Сатин Аркадий Дмитриевич - Из записок черноморского офицера

ИЗЪ ЗАПИСОКЪ ЧЕРНОМОРСКАГО ОФИЦЕРА

I. Севастополь до бомбардированія.

Зимой 1854 года, мы ждали появленія союзнаго Англо-Французскаго флота предъ Севастополемъ. Офиціально война еще не была объявлена, но онъ уже вступилъ въ Черное Море, чтобы покровительствовать Туркамъ и не позволять намъ нападать на ихъ суда. Изрѣдка отдѣльные пароходы подходили на видъ рейда и тотчасъ же скрывались. Одинъ только англійскій пароходъ Fury дерзко подошелъ на пушечный выстрѣлъ къ Константиновской батареѣ и взялъ выходившій въ море купеческій бригъ. Пароходо-фрегатъ Владиміръ погнался за нимъ, заставивъ его бросить буксиры, а бригъ привелъ обратно на рейдъ. Показавшіяся въ дали непріятельскія суда помѣшали ему продолжать погоню. Послѣ этого случая приказано было одному пароходу, по очереди, стоять подъ парами, а остальнымъ имѣть въ котлахъ теплую воду. Я служилъ на пароходо-фрегатѣ Крымъ. Къ веснѣ появленія непріятельскихъ пароходовъ сдѣлались чаще, и погони за ними были безпрестанныя. Бывало, завидишь дымъ надъ Южною бухтой, бросается прямо на пристань. А разъ видя что пароходо-фрегатъ Крымъ снялся съ якоря, я на извощикѣ поскакалъ въ Артиллерійскую бухту, и тамъ на яликѣ встрѣтилъ свой пароходъ. Другой разъ: сидимъ мы въ театрѣ; былъ чудный весенній лунный вечеръ. Вдругъ вбѣгаетъ на сцену антрепренёръ и громкимъ голосомъ возвѣщаетъ: "Гг. офицеры, пароходы пары разводятъ!" Служившіе на пароходахъ бросились изъ театра, а піеса пошла своимъ чередомъ. У подъѣзда стоялъ только одинъ экипажъ, коляска губернатора; сѣли въ нее; кучеръ хотѣлъ упрямиться, его принудили. На другой день губернаторъ арестовалъ кучера при полиціи, за то что не исполнилъ добровольно приказанія гг. офицеровъ. Въ одной изъ этихъ погонь, въ перестрѣлкѣ, на дальній пушечный выстрѣлъ, погибъ блестящій молодой человѣкъ, мичманъ Аполлонъ Скорятинъ. Ему оторвало ногу, послѣ ампутаціи онъ умеръ. Всѣ эти погони заставляли непріятеля крайне осторожно подходить на видъ рейда, а потому собственно блокады и не было.

Пароходы наши: Владиміръ, подъ командой Г. И. Бутакова, и Тамань, подъ командой А. А. Полова, часто прорывались въ море и жгли турецкія суда, зарево которыхъ было видно чуть не въ Константинополѣ. Въ ночь съ 10го на 11е апрѣля было получено извѣстіе о бомбардированіи Одессы. Непріятель приближался къ Севастополю. Наконецъ 16го утромъ онъ показался ровно въ полдень, гордо легъ въ дрейфь предъ входомъ въ рейдъ, вызывая насъ на бой. Мы съ завистью любовались непріятельскими винтовыми кораблями; Агамемнонъ, подъ флагомъ адмирала Лайонса, показался намъ идеаломъ боеваго судна. Мы же не имѣли ни одного винтоваго корабля. Еслибы можно было поручиться что будетъ вѣтеръ во все время сраженія, мы смѣло бы вступили съ нимъ въ бой, несмотря на то что числомъ они были сильнѣе насъ. Но если заштилѣетъ? Тогда была бы безславная бойня. Насъ атаковать непріятель тоже не рѣшился и вернулся въ Больчикь.

Въ маѣ мѣсяцѣ часть непріятельской эскадры, подъ командой адмирала Лайонса, отдѣлилась и пошла къ Кавказскимъ берегамъ. Въ Геленжикѣ онъ вступилъ въ переговоры съ черкесскими старшинами и наибомъ Магометъ-Эслиномъ, уговаривая его броситься на Анапу и обѣщая помочь имъ съ моря. Но Черкесы, народъ практичный, приняли его очень любезно, но помогать отказались "Вы-то съ Русскими скоро помиритесь, говорили они, а намъ съ ними вѣкъ жить." Потомъ, въ іюлѣ мѣсяцѣ, непріятельская эскадра приходила опять къ кавказскимъ берегамъ. Возили даже черкесскихъ старшинъ въ Варну, представлять главнокомандующимъ и уговорить напасть на Крымскій полуостровъ, но тоже ничего не вышло. Атаки Севастополя съ моря мы положительно болѣе не ждали. Десанта хотя и ждали, но не боялись. Войскъ, намъ казалось, у насъ довольно; говорили что еще у Хамутова въ Керчи большой корпусъ. Штуцера намъ тоже были не страшны. Всѣ придерживались болѣе или менѣе мнѣнія генерала К.... который говорилъ что онъ съ своею дивизіей возьметъ "на руку" и пойдетъ гулять по Европѣ, и что до Парижа его никто не остановитъ. Такъ на томъ и порѣшили. Начальство же вѣроятно думало иначе, потому что стало укрѣплять Севастополь съ сухаго пути, но только отъ внезапнаго нападенія. Объ осадѣ не было и рѣчи. Были кругомъ города и прежде кой-какіе верки, въ видѣ оборонительныхъ казармъ и стѣнокъ, для защиты стрѣлковъ. Но про эти стѣнки говорили что въ полиціи лежитъ отношеніе одного вѣдомства, въ которомъ просятъ "не пускать козъ пастись близко отъ городской стѣны, ибо козы, прыгая, разрушаютъ ее". За достовѣрность отношенія не ручаюсь, но что козы, прыгая, обваливали стѣнку -- это вѣрно. Жизнь въ Севастополѣ шла обычнымъ порядкомъ: днемъ служба, вечеромъ театръ и музыка на бульварѣ или на Графской пристани. Тишина была нарушена только двумя тревогами, и то фальшивыми. Одинъ разъ получаетъ одинъ изъ начальствующихъ лицъ депешу съ морскаго телеграфа: "Отъ SO идетъ непріятельское судно на рейдъ." Ему SO, т.-e. зюдъ-остъ, показалось за 50, онъ и приказалъ ударить тревогу. Все всполошилось, прибѣжалъ и князь Меншиковъ, назвалъ его вѣтренною блондинкой, онъ былъ сѣдой какъ лунь -- и приказалъ бить отбой. Другой разъ сидимъ мы въ клубѣ; вдругъ во весь карьеръ подскакалъ казакъ къ Екатерининскому дворцу, гдѣ жилъ князь Меншиковъ, и опрометью бросился къ нему. Мы тотчасъ отрядили офицера узнать, что такое? Черезъ пять минутъ прискакалъ другой казакъ и тоже опрометью бросился къ князю. За нимъ третій. Ну, мы не выдержали, выскочили въ окно и стали спрашивать казаковъ. "Десантъ въ Балаклавѣ", былъ отвѣтъ. Опять не выдержали, бросились на извощиковъ и поскакали туда. По дорогѣ насъ обогналъ князь Меншиковъ со штабомъ и Корниловъ. Мы спрятались въ оврагъ. Но пропустивъ его, мы поскакали далѣе. Когда мы подъѣхали къ Балаклавѣ, винтовой корабль Agamemnon выходилъ изъ бухты, гдѣ онъ дѣлалъ промѣръ. Полковникъ М... могъ стрѣлять изъ ружей чуть не въ упоръ. Но когда его спросили; отчего онъ не стрѣлялъ? онъ отвѣчалъ: "я еще не получилъ, по командѣ, извѣщенія объ объявленіи Англичанамъ войнъ;". А война была объявлена болѣе двухъ мѣсяцевъ. На другой день П. С. Нахимовъ сдѣлалъ намъ строгій выговоръ въ приказѣ, съ напоминаніемъ что за самовольную отлучку, по какимъ бы то ни было причинамъ, могутъ разстрѣлять.

Бездѣйствіе насъ томило, самолюбіе страдало. Приходили недобрыя вѣсти: то Бомарзунтъ взятъ, то отступили отъ Силистріи наканунѣ ея взятія. Одна Кавказская армія насъ утѣшала; вездѣ, гдѣ была горсть Русскихъ, побѣда оставалась за нами. Время шло, наступала осень, и никакой надежды сорвать сердце. Вдругъ 1го сентября утромъ разнеслась вѣсть что у мыса Лукула показался непріятельскій флотъ съ дессантомъ, на цѣлой армадѣ коммерческихъ судовъ. 2го числа онъ началъ высаживаться. Наши войска быстро двинулись на встрѣчу; но гдѣ должно было произойти столкновеніе, никто не зналъ. Съ начала всѣ думали что князь Меншиковъ не допуститъ высадки, или тотчасъ же ихъ сброситъ въ море, но потомъ узнали что мѣстность гдѣ высаживается непріятель ровная и низменная, и что флотъ можетъ обстрѣливать берегъ на двѣ версты. Всѣ ждали. Наконецъ, на третій день въ публику начали проникать извѣстія: что князь Меншиковъ стоитъ въ 40 верстахъ отъ Севастополя на крѣпкой позиціи, при рѣкѣ Альмѣ. Что сзади его еще двѣ точно такихъ же позиціи: одна на Качѣ, въ 15ти верстахъ отъ города, другая въ трехъ, на Бельбекѣ. Но объ нихъ никто не думалъ, всѣ были твердо убѣждены что непріятель будетъ разбитъ на Альмѣ. Два сводныхъ флотскихъ баталіона, составленные изъ стрѣлковыхъ партій съ кораблей, пошли тоже на позицію, а оставшіеся горевали что не могутъ принять участія въ единственномъ сраженіи которое будетъ на Крымскомъ полуостровѣ. Такъ, по крайней мѣрѣ, всѣ думали, увѣренность была всеобщая. 8го числа утромъ мы узнали что наканунѣ было авангардное дѣло, кончившееся въ нашу пользу, а что сегодня будетъ сраженіе. Привезли плѣннаго французскаго подполковника генеральнаго штаба. Ему предложили остаться на честномъ словѣ; онъ отказался, гордо отвѣтя что за день до взятія Севастополя онъ не желаетъ себя связывать честнымъ словомъ. Мы посмѣялись этой увѣренности Француза, котораго было приказано отправить во внутреннія губерніи. Часу во 2мъ, громъ англійскихъ пушекъ сталъ долетать до Севастополя. У всѣхъ было тяжело на сердцѣ, ко не за участь сраженія, а за участь участвующихъ. Два оркестра музыки гремѣли на Графской пристани, и никогда не было столько народу. Кто не былъ на службѣ, всѣ были тутъ.

Въ 7 часовъ я съѣхалъ на берегъ. На Графской пристани еще ничего не было извѣстно объ исходѣ сраженія. Гулъ пальбы стихъ. Всѣ были въ напряженномъ ожиданіи. Часовъ въ 8 присталъ къ пристани катеръ, и изъ него выносятъ раненаго. Это былъ флигель-адъютантъ И. Г. Сколковъ, ему оторвало руку. Его понесли въ занимаемую имъ половину Екатериненскаго дворца; докторъ Т. его сопровождалъ.

Въ это время подъѣхала каляска адмиральши Н., которая, подозвавши меня, просила передать доктору Т. пакетъ корпіи и бинтовъ, который она хотѣла отправить на позицію. Я воспользовался случаемъ чтобъ узнать что и какъ было, и отправился во дворецъ. Когда раненаго уложили, докторъ Т. вышелъ. Насъ дожидалось трое, капитанъ надъ портомъ К. П.-Ш. и я, всѣ мы молча и вопросительно взглянули на него.

-- Господа, наша армія въ полномъ отступленіи!

Какъ громомъ, его слова поразили насъ. Почти въ то же время пристаетъ другой катеръ, и изъ него выходитъ генералъ-адъютантъ вице-адмиралъ Корниловъ, и съ грустнымъ лицомъ, тоже объявляетъ что наша армія разбита.

Что у насъ было на душѣ, то невозможно описать. До полуночи, еще была смутная надежда что если не на Качѣ, то на Бельбекѣ, князь Меншиковъ дастъ опять отпоръ. Но въ это время передовыя колонны уже стали приходить на Сѣверную сторону. Разбитыя войска разказывали что на Альмѣ насъ было только 32.000 всего, а пѣхоты только 28.000. Непріятеля было вдвое болѣе, и что онъ насъ раздавилъ своими штуцерными, что непріятельскій флотъ обстрѣливалъ нашъ лѣвый флангъ, заставилъ его отступить, и тѣмъ далъ возможность французской дивизіи его обойти.

Грустно, обидно было. Что же будетъ съ Севастополемъ? Ночь прошла тревожно. Врядъ ли кто спалъ въ городѣ и на рейдѣ. На другой день, 9го сентября, рано утромъ, В. А. Корниловъ потребовалъ къ себѣ флагмановъ и капитановъ на военный совѣтъ. Наконецъ нашъ командиръ вернулся, съ озабоченнымъ лицомъ прошелъ къ себѣ въ каюту и тотчасъ же потребовалъ офицеровъ къ себѣ.

-- Господа, оказалъ онъ.-- мнѣніе военнаго совѣта раздѣлилось на двое. Намъ предстоитъ одно изъ двухъ: всѣмъ идти въ десантъ и драться до послѣдней крайности, или выходить въ море и драться до послѣдней возможности, и если наша не возьметъ, взлетѣть на воздухъ. Во всякомъ случаѣ враги не должны вступить въ Севастополь иначе, какъ перешагнувши черезъ наши трупы. Въ случаѣ, прибавилъ онъ, -- если насъ свезутъ въ десантъ, то часть кораблей потопятъ поперегъ рейда, чтобы преградить непріятелю доступъ съ моря.

Болѣзненно сжалось сердце. Не страшно намъ было умереть, мы были къ этому готовы. Севастополь, корабли намъ было жаль! Черезъ часъ послѣдовало роковое рѣшеніе; топить корабли, а команду со всѣхъ кораблей свезти на берегъ, на Сѣверную сторону.

Пароходы быстро отбуксировали на свои мѣста суда назначенныя къ потопленію, но начальство пожалѣло флотъ, не хотѣло его огорчать печальнымъ зрѣлищемъ. Приказано было ихъ затопить ночью.

Проснувшись утромъ 10го числа, мы увидѣли грустную картину: корабли потоплены, одинъ только корабль Три Святителя гордо стоялъ и не хотѣлъ покориться своей участи. Это былъ старый корабль, и вода на немъ хранилась не въ систернахъ, а въ бочкахъ, изъ которыхъ было много пустыхъ, ихъ забыли открыть. Они подперли палубу и не давали кораблю идти ко дну. Пароходо-фрегатъ Громоносецъ подошелъ къ его борту, и въ упоръ сталъ громить своими десяти-дюймовыми ядрами.

На кораблѣ Три Святителя я былъ въ Синопскомъ сраженіи, каждый уголъ его мнѣ былъ знакомъ, каждый выстрѣлъ болѣзненно отдавался въ моемъ сердцѣ. Жаль, невыразимо жаль мнѣ было его; я бы дорого далъ чтобы не видѣть этой грустной, печальной картины. Наконецъ 120ти-пушечный колосъ заколебался, накренился на одинъ бокъ и погрузился на дно морское. 18 лѣтъ прошло съ тѣхъ поръ, но и теперь я не могу вспомнить этой минуты безъ слезъ на глазахъ. А тогда, не одинъ я проронилъ слезу, по не въ бою потопленнымъ кораблямъ. {Французскій историкъ Баданкуръ, не очень-то пристрастный къ Русскимъ, вотъ что говоритъ о затопленіи судовъ:,Cette résolution desesperee des Russes fut, on doit l'avouer, une inspiration suprême, un éclair de génie: car, en les délivrant de leur principale préoccupation relativement à un assaut maritime des flottes, elle leur permettait de consacrer toutes les ressources militaires de leur flotte de la mer Noire à la défense même de Sebastopol, de coté de la terre." Livre II p. 255. Отчаянное рѣшеніе Русскихъ было, надо сознаться, высшимъ вдохновеніемъ, было проблескомъ генія. Потому что освобождаясь отъ главной заботы, атаки съ моря, оно давало имъ возможность сосредоточить всѣ силы Черноморскаго флота для защиты Севастополя съ сухаго пути. Книга II, стр. 255.}

Какъ уже сказалъ, команды съ кораблей были свезены на Сѣверную сторону. Одни приводили въ оборонительное положеніе Сѣверное укрѣпленіе, строенное еще во времена Суворова, другіе копали траншеи для стрѣлковъ, влѣво къ морю, и вправо къ Инкерманскимъ высотамъ. Строили тоже нѣсколько батарей. Унынія или паники положительно не было. Всѣ рѣшились умереть. Но, повторяю опять, Севастополь, корабли намъ было жаль. Дорогою цѣной мы хотѣли отдать нашъ родной городъ. Недаромъ сказалъ лордъ Рагланъ, когда на военномъ совѣтѣ, послѣ Альминскаго сраженія, было предложено штурмовать Севастополь съ Сѣверной стороны: "Что скажетъ Англія если мы потеряемъ 20.000 человѣкъ!"

А насъ было всего 17.689 человѣкъ! {Описаніе Обороны Севастополя, Тотлебена.} Въ это время, мы не считали ни себя ни враговъ. Лозунгъ былъ у всѣхъ одинъ: отстоять или умереть за Севастополь.

Что такъ думали всѣ, приведу въ доказательство факты.

Одинъ, послѣ Седана и Меца, можетъ показаться невѣроятнымъ, на это историческій фактъ.

Когда, 14го числа, князь Меньшиковъ сдѣлалъ свое знаменитое фланговое движеніе, забыли отозвать изъ Балаклавы, полроты Балаклавскаго Греческаго баталіона, находившагося въ командованіи храбраго полковника Монто. Англійская армія подступаетъ къ Балаклавѣ.

Вы думаете онъ отступилъ?

Нѣтъ, у него 80 ружей и 6 мортиръ. Онъ вступилъ въ бой съ англійскою арміей. Англичане остановились; флотъ подошелъ и началъ бомбардировать Балаклаву. Канонада съ обѣихъ сторонъ длилась болѣе часу; наконецъ когда заряды вышли, она смолкла съ нашей стороны. Англичане съ крикомъ ура бросаются въ городъ, и что же находятъ?

60 человѣкъ раненыхъ, въ томъ числѣ и самъ полковникъ Монто.

На вопросъ лорда Раглана: "Какъ вы смѣли защищаться! Неужели вы думали съ горстью людей остановить англійскую армію?" Поручикъ Стамати отвѣчалъ: "Безусловною покорностію, мы навлекли бы ваше презрѣніе и гнѣвъ начальства, теперь, наша совѣсть покойна, мы сдѣлали все что могли."

Другой примѣръ: приказъ по эскадрѣ вице-адмирала Нахимова. Но чтобъ его пояснить, надо сказать что послѣ снятія командъ съ кораблей, на нихъ оставалась только самая малая часть, вооруженная абордажнымъ оружіемъ, т.-е. пиками и интрепелями. {Интрепель -- абордажный топоръ.} Пистолетовъ во флотѣ не было, ихъ предъ компаніей отдали для передѣлки изъ кремневыхъ въ пистонные. Вотъ этотъ знаменитый приказъ отъ 14 сентября:

"Непріятель подступаетъ къ городу, въ которомъ весьма мало гарнизона; я въ необходимости нахожусь затопить суда ввѣренной мнѣ эскадры, а оставшіяся на нихъ команды, съ абордажнымъ оружіемъ, присоединить къ гарнизону. Я увѣренъ въ командирахъ, офицерахъ и командахъ, что каждый изъ нихъ будетъ драться какъ герой; насъ соберется до трехъ тысячъ; сборный пунктъ на Театральной площади. О чемъ по эскадрѣ объявляю."

Съ тремя тысячами, вооруженныхъ чѣмъ попало, Нахимовъ рѣшается встрѣтить 60.000 лучшаго войска въ Европѣ!

Всѣ находили это естественнымъ. Что же было дѣлать? Вѣдь не сдаваться же 3.000 народа. {Описаніе Обороны Севастополя, Тотлебена.}

Приведу еще слова генералъ-адъютанта вице-адмирала Корнилова, когда онъ объѣзжалъ войска въ первый день бомбардированія: "Ребята, мы должны драться съ непріятелемъ до послѣдней крайности; мы должны скорѣе всѣ здѣсь лечь, чѣмъ отступить. Заколите того кто осмѣлится говорить объ отступленіи! заколите и меня, еслибъ я приказалъ вамъ отступить." 11го числа, я былъ дежурнымъ по пристани, на Сѣверной сторонѣ. Гляжу, пристаетъ на гичкѣ Л. И. Будищевъ, мой бывшій командиръ. Я служилъ у него на бригѣ Тезей шесть мѣсяцевъ, въ крейсерствѣ у кавказскихъ береговъ; онъ меня очень любилъ. Хотѣлось мнѣ знать его мнѣніе; я подошелъ къ нему.

-- Левъ Ивановичъ, а вѣдь скверно.

-- Что скверно, батинька?..

-- Да Севастополь-то вѣдь мы врядъ ли отстоимъ. Намъ, кажется, предстоитъ: или царство небесное, или для излѣченія ранъ и контузій, въ Парижъ и Лондонъ, на иностранный счетъ.

-- Батинька, все это пустяки. Вопервыхъ, назвавшись груздемъ, полѣзай въ кузовъ. А вовторыхъ, не такъ страшенъ чортъ, какъ его малюютъ. Батинька, и не такія бѣды матушка Россія сгрясывала съ своихъ богатырскихъ плечъ. Богъ дастъ, устоимъ. Будемте, батинька, свое дѣло дѣлать. {Л. И. Будещеву оторвало обѣ ноги. Онъ одѣлалъ свое дѣло, и умеръ, истекая кровью, за свое дѣло.}

А и въ самомъ дѣлѣ, подумалъ я: Вѣдь шло же на насъ два надесять языкъ, а устояли наши отцы; устоимъ, богъ дастъ, и мы.

14го числа утромъ узнали что непріятель не рѣшился штурмовать Сѣверную сторону, а обходитъ Севастополь черезъ Мекензіеву гору, чтобъ атаковать его съ Южной стороны.

Всѣ морскія команды и войска были тотчасъ переведены на Южную сторону.

Работа закипѣла. Быстро росли Севастопольскія твердыни, подъ руководствомъ Тотлебена. Что день, нѣсколько новыхъ батарей! Орудія и прислугу брали съ кораблей, а дѣйствіе нашихъ пушекъ мы знали по Синопу. Ну, теперь поспоримъ, а штурмъ -- отбросимъ штыками. Но непріятель не рѣшился штурмовать и Южной стороны, а 19го числа заложилъ первую параллель и началъ правильную осаду. Когда 1го числа князь Меньшиковъ, совершивъ свое фланговое движеніе, пришелъ на Бельбекъ, мы были совершенно покойны за участь города. Еще черезъ нѣсколько дней, Севастопольскія укрѣпленія окрѣпли окончательно, и мы чуть не съ насмѣшкой смотрѣли на ихъ осадныя работы.

Непріятель продолжалъ укрѣплять кругомъ Севастополя. Французы отъ Камышевой бухты до Пересыпки, а Англичане отъ схода до Инкерманскихъ высотъ. Днемъ и ночью начали дѣлать вылазки, чтобы препятствовать его осаднымъ работамъ. Разъ ночью лейтенантъ Троицкій, съ двумя офицерами и 27ю матросами, подкрался къ непріятельской батареѣ, и съ крикомъ ура бросился на нее. Его подняли на штыки. Мичмана князя Путятина убили въ упоръ, наповалъ, а третій офицеръ съ матросами ворвался въ батарею, выбилъ прикрытіе штыками, и заклепалъ орудія. Государь Императоръ пожаловалъ каждому матросу Георгіевскій крестъ и по 50 рублей деньгами. Много было и другихъ примѣровъ мужества и храбрости. Никогда я не забуду, съ какою отвагой 1го числа, на вылазкѣ полковника Ѳедорова, баталіонъ Бутырскаго полка бросился въ штыки.

Наступилъ октябрь; мы были готовы и съ нетерпѣніемъ ждали бомбардированія. Пароходо-фрегатъ Крымъ рядомъ съ Владиміромъ стоялъ около Коленъ-Бухты, противъ Ланкастерской батареи. 5го октября, въ 4 часа утра, я вступилъ на вахту. Въ 6 часовъ я разбудилъ команду, и только что приказалъ дать завтракъ, какъ сигнальщикъ, не отымая глаза отъ трубы, закричалъ: "Ваше благородіе, Англичане амбразуру открыли!" Солнце еще не всходило, но можно было уже видѣть что дѣйствительно непріятель открываетъ. Я тотчасъ же послалъ доложить капитану. Но не успѣлъ унтеръ-офицеръ спуститься внизъ, какъ на Ланкастерской батареѣ показалось три клуба дыма, и три тяжелыхъ бомбы пролетѣли надъ нами.

-- Бить тревогу!

Мгновенно, офицеры и команда бросились къ орудіямъ, и наши 10ти-дюймовыя бомбы полетѣли въ отвѣть. На восемь верстъ кругомъ Севастополя загремѣла пальба. Взошедшее солнце померкло въ облакахъ пороховаго дыма и закипѣлъ тотъ знаменитый, страшный бой который длился триста сорокъ девять дней.

II. Инкерманскій мостъ.

Во второй половинѣ октября 1854 года, войска спѣшили на помощь осажденнаго Севастополя, гдѣ ждали только послѣднихъ колоннъ чтобы дать рѣшительный отпоръ.

Къ бомбардированію всѣ привыкли, оно сдѣлалось обыденною вещью. Лицомъ къ лицу гарнизону тоже приходилось не разъ встрѣчаться съ непріятелемъ, а потому съ нетерпѣніемъ ждали подкрѣпленій, чтобы сбросить его окончательно съ Инкерманскаго плато.

23го числа, приказомъ по эскадрѣ вице-адмирала Нахимова, я былъ назначенъ съ двумя катерами съ пароходо-фрегата Крымъ и однимъ съ парохода Эльбрусъ въ распоряженіе генерала Данненберга, для наводки понтоннаго моста черезъ Черную Рѣчку. Мостъ, построенный въ адмиралтействѣ штабсъ-капитаномъ Рожновымъ, подъ наблюденіемъ капитанъ-лейтенанта А. А. Попова, я долженъ былъ принять послѣ заката солнца и отбуксировать къ пароходо-фрегату Херсонесъ, стоявшему недалеко отъ устья Черной Рѣчки.

Въ девять часовъ вечера приведенный мною понтонный мостъ стоялъ уже вдоль противоположнаго непріятелю борта.

Въ десять часовъ прибылъ флагъ-офицеръ П. С. Нахимова, лейтенантъ Сергѣй Т*, и объявилъ что адмиралъ приказалъ ему принять начальство надъ наводкой моста, а что я и штабсъ-капитанъ Рожновъ остаемся у него помощниками.

Ночью пріѣхалъ на пароходъ адъютантъ генерала Данненберга съ запиской, въ которой онъ проситъ начальствующаго надъ мостомъ навести его непремѣнно къ шести часамъ утра.

Явившись къ лейтенанту Т*, какъ начальнику, мы стали бесѣдовать по-товарищески. Досадно мнѣ было что его прислали, хотя мы и были пріятели.

-- Послушай, Сережа, вѣдь ты Георгіевскій крестъ у меня отнялъ. Наведи я заживо мостъ, мнѣ бы онъ слѣдовалъ по статуту.

-- Молодъ ты, другъ Аркаша, заслужи сначала Владиміра съ бантомъ, да дай намъ, старичкамъ, послужить.

Такъ и порѣшили: ему дадутъ Георгія 4й степени, мнѣ Владиміра 4й степени. Намъ и въ голову не приходило что Англичане допустятъ насъ почти безъ выстрѣла навести мостъ. Поужинавъ у гостепріимнаго капитана И. Г. Р*, мы въ три часа тридцать минутъ начали катерами буксировать мостъ по направленію Черной Рѣчки.

Въ то же время баркасами съ эскадры было высажено на лѣвый берегъ 300 человѣкъ пѣхоты для прикрытія работы.

Размѣровъ моста не помню. Во всякомъ случаѣ длина его не превышала пяти-шести саженъ, при 2--2 1/2 саженяхъ ширины. Онъ состоялъ изъ одного понтона, который будучи поставленъ поперекъ рѣки, противъ частей стараго моста, сожженнаго 10го сентября, занялъ половину ея ширины, а съ него на оба берега были положены стелюги, скрѣпленныя между собою.

Въ пять часовъ сорокъ минутъ войска начали переправу, когда еще заколачивали послѣдній гвоздь. Въ это время на мосту находились П. С. Нахимовъ, А. А. Поповъ и Г. И. Бутаковъ; послѣдній, чтобъ ускорить переправу, прислалъ съ командуемаго имъ пароходо-фрегата Владиміръ кожуховыя лодки; онѣ, будучи поставлены тоже поперекъ рѣки и соединены съ берегомъ стелюгами, на много способствовали переправѣ.

Непріятель спалъ. Даже эхо раздававшееся по горамъ отъ заколачиваемыхъ гвоздей не могло его разбудить. Ко мнѣ подошелъ лейтенантъ Т*. "Надули насъ съ тобой Англичане, видно мы ничего не получимъ! Ишь какъ спятъ." Въ это время войска наши, переправившись черезъ мостъ, быстро поднялись по тремъ крутымъ балкамъ и переваливъ черезъ гребень высоты, атаковали англійскіе аванпосты. Тогда только на мостъ стали долетать пули, а вслѣдъ за ними нѣсколько ядеръ упало ниже моста.

До чего Англичане были безпечны и до какой степени наша атака застала ихъ врасплохъ, можно судить по тому: мостъ наведенъ безъ выстрѣла, а аванпосты спали раздѣвшись. Такъ и приводили первыхъ плѣнныхъ, безъ панталонъ и шинели въ накидку.

Пѣхота переправилась; тронулась артиллерія. Но она не могла подыматься по крутымъ балкамъ и пошла въ обходъ по Саперной дорогѣ.

Бородинскій и Тарутинскій полки стояли въ Севастополѣ почти съ начала кампаніи; мы всѣ были дружны и считали ихъ своими. Проходитъ одинъ баталіонъ, командиръ, мой хорошій знакомый, слѣзъ съ лошади и пропускаетъ свой баталіонъ, вслѣдъ за послѣднимъ человѣкомъ онъ вскочилъ на лошадь и обращаясь ко мнѣ сказалъ:

-- Благословите, землякъ!

Мы оба родились въ Москвѣ. "Отъ души, полковникъ!" Я хотѣлъ ему сказать еще что-то, но онъ въ карьеръ обогнавши баталіонъ подымался на крутизну.

Не прошло и 15ти минутъ, его уже пронесли на носилкахъ. Я подошелъ къ нему; онъ угрюмо посмотрѣлъ на меня. Но когда черезъ пять мѣсяцевъ я самъ раненый пріѣхалъ въ Симферополь, онъ встрѣтивъ меня, бросился мнѣ на шею.

-- Вѣдь изъ всѣхъ штабъ-офицеровъ полка, сказалъ онъ, -- я одинъ живъ.

Въ седьмомъ часу въ исходѣ, подъѣхалъ къ мосту генералъ Данненбергъ и обратившись къ лейтенанту Т* спросилъ: "кто изъ васъ знаетъ мѣстность?" Т* отвѣчалъ что онъ охотникъ и мѣстность знаетъ хорошо. Генералъ приказалъ ему слѣдовать за собой, а начальство надъ мостомъ сдать мнѣ.

Вслѣдъ за генераломъ Данненбергомъ черезъ мостъ проѣхали Ихъ Императорскія Высочества Великіе Князья Николай и Михаилъ Николаевичи и его свѣтлость кн. Меньшиковъ.

Войска съ восторгомъ смотрѣли какъ Дѣти Императора шли рядомъ съ простымъ солдатомъ умирать за своего государя и свое отечество.

По мѣрѣ удаленія нашихъ войскъ, пули и ядра стали долетать рѣже, а наконецъ и совсѣмъ перестали. Раненые прибывали. Перевязочный пунктъ былъ гдѣ-то далеко, на правой сторонѣ Черной, такъ что они оставались всѣ у моста, на лѣвой сторонѣ, почти безъ всякой помощи, даже безъ воды. Вѣтеръ дулъ съ моря, и вода у моста была солоновата. Во все время сраженія я видѣлъ только одного доктора на мосту, но за то онъ дѣлалъ перевязки даже и тогда когда наши войска уже отступали. Никогда не забуду услуги оказанной мнѣ генераломъ Кирьяковымъ. Стоя на мосту съ ранняго утра до заката, я ничего не пилъ и не ѣлъ. Жажда меня мучила, горло пересохло, я насилу могъ говорить. Онъ далъ мнѣ хересу и нѣсколько глотковъ меня освѣжило и подкрѣпило.

Безпорядокъ на мосту былъ страшный. Его причиняли раненые и ихъ выносившіе. Видя страданіе раненыхъ, я на свою отвѣтственность сталъ ихъ отправлять на катерахъ на Сѣверную сторону. Пріѣхавшій опять П. С. Нахимовъ одобрилъ мое распоряженіе и приказалъ всѣмъ гребнымъ судамъ эскадры перевозить раненыхъ.

Повидимому сраженіе шло хорошо. Скачетъ адъютантъ.

-- Что тамъ?

-- Хорошо, редутъ взяли, пропускайте скорѣе артиллерію.

Скачетъ другой.

-- Что?

-- Другой редутъ взяли.

-- Ну, слава Богу.

Кажется побѣда несомнѣнна.

Приводятъ плѣнныхъ въ красныхъ мундирахъ, приводятъ въ красныхъ панталонахъ, наконецъ приводятъ Шотландцевъ въ юбкахъ. Все кажется шло хорошо. Говорятъ, пошли брать третій редутъ.

Вдругъ просвистѣло ядро и шлепнулось около моста. Пули засвистали, и вправо отъ моста, на высотахъ, показались наши войска. Два баталіона Селенгинскаго полка, прикрывавшіе мостъ, куда-то ушли. Англійскій баталіонъ егерей, быстро спускаясь къ мосту, осыпалъ насъ пулями.

Пули безъ промаха били въ скученную массу. Все бросилось на правый берегъ. Вся моя защита состояла изъ 30ти моихъ гребцовъ съ ружьями и 20ти рабочихъ съ топорами.

Видя шагахъ въ пятидесяти П. С. Нахимова, садящагося на вельботъ, я закричалъ ему по-французски:

-- L'ennemi s'approche, que faire avec le pont?

-- Brûlez! отвѣчалъ онъ; потомъ подумавши: -- Ломайте, и переходите на правую сторону.

Но и это было невозможно, на мосту была давка. Англійскій баталіонъ приближался.

Въ это время пароходо-фрегатъ Херсонесъ, подтянувшись къ устью пока не сталъ на мель, открылъ мѣткій огонь изъ 10тидюймовыхъ орудій. Маячная батарея тоже открыла пальбу.

Англичане остановились, и увидавъ баталіонъ пѣхоты и эскадронъ гусаръ приведенныхъ генераломъ Кирьяковымъ, отступили и перевалили опять за гору. Сраженіе кончилось; войска наши начали спускаться къ мосту и отступали въ порядкѣ; только у многихъ баталіоновъ не было болѣе патроновъ. Сколько мнѣ кажется, виною тому была недостаточность одного моста. Такъ какъ много зарядныхъ ящиковъ осталось на правомъ берегу, за невозможностію пробраться черезъ мостъ на позицію, отъ движенія раненыхъ и ихъ выносившихъ. Если изъ 10.800 человѣкъ, раненыхъ и убитыхъ въ этотъ день, прошло черезъ мостъ только 2.500, то навѣрно выносившихъ ихъ было до 5.000, а вѣроятно и болѣе.

Въ 5 часу, когда послѣднія колонны проходили мостъ, непріятель поставилъ батарею на господствующей высотѣ и открылъ огонь навѣсно гранатами. Промаховъ не было, гранаты лопались въ кучѣ.

Отступленіе стало похоже на бѣгство.

Солнце садилось; прикрытія не оставалось никакого; инструкцій отъ генерала Данненберга я не получалъ, приказаній отъ него не было никакихъ; что дѣлать съ мостомъ, я не зналъ.

Разводить безъ приказанія я не смѣлъ, не зная всѣ ли войска отступили. Но видя что болѣе никого нѣтъ, и что мнѣ времени оставалось ровно настолько чтобъ успѣть разобрать и вывести мостъ изъ рѣки до заката солнца, я приказалъ его разбирать.

Когда онъ уже былъ совсѣмъ разобранъ, прискакало нѣсколько отсталыхъ казаковъ, объявившихъ что войскъ нашихъ на лѣвомъ берегу болѣе нѣтъ, что послѣднія колонны отступили къ Малахову кургану. Я переправилъ ихъ на правую сторону. Солнце садилось, когда я съ мостомъ на буксирѣ вышелъ на рейдъ.

На другой день, я просилъ П. С. Нахимова назначить меня на одинъ изъ бастіоновъ. 26го октября я уже командовалъ всѣми мортирными батареями на 4мь бастіонѣ.

III. Эпизодъ изъ осады Севастополя.

Былъ прескверный ноябрьскій вечеръ. Солнце только-что сѣло, 4й бастіонъ лѣниво перестрѣливался съ своими противниками Англичанами и Французами. Одиннадцатый день шелъ мелкій, частый дождь.

Ко мнѣ подошелъ мой товарищъ П.

-- Сдѣлай одолженіе, отстой за меня вахту.

-- Ладно, а ты куда?

-- Въ баню звали, просто, кажется, рубашка сгнила. Пятый день не мѣнялъ.

-- Ступай, а кто меня смѣнитъ?

-- Я самъ приду часовъ въ восемь или девять.

Вступивъ на вахту, я сталъ на банкетъ въ исходящемъ углѣ. До непріятельской траншеи было не болѣе 40 саженъ. Ночь -- зги не видать. Около меня стояли барабанщики и горнисты, чтобы, въ случаѣ надобности, бить тревогу. Ну, если непріятель подкрадется и бросится на штурмъ, вѣдь залпа не успѣемъ дать. Вся надежда на секретъ. Тишина нарушалась только визгомъ мортирныхъ бомбъ, оставлявшихъ по себѣ на небѣ огненный слѣдъ. "Маркела!" кричитъ часовой, "берегись!" А если почему-нибудь бомба не вспыхнула: "Темная! берегись!" кричитъ опять часовой.

Гдѣ-то вдали закричали ура. Должно-быть наши на вылазку пошли. Команда работала на брустверѣ и поправляла что было попорчено днемъ. Дождь все такъ же пробивалъ плечи. Вдругъ раздался залпъ, а за нимъ батальный огонь. Это они по нашимъ рабочимъ.

Послышались стоны раненыхъ, закричали: "Носилки!" -- и опять все стихло. А дождь все идетъ. Пробило одно плечо, пробило другое, полилась вода за галстукъ. Скверно. "Ладно думаю я, приду въ землянку, выпью спирту и завернусь въ сухую теплую шинель."!

Въ это время вернулся П. и снялъ съ меня вахту. Я пошелъ въ землянку. Только-что спустился туда, я такъ и ахнулъ! Ноги мои попали въ лужу. Оказалось что землянка протекла, и дождь лилъ въ нее. Боже мой, да суха ли моя шинель? Начинаю искать ощупью, рука прямо попала на мокрый бобровый воротникъ. Просто хоть плачь. Думаю, а вотъ выпью спирту, согрѣюсь. Начинаю шарить на полкѣ и опрокидываю бутылку, которая въ дребезги разбилась о мой пистолетъ. Обидно даже стало. Началъ я размышлять: какъ бы это ухитриться лечь спать? Надъ моею головой раздался голосъ: "А гдѣ землянка лейтенанта Сатина?" Я выглянулъ. Казакъ съ запиской -- вѣрно изъ штаба. По этакой-то слякоти идти въ штабъ? А у меня еще вчера сапоги совсѣмъ лопнули. Зажегъ кой-какъ фонарикъ и читаю:

"Досталъ два ведра устрицъ и дюжину портеру, пріѣзжай.

Т."

Я выскочилъ изъ землянки. Дождя болѣе не было, и луна изрѣдко проглядывала изъ-за облаковъ.

-- А вотъ и лошадь, ваше благородіе, Ѳедоръ Ѳедоровичъ прислалъ.

"Благодѣтель!" подумалъ я, умильно взглянувъ на казака.

Сказавшись командиру бастіона, я сѣлъ на лошадь и поскакалъ на 5й бастіонъ къ Ѳ. Ѳ. Т.

Пиръ былъ въ разгарѣ, когда я пріѣхалъ. Начинали второе ведро устрицъ.

-- Догоняй, Аркадій, сказалъ мнѣ хозяинъ вмѣсто привѣтствія.

Я выпилъ рюмку водки и хотѣлъ закусить устрицей, какъ вдругъ раздался грохотъ барабановъ, и капитанъ-лейтенантъ И. закричалъ въ дверь:

-- По мѣстамъ, господа! Штурмъ!

Я бросился изъ блиндажа, вскочилъ на лошадь и поскакалъ къ себѣ на 4й бастіонъ. Когда я подъѣзжалъ къ бастіону, пальба стихала.

У въѣзда въ бастіонъ меня встрѣтилъ адмиралъ.

-- Откуда вы?

-- Съ 5го бастіона, ваше пр-- ство.

-- Что такъ?

-- Штурмъ, ваше пр--ство.

-- Быть не можетъ. Или бы они бастіонъ взяли, или пальба бы не прекратилась. Что вы не узнали обстоятельно?

-- Если прикажите, ваше пр--ство, я съѣзжу опять.

-- Ступайте!

Я поскакалъ. На 5мъ бастіонѣ все было тихо. Сказали что это должно-быть секретъ навралъ. Я принялся за устрицы, но не суждено мнѣ было ихъ ѣсть въ эту ночь. Раздался опять грохотъ барабановъ и закричали; "Французы идутъ!" Я взошелъ на батарею, съ которой только-что пустили свѣтящее ядро. Рядъ красныхъ панталонъ былъ ясно виденъ. Я бросился къ лошади и опять умчался на 4й бастіонъ.

-- Положительно штурмъ, ваше пр--ство.

Армиралъ покачалъ только головой.

Утромъ оказалось что Французы рыли траншею, которая и красовалась предъ 5мъ бастіономъ.

АР. САТИНЪ.

"Русскій Вѣстникъ", No 1, 1873