Страхов Николай Николаевич - Чем люди живы

Н. Страховъ.

Чѣмъ люди живы
(Въ журналѣ "Дѣтскій Отдыхъ". Москва, 1881, т. III, стр. 407--434).

Н. Страховъ. Критическія статьи. Томъ первый. Объ И. С. Тургеневѣ и Л. Н. Толстомъ (1882--1885). Изданіе пятое.

Изданіе И. П. Матченко. Кіевъ, 1908.

Новое произведеніе гр. Л. Н. Толстаго, на которое, конечно, съ жадностію бросились всѣ его почитатели, произвело на этотъ разъ особенно сильное впечатлѣніе. Когда этотъ голосъ раздается среди шума нашей литературы, онъ всегда покрываегъ этотъ шумъ, покрываетъ не блескомъ и трескомъ, а тѣмъ тономъ искренности и простоты, передъ которымъ всѣ другія, и даже громкія рѣчи вдругъ начинаютъ казаться напускною реторикой, умышленною шумихой. Но на этотъ разъ въ маленькомъ разсказѣ Л. Н. Толстаго послышалась еще особая нота, такая глубокая и нѣжная, что она схватила за сердце самыхъ равнодушныхъ. Самое главное достоинство всего разсказа есть, конечно, удивительная сердечная теплота, и легко видѣть, что эта теплота находится въ прямой связи съ занятіями гр. Л. Н. Толстаго въ послѣднее время, о которыхъ, вѣроятно, знаютъ многіе читатели, съ занятіями тою книгой, изъ которой взяты восемь эпиграфовъ, сгоящіе передъ разсказомъ. Евангельскій духъ, евангельская точка зрѣнія,-- вотъ что поразило читателей, поразило неожиданно и неотразимо. Неожиданно потому, что этотъ духъ едва въ насъ теплится, давно заглушенъ и ежедневно заглушается другими вліяніями; неотразимо потому, что онъ явился въ дѣйствительно художественной формѣ, т. е. самой ясной и выразительной изъ всѣхъ формъ.

Чѣмъ люди живы? Они живы любовью, и разсказъ состоитъ въ изображеніи этой животворной любви.

Бѣдный сапожникъ даетъ у себя пріютъ голому нищему; женщина, имѣющая грудного ребенка, беретъ въ себѣ двухъ только что родившихся дѣвочекъ, у которыхъ умерла мать.

И любовь скрѣпляется и растетъ; нищій оказывается ангеломъ, а дѣвочки замѣняютъ самыхъ лучшихъ дочерей для своей воспитательницы.

И вотъ, эти подвиги и дѣйствія любви изображены совсею ясностію, то есть изображены не одни внѣшніе поступки, а самыя души людей и то, что происходитъ въ этихъ душахъ. Въ нихъ проявилось чувство дѣйствительной любви, чистой, безкорыстной и простой, и оно-то приводитъ читателя въ умиленіе.

Замѣтимъ, однакоже, что нѣтъ ничего необыкновеннаго въ томъ, что тутъ разсказано. Городскому жителю, и вообще достаточному человѣку съ удобной квартирой и правильнымъ хозяйствомъ, конечно, покажется труднымъ взять бѣдняка съ улицы и раздѣлить съ нимъ и свое жилье и свои занятія. Но между бѣдняками, и простыми и даже образованными, такіе случаи гораздо возможнѣе и не въ диковинку. Точно также дамѣ, имѣющей грудного ребенка, не придетъ и въ голову кормить еще другихъ дѣтей, когда она, можетъ быть, не хочетъ кормить и своего. Обставляя свою жизнь удобствами и усложняя ее, мы, очевидно, ставимъ помѣхи сближенію людей и дѣлаемъ тяжелымъ и даже невозможнымъ то взаимное участіе, которое совершенно просто дѣлается у крестьянъ и бѣдняковъ.

Итакъ, въ разсказѣ Л. Н. Толстаго не совершаются какіе-нибудь чрезвычайные жертвы и подвиги. Да и люди, которые здѣсь дѣйствуютъ, не имѣютъ въ себѣ ничего героическаго; это -- самые обыкновенные люди, скорѣе маленькіе, чѣмъ большіе люди, по размѣрамъ своихъ душъ. Сапожникъ Семенъ -- добрый, но простой малый, любящій иногда выпить, какъ всѣ сапожники. Матрена -- женщина хозяйственная, говорливая, любопытная и немножко сварливая,-- словомъ, обыкновеннѣйшая женщина. Купчиха тоже отличается только добродушіемъ и мягкостію, развившимися среди менѣе заботливой и трудной жизни. Во всемъ этомъ нашъ авторъ остался вѣренъ самому себѣ. Главный фонъ всѣхъ произведеній Л. Н. Толстаго есть описаніе самыхъ обыкновенныхъ людей и самыхъ обыкновенныхъ событій.

Но откуда же неотразимое впечатлѣніе этого разсказа? Въ чемъ его сила? Безъ сомнѣнія въ томъ, что художникъ сталъ совершенно въ уровень съ этими людьми, что онъ смотритъ на нихъ не сверху и не снизу, а прямо, какъ на равныхъ, какъ на братьевъ, какъ на своихъ. Онъ даже сталъ говорить ихъ языкомъ, такъ же, какъ онъ здѣсь думаетъ ихъ мыслями и чувствуеть ихъ чувствами. Тонъ разсказа поэтому нѣсколько уклоняется отъ прямого тона самого художника; это собственно -- народный разсказъ, пересказанный Л. Н. Толстымъ. Пересказъ этотъ, однако, таковъ, что народное сказаніе дѣлается въ немъ для насъ вполнѣ понятнымъ, исполненнымъ глубокаго смысла, какого мы никогда не сумѣли бы найти въ простомъ народномъ сказаніи. Мы вдругъ начинаемъ понимать, чѣмъ живутъ эти люди, на чемъ держится эта простая жизнь, какія чувства и мысли составляютъ ея опору, руководство, отраду, ея главное зерно. Они живутъ -- духомъ Христовымъ; они въ немъ видятъ главный смыслъ жизни; они искренно исповѣдуютъ ученіе любви, какъ верховное правило дѣйствій и мыслей; они слѣдуютъ наставленіямъ ангеловъ. Словомъ, они хотя и малые и слабые люди, но истинные христіане. Вотъ что обнаруживается для насъ изъ разсказа съ неотразимою художественною выпуклостію. Въ этомъ смыслѣ слѣдуетъ сказать, что художникъ не только не заставляетъ насъ смотрѣть на описанныя лица сверху внизъ, но, напротивъ, поднимаетъ насъ до уровня этихъ лицъ, даетъ намъ чувствовать въ ихъ мысляхъ и дѣйствіяхъ вѣяніе истинной жизни, внушаетъ намъ, что отъ насъ самихъ, пожалуй, постоянно несетъ "мертвымъ духомъ", и что сапожникъ Семенъ со своею семьею болѣе достоинъ общества ангеловъ, чѣмъ мы съ вами, любезный читатель.

Вотъ въ чемъ, мнѣ кажется, главная прелесть и новость разсказа Л. Н. Толстаго.

(Гражданинъ, 1882, No 10--11).