Книговод

Описание второго посольства в Россию датского посланника Ганса Ольделанда в 1659 году

Роде А.


  

А. Роде

Описание второго посольства в Россию датского посланника Ганса Ольделанда в 1659 году

   Проезжая по Московии (Россия XVI--XVII веков глазами дипломатов)
   М., "Международные отношения", 1991. (Россия в мемуарах дипломатов)
  
   24 марта после обеда прибыл нарочный из Москвы и предложил нам собираться и продолжать путь к столице1. Поэтому мы немедленно отправились дальше и по милости Божьей проехали последние 3 мили нашего путешествия так же благополучно, как и всю совершенную нами дорогу. За четверть мили до Москвы пристав привел нас в одну из слобод, то есть предместий, которых тут несколько, и задержал нас здесь, чтобы снова сообщить в Москву о прибытии г. посланника и получить оттуда дальнейшие предписания. Тем временем г. посланник переоделся и приготовился к въезду. Через час вернулся нарочный с приказанием приставу с посланником тронуться в путь, и тогда мы не спеша последовали за приставом и скоро увидели посланного нам навстречу всадника, который быстро повернул назад, как только убедился, что г. посланник приближается. За ним вскоре появился другой всадник и сообщил нашему приставу, по какой дороге тот должен был везти посланника в город, а именно через Москву-реку по направлению к Тверским воротам2. Когда мы подъезжали к этим воротам, прискакал третий всадник и приказал нам сделать круг3, после чего мы и продолжали свой путь, пока четвертый всадник не предложил нам остановиться и ожидать дальнейших распоряжений, которые привез наконец пятый гонец, объявивший, что мы должны двинуться дальше, так как уже приехали те лица, которым поручено встретить посланника от имени великого государя. После этого, подъезжая очень медленно к городу, мм заметили 36 всадников, направлявшихся к нам навстречу, они вели с собой в поводу 3 лошадей: двух с седлами и одну без седла; последняя была белая, и ею потом в городе заменили лошадь, которая была впряжена в сани посланника. За этими всадниками следовало 3 больших боярских саней, из которых одни, предназначенные для г. посланника, были обтянуты красной камкой и кроме того, красиво убраны коврами. Двое остальных саней, покрытых только медвежьими шкурами, предназначались для обоих приставов, но так как они вдвоем поместились в одних санях, то вторые поехали за ними порожняком. Все сани были запряжены белыми лошадьми, причем по русскому обычаю уши лошадей и дуги были густо обвешаны лисьими хвостами. Перед санями, на довольно большом расстоянии, ехал младший толмач по имени Алексей, который попросил г. посланника остановиться и сойти с саней, чтобы выслушать титул великого князя, который он должен ему прочесть, что и было исполнено. Затем стали приближаться приставы; навстречу им торжественно направлялся г. посланник на своих красиво убранных санях, и когда он находился уже близко от них, то свернул со своими санями на правую сторону дороги. Тут, однако, вопрос о том, кому первому выйти из саней, вызвал длинные переговоры, так как один из приставов, человек преклонных лет, по имени Василий Васильевич Жидовинов4, заявил, что г. посланнику следовало бы сойти первым, так как он приехал по поручению своего короля, чтобы оказать честь его царскому величеству. Посланник же на это не соглашался, возражая, что приставы были посланы великим князем, чтобы встретить его с подобающими почестями как представителя его всемилостивейшего короля, и таким образом оказать королю честь. Наконец решили, что и те, и другие выйдут из саней одновременно. Когда это было сделано, подошли к нам оба пристава, а именно: Василий Степанович Жидовинов и Яков Семенович5; они были наряжены в персидские парчовые кафтаны и плащи из сукна лимонного цвета с шарфом, расшитым золотом и серебром, на головах же их были собольи шапки. Все это им было выдано из великокняжеской казны. Один из них прочел великокняжеский титул, приветствовал г. посланника от имени своего государя великого князя и спросил его о путешествии и здоровье. На это г. посланник ответил, произнеся титул короля Дании и Норвегии. Затем он сел в свои сани и в сопровождении 36 всадников, ехавших впереди, и двух приставов, следовавших в своих санях по сторонам его саней, через Тверские ворота торжественно въехал со своей свитой в Москву.
   Недалеко от Неглинного моста мы заметили г. полковника Баумана6 с несколькими голландскими и германскими офицерами. Он велел оседлать всех своих лошадей, но его слишком поздно уведомили о приезде г. посланника, поэтому он не мог осуществить свое намерение выехать навстречу г. посланнику за город и пришел пешком, чтобы хоть на улице приветствовать г. посланника. Однако и это г. полковнику не удалось, так как приставы запретили остановить сани г. посланника, и мы ехали без остановок до Персидского, или большого Посольского, двора, недалеко от Кремля, где нас и поместили. Этот двор весьма просторен и обширен, так что в нем могли бы поместиться 200 человек, но он лишен всяких удобств, необходимых в особенности в то время года, в какое мы приехали; ни в одной из комнат, даже в той, которую отвели посланнику, не было исправных окон и хороших печей. Поэтому мы все удивлялись, что нас привели в холодный и неприспособленный дом, между тем как мы, порядком промерзнув в дороге, были бы рады удобному и теплому помещению. Когда мы об этом заявили приставам, они обвинили смотрителя дома, и, пообещав, что на следующий день все будет приведено в порядок, откланялись.
   24 марта утром явился к нам подьячий, по имени... {Пропуск в рукописи.}, человек низшего разряда, и привез посланнику грамоту из приказа. Этот дьяк объяснил, что он прислан думным дьяком Алмазом Ивановым7, чтобы приветствовать от его имени посланника и чтобы по исполнении этого собрать сведения о положении дел в Дании, о мирном договоре, заключенном со Швецией, о землях, обещанных и уступленных Дании на основании этого договора, о причинах, так внезапно вызвавших эту недавнюю войну, об осаде Копенгагена, о морском сражении и, наконец, о том, кто одержал верх8. На все эти пункты мы ему подробно отвечали, и он все это велел записать своему писцу. Мы обещали, кроме того, дать ему книжечку с очерком политики Швеции за последнее время и вызванной ею несправедливой войны; г. посланник же поручил ему передать Алмазу Иванову, что ему очень хотелось бы возможно скорее получить аудиенцию у его царского величества и поэтому он просит думного дьяка о содействии. Под вечер тот же подьячий пришел вторично и сообщил, что соизволением его царского величества аудиенция назначена на следующий день. Одновременно он принес два пакета с письмами, полученными здесь для г. посланника; при этом он передал от имени великого князя, что в знак тесной дружбы и добрых отношений к его величеству королю датскому великий князь повелел вручить г. посланнику эти письма в полной сохранности и невскрытыми с просьбой известить его о сообщаемых в них вестях.
   25 числа утром явились оба пристава и просили, чтобы г. посланник к седьмому часу дня (т. е. по нашему около двух часов после обеда) был готов для аудиенции, так как они к этому времени, по повелению великого государя, должны заехать за ним. Кроме того, они спросили, прислал ли его величество король датский подарки великому государю; и когда мы ответили, что г. посланник на этот раз поднесет подарки только от себя лично, они пожелали их видеть, чтобы доложить об этом Алмазу Иванову. Их желание было исполнено.
   В восьмом часу прибыли на подворье г. посланника 12 всадников на белых конях и привели красиво убранных лошадей такой же масти для должностных лиц г. посланника. Затем были привезены для г. посланника запряженные прекрасной белой лошадью красивые и удобные сани, и за ними следовали оба пристава, наряженные в парадную одежду из царской казны, причем каждый из них сидел в особых санях. Приставы нам объявили, что их великий государь уже восседает на престоле, готовый дать г. посланнику узреть свои ясные, светлые очи, и что поэтому пора двигаться в путь. Г. посланник тотчас собрался и быстро направился к выходу, приставы же поспешили за ним, чтобы сесть в свои сани, если и не первыми, то по крайней мере одновременно с г. посланником. Впереди нас ехали вышеупомянутые 12 всадников, за ними следовали прежде всего наш гофмейстер и затем наш секретарь с верительной грамотой его королевского величества. Перед самыми санями посланника несли подарки, именно: большое зеркало в раме из черного дерева, которое держали двое, далее два красивых серебряных позолоченных кувшина и, наконец, большой золоченый бокал. За подарками ехал г. посланник, а с ним его толмач, который стоял впереди в санях; по сторонам же следовали оба пристава. Проехав в таком порядке через мост, мы прибыли в Кремль, где, окруженные тремя стенами, находятся дворец и целый ряд довольно обширных, принадлежащих знатным боярам домов, большей частью деревянных. Мы увидели здесь, что по обеим сторонам пути были расставлены двойным строем стрельцы под ружьем, то есть с мушкетами; все они были в парадной одежде; большая часть из них -- свежие, молодые люди.
   Недалеко от дворца, по правую руку, стоит огромный колокол, единственный в своем роде на всю Европу. На него пошло 8750 с чем-то пудов меди, то есть считая пуд в 40 фунтов, 350 000 с чем-то фунтов. Затем, доехав до дворца, мы остановились у крыльца, которое ведет в палату, где была назначена аудиенция, и г. посланник вошел в сени, где кругом сидело очень много людей в золотых кафтанах и высоких горлатных шапках9; они при его входе встали. Затем из приемной палаты вышли для встречи от имени его царского величества стольник князь Василий Богданович Волконский и дьяк Павел Гаврилович Симановский10, оба в великолепном платье. Они произнесли титул великого князя, объявили г. посланнику, что великий государь его уже ожидает, и повели его в приемную палату, которая оказалась довольно мрачной и скромной, так как украшением ее служили лишь красивые ковры, которыми были увешаны стены и покрыты пол и подоконники. Около дверей, по правую руку, сидело 18 бояр в парадной одежде; кроме того, стояло в палате больше 50 или 60 человек в золоченых кафтанах из великокняжеской казны, все с непокрытыми головами. Сам великий князь восседал по правую сторону палаты на высоком серебряном троне, наверху которого был изображен двуглавый орел. На голове у царя была шапка из серебряной ткани, отороченная собольей камкой шириной в 3 пальца и увенчанная маленькой коронкой. Верхняя одежда его была тоже из серебряной ткани, в руках же он держал серебряный жезл. Впереди царя, по двое с каждой стороны, стояли молодые люди, наряженные в очень красивые одежды, с шапками на голове, державшие в руках топорики с широким лезвием, откинутые на плечо. По правую руку царя стоял его тесть Илья Данилович Милославский, а по левую -- Борис Иванович Морозов, женатый на сестре царицы11. Как только г. посланник вошел с своей свитой, ему и одному из приставов, а именно старику, который присутствовал при въезде, по имени Василий Васильевич Жидовинов, указали место против великого князя. Затем стали рядом должностные лица г. посланника по старшинству. Остальные лица свиты, то есть служители, должны были стать немного позади. Между великим князем и г. посланником находился думный дьяк Алмаз
   Иванов, который ходил то к тому, то к другому и, казалось, получал указания великого князя о том, что он должен был объявить г. посланнику. В остальном здесь происходило лишь то, что обыкновенно происходит в подобных случаях и что описано Олеарием в его Персидском путешествии12. Толмач думного дьяка стоял немного в стороне за г. посланником; обязанности эти исполнял на этот раз по болезни г. фон Дельдена13 пленный и перекрещенный лифляндец Василий Багус14.
   Когда по предложению думного дьяка г. посланник обратился к царю с речью от имени нашего всемилостивейшего короля и государя и передал прямо в царские руки свои верительные грамоты, думный дьяк от имени великого князя ответил ему, что по повелению великого государя (затем следовал его титул) грамоты его величества короля Дании и Норвегии будут распечатаны и переведены, а потом и объявлен ответ. После этого принесли для г. посланника скамейку и пригласили его сесть. Когда же г. посланник последовал этому приглашению, то пристав, полагая, что приглашение коснулось также и его, сел рядом с г. посланником, но скоро встал, заметив насмешливые взгляды присутствовавших. Вслед за тем г. посланнику были заданы вопросы о здоровье его величества короля Дании, о его собственном здоровье и о том, благополучно ли он ехал, на что г. посланник давал подобающие ответы, присовокупив к этому просьбу о секретной аудиенции.
   После этого было объявлено, что великий государь и царь жалует г. посланника вечером того же дня кушаньями от своего стола, а теперь допускает его к своей руке. Когда г. посланник исполнил этот обряд, были удостоены этой же милости секретарь, толмач и гофмейстер, которые, последовав приглашению, целовали мягкую и пухлую руку царя. Но во избежание того, чтобы они как-нибудь не дотронулись до руки великого князя, как это сделал толмач прежнего нашего посольства, сановники, стоявшие возле царя, следили за тем, чтобы никто не поднял своих рук15. Затем г. посланник откланялся и вернулся на свое подворье в том же порядке, как приехал. Немного погодя явился к нему, как и при прежнем посольстве, князь Юрий Иванович16 с царским угощением. Впереди шел человек со скатертью и рядом с ним другой, который нес на золотом блюде пару больших ножей с черенками, золочеными и украшенными Хрусталевой инкрустацией. За ними следовало более 56 человек, несших большей частью на серебряных и золоченых блюдах кушанья, состоявшие по случаю Великого поста исключительно из рыбы, причем некоторые рыбы были очень вкусно приготовлены; другие же, а именно жареные, не возбуждали нашего аппетита, так как были приправлены чесноком и постным маслом, поэтому для нас было достаточно и одного запаха. Затем принесли напитки: вино, мед и водку, в 7 серебряных и позолоченных кувшинах разной величины и в 5 больших оловянных кувшинах; что же касается пива, то его привезли на санях. Когда стол был накрыт, то поставили на него столько блюд, сколько на нем поместилось, остальные же передали нашей прислуге; и затем пригласили посланника к обеду. По русскому обычаю, прежде всего для возбуждения аппетита предложили ему выпить весьма крепкой водки из очень красивой чарки, оправленной золотом. Потом всем сидящим за столом налили по большому бокалу рейнвейна, но в ожидании предстоящих здравиц никто пока не решился прикоснуться до него. Как только мы начали есть, присланный к нам князь повелел подать стоявшие против нас серебряные и золоченые кувшины, затем вынул свиток, на котором были отмечены здравицы, которые он должен был провозгласить, и пил прежде всего за здоровье великого князя, затем за его величество короля Дании, за молодого царевича и, наконец, за нашего королевского принца. Когда это было выпито, князь хотел снова взяться за свой свиток, но ввиду поста и так как г. посланник просил извинения, указывая на то, что уже не в состоянии больше пить, он этим удовольствовался. По окончании угощения г. посланник повел князя Юрия в свою комнату, чтобы ему показать и, в случае его желания, поднести ему портреты его королевского величества короля Дании, королевы и его королевского высочества, гравированные на меди. Но оказалось, что, когда во время обеда говорили об этих портретах, наш толмач не слыхал, что г. посланник сам намерен их преподнести князю, почему и принес снизу один экземпляр, привезенный с собой в Москву, который он передал тут же князю. Это очень рассердило г. посланника, но толмач оправдывался тем, что он портрет передал не от себя, но от имени г. посланника. Для того, однако, чтобы князя привели в эту комнату недаром, ему показали два бокала и кубок чеканной работы и попросили его выбрать один из этих предметов в благодарность за его сегодняшние хлопоты. Он вежливо отказывался от предложенного, но едва ли искренно, а скорее потому, что не знал, на чем остановиться, так как бокал ему нравился по весу, кубок же по отделке. Тем не менее он отклонял все, объясняя, что он сделал лишь то, что ему было повелено его великим государем, так что исполнил только свой долг и не заслужил никаких подарков. Г. посланник же, хорошо поняв, чем вызваны эти деликатные слова, поднес ему не только кубок, но и бокал, с просьбой принять все это. Теперь уж наш князь не отказывался, а принял охотно подарок и сказал, что он доложит об этой любезности г. посланника его царскому величеству и покажет ему еще сегодня вечером подарки. Вскоре после этого он простился, приказав своим служителям, которые должны были стоять перед ним в санях, держать подарки, и таким образом поехал прямо наверх к великому князю.
   Сегодня имел до нас аудиенцию бранденбургский посланник Петр Гофман, и так как толмач Василий Багус, который присутствовал при этой аудиенции, исполнял свои обязанности и на нашей аудиенции, то он раза два ошибся, когда произносил имя нашего всемилостивейшего короля, назвав его Фридрихом Вильгельмом вместо Фридриха.
   26 числа пришли оба пристава и сообщили от имени его царского величества, что, в случае желания, г. посланник сегодня же будет всемилостивейше принят на второй аудиенции. За это г. посланник выразил искреннюю благодарность и полное согласие, выражая надежду, что аудиенция состоится только после полудня и тогда у него будет возможность изложить не только устно, но и письменно свои предложения в тайной конференции. Приставы вернулись около десятого часа (т. е. по нашему времени около четырех) и обождали у нас, пока им сюда не принесли для аудиенции из великокняжеской казны платье и шапки, затем они переоделись и, когда из дворца были присланы лошади и сани, г. посланник поехал наверх в таком же порядке, как вчера. Здесь его встретили с таким же почетом, как первый раз. Он поблагодарил за вчерашнее милостивое угощение, так как приставы ему напомнили, чтобы он этого никоим образом не забыл, и снова просил о тайной конференции. Потом принесли для него скамейку и пригласили его сесть, причем опять спросили о его здоровье и наконец ему объявили, что уже назначены уполномоченные лица для тайного совещания с ним. За это г. посланник поблагодарил подобающим образом, откланялся великому князю и затем, провожаемый толмачом Василием Багу сом, отправился с думным дьяком и с теми двумя князьями, с которыми он вел переговоры уже при первом посольстве17, в другую палату, стены которой были украшены плохой живописью. Из лиц его свиты при нем остался только его толмач; другие же, вместе со многими придворными, одетыми в золоченые кафтаны, остались в сенях, где стояло несколько скамеек, обитых частью красной, частью желтой камкой18. Переговоры продолжались приблизительно полтора часа; предложения, изложенные сначала устно, г. посланник представил на бумаге, и затем они разошлись. Предварительно, однако же, потребовали думного дьяка к великому князю, откуда он, впрочем, скоро вернулся. Затем наш секретарь вручил русскому толмачу извлечение из новостей, полученных нами на днях в наших письмах и ведомостях, и мы опять поехали домой. Около часа спустя пришел к нам русский толмач Василий Багус и объявил по поручению думного дьяка от имени великого князя, что ходатайство г. посланника, представленное им в тайном совещании, о разрешении его свите выходить на улицу, ему самому принимать у себя тех из иноземцев, которых он пожелает видеть, всемилостивейше уважено с тем, однако, условием, чтобы свита не заходила в Кремль.
   Г. посланнику и его свите, кроме того, были предложены на следующий день лошади и особое место на возвышении, чтобы они, при желании, на следующий день могли присутствовать при праздновании Вербного воскресенья. За эту милость г. посланник поблагодарил подобающим образом и принял предложение. Толмач, уходя, передал еще по поручению думного дьяка, что царь изъявил согласие принять, невзирая на большой праздник, г. посланника на следующий день в аудиенции, чтобы дать ему окончательный ответ на все его предложения и отпустить его, если он торопится домой и желает, чтобы его не задержали, причем, однако, великому князю не будет неприятно, еслй г. посланник пожелал бы еще немного остаться. Тогда г. посланник выразил свою благодарность за большую благосклонность, оказываемую великим князем королю датскому, и изложил причины, в силу которых ему при всем желании пока невозможно собираться в дорогу, и просил уведомить об этом думного дьяка. Сегодня, кроме того, вместо старого Василия Васильевича Жидовинова, который, вследствие преклонных лет, не был в состоянии исполнять обязанности пристава, к нам был назначен Петр Иванович19, чему мы не особенно рады были, так как он, состоя приставом при прошлом посольстве, причинил г. посланнику много хлопот. Наконец сегодня же мы послали Якову Семеновичу, нашему второму приставу, а равно младшему толмачу и домашней прислуге 8 блюд из кушаний от царского стола, которыми нас вчера угощали; это считается высшей честью, которую можно оказать этим людям.
   27 числа были приведены для г. посланника и его свиты 5 белых хорошо убранных лошадей, и затем прибыли оба пристава, чтобы провожать г. посланника на то место, откуда возможно было хорошо видеть совершение их праздничного обряда. Место это находилось недалеко от дворца, то есть Кремля, по левую сторону, и было довольно возвышенно, так что мы могли все видеть. Здесь же стояли две огромные пушки, каждая в 3 сажени длины или в рост высокого человека, взятый три раза, причем жерло одной пушки в диаметре было 9 четвертей, другой же -- 6 четвертей локтя. Так как мы прибыли сюда довольно рано, то видели, как приходили некоторые полки стрельцов и выстраивались около полков, прибывших раньше нас. Они были все хорошо одеты и заняли вплотную всю площадь перед Кремлем и храмом Входа Господня в Иерусалим; кроме того, стрельцы были еще расставлены по некоторым улицам в два ряда. Людей, мужчин и женщин, собралось столько, что они не поместились на площади. Поэтому они заняли крыши ближайших домов и сараев, из-за чего некоторые крыши от большой тяжести провалились. Здесь можно было видеть убранство русских женщин, которые большей частью красивы; но все они, как красивые, так и дурные, портят себя румянами, которыми злоупотребляют. Они, как и мужчины, носят два кафтана: нижний в обтяжку, верхний же пошире, с длинными рукавами до земли. Кафтан этот, смотря по знатности особы, бывает наряднее или проще, причем даже женщины скромного происхождения шьют его из тафты или Дамаска20 и украшают его со всех сторон золотыми или серебряными кружевами. Богатые женщины носят на кафтане изготовляемые золотых дел мастерами большие серебряные или позолоченные пуговицы величиной в довольно большое яблоко, которые при ходьбе или езде производят довольно сильный шум.
   По совершении главного богослужения великий князь обратил свой взор к тому месту, где стоял г. посланник, который тот час же вместе со своей свитой низко поклонился ему. Тогда великий князь слегка кивнул головой и повелел думному дьяку Алмазу Иванову справиться о здоровье г. посланника и объявить ему, что он сегодня жалует его двойным количеством яств и напитков. Думный дьяк немедля прислал другого дьяка, чтобы сообщить об этом г. посланнику, который поблагодарил за оказанную ему честь и отвесил поклон великому князю.
   Пение тем временем все продолжалось, и наконец двое, изображавшие апостолов, привели за повод коня в белой попоне, заменявшего осла и впряженного в обитые красным сукном сани, на которых было установлено дерево, увешанное яблоками. На этого коня положили поперечное седло и поведи его к крыльцу. Тогда великий князь с митрополитом21 спустился вниз, окруженный громадной толпой народа, а митрополит затем сел на лошадь, изображавшую осла, и великий князь вел ее до Кремля, поддерживаемый при этом под руки двумя ближними людьми, которые держали повод коня, так что великий князь к нему почти не прикасался. Впереди екали упомянутые выше сани с деревом, и в них сидели трое детей самых знатных бояр и раздавали народу яблоки. По пути назначенные для этого мальчики постилали пальмовые ветки, а монахи и народ, который провожал шествие, громко пели. Таким образом, совершилось празднование Вербного воскресенья, и если только митрополит заплатил за оказанную ему великим князем честь столько же, сколько обыкновенно платят патриархи, то великий князь получил 95 рублей, или червонцев, за то, что он вел за повод осла. Однако этого узнать нам не удалось. Сегодня, а равно в течение всей следующей недели и на Пасху, почти непрерывно днем и ночью звонили в колокола.
   Когда г. посланник отсюда возвращался верхом домой, к нему присоединился подполковник Шневиц, желавший поздравить его с благополучным приездом. Шневиц, полковник Бауман и другие офицеры совершили дорогу в Москву вместе с г. посланником, когда тот в первый раз был отправлен сюда22. Однако же, когда мы приехали на наше подворье, пристав Петр Иванович не хотел разрешить полковнику остаться у г. посланника на обед. Тогда г. посланник сделал ему строгий выговор, так как пристав вздумал запретить ему то, что сам великий князь разрешил, и оставил у себя подполковника. Сегодня вечером толмачу было поручено доставить королевские письма Давиду Рютцу23; но так как вышеупомянутый пристав запретил стражникам впредь до нового распоряжения выпускать со двора кого-либо из людей г. посланника, то пришлось пока отложить это дело.
   28 числа была составлена записка с жалобой на пристава, чтобы представить ее думному дьяку; но она не была отослана, так как пристав сам пришел и извинился перед г. посланником, заявляя, что он не виновен в том, что сделала стража. В полдень г. посланника посетили полковник Бауман с пастором Иоганесом Фокеродтом24, которого он привез с собой из Дании, и майор Фридрих Мейер25, состоявший толмачом при князе Данииле Мышецком в Дании. Все они очень обрадовались нашей блестящей победе и поражению шведов под Копенгагеном и в Зунде. Так как мы уже долго не причащались, то обратились к пастору с просьбой читать у нас проповедь и дать нам причастие 31 числа.
   29 числа секретарь и толмач были посланы с кредитными письмами к Рютцу и Марселису26; но оказалось, что оба лежали в постели. Марселис заболел с горя, что его жена выкинула, вдобавок его мучила подагра; у Рютца же появился Антонов огонь в ноге и причинял ему сильную боль. Марселис, впрочем, не скрывал, что он очень огорчен тем, что по поводу векселя в 1000 рейхсталеров писали также и Рютцу, как будто он сам не в состоянии достать эту сумму.
   30 числа у нас не было гостей, и мы готовились к великому святому делу, которое мы хотели исполнить на следующий день.
   31 числа утром г. Фокеродт говорил проповедь, после чего мы причащались; затем он остался у нас обедать.
   1 апреля, то есть день Страстной пятницы, мы проводили тихо и спокойно: пели псалмы, читали Евангелие и молились.
   2 апреля толмач был послан в слободу, чтобы справиться о здоровье г. фон Дельдена. Вся эта неделя у русских считалась до того святой, что даже служебными делами никто не занимался, и мы узнали, что по особому приказанию великого князя все занятия были прекращены и все присутствовали на богослужении; вследствие этого днем и ночью не переставая звонили в колокола. На этой неделе русские, кроме того, очень строго соблюдали пост, воздерживаясь от пищи, которая могла бы вызвать отрыжку, так что все, не исключая и самого великого князя, довольствовались хлебом и квасом.
   3 числа, то есть на первый день Пасхи, стрельцы, которые были у нас на карауле, поднесли нам несколько крашеных яиц со словами "Христос воскресе". Принимая яйца, нужно отвечать: "Воистину воскресе". Этот обычай соблюдается не только простыми людьми, которые даже на улице, целуясь, поздравляют друг друга, но и всеми сановными и даже великим князем, который по своему благоусмотрению приглашает своих бояр, офицеров и других служилых людей, а равно и купцов, чтобы собственноручно одарить их красными яйцами. Немецкие купцы, однако же, не считают большим удовольствием узреть ясные очи великого князя по тому или другому торжественному случаю, так как им подобная милость обходится довольно дорого, поскольку без подарков они не встретили бы милостивого приема и убедились бы в том, что ясные очи великого князя омрачились. Оба пристава, которые всю прошлую неделю у нас не показывались, так как это мешало бы им говеть, теперь снова явились и поздравили нас с праздником, а один из них, именно Яков Семенович, поднес г. посланнику пасхальное яичко. На это г. посланник ответил подобающим образом и сказал, что он, желая присутствовать при пасхальном богослужении и предполагая поехать на следующий день верхом в слободу в церковь, просит приставов уведомить об этом думного дьяка и позаботиться, согласно данному ими в свое время обещанию, о том, чтобы ему и его свите были предоставлены лошади из великокняжеской конюшни. В полдень зашел полковник Бауман со своей невестой, остался обедать у г. посланника и, между прочим, предложил свои услуги в случае надобности.
   4 утром была приведена для г. посланника белая верховая лошадь для поездки в слободу; свите же пришлось просить лошадей у полковника Баумана, который, согласно своему обещанию, прислал нам необходимое их количество. Полковник Бауман проводил нас в церковь офицеров, которые из-за того, что в другой лютеранской церкви тесно, отделились от купеческого прихода; у них есть свой собственный пастор, Иоганес Фокеродт. Выслушав проповедь, мы обедали у Михаила Тунова, куда кроме пастора зашел и полковник Штрасбург, родом лифляндец, который во время разговора, весьма, впрочем, вежливо, держался стороны шведов. Он участвовал в осаде Риги, при которой находился сам царь, и там от взрыва гранаты пострадал его стух. Вскоре после обеда г. посланник навестил г. фон Дельдена. - Он настолько оправился от геморроидального приступа, что мог встать и выйти нам навстречу. Он сидел даже с нами целый час, после чего мы оазошлись, чтобы не утомить его.
   5 числа были у нас в гостях полковник Бауман и оба пристава, и мы беседовали с Петром Ивановичем о бессмертии, причем он с русской точки зрения давал очень удачные ответы. Потом полковник сообщил несколько эпизодов, характеризующих нравы русских и рисующих их выдающуюся способность обманывать и губить друг друга, чему немцы, долго там жившие, до такой степени у них научились, что превзошли даже своих учителей. Особенно отличались в этом отношении лифляндцьг, которых полковник назвал старонемцами в том смысле, что они утратили старонемецкую добродетель. В доказательство этого он приводил два примера, а именно: какой-то полковник, родом из Лифляндии, живший долго в Москве, хотел погубить своего собственного шурина, доброго и честного человека, состоявшего в чине подполковника, за то, что тот в присутствии двух русских отозвался довольно откровенно о великом князе. И полковник привел бы свое намерение в исполнение, но упомянутые русские оказались честнее его: когда он по секрету заявил им, что им придется быть свидетелями относительно слышанных ими слов подполковника в случае, если это потребуется от них, они предупредили последнего и просили его повторить им еще раз свой отзыв о великом князе и объясниться по этому поводу, так как им иначе в качестве свидетелей пришлось бы дать против него показания. Этому совету последовал подполковник и дал такие объяснения, что полковник уже не мог к нему придраться. Другой случай произошел с двумя капитанами, из которых один, тоже старонемец, родился и женился в Москве. Он из-за старшинства не мог ужиться со своим товарищем-капитаном и в один прекрасный день, когда они вместе ездили по городу, приглашая знакомых на похороны умершего товарища, решил воспользоваться этим случаем, чтобы отомстить. С этой целью наш капитан-старонемец привел своего товарища в дом своей тещи, предлагая ему пригласить прежде всего ее, и здесь, в комнате, стал его бить и колотить изо всех сил до такой степени, что тот едва оттуда мог выползти. Когда же пострадавший капитан хотел подать на это жалобу, то оказалось, что другой капитан уже подал заявление о том, что, когда он оставил своего товарища в комнате вдвоем со своей женой, выйдя, чтобы о чем-то распорядиться, тот вздумал воспользоваться этим и совершил над ней гнусное насилие, вследствие чего она кричала, пока он сам не явился и силой не вырвал ее из рук товарища. Принимая во внимание, что это подтвердили и свидетели, а именно капитан, его жена и теща, то другой должен был примириться с побоями и пострадал бы, кроме того, еще жестоким образом, если бы в числе сановников не нашлось никого, кто бы заступился за него. Мы просили также полковника Баумана, чтобы он при случае разузнал у князя Юрия Ивановича Ромодановского, у которого, как у своего начальника, он часто бывал, когда именно князь, согласно данному им обещанию, намерен быть с визитом у г. посланника.
   6 числа толмач опять был послан к Давиду Рютцу, чтобы получить ответ на королевские к нему письма, но и на этот раз безрезультатно, потому что Рютц, мучимый сильной болью, никого не принимал и из его домашних никто не решился беспокоить его вопросами. Вышедшая в свет печатная книжечка с достоверным повествованием о событиях, происшедших после мирного договора, заключенного нами с Швецией, была тоже сегодня, вручена приставам для перевода ее на русский язык27.
   7 числа после обеда пришли к г. посланнику в нетрезвом виде подполковник Шневиц, майор фон Зален и капитан Бем. Но когда они вздумали отозваться неодобрительно о действиях полковника Баумана и даже бранить его за то, что он в своем полку, состоящем из 3000 человек, назначил подполковником кроме Шневица еще Варборга и майором кроме фон Залена еще Фридриха Мейера, им сделали строгий выговор за пьянство, вследствие чего они сами скоро убрались.
   7 апреля пришли к г. посланнику полковник Бауман и майор Мейер; последний хотел проститься, так как получил приказание выехать в Тулу, а оттуда выступить еще дальше с 1000 человек из полка Баумана, которые там были расквартированы в окрестностях. Полковник оставался у нас до поздней ночи и рассказывал нам, между прочим, о столкновении, которое произошло между шотландским генерал-майором Друммондом и неким купцом с острова Эзеля Карлом Колем. Последнего генерал-майор велел избить батогами под предлогом, что тот-де в присутствии Анны Юнгманс, дочери какого-то полковника, любящей вести беседы с щедрыми людьми, выразился непочтительно о нем и обо всех шотландцах. Экзекуция была произведена следующим образом: генерал ласково пригласил к себе в дом Коля, когда тот проходил мимо, затем запер двери и напал на него с целой компанией, причем полковник Джонстон, тоже родом из Шотландии, приставил ему к голове заряженный пистолет со взведенным курком, угрожая застрелить его, если он окажет сопротивление или будет кричать о помощи. После того разрезали ему на спине его кожаный пиджак, заткнули ему рот и затем прислуга генерала била его усердно по спине палками, пока не прибежали посторонние, главным образом торговцы. Они осыпали генерал-майора упреками и довели дело до суда, который решил, что генерал-майор должен просить у Коля прощения и дать ему 60 червонцев за его поругание. Деньгами этими, впрочем, Коль сам не воспользовался, а пожертвовал их бедным. И если бы в то время так сильно не нуждались бы в офицерах, то генерал-майор по царскому приговору лишился бы даже правой руки и обоих ушей.
   Полковник Бауман далее рассказывал про полковника Мейна, тоже родом из Шотландии и вероисповедания реформатского, что тот ложно обвинил в измене своего законоучителя, который ушел от него, поссорившись с ним, и затем получил в слободе место преподавателя. Вследствие этого доноса несчастного человека посадили в тюрьму, и он погиб бы, если бы купцы не заступились и не опровергли обвинения полковника. И тогда уже полковник едва ли не сам пострадал, так как Илья Данилович Милославский сказал ему, какое наказание он заслужил за ложный донос; но его простили.
   8 числа был у г. посланника богатый русский торговец, чтобы выразить свою благодарность за то, что его человеку разрешили ехать в нашей свите от Кенигсберга до Москвы. Купец преподнес г. посланнику два блюда с яблоками, блюдо имбирного варенья и бутылку францвейна, и все это несли на руках перед ним его служители. Наш толмач получил тоже блюдо с яблоками и тарелку с имбирным вареньем и очень обрадовался оказанному ему вниманию. Сегодня же потребовали полковника Баумана и его офицеров к великому князю; он был допущен к царской руке и получил от царя три пасхальных яйца, другим же офицерам дали только по два.
   9 числа пришли оба пристава и заявили, что великий государь царь пожаловал г. посланника двойным количеством яств и питья. Сегодня далее Марселис заявил, что он один уплатит по векселю на 1000 рейхсталеров; от Рютца же ответа не было получено, потому что его состояние с каждым днем ухудшалось и вследствие его жестоких болей с ним нельзя было говорить.
   10 числа зашел к нам полковник Бауман, когда мы уже окончили воскресную молитву, и остался на обед. Он сообщил, что князь Юрий намерен в ближайшее время быть у г. посланника с визитом, и рассказал подробно, как патриарх после обедни, отслуженной в какой-то праздничный день, топтал ногами свое облачение и золотой крест, которым он благословлял народ, заявляя при этом, что он считает себя недостойным высокого сана патриарха28. Таким образом, он отказался от своей должности и удалился сначала в монастырь, расположенный в городе, а затем в другой, за 10 миль от Москвы, чтобы здесь жить в уединении монахом. По мнению полковника и других лиц, это было вызвано тем, что патриарх хотел преобразовать церковь и уничтожить иконы, против которых он и проповедовал открыто, но боялся, что это ему не удастся, так как все сановники были против него. Хотя великий князь несколько раз требовал от него, чтобы он вернулся, он тем не менее настоял на своем и продолжал жить в уединении, занимаясь постройкой монастыря, который он назвал Новым Иерусалимом29; с этой целью он и заказал у купцов в слободе золоченой жести на 24 000 рейхсталеров. И все это тем неприятнее для московитян, что они не могут выбрать патриарха, пока этот жив, так как он увез с собой тот знак, который патриарх непременно должен иметь; но что это за знак, мы не могли узнать наверное.
   Сегодня переменилась погода и стала очень неприятной; шел снег и дождь, и это продолжалось несколько дней, так что дороги, которые уже начали подсыхать, сделались топкими и непроходимыми.
   11 числа полковник Бауман пригласил к себе секретаря и голмача и показал им чертеж огромной мортиры, которую предполагалось отлить в Туле на литейном заводе Марселиса из 8750 с чем-то пудов металла (считая каждый пуд по 40 фунтов). Но для того чтобы эта мортира была получше, ее хотели отлить таким образом, чтобы пасть над камерой по желанию можно было разбирать на 3 части и складывать, и заделать винтами так, чтобы она опять была прочна и крепка, будто из одного куска. Модель гранаты к ней, которую предполагали отлить тоже в Туле из 14 050 фунтов железа, была так высока, что она от земли доходила до подбородка довольно высокого человека. Для начинки этой гранаты требовалось 2000 фунтов пороху и для заряда камеры, для воспламенения гранаты -- 200 фунтов пороху. Полковник нам показал тоже чертеж пушки, которую изобрел сам великий князь.
   12 числа г. посланник отдал визит полковнику Бауману, который его принял очень любезно и показал ему чертеж большой мортиры, далее модель гранаты к ней и целый ряд чертежей пушек, которые предполагалось отлить. В числе последних были и изобретенные им полевые пушки, для передвижения которых было достаточно одной лошади, причем для приведения их в действие требовалось всего два человека прислуги. Ввиду того что эти пушки были вылиты с камерами и заряжались сзади, их можно было заряжать и производить из них выстрелы быстрее, чем это мог сделать самый ловкий солдат при стрельбе из своего мушкета. Полковник доказал это на опытах, предпринятых в присутствии царя, так как 12 подобных пушек уже были готовы. Полковник сообщил далее, что он, кроме того, составил проект укрепления из телег, в котором могли поместиться более 1600 всадников и пеших и которым можно было пользоваться на коротких и на дальних переходах при нападениях казаков и татар30. Он попросил г. посланника и его свиту остаться у него и угощал нас очень хорошо, но во время обеда пришел пристав Петр Иванович и заявил, что он получил строгое замечание за то, что г. посланник выехал без сопровождения одного кз приставов и что ему было приказано думным дьяком Алмазом Ивановым отыскать г. посланника и остаться при нем. Он был, кажется, очень весел, потому что отыскал г. посланника и оставался при нем, пока тот не уехал от полковника. Затем он провожал г. посланника домой и просил его никогда не выезжать без ведома его или другого пристава, так как во исполнение строгого предписания всегда один из них должен находиться при нем и наблюдать за тем, чтобы пьяные люди, встречающиеся в это время часто на улицах, не причинили бы обид ему или кому-либо из его свиты. Сегодня под вечер умер Давид Рютц. Он уже вчера лишился речи и лежал почти без памяти и сознания.
   13 посетили г. посланника купцы из слободы, а именно: Бахерах и Герман фон Троен31. Они весьма обстоятельно засвидетельствовали свое почтение и пожелали нашему всемилостивейшему королю и его государству счастья и победы над всеми врагами, уверяя, что они готовы ко всяким услугам. После этого они были приняты подобающим образом, приглашены к обеду и угощены на славу.
   14 числа пришел г. фон Дельден и присласил г. посланника к себе в гости на следующее воскресенье; он остался у нас обедать вместе с Петром Ивановичем и был в хорошем расположении духа, так как совершенно выздоровел от болезни. После обеда зашел полковник Бауман с другим приставом, и оба они присоединились к нашей компании. В этот же вечер в слободе произошло нечто неслыханное между супругой какого-то генерал-майора и ее служанкой, а именно следующее: генеральша эта, родом англичанка, весьма распутная дама с наглым выражением лица, расправилась со своей служанкой, которая не хотела уступать хозяйке по части распутства или, по крайней мере до известной степени, подражала ей.
   15 повели генеральшу в приказ к Илье Даниловичу на допрос. Здесь она не только созналась в своем злодеянии, но даже выразила сожаление, что она с этой развратницей не поступила еще более жестоко. Отсюда ее отправили в какой-то монастырь. Великий князь, говорят, сам вынес ей приговор и, принимая во внимание, что потерпевшая женщина осталась в живых, повелел отрубить генеральше правую руку, отрезать ей нос и сослать ее в Сибирь. Теперешний муж ее, который имеет только чин полковника и находится в походе против казаков, был лишен командования полком и вызван в Москву, так как он тоже должен идти в ссылку в Сибирь. Исполнение приговора, однако же, было приостановлено, и полагают даже, что генеральша будет освобождена после внесения известной суммы денег, так как у нее есть много хороших друзей, которые теперь, желая спасти ее, сделали подарки влиятельным лицам; к тому еще Илья Данилович был ее крестным отцом.
   16 числа секретарь был послан по поводу упомянутых выше 1000 рейхсталеров к г. Марселису. Он согласился внести эту сумму и затем, когда его просили, рассказывал о разных замечательных вещах, например об одном жернове, в котором, когда он случайно сломался, нашли ветку елки и целую редьку; в другом же жернове нашли будто бы целые ветки. Далее он рассказал про огромную щуку, которая появилась в озере, находящемся по дороге в Архангельск; щука эта пожирала всех людей и животных, приближавшихся к берегу, пока ее наконец не поймали на маленький якорь, к которому был привязан теленок. Когда же Марселису возражали, что это сказка, он усерднейпш уверял, что в каком-то монастыре монахи теперь еще пользуются стульями, сделанными из хребта этой щуки. Он показал далее громадный клык какого-то великана, уверяя при этом, что за этот зуб шведский посланник предлагал ему 100 червонцев, но он не уступил. Кроме того, он сообщил, что ему обещали еще один зуб, несравненно больше упомянутого, выломанный каким-то дворянином около Казани из черепа таких огромных размеров, что 14-летний мальчик мог пролезть в одну орбиту и выйти в другую.
   18 рано утром г. посланника пригласили на погребение г. Рютца через людей, принесших латинское письмо, написанное реформатским пастором Иоганесом Кравинкелем. Сегодня же г. посланник через приставов обратился к думному дьяку с заявлением, что он, желая, чтобы его дела были решены возможно скорее, и предполагая, что это иначе невозможно, просит о разрешении ему прислать теперь же, по примеру прошлого посольства, своего секретаря и толмача в Посольский приказ, чтобы сообщить туда обо всем, что, по его мнению, еще необходимо обсуждать.
   19 числа приставы принесли ответ, что вчерашняя просьба г. посланника не может быть уважена и что все его предположения должны быть доставлены по назначению через них, тем более что они с этой целью и назначены состоять при нем. Они обещали затем выполнить все как следует, но нам было очень досадно, когда мы потом узнали, каким образом они исполнили свое обещание. Сегодня до обеда были у г. посланника с визитом господа фон Дельден и Марселис, и их пригласили к обеду. После обеда общество увеличилось, так как еще зашли полковник Бауман и Герман фон Троен, немецкий торговец, искренне симпатизирующий нашему государству.
   20 числа были похороны г. Рютца, на которые были посланы пятеро из нас, а именно: секретарь, толмач, гофмейстер, Петр Гуварт из Данцига и камердинер. Из них первые трое заехали сперва с полковником Бауманом в слободу к Иоганну фон Дельдену и затем вместе с последним в дом Генриха Свелленгревера, то есть зятя покойного, куда принесли гроб два дня тому назад. Все участники траурной церемонии уступали нам, как представителям посланника, почетное место не только здесь... {Так в тексте.} и за столом, так как нас два раза весьма хорошо угощали, но и в церкви. Когда мы вошли в дом, то увидели, что в той комнате, в которой обыкновенно собираются мужчины, были накрыты три довольно длинных стола, тесно уставленных вареньями и другими яствами, предназначенными для завтрака. Кроме того, нам подавали холодный пивной суп из очень больших серебряных чашек, в которых лежало по ложке такой величины, что 6 подобных ложек, наверное, могли наполнить целый горшок, а затем пили согретое вино из маленьких серебряных кубков. После завтрака, около двух часов, нас пригласили на вынос; повесили тело, покрытое по нашему обычаю черным сукном, между двух лошадей и повезли его на кладбище при нашей церкви, где хоронят без различия вероисповедания всех немцев. За телом следовали верхом все присутствовавшие без соблюдения особого порядка и затем с кладбища все опять поехали в кальвинскую церковь, где впереди были поставлены мягкие кресла для секретаря, толмача и гофмейстера, и здесь они слушали проповедь, текст которой "Да возлюбил Бог свет" был взят из третьей главы Иоанна. Выслушав проповедь, мы опять поехали на кладбище, тело еще не было погребено. Здесь снова было сказано слово о бренности людской, после чего опустили покойника в могилу. Затем пастор поблагодарил от имени всей родни всех оказавших покойнику последнюю честь и попросил пожаловать еще раз в упомянутый выше дом, чтобы принять участие в приготовленном там угощении. Когда мы снова приехали туда, столы уже были покрыты и уставлены прекрасными кушаньями; блюда сменялись три раза, и угощение было превосходно. Говорят, что у здешних иноземцев всегда предлагают такое роскошное угощение при похоронах, вследствие чего несостоятельным у них приходится расходовать деньги выше своих средств, так как они не желают уступать другим. Угощение продолжалось около трех часов, и затем все поехали опять домой, за исключением представителей г. посланника, которых вместе с полковником Бауманом и фон Дельденом пригласили к Гордерту Герцу, где им предложили хорошее угощение.
   21 утром мы просили приставов ходатайствовать у думного дьяка от имени г. посланника о том, чтобы он возможно скорее представил на благовоззрение его царского величества статью, касавшуюся зерна, и сообщил поскорее г. посланнику о последовавшем решении, чтобы тот мог уведомить о том своего короля для своевременной присылки необходимых кораблей. Приставы обещали исполнить это.
   22 числа секретарь и толмач были у наследников Рютца по поводу 1000 рейхсталеров, о которых было написано ему в грамоте его величества, и энергично требовали уплаты этой суммы ввиду того, что Рютц при жизни принял грамоту и не отказывался выполнить, что в ней требовалось. С этим соглашался и пастор Кравинкель и обещал поддержать наше требование у других опекунов. Отсюда мы зашли к молодому Мартину Бюхлингу, куда также явился князь Юрий Иванович Ромодановский с двумя другими князьями. Но так как он хотел говорить о чем-то по секрету с Бюхлингом, то они оба вышли в другую комнату. Через час князь Юрий позвал туда и нашего толмача и, выпив за здоровье нашего посланника, любезно поручил ему передать г. посланнику свой привет, уверение в дружеском расположении и обещание навестить его в ближайшее время.
   23 г. фон Дельден принес хорошую весть о большом поражении шведов под Копенгагеном, где они во время приступа потеряли много генералов и высших офицеров. Он просил, однако же, чтобы мы о том никому не сообщали, так как иначе при дворе могли обвинить его в распространении вестей, которые в приказе пока еще держали в секрете. Получив, таким образом, хорошие вести, мы поблагодарили Бога и провели весь день весело вместе с полковником Бауманом, фон Дельденом и Дидерихом Геллингом, немецким купцом.
   24 числа г. посланник получил приглашение на следующий день в гости, в слободу, к купцу по имени Бахерах, и, так как сегодня у нас никого не было, мы пригласили обедать с нами наверху экипажного мастера великого князя, родом из Дании, который сидел внизу у камердинера. Он рассказал, между прочим, что он в настоящее время занят изготовлением железных частей великокняжеской кареты, которые везде по разрезам будут позолочены, на что потребуется больше 2500 рублей или червонцев.
   25 числа под утро вспыхнул большой пожар недалеко от Кремля; целых три улицы загорелись, и большое количество образов, которые продавались во всех лавках на одной из этих улиц, вознеслись на небо в этом огне и жаре. Ведь русские уверены, что образа не сгорают в огне, а поднимаются на небо, хотя оставшийся от них пепел, конечно, все видят. Этот пожар был тем опаснее, что по соседству находились большие склады пороху, который поэтому был весь брошен в воду. Так как огонь приближался к нам, мы начали складывать свои вещи, чтобы спрятать их в каменном доме покойного Давида Рютца; но, слава Богу, в этом не оказалось надобности. Около полудня г. посланник согласно данному вчера обещанию поехал в гости к г. Бахераху, который пригласил еще полковника Баумана, фон Дельдена, Марселиса, фон Троена и своего зятя Вернера Мюллера. Хозяин сделал все что мог, чтобы оказать посланнику величайшее почтение.
   26 снова был сильный пожар, но на этот раз уже за городом в каком-то монастыре, и возник вследствие того, что угостившиеся монахи не смотрели за восковыми свечами, горевшими перед образами. Говорят, что пожар уничтожил много драгоценностей и останки многих бояр и вельмож, которые покоились там. Великий князь принял этот пожар близко к сердцу и повелел осматривать немедля все дымовые трубы по всей Москве и строго приказал всем домовладельцам, чтобы они осторожнее обращались с огнем. Повеление великого князя было обнародовано по отдельным частям города некоторыми из сановников, сопровождаемых большим количеством всадников, из которых двое держали в руках связку палок толщиной в маленький палец. Два сановника заехали и на наше подворье и строго приказали ярыжникам, которые в кухне помогали повару, во избежание батогов и других строгих наказаний смотреть внимательно за огнем. Но наш гофмейстер заявил им, что мы сами строго за этим наблюдаем и никогда не ложимся спать, пока не убедимся, что все обстоит благополучно. За эту осторожность они нас похвалили и затем уехали. Кроме того, по монастырям монахам было воспрещено ставить в нетрезвом виде свечи перед образами. Сегодня утонуло в Москве-реке более 50 человек, когда они переправлялись, так как баржа с ними опрокинулась. Одна женщина, с ребенком на руках, удержалась на поверхности благодаря юбкам и была довольно далеко отнесена течением, пока наконец ее не спасли вместе с ребенком.
   27 снова вспыхнул пожар у св. Николая и охватил всю церковь. Чтобы поддержать и поощрять расположение купцов, засвидетельствованное ими г. посланнику на Пасху, сегодня кроме полковника Баумана были к нам приглашены в гости господа фон Дельден, Марселис, Бахерах, Гордерт Герц, Дидерих Геллинг и Вернер Мюллер. Настроение гостей под конец было столь веселое, что все они без исключения начали плясать в одиночку; г. Марселис, который вследствие своей подагры не был горазд танцевать, хотел тем не менее доказать свою веселость и прыгал, опираясь на свою палку. Когда они ехали домой, то дорогой, по вине провожавших их слуг, произошло столкновение с некоторыми русскими, и Вернер Мюллер получил кирпичом удар в лицо и изрядную порцию тумаков. Полковник же оставался у нас, пока не опьянел окончательно, так что, возвращаясь домой, три раза падал с лошади, но он не пострадал, и все обошлось благополучно.
   28 мы спросили приставов, которые несколько дней к нам не заходили, не получен ли ответ на наше ходатайство. Тогда они извинились и заявили, что из-за губительного пожара, уничтожившего два приказа и причинившего много тревог, они пока еще ничего не узнали; однако же обещали возможно скорее продолжать свои хлопоты по этому делу. Сегодня был тоже вынесен весьма строгий приговор над двумя князьями, на какой-то пирушке поссорившимися с генералом Долгоруким из-за места, которое они требовали для себя по своему происхождению, между тем как генерал его требовал по своим заслугам, указывая на то, что он неоднократно успешно воевал с неприятелем и, между прочим, взял в плен польского полковника Гонсевского. Так как этот спор между ними разгорался и они не могли прийти к соглашению, то Долгорукий ушел с пира, а великий князь потребовал к себе обе стороны и сам решил, что оба князя с непокрытой головой должны следовать пешком за Долгоруким, ехавшим верхом, и что они с женами и детьми будут его холопами, так что он властен распоряжаться ими и их имуществом по своему усмотрению. За эту великую милость Долгорукий поблагодарил царя, но дарованной ему над обоими князьями властью воспользовался только отчасти, заставив их согласно решению великого князя провожать его до своего дома пешком с непокрытой головой наравне с другими своими слугами. Потом он их поблагодарил и отпустил на волю со всеми их домочадцами.
   29 г. Марселис уведомил нас, что если г. посланник желает отправить письма, то три молодых купца через день или три уедут в Гамбург.
   30 мы опять просили приставов доставить нам ответ на наше ходатайство, но они уклонялись, ссылаясь на разные препятствия (болезнь думного дьяка и обременение его делами); поэтому мы им сделали серьезный выговор за то, что они так мешкают и так медленно исполняют дела, столь важные для г. посланника. Но они оказались толстокожими, обратили мало внимания на наши доводы, и мы от них ничего не добились.
   1 мая были привезены в Москву 40 пленных казаков со связанными руками, причем московитяне шумели и ликовали, будто пленных было в сто раз больше. В этот же день секретарь был послан к г. фон Дельдену, чтобы узнать, привели ли к какому-либо новому результату переговоры между Москвой и Швецией, которые пока закончились 3-летним перемирием31. Он вернулся с известием, что ожидают в скором времени возвращения дворянина, посланного с великокняжеской грамотой в Швецию, чтобы узнать о времени и месте для съезда уполномоченных, назначенных с обеих сторон для размежевания границ. Таким образом, до возвращения этого гонца нельзя было рассчитывать на новые вести. Чтобы отпраздновать первый день мая, все живущие здесь англичане согласно установившемуся у них обычаю поехали сегодня в Марьину рощу, которая, говорят, весьма красива, несмотря на то что погода дождливая и что роща еще не покрылась зеленью.
   2 числа мы писали письма в Данию и передали их г. Марселису, чтобы он их отправил в своем пакете. Кроме того, толмач зашел к опекунам наследников Рютца, так как некоторые из них не были согласны на уплату 1000 рейхсталеров.
   3 числа секретарь был послан к г. Марселису, чтобы узнать, не согласен ли он одолжить г. посланнику еще известную сумму, если наследники Рютца не пожелают уплатить денег, требуемых королевской грамотой. Он, однако же, извинился и заявил, что без согласия г. Гиндриха Миллера и его брата ничего сделать не может; зато обещал поговорить с наследниками Рютца и, со своей стороны, убеждал их уплатить деньги в случае, если посланнику оказалось бы невозможным обойтись теми 1100 рейхсталерами, которые он, Марселис, уплатил. Он хотел также сам зайти еще в этот же вечер к посланнику, чтобы поговорить с ним по этому делу и по поводу зерна, о котором посланник ходатайствовал у великого князя. По его мнению, г. посланнику надо было ходатайствовать о разрешении покупать эти запасы разновременно через своего фактора и вывозить их из Архангельска, но не следовало просить о получении их из житниц или казны великого князя, потому что в таком случае пришлось бы удовольствоваться плохим и старым зерном и к тому же еще платить за него гораздо дороже, чем за хорошее зерно в другом месте. Вечером этого дня наш повар, который вообще забавный человек, представил нам при помощи своих ярыжек, или, как он их называл, пажей, балет и устроил весьма комичное зрелище.
   4 числа великий князь получил дурные вести, а именно о том, что под Клюквой, которая находится в 6 верстах от Путивля, его войско было разбито казаками, причем сам кн. Трубецкой едва спасся с немногими ратниками. Он осадил крепость, в которой заперлись около 60 000 казаков, имея в своем распоряжении всего 16 000 человек, и, так как он не был осведомлен о количестве казаков, которые себя в крепости держали тихо и осторожно, он решил взять ее приступом. Казаки, однако, взорвали сделанные ими мины, когда неприятель ворвался в крепость, и причинили ему таким образом большой ущерб. Затем они сделали вылазку и перебили тех, кто не успел спастись бегством, в том числе и многих храбрых немецких офицеров32. Из них были убиты, перевезены в Москву и здесь похоронены полковник Бринг и майор Балк. Сегодня же полковник Бауман со своими офицерами должен был в присутствии великого князя произвести испытание мортиры и других огнестрельных орудий, но так как это расстроилось вследствие вышеизложенных вестей, Бауман навестил вместе с фон Дельденом г. посланника.
   5 мая снова мы настаивали, чтобы приставы нам принесли ответ думного дьяка на сделанные нами уже давно заявления. Тоща они объявили, что г. посланнику в непродолжительном времени будет дана аудиенция, где он получит все желаемые им сведения, поэтому ему следует приготовиться, чтобы явиться без замедления туда по предложению великого князя. Желая вследствие этого поторопить думного дьяка со скорым благоприятным решением нашего дела, г. посланник составил памятную записку для Алмаза Иванова и передал с приставом с просьбой доставить ее по назначению. Сегодня, кроме того, было написано письмо реформатскому пастору по поводу вышеупомянутых 1000 рейхсталеров с просьбой оказать содейсвие при решении этого вопроса.
   5 мая к обеду пришли к г. посланнику подполковник Шневиц, майор фон Зален и один капитан. Все они были уже навеселе, когда к нам явились, и так как они у нас еще выпили, провозглашая здравицы, то скоро совсем опьянели. Возвращаясь домой, майор фон Зален подъехал к какому-то торговцу и захотел купить у него яиц, выражая при этом желание осмотреть предварительно несколько штук, чтобы убедиться в свежести их. Но когда они ему были переданы, он бросил их одно за другим торговцу в лицо и запачкал его таким образом совершенно. Свидетели этой выходки прибежали и страшно избили майора и его слугу; они стащили майора с лошади и покончили бы с ним, если бы не подоспели стрельцы, которые вырвали его из рук этих людей. Стрельцы повели его отсюда в приказ Ильи Даниловича Милославского, где ему пришлось сидеть до следующего дня.
   6 числа Илья Данилович доложил об этом происшествии царю и при этом сильно сгущал краски, так как ненавидит немецких иноземных офицеров, служащих под командой Ромодановского, с которым он в натянутых отношениях. Великий же князь потребовал последнего к себе и сделал ему выговор за то, что он так распустил подчиненных ему офицеров. Когда Ромодановский вздумал защищаться, великий князь в припадке гнева оттаскал его за бороду так, что он не на шутку пострадал. Это так сильно огорчило Ромодановского, что он немедля запретил полковнику Бауману и другим своим офицерам навещать г. посланника, у которою любитель яиц до такой степени напился, что причинил этим неприятности другим людям. Об этом запрете он велел известить от имени великого князя офицеров, и им пришлось этому подчиниться.
   Сегодня секретарь был тоже по некоторым делам у Дидериха Геллинга, куда в числе других русских зашел и некий старик по имени Сергей Андронникович Малой, который когда-то был посланником в Швеции. Эго был самый вежливый из всех русских, которых нам пришлось видеть. Он предлагал нам свои услуги, несмотря на то что уже не был в силах оказывать таковые.
   7 числа толмач был у наследников Рютца и настаивал, чтобы они возможно скорее решили денежный вопрос. Они наконец заявили, что охотно уплатили бы сумму в 1000 рейхсталеров, требуемую в королевской грамоте, если бы покойный Рютц имел на хранении деньги его величества или если б в Дании время было не такое тревожное. Но чтобы избавить г. посланника от затруднений и принимая во внимание предстоящее ему дальнее путешествие, они согласились тем не менее уплатить требуемые деньги при условии, что г. посланник им выдаст обязательства с обещанием уплатить эти деньги как личный свой долг, если они не будут уплачены его величеством или датским правительством. Г. посланник на это согласился и просил, чтобы они сами составили текст обязательства по их усмотрению. В эту ночь умерла младшая дочь великого князя; в живых остались три дочери и царевич.
   9 похоронили покойную царевну в Новодевичьем монастыре33, ведь московитяне не оставляют стоять покойников две ночи, а хоронят их возможно скорее. Царь следовал сам за гробом в фиолетово-коричневом кафтане и шапке такого же цвета, окруженный всеми своими вельможами, которые были одеты очень скромно. Нам очень хотелось увидеть процессию, но это не удалось, так как иностранцев в подобных случаях не допускают. Великий князь и все его придворные и вельможи постились до вечера, и после, говорят, он их угощал и велел раздать всем священникам, которые присутствовали на похоронах, водку и другие напитки. Придворный траур продолжается целых 6 недель, и за это время великий князь никого не допускает к себе, разве только в особенно важных случаях; вельможи же показываются только в фиолетово-коричневом платье, так как этот цвет считается у московитян траурным. В полдень секретарь был послан от имени г. посланника к полковнику Бауману, чтобы навестить его, так как ему запрещено ходить к г. посланнику. Он принял секретаря очень радушно и говорил, что запрещение Ромодановского для него так больно и чувствительно, что он предпочел бы умереть, чем дольше жить в подобном рабстве. Поэтому, считая, что ему не удастся получить разрешение посетить г. посланника до его отъезда, он и просил секретаря убедить г. посланника, чтобы тот по приезде в Копенгаген ходатайствовал перед королем о послании к царю грамоты с требованием отпустить его ввиду того, что он как подданный его величества короля датского был отпущен только на определенный срок, который в настоящее время почти уже истек. Этим способом он надеялся вернее всего вырваться из этой некультурной страны.
   10 числа мы совещались с приставами о нашем обратном путешествии и о лучшем и безопасном пути; ведь, не получив писем и вестей о положении вещей в других странах, мы сами не знали, какую выбрать дорогу. Однако мы надеялись, что по повелению царя позаботя тся о г. посланнике и его свите, принимая во внимание, что его величество король датский поступил таким же образом, когда царский посланник был у нас34.
   11 числа обедал у нас г. фон Дельден, и мы весело праздновали день рождения г. посланника.
   12 обедал у нас пристав Петр Иванович и был очень любезен, так как надеялся, как он, впрочем, уже раньше намекал, что его, может быть, в качестве посланника отправят вместе с нами к его величеству королю датскому. Он просил поэтому, чтобы г. посланник в этом случае оказал ему содействие и принял бы его в свою компанию; это и было ему обещано. Когда после обеда упомянули о полковнике Баумане, г. посланник дал понять приставу, как ему больно и досадно, что полковнику запретили приходить к нему, тем более что полковник как подданный его величества короля датского был отпущен к его царскому величеству только на определенный срок по просьбе князя Даниила, который тогда находился в Дании в качестве посланника. Указывая далее на то, что срок этот теперь уже почти истек, посланник выразил надежду, что ему удастся достичь того, что он в непродолжительном времени сможет беседовать с полковником в Данин вольно и беспрепятственно. Сегодня в 7 верстах отсюда, около Измайлова, полковник Бауман и его офицеры метали снаряды и стреляли из мортир, и тогда полковнику по его просьбе снова было разрешено приходить к г. посланнику. Об этом он нас уведомил в тот же вечер, говоря, что он на другой день утром будет у нас, чтобы засвидетельствовать свое почтение г. посланнику.
   13 мая явился к нам, согласно вчерашнему обещанию, полковник. Он был в очень хорошем настроении и пригласил г. посланника с его свитой на послезавтра в Марьину рощу. Его предложение было принято, и мы обещали ему приехать туда.
   14 числа было покончено дело о 1000 рейхсталерах с наследниками Рютца, и деньги затем уплачены. В полдень мы заявили приставу, что г. посланник на другой день желает слушать проповедь в слободе и после того с полковником Бауманом немного прогуляться в Марьиной роще, и просили далее уведомить об этом Алмаза, а также позаботиться о том, чтобы нам для поездки были предоставлены лошади. Но пристав отказался исполнить наше желание, всячески извиняясь и вообще всеми силами стараясь помешать исполнению нашего плана. Однако он вскоре убедился, что ему не удастся отговорить г. посланника от принятого им решения. Тогда он отправился прямо к Алмазу, который выразил сожаление, что на завтра из великокняжеской конюшни лошадей дать нельзя, потому что об этом необходимо было предварительно доложить царю, и что теперь уже неудобно беспокоить его этим. Но если г. посланник пожелает все-таки выехать, добавил он, то ему разрешается взять лошадей у полковника. На это посланник был вполне согласен.
   15 мы после богослужения поехали верхом в Марьину рощу, расположенную по крайней мере в полумиле от слободы. Туда ведет хорошая ровная дорога; по правую сторону ее лежит Покровское, где находится соколиный двор великого князя, весьма изящно построенный из дерева, и здесь, говорят, есть весьма красивые помещения, украшенные чудными обоями и бархатом. Говорят также, что великий князь здесь часто бывает, потому что он большой любитель соколиной охоты и до того интересуется этими птицами, что недавно, когда две из них не хотели есть, очень встревожился и велел узнать, не найдется ли кто-нибудь из иноземцев, который мог бы их вылечить.
   Тогда предложил свои услуги фельдшер полковника Баумана; он приготовил рубленое голубиное мясо, и соколы опять стали есть. За это ему в награду дали 25 рублей и три пары хороших соболей, кроме того, его оставили в Москве и дали какую-то службу по соколиной части, когда полковник выступил в поход.
   Когда мы доехали до рощи, г. полковник встретил г. посланника и принял очень любезно его и других приглашенных, а именно: фон Дельдена, Бахераха, Гордерта Герца с женой, фон Троена, Геллинга и др. Полковник угощал нас под шатром, в котором красиво в виде сердца было сделано из земли нечто вроде стола, за которым могли сидеть более 30 человек. Когда мы кончили обед, к нам присоединились Петр Иванович и наш старый пристав, который сопровождал нас от Смоленска до Москвы; мы были в наилучшем настроении, как вдруг явился пристав полковника, присланный к нему князем Юрием Ивановичем Ромодановским, с требованием явиться к князю возможно скорее по важному делу. Это очень огорчило полковника, но он оставил общество, попросив фон Дельдена хозяйничать, а сам поспешил в Москву, где получил предписание готовиться немедленно со своими офицерами к выступлению в поход, так как великий князь приказал ему как можно скорее присоединиться к армии. Вечером мы возвращались в город в сопровождении прежнего и нынешнего приставов. Они скоро простились с нами и поехали по другой дороге, но потом опять присоединились к нам.
   Мы их тогда еще раз хорошо угостили водкой и наконец спровадили.
   16 утром пришли оба пристава и объявили г. посланнику, что ему назначена аудиенция на 11-й час, (т. е. по нашему около 4 часов пополудни). Приставы просили, кроме того, г. посланника, чтобы он со свитой по случаю великокняжеского траура приехал на аудиенцию в возможно скромных нарядах, так как это великому князю будет очень приятно. Посланник согласился на это. Когда привели великокняжеских лошадей, которые теперь по случаю траура были не белой, как прежде, а все черной масти и очень скромно убраны, г. посланник поехал верхом между двух приставов в таком же порядке, как прошлые два раза, ко дворцу, где стрельцы, распределенные по ротам, с их знаменами, приготовленными заново из тафты темного цвета, стояли до самого крыльца, по которому мы поднялись. Те же князья, а именно стольник князь Василий Богданович Волконский и князь Павел Гаврилович Симановский, которые уже прошлые разы встречали посланника в передней, вышли сюда и на этот раз, прочли великокняжеский титул и объявили, что великий князь ожидает г. посланника. Затем они ввели его в знакомый нам уже зал для аудиенций, так называемую Золотую палату, где все было убрано очень скромно: великий князь сидел на троне, покрытом фиолетово-коричневым бархатом, был одет в кафтан и шапку того же цвета и держал в руках жезл без украшений. Окна были обвешаны вперемешку фиолетово-коричневым бархатом и Дамаском, а креп и тафта были такого же цвета. В остальном все происходило так же, как и в прошлой аудиенции, с той лишь разницей, что церемония была проще, причем все вельможи, которые присутствовали, на этот раз были одеты в свое обычное платье.
   Г. посланник принес прежде всего великому князю благодарность за все милости, оказанные ему и на этот раз во время пребывания в Москве, и выразил надежду получить ответ на все свои предложения, сделанные на тайном совещании и неоднократно повторенные им потом письменно. Вместо ответа великий князь сам вручил ему великокняжескую грамоту к его королевскому величеству, думный же дьяк объяснил еще краткими словами относительно хлеба, что разрешено отпустить в этом году 5000 четвертей за определенную цену, упомянутую в грамоте. После того как мы поцеловали руку великого князя, нас быстро отпустили, и мы поехали домой. Вскоре принесли нам стол его величества, который состоял из 56 блюд и 15 кувшинов с напитками. Тот же князь, как и в прошлый раз, приехал к нам, чтобы руководить угощением, и выполнил это с теми же церемониями и теми же здравицами, что и прежде. Затем он получил в дар две золоченые солонки и уехал с заведывающими напитками и кушаньями, которые тоже получили подобающие подарки деньгами. После нас был допущен к царской руке полковник Бауман со своими офицерами, как это принято всегда, когда офицеры выступают в поход.
   Так как г. посланник не мог быть доволен данным ему отпуском, он составил записку для Алмаза, в которой он жаловался на то, что в данной ему накануне аудиенции он, собственно, не получил ответа ни на одно из заявленных им предложений и, вследствие этого повторив их все, просил дать ему письменный ответ и сообщить содержание грамоты к его величеству королю Дании, потому что он иначе не намерен уезжать отсюда, не считая возможным явиться так к своему всемилостивейшему королю.
   Эту записку мы дали 17 числа обоим приставам для доставки думному дьяку, но они не захотели принять ее без разрешения Алмаза, который тогда велел передать, что у них не принято представлять или принимать что-нибудь после прощальной аудиенции. Ввиду этого г. посланник был очень озабочен и спешно велел сообщить Алмазу, что он не намерен оставить Москву добровольно, пока не получит письменного ответа на все, что ему было поручено его всемилостивейшим королем и повелителем и что им было предложено в совещании, так как он иначе не мог бы докладывать своему королю и повелителю ни о чем и с позором попал бы в крайнюю немилость. Тогда думный дьяк обещал удовлетворить вполне г. посланника, который после этого успокоился. В полдень зашли господа фон Дельден, фон Троен и Геллинг, чтобы попрощаться с г. посланником перед его отъездом, полагая, что нам придется выехать по установившемуся русскому обычаю уже на второй или третий день после прощальной аудиенции.
   18 числа были доставлены подарки великого князя посланнику и всей свите его, каковые несли 4 подьячих; вручил же их дьяк. Г. посланник получил два сорока и две пары соболей, считай один сорок по 150, другой же по 100 червонцев в великокняжеской оценке; лица его свиты получили по две пары каждый, слуги же по паре. После обеда пришел полковник Бауман и остался у нас почти до утра. Он неоднократно заявлял, что Москва ему надоела и что он желал бы освободиться от великокняжеской службы.
   19 были у нас оба пристава на обед, и мы настоятельно требовали, чтобы они принесли обещанный ответ думного дьяка и распорядились как следует относительно предстоящего нам путешествия; они же обещали исполнить все это сейчас, после приезда думного дьяка, который с разрешения великого князя поехал на несколько дней в свое имение под Москвой. В тот же день Карл Коль поднес г. посланнику сетку от комаров и рассказал о вышеупомянутом столкновении с генерал-майором Друммондом.
   20 утром был г. фон Дельден у г. посланника и на память получил в дар довольно большой серебряный кубок чеканной работы.
   21 мы укладывались и готовились к отъезду.
   22 секретарь, выслушав проповедь в слободе, зашел к полковнику Бауману, который был очень огорчен тем, что великий князь отказывался утвердить собственноручной подписью его договорную запись, и, хотя князь Юрий от имени великого князя на словах обещал, что он будет получать все по договору, полковник не был уверен в этом. Он клялся тоже, что не выступит в поход до выяснения этого вопроса. На этом же сильно настаивали фон Троен и через своего служителя Иеронима Иоган фон Горен, который в Амстердаме от имени великого князя обязался заплатить полковнику неустойку в размере 24 000 рейхсталеров в том случае, если великий князь в Москве не утвердит договор, и поэтому Горен не мог избавиться от этого обязательства, пока полковник не получит полное удовлетворение.
   23 числа г. посланник был на прощание в церкви и обедал потом у г. фон Дельдена, куда зашел и полковник Бауман, когда уже встали из-за стола. Он находился в очень мрачном настроении, потому что не мог покончить со своими делами. Г. Бахерах прислал сюда человека, чтобы известить г. посланника, что шведы на море потерпели сильное поражение.
   24 числа зашел к нам фон Троен и передал, что Нащокин-отец в Кокенгузене палачу велел бить кнутом своего сына за то, что тот притеснял бедных латышей и несколько раз оставил без внимания предписания великого князя35.
   25 числа были у нас в гостях г. фон Дельден, реформатский пастор, г. Бахерах и его зять Вернер Мюллер, который пригласил г. посланника со свитой на завтра.
   26 числа г. Вернер Мюллер нас угощал очень хорошо, и было очень весело, пока не явился неотесанный русский боярин, который своей грубостью немного нарушил настроение, но от него скоро отделались. Г. полковник Бауман выступил сегодня в поход, так как князь Юрий ему поручился за то, что заключенный с ним договор будет точно соблюден.
   27 числа приставы принесли письменный ответ на заявление г. посланника, грамоту архангельскому воеводе и 60 червонцев на дорогу. Наш новый дорожный пристав по имени Дмитрий, который обыкновенно исполняет должность греческого толмача, пришел тоже; кроме того, привезли 35 подвод для нас и нашего багажа.
   28 числа настаивали на том, чтобы мы выехали, и уже привели на наше подворье великокняжеских лошадей для г. посланника и его должностных лиц, но их увели опять до завтра, потому что г. посланнику сегодня не хотелось ехать. Сегодня, кроме того, был у нас г. Эрдман Свеллен- гребер, и мы ему вручили великокняжескую грамоту к архангельскому воеводе по поводу зерна, взяв от него расписку в получении грамоты.
   29 числа утром пришли оба пристава с нашим дорожным приставом, и, когда привели великокняжеских лошадей, мы в сопровождении двух купцов, а именно Германа фон Троена и Михаила Энгельса, с Богом пустились в путь. Г. фон Дельден должен был прощаться с нами в городе, так как его спешно требовали в приказ, чтобы перевести письмо Дугласа.
   Таким образом, мы в радостном настроении оставили столицу великого князя, которая замечательна по своей величине, а не красоте, и сильна не своими стенами, которые местами весьма плохи, а своими войсками. Но говорят, что великий князь в настоящее время намерен укрепить ее валами и рвами. Проводив нас за город, оба наших прежних пристава, а также и г. фон Троен простились с нами; но Михаил Энгельс провожал нас верхом еще приблизительно полмили. Мы еще обедали вместе в открытом поле, затем простились и сделали в этот день 12 верст до красивой деревни Спас на Сходне, где мы остались ночевать.
   30 мы по некоторым причинам остались здесь до обеда, причем какой-то пьяный священник нам подарил откормленную овцу, за что мы ему поднесли бутылку водки и большую кружку пива, что ему как любителю выпить было очень приятно. Этот же священник велел немилосердно бить батогами какого-то крестьянина, чтобы проучить его, потому что тот несколько раз обращался к жене другого крестьянина с нескромными предложениями, на что она принесла жалобу. После обеда мы продолжали дальше наш путь и ехали еще 12 верст до деревни Нахабино, принадлежащей патриарху. Ямщики, то есть великокняжеские извозчики, которые получают от великого князя не только по куску земли для свободного пользования и обработки без всяких податей, но и ежегодно 5 червонцев за каждую лошадь, которую они держат, были очень удивлены, что наши слуги их дорогой побили, и заявили здесь, что выпрягут лошадей и уедут, чтобы довести о дурном обращении до сведения великого князя. Но мы легко задобрили ямщиков ласковыми словами и чаркой водки, и обида была забыта. Здесь мы получили письма от г. фон Дельдена и г. Энгельса и послали им отсюда же ответ.
   31 числа шел дождь, вследствие чего дорога сильно испортилась, так что мы до обеда с большим трудом сделали всего 15 верст; обедали же мы в открытом поле. Потом мы поехали далее и прибыли в деревню Истру Большую, принадлежащую патриарху. Деревня эта получила свое название от протекающей здесь реки, шириной в полтора полета брошенного камня. Обыкновенно переезжают через эту реку на паромах, но на этот раз оказалось возможным переправиться через нее вброд. На противоположном берегу реки находился монастырь патриарха, именуемый Воскресенским, где и находится Новый Иерусалим, воздвигнутый патриархом с большой энергией и тратой значительных сумм. После обеда мы сделали всего еще 15 верст и ночевали в деревне Ядромине.
   1 июня мы сделали 7 верст до Петровского, где кормили лошадей, а затем до вечера по страшно болотистой дороге сделали с трудом лишь 15 верст и ночевали в селе Петровском.
   2 июня утром мы тронулись в путь и, сделав 12 верст, прибыли в Волоколамск, то есть крепость, выстроенную по московскому образцу, где мы и обедали. После обеда мы прибыли к красивой реке Ламе, которая неширока, но зато очень глубока, так что пришлось переправляться на паромах, что оказалось весьма затруднительным, так как паромы были плохого качества и русские неумело с ними обращались. Здесь едва не утонул один из провожавших нас стрельцов: в нетрезвом виде он лежал на одной из телег, в то время как запряженная в нее лошадь, испугавшись чего-то, недалеко от берега толкнула телегу с плота в воду. Днем мы сделали всего 18 верст и ночевали в открытом поле.
   3 числа сделали 27 верст и прибыли к большой деревне Красный Холм; после обеда мы сделали еще 9 верст и ночевали в открытом поле.
   4 числа мы сделали 18 верст и обедали затем в открытом поле на берегу реки Вазузы. Вода была на этот раз очень мелка, так что можно было переправиться вброд. Багаж свой мы, однако же, переправляли в большой лодке, чтобы не подмочить его. Река Вазуза здесь впадает в Волгу, и между этими обеими реками находилась, говорят, сильная крепость, которая много лет тому назад была разрушена московитянами. В настоящее время тут находится только маленькая деревня. Вазуза и Волга имеют здесь ширину около полутора ружейного выстрела.
  

Примечание

   А. Роде. ОПИСАНИЕ ВТОРОГО ПОСОЛЬСТВА В РОССИЮ ДАТСКОГО ПОСЛАННИКА ГАНСА ОЛЬДЕЛАНДА в 1659 году. Печатается по изд.: Голос минувшего. -- 1916. -- No 7/8. -- С. 359--398.
  
   1 "Описание" охватывает не весь путь из столицы датского государства, а начинается с событий, непосредственно предшествовавших вступлению посольства в Москву.
   2 В районе совр. пл. Белорусского вокзала.
   3 Скорость продвижения посольства к столице регулировалась в зависимости от степени готовности к приему гостей в Москве.
   4 Ошибка автора, впрочем, исправленная буквально через несколько строк. Этот пристав -- дворянин Василий Степанов сын Жидовинов. Ниже автор, опять именует его "Васильевичем",
   5 Подьячий Поместного приказа Яков Чернцов.
   6 Полковник Н. Бауман, датский подданный, был приглашен в 1657 г. в Копенгагене на русскую службу князем Д. Мышецким. Впоследствии Бауман был произведен в полные генералы. В декабре 1670 г. царь отпустил его на родину.
   7 Иванов Ерофей ("Алмаз") (ум. 1669), русский дипломат. Посетив в молодости страны Востока, он изучил персидский и турецкий языки. В 1649 г. в составе русского посольства он ездил в Стокгольм, а в 1652 и 1653 гг. -- к польскому королю. Получил чин думного дьяка и был назначен начальником Посольского приказа. Принимал деятельное участие в переговорах с приезжавшими в Москву иностранцами, а иногда вел эти переговоры единолично. Во время русско-польской войны 1654--1667 гг. он активно участвовал в многочисленных посольских съездах с поляками. Носил звание "печатника", то есть хранителя большой царской печати.
   8 Речь идет о Рошильском мире (февраль 1658), подписанном Данией и Швецией, а также об очередной войне, начавшейся в августе того же года между этими странами.
   9 Горлатные шапки -- высокие меховые шапки, на которые употреблялся мех от горла зверя.
   10 "А встреча была посланнику перед золотой [палатой] в сенях, стольник князь Василий княж Богданов сын Волконской да дьяк Павел Симановский". Цит. по Дворцовые Разряды. Дополнения к т. III. --СПб., 1854 -- С. 178).
   11 Жена царя Алексея Михайловича -- Мария Ильинична (ур. Милославская); ее отец (ум. 1668) получил боярский чин, а после 1648 г. возглавил московское правительство; сестра ее -- Анна Ильинична -- стала женой царского воспитателя боярина Морозова.
   12 Автор имеет в виду сочинение Адама Олеария "Подробное описание Голштинского посольства в Московию и Персию в 1633, 1636 и 1638 гг.".
   13 В русских источниках он называется Иваном Адамовым. В 1654 г. был отправлен в Вену с посланником Иваном Баклановскнм и дьяком Иваном Михайловым. А. Олеарий отмечает: "В числе царских переводчиков находится прекрасный человек по имени Иоган Бекер фон Дельден, родом из Копенгагена, хорошо образованный, много путешествовавший и владеющий многими языками, так подобного переводчика в Москве прежде не было" (цит. по Голос минувшего. -- 1916. -- No 7/8. -- С. 364).
   14 В русских источниках -- Василий Бауш.
   15 Этикет позволял лишь целовать руку царя, но ни в коем случае не прикасаться к монарху.
   16 Стольник Юрий Иванович Шеховской.
   17 "А в ответе с посланником были: боярин и наместник Муромский князь Федор Федорович Волконский и окольничий и наместник Кашинский Иван Афанасьевич Гааренев, да думный дьяк Алмаз Иванов" (Дворцовые Разряды. Дополнения к т. III. -- С. 179).
   18 Шелковая цветная ткань с узорами.
   19 Стряпчий П. И. Протопопов.
   20 Дамаск -- шерстяная ткань.
   21 Автор точен в наблюдении. В этот раз на осляти ехал, действительно, не патриарх (Никон в июле 1658 г. удалился в Воскресенский монастырь), а его заменял на церемонии митрополит Крутицкий (управлявший в это время делами патриаршества).
   22 Вместе с Бауманом выехали в 1657 г. из Дании в Россию подполковник Альбрехт Шневиц, один майор и восемь капитанов.
   23 В русских источниках это "Галанские земли торговый немчин Давыд Николаев", фамилия -- Руте. По происхождению нидерландец, в России занимался крупными торговыми делами (сначала на собственный счет, а затем в качестве агента короля Дании).
   24 Иоган Дитрих Фокеродг, родом из Мюльгаузена в Тюрингии; по предложению и на счет Баумана отправился с ним в Москву. Тут Фокеродт занял место умершего в 1658 г. пастора второй лютеранской общины.
   25 Фридрих Мейер (в России его называли -- Федор Меер) был в 1656 и 1657 гг. переводчиком при русском посланнике в Копенгагене.
   26 Петр Марселис, сын гамбургского купца, торговавшего в России. П. Марселису в 1637 г. была дана торговая жалованная грамота, возобновленная годом позже. В 1643 и 1665 гг. он был в Дании в качестве посланника. После смерти Д. Рутса занял место последнего (как приказчик датского короля в Москве). Умер в Москве в 1674 г.
   27 Публикаторы 1916 г. предполагают, что речь идет о напечатанной в 1658 г. на датском языке брошюре "Kaan och sandfacrclig be reining, anlangendc huis som siden freden, der imellem hans Kongl. Maytt aff Danmark oc Norge, oc kongen af Sverig den 26 Februarii Anno 1658 i Roeskildblef sluitet. Kjchenhaffn".
   28 Здесь излагается случай, имевший место с Никоном 10 июля 1658 г., в праздник Ризы Господней в московском Успенском соборе.
   29 Новый Иерусалим, или Воскресенский монастырь, начат строительством в 1656 г. по инициативе Никона.
   30 Во время русско-польской войны новый (после смерти в 1657 г. Богдана Хмельницкого) гетман Иван Выговский (1657--1659), бывший сторонником польской ориентации, переманил на свою сторону часть казацкой старшины. Следствием этого было народное восстание на Украине, подавленное летом 1658 г. В борьбе с восставшими гетман опирался главным образом на татар и наемные войска.
   31 Осенью 1659 г. по поручению русского правительства А. Л. Ордин-Нащокин пытался добиться мира в переговорах со шведским уполномоченным. Но позиции сторон были непримиримы. Русский представитель добивался возвращения России Ингерманландии, даже ценой значительного вознаграждения. Шведы ультимативно требовали восстановления предвоенных границ.
   32 26 марта князь Трубецкой выступил из Путивля, направился через Константинов на Суле к Конотопу, где находился приверженец Выговского полковник Гуляницкий, и 19 апреля начал осаду этого города. Автор имеет в виду поражение войск Трубецкого 28 апреля (с шестого часа ночи они со всех сторон штурмовали город, но были отбиты и должны были отступить в шанцы).
   33 9 мая "за два часа до рассвета" умерла царевна Анна Алексеевна. Похоронена в Вознесенском девичьем монастыре (монастырь располагался почти у самой Фроловской (Спасской) башни Кремля. Основан в 1387 г. княгиней Евдокией, женой Дмитрия Донского. На 80 с лишним метров монастырь тянулся вдоль Спасской улицы. В центре его стоял каменный собор, ставший местом захоронения великих княгинь, цариц и царевен. На месте монастыря теперь -- здание Президиума Верховного Совета СССР).
   34 Имеется в виду князь Д. Е. Мышецкий, бывший в Копенгагене в 1656 г,
   35 Нащокин-отец -- ближний боярин Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин (ок. 1607--1680), крупнейший дипломат, "царственные большие печати и государственных великих посольских дел сберегатель". Его сын Воин -- в начале 1660 г. бежал за границу, но через несколько лет возвратился в Москву. В 1667 г. сослан в Кирилло-Белозерский монастырь, позже был воеводой в Галиче (до 1678).
  
  
  
  
Ко всем произведениям автора К списку авторов