СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
К. М. СТАНЮКОВИЧА.
Картинки общественной жизни. Письма знатнаго иностранца.
МОСКВА.
Типо-литографія Г. И. Простакова, Петровка, д. No 17, Савостьяновой.
1898.
ПИСЬМА "ЗНАТНАГО ИНОСТРАНЦА".
1878--1897.
Предлагая благосклонному вниманію читателя, частью въ переводѣ, а частью въ извлеченіи, случайно доставшіяся намъ въ подлинникѣ письма, считаемъ долгомъ предварить, что хотя нѣкоторыя изъ похожденій, сообщаемыхъ "знатнымъ" иностранцемъ, повидимому, и принадлежатъ къ области фантазіи, обычной, впрочемъ, у путешественниковъ,-- тѣмъ не менѣе мы сочли долгомъ перевести ихъ, въ предположеніи, что мнѣнія иностранцевъ о нашей общественной жизни, быть можетъ и нѣсколько одностороннія, не лишены интереса. Впрочемъ, читатель убѣдится, что вообще характеръ предлагаемыхъ писемъ доброжелательный къ намъ, русскимъ.
Уже въ "странѣ милліардовъ" я пожалѣлъ, что мои покойные родители (да сохранится во-вѣки ихъ память!) не имѣли завиднаго права называться высокорожденными лордами, а назывались просто Смитами. Я не смѣю утверждать, чтобы въ "странѣ милліардовъ" меня постигли особенныя непріятности, но замѣчу только, что, во всякомъ случаѣ, гораздо удобнѣе путешествовать, если на визитной карточкѣ напечатанъ завѣтный титулъ. Тѣмъ понятнѣе станутъ тебѣ, дорогая Дженни, мои опасенія по мѣрѣ приближенія поѣзда къ русской границѣ, особенно въ виду послѣднихъ извѣстій объ озлобленіи русскаго общества противъ англичанъ вообще и ловкаго Дизи въ особенности. Я, конечно, зналъ, что русская полиція отличается бдительностью и представляетъ достаточныя гарантіи, особенно для иностранцевъ, относительно сохраненія ихъ жизни, но на столько-ли гарантирована была личность твоего вѣрнаго Джонни, въ этомъ, признаюсь тебѣ, я нѣсколько сомнѣвался. И вотъ на основаніи подобныхъ соображеніи и во избѣжаніе могущей возникнуть изъ-за меня дипломатической переписки,-- и безъ меня довольно есть поводовъ для взаимныхъ препирательствъ,-- я рѣшился при остановкѣ на границѣ обратиться въ знатнаго иностранца.
При помощи юркаго еврея и двухъ фунтовъ стерлинговъ я выправилъ новый паспортъ и изъ простого Джонни Смита сдѣлался лордомъ Джономъ Розберри и, смѣю тебя увѣрить, отъ такой перемѣны сословіе высокорожденныхъ лордовъ не почувствовало никакого нравственнаго ущерба, а я, напротивъ, выигралъ, разсчитывая на большія удобства при путешествіи и на большую внимательность со стороны петербургскихъ дамъ въ томъ случаѣ, если-бы захотѣлъ заняться въ русской столицѣ весьма благодарной профессіей медіума или духовной дѣятельностью по обращенію свѣтскихъ дамъ изъ лона православія въ лоно духовныхъ женъ. Пожалуйста, не дѣлай, Дженни, заранѣе гримасы, такъ-какъ я не рѣшилъ еще въ выборѣ профессіи; быть можетъ, имѣющихся у меня средствъ достаточно хватитъ на то, чтобы, оставаясь простымъ туристомъ, не прибѣгнуть къ помощи названныхъ профессій.
Мы благополучно миновали границу. Таможенный осмотръ былъ одной формальностью. Какая-то почтенная русская дама, правда, жаловалась, что у нея будто-бы солдатъ отобралъ газету "le Nord", въ которой были завернуты купленныя ею въ Берлинѣ туфли, но вскорѣ оказалось, что таможенный солдатъ сдѣлалъ это частью по недоразумѣнію, частью изъ желанія достать бумаги для скручиванія папиросъ. Когда почтенная дама заявила объ этомъ таможенному чиновнику, то послѣдній выразилъ по этому поводу сожалѣніе и тутъ-же сталъ дѣлать такія замѣчанія солдату, что почтенная дама то краснѣла, то блѣднѣла, и видимо заявляла желаніе, чтобы это дѣло было оставлено. Но энергичный агентъ, возмущенный такимъ поступкомъ подчиненнаго, не хотѣлъ оставить безъ удовлетворенія претензіи дамы и продолжалъ въ томъ-же тонѣ. И только когда, по его мнѣнію, рыцарскія его обязанности относительно дамы были вполнѣ добросовѣстно выполнены и когда лицо дамы успѣло въ теченіи четверти часа перемѣнить нѣсколько окрасокъ, тогда только почтенный джентльменъ обратился съ граціей къ дамѣ и сказалъ:
-- Надѣюсь, сударыня, вы теперь довольны?
-- Очень довольна, совсѣмъ довольна!-- поспѣшила отвѣтить дама, еще разъ краснѣя, быть можетъ, отъ мысли, что ѣхавшій вмѣстѣ съ нами турецкій паша -- весьма молодой и интересный человѣкъ, принимавшій участіе еще въ недавней войнѣ, могъ понять выраженія ея соотечественника.
-- Мнѣ остается извиниться передъ вами, сударыня, что я не могу возвратить вамъ нумера вашей газеты, такъ-какъ, онъ, увы! уже разорванъ неловкимъ солдатомъ на бумажки, но если вамъ будетъ угодно, я могу вамъ взамѣнъ дать нумеръ "Голоса".
Тѣмъ дѣло и кончилось. Изъ этого разсказа ты можешь, Дженни, убѣдиться, на-сколько русскіе строги въ исполненіи своихъ обязанностей и на-сколько безкорыстіе русскихъ таможенныхъ выше безкорыстія нашихъ лондонскихъ доковыхъ крысъ таможеннаго office.
Въ нашемъ вагонѣ перваго класса ѣхало нѣсколько весьма презентабельныхъ русскихъ джентльменовъ, съ которыми я въ теченіи дороги нѣсколько сошелся. Нѣкоторая холодность ко мнѣ была замѣтна, этого я не скрою, но тѣмъ не менѣе одинъ изъ джентльменовъ, узнавъ, что я знатный англійскій иностранецъ, откровенно сказалъ мнѣ, что во всемъ прискорбномъ недоразумѣніи виноватъ одинъ Дизи, но что онъ, русскій джентльменъ, ничего противъ англійской націи не имѣетъ, любитъ ростбифъ и особенно портеръ и дружески пригласилъ меня, вручивъ свою карточку, побывать у него какъ-нибудь въ Петербургѣ вечеромъ и попробовать счастія въ рулетку.
-- Она развѣ у васъ дозволена?
-- Нѣтъ... домашняя... Надѣюсь, между нами.
Я, разумѣется, далъ слово и потомъ только узналъ, что названный джентльменъ держитъ игорный домъ, послѣ того какъ многочисленныя его помѣстья были проданы въ обществѣ поземельнаго кредита, а остальное состояніе погибло въ банкротствѣ московскаго банка.
Я не стану тебѣ описывать, Дженни, суровой природы края, по которому мы проѣзжали. Кругомъ снѣжныя поля. заметенныя деревни, и волки, иногда спокойно (?) взиравшіе на пролетавшій мимо поѣздъ. Не удивляйся этому, Дженни. Русскіе чувствуютъ замѣчательную любовь къ этимъ животнымъ (такую-же, какъ и къ клопамъ) и, несмотря на то, что эти хищники ежегодно поѣдаютъ дѣтей и вообще приносятъ странѣ большой убытокъ, они пользуются всѣми правами русскаго гостепріимства и бывали даже случаи, что они забѣгали въ земскія управы справляться: получены-ли отвѣты на ходатайства объ ихъ истребленіи (?). Я не разъ пробовалъ любоваться изъ окна прелестными морозными ночами, но, признаюсь, мысль о томъ, что машинисты на русскихъ желѣзныхъ дорогахъ часто бываютъ пьяны, и поѣзда терпятъ часто крушенія, отравляла мое состояніе духа, хотя, имѣя въ виду вашу судьбу, я, конечно, застраховалъ мою жизнь -- не безпокойся. Я пробовалъ заснуть, но не могъ.
-- Вы, кажется, не спите?-- обратился ко мнѣ на прекрасномъ англійскомъ языкѣ одинъ изъ пассажировъ, весьма благообразный, респектабельный джентльменъ, среднихъ лѣтъ, все время молча сидѣвшій въ углу.
-- Нѣтъ, сэръ.
-- И я не могу заснуть. Пробовалъ нѣсколько разъ, но не могу.
Онъ помолчалъ и затѣмъ снова заговорилъ:
-- Скажите пожалуйста, милордъ, чего собственно хочетъ вашъ кабинетъ?
Я поспѣшилъ довольно уклончиво отвѣтить, что я сторонникъ Гладстона и не раздѣляю политики правительства.
-- Очень радъ, что имѣю честь бесѣдовать со сторонникомъ почтеннаго государственнаго человѣка. Вы изволите быть членомъ министерства?
-- Нѣтъ, я уклонился отъ этихъ трудныхъ постовъ.
-- Будто ужъ они такъ трудны?-- улыбнулся джентльменъ.
Замѣчу здѣсь, Дженни, въ скобкахъ: русскіе удивительно любопытны, и на желѣзныхъ дорогахъ, вступая въ разговоръ, часто безцеремонно спрашиваютъ не только о профессіи, но даже о количествѣ годового дохода и о числѣ родныхъ.
-- Отвѣтственность большая!-- отвѣчалъ я.
-- И у насъ тоже отвѣтственности не менѣе, но мы, русскіе, мы народъ отважный и не боимся ея. Я, напримѣръ, все время служилъ по коннозаводству, а теперь ѣду, чтобы получить мѣсто по народному просвѣщенію, но я, съ божьей помощью, надѣюсь оправдать довѣріе начальства и такъ-же хорошо дрессировать молодое поколѣніе, какъ дрессировалъ лошадей.
Джентльменъ при этотъ громко засмѣялся, вѣрнѣе -- заржалъ. Вѣроятно, отъ долгаго сообщенія съ лошадьми джентльменъ перенялъ особенности ихъ ржанія.
-- А у васъ бывали такіе примѣры, милордъ?
-- Бывали, сэръ...
-- То-то... Одно меня нѣсколько безпокоитъ... Впрочемъ, вы извините, милордъ, не мѣшаю-ли я вамъ своей болтовней?..
Я, конечно, поспѣшилъ отвѣтить отрицательно и джентльменъ продолжалъ:
-- Одно меня нѣсколько безпокоитъ и даже гонитъ прочь сонъ -- это экзамены...
-- Почему-же, сэръ, васъ могутъ безпокоить экзамены?
-- А потому... потому... Я буду съ вами вполнѣ откровененъ... Я очень хорошо знаю ветеринарное искусство, но въ другихъ наукахъ... отсталъ...
-- Мнѣ кажется, это препятствіе едва-ли можетъ служить поводомъ къ серьезному безпокойству.
-- У васъ въ Англіи бывали подобные примѣры?-- опять спросилъ онъ.
-- О, разумѣется!..-- поспѣшилъ успокоить я собесѣдника.
-- И экзамены сходили благополучно?..
Онъ снова заржалъ и сказалъ, что любитъ Англію. Тамъ хорошія лошади и приличные люди. Но за то онъ не любитъ англійской прессы. Но его мнѣнію, русская гораздо лучше, хоть и она оставляетъ многаго желать. Мой собесѣдникъ сказалъ еще нѣсколько словъ и, откланявшись, пробрался въ свой уголъ и скоро захрапѣлъ. Я, какъ видишь, Дженни, успокоилъ его насчетъ экзаменовъ.
На утро мы подъѣзжали къ маленькому городку. Это было въ воскресенье. Я, какъ слѣдуетъ приличному англичанину, раскрылъ библію и началъ было читать, какъ вдругъ почувствовалъ сперва толчки, потомъ качку и, наконецъ,-- не пугайся пожалуйста, Дженни, я цѣлъ совершенно,-- услышалъ отчаянные крики моихъ спутниковъ. Я заглянулъ въ окно. Мы двигались по насыпи какими-то скачками. Мой сосѣдъ громко кричалъ, что у него жена и дѣти и что онъ будетъ жаловаться губернатору. Я спокойно ожидалъ участи, зная, что полисъ на застрахованную мою жизнь лежитъ у тебя. Въ это время поѣздъ остановился, и мы въ нашемъ вагонѣ отдѣлались, по милости божіей, только страхомъ. Мы вышли и скоро узнали отъ начальника станціи, что несчастіе было еще, слава Богу, не особенно велико: всего пять человѣкь убитыхъ и десять раненыхъ, между которыми не было ни одного министра и ни одного человѣка высокаго положенія. Хотя начальникъ станціи былъ очень блѣденъ, но скоро успокоился, тѣмъ болѣе, что убитые всѣ были самые обыкновенные люди, которымъ, по его словамъ, жить годомъ менѣе или двумя болѣе не составляло особеннаго расчета.
Пришлось ожидать на станціи около шести часовъ. Я воспользовался этимъ временемъ, чтобы посѣтить маленькій городокъ -- названіе его я забылъ, эти русскія названія такъ трудно удерживаются въ памяти! Городокъ оказался довольно грязнымъ, улицы хотя и широкія, но не мощеныя, дома маленькіе и всѣ точно покосились въ одну сторону. Я хотѣлъ посмотрѣть древнее укрѣпленіе за городомъ и съ этой цѣлью пошелъ было по небольшой, короткой улицѣ, въ которой прогуливалось большое стадо свиней, какъ вниманіе мое было возбуждено слѣдующимъ обстоятельствомъ: у одного изъ домовъ стояли нѣсколько гражданъ и оживленно между собою бесѣдовали. Я подошелъ поближе и не безъ робости (помня газетныя статьи противъ англичанъ) обратился съ вопросомъ на своемъ не особенно чистомъ русскомъ языкѣ, какъ пройти за городъ. Русскіе граждане оказались весьма обязательными людьми. Хотя всѣ шесть джентльменовъ и указали мнѣ шесть разныхъ дорогъ, но тѣмъ не менѣе сдѣлали это съ любезностью, для меня не ожиданной. Когда одинъ изъ нихъ спросилъ, не нѣмецъ-ли я, и получилъ въ отвѣтъ, что я англичанинъ, то мой отвѣтъ не только не вызвалъ въ каждомъ изъ нихъ желанія сдѣлать изъ меня ростбифъ по англійски, но, казалось, не произвелъ на нихъ особеннаго впечатлѣнія. Тогда ни, въ свою очередь, спросилъ, зачѣмъ они дожидаются у крыльца.
-- Расчета дожидаемся. Этотъ чортъ (ты прости меня, Дженни, но я передаю то, что я слышалъ) съ ранняго утра насъ держитъ!
-- Какой чортъ? спросилъ я, не вполнѣ понимая, въ чемъ дѣло.
-- Да Ефимъ Кузьмичъ. Тугъ онъ разставаться съ копейкой, а ужъ обчесть -- это его дѣло.
Въ то время, какъ я, увлекаемый любознательностью, бесѣдовалъ съ русскими поселянами, къ намъ незамѣтно подошелъ полисменъ -- весьма тощій и непрезентабельный на видъ джентльменъ въ полушубкѣ и кепи, которая, казалось, попала на его голову съ другой, большаго діаметра -- и взглянулъ на меня нѣсколько подозрительно. Полисменъ приблизился ко мнѣ и спросилъ:
-- Вы кто такіе будете?
Я отвѣчалъ, что я лордъ Розберри, англійскій подданный.
Но джентльменъ, повидимому, не совершенно понялъ все значеніе этого титула и продолжалъ:
-- Зачѣмъ же вы, господинъ, безпорядки заводите? Это, братецъ (brother), не годится!
Я, конечно, поспѣшилъ завѣрить, что я никакихъ безпорядковъ не завожу, что я ѣду изъ Лондона въ Петербургъ, но что, вслѣдствіе несчастной случайности на желѣзной дорогѣ, я имѣлъ намѣреніе осмотрѣть достопримѣчательности города и обратился за надлежащими разспросами къ почтеннымъ русскимъ джентльменамъ, вполнѣ полагаясь на ихъ обязательность.
Но чѣмъ съ большею деликатностью я составлялъ русскія фразы, тѣмъ добродушное лицо моего собесѣдника омрачалось болѣе и болѣе, и въ головѣ его, казалось, происходила какая-то борьба. Ясно было изъ брошеннаго имъ на меня взгляда, что онъ не вѣрилъ моимъ словамъ. "Не на такого, молъ, дурака напалъ!" словно бы говорилъ его испытующій взоръ.
-- Какія такія примѣчательности? У насъ нѣтъ примѣчательностей! подозрительно сказалъ онъ.-- А бунтовать у насъ нельзя!
-- Да во всей Европѣ, сэръ, нельзя.
-- Ты и не бунтуй. Гдѣ твой паспортъ?
Я подалъ, но такъ какъ полисменъ по-французски читать не умѣлъ (да и по-русски, кажется, тоже), то онъ повертѣлъ въ разныя стороны книжку, внимательно посмотрѣлъ на нее и вдругъ, точно рѣшившись на что то, спряталъ мою книжку въ карманъ и сказалъ мнѣ:
-- Гайда со мной. Тамъ прочитаютъ.
Я, признаться, Дженни, струсилъ и хотѣлъ было телеграфировать немедленно лорду Дерби, но полисменъ самъ же успокоилъ меня.
-- Да вы, господинъ, не бойтесь. Коли вы добрый человѣкъ, ничего вамъ дурного не будетъ. Мы добраго человѣка обижать не станемъ. Зачѣмъ намъ обижать добраго человѣка? весело и привѣтливо говорилъ онъ, идя со мною на главную улицу.-- Добрый человѣкъ вездѣ себѣ найдетъ защиту. Доброму человѣку нечего бояться!
Мы пришли въ police station, но тамъ кромѣ сторожа, чинившаго такой же старый сапогъ, какъ онъ самъ, и курицы съ пѣтухомъ, никого не било. Сторожъ равнодушно взглянулъ на насъ и снова занялся своимъ сапогомъ. Тогда между полисменомъ и сторожемъ произошелъ короткій обмѣнъ фразъ, изъ коихъ можно было заключить, что кто-то пьянъ и что кромѣ сторожа никого "собаками не сыщешь".
-- Вы, господинъ, будьте добры, носидите минутку здѣсь, а я сбѣгаю къ начальнику... Ты, Трифонычъ, погляди за бариномъ, какъ-бы онъ не убѣжалъ!
Признаюсь, несмотря на серьезность положенія, добродушная патріархальность этихъ двухъ джентльменовъ меня просто разсмѣшила. Съ одной стороны, полисменъ меня же проситъ посидѣть, а съ другой -- поручаетъ присмотрѣть дряхлому старику, который и съ мухой не могъ бы справиться. Это было для меня до того неожиданно, что я не могъ воздержаться отъ- улыбки. Я посмотрѣлъ на часы и, убѣдившись, что остается еще цѣлыхъ пять часовъ до отхода поѣзда, согласился исполнить просьбу.
-- Я мигомъ слетаю! добавилъ полисменъ и, мигнувъ сторожу, ушелъ, оставивъ насъ вдвоемъ.
Старикъ продолжалъ, какъ ни въ чемъ не бывало, чинить сапогъ, а я отъ нечего дѣлать смотрѣлъ, какъ въ его костлявой, худой рукѣ быстро двигается шило. Прошло съ добрыхъ четверть часа. Я сталъ безпокоиться и сообщилъ объ этомъ сторожу.
-- А вы, баринъ, не безпокойтесь. Онъ проворно обдѣлаетъ дѣло. Онъ у насъ человѣкъ скорый. А вы покурите! Вы изъ какихъ будете? спросилъ онъ, поднимая на меня свои выцвѣтшіе, полинялые глаза.
-- Я англичанинъ.
-- Англичанинъ? Издалече?
-- Изъ Лондона.
-- Хорошая у васъ сторона? Хорошо ли народъ живетъ? началъ онъ спрашивать такимъ добродушно задушевнымъ тономъ, точно увѣренный, что мнѣ доставитъ большое удовольствіе продолжать съ нимъ долгую бесѣду.
Я не могъ, однако, не удовлетворить его добродушныхъ вопросовъ и, какъ умѣлъ, отвѣтилъ ему. А время шло. Я начиналъ сердиться.
-- Да вы не сердитесь. Онъ у насъ мигомъ... Онъ у насъ скорый человѣкъ!
-- Помилуйте, ужъ цѣлый часъ прошелъ.
-- Вы куда ѣдете... въ Питеръ?
-- Да, въ Петербургъ... Послушайте, я больше ждать не могу!
-- А вы подождите... Куда торопиться? Сегодня опоздаете -- завтра поѣдете. Да онъ скоро придетъ. Онъ у насъ скорый.
Старикъ начиналъ меня сердить своимъ добродушнымъ спокойствіемъ. Онъ замолчалъ и снова занялся сапогомъ. Прошло еще пять минутъ.
-- А народъ у васъ изъ себя крупный, сытый? спросилъ онъ опять.
-- Послушайте, сэръ, началъ я.-- Это, наконецъ, насиліе.. Я буду телеграфировать нашему посланнику.
-- Что-жь, дѣло хорошее... Вонъ тамъ бумага есть.
Очевидно, онъ не понималъ или не хотѣлъ понять всей важности моихъ словъ. Тогда я сказалъ, что я, наконецъ, считаю себя несвязаннымъ своимъ словомъ и уйду.
-- Да какъ-же вы уйдете?
-- Въ двери.
-- Да онъ ихъ заперъ! А вы не сомнѣвайтесь. Онъ сейчасъ. Онъ скорый человѣкъ.
Ты поймешь, Дженни, что я перечувствовалъ за эти часы. Прошло еще нѣсколько времени, какъ вдругъ къ подъѣзду подкатили сани, изъ нихъ выскочилъ джентльменъ въ формѣ и черезъ минуту отворились двери; раскланиваясь, ко мнѣ подошелъ пріѣзжій и привѣтствовалъ меня слѣдующими словами:
-- Здѣшній исправникъ! Очень огорченъ, что такой знатный иностранецъ... Прискорбное недоразумѣніе... Глупый солдатъ...
Однимъ словомъ, высокій худощавый господинъ металъ въ меня краткими періодами на манеръ "общаго друга" въ Пиквикскомъ клубѣ Диккенса и все извинялся. Я сказалъ, что мнѣ самому прискорбно такое недоразумѣніе, но что я, кажется, еще не опоздалъ, на что онъ мнѣ отвѣтилъ не безъ грустной улыбки, что поѣздъ ушелъ, но что онъ проситъ меня посѣтить его домъ.
Я былъ очень раздраженъ, но дѣлать было нечего. Я простился со сторожемъ и мы поѣхали вмѣстѣ съ исправникомъ домой. Тамъ меня такъ накормили и напоили, Дженни, и притомъ супруга исправника, еще не старая женщина, оказалась на-столько любезной женщиной и такъ просила меня погостить у нихъ подолѣе (ты, Дженни, пожалуйста не дѣлай гримасы), что я забылъ свое приключеніе и, отлично выспавшись, на слѣдующее утро, сопровождаемый исправникомъ до станціи, отправился далѣе.
Мѣстный администраторъ долго еще просилъ меня забыть о недоразумѣніи и не разглашать этого дѣла.
-- Я самъ глубоко опечаленъ вашимъ приключеніемъ, но, сами знаете, вездѣ, во всѣхъ странахъ, возможны ошибки!.. говорилъ онъ, задушевно пожимая мнѣ руку.
Однимъ словомъ, это былъ весьма либеральный администраторъ, у него была прекрасная наливка и не мало остроумія.
О Петербургѣ и о прочихъ впечатлѣніяхъ до слѣдующаго письма. А теперь не могу. Усталъ и уже предвкушаю удовольствіе хорошо заснуть послѣ долгой дороги.
Вообрази себѣ длинныя, прямыя и широкія улицы съ большими, средними и малыми казармами по бокамъ, и ты будешь имѣть нѣкоторое понятіе о внѣшнемъ видѣ сѣверной столицы, "этой красѣ и дивѣ полночныхъ странъ", по выраженію русскаго поэта Пушкина. Если затѣмъ ты вообразишь, что судъ Королевской скамьи присудилъ твоего бѣднаго Джонни кататься по сухому, кочковатому болоту, при чемъ кочки каменныя, то ты до нѣкоторой степени представишь себѣ петербургскія мостовыя. Но чтобы судить о снарядѣ, въ которомъ наказанный долженъ былъ-бы исполнить приговоръ суда, для этого надо имѣть фантазію итальянца и, во всякомъ случаѣ, предварительно ознакомиться съ орудіями пытки, употреблявшимися въ средніе вѣка. Напряги, Дженни, свое воображеніе и представь себѣ инструментъ или снарядъ, возможный для сидѣнья одному и невозможный для двухъ, который, словно мячикъ, прыгаетъ по каменнымъ кочкамъ, внушая со стороны зрителей соболѣзнованіе за цѣлость внутренностей сѣдока, и ты будешь имѣть слабое понятіе о томъ адскомъ экипажѣ, который называется здѣсь дрожками. Если бы мы рискнули, Дженни, сѣсть вдвоемъ въ этотъ снарядъ, то, конечно, я, какъ порядочный джентльменъ, былъ-бы въ этомъ снарядѣ только отчасти и во все время путешествія принужденъ былъ-бы не упускать изъ виду закона равновѣсія тѣлъ. Насколько я успѣлъ собрать свѣдѣнія, этотъ снарядъ, въ которомъ русскіе, однако, ухитряются помѣщаться иногда цѣлыми семействами, составляетъ ихъ патріотическую гордость, какъ дѣйствительно вполнѣ самобытное изобрѣтеніе,-- вотъ почему они и не разстаются съ нимъ. Что-же касается мостовыхъ, то, по словамъ одного весьма почтеннаго гласнаго, дума сохраняетъ подобныя мостовыя въ виду ихъ воспитательно-политическаго значенія. По словамъ названнаго джентльмена, не только большинство господъ гласныхъ, но и прочіе чиновники и клерки разныхъ учрежденій, отправляясь на службу, находятся въ томъ состояніи полуспячки, которая по прибытіи къ мѣстамъ службы легко и скоро переходитъ въ летаргію и, такимъ образомъ, дѣла, и дѣла иногда весьма спѣшныя, часто остаются безъ движенія, въ ожиданіи окончанія перемежающейся летаргіи. Обыкновенно, пробужденіе начинается въ двадцатыхъ числахъ, когда раздается жалованье, и затѣмъ снова наступаетъ тотъ-же сонный періодъ. Во избѣжаніе остановки всѣхъ дѣлъ, дума, говорятъ, въ 1868 году отправилась большой процессіей къ Казанскому собору и, отслуживъ тамъ молебенъ, продолжала свое путешествіе на Сѣнную площадь, гдѣ торжественно, въ присутствіи нѣсколькихъ полисменовъ, произнесла трижды клятву сохранять мостовыя въ настоящемъ видѣ впредь до дальнѣйшихъ распоряженій. Дѣло въ томъ, что ѣзда по здѣшнимъ мостовымъ, да еще въ вышеописанномъ снарядѣ, производитъ такое общее сотрясеніе въ организмѣ, послѣ котораго самый сонливый человѣкъ чувствуетъ сильное возбужденіе силъ. Разумѣется, эта мѣра имѣла въ виду людей, неимѣющихъ возможности ѣздить въ каретахъ (отъ этого и процессія не возбудила никакихъ подозрѣній). Ты, конечно, будешь удивлена, если я тебѣ сообщу, что швейцары часто выносятъ изъ каретъ такихъ сонныхъ джентльменовъ, директоровъ правленій и прочихъ соотвѣтственныхъ агентовъ, снимаютъ съ нихъ шубы и несутъ въ совѣщательныя комнаты, гдѣ сажаютъ ихъ въ кресла и даютъ каждому въ ротъ по одному пшеничному леденцу, и никто изъ нихъ не просыпается. Затѣмъ, по окончаніи совѣщаній, тѣмъ-же порядкомъ выносятъ ихъ обратно. Но такъ-какъ, по большей части, господамъ директорамъ приходится переѣзжать въ теченіи дня изъ одного правленія въ другое, изъ другого въ третье (здѣсь на одного человѣка иногда приходится до двѣнадцати мѣстъ), то ты очень хорошо поймешь, какую способность къ спячкѣ развиваетъ эта привычка и почему менѣе сонные, но болѣе ловкіе ихъ товарищи не только свободно трогаютъ ихъ за носы, но еще суютъ ихъ въ кассы для того, чтобы засвидѣтельствовать, что въ кассахъ все цѣло. Сонливость эта, однакожъ, исчезаетъ въ дни полученія жалованья или "жетоновъ" и потому, по словамъ знающихъ людей, когда видишь на улицѣ этихъ джентльменовъ весело выглядывающими изъ каретъ, то это значитъ, что они ѣдутъ за жалованьемъ, и тогда ѣзда бываетъ очень быстрая, такъ-какъ въ одинъ день иногда приходится расписаться въ десяти мѣстахъ.
Въ качествѣ "знатнаго" иностранца я поѣхалъ съ желѣзной дороги въ каретѣ, при чемъ объявилъ извозчику, что я знатный нѣмецъ, пріѣхалъ съ особеннымъ порученіемъ отъ Бисмарка, и потому просилъ взять съ меня дешевле. Сдѣлалъ я это, Дженни, потому, что на желѣзной дорогѣ прочиталъ въ русскихъ газетахъ, будто-бы на совѣщаніи извозчиковъ, на которое были допущены редакторы-издатели нѣкоторыхъ болѣе патріотическихъ газетъ, рѣшено было не возить англичанъ и англичанокъ до тѣхъ поръ, пока англійскій флотъ не оставитъ Мраморнаго моря. Впослѣдствіи я имѣлъ несомнѣнный случай убѣдиться, что означенное сообщеніе было совершенно ложно (извозчики возятъ англичанъ такъ-же охотно, какъ и русскихъ), но ты поймешь, почему я имѣлъ сперва поводъ къ опасенію остаться съ багажемъ подъ открытымъ небомъ въ положеніи Робинзона. Узнавъ, что я нѣмецъ, и даже знатный, извозчикъ, однако, не нашелъ нужнымъ ѣхать скорѣе, а, напротивъ, мнѣ показалось даже, что объявленіе мною національности подѣйствовало удручающимъ образомъ не только на него самого, но даже и на его лошадей, такъ что я принужденъ былъ высунуться изъ окна и просить его ѣхать бодрѣе, при чемъ обѣщалъ ему дать "на чай" (подъ словомъ "чай" русскіе извозчики разумѣютъ всѣ спиртные напитки) двадцать копеекъ. Мои слова произвели на него такое-же ошеломляющее дѣйствіе, какъ послѣдняя рѣчь Бисмарка на Австро-Венгрію. Онъ вытаращилъ на меня глаза и, выразивъ сомнѣніе, что я нѣмецъ, стегнулъ лошадей кнутомъ и карета покатилась по кочкамъ, слегка подбрасывая меня. Подъѣзжая къ одной площади, которая, какъ я послѣ узналъ, называется Сѣнной, я почувствовалъ такой странный запахъ, что принужденъ былъ прибѣгнуть къ платку. Теперь, послѣ пятидневнаго пребыванія въ Петербургѣ, я уже привыкъ, Дженни, къ этому запаху, носящему здѣсь даже спеціальныя названія, подъ именемъ "гутуевскихъ амбре", "выборгскаго душистаго горошка" и "сѣнного букета", и вдыхаю въ свои легкія этотъ воздухъ совершенно свободно; но первые дни я, признаться, вспоминалъ мое посѣщеніе полей удобренія и выходилъ на улицу не иначе, какъ съ запасомъ солей. Русскіе, которымъ я выражалъ потомъ нѣкоторое сомнѣніе въ благотворномъ дѣйствіи подобнаго воздуха на человѣческій организмъ и въ необходимости удобренія улицъ, весело смѣялись, повторяя свою поговорку: "что русскому здорово, то нѣмцу смерть", а нѣкоторые даже доказывали, ссылаясь на ученыя изслѣдованія спеціальной при думѣ комиссіи, что этотъ воздухъ полезенъ для слабогрудыхъ, и что вообще, такъ-какъ все на землѣ происходитъ по волѣ Провидѣнія, то дума и не хочетъ слабую человѣческую волю впутывать въ неисповѣдимые пути Промысла. Русскіе люди, Дженни, какъ видишь, имѣютъ похвальную привычку подкрѣплять свои доводы божественнымъ ученіемъ и поговорками, которыхъ у нихъ очень много, и мнѣ даже указывали на двухъ, весьма уважаемыхъ персонъ, которыя, только благодаря знанію поговорокъ и умѣнію ими пользоваться, получаютъ такое жалованье, отъ котораго у тебя можетъ закружиться головка.
Рядомъ со мной въ Европейской гостиницѣ, гдѣ я остановился, живетъ Реуфъ-паша, пріѣхавшій сюда для ратификаціи мирнаго договора.
Русскіе репортеры вчера цѣлое утро сновали въ корридорѣ, изыскивая возможность увидать Реуфа-пашу и даже съ нимъ побесѣдовать, если только будетъ малѣйшая возможность. Въ качествѣ знатнаго иностранца, Реуфъ-паша представлялъ, конечно, лакомый кусокъ, на которомъ легко можно выказать не только блескъ и силу фантазіи, но, кромѣ того, и заработать приличный гонораръ. Сегодня я уже прочиталъ въ одной газетѣ отчетъ о свиданіи репортера съ турецкимъ посланникомъ. Это весьма распространенная газета, издаваемая весьма способнымъ, но крайне экзальтированнымъ человѣкомъ. Ненависть этого издателя къ туркамъ, а отчасти и къ англичанамъ, объясняли мнѣ довольно загадочнымъ и страннымъ происшествіемъ, бывшимъ съ нимъ въ дѣтствѣ. Разсказываютъ, что однажды одна, извѣстная въ свое время, колдунья предсказала ему будто-бы, что никто, какъ онъ, завоюетъ Россіи Константинополь и посадитъ на престолъ коканскаго принца, обративъ его сперва въ православіе. Послѣ этого предсказанія мальчикъ тогда-же далъ клятву завоевать Константинополь и посадить на престолъ коканскаго принца. Прошло много времени и уже зрѣлый мужъ совсѣмъ забылъ о своей клятвѣ, какъ вдругъ въ 1875 году къ нему явилась колдунья и напомнила его клятву. Съ тѣхъ поръ бѣдный издатель съ большимъ усердіемъ сталъ изыскивать средства къ исполненію клятвы. Уже съ полгода, какъ найденъ былъ подходящій коканскій принцъ, обращенный въ православіе; а къ нему въ воспитатели пріисканъ свѣдущій, образованный и либеральный наставникъ, но сан-стефанійскій миръ, какъ извѣстно, помѣшалъ осуществленію намѣренія, вслѣдствіе чего издатель скорбитъ, хотя и не теряетъ надежды.
По словамъ репортеровъ, Реуфъ-паша очень пріятный человѣкъ, и мало того, что пріятный, но и обходительный, такъ-какъ не только предложилъ репортеру сѣсть на кресло, но и протянулъ руку. Изъ этого описанія ты, конечно, убѣдишься, Дженни, какіе восторженные люди русскіе репортеры, какъ они цѣнятъ даже и такую обычную вѣжливость, какъ подача руки, и какъ ихъ трогаетъ приглашеніе садиться, данное хотя-бы и турецкимъ знатнымъ иностранцемъ. Только впослѣдствіи, когда репортеры сдѣлали мнѣ честь и посѣтили меня, я узналъ, что ласковое съ ними обращеніе со стороны "знатныхъ" персонъ такъ трогаетъ ихъ по той простой причинѣ, что дома русскіе журналисты вообще не пользуются особенными преимуществами, такъ-какъ считаются въ чинѣ "разночинца", что немного повыше дворника и немного пониже околодочнаго {Очевидно, "знатный" иностранецъ введенъ въ заблужденіе, такъ какъ между нашими журналистами есть даже и дѣйствительные статскіе совѣтники. Пр. переводчика.}, и, слѣдовательно, не всегда могутъ разсчитывать на кресло или даже на стулъ. Впрочемъ, долженъ замѣтить, что между ними есть много весьма респектабельныхъ джентльменовъ.
Реуфъ-паша, между прочимъ, счелъ долгомъ сказать репортеру, что Россія и Турція имѣютъ много общихъ точекъ соприкосновенія и потому дружба между обоими народами имѣетъ много шансовъ. Если репортеръ не сочинилъ этой фразы подъ обаяніемъ, весьма, впрочемъ, понятнымъ, привѣтливости знатнаго иностранка и удобнаго сидѣнья въ креслѣ, то, надо сказать правду, Реуфъ-паша весьма любезный человѣкъ. Онъ хорошо понялъ, что представителю Турціи, которой оставили ровно столько, сколько оставляютъ обыкновенно человѣку для того, чтобы не совсѣмъ его раздѣть,-- ничего другого и не оставалось сказать, кромѣ того, что онъ сказалъ.
Я ужъ и не знаю, кто сообщилъ о моемъ пріѣздѣ (впрочемъ, паспортъ у меня спросили тотчасъ, какъ я пріѣхалъ въ гостиницу), но только черезъ два дня я еще лежалъ въ постели, какъ въ мою дверь постучали. Я окликнулъ и получилъ отвѣтъ, что представитель прессы желаетъ меня видѣть. Я извинился, что еще въ постели и не могу принять, и просилъ прійти черезъ часъ. Въ назначенное время весьма солидный на видъ джентльменъ вошелъ ко мнѣ и отрекомендовался представителемъ той самой знаменитой газеты, которая, если припомнишь, такъ допекала одно время бѣднаго Дизи, что онъ даже хотѣлъ подать въ отставку. Нечего тебѣ и объяснять, что я радъ былъ видѣть представителя этого органа, особенно любимаго въ Россіи чиновниками, и предложилъ по-просту напиться вмѣстѣ кофе. Представитель "газеты" оказался весьма пріятнымъ джентльменомъ, онъ на своемъ вѣку много путешествовалъ, былъ въ Индіи, прошелъ пѣшкомъ Сахару, проѣхалъ на ослѣ всю Корею, имѣлъ счастіе представляться многимъ королямъ и принцамъ и показывалъ мнѣ, между прочимъ, окурокъ, данный ему лично покойнымъ королемъ Викторомъ-Эмануиломъ, который онъ хранитъ, какъ святыню, и, боясь потерять ее, держитъ постоянно при себѣ въ жилетномъ карманѣ. Окурокъ поэтому истрепался, но все еще сохранилъ всѣ признаки сигарнаго окурка. Я обязательно посовѣтовалъ почтенному джентльмену сдѣлать для него футляръ, съ чѣмъ онъ вполнѣ согласился. Послѣ того, какъ названный джентльменъ сдѣлалъ маленькій привалъ въ одномъ изъ оазисовъ сахарійской пустыни, я весьма осторожно постарался навести его на цѣль посѣщенія, такъ какъ мнѣ, въ качествѣ знатнаго иностранца, предстояло еще сдѣлать нѣсколько визитовъ. Тогда онъ попросилъ позволенія задавать мнѣ вопросы, и между нами произошелъ слѣдующій разговоръ:
-- Съ какою цѣлью вы пожаловали сюда, милордъ? Имѣетъ ли вашъ пріѣздъ цѣлью улаженіе затрудненій?
На этотъ вопросъ я отвѣчалъ уклончиво.
-- Думаете ли вы, что нельзя примирить британскихъ интересовъ съ нашими?
-- Думаю, что возможно. Впрочемъ, я не хочу въ настоящее время объяснять подробности.
Ты догадываешься, Дженни, что я, въ качествѣ знатнаго иностранца, не могъ говорить иначе. Иначе какой бы я былъ знатный иностранецъ.
-- Въ случаѣ войны будете ли вы посылать къ намъ портеръ?
-- Едва ли.
-- Боитесь вы за Индію?
-- Признаюсь, сэръ, начинаю бояться съ тѣхъ поръ, какъ ваши "газеты" заявили о томъ, что Индію завоевать, что выпить стаканъ воды -- рѣшительно это и то же, такъ какъ "ширь и удаль русскаго солдата" заставитъ его сдѣлать шутя прогулку въ Индію. Признаюсь, сэръ, одно время я возлагалъ надежды на недостатокъ вашихъ финансовъ, но ваша почтенная газета окончательно срѣзала меня, доказавъ, что на что другое, а на войну всегда будутъ деньги.
-- Такъ что вы думаете, милордъ, что послѣ всего этого вашъ кабинетъ призадумается?
-- И даже очень!
-- Вы уполномочиваете меня сообщить печатно этотъ разговоръ?
-- Охотно, сэръ.
Мы дружески простились и на другой день я прочиталъ, Дженни, большой отчетъ о нашемъ свиданіи, при чемъ въ этомъ отчетѣ были приписаны мнѣ такія слова, которыхъ я и не думалъ говорить. Вмѣстѣ съ тѣмъ я описывался, какъ весьма привѣтливый "знатный" иностранецъ, хотя и англичанинъ, и -- да проститъ Господь-Богъ почтеннаго репортера -- онъ сочинилъ обо мнѣ такую біографію, которая дѣлаетъ честь его фантазіи, но весьма мало похожа на подлинную. Затѣмъ почтенный репортеръ хвасталъ тѣмъ, что получилъ будто-бы отъ меня на память трубку, изъ которой курилъ лордъ Пальмерстонъ (оказавшійся въ его отчетѣ моимъ дѣдушкой), исторія которой тоже доказывала пылкое воображеніе русскихъ. На третій день въ "Нивѣ" былъ помѣщенъ портретъ Вальтеръ-Скотта съ объясненіемъ, что это я, лордъ Розберри, знатный англичанинъ, пріѣхавшій будто-бы сюда съ спеціальнымъ порученіемъ. Такимъ образомъ, въ короткое время имя мое сдѣлалось въ Петербургѣ крайне популярнымъ и я, несмотря на принадлежность свою къ націи "торгашей", сдѣлался героемъ дня.
Удивительно довѣрчивые люди эти русскіе, Дженни. Очень ужъ они просты.
Однажды утромъ, прочитавъ газеты, я думалъ, что меня немедленно убьетъ слуга и заслужитъ благодарность отечества, такъ газеты сильно выражали ненависть къ нашей націи; но когда я сказалъ нѣсколько словъ со слугой, оказалось, что онъ не имѣлъ никакихъ враждебныхъ намѣреній и по обыкновенію такъ же поздно приходилъ на мой зовъ, какъ и въ первые дни. Вообще надо тебѣ сказать, что большая часть здѣшнихъ газетъ весьма горячи къ внѣшней политикѣ; что же касается внутренней, то о ней онѣ говорятъ очень мало. Происходитъ это, по объясненію одного литератора, вслѣдствіе весьма сложныхъ причинъ, изъ которыхъ главная -- крайняя скромность русскихъ дѣятелей и нежеланіе ихъ подвергаться хотя бы самымъ горячимъ похваламъ въ печати. Въ этомъ отношеніи скромность ихъ не знаетъ предѣловъ и бывали даже случаи, что величайшія похвалы на столько оскорбляли ихъ чувство скромности, что дѣлали не мало затрудненій авторамъ. Какъ щекотливы въ этомъ отношеніи русскіе и сколь не любятъ малѣйшаго намека на похвалы, хотя бы не личныя, а относящіяся вообще ко многимъ, лучшимъ доказательствомъ служитъ слѣдующій разсказъ, переданный мнѣ однимъ русскимъ. Въ одномъ изъ маленькихъ городковъ (изъ той же скромности имя городка осталось неизвѣстнымъ) казанской губерніи любители давали спектакль въ пользу Краснаго Креста. Въ первомъ актѣ означенной пьесы одно изъ дѣйствующихъ лицъ говоритъ, между прочимъ: "Какіе добрые и добродѣтельные люди наши начальники! Господи, какъ пріятно, что у насъ такъ много добродѣтельныхъ особъ и мы можемъ по справедливости гордиться передъ Европой!" Эта весьма скромная сравнительно похвала оскорбила, однако, Дженни, скромность бывшей на представленіи мѣстной особы и немедленно было приказано не продолжать болѣе представленія, такъ какъ такая хвастливость противна нравственности, питаетъ гордыню и можетъ дурно вліять на правы. "Я уже не говорю, сказала особа,-- что вы не пощадили моей скромности, прослужившей ровно сорокъ два года отечеству въ евангельскихъ правилахъ дѣлать одною рукою такъ, чтобы другая о томъ не знала, но я не могу допустить, чтобы граждане, слыша такое неумѣренное восхваленіе, не вообразили въ самомъ дѣлѣ, что у насъ все совершенно". Напрасно распорядители упрашивали особу позволить хотя на этотъ только разъ продолжать пьесу, напрасно представляли, что сія піеса была разрѣшена къ представленію цензурой, напрасно они, наконецъ, обращали вниманіе на то, что зрители заплатили деньги съ благотворительной цѣлью, разсчитывая увидать цѣлую пьесу, а не одинъ только первый актъ,-- добродѣтельный русскій былъ неумолимъ. И только, когда распорядители предложили во второмъ актѣ измѣнить текстъ пьесы и вложить въ уста одного изъ дѣйствующихъ лицъ фразу, что не всѣ начальники добродѣтельны и потому нечего гордиться, что есть между ними и грѣшники,-- только тогда, Дженни, русскій скромный господинъ позволилъ докончить представленіе и нѣсколько успокоился {Знатный иностранецъ, какъ кажется, былъ нѣсколько введенъ въ заблужденіе. Мы не отрицаемъ, конечно, возможности приведеннаго имъ факта, но обстоятельства, сопровождавшія это происшествіе, совпадаютъ съ другимъ фактомъ, разсказаннымъ корреспондентомъ въ 725 No "Нов. Врем.". По словамъ корреспондента выходитъ, что, напротивъ, мѣстная особа обидѣлась по слѣдующему поводу: Въ маленькомъ городѣ казанской губерніи любители давали пьесу Островскаго "На бойкомъ мѣстѣ". "Когда, сообщаетъ корреспондентъ,-- въ 1 дѣйствіи этой комедіи вышелъ на сцену "Жукъ", работникъ Безсуднаго, сказавъ, что капитанъ-исправникъ ѣдетъ, и когда Безсудный, отдавая деньги женѣ, говоритъ: "Поди, скажи, что нездоровится, съ похмѣлья, молъ, головой мается",-- мѣстная особа вдругъ разсердилась и, едва выждавъ окончанія дѣйствія, явилась за кулисы, гдѣ и запретила продолженіе пьесы, усмотрѣвъ въ словахъ Безсуднаго личное для себя оскорбленіе и угрожая тутъ же составить объ этомъ формальный актъ (какъ жаль, что не составила!) Напрасно докладывали особѣ, что дѣйствіе происходитъ 40 лѣтъ назадъ; что нынѣ, при существованіи разъѣздныхъ отъ земства, "особа" изъ города никуда и никогда не выѣзжаетъ, о чемъ извѣстно всѣмъ и каждому, а слѣдовательно и подозрѣній въ дѣлахъ съ дворниками родиться ни у кого не могло; что нынѣ, за полученіемъ земской субсидіи, не представляется и надобности прибѣгать къ тѣмъ грубымъ формамъ, къ каковымъ вынуждались прежніе "капитанъ-исправники", и что, наконецъ самъ же онъ разрѣшилъ поставить пьесу и т. п.-- Ничто не помогло, особа продолжала юпитерствовать. Кто-то догадался, наконецъ, привезти печатную книгу, изъ коей грозный начальникъ во-очію увидѣлъ напечатанными тѣ слова Безсуднаго, которыя онъ по своему невѣдѣнію приписалъ личной выходкѣ исполнявшаго роль. Только тогда онъ сдѣлался помягче. Разрѣшеніе продолжать пьесу было дано; для уничтоженія же въ публикѣ дурного впечатлѣнія, произведеннаго грубымъ поведеніемъ Безсуднаго, предложено, чтобы при поднятіи занавѣса для 2-го дѣйствія на сцену вышла жена Безсуднаго и, возвращая мужу обратно деньги, заявила бы, что вотъ-де капитанъ-исправникъ не только денегъ не взялъ, но и порядочно-таки поругалъ ее за это". Прим. переводчика.}.
Вслѣдствіе такой похвальной черты русскіе журналисты стараются щадить pruderie своихъ соотечественниковъ и избѣгаютъ внутренней политики, усиленно занимаясь внѣшней. Притомъ они увѣрены, что иностранцы до того испорчены, что и чрезмѣрная похвала, и чрезмѣрная брань уже болѣе испортить ихъ не могутъ; вотъ почему они такъ восторженно хвалятъ князя Бисмарка и неумѣренно бранятъ нашего Дизи. И въ томъ, и въ другомъ случаѣ нечего опасаться дипломатической переписки и, слѣдовательно, русскіе читатели не остаются безъ матеріала для ежедневнаго чтенія.
Меня поразилъ только слѣдующій странный фактъ, Дженни: среди именъ издателей можно встрѣтить имена людей всевозможныхъ профессій, начиная отъ военнаго и кончая торговцемъ піявками, но за то имена литераторовъ встрѣчаются чрезвычайно рѣдко. Я просилъ объяснить, почему литераторы не занимаются этимъ дѣломъ, и получилъ въ отвѣтъ, что дѣлается это въ виду поощренія просвѣщенія, такъ-какъ издательская дѣятельность все-таки волей-неволей заставитъ, напримѣръ, торговца старыхъ платьевъ выучиться правильно писать и, пожалуй, научить тому-же и своихъ родственниковъ. Литераторамъ же это безполезно, такъ-какъ они и безъ того умѣютъ писать и имъ, слѣдовательно, нечего въ этомъ оказывать содѣйствіе. Кромѣ того, торговые люди въ качествѣ издателей представляютъ еще и большія гарантіи въ томъ, что направленіе изданій можетъ быть предметомъ торговли и, слѣдовательно, страна имѣетъ у себя новую отрасль торговыхъ занятій, отчего страна, разумѣется, можетъ несомнѣнно выгадать. Почтенный русскій обязательно сообщилъ мнѣ списокъ издателей, и изъ этого списка видно, что въ числѣ издателей находятся: одинъ генералъ, два ветеринара, четыре бакалейныхъ торговца, одинъ биржевой маклеръ, одинъ зубной врачъ, одинъ мозольный операторъ, одинъ содержатель питейнаго дома, три продавца стараго платья, одинъ содержатель балагана, два торговца сырьемъ, пять владѣльцевъ конскихъ заводовъ и только семь настоящихъ журналистовъ. Такимъ образомъ Россія, какъ видно, не только подражаетъ Европѣ, но даже и превзошла ее въ этомъ отношеніи. Затѣмъ редакторы здѣсь по большей части сами ничего не пишутъ, а лишь подписываютъ газеты, такъ какъ остальное время заняты посѣщеніемъ мировыхъ судей по разбирательствамъ объ оскорбленіи скромности, крайне щекотливыхъ въ этомъ отношеніи, гражданъ.
Я хотѣлъ было посѣтить судъ и имѣть случай видѣть здѣшнихъ знаменитыхъ юристовъ, но оказалось, что по недостатку мѣста попасть въ этотъ день было нельзя (мнѣ, какъ знатному иностранцу, обѣщали на другой же день прислать билетъ), и я поѣхалъ изъ суда во второе страховое общество, гдѣ, какъ мнѣ передавали, въ числѣ директоровъ находится такой, котораго туристу видѣть любопытно. Въ качествѣ знатнаго иностранца, я прошелъ на это собраніе безъ предъявленія акцій; мнѣ предлагали, правда, записать на мое имя акціи, но съ тѣмъ только, чтобы я подалъ голосъ за избраніе предлагавшаго мнѣ эту сдѣлку джентльмена, но я, не зная русскихъ законовъ, признаться, побоялся принять подобное предложеніе. Примѣръ Струсберга хорошо извѣстенъ въ Европѣ.
Предсѣдатель позвонилъ. Засѣданіе было открыто. Все шло прекрасно. Но когда поднялся вопросъ объ избраніи новаго директора, вмѣсто того знаменитаго, на котораго туристъ обязанъ взглянуть, то въ собраніи поднялся такой шумъ, какой бываетъ у насъ на Дерби. Однакожъ, собраніе выразило "знаменитому" недовѣріе, какъ объяснили, вслѣдствіе того, что онъ, этотъ знаменитый, совершенно нечаянно однажды переправилъ цифру 4 въ 40 (чтобы имѣть болѣе голосовъ). Всѣ думали, что послѣ недовѣрія директоръ сейчасъ же скромно опуститъ глаза и провалится сквозь полъ (здѣсь часто люди проваливаются, такъ что ищутъ, ищутъ, и, несмотря на старанія полиціи, не могутъ отыскать человѣка; поэтому здѣсь существуетъ выраженіе: провалился сквозь землю), но, къ общему изумленію, онъ не только не провалился, а, напротивъ, поднялся съ своего кресла, обвелъ яснымъ взоромъ присутствующихъ и сказалъ:
-- Хотя, милостивые государи, мнѣ и прискорбно, что большинство противъ меня, но я, какъ человѣкъ скромный, буду довольствоваться и тѣмъ, что останусь служить меньшинству.
Тогда почтенные акціонеры страхового общества пришли въ негодованіе:
-- Какъ, вы остаетесь!? Ваши поступки разоблачены, и вы остаетесь? Мы васъ не хотимъ!
Но подъ градомъ этихъ восклицаній русскій директоръ остался непоколебимъ, какъ скала. Онъ опять обвелъ яснымъ взоромъ собраніе и, когда нѣсколько стихъ шумъ, отвѣчалъ:
-- Это, конечно, ваше дѣло, но я хочу остаться, и откровенно вамъ объясню, почему. Я выбранъ директоромъ на пять лѣтъ, но прослужилъ всего два года, слѣдовательно, скажите, господа, по совѣсти, кто-бы изъ васъ захотѣлъ лишиться, по крайней мѣрѣ, 18 тысячъ? Кто изъ васъ, господа, способенъ на такое геройство, пусть выходитъ и я тогда посмотрю, что мнѣ дѣлать!
Онъ хотѣлъ было продолжать, но гулъ пронесся по залѣ. Никто, однако, не вышелъ, но поднялся дьявольскій крикъ:
-- Вонъ, вонъ! Мы васъ не хотимъ... Это наглость! Ключи, ключи! Отдайте ключи! Двѣ акціи за ключи!
Но директоръ былъ дѣйствительно героемъ. Въ качествѣ кассира онъ не хотѣлъ разстаться съ вѣрными друзьями -- ключами, и, въ отвѣтъ на гулъ, снова поднялся, трагически сложилъ руки на груди и сказалъ два слова:
-- Не отдамъ!
Тутъ поднялся такой шумъ, что я, Дженни, въ качествѣ внятнаго иностранца, поспѣшилъ уйти, такъ какъ боялся, какъ-бы комонеры страхового общества не перешли къ боксу. Уходя, я выразилъ свое удивленіе геройскому поступку директора, котораго не могли донять ядра брани, пущенныя акціонерами.
Но мой спутникъ объяснилъ это очень просто и просилъ меня внимательно взглянуть на проходившаго въ это время неустрашимаго директора. Я взглянулъ -- и вообрази, Дженни, совершенно ясно разглядѣлъ, что у него лобъ былъ изъ бронзированной мѣди. Сообщи пожалуйста объ этомъ феноменѣ мадамъ Тиссо. Не пригласитъ ли она его въ свои музеумъ за приличное вознагражденіе, и тогда, быть можетъ, онъ разстанется съ ключами и русскіе избавятся съ нашей помощью отъ ненавистнаго имъ директора. Сами они едва ли въ состояніи отъ него избавиться.
Сейчасъ пришелъ молодой мой русскій другъ звать меня ѣхать осматривать достопримѣчательности. Въ качествѣ знатнаго иностранца, отказаться неловко, а потому ставлю точку и обнимаю тебя.
Многія несомнѣнно прекрасныя стороны моего положенія, какъ "знатнаго" иностранца, имѣютъ, однако, и свои неудобства. Я сплю очень мало и просто не знаю, куда дѣваться отъ приглашеній. Особенно дѣлаютъ мнѣ честь здѣшнія дамы, съ тѣхъ поръ, какъ узнали, что я умѣю вызывать духовъ. Между нами сказать, Дженни, о послѣднемъ обстоятельствѣ я какъ-бы невзначай обмолвился при представленіи одной весьма красивой леди, знаменитой спириткѣ, проведшей, какъ говорятъ, всю свою жизнь въ тѣсномъ общеніи съ духами разныхъ особъ загробнаго міра и вслѣдствіе того весьма богатой и вліятельной. Вскорѣ молва о моей способности разнеслась по Петербургу. Ко мнѣ пріѣзжалъ одинъ извѣстный спиритъ съ двумя репортерами и просилъ показать хоть одинъ опытъ для опубликованія его во всеобщее свѣдѣніе, но я наотрѣзъ отказался. Многія лэди, и старыя, и пожилыя, и молодыя (преимущественно, однако, пожилыя) настойчиво обращаются ко мнѣ съ просьбами показать имъ мои медіумическія способности, но я, опять-таки, Дженни, отказываюсь, такъ, какъ связанъ договоромъ съ мистеромъ Следомъ, знаменитымъ спиритомъ, проживающимъ здѣсь и огребающимъ большія деньги съ русской публики. Дѣло въ томъ, Дженни, что Следъ явился ко мнѣ и откровенно предложилъ мнѣ тысячу фунтовъ съ тѣмъ, чтобы я не мѣшалъ ему своей конкуренціей, такъ какъ, по его словамъ, такой красивый и здоровый парень, какъ твои Джонни, несомнѣнно принесетъ ему убытокъ, если тоже станетъ вызывать духовъ.
Спиритизмъ здѣсь, Дженни, въ большой модѣ, не только среди дамъ высшаго общества, но даже и между мужчинами, особенно тѣми, кто ищетъ мѣста или выгоднаго подряда. Сколько я успѣлъ замѣтить, русскіе имѣютъ большое пристрастіе къ "духамъ" и многіе изъ нихъ положительно утверждаютъ и даже приводятъ факты, что помощь этихъ безплотныхъ существъ, скрывающихся часто въ оболочкѣ очаровательныхъ женщинъ, играетъ важную роль въ жизни этихъ нѣсколько суевѣрныхъ людей; однимъ словомъ, безъ помощи "духовъ" русскіе рѣдко что-либо предпринимаютъ съ надеждой на успѣхъ.
Мистеръ Следъ, смѣясь, разсказывалъ мнѣ, что въ послѣднее время къ нему особенно часто стали ѣздить интендантскіе чиновники и все спрашивали, будетъ-ли война или нѣтъ, при чемъ выражали нескрываемое желаніе, чтобы была война, если не съ англичанами, то хотя-бы съ болгарами, такъ какъ и въ послѣднемъ случаѣ патріотическія ихъ чувства, возбужденныя только что окончившеюся войной, все-таки найдутъ себѣ исходъ.
Признаюсь, Дженни, я-бы не повѣрилъ такому суевѣрію среди образованныхъ русскихъ, еслибъ не имѣлъ случая убѣдиться въ достовѣрности разсказа Следа собственнымъ опытомъ. Дѣло въ томъ, что на-дняхъ, едва я успѣлъ выбрать удобную минуту, чтобы побриться, какъ мнѣ докладываютъ, что баронъ Гершке фонъ Іозефшталь очень проситъ со мною повидаться. Нечего дѣлать -- согласился. Баронъ началъ, конечно, съ извиненій, что обезпокоилъ, и, конечно, перешелъ очень скоро къ предложенію безвозмездно получить пай въ устраиваемомъ имъ обществѣ по снабженію войскъ персидскимъ порошкомъ, въ случаѣ похода въ Индію. Я ему замѣтилъ было, что мнѣ, какъ англичанину, не совсѣмъ прилично участвовать въ подобномъ предпріятіи, но онъ, не отвѣчая по существу моего замѣчанія, весело подмигнувъ, сказалъ, что съ удовольствіемъ вмѣсто одного пая дастъ два. Очевидно, онъ не понималъ смысла моихъ словъ. Тогда я поинтересовался узнать, почему именно онъ хотѣлъ мнѣ подарить два пая.
-- Вы, говорятъ, отлично вызываете духовъ?
-- Но какое отношеніе, сэръ, имѣетъ моя способность къ обществу персидскаго порошка?
Онъ сталъ объяснять мнѣ, что ужъ такъ водится у русскихъ (я, впрочемъ, сомнѣваюсь, русскій-ли мой гость): надо передъ дѣломъ посовѣтоваться съ духами.
-- Съ какимъ-же духомъ вы бы хотѣли посовѣтоваться?
-- А съ духомъ Василія Ивановича, столоначальника въ интендантствѣ (бѣдняга умеръ три года тому назадъ, не успѣвъ попасть подъ судъ) и съ духомъ покойной Анны Петровны, содержательницы табачной лавки.
Очень я былъ удивленъ, что русскій баронъ хотѣлъ совѣтоваться съ такими неважными духами. Я, впрочемъ, коротко объяснилъ барону, что помочь ему не могу.
-- Я три пая дамъ! сказалъ тогда баронъ.
-- Прошу васъ, сэръ, прекратить эти разговоры. Я, право, не могу.
-- Такъ вы бы, милордъ, прямо бы и сказали, что у васъ Іонъ Іоновичъ былъ и что вы ему уже вызывали духовъ! смѣясь замѣтилъ баронъ, прощаясь со мною.
Такъ онъ и ушелъ, увѣренный, что я вызывалъ духовъ для какого-то Іона Іоновича. Замѣчательно суевѣрный народъ, Дженни!
Напрасно, Дженни, вездѣ о насъ пишутъ, что мы драчуны и любимъ боксъ. Русскіе гораздо болѣе насъ любятъ боксъ, но только не выработали правилъ и потому драки ихъ не имѣютъ надлежащаго характера. Дерутся они вездѣ, не стѣсняясь ни временемъ, ни мѣстомъ, ни пространствомъ. Дерутся и въ общественныхъ собраніяхъ, дерутся въ публичныхъ мѣстахъ, дерутся на улицѣ, дерутся дома. Ни полъ, ни возрастъ часто ихъ не останавливаютъ и поэтому у многихъ лэди синяки подъ глазами. Передъ дракой обыкновенно ругаются, при чемъ въ ругательствахъ достигли такого совершенства, что если бы былъ составленъ подробный лексиконъ, то смѣло можно сказать, что на парижской всемірной выставкѣ онъ занялъ бы первое мѣсто... Но при этомъ я долженъ заявить, что русскіе незлопамятны и тотчасъ же послѣ того, какъ обойдутся съ лицами другъ друга, какъ съ завоеванной страной, цѣлуются другъ съ другомъ. На-дняхъ въ одномъ изъ акціонерныхъ обществъ, гдѣ я имѣлъ случай быть, одинъ директоръ оторвалъ другому ухо, а другой оторвалъ первому верхнюю губу. Я думалъ, что послѣ этого пошлютъ за полиціей, но оказалось, что только послали за свинцовой примочкой, и на моихъ глазахъ эти джентльмены помирились, объяснивъ, что все произошло изъ за недоразумѣнія... Русскіе часто даже держатъ пари не на деньги, такъ какъ въ деньгахъ чувствуютъ недостатокъ, а, такъ-сказать, на собственное лицо, а иногда даже и на другую часть тѣла.
Послѣ этого ты, конечно, Дженни, не удивишься, если я тебѣ скажу, что русскіе купцы очень часто ходятъ съ подвязанными щеками и что на улицахъ женщины часто подвергаются опасности получить совсѣмъ неожиданное привѣтствіе отъ кавалеровъ.
Вообще надо тебѣ сказать, Дженни, что въ сношеніяхъ съ русскими надо быть весьма осторожнымъ, чтобы не рисковать боксомъ. Разумѣется, мнѣ, какъ знатному иностранцу, опасности никакой не предстоитъ, но, во всякомъ случаѣ, посѣщая общественныя собранія, я не забываю надлежащей осмотрительности.
По совѣсти долженъ признаться тебѣ, что мнѣ очень нравится въ Россіи, хотя, разумѣется, разлука съ тобой нерѣдко отравляетъ мое веселое житье. Впрочемъ, я утѣшаю себя тѣмъ, что поѣздка моя въ Россію дастъ хорошіе денежные результаты, и я надѣюсь привезти домой довольно кругленькую сумму.
Въ качествѣ знатнаго иностранца здѣсь можно жить весьма весело, пріятно, не испытывая особенныхъ стѣсненій, особенно, если держишь себя на улицахъ и въ общественныхъ собраніяхъ съ приличіемъ, подобающимъ джентльмену, не входишь въ черезчуръ рискованныя финансовыя предпріятія и не забываешь время отъ времени сказать полисмену, стоящему около гостиницы, нѣсколько ласковыхъ словъ.
Я уже сообщалъ тебѣ, Дженни, въ одномъ изъ писемъ, что мнѣ съ разныхъ сторонъ и отъ джентльменовъ самыхъ приличныхъ (the most respectable) дѣлались весьма разнообразныя предложенія, сопровождаемыя притомъ комплиментами, что такой красивый молодой человѣкъ, какъ твой Джонни, въ качествѣ знатнаго иностранца, обладающаго способностями медіума, весьма свободно могъ бы имѣть успѣхъ въ различныхъ дѣлахъ. Но, несмотря на самыя заманчивыя предложенія, я все-таки отказываюсь, хотя мнѣ довольно настойчиво объясняли, что въ дѣлаемыхъ мнѣ предложеніяхъ нѣтъ ничего рискованнаго. При этомъ, въ доказательство мнѣ указывали какъ на бывшихъ поставщиковъ арміи, мистеровъ Грегера, Горвица и Когана, которые, какъ говорятъ, въ одинъ годъ нажили 60 милліоновъ, такъ и на многихъ другихъ джентльменовъ, столь-же скоро обдѣлавшихъ свои дѣлишки и притомъ безъ всякаго риска ознакомиться съ бубновымъ тузомъ на спинѣ. (Здѣсь, Дженни, если человѣкъ попадется въ предосудительномъ поступкѣ, то ему накалываютъ на спину карточнаго бубноваго туза и съ этимъ знакомъ обязываютъ ходить по улицамъ втеченіи извѣстнаго періода.)
Хотя русскіе по отношенію къ общественной собственности имѣютъ чрезвычайно своеобразныя понятія и отличаются замѣчательнымъ добродушно-фамильярнымъ обращеніемъ съ замками и ключами отъ кассъ и сундуковъ (этой чертѣ русскихъ нравовъ я посвящу современемъ особое письмо), но, въ то же время, они такъ легкомысленны и отважны при поддѣлкѣ ключей, что впутываться въ эти дѣла, въ виду недостаточнаго знакомства съ русскими законами и въ виду не особенно комфортабельнаго устройства здѣшнихъ тюремныхъ полицейскихъ застѣнковъ я не намѣренъ, тѣмъ болѣе, что и безъ рискованныхъ предпріятій дѣла мой здѣсь идутъ, благодареніе Богу, очень хорошо.
Тѣмъ не менѣе я продолжаю получать предложенія въ подобномъ родѣ и не далѣе, какъ недѣлю тому назадъ, мнѣ было предложено принять участіе въ весьма грандіозномъ предпріятіи, мысль о которомъ несомнѣнно свидѣтельствуетъ, что въ этой области русскіе безспорно обладаютъ большой творческой фантазіей, несмотря на составившееся въ Европѣ мнѣніе, будто русскіе лишены этой способности. Дѣло шло ни болѣе, ни менѣе, какъ о нападеніи на кладовыя государственнаго банка при помощи новѣйшихъ усовершенствованій въ области техники.
-- Насъ будетъ, милордъ, говорилъ мнѣ одинъ изъ учредителей этого предпріятія,-- нѣсколько пайщиковъ. При помощи разрывныхъ снарядовъ мы проведемъ подземный ходъ къ кладовымъ и легко можемъ обработать нѣсколько милліоновъ. Предпріятіе это, во-первыхъ, вѣрное, а во-вторыхъ, едва ли рискованное {Едва ли нужно объяснять читателю нелѣпость приводимаго знатнымъ иностранцемъ сообщенія. Мы перевели это мѣсто, какъ образчикъ тѣхъ тенденціозныхъ выдумокъ, которыми вообще изобилуютъ иностранныя извѣстія. Пр. переводчика.}.
-- Что вѣрное -- я не смѣю спорить, сэръ, но что касается второго...
-- Право такъ, перебилъ меня джентльменъ.-- Мы обдумали это дѣло и просимъ васъ, милордъ, принять въ немъ участіе, какъ просвѣщеннаго иностранца, который могъ бы взять на себя техническую часть дѣла. Какъ вамъ не безъизвѣстно, мы -- классики и страдаемъ именно отсутствіемъ техниковъ. А насчетъ риска вы не безпокойтесь. Въ государственномъ банкѣ столько денегъ, что выборка какихъ-нибудь десяти милліоновъ едва ли будетъ замѣтна.
Ты, Дженни, разумѣется, вообразишь себѣ, что я былъ пораженъ, но ты въ этомъ случаѣ впадешь въ заблужденіе, такъ какъ я, пробывъ въ этой гостепріимной странѣ нѣсколько мѣсяцевъ, привыкъ уже къ самымъ фантастическимъ въ этой области проектамъ.
Несмотря, однако, на убѣдительность доводовъ, я рѣшительно уклонился отъ участія и даже выразилъ сомнѣніе предлагавшему мнѣ это джентльмену, по виду весьма обстоятельному, насчетъ успѣшности задуманнаго предпріятія, такъ какъ изъ его словъ я убѣдился, что никакой выработанной программы у господъ учредителей не было, а была лишь одна мысль и неутолимое желаніе.
Но вообрази мое удивленіе, Дженни, когда, черезъ три дня послѣ описаннаго разговора, я проходилъ по Большой Садовой улицѣ и увидалъ, какъ нѣсколько землекоповъ преспокойно и на виду у всѣхъ роютъ канаву по направленію къ государственному банку.
-- Что это вы, любезные джентльмены, дѣлаете?-- спросилъ я.
Въ скобкахъ скажу тебѣ, что здѣсь представителей низшаго сословія принято называть "любезными", какъ бы свидѣтельствуя этимъ названіемъ, что любезности ихъ дѣйствительно нѣтъ границъ.
-- Канаву роемъ.
-- Вѣрно газопроводныя трубы перекладывать?
-- Нѣтъ. Сказываютъ, господа хотятъ вести подкопъ подъ банкъ.
-- Какъ подкопъ? Для чего?
-- А говорятъ, деньги выкрасть хотятъ!-- замѣтили они такимъ равнодушнымъ тономъ, будто дѣло шло о самомъ обыкновенномъ дѣлѣ.
-- Это, господинъ, такъ зря болтаютъ!-- вступился полисменъ.-- Еще ничего неизвѣстно.
-- Ну ужь вы, господинъ городовой, пожалуйста не говорите. Я сама слышала отъ вѣрныхъ людей, что это подкопъ!-- замѣтила одна пожилая дама изъ публики.
-- Много вы слышали, сударыня! Хотя бы и подкопъ. Это не наше дѣло!
Благоразумныя слова полисмена приняты были съ сочувственнымъ одобреніемъ и я пошелъ далѣе, изумляясь легкомыслію учредителей предпріятія.
На другой день, заинтересованный этимъ происшествіемъ, я снова отправился на то же мѣсто. Тамъ опять собралась публика и снова копали канаву. Однако, къ вечеру оказалось, что это копали дѣйствительно для перекладки трубъ, и, такимъ образомъ, всѣ недоразумѣнія по этому обстоятельству прекратились. Такъ проектъ и не былъ приведенъ въ исполненіе.
Я по-прежнему занимаю помѣщеніе въ Европейской гостиницѣ, хотя, Дженни, и получилъ не мало приглашеній отъ многихъ почтенныхъ семействъ перебраться къ нимъ на жительство, такъ какъ медіумовъ здѣсь очень почитаютъ. Я отклонялъ предложенія, Дженни, во-первыхъ, не желая стѣсняться, а во-вторыхъ, имѣя въ виду отклонить отъ тебя всякое подозрѣніе насчетъ моей супружеской вѣрности. Обѣдаю я ежедневно въ гостяхъ, принятъ вездѣ хорошо, и даже полисменъ, стоящій возлѣ гостиницы, отдаетъ мнѣ честь и называетъ не иначе, какъ "ваше превосходительство". Затѣмъ, я довольно успѣшно, и не безвыгодно въ матеріальномъ отношеніи, занимаюсь спиритическими опытами. Снова напоминаю тебѣ, дорогая Дженни, что я твердъ, какъ скала, и, несмотря на искушенія дьявола, являющагося то въ видѣ старой лэди, то въ видѣ молодой миссисъ съ весьма щекотливыми вопросами относительно духовнаго общенія, я храню образъ твой постоянно въ памяти и, такимъ образомъ, ты можешь быть совершенно спокойна. На дняхъ сочиненные мною стихи и выданные будто бы за стихотворенія съ того свѣта, удостоились даже перевода. Кромѣ стиховъ я сочиняю цѣлыя повѣсти и выдаю ихъ за произведенія духовъ и можешь вообразить себѣ, онѣ немедленно переводятся и помѣщаются на страницахъ московскаго журнала "Русскій Вѣстникъ".
Но недавно я долженъ былъ вступить съ издателемъ журнала въ полемику, такъ какъ онъ напечаталъ въ своей знаменитой газетѣ письмо, написанное будто бы съ того свѣта совмѣстно генераломъ Аракчеевымъ и извѣстнымъ въ свое время начальникомъ секретной полиціи Шешковскимъ и переданное будто бы съ того свѣта "знаменитымъ и просвѣщеннымъ медіумомъ лордомъ Розбери". Я не могъ не протестовать противъ такой фальсификаціи, такъ какъ ничего подобнаго я не передавалъ. Не желая навлекать на себя какихъ бы то ни было подозрѣній, я никогда въ своихъ медіумическихъ опытахъ не занимаюсь политикой, а тѣмъ болѣе внутренней. Между тѣмъ письмо, явившееся въ названной газетѣ, занималось именно этими вопросами, и притомъ въ категорическомъ направленіи, соотвѣтствующемъ именамъ загробныхъ авторовъ письма, которые, по словамъ русскихъ, въ свое время были такими рѣшительными и радикальными политиками, что до сихъ поръ память о нихъ живетъ среди русскихъ и нерѣдко пугаетъ ихъ, особенно по вечерамъ и по ночамъ.
Сэръ Катковъ хотя и напечаталъ мое опроверженіе, но въ примѣчаніи къ нему намекнулъ, что мнѣ довѣрять нельзя, и набросилъ на меня тѣнь подозрѣнія, что я отказываюсь отъ своихъ словъ, вовлеченный петербургскимъ обществомъ въ недостойную интригу. Для объясненія, Дженни, этого обстоятельства, я долженъ тебѣ сказать, что, по собраннымъ мною свѣдѣніямъ, названный публицистъ съ давнихъ поръ страдаетъ особенной "маніей" видѣть во всемъ интригу или ковы. Эта манія, несмотря на пользованіе водами и лѣченіе виноградомъ, до сихъ поръ не покидаетъ бѣднаго московскаго публициста.
Благодаря моему положенію, какъ знатнаго иностранца и англичанина, я не потерпѣлъ никакихъ непріятностей отъ этого приключенія и не безъ достоинства указалъ ему въ письмѣ, напечатанномъ въ одной изъ петербургскихъ газетъ, на несправедливость его обвиненій, при чемъ, какъ это здѣсь водится, представилъ аттестатъ, выданный мнѣ изъ полицейскаго участка, въ вѣдѣніи котораго я состою.
Мнѣ очень хотѣлось бы посѣтить Москву и осмотрѣть ея достопримѣчательности, въ числѣ которыхъ сэръ Катковъ составляетъ одну изъ самыхъ крупныхъ, даже, говорятъ, крупнѣе самого Ивана Великаго. Быть въ Москвѣ и не видать сэра Каткова -- то же самое, что быть въ Римѣ и не видать папы, быть въ Берлинѣ и не видать Бисмарка, быть въ Петербургѣ и не видать сэра Краевскаго. Для путешественниковъ, конечно, не сдѣлать этого было бы непростительно. Но, несмотря на мое желаніе, меня удерживаетъ отъ поѣздки туда, хоть и съ паспортомъ знатнаго иностранца, нѣкоторый страхъ за собственные бока. Хоть кто-то въ печати и говорилъ, что московская полиція не только не хуже, но даже лучше петербургской, такъ какъ не мозолитъ глазъ, а, напротивъ, блещетъ своимъ отсутствіемъ,-- тѣмъ не менѣе я имѣю основаніе думать, что въ Москвѣ народъ подозрительный и буйный, вслѣдствіе чего мнѣ, какъ англичанину, да еще рѣшившемуся вступить въ полемику съ сэромъ Катковымъ, могутъ задать такую встрепку, послѣ которой даже и запросъ лорда Салисбюри не вернетъ меня къ жизни... Въ Москвѣ, Дженни, по словамъ газетъ, даже и литераторы одержимы буйнымъ духомъ и наклонностью къ боксу. Такъ въ одной изъ газетъ было разсказано, что извѣстный по своей литературной кровожадности драматургъ Аверкіевъ, имѣющій названіе "убійцы Петра Великаго" (такими ужасными стихами онъ зарѣзалъ великаго царя!), во время заутрени передъ Пасхой, когда еще не шла процессія изъ Успенскаго собора, сталъ съ крикомъ сбивать шапки со стоявшихъ впереди его. Когда кто-то замѣтилъ мистеру Аверкіеву, что такого рода поступки невѣжественны и что можно напомнить забывшему, можно попросить его снять шапку, но не сбивать ее съ головы, то мистеръ Аверкіевъ отвѣчалъ на такое замѣчаніе тѣмъ же крикомъ, заявляя при этомъ, что "сбиваютъ шапки и въ Италіи". (Русская газета, No 77).
Ты поймешь, Дженни, что послѣ прочтенія такого извѣстія, неопровергнутаго мистеромъ Аверкіевымъ, у меня невольно закралась мысль, что при встрѣчѣ съ этимъ джентльменомъ я, въ качествѣ англичанина, могу рисковать не только шапкой, но и головой, при чемъ въ видѣ утѣшенія могу услышать развѣ, чт о такъ привѣтствуютъ иностранцевъ и на островахъ Фиджи. Буду выжидать случая, когда возможно будетъ предпринять путешествіе съ кѣмъ-нибудь изъ русскихъ джентльменовъ, а до тѣхъ поръ боюсь, тѣмъ болѣе, что фамильярное обращеніе съ чужими физіономіями въ Москвѣ и особенно въ провинціи въ большомъ ходу. Еще недавно, какъ сообщали газеты, въ одномъ изъ провинціальныхъ мировыхъ судовъ разбиралось дѣло о ссорѣ, происшедшей между двумя джентльменами, мистеромъ Корвиномъ-Круковскимъ (онъ же мировой судья) и мистеромъ Акуловымъ.
Вообрази себѣ, Дженни: ссора вышла изъ-за паштета... Газеты не сообщаютъ подробностей, а равно о томъ, какая была начинка въ паштетѣ. Но дѣло въ томъ, что завязалась ссора. Мистеръ Корвинъ-Круковскій, хотя и принадлежитъ къ почетному сословію мировыхъ судей, но, вѣроятно, въ виду воинственнаго настроенія, охватившаго почти всю Европу, пожелалъ доказать, что русскій, хотя и не военный джентльменъ, смѣло идетъ въ атаку противъ физіономіи соотечественника, хотя-бы изъ-за паштетной начинки. Когда, Дженни, сосудъ переполненъ, то и паштетная начинка походитъ на тѣ дипломатическія начинки, подъ названіемъ ультиматумовъ, послѣ которыхъ льется кровь. Не долго думая, вѣрнѣе -- даже совсѣмъ не думая, почтенный мировой судья "взялъ своего противника за правую сторону бороды и въ такомъ видѣ (видъ, должно быть, былъ очень красивый, Дженни!) вывелъ его въ швейцарскую. Здѣсь онъ заставилъ его одѣться и пошелъ за нимъ въ качествѣ провожатаго (подражая обычаю преслѣдовать отступающаго непріятеля, Дженни). На улицѣ онъ ругалъ его воромъ, подлецомъ, силой заставлялъ его бѣжать (чтобы устроитъ точное воспроизведеніе воинственныхъ реляцій о "полномъ бѣгствѣ"), такъ что тотъ упалъ въ снѣгъ".
Свидѣтельскія показанія всѣ эти факты подтвердили, хотя все-таки не выяснили, съ какой начинкой былъ паштетъ и не имѣлъ-ли онъ своимъ видомъ какого-нибудь намека на тотъ паштетъ, ради котораго Дизи собираетъ индійскія войска, а русскіе заводятъ добровольный флотъ. (Мой слуга называетъ его "добродѣтельнымъ флотомъ", вѣроятно, въ отличіе отъ военнаго). Буйный мировой судья былъ присужденъ къ тюремному заключенію.
Видишь-ли, Дженни, каковъ духъ даже у мировыхъ судей. Если почтенные джентльмены, обязанности которыхъ заключаются въ разрѣшеніи ссоръ миромъ, сами предпринимаютъ стремительныя атаки и также упорно преслѣдуютъ при отступленіи, то чего же можно ждать отъ провинціальныхъ джентльменовъ, неимѣющихъ на шеѣ цѣпи, свидѣтельствующей о ихъ мирныхъ наклонностяхъ?
Одно только мнѣ не совершенно понятно въ этомъ обстоятельствѣ. Корреспондентъ газеты, сообщая объ этомъ происшествіи, говоритъ между прочимъ, что мистеръ Акуловъ былъ "обруганъ воромъ", и, такимъ образомъ, какъ-бы считаетъ обозваніе воромъ унизительнымъ. Между тѣмъ вопросъ о томъ, можно-ли считать названіе воромъ оскорбительнымъ, является здѣсь, Дженни, вопросомъ спорнымъ и всѣ ждутъ по этому поводу рѣшенія сената. Честь возбужденія этого вопроса принадлежитъ мировому съѣзду весьма красиваго и богатаго города Одессы, извѣстнаго не только своимъ лордъ-меромъ Новосельскимъ, но и процессомъ англійскаго водопроводнаго общества, и статьями нашихъ газетъ о взятой будто-бы большой взяткѣ съ англичанъ (Джонъ-Буль не любитъ, когда берутъ взятку и не исполняютъ обѣщаній!). Мотивами къ возбужденію этого вопроса послужили, Дженни, одесскіе муниципальные выборы. Когда одесскіе граждане выбрали въ гласные одесскаго жителя мистера Пашкова, то другой одесскій житель мистеръ Бернетъ, личный секретарь лорда-мера, громогласно сказалъ: "воры выбрали вора!" причемъ раньше говорилъ, что баллотирующійся гласный "воръ, и тотъ кто положитъ ему бѣлый шаръ, будетъ воръ".
Тогда дѣло поступило къ мировому судьѣ. Одесскій мировой судья присудилъ мистера Бернета къ тюремному заключенію, но, по словамъ русскихъ газетъ, съѣздъ отмѣнилъ это рѣшеніе, признавъ, что въ вышеприведенныхъ словахъ не заключается по отношенію къ избирателямъ ни клеветы, ни оскорбленія, и теперь сенатъ принужденъ разъяснить городу Одессѣ значеніе слова "воръ". Пока-же, какъ мнѣ сообщили, въ Одессѣ, на основаніи приговора мирового съѣзда, перестали называть другъ друга ворами, а если кто-либо изъ одесскихъ гражданъ желаетъ кого-нибудь обругать (одесситы очень любятъ браниться!), то называютъ того "честнымъ человѣкомъ". Оказалось, что эти слова оскорбляютъ еще сильнѣе, чѣмъ названіе воромъ, почтенныхъ одесскихъ гражданъ, особенно грековъ. Мнѣ передавали за вѣрное, что были частые случаи дракъ изъ-за этого названія и многіе, обруганные такимъ образомъ, жаловались на обидчиковъ въ мировой судъ, обвиняя ихъ въ клеветѣ и оскорбленіи. И съѣздъ за это наказывалъ обидчиковъ, основываясь, вѣроятно, на томъ, что одесскій лексиконъ и одесскіе нравы имѣютъ свои особенности.
Такимъ образомъ ты поймешь, почему мнѣ было не совсѣмъ понятно, что русскій корреспондентъ рѣшился до разъясненія сената употребить слово "воръ" въ слишкомъ положительномъ смыслѣ и какъ за это не подвергся преслѣдованію. Русская жизнь, Дженни, представляетъ весьма много интереснаго и надобно много времени, чтобы иностранцу понять ея закулисныя и довольно назидательныя стороны.
Въ качествѣ туриста, по утрамъ я осматриваю разныя достопримѣчательности, посѣщаю судебныя засѣданія и общія собранія разныхъ частныхъ обществъ (они теперь очень часты и по большой части бываютъ не обыкновенными, а "чрезвычайными", по случаю чрезвычайныхъ покражъ), бываю иногда, если на меня находитъ сплинъ, въ камерѣ у мироваго судьи мистера Трофимова (посѣщеніе камеры этого почетнаго мироваго судьи можетъ считаться однимъ изъ самыхъ веселыхъ развлеченій), дѣлаю визиты и, какъ я уже сказалъ тебѣ выше, обѣдаю у кого-нибудь изъ своихъ русскихъ знакомыхъ. Nota bene. Къ слову сказать, русскіе очень любятъ хорошо покушать; мнѣ даже указывали здѣсь на нѣсколько джентльменовъ, которые положительно проѣли значительныя состоянія. Въ карманъ одного Бореля, пикантнѣйшаго изъ французскихъ поваровъ, ушло нѣсколько сотъ деревень съ наслѣдственными парками, лѣсами, черноземными пашнями и т. п. угодьями...
Сеансы у меня обыкновенно начинаются съ восьми часовъ вечера и продолжаются до полуночи. Я нарочно выбралъ для сеансовъ вечера, такъ-какъ при полутьмѣ въ комнатѣ русскіе леди и джентльмены какъ-то легче настраиваются къ воспринятію таинственныхъ явленій. Обыкновенно, Дженни, я начинаю съ постукиваній, потомъ перехожу къ поднятіямъ стола и креселъ (что при моей геркулесовской силѣ не составляетъ особеннаго затрудненія) и, наконецъ, къ бесѣдамъ съ загробными обитателями посредствомъ грифельной доски или карандаша и листка бумаги. Благодаря почтеннымъ профессорамъ Бутлерову и Вагнеру, печатно засвидѣтельствовавшимъ о достовѣрности моихъ опытовъ, слава обо мнѣ быстро распространилась. Я показывалъ симъ почтеннымъ ученымъ ногу Александра Македонскаго подъ салфеткой, живого городового въ темномъ углу (онъ былъ, разумѣется, за приличное вознагражденіе приглашенъ для этой цѣли), и когда эти многоученые люди были окончательно изумлены, то я попросилъ ихъ закрыть глаза и углубиться въ самихъ себя: когда они это сдѣлали, я дулъ имъ въ лицо, хваталъ за носы, водилъ по губамъ свернутой изъ бумаги трубочкой и объяснилъ, что это дѣлаютъ духи. Послѣ всего этого почтенные ученые немедленно составили протоколъ всему ими видѣнному и слышанному и обѣщали напечатать свои изслѣдованія въ журналѣ академіи наукъ. Нечего, кажется, тебѣ и объяснять, Дженни, что многіе русскіе джентльмены, пріѣзжающіе ко мнѣ въ нѣсколько возбужденномъ послѣ обѣда состояніи и возбуждающіеся еще болѣе при постукиваніяхъ и двигающемся столѣ, наконецъ впадаютъ въ такой экстазъ, что не только четыре измѣренія, но даже пять, и даже шесть являются для нихъ самымъ обыкновеннымъ дѣломъ. Если къ этому прибавлю тебѣ, что въ то самое время, когда возбужденіе моихъ посѣтителей (я принимаю не болѣе двухъ за-разъ; оно и выгоднѣе, и менѣе опасно) доходитъ до степени транса, тогда посредствомъ особо устроеннаго механизма раздвигается альковъ въ другую комнату и въ альковѣ появляется очаровательная вакханка въ одеждѣ Клеопатры, нанятая мною для этой цѣли рижская уроженка нѣкая Эмма Лепсъ. Нечего и говорить, что означенная Эмма Лепсъ дѣлаетъ соотвѣтствующія движенія рукой, а джентльмены не сводятъ глазъ съ этой ревельской уроженки, являющейся поперемѣнно то Клеопатрой египетской, то Аспазіей, то королевой Маріей Антуанетой, то графиней Монтеспанъ... Продержавъ нѣсколько секундъ Эмму Лепсъ передъ моими кліентами (натурально, она является въ костюмѣ, соотвѣтствующемъ наибольшей степени изумленія), альковъ задергивается, а ревельская уроженка скрывается въ большомъ шкафѣ.
Эта не хитрая выдумка привлекаетъ ко мнѣ столько посѣтителей, что я бываю просто затрудненъ и принужденъ уже давно принимать по очереди. Многіе записываются за недѣлю. Я беру за сеансъ сто рублей. Сеансъ длится минутъ 15, и ты, такимъ образомъ, поймешь, Дженни, что за время съ 8 до 12 часовъ я получаю не менѣе тысячи шестисотъ рублей кредитными билетами, которые, впрочемъ, скоро будутъ приниматься здѣсь, говорятъ, не по курсу, а на вѣсъ.
Русскія леди еще болѣе легковѣрны, чѣмъ мужчины, и приходятъ въ состояніе тренса еще скорѣй. Натурально, я имъ не показываю ревельской уроженки, а взамѣнъ того показываю носъ Аполлона Бельведерскаго, руку Османа-паши и ногу пѣвца Капуля, особенно ими любимаго. Только съ русскими леди является затрудненіе въ томъ, что онѣ не довольствуются четвертью часа. Имъ все кажется мало и онѣ просятъ по нѣскольку разъ показывать ногу Капуля или настаиваютъ, чтобы духъ приподнялъ ихъ совсѣмъ наверхъ до потолка. Особенно въ этомъ отношеніи назойливы болѣе престарѣлыя леди, хотя -- долженъ сказать правду -- онѣ за лишнее время и платятъ добавочную плату и дѣлаютъ приличные подарки. Такъ вчера супруга одного русскаго купца оставила мнѣ на память дорогой воды перстень за то, что я показалъ ей подъ платкомъ руку конвойнаго грузина, убитаго въ прошлую войну. Она сразу узнала руку и такъ была поражена, что просила показать ей эту руку подъ-рядъ пять разъ.
Здѣсь, Дженни, какъ видишь, можно дѣлать выгодныя дѣла и не вступая въ рискованныя предпріятія. Очень ужь просты русскія леди, и немудрено, что здѣсь расказываютъ объ одномъ итальянцѣ, который, какъ говорятъ, въ два мѣсяца нажилъ большія деньги, спеціально занимаясь лѣченіемъ посредствомъ магнетизма.
Я, Дженни, разумѣется, избѣгаю такихъ способовъ, довольствуясь поднятіемъ столовъ, стульевъ и бесѣдами съ духами, и по настоящій день имѣю уже до 40,000 рублей, которые держу при себѣ, такъ-какъ рѣшительно ни въ одинъ изъ банковъ ихъ положить нельзя: того и гляди пропадутъ и вмѣсто денегъ получишь одну непріятность.
Да хранитъ тебя Господь-Богъ. Оставляю письмо. Сейчасъ начинаются сеансы.
Вчера я, наконецъ, посѣтилъ собраніе знаменитаго общества взаимнаго кредита, гдѣ въ настоящее время испытываютъ разнообразныхъ устройствъ замки, въ видахъ возможно лучшаго огражденія капиталовъ.
Народу въ обществѣ собралось весьма много. Когда было открыто засѣданіе предсѣдателемъ, то на очереди стоялъ вопросъ объ утвержденіи отчета. Тогда нѣкоторые изъ присутствующихъ членовъ полюбопытствовали попросить разъясненія насчетъ кое-какихъ мѣстъ отчета, показавшихся неправильными. Чуть только раздались эти робкіе голоса, какъ почтенный предсѣдатель насупилъ брови и, сложивъ руки на груди, по-наполеоновски, громко сказалъ:
-- Я этого не могу дозволить!
Я спросилъ своего сосѣда, отчего онъ не можетъ дозволить? Но сосѣдъ мой удовлетворить моего любопытства не могъ. Тогда я обратился къ другому и онъ отвѣтилъ мнѣ, что въ Россіи чуть только кто попадетъ въ "начальники" (такимъ словомъ русскіе называютъ даже и избранныхъ своихъ лицъ), тотъ можетъ позволять и не позволять, такъ-какъ считаетъ, что законъ писанъ не для начальниковъ.
Я взглянулъ на предсѣдателя. Дѣйствительно онъ имѣлъ видъ рѣшительный и возсѣдалъ на своемъ креслѣ съ такимъ юпитеровскимъ видомъ, будто подъ нимъ было не кресло, а тронъ, и будто самъ онъ былъ не просто предсѣдатель, а какой-нибудь владѣтельный принцъ инкогнито.
Хотя не подлежитъ, Дженни, ни малѣйшему сомнѣнію, что русскіе акціонеры весьма похожи на тонкорунныхъ овецъ и любятъ, когда начальникъ обходится съ ними крутенько ("безъ этого нельзя!" обыкновенно говорятъ они. "Иначе мы, пожалуй, вмѣсто собранія устроимъ афинскій вечеръ!"), но тѣмъ не менѣе отказъ на такія скромныя требованія вызвалъ неудовольствіе... Вслѣдъ за вышеприведеными словами раздалось сперва чиханье, потомъ раздался кашель и, наконецъ, мало-по-малу поднялся сперва ропотъ, потомъ шумъ...
Предсѣдатель сталъ звонить, но шумъ увеличивался.
Тогда сэръ Бабстъ окончательно вообразилъ, что онъ не сэръ Бабстъ, а, по крайней мѣрѣ, неограниченный монархъ одного изъ среднеазіатскихъ государствъ, и -- вообрази себѣ мое удивленіе, Дженни,-- въ отвѣтъ на этомъ шумъ встаетъ и заявляетъ, что онъ, божіей милостью и волею народа, король взаимнаго кредита и что поэтому граждане обязаны повиноваться, сообразуясь съ конституціей названнаго общества. Если-же они этого не сдѣлаютъ, то онъ, какъ ему это ни жаль, а закроетъ собраніе..
Но было поздно... Уже у русскихъ гражданъ, обыкновенно смирныхъ, разбушевались страсти. Поднялся такой адскій гамъ, что я, Дженни, въ первую минуту подумалъ, что сейчасъ приступятъ къ боксу. Этотъ бѣшеный шумъ, среди котораго раздавались тысячи голосовъ, конечно, не могъ быть заглушенъ маленькимъ звонкомъ вновь объявившагося короля Бабста 1-го и онъ съ истинно королевскимъ величіемъ, возсѣдая на возвышеніи, съ презрительной улыбкой смотрѣлъ, какъ подъ нимъ бушуетъ море человѣческихъ страстей. А шумъ негодованія на короля растетъ и растетъ (какъ я потомъ узналъ, члены были обижены: зачѣмъ онъ объявилъ себя королемъ, и зачѣмъ не допускалъ проштудировать отчетъ). Раздаются крики довольно недвусмысленнаго характера.
Тогда, Дженни, кто то изъ членовъ, чтобы спасти диктатора, вдругъ такъ закричалъ "городовой", что этотъ звонкій голосъ до сихъ поръ стоитъ у меня въ ушахъ и не можетъ быть вытѣсненъ никакими усиліями.
"Го-ро-до-вой!" пронеслось по залѣ.
И въ мигъ явился городовой, самый обыкновенный, Дженни, городовой изъ отставныхъ унтеръ-офицеровъ. Онъ пробрался на середину залы, поклонился, по обычаю, на три стороны и произнесъ наидобродушнѣйшимъ образомъ:
-- Кого прикажете брать?
Тотчасъ-же все смолкло, и даже самъ Бабстъ 1-й сталъ посматривать, гдѣ лежитъ его шляпа.
-- Почтенный блюститель! сказалъ тогда ему одинъ изъ членовъ.-- Брать никого не нужно, зачѣмъ брать, а разсудите вы насъ съ нашимъ диктаторомъ. Сами мы не можемъ!
-- Отчего-жь не разсудить, мы для порядка, значитъ, приставлены... Пойдемте-ка, господа, всѣ въ участокъ. Тамъ всѣхъ васъ разберутъ!..
Всѣ мы пошли въ участокъ большой, длинной процессіей (дорогою я улизнулъ) и дѣйствительно, какъ я узналъ, тамъ скоро разобрали дѣло, посовѣтовавъ Бабсту называться не королемъ, а господаремъ, а членамъ не утруждать городового отвлеченіемъ отъ прямыхъ его обязанностей.
Послѣ этого сэръ Бабстъ позволилъ обсуждать отчетъ и -- вообрази себѣ -- оказалось, что отчетъ-то и въ самомъ дѣлѣ не совсѣмъ-то правиленъ, особенно въ тѣхъ статьяхъ, гдѣ было отчислено вознагражденіе директорамъ. Такъ отчета и не утвердили... {Весь этотъ эпизодъ неправильно переданъ знатнымъ иностранцемъ. Это правда, что на общемъ собраніи членовъ взимнаго кредита кто-то крикнулъ, что надо послать за полиціей, но за полиціей, однако, не посылали. Точно также преувеличиваетъ знатный иностранецъ, утверждая, что г. Бабстъ провозгласилъ себя королемъ. Этого не было. Прим. переводчика.}.
Ахъ, Дженни, если-бъ ты знала, какъ падаетъ быстро курсъ здѣшнихъ билетовъ (я вѣдь за сеансы получаю билетами), то ты поняла-бы мое безпокойство, съ которымъ я ежедневно просматриваю телеграммы и биржевую хронику. Несмотря, однако, ни на стремительное паденіе рубля, ни на общія жалобы на финансовое положеніе, весьма значительная часть прессы не боится воины, разсчитывая на то, что русскіе люди отдадутъ и послѣднее для защиты своей чести.
Надо, однако, тутъ замѣтить, Дженни, что здѣшніе публицисты, защищающіе честь русскаго народа, имѣютъ привычку (конечно, похвальную) говорить отъ имени народа и во имя народа при всякомъ случаѣ, какъ только заходитъ рѣчь о какихъ-нибудь расходахъ и сопряженныхъ съ ними жертвахъ -- натурой или деньгами, при чемъ вполнѣ разсчитываютъ на готовность, не спрашивая даже о ней, увѣренные, что если съ него что потребуютъ, то онъ безпрекословно исполнитъ и отдастъ не только послѣднее, но даже и пообѣщаетъ отдать то, чего нѣтъ.
Что же касается готовности общества отдать не только послѣднее, но даже частицу избытковъ, то о ней публицисты избѣгаютъ много говорить, вполнѣ убѣжденные, что оно и безъ напоминаній сумѣетъ поддержать національную честь и, въ случаѣ неимѣнія свободныхъ капиталовъ, многіе джентльмены-патріоты не затруднятся прибѣгнуть къ какой-нибудь кассѣ и внесутъ небольшой процентъ на патріотическое дѣло.
Здѣсь между весьма многими распространено мнѣніе, что русскимъ терять нечего и что поэтому и войны бояться нечего. Русскій простой человѣкъ неприхотливъ въ своихъ потребностяхъ, говорятъ они, особыхъ избытковъ не имѣетъ, слѣдовательно, для него не можетъ быть страшна война.
И точно, Дженни, едва-ли найдется въ мірѣ народъ менѣе прихотливый, чѣмъ русскіе сельскіе граждане. Потребности у нихъ самыя ограниченныя. Я посѣтилъ, недѣлю тому назадъ, съ однимъ русскимъ джентльменомъ русскую деревню (верстахъ въ ста отъ Петербурга) и просто пришелъ въ умиленное изумленіе при видѣ скромности обстановки ихъ жизни. Несмотря на незначительность ихъ достатковъ, несмотря на пожары, часто опустошающіе ихъ жилища съ соломенными крышами, несмотря на волковъ, поѣдающихъ нерѣдко не только ихъ скотъ, но и ихъ собственныхъ дѣтей, несмотря на все это, по своей несказанной добротѣ, они еще удѣляютъ часть своихъ достатковъ своимъ непосредственнымъ начальникамъ. Это обыкновеніе, поощряемое, конечно, начальниками въ видахъ поддержанія такой похвальной патріархальной черты русскаго народа, до того вошло въ привычку, что если находятся люди, отступающіе отъ такого обыкновенія, то это кажется чѣмъ-то строптивымъ, заслуживающимъ увѣщанія. Сколь, Дженни, трогательны и просты эти взаимныя отношенія, ты можешь видѣть изъ слѣдующаго описанія, переведеннаго мною изъ русской провинціальной газеты "Кіевлянинъ". По словамъ ея, "въ нѣкоторыхъ селахъ Подолья, особенно въ бр--мъ уѣздѣ, существуетъ давній обычай предъ свѣтлыми праздниками дѣлать сборъ яицъ для станового пристава, его помощника, тысяцкаго и т. п. властей. Обычай этотъ исполняется изъ года въ годъ съ самою строгою правильностью, несмотря ни на какую перемѣну лицъ, для которыхъ, впрочемъ, упомянутый обычай всегда представляется не больше, какъ "безвиннымъ крестьянскимъ заведеніемъ". Сборы яицъ производятъ сотскіе съ десятскими. Каждая хозяйка, у которой есть хоть одна несущаяся курица, обязана дать два-три яйца. Отказаться нельзя. Отказъ равнялся-бы возмущенію, за которое можно впасть въ немилость на цѣлый годъ. Но случаи отказа бываютъ такъ рѣдки и до того кажутся выходящими изъ ряда вонъ, что про отказавшую хозяйку все село вдругъ узнаетъ и нисколько не возмущается, когда затѣмъ на какую-нибудь общественную повинность, сверхъ очереди, вызываютъ лишнихъ два-три раза изъ того дома, гдѣ не дали яицъ "въ станъ". Такая мѣра или подобная ей всегда, почти, вразумляетъ непокорныхъ и вмѣстѣ служитъ острасткой для всѣхъ односельчанъ, а потому сборъ яицъ всегда ведется самымъ исправнымъ образомъ".
Само собою разумѣется, что подобныя отношенія, свидѣтельствующія о взаимной любви между начальниками и подчиненными, сказываются не только въ видѣ яичнаго сбора, но и относительно многихъ предметовъ. Такъ, напримѣръ, Дженни, корреспондентъ "Голоса" сообщаетъ, что въ бердичевскомъ уѣздѣ одинъ крестьянинъ, распахивая свое поле, нашелъ кладъ, состоящій изъ трехсотъ штукъ старинныхъ серебряныхъ монетъ большого калибра. Монеты находились въ глиняномъ горшкѣ, который при ударѣ сохой разбился. Крестьянинъ подобралъ монеты и унесъ ихъ домой, гдѣ и спряталъ, до поры, до времени, никому не говоря о своей находкѣ. Спустя нѣсколько времени, какимъ-то способомъ провѣдалъ объ этомъ мѣстный арендаторъ корчмы, еврей, и сталъ употреблять всевозможные ухищренія и подходы, чтобъ выманить у крестьянина найденный кладъ. Но когда всѣ употребленные къ этому способы не увѣнчались успѣхомъ, еврей прибѣгъ къ другимъ уловкамъ: онъ донесъ объ этомъ мѣстному волостному писарю. Волостной писарь началъ стращать крестьянина доносомъ начальству, доказывая, что о всякомъ найденномъ кладѣ надо немедленно доносить. Напуганный угрозами волостного писаря, крестьянинъ отдалъ писарю кладъ, а писарь положилъ его въ собственный карманъ. Но, къ несчастью писаря, такъ ловко воспользовавшагося кладомъ, узналъ о кладѣ писарь сосѣдней волости, который, въ свою очередь, сталъ стращать своего собрата доносомъ на него куда слѣдуетъ, если онъ не подѣлится съ нимъ поровну. Нечего дѣлать, надо дѣлиться: и одинъ, и другой получили по 140 монетъ, а еврею-корчмарю за маклерство дали двадцать монетъ. Кажется и конецъ. Но, какъ на грѣхъ, провѣдалъ объ этомъ еще и мѣстный становой приставъ, которому, какъ говорятъ, любителямъ старинныхъ монетъ (волостнымъ писарямъ) пришлось дать каждому по тридцати монетъ. Но любители старинныхъ монетъ, производя дѣлежъ, совершенно забыли о лицѣ, нашедшемъ кладъ; а это лицо, возмутившись уже очень своеобразнымъ дѣлежомъ, подало, какъ говорятъ, жалобу судебному слѣдователю".
Конечно, въ данномъ случаѣ евангельской любви къ ближнимъ представилось уже слишкомъ большое испытаніе, но, какъ видишь, если-бы не черезчуръ свободный дѣлежъ, то едва ли русскій крестьянинъ рѣшился бы подать жалобу.
Такіе патріархальные обычаи, Дженни, въ этой странѣ подаютъ поводъ даже къ весьма забавнымъ происшествіямъ. Такъ, любовь къ полюбовному дѣлежу дала поводъ къ слѣ, дующему событію, сообщаемому "Тифлискимъ Вѣстникомъ", случившемуся въ городѣ Ставрополѣ: "Дня за два или за три до рыбнаго праздника Благовѣщенія, рано утромъ, приходятъ на нижній базаръ частный приставъ Я--скій съ полицейскими и первымъ дѣломъ заарестовываютъ двѣ бочки волжской рыбы, подъ тѣмъ предлогомъ, что она тухлая и къ употребленію никуда негодная. Для испытанія этой рыбы немедленно приглашенъ былъ городской врачъ Т--въ. Послѣдній, какъ ни морщилъ лобъ и ни корчилъ рожу, все-таки не посмѣлъ предъ цѣлою толпою дать положительнаго заключенія о недоброкачественности заарестованной рыбы. Несмотря, однако, на это, по слову пристава, рыба взваливается на фуры и, при оглушительномъ воплѣ хозяевъ, отправляется на полицейскій дворъ; а утромъ слѣдующаго дня объ ея уничтоженіи составленъ былъ протоколъ и подписанъ какъ приставомъ, такѣ и врачемъ. Но прежде, чѣмъ протоколъ этотъ былъ приведенъ въ исполненіе, одному шутнику-чиновнику взбрела въ голову мысль сварить немного испорченной рыбы. Задумано -- сдѣлано. Приготовленную рыбу шутникъ пробуетъ сначала самъ, даетъ отвѣдать другимъ, кормитъ затѣмъ помощника полицеймейстера, и -- о, ужасъ!-- рыба хоть куда, какъ будто сейчасъ наловлена въ Волгѣ и сварена... Скандалъ, да и только... Докладываютъ объ этомъ полицеймейстеру. По его распоряженію немедленно созывается консиліумъ, который, по долгомъ размышленіи, остановился на слѣдующемъ планѣ: пригласить на другой день послѣ праздника, т.-е. 26 марта, мирового судью для осмотра на мѣстѣ рыбы и разбора дѣла. Наступаетъ 26 число. Страшно показалось приглашать мирового судью: дурная исторія можетъ огласиться черезъ то еще больше и дойти, пожалуй, до свѣдѣнія высшаго начальства. Нельзя-ли извернуться какъ-нибудь иначе? Стали думать и вотъ что выдумали: въ тотъ же день вызываютъ въ полицію злополучныхъ хозяевъ и любезно возвращаютъ имъ заарестованную рыбу, но при этомъ отбираютъ отъ нихъ подписки, что они не остаются въ претензіи на неблаговидныя дѣйствія полиціи и не станутъ искать съ нея убытковъ".
Я могъ бы привести тебѣ, Дженни, массу примѣровъ, но ограничиваюсь этими.
Съ такимъ народомъ, Дженни, потребности котораго такъ ограничены, дѣйствительно, война не страшна, и я не удивился, когда нѣкто графъ Сологубъ совѣтовалъ добровольный русскій флотъ устроить на обязательную подписку. Казалось бы съ перваго взгляда, что добровольность и обязательность -- понятія несовмѣстимыя, но оказывается, что это такъ. Я не думаю, чтобы проектъ графа Сологуба былъ принятъ, но я обращаю только твое вниманіе, Дженни, на увѣренность, съ которою этотъ почтенный графъ дѣлаетъ синонимами два разныя понятія по отношенію къ простымъ русскимъ людямъ, убѣжденный, что если становой станетъ просить добровольное пожертвованіе, то оно въ глазахъ добрыхъ русскихъ людей уже станетъ обязательнымъ.
Возвращаясь изъ деревни, мы чуть было не сдѣлались жертвою волковъ. Они гнались за нами до самаго Петербурга и оставили насъ только тогда, когда городовой обѣщалъ посадить ихъ въ такъ называемую здѣсь кутузку.
Что волки здѣсь дерзки, ты можешь судить изъ того факта, что недавно недалеко отъ Шлисельбурга волчица искусала крестьянина, одну женщину и одну дѣвочку. Не забудь, Дженни, что Шлисельбургъ очень близокъ отъ столицы. Одинъ изъ статистиковъ сообщилъ недавно, что въ одномъ волховскомъ уѣздѣ (орловской губерніи) въ прошломъ году истреблено волками: лошадей -- 108, рогатаго скота -- 44 головы, жеребятъ -- 234, телятъ -- 137, овецъ -- 635, свиней -- 300, гусей -- 166, утокъ -- 85, собакъ дворовыхъ -- 171; всего истреблено болѣе чѣмъ на 5,200 рублей. Въ 1876 году причинено ими же убытка крестьянскому хозяйству на 6,066руб. 38 коп., а въ 1874 и 1875 годахъ на 13,201 руб. 97 1/4 коп. Слѣдовательно, за четыре послѣдніе года одинъ болховскій уѣздъ заплатилъ "волчьяго налога" около 25,000 рублей".
Въ этой статистикѣ перечисленъ скотъ, а сколько погибло людей, объ этомъ она не упоминаетъ.
Цѣлую тебя безъ счета.
Чѣмъ болѣе я живу въ этой гостепріимной странѣ и чѣмъ болѣе знакомлюсь съ русскими нравами, тѣмъ болѣе я восхищаюсь, Дженни, той патріархальностью, которая -- увы!-- въ другихъ странахъ осталась однимъ воспоминаніемъ. Что ни день, то въ здѣшнихъ газетахъ извѣщаютъ о покражахъ всевозможныхъ предметовъ, движимыхъ и недвижимыхъ, имѣющихъ какую-либо цѣнность. Преимущественно опустошаются общественныя кассы, но не оставляются безъ должнаго вниманія и прочіе предметы, особенно заготовляемые въ большомъ количествѣ, какъ-то: мука, крупа, овесъ, сѣно, сукно и пр. Сперва я былъ крайне удивленъ этимъ обстоятельствомъ и полагалъ, что факты покражи составляютъ единичныя явленія и производятся спеціалистами въ родѣ нашихъ лондонскихъ мазуриковъ высшей школы, но скоро убѣдился, что эта профессія не имѣетъ въ Россіи такого предосудительнаго характера и что подобныя занятія составляютъ почти повсемѣстное явленіе среди многихъ русскихъ джентльменовъ, пользующихся цензомъ, дающимъ право на завѣдываніе кассой, или на заготовку матеріаловъ, или на присмотръ за всѣми подобными дѣлами.
По понятіямъ названныхъ выше джентльменовъ "касса", "казна" и т. и. составляютъ нѣчто въ родѣ мифической золотой курицы, не пользоваться которой можетъ либо непроходимый дуракъ, либо совсѣмъ лѣнивый человѣкъ, тѣмъ болѣе, что пользованіе это не всегда влечетъ за собою непріятныя послѣдствія, особенно если при пользованіи не обнаруживать слишкомъ большой поспѣшности и алчности.
Я пробовалъ уяснить себѣ причины такой, можно сказать, непримиримой вражды, существующей къ кассамъ, и послѣ тщательныхъ разспросовъ узналъ, что вражда эта восходитъ къ отдаленнымъ временамъ (не могу сказать, ранѣе русскаго царя Гороха или послѣ него) и съ особенной силою свирѣпствуетъ теперь, когда, послѣ отмѣны крѣпостного права и съ развитіемъ кассъ, жизнь многихъ джентльменовъ стала болѣе или менѣе въ зависимости отъ собственной ловкости и умѣнья такъ очистить кассу, чтобы не подлежать отвѣтственности.
Но не столько удивительна такая вражда, сколько наивная первобытность пріемовъ, употребляемыхъ, Дженни, при этомъ, и я не разъ думалъ, что если бы наши лондонскіе артисты высшей школы, заручившись приличными рекомендаціями, пріѣхали сюда и приняли бы въ свое завѣдываніе кассы, то въ самое короткое время въ этой обширной имперіи не осталось-бы ни одного фартинга. Въ наивной простотѣ пріемовъ, употребляемыхъ здѣсь при опустошеніи, какъ нельзя болѣе сказывается добродушный и, можно сказать, любезный характеръ русскаго человѣка. Здѣсь не только черпаютъ привольной рукой (не даромъ и поговорка русская свидѣтельствуетъ, что своя рука -- владыка), но, надо отдать справедливость, охотно дѣлятся съ другими и не стѣсняются самымъ добродушнымъ образомъ показывать, что съ кассами обходятся фамильярно, причемъ о Сибири и о мѣстахъ не столь отдаленныхъ забываютъ совершенно. Чтобы ты могла, Дженни, судить о русскомъ юморѣ, выразившемся въ этомъ названіи, замѣчу тебѣ, что "мѣстами не столь отдаленными" здѣсь называютъ, напримѣръ, городокъ Колу въ архангельской губерніи, находящійся отъ Петербурга въ разстояніи 2,140 верстъ, а отъ Москвы въ разстояніи 2.242 верстъ. Послѣ этого ты можешь себѣ вообразить, какъ далеки должны быть мѣста отдаленныя.
Въ теченіи моего двухмѣсячнаго пребыванія совершено нѣсколько милліонныхъ неосторожныхъ покражъ изъ разныхъ банковъ (я уже не говорю о болѣе незначительныхъ покражахъ) и наивные пріемы этихъ покражъ всѣ одни и тѣ же. Кассиръ бралъ, а начальники хотя и повѣряли кассу, но вслѣдствіе престарѣлости и безтолковости бутылочныя стекла и булыжники принимали за соверены, а газетные обрѣзки за облигаціи. Замѣчательно, Дженни, что по большей части членами разныхъ правленій бываютъ престарѣлые джентльмены, не моложе 55 лѣтъ, слабоумные, хромые, косые, страдающіе эмфиземой и астмой. Нечего и говорить, что многіе изъ нихъ по слабоумію добродушны какъ младенцы, поэтому ихъ и зовутъ здѣсь "божьими младенцами". И только тогда, когда одинъ кассиръ сталъ ѣздить по городу въ золотой каретѣ, имѣя свиту изъ двѣнадцати разныхъ націй дамъ, тогда только престарѣлые джентльмены, обязанные наблюдать за кассой, стали дѣлать выкладки: можно ли на шесть тысячъ ежегоднаго содержанія кататься въ золотой каретѣ и имѣть двѣнадцать дамъ въ свитѣ? И такъ какъ выкладки показали, что нельзя, то рѣшили прежде всего объ этомъ спросить кассира, дабы его не обидѣть, такъ какъ онъ былъ весьма респектабельный джентльменъ и камеръ-юнкеръ. Когда спросили названнаго кассира о золотой каретѣ и двѣнадцати дамахъ, то этотъ джентльменъ отвѣтилъ, что карету онъ пріобрѣлъ по случаю и что дамы ѣздятъ за нимъ изъ одной привязанности. И что же думаешь, Дженни? Почтенные члены правленія разсыпались въ извиненіяхъ и настоятельно просили кассира не оставлять кассы. Тогда кассиръ, видя такое къ себѣ вниманіе, пожелалъ отплатить имъ тѣмъ же и сталъ имъ при ревизіяхъ показывать не газетную бумагу, а цвѣтную, и ревизоры были вполнѣ ею удовлетворены. Но черезъ нѣсколько времени прошелъ слухъ, что тотъ же кассиръ (такъ велико было его легкомысліе, Дженни!) устраиваетъ у себя греческіе вечера, поразительные но блеску и великолѣпію, на которыхъ бываютъ избранные джентльмены здѣшняго общества. Одинъ изъ почетныхъ членовъ правленія инкогнито посѣтилъ этотъ вечеръ, но на вопросъ о томъ, что тамъ было, только краснѣлъ и просилъ не напоминать объ этомъ, при чемъ завѣрялъ, что самъ кассиръ прекрасный человѣкъ, а общество, посѣщающее его, самое избранное.
Прошло еще нѣсколько времени, а легкомысленный кассиръ не унимался и однажды въ компаніи съ веселыми товарищами сжегъ до тла одно загородное увеселительное заведеніе, по добровольному соглашенію съ хозяиномъ оного, заплативъ за это развлеченіе громадную сумму денегъ, не говоря уже о наградахъ, розданныхъ имъ прислугѣ и полисменамъ, присутствовавшимъ при этомъ для наблюденія за порядкомъ {Очевидно, канвой для этого фантастическаго разсказа "знатнаго иностранца" послужили слухи объ извѣстной исторіи Юханцева въ Обществѣ взаимнаго поземельнаго кредита.}.
Эта во-истину нероновская затѣя, которая могла прійти только въ голову скучающаго русскаго джентльмена, заставила о себѣ говорить. Многіе хвалили выдумку и вспоминали, что давно русская золотая молодежь не проявляла подобной ширины и удали русской натуры. Невольно припоминали давно прошедшія времена, когда бывало, въ видахъ развлеченія, затравливали людей собаками и проигрывали въ карты по нѣсколько тысячъ живыхъ душъ. Сравнивая потѣхи русской блестящей молодежи за послѣднее время, многіе, пожившіе на своемъ вѣку, старые джентльмены находили, что послѣдняя забава далеко оставляла за собой обычныя забавы порядочныхъ джентльменовъ, въ родѣ подаванія, напримѣръ, на блюдѣ au naturel французскихъ дамъ, пріѣзжающихъ сюда для составленія фортуны. Такая забава особенно была въ модѣ немедленно послѣ выдачи выкупныхъ свидѣтельствъ (это, Дженни, процентная бумага).
Несмотря, однакожъ, на такое впечатлѣніе, "божіи младенцы" общества, въ которомъ хранилъ кассу русскій молодой затѣйникъ, испугались и собрали экстренное засѣданіе, на которомъ пришли къ рѣшенію сдѣлать ревизію кассы, но чтобы, по слѣпотѣ и глухотѣ многихъ изъ нихъ, не ошибиться и не принять цвѣтной бумаги или тряпья за облигаціи и акціи, пригласили въ помощь молодыхъ людей, способныхъ отличить кукушку отъ ястреба. Нечего, я думаю, и говорить, что въ кассѣ не досчитались нѣсколькихъ милліоновъ, вмѣсто которыхъ нашлось рублей на тридцать цвѣтной бумаги и рублей на пять черепковъ и бутылочнаго стекла.
Кассира въ то время въ кассѣ не было и потому отправились къ нему на квартиру.
Говорятъ, Дженни, что въ квартирѣ они нашли такую роскошь, что, несмотря на дурное состояніе духа, въ которомъ находились "божіи младенцы", они долго еще послѣ этого удивлялись изысканному комфорту и изящной изобрѣтательности вкуса русскаго кассира. Особенно поразили ихъ литые изъ золота подсвѣчники, красивыя звѣриныя головы изъ серебра съ дорогими брилліантами вмѣсто глазъ, роскошныя картины, въ числѣ которыхъ, между прочимъ, были и портреты всѣхъ членовъ правленія въ дорогихъ рамкахъ, обдѣланныхъ настоящимъ серебромъ и украшенныхъ вѣнками, на которыхъ вмѣсто листьевъ были ослиныя уши. Полюбовавшись на роскошь пріемныхъ комнатъ, они вошли въ кабинетъ и тамъ застали хозяина. Онъ лежалъ на кушеткѣ -- такъ-какъ чувствовалъ себя не совсѣмъ здоровымъ -- и читалъ французскую книгу. При появленіи гостей молодой человѣкъ принялъ ихъ съ подобающимъ имъ уваженіемъ и просилъ садиться. Сконфуженные "божіи младенцы" не знали, съ чего начать рѣчь, и хлопали глазами, поглядывая другъ на друга; тогда затѣйливый молодой человѣкъ, желая пріободрить своихъ гостей, подавилъ въ стѣнѣ пуговку и вдругъ въ кабинетѣ раздались звучные, пріятные звуки хора "Старичковъ" изъ оперы Гуно. Звуки шли изъ стѣны, гдѣ вдѣланъ былъ органъ.
"Божіи младенцы" были изумлены и сидѣли, какъ очарованные. Когда кончилась пьеса, то они все-таки не рѣшались начать, такъ что молодой хозяинъ, видя ихъ неловкое положеніе, заговорилъ первый и освѣдомился о причинѣ посѣщенія.
-- Видите ли... началъ было одинъ изъ почтенныхъ джентльменовъ побойчѣй и менѣе другихъ страдавшій одышкой.-- Конечно, сэръ, вы сами поймете... И я былъ молодъ...
-- Ваше превосходительство! перебилъ тогда другой, видя, какъ затрудняется въ изложеніи своихъ мыслей его товарищъ.-- Вамъ докторъ прописалъ какъ можно менѣе говорить и потому позвольте мнѣ выразить отъ лица всѣхъ наше недоумѣніе достоуважаемому хозяину... Вы, конечно, сэръ, пошутили... Годы ваши такіе, что располагаютъ къ шуткѣ... Мы и сами въ свое время любили пошутить...
Всѣ "божіи младенцы" подхватили послѣднія слова и проговорили:
-- Мы и сами въ свое время...
И вслѣдъ затѣмъ снова приготовились слушать.
Но у второго джентльмена, начавшаго рѣчь, была страняная особенность. Если его перебивали, то онъ уже забывалъ о томъ, что слѣдовало сказать дальше. Онъ укорительно взглянулъ на товарищей и сказалъ:
-- Вѣдь вы, господа директоры, знали, что меня нельзя перебивать! Вотъ теперь я и позабылъ, что хотѣлъ сказать!
-- Вспомните, ваше превосходительство!
-- Нѣтъ, ужъ теперь не вспомнить!..
Тогда, Дженни, видя, что время идетъ, а "божіи младенцы" все еще не могутъ изложить своихъ мыслей, молодой хозяинъ сказалъ:
-- Вы, вѣроятно, милорды, пріѣхали узнать насчетъ облигацій, недостающихъ въ кассѣ?