Книговод

Восхождение на Альпы

Тиндаль Джон


   

ВОСХОЖДЕНІЕ НА АЛЬПЫ.

(Съ англійскаго изъ Джона Тиндаля.)

IX.
Вейсгорнъ.

   Въ пятницу 16-го августа я всталъ въ 4. ч. 30 м.; небо съ восточной стороны горѣло алымъ пламенемъ восходящаго солнца, а въ 5 ч. 30 м. распрощался уже съ прекрасной маленькой гостинницей на Bel Alp, {Теперь это настоящій отель, заслуживающій вниманія.} и прямо спустился съ горы къ Бриггу (Briegg), взялъ билетъ въ дилижансъ на Виспъ (Visp), и нанялъ носильщика, который долженъ былъ идти въ Ранду (Randa), а Бенпена послалъ осмотрѣть Вейсгорнъ. Пріѣхавъ туда я узналъ, что онъ сдѣлалъ неоходимые розыски, и надѣялся, что намъ удастся достигнуть вершины.
   Смѣлые и опытные люди не разъ дѣлали попытки съ разныхъ сторонъ взобраться на эту высокую гору, имѣющую четырнадцать тысячъ восемьсотъ футовъ вышины; но до сихъ поръ ни одна попытка не удавалась.
   Чтобы начать приступъ къ этой громадной горѣ, я велѣлъ сшить два шерстяныхъ одѣла такъ, чтобы изъ нихъ вышло два мѣшка. Эти теплыя и необходимыя вещи, вмѣстѣ съ виномъ и провизіей, были посланы впередъ. Въ часъ по полудни 18-го авг. Бененнъ, Венгеръ и я оставили отель, и вскорѣ обходили уже зигзагами между сосенъ противуположной горы. Венгеръ былъ проводникомъ моего друга Форстера; онъ выказалъ на Штральэкѣ (Strahleck) столько дѣятельности и предупредительности, что я поручилъ Беннену пригласить его. Прошлую ночь я чувствовалъ себя очень не хорошо; теперь же меня мучила жажда. Вода, казалось, не могла утолить ее. Мы подошли къ одному шалашу, и я попросилъ одного молодого пастуха дать намъ молока; черезъ нѣсколько минутъ онъ принесъ полную кринку вкуснаго молока. Оно удивительно на меня подѣйствовало; его свѣжій вкусъ оживилъ меня и придалъ гибкость каждость частицѣ моего тѣла.
   Пройдя еще два часа, мы достигли мѣста, назначеннаго для нашего бивуака: это была лѣстница изъ каменныхъ глыбъ, выступавшая съ боку горы и образовавшая нависшій сводъ. Мы сдвинули изъ подъ этой лѣстницы нѣсколько камней и очистили площадку. Она должна была служить мнѣ постелью; чтобы сдѣлать ее мягче, Венгеръ порядочно умялъ ее своей сѣкирой. Я былъ очень доволенъ своимъ положеніемъ, потому что, лежа на лѣвомъ боку, видѣлъ всю цѣпь Монте Розы отъ Мишабели до Брейтгорна. Мы находились на краю амфитеатра. За Шалленбахомъ возвышался стройный Меттельгорнъ. Влѣво тянулся рядъ возвышенностей, смежныхъ съ высокими грядами утесовъ, окружающихъ Шалленбергскій ледникъ. Но это были только уступы громаднаго Вейсгорна, конусъ котораго не былъ видѣнъ изъ нашей спальни. Я потомъ поднялся съ Венненомъ на гору до того мѣста, пока передъ нами не открылась вся колоссальная его пирамида. Когда я въ первый разъ взглянулъ на нее, надежда моя поколебалась, но оба мы успокоились, внимательнѣе осмотрѣвъ колоссъ. Гора представляетъ пирамиду съ тремя фасадами, пересѣченія которыхъ образуютъ три острыхъ края -- arêtes. Ближайшимъ къ намъ былъ восточный конецъ, и на него-то мы преимущественно обратили ваше вниманіе. Мы окончательно рѣшили по какой дорогѣ пойдемъ завтра утромъ, и вернулись къ нашему пристанищу, оживленные надеждой на завтрашній день.
   Прежде всего намъ нужно было воды: казалось, она была вездѣ, а пить было нечего. Она вся была скована въ твердыхъ кускахъ льда и снѣга. До насъ доносился шумъ Висбаха (Visbach), который, сверкая пѣной, катилъ валуны по своему изрытому дну; чрезъ этотъ гулъ, покрывавшій всѣ другіе звуки, слышался плескъ маленькихъ ручьевъ. Бенненъ пустился на поиски за драгоцѣннымъ напиткомъ, и пося ѣ долгаго отсутствія вернулся съ полной кружкой и полной миской воды. За обѣдомъ, Венгеръ, ухитрявшійся на разныя выдумки, взялъ кусокъ сыру и, держа его передъ пламенемъ нашего сосноваго костра, сталъ его жарить; онъ зашипѣлъ, вздулся пузырями и сдѣлался мягкимъ; это новое кушанье всѣмъ очень понравилось. Закатъ былъ удивительно хорошъ; вверху небо было лиловое, внизу все алое. Какъ разъ противъ насъ вставала Мишабель съ своими двумя большими пиками, Грубенгорномъ и Тешгорномъ (Täschhorn), каждый немного ниже 15,000 футовъ вышины. Дальше шелъ Альпгубель (Alphubel) съ плоской снѣжной вершиной; потомъ Аллалейнгорнъ (Allaleinhorn) и Римпфишгорнъ (Rympfischhoru); потомъ Cinia di jazze; за ней масса Монте Розы, залитая сверху до низу свѣтомъ. Обращенный къ намъ фасадъ Лискамма (Lyskamm) оставался большею частію въ тѣни, но когда свѣтъ упадалъ на его выдающіеся уступы, то мѣстами они вспыхивали горячимъ румянцемъ. Совсѣмъ необыкновенно были освѣщены "Близнецы" (Torins); оба были опоясаны по серединѣ черной полосой отъ тѣни, бросаемой Брейтгорномъ, между тѣмъ какъ вершины ихъ и подошва пылали пунцовымъ свѣтомъ. Даже на суровое лицо Брейтгорна, какъ будто урывками, падалъ свѣтъ, зажигалъ его ледники и окутывалъ его черные утесы прозрачной розовой пеленой. Меттельгорнъ стоялъ холодный, какъ и вся цѣпь, господствуемая Вейсгорномъ; ледники ихъ лежали страшными сѣрыми пятнами въ сумрачной тѣни.
   Солнце потухало, но, съ противуположной стороны, мѣсяцъ, только что достигшій своей полноты, спѣшилъ ему на смѣну. Онъ показался какъ разъ позади Римпфишгорна; на нѣсколько минутъ конусъ послѣдняго выступилъ треугольникомъ на лунномъ дискѣ. Но только на нѣсколько минутъ; серебряный шаръ тотчасъ же ушелъ въ облака. Движеніе его было отлично видно, оно походило на движеніе большого мяча. Когда день приближался къ концу, картина достигла высшей степени величія. Подножія горъ лежали въ густой тѣни, между тѣмъ какъ высочайшіе пики, расположенные полукругомъ, сплошь освѣщались заходящимъ солнцемъ. Они казались огненными пирамидами, а снѣжныя поля на верху озарялись длинными струями алаго свѣта, въ которомъ тонули и сливались вершины. Когда цвѣтокъ герани сильно освѣщенъ, то кажется будто онъ плаваетъ въ своемъ собственномъ цвѣтѣ, окружающемъ его лепестки, на подобіе оболочки, ослѣпительная яркость которой не позволяетъ глазу разсмотрѣть тонкія очертанія листьевъ. Тоже самое было теперь на горахъ; казалось, будто сіяніе идетъ не только отъ нихъ, но и отъ окружающаго ихъ воздуха. Съ наступленіемъ вечера, восточная сторона приняла у горизонта густой пурпуровый оттѣнокъ надъ нимъ, и сливаясь съ нимъ неуловимыми тѣнями, разстилалась красная полоса, надъ ней опять оранжевая и фіолетовая. Я обошелъ одинъ уголъ горы во время заката, и нашелъ, что на западѣ облака были освѣщены болѣе прозрачнымъ свѣтомъ, нежели на востокѣ. Вершина Вейсгорна озарялась этимъ чудеснымъ свѣтомъ. Послѣ солнечнаго заката, на восточной сторонѣ пурпуровый цвѣтъ перешелъ въ густую нейтральную тѣнь, и на блѣдномъ розовомъ фонѣ, растплавшемся надъ этой тѣнью, покоились холодныя и страшныя головы покинутыхъ солнцемъ горъ. Красноватый оттѣнокъ неба изчезалъ мало по малу; звѣзды разгорались все ярче, и наконецъ, вмѣстѣ съ мѣсяцемъ, постепенно вступили въ неоспоримое обладаніе небомъ.
   Я лежалъ, повернувшись лицомъ къ мѣсяцу, до тѣхъ поръ, пока оно у меня не озябло, такъ что я принужденъ былъ закрыть его платкомъ. Думаютъ, что лунные лучи могутъ ослѣпить глаза, но, собственно говоря, вредъ происходитъ отъ лучеиспусканія изъ глазъ въ свободное пространство, и воспаленія ихъ вслѣдствіе холода. Въ воздухѣ становилось все свѣжѣе, и я старался забиться, какъ можно дальше, подъ импровизованную горную лѣстницу, чтобы оставить надъ собой по возможности меньшее пространство неба и тѣмъ уменьшить лучеиспусканіе моего тѣла. Ничто не могло быть торжественнѣе этой ночи. Изъ долины несся глухой гулъ Висбаха. Надъ Домомъ (Dom) {"Домъ" (Dom) есть куполообразная вершина горы.}, одна задругой, загорались звѣзды Оріона, пока наконецъ не повисло надъ нимъ все созвѣздіе. Надъ звѣздами сіялъ мѣсяцъ; снѣжныя поляны и пирамиды, на которыя падали его лучи, то отражали ихъ серебристымъ блескомъ, то оставались мертво-бѣлыми. Наконецъ, мѣсяцъ ушелъ дальше, а горныя вершины все еще сіяли какимъ то неземнымъ блескомъ
   Я посмотрѣлъ на хронометръ въ 12, а потомъ въ два часа. Въ это время мѣсяцъ всходилъ надъ гребнемъ Шалленберга, и намъ угрожало отраженіе свѣта оттуда. Скоро такъ и случилось. Мы встали въ 2 1/4 часа, напились кофе, и стали ждать разсвѣта. Наконецъ, по небу разлился слабый свѣтъ, и, съ этимъ предвѣстникомъ наступающаго дня, мы оставили нашъ бивуакъ въ 3 1/2 часа. Тучъ не было; состороны погоды, по крайней мѣрѣ, не предвидѣлось препятствій. Мы обогнули каменистый выступъ горы къ окраинѣ снѣжнаго поля; но прежде, чѣмъ пойти на него, я снялъ съ себя мою тяжелую охотничью куртку и оставилъ ее на горѣ, зная очень хорошо, что отъ солнца и движенія, днемъ, мнѣ будетъ даже слишкомъ жарко. Мы прошли снѣгъ, проложили себѣ дорогу черезъ часть ледника, достигли Бергшрунда (Bergchrund) и прошли его безъ веревки. По оледенѣлому снѣгу ущелья, мы пошли по ступенькамъ, но скоро сошли по скаламъ, вправо, и карабкались по нимъ до конца восточнаго уступа горы.
   Отъ верхнихъ скалъ насъ отдѣляло, если такъ можно выразиться, снѣговое сѣдло. Съ помощью нашихъ остроконечныхъ палокъ, мы взбираемся на одну его сторону, и прорубаемъ ступеньки, чтобъ спуститься съ другой стороны. Тутъ скалы выстроены самыми фантастическими башнями и обелисками, а обломки ихъ въ безпорядкѣ разбросаны по хребту. Мы осторожно пролагаемъ между ними дорогу, обходя эти башни, или отчаянно карабкаясь но нимъ. Работа была тяжелая; безпрестанное нагибанье и карабканье то вверхъ, то внизъ, требовало напряженія всѣхъ мускуловъ. Послѣ двухъ часовъ этой адской работы, мы остановились, и, оглянувшись, увидѣли, что подъ нами, по леднику, движутся какіе-то два предмета. Съ перваго взгляда, мы ихъ приняли за сернъ, но потомъ разглядѣли что это были люди. Одинъ изъ нихъ шелъ съ сѣкирой, другой съ сумкой и обычной альпійской палкой. Они шли по нашимъ слѣдамъ и, очевидно, теряли ихъ отъ времени до времени, и останавливались, чтобъ снова отыскать ихъ. Наша экспедиція надѣлала много шуму въ Рандѣ; многіе изъ лучшихъ проводниковъ приставали къ Беннену, чтобы онъ взялъ ихъ съ собой. Но онъ не считалъ этого нужнымъ, и вотъ теперь двое изъ нихъ вздумали попробовать счастья самостоятельно, и можетъ быть отнять у насъ честь предпріятія. Впрочемъ, на этотъ счетъ, мы были довольно спокойны.
   Наши гимнастическія упражненія по гигантской лѣстницѣ привели насъ къ плоской вершинѣ одной башни; здѣсь мы увидѣли себя отрѣзанными отъ подобной же башни, глубокой лощиной. Надо было прибѣгнуть къ веревкѣ. Бенненъ обвязалъ ею вокругъ свою талью; мы пустили его впередъ одного, пока онъ не нашелъ точки опоры, откуда могъ подать мнѣ руку. Я послѣдовалъ за нимъ, а Венгеръ за мной. Двигаясь, такъ сказать, винтообразно, мы обвились вокругъ противуположной башни, и попали на идущій за ней хребетъ. Но такая работа была слишкомъ утомительна; чтобы сберечь наши силы, мы оставили хребетъ и попробовали идти по южному склону пирамиды. Гора изрѣзана была длинными ущельями, наполненными чистымъ, твердымъ льдомъ. Прорубаніе ступенекъ въ этихъ ущельяхъ оказалось до такой степени медленнымъ и тягостнымъ, что я убѣдилъ Беннена оставить ихъ, и еще разъ попробовать идти по хребту. Итакъ мы вернулись на него и принялись за прежнюю работу. Тамъ, на сѣверной сторонѣ, вдругъ вставала снѣжная преграда, а намъ приходилось осторожно пробираться по снѣжному карнизу. Хребетъ постепенно съуживался и пропасти по обѣимъ сторонамъ обрывались круче. Мы дошли до края одного обрыва и увидѣли, что отъ слѣдующихъ скалъ насъ отдѣляетъ прогалина саженъ въ двадцать въ поперечникѣ. Здѣсь хребетъ съуживается просто въ видѣ стѣны; впрочемъ, эта послѣдняя преграда, не представляла бы особенныхъ затрудненій, но на стѣнѣ, выдвинушейся изъ скалы, выступала вторая стѣна изъ снѣга, переходившая на верху чисто въ остріе ножа. Она была совершенно бѣла, и состояла изъ весьма тонкихъ снѣжныхъ крупинокъ и нѣсколько увлажена. Я рѣшительно не могъ себѣ представить, какъ мы перейдемъ эту снѣжную преграду, потому что невозможно было и думать, что человѣческая нога можетъ довѣриться такой слабой опорѣ. Но и тугъ помогла практическая мудрость Беннена. Онъ попробовалъ снѣгъ, подавивъ его ногой и, къ моему величайшему изумленію, полѣзъ на него. Даже тамъ, гдѣ онъ стоялъ, снѣгъ ни на одинъ футъ не подавался подъ его ногами. Я послѣдовалъ за нимъ, ни дать, ни взять, какъ мальчишка, вывернувъ носки, шествующій по горизонтальной жерди. На право и на лѣво зіяли страшныя пропасти. Мы достигли наконецъ противуположной скалы, и когда Бенненъ повернулся ко мнѣ, на лицѣ его играла значительная улыбка Онъ зналъ, что сдѣлалъ смѣлую вещь, хотя вовсе не дѣлалъ этого изъ тщеславія. "Если бы снѣгъ не лежалъ такъ плотно, я и не ступилъ бы на него; но только я дотронулся да него ногой, такъ уже зналъ, что можно смѣло идти по немъ".
   Удивительно, какое множество вещей можемъ мы объяснить себѣ, благодаря простому наблюденію, сдѣланному Фарадеемъ въ 1846 году. Инстинктивный поступокъ Беннена оправдывается теоріей. Снѣгъ состоялъ илъ мелкихъ крупинокъ, былъ чистъ и влаженъ. Когда его сжимали, то происходило сцѣпленіе безчисленнаго множества этихъ крупинокъ, а совершенная ихъ чистота позволяла имъ смерзаться съ наибольшимъ напряженіемъ. Это-то смерзаніе и давало массѣ ея плотность.
   Если осторожно поднести другъ къ другу два кусочка обыкновеннаго льда, то они смерзнутся въ точкахъ ихъ соприкосновенія; или если двѣ льдины, плавающія въ водѣ, столкнутся другъ съ другомъ, то онѣ немедленно смерзаются, и если тихонько потянуть по водѣ одну изъ нихъ, то потянутся обѣ. Представьте себѣ такія безчисленныя точки соприкосновенія въ массѣ снѣга. Такимъ путемъ масса снѣжнаго порошка превращается въ полутвердое вещество. Тѣмъ не менѣе мой проводникъ, не помышляя о какой бы то ни было теоріи, сдѣлалъ такую вещь, которая бы меня ужаснула, не смотря на всѣ теоріи въ мірѣ.
   Дальше скалы были такъ разщелены, что надо было идти съ величайшей осторожностью, чтобы онѣ потомъ не упали на насъ. Но, не смотря на всю нашу осторожность, мы иногда сдвигали съ мѣстъ большія массы; онѣ низвергались по склону, отрывали своимъ сотрясеніемъ другія массы, тѣ въ свою очередь отрывала еще другія, и всѣ вмѣстѣ валились гигантскимъ ледянымъ каскадомъ.
   Гора трещала, когда онѣ съ грохотомъ катились по ея склону въ снѣжныя поля, лежавшія на 4000 фотовъ подъ нами. День былъ жаркій, работа трудная, и тѣла наши испаряли свою естественную влагу, словно въ турецкой банѣ. Чтобы облегчить себя небольшымъ отдыхомъ, мы по временамъ, останавливались для утоленія жажды тамъ, гдѣ снѣгъ таялъ и гдѣ протекали струйки. Мы съ Венгеромъ приготовляли себѣ отличный прохладительный напитокъ, наливая понемногу шампанскаго въ стаканъ съ снѣгомъ. Бенненъ боялся за свои глаза, и не хотѣлъ пить шампанскаго. Однако, мы скоро нашли, что останавливаться не годится, потому что, при каждой остановкѣ, мускулы теряли напряженіе, и только черезъ нѣкоторое время получали прежнюю эластичность. Но это былъ хорошій урокъ и въ нравственномъ въ физическомъ отношеніи. Едвали существуетъ какое нибудь положеніе человѣческаго тѣла, какого бы я не принималъ въ теченіи дня. Болѣе всего приходилось прибѣгать къ пальцамъ, кистямъ рукъ и предплечію, и, въ этотъ день, я нашелъ, что человѣческая рука, какъ инструментъ, есть чудо механической конструкціи.
   Вершина по большей части была скрыта отъ насъ, но постепенно подымаясь на дальнѣйшія возвышенности, отъ времени до времени, мы видѣли ее. Проведя три часа на arête, то есть собственно -- то говоря, пять часовъ, съ той поры, какъ двинулись въ путь, мы увидѣли вершину; она возвышалась надъ другой меньшей вершиной, придававшей первой обманчивую близость. "Теперь вы надѣетесь", замѣтилъ я, обращаясь къ Беннену? "Я не позволю себѣ и думать о неудачѣ", отвѣчалъ онъ. Однако, шесть часовъ проведено на хребтѣ; каждый часъ неумолимо требовалъ должной ему дани механическаго труда, и чтоже, мы, повидимому, не ближе къ вершинѣ, чѣмъ были тогда, когда надежды Беннена перешли въ увѣренность. Я тревожно посмотрѣлъ на своего проводника, въ то время какъ онъ устремилъ свои усталые глаза на далекій пикъ. Они не выражали увѣренности; но я не думаю, чтобы у кого нибудь изъ насъ, хотя бы на минуту, явилась мысль отступиться отъ начатаго дѣла. Венгеръ сталъ жаловаться на легкія, и Бенненъ нѣсколько разъ совѣтовалъ ему отстать отъ насъ, но житель Оберланда рѣшительно отказался отъ этого предложенія. Вообще, въ началѣ работы, часто человѣкъ безпокоится, какъ будто робѣетъ, но когда работа ужъ очень тяжела, то она ошеломляетъ до такой степени, что ее забываютъ. Я теперь былъ именно въ такомъ положеніи, и слѣдилъ за собой, чтобы не дать этому равнодушію перейти въ безпечность. Не разъ представлялъ я себѣ такое положеніе, гдѣ вдругъ потребуется особенное усиліе, и всегда чувствовалъ въ себѣ хорошій запасъ силы для подобнаго случая. Такое заключеніе я отъ времени до времени провѣрялъ на опытѣ, бросаясь со всего размаха со скалы на скалу, я убѣждался въ своей крѣпости на дѣлѣ, вмѣсто того, чтобы полагаться на однѣ свои мнѣнія. Возвышенность вправо, закрывающая видъ на вершину, была теперь цѣлью нашихъ упражненій. Мы достигли ея; по какъ еще безнадежно далеко было до вершины! Бенненъ оперся лицомъ на сѣкиру и стоялъ нѣсколько минутъ въ раздумьѣ; въ глазахъ у него было выраженіе, похожее на отчаяніе, когда, оборотись ко мнѣ, онъ сказалъ: "lieber Herr, die Spitze ist noch sehr weit oben" {Любезный господинъ, до верху еще куда какъ далеко.}.
   Я зналъ, что желаніе угодить мнѣ заставитъ моего проводника перейти границы благоразумія и потому сказалъ ему, чтобы онъ не упрямился напрасно изъ за меня; что я весело вернусь назадъ съ нимъ вмѣстѣ, если онъ найдетъ неблагоразумнымъ идти дальше. Онъ отвѣчалъ, что хотя и усталъ, но вполнѣ увѣренъ въ себѣ, и просилъ только чего-нибудь поѣсть. Пища и глотокъ вина замѣтно подкрѣпили его. Смотря на гору болѣе увѣреннымъ взглядомъ, онъ воскликнулъ: Herr! wir müssen ihn haben! (мы должны до нея добраться), и когда онъ говорилъ это, голосъ его проникалъ мнѣ прямо въ сердце и закалялъ его какъ сталь. Я подумалъ объ англичанахъ, находящихся въ сраженіи и о качествахъ, которыми они прославили себя: главное изъ этихъ качествъ, -- не знать, что значитъ сдаться и бороться за долгъ даже тогда, когда не остается больше никакой надежды. Эти мысли помогали мнѣ перебираться со скалы на скалу. Теперь передъ нами стояла другая возвышенность, за которой, наконецъ, но въ какомъ разстояніи, этого мы не знали, лежала вершина. Осилили мы еще и эту возвышенность, и надъ нами, уже очевидно достижимо для насъ, на голубомъ небѣ подымалась серебряная пирамида. Мои товарищи увѣряли меня, что это самая высшая точка, но я не рѣшался имъ вѣрить. Мнѣ страшно было думать, что это окажется такой же иллюзій, какія не разъ обманывали насъ въ продолженіи нашего подъема, а нравственныя послѣдствія такого разочарованія были бы очень тяжелы. Громадная призма гранита или гнейса заканчивала arête; отъ нея острая гряда чистаго бѣлаго снѣга бѣжала вверхъ къ маленькому остроконечнику. Мы перешли гряду, достигли этого остроконечника, и вдругъ передъ нашими глазами открылся весь горизонтъ. Мы стояли на вершинѣ грознаго Вейсгорна.
   Долго сдерживаемыя чувства моихъ двухъ товарищей вырвались теперь наружу въ бѣшеныхъ нескончаемыхъ ура! Бенненъ махалъ руками въ воздухѣ и кричалъ на валисскомъ нарѣчіи, а Венгеръ началъ пронзительный визгъ оберландцевъ. Мы взглянули внизъ вдоль хребта, и далеко подъ собой разглядѣли двухъ людей изъ Ранды, торчавшихъ на какомъ то утесѣ. Много еще побѣдныхъ криковъ послали мы имъ внизъ. Они одолѣли только незначительную часть хребта и, вскорѣ послѣ нашего торжества, повернули назадъ. Они, безъ сомнѣнія, (или за нами съ тѣмъ, чтобы разблаговѣстить объ нашей неудачѣ, еслибы дѣло намъ не удалось; впрочемъ, потомъ мы узнали, что они съ такимъ же рвеніемъ разглашали и объ нашемъ торжествѣ; они видѣли насъ, какъ они говорили, словно трехъ мухъ на вершинѣ горы. Обоимъ молодцамъ пришлось немного пострадать за правду, такъ какъ никто въ Рандѣ не хотѣлъ вѣрить, чтобы возможно было взобраться на Вейсгорнъ, а менѣе всего человѣку, который, еще не далѣе какъ два дня тому назадъ, былъ предметомъ постояннаго сожалѣнія своей хозяйки, послучаю неспособности его желудка принимать все, что ей угодно было ему предлагать. Однако, они давали свои показанія съ такой энергіей и убѣжденіемъ, что даже самые отчаянные скептики перестали сомнѣваться въ ихъ справедливости.
   Беннену хотѣлось оставить на вершинѣ какой-нибудь видимый знакъ нашей побѣды. Онъ сожалѣлъ, что нѣтъ ничего подходящаго для флага; но мы придумали замѣнить древко рукояткой одной изъ нашихъ сѣкиръ и красный носовой платокъ обратить во флягъ. Такъ и сдѣлали, и нѣсколько времени снизу было видно, какъ развѣвалось это импровизированное знамя. Къ неописанному удовольствію Беннена три дня спустя онъ самъ увидѣлъ его изъ Риффельбергскаго отеля, откуда ему показалъ его мой другъ м. Франсисъ Гальтонъ.
   Каждый швейцарецъ знаетъ Вейсгорнъ. Я давно смотрѣлъ на него, какъ на благороднѣйшую изъ альпійскихъ высотъ, и многіе путешественники раздѣляютъ это мнѣніе. Впечатлѣніе, производимое имъ, въ нѣкоторой степени зависитъ отъ того, что онъ совсѣмъ одиноко подымается къ небу. Его не замаскировываютъ другія горы, и откуда ни взглянешь, отовсюду видна ея конечная пирамида; однимъ словомъ, Вейсгорнъ господствуетъ надъ громадной площадью. Ни Беннинъ, ни я, никогда не видѣли чего либо подобнаго. День, къ тому же, былъ восхитительный: на небѣ не виднѣлось ни одной тучки; газоподобный туманъ вдали, хотя и могъ смягчать нѣкоторые контуры, но былъ слишкомъ рѣдокъ, чтобы совершенно затемнить ихъ. На горныя вершины и на долины лились солнечные лучи, не встрѣчая другихъ препятствій, кромѣ самихъ горъ, отъ которыхъ ложились, въ освѣщенномъ воздухѣ, длинныя полосы тѣни. Я не помню, чтобы какая нибудь картина такъ сильно подѣйствовала на меня, какъ эта. Я раскрылъ-было свою записную книжку, чтобы сдѣлать нѣкоторыя замѣтки, по тотчасъ же оставилъ свое намѣреніе. Мнѣ показалось какой-то профанаціей заниматься дѣломъ, тамъ, гдѣ воз, можно одно безмолвное обожаніе красотъ природы.
   Отъ нашего бивуака до вершинъ мы лѣзли цѣлыхъ десять часовъ: а намъ необходимо было до ночи сойти внизъ. Мускулы наши ослабли и онѣмѣли, и не смотря на всѣ усилія трудно было возбудить ихъ энергію. Однако, мысль объ нашемъ успѣхѣ разожгла часъ, точно хорошее вино и, помогла совершить трудный спускъ. Сгоряча намъ показалось, что можно будетъ быстро спуститься съ горы, но дѣло было далеко не такъ легко. Теперь, также какъ и при восхожденіи, Бенненъ шелъ во главѣ; онъ потихоньку спускался съ каждаго утеса, ждалъ пока я подойду къ нему, я ждалъ пока подойдетъ Венгеръ. Предводитель нашъ предпочиталъ снѣгъ, а я стоялъ за скалы, гдѣ ногамъ могли помогать руки, Мы до нельзя измучились изгибами вокругъ растрескавшихся башенъ arête, а впереди еще лежала длинная дорога. По временамъ насъ заставлялъ вздрагивать грохотъ камней, сыпавшихся подъ нашими ногами. Пройдя снѣжную котловину, о которой было уже упомянуто, мы оставили хребетъ съ намѣреніемъ спуститься наискось по пирамидѣ. Фасадъ ея прорѣзывался ущельями; самыя глубокія и узкія изъ нихъ были наполнены льдомъ, другія служили большой дорогой для скалъ, отрываемыхъ бурями съ вершинъ. На льду пришлось пробивать ступеньки, но теперь размахъ сѣкиръ былъ далеко не тотъ, что утромъ; удары Беннена уже не отличались всегдашней мощью, однако въ нихъ было еще достаточно силы, и ступеньки были прорублены. На нѣкоторыхъ ледяныхъ склонахъ мы отыскали наши утренніе слѣды. Когда мы подымались, никто не предостерегалъ другъ друга, теперь же Бенненъ безпрестанно читалъ намъ внушительныя нотаціи -- "берегитесь, не поскользнитесь", то и дѣло повторялъ онъ. Однако я думалъ, что еслибы и поскользнулся кто нибудь, то легко было бы удержать паденіе; но когда я высказалъ это мнѣніе Беннену, онъ съ живостью отвѣчалъ: -- "Нѣтъ! это невозможно. Будь тутъ снѣгъ, пожалуй еще такъ, но вѣдь это голый лёдъ; стоитъ упасть, такъ лишишься чувствъ, прежде чѣмъ успѣешь и подумать-то о палкѣ". Кажется онъ былъ правъ. Наконецъ, мы направились прямо внизъ, и стали пробираться но одной изъ грядъ, лежащихъ въ линіи самаго крутого паденія горы. Сначала мы осторожно сходили съ уступа на уступъ. Въ одномъ мѣстѣ Бенненъ остановился на скалѣ и, протянувъ ко мнѣ руки, повелѣлъ мнѣ трогаться. Я не понималъ въ чемъ дѣло, потому что хотя скала и была крута, по все-таки не вертикально пряма. Я остановился, чтобы подождать когда Бенненъ, стоявшій ступенью ниже, приметъ меня внизъ. Мѣсто, гдѣ онъ стоялъ, представляло маленькій круглый выступъ; онъ былъ Достаточно великъ для одного человѣка, но малѣйшее сильное движеніе сверху повалило бы его оттуда. Бенненъ зналъ это, потому и былъ такъ остороженъ. Вскорѣ затѣмъ мы оставили эти скалы, и углубились въ мрачное и сырое ущелье на лѣво отъ нихъ Тутъ мы освободились отъ веревки, и дѣло пошло значительно скорѣе. Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ ледяныя скалы превратились въ ледяной порошокъ, и мы спускались съ нихъ глиссадами; дальше взяли опять влѣво, перешли еще хребетъ и снова попали въ ущелье. Хотя оно было не такъ сыро, какъ первое, но опасно тѣмъ, что сквозь скалы вездѣ просачивалась вода. Съ нашей новой дороги слышно было паденіе камней въ только что оставленномъ нами оврагѣ. Венгера, шедшаго цѣлый день въ арріергардѣ, послали теперь впередъ; онъ не такъ силенъ, какъ Бенненъ, но съ его длинными ногами отлично спускается внизъ. Онъ началъ пролагать дорогу, которая становилась все труднѣе. Онъ останавливался, высматривалъ, обходилъ, но въ концѣ концовъ привелъ насъ къ глухой загородкѣ, вставшей валомъ вокругъ пропасти. Мы повернули на лѣво и, послѣ длиннаго обхода, обогнули наконецъ пропасть.
   Еще черезъ полъ-часа, опять мы были у другой пропасти. Лицо Беннена опечалилось: онъ поднялъ глаза на верхъ, и меня взялъ смертельный страхъ, что онъ предложитъ снова подняться на arête. Будутъ ли способны наши мускулы перенести такую работу, это былъ важный вопросъ. Въ то время, какъ мы стояли въ раздумьѣ на что рѣшиться, наше вниманіе было привлечено неяснымъ, глухимъ гуломъ. Съ одной возвышенности, не далеко отъ вершинъ Вейсгорна, сорвалась скала и летѣла вдоль ущелья, подымая тучи пыли при каждомъ ударѣ объ гору. Непосредственно за ней срывались сотни другихъ камней, а, въ промежуткахъ, между большими массами, градомъ катились мелкіе голыши: каждый изъ нихъ посылалъ въ воздухъ облако пыли, пока наконецъ вся каменная лавина не исчезла въ непроглядномъ пыльномъ столбѣ. Шумъ былъ оглушителенъ, такъ какъ одинъ каменный каскадъ непрерывно слѣдовалъ за другимъ. По временамъ какая-нибудь черпая глыба выдѣлялась изъ облака пыли и летѣла въ воздухѣ, словно крылатый духъ.
   Движеніе этихъ массъ не было ровно такъ, какъ если бы онѣ просто перемѣщались съ мѣста на мѣсто; онѣ колебались въ воздухѣ будто движимыя крыльями. Отъ Шалленберга къ Вейсгорну и обратно раскатывалось эхо, покуда вся масса не успокоилась гдѣ то на днѣ пропасти. Эта каменная лавина, одна изъ самыхъ необыкновенныхъ вещей, видѣнныхъ мною, и я предупреждаю будущихъ туристовъ, имѣющихъ намѣреніе взобраться на Вейсгорнъ, что съ этой стороны, кромѣ одной arête, всегда угрожаетъ подобная опасность. Тугъ каждую минуту можно ожидать камнопады, столь же смертельной, какъ пальба изъ пушекъ.
   Послѣ должныхъ переговоровъ, мы двинулись вдоль пропасти на западъ; я боялся, видя, что каждый шагъ повергаетъ насъ все въ большія и большія затрудненія. Однако, въ одномъ мѣстѣ пропасть скашивается въ крутой склонъ гладкаго утёса, вдоль котораго идетъ вкось, къ нижнему леднику, разщелина, довольно широка, чтобы просунуть въ нея пальцы. Всѣ мы одинъ за другимъ прижались къ скалѣ и по разщелинѣ добрались до такого мѣста, откуда, отважно сползая, можно было достигнуть нижняго ледника. Мы быстро миновали ледникъ, гдѣ бѣгомъ, гдѣ скатываясь, и опять были остановлены пропастью, кажется, болѣе ужасною, чѣмъ всѣ остальныя. Она шла совсѣмъ отвѣсно и, на сколько я могъ видѣть вправо и влѣво, была положительно неприступна. Къ величайшему моему удивленію, оба проводника, безъ колебанія, взяли вправо. Я боялся, что изъ этого ничего не выйдетъ, но не замѣчалъ, чтобы товарищи мои были смущены. Они осмотрѣли морену, по которой мы шли; вдругъ одинъ, изъ нихъ, прибавивъ шагу, воскликнулъ: "Da sind die Spuren", ("вотъ и слѣды"). Мы поглядывали по временамъ черезъ край пропасти, и открыли наконецъ на лицевой ея сторонѣ точно полосу глины. На этой полосѣ мы нашли себѣ опору; хотя въ сущности держаться на ней было вовсе не легко, а тѣмъ болѣе при нашемъ изнеможеніи. Вскорѣ полоса изчезла, и надо было спускаться по скаламъ. Къ счастію онѣ были тверды, такъ что упираясь руками о выдающіяся мѣста, и придерживаясь сапожными гвоздями за торчащіе кристаллы, мы мало по малу спускались ниже. Ледникъ отдѣлялся отъ пропасти глубокой щелью; пройдя ее, мы вздохнули свободно, такъ какъ теперь оставили за собой послѣдній бастіонъ грозной горы.
   Читатель видитъ, какъ превосходно вели себя въ этомъ случаѣ мои проводники. За день до моего пріѣзда въ Ранду, они были на горѣ, и видѣли какъ около этой самой пропасти бродила одинокая серна, дѣлая безплодныя усилія взобраться на скалы. Наконецъ, въ одномъ мѣстѣ животному удалось добиться цѣли; они замѣтили это мѣсто и, достигнувъ верха пропасти, стали искать слѣдовъ серны, нашли ихъ, и по нимъ добрались до единственнаго мѣста, на которое можно было положиться. Теперь дорога была ясна; мы весело пошли по леднику, и сошли со льда, какъ разъ въ то время, когда мѣсяцъ и догаравшее небо озарили дорогу. Потомъ мѣсяцъ скрывался по временамъ за тучи, мы часто сбивались и въ потьмахъ бродили на угадъ по зеленымъ склонамъ. Наконецъ, послышалось привѣтливое брянчанье колокольчиковъ, повѣшенныхъ на шеяхъ у коровъ; по ихъ звону мы добрались до шалаша, немного позднѣе девяти часовъ. Коровы ужъ были подоены и молоко распредѣлено куда слѣдуетъ, однако намъ дали небольшую криночку. Освѣжась имъ, мы пошли дальше. Я былъ страшно голоденъ, такъ какъ въ теченіи всего дня, вся моя пища состояла въ нѣсколькихъ мясныхъ лепешкахъ изъ коробочки, данной мнѣ Гаукинсомъ. Мы съ Бетюномъ бодро сошли съ горы, вошли въ долину и немножко раньше одинадцати часовъ были въ отелѣ. Мнѣ дали чашку бульону, приготовленнаго конечно не по Либиху, и кусокъ баранины, вываренной должно быть разъ пять. Подкрѣпивъ этимъ свои силы и облегчивъ себя теплой ножной ванной, я легъ спать, и шесть часовъ крѣпкаго сна прогнали усталость такъ, какъ будто ея и не бывало. Утромъ я былъ пораженъ, что ослабѣвшіе атомы моего тѣла могли опить такъ крѣпко сплотиться, послѣ столь короткаго отдыха. До восхожденія на Вейсгорнъ, я чувствовалъ еще нѣкоторое утомленіе въ организмѣ, но съ этихъ поръ вся моя слабость прошла и, въ теченіи моего дальнѣйшаго пребыванія въ Швейцаріи, я не зналъ никакой болѣзни.
   

X.
Осмотръ Маттергорна.

   Мы покинули Ранду въ полдень 20-го числа; погода хмурилась. Предусмотрительная Филомена убѣдила насъ взять зонтикъ, что скоро оказалось весьма полезнымъ. Небесныя хляби разверзлись, а мы съ Бенненомъ, подъ нашимъ коленкоровымъ балдахиномъ, шли себѣ подъ ручку къ Церматту (Zermatt). Черезъ нѣсколько времени я былъ въ кругу самаго пріятнаго общества, только что вернувшагося съ удачной экскурсіи на Лискамъ. Говорили, что 22-го числа цѣлая толпа туристовъ направилась на Theodule Pass; зная, что въ Брейлѣ не останется по этому случаю ни одного свободнаго уголка, я переждалъ день, чтобъ дать поразъѣхаться публикѣ. Изъ Брейля открывается весь видъ на южную сторону Маттергорна; намъ предстояла теперь задача, открыть, если возможно, на главномъ пикѣ этой неприступной горы, какое нибудь убѣжище, разсѣлину или закраину, гдѣ бы могли переночевать трое людей. Доступна или недоступна гора, но совершенно ясно было то, что, начавъ подниматься изъ Брейля, или даже отъ шалаша выше Брейля, невозможно достигнуть вершины въ одинъ день. Впрочемъ, если бы и нашлось убѣжище въ дикихъ стѣнахъ самаго пика, чтобы съ разсвѣтомъ продолжать подъёмъ, то возможность побѣды вовсе не была фантастической мечтой. Основываясь на этихъ соображеніяхъ, я послалъ Беннена для предварительнаго осмотра, самъ же хотѣлъ на другой день пройти Theodule одинъ.
   Послѣ полудня 22-го числа, я тихонько побрелъ на Риффель (Riffel), то останавливаясь и облокачиваясь на сѣкиру, то садясь на зеленые холмики. Воздухъ, наполнявшій долины Оберланда и окутывавшій мягкимъ облакомъ высочайшіе ники, былъ нѣсколько тусклъ, хотя все-таки относительно прозраченъ. Вся видимая площадь горѣла, будто на ней отражался пламень отдаленнаго горна и сквозь это пламя воздушными призраками рисовались горы. Послѣ солнечнаго заката, пламя усилилось, достигло высшей точки, остановилось на ней нѣкоторое время, и потомъ быстро угасло, смѣнясь холодными и безцвѣтными сумерками.
   На слѣдующій день, въ девять часовъ утра, запасшись отъ проводниковъ нѣкоторыми свѣдѣніями насчетъ дороги, я оставилъ Риффль и пошелъ на Theodule. Немного погодя меня догналъ служитель изъ отеля. Бенненъ просилъ его слѣдить за мной до начала ледника; съ этимъ намѣреніемъ онъ и присоединился ко мнѣ. Ему былъ извѣстенъ мой планъ подняться на Маттергорнъ и онъ сильно не одобрялъ его. "Подумайте только, господинъ", убѣждалъ онъ меня, "какая вамъ будетъ прибыль оттого, что вы взошли на Вейсгорнъ, если вы погибнете на Монъ Сервепѣ? Mein Herr"! прибавилъ онъ съ возраставшимъ волненіемъ, "thun Sie въ nicht (не дѣлайте этого)". Все время онъ читалъ мнѣ нравоученіе, главной цѣлью котораго было доказать полную безполезность успѣха на одной горѣ, если предстоитъ погибнуть но другой. Въ такихъ разговорахъ мы подошли къ леднику; тутъ, давая ему на чай, что, впрочемъ, онъ съ трудомъ согласился взять, я простился съ нимъ, увѣряя его, что во всемъ буду слѣдовать совѣтамъ Беннена. Онъ былъ самаго высокаго мнѣнія на счетъ ума Беннена, и пошелъ домой успокоенный.
   Скоро я ступилъ на ледъ; и вотъ я былъ одинъ; это доставляло мнѣ иногда невыразимое наслажденіе. Постоянно быть одному тяжело, но иногда чувствуется непреодолимая потребность оставаться совершенно одному, т. е. самому съ собой. Есть такія минуты, когда мать рада избавиться отъ своего ребенка, жена отъ мужа, влюбленный отъ своей возлюбленной, и когда гораздо лучше имъ не быть вмѣстѣ. Иногда душа требуетъ полнаго одиночества, Если вѣришь, что работа вполнѣ по силамъ, если довѣряешь своему собственному глазу и опытности, и чувствуешь въ рукахъ довольно силы и твердости, чтобы владѣть сѣкирой, оставаться одному среди этой величественной природы, совсѣмъ новое чувство. Горы принимаютъ болѣе величественный видъ, солнце свѣтитъ ярче, небесная синева кажется обширнѣе и возбуждаетъ благоговѣніе. твердое сердце мужчины дѣлается дѣтски нѣжнымъ. Въ такомъ уединеніи чувствуется болѣе родства съ природой. Въ этотъ день изъ ледника разносился кругомъ тихій трескъ, между тѣмъ какъ шумъ отъ далекихъ мельницъ долеталъ сюда какимъ то неопредѣленнымъ гуломъ. Осыпавшіяся минеральныя частицы шелестили но моренѣ, маленькіе ручейки, журча въ сволхъ ложахъ, бѣжали къ главному своему стоку, слышно было, какъ поверхность ледника трескалась, разогрѣтая солнечными лучами. Лёдъ кажется дышалъ. Влѣво видна была Monte Rosa съ своей царственной свитой, вправо таинственная вершина Маттергорна. Непобѣдимая сила притягивала къ ней мои взоры, а она сіяла въ голубомъ воздухѣ, слишкомъ озабоченная небомъ, чтобы удостоить хотя бы даже презрѣніемъ дерзкую мечту человѣка достигнуть ея неприкосновеннаго вѣнца.
   Я перешелъ Гёрнерскій ледникъ (Gorner glacier) также скоро, какъ если бы меня велъ самый опытный проводникъ. Дальше надо было идти но волнистому склону Теодульскаго ледника (Theodule glacier) съ скалистымъ хребтомъ на право, по которому, какъ мнѣ говорили, идетъ трудная тропинка къ горному проходу Св. Теодула. Я вообще не мастеръ отыскивать тропинки; и теперь шелъ до тѣхъ поръ вверхъ, пока не стало очевидно, что я зашелъ слишкомъ далеко. Вблизи своей высочайшей оконечности, хребетъ прорѣзается тремя страшными пропастями; мнѣ показалось, что одна изъ нихъ можетъ служить удобнымъ путемъ черезъ хребетъ. Я докарабкался до щели. Въ ней были стиснуты громадныя глыбы скалъ; ихъ присутствіе разнообразило мою гимнастику, требуя силы, но не возбуждая страха. Отъ вершины скалы слегка спускались внизъ къ снѣгу осколки бутылокъ на моренѣ, онѣ показывали, что я напалъ на настоящій слѣдъ. На верху я нашелъ десятка два несчастныхъ пчелъ: плѣненныя солнцемъ, или унесенныя вѣтромъ, онѣ покинули цвѣтущія Альпы, чтобы найти оцѣпенѣніе и смерть въ ледяномъ мірѣ высотъ. Съ вершины я быстро спустился въ Брёйль; тутъ меня съ радостью встрѣтилъ хозяинъ, весело привѣтствовалъ привратникъ; всѣ громко выражали свое удовольствіе по случаю много прибытія. Мнѣ сказали, что Бенненъ всталъ очень рано и пошелъ "прогуляться" вокругъ Маттергорна.
   Изъ превосходнаго разсказа мистера Гаукинса {См. глава III.} о первой попыткѣ взобраться на Маттергорнъ читатели могли вывести заключеніе, что подъёмъ этотъ не такъ легокъ, чтобы его предпринимать просто для препровожденія времени. Разсказъ передаетъ, что послѣ нѣсколькихъ часовъ лазанья, въ виду возраставшихъ трудностей, товарищъ мой счелъ благоразумнымъ остановиться; это было единственное средство обезпечить намъ спускъ. Я разскажу здѣсь, въ нѣсколькихъ словахъ, наши похожденія послѣ того, какъ мы разстались съ нимъ. Сначала Беннену и мнѣ пришлось порядочно полазать по весьма крутымъ скаламъ; мы двигались съ такимъ трудомъ, какъ будто передвигали тяжелые чемоданы, а не одну тяжесть собственнаго тѣла. Завернувъ за уголъ хребта, надо было пройти весьма невзрачный склонъ гладкихъ скалъ, покрытыхъ дюймовъ на восемнадцать снѣгомъ. Взбираясь вверхъ, мы проходили это мѣсто молча, но теперь, при спускѣ, насъ безпокоила мысль, что поверхностный слой можетъ соскользнутъ вмѣстѣ съ нами. Бенненъ вообще рѣдко предостерегалъ меня, теперь же онъ дѣлалъ это весьма внушительно, говоря о своемъ безсиліи оказать какую либо помощь въ случаѣ несчастія. При подъёмѣ, когда мы перешли склонъ, передъ нами выступилъ утесъ, на который мы взобрались единственно благодаря кристалламъ полевого шпата, выдававшимся на его поверхности. На полъ-дорогѣ нашего шествія по утесу, Бенненъ попросилъ меня остановиться, такъ какъ онъ не былъ увѣренъ лучше ли эта дорога. Я пересталъ карабкаться и легъ, растянувъ руки и ноги. Бенненъ влѣзъ на верхушку утёса, но тотчасъ же вернулся назадъ; лицо его сіяло увѣренностью. "Я приведу васъ на вершину", съ волненіемъ сказалъ онъ. Еслибы я былъ свободенъ, непремѣнно бы закричалъ "браво"! но, въ моемъ положеніи, я не смѣлъ рискнуть на такое движеніе мускуловъ, какое нужно сдѣлать, чтобы закричать веселое браво.
   При помощи веревки, я въ одну минуту былъ около него; скоро мы узнали, что увѣренность его была преждевременна. Затрудненія росли вокругъ насъ съ каждой минутой; нигдѣ не встрѣчается ихъ такъ много, какъ на этой горѣ, и каждое изъ нихъ угрожаетъ опасностями, одна мысль о которыхъ способна ледянить кровь. Мы двигались слѣдующимъ образомъ: Бенненъ уходилъ впередъ, между тѣмъ какъ я прислонялся къ скалѣ, на готовѣ дернуть веревку, еслибы онъ поскользнулся. Укрѣпившись на мѣстѣ, Бенненъ кричалъ мнѣ: "Jch bin fest, kommen sie". (Я стою твердо, идите). Тогда я, въ свою очередь, подвигался впередъ, иногда останавливаясь тамъ, гдѣ онъ останавливался, иногда минуя его, пока не находилось довольно твердаго мѣста, чтобы укрѣпиться, и тогда наступалъ конечно его чередъ подвигаться впередъ. Такимъ образомъ каждый изъ насъ дожидался, пока другой не нападалъ на мѣсто, способное вынести сотрясеніе упавшаго тѣла. Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ Бенненъ считалъ необходимымъ внушать мнѣ особенную увѣренность; въ такихъ случаяхъ увѣренія свои, что стоитъ "крѣпко", онъ сопровождалъ соотвѣтствующей гиперболой. "Jch bin fest vie ein Mauer, (я твердъ какъ стѣна), fest wie ein Berg, ich halte sie gewiss, (твердъ какъ гора, ужъ я удержу васъ), или какимъ нибудь подобнымъ выраженіемъ.
   Если смотрѣть изъ Брёйля, то вдоль arête Маттергорна видѣнъ только рядъ умѣренныхъ возвышенностей; по когда подойдешь къ нимъ, то эти черные пригорки выростаютъ въ грозные, висячіе въ воздухѣ замки, такіе дикіе и высокіе, что взобраться на ихъ вершины или обойти ихъ кажется почти невозможнымъ. У подножія одной изъ этихъ громадъ, Бенненъ пріостановился и пристально всматривался въ неприступную массу; онъ обтеръ себѣ лобъ и, обратясь ко мнѣ, сказалъ "was denken sie, Herr? (что вы думаете господинъ) идти намъ вверхъ, или вернуться назадъ? Я готовъ на все, что вы желаете". "У меня нѣтъ своего желанія, Бенненъ", отвѣчалъ я: "куда вы пойдете, туда и я пойду съ вами, вверхъ ли, внизъ ли". Ему не хотѣлось самому отступиться отъ дѣла, и онъ радъ былъ свалить это на меня. Мы приступили къ новой аттакѣ фантастическаго замка, и благодаря неимовѣрнымъ усиліямъ, достигли наконецъ одного изъ среднихъ уступовъ; отсюда мы могли сколько угодно обозрѣвать остальные. Можно бы было продолжать восхожденіе, не останавливаясь на этомъ мѣстѣ, но Бенненъ остановился. Послѣ каждыхъ двухъ, трехъ словъ, которыми мы обмѣнивались, наступала тишина, и въ это время проводникъ мой серьёзно вглядывался въ вершины. Потомъ онъ повернулся ко мнѣ, и слова, казалось, выходили изъ его устъ черезъ какую-то преграду, когда онъ сказалъ: "Ich denke die Zeit ist zu kurz", (кажется, намъ не достанетъ времени).
   Между тѣмъ всѣ сосѣдніе пики развернули свои туманныя хоругви; съ навѣтренной стороны оші оставались чисты, но на вершинахъ развѣвался туманъ и разносился далеко въ пространство сырымъ южнымъ вѣтромъ. Это было величественное и потрясающее зрѣлище; оно было величественно само по себѣ, но при томъ напряженномъ состояніи, какое было неизбѣжно въ нашемъ положеніи, производило еще болѣе сильное впечатлѣніе. Когда смотришь на гору изъ Брёйля, она показываетъ двѣ вершины, по всей вѣроятности, раздѣленныя между собой непроходимымъ ущельемъ. Оттуда, гдѣ мы стояли, была видна одна только ближайшая вершина. Я спросилъ Беннена сколько, по его мнѣнію, будетъ въ ней вышины, отъ того мѣста, гдѣ мы стоимъ теперь; онъ опредѣлилъ ее въ 400 футовъ, а я въ 500. Вѣроятно, оба наши опредѣленія были ниже истины; но я представляю фактъ такъ, какъ онъ мнѣ представлялся.
   Въ сумеркахъ я увидѣлъ, какъ Бенненъ шагалъ внизъ по горѣ, и пошелъ ему на встрѣчу. Я старался, прежде чѣмъ онъ заговоритъ, прочитать его мнѣніе въ его глазахъ, но ничего не могъ открыть въ нихъ. Выраженіе ихъ было совершенно твердо, но это могло означать и pro и contra. "Herr", сказалъ онъ наконецъ, съ особеннымъ выраженіемъ, "я внимательно изслѣдовалъ гору, и нашелъ ее болѣе трудной и опасной, чѣмъ мнѣ думалось. На ней нѣтъ ни одного мѣстечка, гдѣ бы мы могли удобно переночевать. Это возможно еще вонъ на той цѣпи, но тамъ мы, пожалуй, замерзнемъ до смерти, и ужъ во всякомъ случаѣ никуда не будемъ годиться на другой день. На скалахъ нѣтъ никакой разщелины или закраины, чтобы доставить вамъ убѣжище на ночь; а выйдя изъ Брёйля, нѣтъ никакой возможности достигнуть вершины въ одинъ день". Меня очень обезкуражили эти слова. Бенненъ, очевидно, и думать не хотѣлъ о какой либо попыткѣ взобраться на страшную гору. "Во всякомъ случаѣ, мы можемъ же достигнуть хоть до ближайшей изъ двухъ вершинъ", замѣтилъ я. "Даже и это весьма трудно", отвѣчалъ онъ; а если вы и достигнете ея, чтожъ изъ этого? Пикъ этотъ ничѣмъ не славится." Я молчалъ; внутренно, я былъ, пожалуй, порядочно раздраженъ; но настаивать и убѣждать было противъ моихъ привычекъ. Бенненъ откровенно высказалъ свое мнѣніе. Онъ хорошо зналъ меня, и я думаю, между путешественникомъ и проводникомъ, рѣдко могло когда либо быть такое полное взаимное довѣріе, какъ между нимъ и мной. Я зналъ, что стоитъ мнѣ сказать слово, и онъ на другой же день пойдетъ со мной на гору, но такъ поступать съ нимъ было бы съ моей стороны непростительно. Нечего дѣлать, я сдался, и, подобно Леліи въ "Принцессѣ", какъ выражается поэтъ:
   
                       "Upon the seaward
   She tapped her tiny silken-sandaled foot *),
   *)                     По муравѣ
   Она топаетъ своей крошечной, обутой въ шелковую сандалію, ножкой.
   
   я началъ мять траву подъ своими, обитыми гвоздями подошвами, и это какъ будто ослабляло мою досаду. Надо было остаться до утра въ Брёйлѣ.
   Въ ту ночь я спалъ нехорошо, а на слѣдующее утро, проснувшись, ощущалъ какую-то внутреннюю пустоту. Надежда, съ честью окончить начатое дѣло, вдругъ была уничтожена, и, на нѣкоторое время, въ душѣ оставался пробѣлъ. У меня словно отняли любимую вещь или разбили въ душѣ дорогое религіозное чувство. Одно я зналъ навѣрное, что итальянскія долины не могли имѣть столько живительной силы, чтобы возстановить мой упавшій духъ; однѣ горы могли наградить меня за то, чего я лишился. Итакъ опять въ дорогу! Мы снарядились и стали прощаться съ хозяиномъ и съ привратникомъ. Оба вдругъ повѣсили носы и едва могли отвѣчать на наше прощанье. Они надѣялись имѣть насъ своими гостями на довольно продолжительное время; очевидно нашъ отъѣздъ былъ имъ весьма не по сердцу. "Mais, monsieur, il laut faire la pénitenee pour une nuit". Облака нѣжнымъ, шелковистымъ покрываломъ начали обвиваться вокругъ горъ, потомъ растянулись въ воздухѣ газоподобными нитями и наконецъ слились въ одно облако, потерявъ первоначальное изящество и красоту. Еслибы они сгустились въ грозовыя тучи, мнѣ было бы легче: и дѣйствительно я началъ чувствовать нѣкоторое облегченіе, видя какъ они становились все плотнѣе и плотнѣе, закрывая горы; это удерживало, по крайней мѣрѣ, мое страстное желаніе, которое, наоборотъ, мучило бы меня, еслибы я видѣлъ непокрытыя вершины. Мнѣ пришла мысль провести нѣсколько дней на охотѣ за сернами. Бенненъ съ восторгомъ схватился за эту мысль, и обѣщалъ мнѣ отличное ружье. Мы перешли гору, спустились въ Церматтѣ, остановились тамъ, чтобы отдохнуть, потомъ пошли дальше къ часовнѣ Св. Николая, гдѣ и провели ночь.
   

XI.
Черезъ Моро.

   Я видѣлъ только одну половину Монте-Розы; видъ этой горы съ итальянской стороны билъ мнѣ не извѣстенъ. На Монте-Моро я взбирался три года тому назадъ, но не видѣлъ съ нея ничего, кромѣ безконечнаго моря тумана. Чтобы дополнять мое знакомство съ горой, мнѣ необходимо было быть въ Макуньягѣ (Macugnaga); вслѣдствіе этого я рѣшился перейти черезъ Моро. Впрочемъ, рѣшеніе это еще не успѣло пустить во мнѣ глубокихъ корней, такъ что достигнувъ 3aaca (Saas), мнѣ пришла охота перейти Альпкугель. Бенненъ разбудилъ меня въ три часа; но надъ всѣми пропастями висѣли сѣрыя тучи и, рѣшась не портить этой прекрасной экскурсіи неудачнымъ днемъ, я въ этотъ разъ отказался отъ нея. Однако къ семи часамъ изчезли всякіе слѣды тучъ; первые солнечные лучи разогнали еще остававшіяся кое-гдѣ незначительныя облачка. Но теперь было уже слишкомъ поздно, чтобы думать объ Альпкугелѣ, и такъ я остановился на своемъ первомъ планѣ, и въ 9 ч. подымался вверхъ по долинѣ къ Маттмарку. Моему рѣшенію идти въ эту сторону много способствовало еще то обстоятельство, что, только передо мной, туда отправилось знакомое мнѣ общество.
   Мы шли по нѣжнымъ зеленымъ лугамъ; вправо пріятно рокотала рѣка. Солнце обливало золотымъ свѣтомъ сосны и роскошно иллюминовало скалы. Голубой дымокъ подымался надъ деревушками, вправо и влѣво пѣлъ и стрекоталъ общежительный кузнечикъ. На высотахъ, боковыя скалы горъ были превращены древними ледниками въ плиты. Долина съуживалась, и мы шли но краю массы, похожей на морену, которую плотно связывали сосновые корни. Огромныя глыбы скалъ заваливаютъ въ одномъ мѣстѣ русло рѣки, и шумъ ея превращается здѣсь въ ревъ. Мы выходимъ изъ тѣни на солнечный свѣтъ; вдали видѣнъ дымъ водопада, низвергающагося съ боку горы. Здѣсь въ безпорядкѣ навалены груды обломковъ и валуновъ, между ними смѣло пріутились деревья; они не требуютъ отъ камней пищи, имъ нужна только опора, куда бы они могли пустить корни; питаніе даетъ имъ воздухъ, въ который они распускаютъ свои вѣтви. Затѣмъ, показывается самъ водопадъ, ударяя сверкающими брызгами о зіяющія, мрачныя скалы и пропасти.
   Долина снова раскрывается и даетъ пріютъ маленькой деревушкѣ; нѣсколькимъ темнымъ лачужкамъ, съ бѣлой церковью по серединѣ; мы идемъ мимо зеленыхъ луговыхъ полосъ, перемежающихся съ желтой рожью; тамъ и сямъ между ними сверкаетъ рѣка. Мѣсяцъ виситъ надъ остроконечіями Мяшабели и лицо его все блѣднѣетъ, поворачиваясь къ солнцу. Долина, повидимому, замыкается Аллалейнскимъ ледникомъ, дорога къ которому лежитъ среди источенныхъ водой валуновъ, разбросанныхъ тутъ рѣкой, въ минуты ея буйнаго своенравія. Природа сама и уничтожаетъ и возобновляетъ себя. Она питаетъ ледники и сравниваетъ съ лица земли горы. Она же и расплавляетъ ледники и обнажаетъ омертвѣлые утёсы. Но энергія ея постоянно направлена къ тому, чтобы нейтрализировать опустошенія; для этого она красиво одѣваетъ скалы и посылаетъ буйные вѣтры напѣвать свои мелодіи между вѣтвями сосенъ.
   У Маттмаркскаго отеля, стоящаго у подошвы Монте-Моро, ко мнѣ присоединился одинъ господинъ, который только что избавился отъ грубаго проводника. Бенненъ остановился на дорогѣ, чтобы поправить свою сумку, а я съ моимъ товарищемъ пошелъ впередъ. Мы потеряли изъ вида Беннена, потеряли также и дорогу и поднимались по камнямъ и снѣгу къ вершинѣ; тамъ уже мы стали ждать Беннена. Отсюда величественно открывается вся масса Монте-Розы, отъ подножія до вершины. Темные утёсы составляли чудные контрасты съ бѣлыми снѣгами, и чѣмъ болѣе смотрѣлъ я на гору, тѣмъ казалась она мнѣ благороднѣе, и тѣмъ сильнѣе было впечатлѣніе. Мы весьма скоро прошли снѣгъ и стали прямо спускаться по отлогому склону къ Макуньягѣ.
   Остановившись у Монте-Моро, мы были встрѣчены громкими криками друзей. Это было мое первое посѣщеніе Макуньяги. Я ничего не звалъ про это мѣсто, кромѣ того, что это котелъ для образованія тумановъ. Но въ то время, тамъ не было тумана; мѣсто было прелестно. Вечеромъ я пошелъ бродить одинъ по лугамъ къ подошвѣ Монте-Розы, и никогда не видѣлъ я въ при родѣ болѣе гармоническаго сочетанія красоты и величія. И земля, и воздухъ были полны прелести, и я вернулся въ отель въ восторгѣ.
   Монте-Роза, съ своими пиками и зубцами, возвышается здѣсь амфитеатромъ. Изъ самаго сердца горы сползаетъ Макуньягскій ледникъ. Вправо, стремительный спускъ тянется къ Cima di Jazzi, а между послѣдней и Монте-Розой, барьеръ этотъ перерѣзаетъ два ущелья, про одно изъ нихъ идетъ молва, будто оно составляло старинный проходъ Вейстора. Долгое время было вопросомъ, можноли были когда нибудь проходить черезъ, такъ называемый "Старый проходъ" (Alter Pass), и многіе изъ лучшихъ горцевъ считали его непроходимымъ. Всѣ сомнѣнія на этотъ счетъ были выяснены въ нынѣшнемъ году, потому что м. Тюркетъ, путеводимый Бенненомъ, перешелъ барьеръ черезъ ущелье весьма отдаленное отъ Монте-Розы, слѣдовательно ближайшее къ Cima di Jazzi. Стоя въ полдень передъ отелемъ, я сказалъ Беннену, что мнѣ хотѣлось бы завтра попробовать этотъ проходъ. Черезъ десять минутъ былъ готовъ и планъ нашей экспедиціи. Мы условились встать до разсвѣта; чтобы оставить руки Беннена свободными, я нанялъ мускулистаго молодого человѣка, по имени Андерматтена, нести провизію. Для разнообразія, я предполагалъ приступить къ кряжу черезъ ущелье, ближайшее къ Монте-Розѣ.
   

XII.
Старый Вейсторъ.

   Хозяинъ разбудилъ меня безъ четверти три. Небо надъ Монте-Розой было почти также темно, какъ осѣненные имъ черные утёсы, между тѣмъ, въ этомъ мракѣ, въ вышинѣ мерцали звѣзды. Мы вышли изъ отеля въ 4 часа. Дорога вилась вдоль луговъ, мимо спящихъ домовъ и не спящей рѣки. Скоро небо съ восточной стороны стало свѣтлѣть, и сквозь мракъ долины мы могли видѣть, какъ занималась заря. Мы пробирались но валунамъ, которые рѣка раскидала по равнинѣ, и между которыми разрослись теперь группы стройныхъ сосенъ. У нѣкоторыхъ вся сила пошла въ вертикальный ростъ; онѣ возвышаются прямо, высоко, какъ мачты, почти безъ боковыхъ вѣтвей. Мы подошли къ большой моренѣ; она стала сѣрой отъ лѣтъ и поросла великолѣпными соснами; намъ надо было подыматься по ней; съ нея мы спустились въ маленькую очаровательную долину. Она глубоко спрятана въ наваленныхъ ледникомъ скалахъ, ее охраняютъ молчаливыя деревья, дно устлано нѣжнымъ зеленымъ ковромъ, окаймленнымъ кустиками брусники, черезъ которые проглядываютъ тамъ и сямъ покрытые мхами камни. Рѣдко случалось мнѣ встрѣтить такой уголокъ, и въ немъ я готовъ бы былъ мечтать цѣлый день. До нашего входа въ эту долину, Монте-Роза была еще въ тѣни, но когда мы выходили изъ нея, всѣ ея пропасти уже зардѣли отъ первыхъ лучей восходящаго солнца. Невозможно описать пурпуровый колоритъ горъ въ томъ видѣ, какъ онъ представляется изъ долины; съ итальянской стороны я никогда не видѣлъ ничего подобнаго. Одинъ кислородъ и азотъ не могли бы производить подобнаго явленія; какое либо вещество, исходящее изъ земли, какая либо посторонняя частица атмосферы, развивающаяся въ этихъ глубокихъ долинахъ отъ южнаго солнца, должны пропускать черезъ себя солнечные лучи, ослаблять лучи преломленія и смѣшивать красный и фіолетовый цвѣта спектра въ этотъ неподражаемый оттѣнокъ. Дѣйствительно, воздухъ здѣсь наполненъ пловучими частичками, которыя измѣняются изо дня въ день, и великолѣпіе цвѣтовъ въ нашей атмосферѣ должно быть главнымъ образомъ приписано этимъ постороннимъ веществамъ. Въ этомъ отношеній воздухъ, къ югу отъ Альпъ, разнится отъ воздуха къ сѣверу, но на этой великолѣпной зарѣ, согрѣтой дыханіемъ итальянскаго воздуха, можно бы было безнаказанно вдыхать даже небольшое количество мышьяку.
   Древнія морены Макуньягскаго ледника я ставлю въ ряду лучшихъ, когда либо видѣнныхъ мною; длинные, высокіе кряжи заостряются отъ основанія къ краю; они посѣдѣли отъ времени, но ихъ молодятъ кустарники и цвѣты, выросшіе въ позднѣйшія времена. Мы перешли ледъ и скалы. У подошвы стараго Вейстора прилегъ маленькій ледникъ, набросавшій множество валуновъ на идущій подъ нимъ сплошь. Скоро мы стали прокладывать себѣ дорогу между этими валунами и перешли маленькій ледникъ. Мы достигли скалъ вправо отъ ущелья, и нѣсколько времени карабкались по нимъ. У подошвы ледъ былъ разсѣченъ глубокими трещинами, шедшими поперекъ и дѣлившими дальнѣйшій проходъ по лощинѣ невозможнымъ; однако выше мы спустились по снѣгу.
   У самыхъ скалъ лощина была разрѣзана щелью футовъ въ шесть или восемь глубины, и около двѣнадцати ширины; очевидно, это былъ слѣдъ лавинъ или валившихся съ вершинъ скалъ. Мы спустились въ эту щель. Дно ея было твердо и убито камнями, улегшимися здѣсь на покой. Казалось, отсюда палъ прямая дорога къ вершинѣ. Но вдругъ на верху раздался страшный трескъ. Я поднялъ голову, и въ право, надъ снѣжной чертой, увидѣлъ въ воздухѣ большую темную массу валуновъ, между тѣмъ какъ рокотъ невидимыхъ еще камней говорилъ, что это только передовая бомба, только еще первый выстрѣлъ страшной канонады. И вотъ, она началась, камни летѣли прямо на насъ, края щели не давали имъ разсыпаться но другимъ направленіямъ. "Schnell"! закричали позади меня, и въ этомъ словѣ, когда оно громко произносится въ Альпахъ, есть звукъ, заставляющій всякаго встрепенуться. Я прыгнулъ впередъ, человѣкъ стоявшій позади меня сдѣлалъ то же самое. Мы вышли изъ щели какъ разъ въ ту минуту, когда упалъ первый камень и, въ безопасномъ мѣстѣ, могли уже спокойно наблюдать неимовѣрную силу, съ какой грохочущіе камни свергались внизъ.
   Теперь путь нашъ лежалъ вверхъ по ущелью; снѣжный подъемъ былъ крутъ, но къ счастію бугорчатъ, такъ что черезъ нѣсколько шаговъ нога получала опору. Мы совались туда и сюда, какъ лошадь, которая везетъ тяжелую кладь въ гору. Отъ времени до времени мы останавливались и осматривали вершины. Видъ кончался снѣжной поляной вверху, по близъ вершины вдругъ вставала высокая ледяная гора. Если бы продолжать идти по ущелью, пришлось бы переходить эту преграду, а, на сколько это возможно, было весьма сомнительно. И такъ наше вниманіе обратилось на скалы вправо, и мысль приступить къ нимъ обсуждалась очень обстоятельно. Наконецъ онѣ окончательно соблазнили насъ, и мы рѣшились покинуть снѣгъ. Но, чтобы достигнуть скалъ, нужно было снова перейти лавинное русло, которое было здѣсь очень глубоко. Бененнъ прорылъ дыру на верху его боковой стѣны, и, наклонясь надъ ней, вырывалъ ступеньки на ея вертикальномъ фасадѣ. Потомъ онъ сдѣлалъ глубокую впадину, въ которой укрѣпился, какъ якоремъ, своей лѣвой рукой; такимъ образомъ онъ свѣсился внизъ и правой рукой довелъ ступеньки до низу. Пока онъ это дѣлалъ, мелкіе камни не переставали летѣть во лощинѣ. Бенненъ всталъ наземь, я послѣдовалъ за нимъ. Нашъ товарищъ все еще держался на снѣговой стѣнѣ, какъ опять надъ нами раздался ужасный трескъ. Это была другая каменная лавина; избѣжать ея почти не было надежды. Къ счастію въ ложѣ лощины лежалъ глубоко вошедшій въ него громадный валунъ, и я случайно стоялъ возлѣ него въ тотъ моментъ, когда показался первый большой камень, который собственно и былъ первымъ виновникомъ лавины, сдвинувшій съ мѣста другіе камни. Я находился подъ самымъ сильнымъ огнемъ, но, прикрывшись за природною защитою, далъ этому тяжелому валуну улечься надъ моей головой. За первымъ зарядомъ посыпались цѣлыя груды мелкихъ камней, изъ которыхъ, впрочемъ, каждому ни по чемъ было раздавить человѣка. "Schnell"! зазвенѣлъ металическій звукъ изъ горла Беннена, и никогда до сихъ поръ я не видѣлъ, чтобы сѣкира его работала такъ быстро и мощно.
   Пока на насъ направлялась эта адская канонада, мы висѣли на скатѣ, снѣгъ котораго былъ сжатъ и отполированъ скатывающимися каменьями на подобіе льда, и такъ крутъ, что малѣйшій невѣрный шагъ превратилъ бы насъ самихъ въ лавину. Мы но осмѣливались и ноги поставить на склонъ безъ ступенекъ, а ихъ надо было прорубать подъ градомъ падающихъ камней. Но наши сѣкиры не могли ничего сдѣлать кромѣ царапинъ на льду, и за нихъ то мы цѣплялись съ энергіей отчаянія. Бенненъ пробирался первый, я за нимъ. Мой благороднѣйшій проводникъ заботился обо мнѣ больше, чѣмъ о самомъ себѣ, и разъ поймалъ на рукоятку своей сѣкиры, какъ игрокъ въ крокетъ ловитъ шаръ на свою палку, такой камень, который бы сразу покончилъ всѣ мои странствованія. Одно время ему приходилось работать сѣкирой и противъ летящихъ камней и противъ льда; при малѣйшемъ промежуткѣ въ залпахъ, онъ прорубалъ ступеньку и скакалъ впередъ. Не будь опасность такъ велика, насъ бы забавляли прыжки и эволюціи, которыя мы дѣлали, спасаясь отъ грознаго роя нашихъ враговъ. Послѣдній счастливый прыжокъ вывелъ изъ подъ прямой линіи канонады, и, такимъ образомъ мы избавились отъ опасности въ высшей степени взволновавшей всѣхъ насъ.
   Теперь намъ предстояло спуститься съ ледяного склона къ мѣсту, гдѣ можно было овладѣть скалами. Тутъ Андерматтенъ поскользнулся, покатился со ската, сшибъ съ ногъ Беннена, но прежде, чѣмъ веревка успѣла сдернуть и меня, Бенненъ остановилъ его паденіе. Однако шляпа носильщика понеслась за летящими камнями. Ее снесло съ его головы и она пропала. Если сильное упражненіе глазъ, легкихъ и головы имѣетъ какое нибудь значеніе, то мы имѣли это упражненіе въ достаточной мѣрѣ; кажется, и впереди найть предстояло его не мало. Первый нашъ опытъ идти по скаламъ не могъ насъ особенно ободрить: онѣ сплошь были круты, и, сколько можно было судить, глядя вверхъ, и дальше не обѣщали быть лучше. Намъ не разъ приходила мысль, что дальнѣйшій путь можетъ быть намъ совсѣмъ отрѣзанъ.
   Наконецъ, мы очутились дѣйствительно въ трудномъ положеніи и всѣ трое жались на узкой лѣсенкѣ; подъ нами висѣлъ гладкій вертикальный утесъ. Бенненъ всячески пытался вскарабкаться на него, но всякій разъ срывался назадъ. Наконецъ, онъ какъ-то уцѣпился пальцами одной руки за верхушку утёса, а чтобы держаться крѣпче, пытался упираться пятками въ фасадъ. Но гвозди только скользили по зернистой поверхности и одно время ему пришлось удерживаться на одной рукѣ. Человѣческое тѣло не могло висѣть надъ болѣе опаснымъ мѣстомъ, чѣмъ то, надъ которымъ висѣлъ такимъ образомъ онъ. Мы, разумѣется, были привязаны къ нему; но если бы онъ сорвался, паденіе было бы ужасно. Наконецъ, онъ поднялъ грудь до уровня верхушки, и прислонясь ею, облегчилъ свое напряженное положеніе. Схватись еще за что-то, онъ совсѣмъ поднялся до вершины; за тѣмъ онъ подтянулъ веревку, и я принялся потихоньку взбираться за нимъ на утёсъ. Скоро мы стояли рядомъ; вслѣдъ за мной, поддерживаемый одной лишь веревкой, висѣлъ, между небомъ и землей, Андерматтепъ съ своими длинными волосами, блѣдный отъ страха. Мы тащили его вверхъ, и когда онъ уже стоялъ на мѣстѣ, ноги у него еще долго дрожали отъ волненія.
   Теперь мы тихонько подымались среди лабиринта скалъ, и перелѣзли еще черезъ другой утёсъ, хотя и не такой страшный, какъ только что описанный выше. На этихъ высотахъ не извѣстны покой и отдыхъ; сердце безпрестанно сжимается отъ страха. Бенненъ былъ очень блѣденъ, и часто посматривалъ внизъ, въ оставленное нами ущелье, громко ворча, "оставаться бы намъ на снѣгу"! Вскорѣ восклицанія его получили еще большее основаніе.
   Прокарабкавшись еще нѣсколько времени, мы до стигли гладкой вертикальной стѣны утеса, отъ котораго ни вправо, ни влѣво некуда было дѣваться, надо было перейти черезъ него. Бенненъ первый попробовалъ было это сдѣлать безъ помощи, по тотчасъ же былъ принуждень отступить. Вещь была не мыслима, безъ того, чтобы быть кѣмъ нибудь приподнятымъ футовъ на пять или на шесть. Въ дѣтствѣ я часто влѣзалъ на стѣны, ставя передъ стѣной товарищей въ наклонномъ положеніи, такъ чтобы руки и ноги его упирались въ стѣну; я вскакивалъ къ нему на спину, и заставляя его понемногу разгибаться, пока онъ не выпрямлялся совсѣмъ. Я сообщилъ теперь этотъ способъ Беннену, предлагая ему взять его къ себѣ на спину. "Nein, Herr"! отвѣчалъ онъ; "nicht sie, ich will въ mit Andermal ten fersuchen". (Нѣтъ, господинъ, я попробую это съ Андерматтеномъ, не съ вами). Я никакъ не могъ его убѣдить; и такъ Андерматтепъ подошелъ къ скалкѣ и подставилъ Беннену колѣно, что бы онъ на него всталъ. Въ этомъ положеніи проводникъ мой кое-какъ ухватился за стѣну, ровно на столько, чтобы можно было съ колѣна перешагнуть на плечо. Тутъ онъ остановился и сталъ откалывать куски, которые могли бы потомъ оказаться предателями, еслибы за нихъ схватиться. Наконецъ, онъ напалъ на довольно твердое мѣсто и принялся лѣзть, не прямо вверхъ, потому что прямо вершина была совершенно недостижима, но вкось по фасаду. Ему это удалось; онъ укрѣпился въ одномъ мѣстѣ и закричалъ мнѣ: трогаться!
   Веревка хотя и была натянута, но не вертикально, слѣдовательно, еслибы я поскользнулся, то повисъ бы, какъ маятникъ, подъ стѣной утеса. Съ величайшими усиліями мнѣ удалось передать Беннену его сѣкиру; во время этихъ усилій у меня упала моя собственная палка и была безвозвратно потеряна. Я взобрался точно такимъ же путемъ, какъ Бенненъ, на плечо Андерматтена, но длины моего тѣла не доставало, чтобы составить мостъ, который бы доходилъ до руки моего проводника; и такъ мнѣ предстоялъ рискъ обратиться въ маятникъ. Протянувъ не много лѣвую ногу, я нашелъ маленькую опору, и вдругъ приподнялся на цѣлый ярдъ; тутъ меня схватила желѣзная рука моего проводника. Еще одинъ такой шагъ доставилъ уже мнѣ безопасное помѣщеніе въ сосѣдней разщелинѣ. Теперь оставался еще Андерматтенъ. Онъ прежде всего отвязался отъ веревки, привязалъ къ ней свою куртку и сумку, которыя были подняты на верхъ. Веревку опять спустили, и носильщикъ крѣпко обвязалъ ее вокругъ своей таліи. Веревка эта была не англійскаго издѣлія, поэтому можетъ быть легче, чѣмъ бы слѣдовало; это заставляло его судорожно, отчаянно цѣпляться руками и ногами о стѣну. Онъ слишкомъ сильно барахтался и Бенненъ, рѣзко закричалъ. "Langsam! langsam! Keine Furcht! (Тише, тише! не бойся). Бѣдняга былъ страшно блѣденъ и взволнованъ, его голая голова высунулась надъ стѣной. За головой послѣдовало скоро и все тѣло. Бенненъ всегда употреблялъ прошедшее время вмѣсто настоящаго, "er war ganz bleich"! замѣтилъ онъ мнѣ; но это "war" значило ist.
   Кажется молодой человѣкъ смотрѣлъ на Беннена съ какимъ-то благоговѣніемъ. "Сэръ", воскликнулъ онъ, и во всей Швейцаріи вы не найдете другого проводника, который бы провелъ васъ здѣсь. Да, говоря по правдѣ, и Бенненъ не сдѣлалъ бы этого, еслибы можно было этого избѣжать, но мы запутались въ такую сѣть, которую надо было, во что бы ни стало, разорвать. До этого раза я придерживался твердаго убѣжденія, что, куда заходитъ серна, туда можетъ взобраться и человѣкъ; но когда я видѣлъ слѣды животныхъ на этихъ неприступныхъ крутизнахъ, убѣжденіе мое, хотя и не изгладилось во мнѣ совершенно, но стало гораздо слабѣе прежняго.
   Снова пошли мы пробираться выше и выше, осторожно огибая утесистыя глыбы и карабкаясь по крутизнамъ. Самыя легкія части подъема требовали усиленной работы, но этотъ жестокій трудъ былъ отраднымъ отдыхомъ противъ борьбы съ ежеминутной гибелью. Послѣ одного бокового обхода, мы пришли къ точкѣ, откуда могли видѣть ущелье, по которому подымался Тюкетъ. Бенненъ облегчил

ВОСХОЖДЕНІЕ НА АЛЬПЫ.

(Съ англійскаго, изъ Джона Тиндаля).

I. ВРАТА ЛАВИНЪ.

   Въ іюнѣ 1860 г. я окончилъ свои "Альпійскіе Глетчеры", обнимающіе только часть работы, исполненной въ теченіи осени и весны предъидущаго года. Этотъ трудъ и другія обстоятельства утомили и ослабили меня въ высшей степени; чтобы нѣсколько оправиться, я поѣхалъ въ Киллерней (Killarney). Поѣздка была полезна, но польза отъ нея не могла быть прочной. Воздухъ тамошнихъ прелестныхъ озеръ, слишкомъ влаженъ и тепелъ для моего темперамента; меня тянуло къ тому прохладному воздуху, который одаренъ какою то особенной силой отъ своего соприкосновенія съ альпійскими снѣгами. Въ 1859 г. я простился съ Альпами, предполагая въ будущемъ успокоить свои мысли въ тишинѣ англійскихъ долинъ и ограничить горныя путешествія лишь нѣкоторыми экскурсіями по Шотландіи, или гористымъ мѣстностямъ Валлиса и Кембри (Cumbrian). Но при той усталости или скорѣе вялости, какая овладѣла мной, уже одна мысль о снѣжныхъ вершинахъ и глетчерахъ, совершенно оживляла меня; и такъ я рѣшился еще разъ предпринять путешествіе на Альпы. Я написалъ своему бывшему проводнику Христіану Лаунеру, прося его встрѣтить меня въ Тунѣ, въ субботу 4 августа; по дорогѣ туда, мнѣ посчастливилось встрѣтиться съ Воганомъ Гаукинсомъ. Онъ разсказалъ мнѣ о своихъ планахъ и желаніяхъ, состоявшихъ въ томъ, чтобы подняться на Маттергорнъ. Увлеченный его жаромъ, я съ радостью согласился нѣкоторое время лазать и карабкаться по горамъ съ нимъ вмѣстѣ.
   Въ Тунѣ, Лаунера не оказалось. На пути изъ Нейгауза въ Интерлакенъ, намъ попался на встрѣчу экипажъ, быстро промчавшійся мимо; я разглядѣлъ внутри его загорѣлое лицо моего проводника. Мы принялись махать и кричать; экипажъ остановился, Лаунеръ выскочилъ изъ него, и съ удивительной энергіей быстро побѣжалъ ко мнѣ до глубокой грязи. "Экъ его какъ скачетъ!" съ удивленіемъ воскликнулъ мой кучеръ. Лаунеръ, ростомъ выше шести футовъ, но это живая масса костей; ноги у него не пропорціонально длиннѣе туловища; притомъ онъ носитъ короткую куртку, отчего несоразмѣрность его сложенія еще замѣтнѣе. Теперь эти массивные рычаги двигались съ необыкновенной силой, чтобы перебросить его тѣло черезъ раздѣлявшее пространство; довольно было взглянуть на него, чтобы вполнѣ убѣдиться, что человѣкъ этотъ способенъ перенести самый тяжелый трудъ.
   Въ воскресенье 5 августа, въ видѣ маленькаго опыта, я взобрался одинъ на Фаульгорнъ. Утро было великолѣпное, но съ наступленіемъ дня, густыя тучи начали постепенно заволакивать вершины. Около двухъ часовъ пополудни онѣ достигли наибольшей густоты, а потомъ сгущенный воздухъ прояснялся по временамъ неожиданными порывами вѣтра, открывая просвѣты голубого неба и горные пики; потомъ тучи снова сливались и снова прятали въ своихъ темныхъ пеленахъ даже такія мѣста, которыя были не дальше десяти шаговъ отъ отеля. Картина становилась все поразительнѣе; форма облаковъ измѣнялась быстро и разнообразно. Лежа на диванѣ, я наблюдалъ за изчезаніемъ и новымъ образованіемъ облаковъ, за появленіемъ и изчезаніемъ горъ. Солнце быстрѣе и быстрѣе прогоняло мрачныя тучи, и голубое небо раскрылось надъ моей головой широкимъ роскошнымъ куполомъ. Къ четыремъ часамъ не оставалось ни малѣйшаго слѣда тучъ; передъ моими глазами раскрылась такая великолѣпная панорама Оберланда, какую я и не воображалъ увидѣть съ Фаульгорна. Я увидѣлъ всю большую цѣпь, отдѣлявшую насъ отъ Валлисскаго кантона (Valais): Юнгфрау, Монкъ, Эйгеръ, Финстергораарнъ, Шрекгорнъ, Веттергорнъ, подымали къ небу свои снѣжныя и безоблачныя вершины; все это были такія обрывистыя и дикія крутизны, что одна мысль взобраться на одну изъ этихъ вершинъ заставляла меня содрагаться. Я еще живо чувствовалъ надъ собой вліяніе лондонской жизни; мускулы были еще слишкомъ изнѣжены.
   Мнѣ очень не нравился подъёмъ на Фаульгорнъ и монотонная узенькая тропинка для прохода на его вершину. Дорожка эта до того мнѣ надоѣла, что я разъ свернулъ въ сторону, взявъ себѣ въ проводники и товарищи рѣзво бѣжавшій ручей, и сбился съ пути. Я рѣшился возвратиться въ Гриндельвальдъ другой дорогой. Сначала хозяинъ не хотѣлъ и слушать объ этомъ, но потомъ уступилъ и согласился, что можно спуститься въ деревню болѣе прямой дорогой, чѣмъ обыкновенная. Протянувъ руку по направленію къ Гриндельвальду, онъ указалъ на нѣкоторыя скалы, возвышенности и деревья, которыя могли служить путевыми знаками; я замѣтилъ мѣстность и пустился въ путь. Слѣва слышался музыкальный ропотъ бѣгущаго горнаго ручья. Въ сторонѣ отъ дороги, меня соблазнила одна округленная возвышенность; я взобрался на нее, легъ тамъ, и цѣлый часъ смотрѣлъ на горѣвшій въ горахъ закатъ. Картина была чисто въ сельскомъ вкусѣ; зеленыя пастбища, усѣянныя шалашами, покрыты были стадами коровъ, наполнявшихъ воздухъ безпрерывнымъ звономъ колокольчиковъ. Надъ всѣмъ этимъ высилось величественное зодчество альповъ, западные капители и бастіоны которыхъ горѣли въ теплыхъ лучахъ заходящаго солнца.
   Я съ наслажденіемъ провелъ этотъ часъ. Воздухъ дышалъ свѣжестью и здоровьемъ, горы сулили мнѣ наслажденіе; я оставилъ это мѣсто съ сознаніемъ увеличивающихся силъ и началъ поспѣшно спускаться внизъ. Вскорѣ я вошелъ въ сосновый лѣсъ, осѣняющій долину Гриндельвальда; ничто не указывало мнѣ дороги, кромѣ горнаго ската, по временамъ чрезвычайно крутого. Корни сосновыхъ стволовъ, обхватывая скалы, давали рукамъ и ногамъ достаточную опору, такъ что самыя трудныя мѣста становились самыми пріятными. Изъ сумрака лѣсной чащи, я нерѣдко выходилъ на прелестныя зеленыя лужайки -- точно драгоцѣнные блестящіе изумруды, вставленные въ темную оправу лѣса. Странно, что никто не устроилъ какого нибудь мѣста для отдыха на этомъ очаровательномъ скатѣ. Не доходя до вершины можно бы было выбрать мѣсто, откуда видъ поспорилъ бы своимъ величіемъ съ любымъ альпійскимъ видомъ; а подъёмъ изъ Гриндельвальда на Фаульгорнъ, въ тѣни лѣса, былъ бы чудно хорошъ.
   Гаукинсъ, остановившійся на одинъ день въ Тунѣ (Thun), пріѣхалъ; нашъ проводникъ приготовилъ потребное количество кольевъ, и въ понедѣльникъ утромъ, мы взяли нашъ теодолитъ и отправились на нижній глетчеръ. Послѣ нѣкоторыхъ затрудненій намъ удалось поставить инструментъ на такую точку, откуда глетчеръ былъ видѣнъ съ одного края до другаго; а поперегъ его мы укрѣпили по прямой линіи рядъ кольевъ, числомъ двѣнадцать. Затѣмъ мы поднялись на этотъ глетчеръ и достигли такъ называемой "Горячей Площадки" (Sleesse Platte), гдѣ взгромоздились остатки обрушившейся лавины. До самаго вечера, мы лазали между пропастями и обрывами, и такимъ образомъ приготовили свои мускулы для болѣе трудной работы. Въ четвергъ началъ моросить мелкій дождь, глетчеръ былъ весь покрытъ туманомъ и не было ни малѣйшей возможности что нибудь разглядѣть сквозь него. Къ счастію, въ пятницу, погода разгулялась, и намъ можно уже было сдѣлать наши измѣренія; оказалось, какъ и во всѣхъ другихъ случаяхъ, что движеніе глетчера задерживалось ограничивающими его стѣнами; оно измѣнялось отъ тринадцати съ половиной дюймовъ minimum, до двадцати двухъ maximum въ сутки. Какъ за устройство кольевъ, такъ и за математическія вычисленія я много обязалъ Гаукинсу.
   Еще до отъѣзда изъ Англіи, у меня былъ уговоръ встрѣтиться въ четвергъ 9 августа съ обществомъ нѣсколькихъ друзей на Эгишгорнѣ (Aeggischhorn). По моему плану, я хотѣлъ сначала измѣрить движеніе гриндельвальденскаго глетчера, а потомъ перейти горную стѣну, отдѣляющую Бернскій кантонъ отъ Валлисскаго, слѣдовательно пройти отъ Лаутербруннена до Эгишгорна въ одинъ день. Какъ перейти черезъ эту грозную стѣну, было загадкой, но я не сомнѣвался, зная, что такъ или иначе пройду черезъ нее. Когда я выразилъ мое желаніе Лаунеру, онъ согласился попробовать и предложилъ начать съ Ротталя. Вмѣстѣ съ братомъ своимъ Ульрихомъ, онъ уже провелъ нѣсколько времени въ Ротталѣ, пытаясь сдѣлать приступъ на Юнгфрау съ этой стороны. Кажется у Гаукинса еще раньше меня явилась мысль повести штурмъ на эту преграду съ того же самаго мѣста. Окончивъ въ пятницу наши измѣренія, мы спустились въ Рриндельвальдъ и объявили о своемъ планѣ. Намъ хотѣлось воспользоваться услугами проводника Христіана Кауфмана, хорошо знакомаго и съ Веттергорномъ и съ Юнгфрау, но узнавъ, въ чемъ дѣло, онъ побоялся за свои легкіе, и рекомендовалъ намъ своего брата, сильнаго молодаго человѣка, который зналъ также хорошо, что значитъ Веттергорнъ. И такъ, мы пригласили его. Главную часть нашего багажа мы поручили хозяину "Медвѣдя", {Названіе отеля.} переслать намъ въ Эгишгорнъ по болѣе удобной дорогѣ. Мнѣ очень не хотѣлось разставаться съ теодолитомъ, но Лаунеръ сильно разворчался и не соглашался его брать. Однако, рѣшено было ограничить его ношу одной главной частью инструмента. Кауфманъ долженъ былъ нести ножки, а я свою сумку. Онъ согласился. Ульрихъ Лаунеръ находился въ Гриндельвальдѣ, когда мы пустились въ путь на Лаутербрунненъ, и прощаясь съ нами, замѣтилъ что мы затѣваемъ невозможную вещь. Онъ осмотрѣлъ мѣсто, откуда мы намѣревались начать подъёмъ и самоувѣренно утверждалъ, что преодолѣть такія естественныя затрудненія нельзя. Обоихъ насъ нѣсколько огорчило это непрошеное предсказаніе, и мы отвѣчали ему нѣсколько запальчиво, потому что знали какое моральное, или скорѣе деморализующее вліяніе должно имѣть подобное мнѣніе на нашихъ людей.
   Погода стала яснѣе, когда мы подошли къ Лаутербруннену. Послѣ небольшой вечерней прогулки, мы улеглись въ постель раньше, чѣмъ успѣло солнце совершенно покинуть горы. Въ два часа ночи свѣча Таунера освѣтила наши спальни, и онъ возвѣстилъ, что погода отличная. Мы въ ту же минуту встали, одѣлись, наскоро позавтракали, упаковали свои вещи въ возможно малый объемъ и между тремя и четырьмя часами были уже въ пути. Еще скрытое солнце едва золотило на восходѣ алымъ оттѣнкомъ облака, и долины покоились въ мирной тѣни. Вправо отъ насъ Штауббахъ развѣвался туманнымъ покровомъ, а другіе болѣе скромные потоки, дрожа на висячихъ скалахъ, падали на землю такъ легко, что отъ нихъ не слышно было никакого звука. Послѣ часовой ходьбы, мы свернули вправо и продолжали нашъ путь лѣсами, покрывающими въ этомъ мѣстѣ склонъ.
   Утренняя заря весело освѣтила сокровенные тайники горъ, и мы скоро покинули мрачный лѣсъ чтобы выйти на сіяющіе зеленью Альпы. Тутъ мы пошли на проломъ, не обращая вниманія на тропинку, пока не дошли до шалашей (chalet) Ротталя. До сихъ поръ мы еще не видѣли той особенной лѣстницы, по которой Лаунеръ хотѣлъ вести насъ; но мы внимательно разсмотрѣли подымавшіяся справа зубчатыя стѣны, замѣчая мѣста, откуда можно бы было возобновить нашу попытку, въ случаѣ, если бы не удалось настоящее предпріятіе. Мягкая трава изчезла, мы шли по голымъ скаламъ, валунамъ и достигли кряжа обломковъ, по которому и стали взбираться. Справа у насъ былъ Роттальскій глетчеръ, а вдоль его боковой окраины лежала наша дорога.
   Только что мы дошли до снѣгу, какъ влѣво послышался шумъ ручья, вырывавшагося изъ скалъ и обдававшаго своими брызгами ледяные сталагмиты. Мы повернули къ нему и съ удовольствіемъ напились освѣжающей воды. Лаунеръ указалъ намъ на остатки навѣса, устроеннаго имъ и его братомъ, когда они взбирались на Юнгфрау, но откуда ихъ прогнала непогода. Мы вступили въ амфитеатръ, величественный и прекрасный въ такое великолѣпное утро, который во время бурь и грозъ является настоящимъ царствомъ злыхъ духовъ; ими народная фантазія населила его скалы. На нѣкоторомъ пространствѣ, снѣгъ лежалъ гладко, какъ на равнинѣ, но передъ нами возвышалась могучая преграда, отдѣлявшая насъ отъ сосѣдняго кантона. Направо подымались высоты Брейтгорна, налѣво виднѣлись уступы Юнгфрау, а между ними стояла неприступная зубчатая стѣна, на которую были обращены глаза всѣхъ насъ. Свѣшивающіяся съ нея снѣжныя пряди, должны были служить нашей путеводной нитью до вершины.
   Видъ мѣстности, хотя и чрезвычайно крутой, не представлялъ однакоже ничего ужаснаго: мысленно сравнивая съ ней другія ущелья въ горахъ Шамуни, я воображалъ, что трехъ часовъ будетъ вполнѣ достаточно, чтобы взобраться на вершину. Мы не только надѣялись на легкую побѣду надъ представлявшейся преградой, но еще предполагали, достигнувъ вершины, взять влѣво и потомъ прямо подняться на Юнгфрау. Лаунеръ надѣялся на успѣхъ, но не горячился. Скоро мы были у подошвы стѣны, карабкаясь по снѣжнымъ скаламъ. Изъ общей массы, по временамъ торчали громадныя затвердѣлыя глыбы; снѣгъ очевидно происходилъ отъ лавинъ, пронесшихся по ущелью, скатываясь гигантскими комами и накопляясь цѣлыми трудами въ ровныхъ мѣстахъ. Крутизна увеличивалась, снѣгъ твердѣлъ, надо было обратиться къ киркѣ. Казалось, что всего легче будетъ пройти прямо вверхъ по ущелью; мы и шли въ этомъ направленіи цѣлый часъ; но съ съ каждой минутой убѣждались, что предстоящій трудъ далеко не такъ легокъ, какъ мы его представляли.


   Тогда мы обратили наши взоры на скалы, лежащія вправо; хотя онѣ были чрезвычайно круты, но казались доступными. Такимъ образомъ мы направились туда, и усердно взбирались по нимъ три четверти часа. Потомъ Гаукинсъ и оба проводника свернули влѣво и снова пошли по снѣгу; я остался одинъ на скалахъ. Имъ надо было прорубать ступеньки, а мнѣ нѣтъ, оттого я скоро опередилъ ихъ. Работа становилась все труднѣе, отдыхъ былъ немыслимъ, потому что негдѣ было отдохнуть. Каждую минуту останавливаюсь я ногами и упираюсь грудью о скалы, чтобы такимъ образомъ уменьшить напряженіе рукъ, которыя я протягивалъ впередъ, ухватываясь ими за какой нибудь выступъ. Такимъ способомъ я отдыхаю, между тѣмъ товарищи мои медленно подымаются по снѣгу. Лаунеръ отъ времени до времени поглядываетъ на меня; я ясно вижу въ какомъ онъ настроеніи; онъ совсѣмъ упалъ духомъ, а на лицѣ его товарища написано страшное смущеніе. Прошло три часа, а мы какъ будто еще не трогались съ мѣста; такъ далеко была вершина. Наши проводники останавливаются и совѣщаются. Наконецъ Лаунеръ кричитъ мнѣ, "кажется это невозможно"! Вліяніе предсказанія Ульриха не прошло даромъ; однако мы стали уговаривать ихъ, и они тронулись впередъ. Немного погодя, они снова остановились, и настаивали на своемъ мнѣніи, что это вещь невозможная. Вмѣстѣ съ тѣмъ они обратили наше вниманіе на вершину хребта, по которой торопливо бѣжали легкія тучки, а въ воздухѣ носилась снѣжная пыль. На верху буря, которая по увѣреніямъ нашихъ проводниковъ, должна отнять у насъ побѣду. Я перебиралъ въ умѣ средства помочь горю и спросилъ, нельзя ли отослать одного изъ нихъ съ теодолитомъ домой, и такимъ образомъ облегчить нашу ношу, чтобы быть въ состояніи идти дальше. Кауфманъ охотно соглашался унести теодолитъ, но, кажется, это не понравилось Лаунеру. Опять пауза и нерѣшимость. Я убѣждаю ихъ, а Гаукинсъ кричитъ: "впередъ!" Лаунеръ снова угрюмо ударяетъ своей киркою въ снѣгъ, и снова пробирается вверхъ.


   Я продолжалъ взбираться по скаламъ, съ возрастающимъ сомнѣніемъ въ разумности моего выбора. Привѣшенная сумка страшно мнѣ надоѣдала; ремни терли плечи и связывали мускулы. Раза два мнѣ пришлось обогнуть выдавшуюся скалу; тутъ подобныя препятствія были особенно чувствительны. Наконецъ я добрался до одного весьма своебразнаго утеса, у подошвы котораго лежала острая гряда снѣга, а надъ ней, на высотѣ футовъ пяти, скала выдавалась впередъ, такъ что брошенный съ нея камень упалъ бы дальше снѣжной линіи. Надо было чрезвычайно осторожно идти по снѣгу, согнувшись подъ скалой, чтобы не отойти слишкомъ въ сторону. Будь у меня подъ ногами твердая опора, я бы чувствовалъ себя какъ нельзя лучше, но я не смѣлъ разсчитывать на прочность снѣжной гряды. Отступать было опасно, идти впередъ безполезно, потому что прямо передо мной открывалась гладкая пропасть, уничтожавшая дальнѣйшую мысль карабкаться по скаламъ. Я посмотрѣлъ внизъ и увидѣлъ, что скатиться пожалуй было бы еще опаснѣе. Сойти со скалъ на снѣгъ, было бы самымъ отчаяннымъ дѣломъ и я не рѣшился на него. Наконецъ, къ стыду моему, я долженъ былъ закричать Лаунеру, чтобы онъ помогъ мнѣ. Лицо его освѣтилось торжествующей улыбкой, когда онъ увидѣлъ меня въ моемъ безвыходномъ положеніи. Ему видимо было пріятно, что его позвали на выручку; онъ велѣлъ мнѣ не трогаться съ мѣста, и сталъ подыматься въ мою сторону; менѣе, чѣмъ черезъ полчаса онъ держалъ одну изъ моихъ ногъ. Однако нельзя сказать, чтобы мѣсто было ужъ слишкомъ худо, замѣтилъ онъ, очевидно, весьма довольный, что стащилъ меня внизъ, не въ одномъ прямомъ смыслѣ этого выраженія. Я сошелъ по его слѣдамъ и присоединился на снѣгу къ Гаукинсу. Съ этой минуты Лаунеръ переродился; уныніе изчезло съ его лица, и я твердо увѣренъ, что это торжество, поднявшее его въ собственныхъ его глазахъ, было главной причиной нашего дальнѣйшаго успѣха.
   Проходъ этотъ (couloir) въ высшей степени оригиналенъ -- онъ не обыкновенно крутъ, а вдоль его идутъ двѣ большія разщелины, похожія на глубокія русла горной рѣки. Да это и въ самомъ дѣлѣ русла, прорытыя снѣговыми потоками, стремящимися съ высоты. Видъ ограничивался массивнымъ карнизомъ, съ котораго періодически срываются лавины {Отсюда происходитъ и названіе "Врата Лавинъ" (Lauwiner-Thor), которое я далъ проходу, съ согласія, почти даже по внушенію Гаукинса, Съ тѣхъ поръ это названіе принято на всѣхъ картахъ. Мартъ 1871.}. Карнизъ казался твердымъ; однако мы не на шутку подумывали о какой нибудь скалѣ, гдѣ бы можно было пріютиться и найти защиту, еслибы страшной истребительницѣ лавинѣ вздумалось вырваться изъ своего логовища. Кромѣ трудности подъема, а трудность эта весьма велика, проходъ этотъ будетъ всегда опасенъ, вслѣдствіе частыхъ лавинъ. Къ двумъ часамъ, въ воздухѣ стало очень холодно. Товарищъ мой былъ такъ предусмотрителенъ, что взялъ въ карманъ пару шерстяныхъ носковъ; теперь онъ надѣлъ ихъ на руки сверхъ перчатокъ, и это очень облегчило его. Мои же кожанныя перчатки, намокшія отъ снѣга, оказывали напротивъ, плохую услугу.


   Вѣтеръ былъ весьма силенъ, и при переходѣ своемъ черезъ крутой гребень Брейтгорна, осаждалъ свою влагу по склонамъ хребта. Образовавшіяся такимъ образомъ облака, рисовались сначала бѣлымъ матомъ чуднаго жемчуга, но, потомъ, располагаясь противъ лучей солнца, они вдругъ начинали играть радужными цвѣтами. Теперь у насъ подымалась справа стѣна бурыхъ скалъ, вдоль подножія которыхъ мы шли. По временамъ она защищала насъ, но не всегда, потому что вѣтеръ рвался съ бѣшенствомъ сумасшедшаго. Онъ сбивалъ насъ съ ногъ, крутясь на поворотахъ, продувалъ до костей и билъ въ лицо морозной пылью. Къ тому же еще снѣгъ, прилегавшій къ скаламъ, послѣ оттепели, замерзъ снова, а потому превратился въ крутой обледенѣвшій откосъ. Люди наши сильно устали; пробиваніе ступенекъ было весьма утомительно, а идти, особенно по нѣкоторымъ мѣстамъ, гладкимъ какъ стекло, нетолько было очень ненадежно, но и опасно. Разъ, хотѣлось мнѣ воткнуть свою альпійскую палку, но оказалось, что она какъ панциремъ, покрыта была ледяной эмалью, и выскользнула изъ моихъ мокрыхъ перчатокъ. Это обстоятельство порядочно испугало меня, потому что въ подобныхъ случаяхъ, единственная вещь, которой я очень довѣряюсь, это палка. Переходъ чрезъ эти скалы въ высшей степени труденъ, паденіе болѣе чѣмъ вѣроятно, и нельзя опредѣлить послѣдствій на такомъ скользящемъ скатѣ. Однако мы избавились отъ нихъ, и теперь наблюдали за сѣрымъ туманомъ, который разстилался съ пика Брейтгорна къ той точкѣ, куда мы стремились. Точка эта уже замѣтно приближалась; и въ первый разъ съ тѣхъ поръ какъ мы начали нашу работу, Лаунеръ объявилъ что онъ надѣется -- "Jetzt habe ich gute Golfnnung". Еще черезъ часъ, мы пришли къ мѣсту, гдѣ скатъ замѣтно ослабѣваетъ. Главное дѣло было сдѣлано; черезъ слѣдующія десять минутъ, пробившись сквозь глубокій снѣгъ, мы торжественно вступили на вершину ущелья.
   Глядя на этотъ проходъ сверху, видно, что онъ страшенъ, даже для самаго лучшаго и опытнаго проводника, а для глаза обыкновеннаго туриста, онъ покажется вполнѣ ужаснымъ. Мы подошли къ подошвѣ горной цѣпи въ девять часовъ утра; но на верху мы были въ четыре часа дня, слѣдовательно провели семь часовъ на этой грозной стѣнѣ. Сверху не было никакаго особеннаго вида; на всѣхъ горахъ лежали облака, большой Алечскій ледникъ былъ скрытъ за густымъ туманомъ. Большими зигзагами спускались мы внизъ. Много разъ, во время спуска, мы наталкивались въ снѣгу на пропасти и большія ямы. Изъ льдовъ вышли мы какъ разъ съ наступленіемъ ночи, прошли такъ называемое Мержелинское озеро (Märjelin See) и скоро очутились въ полной тьмѣ на отрогахъ Эгишгорна. Мы сбились съ пути, и бродили на угадъ. Наконецъ всѣ сѣли отдохнуть, и тутъ только узнали, что Лаунеру очень нездоровится. Чтобы унять жестокую зубную боль, онъ сталъ жевать сигару, что, послѣ такого утомленія, было для него слишкомъ сильно. Впрочемъ, онъ скоро оправился, и мы вновь принялись отыскивать дорогу, но тщетно. Проводники начали кричать и послѣ продолжительныхъ усилій, наслышался отвѣтный крикъ. Подошелъ пастухъ; онъ проводилъ васъ къ сосѣднимъ шалашамъ, а оттуда взялся быть нашимъ проводникомъ. Черезъ нѣкоторое время онъ самъ пришелъ въ затрудненіе. Вдали показались огни; Лаунеръ опять принялся пронизывать воздухъ своими отчаянными ауканьями. Насъ снова услышали. Посланные люди шли съ огнемъ къ намъ навстрѣчу; еще полчаса, и мы были подъ кровомъ у Веллига, расторопнаго и умнаго владѣльца отеля "Юнгфрау".
   Послѣ путешествія этого дня, стоившаго намъ громадныхъ трудовъ, приливъ здоровья во мнѣ твердо установился. Я не припомню, чтобы повторялись болѣзненные симптомы, погнавшіе меня въ Швейцарію. Ежедневное сильное движеніе укрѣпляло во мнѣ и мозгъ и мускулы. Мы оставались на Эгишгорнѣ нѣсколько дней, занимаясь преимущественно наблюденіями и измѣреніями Алечскаго глетчера.
   Испытавъ что значитъ Маттергорнъ, мнѣ уже не казались такими ужасными жалкія высоты Col du Géant, которыя я посѣтилъ нѣсколько дней спустя, не показались, какими бы показались прежде. Изъ Курмейера я обошелъ на Шамуни чрезъ Шапіё (Chapieu) и Col de Bonhomme. Я покушался взойти на Монбланъ, чтобы посмотрѣть термометры, поставленные мною, на вершинѣ, въ прошломъ году. Воспользовавшись короткимъ промежуткомъ хорошей погоды, я достигъ до Grands Mulets, но ясный солнечный свѣтъ, заманившій меня такъ далеко, былъ только непродолжительнымъ перемиріемъ въ войнѣ со стихіями, и, пробывъ двадцать часовъ на Mulets, я принужденъ былъ къ постыдному отступленію. (Вакація Туриста. 1860).
   

II. НЕСЧАСТІЕ НА COL du G01;ANT.

   18-го августа, въ то время, когда мы съ мистеромъ Гауклисомъ были въ Брейлѣ (Breuil), до насъ дошли слухи объ ужасномъ несчастій, случившемся на Col du Géant. Впрочемъ, сначала, толки были такъ противорѣчивы, что можно было считать ихъ значительно преувеличенными или даже и совсѣмъ ложными. Но скоро пришли положительныя извѣстія, и прежде чѣмъ мы покинули Брейль, не оставалось уже ни малѣйшаго сомнѣнія, что три англичанина и проводникъ, по имени Теразъ, погибли въ ущельи. Я увидѣлъ 21-го числа, въ Аостѣ (Aosta), Теразова брата; онъ былъ въ большомъ горѣ и разсказалъ мнѣ, сколько зналъ, какъ было дѣло. Все, что я слышалъ дальше, только усиливало мое желаніе посмотрѣть мѣсто, гдѣ произошла катастрофа и, непосредственно ознакомясь съ фактами, получить болѣе вѣрное понятіе, чѣмъ я могъ имѣть по однимъ только описаніямъ. Итакъ, послѣ обѣда, 22-го числа, я былъ въ Курмейерѣ (Courmayeur); узнавъ, что одинъ жившій тамъ французскій пасторъ, г. Кюри, посѣтилъ это мѣсто и снялъ съ него вѣрные экскизы, я немедленно пошелъ къ нему. Съ величайшей любезностью онъ показалъ мнѣ свои рисунки, далъ мнѣ прочитать описаніе этого несчастія, и вызвался сопровождать меня. Я съ радостью принялъ это предложеніе, и рано утромъ въ четвергъ, 21-го августа, мы пошли къ павильону, достигнуть котораго было цѣлью путешественниковъ въ день ихъ смерти. Желая изучить всю линію рокового ската, я отъ павильона пошелъ прямо къ подножію скалистаго ущелья, гдѣ обрушились путешественники, и который, какъ мнѣ его описывали, былъ такъ опасенъ, что, нѣсколько дней до того, охотникъ за сернами отказался туда идти Однако, въ Курмейерѣ я нашелъ одного въ высшей степени неустрашимаго человѣка, уже подымавшагося разъ по этому ущелью и согласившагося служить мнѣ проводникомъ. Мы начали карабкаться отъ самой подошвы, а г. Кюри, сдѣлавъ обходъ, присоединился къ намъ на томъ мѣстѣ, гдѣ остановилось тѣло проводника Тераза, и гдѣ мы нашли прискорбныя доказательства постигшей его участи. Съ этого мѣста, г. Кюри раздѣлялъ съ нами опасности подъема, пока мы не добрались до точки, гдѣ кончаются скалы и начинается гибельный снѣжный скатъ. Карабкаясь между скалами, мы часто съ грустію убѣждались, что попали на вѣрный слѣдъ. Мы нашли перочинный ножикъ, маленькій компасъ и много другихъ вещей, напоминавшихъ о погибшихъ.
   У подошвы снѣжнаго ската, Кюри оставилъ насъ, убѣждая и меня не всходить на скатъ, а держаться каменнаго кряжа справа. Но я не могъ удовлетвориться простымъ осмотромъ мѣстности. Я спросилъ своего проводника, боится-ли онъ снѣга, и такъ какъ отвѣтъ былъ отрицательный, мы вмѣстѣ взошли на него и стали подниматься по бороздѣ, все еще указывавшей направленіе паденія. Пройдя не много вверхъ, мы нашли хорошенькую новенькую сѣкиру, собственность одного изъ проводниковъ. Такимъ образомъ, все слѣдя за бороздой, мы достигли до самой вершины ущелья, и когда я стоялъ на верху и осматривалъ оттуда линію, по которой подымался, грустное чувство все болѣе и болѣе овладѣвало мною. Я не видѣлъ достаточной причины для ужасной катастрофы. Во первыхъ, при осторожности, они бы не поскользнулись, и потомъ, я убѣжденъ, что даже при небольшомъ искуствѣ и силѣ, можно бы было удержаться въ самомъ началѣ паденія.
   По лѣвую сторону снѣга идетъ кряжъ, по которому путешественники обыкновенно спускаются на Курмейеръ. Онъ труденъ, но положительно не опасенъ. Должно быть путешественники были очень утомлены, когда подошли къ этому мѣсту, и чтобы избѣжать трудной дороги по камнямъ, перешли на снѣгъ. На верху наклонность ската довольно умѣренна; ниже она становится быстрѣе, но и въ самыхъ крутыхъ мѣстахъ она достигаетъ немногимъ больше сорока пяти градусовъ склона. Какъ бы то ни было, всякій ловкій горецъ смѣло могъ бы броситься на скатъ ничкомъ и катиться съ полной увѣренностью, что всегда въ его власти остановиться, когда захочетъ.
   Увѣряютъ, что когда партія достигла вершины ущелья со стороны Шамуни, проводники предлагали возвратиться, но англичане настаивали на томъ, чтобы идти впередъ, Только одно обстоятельство могло бы подтвердить, вѣроятность подобнаго предложенія со стороны проводниковъ, приписываемаго имъ ихъ друзьями, это такой густой туманъ, который не далъ бы имъ разглядѣть настоящаго мѣста, и помѣшалъ бы вернуться домой. Единственное мѣсто ущелья, считавшееся до сихъ поръ опаснымъ, было пройдено, и еслибы не вышеозначенная причина, то было бы нелѣпо снова проходить эти мѣста, вмѣсто того, чтобы идти впередъ на Курмейеръ. Говорятъ, что туманъ былъ; но они достигли вершины, а потомъ погода разгулялась. Слѣдовательно, отказались или нѣтъ англичане вернуться назадъ къ Монтанверской (Moutanvert) сторонѣ, рѣшительно все равно, такъ какъ несчастіе случилось со стороны Курмейера, гдѣ погода, будто бы заставившая сдѣлать предложеніе вернуться, была хороша.
   Распустили также слухъ, что путешественниковъ увлекла внизъ лавина. На счетъ этого, Кюри писалъ мнѣ слѣдующее: Il parait qu'à Chamounix ou répand le bruit que c'est une avalanche qui а fait périr les voyageurs. C'est là une fausseté que le premier vous saurez démentir sur les lieux {Кажется въ Шамуни распускаютъ слухъ, что путешественники погибли отъ лавины. Это нелѣпость, которуго вы первый съумѣете опровергнуть на мѣстѣ.}.
   Я безъ колебанія раздѣляю мнѣніе Кюри. Весьма вѣроятно, что при паденіи было снесено внизъ большое количество снѣга, но тутъ не можетъ быть и рѣчи о томъ, что собственно называется лавиной; говорить такъ, значитъ вовсе не понимать значенія этого слова.
   Теперь мы сами могли обсудить катастрофу. Путешественники, какъ предполагается, достигнувъ вершины, чувствовали большую усталость; конечно, въ такомъ состояніи, шагъ ихъ не могъ быть такъ твердъ и вѣренъ, какъ это необходимо въ опасныхъ мѣстахъ. Но, зная это, проводники должны были вовсе не идти на снѣгъ. Кромѣ того, мы знаемъ, что одинъ изъ путешественниковъ нѣсколько разъ поскользался даже не на очень крутыхъ мѣстахъ. Значитъ проводники могли предвидѣть опасность; отчего же они не перешли на камни? Или они были твердо увѣрены въ своей силѣ удержать паденіе, грозившее каждую минуту, или не думали о людяхъ, ввѣрившихъ имъ свою жизнь. Наконецъ, наступаетъ ужасное паденіе; упавшій первымъ, мгновенно стремится внизъ съ такой силой, что сбиваетъ съ ногъ идущаго за нимъ, затѣмъ слѣдуютъ два другіе, и всѣ они летятъ внизъ. Были-ли сдѣланы какія нибудь усилія, чтобы остановить страшное паденіе, въ какомъ мѣстѣ ската проводники выпустили изъ рукъ веревку, который изъ нихъ отступилъ первый, никто ничего не знаетъ. Извѣстно только то, что двое людей, которые руководили партіей, отпустили веревку и спаслись, а три англичанина и Теразъ погибли. Теразъ кричалъ, а тѣ, какъ истые англичане, покорились своей судьбѣ, не испустивъ ни одного звука.


   У подошвы ската, слегка возвышаясь надъ уровнемъ снѣга, поднимается гряда скалъ, составляющая верхній край пропасти; объ нее они и разбились. Я не думаю чтобы они страдали хотя одну секунду. Во время бѣшеннаго стремленія внизъ, они были слишкомъ оглушены, чтобы чувствовать даже страхъ, а на днѣ обрыва сознаніе и жизнь мгновенно кончились вмѣстѣ. Крутой скалистый обрывъ соединялъ низъ этой пропасти съ краемъ другой, и на днѣ послѣдней найдено было первое тѣло. Отсюда идетъ еще скатъ къ другому уступу, гдѣ остановилось другое тѣло, а привязанное къ нему веревкой и почти свѣшиваясь надъ обрывомъ тѣло третьяго путешественника. Тѣло проводника Тераза унеслось еще дальше и оно было больше всѣхъ исковеркано.
   Между ними былъ поднятъ вопросъ, хорошо-ли имъ было въ подобныхъ обстоятельствахъ связываться всѣмъ вмѣстѣ. Но моему мнѣнію это было вполнѣ цѣлесообразно, если бы только было все сдѣлано, какъ слѣдуетъ. Но въ настоящемъ случаѣ, вотъ какъ это было; три англичанина были связаны вмѣстѣ веревкой, крѣпко обвязанной вокругъ таліи каждаго изъ нихъ; одинъ конецъ веревки держалъ проводникъ, руководившій партіей, другой конецъ былъ въ рукахъ задняго проводника, между тѣмъ какъ Теразъ держалъ веревку около середины. Противъ такого способа привязыванія, я горячо возстаю. По всей вѣроятности, также благодаря ему погибли въ прошломъ году несчастные русскіе путешественники на финделинскомъ глетчерѣ (Findelen Glacier), и ему же слѣдуетъ, мнѣ кажется, приписать печальный исходъ паденія на Col du Géant. Я сейчасъ докажу мое мнѣніе. На небольшой глубинѣ подъ поверхностью, снѣгъ, на злополучномъ скатѣ, былъ крѣпокъ, въ затвердѣломъ состояніи, а поверхъ его лежалъ небольшой слой, около десяти дюймовъ или фута толщины, частію свѣжій, частію проточенный въ нѣкоторыхъ мѣстахъ водою. При правильномъ движеніи ногъ по такому слабому снѣгу, частички его сдавливаются такъ плотно, что представляютъ твердую опору для ноги; но если на склонъ, покрытый такимъ снѣгомъ, будетъ брошено человѣческое тѣло, представляющее большую поверхность, то частички уже не соединяются плотно, а катятся, какъ колеса.
   Простой примѣръ лучше всего объяснитъ необходимый способъ дѣйствія въ подобныхъ случаяхъ. Представьте себѣ ребенка на столѣ, наклоненномъ подъ угломъ сорока пяти градусовъ и покрытымъ клеенкой. Клеенка очевидно сползетъ и увлечетъ за собой ребенка, какъ и случилось на Соl du Géant, гдѣ слабый снѣгъ сползалъ съ твердаго. Но вообразите, что у ребенка есть палка съ желѣзнымъ остріемъ на концѣ. Что долженъ онъ дѣлать, чтобы не скатиться? Понятно, что ему слѣдуетъ воткнуть свою палку въ клеенку и утвердиться ею въ деревѣ, какъ якоремъ. Точно также слѣдовало поступать и на Col du Géant. Упавъ, каждый изъ нихъ долженъ былъ тотчасъ же повернуться ничкомъ, проткнуть остріемъ палки верхній слой мягкаго снѣга и, упираясь обѣими рунами, утвердить палку въ твердой нижней массѣ. Такимъ образомъ онъ могъ не только бы самъ удержаться, но, при нѣкоторой ловкости, удержать и другаго. Я высказываю это мнѣніе не опрометчиво: оно основано на безчисленныхъ опытахъ, дѣланныхъ мной на крутизнахъ не менѣе стремительныхъ, чѣмъ та, о которой говорится въ настоящемъ случаѣ.
   Теперь посмотрите, какіе могутъ быть шансы къ спасенію при вышеописанномъ способѣ связыванья. Когда веревка обвязана вокругъ таліи проводника, обѣ его руки свободны, онъ можетъ, въ случаѣ надобности, воткнуть свою остроконечную палку въ снѣгъ. Но въ этомъ несчастномъ случаѣ, у каждаго проводника одна рука была занята; ее тянетъ падающій впереди человѣкъ, она чувствуетъ сильное напряженіе и разумѣется это ее ослабляетъ. Но это еще не все. Когда связанная рука почувствуетъ сильный толчекъ, проводникъ и другой рукой инстинктивно хватается за веревку; при этомъ онъ выпускаетъ свою палку, и такимъ образомъ лишается единственнаго средства къ спасенію. Въ такомъ положеніи были оба проводника, спасшіеся въ тотъ день, о которомъ мы говоримъ. Одинъ изъ нихъ выпустилъ палку, другой сѣкиру, и искусно же они должны были работать ногами, чтобы спастись отъ гибели. Теразъ былъ въ серединѣ. Было-ли въ его власти спастись или нѣтъ, запутался-ли онъ въ веревкѣ, или ухватился за него одинъ изъ его товарищей, мы никогда не узнаемъ. Будемъ думать, что онъ не покидалъ ихъ изъ чувства чести, и скорѣе готовъ былъ погибнуть съ ними, нежели измѣнить своему долгу.
   

III. МАТТЕРГОРНЪ. ПЕРВОЕ ВОСХОЖДЕНІЕ ВОГНАА ГАУКИНСА 1).

   1) Вмѣсто того, чтобы дѣлать это описаніе самому, я пользуюсь позволеніемъ моего друга мистера Гаукинса перепечатать его превосходный разсказъ о нашемъ первомъ восхожденіи на Маттергорнъ.
   
   Лѣто и осень 1860 года долго будутъ памятны въ Швейцаріи; такого суроваго и обильнаго несчастіями времени не запомнятъ съ 1834 г. Мѣстныя газеты были наполнены жалобами на "ewiger Südwind", постоянно заволакивавшій небо облаками и наносившій отъ времени до времени яростныя бури; самая бѣшеная изъ нихъ, разразившаяся въ первыхъ числахъ сентября и продолжавшаяся три дня, уничтожила или загромоздила на нѣкоторое время, кажется, всѣ проходы въ Италію кромѣ Бернинскаго (Bernin). Въ Андерматтѣ (Andermatt), на С.-Готардѣ, мы цѣлыхъ два дня были отрѣзаны отъ всякаго сообщенія разлившейся со всѣхъ сторонъ водой. Вся нижняя ронская долина была подъ водой. Нѣсколько недѣль спустя, въ лощинѣ, лежащей выше Чіавенны (Chiavenna), я не нашелъ и слѣдовъ Сплюгена (Splügen), только тамъ и сямъ виднѣлась старая дорога и больше ничего. Въ Вельтелинѣ (Valteline) я нашелъ Стельвійскую дорогу (Stelvіо rood) въ весьма опасномъ состояніи: въ нѣсколькихъ мѣстахъ, по теченію ручьевъ, были разставлены партіи людей, чтобы удалять валуны, угрожавшіе снести всѣ мосты. Слѣдовательно, болѣе неблагопріятнаго года для экспедицій на глетчеры нельзя себѣ и представить; вслѣдствіе этого, слѣдующія страницы представятъ разсказъ только вполовину оконченнаго предпріятія, которое Тиндаль и я надѣемся привести къ успѣшному окончанію въ началѣ августа въ будущемъ году.
   Я встрѣтился съ профессоромъ Тиндалемъ на базельской желѣзной дорогѣ; мы набросали планъ общихъ дѣйствій такимъ образомъ, чтобы, по возможности, соединить спеціальные предметы каждаго изъ насъ -- съ его стороны научныя наблюденія, съ моей -- изслѣдованіе новыхъ проходовъ и горной топографіи; къ сожалѣнію, погода некстати вмѣшалась въ эти планы. Сдѣлавъ нѣкоторыя измѣренія глетчера въ Гриндельвальдѣ, мы воспользовались нѣсколькими ясными днями и сдѣлали переходъ, который я давно хотѣлъ попытаться предпринять, а именно, отъ Лаутербруннена прямо на Эгишгорнъ черезъ Ротталь, узкую и неизвѣстную, но чрезвычайно любопытную ледяную долину, извѣстную въ швейцарской миѳологіи, какъ убѣжище осужденныхъ душъ. Въ теченіе семи часовъ, мы взбирались по отвѣснымъ скаламъ на громадный амфитеатръ утесовъ, граничащій съ этой стороны съ Алечскимъ бассейномъ, и имѣли счастіе опровергнуть предсказаніе Ульриха Лаунера, который, прощаясь съ нами въ Гриндельвальдѣ, увѣрялъ, что мы скоро вернемся назадъ, потому что пройти туда, куда мы собирались, невозможно. Когда мы спускались по длинному протяженію Алечскаго глетчера, надъ нами опять разлился туманъ, пошелъ дождь; мы двигались словно по безконечному полярному морю, на горизонтѣ котораго не виднѣлось ничего, кромѣ ледяной полосы. По прибытіи нашемъ на Эгишгорнъ, погода сдѣлалась хуже, чѣмъ когда-либо; прошла недѣля, прежде чѣмъ можно было окончить измѣреніе Алечскаго глетчера. Мы съ горестью рѣшили отпустить Беннена, который выжидалъ погоды, считая настоящее время слишкомъ дурнымъ для высокихъ подъемовъ, и двинуться впередъ съ Христіаномъ Лаулеромъ къ глетчерамъ около Циналя (Zinal). Бенненъ былъ въ отчаяніи. Мы дѣлали съ нимъ прошлымъ лѣтомъ рекогносцировку Маттергорна съ разныхъ сторонъ, и онъ пришелъ къ заключенію, что, по всей вѣроятности (ioh beinahe behaupte), мы поднимемся на верхъ. Въ томъ году я не могъ рѣшиться на эту попытку, потому что только-что выздоравливалъ послѣ горячки; такимъ образомъ былъ потерянъ случай, который могъ не скоро повториться, такъ какъ тогда (въ сентябрѣ 1859 г.) горы были почти свободны отъ снѣга Бенненъ только и успокоился тѣмъ, что мы осуществимъ наше желаніе въ 1860 г. Каково же было его горе при нашемъ предположеніи ѣхать въ Циналь (Zinal). Но, въ послѣднюю минуту, мы перемѣнили планъ. Лаунеръ не захотѣлъ идти съ нами въ Циналь; мы рѣшили попытать счастье съ Бенненомъ: теодолитъ былъ упакованъ и отосланъ въ Женеву, а сами мы отправились въ Брёйль (Breuil), чтобы рѣшительно аттаковать Маттергорнъ.


   Доступный или нѣтъ, но, конечно, Mont Cervin совсѣмъ другое дѣло, нежели Монбланъ или Монъ-Роза, или тысячи другихъ вершинъ, на которыя природа благосклонно допускаетъ человѣка, оставляя съ одной ихъ стороны ровную снѣжную покатость, удобную для подъема, пока не будутъ достигнуты окраины пропастей, чернѣющихъ по другую сторону. Массивныя квадратныя террасы, ограждающія Маттергорнъ, встаютъ со всѣхъ сторонъ почти непокрытыя снѣгомъ, а гдѣ лежитъ снѣгъ, на скалахъ, тонкимъ слоемъ, тамъ онъ скоро таетъ и снова замерзаетъ, превращаясь въ гладкій, какъ стекло, ледъ, который покрываетъ гранитныя плиты точно лакомъ и не поддается сѣкирѣ. Вся дорога, отъ начала до конца, лежитъ между двумя пропастями; надъ ней висятъ утесы, каждую минуту угрожающіе путешественнику самымъ ужаснымъ обстоятельствомъ на Альпахъ -- градомъ каменьевъ. За то гора имѣетъ своего рода обаяніе неприступности, не остающееся безъ вліянія на воображеніе; думаютъ, что тамъ надо бороться съ какими-то небывалыми, неслыханными опасностями: поэтому-го я думаю, жители Цермата (Zermat) и Val Tournanche не очень-то хлопотали объ изслѣдованіи горы, и предоставили эту честь уроженцу другой области, такъ какъ онъ былъ первымъ смертнымъ, нога котораго ступила на неприкосновенную до тѣхъ поръ гору, то я надѣюсь, что на его же долю выпадетъ вполнѣ заслуженная имъ честь, первому достигнуть ея вершины.
   Іоганъ Іозефъ Бенненъ, изъ Лаакса (Laax), на Верхнерейнской долинѣ, такая замѣчательная личность, что я не могу отказать себѣ въ удовольствіи, сказать о немъ нѣсколько словъ. Уроженецъ мѣстности, гдѣ господствуетъ нѣмецкій языкъ, живя среди горъ и глетчеровъ Оберланда (Oberland), по своей природѣ и характеру онъ принадлежитъ къ тому классу людей, образцы которыхъ представляютъ также Лаунеръ, Мельхіоръ Андерегъ, Бортисъ, христіанъ Аммеръ, Нетеръ Боренъ -- типы горной расы, обладающей простыми геройскими качествами, понятіе о которыхъ справедливо или несправедливо мы соединяемъ съ понятіемъ о тевтонской крови, качествами существенно противоположными -- по моему мнѣнію -- несравненно высшими передъ невѣрнымъ, хитрымъ народомъ въ Шамуни (Chamouniard). Всѣ названныя мною имена принадлежатъ первокласснымъ проводникамъ; но по моему Бенненъ превосходитъ всѣхъ качествами, необходимыми, чтобы руководить смѣлой экспедиціей; у него отвага соединяется съ осторожностью и съ удивительной непринужденностью и умѣніемъ владѣть собой; онъ обладаетъ способностью создать и обдумать свой планъ, сосредоточиться на одной мысли, выработать эту мысль съ полной ясностью и опредѣленностью, чего мнѣ никогда не случалось наблюдать у другихъ людей его класса; это своего рода Гарибальди. Во время нашей экспедиціи Тиндаль сказалъ ему: "Sie sind der Garibaldi der Führer, Bennen"; на что онъ отвѣчалъ съ свойственной ему простотой: "Nicht wahr"? Наивное тщеславіе и вполнѣ простительное маленькое хвастовство также составляютъ одну изъ милыхъ чертъ его характера. Это человѣкъ въ высшей степени искренній въ мысляхъ и словахъ, вполнѣ, что называется "einfach", преданный своимъ друзьямъ, безъ малѣйшаго слѣда какой нибудь задней мысли въ отношеніяхъ съ своими нанимателями; въ немъ есть какая-то независимость и превосходство передъ большинствомъ людей его класса, ставящія его, какъ мнѣ всегда казалось, совсѣмъ особнякомъ отъ нихъ, хотя никто болѣе его не способенъ пріобрѣтать друзей, и быть во всякихъ обстоятельствахъ привѣтливымъ, веселымъ. Онъ ушелъ съ своей родины, Штейнена, какъ онъ говорилъ мнѣ, потому, что тамъ народъ ему не по душѣ; однако, мнѣ сдается, что и въ Лааксѣ, гдѣ онъ теперь живетъ, ему не совсѣмъ то нравится. Онъ не женатъ и большую часть года проводитъ спокойно, занимаясь плотничьимъ ремесломъ, а иногда ходитъ одинъ или съ своимъ другомъ Бортисомъ (сдержанный, и несообщительный человѣкъ, но великолѣпный горецъ) на охоту за сернами, онъ страстный охотникъ, и своимъ простымъ и восторженнымъ языкомъ разсказываетъ съ величайшимъ энтузіазмомъ свои похожденія. Онъ набоженъ и соблюдаетъ всѣ религіозные обряды, но безъ той "мрачности", которую мистеръ Роскинъ (Ruskin) такъ поэтически приписываетъ жителямъ высокихъ Альпъ (Sligt Alps), во что, впрочемъ, я не очень вѣрю. Это самый натуральный человѣкъ, и для меня это одинъ изъ самыхъ очаровательныхъ товарищей. Хотя ни какія "правила" не опредѣляютъ нашихъ взаимныхъ обязательствъ, какъ проводника и нанимателя, но я увѣренъ, что никогда и никакая пропасть не поглотитъ меня, пока со мной будетъ Бенненъ, развѣ онъ самъ повалится вмѣстѣ со мной, что кажется невѣроятно, и я съ своей стороны могу сказать, что, по мѣрѣ моихъ силъ, сдѣлалъ бы для него тоже самое. Кто видѣлъ Беннена, когда, онъ карабкается по извилистымъ трещинамъ глетчера, бѣжитъ, какъ серна, по краямъ скользкихъ, покрытыхъ льдомъ утесовъ, тотъ навѣрное бы сказалъ о немъ, какъ выразился разъ Лаунеръ о своемъ братѣ Іоганѣ, погибшемъ на Юнгфрау, онъ никогда бы не могъ упасть, ничто не могло ему быть страшно, кромѣ лавины {Разъ Бенненъ и Тиндаль подымались вмѣстѣ на Финстерааргорнъ (Fineteraarhorn); работа была трудная; Бенненъ обернулся къ Тиндалю и говоритъ, "Teil fühle mich jetzt ganz wie der Tyroler einmal, (со мной теперь то же самое, что разъ было съ однимъ Тирольцемъ) и началъ разсказывать исторію, какъ одинъ честный тиролецъ жаловался на исповѣди своему духовному отцу, что религія и непреодолимая страсть къ прекрасному полу постоянно борятся въ немъ, и не уступаютъ мѣста другъ другу. "Mein sohn", сказалъ пасторъ, "Frauen zu lieben und im Himmel zu kommen, dass geht nicht". (Сынъ мой: любить женщинъ и попасть въ царство небесное, это не идетъ). "Herr Pfarrer", отвѣчалъ тиролецъ, "es muss gehen". Господинъ пасторъ, должно идти). "Und so sag' îelijeztzt", воскликнулъ Бенненъ. (Вотъ тоже и я говорю теперь). "Es muss geheut (должно идти), постоянный его девизъ.}.
   Такъ какъ дурная погода задержала насъ на Эгишгорнѣ, то Тиндаль, Бенненъ и я прибыли въ Брейль въ субботу 18-го августа, чтобы въ понедѣльникъ приступить къ дѣлу. Когда мы подошли къ горѣ, Бенненъ замѣтно смутился и лицо его омрачилось; гора была совсѣмъ бѣлая отъ выпашаго недавно снѣга. "Nur der Schnee furcht mich", (только снѣгъ пугаетъ меня), возражалъ онъ на наши разспросы. Дѣйствительно, сравнительно съ прошлымъ годомъ, я увидѣлъ здѣсь большую перемѣну: террасовидные, явственно обозначенные уступы, вдоль южнаго склона, были теперь почти совсѣмъ скрыты. Въ подзорную трубу можно было ясно разглядѣть громадныя ледяныя сосульки, окаймлявшія скалы, полосы таящаго снѣга и темныя заплаты, которыя, какъ мы думали, должны были въ теченіе двадцати четырехъ часовъ, значительно увеличиться. Нечего было дѣлать; хотя снѣгъ и уменьшилъ нашу надежду на успѣхъ, но все-таки, мы исполнили, что было въ нашихъ силахъ. Что касается меня, то я былъ бы совершенно удовлетворенъ, еслибы на первый разъ мы выполнили только часть дѣла; между тѣмъ мы ознакомились бы съ свойствами скалъ, разсѣяли бы суевѣрный страхъ, внушаемый неприступной горой и, можетъ быть еще высмотрѣли бы такія мѣста, чтобы на другой разъ сократить дорогу.
   Намъ нужно было достать такого человѣка, который бы могъ нести намъ сумку съ провизіей. По рекомендаціи нашего хозяина, въ Брейдѣ, мы послали за однимъ изъ тамошнихъ жителей, по имени Карелемъ; (это былъ, какъ мы слышали, лучшій проводникъ въ Val Tournanche, и племянникомъ Кароля, съ которымъ я познакомился въ Аостѣ. Но описаніямъ послѣдняго, я ожидалъ увидѣть молодаго человѣка, пожалуй даже изящной наружности, и мнѣ было очень забавно, когда передо мной явился грубый, добродушный человѣкъ съ косматой грудью, однимъ словомъ, самый обыкновенный мужикъ. Впрочемъ, онъ отлично зналъ свое дѣло, дѣлалъ все охотно, и готовъ былъ идти съ нами куда угодно; но онъ говорилъ, что навѣрное мы кончимъ тѣмъ, что ночуемъ гдѣ нибудь на горѣ; вообще я не думаю, что бы онъ очень разсчитывалъ на нашъ успѣхъ.
   Мы должны были выступить раньше 3-хъ часовъ утра въ понедѣльникъ, 20 августа. Я не могъ вполнѣ воспользоваться даже и этимъ небольшимъ промежуткомъ, остававшимся панъ для сна; меня не столько безпокоили мысли о предстоящей экспедиціи, сколько дошедшіе до насъ, за нѣсколько дней передъ тѣмъ, слухи о несчастій на Col du Géant; хотя слухи эти были весьма неопредѣленны, но, къ несчастію, слишкомъ вѣроятны. Толки были, безъ сомнѣнія, преувеличены, и мы все еще не знали именъ погибшихъ. Я не могъ отогнать отъ себя мысли (совершенно неосновательной), что между ними непремѣнно былъ какой нибудь дорогой мнѣ человѣкъ, и что я долженъ поспѣшить въ Курмейеръ, отыскать и похоронить его. Къ утру разумѣется эти мысли забываются; мы встаемъ и Карель ведетъ насъ съ фонаремъ черезъ маленькую рѣчку, протекающую у Брейля; налѣво, мы подымаемся въ горы и въ темнотѣ слышимъ по звуку, что идемъ среди безчисленныхъ ручейковъ. На небѣ рисуются темныя очертанія Маттергорна; измѣряя глазомъ скрадываемое высотой пространство, думается, что успѣхъ долженъ быть возможнымъ; но странно даже подумать, сколько подъемовъ и спусковъ ищутъ насъ на этой коротенькой поднебесной полоскѣ.
   Скоро занимается день, розовые утренніе лучи освѣтили первый пикъ къ западу отъ насъ; въ воздухѣ чудный покой и тишина; на нынѣшній день, во всякомъ случаѣ, погода, будетъ хороша безъ сѣвернаго вѣтра, этого злого врага; но небо какъ-то не довольно прозрачно, длинныя вереницы облаковъ бѣгутъ отъ югозападнаго горизонта вверхъ къ зениту, а на югъ отъ Аосты, румянецъ горъ слишкомъ тёменъ -- все это признаки, что хорошая погода не прочна. Въ пять часовъ мы переходимъ первые снѣжные валы, и теперь Карель отступаетъ на задній планъ, и на сцену появляется нашъ предводитель; цѣлый день ему надо прорубать ступеньки, но нѣтъ дѣла, которое было бы не подъ силу этимъ крѣпкимъ, могучимъ членамъ, а сегодня онъ въ особенно хорошемъ расположеніи духа. Плотничье дѣло, не какая нибудь тонкая комнатная работа на токарномъ станкѣ или тому подобное; такая грубая работа, какъ ремесло Беннена, притомъ большею частію на открытомъ воздухѣ, хорошая школа для руки и глаза. Мы подымаемся по узкой, снѣжной окраинѣ утеса, нѣсколько вправо: снѣгъ замерзъ и твердъ, какъ камень; славно достается нашимъ ногамъ и рукамъ. Тиндаль кричитъ мнѣ, помню-ли я "условіе": т. е. если нога соскользнетъ со ступеньки, въ туже минуту повернуться ничкомъ и крѣпко, обѣими руками, воткнуть подъ собой въ снѣгъ альпійскую палку; этимъ способомъ можно остановить паденіе, если уже не поздно. Разъ, если упалъ на спину, все кончено, развѣ подоспѣетъ кто на помощь; спастись самому нѣтъ никакихъ шансовъ. Черезъ нѣсколько минутъ мы останавливаемся, связываемся веревкой, и въ такомъ положеніи проводимъ весь день. Многіе сомнѣваются въ благоразуміи этого средства, такъ какъ, вѣроятно, больше извѣстны такіе случаи, что падалъ одинъ и увлекалъ за собой другихъ, нежели такіе, что другіе помогали ему; но насъ было только четверо, всѣ мы были довольно вѣрны на ногу, и въ самомъ дѣлѣ я не помню, чтобы кто нибудь поскользнулся, или оступился на столько, чтобы это могло повлечь серьезныя послѣдствія. Скоро склонъ слабѣетъ, но впереди встаетъ отвѣсная снѣговая стѣна, образующая вверху провалъ, котораго намъ надо достигнуть; провалъ этотъ окаймленъ могучими утесами. Мы сворачиваемъ влѣво на скалы. Когда кто идетъ по грязи, то противуположная сторона дороги всегда кажется лучше, и онъ постоянно переходитъ съ одной стороны на другую, и только безполезно удлиняетъ себѣ дорогу; такъ и подымаясь на горы, все манитъ со снѣга на камни или vice versa. Бенненъ намѣревался идти прямо къ провалу, и никому не давалъ слова сказать противъ этого; однако, потомъ онъ послушался насъ и мы начали взбираться по скатамъ. Но эти скалы были окованы льдомъ, круты, скользки; мы работаемъ колѣнами и руками, а подвигаемся медленно. Наконецъ, останавливаемся на одномъ выступѣ, гдѣ всѣ можемъ помѣститься вмѣстѣ, и Карелъ предлагаетъ намъ (съ Бенненомъ онъ можетъ объясняться только знаками, потому что одинъ говоритъ только пофранцузски, другой только понѣмецки), идти впередъ и посмотрѣть, не найдется ли дороги полегче, все держась влѣво. Бенненъ одобрительно киваетъ головой; онъ смотритъ на Кареля съ снисходительною жалостью, но самъ молчитъ на счетъ дороги. "Er weiss gar nichts", говоритъ онъ. Карелъ беретъ сѣкиру и подымается осторожно, но храбро. Но вотъ онъ возвращается назадъ и качаетъ головой. Счастіе, что онъ это сдѣлалъ, потому что поди мы дальше налѣво, пришли бы къ вершинѣ кряжа, откуда, какъ мы узнали впослѣдствіи, нѣтъ прохода къ провалу, и, по всей вѣроятности, тамъ мы должны бы были и покончить свое путешествіе на этотъ день. Теперь Бенненъ ведетъ вправо, и быстро перескакиваетъ съ уступа на уступъ. Время идетъ, но, наконецъ, мы переходимъ черезъ утесы, какъ разъ противъ самого провала, насъ еще отдѣляетъ отъ него нѣчто въ родѣ большого снѣгового кратера, съ нависшимъ надъ нимъ слѣва каменистымъ краемъ, съ котораго падаютъ внизъ камни, облегающіе края кратера. Края эти круты, но мы, молча, быстро огибаемъ ихъ; на насъ не упало ни одного камня; теперь мы вышли къ узкому снѣжному перешейку, составляющему собственно провалъ. На часахъ половина девятаго; первая часть работы окончена.
   Нельзя, однако, сказать, чтобы это была самая трудная часть. Мы стоимъ на широкой площадкѣ краснаго гранита; это самый нижній уступъ пика Маттергорна; до насъ еще ничья нога не стояла на немъ. Площадка съ одной стороны образуетъ край снѣжнаго откоса, надъ которымъ съ другой стороны свѣшиваются съ вышины пятидесяти-футовыя гранитныя скалы, составляющія край кряжа. Съ одной стороны у насъ снѣговой кратеръ, который мы только что обогнули, съ другой, утесистый, разщеленный снѣжный фасъ тянется прямо къ сѣверу, гдѣ, какъ намъ извѣстно, долженъ находиться Цмутскій глетчеръ (Zmutt glacier). Надежда, которую я лелѣялъ, сдѣлать проходъ черезъ эту ложбину изъ Брейля въ Церматъ, немедленно разсѣялась. Надъ нами, въ страшномъ боевомъ порядкѣ, подымались башни и цитадели Маттергорна. Впечатлѣніе производимое этими громадами, самыми суровыми и могучими изъ всѣхъ альпійскихъ массъ, при непосредственной близости къ нимъ, усиливается несравненно болѣе. Изъ всѣхъ горъ, форма Маттергорна самая замѣчательная; и это не случайность, а происходитъ вслѣдствіе того, что эта гора сооружена природою изъ болѣе массивнаго и твердаго матеріала, и отдѣльныя части его прочнѣе сплочены между собою; нигдѣ не видѣлъ я такого совершенства въ каменной работѣ. Большія гнейсовыя глыбы вездѣ гладки и плотны: разщелинъ или слѣдовъ вывѣтриванья почти не замѣтно. Каждый день съ его боковъ должны обваливаться въ видѣ валуновъ сотни пудовъ камней, но, даже въ теченіи столѣтій, количество это ничтожно въ сравненіи съ массой горы; обыкновенные процессы разложенія почти не оказываютъ на нее вліянія. Если, по примѣру мистера Рёскина (Ruskin), размышлять о томъ, какимъ путемъ альпійскіе пики могли принять настоящую форму, то, кажется, что масса подобная этой, могла бы сложиться такимъ образомъ лишь въ моментъ своего выхожденія изъ моря, подъ напоромъ такихъ волнъ, какія бьютъ о гранитные выступы Ландсенда (Land's End). Ставъ какъ разъ на твердой землѣ, она должна, повидимому, стать на вѣки.
   Передъ нами открываются двѣ линіи подъёма, между которыми надо сдѣлать выборъ: одна, лежитъ вдоль середины раздѣляющаго кряжа, такъ сказать, спинного, позвоночнаго хребта горы; другая, немного правѣе, по окраинѣ; между ними лежитъ ущелье. Мы выбираемъ первый путь, то есть кряжъ спинного хребта, но другая дорога должна быть меньше иззубрена камнями, и, вѣроятно, слѣдующій разъ, мы попробуемъ идти по ней. Когда мы поднялись съ мѣста, Бенненъ обратился къ намъ съ нѣсколькими увѣщательными словами, какъ полководецъ Ѳукидида. Онъ слишкомъ хорошо насъ знаетъ и увѣренъ, что мы не боимся, но каждый шагъ требуетъ величайшей осторожности: бояться не надо, "wohl immer Achtung" (главное вниманіе). Скоро начинаются наши затрудненія; но препятствія этой части путешествія были такъ многочисленны и суровы, что я не берусь даже описывать ихъ, тѣмъ болѣе, что нѣкоторыя подробности изчезли изъ памяти. Мы буквально погрузились въ дикія глыбы камней, увѣнчанныя громадными ледяными подушками и окаймленныя такими толстыми сталактитами, что, кажется, можно бы было карабкаться по нимъ, но мы обходимъ эти массы, идемъ подъ ними и надъ ними, иногда кажется, что дальше идти не возможно; но Бенненъ, постоянно идущій впереди, взберется какъ птица на какой нибудь выдающійся утесъ, и все-таки ухитрится выискать дорогу. Вотъ мы полземъ по одиночкѣ по узкой окраинѣ; съ одной стороны она ограждена стѣной, съ другой ничѣмъ; ничто тутъ не представляетъ опоры ни для рукъ, ни для палки, а окраина нѣсколько поката; не выдержи только гвозди въ нашихъ сапогахъ и мы полетимъ внизъ; въ одномъ мѣстѣ выступаетъ часть утеса; мы искусно проползаемъ подъ нимъ, и благополучно миновавъ это препятствіе, выходимъ на свѣтъ Божій, какъ разъ подъ водяной каскадъ; уйти отъ него некуда. Дальше представляется нѣчто необыкновенное, настоящая труба, сложенная изъ скалъ и выложенная снаружи твердымъ чернымъ льдомъ, около дюйма толщиной. Основаніе ея выходитъ въ пространство, а вершина теряется гдѣ-то вверху: тутъ ужъ рѣшительно не за что ухватиться, и я до сихъ поръ не могу понять, какимъ образомъ могло человѣческое существо взобраться сюда или спуститься отсюда безъ посторонней помощи. Но Бенненъ скользитъ по этой трубѣ вверхъ, какъ кошка; ужъ онъ на верху и манитъ къ себѣ Тиндаля; наступаетъ моя очередь; я стараюсь изъ всѣхъ силъ, всползаю и какъ можно крѣпче жмусь къ краямъ этой трубы, но, немного не доходя до верху, треніе и сопротивленіе моего тѣла вдругъ теряютъ силу, я повисъ всей моей тяжестью на веревкѣ: -- сверху веревку сильно подтянули, я успѣваю упереться однимъ колѣномъ о край, и спасенъ. За мной тащатъ Карреля. Немного погодя мы идемъ по скаламъ и подымаемся по ледяной покатости, которая вверху, ярдахъ въ трехъ {Ярдъ, англійская мѣра, равняющаяся 36 русскимъ дюймамъ, или 1 2/7 аршина.} влѣво отъ насъ, круто изгибается и дальше (надо такъ предполагать) идетъ прямо къ Цмутскому леднику (Zmutt glacier). Достигнувъ вершины, мы идемъ вдоль ея, и наконецъ находимъ возвышеніе, съ котораго можемъ обозрѣть линію башень и утесовъ, лежащихъ еще надъ нами; это послѣднія укрѣпленія передъ самой вершиной. Мы останавливаемся здѣсь для отдыха. Бенненъ идетъ посмотрѣть, нельзя-ли перейти на другой подъёмъ, который кажется болѣе доступнымъ. Предоставленный самому себѣ, онъ идетъ легко, почти безпечно. "Geb' Acht, Bennen!" (Берегитесь) кричали мы ему вслѣдъ, но напрасно; онъ идетъ, останавливаясь и внимательно озираясь кругомъ, точь въ точь, какъ серна; однако онъ скоро возвращается назадъ и говоритъ, что прохода нѣтъ; такимъ образомъ намъ остается держаться прежней дороги.
   Не прошло еще трехъ часовъ съ тѣхъ поръ какъ мы оставили провалъ, а съ настоящей нашей станціи, мы могли уже окинуть взглядомъ дорогу до той точки, которая скрывала отъ насъ настоящую вершину, и убѣдиться, что предстоящія затруднеія никакъ не больше предъидущихъ, и время и упорство навѣрное побѣдятъ и ихъ. Но, въ подобнаго рода экспедиціяхъ, бываетъ свой отливъ и приливъ счастья; съ нѣкотораго времени мной овладѣло предчувствіе, что, въ настоящемъ случаѣ, счастіе не на нашей сторонѣ, что время, которымъ мы могли еще благоразумно располагать, небудетъ достаточно чтобы достигнуть вершины въ этотъ день. Прежде, когда мы еще только собирались въ это путешествіе, я считалъ весьма вѣроятнымъ, что подъемъ окажется или вовсе невозможнымъ, или, сравнительно легкимъ; теперь было достаточно ясно, что не оказалось ни того, ни другаго; настоящее путешествіе требовало долгаго и тяжелаго труда, а необыкновенное скопленіе льда, дѣлало этотъ трудъ еще продолжительнѣе и тяжелѣе обыкновеннаго.
   Я спросилъ Беннена, какъ онъ думаетъ, успѣемъ-ли мы дойти до вершины; видно было, что ему не хотѣлось отказаться отъ надежды; Тиндаль объявилъ, что не выскажетъ никакого мнѣнія; и такъ мы слова двинулись впередъ.
   Наконецъ мы подошли къ подножію громадной выпуклой возвышенности, худшей изъ всѣхъ, какія встрѣчались; къ ней вела маленькая снѣговая грядка служившая какъ бы подъемнымъ мостомъ. Я боялся, чтобы въ пылу преслѣдованія нашей цѣли, мы не замѣшкались слишкомъ долго, и Бенненъ не забылъ бы главнаго, обезпечить благополучный спускъ. Я закричалъ ему, что думаю остановиться гдѣ нибудь тутъ; что если онъ можетъ идти скорѣе одинъ, пусть идетъ, только возвратился бы во время. Но Бенненъ съ отчаянной энергіей уже карабкался вверхъ. Тиндаль не хотѣлъ отставать отъ него; я отпустилъ веревку и предоставилъ имъ идти впередъ. Карель перешелъ снѣжную грядку (arête), сѣлъ и закурилъ трубку: я долго стоялъ повернувшись спиною къ возвышенности и созерцая окружавшую меня картину.
   Когда кровь моя немного остыла, и человѣческіе шаги и голоса потерялись въ пространствѣ, я началъ сознавать на какой мы высотѣ, и въ какомъ безмолвномъ одиночествѣ. Воздухъ былъ необыкновенно тихъ; легкіе порывы вѣтра крутились по временамъ вокругъ угловъ скалъ, все остальное было сурово и неподвижно, и мало гармонировало съ біеніемъ сердца и подвижными членами человѣка, съ его жизнью и дѣятельностью. Эти камни и ледяныя глыбы не знаютъ ни пощады, ни сочувствія къ человѣческой отвагѣ; они пассивно покоряются тому, что можетъ сдѣлать человѣкъ; но попробуй онъ ступить лишній шагъ, попробуй у него закружиться голова или ослабѣть рука, застигни его туманъ, или темнота, и они безжалостно исполнятъ надъ нимъ свой приговоръ. Чувство "величія" (du sublime), въ такихъ случаяхъ, много зависитъ, мнѣ кажется, отъ равновѣсія между силами природы и средствами человѣка бороться съ ними: если первыя слишкомъ слабы, картина не производитъ впечатлѣнія; если онѣ слишкомъ могучи для человѣка, то великое становится для него просто страшнымъ. Любуясь на Dôme du Goûté или на Zumstein Spitze, когда при закатѣ солнца они пылаютъ въ самомъ дѣлѣ неземною красотой, точно какая-то небесная страна, мнѣ часто приходило на умъ, что если бы поставить зрителя одного на эти сіяющія вершины, и онъ бы зналъ, что ему не уйти оттуда до ночи, онъ бы не увидѣлъ въ картинѣ никакого величія -- ему бы только представлялся гнѣвный взоръ заходящаго солнца, устремленный на темныя скалы и мертвенно блѣдный снѣгъ.
   Мы поднялись повидимому на значительную высоту надъ проваломъ; хребетъ, простирающійся отъ Маттергорна до Dent d'Erin, лежалъ подъ нами; но пикъ все еще возвышался позади меня, и, измѣривъ глазомъ высоту, по его же ближайшему сосѣду, Вейсегорну, такому же великому, я увидѣлъ, что намъ еще далеко до вершины. Ни провала, ни дороги, по которой мы поднимались, не было видно; я видѣлъ только камень, гдѣ сидѣлъ Карель, и верхушки двухъ и трехъ скалъ, подымавшихся снизу. Само собою разумѣется, видъ былъ величественный, и съ трехъ сторонъ совершенно открытый: одной рукой, я могъ бросить камень, который долетѣлъ бы до Цмута (Zmutt), другою, бросить его прямо въ Брейль (Breuil). Впереди лежали, какъ на картѣ, еще не извѣдавшіе человѣческой ноги, пики къ югу и западу отъ Bent d'Erin; цѣлый рядъ ихъ раздѣляетъ Val Tournanche отъ Valtelline и области глетчеровъ, называемой на Зиглеровской картѣ Цардезаномъ (Zardezan), черезъ нихъ можетъ быть возможенъ проходъ на Церматъ (Zermatt). Безпредѣльный рядъ голубыхъ холмовъ тянется далеко по направленію къ Италіи.
   Я прошелся немного по грядкѣ (arête) и сѣлъ, она была точь въ точь широка лишь на столько, чтобы на ней могла помѣститься нога, да и это при полномъ хладнокровіи, пожалуй, показалось бы не совсѣмъ удобнымъ. Обернувшись, чтобы посмотрѣть на Тиндаля и на Беннена, я не могъ удержаться отъ улыбки; теперь, со стороны, я увидѣлъ какъ медленно подвигались мы въ борьбѣ съ препятствіями. Они поднялись не больше, какъ на нѣсколько ярдовъ. "Только то вы прошли"? закричалъ я имъ, потому что мы все время оставались на разстояніи голоса. Они дѣлали чудовищныя усилія: глядя, какъ они карабкались и барахтались между огромными глыбами, можно бы было подумать, что они тащутъ какіе-то невидимые тяжелые тюки, а не то, что имѣютъ дѣло только съ тяжестью своего собственнаго тѣла. Въ то время, какъ я глядѣлъ на нихъ, вдругъ показался зловѣщій гость: сверху сорвался кусокъ утеса величиной съ человѣческое тѣло и пронесся мимо меня въ ущелье, разсыпая кругомъ снѣжную пыль. Въ первую минуту я подумалъ, что это они сдвинули его съ мѣста; но взглянувъ еще разъ, я увидѣлъ, что онъ пролетѣлъ надъ ихъ головой съ верхнихъ уступовъ. Ни тотъ, ни другой изъ нихъ кажется не видѣли чудовища; но потомъ Тиндаль разсказывалъ мнѣ, что какой то камень, весьма вѣроятно осколокъ той большой глыбы, такъ хватилъ его по шеѣ, что чуть не задавилъ. Я со стороны глядѣлъ на верхъ, однако больше ничего не показывалось. Въ нашъ отрядъ пустили, такъ сказать, однимъ зарядомъ; но онъ не попалъ въ цѣль и мы остались цѣлы и невредимы.
   Вполнѣ надѣясь, что они не будутъ долго упорствовать, я закричалъ Тиндалю, скоро-ли они думаютъ вернуться. "Черезъ полтора часа", отвѣчалъ онъ, незнаю, шутя или серьозно, и они скрылись за выдающимся угломъ. Вдругъ на меня напало сомнѣніе; мнѣ сдѣлалось очень неловко: при той мысли, что если подъемъ вдругъ станетъ легче, они пойдутъ вверхъ и достигнутъ вершины безъ меня? Я намѣревался было уговорить Кареля идти за ними вслѣдъ; но этотъ пріятель преспокойно сидѣлъ на мѣстѣ; повидимому, ему порядкомъ все надоѣло. Моя нерѣшимость, однако, продолжалась не долго: черезъ двѣ или три минуты болтовня ихъ, не прекращавшаяся все время, послышалась громче, а вслѣдъ затѣмъ показались и они сами: очевидно, они сходили внизъ. Дѣйствительно, Бенненъ наконецъ вернулся и сказалъ Тиндалю, "Ich denke die Zeit ist zu kurz. (Мнѣ кажется не достаточно времени). Я былъ радъ, и не удерживалъ его идти впередъ; теперь возвращеніе не лежало на моей отвѣтственности. Они нашли, что послѣд ъ свою душу вздохомъ и восклицаніемъ: "Вотъ, еслибы мы пошли тамъ! Да, мы поднялись бы съ закрытыми глазами"! Но раскаяніе было безполезно; мы избрали себѣ цѣль, и должны были ея достигнуть. Послѣ еще одного труднаго подъема, посредствомъ веревки, Бенненъ достигъ точки, откуда увидѣлъ большое протяженіе скалъ надъ нами. На нихъ не предвидѣлось серьезныхъ затрудненій; мы встрѣтили это извѣстіе съ неописанной радостью. Тѣмъ не менѣе каждый вертикальный ярдъ доставался намъ неимовѣрными усиліями. Долго надъ нами свѣшивался снѣжный карнизъ; теперь мы приблизились, къ его уровню; послѣдній утесъ образовалъ крутую ступень съ перекладинами изъ геологическихъ слоевъ. Мы вспрыгнули на нее, и глазамъ нашимъ непосредственно открылась великолѣпная снѣжная поляна Гёрнерскаго ледника. Тревога послѣднихъ четырехъ часовъ изчезла, какъ дурной сонъ, и, съ возвратившимися силами и душевнымъ покоемъ, мы могли понять важность нашей побѣды надъ альпійскою природою и считать себя вполнѣ счастливыми. И на суровой вершинѣ Стараго Бейстора весело уничтожили бывшую съ нами холодную баранину и оживляющее шампанское.

"Живописное Обозрѣніе", NoNo 2--6, 1874

   

ВОСХОЖДЕНІЕ НА АЛЬПЫ.

(Съ англійскаго изъ Джона Тиндаля.)

(Продолженіе.)

XIII.
Освобожденіе изъ трещины.

   М. Гёксли и я остановились на нѣсколько дней въ Гривдоль вальдѣ, ожидая постоянной погоды и заглядывая отъ времени до времени въ дикую страну, которую Шрекгорнъ, Веттергорнъ, Финіергёрнеръ и Эйгоръ питаютъ вѣчными снѣгами. Мы осматривали опоры Юнгфрау съ цѣлію проложить проходъ между нею и Монкомъ отъ Венгернскихъ Альпъ къ Алеченому леднику. Нѣкоторое время погода поперемѣнно держала васъ то въ надеждѣ, то въ страхѣ, но наконецъ рѣшительно возстала противъ насъ; нечего было дѣлать. Вялыми и дрожащими шагами побитыхъ солдатъ пошли мы черезъ Большой Шейдекъ и Гаслійскую долину на Гримзель. Мы перешли такъ называемый пассъ, ровные и отполированные утесы котораго давно привлекали вниманіе Сэра Джона Лесли. Предлагая въ то время рѣшеніе этого явленія, онъ не зналъ о существованіи древняго ледника, бывшаго, какъ намъ теперь извѣстно, орудіемъ такой обработки этихъ скалъ. Обогнувъ одинъ уголъ Майенванда, мы неожиданно увидѣли передъ собой двухъ путешественниковъ; это были: мистеръ (теперь сэръ) Джонъ Леббокъ и его проводникъ. Онъ долго поджидалъ нашего пріѣзда въ новомъ отелѣ, открытомъ м. Зейлеромъ у подошвы Майенванда; наконецъ, потерявъ надежду, рѣшился покинуть горы и направлялся теперь въ Бріенцъ. Дѣйствительно, швейцарскія озера и древніе люди, разбивавшія свои бивуаки по ихъ берегамъ, составляли для него главный предметъ интереса; мы настигли его въ самомъ, такъ сказать, дѣйствіи изслѣдованій, и заставивъ его перемѣнить курсъ, потащили съ собой внизъ и скоро всѣ вмѣстѣ расположились въ отелѣ м. Зейлера. Здѣсь мы задали себѣ трехдневную гимнастику на ледникѣ и на прилегающихъ высотахъ, и въ одинъ изъ этихъ дней Леббокъ и я дѣлали попытку взобраться на Галенштокъ. Поднявшись по скату горы и имѣя по нашу правую руку Ронскій ледникъ, мы достигли высотъ надъ ледянымъ каскадомъ, и перешли ледникъ выше паденія. Когда мы поднимались, небо было ясно и воздухъ пріятенъ, но въ земной атмосферѣ солнце совершало удивительныя явленія; воздухъ, вслѣдствіе своей легкости, подвергался быстрымъ перемѣнамъ. Внезапно образовавшіяся облака стремительно понеслись по Ронской долинѣ, закрывая ледникъ и заволакивая вершины горъ, оставляя но временамъ чистымъ только верхній ронскій névé. Величіе Альпъ признано, какъ дѣло неоспоримое, чтоже касается красоты, то иногда можно ее оспаривать. Но снѣжныя поля большихъ ледниковъ на высотахъ вполнѣ прекрасны; они не возвышаются надъ вами съ холоднымъ, отталкивающимъ величіемъ, и все въ нихъ полно такой нѣжной граціи, что, при видѣ ихъ, въ воображеніи рисуется образъ прелестной женщины.
   Весь этотъ день былъ для насъ непрерывнымъ рядомъ сюрпризовъ, происходившихъ въ наполненномъ тучами и раздираемомъ вѣтрами воздухѣ. Мы достигли вершины и нашли на ней такой туманъ, который можно было почти ощущать. Онъ былъ такъ густъ, что въ двухъ шагахъ скрывалъ насъ другъ отъ друга. Но вдругъ, въ верхнихъ слояхъ воздуха, мракъ разсѣялся, и надъ ослѣпительными снѣгами раскрылся сводъ синяго неба. За ледникомъ возвышалась горная утесистая вершина Финстерааргорна. Другія вершины и другіе утесы выплывали постепенно, по мѣрѣ того, какъ уходили прочь враждебныя тучи. Но вскорѣ надъ нами сгустились пары, и мы снова ничего не видѣли кромѣ безконечнаго тумана. Снова тучи разрывались, и снова смыкались. Такимъ образомъ, въ верхнихъ слояхъ атмосферы, солнце вторило дикимъ аккомпаниментомъ мистической гармоніи лежащаго внизу міра.
   Отъ Ронскаго ледника мы продолжали путь внизъ по Ронской долинѣ къ Вишу, откуда, въ сумеркахъ, всѣ трое поднялись въ отель Юнгфрау на Эггишгорнѣ. Здѣсь мы основали свою главную квартиру на нѣсколько дней и отсюда Люббокъ и я общимъ совѣтомъ рѣшили подняться на Юпгфрау. Владѣтель отеля держитъ для этой экскурсіи проводниковъ, но они дерутъ баснословныя цѣны. Къ тому же я не нуждался ни въ какомъ проводникѣ, имѣя при себѣ своего вѣрнаго Беннена, намъ нужно было просто одного носильщика, на столько сильнаго и искуснаго, чтобы онъ могъ слѣдовать за нами. Въ деревнѣ Лаженъ Бенненъ нашелъ именно такого носильщика, молодого человѣка по имени Билендера, который пользовался репутаціей отважнаго и неустрашимаго человѣка.
   Этого молодого человѣка и еще другого носильщика мы послали впередъ съ нашей провизіей къ Фаульбергскому гроту, гдѣ намѣревались провести ночь. Между Эггишгорномъ и этой пещерой, ледникъ не представляетъ затрудненій, съ которыми бы нельзя было справиться при самомъ небольшомъ навыкѣ; мы не допускали тутъ даже и мысли объ опасности. Черезъ полчаса, послѣ ухода нашихъ носильщиковъ, мы по тихоньку пошли къ Мержалинскому озеру и, обогнувъ его, скоро взошли на ледъ. Середина ледника была гладка, какъ шоссе, пересѣкаясь тамъ и сямъ журчащими ручейками, образовавшимися вслѣдствіе поверхностныхъ надломовъ ледника. Для Люббока эта картина соединяла всю свѣжую прелесть новизны, такъ какъ въ этомъ году онъ въ первый разъ въ жизни видѣлъ альпійскіе ледники. Для меня же, страна эта, хотя и не была новинкой, но нисколько не утратила того интереса, съ какимъ я смотрѣлъ на нее въ первый разъ. Мы быстро шли во оледенѣлому склону. Часа черезъ два ходьбы, мы увидѣли вдругъ человѣка, стоявшаго на боковой моренѣ ледника, недалеко отъ того мѣста, гдѣ намъ надо было свернуть съ него, чтобы идти къ Фаульбергской пещерѣ.
   Сначала мы не обратили особеннаго вниманія на этого человѣка. Онъ очевидно наблюдалъ за нами, но не подходилъ къ намъ, наконецъ онъ возбудилъ въ насъ не малое любопытство, когда мы замѣтили, что это одинъ изъ нашихъ людей. Ледникъ въ этомъ мѣстѣ повсюду прорѣзанъ трещинами, которыя, хотя въ сущности и не опасны, однако требуютъ осторожности. Мы пошли къ нашему носильщику, но онъ не двигался съ мѣста; когда мы приблизились къ нему, онъ безсознательно глядѣлъ на насъ и ничего не говорилъ, пока я не началъ съ нимъ разговора. Бенненъ обратился къ нему на мѣстномъ нарѣчіи, онъ отвѣчалъ также на своемъ patois. Отвѣть его, должно быть, былъ очень теменъ, такъ какъ Бенненъ не понялъ большей его части. "Боже мой!" воскликнулъ онъ, обращаясь къ намъ, "Вальтерсъ убить!" Вальтерсъ былъ проводникомъ на Эггишгорнъ, съ которымъ на этотъ разъ мы не имѣли никакого дѣла. "Нѣтъ, не Вальтерсъ", возразилъ носильщикъ, "убитъ мой товарищъ". Бенненъ съ удивленіемъ посмотрѣлъ на него. "Какъ убитъ? воскликнулъ онъ. "Провалился въ трещину", былъ отвѣтъ. Насъ это до того поразило, что нѣсколько минутъ мы какъ будто не могли сообразить важности ужаснаго извѣстія. Наконецъ Бенненъ началъ разводить руками въ воздухѣ, восклицая: "Iesu Maria! что я буду дѣлать? Воображеніе мое съ быстротой нарисовало мнѣ всѣ подробности этого происшествія, я уже видѣлъ какъ человѣка этого выбросило изъ трещины и какъ трупъ его лежитъ теперь въ Фаульбергской пещерѣ; я уже считалъ дѣломъ рѣшеннымъ, что онъ былъ на вѣки погребенъ, пока товарищъ его побѣжалъ искать помощи. Послѣдній нѣсколько разъ повторялъ, что провалившійся носильщикъ навѣрно умеръ. Почему онъ знаетъ, что онъ умеръ? спросилъ Люббокъ. Иногда паденіе только ошеломитъ человѣка, а не убьетъ. Вопросъ этотъ былъ повторенъ по нѣмецки, но вызвалъ тотъ же неизмѣнный отвѣтъ. Гдѣ этотъ человѣкъ? спросилъ я. "Тамъ", отвѣчалъ носильщикъ, протягивая руку къ леднику. Въ трещинѣ? Отвѣтомъ было безсмысленнѣйшее "да!" Я насилу удержалъ готовое вырваться у меня проклятіе. Такъ ты, дурачина, хоть своди насъ къ этому мѣсту, и онъ повелъ насъ.
   Мы скоро подошли къ широкой зубчатой щели, похожей больше на пещеру, чѣмъ на обыкновенную трещину. Черезъ щель эту перекидывался снѣжный мостъ, теперь разрушенный, и вокругъ котораго очень бы легко можно было пройти. Ледникъ въ этомъ мѣстѣ былъ значительно изрытъ, но нужно было только немного терпѣнія, чтобы справиться съ его буграми, а нашъ носильщикъ не обладалъ этимъ качествомъ и, въ надеждѣ сократить путь, вздумалъ перейти по мосту. Этотъ послѣдній провалился, носильщикъ рухнулся внизъ, увлекая за собой огромную массу débris {Débris. Мелкіе, сорные камни.}. Мы посмотрѣли въ провалъ; внизу за темнотой ничего нельзя было разсмотрѣть, а непосредственно подъ разрушеннымъ мостомъ все было завалено снѣгомъ и ледяными осколками. Больше мы ничего не видѣли. Мы прислушивались съ напряженнымъ вниманіемъ; изъ глубины послышался глухой стонъ. Онъ повторился, это убѣдило насъ, что мы не обманывались, человѣкъ былъ еще живъ. Бенненъ сначала былъ въ чрезвычайно возбужденномъ состояніи и такъ какъ истинный католикъ принялся за призываніе всѣхъ святыхъ и ангеловъ, это еще болѣе увеличивало его волненіе. Услышавъ стонъ, онъ просто вышелъ изъ себя. Онъ чуть не бросился въ трещину, но мы оттащили его прочь. Очевидно, еще другая жизнь находилась въ опасности, потому что проводникъ мой, повидимому, потерялъ всякую власть надъ собой. Я положилъ мою руку ему на плечо и сталъ ему доказывать, что только отъ его хладнокровія зависитъ жизнь его товарища. Если вы будете вести себя, какъ мужчина, мы спасемъ его, если же покажете себя бабой, то онъ безслѣдно погибъ.
   Мы взяли съ собой въ эту экскурсію превосходнѣйшую веревку, но, къ несчастію, она осталась именно у провалившагося носильщика. Пиджаки, жилеты, подвязки, все это было немедленно снято и связано вмѣстѣ. А пока это дѣлали, я внимательно слѣдилъ за Бенненомъ, руки его дрожали отъ волненія, и узлы, которые онъ завязывалъ, не обѣщали большой крѣпости. Сдѣлавъ послѣдній узелъ, онъ воскликнулъ: "Теперь спустите меня внизъ!" Не раньше пока будетъ испробованъ каждый узелъ, до тѣхъ поръ вы не спуститесь ни на вершокъ! "Ach, Herr", возразилъ онъ на одно изъ моихъ увѣщаній, не будьте такъ жестоки". Два узла развязались и жилетъ Люббока оказался слишкомъ деликатнымъ, чтобы, выдержать такую сильную затяжку. Débris лежали на сорокъ футовъ отъ поверхности ледника, но два промежуточные выступа давали нѣкоторую точку опоры. Бенненъ былъ спущенъ на одинъ изъ нихъ, за нимъ послѣдовалъ я при помощи Люббока и другого носильщика. Потомъ Бенненъ спустился дальше, и я за нимъ. Для другихъ не было мѣста.
   Въ углубленіи, куда мы спустились, отдавался особенный гулъ или резонансъ, мѣшавшій опредѣлять мѣсто, откуда выходилъ слышанный нами звукъ, но стонъ продолжался, очевидно становясь все слабѣе и слабѣе. Боясь ушибить или ранить погибшаго, мы откапывались во льду со всевозможною осторожностью; страшно звенѣли ледяные осколки, падая въ мрачную бездну. Такимъ образомъ откопали мы слой въ два или три фута толщины, наконецъ изъ застылой массы показалась человѣческая рука, почти такая же бѣлая, какъ окружающій снѣгъ. Пальцы шевелились. Мы принялись отрывать вокругъ и наконецъ отрыли руку, и достигли до сумки, которую отрѣзали отъ ремня. Это возвратило намъ нашу веревку. Затѣмъ освобождена была голова несчастнаго, и я поскорѣе поднесъ къ его губамъ мою фляжку съ водкой. Онъ попытался было заговорить, но вмѣсто словъ у него вылеталъ только одинъ глухой стонъ. Бенненъ далъ полную волю своимъ чувствамъ; иногда онъ поступалъ какъ герой, но иногда надо было его сдерживать и дѣлать ему строгія внушенія. Освободивъ руки пострадавшаго, мы провели подъ нихъ веревку, и попробовали тащить его. Но ледяные осколки вокругъ него такъ смерзлись, что онъ лежалъ, какъ прикованный. Три разъ мы принимались тащить, и всякій разъ безуспѣшно, его буквально надо было вырубить изо льда, и мы никакимъ способомъ не могли поднять его, пока не была освобождена отъ льда послѣдняя частица его тѣла. Таща сверху и подталкивая снизу, мы наконецъ вытащили его на поверхность ледника.
   Цѣлый часъ возились мы въ трещинѣ въ однѣхъ рубашкахъ, носильщикъ лежалъ въ ней два часа; мы продрогли до костей. Бенненъ однако работалъ съ энергіей сумасшествія; теперь наступила реакція. Его забила такая дрожь, что, казалось, онъ весь разлетится отъ сотрясенія на куски, но глотокъ водки и теплая сухая покрышка оживили его. Спасенный носильщикъ былъ совершенно безпомощенъ, онъ не могъ ни стоять, ни выговорить связно даже одной фразы. Бенненъ предлагалъ снести его съ ледника домой. Если бы мы сдѣлали это, человѣкъ навѣрно бы умеръ на льду. Бенненъ думалъ, что можетъ нести его два часа, но мой проводникъ не зналъ всей мѣры своего изнеможенія и слишкомъ много надѣялся на силы пострадавшаго. Объ этомъ нечего и думать, сказалъ я, въ Фаульбергскую пещеру, вотъ куда намъ надо всѣми силами постараться стащить его. Мы оттащили его къ краю ледника, и Бенненъ взялъ его къ себѣ на спину, черезъ десять минутъ однако онъ изнемогъ подъ этой тяжестью. Теперь пришла моя очередь, я также взвалилъ человѣка себѣ за спину, и тащился съ нимъ пока хватило силъ. Такимъ образомъ, поочереди, смѣняя другъ друга, мы дошли до грота.
   Солнце сѣло, и вершины Юнгфрау освѣтились янтарнымъ свѣтомъ. Въ надеждѣ, что до Мержелинскаго озера можно дойти до наступленія темноты, я вызвался идти за помощью. Бенненъ протестовалъ противъ того, чтобы я шелъ одинъ, и мнѣ показалось, что глаза Люббока сдѣлались влажными. Въ подобныхъ случаяхъ всегда высказывается истинное чувство человѣка, если оно есть у него. Благословляя ихъ обоихъ за такое теплое сочувствіе, я направился къ леднику. Но мое безпокойство скорѣе выбраться изъ трещинъ, только спутывало меня. Три раза я находился въ затруднительномъ положеніи, а свѣтъ между тѣмъ, видимо изчезалъ. Во мнѣ болѣе и болѣе утверждалось убѣжденіе, что настаивать на своемъ было бы безуміемъ, и самыя памятныя минуты въ моей жизни будутъ тѣ, когда я стоялъ здѣсь на краю глубокой щели, и смотрѣлъ на горы и на облака. Небо было совершенію ясно -- ни тучки, ни вѣтерка, ни звука, между тѣмъ какъ на западѣ торжественно ложились послѣднія тѣни угасающаго дня.
   Я вернулся назадъ. Нашему паціенту мы дали теплаго вина и навалили на него всю нашу сухую одежду. Къ ногамъ его приложили горячіе кувшины, а спину сильно растирали. Онъ долго все стоналъ, но наконецъ и стоны и дрожь прекратились. Бенненъ съ нервною тревогою слѣдилъ за нимъ и со страхомъ пробормоталъ: "Сэръ, онъ умеръ!" Я наклонился надъ человѣкомъ и нашелъ, что онъ ровно и тихо дышетъ; я пощупалъ его пульсъ -- онъ бился спокойно. "Нѣтъ, дорогой мой Бенненъ, онъ не умеръ; завтра утромъ онъ поползетъ вмѣстѣ съ нами", Дѣйствительность подтвердила мое предсказаніе, а черезъ два дня мы видѣли этого носильщика въ Лаженѣ; у него не доставало только кусочка уха, былъ шрамъ на щекѣ, и нѣсколько ссадинъ на рукахъ, но не было ни одной сломанной кости и никакого серьезнаго поврежденія.
   Самоотверженіе нашего другого носильщика, заставило насъ забыть его глупость -- это, можетъ быть, происходило просто отъ испуга. Когда я, весь мокрый, лежалъ здѣсь въ эту ужасную ночь, то почти давалъ себѣ клятву, что никогда больше нога моя не будетъ на ледникѣ. Но человѣческія чувства, какъ законъ силы въ физическомъ мірѣ, измѣняются по мѣрѣ удаленія отъ мѣста своего происхожденія, и черезъ годъ я уже опять былъ на льду.

-----

   Въ концѣ 1862 г. Бенненъ и я сдѣлали "экскурсію на Монтъ-Розу", остановясь дня на два въ прекрасномъ Отелѣ Делавіерра въ великолѣпной долинѣ Val de Lys. Мы вскарабкались на Гpayгаутъ, чрезвычайно благопріятный пунктъ для изученія образованія Альпъ. Мы останавливались также въ Аланьѣ и Макуньягѣ. Но, не смотря на признанную ихъ славу, итальянскія долины были не по душѣ ни Беннену, ни мнѣ. Намъ больше нравилось дышать живительнымъ воздухомъ сѣверныхъ склоновъ и мы были рады перемѣнить долину Ансаски на долину Сааса. Въ чудесный, ясный день, мы перешли черезъ Альпкугель-Іохъ, самый величественный и вовсе неопасный переходъ, если идти обыкновенной дорогой. Но мы съ Бенненомъ не пошли здѣсь. Намъ вздумалось перейти гору наискось отъ Тешскихъ шалашей, какъ разъ подъ Альпкугелемъ, и какъ и слѣдовало ожидать, на одномъ изъ зубцовъ наткнулись на такую опасность, о которой я не могу больше распространяться; скажу только, что до сихъ поръ въ моихъ ушахъ раздается голосъ Беннена, кричавшаго мнѣ: "Ach Herr es that mir Leid, Siè hier zu sehen". По тону и по выраженію, съ какимъ онъ говорилъ это, я перевожу слова его нѣсколько иначе и именно такъ: "Ахъ, господинъ, у меня сердце разрывается при видѣ васъ въ такомъ ужасномъ мѣстѣ".

(Продолженіе слѣдуетъ.).

"Живописное Обозрѣніе", No 45, 1874

   
няя часть подъема была труднѣйшая изъ всѣхъ, но затѣмъ дорога уже была открыта до самой дальней видимой точки, отъ которой не должно быть далеко до настоящей вершины.
   Было около полудня, стало быть у насъ было вполнѣ достаточно времени впереди, чтобы успѣть спуститься; но мы рѣшили не останавливаться до самаго провала. Спускаться съ горы, вообще говоря, не такъ трудно, какъ кажется, и далеко не то, что подыматься на гору; но здѣсь, во многихъ мѣстахъ, спускаться можно только по одиночкѣ, другіе должны осторожно держать веревку. "Tenez fortement, Carrel, tenez", постоянно кричимъ мы нашему арріергарду. "Это превосходная практика для насъ", восторженно восклицаетъ Тиндаль послѣ каждаго побѣжденнаго затрудненія. Но вотъ мы очутились въ совершенно безвыходномъ мѣстѣ; тщетно ищемъ мы слѣдовъ, по которымъ пришли: наконецъ, увидѣли нашу старую знакомую, выложенную чернымъ льдомъ трубу. Бенненъ первый спускается по ней такимъ же загадочнымъ образомъ, какъ тогда взобрался по ней вверхъ, и помогаетъ намъ. Сзади раздается крикъ; Каррель вздумалъ спуститься безъ помощи и увязъ; Бенненъ долженъ былъ его вытаскивать. Теперь мы спускаемся значительно быстрѣе; затрудненія уменьшаются; открылся и нашъ провалъ, мы уже опять стоимъ на гранитномъ скатѣ подлѣ узкаго ущелья, и вздыхаемъ свободнѣе.
   Намъ нужно было употребить два часа, чтобы придти къ этому мѣсту; а если возвращаться той самой дорогой, по которой мы поднимались, то пришлось бы потратить часа три или четыре тяжелаго труда, прежде чѣмъ могли бы добиться до какой нибудь возможности идти по обыкновенному снѣгу. Мы держимъ совѣтъ. Беннненъ думаетъ, что, такъ какъ теперь снѣгъ таетъ на солнцѣ, то спускаться по скаламъ трудно, да чего добраго и опасно ("etwa gefährlich auch"). Читатель замѣтитъ, что Бенненъ употребляетъ слово "опасно" въ его особенномъ смыслѣ. Мѣсто почитается опаснымъ, когда хорошій проводникъ не можетъ быть вполнѣ въ себѣ увѣренъ; мѣсто не опасно, когда хорошій проводникъ не предвидитъ опасности поскользнуться, хотя паденіе въ такомъ мѣстѣ гибельно. Мы рѣшили посмотрѣть, нельзя-ли спуститься по снѣжному кратеру, на краю котораго мы стояли въ эту минуту. Кратеръ страшно крутъ и густо покрытъ свѣжимъ снѣгомъ, блещущимъ и таящимъ на горячемъ солнцѣ. Планъ нашъ довольно рискованъ, но мы рѣшаемся сдѣлать попытку. Какъ кажется, книзу кратеръ постепенно съуживается въ родѣ воронки; черезъ нея то мы надѣемся попасть на лежащій внизу глетчеръ. По бокамъ воронки стоятъ скалы; мои товарищи думаютъ, что онѣ удержатъ наше паденіе, еслибы мы скатились со снѣгу, но я не разсчитываю на ихъ состраданіе. Твердымъ осторожнымъ шагомъ, искусно сохраняя равновѣсіе, ступаемъ мы на скатъ, распредѣляя тяжесть своего тѣла на возможно большее пространство снѣга, ухвативъ палку за самый верхъ и широко разставивъ ноги, потому что если бы кто изъ насъ поскользнулся или споткнулся, то это движеніе разрушило бы связь свѣжей еще не окрѣпшей снѣжной массы, и мы полетѣли бы внизъ съ лавиной. Шесть шаговъ вправо, потомъ влѣво; и мы въ полной власти этихъ нависшихъ скалъ, а недавніе слѣды обрушившихся камней не внушаютъ большаго довѣрія; но все кругомъ спокойно; скоро мы ободряемся и поздравляемъ себя съ успѣхомъ, благодаря которому мы выиграли нѣсколько часовъ времени и труда. Мимо насъ, справа, скользитъ снѣгъ, сначала довольно тихо, а потомъ все быстрѣе и быстрѣе; мы держимся подальше, потому что внизу виднѣется твердая гладкая поверхность, и не сдобровать тому, кто попадетъ туда. Снѣгъ спускается гораздо скорѣе насъ; мы напоминаемъ собой карету, ѣдущую рядомъ съ почтовымъ поѣздомъ; говоря проще, мы идемъ бокъ о бокъ съ маленькой лавиной, хотя настоящая лавина, совсѣмъ другое дѣло. Въ короткое время мы миновали самое опасное мѣсто, вышли изъ воронки, и, по поясъ въ снѣгу, не думая о рытвинахъ, пробираемся по сравнительно ровному скату. Мы теперь смѣло погружаемъ ноги въ глубокій снѣгъ, тамъ, гдѣ утромъ надо было идти съ величайшей осторожностью и трудомъ по замерзшему гладкому мѣсту; наконецъ, мы бросаемъ веревку; подъ нашими ногами твердая земля.
   Мы вернемся въ Брейль такъ рано, какъ не ожидали, раньше пяти часовъ; но хорошо, что мы во время сошли съ горы; тучи и туманъ собрались вокругъ пиковъ, готовится буря. Тиндаль быстро спускается по уступамъ, и изчезаетъ изъ виду; я потихоньку иду съ Бенненомъ, бесѣдуя о результатахъ сегодняшняго путешествія. Меня радуетъ, что онъ въ отличномъ настроеніи духа и увѣренъ въ будущемъ успѣхѣ. Онъ соглашается со мной, что дойти до вершины, чрезвычайно долгое путешествіе; надо на него положить по крайней мѣрѣ десять часовъ: шесть часовъ подыматься и четыре спускаться; слѣдующій разъ, говоритъ онъ, мы должны встать рано, рано, "ganz, ganz früh", и сдѣлать такъ, чтобы быть у провала въ семь часовъ. Мы сворачиваемъ немного съ своего пути; у обоихъ одна мысль; съ горной стороны виднѣется длинный рядъ низенькихъ крышъ; навѣрное, въ эти часы мы найдемъ тамъ въ изобиліи наше любимое угощеніе. Мнѣ кажется, что пастухи на итальянскихъ горахъ гостепріимнѣе и любезнѣе ихъ швейцарскихъ братьевъ. Штукъ двадцать коровъ весело помахиваютъ хвостами. Брейль, богатая пастбищная долина; въ одинъ осенній вечеръ, я насчиталъ шесть стадъ, отъ девяноста до ста коровъ въ каждомъ; онѣ паслись вдоль ручья отдѣльными группами, точно муравьи. Мы пьемъ, а привѣтливый хозяинъ, грубымъ, но дружескимъ тономъ подчуетъ насъ пить по больше; Бенненъ суетъ ему въ руку сорокъ сантимовъ за насъ обоихъ (мы выпили довольно много); но тотъ никакъ не рѣшается взять такую большую сумму, и кричитъ намъ, "C'est trop, c'est trop, messieurs". (Это слишкомъ много, господа) Долго же цивилизація и полу-франки не коснулись его простой души; увы! это исключеніе, потому что большія полчища туристовъ испортили патріархальную жизнь альпійскихъ шалашей.
   На другой день послѣ нашей экспедиціи, я переправился съ Бенненомъ черезъ Théodule, въ сильную снѣговую бурю. Тиндаль поѣхалъ въ Шамуни, такъ какъ погода была слишкомъ дурна, чтобы оставаться на неопредѣленное время въ Брейлѣ, въ надеждѣ повести второй штурмъ, въ этомъ году, на Маттергорнъ; между тѣмъ, подождавъ до слѣдующаго года, мы могли разсчитывать на болѣе благопріятныя условія относительно снѣга и льда на горахъ. Мы провели день богатый ощущеніями и приключеніями, и что касается до меня, то я не сожалѣлъ, что окончаніе дѣла осталось еще впереди; между тѣмъ мы имѣли удовольствіе первые покорить этого, самого величественнаго и могучаго альпійскаго гиганта -- "недоступный" Mont Cervin.-- (Вакація туриста. 1860.
   

IV. ТЕРМОМЕТРИЧЕСКАЯ СТАНЦІЯ НА МОНБЛАНѢ.

   Термометры, о которыхъ я говорилъ въ первой главѣ, были поставлены на Монбланѣ въ 1859 году. Еще раньше я предложилъ королевскому обществу (Royal Society), устроить рядъ станцій между вершиной и подошвой горы; совѣтъ общества имѣлъ благосклонность оказать мнѣ свое содѣйствіе и помощь въ этомъ предпріятіи. Я запасся въ Шамуни достаточнымъ количествомъ деревянныхъ кольевъ съ желѣзными наконечниками. Колья, назначенные для вершины, были двѣнадцати футовъ длины и трехъ дюймовъ толщины; другіе, десяти футовые, назначались для пяти станцій между вершиной горы и подошвой Glacier de Bossons. Каждый столбъ былъ снабженъ небольшой поперечной перекладиной, къ которой могъ бы быть прикрѣпленъ горизонтальный minimum термометръ. Чтобы снести всѣ эти аппараты къ Grands Mulets, понадобилось двадцать шесть носильщиковъ; отъ Grands Mulets, четырнадцать изъ нихъ были немедленно отосланы назадъ. Остальные двѣнадцать дошли до вершины, откуда половину мы также отослали назадъ. Слѣдовательно, осталось шестеро. Кромѣ того съ нами было три проводника, съ Огюстомъ Бальматомъ во главѣ; всего насъ, съ д. Франкландомъ и со мной, было одинадцать человѣкъ. Хотя главная цѣль экспедиціи состояла въ томъ, чтобы ставить столбы и установить термометры, но мнѣ очень хотѣлось сдѣлать нѣкоторыя наблюденія надъ прозрачностью нижнихъ слоевъ атмосферы, относительно солнечныхъ тепловыхъ лучей. Съ этой цѣлью я предпринялъ рядъ наблюденій съ аббатомъ Велье, (Abbé Veuillet) изъ Шамуни; онъ долженъ былъ дѣлать свои наблюденія въ долинѣ, я на верху. Мы работали равными инструментами; этимъ способомъ я надѣялся опредѣлить вліяніе слоя воздуха, лежащаго между вершиной и подошвой горы, на солнечное лучеиспусканіе.
   Желая начать свои наблюденія съ разсвѣтомъ, я запасся палаткой, которую раскинули на вершинѣ, гдѣ я располагалъ провести ночь. Палатка имѣла десять футовъ въ діаметрѣ, такъ, что всѣ одинадцать человѣкъ забились въ нее. На верху жестоко дулъ сѣверный вѣтеръ, но мы спустились на нѣсколько футовъ къ подвѣтренной сторонѣ, и такимъ образомъ нашли защиту. Въ теченіи всей ночи холодъ нисколько не давалъ себя чувствовать, не смотря на то, что у насъ не было огня, а окружающій снѣгъ былъ на 15о Цельзія или 27о Фаренгейта ниже точки замерзанія воды. Однако всѣмъ намъ нездоровилось. Правда еще въ Шамуни я чувствовалъ себя очень не хорошо; но если бы я остался, не состоялось бы и предпріятіе. Мнѣ случалось часто перемогать себя въ подобныхъ случаяхъ; я понадѣялся на себя и теперь. Но на этотъ разъ вышло иначе; болѣзнь моя была серьезнѣе обыкновеннаго; въ теченіе дороги она все усиливалась. Однако къ утру я почувствовалъ себя бодрѣе, между тѣмъ какъ съ товарищами моими случилось на оборотъ. На разсвѣтѣ вѣтеръ усилился, и такъ какъ тонкій снѣгъ былъ совершенно сухъ, то онъ тучами взвивался надъ нашими головами. Если бы не существовало никакихъ другихъ препятствій, то этого одного было бы достаточно, чтобы сдѣлать невозможными наблюденія надъ солнечнымъ лучеиспусканіемъ. Вслѣдствіе этого мы принуждены были ограничиться главнымъ предметомъ экспедиціи -- водруженіемъ столбовъ для термометровъ. Первый столбъ на вершинѣ былъ углубленъ на шесть футовъ въ снѣгъ, а остальные шесть футовъ оставались на воздухѣ. Minimum термометръ былъ крѣпко ввинченъ въ поперечную перекладину столба; maximum термометръ былъ ввинченъ подъ нимъ, а подъ этимъ послѣднимъ еще поставленъ приборъ для опредѣленія сырости и сухости. Два minimum термометра были также помѣщены въ снѣгу -- одинъ на глубинѣ шести, другой на глубинѣ четырехъ футовъ ниже поверхности -- они назначались для того, чтобы получить нѣкоторыя указанія на какую глубину проникаетъ зимній холодъ. На всѣхъ остальныхъ станціяхъ мы помѣстили по одному minimum термометру въ ледъ или снѣгъ и по одному maximum и по одному minimum термометра на воздухъ.
   Станціи были слѣдующія: -- на вершинѣ, на Corridor, на Grad Plateau, на глетчерѣ около Grands Mulets и двѣ прибавочныя между Grands Mulets и краемъ Glacier de Bosson. Мы взяли съ собой нѣсколько ракетъ, чтобы сдѣлать опытъ, оказываетъ-ли вліяніе рѣдкость воздуха на силу восхожденія и на сгараемость. Но, въ продолженіи всей ночи, мы были закутаны въ густой туманъ, помѣшавшій нашему намѣренію. Одна ракета была пущена вверхъ; она (но мы этого не знали) проникла черезъ туманъ и ее видѣли въ Шамуни. Опыты Леконта, надъ предполагаемымъ замедленіемъ сгаранія подъ вліяніемъ свѣта и разряженія, понудили меня предпринять рядъ опытовъ на Монбланѣ. Др. Франкландъ любезно изъявилъ готовность помочь мнѣ. Въ Шамуни взято было шесть свѣчей; онѣ были точно взвѣшены. Имъ дали погорѣть часъ на вершинѣ; по возвращеніи въ Шамуни, онѣ опять были взвѣшены. Затѣмъ имъ дали горѣть часъ внизу. Отбросивъ одну свѣчу, дававшую ненормальные результаты, мы рѣшили, разумѣется, допуская возможность нѣкоторыхъ неточностей, что количество, сгорѣвшее на верху и внизу, одинаково. Такой результатъ тѣмъ болѣе удивилъ насъ, что свѣтъ свѣчей, на верху горы, казался намъ гораздо слабѣе, чѣмъ внизу.
   Пистолетный выстрѣлъ раздавался значительно слабѣе на вершинѣ, нежели въ низкихъ слояхъ. Короткость звука была замѣчательна; но онъ не имѣлъ сходства съ звукомъ шутихи, съ которымъ его обыкновенно сравниваютъ въ учебникахъ акустики. Его скорѣе можно было сравнить съ звукомъ выскакивающей пробки изъ шампанской бутылки, но гораздо громче. Картина восхода солнца съ вершины горы была невыразимо великолѣпна. На тѣневыхъ склонахъ, снѣгъ, освѣщеннный только отраженнымъ свѣтомъ неба, былъ чистаго свѣтло-голубого цвѣта; вершила же горы была, напротивъ того, вся алая. Контрастъ этихъ двухъ цвѣтовъ былъ такъ прелестенъ, что я не умѣю передать этого словами.
   Мы провели около двадцати часовъ на вершинѣ Монблана. Если бы я былъ болѣе доволенъ поведеніемъ нашихъ проводниковъ, я бы съ особеннымъ удовольствіемъ вспоминалъ объ этомъ, рѣзко выступающемъ эпизодѣ моихъ горныхъ похожденій. Но въ нѣкоторыхъ изъ моихъ людей обнаружилось такое настроеніе, которое было для меня новостью и очень походило на возмущеніе, если только будетъ кстати назвать такъ образъ ихъ дѣйствій. Правда, онъ большею частью высказывался слабо, и только одинъ изъ нихъ, давалъ замѣтить себя очень рѣзко. Пошли сожалѣнія, упреки, требованія прибавки за такое, совсѣмъ новое для нихъ дѣло. Есть характеры, которые страшатся всего необыкновеннаго; а ночевать на Монбланѣ, казалось моимъ спутникамъ вещью необыкновенной. До тѣхъ поръ никто не дѣлалъ этого, да и послѣ того, такая вещь не повторялась больше.
   Какъ было сказано въ первой главѣ, я дѣлалъ попытку достигнуть вершины въ отвратительную погоду 1860 года, но просидѣвъ двадцать часовъ въ Grands Mulets, принужденъ былъ отказаться отъ своего намѣренія. Эта погода разрушила нижнія станціи. Въ 1861 г. хотя крестъ еще стоялъ на вершинѣ, но отъ термометровъ остались однѣ разбитыя трубки, и онѣ были негодны для наблюденій.
   Въ заключеніе я прибавлю, что нисшая температура на вершинѣ Jardin, въ теченіи зимы 1858 года была 21о Цельзія ниже нуля. Въ 1859 г., я напрасно старался отыскать термометръ, поставленный въ снѣгъ, на вершинѣ Монблана, въ предыдущемъ году.

-----

   Девять лѣтъ тому назадъ я написалъ небольшую книжку подъ заглавіемъ "Восхожденіе на горы въ 1861 году"; сочиненія этого уже давно нѣтъ въ печати, и теперь я намѣренъ сдѣлать изъ него нѣсколько выписокъ. Въ этомъ году сдѣлано было восхожденіе на Вейсгорнъ и пройденъ баррьеръ между Çima di Jazzc и Mont Rosa по неизвѣданной и опасной дорогѣ. Обѣ эти экспедиціи были описаны, но кромѣ разсказовъ о внѣшней сторонѣ дѣла, я нахожу въ книгѣ субъективный элементъ, заключающійся въ размышленіяхъ. и соображеніяхъ, которымъ я люблю предаваться во время путешествій, безъ чего даже и самая Швейцарія казалась бы мнѣ, подъ часъ, монотонной. Дѣлясь этими размышленіями, я разсчитываю на вниманіе, или даже просто на одну благосклонность читателей, уже привыкшихъ къ подобной созерцательной дѣятельности: практическій человѣкъ нетерпѣливо пропуститъ эти страницы. Я начинаю съ письма изъ Базеля.
   

Письмо изъ Базеля.

   Въ Базель я пріѣхалъ въ прошедшую ночь, и сижу теперь на балконѣ гостинницы "Трехъ Королей"; внизу бѣжитъ Рейнъ. Здѣсь онъ протекаетъ тихо, но выше, пройдя сваи моста, воды его разсыпаются клубами пѣны; сжатые воздушные пузырьки лопаются, и какъ эластическія пружины, потрясаютъ воздухъ звучными колебаніями {См. замѣтку въ концѣ этой главы.}. Такимъ образомъ бурное теченіе рѣки превращается въ музыку. Съ музыкой рѣки сливаются удары молота, сколачивающаго лодку, вѣтерокъ шелеститъ листами тополя, вдали слышится вѣрный лай сторожевой собаки, а вдоль берега, изъ каждаго окна, горитъ разноцвѣтнымъ сіяніемъ отраженное солнце.
   "Вчера я выѣхалъ изъ Парижа, а третьяго дня изъ Лондона; во время морского переѣзда, налетѣла буря и разсердила море. Пароходъ нашъ бросало изъ стороны въ сторону; немедленно послѣдовали обыкновенные результаты: мужскія лица позелѣнѣли, румянецъ сбѣжалъ съ дамскихъ щекъ, дѣти подняли плачъ и крикъ. Одна необыкновенно блѣдная дѣвушка сидѣла подъ самыми брызгами волнъ, и съ ангельской кротостью переносила жестокость океана. Черезъ прозрачную кисею сквозила бѣлая рука, и соленая волна, била по ней, какъ будто это была не больше какъ какая-нибудь водоросль. Качаясь по волѣ безпокойной стихіи, гнѣвъ которой и его послѣдствія уже испытали на себѣ почти всѣ пассажиры, я сидѣлъ и раздумывалъ о томъ, сколько матеріализму обнаруживаетъ морская болѣзнь, выказывая безъ зазрѣнія совѣсти всю безпомощность человѣческаго существа и его воли.
   "Утро перваго августа я встрѣтилъ въ дорогѣ изъ Парижа въ Базель. Солнце сильно пекло; въ добавокъ къ этому естественному источнику высокой температуры, въ нашемъ купе забито было восемь человѣческихъ существъ, изъ которыхъ каждое сжигало медленный огонь, называемый жизнію. Всѣ мы спали; сначала засыпалъ то тотъ, то другой по одиночкѣ, потомъ стали засыпать группами, наконецъ, сонъ одолѣлъ всѣхъ. Тщетно старались мы бороться съ охватывающей насъ летаргіей. Мысль постепенно ускользаетъ отъ предмета, предметъ ускользаетъ отъ безсильной мысли, мы побѣждены жаромъ. Но что же такое жаръ, если онъ можетъ производить такія перемѣны въ нашей умственной и нравственной природѣ? Отчего мы не въ состояніи были бы читать "Логику" Милля или "Критику чистаго разума", въ турецкой банѣ? Жаръ, опредѣляя его безъ всякого прямого отношенія къ нашимъ ощущеніямъ, есть родъ движенія, такъ же строго механическаго, какъ движеніе морскихъ волнъ, или какъ колебанія воздуха, производящія звуки. Сообщеніе этого движенія моллекуламъ мозга производитъ упомянутыя выше нравственныя и умственныя дѣйствія. Человѣческая дѣятельность возможна только въ опредѣленныхъ границахъ температуры. Переступите эту границу съ одной стороны, силы упадутъ отъ избытка; переступите ее съ другой стороны, силы упадутъ отъ недостатка. Умъ есть въ нѣкоторомъ смыслѣ функція температуры. Такимъ образомъ, въ полдень, умственная энергія наша ослабла, но восемь часовъ спустя она вполнѣ пробудилась, съ тою сосредоточенностію и благоговѣніемъ, какія всегда можетъ возбудить въ душѣ звѣздное небо. Смотря такимъ образомъ на человѣческій организмъ съ физической точки зрѣнія, мы неизбѣжно убѣждаемся въ томъ, что умственная дѣятельность полдня отличается отъ дѣятельности вечера или утра, единственно количествомъ движенія получаемаго частицами мозга.
   "Я не пишу эти слова легкомысленно. Матерія, въ ея отношеніи къ жизненнымъ явленіямъ, подлежитъ вѣчному изученію. Пусть морской приливъ бываетъ въ свое время, и пусть идетъ впередъ знаніе; опредѣлять границъ ему нельзя, и ничто не можетъ быть возмутительнѣе того понятія, будто серьезное стремленіе человѣка къ истинѣ, ведетъ его къ гибели".
   Утромъ 2-го августа солнце стояло высоко, когда мы выѣзжали изъ Базеля. Всякая нравственная тяжесть мало по малу изчезаетъ передъ серьезнымъ трудомъ; кромѣ того, такой трудъ не остается безъ вліянія и на промежутки активной дѣятельности. Такъ въ тотъ день, катясь изъ Базеля, я пѣлъ -- но это было не шумное веселье, а ясная, тихая, глубокая сердечная радость. Причина же этой радости коренилась въ прошедшемъ; если бы я не работалъ такъ много до моего освобожденія изъ Лондона, я не могъ бы теперь такъ весело лѣниться. Будь это въ другой сторонѣ, а не въ Швейцаріи, долина, по которой мы ѣхали, не возбуждала бы такихъ безчисленныхъ восторговъ. Справа и слѣва, величественными группами подымались гордыя горы. Мрачный сосновый лѣсъ, мѣстами, покрывала ихъ какъ темными тучами, между этими темными пятнами, отдѣлялись пространства самой нѣжной зелени, а внизу, среди луговъ, сверкалъ быстрый Рейнъ.
   На зенитѣ небо было голубое, но густой слой горизонтальнаго воздуха обволакивалъ снѣжные пики прозрачнымъ газовымъ вуалемъ, сквозь который ясно обрисовывались, какъ призраки, ихъ широкія очертанія. Пока мы ѣхали къ Тону (Thun), прозрачный покровъ, становился плотнѣе, а тучи густыми клубами взвивались кверху, точно радуясь, что вырвались изъ своей горной тюрьмы. Этотъ мрачный туманъ и затѣмъ образовавшіяся изъ него густыя черныя тучи разразились грозой. Молнія пронизывала воздухъ огненными зигзагами. Затѣмъ началась канонада громовъ, и дождевыя капли неистово застучали по экипажу. Потомъ разгулялось, но не совсѣмъ. Вокругъ горъ еще вились грозовыя тучи, и среди нихъ, освѣщенныя горныя вершины какъ будто плавали въ опалахъ воздуха.
   Въ Тонѣ (Thun) я встрѣтилъ своего вѣрнаго и любимаго проводника Іоганна Беннена изъ Лакса, (Laax) въ Ронской долинѣ; я не знавалъ въ альпахъ человѣка сильнѣе и мужественнѣе его. Мы сѣли на пароходъ, чтобы ѣхать въ Интерлакенъ. Во время нашей поѣздки по озеру, небо опять потемнѣло, палуба затопилась проливнымъ дождемъ. Мрачный облачный покровъ разверзался по временамъ, и черезъ эти отверстія вылетали параллельныя молніи необыкновеннаго блеска и озаряли озеро. Прибывъ въ Интерлакенъ, я поѣхалъ къ пароходной пристани на Бріенцкое озеро. Пароходъ отчалилъ въ 6 час. по полудни; воздухъ былъ чистъ; мы проѣзжали мимо картинъ, полныхъ спокойной красоты, при тихомъ вечернемъ освѣщеніи. Бріенцкій мостъ снесло волнами; почта была задержана; западный вѣтеръ снова нагналъ мракъ, и послѣ ужина я цѣлый часъ смотрѣлъ, какъ за облаками сверкала утихающая молнія. Тьма была непроглядная, но тѣмъ эффектнѣе поражала внезапная игра свѣта. По временамъ, молнія точно разрывалась, какъ какой нибудь огненный шаръ, между горизонтомъ и зенитомъ, разливая за облаками широкій свѣтъ, въ которомъ обрисовывались всѣ ихъ контуры. Громовые удары безъ устали поражали стоявшую передо мной утесистую вершину.
   

Замѣтка о звукѣ волнующейся воды.

   Жидкая струя, выливаясь изъ круглаго отверстія на днѣ жестянаго сосуда, образуетъ два различныхъ отдѣла; одинъ плавный и прозрачный, другой, колеблющійся и, повидимому, мутный. Опыты, сдѣланные въ 1849 году надъ такой струей, навели меня на мысль о происхожденіи звука, волнующейся воды. Когда изъ рта курящаго выходитъ табачный дымъ, обыкновенно происходитъ что то въ родѣ маленькаго взрыва, который обусловивается главнымъ образомъ внезапнымъ лопаніемъ оболочки слюны, лежащей тонкимъ слоемъ, между верхней и нижней губой.
   Надутый пузырь лопается съ трескомъ, подобнымъ пистолетному выстрѣлу. Внезапное освобожденіе сжатаго воздуха, всегда, въ извѣстной степени, сопровождается звукомъ, и этотъ фактъ точно также повторяется относительно водяной струи. Если поверхность воды, въ которую падаетъ струя, пересѣкаетъ эту послѣднюю въ ея спокойной части, струя входитъ тихо, и пузырьковъ не образуется. Если же она пересѣкается въ мутной части, то появляются пузырьки въ сопровожденіи звука. Самое свойство звука говоритъ о его происхожденіи, вслѣдствіе разрыва пузырьковъ; точно также и шумъ рѣкъ и морского прибоя, происходитъ почти исключительно отъ этой самой причины. Столкновеніе воды, сравнительно, есть второстепенная причина звука, и само по себѣ никогда бы не произвело "журчанія" ручья или музыкальнаго ропота моря.-- Philosophical Magazine February 1857.
   

УРБАХТАЛЬ И ГОЛІЙСКІЙ ЛЕДНИКЪ. (GAULI GLACIER).

   Въ Мейрингенѣ мы расположились въ le Sauvage, и, къ его чести, а къ нашему удовольствію, хозяинъ его исполнялъ свои обязанности самымъ удовлетворительнымъ образомъ. Пріѣхалъ Форстеръ, и 3-го числа, послѣ обѣда, мы пустились вверхъ по долинѣ, намѣреваясь переночевать въ Гофѣ (Hoff). Между Мейрнигеномъ и Гофомъ, Гаслійская долина (vale of Hasli) пересѣкается поперегъ горнымъ хребтомъ, называемымъ Кирхетъ (Kirchet); въ одномъ мѣстѣ этотъ баррьеръ далъ трещину, образующую глубокую пропасть съ вертикальными стѣнами, черезъ которую прорывается рѣка Ааръ (Aar). Пропасть носитъ названіе Финстераршлухта (Finsteraaarshlucht); образованіе ея объяснялось готовой гипотезой о землетрясеніи. Человѣческій умъ доискивается во всемъ причины, а ограниченные люди, будучи не въ состояніи справиться съ своими задачами, часто принимаютъ, на скорую руку, самыя жалкія теоретическія измышленія за истину, которая и въ самомъ дѣлѣ далась бы имъ, если бы они прибѣгли къ терпѣливому изслѣдованію. Эта наклонность приходить къ умозаключеніямъ быстрыми прыжками, и такимъ образомъ отстранять трудъ правильнаго изслѣдованія, приводитъ къ весьма вреднымъ результатамъ. Мы жалуемся, что практическіе люди смотрятъ на теорію съ презрѣніемъ, и, чтобы сразить ихъ, торжественно проводимъ имъ примѣры блистательныхъ теоретическихъ выводовъ геніальныхъ умовъ. Но практическіе люди, хотя и затрудняются возражать на это, все таки остюатся неубѣжденными; а почему? Просто потому, что изъ десяти извѣстныхъ имъ теорій, девять не заслуживаютъ ничего, кромѣ презрѣнія. Геніальные умы строятъ свои теоріи на прочномъ фундаментѣ фактовъ; количествомъ фактовъ, нужнымъ имъ для того, чтобы угадать законъ, и дается мѣра индивидуальнаго генія, а не тиглемъ философской системы {Это было написано вскорѣ послѣ лекцій Бокля въ королевскомъ институтѣ, которыя, по моему мнѣнію, были удивительнымъ образцомъ краснорѣчія, но весьма сомнительны въ научномъ отношеніи.}.
   Гладкая равнина Гофа лежитъ выше горнаго вала Кирхета. Какъ образовалась эта плоскость? Не произошла-ли она отъ осадка озера? Не былъ-ли Кирхетъ плотиной этого озера, а изъ сего послѣдняго не вытекала-ли рѣка и падала черезъ плотину? А такъ какъ вода находила лишь слабое сопротивленіе въ скалахъ, о которыя она ударяла, то постепенно просачивала себѣ въ нихъ дорогу, образовавъ наконецъ углубленія съ высокими вертикальными стѣнами, какъ на Ладсэндѣ (Land's End); при этомъ направленіе потока зависѣло отъ большей или меньшей плотности скалъ и другихъ случайностей; такимъ образомъ, горный потокъ, падающій цѣлые вѣка на одну и ту же плотину, навѣрное пробьетъ себѣ дорогу. Озеро, спустивъ воды, оставляетъ свое дно для зеленыхъ луговъ; теперь черезъ эти луга протекаетъ рѣка Ааръ (Aar). Доля воображенія необходима для естествоиспытателя; но предметомъ его должны быть факты, а назначеніемъ -- раскрытіе взаимной связи этихъ фактовъ.
   Мы проснулись въ 4 часа, часомъ позднѣе, чѣмъ намѣревались; ни одно облачко не закрывало горъ; это было для насъ радостнымъ знакомъ. Въ половинѣ шестого мы уже шли въ долинѣ Гофа, по окраинамъ котораго стлался легкій, прозрачный туманъ. Мы поднялись на откосъ, раздѣлявшій насъ отъ Урбахталя, куда лежала наша дорога. Вдали журчалъ Ааръ; но сдѣлавъ поворотъ, мы уже болѣе не слышали его журчанія; оно было внезапно заглушено болѣе громкой музыкой Урбаха съ полнымъ, звучнымъ резонансомъ отъ пропасти, куда низвергалась рѣка. Солнце уже стояло высоко. Его золотые лучи играли на свѣжей зеленой листвѣ; стволы и мохнатая зелень сосенъ сіяли въ ихъ свѣтѣ; отъ кустарниковъ и скалъ падали на пастбища мягкія тѣни; снѣжные пики были въ виду, также и скалистыя вершины, безъ снѣгу и безъ зелени, только съ разбросанными кое-гдѣ по склону клочками растительности. Направо подымались обнаженные утесы Энгельгорнера (Engelhörner), образующіе на вершинѣ когтеобразныя массы, которыя, точно въ насмѣшку, были обращены къ ясному небу. Бенненъ, эта олицетворенная сила, шелъ впереди, молча, только посвистывая отъ времени до времени, и свистъ этотъ звучалъ точно крикъ потерявшей слѣдъ серны. Въ одномъ изъ углубленій Энгельгёрнера залегла масса снѣга; нагрѣтая скала подточила снѣгъ снизу, и онъ низвергался шумнымъ каскадомъ. Густые сосновые лѣса, по нашу правую руку, были изборождены слѣдами этихъ буйныхъ потоковъ, вырывающихъ, какъ утверждаютъ, съ корнями деревья.
   Нѣсколько времени мы шли по обширной долинѣ, которая потомъ сворачиваетъ влѣво и наконецъ съуживается въ ущелье. На днѣ его пѣнится рѣка; мы перешли ее, влѣзли на стѣну одного cul du sac, и могли полюбоваться оттуда великолѣпнымъ видомъ. Урбахталь былъ сценой широкой жизни ледниковъ. Глядя на эти характеристическіе утесы, мысль невольно погружается въ древніе вѣка и мы возстановляемъ въ своемъ воображеніи порядокъ вещей, изчезнувшій съ лица земли еще до появленія человѣка. Откуда берется въ природѣ эта вѣчновозобновляющаяся сила творчества? Можетъ быть она была заключена въ древней неорганической природѣ, подобно скрытому теплу, и развивалась съ теченіемъ вѣковъ? Можетъ быть и теперь въ природѣ скрыты еще другія, болѣе могущественныя силы, которымъ назначено выказаться въ грядущихъ вѣкахъ? Не будемъ бояться задавать себѣ эти вопросы, но, задавъ себѣ ихъ, слѣдуетъ также откровенно признаться, что, въ концѣ концовъ, мы ровно ничего не знаемъ, что мы окружены тайной, и жадному человѣческому уму еще никто не шепнулъ даже, какъ разрѣшить ее.
   Теперь міръ жизни и красоты понемногу изчезаетъ, и передъ нами развертывается міръ красоты и смерти. Мы подошли къ краю Голійскаго ледника (Gauli glaсіег), изъ котораго вытекаетъ бурный Урбахъ, и повернули къ шалашу, чтобы напиться тамъ молока. Хозяинъ его оказался порядочнымъ грабителемъ -- "ein unferchemter Hund"; но пускай его себѣ. Мы добрались по бокамъ ледника до точки, откуда открывается видъ на скалистый баррьеръ, перейти который составляло главную нашу цѣль. Голійскій ледникъ составляется изъ ряда снѣжныхъ пиковъ, соединенныхъ между собою грядами черныхъ утесовъ; сначала онъ крутъ, обрывается въ видѣ снѣжной массы, потомъ спускается болѣе отлого въ видѣ ледяной поверхности. Мы разглядываемъ горный баррьеръ, чтобы убѣдиться откуда лучше приступить къ нему. Никто изъ насъ до сихъ поръ не бывалъ здѣсь, а по скуднымъ свѣдѣніямъ, собраннымъ нами, мы знали, что баррьеръ этотъ проходимъ только въ одномъ мѣстѣ. Съ этой стороны можно достигнуть вершины съ разныхъ пунктовъ, но всѣ дороги кромѣ одной, какъ намъ говорили, приводятъ къ непроходимымъ пропастямъ, падающимъ прямо къ Лаутераарскому леднику. Послѣ продолжительныхъ наблюденій и совѣщаній мы приходимъ къ окончательному рѣшенію. Рѣшено взобраться на ледникъ. И тутъ, и тамъ зіяютъ черныя пропасти, но дѣйствительной опасности еще нѣтъ. Мы переходимъ поперегъ ледника на противуположные склоны; сперва намъ приходится идти по ледяному щебню, называемому моренами, (moraine), потомъ по снѣгу; благодаря усиленной работѣ, мы вышли прямо на хребетъ, и тутъ остановились для совѣщанія. Слѣва мы видѣли легкіе зубцы, справа шла разсѣлина въ скалахъ; имѣвшіяся у насъ свѣдѣнія указывали на разсѣлину, но мы рѣшили въ пользу дороги влѣво.
   Зимній снѣгъ лежалъ густымъ слоемъ на стремительныхъ утесахъ; нижняя часть образовавшагося такимъ образомъ свода отошла отъ верхней окраины, которая все еще не отстала отъ скалъ,-- такъ что вся цѣпь была защищена глубокой пропастью, называемой въ Швейцаріи Bergschlund (горныя щели). Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ снѣжныя глыбы, оторвавшись съ верхнихъ уступовъ, отчасти завалили щель, закрывъ только ея отверстіе, и на этомъ-то снѣгу намъ надо было искать опоры. Я началъ подыматься съ Бенненомъ свободно; Форстеръ и его проводникъ связались; но скоро мой другъ объявилъ, что мы всѣ должны связаться. Согласно съ этимъ мы всѣ связались на одну веревку и пошли вдоль окраины щели къ тому мѣсту, гдѣ она нѣсколько сближается. Передъ нами стоитъ вертикальная снѣжная стѣна. Предводитель нашъ осторожно утаптываетъ снѣжную покрышку пропасти; сдѣлавъ ее такимъ образомъ достаточно твердой, чтобы можно было на нее встать, и пробиваетъ своей сѣкирой глубокое отверстіе въ противуположной стѣнѣ. Онъ пытается вскочить въ эту яму, но масса рушится, онъ опрокидывается назадъ и глубоко падаетъ въ снѣгъ. Онъ стоитъ на самой щели, которая только прикрыта снѣжнымъ мостикомъ. Я кричу ему, "берегитесь!" онъ отвѣчаетъ "хорошо!" и снова принимается за то же самое. Затѣмъ вырываетъ яму еще глубже и больше; втыкаетъ сѣкиру въ нижній скатъ и оставляетъ ее тамъ; упирается руками въ рыхлую массу и на рукахъ подымаетъ все свое тѣло, точно на двухъ столбахъ. Такимъ способомъ онъ отдѣляется отъ щели и упирается ногами въ верхній снѣгъ. Я ужъ подлѣ него, и мы вдвоемъ притягиваемъ веревку, между тѣмъ какъ другъ нашъ Форстеръ подвигается впередъ. При полномъ мужествѣ и свѣжей головѣ, у него только одна невыгодная сторона -- это его чрезъ-чуръ тяжеловѣсная фигура. Первая его попытка не удалась, снѣжная лѣстница обрушилась и онъ повалился назадъ; но такъ какъ теперь уже два человѣка были на веревкѣ, то ея напряженное состояніе при помощи его собственныхъ усилій не даетъ ему погрузиться слишкомъ глубоко въ снѣгъ. Сдѣлавъ второе усиліе, онъ преодолѣлъ трудность, за нимъ послѣдовалъ его проводникъ, и вотъ всѣ мы четверо стоимъ прямо надъ самою пропастью. Склонъ ея каѳедральной крыши и пропасть, зіяющая подъ нами всего въ нѣсколькихъ шагахъ отъ насъ, такого рода, что упасть въ нее, значитъ обречь себя на вѣрную смерть. Навыкъ пріучаетъ насъ смотрѣть на вещи подобнаго рода почти совершенно равнодушно. Однако, надо признаться, что это была трудная минута. При томъ мы только еще начинали наши лѣтнія экспедиціи, а въ этомъ первомъ періодѣ, чтобы быть спокойнымъ, надо имѣть полную увѣренность въ своихъ проводникахъ. Мы добрались до хребта, и обозрѣвъ мѣстность, убѣдились, что дѣло наше вѣрно.
   Зубцы составляли вершину, чего-то въ родѣ трубъ или воронки въ скалахъ, которая проходила въ глубину прямо къ Таутераарскому леднику (Lauteraar glacier). Возгордясь нашимъ успѣхомъ, я отвязалъ отъ себя веревку и спрыгнулъ внизъ, въ воронку; меня стало быстро увлекать внизъ, и чтобы спастись отъ окончательнаго паденія, я хватался по временамъ за выдающіяся скалы. При одномъ изъ такихъ усилій у меня выскочила изъ рукъ моя палка; она проскользнула между обломками, докатилась до снѣжнаго ската, скатилась съ него и засѣла внизу, встрѣтивъ преграду въ какомъ-то камнѣ. Поспѣшно обойдя снѣгъ, которому нельзя было довѣриться безъ палки, я дошелъ до гребня, однимъ прыжкомъ очутился на обломкахъ; по нимъ я скатился внизъ; на лету схватилъ свою палку, и въ одну минуту овладѣлъ всѣми своими движеніями. Достигнувъ слѣдующаго снѣжнаго ската, я спустился по немъ до нижнихъ скалъ, и остался тамъвъ ожиданіи своего проводника.
   У глубокой воронкообразной впадины, мы разошлись. Бенненъ предпочелъ идти по скаламъ, а я, надѣясь на болѣе легкій спускъ черезъ самую воронку, рѣшился избрать ее. Мѣстами она была завалена отвердѣвшимъ снѣгомъ, по внизу была рѣка, а такъ какъ я не зналъ на сколько прочна ея оболочка, то нужна была большая осторожность. Въ одномъ мѣстѣ снѣгъ разсѣлся, и я увидѣлъ прямо подъ собой темный туннель, по которому катилась рѣка. Итакъ, дальнѣйшій спускъ былъ мнѣ загороженъ; я перешелъ на другую сторону ущелья, на противуположныя скалы, вскарабкался на нихъ, и очутился на верху идущей выступами пропасти, внизу которой стоялъ Бенненъ и смотрѣлъ, какъ я схожу внизъ. На одномъ изъ выступовъ я поскользнулся; изъ груди моего проводника вырвался тревожный крикъ и онъ бросился ко мнѣ. Но я не подвергся ни малѣйшей опасности, благополучно сошелъ на слѣдующій уступъ; еще минута, и всѣ затрудненія кончились. Отсюда мы стали уже спускаться съ горы вмѣстѣ, сошли со скалъ и достигли глетчера, гдѣ скоро къ намъ присоединился Форстеръ съ своимъ товарищемъ. На одномъ изъ дальнихъ склоновъ, мы примѣтили стадо изъ семи сернъ. Подзорная труба открыла въ нихъ пять взрослыхъ животныхъ и двухъ хорошенькихъ маленькихъ дѣтенышей. День приходилъ къ концу, на болѣе глубокихъ ледникахъ и на маленькихъ ледниковыхъ озеркахъ, уже ложилась тѣнь отъ ихъ ледяныхъ береговъ, вода пронизывалась ледяными иглами: въ теченіи цѣлаго дня, частицы воды были разъединены антагоническимъ дѣйствіемъ жара; теперь врагъ изгнанъ, и они поспѣшно бросились другъ къ другу въ кристаллическія объятія. Мы продолжали пробираться внизъ по безпощаднымъ валунамъ, которыми усѣена нижняя часть глетчера; потомъ по зеленымъ пастбищамъ и округленнымъ скаламъ добрались до Гримзельскаго отеля (Grimsel Hotel), и, хотя онъ не отличается особымъ удобствомъ, однако всѣ мы были чрезвычайно рады ему.
   

VII. Гримзель и Эггишгорнъ.

   Этотъ Гримзель, страна роковая -- это памятникъ, изсѣченный іероглифами болѣе древними и болѣе грандіозными, нежели іероглифы Ниневіи или странъ Нила. Это страна, освобожденная солнцемъ изъ ледяной гробницы. Все вокругъ очевидно доказываетъ былое существованіе ледниковъ и ихъ отжившее могущество. Вездѣ и кругомъ скалы; онѣ прорѣзаны, проточены, гладко отполированны или наоборотъ изрыты глубокими царапинами. Тамъ и сямъ остроконечные осколки кварца, крѣпко обхваченные льдомъ, врѣзались своими острыми краями въ скалы и огранили ихъ какъ брилліанты, болѣе или менѣе крупной гранью, смотря по величинѣ рѣзавшаго камня. Болѣе значительныя массы оставили продольные, вдавленные слѣды въ скалахъ, по которымъ онѣ проходили; во многихъ мѣстахъ скалы отполировалъ самъ ледъ. Если дождевая струя можетъ сдвинуть камень съ мѣста, то тѣмъ болѣе ледяная поверхность, при громадномъ треніи, можетъ сгладить шероховатости скалъ, по которымъ она скользила цѣлые вѣка. Скалы, отполированныя такимъ образомъ самимъ льдомъ, до такой степени гладки и скользки, что на нихъ невозможно стоять, гдѣ есть хоть сколько-нибудь значительный скатъ. Но что это былъ за міръ, когда всѣ долины были наполнены такимъ льдомъ? Мы можемъ мысленно возстановить тогдашній видъ страны, и при этомъ, въ нашей картинѣ, изчезнутъ многія горныя массы, подымающія, въ настоящее время, вершины свои къ небу. Въ тѣ времена Швейцарія не могла быть такъ величественна, какъ теперь, если мысленно наполнить всѣ эти долины до краевъ льдомъ, и тѣ чудные контрасты высотъ и глубокихъ долинъ, которые придаютъ величіе альпійской природѣ, изчезнутъ. Вмѣсто уносящихся въ небо вершинъ и глухихъ ущелій, мы увидѣли бы ледяное море съ разбросанными кое-гдѣ унылыми островами, образованными самыми высокими горными вершинами.
   Въ полдень я отправился къ Зидельгорну (Siedelhorn). Когда я стоялъ на его изломанной вершинѣ, въ воздухѣ не было ни одного облачка; солнечные лучи падали прямо на вершину и на склоны Галенштока (Galenstock), у подошвы котораго лежитъ Ронскій ледникъ (glacier of the Rhone). Ровная поверхность névé, надъ большимъ ледянымъ каскадомъ, самъ каскадъ и наконецъ ледникъ внизу, все это казалось такъ близко, что рукой подать. У основанія каскада, со льдомъ происходитъ необыкновенное превращеніе; онъ достигаетъ этого мѣста въ болѣе или менѣе безформенномъ состояніи, а отсюда выходитъ уже великолѣпными пластинками. Такой перемѣной онъ обязанъ сильному давленію, которому онъ подвергается на днѣ каскада. Здѣсь были совершенно явственно видны изгибы ледника и постепенный переходъ ихъ въ ледяныя полосы, и также раздѣленіе этихъ полосъ линіями, обозначающими края пластинокъ того слоя, которыми ледникъ наполняется въ этомъ мѣстѣ. Дальше, въ горахъ, на противуположной сторонѣ Ронской долины, лежитъ Гризскій ледникъ (Gries glacier); одна половина его снѣговъ была въ тѣни, другую освѣщало заходящее солнце. Вдали, направо, виднѣлся Monte Leone и другія грандіозныя группы, среди которыхъ Мишабель (Mischabel), всѣхъ величественнѣе подымала свои многочисленные снѣжные конусы. Пройдя одинъ оврагъ, показался изумительный конусъ Вейссіорна, склоняющагося къ сторонѣ Мишабели, а между ними подымалъ свою страшную голову Маттергорнъ.
   Продолжая путь все въ томъ же направленіи, мы наконецъ увидѣли могучія зубцы Финстерааргорна. Между двумя изъ нихъ лежитъ Обераарскій ледникъ (Oberaar glacier). Здѣсь нѣтъ ни пропастей, ни фантастическихъ ледяныхъ башенъ, ничего, чтобы указывало на дѣйствіе тѣхъ ужасныхъ силъ, которыми иногда ледникъ раздираетъ свою собственную грудь. У вершины Лаутераарскаго ледника видъ заканчивается самымъ угрюмымъ изъ великановъ Оберланда, -- Шрекгорномъ (Schreckhorn). Съ этой стороны никогда никто не взберется на его утесы. Между Шрекгорномъ и Финстерааргорномъ, интересная группа пиковъ окружаетъ плоское снѣжное поле, откуда солнечные лучи разсыпаются сверкающими нитями. Непосредственно внизу лежитъ Унтераарскій ледникъ (Unteraar glacier), съ длинной черной полосой на хребтѣ, изгибающейся тамъ, какъ гибкая змѣя. За нимъ и по его бокамъ идетъ горный кряжъ съ гребнемъ вертикальныхъ скалъ, зазубренныхъ на подобіе гребня пѣтуха. До самаго корня гребня, горы эти распланировалъ въ далекой древности ледъ.


   Какъ невообразимо грустна и пустынна была картина природы, когда не только Швейцарію, но и всю Европу оковывалъ такой ледяной панцирь, когда ледникъ Бенъ Невисъ (Ben Nevis) запиралъ устье Гленруа (Glenroy), и Лимберисъ (Llamberis) или Борродэлъ (Вогrodale) были изрыты ледяными массами, спускавшимися съ Снодона (Snowdown) и Скауфелля (Scawfell).
   Наступилъ вечеръ, и я сталъ спускаться внизъ черезъ груды валуновъ; чѣмъ ниже, тѣмъ скорѣе я шелъ по округленнымъ скаламъ Гримзеля, перепрыгивая, гдѣ случится, черезъ скользкіе, отшлифованные склоны, и пришелъ въ отель, когда колокольчикъ возвѣщалъ его обитателямъ ужинъ. Въ субботу я поднялся изъ Фиша (Viesch) къ отелю Юнгфрау, на склонѣ Эггишгорна, и вечеромъ пошелъ на вершину горы, одинъ. Какъ всегда, я безсознательно свернулъ съ торной дорожки, и очутился среди хаоса каменныхъ глыбъ, скатившихся съ вершинъ. Я подымался быстро, и вскорѣ стоялъ уже на гребнѣ изрѣзанныхъ скалъ, вѣнчающихъ гору. Самъ пикъ и смежныя съ нимъ вершины, также изрѣзанныя, представляютъ поразительную картину того, какъ природа сама разрушаетъ собственныя свои созданія. Она созидаетъ, она же и уничтожаетъ. Своими подземными силами, она воздвигаетъ горы, и потомъ истребляетъ ихъ своими же громами и леденящими морозами. Такими-то гигантскими переворотами, стремится она къ недостижимому покою. Но достижимъ-ли онъ? Матерьяльныя силы непрерывно стремятся къ конечному равновѣсію. Если количество этой силы стремленія ограничено, то наконецъ долженъ наступить покой. Если, одна часть вселенной жарче другой, теченіе тепла стремится уравновѣсить температуры; и вѣтры дуютъ, и рѣки текутъ съ цѣлію придти къ прочному равновѣсію. Матерія требуетъ покоя; когда же будетъ вполнѣ удовлетворено это требованіе? Когда оно удовлетворится, что же будетъ тогда? Покой не есть совершенство; это смерть. Жизнь совмѣстима только съ вѣчнымъ движеніемъ, вѣчнымъ измѣненіемъ; когда всѣ силы въ природѣ уравновѣсятся, жизнь прекратится, и съ той минуты міръ погрузится въ вѣчный сонъ.
   Деревянный крестъ, выбѣленный бурями, возвышается на вершинѣ Эггишгорна; я сѣлъ у его подножія и смотрѣлъ на окружающую природу. Изъ своего горнаго родника, спускается внизъ благороднѣйшій изъ ледяныхъ потоковъ, Большой Алечскій ледникъ (Great Aletsch glacier). Онъ обвился крѣпкими объятіями вокругъ Юнгфрау, а съ Монка, Тругберга, Глетчгорна, Брейтгорна, Алетчгорна, и многихъ друтихъ горъ, сползаютъ снѣга, данники большаго ледника, и превращаются въ ледъ. Горы здѣсь хорошо защищены своей зимней одеждой, потому, сравнительно, и количество débris (каменныхъ обломковъ или моренъ) на ледникѣ, незначительно; однако на немъ замѣтны темныя, продольныя полосы, которыя суть ничто иное, какъ начинающіяся морены. Вправо и влѣво отъ этихъ продольныхъ лентъ разбѣгаются болѣе тонкіе изгибы, переплетающіеся тамъ и сямъ сложными извилинами, показывающими слоистость лежащаго льда. Ледникъ лежитъ въ дугообразной долинѣ; часть ледника, соотвѣтствующая его выпуклой кривизнѣ, находится въ состояніи напряженія; ледъ ломается поперегъ линіи напряженія, такимъ образомъ образуется любопытная система косвенныхъ надломовъ на ледникѣ. Отъ снѣговой линіи, пересѣкающей ледникъ, выше Фаульберга, чистая снѣжная поляна тянется вверхъ къ Col de la Jungfrau (the Maiden); она соединяетъ эту гору съ Монкомъ. Сегодня ни на небѣ, ни на горахъ не видно обломковъ; нѣтъ тумана, и въ ясномъ воздухѣ рѣзко выдѣляются горныя очертанія. Юнгфрау, Монкъ, Эйгеръ, Тругбергъ, скалистый Штальгратъ, стройный Алечгорнъ, всѣ они гордо подымаются къ небу. Какъ Саулъ, между ветхозавѣтными царями, такъ между горами, Финстерааргорнъ, цѣлой головой выше всѣхъ своихъ сосѣдей; потомъ виденъ Оберааргорнъ, съ катящимся съ его плечъ расколотымъ ледникомъ Фиша. Внизу Мержелинское озеро, съ его кристальными глубинами и пловучими бѣлоснѣжными айсбергами, отражающимися въ зелено-голубой водѣ. За нимъ виднѣется цѣпь, отдѣляющая Валлисъ отъ Италіи. Окидывая взглядомъ даль, видится множество пиковъ; всѣ они смотрятъ на величественный Домъ (Dom {Куполъ, куполообразная вершина горы.}), какъ птенцы на мать. Дальше идутъ неприступныя громады Монъ Сервена. Видъ этихъ мрачныхъ, колоссальныхъ горъ невольно соединяется въ умѣ съ идеей нравственной неукротимой дикости. Далѣе, представляется предметъ не менѣе величественный, способный даже своимъ величіемъ и мощью произвести болѣе сильное впечатлѣніе, чѣмъ самъ Маттергорнъ -- это Вейссгорнъ, пожалуй самый великолѣпный предметъ въ Альпахъ. Здѣсь красота соединяется съ силой; онъ не кажется дикимъ и страшнымъ, по величественнымъ и могучимъ. Дальше вправо, находится Большой Комбенъ (Great Combin); около него группируются другіе пики, а на конечной точкѣ дуги, которую окидываетъ взглядъ, возвышается царственная голова Монблана. Теперь, когда день сталъ клониться къ концу, вокругъ горъ начали розсыпаться жемчугомъ легкія тучки, и оттуда разноситься въ воздухѣ. Онѣ были совсѣмъ безцвѣтны, но никакое описаніе не передаетъ ихъ блеска и очаровательной граціи формъ.
   

Замѣтка объ облакахъ.

   Извѣстно, что если резервуаръ, наполненный обыкновеннымъ, т. е. болѣе или менѣе влажнымъ воздухомъ, выкачивается, то первыя же движенія воздушнаго насоса производятъ осажденіе водяныхъ паровъ, распространенныхъ въ воздухѣ. Такимъ образомъ, какъ и слѣдуетъ ожидать, возможно произвести облака изъ паровъ воды и другихъ жидкостей.
   Во время неоднократныхъ опытовъ надъ химическимъ дѣйствіемъ свѣта на пары, я часто имѣлъ случай наблюдать осажденіе такихъ облаковъ, по нѣскольку дней сряду. Эти наблюденія были исключительно посвящены на изученіе образованія облаковъ, произведенныхъ внезапнымъ разширеніемъ смѣшаннаго воздуха и паровъ въ экспериментальныхъ трубкахъ.
   Облака образовывались двумя способами: одинъ состоялъ въ томъ, что открывалось сообщеніе между наполненной экспериментальной трубкой и воздушнымъ насосомъ, и потомъ просто разширялся воздухъ дѣйствіемъ насоса. По другому способу, экспериментальная трубка соединялась съ сосудомъ соотвѣтственной величины, а сообщеніе между нимъ и трубкой, могло запираться краномъ. Сосудъ этотъ сначала опорожняютъ; когда отвернутъ кранъ, воздухъ изъ экспериментальной трубки стремится въ сосудъ; слѣдствіемъ этого перемѣщенія будетъ осажденіе облака внутри трубки.
   Вмѣсто спеціальнаго сосуда, для этой цѣли употребляли просто цилиндры самаго воздушнаго насоса.
   Нашли возможнымъ, удаливъ осадокъ воздуха и пара, послѣ каждаго акта осажденія, и снова опорожнивъ цилиндры насоса, получить посредствомъ нѣкоторыхъ веществъ, и не наполняя вновь экспериментальной трубки, пятнадцать или двадцать облаковъ подъ рядъ.
   Облака, осажденныя такимъ образомъ, отличались другъ отъ друга энергичностью свѣта; одни испускали нѣжный бѣлый свѣтъ, другіе сверкали внезапнымъ и изумительнымъ блескомъ. Эта разница, само собою разумѣется, должна быть приписана различной степени отражательной силы облачныхъ частицъ, которыя были произведены посредствомъ веществъ съ весьма различными указателями преломленія.
   Различныя облака, сверхъ того, обладаютъ весьма различными степенями стойкости: одни быстро разсѣеваются, между тѣмъ какъ другія остаются по нѣскольку минутъ въ экспирементальной трубкѣ, и, понемногу изчезая, лежатъ на днѣ ея, какъ кучка снѣгу. Частички другихъ облаковъ проходятъ черезъ экспериментальную трубку, какъ будто бы онѣ тянулись черезъ густую среду.
   Ничто не можетъ сравниться съ великолѣпнымъ явленіемъ диффракціи лучей нѣкоторыми изъ этихъ облаковъ. Самые лучшіе цвѣта видны, если смотрѣть вдоль трубки сверху, обратясь лицомъ къ источнику свѣта. Дифференціальныя движенія, происходящія вслѣдствіе тренія о внутреннюю поверхность трубки, часто заставляютъ цвѣта ложится отдѣльными слоями.
   Разница въ строеніи, выказываемая различными облаками, заставила меня вникнуть поближе, чѣмъ я до сихъ поръ это дѣлалъ, въ механизмъ образованія облаковъ. Чтобы спустилось облако, необходимо извѣстное растяженіе. Въ моментъ, какъ разъ передъ осажденіемъ, охлаждающій воздухъ и паръ, могутъ быть разсматриваемы, какъ субстанціи, раздѣленныя на множество многогранниковъ, частички которыхъ, вдоль граничащихъ поверхностей, движутся въ противуположныхъ другъ другу направленіяхъ, когда наступаетъ собственное осажднне. Каждая частичка облака поглотила для своего образованія одинъ изъ многоульниковъ пара; очевидно, что величина частички должна зависѣть не только отъ величины многогранника пара, но также и отъ отношенія плотности, произшедшей изъ него жидкости. Если паръ легокъ, а жидкость тяжела, то при прочихъ равныхъ условіяхъ, частичка облака будетъ меньше, нежели тогда, если бы паръ былъ тяжелъ, а жидкость легка. Очевидно, что въ одномъ случаѣ должно произойти большее сжатіе, чѣмъ въ другомъ; эти соображенія оправдывались всѣми опытами; примѣръ толуоля можетъ служить образчикомъ изъ большаго ряда другихъ примѣровъ. Удѣльный вѣсъ этой жидкости 0,85, принимая удѣльный вѣсъ пара этой жидкости 3,26, а удѣльн. вѣсъ водянаго пара 0,6. Такъ какъ величина частички облака прямо пропорціальна удѣльному вѣсу пара, и обратно пропорціональна удѣльному вѣсу жидкости, простой разсчетъ доказываетъ, что, принимая величину многогранника пара въ обоихъ случаяхъ одинаковою, величина частички облака толуоля (toluol), должна быть слишкомъ въ шесть разъ больше величины частички водянаго облака. Изслѣдовать этотъ вопросъ съ математичесхой точностью, вѣроятно нельзя; но сравнительная вѣскость облака, поразительно замѣтна для простаго глаза. Эта вещь, какъ я говорю, наглядная.
   Въ самомъ дѣлѣ, водяной паръ не имѣетъ въ этомъ случаѣ себѣ подобнаго; это не только легчайшій изъ всѣхъ паровъ, въ обыкновенномъ смыслѣ слова, но даже легчайшій изъ всѣхъ газовъ, кромѣ водорода и амміака. Этому обстоятельству и слѣдуетъ главнымъ образомъ приписать мягкую и нѣжную красоту облаковъ нашей атмосферы.
   О сферической формѣ частичекъ облаковъ, можно заключить непосредственно изъ отношенія къ свѣтовымъ лучамъ. Если онѣ сферичны, то свѣтъ, изливаемый ими постояненъ; но облака могутъ также осаждаться твердыми клочками; тогда непрерывное сверканіе облака показываетъ, что частички его суть пластинки, а не сферы. Нѣкоторыя части одного и того же облака могутъ состоять изъ сферическихъ частичекъ, другія же изъ клочковъ; разница тотчасъ видна по спокойствію одной части облака, и безпокойству другой. Сверканіе такихъ клочковъ, напоминаетъ мнѣ слюдовыя пластинки въ рѣкѣ Ронѣ, при входѣ ея въ женевское озеро, когда онѣ сильно освѣщены солнцемъ.
   

VIII. Bel Alp.

   Въ четвергъ 13-го числа я сопровождалъ общество друзей на Мержелинское озеро; объѣхавъ озеро, я взошелъ на ледникъ, и такъ какъ мнѣ приходилось много слышать о живописномъ положеніи и удобствахъ новаго отеля на Bel Alp, то я рѣшилъ спуститься съ ледника и познакомиться съ этимъ мѣстомъ. Передъ нашимъ отъѣздомъ изъ Эггишгорна, Валлисская цѣпь была покрыта туманомъ, и хотя солнце безпрепятственно озаряло небесную высь, но ниже, большія массы облаковъ не переставали раскидываться во всѣ стороны, точно древесныя вѣтви.
   Облака разростались, становясь все чернѣе, и наконецъ разразились громомъ и вылились на землю страшнымъ ливнемъ. Здѣсь ледникъ изрѣзанъ косыми ледяными долинами, раздѣленными остроконечными трещинами. Мы поспѣшно идемъ вдоль направленія гребней, но наконецъ они упираются въ гору и волей-неволей, мы должны переходить съ гребня на гребень. Гирстъ слѣдуетъ за Бенненомъ, я уже остаюсь предоставленнымъ своей собственной ловкости. Весело втыкаемъ мы свои сѣкиры въ разсыпающіеся камни, и проворно прокладываемъ себѣ дорогу между пропастями. Солнце ярко свѣтило на насъ, и отчасти высушило наше мокрое платье. Вдали, влѣво отъ насъ, мы замѣтили на льду группу людей, состоящую изъ двухъ мужчинъ, мальчика и старухи, которые что-то суетились около трещины. По мнѣ пробѣжала дрожь при ужасной мысли, что можетъ быть какой-нибудь человѣкъ попалъ въ ея бездну. Мы скорѣе пошли къ нимъ, и увидѣли несчастную корову, крѣпко притиснутую между замерзшими стѣнами щели. Она жалобно выла; люди незнали какъ ей помочь; всѣ ихъ усилія были напрасны, и кромѣ того они неловко принялись за дѣло. "Сдѣлайте, чтобы животному было просторнѣе, обрубите ледъ, который сжимаетъ ей бока, а ты, стань-ка вонъ у того камня, что замыкаетъ пропасть, да подопри ее плечемъ сзади". Осколки льда полетѣли подъ сильными ударами Беннена. Гирстъ посовѣтовалъ обмотать рога веревкой, чтобы вытянуть бѣдное животное общими усиліями. Этотъ совѣтъ былъ принятъ. Еще другую веревку пропустили между задними ногами. Бенненъ раскололъ ледъ, сдавливавшій бока, и вотъ, точно матросы, подымающіе якорь, мы всѣ дружно принялись тащить веревку, сопровождая наши усилія, какъ водится, извѣстнымъ возгласомъ или припѣвомъ въ тактъ. Тяжесть начала подвигаться, но весьма медленнно; мы опять кричимъ и опять тянемъ -- она стала подвигаться поскорѣе. Мы повторяемъ тоже самое до тѣхъ поръ, пока не освободили переднихъ ногъ. Теперь мы принялись вытаскивать заднія ноги; наконецъ намъ удалось поставить дрожавшее всѣми членами животное на ледникъ. Собравъ свои веревки, мы пошли дальше. Погода опять испортилась. Снова загремѣлъ громъ; теперь ему предшествовала молнія, и разъ мнѣ отбросило ее въ глаза отъ блестящей поверхности моей сѣкиры. Молнія слѣдовала за молніей, раскатъ гремѣлъ за раскатомъ съ страшнымъ величіемъ; дождь лился на землю тяжелымъ каскадомъ! Онъ былъ такъ частъ, что стоялъ стѣной, какъ смерчъ. Но не смотря на этотъ ужасный ливень, не смотря на то, что насъ били крупныя капли дождя, смѣшанныя съ градомъ, я любовался этой картиной. Величественными массами летали облака у коллосальсыхъ горъ, но отъ времени до времени, среди грозныхъ тучъ, показывалась какая-нибудь вершина, какъ Титанъ, напрягающій всѣ свои силы въ борьбѣ съ судьбой.
   Скоро ледникъ сдѣлался непроходимымъ отъ трещинъ; мы перешли на его восточную сторону, и пошли по боковой моренѣ. Это была тяжелая работа. Налѣво склонъ почти весь покрытъ соснами. Бури оторвали отъ стволовъ вѣтви, а съ вѣтвей сорвали зеленыя иглы, и стояли голыя деревья какъ привидѣнія или какъ приговоренныя къ смерти. Вотъ ужъ показался намъ домъ, прилѣпившійся къ горѣ, напротивъ насъ. Мы торопимся поскорѣе перейти раздѣляющій насъ отъ нея гребень. Промокшіе до костей и голодные, мы перешли на противуположную сторону, и вступивъ на пробитую дорожку, уже безъ труда достигли привѣтливой гостинницы, цѣли нашего путешествія.
   Отъ отеля, построеннаго на склонѣ Эггишгорна, часъ ходьбы до вершины, съ которой открывается великолѣпнѣйшій видъ. Но и изъ оконъ отеля чудесные виды на Bel Alp; вы можете сидѣть гдѣ нибудь не далеко, на поросшемъ брусникой склонѣ и передъ вашими глазами будутъ самые грандіозные горные виды. 14-го числа я спустился къ дикому ущелью, гдѣ кончается Алечскій ледникъ. Поперегъ ущелья стояла сосна; перегнувъ свой стволъ подъ прямымъ угломъ и ухватясь корнями за скалу, она перевѣшивалась черезъ пропасть. Я всталъ на горизонтальную часть дерева, и крѣпко держась за прямой сукъ, поглядѣлъ внизъ, въ ущелье. Нѣсколько минутъ я не могъ побѣдить боязни, и когда вѣтеръ задулъ сильнѣе, невольно еще крѣпче прижался къ дереву. Въ этомъ дикомъ мѣстѣ, совсѣмъ одинъ, я слѣдилъ за умиравшимъ днемъ, пока послѣдній его лучъ не погасъ на горахъ.
   Въ двухъ часахъ разстоянія и выше Bel Alp, красуется сѣрая башня Шпарренгорна (Sperrenhorn). Я пошелъ туда 15 числа. Изъ отеля кажется, что онъ стоитъ отдѣльнымъ пикомъ, но онъ составляетъ возвышенный конецъ узкой цѣпи, приходящей въ разрушеніе отъ бурь. Въ нѣкоторомъ разстояніи прямо передо мной былъ скалистый мысъ въ родѣ абшвунга (Abschwung), по которому, справа и слѣва спускались два ледяныхъ потока, направлявшихся къ общему главному леднику. Картина поражала своей неожиданностью и красотой. Нигдѣ не видѣлъ я такого полнаго покоя, такихъ нѣжныхъ и тонкихъ изгибовъ и линій. Полосы морены, вьющіяся вдоль ледника, увеличиваютъ его красоту, а глубокое уединеніе этого мѣста придаетъ ему особенную поэзію. Кажется этотъ ледяной потокъ такъ защищенъ окружающими его горами, что его никогда не можетъ коснуться никакая буря, ни одна волна никогда не можетъ нарушить его чудеснаго покоя. И отсюда Алечскій ледникъ великолѣпенъ, а Валлисская цѣпь ни съ какого другого мѣста такъ не величественна, какъ отсюда. Нечего и говорить о величіи Дома (Dom), Сервена, Вейссгорна, которые всѣ, равно какъ и многіе другіе, видны съ Шпарренгорна.

"Живописное Обозрѣніе", NoNo 7, 8, 11, 14, 16, 19, 1873

   
   
   
Ко всем произведениям автора К списку авторов