Шенье Андре - Стихотворения

Французская элегия XVIII--XIX вв. в переводах поэтов пушкинской поры: Сборник

М.: Радуга, 1989.

ANDRÉ CHÉNIER

АНДРЕ ШЕНЬЕ

IDYLLES. ИДИЛЛИИ

"Accours, jeune Chromis, je t'aime et je suis belle..."

И. И. Козлов. Вольное подражание Андрею Шенье

Авр. Норов. Красавица

Д. П. Ознобишин. Неера

В. И. Любич-Романович. Неэра

L'Aveugle.

А. С. Пушкин. "Внемли, о Гелиос..."

Lydé

A. Г. Ротчев. Песнь вакханки

Euphrosine

И. И. Козлов. Идиллия

Авр. Норов. Надина

B. И. Туманский. Отроковице

FRAGMENTS D'IDYLLES. ФРАГМЕНТЫ ИДИЛЛИЙ

"Oeta, mont ennobli..."

А. С. Пушкин. Из А. Шенье

"J'étais un faible enfant qu'elle était grande et belle..."

Д. П. Ознобишин. Потерянные поцелуи

"Je sais, quand le midi leur fait désirer l'ombre..."

E. A. Баратынский. "Есть грот: наяда там в полдневные часы..."

"Fille du vieux pasteur, qui d'une main agile..."

B. Г. Бенедиктов. "Седого пастуха дочь юная! Слегка..."

(Tiré de Moschus)

В. Г. Бенедиктов. "Амур взялся за плуг -- и, земледелец новый..."

ÉLÉGIES. ЭЛЕГИИ

Élégie V ("Jeune fille, ton cœur, avec nous veut se taire...")

A. С. Пушкин. "Ты вянешь и молчишь; печаль тебя снедает..."

Élégie XI ("Ah! portons dans les bois ma triste inquiétude...")

И. А. Бек. Подражание Шенье

Élégie XIII, tirée d'une Idylle de Moschus

И. И. Козлов. Элегия

Élégie XIV ("О Muses, accourez; solitaires divines...")

Д. П. Глебов. К Музам

Élégie XX (Dans le goût ancien)

H. И. Гнедич. Терентинская дева

Авр. Норов. Гермиона. Элегия в древнем вкусе

И. И. Козлов. Невеста. Элегия. Вольное подражание

Élégie XXIII ("О nuit, nuit douloureuse! ô toi, tardive aurore...")

В. Г. Бенедиктов. "Мучительная ночь! Да скоро ли заря..."

Élégie XXXVI ("Souvent, las d'être esclave et de boire la lie...")

E. A. Баратынский. Из А. Шенье

H. Д. Иванчин-Писарев. Бедный человек

FRAGMENTS D'ÉLÉGIES. ФРАГМЕНТЫ ЭЛЕГИЙ

"Tel j'étais autrefois et tel je suis encore..."

В. И. Туманский. Отрывок ("...Таков я был, таков и буду я!..")

"Partons, la voile est prête, et Byzance m'appelle..."

A. С. Пушкин. "Поедем, я готов; куда бы вы, друзья..."

"Tout mortel se soulage à parler de ses maux..."

H. И. Шибаев (?). Утешение

"Sans parents, sans amis et sans concitoyens..."

И. И. Козлов. Стихи Андрея Шенье на пребьшание его в Англии. Вольное подражание

Н. И. Шибаев (?). Из А. Шенье

"La grâce, les talents, ni l'amour le plus tendre..."

B. Г. Бенедиктов. "Измена милой нам всегда горька, обидна..."

"Le courroux d'un amant n'est point inexorable..."

В. Г. Бенедиктов. "Нет, гнев любовника не стоек..."

"Viens près d'elle au matin; quand le dieu du repos..."

В. Г. Бенедиктов. "Приблизься утром к ней, когда Морфей снотворно..."

А. А. Шишков. Спящая дева

POÉSIES DIVERSES. РАЗНЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ

"Près des bords où Venise est reine de la mer..."

A. С. Пушкин. "Близ мест, где царствует Венеция златая..."

И. И. Козлов. "Над темным заливом, вдоль звучных зыбей..."

B. И. Туманский. Гондольер и поэт

"L'impur et fier époux que la chèvre désire..."

В. Г. Бенедиктов. "Влюбленных коз супруг брадатый и зловонный..."

"Toi! de Mopsus ami! Non loin de Bérécynthe..."

В. Г. Бенедиктов. "Раз, луга злачного переходя границу..."

"Tout homme a ses douleurs. Mais aux yeux de ses frères..."

В. Г. Бенедиктов. "Все страждут; но в глазах другого каждый рад..."

"Belles, le ciel a fait pour les mâles cerveaux..."

В. Г. Бенедиктов. "Красавицы! Мужским оставьте головам..."

"Or venez maintenant, graves compilateurs..."

В. Г. Бенедиктов. "Зоилы! Критики венчанные! Идите!.."

ODES. ОДЫ

Ode XI. La Jeune captive

И. И. Козлов. Молодая узница

Авр. Норов. Младая узница

Iambes, ямбы

Iambe IV ("Comme un dernier rayon...")

H. И. Шибаев (?). Последние стихи А. Шенье

IDYLLES

* * *

Accours, jeune Chromis, je t'aime et je suis belle;

Blanche comme Diane et légère comme elle,

Comme elle grande et fière; et les bergers, le soir,

Lorsque, les yeux baissés, je passe sans les voir,

Doutent si je ne suis qu'une simple mortelle,

Et, me suivant des yeux, disent: "Comme elle est belle!

Néète, ne vas point te confier aux flots

De peur d'être déesse; et que les matelots

N'invoquent, au milieu de la tourmente amère,

La blanche Galatée et la blanche Néère."

ИДИЛЛИИ

ВОЛЬНОЕ ПОДРАЖАНИЕ АНДРЕЮ ШЕНЬЕ

Ко мне, стрелок младой, спеши! любим ты мною,

Любим, а я равна Диане красотою:

И так же я бела, и так же я стройна,

И в резвости живой стыдлива, как она.

И в час вечерний дня, с поникшими очами,

Долиной темною, теряясь меж кустами,

Как мимо пастухов я тихо прохожу,

И, дева робкая, на дерзких не гляжу, --

Тогда кажусь я им не смертною простою:

"О, как прелестна ты! -- несется вслед за мною. --

Неера! берегись вверять себя волнам:

Ты новым божеством покажешься пловцам, --

И будут умолять от бури неизбежной

Богиню светлых вод с Неерой белоснежной".

И. И. Козлов

КРАСАВИЦА

Приди ко мне, Миртил младой!

Ты мне любезен; я пригожа,

С самой Дианою равняюсь белизной,

И станом на нее, и гордостью похожа.

И под вечер, когда я мимо пастухов

Иду, потупя взор, едва их замечая,

То я кажуся им за нимфу сих брегов.

Они зовут меня, очами провожая:

"Корина! Берегись вверять себя волнам,

Чтоб не казаться в них богинею пловцам

И чтоб в мольбах они средь яростной пучины,

Фетиду позабыв, не стали звать Корины!"

Авр. Норов

НЕЕРА

(Из Шенье)

Люблю тебя, Хромид, спеши, я не дурна!

Диане в легкости и в белизне равна,

Такая ж стройная. -- С склонением денницы,

Все наши юноши, как тихою стопой

Иду я мимо них, потупивши ресницы,--

He верят, чтоб была я смертною простой,

И тихо шепчутся, следя меня очами:

"Ах, как она мила! как дышит красотой!

Неера, берегись казаться над волнами,

Чтоб не сочли тебя богиней, и порой

Пловцы не стали б звать стихии в час мятежной,

С Дорисой нежною, Нееры белоснежной!"

Д. П. Ознобишин

НЕЭРА

Люблю тебя, Хромис! иди поскорей.

Я повсюду слыву красотою моей:

Бела, как Диана, легка, как она,

Величава осанкой и так же стройна;

И если со стадом иду я вечор,

Выступая надменно, потупя свой взор --

То все пастухи, не замечены мной,

Провожая очами, твердят меж собой:

Не смертная то; как прекрасна она!

Как богиня, горда, и мила, и стройна!

Неэра! себя не вверяй ты волнам:

Ах! и вправду ты будешь богинею там!

И в бурю взывать уж сам-друг, наконец,

Галатею с Неэрою будет пловец!

В. И. Любич-Романович

L'AVEUGLE

"Dieu, dont l'arc est d'argent, Dieu de Claros, écoute,

О Sminthée-Apollon, je périrai sans doute,

Si tu ne sers de guide à cet aveugle errant."

C'est ainsi qu'achevait l'aveugle en soupirant,

Et près des bois marchait, faible, et sur une pierre

S'asseyait. Trois pasteurs, enfants de cette terre,

Le suivaient, accourus aux abois turbulents

Des Molosses, gardiens de leurs troupeaux bêlants.

Ils avaient, retenant leur fureur indiscrète,

Protégé du vieillard la faiblesse inquiète;

Ils l'écoutaient de loin, et s'approchant de lui:

"Quel est ce vieillard blanc, aveugle et sans appui?

Serait-ce un habitant de l'empire céleste?

Ses traits sont grands et fiers; de sa ceinture agreste

Pend une lyre informe, et les sons de sa voix

Emeuvent l'air et l'onde et le ciel et les bois."

Mais il entend leurs pas, prête l'oreille, espère,

Se trouble, et tend déjà les mains à la prière.

"Ne crains point, disent-ils, malheureux étranger;

(Si plutôt sous un corps terrestre et passager

Tu n'es point quelque dieu protecteur de la Grèce,

Tant une grâce auguste ennoblit ta vieillesse! )

Si tu n'es qu'un mortel, vieillard infortuné,

Les humains près de qui les flots t'ont amené,

Aux mortels malheureux n'apportent point d'injures.

Les destins n'ont jamais de faveurs qui soient pures..."

* * *

"Внемли, о Гелиос, серебряным луком звенящий,

Внемли, боже кларосский, молению старца, погибнет

Ныне, ежели ты не предыдешь слепому вожатым".

Рек и сел на камне слепец утомленный. -- Но следом

Шли за ним три пастыря, дети страны той пустынной,

Скоро сбежались на лай собак, их стада стерегущих.

Ярость уняв их, они защитили бессилие старца;

Издали внемля ему, приближались; и думали: "Кто же

Сей белоглавый старик, одинокий, слепой -- уж не бог ли?

Горд и высок; висит на поясе бедном простая

Лира, и голос его возмущает волны и небо".

Вот шаги он услышал, ухо клонит и, смутясь, уж

Руки простер для моленья странник несчастный. "Не бойся,

Ежели только не скрыт в земном и дряхлеющем теле

Бог, покровитель Греции -- столь величавая прелесть

Старость твою украшает, -- вещали они незнакомцу; --

Если ж ты смертный -- то знай, что волны тебя принесли

К людям . . . . . . . . . . дружелюбным".

А. С. Пушкин

LYDÉ

Mon visage est flétri des regards du soleil.

Mon pied blanc sous la ronce est devenu vermeil.

J'ai suivi tout le jour le fond de la vallée;

Des bêlements lointains partout m'ont appelée.

J'ai couru: tu fuyais sans doute loin de moi:

C'était d'autres pasteurs. Où te chercher, ô toi,

Le plus beau des humains? Dis-moi, fais-moi connaître

Où sont donc tes troupeaux, où tu les mènes paître.

О jeune adolescent! tu rougis devant moi.

Vois mes traits sans couleur; ils pâlissent pour toi:

C'est ton front virginal, ta grâce, ta décence;

Viens. Il est d'autres jeux que les jeux de l'enfance.

О jeune adolescent, viens savoir que mon cœur

N'a pu de ton visage oublier la douceur.

Bel enfant, sur ton front la volupté réside.

Ton regard est celui d'une vierge timide.

Ton sein blanc, que ta robe ose cacher au jour,

Semble encore ignorer qu'on soupire d'amour.

Viens le savoir de moi. Viens, je veux te l'apprendre;

Viens remettre en mes mains ton âme vierge et tendre,

Afin que mes leèons moins timides que toi

Te fassent soupirer et languir comme moi;

Et qu'enfin rassuré, cette joue enfantine

Doive à mes seuls baisers cette rougeur divine.

О je voudrais qu'ici tu vinsses un matin

Reposer mollement ta tête sur mon sein!

Je te verrais dormir, retenant mon haleine;

De peur de t'éveiller, ne respirant qu'à peine.

Mon écharpe de lin que je ferais flotter,

Loin de ton beau visage aurait soin d'écarter

Les insectes volants et la jalouse abeille.

ПЕСНЬ ВАКХАНКИ

Лицо мое горит на солнечных лучах,

И белая нога от терния страдает!

Ищу тебя давно в соседственных лугах,

Но только эхо гор призыв мой повторяет.

О милый юноша! меня стыдишься ты...

Зачем меня бежишь? вглядись в мои черты!

Прочти мой томный взгляд, прочти мои мученья!

Приди скорей! тебя ждет прелесть наслажденья.

Брось игры детские, о юноша живой;

Узнай, -- во мне навек остался образ твой.

Ах, на тебе печать беспечности счастливой,

И взор твоих очей как девы взор стыдливый;

Твоя младая грудь не ведает огня

Любви мучительной, который жжет меня.

Приди, о юноша, прелестный, черноокий,

Приди из рук моих принять любви уроки!

Я научу тебя восторги разделять,

И будем вместе млеть и сладостно вздыхать!..

Пускай уверюсь я, что поцелуй мой страстный

В тебе произведет румянца блеск прекрасный!

О, если б ты пришел вечернею порой

И задремал, склонясь на грудь мою главой,

Тогда бы я тебе украдкой улыбалась!

Тогда б я притаить дыхание старалась.

А. Г. Ротчев

EUPHROSINE

Ah! ce n'est point à moi qu'on s'occupe de plaire.

Ma sœur plus tôt que moi dut le jour à ma mère.

Si quelques beaux bergers apportent une fleur,

Je vois qu'en me l'offrant ils regardent ma sœur.

S'ils vantent les attraits dont brille mon visage,

Ils disent à ma sœur: C'est ta vivante image.

Ah! pourquoi n'ai-je encore vu que douze moissons!

Nul amant ne me flatte en ses douces chansons.

Nul ne dit qu'il mourra si je suis infidèle.

Mais j'attends. L'âge vient. Je sais que je suis belle.

Je sais qu'on ne voit point d'attraits plus désirés

Qu'un visage arrondi, de longs cheveux dorés,

Dans une bouche étroite un double rang d'ivoire

Et sur de beaux yeux bleus une paupière noire.

ИДИЛЛИЯ

(Из Андрея Шенье)

Стремятся не ко мне с любовью и хвалами,

И много от сестры отстала я годами.

Душистый ли цветок мне юноша дарит,

Он мне его дает, а на сестру глядит;

Любуется ль моей младенческой красою,

Всегда примолвит он: как сходна я с сестрою.

Увы! двенадцать раз лишь мне весна цвела;

Мне в песнях не поют, что я сердцам мила,

Что я плененных мной изменой убиваю.

Но что же, подождем, -- мою красу я знаю;

Я знаю, у меня, во блеске молодом,

Есть алые уста с их ровным жемчугом,

И розы на щеках, и кудри золотые,

Ресницы черные, и очи голубые...

И. И. Козлов

НАДИНА

(Посвящено Н. А. Ф.....вой)

Ах! юноши не мне понравиться хотят!

Сестра счастливей тем, что старее годами,

И если пастухи приходят к нам с цветами,

То мне подносят их -- а на сестру глядят...

И часто в похвалу, что я собой пригожа,

"Надина, -- говорят, -- как ты с сестрой похожа!"

Никто из них еще мне песен не поет,

Никто не шепчет мне, что без меня умрет! --

Но я дождусь того... год за год: я прекрасна...

С такими прелестьми, я знаю, я опасна!

И мне когда-нибудь пятнадцать лет придет!

Живое личико и кудри за плечами,

Жемчужин два ряда меж алыми устами,

Сквозь длинных двух ресниц небесный, нежный взгляд,--

Мне свежие венки из рук любви сулят.

Авр. Норов

ОТРОКОВИЦЕ

Не упреждай годов; зрей тихо; не вреди

Развитию красот, сокрытых впереди.

Утехи ранние отрава, а не сладость:

Лишь целомудрием цветет и блещет младость.

О милая! дозволь златой твоей весне

Без искушения, в беспечной тишине

Допраздновать свой век. Дни счастья не изменят.

Придет твоя пора, и юноши оценят

Влюбленной думою все прелести твои:

Блеск утренний ланит, густых кудрей струи,

Уста цветущие с двойным жемчужным рядом

И светлые глаза с победоносным взглядом.

В. И. Туманский

FRAGMENTS D'IDYLLES

* * *

Œta, mont ennobli par cette nuit ardente,

Quand l'infidèle époux d'une épouse imprudente

Reèut de son amour un présent trop jaloux,

Victime du centaure immolé par ses coups.

Il brise tes forêts: ta cime épaisse et sombre

En un bûcher immense amoncelle sans nombre

Les sapins résineux que son bras a ployés.

Il y porte la flamme; il monte: sous ses pieds

Etend du vieux lion la dépouille héroïque;

Et l'œil au ciel, la main sur sa massue antique,

Attend sa récompense et l'heure d'être un dieu.

Le vent souffle et mugit. Le bûcher tout en feu

Brille autour du héros; et la flamme rapide

Porte aux palais divins l'âme du grand Alcide!

ФРАГМЕНТЫ ИДИЛЛИЙ

ИЗ А. ШЕНЬЕ

Покров, упитанный язвительною кровью,

Кентавра мстящий дар, ревнивою любовью

Алкиду передан. Алкид его приял.

В божественной крови яд быстрый побежал.

Се -- ярый мученик, в ночи скитаясь, воет;

Стопами тяжкими вершину Эты роет;

Гнет, ломит древеса; исторженные пни

Высоко громоздит; его рукой они

В костер навалены; он их зажег; он всходит;

Недвижим на костре он в небо взор возводит;

Под мышцей палица; в ногах немейский лев

Разостлан. Дунул ветр; поднялся свист и рев;

Треща горит костер; и вскоре пламя, воя,

Уносит к небесам бессмертный дух героя.

А. С. Пушкин

* * *

J'étais un faible enfant qu'elle était grande et belle.

Elle me souriait et m'appelait près d'elle.

Debout sur ses genoux, mon innocente main

Parcourait ses cheveux, son visage, son sein,

Et sa main quelquefois aimable et caressante

Feignait de châtier mon enfance imprudente.

C'est devant ses amants, auprès d'elle confus,

Que la fière beauté me caressait le plus.

Que de fois (mais hélas! que sent-on à cet âge?)

Les baisers de sa bouche ont pressé mon visage;

Et les bergers disaient, me voyant triomphant:

"O que de biens perdus! О trop heureux enfant!"

ПОТЕРЯННЫЕ ПОЦЕЛУИ

(Из Шенье)

Я был малюткою, она ж в своей весне

И девственной блистала красотою;

Звала меня к себе и улыбалась мне.

Склоняясь к ней на грудь, я смелою рукою

Златые локоны прелестной развивал,

И часто взгляд ее с стыдливостью немою

Мне резвость детскую невинно упрекал.

Но, гордая, она нежней меня ласкала

При взорах юношей, вздыхающих вкруг ней.

О сколько раз (но грудь еще любви не знала)

Прекрасная, обняв меня рукой своей,

Устами нежными приятно целовала;

И говорили все, на мой триумф глядя:

О, сколько благ на ветр! счастливое дитя!

Д. П. Ознобишин

* * *

Je sais, quand le midi leur fait désirer l'ombre,

Entrer à pas muets sous le roc frais et sombre,

D'où, parmi le cresson et l'humide gravier

La naïade se fraie un oblique sentier.

Là j'épie à loisir la nymphe blanche et nue,

Sur un banc de gazon mollement étendue,

Qui dort; et sur sa main, au murmure des eaux,

Laisse tomber son front couronné de roseaux.

* * *

Есть грот: Наяда там в полдневные часы

Дремоте предает усталые красы,

И часто вижу я, как нимфа молодая

На ложе лиственном покоится нагая,

На руку белую, под говор ключевой,

Склоняяся челом, венчанным осокой.

Е. А. Баратынский

* * *

Fille du vieux pasteur, qui d'une main agile

Le soir emplis de lait trente vases d'argile,

Crains la génisse pourpre, au farouche regard,

Qui marche toujours seule et qui paît à l'écart.

Libre, elle lutte et fuit intraitable et rebelle;

Tu ne presseras point sa féconde mamelle,

A moins qu'avec adresse un de ses pieds lié

Sous un cuir souple et lent ne demeure plié.

* * *

Седого пастуха дочь юная! Слегка

Ты тридцать пребольших кувшинов молока --

Что вечер -- надоишь. Но тут одна из стада

Есть телка бурая: ее беречься надо;

Она так зло глядит, -- пасется все дичась --

Поодаль от других. Пред нею наклонясь

Не тронь, не нажимай сосцов ее обильных,

Пока одной из ног брыкающих и сильных

Не стянут ловко ей, опасность отклоня,

Охранной петлею упругого ремня!

В. Г. Бенедиктов

(TIRE DE MOSCHUS)

Nouveau cultivateur, aimé d'un aiguillon,

L'Amour guide le soc et trace le sillon;

Il presse sous le joug les taureaux qu'il enchaîne.

Son bras porte le grain qu'il sème dans la plaine.

Levant le front, il crie au monarque des dieux:

"Toi, mûris mes moissons, de peur que loin des cieux

Au joug d'Europe encore ma vengeance puissante

Ne te fasse courber ta tête mugissante."

* * *

Амур взялся за плуг -- и, земледелец новый,

Запряг в ярмо волов, на них взял бич суровый,

И чуть лишь свежая бразда проведена --

Он, щедрою рукой кидая семена,

Властительно кричит к Юпитеру: "Послушай!

Не порти жатву мне ни влагою, ни сушей!

Не то -- с Европой вновь явлюсь я -- мститель твой --

И вновь ты склонишься мычащей головой!"

В. Г. Бенедиктов

ELEGIES

ÉLÉGIE V

Jeune fille, ton cœur, avec nous veut se taire.

Tu fuis, tu ne ris plus; rien ne saurait te plaire.

La soie à tes travaux offre en vain des couleurs;

L'aiguille sous tes doigts n'anime plus des fleurs.

Tu n'aimes qu'à rêver, muette, seule, errante;

Et la rose pâlit sur ta bouche mourante.

Ah! mon œil est savant et depuis plus d'un jour,

Et ce n'est pas à moi qu'on peut cacher l'amour.

Les belles font aimer. Elles aiment. Les belles

Nous charment tous. Heureux qui peut être aimé d'elles!

Sois tendre; même faible; on doit l'être un moment;

Fidèle, si tu peux. Mais conte-moi comment,

Quel jeune homme aux yeux bleus, empressé, sans audace,

Aux cheveux noirs, au front plein de charme et de grâce?...

Tu rougis? on dirait que je t'ai dit son nom.

Je le connais pourtant. Autour de ta maison

C'est lui qui va, qui vient, et laissant ton ouvrage,

Tu cours, sans te montrer, épier son passage.

Il mit vite; et ton œil, sur sa trace accouru,

Le suit encore longtemps quand il a disparu.

Nul en ce bois voisin où trois fêtes brillantes

Font voler au printemps nos nymphes triomphantes,

Nul n'a sa noble aisance et son habile main

A soumettre un coursier aux volontés du frein.

ЭЛЕГИИ

* * *

Ты вянешь и молчишь; печаль тебя снедает;

На девственных устах улыбка замирает.

Давно твоей иглой узоры и цветы

Не оживлялися. Безмолвно любишь ты

Грустить. О, я знаток в девической печали;

Давно глаза мои в душе твоей читали.

Любви не утаишь: мы любим, и как нас,

Девицы нежные, любовь волнует вас.

Счастливы юноши! Но кто, скажи, меж ими

Красавец молодой с очами голубыми,

С кудрями черными?.. Краснеешь? Я молчу,

Но знаю, знаю все; и если захочу,

То назову его. Не он ли вечно бродит

Вкруг дома твоего и взор к окну возводит?

Ты втайне ждешь его. Идет, и ты бежишь,

И долго вслед за ним незримая глядишь.

Никто на празднике блистательного мая,

Меж колесницами роскошными летая,

Никто из юношей свободней и смелей

Не властвует конем по прихоти своей.

А. С. Пушкин

ÉLÉGIE XI

Ah! portons dans les bois ma triste inquiétude.

О Camille! l'amour aime la solitude.

Ce qui n'est point Camille est un ennui pour moi.

Là, seul, celui qui t'aime est encore avec toi.

Que dis-je! Ah! seul et loin d'une ingrate chérie,

Mon cœur sait se tromper. L'espoir, la rêverie,

La belle illusion la rendent à mes feux;

Mais sensible, mais tendre, et comme je la veux:

De ses refus d'apprêt oubliant l'artifice,

Indulgente à l'amour, sans fierté, sans caprice,

De son sexe cruel n'ayant que les appas.

Je la feins quelquefois attachée à mes pas;

Je l'égaré et l'entraîne en des routes secrètes.

Absente, je la tiens en des grottes muettes...

Mais présente, à ses pieds m'attendent les rigueurs

Et, pour des songes vains, de réelles douleurs.

Camille est un besoin dont rien ne me soulage.

Rien à mes yeux n'est beau que de sa seule image.

Près d'elle, tout comme elle est touchant, gracieux;

Tout est aimable et doux et moins doux que ses yeux.

Sur l'herbe, sur la soie, au village, à la ville,

Partout, reine ou bergère, elle est toujours Camille.

Et moi toujours l'amant, trop prompt à s'enflammer,

Qu'elle outrage, qui l'aime et veut toujours l'aimer.

ПОДРАЖАНИЕ ШЕНЬЕ

Дорида! я спешу в безмолвный мрак лесов;

С уединением сдружается любовь.

Весь мир, как дар пустой, лежит передо мною;

Лишь там любовник твой мечтает быть с тобою,

Там, в одиночестве, коварную любя,

Богат на вымыслы, я счастлив без тебя.

Надежда светлая и сны воображенья

Являют сердцу там волшебные виденья.

Со мною снова ты; но пылкая любовь,

Забыв и строгий взгляд, и звук холодных слов,

Любуясь девою чувствительной и томной,

И ласкам нежности тогда лишь благосклонной,

С ней бродит по тропам заброшенных дорог

Иль укрывается в пустынный уголок,

Куда ни дровосек, ни луч не проникает,

Или прекрасную в объятья заключает

Под сумраком немым муравчатых пещер.

Когда ж у ног твоих безумный суевер

Встречает наяву твой взор неоцененный,

В замену сладких снов находит, обольщенный,

Тоску всегдашнюю, мучительный обман;

Какой таинственный, всесильный талисман,

Скажи, Дорида, мне, глаза твои скрывают?

Они лазурь небес и землю украшают.

Лежишь ли ты в селе на полевых цветах

Иль в пышном городе на шелковых коврах,

Пастушка скромная, иль гордая Армида,

Ты все владычица, ты все, ты все -- Дорида;

А я лишь раб любви, поклонник вечный твой,

Плененный призраком, отверженный тобой!

И. А. Бек

ÉLÉGIE XIII,
TIRÉE
D'UNE IDYLLE DE MOSCHUS

Bel astre de Vénus, de son front délicat

Puisque Diane encore voile le doux éclat,

Jusques à ce tilleul, au pied de la colline,

Prête à mes pas secrets ta lumière divine.

Je ne vais point tenter de nocturnes larcins,

Ni tendre au voyageur des pièges assassins.

J'aime: je vais trouver des ardeurs mutuelles,

Une nymphe adorée, et belle entre les belles

Comme parmi les feux que Diane conduit,

Brillent tes feux si purs, ornement de la nuit.

ЭЛЕГИЯ

О ты, звезда любви, еще на небесах,

Диана, не блестишь в пленительных лучах!

В долины под холмом, где ток шумит игривый,

Сияние пролей на путь мой торопливый.

Нейду я похищать чужое в тьме ночной

Иль путника губить преступною рукой,

Но я люблю, любим, мое одно желанье --

С прелестной нимфою в тиши найти свиданье;

Она прекрасных всех прекраснее, милей,

Как ты полночных звезд красою всех светлей.

И. И. Козлов

ÉLÉGIE XIV

О muses, accourez; solitaires divines,

Amantes des ruisseaux, des grottes, des collines.

Soit qu'en ses beaux vallons Nisme égare vos pas,

Soit que de doux pensers, en de riants climats,

Vous retiennent aux bords de Loire ou de Garonne;

Soit que parmi les chœurs de ces nymphes du Rhône

La lune sur les prés où son flambeau vous luit,

Dansantes, vous admire au retour de la nuit.

Venez. J'ai fui la ville aux Muses si contraire,

Et l'écho fatigué des clameurs du vulgaire.

Sur les pavés poudreux d'un bruyant carrefour

Les poétiques fleurs n'ont jamais vu le jour.

Le tumulte et les cris font fuir avec la lyre

L'oisive rêverie au suave délire;

Et les rapides chars et leurs cercles d'airain

Effarouchent les vers qui se taisent soudain.

Venez. Que vos bontés ne me soient point avares.

Mais, ô faisant de vous mes pénates, mes lares,

Quand pourrai-je habiter un champ qui soit à moi!

Et villageois tranquille, ayant pour tout emploi

Dormir et ne rien faire, inutile poète,

Goûter le doux oubli d'une vie inquiète?

Vous savez si toujours dès mes plus jeunes ans

Mes rustiques souhaits m'ont porté vers les champs;

Si mon cœur dévorait vos champêtres histoires;

Cet âge d'or si cher à vos doctes mémoires;

Ces fleuves, ces vergers, Eden aimé des cieux,

Et du premier humain berceau délicieux.

L'épouse de Booz, chaste et belle indigente,

Qui suit d'un pas tremblant la moisson opulente;

Joseph qui dans Sichem cherche et retrouve, hélas!

Ses dix frères pasteurs qui ne l'attendaient pas.

Rachel, objet sans prix qu'un amoureux courage

N'a pas trop acheté de quinze ans d'esclavage.

Oh! oui; je veux un jour, en des bords retirés,

Sur un riche coteau ceint de bois et de prés,

Avoir un humble toit, une source d'eau vive

Qui parle, et dans sa fuite et féconde et plaintive

Nourrisse mon verger, abreuve mes troupeaux.

Là je veux, ignorant le monde et ses travaux,

Loin du superbe ennui que l'éclat environne,

Vivre comme jadis, aux champs de Babylone,

Ont vécu, nous dit-on, ces pères des humains

Dont le nom aux autels remplit nos fastes saints.

Avoir amis, enfants, épouse belle et sage;

Errer, un livre en main, de bocage en bocage;

Savourer sans remords, sans crainte, sans désirs,

Une paix dont nul bien n'égale les plaisirs.

Douce mélancolie! aimable mensongère,

Des antres des forêts déesse tutélaire,

Qui vient d'une insensible et charmante langueur,

Saisir l'ami des champs et pénétrer son cœur:

Quand sorti vers le soir des grottes reculées

Il s'égare à pas lents au penchant des vallées,

Et voit des derniers feux le ciel se colorer,

Et sur les monts lointains un beau jour expirer.

Dans sa volupté sage, et pensive et muette,

Il s'assied. Sur son sein laisse tomber sa tête.

Il regarde à ses pieds dans le liquide azur

Du fleuve qui s'étend comme lui calme et pur,

Se peindre les coteaux, les toits et les feuillages,

Et la pourpre en festons couronnant les nuages.

Il revoit près de lui, tout à coup animés,

Ces fantômes si beaux à nos pleurs tant aimés,

Dont la troupe immortelle habite sa mémoire.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

К МУЗАМ

Les biens de l'âge d'or ne sont pas des chimères.

Saint Lambert

О вы, пустынницы долин уединенных,

Пещер таинственных и дремлющих лесов,

О Музы! бродите ль в мечтаньях сокровенных,

Внимая ропоту ленивых ручейков,

Иль резвитесь в лугу веселыми толпами,

Когда луч месяца поляны серебрит,

И злак уступчивый с покорностью скользит,

Склонясь под вашими воздушными стопами, --

Явитесь... я зову вас пламенной душой!

Средь града шумного, на пыльной мостовой,

Вы мне не встретитесь, спокойствия подруги!

Вам звонких колесниц противен шум колес,

И вы скрываетесь, посланницы небес!

Зову... явитесь мне, готов я к вам в услуги,

Неистощимые в божественных дарах!

О! будьте вы мои и Лары и Пенаты!

В глухой безвестности, на отческих полях,

Вы дайте мне в удел приют, хоть не богатый.

Но где, счастливых дней незнаемый певец,

С цевницею в руке я встречу дней конец.

Вы знаете, что я и юности во цвете,

Желаний далее своих не простирал,

И счастие полей всему предпочитал.

Да будет у меня и в сердце, и в предмете,

Тот век, блаженный век, та смертных колыбель,

Где были все их дни невинностью хранимы

И добродетели одни боготворимы;

Где чистая любовь была всей жизни цель.

Наступит ли сей век беспечный и счастливый?

Дадите ль, Музы, мне вы сей смиренный кров,

Близь коего, резвясь по бархату лугов,

Лазоревым сребром сверкнет ручей игривый?

От зависти людской лесами огражден,

И чуждый знатности высокомерной скуки,

He буду знать в глуши честолюбивой муки.

Подругой, милыми птенцами окружен,

Я понесу в поля глубокие мечтанья, --

И лиру оживит их творческий порыв!

Пусть чашу радости, без страха и желанья,

Я выпью всю до дна, по капле истощив.

О сумрачных лесов присутственный хранитель,

Отрада горестных и злополучных друг,

Задумчивость! тобой полей спокойный житель

Волненьем сладостным лелеет томный дух,

Когда в час вечера, на берег осиянный

Он медленной стопой невольно увлечен,

И умолкает дол, и лес вдали туманный

В последний раз лучом бегущим озарен...

Воссев в безмолвии, роскошствует душою,

И, полный дум, склонив в мечтании главу,

Он смотрит, как ручей зеркальною струею

Живописует лес, цветы и мураву,

И древний храм, и луг, пестреющий стадами,

И небо вечера златистыми грядами, --

И незабвенный след своих протекших дней

С былою радостью он чувствует сильней;

И благ утраченных лишь видя пред собою

Одну печальную, ничтожную тщету,

Стремится в памяти осуществить мечту, --

И невозвратное еще дарит слезою.

Д. П. Глебов

ELEGIE XX

DANS LE GOÛT ANCIEN

Pleurez, doux Alcyons, ô vous, oiseaux sacrés,

Oiseaux chers à Thétis; doux Alcyons, pleurez

Elle a vécu, Myrto, la jeune Tarentine!

Un vaisseau la portait aux bords de Camarine:

Là l'hymen, les chansons, les flûtes, lentement

Devaient la reconduire au seuil de son amant.

Une clef vigilante a pour cette journée

Sous le cèdre enfermé sa robe d'hyménée,

Et l'or dont au festin ses bras seront parés,

Et pour ses blonds cheveux les parfums préparés.

Mais, seule sur la proue invoquant les étoiles,

Le vent impétueux qui soufflait dans les voiles

L'enveloppe: étonnée, et loin des matelots,

Elle tombe, elle crie, elle est au sein des flots.

Elle est au sein des flots, la jeune Tarentule!

Son beau corps a roulé sous la vague marine.

Thétis, les yeux en pleurs, dans le creux d'un rocher,

Aux monstres dévorants eut soin de le cacher.

Par son ordre bientôt les belles Néréides

S'élèvent au-dessus des demeures humides,

Le poussent au rivage, et dans ce monument

L'ont au cap du Zéphyr déposé mollement;

Et de loin, à grands cris appelant leurs compagnes,

Et les nymphes des bois, des sources, des montagnes,

Toutes, frappant leur sein, et traînant un long deuil,

Répétèrent hélas! autour de son cercueil.

Hélas! chez ton amant tu n'es point ramenée,

Tu n'as point revêtu ta robe d'hyménée,

L'or autour de ton bras n'a point serré de nœuds,

Et le bandeau d'hymen n'orna point tes cheveux.

ТЕРЕНТИНСКАЯ ДЕВА

(Из Андр. Шенье)

Стенайте, алкионы!

О птицы нежные, любимицы наяд,

Стенайте! ваши стоны

Окрестные брега и волны повторят.

Не стало, нет ее, прекрасной Эвфрозины!

Младую нес корабль на берег Камарины;

Туда ее Гимен с любовью призывал:

Невесту там жених на праге дома ждал.

При ней, на брачный день, хранил ковчег кедровый,

Одежды светлые и девы пояс новый,

И перлы для груди, и злато для перстов,

И благовонные мастики для власов.

Но, как Ниобы дочь, невинная душою,

На путь покрытая одеждою простою,

Фиалковым венком и ризою льняной,

На палубе, одна, стояла, и мольбой

Звала попутный ветр и мирные светила.

Но вихорь налетел и, грянувши в ветрила,

Невесту обхватил, корабль качнул: о страх!

Она уже в волнах!..

Она уже в волнах, младая Эвфрозина!

Помчала мертвую глубокая пучина.

Фетида, сжаляся, ее из бездн морских

Выносит бледную в объятиях своих.

На крик сестры, толпой, сквозь влажные громады,

Всплывают юные поверх зыбей наяды;

Несут бездушную, кладут под кипарис;

Там -- принял девы прах зефиров тихий мыс;

Там -- нимфы, воплями собрав подруг далеких,

И нимф густых лесов, и нимф полей широких,

И, распустив власы, над холмом гробовым

Весь огласили брег стенанием своим.

Увы! напрасно ждал тебя жених печальный;

Ты не украсилась одеждою венчальной;

Твой перстень с женихом тебя не сочетал,

И кудрей девственных венец не увенчал!

Н. И. Гнедич

ГЕРМИОНА

Элегия в древнем вкусе

Socerumque patremque

&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Invocat, heu! frustra...

...quoties sinit hiscere fluctus,

Nominat Halcyonem. ipsisque immurmurat undis!

Ovid. Metam. Lib. XI, v. 13

О вы, хранимые Фетидой, гальционы!

Стонайте жалобно, виясь поверх валов!..

Ее уж нет, младой, невинной Гермионы!

Она чрез понт плыла родных небес под кров:

Там флейты, там Гимен, там дев и юнош хоры

Готовились ее к супругу проводить.

Ключ бдительный уже венчальные уборы

Из кедровых ларцов готов был своею дить,

И кольцы редкие в наряд перстам прелестным,

И миро для ее каштановых власов...

Меж тем на палубе она к звездам небесным

Взывала!.. бурный ветр терзал ее покров,

Подъял ее, помчал, не внемля девы стона --

И -- изумленную -- низринул в бездну вод...

Увы! она в волнах, младая Гермиона!..

Холодный труп ее огромный вал несет...

Фетида, вся в слезах, претит к нему касаться

Чудовищам морским в бездонных глубинах;

Наяды робкие поверх пучин толпятся

И, нежный труп обняв, с слезами на очах

На берег принесли пустой, уединенный --

И гробом девы стал Зефира дикий мыс.

Туда на вопль наяд со страхом привлеченны,

Богини рощей, гор и светлых рек стеклись --

И в перси белые бия себя, рыдали!..

Их страшное "увы"! ветр в море разносил...

Увы! даров любви Зевес тебя лишил!

Покровы брачные тебя не осеняли,

С супругом перстень твой тебя не обручил

И розы юного чела не увенчали!..

Авр. Норов

НЕВЕСТА

Элегия

(Вольное подражание Андрею Шенье)

О, что сбылось с тобой, невеста молодая?

Увы! погибла ты, о радости мечтая!

Она уже в тот край несется кораблем,

Где ждет ее любовь с ей милым женихом;

Где, песен свадебных услыша хоры,

Он встретил бы ее пленительные взоры.

Заботливой рукой под ключ положено

В узорных кружевах ночное полотно,

И дивный аромат для локонов небрежных,

И радужный жемчуг для персей белоснежных.

В раздумьи сладостном и негой смущена,

Прелестная стоит на палубе одна,

Пленяясь ярких волн блестящей синевою

И полуночных звезд таинственной красою;

Но вихрь вдруг налетел и, вьяся в пеленах,

Схватил ее, помчал, -- она уже в волнах!

Она уже в волнах, невеста молодая!

Уж над прекрасною шумит волна морская!

Один лишь тихий стон был вестью роковой

О жалкой участи любви ее земной;

И волны подняли, клубяся, вой унылый

Над раннею ее холодною могилой.

Увы! желанных дней прекрасной не видать!

Невеста!.. жениху тебя уж не встречать!

Утратил он с тобой любви своей надежду.

Не наряжалася ты в брачную одежду,

Не билась грудь твоя под светлым жемчугом,

И -- не украсила ты локоны венцом.

И. И. Козлов

ÉLÉGIE XXIII

О nuit, nuit douloureuse! ô toi, tardive aurore,

Viens-tu? vas-tu venir? es-tu bien loin encore?

Ah! tantôt sur un flanc, puis sur l'autre au hasard,

Je me tourne et m'agite, et ne peux nulle part

Trouver que l'insomnie amère, impatiente,

Qu'un malaise inquiet et qu'une fièvre ardente.

Tu dors, belle Camille; et c'est toi, mon amour

Qui retiens ma paupière ouverte jusqu'au jour.

Si tu l'avais voulu, dieux! Cette nuit cruelle

Aurait pu s'écouler plus rapide et plus belle.

Mon âme comme un songe autour de ton sommeil

Voltige. En me lisant, demain à ton réveil

Tu verras, comme toi, si mon cœur est paisible.

J'ai soulevé, pour toi, sur ma couche pénible,

Ma tête appesantie. Assis, et plein de toi,

Le nocturne flambeau qui luit auprès de moi,

Me voit, en sons plaintifs et mêlés de caresses,

Verser sur le papier mon cœur et mes tendresses.

О Camille, tu dors! tes doux yeux sont fermés.

Ton haleine de rose aux soupirs embaumés

Entrouvre mollement tes deux lèvres vermeilles.

Mais, si je me trompais! dieux! ô dieux! si tu veilles!

Et lorsque loin de toi j'endure le tourment

D'une insomnie amère, aux bras d'un autre amant,

Pour toi, de cette nuit qui s'échappe trop vite,

Une douce insomnie embellissait la fuite!

Dieu d'oubli, viens fermer mes yeux. О dieu de paix!

Sommeil, viens; fallût'il les fermer pour jamais.

Un autre dans ses bras! ô douloureux outrage!

Un autre! О honte! ô mort! ô désespoir! ô rage!

Malheureux insensé! pourquoi, pourquoi les dieux

A juger la beauté formèrent-ils mes yeux?

Pourquoi cette âme faible et si molle aux blessures

De ces regards féconds en douces impostures?

Une amante moins belle aime mieux, et du moins

Humble et timide à plaire, elle est pleine de soins;

Elle est tendre; elle a peur de pleurer votre absence.

Fidèle, peu d'amants attaquent sa constance;

Et son égale humeur, sa facile gaieté,

L'habitude, à son front tiennent lieu de beauté.

Mais celle qui partout fait conquête nouvelle,

Celle qu'on ne voit point sans dire: "Qu'elle est belle!"

Insulte, en son triomphe, aux soupirs de l'amour.

Souveraine au milieu d'une tremblante cour,

Dans son léger caprice, inégale et soudaine,

Tendre et douce aujourd'hui, demain froide et hautaine.

Si quelqu'un se dérobe à ses enchantements,

Qu'est-ce enfin qu'un de moins dans un peuple d'amants?

On brigue ses regards, elle s'aime et s'admire,

Et ne connaît d'amour que celui qu'elle inspire.

* * *

Мучительная ночь! Да скоро ли заря

Взойдет? Скажите мне, дождусь ли утра я?

Подумайте, всю ночь ворочаться -- как сладко!

Несносная тоска, истома, лихорадка!

Камилла! Это ты -- всему виной. Ты спишь,

Камилла, -- а меня бессонницей томишь,

Да, ты, моя любовь; -- о, если б ты хотела --

Ночь эта для меня б, как птица, пролетела.

Средь сонных грез твоих душа моя, виясь,

Летает над тобой. Поутру пробудясь,

Прочтешь мои стихи -- узнаешь всё. О боги!

С тяжелой головой привстав в ночной тревоге,

Тобою полон весь, писал я; на меня

Смотрел унылый свет лампадного огня,

Когда со вздохами я слез обильных влагу

И душу проливал и сердце на бумагу;

А ты, Камилла, спишь; закрыт твой ясный взор;

Чрез нежных, алых уст немой полураствор

Струится легкий пар спокойного дыханья --

Пар, полный теплоты и роз благоуханья!

Но, если ты не спишь, Камилла, и когда

Мне сладость отдыха полночного чужда,

Ты в это время... ты -- средь счастия земного

Преступно бодрствуешь в объятиях другого,

И между тем, как мне бессонница горька,

Ты ночь бранишь за то, что слишком коротка!..

О бог забвения! Приди, закрой мне очи,

Задерни их навек завесой смертной ночи!

Она теперь... с другим. Гром! Молния! Гроза!

О боги! для чего вы дали мне глаза,

Способные судить о красоте? Напрасно

Вы сердце дали мне, которое не властно

Предохранить себя от ядовитых ран

И вводится легко в прельстительный обман?

Другая -- с красотой скромнейшей -- лучше любит,

И, дорожа своим возлюбленным, не губит

Его так ветрено; ей можно доверять:

Она любовника боится потерять

Затем, что ей не так легко найти другого.

Она верна, -- пред ней соблазна рокового

Не ставят здесь и там; а кроткие черты,

Веселость, ровный нрав -- замена красоты.

Красавица ж, когда неугомонно всюду

О ней шумят, кричат: "вот красота! вот чудо!" --

Готова оскорблять святыню чувства -- да!

Она становится капризна и горда;

Сегодня вам она оказывает нежность,

А завтра -- явную, обидную небрежность, --

И коль у ней из рук иной и ускользнет --

Беда не велика: у ней толпа, народ.

Она любуется наружностью своею

И чувствует любовь, внушенную лишь ею.

В. Г. Бенедиктов

ÉLÉGIE XXXVI

<Fragment>

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Souvent, las d'être esclave et de boire la lie

De ce calice amer que l'on nomme la vie,

Las du mépris des sots qui suit la pauvreté,

Je regarde la tombe, asile souhaité;

Je souris à la mort volontaire et prochaine;

Je me prie, en pleurant, d'oser rompre ma chaîne,

Le fer libérateur qui percerait mon sein

Déjà frappe mes yeux et frémit sous ma main,

Et puis mon cœur s'écoute et s'ouvre à la faiblesse;

Mes parents, mes amis, l'avenir, ma jeunesse,

Mes écrits imparfaits; car, à ses propres yeux

L'homme sait se cacher d'un voile spécieux.

A quelque noir destin qu'elle soit asservie,

D'une étreinte invincible il embrasse la vie;

Et va chercher bien loin, plutôt que de mourir,

Quelque prétexte ami, de vivre et de souffrir.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

ИЗ А. ШЕНЬЕ

Под бурею судеб, унылый, часто я,

Скучая тягостной неволей бытия,

Нести ярмо мое утрачивая силу,

Гляжу с отрадою на близкую могилу,

Приветствую ее, покой ее люблю,

И цепи отряхнуть я сам себя молю.

Но вскоре мнимая решимость позабыта,

И томной слабости душа моя открыта:

Страшна могила мне; и ближние, друзья,

Мое грядущее, и молодость моя,

И обещания в груди сокрытой музы --

Всё обольстительно скрепляет жизни узы,

И далеко ищу, как жребий мой ни строг,

Я жить и бедствовать услужливый предлог.

Е. А. Баратынский

БЕДНЫЙ ЧЕЛОВЕК

Как часто, ощутив всю горечь бытия,

Вкусив от чаши зол, что жизнью называют,

И утомясь от бурь, как странничья ладья,

Зрю в гробе мирну сень, где вьюги затихают,

С восторгом смерть зову. Прошед песчану степь,

Там путник, жаждою и зноем изнуренный,

Ждет светлыя струи... Подобно утомленный,

Молю себя дерзнуть расторгнуть тяжку цепь.

Вдруг сердце хладное невольно встрепенулось,

На милых, на родных внезапу оглянулось;

Воспоминания протекших ясных дней,

Надежда воротить мечты очарованья,

И юность лет еще, и будущность, а с ней

И мыслей, чувств моих незрелы начертанья,

Все манит, льстит, влечет, велит мне ждать и жить.

Как часто слово, взор, улыбка заставляет

Сносить всю тяжесть мук и слезы полюбить,

Мирит с печалями и с горестью свыкает!

Таится человек от самого себя!

Вотще знакомится с печальной, хладной урной;

Какое бремя зол ни пало б на тебя,

Незримой связью ты прикован к жизни бурной,

И ищешь вдалеке, скорей, чем умереть,

Какой-нибудь предлог, чтоб жить и жизнь терпеть.

Страдал, страдаешь -- и, надеждою ведомый,

До гроба добредешь с мучительной истомой;

Вот близок к пристани, вот странник сень нашел:

Вот смерть целебница... Страдальца вопросите:

Спокоен ли? Ах нет! -- Все муки возвратите,

Пусть стражду: смерть больней, ужаснее всех зол!

Н. Д. Иванчин-Писарев

FRAGMENTS D'ÉLÉGIES

* * *

Tel j'étais autrefois et tel je suis encore:

Quand ma main imprudente a tari mon trésor;

Ou la nuit, accourant au sortir de la table,

Si Fanni m'a fermé le seuil inexorable,

Je regagne mon toit. Là, lecteur studieux,

Content et sans désirs, je rends grâces aux dieux.

Je crie: "Oh! soins de l'homme, inquiétudes vaines!

Oh! que de vide, hélas! dans les choses humaines!

Faut-il ainsi poursuivre, au hasard emportés,

Et l'argent et l'amour, aveugles déités?"

Mais si Plutus revient de sa source dorée

Conduire dans mes mains quelque veine égarée;

A mes signes, du fond de son appartement,

Si ma blanche voisine a souri mollement;

Adieu, les grands discours, et le volume antique,

Et le sage lycée, et l'auguste portique;

Et reviennent en foule et soupirs et billets,

Soins de plaire, parfums et fêtes et banquets,

Et longs regards d'amour, et molles élégies

Et jusques au matin amoureuses orgies.

ФРАГМЕНТЫ ЭЛЕГИЙ

ОТРЫВОК

...Таков я был, таков и буду я!

Когда на прихоти, на сладкие обеды

Казна растрачена моя;

Когда наскучат мне жеманные беседы

Жеманных барынь городских;

Когда изменница-Лилета

В гостях у богачей, на пышном ложе их

Забудет бедный одр Поэта; --

Сажуся дома я! Здесь, у крепясь душой,

Я мыслю и учусь и славлю жребий мой!

Кричу: "О светские заботы!

О суета людей! безумные расчеты!

Зачем преследовать, неверные, как сны,

И злато и любовь, и славу и чины!"

Но только сребряной струею

Разгульные рубли польются в мой карман;

Или придворною, сиятельной четою

Я буду важно в гости зван;

Но если вечерком дорожкой потайною

Ко мне Лилета завернет,

И сладостно меня любовью обнадежит,

И взором усмирит, и взором привлечет

И расцелует и разнежит,

Не даст и слова молвить мне; --

Прощайте, мудрецы, прощай, моя пустыня,

И дум возвышенных богиня,

И вольный труд наедине!

Тут снова потекут и вздохи и лобзанья,

Затеи резвые, наряды и катанья,

И бредни нежные и тайные дары;

И Вакху верные, всенощные пиры.

В. И. Туманский

* * *

Partons, la voile est prête, et Byzance m'appelle.

Je suis vaincu; je suis au joug d'une cruelle.

Le temps, les longues mers peuvent seuls m'arracher

Ses traits que malgré moi je vais toujours chercher;

Son image partout à mes yeux répandue,

Et les lieux qu'elle habite et ceux où je l'ai vue.

Son nom qui me poursuit, tout offre à tout moment,

Au feu qui me consume un funeste aliment.

Ma chère liberté, mon unique héritage,

Trésor qu'on méconnaît tant qu'on en a l'usage,

Si doux à perdre, hélas! et si tôt regretté,

M'attends-tu sur ces bords, ma chère liberté?

* * *

Поедем, я готов; куда бы вы, друзья,

Куда б ни вздумали, готов за вами я

Повсюду следовать, надменной убегая:

К подножию ль стены далекого Китая,

В кипящий ли Париж, туда ли наконец,

Где Тасса не поет уже ночной гребец,

Где древних городов под пеплом дремлют мощи,

Где кипарисные благоухают рощи,

Повсюду я готов. Поедем... но, друзья,

Скажите: в странствиях умрет ли страсть моя?

Забуду ль гордую, мучительную деву,

Или к ее ногам, ее младому гневу,

Как дань привычную, любовь я принесу?

-- -- -- -- -- -- -- -- -- -- -- -- -- -- -- -- -- --

А. С. Пушкин

* * *

Tout mortel se soulage à parler de ses maux.

Le suc que d'Amérique enfantent les roseaux

Tempère au moins un peu les breuvages d'absinthe.

Ainsi le fiel d'amour s'adoucit par la plainte;

Soit que le jeune amant raconte son ennui

A quelque ami jadis agité comme lui;

Soit que seul dans les bois, ses éloquentes peines

Ne s'adressent qu'aux vents, aux rochers, aux fontaines.

УТЕШЕНИЕ

(Из А. Шенье)

Мы любим высказать страдания свои.

Как влага быстрых туч минутно освежает

Песчаной степи зной, так мученик любви

Целебной жалобой боль сердца услаждает:

Вверяет ли печаль он избранным друзьям,

Подобно, как и он, любившим в дни былые;

Внимают ли его болезненным словам

Одни скалы, леса иль волны голубые.

Н. И. Шибаев (?)

* * *

Sans parents, sans amis et sans concitoyens,

Oublié sur la terre, et loin de tous les miens,

Par les vagues jeté sur cette île farouche,

Le doux nom de la France est souvent sur ma bouche.

Auprès d'un noir foyer, seul, je me plains du sort.

Je compte les moments, je souhaite la mort.

Et pas un seul ami dont la voix m'encourage;

Qui près de moi s'asseye, et, voyant mon visage

Se baigner de mes pleurs et tomber sur mon sein,

Me dise: "Qu'as-tu donc?" et me presse la main.

СТИХИ АНДРЕЯ ШЕНЬЕ НА ПРЕБЫВАНИЕ ЕГО В АНГЛИИ

Вольное подражание

Простясь с родными и друзьями,

Лишен всего, что мило мне,

Живу я, брошенный волнами,

В туманной, дикой стороне.

Один, тоскою здесь томимый,

Сижу у мрачного огня, --

И память родины любимой

В уме и сердце у меня;

Ее я в думах обнимаю,

Стремлюсь туда перелететь,

Минуты горестно считаю,

Давно хотел бы умереть.

И что ж? в уделе мне враждебном

Здесь нет со мною никого,

Кто б, на лице заметя бледном

Тревогу сердца моего

И слезы, -- сам моей тоскою

Душевно тронутый, сказал:

"Что, друг мой милый, что с тобою?"

И руку мне приветно сжал.

И. И. Козлов

ИЗ А. ШЕНЬЕ
ЛОНДОН 1782

Один, без земляков, без друга, без родных,

Забытый на земле, далеко от своих,

Волнами брошенный на остров сей угрюмый,

Я к милой родине летаю частой думой...

Здесь, в пасмурной стране, судьбу мою виня,

Мне долог каждый час, желаю смерти я --

И ни единый друг меня не ободряет,

Не сядет близ меня; и видя, что пылает

Лицо мое в слезах, исторженных тоской,

Мне руку не пожмет, не спросит, что с тобой?

Н. И. Шибаев (?)

* * *

La grâce, les talents, ni l'amour le plus tendre

D'un douloureux affront ne peuvent nous défendre.

Encore si vos yeux daignaient, pour nous trahir,

Chercher dans vos amants celui qu'on peut choisir;

Qu'une belle ose aimer sans honte et sans scrupule,

Et qu'on ose soi-même avouer pour émule!

Mais dieux! combien de fois notre orgueil ulcéré

A rougi du rival qui nous fut préféré I

Oui, Thersite souvent peut faire une inconstante.

Souvent l'appât du crime est tout ce qui vous tente.

* * *

Измена милой нам всегда горька, обидна,

Хотя б тот избранный, что ею стал любим,

Достоин так, что ей возлюбленным не стыдно

Признать его, а нам -- соперником своим.

Но часто... о судьба!.. счастливец тот любимый

Таков, что за него краснеть принуждены мы, --

А делать нечего! Предание гласит,

Что соблазнителем не раз бывал Ферсит.

Порой для женщины причиною паденья

Бывает лишь одна приманка преступленья.

В. Г. Бенедиктов

* * *

Le courroux d'un amant n'est point inexorable.

Ah! si tu la voyais cette belle coupable

Rougir, et s'accuser et se justifier,

Sans implorer sa grâce et sans s'humilier I

Pourtant de l'obtenir doucement inquiète,

Et les cheveux épars, immobile, muette,

Les bras, la gorge nus, en un mol abandon,

Tourner sur toi des yeux qui demandent pardon!

Crois qu'abjurant soudain le reproche farouche,

Tes baisers porteraient son pardon sur sa bouche.

* * *

Нет, гнев любовника не стоек. Если б ты

Увидел милую, когда в слезах сознанья

Она, горя огнем стыдливой красоты,

Сама себя винит и сыплет оправданья, --

Когда, без низких просьб, твоей пощады весть

Ей хочется скорей в глазах твоих прочесть,

И, косы распустив, открыв уста, без речи,

Как будто невзначай приобнажая плечи,

По-видимому, вновь еще сильней любя,

Она возводит взор молящий на тебя, --

Ты б вмиг, чтобы ее избавить от терзаний,

Прощенье пролил ей потоками лобзаний.

В. Г. Бенедиктов

* * *

Viens près d'elle au matin; quand le dieu du repos

Verse au mol oreiller de plus légers pavots,

Voir, sur sa couche-encor du soleil ennemie,

Errer nonchalamment une main endormie;

Ses yeux prêts à s'ouvrir, et sur son teint vermeil,

Se reposer encor les ailes du sommeil.

* * *

Приблизься утром к ней, когда Морфей снотворно

Свой подсыпает мак, цветы его и зерна,

В подушку мягкую, и томная рука

Красавицы, скользя, блуждает, и слегка

Луч солнца крадется под пух ресниц закрытых,

И тени снов дрожат на розовых ланитах!

В. Г. Бенедиктов

СПЯЩАЯ ДЕВА

(Из Шенье)

Приближься к ней перед рассветом дня

И посмотри на милую украдкой,

Как, голову небрежно наклоня,

Она покоится дремотой сладкой;

Как белая лежит ее рука,

Как локоны, струясь от ветерка,

Спускаются на взор полуоткрытый,

И пламенно горят ее ланиты.

А. А. Шишков

POESIES DIVERSES

* * *

Près des bords où Venise est reine de la mer,

Le gondolier nocturne au retour de Vesper

D'un léger aviron bat la vague aplanie,

Chante Renaud, Tancrède et la belle Herminie.

Il aime ses chansons, il chante sans désir,

Sans gloire, sans projets, sans craindre l'avenir;

Il chante -- et plein de Dieu, qui doucement l'anime

Sait égarer du moins sa route sur l'abîme,

Comme lui, sans écho je me plais à chanter;

Et les vers inconnus que j'aime à méditer

Adoucissent pour moi la route de la vie

Où de tant d'Aquilons ma voile est poursuivie.

РАЗНЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ

* * *

Близ мест, где царствует Венеция златая,

Один, ночной гребец, гондолой управляя,

При свете Веспера по взморию плывет,

Ринальда, Годфреда, Эрминию поет.

Он любит песнь свою, поет он для забавы,

Без дальних умыслов; не ведает ни славы,

Ни страха, ни надежд, и, тихой музы полн,

Умеет услаждать свой путь над бездной волн.

На море жизненном, где бури так жестоко

Преследуют во мгле мой парус одинокой,

Как он, без отзыва утешно я пою

И тайные стихи обдумывать люблю.

А. С. Пушкин

* * *

Графине З. И. Лепцельтерн

Над темным заливом, вдоль звучных зыбей

Венеции, моря царицы,

Пловец полуночный в гондоле своей,

С вечерней зари до денницы,

Рулем беззаботным небрежно сечет

Ленивую влагу ночную;

Поет он Ринальда, Танкреда поет,

Поет Эрминию младую, --

Поет он по сердцу, сует удален,

Чужого суда не страшится,

И, песней любимой невольно пленен,

Над бездною весело мчится.

И я петь люблю про себя, в тишине,

Безвестные песни мечтаю,

Пою -- и как будто отраднее мне,

Я горе мое забываю,

Как ветер ни гонит мой бедный челнок

Пучиною жизни мятежной,

Где я так уныло и так одинок

Скитаюсь во тьме безнадежной...

И. И. Козлов

ГОНДОЛЬЕР И ПОЭТ

(Перевод неизданных стихов А. Шенье)

У стен Венеции, владычицы зыбей,

Беспечный гондольер в мерцании ночей

Скользит вдоль берегов без шума и без следа.

Поет Эрминию, Ринальда и Танкреда.

Он любит свой напев, без платы он поет,

Без гордых умыслов, без страха, без забот;

Поет -- и сладостно объятый вдохновеньем,

Свой путь на бездне вод увеселяет пеньем.

Как он -- без отзыва пою в стране чужой!

И звуки тайные, придуманные мной,

На море жизненном мой жребий услаждают,

Где столько бурных волн ладью мою вращают!

В. И. Туманский

* * *

L'impur et fier époux que la chèvre désire

Baisse le front, se dresse, et cherche le satyre.

Le satyre averti de cette inimitié

Affermit sur le sol la corne de son pié;

Et leurs obliques fronts lancés tous deux ensemble

Se choquent; l'air frémit; le bois s'agite et tremble.

* * *

Влюбленных коз супруг брадатый и зловонный

Сатира поразить напряг свой лоб наклонный.

Сатир, предусмотрев миг стычки роковой,

Стал против, упершись копытною ногой.

Наметились -- и вдруг -- лоб в лоб! Удар раздался --

И воздух застонал, и лес поколебался.

В. Г. Бенедиктов

* * *

Toi! de Mopsus ami! Non loin de Bérécynthe

Certain satyre un jour trouva la flûte sainte

Dont Hyagnis calmait ou rendait furieux

Le cortège énervé de la mère des Dieux.

Il appelle aussitôt, des fanges du Méandre,

Les Nymphes de l'Asie, et leur dit de l'entendre;

Que tout l'art d'Hyagnis n'était que dans ce bui;

Qu'il a, grâce au destin, des doigts tout comme lui.

On s'assied. Le voilà qui se travaille et sue,

Souffle, agite ses doigts, tord sa lèvre touffue,

Enfle sa joue épaisse, et fait tant qu'à la fin

Le buis résonne et pousse un cri rauque et chagrin.

L'auditoire étonné se lève, non sans rire.

Les éloges railleurs fondent sur le satyre

Qui pleure, et des chiens même, en fuyant vers le bois,

Evite, comme il peut, les dents et les abois.

* * *

Раз, луга злачного переходя границу,

Блуждающий сатир нашел в траве цевницу:

Цевницу ту бог стад случайно потерял,

А звуками ее он весь Олимп пленял.

Чтоб показать себя в искусстве мусикийском,

Сатир созвал всех нимф на берегу Азийском, --

И почему ж чудес ему не произвесть?

Ведь у него и рот и пальцы также есть,

А музыка сидит в орудии. Ни слова!

Вся аудитория внимать ему готова.

Сатир трудиться стал: приткнув мохнатый рот

К отверстью одному, по скважинам он бьет

Перстами, щеки вздул, в поту, весь предан мукам --

И разразилась вдруг каким-то диким звуком

Цевница. Общий смех раздался. Пристыжен,

Вмиг из собрания сатир дал тягу; он

Бежать пустился в лес, в слезах, гоним судьбами,

Преследуем собак и лаем и зубами.

В. Г. Бенедиктов

* * *

Tout homme a ses douleurs. Mais aux yeux de ses frères

Chacun d'un front serein déguise ses misères.

Chacun ne plaint que soi. Chacun dans son ennui

Envie un autre humain qui se plaint comme lui.

Nul des autres mortels ne mesure les peines

Qu'ils savent tous cacher comme il cache les siennes;

Et chacun, l'œil en pleurs, en son cœur douloureux

Se dit: "Excepté moi, tout le monde est heureux."

Ils sont tous malheureux. Leur prière importune

Crie et demande au ciel de changer leur fortune.

Ils changent; et bientôt, versant de nouveaux pleurs,

Ils trouvent qu'ils n'ont fait que changer de malheurs.

* * *

Все страждут; но в глазах другого каждый рад,

В притворстве горе скрыв, стать веселей на взгляд.

Жаль каждому себя, и втайне все находят,

Что прочие светлей и лучше жизнь проводят;

Им, при своих бедах, бед ближних не видать, --

И всяк свою печаль любя маскировать,

Себе лишь говорит при переводе вздоха:

Всем в мире хорошо, мне одному лишь -- плохо!

Всяк жребий свой клянет и каждый бы хотел

На участь ближнего свой обменить удел;

А между тем -- все вздор! Исполнись их желанье --

Что вышло бы? -- Промен страданья на страданье!

В. Г. Бенедиктов

* * *

Belles, le ciel a fait pour les mâles cerveaux

L'infatigable étude et les doctes travaux.

Pour vous sont les talents aimables et faciles.

Oh le sinistre emploi pour les grâces...

De poursuivre une sphère en ses cercles nombreux,

Ou du sec A plus В les sentiers ténébreux!

Quelle bouche immolée à leurs phrases si dures

Aura jamais, la nuit, de suaves murmures,

Et pourra s'amollir à soupirer: mon cœur,

Mon âme, et tous ces noms d'amoureuse langueur?

* * *

Красавицы! Мужским оставьте головам

Науки тяжкий труд! А вы... Довольно вам

Занятий женственных и легких дарований.

Как видеть было б жаль ........... созданий,

С математическим анализом в борьбе,

Согбенных над сухим, холодным a + b!

И если б их уста те формулы шептали,

То после, ночью, вряд они шептать бы стали,

Так нежно, сладостно и трепетно дыша

Средь вздрагиваний, ласк и стонов наслажденья:

"О ангел мой! Люблю... мой друг!.. моя душа" --

Все эти имена последнего томленья.

В. Г. Бенедиктов

* * *

Or venez maintenant, graves compilateurs,

Déployez pour mes vers vos balances critiques,

Flétrissez-les du sceau des lettres italiques.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Assurez que ma Muse est froide ou téméraire,

Que mes vers sont mauvais, que ma rime est vulgaire.

Je l'ai bien fait exprès; votre chagrin m'est doux.

Je serais bien fâché qu'ils fussent bons pour vous.

Mon Dieu! lorsque imitant ce bon roi de Phrygie,

Vous jugez ou le drame, ou l'ode, ou l'élégie,

Faut-il que nul démon, ami du genre humain,

Jamais à votre front ne porte votre main!

Vous sauriez une fois combien les doctes veilles

Sur votre tête auguste allongent les oreilles.

* * *

Зоилы! Критики венчанные! Идите!

Вот вам мои стихи: браните! говорите,

Что Муза у меня дерзка иль холодна,

Что стих мой нехорош, что рифма неполна!

Я с умыслом грешил. Мне брань от вас -- отрадна,

А ваша похвала была бы мне досадна.

В академических венцах вы иногда

Похожи на царя фригийского, когда

Трещит у вас в руках элегия иль ода.

О если б демон -- друг всего людского рода --

Вам вздернул руку вверх в то время, чтобы вы

Почуяли, своей коснувшись головы,

Как черствый педантизм, оцепенив вам души,

Меж листьями венцов вытягивает уши.

В. Г. Бенедиктов

ODES

Ode XI
LA JEUNE CAPTIVE

L'épi naissant mûrit de la faux respecté;

Sans crainte du pressoir, le pampre tout l'été

Boit les doux présents de l'aurore;

Et moi, comme lui belle, et jeune comme lui,

Quoique l'heure présente ait de trouble et d'ennui,

Je ne veux point mourir encore.

Qu'un stoïque aux yeux secs vole embrasser la mort,

Moi je pleure et j'espère; au noir souffle du Nord

Je plie et relève ma tête.

S'il est des jours amers, il en est de si doux!

Hélas! quel miel jamais n'a laissé de dégoûts?

Quelle mer n'a point de tempête?

L'illusion féconde habite dans mon sein.

D'une prison sur moi les murs pèsent en vain,

J'ai les ailes de l'espérance:

Echappée aux réseaux de l'oiseleur cruel,

Plus vive, plus heureuse, aux campagnes du ciel

Philomèle chante et s'élance.

Est-ce à moi de mourir! Tranquille je m'endors,

Et tranquille je veille; et ma veille aux remords

Ni mon sommeil ne sont en proie.

Ma bienvenue au jour me rit dans tous les yeux;

Sur des fronts abattus, mon aspect dans ces lieux

Ranime presque de la joie.

Mon beau voyage encore est si loin de sa fin!

Je pars, et des ormeaux qui bordent le chemin

J'ai passé les premiers à peine,

Au banquet de la vie à peine commencé,

Un instant seulement mes lèvres ont pressé

La coupe en mes mains encor pleine.

Je ne suis qu'au printemps, je veux voir la moisson;

Et comme le soleil, de saison en saison,

Je veux achever mon année.

Brillante sur ma tige et l'honneur du jardin,

Je n'ai vu luire encor que les feux du matin,

Je veux achever ma journée.

О mort! tu peux attendre; éloigne, éloigne-toi;

Va consoler les cœurs que la honte, l'effroi,

Le pâle désespoir dévore.

Pour moi Paies encore a des asiles verts;

Les amours des baisers, les Muses des concerts:

Je ne veux point mourir encore.

Ainsi, triste et captif, ma lyre, toutefois

S'éveillait; écoutant ces plaintes, cette voix,

Ces vœux d'une jeune captive;

Et secouant le joug de mes jours languissants,

Aux douces lois des vers je pliais les accents

De sa bouche aimable et naïve.

Ces chants, de ma prison témoins harmonieux,

Feront à quelque amant des loisirs studieux

Chercher quelle fut cette belle:

La grâce décorait son front et ses discours,

Et comme elles craindront de voir finir leurs jours

Ceux qui les passeront près d'elle.

ОДЫ

МОЛОДАЯ УЗНИЦА

В полях блестящий серп зеленых нив не жнет;

Янтарный виноград, в ту пору как цветет,

Не должен хищных рук бояться!

А я лишь начала, красуясь, расцветать...

И пусть мне суждено слез много проливать --

Я с жизнью не хочу расстаться.

Смотри, мудрец, на смерть с холодною душой!

Я плачу и молюсь, и жду, чтоб надо мной

Сквозь тучи звезды проглянули.

Есть дни ненастные -- но красен божий свет;

Не каждый сот душист; такого моря нет,

Где б ветры бурные не дули. --

Надежда светлая и в доле роковой

Тревожит грудь мою пленительной мечтой,

Как ни мрачна моя темница.

Так вдруг, освободясь от пагубных сетей,

В поля небесные счастливее, быстрей

Летит дубравная певица.

Мне рано умирать: покой дарит мне ночь,

Покой приносит день, его не гонят прочь

Ни страх, ни совести укоры;

И здесь у всех привет встречаю я в очах,

Улыбку милую на пасмурных челах

Всегда мои встречают взоры;

Прекрасный, дальний путь еще мне предстоит, --

И даль, в которую невольно все манит,

Передо мной лишь развернулась;

На радостном пиру у жизни молодой

Устами жадными до чаши круговой

Я только-только что коснулась.

Я видела весну, -- хочу я испытать

Палящий лета зной, и с солнцем довершать

Теченье жизни я желаю;

Лилея чистая, краса родных полей,

Я только видела блеск утренних огней, --

Зари вечерней ожидаю.

О смерть, не тронь меня! Пусть в мраке гробовом

Злодеи бледные с отчаяньем, стыдом

От бедствий думают скрываться;

Меня ж, невинную, ждет радость на земли,

И песни нежные, и поцелуй любви:

Я с жизнью не хочу расстаться.

Так в узах я слыхал, сам смерти обречен,

Прелестной узницы и жалобы, и стон, --

И думы сердце волновали.

Я с лирой соглашал печальный голос мой,

И стон, и жалобы страдалицы младой

Невольно струны повторяли.

И лира сладкая, подруга тяжких дней,

Быть может, спрашивать об узнице моей

Заставит песнию своею.

О! знайте ж: радости пленительней она;

И так же, как и ей, конечно, смерть страшна

Тому, кто жизнь проводит с нею.

И. И. Козлов

МЛАДАЯ УЗНИЦА

(Перевод из стихотворений Андрея Шенье)

"Серпы не трогают младых колосьев в поле,

Прозрачный виноград до осени по воле

Привык расти и тихо зреть.

Ах! столь же молода и, может быть, прекрасна,

Я не хочу еще, хотя я и несчастна,

Так рано умереть!

Пусть стоик видит смерть бесслезными очами!

В слезах надеюсь я!.. Пред бурными ветрами

Склонив главу, подъемлю вновь.

Коль много горьких дней, то сколько ж и прекрасных?

Всегда ль лазурь небес без облаков ненастных

Иль море без валов?

Мечта прелестная душой моей владеет.

Вотще темницы свод над мною тяготеет:

Надежды крылья у меня!

Так Прогна, свободясь от сети птицелова,

Вспорхнула -- и летит в поля небесны снова

С хвалой светилу дня!

Ах! мне ли умирать? я тихо засыпаю

И, тихо пробудясь, в душе не открываю

Ни угрызения, ни мук;

Меня приветствует румяный луч денницы;

При взгляде на меня свирепой стражи лицы

Теряют строгость вдруг!..

Мой светлый путь еще далек предназначенья:

Едва младенчества невинны вдохновенья

Увы! оставить я могла --

И жизни на пиру к устам моим цветущим

Я чашу с нектаром, блаженство подающим,

Едва лишь поднесла!

Дожив весны моей, ах! доживу ль и лета?

Как Феб по временам течет в долинах света,

Так жизнь пройти желаю я;

Как роза, расцвести едва лишь я готова

И только видела луч утра золотого.--

Увижу ль вечер дня?..

О смерть! повремени, не приходи за мною!

Беги утешить тех, которые тобою

Хотят сокрыть порочный стыд;

Но я люблю еще древесны тени мирны,

И поцелуй любви, и нежны звуки лирны --

И смерть меня страшит!.."

Сам грустный и в тюрьме, так пробуждал я гений;

Я слышал жалобы; я слышал сердца пени

И вздохи пленницы младой --

И, презря на меня наложенные узы,

Слова, летевшие из уст сей скорбной музы,

Слагал на лирный строй.

Быть может, песнь сия, тоски моей свидетель,

Заставит некогда любовь и добродетель

Искать безвестной девы след --

Хариты и умом, и красотой своею.

Кто б мог найти ее, кто б мог любим быть ею,

Тот полюбил бы свет!

Авр. Норов

IAMBES

IV
DERNIERS VERS DE L'AUTEUR

Comme un dernier rayon, comme un dernier zéphyre

Anime la fin d'un beau jour,

Au pied de l'échafaud j'essaie encor ma lyre.

Peut-être est-ce bientôt mon tour;

Peut-être avant que l'heure en cercle promenée

Ait posé, sur l'émail brillant,

Dans les soixante pas où sa route est bornée,

Son pied sonore et vigilant;

Le sommeil du tombeau pressera mes paupières.

Avant que de ses deux moitiés

Ce vers que je commence ait atteint la dernière,

Peut-être en ces murs effrayés

Le messager de mort, noir recruteur des ombres,

Escorté d'infâmes soldats,

Remplira de mon nom ces longs corridors sombres.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

ЯМБЫ

ПОСЛЕДНИЕ СТИХИ А. ШЕНЬЕ

Как бледною зарей, как веяньем зефира

Одушевлен конец безоблачного дня,

Так перед плахою звучит еще мне лира!

Быть может, что близка уже чреда моя --

И прежде, может быть, чем стрелка золотая,

Блестящую эмаль послушно обтекая,

Все шестьдесят шагов, весь путь свой круговой,

Пройдет недремлющей и звонкою стопой, --

Глаза мои сомкнет тяжелый сон кончины...

Иль прежде, чем мой стих дойдет до половицы,

Посланник гибели, вербуя мертвецов

И гнусных стражей ряд ведя под эти своды,

Названием моим и шорохом шагов

Наполнит длинные темницы переходы...

Н. И. Шибаев (?)

КОММЕНТАРИИ

Родился в Константинополе. Отец, Луи Шенье, -- коммерсант, доверенное лицо фр. посла в Турции графа дез Адлера, позднее фр. консул в Марокко. Мать, дочь богатого константинопольского антиквара, была воспитана мачехой-гречанкой (отсюда легенда о греческом происхождении поэта). С 1765 г. живет во Франции, сначала в Каркассоне у тетки, а затем в Париже, где учится в Наваррском коллеже. Затем поступает на военную службу, но в 1783 г., не прослужив и года, выходит в отставку. Совершив путешествия по Швейцарии (1784) и Италии (1786), в декабре 1787 г. отправляется в Лондон в качестве личного секретаря фр. посла маркиза де Лаюзерна. В мае 1790 г., в разгар революции, возвращается во Францию, где становится членом клуба фельянов (умеренных конституционалистов) и занимается журналистикой. После свержения монархии 10.VIII. 1792 г. и последовавшей затем расправы над аристократами решает бежать из Франции, однако в середине октября возвращается в Париж и в декабре 1792 г. принимает участие в действиях "умеренной партии", надеявшейся спасти жизнь Людовика XVI. После казни короля тайно поселяется в Версале и живет там в полном уединении. По чистой случайности Шенье был арестован как подозрительное лицо в Пасси, в загородном доме своего знакомого, маркиза де Пасторе. После четырехмесячного заключения казнен за участие в контрреволюционном "тюремном заговоре" (в котором на деле был замешан не он, а его брат Совер). Казнь свершилась 25.VII.1794, за два дня до падения якобинской диктатуры.

При жизни Шенье опубликовал только политическую оду "Le Jeu de Paume" (1791) и памфлетный "Hymne sur l'entrée triomphale des Suisses révoltés du régiment de Chateauvieux" (1792), a также статьи политического характера.

Рукописи Шенье хранились сначала у отца (ум. 1796), а затем у младшего брата Мари Жозефа Шенье (1764--1811), члена Конвента, сочинителя прославленных трагедий (постановка в ноябре 1789 г. его пьесы "Charles IX, ou L'Ecole des rois" воспринималась как революционная акция). Политические разногласия братьев не отразились на их личных отношениях. Тем не менее Мари Жозеф напечатал всего одно стихотворение брата ("Elégie dans le goût ancien") в 1801 г. и других попыток не предпринимал. Два фрагмента из сочинений Андре Шенье опубликовал в примечании к "Génie du christianisme" (1802) Шатобриан, еще один фрагмент (из идиллии "Le Mendiant") увидел свет в 1816 г., в сборнике Файоля "Mélanges littéraires". В 1819 г. душеприказчик М.-Ж. Шенье историк и филолог П. К. Ф. Дону продал часть рукописей А. Шенье издателям братьям Бодуэн, которые пригласили для их подготовки к публикации литератора Анри де Латуша (см. коммент. на с. 674). Помимо стихов, проданных Бодуэнам, в издание 1819 г. (переизд. 1820, 1822) вошли некоторые стихи, хранившиеся у Совера Шенье, переписанные его рукой и предоставленные им Латушу. Еще несколько стихов из тех, что хранились в семье Шенье, были опубликованы в "Revue de Paris" (дек. 1829, март 1830) и в издании 1833 г. ("Poésies posthumes et inédites"). В поле зрения русских поэтов, чьи переводы вошли в наст, изд., были только эти публикации, поэтому более поздних изданий А. Шенье мы не касаемся.

Шенье возлагал надежды прежде всего на описательные поэмы "Hermès" и "Amérique", окончить которые предполагал в зрелом возрасте. Однако посмертную славу ему принесли элегии и идиллии (по определению Латуша; сам Шенье называл свои "античные" стихи "буколиками").

Издание 1819 г. стало крупным событием в литературной жизни Франции, однако далеко не все сразу приняли поэзию Шенье. Критиков смутило, во-первых, то, что Шенье широко вводил в стихи устаревшие слова и "кальки" с греческих и латинских конструкций. Во-вторых, Шенье пошел гораздо дальше своих современников по пути обновления александрийского стиха (о сходных попытках в конце XVIII в. см.: Dimoff. T.2. Р. 473--474); благодаря обилию "переносов" стихи его казались "странной и отрывистой прозой" (слова поэта Ш. Луазона). Тем не менее Шенье сразу был признан "создателем истинной, образцовой элегии" (слова В. Гюго).

Тексты печатаются по изд.: Oeuvres complètes d'André Chénier. P., 1819; стих., опубликованные после 1819 г., -- по первым публикациям. Порядок расположения стихов и жанровые характеристики соответствуют изданию 1819 г. и -- для стихов, опубликованных позже, -- изданию 1833 г. Латуш иногда исправлял тексты Шенье, боясь шокировать публику непривычным словом или оборотом; наиболее существенные авторские варианты приводятся в комментариях по последнему научному изданию Шенье (Chénier A. Oeuvres poétiques. P., 1950); разночтения в пунктуации и служебных словах не оговариваются. В комментариях использованы примечания Л. Бека де Фукьера к изд.: Chénier A. Poésies. P., 1872.

IDYLLES. ИДИЛЛИИ

"ACCOURS, JEUNE CHROMIS..." -- Впервые в примечании к "Génie du christianisme" (Ч.II. Кн.III. Гл. 6), где Шатобриан писал: "Революция отняла у нас человека, обладавшего редкостным даром сочинения эклог, господина Андре Шенье. Мы видели рукописный сборник его идиллий, где есть вещи, достойные Феокрита". Шатобриан утверждал, что приводит стихи Шенье по памяти, однако точность воспроизведения заставляет предположить, что он имел возможность списать их. Он мог получить тексты от своей возлюбленной, Полины де Бомон, сестра которой была замужем за племянником покровителя Шенье, фр. посла в Лондоне маркиза де Ла Люзерна. В современном издании в соответствии с рукописью последние четыре строки помещены как отдельный фрагмент.

194. Galatée -- морская нимфа, дочь морского бога Нерея (см.: Овидий. Метаморфозы, XIII, 740--897).

Néère -- женское имя, распространенное в античной поэзии (см.: Гораций. Оды, III, 14, 21; Вергилий. Буколики, III, 4, и особенно: Тибулл, Ш, 1 и 2). Обыгрывание звучных имен и топонимов античности -- устойчивая черта поэтики Шенье.

Одно из наиболее популярных у русских поэтов стихотворений Шенье. Перевод И. И. Козлова -- впервые -- Комета Белы. Альманах на 1833 год. СПб., 1833. С.153 (ценз. разр. -- 30.Х.1832 г.). Перевод Авр. С. Норова впервые (вместе со стих. "Гермиона") -- BE, 1821. No 2. С.108, с подз.: "Отрывок" и подп.: "Норов". Печ. по: НЛ, 1824. No 6. С.95. Перевод Д. П. Ознобишина -- СЛ. С. 184. Датируется 1821--1822 гг., так как входит в рукописный сборник Ознобишина "Мечты" (1821--1822; ИРЛИ. Ф.213. No 24). В черновом наброске рецензии на СЛ Пушкин писал, что "г-ну Абр. Норову не должно было бы переводить Dante, а г-ну Ознобишину -- Андре Шенье" (Пушкин. T.XI. С.48), однако к данному переводу Ознобишина это замечание вряд ли могло относиться. Перевод В. И. Любича-Романовича -- Стих. Василия Романовича. СПб., 1832. С.43. В огл. подзаг.: "Идиллия Андрея Шенье".

L'AVEUGLE. -- Впервые -- Ch-1819. Пушкинский перевод соответствует первым 26 строкам текста Шенье. Источник -- "Жизнь Гомера" псевдо-Геродота.

194. Claros -- Клар, город в Греции, где находился храм Аполлона.

Sminthée -- Сминфей, "истребитель полевых мышей", культовое имя Аполлона.

Перевод Пушкина впервые -- Пушкин А. С. Соч. и письма / Под ред. П. О. Морозова. T.I. СПб., 1903. С. 339. Незаконченный черновой набросок. Датируется 1823 г. Первый перевод Пушкина из Шенье, содержащий вместе с тем и интерпретацию подлинника -- попытку выделить и подчеркнуть античную, буколическую основу сюжета (ср. в том же 1823 г. его характеристику Шенье: "он истинный грек, из классиков классик <...> От него так и пашет Феокритом и Анфологиею" -- письмо к П. А. Вяземскому от 4.XI.1823 г.; Пушкин. T.XIII. C.380--381). Этим замыслом диктуется и выбор гекзаметрической формы; работая над черновиком, Пушкин уделяет особое внимание звучанию стиха. Возможно, что одним из импульсов для перевода стало знакомство с "Терентинской девой" Шенье в переводе Н. И. Гнедича (см. коммент. к этому стих.). См.: Томашевский. С.79; Сандомирская В. Б. // ПИМ. Т.VII. С.167--184.

LYDÉ. -- Впервые -- Ch-1819. В современных изданиях в соответствии с рукописью два фрагмента, составлявшие это стихотворение, печатаются в составе поэмы из пяти фрагментов. Отрывок, начинающийся словами "О jeune adolescent!", стоял в рукописи в начале, а перед ним рукою Шенье помета: "Женщина, поэтесса поет так:" (Шенье часто делал такие пометы, превращая стихи в реплики собеседников-певцов). Источники: Феокрит. Идиллия II; Вергилий. Энеида, песнь IV; Овидий. Метаморфозы, кн. IV (история нимфы Салмакиды, навязывающей свою любовь Гермафродиту). Первые 8 строк восходят к ветхозаветной Песни песней (I, 5--6).

Перевод А. Г. Ротчева впервые -- Галатея, 1829. No 4. С.207. Предназначалось для "СЦ на 1827 год", но 14.XII.1826 г. было "решительно" запрещено петербургским цензурным комитетом. См.: Поэты 1820--30. T.I. С.753.

EUPHROSINE. -- Впервые -- Ch-1819. Название дано Латушем. В рукописи перед текстом помета: "Девочка десяти лет, которую называют ребенком, а она сердится".

Перевод И. И. Козлова впервые -- Утренняя заря. Альманах на 1839 год. СПб., 1839. С.51 (ценз. разр. 15.XI.1838 г.). В: Козлов-1840 подверглось незначительной стилистической правке В. А. Жуковского и получило название "Фанни" (может быть, тоже редакторское). В 1840 г. стих. высоко оценено Белинским (Белинский. T.V. С.77).

Перевод Авр. С. Норова -- НЛ, 1824. No 4. С.63.

Перевод В. И. Туманского -- впервые -- Совр., 1837. Т.8. С.65.

FRAGMENTS D'IDYLLES. ФРАГМЕНТЫ ИДИЛЛИЙ

"ŒTA, MONT ENNOBLI..." -- Впервые -- Ch-1819. Источник -- Овидий. Метаморфозы, ГХ, 1--272; высказывалось также предположение, что Шенье опирался на XV книгу "Les Aventures de Télémaque" (1699) Фене-лона (см.: Cherel A. // Revue d'histoire littéraire de France, 1910. P. 372-373). Геракл (другое имя -- Алкид) убил посягнувшего на его жену Деяниру кентавра Несса; тот перед смертью посоветовал Деянире собрать его кровь, чтобы превратить в приворотное зелье. В припадке ревности Деянира послала Гераклу хитон, пропитанный кровью Несса, которая, однако, превратилась в яд. Не в силах терпеть боль, Геракл поднялся на гору Эта и взошел на костер, но спустившаяся с неба туча унесла его на Олимп, где он был принят в сонм бессмертных богов.

Перевод А. С. Пушкина впервые -- Совр., 1836. T.I. C.191, без подл. Первый набросок стих, сделан еще в 1825 г.; окончательная редакция -- в 1835 г. Перевод Пушкина, довольно точный формально, меняет концепцию характера героя: Геракл Шенье ожидает смерти как приобщения к богам; Геракл Пушкина ищет в ней освобождения от мучений. Соответственно подчеркнуто и "неистовство" его в припадке безумия. Художественная идея Пушкина восходит не только к Шенье, но и непосредственно к "Метаморфозам" Овидия. См.: Сандомирская В. Б. // ПИМ. Т.VII. С.90--99. Нельзя исключить и побочные художественные ассоциации (напр., с описанием безумия Орландо в XXIII песни "Неистового Роланда" Ариосто; октавы, непосредственно предшествующие этой сцене, Пушкин переводил в

1826 г. -- см.: Пушкин. Т.III. С. 14--18). У Ариосто Орландо в безумии вырывает с корнем деревья, чего нет у Шенье, но есть у Пушкина ("исторгнутые пни").

"J'ÉTAIS UN FAIBLE ENFANT..." -- Впервые -- Ch-1819. В рукописи с пометой: "Юноша скажет так:". Перевод Д. П. Ознобишина впервые -- Урания. С.82.

"JE SAIS, QUAND LE MIDI..." -- Впервые -- Ch-1819. Перевод Е. А. Баратынского впервые -- СЛ. С.26; почти одновременно -- в СЦ на

1827 год. С.ЗЗО, под загл.: "Наяда". В Баратынский-1827 вошло с подзаг. в огл.: "Подраж.<ание> Шенье". 6.1.1827 г. Вяземский сообщал это стих. А. И. Тургеневу и В. А. Жуковскому: "А вот прелесть его, перевод из André Chénier" (Архив бр. Тургеневых. Вып.VI. Пг., 1921. С.57).

203. Склонялся челом, венчанным осокой. -- Этот образ в русской поэзии появляется задолго до Шенье. Ср. в "Ключе" (1779) Г. Р. Державина: "Седящ, увенчан осокою, / В тени развесистых древес...". Парафраза этих строк -- в стих. А. А. Дельвига "На смерть Державина" (1816): "Венчан осокою ручей убежал от повергнутой урны..." Эти стихи были известны Баратынскому, в 1819 г. жившему вместе с Дельвигом; он воспользовался уже существовавшим образом, переводя Шенье. См.: Вацуро В. Э. // Рус. речь, 1988. No 4. С. 27--29.

"FILLE DU VIEUX PASTEUR..." -- Впервые -- Ch-1819. Примечание Шенье: "Увидено и сочинено в Катийоне, близ Форжа, 4 августа 1792 г., и записано назавтра в Гурне" (Форж и Гурне-- местечки в Нормандии).

202. lent -- зд. гибкий (отлат. lentus; ср.: Вергилий. Буколики, III, 38).

Перевод В. Г. Бенедиктова -- Бенедиктов. ТЛИ. С.395. Датировке не поддается.

(TIRÉ DE MOSCHUS). -- Впервые -- Ch-1819. Источник -- VIII эпиграмма древнегреч. поэта Мосха (II в. до н. э.).

Перевод В. Г. Бенедиктова впервые -- Бенедиктов. Т.III. С.394.

ÉLÉGIES. ЭЛЕГИИ

ÉLÉGIE V. -- Впервые -- Ch-1819.

204. ...qu'on peut cacher l'amour... -- Ср.: Тибулл, I, 8, 1.

Перевод Пушкина впервые -- Стихотворения А. Пушкина. СПб., 1826. С.21 (разд. "Элегии"). В огл.: "Подражание Шенье". Написано в 1824 г. Эта элегия (возможно, через посредство перевода Пушкина) отразилась в "Элегии" ("Ты восхитительна! Ты пышно расцветаешь...", 1829) H. M. Языкова, включившей также мотивы "Эвфрозины".

ÉLÉGIE XI. -- Впервые -- Ch-1819.

Перевод И. А. Бека -- Совр., 1837. Т.VII. C.326.

ÉLÉGIE XIII, TIRÉE D'UNE IDYLLE DE MOSCHUS.-- Впервые -- Ch-1819. Источник -- XVI идиллия Биона (древнегреч. поэта II в. до н. э., современника Мосха); рус. пер. см. в кн.: Античная лирика. М., 1968. С. 259. В изд. 1826 г. ("Oeuvres posthumes") с подзаг.: "Tirée d'une idylle de Bion", в изд. 1833 г. снова с отсылкой к Мосху. Эта идиллия Биона была популярна во фр. поэзии XVI в.; ей подражали поэты "Плеяды" Ронсар (Оды, IV, XX) и Баиф ("De l'aimable Cypris ô lumière dorée..."). Перевод И. И. Козлова впервые -- БдЧ, 1835. Т.12. Отд.1. С.19.

ÉLÉGIE XIV. -- Впервые -- Ch-1819. Источники -- Гораций. Сатиры (II, 6) и VI послание Буало.

208. Dormir et ne rien faire... -- Реминисценция из стих. Лафонтена "Epi-taphe d'un paresseux".

L'épouse de Booz (библ.) -- моавитянка Руфь, собиравшая колосья на поле богача Вооза и взятая им в жены.

Joseph qui dans Sichem... (библ.) -- Иосиф, сын Иакова и Рахили; братья, пасшие скот в Сихеме, мстя за предпочтение, которое оказывал ему отец, бросили его в колодец.

Rachel... quinze ans d'esclavage... (библ.) -- Чтобы получить в жены Рахиль, дочь Лавана Арамеянина, Иаков служил ему дважды по семь лет. В переводе Глебова опущен финал:

Julie, amante faible, et tombée avec gloire;

Clarisse, beauté sainte où respire le ciel,

Dont la douleur ignore et la haine et le fiel,

Qui souffre sans gémir, qui périt sans murmure.

Clémentine adorée, âme céleste et pure

Qui parmi les rigueurs d'une injuste maison

Ne perd point l'innocence en perdant la raison:

Mânes aux yeux charmants, vos images chéries

Accourent occuper ses belles rêveries;

Ses yeux laissent tomber une larme. Avec vous

Il est dans vos foyers, il voit vos traits si doux.

A vos persécuteurs il reproche leur crime.

D aime qui vous aime, il hait qui vous opprime.

Mais tout à coup il pense, ô mortels déplaisirs!

Que ces touchants objets de pleurs et de soupirs,

Ne sont peut-être, hélas! que d'aimables chimères,

De l'âme et du génie enfants imaginaires.

Il se lève; il s'agite à pas tumultueux;

En projets enchanteurs il égare ses vœux.

Il ira, le cœur plein d'une image divine,

Chercher si quelques lieux ont une Clémentine,

Et dans quelque désert, loin des regards jaloux,

La servir, l'adorer et vivre à ses genoux.

В отрывке упомянуты героини романов "Julie, ou La Nouvelle Héloïse" Ж.-Ж. Руссо, "Клариссы" и "Истории сэра Грандисона" С. Ричардсона, популярнейших книг преромантической эпохи.

Перевод Д. П. Глебова -- Глебов. С. 27, с прим.: "Содержание сей элегии почерпнуто мною из А. Шенье, столь рано похищенного у муз, оплакивающих его безвременную кончину. Он погиб во время бывших смятений во Франции. Напитанный чтением древних, Шенье заимствовал всю силу и красоту их творений. Кто не знает его превосходного стихотворения "Младая узница", написанного им в темнице?.. Сия пиэса переведена весьма близко Аб. С. Норовым и заслужила одобрение многих любителей поэзии" (С. 281). Оригинал интерпретирован Глебовым в духе традиционных для русского сентиментализма руссоистских посланий и освобожден от библейских ассоциаций.

211. И невозвратное еще дарит слезою... -- Реминисценция из "Сельского кладбища" Жуковского ("Дарил несчастных он чем только мог -- слезою").

ÉLÉGIE XX. -- Впервые -- Mercure. 1 жерминаля IX года (22.III.1801); за текстом -- анонимная заметка: "Юноша, автор этих строк, подававший большие надежды на поприще словесности, был убит по приказу революционного суда. <...> Он любил поэзию и посвящал ей свои дни. Рукописи стихов, которые остались от него и которые он не успел перечесть, часто грешат отсутствием правильности и чистоты, но не раз обнаруживают в сочинителе вкус, достойный древних, и поэтический талант". Затем -- в AM, 1802; за текстом -- заметка издателя: "Этот юноша, кроткий, честный, скромный и общительный, любимый сын достойного и добродетельного отца, рожденный, дабы прославить своими литературными познаниями и талантами имя Шенье, пал жертвой революционной тирании в III году" (С. 114). Печ. по: Ch-1819.

210. Pleurez, doux Alcyons... -- Начало стих, восходит к Катуллу (III, 1-- 2). Скорбь об утонувшей девушке -- распространенная тема в греческой антологической поэзии.

...Oiseaux chers à Thétis... -- Ср.: Вергилий. Георгики, I, 399.

Camarine -- в древности город на о. Сицилия.

212. ...sous le cèdre enfermé. -- Ср.: Еврипид. Алкеста, 160--161.

Et le bandeau d'hymen -- вариант первого издателя -- М.-Ж. Шенье; в рукописи: "Les doux parfums n'ont point coulé sur tes cheveux".

Перевод H. И. Гнедича впервые -- ПЗ на 1823 год. СПб., 1823 (ценз, разр. 30.XI. 1822 г). С. 180, с загл.: "Терентинская дева. Элегия". Датировано автором 1822 годом. Это стих, нравилось Пушкину, который писал брату 30. I. 1823 г. из Кишинева: "Гнедич у меня перебивает лавочку -- Увы, напрасно ждал тебя жених печальный и проч. -- непростительно прелестно. Знал бы своего Гомера, а то и нам не будет места на Парнассе" (Пушкин. Т. XIII. С. 56). Перевод Авр. С. Норова --BE, 1821. No2. С. 106-- 108 (вместе со стих. "Красавица", с подп.: "Норов"). Перевод И. И. Козлова -- БдЧ, 1835. Т. 9. Отд. I. С. 126. В: Козлов-1840. Ч. 2 -- незначительная стилистическая правка Жуковского.

ÉLÉGIE XXIII. -- Впервые -- Ch-1819 не полностью (без финальных 22 строк). А. А. Ахматова считала эту элегию источником пушкинского стих. "Ночь" (1823); см.: Вопросы лит-ры, 1978. No 1. С. 189.

212. Ah! tantôt sur un flanc... une fièvre ardente... -- Ср.: Овидий. Любовные элегии, I, 2, 1--8.

214. Camille -- Камилла, адресат многих любовных элегий Шенье (прототипом ее была креолка Мишель де Бонней, урожд. Сантуари, сестра "Эв-харис", прославленной Бертеном), однако в рукописи этой и некоторых других элегий стоит имя D'z.n. (лицо неустановленное).

Перевод В. Г. Бенедиктова впервые -- Бенедиктов. Т. III. С. 400.

ÉLÉGIE XXXVI. -- Впервые без первых четырех строк -- в примечании к "Génie du christianisme" Шатобриана, затем полностью -- в Ch-1819. Написано в апреле 1789 г. в Лондоне. Элегия была замечена сразу после выхода "Génie du christianisme". Стендаль в 1803 г. назвал ее самой трогательной из всех, им читанных, и сравнил с лучшими строками Вергилия (Реизов Б. Г. Стендаль. Годы ученья. Л., 1968. С. 96). В переводе Баратынского опущены 4 начальных и 4 финальных строки:

О nécessité dure! ô pesant esclavage!

О sort! je dois donc voir, et dans mon plus bel âge,

Flotter mes jours tissus de désirs et de pleurs

Dans ce flux et reflux d'espoirs et de douleurs!

Il a souffert, il souffre: aveugle d'espérance,

Il se traîne au tombeau de souffrance en souffrance;

Et la mort, de nos maux ce remède si doux,

Lui semble un nouveau mal, le plus cruel de tous.

216. ...de boire la lie / De ce calice amer... -- метафора, восходящая к евангельскому образу чаши как символа скорби и страданий; подобное "идущее от библейской мифологии представление чувства как жидкости и переживания чувства в образе чаши, из которой или которую пьет человек" (Виноградов В. В. Язык Пушкина. М.--Л., 1935. С. 257), характерно для поэзии классицизма и постклассицизма. Ср. у Ламартина в "Adieu" и "L'Automne", написанных до появления сборника Шенье.

...du mépris... qui suit la pauvreté -- цитата из трагедии Вольтера "Méroре" (Акт II. Сц. 2).

Le fer libérateur... Déjà frappe... -- Рукопись утрачена; по воспоминаниям наследницы Латуша Полины де Фложерг, в ней стояло: "Déjà le doux poignard... se présente".

633. Il a souffert, il souffre... -- реминисценция из Лафонтена (Fables, I, XVI).

Перевод Е. А. Баратынского впервые -- СЦ на 1829 год. СПб., 1829. С. 46 втор. паг. (ценз. разр. 27.XII. 1828 г.), под загл.: "Смерть. Подражание А. Шенье". О характере переработки текста Шенье Баратынским см.: Фризман Л. Г. // Искусство слова. М., 1973. С. 72--81. Ср. также: Реизов. С. 190--193.

Перевод Н. Д. Иванчина-Писарева -- Иванчин-Писарев. С. 163. Первое известное нам обращение к переводу Шенье в России, еще до выхода сборника Латуша (ценз. разр. 19.XII. 1818 г.). Переведено по тексту, процитированному Шатобрианом. См.: Фризман Л. Г. // ВПК. 1976. Л., 1979. С. 144-- 146.

FRAGMENTS D'ÉLÉGIES. ФРАГМЕНТЫ ЭЛЕГИЙ

"TEL J'ÉTAIS AUTREFOIS..." -- Впервые -- Ch-1819. Первая строка восходит, вероятно, к шуточной поэме англ. поэта Мэтью Прайора (1664-- 1721) "Городская и полевая мышь" (у Прайора: "Such was I -- such, by nature, still I am"). В 1750-х гг. поэма переводилась на фр. язык; фраза, употребленная Прайором в пародийных целях, неоднократно варьировалась в англ. и фр. поэзии (см.: Реизов. С. 189).

216. Fanni -- В рукописи Laure.

218. Plutus -- Плутос, бог богатства, выведенный в одноименной комедии Аристофана, чье творчество Шенье внимательно изучал в связи с собственными драматическими замыслами.

Lycée -- Ликей, квартал Афин, по имени которого Аристотель назвал созданную им в 335 г. до н. э. школу философов.

Portique -- Портик, школа философов, основанная ок. 300 до н. э. Зеноном из Китиона; его учение получило название "стоицизм" (от греч. stoa -- портик).

soins m pl (уст.) -- усилия.

Перевод В. И. Туманского впервые -- Славянин, 1828. No 21. Отд. II. С. 312, с подп.: "Т" и пометой: "1826, Москва". Впервые атрибутирован Туманскому в изд.: Туманский В. И. Стихотворения (1817--1839). Биогр. очерк Г. А. Милорадовича. СПб., 1881. С. 129--130; вошло в изд.: Туманский-1912. С. 166. Оба издания включают многочисленные произвольные атрибуции, однако в данном случае в пользу авторства Туманского говорит не только инициал "Т.", которым он нередко подписывался, но и помета (см. коммент. к его переводу "Гондольер и поэт"), и сам факт обращения к Шенье, которым он в эту пору усиленно интересовался; наконец, вероятная связь стих, с пушкинским "Каков я прежде был, таков и ныне я", с эпиграфом из Шенье "Tel j'étais autrefois et tel je suis encor" (см. коммент. С. Н. Браиловского в: Туманский-1912. С. 366). Стих. Пушкина, последняя редакция которого относится к 1828 г., в автографе озаглавлено "Отрьшок из Андрея Шенье"; в печатном изд. в оглавлении подзаг.: "Отрывок из Андрея Шенье". Тем не менее оно не перевод, а совершенно самостоятельное развитие одного из мотивов, едва намеченных у Шенье (поэтому оно и не включено в наст, изд.); возможно, что в нем содержится своеобразный отклик и на элегию "Aux deux frères Trudaine" (элегия XL в Ch-1819); см.: Реизов. С. 188--189. В данном случае существенно, однако, что первоначальный его замысел относится к сер. сентября -- началу ноября 1826 г. (Пушкин. Т. III. С. 1174), то есть к тому же времени, что и стих. Туманского, включаясь, таким образом, в круг общих интересов поэтов.

"PARTONS, LA VOILE EST PRÊTE..." -- Впервые -- Ch-1819. Шенье постоянно помнил, что родился в Константинополе; он звал себя "византийским французом", мечтал побывать на Востоке, обдумывал восточные элегии и изучал книги о Востоке.

Интерпретация Пушкина впервые -- MB, 1830. No XI. С. 194, под загл.: "Элегический отрывок" и с датой: "23 декабря 1829". Вошло в "Стихотворения А. Пушкина". Ч. III. СПб., 1832. С. 21; подзаголовок "Элегический отрывок" -- в оглавлении. Стих. Пушкина -- самостоятельная вариация лирической темы, заданной у Шенье. Приводится нами как образец характерной для Пушкина поэтической переработки источника. В стих, прослеживаются автобиографические реалии: в конце 1829 г. Пушкин мучился неопределенностью своего положения, не получая решительного ответа на свое предложение H. H. Гончаровой; в начале 1830 г. он обращается к Бенкендорфу с просьбой о разрешении присоединиться к русской миссии, отправлявшейся в Китай. О соотношении этого стих, с элегией Шенье см.: Losinski G. // Revue de littérature comparée, 1937. No 1. P. 57; Громбах С. // Вопросы литературы, 1983. No 4. С. 204--210.

"TOUT MORTEL SE SOULAGE À PARLER DE SES MAUX..." -- Впервые -- Ch-1819. Источник, согласно помете самого Шенье, -- 67-й фрагмент греч. поэта Каллимаха (310--240 до н. э.); Шенье читал его стихи по изд. 1697 г. с комментариями Шпанхейма. Первая строка восходит к Проперцию (I, 34) и Корнелю "Polyeucte" (Акт I. Сц. 3).

Перевод с подп.: "Ш-б-ъ" (Н. И. Шибаев?) -- СЦ на 1832 год. СПб., 1832. С. 154 втор. паг.

"SANS PARENTS, SANS AMIS ET SANS CONCITOYENS..." -- Впервые -- Ch-1819. Написано в Англии зимой 1788--1789 гг. (см.: Dimoff. T. I. Р. 247). Перевод И. И. Козлова (неустановленного времени) впервые -- Козлов-1840. Ч. 2. С. 333. Перевод Н. И. Шибаева (?) -- Альциона. Альманах на 1831 год. СПб., 1831 (ценз. разр. 17. X. 1830 г.). С. 78 втор. паг. Подл.: "Ш-б-ъ".

"LA GRÂCE, LES TALENTS..." -- Впервые -- Ch-1819.

222. Thersite -- Терсит (Илиада, II, 212--270); иносказательно -- злобный и уродливый крикун.

Переводы этого и двух последующих стих. -- Бенедиктов. Т. III. С. 397--399.

"LE COURROUX D'UN AMANT..." -- Впервые -- Ch-1819.

"VIENS PRÈS D'ELLE AU MATIN..." -- Впервые -- Ch-1819. Перевод A. A. Шишкова впервые -- MB, 1830. No 12. С. 288, под загл.: "Приближься к ней. (Из Андре Шенье)". Печ. по: Шишков. С. 25.

POÉSIES DIVERSES. РАЗНЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ

"PRÈS DES BORDS OÙ VENISE..." -- Впервые в "Mercure du XIX e siècle" (1826. T. XII. P. 241), под загл.: "Vers inédits d'André Chénier" (вышло в дек. 1825 г. или янв. 1826 г.) и в "Œuvres posthumes" 1826 г. (вышли в феврале), затем в сб. "Annales romantiques" (1827--1828). В издания 1833 и 1839 гг. не вошло. В изд. 1874 г. ("Œuvres poétiques"), подготовленном по рукописям Габриэлем де Шенье, напечатано в более полном виде, чем в первых публикациях, где текст, очевидно, подвергся правке Латуша. Источник, как явствует из пометы самого Шенье, -- сонет итальянского поэта Дж. Б. Ф. Цапли (1664--1719), опубликованный в его "Стихотворениях" (Венеция, 1752. Т. 1. С. 29); по мнению Л. Бека де Фукьера, Шенье мог читать эту книгу в Лондоне, поскольку она имелась в библиотеке маркиза де Ла Люзерна (см.: Poésies de A. Chénier. P., 1872. P. 427-428).

224. Renaud, Tancrède... Herminie... -- персонажи поэмы Т. Тассо "Освобожденный Иерусалим".

Перевод А. С. Пушкина впервые -- НА на 1828 год. СПб., [1827]. Кн. IV. С. 53, под загл.: "Перевод неизданных стихов Андрея Шенье". Вошло в "Стихотворения А. Пушкина" (Ч. П. СПб., 1829. С. 102) с тем же подзаголовком в оглавлении. Датировано в черновом автографе 17.IX. 1827 г. Фр. оригинал Пушкин вписал в принадлежавшее ему издание Шенье 1819 г. (ПС. Вып. IX--X. СПб., 1910. С. 192); текст записи соответствует публикации в "Mercure du XXe siècle"; сделана она, вероятно, осенью 1826 г. в период общения с В. И. Туманским (см. ниже). Предположения, что Пушкин воспользовался допечатным списком (Сандомирская В. Б. // ПИМ. Т. VIII. С. 103--105; Непомнящий В. С. // Вопросы лит-ры, 1978. No 1. С. 219--220), опираются на неточные сведения о времени первой публикации стихов Шенье (РП. С. 504).

Перевод И. И. Козлова впервые -- НА на 1828 год. СПб., [1827]. Кн. IV. С. 54, под загл.: "Вольное подражание Андрею Шенье". Посвящено графине Зинаиде Ивановне Лепцельтерн, урожд. Лаваль, жене австрийского посланника, знакомой Козлова. Напечатано в НА рядом с переводом Пушкина.

Перевод В. И. Туманского впервые -- СЦ на 1831 год. СПб., 1830. С. 25. С пометой: "1826. Одесса". Перепечатано с небольшими разночтениями в ЛПРИ, 1835. 9.XI. No 90. С. 719, и "Молве", 1835. No 90. Печ. по: СЦ (авторский текст, сохранившийся и в автографе в составе цензурной рукописи СЦ, -- ИРЛИ. Ф. 244. Оп. 8. No 36). Существует предположение, что этот перевод был привезен Туманским в Москву, прочитан в сентябре 1826 г. Пушкину и дал ему "толчок к переводу того же стихотворения" (Туманский-1912. С. 366). Однако в Одессе Туманский в первой половине 1826 г. провел не более трех недель (с начала до второй половины марта), после чего уехал в Ярославец и в Москву (Там же. С. 288--290). Более вероятно, что "неизданные стихи А. Шенье" (название их у Пушкина и подзаголовок у Туманского прямо повторят название первой публикации оригинала) были получены в Москве осенью 1826 г., и здесь с ними познакомились и Туманский, и Пушкин, сделавший с них список. Несомненно, стихи эти были предметом обсуждения во время общения поэтов в Москве (см. в указ. соч. С. Н. Браиловского и В, Б. Сандомирской; Переписка Пушкина. М., 1982. Т. 2. С. 163--165). Туманский интересовался Шенье с 1820 г. и возил с собой томик его стихов, со своими заметками (Начала, 1922. Т. 2. С. 262-- 263); однако перевод осуществил уже осенью или зимой 1826 г., когда вернулся в Одессу; оба стихотворения, таким образом, появляются независимо друг от друга. Фразеологические совпадения в них объясняются общностью источника^

"L'IMPUR ET FIER ÉPOUX..." -- Впервые -- Ch-1833.

224. ...époux que la chèvre désire... -- частое в античной поэзии перифрастическое обозначение козла (см., напр.: Феокрит. Идиллии, VIII, 49). Перевод В. Г. Бенедиктовым этого и четырех последующих стих. -- Бенедиктов. Т. III. С. 393, 396,-403, 392, 391.

"TOI! DE MOPSUS AMI!..." -- Впервые -- Ch-1833. Написано от лица пастуха, возражающего другому пастуху, сославшемуся в споре на свою дружбу с Мопсом (мастер игры на свирели, выведенный в V эклоге Вергилия).

226. Bérécynthe -- Берекинф, один из горных хребтов фригийской Иды (в прибрежной Малой Азии).

Hyagnis -- Гиагнис, фригиец, изобретатель новых способов игры на флейте (см.: Апулей. Флориды, III), сочинитель гимнов в честь фригийской богини Кибелы ("матери богов"), которую именовали также Берекинфской богиней.

énervé -- зд. в знач. латинского слова semivir (полумужеский); жрецы Кибелы в экстазе нередко оскопляли себя в ее честь.

des fanges du Méandre. -- В рукописи: du Sangar au Méandre. Меандр -- река в Малой Азии.

Les éloges railleurs... -- намек на миф о Марсии, сыне Гиагниса, который посмел состязаться в игре на флейте с самим Аполлоном, и бог в гневе содрал с него кожу.

"TOUT HOMME A SES DOULEURS..." -- Впервые -- Ch-1833. 226. Chacun... envie un autre humain... -- реминисценция из Лафонтена (Fables, VI, 12).

"BELLES, LE CIEL A FAIT POUR LES MÂLES CERVEAUX..." -- Впервые -- Ch-1833. Пропуск в 4-й строке заполнен по рукописи в изд. 1874 г.: "Les grâces badines". Объяснялся он, очевидно, отсутствием рифмы.

"OR VENEZ MAINTENANT, GRAVES COMPILATEURS..." -- Впервые -- Revue de Paris, 1830, mars. Фрагмент примыкает к наброскам большой сатирической поэмы "La République des Lettres". В современных изданиях в соответствии с рукописью две первые строки читаются: "Or, venez maintenant, graves déclamateurs, / D'almanachs, de journaux savants compilateurs". Вместо строки точек следуют две строки: Citez de grands noms, épouvantai! des sots, / Aux lourds raisonnements joignez de lourds bons mots".

228. Assurez que ma Muse est froide... -- Ср.: "Мизантроп" Мольера (Акт I. Сц.1).

...ce bon roi de Phrygje. -- Фригийский царь Мидас был судьей на музыкальном состязании Аполлона и Марсия (см. коммент. к "Toi! de Mopsus ami!") и предпочел Марсия, за что Аполлон наградил его ослиными ушами. Мидас как олицетворение дурного критика выведен в IX сатире Буало (212--234).

ODES. ОДЫ

LA JEUNE CAPTIVE. -- Впервые -- Décade philosophique. 20 нивоза III года (9.1. 1795 г.). По форме (строфика) стих, относится к одам, однако, как сказал Мильвуа в примечании к своей элегии "La Néréide", оно "окрашено в тона элегии". Написано в тюрьме Сен-Лазар; рукопись сохранилась у находившегося там вместе с Шенье аббата Меллена. В 1796 г. стих, было перепечатано в AM с примечанием к имени автора: "Казнен 7 термидора вместе с несчастным Руше и двадцатью другими узниками тюрьмы Сен-Лазар, также обвинявшимися в подготовке тюремного восстания либо в участии в нем. Андре Шенье было всего тридцать лет. Он много трудился, много писал, но опубликовал очень мало. Поэзия, философия и наука о древностях понесли с его смертью невосполнимую утрату" (С. 181). Посвящено Эме де Куаньи (1769--1820), в замужестве герцогине де Флери. А. де Виньи в романе "Stello" (1832) канонизировал версию о глубоком чувстве Шенье к Эме де Куаньи, что не вполне соответствовало действительности.

230. Au banquet de la vie... -- реминисценция из Жильбера (см. наст. изд. С. 64).

232. Brillante sur ma tige... / Je n'ai vu luire encore... -- Ср.: Расин. Esther (Акт I. Сц.5).

Aux douces lois des vers... bouche aimable et naïve. -- Эти две строки процитировал Пушкин в письме к А. А. Бестужеву от 8.II. 1824 г., рассказывая о создании "Бахчисарайского фонтана" (Пушкин. T.XIII. С.88).

Есть основания предполагать, что стих. "La Jeune captive" было замечено в России еще до выхода издания Латуша -- может быть, по перепечатке в AM, известном русским читателям. На это как будто указывают черновые варианты заметки Пушкина "<Об Андре Шенье>" (1825): "Долго он был известен двумя или тремя отрывками в др.<евнем> элегическом роде, Одою Младой Узницы и словами Шатобриана" (Пушкин. T.XI. С.301); затем, впрочем, Пушкин это указание вычеркнул.

Перевод И. И. Козлова впервые -- НА на 1827 год. СПб., 1826. С.46, с подзаг.: "Перевод из Андрея Шенье". Перевод Авр. С. Норова -- НЛ, 1823. No 38. С. 187. С подп.: "Норов". Перевод считался удачным (ср. свидетельство Д. П. Глебова в прим. к "Elégie XTV" Шенье). Существует перевод -- "Молодая узница. (Подражание Андрею Шенье)", подп.: "Г.С***" -- Венок граций. Альманах на 1829 год. М. [1829]. С.34.

IAMBES. ЯМБЫ

IAMBE IV. ("СОММЕ UN DERNIER RAYON...") -- Впервые -- Ch-1819 не полностью. Латуш разделил стих, на две неравные части и дал первой название "Iambe IV", а второй "Iambe III". Судя по рукописи, где на том же листе набросаны стих., далекие по тематике от предсмертных, это стих, написано не в последние минуты перед отправкой на казнь (как считали в первой половине ХГХ в.), а немного раньше. Жанровое определение восходит к античности, когда ямбами называли стих, обличительного (реже элегического) характера с чередованием длинных и коротких строк, написанные ямбом.

Перевод с подл.: "Ш-б-ъ" (Н. И. Шибаев?) -- Альциона. Альманах на 1832 год. СПб., 1832. С.68 втор. паг. (ценз. разр. 20.XI.1831).