Сельгас Хосе - Салюдадор

САЛЮДАДОРЪ.

Разсказъ Хозе Сельгаса.

*) El Saludador. José Selgas. De la real Academia Espanola.

Въ то время, какъ мы въ городахъ интересуемся медіумами, пишущими карандашами, духами, стучащими намъ съ того свѣта, въ деревнѣ есть свои непосредственные медіумы, извѣстные подъ именемъ салюдадоровъ, т. е. людей, надѣленныхъ особой благодатью.

Салюдадоръ живетъ обыкновенно въ горахъ, въ лѣсахъ, въ убогой хижинѣ. Одѣвается онъ точно такъ же какъ и остальные крестьяне, говоритъ просто и вовсе не похожъ на какого-нибудь оракула.

На видъ онъ нѣсколько грубоватъ, со спокойной улыбкой и равнодушнымъ взглядомъ. Вы напрасно будете искать въ его лицѣ какого-нибудь особеннаго, таинственнаго выраженія. Это просто человѣкъ, какъ и его сосѣди по деревнѣ. Его лицо загорѣло отъ солнца, обвѣтрило отъ холода и руки загрубѣли отъ работы.

Онъ можетъ указать, гдѣ скрывается дорогая жила въ горахъ, онъ предсказываетъ погоду, пасетъ стада у подножья горъ. Вотъ все, что онъ можетъ дѣлать.

Имя подобнаго человѣка никогда не перейдетъ границъ его деревни, ученые никогда не узнаютъ о немъ, но тѣмъ не менѣе, это своего рода Каліостро безъ его всемогущества, Дю-Потэ безъ его волшебнаго зеркала, Юмъ -- безъ медіума.

Здѣсь чудеса представляются намъ какъ бы во всей ихъ наготѣ, безъ театральныхъ декорацій, безъ таинственныхъ звуковъ и явленій. Онъ не дѣлаетъ никакихъ выразительныхъ жестовъ, не сдвигаетъ бровей; его губы не дрожатъ и глаза не блестятъ сверхъестественнымъ свѣтомъ.

Достаточно одного его присутствія; кажется, будто, сила данная ему, никогда его не покидаетъ, она всюду съ нимъ. Если его спросятъ о тайнѣ его могущества, онъ въ изумленіи вожметъ плечами, потому что онъ самъ ее не знаетъ. Онъ довольствуется тѣмъ, что онъ дѣлаетъ и не пускается вы въ какія разсужденія.

На людей, среди которыхъ онъ живетъ, его присутствіе не производитъ никакого страха, его слова никого не пугаютъ.

-- Кто этотъ человѣкъ?-- спросите вы у нихъ.

И вамъ отвѣтятъ просто:

-- Ба! Да это салюдадоръ.

-- Салюдадоръ! Но что такое салюдадоръ?

Ваше незваніе вызоветъ удивленіе.

-- Салюдадоръ значитъ надѣленный благодатью, -- отвѣтятъ вамъ.

И, дѣйствительно, благодать этого человѣка, по ихъ словамъ, необыкновенна. Онъ удерживаетъ громъ, останавливаетъ быстрый потокъ и одного его присутствія достаточно для того, чтобы прекратить пожаръ. Онъ однимъ взглядомъ умерщвляетъ бѣшеное животное и останавливаетъ кровь раненаго. Онъ дѣлаетъ больше: если человѣкъ, укушенный бѣшенной собакой, во время обратится къ нему, то онъ налечиваетъ отъ бѣшенства.

Таковъ салюдадоръ; такова его благодать.

II.

Въ сіеррѣ Испаніи, въ провинціи Мурсія, въ гористой мѣстности, поросшей густымъ сосновымъ лѣсомъ, водится масса дичи, составляющей предметъ стремленій охотниковъ.

Нѣсколько лѣтъ тому назадъ мы собрались компаніей поохотиться въ горахъ. Я взялъ съ собою ягдташъ и ружье, не помню какой системы, и отправился. Мы уже заранѣе выбрали мѣста, гдѣ разсчитывали на удачную охоту. Мы уже считали нашихъ жертвъ такъ, какъ бы онѣ находились у насъ въ рукахъ.

Мы были увѣрены въ успѣхѣ и шли на охоту съ не меньшей отвагой, чѣмъ Александръ Македонскій шелъ на Азію и Наполеонъ на Египетъ. Намъ стоило только спрятаться въ кустахъ, посвистѣть въ дудочку, подражая пѣнію птицъ, и жертва сама подлетитъ къ намъ.

Но... вѣроятно, пернатыя созданія имѣютъ тоже свое провидѣнье, потому что съ утра шелъ снѣгъ и дождь; небо заволокло тучами, туманъ стоялъ надъ лѣсомъ и было бы безуміемъ охотиться въ такую погоду.

Мои товарищи проклинали судьбу и безпрестанно посматривали на горизонтъ, въ надеждѣ увидать тамъ свѣтлую полоску; но день такъ и прошелъ въ этихъ безплодныхъ надеждахъ.

Съ своей стороны я смотрѣлъ на вещи съ философской точки зрѣнія и рѣшилъ оставить въ живыхъ всѣхъ рябчиковъ, приговоренныхъ мною къ смерти. А бѣдныя птички такъ и заливались на разные голоса. Казалось, онѣ своимъ пѣніемъ подсмѣивались надо мной и надъ моими пріятелями.

Мои товарищи съ горя залегли спать, а я весь вечеръ провелъ у очага той хижины, гдѣ мы остановились. Вокругъ огня собралось нѣсколько человѣкъ съ сосѣднихъ хуторовъ. Они оживленно разговаривали между собою и предметъ ихъ разговора не напоминалъ разсказовъ въ кафе, въ казино, въ клубахъ, ни рѣчей въ парламентѣ. Мнѣ казалось, что я нахожусь въ какомъ-то иномъ мірѣ или, по крайней мѣрѣ, въ иной странѣ, и я чувствовалъ себя превосходно. Мнѣ казалось, что я далеко, далеко отъ Испаніи и я съ сожалѣніемъ смотрѣлъ на нее изъ угла этой кухни.

Я хочу передать вамъ то, что я слышалъ въ этотъ вечеръ въ харчевнѣ.

Говорили о хорошенькихъ дѣвушкахъ и въ особенности о Лючіи, дочери дяди Блазъ изъ Каза-хонды. Конечно, красивыхъ много, но Лючія лучше всѣхъ. Ея веселое лицо съ черными, какъ ночь, глазами можетъ всякаго свести съ ума. Ей было 19 лѣтъ, и она совсѣмъ не была завистлива, никогда не говорила о недостаткахъ другихъ, и довольствовалась тѣмъ, что она первая и не осуждала послѣднюю. Она была прекрасная хозяйка, а когда она пѣла или танцовала, отъ нея нельзя было оторвать глазъ.

У ея отца, дяди Блаза, была мельница въ Каза-хондѣ и несмотря на то, что на этой мельницѣ былъ всего одинъ жерновъ, она работала превосходно. Понятно, что всѣ молодые люди деревни безпрестанно приходили туда молоть муку и взглянуть на красивую мельничиху, но Лючія даже не смотрѣла на нихъ.

Дядя Блазъ подсмѣивался надъ ихъ вздохами и постоянно говаривалъ имъ:

-- Эхъ, молодцы! Не умѣете вы подступиться.

Но жена его, тетушка Мартина, всегда останавливала своего мужа:

-- Блазъ, не мѣшайся не въ свое дѣло.

-- Да я только хочу сказать, что когда камень не вертится, онъ не мелетъ, -- ворчалъ дядя Блазъ.

-- Это мука совсѣмъ другого рода, -- говорила жена.-- Подожди, когда снѣгъ растаетъ, тогда мельница начнетъ молоть; намъ нечего торопиться, дѣвушка не лишняя въ своей семьѣ.

Среди молодыхъ людей, ухаживавшихъ за Лючіей, одинъ отличался особеннымъ постоянствомъ.

Встрѣтясь съ нею одинъ разъ въ виноградникѣ, около мельницы, онъ подошелъ къ ней и спросилъ:

-- Лючія, можно ѣсть этотъ виноградъ?

-- Нѣтъ, Христобаль, -- отвѣтила она.

-- Почему?

-- Онъ еще зеленъ.

Христобаль сталъ машинально чертить своей палкой по землѣ, потомъ оперся на нее обѣими руками и, взглянувъ на дѣвушку недобрымъ взглядомъ, произнесъ, удаляясь:

-- Прощай, Лючія.

-- Прощай, Христобаль, -- отвѣтила ему дочь мельника. Онъ однимъ прыжкомъ перескочилъ черезъ ровъ, отдѣлявшій мельницу отъ виноградника и исчезъ въ горахъ. Она, сама не зная почему, слѣдила за нимъ глазами и увидала, какъ онъ, удаляясь, дѣлался все меньше и меньше и, наконецъ, совсѣмъ пропалъ изъ виду. Она разсѣянно подняла глаза къ верху и увидѣла, что на верху скалы появилась какая-то гигантская тѣнь, освѣщенная послѣдними лучами находящаго солнца и, обернувшись въ ея сторону, дѣлала ей угрожающіе жесты руками.

Это фантастическое видѣнье длилось одну минуту, потому что солнце спряталось за горы и сразу настали сумерки.

Лючія задумчиво вернулась домой.

III.

Христобаль, однако, не оставлялъ въ покоѣ Лючію, онъ упорно преслѣдовалъ ее своимъ ухаживаніемъ. Что за человѣкъ! Сотни разъ говорила она ему, что не пойдетъ за него. Вѣдь его товарищи поняли, что для нихъ нѣтъ надежды, оставили же ее и обратили вниманіе на другихъ дѣвушекъ, которыя приняли ихъ съ распростертыми объятіями. Но Христобаль не давалъ ей шагу ступить спокойно; онъ сдѣлался тѣнью мельничихи. Лицо молодого человѣка было страшно; онъ смотрѣлъ на Лючію глазами василиска и у бѣдной дѣвушки смѣхъ застывалъ на губахъ, когда она встрѣчалась съ нимъ. Въ присутствіи Христобаля исчезала вся веселость мельничихи, подобно тому, какъ вода гаситъ огонь и ночь гаситъ день.

Развѣ это было какое нибудь чудовище? Косой, кривой, горбатый? Совсѣмъ нѣтъ; всѣ считали его красивымъ молодымъ человѣкомъ и любая дѣвушка охотно вышла бы за него замужъ. Почему же Лючія не обращала на него никакого вниманія. Потому что... онъ не нравился ей, какъ она увѣряла, а разъ женщина вобьетъ себѣ въ голову какую нибудь мысль, вы ее ничѣмъ не выбьете изъ нея.

Само собою разумѣется, что о Лючіи было много толковъ. Мужчины говорили:

-- Теперь она ни на кого не смотритъ, а потомъ выйдетъ за самаго послѣдняго молодца.

-- Нѣтъ, она вѣрно ждетъ какого нибудь волшебнаго принца.

Дѣвушки были сердиты на Христобаля и всячески вышучивали его;

-- Онъ совсѣмъ дуракъ, нечего отъ него и ждать! Будто нѣтъ другихъ дѣвушекъ на свѣтѣ, кромѣ Лючіи!

Всѣхъ изумляло поведеніе Лючіи. Да что она неживая, что ли? Какая женщина въ девятнадцать лѣтъ не найдетъ себѣ поклонника по вкусу?

На верху горы, въ лѣсу, жилъ одинъ молодой человѣкъ, искусный охотникъ на волковъ, опустошающихъ скотные дворы поселянъ. Онъ считался отличнымъ стрѣлкомъ. Онъ былъ молчаливъ, думалъ только о своемъ неизмѣнномъ другѣружьѣ, о западняхъ и пуляхъ; изрѣдка онъ спускался въ Каза-хонду. Звали его Сальвадоръ изъ Каза-альты.

Иногда онъ приносилъ на мельницу куль зерна и, смоловъ его, немедленно уходилъ. Въ деревнѣ всѣ его знали по его ружью и по его отцу: отецъ его былъ Салюдадоръ, дѣлающій чудеса.

Молодой человѣкъ не любилъ стрѣлять холостыми зарядами и никогда не говорилъ Лючіи комплиментовъ. Онъ даже почти не глядѣлъ на нее. Но ей не нравилось, что этотъ красивый и стройный, какъ сосна, молодецъ слѣпъ, для того, чтобы ее видѣть, и нѣмъ для того, чтобы съ ней говорить. Поэтому каждый разъ какъ охотникъ спускался въ Каза-хонду мельничиха болтала безъ умолку и вертѣлась быстрѣе мельничнаго жернова. Въ концѣ концовъ молодой человѣкъ сталъ все чаще и чаще подымать на нее глаза и они заблестѣли отвѣтнымъ огнемъ.

Никто изъ сосѣдей и не подозрѣвалъ этого. Сальвадоръ спускался съ своей горы не чаще обыкновеннаго. Никому и въ голову не могло придти, что красивая мельничиха обратила на него свое вниманіе. Только по ночамъ, когда вода съ шумомъ лилась черезъ мельничный рукавъ, слышенъ былъ сдержанный шопотъ и мелькали какія-то тѣни.

Разъ, поздно вечеромъ Лючія открыла свое окно. Вокругъ была непроницаемая темнота. Она долго не могла ничего разсмотрѣть, наконецъ увидѣла человѣческую фигуру у забора. Сальвадоръ подошелъ къ нему и произнесъ едва внятнымъ шопотомъ:

-- Лючія!

-- Что?-- отвѣтила она.

-- Ты меня ждала?-- спросилъ онъ.

-- Да; но уйди.

-- Да?

-- Да!

-- Что съ тобой?

-- Мнѣ страшно...

-- Чего?

-- Я боюсь за тебя.

Тѣнь отошла отъ окна и вскорѣ исчезла за угломъ мельницы.

Нѣсколько минутъ спустя, Лючія увидала, какъ другая тѣнь отдѣлилась отъ забора и молодая дѣвушка зажала ротъ руками, чтобы не вскрикнуть отъ ужаса. Она почувствовала, что ноги у нея отымаются и она не въ силахъ двинуться съ мѣста. Тѣнь, пройдя въ трехъ шагахъ отъ окна, пошла по слѣдамъ Сальвадора. Передъ Лючіей блеснули знакомые, горящіе ненавистью глаза.

Все это произошло въ одно мгновеніе ока, но Лючія долго сидѣла, затаивъ дыханіе и не двигаясь съ мѣста.

Вдругъ вдали раздался крикъ, острый, какъ вой волка и въ то же время послышался выстрѣлъ.

Лючія скрестила руки и почти безъ чувствъ упала на колѣни передъ окномъ.

IV.

На площадкѣ передъ мельницей, дядя Блазъ поставилъ сосновый столъ, а на немъ большую бутыль съ водкой. Около стола находился билліардъ, до игры въ который дядя Блазъ былъ большой охотникъ.

Скоро собрались гости и началась игра. Чѣмъ чаще прикладывались они въ большой бутыли, тѣмъ игра становилась оживленнѣе.

Лючія ходила съ низко опущенной головой; передъ ея глазами все еще стояла вчерашняя тѣнь, какъ огромный, гигантскій паукъ и въ ушахъ раздавался даленій крикъ и выстрѣлъ.

Она рано легла спать, и утромъ, еще на зарѣ услыхала чьи-то голоса у дверей мельницы. Она вся превратилась во вниманіе и испуганно прислушивалась, но вскорѣ поняла, что это расходились по домамъ подкутившіе и засидѣвшіеся гости.

Она одѣлась, вышла на улицу, оглянулась по сторонамъ и побѣжала на гору. Солнце стояло уже высоко, когда она вернулась на мельницу.

-- Откуда ты?-- спросилъ ее отецъ.

-- Оттуда, сверху, -- отвѣтила она.

-- Такъ ты помни, что здѣсь внизу, люди хотятъ ѣсть, -- сказалъ ей дядя Блазъ.

Она и забыла, что ея отецъ имѣетъ обыкновеніе завтракать по утрамъ.

Она молча стала приготавливать завтракъ.

-- Ты забыла посолить, -- проворчала тетка Мартина, садясь за столъ.

-- Посолить!-- воскликнулъ мельникъ.-- Это такіе помои, что ихъ и съ солью нельзя ѣсть. А мясо не угрызешь. Дай-ка мнѣ водки.

Лючія наклонила мѣхъ и стала лить изъ него въ бутылку, но водка пролилась на полъ.

-- Эй, смотри, что дѣлаешь!-- закричалъ отецъ.

Тогда молодая дѣвушка приставила мѣхъ къ горлышку бутылки, но бутылка, стоявшая на краю стола, упала на полъ и разбилась.

-- Что это ты сегодня, бѣлены что-ли объѣлась?-- сказалъ мельникъ.

-- Блазъ, не суйся не въ свое дѣло, -- возразила ему жена.

Лючія вся вспыхнула, встала изъ-за стола и пошла къ двери, утирая глаза передникомъ. На другой день Лючія увидала, что Христобаль идетъ къ мельницѣ и съ облегченіемъ вздохнула; но когда она всмотрѣлась въ лицо Христобаля, то чуть не вскрикнула отъ ужаса.

Молодой человѣкъ подошелъ въ ней и сказалъ:

-- Лючія, что за странныя вещи видитъ тотъ, кто не спитъ по ночамъ?

-- Что же онъ видитъ?-- спросила Лючія, не поднимая глазъ.

-- Видитъ, какъ спускаются изъ Каза-альты въ Каза-хонду.

-- И что же?..

-- Ничего... Только въ горахъ сильно воютъ волки... А когда они воютъ, это значитъ, что они очень голодны и готовы разорвать перваго встрѣчнаго...

Когда онъ это говорилъ, лицо его приняло такое страшное выраженіе, что Лючіи казалось, будто она видитъ передъ собою демона. Она даже перекрестилась.

-- Что ты сдѣлалъ?-- воскликнула она прерывающимся голосомъ.

-- Я только узналъ тебя, -- отвѣтилъ Христобаль, -- и хочу отплатить тебѣ тою же монетой; любовь за любовь; ты также скоро узнаешь меня.

-- Что ты говоришь!-- прошептала она.

-- Я говорю, что ненавижу тебя и хочу, чтобъ и ты ненавидѣла меня.

Мельничиха поблѣднѣла какъ смерть; онъ не обратилъ на это никакого вниманія и, злобно сверкнувъ глазами, прибавилъ: -- Выходи, я буду ждать тебя за мельницей.

Лючія, сама того не сознавая, машинально пошла за Христобалемъ.

Онъ спустилъ плащъ съ лѣваго плеча и, открывъ руку, вытянулъ ее впередъ, сказавъ:

-- Смотри!

Рукавъ рубашки былъ весь въ крови.

-- Ты убилъ его!-- закричала Лючія.

-- Нѣтъ еще, -- отвѣтилъ Христобаль, -- это не его кровь. И, засучивъ рукавъ рубашки, онъ показалъ ей руку, перевязанную на серединѣ платкомъ.

-- Это моя кровь, -- сказалъ онъ.-- Волкъ завылъ и, услышавъ это, онъ выстрѣлилъ и пуля попала мнѣ въ руку. Я ждалъ этого. И прежде, чѣмъ онъ успѣлъ снова зарядить ружье, я могъ бы кинуться на него и воткнуть въ него кинжалъ по самую рукоятку. Но я не сдѣлалъ этого, потому что я хочу, чтобъ ты сама убила его.

-- Я! --воскликнула Лючія.

-- Ты, ты убьешь его; онъ умретъ отъ моей руки, но ты будешь причиною его смерти. Въ твоихъ словахъ, въ твоихъ взглядахъ, для него будетъ смерть. Можешь сказать ему, что я отравилъ твой языкъ, что я заговорилъ твои глаза. Пусть онъ придетъ помѣряться со мною и я разорву его, какъ волкъ разрываетъ свою добычу. Та никогда не будешь моею, но никогда и не будешь его. Бѣшеная собака кусаетъ, а кусающую собаку убиваютъ.

Лючія закрыла лицо руками. Теперь жизнь Сальвадора зависитъ отъ нея, такъ какъ Христобаль грозится убить его. Нельзя спастись отъ убійцы, который ежеминутно, изъ-за угла, готовъ напасть на свою жертву. Ей остался одинъ исходъ -- исходъ всѣхъ женщинъ -- слезы. Быть можетъ ей удастся смягчить сердце этого жестокаго человѣка. Рыданія сжимали ей горло, но слезы не шли на глаза... Тогда ей осталась одна надежда на Бога. Она подняла глаза въ ясному небу и, упавъ на колѣни, воскликнула:

-- Матерь Божія! Сжалься надо мною!...

Христобаля уже не было.

Когда дядя Блазъ забиралъ себѣ что нибудь въ голову, то не было никакой возможности разубѣдить его. Онъ въ одно ухо впускалъ слышанное, а въ другое выпускалъ. И говорить съ нимъ было все равно, что ковать холодное желѣзо.

Съ женою жилъ онъ въ сущности довольно мирно, но они ни въ чемъ не сходились. Спорили, спорили безъ конца, и каждый оставался при своемъ мнѣніи и не сердился.

Разъ мужъ съ женою остались одни на мельницѣ и дядя Блазъ сказалъ своей старухѣ:

-- А у насъ, Мартина, съ дочерью-то что-то неладное творится.

-- А я тебѣ говорю, Блазъ, что все ладно. Дѣвушка цвѣтетъ, какъ роза, и никто не можетъ на ея счетъ поточить своего язычка.

-- Нѣтъ, жена, ты мелешь вздоръ. Лючія не похожа на самое себя, она бродитъ, какъ тѣнь. У меня глаза не застланы паутинкой и я вижу, что она ходитъ блѣдная, какъ покойница, и отъ нея слова не добьешься. Мартина, ее кто-нибудь сглазилъ.

-- Блазъ, ты самъ не знаешь, что говоришь. Блѣдная, какъ покойница! Много ты понимаешь! Порѣже бы прикладывался къ мѣху съ виномъ, такъ у тебя бы не двоилось въ глазахъ.

-- Оставь, пожалуйста, въ покоѣ мѣхъ съ виномъ. Вѣдь онъ тебя не трогаетъ? Видишь ли, для того, чтобы мельница работала, необходимо, чтобы бѣжала вода.

-- При чемъ тутъ вода, когда дѣло идетъ о винѣ?

-- А ты скажи мнѣ, при чемъ тутъ вино, когда дѣло идетъ о Лючіи? То, что я говорю, вѣрно, -- самъ король можетъ это подтвердить.

-- Не только король, но и никто не подтвердитъ.

-- Когда ты на чемъ-нибудь упрешься, то тебя не сдвинешь и парою воловъ.

-- Нѣтъ, это не меня, а тебя не сдвинешь! Боровъ ты этакій -- горячилась Мартина.

-- А посмотри-ка, кто сюда идетъ, -- сказалъ дядя Блазъ, выходя за дверь.

Тетка Мартина высунула голову и посмотрѣла на дорогу.

-- Я никого не вижу, кромѣ Сальвадора изъ Каза-альты.

-- Вотъ онъ-то тебѣ и покажетъ себя. Вотъ увидишь, какъ твоя дочка сейчасъ появится здѣсь, выростетъ, какъ изъ-подъ земли, и если у тебя есть глаза, то ты прикусишь себѣ язычекъ, потому что, ужь я не ошибаюсь, тутъ дѣло нечисто.

-- Такъ это онъ-то сглазилъ ее? спросила тетка Мартина, всплеснувъ руками.

-- Онъ, Мартина, онъ. Да чего ты испугалась, вѣдь онъ не кусается. Онъ полюбился Лючіи и ты должна крѣпко держать его, какъ меня держала твоя мать, царствіе ей небесное!

Довольно было, чтобы дядя Блазъ смотрѣлъ на Сальвадора, какъ на желаннаго зятя, чтобы тетушка Мартина была противъ него. Она закусила губы и проворчала что-то, такъ какъ хотѣла непремѣнно оставить за собою послѣднее слово. Дядя Блазъ ласково встрѣтилъ Сальвадора, между тѣмъ, какъ жена смѣрила молодого человѣка презрительнымъ взглядомъ.

-- А, здорово, молодецъ!-- воскликнулъ мельникъ.-- Помоги-ка мнѣ стащить этотъ куль, мы будемъ его сейчасъ молоть. А теперь хлебни-ка глотокъ винца, да не стѣсняйся, будь, какъ дома.

Эта послѣдняя фраза какъ стрѣлою пронзила слухъ тетки Мартины и она ушла къ себѣ.

Дядя Блазъ поминутно поглядывалъ на дверь и Сальвадоръ также; но Лючія, какъ сквозь землю, провалилась. Прошелъ часъ и дядя Блазъ становился все нетерпѣливѣе. Жена выглянула изъ двери и сказала ему съ насмѣшкой:

-- Блазъ, чего ты все смотришь на полъ; изъ-подъ земли вѣдь ничего не выростаетъ.

Теперь дядя Блазъ долженъ былъ прикусить себѣ язычекъ и, вмѣсто того, чтобы отвѣтить женѣ, онъ вышелъ на дворъ и пронзительно свиснулъ. Это была его привычка звать дочь.

Лючія тотчасъ же явилась на свистъ и супруги обмѣнялись жестами, онъ какъ бы говорилъ: "Вотъ видишь!", а она ему отвѣтила: "Дуракъ!"

Молодая дѣвушка пришла на мельницу и увидѣла Сальвадора, не глядя на него, а онъ не спускалъ съ нея глазъ.

-- Куда ты запропастилась?-- спросилъ ее отецъ.

-- Я была въ своей комнатѣ, -- отвѣтила она.

Сальвадоръ стоялъ опершись на мѣшокъ съ зерномъ; онъ выпрямился и произнесъ:

-- На небѣ собираются тучи.

Эти слова относились къ Лючіи, такъ какъ небо была совершенно чисто. Такъ понялъ дядя Блазъ и ждалъ отвѣта, но Лючія не размыкала губъ.

-- Тучи, -- сказалъ онъ:-- когда небо чисто, какъ зеркало.

-- Да, -- отвѣтилъ Сальвадоръ:-- но погода перемѣнчива, дядя Блазъ.

Всѣ попытки были безполезны; Лючія молчала и смотрѣла въ полъ. Сальвадоръ нахмурился, дядя Блазъ внутренно волновался, а тетушка Мартина торжествовала.

Сальвадоръ вернулся въ Каза-альты, не добившись отъ Лючіи ни одного слова, ни одного взгляда. Богда тетушка Мартина осталась вдвоемъ съ мужемъ, она подошла къ нему, и, положивъ ему на плечо руку, спросила:

-- Ну, что, Блазъ, дѣло неладно?

-- Да, Мартина, неладно; я сказалъ -- такъ и выйдетъ по моему.

Сказавъ это, онъ взялъ мѣхъ съ виномъ, сдѣлалъ нѣсколько хорошихъ глотковъ и, повернувъ женѣ спину, вышелъ. Онъ былъ страшно обозленъ.

Недалеко отъ деревни, въ горахъ, находилась маленькая пустынь, неизвѣстно какимъ чудомъ уцѣлѣвшая послѣ всеобщаго упраздненія монастырей 1834 года. Быть можетъ, ее пощадили за ея бѣдность, такъ какъ вся пустынь состояла изъ маленькой часовни съ жалкимъ колоколомъ, домика, упиравшагося въ нее своей четвертой стѣной, и двухъ-трехъ десятинъ земли, составлявшихъ садъ и огородъ около домика.

Въ церкви не было никакой цѣнной утвари, образа были стараго письма, съ строгими ликами и безъ вѣнчиковъ. Смотрѣлъ за церковью старый отшельникъ, отецъ Амброзіо -- монахъ ордена San Francisco de Paul. Всѣ его очень уважали и любили.

Разъ Лючія вышла рано утромъ изъ дому, закрывъ лицо мантильей. Въ рукахъ у нея были кипарисовыя четки, привезенныя ей изъ Іерусалима.

Она шла, низко опустивъ голову, по гористой тропинкѣ, по обѣимъ сторонамъ которой росли гигантскія сосны. Впереди уже виднѣлась группа деревьевъ, между которыми висѣлъ небольшой колоколъ. Лючія пошла по этому направленію. Она не видѣла, какъ сзади ея кралась какая-то тѣнь, слѣдившая за ней, то скрывавшаяся, то снова появлявшаяся между деревьями.

Мельничиха, погруженная въ свои невеселыя мысли, не замѣчала хищнаго взгляда, устремленнаго на нее шедшимъ за ней человѣкомъ. Наконецъ она дошла до пустыни. Ей не пришлось искать о. Амброзіо, такъ какъ онъ былъ въ церкви. Передъ алтаремъ горѣли двѣ мѣдныя лампадки; о. Амброзіо такъ усердно чистилъ ихъ, что онѣ блестѣли какъ золотыя. Всю стѣну за алтаремъ занималъ большой образъ Скорбящей Божіей Матери, обнимающей у подножія креста тѣло своего Единороднаго Сына.

Образъ этотъ былъ старинный и хотя не принадлежатъ кисти великаго мастера, но мягкостью красокъ и выразительностью лицъ напоминалъ Микель Анжело. О. Амброзіо очень заботился о немъ, ежедневно чистилъ его и даже пробовалъ реставрировать потрескавшіяся отъ времени мѣста.

Лючія склонилась у подножія алтаря и глаза ея устремились на ликъ Пресвятой Дѣвы. Что значило ея горе въ сравненіи съ этимъ горемъ. Она пришла сюда просить помощи и у нея сразу стало легко на душѣ. Свѣтъ утренняго солнца падалъ на образъ и какъ бы образовывалъ сіяніе надъ Богоматерью и распятымъ Христомъ. Лючія горячо молилась; ей казалось, что полотно образа раздвигается и она видитъ вдали стѣны Іерусалима, гдѣ страдалъ и былъ распятъ Спаситель міра.

Лючія подошла къ маленькой исповѣдальнѣ, гдѣ ждалъ ее о. Амброзіо, и исповѣдалась ему во всемъ. Затѣмъ она вошла въ его келью, все убранство которой состояло изъ сосноваго стола, соломеннаго стула и досчатой кровати. Въ одну изъ стѣнъ былъ вбитъ гвоздь, на который старикъ вѣшалъ свою шляпу и плащъ; на столѣ лежали нѣсколько книгъ духовнаго содержанія и Распятіе.

Лючія присѣла на стулъ, а отецъ Амброзіо стоялъ передъ ней съ задумчиво опущенной головой. Наконецъ, онъ сказалъ:

-- Да, демонъ является иногда въ образѣ красиваго человѣка. Надо много силъ для борьбы съ нимъ. Но, Богъ не безъ милости, надѣйся и не отчаявайся.

-- Что же дѣлать?-- спросила Лючія.

-- Что дѣлать?-- повторилъ отецъ Амброзіо.-- Я самъ не знаю, а надо что нибудь сдѣлать. Надо постараться, чтобъ онъ выкинулъ изъ головы эту мысль.

-- Но какъ?-- снова спросила Лючія.

-- Я попробую поговорить съ нимъ. Можетъ быть, съ Божьею помощью и удастся направить его на путь истинный,

-- Ахъ, отецъ Амброзіо! -- воскликнула молодая дѣвушка.-- Жизнь Сальвадора въ его рукахъ. Если Христобаль узнаетъ, что я вамъ обо всемъ разсказала, то онъ убьетъ его. Онъ повсюду слѣдуетъ за мной. Я его не видала, но я увѣрена, что когда я шла сюда, онъ слѣдилъ за мной. Мнѣ стоитъ поднять глаза, чтобы увидать его.

И, понизивъ голосъ, она прибавила:

-- Я боюсь, что онъ и сейчасъ подслушиваетъ.

Отецъ Амброзіо выглянулъ въ окно.

-- Нѣтъ, насъ никто не слышитъ, -- сказалъ онъ.-- Дѣло это очень трудное, надо поступать осторожно. Ты по прежнему не разговаривай и не смотри на Сальвадора, пусть онъ думаетъ о тебѣ, что хочетъ. Дѣло идетъ о спасеніе души и тѣла, -- души одного, тѣла другого. А тамъ увидимъ. Вѣра двигаетъ горами, дитя мое. Богъ насъ не оставитъ. А теперь ступай домой, а то тебя хватятся.

Лучія почтительно поцѣловала руку у отца Амброзіо и успокоенная пошла домой. Онъ вышелъ проводить ее и, когда она скрылась за деревьями, онъ увидалъ вдалекѣ фигуру Христобаля.

Отецъ Амброзіо задумчиво простоялъ нѣсколько минутъ, заслонивъ рукою глаза отъ яркаго солнечнаго свѣта, и вернулся въ свою келью. Онъ открылъ евангеліе и началъ читать. Скоро его чтеніе было прервано звучнымъ голосомъ, кричавшимъ ему:

-- Отецъ Амброзіо!... Отецъ Амброзіо!

Старикъ закрылъ книгу и вышелъ навстрѣчу новому посѣтителю. Это былъ человѣкъ лѣтъ пятидесяти, небольшаго роста и плотнаго сложенія. Онъ привязалъ мула въ ближайшему дереву, подошелъ къ отшельнику и, поцѣловавъ его руку, сказалъ:

-- Добрый день, отецъ Амброзіо! Вы меня не узнаете? Вотъ оказія! Я Хуанъ изъ Каза-альты.

-- Отецъ Сальвадора?-- спросилъ старикъ.

-- Да, да. Онъ самый. Я привезъ вамъ корзинку ежевики, говорятъ, вы ее любите.

Сказавъ это, онъ подалъ отцу Амброзіо корзинку съ ягодами. Тотъ взялъ ее и произнесъ:

-- Да воздастъ тебѣ Господь.

-- Это первая ягода. Нынче ее много уродилось у насъ въ горахъ.

Отшельникъ спросилъ:

-- Такъ, значитъ, ты Салюдадоръ?

-- Именно, святой отецъ. Меня боятся даже бѣшеныя собаки. Я обладаю благодатью.

-- Очень радъ тебя видѣть! -- воскликнулъ старикъ.-- Такъ ты только затѣмъ и пріѣхалъ, чтобы принести мнѣ ежевику?

-- Нѣтъ, синьоръ, у меня еще есть причина, двѣ причины... Я затѣмъ и пріѣхалъ на мулѣ. Видите-ли, недалеко отсюда, вонъ за той высокой сосной, есть домикъ, тамъ умираетъ женщина. Я ничѣмъ не могъ ей помочь и рѣшилъ съѣздить за вами. Если она должна выздоровѣть, то вы ее благословите, а если должна умереть, то вы поможете ей покаяніемъ очистить душу.

-- Хорошо. Не будемъ же терять времени, -- сказалъ отецъ Амброзіо.

Онъ вернулся въ келью, взялъ плащъ, шляпу и молитвенникъ, сѣлъ на мула и шагомъ отправился въ путь.

-- Ты, кажется, пришелъ еще и по другой причинѣ?-- спросилъ онъ Салюдадора.

-- Да, синьоръ, -- отвѣтилъ тотъ, -- и по другой причинѣ, она-то и есть самая непріятная. Мой сынъ, Сальвадоръ, силенъ какъ левъ; у него желѣзные кулаки и онъ не даетъ ни одного промаха изъ ружья. А теперь онъ ходитъ какъ въ воду опущенный, не ѣстъ, не пьетъ: его сглазили.

-- Полно, что ты говоришь! -- перебилъ его отецъ Амброзіо.-- Подобнымъ глупостямъ нельзя вѣрить.

-- Ай, отецъ Амброзіо! Демонъ всегда останется демономъ. У моего сына такое грустное лицо, что на него просто жалко смотрѣть; онъ такъ тяжело вздыхаетъ, что надрываетъ мнѣ душу. А когда я его спрашиваю, что съ нимъ -- отъ него слова не добьешься. Онъ ѣстъ только для того, чтобъ не умереть, и бѣгаетъ отъ людей. Мы съ женой просто пришли въ отчаяніе, глядя на него.

-- Это вовсе не съ глазу, -- сказалъ отецъ Амброзіо.-- Если бы ты былъ твердый человѣкъ, способный молчать, то съ Божіей помощью я пособилъ бы твоему горю.

-- Скажите только чѣмъ, а ужь я буду нѣмъ, какъ рыба, -- отвѣтилъ Салюдадоръ.

Они оба смолкли и скоро скрылись среди высокихъ сосенъ.

VI.

Вода медленно катилась по мельничному жернову. Мѣшки съ зерномъ и мукою стояли по угламъ сѣней. Внутри мельницы была полнѣйшая тишина. Жизнь и движеніе царили внизу, на площадкѣ передъ домомъ.

Дядя Блазъ игралъ съ товарищами въ билліардъ; многіе стояли вокругъ стола и смотрѣли на игру, Бутыль съ водкой переходила изъ рукъ въ руки, развязывая всѣмъ языки.

Въ нѣкоторомъ отдаленіи отъ мельницы собралась молодежь. Звенѣли гитары, притопывали каблуки, начались танцы. Разодѣтая во всѣ цвѣта радуги Лючія красовалась среди подругъ.

Но что же такое случилось? Почему мельница молчитъ и всѣ такъ веселы? Ничего особеннаго; просто это былъ воскресный день.

Въ Мадридѣ, гдѣ работа не есть насущная потребность, праздничные дни скучны. Въ самомъ дѣлѣ, какъ убить цѣлыхъ двѣнадцать часовъ? Лѣнь, овладѣвшая чиновниками въ теченіе недѣли, въ воскресенье удвоивается. Праздники созданы для низшаго класса населенія. Тамъ, гдѣ работа есть жизнь, отдыхъ есть веселье. Воскресенья ждутъ цѣлую недѣлю и дождавшись отъ души пользуются своимъ правомъ отдыха.

Въ самый разгаръ танцевъ, гитара вдругъ умолкла, какъ будто всѣ струны разомъ порвались... Звуки кастаньетъ также смолкли и танцующія пары остановились. Въ далекѣ послышался шумный говоръ приближавшихся людей. Мальчишки, прибѣжавъ въ мельницѣ, закричали:

-- Бѣшеная собака! Бѣшеная собака!

Женщины, въ испугѣ, попрятались за мужчинъ. Никто не успѣлъ опомниться, какъ на площадку вбѣжала огромная собака, съ налитыми кровью глазами и низко опущеннымъ хвостомъ; она вся дрожала и на рту ея выступила кровавая пѣна.

-- Бѣшеная собака! -- воскликнуло нѣсколько голосовъ и всѣ, какъ могли, приготовились защищаться отъ этого страшнаго врага.

-- Дайте ружье!-- закричалъ кто-то, но ружье ни откуда не появлялось.

Собака остановилась и горящими глазами стала выбирать жертву. Вдругъ она бросилась на Христобаля и четырьмя передними зубами впилась ему въ руку.

Страшный крикъ раздался между очевидцами этой неожиданной сцены, а собака отскочила, приготовившись защищаться.

Въ эту минуту кто-то закричалъ:

-- Позовите Салюдадора! Гдѣ Садюдадоръ!

А дядя Хуанъ изъ Каза-альты уже бѣжалъ съ горы къ мельницѣ. Присутствіе Салюдадора оживило всѣхъ присутствующихъ, какъ будто опасность уже миновала; страхъ замѣнился любопытствомъ и женщины выступили впередъ.

Салюдадоръ спокойно, скрестивъ руки, подошелъ въ собакѣ; она зарычала, какъ бы собираясь броситься на него, но не двигалась съ мѣста. Устремивъ свой мутный взглядъ на человѣка, который могъ заговорить ея бѣшенство, она припала въ землѣ и тяжело дышала. Тогда Салюдадоръ сдѣлалъ еще шагъ въ ней и нагнулъ свою голову въ ея головѣ.

Это была рѣшительная минута; оставалось или умертвить животное, или умереть самому. Его лицо было такъ близко въ открытой пасти собаки, что казалось -- еще секунда, и она его укуситъ, а у него въ рукахъ не было даже палки.

Это была неравная борьба, шансы которой были на сторонѣ собаки. Англичанинъ готовъ былъ бы прозакладывать миліонъ стерлинговъ за собаку, но эти простые люди были вполнѣ увѣрены въ побѣдѣ человѣка и все ближе и ближе подходили къ этимъ двумъ борцамъ.

Вдругъ, ноги собаки подкосились; она хотѣла бѣжать, но не могла и еще больше разинула пасть. Казалось, что она рѣшилась защищаться до послѣдняго издыханія.

Салюдадоръ поближе нагнулся надъ ея головой и плюнулъ ей въ пасть. Собака задрожала, ея налитые кровью глаза помутились, она силилась привстать и какъ подкошенная упала на землю.

Салюдадоръ надвинулъ себѣ шляпу на глаза и отвернулся отъ побѣжденнаго врага.

VII.

Со смертью собаки кончается бѣшенство, говорятъ всегда, но въ данномъ случаѣ было не такъ, потому что она укусила Христобаля и заразила его кровь своимъ ядомъ. Подвигъ Салюдадора еще не кончился, надо было еще вылечить укушеннаго.

Онъ подошелъ къ Христобалю и увидалъ на его рукѣ четыре кровавыя ранки, сдѣланныя зубами бѣшенаго животнаго. Вокругъ ранокъ уже образовалась подозрительная опухоль. Хуанъ изъ Каза-альты сомнительно покачалъ головой, какъ будто теряя надежду на излеченіе.

Онъ повелъ Христобаля на мельницу и, внимательно посмотрѣвъ на него, сказалъ ему:

-- Ну, парень, клянусь тебѣ, что ты взбѣсишься не позже какъ часа черезъ три. Собака была въ самомъ разгарѣ бѣшенства и у тебя оно пойдетъ очень быстро.

-- Развѣ нельзя вылечить?-- спросилъ кто-то.

-- Вылечить!-- воскликнулъ Салюдадоръ.-- Для Бога все возможно. Пусть сію же минуту кто-нибудь сбѣгаетъ за отцомъ Амброзіо, да поживѣе. А вы всѣ уйдите отсюда.

Въ комнатѣ остались только Христобаль съ дядей Хуаномъ, который тихимъ голосомъ сказалъ молодому человѣку:

-- Парень, въ тебѣ сидитъ демонъ и я не могу тебя вылечить, прежде чѣмъ онъ не выйдетъ изъ тебя. Отецъ Амброзіо святой человѣкъ, покайся ему въ своихъ грѣхахъ, помолись Богу и тогда посмотримъ.

Христобаль, блѣдный, какъ смерть, мутными глазами смотрѣлъ на Хуана изъ Каза-альты.

-- Да, -- продолжалъ тотъ.-- Припомни всѣ твои грѣхи, ничего не утаивай, потому что, если ты что нибудь скроешь, на меня не сойдетъ благодать и ты умрешь какъ бѣшеная собака.

Сказавъ это, онъ еще разъ осмотрѣлъ руку и прибавилъ:

-- Рука все пухнетъ, а отецъ Амброзіо запаздываетъ.

-- Не запаздываетъ, -- сказалъ входя отецъ Амброзіо. Бѣдный старикъ весь запыхался отъ быстрой ходьбы.

-- А, какъ разъ во время!-- встрѣтилъ его дядя Хуанъ.-- Ну, парень, теперь исповѣдуйся отъ чистаго сердца. Твоя жизнь въ твоихъ рукахъ.

Отецъ Амброзіо сѣлъ на лавку рядомъ съ Христобалемъ, а дядя Хуанъ вышелъ, затворивъ за собою двери. Увидя его, собравшіеся у мельницы, воскликнули:

-- Тише!.. тише... Онъ исповѣдуется.

-- Умираетъ! -- пожалѣлъ кто-то.

-- Можетъ быть, еще и не умираетъ, -- сказалъ дядя Хуанъ и, обратившись къ мельнику, спросилъ: дядя Блазъ, а гдѣ тетушка Мартина?

-- А вонъ она, болтаетъ, какъ сорока, -- отвѣтилъ мельникъ.

-- А вѣдь она когда-то была самая красивая дѣвушка на деревнѣ. Помнишь, дядя Блазъ, какъ ты за ней ухаживалъ? Мы оба съ тобой такъ и ходили по ея слѣдамъ. Ну и Лючія не уступитъ ей. А вѣдь дѣвушку-то пора замужъ выдавать, дядя Блазъ.

-- Да ужь я и самъ объ этомъ подумываю. Все жду, что женихъ свалится съ неба.

Въ это время отецъ Амброзіо отворилъ дверь съ веселымъ лицомъ и позвалъ Салюдадора; увидя его, дядя Хуанъ сразу понялъ, что все окончилось благополучно. Тутъ въ нимъ подошла тетушка Мартина.

-- А, вотъ и вы!-- сказалъ ей Салюдадоръ, -- пойдемте-ка на мельницу.

Дядя Блазъ съ женой и Салюдадоръ вошли въ комнату и увидали, что Христобаль сидитъ съ низко опущенной головой и мокрыми отъ слезъ глазами.

-- Ну, теперь у тебя совсѣмъ другое лицо, -- сказалъ Скіюдадоръ;-- ты спасъ твою душу, теперь надо спасти твою жизнь. Нѣтъ, мы спасемъ двѣ жизни, неправда ли, отецъ Амброзіо? Душу и двѣ жизни.

Сказавъ это, онъ взялъ руку Христобаля, и спросилъ:

-- Скажи мнѣ, ты хочешь быть свидѣтелемъ?

Христобаль пристально взглянулъ на Салюдадора, но ничего не сказалъ, тогда тотъ продолжалъ:

-- Ты долженъ знать, парень, что я пришелъ во время только потому, что шелъ къ дядѣ Блазу, чтобы потолковать съ нимъ о свадьбѣ; еслибы мнѣ не пришла въ голову эта мысль, то меня не было бы здѣсь, собака тебя укусила и ты взбѣсился бы.

-- Но о какой же свадьбѣ вы говорите?-- спросилъ дядя Блазъ.

-- Да, понятно, о свадьбѣ Лючіи.

Тетушка Мартина съ удивленіемъ всплеснула руками, воскликнувъ:

-- О свадьбѣ Лючіи! Съ кѣмъ же?

-- Съ Сальвадоромъ, съ моимъ сыномъ, -- отвѣтилъ ей дядя Хуанъ.-- Да нечего строить такое лицо, тетушка Мартина! Молодые люди давно любятъ другъ друга. Сальвадоръ покаялся мнѣ въ этомъ и вотъ я пришелъ поговорить съ вами. Христобаль, говори ты, это дѣло тебя касается.

Христобаль сдѣлалъ надъ собой страшное усиліе и произнесъ:

-- Вижу, что это Божья воля...

Онъ опустилъ голову и изъ глазъ его полились слезы.

-- Дядя Блазъ, теперь я жду твоего отвѣта, -- сказалъ Салюдадоръ.

Мельникъ закрылъ рукою ротъ своей жены, чтобы она не сказала какой нибудь глупости и громкимъ голосомъ, чтобы всѣ его слышали, сказалъ:

-- Я согласенъ и не отступлю отъ своего слова, хоть вы меня повѣсьте.

Послѣднія слова были также камушкомъ, брошеннымъ въ огородъ тетушки Мартины.

Тогда Салюдадоръ приложилъ губы поочередно ко всѣмъ четыремъ ранкамъ, высосалъ накопившуюся кровь и выплюнулъ ее. Затѣмъ онъ помочилъ въ своей слюнѣ указательный палецъ и помазалъ ранки. Наконецъ, намялъ хлѣба, наложилъ его на больныя мѣста и забинтовалъ руку.

-- Теперь ты можешь спать спокойно, -- сказалъ онъ молодому человѣку.

Христобаль живъ и здоровъ до сихъ поръ, а Лючія очень счастлива съ Сальвадоромъ изъ Каза-альты.

"Вѣстникъ Иностранной Литературы", No 4, 1893