Книговод

Проклятое болото

Санд Жорж


   

ПРОКЛЯТОЕ-БОЛОТО.

Повѣсть Жоржа Занда.

I.
Авторъ къ читателю.

   .... Мнѣ пришло на мысль одно глубокомысленное произведеніе Гольбейна. Гравюра представляетъ земледѣльца, ведущаго плугъ среди поля. Вдаль стелется обширное поле: видны бѣдныя хижины; солнце садится за холмомъ. Это конецъ тяжкаго трудоваго дня. Крестьянинъ старъ, коренастъ, покрытъ лохмотьями. Четыре лошади, имъ погоняемыя, тощи, истомлены; сошникъ вонзается въ шероховатую и жнеткую землю. Одно существо весело и довольно въ этой сценѣ труда и пота -- фантастическое лицо, скелетъ съ длиннымъ кнутомъ, который бѣжитъ по бороздѣ подлѣ испуганныхъ лошадей и погоняетъ ихъ, служа такимъ-образомъ подпашникомъ старому земледѣльцу. Это смерть, призракъ которой Гольбейнъ аллегорически ввелъ въ цѣлый рядъ философскихъ и религіозныхъ сюжетовъ, печальныхъ и шуточныхъ вмѣстѣ, называемыхъ изображеніями смерти.
   Въ этой коллекціи, или, точнѣе, въ этомъ обширномъ сочиненіи, гдѣ смерть, играя свою роль на каждой страницѣ, служитъ связью и господствующею мыслью, Гольбейнъ вывелъ владыкъ, первосвященниковъ, любовниковъ, игроковъ, пьяницъ, прелестницъ, разбойниковъ, бѣдняковъ, воиновъ, жидовъ, путешественниковъ, всякаго рода людей его и вашего времени, -- и повсюду призракъ смерти насмѣхается, грозитъ и торжествуетъ. Въ одной только картинѣ не видать его, именно въ той, гдѣ бѣдный Лазарь, лежа за гноищѣ у дверей богача, говоритъ, что не боится смерти, безъ-сомнѣнія потому-что ему нечего терять и потому-что жизнь его есть преждевременная смерть.
   Утѣшительна ли эта стоическая мысль полуязыческихъ вѣрованій эпохи возрожденія? удовлетворяетъ ли она религіозныя души? Честолюбецъ, плутъ, развратникъ, всѣ надменные грѣшники, которые злоупотребляютъ жизнь и которыхъ пугаетъ смерть, понесутъ, конечно, въ ней наказаніе; но слѣпецъ, нищій, юродивый, бѣднякъ вознаграждены ли за ихъ долгія бѣдствія одной мыслью, что смерть не зло для нихъ? Нѣтъ! Невыносимая грусть, ужасающій рокъ тяготѣютъ въ произведеніи художника...
   Да,, это прискорбная сатира, истинное изображеніе общества, среди котораго жилъ Гольбейнъ. Преступленіе и бѣдствіе -- вотъ что поражало его взоры; но мы, художники инаго вѣка, мы что будемъ изображать? Станемъ ли искать въ мысли о смерти утѣшенія современному человѣчеству? Призовемъ ли ее, какъ наказаніе неправды и награду за страданіе?
   Нѣтъ, у насъ дѣло уже не съ смертью, а съ жизнью. Мы желаемъ, чтобъ жизнь была хороша, ибо желаемъ, чтобъ она была плодоносна. Лазарь долженъ покинуть свое гноище, чтобъ нищій уже не радовался смерти богача. Всѣ должны быть счастливы, чтобъ благоденствіе нѣкоторыхъ не было преступно предъ Богомъ. Пусть земледѣлецъ, сѣя свой хлѣбъ, знаетъ, что онъ трудится для жизни, а не радуется тому, что смерть бѣжитъ рядомъ съ нимъ. Смерть не должна ныньче быть ни карою за благополучіе, ни отрадою въ бѣдствіи.
   Богъ не назначилъ ея ни въ наказаніе, ни въ награду жизни, ибо благословилъ жизнь, и могила не должна быть пристанищемъ, куда бы можно отсылать тѣхъ, кого не хотятъ сдѣлать счастливыми.
   Нѣкоторые художники нашего времени, бросая взглядъ на то, что окружаетъ ихъ, пристращаются къ изображенію скорби, отверженной нищеты, гноища Лазарева. Это можетъ входить въ область искусства и философіи; но изображеніемъ нищеты, столь безобразной, столь униженной, иногда столь порочной и преступной, достигается ли ихъ цѣль, и дѣйствіе, ими производимое; столь ли благотворно, сколько желаютъ они? Не смѣемъ произносить рѣшительнаго мнѣнія на этотъ счетъ. Намъ могутъ возразить, что, показывая бездну, изрытую подъ шаткой почвой богатства, они устрашаютъ злаго богача, подобно тому, какъ, во времена макабрской пляски, ему показывали его зіяющую могилу и смерть, готовую обвить его своими нечистыми руками. Ныньче ему показываютъ вора, подламывающаго его дверь, и убійцу, подстерегающаго сонъ его. Признаемся, мы плохо понимаемъ, какимъ образомъ примирятъ его съ человѣчествомъ, которое онъ презираетъ, какимъ образомъ сдѣлаютъ его чувствительнымъ къ тягостямъ бѣдняка, котораго онъ боится, когда показываютъ ему этого бѣдняка въ видѣ бѣглаго каторжника и ночнаго бродяги. Страшная смерть, скрежещущая зубами и играющая на скрипкѣ въ картинахъ Гольбейна и его предшественниковъ, не успѣла, къ этимъ видѣ, обратить развращенныхъ и утѣшить жертвы. Наша нынѣшняя литература не поступаетъ ли въ этомъ отношеніи подобно художникамъ среднихъ вѣковъ и эпохи возрожденія?
   Гуляки Гольбейна наливаютъ свои кубки съ какимъ-то остервенѣніемъ, чтобъ отогнать мысль о смерти, которая, незримо для нихъ, служитъ имъ кравчимъ. Нынѣшніе злые богачи требуютъ укрѣпленій и пушекъ, чтобъ удалить мысль о грозѣ, которую искусство представляетъ скопляющеюся во мракѣ и ожидающею минуты, чтобъ разразиться.
   Альбертъ Дюреръ, Микель-Анджело, Гольбейнъ, Калло, Гойя представляли жестокія сатиры на бѣдствія ихъ вѣка и страны. Труды ихъ -- безсмертныя произведенія, безспорно драгоцѣнныя историческія страницы; мы отнюдь не отрицаемъ у художниковъ права осязать язвы общества и обнажать ихъ передъ нашими глазами; но нѣтъ ли ныньче для нихъ другаго предмета занятія, кромѣ картинъ ужаса и угрозы? Въ этой литературѣ "тайнъ",-- таинственныхъ неправдъ, которую талантъ и воображеніе ввело въ моду, намъ больше нравятся кроткія и пріятныя фигуры, чѣмъ злодѣи, годные для драматическихъ эффектовъ. Первыя могутъ имѣть въ виду обращеніе и достигать его; вторые пугаютъ,-- а страхъ не только не исцѣляетъ эгоизма, но еще болѣе усиливаетъ его.
   Мы думаемъ, что призваніе искусства -- призваніе чувства и любви, что современный романъ долженъ бы замѣнить параболу и апологъ наивныхъ временъ, и что художнику предлежитъ болѣе-обширная и болѣе-поэтическая задача. Онъ не долженъ ограничиваться только предложеніемъ извѣстныхъ мѣръ благоразумія и примиренія, чтобъ уменьшить ужасъ, внушаемый его картинами: онъ долженъ стараться внушить любовь къ предметамъ его участія, и, въ случаѣ нужды, почему не позволить ему нѣсколько пріукрашивать ихъ? Искусство -- не снимокъ съ дѣйствительности; оно изображеніе идеальной истины, и Вакфильдскій Священникъ -- книга болѣе-полезная и болѣе-здоровая для души, чѣмъ Развращенный Крестьянинъ или Опасныя Связи.
   Простите мнѣ эти размышленія, читатель, и благоволите принять ихъ въ видѣ предисловія. Ихъ не встрѣтится въ исторійкѣ, которую я сбираюсь разсказать вамъ и которая будетъ такъ коротка и проста, что мнѣ надо было извиниться напередъ, сказавъ вамъ свое мнѣніе объ ужасныхъ исторіяхъ.
   Я увлекся въ это отступленіе по поводу земледѣльца. Именно исторію одного земледѣльца намѣревался я разсказать вамъ и разскажу сейчасъ.
   Долго и съ глубокой меланхоліей разсматривалъ я земледѣльца Гольбейна, и вышелъ погулять въ поле, мечтая о сельской жизни, объ участи хлѣбопашца. Безъ-сомнѣнія, горестно истощать силы и время на то, чтобъ раздирать лоно ревнивой земли и завоевывать сокровища плодородія, когда кусокъ самаго чернаго и самаго грубаго хлѣба служитъ, подъ конецъ дня, единственною наградою и единственной прибылью, сопряженными съ такимъ тяжкимъ трудомъ. Богатства, покрывающія почву, жатвы, плоды, великолѣпный скотъ, тучнѣющій среди сочныхъ травъ, суть собственность нѣкоторыхъ и орудія утомленія для наибольшаго числа людей.
   Трудящійся человѣкъ такъ обремененъ, такъ напуганъ будущимъ, что не можетъ наслаждаться красотою полей и прелестями сельской жизни. Для него золотистыя нивы, прекрасные луга, тучныя животныя представляютъ мѣшки денегъ, изъ которыхъ ему достается одна слабая часть, недостаточная на его нужды...
   Между-тѣмъ, природа вѣчно юна, прекрасна и щедра. Она проливаетъ поэзію и красоту во всѣ существа, во всѣ растенія, которымъ даютъ волю развиваться въ ней. Она обладаетъ тайною счастія, и никто еще не похитилъ у нея этой тайны. Счастливѣйшій изъ людей былъ бы тотъ, кто, владѣя наукою своего труда и работая руками, почерпая благоденствіе въ упражненіи своей разумной силы, имѣлъ бы досугъ жить сердцемъ и умомъ, понимать свое дѣло и любить дѣло Божіе. Художникъ пользуется наслажденіями этого рода въ созерцаніи и воспроизведеніи красотъ природы; но, при видѣ скорби людей, населяющихъ этотъ земной рай, художникъ съ прямымъ и человѣческимъ сердцемъ смущается среди своего наслажденія. Счастіе было бы тамъ, гдѣ умъ, сердце и руки согласно трудились бы въ очахъ Провидѣнія, и святая гармонія существовала бы между щедротою Божіею и восторгами души человѣческой. Тогда вмѣсто плачевной и ужасной смерти, бѣгущей по бороздѣ съ кнутомъ въ рукѣ, аллегорическій живописецъ могъ бы помѣстить подлѣ крестьянина свѣтлаго ангела, обильно сѣющаго благословенный хлѣбъ на дымящейся браздѣ.
   И мечта существованія сладкаго, поэтическаго, трудолюбиваго и простаго -- для селянина не такъ непостижима, чтобъ ее должно относить къ химерамъ! Унылое и нѣжное слово Виргилія: "Какъ счастливъ бы былъ селянинъ, еслибъ зналъ свое счастіе!" -- это слово сожалѣнія; но, подобно всякому сожалѣнію, оно -- предреченіе. Прійдетъ время, когда земледѣлецъ получитъ возможность быть также художникомъ, если не для того, чтобъ выражать (да это будетъ и не важно тогда), по-крайней-мѣрѣ для того, чтобъ чувствовать изящное. Не думаете ли вы, что это таинственное наитіе поэзіи уже не находится въ немъ на степени инстинкта и безотчетной мечтательности? У тѣхъ, кого нѣкоторое довольство пріосѣняетъ даже ныньче, и въ комъ избытокъ несчастія не подавилъ всякаго нравственнаго и умственнаго развитія, чистое, удобно-ощущаемое и оцѣняемое счастіе находится въ элементарномъ состояніи; сверхътого, если изъ нѣдра скорби и страданія уже возвышались голоса поэтовъ, почему же думать, что трудъ тѣлесный несовмѣстимъ съ дѣйствіями души? Безъ сомнѣнія, эта несовмѣстимость -- общій результатъ непомѣрнаго труда и глубокаго бѣдствія; но пусть же не говорятъ, что когда человѣкъ будетъ трудиться умѣренно и здраво, тогда явятся только плохіе работники и плохіе поэты. Кто почерпаетъ благородныя наслажденія въ чувствѣ поэзіи, тотъ истинный поэтъ, хотя бы онъ въ жизнь свою не написалъ ни одного стиха.
   Мысли мои приняли такое направленіе, и я не примѣчалъ, что увѣренность въ возможности воспитать сельскаго человѣка укрѣплялась во мнѣ внѣшними вліяніями. Я шелъ по опушкѣ поля, которое крестьяне готовили подъ посѣвъ на слѣдующей недѣлѣ. Равнина была обширна, какъ на картинѣ Гольбейна; пейзажъ также былъ обширенъ и обнималъ длинныя полосы зелени, нѣсколько покраснѣвшей отъ приближенія осени, и темнобурое широкое пространство вспаханной земли, гдѣ недавніе дожди оставили, по нѣкоторымъ бороздамъ, линіи воды, блиставшія на солнцѣ подобно тонкимъ серебрянымъ нитямъ. День былъ ясный, теплый, и земля, недавно разверстая остріемъ плуговъ, курилась легкими испареніями. Въ переднемъ концѣ поля старикъ, котораго широкая спина и суровая фигура напоминали старика гольбейнова, но котораго одежда не показывала нищеты, степенно гналъ свое орало старинной формы, тащимое парою смирныхъ быковъ свѣтлорыжей шерсти, настоящихъ патріарховъ пастбища, высокихъ ростомъ, немного тощихъ, съ длинными и низкими рогами,-- тѣхъ старыхъ работниковъ, которыхъ долгая свычка сдѣлала братьями, какъ называютъ ихъ въ деревняхъ, и изъ которыхъ каждый, лишась своего товарища, не хочетъ работать съ новымъ товарищемъ и умираетъ съ горя. Люди, незнакомые съ деревенскимъ бытомъ, называютъ сказкою дружбу быка съ его яремнымъ товарищемъ. Пусть они посмотрятъ въ стойлѣ на бѣдное животное, тощее, исхудалое, ударяющее своимъ безпокойнымъ хвостомъ по изсохшимъ бокамъ, съ ужасомъ и презрѣніемъ фыркающее на кормъ, ему даваемый, не сводящее глазъ съ двери, или скребущее ногою порожнее мѣсто рядомъ съ нимъ, обнюхивающее ярма и цѣпи, которыя носилъ его товарищъ, и безпрестанно зовущее его горестнымъ мычаніемъ. Мясникъ скажетъ вамъ: "Пара быковъ пропала: одинъ братъ умеръ, а другой ужь не станетъ работать. Чтобъ убить его, надо бы откормить; но онъ не ѣстъ, и скоро умретъ съ голода".
   Старый хлѣбопашецъ работалъ медленно, молча, безъ ненужныхъ усилій; его покорная упряжка, подобно ему, не торопилась; но, благодаря прилежному труду безъ развлеченія и траты испытанныхъ и разсчитанныхъ силъ, борозда его проводилась такъ же скоро, какъ и борозда его сына, который, нѣсколько поодаль, гналъ четырехъ не столь дюжихъ быковъ по почвѣ болѣе-твердой и болѣе-каменистой.
   Но то, что далѣе привлекло мое вниманіе, было истинно-прекраснымъ зрѣлищемъ, благороднымъ сюжетомъ для живописца. На другомъ концѣ пашенной равнины, молодой человѣкъ статной наружности погонялъ великолѣпную упряжку, четыре пары молодыхъ животныхъ темной шерсти, съ черными, огнистыми отмѣтинами, съ короткими и кудрявыми головами, напоминавшими еще-дикаго быка, съ большими звѣрскими глазами, съ рѣзкими движеніями, съ судорожной и неровной работой, которая еще негодуетъ на иго и жало и только вздрагивая отъ гнѣва повинуется недавно-наложенному на нее ярму. Человѣкъ, управлявшій ими, распахивалъ клочокъ земли, недавно отдававшійся подъ пастбище и усѣянный вѣковыми пнями, -- атлетическій трудъ, за который едва достаточно было его энергіи, его молодости и силы его восьми полудикихъ быковъ.
   Мальчикъ лѣтъ шести или семи, хорошенькій какъ амуръ, покрытый по плечамъ поверхъ блузы бараньей шкурой,-- шелъ по бороздѣ, параллельной съ плугомъ, и покалывалъ бока воловъ длинною легкою жердью съ не очень-острымъ наконечникомъ. Гордыя животныя вздрагивали подъ рученкой ребенка и скрипѣли ярмами и ремнями, привязанными на ихъ лбахъ, сильно дергая плугъ послѣ каждаго укола. Когда какой-нибудь корень останавливалъ плугъ, хлѣбопашецъ громко покрикивалъ, называя каждаго вола его кличкою, но покрикивалъ болѣе для того, чтобъ умѣрять ихъ, нежели чтобъ побуждать; потому-что волы, раздраженные внезапнымъ препятствіемъ, ярились, взрывали землю широкими копытами, и кинулись бы въ сторону помчавъ плугъ по полямъ, если бы, голосомъ и жаломъ, молодой человѣкъ не удерживалъ четверыхъ ближайшихъ, между-тѣмъ, какъ ребенокъ правилъ четырьмя другими. И онъ, крошка, также кричалъ голосомъ, который желалъ сдѣлать грознымъ и который оставался нѣженъ, подобно его прелестному личику. Все было изящно по силѣ или по граціи -- пейзажъ, работникъ, мальчикъ, волы подъ ярмомъ; и не смотря на жестокую борьбу, гдѣ земля упорно побѣждалась, надъ всѣмъ царствовало чувство кротости и глубокаго спокойствія. Когда препятствіе одолѣвалось и упряжка снова принимала свою ровную торжественную поступь, хлѣбопашецъ, котораго притворная горячность была только пробою силы и избыткомъ дѣятельности, вдругъ возвращался къ ясности простыхъ душъ и бросалъ взглядъ родительскаго удовольствія на своего ребенка, оборачивавшагося къ нему съ улыбкою. Потомъ, мужественный голосъ молодаго отца семейства запѣвалъ торжественную, унылую пѣсню, которую древнее преданіе страны завѣщеваетъ не всѣмъ хлѣбопашцамъ безъ разбора, а только опытнѣйшимъ въ искусствѣ подстрекать и поддерживать усердіе рабочихъ воловъ. Эта пѣсня, которой происхожденіе, можетъ-быть, считалось священнымъ, и которой нѣкогда, вѣроятно, приписывалось таинственное вліяніе, еще донынѣ слыветъ за обладающую свойствомъ поддерживать бодрость животнаго, усмирять его негодованіе и услаждать тягость продолжительнаго труда его. Мало умѣть хорошо править волами, проводя совершенно-прямолинѣйную борозду; мало облегчать ихъ трудъ, приподнимая или углубляя кстати желѣзо плуга тотъ не отличный хлѣбопашецъ, кто не умѣетъ пѣть быкамъ, а это -- искусство, требующее особеннаго вкуса и особенныхъ средствъ.
   Правда, упомянутая мною пѣсня не иное что, какъ речитативъ, прерываемый и продолжаемый по желанію. Ея неправильный складъ и фальшивыя интонаціи, съ точки зрѣнія музыкальныхъ правилъ, дѣлаютъ ее непередаваемою. Но тѣмъ не меньше она прекрасная пѣсня и такъ хорошо приспособлена къ труду, который она сопровождаетъ, къ поступи быка, къ тишинѣ сельскихъ мѣстъ, къ простотѣ людей, ее напѣвающихъ, что ни одинъ геній, чуждый земледѣльческому труду, не могъ выдумать ее, ни одинъ пѣвецъ, кромѣ тонкаго хлѣбопашца этой страны не съумѣетъ повторить ее. Въ тѣ поры года, когда въ полѣ нѣтъ другой работы и другаго движенія, кромѣ земледѣльческаго, эта пріятная и могучая пѣсня носится какъ голосъ вѣтерка, съ которымъ даже имѣетъ нѣкоторое сходство по своей особой интонаціи. Окончательная нота каждой фразы, выводимая и вытягиваемая съ невѣроятною длиннотою и крѣпостью дыханія, восходитъ на четверть тона, систематически фальшивя. Оно дико, но исполнено необоримой прелести, и когда привыкнешь слушать его, то не понимаешь, чтобъ другая пѣсня могла раздаваться въ эти часы и въ этихъ мѣстахъ, не разстроивая ихъ гармоніи.
   И такъ, оказалось, что я имѣлъ передъ глазами картину, совершенно-противоположную картинѣ Гольбейна, хотя сцена и была похожа. Вмѣсто печальнаго старика -- молодой и веселый юноша; вмѣсто тощихъ и изнуренныхъ лошадей -- двѣ четверни здоровыхъ и горячихъ быковъ; вмѣсто смерти -- хорошенькій ребенокъ; вмѣсто образа отчаянія и идеи тлѣнія -- зрѣлище энергіи и мысли о счастіи.
   Тогда-то стихъ Виргилія: "О fortunatos... agricolas" пришелъ мнѣ на память. Видя, какъ эта прекрасная чета, мужчина и ребенокъ, среди столь поэтическихъ обстоятельствъ, съ такой граціей и силой, совершаютъ трудъ, исполненный величія и торжественности, я ощутилъ глубокое сожалѣніе, смѣшанное съ невольнымъ почтеніемъ. Счастливый земледѣлецъ! да, конечно, я былъ бы счастливъ на его мѣстѣ, еслибъ моя рука, сдѣлавшись вдругъ здоровою, и грудь моя, ставъ крѣпкою, могли такимъ образомъ оплодотворять и воспѣвать природу, еслибъ глаза мои не переставали видѣть, а умъ понимать гармонію цвѣтовъ и звуковъ, тонкость тоновъ и грацію очертаній, -- словомъ, таинственную красоту предметовъ! Особенно же сердце мое не переставало бы находиться въ связи съ божественнымъ чувствомъ, которое управляло безсмертнымъ и высокимъ созданіемъ!
   Но, увы! этотъ человѣкъ никогда не постигалъ тайны прекраснаго, этотъ ребенокъ никогда не постигнетъ ея... Сохрани меня Богъ думать, что они не выше животныхъ, которыми повелѣваютъ, и что они не имѣютъ по временамъ нѣкотораго восторженнаго чувства, услаждающаго трудъ ихъ и усыпляющаго ихъ заботы! Я вижу на ихъ благородныхъ лицахъ печать Господа, ибо они родились властителями земли. Они чувствуютъ это, -- ихъ не оторвешь отъ ихъ земли; они любятъ почву, орошенную ихъ потомъ; истинный крестьянинъ умираетъ съ тоски по родинѣ вдали отъ поля, видѣвшаго его рожденіе. Но этому человѣку не достаетъ доли наслажденій, которою я владѣю, наслажденій духовныхъ, которыя по праву должны бы принадлежать ему, работнику обширнаго храма, которому только небо можетъ служить куполомъ. Ему не достаетъ сознанія своего чувства...
   Что жь! таковъ, какъ онъ есть, недовершенный, въ дѣтской простотѣ своей, онъ все же лучше того, въ комъ знаніе погасило чувство.
   Я зналъ этого молодаго человѣка и этого прекраснаго ребенка. Мнѣ была извѣстна ихъ исторія, потому-что и они имѣли исторію, какъ и всѣ имѣютъ, и каждый могъ бы заинтересовать романомъ собственной жизни, еслибъ самъ понималъ его... Однакожь крестьянинъ и простой хлѣбопашецъ, Жерменъ, созналъ свои обязанности и привязанности. Онъ разсказывалъ мнѣ ихъ наивно, ясно, и я слушалъ его съ участіемъ. Долго глядѣвъ на его работу, я подумалъ, почему бы его исторіи не быть написанною, хоть это исторія такъ же проста, такъ же пряма и такъ же неприкрашена, какъ борозда, проводимая его плугомъ.
   На будущій годъ, эта борозда засыплется и закроется новой бороздою: Такъ отпечатлѣвается и сглаживается слѣдъ большей части людей на нивѣ человѣчества! Небольшая кучка земли засыпаетъ его, и борозды, нами изрываемыя, наслѣдуютъ однѣ другимъ какъ могилы на кладбищѣ.
   Спасемъ же, если можно, отъ ничтожества и забвенія борозду Жермена, тонкаго хлѣбопашца. Онъ не узнаетъ и не услышитъ объ этомъ ничего; но мнѣ пріятно сдѣлать такую попытку.
   

II.
Жерменъ-тонкій хлѣбопашецъ.

   -- Жерменъ! сказалъ ему однажды тесть: -- какъ хочешь, надо тебѣ жениться въ другой разъ. Скоро два года, какъ ты вдовецъ послѣ моей дочери, и твоему старшему мальчику семь лѣтъ. Тебѣ скоро тридцать, братецъ; а ты знаешь, что за тридцать, въ нашихъ краяхъ, мужчина слыветъ старикомъ, которому ужь не до женитьбы. У тебя трое хорошенькихъ дѣтокъ, и до-сихъ-поръ они не были намъ въ тягость. Жена съ невѣсткою ухаживали за ними, какъ только умѣли, и любили ихъ, какъ должно. Маленькій Пьеръ ужь почти на возрастѣ; ужь онъ довольно-ловко жалитъ быковъ, умѣетъ стеречь скотину на лугу, и можетъ водить лошадей на водопой. Онъ-то намъ не помѣха; но два другіе, которыхъ, бѣдняжекъ, мы также любимъ, видитъ Богъ -- задаютъ намъ этотъ годъ много заботы. Невѣстка на-сносяхъ, да еще у нея крошка на рукахъ. Когда родитъ, ей будетъ нельзя ухаживать за твоей Соланжей, особливо за твоимъ Сильвеномъ, которому всего еще четвертый годъ, и съ которымъ ни день, ни ночь нѣтъ покоя. У него твоя горячая кровь; изъ него выйдетъ добрый работникъ; но ребенокъ онъ ужасный: моя старуха ужь не успѣваетъ ловить его, когда онъ убѣгаетъ ко рву или кидается подъ ноги скотинѣ. А какъ невѣстка родитъ, то ея теперешній меньшой сынъ по-крайней-мѣрѣ на годъ упадетъ на руки моей старухѣ. Вотъ такъ-то твои дѣти теперь намъ стали въ заботу и въ тягость. Мы не любимъ, чтобъ за дѣтьми не было ухода; а какъ подумаешь, сколько случаевъ можетъ приключиться отъ недосмотра, такъ сердце непокойно. Да, надо тебѣ другую жену, а мнѣ другую невѣстку. Подумай-ко, братецъ. Я уже не разъ тебѣ говорилъ: время идетъ, годы не будутъ тебя ждать. Мы хотимъ, чтобъ все хорошо шло у насъ въ домѣ: для дѣтей и для насъ ты долженъ поскорѣе жениться.
   -- Что жь, батюшка, отвѣчалъ зять: -- если вы непремѣнно хотите, надо будетъ сдѣлать по вашему. Но не скрываю отъ васъ, что это тяжело для меня, и жениться въ другой разъ мнѣ такъ же бы не хотѣлось, какъ утопиться. Знаешь, кого потерялъ, а не знаешь, кого найдешь. Покойница у меня была красавица, тихая, бодрая, добрая къ отцу съ матерью, добрая къ мужу, къ дѣтямъ, хорошая работница что въ полѣ что дома, мастерица на дѣло, словомъ отличная жена, и когда вы ее выдавали за меня, когда я бралъ ее, мы не дѣлали уговора, чтобъ я ее забылъ, если буду имѣть несчастіе потерять.
   -- Твои слова идутъ отъ добраго сердца, Жерменъ, возразилъ дядя-Морисъ -- знаю, ты любилъ мою дочь, дѣлалъ ее счастливою, и еслибъ могъ умереть вмѣсто ея, то Катерина была бы теперь жива, а ты былъ бы на кладбищѣ. Она стоила такой любви, и если ты не можешь по ней утѣшиться, то и мы также. Но я не говорю, чтобъ ты забылъ ее. Господу Богу угодно было, чтобъ она покинула насъ, и не проходитъ дня безъ того, чтобъ молитвами, мыслями, словами и дѣлами мы не чтили ея память и не жалѣли объ ея кончинѣ. Но еслибъ она могла говорить съ тобою съ того свѣта и дать знать тебѣ свою волю, она велѣла бы тебѣ пріискать мать сиротамъ. Все дѣло въ томъ, чтобъ найдти женщину, которая бы достойно замѣнила ее. Оно не легко, но возможно, и когда мы найдемъ ее тебѣ, ты полюбишь ее такъ же, какъ любилъ мою дочь, потому-что ты честный человѣкъ и будешь ей благодаренъ за услуги вамъ и за любовь къ твоимъ дѣтямъ.
   -- Хорошо, дядя-Морисъ, сказалъ Жерменъ: -- я исполню вашу волю, какъ всегда исполнялъ.
   -- Надо отдать тебѣ справедливость, ты всегда слушался дружбы и добрыхъ совѣтовъ твоего старшаго въ семьѣ. Подумаемъ же вмѣстѣ о выборѣ тебѣ новой жены. Во-первыхъ, помоему, тебѣ не надо брать молоденькую:, тебѣ нужно совсѣмъ другое. Молодыя вѣтрены, а воспитывать троихъ дѣтей, особливо дѣтей отъ другой жены -- бремя, и надо, чтобъ жена была добрая душа, разумная, кроткая и очень-наклонная къ работѣ. Если твоей женѣ не будетъ близко твоихъ лѣтъ, у нея не будетъ достаточной причины взяться за такую обязанность. Ты покажешься ей слишкомъ-старъ, а твои дѣти слишкомъ-молоды. Она будетъ жаловаться, а твои дѣти будутъ страдать.
   -- То-то меня и безпокоитъ, сказалъ Жерменъ.-- Что, если моихъ крошекъ станутъ гнать, ненавидѣть, бить?
   -- Сохрани Богъ! возразилъ старикъ.-- Но злыхъ женщинъ въ нашей сторонѣ меньше, чѣмъ добрыхъ, и кто не совершенно-глупъ, тому не мудрено сдѣлать пригодный выборъ.
   -- Правда, батюшка; есть добрыя дѣвушки въ нашемъ селеніи. Есть Луиза, Сильвена, Клодина, Маргарита
   -- Постой, постой, братецъ, всѣ эти дѣвки слишкомъ-молоды, либо слишкомъ-бѣдны... либо слишкомъ-хороши собою; вѣдь и объ этомъ надо подумать. Красивая женщина не всегда бываетъ доброй хозяйкой.
   -- Такъ вы хотите, чтобъ я женился на дурняшкѣ? сказалъ Жерменъ, нѣсколько встревоженный.
   -- Нѣтъ! не на дурной, потому-что отъ этой жены у тебя будутъ другія дѣти, а нѣтъ ничего прискорбнѣе, какъ имѣть дѣтей дурныхъ, слабыхъ и хворыхъ. Но женщина еще свѣжая, здоровая, не хорошая и не дурная собою, очень бы годилась для тебя.
   -- Вижу, сказалъ Жерменъ, улыбаясь немножко-грустно:-- что такой женѣ, какую вы мнѣ желаете, надо бы родиться на-заказъ, тѣмъ больше, что бѣдной вы не хотите, а богатыхъ не легко доставать, особливо вдовцу.
   -- А еслибъ она также была вдова, Жерменъ, вдова безъ дѣтей, и съ хорошимъ достаткомъ?
   -- Такой покуда я не знаю въ нашемъ околоткѣ.
   -- И я также; но есть такія въ другомъ мѣстѣ.
   -- У васъ есть кто-нибудь въ виду, батюшка; такъ скажите разомъ.
   -- Да, есть кое-кто въ виду: именно Леонаръ, вдова Герёна, которая живетъ въ Фуршѣ.
   -- Я не знаю ни этой женщины, ни этого мѣста, отвѣчалъ Жерменъ съ покорностью, но становясь все печальнѣе.
   -- Ее зовутъ Катериною, какъ звали и твою покойницу.
   -- Катериною? Да, мнѣ былобы пріятно называть это имя; Катерина! Однакожь, если я не могу полюбить се столько же, какъ любилъ покойницу, мнѣ будетъ еще грустнѣе, потому-что чаще будетъ напоминать ее.
   -- Говорятъ тебѣ, ты ее полюбишь; она добрая женщина, женщина съ сердцемъ; я давно не видалъ ея, а тогда она была недурная дѣвка; но теперь ужь не молода: ей тридцать-два года. Она изъ хорошаго дома, все славные люди, и имѣетъ тысячь на восемь или на десять франковъ земель, которыя съ охотой продастъ, чтобъ купить другія въ томъ мѣстѣ, гдѣ поселится, -- потому-что она также думаетъ выйдти замужъ, и я знаю, что если твой характеръ прійдется ей по-мысли, она не найдетъ твоего положенія худымъ.
   -- Такъ вы уже все сладили?
   -- Да, все, кромѣ мыслей васъ двоихъ; ужь объ этомъ надо вамъ спросить другъ друга, познакомившись. Отецъ этой женщины немножко съ родни мнѣ, и бывалъ очень друженъ со мною. Вѣдь ты знаешь его, дядю-Леонара?
   -- Какъ же! видѣлъ его съ вами на ярмаркахъ, и на послѣдней ярмаркѣ вы завтракали вмѣстѣ. Такъ объ этомъ-то вы такъ долго съ нимъ толковали?
   -- Разумѣется; онъ видѣлъ, какъ ты продавалъ скотину, и находилъ, что ловко дѣлаешь свое дѣло, что ты красивый парень, смышленъ и расторопенъ; а когда я разсказалъ ему объ тебѣ все, какъ, ты хорошо ведешь себя съ нами цѣлыя восемь лѣтъ, какъ мы вмѣстѣ живемъ и работаемъ, никогда не сказавъ другъ другу ни словечка досаднаго, онъ и задумалъ женить тебя на своей дочери; мнѣ это также понравилось, признаюсь тебѣ, по доброй славѣ, какую она имѣетъ, по честности ея семьи и по ихъ зажиточности, которая мнѣ извѣстна.
   -- Вижу, дядя-Морисъ, вы таки дорожите зажиточностью.
   -- Конечно, дорожу. А ты развѣ не дорожишь?
   -- Дорожу, пожалуй, въ угоду вамъ; но вы знаете, что, съ своей стороны, я мало забочусь о томъ, что мнѣ достается или не достается въ вашихъ барышахъ. Я не мастеръ на разсчеты долей, и голова моя не годится на эти вещи. Я знаю землю, знаю быковъ, лошадей, запашки, посѣвы, уборку, сѣнокосы. Гдѣ касается овецъ, виноградника, огорода, мелкихъ прибылей и тонкихъ промысловъ, тамъ дѣло вашего сына, и я мало въ это вступаюсь. На деньги память у меня плохая, и я лучше готовъ отъ всего отказаться, нежели спорить о моемъ и твоемъ. Я всегда боюсь ошибиться, потребовать того, что мнѣ не слѣдуетъ, и еслибъ наши дѣла не были просты и ясны, я никогда бы не взялъ ихъ въ толкъ.
   -- То-то и худо, сынокъ; за тѣмъ-то мнѣ и хочется, чтобъ у тебя была умница жена, которая замѣнила бы меня, когда меня не будетъ на свѣтѣ. Ты никогда не хотѣлъ хорошенько заниматься нашими счетами, а это можетъ ввести тебя въ ссору съ моимъ сыномъ, когда меня при васъ не будетъ...
   -- Дай Богъ вамъ долго еще пожить, дяля-Морисъ! Но не безпокойтесь о томъ, что будетъ послѣ васъ: я никогда не заспорю съ вашимъ сыномъ. Полагаюсь на Жака, какъ на самихъ васъ, и такъ-какъ у меня нѣтъ имѣнія, а все, что мнѣ приходится, досталось отъ вашей дочери и принадлежитъ нашимъ дѣтямъ, то я могу быть покоенъ и вы также: Жакъ не захочетъ обобрать сестриныхъ дѣтей въ пользу своихъ, потому-что любитъ почти равно тѣхъ и другихъ.
   -- Правда твоя, Жерменъ: Жакъ добрый сынъ, добрый братъ и любитъ справедливость. Но Жакъ можетъ умереть прежде тебя, прежде, чѣмъ дѣти ваши выростутъ, а въ семействѣ надо всегда думать о томъ, какъ бы не оставить меньшихъ безъ старшаго, который бы совѣтовалъ имъ и мирилъ ихъ разногласія. Иначе, въ дѣло вступятся законники, поссорятъ ихъ и заставятъ совсѣмъ разориться въ тяжбѣ. Отъ-того мы не должны и думать о принятіи въ семью лишняго человѣка, мужчины или женщины, не имѣя въ виду, что co-временемъ этому человѣку, можетъ-быть, прійдется управлять повеленіемъ и дѣлами десятковъ трехъ дѣтей, внуковъ, зятьевъ и невѣстокъ... Неизвѣстно, сколько можетъ прибыть семьи; а когда улей такъ полонъ, что надо роиться, каждая пчела старается унести медъ свой. Когда я взялъ тебя въ зятья, хотя дочь моя и была богата, а ты бѣденъ, я не осуждалъ ея, что она тебя выбрала. Я видѣлъ въ тебѣ хорошаго работника и зналъ, что лучшее богатство для насъ деревенскихъ людей такія руки и такое сердце, какъ твои. Когда мужчина приноситъ это въ семью, то приноситъ довольно. Но женщина-другое дѣло: ея трудъ въ домѣ хорошъ для того, чтобъ сохранять, а не для того, чтобъ наживать. Сверхъ того, теперь, когда ты уже отецъ и ищешь жены, надо разсудить, что твои новыя дѣти, не имѣя никакой доли въ наслѣдствѣ дѣтей отъ перваго брака, останутся въ нищетѣ послѣ твоей смерти, если у твоей жены не будетъ какого-нибудь своего имѣнія. Дальше: чего-нибудь да будетъ стоить кормить дѣтей, которыми ты увеличишь нашу семью. Еслибъ это падало на насъ однихъ,-- мы, разумѣется, стали бы ихъ кормить, не жалуясь на это; но нашъ достатокъ убавился бы тогда, и твои первыя дѣти потерпѣли бы тутъ свою долю лишеній. Когда семейства непомѣрно размножаются, а достатокъ не увеличивается въ соразмѣрности, -- приходитъ бѣдность, какъ ни держись бодро. Вотъ мои замѣчанія, Жерменъ: подумай объ нихъ и постарайся полюбиться вдовѣ Геренъ; ея доброе поведеніе и деньги принесутъ намъ поддержку въ настоящемъ и безопасность въ будущемъ.
   -- Слушаю, батюшка; постараюсь ей полюбиться и полюбить ее.
   -- Коли такъ, надо тебѣ ее видѣть, съѣздить къ ней.
   -- Въ ея селеніе? Въ Фуршъ? Это далеко отсюда, не правда ли? Намъ некогда разъѣзжать объ эту пору года.
   -- Когда дѣло идетъ о женитьбѣ по любви, надо быть готову тратить время; но когда рѣчь о женитьбѣ по разсудку между людьми, у которыхъ нѣтъ капризовъ и которые знаютъ чего хотятъ, дѣло рѣшается скоро. Завтра суббота, ты укоротишь свой пахатный день, отправишься въ два часа послѣ обѣда, и къ ночи будешь въ Фуршѣ; мѣсяцъ теперь свѣтить ярко, дороги хороши, а пути всего три льё. Это близко Манье. Притомъ же, ты возьмешь лошадь.
   -- По мнѣ, лучше бы идти пѣшкомъ въ такую хорошую погоду.
   -- Да, но наша кобыла красива собою, и женихъ, пріѣхавшій на хорошей лошади, какъ-то глядитъ лучше. Ты надѣнешь новое платье и свезешь добрый подарокъ дичи дядѣ-Леонару. Пріѣдешь будто отъ меня, поговоришь съ нимъ, проведешь все воскресенье съ его дочерью, и воротишься съ согласіемъ или отказомъ въ понедѣльникъ утромъ.
   -- Хорошо, спокойно отвѣчалъ Жерменъ.
   Однакожь, онъ не былъ совершенно-спокоенъ. Жерменъ всегда жилъ воздержно, какъ живутъ трудолюбивые крестьяне. Женившись двадцати лѣтъ, онъ любилъ одну только женщину въ своей жизни, и съ самаго вдовства, -- хотя и былъ характера пылкаго, веселаго, -- не шутилъ, не баловалъ ни съ какой другою женщиной. Онъ вѣрно хранилъ истинную скорбь въ сердцѣ, и не безъ страха, не безъ печали повиновался тестю. Но тесть всегда разумно правилъ семьею, и Жерменъ, который былъ совершенно преданъ общему дѣлу, слѣдственно, и представителю его главѣ семейства, Жерменъ не понималъ, чтобъ можно было возмущаться противъ основательныхъ доводовъ, противъ общаго интереса.
   Все-таки онъ былъ печаленъ. Рѣдко проходилъ день, когда бы онъ не плакалъ тайно по женѣ, и хотя одиночество начинало тяготить его, онъ больше испугался вступленія въ новый союзъ, нежели желалъ избавиться отъ своей скуки. Смутно ждалъ онъ, чтобъ любовь утѣшила его, явившись ненарокомъ, -- ибо иначе любовь и не утѣшаетъ: ея не найдешь, когда ищешь; она приходитъ къ намъ, когда мы вовсе ея не ожидаемъ. Холодный планъ женитьбы, на который указывалъ ему дядя-Морисъ, незнакомая невѣста, даже, можетъ-быть, всѣ похвалы, воздаваемыя ея уму и добродѣтели, заставляли его задумываться. И онъ шелъ домой въ раздумьѣ, какъ бываютъ въ раздумьѣ люди, у которыхъ нѣтъ столько мыслей, чтобъ онѣ могли бороться между собою, -- то-есть, не составляя самому себѣ прекрасныхъ доводовъ упорства и эгоизма, но страдая глухою печалью и не борясь противъ зла, которому надо было покориться.
   Между-тѣмъ, дядя-Морисъ воротился на мызу, покамѣстъ Жерменъ, послѣ заката солнца до наступленія ночи, употреблялъ послѣдній часъ дня на то, чтобъ затыкать проломы, которые овцы надѣлали въ заборѣ ограды, сосѣдней съ строеніемъ. Онъ приподнималъ и подкрѣплялъ терновые стебли, обсыпая ихъ бугорками земли, между-тѣмъ, какъ дрозды щебетали въ ближнемъ кустарникѣ и словно кричали ему, чтобъ торопился, любопытствуя взглянуть на его дѣло тотчасъ, какъ онъ отойдетъ прочь.
   

III.
Маленькій Пьеръ.

   Дядя-Морисъ нашелъ у себя дома старую сосѣдку, которая, пришедши за жаромъ для своей печки, осталась поболтать съ его женою. Тётка-Гильетта жила въ очень-бѣдной хижинѣ, на два ружейные выстрѣла отъ мызы. Но она была женщина смышлёная и опрятная. Бѣдный домишко ея содержался чисто и въ порядкѣ, и ея тщательно-заштопанное платье показывало уваженіе ея къ самой-себѣ не смотря на нищету.
   -- Вы пришли за огнемъ къ ужину, тётка-Гильетта, сказалъ старикъ.-- Не нужно ли вамъ еще чего-нибудь?
   -- Нѣтъ, дядюшка-Морисъ, отвѣчала она: -- ничего покамѣстъ. Я не попрошайка, вы знаете, и не злоупотребляю доброты друзей моихъ.
   -- Правда; за то ваши друзья всегда готовы оказать вамъ услугу.
   -- Я было-разговаривала съ вашей женою и спрашивала у нея, рѣшается ли наконецъ Жерменъ жениться въ другой разъ?
   -- Вы не болтунья, отвѣчалъ дядя-Морисъ:-- при васъ можно говорить, не боясь сплетень; скажу же моей женѣ и вамъ, что Жерменъ совершенно рѣшился; завтра онъ отправляется въ Фуршъ.
   -- Въ добрый часъ! вскричала тётка-Морисъ: -- бѣдняжка! Дай Богъ ему найдти жену такую же добрую и усердную, какъ онъ самъ!
   -- А! онъ отправляется въ Фуршъ? подхватила Гильетта.-- Скажите, какъ кстати! Я очень этому рада, и благо вы сейчасъ спрашивали, не нужно ли мнѣ чего-нибудь, я скажу вамъ, дядюшка-Морисъ, какое одолженіе вы можете мнѣ сдѣлать.
   -- Говорите, говорите; мы готовы служить.
   -- Нельзя ли, чтобъ Жерменъ потрудился проводить мою дочь?
   -- Куда же? въ Фуршъ?
   -- Нѣтъ, не въ Фуршъ, а въ Ормо, гдѣ она проживетъ остатокъ года.
   -- Какъ! сказала тётка Морисъ: -- вы разстаетесь ръ дочерью?
   -- Нечего дѣлать; надо, чтобъ она пошла въ услуженіе и выработывала что-нибудь. Мнѣ это очень-грустно и ей также, бѣдняжкѣ! Мы не могли рѣшиться разстаться объ ивановѣ-днѣ. Но настаетъ мартыновъ-день, и ей нашлось хорошее мѣсто пастушки на ормоскихъ мызахъ. Мызникъ намедни проѣзжалъ мимо насъ съ ярмарки, увидѣлъ мою Марію, когда она пасла своихъ трехъ барановъ на общинномъ лугу. "Вы совсѣмъ безъ дѣла, дѣвочка" говоритъ онъ ей: "три барана на пастушку -- какое это занятіе! Хотите ли стеречь ихъ сотню? я возьму васъ къ себѣ. Наша пастушка захворала и возвращается къ своимъ роднымъ; если хотите прійдти къ намъ на-дняхъ, получите пятьдесятъ франковъ за остатокъ года до будущаго иванова-дня." Дѣвочка отказалась; но не пропустила этого безъ вниманія и разсказала мнѣ, когда, воротившись вечеромъ домой, увидѣла, что я грустна и затрудняюсь тѣмъ, какъ провести зиму, которая будемъ жестока и долга, потому-что нынѣшній годъ журавли и дикіе гуси пролетѣли цѣлымъ мѣсяцемъ раньше обыкновеннаго. Мы съ нею поплакали, но потомъ ободрились. Подумали, что нельзя намъ оставаться вмѣстѣ, потому-что нашъ клочокъ земли насилу прокормитъ одного человѣка; а благо Марія подросла (вѣдь ей шестнадцать лѣтъ), пусть же она не отстаетъ отъ другихъ, пусть заработываетъ себѣ хлѣбъ и помогаетъ бѣдной матери.
   -- Тётка-Гильетта, сказалъ старый хлѣбопашецъ: -- еслибъ нужны были только пятьдесятъ франковъ, чтобъ утѣшить васъ отъ горя и избавить отъ необходимости посылать дочь въ чужое мѣсто, пожалуй, я бы нашелъ ихъ вамъ, хоть пятьдесятъ франковъ ныньче и не бездѣлица для нашего брата. Но вездѣ надо слушаться разсудка наравнѣ съ дружбою. Спасшись отъ бѣдности въ эту зиму, вы не спасетесь отъ будущей бѣдности, а чѣмъ дольше ваша дочь будетъ медлить рѣшеньемъ, тѣмъ тяжело вамъ съ нею будетъ разставаться. Марія выросла велика и здорова, а у васъ ей нечего дѣлать. Пожалуй, привыкнетъ къ бездѣлушничеству...
   -- О! за это я не боюсь! сказала Гильетта.-- Марія у меня такая работящая, какъ только можетъ быть богатая дѣвка при большомъ хозяйствѣ. Она не сидитъ минуты сложа руки, и когда у насъ нѣтъ работы, чиститъ и натираетъ нашу бѣдную мебель, которую дѣлаетъ свѣтлою какъ зеркало. Эта дѣвочка стоитъ денегъ, и мнѣ бы гораздо-было пріятнѣе, еслибъ она у васъ опредѣлилась пастушкою, чѣмъ ушла въ такую даль къ незнакомымъ людямъ. Вы бы взяли ее въ ивановъ-день, еслибъ мы тогда могли рѣшиться; но теперь вы ужь наняли себѣ всѣхъ рабочихъ, и развѣ на будущій ивановъ-день мы можемъ думать объ этомъ.
   -- Согласенъ отъ всего сердца, Гильетта! Мнѣ будетъ очень-пріятно. А покуда она и о научится дѣлу и привыкнетъ быть въ услуженіи.
   -- Да, да, конечно, жребій брошенъ. Ормоскій мызникъ опять присылалъ за нею ныньче утромъ; мы отвѣчали да, и она должна идти. Но бѣдняжка не знаетъ дороги, и мнѣ бы не хотѣлось посылать ее такъ далеко одну. Если вашъ зять отправляется завтра въ Фуршъ, онъ можетъ проводить ее. Кажется, что мыза, куда ей надо, тутъ же рядомъ; такъ мнѣ сказывали, сама я никогда тамъ не бывала.
   -- Да, рядомъ, и зять мой проводитъ ее непремѣнно; даже онъ можетъ посадить ее позади себя на лошадь: она меньше истопчетъ башмаки. Вотъ онъ идетъ ужинать. Слышишь, Жерменъ, маленькая Марія тётки Гильетты идетъ въ пастушки въ Ормо. Ты довезешь ее съ собой на лошади, не правда ли?
   -- Пожалуй, отвѣчалъ Жерменъ, который былъ разстроенъ, но всегда готовъ на услугу ближнему.
   Въ нашемъ свѣтѣ, не пришло бы въ голову матери довѣрить шестнадцатилѣтнюю дѣвочку мужчинѣ двадцати-восьми лѣтъ, ибо Жермену въ-самомѣ-дѣлѣ было только двадцать-восемь, и хотя, по понятіямъ его края, онъ слылъ старымъ для женитьбы, но былъ еще самымъ красивымъ мужчиною въ цѣломъ мѣстечкѣ. Трудъ не изсушилъ и не состарилъ его, какъ изсушаетъ и старитъ большую часть крестьянъ, которые пахали лѣтъ десятокъ. Онъ былъ въ состояніи пахать еще десять лѣтъ, и развѣ сильно-вкоренившійся предразсудокъ на-счетъ лѣтъ-могъ помѣшать молодой дѣвушкѣ замѣтить, что Жерменъ имѣлъ свѣжій цвѣтъ, живые и голубые какъ майское небо глаза, алый ротъ, прекрасные зубы, стройный и гибкій станъ, какъ станъ молодаго коня, который еще не покидалъ табуна своего.
   Но чистота нравовъ -- священное преданіе въ нѣкоторыхъ деревняхъ, удаленныхъ отъ развратной суеты большихъ городовъ, и между всѣми белерскими семьями, семья Мориса слыла за честную и правдолюбивую. Жерменъ ѣхалъ сватать себѣ жену; Марія была такъ молода и такъ бѣдна, что онъ не могъ думать о ней въ этомъ отношеніи, и, не будучи злымъ человѣкомъ, человѣкомъ безъ сердца, не могъ имѣть никакой преступной мысли, находясь подлѣ нея. Дядя-Морисъ отнюдь не безпокоился, видя, что онъ сажаетъ позади себя эту хорошенькую дѣвочку; Гильетта побоялась бы обидѣть его, еслибъ стала поручать ему беречь ее какъ сестру. Марія сѣла на кобылу со слезами, двадцать разъ обннявши мать и молодыхъ подругъ своихъ. Жерменъ, будучи самъ грустенъ, тѣмъ живѣе сочувствовалъ ея горю и поѣхалъ съ серьёзнымъ видомъ, между-тѣмъ, какъ сосѣди махали руками на прощанье бѣдной Маріи, не думая ничего худаго.
   Сѣрка была молода, статна и сильна. Она безъ напряженія везла свою двойную ношу, прижавъ уши и грызя удила, какъ и слѣдовало гордой, горячей кобылѣ. Проходя мимо сѣнокоснаго луга, она увидѣла свою мать, которую звали старою Сѣркой, такъ же, какъ ее молодою Сѣркой, и заржала въ знакъ прощанья. Старая Сѣрка подошла къ изгородѣ, гремя своими цѣпными путами, попробовала галопировать по окраинѣ луга, чтобъ слѣдовать за дочерью; потомъ, видя, что та пустилась крупной рысью, въ свою очередь остановилась, печальная, тревожная, вытянувъ шею, съ ртомъ набитымъ травой, которую ужь не думала ѣсть.
   -- Бѣдная скотина не забываетъ своего отродья, сказалъ Жерменъ, чтобъ развлечь скуку Маріи.-- Это напоминаетъ мнѣ, что я не простился съ моимъ маленькимъ Пьеромъ. Шалуна не было при отъѣздѣ! Вчера вечеромъ онъ хотѣлъ, чтобъ я обѣщалъ взять его съ собою, и цѣлый часъ проплакалъ въ постели. Еще ныньче поутру чего-чего онъ не дѣлалъ, чтобъ убѣдить меня! О! какой смышленый и хитрый мальчишка! Но когда увидѣлъ, что ничего не добьется, изволилъ разгнѣваться: убѣжалъ въ поле, и я ужь не видалъ его днемъ.
   -- Я его видѣла, сказала Марія, силясь унять свои слезы.-- Онъ бѣгалъ около пролѣска съ дѣтьми Сула; я такъ и думала, что онъ давно ушелъ изъ дома, потому-что былъ голоденъ и ѣлъ терновыя и тутовыя ягоды. Я дала ему своего хлѣба, и онъ мнѣ сказалъ: "Спасибо, Маріюшка; когда ты прійдешь къ намъ, я тебѣ дамъ пирога". Онъ преумный ребенокъ у васъ, Жерменъ!
   -- Да, преумный! возразилъ хлѣбопашецъ: -- и я не знаю, чего бъ я для него не сдѣлалъ! Еслибъ его бабушка не была разсудительнѣе меня, я не удержался бы и взялъ бы его съ собою, когда увидѣлъ, что онъ плачетъ такъ крѣпко, что его сердечко готово было разорваться.
   -- Что жь! отъ-чето вы его не взяли, Жерменъ? Онъ не отяготилъ бы васъ; онъ такой смирный, когда дѣлаютъ по его желанію!
   -- Кажется, онъ былъ бы лишнимъ тамъ, куда я ѣду. По-крайней-мѣрѣ, такъ говорилъ дядя-Морисъ... Я однако думалъ бы, что, напротивъ, надо поглядѣть, какъ его пріймутъ, и что такой умный ребенокъ не могъ не понравиться... Но домашніе говорятъ, не надо начинать съ того, чтобъ показывать семейныя тягости... Да зачѣмъ я говорю тебѣ объ этомъ, Марія? вѣдь ты ничего не понимаешь!
   -- Какъ не понимать, Жерменъ; я знаю, что вы ѣдете жениться; матушка сказала мнѣ это, не велѣвъ говорить никому, ни у васъ, ни тамъ, куда я иду, и можете быть покойны: ни слова не скажу.
   -- Хорошо сдѣлаешь, потому что еще ничего не рѣшено; можетъ-быть, я и не понравлюсь этой женщинѣ.
   -- Какъ не понравиться, Жерменъ! Отъ-чего жь бы вы не понравились?
   -- Кто знаетъ? У меня трое дѣтей, а это тягость для женщины, которая не мать имъ!
   -- Правда; но ваши дѣти не то, что другія дѣти.
   -- Ты думаешь?
   -- Они хороши, какъ ангельчики, и такъ воспитаны, что не найдешь любезнѣе ихъ.
   -- Сильвенъ не очень-спокоенъ.
   -- Онъ еще крошка: какъ ему не быть безпокойнымъ! за то какой умникъ!
   -- Правда, онъ не глупъ, и какой смѣлый! Не боится ни коровъ, ни воловъ, и еслибъ дать ему волю, онъ уже карабкался бы на лошадей за старшимъ.
   -- Я на вашемъ мѣстѣ взяла бы старшаго. Навѣрное, васъ тотчасъ бы полюбили за то, что у васъ такой хорошенькій ребенокъ!
   -- Да, если эта женщина любитъ дѣтей: а если не любитъ?
   -- Развѣ есть женщины, которыя не любятъ дѣтей?
   -- Я думаю, такихъ немного; однакожь есть, и вотъ что меня мучитъ.
   -- Такъ вы вовсе не знаете этой женщины?
   -- Вовсе нѣтъ, и боюсь, что не больше узнаю её, посмотрѣвши. Я не мнителенъ. Когда мнѣ говорятъ ласковыя слова, я вѣрю; но не разъ мнѣ приходилось раскаиваться, потому-что слова не дѣла.
   -- Говоритъ, она очень-хорошая женщина.
   -- Кто говоритъ? дядя-Морисъ?
   -- Да; тесть вашъ.
   -- Прекрасно; но онъ знаетъ ее но больше моего.
   -- Такъ что жь! вотъ вы скоро ее увидите; посмотрите хорошенько, и авось не ошибетесь, Жерменъ.
   -- Знаешь что, Марія? мнѣ будетъ очень-пріятно, если ты зайдешь къ нимъ со мною прежде, чѣмъ пойдешь въ Ормо; ты тонка, ты всегда выказывала умъ и на все обращаешь вниманіе. Если увидишь что-нибудь не совсѣмъ-пригожее, шепнешь мнѣ.
   -- О, нѣтъ, Жерменъ! этого я не сдѣлаю! Я побоюсь сама ошибиться; притомъ же, если слово, сказанное на вѣтеръ, отохотитъ васъ отъ женитьбы, ваши родные будутъ сердиться на меня, а у меня и безъ того довольно горя: какъ же мнѣ накликать еще новое на мою матушку!
   Пока они такъ толковали, Сѣрка попятилась въ сторону, навостривъ уши, потомъ воротилась и подошла къ кустарнику, гдѣ что-то сначала испугало ее и что она теперь начинала узнавать. Жерменъ, взглянувъ въ кустарникъ, увидѣлъ во рву, подъ густыми и еще свѣжими вѣтвями дубняка, что-то такое, что онъ принялъ за ягненка.
   -- Скотина заблудшая, сказалъ онъ:-- либо мертвая, потому-что не шевелится. Можетъ быть, кто нибудь ищетъ ее; надо посмотрѣть!
   -- Это не скотина, вскричала Марія:-- это ребенокъ спитъ; вашъ маленькій Пьеръ!
   -- Вотъ хорошо! сказалъ Жерменъ, слѣзая съ лошади: шалунъ уснулъ тутъ, такъ далеко отъ дома, и во рву, гдѣ его, пожалуй, укуситъ какая-нибудь змѣя!
   Онъ взялъ на руки ребенка, который ему улыбнулся, открывъ глаза, и обвилъ его шею рученками, говоря:
   -- Папа, возьми меня съ собою!
   -- Такъ и есть! вѣчно одна пѣсня! Что ты дѣлалъ тутъ, негодный?
   -- Я ждалъ, когда папа будетъ проѣзжать, сказалъ ребенокъ:-- все глядѣлъ на дорогу, и, заглядѣвшись, уснулъ.
   -- А еслибъ я проѣхалъ, не увидѣвъ тебя, ты оставался бы тутъ всю ночь, и волкъ съѣлъ бы тебя?
   -- О! я зналъ, что ты увидишь меня! отвѣчалъ маленькій Пьеръ съ увѣренностью.
   -- Ну, теперь, Пьеръ, поцалуй меня, простись со мною, и воротись скорѣе домой, если не хочешь, чтобъ поужинали безъ тебя.
   -- Такъ ты не возьмешь меня? вскричалъ мальчикъ, начиная утирать глаза, чтобъ показать, что сбирался плакать.
   -- Ты знаешь, что дѣдушка и бабушка не позволяютъ, сказалъ Жерменъ, укрываясь за власть старшихъ, какъ человѣкъ, не надѣящійся на собственную власть.
   Но ребенокъ ничего не слушалъ. Онъ принялся плакать не на шутку, говоря, что если отецъ взялъ съ собою Марію, то можетъ взять и его. Ему возражали, что надо проѣзжать глухимъ лѣсомъ, что тамъ много злыхъ звѣрей, которые съѣдаютъ дѣтей, что Сѣрка не хочетъ везти троихъ, что такъ она сказала при отъѣздѣ, и что въ той сторонѣ, куда они ѣхали, нѣтъ ни ужина, ни постели для маленькихъ. Всѣ эти доводы не убѣдили Пьера, онъ упалъ на траву и катался по ней, крича, что папа его разлюбилъ, и что если не возьметъ его съ собою, то онъ не воротится домой ни днемъ, ни ночью.
   У Жермена быао отцовское сердце, столь же нѣжное и слабое, какъ сердце женщины. Смерть жены, попеченія, какія онъ одинъ принужденъ былъ прилагать о своихъ малюткахъ, также мысль, что бѣдныя сиротки имѣли нужду быть горячо любимы,-- все это сдѣлало его отцомъ слабымъ и нѣжнымъ, и внутри его произошла жестокая борьба, тѣмъ больше, что онъ стыдился своей слабости и усиливался скрыть свою грусть отъ Маріи, -- такая жестокая борьба, что потъ выступилъ у него на лбу и глаза окаймились краснотою, готовые также заплакать. Наконецъ, онъ попробовалъ-было сердиться, но, обратясь къ Маріи, какъ бы для того, чтобъ взять ее въ свидѣтельницы своей душевной твердости, увидѣлъ, что лицо доброй дѣвушки омочено слезам и вся твердость его оставила, и онъ не могъ удерживать своихъ слезъ, хотя еще бранился и грозилъ.
   -- Какое же у васъ жестокое сердце, сказала наконецъ ему Марія: -- я съ своей стороны не могла бы ни за что такъ поперечить ребенку, который расплакался. Полноте, Жерменъ, возьмите его. Ваша кобыла привыкла возить двухъ человѣкъ съ ребенкомъ, а доказательство вашъ зять съ женою, которая гораздо-потяжеле меня, ѣздитъ же на рынокъ по субботамъ съ ихъ мальчикомъ на этой доброй скотинѣ. Можете посадить его на лошадь впереди себя; притомъ же, я лучше соглашусь идти одна пѣшкомъ, чѣмъ огорчать этого крошку.
   -- Зачѣмъ же! отвѣчалъ Жерменъ, которому смерть хотѣлось дать себя уговорить.-- Сѣрка сильна и свезла бы вдвое больше, если бы нашлось мѣста на ея хребтѣ. Но что намъ дѣлать съ ребенкомъ дорогою? Онъ озябнетъ, проголодается, и кто ужо и завтра будетъ укладывать его спать, умывать и одѣвать? Я не смѣю обременять этимъ женщину, которой не знаю и которая, вѣрно, подумаетъ, что я черезъ-чуръ не церемоненъ съ нею для начала.
   -- По ласкѣ или неудовольствію, что она окажетъ, вы тотчасъ ее узнаете, Жерменъ, повѣрьте мнѣ! Если же она оттолкнетъ вашего Пьера, я берусь ходить за нимъ. Я прійду къ ней одѣть его и возьму съ собою въ поле завтра; буду играть съ нимъ цѣлый день и позабочусь, чтобъ онъ ни въ чемъ не нуждался.
   -- Онъ надоѣстъ тебѣ, бѣдняжка! Онъ будетъ тебѣ въ тягость цѣлый день, слишкомъ-долго!
   -- Напротивъ, это мнѣ доставитъ удовольствіе, дастъ мнѣ компанію, и помѣшаетъ скучать первый день, который прійдется мы и провести на чужой сторонѣ. Я буду воображать, что я еще дома.
   Ребенокъ, видя, что Марія принимала его сторону, уцѣпился за ея юбку и держался такъ-крѣпко, что безъ боли нельзя бы оторвать его рученокъ. Примѣтивъ, что отецъ соглашается, онъ схватилъ руку Маріи своими загорѣлыми отъ солнца ручейками, обнялъ ее, прыгая отъ радости и таща ее къ лошади съ тѣмъ пылкимъ нетерпѣніемъ, которое сопровождаетъ всѣ дѣтскія желанія.
   -- Пойдемъ! пойдемъ! сказала дѣвушка, поднимая его на руки: -- успокоимъ сердечко, которое прыгаетъ какъ птичка, и если озябнешь ночью, скажи мнѣ, голубчикъ Пьеръ, я заверну тебя въ свой плащъ. Обними отца к попроси у него прощенья, что упрямился. Скажи, что впередъ никогда не будешь! слышишь, никогда!
   -- Да, да, лишь бы я всегда дѣлалъ по его волѣ, не такъ ли? сказалъ Жерменъ, утирая слезы малютки своимъ платкомъ.-- Ахъ, Марія! ты у меня балуешь этого шалуна!.. А право, ты предобрая дѣвушка, Марія. Не знаю, отъ-чего ты не пошла къ намъ въ пастушки о прошломъ ивановомъ-днѣ. Ты ходила бы за моими дѣтьми, и мнѣ пріятнѣе было бы платить тебѣ хорошую цѣну за услугу имъ, нежели ѣхать сватать жену, которая, можетъ-быть, подумаетъ, что сдѣлаетъ мнѣ большую милость, если будетъ терпѣть ихъ.
   -- Не надо такъ глядѣть на вещи съ худой стороны, отвѣчала Марья, держа узду лошади, пока Жерменъ усаживалъ сына на передъ широкаго вьючнаго сѣдла, покрытаго козьей шкурой: -- если ваша жена не будетъ любить дѣтей, возьмите меня къ себѣ въ услуженіе на будущій годъ, и будьте покойны я такъ стану забавлять ихъ, что они ничего не примѣтятъ.
   

IV.
Подъ старыми дубами.

   -- Да-бишь, сказалъ Жерменъ, когда они сдѣлали нѣсколько шаговъ,-- что подумаютъ дома, увидѣвъ, что парень-то не воротился? Родные встревожатся и станутъ его вездѣ искать!
   -- Скажите десятскому, который вонъ тамъ работаетъ, на дорогѣ, что вы берете его съ собою, и попросите извѣстить вашихъ.
   -- Правда, Марія, ты на все находишься! Мнѣ и въ голову не приходило, что Жанни долженъ быть тамъ.
   -- Живетъ же онъ близехонько отъ мызы и непремѣнно исполнитъ ваше порученіе.
   Взявъ эту предосторожность, Жерменъ пустилъ кобылу рысью, и маленькій Пьеръ былъ такъ веселъ, что сначала и не догадался, что еще не обѣдалъ. Но движеніе лошади вытрясло ему желудокъ, и черезъ милю онъ началъ зѣвать, блѣднѣть и признался, что ему очень хочется ѣсть.
   -- Ну, началось! сказалъ Жерменъ -- Ужь я зналъ, что мы не далеко проѣдемъ, какъ онъ запроситъ ѣсть или пить.
   -- Мнѣ и пить хочется! сказалъ маленькій Пьеръ.
   -- Хорошо! Заѣдемъ, пожалуй, въ харчевню тётки-Ребекъ, въ Корлё, въ харчевню Разсвѣтъ! Славная вывѣска, но заведеніе плохое! Ты, Марія, также выпьешь немножко вина.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, мнѣ ничего не нужно, сказала она: -- я буду держать лошадь, пока вы съ нимъ пойдете.
   -- Послушай, милая; ты поутру отдала свой завтракъ моему Пьеру, а сама не ѣла; обѣдать съ нами дома также не хотѣла, а только плакала.
   -- О! мнѣ не хотѣлось ѣсть, мнѣ было очень-грустно! Божусь вамъ, что и теперь еще совсѣмъ не хочется ѣсть.
   -- Надо принудить себя, милая; не то захвораешь. Дорога не близкая, а неловко же пріѣхать туда голоднёшенькимъ, чтобъ, не поздоровавшись еще, спросить ѣсть. Я самъ подамъ тебѣ примѣръ, хотя не чувствую большаго аппетита; но я буду ѣсть, потому-что вѣдь я самъ также не обѣдалъ. Я видѣлъ, что вы съ матерью плачете; это надрывало мнѣ сердце... Полно, полно, привяжемъ Сѣрку у дверей; слѣзай, я такъ хочу.
   Они всѣ трое вошли къ тёткѣ-Ребекъ, и меньше, нежели въ четверть часа, толстая хромая старуха успѣла подать имъ довольно-взрачную яичницу, ситнаго хлѣба и вина клерета.
   Крестьяне ѣдятъ нескоро, а маленькій Пьеръ имѣлъ такой большой аппетитъ, что прошелъ добрый часъ, пока Жерменъ могъ подумать о продолженіи пути. Марія сначала ѣла изъ угожденія; потомъ, мало-по-малу, ей захотѣлось ѣсть,-- потому-что въ шестнадцать лѣтъ нельзя долго поститься, и деревенскій воздухъ требуетъ сытости. Ласковыя рѣчи, которыя говорилъ ей Жерменъ, чтобъ утѣшить и ободрить ее, также произвели свое дѣйствіе; она старалась увѣрить себя, что семь мѣсяцевъ пройдутъ скоро, старалась думать о счастіи жить снова съ своей семьей и въ своей избѣ, потому-что дядя-Морисъ и Жерменъ единогласно обѣщали взять ее къ себѣ въ услуженіе. Но когда она начала развеселяться и играть съ маленькимъ Пьеромъ, Жермену вспала несчастная мысль указать ей изъ окошка харчевни прекрасный видъ долины, которую всю видно съ этой высоты, и которая была такъ весела, зелена и плодородна. Марья взглянула и спросила, видны ли отсюда белерскіе домы.
   -- Разумѣется, сказалъ Жерменъ: -- и наша мыза, и даже нашъ домикъ. Смотри, видишь сѣрую точку, недалеко отъ большаго тополя Годаровъ, пониже колокольни.
   -- Ахъ, вижу! сказала дѣвочка, и опять залилась слезами.
   -- Напрасно я тебѣ напомнилъ это, сказалъ Жерменъ; -- я сегодня дѣлаю только глупости! Ну, Марія, поѣдемъ, милая; дни ныньче короткіе, и черезъ часъ, когда взойдетъ луна, будетъ не тепло.
   Они пустились въ путь, проѣхали большую пустошь, и какъ, не желая утомлять дѣвушку и ребенка слишкомъ-крупной рысью, Жерменъ не очень погонялъ Сѣрку, то солнце уже сѣло, когда они покинули дорогу и въѣхали въ лѣсъ.
   Жерменъ зналъ дорогу въ Манье, но разсчелъ, что будетъ ближе не въѣзжать въ шантелубскую аллею, а ѣхать черезъ Прель и Сепюльтюру, -- путь, которымъ онъ не привыкъ ѣздить, когда отправлялся на ярмарку. Онъ сбился и потерялъ еще нѣсколько времени прежде, нежели въѣхалъ въ лѣсъ, да и въѣхалъ-то въ него не въ настоящемъ мѣстѣ, вовсе того не примѣтивъ, -- такъ-что очутился задомъ къ Фуршу и взялъ гораздо-выше въ сторону къ Арданту.
   Опознаться мѣшалъ ему туманъ, поднявшійся съ наступленіемъ ночи,-- одинъ изъ тѣхъ тумановъ, бывающихъ въ осенніе вечера, которые отъ свѣта луны становятся еще неопредѣленнѣе и обманчивѣе. Большія лужи воды, которыми усѣяны лѣсныя прогалины, испускали такія густыя испаренія, что когда Сѣрка проходила по нимъ, сѣдоки замѣчали это только по шлепанью ея ногъ и по тягости, съ какою она вытаскивала ихъ изъ грязи.
   Когда, наконецъ, напали на хорошую прямую аллею, и когда, проѣхавъ ее, Жерменъ постарался опознаться, то замѣтилъ, что заблудился, ибо дядя-Морисъ, толкуя ему дорогу, говорилъ, что при выѣздѣ изъ лѣса ему надо будетъ спуститься съ очень-крутаго берега, проѣхать широкій лугъ и дважды переѣхать рѣку въ бродъ. Онъ даже совѣтовалъ ему въѣзжать въ рѣку поосторожнѣе, потому-что въ началѣ осени шли большіе дожди и вода могла порядочно прибыть. Не видя ни спуска, ни луга, ни рѣки,-- ничего, кромѣ ровной и бѣлой какъ снѣгъ степи, Жерменъ остановился, поглядѣлъ, не видать ли какого-нибудь дома, подождалъ, не появится ли какой-нибудь прохожій, и не нашелъ ничего, по чему бы могъ узнать дорогу. Онъ воротился назадъ и въѣхалъ опять въ лѣсъ. Но туманъ сгустился еще больше, луна совершенно задернулась, дорога шла дрянная, рытвины были глубоки. Два раза Сѣрка оступалась; навьюченная такою тяжестью, она теряла бодрость, и если еще сохраняла столько чутья, чтобъ самой не натыкаться на деревья, то сидѣвшихъ на ней невольно вводила въ дѣло съ толстыми сучьями, загораживавшими дорогу вровень съ ихъ головами и подвергавшими ихъ большой опасности. Въ одной изъ этихъ встрѣчъ Жерменъ потерялъ шляпу и едва нашелъ ее. Маленькій Пьеръ уснулъ, и, опустившись какъ мѣшокъ, такъ крѣпко уцѣпился за руки отца, что Жерменъ уже не могъ ни держать узду, ни править лошадью.
   -- Кажется, насъ обошелъ лѣшій, сказалъ наконецъ Жерменъ, остановясь: -- этотъ лѣсъ не такъ великъ, чтобъ въ немъ кто-нибудь могъ заблудиться, кромѣ пьянаго, а вотъ ужь покрайней-мѣрѣ два часа какъ мы кружимся и не можемъ выбраться. Сѣрка думаетъ объ одномъ, какъ бы воротиться домой, и она-то сбиваетъ меня съ толку. Если мы захотимъ поѣхать къ себѣ, намъ стоитъ только дать ей волю. Но когда мы, можетъ-быть, въ двухъ шагахъ отъ мѣста, гдѣ должны ночевать, глупо ворочаться назадъ и ѣхать опять такую дальнюю дорогу. Между-тѣмъ, ужь я не знаю, что и дѣлать; не вижу ни зги, и боюсь, чтобъ ребенокъ не схватилъ лихорадку, если мы останемся въ этомъ проклятомъ туманѣ, или чтобъ мы его не раздавили собою, если лошадь споткнется на переднія ноги.
   -- Надо покориться своей участи, сказала Марія.-- Слѣземъ, Жерменъ; дайте мнѣ ребенка, я понесу его на рукахъ, и лучше вашего не допущу, чтобъ плащъ, спадая, оставлялъ его открытымъ. Вы поведете лошадь за узду, и, можетъ-быть, мы лучше разглядимъ дорогу, когда будемъ ближе къ землѣ.
   Эта мѣра успѣла только предохранить ихъ отъ паденья съ лошади, ибо туманъ разстилался и словно прилипалъ къ мокрой землѣ. Ходьба была трудна, и скоро они такъ устали, что остановились, нашедши наконецъ сухое мѣсто подъ старыми дубами. Съ Маріи потъ катился градомъ, но она не жаловалась и ничего не боялась. Занимаясь единственно ребенкомъ, она сѣла на песокъ и положила его къ себѣ на колѣни, между-тѣмъ, какъ Жерменъ осматривалъ окрестность, привязавъ узду Сѣрки къ сучку дерева.
   Но Сѣрка, которой очень надоѣло путешествіе, натужилась, порвала поводья, подпругу, и брыкнувъ полдюжину разъ задомъ выше своей головы, помчалась сквозь просѣки, доказывая ясно, что она одна умѣла найдти дорогу домой.
   -- Вотъ-те на! сказалъ Жерменъ, погонявшись за нею и не поймавъ ея: -- теперь мы пѣшіе, и напрасно отъ искали бы дорогу, потому-что намъ надо бы переѣзжать рѣку вбродъ, и, смотря потому, какъ наводнены тропинки, можемъ быть увѣрены, что лугъ весь залитъ рѣкою. Другихъ дорогъ мы не знаемъ. Прійдется подождать, пока туманъ разсѣется; онъ не можетъ продлиться дольше часа или двухъ. Когда будетъ можно видѣть, поищемъ какого-нибудь дома, перваго, какой попадется на опушкѣ лѣса; но теперь намъ нельзя выйдти отсюда; передъ нами какой-то ровъ или прудъ, или не знаю что; а позади насъ также не умѣю сказать что такое, потому-что не понимаю уже, съ которой стороны мы пріѣхали.
   -- Что жь! возьмемъ терпѣніе, Жерменъ, сказала Марья.-- Намъ не худо тутъ на пригоркѣ. Дождь не пробиваетъ листьевъ этихъ толстыхъ дубовъ, и мы можемъ развести огонь, потому-что я ощупываю старые пни, которые ни къ чему не годятся и такъ сухи, что будутъ горѣть. Вѣдь съ вами есть огонь, Жерменъ? Вы недавно курили трубку.
   -- Былъ со мною! мое огниво было на сѣдлѣ въ мѣшкѣ съ дичью, которую я везъ невѣстѣ; но проклятая лошадь все унесла, даже плащъ мой, который теперь потеряетъ и изорветъ въ клочки объ сучья.
   -- Нѣтъ, Жерменъ; сѣдло, плащъ, мѣшокъ, все здѣсь на землѣ, у васъ подъ ногами.-- Сѣрка оборвала подпруги и все съ себя сбросила.
   -- И то все цѣло! вскричалъ хлѣбопашецъ: -- еслибъ намъ ощупью набрать хвороста, мы могли бы высушиться и обогрѣться.
   -- Это не мудрено, сказала Марія: -- хворостъ вездѣ хруститъ подъ ногами; но прежде дайте-ко мнѣ сюда сѣдло.
   -- Что ты хочешь съ нимъ дѣлать?
   -- Сдѣлать постель ребенку. Нѣтъ, не такъ; положите наизнанку: онъ лучше не скатится; да оно же и нагрѣлось отъ спины лошади. Подложите мнѣ его съ обѣихъ сторонъ камнями, что тутъ валяются.
   -- Я не вижу ихъ! Не-ужь-то у тебя кошачьи глаза?
   -- Ну! вотъ и готово, Жерменъ! Дайте мнѣ вашъ плащъ завернуть ему ножки, а своимъ я одѣну его. Смотрите! не такъ ли жь ему покойно, какъ дома на постели? Пощупайте, какъ онъ согрѣлся!
   -- Правда! ты мастерица ходить за дѣтьми, Марія!
   -- Дѣло-то вовсе не мудреное.-- Теперь достаньте огниво изъ мѣшка, а я складу дровъ.
   -- Эти дрова никогда не загорятся: они слишкомъ-сыры.
   -- Вы во всемъ сомнѣваетесь, Жерменъ! Развѣ не помните, какъ бывали въ пастухахъ и разводили большіе огни въ полѣ, подъ самымъ дождемъ?
   -- Да, это искусство ребятъ, которые стерегутъ скотину; но я былъ погонщикомъ быковъ, какъ скоро началъ ходить.
   -- Отъ-того-то вы ловчѣе управляетесь руками, нежели пальцами.-- Ну, вотъ, нашъ костеръ складенъ; поглядите, какъ онъ загорится! Дайте мнѣ огонь и горстку сухаго папоротника. Хорошо! Теперь раздувайте; вѣдь вы не слабогруды?
   -- Нѣтъ, кажется, сказалъ Жерменъ, дунувъ какъ кузничный мѣхъ.
   Черезъ минуту, пламя вспыхнуло, бросило сперва красноватый свѣтъ, и наконецъ засверкало синими полосами подъ пологомъ дубовъ, борясь съ туманомъ и просушая мало-по-малу воздухъ шаговъ на десять вокругъ.
   -- Я сяду подлѣ маленькаго, чтобъ на него не попали искры, сказала дѣвушка.-- А вы подкладывайте дрова и раздувайте огонь, Жерменъ! Мы тутъ не озябнемъ и не простудимся, ручаюсь вамъ.
   -- Нечего сказать, ты умная дѣвка, сказалъ Жерменъ: -- и умѣешь разводить огонь какъ ночная вѣдьма. Я теперь ожилъ и ободрился духомъ, потому-что съ ногами, измоченными по колѣни и съ мыслью пробыть такъ до разсвѣта, я былъ сейчасъ очень не въ духѣ.
   -- А когда человѣкъ не въ духѣ, онъ ни на что не находится, -- возразила Марія.
   -- Такъ ты никогда не бываешь не въ духѣ?
   -- Э, нѣтъ, никогда. За чѣмъ?
   -- Не годится оно ни для чего, конечно; но какъ же отъ этого удержаться, когда есть горе? Богъ вѣдаетъ, что ты, однакожь, бѣдная, видѣла довольно горя, потому-что никогда не живала счастливо.
   -- Правда, мы съ матушкой натерпѣлись горя. Намъ было грустно, но мы никогда не теряли духа.
   -- Я не потеряю духа на какую хочешь работу, сказалъ Жерменъ: -- но бѣдность была бы мнѣ тяжела, потому-что я никогда не зналъ нужды. Жена сдѣлала меня богатымъ, и я до-сихъ-поръ богатъ, и буду богатъ, пока буду работать на мызѣ... то-есть всегда, надѣюсь... Но у каждаго свое горе! я терпѣлъ другое.
   -- Да, вы потеряли жену, а это большая жалость!
   -- Не правда ли?
   -- О! я по ней очень плакала, Жерменъ! Она была такая добрая!.. Полно, перестанемъ объ ней говорить; я, пожалуй, опять заплачу; все мое прежнее горе приходитъ мнѣ на память.
   -- Точно, она очень любила тебя, Марія! она очень дорожила тобой и твоей матерью.-- Ну! ты ужь плачешь? Нѣтъ, милая, я такъ не хочу плакать.
   -- А сами плачете, Жерменъ! И вы плачете! Что за стыдъ человѣку плакать по женѣ? Не совѣститесь, полноте! я дѣлю пополамъ съ вами это горе!
   -- У тебя доброе сердце, Марія.-- мнѣ пріятно плакать съ тобою. Однако подвинь свои ноги къ огню; ты также перемочила себѣ все платье, бѣдняжка! Я сяду вмѣсто тебя подлѣ ребенка, а ты погрѣйся хорошенько.
   -- Мнѣ довольно тепло, сказала Марія: -- коли вы хотите сѣсть тамъ, возьмите себѣ плащъ; мнѣ и такъ хорошо.
   -- Да, здѣсь недурно, сказалъ Жерменъ, садясь возлѣ нея.-- Только голодъ немножко безпокоитъ меня. Теперь часовъ девять вечера, навѣрное, а я такъ усталъ отъ ходьбы по этимъ гадкимъ дорогамъ, что весь ослабѣлъ. Не-ужь-то тебѣ также не хочется ѣсть, Марія?
   -- Мнѣ? нѣтъ. Я не привыкла по вашему закусывать четыре раза въ сутки, и столько разъ ложилась спать безъ ужина, что одинъ лишній разъ вовсе для меня не рѣдкость.
   -- Ну! оно удобно для такихъ женщинъ, какъ ты,-- не требуетъ расхода, сказалъ Жерменъ улыбаясь.
   -- Я не женщина, сказала наивн о Марія, не примѣчая оборота, какой принимали мысли тонкаго хлѣбопашца.-- Или вы грезите?
   -- Да, я думаю, что грежу, отвѣчалъ Жерменъ:-- можетъ-быть, съ голода!
   -- Какой вы лакомка! возразила она, развеселяясь въ свою очередь: -- что жь! если вы не можете пробыть пять или шесть часовъ безъ ѣды, развѣ въ мѣшкѣ съ вами нѣтъ дичи и огня, чтобъ ее изжарить?
   -- А что! славная мысль! но вѣдь это въ подарокъ будущему тестю?
   -- У васъ шесть куропатокъ и заяцъ! чай, не все же это вы съѣдите?
   -- Но какъ ее жарить здѣсь, безъ вертела и безъ тагана? Она вся сгоритъ.
   -- Ни чуть нѣтъ, сказала Марія:-- я берусь вамъ изжарить ее въ золѣ, такъ-что она не будетъ отзываться дымомъ. Развѣ вы никогда не ловили жаворонковъ въ полѣ и не жарили ихъ на камняхъ? Ахъ! да-бишь, я забыла, что вы не бывали въ пастухахъ! Ну, щиплите эту куропатку! полегче: вы обдерете съ нея кожу!
   -- Ты щипли другую, и учи меня!
   -- Такъ вы хотите съѣсть двухъ? Нечего сказать, аппетитецъ! Ну, вотъ онѣ ощипаны. Я стану ихъ жарить.
   -- Ты была бы чудесная харчевница, Марія! да жаль, у тебя нѣтъ харчевни, и мнѣ прійдется пить воду изъ этого болота.
   -- А вамъ хотѣлось бы винца? Не нужно ли еще кофею? Вы думаете, что вы на ярмаркѣ въ трактирѣ? Кликните трактирщика:-- эй, ликера тонкому белерскому хлѣбопашцу!
   -- Ахъ, злодѣйка! ты подсмѣиваешься надо мною?-- Развѣ ты не выпила бы винца, еслибъ оно было?
   -- Я? сегодня я пила его съ вами, у тётки Ребекъ, во второй разъ отъ рода; но если вы будете умны, я дамъ вамъ бутылку вина почти полную, да еще хорошаго!
   -- Какъ, Марія, такъ ты рѣшительно колдунья?
   -- Развѣ вы сдуру-то не спросили двухъ бутылокъ у тётки-Ребекъ? Одну выпили вы съ вашимъ ребенкомъ, а я только отвѣдала нѣсколько капель изъ той, которую вы поставили передо мною. Однакожь заплатили вы за обѣ, не поглядѣвъ.
   -- Ну, что жь?
   -- Что жь! я убрала къ себѣ въ корзину ту, которая осталась невыпитою. Я думала, что вамъ либо вашему маленькому захочется пить дорогою; вотъ она.
   -- Ты самая смышленая дѣвушка, какую я видалъ на свѣтѣ. Прошу покорно! А она еще плакала, бѣдняжка, выходя изъ харчевни! слезы не помѣшали ей думать о другихъ больше, чѣмъ о самой-себѣ. Марія, кто на тебѣ женится, будетъ не дуракъ!
   -- Надѣюсь, потому-что я не пойду за дурака. Ну, кушайте своихъ куропатокъ: онѣ въ пору изжарились; а за недостаткомъ хлѣба, довольствуйтесь каштанами.
   -- Чортъ побери! да гдѣ ты взяла еще каштановъ?
   -- Велика мудрость! всю дорогу я рвала каштаны мимоѣздомъ и наклала ихъ въ карманы.
   -- И они также испечены?
   -- Гдѣ жь бы у меня была голова, еслибъ я не положила ихъ подъ огонь, какъ скоро онъ загорѣлся? Такъ всегда дѣлается въ полѣ.
   -- Хорошо, Марія, поужинаемъ вмѣстѣ! Я хочу выпить за твое здоровье и пожелать тебѣ добраго мужа... такого, какого ты сама желаешь. Скажи мнѣ, какого бы ты желала?
   -- Мудрено сказать, Жерменъ,-- потому-что я еще не думала никогда объ этомъ.
   -- Какъ, вовсе нѣтъ? никогда? сказалъ Жерменъ, начиная ѣсть съ аппетитомъ хлѣбопашца, но отрѣзывая лучшіе куски для своей подруги, которая рѣшительно отказалась отъ нихъ и удовольствовалась нѣсколькими каштанами.-- Скажи, пожалуйста, Марія, продолжалъ онъ, видя, что она не отвѣчаетъ ему: -- такъ ты еще не думала о замужствѣ? Однакожь, ты на возрастѣ!
   -- Можетъ-быть, сказала она:-- но я очень-бѣдна. Надо по-крайней-мѣрѣ сто экю, чтобъ выйдти замужъ, а я должна работать пять или шесть лѣтъ, чтобъ накопить столько.
   -- Бѣдняжка! Желалъ бы я, чтобъ дядя-Морисъ далъ мнѣ сто экю:-- я подарилъ бы ихъ тебѣ.
   -- Спасибо, Жерменъ. Что же тогда заговорили бы обо мнѣ?
   -- Что же можно заговорить? всѣ знаютъ, что я старъ, не могу на тебѣ жениться. Не стали бы, вѣрно, думать, что... что ты...
   -- Смотрите-ко, хлѣбопашецъ! вашъ ребенокъ просыпается, сказала Марья.
   

V.
Не смотря на холодъ.

   Маленькій Пьеръ привсталъ и глядѣлъ вокругъ себя съ недоумѣвающимъ видомъ.
   -- А! онъ всегда такъ, когда слышитъ, что ѣдятъ! сказалъ Жерменъ:-- пушкою не разбудишь его; но зашевели подлѣ него челюстями, онъ сейчасъ откроетъ глаза.:
   -- Вы тоже такой были въ его лѣта, сказала Марія съ лукавой улыбкою.-- Что, мой Пьеръ, ты ищешь полога постели? Онъ нынѣшній вечеръ изъ зелени, голубчикъ; но твой отецъ все-таки ужинаетъ. Хочешь поужинать съ нимъ? Я не стала ѣсть твоей доли; такъ и думала, что ты за ней проснешься!
   -- Марія, я хочу, чтобъ ты ѣла, вскричалъ хлѣбопашецъ:-- я самъ больше не стану ѣсть. Я обжора, невѣжа; а ты отказываешь себѣ для насъ,-- это несправедливо; мнѣ стыдно за самого-себя. Да, отъ одного этого мой голодъ прошелъ; я не позволю сыну ужинать, если ты не будешь ужинать съ нимъ.
   -- Оставьте насъ въ покоѣ, отвѣчала Марія: -- почему вы знаете наши аппетиты? У меня сегодня нѣтъ никакого, а у Пьера пребольшой, какъ у волчонка. Смотрите-ка, какъ онъ принялся! О! изъ него тоже выйдетъ здоровый хлѣбопашецъ!
   Въ-самомъ-дѣлѣ, маленькій Пьеръ скоро показалъ, чей былъ сынъ, и, едва проснувшись, не понимая ни гдѣ былъ, ни какъ туда попалъ, началъ уписывать. Потомъ, наѣвшись досыта, онъ показалъ больше обыкновеннаго ума, любопытства и разсудительности. Онъ спросилъ, гдѣ они были, и узнавъ, что въ лѣсу, немножко испугался.
   -- Есть злые звѣри въ этомъ лѣсу? спросилъ онъ у отца.
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ отецъ:-- ни одного нѣтъ. Не бойся.
   -- Такъ ты лгалъ, когда говорилъ, что меня унесутъ волки, если я поѣду съ тобой въ лѣсъ?
   -- Смотрите, какой резонёръ! сказалъ Жерменъ въ затрудненіи.
   -- Онъ правъ, подхватила Марія: -- вы это говорили ему; у него хорошая память, и онъ вспомнилъ. Послушай, Пьеръ, знай, что отецъ никогда не лжетъ. Мы проѣхали большой лѣсъ, пока ты спалъ, а теперь мы въ маленькомъ лѣсу, гдѣ не водится злыхъ звѣрей
   -- Далеко маленькій лѣсъ отъ большаго?
   -- Довольно-далеко, да и волки не выходятъ изъ большаго лѣса. А если который зайдетъ сюда, отецъ убьетъ его.
   -- И ты также, Марія?
   -- И мы также: вѣдь ты поможешь намъ, Пьеръ? Вѣдь ты не трусъ? Такъ-то пойдешь колотить!
   -- Да, ла, сказалъ польщенный ребенокъ, принимая геройскую позу: -- мы ихъ убьемъ!
   -- Никто лучше тебя не умѣетъ говорить съ дѣтьми и уговаривать ихъ, сказалъ Жерменъ Маріи.-- Правда, ты сама еще не такъ давно была ребенкомъ, и помнишь, что тебѣ говорила твоя мать. Я думаю, что чѣмъ человѣкъ моложе, тѣмъ лучше понимаетъ маленькихъ. Я очень боюсь, что женщина въ тридцать лѣтъ, которая еще не бывала матерью, не выучится болтать и разсуждать съ дѣтьми.
   -- Отъ-чего жь нѣтъ, Жерменъ? Вы что-то все худо думаете про эту женщину; послѣ сами будете жалѣть!
   -- Ну ее къ чорту! сказалъ Жерменъ.-- Скажи лучше, что я жалѣю, зачѣмъ я къ ней ѣду. На что мнѣ жена, которой я не знаю?
   -- Папа, сказалъ ребенокъ:-- что ты ныньче все твердишь про твою жену? Развѣ отъ-того, что она умерла...
   -- Ахти! такъ ты не забылъ ея, бѣдную маменьку?
   -- Нѣтъ, вѣдь я видѣлъ, какъ ее клали въ большой ящикъ бѣлаго дерева, а бабушка подвела меня поцаловать ее и проститься!.. Она была такая бѣлая, такая холодная, и тётушка всякій вечеръ заставляетъ меня молиться Богу, чтобъ Онъ отогрѣлъ ее у себя на небѣ. Тамъ ли она теперь?
   -- Надѣюсь, мой милый; но надо всегда молиться: по этому мама увидитъ, что ты ее любишь.
   -- Сейчасъ помолюсь, возразилъ ребенокъ:-- я забылъ помолиться нынѣшній вечеръ. Но я не умѣю молиться одинъ; всегда немножко сбиваюсь въ молитвѣ. Пусть Марія мнѣ поможетъ.
   -- Хорошо, Пьеръ, я тебѣ помогу, сказала дѣвушка.-- Поди сюда, стань на колѣни на меня.
   Ребенокъ стадъ на колѣни на платьѣ дѣвушки, сложилъ ручонки и началъ читать молитву, сперва со вниманіемъ и усердно, потому-что твердо зналъ начало, потомъ мѣшкатнѣе и лѣнивѣе, и наконецъ едва повторялъ слово за словомъ то, что говорила ему Марія, когда дошелъ до того мѣста молитвы, котораго никогда не могъ выучить до конца, засыпая на немъ каждый вечеръ. И на этотъ разъ, трудъ вниманія и монотонія его собственнаго голоса произвели обыкновенное дѣйствіе: уже съ усиліемъ произнесъ онъ послѣднія слова, и то заставивъ повторить ихъ себѣ три раза; голова его отяжелѣла и опустилась на грудь Маріи; ручонки вытянулись, раздѣлились и упали раскрытыя къ ней на колѣни. При свѣтѣ бивачнаго огня, Жерменъ глядѣлъ на своего ребенка, заснувшаго на груди дѣвушки, которая, поддерживая его руками и согрѣвая его русые волосы своимъ чистымъ дыханіемъ, также вдалась въ набожную задумчивость и мысленно молилась за упокой души Катерины...
   Жерменъ былъ тронутъ, искалъ что сказать Маріи, чтобъ выразить почтеніе и признательность, какія она ему внушала, но не находилъ ничего, что могло бы передать его мысль. Онъ подвинулся къ ней, чтобъ поцаловать сына, котораго она все держала на груди, и насилу оторвалъ уста отъ головы маленькаго Пьера.
   -- Вы слишкомъ крѣпко цалуете, сказала Марія, отталкивая тихо голову хлѣбопашца: -- вы его разбудите. Дайте, я опять уложу его спать, благо онъ воротился къ райскимъ грезамъ.
   Ребенокъ улегся, но, протягиваясь на козьей шкуркѣ сѣдла, спросилъ, на Сѣркѣ ли онъ сидитъ. Потомъ, открывъ большіе голубые глаза и вперивъ ихъ съ минуту на вѣтви, казалось, грезилъ на яву, или былъ пораженъ мыслію, заронившеюся въ его умъ въ-теченіе дня и прояснившеюся только передъ сномъ.
   -- Папа, сказалъ онъ:-- если ты хочешь дать мнѣ другую маменьку, пусть это будетъ Марія...
   Не дожидаясь отвѣта, онъ закрылъ глаза и уснулъ.
   Марія, по-видимому, не обратила вниманія на странныя слова ребенка и приняла ихъ за доказательство дружбы, тщательно окутала его, подложила дровъ въ огонь, и какъ туманъ, висѣвшій надъ сосѣднимъ болотомъ, нисколько не разсѣивался, то она посовѣтовала Жермену прилечь у огня и вздремнуть.
   -- Я вижу, что ужь васъ клонитъ ко сну, сказала она:-- вы уже не говорите ни слова и смотрите на жаръ точно такъ же, какъ сейчасъ смотрѣлъ вашъ маленькій. Сосните-ка; я присмотрю за ребенкомъ и за огнемъ.
   -- Ты спи, отвѣчалъ хлѣбопашецъ: -- а я буду стеречь васъ обоихъ, потому-что мнѣ ныньче вовсе не хочется спать; мысли такъ и бродятъ у меня въ головѣ.
   -- Мысли: значитъ ихъ много, сказала дѣвочка съ нѣсколько насмѣшливымъ намѣреніемъ:-- на свѣтѣ столько людей, у которыхъ и одной не бываетъ!
   -- Что жь! если и у меня ихъ немного, за то есть одна, которая съ часъ не даетъ мнѣ покоя.
   -- Хотите, я вамъ скажу, что это за мысль, такъ же, какъ ту, которую вы имѣли передъ нею?
   -- Хорошо! скажи, если угадываешь, Марія; скажи ее сама: мнѣ будетъ пріятно слышать.
   -- Часъ назадъ, возразила она.-- у васъ была мысль, какъ бы поѣсть... а теперь мысль, какъ бы соснуть.
   -- Марія, я только имѣю дѣло съ быками, а ты, право, принимаешь самого меня за быка. Ты насмѣшница; я вижу, что ты не хочешь разговаривать со мною. Спи; это будетъ лучше, чѣмъ смѣяться надъ человѣкомъ, которому не весело.
   -- Если хотите, давайте разговаривать, сказала дѣвушка, полуприлегши возлѣ ребенка и прислонивъ голову къ сѣдлу.-- Вы расположены себя мучить, Жерменъ; для мужчины въ этомъ мало твердости. Что жь бы я должна дѣлать, еслибъ я всѣми силами не гнала прочь своего горя?
   -- Да, конечно; именно это и есть у меня въ головѣ, бѣдняжка! Ты будешь жить врознь съ матерью, въ гадкой сторонѣ пустошной и болотной, гдѣ хвораютъ осенними лихорадками, гдѣ скотина плохо водится, что всегда огорчаетъ пастушку съ добрыми намѣреніями; будешь середи чужихъ, которые, можетъ-быть, будутъ неласковы съ тобою, не поймутъ тебѣ цѣны. Да, это меня огорчаетъ и трогаетъ больше, нежели могу тебѣ сказать, и мнѣ хотѣлось бы отвезти тебя назадъ къ матери, вмѣсто того, чтобъ ѣхать въ Фуршъ.
   -- Вы говорите очень-добро, но не разсудительно, мой бѣдный Жерменъ: не надо быть равнодушну къ друзьямъ, и вмѣсто того, чтобъ показывать мнѣ дурную сторону моей участи, вы бы должны показать хорошую, какъ вы дѣлали, когда мы закусывали у тётки-Ребекъ.
   -- Какъ быть! тогда мнѣ казалось такъ, теперь кажется иначе; лучше бъ ты вышла замужъ!
   -- Нельзя, Жерменъ, я вамъ говорила; а какъ нельзя, то я и не думаю.
   -- Ну, а еслибъ было можно? Можетъ-быть, если ты мнѣ скажешь, какого бы ты желала себѣ мужа, я придумалъ бы кого-нибудь.
   -- Придумать не значитъ найдти. Я ничего не придумываю, потому-что это напрасно.
   -- Не хотѣлось бы тебѣ богатаго мужа?
   -- Нѣтъ, разумѣется, потому-что я бѣдна какъ Іовъ.
   -- Но еслибъ онъ былъ человѣкъ достаточный, ты вѣдь не прочь бы хорошо жить, хорошо ѣсть, хорошо одѣваться и быть въ семьѣ добрыхъ людей, которые позволяли бы тебѣ помогать своей матери?
   -- О, конечно, да! Помогать матушкѣ все мое желаніе.
   -- А еслибъ это случилось, хотя бъ даже мужъ былъ не очень-молодъ, ты не стала бы слишкомъ разбирать?
   -- О! нѣтъ, Жерменъ! Именно этимъ я бы дорожила. Я не стала бы любить старика!
   -- Старика, конечно; но, напримѣръ, человѣка моихъ лѣтъ?
   -- Ваши лѣта для меня стары, Жерменъ; по мнѣ бы лучше лѣта Бастьяна, хотя Бастьянъ не такой красивый мужчина, какъ вы.
   -- Тебѣ больше нравится Бастьянъ-свинопасъ? сказалъ Жерменъ съ досадою -- Малой съ глазами, похожими на глаза той скотины, которую онъ пасетъ?
   -- Я не стала бы смотрѣть на глаза, за его восемнадцать лѣтъ.
   Жерменъ почувствовалъ страшную ревность.
   -- А! сказалъ онъ:-- вижу, что ты дорожишь Бастьяномъ. Забавная мысль, право!
   -- Да, была бы забавная мысль, отвѣчала Марія хохоча: -- и забавный былъ бы мужъ. Его можно увѣрить въ чемъ хочешь. Напримѣръ, однажды я подняла томату въ саду у священника и сказала ему, что это спѣлое красное яблоко: онъ и кинулся на нее, какъ обжора. То-то надо было видѣть его гримасу! Боже мой, какой онъ былъ гадкій!
   -- Значитъ, ты его не любишь, коли смѣешься надъ нимъ?
   -- Ну, это бы еще ничего не значило. Но я его не люблю: онъ грубо обходится съ своей маленькой сестрой, и неопрятенъ.
   -- Хорошо! А другаго кого-нибудь не любишь?
   -- Вамъ что за дѣло, Жерменъ?
   -- Мнѣ ничего; я только такъ говорю. Ужь я вижу, дѣвочка, что у тебя кто-то есть въ головѣ.
   -- Нѣтъ, Жерменъ, ошибаетесь, еще никого нѣтъ; можетъ-быть, со-временемъ будетъ; но какъ я выйду замужъ только тогда, когда немножко накоплю денегъ, то я положила себѣ идти замужъ поздно и за старика.
   -- Хорошо; такъ выходи за старика сейчасъ.
   -- Нѣтъ, когда я буду не молода, тогда мнѣ все равно; а теперь разница!
   -- Вижу, Марія, что я тебѣ не нравлюсь, ясно вижу, сказалъ Жерменъ съ неудовольствіемъ и не взвѣшивая словъ.
   Марія не отвѣчала. Жерменъ нагнулся къ ней: она спала; сонъ одолѣлъ ее вдругъ, какъ бываетъ съ дѣтьми, которыя уже спятъ, когда еще лепечутъ.
   Жерменъ былъ радъ, что она не слыхала его послѣднихъ словъ; онъ спохватился, что сказалъ безразсудно, и повернулся къ ней спиною, чтобъ развлечься и перемѣнить мысли.
   Но напрасно онъ старался: онъ не могъ ни уснуть, ни подумать о чемѣлибо другомъ, кромѣ того, о чемъ сейчасъ сказалъ. Двадцать разъ обходилъ онъ вкругъ огня, удалялся, возвращался; наконецъ, чувствуя себя словно начиненнымъ порохомъ, прислонился къ дереву, подъ которымъ спали дѣти, и сталъ глядѣть на нихъ.
   -- Какъ я до-сихъ-поръ не замѣтилъ, думалъ онъ:-- что Марія самая красивая дѣвушка въ нашей сторонѣ! Она не очень румяна, но личико свѣженькое, какъ роза шиповника. Что за хорошенькій ротъ! что за маленькій носикъ! Маловата ростомъ для ея лѣтъ, но сложена какъ перепелочка и легка, какъ зябликъ. Не знаю, отъ-чего у насъ такъ дорожатъ большой и дородной румяной женщиной. Моя покойница была скорѣе мала и блѣдна, а правилась мнѣ больше всего на свѣтѣ. Эта тоже маленькая и худенькая, а между-тѣмъ здорова и на видъ прекрасна, какъ бѣлая козочка. А что за кроткая, что за честная наружность! Такъ и видишь ея доброе сердце въ глазахъ, даже когда они закрыты во снѣ! Ума у ней больше, чѣмъ было у моей милой Катерины, надо признаться,-- и съ ней не соскучишься. Весела, скромна, трудолюбива, нѣжна и забавна!.. Не понимаю, чего еще можно желать!... Но зачѣмъ я думаю обо всемъ этомъ? спохватывался Жерменъ, стараясь глядѣть въ другую сторону: -- тесть не захочетъ и слышать объ этомъ, и вся семья прійметъ меня за сумасшедшаго. Да и сама она, бѣдняжка, не пошла бы за меня! Она сказала, что я кажусь ей старъ; а она безкорыстна, не горюетъ о своей бѣдности и трудахъ, не горюетъ, что носитъ худое платье и терпитъ голодъ два-три мѣсяца въ году, лишь бы современемъ угодить на свое сердце и выйдти за человѣка, который будетъ ей нравиться. Она права! Я на ея мѣстѣ то же бы сдѣлалъ, и теперь же, еслибъ могъ слушаться своей воли,-- чѣмъ пускаться въ женитьбу, которая мнѣ не по сердцу, выбралъ бы дѣвушку по своему вкусу!
   Чѣмъ больше Жерменъ старался образумиться и успокоиться, тѣмъ меньше успѣвалъ. Онъ отходилъ шаговъ на двадцать, скрываясь въ туманѣ, потомъ вдругъ оказывался на колѣняхъ подлѣ спящихъ дѣтей. Даже разъ хотѣлъ поцаловать своего маленькаго Пьера, который лежалъ обхвативъ одной рученкой шею Маріи, и такъ ошибся, что Марія, почувствовавъ, что губы ея обожгло, какъ огнемъ, горячимъ дыханіемъ, проснулась и поглядѣла на него съ остолбенѣлымъ видомъ, рѣшительно не понимая, что съ нимъ дѣлается.
   -- Я не разглядѣлъ васъ, бѣдныя дѣти, сказалъ Жерменъ, спѣша прочь отъ нихъ.-- Я было-упалъ на васъ и чуть не ушибъ.
   Марія такъ была чиста душою, что повѣрила этому и опять заснула. Жерменъ перебрался на другую сторону костра и даль себѣ клятву не шевельнуться, пока она проснется. Онъ сдержалъ слово, но не безъ труда... Онъ того и ждалъ, что сойдетъ съ ума.
   Наконецъ, къ полуночи туманъ разсѣялся, и Жерменъ увидѣлъ звѣзды на небѣ сквозь деревья. Луна также выкатилась изъ за тучь, закрывавшихъ ее, и начала разсыпать брильянты по влажному мху. Стволы дубовъ оставались въ величавомъ мракѣ. Но нѣсколько подальше бѣлые стволы березъ казались рядомъ мертвецовъ въ саванахъ. Огонь отражался въ болотѣ, и лягушки, начавъ привыкать къ нему, выкрикивали изрѣдка дрожащія и робкія ноты. Извилистыя вѣтви старыхъ деревъ, обросшія заплесневѣлымъ мхомъ, вытягивались и переплетались, какъ огромныя костлявыя руки, надъ головой нашихъ путешественниковъ. Мѣсто было прекрасное, но такое пустынное и унылое, что Жерменъ, уставъ скучать, началъ пѣть и побрасывать камни въ воду, чтобъ разогнать страшную тоску уединенія. Онъ сбирался также разбудить Марію, и когда увидѣлъ, что она встала и соображала время, предложилъ ей пуститься въ путь.
   -- Часа черезъ два, сказалъ онъ: -- передъ разсвѣтомъ воздухъ сдѣлается такъ холоденъ, что намъ не согрѣться, не смотря на огонь нашъ. Теперь видно идти, и мы навѣрное найдемъ какой-нибудь домъ, куда насъ впустятъ, или по-крайней-мѣрѣ какой-нибудь овинъ, гдѣ проведемъ подъ крышею остатокъ ночи.
   Марія не имѣла своей воли, и хотя ей еще очень хотѣлось спать, собралась идти за Жерменомъ. Онъ взялъ сына на руки, не будя его, и пригласилъ Марію подвинуться къ нему и прикрыться его плащомъ, потому-что она не хотѣла взять своего, которымъ былъ обернутъ маленькій Пьеръ.
   Почувствовавъ дѣвушку такъ близко себя, Жерменъ, успѣвшій-было развлечься и развеселиться, началъ опять терять разсудокъ. Раза два или три онъ вдругъ кидался отъ нея въ сторону и оставлялъ ее идти одну; потомъ, видя, что она не поспѣваетъ за нимъ, поджидалъ ее, съ живостью привлекалъ къ себѣ и жалъ такъ крѣпко, что она удивлялась и даже обижалась, не смѣя сказать ни слова.
   Вовсе не зная, откуда пошли, они также не знали, куда шли. Оказалось, что они опять прошли весь лѣсъ, снова очутились передъ пустошью, воротились назадъ, и долго круживши, увидѣли огонёкъ сквозь вѣтви.
   -- Ну, вотъ какой-то домъ, сказалъ Жерменъ: -- и люди уже проснулись, огонь горитъ. Значитъ, очень-поздно.
   Но то былъ не домъ, а огонь ихъ бивуака, который они погасили, уходя, и который разгорѣлся отъ вѣтра. Они ходили два часа, и очутились тамъ же, откуда пошли.
   

VI.
Деревенская львица.

   -- Ну, теперь ужь я отступаюсь! сказалъ Жерменъ, топнувъ ногою.-- Насъ обошло, это видно, и мы не выберемся отсюда, пока совершенно не разсвѣтетъ. Видно, такое проклятое мѣсто!
   -- Полно, полно, не сердитесь, сказала Марія;-- лучше возьмемъ свои мѣры. Разведемъ огонь побольше; ребенокъ такъ окутанъ, что за него нечего бояться, а мы не умремъ отъ-того, что проведемъ ночь на дворѣ. Куда вы запрятали сѣдло, Жерменъ? Въ остролистникъ? Вѣтренникъ! Легко ли его достать оттуда?
   -- Подержи ребенка, возьми, а я выну его постельку изъ кустовъ; я не хочу, чтобъ ты уколола руки.
   -- Ужь не надо; вотъ постелька; а уколы не сабельныя раны, возразила смѣлая дѣвочка.
   Она снова устроила постель маленькому Пьеру, который на этотъ разъ спалъ такъ крѣпко, что вовсе не примѣтилъ новаго путешествія. Жерменъ наклалъ столько дровъ въ огонь, что пламя озарило кругомъ весь лѣсъ; но Марія измучилась, и хотя ни на что не жаловалась, а не могла стоять на ногахъ. Она была блѣдна и дрожала отъ холода и усталости. Жерменъ обнялъ ее, чтобъ согрѣть; и безпокойство, состраданіе, порывы необоримой нѣжности такъ сильно овладѣли его сердцемъ, что заставили молчать чувства. Языкъ его развязался словно чудомъ, весь стыдъ исчезъ, и онъ сказалъ:
   -- Марія, ты мнѣ нравишься, и мнѣ очень-больно, что я тебѣ не нравлюсь. Еслибъ ты захотѣла взять меня въ мужья, то никакой тесть, никакіе родные, никакіе сосѣди, ни чьи совѣты не помѣшали бы мнѣ жениться на тебѣ. Я знаю, что ты сдѣлала бы счастливыми моихъ дѣтей, научила бы ихъ почитать память ихъ матери, и тогда совѣсть моя была бы покойна, и я бы могъ удовольствовать свое сердце. Я всегда былъ расположенъ къ тебѣ, а теперь чувствую себя такъ влюбленнымъ, что еслибъ ты потребовала отъ меня, чтобъ я всю жизнь угождалъ твоей волѣ, я сейчасъ бы даль клятву Погляди, пожалуйста, какъ я тебя люблю, и постарайся забыть лѣта мои. Разсуди, что вѣдь это неправда, когда думаютъ, что человѣкъ въ тридцать лѣтъ старъ. Притомъ же, мнѣ только двадцать-восемь лѣтъ! Молодая дѣвушка боится пересудовъ, если выйдетъ за мужчину старше ея десятью или двѣнадцатью годами, потому-что такъ не водится въ нашей сторонѣ; но я слыхалъ, что въ другихъ сторонахъ на это не смотрятъ; напротивъ, тамъ стараются давать молоденькимъ, для опоры, человѣка разсудительнаго и опытнаго, а не мальчика, который можетъ избаловаться и изъ добраго парня, какимъ его считали, сдѣлаться негодяемъ. Да и лѣта не всегда составляютъ старость или молодость. Все зависитъ отъ силы и здоровья. Когда человѣкъ изморенъ излишней работою и бѣдностью или худымъ поведеніемъ, онъ старикъ прежде двадцати-пяти лѣтъ. Тогда, какъ я... Но ты не слушаешь меня, Марія!
   -- Какъ не слушать, Жерменъ, слушаю, отвѣчала дѣвушка,-- но я думаю о томъ, что мнѣ часто говаривала матушка: жена въ шестьдесятъ лѣтъ очень-жалка, когда мужу ея семьдесятъ или семьдесятъ-пять, и когда онъ не въ силахъ уже работать для ея пропитанія. Онъ становится дряхлъ, и она должна ухаживать за нимъ въ такія лѣта, когда сама начинаетъ чувствовать большую нужду въ отдыхѣ и покоѣ. Такъ-то доходятъ до того, что некуда голову приклонить.
   -- Старики правы, когда говорятъ это, я согласенъ, Марія, возразилъ Жерменъ -- но этакъ они пожертвовали бы все время молодости, лучшее время, на раздумыванье о томъ, что съ нами будетъ въ такія лѣта, когда мы ни къ чему не годимся, и когда все равно, такъ или иначе, покончить жизнь. Впрочемъ, мнѣ нечего опасаться умереть съ голода подъ старость. Я даже могу скопить кое-что, потому-что живу съ родными моей жены, работаю много и ничего не трачу. Сверхъ-того, я буду любить тебя такъ, что это не дастъ мнѣ состарѣться. Говорятъ, когда человѣкъ счастливъ, онъ сохраняется, и я чувствую, что я моложе Бастьяна для того, чтобъ любить тебя. Вѣдь онъ не любитъ тебя, онъ слишкомъ-глупъ, еще мальчикъ и не можетъ понимать, какъ ты хороша и добра, и создана затѣмъ, чтобъ тебя любили. Не пренебрегай мною, Марія; я не злой человѣкъ; Катерина была счастлива со мною; на смертномъ одрѣ своемъ она передъ Богомъ говорила, что никогда не видала отъ меня ничего, кромѣ радости, и просила меня жениться на другой. Видно, ея духъ говорилъ ныньче вечеромъ съ ребенкомъ, когда засыпалъ онъ. Развѣ ты не слышала, что сказалъ Пьеръ, и какъ губки его дрожали, между-тѣмъ, какъ глаза глядѣли въ воздухѣ на что-то, чего мы не видали! Онъ видѣлъ покойницу-мать, повѣрь мнѣ, и она сама заставляла его говорить, что онъ хочетъ тебя въ замѣну матери.
   -- Жерменъ, отвѣчала Марія въ удивленіи и раздумьѣ:-- вы говорите честнымъ образомъ, и все, что вы говорите, правда. Я увѣрена, что хорошо бы сдѣлала, полюбивъ васъ, еслибъ это не очень разсердило вашихъ родныхъ: но какъ мнѣ быть? сердце ничего не говоритъ мнѣ за васъ. Я васъ люблю; но ваши лѣта, хотя они не дѣлаютъ васъ дурнымъ, пугаютъ меня. Мнѣ кажется, вы для меня словно дядя или крестный отецъ, что я должна почитать васъ, и что у васъ случатся минуты, когда вы будете обращаться со мною скорѣе какъ съ дѣвочкой, нежели какъ съ вашей женой и ровней. Да и подруги стали бы смѣяться надо мною, и хотя глупо смотрѣть на это, но кажется, мнѣ было бы стыдно и немножко-грустно въ день свадьбы.
   -- Все это дѣтскія причины; ты говоришь какъ сущій ребенокъ, Марія!
   -- Ну, да! я ребенокъ, сказала она: -- отъ-того-то я боюсь слишкомъ-разсудительнаго человѣка. Вы сами видите, что я слишкомъ молода для васъ, если вы не слишкомъ для меня стары, потому-что вы уже упрекаете меня неразсудительностью! Не могу я имѣть разсудка больше, чѣмъ позволяютъ мои лѣта.
   -- О! Боже мой, Боже мой! какъ я жалокъ, что такъ неловокъ и говорю такъ худо то, что думаю! вскричалъ Жерменъ.-- Но вы не любите меня, вотъ въ чемъ дѣло; я вамъ кажусь слишкомъ-простъ и слишкомъ-грубъ. Еслибъ вы немножко любили меня, то не видали бы такъ ясно моихъ недостатковъ. Но вы меня не любите, вотъ что!
   -- Что жь! я въ этомъ невиновата, возразила дѣвушка, нѣсколько-обиженная тѣмъ, что онъ пересталъ говорить ей ты -- я всѣми силами стараюсь слушать васъ; по чѣмъ больше пытаю себя, тѣмъ меньше могу вмѣстить въ голову, чтобъ мы годились быть мужемъ и женою.
   Жерменъ не отвѣчалъ. Онъ опустилъ голову на руки и закрылъ лицо, и Марія не могла знать, плакалъ ли онъ, сердился, или заснулъ. Ее нѣсколько тревожило, что онъ такъ мраченъ и что нельзя было угадать его мыслей; но она не посмѣла говорить больше, и какъ удивленіе отъ слышаннаго не позволяло ей уснуть, то она съ нетерпѣніемъ ожидала дня, все хлопоча около огня и присматривая за ребенкомъ, о которомъ Жерменъ какъ-будто вовсе позабылъ. Однако, Жерменъ не спалъ, не размышлялъ о своей участи, не составлялъ ни ободреній себѣ, ни плановъ обольщенія. Онъ страдалъ; гора тоски давила грудь ему. Онъ желалъ бы умереть. Ему казалось, что все для него обращается къ худу, и еслибъ онъ могъ заплакать, то поплакалъ бы порядкомъ. Но нѣсколько досады на самого-себя примѣшивалось къ этой тоскѣ, и онъ таилъ ее, не имѣя ни силъ, ни охоты жаловаться.
   Когда разсвѣло и деревенскій гулъ возвѣстилъ это Жермену, онъ отнялъ руки отъ лица и всталъ. Онъ замѣтилъ, что Марья также не спала ночь, но не умѣлъ ничего сказать ей, чтобъ выразить свою заботливость, и былъ рѣшительно обезкураженъ. Снова спряталъ онъ сѣдло Сѣрки въ кусты, перекинулъ мѣшокъ за плечо, и, взявъ за руку сына, сказалъ:
   -- Теперь, Марія, постараемся кончить наше путешествіе. Хочешь, я провожу тебя въ Ормо?
   -- Выйдемъ вмѣстѣ изъ лѣса, отвѣчала она: -- а когда опознаемся, гдѣ мы, тогда пойдемъ каждый въ свою сторону.
   Жерменъ не отвѣчалъ. Его обидѣло, что дѣвушка не просила проводить ее въ Ормо, а онъ не замѣчалъ того, что предлагалъ ей свои услуги тономъ, который какъ-будто требовалъ отказа.
   Дровосѣкъ, попавшійся имъ шаговъ черезъ двѣсти, вывелъ ихъ на настоящую дорогу, и сказалъ, что, прошедши большой лугъ, имъ стоитъ только взять одному на-право, другому налѣво, чтобъ добраться каждому до своего мѣста, хотя эти мѣста были, впрочемъ, въ такомъ близкомъ сосѣдствѣ, что съ фермы Ормо ясно видѣлись домы Фурша, и наоборотъ.
   Когда они поблагодарили дровосѣка и отошли отъ него на нѣсколько шаговъ, онъ опять кликнулъ ихъ и спросилъ, не потеряли ль они лошадь.
   -- Я нашелъ, сказалъ онъ:-- славную сѣрую кобылу у себя на дворѣ; вѣрно, волкъ загналъ ее туда. Мои собаки брехали ночью, и на разсвѣтѣ я увидѣлъ лошадь подъ навѣсомъ; она и теперь тамъ. Пойдемъ ко мнѣ, и если вы ее признаете, возьмите.
   Описавъ напередъ примѣты Сѣрки и убѣдившись, что это точно она, Жерменъ воротился взять сѣдло. Марія предложила ему проводить ребенка съ нею въ Ормо, куда онъ пришелъ бы за нимъ, когда ознакомится у невѣсты въ Фуршѣ.
   -- Онъ немножко-неопрятенъ послѣ ночи, какую мы провели, сказала она.-- Я вычищу его платье, умою его хорошенькую мордочку, причешу его, и когда онъ будетъ молодцомъ, вы можете представить его новымъ роднымъ своимъ.
   -- Я кто тебѣ сказалъ, что я поѣду въ Фуршъ? отвѣчалъ Жерменъ съ неудовольствіемъ.-- Можетъ-быть, я не поѣду!
   -- Какъ нѣтъ, Жерменъ? вы должны ѣхать, вы поѣдете! возразила дѣвушка.
   -- Тебѣ очень хочется, чтобъ я женился на другой; ты боишься, что я буду тебѣ надоѣдать?
   -- Полно, Жерменъ, перестаньте думать объ этомъ; такая мысль пришла вамъ въ голову ночью, потому-что наше худое приключеніе немножко разстроило вашъ разсудокъ. Но теперь вы должны прійдти въ полный умъ; я обѣщаю вамъ забыть, что вы мнѣ говорили, и никому не разсказывать.
   -- Эхъ! разсказывай-себѣ пожалуй. Я не привыкъ отступаться отъ словъ своихъ. То, что я тебѣ говорилъ, было справедливо, честно, и мнѣ нечего стыдиться.
   -- Да; но если бы ваша невѣста узнала, что, ѣдучи къ ней, вы думали о другой, она разсердилась бы на васъ. Смотрите же, разбирайте слова, которыя будете говорить теперь; не глядите на меня при людяхъ такъ, съ особеннымъ видомъ. Вспомните, что дядя-Морисъ надѣется отъ васъ послушанія, и что онъ сталъ бы очень сердиться на меня, если бъ я помѣшала вамъ исполнить его волю. Прощайте, Жерменъ; я уведу Пьера, чтобъ заставить васъ ѣхать въ Фуршъ. Пусть онъ останется залогомъ.
   -- Такъ ты хочешь идти съ нею? сказалъ хлѣбопашецъ сыну, видя, что онъ уцѣпился за руку Маріи и рѣшительно не отставалъ отъ нея.
   -- Да, папа, отвѣчалъ ребенокъ, который слышалъ и понялъ по-своему то, что при немъ неосторожно говорили.-- Я пойду съ моей Машенькой: ты пріидешь за мною, когда женишься; но я хочу, чтобъ Марія была моей мамой.
   -- Видишь ли, и онъ хочетъ? сказалъ Жерменъ дѣвушкѣ.-- Послушай, Пьеръ, прибавилъ онъ:-- я тоже хочу, чтобъ она была твоей мамой и не разставалась съ тобою. Да она не хочетъ. Упроси ее сдѣлать для тебя то, чего она для меня не дѣлаетъ.
   -- Не бойсь, папа: я добьюсь, что она согласится. Марія всегда дѣлаетъ, что я прошу.
   Пьеръ и дѣвушка пошли прочь. Жерменъ остался одинъ, грустнѣе, нерѣшительнѣе прежняго.
   Однакожь, когда онъ поправилъ безпорядокъ, причиненный путешествіемъ въ его платьѣ и въ сбруѣ лошади, когда сѣлъ на Сѣрку и когда ему указали дорогу въ Фуршъ, онъ разсудилъ, что пятиться поздно и что надо забыть эту тревожную ночь, какъ опасный сонъ.
   Онъ нашелъ дядю-Леонара на крыльцѣ его выбѣленнаго дома, сидящимъ на скамейкѣ, выкрашенной свѣгло-зеленою краскою. Въ крыльцѣ было шесть ступенекъ, а это показывало, что у дома былъ подвалъ. Заборъ сада и коноплянника выштукатуренъ известью съ пескомъ. Домикъ славный, чуть-чуть не городской.
   Будущій тесть пошелъ на-встрѣчу Жермену, и разспрашивавъ его минутъ съ пять обо всѣхъ домашнихъ, прибавилъ фразу, освященную для вѣжливаго вопроса встрѣчнымъ о цѣли ихъ путешествія:
   -- Такъ вы пріѣхали погулять въ нашу сторону?
   -- Я пріѣхалъ видѣться съ вами, отвѣчалъ хлѣбопашецъ: -- и предложить вамъ маленькій подарокъ дичи отъ моего тестя, а также сказать отъ его имени, что вы сами должны знать, съ какимъ намѣреніемъ я къ вамъ пріѣхалъ.
   -- Ха! ха! подхватилъ дядя-Леонаръ. смѣясь и трепля себя по тучному желудку:-- вижу, знаю, понимаю!
   Подмигнувъ глазомъ, онъ прибавилъ:
   -- Вы не одни здѣсь поклонникомъ, молодой человѣкъ. Ужь цѣлые трое ждутъ такъ же, какъ вы. Я никого не удаляю, и очень затруднился бы, кого выбрать, потому-что всѣ хорошія партіи. Впрочемъ, ради дяди-Мориса и ради земель, какія вы обработываете, я лучше бы желалъ васъ, чѣмъ другаго. Но моя дочь совершеннолѣтняя и полная хозяйка своего имѣнія; стало-быть, она поступитъ, какъ ей угодно. Милости просимъ, познакомьтесь; желаю, чтобъ выигрышъ выпалъ на вашу долю!
   -- Извините, отвѣчалъ Жерменъ, очень-удивленныи, что нашелъ другихъ тамъ, гдѣ надѣялся быть одинъ.-- Я не зналъ, что у вашей дочки ужь есть женихи, и пріѣхалъ не за тѣмъ, чтобъ оспоривать ее у другихъ.
   -- Если вы думали, что, кромѣ васъ, не найдется кому ухаживать за моей дочерью, то вы, пріятель, больно ошиблись, отвѣчалъ, не теряя веселости, дядя-Леонаръ.-- У Катерины есть чѣмъ приманить жениховъ; затрудниться можно только въ выборѣ. Но войдите, милости прошу, и не теряйте духа. Она женщина, за которую стоитъ потягаться.
   Втолкнувъ Жермена съ грубой шутливостью, онъ вскричалъ въ дверяхъ:
   -- Ну! Катерина, вотъ тебѣ еще одинъ!
   Эта веселая, но грубая манера представленія жениха, въ присутствіи другихъ вздыхателей, довершила смущеніе и неудовольствіе хлѣбопашца. Онъ почувствовалъ себя неловкимъ и нѣсколько минутъ не смѣлъ поднять глазъ на красавицу и ея поклонниковъ.
   Вдова Геренъ была недурна и довольно-свѣжа. Но у нея было выраженіе лица и нарядъ, которые съ перваго взгляда не понравились Жермену. Видъ ея былъ смѣлъ и самодоволенъ, головной уборъ обшитъ тройнымъ рядомъ кружевъ; фартукъ шелковой матеріи и черная блондовая косынка мало согласовались съ его понятіемъ о серьёзной и благонравной вдовѣ. Отъ изъисканности наряда и отъ развязныхъ манеръ, она показалась ему стара и дурна, хотя она вовсе не была ни дурна, ни стара. Онъ подумалъ про себя, что такой красивый нарядъ и такія веселыя ухватки шли бы къ лѣтамъ и тонкому уму Маріи, но шутливость вдовы была тяжела и неразборчива, а богатый уборъ былъ ей вовсе не къ лицу.
   Трое жениховъ сидѣли за столомъ, уставленнымъ винами и закусками и приготовленнымъ для нихъ на все утро воскресенья, потому-что дядя-Леонаръ любилъ пощеголять своимъ богатствомъ и вдова также была не прочь показать свою хорошую посуду и похвастать угощеніемъ. Жерменъ, при всей своей простотѣ и довѣрчивости, замѣтилъ вещи довольно-проницательно, и въ первый разъ пилъ съ осторожностью. Дядя-Леонаръ принудилъ его сѣсть вмѣстѣ съ соперниками, и, сѣвъ самъ напротивъ его, подчивалъ его какъ-можно-радушнѣе и занимался имъ предпочтительно. Привезенной въ подарокъ дичи, несмотря на вычетъ, какой Жерменъ сдѣлалъ изъ нея въ собственную пользу, было еще столько, что она могла произвести эффектъ. Вдовѣ это понравилось, а женихи бросили на него презрительный взглядъ.
   Жерменъ чувствовалъ себя принужденнымъ въ этой компаніи и ѣлъ безъ аппетита. Дядя-Леонаръ началъ за то подшучивать надъ нимъ.
   -- Какъ вы стали угрюмы! сказалъ онъ: -- за что вы коситесь на свой стаканъ? Не надо, чтобъ любовь отбивала аппетитъ; любовникъ на-тощакъ не умѣетъ найдти такихъ красныхъ словъ, какъ тотъ, который прояснилъ себѣ умъ доброй порціей вина.
   Жермену было досадно, что его считали уже влюбленнымъ, и манерный видъ вдовы, потупившей глаза съ улыбкою, подобно женщинѣ, увѣренной въ своей побѣдѣ, внушалъ ему желаніе возразить вовсе противное; но онъ побоялся показаться невѣжливымъ, улыбнулся и промолчалъ.
   Вздыхатели вдовы всѣ трое показались ему болванами. Видно, они были богаты, что она терпѣла ихъ исканія. Одинъ былъ мужчина лѣтъ за сорокъ и не тоньше дяди-Леонара; другой кривой и пилъ столько, что совсѣмъ опьянѣлъ. Третій молодъ и недуренъ собою; но хотѣлъ щеголять умомъ и говорилъ такія плоскости, что жалко было слушать. Однако, вдова смѣялась, какъ-будто восхищаясь всѣми его пошлостями, и этимъ показывала въ себѣ мало вкуса. Жерменъ сперва подумалъ, что она въ него влюблена; но скоро замѣтилъ, что самъ былъ въ особенности ободряемъ, и что отъ него желали больше угодливости. Это заставило его сдѣлаться и казаться холоднѣе и степеннѣе.
   Наступилъ часъ обѣдни, и всѣ встали изъ-за стола, чтобъ идти вмѣстѣ въ церковь. Надо было идти въ Мерсъ, за добрыя пол-мили оттуда, а Жерменъ такъ усталъ, что очень бы желалъ напередъ вздремнуть. Но онъ не привыкъ пропускать обѣдню и пошелъ вмѣстѣ съ прочими.
   Дороги были усѣяны народомъ, и вдова выступала гордо, провожаемая тремя своими женихами, давая руку то тому, то другому, пріосамливаясь и высоко вздернувъ голову. Она очень желала бы выставить на видъ встрѣчнымъ и четвертаго, но Жермену показалось такъ смѣшно тащиться въ числѣ провожатыхъ передъ народомъ, что онъ держался въ приличномъ разстояніи, разговаривая съ дядею-Леонаромъ и находя средство развлечь его и занять столько, чтобъ они съ нимъ не казались принадлежащими къ компаніи.
   

VII.
Хозяинъ.

   Когда они дошли до селенія, вдова остановилась, чтобъ подождать ихъ. Ей непремѣнно хотѣлось войдти туда съ полной свитой; но Жерменъ, чтобъ не сдѣлать ей этого угожденія, покинулъ дядю-Леонара, останавливался съ разными знакомыми и вошелъ въ церковь другою дверью. Вдова обидѣлась.
   Послѣ обѣдни, она однако съ торжествомъ явилась на лугу, гдѣ танцовали, и открыла танецъ съ своими тремя женихами поперемѣнно. Жерменъ поглядѣлъ на нее и нашелъ, что она танцовала хорошо, но вычурно.
   -- Что жь! сказалъ Леонаръ, ударивъ его по плечу: -- что жь вы не танцуете съ моей дочерью? Вы ужь больно застѣнчивы!
   -- Я не танцую съ-тѣхъ-поръ, какъ потерялъ жену, отвѣчалъ хлѣбопашецъ.
   -- Вотъ еще! коли сватаетесь за другую, значитъ трауръ и въ сердцѣ кончился такъ же, какъ на платьѣ!
   -- Нѣтъ, это не резонъ, дядя-Леонаръ; къ-тому жь, я устарѣлъ и разлюбилъ танцы.
   -- Послушайте, возразилъ Леонаръ, отводя его къ сторонѣ;-- пришедши ко мнѣ, вы обидѣлись, что крѣпость уже осаждена другими... Вы, я вижу, очень горды. Но это неразсудительно, мой милый. Дочь моя привыкла, чтобъ за нею ухаживали, особенно въ тѣ два года, какъ она окончила свой трауръ; вѣдь не ей же ухаживать за вами.
   -- Такъ ваша дочь уже два года собирается идти замужъ, а еще не сдѣлала выбора? подхватилъ Жерменъ.
   -- Она не хочетъ торопиться, и хорошо дѣлаетъ. Даромъ-что у нея такой бойкій видъ и что она вамъ кажется, можетъ-быть, не очень-степенною, она женщина умная и очень знаетъ, что дѣлаетъ.
   -- Едва-ли! сказалъ Жерменъ простодушно:-- при ней цѣлые три жениха, и еслибъ она знала, чего хочетъ, то, по-крайней-мѣрѣ, двоихъ нашла бы лишними и попросила остаться у себя дома.
   -- Зачѣмъ же? Вы не понимаете дѣла, Жерменъ. Она не хочетъ ни стараго, ни криваго, ни молодаго, я почти ручаюсь; но если она имъ откажетъ, люди подумаютъ, что она намѣрена остаться вдовою, и не явится другихъ жениховъ.
   -- Вотъ что! такъ эти служатъ для вывѣски?
   -- Именно такъ. Что жь худаго, если имъ это нравится?
   -- У всякаго свой вкусъ! сказалъ Жерменъ.
   -- Вижу, что у васъ другой вкусъ; но авось можно уладить! Когда васъ предпочтутъ, тогда можно очистить для васъ мѣсто.
   -- Да, когда! А въ ожиданіи этого, сколько времени надо разнюхивать?
   -- Это зависитъ отъ васъ, кажется; отъ того, умѣете ли вы говорить и убѣждать. До-сихъ-поръ, моя дочь прекрасно понимала, что лучшее время ея жизни будетъ то, пока за нею будутъ ухаживать, и она не спѣшитъ сдѣлаться служанкою одного мужчины, когда можетъ повелѣвать нѣсколькими. Стало-быть, пока эта забава ее тѣшитъ, пусть она потѣшается; но если вы понравитесь больше забавы, то забава прекратится. Только имѣйте терпѣніе. Пріѣзжайте каждое воскресенье, танцуйте съ нею, покажите видъ, что вы въ числѣ искателей, и если васъ найдутъ любезнѣе и пріятнѣе другихъ, вамъ навѣрное это скажутъ.
   -- Извините, дядя-Леонаръ, ваша дочь въ правѣ поступать какъ знаетъ, и я не смѣю осуждать ея. Я, на ея мѣстѣ, поступалъ бы иначе: я былъ бы откровеннѣе и не заставлялъ терять время людей, которымъ вѣрно есть что-нибудь на свѣтѣ дѣлать получше, чѣмъ вертѣться около женщины, забавляющейся ими. Впрочемъ, если она находитъ въ этомъ забаву и счастіе, -- не мое дѣло. Только мнѣ пора сказать вамъ одну вещь, которую съ самаго утра затрудняюсь объяснить вамъ. Вы сами начали съ того, что ошиблись на счетъ моихъ намѣреній и не дали мнѣ отвѣчать вамъ, такъ-что вы и не воображаете, что такое. Знайте же, что я пріѣхалъ не свататься за вашу дочку, а купить у васъ пару воловъ, которыхъ вы погоните на ярмарку на будущей недѣлѣ, и которые понравятся моему тестю, какъ онъ увѣренъ.
   -- Понимаю, Жерменъ, сказалъ Леонаръ очень-спокойно:-- вы перемѣнили мысли, когда увидѣли мою дочь съ женихами. Какъ вамъ угодно! Видно, что прельщаетъ однихъ, то противно другимъ, и вы имѣете право попятиться назадъ, потому-что вы точно не говорили еще ни слова. Если вы не-шутя хотите купить у меня воловъ, пойдемъ смотрѣть ихъ на пастбище; потолкуемъ, и сойдемся или нѣтъ въ торгу, вы все-таки отобѣдаете съ нами прежде, чѣмъ воротитесь домой.
   -- Нѣтъ, пожалуйста, не безпокойтесь, отвѣчалъ Жерменъ:-- можетъ-быть, у васъ есть дѣло, а мнѣ немножко-скучно глядѣть на танцы сложа руки. Я схожу, посмотрю вашу скотину и скоро увижусь съ вами у васъ въ домѣ.
   Затѣмъ, Жерменъ ушелъ и отправился на луга, гдѣ Леонаръ въ-самомъ-дѣлѣ издали указалъ ему часть своей скотины. Правда, дядя-Морисъ сбирался прикупить воловъ, и Жерменъ разсудилъ, что если приведетъ домой пару ихъ за сходную цѣну, то ему охотнѣе простятъ добровольную неудачу поѣздки.
   Онъ шелъ проворно и вскорѣ очутился въ близкомъ разстояніи отъ Ормо. Тутъ ему припала охота пойдти поцаловать сына и даже повидать Марію, хотя онъ потерялъ надежду и прогналъ мысль быть обязану ей счастьемъ. Все, что онъ сейчасъ видѣлъ и слышалъ,-- эта женщина кокетливая и тщеславная, этотъ отецъ хитрый и ограниченный вмѣстѣ, ободрявшій дочь въ привычкахъ гордости и криводушія; эта городская роскошь, казавшаяся оскорбленіемъ для достоинствасельскихъ нравовъ; это время, потраченное на праздныя и глупыя рѣчи; этотъ домашвій бытъ, столь отличный отъ его быта, и въ-особенности тяжкая неловкость, которую чувствуетъ поселянинъ, когда выступаетъ изъ своихъ трудолюбивыхъ привычекъ, -- вся скука и все смущеніе, какія вытерпѣлъ Жерменъ въ-продолженіе нѣсколькихъ часовъ, внушили ему желаніе очутиться снова съ своимъ ребенкомъ и съ своей молоденькой сосѣдкой. Еслибъ онъ и не былъ въ нее влюбленъ, то все-таки желалъ бы увидѣться съ нею, чтобъ развлечься и войдти въ свою обыкновенную тарелку.
   Но напрасно поглядывалъ онъ по окрестнымъ лугамъ, не видать было ни Маріи, ни маленькаго Пьера. А между-тѣмъ, была пора, когда пастухи обыкновенно находятся въ полѣ. На одномъ полѣ подъ паромъ гуляло большое стадо. Онъ спросилъ у мальчика, стерегшаго стадо, не съ фермы ли Ормо эти овцы.
   -- Да, отвѣчалъ мальчикъ.
   -- И ты пасешь ихъ? Развѣ въ вашихъ мѣстахъ мальчики стерегутъ шерстовую скотину фермъ?
   -- Нѣтъ; я стерегу ныньче, потому-что пастушка ушла домой. Она захворала.
   -- Но вѣдь къ вамъ пришла сегодня новая пастушка?
   -- Какъ же! да она тоже ушла.
   -- Какъ! ушла? не было ль съ нею ребенка?
   -- Былъ, маленькій, и все плакалъ. Они оба съ нимъ ушли часа черезъ два.
   -- Ушли! куда?
   -- Видно, откуда пришли. Я у нихъ не спрашивалъ.
   -- Почему же они ушли? сказалъ Жерменъ, болѣе и болѣе тревожась.
   -- А я почемъ знаю!
   -- Въ цѣнѣ не сладили? Кажется, объ этомъ надо было уговориться напередъ.
   -- Не могу ничего вамъ сказать; я видѣлъ, что они пришли и потомъ ушли, и только.
   Жерменъ пошелъ на ферму и сталъ разспрашивать работниковъ. Никто не могъ объяснить ему, въ чемъ было дѣло; извѣстно только, что, поговоривъ съ фермеромъ, дѣвушка ушла, не сказавъ ни слова и уводя съ собой ребенка, который плакалъ.
   -- Развѣ обидѣли моего сына? вскричалъ Жерменъ, у котораго засверкали глаза.
   -- Такъ это вашъ сынъ? Какъ же онъ очутился съ этой дѣвочкой? Откуда же вы и какъ васъ зовутъ?
   Видя, что, по обычаю страны, на всѣ его вопросы будутъ отвѣчать другими вопросами, Жерменъ топнулъ ногой съ нетерпѣнія и рѣшился видѣть хозяина.
   Хозяина не было дома. Онъ никогда не оставался цѣлый день на фермѣ, когда пріѣзжалъ туда, и теперь также сѣлъ на лошадь и отправился вѣрно на которую-нибудь другую изъ своихъ фермъ.
   -- Однакожь, сказалъ Жерменъ въ сильномъ безпокойствѣ;-- не знаете ли, что была за причина ухода этой дѣвочки?
   Работникъ обмѣнялся странной улыбкой съ своей женою, потомъ отвѣчалъ, что не знаетъ ничего, что это не его дѣло. Все, чего могъ добиться Жерменъ, было только, что дѣвушка съ ребенкомъ пошли по дорогѣ въ Фуршъ. Онъ кинулся въ Фуршъ: вдова съ женихами еще не возвращались, такъ же какъ и дядя-Леонаръ. Служанка сказала ему, что какая-то дѣвочка съ ребенкомъ приходила спрашивать о немъ, но что, не зная ихъ, она не пустила ихъ въ домъ и посовѣтовала имъ идти въ Мерсъ.
   -- Зачѣмъ же ты не впустила ихъ? сказалъ Жерменъ съ неудовольствіемъ.-- Не-ужь-то въ здѣшней сторонѣ такой недовѣрчивый народъ, что не отворятъ двери ближнему?
   -- А какъ же! отвѣчала служанка: -- въ такомъ богатомъ домѣ, какъ здѣшній, надо быть осторожнымъ! Я за все отвѣчаю, когда хозяевъ нѣтъ, и не могу впускать всякаго встрѣчнаго.
   -- Дурной обычай! сказалъ Жерменъ:-- по мнѣ, лучше жить въ бѣдности, нежели по-здѣшнему въ страхѣ. Прощай! Нога моя не будетъ въ вашей гадкой сторонѣ!
   Онъ освѣдомился въ сосѣднихъ домахъ. Видѣли пастушку съ ребенкомъ. Такъ-какъ мальчикъ поѣхалъ изъ Велера невзначай, неодѣтый, въ худой блузѣ и въ овчинѣ; а Марія, по состоянію своему, была всегда очень-бѣдно одѣта, то ихъ сочли за нищихъ. Имъ подали хлѣба. Дѣвочка взяла кусокъ для ребенка, который проголодался, потомъ пошла съ нимъ очень-проворно и вошла въ лѣсъ.
   Жерменъ подумалъ съ минуту; потомъ спросилъ, не заѣзжалъ ли въ Фуршъ ормоскій фермеръ.
   -- Да, отвѣчали ему:-- онъ проѣхалъ верхомъ черезъ нѣсколько минутъ послѣ дѣвочки.
   -- Не гнался ли онъ за нею?
   -- А! такъ вы знаете его? подхватилъ, смѣясь, харчевникъ мѣстечка, къ кому онъ обращался: -- да, нечего сказать, онъ лихой малой бѣгать за дѣвками! Но едва-ли поймалъ эту... хотя правда, если увидѣлъ ее...
   -- Довольно, благодарю! сказалъ Жерменъ.
   Онъ полетѣлъ, а не побѣжалъ на конюшню Леонара, накинулъ на Сѣрку сѣдло, вскочилъ и пустился во всю скачь по направленію къ Шантелубскому-Лѣсу.
   Сердце дрожало у него отъ безпокойства и негодованія, потъ струился со лба. Онъ протолкалъ бока Сѣркѣ, которая, видя себя на дорогѣ къ родной конюшнѣ, сама очень-усердно бѣжала.
   Вскорѣ Жерменъ очутился на томъ мѣстѣ, гдѣ провелъ ночь на берегу болота. Костеръ еще дымился; какая-то старуха подбирала остатки запаса сухихъ сучьевъ, которыхъ нагребла туда Марія. Жерменъ остановился разспросить ее, и она, не разслышавъ хорошенько его вопросовъ, отвѣчала:
   -- Да, голубчикъ, это Проклятое-Болото. Худое мѣсто; не надо подходить къ нему, не бросивъ туда напередъ три камня лѣвой рукою, а правою творя крестное знаменіе. Это отгоняетъ бѣсовъ. Иначе, несчастье случается съ тѣми, кто обойдетъ вокругъ болота.
   -- Я не о томъ спрашиваю, сказалъ Жерменъ, подошедъ къ ней и крича во всю голову.-- Tie видала ли ты въ лѣсу дѣвочки съ ребенкомъ?
   -- Какъ же! подхватила старуха: -- тутъ утонулъ ребенокъ.
   Жерменъ вздрогнулъ всѣмъ тѣломъ; но, къ-счастію, старуха примолвила:
   -- Этому ужь давно: въ память случая поставили-было славный крестъ; но въ одну бурную ночь злые духи кинули его въ воду. Кончикъ его и теперь еще видѣнъ. Если кому понесчастливится остановиться здѣсь ночью, тотъ навѣрное не выйдетъ отсюда до разсвѣта. Сколько онъ ни ходи, пройдетъ хоть двѣсти льё по лѣсу, а все очутится на томъ же мѣстѣ.
   Воображеніе хлѣбопашца невольно поражено было слышаннымъ, и мысль о несчастій, которое должно было случиться въ окончательное подтвержденіе словъ старухи, такъ овладѣла его умомъ, что онъ почувствовалъ холодъ во всемъ тѣлѣ. Отчаявшись добиться другихъ свѣдѣній, онъ сѣлъ опять на лошадь и поѣхалъ во лѣсу, клича изо всѣхъ силъ Пьера, свища, хлопая кнутомъ, ломая вѣтви, чтобъ по всему лѣсу разносился шумъ его ходьбы, и прислушивался, не откликались ли гдѣ ему; но не слыхать было ничего, кромѣ звонковъ коровъ, разсѣянныхъ по просѣкамъ, да дикаго крика свиней дравшихся межъ собой за жолуди.
   Наконецъ, Жерменъ послышалъ позади себя топотъ лошади, бѣжавшей по его слѣду, и мужчина среднихъ лѣтъ, черноватый, дюжій, одѣтый полу-горожаниномъ, крикнулъ ему остановиться. Жерменъ никогда не видывалъ ормоскаго фермера, но инстинктъ бѣшенства тотчасъ внушилъ ему догадку, что это былъ онъ самъ. Онъ обернулся и, мѣряя его взглядомъ съ головы до ногъ, ждалъ, что тотъ скажетъ.
   -- Не видали ль вы, не проходила ли здѣсь молоденькая дѣвочка лѣтъ пятнадцати или шестнадцати съ маленькимъ мальчикомъ? сказалъ фермеръ съ притворнымъ равнодушіемъ, хотя явно встревоженный.
   --А что вамъ отъ нея надо? отвѣчалъ Жерменъ, не стараясь скрыть гнѣвъ свой.
   -- Я могъ бы вамъ сказать, что это не ваше дѣло, пріятель; но какъ у меня нѣтъ причинъ скрываться, то скажу, что это пастушка, которую я нанялъ себѣ на годъ, не знавъ ея въ глаза. Когда она пришла на ферму, мнѣ показалась она слишкомъ-молода и малосильна для работы. Я отказалъ ей, но хотѣлъ заплатить ей издержки ея маленькаго путешествія, а она разсердилась и убѣжала, пока я вышелъ на минуту. Она такъ торопилась, что даже позабыла кой-какія вещицы и кошелекъ, въ которомъ, чай, денегъ немного, нѣсколько су! Однакожь, какъ мнѣ слѣдовало проѣзжать здѣсь, то я надѣялся встрѣтить ее и отдать ей какъ то, что она забыла, такъ и то, что я ей долженъ.
   Душа Жермена была такъ честна, что онъ готовъ былъ повѣрить этой исторіи, если не очень-правдоподобной, по-крайней-мѣрѣ возможной. Онъ устремилъ пристальный взглядъ на фермера, который выдерживалъ этотъ смотръ съ большомъ безстыдствомь или праводу шіемь.
   "Не хочу, чтобъ это лежало у меня на сердцѣ", подумалъ Жерменъ, и, обуздывая волненіе, сказалъ:
   -- Эта дѣвушка изъ нашей деревни; я ее знаю; она должна быть гдѣ-нибудь здѣсь; поѣдемте вмѣстѣ, вѣрно найдемъ.
   -- Правда ваша, сказалъ фермеръ:-- поѣдемте! впрочемъ, если не найдемъ ея на концѣ аллеи, я не поѣду дальше, потому-что мнѣ надо своротить на дорогу въ Ардантъ.
   "О!" подумалъ хлѣбопашецъ: "я отъ тебя не отстану, хотя бы пришлось цѣлые сутки кружить съ тобою около Проклятаго-Болога."
   -- Постойте, сказалъ вдругъ Жерменъ, вперивъ глаза въ одинъ кустъ жимолости, странно колебавшійся.-- Эй! гей! Пьеръ! не ты ли это?
   Узнавъ голосъ отца, ребенокъ выскочилъ изъ кустовъ, какъ козленокъ; но, увидѣвъ съ нимъ фермера, остановился и сталъ въ недоумѣніи.
   -- Не бось, Пьеръ, не бось, это я! вскричалъ хлѣбопашецъ, спрыгнувъ съ лошади, чтобъ взять его на руки:-- а гдѣ же Марія?
   -- Она тутъ спряталась, она боится этого гадкаго чернаго человѣка; и я тоже боюсь!
   -- Ничего! будь покоенъ, я съ вами. Марія, Марія! это я!
   Марія выползла изъ-подъ куста, и какъ-скоро увидѣла Жермена, за которымъ близко слѣдовалъ Фермеръ, то кинулась къ нему на шею, и, прибѣгая къ нему, какъ дочь къ отцу, сказала:
   -- Ахъ, мой добрый Жерменъ! вы защитите меня, при васъ я не боюсь!
   Жерменъ вздрогнулъ. Онъ взглянулъ на Марію: она была блѣдна; платье ея было разорвано объ терны, мимо которыхъ она бѣжала, ища мѣста спрятаться, какъ лань, травимая охотниками. Но ни отыда, ни отчаянія не виднѣлось на лицѣ ея.
   -- Твой хозяинъ хочетъ тебя видѣть, сказалъ Жерменъ, продолжая наблюдать черты ея.
   -- Мой хозяинъ? сказала она гордо:-- онъ не хозяинъ мои и никогда не будетъ хозяиномъ. Вы, Жерменъ, мой хозяинъ! Возьмите меня къ себѣ. Я буду служить вамъ даромъ.
   Фермеръ подвинулся впередъ съ притворнымъ нетерпѣніемъ.
   -- Послушай, голубушка! сказалъ онъ: -- ты у насъ позабыла кое-что, такъ я тебѣ привезъ.
   -- Вздоръ, сударь, отвѣчала Марія:-- я ничего не забыла и ничего не хочу отъ васъ.
   -- Выслушай меня, подхватилъ Фермеръ: -- я тебѣ скажу кой-что. Полно, не бойся, только на два слова!
   -- Говорите вслухъ; у меня съ вами нѣтъ секретовъ.
   -- По-крайней-мѣрѣ, поди, возьми свои деньги!
   -- Мои деньги? Вы ничего не должны мнѣ, слава Богу!
   -- Я такъ и думалъ, сказалъ вполголоса Жерменъ:-- но все равно, Марія; выслушай, что онъ будетъ говорить; мнѣ любопытно знать это; ты послѣ скажешь мнѣ,-такъ надо. Подойди къ его лошади, я не спущу съ тебя глазъ.
   Марія ступила шага три къ фермеру, который, нагнувшись къ ней на луку сѣдла и понизивъ голосъ, сказалъ.
   -- Дѣвочка, вотъ тебѣ луидоръ. Не сказывай ни объ чемъ, слышишь? А я скажу, что ты мнѣ показалась малосильна для работы на фермѣ. Не станемъ и вспоминать объ этомъ! Я заѣду къ вамъ на-дняхъ, и если увижу, что ты ничего не сказала, подарю тебѣ еще что-нибудь; а тамъ, коли будешь сговорчивѣе, скажи только слово, я возьму тебя къ себѣ, либо буду ѣздить видаться съ тобой въ полѣ. Какой подарокъ велишь привезти тебѣ?
   -- Вотъ вамъ мой подарокъ! отвѣчала громко Марія, кинувъ ему его луидоръ въ лицо, и даже довольно-крѣпко.-- Очень вамъ благодарна; сдѣлайте милость, когда будете проѣзжать мимо насъ, дайте мнѣ знать. Всѣ ребята нашей деревни выйдутъ встрѣчать васъ, потому-что у насъ очень любятъ горожанъ, которые хотятъ обманывать бѣдныхъ дѣвушекъ. Сами увидите, какъ васъ пріимутъ!
   -- Ты лгунья и болтунья! сказалъ раздраженный фермеръ, приподнявъ съ угрозою палку: -- ты хочешь дать подумать то, чего нѣтъ на дѣлѣ; но не выманишь у меня денегъ: знаемъ мы вашу братью!
   Марія отскочила въ испугѣ; но Жерменъ кинулся, схватилъ лошадь фермера за узду, и, сильно потрясая ее, сказалъ:
   -- Понятное дѣло; видимъ теперь, что такое. Слѣзай-ка, пріятель; слѣзай! поговоримъ-ка!
   Фермеръ не имѣлъ ни маѣйшаго желанія пускаться въ ссору; далъ шпоры лошади, чтобъ она рванулась, и хотѣлъ ударить палкою по рукамъ хлѣбопашца, чтобъ тотъ выпустилъ узду; но Жерменъ увернулся отъ удара, и, схвативъ его за ногу, стащилъ съ сѣдла и повалилъ на земь, хотя фермеръ вскочилъ-было на ноги и сильно оборонялся. Подмявъ его подъ себя, Жерменъ сказалъ ему;
   -- Трусь, я могъ бы исколотить тебя, еслибъ захотѣлъ! но не люблю дѣлать зла; да и никакое наказаніе не исправитъ твою совѣсть. Однако, ты не пошевельнешься отсюда, не попросивъ на колѣняхъ прощенія у этой дѣвушки.
   Фермеръ, которому этого рода дѣла были знакомы, хотѣлъ поворотить все въ шутку. Онъ говорилъ, что его грѣхъ не такъ тяжекъ, потому-что состоялъ въ однихъ словахъ, и что онъ, пожалуй, готовъ просить прощенія, съ условіемъ, что дѣвушка дастъ себя поцаловать, что они заѣдутъ распить пинту вина въ ближней харчевнѣ и разстанутся добрыми пріятелями.
   -- Ты мнѣ гадокъ! отвѣчалъ Жерменъ, приткнувъ его лицомъ къ землѣ:-- я спѣшу поскорѣе не видать твоей мерзкой рожи. Краснѣй же, если можешь, да не забудь выбрать безчестную дорогу {Такая дорога, которая отклоняется отъ главной улицы при въѣздѣ въ селеніе и идетъ съ боку селенія. Крестьяне предполагаютъ, что люди, боящіеся какого-нибудь заслуженнаго безчестья, проѣзжаютъ этою дорогою, чтобъ ихъ не видали.}, когда поѣдешь черезъ нашу деревню.
   Онъ схватилъ остролистовую палку фермера, переломилъ ее объ колѣно, чтобъ показать ему силу рукъ своихъ, и съ презрѣніемъ отбросилъ обломки поодаль.
   За тѣмъ, взявъ одной рукою сына, а другою Марію, онъ пошелъ прочь, весь трепеща отъ негодованія.
   

VIII.
Тетка-Морисъ.

   Черезъ четверть часа, они проѣхали пустоши, мчались рысью по большой дорогѣ, и Сѣрка ржала при видѣ каждаго знакомаго ей предмета. Маленькій Пьеръ разсказывалъ отцу то, что могъ понять изъ случившагося съ Маріею.
   -- Когда мы пришли, говорилъ онъ:-- онъ прибѣжалъ разговаривать съ Маріей въ овчарнѣ, куда мы сперва зашли посмотрѣть хорошенькихъ овечекъ. Я влѣзъ въ ясли играть, и этотъ человѣкъ не видалъ меня. Онъ поздоровался съ Маріей и поцаловалъ ее.
   -- Ты позволила поцаловать себя, Марія? спросилъ Жерменъ, дрожа отъ гнѣва.
   -- Я думала, что это учтивость, обычай въ ихъ сторонѣ здороваться съ пришлыми, какъ у васъ бабушка цалуется съ дѣвушками, которыя идутъ къ ней въ услуженіе, чтобъ показать имъ, что принимаетъ ихъ какъ дѣтей и будетъ имъ матерью.
   -- А потомъ, продолжалъ маленькій Пьеръ, очень-довольный, что можетъ разсказать приключеніе: -- онъ сказалъ тебѣ что-то худое, что-то такое, чего ты не велѣла мнѣ помнить и повторять: такъ я и забылъ тотчасъ. Однако, если папа велитъ сказать ему...
   -- Нѣтъ, нѣтъ, Пьеръ, я не хочу слышать, и тебѣ велю никогда не вспоминать.
   -- Коли такъ, я опять забуду, возразилъ ребенокъ.-- А потомъ, онъ словно разсердился, когда Марія сказала, что уйдетъ отъ него. Онъ сказалъ, что дастъ ей все, что она захочетъ, хоть сто франковъ! И Марія тоже разсердилась; а онъ тутъ какъ кинется на нее, словно хотѣлъ ее бить. Я испугался, и бросился къ Маріи со слезами. Тогда онъ сказалъ:
   "-- Это что такое? Откуда взялся этотъ ребенокъ? Вонъ его отсюда."
   "Онъ замахнулся на меня палкою. Но Марія не дала ему драться и сказала;
   "-- Поговоримъ послѣ, хозяинъ; теперь я отведу этого мальчика въ Фуршъ, и прійду къ вамъ назадъ.
   "А только-что онъ вышелъ изъ овчарни, Марія сказала мнѣ:
   "-- Убѣжимъ, Пьеръ, скорѣе отсюда; онъ злой человѣкъ, и намъ нечего ждать отъ него добра.
   "Мы пробрались позади овиновъ, перебѣжали лужокъ, и пришли въ Фуршъ искать тебя. Но тебя не было, а намъ не позволили тебя дожидаться. Глядимъ; онъ на черной лошади гонится за вами; мы побѣжали дальше и спрятались въ лѣсу. Онъ тоже сюда пріѣхалъ; но мы притаились, и онъ не видалъ насъ. Когда онъ проѣхалъ мимо, мы опять побѣжали домой; а потомъ ты пріѣхалъ и нашелъ насъ, -- вотъ какъ все было. Не правда ли, Марія, вѣдь я ничего не забылъ?
   -- Ничего, Пьеръ, все точно такъ было. Теперь, Жерменъ, вы будете свидѣтелемъ за меня, и скажете всѣмъ нашимъ, что если я не могла остаться тамъ, то не отъ малодушія и не отъ лѣни работать.
   -- А ты, Марія, сказалъ Жерменъ: -- ты, пожалуйста, спроси сама у себя, точно ли, когда надо защитить женщину и наказать мерзавца, человѣкъ двадцати-восьми лѣтъ слишкомъ-старъ? Поглядѣлъ бы я, какъ Бастильянъ, или другой пригожій малой, десятью годами моложе меня, совладѣлъ бы съ этимъ человѣкомъ. Какъ ты думаешь?
   -- Я думаю, Жерменъ, что вы оказали мнѣ большую услугу, и я всю жизнь буду вамъ благодарна.
   -- И только?
   -- Папа, сказалъ ребенокъ.-- я и забылъ сказать Маріи то, что обѣщалъ тебѣ. Некогда было; но я скажу ей дома, и скажу также бабушкѣ.
   Посулъ ребенка заставилъ Жермена задуматься. Надо было объясниться съ родными, и, разсказавъ имъ свое неудовольствіе на вдову Геренъ, не сказывать, какія другія мысли расположили его къ такой дальновидности и взъискательности. Когда человѣкъ счастливъ и доволенъ собою, твердость согласить на свое счастіе другихъ кажется легка; но быть отвергнуту съ одной стороны, осуждену съ другой -- не очень-то пріятное положеніе.
   Къ-счастію, маленькій Пьеръ спалъ, когда они пріѣхали домой, и Жерменъ, не будя его, положилъ въ постель. Затѣмъ онъ приступилъ ко всѣмъ объясненіямъ, какія могъ дать. Дядя-Морисъ, сидя на своей скамеечкѣ въ три фута, у крыльца дома, важно слушалъ его, и, хотя былъ недоволенъ результатомъ поѣздки, однако, когда Жерменъ, разсказавъ систему кокетства вдовы, спросилъ у тестя, досугъ ли ему ѣздить пятьдесятъ-два воскресенья въ году любезничать, рискуя потомъ получить отказъ,-- тесть отвѣчалъ, кивнувъ головою въ знакъ согласія:
   -- Ты правъ, Жерменъ. Это невозможное дѣло.
   Далѣе, когда Жерменъ разсказалъ, какими судьбами онъ былъ принужденъ привезти Марію поскорѣе, чтобъ избавить ее отъ притѣсненій низкаго хозяина, дядя-Морисъ опять кивнулъ головою, сказавъ:
   -- Ты правъ. Жерменъ: такъ и должно было.
   Когда Жерменъ кончилъ свой разсказъ и привелъ всѣ свои резоны, тесть съ тёщею взглянулось между собою и глубоко вздохнули съ видомъ покорности судьбѣ. Потомъ, глава семейства всталъ и сказалъ:
   -- Нечего дѣлать! да будетъ воля Божія! Насильно не полюбишь!
   -- Пойдемъ ужинать, Жерменъ, сказала теща.-- Жаль, что дѣло не сладилось; но, видно, Богу не было угодно. Надо поискать въ другомъ мѣстѣ.
   -- Да, прибавилъ старикъ:-- какъ жена говоритъ, поищемъ въ другомъ мѣстѣ.
   Дальнѣйшихъ толковъ въ домѣ не было, и когда на другой день маленькій Пьеръ проснулся вмѣстѣ съ жаворонками, на зарѣ, то, неподстрекаемый необычайными происшествіями предъидущихъ дней, снова впалъ въ апатію крестьянскихъ мальчиковъ его лѣтъ, позабылъ все, что шевелилось у него въ головѣ, и думалъ только, какъ поиграть съ братьями да показать себя большимъ съ быками и лошадьми.
   Жерменъ также старался позабыться, отдавшись весь работѣ; но сдѣлался такъ грустенъ и такъ разсѣянъ, что всѣ замѣтили въ немъ перемѣну. Онъ не говорилъ съ Маріей, даже не глядѣлъ на нее; а между-тѣмъ, еслибъ у него спросили, на какомъ лугу она была и какой дорогой прошла, онъ могъ бы сказать это въ любой часъ дня, еслибъ захотѣлъ отвѣчать. Онъ не осмѣлился попросить родныхъ взять ее на ферму зимою, однако зналъ, что она будетъ терпѣть нужду. Но она не терпѣла нужды, и тётка Гильетта никакъ не могла понять, какимъ образомъ ея крошечный запасецъ дровъ не убывалъ, и сарай ея оказывался поутру полонъ, когда вечеромъ она оставляла его почти-пустымъ. То же было съ хлѣбомъ и картофелемъ. Кто-то лазилъ въ слуховое окно амбара и высыпалъ на землю мѣшокъ, не будя никого и не оставляя по себѣ слѣдовъ. Старуха была обрадована и встревожена вмѣстѣ; она велѣла дочери молчать, сказавъ, что если узнаютъ чудо, которое у нея дѣлалось, ее сочтутъ за колдунью. Сама она подозрѣвала, что дѣло не обходилось безъ нечистой силы, но не торопилась поссориться съ нею и не призывала на домъ заклинанія приходскаго священника: она разсуждала, что еще успѣетъ сдѣлать это тогда, когда сатана явится къ ней требовать душу за свои услуги.
   Марія лучше отгадывала истину, но не смѣла заговорить объ ней съ Жерменомъ, боясь, что онъ опять схватится за мысль о женитьбѣ, и притворялась передъ нимъ, будто ничего не замѣчаетъ.
   Однажды, тётка-Морись, находясь одна съ Жерменомъ въ огородѣ, сказала ему дружескимъ тономъ:
   -- Бѣдный мой зять! кажется, вы нездоровы. Вы ѣдите меньше прежняго, не шутите, разговариваете все меньше да меньше. Ужь не огорчилъ ли васъ кто-нибудь у насъ, или мы сами, безъ вѣдома и намѣренія?
   -- Нѣтъ, матушка, отвѣчалъ Жерменъ:-- вы всегда были добры до меня какъ родная мать, и я былъ бы неблагодаренъ, если бъ пожаловался на васъ, или на вашего мужа, или на кого-нибудь въ домѣ.
   -- Коли такъ, мой голубчикъ, видно тоска по покойницѣ-женѣ воротилась къ вамъ. Вмѣсто того, чтобъ проходить современемъ, ваша скука прибываетъ, и вы рѣшительно должны сдѣлать то, что тесть очень-умно совѣтовалъ вамъ. Женитесь.
   -- Правда, матушка; я бы не прочь; но женщины, на которыхъ вы совѣтовали свататься, не по сердцу мнѣ. Глядя на нихъ, я, чѣмъ бы забывать Катерину, только больше вспоминаю объ ней.
   -- Видно, мы не умѣли отгадать вашъ вкусъ, Жерменъ. Помогите же намъ вы сами, сказавъ намъ всю правду. Вѣрно, есть гдѣ-нибудь женщина по душѣ вамъ, потому-что Господь Богъ не создаетъ никого, не приготовивъ ему счастія въ другой особѣ. Если знаете, гдѣ взять такую жену, какую вамъ надо, берите; хороша ли она или дурна, молода или стара, богата или бѣдна, мы съ моимъ старикомъ рѣшились дать вамъ согласіе; намъ наскучило видѣть васъ печальнымъ, и мы не можемъ жить спокойно, когда у васъ нѣтъ спокойствія.
   -- Матушка, вы добры и батюшка также, отвѣчалъ Жерменъ: -- но ваше состраданіе не поможетъ моему горю: дѣвушка, которую я люблю, не пойдетъ за меня.
   -- Значитъ, она слишкомъ-молода? Неразсудительно вамъ привязываться къ молоденькимъ.
   -- Что жь дѣлать! Да, матушка, я имѣлъ глупость привязаться къ молоденькой, и самъ себя браню за это. Всячески стараюсь выгнать ее изъ головы; но работаю ли я или отдыхаю, у обѣдни я или въ постели, съ дѣтьми или съ вами, все думаю о ней, не могу думать ни о чемъ другомъ.
   -- Значитъ, вамъ выпала такая судьба, Жерменъ? Тутъ одно лекарство, чтобъ дѣвушка перемѣнила мысли и выслушала васъ. Надо будетъ мнѣ вступиться въ дѣло и посмотрѣть, возможно ли оно. Скажите мнѣ, гдѣ она живетъ и какъ ее зовутъ.
   -- Увы! не смѣю, матушка, сказалъ Жерменъ: -- вы станете смѣяться надо мною.
   -- Ни чуть не стану, Жерменъ, потому-что вы горюете, а я не хочу огорчать васъ еще больше. Не Фаншетта ли?
   -- Нѣтъ, матушка, не она.
   -- Или Розетта?
   -- Нѣтъ.
   -- Скажите же; этакъ мнѣ никогда не кончить, если надо пересчитывать по именамъ всѣхъ дѣвушекъ въ нашей сторонѣ.
   Жерменъ повѣсилъ голову и не рѣшался отвѣчать.
   -- Хорошо! сказала тётка-Морисъ:-- не пристаю къ намъ сегодня, Жерменъ; можетъ-статься, завтра вы будете откровеннѣе со мною, или, можетъ-быть, ваша свояченица лучше меня вывѣдаетъ отъ васъ.
   Она взяла свою корзину и пошла развѣшивать бѣлье на кустахъ.
   Жерменъ поступилъ, какъ поступаютъ дѣти, которыя рѣшаются не прежде, какъ когда видятъ, что ими перестаютъ заниматься. Онъ пошелъ вслѣдъ за тёщею, и наконецъ съ трепетомъ назвалъ ей Лилmеттину Марію.
   Велико было удивленіе тётки Морисъ: это имя никакъ не пришло бы ей въ голову. По она имѣла деликатное іь не выказать своего изумленія и разсуждала только мысленно, про-себя. Потомъ, видя, что ея молчаніе мучило Жермена, она подала ему свою корзину и сказала:
   -- Ну, развѣ это резонъ не помогать мнѣ въ работѣ? Несите это за мною, и давайте говорить. Обдумали ль вы, Жерменъ? твердо ли вы рѣшились?
   -- Увы, матушка! объ этомъ нечего говорить. Я рѣшился бы, еслибъ могъ ждать успѣха; но меня не будутъ слушать, и я рѣшился только вылечиться, если можно.
   -- А если нельзя?
   -- Всякая вещь имѣетъ конецъ, матушка: когда лошадь везетъ черезъ силу, то падаетъ; когда быку нечего ѣсть, онъ издыхаетъ.
   -- Значитъ, вы умрете, если не успѣете ни въ чемъ? Сохрани Богъ, Жерменъ! Я не люблю, когда мужчина, какъ вы, говорить такія вещи; ужь когда онъ говоритъ ихъ, онъ точно ихъ думаетъ. Вы человѣкъ твердый, а слабость опасна у твердыхъ людей. Полно, лучше надѣйтесь. Не понимаю, какъ дѣвушка въ нуждѣ, которой вы дѣлаете много чести сватаясь за нее, можетъ отказать вамъ.
   -- Однакожь, такъ есть; она отказываетъ.
   -- Какіе же резоны она приводитъ?
   -- Что вы всегда дѣлали ей добро, что ея семейство много обязано вашему, и что она не хочетъ пойдти противъ васъ, помѣшавъ мнѣ жениться на богатой невѣстѣ.
   -- Если она это говоритъ, то показываетъ добрыя чувства и похвально дѣлаетъ. Но, говоря это вамъ, Жерменъ, она васъ не вылечиваетъ, потому-что, вѣрно, говоритъ, что любитъ насъ, и что пошла бы за васъ, если бъ мы согласились?
   -- То-то и бѣда! она говоритъ, что ея сердце не лежитъ ко мнѣ.
   -- Если она говоритъ не то, что у нея на умѣ, и хочетъ только удалить васъ отъ себя, она стоитъ, чтобъ мы ее любили и поглядѣли сквозь пальцы на ея молодость за ея добрый разсудокъ.
   -- Да, сказалъ Жерменъ, пораженный надеждою, которая еще не посѣщала его: -- если такъ, это было бы очень-умно и очень-порядочно съ ея стороны! Но боюсь; можетъ-быть, она такъ разсудительна отъ-гого, что я не нравлюсь ей.
   -- Жерменъ, сказала тётка-Морисъ:-- обѣщайте мнѣ быть покойнымъ цѣлую недѣлю, не мучить себя, ѣсть, спать, быть веселымъ по-прежнему. А я переговорю съ моимъ старикомъ, и если уговорю его, тогда вы узнаете настоящія чувства дѣвушки на вашъ счетъ.
   Жерменъ далъ слово, и недѣля прошла, а дядя-Морисъ не сказалъ ему ни слова наединѣ и. казалось, не подозрѣвалъ ничего. Хлѣбопашецъ усиливался казаться покойнымъ, но становился все блѣднѣе и тревожнѣе.
   На конецъ, въ воскресенье по утру, идя отъ обѣдни, тёща спросила у него чего онъ добился отъ своей возлюбленной со времени разговора въ огородѣ.
   -- Ровно ничего, отвѣчалъ онъ:-- Я и не говорилъ съ нею.
   -- Какъ же вы хотите убѣдить ее, коли не говорите съ нею?
   -- Я говорилъ съ ней только одинъ разъ, отвѣчалъ Жерменъ.-- Именно, когда мы ѣздили въ Фуршъ; и съ-тѣхъ-поръ, она не слыхала отъ меня ни слова. Ея отказъ такъ огорчилъ меня, что лучше я не буду слышать, какъ она опять скажетъ, что не любить меня.
   -- Хорошо! теперь, сынокъ, можете говорить съ нею: тесть позволяетъ вамъ это сдѣлать. Ну, рѣшайтесь! я вамъ говорю, и, коли нужно, велю; нельзя же вамъ оставаться въ сомнѣніи!
   Жерменъ повиновался. Онъ пришелъ къ Гильеттѣ съ поникшей головой и разстроеннымъ видомъ. Марія была одна дома, и такъ задумалась, что не слыхала его приближенія. Увидѣвъ его передъ собою, она отъ изумленія привскочила на стулѣ и вся покраснѣла.
   -- Марія, сказалъ онъ, садясь подлѣ нея: -- я пришелъ огорчать тебя и докучать тебѣ, самъ знаю: но наши старикъ и старуха велѣли мнѣ поговорить съ тобою и просить тебя выйдти за меня замужъ. Ты не согласна? Я того и ждалъ.
   -- Жерменъ, отвѣчала Марія: -- неужь-то вы точно любите меня?
   -- Тебѣ это непріятно, я знаю, но я не виноватъ: еслибъ ты могла перемѣнить мысли, я былъ бы очень-радъ; но видно я не стою того... Послушай, Марія, развѣ я ужь очень-дуренъ?
   -- Нѣтъ, Жерменъ, отвѣчала она улыбаясь -- вы лучше меня.
   -- Не смѣйся; взгляни на меня поснисходительнѣе; всѣ волосы, всѣ зубы еще у меня цѣлехоньки. Мои глаза показываютъ тебѣ, что я тебя люблю. Погляди мнѣ въ глаза: въ нихъ написано, а всякая дѣвушка умѣетъ читать это письмо.
   Марія взглянула въ глаза Жермену съ своей веселой увѣренностью; но вдругъ отворотилась и задрожала.
   -- Ахъ, Боже мой! я пугаю тебя, сказалъ Жерменъ: -- ты глядишь на меня, словно на мызника Ормо. Побойся меня, пожалуйста; это меня убиваетъ. Я не скажу тебѣ ничего худаго, не обниму тебя противъ твоей воли, и когда ты захочешь, чтобъ я ушелъ вонь, укажи мнѣ только на дверь. Что жь! или мнѣ выйдти, чтобъ ты перестала дрожать?
   Марія протянула руку хлѣбопашцу, но не поворачивая головы, наклоненной къ печкѣ, и не говоря ни слова.
   -- Понимаю, сказалъ Жерменъ:-- ты жалѣешь меня, ты добра, тебѣ больно дѣлать меня несчастливомъ; но ты не можешь любить меня?
   -- Зачѣмъ бы говорите со мною объ этихъ вещахъ? отозвалась наконецъ Марія: -- или хотите, чтобъ я заплакала?
   -- Бѣдняжка! у тебя доброе сердце, я знаю; но ты не любишь меня и прячешь отъ меня лицо, отъ-того, что боишься показать мнѣ свое неудовольствіе и отвращеніе. А я не смѣю даже пожать тебѣ руку! Въ лѣсу, когда мой сынъ спалъ, и ты тоже спала, я было-поцаловалъ тебя украдкою. Но я умеръ бы отъ стыда, а не попросилъ бы у тебя позволенія на то, и столько вытерпѣлъ въ ту ночь, сколько вытерпѣлъ бы человѣкъ, котораго жгли бы на медленномъ огнѣ. Съ-тѣхъ-поръ, я видѣлъ тебя во снѣ каждую ночь. Ахъ! какъ я цаловалъ тебя, Марія! Я ты, въ это время, спала и ничего не видала во снѣ. Теперь, знаешь ли, что я думаю? что, еслибъ ты обернулась взглянуть на меня тѣми же глазами, какъ я на тебя, еслибъ ты прикоснулась твоимъ лицомъ къ моему, -- кажется, я умеръ бы отъ радости. А ты, чай, думаешь, что еслибъ это случилось, ты умерла бы со стыда и досады!
   Жерменъ говорилъ какъ въ забытьи, не понимая самъ, что говорилъ.
   Марія вся дрожала; но, какъ онъ трепеталъ, еще больше, то уже не примѣчалъ ничего.-- Вдругъ она обернулась, вся въ слезахъ, и поглядѣла на него съ упрекомъ. Бѣдный хлѣбопашецъ подумалъ, что это былъ послѣдній ударъ, и, не дожидаясь своего приговора, всталъ и хотѣлъ уйдти. Но дѣвушка остановила его, обхвативъ руками, и, припавъ головою на грудь къ нему, сказала рыдая:
   -- Ахъ, Жерменъ! не-ужь-то вы не отгадали, что я васъ люблю?
   Жерменъ сошелъ бы съума, еслибъ его сынъ, который искалъ его и вбѣжалъ въ хижину во весь галопъ на палкѣ, сопровождаемый маленькой сестрой, не образумилъ его. Онъ приподнялъ его на руки и, передавая на руки невѣстѣ, сказалъ:
   -- На! ты сдѣлала не одного счастливымъ на свѣтѣ, полюбивъ меня!

"Отечественныя Записки", No 8, 1846

   
   
   
Ко всем произведениям автора К списку авторов