Струве Петр Бернгардович - Синдикализм и махаевщина (по поводу статьи H. М. Минского).- К спору о "Великой России"

На разныя темы.

Синдикализмъ и махаевщина (по поводу статьи H. М. Минскаго).-- Къ спору о "Великой Россіи".

Въ этой книжкѣ читатель найдетъ статью H. М. Минскаго о "Рабочей партіи и рабочемъ классѣ", съ которой редакція рѣшительно не согласна. Собственные идеи и идеалы автора неясны. Видно только, что онъ -- противникъ политической и парламентской представительницы рабочаго класса -- соціалъ-демократіи. Вмѣстѣ съ синдикализмомъ онъ, во имя "класса", отрицаетъ "партію". Но до какихъ поръ Минскій идетъ вмѣстѣ съ синдикализмомъ, этого изъ его интересныхъ разсужденій нельзя усмотрѣть. Мнѣ кажется, что его статья объективнымъ своимъ содержаніемъ всецѣло подтверждаетъ то пониманіе значенія и миссіи синдикализма, которое я развилъ въ своей, посвященной проблемѣ синдикализма, статьѣ "Facies hippo-cratica".

Въ разсужденіяхъ г. Минскаго есть два пункта, слабость которыхъ ясна уже и теперь. Это, во-первыхъ, обвиненія правительства Клемансо и Бріана въ "реакціонности" за его рѣшительную борьбу противъ синдикализма.

Обвиненія эти болѣе чѣмъ странны. Вопросъ, конечно, не въ личной искренности или неискренности г. Бріана. Дѣло идетъ о болѣе важномъ. Самъ же. г. Минскій совершенно не скрываетъ того, что синдикализмъ есть проповѣдь и организація насилія революціоннаго меньшинства надъ большинствомъ общества и самыми основами его существованія. Борьба съ такимъ движеніемъ есть долгъ всякой государственной власти, и французское республиканское правительство, оставаясь властью, обязано и вынуждено вести такую борьбу. На синдикализмѣ лежитъ клеймо цинизма, отъ котораго свободенъ былъ прежній соціализмъ и свободна современная соціалъ-демократія: соціалъ-демократія bona fide утверждаетъ, что она борется -- во имя интересовъ большинства общества и не прибѣгая къ насилію надъ этимъ большинствомъ. Синдикализмъ откровенно говоритъ, что онъ представляетъ меньшинство общества -- и во Франціи съ ея слабымъ развитіемъ промышленности и промышленнаго пролетаріата это совершенно ясно. И въ то же время синдикалисты столь же откровенно заявляютъ, что они сторонники насильственныхъ методовъ дѣйствія, которые вовсе не пользуются открытымъ сочувствіемъ и признаніемъ со стороны руководящихъ элементовъ культурной соціалъ-демократіи.

Непослѣдовательность и половинчатость соціалъ-демократіи, за которую ее порицаетъ г. Минскій, съ точки зрѣнія человѣчности и культуры, гораздо болѣе почтенна, чѣмъ искренность и "подлинность" синдикализма. Послѣдній, въ идеѣ своей, есть варварское насильничество худшихъ элементовъ общества. Пусть буржуазія плоха, но изъ этого не слѣдуетъ, что изрыгающій циническія угрозы синдикалистскій пролетаріатъ хорошъ и даже лучше буржуазіи.

Апоѳеозъ синдикалистовъ, какъ выразителей "сознательнаго класса, не носящаго никакой маски, обладающаго простымъ, недвусмысленнымъ я" (см. выше въ статьѣ H. М. Минскаго, стр. 25), это отношеніе, красной нитью проходящее черезъ всѣ построенія г. Минскаго, поражаетъ въ устахъ человѣка съ извѣстной философской складкой, какимъ является авторъ статьи "Рабочая партія и рабочій классъ". Вѣдь признакъ классовой подлинности можетъ съ еще большей легкостью, чѣмъ противъ соціалъ-демократовъ, быть обращенъ противъ самого г. Минскаго, какъ защитника синдикализма и обличителя "партіи"? Въ чемъ гарантія классовой подлинности разсужденій г. Минскаго? Почему и онъ не является "личиноносцемъ", "опекуномъ", "адвокатомъ", "благодѣтелемъ"? На почвѣ психологическаго сыска о "простомъ, недвусмысленномъ я" можно препираться и обличать другъ друга до безконечности, -- дѣло явно нефилософское, въ которомъ логическія ошибки сплетаются съ разными недобрыми чувствами. При извѣстной полемической ловкости такимъ путемъ можно доказать все.

Марксизмъ часто упражнялся въ этомъ психологическомъ сыскѣ, въ концѣ-концовъ для того, чтобы быть тѣми же пріемами обличеннымъ въ "буржуазности" со стороны синдикализма и его уже совершенно дикой русской разновидности, "махаевщины". Когда г. Минскій пишетъ (стр. 25):

"Маскарадъ оконченъ. Маски долой. Отнынѣ о всеобщемъ благѣ имѣютъ право заботиться лишь тѣ, чье классовое "я" совпадаетъ съ общечеловѣческимъ "я". Отнынѣ кто хочетъ говорить о пролетаріатѣ "мы", долженъ стать пролетаріемъ, кто хочетъ быть апологетомъ синдикализма, долженъ жить синдикальною жизнью. Отнынѣ для каждаго общественнаго дѣятеля или изслѣдователя стало обязательнымъ уяснить себѣ свое классовое "я" такъ же несомнѣнно и опредѣленно, какъ мы сознали свое личное индивидуальное "я", ибо маскарадъ оконченъ и время посредниковъ, опекуновъ, адвокатуръ и благодѣтелей прошло",-- онъ становится на одну почву съ софнетически-злобной теоріей "классовой психологіи", нашедшей свое завершеніе въ "махаевскомъ" противопоставленіи рабочаго "ручного" и рабочаго "умственнаго".

Недавно объ этой психопатической формѣ классоваго соціализма появилась любопытная книга г. Иванова-Разумника {Что такое "махаевщина"? Къ вопросу объ интеллигенціи. Спб., 1908 г. Стр. 159. Изданіе С. В. Бунина.}. Основная идея, idée maîtresse махаевщины сводится къ слѣдующему разсужденію. Во всѣхъ странахъ, во всѣхъ государствахъ существуетъ громаднѣйшій классъ людей, которые вовсе не имѣютъ ни промышленнаго, ни торговаго капитала и вмѣстѣ съ тѣмъ живутъ какъ настоящіе господа. Это классъ образованныхъ людей, классъ интеллигенціи. Они не владѣютъ ни землей, ни фабрикой, ни мастерской, а пользуются не меньшимъ грабительскимъ доходомъ, чѣмъ средніе и крупные капиталисты. Они не имѣютъ собственныхъ предпріятій, но они такіе же бѣлоручки, какъ средніе и крупные капиталисты, такъ же, какъ и тѣ, всю жизнь свободны отъ ручного труда, и если участвуютъ въ производствѣ, то лишь какъ управляющіе, директора, инженеры, то-есть по отношенію къ рабочимъ, къ рабамъ ручного труда, являются такими же командирами и господами, какъ и предприниматели-капиталисты. Такимъ образомъ интеллигенція есть особый общественный классъ, характеризуемый монопольнымъ и наслѣдственнымъ владѣніемъ знаніями, средствами интеллектуальнаго производства, подобно тому какъ капиталистовъ характеризуетъ монопольное и наслѣдственное владѣніе орудіями матеріальнаго производства {Ср. на основаніи подлинныхъ цитатъ изложеніе у Иванова-Разумника. Стр. 29.}. Обобществленіе средствъ и орудій матеріальнаго производства -- это требованіе, характеризующее собою, по мнѣнію махаевщины, весь современный соціализмъ, есть основное требованіе интеллигенціи; обобществленіе средствъ интеллектуальнаго производства, "обобществленіе знаній" -- это требованіе, характеризующее собой махаевщину, есть, по ея мнѣнію, основное требованіе пролетаріата, идущее противъ интересовъ интеллигенціи. Поэтому соціализмъ есть классовый идеалъ и идеологія интеллигенціи, а махаевщина есть классовый идеалъ и идеологія пролетаріата {Тамъ же. Стр. 35.}. Интеллигенція заманиваетъ пролетаріатъ по пути соціализма, суля ему золотыя горы и подмѣняя классовый идеалъ рабочихъ массъ -- экспропріацію не только средствъ и орудій производства, но и вообще всего "образованнаго общества" -- классовымъ идеаломъ самой интеллигенціи, однимъ только обобщественіемъ {Тамъ же. Стр. 37.}.

Несомнѣнно, что махаевщина такое же "интеллигентское" построеніе, какъ и соціалъ-демократизмъ и синдикализмъ. Въ сущности соціалъ-демократизмъ (= марксизмъ), синдикализмъ и махаевщина образуютъ одинъ непрерывный рядъ попытокъ спаять соціально-революціонную мысль интеллигенціи съ соціально-революціонными инстинктами массъ. Рядъ этотъ -- растущій въ направленіи радикализма мысли и стихійности инстинктовъ, къ которымъ она обращается. Характеръ и развитіе соціализма, какъ "идеологіи", желающей владѣть массами и ими двигать, опредѣляются тѣмъ фактомъ, что массъ нельзя уловить ни разсудочными расчетами, ни чистыми, отвлеченными идеями. Разсчитывающія и цѣлесообразно разсуждающія массы никогда не будутъ радикальными въ своихъ расчетахъ. Разсуждающія массы всегда -- "мѣщане". Онѣ органически неспособны увлекаться и руководиться отвлеченными построеніями, широкими и далекими перспективами. Ихъ путеводной звѣздой, поскольку онѣ разсчитываютъ и разсуждаютъ, могутъ быть только конкретные практическіе интересы и непосредственно достижимыя цѣли. Отсюда для соціальнаго радикализма фатальная необходимость апеллировать къ инстинктамъ и чувствамъ массы. Соціализмъ осозналъ это, выдвинувъ проповѣдь классовой борьбы, какъ рычага объединенія массъ на радикальныхъ соціальныхъ задачахъ. Въ формѣ марксизма, или соціалъ-демократизма возбудитель этотъ въ новѣйшее время пересталъ для соціальнаго радикализма дѣйствовать достаточно остро на инстинкты массы. Понадобились хотя бы и менѣе благородные, но зато сильнѣе дѣйствующіе возбудители. Они явились въ лицѣ синдикализма на Западѣ, "махаевщины" у насъ.

Таково освобожденное отъ всякой идеализаціи, истинное существо синдикализма, увлекающаго H. М. Минскаго. Увлеченіе это упирается, впрочемъ, въ какое-то критическое раздумье, которымъ какъ финальнымъ аккордомъ заканчивается интересная статья "Рабочая партія и рабочій классъ". Это вполнѣ понятно у философски настроеннаго и размышляющаго автора.

Посмотримъ, къ чему приведетъ его то критическое раздумье, въ которомъ онъ остановился, разбирая проблему синдикализма.

-----

Съ нѣкоторымъ смущеніемъ я отправлялъ въ печать свою статью "Великая Россія". Дѣло въ томъ, что это былъ отрывокъ изъ цѣлой книги и такимъ образомъ мысли, высказанныя въ моей статьѣ, были вырваны изъ болѣе широкаго контекста и внѣ его, казалось, могли не то что возбудить недоумѣнія и кривотолки -- ихъ я ожидалъ и не очень опасался -- а затеряться и пропасть. Этого, къ моему величайшему удовлетворенію, не случилось...

Я не намѣренъ сейчасъ съ своей стороны подводить итоги спорамъ о "Великой Россіи". Мнѣ хотѣлось бы только отстранить нѣкоторыя наиболѣе упрощенныя, наименѣе идущія въ глубь нападки.

Въ одной газетной статьѣ { Д. Левинъ. "Наброски" въ газетѣ Рѣчь отъ 29 февраля.} было высказано, что идеи мои вывезены изъ Германіи Бисмарка и Мольтке. Я бы предостерегалъ отъ того, чтобы подобнымъ указаніямъ придавалось какое-либо значеніе. Прежде всего, почему изъ Германіи? Отчего не изъ Англіи? Полемическое указаніе г. Левина напомнило мнѣ о судьбѣ одной англійской книги, изданной нѣсколько лѣтъ тому назадъ на русскомъ языкѣ по моей иниціативѣ. Это -- классическія лекціи Сили о "расширеніи Англіи", историческое евангеліе англійскаго имперіализма {Сили (Sir J. R. Seeley), профессоръ исторіи въ Кембриджскомъ университетѣ. Расширеніе Англіи. Два курса лекцій. Переводъ В. Я. Герда подъ редакціей В. А. Герда. Спб., 1903 г. Изданіе О. Н. Поповой.}.

Кардинальное понятіе этой книги, въ Англіи оказавшей могущественное вліяніе на умы, а у насъ залежавшейся въ книжномъ складѣ издательства -- "Greater Britain", по-русски удачно передано переводчикомъ и редакторомъ выраженіемъ "Великая Англія", и оно именно въ этой русской формѣ засѣло у меня въ головѣ еще задолго до того, что я изъ устъ г. Столыпина въ Государственной Думѣ услыхалъ словосочетаніе "Великая Россія". Самое выраженіе "Greater Britain" -- гораздо старше книги Сили, появившейся въ 1883 году: если не ошибаюсь, оно впервые употреблено сэромъ Чарльсомъ Дилькомъ въ заглавіи его знаменитаго описанія путешествія по "говорящимъ на англійскомъ языкѣ странамъ", появившагося въ 1869 году {Sir Charles Wentworth Duke, Greater Britain's record of travel in englich-speaking countries during 1866 and 1867. London, 1869.}, и такъ объяснено въ предисловіи: the development of the England of Elizabeth is to be found not in the Britain of Victoria, but in half the habitable Globe. If two small islands are by courtesy styled "Great", America, Australia, India, must form а "Greater Britain" {"Англія Елизаветы развернулась не въ Британію Викторіи, а въ цѣлую половину обитаемаго земного шара. Если два маленькихъ острова изъ вѣжливости были окрещены "Великобританіей", то Америка, Австралія, Индія должны образовать "Великую Британію".}.

Странно было бы, если бы я не читалъ Сили и Трейчке, вообще не былъ знакомъ съ такимъ огромнымъ политическимъ и идейнымъ явленіемъ, какъ имперіализмъ. Но такія мысли, какія изложены въ моей "Великой Россіи", не вычитываются изъ книгъ. Кругъ идей и число ихъ сочетаній, если брать идеи отвлеченно, всегда весьма ограничены. Отвлеченныя идеи всегда повторяются. Но для общественной функціи идей ихъ отвлеченное происхожденіе, ихъ абстрактная филіація не имѣютъ значенія. Какъ общественная сила, идеи и внушаются, и перерабатываются жизнью. Въ основу русскаго славянофильства легли универсально-философскія идеи нѣмцевъ Фихте и Шеллинга. Но отъ славянофильства было бы смѣшно отдѣлываться ссылкой на нѣмецкое происхожденіе его идей. Очевидно сила ихъ заключалась въ томъ питаніи, которое онѣ получали изъ русской жизни. Въ Россіи 70-хъ и 80-хъ гг. Марксъ имѣлъ огромное вліяніе. Чѣмъ же онъ былъ для Россіи? Главнымъ философомъ русскаго народничества. Неужели наше народничество было вывезено изъ Лондона съ маркой "Made in Germany"? Въ 90-хъ гг. русскій марксизмъ въ идеяхъ того же Маркса выражалъ пониманіе, діаметрально противоположное народничеству. Смѣшно говорить, что русскій марксизмъ 90-хъ гг. былъ просто списанъ съ Маркса и Энгельса. Что касается меня лично, то меня марксистомъ гораздо больше сдѣлалъ голодъ 1891--1892 гг., чѣмъ чтеніе "Капитала" Маркса. Идейные переломы не вычитываются изъ книгъ; они даются историческими переживаніями.

Въ чемъ же смыслъ тѣхъ историческихъ переживаній, пройдя черезъ которыя русскій общественный человѣкъ могъ придти къ тѣмъ положеніямъ, которыя были высказаны въ моей статьѣ?

Я уже указалъ въ своемъ отвѣтѣ Мережковскому, что русская революція научила меня живо ощущать и понимать, что такое государство, и задуматься надъ отношеніемъ русской интеллигенціи къ государству и государственности.

Итакъ, въ основѣ всего спора лежитъ огромная проблема государства. Въ дальнѣйшей разработкѣ этой проблемы я постараюсь раскрыть все ея содержаніе.

Но и то, что мною было высказано въ январской книжкѣ Русской Мысли, право, все-таки должно было бы побудить нашу "марксистскую" журналистику предъявить публикѣ нѣчто болѣе достойное и умное, чѣмъ тотъ полемическій канканъ, который по поводу моей статьи протанцовалъ въ Современномъ Мірѣ г. Ник. Іорданскій {Мартъ. Вопросы текущей жизни. "Гаденькій вальсъ" и "поглупѣвшая марсельеза".}. Этотъ канканъ совершенно не соотвѣтствуетъ достоинству и смыслу даже тѣхъ марксистскихъ идей, которыя, такъ сказать, по наслѣдству получены бойкимъ публицистомъ и всегда, безъ особаго напряженія собственной мысли, находятся въ его распоряженіи.

Пусть "національная идея", о которой говорю я, "не заключаетъ въ себѣ никакого другого содержанія, кромѣ представленія объ опредѣленной системѣ личныхъ и классовыхъ отношеній, отвѣчающей состоянію производительныхъ силъ данной страны и регулирующей ея производственную дѣятельность".

Пусть "національная идея современной Россіи заключается въ освобожденіи страны отъ хозяйственныхъ и политическихъ пережитковъ крѣпостной эпохи и въ обезпеченіи свободнаго капиталистическаго развитія".

Даже это куцое "матеріалистическое" пониманіе національной идеи обязывало публициста Современнаго Міра къ чему-нибудь болѣе серьезному, чѣмъ полемическій канканъ на тему о "гаденькомъ вальсѣ" и "поглупѣвшей марсельезѣ". Долженъ сказать, мнѣ стыдно и обидно за марксизмъ, когда -- при помощи его идей, хотя бы и одностороннихъ, но все-таки серьезныхъ -- бойкія перья устраиваютъ какой-то литературный танцклассъ, который щекочетъ нервы читателей, но предательски усыпляетъ ихъ мозги.

Пусть я оказываюсь едва ли не октябристомъ, вродѣ какъ Лже-Дмитрій былъ "едва ли не жидомъ", пусть я даже "реакціонеръ", но неужели г. Іорданскій, въ качествѣ марксиста, не понимаетъ, что если бы даже все въ Россіи совершилось такъ, какъ того желали онъ и его единомышленники,-- проблемы, поставленныя мною, оставались бы въ полной силѣ и выступили бы только болѣе выпукло?

Всего печальнѣе то, что мои идеи въ ихъ соціологическомъ существѣ вовсе не интересуютъ марксистскаго матадора. Для него это -- "банальная казенщина", поражающая "скудостью и легковѣсностью содержанія". Г. Струве для него интересенъ только какъ предметъ, которымъ -- для вящаго утвержденія своей радикальной непорочности и своего классового величія -- удобно швыряться въ недостаточно правовѣрныхъ публицистовъ Столичной Почты. Они имѣли смѣлость отнестись серьезно и прилично къ моимъ идеямъ, и за это въ нихъ бросаютъ мною, какъ "октябристскимъ" тѣломъ.

Всякій воленъ дѣлать изъ чужихъ идей какое ему угодно употребленіе. Но -- при всей бойкости подобной полемики -- русская публика настолько умственно развита, чтобы понимать, на чьей сторонѣ тутъ скудость и безсиліе мысли. Съ марксистской точки зрѣнія, чѣмъ "буржуазнѣе" представляются мои идеи, тѣмъ онѣ должны были бы быть по существу важнѣе и интереснѣе для анализа современнаго момента русской общественной жизни. Но русскій марксизмъ казеннаго образца даже въ такъ называемой "меньшевистской" своей разновидности страдаетъ такимъ радикальнымъ недомысліемъ, питаемымъ партійно-политической злобой, что онъ неспособенъ совершенно подняться на обязательную, казалось бы, для него теоретическую высоту.

Русская революція характеризовалась любопытнымъ идеологическимъ явленіемъ: почти сплошнымъ поглупѣніемъ русскаго марксизма, растерявшаго свои теоретическія идеи.

Полемическія упражненія г. Іорданскаго доказываютъ, что это плачевное состояніе послѣ революціоннаго угара, его объяснявшаго и, пожалуй, извинявшаго,-- увы!-- еще не прошло.

Мнѣ очень жаль, что изъ неистребимаго уваженія къ марксизму, какъ теоретическому построенію, я вынужденъ быть рѣзокъ по отношенію къ моему уважаемому литературному противнику. Но его замѣчательно гладкій слогъ и завидную бойкость пера я всецѣло признаю, и если бы эти свойства могли замѣнять идеи, я лежалъ бы поверженный во прахъ у ногъ такого блистательнаго оппонента.

Съ сожалѣнію, идеи не улавливаются на рапиры даже самыхъ ловкихъ журналистовъ.

Петръ Струве.

15-го марта 1908 г.

"Русская Мысль", кн.III, 1908