Шиллер Фридрих - Переписка Шиллера

http://az.lib.ru

ПЕРЕПИСКА ШИЛЛЕРА*.

* См. въ No 5 Звѣздочки Старш. Возраста, нынѣшняго года статью подъ этимъ названіемъ, и также въ XIX части Звѣздочки Старшаго Возраста (1846) статью: Фридрихъ Шиллеръ.

Въ скоромъ времени выйдетъ изъ печати книга чрезвычайно интересная: Жизнь Шиллера, описанная по воспоминаніямъ его семейства, собственнымъ его письмамъ и извѣстіямъ друга его Кёрнера. Авторъ -- г-жа фонъ Вольцогенъ, близкая родственница Шиллера, а переводъ на Русскій языкъ сдѣланъ дамою, уже извѣстною въ литературѣ нашей прекрасными переводами двухъ романовъ: Шведскаго "Семейство" Фридерики Бремеръ, и Датскаго "Импровизаторъ" Андерсена. Кромѣ искусства передавать со всею возможною вѣрностію малѣйшія оттѣнки подлинника, переводчица имѣетъ еще даръ дѣлать всегда самый лучшій выборъ для труда своего, и потому мы можемъ смѣло указать на эти два романа тѣмъ изъ молодыхъ читательницъ нашихъ, которыя, кончивъ учебныя занятія свои, уже имѣютъ время и позволеніе маменьки читать избранные романы и повѣсти: при небольшомъ числѣ такихъ книгъ на Русскомъ языкѣ, на который, къ несчастію, болѣе всего переводятся романы новѣйшей Французской литературы, недоступной для чтенія молодыхъ дѣвицъ, -- "Семейство" и "Импровизаторъ" составляютъ отрадныя и блестящія исключенія. Послѣдній же переводъ "Жизнь Шиллера," заключая въ себѣ и это исключительное достоинство, и весь хотъ высшій интересъ, который придается разсказу истиною событій его, конечно обратитъ на себя особенное вниманіе ваше, любезные читатели. Чтобы заранѣе познакомить васъ какъ съ самымъ сочиненіемъ, такъ и съ прекраснымъ слогомъ перевода, мы представимъ вамъ здѣсь нѣсколько отрывковъ изъ этой любопытной книги, и такимъ образомъ исполнимъ въ то же время и обѣщаніе наше сообщить вамъ еще нѣсколько изъ интереснѣйшихъ писемъ Шиллера. Давая это обѣщаніе въ Маѣ мѣсяцѣ, мы уже имѣли въ виду эту тогда переводимую книгу.

Слѣдующее письмо писано Шиллеромъ къ матери друзей его по училищу, дамѣ глубоко уважаемой имъ и называвшей его также другомъ своимъ. Онъ провелъ нѣсколько мѣсяцевъ въ ея имѣніи, Бауербахѣ, и всегда съ восторгомъ вспоминалъ объ этомъ времени.

Бауербахъ, 10 Января 1782.

Любезный другъ,

Я не знаю навѣрное, удастся ли мнѣ отправить къ вамъ это письмо прежде личнаго моего свиданія съ вами, но все-таки берусь за перо. Во всякомъ случаѣ я останусь въ выигрышѣ, потому что, бесѣдуя съ вами, яснѣе васъ вижу передъ собою.

Я благополучно прибылъ сюда изъ Масфельда. Но предсказаніе мое сбылось. Съ тѣхъ поръ, какъ васъ нѣтъ здѣсь, я не живу въ самомъ себѣ. Послѣ великихъ, сильныхъ радостей съ нами случается то же, что съ человѣкомъ, который долго смотрѣлъ на солнце. Онъ становится слѣпъ для другихъ, менѣе яркихъ лучей. Однако я бы ни за что въ свѣтѣ не хотѣлъ уничтожить этотъ обманъ.

Знакомству съ вашимъ другомъ я радуюсь, какъ пріобрѣтенію клада.

Вы не повѣрите, какъ полезно для меня сближеніе съ людьми благородными. Они мирятъ меня со всѣмъ человѣчествомъ, съ которымъ я было разсорился.

Какое несчастіе, что люди, одушевленные любовью къ ближнему, бросаются въ противоположную крайность -- въ ненависть къ людямъ,-- какъ скоро какой нибудь недостойный характеръ обманетъ ихъ теплыя убѣжденія! Это случилось со мною. Я обнялъ полміра съ восторженною горячностію, и наконецъ замѣтилъ, что держу въ объятіяхъ ледяную глыбу.

Итакъ я ѣду не черезъ Меннингенъ, а прямо изъ Бауербаха въ Вальдорфъ. На погоду я, разумѣется, не посмотрю. Довольно уже, того, что духовный міръ у насъ разрушаетъ такъ много плановъ, -- матеріальному я, конечно, не позволю лишить меня ни единой радости въ жизни.

Письмо къ Графинѣ ф. Г. я привезу съ собою, а съ нимъ и обѣщаніе, какое я далъ Генріеттѣ.

Напомните обо мнѣ вашему почтенному брату и увѣрьте его въ совершенной моей къ нему преданности. Милой вашей Лоттѣ передайте отъ меня сердечный поклонъ; господину пастору Зауертейгу тоже. Я считаю себѣ въ правѣ называть его моимъ другомъ: мы сошлись въ любви къ вамъ, и потому не можемъ не ощущать тѣхъ же чувствъ другъ къ другу.

Живите весело и счастливо, и не забывайте, что за три мили безпрестанно думаетъ о васъ душевно преданный другъ

Шиллеръ.

II.

Къ Вильгельму фонъ Вольцогену.

Бауербахъ, 28 Мая 1785.

Посреди всѣхъ разсѣяній, въ которыхъ я провожу время по случаю пребыванія здѣсь вашей доброй матушки, и не успѣлъ ранѣе отвѣчать на ваше письмо. И сегодня мнѣ не удастся высказать вамъ все, что я бы желалъ, и потому, въ ожиданіи болѣе досужной минуты, ограничусь необходимымъ.

Не удивляюсь, любезный В., что вы завидуете мнѣ: жить въ обществѣ вашей достойной матушки и сестры для меня истинное счастіе. Правда, мнѣ больно, что, пріобрѣтя это благо, я его отнялъ у васъ; но скоро вѣдь и вы также присоединитесь къ нашему веселому кругу и, надѣюсь, надолго останетесь нашимъ.

Здѣсь я впервые чувствую во всей полнотѣ, какъ мало человѣку нужно для счастья. Сердце теплое, открытое всему доброму -- вотъ главное основаніе, а вѣнецъ его -- искренній другъ. Любезнѣйшій другъ, будьте довольны, что обладаете тѣмъ и другимъ!

Удивительны пути Провидѣнія и въ отношеніи къ намъ обоимъ. Мы провели вмѣстѣ восемь лѣтъ и были равнодушны другъ къ другу. Судьба разлучила насъ -- и мы сблизизились сердцемъ. Имѣли ли мы въ первые годы нашего знакомства хоть отдаленное предчувствіе о тѣхъ таинственныхъ нитяхъ, которыя теперь насъ привязываютъ другъ къ другу такъ неразрывно, такъ тѣсно. Но, быть можетъ, само мудрое Провидѣніе не позволило намъ сблизиться ранѣе. Оно хотѣло, чтобы мы узнали другъ друга уже лучшими. Будучи оба еще не развиты, мы бы слишкомъ рано замѣтили наши обоюдные недостатки, и открывъ столько слабостей тамъ, гдѣ мы ихъ не ожидали найти, мы бы остались чужды другъ другу. Дружество прочно только тогда, когда оно основано на взаимномъ уваженіи, а мы его еще не умѣли заслужить. Различными путями дошли мы до одной и той же цѣли и радостна была наша встрѣча. Вы, другъ мой, сдѣлали первый шагъ, и я стыжусь передъ вами. Я всегда менѣе умѣлъ пріобрѣтать друзей, нежели сохранять пріобрѣтенныхъ,

Вы мнѣ ввѣрили вашу Лотту и я уже вполнѣ её оцѣнилъ. Благодарю васъ за это великое доказательство вашего дружества. Я изъ него вижу, что вы обо мнѣ высокаго мнѣнія, потому что только человѣкъ возвышенныхъ чувствъ достоинъ любить прекрасную душу вашей сестры. Повѣрьте,любезный другъ мой, я завидую вамъ въ этомъ сокровищѣ. Душа ея такъ невинна, прекрасна, чувствительна, какъ будто бы только что выпорхнула изъ рукъ Создателя; чистое ея зеркало еще не успѣло затускнѣть отъ дыханія всеобщей испорченности, и горе тому, кто её омрачитъ тѣнью печали. Положитесь на мою заботливость объ образованіи вашей Лотты, но я боюсь взять на себя эту обязанность: отъ уваженія и горячаго участія такъ легко перейти къ другимъ чувствамъ.

Матушка ваша взяла меня въ повѣренные касательно дѣла, которое должно рѣшить судьбу вашей сестры. Она мнѣ поручила узнать также ваше мнѣніе на этотъ счетъ. По важности дѣла вы, какъ нѣжный братъ, конечно, позволите мнѣ дать вамъ совѣтъ, который, можетъ статься, будетъ не лишній. Я знаю Г * фонъ ***. Изъ-за бездѣлицы -- здѣсь о томъ разсказывать было-бы слишкомъ длинно и оно не можетъ интересовать васъ -- мы разошлись съ нимъ, но, не смотря на это, я со всею искренностію говорю вамъ -- онъ не недостоинъ вашей сестры. Онъ прекрасный человѣкъ и самаго благороднаго образа мыслей, разумѣется не безъ слабостей, и даже большихъ, но онѣ скорѣе обращаются ему въ похвалу, нежели въ укоръ. Я его истинно уважаю, хотя по нынѣшнимъ моимъ къ нему отношеніямъ и не могу называть его моимъ другомъ. Онъ любитъ вашу Лотту и, я знаю, любитъ ее какъ благородный человѣкъ, а Лотта любитъ его, какъ молодая дѣвушка способно любить въ первый разъ. Болѣе вамъ сказать не могу. Что касается до его внѣшняго положенія, у него кромѣ d'épée есть еще другія средства къ существованію, и я ручаюсь, что онъ не пропадетъ въ свѣтѣ. Въ будущемъ письмѣ болѣе объ этомъ распространюсь. До тѣхъ поръ вы можете повѣрить вашему нѣжнѣйшему другу и другу вашей любезной Лотты.

Впрочемъ я могу сообщить вамъ о вашей добрѣйшей матушкѣ и сестрѣ самыя пріятныя вѣсти. Ихъ приняли въ Бауербахѣ съ большимъ торжествомъ. Ко дню рожденія матушки я бы желалъ приготовить какой нибудь сюрпризъ, но для нашихъ любезныхъ Бауербахцевъ, которыхъ я бы хотѣлъ заставить участвовать въ празднествѣ, надобно выдумать что-нибудь весьма легкое и незатѣйливое.

Вообще ваша матушка не любитъ громкихъ изъявленій радости и предпочитаетъ имъ тихія, простыя привѣтствія, и я совершенно съ нею согласенъ. Первые напоминаютъ мнѣ извѣстныя празднества -- вамъ они вѣроятно также памятны,какъ и мнѣ,-- которыхъ непріятное впечатлѣніе возобновляется для меня каждый разъ, когда я присутствую на какомъ нибудь заказномъ праздникѣ. Если однако вы думаете, что моя муза можетъ на что нибудь пригодиться, то она готова къ вашимъ услугамъ.

Теперь прощайте. Въ заключеніе прошу васъ щадить сердце вашей любезной сестры и вмѣстѣ съ нами содѣйствовать къ тому, чтобы ея исторія, или справедливѣе романъ, былъ доведенъ до счастливой развязки. Позвольте мнѣ еще, какъ истинному, лучшему другу вашему, пожелать, чтобы вы помирились съ настоящимъ вашимъ положеніемъ и не безпокоились на счетъ вашей будущности. Это вамъ говоритъ не холодный педантъ-моралистъ, готовый порицать все, что недоступно ему самому, а юноша, можетъ быть еще болѣе страстный и пламенный, нежели вы сами,который, настрадавшись отъ ошибокъ, къ какимъ неминуемо ведетъ опрометчивость, пріобрѣлъ нѣкоторое право предостеречь друга отъ необдуманнаго поступка.

Шиллеръ.

Изъ этихъ двухъ писемъ можно видѣть, какъ нѣжно и чувствительно было сердце Шиллера въ отношеніяхъ дружескихъ. Эти же отношенія даютъ понятіе и о томъ, какова была семейная жизнь его. О первой встрѣчѣ его съ будущею женою его, Шарлоттою Фонъ-Ленге-Фельдъ, авторъ книги, -- сестра ея, -- разсказываетъ такъ:

"Мы возвращались изъ Швейцаріи. Отношенія наши къ фамиліи Вольцогенъ, съ которою мы были въ близкомъ родствѣ, и посѣщеніе съ г-жею Фонъ-Вольцогенъ родителей Шиллера въ Солитюдѣ, побудили насъ искать его знакомства въ Мангеймѣ. Онъ явился къ намъ уже передъ самымъ нашимъ отъѣздомъ. Мы были поражены благородствомъ и величіемъ его осанки, но впрочемъ онъ не сказалъ ни одного слова, которое бы въ насъ могло возбудить къ нему особенное участіе, Величественные и разнообразные предметы, съ которыми мы такъ недавно разстались, наполнили всю нашу душу. Очаровательные берега Женевскаго озера, -- веселенькій Веве у подошвы Альпъ, который тому, кто не утратилъ молодости сердца, представляется сквозь волшебное благоуханіе поэзіи Руссо, -- друзей, обитавшихъ въ этихъ мѣстахъ, мы покинули съ сердечною грустію.

Бесѣды съ Ла-Фатеромъ, столь плѣнительныя соединеніемъ живости и граціозности ума съ религіознымъ настроеніемъ, и патріотическія пѣсни Ольтнерскаго общества, гдѣ мы нашли теплый и радушный пріемъ, отдавались въ нашей душѣ пріятными отголосками.

Такимъ образомъ мы впервые увидѣли Шиллера сквозь облако сладостнаго обаянія, изъ-за котораго всѣ предметы представлялись намъ въ какихъ-то неопредѣленныхъ формахъ. Мы были чужды театральному міру. Въ Разбойникахъ насъ тронули нѣкоторыя отдѣльныя сцены, но масса неистовой жизни произвела на насъ не совсѣмъ пріятное впечатлѣніе.

Мы не воображали, что у такого могучаго, неистоваго генія можетъ быть столь кроткая наружность. Фьеско и нѣкоторыя стихотворенія изъ Антологіи понравились намъ. Намъ очень хотѣлось сказать это Шиллеру, но онъ остался съ нами такое короткое время, что мы едва успѣли обмѣняться съ нимъ нѣсколькими словами. Въ послѣдствіи мы съ нимъ часто смѣялисъ надъ холодностью нашей первой встрѣчи.

Сестра моя и я жили съ матушкою въ Рудольштадтѣ, на берегу Саады, въ долинѣ, которой величественныя очертанія синихъ горъ на краю горизонта и окружающія ее со всѣхъ сторонъ возвышенности, увѣнчанныя лѣсомъ, сообщаютъ необыкновенную привлекательность. Извилистая рѣка, три обработанныя роскошныя долины, которыя неожиданно представляются взору, придаютъ окрестности очаровательное разнообразіе. Это прелестное мѣсто,-- гдѣ еще только въ царствованіе добродушнаго, просвѣщеннаго Принца Лудвига Фридриха и его умной супруги образовалась жизнь умственная и общественная -- было въ то время мертво и скучно, и по всему, что принадлежитъ къ пріятностямъ общественной жизни, далеко отставало отъ сосѣдственныхъ городовъ. Не смотря на то, что въ людяхъ съ ученымъ образованіемъ здѣсь не было недостатка; что гимназія, хорошая библіотека, собраніе литографій и музей представляли всѣ средства къ образованію, что въ числѣ обывателей города были даже поэты, въ обществѣ еще преобладали безжизненность и невѣжество.

Отецъ нашъ, который пріобрѣлъ себѣ извѣстность полезными трудами въ наукѣ лѣснаго дѣла, въ которой онъ даже проложилъ новый путь, отличался умомъ свѣтлымъ и проницательнымъ. Фридрихъ Великій, узнавъ объ его заслугахъ, пожелалъ привлечь его въ Пруссію, съ тѣмъ, чтобы поручить ему новое устройство своихъ лѣсовъ. По окончаніи Семилѣтней войны, Монархъ призвалъ отца въ Лейпцигъ и самыя выгодныя предложенія, которыя по сію пору хранятся въ фамильныхъ нашихъ документахъ, были результатомъ аудіенціи у Его Величества. Очарованный свѣтлымъ взглядомъ, возвышенными понятіями и благосклолнымъ пріемомъ великаго Короля, отецъ однако отказался отъ счастія служить ему. Руководствуясь правилами строгой честности и правоты, онъ опасался, что ревность въ преслѣдованіи издавна существующихъ злоупотребленій потребуетъ отъ него жертвъ, тягостныхъ для человѣколюбиваго сердца. Другая важная причина была -- физическая немощь. Еще на двадцатомъ году жизни онъ былъ тронутъ параличемъ и съ тѣхъ поръ лишился употребленія лѣвой ноги и правой руки, такъ что могъ ходить не иначе, какъ опираясь на палку, и принужденъ былъ обозрѣвать лѣса въ экипажѣ. Онъ навсегда сохранилъ къ Фридриху глубокое уваженіе, а въ насъ дѣтяхъ это чувство приняло характеръ пламеннаго энтузіазма.

Батюшка желалъ дать намъ лучшее образованіе, нежели какое дѣвушки обыкновенно получаютъ въ провинціальной глуши, и матушка, которая отъ природы была воспріимчива ко всему прекрасному и сама получила хорошее воспитаніе, не могла не раздѣлять его образа мыслей въ этомъ случаѣ. Съ такими родителями мы безъ сомнѣнія были ограждены отъ пошлости окружавшаго насъ міра; но этого было недовольно: при живости нашей раздражительной фантазіи необходимо было образовать нашъ умъ и направить его къ серьёзнымъ предметамъ. Въ ранней молодости читали мы все, что случайно попадало намъ подъ руки; особенно привлекали насъ книги, нравящіяся сердцу и воображенію, Шиллеръ въ послѣдствіи часто смѣялся надъ этимъ, увѣряя, будто бы намъ никакъ не скрыть, что мы выросли съ Грандиссономъ. Фантазія приносила намъ лучшія радости; домашній уединенный нашъ бытъ, украшенный и обогащенный ея дарами, имѣлъ для насъ столько прелести, что всякое постороннее общество, которое прерывало его тихое однообразіе, было намъ въ тягость. Исключеніемъ были только тѣ изъ знакомыхъ, которые интересными разсказами о чужихъ краяхъ могли удовлетворить нашему любопытству, потому что, при всей нашей привязанности къ дому, насъ волновало желаніе видѣть свѣтъ, и душа наша рвалась въ неизвѣстную даль.

Отецъ нашъ всѣми мѣрами старался предупредить вредъ, какой могла причинить намъ эта жизнь въ мірѣ фантазіи. Онъ неусыпно заботился объ укрѣпленіи нашего тѣла: по окончаніи уроковъ, мы на открытомъ воздухѣ должны были упражнять наши силы разными играми. Домъ нашъ стоялъ на открытомъ мѣстѣ у подошвы горы, и мы въ полной мѣрѣ могли наслаждаться свободою и всѣми пріятностями сельскаго быта. Свѣтлому, многообъемлющему взгляду отца нашего, который безъ всякаго педантства, въ легкихъ, непринужденныхъ бесѣдахъ за столомъ, сообщалъ намъ плоды своихъ познаній и житейской опытности, обязаны мы раннимъ развитіемъ нашихъ душевныхъ способностей. Міръ, который мы создали себѣ за сафировыми горами, пріобрѣлъ въ лучезарномъ свѣтѣ его ума опредѣленныя очертанія. Мы рано научились понимать, къ чему намъ должно стремиться. Чувство истиннаго достоинства человѣка, и въ особенности мущины, вросло намъ въ душу, боготворимый образъ отца, выражавшій непоколебимую честность и красоту душевную, былъ его чистымъ олицетвореніемъ. Смерть похитила у насъ незабвеннаго, когда мнѣ едва исполнилось тринадцать лѣтъ; сестра, тремя годами моложе меня, изъ моей болѣе зрѣлой памяти приняла въ душу черты милаго образа, который непосредственно еще не могъ въ ней напечатлѣться.

Матушка желала помѣстить сестру мою фрейлиной при дворѣ -- (мнѣ уже на 16-мъ году представился случай выйти за-мужъ). Добрая Герцогиня Веймарская, къ которой матушкѣ преимущественно хотѣлось пристроить дочь свою, благосклонно приняла просьбу о томъ, и чрезъ достойнаго друга своего, г-жу Штейнъ, съ которою и мы находились въ тѣсныхъ дружескихъ отношеніяхъ, изъявила намъ готовность исполнить наше желаніе. Матушка, чтобы доставить сестрѣ случай пріобрѣсть навыкъ во Французскомъ языкѣ и усвоить себѣ тонъ высшаго общества, въ которомъ она въ послѣдствіи должна была жить, рѣшилась ѣхать съ нами на нѣкоторое время въ Французскую Швейцарію. Это путешествіе восхитило насъ и расцвѣтило всю нашу жизнь свѣтлыми, чудными образами.

По возвращеніи изъ чужихъ краевъ мы жили въ нашей долинѣ. Иногда нами овладѣвала тоска по Женевскому озеру. Тѣсный провинціальный міръ казался намъ скучнѣе и безцвѣтнѣе, нежели когда либо. Но живая Фантазія легко мирится съ однообразной дѣйствительностію; она всему сообщаетъ жизнь, все оживляетъ собою. Любознательность, возбужденная воззрѣніемъ на природу и міръ, особенно чтеніе Плутарха, съ которымъ мы никогда не могли разстаться надолго, и задушевныя бесѣды съ друзьями молодости, пріятно наполняли и разнообразили нашу жизнь. Безвкусная чопорность нѣкоторыхъ провинціаловъ, послѣ чудной раздольной жизни въ Швейцаріи, давала намъ поводъ къ забавнымъ выходкамъ и замѣчаніямъ. Въ то время еще не было проведено искуственнаго пути черезъ нашу скромную долину, и заѣзжій посѣтитель былъ настоящій феноменъ. Намъ иногда представлялось, что мы заколдованныя Принцессы, томящіяся въ цѣпяхъ однообразія. Въ одно пасмурное Ноябрское утро 1787 года, два человѣка ѣхали верхомъ по долинѣ. Оба были закутаны въ плащи; въ одномъ мы узнали нашего двоюроднаго брата, Вильгельма фонъ Вольцогена, который шутя закрывался отъ насъ плащемъ; другой былъ намъ не знакомъ и въ высшей степени возбуждалъ наше любопытство. Скоро загадка эта разрѣшилась появленіемъ Вильгельма, который спросилъ у матушки позволенія привести съ собою вечеромъ своего спутника Шиллера, навѣстившаго замужнюю сестру въ Мейнингенѣ и теперь возвращавшагося отъ друга своего, Г-жи Вольцогенъ. Судьба Шиллера была связана съ этимъ вечеромъ: вотъ почему я позволила себѣ нѣсколько распространиться о моемъ семействѣ.

Шиллеру нравилось въ нашемъ семейномъ кругу. Вдали отъ интересовъ и развлеченій свѣтской жизни, духовныя наслажденія были для насъ выше всего; мы обнимали ихъ съ сердечною теплотою, не стѣсняясь предразсудками и чужими сужденіями и слѣдуя направленію собственной нашей натуры. Только въ такой атмосферѣ Шиллерова душа вполнѣ могла раскрываться. Мы еще не знали его Донъ Карлоса. Безъ всякаго авторскаго тщеславія онъ изъявилъ желаніе, чтобы мы познакомились съ этой трагедіей -- единственное произведеніе, исключая писемъ Юлія къ Рафаэлю и относящихся къ нимъ стихотвореній Антологіи, -- о которомъ онъ завелъ рѣчь. Мысль породниться съ нашимъ семействомъ чуть ли не въ этотъ самый вечеръ родилась въ его душѣ, и, къ несказанной нашей радости, онъ при отъѣздѣ сообщилъ вамъ намѣреніе слѣдующее лѣто провести въ нашей прекрасной до линѣ."

Вотъ нѣсколько словъ, описывающихъ будущую Г-жу Шиллеръ:

"Сестра моя во всѣхъ отношеніяхъ была достойна Шиллера. Наружность у нея была самая привлекательная. Выраженіе чистѣйшей доброты одушевляло черты пріятнаго лица, а въ глазахъ отражалась истина и невинность. При наклонности ко всему прекрасному въ искуствахъ и въ дѣйствительной жизни, все ея существо было чудной гармоніей. Будучи умѣренна, но постоянна и вѣрна въ своихъ привязанностяхъ, она, казалось, была создана для высшаго счастья. Она прекрасно рисовала ландшафтъ и съ тонкимъ чувствомъ природы соединяла нѣжность и чистоту исполненія. При болѣе благопріятныхъ обстоятельствахъ талантъ ея могъ бы развиться до высокой степени совершенства. Всякое восторженное чувство обыкновенно у нея облекалось въ поэтическія формы, и тѣ изъ ея стиховъ, которые были внушены воспоминаніями о нѣжныхъ чувствахъ любящаго сердца, отличались граціей и сладкой меланхоліею."

Исполняя свое желаніе, Шиллеръ провелъ слѣдующее лѣто въ Рудольштадтѣ, и оно могло назваться прекраснѣйшимъ лѣтомъ. Въ это время переписывался онъ со многими изъ друзей своихъ. Вотъ одно изъ писемъ Виланда, одного изъ лучшихъ писателей Нѣмецкихъ:

"Милостивый государь и любезнѣйшій другъ! Вы, какъ я вижу, совершенно забыли и меня, и моего Меркурія; {Газета, которую издавалъ тогда Виландъ.} но это знакъ, что вамъ хорошо въ вашемъ прекрасномъ пріютѣ, и что вы до того углубились въ какую нибудь новую сферу, на землѣ, подъ землею или въ поднебесьѣ, что вамъ некогда думать о чемъ либо другомъ. При всемъ томъ необходимость заставляетъ меня напомнить вамъ ваше дружеское и -- сколько я помню -- положительное обѣщаніе, какимъ вы утѣшили меня при вашемъ отъѣздѣ. Нынѣшній Іюнь мѣсяцъ будетъ состоять единственно изъ моихъ собственныхъ трудовъ, а на Іюль и Августъ у меня тоже ничего нѣтъ въ виду. Мнѣ жаль, что я долженъ возбуждать въ васъ состраданіе. Еще не такъ давно вы хотѣли соединиться со мною для изданія Меркурія и облечь его въ новыя формы. И эту мысль вы теперь, кажется, совсѣмъ покинули. Но обдумайте хорошенько это дѣло въ тиши уединенія, и напишите мнѣ результатъ вашихъ соображеній и разсчетовъ. Если мы рѣшимся на что нибудь, то надобно будетъ предувѣдомить о томъ публику за три мѣсяца до истеченія года, и немедленно приняться за дѣло. Извините мою навязчивость. Мнѣ иногда страхъ какъ хочется навѣстить васъ въ вашемъ сельскомъ пріютѣ. Главное затрудненіе: гдѣ мнѣ взять на то время, ибо я живу въ безпрестанныхъ, ожиданныхъ и неожиданныхъ хлопотахъ, и такъ заваленъ работою, что, право, не знаю, чѣмъ это кончится. Вмѣсто того, чтобы мнѣ на старости лѣтъ наслаждаться плодами своихъ трудовъ, мои заботы съ каждымъ днемъ увеличиваются. Но полно жаловаться и возмущаться противъ желѣзной необходимости и алмазнаго веретена великой Пепромены.

Будьте здоровы, любезнѣйшій другъ, и не забывайте насъ совершенно. Мы почти каждый день говоримъ о васъ и грустимъ, что васъ нѣтъ съ нами. Жена моя и всѣ домашніе поручаютъ мнѣ сказать вамъ много любезнаго. Еще разъ будьте здоровы. Обнимаю васъ отъ всего сердца.

Виландъ.

Веймаръ... Іюпя, 1788.

Изъ слѣдующаго коротенькаго письма Шиллера, писаннаго къ сестрѣ жены его 18-го Мая 1790 года черезъ нѣсколько мѣсяцевъ послѣ сватьбы, можно видѣть тогдашнюю домашнюю и ученую жизнь его:

"Лотхенъ вчера провела часа два въ кабинетѣ возлѣ моей аудиторіи, слушала мою лекцію и готовила для меня чай. Сначала ее пугали студенты, по теперь она уже болѣе не чуждается ихъ. Я вчера началъ читать съ каѳедры о трагедіи, и этотъ предметъ занимаетъ меня пріятнѣйшимъ образомъ. Я открываю въ себѣ разныя свѣдѣнія, которыми я обязанъ упражненіямъ въ трагическомъ искусствѣ и о которыхъ я и не подозрѣвалъ, чтобы они были во мнѣ. Я отыскиваю къ нимъ философическое основаніе, и вотъ они незамѣтно слагаются въ свѣтлое, стройное цѣлое, обѣщающее мнѣ много радостнаго. Такимъ образомъ мнѣ каждую недѣлю доводится имѣть пріятный часокъ тамъ, гдѣ вообще не надобно ожидать удовольствій."

Шиллеръ не такъ скоро сблизился съ Гёте, хотя уже нѣсколько лѣтъ былъ знакомъ съ нимъ. Это сближеніе случилось лѣтомъ 179й года, какъ видно изъ письма Шиллера къ другу его Кёрнёру:

"По возвращеніи моемъ (изъ маленькой поѣздки, какую онъ тогда предпринималъ) я нашелъ самое сердечное письмо отъ Гёте, который съ довѣрчивостью ко мнѣ обращается. Недѣль шесть тому назадъ мы много разсуждали съ нимъ объ искусствѣ и о теоріи искуства, и сообщили другъ другу главныя идеи, до которыхъ мы дошли совершенно различными путями. Въ идеяхъ этихъ открылось между тѣмъ неожиданное сходство, которое было тѣмъ интереснѣе, что оно исходитъ отъ величайшей разности въ способахъ воззрѣнія. Каждый изъ насъ могъ дать другому то, что ему не доставало, и обратно принять то, чего онъ самъ не имѣлъ. Съ тѣхъ поръ эти разбросанныя идеи въ Гёте пустили корни, и онъ чувствуетъ потребность приблизиться ко мнѣ и продолжать со мною путь, по которому онъ и доселѣ шелъ одинъ и безъ всякаго поощренія. Я радуюсь такому для меня плодотворному размѣну идей. Черезъ нѣсколько дней я на двѣ недѣли поѣду въ Веймаръ и буду жить у Гёте. Онъ столько уговаривалъ меня, что я не могъ отказаться, тѣмъ болѣе, что найду у него полную свободу и всевозможныя удобства. Такое близкое соприкосновеніе будетъ имѣть для обоихъ рѣшительныя послѣдствія, и я отъ души тому радъ."

Но мы не кончили бы этихъ выписокъ, любезные читатели наши, если бы захотѣли сообщитъ вамъ все, что есть интереснаго въ этой новой книгѣ.Постарайтесь имѣть ее, какъ скоро она выйдетъ изъ печати, и вы тогда вполнѣ оцѣните и прекрасный трудъ родственницы Шиллера, написавшей ее, и прекрасный выборъ вашей Русской переводчицы.

"Звѣздочка". Журналъ для дѣтей старшаго возраста. 1848. Ч. XXVIII.