Ватсон Мария Валентиновна - Португалия и ее литература

Португалія и ея литература.

Португальская литература для насъ совершеннѣйшая terra incognita. Имя Камоэнса, прославленнаго автора Луизіады, мы, конечно, слышали, но этимъ и исчерпываются всѣ наши свѣдѣнія о литературныхъ дѣятеляхъ лузитанскаго народа.

По населенію и занимаемому пространству Португалія -- государство маленькое и незначительное, но по внутреннему строю -- экономическому, политическому и соціальному -- efl въ настоящее время принадлежитъ достаточно почетное мѣсто, чтобы литература ея съ этой точки зрѣнія,-- какъ отраженіе общественной жизни,-- уже нѣсколько заинтересовала читателя. А затѣмъ и отношенія Португаліи къ родственной ей Испаніи, съ которой она такъ тѣсно связана національными, историческими и географическими узами,-- отношенія, на которыхъ мы остановимся ниже,-- тоже въ извѣстномъ смыслѣ поучительны. Наконецъ, и сама по себѣ португальская литература, возродившаяся въ XIX вѣкѣ, съ возрожденіемъ политической свободы, и могущая указать значительное число выдающихся талантовъ и литературныхъ знаменитостей, въ особенности если сравнить это число съ статистическими данными народонаселенія, заслуживаетъ вполнѣ нашего вниманія. Руководствуясь всѣми этими соображеніями, мы думаемъ, что небольшая экскурсія въ невѣдомую намъ область португальской литературы будетъ, во всякомъ случаѣ, и своевременной, и не лишней.

Весьма обстоятельную картину внутренняго быта современной Португаліи даетъ книга Освальда Крауфорда, англійскаго консула въ Опорто, вышедшая нѣсколько дѣть тому назадъ. Крауфордъ -- хорошій знатокъ страны, съ которой онъ тѣсно сроднился, проживъ въ ней очень долго, занимаясь тамъ фермерствомъ и винодѣліемъ. Книга его, озаглавленная Старая и Новая Португалія (Portugal, Old and New by Oswald Crawford. London, 1882), прочтется съ удовольствіемъ и пользой всѣми интересующимися живописною родиной Камоэнса. Коснувшись въ первыхъ главахъ ранней исторіи Португалія,-- царствованія Альфонса Энрикеца I,-- а по литературѣ знаменитыхъ предшественниковъ Камоэнса, расчистившихъ ему путь -- Са-де-Миранда и Антоніо Феррейра, Крауфордъ очень долго останавливается на внутреннемъ бытѣ современной Португаліи -- различныхъ видахъ землевладѣнія, образѣ правленія, нравахъ и обычаяхъ народа, земледѣліи, винодѣліи и т. д. Англійскій консулъ оказывается большимъ поклонникомъ португальскаго быта. Съ негодованіемъ отвергаетъ онъ часто встрѣчаемое въ Европѣ мнѣніе, будто Португалія -- страна отсталая. Напротивъ того,-- говоритъ онъ,-- въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ современная Португалія не только не отстала, но даже опередила современную Англію: такъ, напримѣръ, относительно отмѣны смертной казни,-- отмѣны, существующей въ Португаліи уже цѣлые десятки лѣтъ, затѣмъ по разнымъ отдѣламъ городскаго управленія, полиціи, первоначальнаго образованія, поземельныхъ законовъ и законовъ о правахъ наслѣдства. Въ странѣ хорошее конституціонное правленіе, честные и умѣлые государственные дѣятели, полная свобода слова, печати и собраній. Правда, либеральныя учрежденія насаждены въ Португаліи не такъ-то давно, лишь въ 1833 году; но, развиваясь неутомимо и мирно на пути политическаго и соціальнаго прогресса, страна ушла на этомъ пути въ короткое время удивительно быстро впередъ,-- фактъ, объясняемый Крауфордомъ лишь богатыми задатками, присущими португальцамъ, какъ племени: "Это,-- говоритъ онъ,-- народъ, обладающій великими и рѣдкими качествами, которыя, правда, были временно заглушены и запятнаны развратомъ, сопровождающимъ деспотизмъ; но быстрое возрожденіе ихъ подъ благотворнымъ вліяніемъ свободы-одно изъ чудесъ современной исторіи. Португальская нація, всегда отличавшаяся рѣдкимъ соединеніемъ энтузіазма и сдержанности, только вслѣдствіе своей малочисленности не заручилась преобладающимъ вліяніемъ и значеніемъ среди другихъ націй; однако, несмотря на эту свою малочисленность, она завладѣвала цѣлыми материками, переплывала невѣдомыя моря и насаждала вѣру и языкъ свой въ дальнихъ странахъ свѣта".

Португалія -- государство Преимущественно земледѣльческое и, по свидѣтельству Крауфорда, положеніе ея въ этомъ отношеніи весьма цвѣтущее. Авторъ Old and New Portugal приписываетъ такое преуспѣяніе земледѣлія преобладанію въ странѣ формы мелкаго землевладѣнія. Въ Португаліи нѣтъ крупныхъ ландлордовъ, какъ, напримѣръ, въ Англіи и Германіи; тамъ все больше мелкіе собственники и фермеры. Особенно же нравится Крауфорду система мелкаго землевладѣнія, именуемая по старо-португальски "aforamento", отъ слова "foro", т.-е. опредѣленная аренда, но переименованная тамошними юристами въ греко-латинское слово "emphyteusis". Сѣверная часть Португаліи, а именно провинція Миньо, вся усѣяна многочисленными маленькими участками по системѣ "emphyteusis" или непрерывной аренды. И, между тѣмъ, это самая богатая провинція въ Португаліи и, быть можетъ, на всемъ Иберійскомъ полуостровѣ. Крауфордъ говорить, что благосостояніе хлѣбопашцевъ въ этой не особенно плодородной сравнительно съ югомъ Португаліи, но густо населенной провинціи Миньо, именно благодаря системѣ emphyteusis, превосходитъ все видѣнное имъ въ этомъ отношеніи въ разныхъ частяхъ свѣта.

Первая важная и благодѣтельная реформа, коснувшаяся системы emphyteusis, относится къ 1832 г., когда въ Португаліи, послѣ побѣды либераловъ, была введена конституція, а затѣмъ въ 1867 г. были окончательно установлены и опредѣлены законы, относящіеся къ этой формѣ землевладѣнія. Самая же возможность существованія этого вида мелкаго землевладѣнія въ Португаліи обусловливается историческими данными. Преобладающимъ земельнымъ собственникомъ является тамъ первоначально не дворянство, какъ въ другихъ странахъ, а духовенство. По португальскіе короли, желая ослабить значеніе духовенства, въ смыслѣ крупныхъ земельныхъ собственниковъ, рано вступаютъ съ нимъ въ борьбу и стараются всячески оградить интересы мелкихъ арендаторовъ, поселившихся на церковныхъ земляхъ. Однако, положеніе этихъ мелкихъ землевладѣльцевъ становится очень шаткимъ въ XV вѣкѣ, и крупные собственники скоро поглотили бы земельные участки мелкихъ собственниковъ, еслибъ послѣднихъ не выручило одно обстоятельство, а именно внезапное увлеченіе дальними открытіями и чужеземными завоеваніями, охватившее около этого времени высшіе и средніе классы Португаліи и продержавшееся среди нихъ цѣлыхъ два столѣтія. Естественное желаніе этихъ классовъ заручиться вліяніемъ посредствомъ земельныхъ пріобрѣтеній направилось всецѣло на новый, болѣе скорый способъ достигнуть богатства, славы и положенія. Богатства, приливавшія этимъ путемъ въ страну, тратились ихъ владѣльцами на роскошную обстановку въ городахъ и съ тѣхъ поръ имущіе португальскіе классы очень мало стремятся къ владѣнію землей. Обладаніе ею не увлекаетъ ихъ и деревенская жизнь не улыбается имъ. Землевладѣльцы пріѣзжаютъ со своими семьями въ деревенскія свои резиденціи на лѣтній отдыхъ, мѣсяца на два, на три, къ сбору винограда и т. п.; и собственно помѣщичьей жизни, какъ, наприм., въ Англіи, вовсе и не существуетъ въ Португаліи.

Еще причиной, способствовавшей, по мнѣнію Крауфорда, процвѣтанію земледѣлія, особенно въ тѣхъ мѣстностяхъ Португаліи, гдѣ преобладаетъ система emphyteusis, было разведеніе въ нихъ маиса, занесеннаго туда изъ Америки въ серединѣ XVI столѣтія, давшее возможность маленькому фермеру снимать со своихъ полей двойной доходъ.

Воспитателями португальской націи въ первый періодъ ея юности были, какъ извѣстно, мавры и арабы. Ученики культурныхъ и великодушныхъ саррациповъ тогда же несомнѣнно впитали въ себя нѣкоторую долю ихъ рыцарства, знаній и великодушія. Вліяніе этихъ уроковъ можно прослѣдить и въ настоящее еще время въ области семейной и общественной жизни португальцевъ,-- въ ихъ пѣсняхъ, танцахъ, легендахъ и повседневныхъ обычаяхъ народа. Такъ, напримѣръ, серенада -- чисто-саррацинское наслѣдіе. Обычай этотъ нигдѣ не привился, кромѣ тѣхъ странъ, гдѣ онъ идетъ по прямой линіи отъ саррациновъ, т.-е. въ Италіи, Испаніи и Португаліи. Гитара -- необходимая принадлежность всякаго португальскаго крестьянина или рабочаго; кончивъ дневной свой трудъ, онъ не затягивается трубочкой, не засиживается въ винномъ погребѣ, но развлекается игрой на любимомъ инструментѣ. А въ воскресный или праздничный день онъ облекается въ чистую рубашку съ серебряною или золотою запонкой, беретъ новую, непремѣнно фетровую шляпу, набрасываетъ на себя широкій суконный плащъ съ увѣсистою золотою или серебряною застежкой и, перекинувъ гитару за плечи, отправляется въ ближайшую ригу, эту пріемную крестьянина, куда уже стеклось много лицъ обоего пола, собравшихся для болтовни, пѣнія и танцевъ.

Португальская крестьянка занимаетъ въ своей средѣ довольно независимое положеніе. Она, правда, несетъ разныя трудныя работы, но за то и хорошо знаетъ себѣ цѣну въ экономическомъ строѣ жизни. По характеру она дѣятельна, весела, сострадательна, искренна, симпатична и, вмѣстѣ съ тѣмъ, въ ней много здраваго смысла, мѣткости и остроумія.

Слегка коснувшись книги Крауфорда, мы не станемъ болѣе останавливаться на ней, отсылая интересующихся къ самому источнику, а перейдемъ теперь къ вопросу, затрогиваемому Крауфордомъ лишь нѣсколькими бѣглыми строками, но который и въ Испаніи, и въ Португаліи составлялъ долгое время тему нескончаемыхъ разговоровъ, споровъ, обсужденій и литературной полемики. Европейскимъ политикамъ упомянутый вопросъ извѣстенъ подъ именемъ Иберійской идеи, т.-е. проекта соединенія Испаніи и Португаліи, слитія воедино всего Иберійскаго полуострова. Испанцы сильно стоятъ за осуществленіе этого проекта, португальцы же возстаютъ противъ него. Либералы и консерваторы, и даже мигелисты, которыхъ, впрочемъ, теперь очень немного въ Португаліи, съ негодованіемъ отвергаютъ проектъ, не соотвѣтствующій, по ихъ мнѣнію, интересамъ, стремленіямъ, инстинктамъ и традиціямъ страны. Какъ извѣстно, португальцы питаютъ нѣчто вродѣ непреодолимой антипатіи и ненависти къ родственнымъ имъ испанцамъ. Причина этой, вкоренившейся въ плоть и кровь португальцевъ, розни съ народомъ, съ которымъ, повидимому, все должно было бы связывать ихъ -- происхожденіе, исторія, нравы, національный характеръ и даже рѣки, оплодотворяющія живописныя долины, Дуро и Тахо,-- кроется, повидимому, въ ненавистномъ воспоминаніи эпохи, извѣстной въ Португаліи подъ именемъ эпохи "трехъ Филипповъ", т.-е. владычества Испаніи надъ Португаліей, продолжавшагося 60 лѣтъ въ царствованія Филипповъ II, III и IV. Отвратительная политика трехъ Филипповъ,-- политика фаворитизма, инквизиціи и гнета,-- совершенно разоривъ народъ, привела его, наконецъ, къ мятежу и отдѣленію отъ Испаніи и оставила неизгладимое впечатлѣніе въ памяти португальцевъ. До этого грустнаго періода португальской исторіи, т.-е. до тяжелаго ига "трехъ Филипповъ", отношенія Португаліи къ Испаніи вовсе не отличались столь враждебнымъ характеромъ и это легко усматривается уже изъ того обстоятельства, что такіе великіе португальскіе поэты, какъ Са-де-Миранда, Камоэнсъ, Жиль Виценте и другіе даже писали по-испански нѣкоторыя свои произведенія.

Какъ извѣстно, Португалія (отъ латинскаго Portos, нынѣшняго Опорто,-- мѣстечка, бывшаго въ тѣ далекія времена центромъ и ядромъ имѣищаго образоваться государства,-- и отстоящаго отъ этого мѣстечка въ нѣсколькихъ миляхъ, укрѣпленнаго замка Cale, Caläh, по-арабски -- фортъ)составляла первоначально провинцію Испаніи. Король Альфонсъ Кастильскій, сынъ Фердинанда Великаго, послалъ туда своимъ намѣстникомъ Генриха Бургундскаго, явившагося къ испанскому двору (къ которому въ XI вѣкѣ стекалось съ разныхъ сторонъ много храбрыхъ рыцарей) съ двоюроднымъ братомъ своимъ Раймондомъ. Послѣдній вступилъ въ бракъ съ инфантой Урракой, а Генриху досталась въ жены Тареха, незаконная дочь того же Альфонса и благородной испанки Химены Нуньесъ. Сынъ Генриха и Тарехи, Альфонсо Энрикецъ, и былъ собственно основателемъ португальскаго королевства; только благодаря ему Португалія вошла въ категоріи націй. Первою громкою побѣдой своей надъ маврами при Урикѣ въ 1139 г. положилъ онъ начало цѣлому ряду блестящихъ завоеваній", которыми расширилъ свои владѣнія, отнявъ у саррациновъ одно за другимъ такіе укрѣпленные пункты, какъ Сантаремъ, Лиссабонъ и друг. Затѣмъ, стремясь къ независимости, Альфонсо Энрикецъ побѣдилъ короля Леона и Кастиліи и совершенно отдѣлался отъ верховнаго главенства Испаніи. Постоянная его удача въ борьбѣ съ мусульманами доставила ему славу вѣрнаго и доблестнаго воина церкви и уже въ 1144 г. папа Луцій II пишетъ ему письмо, въ которомъ титулуетъ его королемъ и признаетъ его полную независимость. По своимъ военнымъ подвигамъ, основатель португальскаго королевства, первый монархъ дома Браганца, и понынѣ благополучно царствующаго, былъ такимъ же героемъ, какъ и самъ Сидъ Кампеадоръ. Но до насъ дошли только смутные слухи о его подвигахъ. Героическіе или великодушные поступки не всегда, къ сожалѣнію, доходятъ до дальняго потомства или не остаются въ памяти слѣдующихъ поколѣній, если не случится рѣдкаго совпаденія во времени героя и поэта, воспѣвающаго подвиги героя.

Послѣ Альфонса Энрикеца I царствовалъ въ Португаліи длинный рядъ королей, изъ которыхъ особенно первые, вплоть до Альфонса III, много содѣйствовали внѣшнему расширенію страны и укрѣпленію ея внутренняго благосостоянія. Когда же въ 1580 году, послѣ побѣды герцога Альбы при Алькантарѣ и передачи нѣкоторою частью португальскаго дворянства португальской короны Филиппу II, наступило испанское владычество, оно продолжалось, какъ мы уже говорили, 60 лѣтъ, пока ему не былъ положенъ 1 декабря 1640 года конецъ народнымъ возстаніемъ, приведшимъ къ полному освобожденію отъ испанскаго ига. Португальскій престолъ занялъ снова потомокъ Альфонса Энрикеца, донъ Хуанъ IV -- ei Restaurador. Съ тѣхъ поръ прошло болѣе двухъ вѣковъ, а чувства португальцевъ къ сосѣдямъ измѣнились мало. Народъ и теперь еще распѣваетъ свои старыя, враждебныя Испаніи пѣсни, юношество уже со школьной скамьи пропитывается ненавистью къ Испанія,-- въ такомъ духѣ преподаютъ ему въ школахъ исторію тѣхъ 60-ти лѣтъ испанскаго владычества. Профессора литературы бросаютъ съ каѳедры обвиненія, иногда явно преувеличенныя, какъ, наприм., слѣдующее: "Послѣ вторженія Филиппа II португальская литература подверглась новому смертельному ударут вызванному ненавистью, чувствуемою всякимъ незаконнымъ властителемъ къ тѣмъ просвѣщеннымъ умамъ, которые въ состояніи понять и оцѣнить позоръ вторженія и деспотизма. Однимъ изъ такихъ ударовъ, самымъ жестокимъ и ужаснымъ, было убійство 2,000 мудрыхъ и добродѣтельныхъ португальцевъ" (Freiro de Carvalho. Lisbon, 1845). Тѣ же чувства предубѣжденія и антипатіи отражаются и на умственныхъ сношеніяхъ обоихъ государствъ, и въ этомъ смыслѣ незначительный ручей, отдѣляющій Португалію отъ Испаніи, оказывается болѣе глубокою и непреодолимою преградой, чѣмъ такія естественныя границы, какъ океанъ, Пиренеи, Альпы и т. д. Съ этой точки зрѣнія можно смѣло сказать, что Парижъ, Лондонъ, Берлинъ и Вашингтонъ ближе къ Лиссабону, чѣмъ Мадридъ. Къ литературѣ ближайшей своей сосѣдки португальцы относятся съ полнѣйшимъ равнодушіемъ, чтобы не сказать -- пренебреженіемъ. Въ Португаліи переводятъ массу съ французскаго, итальянскаго, нѣмецкаго, англійскаго, на только не съ испанскаго. То же самое видимъ мы и въ библіотекахъ. Здѣсь вы скорѣе найдете даже русскую книгу -- произведенія Гоголя, стихи Пушкина и Лермонтова, но ни одной идилліи или элегіи пойспански. Правда, что и испанцы платятъ португальцамъ тою же монетой и совершенно игнорируютъ португальскую литературу.

Тотъ же предубѣжденный взглядъ замѣтенъ у португальца и относительно оцѣнки личныхъ свойствъ и характера испанца. Для португальца -- испанецъ непремѣнно хвастунъ, человѣкъ надменный, тщеславный,-- бездѣльникъ, не заслуживающій довѣрія. Въ Португаліи сложилось даже особенное выраженіе "ispanoladas" (испанщина) для означенія всякой смѣшной и выходящей изъ предѣловъ похвальбы, всякаго преувеличенія или передачи небывалаго и невѣроятнаго происшествія. При этомъ, всего интереснѣе то, что и испанцы въ свою очередь смотрятъ на португальцевъ тѣми же глазами, т.-е. тоже считаютъ ихъ людьми надменными, тщеславными и хвастливыми. На самомъ же дѣлѣ тотъ и другой народъ одинаково наслѣдовали отъ мавровъ сильную склонность къ поэтическому преувеличенію, похвальбѣ и гиперболѣ, что достаточно ярко выступаетъ какъ въ испанской, такъ и въ португальской литературѣ. Одинъ португальскій поэтъ Бахіа увѣряетъ, наприм., пресерьезно въ одномъ изъ своихъ стихотвореній, что для испанцевъ болѣе чести быть побѣжденными португальцами, чѣмъ побѣдить цѣлый міръ. Современная португальская извѣстность, Мендесъ Леаль, въ стихотвореніи своемъ Napoleon en el Kremlin (Палолеонъ въ Кремлѣ) говорить, что императоръ предводительствуетъ "germanos, francos, italos о proprio portuguez" (нѣмцами, французами, итальянцами и даже самими португальцами). А знаменитый португальскій драматургъ, Гарретъ, восхваляя поэта Филинто, восклицаетъ: "О, боги Олимпа, создайте въ отчизнѣ нашей генія, который былъ бы богомъ, а если у васъ хватитъ могущества, создайте и больше того,-- создайте новаго Филинто!"

И такъ, антииспанскій духъ, которымъ, какъ мы уже говорили, пропитана вся страна, сказывается въ замѣчательномъ единодушіи населенія по отношенію къ иберійскому проекту: аристократія, средній классъ, толпа,-- всѣ желаютъ, думаютъ и чувствуютъ одно и то же, всѣ дружно стоятъ за дѣло независимости 1640 года и не желаютъ слиться съ Испаніей. Впрочемъ, кромѣ присущаго португальцамъ недобраго чувства къ сосѣдямъ, играетъ въ данномъ случаѣ, быть можетъ, нѣкоторую роль и естественное недовѣріе слабаго къ сильному, контрастъ спокойной и правильной свободы Португаліи и мирныхъ, мягкихъ нравовъ ея обитателей съ долгими періодами междоусобій, почти безпрерывно угнетавшихъ Испанію, и нѣкоторой жесткости испанскаго характера. Тотъ же антииспанскій духъ, то же отрицаніе иберійской идеи находятъ себѣ громкій отголосокъ и въ португальской литературѣ. Противъ названнаго проекта пишутся въ Португаліи многочисленныя статьи, издаются отдѣльныя брошюры и ратуютъ многіе публицисты и литераторы.

Въ Испаніи же совсѣмъ наоборотъ. Испанцы, считающіе Португалію "лишь поправкой, сдѣланной рукой человѣка, естественныхъ законовъ географіи", очень сильно желаютъ осуществленія иберійскаго единства. Въ испанской литературѣ усиленно раздаются голоса въ пользу осуществленія иберійскаго единства и слитія обѣихъ странъ, столь тѣсно связанныхъ національными, историческими и географическими узами, но не военною силой или династическими комбинаціями, а непремѣнно мирнымъ путемъ и обоюднымъ соглашеніемъ, вызваннымъ прогрессомъ идей и гармоніей соціальныхъ интересовъ. Вотъ какъ высказывается по этому поводу одинъ изъ горячихъ приверженцевъ иберійскаго проекта, извѣстный испанскій критикъ донъ Антоніо Ромеро Ортицъ въ предисловіи къ Португальской литературѣ XIX вѣка (La literatura portuguesa en el siglo XIX, por Don Antonio Romero Ortiz. Madrid, 1869), написанной имъ для ознакомленія испанской публики съ португальскою литературой, въ надеждѣ, что хоть этимъ путемъ ему удастся содѣйствовать болѣе справедливой и безпристрастной оцѣнкѣ другъ друга и нѣкоторому сближенію обоихъ родственныхъ народовъ. "Португалія,-- говоритъ Ромеро Ортицъ,-- которая не въ столь отдаленномъ прошломъ входила въ составъ испанской монархія и еще теперь, несмотря на кажущуюся пропасть, раздѣляющую насъ, продолжаетъ быть для испанцевъ братскимъ народомъ, вслѣдствіе многочисленныхъ узъ религіи, языка, географіи и исторіи, должна будетъ въ близкомъ или отдаленномъ, и, вѣрнѣе, что именно въ болѣе отдаленномъ будущемъ, непремѣнно, безъ всякаго ущерба для ея значенія и ея законныхъ интересовъ, по собственному импульсу, подчиниться тому могучему, универсальному, непреодолимому влеченію, которое приводитъ народы къ единенію, подобно той другой, столь же могучей и непреодолимой силѣ, заставляющей воды рѣкъ смѣшиваться и теряться въ безконечномъ единствѣ океана. Пусть хоть литература встанетъ выше искренняго, но мелочнаго предубѣжденія темныхъ массъ. Пусть Португалія забудетъ тяжкій 60-ти лѣтній періодъ владычества трехъ Филипповъ,-- періодъ разоренія и гнета,-- и вспомнитъ, что въ тѣ далекія времена и Испанія, наравнѣ съ Португаліей, несла то же ярмо, подчинялась тому же гнету и испытывала на себѣ тѣ же послѣдствія тогдашняго ужаснаго режима. Деспотизмъ разорвалъ братскія узы, соединявшія Испанію и Португалію,-- свобода скрѣпитъ ихъ вновь. А если общему отечеству нашему уже нельзя вернуть единства, котораго не съумѣли сохранить наши предки, не станемъ, по крайней мѣрѣ, безпричинною ненавистью увеличивать пропасть, отдѣляющую насъ, не станемъ оборачиваться назадъ, а взглянемъ впередъ спокойно, смѣло и съ вѣрой въ будущее, укрѣпляя сердца наши высокимъ и благороднымъ чувствомъ патріотизма, прогресса и братства!"

Весьма почтенный, обширный и добросовѣстно составленный трудъ донъ Ромеро Ортицъ Португальская литература XIX вѣка послужитъ и намъ матеріаломъ для ознакомленія русской публики въ бѣглыхъ очеркахъ съ выдающимися литературными дѣятелями Португаліи XIX вѣка. По ранѣе того считаемъ нужнымъ коснуться хоть нѣсколькими словами хода всей вообще исторіи португальской литературы.

Распадается она собственно на три періода: первый -- съ конца XV в. до начала XVII, второй -- съ 1640 г. до основанія въ Лиссабонѣ литературнаго общества "Аркадія", въ 1765 г., и третій -- съ основанія "Аркадіи" до нашихъ дней.

Первый періодъ -- золотой вѣкъ португальской литературы. Начинается онъ съ талантливаго поэта Са-де-Миранда (Sà-de-Miranda), предшественника великаго португальскаго эпическаго писателя, и доходитъ до своего апогея въ Хуизіадѣ Еамоэнса. Яркая слава послѣдняго затемнила собой значеніе и заслуги его предшественниковъ и современниковъ. А, между тѣмъ, заслуга Са-де-Миранда не маловажная: онъ вывелъ изъ варварства, поставилъ на ноги національную литературу, обогативъ или, вѣрнѣе, создавъ португальскій литературный языкъ. Безъ него и Камоэнсъ не написалъ бы своей великой эпопеи. Родился Миранда въ г. Коимбрѣ въ 1495 г. Онъ происходилъ изъ дворянской семьи; изучилъ, по желанію отца, право, получилъ докторскій дипломъ и былъ одно время профессоромъ. Затѣмъ, по смерти отца, отказавшись отъ предложенной ему высокой судебной должности, отправился путешествовать и побывалъ въ разныхъ городахъ Италіи и Испаніи. Вернувшись на родину, онъ пробылъ здѣсь нѣкоторое время при дворѣ Хуана III, но потомъ удалился навсегда въ деревенское уединеніе. Миранда принадлежалъ къ людямъ, которыхъ, по собственному его выраженію, легче сломать, чѣмъ согнуть. Поэтическимъ своимъ талантомъ онъ пользовался съ возвышенною цѣлью: учить и предостерегать народъ. Предостерегалъ онъ его отъ ханжества духовенства, нечестности государственныхъ дѣятелей и собственной безпечности относительно будущаго. Миранда писалъ сонеты, посланія, эклоги и комедіи. Въ сонетахъ онъ является лишь подражателемъ Петрарки; комедіи хотя тоже грѣшатъ подражательностью, по все же свидѣтельствуютъ о задаткахъ драматическаго таланта. Изъ его восьми эклогъ, шесть самыхъ лучшихъ написаны по-испански. Наибольшее литературное значеніе имѣютъ посланіи Миранда. Въ одномъ изъ этихъ посланій, обращенныхъ къ королю, онъ совѣтуетъ ему предоставить другимъ властелинамъ охранять свой тронъ мечами и копьями, "го же единственною защитой пусть будетъ народная любовь, и да не забываетъ онъ благороднаго девиза своего великаго предшественника: "Polla ley е polla grey" (по закону и желанію народа). Своею неустрашимостью говорить тогда, когда не молчать было опасно, своими энергичными и возвышенными стихотвореніями Миранда имѣлъ большое вліяніе на современниковъ. Но и помимо литературной своей дѣятельности, какъ профессоръ и человѣкъ, много видѣвшій и знающій, онъ составлялъ центръ и занималъ видное мѣсто на родинѣ. Теперь, конечно, мысли и взгляды, выраженныя въ его произведеніяхъ, устарѣли и кажутся намъ избитыми и банальными, но въ свое время они имѣли весьма важное воспитательное значеніе.

Наиболѣе выдающимся послѣдователемъ Миранды былъ поэтъ Антоніо Феррейра, тоже, какъ и учитель его, наложившій свою печать на отечественную поэзію. Онъ настолько уже выработалъ правильный и изящный литературный языкъ, что хотя онъ моложе Миранды всего лишь на одно поколѣніе, ровно на 33 года, но разница въ стилѣ такъ велика, будто ихъ раздѣляетъ цѣлое столѣтіе. Феррейра родился въ 1523 г., тоже изучалъ юриспруденцію и занялъ мѣсто профессора въ университетѣ въ Коимбрѣ. Перейдя затѣмъ ко двору Хуана III и получивъ въ Лиссабонѣ высокое судебное назначеніе, онъ вскорѣ и умеръ здѣсь отъ чумы, 41 года отъ роду. Писалъ онъ также, какъ и другъ и учитель его Миранда, посланія, эклоги, сонеты, оды и комедіи. Посланія и оды его особенно цѣнятся его соотечественниками и заслужили ему названіе португальскаго Горація.

Второй періодъ португальской литературы, продолжавшійся съ 1640 г. до основанія "Аркадіи", т.-е. до 1765 г., былъ періодомъ упадка, оскудѣнія, дурнаго вкуса я аффектаціи, періодомъ совершенно безплоднымъ, не давшимъ ни одного выдающагося таланта. Выдѣлялись одни лишь тщеславные академики, сочинители эпиталамъ, фразеологи, и въ литературѣ процвѣтала одна лишь дѣланность и риторика.

Въ третій періодъ своей исторіи португальская литература поднялась на значительную высоту относительно поэзіи, театра, исторіи и беллетристики. Поражаетъ лишь одно: отсутствіе дѣльной и талантливой критики. Въ Португаліи критика, за немногими исключеніями, либо отголосокъ зависти и сплетенъ, либо непомѣрное и незаслуженное восхваленіе и похвальба; критика является тамъ въ образѣ то діатрибы, то панегирика. Но и въ томъ, и въ другомъ случаѣ подобная критика безплодна и неавторитетна по своей несостоятельности.

Однако, не отвлекаясь болѣе въ сторону, перейдемъ теперь къ главному предмету нашей статьи -- къ ознакомленію читателя съ выдающимися литературными извѣстностями Португаліи первой половины XIXв., а именно съ поэтомъ Мануэлемъ до-Насименто, философскія оды котораго Ламартинъ называлъ божественными, съ импровизаторомъ и талантливѣйшимъ лирикомъ Барбоза дю-Бокажъ, сонеты котораго по глубинѣ мысли, легкости и изяществу формы могутъ быть поставлены на ряду съ лучшими древними и современными произведеніями, съ энциклопедистомъ Фра-Аустиномъ де-Маседо, съ драматургомъ Альмейда Гарретъ, положившимъ начало національному театру въ Португаліи, съ Кастильо, считающимся тамъ новымъ Овидіемъ, съ знаменитымъ историкомъ Геркулано, съ болѣе современными намъ лириками Мендесъ Леа ль и Томасомъ Рибейро, съ беллетристомъ Кастелло Бранка и, наконецъ, съ поэтессой маркизой де-Алорно.

II.

Литературную исторію Португаліи конца прошлаго и начала нынѣшняго столѣтія наполняютъ собой два выдающихся писателя: Мануэль де-Насименто и Барбоза дю-Бокажъ, изъ-за которыхъ читатели и въ особенности университетская молодежь того времени раздѣлились на два лагеря. Одни признавали литературное главенство Бокажа, другіе считали болѣе значительнымъ и авторитетнымъ писателемъ Мануэля до-Насименто. Весьма естественно, что два эти даровитые поэта образовали двѣ отдѣльныя и противу положныя школы, такъ какъ, будучи оба одѣлены выдающимся талантомъ и могучею иниціативой, они совершенно не походили другъ на друга ни свойствами таланта, ни своимъ характеромъ.

Франциско Мануэль до-Пасименто (Francisco Manuel do Nacimento), болѣе извѣстный въ литературѣ подъ своимъ аркадскимъ прозвищемъ Филинто, родился въ Лиссабонѣ 23 декабря 1734 г. Неизвѣстно, по собственной ли охотѣ, или по желанію родителей принялъ онъ очень рано духовное званіе. Пользуясь значительными доходами, родовымъ своимъ наслѣдіемъ, онъ все свободное отъ возложенныхъ на него обязанностей время посвящалъ изученію литературы и науки, и жилъ, такимъ образомъ, спокойно и мирно, какъ вдругъ на него обрушилась невзгода, лишившая его навсегда и спокойствія, и состоянія. Въ 1758 г. нѣкій священникъ по имени Хосе де-Лисбоа обвинилъ Насименто передъ инквизиціей въ вольнодумствѣ. Предупрежденный во-время объ угрожающей ему опасности, онъ бѣжалъ и поселился въ Парижѣ, гдѣ и оставался до 1792 г., когда онъ вернулся въ Португалію частнымъ секретаремъ графа де Барка, тогдашняго министра государственныхъ имуществъ. Но послѣ потери покровителемъ его министерскаго Портфеля возобновившіяся преслѣдованія инквизиціи принудили Насименто снова покинуть родину, и на этотъ разъ уже навсегда. Внушивъ глубокую ненависть мстительнымъ министрамъ королевы доньи Маріи I La Piodosa (Милостивой), бѣдный поэтъ, къ счастью своему, успѣлъ во-время скрыться изъ отечества и потому отдѣлался лишь конфискаціей всего своего имущества, 40-ка лѣтнимъ изгнаніемъ и нищетой, а если бы онъ живымъ попался въ руки врагамъ, то, весьма вѣроятно, его сожгли бы на кострѣ, какъ, наприм., несчастнаго драматическаго писателя Хосе де-Сильва.

Впрочемъ, участь португальскихъ писателей, говоря вообще, до самаго послѣдняго времени, когда, послѣ введенія конституціи въ 1832 г., между ними встрѣчаются министры и государственные дѣятели, была печальная и далеко не завидная. Надъ ними словно тяготѣла какая-то несчастная звѣзда. Португалія,-- нечего таить правду,-- всегда выказывала крайнюю неблагодарность къ своимъ великимъ людямъ, начиная съ самого Камоэнса, томившагося сначала въ изгнаніи, а потомъ, въ послѣдніе дни жизни, питавшагося милостыней, собираемой для него на лиссабонскихъ улицахъ вѣрнымъ и преданнымъ его рабомъ, Антоніо. И даже останковъ великаго своего эпическаго поэта, сгнившихъ въ общей могилѣ, куда они были брошены по смерти его, Португалія не съумѣла охранить и сберечь. А послѣ Камоэнса сколько умерло писателей въ Португаліи отъ голоду, въ тюрь* мѣ, въ ссылкѣ!... Жиль Виценте (Gil Viciente), основатель португальскаго театра, провелъ послѣдніе годы жизни въ нищетѣ. Еще болѣе ужасная судьба постигла упомянутаго нами драматическаго писателя Антоніо Хосе де-Сильва (Jose de-Silva), столь любимаго своими современниками, восхищавшимися его комедіями. Еще молодымъ, когда лучшіе плоды его таланта были впереди, инквизиція, подозрѣвая его въ склонности къ еврейству,-- Сильва былъ еврейскаго происхожденія,-протомила его въ тяжкой тюрьмѣ, предала пыткѣ и, наконецъ, сожгла на кострѣ. Родился Сильва въ Ріо-Жанейро въ 1705 г. и сожженъ въ Лиссабонѣ въ 1739 г. Ужасная смерть его была невознаградимою потерей для португальской литературы. Франциско Бингре, одинъ изъ членовъ-учредителей литературнаго общества "Аркадія" (род. въ 1763 г., ум. въ 1856 г.) просилъ подъ конецъ жизни милостыню. Поэты Антоніо Карвальхо и Мануэль де-Барросъ умерли съ голоду. Плодовитый писатель Томасъ досъ Сантосъ (род. 1741 г., ум. 1816 г.) ослѣпъ и въ крайней нуждѣ умеръ въ Лиссабонѣ въ больницѣ. Томасъ де-Гонзаго (род. 1744 г.), авторъ Marilia de Dircen, выдержавшей нѣсколько изданій, обвиненный въ участіи въ возстаніи 1789 г., по конфискаціи всего его имущества, былъ приговоренъ къ пожизненнымъ галерамъ, но приговоръ смягченъ и замѣненъ ссылкой въ Мозамбикъ, гдѣ онъ и окончилъ жизнь въ 1807 г. Доминго Торресъ (род. въ 1744 г.), сочтенный за якобинца, умеръ въ ссылкѣ въ началѣ нынѣшняго столѣтія. Лирическій поэтъ Франциско Медина-е-Васконселосъ (род. въ 1790 г.) сосланъ въ Еапо-Верде въ 1823 г. и, прибывъ на островъ Сайтъ-Яго, скончался здѣсь годъ спустя, въ 1824 г. Поэтъ Нуньо Пато-Моницъ (род. въ 1781 г.), талантливый лирикъ и весьма извѣстный журналистъ, основавшій.ежедневную политическую газету Portuguez Constitutional, умеръ въ 1827 г. на одномъ изъ острововъ Капо-Верде, сосланный туда за либерализмъ.

Впрочемъ, довольно: хотя списокъ злосчастныхъ португальскихъ литераторовъ, родившихся подъ несчастливою звѣздой или пострадавшихъ за свои убѣжденія, не ограничивается только что названными нами именами, по намъ пора вернуться къ Мануэлю до-Насименто.

По конфискаціи его имущества и бѣгствѣ въ Парижъ, бѣдному поэту приходилось существовать здѣсь лишь на доходъ, получаемый съ литературныхъ его произведеній. А какой же доходъ могли дать эти произведенія, печатаемыя въ Парижѣ, если ввозъ ихъ въ Португалію и Бразилію быть строго запрещенъ? Одно изъ поэтическихъ посланій Филинто вызвало даже въ 1803 г. знаменитое распоряженіе главнозавѣдующаго лиссабонскою полиціей о ссылкѣ въ Африку на десять лѣтъ всякаго, у кого найдется упомянутое стихотвореніе. Угнетаемый нуждою, Филинто мало заботился о насущномъ хлѣбѣ. Стѣсненныя его обстоятельства дошли, наконецъ, до того, что, наприм., какъ онъ самъ сообщаетъ въ одномъ изъ своихъ писемъ, ему нельзя было идти отобѣдать къ пріятелю, потому что не было обуви, а не было обуви потому, что не на что было ее купить. Правда, стихотворенія Филинто имѣли среди его современниковъ необычайный успѣхъ; переписывались тотчасъ же по появленіи ихъ въ несмѣтномъ количествѣ экземпляровъ, они ходили по рукамъ во всѣхъ классахъ общества; ихъ автора восхваляли до небесъ и сравнивали его съ Камоэнсомъ. Но, тѣмъ не менѣе, никто не покупалъ его произведеній, никто не пытался помочь ему въ его нуждѣ и несчастій. Многочисленные поклонники его таланта спокойно дали ему испить чашу страданій до дна. Эта несправедливость вливала только новую горечь въ душу бѣднаго изгнанника, что онъ и высказывалъ въ своихъ стихотвореніяхъ, гдѣ нерѣдко встрѣчаются жалобы на нужду и постигшую его горькую участь, а, главное, на то, что онъ лишенъ отчизны. Ламартинъ, посвятилъ ему, между прочимъ, слѣдующія прочувствованныя строфы:

"Rougis plutôt, rougis d'envier au vulgaire,

Le stérile repos, dont ton coeur est jaloux:

Le del а fait pour lui les trésors de la terre

Mais le Pinde est à nous.

"C'est là qu'est ton séjour, c'est là qu'est ta patrie,

C'est là, divin Manuel, que seront tes autels,

C'est là, que l'avenir prépare à ton génie

Des honneurs immortels!"

Но нужно отдать справедливость Филинто: среди всѣхъ обрушившихся на него несчастій, среди невзгодъ и лишеній его долгой скитальческой жизни онъ умѣлъ сохранить до могилы неприкосновенными убѣжденія своей юности, чувство собственнаго достоинства и даже иногда грѣшилъ чрезмѣрною гордостью, оправдываемою, впрочемъ, тяжкимъ его несчастіемъ: такъ, наприм., зная себѣ цѣну, онъ, конечно, преувеличиваетъ ее, сравнивая себя и судьбу свою съ великимъ эпическимъ поэтомъ Португаліи. Доживъ до 85 лѣтъ въ изгнаніи, на чужбинѣ, онъ умеръ 25 февраля 1819 г., одинокій, на чужихъ рукахъ, никогда не видѣвъ отдыха или передышки въ постигшихъ его бѣдствіяхъ и невзгодахъ и не дождавшись часа возмездія, какъ то нерѣдко случалось впослѣдствіи съ общественными и литературными дѣятелями, которые въ теперешнія неспокойныя времена, переживаемыя Европой, въ этой вѣчной смѣнѣ системъ, партій, доктринъ, этомъ быстромъ появленіи и исчезновеніи министерствъ, учрежденій, династій и даже націй,-- часто со скамьи обвиняемыхъ переходятъ на законодательную скамью, а послѣ ссылки занимаютъ иногда высшія административныя должности.

Нѣсколько лѣтъ спустя послѣ смерти Филинто умеръ въ Римѣ въ 1826 г. другой португальскій поэтъ, нѣкто Франциско Ауртадо, пробывшій въ изгнаніи 60 лѣтъ,-- изгнаніи, которому онъ, какъ и всѣ іезуиты, подвергся по распоряженію маркиза де-Помбаля. Странное совпаденіе: два португальскихъ поэта жили одновременно въ изгнаніи,-- одинъ за то, что онъ іезуитъ, другой за то, что онъ вольтерьянецъ!

Черезъ тридцать лѣтъ послѣ смерти Филинто ему были оказаны позднія почести, останки его были перевезены въ Лиссабонъ и схоронены здѣсь на одномъ изъ городскихъ кладбищъ при большомъ стеченіи народа, а на могилѣ воздвигнутъ памятникъ.

Литературное наслѣдство Филинто состоитъ изъ одиннадцати томовъ, въ которыхъ собраны его многочисленные оды, посланія, эпиграммы, басни; сонеты и переводы съ нѣмецкаго, французскаго и латинскаго языковъ. Филинто написалъ много поэтическихъ произведеній, направленныхъ противъ духовенства, папы и противъ тогдашняго политическаго режима. Каждое 4-е іюля,-- день, когда ему удалось, бѣгствомъ во Францію, спастись изъ когтей инквизиціи,-- онъ обязательно писалъ стихотвореніе, въ которомъ призывалъ новые громы и проклятія на головы своихъ могучихъ и жестокихъ враговъ и оплакивалъ свои несчастія. Эта тема, правда, нѣсколько монотонная, и составляетъ содержаніе большинства его одъ, эпиграммъ и басенъ. Изо всѣхъ его стихотвореній наименѣе удачны его сонеты, къ тому же, еще грѣшащія нѣкоторою распущенностью. Эпиграммы довольно остроумны, басня тоже не дурны; переводы изъ Горація, Виргинія, Шатобріана, Лафонтена, Руссо, Виланда и др. хотя и имѣютъ свои достоинства, но, все-таки, не могутъ; считаться образцовыми. Впрочемъ, по отношенію къ поэтическимъ заслугамъ Филинто, вообще, существуетъ еще большое разногласіе въ португальской критикѣ. Спокойной и вполнѣ безпристрастной оцѣнки поэтъ еще не дождался на своей родинѣ. Нѣкоторые критики называютъ его португальскимъ Пиндаромъ и Гораціемъ, другіе вовсе отрицаютъ у него всякій талантъ; одни превозносятъ его до небесъ, другіе чрезмѣрно уничижаютъ. И тѣ, и другіе не правы: Мануэль до-Насименто, во всякомъ случаѣ, выдающійся поэтическій талантъ, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, нельзя не упрекнуть его въ нѣкоторой односторонности, а также нельзя не пожалѣть и о томъ, что, написавъ такое множество томовъ и растративъ талантъ свой на мелочи, онъ не далъ потомству выдающагося лирическаго произведенія изъ числа тѣхъ, которыя характеризуютъ эпоху я покрываютъ безсмертіемъ имя автора. Но неотъемлемая заслуга Мануэля до-Насименто, которую вся португальская критика единодушно признаетъ за нимъ,-- это его заслуга передъ отечественнымъ литературнымъ языкомъ. Съ неутомимымъ терпѣніемъ, энергіей, знаніемъ дѣла и громадною авторитетностью взялъ Филинто на себя трудную задачу -- не только очистить родной языкъ отъ галлицизмовъ и иностранныхъ словъ, но я обогатить его новыми словами, оборотами и выраженіями. Задача эта вполнѣ удалась ему, и онъ несомнѣнно имѣлъ въ этомъ отношеніи весьма благодѣтельное вліяніе на отечественную литературу. Знатоки языка изучаютъ въ его произведеніяхъ, также какъ и въ произведеніяхъ другаго, такого же, какъ и онъ, мастера языка,-- слѣпаго поэта Кастильо,-- изящные обороты, правильныя построенія, чистоту формы, вообще настоящій духъ португальскаго языка. Филинто такой артистъ языка, такой, можно сказать, фанатикъ своего дѣла, что онъ ради самой щепетильной чистоты и правильности оборота готовъ пожертвовать всѣмъ: красотой стиля, ясностью выраженія и даже риѳмой, что, конечно, вредитъ ему, какъ поэту. Собственно Филинто ввелъ въ Португаліи бѣлый стихъ, который и вошелъ съ тѣхъ поръ тамъ до такой степени во всеобщее употребленіе, что теперь рѣдко кто пишетъ иначе, хотя богатый и звучный португальскій языкъ легко поддается риѳмѣ. Въ заключеніе скажемъ, что относительно заслугъ по отечественному языку Филинто можно поставить на одну доску съ Камоэнсомъ. Оба они покрываютъ собой недостатокъ академическаго словаря, котораго лиссабонская академія не желала или не могла еще издать до сихъ поръ.

-----

Барбоза дю-Бокажъ былъ, какъ мы уже говорили, современникомъ Мануэля до-Насименто, съ которымъ онъ и дѣлилъ славу выдающагося поэта своего времени. Литературная физіономія его поражаетъ, если можно такъ выразиться, своею двойственностью. Онъ то религіозенъ до аскетизма к соперничаетъ съ Шатобріаномъ въ христіанскихъ восторгахъ, то невѣрующъ до атеизма и превосходитъ въ безбожіи Вольтера. То же самое и съ его политическими взглядами: онъ то преклоняетъ колѣна передъ идолами абсолютизма, то привѣтствуетъ радостными гимнами боговъ демократіи, то оплакиваетъ прекрасное прошлое, то смотритъ съ восхищеніемъ въ свѣтлое будущее,-- то онъ строгій моралистъ, то вдругъ наглый циникъ; по временамъ онъ выказываетъ рѣшительность и отвагу, бросаетъ смѣлый вызовъ, то опять поражаетъ малодушіемъ, трусостью и болѣе чѣмъ выносливостью; то онъ возвышенно-благороденъ, готовъ на самопожертвованіе, то низокъ, завистливъ и неблагодаренъ. Въ одномъ только онъ не измѣняетъ себѣ никогда: въ яркомъ блескѣ оригинальности и таланта, возвышавшемъ его надъ всѣми его современниками.

Мануэль Барбоза дю-Бокажъ (Manuel Barbosa du Bocage) родился въ г. Сетумбалѣ 17 сентября 1766 г. и происходилъ отъ весьма скромно стоящей, по общественному положенію, семьи, хотя нѣкоторые изъ членовъ ея имѣли уже кое-какую литературную извѣстность. Воспитанный въ дѣтствѣ дядей, испанскимъ священникомъ, Бокажъ рано выказалъ выдающіяся поэтическія способности, но также и большую лѣнь къ ученью и эксцентричный, легкомысленный и капризный правъ. Ему едва исполнилось 14 лѣтъ, когда онъ зачислился юнкеромъ въ Сетубальскій полкъ, затѣмъ черезъ два года перешелъ въ морскую службу, а въ 1785 г. отправился въ Индію, въ чинѣ лейтенанта инфантеріи.

Въ Гоа онъ избралъ мишенью своихъ сатиръ высокомѣрныхъ гидальго той мѣстности и тѣмъ положилъ начало будущимъ своимъ невзгодамъ. Благодаря проискамъ своихъ могучихъ враговъ, онъ вскорѣ долженъ былъ выйти изъ службы и очутился, неизвѣстно по своей ли волѣ, или сосланный правительствомъ, въ 1788 г. въ Макао, больной, безъ занятій и средствъ къ существованію. Благодаря лишь поддержкѣ тамошняго губернатора, онъ получилъ возможность вернуться на родину въ 1790 г., когда ему толькочто исполнилось 24 года. Съ виду это былъ худой и болѣзненный человѣкъ,-- избѣгавшій общества, любившій одиночество, обыкновенно сосредоточенный, грустный и сдержанный. Но алькоголическія возліянія, которыми онъ, къ несчастію, злоупотреблялъ, совершенно преображали его. За пирами и оргіями довольно вульгарная наружность его словно облагораживалась, онъ становился красивъ, какъ Мирабо на трибунѣ. Отбросивъ назадъ привычнымъ движеніемъ руки нависшіе на глаза волоса, онъ обнажалъ высокій, интеллигентный лобъ. Голубые глаза его освѣщались блескомъ и чарующимъ выраженіемъ. Сосредоточенность и грусть его превращались въ поразительную веселость, онъ дѣлался экспансивенъ, сообщителенъ и стихи такъ и лились съ устъ его. Рано погубилъ онъ молодость и жизненную свою энергію въ развратѣ и винѣ. Выдающійся талантъ свой Бокажъ тратилъ неразсчетливо на мелочи и пустяки, удивлялъ собутыльниковъ своихъ блестящими импровизаціями, -- способность, которою его щедро надѣлила природа,-- и ради легкомысленныхъ юношей, въ обществѣ которыхъ онъ кутилъ, запятналъ свою славу многими грубыми и разнузданными стихотвореніями.

Вскорѣ по возвращеніи изъ Индіи Бокажъ перессорился со многими выдающимися литераторами и писателями того времени. Началась вся исторія изъ-за сонета, приписаннаго пострадавшими Бокажу,-- сонета, въ которомъ осмѣивались главные члены литературнаго общества "Новая Аркадія", къ которому принадлежалъ и самъ Бокажъ.

Въ XVII, а въ особенности въ XVIII столѣтіи Португалію точно охватила какая-то манія основывать безчисленное множество литературныхъ я научныхъ обществъ. Такимъ образомъ, въ разные годы возникли общества: Instantanea, Generosos, Solitaries, Ilustrados, Incignos, Singularos, Anonimos, Ocultos и T. д. Изъ всѣхъ этихъ обществъ, имѣвшимъ наиболѣе важное значеніе, оказавшимъ наиболѣе значительныя услуги литературѣ было общество, основанное въ 1765 г. извѣстнымъ писателемъ Педро Корея Гарсао и Антоніо Диницъ и названное ими "Аркадіей", въ честь римскаго лицея того же наименованія, 40 лѣтъ передъ тѣмъ учрежденнаго итальянскимъ критикомъ Гранина (Gravina), прославившагося не столько литературными заслугами, сколько тѣмъ, что онъ былъ учителемъ и покровителемъ извѣстнаго поэта Метастазіо. Къ сожалѣнію, общество "Аркадія" распалось уже въ 1776г., а въ 1790 г. литераторъ и поэтъ Доминго Барбоза основалъ другое литературное общество, названное имъ "Новою Аркадіей", просуществовавшее, однако, всего лишь три года, до 1793 г. Хотя учредители "Новой Аркадіи" и имѣли наилучшія намѣренія, но они не обладала ни тѣми качествами, ни тѣмъ авторитетомъ, которые оказывались необходимыми для руководства литературнымъ движеніемъ въ переходную эпоху, когда классицизмъ отживалъ свой вѣкъ, а по ту сторону Пиренеевъ зародилась новая романтическая школа.

И вотъ въ 1792 г. появился, какъ мы уже говорили, сонетъ, переходившій изъ рукъ въ руки и ѣдко осмѣивавшій всѣхъ главныхъ членовъ "Новой Аркадіи". Хотя самъ Бокажъ и отвергалъ свое авторство, но ему не повѣрили и исключили его изъ общества. Происшествіе это положило начало бурной враждѣ, выразившейся долго продолжавшеюся безпощадною литературною войной, которая приняла подъ конецъ весьма некрасивый оборотъ, такъ какъ участники ея отъ эпиграммъ и сатиръ перешли на почву личныхъ нападокъ и гнусной клеветы. Этими низкими полемическими пріемами, которыми запятнало себя большинство писателей того времени, и Бокажъ наложилъ несмываемое пятно на свой блестящій талантъ, обнаруживъ въ этомъ случаѣ, при крайне даровитой натурѣ, при выдающемся умѣ, весьма мало благородное сердце и самый низменный характеръ.

Скоро новая бѣда обрушилась на Бокажа: въ августѣ 1797 года его заключили въ тюрьму по распоряженію правительства доньи Маріи I. Случилось это такимъ образомъ: уже по возвращеніи его изъ Индіи, принципы французской революціи 1789 г., проникшіе и въ Португалію, нашли себѣ воспріимчивую почву въ душѣ Бокажа, который возмнилъ, что онъ призванъ быть проповѣдникомъ новаго ученія въ своемъ отечествѣ,-- какъ будто въ переходныя и трудныя эпохи можетъ брать на себя опасную миссію тотъ, кто не чувствуетъ въ душѣ непоколебимой рѣшимости быть мученикомъ! Пытаясь расшатать старый религіозный и политическій строй, Бокажъ написалъ извѣстную свою Epistola à Marilia, вызвавшую и бурныя рукоплесканія, и проклятія, и навлекшую на него немало невзгодъ. Обвиненный въ антихристіанскихъ и антисоціальныхъ воззрѣніяхъ, несчастный поэтъ проснулся въ тюрьмѣ отъ радужнаго сна своего сдѣлаться обновителемъ общества, а всѣхъ, у кого находили вольнодумное посланіе Бокажа, полиція тоже арестовывала. Трудно было бы объяснить себѣ, что произошло въ то время въ душѣ Бокажа, если не принять въ разсчетъ полнѣйшей его слабохарактерности. Достаточно было нѣсколькихъ дней тюремнаго заключенія, чтобы усмирить вольнодумца-философа и совершенно преобразить его. Онъ тотчасъ же сбросилъ всякую гордость и позорно отрекся отъ прежнихъ своихъ мнѣній и убѣжденій. Каждое новое стихотвореніе его было новымъ отреченіемъ. Столь высокомѣрный и наглый въ своей кампаніи противъ членовъ "Новой Аркадіи", теперь онъ падалъ къ ногамъ всѣхъ тѣхъ лицъ, вліятельность которыхъ могла открыть ему двери тюрьмы, и униженно молилъ о пощадѣ людей, имъ же самимъ дерзко затронутыхъ. По прошествіи нѣсколькихъ мѣсяцевъ Бокажа перевели изъ общей тюрьмы въ тюрьму инквизиціи, а оттуда въ монастырь Санъ Бенито. Подобное смягченіе грозившей ему участи было вызвано его громогласнымъ выраженіемъ раскаянія, а также состраданіемъ къ нему тогдашняго государственнаго министра Хозе Сеабра да-Сильва. По всѣ его покаянные стихи и мольбы о пощадѣ не помѣшали въ 1802 г. какому-то ханжѣ обвинить его въ сношеніяхъ съ масонами и навлечь такимъ образомъ на него новыя преслѣдованія инквизиціи.

Бокажъ былъ бѣденъ и иногда сильно нуждался, особенно же когда онъ, послѣ перваго своего тюремнаго заключенія, лишился занимаемой имъ скромной должности съ весьма незначительнымъ вознагражденіемъ, по все же дававшимъ ему хоть какой-нибудь опредѣленный заработокъ и возможность содержать себя; а на литературные доходы разсчитывать было немыслимо, -- такъ незначительны были они въ то время. Семь томовъ сочиненій, оставшихся послѣ Бокажа, доказываютъ, во всякомъ случаѣ, что онъ не лѣнился работать. По всю свою литературную собственность ему пришлось продать за смѣшную сумму въ 49 дуросовъ, благодаря столь обычнымъ той эпохѣ притѣсненіямъ издателей. При всей своей бѣдности, Бокажъ былъ очень добръ и сострадателенъ. Онъ былъ настолько бѣденъ, что однажды друзья сложились и подарили ему одежду, чтобы онъ могъ явиться на вечеръ, на которомъ ему очень хотѣлось быть, и настолько добръ, что когда, при выходѣ изъ дому, промерзшій на стужѣ нищій попросилъ у него подаянія, онъ отдалъ ему, снявъ его съ себя, только что подаренный ему костюмъ, и чуть не нагимъ вернулся въ свою одинокую и бѣдную каморку. Послѣдніе годы своей жизни онъ жилъ на иждивеніи сострадательной своей сестры, а передъ тѣмъ Бокажъ, великій Бокажъ, Камоэнсъ II, какъ называли его почитатели, долженъ былъ выпрашивать подачки у друзей. Тѣмъ не менѣе, злосчастный этотъ писатель, такъ плохо выносившій обрушившіяся на него невзгоды, гдѣ-то восклицаетъ, впадая въ одно изъ безконечныхъ своихъ противорѣчій, что онъ предпочитаетъ "лохмотья своей нищеты пурпурной мантіи Цезаря".

Изнемогая подъ бременемъ тягостной жизни, болѣзней, разочарованія и раскаянія, поэтъ сталъ призывать смерть, которая и дѣйствительно была уже не далеко. Когда распространившійся въ Лиссабонѣ преждевременный и ложный слухъ о смерти его дошелъ до поэта, онъ въ прочувствованныхъ стихахъ сокрушается о томъ, что оплакивающіе его мертвымъ не жалѣли его при жизни, и молитъ небо, чтобы предвѣщаніе о его кончинѣ скорѣе сбылось. На краю могилы Бокажъ искренно винилъ себя въ томъ, что много таланта растратилъ всуе, не сдѣлалъ большаго для славы, не воздвигъ ни отечеству, ни себѣ болѣе значительнаго литературнаго памятника. Панегирики его говорятъ, что онъ намѣревался воспѣть открытіе Америки, но, во всякомъ случаѣ, онъ не выполнилъ этого замысла и оставилъ по себѣ лишь сонеты, басни, оды, эпиграммы, посланія и нѣсколько отрывковъ трагедій. Эпиграммъ у него множество, болѣе сотни, и между ними встрѣчаются оригинальныя и остроумныя. Въ одахъ и пѣсняхъ онъ стоитъ на одномъ уровнѣ съ Филинто по красотѣ стиля и тонкому вкусу, но много выше его по легкости и гармоничности стиха. Лучшими его кантатами считаются: Медея, На смерть Инесы де-Кастро, Леандро и Геро и друг. Мелкія стихотворенія Бокажа вообще прелестны. Но въ чемъ онъ превзошелъ рѣшительно всѣхъ португальскихъ поэтовъ, бывшихъ и нынѣшнихъ, такъ это въ сонетѣ. Нельзя представить себѣ ничего болѣе страстнаго, сильнаго, прочувствованнаго и, вмѣстѣ съ тѣмъ, мелодичнаго въ эротическомъ жанрѣ. Обладая оригинальнымъ и значительнымъ творческимъ талантомъ, Бокажъ, тѣмъ не менѣе, потратилъ много времени на переводы. Впрочемъ, переводы до того въ ходу между португальскими писателями, что паврядъ ли найдется между ними хоть одинъ, который бы не занимался ими. Бокажъ переводилъ съ французскаго, итальянскаго и латинскаго, занимаясь этимъ преимущественно во время своего заключенія въ тюрьмѣ. Переводы его заслужили общую похвалу легкостью, силой и звучностью стиха и, дѣйствительно, они просто Образцовы. Извѣстный португальскій поэтъ Кастильо выразился о нихъ, что, будучи копіями, они кажутся оригиналами, а его мнѣніе въ этомъ дѣлѣ наиболѣе авторитетно, такъ какъ онъ самъ превосходный переводчикъ и прекрасный знатокъ языка.

Вотъ и все поэтическое имущество Бокажа. Но если безпристрастная критика можетъ упрекнуть его въ небрежности къ своему таланту, въ недостаткѣ болѣе серьезной подготбики и нежеланіи расширить свое развитіе прилежаніемъ и умственнымъ трудомъ, то, съ другой стороны, необходимо признать, что, воскресивъ въ своихъ прекрасныхъ стихотвореніяхъ лучшія качества португальскихъ классиковъ XVI в., онъ произвелъ цѣлую революцію въ искусствѣ стихосложенія и далъ сильный толчокъ обновляющему движенію, которое началось съ "Аркадіи" въ современной португальской поэзіи. Ко всему этому нужно прибавить, что онъ умеръ въ сравнительно еще молодыхъ годахъ, 39 лѣтъ отъ роду. 21 декабря 1805 г. было послѣднимъ днемъ жизни Бокажа. Онъ оставался въ сознаніи до самаго конца и, уже пріобщившись св. Тайнъ, продиктовалъ еще исполненный религіозной торжественности, трогательный сонетъ. Въ эти предсмертные его часы помирились съ нимъ всѣ враждовавшіе до того писатели. Самые ярые его противники отдали у смертнаго его одра нѣсколько запоздалую дань уваженія могучему его таланту; впрочемъ, добрый порывъ, рожденный большею частью раскаяніемъ, продолжался не долго. Никто не проводилъ гроба поэта на кладбище, и когда трупъ его опустили въ общую могилу, лишь неизвѣстный юноша пробормоталъ стихотвореніе, посвященное памяти Бокажа. Этимъ и ограничились всѣ погребальныя почести, которыми Лиссабонъ проводилъ одного изъ наиболѣе выдающихся своихъ поэтовъ. Его забытая могила, оставшаяся безъ надписи и креста, лишила навсегда Португалію останковъ Бокажа, равно какъ точно такимъ же образомъ потерялись для нея и останки Камоэнса. Гораздо позже, въ 1860 г., вздумали воздвигнуть памятникъ Бокажу въ Сетумбалѣ, для чего была учреждена особая коммиссія подъ предсѣдательствомъ Кастильо.

Мы уже говорили, что изъ-за Бокажа и Филинто все тогдашнее португальское интеллигентное общество раздѣлилось на двѣ партіи: одна восхищалась Бокажемъ, другая превозносила Филинто. Непосредственнымъ талантомъ Бокажъ несомнѣнно превосходилъ Мануэля до-Насименто. Онъ истинный поэтъ, поэтъ по рожденію, выдающійся, плодовитый, гармоничный, къ тому же, блестящій импровизаторъ; но ни его образованіе, ни его знанія не были ни обширны, ни солидны; писатель онъ небрежный, мало останавливающійся надъ разработкой формы, мыслитель не глубокій. Филинто -- менѣе даровитая натура, но за то его образованіе и умственный кругозоръ шире, онъ знающій и добросовѣстный ученый, философъ и литераторъ, изящный, и старательный стихотворецъ и, главное, мастеръ языка. Точно также оба соперника не походили и другъ на друга характеромъ и натурой. Кратковременное лишеніе свободы тотчасъ же сломило Бокажа. Съ покаянными стихами и мольбой о милости и снисхожденіи обращается онъ ко вчерашнимъ своимъ врагамъ, на которыхъ только что нападалъ. Уже легкая невзгода заставляетъ его измѣнить своимъ убѣжденіямъ, чувствамъ и взглядамъ. Филинто же вынесъ сорокалѣтнее изгнаніе, никогда не моля о пощадѣ, а только еще болѣе озлобляясь на враговъ своихъ, и такъ и сошелъ въ могилу съ убѣжденіями и чувствами своей юности, ни разу не измѣнивъ имъ и никогда не противорѣча себѣ.

------

Современникомъ Филинто и Бокажа былъ также извѣстный писатель, Фра Хосе Августинъ Маседо (Fray Jose Augustin Macedo), энциклопедистъ, обладавшій изумительною памятью и написавшій такую массу вещей, что трудно и повѣрить, чтобы всѣ эти многочисленные переводы, философскія и религіозныя поэмы, сатиры, лирическія произведенія, комедіи, трагедіи, проповѣди и т. д. могли принадлежать одному писателю. Въ теченіе долгой своей жизни,-- онъ родился въ 1761 г. и умеръ въ 1831 г.,-- особенно послѣ смерти Бокажа, съ которымъ онъ яро враждовалъ, Маседо былъ полнымъ диктаторомъ въ литературѣ, создавалъ по желанію репутаціи, раздавалъ дипломы писателямъ, и всѣ волей-неволей подчинялись ему,-- такое съумѣлъ онъ создать себѣ положеніе, взявъ палку въ руки. Его, правда, сильно боялись, но за то никто не уважалъ. Изгнанный изъ монастыря въ 1792 г. за безнравственное поведеніе, Маседо заполонилъ съ тѣхъ поръ собой всѣ отрасли литературы, ставъ лирическимъ и драматическимъ поэтомъ, журналистомъ, философомъ и критикомъ. Въ поэзіи его менѣе вдохновенія, чѣмъ искусства; драматическія его произведенія довольно заурядны; какъ философъ, онъ очень парадоксаленъ, а какъ журналистъ -- ярый ретроградъ, врагъ всѣхъ реформъ и новыхъ идей. Именно въ журнальной дѣятельности онъ натворилъ много зла, такъ какъ внесъ туда всѣ свои дурныя качества,-- слѣпую нетерпимость, тщеславную наглость, грязный и клеветническій духъ полемики. Маседо собственно и не критикъ, а скорѣе всего пасквилянтъ, съ озлобленіемъ возстававшій противъ всякаго стараго или новаго научнаго и литературнаго авторитета. Особенно же оскорбилъ онъ португальцевъ своими нападками на Камоэнса, котораго всячески старался унизить, доказывая, что онъ не болѣе, какъ копіистъ Виргилія, Аріосто и Тассо. Это прикосновеніе грязными руками къ національной ихъ славѣ португальцы никогда не простятъ Маседо. Когда онъ, наконецъ, умеръ, всѣ безъ исключенія современники его, даже политическіе соумышленники Маседо, отнеслись съ презрѣніемъ и ненавистью къ его памяти, и тѣ же чувства питаетъ къ нему и настоящее поколѣніе.

-----

Прославленный португальскій драматургъ виконтъ Альмейда Гарретъ, послѣдній отпрыскъ ирландской семьи, эмигрировавшей по религіознымъ причинамъ въ Португалію, родился въ Опорто 4 февр. 1799 г., умеръ 9 дек. 1854 г. Про него можно смѣло сказать, что онъ явился какъ разъ во-время и родился подъ самою счастливою звѣздой. Конечно, нельзя отнять у него ни выдающагося поэтическаго дарованія, ни энергичной иниціативы, ни блестящаго драматическаго таланта, и всюду онъ считался бы однимъ изъ первоклассныхъ, гибкихъ и изящныхъ писателей. По чтобы занять то славное мѣсто, которое онъ занялъ въ исторіи португальской литературы, ему нужно было явиться на сцену въ своемъ отечествѣ при началѣ открывшагося тамъ новаго литературнаго движенія и родиться именно въ Португаліи, гдѣ до него въ области театра царило глубочайшее и полнѣйшее затишье. Еще въ началѣ 19-го вѣка театръ въ Португаліи представлялъ собой совершеннѣйшую пустыню, единственнымъ оазисомъ которой были произведенія Жиля Виценте, писавшаго въ XVI вѣкѣ свои прославленные "autos", да и то часть изъ нихъ написана авторомъ по-испански. Правда, послѣ него португальскій театръ можетъ еще указать на нѣсколько не особенно удачныхъ драматическихъ попытокъ Камоэнса, Феррейра и друг., а также на имѣвшія въ свое время громадный успѣхъ комедіи несчастнаго Хове де-Сильва, сожженнаго инквизиціей на кострѣ при самомъ началѣ его литературной карьеры, -- но тутъ и все. У португальскаго театра нѣтъ собственно исторіи; онъ, правильнѣе говоря, родился и умеръ съ Жилемъ Виценте. А съ тѣхъ поръ и до появленія первыхъ драмъ Альмейды Гаррета въ Португаліи не было драматическихъ произведеній, передающихъ нравы и типы страны, не было никакой самостоятельной португальской драмы. До начала нынѣшняго столѣтія, если и не вся литература Португаліи, то театръ ея исключительно существовалъ лишь чужимъ богатствомъ -- переводами и подражаніями. Въ то время, какъ другія страны Франція, Англія, Италія и Германія -- шли впередъ въ этомъ отношеніи и могли похвастать цѣлымъ спискомъ громкихъ драматическихъ именъ, -- Португалія далеко отстала и, не двигаясь съ мѣста, имѣла лишь одно знаменитое имя, покрытое пылью трехъ вѣковъ,-- Жиль Виценте.Всѣ португальскіе критики, занимавшіеся этимъ вопросомъ, приписываютъ отсутствіе національнаго театра въ Португалія узурпаціи "трехъ Филипповъ" и преслѣдованіямъ инквизиціи. Но, вѣдь, надъ Испаніей тяготѣли тѣ же неблагопріятныя начала, что не помѣшало, однако, ношенію тамъ такихъ драматическихъ писателей, какъ Лопе де-Вега, Тирзо де-Молина и др.

При такомъ упадкѣ, или, вѣрнѣе, при полномъ отсутствіи самостоятельнаго театра въ Португаліи, неудивительно, что появленіе восходящаго драматическаго свѣтила было встрѣчено тамъ съ лихорадочнымъ и даже преувеличеннымъ энтузіазмомъ. Новизна и патріотизмъ темъ, избранныхъ Гарретомъ для первыхъ его драматическихъ попытокъ, и политическая окраска этихъ послѣднихъ разомъ воспламенили впечатлительныя души португальцевъ, въ особенности же молодежи, и побудили публику при первыхъ же шагахъ осыпать цвѣтами путь счастливаго поэта. Громкая слава Альмейды Гаррета, конечно, нѣсколько относительна; еслибъ онъ писалъ во Франціи послѣ Мольера, Расина и Виктора Гюго, въ Англіи послѣ Шекспира и Байрона, въ Испаніи послѣ Кальдерона, Тирзо де-Молина и Эспронседа, то всюду считался бы писателемъ изящнымъ, со вкусомъ и поэтическимъ вдохновеніемъ, но не болѣе. Въ Португаліи же слава его приняла небывалые и гигантскіе размѣры. Да и вообще говоря Гаррету сильно везло въ его отечествѣ: когда онъ впервые выступилъ на литературное поприще, онъ очутился почти одинъ, безъ соперниковъ и соревнователей. Нѣкоторые, наприм., Бокажъ, Гарсао, Диницъ, Кальдосъ-Барбоза, Нарвальхо, уже умерли, эмигрантъ Филинто былъ на краю могилы, другіе же, современные ему писатели не могли соперничать съ нимъ по своей незначительности. Что же касается умственнаго уровня тогдашняго большинства португальскаго общества, достаточно сказать, что наивная, экстравагантная, фанатичная и тупая секта себастьянцевъ (т.-е. чающихъ чудеснаго возвращенія короля дона-Себастьяна, въ день битвы при Алькацеръ-Кевирѣ въ 1578 г. пропавшаго безъ вѣсти) имѣла многочисленныхъ прозелитовъ во всѣхъ общественныхъ слояхъ и даже экзальтированныхъ апостоловъ на каѳедрѣ и въ печати.

Альмейда Гарретъ получилъ первоначальное образованіе на островѣ Мадейра, подъ руководствомъ своего дяди, епископа Александра, также имѣвшаго извѣстность въ литературѣ, и которому молва,-- когда же она не старалась очернить репутаціи выдающихся общественныхъ дѣятелей?-- приписываетъ авторство нѣкоторыхъ произведеній знаменитаго его племянника. Двѣнадцати лѣтъ отъ роду Гарретъ зналъ такъ хорошо итальянскій языкъ, что изучилъ уже театръ Гольдони и Метастазіо, и былъ настолько свѣдущимъ эллинистомъ, что могъ съ пользой для себя читать Эврипида. "Слушая курсъ наукъ въ университетѣ въ Коимбро, Гарретъ сталъ впервые писать драмы, но эти первые опыты свои онъ потомъ самъ уничтожилъ. Наиболѣе раннія изъ сохранившихся его юношескихъ произведеній -- двѣ трагедіи Меромъ и Катонъ. Въ первой, отличающейся простотой изложенія, но еще грѣшащей подражательностью, уже видны, особенно въ 4-мъ актѣ, признаки истиннаго таланта. Трагедія Катонъ не имѣетъ должной связи и единства дѣйствія: это ничто иное, какъ революціонный брандеръ, пущенный авторомъ среди патріотическаго волненія въ Опорто. Поувѣренію Гаррета, его Катонъ просто импровизація: пока репетировали, одинъ актъ, онъ сочинялъ слѣдующій.

Послѣ этихъ двухъ попытокъ въ классическомъ родѣ, съ Гарретомъ происходитъ радикальная перемѣна; тутъ-то онъ, повидимому, задается, мыслью создать національный, театръ и путемъ; своихъ драмъ популяризовать великія историческія и національныя событія -- революцію 1640' года, разныхъ выдающихся португальскихъ дѣятелей -- жиля Виценте, Бернардина Рибейро, Фра Луи де-Суза, маркиза Помбаля и друг. Съ тѣхъ поръ Гарретъ перестаетъ также писать стихами свои драматическія произведенія, и всѣ современные португальскіе драматурги, за небольшими исключеніями, стали писать въ прозѣ, о чемъ нельзя не пожалѣть.

Взявъ на себя патріотическую задачу преобразоѣать отечественный театръ и положить начало національной драмы, Гарретъ избралъ темой для перваго опыта: "Ауто Жиль Виценте" (Auto de-Gil Vicente). Успѣхъ превзошелъ самыя смѣлыя надежды автора. Публика, узрѣвъ на сценѣ апофеозъ своего великаго драматурга Жиль Виценте, и провидѣвъ восходящую зарю будущей своей драматической литературы, была внѣ себя отъ восхищенія. Рукоплесканіямъ и охватившему всѣхъ до единаго зрителей восторгу не было конца. Когда занавѣсъ опустился по окончаніи послѣдняго акта, репутація Гаррета была вполнѣ установлена. Почерпнувъ новыя силы въ выпавшей ему на долю пылкой и единодушной народной оваціи, Гарретъ вслѣдъ затѣмъ написалъ самое лучшее свое драматическое произведеніе: Fray Luis de Sousa. Um auto -- первый и потому еще не вполнѣ увѣренный шагъ по новому пути. Fray Luis въ полномъ смыслѣ то, чѣмъ должна быть историческая драма; это такое произведеніе, достигнуть котораго дано лишь великимъ талантамъ. Еслибъ основная идея пьесы имѣла болѣе глубокій характеръ, Fray Luis можно было бы. поставить на одинъ уровень съ величайшими и безсмертными произведеніями драматическаго искусства. Здѣсь все верхъ совершенства: и мастерское развитіе дѣйствія, и типичность возвышенныхъ характеровъ главныхъ дѣйствующихъ лицъ, и умѣлая простота въ выраженіи чувства, и глубокое знаніе сцены и языка. Герой пьесы -- извѣстный португальскій писатель, родившійся въ Сантаремѣ въ 1555 г. Находясь на военной службѣ и состоя въ то время на галерахъ мальтійскаго ордена, онъ попадаетъ въ 1575 г. въ плѣнъ къ маврамъ, препровождающимъ его въ Аргейль, гдѣ онъ и знакомится съ находящимся тамъ же въ плѣну у мавровъ Сервантесомъ. Два года спустя его выкупаютъ изъ плѣна; вернувшись въ отечество, онъ здѣсь въ 1584 г. Женится на доньи Магдалинѣ де-Вилена, вдовѣ дона Хуана де-Португалъ, который, какъ предполагаютъ, убитъ въ сраженіи при Алькацеръ-Кевирѣ. Въ 1613 г. супруги разстаются навсегда: Суза поступаетъ подъ именемъ Fray Luis въ монастырь Санъ-Доминго, гдѣ и умираетъ въ 1632 г., а жена его удаляется въ одинъ изъ женскихъ монастырей Лиссабона.. Вотъ голый историческій фактъ, фабула, послужившая темой для драмы Гаррета, умѣло задуманной и прекрасно выполненной.

Кромѣ Fray Luis, Гарретъ написалъ еще нѣсколько историческихъ драмъ, но уже всѣ онѣ слабѣе и не вполнѣ подходятъ къ тѣмъ требованіямъ, которыя мы вправѣ поставить автору JVay Luis. Въ репертуарѣ его есть также и нѣсколько комедій. Вообще же говоря, обо всѣхъ драматическихъ произведеніяхъ Гаррета можно сказать, что они не бьютъ на эффектъ, фабула ихъ несложна, но они всегда проникнуты идеей современности, возвышеннымъ и энергичнымъ духомъ и написаны съ глубокимъ знаніемъ человѣческаго сердца, сцены и языка. Словомъ, Гарретъ доказалъ, что Португалія способна произвести перворазряднаго драматурга, и если онъ, строго говоря, все-таки, еще не создалъ національнаго театра, чего онъ такъ страстно желалъ, то, во всякомъ случаѣ, заложилъ ему прочный фундаментъ.

И въ качествѣ лирическаго поэта Альмейда Гарретъ тоже занимаетъ видное мѣсто. Три краткія поэмы его: О retrato de Venus (Портретъ Венеры), написанная имъ очень рано -- 17 лѣтъ, Dona Branca и Camoens пропитаны все тѣмъ же національнымъ духомъ. Поэма Камоэнсъ кончается энергичными строфами, въ которыхъ авторъ жестоко упрекаетъ своихъ соотечественниковъ за горькую судьбу славнаго эпическаго поэта, за его жизнь въ изгнаніи и нищетѣ и за безпечность и неумѣніе ихъ сберечь для отечества даже могилы его. Мелкія лирическія стихотворенія свои Гарретъ издалъ въ трехъ томахъ, соотвѣтствующихъ тремъ эпохамъ его жизни. Въ первомъ -- Lyrica de Joao Мшіто (Лирика Xoao Младилало) -- собраны стихотворенія, написанныя имъ отъ 12 до 21 года; во второмъ -- Flores sem fructo (Цвѣты безъ плодовъ) -- стихотворенія отъ 21 до 43 лѣтъ, и третій -- Folhas caidas (Упавшіе листья) -- содержитъ послѣдніе и уже нѣсколько ослабѣлые звуки его мелодичной лиры. Всюду, и въ особенности въ двухъ первыхъ своихъ сборникахъ, Альмейда Гарретъ является ученикомъ и послѣдователемъ Гарсао и Филинто. И у него, какъ и у Филинто, хотя стихи его и поражаютъ богатою образностью языка, нѣтъ того вдохновеннаго огня, той легкости и гармоніи, которыми отличаются великолѣпные оды и сонеты Бокажа. Въ сборникѣ El Lirica поэтъ воспѣваетъ желанное пробужденіе родины. Этотъ сборникъ -- скорѣе всего революціонный альбомъ, въ которомъ авторъ, отдавшій въ молодости дань свободѣ и пострадавшій за нее, ежедневно вписывалъ свои патріотическія чувства, ненависть къ деспотизму и благоговѣніе передъ обновителями устарѣлаго общественнаго строя. Въ Flores sem fructo попадаются еще нѣсколько политическихъ стихотвореній, но уже въ меньшемъ количествѣ. Многія изъ этихъ наиболѣе зрѣлыхъ его поэтическихъ произведеній замѣчательны по изяществу, красотѣ стиля, возвышенности мысли и силѣ выраженія. Folhas caidas -- интимная и грустная исторія запоздалой страсти поэта на старости лѣтъ. Самъ онъ смотрѣлъ на Folhas caidas какъ на лучшій и наиболѣе цѣнный изъ всѣхъ своихъ поэтическихъ сборниковъ, а, въ сущности, если и не для поэтической его славы, то, во всякомъ случаѣ, для личной характеристики его было бы предпочтительнѣе, если бы онъ сжегъ эти послѣдніе плоды своей музы, какъ сжегъ въ Коимбрѣ свои первые драматическіе опыты. Folhas caidas вызвали грубую и циничную пародію, наполненную всевозможными грязными сплетнями о частной жизни nom. Впрочемъ, подобные скандальные и циничные литературные пріемы -- инсинуація, клевета и сплетни,-- къ стыду португальской литературы, не рѣдки тамъ.

Великую заслугу Альмейды Гаррета составляетъ также и сборникъ народныхъ пѣсенъ, нѣчто вродѣ испанскаго романцеро, собранный въ часы досуговъ и изданный имъ. Португальскія народныя пѣсни имѣютъ, какъ и слѣдовало ожидать, большое сходство съ испанскими. Въ нихъ видѣнъ тотъ же культъ индивидуальной силы, смягченный лишь религіознымъ чувствомъ, та же восточная высокопарность образовъ и сравненій, наслѣдованная отъ арабовъ. Но все же литература обѣихъ странъ не сливается: это двѣ вѣтви отъ одного ствола.

Но и Гаррета можно упрекнуть въ недостаткѣ, присущемъ большинству современныхъ португальскихъ писателей: онъ слишкомъ разбрасывается, пытая свои силы во всѣхъ литературныхъ отдѣлахъ и забывая, что даръ универсальности весьма рѣдко кому выпадаетъ на долю. Не довольствуясь славой выдающагося драматурга и лирическаго поэта, Альмейда Гарретъ захотѣлъ пожать лавры и на поприщѣ беллетристики, что ему, однако, не удалось. Правда, повѣсть его О area de sant'Anna читается легко и не безъ интереса, но, какъ историческій эпизодъ, какъ картина нравовъ къ жизни португальскаго народа въ XV в., она не выдерживаетъ никакой критики. Книжка, озаглавленная Viagens na minha terra (Путешествія по отечеству),-- сборникъ посредственныхъ юмористическихъ очерковъ по литературѣ, философіи и политикѣ, въ стилѣ Поля-Луи Курье.

Не останавливаясь на біографическихъ подробностяхъ жизни Альмейда Гаррета, скажемъ только мимоходомъ, что и онъ, принадлежа къ либераламъ, будучи ожесточеннымъ врагомъ короля дона-Мигуэля и сторонникомъ дона-Педро, въ молодости пострадалъ за свободу и вынесъ изъ-за нея тюрьму, изгнаніе и разныя лишенія и невзгоды. Въ 1832 г. онъ отправился солдатомъ донны Маріи де-Глоріа на Азорскіе острова, а въ 1840 г. попалъ въ палату депутатомъ отъ острова Терцеро. Какъ парламентскій к государственный дѣятель, Гарретъ не выдавался ни послѣдовательностью,-- изъ лагеря либераловъ онъ перешелъ къ консерваторамъ,-- ни энергіей, ни твердостью характера, ни даже особою нравственною чистотой, начиная съ того, что онъ увлекался погремушкой титула, заставлялъ себя величать виконтомъ, на старости лѣтъ молодился, хотѣлъ играть роль jeune premier и т. д.; но вся заслуга его жизни не въ государственной дѣятельности, а въ литературной. Считая театръ лучшимъ барометромъ, указывающимъ степень развитія культуры народа, Альмейда Гарретъ взялъ на себя продолженіе трудной задачи, начатой еще Жилемъ Виценте, и, приложивъ свой выдающійся талантъ и умъ, плодовитую и мощную иниціативу свою къ исторической драмѣ, современной поэмѣ и народной пѣснѣ, онъ открылъ новые пути молодому поколѣнію современныхъ португальскихъ поэтовъ. Горячо любя отечество, Гарретъ во всѣхъ произведеніяхъ своихъ, носящихъ печать современности и національности, воспѣлъ славу родины и всюду замѣнилъ бывшую еще въ большомъ ходу въ его время въ португальской литературѣ греческую миѳологію,-- это отраженіе чужой цивилизаціи,-- національною миѳологіей, столь богатою оригинальнымъ творчествомъ и удивительною фантазіей.

Послѣ всего сказаннаго нами о Гарретѣ легко вообразить себѣ, какую глубокую сенсацію произвела въ Лиссабонѣ вѣсть о смерти его 9 декабря 1854 г.

Характеризуя знаменитаго драматурга, Донецъ де-Медонса, одинъ изъ немногихъ, довольно авторитетныхъ португальскихъ критиковъ, мѣтко выразился о немъ, что въ лицѣ Гаррета воскресли "не литераторъ, а цѣлая литература, не отдѣльная личность, а цѣлая національность".

М. Ватсонъ.

(Окончаніе слѣдуетъ).

"Русская Мысль", кн.VIII, 1908