Шиллер Фридрих - Очерки

ДОЛЖНОСТЬ ПОЭТА.

Шиллера.

Pаспространеніе круга познаній, отдѣленіе должностныхъ занятіи отъ прочихъ упражненій человѣка, препятствуютъ душевнымъ силамъ дѣйствовать соединенно. Одна только поэзія, занимая вмѣстѣ умъ, сердце и воображеніе, собираетъ развлеченныя силы и возстановляетъ человѣка во всей его цѣлости. Но для сего потребно, чтобы она не отставала отъ успѣховъ своего вѣка и пользовалась всѣми его преимуществами. Сокровища ума и опытности, собранныя просвѣщеніемъ, должны отъ творческой руки ея получить жизнь и плодовитость, и явиться въ видѣ пріятномъ. Собравъ воедино нравы, характеръ, всѣ познанія своего времени, она должна очистить, облагородствовать ихъ и съ помощію искуства, творящаго Идеалы, сдѣлать изъ настоящаго столѣтія образецъ для столѣтія будущаго. Для сего же необходимо, чтобы тотъ, кто ею занимается, былъ зрѣлъ и образованъ. Доколѣ сего не будетъ; доколѣ нравственно-образованный, отъ всѣхъ предразсудковъ свободный умъ не находится еще съ Поэтомъ въ тѣснѣйшемъ соединеніи, Поэзія не можетъ на столѣтіе свое имѣть благотворнаго вліянія и каждый успѣхъ въ наукахъ уменьшитъ число ея почитателей. Не возможно, чтобы просвѣщенный человѣкъ находилъ пищу для духа и сердца своего въ произведеніяхъ какого нибудь, еще недозрѣвшаго-юноши; чтобы ему пріятно было найти въ стихотвореніи тѣже самые предразсудки, обыкновенные нравы, пустоту души, которыхъ онъ убѣгаетъ въ жизни. Онъ имѣетъ право желать, чтобы Поэтъ, долженствующій бытъ вѣрнымъ его сопутникомъ, находился съ нимъ на одной степени просвѣщенія; потому, что онъ и въ часы отдохновенія не хочетъ унизишься, Итакъ недовольно для Поэта выражаться возвышенно; онъ долженъ имѣть и возвышенныя чувства. Обыкновенный восторгъ недостаточенъ: нуженъ восторгъ образованнаго духа. Все, что Поэтъ сообщаетъ намъ, есть отпечатокъ свойствъ его, которымъ по сему и слѣдуетъ быть достойными современниковъ и потомства. Сіи-то свойства сколь можно облагородить, очистить и усовершенствовать есть его первое и важнѣйшее занятіе; иначе онъ не достигнетъ цѣли своей: трогать образованныя души. Величайшее достоинство творенія его состоитъ въ томъ, чтобы быть чистымъ, довершеннымъ отпечаткомъ великаго духа. Такому только Духу слѣдовало бы отражаться въ произведеніяхъ искуства: тогда и по одной уже чертѣ можно было бы узнать его; обыкновенной человѣкъ тщетно старался бы истощить всѣ способы искуства для прикрытія сего недостатка. О Эстетической сферѣ можно тоже сказать, что и о нравственной". Какъ въ сей послѣдней превосходство характера ознаменовываетъ каждый поступокъ человѣка печатію нравственной доброты; такъ въ первой одинъ только зрѣлый, совершенный духъ есть источникъ всего зрѣлаго и совершеннаго! Никакое дарованіе, какъ бы оно велико ни было, не въ состояніи сообщить произведенію того, чего не достаетъ творцу его; погрѣшности отъ сего источника проистекающія, не замѣняются никакою отдѣлкою. Необходимая должность каждаго Поэта есть возведеніе своего предмета на степень Идеала; безъ чего Поэтъ не будетъ имѣть права на достоинство Поэта. Ему слѣдуетъ все превосходное въ своемъ предметѣ (хотя бы оно состояло въ фигурѣ, чувствованіи или дѣйствіи, въ немъ или внѣ его находилось) освободить отъ грубѣйшей, посторонней примѣси; разсѣянные лучи совершенства собрать въ единый; частныя, соразмѣрность нарушающія черты, подчинить согласію цѣлаго; личное и мѣстное возвысить до всеобщаго. Всѣ Идеалы, которые онъ, такимъ образомъ изображаетъ отдѣльно, суть, такъ сказать, отраженіе Идеала, находящагося въ душѣ его.. Чѣмъ болѣе онъ очистилъ и распространилъ сей послѣдній, тѣмъ болѣе и, первые, отдѣльные, приближаются; къ высочайшему совершенству.

В. Бриммеръ.

"Соревнователь просвещенія и благотворенія", Ч. 1, 1818.

О СТРАСТНОМЪ.

Изъ Шиллера.

Представленіе страсти не есть цѣль искусства; но какъ средство оно чрезвычайно важно. Конечная цѣль искусства есть представленіе сверхъ чувственнаго, и трагическое искусство въ особенности достигаетъ сего, обнаруживая нравственную нашу независимость отъ законовъ Природы въ то время, когда мы предаемся страсти. Сопротивленіе силѣ чувствъ открываетъ въ насъ свободное начало; но сопротивленіе цѣнится по мѣрѣ нападенія. Естьли разумъ человѣка долженъ быть силою, неподлежащею Природѣ, то Природа должна намъ прежде явить силу свою во всей обширности. Страданіе чувственнаго существа должно быть глубокое и сильное,-- то есть: страстностію,-- что бы разумное существо могло доказать независимость свою и представиться дѣйствующемъ.

Нельзя никакъ узнать, точно ли твердость духа есть дѣйствіе моральной его силы, естьли не удостовѣриться прежде, что она не произходитъ отъ безчувственности. Не мудрено управлять такими чувствами, которыя едва только касаются поверхности души; но чтобъ сохранишь свободу духа посреди бури, всю чувственную Природу возмущающей, для сего требуется такая сила сопротивленія, которая превышаетъ всякую природную. И такъ представленіе моральной свободы достигается только съ. помощію живаго представленія дающей Природы, и трагическій герой долженъ явить себя чувствующимъ существомъ, прежде нежели мы рѣшимся удивляться ему, какъ существу разумному и приписывать необыкновенную душевную силу.

И такъ прежде всего должно нашъ требовать трагическаго стихотворца -- страстнаго, и ему позволяется доводить представленіе страсти до того, до чего она можетъ быть доведена, безъ вреда конечной его цѣли, то есть: безъ подавленія нравственной свободы. Онъ долженъ героя своего вполнѣ подвергнуть страданію, потому, что въ противномъ случаѣ всегда бы оставалось сомнѣніе, точно ли сопротивленіе его оному есть дѣйствіе духа его, то есть: нѣчто положительное, или напротивъ, не естьли оно нѣчто отрицательное и недостатокъ?

Сіе-то находимъ мы во французской трагедіи, въ которой рѣдко, или никогда не является намъ страдающая Природа, а только холодный поэтъ-декламаторъ или еще актеръ на ходуляхъ. Декламація заглушаетъ совершенно Природу и боготворимая французами пристойность (Décence) лишаетъ трагиковъ, ихъ всякой возможности представлять истинное человѣчество. Пристойность вредишь вездѣ, даже и тамъ, гдѣ ей должно быть выраженіемъ Природы; а искусство требуетъ его съ величайшею строгостію. Едва можемъ мы повѣрить, что" герой Французской трагедіи страдаетъ: ибо онъ о состояніи духа своего судитъ такъ спокойно, какъ самый хладнокровный человѣкъ, и безпрестанное вниманіе на впечатлѣніе, производимое имъ въ другихъ, не дозволяетъ, ему никогда предоставить Природѣ полную свободу.-- Цари, Княжны и Герои Корнеля и Вольтера не забываютъ сана своего и въ величайшемъ страданіи -- и -скорѣе разстаются съ человѣчествомъ, нежели съ достоинствомъ своимъ. Они подобны Царямъ и Императорамъ въ старинныхъ книжкахъ съ картинками,-- которые и засыпаютъ на ложѣ съ короною.

Сколь различно поступали въ этомъ Греки и тѣ изъ новѣйшихъ, которые писали въ ихъ духѣ! Никогда Грекъ не стыдится Природы; онъ отдаетъ чувственности должную справедливость, и за всѣмъ тѣмъ, увѣренъ, что никогда ею не увлечется. Его глубокій и правильный умъ заставляетъ различать случайное, которымъ дурной вкусъ болѣе всего занимается съ необходимымъ; все же то, чего нельзя назвать человѣчествомъ, есть случайное въ человѣкѣ. Греческій художникъ, долженствующій изваять Лаокоона, Ніобу, Филоктета, не знаетъ ничего о Княжнѣ, Царѣ и Царскомъ санѣ; онъ держится только человѣка. По сему мудрый ваятель и отвергаетъ одежду, представляя намъ героевъ нагими, хотя ему и очень извѣстно, что они такъ исходили. Одежда для негл есть нѣчто случайное, которому необходимое недолжно подчиняться и законы пристойности или потребности, не суть законы искусства. Ваятель долженъ и хочетъ представить намъ человѣка; одежда его скрываетъ,-- и такъ онъ отвергаетъ ее по справедливости.

Какъ Греческій ваятель отвергаетъ безполезное наружное облаченіе, чтобы оставить болѣе мѣста человѣчеству: такимъ же образомъ Греческій стихотворецъ освобождаетъ Человѣка столь же безполезнаго и мѣшающаго, принужденія условныхъ приличій, которыя только мудруютъ съ человѣкомъ и скрываютъ отъ него Природу. Въ Гомеровомъ твореніи и въ Греческихъ трагикахъ говоритъ страдающая Природа сердцу нашему искренно, сильно, внятно; всѣ страсти въ свободѣ и правила приличнаго не связываютъ чувствъ. Герои также способны къ страданіямъ человѣчества, какъ и другіе. Они потому-то и Герои, что чувствуютъ страданіе во всей его силѣ; но имъ не побѣждаются. Любя жизнь, подобно намъ всѣмъ, они однако, не такъ къ ней привязаны, чтобъ не пожертвовать ею, какъ скоро требуешь того честь или человѣчество, Филоктетъ преисполняетъ жалобами своими Греческую сцену и самъ бѣснующійся Ираклъ не скрываетъ терзаній своихъ. Назначенная въ жертву Ифигенія, признается съ трогательнымъ чисто-сердечіемъ, что ей горестно разстаться съ солнцемъ {Изъ всѣхъ новѣйшихъ никто не умѣлъ столько присвоишь себѣ образа мыслей Грековъ, какъ Гёте. Его Ифигенія есть и въ этомъ торжество величайшаго искусства -- и доказываетъ, до какой степени геній, не смотря на безконечное различіе временъ и нравовъ, способенъ возобновишь прошедшее. Примѣч. Перевод.}. Не въ притупленіи чувства, не въ равнодушіи къ страданію ищетъ Грекъ славы своей; онъ ищетъ ее въ твердости, переноситъ страданіе при всей способности чувствовать его. Самые боги Грековъ принуждены платить Природѣ дань, какъ скоро стихотворцу нужно сблизить ихъ съ человѣчествомъ. Раненый Марсъ вопіетъ противъ десяти тысячъ человѣкъ, а копіемъ уязвленная Венера плачетъ, возходя на Олимпъ проклинаетъ всѣ битвы.

Сія нѣжная чувствительность всегда страданію открытая; сія Природа, исполненная жизни, огня и истины; Природа, трогающая насъ въ Греческихъ твореніяхъ съ такою удивительною силою -- суть образцы подражанія для всѣхъ писателей, законъ, предписанный искусству Греческимъ геніемъ. Первое право на человѣка объявляетъ Природа, которая никакъ не должна быть отвергнута: ибо человѣкъ -- отсторонивъ прочія принадлежности -- есть существо чувствующее. Второе на него право объявляетъ разумъ: ибо онъ есть разумно-чувствительное существо, моральное лице, котораго долгъ -- не дозволять Природѣ повелѣвать собою. И тогда уже, когда Природа, во первыхъ, а разумъ во вторыхъ, снискали права свои, позволено пристойности объявить на человѣка третье право и наложить на него обязанность въ выраженіи чувствованій и мыслей своихъ, соображаться съ обществомъ, чтобы явиться -- существомъ образованнымъ.

В. Бриммеръ.

"Соревнователь просвещенія и благотворенія", Ч. 2, 1818.