Шиллер Фридрих - Предисловие к "Истории Мальтийского ордена, обработанной по Верто г. М. Н."

Собраніе сочиненій Шиллера въ переводѣ русскихъ писателей. Подъ ред. С. А. Венгерова. Томъ IV. С.-Пб., 1902

Переводъ Всеволода Чешихина.

Предисловіе къ "Исторіи Мальтійскаго ордена, обработанной по Верто г. М. Н."

Орденъ Храмовниковъ блеснулъ и исчезъ, какъ метеоръ, во всеобщей исторіи; орденъ Іоаннитовъ, однако, живетъ долго, уже 7 вѣковъ и, хотя и почти исчезъ съ политической сцены, донынѣ стоитъ и будетъ стоять передъ философомъ, размышляющимъ о судьбахъ человѣчества, въ качествѣ замѣчательнаго явленія. Почва, на которой создался этотъ орденъ, колеблется, и съ сострадательною улыбкою смотримъ мы на его происхожденіе, столь святое столь торжественное для того времени. Но самый орденъ все-таки стоитъ, какъ почтенная руина, на своемъ по-прежнему недоступномъ утесѣ, и, теряясь въ изумленіи передъ исчезнувшею героическою величиною, мы глядимъ на него, точно на опрокинутый обелискъ или тріумфальную арку Траяна.

Хотя мы не безъ основанія поздравляемъ себя съ тѣмъ, что живемъ въ эпоху, когда уже больше незачѣмъ стремиться къ заслугамъ, къ которымъ стремился этотъ орденъ, когда затрата силъ и героизмъ, обнаруживавшіеся въ этомъ орденѣ, столь же излишни, сколь невозможны, но мы должны признать, что не всегда мы противопоставляемъ преимущества современности прошедшему съ надлежащею скромностью и справедливостью въ отношеніи этого прошедшаго. Презрительный взглядъ, который мы кидаемъ на тотъ періодъ суевѣрія, фанатизма, духовнаго рабства обнаруживаетъ не столько похвальную гордость сознающей себя силы, сколько мелкое торжество слабости, которая мститъ безсильною насмѣшкою за то посрамленіе, какое наноситъ ей высшая заслуга. Какъ бы ни опередили мы тѣ темныя времена, все же наши пріобрѣтенія не что иное, какъ выгодная мѣна, которою мы гордимся (хотя бы и по праву). Преимущества болѣе ясныхъ понятій, побѣжденныхъ предразсудковъ, усмиренныхъ страстей, свободолюбивыхъ чувствованій -- если только, дѣйствительно, мы имѣемъ эти преимущества -- пріобрѣтены нами тяжкою жертвою практической доблести, безъ которой всѣ наши болѣе точныя познанія не могутъ принести намъ пользу. Та самая культура, которая погасила въ нашемъ мозгу пламя фанатической ревности, одновременно потушила въ нашемъ сердцѣ огонь вдохновенія, ослабила размахъ стремленій, уничтожила созрѣвшую для дѣятельности энергію характера. Средневѣковые герои рисковали во имя мечты, которую они считали мудростью, кровью, жизнью и собственностью; какъ ни былъ плохо образованъ ихъ умъ, но они героически слѣдовали его высшимъ законамъ. Ну, а мы, изнѣженные ихъ потомки, можемъ ли похвалиться тѣмъ, что во имя нашей мудрости мы рискуемъ наполовину столькимъ, сколькимъ этц предки рисковали во имя своего безумія?

Я вполнѣ готовъ подписаться подъ тѣмъ мнѣніемъ, которое высказываетъ авторъ вышеназванной "исторіи", а именно, что въ важную заслугу должно поставить тому вѣку его практическую доблесть, готовность ставить на карту самое драгоцѣнное и самое благородное и всѣ блага чувственности приносить въ жертву чисто-идеальному благу. Если историкъ и хладнокровный политикъ ставитъ въ укоръ тому вѣку эксцентрическій полетъ фантазіи, то философъ-моралистъ отнесется къ этому явленію безпристрастнѣе, даже, пожалуй, оно встрѣтитъ съ его стороны восторженную оцѣнку энтузіаста. Его восхититъ возвышенное зрѣлище убѣжденія, торжествующаго надъ всѣми утѣхами чувственности, и идеи, воспламеняющей сердца, властвующей надъ всѣми, вообще, столь мощными страстями. И это въ эпоху всевозможныхъ гнусностей, похваляющей и благословляющей мрачнѣйшій фанатизмъ въ эпоху безвкуснѣйшихъ заблужденій суевѣрія!

Если времена крестовыхъ походовъ были періодомъ долгаго, печальнаго застоя въ культурѣ, даже періодомъ возвращенія европейцевъ въ состояніе первобытной дикости, то никогда еще человѣчество не было такъ очевидно близко къ достиженію высшаго нравственнаго достоинства, какъ именно тогда, если только признать, что нравственное достоинствочеловѣка состоитъ въ господствѣ его идей надъ его чувствами. Способность души руководиться сверхчувственными побужденіями, это необходимое условіе нашей нравственной культуры, какъ видно, должна была упражняться на болѣе или менѣе грубомъ матеріалѣ и развиваться до совершенства, пока на помощь доброй волѣ не пришелъ болѣе просвѣтленный разумъ. Именно наличность этой способности, благороднѣйшей изъ всѣхъ человѣческихъ побужденій, проявляющейся и развивающейся во всѣхъ дикихъ затѣяхъ того времени, примиряетъ философски-настроеннаго историка со всѣми грубыми проявленіями неокрѣпшаго разума и необузданной чувственности; во имя того, что уже простая рѣшимость сражаться подъ знаменемъ креста приближаетъ къ высшему нравственному достоинству человѣка, историкъ охотно прощаетъ ордену и авантюристскія средства и химерическія мечтанія.

Таковы-то тѣ рыцари вѣры, съ которыми знакомитъ насъ вышеназванная Исторія". Слабости ихъ, сопровождаемыя блестящими добродѣтелями, могутъ смѣло предстать передъ глазами болѣе мудраго потомства.

Мы видимъ, какъ мальтійскіе рыцари подъ стягомъ креста несутъ самыя тяжкія и священныя обязанности человѣчества и, воображая, что служатъ лишь церковному закону, исполняютъ безсознательно высшую заповѣдь нравственности. Цѣлыя тысячелѣтія человѣкъ искалъ надъ звѣздами Законодателя, обитавшаго въ собственной его груди; зачѣмъ же ставить въ вину этимъ героямъ то, что они ищутъ санкціи чисточеловѣческаго долга въ евангеліи, а услужливое отношеніе къ ближнимъ и чувство собственнаго достоинства тѣсно связываютъ со своимъ орденскимъ костюмомъ? Можно осуждать какъ угодно нераціональность вѣры, которая велитъ проливать кровь за мнимыя блага мечтательной фантазіи и за безжизненныя святыни,-- но кто можетъ отказать въ уваженіи героической вѣрности, съ какою духовные рыцари повинуются этому безмысленному мечтанію?. Когда, послѣ свершенныхъ чудесъ храбрости, утомленная борьбою съ невѣрными, изнуренная трудами кроваваго дня, эта толпа героевъ возвращается домой и, вмѣсто того, чтобы вѣнчать побѣдоносное чело заслуженнымъ лавромъ, мѣняетъ безъ ропота свои рыцарственныя привычки на скромную службу больничнаго брата милосердія; когда эти боевые львы у одра болѣзни свершаютъ такіе подвиги самоотреченія и милосердія, передъ которыми блѣднѣютъ ихъ блестящія героическія заслуги; когда рука, за нѣсколько часовъ до того подымавшая ужасный мечъ за христіанство и провожавшая робкаго пилигрима черезъ мечи враговъ, подаетъ пищу во имя Божье внушающему отвращеніе больному и не отворачивается ни отъ одной изъ презрительныхъ услугъ, возмущающихъ наши изнѣженныя чувства,-- кто, видя рыцарей въ томъ видѣ, въ Іерусалимскомъ госпиталѣ, въ изумленіи передъ этими ихъ занятіями, не почувствовалъ бы себя внутренно-растроганнымъ? Кто могъ бы глядѣть безъ восторга на храброе постоянство, съ какимъ защищалась маленькая кучка героевъ въ Птоломаидѣ, въ Родосѣ, а впослѣдствіи на Мальтѣ, противъ значительно сильнѣйшаго врага?-- или на непоколебимое мужество обоихъ гроссмейстеровъ ордена, Иль-Адама и Ла-Валета, или на столь же изумительную готовность всѣхъ другихъ рыцарей идти на вѣрную смерть? Кто можетъ читать безъ внутренняго содроганія эпизодъ о добровольной гибели сорока героевъ въ фортѣ Сантъ-Эльмо -- объ этомъ примѣрѣ дисциплины, который превзойденъ прославленнымъ самопожертвованіемъ спартанцевъ у Ѳермопилъ лишь большею важностью цѣли!.. Знаменитые писатели ставили въ укоръ христіанской религіи то, что она подавляетъ воинственный духъ своихъ послѣдователей и гаситъ огонь воодушевленія. Какъ блистательно опровергается этотъ упрекъ примѣромъ крестовыхъ походовъ и славными подвигами орденовъ Храмовниковъ и Іоаннитовъ! Грекъ и римлянинъ боролись за свое существованіе, за временныя блага, за вдохновительный призракъ мірового господства и чести, боролись на глазахъ у благодарнаго отечества, издали показывавшаго имъ приготовленные для нихъ лавры. Но мужество этихъ христіанскихъ героевъ было лишено этой поддержки и питалось только своимъ собственнымъ неугасимымъ огнемъ.

Изображеніе внѣшнихъ и внутреннихъ судебъ этого духовно-рыцарскаго ордена заслуживаетъ нашего вниманія еще и съ другой точки зрѣнія. Этотъ орденъ есть политическій организмъ, поддерживаемый особыми законами, скрѣпленный особыми связями. На нашихъ глазахъ онъ возникаетъ, растетъ, цвѣтетъ и отцвѣтаетъ, короче -- раскрываетъ и заключаетъ всю свою политическую жизнь. Точка зрѣнія, съ которой философъ-наблюдатель смотритъ на всякое политическое общество, вполнѣ примѣнима и къ этому монашеско-рыцарскому государству. Для такого философа различныя формы, въ которыя соединяются политическія общества, представляются такимъ же количествомъ попытокъ (не всегда сознательныхъ) со стороны человѣчества -- провѣрить извѣстныя условія осуществимости спеціальной цѣли одного какого-нибудь общества или общей цѣли всѣхъ такихъ обществъ. Что можетъ быть достойнѣе нашего вниманія, чѣмъ соотвѣтствіе или несоотвѣтствіе этихъ условій ихъ цѣлямъ, изображенное на наглядномъ примѣрѣ? Родъ человѣческій, во все время своего историческаго существованія, перепробовалъ всевозможныя условія общественнаго благополучія, хотя и исходилъ при этомъ изъ совершенно другихъ побужденій; всѣ формы политической общности извѣдалъ онъ въ поискахъ цѣлесообразнѣйшей изъ нихъ. Всеобщая исторія является какъ бы прагматическою естественною исторіею для такихъ государственныхъ организацій, въ точности исчисляя, сколь много или сколь мало выиграла, благодаря различію принциповъ соединенія, конечная цѣль общественнаго стремленія. Съ подобной точки зрѣнія должны мы смотрѣть и на суверенные духовно-рыцарскіе ордена, порожденные религіознымъ фанатизмомъ въ эпоху крестовыхъ походовъ. Побужденія, никогда ранѣе не организовавшіяся въ данной связи и съ данною цѣлью, становятся впервые основаніемъ политическаго тѣла, а въ результатѣ и получается предлагаемая нынѣ читателямъ "Исторія". Огненный рыцарскій духъ соединяется съ тягостнымъ орденскимъ уставомъ, дисциплина военная съ дисциплиною монастырскою, строгое самоотреченіе, требуемое христіанствомъ, съ отважною солдатскою храбростью -- и все это для того, чтобы образовать непроницаемую фалангу противъ внѣшнихъ враговъ христіанства, а также чтобы съ тѣмъ же героизмомъ вести вѣчную войну съ могучими внутренними его врагами -- гордостью и роскошью.

Трогательною, возвышенною искренностью отличается дѣтство ордена, блескъ и почетъ вѣнчаютъ его юность; но вскорѣ затѣмъ онъ подвергается общей участи человѣчества. Благосостояніе и сила, естественные спутники храбрости и воздержанія, ведутъ орденъ ускоренными шагами навстрѣчу гибели. Не безъ горечи гражданинъ вселенной глядитъ на обманъ великолѣпныхъ надеждъ, прекрасное начало которыхъ сулило такъ много; но этотъ примѣръ подкрѣпляетъ его въ неопровержимой истинѣ -- что непрочно все, создаваемое мечтаніемъ и страстью, что строитъ для вѣчности одинъ разумъ.

Послѣ сказаннаго мною относительно преимущества этого ордена, излишне дальнѣйшее развитіе соображеній, по которымъ я счелъ нужнымъ содѣйствовать появленію новой обработки сочиненія Верто. Соотвѣтствуетъ ли эта обработка вполнѣ тому идеалу ея, какой я имѣлъ въ виду, рекомендуя ее -- я этого не стану утверждать; во всякомъ случаѣ, это единственное сочиненіе подобнаго содержанія, которое можетъ дать достойное представленіе объ орденѣ и заинтересовать читателя. Переводчикъ, по мѣрѣ силъ, старался придать живѣйшій ходъ и интересъ повѣствованію, которое, въ оригиналѣ, слишкомъ растянуто; читатель замѣтитъ также исправленія нѣмецкаго писателя, обработавшаго сочиненіе Верто, въ мѣстахъ, въ которыхъ авторъ грѣшитъ пристрастіемъ. Само собою разумѣется, что книга эта предназначается не для ученыхъ и тѣмъ менѣе для учащейся молодежи, но для большой публики, для которой недоступно изученіе первоисточниковъ; полагаю, что именно эта публика отнесется къ изданію съ благодарностью. Со вторымъ томомъ закончится самая "Исторія" -- такъ какъ орденъ на исходѣ 16-го вѣка достигъ апогея своей славы, а затѣмъ быстрыми шагами пошелъ къ политическому забвенію.

Всев. Чишихинъ.

Примѣчанія къ IV тому.

ПРЕДИСЛОВІЕ КЪ "ИСТОРІИ МАЛЬТІЙСКАГО ОРДЕНА" ВЕРТО.

"Histoire des chevaliers de Saint-Jean de Jérusalem" аббата Верто (1655--1735) вышла въ 1726 г. (4 т.). Подъ иниціалами М. Н., съ которыми вышла въ 1792 г. нѣмецкая обработка книги Верто съ предисловіемъ Шиллера, скрывался М. Нитгаммеръ. Нѣсколько позднѣе работа Верто была издана по русски Лабзинымъ (вмѣстѣ съ Вахрушевымъ, Спб. 1799--1801, безъ упоминанія о дѣйствительномъ авторѣ). Лабзинъ, еще ранѣе возведенный новымъ гроссмейстеромъ ордена императоромъ Павломъ въ званіе, нѣкогда принадлежавшее Верто, "исторіографа Мальтійскаго ордена", былъ щедро награжденъ за эту работу. Разнообразные литературные отголоски знакомства Шиллера съ исторіей ордена отмѣчены нами своевременно. Собственныя имена, упоминаемыя въ предисловіи, объяснены въ словарѣ

Русскіе переводы.

1. Анонимъ, въ изд. Гербеля.

2. Всеволодъ Чешихинъ. Переведено для настоящаго изданія.