убѣжденія, что всеобщее избирательное право -- это "единственно справедливое выборное начало" {Сергѣй Четвериковъ. Народные избранники. Русскія Вѣдомости No 65.}, основанное на "выводахъ государственной науки" {В. Кузьминъ-Караваевъ. Основы всенароднаго представительства въ Россіи. Русь No 59.} и пр. и пр. Но "сомнѣнія и опасенія", терзающія душу либерала при мысли о томъ, что Ахеронтъ ворвется въ область "государственнаго строительства", почти инстинктивно заставляютъ его искать обходныхъ путей, чтобы какъ нибудь отсрочить наступленіе этого часа испытаній. Удовольствовавшись въ ноябрѣ "идеей" народнаго представительства, онъ хотѣлъ бы теперь сдѣлать "идеей", и только "идеей", представительство всенародное. Онъ хотѣлъ бы, чтобы "единственно справедливое" и пр. всеобщее избирательное право было "той формой, къ которой нужно стремиться" (Четвериковъ), чтобы оно было чѣмъ-то вродѣ прекраснаго идеала, свидѣтельства на искренность "народолюбія", но только не задачей сегодняшняго дня. И не рѣшаясь высказать этого прямо, либеральная мысль старается отвлечь вниманіе на подготовку "условій" для "разумнаго осуществленія всеобщей, тайной подачи голосовъ" (Четвериковъ), за необходимость "перевоспитать" народъ, на всевозможныя "неудобства" отъ немедленнаго введенія всеобщаго и прямого избирательнаго права, словомъ, на неизбѣжность "погодить", а "пока что" довольствоваться менѣе "справедливыми" я менѣе "научными" выборными системами. Къ сожалѣнію, надо признать, что иронія "Гражданина" (No 20), разсказывающаго объ "интеллигентахъ", "изъ страха передъ народомъ" "сочинившихъ планъ конституціи съ тремя палатами", далеко не лишена основанія. Запутавшіеся въ задачахъ "подготовленія" и "воспитанія" либеральные прожектеры, понимающіе необходимость такъ или иначе дать хоть иллюзію сытости народнымъ "волкамъ" и въ то же время желающіе во что бы то ни стало сохранить въ полной цѣлости и неприкосновенности либеральныхъ "овецъ", додумываются до такихъ чудовищныхъ системъ, которыя вполнѣ стоятъ "трехъ палатъ".

Образчикомъ этихъ трусливо-нелѣпыхъ проектовъ могутъ служить уже цитированныя нами двѣ статьи. А если у кого нибудь осталось бы еще сомнѣніе насчетъ истинныхъ причинъ, заставляющихъ г.г. Четвериковыхъ, Кузьминыхъ-Караваевыхъ и прочихъ народолюбцевъ утруждать себя столь тяжеловѣсными измышленіями, то тому г-нъ Четвериковъ говоритъ вполнѣ ясно: "достаточно напомнить, что въ Россіи значится 88 губерній и областей, что выборы хотя бы одного крестьянина отъ губерніи дали бы крестьянскій элементъ въ народное собраніе въ числѣ 88-и человѣкъ, т. е. группу людей, по своей численности могущихъ склонить вѣсы въ ту или другую сторону при разрѣшеніи цѣлой массы вопросовъ, имъ чуждыхъ и по ихъ развитію даже мало доступныхъ". Sapienti sat! И мы, конечно, можемъ спокрйно предоставить г.г. Шишковымъ писать панегирики трогательной любви къ "мужичку" г. Четвериковыхъ.

Г. Четвериковъ хочетъ санкціи "народнаго совѣта", какъ "необходимаго условія для проведенія въ жизнь каждаго правительственнаго проекта и новаго законоположенія", но въ то же время настаиваетъ на необходимости "не нарушать прерогативъ верховной власти". Озабоченный надлежащимъ "воспитаніемъ" народа для такой колоссальной задачи, онъ придумываетъ какіе-то "совѣщательные и избирательные комитеты", въ которыхъ "представители отъ крестьянскихъ обществъ, выбираемые по одному отъ пяти волостей" (какова пропорція?!), и "представители отъ рабочихъ союзовъ" потонутъ въ сонмѣ всякихъ губернскихъ и уѣздныхъ предводителей дворянства, предсѣдателей земскихъ управъ, городскихъ головъ, представителей духовенства, гласныхъ губернскаго и уѣздныхъ земствъ, думъ, представителей университетовъ, биржевыхъ обществъ, комитетовъ мануфактуръ и торговли и пр. и пр.-- всего до 150 человѣкъ, которые и будутъ "воспитывать" мужиковъ и пролетаріевъ и выбирать депутатовъ въ "народный совѣтъ". Почтенный изобрѣтатель этихъ "воспитательныхъ" комитетовъ самъ вынужденъ признаться, что "постановка дѣла" у него очень "сложна". Но зато какія выгоды! Во-первыхъ, къ избранію привлечены "всѣ" -- крестьяне ("по одному отъ пяти волостей"!) и рабочіе (отъ "союзовъ"!), а, вмѣстѣ съ тѣмъ, и крестьяне и рабочіе лишены" впредь до прохожденія полнаго курса выучки подъ руководствомъ гг. Четвериковыхъ, возможности выбирать собственныхъ представителей для рѣшенія "чуждыхъ" имъ дѣлъ. Зато народолюбивый авторъ предоставляетъ имъ полную возможность: 1) "приглядѣться", какъ рѣшаютъ "государственные вопросы" господа, и 2) "подавать свой вѣскій, по численности (!), голосъ въ пользу того кандидата, который въ совѣщательныхъ засѣданіяхъ комитета высказалъ бы полное пониманіе крестьянскихъ или рабочихъ нуждъ". Ну, а если такого "кандидата" съ "полнымъ пониманіемъ" не найдется, то "черному народу" предоставляется полное право на своихъ бокахъ испытывать, что корень ученія и въ "воспитательныхъ комитетахъ" либераловъ бываетъ горекъ.

Кекъ видимъ, г. Четвериковъ очень ужъ "простъ", и патентованный либералъ, земецъ, гласный думы, профессоръ, и генералъ Кузьминъ-Караваевъ его безъ труда заткнетъ за поясъ. Но и его "подготовительные" проекты шиты бѣлыми нитками, и основная мысль ихъ -- лишить полноты представительства рабочихъ и крестьянъ -- совершенно ясна. Забавна уже самая формулировка тѣхъ причинъ, которыя заставляютъ г. К-К. "поступаться" "отвлеченною справедливостью", и для него олицетворяемою всеобщимъ, равнымъ, прямымъ и тайнымъ избирательнымъ правомъ. Совершенно вѣрно, что "успѣшность выборовъ" предполагаетъ "политическую агитацію", "предвыборную борьбу" и "образованіе партій". Но, конечно, эта "предвыборная борьба" не должна тянуться такъ ужъ "долго", какъ это предполагаетъ г. Кузьминъ-Караваевъ, ибо "политическая агитація" ведется уже и теперь, и "партіи" тоже существуютъ, и именно въ процессѣ "предвыборной агитаціи", а не внѣ ея, онѣ будутъ крѣпнуть и окончательно оформливаться. Если г. Кузьминъ-Караваевъ хочетъ сказать, какъ это вполнѣ основательно можно предположить по разсѣяннымъ въ его статьѣ замѣчаніямъ, что "крайнія" партіи организованы лучше, чѣмъ "умѣренныя", то такъ и надо было прямо говорить. Тогда было бы уже совершенно ясно, къ чему клонитъ почтенный профессоръ, умудряющійся на протяженіи 20 строкъ говорить, что "полицейскіе окрики и мѣры всегда приводятъ къ торжеству того, кому мѣшаютъ и не позволяютъ говорить", и въ тоже время жаловаться, что именно благодаря "окрикамъ", "мѣшавшимъ говорить" г. Кузьмину-Караваеву, "восторжествовали" почему-то не его мнѣнія, а "крайнія сужденія".

Не болѣе въ серьезъ можно принять и мнѣніе г. К.-К., что, благодаря отсутствію у насъ извѣстныхъ широкимъ слоямъ "политическихъ дѣятелей", голоса разобьются, Иванъ будетъ выбирать Петра, а Петръ Ивана и пр. Политическая извѣстность очень быстро создается при политической агитаціи и предвыборной борьбѣ, и если "опасенія" единомышленниковъ г. К.-К. серьезны, то имъ лучше всего не изысхивать способы устроить "хорошіе" выборы при ея отсутствіи, а требовать, и настойчиво требовать немедленнаго созданія условій, обезпечивающихъ полную свободу агитаціи. Тогда не придется терзаться и тѣмъ, что изъ-за раздробленія голосовъ "представительство", посланное фактически "десятой, двадцатой, оотой частью избирателей будетъ дискредитировано въ глазахъ всѣхъ и вся". Но намъ, признаться, это терзаніе либеральнаго генерала не кажется слишкомъ серьезнымъ. Насколько намъ извѣстно, г. Кузьминъ-Караваевъ такъ мало чувствовалъ себя "дискредитированнымъ" въ качествѣ гласнаго тверского земства и петербургской думы, что свободно выступалъ отъ имени народа и даже заявлялъ, будто "теорія всеобщаго избирательнаго права совершенно непримѣнима къ земскому самоуправленію" {Кузьминъ-Караваевъ. Земство и деревня, стр. 254.}. А любопытно было бы знать: какая именно "часть" населенія тверской губерніи или города Петербурга "послала" г. Кузьмина-Караваева въ гласные?

Истинная основа проектовъ либеральнаго земца вовсе не въ этихъ мнимыхъ затрудненіяхъ, а совсѣмъ въ другомъ. "Идея государственнаго всеединства затуманена въ сознаніи идеей единства классоваго и группового (курсивъ нашъ),-- вотъ гдѣ лежитъ причина сомнѣній и опасеній", говоритъ онъ съ тѣмъ, чтобы черезъ столбецъ сказать, что "рабочіе -- единственный (курс. нашъ) рѣзко обособленный классъ въ современной русской группировкѣ", и такимъ образомъ признаться, что именно "идея классоваго единства" пролетаріата внушаетъ ему "сомнѣнія и опасенія".

Г. К.-К. знаетъ, что "рабочіе -- сила", и потому, конечно, и не думаетъ уже о томъ, чтобы вовсе лишить ихъ представительства. Пріурочивая выборы депутатовъ къ земствамъ и городскимъ думамъ, соотвѣтственно "пополненнымъ" крестьянами и квартиронанимателями, онъ создаетъ для рабочихъ "спеціальную групповую избирательную единицу", предоставляя имъ "въ большихъ городахъ и въ негородскихъ фабричнозаводскихъ центрахъ" выбирать "одного или нѣсколькихъ представителей". Дѣло сводится, такимъ образомъ, для К.-К., какъ и для Четверикова, къ ограниченію представительства рабочихъ, къ ихъ "изоляціи", не позволяющей имъ стать центромъ притяженія для всѣхъ слоевъ "униженныхъ и оскорбленныхъ" и привлечь себѣ на службу интеллигентные элементы нерабочей среды. Словомъ, именно противъ соціалдемократіи направлены всѣ измышленія г. К.-К.: понимая невозможность лишить рабочихъ всякаго представительства, онъ старается поставить его въ такія рамки, чтобы оно было представительствомъ интересовъ отдѣльныхъ группъ рабочихъ, а не рабочаго класса. Ради этой-же цѣли г. К.-К. предоставляетъ рабочимъ выбирать "каждое лицо, пользующееся правомъ голоса въ данномъ территоріальномъ районѣ" (курс. нашъ). Такое ограниченіе было бы прямо направлено противъ того интеллигентнаго пролетаріата, изъ рядовъ котораго вербуется часть соціалдемократической интеллигенціи, и который, гнѣздясь по "комнатамъ", не попадетъ, конечно, въ тѣ квартиронанимательскія "общенія", черезъ которыя, по проекту К.-К., интеллигенція только и можетъ стать "пользующейся правомъ голоса".

Можно было бы "по человѣчеству" простить г. К.-К. это, столь естественное для него, стремленіе урѣзать права классоваго рабочаго движенія. Но отвратительно то лицемѣріе, съ которымъ эти антипролетарскіе и антидемократическіе проекты обосновываются мнимымъ опасеніемъ за самихъ рабочихъ, которые будто бы при всеобщемъ и пр. избирательномъ правѣ потонутъ въ рядахъ другихъ избирателей и потому не будутъ въ состояніи послать своихъ представителей. Либеральный профессоръ не останавливается даже передъ явно нелѣпымъ утвержденіемъ, будто "рабочіе на Западѣ не замыкаются такъ глухо отъ другихъ слоевъ населенія, какъ у насъ". А если принять во вниманіе, что невозможность немедленнаго введенія всеобщаго и пр. голосованія К.-К. объясняетъ, какъ мы видѣли, прежде всего отсутствіемъ политической организованности, вслѣдствіе чего-де "разобьются" голоса, и что, съ другой стороны, по его же словамъ, "у рабочихъ имѣется чрезвычайная сплоченность и крѣпкая внутренняя организація", то совершенно очевидно, что не отсутствія представительства рабочихъ, а чрезмѣрнаго представительства ихъ опасается народолюбивый земецъ {Слѣдующіе слова Витте ("Новости", No 55) показываютъ степень и характеръ организованности рабочихъ: "Коммиссія (Шидловскаго) была сорвана, главнымъ образомъ, благодаря политическимъ вождямъ соціалдемократіи... Одобрять дѣйствія "крайнихъ" партій въ рабочихъ неурядицахъ положительно никто не можетъ, хотя нельзя не признать, что партіи эти дѣйствуютъ вполнѣ организованно".}.

Но страхъ либеральной души передъ народомъ распространяется не на однихъ только рабочихъ. Крестьяне находятъ не больше благоволенія въ очахъ ея. А такъ какъ у крестьянъ нѣтъ той "чрезвычайной сплоченности" и "организаціи", какъ у пролетаріата, то съ ними, естественно, можно церемониться гораздо меньше. И К.-К. попросту засовываетъ крестьянъ избирателей въ земства, гдѣ они тоже могутъ преимущественно "приглядываться". Правда, сохраняя сословное обособленіе крестьянъ (и это надо замѣтить!), онъ предлагаетъ "нынѣшнихъ крестьянъ-гласныхъ" въ земствѣ замѣнить "выборными отъ волостей". По не самъ ли г. К.-К. мотивировалъ въ свое время "непримѣнимость" всеобщаго избирательнаго права въ земствахъ зависимостью крестьянъ отъ земскихъ начальниковъ и другихъ властей? Такимъ образомъ, и "выборные отъ волостей" будутъ выбраны несвободно, да, вдобавокъ, еще совершенно потонутъ въ массѣ другихъ гласныхъ. А на исчезновеніе "земскихъ начальниковъ" и прочихъ представителей "твердой власти" либеральный земецъ даже и не разсчитываетъ. Однимъ изъ главныхъ аргументовъ противъ всеобщаго избирательнаго права у него и сейчасъ служитъ "немыслимость перевоспитать въ короткое время губернаторовъ и особенно земскихъ начальниковъ".

Отложить всеобщее избирательное право до тѣхъ поръ, пока г.г. Кузьминымъ-Караваевымъ удастся "перевоспитать" и народъ и "губернаторовъ", значитъ, дѣйствительно, довольствоваться чистой идеей "всенароднаго" представительства. Но, спрашивается: зачѣмъ-же "перевоспитывать" бурбоновъ самодержавной бюрократіи. Не проще-ли смѣстить ихъ? Но въ томъ-то и бѣда либеральной души, что "смѣстить" ихъ можетъ только революція, а господинъ Кузьминъ-Караваевъ, подобно г. Четверикову, "всю надежду" возлагаетъ на "сліяніе царя съ народомъ". Въ этой боязни революціи -- другое выраженіе все той-же трагедіи либеральной души, боящейся народа. И оно показываетъ, какъ боязнь народа толкаетъ часть земскаго либерализма прямо въ объятія реакціи.

Г.г. Кузьмины-Караваевы и имъ подобные нападаютъ въ тылъ освободительному движенію и облегчаютъ демагогическія затѣи правительства. И если бы судьба свободы зависѣла только отъ нихъ, то можно поручиться, что и конституція осталась бы однимъ "мечтаніемъ". Но, къ счастью, дѣло революціи находится въ надежныхъ рукахъ пролетаріата, и въ своемъ поступательномъ движеніи она заставитъ все болѣе и болѣе широкіе круги либерализма и демократіи идти съ народомъ, такъ какъ идти противъ него будетъ равносильно обреченію себя на погибель вмѣстѣ съ отмирающимъ режимомъ. До полнаго крушенія абсолютизма трагедія либеральной души должна будетъ все чаще и чаще, хотя бы и нехотя, разрѣшаться въ прямое пособничество революціи.

Ф. Данъ.