Намѣреваясь говорить о дѣятеляхъ той великой борьбы, изъ которой вышелъ Сѣверо-американскій Союзъ съ новыми силами, съ новой независимой жизнію, съ новыми свободными учрежденіями, мы, для полноты нашего очерка, обрисуемъ ходъ событій, подготовившихъ эту борьбу и этихъ дѣятелей.
Отмѣна штемпельнаго налога, какъ извѣстно, была первой серьезной уступкой со стороны Англіи въ пользу ея американскихъ колоній. Какъ только въ Америкѣ узнали объ этой отмѣнѣ, все населеніе пришло въ безумный восторгъ. Ее праздновали, какъ побѣду. Но Американцы, торжествуя побѣду, не подозрѣвали, что за однимъ удовлетвореннымъ желаніемъ слѣдуетъ стремленіе къ новому удовлетворенію; что логика частной и коллективной или исторической жизни заключается именно въ этомъ постоянномъ стремленіи къ новымъ и новымъ удовлетвореніямъ, и что въ каждомъ удовлетвореніи лежитъ всегда начало новому желанію.
Партія Питта защищала собственное право американскаго представительства; по она никогда и не сомнѣвалась въ томъ, чтобы верховное право парламента могло быть оспариваемо. Съ своей стороны, Американцы, когда миновалъ первый восторгъ, начали подумывать о томъ: достигли ли они отмѣной штемпельнаго налога всего того, что имъ нужно. Подумавъ, увидѣли, что нѣтъ. Отисъ, тогда еще здоровый, сказалъ въ колоніальномъ собраніи, что разница, устанавливаемая парламентомъ во внѣшнемъ и внутреннемъ налогѣ, не имѣетъ никакого смысла, и если парламентъ отказался отъ права на первый, то онъ долженъ отказаться и отъ права на второй. Далѣе, въ декларація парламента объ отмѣнѣ пошлины, было сказано, что парламентъ имѣетъ и долженъ имѣть право и власть возлагать на колонистовъ обязательства во всѣхъ обстоятельствахъ. Американцамъ же думалось иначе, они полагали, что Англіи слѣдуетъ отказаться отъ всякихъ притязаній на внутреннее управленіе колоніями и совсѣмъ не вмѣшиваться ни въ какія ихъ дѣла. Наконецъ Георгъ III находилъ, что уступка парламента есть непростительная слабость, оскорбительная для величія Англіи, что это пятно на его коронѣ, пятно, которое не смоется никогда. Такимъ образомъ, однимъ хотѣлось идти поскорѣе впередъ, другимъ хотѣлось ихъ задержать, а парламентъ думалъ изобразить собою примиряющую середину. Неудовлетвореніе было общее и слѣдовательно неизбѣжно было новое столкновеніе.
Одинъ изъ членовъ, новаго министерства, назначеннаго Георгомъ, предложилъ въ палатѣ наложить на американцевъ пошлину на оконное стекло, бумагу, краски и чай. Пошлина эта, предполагавшаяся на ввозные товары, должна была составлять всего около 40,000 фунтовъ, стерлинговъ въ годъ. Какъ было сказано къ объяснительномъ вступленіи къ биллю, налогъ, предполагался для покрытія нѣкоторыхъ расходовъ Англіи на американскую администрацію и на платежи, необходимые для защиты, покровительства и безопасности колонистовъ. Для надзора за исполненіемъ этого новаго закона предполагалось учредить въ. Америкѣ особенное таможенное бюро, совершенно независимое отъ колонистовъ.
Когда англичане, рѣшились издать новый законъ, они знали очень хорошо, что дѣло идетъ въ сущности вовсе не о сорока тысячахъ фунтовъ, стерлинговъ, которые въ англійскомъ бюджетѣ не фигурировали бы особенно параднымъ образомъ, а все дѣло въ сомъ, чтобы показать американцамъ власть метрополіи. "Вы трусы,-- сказалъ Гренвиль министрамъ,-- вы боитесь американцевъ, вы не смѣете наложить на нихъ, налогъ".-- Мы трусы?! отвѣтилъ, на это Гоуншендъ,-- вы увидите боюсь ли я.-- И точно Тоуншендъ не испугался. Это онъ предложилъ новый законъ, и законъ прошелъ не только безъ оппозиціи, но даже безъ всякаго замѣчанія.
Американцы знали тоже очень хорошо, что, отдавъ въ видѣ налога 40 тысячъ фунтовъ стерлинговъ, они не умрутъ съ голоду и даже не станутъ бѣднѣе. Какъ для англичанъ сущность вопроса заключалась къ правѣ, такъ точно она заключалась и для американцевъ. Наглая безцеремонность Тоуншенда, увлекшаго весь парламентъ, привела въ негодованіе американцевъ, и въ этомъ случаѣ какъ и раньше, первый голосъ подалъ Массачусетсъ. Общее собраніе этой провинціи составило петицію въ королю и къ членамъ парламента, защищавшимъ право американцевъ. Всѣ эти документы, составленные Самуэлемъ Адамсомъ, отличались твердостію, умѣренностію и достоинствомъ.
Вмѣстѣ съ этимъ массачуссетское собраніе разослало циркуляры во всѣ колоніи. Колонисты приглашались принять мѣры противъ наложенія на нихъ налога. Хотя циркуляръ и быль написанъ въ умѣренномъ тонѣ, тѣмъ не менѣе онъ могъ вызвать прежде всего новый конгрессъ колонистовъ. А какъ парламентъ боялся больше всего подобныхъ собраній, возбуждавшихъ и разжигавшихъ, по его мнѣнію, революціонныя идеи и революціонныя стремленія, то въ Лондонѣ и позаботились, чтобы конгрессъ не могъ состояться.
Распоряженіе министерства но этому предмету вовсе не отличалось политическимъ глубокомысліемъ и знаніемъ человѣческаго сердца, ибо требовало отъ массачуссетскаго собранія, чтобы оно взяло назадъ свое приглашеніе. Во-первыхъ, какъ это сдѣлать; во-вторыхъ, какое имѣло право министерство запрещать колоніямъ сношенія между собой? Собраніе конечно -отказало въ неразсудительномъ и грубомъ требованіи, сопровождавшемся угрозами, и въ отвѣтѣ своемъ губернатору замѣтило между прочимъ, что если вотировка собранія должна быть контролируема и измѣняема министромъ, то колонистамъ не остается и тѣни свободы.
Подобнымъ же образомъ поступило министерство и съ другими колоніями. Къ губернаторамъ были разосланы приказанія противодѣйствовать митингамъ и собраніямъ колонистовъ, чтобы недопустить ихъ до новыхъ петицій, адресовъ или рѣшеній зловреднаго свойства.
Этотъ циркуляръ министерства могъ меньше всего укротить взволновавшихся американцевъ, потому что право, утвержденное хартіями и конституціей, оно уничтожало полицейскимъ порядкомъ. Американцы выходили изъ себя и все рѣшительнѣе и рѣшительнѣе выступали на путь противодѣйствія открытой силой.
Въ свою очередь министерство, отстаивавшее достоинство власти и королевскія прерогативы, считало унизительнымъ и несвойственнымъ своему авторитету согласиться на какія либо уступки. Не шли на уступки и примиреніе американцы; не шло на нихъ и министерство. Ни та. ни другая сторона не хотѣла уступить ни шагу. Какой же могъ быть исходъ? Если соглашеніе невозможно на словахъ, если люди, разгоряченные взаимнымъ противодѣйствіемъ, не въ состояніи смотрѣть на свои отношенія спокойно, объективно, то возможно только одно рѣшеніе -- матеріальной силой. Къ этому средству я прибѣгло министерство, вѣроятно, для того, чтобы оправдать слова Франклина, сказанныя имъ въ палатѣ представителей: "возмущенія нѣтъ, но его сдѣлаютъ".
Губернаторъ Бернаръ, о политической мудрости, которого сохранились самыя полновѣсныя доказательства, очень сокрушаясь тѣмъ, что его власть поимѣетъ ровно никакого авторитета и поэтому распоряженія министерства остаются невшшлняемыми. просилъ поддержки правительства. Это значило, чтобы въ его распоряженіе отрядили войско. Такъ какъ удовлетвореніе подобной просьбы нисколько не противорѣчью системѣ, принятой министерствомъ въ своихъ отношеніяхъ къ колонистамъ, то и было предписано главнокомандующему войсками сѣверныхъ колоній послать въ Бомонъ два полка и четыре военныхъ корабля. Въ секретномъ предписаніи главнокомандующему было сказано, чтобы одинъ полкъ былъ помѣщенъ на квартирахъ въ самомъ городѣ для подкрѣпленія гражданскаго управленія, поддержанія общественнаго спокойствія и ни содѣйствія таможеннымъ чиновникамъ, при исполненіи ими своихъ обязанностей. Въ предисловіи было прибавлено, что вслѣдствіе деликатныхъ свойствъ порученіи легко вызвать событія, вовсе непредвидѣнныя, и что поэтому порученіе должно быть возложено на офицера осторожнаго, рѣшительнаго и заслуживающаго полнаго довѣріи. Министерство очевидно знало, куда оно идетъ.
Но и американцы не шли ни на какія уступки. Комитеты общинъ собрались въ конвентъ для обсужденія мѣръ, какія слѣдовало принять. Между прочимъ было постановлено, чтобы въ виду войны съ Франціею -- которой въ дѣйствительности вовсе не предвидѣлось, колоніи вооружились. На это остроумный Бернаръ объявилъ конвенту, что король рѣшился поддерживать свою власть надъ колоніями во всей ея строгости, и что раскается тотъ, кто осмѣлится посягнуть на верховное право.
Конвентъ протестовалъ противъ обвиненія въ непочтеніи къ королю, предложилъ народу воздерживаться отъ всякаго насилія, и въ тоже время постановилъ разойтись послѣ шести засѣданій.
Собраніе конвента было новымъ шагомъ впередъ въ той логикѣ событій, которая зовется историческимъ ростомъ народовъ. Этотъ конвентъ былъ первымъ народнымъ собраніемъ. Второй шагъ уже легче. Вскорѣ народныя собранія получили въ Америкѣ такое развитіе, что политическіе вопросы разрѣшались только на нихъ.
Въ день распущенія конвента военные англійскіе корабли бросили якорь въ портѣ Бостона и высадили на берегъ 700 солдатъ. Новое обстоятельство, новыя столкновенія, новыя послѣдствія. Узелъ затягивался все крѣпче и крѣпче.
Высадившихся солдатъ прежде всего нужно было размѣстить по квартирамъ. А это было вовсе не такъ легко. Губернаторъ обратился къ совѣту; но совѣтъ отказался вмѣшиваться въ это дѣло, потому что водвореніе постоянныхъ войскъ въ колоніяхъ во время мира противорѣчью конституціи. Городовой магистратъ отказалъ въ выдачѣ билетовъ на постой. Оставалось только помѣстить войска въ правительственныхъ зданіяхъ, и ихъ дѣйствительно помѣстили въ залѣ совѣта, въ залѣ собранія, въ комнатахъ суда и на общественныхъ гуляньяхъ. Стоянка солдата возмущала пуританъ и приводила ихъ въ отчаяніе. Прежде тихій и спокойный городъ началъ оглашаться звуками трубъ и барабановъ, даже въ праздники. Пуритане правда молчали; общественное спокойствіе не было никѣмъ нарушено; но злоба накипала въ сердцахъ колонистовъ и оставалось уже немного, чтобы дать событіямъ печальный оборотъ, и придти къ послѣдствіямъ, которыхъ до тѣхъ поръ все еще старались избѣжать и даже боялись предвидѣть.
Но американцы все еще крѣпились и держали себя съ осторожностію и сдержанностію истинно зрѣлаго народа. Не дозволяя себѣ ничего того, что могло бы дать министерству право обвинить ихъ въ активномъ противодѣйствіи правительству, они съ пассивнымъ мужествомъ всѣхъ утѣсняемыхъ рѣшились поразить англичанъ въ самое больное мѣсто. "Не мы зависимъ отъ Англіи, а Англія отъ насъ, потому что ея торговля держится только нами".
И затѣмъ американцы отказались отъ чая, отъ англійскихъ мануфактурныхъ издѣлій. Подобный фактъ, съ легкой руки американцевъ, повторился и на континентѣ Европы, но разница только въ томъ, что Европа не владѣла никогда спокойствіемъ американцевъ и отсутствіемъ той горячки, которая превращала протесты европейцевъ болѣе въ блестящіе и шумные фейерверки.
Въ противуположность американскому спокойствію, англичане наступали все съ большимъ упорствомъ уязвленнаго самолюбія, утративъ въ пылу озлобленія всякое чувство справедливости. Англичанамъ очень хотѣлось наказать виновныхъ, потому что, по общепринятому мнѣнію, въ Америкѣ было бы все тихо и спокойно, если бы на несчастіе англичанъ, не было двухъ-трехъ горячихъ головъ, бывшихъ единственной причиной непокорства колонистовъ. По мнѣнію министерства, виною всему были -- Отисъ, Кешингъ, Самуэль Адамсъ и еще 16 человѣкъ. Всѣхъ этихъ зачинщиковъ безпорядковъ предполагалось предать суду. А какъ на американскій судъ полагаться было невозможно, ибо тамошніе присяжные были проникнуты тоже духомъ непокорства, и слѣдовательно высказали бы не такое мнѣніе, какое было нужно англійскому министерству, то и предполагалось Отиса, Адамса и всю ихъ компанію привезти въ Лондонъ и, согласно одному статуту Генриха VIII, предать суду особой коммисіи.
Противъ такого чудовищнаго предложенія возсталъ Боркъ. "Если мѣры, которыя вы принимаете, сказалъ онъ, не въ силахъ успокоить американцевъ, если они приводятъ ихъ только въ отчаяніе, то вы поднимаете противъ врага оружіе, которое обратится на насъ. И зачѣмъ дѣйствуете вы такимъ образомъ? Потому что, какъ говорите вы, нельзя довѣриться американскимъ присяжнымъ. Ваши слова способны но истинѣ возмутить всякаго мыслящаго человѣка. Если въ народѣ, состоящемъ изъ двухъ милльоновъ, вы не можете найти себѣ партизановъ -- измѣните планъ своего управленія или же откажитесь навсегда отъ своихъ колоній".
Откажитесь навсегда отъ своихъ колоній! Мысль эта была слиш;, о.чъ смѣла и Георгъ III думалъ нѣсколько иначе. Его креатура, лордъ Нортъ, высказалъ другую мысль: прежде чѣмъ насъ любить, пусть Америка насъ боится ". Правда такую осторожную мысль высказала, тотъ самый лордъ Нортъ, про котораго говорили, что Англія въ его управленіе потеряла столько земель и надѣлала столько долговъ, сколько не теряла и не дѣлала ни въ одну изъ своихъ историческихъ эпохъ. Но лордъ Нортъ очень мало заботился о томъ, что о немъ говорятъ и думаютъ. И въ тоже время онъ не былъ ни золъ, ни совершенно глупъ. Онъ были, только неспособенъ стоять но главѣ управленія даже во времена менѣе трудныя. Впрочемъ нельзя сказать про Норта, чтобы онъ не владѣлъ никакими способностями. Прежде всего онъ былъ человѣкъ необыкновенной тучности и вслѣдствіе того флегматикъ. Ярые противники его Фоксъ. Боркъ, Барре обвиняли его чуть не въ уголовныхъ преступленіяхъ, и онъ не только выслушивалъ ихъ съ невозмутимымъ спокойствіемъ, но нерѣдко засыпалъ въ своемъ креслѣ, и въ такомъ случаѣ его нужно было будить толчками. Но разъ проснувшись и начавъ говорить, Нортъ увлекалъ палату остроуміемъ и способностію подмѣчать въ своихъ противникахъ смѣшныя стороны. Такъ Фоксъ сказалъ разъ въ палатѣ, что лордъ Нортъ любитъ только бездѣятельность и лесть. "Позвольте, отвѣтилъ ему на это Нортъ, я провелъ большую часть своей жизни въ палатѣ; мнѣ кажется, что меня здѣсь не оставляютъ празднымъ и ужь конечно мнѣ не льстятъ". Разумѣется, лордъ Нортъ не былъ виноватъ въ томъ, что Георгъ Ш полагалъ, что ловкій и остроумный царедворецъ можетъ быть способнымъ первымъ министромъ; но съ другой стороны, едва ли справедливо сваливать всю вину на лорда Норта. Отношенія Америки къ Англіи сдѣлались уже такъ натянуты. что никакой министръ, ни даже самъ старикъ Питтъ не предупредили бы отдѣленія колоній отъ метрополіи. Лордъ Нортъ былъ не одинъ. Онъ явился однимъ изъ представителей партіи власти и больше ничего. Конечно онъ способствовалъ болѣе сворой развязкѣ; но и въ этомъ случаѣ его слѣдуетъ не столько порицать, сколько хвалить.
Лордъ Нортъ началъ съ того, что предложилъ возстановить налогъ на чай. Партія лорда Чатама сильно возстала противъ предложенія. И въ самомъ дѣлѣ чего добивался Нортъ -- доходовъ? Нѣтъ, потому что онъ самъ разсчитывалъ выручить не болѣе 40,000 фунтовъ стерлинговъ. Ему нужно было только одно -- сломить гордость американцевъ, и заставить ихъ признать власть министерства и парламента. Послѣ побѣды онъ готовь былъ идти охотно на всякое примиреніе и даже на всякую уступку. Но ему нужно было прежде побѣдить. Не подчинить американцевъ теперь же власти метрополіи, сказалъ онъ въ палатѣ, значить отказаться отъ нихъ навсегда. Пусть не думаютъ объ отмѣнѣ закона прежде, чѣмъ Америка не будетъ лежать у нашихъ ногъ".
И партія друзей американцевъ, во главѣ которой стоялъ лордъ Чатамъ, при воемъ своемъ кажущемся либерализмѣ, стояла совсѣмъ не такъ далеко отъ лорда Норта. Друзья американцевъ желали только одного, чтобы колонистовъ не притѣсняли и не поступали съ ними произвольно; они желали, чтобы Англія изображала изъ себя чадолюбивую мать, а Америка покорную и нѣжную дочь. Но они были далеки отъ мысли видѣть въ нѣжной дочери совершеннолѣтнюю дѣвушку, свободно располагающую своею рудою. Такимъ образомъ, если бы дочка вздумала сказать матери: маменька, пожалуйста не вмѣшивайтесь въ мои дѣла, потому что вы въ нихъ ровно ничего не понимаете, и оставьте меня въ покоѣ; то, по мнѣнію англійскихъ либераловъ, матери, обидѣвшейся непочтительностію своей дочери, слѣдовало отвѣтить -- не говори мнѣ дерзостей, и дѣлай, что я тебѣ приказываю; иначе я тебя заставлю. Совершенно въ этомъ смыслѣ высказался и Питтъ, который какъ и всѣ умѣренные либералы, всѣхъ временъ и всѣхъ народовъ, говорилъ хорошо до тѣхъ поръ, пока не приходилось дѣйствовать. Не одобряя системы лорда Норта, Питтъ перешелъ бы скорѣе на его сторону, чѣмъ на сторону американцевъ. Вотъ что сказалъ онъ въ палатѣ G марта 1770 г. Рѣчь эта поучительна въ особенности потому, что можетъ служить превосходной характеристикой всѣхъ умѣренныхъ либераловъ. "Думаютъ, сказалъ Питтъ, что я слишкомъ большой другъ Америки. Признаюсь, я дѣйствительно другъ этой страны. Я люблю американцевъ, потому что они любятъ свободу; я люблю ихъ за благородныя усилія, которыя они обнаружили въ послѣднюю войну. Но я сознаюсь, что нахожу, что они во многомъ ошибаются; они идутъ слишкомъ далеко; они ошибаются на счетъ мысли, что отъ- нихъ хотятъ взять деньги налогомъ. Но если они заходятъ уже слишкомъ далеко съ своею идеею о свободѣ, если они не хотятъ подчиниться законамъ нашей страны и если они хотятъ освободиться отъ законовъ торговли и навигаціи, они не найдутъ себѣ другого противника болѣе заклятаго, чѣмъ я. Нужно, чтобы они были подчинены. Во всѣхъ законахъ торговли и навигаціи Англія есть мать-родина, а американцы ея дѣти. Ихъ долгъ повиноваться, нашъ -- повелѣвать. Это необходимая вещь. Когда днѣ страны находятся въ такомъ положеніи, какъ мы, необходимо болѣе чѣмъ простое соглашеніе, нужна подчиненность, нужно повиновеніе, нужна зависимость. И если вы не будете предписывать законовъ американцамъ, то позвольте вамъ сказать, милорды, что американцы захотятъ предписывать законы вамъ и ихъ предпишутъ".
Рѣчь эта была бы хороша полустолѣтіемъ раньше, когда мать и дочь еще чувствовали свою взаимную родственную связь; но когда сердце дочери ожесточалось, когда неразсудительная настойчивость матери пробудила въ умѣ дочери нѣкоторыя смѣлыя мысли, создала въ ней невѣдомыя до того желанія, стремленія и рѣшимость освободиться отъ убійственной опеки, нравоучительныя слова становятся не кстати, и угрозы смѣшны, потому что, не устраняя разрыва, онѣ только ожесточали обѣ стороны. Питтъ въ молодости былъ бы конечно послѣдовательнѣе и постарался чтобы въ его рѣчи конецъ вязался съ началомъ. Теперь же, объявивъ себя другомъ свободы, онъ прибавляетъ, что дастъ ее только только тѣмъ, кто станетъ его слушаться безусловно, и кто будетъ ему повиноваться. Но чѣмъ такая теорія либеральнаго Питта, имѣвшаго неоспоримо больше достоинствъ, чѣмъ безумецъ Генрихъ VIII англійскій, отличается въ сущности отъ правительственной системы Генриха.
Въ то время какъ члены парламента занимались разговорами, въ Америкѣ случилось неожиданное событіе, перенесшее американскій вопросъ изъ сферы краснорѣчивыхъ разговоровъ и запальчивыхъ рѣчей въ сферу дѣйствія.
1-го марта 1770 г. произошла въ Бостонѣ стычка между народомъ и англійскими солдатами.
Солдаты, хотя лично ни въ чемъ невиноватые, имѣли несчастіе возбудить ненависть жителей; за ихъ красные мундиры ихъ прозвали раками, прибавляя къ этому прозвищу эпитеты очень обиднаго свойства. Англійскій солдатъ не смѣлъ показаться на улицѣ; и мальчишки, и взрослые усиливались нанести ему какое либо оскорбленіе вездѣ, гдѣ только можно. И на квартирахъ солдатамъ было не лучше, имъ отказывали во всемъ; а если что и давали, то съ такимъ видомъ, что одна только необходимость подчиняться дисциплинѣ заставляла ихъ глотать молча всѣ оскорбленія и обиды. По не спасла и дисциплина. Солдаты, выведенные разъ изъ терпѣнія, поколотили своихъ обидчиковъ. Это было въ субботу, 3 марта. Такъ какъ на другой день приходилось воскресенье, то пуритане, занявшись душеспасительными упражненіями, оставили солдатъ въ покоѣ. Но за то тѣмъ энергичнѣе оказались они въ понедѣльникъ 5 марта. Огромная толпа народа, вооруженнаго палками и тростями, напала на гауптвахту и начала кидать въ солдатъ снѣжными комьями съ каменьями въ серединѣ, щепками и льдомъ. Разнообразная брань и угрозы въ счетъ уже не шли. Офицеръ, находившійся въ караулѣ, обнаружилъ большое хладнокровіе и сдержанность; солдаты стояли подъ ружьемъ неподвижно. Но на бѣду между хладнокровными нашелся одинъ горячій, который не выдержалъ, когда ему въ лицо попалъ комъ снѣга съ каменной начинкой и выстрѣлилъ въ толпу обидчиковъ. Шесть другихъ солдатъ сдѣлали тоже. Конечно, это было нарушеніемъ дисциплины; но виноватъ былъ а капитанъ Престонъ, велѣвшій солдатамъ зарядить ружья. Съ другой стороны, можно оправдать и капитана, потому что если бы рѣшительное столкновеніе не произошло 5 марта, то оно произошло бы 10, 15 или 20; а уже произошло бы непремѣнно. Послѣдствіемъ залпа было то, что трое изъ нападавшихъ были убиты и шестеро ранены.
Какъ только печальное событіе огласилось по городу, а огласилось оно немедленно, все населеніе пришло въ волненіе и на другой же день былъ назначенъ митингъ. Было рѣшено, что городъ долженъ быть очищенъ немедленно отъ солдатъ. Къ губернатору отправили депутацію съ требованіемъ объ удаленіи войска и онъ для предупрежденія новыхъ столкновеній распорядился вывести солдатъ за городъ.
Но удаленіе солдатъ не успокоило взволнованныхъ умовъ. Похороны убитыхъ были сдѣланы съ торжествомъ, имѣвшимъ весь характеръ революціонной демонстраціи; англійскихъ солдатъ вмѣсто раковъ стали называть убійцами, и наконецъ потребовали, чтобы виноватые были преданы суду. Капитанъ Престонъ былъ арестованъ и заключенъ въ тюрьму, и народъ постарался разжечь страсти въ присяжныхъ, чтобы они изрѣкли злодѣямъ пристойный приговоръ.
Здѣсь обнаружилась новая черта американской гражданской зрѣлости. Всякій другой народъ послѣ перваго залпа, сдѣланнаго безъ команды и хотя бы имѣвшаго, можетъ быть, менѣе печальныя послѣдствія, расправился бы съ виновными своими руками. Но американцы не только не сдѣлали этого, но они, предавъ обвиняемыхъ суду, судили ихъ съ безпристрастіемъ, небывалымъ въ исторіи въ моменты народныхъ волненій и страстности. Изъ всѣхъ преданныхъ суду были обвинены только два солдата, и то лишь въ простомъ убійствѣ; всѣ остальные и капитанъ оправданы. Укажите другой подобный примѣръ изъ исторіи революціи какого либо другого народа.
Послѣ бостонскаго убійства наступило затишье. Но это затишье не было примиреніемъ. Напротивъ, повсюду зрѣла мысль о разъединеніи; всѣ, даже люди наиболѣе спокойные и разсудительные, какъ напримѣръ Вашингтонъ, не вѣрили въ возможность мирнаго исхода борьбы и готовились къ вооруженному сопротивленію. Американцы, точно какъ бы сознательно, собирались съ силами для рѣшительной борьбы. И они дѣйствительно собирались съ силами. Тамъ, гдѣ народная вспышка есть слѣдствіе только минутнаго увлеченія или внѣшняго подстрекательства, въ подобныхъ долгосрочныхъ приготовленіяхъ нѣтъ никакой нужды. Вспышка является мгновенно и мгновенно исчезаетъ. Но въ американцахъ происходилъ иной процессъ. И въ нихъ дѣйствовало увлеченіе, порывъ, горячка; но кромѣ горячки въ нихъ была еще и та Интеллектуальная зрѣлость, которая сообщала всѣмъ ихъ дѣйствіямъ характеръ обдуманности и неуклоннаго стремленія къ заданной цѣли. Кажется, какъ будто бы вся борьба за независимость не была революціей, а какимъ-то спокойнымъ убѣжденіемъ, сдѣланнымъ Людьми созрѣвшими въ мысли, что иной порядокъ для нихъ Невозможенъ! И читатель согласится съ вѣрностію этого замѣчанія, если обратитъ вниманіе на то, что американскую революцію, обыкновенно и не называютъ революціею; ее называютъ войной за независимость. Это происходитъ только оттого, что въ американскихъ событіяхъ нѣтъ обыкновенныхъ атрибутовъ революціи; нѣтъ ни заговоровъ, ни подземныхъ обществъ, ни людей съ страшными физіогноміями и всклокоченными волосами. Американцы даже не придумали особенной шляпы революціоннаго фасона или революціоннаго плаща. Все совершалось просто, скромно, безъ крику и шуму; всѣ дѣйствовали какъ одинъ человѣкъ; но какъ человѣкъ, строго размыслившій что ему дѣлать, и затѣмъ уже не дѣлавшій ни одного шага назадъ. Американская революція есть единственный историческій фактъ, гдѣ движеніе совершалось не нѣкоторыми передовиками, тащившими за собой массу только желавшую чего-то иного, но рѣшительно незнавшую, что ей дѣлать; а напротивъ ровное, почти совершенно спокойное наступательное движеніе всѣхъ,всего народа, переросшаго свои учрежденія и желавшаго замѣнить ихъ новыми. Въ этомъ и весь секретъ борьбы Англіи съ Америкой, и такого быстраго послѣдующаго роста американскаго Союза.
Впрочемъ читатель сдѣлаетъ ошибку, если изъ сказаннаго выше заключитъ, что ровное движеніе всѣхъ должно исключать болѣе усиленную дѣятельность нѣкоторыхъ. Во всѣхъ общихъ движеніяхъ, во всей исторической жизни народовъ есть всегда одинъ фокусъ, въ которомъ концентрируются отдѣльныя, индивидуальныя стремленія. Такіе же фокусы бывали всегда и въ жизни американцевъ. Сначала центромъ движенія явился Отисъ, затѣмъ новыя стремленія сосредоточились въ Пэтрикѣ, а послѣ бостонского убійства выступаетъ на сцену Самуэль Адамсъ. Съ 1770--1773 года онъ былъ душею движенія, и англичане прозвали его великимъ поджигателемъ. Во всѣхъ безконечныхъ спорахъ этого времени колоній съ метрополіей, Адамсъ является главнымъ дѣятелемъ; это онъ поддерживалъ и разжигалъ энергію, и онъ былъ главнымъ редакторомъ всего того, что исходило отъ имени колоній въ видѣ петицій, адресовъ и офиціальныхъ писемъ.
Губернаторомъ Массачуссется былъ въ это время Гетчинсонъ, человѣкъ въ духѣ Георга III и его сподвижниковъ. Чтобы оправдаті. довѣріе высшей власти, ввѣрившей ему губернаторскій постъ, Гетчинсонъ старался всѣми силами сдѣлать себя какъ можно болѣе непріятнымъ американцемъ, и надо отдать ему справедливость достигъ этого вполнѣ. Изъ поступковъ его, наиболѣе оскорбившихъ американцевъ, былъ слѣдующій. На собраніи 1772 г. онъ объявилъ, что англійское правительство назначило губернатору жалованье отъ себя, изъ американскихъ доходовъ. Больнѣе этого уязвить американцевъ было невозможно. Если англійское правительство назначило жалованье само собой и для этого истребовалось согласіе колоніальнаго собранія, то очевидно, что губернаторъ изъ чиновника колонистовъ превращался въ власть совершенно внѣшнюю, имѣющую корни не въ Америкѣ, а въ Англіи,-- въ власть совершенно независимую отъ собранія. Большей обиды придумать было невозможно. Но колонисты и тутъ съумѣли себя сдержать. Не позволяя себѣ никакихъ крайностей, въ которыя впадаютъ такъ легко разгорячившіеся люди, собраніе вѣжливо просило губернатора получать жалованье но вотировкѣ собранія, а не отъ англійскаго правительства. Гетчинсонъ конечно отказалъ. Тогда собраніе сочло себя въ правѣ считать себя оскорбленнымъ, а вмѣстѣ съ тѣмъ счелъ себя обиженнымъ и весь народъ. Свое оскорбленіе народъ заявилъ тѣмъ, что началъ составлять митинги, а на митингахъ протестовать противъ новой узурпаціи метрополіи. Конечно, эти протесты не были бы особенно важны и не казались бы англійскому министерству особенно опасными, еслибы они ограничивались одними заявленіями неудовольствія, даже очень шумными. Но колонисты дѣйствовали иначе. Они шумѣли только въ той мѣрѣ, какая неизбѣжна по самому существу многолюдства; а за тѣмъ дали своимъ совѣщаніямъ направленіе вполнѣ зловѣщее и обсуживали вопросъ о томъ, какъ было бы хорошо образовать республику по образцу или на манеръ голландской и за тѣмъ водворить у себя полную свободу торговли и промышленности. Англія была права, если въ этихъ разсужденіяхъ видѣла для себя большую опасность. Пока зловѣщія разсужденія происходили въ колоніальныхъ собраніяхъ, неудовольствіе колонистовъ и ихъ опасныя мысли не имѣли характера всеобщности и могли казаться задоромъ однихъ представителей. По когда задоръ сталъ проявляться въ чисто-народныхъ собраніяхъ. на сельскихъ митингахъ; когда зловредныя мысли, грозившія англійскому авторитету, стали выражаться людьми, пахавшими землю своими собственными руками, то стало очевиднымъ, что задоръ представителей есть только выраженіе неудовольствія всѣхъ и имѣетъ силу, какую; въ немъ вовсе не подозрѣвали.
Историческая послѣдовательность велитъ однако замѣтить, что мысль о митингахъ принадлежитъ вовсе не сельскому населенію. Первый народный митингъ билъ устроенъ въ Бостонѣ по предложенію Самуэля Адамса и на этомъ митингѣ было рѣшено образовать комитетъ, которому и поручено составить изложеніе правъ колонистовъ какъ людей, какъ подданныхъ и какъ христіанъ. Изложеніе это было составлено съ большимъ искуствомъ. Въ качествѣ людей, колонистамъ должно было принадлежать ненарушимое, безусловное право на свободу и собственность; какъ ломанные, они хотѣли правъ, гарантированныхъ великой хартіей; какъ христіане, требовали полной религіозной свободы. Изложеніе это оканчивалось воззваніемъ къ колонистамъ, которыхъ приглашали поддержать и возстановить свои нрава и спасти гибнущую конституцію. "Но если, говорилось въ заключеніе, провинція найдетъ, что права эти ей не принадлежатъ или что они не были похищены, или что не стоитъ труда ихъ защищать, намъ остается только оплакивать потерю гой великой любви къ свободѣ гражданской и религіозной, которая въ виду опасностей и даже смерти побудили нашихъ отцовъ покинуть свою родину и поселиться въ пустынѣ."
Это изложеніе было напечатано въ 600 экземплярахъ и разослано по всѣмъ городамъ.
Губернаторъ Гетчинсонъ пришелъ въ ужасъ и негодованіе и на слѣдующемъ собраніи объявилъ, что признаетъ подобные митинги опасными и противозаконными, потому что на нихъ разсуждаютъ о конституціи и осмѣливаются отвергать власть парламента. Собраніе, которому была выражена подобная мысль, отвѣтило такимъ образомъ, что Гетчинсону пришлось пожалѣть свою политическую близорукость. Массачуссеты объявили на отрѣзъ, что губернаторъ совершенно нравъ, что колонисты отвергаютъ дѣйствительно власть и право парламента надъ собою, и что если и встрѣчались прежде примѣры подчиненія актамъ парламента та это происходило вслѣдствіе необдуманности или нежеланія бороться съ метрополіею; въ дѣйствительности же колонія не признавала никогда законодательной власти парламента надъ собою.
Дерзости колонистовъ были слишкомъ велики, а сила губернатора слишкомъ мала, чтобы онъ могъ стремиться къ возстановленію равновѣсія открытой борьбой силы противъ силы, и потому Гетчинсонъ избралъ путь окольный, и не имѣя возможности дѣйствовать явно, сталъ дѣйствовать тайно. Это обнаружилось изъ опубликованной секретной переписки Гетчинсона съ однимъ членомъ англійскаго парламента. Если Самуэль Адамсъ былъ великимъ поджигателемъ американцевъ, то губернаторъ Бернаръ и его намѣстникъ Гетчинсонъ были великими поджигателями англичанъ. Разница только въ томъ, что Адамсъ дѣйствовалъ открыто, а Бернаръ и Гетчинсонъ тайно. Письма эти показала еще, что Гетчинсонъ былъ великій лицемѣръ, ибо въ то время, когда онъ старался показать американцамъ, что держитъ ихъ сторону, онъ поджигалъ министерство на мѣры крутыя и-энергическія. "Нужно, писалъ онъ. ослабить и уменьшить то, что люди зовутъ англійской свободой... невозможно, чтобы колонія, лежащая отъ метрополіи за три тысячи миль, пользовалась равною ей свободою... когда я прошу ослабить свободу, я желаю блага колоніи, чтобы связь ея съ метрополіею не порвалась..." Весьма вѣроятно, что Гетчинсонъ, высказывая подобныя мысли, имѣлъ въ виду дѣйствительно благо колоній; но въ такомъ случаѣ, зачѣмъ же онъ не высказывалъ своихъ мыслей вслухъ? Зачѣмъ поднялся повсюду въ Англіи такой шумъ, когда Франклинъ опубликовалъ эти письма? Какъ извѣстно, Франклинъ, которому достались эти письма, отправилъ ихъ къ президенту массачуссетской палаты представителей съ тѣмъ, чтобы письма эти не были напечатаны, а только сдѣланы извѣстными небольшому числу лицъ. Самуэль Адамсъ, понявъ просьбу Франклина нѣсколько шире, прочиталъ письма конфиденціально всему собранію представителей. Такая конфиденціальность кончилась тѣмъ, что чрезъ нѣсколько дней письма были частью напечатаны, а частью распространились въ копіяхъ. Но не этого собственно хотѣло собраніе: оно вотировало петицію королю, въ которой просило смѣны Гетчинсона. Въ петиціи губернаторъ обвинялся въ томъ, что онъ нарушалъ доброе согласіе между колоніями и метрополіею, что онъ не допускалъ петицій американцевъ къ королю, что онъ былъ причиной занятіи провинціи англійскими войсками. Отвѣтъ на петицію былъ такой, какимъ ему и слѣдовало быть. Поведеніе губернатора найдено безукоризненнымъ, а просьба колонистовъ неосновательной. Все это конечно меньше всего было въ состояніи водворить доброе согласіе между сторонами, вовсе и нежелавшими идти на уступки, тѣмъ болѣе, что американцы уже почти пришли къ убѣжденію, что мирный исходъ споровъ совершенно невозможенъ, и что придется покончить вопросъ съ оружіемъ въ рукахъ. Бостонское убійство было первымъ шагомъ на этомъ пути, исторія съ чаемъ -- вторымъ.
Налогъ на чай привелъ къ тому, что американцы отказались покупать чай у остъ-индской компаніи и пробавлялись чаемъ контрабанднымъ. Вслѣдствіе этого акціи компаніи упали, а правительство теряло въ пошлинѣ ежегодно 40,000 ф. стер. Для поправленія дѣлъ компаніи, лордъ Нортъ предложилъ, чтобы компанія ввозила свой чай сама, и вмѣстѣ съ тѣмъ понизилъ налогъ до того, что контрабанда била почти невозможна. Законъ, какъ водится, принятъ безъ возраженій и мнѣнія американцевъ никто не спросилъ.
Остъ-индская компанія поспѣшила воспользоваться новой привиллегіею. Въ 1773 году она снарядила нѣсколько кораблей съ чаемъ, и въ разныхъ портахъ Америки назначила своихъ агентовъ для его продажи. Но американцы не хотѣли пить и дешеваго чая, и распоряженіе парламента толковали, какъ новое оскорбленіе. Такъ какъ законъ былъ уже изданъ, и съ этой стороны американцамъ не оставалось ничего дѣлать, то они придумали не впускать къ себѣ кораблей съ чаемъ. Мысль черезъ чуръ отважная, и которую можно было привести въ исполненіе лишь революціонными средствами. Американцы не останавливались теперь даже и передъ ними.
Въ нѣкоторые порты корабли не смѣли войти, потому что лоцманамъ. было запрещено ихъ вводить; въ другихъ агенты, запуганные оппозиціей, хотя и приняли грузъ, но продавать его нерѣшались, и чай гнилъ въ магазинахъ. Бостонскіе патріоты хотѣли тоже помѣшать выгрузкѣ чая, по мѣстная правительственная власть поддерживала агентовъ компаніи. Между тѣмъ корабли стояли въ пристани и народъ караулилъ ихъ нѣсколько ночей, чтобы помѣшать выгрузкѣ. Наконецъ толпа людей наиболѣе отважныхъ, перерядившихся индѣйцами, взобралась на корабли компаніи, разбила 340 ящиковъ съ чаемъ, и побросала его въ море. Джонъ Адамсь говоритъ, что все это совершилось въ великомъ порядкѣ, и даже съ почтительнымъ видомъ. Послѣ уничтоженія чая, произведеннаго на глазахъ тысячи зрителей, переодѣвшаяся молодежь удалилась совершенно спокойно, не нанеся никому никакой обиды или оскорбленія.
Когда въ Англіи узнали о бостонскомъ событіи, то пришли въ негодованіе не только король и парламентъ, но даже и народъ. Оскорбленіе было общее; всѣмъ казалось, что обезчещена вся Англія до послѣдняго поденщика. Дѣло было дѣйствительно такого рода, что оставалось или положить навсегда предѣлъ подобному самоуправству, или отказаться изъ своей власти надъ колоніями. Такъ какъ отказаться отъ власти оказывалось невозможнымъ, то оставалось принять мѣры противъ самоуправства и наказать Ростовцевъ. Лордъ Портъ прославился и тутъ. Онъ предложилъ знаменитый билль о закрытіи бостонскаго порта, и билль конечно былъ принятъ безъ всякихъ возраженій Навѣкъ закономъ запрещалась всякая грузка и выгрузка въ портѣ Бостона, и всю морскую торговлю Массачусется, велѣно было производить черезъ портъ Саломскій. Придумавъ такую остроумную мѣру, лордъ Нортъ доказывалъ основательность и справедливость своей мысли тѣмъ, что если невозможно найти лично виновныхъ, то въ примѣръ, въ назиданіе и въ исправленіе слѣдуетъ наказывать всѣхъ поголовно. "Если городская власть, говорилъ онъ при своемъ докладѣ,-- осталась въ бездѣйствіи, то нѣтъ ничего справедливѣе и проще, какъ наложить штрафъ на весь городъ, чтобы наказать его за безпечность. Въ Лондонѣ, когда при Карлѣ II былъ убитъ неизвѣстнымъ докторъ Лембъ, штрафъ былъ наложенъ на все Сити... Затѣмъ лордъ Нортъ привелъ еще нѣсколько фактовъ подобнаго же свойства, вѣроятно, предполагая, что англійское правительство никогда не ошибалось, или что всякій городъ и общину можно разсматривать какъ моральную личность, подлежащую вмѣняемости за проступки своихъ отдѣльныхъ членовъ.
Немного голосовъ возвысилось на защиту американцевъ. Членъ палаты Феллеръ предложилъ уничтожить совершенно пошлину на чай; "для горсти гороху вы рискуете имперіею", сказалъ онъ. Министры ему отвѣтили, что вопросъ заключается въ томъ, должна ли Англія лишиться своего авторитета и уступить Америкѣ? За Феллеромъ всталъ. Боркъ и сказалъ лучшую рѣчь, какая когда либо говорилась въ европейскихъ собраніяхъ. Лордъ Дауздэль, умиленный словами Борка, воскликнулъ: "будемте справедливы, пока это еще не поздно". Но восклицаніе это уже запоздало. Линія хотѣли заставить Америку просить прощенія на колѣняхъ; наступила нора господства силы.
Генералу Беджу, главнокомандующему всѣми войсками въ Америкѣ, было предписано взять въ свои руки гражданское управленіе Массачуссетса и послать четыре полка запороть бостонскій портъ. Ему было велѣно принять необходимыя мѣры для арестованія предводителей возстанія и для ихъ наказанія. Другими словами, это значило лишить американцевъ гласнаго, присяжнаго судя. Но какъ бы въ вознагражденіе подобнаго произвола было повелѣно, что всѣ сборщики, чиновники и солдаты, обвиняемые въ уголовныхъ преступленіяхъ, будутъ судимы или въ Массачусеетсѣ или въ новой Шотландіи или въ Великобританіи.
Вслѣдъ за этимъ распоряженіемъ собрался митингъ, на которомъ было провозглашено, что несправедливость, безчеловѣчіе и жестокость акта, которымъ закрывается бостонскій портъ превышаетъ все: что собраніе предоставляетъ общественному мнѣнію судить этотъ актъ насилія; что если другія колонія присоединятся къ бостонцамъ для прекращенія всякой торговли съ Англіею, пока билль не будетъ измѣненъ, то этимъ спасется Сѣверная Америка и ея свобода. Постановленіе собранія было разослано во всѣ колоніи и повсюду оно встрѣтило сочувствіе.
7-го Іюня собралось собраніе массачуссетское, постановившее, что необходимо для порѣшенія отношеній съ Англіею собраться комитетамъ колоній. Какъ только губернаторъ узналъ, что въ такомъ незаконномъ собраніи обсуживается вопросъ такого революціоннаго свойства, онъ отправился немедленно, чтобы распустить собраніе. Но дверь была закрыта, и свое распоряженіи о распущеніи собранія губернаторъ долженъ былъ провозгласить на лѣстницѣ, что было очень комично.
Но губернаторъ мало заботился о томъ, комично это или нѣтъ. Для него главный вопросъ заключался въ томъ, чтобы не допускать народныхъ собраній, потому что на'нихъ американцы приходили къ мыслямъ и рѣшеніямъ не только непочтительнымъ, по даже и опаснымъ авторитету метрополіи. Поэтому губернаторъ издалъ повелѣніе, которымъ запрещались всякія народныя собранія. При этомъ губернаторъ объявилъ, что если собраніе не разойдется по приказанію шерифа, то онъ придетъ самъ, съ солдатами и съумѣетъ, заставить народъ повиноваться.
Съ другой стороны для американцевъ народныя собранія были все; на нихъ они выбирали своихъ чиновниковъ и порѣшали свои вопросы. Правда, на этихъ же собраніяхъ приходили и къ мыслямъ, возмущавшимъ министерство лорда Норта; по какъ колонисты находились теперь именно въ томъ положеніи, что имъ было нужно обезопасить себя отъ очевиднаго насилія, то угрозы и приказанія губернатора никого не испугали, и митинги продолжались но прежнему. На одномъ изъ нихъ, происходившемъ въ Мильтонѣ, была постановлена слѣдующая резолюція: "Намъ угрожаетъ не справедливость, а сила; не мудрость, а мщеніе. Великобританія, которая нѣкогда преслѣдовала, мучила и изгоняла нашихъ отцовъ, теперь преслѣдуетъ съ безпощадной жестокостію ихъ невинныхъ дѣтей. Наши отцы своимъ трудомъ и своего кровью пріобрѣли эти пустыни, эту дикую почву; намъ оставили они это наслѣдство, стоившее имъ такъ дорого; намъ они завѣщали священное обязательство передать нашимъ потомкамъ это добро во всей его цѣлости. Отъ нашего мужества и нашего благоразумія зависитъ судьба Новаго Свѣта и милльоновъ людей, которые еще не родились. Если огромный континентъ, если народъ изъ нѣсколькихъ милльоновъ людей согласится изъ трусости жить по произволу и капризамъ министровъ, онъ приметъ позорно добровольное рабство; будущія поколѣнія покроютъ его память вѣчнымъ проклятіемъ." За этимъ вступленіемъ говорилось, что билль лорда Норта есть усиліе преступнаго министерства къ порабощенію Америки, и что ему повиноваться не слѣдуетъ; что совѣтники, которые примутъ свое званіе отъ правительства, и судьи, занявшіе свои мѣста подобнымъ же образомъ, будутъ считаться чиновниками внѣзаконными, которымъ никто повиноваться не обязанъ; что хотя благоразуміе велитъ оставаться въ положеніи оборонительномъ, но это положеніе должно оставаться только до тѣхъ поръ, пока оно не поставятъ въ опасность свободу и жизнь гражданъ. Поэтому предлагалось образовать милицію, упражнять ее, по меньшей мѣрѣ, разъ въ недѣлю и избрать способныхъ офицеровъ.
Постановленіе это не осталось пустой угрозой, потому что колонисты чувствовали себя довольно сильными, чтобы его выполнить. Они дѣйствительно отказались повиноваться короннымъ чиновникамъ и короннымъ судьямъ.
На подобную рѣшимость одной или даже нѣсколькихъ колоній, хотя и можно смотрѣть какъ на начало революціи, но для возможности дѣйствительнаго противодѣйствія Англіи, американцамъ недоставало единства плана. Митингами зрѣлъ народъ въ своихъ политическихъ убѣжденіяхъ, онъ привыкалъ къ упорству въ своихъ стремленіяхъ и къ настойчивости. Но одного этого было еще мало, чтобы устроить окончательно и прочно новыя отношенія къ метрополіи. Самуель Адамсъ явился поэтому представителемъ той части населенія, которая видѣла необходимость общаго союзнаго собранія или конгресса. Мысли эти были приняты съ жаромъ всѣми колоніями, и было порѣшено избрать лѣтомъ 1774 г. депутатовъ на конгрессъ.
Въ сентябрѣ 1774 года собрались въ Филадельфіи депутаты двѣнадцати колоній. Здѣсь явились впераые люди, которымъ пришлось играть впослѣдствіи видную роль -- Пэтрикъ Генри, Пейтонъ Рендольфъ, Генрихъ Ли, Вашингтонъ, Филиппъ Ливингстонъ, Джонъ Джей, оба Адамсы, Шерманъ и др.
Только-что собраніе собралось, оно назвало себя конгрессомъ. Въ президенты былъ избранъ Пейтонъ Рендольфъ.
Наиболѣе замѣчательнымъ актомъ, составленнымъ конгрессомъ, есть декларація нравъ. "Мы объявляемъ, говорится въ ней" что жители англійскихъ колоній въ Америкѣ имѣютъ слѣдующія нрава, на основаніи законовъ природы, англійскихъ конституціонныхъ принциповъ и ихъ различныхъ хартій:
Они имѣютъ право на жизнь, свободу и собственность, и никогда недозволятъ никакой посторонней власти распоряжаться этими благами безъ своего согласія. Въ то время, какъ эмигрировали первые колонисты, основавшіе колоніи, они владѣли въ дѣйствительности всѣми правами, свободой и собственностію наравнѣ съ подданными, родившимися въ Англіи.
Переселившись, они ни отказались, не утратили ни одну изъ своихъ вольностей; дѣти переселенцевъ имѣютъ право пользоваться ими на столько, на сколько позволяетъ имъ ихъ положеніе.
Основаніе англійской свободы заключается въ правѣ народа на участіе въ законодательствѣ. Колонисты не имѣютъ и не могутъ имѣть представителей въ англійскомъ парламентѣ; но они имѣютъ право пользоваться въ своихъ провинціальныхъ собраніяхъ законодательной властью по всѣмъ вопросамъ о налогѣ и внутренней полиціи, исключая верховнаго veto.
Колонисты имѣютъ право на англійскій common-law и въ особенности на великую привиллегію быть судимыми собственными Джури.
Они имѣютъ право составлять сходки, обсуживать замѣчаемыя ими неудобства и стѣсненія, и обращаться въ королю съ петиціями. Всякія запрещенія или преслѣдованія сходокъ и петицій незаконны.
Незаконно держатъ въ колоніяхъ во время мира постоянное войско, безъ согласія колоніальнаго законодательнаго собранія той мѣстности, гдѣ поставлено войско.
Безусловно и существенно необходимо, чтобы отдѣльныя отрасли законодательной власти были бы взаимно независимы. Поэтому ввѣрить исполненіе законодательной власти совѣту, назначаемому и смѣняемому короной, противно конституціи, и опасно для свободы американской законодательной власти.
Кромѣ этой деклараціи былъ составленъ адресъ къ королю, адресъ къ англійскому народу и къ американцамъ. Всѣ эти документы служатъ превосходными историческими памятниками спокойной разсудительности американцевъ. Я не хочу сказать этимъ, чтобы колонисты не отдавались никакому другому чувству и держали себя какъ флегматики. Но я хочу сказать, что ихъ страстность не была слѣпымъ порывомъ. Нельзя производить великихъ дѣлъ безъ увлеченія и страстности, ибо только отъ размѣра страстности зависитъ размѣръ активности. Страстность есть энергія; но для дѣла -- одной энергіи мало, нужно еще знать, что дѣлать. А въ этомъ-то именно и выразилось все величіе американскаго интеллекта, все величіе американской настойчивости. Вы чувствуете и видите страстность; но вы вмѣстѣ съ тѣмъ видите, что она не колобродитъ, какъ какая нибудь сырхая сила, выпущенная на свободу; а напротивъ того служитъ исключительно исполнительнымъ орудіемъ высшей, руководящей силы -- разума. Это виднѣе всего изъ обращенія конгресса къ колонистамъ.
Въ то время, какъ узелъ затянулся такъ, что для распутанія его остается лишь средство Александра Македонскаго, конгрессъ, понимающій это очень хорошо, пишетъ народу слѣдующее: "... Отъ васъ зависитъ теперь спасеніе ваше и вашего потомства... Не забывайте чести своей страны; отъ вашего поведенія зависитъ честь или позоръ Америки. Если пассивное сопротивленіе, которое мы намъ рекомендуемъ, не поможетъ, вамъ неизбѣжно придти къ выбору между окончательнымъ позорнымъ подчиненіемъ или тѣмъ опаснымъ положеніемъ, въ которомъ вы находитесь теперь. Въ эту трудную минуту употребите всю свою энергію, всю свою разсудительность, чтобы удержаться въ предѣлахъ спокойныхъ, мирныхъ мѣръ; но вмѣстѣ съ тѣмъ не забывайте, что планы, составленные противъ колоній, сопровождались такими дѣйствіями, что благоразуміе велитъ предвидѣть несчастныя обстоятельства и быть готовыми на все".
И въ этомъ адресѣ, какъ во всѣхъ остальныхъ, какъ въ обращеніи къ англійскому народу, нѣтъ ничего дѣйствующаго на страсти, задѣвающаго личности, возбуждающаго ненависть. Люди стараются дѣйствовать на убѣжденіе; они говорятъ о своихъ правахъ, высказываютъ желаніе, чтобы права эти были сохранены ими въ ихъ первоначальной чистотѣ и больше ничего. Но въ этомъ спокойствіи и заключается вся сила. Двѣсти лѣтъ борятся американцы безустанно за свои нрава, отстаиваютъ ихъ до послѣднихъ мелочей, не ступивъ ни одного шагу назадъ и ни на одну минуту, ни въ чемъ не уронивъ своего достоинства. Сохраненіе достоинства и наружнаго спокойствія лучшая похвала политической зрѣлости американцевъ. Англичане не съумѣли удержаться на этой высотѣ; мало того, что, сознавая за собою силу, они позволяли себѣ дѣйствія мелочниковъ, они даже ругали американцевъ въ своемъ парламентѣ словами неприличными въ подобныхъ собраніяхъ. И общественное мнѣніе обсудило давно поведеніе американцевъ и англичанъ: вся честь на сторонѣ первыхъ,а весь стыдъ на сторонѣ вторыхъ. Жаль только одного, что качество историческихъ событій нельзя опредѣлять ни мѣриломъ чести, ни мѣриломъ стыда, и что въ историческихъ причинахъ, создающихъ печальныя историческія послѣдствія, простой, нехитрый расчетъ выгоды и невыгоды, пользы и вреда, не является такимъ главнымъ элементомъ, какимъ бы онъ долженъ являться.
Въ то время какъ американскій конгрессъ писалъ свои деклараціи и адресы, въ Англіи происходили парламентскіе выборы. Подъ вліяніемъ озлобленія англичане выбирали въ члены людей враждебныхъ американцамъ. Друзей было избрано мало. Въ засѣданіи 20 января 1775 г. лордъ Чатамъ явился въ палату лордовъ, чтобы говорить объ американскихъ дѣлахъ. Скамьи были переполнены американцами и въ первомъ ряду сидѣлъ Франклинъ. "Милорды, сказалъ Чатамъ, бумаги, которыя представляютъ вамъ сегодня въ первый разъ, сколько мнѣ извѣстно, находятся въ портфелѣ министра пять или шесть недѣль. И хотя судьба королевства зависитъ отъ этого великаго вопроса, но только сегодня пригласили насъ заняться его разсмотрѣніемъ... Милорды, я не имѣю ни малѣйшаго желанія читать эти бумаги. Я знаю, что въ нихъ содержится. Нѣтъ ни одного члена, который бы не зналъ того же... Воспользуемтесь первымъ моментомъ, чтобы вступить въ соглашеніе. Скоро будетъ уже поздно. Одинъ потерянный часъ можетъ породить годы несчастія. Отзовите войска изъ Бостона -- это главное средство возстановить миръ и основать ваше будущее благополучіе... Духъ независимости, воодушевляющій американцевъ, вещь вовсе не новая; ихъ убѣжденія никогда не мѣнялись... Этотъ духъ свободы воодушевляетъ къ Америкѣ три милльона людей, я надѣюсь чіо въ Англіи найдется вдвое людей, которые будутъ этому аплодировать... Американцы говорятъ, что вы не имѣете права налагать на нихъ налогъ: они нравы...Прочитайте, милорды, бумаги американцевъ; кто уважаетъ твердость и мудрость, не можетъ не уважать американцевъ. Что касается до меня, то во всемъ, что я когда либо читалъ -- а я читалъ Ѳукидида, я изучалъ и удивлялся государствамъ, бывшимъ владыками міра -- я не встрѣчалъ никогда ничего подобнаго уму, силѣ соображенія и мудрости выводовъ, какъ высказали американцы въ своихъ постановленіяхъ и рѣшеніяхъ. Среди обстоятельствъ такой трудности и сложности, я не знаю ни одного народа, ни одного собранія, которое можно было бы поставить выше филадельфійскаго конгресса. Исторія Греціи и Гима не представляетъ ничего болѣе великаго... Обращать въ рабство такихъ людей, налагать на нихъ деспотизмъ -- безумное усиліе, могущее вести только къ роковымъ послѣдствіямъ. Мы кончимъ тѣмъ, что насъ принудятъ отступить; отступимте, пока это еще можно сдѣлать добровольно; не станемте ждать необходимости отступленія... Устраните эту унизительную необходимость; съ достоинствомъ, совмѣстнымъ съ вашимъ великимъ положеніемъ, сдѣлайте первый шагъ къ миру, къ согласію, къ будущности; только въ этомъ истинное достоинство. Если министры упорствуютъ давать королю дурные совѣты и сбивать его, я не скажу, что король обманутъ -- но я скажу, что гибнетъ государство. Я не скажу, что министры разрушаютъ привязанность, которую питаютъ подданные къ коронѣ; но я скажу, что если такой алмазъ, какъ Америка, не будетъ въ нашей коронѣ -- не стоитъ труда ее носить".
Лордъ Кембденъ говорилъ еще убѣдительнѣе: "Милорды, сказалъ онъ, я говорю съ вами не какъ политикъ, не какъ государственный человѣкъ или философъ, а какъ простой легистъ. Вы не имѣете права налагать налогъ на Америку; естественное право и неизмѣнные законы природы на сторонѣ этого народа. Короли, лорды, общины -- все это красивыя, звучныя названія; но короли, лорды, общины могутъ сдѣлаться тиранами. Также законно противиться тираніи многихъ, какъ тираніи одного. Однажды спросили великаго Сельдона, въ какой книгѣ говорится о правѣ сопротивленія тираніи. "Это былъ всегдашній обычай Англіи, отвѣтилъ і ельденъ, а обычай Англіи есть законъ страны".
Эти блистательныя рѣчи защитниковъ говорились совсѣмъ некстати. Хорошо говорить, когда знаешь, что можно убѣдить; но зачѣмъ говорить, когда не только не убѣждаешь, но когда противорѣчіемъ вызываешь еще большую злобность. Краснорѣчіе Питта и Кембдена должно были разбиться о несокрушимую рѣшимость людей, хотѣвшихъ борьбы и униженія. Лордъ Гоуэръ сказалъ немногими словами, чего хочетъ Англія, и немногими словами пристыдилъ многорѣчивое безсиліе людей, хотѣвшихъ дѣйствовать на доброжелательство. "Милорды, сказалъ Гоуэръ, оставьте американцевъ говорить о своихъ естественныхъ или божескихъ правахъ, объ ихъ правахъ, какъ людей и какъ гражданъ, объ ихъ правахъ, которыя они получили отъ Бога" природы! Мое мнѣніе, что нужно употребить силу". По крайней мѣрѣ, коротко и ясно. Махового что ясно, но Чатама укоряли еще, что онъ разжигаетъ американцевъ. Мнѣніе Гоуэра восторжествовало, какъ самое краткое и самое легкое по выполненію; король былъ въ восторгѣ; а защитники американцевъ были пристыжены своимъ безсиліемъ.
Восторжествовавшая сторона приступила немедленно къ проэктамъ и мѣрамъ насильственнаго свойства, ибо была убѣждена, что американцевъ слѣдуетъ заставить вымаливать себѣ прощеніе; и чтобы успѣхъ побѣды былъ вполнѣ несомнѣненъ, министерство поручило Джонсону написать зажигательный манифестъ, съ цѣлію возбудить въ каждомъ англійскомъ простолюдинѣ воинственный жаръ и ненависть къ американцамъ. Джонсонъ постарался быть какъ можно язвительнѣе и остроумнѣе; но ему удались только цинизмъ, грубость и наглость. Вотъ образчики Джонсоновскаго остроумія. "Бостонцы, писалъ Джонсонъ, угрожаютъ намъ тѣмъ, что покинутъ свои цвѣтущіе города и выселятся въ пустыни.-- Тѣмъ лучше -- герои оставятъ мѣсто людямъ болѣе ихъ умнымъ.-- Они жалуются, что ихъ хотятъ везти по сю сторону океана, чтобы судить. Пусть не безпокоятся. Ихъ осудили, не выслушавши, и за чѣмъ процессъ? Довольно того, что видно".
"Колонисты, говоритъ онъ дальше-впрочемъ безпристрастіе велитъ прибавить, что министерство устыдилось этихъ мыслей и напечатаны онѣ не были -- не были обложены налогомъ въ первое время; но что это доказываетъ? Теленка не запрягаютъ въ телѣгу, а ждутъ, когда онъ сдѣлается быкомъ".
Или: "Американцы хвастаютъ, что они множатся съ плодовитостію гремучихъ змѣй. Еще одна причина для насъ, чтобы поспѣшить уничтожить упорство. Когда Америка сдѣлается болѣе заселенной, чѣмъ Европа, черезъ столѣтіе съ четвертью, наступитъ и пора, чтобы повелители земли трепетали въ своихъ дворцахъ".
Министерство, рѣшившее, что нужно употребить силу, распорядилось послать въ Массачуссетъ войско, и стѣснить торговлю колонистовъ.
По и этотъ рѣшительный шагъ не представлялъ для американцевъ достаточной силы убѣдительности, чтобы вызвать ихъ на равносильныя мѣры. Партія умѣренныхъ все еще надѣялась на мирный исходъ дѣла, и только люди горячіе, болѣе пылкіе патріоты, думали иначе. Во главѣ ихъ стоялъ Пэтрикъ Генри, который, на конвентѣ въ Ричмондѣ, предложилъ, чтобы колонія встала немедленно на военную ногу, и для этой цѣли созвала бы комитетъ, которому и поручить собрать, вооружить и обучить милицію, достаточнаго размѣра.
Умѣренные взволновались такимъ рѣшительнымъ предложеніемъ. Имъ казалось, что король и нація сочувствуютъ американцамъ, и они боялись, чтобы подобныя насильственныя мѣры не подняли противъ колоній весь великобританскій народъ. Похвальныя мысли умѣренныхъ имѣли однако своимъ источникомъ не столько миролюбивыя основанія, сколько трусость. Имъ казалось, что сопротивленіе совершенно невозможно. Да и какъ сопротивляться, не имѣя ни войска, ни генераловъ, ни магазиновъ, ни денегъ? Вопросъ вовсе не въ воинственномъ жарѣ, который возбудить вовсе нетрудно, а въ матеріальныхъ средствахъ обороны. Можно пожалуй кинуться съ безумной отвагой въ крайность, ну а если громы, которые навлечетъ на себя Америка, ее погубятъ? На эти замѣчанія Пэтрикъ Генри отвѣтилъ такъ: "Людямъ свойственно, сказалъ онъ, предаваться иллюзіямъ надежды. Мы всегда готовы закрыть глаза, чтобы не видѣть непріятной правды и прислушиваться къ голосу надежды. Но прилична ли такая роль людямъ разсудительнымъ, вступающимъ въ великую борьбу за свободу. Принадлежимъ ли мы къ тѣмъ людямъ, у которыхъ пѣть глазъ, чтобы видѣть, и нѣтъ ушей, чтобы слышать то, что прямо касается ихъ спасенія? Что касается до меня, то я хочу знать всю истину, знать самыя дурныя стороны обстоятельствъ и приготовиться.
Для направленія своихъ дѣйствій я знаю одинъ источникъ -- опытъ. Чтобы обсуждать будущее, я не знаю другого средства крочіі оцѣнки прошедшаго. А оцѣняя пришедшее, оцѣняя поведеніе англійскаго министерству за послѣдніе десять лѣтъ, я спрашиваю, что можетъ подтверждать надежды, которыми эти господа утѣшаютъ себя и палату. Не вѣроломна ли та улыбка, съ которой была принята наша петиція? Недовѣряйтесь ей,-- это западня. Не позволяйте обмануть себя поцѣлуемъ.
"... Мы сдѣлали все, что было въ нашей власти, чтобы отвратить приближающуюся бурю... Послѣ этого совершенная химера питать себя надеждой примиренія и мира. Нѣтъ болѣе мѣста для надежды. Если мы хотимъ быть свободными и сохранить свои права -- нужно сражаться, я повторяю, нужно сражаться. Призывъ къ оружію и къ богу брани--вотъ все, что намъ остается.
"Намъ говорятъ: мы слабы, мы неспособны бороться съ такимъ могучимъ противникомъ. Но когда же мы будемъ сильны? Случится это на будущей недѣлѣ или въ будущемъ году. Не случится ли это, когда въ каждомъ нашемъ домѣ водворится но англійскому солдату и мы будемъ обезоружены? Нерѣшительность я бездѣятельность развѣ дадутъ намъ новыя силы? Пріобрѣтемъ мы средства сопротивленія лежа на спинѣ и занятые преслѣдованіемъ призраковъ надежды, въ то время, какъ непріятель будетъ держать насъ связанными по рукамъ и по ногамъ? Нѣтъ, мы не слабы, если съумѣемъ воспользоваться источниками, которые Богъ и природа дали намъ во власть. Народъ въ три милліона душъ, народъ, вооружившійся за святое дѣло свободы, и въ странѣ, какъ наша,-- непобѣдимъ.
"Зачѣмъ ослаблять значеніе обстоятельствъ. Можно пожалуй кричать: миръ! миръ!-- Но мира больше нѣтъ. Война началась... Неужели жизнь такъ дорога, и миръ такъ пріятенъ, что ихъ нужно покупать цѣною оковъ и рабства? Пусть спасетъ насъ отъ этого всемогущій Богъ! Я не знаю, что сдѣлаютъ другіе, для меня же -- или дайте мнѣ свободу или возьмите мою жизнь".
Пророчество Пэтрика, что война началась, оправдалось въ дѣйствительности.
Генералъ Гедисъ, командовавшій королевской арміею въ Бостонѣ, задумалъ уничтожить оружіе и запасы, которые массачуссетскіе колонисты собрали въ Конкордѣ. Генералъ руководствовался миролюбивымъ желаніемъ предупредить возможность столкновенія, ибо если у людей нѣтъ военныхъ средствъ -- невозможна и война. Съ такою миролюбивою цѣлью, Геджъ снарядилъ секретную экспедицію; но но несчастію секретъ открылся, американцы ударили въ набатъ и стали стрѣлять изъ ружей. Солдаты экспедиціи были встрѣчены милиціею изъ Лексингтона въ числѣ 70 человѣкъ. Маіоръ, командовавшій королевскимъ отрядомъ, приказалъ милиціонерамъ положить оружіе и назвалъ ихъ бунтовщиками. Въ это время кто-то выстрѣлилъ. Кто? неизвѣстно. Затѣмъ послѣдовалъ залпъ. Американцы разбѣжались, нѣсколько человѣкъ изъ нихъ было убито. Но когда англичане воротились изъ Конкорда, свершивъ благополучно свое дѣло, ихъ встрѣтила вся милиція. Американцы, придерживаясь партизанской войны, напали на нихъ въ разбросъ и изъ засадъ. Преслѣдуемые противниками, англичане пришли въ Лексингтонъ въ весьма печальномъ положеніи, потерявъ убитыми, раненными и плѣнными 273 человѣка; американцы лишились 90 человѣкъ.
Дѣло это, ничтожное но размѣрамъ, оказалось важнымъ по своимъ послѣдствіямъ. Во-первыхъ, это былъ первый онытъ силы американцевъ, опытъ удачный, давшій имъ увѣренность въ томъ, что и они, мирные колонисты, недержавшіе никогда оружія въ рукахъ, способны вести войну не хуже спеціалистовъ военнаго дѣла, а вовторыхъ лексингтонской стычкой началась война за независимость.
Какъ только огласилась лексингтонская битва, колонисты завладѣли повсюду укрѣпленіями, магазинами и арсеналами, находившимися, согласно конституціи, въ распоряженіи англійскихъ офицеровъ; былъ вотированъ заемъ въ 100,000 фунтовъ, и граждане освобождены отъ обязанности повиноваться губернатору.
Въ тоже время провинціальный конгресъ Массачусется вотировалъ наборъ въ 30,000 человѣкъ, изъ которыхъ 13,600 человѣкъ долженъ былъ поставить Массачусетсъ, а остальныхъ другія провинціи Новой Англіи. Съ небольшимъ войскомъ, собраннымъ такимъ образомъ, американцы обложили блокадой Бостонъ, въ которомъ была главная квартира англичанъ.
Въ тоже время массачусетскій конгрессъ отправилъ экстренный корабль къ Франклину съ извѣстіемъ о лексингтонскомъ дѣлѣ и съ адресомъ къ англійскому народу. Франклинъ, жившій въ Англіи почти постоянно съ 1757 года, составилъ себѣ тамъ большія политическія связи, превосходно изучилъ идеи и стремленія министерства, и потому, больше чѣмъ кто либо, могъ быть полезенъ американцамъ своимъ голосомъ. Франклинъ воротился въ Филадельфію 5 мая, а на другой день былъ избранъ единогласно въ депутаты конгресса. Франклинъ не былъ ни человѣкъ горячій, ни яркій революціонеръ; пока еще было возможно надѣяться на почетное примиреніе, онъ употреблялъ всѣ свои усилія, чтобы примиреніе состоялось, не боясь того, что своею умѣренностію онъ навлекаетъ на себя неудовольствіе партіи крайнихъ американцевъ. Теперь у него явилось уже другое убѣжденіе: онъ не вѣрилъ въ примиреніе и видѣлъ спасеніе своего отечества исключительно въ настойчивомъ сопротивленіи, и въ окончательномъ отдѣленіи отъ Англіи. Мнѣніе это раздѣляли всѣ проницательные и разсудительные люди и оно восторжествовало на конгресѣ, постановившемъ, что колоніи должны быть поставлены на вооруженную ногу.
Одного постановленія о наборѣ войска было еще недостаточно. Борьба съ Англіею, владѣвшей опытными генералами и постоянной арміею, была нелегка. Это зналъ всякій. Но нѣкоторые, болѣе проницательные, знали еще и то, что американскій главнокомандующій долженъ обладать качествами исключительными, вслѣдствіе исключительности американскихъ условій и обстоятельствъ. Кто можетъ быть способенъ для такого труднаго дѣла? Кто человѣкъ той неуклонной рѣшимости, готовый на все для спасенія своей родины? Въ засѣданіи 15 іюня 1775 г. конгрессъ призналъ такимъ человѣкомъ Георга Вашингтона, и онъ былъ избранъ единогласно въ главнокомандующіе всѣхъ американскихъ силъ.
II.
Георгъ Вашингтонъ былъ честнѣйшій политическій дѣятель, равнаго которому не представляетъ исторія древняго и новаго міра.
Вашингтонъ не владѣлъ блестящими качествами какого нибудь Александра Македонскаго или Наполеона I, и вотъ почему весьма немногіе способны оцѣнить все величіе этого человѣка.
Большинству нужны шумныя дѣла. Какой нибудь дикарь Тимуръ или Атилла являются, въ воображенія малоразвитыхъ людей, окруженными ореоломъ какого-то смутно понимаемаго ими подавляемаго величія. Ихъ подавляетъ сила; но не сила ума, не сила гражданскихъ или политическихъ доблестей, а сила стихійная, матеріальная, дѣйствующая съ несокрушимостію потока, разбушевавшагося океана, расходившейся грозы и ливня.
Подобныхъ качествъ въ Вашингтонѣ не было, и въ нихъ не было никакой нужды для американскаго дѣла. Американскіе колонисты была не полчища Чингисъ-Хана, съ которыми идетъ смерть и разрушеніе; они были новые люди, прокладывавшіе путь новѣйшей цивилизаціи, цивилизаціи мира, гражданскихъ правъ, свободы и равенства. Огонь и разрушеніе здѣсь не кстати, ибо нужны только доброжелательство, неуклонная энергія и честность. Люди, преклоняющіеся съ благоговѣйнымъ уничиженіемъ предъ матеріальной силой, понимаютъ съ трудомъ все величіе мирныхъ гражданскихъ доблестей, ибо они не внушаютъ имъ никакого страха, не грозятъ стихійной опасностію. Только въ этомъ и причина, что Наполеоны, Александры Македонскіе, Тимуры, Чингисъ-Ханы, являются въ воображеніи людей точно и рѣзко очерченными образами, все подавляющей титаннической, каждому понятной силы, а Вашингтоны какими-то неясными тѣнями, лишенными опредѣленнаго цвѣта и рѣзкаго очертанія. Военное мужество понимаютъ всѣ, Гражданское же -- только немногіе.
Ниже я буду говорить болѣе подробно о Вашингтонѣ, какъ о главномъ дѣятелѣ этой эпохи; описанію жизни этого удивительнаго человѣка, давшаго міру первый урокъ политической честности, я хочу посвятить особую главу. Для такого общества, какъ европейское, не особенно отличавшагося чистотой и безукоризненностію политическихъ мнѣній и политическаго поведенія, говорить о дѣятельности людей, подобныхъ Вашингтону, всегда полезно, ибо она заключаетъ въ себѣ поучительность, освѣжающую чувства и мысли, и отрывающую помыслы отъ повседневной, своекорыстной мелочности для стремленій болѣе широкихъ и общечеловѣческихъ.
Американцы, послѣ смерти Вашингтона, въ своей прокламаціи, возвѣщавшей кончину этаго единственнаго человѣка, опредѣлили его такъ: "первый на войнѣ, первый въ мирѣ, первый въ сердцахъ своихъ соотечественниковъ)!.
Когда Вашингтонъ прибылъ въ Бостонъ, чтобы вступить въ командованіе массачуссетской арміею, онъ нашелъ всего 14,000 худо вооруженныхъ, неодѣтыхъ людей, принятыхъ на короткій срокъ. И этой горсти приходилось бороться съ хорошо сформированной, многочисленной арміей, высылаемой изъ Англіи. Парламентъ посылалъ въ Америку 28.000 матросовъ и 55,000 пѣхотныхъ солдатъ.
По принятому въ Англіи обычаю парламентъ возложилъ командованіе надъ высылаемой арміей на старѣйшаго изъ генераловъ. То былъ Ольторнъ, основатель Георгіи.
Къ общему удивленію, старецъ принялъ порученіе, но съ тѣмъ, чтобы ему дали необходимую поддержку. Ему обѣщали отборное войско и сильный флотъ. "Къ чему все это, отвѣт
АМЕРИКАНСКІЕ ПАТРІОТЫ ПРОШЛАГО СТОЛѢТІЯ.
IV.
Деклараціею 4-го іюня 1770 года американскія колоніи отдѣлились окончательно отъ Англіи. Этимъ отдѣленіемъ колонисты достигли полной независимости и вмѣсто прежнихъ Соединенныхъ колоній явились Соединенные штаты. Но всѣхъ штатовъ было тринадцать; каждый штатъ составлялъ самостоятельное цѣлое; у каждаго штата были свои интересы, свои экономическія условія. Свобода и независимость -- вещи очень хорошія; но представлялся вопросъ, какимъ образомъ тринадцать штатовъ составятъ союзъ; какъ они организуютъ свою центральную власть? при разныхъ мѣстныхъ условіяхъ и требованіяхъ, на сколько каждый штатъ согласится принести въ жертву свои интересы въ пользу конфедераціи? въ этомъ заключалась задача, которую предстояло рѣшить союзу. Вопросъ былъ очень сложный и трудный. Теоретическое разрѣшеніе его хотя и было возможно, но прочность и благосостояніе союза требовали не теоретическаго разрѣшенія, а выгодной для всѣхъ практики. Союзъ двѣнадцать лѣтъ практически разрѣшалъ эту задачу и разрѣшилъ ее наконецъ конституціей 1787 г., о которой мы уже говорили. Если обратить вниманіе на то, что такой важный государственный вопросъ былъ разрѣшенъ въ такое короткое время, то конечно нужно согласиться, что американцы еще въ концѣ прошлаго столѣтія владѣли уже такими способностями, какими Европа не владѣетъ и нынче.
Со времени объявленія независимости и до 1791 года, центральною властью союза былъ конгрессъ. Особенныхъ трудностей въ управленіи страной явиться тогда не могло, потому что весь народъ былъ занятъ тогда войной, а стремленіе къ сверженію англійскаго ига давало колоніямъ довольно прочную связь. Но когда война кончилась, тогда всѣ увидѣли что отсутствіе единства и прочной, внутренней политической связи, можетъ повести къ полному распаденію союза. Каждый штатъ хотѣлъ быть господиномъ, и дѣйствовать независимо отъ своего сосѣда. Конгрессъ оказывался властью совершенно безсильной. Онъ могъ придумывать какія ему угодно распоряженія, но не имѣлъ никакой власти заставить штаты себѣ повиноваться. Такъ, предположимъ, что конгрессъ находитъ необходимымъ выставить извѣстное число солдатъ или собрать извѣстную сумму денегъ. То и другое совершенно необходимо для успѣха борьбы за независимость. Но нѣкоторые штаты не соглашаются съ мнѣніемъ конгресса, не даютъ ни денегъ, ни солдатъ. Что съ ними дѣлать, какъ принудить ихъ повиноваться? Нѣсколько разъ американцы терпѣли пораженіе только вслѣдствіе безсилія центральной власти. Къ счастію, въ главѣ войска стоялъ Вашингтонъ. Нужда заставила прибѣгнуть къ чрезвычайному средству, и въ рукахъ Вашингтона соединилась вся власть. Когда ему вручалась диктатура, президентъ комитета, Робертъ Морисъ, сказалъ ему, что конгрессъ считаетъ себя счастливымъ, имѣя возможность вручить подобную власть человѣку, безъ всякой боязни за независимость, безопасность и собственность гражданъ. Вашингтонъ отвѣтилъ ему на это: "вмѣсто того, чтобы мнѣ считать себя освобожденнымъ этимъ знакомъ довѣрія отъ всѣхъ гражданскихъ обязательствъ, я буду постоянно имѣть въ виду, что мечь былъ нашимъ послѣднимъ средствомъ для защиты нашихъ вольностей, и что онъ долженъ быть первою вещью, которую слѣдуетъ отложить въ сторону, когда свобода будетъ у насъ возстановлена".
Финансовое положеніе страны было нисколько не лучше ея положенія военнаго. Всѣ расходы покрывались ассигнаціями, которыя выпускались но распоряженію конгресса, и долгъ за которыя падалъ на штаты. Конгрессъ и не могъ поступать иначе, потому что неимѣлъ никакой власти надъ штатами и не располагалъ ровно никакими источниками доходовъ. Всѣмъ было очевидно, что американскому союзу необходимо имѣть представителей внѣ своей страны, нужно имѣть армію, флотъ, финансы, и что центральная власть должна имѣть эти четыре атрибута.
Что касается внутренней политической жизни, то было тоже замѣчено скоро, что центральная власть должна имѣть въ своихъ рукахъ власть исполнительную и законодательную, и что внѣ итого условія существованіе союза невозможно. Кромѣ того являлось еще много и другихъ мелочныхъ, повидимому, вопросовъ, имѣвшихъ однако серьезную важность, напримѣръ, единство монеты, общая таможня, наконецъ огромное пространство свободныхъ земель за Аллеганскими горами. Различная монетная система, принятая каждымъ отдѣльнымъ штатомъ, необходимо усложнила бы всѣ частныя денежныя сдѣлки. Система внутреннихъ таможенныхъ пошлинъ для каждаго отдѣльнаго штата, повела бы еще къ большимъ затрудненіямъ. Наконецъ, за Аллеганами лежала огромная площадь земли ненаселенной и необработанной. Кому слѣдовало явиться распорядителемъ этой пустыни. Такимъ образомъ силою самихъ вещей конфедерація переходила шагъ за шагомъ въ федерацію. Опытъ показывалъ, что національное единство возможно лишь въ томъ случаѣ, если центральная власть получила право надъ арміей, если она сосредоточила въ своихъ рукахъ дипломатію, финансы, часть законодательства и извѣстнаго размѣра власть исполнительную, при которой могла бы направлять и защищать общіе внутренніе интересы.
Оставался еще одинъ вопросъ: какимъ образомъ будетъ дѣйствовать правительство внутри страны? управлять силой? въ такомъ случаѣ, о чемъ же хлопотали американцы, свергавшіе съ себя англійское иго. Нужно было придумать такое средство, которое, давая силу власти, сохраняло бы свободу штатовъ, которое для всей страны служило бы руководящимъ принципомъ. Такого правительственнаго начала Европа тогда еще непридумала. Американцамъ приходилось создать его вновь. И американцы разрѣшили эту труднѣйшую задачу, создавъ власть судебную.
Вотъ въ общихъ чертахъ исторія американской конституціи.
Чтобы оцѣнить правильно основаніе, руководившее американскими патріотами того времени, нужно припомнить слова Гамильтона: "если вы хотите сохранить независимость частную, сказалъ Гамильтонъ, то вотъ что случится: штаты раздѣлятся, и вамъ потребуются границы. Мы превратимся въ страну раздѣленную, какъ Германія. Для содержанія арміи, ламъ потребуются большіе налоги, намъ нужны будутъ крѣпости и военный флотъ. Если же мы на нашемъ обширномъ континентѣ учредимъ центральную власть, то можемъ жить съ ничтожной арміей и основать величайшую республику, какую когда либо видѣлъ міръ" Мысль эта была и наиболѣе практической и наиболѣе прогрессивной, и очевидно, что ей слѣдовало восторжествовать надъ сепаратизмомъ, къ которому первоначально стремились штаты.
Этотъ короткій очеркъ исторіи американской конституціи я сдѣлалъ для того, чтобы представить читателю яснѣе основную сущность того политическаго труда, который свершили американцы. Теперь же я перехожу къ изложенію подробностей, представляющихъ особенную поучительность для тѣхъ, кто интересуется вопросами государственной жизни.
Еще въ началѣ революціи у американцевъ явилась мысль о соединеніи тринадцати колоній въ одну конфедерацію. Проэктъ конфедераціи былъ составленъ Франклиномъ, и уже въ 1776 г. начались дебюты по этому вопросу.
Съ самаго начала явился уже вопросъ о томъ -- образовать ли конфедерацію или союзъ; иначе сказать, составятъ ли колоній одинъ народъ или будутъ существовать тринадцать отдѣльныхъ штатовъ, отдѣляющихся одинъ отъ другого своими интересами. Вмѣстѣ съ тѣмъ явился и другой не менѣе важный вопросъ -- о представительствѣ. Будетъ ли представительство но штатамъ или пропорціонально населенію. Франклинъ настаивалъ, чтобы оно было пропорціональное: "Вамъ нечего бояться", говорилъ онъ маленькимъ штатамъ,-- "ибо, ошибочно полагать, чтобы большой штата могъ имѣть иные интересы, чѣмъ вся остальная нація. Подобные союзы приносили всегда счастіе народу. Когда въ царствованіе королевы Анны хотѣли соединить Шотландію съ Англіей, шотландцы жаловались, что будетъ разрушена ихъ независимость. Китъ, говорили они, проглотитъ Іону -- случилось напротивъ -- Іона проглотилъ кита, потому что шотландцы въ Англіи повсюду, они занимаютъ почти всѣ мѣста". Вопросъ этотъ тогда порѣшенъ не былъ, и его отложили до болѣе благопріятнаго времени. Другіе вопросы, подлежавшіе обсужденію порѣшились легче, потому что большинство хотѣло конфедерацію въ такомъ видѣ, въ какомъ она существовала въ старой Европѣ; иначе сказать, хотѣли устроить союзъ на случай войны и дипломатическую власть для внѣшняго представительства Америки. Что же касается до вопросовъ внутренняго управленія, то ихъ очередь тогда еще не приходила или, по крайней мѣрѣ, они были поставлены такъ, что требовали коренной переработки. Во второмъ параграфѣ проекта управленія говорилось, что каждый штатъ удерживаетъ за собою суверенную власть, свободу, независимость, власть, юрисдикцію и права, непредоставленныя спеціально центральному управленію. Поэтому Вашингтонъ замѣтилъ совершенно справедливо, что подобная конфедерація не больше, какъ тѣнь безъ тѣла, а конгрессъ -- парадное собраніе. Но Вашингтона тогда не поняли.
Конгрессъ, облеченный подобной властью, былъ дѣйствительно не больше, какъ тѣнь. Ему предоставлялось право объявлять войну, когда же требовались войска,-- потому что безъ нихъ воевать невозможно,-- то конгрессъ обязанъ былъ обращаться къ каждому штату отдѣльно и просить ихъ о присылкѣ солдатъ. А такъ какъ каждый штатъ сохранялъ за собою суверенную власть, то и могли быть случаи подобнаго рода: -- когда въ Виргиніи произошло возмущеніе, южная Каролина, не послала свою милицію, ибо полагала, что ей удобнѣе держать эту милицію для собственной безопасности у себя. Очевидно, что въ подобныхъ случаяхъ частный интересъ бралъ перевѣсъ надъ общественнымъ, въ ущербъ общему благу. Подобное же безсиліе было и въ финансахъ. Напримѣръ, конгрессъ имѣлъ право чеканить монету, но въ его распоряженіи не было ни одного доллара, онъ могъ выпускать ассигнаціи, но не могъ вынимать ихъ изъ обращенія или обезпечить ихъ фондомъ; конгрессъ во имя союза могъ дѣлать внѣшніе долги, но не могъ потребовать ни доллара, чтобы платить проценты и капиталъ. Во внѣшнихъ сношеніяхъ, конгрессъ являлся подобной же тѣнью. Онъ заключаетъ трактаты съ Франціей, Голландіей, но если, отдѣльнымъ штатамъ не-захочется ихъ выполнять, то онъ не можетъ принудить ихъ ничѣмъ къ повиновенію.
Въ началѣ еще никто невидѣлъ опасности подобнаго порядка, потому что общій энтузіазмъ, воодушевлявшій страну въ моментъ революціи, мѣшалъ смотрѣть на дѣло правильно, и большинству казалось, что законы -- пустая вещь, безъ которой народъ можетъ обходиться. Но скоро такіе люди, какъ Вашингтонъ и Гамильтонъ, замѣтили, что подобный порядокъ вещей немыслимъ, и что нужно употребить всѣ старанія я все вліяніе на народъ или на страну, чтобы побудить ее замѣнить конфедерацію чѣмъ нибудь болѣе прочнымъ.
Вашингтонъ, болѣе чѣмъ кто нибудь, понималъ необходимость перемѣны, ибо безсильный конгрессъ былъ рѣшительно не въ состояніи помогать ему въ его военныхъ дѣйствіяхъ. Армія Вашингтона страдала на каждомъ шагу; солдаты его голодали и ходили оборванцами; брать провизію отъ народа въ долгъ, было рисковано, потому, что кто же будетъ его платить; не брать -- солдаты умрутъ съ голода. Оставалось дѣйствовать частнымъ образомъ, и Вашингтонъ такъ именно и дѣйствовалъ. Онъ обращался къ патріотизму богатыхъ купцовъ, просилъ ихъ дѣлать подписки въ пользу арміи и выкручивался разными подобными средствами. Положеніе было дѣйствительно ужасно; въ арміи не существовало ни патріотическаго жара, ни дисциплины; народъ презиралъ конгрессъ; солдаты нехотѣли служить. И все это было слѣдствіемъ отсутствія центральной власти. Что былъ тогда Американскій конгрессъ, или правильнѣе конфедерація, читатель увидитъ лучше всего изъ слѣдующаго факта. Видя безъисходное положеніе и невозможность добиться какого либо толку, Вашингтонъ обратился съ письмомъ къ Людовику XVI. Въ холодной формѣ, маскировавшей душевное безпокойство, Вашингтонъ пишетъ французскому королю, что народъ требуетъ войны, а между тѣмъ повсюду страшная бѣдность; повсюду безначаліе; солдатамъ страна не платитъ; финансовое состояніе дошло до крайности и для платежей нѣтъ ничего, кромѣ ассигнацій, упавшихъ окончательно въ цѣнѣ. Въ этомъ положеніи Америкѣ необходима помощь союзниковъ, и Вашингтонъ проситъ у Людовика денегъ и войска. Людовикъ XVI послалъ Вашингтону шесть милліоновъ франковъ, гарантировалъ ему заемъ въ десять милліоновъ въ Голландіи, и распорядился выслать войско. Замѣчательно,-- и на этотъ фактъ я прошу читателя обратить особенное вниманіе,-- что французскій король распорядился отдать деньги не конгрессу, а лично Вашингтону; онъ довѣряетъ частному лицу больше правительства потому, что это частное лицо съумѣло заслужить общую симпатію и довѣренность, а центральная власть, была дѣйствительно не болѣе какъ параднымъ, но безсильнымъ учрежденіемъ. И замѣтьте, Вашингтонъ не диктаторъ на европейскій ладъ; сила его въ личныхъ качествахъ и въ нравственномъ вліяніи.
Справедливо замѣчаютъ, что видимый безпорядокъ, существовавшій въ странѣ, и нежеланіе солдатъ повиноваться, происходили вовсе не но недостатку патріотизма или преданности людей къ свободѣ. Того и другого было не мало, но парализовала все анархія власти. Америка явилась могущественной страной только съ того момента, когда въ ней явилась правительственная централизація. Но пусть читатель не впадаетъ въ ошибку относительно истиннаго характера той центральной власти, о которой здѣсь говорится. Ее слѣдуетъ измѣрять не на турецкій масштабъ,-- потому что при турецкой централизаціи нѣтъ личной свободы,-- а на масштабъ американскій. Турецкое единство не знаетъ границъ, оно совершенно поглощаетъ личность; американское,-- напротивъ, какъ активная государственная сила, является только тамъ, гдѣ дѣятельность частнаго лица оказывается недостаточной для личнаго и общаго блага. Въ этомъ-то и заключается трудность той задачи, которую разрѣшила Америка и значеніе того труда, который выпалъ на долю Вашингтона, бывшаго главнымъ организаторомъ американскаго единства.
Военное разстройство и безсиліе конгресса, какъ центральной военной силы, послужило первымъ урокомъ американцамъ, и показало Вашингтону и его сподвижникамъ настоятельную необходимость дать центральной власти большую силу. Политическіе дѣятели уже убѣдились, что военная власть должна находиться безусловно въ зависимости отъ правительства.
Другой урокъ былъ данъ безденежьемъ. Страна страдала дефицитомъ. Чтобы помочь бѣдѣ, конгрессъ просилъ у штатовъ восемь милліоновъ долларовъ. Нужда была безотложно необходимая, а между тѣмъ получить деньги было невозможно. Конгрессъ только вотировалъ расходы, а дать на нихъ средства зависѣло отъ каждаго изъ тринадцати штатовъ. Штаты неособенно торопились исполнить требованіе конгресса, и изъ восьми милліоновъ долларовъ къ половинѣ 1783 г. было уплочено всего пятсотъ тысячъ. Этотъ дефицитъ былъ причиной, что военныя дѣйствія 1781 г. были совершенно парализированы. Конгрессъ очень хорошо понималъ свое собственное безсиліе и потому обратился съ просьбою о помощи къ своему вѣчному спасителю -- Вашингтону. Вашингтонъ написалъ циркулярное письмо губернаторамъ для представленія собраніямъ штатовъ. Онъ пишетъ, что экономія и интересъ страны требуютъ, чтобы были собраны деньги, необходимыя для скораго окончанія войны, потому что затягиваніе ея поведетъ только къ раззоренію Америки; не платить солдатамъ деньги -- значитъ заставить армію прибѣгать къ реквизиціямъ, что неизбѣжно ведетъ къ насилію и деморализируетъ войско. Циркуляръ Вашингтона непроизвелъ однако дѣйствія, и едва только въ концѣ 1782 г. ему удалось добиться десяти тысячъ добавочныхъ солдатъ, о которыхъ онъ тоже просилъ въ циркулярѣ. Въ теченіе семи лѣтъ войны, арміи, можно сказать, не выдавали жалованья. Правда, ей давали только время отъ времени деньги, но и то бумажками, нестоющими ничего. Войско нуждалось во всемъ, и если бы не реквизиціи, война была бы невозможна. Ко всему этому прибавилось еще полнѣйшее невниманіе къ будущей судьбѣ офицеровъ. Когда ихъ приглашали на службу, имъ обѣщали землю, по и это было невѣрно. Офицеры же просили, чтобы ихъ обезпечили пенсіономъ, полагая его" въ половину противъ получаемаго ими жалованья. Исполнить такое скромное желаніе людей, жертвовавшихъ своею жизнью для спасенія отечества, казалось конгрессу невозможнымъ. Американцы считали постоянную, армію учрежденіемъ слишкомъ опаснымъ, и не желали поддерживать или развивать въ странѣ военный духъ. Имъ казалось, что дать офицерамъ землю, значитъ создать аристократію, сословіе, пользующееся привилегіями. Поэтому многіе штаты упорно воспротивились просьбѣ офицеровъ. Вашингтонъ взялся уладить вопросъ. Ему удалось убѣдить въ 1780 г. конгрессъ назначить офицерамъ въ пенсію половинное жалованье. Но когда въ 1782 г. прежній революціонный конгрессъ замѣнился конгрессомъ конфедеративнымъ, послѣдній не считалъ себя связаннымъ этимъ согласіемъ. Офицерамъ хотѣли предложить обратиться съ просьбою къ штатамъ. Во время войны офицеры не особенно настаивали на окончательномъ рѣшеніи вопроса; но когда повелись переговоры о мирѣ, армія пришла въ волненіе. Испуганные за свое будущее офицеры послали въ Филадельфію депутатовъ; но депутаты эти встрѣтили слишкомъ сильную оппозицію. Тогда между офицерами была распространена анонимная прокламація весьма революціоннаго характера, заканчивавшаяся предложеніемъ употребить противъ внутренняго врага силу. Человѣкъ, въ родѣ Наполеона, конечно воспользовался бы этимъ неудовольствіемъ арміи и увѣнчалъ бы себя короной. Но въ Вашингтонѣ было честолюбіе иного свойства. Онъ отдалъ приказъ по арміи, которымъ просилъ офицеровъ собраться черезъ четыре дня для обсужденія вопросовъ, возбужденныхъ прокламаціей. Въ теченіе этихъ четырехъ дней Вашингтонъ старался говорить съ офицерами почти съ каждымъ въ отдѣльности, и употреблялъ все свое вліяніе, чтобы успокоить ихъ раздраженіе. Наконецъ, въ назначенный срокъ офицеры собрались, и Вашингтонъ сказалъ имъ длинную рѣчь, въ которой показалъ всю ошибочность тѣхъ революціонныхъ тенденцій, которыя были выражены прокламаціей. Рѣчь свою онъ кончилъ тѣмъ, что войско, отказавшееся отъ своего замысла, представитъ новое доказательство патріотизма, и потомство, изумленное его благородствомъ, скажетъ, читая эту часть исторіи Америки "недоставало только этой черты, чтобы показать, до какой степени совершенства можетъ достигнутъ человѣческая природа."
Увлеченные рѣчью Вашингтона, офицеры объявили, что они отвергаютъ съ ужасомъ и презрѣніемъ позорное предложеніе, заключающееся въ прокламаціи.
Но Вашингтонъ былъ не такой человѣкъ, который бы полагалъ, что можно покончить дѣло на успокоительныхъ словахъ. Онъ зналъ, что офицерамъ нужно нить и ѣсть, и слѣдовательно ихъ нельзя уволить безъ обезпеченія, на жертву ихъ кредиторамъ и, какъ говорилъ Гамильтонъ, для того чтобы многіе изъ нихъ, непосредственно за отставкой, попали въ долговую тюрьму.
Успокоивъ войско, Вашингтонъ на другой же день написалъ письмо конгрессу. "Обезпечьте, говоритъ онъ, обезпечьте нынѣ же фондъ для удовлетворенія справедливыхъ требованій арміи. Это будетъ лучшимъ средствомъ сохраненія народнаго кредита и обезпеченія внутренняго мира. Если вознагражденіе, законно заслуженное офицерами, вы находите себя необязанными имъ выдать, въ такомъ случаѣ значитъ я ошибался. Если армія не заслужила признательности народа, и это также мое заблужденіе. Если, какъ было сказано офицерамъ, чтобы возбудить ихъ негодованіе, они единственная жертва революціи, если нужно, чтобы люди эти, покрытые славою, провели остатокъ дней своихъ въ позорѣ, презрѣніи и бѣдности, въ такомъ случаѣ на меня обрушится неблагодарность, и эта печальная мысль отравитъ мнѣ всю жизнь. Нѣтъ, сердце мое незнаетъ этой боязни. Великодушный народъ никогда незабудетъ тѣхъ, кто столько разъ спасъ его отъ опасности."
Письмо Вашингтона произвело самое глубокое впечатлѣніе на конгрессъ, и было рѣшено удовлетворить справедливымъ требованіямъ войска. Конгрессъ рѣшилъ выдать офицерамъ пятимѣсячное жалованье, которое должно было замѣнить имъ пенсіонъ. Но какъ въ казначействѣ денегъ не было, то предположено было выдать офицерамъ на время сертификаты.
Покончивъ дѣло, Вашингтонъ распустилъ армію. Я напомню читателю, вѣроятно, знакомую ему сцену прощанья Вашингтона, нисколько, не боясь повторенія. Подобныя вещи можно повторять десятки разъ, всегда съ одинаковой пользой.
4-го декабря 1783 г. офицеры были собраны въ одной тавернѣ; Вашингтонъ, со стаканомъ въ рукѣ, явился среди нихъ. "Друзья, сказалъ онъ,-- съ сердцемъ полнымъ любви и признательности, я явился къ вамъ сегодня, чтобы съ вами проститься. Пусть дни, которые вамъ предстоитъ прожить, будутъ для васъ также счастливы, какъ прошлые дни были для васъ почетны и славны". Затѣмъ онъ выпилъ вино и прибавилъ: "Я не могу идти къ каждому изъ насъ, чтобы проститься съ нимъ въ отдѣльности; но я буду признателенъ, если каждый подойдетъ ко мнѣ и дастъ мнѣ свою руку." Первымъ подошелъ генералъ Кноксъ. Вашингтонъ, которому ощущеніе непозволяло говорить, обнялъ его. Потомъ пошли офицеры одинъ за другимъ, и каждый жалъ руку Вашингтона, не произнося ни слова. Глаза всѣхъ были полны слезъ.
Съ признаніемъ своего обязательства относительно офицеровъ, военные кредиторы Союза, были включены въ списокъ обыкновенныхъ его кредиторовъ.
Къ первому января 1783 г. долгъ Соединенныхъ штатовъ простирался до 42 милльоновъ долларовъ. Его было необходимо покрыть, но какъ?! Еще въ 1781 году было предложено установить таможенную пошлину; но мысль эта встрѣтила сильную оппозицію. Послѣ двухъ лѣтъ споровъ, за и противъ, находились еще штаты, упорно нежелавшіе введенія подобной мѣры. Несогласнымъ казалось, что предоставить конгрессу право опредѣлять налогъ, значитъ наложитъ на Америку ярмо и создать центральный деспотизмъ. Въ это время Гамильтонъ, Мадисонъ и Эльсвортъ, представили конгрессу новый финансовый проэктъ. Чтобы успокоить щекотливость отдѣльныхъ штатовъ, они предложили, чтобы сборщиковъ налога назначали сами штаты, но чтобы сборщики были отвѣтственны передъ конгрессомъ. По расчету оказывалось, что долгъ Союза будетъ погашенъ въ теченіи двадцати пяти лѣтъ. Предложеніе сопровождалось циркуляромъ, написаннымъ Мадисономъ,-- циркуляромъ, замѣчательнымъ но благородству мысли и но силѣ изложенія. Онъ указывалъ американцамъ на святость ихъ обязательства передъ ихъ кредиторами. И дѣйствительно, этимъ кредиторамъ Америка можетъ быть обязана болѣе всего своею свободою.
Первое мѣсто между кредиторами занималъ Людовикъ XVI, ссудившій американцамъ 16 милліоновъ фр. и гарантировавшій голандскій заемъ въ 10 милліоновъ фр; второе мѣсто занимали американскіе офицеры; третье всѣ тѣ, отъ кого забирали скотъ, лошадей, экипажи. Наконецъ шли кредиторы обыкновенные, т. е. всѣ тѣ, кто изъ патріотическаго чувства далъ деньги, безъ увѣренности получить ихъ обратно.
Не было ни одного американца, который бы не признавалъ этихъ долговъ священными, но когда дѣло шло объ уплатѣ, некому было ихъ платить. Штаты отсылали кредиторовъ къ конгрессу, имѣвшему, но ихъ мнѣнію, право дѣлать займы для уплаты долговъ. Но дѣлая долги, берешь на себя обязательство ихъ платежа; а чѣмъ платить, когда конгресъ неимѣетъ денегъ, а штаты ихъ недаютъ? Кредиторы, наконецъ, поняли, что это долги безнадежные. И потому для возстановленія кредита оставалось только одно средство -- предоставить конгрессу возможность уплаты долговъ посредствомъ таможенной пошлины. Предложеніе, сдѣланное Гамильтономъ и Мадисономъ, не привело къ рѣшительному результату, и потребовалось участіе Вашингтона, чтобы окончить-это дѣло. Вашингтонъ послѣ войны намѣревался удалиться къ частнымъ занятіямъ, и написалъ губернаторамъ штатовъ прощальное циркулярное Посланіе или, какъ выражался онъ, свое завѣщаніе.
Въ этомъ завѣщаніи, Вашингтонъ благодаритъ губернаторовъ, и говоритъ, что собираясь оставить командованіе войскомъ, онъ желаетъ получить увольненіе. Онъ считаетъ своимъ священнымъ долгомъ, какъ гражданина, сообщить нѣкоторыя изъ своихъ мнѣній, ибо молчаніе онъ счелъ бы преступленіемъ. Онъ несомнѣвается, что найдутся люди, которые обвинятъ его въ самолюбіи и тщеславіи; но когда повелѣваетъ долгъ,-- говорить слѣдуетъ. Время покажетъ, что онъ думалъ только о пользѣ своей страны. "Вы, говоритъ онъ, находитесь въ странѣ, которую Провидѣніе избрало нарочно, чтобы быть театромъ наиболѣе благородной человѣческой дѣятельности. Если американскіе граждане несовершенно свободны, вина въ этомъ ихъ самихъ. Отъ насъ зависитъ быть счастливыми и уважаемыми, какъ народъ, или несчастными и презираемыми. Мы переживаемъ моментъ испытанія, и взоры всего міра устремлены на насъ. Уменьшить власть Союза и уничтожить могущество конфедераціи -- значитъ сдѣлать насъ игрушкой европейской политики. Погибель или процвѣтаніе нашей политической системы рѣшитъ, какъ слѣдуетъ смотрѣть на нашу революцію: какъ на счастіе или какъ на бѣдствіе, и нетолько для нашего времени, но и для далекаго будущаго, ибо милльоны людей, еще неродившихся, будутъ увлечены нашей судьбой."
По мнѣнію Вашингтона, для благосостоянія Америки существенно необходимы: нерасторжимый Союзъ подъ федеральной властью, безусловное довѣріе къ общественной власти, почетный миръ и единство національнаго чувства. Какъ бы ни были хороши учрежденія, они изчезаютъ, если несогласіе царствуетъ въ народѣ. "Свобода,-- говоритъ Вашингтонъ, есть основаніе нашего общественнаго зданія. Кто бы ни вздумалъ поднять на него руку и подъ какимъ бы то ни было предлогомъ, онъ долженъ быть проклятъ, какъ измѣнникъ, и наказанъ оскорбленнымъ народомъ наиболѣе строгимъ образомъ.
Вашингтонъ пользовался рѣдкимъ счастіемъ вліять на американскій народъ. Голосъ его всегда достигалъ до тѣхъ, къ кому Вашингтонъ обращался. Убѣжденіе, можетъ быть, дѣйствовало медленно, но оно дѣйствовало. И настоящее обращеніе къ народу послужило какъ бы сѣменемъ, изъ котораго постепенно развилось общее убѣжденіе о федеральной реформѣ, создавшей конституцію 1787 года. Съ отставкой Вашингтона сдѣлалось еще замѣтнѣе безсиліе центральной власти. Прежде конгрессъ, сознававшій свою слабость, имѣлъ, по крайней мѣрѣ, свое прибѣжище въ Вашингтонѣ, теперь же онъ остался совершенно безпомощнымъ и доказалъ, что никакой народъ, никакая страна не могутъ быть управляемы собраніями.
Конгрессъ состоялъ изъ извѣстнаго числа членовъ, избираемыхъ и посылаемыхъ каждымъ штатомъ. Хотя число депутатовъ, избираемыхъ каждымъ штатомъ должно было составлять отъ двухъ до семи, но штаты, въ видахъ экономіи, предпочитали посылать не болѣе двухъ. Эти депутаты разыгрывали совершенно такую же роль, какую играютъ посланники, т. е. ни одинъ изъ нихъ не смѣлъ рѣшиться ни на что безъ согласія своихъ избирателей. При такомъ условіи управленіе страной становится совершенно невозможнымъ. Для хорошаго управленія нужна власть устойчивая, въ которую вѣруетъ народъ, и народъ долженъ быть увѣренъ, что сегодняшнее рѣшеніе власти не будетъ измѣнено завтра. Этимъ качествомъ постоянства, собраніе или комитетъ владѣть не можетъ. Его мнѣнія всегда подвижны и въ довершеніе всего онъ не можетъ подлежать отвѣтственности. Слѣдовательно, если американское управленіе шло такъ плохо, то единственной причиной того было отсутствіе прочной, пользующейся общимъ довѣріемъ, твердой въ прогрессивномъ принципѣ, и отвѣтственной власти. Американскій опытъ показалъ, что конгрессъ исполнительной властію быть не можетъ. Выводъ читатель предугадываетъ: американцы пришли къ мысли о необходимости президента.
Завѣщаніе Вашингтона, какъ я уже сказалъ, достигло своей цѣли. Но оно достигло ея не съ разу. Свободный народъ, создающій самъ свои учрежденія, не принимаетъ на вѣру мнѣній даже такихъ людей, какъ Вашингтонъ. Вашингтонъ и другіе патріоты только указали путь общественной мысли и помогли ея развитію. Поэтому потребовался еще цѣлый рядъ уроковъ для полной выработки общественнаго усвоенія народомъ идеи федераціи. Безсиліе конгресса становится очевиднымъ только но мѣрѣ новыхъ обстоятельствъ, разрѣшить которыя у него недоставало власти.
Въ 1784 г. американскій союзъ заключилъ мирный трактатъ съ Англісю. Англія готова была исполнить немедленно всѣ условія договора, но она хотѣла, чтобы и Америка поступила точно также. А между тѣмъ исполненіе трактата возбудило въ Америкѣ множество весьма сложныхъ вопросовъ. Во-первыхъ является вопросъ объ уплатѣ долга англійскимъ подданнымъ. Невидимому вопросъ этотъ былъ очень простъ, въ дѣйствительности же разрѣшеніе его было вовсе не такъ легко, потому что хотя конгрессъ и не издалъ никакого закона противъ этого платежа, но нѣкоторые изъ штатовъ постановили, чтобы долга не платить. Трактатъ, заключенный съ Англіей, какъ составляющій часть гражданскаго права, долженъ былъ быть понимаемъ одинаково во всѣхъ частяхъ Союза. А между тѣмъ при существовавшей тогда разрозненности, каждый штатъ составлялъ свои законы, не думая о своемъ сосѣдѣ. Такъ одинъ штатъ объявилъ, что онъ уплатитъ долгъ, когда англичане оставятъ страну; другой, что онъ нестанетъ платить процентовъ; третій, что вмѣсто денегъ, онъ выдѣлитъ англичанамъ землю. потому что земли у него много, а денегъ нѣтъ.
Или въ трактатѣ былъ параграфъ, въ которомъ говорилось, чтобы не издавать новыхъ законовъ относительно проскриптовъ. А между тѣмъ Нью-Іоркъ объявилъ, что всѣ граждане, державшіе сторону англичанъ, поимѣютъ права быть избирателями и занимать общественныя должности. Что оставалось дѣлать конгрессу? обратиться къ штатамъ съ просьбою объ исполненіи трактатовъ? а если они просьбы непримутъ?
Положеніе конгресса было очень печальное. Съ одной стороны Англія настаиваетъ на исполненіи трактата, съ другой, онъ неможетъ ничего сдѣлать съ своими непокорными штатами. Когда Джонъ Адамсъ, посланный въ Англію для улаженія отношеній, просилъ, чтобы англичане прислали въ конгрессъ своего повѣреннаго въ дѣлахъ, то Адамсу отвѣтили весьма основательно; "зачѣмъ? намъ нужно послать повѣренныхъ къ штатамъ, и въ такомъ случаѣ ихъ потребуется тринадцать." И Джонъ Адамсъ возвратился въ Америку, съ полнымъ убѣжденіемъ, что всѣ политическія дѣла разстроится, если конгрессъ не будетъ имѣть большей власти.
Политическая слабость конгресса показала вмѣстѣ съ тѣмъ, что американскому правительству не достаетъ и еще одного, весьма существеннаго элемента. Такъ какъ каждый штатъ объяснялъ трактаты съ иностранными державами но своему, и, вслѣдствіе того, явились непримиримыя противорѣчія между интересами штатовъ и общесоюзнымъ интересомъ, то очевидно, что требовалась какая нибудь примиряющая сила, дающая единство всѣмъ дѣйствіямъ Союза и удерживающая въ равновѣсіи интересы частные и общіе. Такъ какъ исполнительная власть не могла взять на себя этой задачи, не превратившись во власть абсолютную, то очевидно, что рядомъ съ нею требовалось создать власть судебную.
Необходимость судебной власти, такого широкаго значенія, чувствовалась на каждомъ шагу, въ вопросахъ какъ внѣшней, такъ и внутренней политики.
А безсиліе конгресса выступало все яснѣе и яснѣе. Конгрессъ въ сущности не былъ ничѣмъ. Онъ не былъ ни властью судебной, ни исполнительной, ни законодательной. Онъ изображалъ собою не болѣе какъ совѣщательный комитетъ, и былъ лишь однимъ изъ атрибутовъ власти исполнительной.
Во время войны конгрессъ заключалъ торговые трактаты съ государствами нейтральными или дружественными. Но окончаніи же войны приходилось вступать въ договоры и съ другими государствами. Это было тѣмъ болѣе необходимо, что до объявленія войны за независимость, Америка была рынкомъ исключительно одной Англіи. Въ настоящее время Америка достигла уже довольно значительной экономической силы. Она производила въ большомъ количествѣ рисъ, индиго, разные хлѣба, она могла отпускать разныхъ родовъ лѣсъ, мѣха, мясо домашнихъ животныхъ, и вся эта торговля парализовалась внутренней разрозненностью и безвластью конгресса, неимѣвшаго силы заключать прочные договоры.
Теоретически конгрессъ вовсе не былъ лишенъ этого права, и могъ заключать договоры, какіе находилъ полезными для союзовъ. Но дѣло заключалось вовсе не въ этихъ договорахъ, а въ томъ, чтобы они исполнялись штатами, и въ томъ, чтобы помимо союзныхъ договоровъ, штаты не заключали договоровъ частныхъ, несогласныхъ съ общесоюзнымъ интересомъ.
Слабость Союза прежде всего подмѣтили англичане. Вилльямъ Питтъ, смотрѣвшій правильно и дальнозорко на политическое значеніе Америки, и на выгодное значеніе для Англіи торговаго съ нею договора, старался связать интересы Англіи и Америки. Онъ представилъ билль, которымъ предполагалось ввести полное торговое равенство въ международныя торговыя отношенія, и американскіе предметы, ввозимые въ Англію, должны были очищаться совершенно такою же пошлиною, какого очищались англійскіе ввозимые въ Америку.
Какъ ни была такая мысль выгодна для обоихъ народовъ, но со вступленіемъ въ министерство лорда Шефильда, ее нашли несогласной съ торговой политикой Англіи и вреднымъ нововведеніемъ.
Дѣйствительно, торговая политика Англіи, да и всей Европы того времени, была основана на тѣхъ принципахъ феодальной эпохи, но которымъ полагалось, что богатство какъ отдѣльныхъ людей, такъ и цѣлыхъ народовъ, можетъ быть создано только на счетъ бѣдности своего ближняго. Каждое государство хлопотало тогда только о томъ, какъ бы ему завладѣть чужими выгодами. Борьба происходила между всѣми и шла противъ всѣхъ.
Въ этомъ смыслѣ лордъ Шефильдъ былъ конечно правъ, когда говорилъ, что не зачѣмъ вступать въ договоръ съ Америкой и открывать ей англійскіе порты. "Мы просто нагрузимъ наши корабли и отправимъ ихъ сами въ Америку. Съ кѣмъ заключать намъ трактатъ? съ конгрессомъ? Но это тѣнь власти. Со штатами? они раздѣлены. Ихъ обоюдное соревнованіе и соперничество даютъ намъ увѣренность, что если одинъ изъ нихъ приметъ мѣры противъ насъ, то сосѣдній штатъ въ тоже время непремѣнно намъ поможетъ, ужь изъ одного желанія монополизировать нашу торговлю. Пошлемте къ штатамъ нашихъ консуловъ. Они помогутъ намъ, и американскіе рынки будутъ въ нашихъ рукахъ. Нашъ успѣхъ совершенно несомнѣненъ. Посмотрите, что дѣлается въ Америкѣ. Въ ней повсюду царствуетъ анархія, и изъ этого хаоса не возникнетъ никогда Союза. Чтобы колоніи соединились противъ насъ, нужны сильныя внѣшнія причины. Предоставьте ихъ самимъ себѣ -- и они раздѣлятся".
Если подобное предсказаніе проницательнаго лорда Шефильда неоправдалось въ дѣйствительности, то тѣмъ не менѣе его презрительный взглядъ на Америку служилъ лучшимъ доказательствомъ печальнаго внутренняго состоянія Союза. Было ясно, что Англія постарается воспользоваться американской неурядицей въ свою пользу. И въ самомъ дѣлѣ, въ 1783 г., Англія заперла свои порты для американскихъ кораблей. Она запретила даже англійскимъ кораблямъ ввозъ мяса и рыбы изъ сѣверныхъ штатовъ.
Въ этой крайности, конгрессъ просилъ у штатовъ нрава управлять въ теченіе пятнадцати лѣтъ внѣшнею торговлею Америки. Получивъ это право, конгрессъ поспѣшилъ отплатить англичанамъ тою же монетою. Но мѣры конгресса были приняты штатами холодно, потому что многимъ изъ нихъ было выгодно входить въ прямыя сношенія съ Англіей. Но какъ эти отдѣльные трактаты, основанные на запретительной системѣ, приносили пользу штатамъ, однимъ на счетъ другихъ, то американцы скоро пришли къ мысли, что подобная система внѣшнихъ коммерческихъ отношеній, приноситъ вредъ интересамъ всего Союза, что конфедерацію необходимо замѣнитъ другой формой правленія, а конгрессъ иною властью, ибо, предоставлять каждому штату право организовывать свои внѣшнія сношенія -- значитъ отдать Америку во власть анархіи.
Внутренняя слабость страны была неменьше. И это обстоятельство дало рѣшительный поворотъ общественному мнѣнію въ пользу федераціи и сильной центральной власти. Америка стала лицомъ къ лицу съ возмущеніемъ, почти революціей, неимѣя средствъ снасти себя отъ нихъ. Причина этого заключалась въ томъ, что отношеніе между силой отдѣльныхъ штатовъ и всего Союза, нарушалось все болѣе и болѣе: штаты крѣпли и развивались, слѣдовательно становились сильнѣе, союзъ же слабѣлъ.
Вмѣстѣ съ увеличивающейся силой отдѣльныхъ штатовъ, росла въ нихъ и разрушительная сила, ибо человѣческое общество немыслимо безъ пороковъ и вредныхъ страстей. Общественное благосостояніе зависитъ не отъ того, что каждый человѣкъ превращается въ олицетвореніе добродѣтели, а исключительно отъ равновѣсія между пользой и вредомъ;-- равновѣсіе, при которомъ дурныя вліянія парализуются хорошими. Когда народъ любитъ свободу и каждый человѣкъ стремится къ ней, то его невозможно вызвать на дѣйствіе вредное для общества, ибо, разрушая общественную свободу, онъ разрушаетъ тѣмъ и свою собственную свободу. А это возможно только въ томъ случаѣ, когда нѣтъ мѣста для дурныхъ страстей, и народъ одушевленъ патріотическимъ стремленіемъ. Если же народъ находится не на такой высотѣ умственнаго развитія и невладѣетъ республиканскими нравами, то безпокойное меньшинство можетъ забрать его въ свои руки и уничтожить его свободу.
Всякое революціонное движеніе, и въ особенности такое, какое создало въ Америкѣ борьбу за независимость, возбуждаетъ въ народѣ сильную умственную дѣятельность и возбуждаетъ въ народѣ цѣлую массу новыхъ идей. Люди горячіе отдаются имъ обыкновенно со всею свойственною имъ запальчивостью, и если идея, ихъ одушевляющая, оказывается вредною для общественныхъ интересовъ, то горячіе люди могутъ приносить странѣ большой вредъ. Это именно и случилось въ Америкѣ.
Пока велась война, все народонаселеніе было воодушевлено самымъ сильнымъ патріотизмомъ и не было такой жертвы, на которую бы народъ не рѣшился. Но вотъ миръ заключенъ, страсти успокоились, порывы утихли, и первое прозаическое впечатлѣніе произвелъ громадный долгъ, сдѣланный народомъ во время войны. Такъ какъ въ то время еще каждый штатъ являлся хозяиномъ своихъ собственныхъ дѣлъ, то и долги, сдѣланные отдѣльными штатами во время войны, не считались долгами всего союза. Такъ, напримѣръ, были нѣкоторые маленькіе штаты, на долю которыхъ, вслѣдствіе разныхъ случайностей войны, выпалъ несоразмѣрно громадный долгъ. Къ числу этихъ штатовъ принадлежалъ Массачусетсъ, обширная торговля котораго и рыбныя ловли были почти совершенно разрушены, и народъ терпѣлъ страшную бѣдность. Въ то же время огромные частные долги, сдѣланные по случаю войны, ухудшали еще болѣе положеніе вещей. Многіе изъ служившихъ въ арміи вошли въ долги, чтобы доставить своимъ семействамъ средства къ существованію. Но возвращеніи домой, они были встрѣчены своими кредиторами, требовавшими уплаты и грозившими судомъ. Положеніе должниковъ было дѣйствительно печально; но не слѣдуетъ однако думать, что и положеніе кредиторовъ было блистательно. Кредиторы были не милліонеры или банкиры, а такіе же бѣдняки, какъ и тѣ, кто у нихъ занималъ. Въ обществѣ явилась такая экономическая путаница, вслѣдствіе общей нужды, что кредиторы дѣлались должниками, а должники кредиторами, и почти каждый былъ долженъ другъ другу. Понятно, что при этой путаницѣ, число должниковъ являлось такимъ громаднымъ, что сила большинства была на ихъ сторонѣ. Явился ропотъ противъ строгости закона, составленнаго, какъ говорили должники, въ пользу богатыхъ. Неудовольствіе на законъ перешло вскорѣ въ неудовольствіе на суды и ихъ адвокатовъ. Ропотъ усиливался, и явились всѣ признаки предстоящаго возмущенія.
Въ этомъ критическомъ положеніи массачуссетскій губернаторъ обратился къ Вашингтону, прося употребить свое вліяніе и успокоить народъ. Вашингтонъ ему отвѣтилъ; "Вліяніе? зачѣмъ оно? вліяніе -- не правительство. Создайте управленіе, обезпечивающее свободу и собственность гражданъ; а безъ этого васъ ожидаетъ худшее, что можетъ быть въ мірѣ. Чтоже касается до должниковъ, то затрудненій быть никакихъ не можетъ: изслѣдуйте положеніе дѣла, удовлетворите ихъ, если они правы, и нѣтъ, если они не правы; если же, наконецъ, они вздумаютъ посягнуть на свободу гражданъ, вы -- правительство, и ванта обязанность дѣйствовать".
Губернаторъ послушался совѣта Вашингтона, принялъ энергическія мѣры, и вспыхнувшее возмущеніе было потушено.
Хотя возмущеніе это было ничтожное, тѣмъ не менѣе оно оказало наиболѣе полезное вліяніе на умы американцевъ. Только тутъ увидѣли всѣ, какъ народъ, самый передовой, въ теченіи многихъ вѣковъ воспитавшійся въ идеѣ свободы, близокъ къ ея потерѣ, и какъ онъ легко можетъ впасть въ безначаліе.
Генералъ Еноксъ, посланный для изслѣдованія дѣла, донесъ, что почти вся новая Англія находилась въ Подобномъ же безпокойномъ настроеніи; что бѣдность повсюду огромная, и что нельзя ручаться, чтобы недовольные не выставили наконецъ армію тысячъ въ пятнадцать человѣкъ.
Неоспоримо, что бѣдность въ этомъ случаѣ была весьма важнымъ двигателемъ. Но главная причина заключалась все-таки не въ ней. Главной причиной было отсутствіе власти и являвшееся вслѣдствіе того неустройство всѣхъ общественныхъ отношеній. Американцы только теперь поняли, что завоевать свободу -- лишь поддѣла. Необходимо нужны еще безопасность, порядокъ и законъ, правильно организующій весь внутренній механизмъ страны. Безъ этихъ условій никакое процвѣтаніе немыслимо, и свобода безпорядка приведетъ къ бѣдности и анархіи.
Во время этихъ событій, Джей написалъ Вашингтону письмо, поздравляя его съ тѣмъ, что онъ стоитъ внѣ общественной дѣятельности, и потому удаленъ отъ зрѣлища страны, погибающей отъ собственной слабости. Вашингтонъ ему отвѣтилъ: "Ваше мнѣніе, что мы быстро приближаемся къ кризису, совершенно согласно съ моимъ. Но что именно произойдетъ -- я предвидѣть не въ состояніи. Я знаю только, что намъ нужно исправить множество своихъ ошибокъ. Устраивая конфедерацію, мы имѣли слишкомъ высокое мнѣніе о человѣческой природѣ. Я недумаю, чтобы мы могли существовать долго, какъ нація, не учредивъ общесоюзной власти съ такою же силой, какою владѣютъ правительства каждаго отдѣльнаго штата... Многіе думаютъ, что въ своихъ обращеніяхъ къ штатамъ, конгрессъ принималъ тонъ униженный и умоляющій, тогда какъ онъ имѣлъ верховное право требовать повиновенія. Какъ бы то ни было требованія конгресса оказываются совершенно пустою вещью, пока существуютъ тринадцать суверенныхъ штатовъ, независимыхъ и раздѣленныхъ, имѣющихъ привычку спорить и отказывать по своему произволу. Право конгресса предписывать -- небольше какъ пустое слово и насмѣшка. Если вы вздумаете сказать законодательнымъ собраніямъ штатовъ, что они нарушаютъ мирный трактатъ и покушаются на прерогативы конфедераціи, они вамъ засмѣются въ глаза. Чтоже нужно дѣлать? такой порядокъ вещей долѣе продолжаться неможетъ. Нужно бояться, что лучшіе люди получатъ отвращеніе къ дѣламъ и пожелаютъ революціи, какой бы ни былъ ея исходъ. Мы способны перейдти изъ одной крайности къ другой. Предвидѣть и предупредить разрушительныя событія -- вотъ въ чемъ обязанность мудрости и патріотизма. Какія изумительныя перемѣны могутъ иногда явиться втеченіи нѣсколькихъ лѣтъ! Мнѣ говорили, что даже нѣкоторые почтенные люди поговариваютъ о монархическомъ правленіи. Слова порождаются мыслями, и отъ слова до дѣла остается иногда только одинъ шагъ. Какъ обрадуются наши враги, когда увидятъ, что ихъ предсказанія сбылись. Какое торжество для нихъ имѣть возможность доказать, что мы неспособны управляться сами собой и что наша система, основанная на равенствѣ и свободѣ -- химера и ложь. Пусть Богъ поможетъ намъ принять во время мудрыя мѣры, чтобы отвратить печальныя послѣдствія, которыхъ бояться мы имѣемъ столько основанія".
Изъ каждой строки этого письма видно, какъ глубоко задѣвала Вашингтона американская анархія. Но патріотизмъ увеличивалъ въ глазахъ Вашингтона опасность. Анархія была дѣйствительно, но то была анархія политическая, а не соціальная. Опасность грозила не американскому обществу, а американской націи, единству американскаго Союза. Впрочемъ и этого было достаточно, чтобы испугать людей, стремившихся создать изъ американскихъ штатовъ великую, небывалую республику.
Въ это время выступилъ съ своимъ воззваніемъ къ народу Гамильтонъ, поддерживаемый своими друзьями Джейемъ, Мадисономъ и Вашингтономъ. Нужно было спасти страну, а въ такомъ случаѣ приходились обращаться не къ штатамъ, а ко всему американскому народу.
Американцы всегда чувствовали связь, создающую изъ нихъ особый народъ; но сознаніе этой связи оказывалось сильнымъ только въ минуты общей опасности. Когда бѣда проходила, снова выступали частные интересы, и въ отдѣльныхъ штатахъ проявлялась наклонность къ сепаратизму. Задача, которую приняли на себя Джеи, Мадисонъ, Гамильтонъ и Вашингтонъ, заключалась въ томъ, чтобы союзной идеѣ дать прочный перевѣса" надъ сепаратизмомъ и создать изъ американскихъ штатовъ одно прочное политическое цѣлое -- одинъ народъ. Общественное мнѣніе было уже достаточно подготовлено, чтобы усвоить эту идею въ такой полнотѣ, какъ понимали ее представители американскаго единства. Тѣмъ неменѣе Гамильтонъ и его друзья являются все-таки творцами американской республики, и безошибочность ихъ политической проницательности доказалась семидесятилѣтнимъ процвѣтаніемъ союза и первенствомъ, которое заняли американскіе штаты въ ряду цивилизованныхъ народовъ.
Чтобы лучше, увѣреннѣе подѣйствовать на умы, воспользовались тогдашнимъ комерческимъ положеніемъ штатовъ, и пригласили народъ прислать депутатовъ въ маленькій городокъ Анаполисъ, для обсужденія экономическаго состоянія страны. Но какъ не существуетъ ни одного отдѣльнаго народнаго интереса, то очевидно, что, начавъ рѣчь о комерціи, пришлось бы коснуться всѣхъ остальныхъ вопросовъ политическаго и общественнаго быта, связанныхъ между собою неразрывной связью.
Собраніе было назначено на 1-е сентября 1786 г. Маленькій Анаполисъ былъ избранъ для того, чтобы избѣгнуть вліянія мѣстныхъ интересовъ и чтобы не возбудить политическихъ страстей.
Анаполиское собраніе въ началѣ было немногочисленно. Только пять штатовъ прислали своихъ представителей. Многіе совсѣмъ отказались прислать депутатовъ, другіе хоть и обѣщали, но не прислали. Несмотря на то, патріоты, стоявшіе во главѣ движенія, нетолько неупали духомъ, напротивъ, рѣшились дѣйствовать съ особенной смѣлостью и настойчивостью. Такъ какъ комерческій вопросъ, какъ уже было сказано выше, находился въ связи со всѣми остальными вопросами, то патріоты рѣшили, что будетъ лучше всего начать прямо съ обсужденія вопросовъ правительственныхъ. Они предложили собрать конвентъ, которому и поручили разсмотрѣть недостатки конфедераціи. Конвентъ, предположенный ими въ Филадельфіи, долженъ былъ придуманныя имъ мѣры улучшенія политическаго управленія, представить на разсмотрѣніе конгресса, а конгрессъ передастъ ихъ на обсужденіе каждаго изъ тринадцати штатовъ. Такимъ образомъ предложенныя реформы сдѣлались бы дѣломъ всего народа.
Система ревизія, предложенная американцами, представляетъ нѣчто совершенно невиданное въ исторіи европейскихъ народовъ. Какимъ образомъ, въ самомъ дѣлѣ, задумать полное преобразованіе конституціи, создать новое громадное государство, безъ всякаго переворота. кровопролитій и ужасовъ, сопровождающихъ всякіе политическіе перепороты цивилизованной Европы? А между тѣмъ американцы создали у себя полнѣйшій переворотъ, и все дѣло ограничилось лишь простыми разсужденіями и спорами, даже не всегда горячими.
Причину этого нужно искать только въ условіяхъ американской демократіи. Это совсѣмъ не та демократія, какую представляютъ себѣ разные политическіе теоретики западной Европы. Европа никогда незнала истиннаго демократическаго принципа. Если во главѣ ея становились иногда такъ называемые демократы, желавшіе руководить народомъ, то они немедленно превращались въ народныхъ повелителей и хотѣли заставлять народъ дѣлать то, чего хотѣлось не ему, а имъ.
Въ Америкѣ не такъ. Народъ невыпускаетъ никогда изъ своихъ рукъ своего полновластія, и, избирая своихъ представителей для рѣшенія того или другого вопроса, не ввѣряетъ имъ своей судьбы и не превращается въ безгласнаго исполнителя воли нѣкоторыхъ. Въ Европѣ народные представители желаютъ изображать собою народную волю и передѣлывать народъ на свой ладъ, въ Америкѣ же народъ сохраняетъ свою независимость и свободу и не уступаетъ никому своей воли.
Въ этомъ смыслѣ мысль Гамильтона является вполнѣ американскою. Ни конгрессъ, ни штаты небыли еще американскимъ народомъ, и задумывая переворотъ, слѣдовало поэтому обращаться не къ нимъ, а непосредственно къ народу. Въ этомъ же причина, почему такое серьезное дѣло, какъ новая конституція, совершилось въ Америкѣ такъ просто и такъ скоро. Американцы въ сущности не ломали у себя ничего. Въ ихъ воспитаніи и въ ихъ демократическихъ привычкахъ заключались начала всего того, что нѣсколько въ иномъ видѣ выразилось союзной конституціей. Депутаты не передѣлывали народа, не ломали его принциповъ, не насиловали его свободы. Они только приводили въ извѣстную систему существующее и давали ему стройное единство. У американцевъ въ каждомъ штатѣ существовала власть исполнительная, законодательная и судебная. Первые зачатки ихъ внесли въ Америку первые колонисты. Съ послѣдующимъ политическимъ развитіемъ колоніи развились и эти начала, и въ настоящее время дѣло заключалось не въ томъ, чтобы создать какіе либо новые государственные принципы, а чтобы организовать существующее тѣмъ или другимъ образомъ. Работа, поэтому, должна была совершаться болѣе или менѣе спокойно, невозбуждая ни народнаго пылу, ни кровопролитія. Фильдельфійскій конвентъ, составляющій конституцію -- не больше какъ коммисія редакторовъ. Они пишутъ проэктъ, проэктъ этотъ обсуживается и оспаривается въ газетахъ и собраніяхъ, и одобряется наконецъ народнымъ голосованіемъ. Власть но прежнему остается въ рукахъ народа, и конвентъ на нее непосягаетъ, ибо онъ не больше какъ исполнитель народной воли. Въ этомъ и заключается вся трудность для европейцевъ и все достоинство американской системы. Въ Америкѣ послѣднее слово принадлежитъ всегда народу, а сознаніе своей силы ведетъ къ тому, что этому народу незачѣмъ прибѣгать къ насильственнымъ средствамъ, и вотъ почему Америка незнаетъ революціи. Европа же, напротивъ, неумѣла исправлять своихъ недостатковъ иначе, какъ путями революціи. Совершенно справедливо, что Франція уничтожила первой революціей бездну ужаснѣйшихъ золъ, обнаружила при этомъ много самопожертвованія, но въ тоже время была причиной того страха революцій, который въ нынѣшнемъ столѣтіи привелъ къ злоупотребленіямъ властью, къ бонапартизму и къ такъ называемой французской правительственной системѣ.
Невозможность для Европы идти въ настоящее время тѣмъ путемъ политическаго прогресса, которымъ шло Америка еще въ прошломъ столѣтіи, должна убѣдить читателя, что похвалы, расточаемыя генію американскаго народа, вовсе непреувеличены.
V.
Въ настоящей главѣ я буду говорить объ основахъ американской конституціи, составленной конвентомъ.
Главная основа ея заключается въ раздѣленіи властей. Теоретически необходимость раздѣленія власти признается всѣми государствами цивилизованнаго міра, но нигдѣ это дѣленіе не разработано такъ практически, какъ въ Америкѣ, потому что ни одинъ народъ неимѣетъ такого прочнаго, воспитанія въ началахъ свободы.
Но опредѣленіямъ американцевъ деспотизмъ есть соединеніе властей; массачуссетскіе законодатели, во главѣ составленной ими конституціи штата, поставили слѣдующій политическій афоризмъ: "мы хотимъ, чтобы власть была раздѣлена, ибо желаемъ чтобы массачуссетцами управляли законы, а не люди." Ту же мысль выразилъ Джонъ Адамсъ: "Всѣ народы, говоритъ онъ, при всякомъ правленіи имѣютъ и должны имѣть политическія партіи. Величайшій секретъ заключается въ томъ, чтобы контролировать ихъ одна другою. Для этого существуетъ два средства: или монархія, поддерживаемая постоянною арміею, или раздѣленіе властей и равновѣсіе въ учрежденіяхъ. Тамъ, гдѣ не существуетъ равновѣсія, являются вѣчно волненія, мятежи и всякіе народные ужасы, пока наконецъ постоянная армія, съ генераломъ во главѣ, не возстановитъ спокойствія, или пока эта необходимость равновѣсія не будетъ понята и принята всѣми."
Такимъ образомъ американцы, старавшіеся сохранить свою политическую свободу, старались прежде всего установить своею конституціей) принципъ раздѣленія власти. Теоретически американцы не разрѣшили этого вопроса вполнѣ удовлетворительно, т. е. такъ, какъ понимали его политическіе мыслители Европы. Напримѣръ, французы требовали, чтобы власти были раздѣлены безусловно, и чтобы одна не заходила въ другую. Имъ казалось, что только при этомъ условіи возможна въ странѣ полная политическая свобода. Къ сожалѣнію, факты ихъ собственной исторіи показывали, что такое теоритическое заключеніе вовсе невѣрно. Такъ, напримѣръ, во время первой французской имперіи исполнительная власть была вовсе независима отъ законодательной; а законодательная занималась исключительно вотированіемъ законовъ. Ни то, ни другое непомѣшало однако Наполеону явиться полновластнымъ повелителемъ Франціи, и у французовъ свободы не было.
Европа, преимущественно Франція, много размышляла о точномъ разграниченіи власти, но ей ни разу еще неудалось обезпечить себѣ этимъ способомъ свободу. Американцы не углублялись въ этотъ вопросъ, какъ французы; но исходя изъ своихъ политическихъ преданій, они разрѣшили его практически вполнѣ удовлетворительно.
Конечно, кабинетныхъ послѣдовательныхъ теоретиковъ, американское разрѣшеніе можетъ быть и не удовлетворитъ. Но пусть они обратятъ вниманіе на то, что для практическаго благосостоянія народовъ важно не то, красивы ли или некрасивы на бумагѣ ихъ учрежденія, и выдержаны ли они до конца въ самой строгой послѣдовательности, а важно то, чтобы народъ благоденствовалъ въ дѣйствительности. Такъ какъ американцы разрѣшили вопроса" о благосостояніи лучше всѣхъ остальныхъ народовъ, то изъ этого слѣдуетъ заключить, что и ихъ система тоже лучше всѣхъ остальныхъ.
Французы полагали, да полагаютъ и до сихъ поръ, что свобода народа обезпечивается лучше всего одной палатой, что при двухъ палатахъ происходитъ вѣчный споръ и несогласіе, и общественное мнѣніе находится вѣчно въ возбужденіи. Ссылаясь на примѣрь Англіи, французы утверждаютъ, что палата изъ наслѣдственныхъ членовъ защищаетъ очень часто частные интересы. Но въ Америкѣ подобные случаи небывали никогда и невозможны.
Говорятъ еще, что при двухъ палатахъ и ихъ взаимномъ противудѣйствіи можетъ явиться политическая инерція. Но это сравненіе больше остроумно, чѣмъ вѣрно. Инерція уже потому невозможна, что представители народа никогда не откажутся отъ желанія дѣйствовать, и слѣдовательно не могутъ впасть въ безактивность,-- вѣдь это живые люди.
Правда, при двухъ палатахъ законодательный механизмъ вращается нѣсколько медленнѣе; но это не недостатокъ, а достоинство. При двухъ палатахъ одинъ и тотъ же вопросъ обсуживается нѣсколько разъ; но и это тоже достоинство, ибо болѣе вѣроятности правильнаго его обсужденія. Наконецъ, самое главное достоинство двухъ палатъ въ томъ, что депутаты народа научаются уважать народъ. Дайте собранію народныхъ представителей власть, и вы увидите, что они захотятъ превратиться въ народнаго повелителя. Такъ бывало всегда во Франціи. Другая палата сдержитъ это стремленіе къ произволу, и покажетъ представителямъ, что они не повелители народа, а только представители его интересовъ.
Дальше, говоря о палатѣ представителей и объ американскомъ сенатѣ, я коснусь этихъ вопросовъ подробнѣе.
При составленіи конституціи вопросъ о раздѣленіи властей былъ принятъ американцами безъ всякихъ споровъ, и также безъ всякихъ споровъ прошелъ вопросъ о раздѣленіи конгресса на двѣ палаты.
Когда вопросъ этотъ былъ порѣшенъ, явился новый вопросъ, который хотя былъ порѣшенъ американцами тоже безъ особенныхъ споровъ, по который тѣмъ не менѣе для европейцевъ до сихъ поръ представляетъ неразрѣшимыя трудности и имѣетъ до сихъ поръ общественный интересъ. Первый вопросъ -объ обязанностяхъ палатъ, второй -- о выборномъ началѣ.
Въ Европѣ каждое государство разрѣшаетъ эти вопросы по своему, и потому въ нихъ существуетъ разная политическая свобода. Напримѣръ, политическая свобода Англіи вовсе непохожа на свободу Франціи, а свобода Франціи на свободу Пруссіи. Причина этого заключается единственно въ томъ, что каждое изъ этихъ государствъ устроило по своему право представительства.
Американцамъ разрѣшать этотъ вопросъ было гораздо легче; вопервыхъ потому, что они внесли съ собою англійскія традиціи; а во-вторыхъ, что имѣли свои двухсотлѣтій демократическій опытъ. Поэтому американцы приняли систему прямого представительства, т. е. туже систему, на основаніи которой были организованы у нихъ колоніальныя правленія.
Несмотря на то, дѣло не обошлось безъ нѣкоторыхъ затрудненій. Колоніями вопросъ этотъ разрѣшался безъ труда. Точно также непредставлялось трудностей и для отдѣльныхъ штатовъ, устроивавшихъ свое управленіе но колоніальному образцу. Но когда пришлось организовать представительство федеральное, то интересы штатовъ столкнулись съ интересами Союза. Вопросъ заключался въ томъ, будетъ ли федеральное представительство представительствомъ народнымъ или представительствомъ штатовъ. Защитники мѣстной независимости требовали, чтобы депутаты были назначаемы собраніемъ каждаго штата. Напротивъ того, сторонники союза настаивали на національномъ представительствѣ и на назначеніи депутатовъ непосредственно самимъ народомъ. Они не хотѣли, чтобы въ палатѣ представителей являлось различіе по штатамъ и требовали, чтобы выборъ депутатовъ былъ пропорціоналенъ федеральному населенію. Они говорили, что съ точки зрѣнія союза, каждый штатъ небольше, какъ географическое дѣленіе, и потому въ народную палату должны быть назначаемы члены всѣмъ народомъ союза. Мнѣніе послѣднихъ восторжествовало, и въ настоящее время представители американскаго союза суть представители всего американскаго народа.
Но что такое народъ? что значатъ его представители, и кто можетъ быть ими? Въ политическихъ теоріяхъ, разработанныхъ французскими писателями, на этотъ вопросъ существуютъ двѣ точки зрѣнія. Одни утверждали, что избирательное право есть естественное право человѣка, такъ какъ каждый гражданинъ какъ бы имѣетъ прирожденное право участвовать въ организаціи общества. Другіе же, напротивъ, полагаютъ, что избирательное право небольше, какъ общественная обязанность, которую каждый народъ можетъ устроивать по своему.
Вопросъ этотъ имѣетъ гораздо большую важность, чѣмъ можетъ показаться съ перваго взгляда. Если избирательное право есть естественное право всякаго человѣка, и если всякій имѣетъ право участвовать въ законодательствѣ страны, то, конечно, никакой народъ не до я женъ и несмѣетъ придумывать какія либо ограниченія. Если же избирательное право есть общественная обязанность, то, разумѣется, каждый народъ можетъ ее организовать у себя, какъ ему кажется удобнѣе.
На основаніи первого ученіи, т. с. безусловнаго всеобщаго представительства, всѣ граждане должны участвовать въ дѣлахъ политическихъ. и никто не можетъ быть исключенъ. Дѣти имѣютъ, слѣдовательно, такое же право, какъ и люди взрослые, глупые, какъ и умные, незнающіе, какъ и знающіе, полезные, какъ и вредные. Если никто изъ дѣтей небудетъ имѣть въ законодательномъ собраніи своихъ представителей, то естественное право, очевидно, будетъ нарушено, и потому отецъ, имѣющій восемь человѣкъ дѣтей, долженъ изображать собою не одинъ голосъ, а девять. У семейнаго человѣка, особенно обремененнаго большимъ семействомъ, интересовъ гораздо больше, и интересы эти гораздо разнообразнѣе, чѣмъ у человѣка одинокаго.
Далѣе, женщины должны имѣть совершенно одинаковое представительное право съ мужчинами. Отговорка, что женщина имѣетъ представителя въ своемъ мужѣ, хороша еще до тѣхъ поръ, пока идетъ рѣчь о женщинѣ замужней. Женщина несетъ на себѣ очень много серьезныхъ обязанностей и исполняетъ ихъ нисколько не хуже мужчины. Она владѣетъ и управляетъ собственностью, она занимается воспитаніемъ дѣтей; она исполняетъ даже многія общественный должности. Почему же, спрашивается, должно смотрѣть на нее, какъ на несовершеннолѣтнюю въ политическомъ отношеніи?
По даже и Американскіе штаты непорѣшили вопроса о представительствѣ въ такомъ широкомъ объемѣ.
Американцы, какъ уже знаетъ читатель, придерживались англійскихъ традицій и тѣхъ порядковъ, которые были ими выработаны во время колонизаціи. Каждая колонія имѣла свои обычаи, такъ, напримѣръ, въ Виргиніи, чтобы быть избраннымъ, слѣдовало быть собственникомъ. Въ Родъ-Эйландѣ, колоніи, чисто пуританской, чуждой аристократическихъ традиціи Виргиніи, право представительства обусловливалось исключительно осѣдлостью. Въ другихъ колоніяхъ требовалось участіе въ налогахъ, въ милиціи и т. д.
Привести въ систему и въ единообразный порядокъ мѣстные избирательные обычаи было для американцевъ весьма важно, потому что отъ этого зависѣла политическая свобода Союза. Кто могъ установить право избирательства и кто будетъ имъ управлять -- конгрессъ или всякій штатъ отдѣльно? Если управлять этимъ дѣломъ будетъ конгрессъ, то кто можетъ помѣшать ему превратить правленіе въ аристократическое или въ демократическое, смотря по условіямъ выбора и по условіямъ ценза, какія ему вздумаются? Сдѣлать конгрессъ господиномъ -- значитъ отдать ему въ руки нею политическую организацію штатовъ.
Но если, съ другой стороны, выборомъ будутъ управлять штаты, то явится на сцену соперничество, и единству Союза будетъ грозить опасность. И штаты могутъ придумать такія же строгія условія, что покровительствуя аристократизму, они заберутъ въ свои руки власть и могутъ сдѣлаться господами союза.
Вопросъ былъ, дѣйствительно, деликатнаго свойства, и требовалъ осторожнаго разрѣшенія. При строгихъ условіяхъ вотировки легко было задѣть штаты демократическіе, а при широкихъ -- можно было вооружить штаты, установившіе у себя цензъ.
Вопросъ этотъ былъ разрѣшенъ тѣмъ, что избирательное право рѣшили не предоставлять конгрессу, и въ тоже время принять мѣры, чтобы избирательный законъ не былъ враждебенъ конгрессу. Было рѣшено, что палата представителей Союза избирается каждымъ штатомъ. Такимъ образомъ, каждому штату была предоставлена полная свобода дѣйствія. Представительство это было прямое, и вмѣстѣ съ тѣмъ оно признавалось общественной обязанностью, а не прирожденнымъ правомъ.
Послѣ избирательнаго нрава являлись не менѣе важнымъ вопросомъ качества, которымъ должны были удовлетворять избираемые. Каждый ли можетъ быть избираемъ, или же должны существовать условія, которыми бы обезпечилась со стороны избираемыхъ ихъ наибольшая пригодность для общественнаго дѣла? Всѣ были согласны съ тѣмъ, что депутатами должны быть люди честные и способные. А если такъ, то зачѣмъ стѣснять народъ въ его правѣ выбора, и почему нужно опредѣлять условія способности законодательнымъ порядкомъ? Подобная система можетъ годиться для такихъ государствъ, гдѣ хотятъ, чтобы такъ называемые народные представители являлись представителями лишь извѣстныхъ тенденцій, наиболѣе выгодныхъ для правящихъ сословій. Въ Америкѣ подобной боязни быть помогло Въ ней можно было предоставить народу полную свободу избирать тѣхъ, кого ему вздумается и признать" что каждый годный для собранія штата, можетъ быть годенъ и для федеральнаго собранія. А между тѣмъ американцы поступили иначе. Полагаясь на свой смыслъ во всѣхъ дѣлахъ, они, въ настоящемъ случаѣ, точно какъ бы боялись на него положиться. Конечно, условія приняты довольно широкія, по условія все-таки есть. Было постановлено, что федеральнымъ депутатомъ можетъ быть тотъ, кому исполнилось двадцать пять лѣтъ, кто неменѣе семи лѣтъ гражданинъ союза, и кто имѣетъ осѣдлость въ штатѣ, который онъ представляетъ.
Противъ всѣхъ этихъ условій можно сдѣлать возраженіе. Почему, спрашивается, непремѣнно съ 25 лѣтъ начинается пригодность человѣка для народнаго представительства и для политической дѣятельности? Пригодность для такой дѣятельности обусловливается способностями, а не лѣтами. Питтъ былъ первымъ государственнымъ министромъ 24 лѣтъ и избранъ въ члены палаты представителей 21 года. Тамъ, гдѣ народъ является полновластнымъ распорядителемъ своихъ собственныхъ дѣлъ, несовсѣмъ логично говоритъ ему, что онъ долженъ избирать довѣренныхъ лицъ непремѣнно тогда, когда имъ минетъ 25 лѣтъ. Недопущеніе иностранцевъ совершенно также ошибочно. Конечно, если иностранецъ явился въ страну, неимѣетъ въ ней корней и непонимаетъ ничего въ ея дѣлахъ, то ея вали народъ изберетъ его въ свои представители. Точно также, если иностранецъ проживетъ 20 лѣтъ, и будетъ чуждъ интересовъ страны, то народъ, конечно, тоже его неизберетъ. Что же касается до осѣдлости, то американцы думали поставить этихъ депутатовъ въ зависимость отъ штата, ихъ избирающаго.
Ценза американцы не установили, не потому, чтобы они были совершенно противъ этой идеи, а единственно вслѣдствіе трудности принять одинаковую норму для всего союза. Въ этомъ случаѣ американцы, если не въ теоріи, то по кранной мѣрѣ на практикѣ, послѣдовательнѣе европейцевъ, ибо, если съ одной стороны цензъ служитъ какъ бы ручательствомъ консерватизма депутата, то съ другой онъ мѣшаетъ избранію способныхъ, но бѣдныхъ людей.
Изъ всего сказаннаго видно илъ онъ.-- Я берусь за дѣло, не нуждаясь ни въ одномъ солдатѣ, ни въ одномъ кораблѣ. Уполномочьте меня только, по прибытіи на мѣсто, увѣрить колонистовъ, что вы окажете имъ справедливость. Я знаю американцевъ и могу увѣрить его величество, что у него нѣтъ подданныхъ, болѣе покорныхъ и повинующихся законамъ. Оказавъ имъ справедливость, вы можете расчитывать на ихъ повиновеніе: но силой вы ихъ никогда не подчините".
Такое неразсудительное мнѣніе неразсудительнаго старца не могло конечно склонить на свою сторону парламентъ и министерство, и потому войско было поручено генералу Гоу, офицеру съ достоинствами, уже служившему въ Америкѣ.,
Когда американцамъ сдѣлалось извѣстно рѣшеніе парламента, то конгрессъ повелѣлъ, чтобы въ назначенный день вся Америка постилась и молилась, и просила бы Всемогущаго излить свою благость на Георга III и ниспослать ему мудрость.
Затѣмъ конгрессъ постановилъ, что американцы освобождаются отъ всякой зависимости отъ Англіи, что провинціи должны устроить свое собственное управленіе изъ людей, наиболѣе способныхъ обезпечить счастіе и безопасность своихъ согражданъ и Америки; и наконецъ на обсужденіе конгресса былъ внесенъ вопросъ о независимости.
Въ принципѣ вопросъ былъ рѣшенъ уже на другой день, но для окончательнаго рѣшенія вотированіе его было отложено до 1 іюля, а между тѣмъ назначенъ комитетъ, которому было поручено составить декларацію. Комитетъ составился изъ Томаса Джеферсона, которому поручили редакцію деклараціи, Джона Адамса, Франклина, Роджера Шермана и Роберта Ливингстона. Прозктъ Джеферсона былъ одобренъ, за исключеніемъ двухъ параграфовъ. Одинъ изъ нихъ былъ уничтоженъ, другой измѣненъ. Когда шли разсужденіи объ этихъ двухъ параграфахъ, то Франклинъ, замѣтившій раздраженіе Джеферсона, сказалъ ему съ своимъ обыкновеннымъ добродушіемъ: "Я поставилъ себѣ правиломъ не брать на себя никогда. сколько это возможно, редакцію какого либо проэкта, обсуживаемаго собраніемъ. Опытъ свой я извлекъ изъ слѣдующаго случая. Когда я былъ еще ученикомъ въ типографіи, одинъ изъ-моихъ друзей, задумавшій устроить шляпное заведеніе, пригласилъ своихъ знакомыхъ на совѣтъ, во дѣлу для него великой важности -- о редакціи вывѣски. Самъ шляпникъ придумалъ такую: вверху онъ предполагалъ нарисовать шляпу, а подъ нею сдѣлать надпись -- Джонъ Томсонъ, шляпникъ, изготовляетъ и продаетъ шляпы за наличныя. Первый, съ кѣмъ Томсонъ посовѣтовался, замѣтилъ, что слово шляпникъ совершенно липшее, потому что дальше говорится изготовляетъ и продаетъ шляпы. Томсонъ нашелъ замѣчаніе правильнымъ и вычеркнулъ слово шляпникъ. Второй знакомый нашелъ, что совершенно излишне писать за наличныя, вопервыхъ потому, что шляпы вообще не продаютъ на другомъ условіи; а во-вторыхъ, могутъ явиться случаи, когда выгодно продать ихъ въ кредитъ. Томсонъ вычеркнулъ за наличныя. Третій сказалъ, что если кто покупаетъ шляпу, то мало заботится о томъ, кто ее дѣлалъ; слово изготовляеть было затѣмъ вычеркнуто. Наконецъ четвертый знакомый, которому вывѣска была представлена въ слѣдующемъ видѣ: Джонъ Томсонъ продаетъ шляпы, воскликнулъ: кой чортъ! неужели вы полагаете, что кто нибудь подумаетъ, что вы ихъ дарите! Послѣ такого вполнѣ справедливаго замѣчанія были вычеркнуты слова: продаетъ шляпы, и осталось только Джонъ Томсонъ, а на верху изображеніе шляпы".
Декларація правъ была подписана конгресомъ 4 іюля 1776 года. Съ этого дня, годовщину котораго американцы празднуютъ, какъ величайшій національный праздникъ и до сихъ поръ, слово колонія изчезло, и на исторической аренѣ является новое государство подъ названіемъ Соединенныхъ Штатовъ.
Декларація начинается такъ: "Если событія ставить народъ въ необходимость разорвать политическія связи, соединявшія его съ другимъ народомъ и занять отдѣльное мѣсто и равное положеніе, на которое онъ имѣетъ право въ силу законовъ своей природы и законовъ божескихъ, уваженіе, которымъ такой народъ обязанъ человѣческому роду, требуетъ, чтобы онъ объявилъ міру причины, побуждающія его на такое отдѣленіе.
"Исторія настоящаго правительства Великобританіи есть безпрерывная цѣпь несправедливостей и узурпацій, направленныхъ прямо на водвореніе абсолютной тираніи въ нашей землѣ. Чтобы доказать это, мы изложимъ ихъ на судъ безпристрастнаго міра". Затѣмъ слѣдуетъ длинный рядъ всѣхъ утѣсненій парламента и министерства, которыя привели американцевъ къ мысли о полномъ отдѣленіи отъ Англіи и составленіи независимаго государства.
Въ заключеніи говорится: "Вслѣдствіе всего этого мы, представители Соединенныхъ Штатовъ Америки, собравшіеся на генеральный конгрессъ, взывая къ верховному Судіи міра, знающаго правоту нашихъ намѣреній, объявляемъ торжественно, именемъ народа, что соединенныя колоніи имѣютъ право быть государствомъ свободнымъ и независимымъ; что они освобождаются отъ всякой подчиненности королю Великобританіи; что всѣ политическія связи между Союзомъ и Великобританіею разорваны и разрываются вполнѣ, и что, какъ государство свободное и независимое, Союзъ имѣетъ полную власть вести войну, заключать миръ, составлять союзы, и заключать вообще всякіе другіе акты и сношенія, составляющіе право всякаго независимаго государства. Въ полной и твердой увѣренности въ покровительствѣ Провидѣнія мы, для поддержанія этой деклараціи, обязуемся взаимно принести въ жертву нашу жизнь, наше имущество, нашу честь."
Спустя нѣсколько часовъ послѣ объявленія деклараціи, народу показали въ морѣ англійскій флотъ. Адмиралъ, лордъ Гоу снабженный мирными инструкціями, объявилъ народу, что онъ явился не разрушителемъ, а миротворцемъ, и вмѣстѣ съ тѣмъ послалъ къ Франклину дружеское письмо, въ надеждѣ привлечь его на свою сторону. Франклинъ, бывшій другомъ адмирала и домашнимъ человѣкомъ въ его семействѣ, отвѣтилъ ему съ жестокостію политическаго врага. "Предлагать прощеніе колоніямъ, писалъ онъ, которыя оскорблены, по истинѣ значитъ высказать намъ, что въ насъ предполагаютъ еще невѣжество, низость, и безчувственность, которые нашему ослѣпленному и гордому народу такъ долго нравилось въ насъ предполагать... Невозможно, чтобы мы могли еще думать о подчиненіи себя правительству, которое съ крайнимъ варварствомъ, среди суровой зимы, сожгло наши беззащитные города, возбудило дикарей убивать нашихъ мирныхъ земледѣльцевъ; нашихъ рабовъ убивать своихъ господъ, и которое еще и въ настоящій моментъ посылаетъ иностранныхъ наемщиковъ (англичане наняли гессенскихъ солдатъ), чтобы залить кровью націи провинціи." -- "Только одна вещь возможна, пишетъ въ концѣ Франклинъ.-- признаніе американской независимости"
Получивъ отвѣтъ Франклина, Гоу обратился съ намекомъ къ Вашингтону, но безуспѣшно. Такимъ образомъ переговоры были прерваны въ самомъ началѣ, и война началась.
Я не буду разсказывать здѣсь читателю исторію военныхъ дѣйствій. Исторія войны есть часть исторіи политической дѣятельности Вашингтона. Описанію же его дѣятельности я посвящу слѣдующую главу.
Изъ всѣхъ американскихъ битвъ самымъ важнымъ было сраженіе подъ Саратогой, гдѣ американцы заставили сдаться 3,500 англичанъ. Для военныхъ людей нашего времени, избалованныхъ нововведеніями Наполеона I и битвами, въ которыхъ убиваются сотни тысячъ людей, саратогская битва можетъ казаться дѣтской забавой и микроскопическимъ явленіемъ. Но значеніе битвъ опредѣляется не числомъ убитыхъ, а политическими послѣдствіями.
Въ 1777 году, король, открывъ парламентъ, предложилъ придумать средство для окончательнаго подавленія американскаго возстанія. Затруднительное положеніе англичанъ въ Америкѣ королю было уже извѣстно: но онъ не зналъ еще ничего о дѣлѣ подъ Саратогой,
Лордъ Чатамъ, вѣрный своей политикѣ, думалъ только объ униженіи Франціи, этого стариннаго врага англичанъ; а униженія можно было достигнуть лишь союзомъ Англіи съ колоніями. Лордъ Чатамъ шелъ на всѣ уступки, кромѣ независимости. Лордъ Рокингамъ и его друзья думали, что на уступки идти поздно и слѣдуетъ признать независимость.
Министерство, съ свойственнымъ ему достоинствомъ, отвергло оба предложенія. Рѣчь Чатама. лучшая и самая сильная изъ всѣхъ, какія онъ говорилъ, рѣчь, служащая образцомъ краснорѣчія и человѣческаго искуства говорить, оказалась безсильнымъ лепетомъ предъ ослѣпленіемъ и упорствомъ неуязвимаго министерства. "Милорды, сказалъ Чатамъ, въ затруднительныхъ и опасныхъ обстоятельствахъ, подобно нынѣшнимъ, въ обычаѣ короны было обращаться за мнѣніемъ и помощію къ палатѣ, этому великому наслѣдственному совѣту народа... Но нынче, среди кризиса, въ которомъ мы находимся, у насъ не спрашиваютъ ни совѣта, ни поддержки; напротивъ, сама корона объявляетъ, что ничто неизмѣнитъ ея рѣшеній въ преслѣдованіи мѣръ, къ которымъ она тратилась; и какихъ мѣръ, милорды! мѣръ, которыя до сихъ поръ вели только къ потерямъ и пораженіямъ. Неужели парламентъ на столько мертвъ для своего достоинства и для своего долга, что станетъ поддерживать мѣры, внушаемыя насиліемъ.-- мѣры, милорды, которыя сдѣлали великую, цвѣтущую имперію предметомъ презрѣнія и позора. Еще вчера Англія могла сопротивляться всему міру: а сегодня уже нѣтъ ни одного такого жалкаго человѣка, который бы ее уважалъ... Мы знаемъ частію отчалите положеніе нашихъ войскъ въ Америкѣ. Никто болѣе меня не уважаетъ а не чтитъ англійскую армію; я знаю ея достоинство а ея мужество; я знаю, что она можетъ сдѣлать все, исключая невозможнаго, но я знаю также, что завоеваніе англійской Америки есть чистая невозможность. Вы не въ состояніи, милорды, не въ состояніи покорить Америку.-- И каково ваше положеніе тамъ? Можетъ быть, мы не знаемъ всего, но мы знаемъ, что въ три компаніи мы ничего не сдѣлали, а страдали мы много. Вы можете увеличить ваши расходы, удвоить ваши пожертвованія... всѣ наши усилія будутъ тщетны; и вдвое безсильнѣе становитесь и потому, что опираетесь на помощь торгашей, на помощь, которая въ сердцахъ вашихъ противниковъ создаетъ никогда незабываемое озлобленіе... Если бы я былъ американцемъ, никогда бы я не положилъ оружія, пока хотя одинъ иностранный солдатъ находился въ моемъ отечествѣ -- никогда, никогда, никогда!"
Но чего не могло сдѣлать обращеніе къ благоразумію и къ благороднымъ чувствамъ, то сдѣлалъ страхъ. Нѣсколько дней спустя министерство получило офиціальное донесеніе о саратогскомъ пораженіи. Лордъ Нортъ упалъ духомъ, онъ увидѣлъ наконецъ, что сдѣлалъ большую ошибку, не послушавъ во время совѣтовъ разсудительныхъ и проницательныхъ людей. Чего онъ не хотѣлъ дѣлать прежде добровольно, теперь пришлось ему дѣлать по необходимости, тѣмъ болѣе, что Франція признала независимость Американскаго Союза.
Гордость министерства была однако задѣта слишкомъ сильно, чтобы оно могло сознаться честно и искренно въ своихъ ошибкахъ, и честно поправить ихъ. Лордъ Нортъ началъ торговаться съ американцами; онъ соглашался на все то, чего они требовали до войны, исключая независимости. Американцамъ же нужна была независимость и больше ничего.
Прошло еще два года колебаній и торговли, потребовалась еще одна побѣда американцевъ, потребовалась наконецъ сильная оппозиція въ собственной странѣ, чтобы сломать министерское упрямство. Въ январѣ 1782 года былъ предложенъ въ палатѣ адресъ королю о прекращеніи войны въ Америкѣ, о прекращеніи преслѣдованія ея обитателей, такъ какъ довести ихъ до повиновенія есть несбыточная мечта. Король отвѣтилъ, что онъ разсмотритъ это мнѣніе и приметъ необходимыя мѣры для возстановленія согласія между Великибританіею и возмутившимися колоніями. Отвѣтъ этотъ не удовлетворилъ оппозицію и 4-го марта была предложена парламенту резолюція, составленная болѣе энергически. Въ ней говорилось, что палата будетъ смотрѣть, какъ на врага его величества и страны, на всякого, кто посовѣтуетъ или попытается продолжать вишу въ Америкѣ, чтобы подавить колонистовъ силой. Адресъ былъ вотированъ и принятъ. Такимъ образомъ парламентъ, начавшій войну въ 1775 году адресомъ королю, окончилъ ее въ 1782 г. тоже адресомъ, но уже въ другомъ смыслѣ. Кчему требовалась эта война, стоившая милльоновъ людей и денегъ, и Англіи и Америкѣ?
Отвѣтъ на этотъ вопросъ читатель увидитъ лучше всего изъ словъ самого Георга III.
Когда мирнымъ договоромъ покончились всѣ недоразумѣнія и независимость американскаго Союза была признана Англіею, Джонъ Адамсъ былъ назначенъ полномочнымъ министромъ ко двору бывшаго своего короля. 1-го іюля 1785 г. онъ представлялся Георгу въ С. Джемсѣ.
"Государь, сказалъ онъ королю, я считаю себя наиболѣе счастливымъ изъ всѣхъ своихъ соотечественниковъ, имѣя честь представляться вашему величеству первымъ въ дипломатическомъ званіи. Я сочту себя наиболѣе счастливымъ изъ людей, если буду въ состояніи привлечь болѣе и болѣе благосклонность вашего величества къ моей странѣ". Георгъ III на это отвѣтилъ": Я васъ прошу вѣрить, и я желаю, чтобы американцы пои или меня хорошо. что въ послѣднюю войну я не дѣлалъ ничего такого, чего бы не считалъ неизбѣжно необходимымъ для исполненія моего долга въ отношеніи моего народа. Я буду съ вами откровененъ. Я былъ послѣдній, согласившійся на разъединеніе; но какъ разъединеніе сдѣлалось уже неизбѣжнымъ, и какъ оно уже совершилось, то я говорилъ и повторяю еще вамъ, что я первый буду искать дружбы Соединенныхъ Штатовъ, какъ независимаго государства.
"Государь былъ умиленъ, я тоже", разсказываетъ Адамсъ.
III.
Прежде существовало мнѣніе, что судьбами человѣчества заправляютъ великіе люди; что великіе люди -- единственные благодѣтели и покровители человѣческаго рода;что человѣческій родъ, безъ вешнихъ людей, своимъ умомъ не былъ бы въ состояніи придумать самой простой вещи и жилъ бы подобно дикимъ звѣрямъ.
Въ послѣднее время явилось однако другое мнѣніе, сторонники стараго хотя иногда и уходятъ въ крайность, но тѣмъ не менѣе все-таки справедливѣе чѣмъ тѣ, кто желаетъ лишить массу человѣчества всякаго человѣческаго смысла.
Защитники новаго мнѣнія утверждаютъ, что такъ называемые великіе люди больше ничего, какъ продукты данной эпохи, олицетворяющіе стремленіе своего времени.
Крайность этого мнѣнія заключается въ томъ, что отъ великихъ волей отнимается вся личная заслуга и они являются какъ бы простыми и слѣпыми исполнителями внѣшней воли.
Если съ подобной крайностью сужденія и нельзя примириться вполнѣ, то тѣмъ не менѣе, къ основаніи оно остается все таки вѣрнымъ. Тѣ, кого считаютъ великими, дѣйствительно продукты своего времени; но въ этихъ людяхъ есть особенныя личныя качества. которыя ихъ выдвигаютъ изъ массы и дѣлаютъ по преимуществу полезными для даннаго народа, въ данный моментъ его исторической жизни.
Америка подтверждаетъ лучше всего справедливость новой теоріи великихъ людей, ибо въ періодъ борьбы своей съ Англіей и во время организаціи внутренняго управленія она выдвинула цѣлый рядъ подобныхъ личностей. Но къ этимъ людямъ какъ-то нейдетъ названіе великихъ въ старо-европейскомъ смыслѣ.
Съ понятіемъ о величіи Европа соединяла представленіе о чемъ-то вышечеловѣческомъ, о какой-то титаннической силѣ; она окружала своихъ великихъ людей сіяніемъ и обоготворяла ихъ подобно тому, какъ обоготворяли дикари своихъ предводителей и кудесниковъ, которымъ приписывалось всегда сверхъестественное свойство.
Въ этомъ смыслѣ американскихъ дѣятелей назвать великими нельзя. Ни къ одному изъ нихъ нельзя приклеить сіянія и ни одного изъ нихъ нельзя вообразить себѣ въ видѣ Титанна. Всѣ они люди, какъ люди. Никто изъ нихъ не произвелъ ничего чудовищнаго, приравнивающаго ихъ къ европейскимъ политическимъ геніямъ, напоминавшимъ разрушительную стихійную силу. Ни одинъ великій американецъ неразрушимъ ничего. Всѣ они были не больше, какъ очень разсудительные и честные люди, искренно желавшіе устроить благополучіе американскаго Союза и устроившіе его въ дѣйствительности. Они больше ничего, какъ умные патріоты, лучше остальныхъ американцевъ понимавшіе, что и какъ нужно сдѣлать, чтобы вышло хорошо всѣмъ.
Такимъ образомъ, великіе люди Америки являются не поду-богами. а такими же людьми какъ мы съ вами, читатель; людьми, къ которымъ можно подойти безъ страха и трепета за свою жизнь: людьми простыми, стоящими не на ходуляхъ величія и недоступности и дѣлающими, просто, безъ шуму и треску обще-полезное дѣло.
Простота американскаго вліянія имѣетъ свое историческое происхожденіе. Американцы явились на новой почвѣ, оставивъ предразсудки старой Европы, на своей прежней родинѣ; явились съ желаніемъ устроить мирную спокойную жизнь. Все что они дѣлали, имѣло только эту, а не другую какую либо цѣль. Они переплыли океанъ, расчистили, распахали лѣса и пустыни: боролись съ индѣйцами, дикими звѣрями, голодомъ, болѣзнями; употребляли всѣ свои силы чтобы устроить и привести въ порядокъ свой экономическій и соціальный бытъ; всѣ ихъ идеи и стремленія имѣли мирную цѣль, и въ этихъ же идеяхъ воспитывались изъ рода въ родъ одно поколѣніе за другимъ. Понятно, что вся дѣятельность передовыхъ американцевъ, вожаковъ народа, должна была имѣть тотъ же характеръ. Какъ у воинственныхъ народовъ молодыя поколѣнія воспитываются въ воинственныхъ идеяхъ и стремленіяхъ, и создаютъ великихъ разрушителей въ родѣ Ганнибала, Цезаря, Атиллы, Чингисъ-Хана, Наполеона; такъ у американцевъ мирныя стремленія издавали изъ поколѣнія въ поколѣніе людей съ мирными стремленіями, организаторовъ общественнаго спокойствія и экономическаго процвѣтанія.
Въ людяхъ этого сорта въ Америкѣ не было никогда недостатка, и исполненіе ихъ мирной задачи требовало нисколько не менѣе версіи и силы, чѣмъ для осуществленія завоевательныхъ помысловъ какого нибудь Наполеона. Такъ, Вальтеръ Рольфъ жертвуетъ всѣмъ поимъ состояніемъ, употребляетъ всю свою жизнь на организацію первой колонизаціи. Такъ капитанъ Смитъ употребляетъ тоже всѣ свои силы на устройство колоній и водвореніе внутренняго порядка между всякими пройдохами и авантюристами, привлеченными въ Америку алчностью къ золоту. Конечно военная дѣятельность какого нибудь несокрушимаго завоевателя требуетъ большаго напряженія энергіи, производитъ много шуму и, по господствующимъ еще въ мірѣ понятіямъ, служитъ очень заманчивымъ примѣромъ для всѣхъ горячихъ людей. Но энергія эта дѣйствуетъ порывомъ, потому на нее могутъ быть способными рѣшительно всѣ люди, даже вовсе не отличающіеся настойчивымъ характеромъ. Иное дѣло энергія Рольфа, Колумба, Вашингтона; энергія эта находится постоянно напряженно-ровномъ состояніи и можетъ являться лишь у людей съ дѣйствительно замѣчательною силою воли. Броситься на непріятельскій редутъ и отбить его въ какіе нибудь полчаса можетъ всякій. Отъ этого всякій и можетъ быть солдатомъ. Но разбивать въ теченіи пятнадцати лѣтъ горшки на мелкіе черепки и съ каждымъ черепкомъ дѣлать опытъ эмальированія, жъ это дѣлалъ Бернаръ Палисси, способенъ не всякій. Не всякій способенъ, какъ Колумбъ, двадцать лѣтъ преслѣдовать одну и туже мысль и затѣмъ двадцать разъ съѣздить въ открытый имъ новый свѣтъ. Не всякій способенъ, какъ капитанъ Смитъ, употребить десять лѣтъ на возню съ людьми, которые не хотятъ ничего дѣлать, чтобы создать изъ нихъ трудолюбивыхъ колонистовъ. Не всякій способенъ, подобно Вашингтону, бороться пятнадцать лѣтъ съ анархическими началами, чтобы создать прочный союзъ. Дѣятельность такихъ людей конечно не блестяща, если блестящимъ признавать все производящее шумъ; но несомнѣнно, что для подобной, неблестящей дѣятельности требовалось больше энергіи и ума чѣмъ для подвиговъ военнаго мужества.
У американцевъ въ каждый моментъ ихъ соціальнаго развитія, являлись свои дѣятели, необходимые для этого момента. Имена многихъ совершенно неизвѣстны, другіе оцѣнены ниже ихъ заслугъ. Въ длинный періодъ борьбы колоній съ метрополіей являлось безъ сомнѣнія много неустрашимыхъ и рѣшительныхъ людей поддерживавшихъ колонистовъ въ ихъ стремленіи къ сохраненію своихъ личныхъ и гражданскихъ правъ; но именъ этихъ людей исторія не знаетъ. Великіе люди Америки выступаютъ съ того момента, когда изъ слабыхъ, бѣдныхъ колоній создалась сила, способная вести упорную борьбу съ такимъ могучимъ врагомъ какъ Англія. Имена этихъ людей извѣстны и почетны; ихъ считаютъ благодѣтелями человѣчества, потому что они завершили колоссальное дѣло, начатое Вальтеромъ Рольфомъ и капитаномъ Смитомъ.
Въ американской революціи замѣчается три отдѣльныхъ періода, имѣющихъ каждый свой особенный характеръ. Въ первомъ періодѣ, когда грубая политика Георга ІІІ-го привела американцевъ къ необходимости возстанія, передовыми дѣятелями являются адвокаты. Для народа, установившагося уже въ извѣстномъ порядкѣ, сложившаго себѣ уже тѣ или другія связи, разрывъ этихъ связей представляется вопросомъ слишкомъ серьезной важности. Люди самые проницательные не въ состояніи предвидѣть всѣхъ послѣдствій разрыва, и люди самые рѣшительные, отваживаются на него съ извѣстной долей робости. Вотъ почему въ этотъ періодъ борьбы колоній съ метрополіей хотѣли покончить дѣло легальнымъ путемъ, и дѣятелями явились адвокаты, какъ Джемсъ Отисъ, думавшій при мирить двѣ враждебныя стороны парламентской борьбой и юридическими тонкостями.
Но уже тогда проницательные люди видѣли, что юриспруденція -- оружіе очень ненадежное. Извѣстный лордъ Кемденъ сказалъ Франклину еще въ 1759 году: "Не смотря на всю свою лойальность, которой вы, американцы, хвалитесь; не смотря на привязанность, въ которой вы увѣряете Англію, я знаю что наступитъ, день, когда вы разорвете связи съ нами и поднимете знамя независимости." И Кемденъ не ошибся. Борьба адвокатовъ не привела ни къ Чему и потребовались мѣры болѣе энергическій, чѣмъ простое словоизверженіе. Тогда изъ среды адвокатовъ выступили такіе люди, какъ Пэтрикъ Генри, которые, на основаніи той же теоріи права, доказывали необходимость разрыва и законной вооруженной, открытой борьбы. Сдѣлавъ свое дѣло, люди эти сошли со сцены. Новый періодъ вызвалъ опять новыхъ людей. На сцену выступаетъ Вашингтонъ, находившійся до сихъ поръ въ тѣни.
Съ окончаніемъ войны потребовались опять новые дѣятели. Пока все дѣло заключалось въ вооруженномъ столкновеніи съ врагомъ, разногласія въ народѣ быть не могло вслѣдствіе самой несложности задачи; но когда война кончилась, обнаружилось полное гражданское и политическое безсиліе новаго независимаго государства. Нужно было политическими средствами спасти свободу, только-что завоеванную оружіемъ. И вотъ еще рядъ новыхъ дѣятелей какъ Гамильтонъ, Мадисонъ, Рендольфъ Вильсонъ и въ главѣ ихъ опять Вашингтонъ. Это политически-гражданскіе строители вновь возникшаго государства.
Изъ всѣхъ этихъ дѣятелей первое мѣсто занимаетъ Вашингтонъ. Говорить о немъ, значитъ разсказывать всю исторію борьбы за независимость и всю исторію гражданскаго устройства американскаго Союза. Такъ какъ въ настоящей главѣ я хочу говорить подробно объ исторіи американской конституціи, и такъ какъ Въ этой исторіи Вашингтонъ является основнымъ дѣятелемъ, центромъ, около котораго вращались всѣ событія, то въ этой главѣ я постараюсь обрисовать личность первого американскаго гражданина только общими чертами, чтобы дать о немъ читателю общее понятіе.
Вашингтонъ родился въ Виргиніи и уже молодымъ офицеромъ обратилъ на себя вниманіе. Въ экспедиціяхъ противъ французовъ онъ обнаружилъ много хладнокровнаго мужества и рѣшимости, такъ что проповѣдникъ Самуэль Дэвисъ, говорившій похвальную рѣчь виргинской экспедиціи противъ французовъ, сказалъ о Вашингтонѣ слѣдующія замѣчательныя и, если хотите, пророческія слова: "Я хочу обратить ваше вниманіе и указать какъ на славный примѣръ, на юнаго героя, полковника Вашингтона, жизнь котораго Провидѣніе сохранило самымъ чудеснымъ образомъ, безъ сомнѣнія для какихъ нибудь важныхъ услугъ, которыя онъ признакъ оказать своей странѣ". Разсказываютъ, что пятнадцать лѣтъ спустя, въ одномъ изъ путешествій Вашингтона на востокъ по рѣкѣ Огіо, одинъ старикъ предводитель индѣйцевъ, явившись во главѣ своего племени, заявилъ желаніе видѣть Вашингтона. Онъ разсказывалъ, что. нѣкогда, въ сраженіи при Мононгамела, онъ стрѣлялъ нѣсколько разъ, изъ своего карабина, въ предводителя виргинцевъ и приказалъ своимъ воинамъ дѣлать тоже; по къ великому изумленію индѣйцевъ, пули ихъ не сдѣлали никакого вреда. Убѣдившись изъ этого, что полковникъ Вашингтонъ находится подъ покровительствомъ Великаго Духа, предводитель индѣйцевъ пересталъ стрѣлять въ него, и въ настоящее время явился, чтобы воздать почтеніе человѣку, который по благости неба не могъ умереть въ сраженіи. Этотъ анекдотъ любопытенъ потому, что показываетъ. что мистическій элементъ имѣетъ мѣсто и въ славѣ Вашингтона, и будь американцы воспитаны въ иныхъ понятіяхъ, то въ народномъ мнѣніи образъ Вашингтона могъ бы принять тоже титаническіе размѣры разрушительныхъ историческихъ геніевъ старой Европы.
Нужно однако согласиться, что въ характерѣ Вашингтона были дѣйствительно черты, способныя создать изъ него полу-бога. "Я могу утверждать, сказалъ разъ про себя Вашингтонъ, что сложенъ довольно крѣпко для того, чтобы переносить всякія, са мы трудныя испытанія и имѣю столько рѣшимости, чтобы отважиться на все, на что только отважиться можетъ человѣкъ." Во всякомъ другомъ, это показалось бы хвастовствомъ, въ Вашингтонѣ же -- личнымъ сознаніемъ того, что онъ доказалъ всею своею жизнью. Когда въ 1774 году, наканунѣ борьбы за независимость, въ конгрессѣ, собравшемся для этой цѣли, спросили Пэтрика Генри, кто первый человѣкъ въ конгрессѣ, онъ отвѣтилъ: "если вы говорите о краснорѣчіи, то Ретледжъ, изъ Южной Каролины, есть величайшій ораторъ; по если вы говорите объ основательныхъ знаніяхъ и о здравомъ умѣ, то полковникъ Вашингтонъ неоспоримо величайшій человѣкъ конгресса."
Все, что дѣлалъ Вашингтонъ, всѣ мелочные факты его жизни, резюмируются въ этихъ двухъ характеристикахъ. Вашингтонъ невладѣлъ ни блестящимъ краснорѣчіемъ, ни блестящими качествами, поражающими сразу. Онъ былъ человѣкъ спокойный, сдержанный чуждый внутренней горячки, чуждый самолюбія, негнавшійся за похвалой и неискавшій людского поклоненія. Человѣкъ твердаго ума и твердаго сердца, онъ былъ всегда спокоенъ и скроменъ. Основная черта характера, дѣлающая Вашингтона величайшимъ гражданиномъ Америки, организаторомъ союза, заключается въ томъ, что усвоивъ себѣ продолжительнымъ размышленіемъ ту или другую мысль, осуществленіе которой онъ считалъ благомъ для народа, онъ уже шелъ твердо по пути къ ея исполненію и не отступалъ на передъ чѣмъ. Самъ онъ сказалъ о себѣ: "Если бы какая нибудь земная власть или воля, располагающая судьбою міровъ, захотѣла установить принципъ безошибочности политическихъ мнѣній, то между земными обитателями не нашлось бы конечно никого болѣе меня готоваго ему слѣдовать, пока я оставался бы на службѣ обществу. Но какъ до сихъ поръ я не нашелъ лучшаго руководителя, какъ честное намѣреніе и внимательное изслѣдованіе фактовъ, то пока власть будетъ находиться въ моихъ рукахъ, я буду дѣйствовать согласно этому правилу."
Ни одинъ изъ великихъ людей и историческихъ дѣятелей не подвергался такому испытанію, какъ Вашингтонъ. Онъ началъ революцію, велъ борьбу за независимость, кончилъ ее, организовалъ внутреннее политическое управленіе, стоялъ нѣсколько лѣтъ во главѣ власти, и ни въ чемъ, никогда не измѣнилъ руководившему его принципу.
Есть люди, позволявшіе себѣ сомнѣваться въ военныхъ заслугахъ Вашингтона. Конечно, его военныя дарованія не подвергались тѣмъ испытаніямъ, какія намъ представляютъ военныя лѣтописи Европы. Въ Америкѣ, на огромной территоріи, приходилось дѣйствовать съ очень маленькой арміей, бившей въ его распоряженіи. Понятно, что громадныя стратегическія соображенія и битвы, въ которыхъ число убитыхъ и раненныхъ считалось бы сотнями тысячъ, для Вашингтона были невозможны. Но если военныя дарованія оцѣнить девятилѣтнимъ успѣхомъ; если оцѣнятъ ихъ окончательнымъ военнымъ торжествомъ; если наконецъ оцѣнятъ ихъ способностью создать изъ ничего армію, и сдѣлать изъ всякаго сброда побѣдоносное войско то. конечно, Вашингтонъ владѣлъ громадными военными способно; стами. Кромѣ того, Вашингтонъ отличался замѣчательной личной храбростью; не той личной храбростью энтузіастовъ войны, которые дерутся подобно дикимъ звѣрямъ въ состояніи полной безсознательности; а напротивъ хладнокровнымъ мужествомъ человѣка, поступающаго по убѣжденію, сознающаго, что ему слѣдуетъ поступать такъ, а не иначе. Случалось нѣсколько разъ, что американская милиція бѣжала въ паническомъ страхѣ отъ непріятеля, и офицеры должны были жертвовать жизнью, чтобы научить трусовъ мужеству. Въ подобномъ положеніи находился Вашингтонъ въ одномъ сраженіи 1776 г. Американцы, струсивъ, побѣжали. Вашингтонъ старался удержать ихъ личнымъ примѣромъ и даже собственной рукой, Вашингтона прозвали американскимъ Фабіемъ: но и это несправедливо. Вашингтонъ никогда не уклонялся отъ прямого столкновенія съ непріятелемъ, если это было необходимо и успѣхъ исхода несомнѣненъ. Въ 1777 г., въ самомъ началѣ войны, онъ хотѣлъ покончить ее однимъ ударомъ, атаковавъ внезапно англичанъ; но три военныхъ совѣта, слѣдовавшихъ одинъ за другимъ по этому вопросу, заставили его отказаться отъ своего намѣренія. Въ слѣдующемъ году, въ зимнюю компанію, съ войсками, страдавшими отъ холода и отъ лишеній, Вашингтонъ атаковалъ внезапно англичанъ подъ Трентономъ и Пренстономъ и въ восемь дней выигралъ два сраженія.
Люди большихъ способностей, внушающіе къ себѣ привязанность и преданность, обыкновенно не отвѣчаютъ тѣми же чувствами. Въ Вашингтонѣ не было этого недостатка. Онъ искренно любилъ своихъ товарищей офицеровъ и солдатъ. Во всѣхъ случаяхъ онъ обнаруживалъ къ нимъ искреннюю привязанность и быль вполнѣ признателенъ за любовь, какую ему выказывали. Когда въ 1783 году, т. е. по окончаніи войны, онъ собрался оставить навсегда армію, и офицеры прощаясь съ нимъ каждый по очереди жалъ ему руку, онъ былъ совершенно смущенъ заявленіемъ такой дружбы и если не плакалъ, то только потому, что люди подобные Вашингтону, не плачутъ. А между тѣмъ Вашингтонъ не искалъ никогда популярности, не выказывалъ никогда никакой любезности или слабости. Онъ требовалъ строгой подчиненности и повиновенія долгу, считая ихъ необходимыми условіями силы арміи. Бывали даже случаи, когда онъ разстрѣливалъ.
Съ окончаніемъ войны Вашингтонъ хотѣлъ заняться сельскимъ хозяйствомъ и отдаться домашней жизни, но обстоятельства, въ которыхъ находилась Америка, заставили американцевъ снова прибѣгнуть къ помощи Вашингтона. Нужно было организовать внутренній порядокъ, ибо все то, что было пріобрѣтено военнымъ трудомъ и цѣлымъ рядомъ огромныхъ пожертвованій, могло погибнуть безвозвратно среди анархіи, какую представляла тогда Америка. Съ этого момента начинается новая дѣятельность Вашингтона. Онъ, и еще нѣсколько патріотовъ, являются устроителями своей земли и творцами той конституціи, которая создала изъ Америки небывалый еще въ исторіи примѣръ громадной республики. Малыя республики существовали всегда. Греція и Римъ существовали, пока они были республиками небольшаго размѣра; но когда Римъ задумалъ превратиться въ большую республику, вмѣсто республики вышла имперія.
На этомъ новомъ поприщѣ дѣло Вашингтона было такъ многообразно, что, говоря о Вашингтонѣ, значитъ говорить о цѣломъ періодѣ исторической жизни американцевъ. Поэтому давъ читателю общее понятіе о личности Вашингтона, я думаю о его послѣдующей организаціонной работѣ говорить въ слѣдующихъ главахъ; теперь же я ознакомлю читателя съ его сотрудниками на этомъ поприщѣ, имена которыхъ, упоминаются такъ часто въ исторіи американскаго союза. Болѣе выдающееся мѣсто принадлежитъ изъ нихъ Александру Гамильтону.
Необходимо замѣтить, что хотя Гамильтонъ и служилъ правой рукой Вашингтона, но въ Америкѣ онъ не пользуется особеннымъ уваженіемъ. Частью въ этомъ виноваты сами американцы, неоказывающіе ему должной справедливости за его услуги, а частью виноватъ въ этомъ и самъ Гамильтонъ, потому что въ его республиканскихъ стремленіяхъ была не малая доля аристократизма. Несмотря однако на это, Гамильтонъ, но своимъ заслугамъ, все-таки второй человѣкъ послѣ Вашингтона.
Гамильтонъ родился на одномъ изъ Антильскихъ острововъ. Отецъ его былъ шотландецъ, мать -- француженка. Онъ рано лишился свой матери, а отецъ его, раззоривишсь, не былъ даже въ состояніи дать ему воспитаніе. Двѣнадцати лѣтнимъ мальчикомъ Гамильтонъ быть отправленъ на маленькій островокъ Сенѣ-Круа, для занятій въ коммерческомъ домѣ. Торговыя занятія были совсѣмъ не по характеру Гамильтона. Въ одномъ изъ инеемъ, написанномъ имъ при самомъ началѣ поступленія, онъ говоритъ, что презираетъ то низкое положеніе, въ которое его поставила судьба; что онъ готовъ охотно рисковать своею жизнью, чтобы возвыситься. "Я не философъ, говоритъ онъ, пожалуй можно сказать, что я строго воздушные замки, но мечты очень часто осуществляются, когда мечтатель отличается постоянствомъ своихъ стремленій. Мнѣ бы хотѣлось, чтобы была война".
Но двѣнадцатилѣтній ребенокъ оказался не пассивнымъ мечтателемъ. Онъ понималъ, что для возвышенія нужны познанія и принялся за самовоспитаніе, отнимая отъ сна время для занятій. Химія, математика, литература и исторія, все занимало честолюбиваго ребенка. Его способности обратили на себя вниманіе, и его родные и друзья рѣшили, что будетъ полезно для довершенія воспитанія отправить его на континентъ Америки. Сначала Гамильтонъ былъ помѣщенъ въ коллегію Нью-Джерзи, а въ концѣ 1773 года поступилъ въ нью-іоркскую королевскую коллегію.
Въ то время Америка была уже въ волненіи и въ ней формировались двѣ партіи: умѣренные надѣялись покончить все переговорами, крайніе требовали войны. Чтобы дѣйствовать на народъ, та и другая партіи надавали цѣлый рядъ памфлетовъ. Между этими памфлетами наиболѣе замѣчательный носилъ заглавіе: Защита мѣръ, предложенныхъ конгрессомъ (Первый революціонный конгрессъ собрался въ 1774 г.). Въ этомъ памфлетѣ авторъ указываетъ какъ на неотъемлемыя права колонистовъ -- на представительство, вотировку налоговъ и Джури; кромѣ того онъ требуетъ развитія промышленности, чтобы быть независимыми отъ англичанъ, и указываетъ на культуру хлопчатника. какъ на средство для достиженія экономической независимости отъ метрополіи. Памфлетъ этотъ, замѣчательный по уму и дѣльности предположеній, былъ написанъ Александромъ Гамильтономъ, которому было въ то время всего 17 лѣтъ.
Послѣ лексингтонской стычки, Гамильтонъ мечталъ только о войнѣ. Онъ задумалъ даже сформировать изъ своихъ школьныхъ товарищей военный отрядъ. Свое войско Гамильтонъ назвалъ -- дубовыя сердца. Эти дубовыя сердца онъ нарядилъ въ зеленое платье и въ кожаныя шляпы, и отрядъ принялъ девизомъ: свобода или смерть.
Въ 1776 г. Гамильтонъ былъ уже капитаномъ роты одного провинціальнаго ополченія. Ему было тогда всего 19 лѣтъ. Генералъ Гринъ, инспектировавшій милицію, обратилъ свое вниманіе на одну артиллерійскую батарею, отличавшуюся особеннымъ порядкомъ и ловкостью. Онъ указалъ на нее Вашингтону и прибавилъ, что ребенокъ, командующій ею, долженъ имѣть большую страсть къ войнѣ. Подъ Трентономъ и Пренстономъ Гамильтонъ выказалъ много военнаго смысла, такъ что Вашингтонъ взялъ его къ себѣ въ адъютанты, съ чиномъ полковника. За свою личную храбрость, Гамильтонъ получилъ въ арміи проявите маленькаго льва (Гамильтонъ былъ очень малъ ростомъ, гонокъ, отличался чрезвычайно живыми манерами); а Вашингтонъ полюбилъ его и, во все продолженіе войны за независимость, держалъ его при себѣ, давалъ ему нѣсколько разъ секретныя порученія значительной важности, и Гамильтонъ всегда выказывалъ много осторожности и мужества. Образчикомъ его личной храбрости можетъ служить слѣдующій случай. При осадѣ Іоркъ-Тауна, онъ состоялъ при Лафайетѣ. Ляфайетъ командовалъ американцами, а баронъ Віомениль -- французами. Американцамъ и Французамъ велѣно было взять по редуту. Віомениль посылаетъ къ Лафайету и велитъ его спросить, какъ онъ думаетъ взять редутъ. Въ штыки, отвѣтилъ Лафайетъ. Віомениль улыбнулся. Гамильтонъ пошелъ въ штыки и взобрался первымъ на редутъ. Когда редутъ былъ взятъ, Лафайетъ послалъ къ Віоменилю полковника Гама и велѣлъ сказать ему, что американцамъ теперь дѣлать нечего, и что не могутъ ли они помочь французамъ. "Поблагодарите генерала и скажите ему, что чрезъ пять минутъ мы будемъ на мѣстѣ", отвѣтилъ Віомениль и дѣйствительно черезъ пять минутъ редутъ былъ взятъ.
Гамильтонъ зналъ хорошо французскій языкъ; Вашингтону же былъ нуженъ секретарь для сношенія съ командирами французскаго войска, присланными Людовикомъ XVI на помощь американцамъ. Вашингтонъ возложилъ эту обязанность на Гамильтона, который и состоялъ при немъ въ качествѣ секретаря и довѣреннаго человѣка въ теченіи пяти лѣтъ. Не смотря однако на дѣйствительную привязанность американскаго главнокомандующаго къ своему адъютанту и секретарю, между ними не обходилось иногда безъ непріятныхъ столкновеній. Послѣ одного случая, гдѣ Вашингтонъ остался недоволенъ Гамильтономъ, заставившимъ его прождать на лѣстницѣ десять минутъ, послѣдній счелъ удобнѣе оставить службу при главнокомандующемъ.
Такъ какъ положеніе офицера американской арміи, во время войны за независимость, въ денежномъ отношеніи, было очень печальное и многіе изъ нихъ не только ничего не скопили, но еще и пили въ долги, то и Гамильтону, неимѣвшему ровно никакого состоянія, нужно было подумать объ обезпеченіи себя и своего семейства. Гамильтонъ задумалъ сдѣлаться адвокатомъ и, благодаря своимъ разностороннимъ способностямъ и недюжинному краснорѣчію. обратилъ на себя скоро вниманіе Нью-Іорка, гдѣ онъ считался однимъ изъ лучшихъ адвокатовъ. Въ 1782 г. Нью-Іоркъ избралъ его членомъ конгресса.
Здѣсь начинается второй періодъ дѣятельности Гамильтона, дѣятельности. въ которой Гамильтонъ шелъ постоянно рядомъ съ Вашингтономъ.
Во все время войны за независимость, американская армія получала не только скудное содержаніе, по очень часто ей не давали даже, того, что ей слѣдовало, или же выплачивали жалованье ассигнаціями, ходившими въ четверть ихъ нарицательной цѣны. Положеніе страны было трудное. Война кончилась, миръ приближался, недовольное войско, требовало разсчета и пенсіи; нужно было ожидать возмущенія или, что еще хуже, междуусобія. Гамильтонъ первый обратилъ вниманіе на это трудное положеніе Америки, указалъ на него Вашингтону, и даже предложилъ средство для устраненія общаго бѣдствія. На конгрессѣ Гамильтонъ явился конечно защитникомъ интересовъ арміи. Но какъ офицеръ той же самой арміи, онъ рисковалъ навлечь на себя подозрѣніе, что подъ видомъ общихъ интересовъ, защищаетъ свои личные интересы. Чтобы этого не случилось, Гамильтонъ объявилъ, что лично онъ не имѣетъ ровно никакихъ претензій. Онъ требовалъ только, чтобы конгрессъ призналъ право офицеровъ. Въ конгрессѣ возникла борьба; рѣшительное большинство было противъ, и только когда явилось возмущеніе, испуганный конгрессъ согласился съ мнѣніемъ Гамильтона.
Но одного признанія права было еще недостаточно. Нужно было рѣшить, какимъ образомъ удовлетворить армію. Денегъ не было, ассигнаціи ничего не стоили, и Америка находилась наканунѣ банкротства. Чтобы извлечь ее изъ подобнаго положенія, требовалось явиться даровитому финансисту, и имъ явился Гамильтонъ. Онъ предложилъ долги отдѣльныхъ штатовъ и военный долгъ признать долгомъ всего Союза. Кромѣ того, въ видѣ мѣры второстепенной, онъ заявилъ конгрессу о необходимости устройства таможни но всему американскому берегу. Мнѣніе это встрѣтило сильную опозицію, потому что американцы, боявшіеся войска, не хотѣли для него ничего дѣлать: а въ Гамильтонѣ, желавшемъ единства Союза и справедливо полагавшемъ, что единство финансовыхъ мѣръ должно послужить для него одною изъ наиболѣе крѣпкихъ связей, видѣли человѣка съ монархическими тенденціями.
Бороться съ конгрессомъ Гамильтону было трудно. А между тѣмъ онъ былъ убѣжденъ, что только единство Союза могло спасти американскую свободу и независимость. Тогда-то онъ, вмѣстѣ съ Мадисономъ, предложилъ собрать конгрессъ въ Анаполисѣ, на которомъ предполагалось организовать порядокъ внутренней торговли; а какъ и въ Анаполисѣ онъ встрѣтилъ тѣ же предубѣжденія. то и рѣшился прибѣгнуть къ послѣднему и самому энергическому средству. Съ отдѣльными штатами разсуждать было нечего. Каждый изъ нихъ отстаивалъ свои личные интересы и не умѣлъ понять того, что интересъ всего Союза стоитъ выше интересовъ отдѣльныхъ штатовъ. Гамильтонъ былъ редакторомъ знаменитаго адреса ко всему американскому народу,-- адреса, который убѣждалъ всю страну собрать конвентъ въ Филадельфіи, чтобы установить общія мѣры и избрать средство для поправленія ошибокъ внутренней политики. Вмѣстѣ съ тѣмъ, народу предлагалось поручить конвенту составить проектъ конституціи, которую должно было потомъ подвергнуть обсужденію всего народа.