Книговод

На славянском распутьи

Боборыкин Петр Дмитриевич


   

НА СЛАВЯНСКОМЪ РАСПУТЬИ.

(Мотивы и выводы.)

VIII.

   Послѣ Вѣны Пештъ -- важный центръ славянства. На это у насъ никто, хорошенько, не обращалъ вниманія. Вообще, наши отношенія къ мадьярамъ -- самыя одностороннія. Нашу печать вовсе не оправдываетъ то обстоятельство, что сами мадьяра, въ послѣднее время, предались неистовому антагонизму со всѣмъ, что носитъ на себѣ отпечатокъ славянскихъ идей. Мы, ни въ журналистикѣ, ни въ книжной литературѣ, не занимаемся серьёзно этимъ своеобразнымъ и страннымъ народомъ, который, во всякомъ случаѣ, будетъ долго играть роль въ борьбѣ южнаго и юго-западнаго славянства. Ниже, я выскажу свое мнѣніе, въ какой степени мадьяры будутъ вліять на судьбы славянства; но значеніе ихъ, какъ антиславянской націи въ предѣлахъ Австрійской Имперіи, несомнѣнно, и они заслуживаютъ болѣе точнаго изученія и даже (насколько это возможно для друзей славянства) безпристрастнаго отношенія къ ихъ исторической роли, къ ихъ стремленіямъ, національнымъ задачамъ, достоинствамъ и недостаткамъ. Сообразите только, что Пештъ теперь -- не провинціальный городъ, какъ 12 лѣтъ тому назадъ, а настоящая, всѣми признанная, узаконенная столица государства чуть не въ 20 мильйоновъ жителей, изъ которыхъ почти половина принадлежитъ къ славянскому племени.
   Мадьяры, въ силу своего соглашенія съ Австрійской Имперіей или, лучше сказать, съ домомъ Габсбурговъ, заняли, какъ извѣстно, исключительное положеніе нетолько въ своей собственной Транслейтаніи, но и вообще въ Австріи. (Сказать въ скобкахъ: они не любятъ слово "Транслейтанія"; они просто говорятъ "корона святаго Стефана" или "Венгерское королевство", прибавляя, что Транслейтанію выдумали нѣмцы, чтобы смягчить значеніе весьма невыгоднаго для нихъ дуализма).
   Чтобы возможно-объективнѣе посмотрѣть на мадьяровъ, слѣдуетъ припомнить, что они, какъ нація, въ своемъ общественномъ и культурномъ характерѣ, очень и очень напоминаютъ нашъ соціальный складъ. Собственно говоря, это -- земледѣльческій народъ съ помѣщичьимъ сильнымъ и вліятельнымъ сословіемъ и съ массой крестьянства, находящагося отъ помѣщиковъ въ матеріальной зависимости. Цѣлыя губерніи Русской Имперіи, въ особенности наши западныя окраины въ Литвѣ и Польшѣ, представляютъ или недавно еще представляли почти такую же картину; разница состоитъ только въ степени довольства крестьянъ и въ той политической физіономіи, которую землевладѣльческое сословіе пріобрѣло въ Венгріи. Кто на своемъ вѣку встрѣчался со старыми венгерскими помѣщиками, бесѣдовалъ съ ними, изучалъ немножко ихъ типъ, взгляды и отношенія къ сельскому сословію, тотъ во многомъ узнавалъ нашу родную Русь. Опять повторяю: разница заключается только въ новѣйшемъ, чисто-политическомъ развитіи высшаго сословія. Средняго класса, буржуазіи, въ Венгріи сравнительно мало. Города, за исключеніемъ Пешта, скорѣе -- огромныя села, чѣмъ настоящіе города. Въ странѣ національное промышленное развитіе самое слабое, а торговля и городская индустрія находятся, по большей части, въ рукахъ евреевъ и нѣмцевъ. Мадьяръ, оставаясь вѣренъ традиціямъ своего національнаго типа -- воинъ, помѣстный баринъ, земледѣлецъ, винодѣлъ или скотоводъ. Торговля и промышленность и все то, что составляетъ жизненную струю буржуазнаго сословія, до сихъ поръ не развито въ Венгріи и не находится въ почетѣ въ глазахъ истыхъ мадьяровъ. Я припоминаю разсказъ одного русскаго чиновника, человѣка развитаго и наблюдательнаго, который былъ, лѣтъ 8--9 тому назадъ, посланъ изучать табачное производство въ Западной Европѣ. Онъ жилъ и въ Венгріи и пораженъ былъ этимъ отсутствіемъ промышленнаго развитія богатой страны. Венгерскіе землевладѣльцы такъ равнодушны къ успѣхамъ техническаго и торговаго дѣла, что даже не пользуются, какъ слѣдуетъ, продуктами своихъ сельскохозяйственныхъ произведеній, не строятъ даже фабрикъ, заводовъ въ такомъ количествѣ, какое могло, бы соотвѣтствовать хлѣбородію венгерской земли; но тѣ же помѣщики, въ смыслѣ государственнаго, политическаго развитія страны, играютъ самую выдающуюся роль. Русскимъ читателямъ извѣстно, что мадьяры создали свою новѣйшую конституцію въ духѣ консервативнаго либерализма, консервативнаго въ томъ смыслѣ, что они удержали всѣ права и преимущества высшаго сословія, оставили у себя палату господъ, т. е. титулованныхъ дворянъ, и даже съ сохраненіемъ такихъ правъ, которыя и въ Англіи не существуютъ: по венгерской конституціи, всѣ члены каждой титулованной фамиліи имѣютъ право засѣдать въ палатѣ господъ, а не одни только старшіе сыновья, какъ это мы видимъ въ англійской и прусской конституціяхъ. Но, несмотря на такую приверженность къ историческому старью, на такое противорѣчіе съ общимъ либеральнымъ духомъ, господствующимъ въ современной Венгріи, мадьярскіе помѣщики, въ особенности изъ нетитулованныхъ, пріобрѣли въ послѣднее время значительное вліяніе на весь внутренній политическій строй своей земли. Мадьярскіе патріоты либеральнаго оттѣнка возлагаютъ самыя лучшія надежды на землевладѣльческій классъ, соотвѣтствующій тому, что въ Англіи называется "джентри". Въ этомъ классѣ собственно сидитъ вся суть теперешняго мадьярскаго "духа", т. е. сильное національное чувство, желаніе обособиться отъ нѣмцевъ, антагонизмъ съ славянствомъ, стремленіе сдѣлать свою національную культуру очень либеральной. Все это, конечно, въ рамкахъ мадьяризма. Съ этой джентри и надо бороться каждому другу славянства, ее и нужно, по преимуществу, изучать и слѣдить за тѣмъ, что въ ней происходитъ, а она, сколько мнѣ извѣстно, такъ же мало изучается нашими публицистами, путешественниками и даже славянолюбцами, какъ и многое другое, что слѣдовало бы звать не по наслышкѣ и не въ видѣ общихъ мѣстъ.
   

IX.

   Въ Пештъ попалъ я въ началѣ лѣта 1877 года. т. е. въ самый разгаръ антирусскихъ и антиславянскихъ чувствъ, послѣ тѣхъ туркофильскихъ манифестацій, которыя возмутили такъ всю русскую публику. Это туркофильство, на взглядъ безпристрастнаго человѣка, являлось, дѣйствительно, непослѣдовательнымъ и смѣшноватымъ. Самое поверхностное знакомство съ исторіей венгерскаго народа показываетъ, что турки должны бы считаться мадьярами своими исконными, историческими врагами. Давно ли, въ самомъ дѣлѣ, турецкій наша господствовалъ въ Будѣ, т. е. въ томъ же Пештѣ, только въ задунайской его половинѣ, и занималъ крѣпость и окрестныя мѣстности въ теченіи болѣе столѣтія? Вся Западная Европа (съ того момента, какъ турки овладѣли Константинополемъ) смотрѣла на венгерцевъ (и отчасти на поляковъ), какъ на особаго рода крестоносцевъ, предназначенныхъ своимъ географическимъ положеніемъ къ непрестанной борьбѣ съ невѣрными. Эта вражда входила въ плоть и кровь каждаго мадьяра-воина, каждаго крестьянина и пастуха. До сихъ поръ въ любомъ ресторанѣ Пешта вы найдете, на картѣ винъ, вино, называющееся турецкая кровь. Униженіе, какое турки нанесли венгерскому народу своимъ господствомъ -- самое недавнее; оно немногимъ старше сербскаго гнёта; оно продолжалось до XУШ то столѣтія; но въ томъ-то и дѣло, что политическія событія, которыя сопровождаются напряженіемъ всѣхъ силъ націи, если за ними слѣдуетъ достиженіе извѣстныхъ цѣлей, такъ вліяютъ на національный духъ, что старое слишкомъ быстро забывается. На что уже сильна и продолжительна была борьба вражда между нѣмцами и мадьярами! 27 лѣтъ тому назадъ, габсбургская имперія, дѣйствительно, одну минуту, находилась въ рукахъ венгерскаго "мятежника" Кошута, и что же мы видимъ? Что самые завзятые мадьяры, бывшіе эмигранты, люди, приговоренные по нѣскольку разъ къ повѣшенію и разстрѣлянію, теперь совершенно помирились съ нѣмцами, въ лицѣ австрійцевъ нѣмецкаго происхожденія -- помирились не сердечно, а головой, съ сознаніемъ своей выгоды, съ сознаніемъ того, что эти самые нѣмцы, по разнымъ соображеніямъ, утвердили ихъ первенство въ Транслейтаніи, сдѣлали ихъ настоящими хозяевами и владѣльцами "короны святаго Стефана". Быть можетъ, современенъ, и даже не въ далекомъ будущемъ, столкновеніе опять произойдетъ; но теперь всякій мадьяръ (и чѣмъ онъ -- болѣе патріотъ, тѣмъ сильнѣе будетъ вамъ это утверждать) доказываетъ, что время остраго антагонизма съ нѣмцами прошло, что, въ настоящую минуту, каждый венгерскій патріотъ долженъ хлопотать о соглашеніи съ Австріей и забывать все болѣе и болѣе недавнія обиды, кровавую борьбу и продолжительный габсбургскій гнётъ. Точно тоже произошло и относительно Турціи. Все лѣтосчисленіе новѣйшіе мадьярскіе патріоты начинаютъ съ 1849 года; это для нихъ -- какая-то, особаго рода, магометанская эра; дальше ея они не хотятъ идти въ вопросахъ текущей политики, дальше они проникаютъ только для подкрѣпленія своихъ историческихъ претензій, о чемъ можно будетъ поговорить въ другомъ мѣстѣ. Кто оказался ихъ другомъ или, по крайней мѣрѣ, кто не былъ ихъ врагомъ въ тотъ моментъ, когда они возстали противъ Австріи, тотъ и получилъ естественное право на ихъ признательность и сочувствіе. Турки принимали ихъ бѣглецовъ, давали имъ хорошія мѣста и денежную поддержку; съ тѣхъ поръ патріоты-мадьяры и считаютъ турокъ дружественнымъ народомъ; да, вдобавокъ, въ самой Турціи есть мильйоны славянъ, стремящихся къ освобожденію; а это освобожденіе, прямо и всецѣло, нарушаетъ интересы мадьяровъ, какъ они понимаются интеллигенціей этого властолюбиваго, исключительнаго и пылкаго народа. Но, несмотря на манифестаціи, бывшія въ Пештѣ во время пріѣзда константинопольскихъ софтовъ, я смѣло могу утверждать, что далеко не всѣ представители мадьярской интеллигенціи заражены крайнимъ туркофильствомъ; скажу даже болѣе: есть не мало хорошихъ мадьярскихъ патріотовъ, принадлежащихъ къ очень либеральному оттѣнку, депутатовъ, профессоровъ, землевладѣльцевъ, которые совсѣмъ не преданы туркофильству, смѣются надъ нимъ не менѣе нашихъ русскихъ публицистовъ, очень хорошо сознавая, что нація, считающая себя культурной, только компрометируется, необузданно проявляя свои симпатіи къ мусульманскому преобладанію. Я такихъ людей знаю, бесѣдовалъ съ ними въ Пештѣ и прибавлю, что нѣкоторые изъ нихъ принадлежатъ къ кружку настоящихъ западниковъ и, въ то же время, хорошихъ патріотовъ. Одинъ изъ нихъ -- сынъ извѣстнаго эмигранта 1849 года и ученаго археолога Пульскаго, о которомъ читатели моихъ корреспонденцій имѣютъ понятіе. Отецъ и сынъ расходятся радикально на этомъ пунктѣ, и такой антагонизмъ, въ данномъ случаѣ -- весьма характеристиченъ. Сынъ, въ общемъ политическомъ смыслѣ -- воспитанникъ своего отца: провелъ дѣтство заграницей, въ изгнаніи, въ Лондонѣ, воспитался подъ вліяніемъ западнаго радикализма и рѣзкихъ мадьярскихъ стремленій; занимаетъ мѣсто профессора философіи права въ пештскомъ университетѣ и депутата въ нижней палатѣ. И въ то время, какъ отецъ его, искренно или нѣтъ, предсѣдательствовалъ на митингѣ яраго туркофильскаго оттѣнка, сынъ не принималъ въ немъ ни малѣйшаго участія и даже въ интимныхъ домашнихъ бесѣдахъ полемизировалъ съ нимъ, что и мнѣ приходилось слышать; а меня лично увѣрялъ, что не мало молодыхъ депутатовъ, землевладѣльцевъ и вообще интеллигентныхъ людей, въ Пештѣ и въ странѣ, воздерживаются отъ этого комическаго пристрастія къ софтамъ и отъ неумѣренныхъ надеждъ на турецкую цивилизацію. Молодой Пульскій и его единомышленники увѣряли меня даже, что и во время пламенныхъ проявленій сочувствія, бывшихъ въ Пештѣ, все мыслящее и трезвое воздерживалось отъ нихъ, стояло въ сторонѣ и относилось къ увлеченіямъ города Пешта болѣе, чѣмъ скептически. И нельзя не согласиться съ ними, что подъ этимъ напускнымъ турколюбіемъ кроется одинъ существенный и вполнѣ понятный мотивъ -- непріязнь къ славянамъ, которые явились въ 1848 и 1849 годахъ врагами либеральныхъ стремленій мадьяровъ.
   

X.

   Тутъ я предвижу сейчасъ же возраженіе безусловныхъ защитниковъ славянъ. Они скажутъ: "славяне дѣйствовали подъ вліяніемъ здраваго инстинкта, ставши на сторону габсбургскаго дома; они чувствовали, что торжество мадьяровъ вело за собой ихъ униженіе, ихъ дальнѣйшее, еще болѣе сильное, порабощеніе чуждой національности". Я не буду доказывать, что такой взглядъ не имѣетъ никакой основательности; но я, все таки, приглашу каждаго изъ моихъ читателей стать, прежде всего, на точку зрѣнія мадьяровъ, враговъ австрійскаго деспотизма, стремившихся къ освобожденію своей національности и, вдобавокъ, въ то время, въ эпоху 1848 года, бывшихъ гораздо менѣе исключительными, допускавшихъ даже идею федеративнаго венгерскаго государства. Стать на такую точку зрѣнія мы обязаны, потому что положеніе насъ, русскихъ, въ этомъ смыслѣ, самое выгодное: мы можемъ и должны быть безпристрастны. И что же говорятъ намъ факты? Они говорятъ, что славяне, населявшіе ту территорію, которую мадьяры считали, по праву или нѣтъ, своей, явились покорными защитниками чего? Меттерниховскихъ принциповъ. Этого отрицать невозможно. Если и было у венгерскихъ славянъ, т. е. у сербовъ и хорватовъ, тайное желаніе заявленіемъ своей преданности Габсбургскому дому отстоять мѣстную автономію, то это, опять-таки, не имѣетъ ничего общаго съ тѣмъ либерализмомъ, какимъ одушевлялась Европа въ 1848 г. У хорватовъ, сыгравшихъ такую антилиберальную роль подъ предводительствомъ своего бана Елачича, былъ, въ крайнемъ случаѣ, простой разсчетъ, да и то еще разсчетъ полусознательный; гораздо же болѣе дѣйствовали страстный антагонизмъ съ мадьярами и славянская привычка къ династической вѣрности. Событія 1849 г. слишкомъ еще близки. Какъ же мы можемъ требовать, чтобы истый мадьярскій патріотъ забылъ ихъ, чтобы онъ не чувствовалъ, до сихъ поръ, до какой степени поддержка, оказанная венгерскими славянами вѣнскому правительству, была фатальна для мадьярской свободы? Эта поддержка почти такъ же доканала мадьяровъ, какъ и русская военная сила. Но и раньше, въ теченіи вѣковъ, вражда между сербами и мадьярами не переставала. Была эпоха, когда.сербы побѣдоносно дрались и подчиняли себѣ мадьяровъ; и, надо сказать правду, сербскіе патріоты вовсе не стѣсняются въ своей страстной полемикѣ и сплошь и рядомъ напоминаютъ о томъ фактѣ, что ихъ предки "рѣзали табакъ на мадьярскихъ головахъ". Бана Елачича нѣтъ въ живыхъ; но другаго сербскаго полководца изъ той же эпохи, Стратимировича, а знаю лично. Онъ -- образованный и талантливый военный человѣкъ, искренній другъ славянства и сербскій патріотъ; въ немъ, вѣроятно, жило болѣе сознательное чувство, чѣмъ въ массѣ сербовъ и хорватовъ, пошедшихъ на помощь меттерниховской политикѣ; но и въ немъ, до сихъ поръ, сказывается племенной антагонизмъ, въ которомъ черезчуръ много того же высокомѣрія, нетерпимости и историческаго хвастовства, какими сербы попрекаютъ мадьяровъ. Врядъ ли, какая бы то ни было нація, очутившись въ теперешнемъ положеніи венгерцевъ, способна была отрѣшиться отъ всякаго чувства возмездія или, по крайней мѣрѣ, горечи. Они не могутъ переварить и тотъ фактъ, что въ предѣлахъ ихъ "короны" существуетъ небольшое автономное государство, Хорватія, съ своими историческими славянскими правами; они должны были сдѣлать эту уступку, пойти на подобный компромиссъ; но мириться съ нимъ не въ состояніи, и тутъ, по моему мнѣнію, чувство исторической вражды, поддерживаемой событіями 1849 г. играетъ самую выдающуюся роль. Каждый мадьяръ, какъ бы онъ ни былъ умѣренъ, говоритъ:
   -- "Хорватія пріобрѣла свои права измѣной дѣлу свободы, а теперь каждый хорватъ насъ же считаетъ притѣснителями, хотя всѣ они пользуются совершенно исключительными правѣми, считаясь подданными венгерскаго королевства".
   И хорваты, и сербы венгерскихъ комитатовъ, и гравичары (т. е. Жители Военной Границы) одинаково антипатичны мадьярамъ. Съ граничаромъ венгерскій воинъ могъ бы имѣть общность воинственныхъ привычекъ и геройскаго духа; но этотъ грили чаръ, опять-таки, былъ всегда вѣрнѣйшимъ слугою габсбургскаго дома и до сихъ поръ не признаетъ надъ собой никакого авторитета, кромѣ австрійскаго, военнаго. Не въ правѣ ли, послѣ того, мыслящій венгерскій патріотъ говорить, что въ цѣломъ населеніи славянскихъ національностей живетъ до сихъ поръ духъ рабскаго подчиненія авторитетамъ; что даже сами сербы, которые кричать о. своемъ анти-нѣмецкомъ политическомъ движеніи, могутъ, въ видѣ жителей Военной Границы, превращаться въ вѣрныхъ слугъ габсбургскаго дома, поддерживая нѣмецкую гегемонію, которая не имѣетъ никакого преимущества, ни въ государственномъ, ни въ національномъ смыслѣ, надъ гегемоніей мадьярской, по крайней мѣрѣ въ глазахъ каждаго славянина?
   Мы, русскіе, волей или неволей, не какъ народъ, но какъ матеріалъ правительственной власти, явились тоже поддержкой дряхлѣющей Австрійской Монархіи въ 1849 году. Нетолько каждый мадьярскій эмигрантъ, депутатъ, образованный буржуа, но всякій старый крестьянинъ, отставной солдатъ и безграмотный первобытный пастухъ мадьярскихъ равнинъ сохранилъ до сихъ поръ чувство вражды къ имени русскаго. Подите, убѣдите его, что Россія поддерживала Австрію безкорыстно. Онъ вамъ, съ своимъ простымъ здравымъ смысломъ, навѣрно отвѣтитъ, что никто русскихъ не звалъ въ Венгрію, кромѣ тогдашняго заклятаго врага мадьярской свободы, австрійскаго императора; что этажъ пришлымъ войскамъ должны были сдаться предводителя возстанія и увеличить, такимъ образомъ, позоръ мадьярской націи; и если такой первобытный мадьяръ начнетъ проповѣдывать, что русскіе дрались въ угоду и въ интересахъ исконнаго врага славянскаго племени, онъ будетъ нетолько по своему, но и вообще, правъ, какими бы хитросплетеніями ни запутывали вопроса иные славянолюбцы.
   Все, что я сказалъ сейчасъ -- факты общеизвѣстные; но почему-то ихъ обѣгаютъ, и въ нашей печати привыкли братъ исходной точкой всякихъ политическихъ разсужденій только одни притязанія мадьяръ на гегемонію, на эксплуатацію и подавленіе славянъ. Односторонность очевидна.
   Надо, прежде всего, присмотрѣться немного къ складу извѣстнаго народа, а не довольствоваться готовыми фразами и произвольными соображеніями. Мнѣ кажется, что мадьяры, сами по себѣ, не хуже и не лучше тѣхъ славянъ, надъ которыми они теперь господствуютъ. Ихъ главный политическій недостатокъ -- стремленіе къ гегемоніи, несоотвѣтствующее ни ихъ численности, ни культурному развитію -- есть, какъ разъ, недостатокъ общеславянскій. Врядъ ли я впадаю въ парадоксъ. Развѣ не справедливо, что каждая, даже самая маленькая славянская народность, какъ только она возрождается или приходитъ къ своему самосознанію, тотчасъ же проявляетъ наклонность къ самомнѣнію, къ преувеличенію своей силы я, главное, къ захвату, къ господству, къ подчиненію другихъ славянскихъ племенъ? Эта исторія повторяется въ теченіи многихъ вѣковъ, и, въ настоящую минуту, можно ее прослѣдить во всѣхъ славянскихъ земляхъ. Хотя на это и указали многіе до меня, но не мѣшаетъ припомнить, что чехи страдаютъ въ высшей степени этой наклонностью къ гегемоніи; они провозгласили себя передовымъ народомъ западнаго славянства и безъ церемоніи причислили словаковъ къ своей національности, враждуютъ съ ними за то, что тѣ стали разработыватъ свою литературу, и, дай имъ только власть и силу, прибрали бы этихъ словаковъ преспокойно къ своимъ рукамъ не хуже мадьяровъ. Тоже самое мы видимъ и въ двухъ развѣтвленіяхъ сербскаго племени: хорватахъ и собственно сербахъ, о чемъ я еще буду говоритъ подробнѣе ниже. Ихъ антагонизмъ извѣстенъ вмѣстѣ съ ихъ взаимными притязаніями, между которыми стоятъ и притязанія Сербіи на другую, уже совсѣмъ не сербскую разновидность славянскаго племени -- на болгаръ. Въ исторіи Польши повторился тотъ же фактъ славянской національной психологіи; да и мы, русскіе (если хотимъ быть безпристрастны), должны сознаться, что очень и очень хромаемъ на ту же ножку. Почему же не быть безпристрастными относительно мадьяровъ? Боритесь съ ними, не позволяйте имъ заявлять фактически свои притязанія, отстаивайте свою самобытность, подкапывайтесь подъ венгерское владычество; но согласитесь, что этотъ духъ господства и исключительнаго преобладанія -- общій вашъ и съ монголо-тюркскимъ племенемъ, которое врѣзалось клиномъ въ восточныя окраины Европы и перепутало тамъ всѣ народности. Вся бѣда мадьяровъ и заключается въ этомъ ненормальномъ географическомъ положенія; имъ нужно или погибнуть, или основать націю, именно націю, а не народъ; къ этому они и стремятся; успѣшно или нѣтъ -- покажетъ будущее. Въ сущности, что такое венгерское королевство, какъ оно теперь существуетъ, по конституціи дуалистической имперіи? Это есть полу-федеративный политическій организмъ, въ которомъ народность средней численности, вслѣдствіе своего политическаго развитія, имѣетъ возможность домогаться государственнаго господства; но и крайнія притязанія мадьяровъ (если признать, что существуетъ королевство венгерское) сводятся только къ проведенію національнаго единства. Потолкуйте ка вы съ либеральнымъ мадьяромъ на эту тэму! Онъ вамъ сейчасъ укажетъ на примѣръ Франціи, Пруссіи и Англіи (не говоря уже о Россіи), гдѣ національное единство точно также попираетъ племенныя особенности. Другой вопросъ: какими путями достигнуто это единство? Да и тутъ на сторонѣ Венгріи не окажется никакихъ особенныхъ прегрѣшеній, вездѣ это единство достигнуто, болѣе или менѣе, путемъ сила и насилія. Во Франціи мы имѣемъ нѣсколько племенъ, не говорящихъ французскимъ языкомъ, не имѣющихъ, по типу, историческимъ преданіямъ и культурнымъ особенностямъ, почти ничего общаго съ типомъ средняго француза: это -- баски, провансальцы, бретонцы, овернцы. Въ Англіи мы видимъ цѣлую страну, какъ Ирландія, которая до сихъ поръ всячески бьется изъ-на своей самобытности и не можетъ этого достигнуть; мы видимъ цѣлый народъ чисто кельтическаго происхожденія, населяющій княжество Уэльсъ. Въ Пруссіи и даже въ Саксоніи цѣлыя области населены чистѣйшими славянами: въ первой -- поляками, во второй -- верхними и нижними лужичанами, а въ Венгріи оказывается, что цѣлое славянское племя, хорваты, такъ или иначе, добилось весьма серьёзной автономіи и прикрѣплено къ общему венгерскому государственному организму самыми тонкими нитями, которыя почти не вліяютъ на внутренній бытъ страны. Все же остальное, что заключается въ предѣлахъ "венгерской короны" -- сербовъ, словаковъ, румыновъ -- мадьяры желаютъ непремѣнно подвести къ одному знаменателю, образовать изъ этого націю съ однимъ государственнымъ языкомъ и съ единствомъ учрежденій политическихъ, соціальныхъ, культурныхъ въ западно-европейскомъ смыслѣ. Вещь -- самая простая; она кажется ужасною и возмутительною только съ исключительно-славянской точки зрѣнія; но опять-таки проявляетъ собой отрицательныя свойства, общія всѣмъ славянамъ, какъ я указалъ на это сейчасъ. Разъ вы хоть сколько-нибудь помирились съ тѣмъ, что мадьяры не могутъ не стремиться къ національному единству, вы должны будете признать и положительныя черты венгерскаго государственнаго строя; на нихъ вамъ мадьярскіе патріоты сейчасъ же и укажутъ. Эти черты: народное представительство, которое, несмотря на противорѣчія, указанныя мною выше, придаетъ политическому устройству характеръ весьма широкаго народоправства. Палата магнатовъ уже теперь не играетъ роли, а нижняя палата все болѣе и болѣе наполняется людьми средняго достатка и представителями городской интеллигенціи. Мадьяры выработали себѣ обязательный либерализмъ, и они отъ него не могутъ отступиться; всякій венгерскій подданный пользуется существенными правами конституціоннаго государства: неприкосновенностью личности, свободой слова, свободой сходокъ и ассоціацій, свободой совѣсти, полнѣйшей религіозной терпимостью. Въ этомъ послѣднемъ смыслѣ, венгерцы, кто бы что ни говорилъ, неизмѣримо выше восточныхъ и западныхъ славянъ. Хотя они были долгіе вѣка сильно католической націей, но съумѣли высвободиться изъ-подъ клерикальнаго гнёта, и въ простомъ венгерскомъ народѣ католицизмъ держится рядомъ съ протестантствомъ. Кто хоть сколько нибудь живалъ въ Венгріи, долженъ сознаться, что тамъ религіозныхъ вопросовъ, вѣроисповѣдной вражды не существуетъ; даже весьма странно видѣть, какъ въ этой пылкой національности сложилось такое широкое отношеніе къ религіи; никто даже и не толкуетъ о какихъ нибудь національныхъ вѣрахъ, о томъ, какая вѣра связана съ ивой народностью; а эти толки до сихъ поръ еще гремятъ въ славянскомъ мірѣ. Никому въ Венгріи никакого нѣтъ дѣла до того, что теперешній первый министръ, т. е, по-просту, правитель Венгріи, Тисса, по религіи своей -- протестантъ. И какъ только вы помиритесь съ тѣмъ, что мадьярахъ, по ихъ понятіямъ, нельзя иначе быть, какъ стремиться къ образованію націи, вы должны будете согласиться, что каждой народности или, лучше сказать, каждому племени конституція Венгріи предоставляетъ совершенно равныя правѣ и въ политическомъ, и въ религіозномъ, и въ соціальномъ, и въ культурномъ отношеніи. Но обособленной автономіи словаковъ, сербовъ, румыновъ она не допускаетъ, и тутъ является на сцену цѣлый рядъ обличеній, доказывающихъ, какъ ревнива мадьярская администрація старается задушить славянскую обособленность тамъ, гдѣ она имѣетъ на это оффиціальное право, особливо въ средѣ словаковъ, бѣднаго, забитаго племени, не имѣющаго до сихъ поръ вліятельнаго класса и, вдобавокъ, разселеннаго самымъ невыгоднымъ для себя образомъ, посреди мадьяровъ и нѣмцевъ. Словакамъ и сербамъ можно развиваться, сохраняя всю племенную физіономію, только въ болѣе тѣсныхъ предѣлахъ, т. е. употреблять языкъ въ частной жизни, писать и печатать на немъ журналы и книги, заводить элементарныя и частныя среднія училища, образовывать ученыя и литературныя общества; опять-таки -- по тихоньку, безъ большой огласки, иначе мадьярская администрація съумѣетъ затормозить всякое опасное для венгерской короны дѣло и даже не поцеремонится пустить въ ходъ и произволъ, на законномъ основаніи. Жалобъ на такія "беззаконія" вы наслушаетесь отъ всякаго словака и серба.
   Я уже замѣтилъ выше, что конституція венгерскаго королевства страдаетъ различными противорѣчіями, сдѣланными въ угоду отчасти сословному духу, отчасти традиціямъ такъ называемаго "историческаго" характера; но эти противорѣчія служатъ, вмѣстѣ съ тѣмъ, и славянскимъ домогательствамъ. Такъ, напримѣръ, въ верхней палатѣ рядомъ съ католическими епископами и архіепископами сидятъ высшіе православные духовные; и въ тоже время, сербская православная церковь въ Венгріи пользуется совершенною самостоятельностію, управляется своимъ "соборомъ" и нетолько не находится ни въ какой зависимости отъ католической іерархіи, но распространяетъ свою церковную юрисдикцію и за предѣлы Венгріи. Другое противорѣчіе идеѣ государственнаго единства, это -- хорватскіе депутаты въ нижней палатѣ; они составляютъ въ ней такое же государство въ государствѣ, какъ Хорватія въ коронѣ св. Стефана; на нихъ не распространяется обязанность депутатовъ говорить по-Мадьярски; имъ предоставляется право употреблять свой національный языкъ, участвовать въ преніяхъ по вопросамъ обще-государственнаго интереса: въ обсужденіи же и вотированіи чисто венгерскихъ интересовъ они не принимаютъ участія. Можно радоваться, съ славянской точки зрѣнія, что цѣлая група депутатовъ изъ хорватовъ пользуется такой прерогативой; но не нужно много безпристрастія, чтобы увидать ея непрактичность въ такой палатѣ, которая представляетъ собою высшую законодательную власть государства, стремящагося къ національному единству.
   Какъ только хорватскій депутатъ начинаетъ говорить на своемъ языкѣ, его никто не понимаетъ: ни мадьяръ, ни словакъ, ни румынъ, ни угорскій русскій; а по обычаю всякаго представительства, гдѣ дѣла рѣшаются большинствомъ, слѣдуетъ, конечно, употреблять одинъ какой нибудь языкъ, понятный для всѣхъ. Хорватскіе депутаты, съ своей стороны, не понимая по-мадьярски (такихъ не мало), не могутъ какъ слѣдуетъ участвовать въ преніяхъ по вопросамъ обще-государственнаго интереса. Такая уступка мѣстной автономіи была дѣлаема когда-то въ пьемонтскомъ парламентѣ: тамъ савойскіе депутаты имѣли право говорить по-французски; но надо припомнить, что савойцы, находясь подъ піемонтскимъ господствомъ, никогда не мечтали о своей политической автономіи, между тѣ" какъ хорваты не ограничиваются даже въ своихъ мечтаніяхъ и единствомъ теперешней хорватской территоріи, о чемъ мы еще потолкуемъ ниже.
   

XI.

   Мнѣ необходимо было распространиться нѣсколько о мадьярскомъ государственномъ бытѣ и національно" характерѣ этого, во всякомъ случаѣ, своеобразнаго племени, чтобы яснѣе и тверже поставить вопросъ: Какая опасность грозитъ славянству отъ мадьяровъ?-- Вопросъ этотъ тревожитъ всѣхъ друзей славянства, а между тѣмъ, для его практической разработки, для серьёзнаго противодѣйствія мадьярству до сихъ поръ ничего не дѣлается со стороны тѣхъ, кто толкуетъ о нашей солидарности съ западными и юго-восточными "братьями". У мадьяровъ есть положительныя государственныя качества. Смѣшно и даже постыдно довольствоваться шуточками и остротами надъ ихъ претензіями, довязывать, что, кромѣ "гуляша" и узкихъ панталонъ, они ничего не выдумали культурнаго. Возьмемъ только теперешній status quo мадьярскаго общества: мы видимъ въ не" несомнѣнный политическій смыслъ, большое единство направленія во всей либеральной половинѣ націи; а эта половина представляетъ собой безусловное большинство; мы видимъ единство національныхъ задачъ, замѣчательную спѣтость, выдержку, несмотря на частые порывы, выходки и непослѣдовательность; мы видимъ ловкость во всемъ, что касается политической и общественной жизни, и сосредоточеніе въ рукахъ достаточныхъ и развитыхъ классовъ матеріальныхъ средствъ и всѣхъ существенныхъ традицій мадьярства. Нетолько у себя въ Венгріи, но и въ Вѣнѣ, мадьярскіе дворяне и буржуа успѣли прибрать къ своимъ рукамъ высшую администрацію, занимая самыя видныя мѣста въ войскѣ и, въ особенности, въ дипломатіи. Еслибы они застыли въ средневѣковыхъ формахъ и сословныхъ рамкахъ, то имъ бы, конечно, не удалось играть теперешней роли; но высшее и среднее ихъ дворянство начинаетъ подражать лучшимъ традиціямъ англійской аристократіи и джентри и не мѣшаетъ развитію демократическаго духа. Въ городахъ масса все болѣе и болѣе принимаетъ участіе въ общественной и политической жизни, дѣлается развитѣе и сознательнѣе въ достиженіи цѣлей національнаго и культурнаго прогресса, какъ онъ понимается теперь мадьярскимъ большинствомъ. Ко всему этому надо присоединить давнишнія симпатіи къ Венгріи западной Европы, въ особенности Франціи, которыя сохранились въ болѣе чистомъ видѣ, чѣмъ, напримѣръ, симпатіи къ Польшѣ и польской эмиграціи. Но славянамъ не трудно было бы, при другомъ умѣньи и другихъ внѣшнихъ обстоятельствахъ, воспользоваться цѣлой групой недостатковъ мадьярскаго характера и слабыми сторонами государственнаго склада Венгріи. Прежде всего, мадьяры, какъ извѣстно въ абсолютномъ меньшинствѣ по своей численности; ихъ претензіи превышаютъ ихъ матеріальныя и духовныя силы, но надо прибавить: эти претензіи, все-таки, законнѣе, чѣмъ притязанія разныхъ мелкихъ славянскихъ народностей, въ родѣ хорватовъ, на гегемонію и созданіе цѣлыхъ большихъ государствъ. Военная исторія венгровъ придала имъ особый душевный типъ высокомѣрія, правда, наивнаго, но до сихъ поръ очень живучаго. Даже нѣмцы всячески подсмѣиваются надъ постоянными прибаутками каждаго мадьяра о преимуществѣ его расы и величіи венгерской короны. Все ихъ политическое развитіе односторонне, именно вслѣдствіе этого преувеличеннаго сознанія своей силы и культурности; поэтому-то они стоятъ въ Европѣ особнякомъ и должны будутъ всегда опираться на кого-нибудь (какъ теперь на нѣмцевъ), чтобы осуществить свои національные и государственные идеалы, неразрывные съ поглощеніемъ славянскихъ племенъ. Ихъ происхожденіе и языкъ уединяютъ ихъ въ семьѣ индо-европейскихъ народовъ и не могутъ позволить имъ вступить когда-либо въ настоящее политическое общеніе съ какимъ-нибудь крупнымъ цивилизованнымъ народомъ Европы. Теперешній ихъ союзъ съ австрійскими нѣмцами -- временный и чисто искуственный, хотя они и толкуютъ, что историческія вражды можно передѣлывать, увѣряютъ въ своемъ искреннемъ примиреніи съ недавними за клятыми врагами; но факты противорѣчатъ этому на каждомъ шагу. Отбитъ только вспомнить исторію коническаго "соглашенія" съ Цислейтаніей по промышленнымъ и торговымъ дѣламъ, общимъ Австро-Венгерской Имперіи. И тутъ они не могли столковаться съ нѣмцами; что же было бы, еслибы на сцену выступили снова вопросы племенные и чисто-политическіе? Физіологическій и бытовой типъ мадьяръ не пригоденъ или мало пригоденъ для послѣдовательной, упорной культуры. Мадьяръ слишкомъ пылокъ и легокъ по своей натурѣ, не любитъ тяжелаго труда, черезчуръ рабъ своихъ страстей, стремится только играть роль и наслаждаться жизнью, же заботятся о правильномъ и широкомъ развитіи производительныхъ силъ страны. Пока онъ господствуетъ политически надъ другими народностями Венгръ, славянами и румынами, онъ умѣетъ загребать жаръ чужими руками. Вы пріѣзжаете въ Пештъ и изумляетесь, какъ эта новая "столица", въ какіе-нибудь 7--8 лѣтъ изукрасилась, расширилась и обогатилась; но это -- на половину искуственный прогрессъ; ни Пешта хотятъ мадьяры сдѣлать центръ національнаго единства, и какъ бы отводятъ имъ глаза отъ культурной бѣдности другихъ городовъ; тутъ роскошь зданій, размѣры всякихъ музеевъ, отелей, прогулокъ, общественныхъ учрежденій не соотвѣтствуютъ размѣрамъ мадьярской націи, ни значенію Венгріи (даже въ теперешнемъ ея составѣ) въ ряду другихъ государствъ Европы.
   Всего лучше изучить существенныя черты мадьярства, съ которыми славянамъ нужно бороться, на нѣкоторыхъ яркихъ типахъ интеллигенціи, взятыхъ между депутатами, профессорами, бывшими эмигрантами, журналистами и литераторами. Мнѣ лично удалось познакомиться со многими выдающимися мадьярами; ни нихъ я считаю четыре личности чрезвычайно типичными, именно въ томъ смыслѣ, о какомъ а сейчасъ говорилъ. Это -- старикъ Пульскій, инсургентъ 1849 года, теперешній директоръ національнаго музея, депутатъ и ораторъ Гельфи, профессоръ университета и тоже депутатъ Силяги и крупнѣйшій мадьярскій писатель, опять-таки -- членъ нижней палаты, Іокай. Я говорилъ объ нихъ въ своихъ корреспонденціяхъ и не стану здѣсь повторять, въ какихъ обстоятельствахъ я съ ними познакомился; но обращу вниманіе на нихъ еще разъ, какъ на характерные мадьярскіе типы. Въ Пульскомъ засѣло революціонно-государственное мадьярство со всѣми историческими, племенными и культурными претензіями. Такіе люди помирились даже и съ прерогативами высшаго дворянства послѣ того, какъ корона св. Стефана стала опять политическимъ фактомъ; въ нихъ вы найдете всю талантливость, ловкость и всю фразу мадьярскаго политикана вмѣстѣ съ энергіей и даже наивностью, составляющей ихъ главную живучесть. Ярый туркофилъ Гельфи достаточно извѣстенъ читателямъ русскихъ газетъ. Онъ новѣе, какъ политическій тяпъ, и демократичнѣй; въ немъ олицетворялась уже послѣдняя фаза мадьярскаго либерализма; въ немъ уже Лтъ того дворянскаго лоска, какой вы находите у эмигрантовъ 1849 г.; онъ не мыслимъ безъ уличной массы, безъ народныхъ сходокъ и безъ постояннаго протеста противъ существующаго правительства, между тѣмъ какъ въ рядахъ мадьяръ того типа, къ которому принадлежитъ Пульскій, видно гораздо болѣе покладливости, уступчивости, способности идти на компромиссъ съ большинствомъ, которому они безусловно и служатъ. Новая университетская интеллигенція замѣчательно воплощается въ типѣ профессора Силяги. Это -- очень умѣренные либералы, возлагающіе свои надежды всего болѣе на средній классъ землевладѣльцевъ, люди начитанные, сравнительно спокойные, желающіе убѣдить всѣхъ въ томъ, что мадьярская конституція даетъ каждому славянину возможность развивать всѣ свои политическія и культурныя права, свойства и особенности; они -- такіе же завзятые мадьяры, какъ и люди предыдущихъ двухъ типовъ, но только безъ крайностей туркофильства и безъ наклонности къ смѣшнымъ выходкамъ необузданнаго темперамента. Наконецъ, Іокай представляетъ собой типъ чисто венгерской даровитости и весьма неширокаго міровоззрѣнія, мирящагося со многимъ, что въ другой странѣ писателя такого же таланта возмущало бы или тревожило гораздо сильнѣе. Сколько мнѣ удалось видѣться съ Іокаемъ и говорить съ нимъ на разныя тэмы, я сказалъ бы, что его идеалы не особенно крѣпки, что отражается и на личной его писательской жизни, на той растратѣ авторскихъ силъ, какой онъ предается, превращая дѣло романиста въ ремесло. Въ самое послѣднее время нарождается въ Пештѣ и типъ крайняго радикала въ родѣ извѣстнаго журналиста Верховая; но и въ такихъ людяхъ радикализмъ обходится безъ рѣзкой постановки соціальныхъ вопросовъ. Мадьярскіе патріоты, и въ томъ числѣ Іокай, не разъ повторяли мнѣ, что соціализму нѣтъ мѣста въ Венгріи, что трудъ слишкомъ хорошо вознаграждается и что даже въ средѣ учащейся молодежи соціальныя идеи Запада не находятъ до сихъ "горъ никакого отклика.
   

XII.

   Все, что въ венгерской интеллигенціи и даже въ массѣ населенія накопилось анти-славянскаго, нашло себѣ рѣзкое выраженіе въ митингахъ прошлаго года, изъ которыхъ самымъ эффектнымъ и значительнымъ былъ по счету первый, состоявшійся въ Пештѣ. Читатели моихъ корреспонденцій знаютъ его подробности; онъ сдѣлался типомъ всѣхъ послѣдующихъ анти-русскихъ демонстрацій, вплоть до тѣхъ, довольно таки скандальныхъ сценъ, какія венгерская публика устраивала во время императорскихъ манёвровъ въ Кашау. Я не стану возвращаться къ эпизодамъ этого перваго митинга. Скажу только, что въ немъ проявилась замѣчательная политическая дисциплина, къ которой пріучена уже венгерская масса въ городахъ. Устроителя и руководители митинга врядъ ли были вполнѣ убѣждены въ томъ, что русскія войска позволяли себѣ звѣрское обращеніе съ своими врагами; но они въ этомъ случаѣ дѣйствовали по обыкновенному рецепту политики партій: имъ нужно было мирнымъ путемъ заставить центральное австрійское правительство дѣйствовать энергичнѣе, т. е. въ мадьярскомъ духѣ. Цѣлый рядъ митинговъ и манифестацій туркофильскаго и анти-русскаго свойства не имѣли никакихъ прямыхъ послѣдствій, благодаря умѣренности австрійской политики или, лучше сказать, тому соглашенію съ Россіей, которому и австрійскій императоръ, и его канцлеръ оставались да и теперь остаются вѣрными; но, какъ симптомы, эти митинга и манифестаціи имѣли свое значеніе. Для Россіи, а въ особенности для нашихъ славянолюбцевъ, никогда еще не представлялось ничего настолько выразительнаго, яркаго въ смыслѣ мадьярскаго антагонизма. Но и тутъ русская интеллигенціи осталась вѣрной себѣ и не полюбопытствовала даже изслѣдовать на мѣстѣ, въ самую горячую эпоху, до какихъ предѣловъ идетъ мадьярская враждебность, какъ настроены массы; какія слабыя и сильныя стороны мадьяризма проявились на венгерскихъ митингахъ? Сколько мнѣ извѣстно, на нихъ не попалъ ни одинъ русскій корреспондентъ, кромѣ пишущаго эти строки. Правда, русскому не особенно пріятно было бы присутствовать на нихъ; но безъ подобныхъ жертвъ невозможно никакое разслѣдовали настоящей физіономіи даннаго политическаго момента. Вотъ тутъ-то и является естественный вопросъ: что мы подготовили въ отпоръ бурнымъ проявленіямъ мадьяризма? Имѣли ли наши славянофилы и люди, просто сочувствующіе славянству, своимъ объектомъ мадьярскую интеллигенцію и ея центръ? Кто представлялъ наши интересы въ столицѣ венгерскаго королевства? Сдѣлано ли хоть что-нибудь для завязыванія сношеній, умственной и нравственной солидарности съ венгерскими славянами? Оффиціальное наше представительство сводится къ должности генеральнаго консула, который довольствуется исполненіемъ чисто консульскихъ обязаностей; да господа мадьяры, въ лицѣ своихъ министровъ, и не захотѣли придавать ему значенія политическаго агента. Я не стану строго разбирать дипломатическія качества теперешняго генеральнаго консула въ Пештѣ, но скажу еще разъ по этому поводу, что большинство нашихъ дипломатическихъ агентовъ въ славянскихъ земляхъ или такихъ пунктахъ, какъ Пештъ, попадаютъ на эти мѣста, идя канцелярской служебной дорогой, безъ всякой спеціальной подготовки, не имѣютъ никакой душевной связи съ своимъ назначеніемъ, не работаютъ надъ тѣми вопросами, которые сами собой напрашиваются каждому живому и мыслящему человѣку изъ русскихъ. Въ Пештѣ то и слѣдовало бы имѣть агентомъ человѣка съ обширнымъ образованіемъ, направленнымъ къ интересамъ славянства; съ умѣніемъ изслѣдовать всѣ стороны и условія племенныхъ отношеній въ предѣлахъ венгерскаго королевства. Для каждаго другого генеральнаго консула -- нѣмецкаго, французскаго, англійскаго -- славянорусскій вопросъ есть только одинъ изъ политическихъ мотивовъ, достойныхъ изученія; а для русскаго агента онъ долженъ быть на первомъ планѣ, къ какому бы воззрѣнію онъ самъ ни принадлежалъ, какой бы оффиціальной политики онъ ни обязанъ былъ держаться. Но у насъ почему то такъ дѣлается, что людей, посидѣвшихъ нѣсколько лѣтъ въ одномъ мѣстѣ съ интересомъ и наклонностью къ наблюдательности, переводамъ въ другой пунктъ, вмѣсто того, чтобы дать ему тутъ же высшее назначеніе; поэтому, и не можетъ быть никакихъ традицій, никакой преемственности, а происходить только простая смѣна чиновниковъ.-- Понятно, что генеральное консульство въ Пештѣ не можетъ, въ такихъ условіяхъ, сдѣлаться центромъ для разноплеменной славянской интеллигенціи, которая, волей или неволей, тяготѣетъ къ столицѣ. Есть, напримѣръ, нѣсколько славянскихъ депутатовъ въ нижней венгерской палатѣ, извѣстныхъ своей энергіей, образованіемъ, симпатіями жъ русскому племени, къ нашей исторической роли, къ нашей литературѣ и народному характеру, но ихъ никто изъ русскихъ не групируеть. Если вы, отправляясь въ Пештъ, наводите справки у человѣка бывалаго, онъ вамъ навѣрно будетъ говорить про депутата, доктора Полита, или про такого же депутата, хорватскаго журналиста и литератора, Мишкатовича; вы ихъ найдете во время парламантскаго сезона, потолкуете съ ними и увидите, что каждый изъ нихъ долженъ дѣйствовать особнякомъ, что они, проживая годами въ такомъ центрѣ, какъ Пештъ или Аграмъ. чрезвычайно мало сносятся съ русскими, видятъ ихъ урывками и рѣдко и будутъ вамъ сейчасъ же говорить объ отсутствіи всякой разумной иниціативы со стороны славянскихъ комитетовъ или вообще русскихъ друзей славянства въ дѣлѣ устройства какихъ нибудь способовъ и формъ сближенія, взаимнаго знакомства, племенной и культурной солидарности. Поживи въ Пештѣ, вы и убѣдитесь въ томъ, что въ этой столицѣ транслейтанскаго славянства нѣтъ никакихъ слѣдовъ вліянія нашихъ славянолюбовъ: никто тутъ постоянно не живетъ, никто не пріѣзжаетъ съ опредѣленными цѣлями, никто не старается сблизить разные кружки венгерскихъ славянъ, помочь имъ знакомиться съ нашимъ языкомъ, исторіей, современнымъ общественнымъ бытомъ, не у кого учиться по-русски, негдѣ прочесть русскую книгу, не къ кому пойти за справкой...
   Лично мнѣ чрезвычайно противны были всегда сѣтованія нашихъ соотечественниковъ о судьбѣ забытыхъ и загнанныхъ словаковъ; это, какъ извѣстно -- любимая и самая первая тэма, когда рѣчь зайдетъ у русскихъ о мадьярахъ. А что же мы дѣлаемъ для этихъ словаковъ? Конечно, политически, мы не можемъ вмѣшиваться и производить антигосударственную пропаганду; но, еслибы господа славянолюбцы хотѣли дѣйствовать послѣдовательно, не ограничиваться только возгласами и безплоднымъ нытьемъ, они. конечно, съумѣли бы оказывать гораздо больше матеріальнаго и нравственнаго содѣйствія возрожденію словаковъ: сходиться съ ихъ интеллигенціей, изучать быть простого словацкаго народа, помогать смягченію и устраненію той распри, которая завязалась между чехами и словаками въ новѣйшее время. И ничего такого не дѣлается. Славянолюбцы не позаботились даже о томъ, чтобы въ русской публикѣ было распространено болѣе фактическихъ свѣдѣній объ этихъ загнанныхъ "братьяхъ". Возьмите вы русскаго средняго образованія! Что онъ знаетъ о словакахъ? Врядъ ли его представленіе объ этомъ племени идетъ дальше оборванной несчастной фигуры, расхаживающей, въ морозъ, по улицамъ Петербурга и Москвы, съ мышеловками и жестяной посудой. А между тѣмъ, изъ этого племени вышли ученые патріоты, создатели славянской археологіи, именами которыхъ чехи до сихъ поръ злоупотребляютъ, выдавая ихъ за своихъ единоплемениковъ. Уже потому слѣдовало бы заняться поискреннѣе и погорячѣе этимъ, дѣйствительно, забитымъ племенемъ. что изъ среды его вышелъ самый пламенный руссофилъ и панславистъ Штуръ, который возлагалъ когда-то всѣ надежды славянства на русское государство. Но одни ли словаки? Вѣдь, въ венгерскомъ королевствѣ существуетъ цѣлый отпрыскъ русскаго племени -- такъ называемые угорскіе русскіе. Они, дѣйствительно -- плоть отъ плоти нашей. Окруженные мадьярами и нѣмцами, эти угорскіе русскіе сохранили нетолько свой типъ к свою вѣру, но и языкъ, гораздо ближе подходящій къ нашему современному, чѣмъ тотъ, которымъ говорятъ галицкіе русскіе. Они ухитрились, собственными силами, завести у себя кой-какую литературу или, по крайней мѣрѣ, письменность и прессу, стараются писать на довольно сносномъ русскомъ языкѣ, болѣе чистомъ отъ полонизмовъ и семинарскихъ курьёзовъ, чѣмъ языкъ Львовскаго "Слова". Какихъ же еще правъ на симпатію славяволюбцевъ? Но и тутъ симпатія эта ограничивается субсидіей изъ Москвы -- мѣстной церковной газеткѣ. Гдѣ угорскій русскій найдетъ себѣ поддержку? Къ кому обратится онъ въ Пештѣ? А у себя дома черезъ кого войдетъ въ общеніе съ центрами нашей культурной жизни? Еще нѣсколько лѣтъ тому назадъ, они сносились съ Вѣной; но теперь, когда тамошній русскій священникъ сталъ очень остороженъ по славянскому дѣлу, и эта поддержка почти изсякла. Никто не станетъ требовать, чтобы каждый русскій, отправляющійся по своимъ дѣламъ въ Австрію, предпринималъ спеціальное путешествіе въ тотъ уголокъ Венгріи, гдѣ держится русское племя; но болѣе чѣмъ странно и дѣть и знать, что наши славянолюбцы такъ мало дѣлаютъ ш этого племени во имя той солидарности, о которой такъ много кричатъ. И, точно въ видѣ насмѣшки, не вдалекѣ отъ Пешта существуетъ, со временъ царствованія императора Павла, ни для кого не нужная, заброшенная въ глуши русская церковь, гдѣ служить то не для кого; она была построена для великой княгини, отданной въ замужество за тогдашняго "Палатина".
   

XIII.

   Хорошо было бы тѣмъ, кто, въ теорія, скорбитъ о братьяхъ-словакахъ, ограничиться хоть однимъ Пештомъ, какъ средоточіемъ государственной и экономической жизни славяно-венгерскаго королевства. Поживите вы немного въ этомъ городѣ и вы увидите, что, несмотря на желаніе мадьяровъ наложить на все печать своей національности и языка, славянскій элементъ, все-таки, даетъ себя знать. Да иначе и не можетъ быть, потому что гегемонія мадьяровъ распространяется на общія учрежденія страны, на административные порядки; но она не можетъ производить ежедневно такое давленіе, которое уничтожаетъ извѣстную народность въ корень. И словаки, и сербы, и угорскіе русскіе продолжаютъ говорить и писать на своихъ языкахъ; хорваты и подавно. Вы идете по любой улицѣ Пешта и на каждомъ шагу наталкиваетесь на вывѣски, переведенныя съ мадьярскаго на славянскій языкъ и даже написанныя кириллицей. И Пештъ -- не единственный городъ, гдѣ вы увидите вообще сербскія вывѣски, гдѣ кириллица имѣетъ, такъ сказать, право гражданства; даже въ большихъ модныхъ отеляхъ сербскія надписи считаются необходимыми, напримѣръ, надъ столовыми, и никто тамъ этимъ не возмущается. На каждомъ шагу вы встрѣчаете также національные славянскіе костюмы и слышите славянскій говоръ на улицѣ. Изучить это государственное средоточіе венгерскихъ славянъ было бы гораздо легче, чѣмъ, напримѣръ, перезнакомиться съ славянскимъ населеніемъ Вѣны. Мадьяры могутъ устроиватъ анти-русскіе митинги и встрѣчать софтъ, но въ личныхъ сношеніяхъ они -- люди удобные: добродушны, вѣжливы, гостепріимны до тѣхъ поръ, пока вы ихъ не раздражите какой-нибудь антимадьярской рѣзкостью. Мнѣ лично приходилось убѣждаться въ томъ, что развитые мадьяры чрезвычайно обязательны: доставятъ вамъ всякія свѣдѣнія даже и тогда, когда знаютъ, что вы ихъ собираете не съ цѣлью прославленія короны св. Стефана; а не нужно забывать, что я проживалъ въ Пештѣ въ самое горячее время, когда страсти были въ высшей степени возбуждены противъ Россіи; въ болѣе же спокойныя эпохи каждому русскому, задавшемуся опредѣленной программой, было бы еще удобнѣе обслѣдовать все, что онъ считалъ бы достойнымъ изученія въ интересахъ славяво русской солидарности. Полицейскій духъ царитъ въ Пештѣ менѣе, чѣмъ гдѣ-либо.
   Но, помимо вопросовъ по венгерскому славянству, изученіе самихъ-то мадьяровъ, какъ я сказалъ выше, необходимо для всѣхъ нашихъ славянолюбцевъ; а еще болѣе необходимо для дѣятелей прессы; только этимъ путемъ очистится языкъ нашихъ газетъ отъ разныхъ непродуманныхъ выводовъ и задорныхъ фразъ. Забавно то, что даже люди, не имѣющіе ничего общаго съ такъ называемыми славянофилами, повторяютъ ихъ прибаутки, когда рѣчь зайдетъ о мадьярахъ, говорятъ и разсуждаютъ односторонне, поверхностно, съ закоренѣлымъ незнаніемъ. Наше высокомѣріе къ этимъ врагамъ питается и питалось такою же невѣжественностію, какъ и относительно турокъ; но невѣжественность эта менѣе простительна, такъ какъ изучить Венгрію несравненно легче. Туркофильство мадьяровъ нисколько не отрезвило насъ, а, напротивъ, прибавило еще большаго задора ко всему предъидущему. Едва ли не въ 1877-мъ только году явилась, въ одномъ изъ толстыхъ журналовъ, небольшая статья, знакомящая не много съ исторіей мадьяровъ и ихъ теперешнимъ положеніемъ; да и то она написана славяниномъ съ исключительной точи зрѣнія. Передовыя статьи нашихъ газетъ только сбиваютъ съ толку венгерскихъ славянъ, безъ нужды раздражаютъ ихъ, пріучаютъ смотрѣть на Россію и на русское общество, какъ на оплотъ въ непримиримой враждѣ съ мадьярами, чего въ дѣйствительности нѣтъ. Корреспонденты, пишущіе о венгерскихъ дѣлахъ, большею частію ни мало не подготовлены къ своей роли, если они пріѣхали изъ Россіи; составляютъ свои письма по газетнымъ извѣстіямъ и Сидятъ въ Вѣнѣ, а не въ Пештѣ. Изъ Пешта пишутъ иногда славянскіе рецензенты, но односторонне, въ противномъ тонѣ постояннаго самовосхваленія и постоянныхъ жалобъ, которыя сдѣлались типическими для всѣхъ корреспонденцій, статей и замѣтокъ, посылаемыхъ изъ славянской Австріи. Добро бы московскіе византійцы, а то совершенно случайные поденьщики прессы, не имѣвшіе, ни по своему прошедшему, ни по связямъ, никакой солидарности съ славянствомъ, какъ только попадутъ въ Австрію и начинаютъ писать корреспонденціи. сейчасъ же впадаютъ въ этотъ легкомысленный и невѣжественный тонъ. Одинъ изъ такихъ корреспондентовъ, нынѣшнимъ лѣтомъ, дошелъ до того, что отрицалъ въ Венгріи существованіе парламента, а называлъ его сеймомъ, предполагая, вѣроятно, что Венгрія относительно австрійскаго правительства играетъ такую же роль, какъ Чехія или Галиція. И подобная невѣжественность гуляетъ на всей своей волѣ; она руководитъ мнѣніями и симпатіями русской публики. Иначе и быть не мо жегъ: и въ присяжныхъ славянолюбцахъ, и въ простыхъ диллетантахъ газетной политики въ основѣ лежать: высокомѣрный задоръ, непродуманные порывы, отсутствіе трезваго изученія фактовъ.
   И приходится повторять опять все тотъ же выводъ и на счетъ Пешта, какъ государственнаго центра трехъ славянскихъ племенъ. Къ четвертымъ, къ хорватамъ, занимающимъ особое мѣсто въ венгерской коронѣ, мы перейдемъ сейчасъ же для того, чтобы и въ центрѣ хорватскаго національнаго движенія найти тоже отсутствіе серьёзнаго единенія, при гораздо болѣе благопріятныхъ условіяхъ.
   

XIV.

   Но прежде, чѣмъ перейти Въ автономнымъ сербамъ венгерской короны, необходимо указать на цѣлое движеніе въ средѣ сербской интеллигенціи, которое развилось именно въ Венгріи: я разумѣю такъ называемую "омладину". Въ свое время, читатели русскихъ газетъ познакомились съ именемъ депутата венгерской нижней палаты, Милетича, и прослѣдованіемъ его венгерскими властями по государственному преступленію. Въ мою программу не входитъ распространяться объ этомъ дѣлѣ, тѣмъ болѣе, что подробности его каждый можетъ найти въ газетахъ. Милетичъ, сколько мнѣ привелось объ немъ слышать и читать -- представитель національно политическихъ стремленій того сербства, которое мечтаетъ нетолько объ освобожденіи изъ-подъ венгерскаго и нѣмецкаго ига, но и о созданіи большаго сербскаго государства. Далеко не всѣ интеллигентныя люди современной Сербіи, съ какими мнѣ приходилось бесѣдовать. "смотрятъ на него, какъ на своего политическаго вожака; но его личность, во всякомъ случаѣ, интересна; а постигшая его судьба указываетъ на то, что австро-венгерское правительство придаетъ такъ называемому омладинскому движенію весьма серьёзное и опасное для себя значеніе. Центръ литературной жизни для венгерскихъ славянъ есть городъ Новый Садъ, гдѣ издаются почти исключительно всѣ сербскія книги, выходящія въ Австріи, и гдѣ существуютъ, кромѣ того, и пресса на сербскомъ языкѣ, пресса очень воинствующая, задорная и въ борьбѣ съ нѣмецко-венгерскимъ элементомъ и съ своими единоплеменниками, бѣлградскими и загребскими. Сербы Новаго Сада считаютъ себя самыми лучшими патріотами, радикально смотрящими на дѣло сербской эмансипаціи; они безпрестанно уличаютъ и сербовъ княжества, и, въ особенности, хорватовъ, въ. отступничествѣ, въ разныхъ эгоистичныхъ замыслахъ, въ стремленіяхъ къ узкому партикуляризму. Словомъ, изъ культурнаго центра венгерской Сербіи исходитъ постоянно политическая и литературная иниціатива. Всѣ иностранцы, занимавшіеся въ послѣднее время славянами венгерской короны, обращали вниманіе на это сербское движеніе. Въ первой половинѣ статьи я упоминалъ о книгѣ бывшаго французскаго генеральнаго консула въ Пештѣ, Пико. Въ ней читатель найдетъ также и цѣлыя главы, посвященныя омладинѣ и ея вожакамъ вмѣстѣ съ очеркомъ всей національно-политической жизни, какая сказывается въ литературѣ и прессѣ, появляющейся въ Новомъ Садѣ {Lеs Serbes de Hongrie. Prague et Paris. Глава VIII--XII.}. Но мы, русскіе, въ новѣйшее время (именно съ тѣхъ поръ, какъ прошлогоднія событія дали стремленіямъ омладины широкую фактическую подкладку), не считаемъ почему-то нужнымъ познакомиться поближе съ венгерскими сербами. Нельзя привести ни одного обстоятельства, показывающаго, что между дѣятелями венгерской Сербіи и нашими славянолюбцами существуетъ какая-нибудь солидарность. Очень можетъ быть, что московскіе византійцы и отвращаютъ, лицо свое отъ омладинскаго движенія, хотя, оно, и происходитъ въ средѣ православныхъ славянъ. А вѣрнѣе то, что они, и въ этомъ случаѣ, играютъ, роль людей книжныхъ, кабинетныхъ, незнающихъ и неумѣлыхъ. Между тѣмъ, для каждаго, кто интересуется политическимъ и культурнымъ развитіемъ южнаго славянства, чрезвычайно важно была бы указать и опредѣлить: въ какой степени венгерскіе сербы, въ лицѣ ихъ интеллигенціи, могутъ быть полезны дѣлу объединенія славянъ, что въ ихъ программѣ есть такого, къ чему каждый мыслящій русскій въ состояніи отнестись съ сочувствіемъ, и какая доля исключительно себялюбивыхъ мечтаній сербства должна быть отброшена или парализована противодѣйствіемъ со стороны интеллигенціи другихъ славянскихъ племенъ? Слово "омладина", произносится зря всѣми: я нѣмцами, и мадьярами, и русскими журналистами, и корреспондентами, а его давно бы пора очистить отъ всего фантастическаго, преувеличеннаго, вздорнаго. Теперь омладинистами зовутъ людей самыхъ противоположныхъ стремленій, взглядовъ и политическихъ замашекъ. Для европейской прессы и теперешнее сербское министерство съ г. Ристичемъ во главѣ состоитъ изъ настоящихъ омладинистовъ, хотя между Ристичемъ и упомянутымъ мною Милетичемъ -- порядочная пропасть. А намъ, русскимъ, слѣдуетъ воспользоваться тутъ преимуществами своего положенія: отнестись ко всѣмъ оттѣнкамъ омладинизма одинаково широко и прослѣдить его непосредственное вліяніе и на хорватскую интеллигенцію, и на то, что въ послѣднія 30 лѣтъ происходило въ княжествѣ сербскомъ. Вопросъ объ омладинѣ настолько интересенъ и обширенъ, что я врядъ ли могъ бы его исчерпать, еслибъ желалъ ввести его въ этотъ этюдъ. Но и ограничиваюсь только тѣмъ, что ставлю вѣхи и намѣчаю вы дающіеся моменты славянства, показывая, въ какой степени наша славянофильская интеллигенція и всѣ новѣйшіе послѣдователи того же направленія далеки отъ знанія и пониманія фактическаго status quo, въ какомъ пребываютъ братья-славяне. Мое дѣло -- указать еще и на тотъ сумбуръ, который господствуетъ въ средѣ венгерскихъ сербовъ, принадлежащихъ къ разряду патріотовъ, мечтающихъ о полной эмансипаціи славянства. Милетича я не засталъ на свободѣ, но сталкивался съ нѣкоторыми изъ его послѣдователей и единомышленниковъ. Галлерея этихъ омладинистовъ представляетъ собою, съ нашей точки зрѣнія, курьёзное зрѣлище. Въ этой интеллигентной Сербіи вы найдете всего понемногу: и политическаго радикализма, и племеннаго задора (задора больше всего), и признанія превосходства западной культуры, и пылкихъ надеждъ на федеративной устройство славянъ, и такихъ же пылкихъ надеждъ на Россію, ея вмѣшательство и даже ея гегемонію. Самымъ курьёзнымъ типомъ послѣдняго оттѣнка, считаю я одного серба изъ Военной Границы, называющаго себя, несмотря на то, что онъ -- православный, не сербомъ, а хорватомъ. На этой личности всего удобнѣе было бы каждому мыслящему русскому прослѣдить, до какой степени Москва съ ея мистической и національно хвастливой фразой можетъ извратить мозгъ много "брега". Я просто въ ужасъ пришелъ, когда познакомился съ славяно-русскимъ міровоззрѣніемъ этого интеллигентнаго граничара. Онъ получилъ довольно обширное образованіе и въ университетѣ, и въ одной высшей военной школѣ, знаетъ (какъ и всѣ почти образованные австрійскіе славяне) нѣсколько языковъ, живалъ заграницей, на Западѣ, въ томъ числѣ и въ Парижѣ, открылъ въ себѣ стихотворный талантъ, поѣхалъ въ Россію, слушалъ тамъ лекціи и сошелся съ славянофильскимъ кружкомъ, жилъ въ Петербургѣ, гдѣ работалъ довольно много, какъ переводчикъ, переложилъ на сербскіе стихи одинъ изъ самыхъ замѣчательныхъ памятниковъ нашей древне-русской народной поэзіи. И надо слышать, какую изувѣрско-абсолютную теорію славянскаго возрожденія проповѣдуетъ этотъ несчастный "братъ"! Это -- какой-то конвентинецъ московскаго византійства; все у негодолжно быть сдѣлано русскимъ кулакомъ; для всего ему понадобилась какая-то татарская деспотія; и тутъ же вы слышите, въ переводѣ на комическій сербско-русскій языкъ, всѣ прибаутки московскаго славянофильства: и мистическую теорію православія, и обличеніе гнилаго Запада, и восхваленіе древне-русскихъ и древне-славянскихъ добродѣтелей, и политическое ретроградство, и хвастливое ребячество. И все это оканчиваете" обыкновенно взрывами самой разнузданной умственной блажи и юродства. Читатель пойметъ, сколько пріятности было въ разговорахъ съ подобнымъ продуктомъ московско-омладинскаго пошиба въ разгаръ войны, когда приходилось каждый день встрѣчаться въ кафе и на улицѣ и перебирать наши военныя дѣла. Ничего не могло бы быть поучительнѣе, какъ научныя "демонстраціи" подобнаго субъекта передъ цѣлой аудиторіей, немного наклонной къ усвоенію славянофильскихъ взглядовъ; но, къ счастію, такіе, зашибленные московскимъ византійствомъ, славяне попадаются чрезвычайно рѣдко, да и въ ихъ то исторіи развитія участвуетъ собственная иниціатива, а не дѣятельная пропаганда со стороны славянофиловъ; они сами ѣздятъ въ Москву, большею частію на свои средства, и тутъ сказывается наша пассивность, бѣдность и вялость темперамента. Но еслибы побольше развелось такихъ сербовъ и вообще славянъ съ слабыми головами, московское славянофильство превратилось бы въ настоящую язву западнаго и южнаго славянства, между тѣмъ какъ теперь оно лишь отрывочно, такъ сказать, спорадически отравляетъ умы и національно-политическій смыслъ "братьевъ".
   

XV.

   Граничаръ, именующій себя хорватомъ, а не сербомъ, хотя онъ и православный, и родился въ Военной Границѣ, а не въ Хорватіи, можетъ послужить намъ самымъ естественнымъ переходомъ къ вопросамъ хорватскаго движенія. Для человѣка, мало читавшаго о южныхъ славянахъ, все это звучитъ чрезвычайно диво: почему это настоящій сербъ, печатающій свои стихотворные и прозаическія вещи не латинскимъ шрифтомъ, а кириллицей, родившійся въ землѣ, населенной несомнѣнными выходцами изъ Сербіи, считаетъ себя вдругъ хорватомъ, проповѣдуя великое значеніе православія для всѣхъ славянъ и заявляя, на каждомъ шагу, спою ненависть къ католичеству? Это -- опять одинъ изъ самыхъ яркихъ симптомовъ славянской психологіи; тутъ снова мы сталкиваемся съ несчастной слабостью всѣхъ славянъ безъ исключенія -- возиться со всякимъ старьемъ, превращать въ символы вѣры случайныя обстоятельства, спорить изъ за словъ, кичиться древностью происхожденія, вдаваться въ междоусобныя дрязги и смуты.
   О Загребѣ и хорватахъ я довольно говорилъ съ читателями моихъ корреспонденцій; повторяться я здѣсь не стану, резюмирую только. въ нѣсколькихъ словахъ, что такое это сербское племя и какъ я понимаю его современное значеніе для славянъ Кромѣ княжества сербскаго и Черногоріи, въ юго западной Европѣ нѣтъ ни одной славянской области, имѣющей такую автономію, какъ Хорватіи, подъ государственнымъ владычествомъ другаго народа. Это -- фактъ весьма крупный, потому я считалъ нужнымъ, въ своихъ поѣздкахъ, ознакомиться, насколько мнѣ позволяло время, съ Загребомъ, какъ столицей Хорватіи, и выдающимися сторонами хорватскаго движенія. Про распрю между сербами и хорватами я уже говорилъ въ печати; она -- несомнѣнный фактъ и врядъ ли уладится сама собой, особливо если хорватамъ удается, съ перемѣной политическихъ обстоятельствъ, объединить подъ одной короной три славянскія области, составлявшія когда то "тріединое" королевство, и присоединить къ нему, быть можетъ, Боснію и Герцеговину. Тогда ихъ племенное чувство еще болѣе разгорится, и сербы, какъ въ княжествѣ, такъ и въ венгерскихъ комитатахъ, окончательно ихъ возненавидятъ. Самые умѣренные хорваты объясняли мнѣ, что они вовсе не считаютъ себя хорватами, вслѣдствіе разницы религіи. Въ Хорватіи не мало уже сербовъ православнаго исповѣданія, навыкающихъ себя, подобно моему граничару, не сербами, а хорватами. Они, быть можетъ, и правы, хотя это -- спорный вопросъ славянской древности. Московскій спеціалистъ по сербскому языку, г. Майковъ и, вѣроятно, многіе другіе слависты держатся такого взгляда, что особаго хорватскаго. племени не существуетъ; туземные же ученые доказываютъ, что хорватское племя существовало искони на тѣхъ мѣстахъ, гдѣ теперь сидитъ, что оно дало свое историческое имя всей этой южно-славянской расѣ и что сербами назывались жители одной небольшой области, носившей въ древности имя Реціи. Мы не будемъ вдаваться въ эти тонкости: для насъ онѣ не существенны. Чѣмъ бы ни кончилась теперешняя распря сербовъ съ хорватами, несомнѣнно лишь то, что хорватское королевство, представляющее собой отдѣльное маленькое государство Транслейтаніи, могло бы сдѣлаться, во всѣхъ смыслахъ, пробнымъ камнемъ для тѣхъ, кто у насъ толкуетъ о славянской солидарности или о благодѣтельномъ вліяніи московскихъ взглядовъ на славянскій міръ. Съ полнѣйшей объективностію каждый изъ насъ, людей другаго лагеря, сказалъ бы господамъ славянофиламъ, указывая на Загребъ и Хорватію: "Вотъ для васъ лакомый кусокъ; отправляйтесь и дѣйствуйте тамъ!"
   Чтобы читателю было ясно, до какой степени эта славянская небольшая земля, не имѣющая и мильйона жителей, пригодна для эксплуатаціи московскихъ славянолюбцевь, необходимо, хотя въ общихъ чертахъ, охарактеризовать разныя стороны хорватскато движенія и государственныя и культурныя особенности этой землицы.
   Начну съ автономіи, уже нѣсколько разъ упомянутой мною. Она добыта въ новѣйшее время всего болѣе услугами габсбургскому дому хорватскаго бана Елачича, но основывается на историческомъ правѣ, которое уважаютъ, хотя и скрѣпа сердце, сами мадьяры. Когда вы толкуете съ мадьярами о подчиненномъ положеніи словаковъ, сербовъ и румыновъ и указываете имъ на хорватовъ, они обыкновенно отвѣчаютъ вамъ: "Хорватская корона имѣла всегда свои прерогативы, даже до 48-го года", что совершенно вѣрно. Тутъ, стало быть, любезная для нашихъ славянофиловъ историческая почва, санкція, налагаемая и новымъ государственнымъ строемъ на формы стараго быта. Къ этому надо присоединить несомнѣнную древность племени, назовете-ли вы его сербами или хорватами, и его способность удержать въ теченіи вѣковъ свой бытовой типъ, языкъ, обычай (по крайней мѣрѣ, въ сельскомъ населеніи), поэзію, вѣру. Если въ глазахъ славянофиловъ хорваты-католики -- отщепенцы, то не нужно забывать, что нетолько въ интеллигенціи, но и въ простомъ народѣ, есть хорваты православные, которые не хотятъ, чтобы ихъ, вслѣдствіе этого православія, причисляли къ сербскому племени. Да, кромѣ того, одноплеменные хорватамъ и сербамъ далматинцы (которые, очень вѣроятно, сольются со временемъ, въ политическомъ отношеніи, съ хорватами) сохранили также православіе; а они -- самые крайніе юго западные славяне, прошедшіе чрезъ множество иноземныхъ вліяній, на половину объитальянившіеся въ своей внѣшней городской культурѣ. Затѣмъ антагонизмъ между православіемъ и католичествомъ существуетъ на одной территоріи, въ предѣлахъ одной области; онъ получилъ національно-политическое значеніе гораздо болѣе въ глазахъ сербовъ, чѣмъ въ глазахъ хорватовъ. Фактически же, въ государственной и общественной жизни хорватовъ этотъ антагонизмъ стушевывается; и тутъ славянофилы могли бы столкнуться съ вліяніемъ обще-европейскаго прогресса, который не желаетъ держаться вѣроисповѣдной распри; они увидали бы, что въ этой маленькой Хорватіи католики и православные пользуются, абсолютно, одними тѣми же правами; что на высшихъ мѣстахъ вы встрѣчаете людей и той и, другой религіи. Еслибы завтра банъ, т. е. намѣстникъ хорватской короны, попалъ изъ православныхъ депутатовъ или чиновниковъ, никто бы этому не удивился. Борьба между католичествомъ и православіемъ сводится къ борьбѣ духовенства. Духовенство православное бѣднѣе, необразованнѣе и исключительнѣе; католическіе же прелаты пользуются большой матеріальной поддержкой; и все сельское духовенство сильнѣе и непосредственнѣе вліяетъ на прихожанъ. Этотъ фактъ повторяется почти вездѣ и внѣ Хорватіи. Но тѣмъ больше чести было бы для нашихъ славянолюбцевъ отыскать въ средѣ хорватскаго православнаго духовенства элементы плодотворной борьбы съ католичествомъ. Теперь же факты показывали, что для поднятія не только узко хорватскаго, но и южно-славянскаго самосознанія въ формѣ литературы, просвѣщенія, всякаго рода національныхъ стремленій католическіе духовные стоятъ на первомъ планѣ. Въ средѣ православныхъ нѣтъ такого дѣятели, какъ епископъ Штросмайеръ. Какъ бы вы ни объясняли мотивы его дѣятельности, дѣйствительность возьметъ свое и заставитъ васъ сознаться, что онъ не перестаетъ поддерживать науку, народную школу и литературу хорватовъ больше, чѣмъ кто-либо. Имъ основана южно-славянская академія; на его же деньги, главнымъ образомъ, основался и поддерживается музей. Кто его встрѣчалъ и бесѣдовалъ съ винъ, за исключеніемъ развѣ православныхъ священниковъ, признаетъ въ немъ искренняго славянина, съ очень широкими взглядами на все славянство, отдѣляющимъ свою личную духовную карьеру и вопросъ вѣроисповѣданія отъ славянскаго дѣла, которому онъ служитъ, несмотря на то, что ему, какъ прелату, было бы выгоднѣе пристать жъ лагерю нѣмцевъ или мадьяровъ. Предсѣдателемъ южно-славянской академіи (этого единственнаго учрежденія для всего славянства, говорящаго и пишущаго на сербскомъ нарѣчіи) мы, опятъ таки видимъ католическаго патера Рачкаго, съ личностью котораго я уже знакомилъ читателей моихъ корреспонденцій. Еслибы наше славянолюбцы дѣйствовали умѣло и ловко, они могли бы, нисколько не насилуя своей совѣсти, пользоваться дѣятельностію и рвеніемъ такихъ католическихъ патеровъ и, при случаѣ, противодѣйствовать ихъ вліянію, когда оно шло бы въ разрѣзъ православному сербству. У насъ и не повѣрятъ, что такой каноникъ, какъ Рачкій, едвали не одинъ во всемъ Загребѣ поддерживаетъ связь съ русской интеллигенціей, которую онъ, къ сожалѣнію, ограничиваетъ извѣстнымъ только кружкомъ нашихъ писателей и публицистовъ. Это происходитъ отъ незнанія, отъ недостатка сношеній, въ чемъ онъ мнѣ и самъ признавался. Но не забавно ли читать громовыя филиппики, которыя наши московскіе византійцы направляютъ на католицизмъ и католическихъ славянъ, и въ то же самое время видѣть, что католическій патеръ, состоя въ званіи президента южно-славянской академіи, читаетъ и печатаетъ подробную біографію покойнаго Погодина, гдѣ восхваляетъ всѣ его труды и даже его направленіе, которое, кажется, было достаточно преисполнено принципами "уваровской формулы?" И умри теперь какой-нибудь изъ славянофильскихъ дѣятелей, тотъ-же Рачкій напишетъ новую біографію и распространятся въ похвалахъ русскому дѣятелю, очень хоро то зная, какихъ воззрѣній на православіе держатся наши славянофилы. Нигдѣ такъ выгодно не сложились элементы совмѣстнаго существованія двухъ религій, какъ въ Хорватіи, и нигдѣ, быть можетъ, теорія исключительнаго православія не потерпѣла бы такого фіаско, еслибы вздумали энергически проводить ее, тѣмъ болѣе, что въ средѣ хорватской молодежи есть цѣлое направленіе, уже намѣченное мною въ корреспонденціяхъ -- такъ называемое "великохорватство". Эта теорія исключительно хорватскаго патріотизма, увы! также себялюбива, какъ и стремленіе къ господству другихъ славянскихъ племенъ; но въ ней вопросъ о католичествѣ получаетъ другой смыслъ: послѣдователи великохорватства (которыхъ можно было бы назвать хорватскими омладимистами) держатся за католичество не потому, чтобы они были религіозны и придавали вѣроисповѣдному вопросу первенствующее значеніе, а потому, что они не хотятъ имѣть ничего общаго съ восточной культурой сербства, съ Москвой, съ византійствомъ; потому-то они такъ и обращаютъ лицо свое къ крайнему западу, считаютъ романскія племена своимъ идеаломъ, возлагаютъ на Францію какія-то мечтательныя надежды. Опять таки -- прекрасный пробный камень для дѣятельности настоящихъ эмиссаровъ славянофильства. Никто не мѣшаетъ сближаться съ этой молодежью, толковать съ нею, рай убѣждать ее, показывать.ей призрачность и односторонность великохорватства или, по крайней мѣрѣ, воспользоваться ея несомнѣннымъ патріотизмомъ въ интересахъ общаго единенія. Этой партіи всего-то какихъ-нибудь 10--15 лѣтъ отъ роду. Одинъ человѣкъ сгрупировалъ ее около себя, и если этотъ вожакъ хорватской молодежи пріобрѣлъ въ скорое время такое вліяніе, то единственно своею убѣжденностью, извѣстнаго рода эрудиціей съ прибавкой рѣзкости и нетерпимости; онъ уже далъ партіи свое имя. Теперь всѣ, занимающіеся славянскимъ міромъ, знаютъ, что такое старчевичіанцы. Сколько мнѣ приводилось разспрашивать объ адвокатѣ Старчевичѣ, онъ представляетъ собой яркую разновидность того же омладинства, только обратившагося на искуственное обособленіе хорватскаго племени. Самая живучая сторона его взглядовъ, это -- антагонизмъ ко всему, что отзывается восточнымъ византійствомъ. Но личнымъ качествамъ, онъ, какъ слышно -- человѣкъ безкорыстный, живетъ бѣднякомъ и циникомъ, имѣетъ репутацію очень способнаго адвоката и писателя съ огромною памятью, начитанностію и искренностію. Умѣренные хорваты увѣряли меня, что только одна доля молодежи предана идеямъ Старчевича и отрицать то, что большинство хорватской интеллигенціи имѣетъ общеславянскія симпатіи, сочувствовало, въ прошломъ году, сербской войнѣ, поддерживало, хотя не особенно сильно, Боснію и Герцеговину, а теперь радуется успѣхамъ русскаго оружія. Если оно такъ, то тѣмъ болѣе поводовъ было бы нашимъ славянофиламъ противодѣйствовать на мѣстѣ вліянію Старчевича и хлопотать о томъ, чтобы въ средѣ хорватской интеллигенціи установилось болѣе ладу и гармоніи въ стремленіяхъ и задачахъ, чтобы молодежь не воспитывала въ себѣ предразсудковъ и предубѣжденій противъ Россіи, а напротивъ искала общихъ интересовъ, развивала бы въ себѣ больше терпимости, изучала бы нашу литературу, исторію и современный общественный бытъ.
   

XVI.

   Далѣе, машинъ славянолюбцамъ слѣдовало бы узнать умѣренныхъ хорватскихъ патріотовъ, среди которыхъ всего больше симпатій къ обще-славянскому развитію, безъ узко-національныхъ претензій, и всего больше наклонности къ сближенію съ русскими. При ближайшемъ анализѣ, окажется, конечно, что хорвата, не имѣющіе предубѣжденій противъ Россія и русскихъ, все-таки, далеки отъ московскихъ идей, за исключеніемъ такихъ экземпляровъ, къ числу которыхъ принадлежитъ характеризованный мною выше граничаръ. Война Россія съ Турціей (возбудившая между австрійскими славянами довольно сильное антитурецкое волненіе) была для хорватовъ гораздо болѣе прямымъ и жизненнымъ вопросомъ, чѣмъ для чеховъ и венгерскихъ сербовъ. Даже самые умѣренные хорваты-патріоты имѣютъ виды на Боснію и Герцеговину. На этой то почвѣ, опять-таки, слѣдовало бы вступить съ ними въ непосредственныя сношенія для того, чтобы вліять нетолько на ихъ интеллигенцію, но и на массу, которая въ городахъ проявляла свои славянскія симпатіи. Въ Загребѣ былъ я два раза на протяженіи 2--3 мѣсяцевъ, и оба раза въ очень горячее время. Мнѣ хотѣлось убѣдиться въ томъ, найдется ли между хорватами, принадлежащими къ интеллигенціи, хотя 2--3 человѣка, которые бы искренно, безъ фразы желали полнаго освобожденія Босніи и Герцеговины, съ образованіемъ изъ нихъ особой территоріи, совершенно ли самостоятельной, или связанной федеративными узами съ другими славянскими государствами, т. е., приблизительно, съ Черногоріей или съ княжествомъ сербскимъ? На эту тому говорило со мной не мало народу, въ томъ числѣ и каноникъ Рачкій; но я сомнѣваюсь, чтобы дѣйствительно кто-нибудь изъ самыхъ умѣренныхъ хорватовъ въ душѣ желалъ этого. На счетъ же присоединенія я видѣлъ большое единство мнѣній, хотя мнѣніе и прикрывали это разными доводами, какъ бы выгораживай свое племеніе безкорыстіе. Врядъ ли иначе и могло выдти. Вся Хорватія -- небольшая землица съ населеніемъ, не достигающимъ даже полнаго мильйона, а формы ея государственнаго устройства почти совершенно самостоятельныя; такъ что хорватамъ-патріотамъ трудно не считать своей земли будущимъ ядромъ для образованія южнославянскаго государства, Боснія и Герцеговина -- подъ бокомъ, въ особенности Боснія. Еслибъ такое присоединеніе произошло, то и дальнѣйшія мечтанія хорватовъ, т. е. присоединеніе Далмаціи, можетъ осуществиться тѣмъ легче, что для этого нужна, только административная перетасовка, перечисленіе одной области изъ Цислейтаніи, куда она отнесена очень неловко, въ Транслейтанію. За сербами княжества хорвата не признаютъ никакого нравственнаго или историческаго права на обладаніе Босніей и Герцеговиной. Въ этомъ они всѣ согласны между собой. Тутъ, помимо племенной распри, является и старое соперничество чисто-политическаго характера. Они опираются, въ этомъ случаѣ, на чувства самихъ босняковъ, нетолько магометанъ и католиковъ, но и православныхъ, говоря, что въ Босніи сербы не пользуются ни малѣйшей популярностью. Они идутъ далѣе и мирятся даже съ тѣмъ возможнымъ фактомъ, что австрійское правительство съумѣетъ, присоединивъ Боснію и Герцеговину, создать для этихъ двухъ земель особое положеніе, превратить ихъ въ имперскія земли, какъ объ этомъ и шла довольно долго рѣчь, въ началѣ кампаніи. И эта комбинація не особенно возмущаетъ хорватскихъ патріотовъ, хотя они и не перестаютъ, въ разговорахъ съ русскими, фрондировать австрійское правительство и по ихъ толкованію выходитъ, что Боснія и Герцеговина, даже и въ формѣ имперскихъ областей, все-таки, подпали бы подъ прямое культурное вліяніе Хорватіи. Съ финансовой же точки зрѣнія, такой переходный періодъ былъ бы даже весьма пріятенъ имъ, потому что въ такомъ, случаѣ расходы, на обѣ эти имперскія области должны были бы пасть на всю дуалистическую имперію. Вотъ почему нетолько мадьяры, ко и австрійскіе нѣмцы противятся, въ принципѣ, присоединенію Босніи и Герцеговины. Они прямо говорятъ, что имъ же придется тратиться на культурные расходы въ пользу ненавистныхъ имъ и на половину варварскихъ славянскихъ земель.-- Наконецъ, въ сильнѣйшемъ антагонизмѣ, которымъ мадьяры встрѣтили идею присоединенія Босніи и Герцеговины къ Транслейтаніи, хорваты видятъ страхъ передъ возростаніемъ славянскаго элемента. Уже изъ одного этого они не могутъ не желать такого присоединенія. Теперь въ средѣ мадьяровъ, заправляющихъ общественнымъ мнѣніемъ, этотъ антагонизмъ значительно поослабъ, и есть мадьярскіе патріоты, разсуждающіе діаметрально-противоположно. Но, такъ или иначе, вопросъ Босніи и Герцеговины рѣшенъ въ душѣ всѣми хорватскими патріотами одинаково, т. е. въ смыслѣ мѣстнаго патріотизма, а вовсе не обще-славянской идеи, и наши славянофилы могли бы еще разъ убѣдиться въ томъ, какъ братья-славяне вѣрны инстинктамъ пламеннаго партикуляризма, наклонности въ захвату, присоединенію и гегемоніи.
   До сихъ поръ наши славянофилы (по крайней мѣрѣ, въ печати) не возмущались особенно мечтаніями хорватовъ о "тріединомъ" королевствѣ, т. е. слитіемъ Хорватіи съ Далмаціей и Славоніей въ одно цѣлое. Теперь же слѣдовало, бы привести эти два вопроса въ извѣстную гармонію, разсмотрѣть, въ какой степени притязанія хорватовъ на Боснію и Герцеговину менѣе разумны и полезны въ смыслѣ славянской культуры, чѣмъ ихъ мечты о "тріединой кралевинѣ". Вѣдь и въ Далмаціи существуютъ элементы сильнаго антагонизма съ чисто хорватской культурой. Тамъ живутъ такіе-же православные, какъ въ Герцеговинѣ и Боснія. Если быть послѣдовательнымъ въ смыслѣ московскаго славянолюбія, то, конечно, надо противодѣйствовать всѣми силами тому, чтобы государственная область, гдѣ преобладаетъ католичество, ни въ какомъ случаѣ не дѣлалась ядромъ нетолько юго-славянской націи, но и федеративнаго союза. Отношенія далматинцевъ къ хорватамъ заслуживали бы, опять-таки, спеціальнаго изученія, тѣмъ болѣе, что далматинцы, въ городахъ, сильно объитальянились въ языкѣ и культурѣ. Извѣстная-же доля далматинцевъ, наклонныхъ къ сліянію съ хорватами и словинцами, ладятъ съ хорватской интеллигенціей. Мнѣ самому привелось познакомиться въ Загребѣ съ такими далматинцами. Но этимъ вопросъ далеко не исчерпывается. Людямъ, которые выдаютъ себя за сознательныхъ защитниковъ славянства, надо все это досконально изслѣдовать, а не ограничиваться только извѣстными гадательными соображеніями и заявленіемъ своихъ произвольныхъ взглядовъ. Крайній юго-западный уголъ славянства представляетъ собою зрѣлище постоянной борьбы между племенами, сжатыми съ двухъ сторонъ двумя культурами -- итальянской я нѣмецкой. Нѣмцы, въ силу своего государственнаго преобладанія, уже сильнѣйшимъ образомъ онѣмечили словинцевъ въ городахъ, а итальянцы объитальянили далматинцевъ, не въ силу государственнаго господства, а одной только культурой и пограничными сношеніями. Поэтому-то вопросъ о томъ, желать ли для Хорватіи центральнаго положенія на юго-западѣ славянскаго міра, и дѣлается однимъ изъ самыхъ крупныхъ.
   Какъ бы кто ни относился къ претензіямъ хорватовъ, даже жъ узкому патріотизму кружка старчевичіанцевъ, онъ долженъ будетъ согласиться, что въ теперешнемъ своемъ видѣ Хорватія не въ состояніи побѣдоносно бороться съ вліяніемъ чуждыхъ городскихъ культуръ. Когда вы попадете въ столицу Хорватіи, Загребъ, и поживете въ немъ, вы должны будете призвать, что нѣмецко австрійская оболочка сказывается рѣшительно во всѣхъ формахъ общежитія, матеріальной и даже нравственной культуры. Замѣтьте: нѣмецко-австрійская, а не мадьярская, несмотря на то, что Хорватія и до австрійскаго дуализма жила особнякомъ, пользуясь своими историческими правами. Какъ бы теперь ни былъ возбужденъ племенной духъ хорватовъ, какъ бы они ни хлопотали о развитіи своей литературы, какъ бы ревниво ни держались за разныя формы администраціи, суда, носящія на себѣ отпечатокъ старины, все-таки нѣмецко-австрійское культурное вліяніе будетъ значительно парализовать развитіе настоящей народной самобытности до тѣхъ поръ, пока не образуются государства или групы федеративныхъ земель, связанныхъ между собой единствомъ національныхъ задачъ. Не нужно быть славянофиломъ, чтобы желать для южныхъ и западныхъ славянъ выработки своей національной физіономіи даже во всѣхъ подробностяхъ быта: въ искуствахъ, въ нравахъ, въ особенностяхъ общежитія.
   Тутъ самъ собой является вопросъ: кѣмъ-же приготовлена серьёзная жизненная связь между русскимъ обществомъ и интеллигенціей южно славянскихъ племенъ? Мы, русскіе, въ состояніи ли значительно способствовать этому освобожденію южнаго славянства изъ-подъ формальнаго вліянія австро-нѣмецкой культуры? Для этого необходимы, кромѣ частыхъ и непосредственныхъ сношеній, а также и матеріальныхъ средствъ: единство программы, а, главное, выдѣленіе всякаго вѣроисповѣднаго мотива изъ общей племенной и культурной связи. Съ притязаніями же нашихъ византійцевъ ничего нельзя будетъ достигнуть, даже еслибы и взялись за это энергически. Хорватская интеллигенція, которой, во всякомъ случаѣ, предстоитъ извѣстная будущность, ни малѣйшимъ образомъ не податлива въ сторону притязаній руссофильства. Я въ этомъ безусловно убѣдился, присмотрѣвшись къ ея типамъ. Ни въ комъ не находилъ я наклонностей къ московскому византійству: ни въ каноникѣ Рачкомъ, ни въ такомъ литераторѣ и изслѣдователѣ старины, какъ извѣстный Кукульевичъ, ни въ редакторѣ "Обзора" Мишкатовичѣ. ни въ молодыхъ дѣятеляхъ изъ далматинцевъ и словинцевъ въ родѣ адвоката Мазуры и филолога Целестина. Всѣ эти люди сидятъ на своей почвѣ и не въ состояніи раздѣлять теоріи нашихъ московскихъ руссофиловъ, по которой западный міръ гніетъ, вслѣдствіе того, что не воспринялъ свѣта истины изъ Царьграда. Зато ничего не было бы исполнимѣе, какъ сдѣлать изъ всѣхъ представителей южно славянской интеллигенціи (за исключеніемъ развѣ ярыхъ старчевичіанцевъ) истинныхъ друзей передоваго русскаго общества, готовыхъ сочувствовать намъ во всѣхъ лучшихъ нашихъ стремленіяхъ. Но для этого нужно наработать долгіе годы и похлопотать о томъ, чтобы южно-славянская интеллигенція освободилась отъ всякой узости, исключительности, мелкаго племеннаго себялюбія. Намъ, русскимъ, можно этого достичь легче, чѣмъ другимъ славянамъ, напр., чехамъ, желающимъ играть роль передовой западно-славянской націи. Я видѣлъ доказательства этому и въ Загребѣ. Въ тамошнемъ университетѣ нашелъ я двухъ молодыхъ чешскихъ ученыхъ, людей знающихъ, неисковерканныхъ чешскимъ шовинизмомъ, весьма сочувственно относящихся къ русскому передовому движенію. Они могли бы значительно освѣжать воздухъ хорватскаго патріотизма, вносить больше широты и серьёзности во взгляды, стремленія и задачи мѣстной интеллигенціи. Но имъ мѣшало то, что они -- чехи; въ нихъ сказывалось безсознательное, инстинктивное пренебреженіе къ южнымъ славянамъ; они не могли относиться къ хорватскому интеллигентному мірку пообъективнѣе, съ большею выдержкой и терпѣливостью; въ нихъ самихъ живетъ слишкомъ сильно чувство племенной индивидуальности, не нашедшей, до сихъ поръ, правильнаго выраженія въ борьбѣ съ нѣмцами. А солидарность на почвѣ племеннаго родства и общечеловѣческой культуры возможна въ Загребѣ, какъ центрѣ южно-славянскаго движенія, болѣе, чѣмъ гдѣ-либо. Молодой загребскій университетъ долженъ этому способствовать. Въ составъ его профессоровъ вошли люди разныхъ славянскихъ народностей. Университетская наука всѣхъ и каждаго сближаетъ и дѣлаетъ терпимѣе; она можетъ окончательно устранить всякую религіозную вражду, которая, какъ а уже и сказалъ, поддерживается гораздо болѣе невѣжественностію и нетерпимостію православнаго сербскаго духовенства, чѣмъ пропагандой католическихъ патеровъ.
   

XVII.

   Загребъ, тотчасъ послѣ антирусскаго митинга въ Пештѣ, устроилъ у себя народную сходку. Мнѣ удалось присутствовать и на ней. Тогда, въ званіи корреспондента, я не могъ не держаться пріемовъ репортера, т. е. какъ можно вѣрнѣе фотографировать физіономію митинга, не скрывая отъ русской публики ничего, не маскируя тѣхъ двойственныхъ впечатлѣній, которыя оставило во мнѣ это народное собраніе. Увлекаться хорватскими симпатіями не слѣдовало. Вся мелкая анархія партій и кружковъ сказалась въ рѣчахъ ораторовъ. И я не считалъ себя въ правѣ смягчать факты или коментировать ихъ слишкомъ слащаво и общё. И тогда, и теперь для меня было ясно, что намъ, русскимъ, не слѣдуетъ поддаваться пустымъ и звонкимъ фразамъ московскихъ и петербургскихъ обрусителей, которые способны видѣть вездѣ могучіе элементы единенія съ Россіей. Напротивъ, слѣдовало показать, какъ, сравнительно съ мадьярами, у хорватовъ мало развито политическое чутье, какъ они еще задорно-юны, какъ ихъ микроскопическая интеллигенція страдаетъ духомъ партій, а, главное, какъ симпатіи къ Россіи не выяснены даже и въ болѣе здоровой, умѣренной хорватской партіи. И сколько мнѣ помнится, этотъ митингъ въ Загребѣ подалъ поводъ разнымъ русскимъ корреспондентамъ (изъ нихъ, опять-таки, никто не былъ на мѣстѣ) не только толковать объ немъ вкривь и вкось, но и просто перевирать фактическую сторону, выдумывать разныя подробности, цѣлыя фразы, возгласы и, сцены, какихъ не было въ дѣйствительности. Еслибы наши славянолюбцы поменьше сидѣли въ Москвѣ, они могли бы, попавъ на такой митингъ, въ сокращенномъ видѣ ознакомиться съ тѣми существенными недостатками славянскаго душевнаго типа, которые мѣшаютъ и будутъ мѣшать дѣлу общаго объединенія. Они убѣдились бы и въ томъ, какъ русскимъ слѣдуетъ болѣе, чѣмъ какой-либо славянской народности, освободиться отъ такихъ же себялюбивыхъ инстинктовъ, если они хотятъ играть роль руководящей славянской націи. Но во время войны средняя хорватская интеллигенція чувствовала въ себѣ, все таки, настолько солидарности съ нами, что сейчасъ же воспользовалась автономными правами Хорватіи и заявила свой протестъ противъ мадьярскихъ манифестацій въ видѣ политической народной сходки; она и теперь, когда русское оружіе сдѣлалось опять побѣдоноснымъ, не боится мадьяровъ, празднуетъ наши побѣды и привлекаетъ къ тому же далматинцевъ и словинцевъ. Уже одни эти факты должны бы заставить нашихъ славянолюбцевъ заняться хорватами, по крайней мѣрѣ, столько же, сколько и чехами. А между тѣмъ, мы и относительно Хорватіи должны придти къ тѣмъ же отрицательнымъ результатамъ.
   Въ Загребѣ, въ настоящее время, несравненно болѣе условій для завязыванія всякаго рода связей съ мѣстнымъ славянствомъ, чѣмъ въ какомъ бы то ни было другомъ городѣ въ Австріи. Хотя первый сановникъ Хорватіи, банъ, зависитъ отъ венгерскаго министерства, но онъ непремѣнно назначается изъ бывшихъ сеймовыхъ депутатовъ, побывавшихъ въ помощницахъ бана или министрахъ. какъ ихъ громко называютъ хорваты. Онъ всегда -- славянинъ. Его министры держатся также за большинство. Эти парламентскіе порядки пріобрѣли уже полное право гражданства. Сеймъ Хорватіи, опять таки, исключительно славянскій, ревнивый къ своимъ правамъ, способный поддержать всякую мѣру, клонящуюся къ возрожденію Хорватіи, какъ будущаго южнославянскаго большаго государства. Вы отъ мѣстныхъ радикаловъ услышите, конечно, протесты и жалобы на большинство сейма, на его податливость въ правительственную сторону; но все-таки для дѣятельности людей, преданныхъ идеѣ славянскаго общенія, ни въ конституціонныхъ, ни въ административныхъ порядкахъ Хорватіи не предвидится никакихъ препятствій и опасностей. Это -- не Галиція и не Львовъ, гдѣ мѣстная прокуратура и чиновничество готовы ловить каждаго русскаго, проѣзжающаго простымъ туристомъ. Университетъ, опять таки, исключительно славянскій по составу своихъ профессоровъ. Въ южно славянской академіи (основанной исключительно для закрѣпленія полной солидарности между южно славянскими племенами) нѣтъ ничего враждебнаго русской интеллигенціи. Напротивъ: ея основатель и теперешній ея президентъ -- гораздо болѣе обще-славяне, чѣмъ хорваты: по крайней мѣрѣ, сами выдаютъ себя за такихъ. И что же наши славянолюбцы сдѣлали до сихъ поръ? Устроили ли они въ городѣ Загребѣ хоть простую русскую читальню? Дали ли молодымъ хорватамъ возможность знакомиться съ нашимъ языкомъ, литературой и общественымъ бытомъ? Случай для этого представлялся и до сихъ поръ имѣется на лицо, что я лично могъ засвидѣтельствовать въ обѣ мои поѣздки въ Загребъ. Тамъ проживаетъ теперь молодой филологъ, докторъ Целестинъ, авторъ весьма толково и талантливо составленной книги о Россіи. Онъ, по окончаніи курса въ вѣнскомъ университетѣ, поѣхалъ въ Москву, готовился на экзаменъ учителя классическихъ языковъ и былъ нѣсколько лѣтъ преподавателемъ сначала во Владимірѣ, а потомъ въ одномъ изъ южныхъ городовъ. Съ русскимъ языкомъ ознакомился онъ очень хорошо, и его книга показываетъ, что русское общество, наши государственные и общественные порядки изучены имъ довольно старательно и безъ предубѣжденій. Съ самого основанія загребскаго университета полагается въ немъ каѳедра русскаго языка, но жалованье лектору маленькое, что-то въ родѣ 800 гульденовъ; да вдобавокъ, открывши каѳедру русскаго языка, совѣтъ университета долженъ былъ бы похлопотать и о скорѣйшемъ открытіи каѳедры мадьярскаго; иначе изъ Пешта стали бы дѣлать запросы, и пошли бы разныя интриги. Доктору Целестину предлагаютъ мѣсто лектора; но онъ -- человѣкъ бѣдный, и его гораздо болѣе привлекаетъ возвращеніе въ Россію, гдѣ онъ, даже въ званіи старшаго учителя, можетъ получать больше, чѣмъ втрое. Чего же лучше нашимъ славянскимъ комитетамъ, какъ не воспользоваться такимъ обстоятельствомъ и не предоставить лектору отъ себя частной поддержки, за что онъ могъ бы, кромѣ университетскихъ лекцій, открыть и безвозмездный курсъ? Такой мѣстный молодой ученый, хорошо знающій нашъ языкъ и сохранившій русскія симпатіи, могъ бы сдѣлаться центромъ общенія между хорватской и русской интеллигенціей; но для этого необходима постоянныя сношенія, поѣздки, обмѣнъ изданій, пожертвованія книгъ, составленіе статей и сочиненій и русскомъ языкѣ, которыя знакомили бы наше общество съ современной Хорватіей и вообще съ южно-славянскимъ политическимъ и культурнымъ движеніемъ, а по этой части у насъ такой же недочетъ, какъ и во всѣхъ остальныхъ славянскихъ земляхъ. Если и заѣдетъ въ Загребъ какой-нибудь славистъ, то онъ почти всегда принадлежитъ къ новѣйшему типу московскихъ обрусителей, къ тѣмъ магистрантамъ и докторантамъ филологіи, которые поражаютъ всякаго свѣжаго человѣка затхлостью своего направленія, угловатостію всего своего умственнаго и нравственнаго типа. Безъ церемоніи можно сказать, что это, по преимуществу -- бездарные книжники, неспособные изучать живую жизнь. И въ Прагѣ, и Вѣнѣ, и въ Загребѣ они такъ и остаются книжниками, не сходится съ болѣе свѣжими мѣстными дѣятелями или окружаютъ себя какими-нибудь забитыми "братьями", поддакивающими византійскимъ идеямъ. Такого рода личности положительно вредны дѣлу славянской солидарности; они вносятъ всюду свои затхлые взглядцы и принципики, сейчасъ же начинаютъ съ осужденія и съ нетерпимости и способны только вызвать непріязненныя чувства въ самыхъ лучшихъ представителяхъ славянской интеллигенціи.

П. Боборыкинъ.

"Отечественныя Записки", No 6, 1878

   
Ко всем произведениям автора К списку авторов