Ходасевич Владислав Фелицианович - "Магические рассказы"

В. Ф. Ходасевич

"Магические рассказы"

П. Муратов. "Магические рассказы". Издательство "Возрождение".
Париж, 1928

Ходасевич В. Ф. Собрание сочинений: В 4 т. Т. 2. Записная книжка. Статьи о русской поэзии. Литературная критика 1922--1939. -- М.: Согласие, 1996.

Писательский облик Муратова своеобразен. И, кажется, основная черта этого своеобразия -- многообразие.

Муратов никогда не был, не есть, не будет человеком одной идеи, одной темы, даже -- одного стиля. Его занятия разнообразны. Мы видим его то автором "Образов Италии", то исследователем русской иконописи, то драматургом, то романистом, то -- в последнее время -- автором острых публицистических очерков, появляющихся на страницах "Возрождения".

Являясь под разными обличиями, обнаруживая знакомство с самыми различными предметами, соответственно меняя приемы исследования и письма, будучи писателем истинно многосторонним, Муратов, однако же, остается самим собой. В научном труде умеет он сохранить вкус и темперамент художника, в беллетристике он смеет быть умен и образован (что, со времен "Знания", частенько почитается у нас грехом), в публицистике независим и смел, ибо мыслит самостоятельно. Примечательно: всегда и везде, от работ по расчистке икон до статьи о кинематографе, -- Муратов прежде всего предстает человеком современности, которой влияния, тревоги и надобности ему никогда не чужды.

Сейчас он является перед нами автором "Магических рассказов". Они написаны в немодной ныне форме. Суховатая сжатость, плавная последовательность повествования, почти без диалога, без психологизмов -- все это и еще многое приближает "Магические рассказы" к традиции новеллы -- традиции, в общем, чуждой русской литературе, как ей чужды сонетные или терцинные формы в поэзии. Итальянские новеллисты эпохи Возрождения, которыми Муратов некогда усердно занимался, -- вот родоначальники "Магических рассказов".

По-видимому, в связи с этой традицией находится и язык их, более или менее стертый, порою сознательно обезличенный, приближенный к языку переводчиков, кое-где тронутый варваризмами (вроде, например, "удивлялся видеть" и т. д.).

И вот, на фоне несовременного построения, на фоне не-русского стиля, не-русского пейзажа и нерусского города -- из рассказов Муратова глядит на нас лицо автора, глубоко взволнованного прежде всего европейской современностью и смотрящего на нее так, как может смотреть именно русский, в двойственном сознании глубокой связи и глубокой отличности.

Рассказы Муратова лишены какой бы то ни было тенденции, никакой "морали" из них "не выжмешь". Читателю показаны лишь события -- узоры и сплетения драматических положений, порою довольно резких и сложных, порою едва намеченных.

Эти положения говорят сами за себя, языком темным, но волнующим. Из повествований Муратова, менее всего похожих на притчи или иносказания, излучается нечто, обогащающее нас новым опытом -- умением увидеть в современности то, что ей глубоко присуще, но столь же глубоко скрыто: "Магические рассказы" -- попытка обнаружить скрытые силы, движущие современностью и, отчасти, в ней самозарождающиеся. На городских улицах, в музеях, театрах, ресторанах, в чудовищных небоскребах, на океанских пароходах, под всей, словом, "позитивною" видимостью нынешней жизни, Муратов какими-то новыми икс-лучами старается нащупать и обнаружить движущего всем этим демона. Вернее сказать -- легион демонов, ибо многообразны и многолики истинные, скрытые герои этих рассказов.

Чувство меры и правдивости не покидает Муратова: темные силы, омрачающие современность, так и остаются темными, до конца не раскрытыми. Муратов не похваляется, будто ему удалось прямо и очевидно "ухватить черта за хвост", -- но присутствие черта, его душок и пакостные следы, автор "Магических рассказов" успевает обнаружить и показать. Самый черт в большинстве случаев умеет ускользнуть. Лишь одного из них, слишком знакомого именно нам и слишком успешно водящего за нос именно западный мир, Муратов открыто ловит с поличным -- в рассказе "Посланник", пожалуй -- вообще лучшем в сборнике.

"Посланник" повествует о том, как "непрекращающиеся в последние годы землетрясения заставили многих государственных людей Европы и Америки подумать об установлении некоего практического modus vivendi с самой преисподней... В финансовых и индустриальных кругах вопрос встретил благоприятное отношение к себе".

Перед деятелями преисподней залебезили -- одни в надежде торговать углем, серой, рудой и нефтью, другие -- из других видов. "Деятели", со своей стороны, подтянулись, оставили устарелые приемы, изменили наружность, припрятав когти, хвосты, рога и копыта, "как прячут цивилизованные китайцы косу". Словом, ад добился "признания" и установил приличные "дипломатические сношения", под личиной которых стал обделывать свои дела. Все шло блестяще. Даже в Ватикане они встретили "вполне серьезное, вполне современное отношение". Но в ту минуту, когда посольский "поезд", состоящий из шикарных автомобилей, готовился уже приблизиться к самому Риму, -- простой сельский священник, Дон Серафино, встретил его средь тосканских холмов, присмотрелся, понял, решился -- "и сделал в воздухе перед собой широкое крестное знамение... Изрядный толчок землетрясения поколебал всю провинцию Сиены... Земля расселась, зияя одним из тех странных провалов, которые нередки в Южной Тоскане. В воспоминание о чуде провал отмечен деревянным крестом. Здесь исчез первый посланник преисподней, в своей дерзости посягнувший на Рим. Был ли он вместе с тем и последний?".

К несчастью, мы уже знаем, что он был не последним. Рассказ Муратова написан в 1925 году. С тех пор нового Дон Серафино не нашлось.

КОММЕНТАРИИ

"Магические рассказы". -- В. 1928. 15 марта.

Павел Павлович Муратов (1881--1950), известный до революции как художественный критик, редактор литературно-художественного журнала "София" (1914), переводчик итальянских новеллистов и книги У. Патера "Воображаемые портреты" (М., 1908; 2-е изд. -- М., 1916), вошел в историю русской культуры начала XX в. прежде всего книгой "Образы Италии" (полн. изд. в 3-х т. [Берлин], 1924), на которой, как писал Г. В. Иванов, "наряду с лучшими книгами "после-символического" периода, воспитывался русский "хороший вкус"..." (Иванов Г. "Современные Записки". Кн. XXXIII // ПН. 1927. 15 декабря). После революции и в эмиграции (с 1922 г.) Муратов, не оставляя своей искусствоведческой деятельности, выпустил три книги "стилизаторских" новелл (в т.ч. и первое издание "Магических рассказов" -- М., 1922), несколько пьес и роман "Эгерия" (1922); по воспоминаниям Н. Н. Берберовой, "он был человеком тишины, понимавшим бури, и человеком внутреннего порядка, понимавшим внутренний беспорядок других. Стилизация в литературе была его спасением" (Берберова. С. 202). С Ходасевичем Муратова связывала прочная и сложная дружба (в юности Ходасевич был влюблен в первую жену Муратова -- Евгению Владимировну Муратову; см. ее мемуары -- РГБ. Ф. 218. Карт. 1353. Ед. хр. 6). Соединенные общностью культурных интересов и многочисленными биографическими параллелями и пересечениями, Муратов и Ходасевич и в эмиграции оказались в одном литературном лагере. В 1931 г. Муратов написал рецензию на "Державина" Ходасевича (В. 9 апреля).

С. 178. ...автором острых публицистических очерков, появляющихся на страницах "Возрождения". -- Муратов -- вслед за Ходасевичем -- в 1927 г. перешел из "Последних новостей" в "Возрождение". Начиная с No 822 (2 сентября 1927 г.) в "Возрождении" печатались исторические, политические и культурологические статьи Муратова под общим названием "Ночные мысли". Кроме того, с 1929 по 1934 г. Муратов писал для "Возрождения" небольшие публицистические заметки ("Каждый день").

Являясь под разными обличиями... остается самим собой. -- Ср. в рец. М. Алданов на роман Муратова "Эгерия" (Берлин -- Пб.--М.: Изд. З. И. Гржебина, 1922): "Я знаю большую часть трудов П. П. Муратова, но, признаюсь, синтез его тонкого литературно-философского облика от меня ускользает. Людям, занимающимся математикой, известно, как раздражающе влекут к себе иррациональные функции, которые не удается интегрировать. <...> Сходное чувство во мне возбуждает талантливое, не интегрируемое творчество П. П. Муратова" (СЗ. 1923. Кн. XV. С. 403-404).

Итальянские новеллисты эпохи Возрождения, которыми Муратов усердно занимался... -- См.: Новеллы Итальянского Возрождения, избранные и переведенные П. Муратовым. Т. 1--2. М.: Изд. К. Ф. Некрасова, 1912.

С. 179. ...автора, глубоко взволнованного... современностью...-- В настойчивом утверждении современности творчества Муратова -- полемический ответ Ходасевича Г. В. Иванову, который оценивал художественные произведения Муратова как анахронизм: "Трудно, конечно, переделать самого себя. Но такой умный и тонкий человек, каким не может не быть Муратов, должен был бы понять, что эстетизм 1910 года в 1927 году неуместен по одному тому хотя бы, что им дается дурной, и соблазнительный в своей легкости, пример и так уже окруженному всякими "соблазнами" и лишенному здоровой почвы, подрастающему в эмиграции литературному поколению. <...> не в том дело, какое из произведений Муратова удачней и какое слабей. Важно другое: все они одинаково made in 1910" (ПН. 1927. 15 декабря). Ходасевич считал эту рецензию "литературно-политическим" ходом "Последних новостей" против своих бывших сотрудников, перешедших в "Возрождение" (т.е. самого Ходасевича, Муратова, Б. К. Зайцева), и писал об этом М. В. Вишняку 25 декабря 1927 г.: "Это называется: "пиши у нас, а то докажем, что твои писания ничего не стоят". Помните московских извозчиков? На одного садишься, а другой кричит: "Он не довезет! У яво лошадь хромая!" Все повторяется" (см. т. 4 наст. изд.).

"Посланник"... -- Первоначально этот рассказ был напечатан Ходасевичем и Горьким в Б (1925. No 6/7. С. 210--229).