Смирнова-Россет Александра Осиповна - Из записных книжек с 1825 по 1845 г

Изъ записныхъ книжекъ А. О. Смирновой, рожденной Россетъ, съ 1825 по 1845 г.*)

*) Я приведу одну замѣтку 1824 г. и другія 1825 г., найденныя въ одной позднѣйшей книжкѣ. Дѣло идетъ о наводненіи 1824 г., о смерти Импер. Александра Павловича и о 14 декабря. Замѣтка, касающаяся дяди моей матери, декабриста, написана въ 1826 г. Дѣло идетъ о его ссылкѣ, слѣдовательно замѣтка относится къ концу іюня, т. е. къ тому времени, когда былъ произнесенъ приговоръ. Въ предисловіи уже помѣщены замѣтки 1827, 1828 гг. Я помѣстила ихъ въ видѣ введенія и начинаю теперь съ болѣе длинной замѣтки; она можетъ быть отнесена ко времени отъ 1824 до 1829 гг., но для опредѣленія ея точной даты нѣтъ никакихъ указаній. Въ сомнѣніи -- воздержись, говоритъ народная мудрость и я воздерживаюсь отъ хронологическаго порядка, не видя въ немъ никакого спеціальнаго интереса, только очевидно, что Пушкинъ былъ, должно быть, еще очень молодъ въ то время, а моя мать еще моложе.

Son souvenir nous reste, pur et inacééssible à la colomnie 1).

Изъ письма А. О. Смирновой къ кн. П. А. Вяземскому, марта 1837 г.

La main qui tenait au bout d'un pistolet la vie de notre grand poète, était dirigée par un cerveau absolument incapable d'apprécier celui qu'elle visait.

Cette main ne trembla pas devant la majesté du génie dont elle fit taire la voix 2).

Признайтесь, дорогая Александра Осиповна, что правъ нашъ солдатъ, что пуля большая дура!

Февраль 1837 г. изъ неизданнаго письма о смерти Пушкина.

1) Образъ его сохранится для насъ, чистый и недоступный клеветѣ.

2) Рука, державшая пистолетъ, направленный на нашего великаго поэта, принадлежала человѣку, совершенно неспособному оцѣнить того, въ котораго онъ цѣлилъ.

Его рука не дрогнула отъ сознанія величія генія, голосъ котораго онъ заставилъ умолкпуть.

Очень весело провела вечеръ у Карамзиныхъ; тамъ былъ Арзамасъ. Я сказала Жуковскому, что гостиная Катерины Андреевны -- ковчегъ Арзамаса; онъ отвѣтилъ: "въ этомъ ковчегѣ я -- бычекъ, Крыловъ -- слонъ, самое умное животное, Пушкинъ -- сверчокъ, а вы -- колибри Арзамаса". Тамъ были оба Глинки, поэтъ и Musicus и Jean Мятлевъ, который очень забавенъ; онъ слышалъ то, что мнѣ сказалъ Жуковскій, и подхватилъ: "вы не бычекъ, вы -- жукъ; вы порхаете вокругъ колибри". Жукъ возразилъ: "это сама колибри назвала меня бычкомъ; она увѣряетъ, что я реву, когда смѣюсь". Я замѣтила: "Сверчокъ неподходящее имя для Пушкина; его слѣдовало-бы назвать пѣвуньей-стрекозой". Мятлевъ отвѣчалъ: "это совершенно вѣрно, тѣмъ болѣе, что онъ никогда не будетъ муравьемъ. Но эта стрекоза поетъ круглый годъ, что очень выгодно для русскаго Парнасса". Были тамъ старикъ Полетика; онъ мнѣ нравится; онъ сухъ и въ то же время очень остроуменъ; былъ и Аббатъ Тетю -- на этотъ разъ безъ "своихъ драгуновъ" {Вяземскій. Драгуны аббата Тетю m-me de-Sevigni, преслѣдовавшія его черныя мысли; Вяземскій былъ ипохондрикомъ; отсюда каламбуръ.} очень любезный. Пушкинъ, мой братъ Клементій, Андрей Карамзинъ и Петръ Мещерскій забавлялись тѣмъ, что дразнили Sophie, которую передъ обѣдомъ застали въ слезахъ надъ англійскимъ романомъ. Sophie сердилась, а Catherine {Catherine Мещерская была дочь Н. М. Карамзина отъ второго брака, Софья -- отъ перваго и гораздо старше своихъ братьевъ Андрея и Александра. Самый младшій -- Владиміръ и дочь Лиза были въ это время еще дѣтьми, а Александръ, также какъ мои дяди, еще учился; одинъ только Андрей и старшій изъ моихъ дядей уже окончили въ то время пажескій корпусъ.} наконецъ сказала ей: "попробуйте дѣлать то-же, что и я; когда они начинаютъ дразнитъ меня, я только пожимаю плечами. Теперь они больше не смѣютъ трогать меня, такъ какъ это ни къ чему не ведетъ". На это Мещерскій отвѣтилъ: "кто знаетъ, можетъ быть я осмѣлился-бы"? Отвѣтомъ Catherine былъ только взглядъ, исполненный достоинства! Пушкинъ былъ въ ударѣ; онъ разсказывалъ свои Wanderungen у цыганъ въ Молдавіи; тамъ въ одномъ таборѣ онъ слышалъ разсказъ объ убійствѣ женщины, которымъ воспользовался для поэмы; онъ нашелъ своего Алеко и Земфиру подъ шатромъ. Онъ разсказалъ намъ исторію, слышанную имъ отъ одного грека въ Кишиневѣ, и говорилъ, что хочетъ записать ее и назвать Кирджали. Катерина Раевская разсказала ему легенду о фонтанѣ въ Бахчисараѣ; она назвала фонтанъ ханскаго дворца "фонтаномъ слезъ". Пушкинъ сказалъ, что у нея поэтическая фантазія. Его Марія была графиня Потоцкая, которую дѣйствительно похитилъ этотъ ханъ. Пушкинъ говорилъ притомъ, что темы многихъ изъ его произведеній взяты изъ жизни, какъ, напримѣръ, случай съ братьями-разбойниками; на Дону, на Волгѣ онъ записалъ еще много другихъ происшествій; онъ ничего не выдумывалъ, даже офицеръ въ "Кавказскомъ плѣнникѣ" дѣйствительно существовалъ. Потомъ, обратясь къ Sophie, онъ сказалъ: "я дразнилъ васъ, но вы правы, что любите англійскіе романы: они такъ правдивы, личности Вальтеръ-Скотта такъ живы. Однако не оплакивайте слишкомъ ихъ несчастья; вѣдь они всѣ умерли или давно утѣшились". Онъ обратился ко мнѣ: плачете-ли вы, когда поютъ Черную шаль? Я отвѣтила: "никогда, это романсъ, да притомъ еще пошлый. Я гораздо больше люблю Талисманъ и фонтанъ любви; въ нихъ стихи лучше; стихи Черной шали не поютъ". Пушкинъ поклонился: "очень хорошо сказано; стихи не поютъ, а они должны пѣть, даже безъ музыки. Это дѣлаетъ вамъ честь, у васъ есть вкусъ и слухъ; я буду спрашивать у васъ совѣта". Я засмѣялась надъ тономъ, которымъ онъ это сказалъ, и замѣтила: "какъ Мольеръ спрашивалъ мнѣнія своей служанки Лафоре"? "Вы будете нашей славянской Лафоре", проворчалъ Вяземскій.

Пушкинъ продолжалъ: "увѣряю васъ, что Черная шаль можетъ глубоко тронуть человѣка. Если-бъ вы слышали ее, какъ я, въ Молдавіи въ жидовской корчмѣ, вы всѣ плакали-бы".-- "Плакали? сказала Catherine, почему?" -- Петръ Мещерскій отвѣчалъ: "это воздѣйствіе жидовской корчмы въ Молдавіи: она такъ пропитана запахомъ лука и чеснока, что слезы навертываются на глазахъ".-- Пушкинъ отвѣтилъ серьезнымъ тономъ: совсѣмъ нѣтъ, при чемъ тутъ чеснокъ и лукъ, я переложилъ пѣсню въ стихи и мнѣ хотѣлось-бы спѣть ее по-молдавски. Разъ я видѣлъ въ Одессѣ грека, который плакалъ, сидя на берегу моря, и пѣлъ. Я спросилъ, о чемъ онъ плачетъ, я былъ тронутъ, я гитаристъ. Онъ отвѣчалъ: "меня заставляетъ плакать моя пѣсня: это маленькая птичка, которая сидитъ на вѣткѣ, и поетъ, поетъ, а потомъ улетаетъ". По-русски это совсѣмъ не трогательно, а по-гречески можетъ довести до слезъ... Хотите, я спою вамъ по-молдавски? Но для этого мнѣ нужна гитара и шали".-- "За этимъ дѣло не станетъ, сказала Sophie, нашъ кухонный мужикъ играетъ на гитарѣ, а горничныя дадутъ вамъ шали". Пушкинъ, Клементій и Андрей отправились въ дѣвичью, Лука {Калебъ Бальдержонъ Карамзиныхъ, этотъ Лука былъ типъ стараго слуги, преданнаго и ворчливаго; при немъ родилась старшая дочь Софья, такъ какъ онъ служилъ у историка со времени его первой женитьбы. Онъ разсказывалъ свои воспоминанія друзьямъ дома, а на m-lle Софью я младшихъ ея братьевъ и сестеръ смотрѣлъ, какъ на дѣтей. Онъ говаривалъ: да, что было тогда, какъ мы писали исторію Россіи. Это было въ то время, когда французы сожгли нашу московскую библіотеку.-- Я носилъ наши корректуры въ типографію и т. п. Все, что касалось историка, было наше для Луки. Я помню въ дѣтствѣ его сморщенную фигуру, такъ какъ онъ дожилъ до глубокой старости.} принесъ гитару, Мятлевъ присоединился къ нимъ, въ восторгѣ отъ затѣваемой шутки; они заперлись въ столовой и позвали Глинку, который долженъ былъ играть на гитарѣ. Наконецъ насъ позвали. Клементій и Пушкинъ, переодѣтые какими-то фантастическими молдаванами, съ трагическимъ выраженіемъ лицъ, держали черную шаль и вращали глазами, принимая сентиментальные позы. Пушкинъ насвистывалъ мелодію, а Глинка подбиралъ аккомпаниментъ. Только-что мы вошли, Пушкинъ началъ пѣть гнусавымъ голосомъ, какъ молдаване. Клементій выдѣлывалъ драматическіе жесты; они дѣлали видъ, что плачутъ, и утирали глаза черной шалью. Невозмутимая важность, съ которой они давали намъ этотъ чудный концертъ, заставила насъ хохотать до упаду. Успѣхъ подзадорилъ ихъ, и они рѣшили устроить живыя картины. Константинъ Булгаковъ пришелъ и объявилъ, что это геніальная мысль.

Отправились къ горничнымъ, чтобы достать у нихъ шарфы и шубы. Андрей принесъ халаты; вытащили даже старый красный тюрбанъ г-жи Карамзиной. Когда картина была готова, насъ позвали. Мятлевъ взялъ на себя роль петрушки и сказалъ намъ рѣчь: "Вотъ Ханъ-Гирей, человѣкъ очень серьезный, какъ Иванъ Грозный; его исторію написалъ талантливый молодой человѣкъ который плакалъ въ Бахчисараѣ; и съ того дня вода въ фонтанѣ соленая". Послѣ этого онъ прочелъ первую строфу. Пушкинъ въ красномъ тюрбанѣ г-жи Карамзиной, завернутый въ шаль, сидя на землѣ и куря трубку, изображалъ хана Гирея. Андрей, Константинъ Булгаковъ, Клементій, въ халатахъ, скромно расположились вокругъ него, со сложенными на груди руками,-- какъ подобаетъ рабамъ. Мы заапплодировали. Мятлевъ, какъ настоящій петрушка, сказалъ: андеръ манеръ, другой кавалеръ, что означало: убирайтесь прочь. Вторая картина была еще лучше. Мятлевъ сказалъ намъ, что это ребусъ. Они поставили на возвышеніе преспапье Карамзина -- статую Петра Великаго; Пушкинъ, въ платьѣ мужика -- собственника гитары, Клементій въ фантастическомъ, яко-бы, польскомъ костюмѣ, стояли передъ статуей, завернувшись въ альмавиву Пушкина. Оркестръ, т. е. Глинка, сыгралъ на гитарѣ трепака и мазурку; коръ-дебалетъ, т. е. Андрей, Константинъ Булгаковъ и Мятлевъ, исполнили танецъ, а потомъ закричали: отгадайте! Жуковскій разсказалъ мнѣ все заранѣе, и я отвѣчала: "ребусъ -- это Пушкинъ и Мицкевичъ передъ статуей Петра Великаго". Пушкинъ отвѣтилъ: "Мы соединены подъ защитой поэзіи, точь въ точь какъ Павелъ и Виргинія подъ пальмовымъ листомъ. Это сестры-соперницы, которыя когда-нибудь помирятся; по крайней мѣрѣ, я надѣюсь на это". Послѣдняя картина изображала цыганъ; но они не захотѣли, чтобъ Мещерскій {Князь П. Мещерскій, женатый на Екатеринѣ Карамзиной, былъ чудесный человѣкъ. Его жена была умнѣйшая женщина и необычайно остроумна.

Ниже будетъ приведено ея письмо по поводу смерти Пушкина.} въ ней участвовалъ: онъ слишкомъ бѣлокурый.

Они долго совѣтовались наединѣ съ Sophie и Catherine; наконецъ, они рѣшились и пришли просить и меня участвовать въ картинѣ. Катерина Андреевна сказала, что это невозможно, такъ какъ я буду одна съ молодыми людьми. Пушкинъ объявилъ, что можно устранить это препятствіе, и предложилъ позвать вѣрную Фіону {Фіона была горничная Sophie Карамзиной, очень ей преданная.} и одѣть ее старой цыганкой. Тогда г-жа Карамзина согласилась. Sophie набросила розовый шарфъ на мое бѣлое платье и надѣла мнѣ на шею коралловое ожерелье; у Catherine нашелся какой-то вышитый передникъ,-- при нѣкоторомъ напряженіи фантазіи это могло изображать Земфиру. Клементій былъ Алеко, Андрей, Пушкинъ, Константинъ Булгаковъ представляли молодыхъ цыганъ, Мятлевъ -- старика, а Глинка былъ музыкантомъ. Онъ спѣлъ подъ аккомпаниментъ гитары московскую цыганскую пѣсню. Фіона, изображавшая старую колдунью, произвела необычайный эффектъ; она гадала Алеко и Пушкину. Успѣхъ былъ огромный, и Пушкинъ, котораго все это забавляло какъ ребенка, поцѣловалъ руку у Екатерины Андреевны и благодарилъ ее за то, что она способствуетъ процвѣтанію искусствъ у себя въ домѣ.

Только-что мы успѣли вернуться въ гостиную, какъ доложили о пріѣздѣ графа Фюгельмонта; Екатерина Андреевна сказала: "Слава Богу, что онъ не видѣлъ моей столовой, обращенной въ балаганъ; онъ принялъ бы насъ за сумасшедшихъ, тѣмъ болѣе, что Святки ужъ давно прошли".

-----

Вчера пріѣзжалъ ко мнѣ Пушкинъ и разсказывалъ, что онъ только-что съ трудомъ устоялъ противъ сильнѣйшаго искушенія: онъ провожалъ въ Кронштадтъ одного пріятеля и ему неудержимо захотѣлось спрятаться гдѣ-нибудь въ каютѣ и просидѣть тамъ до тѣхъ поръ, пока корабль не выйдетъ въ открытое море. Но онъ таки устоялъ противъ этого страстнаго желанія -- отправиться заграницу безъ паспорта. Въ немъ много оригинальности и вмѣстѣ простодушія. Моденъ неправъ, говоря, что онъ недоброжелателенъ и что у него злой языкъ. Онъ насмѣшникъ, но въ немъ нѣтъ ни тѣни злобы; онъ остроуменъ и тонокъ. Онъ спросилъ меня: "Какого вы обо мнѣ мнѣнія?" Я отвѣчала: "превосходнаго, потому что вы очень добры. Я была предубѣждена противъ васъ; мнѣ говорили, что вы всегда готовы задѣть человѣка, но я не согласна съ этимъ; вы преисполнены ума и таланта; однимъ словомъ, вы именно таковы, какимъ мнѣ васъ изобразилъ Жуковскій, т. е. вы -- фениксъ". Пушкинъ разразился гомерическимъ хохотомъ и потомъ сказалъ мнѣ: "спасибо вамъ за доброе мнѣніе; я не золъ, никому не желаю дурного, я не измѣнникъ, не лгунъ; я вспыльчивъ, но не злопамятенъ и не завистливъ. Я искрененъ, и умѣю любить своихъ друзей и быть имъ вѣрнымъ, но у меня колкій языкъ".

-----

Черезъ нѣсколько дней мы переѣзжаемъ въ Петергофъ и будемъ проводить весь день на воздухѣ: на прогулкахъ, въ лагерѣ, на маневрахъ, въ катаньѣ на лодкѣ по заливу. Я предпочитаю Царское Село: тамъ тише, тамъ живутъ Карамзины, и Пушкинъ приходитъ туда, иногда даже пѣшкомъ, изъ Петербурга, какъ скороходъ {Пушкинъ былъ отличный ходокъ и могъ пройти верстъ 25 скорымъ шагомъ.}.

-----

Императрица сказала мнѣ, что я по-прежнему буду жить въ коттэджѣ, а Государь прибавилъ: васъ будутъ будить утромъ на зарѣ. Государыня отвѣчала: какая жестокость! она любитъ долго спать; даже въ институтѣ ей позволяли, по приказанію доктора, спать немного дольше {Моя мать занимала комнату рядомъ съ дѣтьми Государя; утромъ Государь приходилъ къ дочерямъ и стучался съ ними вмѣстѣ къ моей матери, чтобы ее разбудить. Это было большимъ удовольствіемъ для дѣтей.}.

-----

Сегодня сдѣланъ эскизъ картины, изображающей лагерь; я ненавижу позировать; три года тому назадъ мой портретъ миніатюрой удался лучше; акварели для альбома Государыни хороши, особенно портретъ Alexandrine и Любиньки {Впослѣдствіи княгиня Суворова; М-lle Эйлеръ, княжна Урусова и моя мать -- четыре красавицы для альбома; картина, изображающая лагерь, находится въ старомъ дворцѣ, въ Петергофѣ: императрица верхомъ, съ фрейлинами, въ Красномъ Селѣ (въ лагерѣ).}; Софи не такъ хорошо вышла, а я совсѣмъ гадко; я была въ такомъ ужасномъ настроеніи духа! Сегодня вечеромъ будетъ прощальный чай для жителей Царскаго.

-----

Мы были въ лагерѣ и пережили массу треволненій. Мы всѣ поѣхали въ шарабанѣ вслѣдъ за Государыней. Коляски съ горничными и съ нашими платьями должны были пріѣхать послѣ. Возвращаемся изъ лагеря -- ни колясокъ, ни платьевъ. Общее отчаяніе. Я иду отыскивать горничныхъ Государыни и узнаю, что и ихъ нѣтъ, за исключеніемъ М-rs Ellis {М-rs Эллисъ завѣдывала брилліантами; М-lle Клюгель была въ то время первой каммеръ-фрау; когда она состарилась, то ее замѣнила M-lle Рорбекъ, которая оставалась до смерти Александры Ѳеодоровны.} и Клюгель; но ни платьевъ, ни парикмахера, ни другихъ женщинъ. Клюгель чуть не рвала на себѣ волосы, М-rs. Эллисъ, невозмутимо спокойная, пила чай, поставивъ передъ собой шкатулку съ драгоцѣнностями. Наконецъ прибыли коляски, платья и парикмахеръ. Мы одѣвались, какъ солдаты, когда бьютъ тревогу. Во время обѣда я пожаловалась, кому слѣдовало, на эти безпорядки; мнѣ отвѣчали, что даже платья Императрицы не пришли во-время и что намъ жаловаться нечего. Это вѣрно, но если-бы она была уже одѣта, мы могли-бы не быть готовыми во-время, и во всякомъ случаѣ это безпорядокъ въ конюшенномъ вѣдомствѣ. Государыня посмѣялась надъ этимъ, но сказала, что это не должно повторяться, потому что въ кучерахъ и экипажахъ нѣтъ недостатка. Я думаю, что даже солдаты не одѣваются такъ быстро, какъ мы одѣлись вчера; къ тому-же мы умирали съ голоду. Князь Петръ сказалъ мнѣ: "Однако, это не лишило фрейлинъ аппетита; онѣ оказали должную честь обѣду".

-----

Какъ оригинальна Алина {Алина, дочь министра двора, князя Волконскаго. Ея мать, княгиня Софья, была олицетворенною оригинальностью. Во Франкфуртѣ ее однажды задержали въ таможнѣ вмѣстѣ съ ея компаньонкой миссъ Аделаидой Пэтъ и докторомъ Пиццати. Она была одѣта въ старое, потертое платье, безъ всякаго багажа, съ саквояжемъ въ рукахъ, въ которомъ были ея великолѣпные брилліанты. Ее приняли за воровку, также какъ и ея спутниковъ, столь же плохо одѣтыхъ. Ппццати разсказывалъ съ патетическимъ видомъ объ этомъ приключеніи, повторяя: "Княгиня одѣвается какъ нищая; я былъ взбѣшенъ", Аделаида также, а она смѣялась, это ее забавляло. Наконецъ, пришли изъ посольства и освободили насъ".}! Государыня на-дняхъ сказала ей: "Какая у васъ узкая юбка, моя милая, можно подумать, что она сшита по модѣ 1804 года". Алина отвѣчала съ самымъ серьезнымъ видомъ: "она достаточно широка для того, чтобъ я чувствовала себя въ ней прекрасно; я могла-бы даже перескочить черезъ ручей". Императрица засмѣялась и сказала:- "Вы настоящій портретъ вашей матери, Алина". Маленькая Дубенская {Впослѣдствіи г-жа де-Лагренэ.} очень мила и В. К. Марія Николаевна очень ее любитъ; онѣ вмѣстѣ читаютъ.

-----

Не успѣли мы вернуться изъ лагеря, какъ Государь получилъ изъ Парижа депешу съ совершенно неожиданнымъ извѣстіемъ о поразительной катастрофѣ. Король уѣхалъ въ Рамбулье, въ Парижѣ революція. Впрочемъ Моденъ говорилъ сегодня вечеромъ, что Государь опасается за результаты послѣднихъ распоряженій и предупреждалъ короля. Герцогъ Полиньякъ не то, что герцогъ Ришелье! Несчастная герцогиня Ангулемская опять должна будетъ уѣхать въ изгнаніе. Говорятъ, что они поѣдутъ въ Англію. Въ первой депешѣ Поццо не могъ сообщить никакихъ подробностей. Государь очень безпокоится, такъ какъ не знаетъ, къ чему все это приведетъ Францію.

-----

Пріѣхалъ второй курьеръ, отправленный на третій день возстанія, поздно вечеромъ. Герцогъ Орлеанскій объявленъ правителемъ. Король, герцогъ и герцогиня Ангулемскіе, маленькій герцогъ Бордоскій, mademoiselle и герцогиня Берршская, которая выказала большое присутствіе духа, отправляются въ Англію. Какой конецъ! Какое событіе!

-----

Государь получилъ еще депешу, очень подробную. Поццо извѣщаетъ, что генералъ Атоленъ будетъ отправленъ къ Его Величеству съ письмомъ герцога Орлеанскаго, избраннаго королемъ. Государь очень озабоченъ; сегодня вечеромъ онъ говорилъ за чаемъ: право избранія королей погубило Польшу и погубитъ Францію, что гораздо важнѣе. Я отъ души желаю добра Франціи: она необходима для европейскаго равновѣсія. Моденъ отвѣчалъ: тѣ-же самые, которые создаютъ королей, свергаютъ ихъ, Ваше Величество! Государь сказалъ: въ этомъ и заключается опасность! Мой братъ побилъ Францію и Россія желала быть другомъ Франціи со времени Петра Великаго.

-----

Ла Фероне, {М-lle Ла-Фероне, впослѣдствіе г-жа Кравенъ, была подругой m-lle Софьи Лаваль, въ замужествѣ граф. Боркъ (друга моей матери), дочерью эмигранта, оставшагося въ Россіи и женатаго на русской. Ла-Фероне и Мортеморъ были французскими посланниками въ Петербургѣ, графъ Поццо ди-Борго -- русскимъ посломъ въ Парижѣ.} уѣзжаютъ. Полина пріѣзжала прощаться съ нами вмѣстѣ съ Софьей, которая провела у насъ весь день. Государь сожалѣлъ объ отъѣздѣ Ла Фероне; онъ охотно бесѣдовалъ съ нимъ; послѣ Мортемора онъ былъ наиболѣе симпатичнымъ. Поццо будетъ переведенъ въ Лондонъ; еще неизвѣстно, кто будетъ отправленъ въ Парижъ,-- думаютъ, что графъ Паленъ.

-----

Моденъ говорилъ, что Матусевичъ, тотъ самый, который былъ въ Лондонѣ съ Ливенами, надѣялся попасть туда, когда-нибудь.

-----

Генералъ Аталенъ прибылъ съ письмомъ короля Людовика-Филиппа. Великій князь разсказывалъ мнѣ, что Коленкуръ пользуется большимъ успѣхомъ у женщинъ. Мортеморъ и Ла Фероне были менѣе блестящи, совсѣмъ въ другомъ родѣ, это были люди хорошаго тона, очень искренніе, чего нельзя сказать о Коленкурѣ.

-----

Искра насмѣшилъ меня сегодня вечеромъ, разсказывая, что онъ прочелъ біографію Байрона, отъ которой ему стало жутко, и что онъ будетъ впредь утромъ и вечеромъ читать слѣдующую молитву: Боже милостивый, защити меня отъ моихъ будущихъ біографовъ, отъ моихъ почитателей такъ же, какъ и отъ моихъ критиковъ. Первые будутъ оказывать мнѣ медвѣжьи услуги, вторые утопятъ меня въ морѣ отравленныхъ чернилъ.-- Сохрани меня, Господи, отъ тѣхъ и другихъ {Эта біографія Leigh Hunt. Пушкинъ видалъ многихъ англійскихъ дипломатовъ и получалъ отъ нихъ англійскія книги и Эдинбургское Обозрѣніе. Я нашла въ запискахъ намеки на это обстоятельство. "Пушкинъ недоволенъ статьей Эдинбургскаго Обозрѣнія о Байронѣ. Magennis далъ ему Quarterly. Жуковскій раскритиковалъ статью Сутея. Статья Скотта хороша. Bligh принесъ мнѣ журналы для Плетнева. Фикельмонтъ говорилъ о статьѣ въ Revue des deux mondes и въ Journal des débats. Въ Парижѣ настроеніе по отношенію къ намъ враждебное. Я нахожу, что "Voleur" очень скученъ (это одинъ изъ современныхъ журналовъ); Bligh далъ мнѣ Schloss Hamfeld Монтэгю. Его сестра вышла замужъ за поэта В. tornvell, котораго Пушкинъ переводилъ: Here's а health to thee Магу. Тамъ же есть намекъ на двухъ англійскихъ художниковъ -- Dawe и М-rs Robenson. "Dawe написалъ мой портретъ для альбома Ея Величества. М-rs Robenson окончила портретъ Императрицы; онъ удаченъ. но не передаетъ ея граціи. Поза англійская, чопорная (sic)".}!

-----

Въ Парижѣ все спокойно. Герцогъ Орлеанскій измѣнилъ королевскій титулъ: онъ велитъ называть себя королемъ французовъ. Моденъ {Эмигрантъ, оставшійся въ Россіи, онъ былъ при дворѣ и женился на русской. Одна изъ его дочерей была фрейлиной.} замѣтилъ мнѣ: вѣрнѣе было бы сказать -- король нѣсколькихъ парижанъ. Государю послали копію съ оды "Парижанка" и рѣчи короля Л. Филиппа къ депутатамъ и къ національной гвардіи. Вмѣсто королевскаго знамени на замкѣ поднятъ трехцвѣтный флагъ. Лаваль {Графъ Лаваль, также какъ и графъ Моденъ, былъ женатъ на русской и занималъ должность при дворѣ. Его старшая дочь была замужемъ за декабристомъ Трубецкимъ.} сказалъ мнѣ, что король Карлъ X по всей вѣроятности будетъ жить въ Австріи, такъ какъ Англія наводитъ его на тяжелыя воспоминанія. На улицахъ Парижа происходили побоища: дворецъ архіепископа былъ разграбленъ и много народу убито. Все это продолжалось три дня.

Завтра возвращаемся въ Царское.

-----

Вечеромъ Государь получилъ еще депешу; онъ говорилъ объ этомъ съ Нессельроде {Графъ Нессельроде, министръ иностранныхъ дѣлъ, женатый на графинѣ Гурьевой.} и сказалъ между прочимъ: я увѣренъ, что "король французовъ" не процарствуетъ и 20-ти лѣтъ. Тѣ, которые возвели его на престолъ, возведутъ и другого. Принципъ погибъ. Но я вмѣшиваться ни во что не буду; внутреннія дѣла Франціи совсѣмъ меня не касаются; я не обязанъ въ нихъ вмѣшиваться {Государь предупреждалъ Карла X объ опасности, угрожавшей ему, если онъ подпишетъ послѣдніе приказы (мемуары Штокмара). Мать моя читала эти мемуары въ Лондонѣ и говорила, что Государь дѣйствительно упоминалъ объ этомъ въ 1830 г. "Депеша пришла во-время, но словно какой-то рокъ толкалъ Карла X. (Полиньякъ еще въ дѣтствѣ имѣлъ видѣнія; въ Лондонѣ онъ даже совѣтовался съ одной ясновидящей). Если бы Ришелье былъ живъ, ничего этого не случилось бы. Одинъ изъ разговоровъ, приводимыхъ Штокмаромъ, показался моей матери неправдоподобнымъ: это тотъ, гдѣ рѣчь идетъ о графѣ Шамборѣ. Государь очень любилъ его. Тамъ же въ Лондонѣ прозвище "больной человѣкъ" вошло въ употребленіе для Турціи, послѣ того какъ Государь разъ употребилъ его.}. Въ 1814 году мой братъ дѣйствовалъ за-одно съ другими державами; положеніе дѣлъ этого требовало. Теперь оно измѣнилось. Я писалъ королю Луи-Филиппу совершенно искренно, и высказалъ ему то, что я думалъ; говорятъ, что мое письмо его непріятно затронуло; но честный человѣкъ долженъ говорить откровенно, и я объяснилъ ему, какая въ его положеніи заключается опасность для монархическаго принципа, котораго онъ является представителемъ. Эта опасность будетъ ему угрожать постоянно: она -- слѣдствіе его избранія. Впрочемъ, я говорилъ объ этомъ генералу Аталену, который кажется мнѣ очень неглупымъ человѣкомъ, и прекрасно понялъ, что это Ахиллесова пята новой французской монархіи. Можетъ быть я ошибаюсь,-- тѣмъ лучше, такъ какъ я не желаю французскому народу ничего, кромѣ добра. Я говорилъ генералу Аталену, что я желаю добра королю и народу, но по совѣсти не могъ не предупредить короля Луи-Филиппа, и я написалъ ему то, что думалъ, безъ всякихъ дипломатическихъ тонкостей, которыя я ненавижу и къ которымъ никогда не стану прибѣгать.

-----

Я передала этотъ разговоръ Пушкину подъ большимъ секретомъ. Онъ былъ очень пораженъ этимъ и сказалъ мнѣ: Государь стоитъ выше дипломатическихъ тонкостей; онъ говорилъ, какъ всегда, со свойственной ему прямотой. Онъ правъ. Это избраніе короля совершилось благодаря 3-ему сословію, главнымъ образомъ буржуазіи, но придетъ время, когда и блузники захотятъ возвести на престолъ своего кандидата, и возмутятся противъ министровъ буржуазіи; за этимъ послѣдуетъ новая революція, это неизбѣжно! Сеймы и избранія погубили Польшу. Во Франціи больше внутренней силы, она постоянно доказывала это съ 1789 г., другая страна давно погибла бы. Но новая монархія непрочна, по моему мнѣнію: въ деревнѣ я перечитывалъ Тацита и другихъ римскихъ историковъ. Въ Римѣ преторіанцы кончили тѣмъ, что избрали Геліогобала, это упадокъ. Государь правъ: монархическій принципъ погибъ во Франціи, исчезла неприкосновенность этой власти и теперь, можетъ быть, болѣе, чѣмъ въ 1791 году. Я просила Пушкина не передавать никому того, что я ему сказала и предупредила его, что я передамъ Государю о нашемъ разговорѣ. Когда я сказала объ этомъ Государю, онъ отвѣчалъ: "Пушкинъ умѣетъ молчать, у него бездна такта, и это большое достоинство. Впрочемъ, я не скрываю своего мнѣнія, вы можете сообщать ему все, что его интересуетъ; онъ не злоупотребитъ этимъ, онъ слишкомъ честенъ".

-----

Ланжеронъ {Виконтъ Ланжеронъ, преемникъ Ришелье въ Одессѣ, былъ друженъ съ родителями моей матери.} пріѣзжалъ ко мнѣ съ визитомъ и сказалъ: "Что вы думаете обо всемъ этомъ, дорогая? Слава Богу, что Ришелье и вашъ отецъ не дожили до этой катастрофы. Но будь Ришелье живъ, король никогда не подписалъ бы этихъ приказовъ, я ручаюсь за это. Что касается Полиньяка, -- онъ ясновидецъ: у него были видѣнія. Я увѣренъ, что принцъ Беневентскій замѣшанъ въ этомъ; онъ всегда измѣнялъ всѣмъ. Покойный Государь не довѣрялъ ему уже съ 1808 г.".

-----

[Дальше идетъ рѣчь о французскихъ министрахъ, въ особенности о г-нѣ де-Барантѣ].

Новый французскій министръ очень нравится Государю: онъ писатель, образованъ и прекрасно воспитанъ; онъ привезъ письма отъ короля Луи-Филиппа, Говорятъ также, что король дѣлаетъ уступки Англіи, такъ какъ ищетъ союза съ той и другой стороны.

[Различныя замѣтки]. Елка для дѣтей {Обычай устраивать елку былъ введенъ у насъ русскими императрицами во времена Императора Павла. Лѣта -- сыновья и дочери Государя.-- Въ то время фрейлины не посиди еще одинаковыхъ платьевъ. Императрица часто дарила туалеты своимъ фрейлинамъ и даже платила иногда ихъ долги портнихамъ.}. Ея Величество подарила мнѣ розовый трэнъ, шитый серебромъ, а Александринѣ Эйлеръ голубой съ серебромъ. Моденъ сказалъ намъ, что на выходѣ въ новый годъ мы будемъ божественны.

Жуковскій объявилъ, что онъ будетъ держаться какъ можно дальше отъ насъ, такъ какъ наша красота будетъ развлекать его и мѣшать молиться.

-----

Цѣлованіе руки и выходъ 1-го января. Было объявлено много помилованій, что привело всѣхъ въ хорошее расположеніе духа. Государыня была такъ утомлена, что принуждена была лечь; у нея началось сильное сердцебіеніе {Государыня была въ то время беременна; сердцебіеніемь она начала страдать съ 14 декабря 1825 года.}.

-----

[Другая замѣтка]. Къ заутрени Государыня не выходила и въ воскресенье послѣ вечерни не было цѣлованія руки. Я поѣхала къ Карамзинымъ; тамъ сидѣлъ Жуковскій, который весьма основательно разговѣлся сегодня ночью; онъ объявилъ мнѣ, что у него желудокъ, свидѣтельствующій о чистой совѣсти и прекрасномъ здоровьѣ.

-----

Меттернихъ писалъ Нессельроде съ послѣдней почтой, что Карлъ X поселился въ Градчинѣ {Карлъ X довольно долго жилъ въ Прагѣ, во дворцѣ Градчинѣ.} и что къ нему собралось много приверженцевъ. Герцогиня Веррійская выказываетъ большое мужество; дѣти очень хороши и здоровы; король молчаливъ, но не мраченъ. Герцогъ Ангулемскій грустенъ и производитъ тяжелое впечатлѣніе; герцогиня больна и совершенно упала духомъ. Какъ ужасна была ея жизнь, начиная съ самаго ранняго дѣтства! Государь говорилъ при мнѣ, что Меттернихъ не любитъ Бурбоновъ и ненавидитъ Наполеона. Онъ говорилъ также, что принцъ Климентъ еще 20 лѣтъ отъ роду былъ отправленъ своимъ отцомъ, губернаторомъ Фландріи, въ Лондонъ, чтобы вести съ Питтомъ переговоры о субсидіяхъ.

-----

[Затѣмъ слѣдуетъ нѣсколько замѣчаній по поводу бельгійской революціи]. Король (голландскій) оставилъ Брюссель; королева уже раньше уѣхала въ Гагу. Государь получилъ депешу отъ нея и другую изъ Англіи. Англійское правительство не допуститъ, чтобъ король Луи Филиппъ захватилъ Антверпенъ" и Государь того-же мнѣнія. Говорятъ, что король Луи Филиппъ хочетъ посадить своего второго сына на бельгійскій престолъ; изъ этихъ земель будетъ сформировано новое королевство. Англія объявила, что предложитъ со своей стороны принца Леопольда, мужа покойной принцессы Шарлотты. Государь сказалъ Нессельроде, что онъ ни во что не станетъ вмѣшиваться, но Антверпенъ долженъ остаться за будущимъ королемъ Бельгіи и приказалъ Нессельроде увѣдомить объ этомъ англійскій и французскій дворы.

Все это передавалъ мнѣ Віельгорскій {Гр. Михаилъ Віельгорскій очень любилъ Пушкина, Жуковскаго и Гоголя; по вечерамъ онъ читалъ вслухъ Императрицѣ. Онъ былъ большимъ любителемъ музыки, такъ, какъ и его братъ Матвѣй, который впослѣдствіи замѣнилъ его при Императрицѣ.} для Пушкина, потому что я ѣхала къ Карамзинымъ, а онъ не могъ быть у нихъ въ этотъ вечеръ.

-----

[Значительно позже слѣдуютъ литературныя замѣтки, изъ которыхъ я привожу отрывки. Въ 1829 г. Пушкинъ слѣдовалъ за арміей Паскевича въ Ерзерумъ. Если онъ и не написалъ "сентиментальнаго путешествія", то взамѣнъ этого записалъ свои впечатлѣнія и напечаталъ ихъ въ 1836 г. въ Современникѣ. Моя мать называетъ его то Сверчкомъ, то Искрой, и имя его постоянно встрѣчается въ ея запискахъ. Видно, что, несмотря на ея молодость, все, что говорилъ Пушкинъ, его отношенія къ Царю, ее интересовали, и что она понимала ихъ важность. Она говоритъ о празднествахъ, о мелкихъ происшествіяхъ при дворѣ, смѣется надъ нѣкоторыми изъ окружающихъ и однимъ мѣткимъ словомъ набрасываетъ ихъ портретъ. Въ этихъ портретахъ нашелся бы матеріалъ для цѣлыхъ разсказовъ и комедій; я привожу только то, что имѣетъ литературное или историческое значеніе].

-----

[Въ 1830 г. моя мать, впервые, упоминаетъ о Гоголѣ, но очень неопредѣленно].

Лиза Репнина {Урожденная Балабина, подруга моей матери.} говорила мнѣ, что Мари меньше страдаетъ мигренями и можетъ опять начать брать уроки.

Ей нашли учителя, но это не Плетневъ. Варя Репнина {Княжна Варя Репнина, сестра князя Василія, умерла въ глубокой старости; она была большимъ другомъ Гоголя. Репнины родомъ изъ Полтавы. Гоголь бывалъ у нихъ въ ихъ имѣніи Егатино. Старая княгиня его очень любила. Ея мужъ былъ внукъ знаменитаго Репнина при Петрѣ Великомъ и сынъ намѣстника Царства Польскаго, который построилъ Брюльскую терассу въ Дрезденѣ. Варя Репнина, какъ и всѣ Репнины вообще, отличалась оригинальностью и независимостью характера.}, которая его знаетъ, видѣла его семью въ Полтавѣ. Они сродни Трощинскому который умеръ въ прошломъ году въ глубокой старости. Въ то время Государь очень хвалилъ его; онъ былъ министромъ при Екатеринѣ II: Императоръ Павелъ удалилъ его, а покойный Государь тотчасъ по вступленіи на престолъ, самъ поѣхалъ къ нему, чтобы просить его вернуться, такъ какъ онъ очень его уважалъ. Это семейство -- Гоголь-Яновскіе -- настоящіе малороссы. Варя очень ихъ любитъ. Лиза говоритъ, что учитель хорошій.

[Значительно позднѣе опять говорится о Гоголѣ].

Я издали видѣла Варинаго хохла, когда шла прощаться съ Валабиными {-жа Балабина была дочь эмигранта г. де-Пари. Она была дружна съ начальницей института г-жей Брейткопфъ, теткой декабриста Кюхельбекера и родственицей Глинки. Воспитанницы Смольнаго и Екатерининскаго институтовъ называли начальницу maman.}. Тамъ былъ старикъ Пари. Онъ былъ очень радъ меня видѣть; мы говорили о maman Брейткопфъ, о Кюхельбекерахъ, о Глинкахъ и институтѣ. Лиза мнѣ сказала: "не заговаривайте съ хохломъ; онъ очень застѣнчивъ, да и не нужно прерывать урока" {Эта случайная встрѣча положила начало симпатіи моей матери къ Гоголю, такъ какъ онъ былъ малороссъ, а она была въ Малороссіи въ дѣтствѣ (хотя родилась въ Одессѣ); она даже знала Капнистовъ, которые были знакомы съ семействомъ Гоголя.}. Я спросила, любитъ-ли Мари своего учителя. Онъ, кажется, очень уменъ, но говоритъ мало, такъ какъ очень застѣнчивъ. Онъ показался мнѣ грустнымъ и неловкимъ; но онъ настоящій малороссъ; чубъ его даже напомнилъ мнѣ старика Барановскаго {Барановскій былъ очень богатый малороссъ, который жилъ также и въ Новороссіи; онъ былъ женатъ на одной сестрѣ моей бабушки.}, который бывалъ у моей бабушки. Я просила Плетнева привести мнѣ когда-нибудь этого Гоголя-Яновскаго: я хочу его видѣть, потому что онъ "изъ подъ монумента" {Родившійся близъ полтавскаго памятника. Мѣстное выраженіе для обозначенія уроженцевъ Полтавской губерніи, сердца Украйны.}. Онъ отказался придти: онъ слишкомъ робокъ. А мнѣ такъ хочется поговорить съ хохломъ, съ настоящимъ, слышать хохлацкій говоръ. Это напомнитъ мнѣ бабушку, Грамоклею {Имѣніе моей прабабушки Лореръ.}, мое дѣтство; хотя бабушка {Г-жа Лореръ была урожденная княгиня Циціанова; ея братъ, князь Димитрій, былъ еще живъ; они были родственники знаменитаго генерала Циціанова.} говорила не съ хохлацкимъ, а съ грузинскимъ акцентомъ, какъ и ея братъ, но знала малороссійскій языкъ такъ-же, какъ и я, и моя мать. Я непремѣнно хочу видѣть этого упрямаго хохла, поговорить съ нимъ объ Украйнѣ, обо всемъ, что мнѣ такъ дорого. Я просила Плетнева сказать ему, что я также хохлачка.

[Нѣсколько времени спустя моя мать пишетъ]:

Наконецъ-то Сверчокъ и Бычокъ, мои два арзамасскіе звѣря, привели ко мнѣ Гоголя-Яновскаго. Я была въ восторгѣ отъ того, что могла говорить о Малороссіи и онъ также оживился. Я всѣхъ ихъ поразила, продекламировавъ малорусскую пѣсню. Я увѣрена, что сѣверное небо давитъ Гоголя, какъ свинцовая шапка; порой оно бываетъ такое тяжелое. Мы говорили обо всемъ, даже о галушкахъ. Я разсказывала о томъ, какой страхъ внушала мнѣ Гопка {Няня которая ходила за дѣтьми Россетъ въ Грамоклеѣ, подъ надзоромъ гувернантки швейцарки, Амаліи Ивановны, при которой всѣ они родились.} своими разсказами о Віи. Пушкинъ говорилъ, что это вампиръ грековъ и южныхъ славянъ. У насъ, на сѣверѣ, Вій не встрѣчается въ сказкахъ.

Жуковскій, вѣрный своему Гёте, продекламировалъ "Коринфскую невѣсту". Гоголь выучился нѣмецкому языку и хорошо его понимаетъ; онъ преклоняется передъ Шиллеромъ, и Жуковскій упомянулъ, что на экзаменѣ я прекрасно сказала "Элевзинскій праздникъ". Я замѣтила, что достаточно Пушкину обратиться къ Гоголю, чтобы тотъ просіялъ. Когда онъ услышалъ, что я называю его Искрой, онъ нашелъ это имя очень подходящимъ, болѣе поэтическимъ, чѣмъ Сверчокъ. Сверчокъ очень добръ, онъ быстро приручилъ бѣднаго хохла -- грустнаго, робкаго и упрямаго; онъ также добръ, какъ Sweet-William, милый ревущій бычокъ. Мой бычокъ реветъ, очень довольный тѣмъ, что ему даютъ прозвища. Это тотъ самый бѣлый бычокъ, о которомъ разсказывается дѣтская сказка.

-----

Жуковскій въ высшей степени добръ. Вчера Государыня говорила со мною; я разсказала ей, что дала прозвища М-lle Вильдерметтъ {Воспитательница государыня Александры Ѳеодоровны, которая отъ времени до времени навѣщала ее. Она умерла въ Бернѣ.} и Жуковскому, потому что они сохранили святую простоту, которую такъ превозноситъ St. Franèois de Sales. Я называю ихъ "М-r и М-me Ninette при дворѣ". Государыня очень смѣялась, въ особенности когда я прибавила: "вы также добры выше всякой мѣры, Ваше Величество; вы сохранили святую простоту, а это большое достоинство". Отецъ Наумовъ въ институтѣ всегда проповѣдывалъ намъ это; я сама не люблю слишкомъ сложныхъ людей.

Императрица смѣялась отъ души и сказала мнѣ: "Нѣтъ, черненькая {Такъ какъ мою мать и m-lle Эйлеръ обѣихъ звали Александра, то маленькая великая княжна Александра Николаевна называла ихъ "Саша черненькая и Саша бѣленькая"; моя мать была брюнетка, а m-lle Эйлеръ очень бѣлокура. Съ тѣхъ поръ все Августѣйшее Семейство называло такъ мою мать, даже въ письмахъ.}, вы черезчуръ забавны; я люблю васъ за откровенность; она мнѣ нравится". Я отвѣчала: "можетъ быть мнѣ не слѣдовало-бы позволять себѣ высказывать то, что я думаю о Вашемъ Величествѣ, но у меня это вырвалось невольно". "Напротивъ", возразила Государыня, "съ тѣми, которыхъ любишь и уважаешь, нужно быть искренней и откровенной".

Графъ Петръ {Графъ П. Волконскій, министръ двора. Его дочь, впослѣдствіи графиня Дурново, была близкимъ другомъ моей матери, и также откровенна; это была очень образованная женщина съ прямымъ и честнымъ умомъ.} говорилъ мнѣ на-дняхъ, что я принадлежу къ категоріи enfants terribles, что окружающіе меня опасаются, что я наживу себѣ враговъ, такъ какъ слѣдуетъ скрывать то, что думаешь, особенно при дворѣ. Тѣмъ хуже, я не могу восхищаться тѣмъ, что мнѣ не нравится,-- это несчастье! Онъ прибавилъ: "когда вы молчите, ваши глаза говорятъ". Я возразила: "не прикажете-ли мнѣ ходить съ закрытыми глазами? или съ повязкой на глазахъ, какъ Ѳемида?" Моденъ, галантный, какъ всегда, сказалъ: "Нѣтъ, какъ богъ любви, Rosina Amabile, у него тоже повязка на глазахъ". Я опять возразила: "Потому-то онъ такъ часто попадается".

-----

Жуковскій въ восторгѣ отъ того, что ему удалось притащить упиравшагося хохла, потому что онъ видѣлъ, какъ мнѣ пріятно было говорить объ Украйнѣ, о бабушкѣ, о Грамоклеѣ, о Гонкѣ и о тѣхъ сказкахъ, которыя она мнѣ разсказывала. Гоголь также слышалъ ихъ въ дѣтствѣ отъ своей няни. Мы говорили о гнѣздахъ аистовъ на крышахъ въ Малороссіи, о чуланахъ, кобзаряхъ, венгерцахъ, которые приносили моей матери фазаньи перья. Я обѣщала Пушкину бранить бѣднаго Хохла, если онъ будетъ слишкомъ грустить въ сѣверной Пальмирѣ, гдѣ солнце всегда имѣетъ такой болѣзненный видъ. Пушкинъ говоритъ, что сѣверное лѣто -- каррикатура южныхъ зимъ. Они такъ дразнили Гоголя его застѣнчивостью и дикостью, что онъ, наконецъ, пересталъ стѣсняться и очень доволенъ тѣмъ, что пришелъ ко мнѣ съ конвоемъ.

------

Сверчокъ пришелъ поговорить со мной о Гоголѣ. Онъ провелъ у него нѣсколько часовъ; просматривалъ его тетради, его замѣтки, все, что онъ записывалъ по дорогѣ. Онъ пораженъ тѣмъ, какъ много наблюденій Гоголь сдѣлалъ уже на пути отъ Полтавы до Петербурга; онъ записывалъ даже разговоры, описывалъ города, въ которыхъ онъ останавливался, различныхъ людей и мѣстности, отмѣчалъ разницу между жителями сѣвера и хохлами. Пушкинъ кончилъ тѣмъ, что сказалъ: "Онъ будетъ русскимъ Стерномъ; у него оригинальный талантъ; онъ все видитъ, онъ умѣетъ смѣяться, а вмѣстѣ съ тѣмъ онъ грустенъ и заставитъ плакать. Онъ схватываетъ оттѣнки и смѣшныя стороны; у него есть юморъ, и раньше чѣмъ черезъ 10 лѣтъ онъ будетъ первокласснымъ талантомъ. У него есть и драматическое чутье".

------

Я перечитывала "Сентиментальное путешествіе", такъ какъ Пушкинъ предложилъ мнѣ перевести его. Чтобы соблазнить меня, онъ обѣщалъ написать предисловіе и говорилъ, что мы издадимъ вмѣстѣ подъ псевдонимомъ P. С. и Искра. Но я слишкомъ лѣнива, и Плетневъ бранилъ меня за это. Потомъ Сверчокъ сказалъ мнѣ: записываете-ли вы, по крайней мѣрѣ, все, что вы слышите?

Тогда я показала ему свои записки, а онъ мнѣ свои замѣтки. На-дняхъ онъ сжегъ одну изъ своихъ кишиневскихъ тетрадей; у него есть предчувствіе, что онъ умретъ молодымъ и внезапно, и говоритъ, что все то, чего онъ не рѣшается самъ сжечь, запечатано и будетъ уничтожено послѣ его смерти, если онъ самъ не успѣетъ этого сдѣлать. Ему писали, что всѣ бумаги Грибоѣдова были разграблены въ Тегеранѣ; масса интересныхъ вещей погибла, какъ напримѣръ: его дневникъ, неоконченная грузинская драма и стихотворенія, все это исчезло, если только онъ не отдалъ чего-нибудь своей женѣ въ Таврисѣ. Жену онъ оставилъ въ Таврисѣ, вѣроятно потому, что предчувствовалъ катастрофу; она, конечно, также была-бы убита. Jean Мальцевъ {Секретарь посольства въ Тегеранѣ.} -- единственный, который спасся. Въ посольствѣ было убито 40 человѣкъ, не считая казацкаго конвоя. Пушкинъ узналъ подробности изъ письма Раевскаго. Онъ очень доволенъ тѣмъ, что Государь позволилъ играть "Горе отъ ума". Я также пойду смотрѣть эту пьесу; она должна производить сильное впечатлѣніе. На Кавказѣ офицеры разыгрывали ее въ присутствіи Грибоѣдова, въ 1827 году, во дворцѣ персидскихъ Сердареи въ Эривани. Эта подробность заслуживаетъ вниманія. Ермоловъ и Бебутовъ очень любили Грибоѣдова. Пушкинъ утверждаетъ, что онъ былъ почти геніаленъ, и что это потеря незамѣнима для русской литературы: онъ былъ-бы русскимъ Мольеромъ.

Пушкинъ опять пріѣзжалъ ко мнѣ и читалъ мнѣ замѣтки, сдѣланныя имъ въ Одессѣ и въ Тифлисѣ, во время путешествія въ Эрзерумъ. Онъ хочетъ когда-нибудь напечатать все это. Потомъ онъ прочелъ мнѣ подъ строгимъ секретомъ очень оригинальную вещь: "Лѣтопись села Горохина". Это Россія! Я сказала ему: цензура не пропуститъ этого, она угадаетъ. Тогда Искра сказалъ: "объ этомъ не стоитъ говорить Государю. Ограничимся стихами". Потомъ онъ опять заговорилъ о мемуарахъ и перепискѣ временъ Людовика XIV, о Сенъ-Симонѣ, m-me де-Севинье, и сказалъ: во Франціи, не смотря на революціи, сохраняется культъ прошедшаго: тамъ печатаютъ все, что относится къ этому прошедшему, съ примѣчаніями и подробностями. Мы въ этомъ отношеніи еще дѣти. Императрица Екатерина II поручила Щербатову издать дневникъ Петра Великаго. Въ архивахъ хранятся настоящія сокровища. Когда мы будемъ болѣе цивилизованы, объ этомъ подумаютъ, но если никто не будетъ писать дневниковъ, если не сохранится переписка, то все прошлое умретъ въ неизвѣстности. Я сказала ему, что вела дневникъ уже въ институтѣ, по совѣту m-lle de Walsch {Классная дама въ Екатерининскомъ институту, эмигрантка.}. Мой дневникъ очень кратокъ, у меня слогъ не выработанъ; я успѣваю только вкратцѣ записывать то, что меня поражаетъ; я даже призналась ему, что записываю всѣ наши разговоры. Пушкинъ отвѣчалъ: "очень лестно для меня; но вы хорошо дѣлаете, что сейчасъ-же набрасываете краткія замѣтки. Первое впечатлѣніе всегда самое вѣрное". Онъ разсказывалъ мнѣ, что читаетъ теперь переписку Port Royal'я. Онъ въ восторгѣ отъ янсенистовъ: Паскаля, Николя, Арну, матери Анжелики и Буало. Ихъ слогъ онъ предпочитаетъ слогу Боссюэта; восхищается Фенелономъ и находитъ, что онъ болѣе поэтъ, чѣмъ Расинъ; Расина онъ больше. уважаетъ, чѣмъ любитъ.

(Продолженіе слѣдуетъ.)

"Сѣверный Вѣстникъ", No 1, 1893