Севский Виктор - Дворянин Гукасов

Дворянинъ Гукасовъ.

(Изъ ростовскихъ встрѣчъ).

Разсказъ Виктора Сѣвскаго.

Гукасовъ уходилъ куда-то утромъ, возвращался домой поздно, и мы, жильцы уважаемой Анны Лукинишны, долго не знали въ лицо того, кто на дверяхъ своей комнаты прибилъ карточку съ громадной дворянской короной

-- Дворянинъ Гукасовъ.

Пытались разспрашивать Анну Лукинишну, но она отдѣлывалась короткими фразами;

-- Звонки ночи починяетъ. А по спеціальности -- грѣховодникъ. По паспорту -- пятьдесятъ четыре года, а онъ съ Леночкой въ комнатѣ запирается и стихи читаетъ.

Вотъ и все, что мы могли узнать отъ Анны Лукинишны.

Леночка, пѣвица изъ церковнаго хора, любимица меблированныхъ комнатъ, хранила молчаніе. Раньше она щебетала за утреннимъ чаемъ, была утренней газетой нашихъ комнатъ. Теперь она старалась пить чай тогда, когда мы уходили изъ дома.

Дворянинъ Гукасовъ интриговалъ насъ все больше и больше.

У поручика конвойной команды были роскошные усы. Георгій Ивановичъ, студентъ одного изъ нѣмецкихъ университетовъ, умѣлъ играть на гитарѣ и скромно опускалъ глаза, когда Анна Лукинишна грозила пальцемъ и полусерьезно замѣчала:

-- Сердцеѣды вы, Георгій Ивановичъ. За вами, небось, вся заграница плачетъ.

И вдругъ Леночка предпочла такимъ жильцамъ какого-то монтера Гукасова.

Георгій Ивановичъ энергично призывалъ разслѣдовать дѣятельность Гукасова:

-- Я его выведу на чистую воду, я его подсижу. Онъ у меня весь будетъ сидѣть на ладонкѣ. Чѣмъ я хуже его?

Поручикъ меланхолически крутилъ усы и безнадежно отмахивался рукой:

-- Титуломъ взялъ, короной подкупилъ.

Георгій Ивановичъ энергично принялся за дѣло. Въ планы свои насъ онъ не посвящалъ, но однажды передъ вечеромъ онъ вошелъ въ мою комнату и торжественно объявилъ:

-- Сегодня Гукасовъ будетъ у тебя и ты узнаешь его секретъ очарованія. Онъ -- поэтъ.

За нѣсколько дней до этого знаменательнаго дня я мелькомъ видѣлъ Гукасова въ корридорѣ.

Потертое пальто, помятая шляпа и какая-то войлочная бородка, мѣстами будто бы выщипанная, мѣстами будто бы подклеенная.

Выжатый жизнью лимонъ, потертая личность.

И вдругъ этотъ Гукасовъ -- поэтъ, зажегшій сердце Леночки.

Леночка не была красавицей, но у нея былъ миленькій "ландшафтъ", какъ любилъ выражаться поручикъ. Къ ней не сватались принцы, но до дома провожали и щеголи -- котелки, и великовозрастные гимназисты.

Георгій Ивановичъ велъ "одинъ котелокъ" до перваго фонаря, чтобы лучше разсмотрѣть черты идіотизма на его лицѣ.

Только городовой уговорилъ Георгія Ивановича отпустить котелокъ домой:

-- Ошибнулся человѣкъ, а вы цѣлый кварталъ за ухо ведете.

Короче говоря, у Леночки былъ выборъ въ поклонникахъ, и тѣмъ удивительнѣе казалось ея увлеченіе Гукасовымъ.

Вечеромъ Гукасовъ скромно вошелъ въ мою комнату, отрекомендовался и, безъ долгихъ предисловій, началъ:

-- Вашъ товарищъ сказалъ, что вы -- любитель поэзіи и совѣтовалъ мнѣ прочитать вамъ свою пьесу.

Я съ любопытствомъ смотрѣлъ на Гукасова.

Если бы просто поэтъ -- ну, можно объяснить. какъ легкое замѣшательство въ головѣ, но пьеса -- это уже острая форма недомоганія.

-- Моя пьеса въ стихахъ. Я разсматриваю ее, какъ либретто для оперы. Я отдамъ ее композитору, онъ напишетъ музыку и тогда пущу ее за сцену. Позвольте начать,-- и Гукасовъ открылъ тетрадку, которую онъ до сихъ поръ держалъ въ рукѣ. Я, видите-ли, не читаю пьесы, а пою. На мотивы изъ оперъ и романсовъ.

-- Въ наши дни -- безпечны мы,-- таково названіе пьесы.

-- Я -- сынъ Кавказа, я -- сынъ полей, -- началъ онъ какимъ-то дикимъ голосомъ.

"Сынъ Кавказа" и въ то же время "сынъ полей" встрѣтилъ подругу юности, успѣвшую пока онъ гдѣ-то бродилъ, выйти замужъ. Сынъ Кавказа клянется ей въ любви:

-- Люблю васъ страстно, стремлюсь къ вамъ ежечасно и любитъ насъ -- для меня есть мечта.-- выкрикивалъ Гукасовъ и затѣмъ медленно протягивалъ:

-- И блаженство.

Во второмъ актѣ мужъ возлюбленной "Сына Кавказа" празднуетъ именины жены.

Ее приходятъ поздравлять знакомые, родные, прислуга, брандмейстеръ, со взводомъ пожарныхъ и самъ "Сынъ Кавказа"

Мужъ узнаетъ о любви жены къ "Сыну Кавказа" и вызываетъ соперника на дуэль. Дуэль должна состояться завтра въ лѣсу.

Въ третьемъ актѣ пристань и нѣсколько городовыхъ скачутъ на лошадяхъ по лѣсу и тщетно ищутъ дуэлянтовъ. Ищутъ и поютъ. Поютъ на мотивы изъ "Фауста", "Риголетто" и "Евгенія Онѣгина".

Приставъ, кажется, поетъ:

-- Люди гибнутъ за любовь.

Городовые хоромъ подхватываютъ:

-- Свекла, капуста, морковь.

Когда кавалькада изъ полицейскаго участка скрывается, на сценѣ появляется мужъ "ея". Кучеръ доставляетъ его въ бричкѣ на мѣсто дуэли.

Мужъ спрыгиваетъ изъ экипажа и поетъ:

-- Ѳома дорогой, поѣзжай домой, тамъ въ кабинетѣ -- на табуретѣ шкатулки стоятъ, шкатулки стоять, мѣдью блестятъ.

Онъ старается оттянуть часъ дуэли и потому не разъясняетъ сразу Ѳомѣ, что въ шкатулкахъ лежатъ нужные для дуэли револьверы, а поетъ объ этомъ минутъ пятнадцать.

Ѳома съ нѣкоторымъ опозданіемъ доставляетъ револьверы и дуэль оканчивается смертью обоихъ соперниковъ.

Ѳома перекладываетъ соломкой свѣжіе трупы и отвозить ихъ въ бричкѣ молодой вдовѣ.

Проѣзжаетъ приставъ и поетъ:

-- Что день грядущій мнѣ готовитъ?

Вопросъ резонный, такъ какъ дуэль состоялась, а пристава начальство командировало для предотвращенія дуэли.

Гукасовъ захлопываетъ тетрадку, нервно закуриваетъ папиросу и вопросительно смотритъ на меня.

Я смущенно начинаю что-то мямлить о трудности постановки, о необходимости устранить со сцены полицію и лошадей, но Гукасовъ быстро перебиваетъ меня:

-- Вы за сцену, гдѣ торжествуютъ пудренные парики и выдуманная жизнь? Вы противъ подлинной жизни?

Я робко протестую противъ того чтобы класть на ноты протоколы, но Гукасовъ и слушать не хочетъ:

-- Я зажгу вдохновеніемъ композитора, и онъ создастъ такую музыку, какая не снилась Глинкамъ и Даргомыжскимъ.

-- Почему же въ "Наши дни -- безпечны мы?" -- задаю я послѣдній вопросъ.

-- А развѣ не безпечны?-- Спокойно возражаетъ Гукасовъ.

Онъ просилъ меня указать ему адреса музыкантовъ и я, убѣжденный въ необходимости для него другихъ адресовъ, далъ адреса музыкантовъ.

Гукасовъ разсказалъ о своемъ визитѣ ко мнѣ Леночкѣ, и она снова стала появляться за утреннимъ чаемъ.

Она пытливо вглядывалась въ наши глаза и все старалась разгадать наше мнѣніе о ея кумирѣ.

-- Антонъ Егорычъ -- такой мастеръ, такой мастеръ,-- начинала она.

Георгій Ивановичъ обрывалъ ее:

-- По проводкѣ звонковъ?

-- Нѣтъ, по поэтической части. Они изъ талантовъ.

Вечерами она уходила въ комнату Гукасова и обметала пыль на его маленькомъ столикѣ, подарила ему вышитое собственноручно полотенце.

Иногда Гукасовъ появлялся въ столовой и заводить разговоръ о поэзіи, объ искусствѣ

Разговоръ не клеился и Гукасовъ уходилъ къ себѣ. За нимъ плелась и Леночка.

Анна Лукинишна сочувствовала Георгію Ивановичу и по секрету разсказывала намъ:

-- Она-то ему-то, старому грѣховоднику, пуговицы пришиваетъ, заплатки на локтѣ накладываетъ. А онъ ее по головѣ гладитъ. Полюбится-жъ сатана лучше яснаго сокола. И Анна Лукининша сочувственно смотрѣла въ сторону Георгія Ивановича.

Георгій Ивановичъ злился и все искалъ повода уколоть Гукасова.

Однажды онъ выбѣжалъ подходящій моментъ. когда дверь въ комнату Гукасова была открыта и козлинымъ голосомъ затянулъ:

-- Ѳома дорогой, поѣзжай домой...

На минуту замолчалъ, а потомъ обратился къ поручику.

-- Ваше благородіе, подскажи дальше эту ерунду.

Дверь въ комнату Гукасова тихо закрылась....

На другой день Гукасовъ и Леночка ушли изъ нашихъ комнатъ.

Какъ-то я встрѣтилъ Леночку на улицѣ. Бѣжитъ въ коротенькой шубенкѣ, румяная, возбужденная.

-- Леночка!

Остановилась и радостно поздоровалась.

-- Какъ живете, замужъ еще не вышли?

-- Выхожу черезъ мѣсяцъ.

-- Ужъ не за поэта-ли?

-- За Антона Егорыча. Они теперь совсѣмъ поэты. О папиросахъ пишутъ стишки. Я, говорятъ, не папиросы хвалю, я тебя въ стихахъ славословлю, а дураки думаютъ, что я папиросы привѣтствую.

Пожелалъ счастья.

Лицемѣры мы всѣ -- какое тамъ счастье.

Анна Лукинишна только вздохнула, когда я сообщилъ ей свѣжую новость.

-- Дуреха! Вотъ дурехая-то!

Георгій Ивановичъ увѣрялъ меня вечеромъ, что онъ нечаянно струну на гитарѣ порвалъ.

Нужно было повѣрить.

Попрежнему жили у Анны Лукинишны.

Георгій Ивановичъ утѣшился. Поручикъ сваталъ ему богатую невѣсту. Анна Лукинишна полнѣла и въ ея лексиконѣ обидныхъ словъ прибавилось:

-- Глупъ, какъ Ленка.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Жарко было какъ-то лѣтомъ. Забрелъ я въ пивную ни глухой улицѣ.

За стойкой традиціонный хозяинъ. На столикѣ около стойки патефонъ. Вяльцева ублажаетъ посѣтителей:

-- Дай, милый другъ, на счастье руку.

За столиками стучать бокалы.

Въ уголкѣ какой-то субъектъ уткнулся въ мраморную доску столика и плачетъ.

Я присѣлъ ближе и случайно загремѣлъ стуломъ.

Субъектъ приподнялъ голову...

Дворяниъ Гукасовъ.

Та же облѣзлая внѣшность, только глаза будто набухли кровью.

Узналъ и манитъ къ себѣ. Я подсѣлъ къ нему.

-- Изумлены, поражены... Поэтъ въ пивной?... Эхъ господинъ? Съ горя опустился.

-- Народъ не могъ цѣнить души поэта -- онъ лиру въ балалайку обратилъ.

Гукасовъ разсказалъ мнѣ свою исторію:

-- Женился, бросилъ свое ремесло, сталъ стихи писать для табачныхъ фирмъ, а по ночамъ пьесу чеканилъ. Понесъ проѣзжавшему на курорты композитору.

Въ лицо расхохотался.

Понесъ другому. Прочиталъ и боязливо предложилъ три рубля:

-- Можетъ быть нуждаетесь?

-- Леночка говорить: пренебреги и жди своей звѣзды, а я слабъ... Она и голоскомъ, и иголочкой подрабатываетъ, а я дюбеки привѣтствую вотъ для этого обормота,-- Гукасовъ ткнулъ пальцемъ въ сторону хозяина пивной

-- Ты бы при постороннихъ не лаялся. Нечего на другихъ пенять, коли самого Богъ обидѣть.-- огрызнулся хозяинъ.

Я вышелъ на свѣжій воздухъ. Гукасовъ остался въ пивной.

ВИКТОРЪ СѢВСКІЙ.

"Приазовскій край". 1915. No 340. 25 декабря.