Шатобриан Франсуа Рене - Эдор в пустынях Фиваиды

Эдоръ въ пустыняхъ Ѳиваиды.

Отрывокъ изъ Шатобріанова Эпическаго Романа: Мученики.

Эдоръ (Христіанинъ и герой поэмы) разсказываетъ приключенія свои Демодоку, жрецу Гомерову. Получивъ отъ Діоклитіана, Римскаго Императора, съ которымъ видѣлся въ Египтѣ, увольненіе отъ службы, онъ ѣдетъ въ Арсиною, черезъ Ѳиваиду, въ которой бесѣдуетъ съ отшельникомъ Павломъ. Описаніе Ѳиваидъ почерпнуто изъ натуры, и должно быть вѣрно; ибо Шатобріанъ, самъ видѣлъ всѣ тѣ мѣста, которыя описываетъ въ своей поэмѣ. Нѣкоторые Французскіе журналисты называютъ его книгу мѣднымъ колоссомъ съ глиняными ногами; главнымъ ея недостаткомъ почитаютъ они странную, смѣсь Библіи съ вымыслами Миѳологіи. Многія мѣста превосходны, въ особенности описанія и картины; Шатобріанъ имѣетъ дарованіе великаго живописца.

-----

Подъѣзжая къ Мемфису, я взялъ путеводителя, съ которымъ отправился въ берегамъ Чермнаго моря. Запасъ нашъ составляли сушеныя фиги и нѣсколько мѣховъ воды. Путеводитель мой ѣхалъ впереди на верблюдѣ, а я за нимъ на конѣ Арабскомъ. Скоро оставили мы за собою цѣпь возвышенныхъ горъ, осѣняющихъ восточные берега Нила; влажныя поля исчезли, глазамъ нашимъ представились дикія и безплодныя равнины: разительный образъ перехода отъ жизни къ смерти!

Представьте песчаную степь, изрытую зимними дождями, сожженную пламенемъ лѣта, цвѣтомъ красноватую, наготы ужасной. Изрѣдка тернистые нопали являются посреди песковъ безпредѣльныхъ; вѣтеръ, бродящій по симъ вооруженнымъ лѣсамъ, не можетъ погнуть ихъ непреклонныхъ вѣтвей: индѣ отломки окаменѣлыхъ кораблей изумляютъ взоры, и груды камней служатъ путеводителями караванамъ.

Цѣлый день скитались мы по пустынѣ. Солнце садилось, когда мы, оставивъ за собою другую цѣпь высокихъ горъ, вышли на другую равнину гораздо обширнѣйшую нежели первая , и столь же безплодную.

Настала ночь. Луна свѣтила надъ ровною степью, и въ безпредѣльномъ уединеніи, гдѣ не было тѣни, мы видѣли одну только неподвижную тѣнь нашего верблюда, и изрѣдка пробѣгающія тѣни дикихъ козъ. Насъ окружало молчаніе, нарушаемое шорохомъ кабановъ, которые грызли изсохшіе корни, и крикомъ сверчка. Тщетно чаяли мы найти посреди сихъ необитаемыхъ песковъ хижину и свѣтлый очагъ земледѣльца.

Заря еще не занималась, когда мы снова пустились въ путь. Явилось солнце, лишенное лучей, подобное раскаленному желѣзному шару; каждую минуту усиливался пламень зноя. Прошло два часа по полудни, и вдругъ верблюдъ начинаетъ показывать знаки безпокойства! онъ погружаетъ ноздри свои въ песокъ и дышетъ сильно. По времени страусъ пускаетъ жалобные крики; хамелеоны и змѣя спѣшатъ укрыться во внутренность земли. Вдругъ вижу, что спутникъ мой смотритъ на небо и блѣднѣетъ. Спрашиваю о причинъ его смятенія.

Южный вѣтеръ, восклицаетъ онъ, спасайся!

Онъ оборачиваетъ лице на сѣверъ и понуждаетъ верблюда своего скакать, я слѣдую за нимъ: но страшный, грозившій намъ вѣтеръ былъ скоротечнѣе коня и верблюда.

Отъ далекихъ предѣловъ пустыни примчался ужасный вихорь. Взорванная передъ нами земля исчезаетъ подъ нашими ногами; страшныя груды песку, несущіяся позади насъ, летятъ и разсыпаются надъ нашею головою. Путеводитель мой, блуждая посреди волнующихся и совершенно однообразныхъ насыпей, не узнаетъ дороги; къ довершенію бѣдствія, мѣхи наши лопнули и вся вода изъ нихъ вытекла. Жажда насъ мучитъ; мы задыхаемся, не смѣя дышать; страшимся, чтобы не задушило насъ пламя. Вихорь свирѣпствуетъ съ новою яростію, онъ подрываетъ древнія основанія земли и мчитъ по воздуху воспламененную внутренность пустыни. Вдругъ путеводитель мой, окруженный густою атмосферою огненнаго песку, исчезаетъ изъ глазъ моихъ. Слышу его стоны, бѣгу на вопль -- увы! нещастный, сраженный пламеннымъ вихремъ, онъ бездыханенъ лежалъ на землѣ, а верблюдъ его скрылся.

Хочу привести его въ чувство -- усилія тщетныя; сажусь въ нѣкоторомъ разстояніи на песокъ, держа за поводъ лошадь, и ожидаю, чтобы та всемогущая рука, которая пламень Азаріевой пещи превратила въ свѣжую росу и вѣтерокъ прохладный, послала мнѣ спасеніе. Кустарникъ акаціи служилъ мнѣ защитой, около вечера началъ дуть сѣверный вѣтеръ: воздухъ прохладился, пески упали съ неба, я увидѣлъ звѣзды: но, увы! сіи безполезные свѣтильники озарили необозримую пустыню.

Всѣ прежніе предѣлы изчезли и всѣ пути были изглажены: песчаные холмы и долы, произведенные вихремъ со всѣхъ сторонъ, представляли глазамъ моимъ новые свой виды и новыя свои творенія. Лошадь моя изнуренная жаждою, голодомъ и усталостію, не могла болѣе продолжать пути: бездыханная упала она къ ногамъ моимъ; наконецъ день пришелъ довершить мое мученіе. Солнце палило меня своимъ зноемъ; я сдѣлалъ нѣсколько шаговъ совсѣмъ обезсилѣвъ, упалъ въ кустарникъ и ожидалъ, или лучше сказать, просилъ отъ Неба смерти.

Солнце перешло уже за половину пути своего, вдругъ ужаснуло меня рыканіе льва: подымаю голову, и вижу страшнаго звѣря, по пескамъ бѣгущаго, Мнѣ пришло на мысль, что онъ спѣшилъ къ какому-нибудь источнику, звѣрямъ пустыни извѣстному. Ввѣривъ себя тому Провидѣнію, которое спасло Даніила, встаю и слѣдую издали за чуднымъ проводникомъ своимъ. Скоро пришли мы въ тѣсную долину, гдѣ протекалъ ручей, окруженный зеленѣющимъ мхомъ: надъ нимъ склонялось финиковое дерево, котораго широкіе листья прикрывали множество сочныхъ плодовъ. Сія неожиданная помощь возвратила мнѣ жизнь и надежду. Левъ, утоливъ свою жажду, удалился медленно, какъ будто желая уступишь мнѣ мѣсто за трапезою Провидѣнія: такъ возобновлялись для меня сіи дни младенческаго міра, когда первый человѣкъ, еще не оскверненный зломъ, видѣлъ звѣрей, веселящихся окрестъ своего Владыки и вопрошающихъ, какое имя повелитъ онъ имъ носить въ пустынѣ.

Изъ долины источника видима была на Востокѣ высокая гора: спасительный Фаросъ, который указывалъ мнѣ дорогу къ пристани, посреди неподвижныхъ валовъ и страшныхъ пучинъ песчанаго Океана. Приближась къ подошвѣ сей горы, начинаю взбираться на высоту утесовъ, черныхъ, сожженныхъ, со всѣхъ сторонъ закрывавшихъ передъ глазами моими горизонтъ. Тишина и ночь уже воцарились: мнѣ слышны были одни шаги дикаго звѣря, который бѣжалъ передо мною и ломалъ по дорогъ изсохшія растенія. Вдругъ раздается его рычаніе: казалось, что отзывъ въ первый разъ пробудился на сихъ горахъ неизвѣстный, и отъ начала міра безмолвный; гулъ ихъ ужасно отвѣтствовалъ грозному рыку. Левъ остановился у входа пещеры, заложеннаго большимъ камнемъ. Блѣдное сіяніе проницало сквозь трещины утесовъ; изумленный, трепеща отъ радости, приближаюсь, смотрю -- о Небо! лампада сіяла во внутренности глубокой пещеры.

"О Ты, усмиряющій звѣрей свирѣпыхъ! воскликнулъ я -- будь жалостивъ къ путешественнику, потерявшему дорогу!"

Голосъ старца запѣлъ похвальную пѣснь Всемогущему.

"О Христіянинъ! -- воскликнулъ я опять -- отринешь ли умоляющаго твоего брата!"

Глазамъ моимъ представляется человѣкъ, согбенный подъ бременемъ дряхлой жизни; голова его, покрытая сѣдинами, напоминала о многолѣтномъ Іаковъ; одежда его составлена была изъ пальмовыхъ листьевъ.

"Войди въ жилище мое, чужестранецъ! благословляю твое пришествіе: ты видишь человѣка, уже готоваго превратиться въ прахъ. Время усыпленія моего наступило; но я могу еще оказать гостепріимство пришельцу. Братъ мой! вступи въ пещеру Павла."

И съ трепетомъ послѣдовалъ я за симъ основателемъ Христіянства въ песчаныхъ степяхъ Ѳиваиды.

Позади пещеры находилась пальма, которой вѣтьви, обширныя и сѣнистыя, составляли прохладные своды. У самаго корня ея струился свѣжій источникъ, изъ котораго вытекалъ другой, уходившій во внутренность земли не подалеку отъ своего истока. Отшельникъ пригласилъ меня сѣсть на берегу ручья, а левъ, указавшій мнѣ источникъ пустыни, простерся у ногъ его, какъ смирный агнецъ.

"Чужестранецъ! -- вопросилъ меня Павелъ съ простосердечіемъ святости -- что происходитъ въ міръ? Строются ли еще города? Кто нынѣ повелѣваетъ царствами? сто лѣтъ, какъ я обитаю въ этой пещеръ, и во все время сіе являлись передо мною только два человѣка: ты нынѣ, и вчера Антоній, наслѣдникъ моей пустыни; онъ приходилъ посѣтить мою пещеру, а заутра придетъ засыпать остатки мои землею."

Пустынникъ вынулъ изъ разсѣлины утеса пшеничный хлѣбъ. "Всякой день, сказалъ онъ, Провидѣніе посылаетъ мнѣ сію пищу." Онъ подалъ мнѣ малую часть небеснаго дара. Мы зачерпнули рукою воды въ источникъ и утолили свою жажду. Кончивъ умѣренный обѣдъ, святый отшельникъ спросилъ: "какая судьба завела меня во глубину Ѳиваиды?" Я удовлетворилъ его любопытству.

"Велики проступки твои, Эдоръ, сказалъ онъ выслушавъ печальную мою повѣсть; но чего неизгладятъ слезы раскаянія непритворнаго! вѣрь мнѣ, что Провидѣніе, которое показываетъ тебѣ Христіянство начинающееся повсюду, назначило для тебя жребій великій. Ты видѣлъ Христовыхъ исповѣдниковъ въ дремучихъ лѣсахъ хладнаго Сѣвера; ты видишь ихъ и посреди песчаныхъ пустынь Ѳиваиды. Воинъ Іисуса! тебѣ назначено сразиться и побѣдить за вѣру. О Боже, котораго пути непостижимы! Ты привелъ сего исповѣдника въ мою пещеру, да обнаружу передъ глазами его грядущее время, да съ помощію благодати укореню въ душѣ его святую вѣру и довершу дѣло Природы! Эдоръ, посвяти нынѣшній день отдыху; заутра, при восхожденіи солнца, пойдемъ на вершину горы молиться, и я буду говорить съ тобою на краю моего гроба."

Отшельникъ долго бесѣдовалъ со мною о красотѣ Христіянства и о тѣхъ благодѣяніяхъ, которыя приготовляло оно для человѣческаго рода. Сей старецъ представлялъ чудесную противуположность въ словахъ своихъ. Будучи простодушенъ, какъ младенецъ, когда слѣдовалъ единой Природѣ, онъ казался неимѣющимъ никакого понятія о свѣтѣ, его величіяхъ, радостяхъ и нещастіяхъ; но когда низходилъ въ смиренную душу его Богъ, то Павелъ являлся великимъ, вдохновеннымъ Пророкомъ, полнымъ опытовъ настоящаго и видѣній грядущаго, Два человѣка 6ыли соединены въ единомъ и я не зналъ, кому надлежало удивляться болѣе: Павлу невѣдующему, или Павлу Пророку; ибо великіе послѣдняго было наградою простоты перваго.

Напоивъ мою душу сладостнымъ, исполненнымъ божественной мудрости урокомъ, Павелъ подъемлется съ своего мѣста, и осѣненный пальмовымъ сводомъ, поетъ хвалебную пѣснь Вседержителю:

"Благословляю Тебя, Бога отцевъ моихъ, Тебя, не отринувшаго моей слабости!

"Пустыня, о моя супруга! скоро утратишь того, кто находилъ въ тебѣ наслажденія!"

"Тѣло отшельника должно быть цѣломудренно, уста его чисты, умъ его озаренъ свѣтомъ божественнымъ."

"О ты, святая печаль покаянія, пронзи мое сердце, подобно златому острію! наполни душу мою небесною мукою !

"Слезы, вы пораждаете добродѣтель! бѣдствія, вы лѣстница къ небу!"

Я погрузился въ глубокій сонъ, простершись на пепельное ложе, которое Павелъ предпочиталъ богатой постелѣ Монарха. Солнце склонялось за отдаленныя горы, когда я опять пробудился. Отшельникъ сказалъ: "время, Эдоръ! соверши молитву, насыться и слѣдуй за мною на гору."

Я повиновался, и мы пошли. Цѣлые шесть часовъ взбирались мы на крутыя утесы; при восхожденіи солнца находились мы на вершинъ горы Хользима.

Необъятное пространство лежало у насъ передъ глазами. На Востокѣ вершины Синая пустыня Суръ и Чермное море; на Югъ высокія горы Ѳиваиды; на Сѣверѣ безплодныя степи, гдѣ Фараонъ преслѣдовалъ Евреевъ; на Западъ, за песками, въ которыхъ я заблудился, плодоносная долина Египта.

Утренняя заря, озлатившая небо Щастливой Аравіи, нѣсколько времени украшала сіи восхитительные виды. Онагръ, дикая коза и струсъ бѣгали быстро по пустынѣ; вдалекѣ протягался длинный рядъ верблюдовъ, предводимыхъ умнымъ осломъ. По гладкой поверхности Чермнаго моря летѣли корабли, везущіе благовонія и шелкъ, или путешествующаго мудреца къ берегамъ Индіи. Наконецъ, увѣнчавъ великолѣпіемъ сію границу двухъ міровъ, солнце возстало: во всей красотѣ лучей своихъ явилось оно надъ высотами Синая: слабый? хотя блистательный образъ того Бога, который на семъ же мѣстъ открылся очамъ Моисея.

Отшельникъ сказалъ мнѣ: "Исповѣдникъ Спасителя! обрати на предстоящее твои взоры: вотъ сей Востокъ, изъ котораго изникли всѣ вѣры и всѣ великія измѣненія міра; вотъ сей Египетъ, который даровалъ Греціи боговъ, образованныхъ въ Индіи, боговъ безобразныхъ; вотъ та пустыня Суръ, въ которой Моисей получилъ скрижали закона. Сіи же страны видѣли Іисуса; и будетъ время, когда увидятъ они Измаилова потомка, водворяющаго суевѣрія въ кущѣ Араба. Въ семъ плодотворномъ климатъ родилось письменное нравоученіе. Но, сынъ мой, замѣть, что всѣ восточные народы, какъ будто наказуемые за нѣкое буйство прародитедей, были подвержены игу тирановъ -- чудесное распредѣленіе Промысла! чистая нравственность рождена въ обители рабства, и Божій законъ пришелъ къ намъ изъ области бѣдствія. Наконецъ сіи же пустыни видѣли ополченія Сезостриса, Камбиза, Александра, Кесаря, и грядущіе вѣки приведутъ въ нихъ воинства, столь же многочисленныя и славныя! всѣ великія движенія человѣчества или здѣсь воспріяли начало свое, или здѣсь утихли. Сила неестественная хранится на томъ мѣстъ, гдѣ первый человѣкъ изшелъ изъ Творческой руки Бога, и нѣчто таинственное обитаетъ у колыбели созданія, у первобытныхъ источниковъ свѣта.

"Не буду останавливаться на сихъ величіяхъ человѣчества, которыя одно за другимъ низпровергнулись во гробъ; на сихъ знаменитыхъ вѣкахъ, отдѣленныхъ одинъ отъ другаго горстью земли, прикрытыхъ легкою пеленою праха -- для Христіянства въ особенности Востокъ есть отчизна чудеснаго.

Ты видѣлъ, какъ чистая нравственность переселила Христіянство къ образованнымъ народамъ Италіи и Греціи, какъ благодѣтельною кротостію своей, оно проникло къ жестокимъ обитателямъ Галліи и Германіи. Здѣсь, подъ вліяніемъ Природы, которая разслабляетъ душу, дѣлая разсудокъ упорнымъ, у народа отъ постановленій общественныхъ важнаго и легкомысленнаго, отъ климата кротость и нравственность Христіянская были бы недѣйствительны. Токмо подъ ризою покаянія ученіе Христово можетъ войти во храмы Изиды и Аммона. Презрѣніе удовольствій должно быть представлено испорченному взору нѣги; хитрость жрецовъ и всѣ обманчивыя предсказанія кумировъ должны быть побѣждены силою чудесъ, могуществомъ прорицаній вѣрныхъ; и токмо разительныя явленія добродѣтели необыкновенной способны отвлечь очарованную толпу отъ зрѣлищъ Театра и Цирка, великія преступленія требуютъ и покаяній великихъ, славою послѣднихъ должно быть омрачено блистаніе первыхъ,

Для сего то размножатся на землѣ сіи учители, изъ которыхъ перваго видишь во мнѣ, и которыми заселится дикая пустыня Ѳиваиды. Обожай небеснаго Предводителя нашего, который образуетъ войско свое по мѣсту имъ занимаемому, и тѣмъ препятствіямъ, съ которыми надлежитъ ему сражаться, Воззри на упорную борьбу двухъ вѣръ, которая прекратится только съ погибелію ложной. Древнее поклоненіе Озириду, славное своими таинствами, преданіями и блескомъ, дерзаетъ мечтать о побѣдѣ. Египетскій драконъ ложится посреди водъ своихъ и восклицаетъ: я владыка рѣки! Но вѣчно ли будутъ покланяться крокодилу? и вѣчно ли безсловесный волъ, сотворенный для плуга, будетъ считаться божествомъ верховнымъ? Но что, мой сынъ! уже образовано въ пустынѣ то воинство, которое устремится на побѣду истинны; составленное изъ Святыхъ и Старцевъ, опирающихся на посохи, идетъ оно изъ глубины Ѳиваиды, идетъ низпровергнутъ жрецовъ заблужденія. Послѣдніе владѣютъ полями плодоносными, погружены въ роскошь и наслажденія; а первые живутъ уединенно, среди песковъ безпредѣльныхъ, обременяемые всѣми ужасами жизни. Вотще, предчувствуя гибель свою, сражается съ ними адъ, вотще демоны роскоши, сладострастія и честолюбія искушаютъ воиновъ Неба: оно спѣшитъ къ нимъ на помощь, оно сражается за нихъ чудесами. О славныя имена: Антоніи, Макаріи, Пахоміи, Серапіоны! побѣда ваша! Всевышній облачается Египтомъ, какъ ризою пастырь. Побѣдительный голосъ истины слышится тамъ, гдѣ проповѣдывало заблужденіе; вездѣ, гдѣ прежде существовали таинства идоловъ, Христосъ помѣщаетъ Святыхъ своихъ; покорены пещеры Ѳиваиды, обители мертвыхъ населены живыми, умершими наслажденіямъ житейскимъ; боги, низпровергнутые въ самыхъ святилищахъ храмовъ, возвращены рѣкъ и плугу; клики торжественные несутся отъ пирамиды Хеопа къ Озимандіеву гробу; Іосифовы потомки возвращаются въ страну Гессенскую, и сія побѣда, одержанная слезами побѣдителей, ни единой слезы не извлекаетъ изъ очей побѣжденныхъ."

Павелъ остановился -- нѣсколько минутъ безмолвствовалъ ---- потомъ продолжалъ:

"О Эдоръ! оставишь ли знамена Іисусова ополченія? Какая слава, какой вѣнецъ ожидаютъ тебя, если не будешь упоренъ предъ волею Неба! О мой сынъ! чего искать тебѣ въ обществѣ человѣка? Плѣнишься ли суетою жизни? ужели, подобный невѣрному Израилю, будешь плясать вокругъ златаго тельца? Извѣстно ли тебѣ, какой ужасный конецъ приготовленъ сему повелительному Риму, но который столько вѣковъ попираетъ человѣческій родъ стопою? Скоро преступленія Владыкъ міра призовутъ ужасный день мщенія. Они преслѣдовали вѣрныхъ; какъ чаши жертвенныя, они преисполнены кровію Мучениковъ...."

Отшельникъ умолкъ. Онъ обратился къ Синаю, простеръ къ нему руки, и взоры его воспылали, и голова его увѣнчалась лучами, и младость небесная озарила старческое чело, покрытое морщинами; новый Илія воскликнулъ;

"Отколъ сіи сонмы, бѣгущіе въ пещеру пустыяника? Кто сіи народы, изверженные Сѣверомъ, Югомъ, Западомъ и Востокомъ? Тамо мчатся на коняхъ безобразные варвары, порожденія демоновъ и чародѣевъ Скиѳскихъ, и бичь небесный предъ ними {Гунны и Атилла.}! Кони ихъ быстрѣе леопардовъ; ихъ плѣнники, какъ груды праха! Куда стремятся сіи Цари, одѣтые кожами звѣрей, носящіе на главѣ ужасные уборы {Готѳы.}? Сіи разкрасившіе ланиты свои зеленою краскою {Лотбарды. }? За что сіи нагіе варвары умерщвляютъ плѣнниковъ передъ стѣнами града {Франки и Вандалы.}? Остановитесь! сіе чудовище пило кровь Римлянина, имъ низложеннаго {Сарацины.}! всѣ бѣгутъ изъ пустыней ужасныхъ; всѣ устремляются противъ новаго Вавилона. Уже ли и ты низринутъ, повелитель градовъ? И Капитолія твоя во прахѣ? Какое на поляхъ твоихъ запустѣніе! какъ все вокругъ тебя уединенно... О чудо! Я вижу Крестъ надъ тучею праха! Римъ воскреснулъ! и Крестъ водруженъ на зданіяхъ Рима! Веселися Павелъ! веселись, низходящій въ могилу, отецъ отшельниковъ! сыны твои населяютъ разрушенные чертоги Кесарей! Портики {Бани Діоклитіановы, обращенныя въ монастыри.}, въ которыхъ изречена была смерть Христіянамъ, обращены въ обители святости, покаяніе царствуетъ въ вертепѣ низверженнаго преступленія!"

Отшельникъ замолчалъ, и руки его опустились. Пламень, его животворившій, угаснулъ. Оставя небо, онъ началъ говорить языкомъ смертнаго.

"Эдоръ! сказалъ онъ мнѣ, время намъ разлучишься. Я уже не сойду съ этой горы. Приближается уже тотъ, кто приготовитъ для меня могилу, онъ броситъ на тѣло мое одежду праха, и взятое изъ земли возвратится въ землю. Ты встрѣтишь его у подошвы утеса. Дождись его возвращенія: онъ укажетъ тебѣ дорогу."

Чудесный старецъ повелѣлъ мнѣ сойти съ горы. Печальный, погруженный въ мысли о Божествѣ, я удалился въ молчаніи, мнѣ слышался голосъ Павла, въ послѣдній поющаго славу Неба. Готовый сжечь себя на кострѣ, сей устарѣвшій фениксъ привѣтствовалъ хвалебнымъ гимномъ свою возраждающуюся юность. У подошвы горы я встрѣтилъ другаго старца, поспѣшно идущаго. Онъ держалъ въ рукъ одежду Аѳанасія, въ которой Павелъ хотѣлъ сойти въ могилу. То былъ Великій Антоній, испытанный столь многими искушеніями ада. Я хотѣлъ вступить съ нимъ въ разговоръ, но онъ, не останавливаясь, сказалъ мнѣ: "я видѣлъ Илію, я видѣлъ Іоанна въ пустынѣ, я видѣлъ Павла идущаго въ рай!"

Онъ удалился. Цѣлый день ожидалъ я его возвращенія; но онъ пришелъ на слѣдующее утро: ланты его были орошены слезами.

"Сынъ мой! воскликнулъ Антоніи низходя съ горы: Серафимъ уже оставилъ землю! Едва отдалился отъ тебя, какъ увидѣлъ его, въ сопутствіи Ангеловъ и Пророковъ, летящаго на небо. Спѣшу взойти на вершину горы, и нахожу Святаго, стоящаго на колѣняхъ, съ подъятою главою и устремленными руками къ небу: казалось, что онъ еще молился; но уже его не стало! Съ помощію льва, его питателя въ пустынѣ, изрылъ я ему могилу, и листвяная одежда его досталась мнѣ въ наслѣдство."

Такъ повѣствовалъ мнѣ Антоній о кончинъ перваго отшельника. Мы отправились въ путь, и скоро пришли въ тотъ монастырь, гдѣ, подъ руководствомъ Антонія, учреждалось воинство, котораго побѣды предсказалъ мнѣ Павелъ. Одинъ изъ пустынниковъ привелъ меня въ Арсиною....

"Вѣстникъ Европы". Часть XLVII, No 20, 1809