Б. О. - Московским мудрецам

МОСКОВСКИМЪ МУДРЕЦАМЪ.

Физіологія растительныхъ процессовъ. И. М. Сѣченова. Публичныя лекціи, читанныя въ С:-Петербургскомъ клубѣ художниковъ, зимою 1870 года. Спб. 1871 г.

Нужно обладать большимъ запасомъ объективнаго спокойствія а холодной, рыбьей кровью, чтобы безстрастно выслушивать всю эту полемическую болтовню, которая снова полилась изъ устъ московскихъ Цицероновъ. Никто, разумѣется, не рѣшится снизойти до спора съ безпомощнымъ недоуміемъ, когда оно является такъ откровенно. Въ самомъ дѣлѣ, если московскіе классики лишаютъ естественныя науки общеобразовательнаго значенія, то этимъ они обнаруживаютъ непониманіе такого сорта, которое, очевидно, является органическимъ порокомъ ихъ мысли, неисцѣлимымъ никакими спорами и возраженіями. Переспросите у нихъ значеніе наичаще употребляемыхъ имя словъ: "общее образованіе", и вы увидите, что они подъ общимъ образованіемъ понимаютъ частное. Что значитъ "общее образованіе" въ строго филологическомъ смыслѣ? Общее образованіе, очевидно, нужно большинству людей; безъ него не можетъ обойтись ни богачъ, ни бѣднякъ, ни аристократъ, ни крестьянинъ, ни реалисты, нивы, московскіе схоластики. Общее образованіе должно удовлетворять потребностямъ и нуждамъ всѣхъ людей. Понятіе о немъ составляется точно такъ-же, какъ въ логикѣ напр. общія понятія о какихъ-либо предметахъ,-- путемъ соединенія сходнаго и отбрасыванія случайнаго, исключительнаго. Пусть-же сдѣлаютъ такой логическій анализъ схоластики, пусть оглянутъ они всѣ слои общества да и самихъ себя, пусть соединятъ въ одно потребности общія и отбросятъ сословныя, исключительныя и случайныя. Что найдутъ они послѣ такого анализа? Не древнюю мифологію и не спряженіе латинскихъ глаголовъ. Въ этомъ лучше всего убѣдились-бы схоластики, еслибъ кто-нибудь изъ нихъ попробовалъ прямо апеллировать къ обществу и объявилъ-бы напримѣръ о томъ, что онъ намѣренъ открыть публичныя лекціи по латинской конструкціи съ цѣлью популяризировать ее и сдѣлать доступной большинству.

Но, говоря серьезно, завыванія московскихъ публицистовъ не ограничиваются областью невинной глупости. Сознательно или нѣтъ, но, исключая естественныя науки изъ круга общеобразовательныхъ предметовъ, они заносятъ свою руку на матеріальное благосостояніе общества и хотятъ отнять у него послѣднее оружіе, которое еще остается у него для борьбы съ нищетой, голодомъ и болѣзнями. Говоря это, мы очень хорошо знаемъ возраженіе схоластиковъ, ихъ ахиллову пяту. Они вопятъ о томъ, что нельзя-де смѣшивать образовательную цѣль съ утилитарной, гимназіи съ реальными школами. Нѣтъ, московскіе схоластики, можно и должно. Въ туманѣ принциповъ педагогической схоластики не мудрено забрести на почву необъяснимаго раздвоенія между жизнью и школой, между матеріальными потребностями человѣка и вашей дидактикой. Но жизнь и наука давно разсѣяли этотъ туманъ. Только то развиваетъ, что можетъ быть утилизировано и, наоборотъ, утилизируя извѣстныя знанія, мы развиваемся. Человѣкъ живетъ не въ мірѣ мечтаній и фантазій; онъ дѣйствуетъ въ реальной, ощущаемой пятью чувствами средѣ явленій и предметовъ, въ познаніи которой заключается его единственное богатство я надежда на разумно-устроенную жизнь. Утилизировать эти явленія и предметы необходимо; да человѣкъ, начиная отъ рожденія, всегда и утилизировалъ ихъ, но только безъ знанія, безъ системы, по инстинкту. Учась утилизировать реальныя знанія, мы вмѣстѣ съ тѣмъ развиваемся и умственно, и нравственно. Вспомните, что говорила противъ вашихъ бредней еще въ древнія времена ваша-же братія: nihil in intellectu, quod prias non fuerit in sensu; другими словами, нельзя быть умственно развитымъ, не поставивъ себя въ правильныя отношенія къ природѣ, познаваемой чувствомъ. Иначе въ интеллектѣ появятся вещи, которымъ вовсе тамъ не слѣдуетъ быть. Только тотъ дѣятель можетъ приносить дѣйствительную пользу обществу, кто развился путемъ изученія утилизируемыхъ, реальныхъ знаній, потому-что внѣ ихъ нѣтъ другихъ средствъ стать въ правильныя отношенія къ природѣ, къ обществу и человѣку. Я убѣжденъ, что въ умахъ схоластиковъ произошелъ-бы рѣшительный переворотъ, еслибъ имъ были доступны реальныя знанія, еслибъ они понимали, какое благотворное вліяніе производятъ естественныя науки тамъ, гдѣ изъ примѣняютъ къ жизни... Прямыми или косвенными путями, но истина находитъ себѣ доступъ даже къ умамъ, наименѣе способнымъ къ ея воспріятію: московскіе схоластики противъ своей воли очутились въ рядахъ защитниковъ аффеніанизма. Но мало-ли чего не случалось съ схоластиками! Есть одна утѣшительная сторона въ ихъ спорѣ съ защитниками реальнаго образованіи. Они довели свою рѣчь до абсурда, и можно надѣяться, что общество теперь яснѣе, чѣмъ прежде, пойметъ ихъ невѣжество и всецѣло отдастъ свое вниманіе естествознанію. Оно убѣдится, что ему нужны не схоластическая рутина, а наука, которая дала-бы ближайшій-и непосредственный плодъ. Обществу некогда ждать, когда предъ нимъ жгучій вопросъ насущнаго существованія. Только естественныя науки до извѣстной степени разрѣшаютъ этотъ вопросъ, а въ ряду ихъ первое мѣсто отведено физіологіи, которая должна быть столь-же близкой и дорогой человѣку, какъ его собственная жизнь. Мы не ошибемся, если скажемъ, что отъ физіологіи, какъ науки, отъ ея успѣховъ и развитія, прямо зависитъ наше существованіе, а степень распространенія ея выводовъ и положеній въ массѣ общества въ извѣстномъ смыслѣ обусловливаетъ уровень его матеріальнаго благосостоянія. Вотъ почему свѣденій, почерпаемыя изъ физіологіи, всегда являются для насъ кстати, особенно если онѣ сообщаются столь почтеннымъ и даровитымъ дѣятелемъ науки, какъ г. Сѣченовъ, уже являвшимся предъ публикой въ качествѣ популяризатора.

На этотъ разъ г. Сѣченовъ говорилъ объ обширномъ кругѣ процессовъ питанія въ животномъ тѣлѣ, обыкновенно называемыхъ растительными, такъ-какъ они общи человѣку и растеніямъ. Названіе это беретъ начало съ давнихъ временъ и все еще удерживается и до сихъ поръ, хотя оно не отвѣчаетъ уже болѣе современному состоянію нашихъ знаній о взаимныхъ отношеніяхъ между растительнымъ и животнымъ царствами. Сравнивая животное съ растеніемъ, находили, что какъ въ темъ, такъ и въ другомъ всѣ жизненныя явленія, за исключеніемъ движенія и чувства, совершенно одинаковы. Подобно человѣку растеніе живетъ насчетъ внѣшнихъ веществъ. Оно дышетъ, потому-что поглощаетъ изъ воздуха кислородъ и выдѣляетъ углекислоту; оно ѣстъ и пьетъ, потому-что извлекаетъ своими корнями изъ почвы необходимыя минеральныя части въ жидкомъ, растворенномъ видѣ. Наконецъ внѣшнее вещество, вступивъ въ растеніе, подвергается въ немъ различнымъ превращеніямъ, результатомъ которыхъ являются новыя преобразованныя тѣла, выдѣляющіяся наружу, какъ напр.: камедь, смола, а у животныхъ молоко, бобровая струя, мускусъ и т. д. На основаніи- такой аналогіи естественно было видѣть въ тѣлѣ человѣка двоякаго рода, рѣзко разграниченные процессы: одни, свойственные ему исключительно (движеніе и чувство), другіе общіе у него съ растеніемъ. Можно было сказать, что человѣкъ какъ-бы заключаетъ въ себѣ животное въ тѣсномъ смыслѣ плюсъ растеніе. Но, однако, съ теченіемъ времени явились наблюденія, которыя уничтожили рѣзкую границу между этими двумя царствами. Есть животныя, незамѣтныя невооруженному глазу, которыя всю жизнь свою проводятъ безъ движенія, прикрѣпившись къ одному какому-нибудь предмету, а есть и цѣлая группа растеній, довершающихъ движеніе и стоящихъ въ тѣсномъ родствѣ съ животными. На этомъ основаніи, съ научной, точки зрѣнія, нелогично дѣлить процессы въ человѣческомъ тѣлѣ на животные и растительные, потому-что въ самомъ растеніи мы находимъ эти два процесса и, стало быть, слово растительный теряетъ всякій смыслъ.

Прежде чѣмъ перейти къ процессу питанія въ обширномъ смыслѣ, г. Сѣченовъ опредѣлилъ общій характеръ этого процесса, уподобивъ животный организмъ машинѣ. Всѣмъ извѣстно, разумѣется, что человѣкъ можетъ работать только тогда, когда онъ вводитъ въ свое тѣло питательныя вещества, изъ которыхъ путемъ химическихъ измѣненій развивается теплота, преобразующаяся въ работу, въ механическое движеніе. Всякая машина дѣйствуетъ такимъ-же образомъ; она работаетъ насчетъ внѣшнихъ веществъ или силъ, приложенныхъ къ ней извнѣ. Но аналогія идетъ и далѣе. Если сравнить питаніе и связанную съ нимъ работу человѣка съ дѣятельностью паровой машины, то пища его получаетъ значеніе топлива, дыханіе соотвѣтствуетъ притоку воздуха, необходимаго для горѣнія, а всѣ изверженія изъ тѣла, какъ ненужный матеріалъ, были-бы равнозначущи дыму, золѣ и т. д. Но является вопросъ, можно-ли уподобить работающей машинѣ человѣка, пребывающаго въ полномъ покоѣ? Машина только во время работы совершаетъ трату горючаго матеріала, производитъ теплоту и выбрасываетъ продукты горѣнія, а человѣкъ дышетъ и выдѣляетъ изъ тѣла негодные продукты при покоѣ точно такъ-же, какъ и во время работы. Но дѣло въ томъ, что человѣкъ, строго говоря, никогда не находится въ полномъ, абсолютномъ покоѣ. Если во время работы дѣйствуютъ мышцы руки и ноги, то при покоѣ и даже во снѣ продолжаютъ все-таки сокращаться мышцы сердца и дыхательныя, съуживающія и расширяющія нашу грудную клѣтку -- Съ какой-бы стороны мы ни взглянули на человѣка, его сходство съ машиной очевидно. Извѣстно, наприм. всѣмъ, особенно сельскимъ хозяевамъ, что животное можетъ вырабатывать данный продуктъ только при соотвѣтствующемъ химическомъ составѣ пищи, все равно какъ на заводѣ для фабрикаціи извѣстнаго продукта требуется сырье опредѣленнаго состава, но переработывается-ли пища въ тѣлѣ животнаго тѣмъ-же путемъ, какимъ совершается фабрикація различныхъ продуктовъ на заводѣ -- это до сихъ поръ неизвѣстно. Еслибъ мы это знали, то, разумѣется, у насъ вмигъ воздвиглось-бы множество заводовъ и фабрикъ, на которыхъ закипѣло-бы производство молока, жира и шерсти и тогда, пожалуй, коровѣ данъ былъ-бы заслуженный отдыхъ, такъ-какъ молочная желѣза ея понадобилась-бы лишь для телятъ. Но во всякомъ случаѣ превращеніе пищи въ тѣлѣ подчинено тому-же общему закону, что и химическая переработка веществъ на фабрикѣ. Законъ Лавуазье гласитъ, что вещество неуничтожаемо; какимъ-бы измѣненіямъ оно ни подвергалось,-- вновь не созидается и не уничтожается ни одного атома. На человѣкѣ этотъ законъ также оправдывается и самымъ строгимъ опытомъ. Если взвѣсить все количество потребленной человѣкомъ въ извѣстное время пищи, питья, количество поглощеннаго кислорода, а потомъ взвѣсить всѣ отдѣленія и изверженія, выдѣляемыя тѣломъ, то эти двѣ категоріи веществъ, приходъ и расходъ тѣла, оказываются совершенно равными по вѣсу. Этотъ опытъ весьма убѣдительно доказываетъ, что тѣло человѣка отдаетъ наружной средѣ столько, сколько взяло изъ нея, не уничтожая и не создавая новой матеріи. Продукты, выдѣляющіеся изъ тѣла, оно фабрикуетъ очевидно, изъ пищи и притомъ по закону, общему для всѣхъ химическихъ измѣненій. Если сдѣлать предъидущій опытъ не надъ взрослымъ человѣкомъ, а надъ дѣтьми, тѣло которыхъ непрерывно увеличивается въ вѣсѣ, то мы найдемъ, что количество выдѣленій будетъ меньше количества введенныхъ въ тѣло веществъ какъ-разъ настолько, насколько увеличился вѣсъ тѣла.

Проводя параллель между машиной и организмомъ человѣка, мы найдемъ, что механическая работа ихъ требуетъ непремѣнно посторонняго руководства и управленія. Паровая машина остается въ покоѣ, пока машинистъ не откроетъ въ ней крана, который даетъ доступъ пару изъ паровика въ цилиндръ съ поршнемъ, способнымъ къ движенію. Человѣкъ въ покойномъ состояніи похожъ на машину, когда въ ней разведены пары, но она еще не пущена въ ходъ. Его мышцы и желѣзы, въ которыхъ вырабатываются различные соки и жидкости, заключаютъ въ себѣ всѣ условія для работы; но безъ воли машиниста, безъ толчка со стороны нервной системы, они остаются неподвижны. Нервы соединены съ мышцами и желѣзами и управляютъ дѣятельностью этихъ органовъ. Однакожъ, подобно машинисту, безъ приказанія хозяина, нервы сами по себѣ не двинутся съ мѣста; подначальные внѣшней средѣ, они безъ ея вліяній -- ничто. но какъ-только человѣкъ подвергнется какому-нибудь внѣшнему раздраженію, испугу, вліянію свѣта, звука, голода и т. д., нервная система вступаетъ въ свои права и увлекаетъ къ дѣятельности мышцы. Пояснимъ это примѣромъ. Если человѣкъ не получаетъ пищи, то является, какъ извѣстно, чувство голода, которое вызываетъ мышечныя сокращенія желудка и княекъ. но какъ, спрашивается, явилось чувство голода? Разумѣется, отъ внѣшней причины -- непринятія пищи. Дѣло въ томъ, что изъ стѣнокъ желудка и кишекъ всегда выдѣляются ѣдкія жидкости и кислоты, назначенныя для переработки пищи, для растворенія твердыхъ ея частей и различныхъ химическихъ преобразованій. Если пища долго не вводится въ желудокъ, то жидкости и кислоты изливаются на свободную поверхность желудка и раздражаютъ его нервы, а они передаютъ раздраженіе мозгу, въ которомъ и образуется болѣзненное ощущеніе, называемое въ слабой степени своего развитія апетитомъ, а въ сильной -- голодомъ. Но этимъ дѣло не оканчивается; это только первый актъ физіологической драмы. Ощущеніе, образовавшееся въ мозгу, слѣпо, неудержимо передается нервамъ, которые оканчиваются въ мышцахъ желудка и кишекъ, а также и другимъ, соединеннымъ съ мышцами руки, ноги и т. д. Какъ прежде чувство голода образовалось въ сознаніи безъ воли человѣка, такъ и теперь мышцы его сокращаются роковымъ образомъ, не подчиняясь контролю души. Внѣшняя среда, отъ которой зависѣло непринятіе пищи и раздраженіе желудка, открыла, такъ сказать, кранъ, переведшій разведенные въ тѣлѣ пары въ нервные цилиндры и заставившій ихъ вызвать мышечное сокращеніе. Желудокъ и кишки голоднаго человѣка начинаютъ усиленно двигаться и постоянно передаютъ мозгу болѣзненныя ощущенія за которыми слѣдуютъ энергическія мышечныя движенія во всей почти области тѣла. Человѣкъ голодный не можетъ оставаться въ покоѣ; онъ невольно стремится отдѣлаться отъ своихъ мученій и безсознательно совершаетъ различныя мышечныя движенія, непонятныя для сытаго человѣка и идущія въ разрѣзъ съ его взглядами и убѣжденіями, выработанными имъ въ состояніи матеріальнаго довольства организма. Внѣшняя среда испортила все дѣло, и она только и можетъ исправить его. Накормите голоднаго человѣка, и онъ успокоится. Его мышечныя движенія пріобрѣтутъ нормальный, сытый характеръ, и придутъ въ согласіе съ тѣми принципами нравственности и требованіями закона, о который онъ не могъ звать во время голода.

Мы указывали постоянно на сходство человѣческаго организма съ машиной, но нельзя, однако, не замѣтить и одного, чрезвычайно рѣзкаго различія между ними. Всякая машина сдѣлана изъ такого матеріала, который, разумѣется, несравненно прочнѣе человѣческаго тѣла, а между-тѣмъ ни одна машина не можетъ проработать 100 лѣтъ, тогда-какъ человѣкъ зачастую живетъ гораздо долѣе. "Этотъ фактъ, говоритъ г Сѣченовъ,-- ставитъ на первый взглядъ между произведеніями рукъ человѣческихъ и животнымъ тѣломъ какую-то непроходимую бездну; если однако присмотрѣться къ дѣлу, то можно найти ключъ къ разгадкѣ. Вообразите себѣ, что механику дана задача выстроить долу вѣчную машину изъ легко и быстро разрушающагося матеріала. Какъ ему поступить въ такомъ трудномъ случаѣ? Единственный выходъ -- устроить машину такимъ образомъ, чтобы малѣйшее разрушеніе вещества тотчасъ-же возстановилось притокомъ свѣжаго матеріи" (стр. 6). Тѣло человѣка устроено такъ, что разрушающіяся частицы тотчасъ замѣняются новыми. Эти два процесса разрушенія я возстановленія вещества въ тѣлѣ обнимаютъ собою всю сферу явленія питанія, къ описанію которыхъ и перешелъ г. Сѣченовъ.

Прежде всего онъ остановился на крови, обстоятельно изложи механическія условія ея обращенія по тѣлу и описалъ дѣятельности сердца и кровеносной системы, какъ центральной лабораторіи, составляющей средоточіе всѣхъ растительныхъ процессовъ. Затѣмъ онъ указалъ на важное значеніе такъ-называемой лимфатической системы, служащей какъ-бы продолженіемъ кровеносной и доставляющей непосредственно питательный матеріалъ нашему тѣлу. Не такъ давно еще роль лимфатической системы въ дѣлѣ питанія была почти неизвѣстна наукѣ и существовало общераспространенное убѣжденіе, что наше тѣло добываетъ себѣ пищу прямо изъ волосныхъ сосудовъ. Эти сосуды, какъ думали прежде, пронизывали собою каждую частичку тѣла, каждый пузырекъ (клѣтку) тѣла, въ существо котораго просачивалась изъ стѣнокъ волосныхъ сосудовъ питательная жидкость крови. Но въ настоящее время это оказалось совершенно несправедливымъ и нѣтъ ни одного органа въ тѣлѣ, гдѣ-бы можно было видѣть что-либо подобное. Съ другой стороны, при господствѣ такого взгляда на питаніе, лимфатическая система не имѣла опредѣленнаго назначенія въ тѣлѣ. Не замѣтить ее нельзя было, ибо уже грубое анатомическое изслѣдованіе открывало часть ея, напр., въ грудной полости, въ формѣ довольно объемистаго протока, вливающагося въ вены; только начала ея не могли найти, не могли уяснить отношенія ея къ кровеносной системѣ. Надъ этимъ и стали трудиться многіе ученые и только послѣ многочисленныхъ и сложныхъ изслѣдованій удалось получить результаты, которые освѣтили, но далеко не вполнѣ, этотъ запутанный вопросъ. Оказалось, что микроскопическія части нашего тѣла получали пищу вовсе не изъ волосныхъ сосудовъ, а именно изъ новооткрытыхъ, разсѣянныхъ по всему тѣлу, началъ лимфатической системы, которыя соединяются между собою въ болѣе крупныя вѣтви и стволы, и эти послѣдніе постепенно сливаются для образованія упомянутаго нами грудного протока. По своему устройству лимфатическая система стоитъ совершенно независимо отъ кровеносной. Въ этомъ наглядно можно убѣдиться, если, напр., ввести въ кровь маленькую частичку какой-нибудь легко отличимой краски. Еслибъ была прямая связь между кровью и лимфой, то по истеченіи извѣстнаго времени можно было-бы открыть краску въ какомъ-нибудь мѣстѣ лимфатической системы. Но это никому не удавалось замѣчать. А между-тѣмъ кровь оказываетъ несомнѣнное вліяніе на лимфатическіе сосуды. Такъ если увеличивается ея масса, если сердце, напр., своимъ біеніемъ усиленно толкаетъ кровь, то мы тотчасъ-же замѣтимъ переполненіе жидкости въ полости лимфатической системы. Въ чемъ-же, стало-быть, дѣло? И на это дали отвѣтъ неутомимыя изслѣдованія ученыхъ. Въ каждой части тѣла существуетъ между другими тканями такъ-называемая соединительная ткань, или сѣтка. Если разсматривать ее подъ микроскопомъ, то несмотря на разнообразныя видоизмѣненія въ различныхъ органахъ, она состоитъ изъ безчисленнаго множества тонкихъ извилистыхъ перекладинъ, окружающихъ промежутки извѣстной величины. Въ каждомъ изъ промежутковъ находятся микроскопическіе шарики (клѣтки), отдѣленные отъ перекладинъ узкимъ пространствомъ или трещиной, наполненной жидкостью, которая могла только просочиться чрезъ стѣнки волосныхъ сосудовъ, обильно вѣтвящихся какъ по перекладинамъ, такъ и въ самыхъ трещинахъ. Эти-то трещины и признаются началами лимфатическихъ сосудовъ. Онѣ образуютъ собою систему сообщающихся каналовъ, разносящихъ просочившуюся кровяную жидкость по всѣмъ частямъ нашего тѣла. Если напоръ крови очень силенъ вслѣдствіе какихъ-либо причинъ, затрудняющихъ ея теченіе по сосудамъ, то и въ трещины процѣдится жидкости болѣе нормальнаго количества. Она скопляется тамъ и производитъ или отекъ извѣстной части тѣла, руки, ноги, лица иди и водянку, когда кровяная жидкость переполняетъ собою трещины соединительной ткани, выстилающей поверхность какой-нибудь полости, напр. грудной или брюшной.

Уяснивъ такимъ образомъ значеніе лимфатической системы въ дѣлѣ питанія, г. Сѣченовъ перешелъ къ описанію процесса поступленія въ кровь твердыхъ и жидкихъ веществъ, къ пищеваренію въ тѣсномъ смыслѣ. Но предварительно онъ коснулся качественваго состава пищи и старался опредѣлить нормальную пищевую смѣсь, наиболѣе соотвѣтствующую потребностямъ организма. Этотъ вопросъ, какъ извѣстно, неразъ возбуждалъ между учеными горячіе споры, непоконченные еще и теперь. Полемизировали два противуположныхъ лагеря физіологовъ и химиковъ, при чемъ каждый смотрѣлъ на дѣло съ своей точки зрѣнія и упрекалъ другого въ неумѣстномъ вторженіи въ область чуждой ему спеціальности. Вопросъ остался, однако, далеко не рѣшеннымъ, по крайней мѣрѣ, со стороны многочисленныхъ и весьма важныхъ деталей. Г. Сѣченовъ, какъ физіологъ, признаетъ за пищей двоякую цѣль: пополнять непрерывную убыль вещества въ тѣлѣ и производить мышечныя работы я потому онъ дѣлитъ пищу на пластическую и рабочую. Этой классификаціи соотвѣтствуетъ давно уже установленное химическое дѣленіе составныхъ частей пищи на азотистыя и безазотистыя. Къ первымъ принадлежатъ бѣлки, выполняющіе пластическую задачу, къ послѣднимъ -- жиры, сахаръ, крахмалъ, играющіе по преимуществу роль рабочихъ силъ. Но такъ какъ пластика тѣла и мышечная работа неотдѣлимы и совершаются въ организмѣ одновременно, то, разумѣется, нормальная пища должна содержать въ себѣ какъ азотистыя, такъ и безазотистыя части. При абсолютномъ покоѣ человѣка, когда пэвидимому должна имѣть мѣсто только пластика, т. е. возстановленіе постоянно отживающихъ частичекъ, мышечная работа все-таки совершается, въ формѣ напр. постоянныхъ сокращеній сердца или мышцъ, работающихъ при дыханіи. Но, разумѣется, эта работа крайне ничтожна въ покоющемся тѣлѣ и потому въ немъ мало-по-малу образуются значительныя залежи рабочаго матеріала Такіе люди жирѣютъ; съ каждымъ пріемомъ пищи они вводятъ въ себя и бѣлки, изъ которыхъ строятся новыя части тѣла вмѣсто старыхъ, и жиръ, частью пополняющій незначительное количество сгорѣвшаго, а частью поступающій такъ-сказать въ запасную кладовую. Но пусть только жирный человѣкъ начнетъ работать, дѣятельно производить сокращеніе мышцъ и въ его кладовой образуется замѣтный дефицитъ. Она, конечно, не опустѣетъ при нормальномъ питаніи, но съ каждымъ пріемомъ пищи жиръ уже не будетъ отходить въ запасъ, а будетъ весь сгорать; при усиленной же работѣ его можетъ даже не хватать и тогда необходимо брать изъ кладовой извѣстную порцію его. При такихъ условіяхъ человѣкъ худѣетъ точно также, какъ онъ худѣлъ-бы, еслибъ совсѣмъ не употреблялъ въ пищу жира, а ѣлъ-бы, напр., исключительно бѣлокъ въ видѣ тощаго, нежирнаго мяса, еслибъ, другими словами, онъ слѣдовалъ тому способу, которымъ Бентингъ лечилъ ожирѣніе.

И такъ жиръ и вообще безазотистыя вещества нужно считать по-преимуществу рабочимъ матеріаломъ; своимъ полнымъ и быстрымъ сгораніемъ въ тѣлѣ, онѣ развиваютъ наибольшее количество тепла, которое переводится мышцами въ механическую работу. Франкландъ дѣлалъ опыты надъ различными пищевыми веществами съ цѣлью опредѣленія количества развиваемой ими теплоты. Онъ сжигалъ эти вещества, измѣрялъ теплоту и вычислялъ соотвѣтственную величину механической работы. Вотъ къ какимъ результатамъ пришелъ онъ:

Изъ этой таблицы ясно слѣдуетъ, что наибольшую работу производятъ жиръ и вещества, содержащія крахмалъ или сахаръ, какъ пшеничная и рисовая мука. Бѣлокъ-же въ формѣ тощаго мяса менѣе всего развиваетъ теплоты и механической работы.

Въ виду этого можно было-бы подумать, что для произведенія мышечныхъ работъ исключительно нуженъ жиръ или пища, содержащая крахмалъ и сахаръ. И это до нѣкоторой степени справедливо, если работа будетъ продолжаться короткое время, что видно напр. изъ слѣдующаго опыта, произведеннаго двумя швейцарскими учеными. Они взбирались въ теченіи 6-ти часовъ на гору, употребляя на это время пищу, состоявшую изъ жира, крахмала и сахара. Послѣ совершенія этой работы, они нашли, по продуктамъ распаденія, заключавшимся въ мочѣ, что наибольшая убыль была на сторонѣ безазотистыхъ веществъ, потраченныхъ, очевидно, на мышечное сокращеніе въ теченіи восхожденія на гору. Но этотъ опытъ справедливъ лишь для даннаго случая кратко-временной работы, когда находящійся въ тѣлѣ каждаго человѣка запасный рабочій матеріалъ не тратится, а вся работа производится на счетъ вводимаго въ тѣло жира. Иное дѣло, если человѣкъ работаетъ продолжительно, когда запасъ его постепенно истощается и для пополненія его нужны бѣлки. Вотъ напр. что показываютъ прямыя наблюденія надъ рабочими, изъ которыхъ одни употребляли только растительную пищу, а другіе примѣшивали къ ней и животную. "Въ 1841 году, разсказываетъ г. Сѣченовъ, на желѣзной дорогѣ изъ Руана въ Парижъ работали разомъ англійскіе и французскіе рабочіе. Пока послѣдніе питались по-преимуществу супами и овощами, англійскіе рабочіе имѣли надъ ними въ дѣлѣ работы значительный перевѣсъ; но какъ-только имъ была увеличена мясная порція, различіе это исчезло. Я лично слышалъ отъ доктора, путешествовавшаго по уральскимъ заводамъ, что рабочіе во время поста производятъ вообще меньше, чѣмъ въ теченіи мясоѣда" (стр. 72). Такія наблюденія объясняются уже тѣмъ обстоятельствомъ, что всякая работа усиливаетъ обмѣнъ всѣхъ составныхъ частей тѣла и повышаетъ, стало быть, энергію пластическихъ процессовъ. Мышечная ткань, состоящая вся почти изъ бѣлка, терпитъ во время работы сильную убыль въ своихъ элементахъ, которую не въ состояніи пополнить одни бѣлки растительной пищи, тѣмъ болѣе, что она трудно переваривается, гораздо труднѣе животной. Такъ изъ хлѣба, какъ сообщаетъ г. Сѣченовъ, собака перевариваетъ только 1/3 всего количества, а 2/3 выбрасываетъ въ видѣ кала, тогда-какъ мясо цѣликомъ почти уподобляется кровью. Но кромѣ этого, въ обыкновенномъ мясѣ всегда содержится жиръ, главнѣйшая причина всѣхъ мышечныхъ работъ въ тѣлѣ. Итакъ понятно, слѣдовательно, какую необходимую и важную роль должно играть мясо въ пищѣ рабочаго человѣка.

Послѣ качественнаго анализа пищи, г. Сѣченовъ уже могъ говорить объ измѣненіяхъ, претерпѣваемыхъ ею на пути отъ полости рта до самаго поступленія въ кровь, о дыханіи (питаніе газами) и о пластическомъ образованіи новыхъ частицъ тѣла взамѣнъ отжившихъ. Свои чтенія г. Сѣченовъ закончилъ краткимъ обзоромъ отдѣлительныхъ процессовъ, при посредствѣ которыхъ вырабатываются необходимыя для тѣла жидкости, какъ слюна, желудочный сокъ и т. д. Мы не будемъ останавливаться на этой сторонѣ растительной дѣятельности организма, такъ-какъ о ней достаточно уже трактовалось во многихъ популярныхъ курсахъ. И въ заключеніе выразимъ лишь желаніе, чтобы и вторая серія лекцій, оконченная уже г. Сѣченовымъ и обнимающая собою нервную физіологію, появилась въ печати, такъ-такъ въ обществѣ распространены чрезвычайно скудныя и отрывочныя свѣденія изъ этой важной и любопытной области физіологіи.

Б. О.

"Дѣло", No 5, 1871