Сарразен Адриан - Абу-Джафар-Алманзор, или Способ познавать людей

Абу-Джафаръ-Алманзоръ, или Способъ познавать людей,

Восточная повѣсть.

Фана-Козру, иначе называемый Адгадъ-Еддулатомъ, былъ одинъ изъ величайшихъ людей на востокѣ. Сей славный воинъ, великодушный побѣдитель, искусный политикъ соединялъ въ себѣ почти всѣ таланты, всѣ доблести, сопровождающія имена государей до отдаленнѣйшаго потомства. Завоевавши Персію непобѣдимымъ своимъ оружіемъ, покоривши Багдадъ, столицу Калифовъ, возсѣвши на престолѣ сихъ Монарховъ, служителей Бога и намѣстниковъ пророка, нѣкогда бесѣдовалъ онъ дружелюбно съ первѣйшими двора своего чиновниками. Онъ совѣтовался съ ними о средствахъ содѣлать счастливыми людей, попечительности его ввѣренныхъ Провидѣніемъ, и разсуждалъ о правилахъ, необходимо нужныхъ Государю, желающему предостеречь себя отъ обмановъ, и проникать въ души людей, которые его окружаютъ.

Придворные чиновники предлагали мнѣнія свои одинъ за другимъ по порядку. Адгадъ слушалъ ихъ и улыбался; ибо видѣлъ ясно, что ему говорили о тѣхъ именно средствахъ, которыя могли ввести его въ заблужденіе. Въ бесѣдѣ находился одинъ, мудрый Докторъ, уважаемый всѣми жителями Багдада за обширныя свѣдѣнія, за строгую честность его и благородное чистосердечіе. Докторъ сей назывался Морадомъ. Онъ хранилъ глубокое молчаніе, оставляя слово охотнымъ подавателямъ совѣтовъ свободное поле разглагольствія. Адгадъ-Еддулатъ обращаетъ на него взоръ свой и говоритъ: "А ты, Морадъ, для чего не объявляешь своего мнѣнія? Не уже ли нехочешь преподать важнаго, необходимаго для Царей совѣта о средствахъ предостерегать себя отъ обмановъ? Скажи, мудрый Морадъ, какимъ образомъ Государь можетъ находить людей, истинно достойныхъ?" -- Государь! -- отвѣчаетъ Морадъ:-- когда придворные твои предлагали тебѣ высокія мнѣнія и совѣты, въ то время мысль моя занята была славнымъ Калифомъ Абу-Джафаръ-Алманзороиъ {Абу-Джафаръ, или Абу-Жіафаръ, былъ одинъ изъ славнѣйшихъ Монарховъ на Востокѣ, почитатель и распространитель наукъ, умершій въ 774 году хрістіянскаго лѣтосчисленія.}, основателемъ Багдада, славою всего Востока. Великій мужъ весьма хорошо зналъ науку отличать людей, науку, можетъ быть нестоль трудную, какъ вы ее себѣ воображаете. Ежели твоему Величеству будетъ угодно меня выслушать, то я разскажу, какимъ образомъ познавалъ онъ людей, которыхъ желалъ допустить къ участію въ управленіи обширнымъ своимъ государствомъ. -- "Увидимъ!'' говоритъ Адгадъ-Еддулатъ: "я буду слушать со всею внимательностію; нетерпѣливо желаю знать твою исторію, чтобъ извлечь изъ нее пользу." -- Она очень проста. -- "Тѣмъ лучше; къ томужъ еще она не вымышленная." -- Немного долговата. -- "Будетъ коротка, ежели полезна."

И Морадъ началъ разсказывать такимъ образомъ;

Однажды Калифъ Абу Джафаръ Алманзоръ имѣлъ надобность смѣнить Государственнаго Казначея; ибо по разсмотрѣнію дѣлъ Министра, исправлявшаго ету должность, оказалось, что онъ расточилъ казну, a себѣ накопилъ безчисленныя богатства, ограбивши многія области. Надлежало отдалить невѣрнаго чиновника, и на его мѣсто опредѣлить такого, которой не сталъ бы употреблять во зло довѣренности Калифа и порученной себѣ власти. Но гдѣ взять человѣка, способнаго исполнять столь важную обязанность? Какая честность устоитъ противъ соблазна при видѣ толикихъ сокровищь, когда есть возможность безопасно присвоить себѣ нѣкоторую часть оныхъ? Твое Величество легко себѣ вообразить можетъ, что первые вельможи двора наперерывъ добивались етаго мѣста. Всѣ представляютъ о правахъ своихъ; всѣ сыплютъ золото и не щадятъ происковъ, дабы достигнуть желаемой цѣли; всѣ твердятъ о ревности своей ко благу службы: но Калифъ не рѣшается, и должность остается праздною.

Между тѣмъ въ публикѣ говорятъ объ Аджибѣ, котораго безчисленныя богатства и рѣдкіе таланты всѣмъ извѣстны. Уже вслухъ называютъ его будущимъ Государственнымъ Казначеемъ. Даже и самъ онъ тѣшитъ себя сладкою надеждою быть вскорѣ хранителемъ государственныхъ сокровищь. Калифъ слышалъ о Аджибѣ, но незналъ его лично; равнымъ образамъ Аджибъ почти никогда невидывалъ Калифа. Монархъ призываетъ къ себѣ одного придворнаго чиновника и говоритъ ему: "Давно уже ты просишь меня о Аджибѣ; наконецъ я соглашаюсь ввѣрить ему должность Государственнаго Казначея: но прежде хочу узнать его лично. Сего дня ввечеру; войду къ нему переодѣвшись и подъ чужимъ именемъ; ты меня представишь ему въ качествѣ своего прнятеля. Хвали меня какъ можно болѣе; превозноси мои достоинства, свѣдѣнія, мудрость, a особливо честность. Но къ етому долженъ ты прибавить, что, къ великому сожалѣнію, я обиженъ судьбою, что я бѣденъ и несчастливъ. Болѣе всего остерегайся обнаружитъ тайну: отъ того зависитъ жизнь твоя." Придворный преклоняетъ голову свою до земли и клятвенно обѣщается исполнишь высочайшее повелѣніе,

Ввечеру Абу Джафаръ, одѣвшись въ простое платье, идетъ съ придворнымъ къ Аджибу. "Позволь, дорогой приятель" говоритъ придворный хозяину: "представить тебѣ человѣка, оказавшаго мнѣ важныя услуги. Онъ имѣетъ превосходныя качества ума и сердца, обширныя и глубокія во всѣхъ наукахъ свѣдѣнія, a всего важнѣе то, что онъ есть образецъ честности и добродѣтели; жаль только, очень жаль, что фортуна его обидѣла: онъ бѣденъ и никѣмъ незнаемъ." Аджибъ усердно привѣтствуетъ своего покровителя, говоритъ къ нему съ великимъ уваженіемъ, сыплетъ самыя лестныя похвалы, a къ незнакомому гостю кивнулъ слегка головою. Въ то самое время входятъ пріятели Аджиба; онъ бѣжитъ къ нимъ навстрѣчу, во всѣмъ ихъ предупреждаетъ, истощается въ изъявленіяхъ имъ своей приязни, a на бѣднаго, просто одѣтаго пришельца никто даже и несмотритъ. Но вѣдь ему уже было сдѣлано привѣтствіе!

Подаютъ мороженое и сорбетъ: всѣ гости садятся вокругъ стола, великолѣпно украшеннаго и освѣщеннаго со всею восточною пышностію. Первое мѣсто досталось придворному, прочія другимъ собесѣдникамъ по чину и богатству каждаго. Чтожъ касается до неизвѣстнаго посѣтителя, то онъ долженъ былъ бы простоять, еслибъ недогадался, безъ всякаго приглашенія, скромно усѣсться на послѣднемъ мѣстѣ. Зажигаютъ драгоцѣнные ароматы; являются молодые музыкантки и прелестныя танцовщицы, призванныя показать очаровательное свое искусство передъ блестящимъ собраніемъ. Гости безпрестанно прославляютъ, знаменитость Аджиба, превозносятъ до небесъ великій умъ его и изящность вкуса. Рѣчь зашла о должности Государственнаго Казначея.

"Ты ее получишь! Кого же другаго можетъ выбрать Калифъ? Гдѣ найдетъ онъ человѣка, болѣе способнаго?" Такъ говорили гости, и каждой усильно старался съискать себѣ милость будущаго распорядителя казны государственной, ибо каждой имѣлъ у себя друзей и родственниковъ, которымъ нужны были чины и должности. Аджибъ внутренно восхищается уже знаменитымъ поприщемъ, на которое выводитъ его народный голосъ; радость и гордыня сверкаютъ въ его взорахъ. Онъ каждому обѣщаетъ исполнить его прозьбу, a особливо увѣряетъ придворнаго, что получитъ все, чего ни пожелаетъ. Бѣдный посѣтитель, бывшій долго безмолвнымъ, наконецъ съ притворною робостію воззвалъ къ будущему великому казнохранителю: "Милостивый господинъ! умоляю твое могущество и меня незабыть, когда получишь оное высокое достоинство! Буду служить тебѣ съ неутомимою ревностію. Великія неудачи и непредвидимыя несчастія лишили меня всего моего имѣнія; но оставили при мнѣ честь и добродѣтель, -- единыя сокровища, которыхъ судьба ни у кого отнять не можетъ." Аджибъ отвѣчаетъ ему улыбкою покровителя и ничего необѣщаетъ. Собесѣдники расходятся; удаляется и незнакомый вмѣстѣ съ придворнымъ, своимъ путеводителемъ.

По прошествіи недѣли, Калифъ снова зоветъ къ себѣ, придворнаго и говоритъ ему: "Сегодня ввечеру опять веди меня къ Аджибу; я приду къ нему въ богатой одеждѣ, сопровождаемый множествомъ невольниковъ; a ты скажешь, что въ дѣлахъ моихъ произошла великая перемѣна, что я представленъ былъ Калифу, принятъ имъ съ особеннымъ благоволеніемъ, осыпанъ милостями, и что, какъ говорятъ, въ скоромъ времени я буду сильнымъ вельможею въ Багдадѣ. Но опять приказываю тебѣ строжайшимъ образомъ хранить тайну; въ противномъ случаѣ поступлю съ тобою, какъ съ предателемъ."

По принятому намѣренію Калифъ въ великолѣпной одеждѣ, на богато убранномъ конѣ, сопровождаемый множествомъ слугъ, отправляется съ придворнымъ въ домъ Аджиба. Богачь, увидѣвши взъѣхавшую на дворъ къ нему такую блистательную свиту, выбѣгаетъ изъ чертоговъ и спѣшитъ предварить своимъ привѣтствіемъ господина столь многихъ невольниковъ, Чиновникъ приближается къ нему и говоритъ: "Ето самой тотъ приятель, котораго я уже представлялъ тебѣ; обстоятельства его перемѣнились; онъ нашелъ случай бытъ у Калифа, которой такъ былъ восхищенъ его достоинствомъ и дарованіями, что въ то же время осыпалъ его своими благодѣяніями. Теперь онъ богатъ и силенъ; благоволеніе Калифа къ нему безпредѣльно. Невидано еще примѣра столь внезапному благополучію! Ничего нѣтъ удивительнаго, что онъ будетъ, и можетъ быть очень скоро -- Великимъ Визиремъ. По прозьбѣ моей онъ приѣхалъ посѣтить тебя."

Кто въ состояніи изобразить изумленіе Аджиба! Онъ не можетъ скрыть стыда своего и замѣшательства -- онъ почти лижетъ землю, привѣтствуя человѣка, котораго за недѣлю прежде принялъ весьма холодно. Языкъ его мѣшается при изъявленіи учтивостей. Онъ почитаетъ себя безконечно счастливымъ, что можно продолжать знакомство съ такою достойною особою. "Вотъ наконецъ" прибавляетъ Аджибъ: "справедливая фортуна улыбается къ талантамъ и добродѣтели!" Сопровождаетъ гостя въ пышную залу; говоритъ только съ нимъ и о немъ. Вдругъ собирается общество у Аджиба; но онъ ни о комъ не думаетъ, и единственно заботится объ угощеніи знаменитаго мужа, которой удостоилъ его своимъ посѣщеніемъ; проситъ всѣхъ приятелей помочь ему въ исполненіи святыхъ обязанностей гостепріимства. Подаютъ сорбетъ, но уже въ сосудахъ гораздо болѣе драгоцѣнныхъ нежели прежде; ставятъ на столъ отборнѣйшія яствы; освѣщеніе было самое блистательное, ароматы самые рѣдкіе, изящнѣйшіе. Первое мѣсто дано высокому посѣтителю, которому самъ Аджибъ прислуживаетъ съ поспѣшною готовностію. Опять начинается разговоръ о должности Государственнаго Казначея. "Я прежде" говоритъ Аджибъ гостю: "помнится, обѣщалъ кое-что сдѣлать въ пользу твою, велемощный господинъ! Надѣюсь, ты незабылъ о томъ. Но теперь Небо, всегда справедливое, упредило мои желанія. И такъ, великомощный господинъ, теперь уже я прошу твоихъ милостей, и осмѣливаюсь ожидать, что ты неоткажешься ходатайствовать объ опредѣленіи меня къ должности, къ которой я имѣю очевидныя способности." -- Неполучишь ее, ибо хочешь имѣть ее для того только, чтобъ меня обманывать -- отвѣчаетъ Калифъ поспѣшно;-- не хочу ввѣрять должности Государственнаго Казначея такому человѣку, которой честность и дарованія ни во что ставитъ, а уважаетъ лишь только -- деньги. Такъ, я самъ Калифъ Абу-Джафаръ-Алманзоръ, котораго прежде ты принялъ столь унизительно, судя о мнѣ по внѣшнему виду! Прости! обладай своимъ богатствомъ, котораго однакожъ ты неприумножить ни моею казною, ни имуществомъ моихъ подданныхъ. Не быть тебѣ великимъ моимъ казнохранителемъ!

При словахъ Калифъ Абу-Джафаръ-Алманзоръ всѣ собесѣдники, какъ бы громомъ пораженные, упали ницъ на землю; и по отбытіи Калифа еще долго оставались въ семъ положеніи; потомъ медленно поднявшись, тотчасъ ушли изъ дому несчастнаго Аджиба, которой подпалъ немилости верховнаго распорядителя судебъ человѣческихъ.

Калифъ, возвращаясь во дворецъ, отпустилъ впередъ свиту, а самъ отправился пѣшкомъ вмѣстѣ съ придворнымъ, которой провожалъ его къ Аджибу. Дорогою разсуждалъ онъ о бывшемъ приключеніи и внутренно смѣялся надъ страхомъ и замѣшательствомъ Аджиба. Несмотря на то, онъ переставалъ заботиться объ отысканіи достойнаго человѣка для должности Государственнаго Казначея, мысленно останавливался на всѣхъ искавшихъ сего важнаго мѣста, и всѣ казались ему неспособными. Будучи занятъ сими размышленіями, онъ приближился къ одному нищему, сидѣвшему на камнѣ у мечети. "Добрый господинъ!" восклицаетъ нищій, протягивая руку: "сжалься надъ несчастнымъ, умирающимъ отъ голода!" -- Отвяжись отъ насъ! -- отвѣчаетъ Калифъ: прочъ съ досаднымъ своимъ визгомъ! у меня нѣтъ ничего для тебя! -- Бѣднякъ вздыхаетъ, и опять садится на камнѣ, на которомъ и ночь провести ему надлежало. Между тѣмъ Калифъ умышленно роняетъ подлѣ нищаго мѣшокъ съ двумя тысячами цехиновъ и удаляется отъ мечети. Не успѣлъ онъ сдѣлать сотни шаговъ, какъ вдругъ слышитъ за собою крикъ: господинъ! господинъ! остановись! -- Калифъ оборачивается, узнаетъ нищаго. "Чего ты отъ меня хочешь? Развѣ не сказалъ я, что ничего для тебя не имѣю!" -- Не въ томъ дѣло -- отвѣчаетъ бѣднякъ: ты потерялъ мѣшокъ съ деньгами; вотъ онъ! возьми его! -- "Какъ! и ты не захотѣлъ спрятать его для себя? Знаешь ли, что въ немъ двѣ тысячи цехиновъ? Для такого какъ ты бѣднякa ето несмѣтное богатство!" -- Ахъ, мой господинъ! присвоивши себѣ мѣшокъ, я нестолько приобрѣлъ бы, сколько бы утратилъ. Получивши богатство, я въ то же время потерялъ бы свою честность. -- "Скажи мнѣ, кто ты?" -- Милостивый государь! я сынъ честнаго купца; имя мое Адула. Отецъ мой трудами своими содержалъ большое семейство; но непредвидѣнныя несчастія разрушили его надежды и самаго въ конецъ разорили. -- "Какія несчастія?" -- Великій Казнохранитель Калифовъ потребовалъ отъ насъ множество товаровъ; мы должны были войти въ большой долгъ; онъ отказался заплатить намъ деньги, и мы всего лишились. Отецъ мой, принужденный для удовлетворенія кредиторовъ продать домъ и все имущество, умеръ въ печали; a я теперь долженъ питаться милостыней, пока кто нибудь непредложитъ мнѣ работы. -- "Работы! слѣдственно ты хочешь трудиться? Дѣло хорошее! Ступай же за мною; я о тебѣ постараюсь, и съ завтрешняго дня ты будешь имѣть много работы!"

Бѣднякъ идетъ за незнакомымъ, самъ невѣдая куда и питая себя оченъ скромными надеждами.

Вступивши во дворецъ, Калифъ говоритъ къ окружающимъ: "Етому человѣку дать богатую одежду, нарядныя комнаты и двѣнадцать невольниковъ для прислуги." Приказъ исполненъ во всей точности, и бѣдный Адула увидѣлъ себя переодѣтымъ еще прежде нежели успѣлъ выйти изъ своего изумленія. "Завтра, Адула," говоритъ Калифъ: "ты явишься въ диванѣ. Теперь иди въ свои комнаты и насладись приятностями отдыха, a я къ завтрашнему дню пріищу для тебя работу." Адула падаетъ къ ногамъ Калифа, хочетъ говорить, и не находитъ словъ для выраженія радости своей и благодарности. Все съ нимъ происходящее почитаетъ онъ сновидѣніемъ, и страшится одной мысли о пробужденіи. Его препровождаютъ въ великолѣпные покои, гдѣ двѣнадцать невольниковъ уже были готовы исполнять его желанія.

Рано поутру Адула получаетъ приказаніе явиться въ диванѣ, но неиначе какъ одѣвшись въ то самое платье, въ которомъ, сидя накамнѣ близь мечети, взывалъ къ состраданію мимоходящихъ. "Увы! недолго продолжалось мое счастіе!" восклицалъ онъ, надѣвая на себя рубище. Его вводятъ въ диванъ. Тамъ сидѣлъ уже на тронѣ Калифъ, окруженныя вельможами. Адула падаетъ ницъ на землю, и долго остается неподвижнымъ, подобнымъ поверженному истукану. "Встань!" говоритъ Калифъ: "я обѣщалъ тебѣ работу, и дамъ ее." Потомъ, обращаясь ко всѣмъ окружающимъ, продолжалъ: "Съ давняго времени ищу я человѣка для отправленія должности великаго казнохранителя. Я желалъ видѣть на семъ важномъ мѣстѣ именно такого, которой предпочиталъ бы честность богатству: таковъ избранный мною. Повелѣваю всѣмъ отдавать ему почести, сану его принадлежащія. Изъ праха возношу сего честнаго человѣка, и въ прахъ низвергну перваго; кто дерзнулъ бы отказывать ему въ должномъ почтеніи. Ступай, Адула! облекись въ одежды, приличныя твоему достоинству; возвратись послѣ того ко мнѣ: я преподамъ тебѣ наставленіе о твоихъ обязанностяхъ. Развѣ я не обѣщался найти для тебя работу?"

Такимъ образомъ убогій Адула неожиданно сдѣлался Государственнымъ Казначеемъ, и Калифъ Абу-Джафаръ никогда нераскаевался въ своемъ выборѣ. Народъ Багдадскій, жители провинцій, на конецъ все государство благословляло кроткіе и справедливые поступки честнаго Адулы.

Между тѣмъ подлое ласкательство приближенныхъ вельможъ и придворныхъ чиновниковъ становилось несноснымъ Абу-Джафаръ-Алманзору, которой отчасу болѣе чувствовалъ надобность въ другѣ искреннемъ и смѣломъ; нетерпѣливо желалъ онъ внимать голосу истины, никогда недоходившему до его слуха. Но гдѣ найти способнаго къ тому человѣка? Какъ удостовѣриться о немъ? какъ отличить ложь отъ истины, a особливо при множествѣ побудительныхъ причинъ къ притворству? Долго размышляя о средствахъ достигнуть желаемаго открытія, наконецъ онъ придумалъ и успокоился.

Въ Багдадѣ жилъ человѣкъ, составившій книгу подъ титуломъ: Обязанности царей и владѣтелей. Етотъ человѣкъ назывался Елаимомъ. Книга его возбудила любопытство въ публикѣ, которая обыкновенно любитъ издали судить о правящихъ народами и весьма благосклонно принимаетъ сочиняемыя для нихъ наставленія. Ета книга тѣмъ большее производила впечатлѣніе, что въ ней замѣчали нѣкоторыя слишкомъ смѣлыя мнѣнія, которыя по видимому прямо относились къ первымъ годамъ царствованія Абу-Джафаръ-Алманзора, Безпрестанно совѣтовали Калифу, чтобы приказалъ книгу сжечь, a сoчинителя, дерзнувшаго разсуждать о поступкахъ своего государя, посадить на колъ, Абу-Джафаръ ни на что не рѣшался и держалъ всѣхъ, въ недоумѣніи касательно жребія, приготовляемаго Елаиму, который сверхъ того былъ неизвѣстенъ при дворѣ и никогда тамъ неявлялся.

Въ одинъ вечеръ Абу-Джафаръ приказываетъ призвать къ себѣ Елаима и въ тоже время пригласить девять придворныхъ чиновниковъ, которыхъ почиталъ наиболѣе къ себѣ приверженными. Онъ сперва показалъ имъ на всѣхъ пальцахъ своихъ перстни съ алмазами величины необыкновенной, потомъ говорилъ: "Я собралъ васъ десятерыхъ въ надеждѣ услышать отъ васъ истину; великой цѣны алмазы будутъ наградою за нынѣшнюю вашу бесѣду со мною, на такомъ однакожъ условіи, что вы должны объявить мнѣ сущую правду. Скажите, что думаете вы о моемъ могуществѣ и моей славѣ?" Придворные, плѣнившисъ красотою большихъ алмазовъ, внутренно тѣшатся надеждою получить по одному перстню. И вотъ начинаютъ восхвалять величіе Алманзора; превозносятъ его выше всѣхъ героевъ бывшихъ и будущихъ, истощаются въ надутыхъ описаніяхъ его великодушія, его склонности къ художествамъ, будто бы отъ него восприявшимъ свое начало; съ восторгомъ говорятъ о пышныхъ, вновь созидаемыхъ чертогахъ, и наконецъ возноситъ его до такой высоты, что послѣ того уже конечно не нашли бы словъ, когда бы надлежало имъ говорить о величіи и могуществѣ Бога.

Калифъ снимаетъ девять перстней съ пальцовъ и раздаетъ по одному всѣмъ придворнымъ, которые такъ прекрасно разсуждади. Потомъ, обратившись къ Елаиму: "а ты для чего молчишь?" сказалъ онъ: "не уже ли не имѣешь охоты получить оставшійся перстень за объявленіе правды?" -- Государь! -- отвѣчаетъ Елаимъ: -- можно платить за ложь и ласкательство; но правда непокупается деньгами: ее можно услышать даромъ. -- "Очень хорошо, прошу объявить ее. Что ты думаешь о моемъ могуществѣ и моей славѣ?" -- Я думаю,-- отвѣчаетъ Елаимъ -- что ты человѣкъ, слабое орудіе сотворенное Богомъ для счастія другихъ людей, и что Богъ, изъ ничего тебя создавшій, единымъ мановеніемъ можетъ превратить тебя въ прежнее ничтожество. --

При сихъ словахъ придворные въ неописанномъ изумленіи, посматриваютъ одинъ на другаго, несмѣютъ взглянуть на несчастнаго, дерзнувшаго выговорить столь безразсудныя слава, и ждутъ, что изречетъ Калифское Величество. Абу-Джафаръ беретъ Елаима за руку и говоритъ: "Не дамъ тебѣ десятаго алмаза; ты самъ сказалъ, что правда не покупается за деньги; но когда правда дается даромъ, то довѣренность и дружество равнымъ образомъ должны быть удѣляемы. Награждаю тебя сими двумя безцѣнными сокровищами. Останься при мнѣ навсегда. Я нашелъ друга, котораго давно уже искало мое сердце!" Придворные остолбенѣли. Калифъ отпускаетъ ихъ и остается съ Елаимомъ, которому назначаетъ жилищѣ въ своихъ чертогахъ,

На другой день тѣ же придворные, по обычаю, приходятъ съ почтеніемъ къ Калифу. Всѣ они принесли съ собою на пальцахъ перстни, полученные на канунѣ. "что скажете, дорогіе приятели," говоритъ Абу-Джафаръ; "довольны ли вы вчерашними подарками?" -- Великій Государь! твои алмазы дороже намъ самой жизни; ибо они суть знаки твоей щедрости. Но позволь, Государь, объявить тебѣ объ одномъ весьма важномъ дѣлѣ. Купецъ, продавшія алмазы, обманулъ тебя.-- "Какъ ето?" -- Они поддѣльные.-- "Бѣда не велика," отвѣчаетъ Калифъ улыбаясь; "не уже ли вы думали, что я о томъ невѣдалъ? Вы даете мнѣ ложныя похвалы, a я даю вамъ за то поддѣльные алмазы; я плачу вамъ тою же монетою. Не на что жаловаться!"

Спустя нѣсколько времени, Калифъ Абу-Джафаръ, продолжая войну. противъ Персидскаго Государя, имѣлъ необходимую надобность, для нѣкоторой важной и тайной експедиціи, въ человѣкѣ испытаннаго мужества и чести непоколебимой, на котораго совершенно могъ бы во всемъ положиться. Успѣхъ войны зависѣлъ отъ предполагаемой експедиціи, въ которой малѣйшая измѣна могла все дѣло испортить. Семь уже дней Калифъ затруднялся выборомъ способнаго человѣка, и все еще не зналъ, кому бы можно было сдѣлать столь важную довѣренность. Въ самое то время приведены были въ Багдадъ пятьсотъ человѣкъ военноплѣнныхъ; ети люди при вспыхнувшемъ въ Корассанской области бунтъ противъ Калифа присоединились къ мятежникамъ. Вышло повелѣніе всѣхъ сихъ несчастныхъ предать казни. Двѣсти человѣкъ изъ нихъ убѣжали съ поля битвы, но были перехвачены и въ узахъ приведены въ столицу. Прочіе, незахотѣвши искать спасенія въ бѣгствѣ, рѣшились упорно защищаться, и также были переловлены. Калифъ, безпрестанно занятый мыслью объ отысканіи нужнаго ему человѣка, случайно приходитъ къ тому мѣсту, на которомъ надлежало исполнить жестокій приговоръ надъ пятью стами военноплѣнныхъ. Онъ останавливается. чувствуетъ жалость къ несчастнымъ, и располагается; даровать имъ прощеніе, такъ однако же, чтобы милость сія не могла впредь послужить вреднымъ примѣромъ. "Прощаю всѣхъ тѣхъ," говоритъ Калифъ "которые недерзнули сразиться съ моимъ войскомъ. И такъ, подлые рабы, каждый изъ васъ, убѣжавшій. съ поля сраженія, пускай переходитъ на правую сторону!" И въ тужъ минуту, всѣ плѣнники двинулись толпою; только одинъ изъ нихъ остался на прежнемъ мѣстѣ. Абу-Джафаръ смотритъ на него съ изумленіемъ и говоритъ: "А ты для чего неидешь вмѣстѣ съ товарищами своего несчастія?" -- Я неслѣдую примѣру подлыхъ -- отвѣчаетъ воинъ.-- "Говорю тебѣ, что я всѣмъ, убѣгавшимъ. дарую прощеніе." -- Но я никогда не бѣгалъ съ поля сраженія. -- "Безразсудный! для чего непользуешься случаемъ сохранить жизнь свою?" -- Для того что нехочу потерять чести. -- "Благодареніе Пророку!" восклицаетъ Калифъ: "нашелъ человѣка, для меня нужнаго! Прощаю тебѣ вину, и неоставлю безъ награды твоего великодушія." Онъ приказываетъ воину идти за собою и поручаетъ ему експедицію, для которой искалъ начальника смѣлаго и ставящаго свою честь выше всего на свѣтѣ. Воинъ совершенно оправдалъ довѣріе Абу-Джафара: експедиція имѣла желаемый успѣхъ и война окончилась въ пользу Калифа, который скоро потомъ сему храброѵіу человѣку пожаловалъ санъ верховнаго военачальника.--

Я могъ бы, великій повелитель правовѣрныхъ -- продолжалъ Морадъ,-- привести еще множество случаевъ, которые показываютъ, до какой степени. Абу-Джафаръ-Алманоръ умѣлъ отличать въ людяхъ истинное достоинство; но чтобы тебѣ не наскучить, разскажу еще объ одномъ только происшествіи.

Съ высокихъ башень при мечетяхъ Багдадекихъ раздаются проницательные крики: Алла, Алла! Великій Иманъ умеръ! Мечети покрыты чернымъ флеромъ. Моллы, бѣгая по всѣмъ улицамъ, вопіютъ жалобнымъ голосомъ: Алла, Алла, Великій Иманъ, умеръ! Внезапно по всему городу распространилось необычайное движеніе. Каждый самъ себя спрашиваетъ: кого возведетъ Калифъ на столь высокую степень достоинства? отъ всѣхъ мечетей Иманы сбѣгаются ко Двору, ибо по чти каждый изъ нихъ имѣетъ приятелей, готовыхъ при Дворѣ ходатайствоватъ. Калифъ выслушиваетъ прозьбы, замѣчаетъ вокругъ себя всѣ тонкія соплетенія хитростей, и терпѣливо ждетъ, не представитъ ли ему время или случай такого человѣка, которой былъ бы достоинъ заступить мѣсто перваго служителя вѣры, -- человѣка вмѣщающаго въ себѣ всѣ тѣ качества, коихъ требуетъ высокій санъ первосвященника. Онъ допускаетъ къ себѣ нетерпѣливыхъ искателей, предлагаетъ имъ вопросы, и отправляетъ обратно, ничего вѣрнаго необѣщавая.

Между тѣмъ онъ часто выходитъ переодѣвшись -- не только днемъ, но даже и ночью. Посѣщаетъ гостинницы, бродитъ по площадямъ, вступаетъ со всякимъ въ разговоръ, всячески желая довѣдаться, кого народный голосъ назначаетъ на праздное мѣсто, и имѣетъ ли назначаемый потребныя качества.

Прошло двѣ недѣли, a Калифъ еще не узналъ ничего важнаго. Наконецъ, однажды ввечеру прохаживаясь одѣтый въ такое платье, въ которомъ никакъ не могъ быть узнанъ, слышитъ трехъ бѣдныхъ дервишей, со всею откровенностію бесѣдующихъ между собою. Они сочиняли удивительные планы, и каждой изъ нихъ объявлялъ предпочтительное свое желаніе на случай, когда бы имѣлъ право избирать для себя все, что ни есть лучшаго на свѣтѣ. "Признаковъ," говоритъ одинъ: "я бы хотѣлъ быть великимъ Визиремъ; какое прекрасное мѣсто!" -- A я, -- отвѣчаетъ другой: когда бы мнѣ дали: волю выбирать любое, безъ дальнихъ околичностей сдѣлался бы Калифомъ Абу-Джафаръ-Алманзоромъ. -- Третій дервишь молчалъ. Но когда товарищи стали неотступно требовать и его мнѣнія, то онъ сказалъ: "Ваше честолюбіе пресмыкается, друзья мои! Мое такъ далеко отъ вашего какъ небо отъ земли. Когда бы даны мнѣ были всѣ сокровища свѣта, когда бы мнѣ вручили скипетръ вселенныя,-- и тогда имѣлъ бы я въ виду еще нѣчто, всего етаго драгоцѣннѣйшее." Слова сія возбудили любопытство въ двухъ другихъ дервишахъ. -- Какая же бы ето драгоцѣнность, которую можно предпочесть всѣмъ сокровищамъ и всему величію въ мірѣ? -- "Послѣ славы и ненарушимости святой нашей вѣры, я болѣе всего желаю имѣть хотя половину добродѣтелеи, премудрости и благочестія святаго пустынника, достопочтеннато Гусскйна." -- Мы въ первой разъ слышимъ объ етомъ пустынникѣ.-- "Я и неудивляюсь; моя братія, потому что вы нездѣшніе; Гуссейнъ на тридцатомъ году жизни своей оставилъ свѣтъ и отрекся отъ всѣхъ суетныхъ его удовольствій, всего себя предалъ Богу и погрузился въ ученіе святой нашей вѣры: великое множество людей всякаго возраста ежедневно притекаетъ къ его пещерѣ, вырытой собственными его руками на отлогой сторонѣ холма въ трехъ миляхъ отъ Багдада. Тамъ каждой день проповѣдуетъ онъ слово Божіе, которымъ столь глубоко проникнутъ его разумъ, что оно, можно сказать, содѣлалось его собственнымъ еловомъ. Уже молва о творимыхъ имъ чудесахъ распространяется далеко, ибо доблести его не могутъ долго оставаться неизвѣстными." -- Мы очень любопытны узнать святаго мужа; горимъ желаніемъ видѣть лице и слышать вѣщанія устъ его. -- "Ето въ вашей волѣ; завтра же, если угодно, пойдемъ къ его святости. Въ пятомъ часу утра приходите къ большой мечети: тамъ передъ дверьми буду ожидать васъ, и всѣ вмѣстѣ отправимся къ Гуссейну."

Дервиши въ тужъ минуту разстались; пожелавъ другъ другу спокойной ночи. Калифъ же, возвратившись въ свой дворецъ, призываетъ въ Себѣ Великаго Визиря и говоритъ ему: "завтра въ четыре часа по утру тебѣ надобно идти къ большой мечети; тамъ передъ дверьми найдешь одного добраго дервиша: приведи его ко мнѣ, нетеряя времени.

Приказаніе было исполнено въ точности. Поутру Великій Визирь приводитъ къ Калифу добраго дервиша, которой по данному слову дожидался двухъ своихъ спутниковъ. "Дервишь!" сказалъ Абу-Джафаръ: "слуха моего коснулась громкая молва о святомъ пустынникѣ Гуссейнѣ. Донынѣ я не зналъ, кого бы возвысить на степень Великаго Имана: теперь я увѣренъ, что онъ одинъ достоинъ носить сіе высокое титло. Иди, объяви ему, что молва объ учености его и добродѣтеляхъ достигла до моего престола, и что въ награду за его благочестіе даю ему санъ Великаго Имана." И въ то же время, призвавъ Великаго Визиря, приказываетъ ему сопутствовать дервишу съ достаточнымъ отрядомъ войска.

Добрый дервишь самъ себя не помнитъ отъ радости, слыша столь восхитительную новость, и тѣмъ еще болѣе, что ему же поручаютъ довестя ее до почтеннаго пустынножителя, за котораго добрый дервишь готовъ былъ положить свою душу, преисполненную мыслями о святомъ мужѣ. Онъ радъ бы на крыльяхъ летѣть къ пещерѣ. На конецъ достигаетъ вожделѣннаго святилища, въ которомъ обитаютъ премудрость и благочестіе, достигаетъ сего храма, изъ котораго пророкъ ліетъ обильныя струи милостей и благословенія небеснаго. Дервишь видитъ отшельника посреди многихъ слушателей, обучающихся высочайшимъ истинамъ; онъ бѣжитъ къ Гуссейну, представляетъ ему Великаго Визиря со всею свитою и объявляетъ волю Калифа. Святый мужъ возноситъ очеса и руцѣ свои горѣ и восклицаетъ: "Алла, Алла! да будетъ имя твое нами святимо, да будетъ воля твоя надъ нами. Пойдемъ, пойдемъ, сынъ мой! горю желаніемъ упасть къ стопамъ верховнаго Правителя вѣрныхъ, который съ высоты славы своея благоизволилъ воззрѣть на меня нищаго и убогаго."

Въ одну минуту новость сія распространилась въ толпѣ, окружающей Гуссейна! Воздухъ оглашается радостными восклицаніями; повсюду слышны взыванія: "Благословенъ Алла! Святый нашъ пустынникъ приемлетъ санъ перваго Имана въ Багдадѣ!" -- Всѣ разбѣгаются и разносятъ по окрестнымъ селамъ вѣсть, исполняющую неизреченной радостію сердца правовѣрныхъ.

Между тѣмъ пустынникъ, сопровождаемый. Великимъ Визиремъ и добрымъ дервишемъ, достигаетъ въ Багдадъ и прямо шествуетъ во дворецъ Калифа, который ожидалъ его съ нетерпѣніемъ. Калифъ милостиво привѣтствуетъ почтеннаго Гуссейна и говоритъ: "Я слышалъ о твоихъ доблестяхъ и о великомъ твоемъ благочестіи; яко намѣстникъ Пророка, имѣю обязанность воздать тебѣ достойную награду. И такъ повѣдай мнѣ, о Гуссейнъ! къ чему стремятся твоижеланія? Скажи -- и получишь."

Гуссейнъ падаетъ къ стопамъ Калифа; потомъ крестоообразно положивъ на грудь свои руки, отвѣчаетъ: "Могущественнѣйшій Государь! ясное солнце свѣта и мудрости, дарованное людямъ для ихъ просвѣщенія! Понеже вольно мнѣ явить предъ тобою единую вину всѣхъ моихъ хотѣній; то и признаюсь, что ничего такъ горячо я нежелалъ, какъ мѣста перваго Имана въ Багдадѣ." -- Какъ! только етаго и желаешь?-- сказалъ Калифъ улыбаясь. -- "Только, повелитель вѣрныхъ! Какъ скоро получу это прекрасное мѣсто, въ то время и всѣ мои желанія исполнятся." -- Ну, такъ встань же! -- говоритъ Калифъ съ обыкновенною кротостію: Санъ перваго Имана не по тебѣ, онъ достанется тому человѣку, который болѣе всего желаетъ славы и ненарушимости святой нашей вѣры,-- именно тому дервишу, которой отдалъ бы всѣ сокровища, все величіе свѣта за пріобрѣтеніе хотя части добродѣтелей, которыми, какъ омъ думалъ, ты обладаешь. --

Посрамленный отшельникъ обратно отправился къ своей пещерѣ, a добраго дервиша провозгласилъ первымъ Иманомъ Багдада, и сію высокую должность отправлялъ онъ вовсю жизнь свою съ такимъ благочестіемъ, что послѣ его смерти ни одинъ изъ Имановъ не отважился желатъ его мѣста.

Изъ всего пересказаннаго мною благоволишь, Великій Государь, усмотрѣть,-- такъ говорилъ наконецъ мудрый Морадъ;-- что Калифъ Абу-Джафаръ-Алманзоръ совершенно умѣлъ познаватъ человѣческое сердце. "Причиною нашихъ рѣчей", повторялъ онъ часто "бываетъ опасеніе или политика, безразсудство или корыстолюбіе. Мы не всегда можемъ управлять своими поступками. Не разъ, противъ воли своей, бываемъ движимы минутною страстію, мощными обстоятельствами, наконецъ тою неизвѣстною силою, которая по видимому всѣмъ управляетъ въ сей юдоли, и которую невѣдѣніе наше имянуетъ слѣпымъ случаемъ." Вотъ отъ чего и нельзя судить о людяхъ съ надлежащею точностію ни по ихъ словамъ, ни по ихъ поступкамъ; a надобно познавать ихъ по тѣмъ вещамъ, которыя имъ очень нравятся. Сіе правило можно принять за общее и съ помощію его удобнѣе можно предостеречь себя отъ заблужденія.

Adrian de S ... N

"Вѣстникъ Европы", NoNo 13--14, 1816