Страхов Николай Николаевич - Нечто о характере нашего времени

"Гражданин", No 36, 1873

Оригинал здесь -- http://smalt.karelia.ru/~filolog/grazh/1873/3seN36.htm

Нѣчто о характерѣ нашего времени. (Нѣсколько словъ по поводу одной журнальной статьи).

"Вѣкъ безъ идеаловъ -- таковъ приговоръ нашему времени".

"Вѣкъ безъ идеаловъ, вѣкъ безъ будущности, безъ имени, какое-то тусклое пятно въ исторiи".

Эти печальныя слова взяты нами изъ Русскаго Вѣстника нынѣшняго года (см. iюль, стр. 427). И сужденiе это произнесено не мимоходомъ, а составляетъ едва ли не главную тему нѣсколькихъ статей, въ которыхъ оно поясняется разборомъ современныхъ произведенiй русской литературы и повторяется въ различныхъ формахъ и развитiяхъ. "Недугъ безъидеальности, беспринципности, страшный упадокъ умственнаго и нравственнаго уровня", -- выраженiя, которыя тутъ встрѣчаются на каждой страницѣ, какъ характеристика нашего времени. Приведемъ еще одно особенно настойчивое мѣсто изъ послѣдней книжки:

"Отсутствiе идеаловъ, ненависть къ идеаламъ, протестъ противъ духовнаго неравенства, протестъ ординарныхъ умовъ противъ болѣе развитыхъ организацiй -- вотъ исходный пунктъ броженiя, грозящаго обществу общимъ пониженiемъ интеллектуальнаго и нравственнаго уровня. Дѣйствительно, подъ видимыми успѣхами того матерiальнаго прогресса, которымъ такъ кичатся ординарные, среднiе умы, наше время таитъ въ себѣ симптомы внутренняго упадка" (Русск. Вѣстн. 1873, августъ, стр. 829).

Такiя мнѣнiя стоютъ того, чтобы на нихъ остановиться; они безъ сомнѣнiя составляютъ выраженiе того чувства, которое давно знакомо многимъ, и не разъ было выражаемо, но которому суждено все больше и больше распространяться, -- чувства, что люди потеряли руководящую нить своего прогресса, что въ наше время происходитъ крушенiе старыхъ началъ жизни и не видно нарожденiя новыхъ. Сознанiе того, что въ такомъ именно положенiи находится дѣло человѣческаго развитiя, по немногу пробивается вездѣ, и нѣкоторыя черты этого положенiя уже очень ясны.

Во первыхъ ясно, что прежнiя начала утрачены не въ какомъ нибудь отдѣльномъ обществѣ, не въ отдѣльной странѣ или литературѣ, а во всемъ просвѣщенномъ мiрѣ. Внутреннее разложенiе той цивилизацiи, которая одну себя считаетъ за цивилизацiю, то есть западной или европейской цивилизацiи -- вотъ явленiе, о которомъ первая мысль принадлежитъ нашимъ славянофиламъ, но которое потомъ, послѣ 1848 года, все чаще и яснѣе сознается самою Европою. Объ этомъ много и вѣско сказано у Герцена, Прудона, Ренана, Карлейля.

Что же касается до насъ, русскихъ, то въ нашей литературѣ и въ нашемъ умственномъ настроенiи только отразилось состоянiе духовной жизви Европы. Влiянiе Европы на насъ всесильно, въ особенности на тѣхъ изъ насъ, кто неспособенъ къ большой самостоятельности, слѣдовательно на массу, на большинство, почти на всѣхъ. За немногими исключенiями, которыя за то тѣмъ блистательнѣе, чѣмъ рѣже, мы слѣпо движемся по тому направленiю, куда гонитъ насъ примѣръ Европы. И такъ разложенiе старыхъ началъ въ Европѣ должно было отразиться у насъ какъ бы съ физическою неизбѣжностiю. Если это не такъ замѣтно съ перваго взгляда, то причина въ особенныхъ обстоятельствахъ маскирующихъ явленiе. Наша литература и наше общество почти сплошь состоятъ изъ западниковъ, но разумѣется большая часть ихъ не представляетъ ничего яснаго и опредѣленнаго; безтолковая путаница идей, самыя пестрыя сочетанiя разнородныхъ понятiй -- вотъ обыкновенное состоянiе нашихъ умовъ. Но если взять людей болѣе послѣдовательныхъ и нѣсколько серьозно вдумывающихся въ свои убѣжденiя, то и тутъ нужно различать два разряда. Одни -- западники послѣдовательные, съ жаромъ и смѣлостiю принимающiе идеи Европы; такiе умы непремѣнно приходятъ къ большему или меньшему нигилизму, то есть повторяютъ въ себѣ духовное состоянiе Европы, давая ему только рѣзкiя и даже своеобразныя черты въ силу того возбужденiя, которое свойственно неофитамъ. Другiе -- западники непослѣдовательные, старовѣры, медлители, западники на манеръ сороковыхъ годовъ. Эти люди, не имѣя жара и смѣлости нигилистовъ, стараются за то опереться на обширныя и основательныя познанiя, и сюда принадлежатъ многiе люди, отличающiеся большимъ образованiемъ. Они упорно отвергаютъ нигилизмъ, упорно преклоняются передъ Западомъ, и не смотря на то ихъ мысли и убѣжденiя остаются на степени очень смутныхъ надеждъ и стремленiй. Они любятъ, какъ говорится, все прекрасное и высокое, но поражены бываютъ страннымъ безсилiемъ, непреодолимымъ раздумьемъ въ самыхъ существенныхъ вопросахъ. Голоса этихъ людей иногда раздаются очень громко, но ничего цѣлаго и связнаго не выходитъ изъ этихъ отдѣльныхъ умныхъ рѣчей. Очень часто эти разумные и просвѣщенные люди стыдятъ нашу литературу ея глупостями и настойчиво указываютъ на Западъ, въ которомъ, имъ кажется, есть какiя-то твердыя начала. Между тѣмъ чтò мы видимъ на опытѣ, на фактѣ? Люди съ оттѣнкомъ нигилизма не только указываютъ на Западъ, но и подражаютъ ему въ своихъ писанiяхъ, усердно переводятъ его книги, горячо проповѣдуютъ его ученiя. Напротивъ западники умѣренные, несмотря на свою ученость и тонкое развитiе своей мыслительной способности, не знаютъ что имъ дѣлать, не умѣютъ держать долгой проповѣди, даже не знаютъ, какiя бы книги перевести для просвѣщенiя русской публики. Такимъ образомъ въ то время, какъ литература нигилистическаго оттѣнка непрерывно наростаетъ, всѣ другiя направленiя существующiя въ нашемъ умственномъ мiрѣ работаютъ разрозненно, изрѣдка и съ большими перерывами. У нихъ очевидно нѣтъ настоящаго воодушевленiя и они не видятъ передъ собою прямаго, яснаго пути.

Выходитъ такъ, что защитники того, что обыкновенно называется идеалами, не имѣютъ достаточно энтузiазма, тогда какъ противники идеаловъ оказываются величайшими энтузiастами. Въ этомъ случаѣ нужно ясно различать между цѣлью человѣческаго стремленiя и самымъ стремленiемъ. Цѣль можетъ быть очень ничтожна и безсодержательна, а стремленiе не смотря на то можетъ отличаться большимъ благородствомъ, чистымъ сердечнымъ увлеченiемъ. Человѣкъ есть существо религiозное, то есть такое, которое расположено жить идеями и ради ихъ жертвовать всѣмъ остальнымъ. Этотъ идеализмъ можетъ быть никогда еще не былъ такъ силенъ въ людяхъ, какъ въ настоящее время, хотя именно теперь идеалы утрачиваютъ свое содержанiе и исчезаютъ. У очень многихъ религiи нѣтъ, а религiозная потребность жива. Люди обеспеченные матерiально, огражденные отъ всѣхъ опасностей, тонко развитые, но не видящiе передъ собою ничего святаго, чему бы можно принести въ жертву свои силы и свою жизнь, начинаютъ мучиться страшнымъ душевнымъ голодомъ, который до тѣхъ поръ не даетъ имъ покоя, пока они не возведутъ чего-нибудь въ идеалъ, не дадутъ исхода своей потребности энтузiазма и самопожертвованiя. Такимъ образомъ въ нашъ вѣкъ происходятъ огромныя и постоянныя волненiя, страстныя, пламенныя, кровавыя, а между тѣмъ дѣйствительные идеалы все тускнѣютъ и тускнѣютъ.

Если возьмемъ самаго ординарнаго образованнаго человѣка нашего времени, то мы найдемъ въ немъ стремленiя, которыя иногда очень воодушевляютъ его и замѣняютъ ему цѣль жизни, заступаютъ мѣсто всякихъ идеаловъ. Таковы: 1) разрушенiе предразсудковъ, 2) распространенiе грамотности, чтенiя и вообще просвѣщенiя, 3) возможно-большая свобода, 4) устраненiе болѣзней и другихъ физическихъ бѣдствiй, 5) нapощенie матерiальнаго благосостоянiя, 6) болѣе равномѣрное его распредѣленiе, и т. д. Всѣ эти идеи относятся къ заботѣ объ общемъ благѣ, и потому каждая можетъ стать предметомъ безкорыстнаго увлеченiя, можетъ внушать почти религiозный фанатизмъ, которымъ и питаются души человѣческiя. Между тѣмъ обманъ, посредствомъ котораго въ этихъ случаяхъ заглушается голодъ сердца, часто очень ясно видѣнъ. Тотъ, кто разрушаетъ предразсудки, обыкновенно не понимаетъ ихъ смысла и не знаетъ, что поставить на ихъ мѣсто. Кто хлопочетъ о школахъ и просвѣщенiи, большею частiю не знаетъ, чему учить въ этихъ школахъ и чтò должно составлять основу просвѣщенiя. Заботящiеся о свободѣ даже не думаютъ, для чего имъ нужна свобода, куда и на что ее слѣдуетъ употреблять. Люди, ревностно спасающiе другихъ отъ болѣзней и смерти, не умѣютъ ничего сказать на вопросъ, какая же цѣль жизни и здоровья, о которыхъ они такъ хлопочутъ. И тѣ, которые заботятся о матерiальномъ благосостоянiи и его равномѣрномъ распредѣленiи, часто собственнымъ поведенiемъ доказываютъ, что они презираютъ матерiальное благосостоянiе, что ограничиться заботами о немъ для себя они считали бы величайшимъ стыдомъ; для нихъ непременно нужна прекрасная роль жертвы, и они никакъ не догадываются, что и каждый изъ тѣхъ, кого они стремятся облагодѣтельствовать, тоже пожелаетъ чего-нибудь лучшаго, что не о хлѣбѣ единомъ живъ будетъ человѣкъ.

Такимъ образомъ въ наше время цѣль, дѣйствительное благо, смѣшивается со средствами, и люди, не видя цѣли, къ которой могли бы стремиться съ религiознымъ энтузiазмомъ, переносятъ этотъ энтузiазмъ на средства, которыя почему-нибудь имъ кажутся непремѣнно способствующими цѣли, преимущественно на средства отрицательныя, на устраненiя помѣхъ къ неизвѣстному и все больше исчезающему въ туманѣ благу.

Понятно, что изъ такого смѣшенiя понятiй и стремленiй должно выйти много дурнаго, что дурное въ концѣ концовъ даже непремѣнно должно перевѣсить хорошее. Если неясна общая и главная цѣль, то частныя стремленiя непремѣнно войдутъ въ противорѣчiе съ нею, да не могутъ примириться и между собою, такъ какъ примиренiе ихъ возможно только въ болѣе высокомъ и господствующемъ началѣ. Просвѣщенiе нарушаетъ равенство, равенство не согласуется съ свободою, свобода противорѣчитъ равномѣрному распредѣленiю благосостоянiя, на мѣсто старыхъ предразсудковъ являются новые, вмѣсто cyeвѣpiя преданiй является суевѣрiе науки, и обыкновенно противники фанатизма сами суть ярые, слѣпые фанатики.

Если мы скажемъ, какъ признаетъ, хотя и непослѣдовательно, Джонъ Стюартъ Миллъ, что душевное благородство есть высшая цѣлъ человѣка, то ясно увидимъ, что современные идеалы ведутъ къ безпрестанному нарушенiю этого благородства. Нѣтъ преступленiя или обмана, для которыхъ нынѣшняя Европа не находила бы извиненiя, когда они совершаются не ради личной цѣли. Общественная совѣсть, чувствуя свою собственную слабость, оправдываетъ самыя крайнiя злодѣйства, если они совершены подъ влiянiемъ политическаго или соцiальнаго фанатизма. Общая норма осталась таже: фанатизмъ до самопожертвованiя, до мученичества -- признается благороднымъ дѣломъ, но такъ какъ нѣтъ ясныхъ цѣлей для такого религiознаго настроенiя души, то и извиняются всевозможныя его блужданiя и искаженiя.

У насъ эта болѣзнъ духовнаго развитiя отражается можетъ быть яснѣе, чѣмъ она видна въ самой Европѣ, ея источникѣ. Нашъ нигилизмъ имѣетъ явнымъ образомъ религiозное, пуританское, даже прямо аскетическое настроенiе. У насъ не существуетъ развратной литературы, воспѣвающей роскошь и распутные наслажденiя. Наши нигилистки обрѣзываютъ себѣ волосы, надѣваютъ черное платье и кожаный поясъ, точно онѣ поступаютъ въ монахини. И если при слабости нашихъ умовъ, при нашемъ маломъ просвѣщенiи исповѣдуются и дѣлаются величайшiя дикости, то покорность идеѣ во всякомъ случаѣ должна быть признана чистою, благородною чертою. Эти малыя и темныя души, очевидно, любятъ свѣтъ и готовы ему слѣдовать. Но понятно, какой просторъ въ этихъ потемкахъ можетъ явиться и для дурныхъ влеченiй, и сколько извращенiя можетъ быть порождено правиломъ, что цѣль освящаетъ средства, -- истиннымъ правиломъ всякого фанатизма.

Н. Страховъ.